Mamur

Ссылка на материал: https://ficbook.
net/readfic/5417497
Мамур
Направленность: Слэш
Автор: Professor_choi (https://ficbook.net/authors/1365212)
Фэндом: Bangtan Boys (BTS)
Пэйринг и персонажи: Чон Чонгук/Ким Тэхён
Рейтинг: NC-17
Размер: планируется Макси, написано 818 страниц
Кол-во частей: 44
Статус: в процессе
Метки: Разница в возрасте, Нездоровые отношения, Отношения втайне, Балет,
Золотая клетка, Ревность, Неравные отношения, Собственничество,
Манипуляции, Как ориджинал, Высшее общество, Великолепный мерзавец,
Первый раз, Принуждение, Газлайтинг, Богачи, ООС, Насилие, Ангст,
Любовь/Ненависть, Беременность, Смерть второстепенных персонажей,
Неторопливое повествование
Описание:
«Плохой ли, хорошей рождается птица, ей всё равно суждено летать». И Тэхён
тоже мечтает парить на сцене Сеульского театра. В планах попасть в
престижную балетную труппу, сбежать из оков матери и вдохнуть полной
грудью. Что же может не задаться? Жизнь — череда событий. Никогда не
угадаешь, где окажешься завтра. Но Тэхён должен понять одно: если суждено —
то точно сбудется.
Посвящение:
Любимым читателям! Сестре.
За помощь и поддержку в любое время дня и ночи спасибо kasikomi и prekrasno.
Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика
Примечания:
✒ m'amour < mon + amour > мамур (фран.) — мой любимый
✒ Идея возникла благодаря — «Разлучи нас, смерть!» Ginger_Elle. Выражаю

глубокую благодарность автору. https://ficbook.net/readfic/1255402
✒ «Плохой ли, хорошей рождается птица, ей всё равно суждено летать. С

человеком так же не случится, человеком мало родиться, им ещё надо стать».
Эдуард Асадов
✒ Внимательно ознакомьтесь со всеми предупреждениями и метками перед

прочтением.
✒ Тэхён (он же Тае Дюран): https://sun9-

41.userapi.com/c858128/v858128901/ac44e/OpBn2mUEo6U.jpg
✒ Чонгук: https://sun9-
68.userapi.com/c855720/v855720635/12ad08/hs6kHCWZXqs.jpg
✒ Обложка: https://sun9-57.userapi.com/c853620/v853620635/1290e5/anx-
5TyFCzI.jpg
✒ Авторская группа: https://vk.com/write_about_us
Оглавление
Оглавление 2
Пролог 4
Часть I. Тщетная предосторожность. Глава 1. Отбор 6
Примечание к части 18
Глава 2. Аквариум с пираньями 19
Глава 3. Христос и пазуха 34
Глава 4. Самая хитрая птица 48
Глава 5. Плохая примета 62
Глава 6. Тотальное одиночество 78
Глава 7. Мистер Независимость 93
Глава 8. Не влюбляться 112
Глава 9. Центр Вселенной 133
Часть II. Шёлковый путь. Глава 10. Сказка 151
Глава 11. Маленькая смерть 166
Глава 12. Любовь, похожая на сон 185
Глава 13. Кукла 202
Глава 14. Львиное сердце 219
Глава 15. Вдохновение 235
Глава 16. Правило «золотого часа» 259
Глава 17. Собачья верность 276
Глава 18. Головокружение 295
Глава 19. Место встречи изменить нельзя 311
Глава 20. Телефон доверия 333
Глава 21. Семейные обстоятельства 357
Глава 22. Потепление 384
Глава 23. По фэншуй 402
Глава 24. Мир животных 422
Глава 25. Фрактальный мир 447
Глава 26. Любовь в Дуньхуане 467
Глава 27. Королевский двор 488
Глава 28. Ласточкино гнездо 502
Глава 29. Украденное сердце 518
Глава 30. Сухой остаток 538
Глава 31. Зона образов 554
Глава 32. Шёлковый 573
Часть III. Гамбургский счёт. Глава 33. Прогулка по
воспоминаниям 597
Глава 34. Калипсо 617
Глава 35. Обет молчания 638
Глава 36. Шах и мат 659
Глава 37. Сердечная недостаточность I. Песочный человек 685
Глава 37. Сердечная недостаточность II. Французский поцелуй
Глава 38. Срок давности 730707
Глава 39. Аудиометрия 759
Глава 40. Птица Феникс 786
Глава 41. Шторм 809
Глава 42. Компенсация 830
Пролог
Посыл никогда не изменится: не думай!

Не задавай вопросов! И самое главное,
не воспринимай аплодисменты и крики
слишком всерьёз. Тем более – на свой счёт.
Бежать. Бежать несмотря ни на что. Пока не кончится воздух в лёгких, пока не

кончится сила в ногах, пока не кончится этот страшный сон. Вперёд, не
переводя дыхание, не оглядываясь по сторонам. Это всё, что сейчас имеет
значение.
Больно. Так ломит ноги. Чья эта кровь? Дорогу размыло, ни черта не видно.
Скользко, промозгло, ветер шальной. Страх бьётся в груди сто двадцать ударов
в минуту. Нефтяные облака сгущаются, давят сверху, плывут по небосводу
кучерявыми вихрами. Не так пугает темнота, взаправду – пугает то, что в ней.
А пока быстрее! Не чувствуя крови в зубах.
Обещай, что не оглянешься...
Обещай.
Телефон разрывается от звонков, вибрация отдаётся в висках, мелодия звучит

как никогда тревожно. Не стоит сомневаться – за ним уже идут.
Нужно успеть. Где-то там финиш – воображаемая красная лента, – конец агонии.
Впереди обязательно должен быть какой-то свет, иной дороги нет – он уже
перешёл Рубикон. Страх гонится позади, тянется когтями, клубится сизым
дымом в дурном предзнаменовании. Хочет устроить скачки? Пусть так. Кто
доберётся первым, тому рассудок. Спидометр пульса выжимает на полную.
Столько лошадиных сил в нём нет.
Экран освещает сумрак леса, дрожащие пальцы жмут на «экстренный вызов».

Ноги сводит судорогой, грудная клетка горит, изо рта вырывается сноп пламени.
С такими забегами шутки плохи. И дай бог, если не взорвётся на полпути.
Десять жутких, бесконечно долгих гудков, односекундное шипение, признаки

жизни на проводе, диспетчер шуршит голосом. Тэхён загнанно дышит в
динамик, летит как пуля – триста метров в секунду, – это уже скорость звука.
Скоро сорвёт финишную ленту.
Скоро сорвёт крышу.
— Служба спасения, говорите.
Диспетчер... Он слушает. Нужно запомнить человека, который его спасёт.
Мир двоится, а потом и множится калейдоскопом. Тут и там прыгают солнечные

зайчики, планета стремительно крутится, небо алеет, воздух кипит. Очень
жарко. Разве не снег пролетает?
5/846
Где он?..
— Помогите...
Вон там конец. Он слышит звук мотора. Там трасса, там люди! Они его спасут!
Только не оглядывайся!
— Горит...
— Как вас зовут? Назовите ваш адрес.
Зубы бьются друг о друга. И ветру его не догнать. Свет слепит глаза, вырывая
колючие слёзы.
— Не молчите! Вы ещё здесь?
Он у цели.
— Я горю...
Связь прервалась.
6/846
Часть I. Тщетная предосторожность. Глава 1.
Отбор
Если вы всерьёз хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму

душа не лежит, — идите в искусство.
Курт Воннегут
Если говорить о далекоидущих планах, то самая большая мечта Тэхёна – попасть

в Юнивёрсал. Юнивёрсал равно свобода, а стать свободным – цель номер один.
Путешествие его творческой жизни началось в возрасте шести лет, когда мать
отдала его в балет. Он, как и все мальчишки, хотел беззаботно пинать мяч и
заигрывать с девчонками во дворе, просто «быть как все», но его мнения никто
не спросил. Он, вообще-то, мечтал стать врачом, чтобы помогать людям. Или вот
ветеринаром, чтобы безвозмездно (как ему в детстве казалось) лечить братьев
наших меньших. Возможно, став старше, он бы изменил своё мнение, но ему не
предоставили этот выбор. Балет и точка.
Занимался он без особого энтузиазма, ненавидя и учёбу, и вечерние занятия в

балетном классе. Что это за увлечение такое? Миллион часов стоять у станка и
тянуться во все стороны... Сверстники гадко дразнили его за «девчачьи танцы»,
а сами девчонки им пренебрегали. Дети вообще злые, им только дай повод
самоутвердиться за счёт кого-нибудь, кто хоть немного выбивается из массы. Ну
а с изгоем никто не водит дружбу, чтобы ненароком не занять его место. Так что
школьную пору Тэхён по-особому ненавидит. (Знала бы эта мелочь, чего стоят
прыжки в повороте!)
Хорошо это или плохо, но начальную школу окончить не пришлось, то есть не в

обычной школе. В десятилетнем возрасте мама отдала его в профессиональную
балетную школу. Отбор там был довольно жёсткий. В таком возрасте
невозможно предугадать, каким вырастет ребёнок, поэтому вероятность
вылететь оттуда всегда велика. По каким критериям происходит отбор? Во
время просмотра учитывается телосложение ученика: от пропорций тела,
головы, шеи, длины рук и особенно ног, и до свода стоп. Наибольшее внимание
уделяется гибкости, чувству ритма и артистичности. Даже если у ребёнка от
природы прекрасная выворотность ног и все данные, его не возьмут, не чувствуй
он ритма. Не менее значимое в будущем артисте балета – внешние данные. Во
многих балетных школах мира царит такая дискриминация, но факт остаётся
фактом – некрасивых детей не берут. Тэхён прошёл по всем параметрам и даже
приглянулся членам комиссии. В тот момент он ни о чём не переживал, потому
что элементарно не понимал важности происходящего. Быстро отстрелялся и
вернулся к матери в коридор, дожидаясь списка поступивших. И он поступил.
Тогда, за редким исключением, она была счастлива и горда им. Больше он
никогда её такой не видел.
В новой школе уже никто не дразнил его, но дружба так ни с кем и не случилась.
Жизнь понеслась стремглав. Они учились по двум программам: с утра
общеобразовательная, а во второй половине дня хореографические дисциплины,
такие как – классический танец, музыка, история балета и прочее. Репетиции
заканчивались очень поздно – в шесть, а то и в семь часов. После них ещё могли
быть спектакли, так что он приходил домой только ночевать. И так каждый
день. Каждый день обычного подростка, даже ещё ребёнка, которого лишили
7/846
детства.
Общение с матерью не заладилось. Сначала он на неё обижался, а потом сам

втянулся, позабыл старые обиды, но с ней так и не сблизился. Кажется, она сама
не очень-то этого хотела. Тяжёлый характер и несостоявшаяся личная жизнь
сделали из неё сварливую глупую женщину, которая не любила себя, свою жизнь
и, как следствие, своих детей.
Сразу после рождения Тэхёна она быстро нашла другого мужичка и выскочила
замуж. Разница с сестрой у них год. Отчима он почти не видел. Тот всегда
работал и на самом деле был порядочным мужчиной, слишком добрым и
простым, но далеко не привлекательным. Матери он был как собаке пятая нога и
та плешивая. С сестрой та же история: виделся редко, но, когда это происходило
(за общим столом), от неё только и доносились, что капризы да визги. И с ней
характерами не сошлись.
С возрастом Тэхён возблагодарил бога за балет. Возвращаясь домой только

поспать и уходя рано утром, он успешно избегал свою семью.
Ему повезло доучиться до выпускного. Многих отсеивали после первого года, так
как чаще всего те ученики не выдерживали нагрузок. У кого-то появились
проблемы со здоровьем, кто-то сильно располнел или сильно вытянулся – у них
это называли естественным отбором. Тэхён же не проявил себя
наиталантливейшим учеником, но и не был худшим. Его сильная сторона –
стабильность. Ну а что, хороший показатель для артиста балета. Пусть он
недостаточно артистичен, недостаточно высок и силён, но зато практичен и
будет танцевать, даже если рухнет сцена. Как сказал один из хореографов –
твёрдый кордебалет. Он расценил это как приговор. В премьеры его никто не
прочил.
Иногда мать била его по щекам, наказывая за плохое поведение, если он,
например, задержался и не предупредил, а иногда за неважные способности.
Ведь она была солисткой своей труппы. Примой! По штатному расписанию
театра только прима может носить гордое звание – балерина. И она была ей,
пока не забеременела, потому-то и заставила сына идти по своим стопам. Но
Тэхён не оправдал её ожиданий – так она сказала.
До поры до времени его защищал дедушка, но, когда Тэхёну исполнилось

пятнадцать, он умер. С того времени жизнь вовсе пошла на спад. Мать как
подменили. Она стала ещё более жёсткой, хмурой и упрямой – узурпатор на
склоне лет. Муж бросил, но по её настоятельной просьбе они так и не развелись.
Всё резко изменилось и жить стало вдвойне тяжелее. И если раньше они жили за
счёт денег отчима и деда, то после – за счёт наследства. На мизерные переводы
от отчима не прожила бы даже сестра. Тэхён не знал, какие у деда могли быть
накопления, ведь мать отродясь не работала, считая своим долгом «воспитание»
детей, но, однако же, он продолжал учёбу в дорогой школе, и никто не стал
выглядеть хуже, а в холодильнике всегда были продукты.
После смерти деда мать частенько обвиняла его в своей нереализованности,

деспотично выслеживала его местоположение и запрещала с кем-либо
общаться, потому что это, по её словам, отвлекало от карьеры. Ребёнку никогда
не понять, за что его так ненавидит родитель. Он старался, как мог, но всегда
получал одно и то же – равнодушие. Намного позже он понял, что дело было не в
нём. Просто есть матери, которые не хотят, чтобы их любили*.
8/846
За полгода она постарела на двадцать лет вперёд и лишилась последнего
рассудка. Одинокая старая женщина, параноик, холерик, всеми забытая и
никому ненужная. Былой красоты и грации как не бывало. От некогда здорового
человека остались только плоть и кости. И это не Тэхён её разочаровал – это она
его разочаровывала на протяжении всей жизни. Именно из-за неё он боялся
знакомиться с девушками, потому что совсем их не понимал. Или, может, в
каждой из них он видел свою мать после того, как годы возьмут своё. Себя он
видел на месте отчима, который жил в нелюбви и равнодушии, а после ускакал
навсегда. Такой жизни Тэхён не хотел. И внезапная смерть дедушки стала для
него жестоким ударом, но он пытался жить с утратой единственного родного
человека, потому что, сдайся он, и навсегда остался бы в этом аду. И даже
втайне завидовал отчиму, который просто встал и ушёл. А мать сразу опустила
руки. Слабая, пустая, глупая... Глупая женщина!
Кроме всего прочего, в их семье есть особенность, которая всем бросается в

глаза. Не просто так мать быстро выскочила замуж и родила второго ребёнка, и
не просто так попросила сохранить брак на бумагах. Их фамилия – Дюран. Мать –
Ивет Дюран, родилась во Франции в городе Тур, после чего была успешно
замечена корейской балетной компанией, которая перетянула её к себе,
удостоив звания примы. По крайней мере, так рассказывал дедушка. Но Тэхён
слабо верил в эту сказку. Когда он стал старше, то решил, что мать просто
удачно под кого-то легла... Для неё это был шанс на миллион. Кому она была
нужна во Франции? Там хватает своих талантов. Так что, скорее всего, она
действительно вовремя с кем-то схлестнулась и всё бросила, как только выпала
возможность переехать в чужую страну. Дедушка проследовал за ней, чтобы
поддерживать любимую дочь. Отчасти дед тоже глуп, раз таскался с такой
дочерью и всю жизнь пригревал змею на своей шее. Но он отец и не смог бы по-
другому. Когда они с Тэхёном гуляли вдвоём, он разговаривал с ним как со
взрослым, объясняя, что быть родителем – не просто решение. Тогда он
становился очень грустным, а иногда даже плакал, обещая, что никогда не
бросит их с сестрой.
Как жаль, что пообещать – не значит исполнить.
Что было после того, как мать переехала в Корею? Банальная история – богатый
красавчик сделал своё дело и пропал. По медицинским показаниям ей нельзя
было делать аборт, вот и появился Тэхён, официально – Тае Дюран. После
рождения ребёнка место примы уже было занято, поэтому Ивет бросила карьеру,
возненавидев весь свет. Обратно во Францию не уехали, дед не объяснил толком
почему. Тэхён получил гражданство по праву рождения, а мать для этого и
выскочила замуж. И не хотела разводиться, чтобы не подтверждать
гражданство. Сестра – Ким Михён (с фамилией отца), также без проблем
получила гражданство. Только дедушка не хотел менять. С ПМЖ ему помогла
организация, в которой он работал. Иногда Тэхёну казалось, что он так сильно
ненавидит эту страну. До самой смерти он был верен своей Родине.
Может, именно своим происхождением Тэхён привлекал балетмейстеров.

Несмотря на невыразительные способности, как все утверждали, он, безусловно,
брал внешними данными. Природа одарила его необычной красотой смешанных
кровей. Дед рассказывал, что его бабка – потомок галлов, а им характерны
светлые волосы и голубые глаза. Все считают, что типичная внешность
французов – это невысокий рост, карие глаза и чёрные волосы. Но изначально
эта нация не была черноволосой, так сложилось благодаря смешению с другими
9/846
народами. Среди французов также часто встречаются люди с сочетанием
тёмные волосы – голубые глаза, например такие, как дед и мать. Так что от
матери ему досталась светлая кожа и голубые глаза. Вот только чёрный прямой
волос он точно унаследовал от безымянного отца, как и его разрез глаз. При
такой необычной внешности каждый считает своим долгом спросить, кто он по
национальности и где его родители.
Сестре с генетикой повезло меньше, а лучше сказать, что вообще не повезло.

Отчим был не красавцем, она и пошла вся в отца: и его узкие глаза, и крупный
нос, низкорослая. В балет её не взяли по многим причинам. И французский она
не выучила, и в школе училась на середнячок, никаких других талантов не
обнаружилось. Обычная кореянка, только что светлая кожа и родинка на щеке,
как у матери. Глаза и те карие. Они с Тэхёном даже внешне ничем не
напоминали брата и сестру. Даже мать в особо дурном настроении могла
отозваться о ней, как о неудачном экземпляре.
С дедом кончилось всё хорошее: семейные праздники, тёплые вечера, разговоры

на французском, обсуждение книг. Дед уделял внимание обоим внукам и любил
их больше, чем мать своих детей. И что теперь? Последнее напоминание о
родном человеке, как ни странно, было в другом человеке, – Тэхён всегда
называл его дядей.
Намджун – сын директора компании, где дедушка работал. Сейчас он вместе с

отцом управляет ею, и они оба очень хорошо относились к старику-французу,
делая ему много привилегий. Тэхён часто виделся с Намджуном, если забегал к
деду в офис. Хоть они никакие не родственники, но Намджун относился к нему
как к своему племяннику и не раз об этом говорил.
Так что после смерти деда он продолжил за ним присматривать. Намджун знает
обо всех его планах и переживаниях, иной раз защищает от матери. А совсем
скоро Тэхён справит совершеннолетие и, если получится, попадёт в балетную
труппу. Тогда он раз и навсегда вырвется из клетки, именуемой домом.
Совершенно точно, это его самая большая мечта.
***
Завтра у него отбор в Юнивёрсал. По сути, самое важное событие в его жизни и
всё, что он может делать – сидеть и нервно ждать завтрашнего дня. Оттачивать
мастерство у станка не получается, всё выпадает из рук, мандраж не даёт
нормально сконцентрироваться и толку с этого никакого. Утром мать влепила за
это пощёчину, поэтому ему пришлось сделать вид, что он ушёл в балетный
класс, а на самом деле к дяде. Намджун охотно согласился скоротать с ним
время, предложив приехать в офис и посидеть в ресторане на первом этаже.
Тэхён имеет с ним близкую духовную связь, но многое замалчивает. Хотя
Намджун и так всё видит по его покрасневшей щеке. Его каждый раз колотит от
злости при виде следов рукоприкладства. Даже его отец ни разу не давал ему
затрещин! Да где это видано, чтобы родитель исправно бил своего уже
взрослого ребёнка по лицу?! Но и Тэхён не реагирует. Он говорит, что привык и
не обращает внимания, сетует на её возраст и нездоровую голову, поэтому ни за
что не ударит в ответ. Намджун не может на него повлиять. Хмурит брови,
заказывает ланч на двоих. Он искренне ненавидит его мать.
— Эта ведьма должна была сгореть на костре ещё в пятнадцатом веке!
10/846
Тэхён отводит взгляд, флегматично пожав плечами. Ему не хочется про неё
говорить при каждой встрече, как будто больше нет других тем.
Намджун ни с того, ни с сего подаётся вперёд и прикасается к его щеке.

Рассерженно вздыхает.
— Сколько ещё ты намерен это терпеть?
Намджун не единожды предлагал ему переехать да хоть в свою квартиру, хоть в

съёмную. Почему Тэхён до сих этого не сделал? Потому что не хочет быть
должным. Намджун ведь, по сути, чужой ему человек, пусть они и знакомы
десяток лет. Ему, кстати, тридцать. Исполнится.
— Завтра отбор, – тихо оправдывается. Вовремя подали ланч, чтоб забить рот.
Тэхён, как всегда, копается в овощах. Говорит, мол, толстеть ему нельзя.
Намджун постоянно воюет с ним по поводу диеты. Тэхён и так тощий, но он,
видите ли, ничего не понимает в искусстве.
— Я слышал про твой отбор. А если не пройдёшь, какой запасной план?
Тэхён сморщился. От одной мысли, что его не возьмут, мутит в желудке.
— Позвоню тебе, хён, – мямлит смиренно и уже заученно. Намджун не

успокаивается.
— Даже если тебя примут, с чего ты взял, что предоставят квартиру?
— Так на сайте написано. Хён, ну хватит. Я тоже не хочу с ней жить, но я всё-
таки не бездомный.
Тот снова цыкнул, быстро прожёвывая. У Тэхёна загорается экран телефона.
Ведьма с проверкой – как говорит Намджун.
— Дай я отвечу.
Тэхён молниеносно прячет телефон за спину, серьёзно испугавшись. Если она

узнает, что он опять у дяди, то будет орать как припадочная. У неё бешенство на
всех особей мужского пола.
— Я же в зале, не слышу звонков. Не бери мой телефон без спроса, ладно?
Намджун мысленно ставит крестик, что это последний раз, когда он его
слушает. Если завтра Тэхёна не примут, он заберёт его к себе. Ещё одной
мыслью отмечает, что второе ему нравится больше.
***
После встречи с дядей Тэхён уходит в парк. Это место недалеко от офисного
здания, а памятное оно тем, что раньше они с дедушкой часто гуляли здесь.
Много пушистых деревьев создают иллюзию приватности и, сидя на лавке,
можно скрыться от людей. Посреди площади разместился небольшой фонтан,
журчание которого приводило мысли в порядок. Слабый тёплый ветерок обдувал
лицо и волновал полы бежевой футболки. Пришлось зажмурить глаза, чтобы
11/846
сконцентрироваться на проблеме – так он её искоренял. Досчитал до десяти,
обратно, глубоко подышал, настроился на хорошее – очистился – выдох. Если не
забывать это чувство, до завтра вполне реально дотянуть.
На судьбоносное завтра все чаянья. Всего остального не существует.
Вибрирует телефон. О, телефон существует, и он, кажется, тоже. Матери так и

не перезвонил, но это и не она. Улыбка мгновенно захватывает губы и делает
настроение в разы лучше.
Это его друг.
«Занят?»
Его зовут Богом. И для него он никогда не занят.
«Гуляю. Я так нервничаю, что даже руки дрожат. Как думаешь, у меня есть
шансы?»
Он познакомился с ним полгода назад. Тэхён искренне считает, что это подарок
небес. Он никогда целенаправленно не искал знакомств, люди его напрягали, а
кто и пытался с ним сблизиться, то он видел в этом подвох. Оказывается,
дружить по переписке здорово и безвредно для нервной системы. Но на самом
деле ему просто очень повезло с собеседником. В тот день Богом написал ему
сообщение по ошибке, а там слово за слово и завязалось общение. Ему двадцать
пять, у него постоянно глючит телефонная книжка и стирает контакты, так что
он нередко ошибается номером, – так объяснил это недоразумение.
Ошибки недооценены человечеством. Как много открытий и неожиданных

поворотов случается по ошибке. Тэхён об этом всерьёз обеспокоен.
«Шанс всегда есть. Отвлечь тебя?»
Радостно кивая самому себе, усаживается поудобнее, настраиваясь на

интересный диалог.
«Конечно!»
«Завтра, когда ты будешь стоять перед комиссией, представь их голыми».
Тэхён ничего не понимает, но широко улыбается. По правде, он всегда

пользуется советами Богома, даже если они вот такие неадекватные.
«Зачеем?»
«Согласись, голые люди не так пугают, как одетые. И страх пройдёт».
Прикинув в голове, как это будет выглядеть, Тэхён скорее сгорит со стыда, но да
– страх точно уйдёт. Гениально.
«Тебе помогает?»
«Если на совещании очень скучно, я так и делаю. Представляешь, какое у меня

задумчивое лицо».
12/846
Богом никогда не шлёт смайликов, поэтому создаётся впечатление, что он очень
серьёзен. Но благодаря таким разговорам становится ясно, что он забавный. Сам
Богом описал свою профессию, как – создатель проблем и местный дармоед –
маркетолог, одним словом. Тэхён не в курсе, как работает маркетолог, но это
тоже его позабавило.
«И на начальника так смотришь?»
Тэхён вовсю веселится, представляя этот каламбур.
«Моё любимое шоу».
«А он у вас злой?»
«Как чёрт».
С Богомом он ещё ни разу не встречался, да и побоялся бы предложить. Тэхён

даже стесняется спрашивать его про личную жизнь, хотя ему много чего
интересно, в том числе поглазеть на его фотографию. Но он сам никогда не
просил, Богом тоже не спрашивал.
«Ты был у дяди?»
«Ага. Сказал, что если меня не возьмут, то он точно заберёт меня к себе. Я не
хочу...»
Ему он всегда всё говорит честно. Наверное, хорошо, что они друг друга не
видят и не слышат. У них нет общих знакомых, точек соприкосновения, а значит
можно говорить о себе как есть, подобно сеансу у психолога. Выговорился и
полегчало.
«Почему?»
«Не хочу опять с кем-то жить. Хочу один».
Конечно, после стольких лет жизни с двумя ненормальными женщинами, ему

нужен покой и тотальное одиночество. Он и так одинок, но от «тотальности» как
раз таки и отделяет отсутствие своей жилплощади.
«Понимаю. Не волнуйся, всё получится».
На душе стало тепло и действительно спокойно. Отчаянно хотелось верить. И,

как ни странно, верилось.
«Если пройдёшь, обменяемся фотографиями».
Отличная мотивация. Он точно маркетолог!
***
Всю ночь ему снилось, что он опаздывает, просыпает будильник, не может найти
сумку с вещами и в дикой спешке ничего не может сделать. Стотонная усталость
навалилась поверх нервозности. Слава богу, хотя бы мать не лезла. Сегодня она
13/846
встала рано утром, приготовив диетический завтрак. Жевала губы, лишь бы
ничего не брякнуть, напряжённо смотрела на невыспавшегося сына. Даже не
причесалась. Глаза бы его на неё не смотрели. Младшая тоже сегодня тихая,
будто кто-то умер. На лампе повесилась мрачная тишина, ложка лязгала по
тарелке. Спасибо за поддержку. Тэхён сбежал раньше, чем лопнули его нервы.
Всю дорогу до компании его потряхивало. Тэхён не надеялся, но Богом написал

ещё рано утром, пожелав удачи. Сейчас больше всего на свете ему хотелось с
ним просто поговорить ни о чём и сбежать от трудностей. Но от себя сбежать
невозможно. И пробовать не стоит.
В одном из офисных зданий размещалась компания, занимавшая весь этаж.

Когда он вышел из лифта, в коридоре сидела тьма людей, большинство девушек,
но парней тоже хватало. Тэхён почувствовал себя жалким и беспомощным. А в
такие моменты ещё и вспоминал, что жутко социофобен. Тошно, а что поделать?
Он тоже нашёл для себя свободный уголок, положив сумку на пол и сев. На него,
как это всегда происходит, изредка с любопытством поглядывали. Диковинная
внешность притягивала ещё больше нежеланного внимания.
Переодев кроссовки на балетные туфли, стал разогревать мышцы. Недаром они

все одеты как капуста – трико, тонкие юбки, висящие из-под шерстяных кофт и
олимпиек, у кого-то даже шарфы, а ещё гетры – короткие и длинные, чуни на
выбор. Пока они растягиваются, нужно сохранять тепло в мышцах, для того вся
эта экипировка. У Тэхёна тоже сейчас гетры для голеностопа и раздеваться не
надо. Глаза так и бегают от лица к лицу, цепляясь за цвет одежды, размер икр,
разбитость пуант. Всё это ему такое родное, знакомое, его привычная
атмосфера. Но с людьми безумно тяжело работать. Он не представляет, как
опять будет привыкать к новому коллективу (если его вообще в него примут).
Постепенно толпа редела. Тэхён записался и приделал на грудь выданный номер

очереди – сорок четыре. После него ещё шло с десяток претендентов. Мысленно
он уже смирился, что не пройдёт. Когда окружает так много народа из одной
стези, то всегда кажется, что они все лучше тебя и шансов нет. О чём,
собственно, он и думает. Ему же говорили, что он твёрдый кордебалет, а раз
так, то в Юнивёрсал ему путь заказан. Там, конечно, тоже есть кордебалет, но
он из таких же выдающихся танцоров. В общем, пройти отбор он сможет только
в случае, если все эти люди кривоногие или тугоухие.
Когда подошла его очередь, сердце чуть не выскочило из груди, в ушах

заложило. Когда один из членов комиссии второй раз уточнил его имя, он понял,
что уже тут провалился. Слова никак не давались. Может он на нервной почве
онемел?
— Ты оглох, что ли?! – рявкнул главный мужчина посередине – он же

балетмейстер. Тэхён попытался вспомнить совет Богома.
Итак, представить их голыми... Вот, например, его. Пооолностью голого...
С ума сойти...
— Здравствуйте. Я Тае Дюран. Почти кореец, немного француз, чистокровный

артист балета, – на одном дыхании протараторил, выйдя из ступора и приняв
пятую позицию*. Он всегда разом проговаривает ответы на часто задаваемые
вопросы. Далее всё равно бы последовал любопытствующий опрос, а так он его
14/846
исключил.
Балетмейстер усмехнулся. Внимательнее присмотрелся.
— Ты прям Лолита – мужская версия. Удивишь нас, немного-француз? Хоть по-

французски лалакаешь?
Тэхён набрал побольше воздуха, наконец почувствовав, как его медленно

отпускает. Первичный страх спал. Теперь уже хотелось просто побыстрее
опозориться и уйти.
— Же сюи зёрё дё ву вуа'р. Кома'н-т-але-ву'?* – без акцента, как учил дедушка.

Мужчина прищурил один глаз, словно оценивал камень через лупу – стекляшка
или алмаз. Ещё приглядывался.
— Ва-зи*.
Тэхён сбегал к сумке и включил мелодию на телефоне, оставив пианиста без

работы (они обменялись доброжелательными улыбками). Балетмейстер
откинулся на спинку стула, вызывающе вздёрнув бровь. За сегодня он уже устал
смотреть на заурядный середнячок.
Заиграла бессмертная композиция Эрика Сати «Gnossienne no. 1». Тэхён ступил
на воображаемую сцену с воображаемой партнёршей, мягко начав антре*.
Грустная музыка заставляла чувствовать, и Тэхён, не обращая внимания на
зрителей, продолжал «диалог» с партнёршей. Когда музыкальное напряжение
усиливается, начинается адажио*. Тэхён смотрит на балерину – вот она
медленно вращается на мысочке одной ноги и непринуждённо парит в
маленьких прыжках. Он – за ней. Два небесных кролика в тихом танце. Всё
внимание должно быть приковано к балерине, он – всего лишь поддержка,
создающая иллюзию того, что она делает всё сама. За счёт того, что балерины в
буквальном смысле всё же нет, внимание посвящено только ему. От тянущегося
носочка, кончиков пальцев руки до изгиба бровей – всё можно тщательно
рассмотреть. В его движениях сбалансированная чёткость, упругость и
чувственность. Он не играет, он живёт этот танец прямо сейчас ровно три
минуты сорок две секунды. Музыка достигает высокой точки – кульминации,
Тэхён делает поддержку за поддержкой, дышит глубоко. Энергия переполняет
мышцы, но танец вальсируется душой, еле заметной мимикой одухотворённого
лица.
Лицо балетмейстера ничего не выражало, но хотя бы стёрлась усмешка.
Музыка снова наращивала тревогу, Тэхён передавал её через нахмуренные

брови. Каждое его движение кричит: «Разве вы не видите её? Она парит». И вот
– прощание с балериной. У него есть своё выражение – началась вариация*.
Клавиши робко мелодируют разговор двух душ. Ещё немного – и они снова
вдвоём. Больше никого нет в этом мире. А эти пусть сидят голые, смешные и
гнусные... Тэхёну до них нет дела эти три минуты.
Ещё один поворот, порыв и затихание – балерина притаилась в его руках.
Тэхён вышел из транса, подорвался выключать следующую бодрящую мелодию,

мельком глянув на пианиста. Тот явно загрузился, облокотившись о кулак. «Всё
так плохо?» – подумал Тэхён, с грациозным смирением и холодностью посмотрев
15/846
на комиссию. Некоторые безмолвно переглядывались.
Главному было что сказать.
— Ты в курсе, что па-де-де* – диалог о любви? А у тебя был монолог и плохая

актёрская игра. Сати здесь не лучший выбор. Так и какое либретто этого шоу?
— Это и есть разговор двух влюблённых. Сейчас они в разлуке, но всё же

вместе... – Тэхён берёт за руку свою воображаемую девушку, выводя её вперёд.
Каких романов он начитался? Но сюжет в его выступлении всё же есть, даже
если он им непонятен.
Балетмейстер внимательно смотрит ему в глаза пару секунд, после чего неясно
хохочет, что-то помечая на листке. Пианист подмигивает Тэхёну, но он не
понимает значения этого жеста. Хорошо? Или «прощай навсегда»?
— О рёвуа'р! – напоследок шлёт балетмейстер, всё ещё откашливая хохот.

Тэхёна провожают острые взгляды, но он никого больше не замечает. Как только
перешагнул порог зала, всё тело мгновенно обмякло и потяжелело. Он и так
понял, что мимо кассы. Уже приглашают следующего, может быть,
счастливчика...
Уходящие следы заметают чужие вздохи. Окатывает оставшихся прощальным

взглядом. В голубых глазах зажигаются смятённые огни.
***
На Инсадон легко затеряться – всегда оживлённая улица с многочисленными

переулками. Здесь витает дух древних традиций, ещё и в самом центре города.
Тут довольно богемно: антиквариат, оружейные лавки, галереи, чайные дома,
рестораны и уютные кафешки. Он сворачивает на соседнюю – Чонно, так
называемую Колокольную улицу. На всём протяжении улицы расположены
достопримечательности, магазины, парк, сама колокольня. Тэхён любит быть
невзрачным, сливаясь с массой, хотя всегда бежит от большого столпотворения
людей. Тут немного другое – он приобщается к массе, таким образом чувствуя
себя неодиноким, но и не объединяется с ними, а значит до сих пор остаётся сам
по себе.
По правую руку разложился уличный художник, по левую – аниматор в костюме

пингвинёнка Пороро (с дощечкой hug me). Что ж, банально, но всегда актуально.
Кажется, сериал вышел в начале двухтысячных. Ему тогда было совсем мало лет,
а потом он подрос и уже был по уши в репетициях, так что всеобщая любовь к
этому мультфильму обошла его стороной. Вот только грустить по этому поводу
не время, хватает и событий из настоящего. Что там у него? Ага, отбор, который
он благополучно провалил.
Чуть дальше от него, около пёстрых вывесок, обосновались уличные танцоры,

развлекающие народ. Он среди этого праздника жизни как серая туча на ясном
небе. Проказный ветер играет с волосами, Тэхён надевает тёмные очки,
подбирая ноги под себя. Домой совсем неохота. Мать и так разбивает телефон,
будто пожар или наводнение. Он всегда её игнорирует, а ей будто и не нужен
ответ. Звонит ради звонка, убедившись, что гудки идут, а значит не выключен.
В этот раз не отвечает даже дяде, хотя тот помнил и нашёл время в своём
16/846
забитом графике, чтобы поинтересоваться его успехами (нужно взять успехи в
кавычки). Ладно, позже перезвонит.
А вот ему он отвечает всегда, при любой погоде и в любом состоянии. Даже,
кажется, что телефон вибрирует по-особому, если весточка от него. А по итогу
стандартная мелодия звонка.
«Как всё прошло?»
Ещё в начале общения Тэхён думал заблокировать его номер, потому что
общаться с незнакомцем по нелепому стечению обстоятельств – это как-то
неправильно. Но понял, что без этого снова впадёт в уныние. Может же он
позволить себе хоть немного глупости?
«Не знаю. Главный смеялся, я просто ушёл...»
«С каких пор смех – удовлетворительная оценка?»
Тэхён почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и подозрительно

заозирался. Никому нет до него дела, а жгущее ощущение всё равно не
проходит. Конечно, так бывает, когда сидишь в кругу большого скопления
людей!
«Я понял, что не подошёл».
Ещё один резкий поворот. Он засёк того самого художника. Тот простецки
улыбался и рассматривал его профиль. Тэхён повернулся к нему спиной.
Настроения совсем не было, даже для ответного дружелюбия.
«Тебе кажется».
Что ж, и правда. До сих пор кажется, что на него смотрят. Если бы можно было
таскать с собой раковину, то он бы в неё забился и там сидел. Ну сам же сюда
припёрся.
«Что делаешь сейчас?» – сменил тему Тэхён, грустно разглядывая скамейку. Что-
то есть в этом безумно одинокое – быть окружённым людьми, но общаться с
единственным другом по переписке.
«Кофе-брейк».
«Ты опять сегодня допоздна?»
Время близится к шести, а Богом, как ни спроси, постоянно уезжает домой то в

восемь, то в девять. Какой уж он офисный дармоед? Эй, этот парень явно пашет
в своей конторке. Тэхён почему-то посчитал, что работать с восьми до восьми –
ужас, но не вспомнил о своей загруженности, когда сам порой приходил домой в
полночь.
«Скорее всего. Когда ты пойдёшь домой?»
Тэхён тоже сейчас об этом подумал. Чтобы избежать встречи с матерью, нужно
либо вернуться очень поздно, но тогда она точно прибежит в его комнату, либо
уехать к дяде. Тогда она тоже разорётся и начнёт долбить звонками его, но
17/846
Намджун как-то с ней справляется. Поэтому, немного поразмыслив и обнаглев,
он всё же напросился к Намджуну. А там решит, что делать дальше. Больше так
продолжаться не может.
«Вообще не пойду. Попрошусь к дяде».
Богом ничего не ответил ни через пять минут, ни через двадцать. Тэхён потерял
веру в его возвращение, повесив нос, всё-таки набрав Намджуну. Тот без
вопросов согласился за ним заехать и проявить гостеприимство. И только когда
он приехал, примерно через час, Богом отписался.
«Всё будет хорошо».
***
Дальше всё по сценарию: Намджун вёл мирные переговоры с ведьмой, Тэхён

ковырялся в миске салата, стоически сдерживая эмоции. Он плачет за редким
исключением и в последний раз это были похороны деда.
Намджун ещё ходил в галстуке, строя рожи, пока не положил трубку. Потом-то
яростно набросился на еду, не то что Тэхён. По ходу подбирал утешительные
комментарии, но Тэхён в них не нуждался. Он профукал свой счастливый билет и
на этом песенка спета. Придётся внедрять план Б, а для него осталось не так уж
много сил.
Потом они смотрели телевизор, Намджун тянул пиво, Тэхён бессвязно пялился
на экран. Ну а спать легли на одной кровати. Намджун сказал, что не хочет
спать на узком диване и ему не даст. Да и что такого? Они одного пола, не
какие-то там незнакомцы. В общем, Тэхён без задней мысли (и ног) отрубился на
одной половине. Завтра у него тяжёлый день.
Утром, пока Намджун тихо собирался на работу, Тэхён в первый раз за долгое
время отсыпался и только в девять его разбудил звонок телефона. Ответил на
автомате, даже не взглянув на экран. И какое же было его удивление, когда
приятный женский голос известил о приглашении в компанию Юнивёрсал.
Тэхён чуть не упал с кровати, слишком резко продрав глаза и вскочив. Это
никакая не ошибка (он несколько раз уточнил своё имя), не сон (ущипнул –
ощутил), – а самая неожиданная реальность. Это правда!
Завершив звонок, бухнулся на подушки совершенно растерянный и на всю

голову счастливый. На этой же волне настрочил сообщение.
«Доброе! Угадай, что случилось!»
Богом сегодня не скоростной. Тэхён успел и приготовить, и поесть, пока эта

черепаха ему ответила. Но всё же письмо прилетело.
«Не сомневался. Поздравляю».
Тэхёна всегда поражают люди, которые говорят: «Я не сомневался». Палец о

палец не ударили, но зато, блин, не сомневались!
Потом Тэхён опять залез под одеяло, восторженно попискивая, взбудораженный
18/846
радостным событием. Он и забыл, что они договаривались обменяться
фотографиями. Видимо, это не столь важно, раз забыл. Да и бог с ним. Завтра
его первый рабочий день. А сегодня последний день полноценного отдыха.
Всё будет по-новому, как и мечтал.
Примечание к части
*Юнивёрсал-балет — корейская балетная компания, базирующаяся в Сеуле.

*"Есть матери, которых просто нельзя любить, потому что они не хотят, чтобы их
любили". Вирджиния Эндрюс. Цветы на чердаке
*Пятая позиция ног - основная позиция ног классического танца
*(фран)Счастлив вас видеть. Как поживаете?
*(фран)Действуй
*Антре - выход пары в центр сцены
*Адажио - танец двух или нескольких героев балета, нацеленный на раскрытие
эмоционального состояния
*Вариация - соло танцовщика
*Па-де-де - это балетный дуэт
Начало положено! Я очень волнуюсь... Здесь будет мнооого всего, балет не

главная тема. Работа будет большая и непростая, так что запасаемся терпением.
Я храню этот сюжет уже 3 года, всё не решаясь написать! Ну вот и решилась.
Давайте пройдём этот путь от начала и до конца)
Всё здесь https://vk.com/write_about_us
19/846
Глава 2. Аквариум с пираньями
Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения.

Сейчас меня вырвет наизнанку.
Жан Поль Сартр. Тошнота
Лучший день в его жизни наступил.
Вчера Тэхён вернулся от дяди домой только поздно вечером, но зато с хорошей
новостью. Мать была бледной и неразговорчивой, даже не прочитала ему
лекцию о нравственности и уважении к старшим. Утром они тоже и словом не
обмолвились. Она молча приготовила завтрак и ушла обратно в спальню,
сославшись на плохое самочувствие. Тэхён же быстро доел и поскорее
распрощался с сестрой, похихикивающей в телефон.
В компанию приехал на полчаса раньше. Начало утренней репетиции в

одиннадцать. Перед этим заскочил в отдел кадров, который располагался на том
же этаже. Он всё внимательно выслушал и подписал соответствующие
документы. Компания заключила с ним контракт на год, но также по условию
контракта танцору не гарантируется сохранение его позиции и звания в труппе.
Как ему объяснили, каждый год все члены труппы заново проходят
прослушивание, после чего контракты либо продлевают, либо заканчивают. А
если в течение года показываешь плохие результаты, то заканчиваешь работу
ещё раньше. Наконец-то поднялся вопрос о жилье. Женщина подтвердила, что
они предоставляют жильё в случае, если артист приезжий или ему далеко
добираться до компании. Она тут же посмотрела в базе, где есть свободная
комната, и выдала ему ключи и листочек с адресом. Тэхён был готов к тому, что
квартиру придётся делить с соседом. Он пока не дослужился до личных
апартаментов. Но хотя бы можно добираться пешком и не тратиться на
общественный транспорт, а комнату закрывать на ключ. Пусть и с соседом, но
свой угол есть.
Ну а дальше началось самое волнительное и сложное – знакомство с коллегами.

Тэхён крепко стиснул ремень сумки, войдя в мужскую раздевалку. Все уже были
на месте, лениво переодеваясь за незамысловатыми разговорами, и как по
команде завернули шеи в его сторону. В труппе всего пятьдесят семь человек,
чуть меньше половины из них мужчины, так что двадцать голов воззрились
только на него и замолчали. Тэхён стеснённо замер и прирос к двери, но потом
заставил себя низко поклониться и поприветствовать уважаемых сонбэ. Они все
старше него.
— Шевелись. Вот твой шкафчик, – один из них, укладывающий волосы гелем,

резко ударил по металлической дверце персонального шкафчика. Некоторые
подавили ухмылки, продолжая пялиться на новенького. Приветственное слово
не ахти, хотя чего ещё можно было ожидать.
— Чего ты его пугаешь? Мы не страшные, – к Тэхёну подошёл высокий

подкачанный парень (довольно привлекательный кореец), протягивая руку.
Тэхён недоверчиво пожал. В большом коллективе он всегда придерживался
позиции: чем тише, тем лучше. – Можешь звать меня Минхо.
Тэхён краем глаза заметил, как тот у зеркала, с зализанными волосами, скверно
усмехнулся.
20/846
— Мы одна семья, чувствуй себя как дома, – однако, иронично получается. Это
сказал уже другой парень с наиболее располагающей аурой. Как дома? Это за
что такое наказание? – Тэмин.
Тэхён также тихо пожал ему руку, скромно расположившись на скамейке. Ещё и
шкафчик был рядом с этим зализанным, который игнорировал его присутствие.
Тэхён быстро переоделся, уже не думая, что это его самый лучший день. Честно,
бывало и получше.
Новая обстановка, новые люди, новая манера общения – что может быть хуже
первого дня? Тэхён пытается настроить себя, что очень скоро привыкнет, а
главное – переедет и изменит свою жизнь. Он почему-то свято верит, что эти
перемены к лучшему.
В компании большой балетный зал, всё в зеркалах, что глаза разбегаются. Не

идёт ни в какое сравнение с классами из его школы. В таком помещении
невольно теряешься: непонятно куда приткнуться, на кого смотреть, как себя
вести. Без всяких вопросов проскользнул к зеркалам, где установлены
однорядные стационарные станки. Ничего страшного, если он будет на галёрке
зала. Педагоги всё равно будут ходить по рядам и на всех смотреть.
Посреди зала стояли переносные станки. Тэхён понял, что это по большей части
места для солисток и первых солисток, в том числе для прим-балерин. Малая
часть также устроилась у зеркал. Тут у всех уже забиты свои места, так что ему
повезло вообще куда-то пристроиться. Тэхён с угрюмым видом стоял около своей
жерди, рассматривая новые лица.
Крупно вздрогнул, когда со спины донёсся уже знакомый голос.
— Видишь вон ту в центре в чёрном боди и гетрах? – Тэхён видел. А со своей

речью напугал тот самый Минхо. Девушка, о которой он говорил, выше среднего,
очень худая, с осиной талией и тонкой шеей, серьёзная, весьма
привлекательная, с правильными чертами лица. В ней чувствовалась
особенность. – Любимица нашего дьявола.
Они вместе наблюдали, как она разминается. Зачем? Сперва у них минут
пятнадцать вольная разминка, каждый занят своим, и вот эта девушка очень
изящная и хрупкая, даже когда просто тянется. Неудивительно, что любимица.
— Прима? – всё же негромко спросил.
— У нас четыре ведущих балерины. Это Мон Жыин, одна из. Редкостная стерва.
Тэхёна аж хлестнуло последней грубой фразой. Не ожидал он такого услышать

про утончённое создание.
— Почему?
Минхо взял на себя роль просветителя, объясняя, что к чему.
— Трахается с Муном, это все знают. Они любовники.
Так, Тэхён уже знает, Мун Хун – знаменитый балетмейстер, который и сидел
21/846
вчера в комиссии, посмеиваясь над его выступлением. Ну и любовники они с этой
Мон, что такого?
— Это плохо?
Минхо вылупился на него как на дурачка.
— В смысле он женат, у него трое детей. Думаю, да, это плохо. А ты считаешь,
что нет?
Тэхён удивлённо поднял брови, ещё раз глянув на балерину. Он здесь меньше
часа, а уже наслышан о сплетнях. Для него самое ненавистное в коллективе –
это зависть и выворачивание грязного белья. Его мнение о девушке не
изменилось – она прекрасна и наверняка достойна звания примы. А то, что она
на особом счету у Муна, Тэхёна никак не касается, как бы это не было аморально.
— Ясно.
— Введу тебя в курс дела, а то ты как младенец в стае, даже жалко на тебя
смотреть.
«Он и правда это сказал?» – несколько удивлённо подумал, но ничем не

возразил.
— Мун Хун – дьявол, это его кличка, но не вздумай его так назвать, а то пойдёшь
с вещами на выход. Заведующая труппы – Джулия Ким, нормальная баба.
Вообще-то, это она у нас главная, назначает роли, только потом уже смотрит и
одобряет Мун. Ещё у нас три педагога: две бабы, один мужик. Та, что в годах,
очень классная женщина, ты с ней точно подружишься. Инспектор Пак тоже
злая белобрысая стерва, сразу её узнаешь, но на неё побоку. Ну а
концертмейстеры душеньки, на отборе ты одного, наверное, видел.
Музыкант за пианино – это концертмейстер. С тем пианистом они негласно

подружились, если так можно сказать.
Пока всё неплохо, информация полезная.
— Спасибо, – сдержанно, начиная разминаться. Минхо у его станка как мёдом

намазано, не отстаёт.
— А я один из премьеров – Чхве Минхо. Обращайся. Ты не кореец?
«Он премьер?!» – первый шок. И опять этот дурацкий вопрос про

национальность.
— Я наполовину француз, – сухо ответил Тэхён, как будто в этом нет ничего
такого.
Минхо с вытянутым лицом встал за свой станок, подмигнув ему. Да уж, отвязался
и хорошо, а то слишком много внимания. Тэхён так и не представился,
забившись в свой угол. Ему множество раз говорили, что с такой замкнутостью
ему в будущем будет очень тяжело, надо работать над собой и проще идти на
контакт. Как можно заметить, работа над собой не слишком удалась. Но он всё
равно старается. Ладно, ему хочется думать, что старается, на самом деле он и
22/846
не пытается с кем-то подружиться.
Наконец-то пришли педагоги-репетиторы и балетмейстер, присевший на лавку,

наблюдая за составом как хищник за косулями. После произвольной разминки
начинается утренний урок, где прогоняются комбинации и прыжки. Сначала у
станков, потом без станков в центре зала. Весь урок строится по нарастающей, и
к концу прыгают большие прыжки, тренируют фуэте и другие технически
сложные элементы. Вот теперь тело настроено на работу на целый день.
После начинаются репетиции текущего репертуара, тут уже все разделяются на

группы, а у некоторых остаётся свободное время. Джулия Ким (заведующая
труппы) всех поприветствовала. Среди девушек две новеньких, у парней только
Тэхён, так что она отдельно выделила новичков и пожелала им удачи. В связи с
тем, что начинается новый сезон, она рассказала о премьерном спектакле под
названием «Тщетная предосторожность». На данный момент она примерно
распределила роли, советуясь с балетмейстером, но всё ещё не раз поменяется,
так что шанс есть всегда. Ещё долго прогоняли повторные комбинации по парам,
Джулия сделала Тэхёну первое замечание, потому как он отставал. Мун пару раз
на него посмотрел, но, слава тебе господи, ничего не сказал, так как даже от его
взглядов жутко. Зато он понял, почему его называли дьяволом. У него страшны
не только взгляды.
— Публике нужны твои чувства! Ну что ты костями трясёшь? Либо чувствуй, либо
пшёлвон! – Это он наорал на того самого зализанного, который грубо с ним
обошёлся. Тэхён до сих пор не знал его имени, но тот даже в лице не изменился,
смирно принимая критику.
— Постараюсь, сэр. – Тому хватило духу ответить. Мун сурово его отчитал.
Настроение у него, что ли, плохое?
— Ты учился артистичности в школе. Здесь ты уже не учишься, ты пришёл

показывать своё мастерство. Это относится не только к Чимину. – Так вот, его
зовут Чимин. – Я обращаюсь ко всем. Если вам по каким-то причинам повезло
здесь задержаться, а некоторым сюда попасть. – Дьявол красноречиво
посмотрел почему-то именно на Тэхёна. – Это не значит, что можно расслаблять
резинку трусов. Вы каждый день здесь завоёвываете своё место. И только выйдя
на пенсию, вы назовёте себя профессионалами и будете гнуть понты, а пока вы
никто! Все меня услышали? Новенькие? – Опять он глянул на Тэхёна, тот
напряжённо кивнул. Только потом Мун успокоился, облокотившись о зеркало,
скрестив руки на груди.
Впрочем, поорать он любил, но зато всех держал в тонусе.
Никто не сдержал тихих вздохов удивления, когда Мун сделал замечание своей
любимице Мон Жыин. За спиной все называли её «мумон», сложив их фамилии. А
тут он не просто указал ей на недостатки, а заставил снова и снова делать одно
и то же, что, наверное, по меркам любовников унизительно. Вот это было шоу.
Вся труппа мысленно делала ставки, появилась ли у Муна новая любовница или
старая приелась. Кончилось тем, что балерина с бесстрастным, но красным,
видимо, от злости лицом, попросилась выйти в туалет. Мун спокойно её
отпустил, продолжив строить труппу. В итоге, чего вообще никто не ожидал,
роль примы он дал другой девушке, а Жыин поставил в ведущие солистки на
подстраховку, если по каким-то причинам прима не сможет танцевать. Все не
прекращали переглядываться, но не могли шушукаться.
23/846
Потом Мун добрался до ещё одной артистки, которая, по-видимому, слишком
выразительно злорадствовала.
— Читала Евангелие? – Когда балетмейстер начинал расправу, все затаивали

дыхание, чтобы ничего не прослушать. Этим пираньям только дай повод
поехидничать – сожрут и не подавятся. А девушка отрицательно мотнула
головой, разулыбавшись, как будто её сейчас погладят по головке. Напрасно она
так. – А вот зря. Там всего две женщины: Дева Мария – мать Иисуса и Мария
Магдалина – блудница. Такая же, как ты. – По залу прокатился рокот смешков. –
И сказал он ей: я прощаю тебя, иди и впредь не греши...
— Мистер Мун... – возмущённо перебила она, усмехаясь.
Мун Хун – тот тип людей, который сначала шутит шутки, может тебе отвесить
улыбочек, а потом резко отчитать за каждую провинность и выставить из зала.
Тэхён для себя смекнул, что с ним всегда нужно быть собранным и ни в коем
случае не лебезить.
— Слушай, непутёвая. Иди, говорит, и не греши. Ибо видел он в ней не то, что
она сейчас, а какой может быть! А теперь поправляй свои трусы и тяни ноги. Не
вагину. Ноги!
Все засмеялись и саркастично похмыкали. Тэхён стоял как пришпоренный,

вылупив глаза. Для него всё это дико. Новоявленный сосед, тот, что Минхо-
премьер, опять обратил на него внимание, смеясь глазами.
Без лишних слов и откровенно говоря – это аквариум с пираньями. А он тут та

самая рыба-клоун, которая потерялась в приключении к таинственному рифу.
Тэхёна засунули в кордебалет, что было ожидаемо на все сто. Каждый новичок
около года сидит в кордебалете и только потом либо карабкается выше, получая
сольные партии, либо остаётся на своём месте. На будущее он не загадывает. На
данный момент его в полной мере устраивает такое положение.
В три часа дня закончилась утренняя репетиция у кордебалета. У сольников

продолжилась дневная репетиция, а у него сейчас перерыв три часа до
вечерней. Пока он боялся куда-то далеко уходить, к тому же не знал, где можно
перекусить. Мало ли, вдруг потеряется или попадёт в пробку – его тут же
вышвырнут из труппы. Было решено исследовать здание, в котором он
находится. Дабы не блуждать, спустился на первый этаж к администратору. Его
направили на второй этаж в буфет. По пути он достал телефон, проверяя
сообщения. Богом пожелал удачи рано утром, Намджун ещё ничего не писал,
мать тоже.
В буфете просидел с полчаса, попутно переписываясь с Богомом, рассказывая

про такого же чёрта начальника, как и у него. Потом терпения не хватило, и он
вернулся на этаж балетных, осев в раздевалке. С ним никто не разговаривал, все
ходили загруженные и уставшие, так и начался вечерний урок. Ему постоянно
делали замечания из-за того, что отставал от других. После трёх замечаний его
отправили к станку, заставив делать одни и те же комбинации. Ничего жёсткого,
обычная практика. Муна уже не было, а у балерин и премьеров репетиции
только прошли. Расписание репетиций всегда разное. Тэхён занимался тем же,
чем и обычно в школе, так что под конец привык к новым людям, отпустил себя и
24/846
уже никого не стеснялся. Правильнее будет сказать, ему стало всё равно, потому
что остальным было точно так же, лишь бы уже закончить и разойтись по
койкам.
В полдевятого их распустили, но Тэхён не пошёл в душ, а сразу двинулся искать

свою новую квартиру. Пятнадцать минут ходьбы, приличный жилой комплекс,
третий этаж. У него сейчас зашкаливает адреналин, так что он похож на
наркомана: бодрый, но с красными глазами и мешками под ними. Ещё ведь не
уснёт допоздна, будет ворочаться. День-то выдался насыщенным.
В квартире ещё было пусто, второй сосед где-то гулял. За это время он
обнаружил свою запертую комнату, оставил вещи на кровати и после направился
в ванную. С собой вещей пока мало, всё остальное перевезёт в понедельник
(выходной только в понедельник). Не следив за временем, проторчал под душем
слишком долго и закинул стираться сегодняшнюю одежду, а когда вышел...
Замер. Он точно слышит стоны. У него в этом плане нет опыта, но всё же он не
из пещеры и в состоянии отличить стоны, например, боли или усталости от
секса. И то, что его сосед прямо сейчас занимается этим, не сдерживаясь,
неслабо шокирует. В ванной было не слышно, а тут очень. Добро пожаловать,
да?
Забрав в комнату пачку сока, попытался отвлечься музыкой, но то и дело

вслушивался. В какой-то степени его это смущало, но он мог перетерпеть. С
другой стороны, ему было неясно, почему мужик так стонет, а девушки не
слышно.
К одиннадцати парочка утихомирилась, и этот некто внезапно постучался в его

комнату (некто громко стонущий). Тэхён не задумываясь открыл и опять
вылупил глаза.
Да, добро пожаловать дважды.
Тот зализанный... Чимин.
— Вот блять, – сказанул он в лоб, теперь уже повнимательнее его рассматривая.

Следом так же бестактно: – Ты типа не кореец? Или линзы?
Тэхён вышел из комнаты, чтобы не стоять в проходе как дурак, но ответил

сквозь зубы, потому что собеседник явно не проявлял уважения.
— Наполовину француз.
Чимин фыркнул и прошёл на кухню. Это он стонал? Неизвестно с кем он

развлекался, но этот кто-то уже ушёл. Парень достал из холодильника половину
арбуза, в котором уже поковырялись. Чимин прям тощий, руки-веточки. Кого он
там наподнимает? Да по сравнению с ним Тэхён ещё ничего.
— Мне всё-таки подселили, я ж просил... – прогундосил самому себе и снова

обратился к нему: – Итак, француз, давай установим правила мирного соседства.
Ты ко мне не лезешь, я к тебе тоже. Мы с тобой не друзья, так что не спрашивай
моего совета, не ной – мне на тебя похуй. – Ого, этому парню не занимать
дружелюбия. – А ещё тут не монастырь, так что я периодически трахаюсь. Если
есть какие-то претензии, говори сразу. И да, кстати, всё же дам тебе один
бесплатный совет: не сближайся с Минхо, если не хочешь однажды увидеть в
25/846
своей жопе член.
Последнее вообще добило. Чимин абсолютно невоспитанный и неприятный тип.

Тэхён и не собирался лезть к нему с дружбой, тем более после всего сказанного.
Собственно, а почему он должен терпеть неудобства?
— Ясно. Твои стоны ужасны, и мне это не нравится. Спокойной ночи.
Быть может, Чимин даже удивился, что он смог что-то возразить, и крикнул
вдогонку: «Не завидуй». Стало ещё неприятнее. Тэхён никогда и ни за что не
станет с ним общаться. И с этими мыслями он легко провалился в сон, никому не
отписавшись. День и правда был богат на события.
***
Утром встал в полдесятого, что для него было роскошью, но чему он был
несказанно рад. Неспешно помылся, приготовил завтрак, перезвонил
встревоженному дяде, который оставил десять пропущенных. Отписался матери,
которая в этот раз не переусердствовала, позвонила лишь раз. Но ещё его
потерял Богом, спрашивая, куда он пропал ночью.
«Познакомился с соседом. Он грубый и неприятный. А потом неожиданно уснул».
Богом ответил быстро.
«В каком смысле неприятный?»
«Вчера он стонал на всю квартиру...» – сперва Тэхён не хотел об этом писать, но

в этом же не было ничего такого.
«Сам с собой?»
Этого Тэхён не сразу понял, особо не вдумываясь.
«Что?»
«Он был один или с кем-то?» – Богом уточнил корректно и тут до него дошло.
Ударив себя по лбу, Тэхён смущённо улыбнулся в экран точно как идиот.
«Конечно не один!»
«Ставь меня в известность, если что-то не так».
Как серьёзно он отреагировал. А даже если Тэхён пожалуется, что он сделает?

Они даже не виделись. С одной стороны, его забота приятна, а с другой –
совершенно бесполезна. Тэхён ведь тоже не дурак.
«Ладно. Ерунда. Я пошёл одеваться! До вечера!»
Как обычно, тот пожелал удачи. Удача ему сейчас нужна позарез.
***
В компанию пришёл в приподнятом настроении, а ушёл в ужасном. Минхо опять
26/846
маячил перед глазами, странно улыбался и был слишком мил. Пусть Чимин и
мерзкий тип, но его слова касательно Минхо он запомнил. Раз уж он так сказал,
то за ним действительно наблюдается дурная слава. Тэхён не влипает в
неприятности, тем более на новом месте.
Девочки сегодня тоже были не в настроении. Жыин опять попала в немилость, а

все этому радовались. Вот же твари, думал Тэхён. Чем она так заслужила
всеобщие насмешки? Кроме того, что любовница Муна, она ведь на самом деле
прекрасная балерина, а это никак не пришить за деньги или чьё-то
покровительство. Но потом всё встало на свои места. С Жыин он случайно
пересёкся в лифте на перерыве. Тэхён бы ни за что не решился с ней заговорить
(да и зачем?), но вот она неожиданно толкнула речь.
— Не обольщайся. Ты в этой компании ненадолго. Мун тебя выбрал, чтоб

подстилка была. На большее не годишься.
Шок, шок и ещё раз шок. Тэхён ото всех получал необоснованный негатив, хотя
никому не делал плохого и даже не отсвечивал. Ответить на этот бред было
нечего. От Мон за версту веяло высокомерием и презрением. Да чем он это
заслужил?! На вечерней репетиции присутствовал балетмейстер, и тут-то Тэхён
вспомнил слова примы. Она явно рехнулась на фоне понижения должности и,
если верить слухам, разрыва отношений с Муном, раз решила, что он положил на
него глаз. Какая глупость. Он над ним смеётся! В грош не ставит. О чём вообще
можно говорить? Ещё и Минхо этот с навязчивой помощью, сосед лёгкого
поведения, агрессивно настроенный против всех... Прям везёт. А остальные злые
и двуличные.
Последующие два дня были такими же уматывающими и напряжёнными. У

девушек свои междусобойчики и нешуточная конкуренция. У парней с этим
попроще, но неприятные личности, по типу Чимина, также были им выявлены. На
последней репетиции Минхо опять подсел к нему и лез со своими
комментариями, а Тэхён терпел. Глупо бегать от него по залу, тем более не
хочется наживать ещё одного врага, если он вдруг обидится. А потом Тэхён
остался на репетиции примы и премьера, и Минхо попал под обстрел и Джулии,
и Муна. Честно говоря, он правда был неидеален и позволил себе менее
уважительный тон, словом, распоясался. Ничего такого, просто игривая улыбка и
сладкая речь неуместны в обращении к руководителям. Обычно Джулия таяла и
давала ему поблажки, потому что он обаяшка, но не в этот раз. Мун так вообще
вышел из себя. Тэхён молился богу, дабы никогда не стать причиной его ярости.
А кончилось тем, что Минхо сняли с роли, отправив к станку и в сольники. Тэхён
ни в коем случае не злорадствовал, но тот наконец-то от него отстал, впав в
депрессию. Так ведь сам виноват...
В понедельник он съездил домой вместе с Намджуном. Мать рычала на дядю,

пока он собирал оставшиеся вещи. Сестра была в школе. Тэхён даже не понял,
из-за чего мать опять завелась. А потом даже попыталась залепить Намджуну
пощёчину, что уже вообще ни в какие ворота. Тут она, конечно, прогадала,
Намджун не слабое звено, которое могла безнаказанно шпынять. Намджун сам
дал ей звонкую пощёчину, вывалив поток оскорблений. В общем, они ушли со
скандалом, мать перешла на маты, проклиная Намджуна до седьмого колена, а
про своего сына вообще позабыв. А ведь он больше не вернётся в этот дом... Как
нелепо расходиться вот так. Но полностью в её стиле.
Намджун помог со всеми сумками, с переездом, ещё и Чимина выловил в
27/846
коридоре, прижучив к стене. Пригрозил, что если он будет отравлять Тэхёну
жизнь, то Чимин якобы о многом пожалеет. По сравнению с дядей тот был
мелким и щуплым, однако, артист балета вовсе не слабый, как может показаться
на первый взгляд. Но всё же он ему не соперник.
Чимин ещё и не может промолчать, поэтому за: «А ты чо его ебарь?» – тоже

получает по шее. Намджун был просто в бешенстве с общества, которое Тэхёна
окружало. Сколько раз предлагал переехать в свою квартиру!
В какой-то степени Тэхёну было стыдно, что он так разговаривал с соседом, но и

приятно, что заступился. После они заняли кухню, он приготовил покушать, а
Намджун до сих пор ругался и всем грозился расправой. Опять же предлагал
переехать к нему (в тысячный раз!). Опять же Тэхён отказал. Он хочет стать
самостоятельным. Нисколько не сомневался в своём намерении.
***
Во вторник вышел как обычно, чтобы прийти за полчаса. Внезапно по пути

позвонил Намджун и, всё ещё злой после вчерашнего, спрашивал, как его дела.
— Я с ним даже больше не виделся. Не думаю, что он тебя сильно напугался.
— Пусть только попробует осмелеть. – Тэхён заулыбался, выслушивая

бесконечные ворчания. Дедушка был совсем другим по характеру, нежели
Намджун, но общее у них есть – оба его защищали.
— Хён, да успокойся уже, ерунда. Чимин не сделал мне ни плохого, ни хорошего.

И я сам могу за себя постоять.
— Ой, сейчас животик надорву. Ты и постоишь за себя? Это как, прочитаешь

лекцию про нравственность?
— Эй, – рассмеялся он, – я не такой слабак, как ты думаешь!
— Я не считаю тебя слабаком. Я считаю, что ты не умеешь разговаривать на

языке силы, а это в жизни ой как пригодится. Потому что что? Потому что люди
не понимают хорошего. – Пока Тэхён лясы точил, то уже дошёл до здания,
заскочив в лифт. Вместе с ним зашли ещё пара человек, он от них отвернулся,
понизив голос.
— Не буду спорить. – Настроение снова поднялось, вот только теперь Тэхёна

настораживало приподнятость духа. Это что-то типа предвестника беды.
— Про вашего зверя тоже держи в курсе.
— Какого зверя?
— Балетмейстера этого. Судя по всему, он вообще неадекватный.
Судя по всему, у Намджуна все неадекватные. Тэхён вышел из лифта, неспешно

шагая в конец коридора.
— Я его, конечно, боюсь, но он нравится мне больше всех. От него хотя бы

знаешь, что ждать. То есть ничего хорошего. – И снова звонко рассмеялся, пока
28/846
никто не видит. Намджун там поцыкал на проводе и, в конце концов,
попрощался, зарываясь в документы. Тэхён уже почти дошёл до раздевалок,
когда по коридору прокатился оклик.
— Мистер Мун! Пойдёмте с нами пить кофе!
Стукнул каблук, шаги позади остановились. Позади Тэхёна. То есть совсем

близко.
Осознание медленно доходило, а балетмейстер, который неопределённое время

шёл за ним, уже закрылся в кабинете с женщинами. Они вместе ехали в лифте?
Вроде бы он не сказал ничего плохого, но всё равно стало ужасно стыдно. Может
быть, ему тоже было неуютно подслушивать чужой разговор? А может, и не
может. Шёл себе, думая о своём, и плевал на новенького.
Вот и настроения как не бывало.
Минхо ни с кем не говорил, Чимин тоже его игнорировал. На утренний урок Мун
не объявился, зато пришёл к двум часам, сев на крутящийся стул. Вроде бы
смотрел на Жыин.
— Джулия, будь так добра, проводи госпожу Мон до весов.
Обычно этим озабочена сама Джулия, это её обязанность – следить за весом

артистов и ставить их на весы. При росте метр семьдесят максимальный вес
балерины – пятьдесят килограмм. Тэхён не заметил, чтоб она набрала, вроде всё
такая же тонкая и изящная, хоть и озлобленная на весь свет. Но весы показали,
что да, набрала! Ровно пятьдесят. Мун реально зверь! Что такого между ними
произошло, раз он её буквально выживает из труппы?
— Госпожа Мон, – пугающе спокойно и вежливо, – если вы забыли, я вам

напомню: в мой зал не приходят с похмелья. И не я придумал определённую
весовую категорию. У артистов появляется остеохондроз. Вам не жалко наших
мужчин? – Хоть он и говорил нормально, это всё равно звучало жёстко. Кому
будет приятно, когда бывший любовник на глазах у целой труппы отчитает за
несколько набранных килограммов. Для обычной женщины это катастрофа, а
для женщины-балерины… Жыин чуть не ревела, у неё дрожали губы. Мун
намеренно выводил её из себя. Привилегии кончились. – Пойдите домой, Жыин.
Проспитесь, разберитесь с рационом и приходите завтра с новыми силами.
Вопросы есть? – Она сжала кулаки и молча ушла из зала.
Всех интересовало одно: «Что у них случилось?»
В новом спектакле сменились сразу два ведущих солиста. В труппе зародился

неслабый дух соперничества. Девушки из кожи выпрыгивали, лишь бы их
повысили. У парней тоже был шанс продвинуться, так что грех им не
воспользоваться. Тэхён не участвовал в местном побоище, как всегда,
отсиживаясь в стороне. К сожалению, сегодня не повезло не только Жыин.
В очередной раз отрабатывая партию кордебалета, Джулия вспыхнула, указывая

на одни и те же ошибки Тэхёна. Он то запаздывал на долю секунды, то обгонял,
то руки у него выше, то ещё что-то не так. Тэхён каждый раз исправлялся, но всё
равно делал что-то да не так. Джулия тоже творческая экспрессивная личность,
поэтому без сожаления бросила:
29/846
— Пошёл вон. С вещами.
Тэхён застыл на месте, ошарашенный внезапным «смертным приговором». Не у

него одного много косяков! Но почему именно его прогоняют в самом начале
карьеры?!
Прибитый к полу гвоздями, Тэхён не мог сдвинуться. Просто ничего не мог.

Поверить не мог. Это слишком жестоко.
— Пошёл. Вон, – низким голосом повторила, испепеляя его взглядом. Тэхён

чувствовал на себе взгляды всех присутствующих, но не ревел, даже не
покраснел, а остался с таким же озадаченным лицом. Если его и проберёт на
слёзы, то только в одиночестве. Но пока он не уйдёт. Пусть сначала объяснит,
чем он так плох по сравнению с другими.
Как ни странно, помощь прилетела откуда не несло. Вот тут уж стало совсем
тошно.
— Дюран – к станку. До конца репетиции. – Нет, это не обман слуха – Мун только
что за него вступился. Такого не ожидал никто. Тэхён даже в самых смелых
желаниях о таком не мечтал. – Джулия, давайте без нервов. Вы прекрасно
видите, что он попадает в ритм. Если все остальные опаздывают, то вы
поправляете всех, а не выгоняете одного, – он показал на неё указательным
пальцем, засрамив. – В первую очередь это показывает вашу некомпетентность.
– Следом обратился к кордебалету: – Кордебалет – плохо, очень плохо. Зрители
приходят смотреть не только на приму. Вы танцуете большую часть спектакля,
вы звенья цепочки, маленькие части целого, капельки, которые создают
красивую картину. Сколько раз вам это повторять?! – И перешёл на рявканье. –
На каждого из вас смотрят, и, если даже кордебалет танцует кто в лес, кто по
дрова, то о каком вообще искусстве мы говорим?! Это вы – лицо нашей
компании? Тогда отрывайте себе лица, мне хотя бы станет вас жалко.
Опять очень жёстко, но по факту. Джулия качнула головой, успокоившись и

приняв свою оплошность. Кордебалет получил. Тэхён? Тэхён ещё и вышел сухим
из воды. Да его просто убьют после репетиции! И закопают под скамейкой.
Какая жуть... За него вступился сам Мун! (В прошлой жизни он спас Корею или
Францию?)
До конца репетиции так и занимался у станка. Однообразные движения

наводили тоску. Голова звенела от переутомления. День был богат на события и
даром это не прошло. У всех озлобленная тяжёлая энергетика, стресс, страх. И
всё это заперто в одном зале, где хочешь не хочешь, будешь терпеть и
трудиться из последних сил. Если что, заставлять не станут. Что-то не нравится –
тут никто не держит. Мун абсолютно прав: каждый день они снова и снова
подтверждают своё мастерство, заново добиваются своих званий. В конце
концов, станет невыносимо до воплей. И тут уже две стези: либо сдаться, либо
привыкнуть. Другого не дано.
В раздевалке витал запах пота и зависти. Чимин, как назло, толкнул его у
шкафчиков. Тэхён не прогадал – он ничего не испугался. Потому как Тэхен тоже
был не в настроении, толкнул его плечом в ответ. Минхо даже не смотрел в его
сторону, резкими движениями переодеваясь. Остальные косились друг на друга
волком. Разговаривать было не о чем.
30/846
Свет в зале ещё горел, что странно. За окном уже смеркалось, город через окна
горел разными огоньками. Тэхён покидал раздевалку один из последних, в
здании тоже было темно, подсвечивались только указатели пожарной
безопасности и падал тусклый свет из окон. Не сразу услышав звонок, он
ответил с опозданием, почти дойдя до пункта пропуска. Услышав хриплое:
«Разворачивайся обратно», – моментально покрылся мурашками. Мун знает его
номер – это ничего, у компании есть его контактные данные. А вот то, что Мун
этим воспользовался – не есть хорошо. Так ведь Тэхён не ослушался, опять
вызвал лифт. Он имел право уйти домой, потому что его рабочий день
официально завершён. Но тут уже речь не про права и обязанности. Чтобы
усидеть на этом месте, недостаточно просто стараться. Немаловажную роль
играют отношения с педагогами. Конкретно с Муном лучше не рисковать.
В общем, капитулировал, даже не начав сражаться.
На этаже было темно, свет горел только в одном из кабинетов. Подошёл к нему,
тихо постучавшись и шире приоткрыв дверь. Мун стоял у открытого окна и
курил. Для Тэхёна это редкое явление, так как сам он никогда не пробовал, а
артистам так-то не положено. Крайне редко находятся те, кто тайно покуривает.
За это могут и выгнать. Но балетмейстеру-то уже всё можно...
А зачем, собственно, здесь Тэхён?
— Что так смотришь? – И сам ведь внимательно следит, медленно выпуская дым.
Тэхён чувствует себя крайне неуютно.
— Как?
— Как жертва насилия. Испугался, что ли? – Усмехнулся, но не злобно, и выкинул

окурок. При этом освещении он тоже выглядел уставшим, а пугающим он
выглядит всегда.
— Не каждый день звонит балетмейстер и приказывает вернуться... – Отрицать

нет смысла, а принять свою трусость не стыдно. Мун ставит себя так, чтобы его
боялись, и в общем, субординация соблюдена.
— Приказывает. Как сказал-то. А ты, значит, безукоризненно выполняешь

приказы? Сля мара'нж*.
А французский, чтобы напомнить о его корнях или о балете? Тэхён пока вообще
ничего не понимает. То он на него пренебрежительно смотрит, то смеётся над
ним, то оспаривает решение Джулии... Как это всё понимать?
— Что вы хотели? – немного нервно, но в безопасных децибелах. Мун

усаживается на диван, скрестив ноги. И опять смотрит как удав.
— Быть львёнком-вегетарианцем в стае кровожадных львов – смешить зверинец.
Это он опять о чём? Тэхён молча хмурит брови.
— Мне нравится это выражение лица. Ты раздражён, но не выступаешь. Либо

ещё осторожничаешь, либо по природе такой.
31/846
Неизвестно, сколько ещё он будет разговаривать сам с собой, поэтому Тэхён без
спроса сел на стул, опустив сумку. Всё равно же не уйдёт, пока не узнает, что от
него хотят.
Девять вечера, почти пустое офисное здание, пустой этаж, они вдвоём – плохая
новость. Он не знает, что говорить – плохая новость. Он не знает, как
выдерживать его взгляд – плохая новость. Хороших сегодня не раздают. Он там
собирается ясно выражаться или нет?!
— Итак, Дюран, – тяжело вздохнув, наконец-то подкрался к сути (ключевой

момент – подкрался). – У тебя порядок со слухом, эмоции, техника – ну, всё как
надо. Может, из тебя выйдет толк. Но есть одно «но»... – Дурацкая пауза,
которая явно попридержала что-то остросюжетное. И чутьё не обмануло. – Когда
ты танцуешь, я тебя не хочу.
Извините? Вот вам и оно. У Тэхёна опять подлетели брови. Даже переспрашивать
не станет.
— Твои движения не сексуальны. Сейчас ты в кордебалете, но потом

поднимешься. Я вижу, ты не командный танцор, поэтому Джулия злится. Но тебе
ещё рано в сольники. Твой главный минус в том, что ты закрыт, и в танце это
видно. А раз ты закрыт, я больше не хочу на тебя смотреть как зритель. Почему?
Это ему вопрос?
— Что почему?
— Почему складывается такая ситуация? Ты выходишь на сцену и всё, Дюран, у

тебя ноги с полом один механизм, ни о чём другом ты не думаешь. Понимаешь,
ты отдаёшься сцене. Ты отдаёшься зрителю и духовно, и физически. А у тебя
голова забита своим. Техника техникой, но ты не отдаёшься. Почему?
— Я не понимаю, – честно признался, опустив плечи. Зачем он всё это ему

высказывает?
— И я не понимаю. Ты с кем-то уже подружился из труппы?
— Нет... – Вот теперь он окончательно потерял связь.
— Вообще друзья есть? – Если не считать друга по переписке, то нет, и, по сути,

так и есть. Богом где-то далеко, они даже в глаза друг друга не видели. Чего уж
смеяться? Один он. – Понятно. Ещё и семейные проблемы поди? – Тэхён никак не
семафорит, но Мун и так понимает, тяжко вздохнув и потерев переносицу. – Ну,
хоть девчонка у тебя какая-нибудь есть? – Помрачнев, парень и в этом сдал себя
с потрохами. Этот допрос приносит сильный дискомфорт. – Может, парень?
— Что за вопросы?! Как это касается вашей компании? – Наконец-то Тэхён

взбрыкнул, но только на Муна это никак не подействовало.
— Ладно, я тебе так скажу, раз ты не понимаешь. Самый быстрый способ

раскрепоститься – заняться сексом. Мне-то всё равно, будешь ли ты в
кордебалете или попытаешь счастье. Я просто вижу, что ты закомплексованный
девственник и тебе это мешает развиваться. А уж как ты распорядишься этой
информацией, решать тебе.
32/846
— И что такого? – Он не обиделся и не смутился, хотя слышать такое от самого
строгого руководителя весьма странно (мягко говоря). Как это вообще должно
его задеть? Мун, как ему показалось, тоже не преследовал цели оскорбить.
Говоря о продвижении, то так и есть – кордебалет Тэхёна всем устраивает.
Главное, что при Юнивёрсал.
— Я тебе что сказал в начале? Стая львов рано или поздно разорвёт львёнка.
Кого ты видишь в коллективе? Это все завистливые и хитрые твари, у которых
нет жалости. Но они поэтому и здесь. Вот эти вот гиены прошлись по головам и
отвоевали свои места. А что делаешь ты? Ты зачем сюда пришёл? Стоять у воды?
*
Так, теперь он на него ещё и давит. А что, артист кордебалета теперь не

достоин внимания? Если уж на то пошло, каждый получает свои аплодисменты.
Разве плохо, что кому-то правда нравится быть песчинкой чего-то большого? Так
живут все люди, так же и в балете. Просто кто-то не может смириться со своей
незадачливой ролью, а кто-то принимает с радостью. У каждого свои ценности.
— Я не понимаю, что не так. Зачем вы затеяли этот разговор? Вы сами взяли

меня, значит, я гожусь для вашей компании. Ну и что, что я не хочу воевать за
ваши эти звания? Меня всё устраивает, я выкладываюсь на репетициях. Что со
мной не так? – Тэхён, вообще-то, по призванию молчун, а не соплежуй. Да, он не
станет дерзить руководителю, но своё мнение честно выразит. Беседа тет-а-тет
обычно развязывает язык, нежели при ком-то ещё.
Мун коротко улыбнулся. После него в кабинете витает прохлада с табаком. В

лёгких собралась тяжесть, которая, скорее всего, и давила на грудь.
— Дюран, я за тебя несказанно рад, что кордебалет предел твоих мечтаний.

Хочешь этого? Пожалуйста. Я даже удивлён. Редко встречаю людей, которым
нравится последний ряд. Но ты нормальный парень и мне тебя банально жалко. –
Кто бы мог подумать, что сам дьявол спустится до жалости к нему, ещё и будет
раздавать советы. Сейчас он не наводит того страха, как на репетициях, однако,
расслабляться не стоит. Тэхён просёк фишку с его переменчивым характером. –
Ты неправильно начинаешь жить. Не делай работу центром своей вселенной.
Одно неудачное приземление – и ты ни с чем. Задумайся об этом. Я не говорю,
что тебе нужно уйти в разгул и наплевать на балет – не перепутай, иначе быстро
отсюда вылетишь. Но, помимо десятичасовых репетиций, есть и другие прелести
жизни.
Тэхен отстранённо смотрел в окно. Вместо того, чтобы разглагольствовать про

прелести жизни, лучше бы отпустил его домой. Скоро уже десять часов. Особо
не разгуляешься.
— Я таких, как ты, столько перевидал на своём веку. Обиженные жизнью бедные
детишки, которые живут в своей скорлупе. Это не плохо – живи, но не в этой
компании. Большая сцена тебя либо погубит, либо перекроит. Тебе всё равно
придётся выйти из зоны комфорта. Секс поможет тебе раскрыться. Но не это
сделает тебя хорошим артистом... – Мун посмотрел на него с ленивой улыбкой, и
голос его звучал на редкость умиротворённо. – Чтобы показывать на сцене
диалог о любви, что ты мне и объяснял на отборе, – для этого сперва нужно
самому хоть раз полюбить. Вот и всё.
33/846
Необычная атмосфера мгновенно рассеялась. Мун снова стал далёким и великим
по сравнению с ним. Хоть некоторые слова оставили свой отпечаток в его голове,
и он ещё обязательно обо всём этом хорошенько поразмыслит, но чего Тае так и
не понял: зачем Муну это было нужно?
— Вы называете балет самодостаточным искусством, которое не нуждается в

других сферах. Вы так говорили позавчера. А сейчас утверждаете, что для
хорошего па-де-де нужно всего лишь влюбиться? Серьёзно? А, и ещё заняться
сексом! Если не делать балет центром вселенной, то что? Человека? Я с вами
полностью не согласен.
Это что-то типа разочарования. В конце концов, ему всего лишь восемнадцать.
Центр его вселенной – наука выживания.
Мун улыбнулся.
— А это тебе выбирать. Только всё одинаково: и то, и то убивает.
*Меня это устраивает.

*Стоять у воды – так в балете называют состоять в кордебалете
34/846
Глава 3. Христос и пазуха
Вечно я говорю: «Очень приятно с вами познакомиться», когда мне

ничуть не приятно. Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое.
Над пропастью во ржи
Из головы не выходил диалог с Муном и его затуманенный дымом облик. Ещё

пару недель назад Тэхён и представить себе не мог, что будет вот так сидеть с
известным человеком и даже спорить про жизненные ориентиры. Почему он
сделал исключение и поговорил с ним? Или это никакое не исключение? Может,
он со всеми новичками беседует. Всё же стычка мнений про кордебалет не
изменила его планов. Ему с детства все твердили, что он ничем не
примечательный артист, что у него нет шансов. И что, только Мун увидел в нём
потенциал? В это с трудом верится, хотя он за него заступился перед Джулией и
оставил в труппе. Тогда просто пожалел? Тоже звучит бредово. Такие, как Мун,
не жалеют. Но никакого другого объяснения его поступку Тэхён пока не
придумал. Значит пожалел. Что ж, жалость омерзительна на вкус, но всяко
лучше, чем «оревуар» с вещами на выход.
Между ними ничего не изменилось, в плане: не стоит тешить самолюбие,

посчитав это новым уровнем общения. Даже не нужно изображать, что ничего не
было, ведь действительно ничего не было. Принять к сведению тоже нечего.
Тэхёну элементарно не в кого влюбиться, чтобы по-другому прочувствовать
сцену. Секс – это лишь верхушка айсберга. За ним кроется много всего под
ледяной водой. В первую очередь Тэхёну нужно набраться опыта и в жизни, и в
балете, потому что на данный момент он выполняет заученные функции, будто и
не живёт даже, а существует на автопилоте. Гулять ему тоже не с кем,
знакомиться он не любит, а главное – не хочет. Секс? Не тянет. На девушек не
заглядывается, и без них хватает хлопот и забот. На парней тоже, о чём, кстати,
спросил Мун. Недаром в балете бытует стереотип о гомосексуальности артистов.
Не такой уж это миф, потому что геев в самом деле хватает, но натуралы-то
тоже не перевелись. Тэхён раньше не обращал внимания, кто кого
предпочитает. К нему, например, никто не приставал. Проще говоря, ему всё
равно, кто с кем спит, пока его это не касается. Возможно, зализанный сосед –
гей. Но ему абсолютно нет дела до чужих кроватей. Мун всё же прав в одном –
он слишком в себе, о себе. Ему ни до кого нет дела.
Чего Мун точно добился – после разговора с ним он сильно загрузился. Поздно
вернулся домой, поздно уснул, ещё долго не смыкая глаз. О многом вспоминал и
размышлял. Тэхён не считал себя каким-то «не таким». Он вообще никак к себе
не относился. Обычный парень, как все, только отличительная внешность. Хотя и
в ней Тэхён ничего такого не видел. Может потому, что ему не привили любовь к
себе? Мать никогда не говорила ему, что он красивый. Дедушка тоже не говорил
просто потому, что в этом не было нужды. Никогда никто не говорил ему, что
любит его, именно вслух, в глаза. Вроде мелочь, но сыграла важную роль в
становлении его личности. Дедушка любил, но любовь по умолчанию не
нуждалась в громких фразах. Что по итогу? Нельзя сказать, что он ненавидит
себя, но и нельзя утверждать, что любит. Он – просто он, и всё. Тэхён знает, что
ему нужно от жизни. По крайней мере, хочется быть уверенным, что ему только
это и нужно. Он целенаправленно шагает вперёд, не задумываясь о чём-то
другом и не тратя попусту время. Ему больше ничего и не надо. Он знает: в
жизни друзья принесут только боль. Отношения требуют того, чего у него нет.
Зачем тогда об этом мечтать? Во вселенной и так хватает невыполнимых
35/846
желаний...
Той же ночью Богом пристал с расспросами, что он делал допоздна, почему

только вернулся, что наговорил Мун и всё в таком роде, в общем весь
испереживался, и также спрашивал, не обижает ли его кто. Тэхёну пришлась по
душе забота. Это не то, как о нём истерично пеклась мать. Богом где-то далеко и
может только писать, может переживать, но это ни к чему не обязывает. Вот
этого пьянящего чувства свободы он так долго ждал. Скоро он станет
совершеннолетним, тогда надобность во взрослых отпадёт, и он больше ни от
кого не будет зависим.
Так ему кажется смолоду. Свобода – это только слово, только одно ощущение,
только краткое самовнушение, которому в любой момент наступит крах. Всё на
свете обязывает к зависимости, большой или маленькой. Но раз Тэхён считает
себя птицей, навсегда вылетевшей из родового гнезда, то нет смысла развевать
его иллюзии.
Рано или поздно на каждого находятся новые цепи. На каждого находится

якорь.
Кстати, о якорях. Мать который день не звонила. Тэхён не понимал её логику:

раньше она отслеживала каждый его чих, а сейчас вовсе затихла, будто его и
нет. Нет, он совсем не расстроен! Хорошо, просто замечательно, что она отстала
и больше не душит своей слежкой, но он не понимает её логики, вот и ломает
голову зазря. Серьёзно, он слишком устал из-за неё напрягаться. Нет её и нет.
Дальше он сам кузнец своей жизни.
Не выспавшись, на утренней тренировке был вялым. Балетмейстера ещё не

было. Тэхён, как не убеждал себя в обратном, но всё же ждал его прихода. Пока
что среди всех пираний он самый понятный. Что странно, сегодня Минхо с ним
поздоровался. Лёд тронулся? Немного очухался после понижения. Сосед Чимин
демонстративно его игнорировал, а если они вынужденно пересекались, то
смотрел как на отброса, ко всему прочему любил громко хлопать
холодильником, всеми дверьми шкафчиков и при этом топать как слон. Ей-богу,
ребёнок. Тэхёну на эти шалости до лампочки. У него после мамы и сестры
иммунитет. На Чимина точно безразлично. Они даже не родственники, чтоб он
обращал на него внимание.
На трёхчасовой перерыв решил сходить в кафе в этом же здании. Пусть у него не

самая лучшая мать, но она высылает ему достаточно денег для нормального
проживания. Да-да, она высылает, несмотря на затишье и в принципе переезд. С
учётом того, что ему не нужно платить за квартиру, а только за еду, то денег
даже много для него одного. В этом плане всё в порядке, она никогда не
ущемляла его в финансах. Тэхён не бедствует, к тому же ему не на что особо
тратиться. Все деньги он складывает в кубышку. Первой зарплаты у него пока не
было, на свои кровные ещё не натанцевал. А эти пусть копятся на чёрный день.
Очень хочется верить, что такого дня в ближайшем будущем не случится.
Пока сидел в кафе, списался с Богомом. Внутри ни с того ни с сего поселилось

необъяснимое тревожное чувство, царапающее рёбра. Аппетит пропал, но через
силу всё доел, иначе вечером заурчал бы желудок, а он попал бы впросак. Скоро
вернувшись обратно в раздевалку, внезапно задремал на кресле. Не помнит, как
отрубился, но проснулся от настойчивого прикосновения – кто-то из парней тряс
его за колено. Он быстро вскочил и поблагодарил его, держась за болевшую
36/846
голову. Ужасно, просто ужасно после такого тренироваться. Тело одеревенело,
усталость навалилась страшная, веки то и дело закрывались, а мысли дремали. В
следующий раз будет вовремя ложиться. Ну, Мун тоже постарался, запудрил ему
мозги чем попало, лежи потом, думай.
Войдя в зал при заряде энергии ноль процентов, Тэхён сразу увидел
балетмейстера на своём привычном месте, но не одного. Кого это принесла
нелёгкая? Рядом с ним сидел какой-то незнакомый мужчина, которого ранее
Тэхён нигде не встречал. Они с ходу встретились взглядами, но Тэхён крайне
безучастно, борясь с сонливостью. Ещё один руководитель? Мун обвёл труппу
прищуренным взглядом, остановившись на Тэхёне. Тот был слишком
дезориентирован, чтобы замечать какие-то мелочи. Ему даже было плевать, что
за гость пожаловал.
Наконец, Джулия раскрыла карты, в начале урока представив его как одного из
спонсоров предстоящего спектакля. И всё, ни имени, ни фамилии, ни кем по
жизни является. Тэхён скромно зевал в дальнем углу, фыркая от своего
опухшего лица. Глаза покраснели, и он с насмешкой подумал, что похож на
вампира.
Дальше всё протекало по расписанию, он даже забыл про прибывшего спонсора.

Его радовало только то, что Джулия к нему не придиралась (он точно
запаздывал из-за сонливости, вот и вошёл в синхронность с кордебалетом). Зато
сделал замечания другой педагог, да и не только ему. Уже привычно. Минхо
опять пристроился рядом. А ему, похоже, действительно стало легче.
Отходчивый такой?
— Этот мужик спонсировал нас в прошлом сезоне, – шепнул он, заставив и

Тэхёна проследить за его взглядом. Первый раз за репетицию лучше к нему
присмотрелся, хотя это совсем необязательно. Какой он, этот любитель балета?
Тэхёну не понравился. Нет конкретной причины, просто у него безучастное лицо
и холодные глаза. Такие люди априори не могут вызывать симпатию. Может, он
ошибается, но то, как спонсор следит за репетицией, язык не повернётся
назвать увлечённостью. Скорее скука. Видимо, эта скука стоит своих денег.
— Ходили слухи, что у нашей бывшей балерины был с ним роман.
Какой же всё-таки Минхо балабол. Всё бы разнести, ничего за душой не

оставить.
— Мм, – ответил сухо.
Тут собралось такое общество, для которого важнее перетереть про секс
коллеги, чем всерьёз задуматься о своей жизни. А что у них-то? Чем лучше?
Жалкое зрелище.
Без задней мысли Тэхён вновь окинул взглядом балетмейстера с гостем.

Поскольку речь зашла о нём, глаза машинально обнаружили источник
обсуждения. Ничего такого, вскользь.
Мужчина тоже смотрел на него. Внезапно.
Это не случайный взгляд, как у Тэхёна, это целенаправленно, если можно так
выразиться, даже пристально. Тэхён выстоял непродолжительный осмотр,
37/846
который ничем не отозвался внутри. Так люди сталкиваются каждый день на
улице и в магазине у дома. Так выглядит очередной встречный: достаточно
взрослый мужчина с приятными чертами лица, но Тэхён не назвал бы его
привлекательным. Возможно, причина в глазах, хоть он их плохо рассмотрел, но
первое впечатление отталкивающее – холодные колючие глаза. По ощущениям?
Равнодушие. Так он выглядит. Сам он весь такой деловитый: чёрный костюм,
белая рубашка, платок в кармашке, галстук с зажимом, начищенные туфли,
выглядывающие из-под левого рукава часы с большим корпусом. По нему видно,
что с жиру бесится, а такие люди не вызывают у Тэхёна интерес. Поэтому он
легкомысленно отвернулся, опять отключившись от всего мира, занимаясь у
станка.
Больше они никак не пересекались, к тому же спонсор сидел тихо, едва ли

заметно. Балетмейстер был на редкость спокоен, даже ни на кого не наорал,
также молча наблюдая. Они переговаривались вполголоса, никого не отвлекая.
Для артистов балета не составляет труда репетировать при посторонних.
Зато под конец прицепилась Джулия, опять к нему. Тэхён покорно всё выслушал,
не мычал неуместные оправдания, а молча повторял движения. Это, кстати,
Джулия оценила, после чего даже впервые похвалила. Снизошёл добрый дух, не
иначе.
Когда репетиция официально была завершена, Тэхён одним из первых покинул

зал. Без особой причины настроение было приподнято. Ещё и Намджун
вызывался приехать повидаться. Значит, вечер пройдёт в приятной компании.
Чего ещё желать?
Лифт оказался переполненным, как раз не вошёл только Тэхён. Совпадение?

Стечение обстоятельств. Ему несложно спуститься по пожарной лестнице, да и
есть в этом нечто романтичное: тусклое освещение, пустота и гробовая тишина,
только глухой звук его шагов. По пути вдел наушники, чтобы было не так скучно
идти до квартиры, но образовалось неожиданное препятствие. Пробка. На
лестнице второго этажа кто-то сидел, и не просто посиживал от балды, а
плакал. Тэхён остановился и вынул капельки из ушей, прислушиваясь. Это
девушка. Очень знакомый затылок. Идеально уложенный пучок, тонкая
лебединая шея, из-под ворота толстовки виднеется чёрное боди. Жыин всегда
носит чёрное, и это отлично подчёркивает её точёную фигуру. И чего Мун к ней
прицепился с весом?..
Тэхён не плохой человек, точнее, таковым себя не считает. Честно говоря, у него
нет на неё затаившейся злобы, он спокойно выносит её общество, но в таком
случае не имеет желания протягивать руку помощи. Ну а действительно, зачем?
Зачем помогать тому, кто не нуждается в твоём небезразличии?
Она точно услышала присутствие кого-то ещё, поэтому часто зашмыгала, стирая
с лица слёзы. Тэхён не придумал ничего лучше, как нашарить в сумке сухие
салфетки и отдать ей. С него не убудет. Протянул и быстро поскакал вниз.
И, о чудо, она его окликнула, резко схватив за плечо, будто только этого и
ждала. Опять пришлось остановиться. Касательно её ничего не предполагал, не
ждал, просто замер и оглянулся. Светящиеся красные глаза и опухший нос не
вселяли страха или злости.
Такая слабая, хрупкая. Не балерина. Женщина.
38/846
— Постой. Извини за тот раз. Я хочу поговорить, – вцепилась точно намертво, так
ещё и смотрит насквозь.
— Говори, – без резких движений высвободил руку, отойдя к стене. Он знает,

что, если человек раз сделал плохое, не жди от него хорошего. Так что он был
насторожен. Зачем остался? А зачем теперь бежать?
Жыин подняла и свою сумку, указав пальцем вниз по лестнице. Вместе покинули
здание, остановившись чуть дальше от входа. Она достала сигареты. Тэхён
скрыл и удивление, и любопытство, переминаясь с ноги на ногу, чего-то ожидая.
По-видимому, изливание души в свободные уши.
— Когда я только попала в Юнивёрсал, то была такой же, как ты. В смысле
наивной, в каких-то грёзах. – Тэхён бы хотел оправдаться, что нисколько не
наивен и не амбициозен, но не стал спорить. А то ещё простоят тут добрый час.
Ему это не нужно. – Я мечтала стать примой, танцевать на большой сцене,
потому что все этого от меня ждали. Да и нет такой балерины, которая бы не
мечтала стать примой. И когда я сюда попала... Ты уже столкнулся с этим?
Пришло разочарование. Всё не так. Слишком дорого обходится мечта.
Она снова затянулась и задумалась. Было интересно, в чём именно

разочарование примы-балерины Юнивёрсал, которая ей всё-таки стала. Что же
такого тяжёлого выпало на её долю? Как ни парадоксально, многие без
раздумий отдали бы всё, чтобы пережить то же.
— Потом как в фильмах появился Он, и всё кардинально изменилось. – Снова

пауза, глаза на мокром месте, душа нараспашку. Тэхён плохо понимал, о чём она
говорит. Кто такой Он и что в нём такого изменчивого? – Уверена, тебе
понравился Хун. Он всем нравится, несмотря на строптивость... – её губ
коснулась нежная улыбка. Такая появляется, если речь заходит о любимых. – Я
была им очарована. Меня угнетала атмосфера в труппе, мне не с кем было
общаться. Хун тогда заметил меня.
Тэхён беспокойно заозирался по сторонам, вдруг кто знакомый по близости.

Было неуютно слушать откровения от чужого человека. Какая ему разница, как
она начинала свою карьеру? И как это сейчас касается его?
— Конечно, я не буду вдаваться в подробности. У нас начался роман и меня не

смущало наличие жены и детей. Нет, не совсем так. Ладно, это неважно...
Просто, когда я была с ним, то понимала, что вот сейчас я правда счастлива. Не
потому, что он сделал из меня приму, а потому что я с ним. Не думаю, что ты
кому-то это растреплешь, хотя уже не имеет значения. Я всё равно ухожу.
Тэхён поменялся в лице, вот теперь действительно удивившись. Неужели

правда? Почему, как? Как по собственной воле можно отсюда уйти?! Ведь после
такой компании невозможно найти достойное место.
— А теперь о тебе. Мун возьмёт тебя под своё крыло. Ты ему понравился, я это
вижу. Сначала я злилась, но это не твоя вина. Пойди ему навстречу, это будет
самое правильное решение. С ним как у Христа за пазухой.
— Что это значит? – она опять начала движение, он за ней до ближайшей

скамейки. Она начала нести полную чушь.
39/846
— Ты многого не знаешь про шоу-бизнес. То, что мы называем искусством, то,
чем оно является для нас, для других всего лишь развлечение и хороший
коммерческий проект. Думаешь, на какие средства существует Юнивёрсал?
Никто тебе этого не расскажет, если сам лично не столкнёшься. Я тебе
расскажу, а ты сам делай выводы.
Прям напугала и заинтриговала одновременно. Не хотел вникать, но заслушался,

– попал в сети.
— Ты же помнишь сегодняшнего мужчину на репетиции? Хун назвал его

спонсором. Это правда, он один из них. – Не просто так тот мужчина показался
ему неприятным. Стало быть, он в чём-то замешан? – Есть ещё, иногда они
меняются, когда выполнено условие по договору. Это происходит не только в
балете, но и в музыке, ну не знаю, у других танцоров, весь моделинг построен на
этом. Спонсоры небескорыстно вкладывают немаленькие суммы. Что мы должны
предоставить взамен? Бесплатные билеты на первый ряд? Рекламу на сайте и
после выступления? Таким людям это просто не нужно. Понимаешь, к чему я
клоню? – А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Он бы даже не
задумался, на какие деньги они существуют. Так его ли это заморочка? И нет, он
не понимает, на что она намекает. Он даже не знает, верить ли её словам. А
может она немного выжила из ума, вот и сочиняет?
— Знаешь, что такое эскорт?
Время приостановилось, нажав на паузу для переваривания вопроса. Честно, он

знать не знает, что это, но ему уже не нравится это слово.
— Может, ты когда-нибудь про это слышал или встречал. Многие считают, что
это проституция, но это совсем не так. В любое время тебе может поступить
приглашение в ресторан или в другое богемное место, где собираются очень
влиятельные люди, а ты та самая эффектная персона, которая должна
сопровождать клиента на пару часов. Конечно, ты можешь отказать, никто силой
не потащит, но тогда будь готов, что попрощаешься с компанией. Пойми
правильно, всё происходит по обоюдному согласию. И нашим балетным это
нравится... Иногда это приватные встречи, например, просто ужин в приятной
компании, беседа. Это сейчас всё про «чистый» эскорт. Если ты владеешь двумя
языками, привлекателен и общителен, то, считай, ты просто создан для эскорта.
Ты можешь реально зарабатывать на своём обаянии, знаниях. Без особого труда!
Тебе платят за твоё время, а не за секс. Но есть нюансы, о которых должны
заранее предупреждать. Если честно, не знаю, почему Мун сразу не
обговаривает это с артистами... Для многих большая сцена – это и есть путь в
постель. Понимаешь? Одно без другого, в общем-то, невозможно.
— Нюансы?
Нет, он ни черта не понимал. При чём тут эскорт и балет?!
— Да, нюансы. Ты должен понимать, что девяносто процентов спонсоров хотят

не просто сопровождения. Я имею в виду интим-услуги. Никто из труппы об этом
не болтает: кто, с кем, куда поехал. Некоторые даже находят себе постоянных
любовников и вполне этому счастливы. Наверное, единственное, о чём они не
сплетничают. Я никогда не ездила по таким ресторанам. Теперь понимаешь, что
ты будешь неприкасаемым с Муном? Поэтому слушай меня и иди к нему
40/846
навстречу. Он не обидит тебя, просто оставайся таким же хорошим и не
зазнавайся. Разумеется, если после моего рассказа ты не захочешь всё бросить и
уйти. Глупо не воспользоваться шансом.
Тэхён отрешённо смотрел вдаль, сжимая лямку спортивной сумки. Признаться,

поражён, сильно. Да чего тут признаваться, и так всё на лице написано. Она вот
сейчас прям серьёзно?
Телефон пиликал сообщениями от Богома и Намджуна. Но ему далеко не до них.
— Я тебе не верю.
Как бы она не плакала, не смотрела жалобно или страшно-серьёзно – ей нельзя

верить. Но почему-то тень сомнения не даёт покоя. А что, если?.. Он уже
задумался, значит она победила и зацепила. Выбила его из колеи, хотя он и так
нетвёрдо стоял на ногах. Что прикажете теперь делать? Ждать у моря погоды,
пока всё само как-то решится и рассосётся? Ждать и маяться догадками?
Она ведь это специально...
— Не верь. Я просто даю тебе совет. Ты хороший мальчик, мне жаль тебя. Ты не
создан для этого места.
— Но ты же сама в этом не участвовала, о чём ты переживаешь? Мун тебя не

выгнал, продолжай танцевать.
— Думаешь, всё так просто, да? Тебе меня не понять.
Может и так, а всё равно Тэхён ей не верит. Хотя если сопоставить недавний
разговор с балетмейстером и этот с Жыин, то вырисовывается нехилая
проблемка.
— Ты не обо мне переживай, а о себе. Женщинами сейчас уже никого не

удивишь, а вот хорошенькими мальчиками... По типу Чимина... Или тебя. Так что
лучше побыстрее сблизься с Муном. Я фактически подкладываю тебя под
любимого человека, смысл мне врать?
— Зачем ты мне это говоришь? Какое тебе до меня дело?
То же самое он спрашивал у балетмейстера. Тот говорил странные вещи про

секс, про другую страсть, сулил хорошее будущее, если он приложит усилия. Вот
оно! Если приложит усилия, «повзрослеет». Хотя его речи были в основном про
кордебалет. А что он на самом деле имел в виду?
— Не хочу уходить тварью. Поступай, как знаешь.
Она снова закурила, едкий дым увлажнил глаза. В не до конца застёгнутой

сумке лежали разбитые пуанты. Или мечты? Много чего можно разбить...
— Если у тебя всё было так хорошо, почему вы расстались, и ты уходишь?
Раз она откровенничает, Тэхён тоже решил задать личный вопрос. В его глазах
она так и осталась изящной красавицей-примой. Так почему Мун от неё
отказался?
41/846
Жыин горько усмехнулась. Всё оказалось проще простого.
— Потому что я его любила.
— А мистер Мун?
Девушка не смотрела ему в глаза. Никаких пафосных речей. Говорить об этом

больно.
— Любящий муж останется со своей семьёй. Никогда не строй иллюзий, как я.

Поверь мне – ты всегда будешь последним в списке его любимых.
— Я не сплю с мужчинами. И у меня ничего нет с Муном. То, о чём ты говорила –

незаконно. И это аморально.
Жыин выкинула окурок, тяжело вздохнув. То, что хотела, она уже сказала. Как
он будет с этим справляться – уже его проблемы, и её они не волнуют.
— Там, где вертятся большие деньги – нет законов. Хватит быть таким наивным.
А то что?
***
Последующие дни Тэхён был сам не свой. Жыин ушла, вся труппа не
переставала носить слух про её беременность и нового (судя по всему, богатого)
ухажёра. Балетмейстер был угрюм и более жесток, прикапываясь к каждой
мелочи, иной раз без повода. Дома в ванной Тэхён унюхал мужской одеколон, но
не соседа. Предположения зрели и все о худшем. Чимин тоже эскортник? Тогда
почему в этой квартире? Кто ещё в эскорте? Что ждёт Тэхёна? Мун в скором
времени позовёт его в кабинет ещё раз? Он не хочет иметь интимную связь с
руководителем... Господи, он вообще никого не хочет! Дайте спокойно жить!
С Намджуном обсудить свои тревоги нельзя, потому что он бы сразу забрал его
из компании и к себе. И поступил бы правильно. Но Тэхён не мог всё бросить,
даже не начав. Вся жизнь строилась по спирали – всё выше – к цели. Если он
отступит, ему просто не для чего будет жить. Он живёт балетом, а без него...
Одно неудачное приземление... Мун прав. Если он потеряет балет – он потеряет

себя. У него больше ничего нет, что даже после краха удержало бы его на плаву.
Жутко признаться самому себе, но ему становится всё страшнее. Никто не знает,
что ждёт его в будущем. Ему всего лишь восемнадцать, и он не хочет знать о
порочной стороне работы всей его жизни. Восемнадцать лет – не такой уж
маленький срок, чтобы бросать и всё начинать сначала.
Зато о своих тревогах он поделился... с Богомом. Больше не с кем. Было

неудобно рассказывать о таких подробностях разговора, но он старше, опытнее,
как брат для него. Может, успокоит, посоветует что-то... Богом, правда,
успокаивал, обещал, что всё будет хорошо, что его никто не тронет, и вообще
«пусть только попробуют». Тэхён не верил. Теперь уже никому не верил. Что
хорошего в обществе, которое насквозь прогнило? Он уже попал в эту систему и
просто так из неё не выйти... Если только сейчас, пока не поздно, пока он никому
42/846
не известный и никому не нужный. Но ему отчаянно страшно что-то менять. Он
опоздал с поступлением в университет. Кому он теперь нужен? Где?..
Каждую свободную минутку Тэхён писал Богому, потому что снедало

одиночество. Как никогда раньше появилась потребность в общении.
С Чимином шла холодная война. Они даже не здоровались, но при Тэхёне больше
никто не стонал. Иногда сосед не ночевал в квартире. Один раз Тэхён
переночевал у Намджуна, но на сердце стало ещё тяжелее. Всё как-то
неправильно, не туда пошло. Он не может ничем делиться с Намджуном.
Определённо не может. Без видимых причин.
На Муна Тэхён даже не поднимал глаз. Пусть Жыин настоятельно

рекомендовала выбрать этого Христа и спрятаться за его пазуху, ему это не
нужно. И вроде ничего такого, никто не придал этому значения, но пару раз
балетмейстер подходил к нему и прикасался то к рукам, то к поясу. Обычная
практика, чтобы поправить. А его как током прошибало. Против всякого здравого
смысла было некомфортно, и в каждом движении виделся подвох. Как же здесь
не стать мнительным, когда в любой момент кто-нибудь заявит на него права?..
И ни одна тварь не поделится опытом...
И тут наступило Оно – то, чего Тэхён внутренне ожидал и боялся. Мун снова
позвонил ему и попросил вернуться в зал. Поздний вечер воскресенья, так ещё и
дождь за окном. Тэхёна нехило потрясывало, и всё внутри сжималось в
предчувствии плохого.
Второй раз – уже не жалость или совет. И не случайность.
Сорвался ли куда подальше? Нет. Поднимался по лестнице, чтобы медленнее.

Обратно. Может быть ему повезёт и в этот раз, и всё обойдётся?! Пока не
поговорит начистоту, точно не узнает.
Мун сидел на своём месте в зале, прикрыв глаза и скрестив пальцы на животе.
Тэхён выглядел воинственно и смотрел кристально-чистым, пронизывающим
взглядом, собираясь и защищаться, и нападать. И, если придётся, прямо сейчас
расстаться с мечтой.
Балетмейстер приоткрыл веки, безмятежно наблюдая за вошедшим. Вот сейчас

снова скажет, что вид у него, как у жертвы насилия. Только теперь это сойдёт за
правду. Накрученные мысли за столько дней смятений уже несколько раз
изнасиловали голову.
Если бы он только знал, с чем имеет дело...
— Дюран, дыши. Не на расстрел пришёл. Иди сюда, – кивнул на скамью рядом с

собой. Тэхён не спускал с него острого взгляда, присев подальше, вцепившись в
сумку, как в спасательный круг.
«Чтобы делать какие-то выводы, нужно выслушать обе стороны, а не только

бедную приму», – успокаивал себя внутренний голос.
— Почему шарахаешься от меня? Сперва думал, мне показалось.
Гляньте, проницательный. А Тэхён что? Проглотить язык и притворяться
43/846
дурачком? Или просто выложить всё как есть и больше не сводить себя с ума?
— Я вам нравлюсь? – собрав всю волю в кулак, так и выпалил. Он не может вечно
бегать от назревшей проблемы. Либо сейчас, либо никогда.
Балетмейстер усмехнулся. Удивился? И, кажется, приятно.
— А я тебе?
Без раздумий:
— Нет.
Мун мягко улыбнулся и так сощурился, будто слепит солнце.
— Я тебя уважаю за честность. И смелость, – поднял указательный палец. –

Расслабься, Дюран, ты не в моём старческом вкусе.
Мун рассмеялся, и Тэхён вслед за этим немного успокоился, хотя бы нормально

задышал. Но всё равно был на взводе.
Хорошо, отлично, Мун им не интересуется!
Или это плохая новость?..
— У тебя есть ещё вопросы? – подперев рукой подбородок и положив пальцы на

висок, Мун взбодрился.
— Тогда вы собираетесь меня кому-то продать?
Ну хоть какой-то отклик – улыбка стала грустной, а гримаса сочувственной. Но

это не сожаление, нет.
— Некрасивое определение, как по мне, но в общих чертах ты прав – вы все

продаётесь, когда на кого-то работаете.
— Вы не ответили.
Мун приосанился, убрал все эти ужимки-усмешки и подъехал к нему на кресле,

чуть наклонившись вперёд.
— Об этом я и хочу с тобой поговорить.
Всё, началось. Тэхён со всей силы сцепил челюсть.
— Я не буду ни с кем спать, – резко и чётко. Лучше сразу на берегу расставить

точки над i.
— Тае, подожди, успокойся.
Обратился по имени, что уже что-то значит, и взял его за руку, хоть Тэхён и
вырывался. Не надо так близко сидеть и глубоко смотреть. Не надо его в чём-то
убеждать.
— Я вас уважал! А вы... Обращаетесь со своими артистами, как с товаром!
44/846
Мун обхватил его ладонь обеими руками, насупившись.
— Значит, ты уже всё знаешь. А теперь послушай меня. Послушай и не руби с

плеча. Наши спонсоры порядочные люди, никто тебя не обидит. Один человек...
Тэхён вскочил. Мун дёрнул его за руку, чтобы присел обратно. Получилось
довольно резко и больно. Тэхён настроен крайне агрессивно и каждое слово
принимает в штыки.
Нет, не только труппа, вся компания прогнившая. Все вокруг.
— Дослушай меня, ребёнок. Я не такой ужасный, как ты себе напридумывал.
— Вы сказали, что мне надо влюбиться! Вы сами сказали, что я должен найти
любимого человека! И для чего тогда это?! – и снова его перебил, ужасно
разозлившись.
— Ты дашь мне сказать или нет? Притихни и начни уже слушать. Так вот. Ты его
уже видел, мистер Чон присутствовал на репетиции. Мы говорили с ним, он
выделил только тебя и очень хочет с тобой познакомиться. Не надо раньше
времени паниковать, он ничего тебе не сделает. Я немного рассказал про тебя,
что ты у нас ещё маленький и тебя нельзя трогать. – Тэхён отвернул лицо, сжав
губы. Так неприятно слушать, но ещё более неприятно в этом участвовать. – Он
уважаемый человек, Тае. Нет ничего плохого, что ты ему понравился, и он хочет
с тобой поговорить. Ты особенный, и чем старше ты будешь, тем больше тебя
будут хотеть. Пойми это и прими.
— Я не особенный. Я обычный и нормальный! Меня не интересуют мужчины! Ни

вы, ни кто-либо ещё! Мне даже мерзко это представлять! – Тэхён не на шутку
вспылил, всеми правдами и неправдами защищая своё достоинство.
— Не завидую я Чону...
— Я не буду с ним знакомиться. Хотите – выгоняйте...
Мун тяжело вздохнул.
— Иногда нужно переступать через свои принципы. Мистер Чон поставил

условие, что ты будешь общаться только с ним. Это очень хорошо. С тебя не
убудет, если ты пару раз с ним поужинаешь, а там уже как пойдёт.
— Вы низко пали... Вы и ваша компания, шитая белыми нитками.
Мун откинулся на спинку кресла, усмехнувшись.
— Это бизнес, Дюран. Я не владелец этой компании и мне тоже не доставляет

удовольствия разбираться со всеми вами. Хочешь скакать на сцене и быть
известным? Одних талантов мало, представь себе. Некоторые спят со всей
комиссией, лишь бы их сюда взяли. А ты ноешь, что попросили твоего внимания?
Ты плохого не видал, пацан.
— А Жыин вы никому не дали.
45/846
Зачем Тэхён это ляпнул? Случайно вырвалось. Ну так он его вынудил.
— У тебя ещё нос не дорос, чтобы вытягивать ответный удар. Ты не Жыин и моей
недотрогой не будешь.
— Я ухожу, – сам сказал, а сердце подпрыгнуло к горлу. И так жутко-жутко...
Уходит?! Куда? К кому?! К богу? Это даже не смешно.
— Хорошо, иди. Расторгнешь контракт, будешь платить неустойку. Не знал об

этом?
Тэхён тормознул и резко обернулся, абсолютно подавленный. Такой подлости он

никак не ожидал.
— Такого не было в договоре...
— Как это не было? Ты плохо читал мелким шрифтом.
— Это незаконно!
Вообще-то, он понятия не имел, законно или нет. Но раз ущемляют его права и
свободы, то очевидно, закон тут подкачал.
— Прости, Дюран, по-хорошему ты разговаривать не хочешь, значит будет по-

плохому. Мистер Чон вбухал ради тебя очень большие деньги. Вот и будешь их
возвращать. Ну не знаю, полы там мыть, чашки-ложки. Где там берут
несовершеннолетних несостоявшихся балеринок?
Вот он и дьявол. И правда, Мун начинал по-хорошему. Вот только сложно с таким
же хорошим отношением это принимать. Спасибо не скажешь.
— Я подам на вас в суд.
Смех, да и только.
— Вперёд. Можешь уже начинать.
— Вам весело? Чем вы хвалитесь? Что у молодого парня нет на вас управы?
Мун цокнул, скрестив руки.
— Дюран, отставить драму. Подотри сопли, соберись, вспомни, чего ты хочешь от

жизни, и включи мозги. Завтра в восемь вечера за тобой приедет машина.
Оденься поприличнее. Как раз выходной, у тебя целый день, чтобы успокоиться.
Я тебе больше скажу: лучше сделай всё, чтобы ему понравиться. Потом ещё
спасибо мне скажешь.
— Я никуда не пойду, – очень серьёзно и угрожающе проговорил на прощанье.

Мун криво усмехнулся.
— Вот и скажи это мистеру Чону.
***
46/846
Почти бегом вернувшись в квартиру, Тэхён сразу вбежал в ванную под горячий
душ. Всё внутри рвало от неприязни и нежелания! Разве он раб какой или
игрушка, чтобы им так распоряжались?! Но он не заплачет, ни за что. Они не
достойны его слёз.
Мысли плавали бесформенными образами и идеями, но ничего не получало

оболочку. Под конец даже поднялась температура из-за того, как сильно
перенервничал. К телефону даже не притронулся, полностью уйдя в себя.
Соседа снова не было...
Опять один.
***
Утром будильник не прозвенел, так что он спал сном младенца до одиннадцати

утра и, вероятно, проспал бы ещё, если бы не противный звонок в дверь. Никаких
мыслей на этот счёт. Только раздражённое реагирование на источник трели, к
которому пришлось идти. В глазок, естественно, не посмотрел, так и открыл. На
пороге стоял какой-то мужчина с... корзиной? Курьер. К Чимину?
Да, именно, это была курьерская доставка корзины с фруктами, завернутой в

прозрачную плёнку. Курьер попросил расписаться в листе и пожелал хорошего
дня, а Тэхён так и стоял на пороге с открытой дверью (и ртом). Сон как рукой
сняло.
Курьер сказал, что это от мистера Чона.
Что делать с подкупом? Сразу в мусорный контейнер? Тэхён изначально хотел

так поступить, но стало жалко фрукты. Можно, например, раздать их соседям...
Можно даже самому попробовать, если не встанут в горле. Это всего лишь
фрукты. И дурацкая подачка.
С этой тяжеленной корзиной застрял на кухне, поджав под себя ноги, разрезая
плёнку и разглядывая содержимое. Первым делом на глаза попалась открытка,
лежащая поверх фруктов. Мало того, в неё была вложена белая лилия...
Чёрт возьми, лилия! Тэхён понятия не имел, какой в этом заложен смысл, но
выглядело красиво. Нежная открытка и нежный цветок...
Нет, на самом деле это ужасно. Зачем всё это? Он же не девчонка и не ребёнок.
Но всё-таки подался искушению и раскрыл открытку, наблюдая ровный

красивый почерк, облечённый в душащие слова. Страшно прочесть, что мистер
Чон изволил ему написать.
«Доброе утро, Тае.
Думаю, сегодня ты долго спал, поэтому я не хотел будить тебя ранней

доставкой. Мистер Мун рассказал мне, что вчера ты очень разозлился и
категорически отказался со мной встретиться. Мне очень жаль, что своими
действиями я напугал тебя или чем-то обидел. Знаю, что я тебе совсем не
нравлюсь, но не будь ко мне так строг. Всего лишь безобидная встреча в моей
компании не испортит твой вечер.
47/846
Исполни мою маленькую просьбу?
Очень жду нашей встречи, mon ami*.»
От этого письма Тэхёна немного встряхнуло, стало не по себе. И эта лилия, и

вежливое обращение, казалось бы, совершенно невинное, будто от знакомства с
Тэхёном зависит его жизнь... Тогда в зале он не показался романтиком. Тэхён бы
даже не обратил на него внимания, если бы не Минхо.
Даже после приличного презента не хотелось никуда идти, ведь только глупец
поверит, что всё закончится только одной встречей. Мун ясно выразился, что
пока мистер Чон не потеряет к нему интерес, он сам не может отказаться. Но
участливое содержание письма всё же благоприятно сказалось на его
настроении.
А чуть ниже под строками был набросан его портрет той же чёрной ручкой.
Тэхёна никогда не рисовали... Но было довольно похоже. Неужели его рук дело?
Безумие какое-то. Ему нечем заняться в рабочее время? Да, бесспорно, приятно,
но это уже перебор.
Внутри поселилось нервозное сомнение. Может, притвориться дураком, и он в

нём быстро разочаруется? Точно, разочаруется. Нужно всего лишь кого-то
разочаровать. Проще простого.
*mon ami (монами) - мой друг

https://sun9-32.userapi.com/c850416/v850416443/125de5/iMHc1x8gzto.jpg - мун хун.
не чонгук, ребят, вот вы фантазеры)
мистер чон ожидается в следующей главе)
БОЛЬШОЕ СПАСИБО за вашу поддержку!
48/846
Глава 4. Самая хитрая птица
Разумеется, я так не сделаю. Я не должна. Несмотря на сказочный

снегопад, мы не в Нарнии. Мы в Лондоне, и это реальная жизнь, а не сказка. А в
реальной жизни разбитые сердца непостижимым образом продолжают биться.
Один день в Декабре. Джози Силвер
Чимин вернулся только после обеда, весь такой довольный жизнью и

подобревший (наелся, что ли?). А у Тэхёна опять всё не слава богу – возникли
сложности со сборами. «В чём пойти?» – вот он страшный вопрос. Он всё же
собирается идти, чтобы всё разъяснить. Одно дело кричать на Муна и
категорически отказывать через него, и совсем другое – напрямую. В самом деле
страшно, вдруг этот мистер завалится к нему в квартиру, раз он такой наглый и
беспринципный (письмо не может отражать его характер, это просто набор
слов), а Чимин потом всем растреплет, что он эскортник. Нет, даже хуже –
шлюха какая-нибудь...
Получается, не пойти невозможно, но и пойти не так уж легко. Какой ему

ресторан? Кто вообще приглашает парня в ресторан?! Тэхён всего лишь два раза
был в ресторане: когда их водил дедушка в честь своего дня рождения, ему
тогда было лет двенадцать, и второй раз, когда угощал директор Ким (отец
Намджуна), куда он был приглашён опять же с дедушкой. Столового этикета он
не знает, так и не собирается с этим мужчиной кушать и любезничать. Прямо
скажет, что ему всё это неинтересно, что он отклоняет всякие приличные и
неприличные предложения, и со спокойной душой уйдёт. Тэхён наивно надеется,
что его грубость и убогость сразу разочаруют спонсора, и на этом его
приключения закончатся. Ведь спонсор ещё не знает, какой Тэхён по характеру.
Пусть его зацепила необычная мордашка, но этого мало, чтобы подогреть
интерес такого влиятельного человека. Хотя почему необычная внешность? Они
ведь живут не на необитаемом острове, в Корее полно других иностранцев, и
мистер Чон явно не сидит только в Корее. Значит, его интерес быстро угаснет, не
найдя более привлекающих черт.
Нужно продумать всё заранее: куда бежать, если начнёт приставать, кому
звонить, что отвечать на разные каверзные вопросы и прочее-прочее. От всего
этого кругом голова, он даже вскрыл пару мандаринов и банан, нервничая.
Между прочим, вражеский подкуп.
Долго собираясь с мыслями, всё же смог себя пересилить и постучаться к соседу.

Если пошлёт, то хотя бы будет успокаивать себя тем, что попытался. Чего
бояться? В конце концов, не укусит же он его?
Чимин не заставил себя долго ждать, появившись в проёме полуголым, так ещё
и с недовольным заспанным лицом, не открывая дверь полностью. Тэхён бы счёл
это за невежество и при других обстоятельствах сразу бы развернулся и ушёл,
но ему нужна его помощь, так что, как и говорил Мун, иногда нужно переступить
через себя.
— Привет. Можно тебя попросить кое о чём...?
Сосед не послал сразу, – это хороший знак.
— Кое, – хмыкнул. – О чём?

49/846
Тэхён не стал ходить вокруг да около, выпалив как есть.
— Одолжишь какую-нибудь рубашку? Я заплачу.
Не постираю и верну, а заплачу – важно отметить. Они не друзья, чтобы

безвозмездно давать поносить свои вещи, так что Тэхён готов платить. Ему
почему-то кажется, что его накопленных денег хватит на всё что угодно, хотя
понятия не имеет, какой финансовый аппетит у соседа. А сосед поднял
надменную бровь и опять гадко усмехнулся. Смерил его оценивающим взглядом.
— Ясно. Жди.
Ничего вообще непонятно. Почему так насмехался? Почему пошёл навстречу?

Что вообще у него творится в голове?
Пока сосед рылся в шкафу, Тэхён сбегал за деньгами, чувствуя себя молодцом.
«Наглость – второе счастье» – точно не про него. Когда Чимин снова показался в
проёме, то сунул комок, по-видимому, запрошенной одёжки. Тэхён с очень
деловым видом развернул смятую рубашку, рассматривая её. Необычный и даже
красивый окрас: сама по себе белая, но местами голубые разводы, будто
размытая акварель. Смотрится нежно...
— К глазам подходит. Дарю.
— Сколько она стоит? – Тэхён не хотел быть ему должным, так что даже
запаниковал, быстро протягивая купюры.
— У тебя столько нет. Носи и радуйся, – и внезапно опять отошёл, буркнув

«подожди», в этот раз вернувшись с маленьким бутыльком с какой-то
жидкостью внутри. Кое-что ещё было в маленькой коробочке с подписью «Long
Love с анестетиком». Ниже прочитал: «презервативы». Чимина позабавила
реакция.
— Не вздумай давать без резинки, никогда.
Тэхён покраснел от возмущения, с заминкой, но сунул подношения обратно.
— Мне это не надо! – Ну вот, Чимин сразу понял, куда и зачем он идёт. Стыдоба!
— Ну ок. – И ироничная усмешка на прощание.
Хлопок двери, сосед невоспитанно его спровадил, толком ничего не объяснив.

Тэхён так и остался стоять с ошарашенной физиономией, смятыми деньгами и
рубашкой.
Выгладив эту рубашку, полностью оделся, покрутился у зеркала, нервно

поправляя волосы. С каждой минутой желание не пойти росло в геометрической
прогрессии. Выглядит интеллигентно, но как будто наряжался. Парфюмом не
пользуется, обычно от него пахнет только порошком.
«Да о чём нам разговаривать?!» – смотря на своё отражение, мозг начал

генерировать пути отступления. А Тэхён начал мотать круги по комнате,
игнорируя пришедшие сообщения на телефоне. Ему нечего сказать ни Богому,
50/846
ни дяде. А врать им не хочется. И чтобы не врать, нужно всего лишь
попридержать факты.
В конце концов успокоил себя. Если мистер Чон всё же распустит руки, Тэхён
напишет заявление в полицию. И ещё позвонит Намджуну... Ему нечего бояться.
Да, точно! Он и сам может за себя постоять.
Без пяти восемь в квартире опять раздался звонок, но теперь он знал наверняка,
что это к нему. Нервно набросив на себя кофту, чуть не забыл телефон. Внутри
опять засела противная ноющая тревога.
Перед ним стоял неизвестный мужчина с тёмными волосами, стриженными под

«гитлерюгенд» и небрежной щетиной. Черты лица суровые, брови, кажется,
вечно хмурые, неразглаживающаяся складка на лбу, тонкие губы – посыльный
спонсора, как ни странно, такой же неприятный тип, как и его босс. Более того –
некорейского происхождения. Если Тэхён хотя бы имеет корейские корни, то по
этому чётко видно, что нет. Чёрный костюм с водолазкой внушает деловитость.
И так не желающий идти, теперь ещё сильнее разволновался. Это кого ему
подсунули?
— Добрый вечер. Меня зовут Алекс Миллер, я начальник службы безопасности

мистера Чона. Он попросил меня сопроводить Вас. Поедем?
Мужчина говорил с акцентом, но Тэхён отлично понимал его корейский. В голове

появилась картинка, что даже если он побежит, этот суровый американец (не
немец, как можно подумать из-за фамилии) догонит его и сложит пополам
прямиком в багажник. Не хотелось предстать перед ним слабаком и дураком,
так что Тэхён хмуро кивнул и прошёл за ним, как на иголках. Не смел показать
слабину, гордо держал осанку, манерно вышагивая, – это у него издержки
профессии. И он уже сам ринулся открывать дверь чёрного автомобиля, но
мужчина плавно перехватил ручку, открыв перед ним. Жуть какая-то... Ещё
Тэхён подумал, что этот Миллер сядет за руль, но машину вёл шофёр, а Миллер
приземлился рядом с ним, попросив пристегнуться. Как всё серьёзно. Может,
ещё нацепить галстук-бабочку и кланяться на девяносто градусов?
Тэхён сидел крайне настороженно. Все чувства обострились из-за противного

мандража перед каким-то важным событием.
— Тае, вы что-нибудь уже знаете о мистере Чоне? – До этого закралась надежда,

что они поедут молча, но Миллер прервал напряжённую паузу.
Господи, знать не знает, кто этот ваш мистер Чон.
— Нет.
— Тогда он сам вам всё расскажет. Не сомневайтесь, с его стороны вам ничего не
грозит.
В ком не сомневаться? Во всех этих незнакомых людях? Тэхён другого мнения и,

чтобы не продлевать разговор, отворачивается к окну. Они все пытаются его
заболтать – это он хорошо понимает.
— Думаю, вам стоит знать, что мистер Чон скуп на эмоции, но не принимайте это
51/846
за безразличие – такой у него характер.
Да плевать, какой он.
Тэхён проигнорировал и этот совет, абстрагируясь. Но Миллеру, похоже, дали

приказ заговорить его до смерти.
— Мы едем в отель Лотте. – Как озвучил, так Тэхён вздрогнул. Есть контакт.
Неважно, что он пятизвёздочный, важно только, что это отель. Миллер поспешил
развенчать опасения, хотя ясно как день, что лишний раз хотел потрепать
нервишки. – В ресторан «Пьер Ганьер». Знаете такого повара? – Ни малейшего
понятия, кто такой Ганьер и почему именно в отеле. Тэхёну хочется прямо на
ходу выпрыгнуть из машины и никогда этого не вспоминать. Вся эта помпезная
роскошь только пыль в глаза. – Это французская кухня. Мистер Чон хотел
сделать вам приятное.
Мистер Чон то, мистер Чон сё! Как же уже надоело о нём слушать. Тэхён
раздавлен навязанным обществом и предстоящим неприятным ужином. Этот
спонсор слишком старается, чтобы ему понравиться. Перестарался, уже воротит.
Миллер замолк, и они доехали в тишине. На третьем этаже располагался

упомянутый ресторан, где Тэхёна с рук на руки передали администратору.
Забронированный столик стоял поодаль – у панорамного окна, откуда
открывался завораживающий вид ночного города на фоне горы Пукхансан. И что
вы думаете? Этот мужик ещё не приехал, как прощебетала администратор –
господин задерживается и якобы просит прощения за доставленные неудобства.
Неудобно себя чувствовал Тэхён, попав сюда, как в другое измерение. Ресторан,
как и отель, отображал вдохновляющий дизайн из эклектичных форм и золота –
ничего от Франции, никаких камерных деталей. Людей было немного, играла
приятная музыка, идеально вписывающаяся в обстановку люксовых
апартаментов. К ужасу Тэхёна, в углу их столика был интимный полумрак,
подсвеченный огнями города и белой свечой посреди столика. То, что это так
красиво – заслуга не мистера Чона, а дизайнеров ресторана.
Непродолжительное время он беспокойно просиживал штаны, рассматривая

салфетки на тарелках, сложенные в причудливую форму. На две персоны аж
шесть фужеров или как назывались все эти бокалы. Ожидание хуже, чем само
событие. Но это не может длиться вечно.
Он прибыл. И Тэхён заметил движение боковым зрением, встрепенувшись.
Столкновение взглядов мгновенное. Мужчина сразу определил его

местоположение, не обрывая зрительного контакта, одновременно
переговариваясь с администратором. Создалось впечатление, что они шли до
столика целую вечность, но в то же время Тэхён мечтал, чтобы эта вечность не
заканчивалась, и он никогда к нему не подсел. Мечтам не суждено сбыться,
мужчина опускается напротив, снова подняв на него глаза. Какое-то время
сохраняется изучающее молчание. Тэхён тоже на него смотрит, только с
воинственным видом, готовясь отбиваться и словом, и делом.
Чон делает маленький глоток воды из стакана, прежде чем заговорить.
— Здравствуй. Извини за задержку. Долго ждал? – вот так, не мудрствуя лукаво.

У него приятный низкий голос, видимо громкий, потому что он старается
52/846
говорить тише. Тэхён лишь неоднозначно кивает. Раз заставил ждать, чего
теперь извиняться? – Спасибо, что согласился прийти.
— А у меня был выбор? – его первые слова и сразу в нападение. По-другому и

быть не могло. Тэхён сюда пришёл не языком чесать и строить глазки. Все эти
сладкие речи – шоры на глаза, чтоб не видеть реальное положение вещей.
— Тебе здесь не нравится?
— Почему мне должно здесь нравиться?
Весь Тэхён – комок агрессии. Ему приходится мириться со своей

беспомощностью, потому что взрослые, чёрт возьми, мужики вынудили его
плясать под свою дудку без права выбора, а он не знает, с какой стороны
прилетит и когда пора защищаться. Поэтому насторожен всё время.
Мужчина сел поудобнее, расстегнув пиджак тёмно-синего костюма, пристально

изучая его.
— Тебе везде не нравится? – Когда он спрашивает с таким серьёзным лицом,

кажется, будто злится или прямо сейчас выйдет из себя. Может, так оно и есть,
однако Миллер предупреждал, что в этом его натура. Это ещё больше
нервирует, так как по выражению его лица ничего не ясно. Он сам непонятный.
Непонятно откуда свалился. Непонятно чего хочет. Отталкивающий тип.
— О чём вы хотели поговорить?
— У тебя очень красивые глаза, Тае. – А он умеет сбивать с толку! – Можешь

называть меня Чонгук, мне будет приятно.
Ощетинился даже после комплимента. Какой он скользкий, мутный. Хитрый! С

ним невыносимо находиться рядом, не то, что беседовать.
— Что вы от меня хотите?
Чонгук невозмутимо скрестил пальцы.
— Ты ведь всё понял. Тебя. Что мне ещё хотеть?
Да, чересчур невозмутимый.
— Вы что, не понимаете? Вы мне неприятны. Я не хочу тут находиться, не хочу с

вами говорить!
— Я понимаю.
Ожидалось, что будет продолжение фразы, но нет, не-а, всё. Он понимает и всё!
Непередаваемый спектр эмоций. Тэхён аж опешил.
Вовремя подоспел официант, мелодично сообщив: «Ваша телячья отбивная с

цитрусовым маслом», расставляя несколько тарелок, озвучивая их содержимое:
копчёный бекон, обжаренная железа телёнка, хвост лангустины в темпуре, крем
из сморчков, салат из эндивия и сельдерея с заправкой из кремонской горчицы.
Вроде как это у них основное блюдо, подаётся одновременно, но в разных
53/846
тарелках. Половину названий Тэхён даже ни разу не слышал, а чтобы это
выговорить, наверное, нужно сломать язык. Второй официант подоспел с
бутылкой красного сухого вина в ведёрке, при них откупорив и наполнив только
фужер Чона. Тэхёну, по просьбе мужчины, принесли свежевыжатый
апельсиновый сок. Однако Тэхён не торопился налетать на еду, вовсе не
шевелясь. Чон не последовал его примеру, а начал разрезать отбивную на
небольшие кусочки. Ничего не помешает его аппетиту. И пусть весь мир
подождёт.
— Не предлагаю вино. Тебе ещё рано, хорошо?
Какой-то неправильный вопрос. И опять внутри вопит неприязнью.
— Я и так не пью. Не надо мне указывать.
— Ты очень остро воспринимаешь мои слова. Так меня боишься?
— Мне нечего вас бояться. Я хочу уйти. Мне неинтересно с вами говорить и
знакомиться. Если вы меня тронете, я вызову полицию...
С полицией прям напугал, вон, у Чона аж поджилки затряслись. Это как

грешнику пригрозить святой водой.
— Разве я сделал что-то неподобающее?
— Вы меня вообще слышите? – Пальцы вцепились в край стола, внутри всё

закипело. – Я не буду с вами спать. И не собираюсь вас развлекать. Я не
занимаюсь там всяким эскортом. Отстаньте от меня! Мне ничего от вас не надо.
Я не опущусь до вашего уровня и не буду в этом участвовать. Найдите себе кого-
то другого для ваших «безобидных встреч».
На одном дыхании выложил целую тираду, подводя, как ему казалось, черту в их
общении и заканчивая недознакомство. Он ошибался. Не только Тэхён очень
упрям.
— Во-первых, Тае, успокойся, ты слишком возбуждён. Во-вторых, я не насилую

несовершеннолетних. В-третьих, до моего уровня надо подниматься, а не
опускаться. На данный момент я ничего не сделал, чтобы заслужить твою
критику. Давай будем себя вести как взрослые люди. Тебе неприятно со мной
говорить, но ты меня даже не слушал.
Чон говорил в меру строго, в меру спокойно, и тот невольно притих и

успокоился. Постоянно находиться в напряжении очень энергозатратно, так что
на него резко накатила усталость.
Хорошо, ладно. Нужно просто сыграть по его правилам и перетерпеть этот ужин.
Только сегодня.
— Я хочу проводить с тобой время не в рамках эскорт-услуг. Тебе неверно

трактовали мои намерения.
Ну конечно! Сам пришёл на репетицию, как на какой-то аукцион, выбрал

наиболее понравившийся экземпляр, передал Муну свои условия, а сейчас,
значит, святые намерения! Тэхён только успевает снимать лапшу с ушей.
54/846
— Тогда почему Мун сказал, что если я уйду, то буду платить неустойку?
— Мне пришлось тебя подтолкнуть.
Это теперь так называется?
— Я знаю, что вы уже состояли в отношениях с нашей балериной в прошлом

сезоне. Я не собираюсь пополнять ваш список побед.
Чон оказал знак внимания, поменяв их тарелки местами, и теперь у Тэхёна была
уже порезанная отбивная, которую легко и удобно есть. Но он не поблагодарил,
а отвёл глаза. Слишком странно. Он что, маленький ребёнок? Или это такое
ухаживание? По крайней мере, Тэхёна это отвлекло, и он немного смягчился,
поудобнее устроившись в чашечке кресла.
— А почему бы тебе лично у меня не спросить, состоял ли я в отношениях с

вашей балериной? Ты слушаешь сплетни? – Чонгук пошёл в правильном
направлении. – И нет, я с ней не встречался.
— Я же вам всё равно не верю.
Пустой живот начал урчать, так что ему пришлось попробовать блюдо. Чонгук
слишком аппетитно ел, динамично разрезая кусочки и запивая вином. Наверное,
голодный с работы.
— Не веришь, потому что не знаешь меня. Спрашивай, что тебе интересно.
Ему ничего не интересно, но язык работает быстрее мозга.
— Сколько вам лет?
— Тридцать пять.
Сколько?! Парень поморщился, кое-как прожёвывая очень даже вкусное мясо.

Вроде как он понимал, что ему больше тридцати, но только сейчас нахлынуло
осознание. Да он же ему чуть ли не в сыновья годится!
— А мне восемнадцать. Вам самому не противно?
— Считаешь, я слишком старый?
— Да, считаю. А ещё считаю, что это извращение.
— Не самое мерзкое, хочу тебе сказать, – невозмутимо ответил, указав на него

вилкой, снова принявшись резать.
— Я не интересуюсь мужчинами. Почему вы не понимаете?
— А другими и не надо. Только мной.
Он слегка поперхнулся, запив недоумение соком. Что как скажет! Уши вянут.
— Значит, вы гей?
55/846
— Необязательно придерживаться какой-то ориентации, чтобы быть с человеком
своего пола. Это узкое мышление, Тае.
— Дурацкое оправдание. Значит вы просто спите с кем хотите и всё.
— Смотрю, тебя очень беспокоит тема постели. Если бы я хотел от тебя только
секса, я бы уже это получил. Но ни мне, ни тем более тебе это не понравится. Не
думай об этом.
И дёрнуло же брякнуть...
— Почему вам-то не понравится?
Что за незрелое любопытство?!
— Потому что ты, очевидно, будешь плакать и сопротивляться. Повторюсь, я не

насилую красивых юношей.
Тэхён опять встретил его пронзительный взгляд, помрачнев.
— Ни в жизнь не поверю, что вам интересно просто со мной общаться. Я младше

вас на семнадцать лет.
С учётом того, что ему скоро девятнадцать, то младше на шестнадцать лет. В

общем, уже неважно. Разница всё равно велика.
— Конечно, я хочу не только общаться. Я хочу обнять тебя, поцеловать, и мне бы

очень хотелось, чтобы ты уснул в моём доме. Естественное желание, Тае, ты же
мне нравишься. Я этого и не скрываю.
Он опять сказанул такое! И хватает же наглости говорить в глаза.
— Это просто ваша очередная прихоть... – Раз не получается разубедить его

всякими аргументами и твёрдыми отказами, то, может быть, получится мягким
тоном. Главное-то что? Что Тэхёну он нисколько не нравится, ничем.
— Рад, что ты расслабился, но нет смысла переубеждать меня. Я не тороплю

события. Пусть всё развивается своим чередом. Естественно, что сейчас я тебе
не нравлюсь – для тебя я чужой человек. Вот видишь, когда мы поговорили и
услышали друг друга, ты успокоился и поел, и я уже не кажусь тебе страшным и
ужасным.
— Тогда я доем и поеду домой? – неуверенно проблеял с надеждой в глазах, хотя

должен был сказать утвердительно. Но мистер Чон так надул в уши, что он чуть
ли не просил отпустить его целым и невредимым домой.
— Конечно, – нисколько не раздумывая. – Я же тебе сказал: у нас всё постепенно,

мы знакомимся.
Чонгук опять подозвал официанта, зачем-то ещё заказав десерт. Себе? Тэхён
точно не хочет. Но именно ему принесли суфле из какой-то настурции (что у них
за продукты такие в ресторане?) и глясе, а Чонгуку только чашку кофе.
Интересно, зачем было заказывать целую бутылку вина, когда сам выпил два
56/846
бокала? Теперь вообще кофе. Обыкновенный понторез.
Они продолжили есть в комфортной тишине, Чонгук без спроса тоже попробовал
его десерт, так просто и естественно, как не сделал бы коллега по работе или
какой-то деловой партнёр. Если долго смотреть на их пару, то можно сразу
сделать правильное умозаключение. Чон обращается с ним как кавалер. Можно
только наивно надеяться, что никто за ними не следит.
Потом принесли счёт, и Тэхёну клюнуло в темечко, что нужно самому за себя
заплатить. Он даже не успел взять папку, чтобы посмотреть общий расчёт, так
как Чонгук оказался проворнее и сунул внутрь несколько крупных купюр, сразу
отдав официанту.
И ухватил его ладонь за пальцы.
— Ну куда ты лезешь? – пожурил его мягким тоном, пристально смотря в глаза.

Тэхён поспешил освободить свои пальцы и убрал руку под стол. Прикосновение
было внезапным. – Запомни, я тебя приглашаю – я за всё плачу. Это не твоя
забота.
— Значит мы ещё?.. – мысли застопорились.
— О чём я тебе говорил? Мы с тобой знакомимся. Вычеркни из головы эскорт. Я

хочу видеть тебя несколько раз в неделю как сейчас. Тебе ведь не сложно
уделять мне час-два своего времени?
Тэхён опять замялся, говоря простым языком – начал жевать сопли. Откуда у
него закрались сомнения? Неужели повёлся на его обходительность и решил,
что нет ничего страшного во встречах с ним? Просто встречи. Никакого
сопровождения на мероприятиях и в кровати. Чон очень убедительно пообещал
прилично себя вести.
— Я подумаю. Я всё равно не хочу с вами общаться, вы же знаете.
— Я рад, что ты со мной искренен. Поверь, самое лучшее человеческое качество

– это искренность. Запиши мой номер, пожалуйста.
Не «продиктуй мне свой номер», а «запиши мой». Значит, у него есть все его
контактные данные. Ну, конечно, Юнивёрсал всё сдал с потрохами.
Тэхён не стал перечить и всё же записал его номер. Они вместе покинули
ресторан, а он-то уже напредставлял, как тот начнёт приставать к нему по
дороге, но Чон держался на приличном расстоянии, пока они ехали в лифте,
также в холле. Ни одного поползновения, только что без утайки на него смотрел.
Кстати, Тэхён отметил, что мужчина выше на полголовы. Ещё одно неприятное
известие.
Их встретил Миллер в компании... ещё двух американцев. Скорее всего, если

Тэхён не ошибается, то это телохранители. Он так и не спросил, в какой сфере у
него бизнес. Неужели настолько серьёзная шишка, раз ему требуется охрана?
Или опять понты? Нет, больше он ничего спрашивать не будет.
Все вместе дошли до парковки, где были две одинаковые машины, на одной из
которых Тэхён сюда приехал. Чон ещё собрался по делам (а время-то уже почти
57/846
одиннадцать!), поэтому уезжал отдельно, но посетовал, что расстроен этим
стечением обстоятельств.
Дабы избежать процедуры прощания, Тэхён быстрее заскочил на заднее сидение

«своей» машины, вот только не успел – Чон попридержал дверь, наклонившись к
нему, сжав ладонь.
— Спасибо за сегодняшний вечер. Будь осторожен. И, если что, звони мне в

любое время. Договорились?
Миллер сел рядом, Тэхён постеснялся что-то отвечать при нём, поэтому просто
кивнул. Дверь хлопнула. На ладони до сих пор сохранялось чужое тепло. Очень
странное послевкусие знакомства.
Начальник службы безопасности больше не тревожил его. С дремучими мыслями

Тэхён опять смотрел в окно.
***
Последующие дни он пребывал в растерянности. Постоянно клевал носом за

приемом пищи, отличался чрезмерной рассеянностью и забывчивостью, не в
силах на чём-то сосредоточиться (балет не в счёт).
Мун снова вызвал его в кабинет, но в этот раз они поговорили без психов.
Балетмейстер больше не вешал лапшу на уши, не раздавал советов, а лишь
выспрашивал о его самочувствии. И даже прямо спросил, не обидел ли его
многоуважаемый мистер Чон, потому что Тэхён после встречи с ним выглядел
смурным.
Нет здравого объяснения тому, что он чувствовал себя неважно. В понедельник,

когда его вернули в квартиру, он сразу уснул. Во вторник тоже жутко хотел
спать, энергии никакой. Он даже отключал телефон, чтобы его не тревожили.
Ещё и у балетных прокатился слушок, что бывшая прима Жыин выходит замуж и
на данный момент на третьем месяце беременности. Шок! Тэхён ничего не
понимал. Она ведь говорила, что любит Муна?.. Почему они расстались? Мун не
хотел подавать на развод? Или он правда её не любил? Так много вопросов и ни
одного ответа. А сам балетмейстер держался хорошо. Может, его вообще это не
трогало? Но зато Тэхён сильно загрузился, а после переписывался с Богомом на
эту тему. Он о таком никогда не задумывался, а тут накрыло. Богом рассказал
свой взгляд на ситуацию, что не считает Жыин плохой, так как это не она
изменяла жене. Писал, что вся ответственность на Муне. Тут как бы всё
неоднозначно. С одной стороны, Жыин не виновата, что чей-то муж пошёл
налево, он бы всё равно это сделал, но тут именно с ней; с другой стороны, она
заведомо знала, что он несвободен, и это лично её грех, что спуталась с
женатым мужчиной. Вот и осталась несчастной.
Ещё Богом написал, что Мун, вероятнее всего, тоже её любит, но не может
бросить семью, однако Жыин поступила мудро, оставив прошлое в прошлом.
Тэхёну нравились рассуждения друга, он прислушивался к нему, как к старшему
брату. Но они не могли помногу переписываться, так как Богому нужно было
работать.
В пятницу вечером первый раз позвонил мистер Чон (кто б его ждал...). Тэхён
добавил его номер в список контактов, подписав: «Не брать». И не ответил.
58/846
Чонгук звонил дважды и оба долгих звонка. Первый – пробный, расчёт на то, что
он может не услышать. Второй уже просто показательный, что он не угомонится.
Тэхён медитировал над телефоном, хмурясь. Уже выключив свет и завернувшись
в одеяло, ему внезапно пришло сообщение. Вот же человек! Выждал ещё час,
чтобы настрочить: «Доброй ночи, mon ami». Это, наверное, такая
многоходовочка, чтобы он думал о нём перед сном? И не дай бог ещё приснится.
В субботу отписался Намджун, сообщив, что уехал по делам. Теперь Тэхёну даже
не с кем встретиться в единственный выходной. Но он же всё-таки приедет, так
что не беда.
Мать так и не звонила, не писала. Тэхён чувствовал себя почти свободным. Почти
– так как сковывала привязка к какому-то эскорту. В ту встречу Чон смог
заговорить ему зубы, но как только Тэхён проспался, то хлипкий контакт между
ними вновь улетучился. Старания Чона обнулились. Он снова очень насторожен
и агрессивно настроен против этого непонятного мужика, который без всякого
стыда и смущения заявляет ему в глаза, что имеет на него виды.
Нет, он не гомофоб, ему всё равно, кто с кем спит. Пока не лезут к нему в трусы.
А Чон серьёзно настроен, что в будущем залезет. Тэхёну мерзко представлять,
как могло бы развиваться их общение, если бы спонсор был менее лоялен и
просто хотел бы его нагнуть. Как бы, всё верно, он и так этого хочет, но по
обоюдному согласию. И то, и другое омерзительно. Тэхён уверен, что ни при
каких обстоятельствах не захочет другого мужчину. Он даже впервые посмотрел
гей-порно... Не прошло и двух минут, как он закрыл вкладку, скривившись. Даже
визуально не получил никакого эстетического удовольствия. Два накаченных
мужика стонали на кожаном диване. Разве это красиво? У Тэхёна вон
подкаченное, но худосочное тело: мощные икры, ягодицы, рельефные, но тонкие
руки, узкая талия, – но он почему-то сопоставил себя с одним из этих качков.
Хотя они ничем не похожи. И в реальности этот же мистер Чон значительно
крупнее его, ещё и выше. Но всё это неважно, потому что вызывает одно –
отторжение.
В понедельник, дабы скрасить скуку, он пришёл в компанию, предварительно

спросив разрешения у Джулии. Оставил вещи прям в зале, сняв длинную кофту и
джинсы, оставшись в белой обтягивающей футболке, серых трико, похожих на
колготки, и надел белые балетки. Несколько часов кряду танцевал, смотря в
зеркало. Один раз прерывался, чтобы поесть приготовленных с утра сэндвичей.
На телефоне играла классическая музыка, под которую импровизировал. Это

успокаивало. Один на один с собой – то грустные мотивы, то лёгкие и светлые,
как и эмоции на его лице, сопутствующие кульбитам. Так устанавливается
гармония с собой. Он управляет гравитацией, каждой мышцей своего тела, даже
чувствами. Точные движения рук и ног, шорох обуви по полу, не хватает только
приятного топота пуантов.
В какое-то время он просто закрывает глаза, скрестив руки на затылке, начиная

медленно бездумно кружиться. Потом криво-косое фуэте. Сбился. Снова
кружится, беспричинно улыбаясь. Состояние транса поддерживала скрипка.
Полностью расслабился. Лёгкость переполняла его, как чистой водой – кувшин. В
конце концов он упал на колени и опёрся на локти, спрятав голову. Она сильно
кружилась, зато он почувствовал очищение, как если бы помедитировал. Теперь
нужно дать организму передохнуть. А вообще-то, пора уже сворачиваться и идти
домой. На сегодня хватит, иначе на завтра не останется сил.
59/846
Он нормально присел, вскинув голову, уставшими глазами посмотрев на зеркала.
И так замер.
Он смотрит на отражение, отражение тоже смотрит на него. Помешательство?

Можно просто «Чонгук»...
Чёрный идеальный костюм, такие же холодные глаза, отталкивающий вид,

уверенная, но расслабленная поза – незаметно уселся на краю лавки, скрестив
ноги. Сам его проворонил... Сам виноват. Но как он смотрит... Тэхёну совсем не
нравится. Это уже другой взгляд, более глубокий, тёмный. Хотя издали сложно
что-то понять.
Но совершенно ясно, даже глупцу, зачем он здесь.
Музыка всё ещё играет, никто не торопится портить атмосферу малозначимыми

словами. Тэхён вот надеется, что ему это просто привиделось – например,
цветные мушки перед глазами. Большие мушки. С карими глазами. А вдруг?
— Вы за мной следите? – Тэхён берёт себя в руки, энергично поднимаясь,

выключая музыку и набрасывая кофту. Не очень-то охота щеголять в колготках
перед извращенцем. Извращенцем, который соблюдает рамки приличия и
откровенно не пялится. Небось уже всё рассмотрел, пока Тэхён путал сонаты с
мантрой и балет с трансом.
— Ты нарушил уговор. – И при этом никаких эмоций, спокоен как удав. Или
обиделся?
— Я не обязан. – Тэхён опять окрысился, отойдя подальше к роялю. В отличие от

Чона, у него на лице всё написано жирными буквами. – Кажется, я ясно
выразился в прошлый раз: вы мне неинтересны, и я не желаю с вами общаться.
— Как я помню, в прошлый раз мы договорились общаться.
— Мне неинтересно.
— Ты даже не даёшь мне шанса, тогда почему делаешь выводы?
— Я уже тысячу раз сказал! Нет, нет, не хочу. Если вы такой хороший, каким
хотите казаться, то не станете меня заставлять.
Чон вздохнул, задумался, уставившись перед собой. Даже страшно, что же он

там себе придумывал. Очередной гнусный план, связанный с шантажом?
— Хорошо. Я отстану. Но при одном условии.
— Опять условие! Нет. Хватит. Я не собираюсь с вами общаться ни дня в неделю,

ни даже часа в месяц.
— Давай так: ты даёшь мне десять минут, а после я ухожу.
— Нет.
Тэхён непреклонен, действительно не даёт ни одного шанса. Если даст слабину,
60/846
то точно произойдёт что-то непоправимое.
— Иначе я не отстану. Всего лишь десять минут или ты сомневаешься в себе?
Непоправимое. Не давать шанса.
— Две минуты.
— Семь.
Ни одного шанса.
— Я не торгуюсь.
— Семь, и я отстану. Не такая уж большая цена. В противном случае мне

придётся быть более навязчивым...
Нет, ну каков шантажист. Тэхён скрепя сердце всё же согласно мычит. Правда,
это незначительная жертва, он мог запросить нечто похуже.
Чон удовлетворённо кивает, хлопнув ладонью по лавке, указывая на место

рядом с собой. Уговор есть уговор. Чон демонстративно засекает время, выглядя
также сдержанно и уверенно в себе. Может, соврал? Может, ловушка?
Однако Тэхён садится рядом, вблизи ощущая запах его одеколона –

ненавязчивый, но очень приятный, касается его обоняния порывом холодного
ветра – вот такие эти ощущения рядом с ним. Чон позволяет себе больше,
опуская руку выше его талии, сам к нему пододвигаясь. Левой берёт Тэхёна за
руку, слегка сжав ладонь. А он сидит как кукла с моргающими глазами, ничего
не чувствуя и не отвечая взаимностью. От его рук просто щекотно, а близость с
романтическим подтекстом чужда.
Перетерпеть семь минут... Мелочь, ничтожные минуты, которые ничего не

изменят. Только нужно быть более осмотрительным, садясь к притаившемуся
хищнику. Любой уговор с ним – сделка с дьяволом. Стоит наконец-то усвоить
урок: если отказываешь – отказывай во всём.
— Хочу рассказать тебе одну легенду про птичку. Она ассоциируется у меня с
тобой. В ней говорится о том, как однажды птицы решили выбрать короля – того,
кто выше всех подлетит к солнцу. Полетели все птицы, но только орёл взмыл так
высоко, что с ним никто не мог соперничать. А когда он собрался спуститься на
землю, из-под его крыла выпорхнула маленькая птичка. – Тут Чон сжал его бок,
опустив голову слишком близко к его уху. Не себя ли он провозгласил орлом? – И
эта маленькая птичка поднялась чуть-чуть выше. Это увидели остальные птицы
и прозвали этого маленького обманщика ласковым прозвищем «королёк». Это
натолкнуло меня на мысль, что неважно, плохой ли, хорошей рождается птица, –
ей всё равно суждено летать. Но если ты достаточно умён, то сможешь добиться
большего. И эта маленькая птичка превзошла всех, кто считал себя лучше её.
Даже орла.
«Какая душещипательная история», – мысленно иронизировал, хотя крепко влип

в паутину – заслушался.
— Я точно знаю, что птичка, сидящая рядом со мной, тоже всех превзойдёт... –
61/846
Тэхён передёрнул плечами – покрылся гусиной кожей: то ли от слащавого
обращения, то ли от пониженного голоса. Но Чонгук не позволял себе лишнего.
— И что, для этого нужно спрятаться под крыло орла? То есть вас.
Чон погладил его ладонь, не обращая внимания на усмешку в голосе.
— То есть меня – всё правильно. Но меня не придётся обманывать, Тае. Я сам

подниму тебя высоко.
Атмосфера трещит по швам, Чон неожиданно убирает руки, посмотрев на часы.

Что, почему, уже?
— Две минуты. Уложился.
Он собрался уходить, но снова к нему обратился, возвысившись во весь рост.

Тэхён взглянул на него растерянно.
Ничего не понимает...
— Я не отказываюсь от тебя, а даю тебе время, если этого ты хочешь.
Ушёл – и перевернул всё вверх дном. Тэхён словил себя на очередной дурной
мысли, что у них оставалось пять минут.
https://sun9-63.userapi.com/c857620/v857620647/deb15/bzEwRKOr9h0.jpg -
американец Миллер
https://sun9-26.userapi.com/c853524/v853524647/15b352/5qEZugjPtbI.jpg - ресторан
https://sun9-70.userapi.com/c857616/v857616647/dd33e/-1h0eRr-m0k.jpg - также
выглядел тэ, только в другом цвете
62/846
Глава 5. Плохая примета
Я все время думал, что день рождения – это такой праздник, а возраст
не имеет к нему никакого отношения... Оказалось, наоборот, к дню рождения не
имеет никакого отношения праздник.
Похороните меня за плинтусом
Мистер Чон выполнил своё обещание и пропал со всех радаров. Мун похлопал
его по плечу, поздравив, что сбросил ношу. Но теперь Тэхён переживал по
другому поводу. Эскорт? Он вообще-то никуда не делся, раз один спонсор
отошёл от дел. Свято место пусто не бывает. Но и тут балетмейстер заверил, что
причин для беспокойств нет: мистер Чон не отменил договор, Тэхён так же под
его «покровительством», – поэтому никто другой не может его тронуть.
Получается, Чон поступил благородно, сохранив Тае неприкосновенность.
И вроде всё разрешилось мирным путём, но Тэхёна одолела новая «холера». Он

не мог до конца поверить, что отказать Чону было так легко. Это ж нужно
хорошо об этом подумать! Мужчина не причинил ему боли, не слишком
навязывал своё общество (всего-то две реально безобидные встречи), даже не
тронул, когда была возможность. В чём подвох? Напоследок он пообещал, что не
отступит, а даст время. Время на что? Тэхён забудет о нём при первой же
возможности.
И в ту ночь ему снился орёл, парящий высоко в небе, будто следовавший за ним
пятном на солнце (и тенью на земле). А на следующую ночь во сне явился сам
мистер Чон, один, в пустом ресторане, созерцающий ночное небо. Он что-то
говорил ему, но Тэхён не запомнил, да и кроме его силуэта ничего не видел. В
ресторане было тускло, наверно потому, что его ещё не открыли, но на столике
также горела свеча, и они непринуждённо разговаривали, будто это в порядке
вещей. Жутко как-то...
По утру Тэхён выбросил это из головы, списав всё на впечатлительность. Не

стоит оставлять без внимания его скучную жизнь, где любое событие, не
связанное с балетом – яркое приключение. Как легко взбудоражить
неискушённый юный организм. Тэхён впервые пользовался услугой личного
шофера, имел возможность поговорить с безопасником из Америки и его
впервые пригласили в ресторан в качестве привлекательной персоны. Чего уж
греха таить, спонсор тоже произвёл на него впечатление, будто с Тэхёном
раньше кто-то обращался настолько внимательно и учтиво. Да, эти яркие
события знатно потрепали ему нервы и ничем в итоге не закончились, но Тэхён
вынес для себя опыт и соответствующие выводы. Это же хорошо? Ранее он не
задумывался, а теперь точно знает, что его не привлекают мужчины. Мистер
Чон, безусловно, недурен собой, но у них слишком разные взгляды на жизнь... и
вообще. Слишком они разные, как небо и земля. Но Тэхён искренне благодарен
ему за понимание и доброту. Другой бы на его месте не потерпел отказ.
Теперь он свободен...
Такие простые слова, но от них жжёт глаза. Мир снова стал безопасным, уютным
и карликовым. Зона комфорта никем не нарушена, на горизонте чисто и дышать
стало в разы легче. Даже сосед Чимин совсем не напрягает своей
враждебностью. И Тэхён взбодрился, расправив крылья. Часто улыбался,
делился позитивными мыслями с Богомом, иногда заезжал к Намджуну в офис,
63/846
слушая его брюзжание о том о сём. Сентябрь неторопливо передавал
полномочия второму осеннему «брю» (месяцу), радуя глаз жёлтыми шубами
парков и садов.
Наконец, Тэхён получил первую зарплату и купил на неё пальто, которое давно
запало в душу. Бордовое. И белый шарф. Радость от собственно заработанных
денег прибавилась в троекратном размере. Ещё он попривык к балетному
коллективу, больше не ходил как на иголках, хоть и ни с кем не нашёл общий
язык. Хорошо это или плохо, но Мун единственный, кто был ему близок. Иногда,
на мгновение, Тэхён воображал повторение истории Жыин, но с ним в главной
роли. И это вызывало отвращение наравне с недоверчивостью. Но балетмейстер
не совершал никаких притязаний в его сторону. Богом сказал (он посвящён во
все дела), что Мун взял над ним шефство, мол, оберегал как родитель. Тэхён с
удовольствием принял эту версию, отпустив сомнения. Странным образом Богом
благоприятно влиял на его сознание. Его любимая фраза «всё будет хорошо» –
снискала доверие. И ведь оно было, это хорошо.
Мать, не звонившая недели, молча перевела ему деньги, и на этом их общение

закончилось. Про сестру он вообще ничего не знал и, по правде говоря, не хотел
знать. Он никогда не считал их семьёй, даже Намджун ему больше родственник,
чем Михён. Пусть он ужасный брат, но ему даже нечего о ней вспомнить.
Время пролетело незаметно, тут и подкрался его день рождения. Намджун

распланировал, что они будут делать и куда пойдут ещё за неделю. Так вышло,
что в ресторан они поехали на день раньше, но зато с отцом Намджуна и ещё
парой коллег. Когда-то дедушка говорил, что поздравлять человека раньше
времени – плохая примета. Почему он об этом вспомнил? Данный ресторан не
французской кухни, а традиционной корейской, которую любят Кимы. Всё
прошло мило, Тэхёна поздравили, вручили подарки, добрым словом вспоминали
покойного деда, говоря, что он бы им гордился. По большей части деда и
вспоминали, так как он был очень близок со всеми этими людьми. Так-то очень
приятно, что его родного человека вспоминают с теплотой даже спустя
несколько лет, но под конец вечера накатила тоска. Если бы свечка на торте
исполняла желание, он бы пожелал обнять своего дедушку. Огромная тоска –
становиться совершеннолетним без него.
Намджун опять предложил переночевать у него, но Тэхён предпочёл уединение

своей комнаты. Всё равно они с Намджуном снова увидятся завтра. Завтра
вторник, рабочий день, а после ужин от шефа-Намджуна. Он хотел сводить его в
театр, но раз Тэхён допоздна на репетиции, культурный поход пришлось
перенести до лучших времён.
Балетная квартира снова была пуста. Тэхён скрылся от одиночества в телефоне –

в переписке с Богомом. Они оба разделили нелюбовь к дням рождения. Ещё он
повеселил его рассказами про свои казусы на праздниках, с тем настроением
Тэхён уснул. Мечтал проснуться только в среду.
И приснился сон: дедушка тушит свечку на торте. Ввысь развевался белый дым.
***
Сегодня он поднялся раньше обычного, чтобы приготовить себе яичницу с

шампиньонами. Как ни странно, на завтрак вышел Чимин, а скорее на запах. С
ироничной, но всё-таки улыбкой, он предложил заплатить за яичницу, только бы
64/846
самому ничего не готовить (отсылка к рубашке, за которую Тэхён рвался
заплатить). Тэхёну-то не жалко. Сосед не знал, что у него сегодня особый день,
но зато с аппетитом умял «праздничный» завтрак.
И опять Это. Звонок в дверь. Прям как тревожный звоночек.
Если бы до знакомства с Чоном он не придал этому значения, то на сей раз

насторожился. Вместо Чимина подорвался к двери, чуть ли не вслух простонав,
увидя курьера.
Мистер Чон не поскупился на подарки. Но зачем? Хорошо, Тэхён не может это

себе объяснить. Но как запомнил его день рождения? Ждал этого момента?
Теперь опять объявится?
Вопросов тьма-тьмущая, а в прихожей опять стоит плетёная тяжёлая корзина, но

в этот раз не с фруктами, а с... лилиями и гипсофилой (это такая зелень для
букетов: пышные соцветия из маленьких звездчатых цветочков, образующих
метёлку). Двадцать веток лилий. Вообще-то на день рождения принято дарить
двадцать красных роз, но правила придуманы не для Чон Чонгука. И опять всё
такое воздушное, нежное: корзина, завёрнутая в прозрачную плёнку,
подвязанная сверху белой лентой. Тэхён присел, чтобы посмотреть на эту
красоту. И подумать тут не о чем, и сказать. Лилии, кстати, пахнут
отвратительно, но скромная нежность их бутонов превосходит дурной аромат.
Чимин присвистнул со спины, так и не догадавшись о причине презента. А

может, просто промолчал. Наверное, для него это привычное дело. Но это ещё
не всё.
Ещё была красивая подарочная коробка небольшого размера. В ней лежала...

шкатулка? Заводная шкатулка с балериной. Тэхён не смог сдержать оха.
Несмотря на то, что он парень, такие вещи не могут не вызывать трепет. Белый
рояль, помещающийся на ладони, а на крышке рояля не балерина, а «балерун».
Таких Тэхён никогда не видел и вряд ли такое вообще выпускается. Только если
под заказ...
Он завёл шкатулку... Фигурка закрутилась, замерев в прекрасной позе арабеск

(это когда артист стоит на одной ноге, а вторую отводит назад, при этом одна
рука вытянута вперёд, другая отведена в сторону). Мелодия шкатулки –
композиция Ханса Циммера... Он её знает.
Довольно продолжительное время он сидел на полу у входной двери и смотрел

на шкатулку, снова и снова её заводя. В душе разлилась тёплая тоска или
сладкая грусть – не разберёшь: то ли потому, что красиво, то ли из-за мелодии.
Чимин, подошедший сзади, тоже рассмотрел подарок, хмыкнув. Тэхён вздрогнул,

когда он опустил руку ему на плечо и коротко проговорил, что в день рождения
разрешён отгул. Тэхён и не знал... Ещё Чимин буркнул, что передаст это Муну. И
ушёл в комнату переодеваться. Тэхён как сопливая девчонка не мог
насмотреться на красивую вещицу. Всё-таки очень приятно получать
«персональные» подарки.
Облокотившись о стену, руки наконец дошли и до открытки.
«Доброе утро, Тае.
65/846
Оно должно быть добрым в твой особенный день. Мне бы хотелось поздравить
тебя лично, но я сдерживаю обещание.
Будь счастлив, mon ami.»
И всё? В прошлый раз он накатал побольше строчек. А в этот лаконично и без

наброска.
Тэхён снова завёл шкатулку, и его загрызла совесть. Вот и Чимин тенью скрылся
за дверь. Телефон пёк ладонь, на который он то и дело смотрел. У него же
сохранился его номер, будет вежливо, если он поблагодарит его за подарок.
Неуверенно, несколько раз стирая, всё же отправил хиленькое: «Спасибо, мистер

Чон».
Мистер Чон ничего не ответил, а сообщение дошло. Это уже не имеет значения...
***
Тэхён не рассказал дяде, что сегодня свободен. Вместо этого он сходил в

кондитерскую за тортом и свечкой. Коалицией из себя и себя принял
единогласное решение, что сегодня ему всё можно, так что он смотрел
телевизор и поедал торт, радуясь таким простым мелочам. В обычные дни у него
нет на это ни желания, ни времени.
Его уже поздравил Богом, причём ранним утром, опередив всех. Естественно,
Намджун ещё раз отписался. Чуть погодя даже написал балетмейстер, пожелав
всех благ. От матери ни строчки. Ждал ли он? Как не ждать, всё же она его
породила, для неё это тоже особенный день (должен быть). А больше
поздравлять было некому. И опять глаз скользнул на шкатулку. Она
заколдованная, что ли? Чего он так на неё пялится?
Днём Тэхён ещё поспал, ещё поел, включил фильм на ноутбуке, просматривая
его без особого интереса. Он не знает, чем заняться в один выходной, а уж во
второй...
Но вечер опустился быстро, и Намджун отписался, что свободен. Заехал за ним

сразу после работы, и они долго ходили по супермаркету, выбирая продукты на
стол. Намджун хотел приготовить мясо, зарекался, что он в этом прям
«боженька»! Пришлось верить на слово! Намджун же выбрал какое-то
шампанское, подразумевая, что Тэхён его попробует. Первый бокал алкоголя,
как положено по традиции в день совершеннолетия.
Пока Намджун готовил весь такой деловой в белой рубашке и фартуке, Тэхён
мучил телефон. Подсознательно он ждал звонка от матери. Настроения совсем
не было.
Мясо и правда было очень сочным, даже Тэхён, который больше любит зелень,
ел с аппетитом. Намджун разлил им шампанское, двинул красивую речь, глядя
на него поверх бокала. Тэхён иногда не понимает его.
Также он заметил, что шампанское как газировка, и сначала ничего не

почувствовал. И потом ещё пару глотков, ещё пару кусков, и оп – в голову резко
66/846
и сразу сильно ударило. Тэхён очень удивился и растерянно заулыбался. Голова
кружилась не так, как после фуэте. Намджуна позабавил его быстрый выход из
строя, он помог ему добраться до спальни, укрыв покрывалом. Тэхёна резко
заклонило в сон. Ему вообще не стоит пить.
Возможно, в какое-то время он спал, и ему снилось что-то душащее и жаркое,

потому что под покрывалом в одежде весь взмок. Проснулся от странного
щекотания. На шее. И тихие чмоки. Что?!
Эта квартира Намджуна, спальня тоже его, кровать тоже. Значит сзади он. И
рука поперёк живота – его. И щекотание на шее – от его губ.
Это как?..
У Тэхёна внутри всё обмерло. Противная оскомина смешалась со вкусом горечи.

Нет решения лучше, чем прикинуться мёртвым. Но он слышал его дыхание,
чувствовал его руку на животе, ощущал, что он целует его в волосы. А после в
них уткнулся.
А так делают дяди?..
Тэхёна чуть не вырвало, осознавая происходящее. Намджун, пока он спит,

урывает момент и целует его. Намджун! Тот, что ближе родственников!
Единственный близкий человек ещё с детства! Намджун!
Тэхён не шевелился, притворяясь спящим. Всё внутри съедало от шока,

непонимания, негодования! Как же так!
Как же так случилось...
Долго он так притворялся, пока до жгущей боли не затекли все конечности.

Слава богу, дядя (да какой он ему дядя?) наконец-то крепко заснул, всё также
обнимая его. Тэхён с часто бьющимся сердцем выползал из его объятий и с
кровати, на карачках передвигаясь до коридора. Его всего трясло и стоило
больших усилий, чтобы бесшумно забрать свои вещи и открыть дверь.
Время десять вечера. Куда податься? Куда себя деть?
От безысходности и отчаяния вызвал такси до дома. До материнского дома. Чего

он ожидал от родных пенатов? Фейерверка и водного шоу? Было почти до слёз
обидно, что она его не поздравила. Но он не плачет. Просто за окном дождь и
его прибило к земле. Мозг отказывается принимать правду – Намджун видит в
нём не просто любимого тонсена. Намджун хочет его, как...
Катастрофически глупо расценивать его поцелуи и объятия, как родительскую

заботу. Тэхёну пора бы уже выйти из сказки, взглянуть в глаза фактам и принять
данность – им интересуются мужчины. От него это не зависит – он никого не
завлекает. Наоборот, он уходит от контакта со всеми. Всё дело в его внешности?
Жыин говорила, что он в числе тех мальчиков, которых «выбирают». Но ведь он
себя знает? У него никогда даже мысли не закрадывалось о симпатии к своему
полу. Хотя в его окружении нет женщин, только мужчины, и каждый из них
относился к нему по-особенному.
Как он выходил из такси – не помнит. Как летел по лестничным пролётам – не
67/846
помнит. Всё застило туманом. Как открыл дверь – не видел. Зачем бежать в то
место, где его не ждут? Ведь он сам не хотел больше переступать порог этого
дома.
Над ним главенствуют эмоции. Может быть, страх. В кои-то веки страх – остаться
одному. Он больше не может доверять «дяде». Не может объяснить, что было
сегодня в кровати, но это было в два раза неприятнее, чем внимание от мистера
Чона. Чон не прятался за маской близкого человека, чтобы потом делать вот
такое исподтишка. Это худший день в его жизни. Так и знал, что плохая примета
добром не кончится.
Дом такой же серый и удушающий, как когда он из него бежал. Здесь нет духа
семьи и какого-то тепла, уюта. Даже занавески кажутся серее, чем есть, свет в
лампах желтее, чем кажется. Ну и что он тут забыл? Неприятностей?
Почему она ему не звонит? Почему не поздравила? Он настолько ей противен,

что она ненавидит день его рождения?..
Что-то похожее на слёзы размывает зрение. Это то, что копилось в нём годами и
наконец-то вышло из спячки. Он хочет знать, за что она его так ненавидит и кем
был его биологический отец. Он должен знать. Он имеет право.
Из комнаты сестры доносилась энергичная музыка (какая-то женская группа), в

гостиной работал телевизор, дверь в его комнату была закрыта на ключ.
Бравада Тэхёна стремительно таяла, когда он подошёл к материнской спальне.
Два раза постучался, прежде чем зайти. А там тоже пусто и выключен свет.
Кровать, как всегда, не заправлена, на тумбочке лежит тонометр, всякие
початые блистеры таблеток, чашка с чаем, исписанная бумага. По неизвестной
причине руки потянулись к ним, чтобы, по-видимому, вычитать бред
сумасшедшей. Да, действительно, она писала что-то странное, неразборчивое.
«Не могу больше терпеть», «Хочу домой», «Я не знаю», «Quel jour sommes-nous
aujourd'hui?»*, «Когда придёт Тэхён?».
Последняя попавшаяся на глаза строчка откликнулась в сердце чем-то острым.

Она так помешана на его поздних возвращениях домой, что до сих пор об этом
думает. Много всяких пометок было на французском. Про то, что она стала
забывать язык и ей снится отец дома во Франции, зовёт к себе. Если честно,
Тэхёну было не по себе, читая это. Как будто роется в чужой нездоровой голове.
А вообще-то, где мама? Если в спальне её нет, то на кухне? Там тоже пусто.
Стоит спросить у Михён... Не может же он вечно избегать разговоров с ней.
К сестре тоже пришлось стучаться, но музыка играла громче обычного, так что
она, видимо, плохо слышала. Быть назойливым не в его духе, и он уже готов
просто по-тихому уйти из дома, но дверь наконец-то открывается. Михён часто
дышит, стоит в длинной футболке, нервно поправляя волосы. Тэхён цепляет
взглядом голую мужскую стопу.
Она привела в дом парня?!
«О боже...» – с разочарованием проносится в голове. Ей же всего семнадцать, что

она себе позволяет?
68/846
— Ой, это ты?
Тэхён отводит взгляд, чтобы не видеть её комнату. Он не хочет думать, чем они
там занимались. Говорить и так неуютно, теперь вдвойне.
Она не помнит про его день рождения? Очевидно, что так и есть.
— Где мама?
— Дома была. Может ванну принимает. А что?
Тэхён ничего не ответил, отмахнулся, а она и не стала настаивать, хлопнув

дверью. И что дальше? Продолжать ждать? Очень глупо. Запал пропал.
Постучаться в ванную? Ещё глупее. Может она скоро сама выйдет?
Что-то не давало ему уйти, поэтому он остался ждать, присев на кухне у окна.
Сообщение от Богома было отправлено ещё пять часов назад. Он спрашивал, как
Тэхён проводит день. Впервые не хочется рассказывать правду. Вообще ничего.
Богом не поможет. Не то чтобы он ждёт от него только помощи, – это не так. Но
ведь живут в одном городе, а так и не встретились. Может, Богому всё это не
нужно? Общается с ним из жалости и не может сказать прямо, что ему надоело
слушать о его проблемах...
Желание общаться с матерью сошло на нет. Зачем он её выжидает непонятно. У

сестры снова громко играет музыка. Хоть кто-то счастлив в его день рождения.
Смешно.
Прошло уже минут двадцать, а она так и не вышла. Сколько она там уже сидит?
Тэхён в принципе понимает, горячая ванна снимает стресс, но не так же долго?
Как-то противно на душе, ничего не хочется и не получается уйти. Тэхён уже

ходит под дверью, прислушиваясь к звукам за стеной. Тишина. Может, уснула?
Наконец, он заносит кулак, стучась. Тишина. Снова стук, окликает её. Никакой
реакции. Дёргает за ручку. Открыто.
Это плохо пахнет. Даже хуже, – это кажется большим злом.
Как в ужастиках, со скрипом, с тенью, с мерзким липким чувством ожидания

чего-то неизвестного открывается дверь.
Тэхён смотрит. Долго смотрит. По мере осмотра обмирают внутренности, густеет

кровь. В мыслях нет ничего, никакой киноленты жизни, никаких эмоций.
Он, она, полная ванна... с кровью.
Тэхён на деревянных ногах ступает назад, следом прикрывает дверь. Назад. Ещё
шаг. Тело неестественно дрожит, руки и ноги живут своей жизнью. По какой-то
неведомой программе он звонит в соседнюю дверь, вываливая старушке-
соседке, что дома труп. Самого от слова «труп» чуть не выворачивает. Хорошо,
что соседка к нему добра или, возможно, так на неё повлияло его белое как мел
лицо. Она накинула на себя кофту и, взяв его за руку, пошла смотреть. Всегда
есть вероятность ошибки. Вдруг Дюран просто двинулся? Кто их знает, вся
семейка не от мира сего.
69/846
И они снова подошли к злополучной ванной. Тэхён уже не смотрел, а соседка
схватилась за грудь, прошептав: «Господи, помилуй». Голова совсем не
соображала. Соседка не растерялась, тут же позвонила в скорую. Посадила
Тэхёна на диван, что-то спрашивая у него. Он не слышал, уши будто заложило.
Тем временем она настежь открыла входную дверь и пошла к сестре, прерывая
её счастливую беспечность.
А что началось дальше... Вой сестры, скорой помощи под окнами, хождение
соседки от одного к другому, какие-то звонки, крики. Скорая приехала быстро, за
ней полиция. Как только медицинский представитель подтверждает факт
смерти, полиция отправляет тело на судмедэкспертизу. На данный момент
предполагаемая причина смерти – самоубийство. На раковине лежала записка, в
которой осталось кратко: «Я больше не могу». Когда выносили груз 200* в
чёрном пакете, Тэхён и потерял сознание, медленно завалившись набок. Свет
неожиданно погас. Больше за себя не ручался...
Когда он очнулся в следующий раз, кто-то пихал ему ватку в нос. Нашатырь
даже мёртвого приведёт в чувства. Или не приведёт... Не приведи господь такие
чувства.
Полицейский допрашивал соседку, так как дети были не в состоянии отвечать.

Бригада скорой уехала, остался только полицейский, который всё узнавал о
подробностях происшествия.
Пока Тэхён был в отключке, соседка ушло обзвонила их с сестрой знакомых. Со

стороны сестры вызвала её отца, тот, пропавший на несколько лет, всё же
пообещал мигом приехать. Со стороны Тэхёна? Он не знает. Телефона в руках не
было. Соседка гладила его по голове, что-то бормотав про номера. Тэхён плохо
расслышал. Вроде как первые два контакта не ответили, взял трубку только
третий. Тэхён об этом не думал.
На периферии сознания увидел, как Михён обнимает отец, её красное

заплывшее лицо, всё то же тело в футболке, парень (школьник)... Полицейский
пропал с поля зрения. С ним кто-то говорил на выходе. Соседка тоже была там.
Всё стремительно менялось друг за другом. Какое страшное кино...
А когда кто-то мягко потянул его за руку, он даже не удивился. Было как-то всё
равно, хоть это конь в пальто.
Но это был мистер Чон...
Не та ситуация и не то состояние, чтобы возмущаться и прогонять.
Мужчина забрал его с собой. Куда? Не спрошено. И держал за руку. Тэхён?

Держался.
Время – полночь. Проклятый день. Закончился.
***
Дорога была чем-то знакома. Тэхён вспомнил не сразу, только когда они
подъехали – отель Лотте. Уж можно было догадаться, что в этот раз повод не
для ресторана. Мистер Чон точно не изнасилует его в такой траурный момент,
так что Тэхён даже бровью не повёл.
70/846
Номер уже был забронирован. Это был президентский люкс, и у Тэхёна всё в ум
не шло, кто из них президент... Очень красивый большой номер со столовой
зоной, кабинетом и спальней. Всё выглядит элегантно и дорого, с элементами
золота и мрамора. Ресторан Ганьер выполнен в том же стиле. При заселении
бесплатно предоставляют чай, его-то Чон настоятельно просил выпить. Он
провёл его в спальню и усадил на кровать. А она такая большая, королевский
размер, естественно, двухместная. Хотя почему естественно? Им не положено
спать вместе...
О чём он только думает...
— Давай ты сейчас подремлешь, а я пока всё улажу с твоим отчимом. Потом мы

поговорим.
— Об оплате? – Вот так сразу и спросил, отставив красивую чашку на тарелочке.

Осматривая хоромы и осмысливая, во сколько обойдётся благодеяние Чона –
расхочешь спать. Даже представлять тошно, как за всё это расплачиваться. Он
не просил о помощи, он даже ему не звонил.
Чон посмотрел с осуждением.
— Может, ещё за бензин посчитаешь?
— Это лишнее, – обведя спальню взглядом, имел в виду снятый номер. – Я был бы
признателен, если бы вы просто подвезли меня до квартиры.
— Я принимаю твою благодарность. А теперь отдохни, – сказал прямо-таки

строго, выйдя из спальни.
Чон ушёл в кабинет, ведя переговоры с Кимом по телефону, а также с моргом.

Вскрытие делать не стали. Вдовец Ким, который по документам всё ещё
значился мужем погибшей, написал заявление на отказ от вскрытия.
Патологоанатом на основании имеющихся медицинских показаний принял
заявление. Тело сразу отправили на кремацию. Получение свидетельства о
смерти и прочее-прочее – всё это они обговаривали вдвоём, не привлекая
«детей».
Тем временем Тэхён не спал – сна ни в одном глазу. Через пару часов ему нужно
быть в компании, а он годится только что для мусорного контейнера.
Неизвестность будущего не пугала, потому что все эмоции были притуплены.
Чон выключил ему свет, прежде чем выйти, так что он встал у окна,
рассматривая центр города с высоты птичьего полёта.
Красивые огни, ещё оживленные дороги, тёмная гладь реки, романтика ночи,
люди-крошки и их коробочки-машины, – а он ещё мельче – вот так казалось.
Никаких слёз не было: или не нашли веский повод, или этот ручей давно высох.
Рубашка, которую подарил Чимин ещё тогда перед рестораном, сейчас снова
была на нём, как в насмешку.
С тупой апатией вспоминается сегодняшний вечер: опьянённый разум, странные

действия Намджуна, вспыльчивый побег – будто всё это было давно, а не пару
часов назад. Ещё кадрами мелькает бледное лицо и свисающая из ванны рука.
Тёмно-красная вода, зловонный сладкий запах крови. Ему страшно только по
71/846
одной причине – что он не чувствует боли от её ухода. В душе режет только
потому, что она его не поздравила, а сделала ещё хуже – отравила его праздник,
словно намеренно хотела очернить день его рождения. Это обиднее всего, что
она ему причиняла. И он просто-напросто не понимает – почему?
Из-за него? Неужели она действительно была так несчастна из-за его рождения?
Правдивого ответа теперь не узнать. И, если честно, это больше не имеет
значения. Слабый человек решил уйти, бросив свою семью. Хотя семья никогда и
не была ей нужна. Такой ли это уход?
Её никогда у Тэхёна не было...
А что делать дальше? Нужно же что-то делать? Он теперь взрослый, так что ему
пора заняться взрослыми делами и разобраться с наследством, с сестрой, с
домом. С собой.
Тут и Чон вернулся, сразу взглянув на него, снимая пиджак и вешая его в шкаф.
За ним снялся галстук, скинутый на кресло. И всё это смотря друг другу в глаза.
Тэхён больше не боялся последствий. Почему-то уже не страшно. Чувств нет. Это
видно по его вялым взмахам ресниц, по невыразительному выражению лица,
сникшей фигуре.
Мужчина позвонил на ресепшн, заказав в номер две чашки кофе, и ушёл в

ванную сполоснуть лицо. Тэхён всё так же следил за его действиями, стоя у
окна. Немая сцена. Что будет дальше? Зачем эта большая кровать? Чон правда
адекватный?
Круговертью в голове от плохого к ещё худшему. Можно легко догадаться, о чём

он думает. И это, правда, очень печально. Чонгук спокойно присаживается на
край кровати, продолжая высверливать в нём дыру. Интересно, а о чём думает
он?
— Я не пойму, ты вырос в обществе, где за всё надо платить телом, или за тобой
часто охотятся взрослые дяди, у которых только одно на уме? Не надо делать из
меня монстра. Это меня оскорбляет.
Первый нормальный вдох. Тэхён держится хорошо, будто ничего и не произошло:

ровная осанка, поджатые губы, высоко поднятая голова, руки в карманах. Как
учили в балетной школе: что бы ни случилось, когда играет музыка – артист
должен танцевать.
— Зачем вы мне помогаете?
— Во-первых, мне позвонили с твоего номера, и ты был без сознания. Наверное,

по твоей логике, я должен был проигнорировать звонок? Или приехать,
сочувственно похлопать тебя по плечу и уйти? – Он говорил более грубо, чем
обычно. Сказывалась и банальная усталость. У него хватает дел по работе, а с
похоронами сплошная нервотрёпка.
— Номер – это лишнее. Я сам со всем справлюсь. Я в порядке.
Чон сделал ну очень недовольное лицо, но, к счастью беседующих, им принесли

кофе. Чонгук сам за ним сходил, не переломился поставить на тумбочку,
72/846
попросив его сесть рядом. Тэхён подошёл не с первого раза. И кофе отпил тоже
не с первой просьбы. Но у Чонгука на многое хватает терпения.
— Итак, Тае, раз уж ты в порядке, давай будем мирно решать твои взрослые
дела. – Тэхён кивнул, отсев чуть-чуть подальше. Чонгук облокотился о колени,
смотря на него. – Всё, что связано с похоронами, не твоя забота. Лучше скажи
мне, что ты знаешь о счетах своей матери? Задолженности, кредиты, ещё что-
либо?
— Ничего про это не знаю.
— Квартира в собственности?
— Да, она наша.
— Что с ней делаем?
— А что надо?
Чонгук выдержал паузу, всем видом показав, что он был прав – Тэхён ничего не
понимает в таких делах. Следовательно, его помощь ещё как нужна.
— Мистер Ким, твой отчим, согласился забрать девочку к себе. Значит, квартира
будет пустовать, или же ты можешь обратно в неё переехать. Но я думаю, ты
вряд ли захочешь снова там жить.
— Нет, точно нет. – Тэхён полностью успокоился, настроившись на деловой лад.

Чон опять нашёл к нему лазейку, заняв внимание.
— Хорошо. Тогда её надо продавать. У вас с сестрой одинаковые доли, так что
половину суммы от продажи можно перевести на депозит. Сейчас объясню, как
это сделать по уму. У неё есть отец, так? Чтобы деньги никто не взял, в том
числе она, нужно открыть вклад на имя ребёнка, именно тот, который не
позволяет снимать средства до её совершеннолетия никому из родителей, в том
числе ей самой. Я же тебе рекомендую не держать деньги. Вообще нельзя
держать такие суммы, их надо всегда во что-то вкладывать, особенно в
недвижимость. Надо разменять трёхкомнатную на две однушки. Твоя сестра не
реализует деньги, ты и сам понимаешь. А так у неё и у тебя будет своя
жилплощадь, тем более что теперь ты имеешь право совершать сделку купли-
продажи. Я знаю, что сам ты этого сделать не сможешь, поэтому я тебе помогу.
Работу с возражениями проводить не собираюсь.
Тэхёну совсем немного, но стало стыдно за своё поведение. Разумеется, сам он

без помощи далеко на осле не уедет. Чон всё быстро просчитал и объяснил. Хотя
Тэхён даже с пояснениями не знал, что за чем делать.
— Вскрытие не делали, думаю, тело уже должно быть кремировано. Заказали

место в колумбарии. Если нужно, могу заказать похоронный зал, но, как я понял,
знакомых у неё не было, а вам с сестрой нужно как можно быстрее выйти на
учёбу-работу. Я правильно говорю?
Тэхён только кивает как болванчик. Он согласен, что прощальная церемония не

нужна. Что им там делать? Отдадут почести витрине с урной. Мать не
позаботилась, как они будут справляться с её телом и на какие деньги. Ни о чём
73/846
не позаботилась. А зачем им тратить время на долгое высиживание перед её
урной?
— Она говорила... – внезапно вспомнил, – что от дедушки осталось наследство.

Мы жили на эти деньги. Может быть, ещё что-то осталось?
— Запрос в банк обязательно.
Тэхён снова кивнул, опустив голову. И вот опять! Когда стоял дальше от него,
были силы сопротивляться. Как только оказался ближе – сопротивление
подавлено. Он попадает под его влияние.
Допив кофе, Чонгук и у него забрал чашку, вдруг взяв его за руку.
— Вы с матерью плохо общались?
Мало того, что рядом, вцепился в ладонь, гипнотизировал, так ещё и полез в
душу...
— Мы вообще не общались.
— Где твой отец?
Посмотрел очень внимательно, Тэхён на него тоже, раздумывая, зачем болтать

чужому человеку о своей семье?
— Я никогда его не видел.
— Он вас бросил?
— Да.
А не слишком ли много личных вопросов?
— С сестрой дружишь?
— Нет.
— А с кем-то вообще дружишь?
Вот то ли переплетённые руки – детектор лжи, то ли Тэхён просто слабак, но

должен поскорее уходить отсюда.
— Я на допросе?
— Нет. Можешь не отвечать. Давай я расскажу о себе.
Тэхён хочет возразить: «Мне неинтересно», но прикусывает язык. Впереди

бессонная ночь. Пусть лучше говорит, чем насилует.
— Когда умерла моя мама... – И вот тут Тэхёна передёрнуло, плохой тон как
рукой сняло. – Я закрылся в кабинете, чтоб меня никто не видел, и ревел
несколько часов. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь.
74/846
Сближающие речи о личном, общие беды, помощь – всё это не ново, но всегда
действует эффективно.
— Наверное, вы были очень близки со своей мамой? Я точно не испытываю того

же, что вы.
— Да, близки. Согласен, Тае, мы не можем испытывать одинаковые чувства, но

это смерть, и чья бы она ни была, это печалит.
Тэхён опять попал на крючок разговора.
— Давно ваша мама умерла?
— Три года назад.
— А папа?
Чонгук глянул на часы, потом опять на него.
— Он тоже умер.
— Я соболезную вашей утрате.
Чон сильнее сжал его ладонь – соболезнования приняты. И опять взгляд в самую
душу. Помилуй! Тэхён всегда отвечает на эти пронзительные гляделки. Нельзя
забывать, где он и кто. Эффект доверия – хорош, но Тэхён слишком не верит.
— Так что мы с тобой оба сироты.
И птицы?.. Тэхён убирает крыло и, в конце концов, сам убирается подальше – на

кресло у окна, где лучше вид. Чон остался на кровати, достав ноутбук. В
гробовом молчании так и сидели до рассвета, друг другу не мешали: кто о чём.
Нет-нет, а Тэхён скашивал глаза в его сторону. В задумчивом хороводе оцепенел,
уставился в одну точку – в его сторону. Глаза замерли, ни на чём не
концентрируясь.
Чонгук тоже поднял взгляд.
— Тае Дюран, – мягко произнёс, будто это доставляло ему некое удовольствие.
Бессонница раскрасила глаза впалой усталостью – та никому не к лицу.
— Что? – почти шёпотом, чтобы не нарушать девственную тишину утра.
Похоже, это была приманка для интриги, оставшаяся без ответа. Зачем
окликнул? Смолчал. Тут и в номер постучались, появилось новое для Тэхёна лицо
– ассистент Чона. Статный мужчина с отличными внешними данными как у
модели, но по виду уже не молод, вроде как в той же возрастной категории, что
и начальник.
— О, мистер Дюран, приятно познакомиться. Я Ким Сокджин – личный помощник

директора. Соболезную. – Особым дружелюбием от него не веяло, скорее, налёт
деловой вежливости. Тэхёну он тоже не приглянулся. Какой-то скользкий тип,
кажущийся двуличным: с зачёсанной назад чёлкой, в очках, в идеальном
костюме, с высокосветскими манерами. Смотрит на Тэхёна как на букашку. –
75/846
Какие-то указания касательно него будут?
Чонгук отрицательно мотнул, забирая у ассистента чехол с чистым глаженым

костюмом. Переодевался прям в спальне, перебрасываясь малозначимыми
фразами с Ким Сокджином. Тэхён же отвернулся, не имея желания за этим
наблюдать.
Следом принесли завтрак – назвали его английским, накрыв стол. По мнению

Тэхёна, было очень много еды: цельнозерновой хлеб в корзинке, на отдельных
тарелках тосты, сосиски, глазунья с беконом на три персоны, джем в баночке,
сок в графине. Глаза разбегались, и против воли потекли слюнки. Как же сильно
он захотел есть! Даже стало стыдно от своего голодного взгляда.
— Чтоб всё съел, – сказал Чон, скорее всего в плане шутки, но с серьёзной миной.
Тэхён тормозил свои аппетиты, но мечтал съесть всё. А иногда и всех...
Чон с Кимом говорили о какой-то встрече, якобы перенесённой с утра на вторую

половину дня. Ещё какая-то болтовня про работу, но Тэхён так активно ел, что
ничего не слышал. Пока сам Чон к нему не обратился.
— Тае, не спеши. Сейчас покушаем и поедем за твоей сестрой. В десять часов

забираем прах, потом в колумбарий. Со всем остальным уже будем решать
завтра.
Аппетит пропал. Ассистент вместе с Чоном уставились на него, как на

подопытного зверька. Не отравился ли? Живучий?
Они ждут, что он придёт в истерику?.. Но у него нет никаких эмоций, только
редкие всполохи кадров бледного тела в крови. Сегодня он вообще ничего не
понял – всё пролетело слишком стремительно и перевернулось с ног на голову.
— Мне же надо на репетицию. Я вчера тоже пропустил.
— Я позвоню Мун Хуну. Или ты хочешь пропустить похороны?
Хочет? Да, закрадывались подобные мысли. Его внутренний мир противится

чернушной обстановке смерти и забвения.
Чонгук, кажется, не собирается бросать его даже на похоронах. Очередной

доблестный поступок?
— Мы можем поговорить наедине?..
Ассистент хмыкнул, как-то странно посмотрел на Чона – и они друг друга поняли.
Он удалился в кабинет без всяких вопросов.
— Говори.
— Мне надо знать, во сколько всё обошлось. Когда я продам квартиру, у меня
останется немного, и я всё верну. Спасибо за вашу помощь, но я не хочу ей
злоупотреблять. Пожалуйста, поймите меня. Вы можете всё отклонять, но я не
хочу быть вам должным. В конце концов, это моя мать умерла, я работаю и
могу... Пусть не сразу... Но покрыть расходы. Вчера я растерялся, поэтому
спасибо, что оперативно всё организовали. Не знаю, что делал бы без вашей
76/846
помощи, но, правда, больше помогать не нужно. Я буду чувствовать себя
некомфортно. – Тирада на одном дыхании, будто вместе с завтраком проглотил
говорливость. Чон и глазом не моргнул, намазывая джем на тост.
Сейчас он опять что-нибудь такое надует, и Тэхён, если и не послушается, то

встретится с совестью...
— Тае.
— Нет, не надо ничего говорить. Просто остановитесь.
— Не перебивай меня, – строго. – Учись принимать помощь. Тебе только вчера

исполнилось девятнадцать и умерла мама. Думаешь, я возьму деньги от
мальчика? Который, кстати, их не имеет в нужном количестве.
Но Тае перебивает.
— Я не мальчик, не ваш любовник, не родственник и не друг. Не надо за меня

платить, чтобы я был вам что-то должен. Это не бескорыстная помощь – я это
прекрасно понимаю.
Чон недовольно сверкнул глазами.
— Не мальчик. Красивый юноша, за которым я бегаю и получаю только

враждебность. Я не пытаюсь завоевать твоё внимание деньгами, но ты ничего
кроме них не видишь. Прекрати считать мои деньги.
Тэхён бросил завтрак, полностью переключившись на выяснение отношений.
— Нет, вы только и делаете, что пытаетесь меня купить!
— Например.
— Вы заплатили за меня в Юнивёрсал.
— Это формальность.
— А все эти ухаживания тоже формальность? Вы пытаетесь этой дороговизной

произвести на меня впечатление? Мне всё равно на этот дорогущий номер и
ресторан, и ваши подарки! Я благодарен вам за вчерашнюю помощь, но я всё
верну! Хватит вести себя, как мой «папик».
Чону, по всей видимости, его слова не понравились. Но парень готов стоять на

своём.
— Тогда как «папик» я могу взять с тебя другую оплату.
Тэхён сжал кулаки.
— Какую? – непокорно. Всё же мистер Чон в разы лучше владеет собой.
— Сейчас ты ляжешь на живот и снимешь штаны. Вечером я тебя приведу в

номер подешевле и сделаю то же.
77/846
Парня пробрал озноб. Он часто задышал. Еда стыла вместе со страхом.
— Вы этого не сделаете.
— Я сделаю тебе скидку на уважительную причину и девственность. Потом по

обычному тарифу. За месяц расплатишься. Подходит?
Тэхён молчит, прожёвывая ужас, но всё так же высоко держит подбородок.

Выпучил глаза и машинально взялся за нож...
Это дурной знак.
— Никто меня не тронет...
— Убьёшь меня? – так же спокойно, как если бы это был вопрос о погоде.
— Нет. Себя. И это будет на вашей совести.
Чон прикрыл глаза, устало потирая лицо и брови. Этот красивый юноша умеет
трепать нервы.
— Видишь, какая большая разница между папиком и взрослым партнёром: папик

тебя содержит за секс, а я забочусь, даже без взаимности. Не надо меня на что-
то провоцировать, я не даю поводов для ненависти. Если это всё, что ты хотел
мне сказать – завтрак окончен. Сокджин отведёт тебя к машине. Впрочем,
можешь на метро, если моя услуга тебе дорого обходится. Остальное меня не
касается. Всего наилучшего, Тае Дюран.
Встал, гордец, даже не удостоив взглядом, и застегнул пиджак. Из номера

вышел один.
Тэхён тоже. Сидел один.
интернет сказал что в корее совершеннолетие в 19, так что ниче не знаю, в 19!)
*Quelle jour sommes-nous aujourd'hui? - какой сегодня день
*груз 200 - так говорят про покойника
78/846
Глава 6. Тотальное одиночество
Одиночество – это не тогда, когда вы ночью просыпаетесь от

собственного завывания, хотя это тоже одиночество. Одиночество – это не тогда,
когда вы возвращаетесь домой и всё лежит, как было брошено год назад, хотя
это тоже одиночество. Одиночество – это не телевизор, приёмник и чайник,
включенные одновременно для ощущения жизни и чьих-то голосов, хотя это
тоже одиночество. Это даже не раскладушка у знакомых, суп у друзей… Это
поправимо, хотя и безнадёжно. Настоящее одиночество, когда вы всю ночь
говорите сами с собой – и вас не понимают.
М.М. Жванецкий
Гордость – это признак ума, но иногда ты умён, если её задавишь. Вопреки

нежеланию, когда Чон ушёл, Тэхён отправился к ассистенту. Тому хватило ума
сдержать язык за зубами. Довёл его до нужной машины, водитель которой уже
был проинформирован о маршруте.
Утро было прохладным, и ехать никуда не хотелось. А кому хочется ехать на

похороны? Конечно, глупый вопрос. В глубине души теплилась надежда, что они
встанут в двухчасовую пробку или, например, наступит конец света. Но так
повезти не могло. По радио вещали о незначительном понижении температуры.
Только и всего. Никакого каменного дождя или нашествия инопланетян.
Водитель мастерски лавировал между дорожными заторами, и уже вскоре они
ехали с сестрой, которая с таким же опухшим лицом, как и пару часов назад,
плакала в платок. Спереди сел отчим. Тэхён утонул в своём бордовом пальто, не
чувствуя ни боли, ни жалости, ни стыда – будто перекрыли все краны. Так было
даже лучше. Чувствовать сейчас – проигрышный вариант.
Видимо, отчим позвонил Намджуну, иначе никак не объяснить, почему он уже

ждал их в колумбарии с самым печальным лицом. Сразу заключил Тэхёна в
медвежьи объятия, сопереживая его беде. Тэхён не отшатнулся, похлопав по
спине в ответ. То, что ещё вчера казалось драмой, сегодня отзывалось только
глухим равнодушием. В машине он принял решение, что в общении с Намджуном
всё останется как прежде. Тэхён не хочет ставить и себя, и его в неловкое
положение. Вообще не хочет поднимать эту тему. Если всё так, как Тэхёну
изначально показалось, то дядя давно скрывал свои чувства. Пусть они
останутся тайной. Он – неродной племянник, Намджун – дядька-самозванец. Но
впредь Тэхён будет осмотрительнее, и больше не останется у него с ночёвкой. В
идеале – вовсе не вспоминать об этом инциденте. Не хочется. Нет.
Похороны Тэхён не запомнил, смотря в одну точку на витрине. Намджун долго и

упорно навязывал свою помощь, но он отказал, попросив оставить его одного.
Сразу после колумбария поехал в церковь. Он католик, но не частый гость

прихода*. Там было совсем немного народа, что только радовало. Он же вроде
как не любит большое скопление людей, а здесь – именно за душевным покоем.
В церковной лавке купил свечу, сам не зная зачем. Поставил туда, где было
место, так как разграничений на «здравие» и «упокой» нет. Тут должно
подсказывать сердце: где место для этой свечи и какое место занимают тревоги,
вложенные в неё. О чём молиться?
Долго простояв у подсвечника, он всё же сел на скамью. Но в голове опять пусто.

79/846
Всё вымылось и обмелело. Ничего не осталось.
— Нужна ли свеча Богу? Вы задумывались об этом? – рядом с ним сел священник,

направляя взгляд на статую Девы Марии.
— Мне неизвестно.
— Свеча – символ нашей молитвы и горения нашего духа к Богу. Но Богу она не
нужна. Она нужна нам самим, – священник мягко улыбнулся и глянул на Тэхёна.
Тот, в свою очередь, был неразговорчив. – Единственная жертва, которая нужна
Богу и которая приятна Ему – это «дух сокрушённый; сердца сокрушённого и
смиренного Ты не презришь, Боже».*
— Я не понимаю, зачем Богу вообще нужна жертва. А вы откуда знаете? – осёкся,

прикусив язык. Случайно сболтнул лишнего. Священник, возможно, был этим
задет или выбит из колеи.
Правды ему знать неоткуда.
— Что тебя гложет, мальчик мой?
Гложет? Да так, всего понемножку...
— В мой день рождения мать покончила с собой, – голос сорвался. Священник

взял его за руку, Тэхён слабо улыбнулся. – Мужчина, который мне со всем помог,
хочет меня. И мой дядя тоже меня хочет. На работе дурдом. В общем-то, всё.
Священник склонил его голову себе на плечо, Тэхён не сопротивлялся. Ничья

жалость ему не нужна, но сердце всё же просит, чтобы кто-то пожалел. Может и
словами. Или просто пригрел на плече. Но даже за этим ему не к кому прийти.
— А что подсказывает твоё сердце?
Тэхён расслабил мышцы шеи и дал слабину – позволил себя утешить

незнакомому человеку. Не то чтобы ему стало легче. В такой ситуации никто не
может помочь. Он сам не знает, что ему нужно.
А сердце...
— Молчит.
***
Намджун доставал его звонками и сообщениями, на которые он скупо ответил:

«Оставь меня, хочу побыть один». Больше ничего не читал и не отвечал. В это
сложно поверить, но он игнорировал даже Богома! Он был единственным
человеком, с кем хотелось поговорить, когда от всех тошнило. Почему он попал в
немилость? Тэ затаил на него обиду, обусловленную нежеланием с ним
увидеться и по-настоящему познакомиться. Почему всё это время они так и не
смогли встретиться? Богом рядом, но его у Тэхёна нет, как не было матери,
сестры и дяди. Сколько ещё он будет питаться иллюзиями «неодиночества»? Что
он имеет с такой дружбы? Неизвестного человека, о котором знает лишь пару
пунктов из биографии. Богом всегда пишет о себе немного, зато Тэхён не
скупится на рассказы. Ну тогда почему?! Почему не встретиться?! Ответ прост:
Богом не хочет.
80/846
А раз человек не хочет, он не может его заставить. Значит, это общение
обречено. Всё когда-то заканчивается.
После церкви Тэхён успел съездить домой и пришёл на вечернюю тренировку.

Он не настолько сильный, чтобы сидеть в четырёх стенах и раз за разом
перемалывать события прошлого дня. Балет отвлечёт его, а большего ему и не
нужно. На данный момент любая свободная минутка может свести с ума.
В компании его встретили косыми взглядами, будто эти два дня он просидел в
изоляторе временного содержания, ну например, за проституцию. Балетмейстер,
конечно, был осведомлён, что произошло в его семье, тем не менее, не стал
препятствовать его желанию работать. Кто-то шептался за его спиной, и Тэхён
вдруг проявил гонор, гаркнув на них, расценив это как сплетни о себе. Ему
надоело терпеть этот цирк. Все принимают его за безропотного ягнёнка,
которым можно понукать. Но он может постоять за себя. Может высказать
возмущение.
Мир изменился? Нет. Меняются люди.
Всю вечернюю репетицию Тэхён простоял у станка. Два дня без растяжки, и у
него уже болит спина и скрипят суставы, как у старика. С ним занималась одна
из педагогов, задавая темп разминки. Все педагоги знали, почему он
отсутствовал, потому вопросов не возникло. С виду его ничего не тревожило.
Ещё не до конца дошло, что случилось.
Вернувшись в квартиру, мгновенно заснул, так как бодрствовал прошлой ночью.

Естественно, поспал плохо, так как снилась кровь, ванна и мешок с трупом. В
общем, утром был ещё более уставшим и сердитым. С соседом не здоровался,
попросту его не замечая. Зато на тренировках был собран и сосредоточен,
переключая «тумблер».
От самого спектакля уже подташнивало. Раньше было как-то безразлично, а

теперь раздражал даже он. Дело в том, что «Тщетная предосторожность» –
исконно французский балет классического репертуара, созданный Жаном
Добервалем. Сюжет основывается на том, что мать, желающая выдать свою
красавицу-дочь за сына местного богача, пытается уберечь её от ошибки –
побега к нищему возлюбленному, принимая все меры предосторожности. Но её
планам не суждено сбыться. В конце влюблённые остаются вместе и несчастной
матери приходится дать согласие на брак.
Почему это так раздражало? Любое упоминание о матери злило. Даже тут какая-
то мать заставляла своё чадо делать то, чего не хочет её ребёнок. Тэхён сполна
наглотался этого тиранства. Ему претят всякого рода запреты и сдерживания.
Теперь он действительно сам себе хозяин, и больше никто не укажет, что ему
делать.
А что ему делать с квартирой? Она так и стояла нетронутой. Пока не нашлось
времени, чтобы хотя бы навести там сухую и влажную уборку, и выбросить хлам.
Мистер Чон, конечно, предлагал свою помощь, и про неё Тэхён вспоминал, но,
как ни крути, не мог ею воспользоваться. Про самого Чона тоже вспоминал.
Сначала вскользь, потом всё больше и дольше, проигрывая последний разговор,
за который стало стыдно. Совесть нашла его, как бы он от неё не бегал. Нашла и
зачесалась, а он грыз себя за то, что нахамил, хотя мужчина действительно о
81/846
нём позаботился. Не о теле матери. О нём. Чтобы Тэхёну не пришлось делать это
самому, чтобы избавить его от всех хлопот... Он не заслужил грубости. Вот и
обиделся. И наконец-то отстал, как Тэхён того хотел. Но на душе всё равно было
тяжко. Для него не проблема извиниться, если он не прав, вот только теперь не
знает, как это проделать. И как вернуть деньги. И если с деньгами ещё можно
повременить, чтобы Чон ещё больше не озлобился, то с извинениями нужно что-
то решать прямо сейчас.
Вообще-то, про Чона всегда вспоминалось перед тем, как ложиться спать,
потому что на тумбочке у кровати стояла подаренная им шкатулка. Она каждый
раз зачаровывала, как в первый, и он не мог отвести от неё взгляд. Два раза
порывался написать ему сообщение с извинениями – ни разу не смог. Топил себя
изнурительной работой, снова прозанимавшись у станка в выходной. Когда
работаешь на износ, всё остальное становится неважно.
Богома... часто игнорировал, не читая сообщений. Отвечал сухо и односложно.

Обида не проходила. И, на самом деле, с тем, что у него сейчас на душе, не
хотелось делиться даже с ним. А это уже говорит о многом. Нет, обо всём.
Намджун всё стучался в его закрытые двери, набиваясь в диалог, в гости, в

сердце... Закрыто. Тэхён прикрывался личной трагедией и уходил от разговора,
отказываясь от всех его предложений. Убеждал себя, что имеет право убегать.
Хотя порой Намджуна было очень жалко. Если у него правда есть к нему
чувства, он над ними не властен. Это только домыслы Тэхёна. Домыслы нужно
либо подтвердить, либо опровергнуть, а он от всего бежит. Кажется, от самого
себя тоже.
Запутавшись во всём, что было ему понятным, он совершает поступок,

несвойственный его натуре. Что-что? Знакомится с девушкой. Ему никогда
всерьёз не нравились девушки ни из школы, ни из труппы. Также у него не было
желания завести разговор с первой встречной на улице, даже если видел
привлекательные лица. А в тот день он зашёл в магазин у дома, как делал это
практически ежедневно, и уже расплатившись, резко развернулся, снова
подойдя к кассе. Эту девушку он тоже видел много раз. И вот же стукнуло в
голову, что нужно немедленно познакомиться! Сделать что-то этакое! Выйти за
рамки привычной жизни! Ведь он точно знает, что нормальный парень.
Нормальные парни заводят себе девушек, строят отношения, расстаются и
знакомятся снова. Для него это тоже не проблема. Он докажет себе, мистеру
Чону, Жыин, Муну – что он нормальный парень.
Девушку звали Чхве Уджин. Она была низкорослой, с округлым лицом, но

миловидной внешностью. Такая сейчас была в моде: редкая чёлка, выбеленное
лицо, румяна на щеках, линзы. Тэхён не судит по внешности, даже если эта мода
ему непонятна. Намного важнее, что внутри.
В тот день он просидел вместе с ней до закрытия. Они говорили о её учёбе в

университете, о её собаке, о семье. Тэхён просто задавал наводящие вопросы, а
сам о себе практически ничего не рассказывал. Когда она спросила, чем он
занимается, ответ про балет вызвал на её лице неоднозначную усмешку. Тэхён
расценил это как удивление. И ещё не с первого раза поверила, что его правда
зовут Тае Дюран, и он наполовину француз. Создалось впечатление, что
внимание от француза знатно завысило ей самооценку, и она зацвела, стреляя
глазками. Тэхён думал, что так оно и бывает, что так и флиртуют, влюбляются.
Но сам ничего подобного не испытывал. Всё равно нужно попробовать, чтобы
82/846
сделать какие-то выводы.
С первого же дня знакомства стало понятно, что они слишком разные. Но его это
не остановило. А противоположности притягиваются! Он пришёл к ней и на
следующий день, и после. Ночью они прогуливались по улицам. Тэхён догадался,
что ему нужно проявить инициативу. Если говорить начистоту, то вспомнил Чона
и его частые попытки взять за руку, чьему примеру последовал. Уджин не
отпрянула, а расцвела пуще прежнего. Спасибо Чону за мастер-класс... Кое-что
он для себя вынес. С ним это ощущается по-другому.
Тэхён думал, что так и надо. Что так и влюбляются. Что так и живут
«нормальные парни». Его зацикленность на чужом примере мешала прогрессу.
Другие парни могут делать как угодно, что теперь, на всех равняться? И, кстати,
инициатива наказуема. А Тэхён к этому не готов.
Таким образом, они могли видеться только поздними вечерами и до глубокой

ночи. Тэхён угощал её в кафе (ресторан только для уважительных поводов),
опять брал за руку, слушая её нескончаемые истории о себе.
В его выходной она позвала на квартиру к своим друзьям, где и познакомила с

ними, что для него являлось стрессом. Он вот совсем не любитель компаний,
особенно пьяных. Сначала они очень даже тепло его встретили, но после
завалили кучей вопросов про национальность, заукав, когда речь зашла о
Франции. Тэхён не понял, к чему это, и проигнорировал. Не пил, ничего не брал
со стола и не поддерживал беседу – потому что не мог влиться в компанию. Они
слишком разные, и список их различий можно перечислять до бесконечности.
Стало совсем невмоготу, когда ребята стали шутить про его балетные
«колготки», детские чешки и вставший член (а, вообще-то, называется бандаж),
ничего не смысля в балете. Тэхён всё терпел-терпел, тепля надежды, что им
надоест, и они сами закроют тему. А потом кто-то особо умный спросил, не гей
ли он, что и стало последней каплей. Шутки шутками, но переходить на
личности уже перебор. После этой душной вонючей квартиры, наряду со
злостью, нагрянула тошнота. Может быть, и вывернул бы желудок, но Уджин
догнала его этажом ниже, глупо извинилась... и поцеловала в губы. Как будто
это был самый подходящий момент!
Если есть приз за самый бесчувственный поцелуй, то он заслуженно достанется

Тэхёну. Поцелуй? Это? Это не поцелуй... Когда целуешь кошку, и то чувств
больше.
Девчонка засмеялась с его неопытности. Если она не дура, то должна была

понимать, что это его заденет. Только тут много ума не надо, просто он сам не
захотел отвечать. Ничего не получилось: ни с поцелуем, ни с отношениями. Она
же помусолила его губы, строя из себя профи. Кроме того, что это было
неприятно и неуместно, больше оценить было нечего. Он не пропустил язык,
вскоре вообще оттолкнув. До усмешек и оскорблений не опустился, скупо
подытожив, что они друг другу не подходят и баста. Сбегал по ступенькам,
только пятки сверкали. Вот и ещё один конец.
Позже его засосала депрессия, и ночью – кошмар. Ванна с кровью

терроризировала беспомощный разум. Никак не получалось избавиться от
наваждения. Каждый раз просыпался в поту, с тяжёлым вдохом, с горечью
утыкаясь в подушку.
83/846
Открывал глаза с одной единственной мыслью: «Её больше нет». А он есть.
Не получается быть нормальным...
***
Утро нового дня так же, как и предыдущие, не несёт какого-то особого смысла.
Еда не лезет в рот. Щётка не чистит зубы. Всё валится из рук.
Октябрь почти на исходе, а он и не заметил, как пролетело время. Сколько

недель? Две? Что он делал всё это время? Что с ним произошло?
Тэхён застывает у зеркала в ванной, вглядываясь в своё тусклое отражение.

Посеревшее лицо, впалые щёки, мешки под глазами, тремор рук. Тэхён замечает
в себе только худшее: национальность, из-за которой над ним почему-то
смеются; посредственные способности, из-за которых мать была им недовольна;
приторно-симпатичная внешность, которая ставит его в неловкое положение. Он
никогда не хотел выделяться из толпы. Не хотел быть лучшим. Не хотел, чтобы
им интересовались мужчины. Всё это неправильно. И с ним такого не должно
быть. Но ведь происходит? Может, он сам делает что-то не так?
Мать не ответила на самый волнующий вопрос: она не любила его из-за этого?
Неудивительно, что Тэхён тоже никого не любит. Любовь к кому-то начинается с
любви к себе. Это проблема. Это очень большая проблема. Всё, за чем он
гонится, – это стать нормальным. Но что это значит? Какие у «нормальности»
критерии отбора? Явно не те, что у балетной школы.
Телефон раздражающе звенит, оповещая о пробуждении. Он сегодня не спал.

Уснул в отчаянии, проснулся с усталостью в обнимку. Тоска зелёная...
Не отключая звенящий будильник, опускает телефон в раковину. Время – восемь

тридцать. Из крана хлынул поток горячей воды, а под ней – ещё несколько
секунд светящийся экран, который вскоре потух.
Вот так стало намного лучше. Ни звонков, ни друзей, ни подруг. Тотальное

одиночество.
***
Дом-работа, вот и весь окружающий мир. До премьеры балета осталось совсем

немного. Мун Хун регулярно сканирует его пристальным взглядом, выявляя
причину «поломки». Они не разговаривают, то есть балетмейстер больше не
зовёт к себе для какого-нибудь совета. Добрые побуждения закончились.
Минхо тоже от него отстал. Соседство с Чимином оказалось даже более

приятным, чем он думал. Они редко пересекаются, не ставят друг другу палки в
колёса и не контактируют. Идеальная жизнь. Всё не так уж и плохо? Просто
нужно чаще подмечать хорошее.
Всё-таки пришлось купить новый телефон, чтобы Намджун не наведался к нему

в гости. Тэхён всё ещё избегает с ним встреч, прося не лезть в душу. Пока что
это работает. Богом? Его больше нет в его жизни. Он его собственноручно
утопил, даже не попрощавшись. До него медленно доходила суть сделанного. В
84/846
обществе он притворяется безучастным, ловит взгляды Муна, получает
замечания от Джулии, ест один и тот же йогурт на завтрак, и больше не ходит в
магазин у дома, где работает Уджин. О ней даже нечего вспомнить. Он
сожалеет, что вообще с ней заговорил. Попусту потратил время... Так и не нашёл
в себе силы съездить на квартиру. Ванну надо отмывать, к сожалению, мать за
собой не смыла. Ещё нужно избавиться от её вещей (вот как он от людей). Но с
вещами почему-то сложнее.
Всё внутри копилось как снежный ком. Он потерял себя – это не пустые слова. В
понедельник весь день провалялся в кровати, а за день до этого позорно
разрыдался в душе, что совсем на него не похоже. Депрессия прогрессировала,
как злокачественная опухоль. Даже Чимин, которому так-то безразлично на всё
и вся, начал косо на него смотреть, пару раз приготовив ужин и позвав поесть
вместе с ним.
Завязался неважнецкий разговор.
— Как дела?
— Нормально.
— Плохо спишь?
— Да, бессонница.
А вечером он в том же разбитом состоянии взялся за листок и ручку. Душа

требовала излиться в извинения, пока совесть не сгрызла до костей. Телефон-
утопленник забрал с собой не только номер Богома, но и Чона, так что пришлось
поразмыслить, каким рейсом доставить весточку о раскаянии. Тогда-то и
вспомнил про Муна.
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый... И пишет письмо:
«Здравствуйте, мистер Чон.
Если мои извинения ещё чего-то стоят, то прошу меня простить. Я повёл себя
очень глупо, опустившись до оскорблений. И хочу выразить благодарность за
вашу помощь от всей нашей семьи...»
От слова «семья» аж скорёжило.
«Искренне сожалею о своей грубости.

Тае Дюран»
Утром, встав пораньше, забежал в цветочный салон, приобретя лилию.

Оказалось, это недешёвое удовольствие. Но это важно, дабы подчеркнуть его
искренность. Возможно, после этого ему станет чуточку легче. Стоило давно это
сделать.
Мун как-то слишком легко принял посылку, но не сдержался от замечания, что

он им не почтовый голубь. А кто почтовый? Кто почтовый, Мун?..
Воистину, Тэхёну стало спокойнее. Извинения он передал.
85/846
Теперь осталось простить себя.
***
Этим же вечером нагрянул другой чёрт. По имени Намджун. Видать, не

выдержал холодной войны. Подкараулил у дома, мёртвой хваткой вцепившись в
плечи.
— Что с тобой происходит, Тэхён?! Где ты, блять, пропадаешь?! Что я должен
думать?! Ответь мне хоть на один вопрос! Почему ты тогда ушёл и ничего не
сказал?! Кто оплатил похороны?! Почему ты меня игнорируешь?!
Тэхён со спокойным видом проморгался, пропуская его в квартиру. Орать на

площадке – такое себе удовольствие. И сбегать от разговора тоже не выход.
— Хён, я тебя не игнорирую. Мне тяжело, понимаешь? – В глаза не смотрит,

выкладывая из пакета продукты. Намджун аж покраснел от злости, кинув ключи
от машины на стол, тяжело вздыхая в ладони.
— Давай поговорим об этом. Не надо держать всё в себе. Тэхён...
Он же поставил чайник, выдавив самую приветливую улыбку. Обижать

Намджуна – не то, чего он хочет. Он слишком много для него сделал, чтобы вот
так просто разом всё перечеркнуть и выставить его за дверь. Ну не заслужил он
ненависти! Пусть и в чём-то перегнул палку.
— Это сложно. Не знаю, что тебе сказать. Чай или кофе?
Тэхён на него глянул, и тот зацепился за взгляд, напряжённо втягивая щёки,

вероятно, что-то считывая с лица. Тэхён старается близко к нему не подходить,
во всём соблюдая дистанцию. Тот щурит глаза, видимо, всё же найдя ответ на
свой вопрос. А, простите, что спрашивал?..
— Ты не спал.
Сегодня? Не спал. Вчера тоже не очень. И в день рождения, но тут уже по его
вине. Хорошо, что сам догадался. У Тэхёна это вызывает идиотскую улыбку.
— Не вовремя проснулся.
— И поехал домой.
— И приехал, – как два идиота выстраивают события рокового вечера. Намджун

чересчур спокоен для того, кто сильно напортачил.
— Спроси, что хотел.
— Не уверен, что хочу знать правду, хён, – всё ещё несуразно улыбается,
присаживаясь на стул.
— Раз уж ты понял, я тебе расскажу.
— Не надо.
86/846
— Для начала выслушай меня.
Тэхён прячет лицо в чашке. Покривит душой, если скажет, что не нервничает. Он
ведь избегал этого разговора.
— Я не собираюсь что-то между нами менять. Ты мой племянник, а я твой дядя, к

которому ты всегда можешь обратиться за помощью. Так было и будет всегда. Я
лишь хочу извиниться, что так нелепо тебя напугал. Даю тебе слово, больше
такого никогда не повторится. Мы оба были не в себе.
— Намджун, я же говорю... Всё сложно.
— Не сложно. Забудь о том, что было. Спиши на сонный бред. Просто забудь,
Тэхён. Это ничего не значит.
— А что значит? Часто ты так меня трогал? Как племянника.
— Я не перешёл границу.
— Мне нужно сказать спасибо? Извини, я просто не понимаю, почему ты на меня

давишь. Это твоя ошибка. И это не получится просто так забыть.
— Моя, – он редко бывает таким серьёзным рядом с ним. Сейчас от него прямо
веет холодом. – И такого больше не повторится. Я никогда не перейду черту.
— Я хочу тебе верить. Но ты ведь понимаешь, что всё изменилось?
— Ничего не изменилось. У меня компания, обязанности. Даже если бы я очень

захотел, у нас бы с тобой никогда ничего не было. Мы не должны отдаляться из-
за этого. Я переживаю за тебя.
— Не говори мне, что я должен.
— Тэхён.
— Бесполезный разговор. Мне надо время, я не готов всё забыть.
— Да пойми же ты! Я не могу в тебя влюбиться. Это противоестественно, мы оба

это знаем! Ты мне небезразличен, ты очень много для меня значишь! Но без
романтического подтекста. И я не хочу, чтобы ты так думал.
Как это без романтического? Значит, не влюблён? А Тэхён уже всё за него
решил... Как смешно. Ведь даже ни секунды не сомневался в его неправильных
чувствах, хотя сам от них далёк.
— Да, это неправильно, но ведь люди влюбляются...
И зачем он это сказал?
— Это грязная любовь. Мы с тобой не такие.
Тэхён чуть не рассмеялся. По его мнению, это была умора. Здесь точно обитает
один гей, и он, вроде как, не считает себя грязью.
87/846
Разговор окончен. Намджун говорит, что не может в него влюбиться. Его словам
охотно верилось. Теперь Тэхён хотя бы понимает, почему в него невозможно
влюбиться.
Это противоестественно.
...А мама думала о том же?
***
Тэхён попросил Намджуна уйти. Этот разговор совсем его подкосил. Он так и
остался сидеть на кухне, над чашкой уже остывшего чая. Сейчас, как никогда,
он нуждался в мудром советчике, который решит сложную ситуацию. Может, всё
не так уж сложно? Может, он всё это себе придумал? Так или иначе, не
получается справиться самому.
Самостоятельная жизнь оказалась куда труднее, чем он себе представлял.

Большую роль в этом играют обстоятельства, которые никак от него не зависят;
и везение, которое никак до него не дойдёт. Конечно, именно смерть матери
пошатнула его и без того хлипкую серую жизнь. До этого ему ещё казалось, что
он целеустремлённый и знает, чего хочет. Сейчас – сомневается даже в выборе
свитера, собираясь утром.
Запутался и сломался. Слетели драйвера. Сломанный экземпляр.
В нерабочем состоянии прожил ещё один день. Намджун ничего не писал, если
честно, Тэхён и не ждал. Меньше всего на свете он хотел с ним диалога. Он и так
вчера достаточно наговорил, что Тэхён переваривал всю ночь. У него недосып
налицо, в несколько дней. Приходится прибегнуть к энергетикам. Серый цвет
кожи ничем не скрыть. У Тэхёна нет тонального крема или пудры, как у
большинства ухаживающих за собой корейцев. Хотя, чем чаще ловил на себе
прищуренные взгляды, тем сильнее становилось желание приобрести либо
тоналку, либо снотворное.
Вечером этого же дня Тэхён опять завис на кухне, бездумно убивая время,
пялясь в погасший экран телефона и кушая персики. «Юноша с персиками» –
получилась бы отличная картина, вот только уже есть: и нарисованные персики,
и всякие-разные юноши.
Заблудившись в себе, не услышал звонка в дверь, как и не заметил ворчавшего

соседа, который пошёл открывать. Тэхён даже не переоделся, как пришёл, сидя
в синих джинсах и тёплом бежевом свитере, подогнув одну ногу под себя, а
вторую согнул, упёршись коленом в стол, как какая-нибудь невежда. Сосед
молча прошёл обратно и закрылся в комнате, ничего не объявляя, чему Тэхён
также не придал значения. Если бы сейчас над ним скрипнула лампа и, с шумом
сорвавшись, рухнула ему на макушку, он бы и не шелохнулся. То есть не придал
бы этому значения. Может быть его тяжёлые, как плиты, мысли, отбили бы
несчастную лампу, словно бейсбольный мячик. Хотя вот это, серьёзно, полная
чушь. В смысле, Тэхён не умеет в бейсбол...
Похоже, опять приехал Намджун, так как в проёме появился высокий силуэт
априори принадлежащий мужчине. Настроение стало ещё хуже, а персик –
горьким на вкус. Намджун без приглашения присел напротив, сцепив перед
собой пальцы. Тэхён обычно глаз-алмаз, но сегодня невнимателен к мелочам. В
88/846
упор не заметил ни серебряных запонок на рукавах, ни знакомых часов с
большим корпусом.
— Шлёшь мне письма, а гостей не встречаешь.
Тэхён мгновенно вскинул голову, уставившись не на Намджуна. Персиковый сок

пошёл не в то горло, отчего аж поперхнулся. Ни за что бы не поверил (не
подумал!), что Чон явится к нему и будет сидеть на его кухне. Ему что,
мерещится? Шутка такая?
Все переживания ушли на второй план. Тэхён смотрит на него, как на

привидение, которое он никак не мог увидеть. Чон тоже смотрит, но не
поражённо, а изучающе. От него, как всегда, веет аурой спокойствия и
уверенности.
Зачем Чимин вообще его впустил? Ещё и промолчал.
— Я всё гадал, напишешь или нет. Уже начал терять надежду.
— Надеюсь, вы больше не держите на меня обиду. Я, правда, сожалею о

сказанном. – Раз уж Чон всё-таки здесь, нельзя прощёлкать клювом, упустив
возможность извиниться напрямую. Наконец-то вышел из оцепенения, бросив
надкусанный персик, суетно завозившись у чайника. Такого искушённого
деликатесами гостя угощать нечем, то есть то, что у Тэхёна имеется в арсенале,
стыдно подавать на стол. А так он ставит чашку (с растворимым) кофе, наломав
шоколадку в пиалу, чтоб пить не совсем голый. Себе налил того же. И шоколадка
его любимая...
— Благодарю, – мужчина вежливо кивнул, но к чашке не притронулся. И так

можно догадаться, что он такой кофе не пьёт. – Что касается обиды, Тае, мне не
пять лет. Но ты был не прав, поэтому я ждал от тебя первого шага.
— Я только извинился.
Рядом с ним, как обычно, просыпается нервозность, но ещё с ним уютно вне
всяких законов природы, и проклёвывается ныне неизвестное чувство
защищённости. А как только потянулся за долькой шоколада, Чон, не изменяя
себе, поймал его пальцы.
— А я скучал. Ты тоже соскучился, иначе бы не написал через столько времени.

Думаешь обо мне.
Прозвучало как обвинение в преступлении. Чон себе что-то нафантазировал. Не

думает он о нём! Давно бы забыл, если б не шкатулка.
Осторожно убрал руку под стол, но уже не дёргано. Почему? Сам не знает.
Просто этот жест повторяется из раза в раз, и Тэхён к этому попривык. Привычка
– худшее, что может произойти с человеком.
— Ты плохо выглядишь. Тяжело переживаешь её уход?
— Нет.
Чон опять начал подавлять его, заговаривать, затмевать своей энергетикой! В
89/846
общем, его срочно нужно спровадить, пока не случилось чего-то непоправимого.
— Мун сказал, что ты всё время плохо себя чувствуешь.
— Нет, хорошо. Мистер Чон, простите, но я по-прежнему не хочу продолжения.

Меня мучила совесть, потому что я вам ни за что нагрубил. Я о вас не думаю, не
думал и не буду думать. Ещё раз простите, если ввёл в заблуждение.
— Ты занялся квартирой?
Что в лоб, что по лбу. Ноль внимания. У Чона глухота на отказы?
— Нет. И это сейчас не имеет значения.
— Что у тебя случилось?
— Мистер Чон.
— Что случилось?
— Вам пора.
— Поделись со мной, Тае.
— Вам пора!
Тэхён встал, а скорее соскочил, чтобы выпроводить наглого гостя, но Чон

двигался быстрее, и ни с того ни с сего... прижал его к себе, крепко обхватив за
макушку. Тэхён оторопел! Мягко сказано. Что за выходки?! Чон никогда не
позволял себе больше. Руки Тэхёна остались на весу, глаза на лбу, а челюсть,
похоже, на паркете.
Когда он говорил «вам пора», он не имел в виду призыв к действиям.
От него так приятно пахнет... И на плече... Просто. Уютно.
Просто. Кошмар. То есть ужас.
— Ты меня не слушаешь, потому что боишься, так что мне придётся применить
силу.
После этих слов Тэхён начал усиленней высвобождаться, но он держал крепко,

чем причинял боль. И ещё гладил его по щеке, шикая, чтобы успокоился. Это
злило ещё больше.
— Сегодня поедем ко мне.
Того аж перекосило. Вскинул голову. Может, ослышался?
— Ни за что!
— Я тебя не спрашиваю. Раз никто не может на тебя повлиять, я сам

проконтролирую.
90/846
— Оставьте меня в покое! Контролируйте себя и свои руки!
Чон как с ума сошёл, поднимая и удерживая его подбородок.
— Ты запутался.
— Да уйдите уже!
— У ежей тоже есть броня, но тут они беззащитные. – И беспардонно залез ему
под свитер, прикоснувшись к животу, из-за чего Тэхён машинально за него
ухватился, извернувшись. Чон этим воспользовался, удержав за скулы,
напористо впившись в губы. Тэхён сначала ничего не понял и застыл столбом, но
когда почувствовал чужой язык, то чуть не свалился на плиту, прогибаясь назад.
Чону пока что было достаточно и его губ, которые сминал, увлажняя. Его ни разу
не смущало, что он в чужом доме и фактически домогается парня. Но, говоря
объективно, так грубо и страстно Тэхёна ещё никто не зажимал.
— Открой рот, не смущайся, – жаркий шёпот на ухо. После чего поцеловал в

щёку и нос (боже, зачем он это сделал?!) и снова вернулся к губам. Персик
чувствовался, а как стучит сердце – нет. Тэхён зажмурил глаза, ни в какую не
уступая, скорчив рожу. – Ну же, Тае. Я тебя научу.
Тэхён сжал и кулаки, пытаясь дотерпеть, когда ему самому надоест с ним
возиться. Тем не менее, Чон всегда добивается своего.
— Тае, тебе понравится. Ты просто не пробовал. – И снова целует в щёку (тихие

чмоки вызывают бурю странных эмоций), поглаживая по голове. – Один поцелуй.
Не зажимайся.
Тэхён всё равно отнекивался, вертя головой. Чонгук красиво заливал, настаивая
околдовывающим шёпотом, из-за чего пробирало до дрожи. Голова отказалась
работать, и всё лицо предательски покраснело. Вот это настоящий позор...
— Птенчик, – горячие губы на шее. Это какой-то трюк? Несмотря на протесты,

лишь от этого дурацкого прикосновения испустил тихий стон. Сам от себя не
ожидал, что так отреагирует. Капитулировал. Так просто... И что, вот так вот всё
и решается? Потереть, где надо, как лампу Алладина, и всё? Желания
исполнены? – Доверься мне. Всё будет хорошо.
Невозможно больше сопротивляться этой тёмной силе. Рот сам раскрывается (от
удовольствия?), когда он прокладывает дорожку поцелуев к уху. И наконец-то
припадает к губам, грубо и властно фиксируя затылок, проникнув в рот.
Тэхён боялся упасть, опять нелепо вцепившись в его пиджак. И, что ещё
ужаснее, ему... понравилось. Тёплая слюна, жар чужого рта, ласкающий язык,
сильные руки, удерживающие рядом. Прежде он не ощущал ничего подобного. И
этим тоже был напуган.
Он не умел – Чонгук это знал. По крайней мере, ему было не смешно, как Уджин.
Это... подкупало.
Обмяк. Потерялся в ощущениях. Это не шло ни в какое сравнение с его прошлым

нелепым опытом. Тэхён вручил ему своё ослабевшее тело, смирившись с
91/846
бессилием. Время вспять не повернуть. Он забрал его первый поцелуй. И это
тоже уже не забыть, как ни старайся. Тэхён сам виноват. Значит, плохо пытался.
Чон то оставлял короткие чмоки на его губах, интимно шепча: «Тае Дюран», то
углублял поцелуй, собирая его волосы в кулак, лишая бедного мальчика
рассудка, даря столько впечатлений. Кажется, в голове Тэхёна прошла целая
революция, оставив после себя кучу хлама. Из глаз чуть не брызнули слёзы – от
осознания того, какой властью Чон сейчас обладает. Такого нельзя было
допустить... Но ведь допустил.
Сколько они так стояли, даже примерно не подсчитает. Чонгук сам остановился,
заглядывая ему в затуманенные глаза. Тэхён даже слова не может сказать, не
отдавая себе отчёт в действиях. Что произошло и почему ему не противно?
Почему этого мужчину так тепло обнимать и так легко принимать его поцелуи?..
Дело в его слабости? Или в силе Чонгука?
— Какие у тебя стали синие глазки. Ты возбудился.
Тэ отрицательно (и сокрушённо) промычал в ответ, опуская взгляд, чувствуя

себя немного пьяным, как в день рождения. Всё очевидно. Это, конечно же, не
опьянение.
— Ты сейчас взбудоражен и не уснёшь. Поэтому ты поедешь ко мне. Между нами

ничего не будет. Доверься мне.
— Нет... Нет... – совершенно потерянно, без всякой воли. Какой же это отказ?..
Как будто только и ждал, чтобы кто-нибудь сказал, что ему делать дальше. – Так
нельзя.
— Тебе нравится со мной, признай это.
— Я не гей. Я не лягу с вами в одну кровать...
— Если бы мне нужен был гей, я бы ограничился одним звонком. А мне нужен ты.
У Тэхёна от этого безумия кружилась голова. Он не готов... вообще ни к чему не

готов.
— Я не буду с вами. Я не хочу.
— Захочешь. Дай мне шанс. У нас всё получится. Просто пойди мне навстречу.
— Нет, ничего не будет, я не хочу... – Жалкие попытки отречься от того, что уже
пустило корни.
— Будет. Захочешь. И тебе понравится. Я держу своё слово, мы просто вместе

ляжем, а утром вместе позавтракаем. А потом мы всё обсудим.
Потом? Тогда потом и подумает, в чём он оплошал.
Дальше всё было как в тумане. Чонгук забрал его спортивную сумку, за руку
отвёл к машине и там не отпускал, опять лишая чувств нежными поцелуями. А
Тэхён ещё подумывал, какого мнения теперь о нём Чимин... Чимин! Вот чёрт!
Какая разница, что подумает какой-то Чимин! Тэхён сам о себе худшего мнения.
92/846
Машина ехала довольно долго, а потом и вовсе выехала за город. Каждый раз,
когда Тэхён приходил в себя и начинал подсчёт совершённых ошибок, Чон снова
целовал его лицо.
Тэхёна трясло, это правда было страшно – то, на что он согласился. Если бы он
только знал, что делать, останься сегодня один – всё было бы проще. Но его это
пугало. Этой ночью ему очень нужен человек. И не только этой. Вообще.
Он не запоминал интерьер особняка, чтобы завтра не восстанавливать план

дома. Это первый и последний раз, когда он сюда попал. Нечего запоминать.
Нечего себя дразнить. Память – не дура, лишнего не забудет.
Чонгук сразу завёл его в спальню, дав прислуге отбой. И уже в ней Тэхёну стало
в разы тошнее. Он чувствовал себя грязным, как говорил Намджун –
легкодоступным мальчиком, который просто едет в чужой дом, всего лишь
размякнув от поцелуев и приятных слов.
Сам виноват. Сам подпустил. Сам себе судья. Какой самостоятельный!
В последнее время жизнь сошла с ума, и он за ней. Заплакал, потому что

запутался. Ему есть что терять. Но Чонгук сидел рядом, всё время прижимая к
себе. Тревога, страх, неделями копившийся стресс – пошатнули его стойкость.
Ладно, каких слёз он не пролил, сегодня пусть идут за всё. Что теперь, лопнуть
от горя?
Потом они упали на спины, поперёк кровати, и обнимались, и Чонгук всё

говорил-говорил-говорил своим мерным голосом, который вселял покой. Тэхён
уснул на его плече, как убитый (если у убитых такие сладкие сны). Ни одного
кошмара за ночь, ни одной ванны с кровью. Аж расхотелось просыпаться.
А можно, он как-нибудь потом проснётся? Потом пожалеет о случившемся?

Потом решит, что делать дальше...
Когда наступит утро – придётся бежать.
*Приход - церковь
*(пс 50:19) Горение человеческого духа к Богу – наша ответная любовь на ту,
которую он даёт нам
93/846
Глава 7. Мистер Независимость
Мы не хозяева собственной жизни. Мы связаны с другими прошлым и

настоящим. И каждый поступок, как и каждое доброе дело, рождают новое
будущее.
Облачный атлас
Тэхён спал очень крепко, и, скорее всего, проснулся бы только к полудню. Всем
бы гостям так хорошо спалось в чужом доме. И как удобно. Никто не давил на
него конечностями, значит, Чон спал на своей половине, значит, не нарушал его
личное пространство; кем-то снятый свитер облегчил дыхание и обеспечил
приемлемый климат; голова таким же волшебным образом, как и снятый свитер,
нашла подушку, а тело – одеяло и положение вдоль. Спасибо чудесам.
Замечательное гостеприимство мистера Чона, а главное – ненавязчивое. Также в
комнате стоял увлажнитель воздуха и приятная прохлада. Не говоря уже о
гробовой тишине. Они ведь за городом, тут очень тихо, с непривычки даже уши
закладывает. Если не это рай на земле, то что?
Пробуждения не миновать. Тэхён бы предпочёл, чтобы его разбудил будильник,

а не поглаживание по голове. Чонгук сидел с его стороны кровати, с немного
лохматыми волосами и небольшой щетиной. А ещё голый по пояс. Но это как раз
не было сюрпризом. Как ещё должен выглядеть только что проснувшийся
человек? Не станет же он в собственной кровати спать в одежде. Тэхён же вяло
открывал и снова закрывал глаза, не желая вставать. Да и царящий в спальне
полумрак вызывал бо́ льшую сонливость.
Давно он так не высыпался. Вот бы ещё пять минут...
— Доброе утро, Тае. Прости, что рано – шесть пятнадцать. Мне на работу раньше,
чем тебе. Составишь мне компанию за завтраком?
Тэхён снова прикрыл глаза и неоднозначно промычал, зарывшись лицом в

подушку. Чонгук опустил ладонь на его плечо, всё так же поглаживая. В его
действиях не прослеживался сексуальный подтекст. Но едва ли приятно
получать прикосновения от незнакомого человека, ещё и утром.
— На улице сегодня холодно и пасмурно. Мне тоже хочется спать.
— Мм, – страдальчески вздыхает, кое-как заставив себя присесть, потирая глаза.

Конечно, с его стороны такое поведение неприемлемо. Встал и собрался!
— Я уже сходил в душ. В корзине лежат сменные вещи и полотенце. Спускайся

на первый этаж.
Тэхён опять промычал, грузно слезая с кровати. Краем глаза осмотрел его тело,
что было представлено на оценку одному зрителю. Если уж у Тэхёна достаточно
развитая мускулатура, но он худощав, как подросток, то у Чона тело в самом
деле мужественное: крупнее и сильнее (он ещё и выше). Оба, как говорится, не
промах. Но путь к сердцу Тае лежит не через гору мышц.
В ванной комнате ещё пахло гелем, а по стенкам душевой кабины стекали

капли. Помылся очень быстро, надев оставленные ему вещи. Они не пахли
Чонгуком, они пахли порошком, но не было сомнений, что они принадлежали
94/846
ему. Кашемировый белый джемпер немного великоват, брюки тоже, но ремень
спас положение. В отражении на Тае смотрел симпатичный юноша, который
выглядел посвежевшим. Вроде бы он и не выспался, но ему стало намного
лучше. Даже самому смешно, что он выспался в кровати незнакомого мужчины.
Смешно и ужасно.
Чонгук уже сидел собранный (голубая рубашка в мелкую полоску, закатанные

рукава, повешенный на спинку стула пиджак) в столовой за большим столом,
разговаривая с домоуправляющей. У неё, как и у Чона при первой встрече, был
колючий неприветливый взгляд. (Почему все его подчинённые смотрят на него
волком?)
— Тае, познакомься, это мадам Го – управляющая домом. Присаживайся.
Мадам сурово кивнула (женщина за пятьдесят) и ушла на кухню. Как Тэхён

понял, дом полон прислуги: охрана из нескольких крупных мужиков,
представленная мадам Го, повар, две горничных и дворник, не считая личных
телохранителей мистера Чона. Дом, который стоит сотни тысяч долларов, нужно
охранять и поддерживать в чистоте и порядке. Так что количество
обслуживающего персонала оправданно.
В действительности, такая роскошь смущала Тае, который вырос в обычной

семье.
На завтрак принесли овсянку. Тэхён её особо не жалует, но конкретно от этой

потекли слюнки. Каша с бананом, грушей, черникой и миндалём никого не
оставит равнодушным. Ещё была тарелка сырников, корзинка с серым хлебом и
миска с толчёным авокадо и тонко нарезанными кусочками лосося. Как и тогда в
отеле, ему опять нестерпимо захотелось всё это съесть. Где уж он так нагулял
аппетит? Такое ощущение, что в обычные дни он питается листьями капусты,
которую только что вырвал на соседнем участке.
— Приятного аппетита, – Чонгук, как всегда, не забывает про хорошие манеры. –

Вкусно?
— Мм, – не поднимая головы. Всё указывает на то, что Чон намерен завести
разговор. Тэхён больше всего на свете хотел бы его избежать.
— Аллергия на что-то есть?
Отрицательно мычит, но упорно отмалчивается.
— Авокадо ешь? – В это время Чонгук как раз намазывал его на кусок хлеба.
— Да.
Готовый бутерброд протянул ему, будто Тэхён не в состоянии сам о себе

позаботиться.
— Спасибо, – тихо и сконфуженно.
— Кушай, поправляйся. Сегодня тебе лучше?
— Да. – Немного подумав, опять добавил «спасибо».
95/846
— Вечером я за тобой заеду.
Тэхён сию секунду перестал жевать, устремив на него беспокойный взгляд. Что,
где, когда? Зачем за ним снова заезжать?
— Мистер Чон, я... – Стоило Тэхёну начать мямлить, совесть тут как тут
протянула лапы, вцепившись в горло. Он, конечно же, ему откажет, но не в
грубой форме. Даже несмотря на то, что вчера Чонгук воспользовался
ситуацией, насильно поцеловал и забрал к себе, Тэхён всё же никак не
пострадал, ещё и выспался – как утешительный приз. И сегодня ему очень
стыдно по большей части не только за поцелуй, но и потому, что приехал сюда, а
теперь опять идёт на попятную. С таким, как Чон, иначе не получается. Как бы
Тэхён не отпирался, в конечном счёте всё равно бы попал сюда.
— Кажется, вчера я внёс ясность моих намерений. Сегодня ты снова останешься

со мной, – со своим обычным ничего не выражающим лицом.
— Простите, но вы не можете решать за меня. Я не хочу, сколько ещё мне нужно

это повторять?
— Мы договорились, что всё обсудим.
— Я вынужден отказаться, – хорошее настроение как ветром сдуло. Тэхён

заговорил резко.
— Я вынужден настоять.
— Я сказал, что не поеду, значит я не поеду. Я вам ничего не обещал. Вы

заставили меня!
— Заставил, потому что по-другому ты на контакт не идёшь. Тае, пойми, я могу

тебя много к чему принудить, и ты получишь удовольствие, – недвусмысленный
акцент. – Суть в том, что сам ты на это не решишься, а я могу подтолкнуть. В
итоге нам всё равно будет хорошо обоим.
Парень изо всех сил сдерживает грубость. Когда ему начинают что-то
навязывать и заставляют неукоснительно выполнять – его это дико раздражает.
А тут вообще глухая стена. Чон слышит то, что хочет. Как сказал, так и будет,
другого мнения не существует.
— Вы мне не нравитесь, потому что меня не интересуют мужчины, – кажется, он

уже говорил об этом. – Я не хочу с вами целоваться, не то что иметь отношения.
Почему именно я? Выберите другого.
— Тае, не надо заниматься дедукцией. Насчёт отношений, я понимаю, почему ты

так категоричен. Я терпелив, ты даже представить себе не можешь насколько.
— Насколько? Готовы ждать бесконечность? И главное что? У нас ничего не

будет.
— Судя по тому, как ты отреагировал на поцелуй, у нас всё впереди. Я не

собираюсь тебя бросать после первого раза, если ты об этом думаешь. Я хочу
стабильных доверительных отношений, с любовью и уважением. А ты разве нет?
96/846
— Вы глухой?
На мгновение Чон остановился.
— Я тебя прекрасно слышу. – Его сдержанность и настойчивость просто

поражали. – И прекрасно понимаю. Твой отказ для тебя логичен, но почему это
должно меня остановить? Если бы ты обплевался после поцелуя, я бы ещё
задумался. Но тебе нравится, и ты хочешь, поэтому злишься.
— Вы – фантазёр, – сокрушённо констатировал, сложив руки. Этому человеку

бесполезно что-то доказывать. Хоть кол на голове теши.
— Нет, птенчик. – Опять это слово! Вызывает дрожь по телу. Звучит интимно, а
значит неприемлемо для них. – Фантазёры только витают в облаках, а я
действую. Я достаточно взрослый дядя – твои отказы меня не смущают. Сам
подумай, какой уровень у легкодоступного мальчика и у того, кто отстаивает
свои взгляды, подчёркивая свою нравственность, искренность и стойкость. Тае,
на самом деле, мне очень нравится, что ты пытаешься со мной бороться. Это
мило. Но безрезультатно.
— Ничего не будет. При всём моём уважении к вам, вы меня никак не

привлекаете. – А вот здесь лукавит. Когда они целовались, всё было очень даже
привлекательно.
— Это уже хорошо – ты меня уважаешь. Я тебя тоже. Всё остальное поправимо.
Тэхён прикрыл глаза, мысленно ведя подсчёт до десяти. В ругани,

действительно, нет смысла. Его не слышат.
— Не собираюсь с вами больше спорить. Я всё сказал.
— Я рад.
***
В город ехали в одной машине. Чонгук его не трогал, почти весь путь проговорив
по телефону с ассистентом.
В первую очередь довезли Тэхёна до квартиры, чтобы он успел нормально

собраться. От Чонгука, естественно, последовала инициатива – схватил за руку и
поцеловал в щёку, попрощавшись до вечера. Тэхён неоднозначно кивнул,
надеясь, что сможет отстоять свою независимость. Ему слабо представлялся их
союз, который Чонгук уже расписал во всех красках. Но думать об этом пока не
хотелось. Он пребывал в приподнятом настроении, хотя по логике вещей должен
был корить себя за поцелуй, за ночёвку, даже за утренние дебаты, в которых не
преуспел. Но нет, посвежевший и похорошевший. Тянет улыбаться.
Перед балетным классом всё-таки переоделся. Он любил носить однотонные

вещи, поэтому, как всегда, выбирал серое трико, белую футболку, белые носки и
туфли. С учётом того, что его фигура худосочная, с узкой талией, длинными
руками и ногами, и не перекаченная в тренажёрном зале, в этой одежде он
выглядел воздушно, а прыжки казались легче. Глядя на него, можно сразу
догадаться, что он выпускник балетной школы: высокий и изящный, с
97/846
вышколенной гибкостью. Зная, что сегодня он снова ночует не дома,
дополнительно складывает в сумку сменные вещи и щётку, стараясь не
задумываться о правильности своих поступков. Всё равно он не подпустит Чона
к себе, но, скорее всего, опять уступит с поездкой в его дом. Чем больше он с
ним беседует, понемногу узнавая характер, тем чётче вырисовывается его
портрет – Чон упёртый как баран, сдержанный, но не терпящий непослушания,
и, возможно, не такой уж невозмутимый, каким хочет казаться. Про таких людей
ещё говорят, что они и лысому продадут расчёску. Да так заболтают, что вместе
с ней впарят и шампунь с бальзамом. Вот Тэхён – тот самый лысый, и его помалу
программируют на поход в парикмахерскую. И смешно, и плакать хочется.
Свезло же познакомиться с этим Чоном.
Кто он вообще такой? Тэхён даже не знает, чем он занимается, в то время как
Чонгук зря времени не теряет, вытягивая из него различную информацию. Зато,
благодаря этому наглому мистеру, он сегодня хорошо себя чувствует и готов
упорно работать.
Репетиция в целом протекала неплохо, пока не подошли к партии кордебалета.

Тут и начался разнос. Сперва Джулия три раза заставляла их снова и снова
начинать заново, потому что одна из балерин неправильно и медленно
размахивала руками. Потом перепало другой девушке. Джулия была очень зла,
называя их бездарями и паралитиками, во всю глотку диктуя ритм: «Раз, два...
два, два!» В итоге она не вытерпела и сняла одну балерину с данного спектакля.
Балетмейстер возразил, умерив пыл своей коллеги. Балерина, соответственно,
заревела, не выдержав давления. В этой профессии крайне важно быть
стрессоустойчивым, потому что таких моментов ещё будет пруд пруди. А раз она
у них новенькая, Тэхён посочувствовал ей вдвойне. На её место имеется замена,
ведь незаменимых априори нет. Но Мун отнёсся к ней благосклонно.
— Давайте не будем горячиться. До спектакля пять дней. Ты, – он указал на

девушку, – не реви. Соберись. Прогоняем ещё раз. Учитываем замечания.
Внимательно слушаем!
Эти организационные моменты сильно нагнетали обстановку и изматывали, как

физически, так и морально. Чересчур нервная Джулия вспыхивала по каждому
поводу (и без), переживая за предстоящую премьеру, которая состоится уже
через пять дней. И её можно понять, как и весь репетиторский состав, ведь они
представляют свою труппу, и от того, как она выступит, можно судить об их
педагогичности.
После кордебалета отрабатывали сольники «Жизели». Этот балет всем известен,

Юнивёрсал также представлял его не раз. А вот премьерный спектакль
«Тщетная предосторожность» – в их репертуаре новинка, которой уделялось
большее внимание. Тэхён также танцевал в «Жизели», но лишь в кордебалете.
Сольники его не касаются. Но иногда у него появлялось желание остаться и
понаблюдать за тем, как репетируют другие, внимая нареканиям педагогов. Это
не для того, чтобы кого-то подсидеть, а только в образовательных целях.
Лишним точно не будет. Особенно Тэхёну нравится наблюдать за манерой
ведения класса Муна.
Наконец, все порасходились, время перевалило за семь. Тэхён натянул чуни и

серую толстовку, намотав на шею шарф, чтобы не терять тепло, присев у зеркал.
Немного о сюжете «Жизели» – это фантастический балет, где главную героиню
98/846
Жизель обманывает возлюбленный Альберт, что уже помолвлен с другой.
Жизель не может справиться с предательством и умирает. А во втором действии
Альберт приходит на её могилу, где ночью на кладбище появляются вилисы –
невесты, умершие до свадьбы. Появляется и Жизель, что спасает Альберта от
гнева вилис, потому что до сих пор самоотверженно любит. Таким образом,
Жизель навсегда останется в памяти Альберта, который вечно будет сожалеть о
потерянной любви – любви, которая сильнее смерти.
Ах.
«Опять любовники», – недовольно подмечает Тае. Балет очень красивый,

особенно партия вилис, но концовка... Этой самоотверженной любви ему не
понять. Спасать предателя – не знать своей гордости.
Сейчас отрабатывали свидание Альберта и Жизель в самом начале. До момента

встречи Альберта должен отговаривать его оруженосец Вильфрид. Роль
Вильфрида досталась японцу. Он у них маленький да удаленький, тоже твёрдый
кордебалет, но для этой роли подходит идеально. Как все говорят, ему не
хватает плавности и лёгкости, потому как он занимается борьбой, из-за чего его
движения скованны и визуально тяжелы. Сами по себе японцы – аскетичный
народ, замкнутый, вот и парню передалась эта национальная черта, которую он
усилил мужиковатой подачей. Но да, эта роль ему подходила, только самого
японца не наблюдалось. Он опаздывал. Никто не знал его местоположения.
Предположили, что он на соревнованиях, потому задерживается. Чей поезд
ушёл, того ждать не будут. Джулия и Мун, как и любой руководитель, не терпят
опозданий, тем более прогулов.
И Мун обращается к Тае.
— Дюран, подъём. Лови минуту славы.
Джулия прищурилась, заинтересовавшись новой кандидатурой, тем более что

Дюран не входил в круг её любимчиков. Тэхён же не верил своей удаче.
Конечности затряслись, парень неверяще посмотрел на Муна. Тот кивнул.
Звукачу дали команду, чтобы включил соответствующий отрывок композиции, ну
а Тэхён по памяти повторил незамысловатые перемещения своего героя с
Альбертом. Эта роль, конечно, не блещет балетными движениями, но всё же
сольная. Там, в общем-то, и нет самого танца, скорее актёрская игра. Однако,
зритель всё равно отдельно обратит на него внимание. Это греет душу. Тэхёну
определённо нравится сложившаяся ситуация!
Альберта играл Минхо, выслужив милость руководства. Тэхён без особого

напряга прогнал свою незначительную роль, после чего получил кивок Муна и
его «на сегодня свободен». Да, роль перешла ему, и хоть он о ней не мечтал,
довольствуясь задним рядом, но почувствовав маленькую значимость, был
окрылён.
Японец вернулся как раз под конец, когда Тае уже переодевался. Чимин в это
время сидел в раздевалке, копаясь в телефоне, и он же весело сообщил
«опоздуну», что его роль «тю-тю» – слямзили. Как японец покраснел,
рассердился, побежал к балетмейстеру и заведующей, затараторив объяснения.
Те его мигом отфутболили, так что он направил свой гнев на Тае, назвав его
«подсоской Муна».
99/846
Чимин вовсю веселился. У него всегда хорошее настроение, когда у кого-то не
очень.
— Акира, он хоть сосать умеет. Ты тоже учись. Полезный навык в нашем

несправедливом мире! – и гадко засмеялся, поправив зализанные волосы. Японец
ушёл, хлопнув дверью.
Тэхён кротко улыбнулся, смотря на соседа. Его не обидело оскорбление, а скорее

позабавило. Он-то знал, что это не блат, а обыкновенное везение.
— Забей, француз. Зависть – плохое чувство, – лукаво улыбнувшись, прикрыл

глаза, – но самое искреннее.
Это надо запомнить.
***
Через полчаса за ним заехала машина, о чём Чонгук условился. Водитель, коим
являлся один из телохранителей, предупредил, что мистер Чон поехал в
боксёрский клуб, так как это входило в его расписание. Тэхён и не расстроился.
Теперь он осознанно следил за дорогой, осматривая район, в котором находился
особняк, и сам дом, казавшийся опустелым. Почему? И сам не знает.
Какой же всё-таки этот дом? Двухэтажное строение, где на первом

расположились кухня, гостиная, совмещённая со столовой, постирочная,
бойлерная, санузел и четыре комнаты для персонала. На втором –
исключительно хозяйская зона из трёх спален, кабинета и помещения для
хранения вещей. Если так подумать, то дом даже небольшой. Интерьер в
классическом стиле: высокие потолки, светлые стены, массивные люстры под
потолком, большие окна. В общем, красиво, но не впечатляюще. Нет ничего
лишнего, будь то всякие безделушки, статуэтки, может быть даже фотографии в
рамках.
Пока Чон отсутствовал, он занялся выбором личной спальни, но, если честно,
ничего не приглянулось. По спальне хозяина сразу видно, что она обжитая,
более просторная, уютная, и даже с гардеробной. И всё-то там идеально! Утром
Тэхёну даже не хотелось вылезать из кровати. Одеяло и подушка очень мягкие,
места много, к тому же не жарко. Любой комфорт за ваши деньги.
Развалившись на его постели, Тэхён просто так перекатился на сторону, где

сегодня спал Чонгук. Без всякой причины понюхал его подушку. Спокойно...
Правда, в гостевой так комфортно не будет.
Стоило приехать хозяину дома, как с первого этажа послышались разные голоса,
в том числе его – громкий и командный. Тэхён мигом присел на пуфик,
изображая непринуждённый вид.
— Здравствуй, Тае. Дай мне пять минут, я переоденусь. Спускайся пока в

столовую, – вошёл он резко, сразу свернув в гардеробную.
Мадам Го уже накрывала на стол, отчеканив ему уважительное приветствие

(даже не глянув в его сторону). Что ж, если ей станет легче, он тоже не особо
рад сложившейся ситуации.
100/846
Чон не заставил себя долго ждать, ровно через десять минут спустившись в
домашних брюках и сером пуловере, напугав его поцелуем в шею, поблагодарив
за приезд. Мадам Го незамедлительно появилась с тарелками.
— Вы занимаетесь боксом? – Это на самом деле его интересовало. Пора бы уже

было узнать побольше о человеке, с которым целовался.
— Ничего серьёзного. Поддерживаю физическую форму.
— А почему именно бокс?
— Просто нравится. А что, тоже захотел? – без улыбки, но явно с иронией. Тэхён,
кстати, ещё ни разу не видел его улыбки. Миллер не соврал, заверяя о
сдержанности босса.
— Просто интересно. Я думал, вы профессионально им занимались. Или

занимаетесь.
— Кроме того, что это отнимает много времени – так ещё и чревато
повреждением мозга. Деменция не входила в мои планы на будущее.
— Ну, если думать только в негативном ключе, то в спорт лучше вообще не

лезть, в любой момент можно стать инвалидом.
— Всё верно, Тае, спорт опасен, поэтому всего нужно в меру.
— В вашем случае – да, но не в моём. Не обобщайте.
— Как тебе сказать... Если честно, я не люблю балет, или как ещё говорят – не
понимаю его.
— Вы не любите балет?! – Тае спросил настолько поражённо, что аж самому

стало смешно. Конечно, он же спонсор Юнивёрсал! – Тогда зачем спонсируете?
— Люблю бесплатный первый ряд.
Ага, ну конечно, всем бы спонсировать знаменитую балетную труппу, чтобы

получать бесплатный билет в первый ряд.
— А если серьёзно, вам правда не нравится?
— С моей точки зрения – это невыгодно. Титанический труд не окупается. К тому

же всегда высок риск либо что-то себе сломать, либо вылететь. Честно говоря,
даже общая картина спектакля меня не впечатляет. Не обижайся, я правда не
понимаю искусство.
Тэхён немного (много) ошарашен. Не то чтобы он задумывался, нравится ли

Чонгуку балет, но это подразумевало какой-то интерес.
— Значит, всё дело в эскорте? Вам просто нравятся балерины? А вы говорили,

что в прошлом сезоне у вас романа не было. Как же вы так упустили выгоду? Это
была ложь. – Тае произнёс это с таким видом, будто узнал тайну мирового
правительства.
101/846
— Ты меня плохо слушал. Я сказал: не было отношений. Девушка адекватно
приняла моё предложение и осознанно пошла со мной на две встречи с
приятным продолжением. Хочешь узнать ещё какие-то подробности?
— Как-то вы интересно провели с ней время, что она даже покинула труппу. –
Сейчас Тэхён просто ищет, за что его раскритиковать.
— Я за ней не следил. Мы распрощались на хорошей ноте.
Тэхён пошёл дальше, наседая на него с неудобными вопросами.
— И что, в свои-то годы вы до сих пор не женаты?
Чон прищурился, отпив из бокала сок.
— А ты знаешь много тридцатипятилетних семьянинов?
— Я – не знаю. Но, по-моему, это подозрительно. Что с вами не так, раз вы до сих
пор один? – Вот как он завернул вопрос. Чон иронично вскинул бровь.
— Ты уже называл меня извращенцем, теперь пытаешься уличить в

ненормальности. Некрасиво с твоей стороны, не находишь?
— У меня только один вопрос, и вы на него не отвечаете. Напрашивается вывод,

что вы мне постоянно врёте.
— Тае, – мягко произносит он, – где я соврал? Ты что-то себе надумываешь.
— А как мне не надумывать? Вы взрослый одинокий мужчина, у которого, по-

видимому, высокий уровень жизни, и вы же утверждаете, что не гей, но хотите
со мной отношений. Это я чего-то не понимаю, или вы мне что-то не
договариваете?
— Ты уже запутался в своих теориях заговора. Если всё же думаешь, что я

извращенец, тебе, так или иначе, придётся проверить это на практике. Или,
может, ты представляешь меня в образе этого... с красной комнатой? Мистер
Грей маленький миллиардер.
— Я о таком не думал, – нахмурившись, однако, задумался. Ни книгу не читал, ни

фильм не смотрел, но в общих чертах понял, о чём речь.
— Я, конечно, люблю насыщенную сексуальную жизнь, но в рамках разумного.

Или по желанию обеих сторон.
— По-вашему, секс с мужчиной – в рамках разумного? – Всё же Тае не теряет

надежду и пытается как-то его поддеть.
— А ты знаешь, о чём говоришь? Однополые отношения – это так же нормально,

как и гетеросексуальные. Это не психическое отклонение, не извращённые
эротические фантазии. Гетеросексуальность также не защищает от
психопатологических расстройств. А ведь есть вещи похуже. Инцест, например,
если мы говорим о первой линии родства, как родитель-ребёнок. А ты
зациклился на сексе с мужчиной, как будто это самое большое зло. За агрессией
всегда прячется страх. А всё почему? Да, Тае, всё потому же – ты не пробовал.
102/846
— Хорошо, пусть будет так. Но я-то не хочу. Мне не нужен этот опыт.
— Я не могу с тобой согласиться. Если у тебя не было ни девочки, ни мальчика,

как ты можешь знать, что хочешь?
— А вы всё попробовали и теперь знаете?
— Что всё?
— Вы поняли.
— Ты тоже понял.
Тэхён постарался скрыть раздражение, сменив тему.
— Я так и не спросил, кем вы работаете? Это ваш дом?
Когда появилась мадам, Тэхён очень вежливо попросил чашку кофе (даже
уточнил, что ему сгодится и растворимый, чтобы не напрягать их).
— Вот, хорошие вопросы. Я тебе стал интересен?
— Вы опять увиливаете.
— У меня судостроительная компания. И, как ты правильно заметил, дом не мой.
Судостроение?.. Тэхён никогда с таким не сталкивался, даже по новостям не

видел.
— А почему дом не ваш?
— Я продаю свой коттедж, собираюсь строить новый дом. Временно перебрался

сюда. Опять меня в чём-то подозреваешь?
— Нет. Ладно, я понял...
— Твой интерес поутих. Надеялся, что я всё-таки боксёр? – И опять не смеётся,

но шутит. Тэхён невольно улыбнулся.
— Вы загадочная личность.
Тэхёну подали чашку (сваренного) кофе, и Чон взял его за руку, заглянув в глаза.
— Ты сам ни о чём не спрашиваешь.
— Получается, вы очень богатый. – Прикинув, сколько стоят судна, Тэхён

примерно понял, что ничего не понял.
— Получается. Твой интерес вернулся?
Тэхён попытался выдернуть руку, но Чон удержал, выжидая ответ. Вот только
что был невозмутим, а теперь снова нападает. Думает, Тэхён клюнет на его
богатство?
103/846
— Мне это не нравится. В смысле, большие деньги. Я не хочу с этим связываться.
Чон обхватил его выше – за запястье. Зачем он так делает? Это как-то помогает
ему говорить?
— Ты не в том осторожничаешь. Сейчас ты на моей территории – не

переживаешь об этом? Я прямым текстом говорю, что хочу тебя – не
переживаешь? Какие деньги, Тае? Мы с тобой говорим о нас.
Тэхён вскинул брови, не противопоставляя возражений, чтобы быть выше его

провокаций. Руку выдернул, поблагодарив за ужин.
— Эти ваши соблазнения на меня не действуют. Обоснуюсь в гостевой. Доброй

ночи.
Гордо встал и поднялся на второй этаж, уверенный в том, что его провожают
взглядом. Может быть, даже недовольным.
Забрав сумку из его спальни, выбрал последнюю комнату по коридору, радуясь

своей победе. Хотя ни в чём не победил, а просто красиво сбежал. Ну, как
всегда. Но настроение было такое же хорошее, как и днём. А ведь у него ещё
сольная партия в «Жизели». Отличный день...
Внезапно в дверь постучались. Тае с беззаботной улыбкой отворил, моментально

схваченный за плечи, за секунду до...
— Эти мои соблазнения.
...поцелуя. Тэхён чуть не завалился назад от того, как мужчина на него

накинулся. Язык уже во рту, Чон крепко зажал его, словно привязав к себе,
удерживая за затылок, глубоко и жадно целуя, постепенно двигаясь к кровати.
Тэхён сначала пробовал отбиться и даже укусить, но ничего не вышло. В

конечном счёте ещё и поперхнулся от нехватки воздуха. Чон буквально
насиловал его рот, поднимая лицо выше, поглаживая шею, а после и грудь,
уверенно спустив ладонь ниже.
Тэхён захлёбывается эмоциями, вцепившись в чужую ладонь. Чон настойчиво

сжимает пах, продолжая целовать. Тэхён, конечно, чувствует, что у него пылают
щёки и просыпается возбуждение, то есть встаёт. Да, это он хорошо чувствует...
И да, это просто тихий ужас. Чонгук, резко выдернув его ремень из шлёвок,
пробирается под ткань, смяв упругие ягодицы. Тэхён опять начал дёргаться,
отклоняясь от бессовестных действий, но Чонгук лишь помог ему завалиться на
кровать, оторвавшись от губ, тёмным взглядом рассматривая его сверху вниз.
— Эти мои соблазнения не действуют. Очень жаль.
Проведя большим пальцем по его ещё влажным губам, снова коснулся паха.
Тэхён растерянно распластался на постели, потеряв дар речи и вообще рассудок.
Ожидал продолжения. Не в смысле ждал и хотел, а предполагал, что, если
Чонгук зайдёт дальше, он не сможет оттолкнуть. Эти яркие эмоции... эти
соблазнения... сводят с ума. Всё впервые. Пока он не знает, как себя вести.
104/846
— В очередной раз убедились, что ты себе врёшь. Больше, чем уверен, что, если
я тебя приласкаю, ты кончишь за минуту. Но я не буду. Разберись с этим сам. Ты
же уже взрослый мальчик.
И ушёл. Мистер Независимость остался лежать с разбухшими спагетти вместо

мозгов, устремляя пустой взгляд в потолок. Собственное тело пугало. Оно ведь
всегда его слушалось! А что теперь? Проснулись природные инстинкты? О, как
вовремя!
Тэхён завернулся в покрывало, беспомощно закрыв лицо. Он никогда себя не

ублажал.
Ему это неинтересно...
***
Утром оба строили безучастный вид. Тэхёну даже стало неловко от

образовавшейся тишины, нарушаемой только стуком столовых приборов. На
Чона это было не похоже, обычно он не упускает возможности его разговорить, а
после вчерашнего молчит. И кто ещё должен обижаться? Неужели всё дело в
последней фразе? Это по-настоящему его задело? А ведь сам говорил, что ему
не пять лет, чтобы затаивать обиды.
Тэхён попытал удачу, дабы завести будничный диалог. Как-то неправильно

прощаться на плохой ноте.
— Я сегодня ночую у себя?
Чон даже не поднимает глаз, отпивая кофе и что-то читая в телефоне. Ведёт
себя некрасиво.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? – низким и неожиданно равнодушным

голосом. У Тэхёна мгновенно заварил котелок, выдавая самое логичное
предположение, что Чону стало с ним элементарно скучно, и Тэхён его не
впечатлил выдержкой, сексуальностью или чем-то там ещё, что ему неизвестно.
Но основная мысль такая, что у Чонгука пропал интерес. У Тае – аппетит. Он
полночи не спал, думая о том, что чуть не произошло, продумывал пути
отступления, ругал себя почём зря – а этого уже не требуется.
Ну... и хорошо? (Без знака вопроса.)
Чонгук так ничего и не спросил, занимаясь своими делами, игнорируя его

присутствие. Но обижало не его отношение в данной ситуации, а то, что ему, как
опытному мужчине, было прекрасно известно, как на Тэхёна повлиял второй по
счёту поцелуй и небольшой, но всё же физический контакт, который повлёк за
собой кучу мыслей. Ведь на самом деле Чонгук сейчас просто играет на его
нервах. Чтобы Тэхён беспрестанно о нём думал и накручивал себя, как нить на
катушку.
А может, ему с ним надоело? А может, он разочаровался, что они не переспали?

Тэхён больше не хотел терзать себя неприятными догадками, смирившись с
окончанием их бесцельного общения. Чего ему расстраиваться? Напротив, нужно
веселиться, что всё закончилось, стоило перейти к чему-то серьёзному.
Единственное, что стало обидно: зачем лить столько воды, и обещать молочные
105/846
реки и кисельные берега? А ведь так кичился тем, что всегда добивается
своего...
Ну и ладно, это не стоит внимания Тэхёна. Будет он ещё заморачиваться по

поводу своей несексуальности, которая ему никуда не упёрлась. Его расхотели,
да и чёрт с ним. Тэхёну же лучше, наконец-то можно выдохнуть.
В том же нерушимом молчании ехали до города, но Тэхён всё думал и думал,

кусая губы, представляя, как всё ему выскажет и навсегда исчезнет, громко
хлопнув дверью. Но, в действительности, ничего не мог сказать в лицо, робея.
Тэхёна так же, как и вчера, в первую очередь подвезли до дома, и на прощание
Чон пожелал ему хорошего дня, толком не попрощавшись, без лишних слов
избавившись от наскучившего человека.
Так оно и происходит – когда выкидывают за ненадобностью. А дай Тэхён ему то,
что он изначально хотел, Чон распрощался бы с ним ещё раньше. И было бы на
самом деле больно.
Тэхён постарался не зацикливаться на пройденном этапе. Да, было необычно и в

какие-то моменты даже интересно. Нужно во всём искать хорошее: Чонгук
вытащил его из затяжной депрессии, показал, как целоваться и как выглядит
недоступный мир миллионеров (или кем он там является), и оказывал такие
знаки внимания, которых иной раз не получают даже девушки – вполне себе
неплохо для кратковременного общения.
Все свои мысли и эмоции Тэхён постарался сконцентрировать на самом важном

деле – балете. Люди – приходящее и уходящее – это он уже понял. А работа всей
его жизни с ним навсегда – вот что нужно беречь. Абстрагироваться было не так-
то просто, но реально. Однако, на перерывах Тэхён начал вспоминать о Богоме и
загрустил вдвойне. Ему не хватало разговоров с человеком за экраном телефона,
который вроде присутствовал в его жизни, но не имел к ней никакого
отношения. Общение без обязательств почти так же хорошо, как секс без тех же
обязательств. Но сделанного не воротишь, он собственноручно от него
избавился. Жалеть теперь крайне глупо.
В том же ключе протекали последние дни до премьеры. Они даже немного

сплотились с соседом, так как вместе ходили с репетиций до квартиры. Особо ни
о чём не говорили. Чимин не страдал излишним любопытством, поэтому не
спрашивал, где Тэхён ночевал два дня. А если бы спросил, Тэхён имел бы полное
право задать тот же вопрос в его адрес. Сам-то где спишь? И с кем? В их случае
молчание – золото. Ум.
По части балета всё было очень даже неплохо. Тэхёна мало поправляли, а что и
советовали, то по делу. Так он совершенствовался.
За день до премьеры они уже репетировали непосредственно в театре, прогоняя

партии с оркестром, чтобы подстроиться и им, и артистам. Также репетировали в
своих сценических костюмах. Тэхёна это очень вдохновляло, но одновременно с
этим пугало. Волнующая атмосфера большого события убивала бессчётное
количество нервных клеток, но по-своему доставляла удовольствие. Только
настоящий артист поймёт, что сцена, как наркотик, – раз испробовав, уже не
остановиться. А после выступления вообще ломает не по-детски, снося голову
избытком адреналина в крови. Но в балетной школе не тот размах спектаклей,
106/846
нежели сейчас в знаменитой труппе большого сеульского театра с огромным
залом зрителей.
На репетициях Тэхён не портачил, но переживал, что будет перед несколькими

сотнями человек? Разумеется, это не то волнение, охватывающее ведущего
артиста, к которому приковано всё внимание. Для каждого отведено своё место,
пусть и не заметное, но значимое в целостности общей картины их
титанического труда. Поэтому и Тэхёну мучительно страшно и волнительно
шагнуть на новую сцену. Если он покажет себя плохо, его дальнейшая карьера в
Юнивёрсал будет под ударом. Зачем им бездарный пацан, который не может
осилить даже кордебалет?
Утром перед премьерой позвонил Намджун, пожелав удачи. Тэхён попросил его
не приходить, чтобы лишний раз не переживать и о его присутствии. Многие не
любят, когда на них приходят посмотреть родственники. Тэхён в их числе.
Однако, Намджуну веры никакой. Даже если он придёт, Тэхён предпочитает не
знать об этом и быть спокойным.
Сегодня он встал пораньше, приготовил сбалансированный полезный завтрак и

ещё отложил в контейнер, чтобы хватило до вечера. Заодно поделился с
Чимином, который не особо-то нервничал о сегодняшнем дне. Везунчик.
Спектакль состоялся в восемь вечера, Тэхён очень сильно переживал перед

самым выходом и первые минуты на сцене. А потом страх прошёл, уступая место
хладнокровному спокойствию. Они и зрителей толком не видят, не только из-за
темноты зала, а потому что постоянно в движении. Тэхён, как и весь кордебалет,
выступал в костюме крестьянина. Было весело, особенно когда спало
напряжение. Это же «Тщетная предосторожность» – балет в комично-бытовом
жанре. Полтора часа как из пушки – не успели заметить, как уже выходили на
поклон. Тэхён сиял от счастья, слушая аплодисменты. Вообще-то его полностью
устраивала занятая ниша, но с недавних пор – с сольной партии в «Жизели» –
ему захотелось большего. Сегодняшняя премьера лишь усилила его стремление.
За кулисами балетмейстер всех обнимал, благодарив за старания. Тае тоже

попал в его объятия. Был очень милый момент, когда Мун оттянул его щёку,
поздравив с дебютом. Чуть погодя, уже сняв грим и переодевшись, всей труппой
распили три бутылки шампанского, поздравив друг друга с премьерой. Это был
тот редкий случай, когда никто не грызся. Делить-то было нечего – всё уже
поделено.
На следующий день репетиция начиналась только в четыре. Завтра «Жизель»,

послезавтра опять «Тщетная предосторожность», только в другом месте. Потом
они должны съездить в Ульсан и Кванджу, в репертуаре ещё «Дон Кихот». В
ближайшее время у них бешеный график, спектакль за спектаклем. Некоторых
солистов приглашают участвовать в другие проекты, например, на какой-нибудь
концерт, вручение музыкальных премий или, вот, на свадьбы – из-за этого могут
происходить всякие форс-мажоры, где требуется замена. Тэхёну пока не
поступали такие предложения, поэтому он настроил себя на череду
плодотворных выступлений.
Наверно, правильно будет сказать, что перед «Жизелью» он волновался вдвое

сильнее, так как исполнял оружейника. Да и в принципе, ему больше нравился
этот балет из-за атмосферы. На место Жыин встала русская балерина Карина
Табулова, у которой за плечами лучшая школа классического балета – академия
107/846
им. А.Я.Вагановой в Санкт-Петербурге. Джулия лично пригласила её в
Юнивёрсал. Правда, Минхо с ней не находил общий язык, что не отменяло
факта, как красиво они смотрелись вместе. В далёком будущем Тэхён мечтал
побывать в России в Большом, и, если повезёт, взять пару классов у знаменитых
балетмейстеров. Но если думать о перспективах, то американская или
лондонская труппы лучше для продвижения. Мун говорил, что они всё равно
ездят на гастроли в другие страны, так что все мечты осуществимы.
Второе выступление встретили даже лучше первого. Всем знакомый сюжет –

неизменный сценарий о любви, приправленный драмой. Тэхён справился с
поставленной задачей, потому мог себя заслуженно похвалить. Настроение было
на высоте. Тэхён наконец-то снимал душный костюм, сразу отправляясь в душ.
Все артисты источали жар до предела разогретого тела, стирая грим и
переодеваясь. Он уже сушил волосы, завившиеся в небрежные кудри, а кто-то
ещё только заходил в раздевалку.
Конечности трясло от перенапряжения, мышцы гудели, организм измотан и

обезвожен. Дабы не толпиться, Тэхён скоро облачился в белый спортивный
костюм, обмотав шею маленьким шарфом, вытащив капюшон поверх пальто
(модник!). Сумка через плечо болталась спереди, при каждом шаге свешиваясь
то влево, то вправо. Время – одиннадцать ночи, голова забита лишь тем, на чём
добраться до дома. Естественно, кроме метро и метро других вариантов не
выявлялось. Такси влетит в копеечку, а он не привык столько тратить впустую.
Хотя сейчас сильнее всего хотелось доехать с комфортом и ни о чём не
волноваться.
В главном холле Тэхён увидел балетмейстера, чей смех был слышен в радиусе
нескольких метров. И стоял он не один, а в компании нескольких
презентабельно-важных мужчин. Все как на подбор в костюмах и галстуках, что-
то живо обсуждающие с Муном. Тэхён не придал этому значения, беззаботно
проходя рядом с ними. Но незаметным он не остался. Мун широко заулыбался,
кивнув ему, без вопросов втянув в их круг привилегированных лиц. Тэхён
ожидаемо напрягся и съёжился, получив всеобщее внимание. Что это такое? По
какому поводу? Зачем?
Но только внимание одного вышибло из лёгких воздух. Напротив стоял... мистер

Чон, сунув руки в карманы. Высокий, статный, одетый с иголочки – и смотрит на
него. Если хоть немного пораскинуть мозгами, то можно догадаться с первой
попытки – это всё спонсоры.
Чон сегодня сидел в первом ряду.
Разумеется, Тэхён удивился его появлению. Он был уверен, что между ними всё
кончено. Значит, не всё? Чон с ним играет? Или просто насмехается?
Тэхён не вникал в беседу, притворяясь предметом интерьера. Понемногу

мужчины стали расходиться, так как артисты покидали театр, и кое-кого из них
встречали на машине с водителем. Кого именно – тайна. У каждого своя личная
жизнь.
Тэхён также отметил, что все спонсоры были в возрасте, причём даже старше
Чонгука. Кто-то низкорослый и полный, кто-то высокий да неказистый, один
вовсе с депутатским значком на лацкане пиджака. Признаться, господин Чон
Чонгук среди них наиболее приятный, или Тэхён уже начал его идеализировать,
108/846
сравнивая с другими, выявляя плюсы. И вот это очень плохой знак.
Обида за молчаливый завтрак недельной давности ещё не отпустила. Но дар

речи Тае потерял от того, как он на него откровенно смотрел, никого не
стесняясь.
Наконец, все расходятся, обменявшись рукопожатиями. Тэхён хотел ринуться

раньше всех, чтобы избежать с ним неловкого столкновения, но Чон, незаметно
его нагнав, мягко ухватил за локоть, уводя за собой. Внутри всё грохочет: то ли
от возмущения, то ли от ожидания. Скучал? Нет! Но думал. Порой думать даже
хуже, чем скучать. У второго, по крайней мере, есть мотивы. А у Тэхёна ни
мотивов, ни оправданий.
Совесть-судья огласила – виновен! Ах, в чём? Что допустил привязанность.
По-хорошему, по-умному, нужно дать отпор, и с гордо поднятой головой уйти. Но

он не делает ни того, ни этого, следуя за ним, как идиот. Да, конечно, идиот, без
всяких сомнений. (Без обид). Тэхён это объясняет тем, что не хочет чужих
взглядов, устрой он тут сцену. Чон тоже помалкивает, открывая перед ним
дверцу, как истинный джентльмен. У Тэхёна острое ощущение ошибки. Если он
сюда сядет, да по доброй воле, то больше уже не выйдет.
И садится.
Нет, ну редкостный идиот. Тот самый герой из фильма ужасов, который идёт в
самое страшное место, а все зрители перед телевизорами всплёскивают руками.
Посреди кресел белые пионы в крафте. Тэхён на них смотрит, но избегает мысли,
что это для него. Всё слишком сказочно, чтобы быть правдой. Всё слишком
вообще, чтобы с ним соприкасалось.
Чон садится рядом, опустив ладонь на его колено. Тэхён всё ещё делает вид, что
ничего не понимает. Хотя нет, не делает – так оно и есть.
— Мне хотелось надеяться, что ты ко мне всё-таки приедешь. Но Тае Дюран

такой гордый и независимый, что никогда не опустится до моего уровня.
Тэхён не отвечал и не смотрел на него, стесняясь обсуждать их отношения при

посторонних. Спереди сидело двое телохранителей, один из которых за рулём.
— Поехали, – скомандовал босс, поглаживая его бедро с внутренней стороны.

Машина двинулась, Тэхён – тоже.
Он понимает, что это неправильно, он осознает, что глуп. Но уйти не хватает

решимости.
— Я задался вопросом... – Букет убирается назад, Чонгук придвигается ближе. –

...Как будет по-французски «я скучаю по тебе». Думаю, позвоню своему
птенчику, если он, конечно, ответит, скажу ему это, и он обязательно растает. Я-
то знаю, что мой птенчик любит ласку, но не умеет это показывать. А,
оказывается, такой фразы нет. Есть «tu me manques» – дословно «ты
отсутствуешь у меня». Меня до вчерашнего дня не было в стране и, да,
действительно, ты у меня отсутствовал. Я решил, что звонить тебе бесполезно.
Пришлось идти на похороны Жизель и караулить тебя в холле. Ну так что, мон
109/846
ами, как ты без меня? О чём думал?
Опять обольстительно обхаживает, сражая мужественной харизмой. Опять,

опять...
«Дракон пролетает под мостом и через колечко влетает прямо в замок», –

вспоминается одна известная фраза. И мост опять построен, и контакт налажен,
и дракон подкрадывается к замку. Если что, Тэхён не хочет впускать. Это
получается неосознанно.
— Я вас не понимаю. Вы то исчезаете, то появляетесь. Мне нечего вам сказать.

Просто заканчивайте эти игры. Это неприятно.
— Ты заметил моё отсутствие, поэтому тебя это задело. Так что тебе есть что
сказать. Поделись.
— Вы считаете меня наивным ребёнком? Если меня бросить, то побегу обратно?
Чонгук переложил ладонь ему на шею, медленно развязывая тонкий шарф,

завязывая мысли.
— Немного. В хорошем смысле.
Вот сволочь! Тэхён впивается в его пальцы, удерживая шарф на месте, как будто
ведёт бой за свою независимость. Чон всё равно приспускает шарф, прикусив
кожу. Так получается, что в попытке оттолкнуть, Тэхён упирается руками ему в
грудь. Толку ноль, но оба друг к другу близко. Чон уже не соблюдает рамки
приличия, уверенно обхватывая ягодицу, искушая пылко, больше не
сдерживаясь, как обычно. На Тэхёна нужно заявить права, ибо эти права
присвоит кто-нибудь другой.
Тэхёна эти нападки жутко отвлекают от начальной цели – вырваться. И ему от

этого не неприятно. Было бы проще, если бы всё скатилось к неприязни. Но,
получается, что сопротивление понарошку, чтобы не упасть в своих же глазах.
Чонгук больше налегает и оттягивает за волосы назад, приближаясь к лицу.

Тэхён понимает, что вот! Вот опять поцелует! Не даст отпрянуть... Зажат со всех
сторон. Предвкушая близость, рефлекторно жмурит глаза и чувственно
приоткрывает губы. Нет, ну разве можно быть настолько милым идиотом?..
Соприкосновения нет ни через секунду, ни через пять. А ведь он уже настроился!
Как-то само получилось...
Тэхён открывает глаза, растерянно хлопая ресницами. Его что, одурачили?

Сюрприз.
— Ты что...
Случайный переход на ты. Осёкся, а лучше бы одумался. Чону подлости не

занимать, но стыда стоило бы.
— Поцелуй меня сам.
110/846
— Не буду... – И крутит головой, не даваясь.
Не будет он, будут его – делов-то. Чон целует. Снова. Снова глубоко, мокро,
придерживая вертлявую голову. Тэхён пытается вытолкнуть его язык, но у него,
конечно же, ничего не выходит. Чонгук приваливается на него сверху,
придвинув к самому углу. Тот, опять по своей глупости, обнимает его за плечи,
не отвечая на поцелуй, но и не бунтуя. Всё происходит безотчётно.
Постепенно прикосновения становятся всё мягче, нежнее, губы перемещаются

на подбородок, дальше на шею, выдыхая на голый участок кожи. Тэхёна с этого
просто выносит, щемит в груди неизвестной тягой к другому человеку. В
чувствах он даже обнимает Чонгука за шею, спрятав лицо. Их долгие чмоки и
вздохи, без всяких сомнений, слышали пассажиры спереди. От этого вдвойне
стыдно. Они точно решат, что он ветреный парень, который даёт себя зажимать
в машине, и которого, по-видимому, купили на эту ночь. Это неправда... А кому
докажешь?
Чонгук перебивает даже мысли.
— Тебе хорошо? – полушёпотом, прикасаясь губами к его щеке. – Ты поедешь ко

мне? Я хочу, чтобы ты этого захотел. Скажи мне.
— Не знаю... – бурчит ему в плечо, перебирая в голове сценарии побега.
— Что ты сейчас чувствуешь?
— Не знаю.
— Тебе приятно со мной быть?
— Наверное. Да...
— А зачем отталкиваешь?
— Чонгук, хватит... Я так, правда, не могу. Вы... мне приятны.
— Ты. Отбрось формальности. Продолжай.
— ...Но я так не могу. У нас такая разница в возрасте. Я парень! Что обо мне
будут думать? Что вообще потом... Как это всё будет... Я не хочу влюбляться.
Наверное, это самый честный ответ.
— Просто доверься мне. Если бы я хотел тебя использовать, ну разве стал бы за

тобой бегать? Я же тебя фактически упрашиваю. Скажи мне, что хочешь
попробовать. И всё. Я не прошу от тебя невозможного. Просто оцени моё
внимание. Ты же честный человек. Скажи мне: ты хочешь попробовать?
Самое правильное в этой ситуации ответить «нет», потому что так поступают
разумные люди. И у таких людей, должно быть, всё нормально, но скучно, ведь
они слушают голову, а не чувства. И Тэхён был таким же. Но в царстве
одиночества не так уж интересно...
Пора признаться самому себе... Если он сейчас уйдёт, то пожалеет. Если
111/846
останется – тоже, но попробовав. Он никогда не пробовал! Для всех перемен
наступает своё время. И его время, похоже, пришло.
— Хочу.
Речь Чонгука про "ты отсутствуешь у меня" - взято из интернета, автор

неизвестен.
Хочу еще пояснить по поводу примы Карины из России, чтобы вы не подумали,
что автору просто хочется упомянуть "расею-матушку". Русский балет ценится
во всём мире. Школа русского балета считается одной из сильнейших в мире. В
общем, русских балерин везде приглашают, это в порядке вещей. И нормально,
что Тэхён хочет побывать в России.
112/846
Глава 8. Не влюбляться
— Я вам сильно не нравлюсь, да?

Дуайт покраснел.
— Вы и в самом деле так считаете?
— А вы когда-то давали мне шанс подумать иначе?
— Если я чувствую к вам неприязнь... потому что она мешала мне работать
иногда каждый день на протяжении последних полутора лет, если это
неприязнь... Если я не способен забыть ваш голос, изгиб вашей шеи, или свет,
переливающийся в волосах... Если это неприязнь... Обида на вашу
снисходительность, мысль, что вы для меня недосягаемы... – он остановился, не
в силах закончить предложение. – Вероятно вы сами сможете определить
причину этих симптомов.
Уинстон Грэхэм. Уорлегган
Тэхён вжался в спинку сидения, уже сотню раз пожалев, что сболтнул это
безумное «хочу». Хотеть он мог только покоя, стабильности, в конце концов,
хорошего будущего! Но никак не тридцатипятилетнего богача, у которого к нему
интерес сексуального характера. Да он просто рехнулся, согласившись что-то с
ним пробовать! Всему виной усталость и, вероятно, слабость духа. Его поймали
на крючок только благодаря нежным речам и поцелуям, которые дурманят
голову.
Переступив порог чужого дома, Тэхён испытывал сильнейшее волнение, что

было видно по его нервно бегающим глазам. Чон помог ему снять пальто и
попросил мадам Го накрыть поздний ужин. Почти полночь. Тэхёну нужно
восполнить энергию. Между тем Чонгук просит сделать «кофе с коньяком для
мистера Дюрана», объяснив тем, что это поможет немного расслабиться. «А
почему не с ядом?» – обречённо подумал Тае. Озвучь он свои мысли вслух, Чонгук
бы не оценил. Мадам Го удостоила юношу мрачным взглядом, прекрасно
понимая, во что выльется их общение за закрытыми дверями. Тэхён тоже
смотрел на всех так, будто они враги народа. Ему всюду слышались
презрительные шепотки о его разгульном образе жизни. Мало приятного, когда
тебя принимают за шлюху. Но Тэхён держался лишь за одну мысль: что шлюхой
его не считал сам Чон, и никогда, ни разу, не проявил к нему неуважения, кроме
нелепой ситуации с эскортом. Но он же сказал, что всё совсем не так…
Чонгук внимательно наблюдал за ним весь ужин. Казалось, Тэхён мог в любой
момент сорваться и убежать домой – в лучшем случае, в худшем – забиться в
свою раковину, лишь бы его никто не трогал. Не помог и кофе. Слишком много
думает о правильности своих поступков, о последствиях – точно молодой старик.
Конечно, сам ни на что не решится. Его нужно подтолкнуть, другими словами –
заставить. Чонгук ни о чём не переживает. Он знает, что справится. Тае всё ещё
ребёнок, который привык жить под контролем старших. Как бы он этому не
противостоял, управлять им несложно: чуть надави, и он прогнётся – такая у
него натура.
Чон не спускал с него не только глаз, но и рук, постоянно поддерживая либо за

запястье, либо за плечо, подталкивая на второй этаж. Теперь Тэхён
действительно волновался о близости, не как в тот раз, когда разревелся в его
объятиях в первый приезд. Чон бы точно не изнасиловал сопливого разбитого
парня. Но сейчас совсем другая история: Тэхён хорошо себя чувствует, мало
того, добровольно едет в его дом, хуже всего – на что-то соглашается.
113/846
Неизвестность пугает.
Чонгук усадил его на постель, попросив подождать, пока он примет душ.

Одиночество хорошо сказывается на здравомыслии Тэхёна, и оно, вроде как,
проясняется, оповещая чувством тревоги о приближающейся опасности. Он так
себя накрутил, что не выдержал и сбежал (кто бы сомневался), слыша громкий и
частый стук сердца в ушах. Чонгук, возможно, разочаруется, но быстро
справится со своей неудачей, а вот Тэхён не уверен, что осилит последствия. Эта
жизнь не для него, и он никогда не сможет полностью отпустить себя. Роман с
мужчиной... требует смелости.
Беглеца поймала охрана, не успел он и шагу сделать за порог.
— Мистер Чон не предупреждал о вашем уходе.
Тэхён чувствовал, как от стыда алеют щёки. Телохранитель, как и

домоуправляющая, не лучшего о нём мнения. Наверняка тому ещё не
приходилось ловить сбегающего из спальни босса любовника. Его можно только
поздравить, будет что рассказать сослуживцам.
— Мистер Чон разрешил, пропустите. – Парень попытался пролезть напролом.
— Тогда мне нужно лично его об этом спросить.
Но спрашивать не пришлось, Чон раньше появился в зоне видимости. Он очень

быстро принял душ, и, если бы Тае помедлил ещё минуту-две, его бы удалось
поймать на втором этаже.
— Спасибо, Исаак, можешь идти. – Несмотря на хмурый вид Чонгука, говорил он

не строго. – Возвращайся в комнату.
Стыд обрушился на него в троекратном размере. Чонгуку пришлось закрыть

дверь спальни на ключ во избежание повторного побега. Он не хотел пугать его
ещё больше, но и отпускать не собирался.
— Не позорь меня перед моими подчинёнными. Что я, по-твоему, с тобой делаю,

если ты сбегаешь из спальни? И себя, и меня выставляешь в дурном свете.
— Я не могу... Я не уверен... – совершенно честно и жалостливо промямлил Тае,

сев на край кровати. Сегодня хозяйская спальня уже не казалась такой уютной.
— Мы не будем заниматься сексом, пока ты ко мне не привыкнешь. – В этот раз

Чонгук протянул уже не чашку кофе, а рокс с бурбоном, присев перед ним,
опустив ладонь на колено. Во рту стало горько. – Я не люблю, когда мой партнёр
употребляет алкоголь, но сейчас немного можно. Смотри на меня, не отводи
взгляд. Всё хорошо, не переживай. Я тебя не обижу.
Тэхён кашлянул, отставив стакан. Тревога немного отпустила.
— У вас уже были... как я?
— Как ты – это кто?
— Девственники, – тихо и с тенью неприязни.
114/846
— Зачем тебе эта информация?
— Просто расскажите.
— У меня было несколько мальчиков старше тебя, но они были далеко не

невинны. Девушки были. Но никто, кроме тебя, так не сражался за свою честь.
— Мы будем раздеваться?
Чонгук ещё раз провёл по его коленке, поднявшись. Он и стал первым

раздеваться, без лишних слов. Тэхён впал в ступор, наблюдая за его действиями.
Чонгук естественно и неторопливо избавился от белья, проведя по...
привставшему члену. Тэхён не мог не опустить взгляд ниже, отчего в груди
потяжелело. Большой. И крайней плоти нет... Обрезание. Зачем?..
— Потрогай его, в этом нет ничего страшного. – Одним коленом опёрся о

кровать, тем самым подойдя ближе. Тэхён, естественно, даже не пошевелился, в
упор смотря на его хозяйство. Чонгук и в этом проявил инициативу, взяв его
ладонь и опустив себе на член, немного сжав. – Часто ты трогаешь себя?
— Нет. Я этим не занимался. – Тае вроде не смущался, но его лицо выражало

угрюмую досаду. Чонгук завёл его руку выше – до пупка.
От его ответа у него дёрнулся член...
— Никогда не трогал?
— И что такого? – Он не так понял интонацию и сразу воспринял в штыки.
— Ничего. Я во всём буду первым. Ты прекрасный.
Парня снесло откровением. Чонгук больше не медлил, затянув его в нежный

поцелуй, не спеша стягивая штаны с бельём, поглаживая оголившуюся кожу
упругих ягодиц... Следом он снял с него толстовку. Ну а оставшаяся футболка
уже не играла роли, как элемент одежды.
И начались предварительные ласки, расслабляющие намного лучше искусно

подобранных слов. Чон пробирался под футболку, водил по его животу, спине, по
поясу, медленно гладил шею и грудь, возбуждая щекочущими прикосновениями,
налегая голым телом. Становилось жарко... И Тае нравилось, правда нравилось.
От приятных ощущений он чувственно приоткрыл рот, обнимая его за плечи,
попросту не зная, куда девать бесполезные ватные конечности. Стоило Чонгуку
начать поглаживать его головку, Тэхён несдержанно и неожиданно для самого
себя простонал, сжав ноги. Дыхание спёрло. Он не постыдился своих звуков,
потому что всё, о чём он думал – это о члене Чонгука, придавленном к его бедру.
Это так будоражило... Тэхён не в себе... Ему нравилась эта близость, абсолютное
повиновение. Абсолютное безумие.
— Ты сводишь меня с ума... – Мокро целуя в шею, Чонгук надрачивал ему и сам
тёрся о его бедро, как мартовский кот. Он совершенно не стеснялся своих
желаний, и это вызывало табун мурашек.
У Тае были такие невинно-красные щёки и уши и блестящие, широко
115/846
распахнутые голубые глаза, которыми он на него неотрывно смотрел, пытаясь
беззаботно поправлять волосы, будто с ним не происходило ничего необычного.
Это выглядело очень забавно.
Потому, что Чонгук дрочил ему уверенно и умело, Тае действительно кончил
скоро, как раз за минуту. Он излился себе на футболку, зажмурив глаза. Это был
его первый оргазм, естественно, не особо сильный, так как он толком ничего не
понял, как и его тело. Можно сказать, холостой выстрел. Чонгук не собирался на
этом останавливаться и ложиться спать. Слишком влекло к его отзывчивости и
ласке.
Тэхён снова возбудился очень быстро и остро застонал, будто от боли, когда
Чонгук без спроса взял в рот его член. Тае было крайне приятно. Это ощущение
не сравнимо ни с чем, что было в его жизни. Но в то же время он смущался,
пытаясь оттянуть того за волосы. Чон ничего особенного не исполнял, лишь
играясь языком с головкой. Тае даже поглаживание возбуждает, что уж
говорить про минет. Мальчик потерялся в ощущениях, выгнув шею, елозя
пятками по простыни. Чонгук шире развёл его ноги, согнутые в коленях,
поцеловав внутреннюю сторону бедра, и на этот раз взял глубже.
Второй раз Тэхён кончил ему в руку, застонав протяжнее, получив больше
удовольствия. Оргазм побудил на нежность, и Тэхён потянулся к нему за
объятиями. Чонгук долго и жадно его целовал, в конце концов сдёрнув и
футболку, изучая каждый изгиб его гибкого, по-юношески стройного и такого
податливого тела. Парень неумело отвечал на поцелуй, обнимая его за шею.
Никогда ему не хотелось быть с человеком так близко, делить столь
сокровенное лицом к лицу. Чонгук тоже... сводил его с ума.
Дальше – как в тумане. Чонгук целовал его везде, заставляя крутиться по

простыне. Это даже не секс, но Чон получал больше удовольствия, просто изучая
его чувственную сторону.
Ночью они почти не спали, потому что стоило Тае задремать, тот снова будил его
поцелуями в шею, и они припадали друг к другу вновь. Тэхёна давно отпустила
робость, он всё ему позволял, показывая оголённое тело со всех сторон, войдя в
поток головокружительных ощущений. Стало комфортно, одним словом – хо-ро-
шо. Чонгук знал, что они могли прямо сейчас с лёгкостью заняться сексом –
Тэхён был взбудоражен и ко всему открыт, – но не хотел торопить события.
Достаточно было того, что он отвечал и тянулся к нему, и много улыбался,
упиваясь нерастраченной нежностью.
Чонгук особенно выделил момент, когда Тэхён сидел на нём, и они держались за
руки, изучая пальцы, ладони, выпирающие вены. Тае в полутьме с лохматыми
волосами выглядел как чертёнок, но с добрыми глазами, искрящимися
обожанием. Без сомнений – это обожание. Чистый восторг. Мгновенная
привязанность. Потом Тэхён сам его поцеловал и тоже клюнул в шею, замерев на
его груди. Обоим не хотелось, чтобы всходило солнце.
В какой-то момент Тэхён прикрыл глаза и незаметно провалился в темноту,

ощущая только тяжесть руки на талии.
Тогда он подумал, что это называется счастьем...
***
116/846
Поспать удалось недолго, наверное, урвал час или два. Постель была
разворочена, пропала его футболка, которой Чонгук вытирал с них сперму.
Господи, сперму... Он даже не может посчитать, сколько раз за ночь кончил...
Сам Чонгук тоже пропал. Скорее всего и не ложился, уже уехав на работу.
Голова раскалывалась, будто он всю ночь пил, а по факту – сильно не выспался и

истратил все силы. Перед глазами то и дело всплывают красочные эпизоды ночи,
за которые стыдно, но улыбка не сходит с губ. Тэхён перекатился на его сторону,
вжавшись в подушку. Всё пропахло Чонгуком, он сам им пахнет!
Господи боже... Так не бывает! Разве можно быть таким счастливым с другим
мужчиной? Чувство трепета, бьющееся в груди птицей, давит. Больно... и хорошо
– вот что испытываешь рядом с Чон Чонгуком. И это на самом деле страшно.
Хорошо, что на репетицию ко второй половине дня, потому что он ещё не

отошёл от ночных похождений. Так или иначе нужно было подниматься и
собираться. Скрывшись в ванной, прилип к зеркалу: в отражении на него
смотрел какой-то жутко лохматый и жутко счастливый человек с алыми губами –
но явно этот зацелованный человек не Тае Дюран. Не верил своим глазам.
Кстати, а глаза-то! С ярким блеском, сияли как две звезды на небосводе. Он
долго умывал лицо, словно оно у него было в саже. Но, к сожалению, чувства
невозможно стереть.
В корзине не оказалось сменных вещей, так что ему пришлось надеть халат.
Постояв под тёплыми струями воды, ему стало значительно лучше. Он даже
собрался с духом, намереваясь спокойно поговорить с Чонгуком, если он,
конечно, ещё дома.
Выйдя из ванной, тотчас наткнулся на его высокий силуэт у окна. Уже идеально-
собранный: синий костюм, белая рубашка, узорчатый шёлковый галстук, руки в
карманах, широкий разворот плеч, подбритый загривок...
Зачем он всё это подмечает?..
Такой сильный, такой красивый...
Чонгук, без сомнений, услышал его шаги и обернулся, окинув всё тем же, что и
ночью, глубоким ненасытным взглядом, будто снова ласкал. Перехватило
дыхание.
Тэхён оказался прижатым к постели, халат – на полу. Жаркий, клеймящий шёпот

на ухо: «Мой» – пустил волну возбуждения. На мгновение вклинилась мысль: «С
какой стати я твой?!» – испарившись со стоном.
Пиджак полетел следом.
Они сошли с ума.
***
Тэхён был в балетном классе, но будто и не здесь. Не ходил, а точно летал, ни на

что не реагируя. У него на носу выступление, а потом и поездка в Ульсан, но его
мысли заняты одним мужчиной, из рук которого он с трудом выбрался три часа
117/846
назад. И всё время, пока они ласкали друг друга в постели, их ждал Миллер. Чон
был до урчания доволен и изысканно спокоен (а это всегда при нём), наконец-то
дорвавшись до постельных утех, признавшись, что ни с кем не спал с их первой
встречи в Пьер Ганьер. Да, они не переспали в прямом смысле, но Чон выглядел
удовлетворённым. Так и было.
Миллер скрывал очевидную усмешку, забавно выдав: «Бонжур, мистер Дюран!»

Они ехали вчетвером: Миллер, телохранитель по имени Джошуа за рулём (тоже
американец) и они сзади. Чонгук не приставал слишком откровенно, но всю
поездку водил носом то по его щеке, то по волосам. Тэхён стеснялся показывать
их близость при посторонних и, слава богу, Чонгук ещё соблюдал рамки
приличия, не залезая на него с поцелуями (как это уже было). Чего уж греха
таить, Тэхён считал минуты до конца репетиции, ожидая новой встречи.
Ополоснувшись быстрее всех, он выскочил из бизнес-центра, с гулом в ушах

прыгнув в дожидавшуюся его машину охраны, прикрыв лицо руками.
Что же он творит...
***
Этой ночью они тоже не занялись сексом. Чонгук сказал, что им нужно хорошо
выспаться, так что почти не приставал, хотя уснули они нагишом. Чонгук всегда
засыпал после него.
Тэхён больше не задавал вопросов, вообще никаких, и не обвинял его во всех

смертных грехах. Это было сродни смирению, когда понимаешь, что катишься с
ледяной горки на полной скорости, а дальше пропасть, и не остановиться.
Чон тоже ни о чём не спрашивал, разделяя с ним уютную тишину, когда они
отрывались друг от друга, просто наблюдая за выражением лиц. Тэхён не хотел
признавать, что растворяется в другом человеке. Это очень сильно пугало, а
игнорирование проблемы, как правило, тормозит процесс излечения. Чонгук – не
воронка, но затягивал нехило. В него нельзя влюбляться. Тэхён надеется, что
сможет уйти и забыть, не заходя в глубокие воды ещё дальше. Лучше всего,
чтобы Чон сам от него избавился. В любом случае, всему приходит финита.
За завтраком Тэхён подписал бумаги на продажу квартиры, даже не

ознакомившись с текстом. С ними был Миллер, заверявший, что найдёт лучшего
риелтора, и они обменяют трёхкомнатную на две однокомнатные по выгодной
цене. От всех вещей в доме Тэхён отказался. Чонгук подтвердил, что сам со всем
разберётся. Единственное, Тэхён попросил найти коробку с дедушкиными
вещами – всё, что от него осталось. Прочие вещи не составляли для него никакой
ценности, а сестра уже вывезла всё своё.
Завтра они едут в Ульсан, сегодня танцевали в другом Сеульском театре. Ночь
закончилась в том же доме и так же скромно, потому что у обоих намечался
тяжёлый трудовой день. Чонгук попросил, чтобы он сразу позвонил, как приедет
обратно из Ульсана. До него четыре часа на автобусе, ещё три часа репетиции в
театре, позднее выступление рассчитано на ещё полтора, как следствие –
изнеможение и тянущая боль в мышцах.
Тэхён может собой гордиться, потому как оттанцевал без сучка, без задоринки.
Он до сих пор был опьянён всем происходящим, не только в личной жизни, но и
118/846
на балетном поприще. Чимин, как ни странно, не выбирая выражений, ляпнул
ему про то, что он нынче «траханый», в переводе на человеческий – довольный.
Тэхён ничего не ответил, а это, как говорится, знак согласия. Ещё Чимин сказал,
что после секса ноги лёгкие («люблю перед выступлением хорошенько
потрахаться» – слово в слово), на что Тэхён тоже не ответил. Ему-то откуда
знать?! Чимин легко отстал, он сам не охоч общаться. Напоследок добавил, что
не ждёт его задницу в квартире, так как счастлив жить там в одиночку. Кто бы
сомневался!
В двенадцатом часу ночи они покинули театр всем составом, направляясь на

парковку к автобусу. Как в каком-нибудь фильме у него зазвонил телефон, и
откуда не возьмись появился балетмейстер, прогрохотав, что ему в другую
сторону, вытолкнув его незаметно для остальных.
Знакомый чёрный джип охраны стоял позади «Мерседеса» – личного автомобиля

босса. Такой же знакомый Джошуа открыл ему дверь мерседеса, где сидел ещё
один знакомый мистер. Автобус стоял вдалеке и казался игрушечным, в который
садились такие же пластмассовые куклы-люди. А он не с ними. Он живой.
Чонгук по ветру пустил восемь часов на дорогу туда и обратно, чтобы просто
сидеть рядом. Тэхён ничего не спросил, Чонгук ничего не ответил.
Всё было видно по глазам – «ты отсутствовал у меня».
***
Тае жил в каком-то сказочном бреду несколько последующих дней. Мозг давно
перестал работать, он всё делал на автопилоте, дожидаясь вечера их встречи.
Чонгук приехал за ним и в Кванджу (здесь уже три часа пути), только они
остались в городе, сняв номер в отеле. Тэхён очень сильно хотел есть и опять
набросился на еду, будто сам с голодного острова. Тем временем Чонгук вышел
из душа, не утруждаясь в одевании, явив себя миру, в чём мать родила. Кто бы
мог подумать, что Тэхён когда-нибудь будет на такое смотреть...
Он отложил перекус (честно, в горло уже ничего не лезло), уставившись на

Чонгука, медленно опуская взгляд.
Стоит.
— Три часа пути, чтобы поцеловать тебя в шейку. Скорее иди ко мне.
У него стоял с того времени, как Тэхён сел в машину. С тех пор желание только
крепчает. Живот скручивает от возбуждения. Тэхён... хочет. Неважно чего, лишь
бы это сделал Он. Или, может, то зов неискушённой юности? И дело совсем не в
Чонгуке?
Хорошо бы, будь это правдой...
Чонгук прижался к нему со спины, резко сдёрнув с его тазовых косточек джинсы
с бельём. Сумасшедший... Тэхён мало того, что не отшатнулся – он придвинулся,
закрыв глаза, чтобы ни за что себя не винить. Его раздевают со скоростью света,
а он только что не стонет от предвкушения.
Какая низость.
119/846
Какая сладость. Слабость – от его рук.
— Я хочу тебя, очень хочу, – шепча. – Но, боюсь, у меня не хватит терпения, и я
тебя порву. Ты скучал по мне?
Раздевать Тае и не иметь возможности с ним спать – вот что действительно

мучение. Которую ночь подряд Чон довольствуется малой близостью. Он не
фантазёр, он знает, что скоро получит всё, поэтому никуда не спешит.
Не доходя до спальни, Чонгук начал прелюдии здесь же – в гостиной номера,

опустившись перед ним на колени. Тэхён не может поверить, что этот мужчина
на такое способен. «Не стану опускаться до вашего уровня», – это сказал Тэхён,
а Чонгук тогда ответил, что до него надо подниматься. Вот как получилось.
Тэхён кладёт руки на его плечи, а тот, что на коленях, смотрит исподлобья, водя
пальцами по внутренней стороне бедра, медленно подбираясь к паху, легкими
касаниями кружа у заветного местечка. Член подрагивает, Тэхён краснеет и
прерывисто дышит. Хочет. Он хочет его.
— Попроси меня.
— Чонгук... – сжал плечи сильнее.
— Проси.
— Пожалуйста.
Чон крепко пережал его член, натирая головку. Тэхёна подкосило, он уже не мог
стоять на ногах.
— Хочешь меня попробовать? – Чонгук не заставлял делать ему минет, но

надеялся на его скорое исполнение.
— Нет.
— Жадина. Хочешь, чтобы только тебе доставалось всё внимание.
Когда он поднялся, Тэхён тут же приник к нему, опутав руками, ничего не

сказав. Чонгук снова стал поглаживать его головку, на что Тае благодарно
промычал, неосознанно потянувшись за поцелуем. Чон его дразнил, раскрыв рот,
но уворачиваясь от губ. Тэхёну пришлось встать на носочки, с озорством
вовлекаясь в игру.
В голове – каша. Он, везде он. Тэхён больше ничего не видит, не чувствует.
Как глубоко он зашёл в тёмные воды... Накрыло с головой.
— Je veux te voir... J'en deviens fou.*
Чонгук утробно заурчал от его французского, не разобрав ни строчки. Если и

было что-то сексуальнее Тае, то только его французский. А всё вместе – это
убойная сила.
120/846
Когда-нибудь стыд найдёт Тэхёна и станет по-настоящему жутко. Но не сегодня.
К счастью, не сегодня...
— Я больше никогда тебя не отпущу. Никогда.
...И к сожалению.
***
В согретой ими постели сон был чрезвычайно крепок, и выбираться из него

ничуть не хотелось. Кто по доброй воле откажется от рая?
Тэхён лежал на боку, согнувшись, укрыв только половину тела, вяло моргая от
солнечного света, залившего комнату. Благостный день. Очень тепло. Шум
оживлённого города чуть слышно. На душе светлый покой. Наверное, неважно, в
каком ты городе или стране, важно с кем.
Как смешно... Тэхён, тот самый Тэхён, который яро защищал свою
независимость, в этот самый момент лежит голым, в незнакомом городе, с
незнакомым мужчиной, мучившим его всю ночь. Он ни за что бы не поверил, если
бы ему сообщили об этом месяц назад.
Жизнь – череда событий. Никогда не угадаешь, где окажешься завтра...
От воспоминаний бесстыжих приключений ночи губы расплываются в нелепой

улыбке. Странное чувство царапается в груди. Он не находит ему названия.
Конечности вялые, будто набитые синтепоном: сгибай в любую сторону, кидай,

бей – отскочит и не заметит, ничего не почувствует. Даже странно, что Чонгук
всё ещё не сделал его своим. Это же проще простого, когда в кровати такое
плюшевое существо.
Хотелось снова закрыть глаза, обнять чужую подушку с полюбившимся запахом

и исчезнуть с лица земли. Но это не стол заказов и не ящик желаний Санты –
Тэхён не в сказке, чтобы смиренно ждать счастливого конца. В минуты
одиночества он вспоминает, кто он есть и что делает – и делает он худшее, в
первую очередь для себя. Ему нечего сказать в своё оправдание. Совесть-судья
давно его посадила. (Только бы не на цепь).
Вдруг одеяло поползло вниз, обнажая спину, и чужие пальцы пошагали по

цепочке позвонков, спускаясь к поясничным ямочкам.
— Ты опять проснулся раньше меня... – Тэхёна всё ещё коробило, что теперь он
обращался к нему на «ты», но после всего, что между ними было, выкать уже
просто абсурдно.
— С тобой невозможно уснуть.
Тэхён скрыл улыбку. Чон притянул его к себе.
— Который час?
— Самое время заняться любовью.
121/846
Тэхён снова заулыбался, поворачиваясь к нему лицом, иронично заламывая
брови. Чонгук неизменно серьёзен и смотрит проникновенно. Иногда Тэхёна
порывает прикоснуться к его бровям, расправить складку на лбу, разгладить
морщинки под глазами, натянуть уголки его губ вверх и наконец увидеть хоть
какую-то позитивную эмоцию, но он не решается на эти подвиги.
— Когда у тебя выходные? – недолго отмалчиваясь, спросил Чонгук.
— Сегодня и завтра. А что?
— Хочешь полететь со мной в Китай? Ориентировочно на пять дней.
Тэхён сделал озадаченный вид.
— Я не могу пропускать репетиции и не хочу.
— Я отправлю тебя раньше. Побудешь со мной.
— Ты всё равно будешь весь день занят, что мне там делать? Ждать тебя в
кровати? Я могу это делать и в Корее.
— С тобой будет охрана, погуляешь по городу. Через два дня улетишь обратно. Я
не приковываю тебя к кровати.
— Сегодня уже день потерян, завтра только, и то я хотел отдохнуть в спокойной

обстановке, а послезавтра мне уже надо по обычному расписанию к станку. Я не
поеду, это бессмысленно. Кстати, там разве не нужна виза? У меня даже нет
загранпаспорта.
— Да, забыл, – устало потёр брови. – Скажу Киму, чтоб занялся этим. Тогда
останешься у меня дома.
— Если тебя там нет, то мне тоже делать нечего. Высплюсь в квартире, мне от
неё и добираться близко.
— Тебя будет возить охрана. Зачем тебе возвращаться в квартиру?
— Я с тобой не живу. Чонгук, перестань.
Но Чонгуку это не нравилось. Он обнял его за шею, хмуро заглянув в глаза.
— Нет, ты живёшь со мной. И я хочу, чтобы ты ждал меня в моём доме.
— Мы с тобой не в тех отношениях... Я буду тебя ждать, но в квартире.
Чонгук дёрнул его на себя, запустив пальцы в гладкие волосы, прошипев в ухо:
— А в каких, если не секрет? Считаешь, мне больше нечем заняться, как

кататься за тобой по городам, чтобы получить несколько поцелуев?
— Чонгук, – Тэхён насупился, – мне очень приятно твоё внимание, и я так и не

понял, чем оно заслужено, но не нужно всего этого... Я прекрасно понимаю, что
это ненадолго.
122/846
— Это я тебе такое сказал?
— Я сам знаю.
— Ты такими глазами на меня смотришь и уверяешь, что мы не в тех

отношениях?
— Какими глазами? – спросил недоумённо.
— Влюблёнными. Можешь не признаваться, я всё вижу.
По неизвестной причине это Тэхёна рассмешило.
— Даже спорить не буду.
— Конечно, не будешь. Иди ко мне на ручки. – Тэхён пихнул его локтем, но всё-
таки примкнул к груди, обняв. – Пожалуйста, останься у меня дома. Это всё, что
я прошу.
— Ладно... – Сопротивление спало. Близость растопила сердце.
— Ты будешь по мне скучать?
Пальцы на подбородке, горячий шёпот на губах и вязкий поцелуй для

закрепления. Внутри расплылась лава, температура поднялась вместе с
желанием. Чонгук откинул одеяло. Оно им больше не нужно.
Тэхён кивнул по умолчанию. Всё потеряло значимость. Да что там… Он сам себя
потерял.
***
После завтрака в ресторане они вернулись в Сеул. Чонгук зашёл в дом вместе с
ним, передав с рук на руки домоуправляющей. За ним закрепили телохранителя
по имени Ларкин (да, действительно, это имя) – он тоже американец, как и вся
братия под предводительством Миллера. Они говорили по-корейски, но не все
хорошо и не все понятно. Хотя это не проблема, Тэхён знал английский.
Горничные уже собрали хозяину чемодан. Чонгук наказал всему персоналу
следить за самочувствием и комфортом мистера Дюрана, как за своим
господином. Тае стало неудобно, когда все взгляды обратились в его сторону. За
закрытыми дверями Чонгук поцеловал его и попросил вести себя хорошо,
предупредив, что к нему приедет ассистент Ким для каких-то дел.
Когда Чонгук уехал, он закрылся в спальне, безжизненной кучей костей упав на

кровать. Прикасаясь к роскошной жизни, он сильно уставал от её ритма и
многозадачности. Тут и большая ответственность, и повышенная безопасность, и
осмотрительность, и иерархичность. Хотя Тэхёна всю жизнь контролировали: и
мать, и балетная школа – надзор Чонгука напрягал сильнее. Но он обо всем
забывал, когда они оставались наедине.
Проспал он до пяти вечера. Его разбудила горничная. Прибыл мистер Ким. В

столовой накрывали ужин. Тэхён встал нехотя, слегка ополоснув лицо, и
переоделся в чистое. Чонгук ничего не говорил о его спортивном стиле одежды,
так что он не заморачивался, в чём появиться перед ассистентом. В спортивном
123/846
костюме и вышел.
Ким Сокджин сидел с королевской осанкой и бесстрастным лицом, смерив его

вид вопросительным взглядом.
— Добрый вечер. Мистер Чон говорил, что вам нужно поменять гардероб?
А, казалось, у него есть манеры! Не успел Тэхён сесть, как тут же был
раскритикован.
— Здравствуйте. Мой гардероб вас не касается. Перейдём сразу к делу.
— Отлично, не хочу задерживаться, – оскалился Ким, достав из дипломата папку

с документами. – Во-первых, карта, во-вторых, договор. Мистер Чон должен был
донести до вас информацию.
— Нет, не донёс, – мрачно отозвался он. – Что ещё за карта?
— Банковская дебетовая карта мистера Чона, – пояснил для дураков. – Так как
вы теперь на особом счету у босса, вам полагается отдельный счёт.
Минимальный бюджет на месяц составляет три тысячи долларов*.
Соответственно, если вам этой суммы будет недостаточно, вы всегда можете
обратиться к мистеру Чону за надбавкой.
Тэхён посмотрел на платиновую карточку, лежащую на конверте, как на

источник зла. Соглашаясь попробовать с ним отношения, он не собирался и не
мечтал становиться его содержанцем.
— Я не нуждаюсь в его деньгах.
— Вы не поняли. Наличие карты – это не предложение, а положение. Находясь в

отношениях с таким человеком, как Чон Чонгук, вы обязаны соответствовать его
уровню жизни.
— Я ничего не обязан. Мне не нужны его деньги. – И к карте не притронулся.
— Смею заметить, что вы и так пользуетесь его деньгами. Вам нечего

стесняться. Это стандартная процедура.
На Тэхёна будто вылили ушат холодной воды, наконец-то спустив с небес на

землю. Он всего лишь один из... Не то чтобы он не знал об этом.
— И что, всем положено три тысячи долларов? – Обида победила, он не смог

удержаться от едкого замечания.
— Всем. Обычно этого недостаточно, согласен, три тысячи долларов – небольшая

сумма, но берите во внимание подарки, рестораны и путешествия. Всё будет,
мистер Дюран.
Тэхён сморщился. Звучало это просто омерзительно.
— Нет, это большая сумма, и я об этом не просил.
— Да бросьте, один костюм босса стоит вдвое дороже.
124/846
Тэхён всё равно не взял карту, игнорируя её существование. Он обязательно
обсудит это с Чонгуком.
— Что со вторым?
— Стандартная процедура, – повторил ассистент, неприятно улыбнувшись,

достав из папки несколько листов. – Это соглашение о неразглашении.
Подчеркну – это одностороннее соглашение, вы – конфидент, кому доверяют
определённую информацию. Исходя из целей секретности, то, что вы видите и
слышите, ни при каких обстоятельствах не должно дойти до третьих лиц. Утечка
любой конфиденциальной информации: от коммерческой тайны до
персональных данных – предполагает штраф в крупном размере или
привлечение к уголовной ответственности. В ваших интересах держать язык за
зубами.
От таких новостей ему совсем поплохело. Он ничего не сделал, а ему уже

угрожают. Они ещё даже не переспали! Какое соглашение, какие деньги?!
— Это с подачи Чона?
— Разумеется. Невзирая на моё предвзятое отношение, я не занимаюсь

самодеятельностью. В столь юном возрасте вы ещё не знаете, что хорошо, а что
плохо, так что доверьтесь мистеру Чону. Это для вашей же безопасности.
— Моей безопасности? Я должен ему довериться? Этим он только показывает,

что я доверия не заслуживаю, – горько усмехнулся. – Я не буду ничего
подписывать. Разбирайтесь с этим сами.
— Большие деньги очень скоро вскружат голову. Мой вам совет: будьте пай-
мальчиком, дольше задержитесь на этом месте. В любом случае, соглашение
бессрочное, так что ваш срок годности зависит только от вас – прошу простить
за прямоту.
— И как обычно это заканчивается?
— Поймите меня правильно, я информирую вас, а не спекулирую фактами. Не

стоит говорить об этом мистеру Чону.
— Боитесь? – Тае это порадовало. Ким натянуто улыбнулся.
— Чтобы уволить меня, босс несколько раз задумается. Не уверен, что с вами
сработает так же.
— Приму к сведению. И как же всё-таки от меня избавятся?
— Если будете себя хорошо вести, он может открыть вам бизнес или подарить
недвижимость.
Тэхён поблагодарил за инструктаж жизни содержанца и пожелал ассистенту

всего хорошего. Сокджин напомнил про договор о конфиденциальности, но
Тэхён наотрез отказался что-то подписывать. Ему всё это не нравится.
***
125/846
Чонгук отзвонился в первом часу ночи. Тэхён ещё не спал, ворочаясь из стороны
в сторону. Трубку брать не хотелось. Он не сомневался, что ассистент уже
нажаловался. Значит, Чон устроит головомойку, гнув свою линию. Дело в том,
что Тэхён ещё сам не понял, хорошо или плохо то, к чему его обязали.
Естественно, Чонгук будет приводить доводы, что так нужно. Но они же не брак
заключают и не трудовой договор...
— Почему ты нагрубил Сокджину? Он сделал то, о чём я его попросил, – голос у

него был раздражённый. Возможно, возникли какие-то проблемы на работе или
просто устал. Откуда Тэхёну знать? Его ни во что не посвящают.
— Я ему не грубил.
— Почему ты не взял карту?
— Мне не нужны твои деньги, – раздражается вместе с ним.
— Ты и так живёшь на мои деньги. Не глупи.
— Я не прошу водить меня по ресторанам и отелям. Я не живу на твои деньги и

не нуждаюсь в твоей охране, и мне есть, где ночевать. Это только твоя
инициатива. Я работаю и сам могу о себе позаботиться.
— Хорошо, моя инициатива. Я хочу, чтобы ты ни в чём себе не отказывал, а ты

ведёшь себя как ребёнок.
— Я согласился попробовать с тобой отношения, а не стать содержанцем,

которому платят за секс.
— За секс я плачу сразу. Не ищи какие-то глупые отговорки.
— Я не буду брать твои деньги, – уверенно процедил Тэхён.
— Тебе придётся к этому привыкнуть. Поговорим, когда я приеду. Что с

договором? Чем он тебя смутил?
— Я и так никому ничего не расскажу, зачем мне это?
— Это нужно мне. Наши отношения не должны стать достоянием

общественности. И ты понимаешь почему.
— Хочешь сказать, я буду с гордостью об этом распространяться?
— Я ничего не хочу сказать. Ты просто должен это подписать. Не сомневаюсь в

твоей искренности, но так надо.
— Я не стану подписывать.
— Зачем ты пытаешься меня разозлить? У нас всё было хорошо, пока ты не

нашёл повод поспорить.
— Мне это не нравится, почему я должен молча исполнять твои приказы? Если
ты не можешь быть со мной без какого-то соглашения, потому что я не достоин
126/846
доверия, то найди другого, кто с радостью станет брать твои деньги. А я не хочу.
Чонгук несколько секунд устрашающе дышал в трубку, по-видимому,

успокаиваясь. Наверное, ему надоело бороться с сопливым мальчишкой. Но он
знал, на что шёл! Тэхён изначально был таким упёртым.
— На твоё место претендует немалое количество людей – старше и опытнее, но я

бегаю за тобой. Перестань так себя вести, иначе мы начнём ругаться.
— Неужели этот дурацкий договор и деньги важнее того, что мы в принципе

вместе?! Ты ставишь меня наравне со своими любовниками, а говоришь, что ко
мне особое отношение. Мне не нужна никакая выгода! Ты даже не скрываешь,
что не доверяешь мне! Тогда почему только я должен подписывать договор?
Почему ты не должен нести те же обязательства передо мной?
— У нас разная степень ответственности. Не повышай голос, я тебя прекрасно

слышу.
Он неимоверно раздражает Тэхёна в такие моменты.
— Поговорим, когда я приеду. Ты по какой-то причине агрессивно ко мне

настроен.
— С тобой невыносимо говорить.
— Оставим это, мы сейчас не придём к консенсусу. Как ты провёл день? –

перевёл тему как ни в чём не бывало.
— Чонгук, я не хочу говорить. Я уже лёг спать.
— Я тоже много чего не хочу, но выкраиваю время, чтобы позвонить тебе.
«Вот, теперь он будет давить на жалость!» – мысленно взорвался Тэхён.
— Нам лучше лечь спать. Мы оба не в духе.
— Я готов тебя слушать, а ты пытаешься убежать от разговора. Отношения так

не строятся, Тае.
— Извини, что я не хочу тебя слушаться. Если мы продолжим разговор, то

поругаемся. Я этого не хочу. Доброй ночи и хорошего дня, – быстро скинул
звонок, откинув телефон куда подальше. Сердце клокотало. Бессонница мучила
до рассвета.
***
Удивительно, но все решили довести Тэхёна до ручки. Только он успокоился и

уснул, как утром объявился Намджун, разбивая телефон звонками, потому что
ему стало срочно интересно, как его дела и где он ночует. Второе, похоже,
интересовало больше всего, так как он не застал его в квартире, а сосед Чимин
услужливо сообщил, что он там вообще не живёт! Ему отдельное спасибо. Также
Намджун пригласил его вечером в ресторан на «семейный ужин». Не то чтобы
Тэхён изъявлял особое желание, но дал добро. Семья Кимов многое для него
сделала, какие бы отношения сейчас не складывались с Намджуном.
127/846
Полдня Тэхён промаялся в особняке, поразминался в спальне. Заняться нечем.
В квартиру его отвёз Ларкин, попросив расписать планы на сегодняшний день.

Тэхён отказался от его сопровождения, посчитав это лишним. Хорошо, ну возят
его, как своего хозяина, но дальше он сам, няньки ему не нужны. Ларкин был на
редкость настойчив, прикрываясь тем, что босс дал чёткие указания о его
перемещениях. Как Тэхён понял из своих умозаключений, телохранитель к нему
приставлен, чтобы всегда быть в курсе его дел. Само собой, такое
вмешательство в личную жизнь Тэхёну не нравилось. Однако спорить с
Ларкиным было неразумно. Он всего лишь выполняет распоряжение босса. Ему
самому вряд ли охота возить по городу какого-то пацана. Тэхён решил позже
высказать всё Чонгуку. До этого момента телохранителя придётся терпеть
рядом с собой.
В балетной квартире соседа так же не наблюдалось, куда-то уполз, таракан.

Именно здесь Тэхён почувствовал себя защищённо и уверенно, как бизнесмен в
офшорной зоне. Не было никакой охраны, прислуги, субординации, правил... От
этого он, честно говоря, уже устал. Им с Чонгуком предстоит о многом
поговорить и пересмотреть условия «отношений». Если их вообще можно
таковыми считать. Розовые очки спали, и мир опять окрасился в серый.
Он долго собирался, сначала с удовольствием приготовив покушать, потом

намылся, выбрал подходящую одежду. В ресторан отвёз тот же Ларкин, что
выглядело претенциозно. Кто бы его возил на такой машине? Уж точно не
таксист.
Он даже не задумался, зачем Намджун собрал семью в ресторане, включая

компаньонов отца – ближайших друзей, и самого Тэхёна, которого с трудом
можно назвать близким. А повод оказался торжественным.
Намджун женится.
Неизвестно, чему больше удивился Тэхён: внезапно объявившейся невесте,

внезапно проснувшемуся желанию Намджуна остепениться или оба этих
фактора, последовавшие после охлаждения их отношений с дядей? Конечно,
Намджун чётко обозначил, что он не приставал к нему, что он «не такой», но
память всё равно подкидывает воспоминания, как Намджун его обнимал и
целовал. В общем, как ни посмотри, это стало неожиданностью, и для его отца в
том числе, но в отличие от Тэхёна, он был искренне рад. Тэхён же безмолвно
просидел весь вечер, ковыряясь в тарелке.
Невеста Намджуна симпатичная, вроде какая-то актриса: высокая,

разговорчивая, вечно улыбающаяся, с отличной фигурой (в прошлом мастер
спорта по фигурному катанию). Отличная партия для сына бизнесмена. Тэхён
безусловно за них рад.
Единственное «но»: зачем позвали его? Он может дать какое-то особенное

благословение? Его присутствие здесь выглядит нелепо. Да и вся его жизнь в
этот момент кажется безумно смешной. Всё, чего он добился за девятнадцать
лет – это место в койке очень состоятельного мужика. А сам из себя Тэхён
ничего не представляет. И это бьёт больнее всего.
Может быть, причина в зависти? Но Чимин говорил, что это самое искреннее
128/846
чувство...
Намджун поглядывал на него весь вечер, положив руку на спинку стула невесты.
Тэхён витал в своём выдуманном пространстве, абстрагируясь от бессмысленных
бесед. Ему незачем запоминать имя его невесты, день их знакомства и момент,
когда Намджун сделал ей предложение. Кажется, основываясь на её словах,
было жутко романтично. А Тэхёну кажется, что общение с Намджуном – это что-
то из прошлого. Всё резко изменилось. Они отдалились. Или дело в том, что он
повзрослел.
На выходе из ресторана все вызвали такси, так как выпили. У Тэхёна же был
личный водитель с машиной, что не осталось без внимания. Намджун
отреагировал мгновенно, попросив на пару слов.
«Пару, – подумал Тэхён, – это пять слов или пять минут допроса?»
— Кто это? – начал сразу с претензии. Хорошо, что хотя бы их никто не услышит,
они отошли в курилку.
— Мой друг, – не смотря в глаза, беспечно жмёт плечами.
— Друг на джипе? Это где таких можно найти? Поделишься?
Конечно, чёрный бронированный «Ленд Крузер» – и это в качестве машины

сопровождения – вызывает определённого рода подозрения, с учётом того, что
водитель американец. Вот Ларкин бы удивился, узнав, что они друзья!
— У меня что, не может быть друзей?
— Вот сроду не было, а тут появился. – Раз Намджун выпил, Тэхён списывал его
глупый допрос на нетрезвое состояние.
— Твоя невеста тоже появилась как по волшебству.
— Она тебе не нравится?
— Мне-то что? Твой выбор. Ты сам говорил, что пока не хочешь жениться.
— Она достойная женщина. Но я так и не понял, что за машина? Где ты ночуешь?

Твой сосед сказал, что ты с ним больше не живёшь.
— Ну вот у друга и живу.
— Тэхён, ты издеваешься надо мной?
Только Намджун называет его корейским именем. Но и это стало чуждо.
— Я могу ночевать, где захочу. Теперь ещё и ты будешь мной управлять?
— Что значит «и ты»? Я дал обещание твоему деду, я за тебя ответственен! Ты

загулял, что ли?
— Перестань, хён, я не буду перед тобой отчитываться. Это моя жизнь. А ты

устраиваешь свою. Кстати, поздравляю тебя с этим.
129/846
— Кто этот мужик на джипе? Мне подойти лично у него спросить?
Как же они все его достали с претензиями, какими-то требованиями! С каких пор
он стал всем обязанным? Чёрт, он свободен!
— Это мой телохранитель. А ночую я у своего любовника. Что-то ещё хочешь

узнать?
Намджун опешил и потянулся за пачкой сигарет, нервно закурив. Тэхён

оградился от него, сцепив руки на груди. Ему тоже было неприятно такое
рассказывать.
— Что ты сказал?.. Любовник? Мужик?
— Да, мужик. Знаешь, он не пристаёт ко мне, пока я сплю, и не говорит, что это
противоестественно – в этом плане он честен.
— Как ты докатился до этого! Позоришь светлую память своего деда... Сколько

тебе лет, что ты стал ноги раздвигать?! Ещё и за деньги... Посмотри на себя!
Сопляк.
Тэхён натянуто улыбнулся, внешне оставаясь сдержанным, не показывая того,

что разразилось внутри.
— Не смей упоминать моего деда. Мне достаточно лет, чтобы самому решать,
как жить. Тебя это не касается.
— Больше не касается. Не желаю тебя видеть. В нашей семье нет места

педикам, – прям не сказал, а выплюнул, агрессивно потушив окурок, точно
поставив точку.
За Тэхёном было последнее слово, и он его выдержал.
— Скажи это своей липовой невесте. Она выглядит просто великолепно... прям
как дорогая проститутка.
Может, невеста и достойная. Может, Тэхён погорячился? Но его не волновало

чьё-то честное имя, его же растоптали.
Намджун ударил его по щеке. Может, за дело? Может, погорячился? Тэхён

поднял на него обезумевший (восторженный?) взгляд, улыбаясь. Когда-то он
обещал его защищать... Когда-то в прошлой жизни? Всё может быть...
Тэхён уходил от него. Теперь уже навсегда. К другу на чёрном джипе.
***
Ларкин настаивал, чтобы они вернулись в особняк и не злили босса, но Тэхён ни

в какую не соглашался. Там он чувствует себя лишним, в квартире – на своём
месте. Это его уровень жизни, и даже лучше того, где он жил до этого все
прошлые годы. Быть в отношениях с мужчиной – крайне непростой шаг, а быть с
мужчиной, у которого большие деньги и конвой охраны американского
производства – уже слишком. Всё слишком. Даже быть наедине с Чонгуком –
130/846
подобно взрыву. Пока он не влюбился, пока всё не стало сложнее... Пока ещё
можно остановить этот процесс саморазрушения... Он уйдёт.
Сосед слушал музыку в своей комнате, в квартире пахло сладким, кажется, он

делал сырники. Тэхену тошно от запаха еды, потому что у самого полный
желудок. После ресторана силы покинули его, он свалился пыльным мешком на
заправленную постель, зарывшись лицом в подушку. Здесь не пахнет Чонгуком...
Только белый рояль с балеруном напоминал, что он был в его жизни.
С теми мыслями и заснул. Глубокие тёмные воды накрывали с головой.
***
Звонок раздался поздно ночью. Тэхён не с первого раза услышал, что и откуда
звонит. Это его телефон. Не глядя, ответил хриплым голосом, всё ещё блуждая
на пороге сна.
— Птенчик, ты уже спишь? Прости.
Тэхён резко присел, и перед глазами заискрились чёрные мушки. От его

ласкового обращения потеплело в груди, пальцы на руках покалывало.
Нет, это нужно прекратить.
— Привет, – прикусив губу, Тэхён нахмурился, настраиваясь на серьёзный лад.
— Я не займу много времени. С кем ты встречался вечером? Как отдохнул?
— Тебе обязательно следить за каждым моим шагом? – Он не хотел ему грубить,

получилось самопроизвольно. Поддаться его обольщению – значит снова
допустить ошибку. Продлить это мучение.
— Ты опять не в духе. За что ты на меня злишься? Мы договорились, что ты

будешь жить в моём доме, но ты остаёшься в квартире, хотя обещал мне.
Заметь, обещал.
— Это невозможно... – нерешительно начал Тэхён, прикрыв глаза. Конечно,

стыдно не сдерживать обещания, но намного хуже – влюбляться не в тех. – Ты
звонишь, и мы просто спорим из-за того, что я тебя не слушаюсь. Ты ничего не
рассказываешь о себе, и тебе всё равно, что у меня... Главное, чтобы я исполнял
твои приказы. Я не хочу в твой дом, он меня душит! Понимаешь? И охрана, и твоя
опека, и какие-то требования!
С той стороны связи сперва образовалась тишина, потом послышались шаги –

топот голых пяток, дыхание и наконец шум ветра. Наверное, вышел на балкон.
— Тебя кто-то обидел?
— Ты меня не слышишь... Я не хочу этого всего. Мне не нравится такая жизнь.

Да, мне не нравится, что ты хочешь в неё влезть и всё знать.
— Это и есть отношения, Тае. Ты не можешь принадлежать самому себе, потому

что ты теперь не один. Я хочу знать, чем ты живёшь. Это плохо? Отношения – это
не только кровать, а ты всё никак не поймёшь.
131/846
— Моя мать преследовала меня, теперь это делаешь ты... Я только вырвался на
свободу. Я не тот человек, который тебе нужен.
— Тае, ты не прав, – спокойно и даже мягко отвечает Чон. А это, как правило,
ужасно раздражает собеседника.
— Чонгук, ты хороший, ты заботливый и терпеливый, спасибо тебе за это... Но

мне ничего не надо: ни твоих денег, ни такой опеки. Я хочу быть сам по себе.
Только так я счастлив. И сейчас я счастлив, когда сплю в своей квартире и никто
за мной не ходит как привязанный.
Опять тишина. Чонгук протяжно вздыхает, но... не злится. О чём думает?
— Мы встретили друг друга – значит, это судьба. У всех случаются трудности, но

они решаются. Думаешь, быть вместе – это просто? Ты счастлив один? Потому
что тебе ни о ком не нужно переживать. А я забочусь о нас двоих. Ты
попробовал, у тебя, как ты считаешь, не получилось, и ты сразу от меня
отказался. Что ты сделал, чтобы получилось? Кроме того, что ты всегда
прячешься от проблем. Ты их не решаешь. Я тебя слышу, я тебя понимаю, но и ты
пойми, что в отношениях со мной существуют определённые правила, которых
нужно придерживаться. Это придумано не чтобы лишить тебя свободы, а чтобы
обеспечить тебе безопасную и комфортную жизнь.
Тэхён устало потёр лицо. Чонгук продолжил выговор.
— Я так и знал, что день-два без меня, и ты уже готов со мной распрощаться.
Много думаешь от безделья. Завтра со свежими мыслями пойдёшь на
репетицию, и всё устаканится.
— Видишь, я во всём плох. – Тэхён тоже решил слышать только то, что хочет. –
Мы друг другу не подходим. Да, я не хочу решать проблемы, я ничего не хочу.
Разве тебе не надоело со мной возиться?
— Ты как подросший ребёнок. Нет, не надоело. Со мной ты вырастешь и

поумнеешь. Притирка характеров – дело времени.
Чонгук заболтает даже немого. Он не понимает отказов, ни в какой форме. Даже

не принимает чужого мнения.
Тэхён не принимает несвободу.
— Я не хочу тебе грубить. Спасибо за твоё внимание. Я ценю всё, что ты для
меня сделал. Но я не хочу с тобой быть. Прости меня, пожалуйста. Ты сам
знаешь, что я совершенно бесполезный и непостоянный, худшая партия для
тебя. От меня будут только проблемы. Лучше нам жить спокойно подальше друг
от друга. Прощай.
Чонгук хотел что-то ещё сказать, но Тэхён скинул звонок. Снова. Пусть
разозлится на это – он постоянно сбрасывает звонки как вспыльчивая девка.
Пусть сам откажется от него. И всё сразу станет легко.
Не влюбляться.
132/846
Только бы не влюбляться не в тех...
*(фран.) - Я хочу увидеться с тобой. Это сводит меня с ума.

*3 тыс долларов - примерно 200 тыс руб
133/846
Глава 9. Центр Вселенной
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону

природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и
умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о
близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не
оборвётся дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем. Мы
понимаем. И всё равно грудью на тернии. Так будет всегда.
Поющие в терновнике
Утром Чимин задал закономерный вопрос: «Расстались?», – выставив это за

безразличное любопытство.
— Ты слышал? Извини, что громко.
— Я особо не прислушивался, но ты и не шептался.
Сегодня они наконец-то возвращаются к репетициям. Тэхён страшно соскучился

по балетному классу, хотя жил без этого всего-то два дня. Всего два дня, а
сколько всего случилось за это время: Намджун объявил о помолвке, назвал его
педиком, Тэхён порвал только начавшиеся отношения. Наивности ему не
занимать, но даже он осознаёт, что им с Чоном придётся поговорить, чтобы
расставить все точки над i. Тэхён уверен в своём решении, но одним «прощай»
тут не обойтись. Сейчас он опасается только его дальнейших действий.
Наверняка Чонгук зол. Тэхён должен был его разочаровать, в этот раз наконец-
то фатально.
Балет воодушевил Тэхёна, он даже пришёл на час раньше, чтобы поразминаться

у станка в приятной тишине. Но постепенно заполнявшийся артистами и шумом
зал не раздражал его, а бодрил. После спектаклей Тэхён почувствовал себя
частью труппы, в которую так сильно мечтал вступить, и вот мечта воплотилась
в реальность: в ней он артист кордебалета. Отныне он может с уверенностью
сказать, что он – часть Юнивёрсал, а не просто новичок. И хотя общение внутри
коллектива по-прежнему ограничивается сплетнями, завистью и насмешками,
Тэхён со спокойной душой вновь вливается в эту атмосферу. Здесь все свои,
правда, как Тэмин тогда и говорил. Все свои: змеи, бляди и сволочи. Но ведь
знаешь, что ждать от каждого, прям как у себя дома, в семье – знаешь, кто во
что горазд. К ним нужно привыкнуть.
Балетмейстер часто поглядывал на Тэхёна, а Тэхён в ответ – на него. В связи с

чем повышенный интерес? Кто бы знал. Тэхён не припомнит, чтоб у них был
неоконченный разговор или что-то в этом духе. Может, его разбирало
любопытство: сошёлся ли он с его любимым мистером Чоном? И только вечером,
когда всех распустили, от Муна снова поступил звонок, чтобы он задержался.
Темой разговора было будущее Тэхёна. Мун незаслуженно (а может и правдиво)
назвал его лентяем и высказал мнение, что видит его в сольных партиях, но для
этого требовалось желание артиста, а Тэхён, как он помнил, в самом начале не
стремился в первый ряд. На данный момент многое во взглядах Тае изменилось.
Он сам изменился. Мун дал ему маленькую роль в Жизель, тем самым показав, к
чему стоило стремиться. И Тэхён загорелся. Да, у него может не получиться, но в
чём не стоит сомневаться – это будет тернистый путь, полон трудностей и
падений... Но почему бы не попробовать?
134/846
Тэхён с горящими глазами подтвердил, что хочет стать лучше. С загадочной
улыбкой балетмейстер пообещал, что всё будет. Тэхёну с трудом в это верилось,
но он отзеркалил улыбку, получив поддержку в его лице.
Не Чон поможет ему взлететь высоко. Он сам себя возвысит.
***
Двумя последующими вечерами не находил себе места. Он всё время вспоминал

о Чонгуке, хотя это приносило одно лишь мучение. Ещё пару дней назад они
проводили ночи вместе, и Тэхёну хотелось как можно дольше закрывать глаза
на последствия. Ему многое пришлось вынести за свою жизнь, поэтому он и
позволил себе слабость – быть желанным и нужным.
Тэхён знает, что поступил правильно, закончив противоестественную связь,

обусловленную только похотью и безрассудством, что в итоге ни к чему не
приведёт. Он со временем надоест Чонгуку, а когда от него избавятся
(откупившись на прощание чем-нибудь дорогим), он не сможет собрать себя по
кусочкам. Влюблён ли он сейчас? Тэхён не знает. А ведь формула любви такая
простая: нам дают то, чего у нас не было – и мы думаем, что это любовь. Новые
эмоции, новые ощущения, даже другое отношение к тебе – всё это цепляет. Не
много нужно, чтобы найти путь к сердцу недолюбленного одиночки: достаточно
пару раз почесать за ушком, дать косточку и показать, что он действительно
нужен. Одни люди любят нацеплять ошейник и всем хвастаться своей
принадлежностью, а другие – таскать за цепь. При условии, если обеим сторонам
это по вкусу – всё в порядке.
Он сидел на кровати, ничего не делая, снова и снова заводя шкатулку.

Вспоминались все громкие слова, которые Чонгук ему говорил. Он не казался
гнилым сердцеедом, который нашёл новое увлечение на месяц. Возможно, Тэхён
просто плохо смотрел. Если он будет с Чонгуком, то вернётся к тому, от чего
сбежал. Проклятая несвобода.
Все те «не», которые он так часто говорил.
Этим же вечером его одиночество спас сосед, который собрался выносить мусор
и попросил поставить чайник. Тэхён, по правде, обрадовался. Чем дольше он
оставался наедине с собой, тем сильнее его грызли навязчивые мысли. А иногда
руки тянулись к телефону! Не стоило сомневаться, Чонгук бы больше не
позвонил, он знал, что это бесполезно – достучаться можно только при личной
встрече. И Тэхён ни за что бы не переступил через себя. А вот если кто-то через
него...
Сначала они молчали, сидя на кухне, Чимин что-то печатал в телефоне, и он же

первый отшвырнул гаджет, с вызовом глянув на Дюрана.
— Ну, давай уже, вываливай. Ты громко думаешь, – вот так добродушно Чимин
разрешил поделиться своими переживаниями.
— Да нечего рассказывать. Мы расстались, ну, то есть я с ним.
Во-первых, нужно понимать, что Тэхён не тот человек, который готов

откровенничать. Но сосед располагал своей грубой честностью.
135/846
— Если тебя просят сосчитать до десяти, нахуй ты начинаешь с алфавита?*
Тэхён опешил, с опаской вскинув голову в его сторону.
— В смысле?
— Ты всю неделю пускал слюни от счастья, а теперь расстался. Что такого он

сделал?
— Не знаю, стоит ли говорить об этом...
— Валяй уже, пока я добрый-понимающий.
— Он заставляет меня подписать договор о конфиденциальности... И карточку

даёт...
Чимин насмешливо поднял брови. Он-то уже навоображал сцены насилия,

предательство или банальное оскорбление, но не это же!
— А ты типа думал, что в идеале – трахаться за спасибо?
— Мы этим не занимались. И вообще, я что, проститутка, чтобы встречаться за

деньги?
— А я значит проститутка? – он расхохотался. – Только подумай: ты ему даже не

дал, а он тебе уже карту выделяет.
— Я не содержанец! – обиженно воскликнул Тэхён.
— Он даёт тебе роскошную жизнь, зачем ломаться? Перед кем ты хочешь

остаться святым?
— Я сам себя обеспечиваю! Мне не нужна помощь.
— Сколько ему?
— Тридцать пять.
— Ой, самый сок. Он был бы реально засранцем, если бы трахал мелкого пацана
за бизнес-ланч в ресторане. А, ну и во имя большой любви, разумеется.
— Ты говоришь ужасно... Зачем всё измерять деньгами?
— Как сказал дедушка Фрейд: «Миром правят жажда власти, секс и чувство
голода». И деньги – власть, и секс – тоже власть. Не спорю, круто, если похоть
приправлена взаимным обожанием, но секс за деньги – равнозначный обмен
властью. Прими это, как данность, и перестань жевать сопли. Ты должен
вкладывать в себя, иначе он быстро потеряет к тебе интерес. А насчёт договора,
– Чимин снова гоготнул, – рабство нотариально заверено. Только посмотри какой
он деловой. Карта на его имя?
Тэхён плохо переваривал информацию, загрузившись. Но кивнул.
— Прекрасно. Ну, во-первых, если он будет кидать тебе деньги на твою карту,
136/846
банк заинтересуется большими переводами. А, во-вторых, он всегда в курсе, где
ты и что приобрёл. Расстанетесь, он просто заблокирует счёт. А если
разосрётесь, и он, как последняя мразь, станет требовать с тебя возврат всех
потраченных денег, будет проблематично их у тебя взыскать. Сечёшь хоть что-
то? – Тэхён честно мотнул головой в отрицании. – Ну карта его, понимаешь? Хуй
кому докажешь, что деньги тратил кто-то другой. Нужно заморочиться, сверять
чеки, то есть время покупки по камерам, доказать, что это именно ты покупал.
Если бы перечислял на твою карту, он бы мог легко обвинить тебя в
вымогательстве, мошенничестве или проституции. Так что всё норм, ты не
пострадаешь. Договор – интересный ход, явно тортик с сюрпризом. Читай
внимательно, только потом что-то подписывай. Ты расслабляешь только жопу, а
не мозги – запомни.
— Ты что-то загнул... – Тэхён с сомнением оценил предполагаемое развитие

событий.
— А ты думал, в сказку попал?
— Поэтому я и расстался с ним... Наши отношения ни к чему не приведут. А ты...

живёшь за счёт мужчины? – осторожно коснулся давно интересующей темы.
Чимин отчего-то изменился в лице.
— У меня другая ситуация.
— Какая? – ещё немножко обнаглев.
— Я сполна всё отработал. У меня есть своя квартира, и я купил дом родителям.
Думаешь, мне стрёмно, что я заработал это седалищем? Я беру от жизни всё, и
тебе советую завязывать со святостью. Её нахуй никто не оценит.
— Я такой, какой есть. Не хочу быть ему должным, от него зависимым... А почему
ты не живёшь в своей квартире?
— Живу иногда. Мне здесь нравится. Ещё год-два повеселюсь в нашем

серпентарии и уйду, может, подамся в модели. Не знаю пока.
— Уйдёшь?! – Тэхёна расстроила уже сама мысль, что он покинет коллектив.

Чимин – единственный в труппе, с кем у него более-менее тёплые отношения. – А
как же балет? Карьера?
— Я тебя умоляю, – скорчившись, тот усмехнулся. – Неблагодарный труд. Вся эта

красота выстроена на костях и крови. И что ты в итоге получаешь? Славу? Нет.
Богатство? Точно не наш случай. Возможности? Да, если вовремя раздвинешь
ноги. Один плюс – весело в серпентарии.
Дюран смотрел на него, как на инопланетянина, говорящего на непонятном

языке. Всё потому, что он никогда бы не подумал, что, состоя в престижной
труппе, можно так безразлично отнестись к своему призванию.
— Я тебя не понимаю... Почему тебе на всё плевать? Для тебя это просто
веселье?
— А тебе и не надо понимать, – Чимин хладнокровно усмехнулся. – Собака

никогда не поймёт кота.
137/846
— Ты назвал меня собакой?..
— Ты сам ей назвался, – рассмеявшись, сосед покинул кухню.
Тэхён остался ещё более задумчивым.
***
Через три дня поступил звонок, как раз в перерыве между репетициями.
Объявился Чонгук.
Тэхён не взял первый звонок, сделав вид, что не услышал (и банально на вред).
Было предположение, что у Чона хотя бы сейчас взыграет гордость, и он больше
не позвонит. Он ведь уже и звонки сбрасывал, и игнорировал, и огрызался – да
всё сделал, чтобы испортить о себе мнение! Но через пять минут телефон снова
завибрировал.
Чон, как умный человек, выждал время, коль артист балета не слышал звонков.
Даже если специально не слышал.
— Алло, – голос вдруг резко осип. Тэхён понимал, что поговорить нужно, лишь
поэтому неуверенно, но ответил.
— Вечером едешь ко мне. Джошуа заберёт, – отрывисто и сухо, снова в

командном тоне. Тэхён ощутил охлаждение в свою сторону, зная наверняка, что
послужило причиной.
— Мы можем поговорить в менее приватной обстановке. Я к тебе не поеду.
— Твои документы у меня. Не приедешь – выкину.
«Точно, квартира!»
— Это что, шантаж?
— Считаешь?
Тэхён скрипнул зубами, опять скинув звонок, но успел буркнуть, что приедет.
Если что, будет прятаться за спиной Миллера. Главное, чтобы они ни при каких
обстоятельствах не оставались наедине.
***
Измотанный и рассеянный после репетиции, юноша не без сомнений сел в

подъехавший крузак (машину охраны). Водителем был Джошуа, а вот рядом
сидел невозмутимый Ларкин, который, по-видимому, должен был крепко
держать его, если бы он задумал бежать. (Ага, на ходу. Он же похож на
сумасшедшего).
— Босс сейчас отдыхает после перелёта. Он не в духе, будьте вежливы, – вещал

водитель.
Можно подумать, Тэхён в настроении!
138/846
— Ему не понравилось, что вы с ним так поступили, – вторил Ларкин.
Теперь и телохранители будут учить его жизни?
— Ясно, – пробурчал Тэхён себе под нос. Тело обдало жаром волнения и тревоги.
Увидев знакомые ворота, стало не по себе. Если едешь в чей-то дом на ночь
глядя, хорошего не жди. – А начальник службы безопасности тут?
Телохранители одновременно ответили «да». Разумеется, Миллер ему ничем не

поможет, но почему-то именно его присутствие было так значимо. В его лице
Тэхён видит поддержку, потому что один Миллер всегда встречает его с
радушной улыбкой. Может, Чонгук действительно очень разозлился? Задет
дерзким отказом? Очень сложно угадать, что чувствует человек, который не
показывает этих самых чувств. Наличие третьего лишнего должно сгладить
острые углы.
В доме стояла тишина, темень из окон придавала атмосфере готичной

мрачности, ещё и мадам Го, что его встретила, снова наградила неприветливым
взглядом. Тэхён отказался снимать верхнюю одежду, мертвой хваткой
вцепившись в пальто и сумку. Так он чувствовал себя более защищённо, будто в
доспехах и с щитом. На вопрос Тае «будет ли ужин», мадам ответила, что
господин уже покушал и просил сразу отправлять гостя в кабинет. Значит, в
столовой поговорить не получится.
«Ну хоть не в спальне», – с облегчением подумал он. Если бы Чонгук ожидал его
там, то Тэхён бы точно не поднялся, это было бы слишком очевидно.
Мадам его не провожала, Тэхён несколько долгих секунд простоял напротив

двери, собираясь с силами. Он мог только гадать, чем закончится их встреча.
Тэхён пришёл с намерением поговорить и по-хорошему расстаться, а вот Чон...
Сделав выражение лица воинственным, постучался и вошёл. Чон сидел на

кожаном диване с бокалом чего-то горячительного, в тёмно-синей сорочке и
брюках, вальяжно жестикулируя свободной рукой, и не сразу обратил на него
внимания. Напротив него, сложив ногу на ногу, расположился Миллер, и он же
обернулся первым, помахав ему. Они о чём-то разговаривали на английском, но с
появлением Тэхёна быстро замолкли, и Миллер стремительно поднялся.
Тэхён посмотрел на него умоляющими глазами.
— Вы уже уходите?
— И мне пора домой. Доброй ночи, мистер Дюран, – Миллер лукаво прищурился и
улыбнулся, тихо исчезнув. Тэхён стоял, как столб, смотря куда угодно, только не
на Чонгука. Тот, пожалуй, не отказывал себе в удовольствии на него смотреть.
— Не ищи помощи у моих людей. Они подчиняются только мне. Сядь. – Он всё
быстро просёк, тут много ума не надо. Тэхён помрачнел, заняв кресло, на
котором только что сидел безопасник.
— Смелый только по телефону?
Нельзя не согласиться с его упрёком, но то и понятно: вблизи Чонгук подавляет,
139/846
а по телефону его влияние меркнет. Сейчас же – устрашает даже голосом.
— Не надо на меня давить, – рассерженно начал Тэхён. Самоотверженность в

нём ещё жива. И, конечно, совету Джошуа он не последовал. – Что ещё ты
ожидал от меня? Я принял решение, исходя из того, что мне обрисовали. Такие
отношения мне не подходят. А ты уже убеждён, что я живу за твой счёт. Я
больше ничего от тебя не возьму.
— Ты ещё многого не понимаешь.
— Хватит попрекать меня возрастом! – наконец взорвался, метнув в него

горящий взгляд. Все и каждый стремятся ужалить его юностью.
— Я не попрекаю, – деревянно-ровным тоном. – Ты сам принимаешь это за

оскорбление и нервничаешь.
— Я всегда всё сам, а ты ни при чём. Так на тебя похоже.
Чон иронично хмыкнул.
— Ты меня уже так хорошо знаешь?
— Не знаю и не хочу знать. Ты сам отбил у меня желание. – Тэхён отказывался

прислушиваться к мудрым (наверняка мудрым, он же сам в этом варится)
советам Чимина и продолжал упорствовать. – А то вдруг я что-то кому-то донесу,
ещё меня и посадят. Всё, мне больше не о чем говорить, отдай документы.
— Нет, не всё. Мы выслушали твоё мнение. Теперь ты слушаешь меня. – Тэхён

возмущённо закатил глаза, приготовившись к головомойке. Он терпеть не
может, когда Чон начинает читать нотации, но самое обидное – искусно
подобранные фразы доходят до его совести. – Попроще лицо. Не надо передо
мной никого изображать. Пока мы говорим по-хорошему.
— А будет по-плохому? Потому что тебе отказал сопляк? Прими с достоинством

тот факт, что я не хочу с тобой быть. Деньги ничего не значат. Я тебе не один из
твоих подчинённых, чтобы ты мне приказывал.
Тэхён так и скребётся под шкуру, выбирая острые выражения. Чонгук

равнодушен. Хотя, что наиболее вероятно, за маской сдержанности прячется
бешеный зверь.
— Ты – мой партнёр, спасибо, я об этом помню, а ты, кажется, забываешь. Я не

всегда могу быть рядом, чтобы лично объяснять тебе причину моих просьб, но,
тем не менее, ты должен сохранять благоразумие, и, если тебя всё же что-то не
устраивает, то дожидаешься меня и обсуждаешь это со мной лично. Ты входишь
в мою жизнь, она накладывает некие обязательства, я тебе об этом уже говорил,
и мне, если честно, непонятно, что тебя оскорбило. Соглашение о неразглашении
подписывают все, кто ко мне приближён. Если ты не собираешься меня
предавать, в чём причина твоего категоричного отказа? Договор
предусматривает ситуации, когда слив информации произошёл не по твоей воле,
если ты этого боишься. Никто не собирается тебя сажать. Как я помню, также ты
мне заявил, что я должен нести перед тобой те же обязательства. Хорошо, я
тебя услышал. Мой ассистент подготовил соглашение для двух сторон. Я тоже
подпишу. Да, я не вижу в этом надобности, но я иду на уступки, чего не делаешь
140/846
ты.
— Это не уступки, – успокоившись, Тэхён всё же был огорчённым. – Ты сделал

мне одолжение, так это и преподносишь. Спасибо, оно мне не нужно. Я
прекрасно понимаю, что информация обо мне ничего не стоит. Тебе достаточно
меня просто выкинуть. А вот если я обижусь и захочу отомстить, то тогда – да,
соглашение меня отрезвит. Я не совсем дурак.
Если Чонгук и удивился, то не подал виду.
— Значит, ты уже думаешь о том, что собираешься мне мстить?
— Ты тоже допускаешь мысль, что я могу тебя предать, – парирует.
— Обычно самые близкие причиняют самую большую боль. Я всегда

подстраховываюсь, Тае.
— Если бы ты меня бросил, всё, что я бы хотел – забыть тебя, как страшный сон,
но точно не мстить.
— Ты делишь со мной постель, значит, ты ко мне ближе всех. В моей жизни уже
был человек, в чьей искренности я не сомневался. Благодаря ему мне пришлось
установить лимит доверия. Поверь, мне тоже не хочется накладывать на своего
мальчика ответственность, но это обязательное условие. Ты хороший человек,
для тебя эти бумажки ничего не значат, но они важны для меня. Так ли сложно
теперь пойти мне на уступки?
Тэхён почувствовал себя гадко, только потому что Чон опять надавил на
жалость.
— Мне жаль, что кто-то тебя предал. Но благодаря этому договору я понял, что
зря всё это начал. Я не хочу с тобой быть. Мы из разных миров.
— Спасибо, – приняв его сожаления, Чонгук даже глазом не моргнул,

поделившись о печальной странице своей жизни. – Если не со мной, то с кем? Ты
не сможешь завести отношения с девушкой, потому что не вытянешь их. Тебе
нужна сильная рука и зрелая стабильность, я могу тебе это дать. Но, может, тебя
интересует кто-то другой, и я что-то не знаю? К примеру, твой знакомый. Ким
Намджун?
Ну конечно, Чонгук навёл справки о его личной жизни, узнав даже о тех, с кем
он общался. Или Ларкин что-то нарыл и слил боссу при первой же возможности.
— Как я буду строить отношения с девушкой, тебя вообще не касается. И

Намджуна не трогай. Ты обо мне ничего не знаешь, так что оставь свои
суждения при себе!
— Почему же ты всё ещё не обзавёлся девушкой? Девятнадцать лет, и даже не

познал простые способы удовлетворения. Какая девушка будет ждать, пока ты
её хотя бы поцелуешь? А дальше? Это не кукла, Тае, ты не можешь её просто
пощупать за ручку, и она заведётся. Что ты ей предложишь, если сам не знаешь
своё тело? Ты хоть раз видел женщину голой? Больше, чем уверен, что тебе это
даже в голову не приходило.
141/846
— Видел, представь себе, – он покраснел, солгав от возмущения.
— Что ты видел?
— То и видел. Заботься о себе и своих нечестных любовницах, – не удержавшись

от колкости, чтобы побольнее ударить. Но это у него не вышло, как и многое
другое.
— Забочусь. И о тебе тоже. Не стоит обижаться на мои слова. Тебя злит, что я
прав. Я тебя понимаю: зачем девушка, если у тебя на неё не встаёт?
— Этому разговору есть конец? – Тэхён дерзнул, уже вскипая от обиды и

раздражения. Чонгук ткнул ему в лицо интимным фактом о том, что он себя
никогда не трогал. Тэхён ему доверился, а Чонгук использовал это против него,
убедив в латентной гомосексуальности.
— Я ещё не закончил. Насчёт денег. По-твоему, мне должно быть безразлично,

как ты питаешься и во что одеваешься? Я не заставляю тебя покупать костюмы,
но обоснованно прошу повысить качество внешнего вида, и не просто прошу –
предоставляю тебе всё необходимое. А если с тобой что-то случится? У тебя
всегда должны быть свои деньги, и я никогда тебя в них не ущемлю. Было бы
ненормально, если бы ты, встречаясь со мной, ездил в метро и на автобусе, и
перебивался от зарплаты до зарплаты, в то время как я – ни в чём себе не
отказывал. Состоя со мной в отношениях, ты живёшь в точности, как я, и
пользуешься теми же благами, что и я. Вот это нормально.
— Я понимаю, что ты говоришь. Но раньше я не думал об этом, а когда ассистент

Ким мне об этом сказал, я сразу понял, что это не моё. Я так тебе и сказал: мне
это не подходит. Пусть то, что ты предлагаешь – правильно, но я так не хочу!
Значит, мы не можем быть вместе.
— А в чём причина? Ты смирился с тем, что мы оба мужчины, что я намного тебя
старше, но критично отнёсся к материальной поддержке.
— Мы не можем быть вместе... – снова повторил, безуспешно доказывая свою

правоту. – Я чувствую, что ты не мой человек. Понимаешь? Я так решил, прими
моё решение и отпусти меня. Зачем вот это всё?
Чонгук сузил глаза, положив ногу на ногу и руку на спинку дивана, отчего
послышался скрип кожи. Мирные переговоры ни к чему не приводят. Тэхён
непреклонен.
Что ж, придётся перейти к крайним мерам.
— Мои чувства для тебя забава? Захотел – попробовал, захотел – отказал. Это
игра? Тебе понравилось, что взрослый дядя за тобой бегает, всё к твоим ногам, а
тебе ничего неинтересно. Ты даже допустил меня к себе, чуть не отдал
девственность, и тебе, на моё удивление, плевать.
Тэхён перестал злиться и вообще стёр с лица всякие эмоции.
— Это неправда... Я не играю. Зачем ты так говоришь?..
— Ты не воспринимаешь наши отношения всерьёз, потому что я всё ещё не
142/846
сделал тебя своим. Я понял свою ошибку. Нужно было сделать это в отеле, но я
опрометчиво дал тебе ещё времени. Сейчас бы ты думал о нашем сексе и не
бросил бы меня так легкомысленно.
— Неправда. Даже если бы мы переспали, я бы всё равно ушёл.
— Считаешь?
— К чему этот разговор? Всё равно ничего не было. Нас ничего не связывает,
кроме небольшой близости. Ты легко забудешь, и я смогу.
— Сильно сомневаюсь. Я не хотел ставить ультиматум, но ты не оставляешь мне

выбора.
— О чём ты?
— О тебе. О твоём будущем. Я говорил, что не понимаю балет? Но я уважаю то,

чем ты занимаешься, и мне бы не хотелось тебя этого лишать.
Как гром среди ясного неба. Такого заявления он точно не ожидал услышать.
— Сначала я хотел узнать побольше о твоём единственном друге Намджуне. У

него хороший бизнес, к тому же там работал твой дедушка. Да и неправильно
впутывать других людей из-за своих ошибок, согласен? Это ты со мной играешь,
значит, я поступлю так же с тобой.
Тэхён не верил своим ушам. Ему будто прилетело сверху пыльным мешком,
плечи повисли, и он обмяк, раздавленный его словами.
— Ты ненормальный...
— Не говори мне таких слов, я могу серьёзно обидеться.
— Что ты несёшь? Как ты можешь после всего говорить, что тебе обидно?!
— Я долго пробивался к тебе, относился, как к драгоценности, а ты не сдержал

обещания и счёл неважным заканчивать отношения вживую. Я для тебя просто
богатый озабоченный мужик, у которого нет гордости. У меня же всё из прихоти,
как ты говоришь. Это всё только моя инициатива, а ты весь измучился от моего
внимания. Ты даже сейчас смотришь на меня с пренебрежением, я прямо слышу
в твоей голове: «Ну что этот идиот ещё скажет?» Я бываю не только терпеливым
и понимающим. И я не стану добиваться тебя с начала. Вернусь к тому, на чём
мы остановились. На чём я остановился.
Тэхён – мрачнее тучи, смотрит на поверхность журнального столика, словно

глухонемой. Сердце грохотало. Кровь закипела в жилах, и стало очень жарко, а
ведь он в пальто... И душно. Совсем нечем дышать...
— Мун возлагает на тебя большие надежды, но он не сможет тебя защитить,

если я попрошу избавиться от твоей кандидатуры. И ты пойдёшь мыть полы, без
съёмного жилья и даже без своей квартиры. Ты даже не знаешь, кто у тебя
поверенный, который занимается продажей твоей же собственности. Я готов
дать тебе всё самое лучшее, чтобы ты просто занимался своим делом и
радовался жизни, но также я могу это всё отнять. И ты ко мне всё равно
143/846
придёшь, но будет ещё неприятнее. Хочешь так?
Ему уже действительно было больно в груди. Он посмотрел на Чонгука, но не

увидел ни жалости, ни тени сомнения. Он на полном серьёзе. А у Тэхёна пот
побежал по спине. Холодный. С мурашками.
— Не забывай, я тебе не враг и не насильник. Не делай такое лицо, ты бы всё

равно мне дал, но тебе надо упереться. Я тоже принципиальный. Раздевайся и
подходи ко мне.
Тот сидит не шелохнувшись, даже не моргает. Тело не слушается.
— Тае, незачем тянуть драматическую паузу. Я уже видел тебя голым, и тебе всё
нравилось. Ничего не изменилось. Мы с тобой всё так же в отношениях, я помогу
тебе лишиться скромности. Раздевайся.
— ...Ты правда прикажешь меня выгнать? – севшим голосом отозвался. Балет –

это всё, что у него есть. И если он это потеряет, то лишится вообще всего.
Больше не для чего жить.
— Если сейчас уйдёшь – то да. Можешь проверить, держу ли я обещание, в

отличие от тебя.
— Я не хочу...
— Мы оба знаем, что это неправда. Раздевайся, Тае, я не шучу, не испытывай моё
терпение. Иначе я сам уйду. Потом будет хуже.
— Это подло... Как ты можешь? Это то же самое, что убить меня...
— Ну так задумайся: неужели быть со мной хуже смерти? Хорошего во мне ты не

замечаешь, давай буду плохим. Считаю до трёх и ухожу.
Тае не стал дожидаться отсчёта, приняв поражение со всей обречённостью

своей незавидной роли, избавляясь от шарфа. В голове было пусто, конечности
одеревенели, так что стриптиз выходил ужасным.
Чонгук внимательно за ним наблюдал. От его властности и неожиданной

жестокости стало жутко. С самого начала Чон не давал ему прохода, ни
малейшего шанса на отказ, так что изменилось сейчас? Подлый шантаж,
насилие? Нет. Извращённый призыв к действиям, игра чувств, которая каким-то
неведомым образом... возбуждала. Тэхён возбудился, так мерзко и горячо, так
постыдно...
Чонгук уже лишил его чести... Прямо сейчас.
Да кто из них ещё ненормальный?
Сняв толстовку, оставшись в футболке, которая помялась и немного съехала с

плеча, он выглядел точно потерянный подросток. Джинсы расстёгивал, закусив
щёки изнутри, смотря на показавшиеся боксеры. И Чонгук, и он отчётливо
видели бугорок.
— Не стесняйся своей реакции. Некоторых возбуждает, когда им пихают в рот
144/846
ношенные носки. А ты возбуждаешься от меня.
После его слов ткань трусов натянулась крепче. Тэхён, бледный как мел,
переступил через снятые джинсы. Его кожа чуть блестела от пота. Снять
футболку не составило труда, но боксеры...
— Не смотри на них, они сами себя не снимут. Смотри на меня. – Тэхён направил
пустой взгляд в пол, неуверенно стянув с тазовых косточек резинку. – На меня,
Тае, – властно повторил он, и Тэхён, униженный своим же поведением, поднял на
него потемневшие от возбуждающего страха глаза. Чувства, которые им
завладели, сложно описать словами. Тело окатило новой волной жара потому,
как Чонгук собственнически его разглядывал.
Полностью обнажённый: и телом, и душой. Полностью сломленный.
— Ты ждёшь приказов? Подойди ко мне.
На негнущихся ногах делает пару шагов, обогнув столик и ударившись коленом

об угол, даже не почувствовав боли. Дальнейших действий не предпринимает,
потому что действительно ждёт распоряжений «сверху». Чонгук гладит его
колено, на котором скоро расцветёт синяя клякса. И целует, посмотрев на него
снизу вверх, даже в таком положении оставаясь авторитетнее него.
Тэхён весь липкий и влажный, но Чонгук не брезгует, усаживая к себе на колени.
— Я все дни думал о тебе. Это лишь маленькое наказание, которое ты заслужил.
Ты не знаешь, как сводишь меня с ума, и сам не осознаёшь, как со мной играешь
в тяни-толкай. А я так не буду, – он снова сел на диван, прошептав ему в ухо: – я
сразу толкну.
По хребту пробежали жирные мурашки. Теперь стало холодно, противно от

липкого тела, от амёбного состояния и тягучего предвкушения, завязавшегося
узлом внизу живота. Да, определённо, он ненавидит не Чонгука – а себя. Только
себя.
— Пожалуйста, только не грубо, – прошелестел Тэхён, повиснув на нём

обессиленной шкуркой. Страх, борьба, возбуждение – лишили его сил. Даже не
может нормально напрячься. Чонгук хорошо его растянет в таком состоянии...
— Я знаю, как с тобой обращаться, – это прозвучало так горячо и унизительно,

что Тэхён испустил полустон, зажмурив глаза. Чонгук полез ласкать ему шею,
всё больше смахивая на ненормального. Тэхён, впрочем, тоже, потому что
откинул голову. – Потрогай себя, – и ещё один безумный приказ, из-за которого
снова бросило в жар. – Давай, смотри на меня и ублажай себя.
— Не хочу, – почти беззвучно ответом. Тэхён в принципе никогда себя не трогал,

не то, что при ком-то.
— Хочешь. Я твой мужчина, передо мной у тебя не должно быть комплексов.
Всё хуже, чем Тэхён предполагал. Это ужасный первый раз. Это ужасная связь.
Чонгук страшный человек... Но, вопреки всему, тело Тэхёна не может выстоять.
И опускает ладонь на член, с широко распахнутыми глазами совершая первые
движения вверх-вниз. Дрожит.
145/846
— Ты ужасен...
Чонгука это возбуждает не меньше, он сжимает свою ширинку.
— А тебе и нравится.
— Мне не нравится! – с истеричными нотками, продолжая в таком виде себе

дрочить.
— Конечно. Приказать тебе кончить? Или ты сам?
Тэхён подавился унижением и его член столь не вовремя дёрнулся, выпустив

белесую струйку, замарав сорочку Чонгука. Несколько секунд Тэхён застывшей
статуей смотрел на свою сперму, на свою руку, будто не верил, что сделал это
сам. А потом резко и со всей силы ударил Чонгука по лицу, дав волю слезам. Его
затрясло от пережитых ощущений, и он просто не знал, как на всё это
реагировать.
Чонгук не ударил в ответ, а наоборот, прижал к себе. Тэхён вцепился в его

сорочку, беззвучно глотая слёзы, пытаясь выключиться, забыть, обнулить... Он
не понимал, почему это происходит с ним.
— Тебя очень сложно вытаскивать из скорлупы. Но вместе мы всё сможем.

Успокойся, я тебя уже проучил. Твой первый раз достоин лучшего повода.
Он унёс его в спальню, помог встать под душ. Тэхён не смотрел на него и не
разговаривал, и уснул очень быстро, отодвинувшись на край постели. Понятия не
имел, что ждало его завтра.
***
Проснулся на середине кровати, укрытый скомканным одеялом. Похоже, он

перетянул его ночью на себя. И ему нисколько не жаль. Надеется, Чон замёрз. И
что он уже уехал на работу...
Ему повезло, Чонгук действительно покинул дом час назад. Тэхён с облегчением
вздохнул. На завтрак ему принесли омлет с поджаренным в тостере хлебом, а
также чашку кофе на тарелочке, где рядом лежала долька... его любимого
шоколада. Если Тэхён не ошибается, Чонгук мог узнать об этом только в тот
день, когда заявился к нему в квартиру с поцелуем. Это чёрный шоколад с
цельным фундуком. И либо это случайность, либо Чонгук настолько
внимательный...
Ларкин подозрительно оглядел его, не выявив повреждений. Конечно, их же не

видно! Он изнасиловал его чистую и непорочную душу!
— У босса разбита губа. Не забывайте, он боксёр, и, если он ударит, будет

намного больнее, – телохранитель неодобрительно замотал головой. – Вы такой
юный, зачем вы с ним связались? Вам нужны деньги?
Тэхён отвернулся к окну, не желая поддерживать диалог. По-хорошему,

следовало поставить телохранителя на место, но какой в этом смысл? Все
считают, что он с Чонгуком ради денег. А всех не разубедишь.
146/846
— Вы с ним искренне? Он вас любит, никогда не видел его таким. Только не
предавайте его.
Лицо Тае нужно было видеть. Как, любит? Что ещё значит любит? Абсурд! Чон не
такой человек, он ни за что бы не влюбился в обычного мальчишку.
— Он простил ту женщину?.. – неожиданно слетело с губ. Та женщина, о которой

Чонгук упомянул вчера, что предала его.
— Не имею права разглашать конфиденциальную информацию.
— Значит, не простил.
— Есть вещи, которые нельзя простить.
Тэхён задумался. Сейчас ему кажется, что самое большое зло Чонгук учинил
вчера. Можно ли его вообще предать? Тэхён даже не может от него уйти...
***
С репетиции его забирал тот же Ларкин, Тэхён не думал сопротивляться, дабы

не навлечь на себя ещё какое-нибудь наказание. Потом, всё потом.
Чонгук был в боксёрском клубе, так что за полчаса, которые были в запасе до его
приезда, Тэхён быстренько поужинал, принял душ и зарылся под одеялом,
притворившись спящим. Когда дверь открылась, его сердце чуть не выскочило
из груди. Чонгук тихо прошёл в гардеробную, тихо вернулся, присев на кровать.
Не лёг – сел. Значит, смотрел на него.
Потом шеи Тэхёна коснулось что-то холодное и гладкое, потому он тотчас

вскочил, схватив его за руку. Чонгук держал в руке платок... А Тэхёну
показалось, что нож! Какая ужасная ассоциация...
Чонгук первый нарушил паузу, накинув на его шею платок, завязав на слабый
узел. Очень приятная ткань, а вот узор он не разглядел.
— Китай славится своим шёлком. Кажется, ты любишь украшать свою шею. Я не

успел подарить вчера. Надеюсь, ты примешь.
Вчера Тэхён заявил, что ничего от него больше не возьмёт... Чонгук потянулся за
поцелуем, просто коснувшись губ. Приступы его нежности теперь тоже
настораживали.
— Ты ничего не знаешь обо мне, поэтому не понимаешь. Ты сделал мне больно, я

ответил.
— Ты угрожал мне! Чего стоят твои подарки?.. Такое не нужно пытаться понять...
– он разочарованно отвёл взгляд. Чонгук облокотился о стену, устроившись
поудобнее. Вид у него был помятый. Конечно, он устал.
— Лет двадцать назад я был очень закомплексованным и злым из-за глухого уха.
А к двадцати пяти это вылилось в жестокость, я шёл по головам, чтобы получить
место отца.
147/846
Пауза, чтобы переварить. Стоп. Ухо. Глухое ухо?.. У Чонгука было глухое ухо?
— Вижу, что ты хочешь спросить. Я не слышу левым ухом, сейчас у меня самые
маленькие внутриканальные слуховые аппараты, они делаются индивидуально –
по слепку слухового прохода. Так что их не видно. Несмотря на то, что не
слышит только левое, нужно носить с обеих сторон. Я снимаю только ночью,
слышу и без них, но не люблю вслушиваться и переспрашивать. Если ты заметил,
часы я на ночь не снимаю. Их мне тоже делают на заказ, с большим корпусом –
это встроен вибробудильник. Сплю я очень крепко, так что, если захочешь
вонзить мне нож в сердце – это будет легко устроить.
— Чонгук...
Он же не раз называл его глухим... А сколько раз говорил, что Чонгук его не
слышит... На глаза опять навернулись слёзы, но так, лишь слегка увлажнив
ресницы. До встречи с ним Тэхён вообще не знал о таком недуге, как слёзы, а
теперь от него страдал. По сути, наконец-то давал волю эмоциям.
— Что, птенчик, теперь ты меня жалеешь?
Тэхён взял его за руку.
— Я подпишу договор, если для тебя это важно... Мой экземпляр можешь
порвать, мне нечего скрывать... – это всё, что пришло на ум в данный момент.
— Спасибо, Тае, вернёмся к договору позже, пока продолжу рассказ. Так вот, в
то время я ещё носил заушные аппараты, естественно, их было хорошо видно,
из-за чего я сильно комплексовал, у меня были проблемы с личной жизнью. Я,
как и ты, был закрытым, стеснялся оставаться с девушками наедине, хотя не был
уродом. Потом отец сослал меня в Америку, я учился там в университете. Для
меня это точно ссылкой не было, я подрос, начал спать с девочками,
естественно, возмужал, поверил в себя. Кстати, вернулся оттуда с Миллером.
Тогда он стал моим личным телохранителем. С новыми взглядами, чрезвычайно
амбициозный я начал работать в компании, мне никто не обещал нагретое
место, я должен был сам его добиться. И я добивался, без всякой жалости
подставляя людей. Я действительно был очень зол на этот мир, поэтому мстил
всем. Я делал ужасные вещи, в которых мне стыдно тебе признаться, но только
так я получил всё то, что сейчас имею. И на самом пике моего «крестового
похода» в моей жизни появилась девушка. Кто бы мог подумать, что меня можно
было так легко заманить бабой... Но я клюнул и влюбился.
Тэхён слушал, не смея перебить. Воображение рисовало происходящее того

времени. Чонгук предстал перед ним совсем в другом свете. Сейчас он брал
искренностью.
— Мне её подложили. Она не была девственницей, но очень хорошо изображала

святую простоту. Я сильно расслабился, естественно, после секса язык
развязывался, я многое ей доверял. Она, как и надо, смотрела мне в рот, а что
ещё нужно? В жизни – ангел, в постели – проститутка, и тут я – молодой,
горячий, потерял голову. Ну, это точно было помутнением рассудка. Я даже не
могу сказать, что меня в ней так зацепило.
— Долго вы были вместе?
148/846
— Чуть меньше года. Этого хватило, чтобы подставить меня. Она была
любовницей одного из директоров, то есть она в самом деле проститутка, как
раз на трассе он её и подобрал. Я не знаю, что на самом деле она испытывала,
когда она была настоящей, какая она вообще. Сначала я разбирался с работой, а
потом её смерть пытались повесить на меня же. От неё специально избавились
свои. Миллер сделал невозможное, он выкопал меня из кучи дерьма, с чем бы я в
одиночку не справился. Теперь я более осмотрителен в выборе партнёра.
Тэхён в полном шоке, нет никаких слов, чтобы это как-то прокомментировать.
Даже после болезненных рассказов Чонгук остался спокоен, ещё и сам обнял
Тэхёна, заглянув в глаза.
— Во мне живёт зло, это не зависит от меня, но я борюсь с собой на протяжении

многих лет, каждый день. Ты говоришь, что я ненормальный, но ты просто не
знал меня десять лет назад. Я не могу измениться совсем – это невозможно. Но
всё плохое я держу глубоко в себе. Я контролирую многих, себя – больше всего.
Расклеившись, Тэхён обнял его за шею, испытывая так много разных эмоций.
— Мне так жаль... Прости...
— Не жалей меня. Я получил всё, что хотел, – и добавил: – Теперь я хочу только
тебя, твою любовь. Я хочу возвращаться к тебе.
Много, много громких слов, Чонгук целует, держит за лицо, опять уничтожает
все разумные мысли. Тэхён... опять попадает под его влияние.
Никто никогда не говорил ему таких слов.
Никто никогда не обнимал его с той же силой.
Никто никогда не делал его таким важным.
— Прими мою любовь, позволь мне стать частью твоей жизни.
— Чонгук... Чонгук, подожди...
Любовь? Опять любовь? Когда он успел его полюбить?! И когда Тэхён успел
влюбиться?..
— Будь моим.
Чонгук опустил его на спину, навалившись сверху, спускаясь поцелуями с губ на

шею, развязывая платок и снова раздевая на этой же кровати. Только теперь
Тэхён и сам понимал, чем всё кончится. Не сопротивлялся.
Для всего наступает своё время. Он чувствует, что именно сейчас готов ему
отдаться, несмотря на то, что полностью обескуражен его откровениями.
Когда и как Чонгук достал смазку и ловко его раздел, Тэхён не заметил. Поцелуи
отвлекли от всего, даже смазанный палец внутри него почти не чувствовался.
Чонгук поднял его ноги, широко разведя, медленно растягивая. С добавлением
второго пальца ничего не изменилось, Тэхён лежал распахнуто-разморенный и
149/846
мягкий, словно ему вкололи ампулу успокаивающего средства.
Тэхён случайно провёл аналогию с временами в балетной школе, а именно с тем,

как их сажали на шпагат. Все ревели, особенно когда тянули мышцы на
поперечном шпагате, в несколько рук надавливая на ноги, чтобы просели ниже;
лупцевали по коленкам, чтоб ноги были прямые, как палки. А иногда так давили
на разведённые ноги, что казалось, будто вот-вот треснет кожа на яичках. И на
спину давили, и носки тянули со слезами, всюду падали, неделями ходили с
синяками – и ничего, живы. Теперь ему растягивают задницу. Это даже не
больно.
Третий палец проталкивался тяжелее, но Тэхён и это молчаливо стерпел,

получая поощрение в виде слова «молодец» и поглаживания по лицу. Чонгук
целиком и полностью завладел его вниманием, стараясь преуспеть везде и всё
проконтролировать.
Как-то это всё закончилось, Чонгук снял одежду, пристраиваясь ко входу,

добавляя смазки, растирая её по кругу дырочки. Конечно, Тэхён боялся первого
проникновения, но Чонгук заверил, что всё будет хорошо.
И когда он наполовину вставил, Тэхён запрокинул голову назад, громко

вскрикнув, вцепившись в его руки. Член толще трёх пальцев, но боль
действительно не была такой уж нестерпимой. Неприятно зудело – да.
— Хорошо, молодец... Дыши нормально, ещё немного потерпеть.
Первые толчки вызывали только неприятные ноющие ощущения, когда что-то

большое трётся внутри. Но когда Чонгук начал толкаться увереннее, то стал
попадать по простате. Тэхён наконец-то начал постанывать с закрытыми
глазами, предсказуемо во всём этом потерялся, цепляясь только за Чонгука, не
за разум.
Постепенно он задал более быстрый темп, помогая Тэхёну рукой, чтобы ему
было приятнее. Кто бы мог подумать, что он так хорошо примет его внутри.
Чонгук переживал, что Тэхён будет вырываться и жаловаться на боль, но как бы
не так – он принял его самым лучшим образом, словно был создан идеально под
него.
— Тае Дюран... Наконец-то мой.
На лице Тэхёна показалась улыбка, Чонгук подхватил его за голени, став

вбиваться чаще. Мальчик под ним пребывал в каком-то мягком бесчувствии,
вроде счастливый и довольный, но бессильный. Зачаровывал своей нежной
сексуальностью.
Чонгук помог ему дойти до точки, и Тэхён с прерывистым стоном несколько раз
подмахнул бёдрами напоследок. Но Чонгук не продолжил толчки, так как решил,
что для первого раза ему достаточно. Он-то ещё может долго, но Тае тогда
будет больно наутро. Так что Чонгук доводил себя до оргазма самостоятельно,
грубо дроча кулаком, на последних секундах вновь в него вставив, чтобы
кончить внутрь.
После он тоже лёг на спину, продолжив поглаживать его раздвинутые ноги и

красную подрагивающую дырочку, выталкивающую сперму. Обзор, конечно,
150/846
открылся замечательный. Тэхён позволяет трогать себя где угодно, доступный –
только для него. И только его.
Потом Чонгук вновь пододвинулся, уложив голову ему на живот. Тэхён разлепил
глаза, запустив пальцы в его волосы. Мужчина чуть ли ноги ему не целовал,
смотря на него, как на центр Вселенной. Под этим взглядом наверняка
взорвалась не одна звезда.
— Ты моя радость... – тихо проговорил Чонгук.
Тэхён хотел стать чьей-то радостью. Хотел стать кому-то нужным. Хотел
расстаться с одиночеством, уничтожающим его.
— Я не уйду, – в ответ.
Ещё не «люблю», но больше не «отпусти».
И если с первым всё проще: влюбить в себя нетрудно, особенно такому мужчине,
как Чон, то с «отпусти» – всё обстоит куда сложнее. У свободы свои расценки. А,
впрочем, Тэхён ничего не знает о свободе. Он всегда был птицей в клетке.
Именно поэтому открыться кому-то для него так тяжело – ведь это должны быть
знакомые руки, которые его приручили.
КОНЕЦ 1 ЧАСТИ
*(с) перефразированная из "Морской бой"
151/846
Часть II. Шёлковый путь. Глава 10. Сказка
На шёлковых простынях мы займёмся именно любовью. Он будет со

мной нежен, а я покажусь плохой девочкой и попрошу его кокетливо быть грубее
со мной.
Виктория Роа
Понедельник – день тяжёлый, но только не для Тае. В свой единственный

выходной он может себе позволить спать до обеда или вообще не вылезать из-
под одеяла, но, в противовес здравому смыслу, встаёт ни свет ни заря.
Настроение неприлично хорошее, улыбка ширится до ушей, чему многие жители
планеты могут только позавидовать. Ни для кого не секрет, что быть бодрым и
жизнерадостным утром в понедельник – непростительная роскошь. Тэхён не
виноват, что прямо-таки светится от счастья. Данные метаморфозы происходят,
когда один человек заручается любовью и заботой другого. А если говорить
совсем откровенно: когда секс случается – на площадке это всем заметно.
Бытует мнение, что перед выступлениями противопоказана сексуальная
активность, но на самом деле всё наоборот. Чимин был прав – ноги лёгкие. И чем
больше этим занимаешься, тем легче себя чувствуешь. Шокирующий факт из
разряда: «А что, так можно было?» В доказательство – реакция соседа, он ещё
раньше просёк, что Тэхён с кем-то встречается, а сейчас вот с усмешкой
наблюдает за его жутко раздражающей счастливой физиономией и невиданным
рвением к труду. Мальчику впервые снесло голову. Пусть мальчик вдоволь
насладится любовными утехами.
Тэхён наконец-то перевёз все свои вещи в дом Чонгука. Больше не имело смысла
отрицать, что они «не в тех отношениях». И если ранее он не понимал, зачем им
сожительствовать, то теперь признал, что так намного удобнее. Они оба занятые
люди: рано уезжают на работу, поздно возвращаются – им некогда разъезжать
по съёмным квартирам за пресным сексом в один заход. Чонгук не хочет водить
его по отелям и почасовым апартаментам, дабы не создавать ему дурную
репутацию.
С переездом Чон выделил ему полки в гардеробной, оценив скудный набор

одежды, в очередной раз попросив купить что-нибудь получше. Тэхён пока не
торопился лезть в его кошелёк и ещё ни разу не воспользовался карточкой. То
есть один раз было: Чонгук расплатился этой картой в ресторане, наглядно
продемонстрировав, как ею пользоваться, если он вдруг забыл. Таким образом
заставлял тратить хотя бы какую-то часть из фиксированной суммы.
В интимной жизни время тоже не стояло на месте. После первого раза Чонгук
овладевал им каждый день да через день – утром или ночью, доводя до
исступления мучительно-долгими прелюдиями и ненасытным вожделением. Его
ничуть не беспокоило, что Тае не проявлял инициативу и всё ещё был скован во
многих вещах. Что ещё хотеть от неопытного юноши, только открывшего в себе
сексуальное влечение? Чону безумно нравится его неискушённость.
Второй секс был даже более смущающим, чем первый. Может, потому что Тэхён
не лежал, как овощ под местным наркозом, а начал вовлекаться в процесс. В то
же время он припомнил слова Чимина про «никогда без резинки» и задал
Чонгуку вытекающий вопрос про контрацепцию. Тот поведал печальную
историю: будто при натягивании презерватива у него падает член. Стоило бы
задать логичный вопрос: «У тебя проблемы с эрекцией?» Так вроде нет. Он
152/846
просто не любит в резинке, как и многие-многие мужчины. Насколько бы умным
и рассудительным человеком он ни был, однако всё равно предпочитал
незащищённый половой акт, но никогда не кончал внутрь, если был с женщиной,
хотя каждая его любовница принимала противозачаточные. Он действительно
следил за своим здоровьем и, когда заводил любовников, сразу отправлял их по
врачам, в последствии заставляя ходить на приёмы не реже одного раза в месяц.
Чонгук показал Тэхёну справку и сказал, что проверяется каждые полгода,
подчеркнув (довольно сурово для того момента), что не потерпит измен. Вот
Тэхён мог вполне обоснованно подозревать о других любовницах – Чон мужчина
видный, а такой самородок редко достаётся в одни руки. Но, тем не менее,
Чонгук клялся, что ни с кем не спал с первой встречи в ресторане и, более того –
никого не хотел, кроме него.
В это же время Чон напряг одного из своих помощников, чтобы тот записал
Тэхёна на первичную консультацию в клинику, где сам проходил лечение – на
полное медицинское обследование. Рано утром Тэхён посетил врача-терапевта,
а в прошлый понедельник сдавал все анализы и прошёл врачей. Чонгук не
сказал, во сколько обошлись медицинские услуги, и сам заехал за результатами,
после лишь проинформировав, что у него всё в порядке со здоровьем.
Дальше – больше. В очередной раз, когда они лежали взмыленные после секса,
Чонгук, гладив его ногу, предложил сделать лазерную эпиляцию; поцеловав в
губы, указал и на редкие «пеньки» щетины, от которых можно легко избавиться.
Не то чтобы Тэхён горел желанием обрить всё тело. Он рассуждал так: начав
вести активную половую жизнь, тем более с мужчиной, который видел его с
разных ракурсов, – следовало быть чистым. Честно, ему не понравилась
эпиляция, но он вытерпел, мысленно обозвав это изнасилованием. Чонгук же с
нескрываемым удовольствием гладил всё его тело и намного дольше
рассматривал промежность. После такой пылкой реакции Тае убедился, что в
таком деле важно идти на уступки ради комфорта партнёра. К тому же, если
подумать, у него и так была маленькая растительность на ногах – волосы
стирались о трико. Этим, кстати, могут «похвастаться» не только мужчины в
балете, но и, например, борцы ММА. Если у них волосы не стираются о рашгард*
или штаны, то о татами.
Сам Чон показывал пример чистоплотности: бритые подмышки, лобок,

обрезание. Тэхён, кстати, всё-таки улучил момент и спросил, зачем он обрезал
крайнюю плоть. Не из религиозных же убеждений? Нет, религия не играла роли,
Чон лишь пояснил, что так было нужно, а обрезали ему, ещё когда он был
ребёнком. Невзирая на то, что такая операция была сделана не в сознательном
возрасте, его всё устраивало в таком виде: и более эстетично, и гигиенично.
Говорят, из-за обрезания чувствительность головки снижается, но Чонгуку не с
чем сравнивать. Он действительно может заниматься сексом несколько часов (и
любит делать это долго), но это потому, что сам замедляет стимуляцию перед
достижением оргазма, дожидается, когда предоргазменные ощущения пройдут,
и снова переходит на возвратно-поступательные фрикции. Но не так уж много
его любовниц выносили подобный секс-марафон. И уж точно не Тэхён.
На данный момент их секс длился от трёх до семи минут, в зависимости от того,

как скоро Тэхён кончал. И либо Чонгук вынимал и просил его поласкать, либо
изначально растягивал прелюдию. Пару раз он настаивал на минете, но Тэхён
каждый раз трусил и отлынивал, лишь трогая руками. Ему даже пришло в голову
спросить, не собираются ли они когда-нибудь поменяться ролями, как положено
у гомосексуальных пар. Чонгук посмотрел на него, как на идиота.
153/846
— Мы не меняемся, – сказал он тогда тоном, не терпящим возражений.
— Почему?
— Потому что ты мой.
Вот и весь разговор.
Но, конечно, помимо приятного времяпровождения, никуда не делись

отрицательные стороны жизни с Чонгуком. Он всё так же напрягал своим
контролем и повышенным вниманием ко всем делам Тае. Однако, он смог
избавиться от постоянного надзора Ларкина – получил свободу передвижения по
городу, чему телохранитель, впрочем, был не очень рад. (Ему же удобно
охранять парнишку, который перемещается лишь от точки А до точки Б и никуда
больше не ходит...) Хотя велика вероятность, что за ним продолжают
наблюдение, только незаметно, и опять же – Ларкин точно не в восторге...
Ничего не поделать, все они чем-то недовольны. Зато Чонгук старается
закончить все свои дела к тому времени, как Тэхён соберётся домой, и они едут
вместе.
Тэхён всё-таки подписал соглашение, а тот экземпляр, что был сделан для
конфидента в лице Чона – выкинул. Что-то изменилось? Нет, абсолютно ничего.
Им больше не нужно ни о чем спорить и расставаться. Но Тэхён до сих пор
ничего о нём не знал. Мужчина не посвящал его в свои дела, так что всё, что
было известно о его работе – название да отрасль. KORS shipbuilding & marine
engineering («Корейские Верфи» судостроение и морское машиностроение) под
его руководством занимается оборонной промышленностью, основной
продукцией которой являются военные корабли, плавучие установки для
добычи, хранения и отгрузки нефти и буровое судно. Разговоры о компании
всегда сводятся к минимуму. Один раз Чонгук уезжал в Кодже в район Окпо, там
расположена судоверфь – это место постройки и ремонта судов. Также заводы
были в нескольких городах в Корее и в Китае. Компания тесно сотрудничала с
Россией, Тэхён понял это из разговоров, мол, они собираются строить там завод,
но по каким-то причинам оттягивали подписание контракта. Вроде как это
невыгодно. В общем, об этом сейчас много споров, Тэхён краем уха
подслушивает, если Чонгук не выходит при телефонном разговоре, а в таком
случае он обычно скрывается в кабинете. Кстати, Тэхён ещё ни разу не был в его
главном офисе. Чон довольно мягко объяснил, что ему там делать нечего, и он в
принципе никому не хочет показывать своего мальчика. Говорит, что страшно
ревнует, потому что Тае притягивает к себе слишком много неравнодушных
взглядов.
А вот о взглядах прислуги можно было не переживать, никто в здравом уме не

хотел разгневать босса, хотя глаза иной раз косились на фигуру молодого
любовника (попа, что ни говори, привлекала внимание). Охрана за глаза стала
величать Тае «Дюрара», скрестив фамилию с аниме «Дюрарара!!». А Миллер
привил своей армии говорить Тае при встрече «бонжур, мсье Дюран». Джошуа,
правда, единственный, кто не поддерживал подобного рода забавы – наверно,
потому он и числился личным телохранителем босса. Такой рыжий бородатый
мужик с большими бицепсами, Тэхён ненароком сравнивал его с принцем Гарри
и в ужасе похихикивал. Вот это уровень! Были ещё Исаак, Генри, Дишоу, но с
ними он пересекался постольку-поскольку. А комфортно только с Ларкиным и
Джошуа.
154/846
Незадолго до Рождества Тэхён увидел баннер с благотворительной акцией
«Тайный Санта», которая организовывала сбор подарков в детские дома по всей
Корее. Дети написали тысячи писем Санте, и, если каждый кореец исполнит хотя
бы по одному желанию, все сироты могут быть осчастливлены. Тэхёна это
зацепило, он не смог пройти мимо и связался с волонтёром, который дал адрес
детдома в городе Мокпо (кстати, у «Корса» там располагался завод). В этом
приюте насчитывалось двадцать девять воспитанников – это значительно
меньше того, на что Тэхён рассчитывал. Ему хочется обрадовать всех, потому
что выделить только два-три ребёнка, – значит, причинить кому-то счастье, а
кому-то боль. Не факт, что остальным повезёт так же. Но его собственных
средств вряд ли хватит на весь приют. В этом случае он мог с чистой совестью
воспользоваться деньгами с карты Чонгука. Но для этого следует спросить
разрешения.
В тот день Чонгук приехал домой пораньше и закрылся в кабинете. Обычно

Тэхён никогда не прерывал его во время работы, но в этот раз постучался на
свой страх и риск, услышав грозное «войдите». Почти сразу понял свою
оплошность.
— Привет. Тебя ждать или ложиться? – быстренько придумал незначительный

вопрос. Чонгук отложил документы.
— Что ты хотел?
— Ничего. Я спать.
— Зайди и скажи нормально.
Чонгук любит со всеми разговаривать в командном тоне, и он не исключение.

Тэхён пару мгновений раздумывал, как лучше всего преподнести информацию.
Чон полностью переключил внимание, откинувшись на спинку кресла, и
похлопал по коленям, призвав сесть к нему. Стоило ему подойти, Чонгук тут же
прижал его к себе, забравшись руками под футболку.
— Что за срочность? Раньше ты ко мне не заходил.
— Ты занят, я сглупил.
— Я уже отвлёкся. Тайм-аут десять минут. Излагай.
— Хорошо. Я хотел уточнить насчёт карты. Можно потратить деньги на что

угодно?
— Если это не наркотики, алкоголь и так далее по списку, конечно, карта в твоём
распоряжении. А ты что-то присмотрел?
Даже стало неприятно, что он подумал, будто бы Тэхён мог отвлечь его от
работы такой мелочью, как покупка безделушки.
— Нет, не себе. Я хочу поучаствовать в благотворительной акции – подарить

подарки детям-сиротам. Мне, наверное, не хватит своих денег. Я могу
воспользоваться твоими?
155/846
Чонгук сделался задумчивым, вглядываясь в его лицо.
— Давай мы поступим следующим образом: я отправлю к тебе человечка, вы

вместе разберёте письма, и он купит всё, что нужно, в том числе вещи первой
необходимости.
— Это обойдётся дороже... – Тэхён, по правде, не ожидал, что он посодействует

в этом деле.
— Так будет лучше.
— Ты раньше участвовал в подобных акциях?
— Нет.
— Если я не ошибаюсь, в ваших кругах принято ходить на благотворительные

вечера? Мне просто интересно.
— Нет, Тае, я не хожу на подобные мероприятия и не сотрудничаю с фондами.

Если хочешь действительно помочь, нужно лично звонить в приют и спрашивать,
что им нужно. Этим у меня занимается специальный помощник.
— Правда? А почему ты не сотрудничаешь с фондами?
— Потому что через них происходит отмывание денег. Я не собираюсь содержать

посторонних мне людей, которые в состоянии заработать себе на жизнь, –
ответил с каменным лицом.
Тэхён вот тоже в состоянии заработать себе на жизнь, но его Чонгук почему-то
хочет содержать.
— Прости, что создал проблем.
— Ты молодец, тебе не за что извиняться. А деньги с карты ты тратишь только

на себя. Кстати, ты всё ещё ничего не купил. Что ты хочешь на праздники?
— А ты, что ли, Санта? – усмехнувшись, потрепал Чона по щеке.
— А что, похож на оленя?
Тэхён прыснул со смеху, тут же обняв за шею, мол, не расстраивайся, будучи

оленем тоже можно жить.
— Я же тебе сотню раз говорил, что мне не нужны подарки.
Чонгук прислонился к его лицу, убрав волосы со лба, поцеловав. Поглаживания

по бедру переросли в возбуждающие ласки. Тэхён попытался отстраниться, пока
обоим не сорвало башню, но Чонгук думал иначе.
— Тогда узнай, чего хочу я.
Тэхён всё равно упрямо его от себя отодвигает.
— Тебе надо работать. Потом поговорим.
156/846
Попытка подняться не увенчалась успехом. Чонгук усадил его к себе спиной,
став пробираться под ткань домашних штанов.
— Ты любишь меня?
Опять он заладил! Чонгук стал при каждом удобном случае говорить, что любит,
и просил взаимности. Как её вообще можно просить? Тэхён ещё не может с
уверенностью сказать, что чувство, которое он к нему испытывает, и есть
любовь. Они вместе всего ничего, их отношения постоянно сталкиваются со
всякими трудностями, поскольку один слишком настойчив, а второй слишком
упрям, и им явно требуется больше времени, чтобы точно сказать, что вот это –
любовь, а вон то – дружба организмами.
— Чонгук, мы уже обсуждали эту тему...
Возбуждение быстро схлынуло, Чонгук убрал руки, хлопнув его по попе, чтоб
уходил.
— Только не говори, что обиделся...
— Меня отрезвляет твой уход от ответа, так что спокойно ложись спать. Доброй
ночи.
Тэхён задержался на месте, помялся, подумал, а Чон уже вновь уткнулся в

документы, в упор его не замечая. Тогда под грузом безосновательной вины Тае
спустился на первый этаж и сварил ему кофе. Чашку оставил на краю стола, а
себя – на диване, неожиданно уснув прям в кабинете.
Закончив после полуночи, Чонгук не стал его будить, перенеся в спальню.
***
Утро понедельника как раз таки и началось с раннего подъёма и приподнятого

настроения, которое на зависть целому миру. Отныне Чонгук старался
переносить все встречи на вторник, а успевать делать незавершённые дела в
воскресенье, как вчера, чтобы весь день проводить с Тае. Сейчас он спал, лёжа
на животе, а Тэхён уже сходил в душ и устроился на полу, расстелив свой коврик
и вставив наушники, начал разминку. Заиграла грустная композиция Max Richter
– Infra 4, которая насыщала упражнения чувствами. Тэхён тянулся к носочкам,
прислонившись лбом к коленям, после чего сел на шпагат, медленно
прогнувшись назад. Всё ещё улыбался, но с привкусом необъяснимой тоски.
Подключил руки, изящно расправляя в стороны, после отвёл их назад, больше
прогибаясь в спине. Но, к счастью, музыка сменилась, и заиграла более
позитивная мелодия, под которую не хотелось выпрыгнуть в окно.
Настроение людей в той или иной степени зависит от музыки, играющей в

наушниках или в общественном транспорте, которая невольно застревает в
голове. На балетных же музыка оказывает ещё большее влияние, что
отражается и на настроении, и на исполнении. Ритмика – то, чему их учили с
детства. Возможность научиться существовать в пространстве музыки,
различать forte и piano, передавать это всё через движения, самим становиться
пузатыми нотами на проводах нотного стана. Совсем другой мир – глазами
артиста балета. И этот мир действительно отличается от видения его другими
157/846
людьми. Мало кто знает, что сама принцесса Диана занималась балетом всю
жизнь; по её осанке можно понять, что ей это дало. Что женщины, что мужчины
имеют одухотворённое выражение лица, иное ощущение себя, своих ног и рук,
своих возможностей. В балетной школе им говорили: «Выпрямляешь спину –
выпрямляешь душу». Тэхён так выпрямил, что туда аж смог забраться Чон
Чонгук...
Ещё немного поделав упражнения на спине, поднялся, опираясь о стену,

выполнял плие* и релеве*, а также отжимание от стены. У балетных вот бицепс
не очень накачан, а трицепс крепко, так как постоянно ровно держат руки на
высоте. Спина прокачивается очень быстро, в комплекте – массивные бёдра,
икры как у футболиста; грудь же – спит беспробудным, но тем не менее
«крепким» сном. Ну и осанка. Особая манера стоять и ходить, разворачивая
мыски наружу, – также привлекает внимание.
Совсем не странно, что мистер Чон положил на него глаз на той репетиции. Тае
до сих пор вспоминает свои первые впечатления и смеётся. Колючий взгляд!
Боже мой, такой колючий, что впился в него намертво!
Чонгук всё ещё спит – без часов и аппаратов, так что его не разбудит ни душ, ни
тяжёлые вздохи у стены. Стоило Тае разогреться, в нём вдруг проснулась
любвеобильность и вот та самая дурацкая черта влюблённых, чтоб затискать и
зацеловать. Поэтому он заполз на голое спящее тело, массажируя плечи, и
прошептал на правое ухо (то, что слышит): «Доброе утро».
Чонгук не любит разговаривать без аппаратов, даже когда ночью занимается

сексом, он старается быть в них, чтобы хорошо слышать его слова и в
особенности стоны. Сегодня редчайший случай, он, можно сказать,
беззащитный. А Тэхён ещё и оседлал его со спины.
Послышалось недовольное мычание, а следом – рука на щиколотке – сразу

сцапал! Тэхён начал щипать и растирать его спину, водить костяшками,
разминать плечи и руки, а Чонгук стал до неприличия довольно стонать в
подушку, что просто услада для ушей. Захотелось сделать что-то особенное,
получить больше эмоций... И Тэхён завёл руку ему между ног, коснувшись члена.
Чонгук дёрнул его за ногу, чтобы слез, а сам перевернулся на спину (долго
уговаривать не пришлось), установив за ним наблюдение из-под полуопущенных
век.
Конечно, за время их недолгих отношений Тэхён стал посмелее. В общем-то, с

Чонгуком не стыдно делать что-то впервые, он всё понимает и со всем помогает,
и уж точно не станет высмеивать за неопытность. А сейчас Тэхёну именно
хочется сделать ему приятное... Поэтому он садится между его ног, неуверенно,
но всё же беря член сначала в руки. Чуть опустившись, наконец собрался с
духом. Чонгук с тёмным, но таким сексуально-властным взглядом сопровождал
каждое его движение и в то же время с нежностью убрал его волосы за ушко. Не
торопил.
Тае сглотнул ком и смущённо улыбнулся, всё же впустив головку в рот. Он не

помнил, как это делал Чонгук, поэтому просто лизал – этого было более чем
достаточно. По крайней мере, Чонгук стал тяжелее дышать, опустив ладонь ему
на шею, но не насаживая.
— Смотри на меня, – хриплым голосом, произнося медленно и довольно, как
158/846
сытый зверь.
Тэхён поднял глаза, водя рукой у основания, поцеловав головку. Чон кивнул –
поощрил. Он продолжил оставлять поцелуи ниже, снова возвращаясь к головке,
облизывая по кругу. Тэхён был уверен, что выглядит просто ужасно с такого
ракурса, но Чонгуку, видимо, нравилось. Когда отсасывал он и бесстыдно
смотрел в глаза, Тэхён забывал своё имя. Вряд ли тут сработает тот же трюк.
— Какой ты милый, – Чонгук погладил его по щеке, глубоко вздохнув, – хрупкий...

Даже боюсь тебя тронуть.
Тэхён опустился ниже, подавился и выпустил изо рта, потянув за собой ниточки
слюны. От его слов опять бросило в жар. Чонгук смахнул с его губ слюни, пару
раз подёргав кулаком по члену, и снова вставил ему в рот.
— Давай ещё немного.
На самом деле, пусть это и в новинку, но занятие довольно-таки утомительное, к

тому же постепенно сводит скулы, и начинает болеть голова в одном положении.
Чонгук стал немного вилять бёдрами, удерживая его за подбородок, а Тае
послушно держал рот открытым. Под конец Чонгук попросил его плотно
обхватить губами головку и помогать руками. По тому, что член стал очень
твёрдым и немного пульсировал, следовало, что он близок.
— Примешь в рот? – даже не настаивал. Вообще приятно, что он заботился о его

состоянии в интимном плане, хотя своими интересами тоже не пренебрегал.
Тэхён решил испробовать всё и сразу, так что принял семя в себя. Отпрянув,
сразу стал вытирать подбородок от слюней. Чонгук повалил его на спину, лицо у
него было довольное, а взгляд – тёплый, благодарный. – Какая приятная
неожиданность, мистер Дюран... Очень приятная.
Тэхён зарделся. Теперь он понял, что доставлять удовольствие партнёру так же

приятно, как и получать. И правда, утро доброе.
— Тебе понравилось?
— Разве могло быть иначе? – не побрезговав, клюнул в губы. – Спасибо, Тае.
Тот расплылся в улыбке.
— Ты самый прекрасный, я же говорил, – с таким важным лицом, будто не

комплимент говорит, а озвучивает положительную сторону деловому партнёру.
Тэхёна разобрало на смех, а он полез обниматься.
— Врёшь и не краснеешь.
Чонгук взял его в охапку, привалившись со спины, стянув домашнее чёрное

трико, под которым ничего не было. Он сощурил глаза, довольно смяв упругую
ягодицу, слегка шлёпнув. Тэхён смотрел на него через плечо, так беззаботно, по-
мальчишески заулыбавшись, что сбивало сексуальный настрой. С такими
улыбками его хотелось заобнимать, но точно не отшлёпать. Следом стянув с
него майку, Чон устроился между его ног, сильно раздвинув их в стороны, и
быстро забрал с тумбочки тюбик смазки, которой оставалось уже немного. С
особым удовольствием Чонгук вставил в него палец, точно отвёртку, медленно и
159/846
тяжело вворачивая его внутрь. Тэхён немедленно зажмурился и поджал пальцы
на ногах, ударяя его по рукам.
— Ай! – не прокричал, а простонал, выгнув шею. Чон стремительно протолкнул

второй палец, всадив на всю длину. Тэхён часто задышал, приподняв таз,
непроизвольно вильнув бёдрами навстречу. А тот просто имел его пальцами,
резко вставляя и вынимая, удерживая за колено. Тэхён заметно напрягся,
поспешив его остановить, почувствовав подкатывающий оргазм, но Чонгук не
прекратил, наоборот, стал толкаться чаще и под другим углом, подсунув третий
палец. Ноги задрожали, Тэхён беззвучно раскрыл рот и только с выплеском
спермы довольно-таки мило и протяжно застонал.
Тэхён распластался без чувств и уже ничему не препятствовал, лишь вздрогнув,

когда он в него слитно вошёл. Последнее время Тэхён вообще не испытывал
боли, а то, что ей называл – скорее приятный зуд, чаще всего
сопровождающийся попаданием по простате. Грубо Чонгук с ним никогда не
обходился, только иногда плотно закрывал рот, заставляя приподняться, пока он
брал его сзади. Сегодня секс утренне-ленивый. Чонгук лёг на него, придавив
всем весом, обняв за шею, вяло двигаясь внутри. Так он мог расслышать его
тихие вздохи и увидеть закрытые глаза с припухшими губами. Начал шептать на
ухо всякие смущающие комплименты, отчего возбуждение снова набрало
обороты, Тэхён вцепился в его руку на шее, Чонгук – зубами в шею. Медленно
раскачивающиеся тела гармонично слились вместе.
— Посмотри на меня, – как обычно просит, Тэхён слушается, разлепив глаза с

плотной сизой пеленой.
В такие моменты Тае ощущал себя максимально слабым и развратным, потому

что вовсе себя не сдерживал, порой издавая вульгарные звуки. Ему самому
захотелось его поцеловать, и Чонгук охотно ответил, обхватив его за
подбородок. С утра у него щетина, а у Тэхёна из-за неё краснеет лицо, но
почему-то всё равно приятно утыкаться в его щёку и сталкиваться влажными
губами, и млеть от каждого движения... тоже нравится.
Чонгук сокровенно шепчет: «Я люблю тебя», и, кажется, это так правильно в этот
момент. Тэхён не находит, что ответить, кроме придаточного «и я».
Неожиданно, но так долгожданно... Чонгук улыбается! Улыбнулся!
— Что «и я»?
Тэхён подвис, рассматривая его лицо, поднятые уголки губ, небрежно убранные
назад волосы.
— И я... тобой дорожу, – проблеял. Конечно, он мог соврать, чтобы потешить его
самолюбие, но Тэхён убеждён, что в таких словах фальшь сразу чувствуется, а
врать он ему не хочет, тем более в глаза.
— Я тебя не слышал, – усмехнувшись, продолжил раскачивать бёдрами, не

срываясь на быстрый темп.
Всё он услышал, а если и плохо, то прочитал по губам.
Выбравшись из постели через час, позавтракали и стали собираться – Чонгук

сказал, что на какую-то выставку. В гардеробной они надолго застряли, потому
160/846
что сначала Тэхён критиковал его за слишком строгий выбор костюма, потом они
целовались, потом выбирали рубашку и остановились на чёрной водолазке с
чёрным костюмом. Чонгук же в пух и прах раскритиковал гардероб Тае. В итоге
он надел свои брюки, ту же рубашку Чимина, потому как она выглядела
наиболее презентабельно, и кардиган. Кстати, подошёл китайский платок. Кое-
как они выехали из дома, Чон с боем взял с него обещание обновить свой
гардероб, пока он сам этим не занялся, – это уже звучит, как угроза.
За рулём был Ларкин, рядом сидел Исаак. У Джошуа и Миллера выходной.

Поехали в Чонногу – в «Arario Museum in Space». Тэхён, если честно, никогда не
был в музеях или картинных галереях. Вот сам является частью искусства,
учился как благородная девица: пение, фортепиано, французский, манеры,
чтение, чуть ли не вышивание крестиком, – но не был ни в галереях, ни даже в
театре на спектаклях.
Вход стоил десять тысяч вон*, Чонгук, конечно, сам расплатился своей чёрной
картой, даже за Ларкина (тому сегодня несказанно везло). Архитектурное
строение Арарио создаёт ирреальное впечатление ещё до входа, но и внутри
такая же, захватывающая дух, красота. Чонгук прокомментировал, что это одно
из самых интересных перепрофилированных зданий. Здесь выставлялось
современное искусство. Они разгуливали рядом, но, конечно, не соприкасались
руками, хотя Ларкин, следующий за ними на приличном расстоянии, мог с
уверенностью сказать, что именно парой они и выглядели. Как ещё расценивать
зрелого мужчину в компании очень привлекательного юноши, которые вместе
решили посетить музейный комплекс?
Блуждать между экспозициями было забавно: где-то ступени и винтовые

лестницы, где-то потайные мини-комнаты, в которых Чонгук мог притянуть его к
себе, пока никого не было. (Ну, только Ларкин, везунчик...) И встречались
совершенно безумные инсталляции и картины, местами пошлые или абсолютно
бессмысленные, Тэхён бы даже сказал – безвкусные. Много видео-арта и
азиатского искусства, спрятанного по закоулкам. Оба сошлись во мнениях, что
это искусство им не понравилось, Чон даже не пытался делать
заинтересованное лицо, иногда забавно комментируя, из-за чего Тэхён смеялся в
ладонь. В конце концов свернули в ресторан, который здесь имелся.
Ларкин внимательно наблюдал за поведением босса, который невероятно

удивлял столь трепетным отношением к кому-то. Да, Тае Дюран пробуждал
желание покачать его на ручках и напоить молоком, и вообще все самые светлые
чувства, но Ларкин не ожидал, что босса так легко этим покорить.
Телохранитель точно знал, что это ему несвойственно, значит, шло от сердца
только к какому-то одному исключительному человеку. Дюрара, сам того не
зная, смотрел боссу в рот, внимая каждому слову да с таким искрящимся
обожанием в глазах. Даже не знай Ларкин, что они спят, всё равно бы так
подумал. Всё же видно... Когда один мужчина относится к другому по-особому –
как к возлюбленному. Парень, кажется, вообще не осознавал, какую рыбу
поймал на свой крючок. А вот Чон всё понимал прекрасно. Это Ларкина всегда
пугало в боссе. Нельзя ведь всё на свете знать...
***
За день до Рождества Чонгук срочно уехал в Окпо на верфь, так как возникли
непредвиденные обстоятельства. Он несколько раз извинился, что не сможет
провести праздник вместе с ним. Конечно, Тэхён всё понимал, он и не думал
161/846
составлять его работе конкуренцию. Тем временем он допоздна прозанимался в
зале, на Рождество был запланирован самый рождественский спектакль... Не кто
иной, как Щелкунчик! Тэхён с особым энтузиазмом репетировал свою
неизменную партию в кордебалете, но это его ничуть не расстроило. В первом
действии происходит самая интересная лента событий: ёлочные игрушки
превращаются в солдатиков, и отважный Щелкунчик ведёт их в бой против
Мышиного Короля. Во время всего балета кордебалет танцует в роли гостей,
родственников, слуг, пажей, цветов, игрушек и солдатиков. Все они немного
дети (а некоторые ещё много), так что Щелкунчик нравится всем без
исключения. Завтра в восемь вечера они единственный раз исполнят этот
прекрасный балет Чайковского.
За три дня до Рождества Тэхён вместе с помощником из компании Чонгука

прозанимался письмами детей, составляя список того, что нужно купить. К
сожалению, он физически не успевал закупить подарки, так как с утра до ночи
был в зале, но смог завернуть подарки в бумагу, получив от процесса ни с чем не
сравнимое удовольствие.
Двадцать пятого был плотный график, расписанный по минутам, так что

отсутствие Чонгука было к месту, ведь они бы всё равно провели праздник
порознь. На рассвете он поехал в церковь – на второе богослужение. Его
сопровождал Генри. Ларкин просто отдыхал, имел право. Слава богу, они
поехали не на крузаке охраны, а на более комфортабельной... машине босса.
Генри без особого желания пояснил, что Чон уехал на мазерати, а мерседес
оставил для Тэхёна, если он, конечно, захочет на нём передвигаться. Губа,
оказывается, не дура, и этот транспорт Тэхёну больше приглянулся.
Сразу после богослужения поехали в Мокпо. Поездка заняла около трёх часов.
Вместе с волонтёрами и помощником они вручили детям подарки, пообщались,
покушали, Тэхён лично поговорил с директрисой, пожелавшей ему долгих лет
жизни и бесконечного счастья.
Уезжал он в ещё более блаженном состоянии, чем даже из церкви. По дороге

написал Чонгуку, можно сказать, любовное послание, отчего захотелось
провалиться сквозь землю. Вот просто накрыло неприличной нежностью. Слова
родились сами...
«Mon brave casse-noisette*».
На улице светило яркое солнце и пролетали мелкие снежинки. Сейчас, как

никогда, он чувствовал себя бесконечно счастливым.
«Tu me manques*», – ответил он...
***
Чонгук вернулся двадцать седьмого, в шесть вечера, Тэхён еле дождался

окончания репетиции, дёргаясь в нетерпении, как бесноватый. Именно сегодня
он не мог сконцентрироваться ни на чём важном, кроме одной мысли, что они
скоро встретятся. Он сам не ожидал, что так сильно соскучится, а по итогу
доживал последнюю ночь не в силах уснуть один и беспрестанно о нём думал.
Это диагноз. Пациента развели на любовь... Лечения от неё нет, как ни пыжься!
И это стало ему совершенно ясно в разлуку. Он не находил себе места в таком
162/846
большом доме, как всем известная собака Хатико приходил в кабинет и ждал
его, но хотя бы понимал, что тронулся умом. Посвящать все мысли и эмоции
одному человеку – дико! Но это уже вне его полномочий. Он просто ждёт. Может,
пройди чуть больше времени в одиночку, он бы очухался от любовного забвения,
но этому не суждено было случиться.
Дорога до дома казалась вечностью. Машиной управлял старый добрый Ларкин,

забавлявшийся с молчаливой взволнованности Дюрара. Если бы позволял статус,
он бы так ему и сказал: ты, парень, точно без головы, сумасшедший гонщик! Но
Тэхёну не до этого и как-то плевать на самом деле...
Он проигнорировал мадам Го, влетев в кабинет, даже не постучавшись. Миллер

неизменно пробасил «бонжур». Чон стоял у окна, очень задумчивый и смурной, и
вперил в ворвавшегося Тае пронзительный взгляд. Безопасник поспешил
удалиться. Тае беспокойно переминался с ноги на ногу, заговорив как бы
невзначай.
— Как съездил?
Чон преодолел расстояние между ними, как всегда, выглядя сдержанно.

Нелепая пауза.
— Всё хорошо. Как ты?
— Бывало лучше. Кушал?
— Не пришлось. Хочешь поужинать?
Тэхён закусил губу, поднял маслянистый взгляд, неосознанно приоткрыл рот... и

был мгновенно прижат к стене.
— Я тоже очень голоден...
Всё, прощай крыша.
Чон сорвался, впившись в губы как одержимый, кажется, в попытке проглотить

его лицо. Дюран, впрочем, не отставал, ероша его волосы, остервенело отвечая
на поцелуй, прижавшись невозможно близко. Чонгук лихорадочно зашарил по
его телу, задрал свитер, футболку, дёрнул джинсы вниз, грубо смяв ягодицы. В
ответ протяжное мычание – как последний сорванный провод – и померк свет в
разуме.
Грубо, резко, нетерпеливо срывали друг с друга одежду, пытаясь чуть ли не

залезть на головы. Чонгук стремительно повернул его лицом к стене, Тэхён
послушно расставил руки по обе стороны от головы, чуть отпятил задницу...
Боже, до чего он докатился! Скорее всего, будет больно.
Скорее всего, будет всё равно...
Чон сплюнул на руку – ничего более щадящего сейчас не было, – наспех

растягивая, удерживая Тэхёна за грудь, и из последних добрых побуждений
проталкивался без резких скачков. Тэхён громко вскрикнул, раздирая ногтями
его ладонь. Возможно, немного боли ему не помешает. Пусть хоть что-то его
отрезвит...
163/846
Дальше стало очень жарко, перед глазами расплылся плотный туман, в груди
грохотало, и больше всего хотелось прочувствовать его так глубоко в себе,
чтобы излиться с воем. Чонгуку даже пришлось закрыть ему рот, а другой рукой
впился в бедро, толкаясь размашисто и часто, вдалбливая в стену.
Первый раз их секс можно было назвать животным, но с этого только больше
вело...
На последних толчках Тэхён стал задыхаться, задирая голову, получая горячие

поцелуи и сильный шлепок по попе – контраст кнута и пряника окончательно
лишал чувств. Так он и кончил: бурно, дико и безрассудно. По стене потекли
струйки его спермы, а по его ногам – сперма Чонгука. Колени подкашивались,
тело готово было рухнуть, выжав из себя всё до капли. Перед глазами
действительно потемнело. Дрожали даже руки.
Чонгук присел вместе с ним, пытаясь отдышаться. Они устроили настоящие

скачки, и оба пришли к финишу одновременно. Тэхён уложил голову ему на
грудь, опустив ладонь на сердце. Ему хотелось плюнуть себе в лицо оттого,
каким до тошноты сентиментальным он стал, но ничего не мог с собой поделать.
Его безумно тянуло к Чонгуку, и, если он не тянулся – конечности сводило от
желания.
Оба взглянули на подтёки спермы на стене.
— Знаешь, – сипло выдал Тэхён, – прям как те картины из Арарио. Современное

искусство.
Оба усмехнулись.
— Даже лучше, – отозвался Чонгук, заключив его в кольцо рук. – Вот это
искусство я хоть понимаю.
Сидеть голыми задницами на полу было романтичнее, чем прогуливаться по

музею и притворяться незнакомцами. Тэхён даже стал понимать, зачем он
просил подписать этот договор о неразглашении.
Ни с кем не хочется делиться их личным. Ни с кем не хочется делить...
***
Ещё один выходной выпадал на первое января, но в Корее не особо чтился

общепринятый Новый год. Скорее, это как дань всемирной культуре, отмечает
его в основном молодёжь. Тэхён ничего не планировал в этот день, кроме как
выспаться. Труппу распустили на отдых до второго числа. Чонгук утром
тридцать первого внезапно объявил, что вечером они едут в провинцию
Канвондо на горнолыжный курорт Ёнпхён. Тэхён от удивления потерял дар речи.
Он никогда не катался на лыжах. В начальной школе им ещё не разрешалось
выезжать в горы, а когда он стал старше, то уже учился в балетной, а у них
такое под запретом. Можно же ноги переломать или простыть. Тэхён привёл эти
доводы, объяснив, что не встанет ни на лыжи, ни на сноуборд, потому что один
скат не стоил его сломанной карьеры. Чонгук заверил, что им и так будет чем
заняться.
164/846
Они выехали в восемь вечера, хорошо, что была построена скоростная
четырёхсторонняя автомагистраль, из-за чего время в пути значительно
сокращалось. Они доехали за полчаса – это очень быстро.
На своей же машине доехали до курорта, а там до деревни, заселившись в

лучший отель «Бренч Хилл Кондоминиум». У них уже был забронирован один
делюкс с двуспальной кроватью (и номер для охраны).
Вид из окна данного номера открывался просто шикарный – на горы и на

подсвеченную паутину трасс, по которым разъезжали бессонные ратраки*.
Чонгук заранее приобрёл ski-pass – электронный пропуск на подъёмники, хотя
сам не планировал опробовать трассы. Если Тэхён не катается, ему тоже не
хочется. Но на фуникулёре прокатиться стоит, чтобы насладиться живописной
панорамой.
После дороги оба приняли горячий душ и залезли под одеяло. Время показывало,
что наступил Новый год: Тэхён пришёл в тихий ужас от осознания, что встречает
его в постели с мужчиной, да ещё и в горах, где много снега и высокий уровень
опасности. Но так счастлив с ним, здесь и сейчас... Чонгук снова овладел им, на
новых простынях в дорогих апартаментах. Тэхён беззаветно отдавался. Ему
хотелось думать, что это будет его самый счастливый год в жизни.
На следующий день они сначала хорошенько выспались, снова занялись

любовью, никуда не спеша собрались, придя в пункт аренды спецодежды. И
первым делом Чонгук повёл его на безобидную трассу для катания на
ватрушках. Они взяли по тюбингу (то есть по ватрушке), несколько раз
скатываясь, держась за руки. Людей, конечно, было много, особенно групп
школьников, но ничего предрассудительного они не делали, чтобы получить
осуждение. Вполне нормально держаться за руки двум знакомым, чтобы не
разлететься по горке в разные стороны. Тае был рад, как ребёнок, впервые
дорвавшийся до развлечений. Чонгук, катающийся на ватрушке с каменным
лицом, чувствовал себя клоуном, ведь он вообще-то суровый бизнесмен
судостроительной компании. Но сегодня можно сделать исключение.
После ватрушек они пошли к станции подъёмников, Чонгук доплатил, чтобы их

посадили вдвоём в закрытую кабину. Они поднялись на уровень выше, но не
кататься, а в кафе – попить горячего кофе с маршмеллоу и повертеть головой по
сторонам. Небо было идеально-чистым, солнце выжигало глаза. Тае не
переставал улыбаться, делясь впечатлениями.
В обратную сторону в фуникулёре они целовались, Тэхён сразу повис на его

плечах, поддавшись ласке по первому зову, как домашний кот. Чон бы очень
хотел в этот момент снять с него штаны и чисто по-человечески отыметь стоя...
Но, к сожалению, не время и не место. Хотя Тае тоже отвечал на поцелуй далеко
не невинно.
В итоге они пошли на открытый каток. Тэхён раньше не катался, всё по той же
причине – травмоопасно, но с Чонгуком за руку не так страшно, а если ехать со
скоростью улитки, то вовсе безобидно. Естественно, они соблюдали рамки
приличия и вели себя достаточно холодно по отношению друг к другу. Чонгук
держал его за руку, задавая скорость и поддерживая, если что. Они
разговаривали о всякой ерунде, в основном болтал Тае, которого как прорвало. И
так стало хорошо, что они очень спешно сдали коньки и вернулись в отель,
будучи в номере с порога начав страстно целоваться и попутно раздевать друг
165/846
друга, перекочевав в кровать. Никаких сомнений, ужимок, боли – только
безумное желание на двоих.
День пролетел как мгновение, не успели даже оглянуться, как снова уезжать.
Тэхён уже ничего не хотел. Перед отъездом они уединились в ресторане,
покушали, оба выпили по бокалу вина (Чонгук разрешил), Тэхён сам тянулся к
нему, взяв за руку, и благодарил за эту поездку, в общем-то, за многое – за всё.
Обратно ехали в тишине, только Тэхён пригрелся под боком, опутав руками. Оба
смотрели в окно.
Зимняя сказка так быстро кончилась. Тэхёну хотелось всё отменить, вернуться
обратно, но это было невозможно. У них есть реальная жизнь, в которую раз за
разом приходилось возвращаться.
Они прибыли в особняк поздно ночью, и, когда уже легли спать, а Чонгук снял
аппараты, Тэхён снова подкатился к нему под бок, очень тихо прошептав под
ухо: «Mon amour».
Долго не мог уснуть, смотря в зашторенное окно. Жаль, что некоторые моменты
нельзя поставить на репит.
*рашгард – компрессионная футболка

*плие – балетный термин, обозначающий сгибание одной либо обеих ног,
приседание на двух либо на одной ноге
*релеве – подъём на пальцы или полупальцы
*10 тыс вон – примерно 500 руб
*Mon brave casse-noisette - мой отважный щелкунчик
*Tu me manques - ты отсутствуешь у меня (я скучаю)
*ратраки - машины, выравнивающие трассы
Всех с наступающим! Будьте счастливы. Люблю.
166/846
Глава 11. Маленькая смерть
J’aurai l’honneur de Vous dire, la Perruche, dans peu de temps, que je Vous
aime de tout mon coeur. [Я буду иметь честь сказать вам, Перюша, в скором
времени, что я люблю вас всем сердцем (фр.).]
Мамурка, здоров ли ты? Я здорова и очень, очень тебя люблю.
Екатерина II в письме Потёмкину
— ...Я – Флоризель, принц. Это ведущая партия во втором действии! Я… просто в

шоке. Это другой уровень, понимаешь? Мун меня хвалит... Но говорит, что мне не
хватает мышечной массы, так что даёт мне больше упражнений для
наращивания мышц. Конечно, не только мне, он со всеми работает
индивидуально – и мне это очень нравится. Я только рад дополнительным
тренировкам. Не хотелось бы обзавестись хронической патологией… – Тае вёл
монолог, сидя в позе лотоса на своей стороне кровати, а Чон лежал с закрытыми
глазами и, кажется, пропускал всё мимо ушей, судя по его отрешённому виду. –
Насчёт балета… Это как бы трагикомедия, но ничего смешного я там не нашёл. Я
вообще не понимаю Шекспира... Его «Зимняя сказка» скорее зимний ужас. Там
король подозревал свою беременную жену в измене со своим другом. А когда
она родила дочь, он её не признал и приказал бросить в глушь... У меня холодок
по коже.
Чонгук не подавал никаких признаков жизни. Можно подумать, что он не

слышит, но зарядка для аппаратов пуста, значит, он их ещё не снимал.
— Тебе неинтересно?.. – Тэхён прерывается, обратив внимание на замершего

слушателя. Дело в том, что у него на носу зимние гастроли, и не куда-нибудь в
соседний город, а в Россию. Мун же говорил, что всё осуществимо. Тае об этом
мечтал… А вкупе с тем, что ему дают сольные роли – он просто на седьмом небе
от счастья! Разумеется, хочется поделиться эмоциями с самым близким
человеком.
— Я слушаю, – наконец, отозвался он, протянув к нему руку и приоткрыв глаза. В

последнее время Чонгук сильно загружен и больше обычного устаёт.
— И что я говорил?
— Про ужасы Шекспира, а ты принц. Не сомневался в тебе. Поздравляю, – вроде

говорил от сердца, а прозвучало сухо. Тэхён уже, кажется, говорил, что его
поражают те, которые «не сомневаются» в достижениях других людей. Понятное
дело, что Чонгуку скучно слушать про балет, и Тэхён бы наверно тоже уснул,
если бы он начал рассказывать про тонкости судостроительного бизнеса, но всё
же хотелось какого-то участия с его стороны – Тэхён ведь очень зависим от его
мнения. И вот, с одной стороны, ему нравилось, что он не лез в его балетный
мир: не ходил на спектакли, не приезжал на вечерний класс, если выпадала
такая возможность, когда они оставались с Муном вдвоём – то есть никак не
смущал его и не отвлекал; но, с другой стороны, иногда его расстраивало это
вежливое безразличие. Чонгука бы больше впечатлил тендак*.
— Если ты устал, давай просто ляжем спать.
— Нет, я же тебя слушаю. Говори, что хотел. Когда вы улетаете? – он сел

поудобнее, скрестив руки на животе. Покрывало скрывало нижнюю часть
167/846
туловища. Тэхён знает, да и видит, что он абсолютно голый.
— Второго февраля. На три недели. Я же тебе говорил.
— Я помню, что на три. Скорее всего, у меня не получится вырваться к тебе,

много работы. Прости, не знаю, как я буду без тебя так долго, но по-другому не
получается.
— За что ты извиняешься? Я всё понимаю. Мы оба будем заняты.
— Я постараюсь что-нибудь придумать, но ничего не обещаю.
— Зачем прилетать ко мне? Время пролетит незаметно, вот увидишь.
Чон цыкнул.
— Ты-то, конечно, может и не будешь скучать, но я – да.
Тае возмущённо вскинул голову.
— С чего ты взял, что я не буду? Я имел в виду...
Но Чонгук его перебил.
— Тем, кто любит, тяжело выносить разлуку, но тебе этого не понять. Как я
помню, ты мной просто дорожишь, – точное замечание, которое он никак не мог
сдержать при себе. Провоцирует.
— Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь.
— Конечно, я всё знаю. И ты знаешь, но предпочитаешь молчать.
— Мы уже говорили об этом.
— И ничего не изменилось.
— И ничего не изменится после этих слов, – парирует.
— Не соглашусь. Ты же не говоришь «я занимаюсь гимнастикой». Ты

занимаешься балетом. Мы называем вещи своими именами.
— Я говорю то, что считаю нужным.
— Прекрасно. Я тебя понял, Тае. В таком случае я тоже попридержу свои

чувства, посмотрю, как тебе это понравится.
Тае посмеялся и потискал его за щёку.
— Мистер Чон у нас обиженка.
Мужчина глянул так, словно собирался откусить его руку по локоть. С ним вряд
ли так кто-то обращался, точнее, он вряд ли разрешал кому-то подобную
вольность.
168/846
— А мистер Дюран у нас большой мальчик и делает только то, что считает
нужным. Прелесть, – сарказм так и сочился. Тэхён снова смеётся.
— Ты специально меня перебиваешь? Я вообще-то говорил важные вещи. Вот

уеду и будешь сидеть в тишине, а я тебе вообще больше ничего не расскажу.
— Какая угроза. Это я тебя закрою в комнате – будут тебе гастроли.
— Ага, и на цепь.
— Если ты об этом фантазируешь, то можно и на цепь.
— Мечтай, – самоуверенно хмыкнул он. Чонгук неожиданно дёрнул на себя,

схватив за шею. Не больно, но ощутимо. Тэхён полусмехом кашлянул,
вцепившись в его руку.
— Я сейчас осуществлю.
Тэхён всё же оттолкнул его, потерев шею.
— Мы можем поговорить на нейтральные темы? Не о сексе и не о моём

признании.
— Я уже всё услышал: гастроли, Россия, Мун Хун твой кумир, Шекспир в
немилости – что ещё? Ты же знаешь, я этого не понимаю. Чем я тебя поддержу?
Мне не нравится, что ты перед огромной толпой пляшешь в колготках, потому
что кто-то, как и я, захочет с тебя их снять. Но, заметь, я лояльно отношусь к
твоим гастролям только потому, что для тебя это важно. Честно, Тае, я меньше
всего хочу знать, какую барышню ты будешь таскать по сцене и держать за
разные части тела. Я ревную тебя ко всему, что движется. Я действительно рад
за тебя, желаю тебе только лучшего, но не навязывай свою любовь к балету мне
– я не проникнусь.
Улыбка сошла. Разговаривать резко перехотелось.
— Хорошо. Давай спать.
Тэхёну не показалось, Чонгук действительно не хотел ничего слушать, а то, что

он никак не комментировал рассказ, свидетельствовало лишь о его безразличии.
В принципе, хорошо, что он прямо об этом сказал.
Чонгук снял аппараты и ушёл в душ. А когда вернулся, как ни в чём не бывало
клюнул в щёку.
***
До февраля оставалось совсем немного. Чонгук приезжал поздно вечером, когда

уже пора ложиться спать, и ещё закрывался в кабинете, из-за чего они почти не
пересекались. Нельзя сказать, что они всерьёз поругались, но игра в молчанку
продолжилась. Разумеется, не бывает всё всегда хорошо: как в любовных делах,
так и в жизни. И ни для кого не секрет, что Чонгук много работает и не может
уделять ему много времени.
Тэхён в свою очередь с утра до ночи пропадал в зале. За две недели они
169/846
единожды занялись сексом, и было это рано утром, когда Тэхён ещё спал и не
понимал, что с ним происходит, тогда как Чонгук бесцеремонно растянул его на
скорую руку, так же быстро отымев. Потом он извинился за спешку, поцеловал
на прощанье и предупредил, что срочно уезжает в Окпо (и, конечно, будет
скучать). Не то чтобы Тэхён особо чтил традиции, но ему было грустно
оставаться в Соллаль одному на целых три нерабочих дня. Мадам Го сама
приготовила символический завтрак – наваристый говяжий бульон с клёцками, и
поздравила с двадцатилетием. Лунный новый год – всеобщий день рождения, по
которому и Чонгуку исполнилось тридцать шесть и ему – двадцать. Но
настроения от этого не прибавилось.
Чтобы не тухнуть дома, он снова все дни проторчал в зале, Чонгук, правда,
отзванивался каждый вечер, справляясь о его досуге. Несмотря на звонки и
потеплевшее общение, Тэхён всё равно чувствовал тоску и хотел поскорее
сменить обстановку, а гастроли для этого – идеальное событие.
Во всяком случае он ждал возвращения Чонгука и даже соскучился. Всё снова

стало хорошо, приятно провели время вместе, Чонгук был обходителен и
заботлив, однако, опять нашла коса на камень – за два дня до отъезда в Россию
они в очередной раз повздорили. Это было за завтраком: Тэхён неотрывно
копался в телефоне (изучал, что в первую очередь стоит посетить в Москве), а
Чона, видимо, каким-то образом разозлило такое поведение, потому что
выглядело всё так, будто он с кем-то оживлённо переписывается и даже не
прикасается к еде. Тогда он беспардонно выхватил телефон, вызвав волну
возмущения от Тае, и залез к нему в телефонную книжку, сначала проверив
список контактов, а после почитал сообщения и проверил на наличие соцсетей.
Ничего не обнаружив, всё равно приказал удалить, если какие-то страницы
имелись. Тэхён очумел от такой бестактности, ещё и каких-то абсурдных
приказов, и, соответственно, нагрубил. Чонгук сдержанно аргументировал свою
слежку тем, что через соцсети легко определять местоположение пользователя,
особенно если тот любит выкладывать фотографии с геолокацией. Сам он нигде
не был зарегистрирован, Тэхён – только на Фейсбуке, и то не заходил туда
больше года, тем более ничего не выкладывал. И всё же, такое требовательное
отношение его задело.
В отместку, Тэхён взял его телефон, чтобы тоже проверить, хотя не преследовал
подобной цели. Стоит ли удивляться, что он не смог его разблокировать?
— Гаджет детям не игрушка, – отвратительно спокойным и повелительным

голосом. Чонгук беспрепятственно забрал свой телефон, Тэхён молча вышел из-
за стола.
Вечером того же дня Чонгук повторно прочитал лекцию, почему ему нельзя
заводить знакомых, о которых не знал он и охрана, ведь это, как он убеждён,
небезопасно. Также запретил делать общие фотографии или те, где видно Чона,
вести какие-либо странички или любую другую компрометирующую
деятельность. Тэхён и так ничего не фотографировал, даже себя, потому
обозлился вдвойне, уйдя спать в гостевую комнату. Чонгук за ним не пошёл.
На следующий день Тэхён узнал, что с ним в Россию едет Ларкин. На все три
недели. Большего возмущения, чем тогда, Тэхён и представить себе не мог. Он
дождался вечера, чтоб высказать всё, что накипело, но вместо этого они в пылу
ссоры как дикие потрахались в кабинете. Да, секс с Чонгуком всегда хорош, но
ведь обида таким образом не проходит.
170/846
Тэхён собирал чемодан в подавленном состоянии. После оргазма тряслись руки и
ноги, от всего воротило и уже не было никакого предвкушения от поездки.
Ночью... Чонгук снова его взял, но уже по-другому: нежно, медленно, целуя,
снова говоря о любви – как им обоим больше нравилось. Тэхён, естественно, не
забылся в сладострастном омуте лишь оттого, что его дважды хорошенько
отымели, но всё равно обнимал и целовал в ответ – он в этом обыкновенно
нуждался. И всю ночь прижимался к его боку.
На самом деле он хотел уехать от него очень далеко, чтобы не видеть, не

слышать, не чувствовать... Им нужно отдохнуть друг от друга – это факт. А вот
когда он вернётся, всё может кардинально измениться. Может, и не в лучшую
сторону.
***
Перелёт был длинным и тяжёлым. Из Шереметьево труппа разъехалась. Первое

выступление только завтра, а сегодня день заезда. Компания заранее
забронировала определённое количество номеров в наиболее бюджетном отеле
около Московского Художественного Академического театра им. Горького.
Отель «Статус» был в пятистах метрах от театра. Но некоторые артисты не
захотели жить в скромных апартаментах, например такой, как Чимин.
Балетмейстер допустил расселение по разным отелям только при условии, что
оплата будет из собственных кошельков. И если те личности, которые решили
жить на свои средства, вдруг опоздали или вообще не явились на выступление,
то их без выяснения обстоятельств сразу отчисляют из труппы – такой уговор.
Жёстко, но дисциплинированно.
Чимин сразу предложил Дюрану вместе снимать номер в другом отеле. Ларкин,
отвечающий за него головой, выказал одобрение. Мистеру Чону это тоже
нравилось больше, он и не стеснял в бюджете, к тому же у Тае прилично
скопилось на карте. Ларкин летел вместе с труппой в эконом-классе, но
держался на расстоянии. Вообще он был счастлив данной отлучке, так и сказал
Дюрара, что с его появлением жизнь американца превратилась в чёртов парк
аттракционов: и экстремальные горки, и детские карусели с сахарной ватой.
Втроём они заселились в Резиденцию «Барин», что в десяти минутах ходьбы до

их театра и до Красной площади. Необычный отель с хорошей локацией – это
исторический особняк с высокими потолками. Им дали номер с отдельным
входом с улицы – с крылечком. От двери неслабо поддувало, но в комнате, как и
в самом отеле, было тепло. Но вот в Москве значительно холоднее, чем в Сеуле.
Ларкин расположился в стандартном номере и сказал, что там совсем

неинтересно. А они с Чимином делили сумму оплаты за день пополам, итого
получалось, что каждый день выходил Тэхёну в сто тысяч вон*. Для того, кто
редко тратил деньги, – это было много.
Чимин не собирался торчать в отеле, а у Тае уже был составлен план действий,
согласованный с телохранителем. Перед выходом Чимин приодел соседа,
негативно высказавшись о его вкусах в одежде, и к дутой куртке добавил белый
берет, неплохо сочетающийся с китайским платком. Чёрные обычные джинсы
хотя бы подчёркивали его красивые ноги, так что Чимин их оставил. Сам-то он
одевался с иголочки, во всякие бренды.
171/846
Первым делом они пошли на Красную площадь. После выговора насчёт
фотографий Тэхён вообще не хотел пользоваться телефоном, не то что камерой.
Чимин взял с собой фотоаппарат моментальной печати и заставил
фотографировать себя, но и не забывал делать пару снимков Тэхёна, на память.
Ни о чём секретном или необычном они не разговаривали, только Чимин
постоянно его подкалывал и «учил жизни». Лишь сейчас Тэхён тщательнее
присмотрелся к соседу и расценил его внешность как очень красивую. Он до сих
пор считал его странным, несносным и высокомерным, но это не отменяло того,
что он был действительно красив и умён.
Они прошлись по торговым лавкам, накупили всяких безделушек, в частности по

матрёшке. Посетили Исторический музей тут же на площади. Экскурсовод
сказал, что здание музея похоже на древнерусский терем. Пробыли они там
около двух часов и очень устали. Тэхён ещё хотел посетить смотровую площадку
в Останкинской телебашне, там тоже имелся музей, но ещё и ресторан, можно
сказать, под облаками. Упоминание ресторана оживило соседа, так что туда они
и поехали. По дороге Тэхён нарыл в интернете интересную информацию: башня
является образом «десятилепестковой» перевёрнутой лилии. Лилия... И сразу
голову заполнили мысли о Чонгуке. Такое странное чувство... Они не виделись
всего лишь полдня, а кажется, будто неделю. Приехать в чужую страну – это как
попасть в другой мир.
Утомлённые туристическим марш-броском, они с удовольствием поужинали на

высоте пятьсот метров от земли. Дух спирало от такой красоты. И опять он
вспомнил Чонгука, бесконечные полотна заснеженных гор, фуникулёр,
поцелуи... Его затопила сладкая тоска.
Когда вернулись в резиденцию, то свалились на кровати без ног. Чонгук, кстати,

предупреждал, чтоб номер был с двумя кроватями, а не с одной. Будто Чимин
захочет его совратить...
Тае взял с собой эфирное масло с ароматом петитгрейна – оно из листьев и

побегов горького апельсина, считается «эликсиром молодости». А вообще для
терапии нервного истощения, печали и одиночества. Он капает масло в тазик с
водой и таким образом снимает усталость ног. Чимин же поделился, что просто
наполняет ванну холодной водой по щиколотку, а потом делает массаж ступней.
После водных процедур оба завалились под одеяла. Чимин сразу вдел беруши и
закрыл глаза маской для сна. Тае ворочался, постоянно посматривая на телефон.
Хотел позвонить Чонгуку, но учёл его занятость и бросил затею. Однако Чон всё-
таки позвонил сам в полдвенадцатого, и Тэхён мгновенно скрылся в ванной
комнате, ответив. Обрадовался, правда.
— Я тебя разбудил?
— Нет. Привет! Как ты? – на губах засияла глупейшая счастливая улыбка. Глаза
заблестели.
— В порядке, только приехал с бокса. Весь день думаю о тебе.
— Я тоже...
— Тоже с бокса? – поддразнил он.
172/846
— Очень соскучился, – пояснил тем же мягким тоном.
— Чем ты сегодня занимался, моя радость?
Тэхён прикрыл глаза, стыдясь своей неприличной радости от бесхитростной

ласки.
— Тебе же не интересно слушать.
— А ты попробуй заинтересовать.
— Хорошо. Телебашня, в которой мы сегодня были, в виде перевёрнутой лилии.
— Мм, и ты подумал обо мне?
— Да.
— Вспоминаешь времена, когда робко от меня бегал?
— Нет, просто подумал о тебе.
— А я вспоминаю. Особенно нашу первую встречу в ресторане. Ты смотрел

такими испуганными глазами. Мне было интересно, с каким лицом ты читал мою
записку.
— Не начинай. Ты тогда меня раздражал.
— Я так не считаю. Я тебя смущал, но ты был возбуждён.
— Что? Неправда! Мне было восемнадцать, я даже не знал, что такое

возбуждение.
— Это ты не знал. Я тоже возбудился, когда мы заговорили.
— Я ведь говорил, что ты извращенец? – Тэхён фыркнул.
— У меня тогда была бронь в отеле, я постоянно об этом думал.
Тэхён ахнул.
— Ах ты лжец! Ты же сказал, что не насилуешь несовершеннолетних!
— По одной из версий ты мог мной очень впечатлиться, и я бы позволил себе

больше. Не секс.
— Врёшь. Ты собирался меня сразу трахнуть!
— Не выражайся грубо. Я хотел тебя приласкать. Надеялся, что ты меня

подпустишь.
— У тебя вообще нет совести.
— Почему нет? Есть, я же ничего не сделал.
173/846
— Я бы тебя не простил.
— Я и не собирался брать тебя силой. Ты, как всегда, худшего обо мне мнения.
Но если бы я действительно захотел что-то сделать, то налил бы тебе вина.
— Поэтому ты заказал бутылку? Ладно, всё, хватит, не хочу ничего знать. Ты

повёл себя лучше, чем мог, мне этого достаточно.
— Хорошо, не думай об этом. Давай вернёмся к теме. Что ты ещё видел?
— Мы были на Красной площади, в музее, нет, в двух музеях. Хм... Гуляли, в

общем.
— Ты себе что-то купил?
— Да.
— Тебе нравится отель?
— Да.
— Я люблю тебя.
Тэхён резко вздохнул и замолчал. Хотелось ответить тем же, но что-то всякий
раз мешало ему.
— Я хочу к тебе... – прошептал в самый динамик, что было даже интимнее, чем
любовное признание. Чон по-доброму усмехнулся.
— Скажи мне что-нибудь приятное на французском, и я пойду спать.
— Je t'embrasse autant de fois qu'il y a de bulles dans le champagne, alors secoue

bien*, – он вспомнил один французский фильм и чуть не треснул от наплыва
чувств.
— И что ты сказал?
— Чтобы ты шёл спать, спокойной ночи.
— Удивительно. Ладно, будь умницей. Позвоню завтра вечером. Целую.
— И я...
***
На следующий день они хорошо выспались и к пяти часам пришли в МХАТ.

Чимину не понравилось внутреннее убранство, так как оно было характерно для
старого здания. Разумеется, им всем хотелось в Большой, но кто их там ждал?
Данный театр был, конечно, скромнее, но, как пояснил балетмейстер, из двух
вариантов, компания выбрала именно его, а не какой-нибудь дом культуры.
Интерьер выполнен из тёмного дерева и камня. Деревом облицованы стены

фойе, весь зрительный зал, колонны, даже лифтовые двери. Некоторую
174/846
сумрачность помещений создавала пластическая обработка стен, опорных стоек,
перил и плафонов в сочетании с приглушённой гаммой коричневого и оливково-
зелёного, которая гармонировала с островками зелени, выделенными
подсветкой. Разные виды освещения создавали асимметричность дизайна.
Люстры в виде сталагмитов, лестницы со светящимися поручнями –
подчёркивали образное мышление авторов. Тэхён был если и не влюблён, то
очарован. В каждом театре присутствует свой особенный дух времени.
Зрительный зал был очень большим. В помещении тепло, что очень важно для
балета. Трёх часов до начала концерта достаточно, чтобы сделать макияж,
причёску, переодеться и отрепетировать на сцене самое сложное. Поверх
костюмов у всех тёплая одежда и чуни, отчего всюду доносится милое шарканье.
Гримёрки выдержаны в стиле русских парикмахерских рубежа нулевых:
оранжевый свет, ряды кресел напротив зеркал и многообразие театрального
реквизита.
Закулисье огромное, гулкое, здесь всё приобретает иную атмосферу: в полутьме

декорации создают иллюзию заброшенного музея, где свалены вещи из разных
эпох, разбомбленного с течением времени.
Люди начинают толпиться в фойе, но зал ещё пуст, электрики настраивают свет.
Тут же за кулисами стоит ящик с канифолью, куда артисты опускают пуанты и
чешки, а балерины потом ещё натирают носки пуантов специальными тёрочками
– и всё это для того, чтобы предотвратить скольжение. Так канифолью натирают
смычковые струнные инструменты, а в спорте – руки, перед походом к снарядам.
Балерины репетируют поступь, зал постепенно наполняется людьми, неясной

речью и суетой. Сцена закрыта занавесом. Дирижёр в оркестровой яме ещё о
чём-то беседует с музыкантами. Охватывает неслабый мандраж. Всем немножко
страшно.
Когда начинается «Зимняя сказка», и выбегают первые солисты, принц

Флоризель, он же Тае, стоит за кулисами, периодически ловя отблески
прожекторов. Сердце заходится в бешеном ритме и всё, что остаётся – прикрыть
глаза и сосчитать до десяти.
Как говорил дедушка: «Ecoute ton coeur». Слушай своё сердце.
Тае тянет носок и бежит на сцену...
***
Самой любимой частью репертуара стали два балета выдающегося хореографа

Иржи Килиана на музыку Моцарта. Первый балет в одном действии называется
«Маленькая смерть» (от французского «petite mort») – дословно переводится как
оргазм. Но не стоит воспринимать это в прямом смысле и думать лишь об
эротике. Хореограф деликатно передаёт чувственные отношения – любовная
лирика самой высокой пробы.
В постановке задействовано шесть мужчин, шесть женщин и шесть рапир – как

символ мужской потенции и власти. Тела практически обнажены, облачённые
лишь в полукальсоны телесного цвета – на артистах, и во вневременные корсеты
– на балеринах. Выразительность килиановского текста пробуждает мысли о
жизни и смерти, о взаимодействии мужчин и женщин, и даже о войне и вражде.
175/846
Эротизм – выверенная пластика артистов – приобретает одухотворённость, где
наивысшую степень наслаждения ассоциируют со смертью. Экстаз служит
напоминанием о конечности жизни и её быстротечности. Тае входит в шестёрку
мужчин с рапирами. Он до глубины души счастлив, что его удостоили места в
этом ряду. Танцем он рассказывает свою историю интимности. Даже Джулия
согласилась, что ему подходит этот концепт – есть в нём та манерность,
требующаяся медленным мотивам Моцарта и чувственному посылу Килиана.
Второй балет того же хореографа, но в совершенно другом, кричащем,

сумасшедшем стиле карнавала «галантного века». Четыре мужчины и их
партнёрши с густо набеленными лицами пляшут в подштанниках и пудреных
париках. Минхо, привет! Фуэте кружит от возмущения исполнявшей его
профурсетки. Тан леве* и академический арабеск* вызывают сюр. Здесь тоже
есть рапиры, но ими сносят головы и едят с них плод искушения. И самое
скандальное: за ширмами-платьями скрываются кокетливые мужчины,
отражающие трансвестизм (кроссдрессинг), как забаву элиты восемнадцатого
века.
После выступления всей труппой вместе с репетиторами пошли в ресторан в

стиле лофт-модерн, пробуя жирненький борщ с бородинскими гренками и салом,
холодец из медвежатины, пирожки с рыбой и водку. В процессе к ним подсела
компания зрелых мужчин, что на ломаном английском несла полную ахинею.
Потом к ним даже присоединился владелец ресторана, кидавший на приму-
Карину неоднозначные взгляды.
В отель они вернулись поздно ночью, Чимин был практически трезв, а вот Дюран
немного перебрал.
После душа он остался в ванной, просматривая телефон на наличие

пропущенных. Чонгук звонил дважды. Похоже, третий будет фатальный.
Тае сам перезвонил, сразу сбив его негативный настрой.
— Я немного выпил, только не ругайся, я очень скучаю... и я до тошноты наелся

russian hospitality*.
— Я уже в курсе. Хочешь ещё попробовать korean discontent*?
— Я не специально... Не злись.
— Мне это не нравится, я тебе уже говорил.
— Ну я же не алкоголик. Все немного попробовали.
— А ты относишь себя к стаду?
— Чонгук... Я не пьян и ничего такого не сделал...
— Опустим. Меня это злит.
— Хорошо. Можно я тебе кое-что расскажу? – Чон сухо дал добро, не испытывая
особого любопытства. – Я сегодня танцевал...
176/846
— Я за тебя счастлив. Что ещё?
— Называется «Маленькая смерть». Это от французского выражения «petite

mort» – значит оргазм.
— Прекрасно. То есть ты изображал оргазм в лосинах? – голос явно недовольный.
— Нет. В белье телесного цвета.
— Ты сейчас серьёзно? – недоумённо и ещё более рассерженно.
— Дослушай. Есть ласковое обращение «m'amour», образованное от «mon amour»

и оно переводится как – моя любовь. А есть «ma mort» – моя смерть. Мамур и
мамор – созвучно, да? Моя любовь и моя смерть. Очень красиво... Я подумал о
тебе...
— Да, красиво. И о чём ты думал?
— Что ты мой Мамур.
Чонгук одобрительно замычал – подобрел. Может, даже коротко улыбнулся.
— Твой любимый?
— Да.
— Мне очень приятно, Тае. Но было бы ещё приятнее, если бы ты сказал это на
трезвую голову и при личной встрече.
— Ни моё состояние, ни расстояние не отменяет того, что я тебя люблю...
— Давно ли ты так решил?
— «Льюбовь похожьйя на сонь» – мне так сказали русские, – кое-как выговорил

фразу, брошенную кем-то из мужчин в ресторане. И засмеялся.
— Ты действительно пьян, – констатировал Чонгук мягким, но воспитательным

тоном.
— Это от любви, мистер Чон!
***
Последнее выступление в Москве подвело успешные итоги прожитой недели, а

на следующий день в семь утра, прибыв на Ленинградский вокзал, они отъехали
на «Сапсане» в Санкт-Петербург. И уже в одиннадцать были в северной столице
России.
Всё повторилось: заселение в хороший отель рядом с театром, концерты,

прогулки по городу, каждодневные переговоры с любимым по линии «Санкт-
Петербург-Окпо». Чимин говорил, что его уже подташнивает от их чириканья и
что Тае хуже леденца на палочке. Хотя, в другой раз он уже назвал его
рождественским пряником, который всегда улыбается глазурью.
177/846
В общем и целом, в Петербурге всё прошло отлично, без травм и сильных
помарок.
Следующая и последняя остановка была в Екатеринбурге. Им крайне «повезло»,

ведь жахнули настоящие морозы, но не сибирские – уральские. Многим
пришлось утеплиться, прикупив или лыжные костюмы, или пуховики. Тае купил
белый лыжный костюм, шапку-ушанку, пушистые варежки и сапоги «дутики» из
лакированной кожи – и был от этого в восторге. Местный колорит забавлял.
Здесь ему хотелось больше погулять, хотя и было жутко холодно. На шапке
образовывался куржак – иней, а все деревья приоделись в снежное кружево,
демонстрируя настоящую зимнюю сказку.
Тэхён посетил Крестовоздвиженский Мужской Монастырь, на что Ларкин

полушутя пригрозил, чтоб он не думал сюда слинять. Ещё они поели уральских
пельменей под названием «Утка и гусь» и «Репа с грибами», макая их в
хреновину. Ларкину не очень понравилось, а вот Тэхён распробовал. Ему вообще
нравилось всё, что вобрала в себя эта огромная страна.
Чонгук же как-то отправил ему короткое видео (но только не себя, нет). Он
ездил в Мокпо и, видимо, проезжал мимо болотистой местности. Зима – лучшее
время для наблюдения за птицами. На видео были именно лебеди. «Нашёл тебя»
– гласила подпись.
Гастроли подходили к концу, как и февраль. Чонгук так и не смог вырваться, да

и Тэхён всё время отговаривал от этой затеи. Оба сильно соскучились, но тем
слаще будет долгожданная встреча.
Перед последним выступлением «Щелкунчика» театр их очень огорчил своей

прохладой. Из-за морозов трубы не выдержали, в общем, произошла авария,
отопление временно отключено. Холод вынуждал их разминаться в нескольких
кофтах, а то и в куртке, что стесняло движения. У Тае внутри тоже закрался
холод волнения. Когда он отрабатывал прыжки, у него немного заболел
коленный сустав и, естественно, испортилось настроение. Две балерины из
кордебалета подливали масло в огонь своими разбитыми пуантами, которые
стали очень мягкими и непригодными для носки, так как это сильно
травмировало ступни. Мун наорал на них, что они сами виноваты, раз не
запаслись обувью впрок, а потом сделал замечание Дюрану насчёт прыжка, мол,
получилось плохо.
В первом же действии произошло ужасное и самое обидное в практике артиста –

падение на сцене. Тэхён почувствовал резкую боль в колене и сильно испугался.
Он быстро поднялся, продолжив танцевать, как ни в чём не бывало, но боль не
проходила.
Стоило кордебалету зайти за кулисы, к Тэхёну стремительно подбежал Мун,

уводя его вместе с партнёршей к их спортивному травматологу. На Тэхёне не
было лица, пот бежал градом, а колено всё ныло, но не слишком сильно.
Естественно, он убеждал мужчин, что с ним всё в порядке и нужно на сцену, но
балетмейстер и слушать не стал, сняв их пару с концерта. Честно... Тэхён чуть не
заревел. Ещё и балерина назвала его идиотом и с громким топотом удалилась.
Его осматривал врач. Пришлось снять трико. Оказалось, у него уже был
обширный отёк и произошла блокировка сустава. Тэхён ничего не понимал. А вот
врач хмуро поцыкивал своим мыслям, молча накладывая шину на выпрямленную
ногу во избежание сгибания, и достал аэрозольный охладитель. Неудивительно,
178/846
что Тэхён не слишком чувствителен, так как у большинства танцоров
повышенный болевой порог.
Только когда балетмейстер вновь пришёл, врач констатировал вероятный

разрыв мениска. В худшем случае его могут удалить. Тэхён в полнейшем
изумлении раскрыл глаза, которые заблестели подступающей влагой. Мун,
конечно, помрачнел, но действовал оперативно, сразу позвонив Чону. Не с
Тэхёном говорил... а с его «спонсором». Он коротко обрисовал ситуацию и
предложил два варианта развития событий: обратиться к специалисту в этой
стране и, возможно, здесь лечь на операцию или как можно быстрее лететь в
Корею. Буквально через пару секунд Мун передал трубку Тэхёну. Родной голос
спровоцировал слёзы.
— Птенчик, не плачь, – правда, он действовал как анальгетик. – Соберись, всё

нормально, мы со всем разберёмся. Ты поедешь в клинику прямо сейчас.
— Нет! Я хочу домой... Отлежусь до самолёта. Рейс утром.
Чужой медицине страшно доверять своё здоровье.
— Могут появиться осложнения, нельзя тянуть. Ларкин отвезёт тебя. Там тебе
поставят точный диагноз, а потом мы решим, что делать. Успокойся. Если тебе
там не помогут, полетишь частным рейсом.
— Я не хочу в их больницу... У меня почти не болит...
— Тае, слушайся своего телохранителя. Всё будет хорошо, верь мне. Я

перезвоню.
Но не переживать не получалось. Одеться помогал Мун, а до такси его на руках

нёс Ларкин. Они приехали в какую-то частную клинику, где за деньги, особенно
за большие, окажут любые услуги. К ним приставили медсестру, которая хорошо
говорила на английском, и его отправили по врачам. Как и предположил их
балетный врач, диагностировали разрыв мениска. Из-за шумихи с поступлением
иностранного пациента собралась целая коалиция врачей. На данный момент
требовалась артроскопия – хирургическое вмешательство с наименьшими
рисками для постановки максимально точного диагноза и исправления
имеющейся патологии. Это даже не операция, но проводится под местным
наркозом. Тае, конечно, нервничал, во всём сомневался, а Ларкин предлагал
любые деньги за быстрое оказание помощи. Зачем ждать до Кореи?
Хирург согласился сделать операцию прямо сейчас. Тэхёна отправили на

небольшое обследование, а после с ним в присутствии переводчика побеседовал
анестезиолог. Тэхён уже ничего не чувствовал и не видел. Страх лишиться
карьеры затмил всё.
Под местной анестезией сделали ему три маленьких надреза, чтобы ввести
необходимые инструменты. Процедура шла не больше часа. Всё действительно
не столь серьёзно. Пообещали, что через месяца два снова вернётся к балету.
После операции он чувствовал слабость, но не более. На колено наложили

гипсовую повязку, так что первые два дня придётся полежать. А уже потом он
обратится к специалисту в своей стране за дальнейшим лечением.
179/846
Тишина приютила чужеродного гостя. Немного погодя наконец-то перезвонил
Чонгук.
— Ну что, как ты? Всё прошло нормально?
— Да. Устал...
— Поспи пока. Утром полетишь домой.
— Частный рейс?
— Да, я уже договорился.
— Это же дорого... Правда дорого. Я могу потерпеть, пока сам не начну ходить.
— Не надо терпеть. Я тоже не хочу, чтобы ты там задерживался. К тому же я не

уверен в их профессионализме.
— Спасибо... за всё.
— Не за что благодарить. Главное, чтобы ты был здоров и счастлив.
Наконец эти слова дождались своего часа. Тэхён смотрел в потолок с

невыносимой грустью и в то же время с трепещущим чувством в груди. В
момент, когда до встречи с ним оставалось чуть меньше двадцати часов, пришло
осознание, как сильно он по нему соскучился. Почти месяц в разлуке. И так
устал...
Хочется обнять его и не отпускать.
— Я тебя тоже. Всегда помни об этом.
***
Первое время Тэхён воздерживался от нагрузок и долгой ходьбы. После

гастролей у труппы была неделя отпуска, а у Тэхёна – два месяца до полного
восстановления. Он начнёт щадящие тренировки намного раньше, чтобы не
давать суставам задеревенеть, а пока много отдыхает, много спит и посещает
физиотерапию. Ему приходится носить специальный пластырь, регулирующий
нагрузку на те или иные мышцы.
К нему пару раз приезжал Чимин справиться о его состоянии. Чонгук старался
приезжать домой пораньше, и они больше времени проводили вместе. Точнее,
не отходили друг от друга. Им даже не нужно было много говорить, они уютно
молчали вместе. Тэхён часто лежал на диване в кабинете, пока он
сосредоточенно работал. Страсть сменилась домашней, можно сказать,
семейной обстановкой. Они не занимались сексом первые две недели после
возвращения, так как Чонгук боялся растрясти травмированное колено,
обходились меньшим.
Также Чонгук передал ему документы на право собственности двух квартир.

Сестра теперь была прописана в однушке, но владельцем значился Тэхён. А вот
180/846
ему Чонгук купил квартиру на свои средства... Тэхён в этом уверен, даже не стал
уточнять. Трёхкомнатная, просторная, недалеко от Юнивёрсал, в элитном жилом
комплексе... Они съездили туда, и Тэхён снова чуть не дал волю слезам. В
квартире ещё вёлся ремонт, но он и не собирался туда переезжать. Просто
теперь на него были записаны две квартиры...
«Подарок», – сказал тогда Чонгук.
На этот раз Тае не стал ломаться, а просто поблагодарил и поцеловал. Он не

просил так тратиться, но Чонгук сам захотел сделать столь широкий жест.
В середине марта они вдвоём улетели в Китай – в Таншань. Чтобы примерно

представить, где на карте находится этот город, то нужно шагнуть на восток от
Пекина. Тэхен предполагал, что завод «Корса» был расположен в одном из
крупных городов, например, в Шанхае, Гонконге или в том же Пекине. Как бы не
так. Таншань – центр современной индустрии с крупным морским портом. У него
есть интересная история по древним преданиям, его называют «город-феникс».
Говорят, что каждые пятьсот лет феникс забирает с собой все страдания и
ненависть людей, бросается в огонь, чтобы своей жизнью оплатить счастье и
благополучие на Земле, а затем возрождается. В центре города возвышается
гора, на которую в древности, якобы, опускался феникс. Но называется он так не
только из-за легенды. Тридцать лет назад в этом городе произошло
разрушительное землетрясение, превратившее его в руины, потому Таншань
возродился, как погибший феникс.
Чонгук всегда останавливался в пятизвёздочном отеле «ИнтерКонтинентал

Таншань» – его там принимали как постоянного гостя. Он был знаком с
генеральным директором отеля, так что один раз они ужинали в его компании.
Тэхён выходил наружу только в сопровождении Чона или охраны и гулял рядом с
отелем – смотрел Сейсмический Памятник и живописный парк Данчжао.
Одним вечером, когда Чонгук освободился пораньше, они вновь гуляли по парку.
Сейчас здесь немного прохладно и сухо, но свежо и очень красиво. Они
неторопливо брели, взявшись за руки. Поблизости не было никого, даже охраны.
И остановились на маленьком белом мостике, созерцая гладь водоёма.
Тэхён рассказал о себе чуть больше: и про то, что его корейское имя Тэхён, и о
прошлой жизни в материнских оковах, и о дедушке. И даже упомянул Намджуна
и его семью, что он с ними больше не общается, но не держит зла. Чонгук его
внимательно слушал и по ходу что-то уточнял. Они обсудили и самоубийство его
мамы. Когда Тэхён говорил о ней, в его глазах застывала печаль особого рода.
Его до сих пор терзали обида и непонимание.
— У всех есть свой горизонт, – как всегда, Чонгук говорил рассудительно и

размеренно, подбирая нужные слова, которые Тэхён хотел услышать. – Кому-то
суждено прожить до старости, а кому-то спрыгнуть с моста. Твоя мама любила
тебя, по-своему, да, но любила. Она решила уйти в твой день, а значит, ты был
для неё важным человеком. Отпусти ей обиды, жизнь её сполна наказала, пусть
покоится с миром.
Тае крепче прижался к его плечу.
— Расскажи о своей семье. Если это не тайна.
181/846
— Не тайна. Моя самая любимая женщина – это моя мама. Она была моей опорой
и поддержкой. Когда её не стало, часть меня тоже умерла.
— Думаю, то же самое я могу сказать о дедушке. Только я не успел побыть с ним

долго.
— Лучшие люди рано от нас уходят. К сожалению, с этим приходится жить.
— А отец?..
— Он жестоко со мной обращался, из-за него я тугоухий. Про него я не хочу

говорить.
— Мне очень жаль... прости.
— Не надо меня жалеть. Я не страдаю.
— Ты говорил, что в тебе живёт зло. Из-за него?
— Да.
— ...И бокс?
— Мой самоконтроль.
— Твоя мама помогала тебе контролировать злость?
— Не совсем так. Она не пыталась меня изменить – она любила меня таким,
какой я есть, – он предался грустно-приятной ностальгии. – В последние годы
она болела и была привязана к инвалидной коляске. Незадолго до её смерти мы
ездили в Бэйдайхэ – это недалеко отсюда, тихое место, море, санатории... Мы
гуляли почти как сейчас с тобой, только я катил коляску.
— Я бы хотел познакомиться с женщиной, о которой ты отзываешься с такой

любовью.
— Ты бы ей понравился.
— А ты бы нас познакомил?
— Конечно.
Тае развернулся к нему лицом и притронулся к щеке. Все эти бередящие сердце
рассказы сделали его чересчур сентиментальным. Их обоих.
— А я бы познакомил тебя с дедушкой. Он бы тебя принял, я уверен.
Чонгук выдержал паузу, крепко заварил думы и снова обвёл взглядом парк.
— Вряд ли.
За шиворот задул ветер, Тэхён зябко передёрнул плечами. Чонгук облокотился о

перила и снова на него посмотрел.
182/846
— Как-нибудь съездим в Бэйдайхэ?
***
Возвращение на родину не могло не радовать, к тому же весенний климат будто

возрождал из пепла и мотивировал на новые свершения.
Тэхён снова увиделся с Чимином, а после поехал на физиотерапию и массаж.

Также он съездил в компанию и присутствовал на репетиции, но только в
качестве зрителя – по указанию Муна. Балетмейстер считал, что даже в
перерыве есть свои преимущества: артисты возвращаются к исполнительной
карьере отдохнувшими и оздоровлёнными, естественно, с новыми силами, с
переоценкой ценностей, что не менее важно. Ещё настоял, чтобы он ходил на
утренние или вечерние классы, дабы наблюдать за техникой своих коллег – это
помогает сделать работу над своими ошибками, что-то для себя подчерпнуть и
не отстать от хода тренировок.
Сразу по приезде из Китая он умолял Чонгука вместе посмотреть на цветение

сакуры. Уже на пятки наступал апрель, а вишня начинала цвести с двадцать
первого марта – с юга на север. Следовательно, в первую очередь расцветает на
Чеджудо, потом по городам – Пусан, Тэгу, далее в центральных регионах, то есть
и в Сеуле – это как раз выпадает на тридцать первое марта и продолжается
четверо суток. Тэхён хотел в Сеульский лес – это главный городской парк, где
расцветает королевская вишня. Во-первых, это их первая совместная весна, во-
вторых, это романтично. Чонгука же получилось вырвать на пару часиков только
третьего числа. Ближе к вечеру они поехали в этот самый парк, но попасть туда
было не суждено, ему опять позвонили. Он извинился и уехал на какую-то
встречу. К счастью, от одиночества его спас Миллер, предложивший попить
кофе. Они заняли уличный столик какой-то уютной маленькой кофейни.
Погода стояла очень тёплая, а воздух был мягким, как и облака на закатном
небе. Не цветение сакуры, конечно, но тоже неплохо. Миллер хотя бы приятный
собеседник.
— Как ваше колено?
— Всё отлично, но заниматься ещё нельзя.
— Конечно, прошёл всего лишь месяц. Такие травмы очень коварны, нужно
запастись терпением. Помните, что ваше от вас никуда не уйдёт.
— Я надеюсь...
— Относитесь к этому оптимистичнее. Вы сейчас больше времени проводите с

Чонгуком, а до этого почти месяц прожили в стране, где мечтали побывать.
— Да, но гастроли закончились для меня плачевно.
— Одна травма против трёх недель? Это как-то слишком дорого, хорошего было
больше.
— Два месяца реабилитации за три недели счастья... А всего лишь маленькая

травма из-за прохладного помещения.
183/846
— Бывает хуже.
— Бывает. Но всё же это неприятно.
— Главное, что вы вернётесь на сцену. А сейчас просто отдохните, вы заслужили.
Тае улыбнулся и отвернул голову к дороге.
— Спасибо, Чонгук следит за моим отдыхом.
— Да, кстати, вы наконец-то побывали в Китае. Он вас познакомил с Май

Цзяшаном? – это имя гендиректора отеля, с которым они ужинали.
— А, да! Он немного странный, если честно...
— Ему семьдесят лет, будьте к нему снисходительнее. Что он вам говорил?
— Не знаю, Чонгук не переводил. Просто он что-то курил, странно смеялся и

смотрел на меня... как бы выразиться, не очень приятно, с ухмылкой.
— Он любит раскурить цигарку и выдохнуть в лицо, тем не менее, он ещё в

здравом уме. Не придавайте этому значения. Китайцы... ну вот такой народ.
— Мне показалось, что он подумал обо мне плохо. Всё-таки он немного пугает.
— Чонгука окружает множество более неприятных личностей, с которыми

приходится иметь дело, возможно, и вы будете с ними пересекаться. Если вас
что-то напугает, сразу сообщайте об этом телохранителю. Ну а вообще, как
говорит наш босс: «Просто представь их голыми», – Миллер растянул губы в
улыбке. Солнце сплющило на горизонте и размазалось красным. – Голые же не
так пугают, как одетые, согласитесь.
Тае тоже заулыбался, но надломил брови, погрузившись в раздумья. Déjà vu.

Будто он уже это где-то слышал...
— Это Чонгук так говорит?
— Когда в добром духе, он может и шутить, вы же знаете.
Тэхён приложил пальцы к губам, и зрачки его так уменьшились, от чего глаза
стали ясно-голубыми, пронзительными.
— Двадцать пять... – неожиданно произнёс он.
— Что?
— Моему другу. А Чонгуку тридцать пять.
— Да? И что это значит? Десять лет разницы.
Десять.
Точно... Десять лет назад он его бы не узнал.
184/846
*тендак - яванский балет, представленный нагими женщинами

*100 тыс вон - 5000 р
*Je t'embrasse autant de fois qu'il y a de bulles dans le champagne, alors secoue bien -
обнимаю тебя столько раз, сколько есть пузырьков в шампанском, когда его
встряхнуть
*Тан леве - прыжок на двух ногах по любой позиции. Обычно прыжок
повторяется несколько раз
*Арабеск - одна из основных поз классического танца, при которой равновесие
сохраняется на одной ноге, а другая, выпрямленная, поднята и отведена назад
*Russian hospitality - русское гостеприимство
*korean discontent - корейское недовольство
185/846
Глава 12. Любовь, похожая на сон
Рай представлялся мне именно так: молчанье и слёзы, и тёплый шёлк

твоих колен.
Владимир Владимирович Набоков
Тэхён больше не отвечал на вопросы Миллера, его лицо посерело, и мужчина

решил, что ему нездоровится, поэтому они незамедлительно поехали домой.
По дороге Тэхён то и дело гонял мысли о Богоме и Чонгуке, сопоставляя

известные факты и проводя «тест на совместимость». Фраза, которую бездумно
бросил Миллер – слова Богома. Того самого друга по переписке, которого Тэхён
утопил вместе с телефоном. Богом так написал перед отбором в Юнивёрсал. Но
ведь то могло быть просто совпадением. Два человека знают одну фразу, что тут
криминального? Однако, стратегия избегания проблемы не способствовала её
решению.
Тэхён не мог избавиться от скользких подозрений. В марте был год, как он

познакомился с двадцатипятилетним Богомом. Почему его так зацепила разница
в возрасте между ним и Чонгуком? Да потому что Чонгук сам как-то сказал, что
десять лет назад Тэхён бы его не узнал. И вот очередное совпадение, которое
можно не брать во внимание, но Тэхён таки провёл параллель: тридцать пять,
двадцать пять – золотая середина своего десятилетия. Какова вероятность, что
Тэхён бы не признал в Чонгуке его двадцатипятилетнюю версию? Если
вспомнить все переписки с Богомом, то они очень даже похожи: Богом писал
первый раз рано утром, он был настолько же заботлив и вежлив, как и
загадочный мистер Чон, поздно уезжал с работы, не делился рассказами о
личной жизни, не отправлял фотографий, и, что самое странное во всей этой
ситуации – нашёл его не через какую-то социальную сеть, а именно по номеру
телефона. Как часто люди ошибаются номером и завязывают анонимную беседу?
И ладно, в это ещё как-то можно поверить, но то, что, подружившись, они
элементарно не обменялись фотографиями, не услышали друг друга и не
перешли из penpals в реальных друзей, – напрягало. Сейчас Тэхён бы не стал
общаться с незнакомцем, а тогда его это зацепило. Полгода – это мало? А год?
Потому что за это время Тэхён очень изменился и с новыми мозгами не повторил
бы этот момент.
И только теперь он вспоминает (к сожалению, не может перечитать переписки,

так как не перенёс номер), как часто Богом писал фразу-паразит «всё будет
хорошо». Даже больше! Богом как-то написал, мол, неважно, плохие ли мы или
хорошие, но раз родились, значит, для чего-то – значит, суждено, чтобы сыграли
какую-то роль в этом мире. Паранойя? Фраза про плохую-хорошую птицу отныне
тоже попахивает богомовской философией. И зачем он просил, чтобы Тэхён в
любое время дня и ночи писал, если у него возникнут проблемы? Ведь Богом бы
никак их не решил...
Полгода назад Тэхён посетовал, что не прошёл отбор, а наутро ему перезвонили.
Вроде бы опять ничего странного, ведь решение принимается не за один час, но
этот инцидент также можно притянуть к делу. Могло ли это быть с подачи
Чонгука? Могло... Мун говорил: «Он вложил в тебя много денег». О какой сумме
шла речь? Почему Богом не сомневался, что у него получится попасть в труппу?
Раз до отбора в Юнивёрсал Богом уже был осведомлён о его мечте, не
подозрительно ли то, что Чонгук уже спонсировал прошлый сезон именно в этой
186/846
компании? Хотя, как сам утверждал, не интересовался балетом. И опять ворох
вопросов... Почему именно балет? Почему не фигурное катание, не тот же
моделинг?
...Не подозрительно ли и то, что он не насилует несовершеннолетних, но

появляется на пороге его совершеннолетия? Не подозрительно ли то, что у
Богома, по его словам, начальник злой как чёрт, а в Чонгуке живёт какое-то зло?
Подозрительно. Поэтому разрывает голову догадками и теориями.
Обманывал? Если да, то зачем?! Где он его увидел? И, опять же, зачем
скрывался?
Зачем, зачем...
Так можно и с ума сойти.
Будучи дома, Тэхён сразу ворвался в кабинет, позабыв о манерах. Чонгук уже
вернулся со встречи (это значительно упрощало задачу, ведь, в противном
случае, Тэхён бы не дожил до его возвращения), прямо сейчас разговаривая по
телефону у окна. При его появлении обернулся, удивлённо вздёрнув бровь;
жестом попросил не шуметь. Тэхён бухнулся в кресло, чувствуя моральное
истощение на нервной почве. Он чувствовал себя глупым и использованным, в
конце концов – обманутым.
Мозг так же лихорадочно искал Чонгуку оправдания. Вклинилось разумное

замечание: если Чонгук в этом всё-таки замешан, то зачем ему понадобились
такие сложности?
Чонгук же с усталым вздохом присел на диван, закончив переговоры. Сказал, что

за сегодня так уработался, что ему не до цветения сакуры. До вишни уже никому
нет дела. Тэхён сверлил его скептическим взглядом, будто разглядывал
впервые.
Богом ли?..
Наконец, переведя дух, Чонгук налил себе бурбон и отзеркалил его выражение
лица. Естественно, он понятия не имел, с какими вестями ворвался этот ураган.
— Миллер порассказывал про американскую армию? Что с настроением?
— Чонгук, ты мне врёшь?
Самый наиглупейший ход – вопрос в лоб, на который никогда не будет честного

ответа.
— В каком смысле? – вскинул бровь, в один глоток осушив бокал.
— Тебе известен кто-нибудь по имени Богом?
Сейчас очень важно увидеть его реакцию. Но Чонгук выглядел более чем
уверенно и будто бы не удивился.
— Часто встречающееся имя. И?
187/846
Тэхён отчего-то очень злится: может, на привычное равнодушие на лице, может,
на глупое стечение обстоятельств, где яблоком раздора послужила дурацкая
фраза.
— Моего друга так звали.
— Хорошо. Дальше что?
— Сегодня я понял, что вы говорите одними фразами. Возможно... ты что-то от

меня скрываешь?
— Задай правильный вопрос.
Сердце пропустило удар. Ослышался? ...И быстро-быстро застучало, отчего стало

дурно.
Чонгук уже ответил...
— Ты как-то с этим связан? Почему мой дедушка тебя бы не принял?! Потому что
ты лжец?! – последнюю фразу буквально выкрикнул. Сдали нервы. Эта наглая
уверенность и расслабленность его взбесили.
— Не надо орать, я тебя слышу. Насчёт дедушки я предположил, но мне было бы

приятно, прими он меня. Называя меня лжецом, ты ставишь и себя в неловкое
положение.
— О чём ты?
Сдержанное повествование Чонгука на мгновение выбило из колеи. Не

разобравшись в ситуации, Тэхён сразу полез с обвинениями – если он ошибся,
будет очень стыдно.
— Довериться незнакомцу по телефону... Тае, только ты мог на это повестись.
Взгляды замерли.
Тэхён не говорил ему, как он познакомился с Богомом.
Значит...
— Ты...
Хочется сказать что-то ядовитое, вскочить на ноги, замахать руками, но от шока

парализовало. Мозг до сих пор ищет в его репликах оправдания, а никак не
подтверждения худших опасений.
— Отсчитал себе десяток лет, чтобы тебе было комфортно. Богомом зовут одного
моего сотрудника. Естественно, он не имеет к тебе никакого отношения.
Как он может так легко говорить ему всё это в глаза? И не чувствовать за собой
никакой вины... Даже не постарался изобразить сожаление.
— Значит, ты...
188/846
— Я.
— Подлый лжец! И тебе хватает совести сидеть с таким лицом, будто ты ни в чём
не виноват! – опять заорал. А что толку надрывать связки?
— А в чём я виноват?
Действительно?
— Ты издеваешься?
— Нет. Ну, в чём я виноват, объясни?
В марте был год, как они знакомы с Богомом, а значит, и с Чонгуком...
И что ему теперь делать с этой информацией? Радоваться? Праздновать

годовщину?
— Это ты мне объясни!
— Успокойся, Тае – это во-первых. Во-вторых, ничего страшного не произошло. Я

увидел тебя в колумбарии – в марте прошлого года. Ты пришёл к дедушке. Не
лучшее место для знакомств, согласись. Я случайно увидел тебя, ты мне
понравился. Нашёл по фамилии дедушки. Оказалось, что тебе восемнадцать. Я
не был уверен, что мой интерес продлится долго, поэтому начал с переписки.
— И ты не придумал ничего лучше? Нравится переписываться с первыми

встречными?
— А ты бы предпочёл, чтобы я тебя сразу отвёз в отель?
— Так ты этого хотел всё время? Что же ты раньше не сказал? Я бы дал, и мы бы

навсегда распрощались!
— Не смеши меня, что бы ты мне дал? Достаточно понаблюдать за тобой пару

дней, чтобы увидеть затюканного мамой мальчика, у которого вся жизнь
вертится вокруг балетной школы.
— Если я такой затюканный маменькин сынок, зачем ты ко мне полез? С чего бы

появиться интересу? Ты же вечно занят! А, оказывается, у тебя есть время для
переписок со всякими мальчиками!
— О, как ты загнул. Не максимизируй. Я просто тебе написал, чтобы понять, что

ты вообще из себя представляешь. Только потом я уже серьёзно решил сделать
тебя своим.
— Как ты можешь говорить об этом так спокойно?! Ты чёртов маньяк!
— Не бери за привычку оскорблять меня, – мрачно процедил. – В наших

отношениях запрещены грубые слова, я тебе об этом уже говорил: если ты
любишь и уважаешь человека, то не станешь его оскорблять.
— Простите, я плохо воспитан! – Тэхён вспыхнул с новой силой. Он даже сейчас
189/846
продолжает гнуть свои порядки.
— Я заботился о тебе всё это время, а ты получил друга, которого у тебя никогда
не было. К чему эта истерика? Ты никак не пострадал. Это было ради твоего
блага.
— Какого блага?! Ты меня не слышишь?!
Запрещённый вопрос. Чонгук неприятно сморщился и откинулся на спинку

дивана.
— Будь мудрее, Тае.
— Ты идиот, что ли? Для тебя это нормально? Подарил мне друга?! Ты хоть
представляешь, как я мучился, потому что Богом не хотел со мной встретиться?!
Да дело даже не в этом! Ты обманул меня! Обманывал всё время! А теперь мне
нужно сказать спасибо, что ты не трахнул меня год назад?! Да ты просто
сумасшедший!
Тае даже не успел подняться, чтобы вылететь из кабинета как пробка, потому
что Чонгук вскочил быстрее и со всей силы залепил пощёчину, дёрнув за
шиворот.
Шок...
— Раз ты плохо воспитан, я научу тебя манерам.
Для Тэхёна грубая сила – понятный язык: раз ударили – значит провинился. Его
это отрезвило. Когда мать поднимала на него руку, он становился смирным.
Здесь сработал тот же принцип. Это не было больно или обидно – просто
заткнулся и замер.
Чонгук за волосы стащил его на пол, поставив на колени.
— Начнём с основ. – Чонгук силой поднял его лицо за подбородок, чтоб смотрел в
глаза, пока он с ним говорит. Было не страшно. Но в жар бросило. И щека горела.
– Вычеркни из лексикона все грубые слова, тем более в мой адрес. Не по душе
мои лучшие побуждения? Очень зря. Я заботился о тебе, поддерживал,
участвовал в твоей жизни, когда никому не было до неё дела. Тебя это так
задело? Но давай вместе подумаем, кем бы ты был, если бы я тебя не заметил?
Не сомневаюсь, что тебе нравится плясать в Юнивёрсал. Думаешь, попал туда с
божьей помощью? Спешу тебя расстроить – там просто так не берут человека с
улицы. Это благодаря мне ты осуществил мечту. Я даже дал тебе возможность
пожить одному. Хочешь самостоятельности? Ты и недели не проживёшь без
меня. Если тебя выгонят из труппы, куда ты подашься? Ты ведь больше ничего
не умеешь. Я тебе всё даю. Будь добр – цени это.
Все его упрёки меркли на фоне купленной карьеры. Для Тэхёна это настоящий
удар.
— Ты попросил Муна...?
— Я тебе сразу сказал, что помогу высоко взлететь. Танцуй, я тебе не запрещаю.
Впредь следи за своими словами и всё будет хорошо.
190/846
Он оттолкнул его, и Тэхён мягко ударился головой о кресло, устремив пустой
взгляд в потолок. Внутри словно всё погибло...
— Я больше не хочу с тобой быть, – тихая беспомощная грусть в голосе. Сладкая

жизнь в розах закончилась...
— Да ты что. Уже забыл, что любишь меня?
Тэхён закрыл лицо, но Чонгук вновь к нему приблизился, ещё более

разгневанный.
— Попытаешься от меня уйти – переломаю ноги, – до дрожи устрашающе, на

полном серьёзе.
— Ты псих... – почти беззвучно. И снова пощёчина – звонкая и резкая. В данный

момент физическая боль волновала его меньше всего.
— Из твоего рта всё ещё вылетают оскорбления? Давай мы его займём твоей
любимой работой.
Тут Тэхён подорвался, сразу догадавшись, к чему он клонит. Даже слышать это
было омерзительно, но он не в силах этого избежать.
В короткие сроки достав член, Чонгук снова вцепился ему в волосы, встряхнув,
как побитого щенка, силой прижав к паху. Он впервые с ним так обращался.
— Псих, – Тэхён, будто совсем сбрендил, опять его обозвал. Чонгук

соответственно снова ударил за оскорбление, заставив раскрыть рот, и запихнул
член.
В этот раз никому не хотелось доставлять удовольствие, но Чон не побрезговал

возбудиться. Раньше он не мешал ему делать минет, а сейчас сам трахал в рот –
грубо и унизительно. Разносились мерзкие чвакающие звуки, Тэхён давился и
пытался слезть с члена. Чонгук прибил его к себе за затылок и толкался
бёдрами, не обращая внимания на рвотный рефлекс и не испытывая ни грамма
жалости. Иногда давал ему вздохнуть, оттаскивая за волосы, но за эти секунды
Тэхён успевал только сглотить вязкую слюну. Он был весь красный как варёный
рак, со слезами и с соплями, жадно хватая воздух ртом. С члена обильно капали
слюни, изо рта тоже – всё на пол. И Чонгук снова вставлял и трахал, приказывая
терпеть.
Горло горело, желудок крутило, лицо жарило от пощёчин, а губы занемели. Он

умылся слезами из-за постоянного чувства тошноты, и даже не стыдился
текущих соплей – это происходило против его воли.
На последних толчках Чонгук всадил в него по самый лобок, конечно же, кончив
в рот. ...Тэхён проглотил сперму вместе с рвотой.
Когда Чонгук его отпустил, он резко подался назад и ударился об острый край
столика (будто ему мало повреждений!), задержав дыхание, дабы не
разрыдаться. Чонгук стоял над душой, обтирая член салфеткой, застёгивая
брюки. Тэхёну хотелось уйти от него как можно дальше, даже если пришлось бы
ползти. Даже если со сломанными ногами?..
191/846
Чонгук возвышался над ним грозовой тучей, смотря не то что с пренебрежением,
как с демонстрацией своего господства.
— Приведи себя в порядок. И ложись спать, – громкий тон – острый, как лезвие –
больно режет слух.
Тэхён взял всё своё мужество в кулак, поднялся на ноги и даже почти ровно
дошёл до двери. Стоя под душем, стало по-особому гадко, ещё и штормило. Всё
лицо горело, и грудь беспрестанно содрогалась нервными спазмами. Как бы не
хотелось ничего чувствовать, истерика не оставила без гостинцев. Злые слёзы
лились градом, Тэхён безрезультатно пытался побороть эмоции, но только
сильнее разрыдался, чувствуя отвращение и к себе, и к этому дому, и ко всему,
чем жил полгода. Год.
Кое-как успокоившись, переоделся и вышел из ванной, столкнувшись взглядом с

Чонгуком. Господи, глаза б его не видели... Сердце вновь пустилось вскачь.
Тэхён заметил в одной его руке свою спортивную сумку, а в другой – банковские
карточки, паспорт и телефон – тоже Тэхёна. Он рылся в его сумке... Забрал
личные вещи... Вывернул его душу – если уж совсем точно вести подсчёт потерь.
— Выпей таблетку и спи. Не надейся сбежать. Это я на время конфискую, –

повертев изъятым имуществом, откинул его сумку и снова ушёл. Чонгук
поистине удивительный человек: только что практически его изнасиловал, но
спокойно пошёл работать дальше. В любой непонятной ситуации – оставайся
равнодушным, – это точно его девиз.
Тэхён воспользовался советом и принял оставленную на тумбочке таблетку.

Уснуть очень долго не получалось, зато кончились слёзы и наступила чёрная
меланхолия. Он тупо смотрел в окно, дотянув до того, что уже Чонгук пришёл
спать. Тэхён боялся, что он его как-то тронет, но Чонгук просто снял аппараты и
лёг на живот. Рядом с ним кровать сразу стала маленькой, Тае тоже. Как ни
прискорбно, только тогда получилось заснуть, словно в Чонгуке и заключался
тот покой, который был ему нужен.
Во французском языке существует слово cauchemar – что значит «кошмар». Оно

происходит от двух слов – старофранцузского chaucher – «давить» и
фламандского mare – «призрак». Вот такое «приходящее по ночам привидение,
что любит нежно прислоняться к спящим».
Тэхён переживает именно этот cauchemar.
***
Проснулся рано утром, когда Чонгук собирался на работу. Тихие шаги,

постукивания, шорох – заставили раскрыть опухшие глаза. Обычно Тэхён мог
спокойно досыпать часика два, но сегодня был особенно чуток. Продолжал
притворяться спящим, лишь бы не нарваться на неудобный разговор. Тэхён
понятия не имел, что будет дальше. Ему даже некуда сбегать. Даже не у кого
просить помощи...
Тэхён почуял изысканный шлейф его парфюма поблизости, а потом – ладонь на

щеке. Чонгук делал так всегда, если уходил раньше... Ничего не изменилось... И
Тэхён не испытал отвращения... Да, это ненормально! Неправильно! Но
192/846
ненависти не-бы-ло.
Вскоре он опять уснул и опять проснулся на его половине кровати, обнимая

подушку. Лицо болело, но Тэхён едва ли придавал этому значение. Теперь он мог
на свежую голову тщательно обмозговать вчерашние события. Не так-то просто
сопоставить личность Богома с Чонгуком. Когда он с ним общался, то рисовал
иной портрет. Тэхён не сомневается в том, что он увидел его в колумбарии. Ведь
если бы он действительно не увидел его там, то не узнал бы, что Тэхён приходил
туда в марте.
Уже год. Сколько Чонгук о нём уже знал? Очень много... Тэхён ведь всё сам
рассказывал, он доверял незнакомому человеку по переписке... которого даже
не видел... В этом Чонгук прав – он сам идиот, раз повёлся. Но Юнивёрсал... Об
этом даже больно вспоминать! Он только начал в себя верить, раскрывать свой
потенциал, как ему мгновенно подрезали крылья. Всем хочется думать, что «я»
(каждый из нас) – особенный человек, что «я» добьюсь многого, что «у меня»
есть какие-то незаурядные способности. Зачастую, это просто сладкие
фантазии, которым не суждено воплотиться в реальность. И Тэхён в это поверил.
А получилось-то как... Что он на самом деле никакой не особенный, всего-то
нашёлся спонсор, который удачно его протолкнул.
Это путь к успеху? Когда-то Тэхён осуждал мать, что та попала на большую
сцену через постель. Но чем он лучше?
История любит повторяться.
***
Несколько последующих дней шла холодная война. Чонгук умеет быть чутким и
ласковым, однако, чаще всего он упрямый, жёсткий и гордый. Он гениально
скинул свою вину, уличив Тае в грубости и в неуважении, ещё и лишил его
свободы, не имея на это никакого права. Точно так же с ним могла поступить
мать: ударить, закрыть дома, взять контроль над его передвижением. И снова
ему приходится мириться с узурпацией.
Мадам Го было поручено, чтобы он не пропускал приёмов пищи, а один раз его
навестил сам Алекс Миллер. Он ничего не сказал по поводу синяков на его
щеках, но хмуро их осмотрел (будто Тэхёну от этого стало легче). Начальник
попросил Тае впредь не горячиться, а сначала всё взвесить и даже при случае
обращаться к нему за советом. Похоже, Миллер чувствовал свою причастность к
случившемуся, хотя по факту его вины в этом не было. Тэхён не имеет ничего
против Миллера, но он бы точно не стал говорить с ним по душам. Миллера и
просить не надо, он всё равно раздал пару советов. Его главный аргумент – у
Чона сложный характер. Тэхён честно пытался придумать мотивы, почему Чонгук
так среагировал и опустил его, но не понял вспышку жестокости. То есть,
Миллер уверял, что простить надо, и не просто простить, – сделать первый шаг!
По его мнению, всё снова будет хорошо, если Тэхён просто вернётся в их
«супружескую постель» и перестанет дуться. Наверняка Миллер не знал всей
правды – Тэхён так считал (хорошо, надеялся на это, так как человек в здравом
уме и со знанием дела не стал бы такое говорить). К счастью, Тэхён не
собирался прислушиваться к его совету, продолжив бойкотированное
затворничество.
Они так же спали в одной кровати, но никак не контактировали. Чонгук до сих
193/846
пор не вернул ему личные вещи. В распоряжении был только ноутбук, но он
бесполезен: Чонгук установил настройки «родительского контроля», что
позволяло отслеживать активность Тэхёна в интернете, а также ограничивать
время работы на ноутбуке. Ночью он вообще не мог им пользоваться. Когда же
пытался включить социальные сети – страницы тотчас блокировались, а сверху
всплывало окошко о неприемлемом контенте. И, ко всему прочему, при попытке
открыть социальные сети, Чонгуку на почту приходил отчёт об ошибке. Всё это
звучит дико, но Тэхён отнёсся более чем спокойно... Сам не знает почему. Он
даже не испытывал негативных эмоций по отношению к нему, ничего, кроме
апатии. Как Ницше писал: «Только там, где есть могилы, совершают
воскресения», – фраза с глубоким смыслом, а для таких, как Тае, даже вселяет
надежду, ведь иллюзия его идеальной жизни погибла. Возможно, для него ещё
не всё потеряно? ...А потом Ницше сошёл с ума. Стало ещё тоскливее.
Тэхён всеми днями смотрел всякие фильмы. Он знает, что Чонгук такое не
любит, то есть ему вообще неинтересно, что сейчас показывают, у него даже
телевизора нет, а о всех новостях в мире и в стране он читает в интернете.
Иногда Чонгук читает газеты за завтраком, как и полагается аристократу – за
чашечкой кофе. И сидит с таким грозным лицом, будто в статье пропаганда
презервативов (ха-ха). Или, может быть, прячет от него сиджо*. Что-то типа
такого: «Даже у ласточки, Что летает в небе, Есть гнёздышко, Куда она может
вернуться. Как мне не грустить? У меня нет дома». Вот и хмурится. Ну реально,
как тут не грустить? Иногда Тэхёну казалось, что Чон – это на самом деле дед в
теле «спелого» мужчины. Такой скряга, педант, консерватор... мозгоклюй!
И всё это Тае в нём полюбил. Catastrophe...
Он овощем проживал однообразные будни, не имея желания придумывать план

побега. По истечении недели Тэхён с трезвым ужасом осознал, что не может от
него уйти – не потому, что Чонгук не отпустит, а потому, что он сам не хочет с
ним расставаться. Даже после обмана, пощёчин, унижения... Он просто это
принял. Без всяких объяснений – принял и всё. И, как всегда, крепко засыпал
только рядом с ним.
«Безумие наступает мне на пятки. Игра в любовь. То в поддавки, то в прятки»*, –

наверное, про них.
О балете Тэхён старался лишний раз не вспоминать. Чонгук не исполнил его

мечту, а переодел её шиворот-навыворот – то есть, мечтатель желаемое
получил, но не своими силами. О чём тут ещё говорить? Он как был твёрдым
кордебалетом, так им и остался... В этом некого обвинять. На данный момент он
не собирался возвращаться в труппу. Его мир немного пошатнулся, но он устоял,
а как жить дальше не знает – настройки сбились. Эту неделю он будто смотрел
на себя со стороны. Словно их любовь – это сон... Или, быть может, спит только
Тае?
Впервые они заговорили только через полторы недели. Чонгук вернулся в девять
и, пока переодевался, отправил его в столовую. Мадам Го начала понемногу
разговаривать с ним – лёд тронулся. И сказала, что господин купил специально
для него сладости. В коробке лежали корейские булочки с начинкой из красных
бобов и сладкие пироги в форме рыбы с пастой из фасоли. Неожиданный и
приятный жест застал врасплох. Тэхён сидел без движения, пока Чонгук не
присоединился. Ему принесли чашку кофе, и он задумчиво заглянул ему прямо в
глаза. После ссоры они не были близки, так что эти внезапные взаимодействия
194/846
вогнали Тэхёна в краску.
Сладости пришлось попробовать, хотя он не был голоден. Тэхёна больше

занимала его обновлённая стрижка – волосы просто стали покороче, а загривок –
снова подбрит. Тэхён любит обвивать его шею, когда они трахаются, поэтому и
вспомнил, как всегда с удовольствием гладит эту щётку волос, лёжа под ним...
Тэхёну стало неприятно от самого себя, но его фантазии не выключались, – он

уже возбудился.
— Как твоё колено? – из мысленных самоистязаний вырвал низкий голос. Чонгук

до сих пор неотрывно на него смотрел.
— Всё хорошо.
— Ты можешь ездить на репетиции, – сказано, скорее, не как разрешение, а как

вопрос «Почему не просишься на репетиции?». Видимо, Чонгуку надоела игра в
молчанку, и он решил ослабить давление.
— Я не хочу.
В этот раз он удивление не скрыл. Чонгук не припомнит, чтобы Тэхён не хотел на

балет.
— Почему?
— А зачем?
— Пытаешься делать мне назло? Я-то не расстроюсь, если ты его бросишь.
Тэхён потерял интерес к разговору, тем более Чонгук вёл себя так же
отчуждённо, что задевало.
— Поговорим об этом позже. На следующей неделе я поеду в Окпо. Надеюсь, ты

на добровольной основе составишь мне компанию.
— Если так боишься, что я сбегу, вживи мне чип, – огрызнулся. Тэхён не боялся
снова получить по лицу. Раздражение росло с каждой фразой.
— Отличная идея, – сухо в ответ. – Думаю, нашим разногласиям пора положить

конец. Ничего не изменилось, мы вместе и вернёмся к нашим нормальным
отношениям.
— Почему ты со мной так разговариваешь? Если бы я обманывал тебя полгода,

ты бы живого места на мне не оставил... Тебе не хочется извиниться?
— Повторяю ещё раз – это было для твоего же блага. Я помогал тебе и
поддерживал. За что мне извиняться?
— А за что извиняться мне?
— Ты уже понёс наказание и усвоил урок.
— Почему я несу наказание? Ты обманывал меня! Я ещё и виноват?!
195/846
Тэхён встал из-за стола, но он его удержал.
— Перестань обрывать разговор сбрасыванием звонков и уходом – ты не

истеричная барышня. Сядь на место. Если я с тобой разговариваю, слушай меня
до конца, – опять послышались стальные нотки в голосе. Но Тэхёна этим не
напугаешь.
— Хватит мне приказывать! Я тебя не боюсь.
Чонгук поднялся следом, за руку уведя на второй этаж, чтобы не устраивать

представление перед прислугой, подслушивающей по кулуарам.
— Прекрати истерить, Тае, я терпеть этого не могу. Я всё тебе дал, а тебя это
оскорбило? Танцуй в Юнивёрсал на здоровье. Я не могу и не хочу покупать тебе
сольные партии, ты и сам справляешься, никто не говорит, что ты бездарность.
Считаешь, что это ужасно, когда кто-то тебе помогает устроиться в жизни?
Половина человечества мечтает, чтобы их по связям где-нибудь устроили. Ты
мечтал о Юнивёрсал – я исполнил твою мечту. По-другому в эту компанию ты бы
не попал, смирись. Да, я обманул тебя, и ни о чём не жалею. Ты же видишь
только обман, но не то, что за ним – я дал тебе время немного подрасти. Что ты
сейчас мне устраиваешь? Я не буду спрашивать твоего мнения, как я должен
был поступить. Ты никак не пострадал.
— Ты ждал аж полгода, но вместо того, чтобы нормально со мной

познакомиться, ты представился спонсором, а меня выставил эскортником! Это
твои лучшие побуждения?
— Если бы я не установил определённые условия встреч, ты бы со мной точно не

захотел знакомиться. Я тебя подтолкнул. И что? В чём ты несчастен?
— Ты избил меня. И унизил. Это нормально в твоём понимании?
Невзирая на то, что он не ждёт извинений, всё равно хочется поставить в упрёк.
— Я тебя не избил – это раз. С каких пор делать мне минет – это для тебя
унижение? И два – мы не оскорбляем друг друга ни при каких обстоятельствах.
Что за лицемерие? Сначала называешь меня любимым, а потом психом и
маньяком? Сегодня ты меня любишь, а завтра в гневе готов моментально
бросить? Я не опускаюсь до оскорблений, потому что уважаю тебя. Я не
употребляю нецензурную брань в присутствии тебя, потому что это некрасиво. Я
жду от тебя рациональности и степенности. Ты ещё молод и экспрессивен, тебе
не достаёт жизненного опыта, поэтому я буду учить тебя, как правильно себя
вести. Я готов выслушивать твою точку зрения, но это не значит, что я с ней
соглашусь. И, в отличие от тебя, я не сомневаюсь в своих чувствах. Сколько раз
говорил и ещё раз повторю: я люблю тебя и никому не отдам, никуда не отпущу.
Как только ты начнёшь меня понимать, у нас кончатся ссоры.
Тэхён затих, понуро опустив голову. Чонгук умеет подбирать такие слова, из-за
которых он чувствует себя пристыжённым и маленьким дурачком.
— Но ведь если бы ты не чувствовал себя виноватым, ты бы сразу рассказал про

Богома...?
196/846
— Я не собирался рассказывать. Знал, что ты неадекватно отреагируешь. Кому
вообще от этого станет легче? Зачем возвращаться к прошлому, когда здесь и
сейчас мы счастливы и любим друг друга? Ещё раз повторяю: то, что я узнал о
тебе раньше – ничего не меняет. Хочешь, считай, что я и Богом – разные люди. Я
всё равно остаюсь твоим другом, твоей опорой и поддержкой. Не переступай
черту, и я не толкну в ответ. Всё просто, Тае.
А Тае слушает да верит. Раз были нужны мотивы – ему их предоставили. Смотрит
на себя со стороны и понимает – случай безнадёжный. Ударил? Значит любит.
Обманул? Лучшие побуждения. Унизил? Это тоже акт любви.
Ничего не изменилось...
Тае ведь тоже любит... И пусть эта любовь, больше похожая на сон, иногда
кажется кошмаром, он не может очнуться.
— Ты меня услышал?
Заторможенно качнул головой. Как болванчик. Или болван.
Чонгук сходил в гардеробную и вернулся с его паспортом, картами и телефоном,

присев перед ним на корточки. Сердце Тэхёна ненормально застучало, он
заглянул ему в глаза, и, как и раньше – когда они только начинали отношения –
зарделся. Почему с ним такое происходит? Снова и снова, снова и снова... как в
первый.
— В следующий раз, если хочешь помириться – приди ко мне. Я всё пойму.
Чонгук потянулся к нему за поцелуем, остановившись у губ, дразняще их

коснувшись.
— Я очень соскучился по тебе. А ты так и не сделал первый шаг.
— Ты сам виноват, – на выдохе, в его рот.
— В чём именно? – запустив руку Тае между ног, больше распалял их.
— Во всём.
Чонгук не ответит в свою защиту.
На шёлковых простынях они займутся именно любовью. Чонгук будет долго

целовать его распятым на постели. Тэхён снова посмотрит на себя со стороны:
мальчик под мужчиной – как это красиво... Голубые глаза станут синими,
устремятся в потолок, застынут.
Всё будет хорошо.
***
Утром Тэхён проснулся раньше, повернувшись к спящему Чонгуку. Его распирала

трепещущая нежность, а с ней невозможно томиться одному. Поэтому Тае
осторожно перебрался на его спину, клюнув в слышащее ухо.
197/846
— Мур, ты спишь?
Чонгук тяжело вздохнул и улыбнулся, – Тэхён, чёрт возьми, уловил этот момент!
Это сделало его вмиг безумным. Он начал целовать ему плечи и шею, ерошить
волосы, бороздить спину ногтями как довольный кот. Чонгук, не разворачиваясь,
нащупал его ногу, погладив. Молчал. Его тело было такое горячее после сна.
Стояла благословенная тишина, умиротворение текло по венам, из открытого
окна – задувала апрельская свежесть и пение птиц. Как хорошо было в этой
сказке...
— Мур, ты спишь? – снова повторяет, тычась ему в волосы. Ведёт себя, как
маленький ребёнок. Ну и что?.. Чонгук может и заурчать, если на то пошло...
— Сплю. Какой-то птенчик мне мешает.
— Я соскучился.
Чонгук медленно приподнимается, чтобы перевернуться на спину, с

блаженством потягиваясь, опять опустив ладони на Тэхёновы ноги.
— Ты скоро на работу? – опять спрашивает Тае.
— Мм... – неоднозначно промычал. Взгляд соскользнул на пах. Тае смущённо

прикрыл там ладонью. У него уже стояло... – Сядь выше, – следом хрипло
попросил, с жадностью рассматривая его тело.
— Зачем?
— Помогу тебе расслабиться.
У Тэхёна заблестели глаза, но он послушно переместился выше. Тут же Чонгук

попросил приподняться и держаться руками за изголовье кровати. А сам...
удобно устроившись между его ногами, обхватил член, щедро лизнув по яичкам.
Тае затрепетал, сразу же испустив стон. В такой позе у них ещё не было. И, в
отличие от него самого, Чонгук умеет доставлять удовольствие языком, и берёт
он глубоко, даже приподнимает голову, потому что лёжа не то, спокойно
заглатывая, сталкиваясь носом с его лобком. Тэхён шипел и сжимался. Никак не
скрыть, что ему очень хорошо.
Как порочно – смотреть друг другу в глаза, но Чонгук манит. Тае не может
продержаться долго и не успевает вовремя вытащить, потому кончил ему на
лицо... Вот это страсти. Чонгук усмехнулся.
— Я же чувствую, когда ты кончаешь, не надо суетиться. По-твоему, я

побрезгую? – вытерев лицо салфетками, он хищно подкрался к растерянному
парню, повалив набок. – Если сходишь в душ, я полижу тебе внутри.
Тэхён вспыхнул, отпихивая его.
— Ни за что! Это уже перебор.
— Боишься, что ли? – Чонгук снова усмехнулся, заведя руку ему в ложбинку,
пощекотав скукоженную дырочку. Тэхён опять завертелся.
198/846
— Это неприятно.
— Это очень приятно.
— Я не хочу.
— Да пожалуйста. – Этим утром Чонгук непривычно улыбчив и уступчив, так и не

менее счастлив. Он обнял Тае, невозможно ласково прошептав на ухо
«малютка», излюбленно целуя шею. Тэхён держался за его руки, снова
возбуждаясь, прикрыв глаза.
— Мамур...
— Скажи ещё раз...
— Маму-ур...
Чонгук пригрел голову на его плоском животе – как делал это после их первого
раза. Его лёгкие прикосновения ниже пупка зажигали эмоции, точно
бенгальские огни. Тэхён млел от его силы, от его властности и одновременно
нежности, от его рук, от его голоса... запаха, каждого изгиба тела, каждого
зыбучего взгляда, походки, манеры поведения, гонора – от всего. Когда ты
любишь человека, все идеалы сходятся в нём, даже недостатки – и те любимые.
Может, это и ненормально, но кто сказал, что все остальные здоровы?
— Давай сбежим? – неожиданно предложил он, будто в пустоту. Тае опять как
идиот разулыбался.
— В закат? Только давай без Миллера. – И ещё не очень радостно посмеялся.

Чонгук даже не вслушивался в его комментарий.
— Хочу в отпуск. На дня три-четыре. Только ты и я.
Тэхён не совсем осознавал, как это.
Ты и я – в бегах от суеты душного мегаполиса.
***
Через два дня они полетели во Вьетнам! Чон поставил ему условие, что поездка
случится, только если Тае вернётся к репетициям. Тае дал обещание... И снова
начал делать растяжку, пока дома. За время реабилитации его мышцы
затвердели, но всё поправимо. Тэхён пока не хочет думать, как ему смотреть в
глаза Муну и вообще пребывать в Юнивёрсал. Его терзает тот факт, что он не
сам всего добился – ему неслабо так помогли. Немало так заплатили... Но он не
может всё бросить. По крайней мере, с этим тоже можно смириться. С
отсутствием балета в его жизни – нет.
Во Вьетнам с ними полетели трое телохранителей, но держались на расстоянии.

Чонгук все пять часов полёта отвлекал его рассказами. Для Тэхёна стало
новостью, что Вьетнам – в прошлом французская колония. Он про это, конечно
же, не знал, но Чонгук, похоже, в курсе всего.
Они едут на курорт Лонг Хай – это чистые белоснежные пляжи, тёплое и
199/846
спокойное море, комфортный климат, уединённая атмосфера – тот самый рай на
Земле. Тут никогда не бывает духоты и изнуряющей жары – по этой причине
выбор Чонгука пал на этот курорт. Они заселились в отель «Anoasis Beach Resort»
– это не одно здание, а комплекс вилл и коттеджей-бунгало. Чонгук
забронировал океанскую виллу... Во-первых, это шикарный вид на океан.
Шикарная вилла – во-вторых. Просторная гостиная, две спальни, терраса с
джакузи! Ну, рай, в самом деле. Тэхён о таком даже мечтать не мог, он даже по
телевизору такого не видел, не вникал. Это его поразило до глубины души.
Перед поездкой они всё-таки прикупили новой одежды. Чонгук не любил

раскрученные бренды, он предпочитал одеваться в элитных ателье по
индивидуальному пошиву. Но уж для трёх дней во Вьетнаме обошлись бутиком в
гармоничном стиле из однотонных цветов и свободного кроя, что идеально
подходило для пляжного отдыха. Также Чонгук не любит шорты и футболки, то
есть Тэхён серьёзно никогда не видел, чтобы он в них ходил, поэтому даже на
курорт Чонгук приобрёл брюки и рубашку из чистого льна. На самом деле, это
отличный выбор: лён отражает ультрафиолетовое излучение и к тому же
гипоаллергенный, что немаловажно – приятный на ощупь. В общем, Чонгук взял
два комплекта, особо не заморачиваясь. А Тэхён всё же остановился на шортах и
футболке, и не смог пройти мимо плетёной небольшой сумки через плечо.
Когда Чонгук переоделся, будучи на вилле, Тэхён оцепенел. Белая одежда

свободного кроя сидела на нём так хорошо, что даже без делового костюма он
выглядел безумно сексуально. Вьетнамские шлёпки, белая кепка и чёрные очки
дополняли этот образ. Тэхён так впечатлился, что, когда подошёл под предлогом
погладить ткань, впился в губы. Чонгук охотно ответил, словно сам стоял на
коротком старте, лихо смахнув шляпу и очки, подхватив его под ягодицы.
Это было что-то дикое, необузданное, по-своему грубое. Чонгук трахал его
сзади, крепко обхватив шею, заставляя выгнуться на себя, и вбивался
размашистыми шлепками. Тае даже подавился стонами, уже не держась ни на
коленях, ни на руках. Из него толчками вытекала сперма, даже это Тэхёну было
приятно, один минус – занемели конечности и поясница. Чонгук сам свалился без
сил, в шутку сказав, что уже не молод для таких утех. Вместе они быстро
сбегали в душ и внезапно заснули. В принципе, экскурсионка не входила в их
планы, так что они смело могли много есть, много трахаться и много гулять по
пляжу.
Оба были разбитыми, потому что проснулись к четырём часам. У Чонгука

страшно помялась одежда, он с недовольным лицом выразился, что «одет как из
жопы». Тае долго над ним хохотал.
Наконец они пошли покушать в ресторан. Вьетнамская кухня – это в основном

различные супы, так что Тэхён заказал визитную карточку страны – суп «Фо», а
Чонгук запечённую рыбу, к которой подавались рис, овощи и лапша. Ну и,
конечно, куда без кофе.
Вьетнам занимает верхнюю позицию по экспорту кофе. Сортов – на любой вкус:

арабика, мокко, робуста, лювак... Надо понимать, кофе – это эхо колониального
прошлого.
Чонгук похвалил рыбу, отобрав Тае кусочки без костей, подкладывая ему в
тарелку.
200/846
Общее состояние было разморенно-невесомое, а настроение – безмятежное, как
погода: комфортный климат, нежный бриз...
Тэхён замечал телохранителей, но они были одеты как обычные туристы, так что
не привлекали внимания.
После ужина пошли на ближайший рынок и накупили фруктов. Тэхён бегал от

палатки к палатке, мучился с выбором, раздумывал, а Чонгук только следовал за
ним и покупал хотелки, молча наблюдая. Только оставив пакет, они отправились
на пляж. Там слонялись редкие туристы, солнце медленно садилось, светясь
оранжевой теплотой, Тэхён снял сандалии, с удовольствием шагая по мягкому
чистому песку. Чонгук забрал его ношу, вместо обуви предложив свою ладонь.
Было как-то... ну прямо очень наплевать, как на них посмотрят. Тае давно снял
очки, то и дело вертя головой в сторону Чонгука. Вьетнам прибавил ему детской
непосредственности.
— Что хочешь?
К вечеру Чонгук снова стал молчалив, сам себе на уме, но, как и всегда, был
проницателен. Тае остановился, ухватившись за полы его рубашки,
нерешительно замявшись.
— Говори уже, птенчик.
— Я хотел сказать, что... В общем, про Богома и всю эту ситуацию... – Чонгук
набрался терпения его выслушать, тем более это важно, хотя возвращаться к
этой теме не было никакого желания. – Я много об этом думал и понял, что ты
прав – я никак не пострадал, ты дал мне намного больше... Мне сложно
представить, как ты со мной общался столько времени и тебе не надоела моя
скучная жизнь, но спасибо, что остался со мной рядом...
— Не надо благодарить. Ты же мне понравился, я бы не общался с тобой из

чувства жалости.
— Прости, что оскорбил тебя... Тогда мне казалось, что это ужасный обман. Я
люблю тебя.
Чонгук погладил его по скуле, мягко чмокнув в губы. Его глаз не было видно из-
за очков. Интересно, как он смотрел?
— Я рад, что ты смог это принять.
— И ещё... Может, ты подумал, что я всё резко отпустил, потому что ты привёз
меня сюда... Это не так, не думай, что я с тобой из-за денег. Я больше не
представляю своей жизни без тебя... Даже без этого всего, – Тэхён обвёл
взглядом пляж, – я тебя люблю. Хочу забыть всё, что было «до» тебя, потому что
раньше я будто не жил, ничего не чувствовал. То есть забыть всё, кроме
дедушки... И я хочу любить тебя, как твоя мама...
— Как много хороших слов, Тае, хочешь меня засмущать? – Чонгук снова
улыбнулся – какая роскошь, бросил его сандалии и, обняв лицо Тэхёна,
прерывисто поцеловал. Тае встал на носки, тут же опутав его руками. – Я
никогда не считал, что ты со мной из-за денег.
201/846
— Не бросай меня... – вдруг голос сорвался – это прозвучало беспомощно. Тае
опустил голову, переплетя с ним пальцы. – Даже если я тебе надоем, оставь
меня где-нибудь рядом, при себе... Я не знаю, что со мной случится, если ты
меня прогонишь...
— Оо, Тае Дюран, ты меня убиваешь, – Чонгук даже хохотнул. Он явно поражён
его откровениями. – С чего это ты решил, что я тебя куда-то отпущу? Брошу и
буду заставлять носить мне кофе в постель? Вот это ты сказочник.
— Я должен был это сказать.
— Из нас двоих только ты можешь меня бросить.
— Я сказал, что хотел, – пожав плечами, безнадёжно на нём повис, будто

Чонгука сейчас отнимут. Как странно...
О, маленький бедный Тае.
*сиджо - жанр корейской лирической поэзии (сиджо в главе - Ким Соволя)

*Святослава Булавская
202/846
Глава 13. Кукла
«Ты в силах, – спросил я, – смеяться?» И, мнится, услышал слова: «Я

кукла. Чего мне бояться? Меня не убьют. Я мертва».
Дмитрий Борисович Кедрин
По возвращении из отпуска не произошло никаких подвижек: Чонгук, как и

всегда, зашивался на работе, не вдаваясь в подробности, а Тэхён безвылазно
сидел дома, нарушая обещание, данное до Вьетнама, то есть не спешил
возобновлять репетиционный режим. Вернуться оказалось сложнее, чем он
предполагал. Он простил Чонгука и принял данность, что он хотел как лучше –
имеется в виду, исполнить его мечту, тем более что связи и деньги – гарант её
осуществления. Для кого-то это красивый, возможно, благородный жест, из
соображений гуманности Чонгук молчал о своём тайном покровительстве,
предоставляя юному амбициозному дарованию путь на большую сцену. Но даже
приняв его гипертрофированную заботу, которая вышла боком, Тэхён не стал от
этого счастливее. Каждый раз он представлял, как будет смотреть в глаза
балетмейстеру и выходить на сцену, получая, вероятно, незаслуженные
аплодисменты. Даже его зарплата и то формальность.
От его мечты остался лишь игрушечный домик с пластмассовой мебелью: в этом

доме всё ладно и уютно, и красиво, – но он ненастоящий, его легко сломать,
даже куклы в нём спят неживые, с нарисованными улыбками, и когда придёт их
время, они снова будут играть... не только на сцене, но и в любовь.
И мечта обернулась прахом, и идеал – уважаемый балетмейстер, к которому он

прислушивался – померк. Это горько и неприятно, ведь, получается, все, кому
Тэхён верил, были с ним нечестны. Похвала и стремления, успехи и повышение –
чего это теперь стоит? Быть может, Мун правда видел в нём потенциал и хотел
сделать из него хорошего артиста, но теперь это не имеет значения. Нет,
плевать, уже всё равно.
К слову о балете, Чонгуку не нравилось его аморфное состояние, несколько раз

заводил об этом разговор, припоминая данное перед отпуском обещание. Тэхён
не отвечал. Он впервые так долго не подходил к станку, то есть вообще впервые
в жизни, хотя возникала острая ломка. Поэтому он разминался втихаря, только
ради себя. Мышцы нещадно ныли, точно просили, чтобы их наконец хорошенько
потянули, – так Тэхён подолгу лежал с разведёнными ногами, слушая в
наушниках успокаивающие мелодии. Колено никак не беспокоило, кроме
подкупной системы Юнивёрсал. Он уже много раз проклял тот день, когда всё
узнал. Наверно, иногда лучше жить в неведении. Чем это хуже? Ты счастлив,
занимаешься любимым делом, строишь планы.
Он скучал по Вьетнаму, по их одиночеству, жарким ночам, разговорам... Счастье

поделено на мгновения, и Тэхён собирал по крупицам, чтобы было, что
вспомнить в тёмные времена.
Когда они возвращаются в Сеул, снова в этот пустой дом, на него находит тоска.
Чонгук работает двадцать четыре часа в сутки, ему вечно некогда, но так было
не всегда... Он находил для него время, когда ему самому это было нужно. Вот
недавно он звал его в Окпо, но поехал один, аргументируя тем, что Тэхёну там
будет скучно, городок маленький, посмотреть не на что, а на верфь он его так и
так бы не взял. Тэхёну давно интересно, как выглядит верфь, строящиеся суда,
203/846
цеха по изготовлению деталей, возможно, удалось бы хоть раз увидеть готовое
судно и как его спускают на воду, но... Это маленькое «но» – Чонгук не
собирается портить свою репутацию перед подчинёнными, поэтому Тэхёну
закрыты все двери. Наверное, так будет правильно...
Апрель уже заканчивался, а он так и не выучил ни одной партии в весеннем

репертуаре. В середине мая труппа даёт спектакли, потом летит в Японию, но не
Тэхён – он уже никуда не попадает, даже на скамейку запасных.
А ещё Чонгук перестал звонить ему каждый вечер, как делал раньше. Тэхён
вообще-то адекватно относился к его занятости, но затяжное молчание играло
на нервах. Неужели он настолько наскучил ему, что Чонгук не хочет даже
черкнуть сообщение? Ну, конечно, когда Тэхён тренировался, в нём была какая-
то изюминка, а без балета он скучный, и такому умному мужчине с ним просто не
о чем говорить. Секс не спасёт отношения, в которых больше ничего нет. Рано
или поздно тело надоест, внешность – тоже не залог долгих отношений. Всегда
найдётся краше, и интереснее, и сексуальнее. Удивительно, но Тэхён стал
задумываться о таких вещах, а ведь ещё полгода назад не имел об этом
никакого представления.
В этот раз Чонгук уехал аж на две недели. За это время Тэхён сделал эпиляцию,
сдал анализы в клинике, посетил проктолога, а ещё побывал у стоматолога –
расписанием его жизни занимался ассистент Ким, посчитавший, что ему нужно
сделать чистку и отбеливание. Конечный результат, само собой, радовал глаз –
ровные белые зубы, почти что голливудская улыбка, только не улыбалось.
В отсутствии Чонгука его жизнью занялся ассистент, уже проявивший себя во

всей красе. И когда этот кадр снова пожаловал в особняк, то в очередной раз
проехался по его самооценке. Вероятно, Киму можно было высказывать своё
мнение. Он считался ценным сотрудником? Тэхён стал молча проглатывать
едкие комментарии.
Ассистент снова поднял вопрос гардероба, который, по его мнению, не

выдерживал никакой критики и выглядел убого на фоне одетого с иголочки
босса. Он без конца и края пилил его за отсутствие манер, характера, вкуса и
много всего прочего. Тэхён обрастал комплексами, сказывалась неуверенность в
себе. Теперь он не мог гордиться своими партиями, потому что не верил, что это
его заслуга. Чонгук всё сделал за него, а это, как говорится (и не спроста) –
медвежья услуга. Поэтому резкие слова ассистента попали в цель.
Они съездили в ателье, где с него сняли мерки для костюмов. Далее Ким сам
накупил ему повседневной одежды, сохранив его спортивный стиль, но
подобрав вещи со вкусом, показав, что с чем носить. И обновил тренировочную
одежду, но это Тэхёну не понравилось. Лишь он один знает, что ему покупать и
носить на тренировки.
В общем-то, ничего необычного Ким не сотворил, например потому, что Тэхён

так же носил джинсы, футболки, кроссовки, но комбинируя это с пиджаками,
рубашками, кардиганами и брюками. Возможно, это и правда выглядело стильно,
но Тэхён не испытывал особой радости. Его всё устраивало в своём прошлом
образе, в первую очередь он чувствовал себя в нём комфортно, а этот навязали.
Да и сделано это не столько для него, сколько для поддержания статусности
Чона.
204/846
Плохое предчувствие не отпускало. Тэхён совсем выжил из ума, маниакально
придавая значение всему, что происходит. Во-первых, ему казалось, что те
слова, которые он сказал Чонгуку во Вьетнаме, были, можно сказать, роковыми.
Чонгук и ответил так, мол, я не оставлю тебя рядом, но мне приятно. Сейчас
Тэхён понял, каким выглядел жалким, потому злился на себя за порывистую
сентиментальность. Во-вторых, до него дошла информация, что Чонгук улетел за
границу, но сам он об этом не обмолвился, а это уже не какая-нибудь мелочь,
высосанная из пальца.
Нужно было срочно взять себя в руки и уже что-то решить до его приезда.
Лежать и ничего не делать – проигрышная тактика. И ему стоило больших
усилий, чтобы сделать правильный выбор и наконец доехать до компании. Что
странно, но его хорошо приняла труппа: кто-то помахал ему, кто-то громко
прогудел, а один даже справился о его самочувствии. Чимин сегодня внаглую
прогуливал. Будет потом писать объяснительную, а Джулия накатает на него
рапорт, и лишат зализанного премии – допрогуливает... Были бы ещё такие
вещи, которые Чимина волновали.
Тае скромно просидел в зале, наблюдая за творческим процессом, с горечью

понимая, что не догнал бы весенний репертуар. Духота, раз за разом
повторяющийся отрезок музыки, стук пуантов и вздохи при прыжках – как
сильно он по этому соскучился, и ещё сколько будет тосковать... Прощаться с
чем-то всегда тяжело, но отпускать тоже надо уметь.
В перерыве они закрылись с Муном в кабинете. Как и в тот первый раз, когда
балетмейстер пригласил его «на ковёр», Тэхёну было некомфортно и
страшновато. Чонгук сказал, что в Юнивёрсал всё куплено, значит, чтобы
попасть в труппу, нужно либо удачно под кого-то лечь, либо иметь богатых
родителей. Стало быть, большая часть завистливых тварей в труппе родились с
серебряной ложкой во рту, а вот другая часть на самом деле прошлась по
головам.
В тот вечер (ночь?) Мун подводил его к мысли, что ему нужен сексуальный
опыт... Он всё знал. Нужно было подвести незрелого мальчика к потребности в
отношениях, и на горизонте тут как тут замаячил мистер Чон. Тэхён предстал
лёгкой добычей: в меру закомплексованный, в меру наивный – незатруднительно
привлечь его внимание и забить голову.
Чонгук из-за этой ситуации не чувствует своей вины, так с какой стати в
категорию виноватых себя причислять Муну?
Тем временем мужчина установил за ним наблюдение, подойдя к окну и закурив.

Вместо тысячи слов.
— Чон мне уже звонил. Я ждал твоего визита. Какие твои дальнейшие действия?
С вступления и сразу в корень. Зрит! Респект мастеру. Но Тэхён бы сначала

хотел узнать некоторые нюансы трудоустройства и по возможности – эксклюзив
из первых уст.
— ...А вы берёте в компанию только тех, кто заплатит?
— Ты этим расстроен?
205/846
— То есть это правда?
— Ты всё ещё не понял? Мы – коммерческая организация, наша цель –

извлечение прибыли. Ты должен быть для нас доходоспособным, чтобы мы тобой
заинтересовались. Ты же проходил отбор, думаешь, зачем, если всё куплено?
— Я не хочу думать, объясните вы.
— Объясняю. На отборе мы выбираем тех, за кого ещё не заплатили, а потом

находим спонсора. Всякие бывали случаи. Ты знаешь, всё индивидуально.
— Если бы не Чон, вы бы меня не взяли? Или я подхожу под критерий

доходоспособности?
— Я бы тебя не взял. – О, а это прозвучало обидно!
— Потому что я не очень танцую?
— Мы с тобой уже говорили о твоих способностях.
— Тогда почему бы не взяли?
— Тае, это уже не имеет значения. Что с того, что за тебя похлопотали? Да, я
знал, что появится некий Тае Дюран. Я и твою маму знал.
— Вы знали мою маму? – конкретно эта новость выбила из колеи. Мун потушил
окурок и сел за рабочий стол.
— Знал о ней, но не был знаком. Я вот тоже очень удивился, когда тебя увидел.
Ты прям её копия.
— А вы знаете что-нибудь ещё? Может, с кем она... встречалась, общалась? –

Тэхёна захлестнула волна любопытства, щёки обдало волнительным жаром. С
момента смерти дедушки ему не у кого было узнать, какой была его мать в
далёком прошлом.
— Нет, таких подробностей не знаю.
— Ладно, неважно.
— Мы говорим сейчас про тебя. Возвращайся к репетициям, хватит

прохлаждаться. Чонгук о тебе позаботился, ты здесь – это самое главное.
— Это не то, чего я хотел.
— А чего ты хотел? У тебя появился спутник, ты счастлив, занимаешься любимым

делом, идёшь на поправку. Что не так?
— Да, я счастлив, – с задумчивым видом. – Но я не могу вернуться. Я уже не

испытываю тех ощущений, что были раньше, когда мне казалось, что у меня
получается, я сам. Сейчас не так. Вы ведь должны меня понять.
— Глупо не воспользоваться шансом, который Чонгук тебе дал. То, что ты

хочешь всё бросить – это необдуманно.
206/846
— Нет, я долго думал и принял решение.
— И что тебе на это сказал Чонгук?
— Это только мой выбор.
— Значит, вы об этом ещё не говорили. Не надо делать поспешных выводов. У

тебя одна молодость. Если ты сейчас по своей глупости упустишь время, то
потом уже не наверстаешь.
— Я не хочу, чтобы мне проплачивали карьеру. Все мои старания

обесцениваются. Ну и в чём тогда смысл?
— Нет никакого смысла, – предельно серьёзно ответил балетмейстер. – Дают –

бери, бьют – беги. Слышал такое? Вот тебе дают – пользуйся этим. У тебя нет
серьёзных травм, ты молод и энергичен. Не надо забивать себе голову. Зачем?
Что ты хочешь из себя выжать? Каких ещё возможностей ты ждёшь?
Нереально, да и глупо удерживать артиста, который перегорел к своему

ремеслу, но Мун всё же проводит психологическую консультацию.
— Не надо делать из меня идиота. Я потерял интерес к вашей компании, вы,

человек, которого я уважал, обманывали меня. О каком продолжении может
идти речь?
— Так дело во мне? Ты меня больше не уважаешь? Тае, какая мелочь, меня
недолюбливает вся труппа, но мы друг друга терпим и работаем. Я тебя не
удивлю, но ты не найдёшь место, где будет лучше, потому что уже один умный
человек сказал: хорошо там, где нас нет.
— А что ж вы тогда не остановили Жыин?
О, мрак, Муна перекосило.
— Дюран, вот тебе больше всех надо. Ты с ней, что ли, в дёсны целовался?
Защитник.
— Так вы её выгнали?
— Я её не выгонял.
— Выжили. А зачем? Она же молода, здорова, талантлива – прям как я. Вы

скажете, что это ваше личное дело, но у меня тоже есть свои причины.
— Какой же ты упёртый баран. Ну иди, бросай всё. Потом ещё вспомнишь мои
слова и пожалеешь.
— Если пожалею, то обязательно вам об этом сообщу.
— Надеюсь, когда мы снова встретимся, ты уже будешь великим артистом и не

станешь здороваться со старым нехорошим Муном.
Тэхён поднялся, расправив складки новой одежды, держась уверенно и ровно,
207/846
почти как Чонгук. То, что он сейчас отказывается от своей мечты – это он
осознаёт. А вот то, что будет потом – не очень. Но это всё же лучше, чем каждый
день убеждать себя, что ты чего-то стоишь... за деньги.
— Хочешь, дам тебе совет?
Почему-то все хотят дать ему совет, словно у него на лбу написано, что он самый
нуждающийся. Конечно, со стороны виднее, но...
— А, знаю, не хочешь, ты же самый умный. Тогда удачи, Дюран, – по-доброму

улыбнувшись, он тоже поднялся на ноги. – И больше никому не показывай па-де-
де с воображаемой партнёршей.
— Почему?
— Другие не поймут.
Но он же понял? Значит, не всё потеряно.
***
После Юнивёрсал он ушёл в ближайшее кафе. Ларкин караулил машину. Тае

написал бывшему соседу, предложив встретиться сегодня или завтра. К счастью,
Чимин ответил почти сразу, написав адрес своей личной квартиры и время.
Конечно, они не друзья, чтобы делиться друг с другом проблемами, но Чимин
как-никак проявлял о нём заботу, пару раз даже звонил, и было бы подло, если
бы Тэхён уволился молчком. А помнится, не понимал, почему Чимин равнодушно
относится к своей карьере. В итоге первым ушёл Тае. Такая ирония.
Его до сих пор гложили слова ассистента Кима про то, что он бесхарактерный и
неинтересный. Если бы Тэхён был в себе уверен, он бы так не зацикливался. Ему
всё больше казалось, что Чонгук им пресытился, да и Тае нечем его удивить. Ко
всему прочему, им всегда было не о чем говорить, точнее, всякие разговоры о
балетном поприще были для Чонгука скучны, никакое искусство он не понимал,
музыку и то слушали разную, как и читали разные книги. В этом нет ничего
удивительного – Чонгук вырос в другое время, прожил дольше него на
шестнадцать лет и имеет своё закоренелое мировоззрение. Ему, говоря
откровенно, ещё не за что Тэхёна уважать, ведь он только начинает свой
жизненный путь. Но ведь должны же быть хоть какие-то точки
соприкосновения...? Бытует мнение, что противоположности притягиваются. И
никто не напишет, каково это... Ну, в смысле, вот реально притягиваются и
прекрасно живут? А как долго?
Тэхён порой думает, что секрет их отношений – редкие встречи. Если Чонгук в
Сеуле, то они встречаются только рано утром и ночью, в обоих случаях в
постели. А если они куда-то вместе выезжают, то разговаривают на нейтральные
темы... и трахаются. Казалось бы, что ещё для счастья нужно? И опять эти
вопросы без ответов...
Чонгуку должно быть известно – чем дольше Тэхён наедине с собой, тем тоньше
их связь, и они всё дальше друг от друга.
Он всерьёз опасается, что из его жизни исчезнет последнее, за что он держится.

Это какая-то больная любовь. Артисты балета часто шутят: «Если ты проснулся и
208/846
у тебя ничего не болит – значит, ты умер». Но он не чувствует боли. В этом вся
проблема. То есть можно провести аналогию: если боли он не чувствует, то
«больной любви» для него априори не существует.
На данный момент Тэхён ушёл в никуда. Он понимает, что ему нужно

развиваться в другом направлении, также он осознает, что не может совсем
отказаться от балета, но впредь это не должно зависеть от вложений Чонгука.
Он подавлен, потому что его будущее неопределённо, потому что ему
приходится ломать себя и начинать всё заново. Но ведь Чонгуку всё прощено и
здесь нет логики. Чонгук и не расстроится его уходу – это его слова.
«Так это всё ради него?» – где-то глубоко внутри всплывал этот вопрос. Одна
поправка: не «ради», – а «из-за него». И, кажется, это существенная разница.
Но он ведь прощён... Что такое эта ваша логика? Тэхён с ней не играет.
***
На следующий день он приехал к Чимину в девять вечера. Естественно, у

Чонгука разрешения не спрашивал, так как он отсутствовал и по каким-то
причинам не выходил на связь.
Чимин появился, облачённый в белый махровый халат, влажные волосы зализав

назад (не изменяя себе). Квартира была просторной, в минималистическом
стиле: белые стены, светлый паркет, минимум мебели в чёрно-белой гамме – это
как-то не сочеталось с бойким характером Чимина, но, вероятно, отражало его
внутренний мир. Интересно... Даже Чонгук с его любовью к простоте и
лаконичности не решался на подобный дизайн.
Чимин завёл его в гостиную, посреди которой стоял кожаный белый диван,
несколько напольных горшков с зеленью и белые шторы. Чёрно-белый плед в
клеточку выразительно вписался в интерьер пустой гостиной, но Тэхёну стало
тоскливо. Всё белым-бело. Как в дурке.
Чимин, тихо шлёпая босыми стопами, принёс на журнальном столике бутылку

красного вина, тарелку с клубникой, орешки и коробку конфет.
Тэхён не знал, с чего начать разговор, и что вообще Чимину интересно о его
жизни, потому придерживался народной мудрости «молчание – золото».
— Вино будешь?
— Вообще нежелательно.
— Папик запрещает? – в своей саркастичной манере. Тэхён не любил подобное

обращение. – Тебе хоть можно гулять после комендантского часа?
— Как остроумно, – фыркнув, назло потянулся за бокалом.
— О, так мы сегодня пошалим? Отмечаем твой охуитительный уход. Признаюсь,

удивлён. – Чимин чокнулся с ним, смотря с насмешкой, но умными
пронзительными глазами. – Неужто из-за колена?
— Нет. Так получилось.
209/846
— Ну, продолжение? Или это конец истории?
Тэхён отвёл взгляд, подбирая слова.
— Чонгук заплатил за моё место в Юнивёрсал, поэтому у меня пропало всё

желание. Не только поэтому, но в том числе.
— Мм, ты хотел достичь всего сам. Собственно, что я тебе и говорил: одержимое
увлечение балетом до добра не доведёт. Один вопросик: так вы познакомились
до Юнивёрсал? Я что-то не помню, чтобы ты про это рассказывал.
— Нет. Это он обо мне знал. В общем, долгая история.
— О, твой тайный поклонник. Значит, он за тебя заплатил, потом разыграл

сценку, что выбрал тебя, а после добивался взаимной и чистой?
— Короче говоря – да.
— Как всё сложно. Ну, слушай, вон как всё романтично. Исполнил твою мечту. Я,
конечно, не понимаю, нахуя так заморачиваться, но, видимо, оно того стоило.
Тэхёну нечего ответить. Он простил Чонгука, но ушёл из Юнивёрсал, и ему

тяжело. Он любит его, но не может согласиться, что общение с Богомом и
исполнение мечты – романтика. Попахивает двойными стандартами.
— ...Я могу задать личный вопрос?
— О-о, личный, – Чимин неприятно протянул слоги, потянувшись в карман за

пачкой сигарет. – Попробуй.
— Как ты прошёл отбор? Если это не секрет.
Тот отошёл к окну, закурив. В комнате сразу запахло едким дымом. Ну прям
версия Мун 2.0.
— Ты уже всё знаешь и спрашиваешь, чтобы посмотреть на мою реакцию?
Тэхён изобразил искреннее недоумение.
— Не понял?
— Твой мужик точно должен знать. Я предполагал, что ты давно в курсе. Ну,
спрашивай, тебе ж любопытно.
— Чонгук ничего про тебя не говорил. Я серьёзно, – в самом деле серьёзно и

удивлённо возразил.
— Странно. Но если ты со мной ещё общаешься, скорее всего, ты реально не в

курсе.
— Извини, я не понимаю, что не так. Ты можешь нормально объяснить?
А в голове пронеслось «Чонгук снова что-то скрыл...».
210/846
— Могу. Наверное, да, могу. Ты всегда можешь встать и уйти, если тебе что-то не
нравится. – Чимин частенько разговаривает с агрессией, порой даже хочется
оскорбиться, когда это выскакивает совсем неуместно, но Тэхён уже привык и не
обращает на это внимания. – Я из маленького города, приехал покорять столицу,
то есть с охуительными планами на будущее. На первом отборе меня отшили,
представь моё удивление, я ж возлагал все надежды на эту сраную компанию.
Почти год я мотал сопли на кулак, перебиваясь подработками, чтобы просто
выжить. Я снова прошёл отбор, потому что это был мой единственный шанс
выбиться в люди. Мун меня всё же взял. – Он докурил, отпил из бокала и снова
достал сигарету. Тэхён очень внимательно слушал. – Он сразу изложил мне, что
я должен делать, чтобы у них задержаться. Я не хотел возвращаться в свой
город или бичевать в Сеуле, поэтому был на всё согласен. В общем, так я
научился работать седалищем. Мега-история, да? Вижу по твоему лицу.
— Подожди... Я не понял. Тебя заставляли спать с разными? Мун?!
— А это моя любимая часть. Мун постарался. Я был неопытен, поэтому он свёл
меня с одним «уважаемым человеком». У него все уважаемые, набор слов, блять.
Моему папику на тот момент было сорок два. Он за мной ухаживал, так что я дал
ему с поплывшей пиздой. – Подобные грубо выраженные высказывания вводили
в ступор, и Тае на мгновение терял нить разговора. А может, услышал нечто
знакомое?.. – Я не был влюблён, мне не нравился секс, но он хорошо со мной
обращался и очень щедро платил. Мне всегда было интересно почему. А потом
он мне рассказал.
И, естественно, Чимин замолчал на самом интересном, исказившись в

некрасивой гримасе.
— Ну?.. Что?
— У него был ВИЧ-статус. – Тишина вмиг накрыла их с головой. А ведь правда...

Молчание – золото. – Как-то по пьяни он трахнул меня без резинки, а потом уже
не предохранялся.
Очевидно, Тэхён потерял дар речи. В подобной ситуации не у каждого проснётся

боевой дух.
Первое, что пришло в голову – он мог заразиться. Но совсем недавно сдавал

анализы, точно помнит, что был чист.
— У меня ВИЧ. Три года. Знакомое чувство, да? Докопавшись до правды, хочется
закопать её обратно.
Действительно, знакомое. Тэхён даже не знает, что хочет забыть сильнее всего.
Но что он знает наверняка – ранее ему не приходилось сталкиваться с ВИЧ-

инфицированными, если честно, понятия не имеет, как с этим жить. Чимин ведь
с кем-то спит по сей день! Он постоянно контактирует с труппой, и это при том,
что они все не в курсе его положительного статуса. Тэхён ясно помнит, Чимин
имел свою посуду и сразу мыл за собой, и отдельно стирал свои вещи, и всегда
щепетильно относился к личным вещам, – но ведь это, если подумать, абсолютно
естественно при сожительстве с чужим человеком и уж точно не
свидетельствует о какой-то болезни.
211/846
— Поэтому я более чем уверен, что твой мужик знает. Мун бы не подселил тебя
без разрешения, если у вас всё так серьёзно.
— Мун знает...
— Конечно, кому бы я ещё выражал благодарность за «уважаемого» спидозника.
— И ты до сих пор не ушёл из труппы?! Мун тебя подставил!
— Ну да, я ж говорю: мне весело в серпентарии.
Тэхён побледнел. Вот ему совсем не весело. Если он заразится... ему не жить.
Нет, если бы Чонгук знал, он бы точно не допустил их соседство. Но Мун... Здесь

что-то не складывается.
— Извини, я... растерян... – кое-как выдавив из себя слова, Тэхён с непониманием,

жалостью и страхом на него посмотрел.
— Я вижу. Ничего, теряйся, нормальная реакция, я бы даже сказал самая

толерантная. Хочешь уйти – дверь открыта. Никого не держу.
— Почему ты не сказал раньше? Я должен был знать...
— Я не опасен для людей, поэтому никому ничего не должен.
— Почему не опасен?
— Я прохожу антиретровирусную терапию – это подавляет вирус, при

правильном лечении вирусная нагрузка снижается до нуля. Я могу вести
нормальный образ жизни. Я всё могу.
— Это возможно? Ты уверен, что терапия помогает?
— Уверен. За моим лечением наблюдают лучшие врачи в этой области. Проснись,

малыш, медицина не стоит на месте.
— Откуда у тебя на всё это деньги?
— Все мои расходы покрывает спидозник.
— Ты всё ещё с ним?! – У Тэхёна не укладывалось в голове, как можно после

такого поддерживать связь! То есть не просто поддерживать, а принимать этого
человека в себе, зная, что он заразил тебя неизлечимой болезнью...
— Это отдельная история.
— Поверить не могу... Вы вместе...
— Нам не нужно быть вместе, чтобы изредка трахаться. Ты думаешь, что это
аморально, а я тебе скажу, что за такие деньги можно терпеть. Я уже не
поправлюсь, но зато у меня есть всё, о чём только можно мечтать. Мне плевать,
кто и что обо мне подумает. Я не хочу возвращаться к нищете. Если ты это
212/846
презираешь, то и вали. Занавес.
Тэхён просто замолчал, смотря ему в глаза. Алкогольные пары сразу

выветрились, вернулась трезвость рассудка и необъятная растерянность. Чимин
не тот человек, который покормится жалостью и насытится. Ему даже не нужно
чужого понимания. Он в состоянии сам со всем справиться. Он всегда был один,
и все самые тяжёлые моменты в жизни проводил в одиночку.
Его даже не за что осудить. Когда-то он выживал и таким образом

приспособился. Кто знает, как бы поступил Тэхён или любой другой на его месте.
Зачем ему эта опостылевшая мораль?..
Тае не отвернулся от него, ещё раз извинившись за свою бурную реакцию, и

пообещал отзваниваться. Они не дали кровный ритуал дружбы и не стали вдруг
лучшими товарищами, хотя, бесспорно, этот вечер их сблизил. Ну а дружба
проверяется временем и обстоятельствами, а не одним вечером откровений. Так
правильно.
К слову, любовь проверяется тем же набором.
***
Тэхён проснулся рано и пролежал до десяти, вспоминая вчерашний непростой

разговор. Во-первых, это повергло его в шок, и он до сих пор от него не отошёл –
на душе было тяжко; во-вторых, Ларкин отчитал его за то, что он долго пробыл
на квартире и, соответственно, поздно вернулся домой. Охранник точно так же,
как и сам Дюран понимал, что такие посиделки с коллегой чреваты
последствиями. Пусть мистер Чон на данный момент недоступен, но ему обо
всём докладывают. Так и Тае ему не позвонил и не посоветовался насчёт
Юнивёрсал, что уж говорить про поездку к Чимину...
До обеда он посмотрел французский фильм «Медведь и кукла» с Брижит Бардо в

главных ролях. Есть параллели с «Укрощением строптивого», только «Медведя»
сняли на десять лет раньше. В целом не зацепил. Тае порадовался только тому,
что его французский так же хорош.
За обедом ему доложили о приезде Чона. Он прилетел в пять утра, но до сих пор
не отметился дома. С одной стороны, Тае безумно по нему соскучился и хотел
поскорее увидеться, а, с другой стороны, держал некую обиду за двухнедельное
молчание. Возможно, это и не обида, а защитная реакция на непонятное
затишье. Когда Тэхён был в России, он мог не сомневаться в его верности,
потому что они созванивались каждый день – это раз, а два – их отношения были
ещё в самом разгаре. Эти же две недели показались вечностью. Так что от
приближающейся встречи скручивало внизу живота: и от предвкушения, и от
потаённого страха.
Где-то через час-два с первого этажа донёсся голос Джошуа, а потом и Миллера
с Дишоу и Генри. У Тэхёна вмиг участилось дыхание, он подошёл к лестнице,
чтобы подсмотреть за ними, как вдруг увидел спину мистера Чона. Он будто
почувствовал на себе взгляд, потому как скоро задрал голову. Лицо не выражало
никаких эмоций, за исключением глаз – они снова резали холодом. Босс оставил
охрану, больше не смотря на Тае, поднимаясь к нему на второй этаж. Тэхён
оробел при его появлении, страшась неизвестности. Он уже понял, что Чонгук не
213/846
в духе. Большая вероятность, что именно Тэхён – причина его ненастности.
Не осталось никаких сомнений, что Тэхён в чём-то провинился, потому как грубо
Чонгук дёрнул его за локоть, втащив в спальню. Сердцебиение пульсировало
где-то в висках.
— Что глазки опустил? Есть чего бояться?
Он стал медленно раздеваться, скинув сначала пиджак, потом галстук, а затем,

вытащив ремень из шлёвок, грузно присел на кровать. Тэхён стоял перед ним
точно провинившийся ребёнок, который ждёт то ли порки, то ли выговора – или
всё вместе, как повезёт.
— Смотри мне в глаза и говори, – рыкнул, схватив его за запястье. Тае сохранил
молчание, однако, поднял затравленный взгляд. – Что ты вчера делал в квартире
того парня? Я жду объяснений.
— Просто говорили.
— Разговор не терпел дневного времени?
— Днём он занят.
— А ты у нас теперь вольная птичка? Помнится, кто-то пообещал мне вернуться к

занятиям. Заметил за тобой тенденцию не сдерживать обещания. И после этого
ты называешь себя мужчиной?
Конкретно этот упрёк задел. Тае продолжал с опаской смотреть ему в глаза.
— Я не смог продолжать. И ты сказал, что тебе всё равно.
— Ты должен был посоветоваться со мной. У тебя какое-то недержание? Нужно

было срочно всё бросить, не дождавшись меня? Только я могу тебе разрешить
куда и с кем тебе идти на встречу. Когда меня нет – ты никуда не идёшь. На
первый раз прощаю. Завтра поедешь в Юнивёрсал.
— Я не поеду. Я ушёл, всё.
— Какой самостоятельный, – он неприятно усмехнулся, крепче сжав его

запястье. – Ты уже придумал, чем займёшься? Или ты решил просто сидеть на
моей шее? Не надейся, такого не будет. Я не терплю бездельников.
— Я буду поступать в университет. И найду другую труппу.
— На кого, если не секрет? А то я всё узнаю в последнюю очередь.
— Я ещё думаю. Зачем ты насмехаешься?.. Разве это плохо?
— Ты представляешь себя в учёбе? Я – нет. Раз ты отказался от моей помощи, то

будешь со всем справляться один. Ты же самостоятельный? Вот сколько я тебе
перечисляю в месяц, на это и будешь реализовывать свои планы. Больше я денег
не дам, так и знай. И за твой университет платить не буду. Я тебе помог начать
карьеру, ты этим пренебрёг. Теперь карабкайся сам.
214/846
— Я и не просил, – ответил с обидой, чуть повысив голос и заодно выдернув руку.
– Почему ты так себя ведёшь? Я всё время просидел дома и ждал тебя, а ты даже
ни разу не позвонил! За две недели! Было так сложно что-то написать? Я не
вошёл в твои планы?
Чонгук не ударил его по щеке, а пихнул по шее, отчего Тэхён наклонил голову
вниз. Не больно, но неприятно.
— Я был занят. Не смей меня упрекать. Пока ты лежишь кверху брюхом и

страдаешь ерундой, я зарабатываю деньги.
— Это не «ерунда».
— Самая настоящая. Ты и мне клюёшь мозг своими заморочками. – Тэхён тоже

хотел толкнуть его, но тормоз вовремя сработал. Если он заденет его в той же
манере, то разверзнется буря. – Никаких Чиминов до поздней ночи, запомни раз
и навсегда. Если тебе безразлично на свою репутацию, то мне – нет.
— О чём ты говоришь?! Я не могу иметь друзей? Может, мне вообще ни с кем не

разговаривать, чтобы не чернить твою репутацию!
— Сбавь гонор. У тебя не может быть друзей, ты и сам это понимаешь. Ты

подписал соглашение.
— При чём тут соглашение?! – Тэхён безумно раздражался от его маразма.
Чонгук невозмутимо стал расстёгивать рубашку, быстро избавляясь от брюк,

весь процесс нагло смотря в глаза.
— У меня две недели не было секса. Удовлетвори меня.
Но Тэхён не послушался, стоя на месте, угрюмо надломив брови. Ему не претит

возможность заняться с ним сексом. Его задевает то, как он это преподносит,
специально принижая.
— Ты ведь знал, что у Чимина ВИЧ? Почему не сказал? Как такое вообще можно
было скрыть?!
Чонгук закатил глаза, рывком сдирая с кровати одеяло. Похоже, ссора

возбуждала его.
— Я позволяю тебе общаться с этим Чимином, радуйся. Он не заразен, угрозы

нет, какие ко мне претензии? Я не сомневаюсь, что у вас ничего не было. Этот
пацан подставляется только за деньги, в этом плане ты ему неинтересен. Но
ночью ты спишь дома, а не шляешься по гостям. Раздевайся.
Тэхён по-прежнему стоял столбом. Чонгук не вытерпел и сам начал его

раздевать, резкими движениями снимая одежду, не встречая с его стороны ни
сопротивления, ни помощи. Неподвижный мальчик выглядел точно кукла, и
когда он кинул его на кровать, Тэхён даже не пикнул. Мёртвая синева его глаз
обрамлена пушистыми ресницами.
Иногда Чонгук всерьёз хотел поломать эту куклу... Она так и манит, доступная,
чтобы с ней что-то сделали.
215/846
Кукол обычно не жалко, но это любимая... Тае Дюран. Не игрушка?.. Но и не
совсем человек.
***
На следующий день Чонгук уехал рано, но вернулся в обед с большим букетом

белых роз. Тэхён спал как убитый и не слышал ни его ухода, ни возвращения.
Чонгук будил поцелуями в шею, вложив цветы ему в руки, шепча приятные
слова. Видимо, вчерашний секс его задобрил. А Тае дал ему снова, но уже с
любовью. За красивый букет...
Чонгук так и не рассказал, чем занимался две недели, лишь вкратце

обмолвившись про заключение важного тендера.
Тэхён пока не поднимал тему будущего образования, в одиночку читая

информацию в интернете, выбирая, что ему больше нравится. Но ничего не
цепляло. Все поиски заканчивались статьями о наборе в малоизвестную труппу.
Чонгук правильно выразился, что Тэхён и учёба – несовместимые вещи, хотя бы
потому, что его мозг заточен на изящные искусства. Понятно, что он не станет
вдруг программистом или инженером... Сможет ли он вообще уйти в другой вид
деятельности? Вот в чём вопрос.
Чонгук тоже не лез ни с нотациями, ни с советами, придерживаясь позиции

мудрого наблюдателя.
В начале мая, а точнее пятого числа отмечался корейский праздник – день

детей, и Чонгук опять удивил, подарив ему большого медведя, разбудив с утра
пораньше. У него порой проскальзывало это ласковое «малютка», вот он и
приурочил интимные нежности к празднику. Чонгук сам говорил, что любит
делать подарки, тут простая психология – это тешит его самолюбие.
Опять без предупреждения, в самый последний момент Чонгук объявил о вылете

в Дубай. Ему туда нужно по работе – на Ближневосточную выставку-
конференцию по судостроению и морским перевозкам. Тэхён просто за
компанию, на выставку он его не возьмёт. Арабские Эмираты – это гомофобное
государство с суровыми антигейскими законами. Они лечат гомосексуализм
отсечением головы. Не убьют, так посадят. В этой стране в принципе нельзя
выражать свои отношения публично, максимум, что допускается – держаться за
ручку. А геям сюда лучше вообще не соваться. Но Чонгука это не останавливает,
он отдаёт отчёт своим действиям.
Очевидно, никто не допустит заселение двух мужчин в один номер, не стоит

даже пытаться. Не стоит даже снимать два номера и ходить друг к другу
ночевать. Конференция будет проходить в выставочном центре Dubai World
Trade Centre, к нему прилагается апарт-отель, так что можно было
забронировать апартаменты с двумя или тремя спальнями, что отвело бы
подозрения, но они исключили риски. Ассистент Ким арендовал виллу на эти три
дня (да-да, он сопровождал босса в этой поездке, так что пришлось терпеть его
общество).
Для полёта использовался... личный самолёт. За полгода отношений Тэхён не

знал, что у него есть свой самолёт! На нём Тэхён возвращался из России домой с
перебинтованным коленом, поэтому задался вопросом, почему он ему знаком.
216/846
Свою лепту внёс ассистент, он и сказал (когда его не спрашивали), что это
принадлежит президенту, то бишь Чонгуку. Но в Таншань и во Вьетнам они
летали на разных арендованных самолётах, так что он и не догадывался. Чонгук
оправдался, что «Челленджер» принадлежит его компании, а не лично ему, и на
нём часто летают его директора. Всё это было сложно для понимания. Тэхёну
никак не удавалось подсчитать, сколько он в таком случае зарабатывает. Чонгук
сказал, что на вторичном рынке можно приобрести подержанный старый
самолёт от двенадцати тысяч долларов или современную ультралёгкую модель
по цене маленькой виллы, что может себе позволить любой миллионер с
постоянным доходом примерно в полмиллиона долларов. У Чонгука же был
бизнес-джет, его стоимость превосходила маленькую виллу. И, как оказалось, он
далеко не «любой миллионер».
Ассистент Ким то и дело иронично заламывал брови, поражаясь познаниям

юного очарования. Мистер Чон держал его на расстоянии, как и всех прошлых
пассий. Отличие в том, что нынешний мальчик интересовал его куда больше, чем
все предыдущие, и это было видно.
Арендованная вилла вмещала пять спален, два бассейна и сад. С ними ехало
шесть человек из охраны, в их состав не входил старый-добрый Ларкин. Одно
знакомое лицо всё же было – Джошуа, но это не вселяло уверенности, как и
присутствие Миллера. Все остальные, как ему мерещилось, смотрели на него с
пренебрежением, потому что мальчик для удовольствия не вызывал у них ни
капли уважения. Чонгук считал это бреднями и не придавал значения.
В постели у них всё было хорошо, переспали сразу после заселения. Чонгук имел
способность заставлять забывать обо всём, да и секс сам по себе перекрывает
прочие мысли – расслабляет.
Пустынный климат за окном обжигал даже в помещении с кондиционером. Тэхён

не очень хотел высовываться в такое пекло. Весенний прогноз варьировался от
тридцати пяти до сорока градусов, а в тёмное время от двадцати трёх. Ехать в
центр города в разгар дня было глупо. Все развлекательные места переполнены
пакистанцами и индусами с детьми, к тому же в мае проходит большое
количество выставок и конференций экономической направленности, куда
стекаются люди со всего мира, то бишь народу полно. Помимо деловых поездок
в мае съезжается много русских туристов, потому что «не сезон» и цены на
проживание снижены. Ещё одна категория отдыхающих именно в мае – это
драйверы, поскольку в этом месяце почти нет ветров и осадков в виде дождей.
Вывод? В городе делать нечего, но и для таких каприз найдётся развлечение.
Настоящий дух Эмиратов – это их жемчужина – пустыня. Вот где подлинная суть.
После обеда они двинулись в неизвестном направлении. Чонгук сказал, что это
сюрприз. К дому подъехало два белых джипа «Ниссан Патрол», водителями
которых являлись владельцы. Чонгук сел в один джип с телохранителем, а
Тэхёна посадили во второй (тоже с сопровождением), дабы оба сидели на
переднем сидении и могли сполна насладиться поездкой. В какой-то момент
грандиозные моллы, блестящие высотки и мечети остались позади, сменившись
чёрной полосой дороги, заметённой песком. Со всех сторон их окружила жгуче-
оранжевая, самая жаркая и непроходимая в мире пустыня Руб-эль-Хали. Они
ехали медленно, постепенно к ним присоединилось ещё машин тридцать,
образуя колонну из белых внедорожников «Крузак 200» и «Тойота Секвойя».
Впереди – сафари джиппинг.
217/846
Водителя звали Исмаил, он непринуждённо завёл беседу, рассказав, что
канадец по происхождению, выросший здесь. Высокий, темноволосый и тощий.
Улыбчивый... Тюнингованные джипы – это его бизнес. И всё-то при нём, но не
цепляет. Слушает вполуха.
В приоткрытую крышу влетал обжигающий ветер, тормошивший волосы и

лёгкую рубашку. Чистый восторг. Слияние с природой.
Джип начинает рассекать огненно-красные барханы, взметая стены песка ввысь.

Соседние внедорожники выполняют различные выкрутасы, привлекая к себе
повышенное внимание. Вообще очень зрелищно. Исмаил с доброй улыбкой
поглядывал на восторженного парня.
Безжалостные песчаные дюны с опасной красотой джиппинга захватили дух.

Живот то и дело скручивало, когда подлетали на подъёме. Удивительное дело,
но Тае совсем не было страшно, что они перевернутся. Исмаил рассказал, как в
пустыне погиб известный автогонщик Вадим Нестерчук, готовясь к ралли
«Шёлковый путь – 2013», но заверил, что с ним они будут в безопасности. Тае
пытался выцепить взглядом машину Чонгука... На самом деле он в безопасности,
когда они рядом...
Они остановились в лагере бедуинов. По традиции туристов приглашали на

ужин у костра. Стоит отметить, что в основном арабская кухня состоит из
ливанских блюд. Сначала их угостили многочисленными закусками, потом
принесли национальный салат из овощей, а позже и горячее.
Закат в пустыне наступает рано – в пять-шесть часов. Во время трапезы

проходило шоу: танец живота, человек-юла с факелом – да под открытым небом
с тысячей мерцающих звёзд. Найти бы Большую Медведицу и никогда не терять
путеводную звезду...
Кальянная церемония напускала дыма, придавая и без того чарующей

атмосфере восточной магии.
После их увезли в заповедник, тут же в пустыне, где размещался спа-курорт,

предлагавший роскошный кемпинг в шатровых виллах с частным панорамным
бассейном. Чонгук вёл себя крайне осторожно, не оказывая никаких знаков
внимания. Восточные, соблазнительные мотивы томили желание... Чон отправил
его в шатёр первым, придя минут через пятнадцать. Вид из него открылся
головокружительный – на естественный оазис. Он никогда не забудет эту
картину: водопой газелей и белых ориксов, опустившаяся темнота и задувающая
прохлада.
Сквозь тент шатра просматривалось звёздное небо. Тэхён в порыве чувств

запрыгнул на Чонгука, а тот довольно подхватил его под ягодицы, закружив и
утянув в голодный поцелуй.
Ночь продолжалась...
Чонгук зашёл в бассейн, разложив руки на бортике, в то время как Тэхён встал с
другой стороны, напротив него, медленно раздеваясь. Его фигура обрамлялась
лунным светом, спокойная гладь воды поблёскивала, бёдра подмахивали в такт
только ему известному мотиву.
218/846
Раздался рокот курсирующего вертолёта. Ночные пугающие звуки оголяли
чувства.
Тае грациозно спускался в бассейн, двигаясь к нему точно хищник. Чонгук

схватил его и впился в губы, оставляя на щеках красные отметины от пальцев.
Они нырнули под воду, продолжив целоваться. Тае открыл глаза и навсегда
запечатлел этот момент: он, пузыри воздуха, узорчатая плитка, прозрачная
толща, звенящая тишина, вакуум. Ничто.
219/846
Глава 14. Львиное сердце
В угол локтя
вписана окружность головы –
Не надо
ничего
доказывать.
Владимир Бурич. Теорема тоски
Тэхён вплотную занялся выбором будущей профессии, изучая сайты Сеульских

университетов и их программы обучения. На данный момент он остановился на
двух направлениях: Международные отношения в университете Корё и
Социология в Корейском католическом университете. В большей степени
склонялся ко второму варианту.
Католический университет завоевал его симпатию сильнейшей Медицинской

школой – во-первых, это престиж, во-вторых, гарант качества
профессионального образования, то есть остальные направления должны быть
на том же уровне. Сам по себе ВУЗ средних размеров, здесь всего один процент
иностранных студентов от общего числа и, по его мнению, большой выбор
интересных специальностей. Разумеется, в медицину он не метил: детская пора,
когда он мечтал стать врачом, давно прошла.
В июне он уже уверенно держал курс на этот университет.
Чонгук, стоит отдать ему должное, не лез ни с советами, ни с проповедями,

предоставив ему полную свободу действий (конечно, в разумных пределах). Ему
не было разницы, куда и на кого Тэхён в итоге поступит (и поступит ли), потому
как это не влияет на их отношения. Он оправданно отказал ему в материальной
поддержке, но если финансовые сложности всё же возникнут, то, естественно,
Чон поможет.
Тэхён не сразу дал знать о своём выборе. Сначала он всё подсчитал: тех денег,
что Чонгук ему ежемесячно перечислял, хватало на обучение и ещё оставалось
на себя. Это, конечно, всё прекрасно, но надо понимать, что он не может
рассчитывать только на Чонгуковскую карту. Тэхён сам изъявил желание
учиться, значит, должен задуматься о своих деньгах и платить за обучение из
своего кармана, если действительно хочет что-то изменить в своей жизни. Таким
образом, он подыскал репетитора для вступительных экзаменов и предложил
свою кандидатуру в качестве преподавателя французского в одну из школ
иностранных языков. Через пару дней его резюме одобрили.
С августа по сентябрь – подача документов. В случае благоприятного исхода его

обучение начнётся только в марте (как и полагается – с первого семестра). До
марта уйма времени, но ожидание пройдёт с пользой, потому как он будет
работать.
С балетом подвижек не было. Если хорошенько поискать, можно найти труппу.

Но Тэхён понимает, что не сможет совмещать учёбу, работу и балет – это ему
нужно как минимум раздвоиться, чтобы там и там успеть. Маховик времени он
ещё не приобрёл. Получается, балет пока не вписывается в его планы.
Только после первого занятия с репетитором и собеседования в школе Тэхён

220/846
вывалил всю информацию на Чонгука. В то время он находился в кабинете.
Сидел на диване, сложив ноги на журнальном столике, и никого не трогал,
работая на ноутбуке. Чонгук молча выслушал его и при нём зашёл на сайт
университета, бегло пробежавшись глазами по тексту, целенаправленно
выискав только стоимость обучения. Сумма не кусалась, так что Чонгук со
спокойной душой дал добро. А Тэхён уже настроился на продолжительную
полемику, отрепетировав речь в свою защиту.
— «Хорошо»? – недоверчиво уточнил Тае в ответ. – И это всё? Я думал, ты против.
— Против. Но не буду запрещать. Ты сначала поступи.
— Я уже нашёл репетитора. Я подготовлюсь!
— Когда подача документов? – Чон снова кинул взгляд на экран. Тэхён сам
сообщил о сроках. – Ну вот. У тебя полтора месяца на подготовку. Думаешь,
реально?
Чонгук не преследовал цели унизить его умственные способности. Однако, стоит

учесть, как долго и упорно ученики старшей школы готовятся к экзаменам,
чтобы поступить в желаемый университет. А Тэхён вот так запросто взял и
вознамерился поступить, оставив на подготовку слишком мало времени.
— Я должен хотя бы попробовать.
— Вот поэтому я не буду тебе препятствовать. Пробуй, Тае.
— Но ты в меня не веришь?
— Только не делай опять из меня монстра.
Тэхён вернулся в кабинет с учебником. Чонгук уступил ему своё место на диване,
а сам сел на кресло, снова протянув ноги на столик. В уютной тишине тикало их
время.
***
Тэхён не забыл и о Чимине. Звонить ему было ни то ни сё, поэтому он скромно

отписался в сообщениях, что по уши в учёбе и работе. Не забыл спросить, как
дела у самого Чимина, Тэхёну ведь не всё равно. Чимин отписался не сразу, но,
благо, что вообще ответил. «А ты всё шалишь, француз». И следом: «У меня всё
отлично. Серпентарий пополнился, я веселюсь». Всего пару строк ни о чём, а
настроение уже поднялось.
Всё что ни делается – к лучшему. Пока это правило работало.
С утра до ночи Тэхён вертелся как белка в колесе. Если честно, он соскучился по
загруженности, как было на тренировках. К нему часто являлись непрошеные
мысли о монотонных часах в балетном классе. Классическая музыка,
сверкающие зеркала, голоса педагогов... Да, он определённо скучал. Без балета
в жизни образовалась огромная дыра, которую он безуспешно штопал. Но жизнь
– не носок: не получится вместо швейной нитки вдеть в ушко иглы бечёвку и
прикинуться, что так и надо. В итоге носок всё равно останется рваным, ещё и
иголка сломается.
221/846
Работа в школе тоже не давалась легко. Тэхён предпочитал молчать о тех
трудностях, с которыми ежедневно сталкивался и из-за чего постоянно
находился в стрессе. Чонгук не пожалеет. Да и Тэхён не хочет быть жалким.
После школы к нему на дом приезжал репетитор. Женщине тридцати лет в

декрете было удобно самой приезжать на дом. Конечно, ей за это доплачивали.
Всех всё устраивало, особенно мистера Чона.
Раньше, то есть до встречи с Чонгуком и ещё до поступления в Юнивёрсал,

Тэхёну казалось, что он не реализован, потому что не сам выбрал свою
профессию, а балет, которым он жил – навязанная матерью одержимость и шанс
сбежать из материнских оков. Она ведь хотела, чтобы сын осуществил её
упущенные возможности. И Тэхён к этому стремился, он не видел другой жизни,
у него просто не находилось времени на другие мечты и желания. Вот в детстве
ему ещё хотелось стать врачом, иметь компанию друзей и гонять мяч по полю,
но потом он привык к одиночеству и труду, и принял это как данность. Ссора с
Чонгуком сподвигла его пересмотреть свои приоритеты и попытать удачу в чём-
то ином (в чём-то, что никогда не было для него доступно даже в фантазиях). Но
запал постепенно угасал. Тэхёна терзали всякого рода сомнения, потому что
Чонгук тоже не возлагал надежд на его поступление.
Сейчас у него каждый шаг, как на минном поле – пошёл не по той дорожке и
подорвался на своей же ошибке. Как ни крути, каждый человек имеет такое
поле: но кто-то продолжает идти, а кто-то – раз за разом ошибаться, пока игра
опять не начнётся заново. «Сапёр» в мире людей.
Одним июньским днём, а точнее поздним вечером Чонгук позвонил ему, чтобы
пожелать спокойной ночи. Он не успевал закончить какие-то дела, потому
просил ложиться без него. Тае устал и хотел спать, но ещё его мучила тупая
беспочвенная (в чём он себя убеждал) тоска, наверное, поэтому спонтанно
попросился приехать к нему в офис, хотя прекрасно знал, что туда ему путь
заказан. А Чонгук взял... и разрешил. Тэхён настолько удивился, что не сразу
ответил. Было сложно поверить, что «да, можно» – действительно значит
разрешение.
Один из охранников отвёз его в деловой центр Сеула – на остров Ёыйдо, высадив
у небоскрёба Юксам-билдинг. Здание в шестьдесят три этажа настолько
красиво, что можно не подниматься на смотровую площадку, дабы поразиться
панорамой города – ведь вид с земли на небоскрёб не менее хорош. Фасад
сооружения покрывает полупрозрачное стекло золотистого цвета, за счёт чего
падающий на него свет удивительно переливается. Особенно красиво
любоваться игрой света на восходе солнца и на закате, или в ночное время, как
сейчас – стекло отражает огни города.
Исаак, что его привёз, проводил до пункта пропусков, где Тэхёна встретил
охранник, направив в сторону одного из лифтов. Офис компании Чонгука
располагался на сорок втором этаже. Тэхён не каждый день катается на
сверхскоростном лифте, так что заложенные уши и выработанный в крови
адреналин живо подняли настроение. Весь этаж был отдан под «Корейские
верфи».
Первое, что бросилось в глаза – скульптура рыбы с крыльями на фоне

прозрачной доски с золотой гравировкой названия компании и слогана.
222/846
— Летучая рыба, – со спины раздался знакомый голос.
Тае развернулся к нему.
— Она реально существует?
— Да. Никогда о такой не слышал? – И шагнул к нему навстречу, сцепив руки за

спиной. – В своей среде она неприметная. За счёт необычного строения
плавников она выпрыгивает из воды и может пролететь метров пятьдесят или
даже больше.
— А почему именно эта рыба? Почему не акула, например?
— Компания отца, его задумка. Ты же помнишь?.. Плохой ли, хорошей рождается

птица, ей всё равно суждено летать.
— Помню. Это твой отец так говорил?
— Я так говорю. Посмотри на эту рыбу: вроде невзрачная, ничто в ней лично
меня не привлекает – но ей суждено лететь свои пятьдесят метров вопреки
законам природы. Теперь появляется смысл, да?
— Да. – Тае растянул губы в улыбке, проведя пальцами по крыльям-плавникам. –

Я тебя отвлекаю от работы?
— Я уже не соображаю, так что на сегодня всё. Пойдём в кабинет.
Широкая улыбка заиграла на губах самопроизвольно. Тэхён ступал за

президентом Чоном, осознавая, как ему сегодня повезло нарваться на его
добрый дух. Неизвестно, что на Чонгука снизошло, но главное – что он допустил
его до той части жизни, которая до сих пор оставалась для Тэхёна под замком.
Без сомнений, кабинет президента компании выглядел вычурно, дабы

подчеркнуть солидный статус руководителя, но интерьер не отдавал
древностью предшественников, а шёл в ногу со временем. В этом дизайне можно
было разглядеть характер мистера Чона. Аскетичная обстановка, почти
полностью лишённая декора, отражала стиль минимализма: белые стены,
потолок, белый рабочий стол и мягкая мебель с обивкой из белой кожи,
стилистически оформленные в рамки фотографии с различных выставок,
симпозиумов, стратегических сессий и лицензии. Чуть дальше от рабочего стола
разместился длинный прозрачный стол на невысоких ножках, поблескивающий
благородным стеклом, залитым посередине эпоксидной смолой. К столу
приставлены комфортабельные кресла, которые так и манили в них присесть и
отдохнуть, чему Тэхён не смог сопротивляться. Чонгук сел напротив. Он уже был
без пиджака и галстука, сняв их в конце рабочего дня.
— Почему ты так много работаешь? Как будто за весь штат сотрудников, –

спросил Тэхён.
Его постоянно интересует этот момент только потому, что он совсем не

понимает всей сложности и серьёзности его работы.
— У нас сейчас одновременно ведётся строительство десяти кораблей и судов по
223/846
пяти различным проектам – всё на экспорт. И ещё три заказа проходят
испытания. Россия заказала у нас пятнадцать танкеров-ледоколов. Помимо этого
субподрядчики играют на нервах. Мои конкуренты в кризисе, несут убытки
свыше одного триллиона вон! Поверь, подобного я не желаю. Если мы допустим
ошибки в стратегии развития, то сядем в яму вслед за ними. Из всего этого
следует, что работы здесь непочатый край. А грех жаловаться, Тае. Я люблю
свою работу.
Тэхён почувствовал запоздалое раскаяние.
— Теперь я понимаю, почему ты холост.
— Почему же?
— Ты женился на своей работе. – И хмыкнул, довольный сказанной репликой.
— Мой остроумный пальчик, – сказал Чонгук не без иронии. И потянулся через

стол к ноге Тае, обхватив голень. – Иди сюда.
— Что ещё за пальчик?
Тот откликнулся на просьбу, обойдя стол. Чонгук потянул его к себе, усадив на
колено.
— «Мальчик-с-пальчик». Шарль Перро. Сказки-то читал?
Любой бы другой, наверное, цыкнул или хотя бы отсел – за то, что его опять
каким-то образом, пусть и безобидным, подразнили. Тае же это позабавило, и он
протянул смешливое «э-эй».
— Вот такой мизинчик. – Выставив ладонь вперёд, Чон загнул мизинец, а потом
прижал Тае к груди. Тот охотно ответил на ласку. – Как твои успехи? Ты уже
поступил в «Гарвард католиков»?
Тае тихо засмеялся, крепко сжав ладонь на его шее. Ничего этому толстокожему
не сделается.
— Всех детей выучил? Советуй им сразу французскую порнографию, там и

словарный запас наберётся.
— Да замолчи уже. Ты поди сам втихаря смотришь? Признавайся.
— Зачем? У меня в постели «потомок людовиков», я уже всё выучил – только

стоны и слышу.
Тае беззлобно засмеялся, легонько двинув ему в челюсть.
— Ты что сегодня ерунду всякую собираешь? Вставай давай, поедем домой. Ты

устал? Вот и будешь спать, – на весёлой ноте включил строгого «родителя»,
поднимаясь на ноги. Чонгук продолжил насмешливо гладить его по попе.
— У-у, какой деловой пальчик.
— Да ну тебя.
224/846
Наконец, начальник соизволил подняться, сложив в кожаную папку документы.
В машине Чонгук ехал с закрытыми глазами. Только на середине пути Тэхён

понял, что он спит, и уложил его голову себе на плечо. Чон инстинктивно
приобнял его за живот, не открывая глаз. В такие моменты душа томилась в
безмятежном покое. И, казалось, счастье будет длиться вечность. Когда кажется
– надо креститься. Но это и неплохо. Некоторым недоступен даже
кратковременный мираж этого головокружительного состояния утопичности.
***
Подача документов начиналась с двадцатого августа и длилась до середины

сентября, то есть время ещё было, тем не менее тревога усиливалась.
Он, на пределе своих возможностей, в срочном порядке учил сразу несколько

предметов. Выбрал Тэхён кафедру «Социология и социальная информатика».
Ему показалось интересным, что программа комбинирует классическое
гуманитарное образование и методы анализа больших данных.
В конце июля Миллер «по-дружески» шепнул ему о предстоящей важной дате, о

которой Тэхён ни сном ни духом. Двадцатого августа Чонгуку исполняется
тридцать шесть. Сам он об этом, конечно же, не обмолвился. Он обычно не
отмечает. Максимум – ужин в ресторане со знакомыми из близкого окружения.
Чонгук никогда не упоминал чьих-то имён в разговоре, так что и это для Тэхёна
оставалось загадкой.
В тот же день Миллер поделился некоторыми страницами жизни из прошлого.
— Вы должны понимать ход мыслей Чонгука. – Мужчина до сих пор обращался к

нему на «вы», хоть в этом не было необходимости. Миллер будто намеренно
подчёркивал его статус – «маленький принц». – У него самого нет друзей,
поэтому он и вам будет внушать, что дружбы не существует. Это у него не с
возрастом, он всегда был сам себе на уме. Лично у меня, как я считаю, есть
друзья, так и мне уже сорок шесть, а по идее ведь должно быть наоборот – чем
старше, тем меньше круг общения, но мы с Чонгуком по-разному смотрим на
мир. Я с ним познакомился, когда он учился на втором курсе. Знаете, что
изменилось с того времени?
Миллер по-доброму усмехнулся, и Тае за ним повторил.
— Что?
— У него стало больше денег.
— А каким он был раньше? Чонгук почти не рассказывал.
— А во что он посвятил?
— Что был закомплексованным и злым, и что учёба в Америке пошла ему на

пользу.
— Да, у него был такой период. Ему в самом деле повезло с компанией
чернокожих ребят. Хорошие были парни. Они его называли «глухарь». Говорю по
225/846
секрету, – подмигнув, Миллер шкодливо улыбнулся. Раз он рассказал об этом,
значит, не такой уж и секрет. Миллер, кажется, просто набивается в любимчики
милого Дюрара.
— И он не злился?
Такое прозвище, конечно, удивило, зная нелюбовь Чонгука ко всему, что каким-
то образом ущемляет его слух.
— Они были друг другу ровней. Разумеется, в нынешнем положении он никому

такого не позволит.
«А я зову Мамуром», – промелькнуло в голове. Это не имеет к рассказанному

никакого отношения, но Тае хотелось думать, что Чонгук ценит это.
— А при каких обстоятельствах вы познакомились с Чонгуком?
— Как-нибудь в следующий раз, мистер Дюран. Не забудьте поздравить Чона.

Только не говорите, что я сказал. Пусть думает, что вы сами узнали.
Можно, конечно, соврать, но что-то Тэхёну подсказывает, что Чонгук слишком

проницателен. Немудрено, откуда ноги растут, если Тае общается только с
Миллером и Ларкиным.
Ну, это слишком просто.
***
Двадцатого Тэхён поднялся ни свет ни заря. Чонгук сегодня планировал весь

день проспать. Суета утренних сборов его не потревожила. Часы с
вибробудильником лежали на тумбочке, как и слуховые аппараты, Чонгук –
лежал на боку, даже во сне сохраняя серьёзное выражение лица.
Первым делом Тэхён сходил в церковь. Его убаюкал божественный покой. С

полчаса он бездвижно просидел на скамье, смотря на алтарь, мысленно прося
помощи и защиты. Грудную клетку сдавливало в каком-то предчувствии, и,
настроившись на хороший лад, он поехал в университет, решив подать
документы в первый день.
Был большой поток абитуриентов, который, впрочем, не спугнул его настрой. Он

уже ни о чём не переживал, потому что последние силы ушли на подготовку.
Уже хотелось поскорее всё сдать и потом только ждать результатов.
Не желая того задержался, закончив только в третьем часу дня, с ужасом

представив, что Чонгук о нём подумает. Хотя он и не говорил про свой день
рождения, но, хочется верить, ожидал его присутствия в доме.
Тае на всех парах мчался в мастерскую, где заказал модель нефтяного танкера
метром в длину с названием собственного сочинительства – «Львиное сердце».
Рождённый в августе – лев по гороскопу. Его «львиное сердце» символизирует
храбрость и отвагу.
Как корабль назовёшь, так он и поплывёт... И так обо всех вещах на свете. Если
Чонгук – его Мамур, это уже никогда и ничего не изменит.
226/846
История уже знает одно «Львиное сердце»: английский король Ричард Первый
получил это прозвище, но не по причине отважного духа, – а за звериную
жестокость.
Как корабль назовёшь...
***
После подачи документов ничего существенным образом не изменилось: Тае

продолжил работать в школе иностранных языков и заниматься с репетитором.
Он сохранял веру в мечту и не собирался останавливаться на достигнутом.
Но жизнь преподносит свои сюрпризы, особенно когда их совсем не ждёшь. С

Чонгуком связался отчим – отец Михён, у которого сохранился номер с момента
похорон. Отчим попросил у Чона помощи, сетуя, что дочь совсем отбилась от рук,
терроризируя всё семейство постоянными истериками и уходами из дома на
несколько суток.
Чонгук не стал дослушивать эти бредни. Он помог с организацией похорон, но

это было ради Тае. С какой стати Чонгук должен решать чужие проблемы? Если
кого-то и могла тронуть история о невоспитанной девчонке, то только её брата.
Тэхён никогда с ней не общался, но дело в том, что он хороший сердобольный
парень, а на хороших людях любят отрываться.
Чонгук не хотел предавать этот звонок огласке. Не хотел. Но поставил Тэхёна в

известность. Всё-таки, девчонка – его последняя кровная родственница. Случись
с ней что, он на себя этот грех брать не хочет. А грехов за ним и без этого
хватало.
Разумеется, весточка от отчима расстроила Тэхёна. Он ведь думать забыл, что у

него где-то есть сестра. Нечего и удивляться, что в нём не проснулась
запоздалая братская любовь. Всем было проще сосуществовать в разных мирах и
не вспоминать друг о друге. Но, видать, свалившаяся как снег на голову дочь, не
вписалась в уклад новой жизни отца, и он не справился с её воспитанием.
— Я не считаю нужным помогать чужим людям. Тае, они для тебя чужие. Просто
прими это к сведению. Родственники всегда вспоминают о нас, когда у них
появляются проблемы. Но ты им ничего не должен.
— А у тебя есть родственники?
— У меня – нет.
— А у меня есть сестра. Я тоже не хочу иметь с ней дело, но и проигнорировать

не могу.
— Можешь. Девочка – не беспризорница, у неё есть отец. Вот пусть он ей и

занимается.
— Чонгук, я это всё прекрасно понимаю! – Он немного вспылил, так как его
обуяли противоречивые чувства. – Но представь хоть на секундочку обратную
ситуацию: мы с Михён поменялись местами, и помощь понадобилась мне, а она
бы это проигнорировала. Мягко говоря, я бы расстроился. Да, я не хочу с ней
227/846
общаться, но есть такое слово «надо».
— Ты и так всю жизнь нуждался в помощи адекватных взрослых людей. Но что-

то никто не разбежался вам помогать. Насколько я знаю, отчим ушёл из семьи и
больше не появлялся. Ему было плевать и на свою родную дочь, и на бедного
пасынка, которого затюкала мать.
— Если бы у меня была возможность уйти – я бы тоже всё бросил и ушёл.
— Но у тебя не было такой возможности.
— Да пойми же ты! Я помогу не ему, а Михён!
— Чем ты можешь ей помочь?
Разговор приобретал негативную окраску.
— Ну, деньгами, вниманием... Не знаю! Да элементарно поговорить. Может, ей

что-нибудь нужно.
— Если бы ей нужна была твоя помощь, она бы нашла способ, как с тобой
связаться. – Чонгук снова стал до скрежета зубов спокойным и всезнающим.
Когда он говорит таким рассудительным тоном – это немного раздражает. Или
много.
— Она – ребёнок. Как, по-твоему, она бы со мной связалась?! У неё нет штата
американской охраны!
— Подростки изобретательны, когда им это нужно. Послушай меня, Тае: не

вмешивайся в её судьбу. Деньги портят людей. Ты думаешь, что дашь ей
наличность, и у неё всё наладится? Она тут же всё потратит. Мне не жалко
денег. Но они сослужат ей плохую службу.
— Откуда ты знаешь? – недоумённо захлопав глазами. – Ты сам себе

противоречишь! Мне в своё время никто не помог – это, значит, плохо, а то, что
ей никто не поможет – это нормально, заслужила. У неё остался только я. Тебе
совсем не жалко ребёнка?
— Тебя никогда у неё не было. Вы чужие люди. И не надо взывать к моей

жалости. В мире полно девочек, которые в более худшем положении. Но, извини,
я не «Красный Крест», чтобы всем помогать.
— Это не какая-то девочка – она моя сестра. У тебя не было братьев и сестёр,
возможно, поэтому ты меня не понимаешь.
— Успокойся, Тае. Ты злишься, потому что я прав. И между вами с сестрой есть
огромная разница: ты был хорошим мальчиком, который к чему-то стремился, а
она пальцем не пошевелила, чтобы изменить своё положение.
— Да откуда ты знаешь?! Ты что, был на её месте? Она ведь подросток! Она ещё
не осознаёт, что делает.
— Она всего на год тебя младше. Год назад ты заканчивал балетную школу и
шёл к своей цели, а меня – уже очаровал. Тебе кто-то объяснял, как жить? Нет.
228/846
Ты сам хотел вылезти из болота.
— Я – парень! А хорошее мне привил дедушка.
— Есть сильные женщины и тряпки-мужчины – пол не имеет значения. Твой

дедушка умер, когда у тебя был переходный возраст, но ты не пустился во все
тяжкие. Или, хочешь сказать, твой дедушка занимался только тобой?
— Чонгук, прекрати. Я не прошу тебя о ней позаботиться. Но пойми меня...
— Тае, любимый мой мальчик, тебя не заботила её судьба целый год. Ты ведь не
меня обманываешь.
— Я поговорю с ней. Ты меня не отговоришь. Я буду чувствовать себя

отвратительно, если вообще ничего не сделаю.
— Хорошо. Ты самостоятельный, моё мнение для тебя ничего не значит. Делай,

как считаешь нужным. В конце концов, мы учимся на своих ошибках.
После разговора остался неприятный осадок. Навалилась усталость и грусть.

Когда Чонгук не приказывает, что ему делать, честно говоря, Тэхён теряется. Его
будто отправляют в большое плавание. А он не знает, в какую сторону плыть.
***
В итоге Тэхён связался с отчимом. Он попросил нанести им визит и поговорить с

сестрой с глазу на глаз.
Отчим жил с новой семьёй в трёхкомнатной квартире на окраине города. По

иронии судьбы Ким снова принял чужого ребёнка – дочь от первого брака жены.
И они ещё заделали общего – мальчика. Когда Тэхён переступил порог их
квартиры, ему стало не по себе. Все дети жили в одной комнате. Это стрессовая
ситуация для каждого из них. Тэхён может понять, почему сестре здесь плохо, и
она постоянно сбегает из дома. Чужие люди, чужой дом, скорее всего, плохие
отношения с новым братом и сестрой повлияли на её неуравновешенное
поведение.
Михён смогли выловить и сообщить о приезде брата, потому Тэхён застал её

дома. Она кинулась ему на шею с порога, сильно этим удивив.
— Тэхёна! Забери меня, пожалуйста! Я хочу к тебе, Тэ-э! Пожалуйста!
Девчонка мгновенно залилась слезами. Отчим равнодушно отнёсся к очередной

её истерике, махнув рукой.
— Тэ... Я хочу к тебе!!
Тэхён не знал, что он чувствовал. Ему никогда не приходилось видеть её в таком

плачевном состоянии. Она истерично и горько рыдала, сотрясаясь всем телом.
Он не успел ничего сделать, Михён снова его обняла и заревела. Очевидно, без
неё он уйти уже не сможет – это было бы бесчеловечно. Да, они с сестрой
никогда не были близки, но он её старший брат, а значит должен взять
ответственность. У него был целый год, чтобы пожить для себя. Возможно, пора
229/846
позаботиться о ком-то ещё...
Они так нормально и не поговорили. Всё произошло слишком быстро: сумка,

хлопок дверцы, шум мотора, сестра рядом, Тэхёнова растерянность. Ему
казалось, будто на него свалился ребёнок, которого он не планировал (и не
растил восемнадцать лет). Ещё больше нервировало, как на этого ребёнка
отреагирует Чонгук. Тэхён вёз её к ним домой...
По дороге они заехали в кафе. Тэхён назаказывал ей всяких вкусностей, а сам

ушёл в туалет, позвонить. Нужно сказать заранее.
Пять секунд гудков, а у него от волнения затряслись руки.
— Да, птенчик, излагай быстрее.
Ясно, он в кабинете один, раз ласково к нему обращается. Тэхён закрылся в

кабинке, тесно прижав телефон к уху, говоря вполголоса.
— Только не ругайся...
Правда, птенчик.
— Что ты сделал? – в голосе тотчас послышались стальные нотки.
— Михён ревела и умоляла меня её забрать... Я везу её к нам. Прости, что ставлю
перед фактом. Это ненадолго, обещаю. Потом она уедет в свою квартиру.
На пару секунд образовалась пауза.
— Что тебе мешает сейчас отвезти её в её квартиру?
— Она ещё несовершеннолетняя.
— Понятно. Можешь ещё уложить её в нашу кровать. Она же лялечка.
— Чонгук, пожалуйста... Вы с ней даже не будете пересекаться.
— Не забудь заранее сообщить сестре, что ты живёшь с сорокалетним мужиком.

Может, это её приведёт в чувства.
— Да, я ещё не сказал...
— Поговорим дома.
Тэхён вернулся к столику, за которым сестра уплетала макаруны и крем-брюле.

Она выглядела более чем счастливой, что не скажешь о нём.
Внешний вид сестры не выдавал признаков плохой жизни. Одежда новая,

молодёжная, вроде как модная (Тэхён в этом не разбирался). Популярная среди
девушек редкая чёлка, выбеленное лицо, прямые подрисованные брови, тинт на
губах. Обычная кореянка, ничем не отличающаяся от других. Но это всего лишь
обёртка... Никто не знает, что у человека на душе.
Михён довольно быстро успокоилась для её «расшатанной психики». За время
230/846
поездки она больше не проронила ни слезинки и не пожаловалась, обыкновенно
пялясь в окно. А уж как она вытаращила глаза, увидев братские хоромы.
Тэхён столкнулся взглядом с Ларкиным. Тот отрицательно покачал головой, имея

в виду, что ему всё это не нравится. Ну что теперь... Тэхён тоже не в восторге.
Ларкин последовал за ними, хотя его и не просили.
— Откуда у тебя такой дом?
Мадам Го с таким же недовольным лицом, как и телохранитель, встретила

гостью. Тэхёну даже стало обидно за сестру, она ведь ещё ничего не сделала,
чтобы зарекомендовать себя с худшей стороны.
— Это не мой, – нормальным голосом, не сбавляя громкости. Но отведя взгляд.

Сказал при всех: – Я живу здесь с любимым человеком.
— Ты типа альфонс?
Ларкин фальшиво заулыбался, взяв разговор на себя.
— Юная леди, ваш брат состоит в отношениях с мужчиной – вы на его

территории. Отнеситесь с уважением к тем, кто вас приютил.
Сестра еле заметно поморщила нос, но сдержала едкие комментарии, так как
они, видимо, имелись.
— А, понятно. Где моя комната?
— Я вас провожу, – громогласно изъявила мадам Го. Женщины скрылись из виду

на втором этаже.
Ларкин поцокал, повернувшись к нему.
— Она мне не нравится. Босс знает?
— Да, конечно. Пожалуйста, только вы не начинайте...
— Я не начинаю. Вы вообще с ней не похожи.
Ларкин уже давно стал обращаться к нему на «ты», конечно, предварительно

спросив разрешения.
— Но мы всё же родственники.
— Я помню, когда ты впервые приехал в этот дом. Ты боялся лишний раз дыхнуть
не туда. Видел, как она зашла? Ну просто пава*! Будто это её дом.
— Вы преувеличиваете... Она ведь просто девочка, а не какой-то монстр.
— Как будто девочки не могут быть монстрами. Поживём – увидим.
***
231/846
Чонгук освободился пораньше, потому им пришлось ужинать всем вместе. Тэхён
молчал, Чонгук – тем более. Без умолку тарахтела сестра, делясь мыслями о том,
что узнала Чонгука (он забирал Тэхёна из квартиры, когда мать покончила с
собой), что ей так нравится дом, что она закончила школу, но не подавала
документы в университет и ещё пока не решила, чем будет заниматься и прочее-
прочее, во что никто шибко не вслушивался. Стоит отдать должное, Чон
держался холодно, но достойно, впрочем, как и всегда.
Михён явно была разочарована не оказанным вниманием к её персоне.
Даже в спальне Чонгук вёл себя отчуждённо, сев на кровать с ноутбуком,

подозрительно отмалчиваясь.
— Ничего не скажешь?..
— Мне нечего сказать.
Тэхён почувствовал себя ещё хуже.
— Ты сказал, что мы поговорим дома.
— Я не в настроении.
— Она тебя так раздражает?..
Чонгук скосил на него взгляд.
— Меня раздражает твоё непослушание. Но я всё жду, когда ты вдоволь

намотаешь соплей и уже начнёшь меня слушать.
— Она здесь ненадолго. Обещаю.
— Ты не умеешь держать обещания – мы это уже выяснили.
— В этот раз всё по-другому.
— Мне всё равно. Ты пригрел на груди змею. Не удивляйся, когда она тебя
укусит.
— Спасибо, Чонгук, это именно то, что я хотел от тебя услышать! – Он

неожиданно взорвался. – Все вокруг такие советчики! А если Михён закончит,
как её мать, виноват буду я! Но для тебя важнее факт моего непослушания, чем
чья-то жизнь. Ещё раз спасибо.
Чон грозно на него глянул.
— То-то я смотрю бедная родственница на грани самоубийства, аж рот не

закрывается.
— Да что ты так взъелся?! Я не понимаю!
— Спокойной ночи, Тае, – в том же жутко раздражающем тоне слил диалог.
Тае психанул и отвернулся. Говорить перехотелось.
232/846
***
Они почти не разговаривали. Тэхён затаил обиду. Чонгук утверждает, что он к

нему не прислушивается, но всё как раз таки наоборот – Тэхён всегда в первую
очередь спрашивает мнение Чонгука. И сейчас Тэхён желал его поддержки, хоть
маломальской. Оттого, что Михён какое-то время с ними поживёт, мир не
разрушится.
В то же время Михён постоянно ошивалась рядом с Чонгуком, редко покидая

пределы дома. Тэхён, напротив, засиживался на работе и там же встречался с
репетитором, не имея желания пораньше возвращаться домой. С сестрой как не
было общих тем, так и не появлялось. Она только просила деньги. Вежливо,
правда, и ненавязчиво. Тэхён понятия не имел, на что она их тратит, да, в
общем-то, и не интересовался, бездумно отслюнивая купюры.
Потом она попросила машину с водителем, так как ездить на такси отсюда до
центра города весьма затратно, а ближайшая остановка в двух километрах от
коттеджа. К тому же общественный транспорт ходит редко.
Чонгук отказал. Тэхён за неё не заступился.
Весь сентябрь стояла унылая погода, на душе скреблись «осенние» кошки.

Дожди не прекращались. Всё не слава богу.
Тэхён не забыл про обещание, ему и самому не очень нравилось присутствие

сестры. Его личная жизнь терпела застой. И тут опять неприятное известие:
Чонгук улетел в Китай без предупреждения. Лишь по телефону рыкнул, чтоб
девчонки в доме не было, когда он благополучно вернётся. Тэхён хотел того же.
Он купил в квартиру сестры новую кровать и полку, да и всякого барахла по типу

шторки для ванной, корзины для грязного белья, облагораживая жилплощадь.
Он уже сам от всего устал.
Михён, судя по разговорам, не планировала идти на работу. Так ей и нравилось

жить на всём готовом, ещё и в таком шикарном доме. Поэтому она постоянно
находила отговорки, оттягивая переезд.
Тэхён медленно и верно вскипал. И таки дошёл до точки кипения, вызвав

обнаглевшую сестру на серьёзный разговор, уже не намекая, а прямым текстом
отправляя жить на квартиру.
Михён имела свои планы.
— Я жду Чонгука, – огорошила она его, самодовольно вздёрнув нос. Тэхён готов
был гнать её взашей.
— Когда он для тебя стал «Чонгуком»? – взбешённо гаркнул. – Ты не слишком

оборзела?
— Я думаю, это тебе пора съезжать на квартиру.
Тэхён диву давался от такой несусветной глупости и чрезмерной наглости!
233/846
— Собирай вещи. Или тебе поможет охрана.
— Ой, напугал. Ты не хозяин в этом доме, а просто подстилка.
Довольно обидное заявление. Стало даже интересно, как отреагировал бы

хозяин этого дома, услышав такое высказывание о его «радости».
— Пошла вон отсюда, неблагодарная дрянь.
— От педика слышу. Мама бы тебя хорошо проучила! Она и так чувствовала, что
ты какой-то ненормальный!
Тэхён иронично вскинул бровь, но внутри него драконы извергали пламя.
Девчонка развалилась на кровати, ликуя.
— Мама? Она бы ничего не сделала. Ей было плевать на нас обоих. И твоя жизнь
меня тоже больше не интересует. Убирайся.
Михён скривила лицо, но не сдала позиций. Куда-то понажимала в телефоне и

развернула к нему экран, разинув рот до ушей.
— На, полюбуйся. Мне даже не пришлось напрягаться!
В ушах зашумело и по телу прошла волна жара, прилипнув к щекам красной

сыпью. Тэхён с нездоровым блеском смотрел на телефон. Там Михён
фотографирует себя. Прикрывая рукой грудь. Голая. В их с Чонгуком кровати. А
он на фоне – лежит на животе...
Яд от укуса змеи, наверняка, имеет тот же эффект. Его раздирает жгучая

ненависть, но не потому, что он верит своим глазам. В этой ситуации здравый
смысл остался ему верен. Почему? По многим разумным причинам. Кто угодно на
месте Михён... тогда бы он, возможно, поверил. Но не она. Сопливая наглая
малолетка... У Чонгука на неё даже не встал бы.
Тэхён всеми фибрами души хочет в это верить.
Это явно не фотошоп. Но и не правда... Не может такого быть...
Он забрал телефон трясущимися руками, не обращая внимания на хихикающую

сестру. Прибавил фотографию в поисках каких-то зацепок. Сердце колотилось со
страшной силой, аж заболели рёбра.
Даже если бы Чонгук опустился до измены... то не сделал бы этого в их постели.

Ему бы самому стало мерзко... Он ведь весь такой принципиальный... Тэхён
уверен – Чонгук бы так не поступил. Он ведь взрослый человек с мозгами! Есть
отель, съёмная квартира, машина... Да где угодно, но не в их спальне. Это
невозможно.
И тут глаз вылавливает очень важную деталь, точнее несколько.
Тэхён посмотрел дату фотографии, восстанавливая ленту событий. Вспомнил.

Чонгук в тот день работал с обеда, потому что хотел выспаться. Сам Тэхён,
естественно, в это время уже был в школе.
234/846
— Чонгук спит очень крепко. Когда он хочет выспаться, то снимает часы. Вон они
лежат на тумбочке. Ты могла легко проникнуть в комнату и лечь к нему.
— Ты в себе? – Она неестественно-раздуто рассмеялась. – Он захотел меня! Мы

трахнулись! Разуй глаза!
Одна секунда, две... Вдох-и-вы-ыдох. Резко отпустило. Снизошло монолитное

равнодушие. Презрение. Отвращение.
Чонгук оказался прав. Змея пригрелась на груди и укусила. Но он быстро отсосёт

яд – он ей не поверит.
— Чонгук просыпается и выпивает стакан воды. Стакан оставляет на тумбочке. А

там пусто. Значит, он ещё спит. После секса он бы не уснул. Думаешь, раз
научилась раздвигать ноги, то стала очень умной? Самая хитрая, да?
— Ну да, – не растерялась, нагло повысив голос. – Он приставал ко мне, я

отвечала. Это было взаимно. Ты выглядишь жалко, отрицая правду.
И дальше спорить не было никакого смысла. Тэхён спустился на первый этаж,

попросив охрану вывести гостью, причём не отвезти до квартиры, а просто
бросить за воротами. Свой братский долг он выполнил. Теперь его не загрызёт
совесть.
Чонгук опять... опять оказался прав. Всегда неприятно признавать чью-то

правоту. Но ещё неприятнее защищать любимого человека от ложных
обвинений. Возможно, если бы он изначально не высказывался в негативном
ключе о его сестре, Тэхён бы мог поверить в измену. Но это никак не
укладывалось в его голове. Чонгук не спит с каждым, кто не против... Этот
мужчина может получить любую женщину, какую только пожелает! Так ведь не
только женщину, но и любого приглянувшегося юношу! Ну, неужели стал бы он
спать с малолеткой? Чонгук уже не в том возрасте, чтобы кидаться на каждую
встречную. К тому же, Михён обделена внешней привлекательностью, но на это
можно закрыть глаза, было бы порядочное поведение. А так... Точно нет. Не
нужно ничего доказывать.
Тэхён загрузился по другой причине. Его разобрал интерес: как бы Чонгук

отреагировал, увидев подобную фотографию, но с участием Тэхёна? Он бы
отстаивал верность своего партнёра с той же непреклонностью?
С ответом он, увы, затруднялся. Или, скорее, не хотел его знать.
*пава - самка павлина, переносное значение - женщина с величавой осанкой и

плавной походкой
235/846
Глава 15. Вдохновение
Не заставляй тебя ненавидеть. Даже любить тебя достаточно больно.

Дрянь (Fleabag)
Ночью Тэхён бессонно вертелся и гадал, правда ли могла произойти измена, и

ещё много раз прокручивал сказанные Михён слова и как наяву видел перед
собой то фото. Выкинуть из головы данный инцидент оказалось непростой
задачкой. Расположился он в одной из гостевых комнат, что также не
сопутствовало крепкому сну. Ложиться в их кровать больше не было ни единого
желания по понятной причине. Была измена, или же её не было, факт оставался
фактом – она лежала в их постели голой. Фотографировала его любимого
мужчину... А если и трогала?..
Определённо, ночь будет долгой.
Из-за того, что сон никак не шёл, он даже взялся за телефон и рискнул написать
Чонгуку, хотя редко писал ему первым, уж тем более никогда – под утро. Часовой
пояс в Китае на час меньше, чем в Корее, только это всё равно слишком поздно
для переписок. Сообщение: «Когда ты приедешь?» – ушло. Но ответа не
последовало. Разумеется, Чонгук уже давно отдыхал.
Тэхён раздумывал и о том, за что сестра с ним так обошлась. Вопреки протесту
Чона, он разместил сестру в его доме, помогал деньгами, обеспечил
спокойствием и одиночеством, но она всё равно учинила подлость. Но почему?
Потому что Михён всегда его недолюбливала: старшему брату достались
французские корни, талант, любовь дедушки, даже одержимость матери
досталась Тэхёну. Он всегда был особенным в их доме, к нему было обращено
всё внимание. Пусть мать и наказывала его, но она имела более сильную связь с
сыном – он был точно её отражением. Михён всегда доставалась второстепенная
роль. Дедушка пытался не выделять кого-то из внуков, но всем было понятно,
кто его любимчик – первенец, так похожий на них нежный мальчик Тае.
Тае знал французский. Тае учился в балетной школе. Тае похож на маму – очень
красивый метис. Тае всем был интересен. Михён – во всём ему уступала.
Неудивительно, что она отыгралась на доброте брата сейчас. Обида никуда не
делась, а только удвоилась с прошедшим годом. И ещё как! Она томилась в
клетке с нежеланными родственниками, пока старший братец жил припеваючи
под крылом богача! Её же разрывала злость и зависть... И даже в доме богача её
обделили вниманием. Но кое-чего она всё же добилась – Тэхёну было плохо. Он
чувствовал и вину по отношению к Чонгуку, и страх измены, и страх его приезда,
и страх неопределённости. Что ему скажет Чонгук? Что ждать от этой встречи?
Несмотря на свои страхи, Тэхён так же был убеждён, что не смог бы поступить
иначе. Золотое правило нравственности гласит: поступай с людьми так, как
хочешь, чтобы поступали с тобой. Он представил себя на месте маленькой
девочки, которая нуждалась в помощи, а потому не оставил себе выбора.
Сожалеть о содеянном, по правде, не имело смысла.
Чонгук так и не ответил, зато в девять утра к нему постучался Исаак и попросил
собираться, поскольку босс прилетел, на данный момент у него встреча, а после
он хотел сразу с ним увидеться. Тае было заикнулся, что ему нужно на работу, но
телохранитель отрицательно помотал головой. Понятно. Это не приглашение –
236/846
приказ. Без лишних разговоров Тае влез в белый спортивный костюм и накинул
пальто, чувствуя себя развалюхой после бессонной ночи, и сел в машину. За руль
сел Дишоу. На вопрос: «Куда?» – ответил: «В Пьер Ганьер». Эта маленькая
деталь смогла поднять ему настроение, ведь в этом ресторане началась их
история. Если не вспоминать про Богома...
Они подъехали к отелю Лотте. Но вместо ресторана его направили в номер, куда
Чонгук заселился. Видимо, он уже отдыхал после встречи. Тэхён ни о чём не
думал, стучась к нему.
Чонгук стоял перед ним в халате, волосы были ещё влажные после душа, кожа
горячая. Губы тоже. С порога Чонгук его и поцеловал, втянув внутрь и
нетерпеливо сжав в объятиях. Это походило на то, как льву в вольер кинули
симпатичную тушку.
— Чонгук... Чонгук, подожди, – пытаясь отпрянуть. Чон обхватил его за шею,

пригвоздив к стене, и бесцеремонно пробрался под резинку штанов, больно смяв
ягодицу.
— Я голоден, – командным тоном, прямо в рот.
Тае продолжил сопротивление, хотя ему и не было неприятно. Но для начала

ему хотелось поговорить и прояснить некоторые очень важные моменты...
В Чонгука будто бесы вселились, он игнорировал отказ в любом его проявлении,

как и само значение этого слова, и жадно исследовал непокорное тело в своих
руках, сдёргивая мешающуюся одежду на пол.
— Чонгук, да стой ты! Давай поговорим!
Тут же закрыл ему рот, сурово глянув в глаза, одним движением распахнув
халат.
— Значит, поиграем в изнасилование.
— Перестань!
— Молодец.
— Чонгук, я не хочу! Нам надо поговорить!
— Пятнадцать минут потерпит. А я уже долго жду.
Эти слова волшебным образом подействовали, ведь Тэхён понял, что за ними
стояло. Он готов прогнуться, потому что чувствует за собой вину – они долго не
разговаривали, соответственно, давно не спали, Чонгук ещё и улетал – Тэхён
знает, как ему сейчас приспичило. Так что к кровати он уже подошёл сам,
смиренно опускаясь на живот.
Чонгук присел рядом, проведя ладонью от плеч до бёдер, раздвинув упругие

половинки, слегка надавив на анус.
— Чего ты весь сжался? Я не сделаю больно.
237/846
А в следующий момент уже одарил нежностью, поцеловав в мягкое место.
Видно, умерил свой пыл. Перевернул Тае к себе лицом, уместившись между ног.
— Вот так, расслабься, это же я. Отвык от меня за это время?
— Нет...
— Отвык. Сжался, будто первый раз. Ты же знаешь, как меня заводят твои «нет»,
«не хочу».
— Чонгук... – просто позвал по имени, прикрыв глаза, а сколько в этом было

любви. Чонгук, как им обоим нравилось, прижался губами к его шее, начав
медленно растягивать. Тае часто задышал, сцепив ноги за его спиной.
— Наивный и глупенький птенчик. Что ты глазки прикрыл? Смотри, как я буду

тебя брать.
Тэхёнов член дёргается, и Чонгуку хорошо известно, что для этого нужно
говорить. Под ним он особенно чувствительный.
Пальцы сменились головкой. Чонгук смачно сплюнул себе на ладонь, растерев

по члену, и медленно вошёл, поудобнее закинув его ноги.
— Прошёл год, а ты всё так же краснеешь.
На этом моменте Тае испустил тихий стон и неосознанно сжал его член внутри,
отчего Чонгук тоже простонал в голос.
— Хорошо. Сделай ещё раз, это очень приятно.
Тэхёна слишком развезло, так что он позабыл про все тревоги и обвил его шею,
сосредоточившись на ощущениях. Чонгук сегодня был особенно страстен,
играясь с его грудью, долго облизывая соски широкими мазками. Тае то и дело
выгибался и стонал, запрокинув голову. Слабая боль чередовалась с
удовольствием, медленные, но размашистые толчки вызывали дрожь. От пота
промокла простынь.
— Давно ходил в туалет? – Вопрос заставил резко очнуться от томительной неги.
— Что?
— Утром мочился?
Волна смущения окатила с кончиков ушей до пят.
Тае недоумённо распахнул глаза. К словам Чонгук прибавил действие – с силой

надавив на дырочку на его головке.
— Да...
— Ладно, в следующий раз.
— Что в следующий раз?
238/846
Чонгук интенсивно ему дрочил, обратно укладывая на лопатки.
— Потом.
Тае отвернул голову, постаравшись не зацикливаться. Сладкое тепло

подступило к основанию члена, паховые мышцы напряглись, Тэхён чаще
задышал, сжав его плечо.
— Сейчас.
— Я тоже.
Чонгук вытащил член, и они на пару надрачивали, смотря друг другу в глаза. Тае
кончил первым, вслед за ним и Чонгук, снова в него вставив, растягивая
приятные ощущения, очень сексуально при этом вздыхая.
Секс расслабил, сон сморил, Тае и не пытался бороться с накатившей

усталостью. Глаза ужасно слипались после бессонной ночи. Чонгук усмехнулся,
назвав его малюткой, и сказал, что ему действительно лучше вздремнуть.
Незаметно мир сомкнулся, став темнотой.
***
Окно было зашторено. Тэхён проснулся на той же кровати. Сперма отовсюду

стёрта. Чонгук нормально уложил его на подушку и укрыл одеялом, а сам лежал
рядом с ним по правую сторону и, вероятнее всего, тоже спал.
Вечерний сон – самый неприятный. После него не чувствуешь себя отдохнувшим,

наоборот – ещё более уставшим. Вставать совсем не хочется. Но зато хочется
пить и есть, а утром он точно видел принесённый завтрак. Видит и сейчас. В
животе заурчало. И ещё захотелось в туалет. И задница зудела. Но подниматься
на ноги не было ни единого желания.
Снова глянув на Чонгука, обратил внимание на его уши. Аппараты на месте,

значит, не должен был уснуть, хотя и такое с ним случалось. Чонгук говорит, что
в первую очередь с ними неудобно спать, а во вторую – в этом нет
необходимости. Тэхён перевернулся к нему лицом, собрав одеяло между колен,
чтобы не чувствовать себя совсем голым.
— Ты даже думаешь громко, Тае, – с тяжёлым вздохом открыл глаза, разоблачив

себя. – Чем ты занимался ночью, что тебя так свалило на четыре часа?
— Бессонница. – Как только Тае вспомнил причину своей бессонницы, так и

поник.
— Дай угадаю, как её зовут.
— Тебе уже донесли?
— Не донесли, а поставили в известность. Вот теперь давай поговорим. Можешь

сначала поесть. У тебя в животе урчало.
— Нет. Говори.
239/846
Тэхён не смог спокойно лежать, так как это его нервировало. Нужно было хотя
бы сесть.
— Я тебе говорил: пригреешь змею – не удивляйся печальному исходу. Ты меня

не послушал. Я тебе всё спустил с рук: и уход из Юнивёрсал, и твоё желание
учиться, и приют для бедной сестрички. – Романтика завяла. И Тэхёну стало ещё
хуже в моральном плане. – Ты проигнорировал меня, соглашение о
неразглашении, о котором я специально не стал напоминать. Я не буду тебя
наказывать за нарушение договора, потому что сам тебе позволил лишнего, но
запомни – это было в первый и последний раз.
— Прости... Я просто не знаю, что ещё сказать.
— Я тоже не знаю, почему ты ничего не замечал. Твоя сестра с первого дня, как
переступила порог дома, проявляла ко мне активные знаки внимания. Она лезла
ко мне, в мой кабинет, даже заползла в нашу кровать. Сфотографировала меня.
А я ведь тогда почувствовал тебя, как мне это казалось. Я тебя притянул к себе.
– Слышать это было просто омерзительно и больно, но слушать пришлось. –
Каково было моё удивление, когда я почувствовал вместо твоей плоской груди
женские груди. Представил себе? Не очень приятно, согласись? А ты всё держал
под контролем, как я понял. Но мне пришлось самому проконтролировать. Я не
выставил её из дома только за тем, чтобы она показала тебе ту фотографию. Как
мне было неприятно, так стало и тебе.
Тэхён сделал суровое выражение лица, переваривая услышанный материал. А

такого он совсем не ожидал.
— Зачем ты так?.. Ты мог сразу сказать.
— Нет, не мог бы. Я хотел, чтобы ты своими глазами увидел, кого откармливал в
нашем доме.
— Не надо на меня давить, пожалуйста. Я осознаю свою вину... Но у тебя самого

есть доказательство того, что ты с ней не спал?
— Ты правда считаешь, что я буду тебе что-то доказывать?
— Если бы ты увидел такую фотку со мной, о чём бы ты подумал?
— Тебе лучше не знать.
— Тогда почему я должен тебе верить?! Почему ты опять говоришь со мной так,
будто я пустое место?..
— Не надо драматизировать. Ты знаешь, как я к этому отношусь. Это твоя

сестра, ты нёс за неё ответственность, яро защищал её от злых языков, пошёл
против меня – посмотри, чем это кончилось. По логике вещей я должен тебя
наказать.
По какой такой логике? Только он один знает. Вопрос о доверии разбился о

глухую стену.
— Разве ты уже не наказал? Этой фотографией...
240/846
Успешно проигнорировано. Чонгук всё о своём.
— Я пораньше узнал о результатах твоего экзамена. Ты не поступил.
На несколько секунд воцарилась тишина. Тае было больно дышать.
Как ушат холодной воды. Безжалостно.
— Это твоих рук дело?
— Я знал, что так будет, я тебе говорил, что ничего так просто не делается.
Разумеется, ты старался, но этого было мало. И в связи с последними событиями
я бы не дал тебе учиться – в наказание. В любом случае в этом году ты
пролетаешь с учёбой.
После этих слов его затрясло от корней волос до кончиков пальцев. Злость
накрыла как цунами.
— Поэтому ты меня сначала трахнул... пока я ничего не знал... Как это гадко...
Подло... Мерзко... – Слова слетали с губ плевками.
— Ну-ну, Тае. Мы занялись любовью, в этом нет ничего подлого. Я могу взять
тебя в любое время.
— Да заткнись ты! – проорал он. Его натурально трясло от злости.
Чонгук даже опешил.
— Успокойся, – гаркнул в ответ, схватив Тае за запястье.
— Не трогай меня! Отвали! – В самом деле орал как припадочный, выдёргивая

руку. Чонгук оторвался от подушки, удобнее сев и схватив его за шею.
— Будешь так истерить, я отправлю тебя в соответствующее медучреждение.
И тут плотину прорвало.
— За что ты постоянно меня унижаешь?! Как ты можешь спокойно трахать меня,

смотреть мне в глаза!.. А потом говорить, что не дал бы мне учиться! Почему
только я всю ночь убивался, придумывая тебе оправдания?! Какие ещё
наказания ты вводишь?! Кто ты такой, чтобы меня наказывать! – сорванным
криком. – Я извинился перед тобой! Я не поверил Михён! Что ещё тебе от меня
нужно?! – Чонгук сощурился, хладнокровно выслушивая оры. Ожидает завязку
бурного словоизлияния. – Ты просто высокомерная... скотина.
Пауза.
И звонкий удар пощёчины, ей-богу, эхом прокатившийся по всему этажу. Тае

снесло от удара, но он успел схватиться за изголовье. Лицо горело, ныло
запястье. А как кровоточила душа...
Он не мог остановиться, всё в нем кипело от злости и обиды. Главным образом

он не понимал, за что получал такое обращение. И со всей силы ударил Чона
241/846
подушкой по лицу, налетев сверху с ударами. Молотил кулаками как умел, то
есть неумело, но эмоционально, с силой, будто боксёрскую грушу. Чонгук
держал подушку, приподняв её чуть выше, чтобы не попадало по лицу, и почему-
то не накидывался в ответ. Он бы выключил Тэхёна одним ударом. Тем не менее
Чонгук ещё ни разу не ударил его кулаком, максимум одарив увесистой
пощёчиной. А ведь, по сути, слова бьют больнее рук. Синяки заживут, а шрамы
от обидных слов не пройдут никогда.
Выждав пару минут, Чонгук с некоторым усилием скрутил его и прижал к

матрасу. На сегодня с рукоприкладством покончено.
— Сначала научись махать кулаками и держать своё слово, а потом учиняй

драку, – свистящим шёпотом в ухо. Тае ещё била дрожь, но, выпустив пар, он
испытал некоторое облегчение.
— Пошёл к чёрту!
— Ти-хо. – Зажал ему рот. Полностью опустился на него, придавив к простыни,

чтобы не совершал лишних телодвижений. – Не надо плакать и срываться на
мне, когда ты сам виноват. Я не желал тебе зла, я не хотел, чтобы ты впустую
тратил время на поступление. Ты сам бросил балет, не посоветовавшись со мной.
Тае, ты сам привёл свою сестру. Я тебе сразу сказал: ты будешь учиться на своих
ошибках. За ошибки надо платить. Я не хочу делать тебе больно, но ты должен
понять ценность правильных решений. Когда-нибудь это будет стоить тебе
очень дорого, и меня может рядом не оказаться.
— Я не хочу тебя больше видеть... – горько просипел сквозь его пальцы. Тае не
желал его слушать. Чувства перестали чувствовать.
— Тогда закрой глаза.
***
Всю дорогу до дома Тае смотрел в окно, ни разу к нему не повернувшись. Ещё
раз они поругались уже будучи в спальне. Тэхён забирал подушку с намерением
уйти спать в гостевую комнату. Чонгук преградил дорогу, чего и следовало
ожидать.
— Я не буду с тобой спать! Пусти меня!
— Рот закрыл и лёг.
— Пусти.
— Ты спишь со мной. Я твой мужчина, – процедив последнюю фразу.
— Я не лягу с тобой, тем более в эту кровать! Уж извини, моя сестра в ней
повалялась!
— Я тебя прощаю, – деревянным тоном. И рванул его за руку, кинув на кровать.

Тае готов был снова нападать. – Лёг, я сказал! – так резко прорычал, что Тэхён
вздрогнул.
В конечном счёте Тэхён лёг только после того, как сам поменял постельное
242/846
бельё, хотя оно уже несколько раз было поменяно после пребывании тут сестры.
Слава богу, Чонгук просто отвернулся и больше не делал никаких
поползновений. Тае думал, что не сможет уснуть из-за мощного выброса
адреналина и короткого сна, но удивительно быстро отключился. К сожалению,
не успел тщательно обдумать, что ему делать дальше. На данный момент он был
уверен, что его терпению пришёл конец; что он больше не позволит так с собой
обращаться... И уснул на середине мысли.
Допустим, это конец. А какое потом будет «начало»?
***
Тае не стал себя истязать долгими днями и ночами в ожидании, пока Чонгук
соблаговолит с ним заговорить и помириться, не забыв снова перекинуть на него
всю вину. Тэхён и не хотел ничего слышать. Он собирал вещи – и не те, что купил
ему ассистент Ким, а свои старые, с которыми сюда приехал. С ними же и уедет.
Только сейчас он понял, что пропали его паспорт и портмоне. Такое уже было. И
это не для того, чтобы Тэхён не сбежал. Он и так не сбежит! Охрана
элементарно его не выпустит. Чонгук изымает документы, чтобы Тэхён сам за
ними пришёл. Ему при любом раскладе пришлось бы к нему идти. Нужно
официально и полюбовно расстаться, тогда он с превеликим удовольствием
отправится на все четыре стороны.
Тэхён был преисполнен решимостью и отвагой, потому, когда Чон приехал с

работы и заперся в кабинете, сразу отправился к нему.
Тот сидел за столом, изучая документы. Тэхён остановился в паре метров от

него, сунув кончики пальцев в передние карманы джинсов. Внутренний голос
подбадривал, что всё будет хорошо.
Мда... Всё будет хорошо? Плохая поддержка.
— Слушаю, Тае, – отложив лист, Чон спокойно откинулся на спинку кресла,

сцепив руки перед собой.
Тэхён сделал непринуждённый вид, будто не он вчера орал и жаждал крови.
— Насчёт соглашения о неразглашении – я это не учёл. Раз это моя

родственница, я не подумал, что что-то нарушаю. Ещё раз прошу прощения. Она
никому не расскажет, не хватит ума.
— Думаешь, я полагаюсь на прогноз? Тае, ты будто со мной первый день. Охрана

на выходе изъяла у неё телефон. Кто бы её просто так отпустил?
— Ты не говорил.
Вмиг растерялся. К большому сожалению, покровительственный, зачастую

мягкий тон каким-то образом оказывал на него влияние.
— Ты не спрашивал.
— Понятно, значит с Михён вопрос улажен.
243/846
— Разумеется. Сейчас и твои проблемы решим. Что ты хотел?
Но вот и снова на горизонте забрезжило старое доброе раздражение. Чонгук

сегодня благонравен – а это неподходящая обстановка для расставания.
— Я начал с договора. Там не было пункта, что мне нельзя от тебя уйти. Если мы
расстанемся, я просто должен молчать и спокойно жить дальше.
— Мы немного повздорили, а не расстались. Тебе не нужно исчезать из моей

жизни.
— Я хочу расстаться.
— Я понял. Говорю тебе – не нужно.
Оба друг друга сканируют. Тэхён играет желваками.
— Не надо повторять мне, как идиоту.
— Не обижайся, – простодушно и самую малость иронично. – Мы не расстанемся.
— Можно подумать, я подаю на развод.
— Можно и так подумать. А я тебе его не дам. Откуда такая агрессия, птенчик?
Тебе нужно работать над собой.
— Не называй меня так.
— Что же я поделаю, если ты до сих пор птенчик, который не может

контролировать свои эмоции. Чего ты ожидал, заявившись ко мне с таким
гонором? Хочешь расстаться? Попробуй.
— Чем ты сейчас гордишься? Я хотел учиться в том числе и из-за тебя, чтобы ты
не считал меня дураком! Да, я сделал ошибку, я не знал, как мне поступить с
сестрой! Но ты же такой мудрый, взрослый, ты мог меня хотя бы поддержать без
этих вот нотаций! Но ты не просто сбежал в Китай, ты ещё и решил проучить... Я
не понимаю... как так можно!
Чонгук переместил локти на край стола, посмотрев на него намного серьёзнее.
— Хватит повышать на меня голос, Тае, моё терпение не безгранично. Ты,

похоже, совсем потерял ориентиры. Я тебя сразу спросил, почему ты не можешь
отвести сестру на её же квартиру. Ты мне ответил, что тебе её жалко, она твоя
маленькая несчастная сестричка, и, вообще, я с ней не буду пересекаться. Какие
ещё советы тебе были нужны? Признайся, что ждал мой категорический отказ,
чтобы у тебя не было выбора. Нам обоим комфортно, что я контролирую твои
действия. – Тэхёна невольно бросило в жар. Кое в чём он был прав. – А я тебе,
наоборот, дал свободу воли. Чем ты недоволен? В Китай я улетел по делам,
будто ты не знаешь.
Приводить какие-то доводы бесполезно, если ваш собеседник мистер Чон. Тэхён
тоже устал разговаривать со стеной, а ещё он просто устал.
— Я хочу расстаться. Расстаться, Чонгук, не выяснять отношения. Мы оба не
244/846
испытываем того, что было год назад. Ты постоянно врёшь или не
договариваешь, ты постоянно делаешь из меня крайнего. В твоём понимании я
всё делаю неправильно! Может быть, и скорее всего, я просто потерял твой
интерес. Признай это и отпусти меня. Зачем продолжать друг друга мучить?
— Если бы ты потерял мой интерес, то сразу бы об этом узнал и уже переехал на

свою квартиру.
Тэхён тоже решил стать глухим на одно ухо.
— Мне вот-вот исполнится двадцать, я хочу начать всё заново, без постоянных
замечаний, что я не мужчина, что я глупый наивный ребёнок. Ты говоришь, что я
ни на что не гожусь, кроме балета, но я смогу работать в другой сфере, я смогу
учиться, если никто не будет топтать мою самооценку. И я смогу завести
нормальные отношения с девушкой своего возраста, что бы ты ни говорил. С
равным партнёром я буду развиваться...
Парня опять понесло. Чонгук сосредоточенно его слушал, но не выражал

никакой эмоции.
— Топтать самооценку... – задумчиво повторил. – Это так ты охарактеризовал

наши отношения. Печально.
И опять он каким-то нелепым набором слов взывает к чувству вины.
— Да, печально, потому что это правда.
— Так ты хочешь попробовать секс с девочкой?
Ступор!
— Ты вообще меня слышал?
— Да, слушаю и удивляюсь, а ещё ты на меня обижаешься. С равным партнёром

ты сможешь развиваться? Самое большое заблуждение. Ты стремишься к чему-
то рядом со мной, потому что у тебя есть пример, и ты хочешь ему
соответствовать. В равных отношениях один уровень, и тебе он, поверь, надоест
очень быстро. Вообще, начинать отношения всегда тяжело, даже на примере
наших: я долго тебя добивался, ты долго ко мне привыкал, сколько времени
заняла притирка характеров, мы далеко не сразу легли с тобой в постель, и это
тоже непросто – подстроиться под темперамент друг друга, в том числе и
сексуальный. Но мы с тобой потихоньку всё преодолели. Да, мы ругались и
ругаемся, и в дальнейшем будем выяснять отношения, потому что без этого
люди не могут ужиться вдвоём.
— Зачем ты мне это пересказываешь! – злобно перебивает. – Я всё это прекрасно

помню!
— Я тебя не перебивал. И ты меня послушай.
— Ты невозможный...
— Благодарю за комплимент. Я продолжу. Не знаю, откуда у тебя эти мысли про

девушку, так как я не замечал, чтобы ты заглядывался на женщин, но смею
245/846
предположить, что у тебя проснулось желание попробовать что-то новое. Не
стесняйся, это нормально. Тебе интересно, каково с девушкой? Если очень
хочешь, я закажу эскортницу, займёшься с ней сексом, а я буду на вас смотреть –
только при таком раскладе. Или можно приобрести резиновую вагину. Я, честно,
не пробовал, но думаю тебе понравится, особенно, если я буду тебе помогать. –
Это лирическое отступление обоих встряхнуло. Фантазия сама заработала, её
никто не просил представлять, как Чонгук за всем наблюдает, как таким же
покровительственным тоном поощряет и... Боже. – А можно ещё проще, – его
голос понизился. – Я подставлю кулак, а ты в него потолкаешься. – И через пару
секунд добавил: – Давай прямо сейчас осуществим последний вариант. Я сделаю
узкую щель. Как у тебя.
— Прекрати. Ты что несёшь? – не так уверенно, как несколько минут назад. Тае
пожалел, что заправил водолазку в джинсы. Комментарий про узкую щель
сделал своё грязное дело. Тэхён мужественно выдерживал его взгляд.
— А что я несу? – голос неожиданно приобрёл твёрдость. Чонгук поднялся на

ноги, выходя из-за стола. Коленки подкосились. Это он зачем встал? – Бред? А
зачем ты мне начал про возраст? – чеканя слова, двигался в его направлении.
Тэхён отступал.
— Не подходи ко мне!
— Цыц. Ты уже и так наговорил много лишнего. У тебя начался спермотоксикоз?

Я помогу с ним справиться.
Тэхён допустил ошибку – повернулся к нему спиной, чтобы уйти (убежать) из

кабинета. Но Чонгук сгрёб его в охапку, потащив на диван.
— Потрахаемся, и у тебя всё пройдёт.
Тэхён снова пришёл в бешенство, извиваясь и размахивая ногами.
— Ты мерзок!
— Я тебя тоже люблю.
Чонгук с трудом смог стащить с него джинсы, вырвав пуговицу. Стоило сухой
ладони залезть в трусы, Тэхён забился с новой силой.
— Нет, не надо! Отпусти! Я не хочу!
Вразрез собственным словам Тэхён простонал, когда кулак сжался на его

изнывающей плоти. Чонгук начал дрочить напористо и грубо, но постепенно
сбавил обороты, чтобы растянуть время. Его дико возбуждал секс после ссор.
Тэхёну ли не знать.
— «Не надо, отпусти», – Чонгук передразнил его, усмехаясь над несоответствием

слов и реальности. Тэхён сидел у него на коленях, к нему спиной, бессильно
откинув голову. Неприступный бастион пал, не могло быть иначе. Чонгука
захлестнула страсть. Беспомощное тело хотелось долго мять и долго вбивать в
обивку дивана, и беспрестанно слышать его задушенные стоны.
Чонгук впился ему в шею, руками полез под водолазку, сжал вставшие соски и
246/846
снова вернулся к тазу, без проблем стянув джинсы до колен, а себе расстегнув
ширинку. Тае жмурил глаза, будто это могло как-то ему помочь.
— Не надо, не вставляй...
— Почему, Тае? Нам будет очень хорошо, ты ведь знаешь.
Он снова простонал... Чонгук проник в него пальцами, терзая шею.
Это было невыносимо...
И это было невероятно.
— А говоришь, что мы не испытываем былой страсти.
Но в тот момент, как будто кто-то услышал мольбы Тэхёна, Чонгуков телефон
начал вибрировать. Он всегда отвечает на звонки, потому что это может быть
что-то важное. И сейчас вместе с Тае (удерживая его на весу) пошёл к столу,
шепча на ухо, что это его не спасёт.
Тэхён мог прямо сейчас взбрыкнуть, закричать, но почему-то притих, чтобы не

выставлять Чона в дурном свете. Вдруг это важный звонок? Тае такой Тае...
Чон ответил, и они снова сели на диван. Было катастрофически неуютно

подслушивать звонок, но ещё хуже сдерживать стоны, потому что Чонгук
продолжил его ласкать. Тэхён вцепился ему в руку, не пытаясь убрать.
Возбуждение было слишком сильно. Он просто хотел кончить.
По сценарию: выгнулся, судорожно дёрнувшись, и излился ему в ладонь. Чонгук

как раз попрощался и откинул телефон, ещё несколько раз поводя по члену,
размазывая сперму. Тэхён чувствовал себя грязным...
— Я так подумал... Ты ведь знаешь, что после лазерной эпиляции волосы не

растут. Что ты скажешь своей девушке? Ей наверняка станет непонятно.
Тэхён так и сидел с разведёнными ногами, смотря на Чонгукову ладонь на своём

гладко выбритом лобке. Это правильная картинка... то есть Тэхён не ощущает
неприязни. Но его всё ещё душит обида и злость.
— Замолчи, Чонгук... Просто замолчи...
— А мне ты не поможешь?
— Пусти...
Чонгук не настаивал, что было так на него непохоже. Видимо, сегодня ему
доставляло удовольствие наблюдать за падением чести и достоинства Тае.
— Беги скорее, а то снова будешь со мной расставаться и кончишь. Хотя я не

против.
Тэхён вскочил и вылетел из кабинета как ошпаренный.
Чонгук пришёл в спальню следом, но лишь за тем, чтобы принять душ. Тэхёна он
247/846
больше не трогал. А спортивную сумку с вещами небрежно кинул в гардеробную.
Жалкое поражение.
***
День рождения – это когда вам одному невесело, тогда как окружающие с
улыбкой до ушей пытаются убедить, что у вас сегодня праздник.
Тэхён долго лежал с закрытыми глазами. Не хотелось подавать признаков

жизни. По крайней мере, не сегодня. На то была веская причина.
Его обуревали мысли, подобные тем, как коротка и ничтожна человеческая

жизнь. Никто из людей не знает, когда выйдет из дома последний раз, или какой
праздник для них будет последним в жизни. А ещё люди не знают, задувая свечи
на торте, что это их конечный возраст, и мечте, загаданной на развевающийся
дым, не сбыться, потому что им не суждено стать старше. Наверное, его мама,
справляя свой день рождения в прошлом году, вряд ли уже думала о
самоубийстве. Тэхёну неизвестно, сколько времени требуется для принятия
данного решения, ведь он никогда не хотел прекратить свою жизнь. Возможно
ли, что мама сделала это спонтанно? Он склонялся к этой теории, так как
порывистые поступки соответствовали её характеру. В этом году ей бы
исполнилось сорок. Ещё молодая, жить да жить. Но не суждено. А Тэхёну
сегодня одновременно справлять две даты: свой – юбилей, мамин – год со дня
смерти.
Просыпаться не хочется... Хочется переродиться в другой день и по возможности

в другой стране, ещё лучше – в другом человеке. Задувайте свечи, ничей век не
вечен! Доброе утро, дорогой именинник...
Тае думал и о том, что будет с его работой в иностранной школе. Он не покидал
пределов спальни несколько дней. Ему и самому не хотелось никуда идти.
Чонгук не запирал его на ключ, но обстановка в доме наталкивала на мысль о
домашнем аресте. Без всяких сомнений, охрана бы ходила за ним по пятам,
возжелай он прогулку по городу. Сейчас Чонгук усилит за ним контроль, раз он
поднял вопрос о расставании, а значит, может уйти (сбежать) без разрешения и
даже без документов. Но Тэхён не строит план побега – и это не малодушие, а
трезвая оценка собственных сил – ему морально не вытянуть расставание и
побег. Сбежать от охраны несложно. Действительно сложно исчезнуть без
следа. Тэхён без понятия, куда ему идти. Чонгук знает о нём всё, без
преувеличений – всё, и даже больше.
Напрашивается один-единственный разумный вывод: раз не бежит, значит, не

так всё плохо.
Не то чтобы Тэхён ждал или сомневался, что первым поздравит Чонгук. Он

разбудил его звонком, уже находясь в офисе. Тэхён долго гипнотизировал
телефон, надеясь, что гаджет сломается или сядет, лишь бы тот не допускал
переадресацию вызова от мистера Чона.
Всё же ответил, превозмогая нежелание.
— Доброе утро, птенчик. Я тебя разбудил?
248/846
И от его «птенчик» тоже изрядно подташнивало.
Тэхён говорил сухо.
— Да.
— Я тебя вечером поздравлю, так что будь так добр, жди меня дома.
А на это вообще не ответил. Тэхён не хотел ничьих поздравлений.
— Не слышу ответа, – уже командным рыком.
— Я не знаю, чем займусь днём, – равнодушно.
— Чем хочешь, но чтобы вечером был дома.
— Мне сегодня не до поздравлений, ты прекрасно это знаешь.
— Что изменится завтра? Тебе вдруг станет легче?
— Я вообще ничего не хочу.
И опять сбросил звонок. Нравится Чону не нравится – кому какая разница?
***
Ближе к обеду позвонил Чимин, и это в самом деле стало приятным сюрпризом.
Вместо банального «с днём рождения» или вступительного апофеоза лицемерия
простая фраза: «Хочешь прокатиться?» И Тае так же просто ответил «да». А уже
через час они встретились на крытом картодроме. Под «прокатиться» Чимин
имел в виду поездить на маленьких машинках. Это довольно мило, если брать во
внимание, что «милота» и Чимин – слова-антонимы.
Тэхён не умел водить, но на прокатном карте всё оказалось довольно просто в

управлении: справа – газ, слева – тормоз, педали сцепления и рычага
переключения передач нет. Впервые за долгое время, а конкретнее – с момента
появления сестры в его жизни, он почувствовал себя легко и испытал радость,
ни с чем не сравнимую, самую обыкновенную радость. Чимин смеялся над его
вождением, но, что немаловажно, тоже пребывал в хорошем расположении духа.
Ох, как обманчива эта улыбка, как красная заря на закате – с виду очень
красиво, а в действительности – предвестник ветреного дня.
После они забрели в кофейню с забавным названием «Радиатор-Спрингс» (это

там, где потерялся Молния Маккуин в мультфильме «Тачки»), находящуюся в том
же карт-центре. Большие стёкла помещения пропускали много света, народу не
было, тихо играла музыка. Они как раз сидели за барной стойкой у окна и
наблюдали за открытым картодромом. Здесь времени не существовало. Как и
проблем. По крайней мере Тае так казалось. И всё, что имело значение в эту
минуту – урчание кофемашины.
— Почему ты сегодня не на тренировке? Опять прогуливаешь?
Чимин заулыбался в точности как Тае, словно пародировал его, превращая

печальную новость в трагикомедию, ответив легковесно:
249/846
— Я ушёл.
Тэхён чуть не подавился.
— Давно? Почему? В смысле... всё? Надоело?
— Ну, получается, всё.
Тэхён только было открыл рот, чтобы спросить: «Почему ты не сказал?», но

вовремя себя осёк. Они не близкие друзья и не должны друг другу ничего
докладывать.
— И что теперь? – осторожно полюбопытствовал.
— Мы летим в Израиль.
— Мы?
— Я и мой спонсор. – Чимин отвернул голову к окну. Неужели избегал прямого

зрительного контакта? Это на него непохоже.
— Я думал, вы только иногда спите. Летите отдыхать? Или он по работе?
— У него последняя стадия.
Уточнять не стал, понял, как СПИД.
— Я не знаю, что сказать... – совершенно искренне и обескураженно. – Ты

говорил, что не влюблён в него. Он попросил тебя поехать с ним?
«Спидозник» – так он о нём отзывался. Может, это у них ласковое обращение?

Кто знает.
— Оказывается, я всё-таки умею что-то чувствовать. Извини, не хочу этим

делиться. Наши с тобой дороги здесь расходятся. По-хорошему, нам надо было
прекратить общение ещё когда ты ушёл из труппы. Ты же понимаешь, что,
кроме Юнивёрсал, нас ничего не связывает. У тебя свой мужик, личная жизнь,
мне она и не интересна – это моя честность, без обид. Я варюсь в своём дерьме и
не умею дружить. Не стоило начинать. Прости. На самом деле я хотел тебе чего-
то пожелать, надеялся, что придумаю во время езды, но так и не придумал.
Состояние лёгкости улетучилось по щелчку пальцев. Тэхён оцепенел, получив

как обухом по голове.
Какая-то напасть. В этот день ему всегда не везёт.
— Понимаю. Спасибо, что сказал прямо. Ты прав.
— О, и чуть не забыл. На неделе в балетную квартиру приходил тот мужик, ну,

который поначалу с тобой зависал. Дядя? Или кто он. В общем, спрашивал, как
тебя можно найти, просил дать твой номер. У него такие грустные глаза, ты бы
видел. Я чуть не испытал жалость.
250/846
— А дальше что?
Очередной шок. О Намджуне давно не было слышно. Тэхён же сменил номер,

они порвали все связи. Что он хотел? Поздравить с днём рождения?
— Не дал номер, что же ещё.
— Спасибо.
— Он оставил свой, просил передать. Это всё. – Чимин протянул ему неровно
оторванный листок из записной книжки. Помимо набора цифр, было написано:
«Если тебе понадобится моя помощь, ты всегда можешь мне позвонить. Я
должен был извиниться намного раньше. Я трус, и за это тоже прости, если
сможешь. Будь счастлив. Намджун».
Привет из прошлого оторвал ещё одну коросту. Тэхён и не думал, что ему станет
так грустно, хотя чего он ожидал – с кем с кем, но с Намджуном они были
близки, то есть он был вторым близким человеком после дедушки до того, как в
его жизнь ворвался Чонгук. В этот роковой день год назад он совершил ошибку...
И ещё одну – чуть позже, и снова... Столько лет они общались, чтобы потом
полить друг друга грязью и стать незнакомцами. Тэхёну жаль, что всё так
случилось.
Но он вряд ли ему позвонит.
Смятая бумажка перекочевала в карман джинсов. Чимин улыбнулся одним

уголком губ.
— Он извинился. Простишь его?
— Я давно простил. Но я просто не вижу смысла возобновлять общение. Сложно

объяснить.
— Таки я придумал пожелание! – Он поднял чашку кофе, отсалютовав ею. – Так

писал Гёте, ну а я скажу тебе: «Ничего не потеряно, пока не потеряно всё». Это
правило не работает в мирное время, но в ЧС – точно. За потери?
***
После карт-центра их пути с Чимином разошлись в прямом смысле. Это было

неловкое прощание. Тэхён не знал, встретятся ли они ещё когда-нибудь. Иногда
человек испытывает такое чувство, что подходит под описание «это ещё не
конец». Но сейчас присутствовала лишь неизвестность и растерянность.
Наверное, только Чимин знал, за чем он ехал в Израиль.
Далее Тэхён поехал в церковь. Ему не хватило сил посетить ещё и колумбарий.
Вероятнее всего, дело тут вовсе не в силах, а в желании. Год прошёл, а обида
так и не прошла... Он не хотел смотреть на её фотографию. Он даже не хотел
проведывать дедушку. Почему так? Ему нечего было ему сказать. Тэхён плавал в
собственных ощущениях и мыслях и никак не мог приплыть к общему
знаменателю.
Покинув церковь, он увидел другую машину охраны. Его привёз Генри, а

дожидался Ларкин! В свой-то выходной... Он стоял около машины, широко
251/846
улыбаясь, заключив парня в медвежьи объятия. Чонгук бы точно этого не
оценил, но Чонгуку никто и не скажет.
— Дюрара, я всё жду, что твой маршрут за год поменяется, но ты вообще себе не
изменяешь. Может, в балет вернёшься? Я на гастроли хочу.
Тае это вновь подняло настроение. Какие-то эмоциональные качели. Эх, качай
сильнее! Летать так летать.
Чёрт возьми, если они с Чоном расстанутся, ему будет не хватать общества
Ларкина.
— Может, вам самому ещё не поздно сменить род деятельности?
— Вот ты совсем не сечёшь... – Открыл перед ним дверь, запуская на переднее

пассажирское сиденье. – Это же время – бесценный ресурс. А ты уже обучен.
Только подумай, в скольких странах мы могли бы побывать... и попробовать
блюда разной кухни.
— А вы корыстный человек, – ответил в том же тоне, дурачась вместе с ним.

Машина мягко двинулась с места в сторону дома.
— Я люблю покушать. – Посмеиваясь, тот протянул ему шоколадку в синей

упаковке, где было по-русски написано «Вдохновение». Такой маленький, но
приятный сердцу презент. – Какой-то мужик из России вдохновился
французскими кондитерами, поэтому «Вдохновение», так ещё и нарисован
русский балет. Так что давай, Дюрара, в новом году с новыми силами,
вдохновляйся.
Тае смущённо поблагодарил его, попробовав один шоколадный стик. Разве есть
у кого-то сомнения, что Ларкин – его любимый охранник среди американского
эскорта.
За лёгкой болтовнёй быстро пролетело время, он даже успел позабыть, что

Чонгук что-то запланировал на вечер. Ещё утром Тэхён даже слышать его не
хотел, но к вечеру эмоции поутихли, ведь случились и другие неприятные
события.
О-пу-сто-шён. Правильно сказать и нужно это отметить, что Тэхён до сих пор не
понимает, хочет ли продолжать отношения. Казалось бы, всё просто как
мычание – если тебе тяжело в отношениях, их нужно прекратить. Но всё так
легко и просто только со стороны. Они с Чонгуком проживают не только плохие
моменты, ведь, помимо его диктаторских замашек, есть много всего счастливого
и приятного, и сделал он Тае немало хорошего. Безусловно, есть о чём
поразмышлять. Он не перестал его любить – это единственная аксиома.
За монотонными думами принял душ и примерил благопристойный наряд,

предположив, что Чонгук пригласит его в ресторан.
Чон приехал в восемь вечера, к этому времени Тэхён уже задремал, растеряв
всякое желание куда-либо выходить. Сначала послышались приглушённые
голоса с первого этажа, потом стук шагов по лестнице. Что-то шуршало. Тэхён
намеренно притворялся спящим, что, в общем-то, Чонгуку не помешало присесть
с его края кровати и разбудить поглаживаниями по спине.
252/846
— Просыпайся, Тае.
— Привет. Может, никуда не поедем? Я устал.
— От чего? – Чонгук мягко усмехнулся, положив возле него большой букет. Как
ни крути, ни вороти носом, а это было приятно. – Понежимся в кровати чуть
позже. Вставай.
От его слов опять самопроизвольно побежали мурашки. Тэхён сел, для приличия
взяв букет и понюхав цветы.
— Спасибо.
— А поцеловать?
Тэхён ещё совсем недавно огрызался с ним и собирал вещи... А теперь что же,
целовать?
— Сколько ещё ты намерен обижаться? Я не люблю ходить на задних лапах,

получая лишь равнодушие.
— По-твоему, всё в порядке вещей?
— По-моему.
— Чонгук... – Он разочарованно заглянул ему в глаза – там ничего. Чонгук

прижал ладонь к его щеке.
Глухота – черта упрямых людей.
— Сегодня я не собираюсь с тобой спорить. Можешь психовать сколько хочешь –

мы всё равно поедем к твоему подарку. Ты всё равно ляжешь со мной в кровать.
Собирайся.
И собрался. Чонгук похлопал его по попе, подгоняя к машине. Вёл он себя по

обыкновению непринуждённо, будто между ними не пробегала чёрная кошка.
Чтобы Тэхён не видел, куда они едут, он надел на него маску для сна. Стало
быть, они едут не в ресторан. Чонгук приобнимал его, его близость успокаивала,
и Тае чуть снова не задремал, облокотившись о его плечо. Чонгук прижался к его
уху, но ничего не сказал. Просто дул в волосы, вызывая щекотку... дрожь,
волнение.
Интересно, что о них думал водитель...
Долго ли, коротко ли, но они всё же куда-то приехали. Тэхён слышал, как
разъехались ворота. Автомобиль куда-то подкатил и незамедлительно
остановился. Ни людских голосов, ни городского шума... Им открыли дверь,
Чонгук помог выйти, встав позади него, ещё держа руки на маске.
— Как думаешь, где мы?
— Не знаю.
253/846
— Надо узнать. Подумай.
— Я правда не знаю. Здесь тихо. Мы же ещё в Сеуле?
— Да. Ну же, Тае, соображай.
— Мы куда-то заехали... Там были ворота...
— Мм.
— Это какой-то отель?
— Холодно.
— Санаторий?
— Ещё холоднее.
— Парк? Или нет... Я не знаю.
— Ладно, тебя бесполезно томить. Сам посмотри.
Секунда – маска поднимается на лоб, вторая секунда – Тае открывает глаза,

промаргивается, неясным взглядом окидывает территорию... Ещё несколько
секунд пролетают в никуда. Минута молчания. Ком застрял в горле.
— Не молчи. Нравится?
Надо как-то описать то, что Тае увидел, но он и сам не в состоянии подобрать
слова. То есть большой участок с домом он видит отчётливо. Особняк в
окружении сосен, а позади сосновый бор. Большая придомовая территория,
удобная входная зона и мощёная дорога для въезда. Дом имел флигель –
отдельное крыло для обслуживающего персонала. Фактуры на фасадах
оформлены в лаконичном стиле и ореховом цвете, отлично гармонирующими с
природой. Архитектура, выполненная без обилия буйства красок, дополняла
окружающий ландшафт. Панорамные окна, занимающие большую часть стен,
обеспечивали комфорт экологическому строению. Здесь действительно очень
красиво и тихо. Душа в колыбели покоя.
— Что это?
— Дом. Не парк, не санаторий. Это наш дом.
— В смысле «наш»?
— Помнишь, я тебе как-то говорил, что продаю свой коттедж, строю другой дом.
Это он.
— А... – ответил бездумно, пребывая в какой-то прострации. – Мм... Новый дом?
— Я переоформлю его на тебя.
Тэхён резко развернул к нему голову, выпучив глаза.
254/846
— Зачем?
— Так нужно. И я этого хочу.
— Зачем? Я не могу этого принять... Сам подумай, кто я такой, чтобы владеть
всем этим? И какой в этом смысл?
На лице Чона не пролегло ни тени сомнения.
— Тебе не надо думать за меня. Ты просто это примешь, очень просто.
— А если мы расстанемся? Так нельзя! Квартира – да, хорошо, спасибо, но не

дом! Сколько он стоит? Я даже знать не хочу...
— Тебе и не надо.
Он зашагал вперёд, увлекая за собой и Тае, но тот его тормозил.
— Чонгук, пожалуйста, о чём ты говоришь? Одумайся. Я тебе не родственник, не

муж, прости господи... Это не то, что ты можешь мне просто подарить... Это дом!
— Тае, ты действительно считаешь, что я подхожу к своим решениям беспечно?

Этот дом с самого начала строился для нас. Мне нужно, чтобы он был записан на
близкого мне человека.
— Чонгук, ну ведь это неправильно... Я не...
Чон не стал дослушивать, потянув за собой на осмотр территории. У Тае всё

внутри похолодело. Он понятия не имел, как ему на это нужно реагировать. Ну,
то есть визжать от радости, бросаться на шею... отсасывать на крыльце?
Внутри дома всё блестело новизной, благоухало чистотой и поражало взор

обилием необычных акцентов. Это другой уровень жизни – то есть это уровень
Чонгука, его реального финансового положения. Неужели этот дом был построен
всего за год? Это же просто немыслимые суммы! Тэхён снова всё переводит в
деньги, потому что здесь он чувствует себя лишним. Не пристало ему жить в
таких хоромах, тем более ими владеть.
Гостиная была разделена на несколько зон: большое пространство для приёма

гостей со множеством диванов, далее уединённая комната для семейных встреч
и обеденная зона. Над диванами висела многоступенчатая люстра с
хрустальными птицами. Чонгук наблюдал за его реакцией. Значит, это всё же в
его честь? Тэхён с замиранием сердца продвигался вдоль высоких стен.
Общие мотивы гостиной: деревянные панели, люстры изящных форм и стильные

современные статуэтки. В обеденной зоне изящные арт-объекты соседствуют с
латунными элементами, а панорамные окна открывают вид на двор.
Далее Чонгук показал свой кабинет, указав пальцем на кресло-качалку в углу,

специально поставленное здесь для Тае, что любил к нему захаживать. После
кабинета ещё более трогательная часть этого дома – маленький балетный класс:
сплошные зеркала, однорядные настенные станки, специальное напольное
покрытие... Мечта, а не комната.
255/846
— Это... – Тае сейчас и правда туго соображает. Его бросает из одного омута
чувств в другой.
— Не знаю, вернёшься ли ты в балет, но ты всегда можешь позаниматься дома.
— Спасибо...
Тае какой-то клеткой мозга понимал, что Чонгук виновен в том, что он ушёл из
балета, но всё равно он хотел его поблагодарить. Чонгук ведь специально
оставил комнату под его балетный класс. Думал о нём... В конце концов, хотел
сделать приятно. Тае в порыве чувств обнял его за шею, ничего больше не
сказав.
— Я всё ещё не понимаю балет, но ты создан для него. Скрепя сердце, но я это
признаю. Кое-что я тебе не дал в своё время. Поддержку, да? Я хочу ещё раз
увидеть тебя на сцене. Подумай об этом.
— Ты же ревновал меня? Что изменилось?
— Ты же счастлив, когда танцуешь.
Они пошли дальше. Спальня – отдельный вид искусства. Даже не занимаясь

сексом, можно получить оргазм, хотя бы эстетический. Одна стена, у которой
стоит широкая низкая кровать, облицована декоративной панелью в виде
скалистой местности в формате 3D. На ощупь твёрдое, но не камень. Чонгук
загадочно прищурил глаза и всего-навсего ответил, что ради этого скалу «не
отрезали». Чёрная кровать, чёрное постельное бельё, пушистый коврик,
деревянный гладкий пол, серые стены и мягкий тёплый свет люстр...
— Я просил именно такую кровать.
— Как матрас.
— Маленький пальчик, у тебя отсутствует вкус. – Тае беззлобно толкнул его. –

Пойдём, покажу тебе кое-что ещё.
На втором этаже висели картины, выполненные в одном стиле и в одной

тематике. Чонгук пояснил, что это акварельные работы знаменитого китайского
художника Лю Йи, который нарисовал серию картин с балеринами. Нежность и
мягкость в сочетании ритма и живости. Что-то такое... воздушное. А говорил, что
не понимает искусство...
Здесь же расположились две гостевые комнаты, а помимо них пустовала ещё

одна. Именно пустовала, потому что в ней ничего не было.
— И что это?
Чонгук мучительно долго всматривался в его лицо, выдерживая волнительную

паузу.
— Почему ты молчишь?
Если бы то был звук, то лопнувшей струны.
256/846
— Это детская комната.
На лице Тэхёна жирными буквами гласило «ты сошёл с ума».
— Для кого...? – ослабевшим голосом. Вдруг даже заболела голова.
— Для нашего ребёнка. Не сейчас, да, но чуть позже я снова подниму эту тему.
— Это уже слишком. – Брови взметнулись вверх, Тэхён пошёл вон. Чонгук
ухватил его за руку. Он не был расстроен его реакцией, так как был к ней готов.
– Какие дети? Мы с тобой чуть не расстались. Да ладно расстались... Мы
мужчины! Что в твоей голове, чёрт возьми? Я младше тебя на шестнадцать лет!
Меня зовут Тае Дюран, а не Одри Тоту! Или я что, буду старшим братом этому
ребёнку?
— Не волнуйся, ты к этому сам придёшь. Для всего нужно время.
— Я не хочу об этом говорить. Бред, бред!
— Я тебя не тороплю. Ты действительно ещё не готов. У нас всё впереди.
— Боже... Сделаю вид, что не слышал этого. – Но вдруг он остановился,

повернувшись к нему. – Нет, Чонгук, на самом деле мне жаль – со мной ты не
сможешь создать нормальную семью. Я не тот человек.
— На самом деле ты именно тот человек. Не каждый мальчик в девятнадцать

будет помогать приютским детям.
— Даже не я им помог, а ты...
— Мы же вместе. Не бойся.
Тае ещё долго слышал эти слова.
Его пугала мысль, что Чонгук на полном серьёзе этого хотел. С ним. Пусть и в
каком-то неясном будущем, но всё же... с ним.
***
На следующий день их гардероб перевезли, а Тае взял на себя обязанность по

аккуратному раскладыванию Чонгуковой одежды. За работой он немного
отвлёкся. Голова гудела после бессонной ночи. Вчерашний день был полон на
события. Настолько полон, что Тэхён пуст.
С иностранной школой было покончено, он наконец съездил туда и уволился –

это, конечно, хорошо, плюс в список выполненных дел. Минус в том, что он снова
на распутье... И он в самом деле задумался о возвращении в балет, потому что
всё в этом доме буквально кричало о том, что один из домочадцев серьёзно
увлечён занятием у станка. Тэхён не смог долго обходить стороной балетный
класс и наконец-то устроил полноценную тренировку, чувствуя прилив сил с
каждым последующим упражнением. В какой-то момент ему просто захотелось
плакать, потому что это, как Чонгук и подметил, делает его счастливым. На
протяжении всей жизни только балет спасал его от одиночества, и в тёмные
времена, и светлые он находил там покой. Даже если его удел – твёрдый
257/846
кордебалет... Но так ведь это не гимнастика на заднем фоне – это тот же балет,
тот же титанический труд. Кто-то солирует, кто-то подпевает – так было и будет
всегда. Его всё устраивало раньше? И не смущает по сей день.
...А в углу зала лежала упаковка от шоколада «Вдохновение». И вдруг он кое-что

осознал и засмеялся, откинувшись на спину. Ларкин знал... и про новый дом, и
про отдельную комнату для занятий.
...Интересно, те уральские пельмени с хреновиной ему правда не понравились,

или он слукавил?
Чонгук уже знал, что Тае возобновил занятия, пусть пока и без вхождения в
новую труппу. Ему было нисколько не жаль, что Тае не поступил в университет,
потому что Чонгук не видел его ни в чём, кроме балета. И так же он считал, что
уход из Юнивёрсал был большой ошибкой. Но так считал только Чонгук, а с его
мнением, как показывает практика, Тае не всегда согласовывался.
Что Тэхён понял за столь длительный перерыв? То, что мать навязала ему балет,
не является причиной его тяги к нему. Работать и любить – это разное, точно так
же, как заниматься сексом и любовью – процесс один, а вот эмоции, полученные
от этого процесса, совсем другие.
Сначала Тэхён мечтал попасть в Юнивёрсал, чтобы сбежать от матери... а потом

сбежал из Юнивёрсал. Парадокс. Что теперь ждать от будущего? Тэхён
отказывается гадать. Именно сейчас, в этот момент, в эту секунду он счастлив. И
это счастье не заключено в том, в какой он труппе, а в том, кем он является.
Найти своё призвание в жизни – это дар, и не каждому он доступен. И Чонгук
ему так сказал: он то ли создан для балета, то ли балет для него – что, в
сущности, уже не имеет никакого значения.
На днях Чонгук выказал желание съездить куда-нибудь отдохнуть до того, как

Тэхён найдёт работу; уточнил, что хочет на горнолыжку, но в другую страну.
Предложил Тае поискать в интернете и самому выбрать горнолыжный курорт. Но
и тут добавил от себя, что Тэхёну давно пора побывать во Франции. Куршевель,
Мерибель, Шамони... и тьма других горнолыжных курортов во французских
Альпах, чьи склоны ждут своих туристов.
Они снова вернулись к нормальным отношениям, может, даже чуть лучше.

Романтика нового дома навеяла второй конфетно-букетный период. Жизненная
энергия била ключом, потому Тэхёну удалось быстро забыть про неприятный
инцидент с сестрой и университет, о котором он так грезил. А сейчас? А сейчас
он читал статьи про курорт Парадиски.
Чонгук, как и обещал, оформил сделку дарения. Вот только в процессе

оказалось, что собственник вовсе не Чон, а... Миллер. Тае так и не вник, по какой
причине Чонгук не хотел быть владельцем своего же дома. Он только
расплывчато пояснил, что так подстраховывается. От кого, чего?
Но что Тэхён понимает лучше всего – никто не позволит ему что-то сделать с
домом. Чонгук сказал, что дом – это его доверие. Но упомянутое доверие всегда
находится на прицеле охраны и под жёстким контролем самого Чона. Но всё
же... Всё же... На постороннего человека не переписывают девять гектаров с
общей площадью дома в полторы тысячи квадратных метров. Это космические
цифры...
258/846
Тем временем Тае нашёл две частных труппы – «Самчхолли» и «Ариран»,
которые его заинтересовали. Они сохраняли корейские культурные традиции и
чаще всего выступали за границей. Он не нашёл никакой информации о
кастингах, потому решил съездить туда сам. Чон наконец-то одобрил его план
действий, но высказал беспокойство по поводу его смешанной крови – это может
стать непреодолимым препятствием. Тэхён и сам начал сомневаться, что его
кандидатуру в принципе рассмотрят. Корейские культурные традиции говорят
сами за себя.
Потом Чонгук на несколько дней уехал в Мокпо. Тэхён почему-то тяжело

переживал разлуку, так как в одиночестве его мучали кошмары и бессонница, а
однажды даже приснился дед. Как раз из-за этого он жутко распереживался: во
сне дед сидел на лавке, сказав, что кого-то ждёт... Он проснулся от того, что ему
не хватает воздуха, и в панике набрал Чонгуку. Слава богу, он скинул звонок, но
написал сообщение, что перезвонит позже. Тревога понемногу улеглась, хотя
настроение нехило так подпортилось. Сон, где фигурирует дед – плохой вестник.
После обеда он, будто собака, оставленная хозяином, забился в его кабинете,
снова уснув уже в кресле-качалке. Он никак не мог избавиться от неприятного
ощущения. А вот разбудил его уже звонок телефона. Тэхён словно и не спал,
быстро ответив, не утруждаясь в просмотре имени – Чонгук ведь обещал
перезвонить.
Звонок и поступил с его номера.
— Алло, вас беспокоит инспектор полиции Хо Джи Хван, вам знаком господин... –
голос стал тише, мужчина уточнил у кого-то имя, – Чон Чонгук?
Тае откинул плед, сев прямо и вытаращив глаза. Он не дышал в этот момент.
— Да. Что случилось? Где Чонгук?
— Около шести часов вечера на светофоре в районе Куро-гу в чёрный

«мазерати» на скорости влетел «лексус». Два пассажира «лексуса» скончались
на месте. Водитель «мазерати» также скончался на месте. Господин Чон и
госпожа Со доставлены в ближайшую больницу в тяжёлом состоянии. Вы
записываете адрес?
Сердце забилось часто-часто, отчего перед глазами заплыли чёрные мушки, и

подступила тошнота.
На автомате переспросил:
— Госпожа Со?
— Гражданка Китайской Народной Республики, по паспорту – Со Риджин.

Супруга господина Чона.
П.с. И в Корее, и в Китае жены не берут фамилию мужа.
259/846
Глава 16. Правило «золотого часа»
— Рыба, – позвал он тихонько, – я с тобой не расстанусь, пока не умру.

Да и она со мной, верно, не расстанется, – подумал старик и стал дожидаться
утра.
Э. Хемингуэй. Старик и море
Минуты тянулись как мёд с ложки. Тэхён не мог ни пошевелиться, ни заговорить.

Немой ужас парализовал его тело. Так и не понял, кто там в кого врезался?.. Что
ещё за господин Чон? Гражданка какой Республики?
Адрес больницы не записал. Мысли крутились по кругу: авария – Чонгук –

супруга. Тае так и не смог совладать с собой, никуда не сдвигаясь, по
ощущениям, целую вечность. Он лишь слабо вздрогнул, когда дверь
распахнулась, и в кабинет влетела взволнованная мадам Го. За ней подтянулась
армия телохранителей: Ларкин с побелевшим как мел лицом, помрачневший
Дишоу, а также Генри и Исаак. Расселись без приветствий. А кого
приветствовать? Тае был далёк от титула «королевского высочества», поэтому
перед ним можно было не гнуть спину каждый раз, зато перед Чоном бы
сломались в поклонах, невзирая на повод, по которому их собрали. Но его как
раз и не было. Его кресло пустовало, и эта дыра за рабочим столом отражала
дыру в груди.
Где же Чонгук? Почему он не заходит? Почему он не перезванивает?
Миллер разъярённым тигром метался из угла в угол в гостиной, рыча на кого-то

на ломанном китайском с некоторыми ругательными вставками на английском.
Разобрать его речь было практически невозможно.
Долгое время все сидели молчком, слушая только лай начальника, который
должен был что-то пояснить. Тае вот ничего не понял, он будто пребывал в
другом измерении, где нет ни звуков, ни чувств, ни движений. На него старались
не смотреть, словно он, быть может, в чём-то виновен, или его действительно
здесь не наблюдалось. Попросту говоря, никто не хотел брать грех на душу и
говорить о насущной проблеме. Это же нужно посмотреть в глаза бедному
мальчику и сказать: «Извини уж, мы молчали в целях безопасности, ты –
любовник, слишком не расстраивайся». В общем-то, Тае сейчас всё равно мало
бы что понял – мозг отрицал страшные новости, сердце тоже не хотело
обливаться кровью.
Сердце понять можно. Боль причиняют люди, а болеть ему.
Мадам Го расшторила окно, оставшись стоять около него, будто бы с большим

интересом наблюдая за ещё зелёным пейзажем двора. Осень не коснулась
одеяния сосен и следа не оставила на газоне.
Время вовсе прекратило свой бег. Каждый считал своим долгом сумрачно
молчать и этой натужной тишиной раскалять обстановку до предела. Такая
атмосфера навевает траурное состояние... Тэхён даже мысли не подпускал о
смерти, хотя своими ушами слышал, что уже трое скончались на месте.
Чуть позже к дому подъехало ещё три автомобиля. Вместе с Миллером в кабинет
зашли четверо китайцев, один из которых – статный, донельзя серьёзный
260/846
китаец, по всей видимости, предводитель этого отряда. Цепочку замыкал
ассистент Ким, на которого у Тае с недавних пор появилась аллергия. К счастью,
даже если бы у него начался анафилактический шок, он бы его и не
почувствовал.
Десять мужчин и одна женщина. Отдельно от них, на необитаемом острове –

разбитый, одураченный всеми мальчик-с-пальчик.
— Джошуа погиб.
Именно под такую весть подходит термин «гробовая тишина».
Тае вновь укрылся пледом, опустив пустой взгляд в пол. Хотелось не быть,
ничего не слышать.
— Rest in peace, Joshua Jacob Harris... – тихо проговорил Миллер.
Ларкин поднялся со своего места, без спроса налив Чонгуков бурбон, и залпом
выпил. Добавил:
— God rest his soul.
Ларкин отвернулся, по-видимому, чтобы скрыть эмоции. Миллер сжал его плечо,
а остальным телохранителям кивнул. Помимо трагической и такой внезапной
гибели личного телохранителя Чонгука, как ни прискорбно, существовала
проблема поважнее – а именно жизнь босса и его супруги.
— Тае, возможно, вам лучше пойти отдохнуть. Мы поговорим с вами чуть позже, –
неожиданно сказал ему Миллер, и все взгляды присутствующих обратились в его
сторону. Тае растерянно воззрился на безопасника, но не сдвинулся с места.
Тэхён вновь почувствовал себя очень плохо. Все эти люди знали, кем он
приходится Чону – кем он действительно ему приходится. Ни для кого не стало
сюрпризом, что Чонгук разбился вместе со своей супругой, потому что все и так
знали Со Риджин, и даже любимый Ларкин, что сейчас смотрит на него с хмурым
сожалением, обо всём всегда знал.
«Вы такой юный, зачем вы с ним связались? Вам нужны деньги?» – когда-то это
сказал Ларкин. Но почему-то не уточнил, что связался он именно с женатым.
Всего лишь любовник... Не любимый.
— Когда можно увидеть Чонгука? – бессознательный жалкий писк.
«Главный» китаец что-то сказал Миллеру, а тот рявкнул в ответ. Похоже, им всем
было не до соплей Тэхёна, вот они и поторапливали. Стоит заметить, Тае
никогда не видел Миллера при исполнении служебных обязанностей, для него
Алекс всегда был вежлив и добр.
— И Чонгук, и Риджин в коме. Они на операциях. Я не знаю, сколько это

продлится часов. Сейчас мы бессильны, нам остаётся только ждать.
— Насколько всё плохо? – сухо подал голос ассистент. В сторону Тае он даже не
глядел.
261/846
— Гарантий не дают.
Снова тишина. Тае спрятал голову в руках, пытаясь справиться с

головокружением. Глаза всё сильнее пощипывало. Но он ни за что не даст
слабину при стольких мужчинах.
— Они успели за час?
Практикой доказано, что именно в течение первого часа после несчастного

случая оказание медицинской помощи наиболее эффективно и позволяет
минимизировать развитие опасных осложнений – это правило получило название
«золотой час» – время между жизнью и смертью. Это не значит, что по истечении
часа пациент тут же умрёт, если медики не успели оказать помощь. В
большинстве случаев пациенты, которым несвоевременно оказали интенсивное
лечение, умирают через неделю, две или пару месяцев, так как с каждой
минутой увеличивается риск осложнений, и порой эти осложнения имеют
необратимый процесс. «Золотой час» повышает уровень выживаемости.
— Как я понял – да. Скорая быстро приехала, но их долго доставали. Машина

всмятку... Николас сейчас в больнице, мы на связи. Они оба потеряли много
крови. У Риджин открытая черепно-мозговая...
Такое могло только присниться в страшном сне, но никак не произойти в

реальности.
Жена, жена...
Со Риджин.
Жена...
«Бум-бум-бум» в голове.
— Где Йен? – будто из-под толщи воды доносится голос ассистента.
Кто такой Николас? Кто такой Йен?
— С няней в Чун-гу.
Тае резко вскинул голову, вытаращив глаза на говорящих. Он чётко услышал

слово «няня». Чун-гу – дорогой район в центре Сеула.
Миллер переглянулся с Ларкиным и хмуро глянул на ассистента, незаметно дав

знак, чтобы не усугублял ситуацию своими комментариями.
— А кому нужна няня? – тихо спросил Тае.
— Мистер Дюран. – Все взгляды снова обратились в его сторону. По лицу

Миллера было понятно, что он далеко не в восторге, что ему пришлось сообщать
такие болезненные для парня обстоятельства. – Давайте будем сохранять
самообладание в такой непростой ситуации. Мистер Чон в браке с мадам Со уже
двенадцать лет, разумеется, у них есть ребёнок – сын Йен, ему десять лет.
Понимаю, что для вас это стало большим потрясением, но всё же сейчас
262/846
первостепенно здоровье Чонгука и Риджин. Я всё же ещё раз попрошу вас
покинуть нас, чтобы отдохнуть. Мы поговорим с вами позже.
Тае смотрел ему в глаза не мигая. Большое потрясение – недостаточно точное

описание его внутренней мясорубки. Это сильнее, чем удар ниже пояса – нож в
спину.
Жена и сын...
Не любимый – любовник.
Миллер кивнул мадам Го, и та помогла Тэхёну подняться (то есть согнала с
кресла) и увела в спальню, укрыв пледом, и с не присущей ей мягкостью
погладила по спине.
Жалко домашнюю скотинку.
— Выпейте, Дюран, это успокоительный сбор. Поспите.
Тэхён послушно осушил стакан и свернулся под пледом, нахмурив брови в

тревожном безрассудстве. Сон удивительно быстро нашёл его и сцапал когтями
в свой мягкий беспечный мир. К сожалению или к счастью, его так и не пробрало
на слёзы. Агонию заперли в шкатулке, на которой крутилась фигурка мальчика,
застывшего в прекрасной позе арабеск. И пусть белый рояль сыграет что-нибудь
печальное.
Мамур? Послышалось. Мамор. Столь предательская mort.
***
Сначала появилась тишина. Тишина – это безмолвие, исключительно

человеческое явление, ведь только живой может услышать тишину.
Потом появилось обоняние. Запахло антисептиками, автоклавом, кварцем, а ещё

болезнями... болью. Больницей.
Дрогнули пальцы, дрогнули ресницы, брови. Тае ощутил страшную слабость во

всём теле. Катастрофически болела голова. Разум всё ещё пребывал в каком-то
тумане. Веки, по ощущениям, были выкованы из стали. Странное состояние.
Словно восстал из мёртвых.
До сих пор пахнет больницей. В чуть приоткрытые глаза, сквозь просвечивающие

ресницы, вонзался солнечный свет, заливший всю комнату. Едва привыкнув к
ярким краскам, Тае раскрыл глаза чуть шире, увидев у окна высокий силуэт,
стоящего к нему спиной. Тишина всё ещё слышалась оглушающим звоном.
Противоречиво, не правда ли? Ничто в мире не бывает однозначным. И в тишину,
конкретно эту, хотелось укутаться и физически ощутить блаженный покой.
Грудь затопило тем же теплом, с которым лучи солнца обнимали его постель. В
горле пересохло. Но ему было хорошо. Постепенно по телу разлилась приятная
или, можно даже сказать, ласковая расслабленность.
Силуэт у окна начал обретать чёткость: белая рубашка, широкая спина, чёрные с
проседью волосы, водящие хоровод вокруг лысины на макушке. Тэхёну
привиделось, что у человека толстые длинные пальцы выраженного розового
263/846
цвета, сухие, шершавые, с пигментными пятнами на тыльной стороне ладони. Он
помнит, какие эти руки на ощупь. В детстве они ходили за ручку... Прямо сейчас
Тае нестерпимо захотелось сорваться к нему и что есть силы прижать эти
ладони к своим щекам, заглянуть в родные голубые глаза и спросить по-
французски: «Quand reviendrez-vous?»*
Защипало глаза. Какой яркий свет... И светлая память.
— Дедушка... – сипло, измождённо, будто очень давно и тяжело болен.
Силуэт развернулся. Детали вдруг видоизменились, представив новый образ.

Белая рубашка, длинные... узловатые пальцы, вздутые жилы на тыльной стороне
ладони, часы с мощным корпусом, чёрные волосы, открывающие лоб, и
неулыбчивые губы.
Тае зажмурил глаза, тяжело сглотнул вязкую слюну и машинально потянул

ладонь к мужчине. Было так нужно, жизненно необходимо, чтобы он сел рядом и
сказал своим твёрдым, покровительственным голосом, что всё обязательно
будет хорошо. Его горячая ладонь ляжет ему на шею и погладит кожу, и снимет
все внутренние боли... и причинит ещё большие страдания.
— Чонгук... Чонгук... – мягко, на выдохе, обласкивая каждую букву любимого

имени.
Из глаз одиноко стекли две капли по вискам. Тае беспомощно искал в силуэте
любимые черты, но теперь же не находил ни одной знакомой детали. Неужели
это всё ему снится?
— Тае, вы меня узнаёте?
За руку взял, но не Чонгук. Тае проморгался, всматриваясь. Снова белая

рубашка... Стрижка «гитлерюгенд», хмурое лицо с глубокими морщинками. Нет,
не Чонгук... и тем более не дедушка.
— Да.
Лучше бы не узнавал.
— Как меня зовут?
Лучше бы забыл.
— Алекс Миллер.
Мужчина с облегчением вздохнул и присел на край больничной койки. Он

выглядел крайне уставшим.
Интересно, насколько тогда плохо выглядел сейчас Тае...
— Вы так нас напугали, мистер Дюран...
— Я в больнице?
— Да. Помните что-нибудь?
264/846
— Помню, как уснул дома. Что случилось?
Миллер больше прежнего загрузился.
— Я пошёл вас проведывать где-то через час, вы крепко спали. Мадам Го

приходила к вам на следующий день несколько раз и уже к вечеру начала бить
тревогу. Она пыталась вас разбудить, но вы никак не реагировали.
— Правда? Не думал, что так крепко сплю.
— Вы лежите здесь уже четвёртые сутки.
Тэхён охнул и застыл.
— Что это значит?
— Врач сказал, это на нервной почве. Главное, что вы пришли в себя.
— А что с... – вспомнил самое важное и вообще вспомнил всё, к горлу подкатила
тошнота. За те четыре дня, что он пролежал без сознания, могло произойти что
угодно, вплоть до... – Что с Чонгуком?
— Он жив.
— Он пришёл в себя?
— Нет.
По крайней мере, как сказал ему Чимин: ничего не потеряно, пока не потеряно
всё...
— Какой у него диагноз?
— У него черепно-мозговая травма, закрытая травма грудной клетки, ушиб

лёгких. Когда его доставили в больницу, он с трудом дышал, в любой момент
могла наступить сердечно-лёгочная недостаточность. Он на аппарате
искусственного дыхания. Понадобилось переливание крови. Сломана рука, два
ребра, бедро и голень. Множество ушибов. К счастью, его сразу вывели из
травматического шока. Сделали операцию на сломанном бедре. Он всё ещё в
крайне тяжёлом состоянии в реанимации.
Тэхён даже представить не может, как он сейчас выглядит – весь переломанный

и перевязанный.
— Он будет жить?
— Я искренне в это верю. Впереди долгое лечение. Но пока он не пришёл в себя,

рано о чём-то говорить.
Тэхён помолчал, но от молчания стало ещё поганее, потому он задал не менее

болезненный вопрос.
— А Со Риджин?
265/846
Даже произносить её имя было крайне тяжело. Для него она какая-то чужая
женщина, которая просто сидела в машине с Чонгуком. Просто женщина... не
жена.
— Хуже. У неё открытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга

тяжёлой степени... Открытые переломы.
Тэхён поёжился, отведя взгляд. Его мозг не ушиблен, но он не может принять

действительность.
— Чонгук летал в Китай... к семье?
— В Таншане завод, это правда. В Пекине живут жена с сыном. Чонгук должен
сам вам всё рассказать, я лишь заранее проясню некоторые моменты.
От Таншаня до Пекина сто восемьдесят километров – два часа пути на машине.

Достаточно удобно...
— Не нужно.
— Вы можете не доверять моим словам, просто выслушайте.
— И не доверяю, – перебил его Тае.
— Просто выслушайте, – повторяет так же спокойно, – верить или нет – уже ваше
дело. Чонгук и Риджин в хороших отношениях, но не романтических, об этом
знает даже Йен. Вся семья Риджин в Китае, поэтому она осталась там, ребенок
растёт в кругу родственников, Чонгук старается приезжать каждый месяц. Он
очень любит Йена... Чонгук ездит именно к сыну, всецело участвует в его
воспитании, но они с Риджин живут своими жизнями.
— Он неделями пропадает в Китае... Утверждаете, что они не спят, просто лежат

в одной кровати?
— У них разные спальни. Уж поверьте мне, я частый гость в их доме.
— И зачем ему тогда жена? – слегка вспылив, потому как его слова казались
Тэхёну абсурдными.
— А зачем ему разводиться? Он так же будет ездить к сыну и спать в том доме,
так же будет их содержать.
— Если всё так легко и просто, почему он скрывал?
— Это вы сами у него спросите. – При условии, что он очнётся... – Тае, Чонгук
может и не выжить, вы должны это понимать, и я это понимаю, зачем мне врать?
Чонгук – влиятельный человек, ему полагается семейный статус, ему нужен
наследник. Вы можете подозревать его в измене с кем угодно, только не с
Риджин. Они в отличных дружеских отношениях.
— Я никогда не узнаю, изменял ли он мне, но то, что он врал целый год – это уже
ничто не оправдает. Вы тоже врали, все знали и молчали. Не надо пытаться что-
то исправить. Всё кончено.
266/846
— Чонгук вас не предавал, обманул – да, не признался раньше, не хотел
рассказывать – да, это его упущение. Но сейчас он лежит в реанимации и в
полной мере искупает свои грехи. Неужели вы сейчас бросите его в таком
состоянии?
— Я не такой жестокий, чтобы бросить его сейчас...
— И что, бросите, когда очнётся? Он будет лежать не сутки, не неделю... У него

сломано бедро и голень... Это месяцы реабилитации.
— Не пытайте меня, пожалуйста.
— Как бы он вас ни обидел, вы никогда себе не простите, что бросили его в такой
момент. Чонгук будет очень нуждаться в вашей поддержке. И, честно говоря, я
не представляю, что вы, Тае, можете отказаться от больного человека.
— Я сказал, что между нами с Чонгуком всё кончено, это не значит, что я тут же
сбегу! До определённого момента я буду рядом... Но мы не будем вместе.
— Хорошо, Тае, это ваше решение, и оно заслуживает уважения. Пусть вы и

единолично закончили отношения, но для вас ничего не изменилось – вы по-
прежнему можете пользоваться всеми благами Чонгука.
— Нет, вот этого не надо. Я перееду в свою квартиру. И попрошу убрать от меня
охрану.
— Я настаиваю. По крайней мере, до выздоровления Чонгука.
— Нет. Мне ничего не нужно.
— Я знаю, что не нужно. И я рад, что Чонгук успел переписать на вас дом. Вы
ведь спрашивали, почему – потому что имущество, нажитое в браке, нельзя
переписать на третье лицо без согласия второго супруга, а Чонгук хотел, чтобы
этот дом принадлежал только вам. Вас нет в завещании. Если что-то случится,
всё отойдёт Йену. Просто хочу сказать, что я рад, что вы не останетесь на улице.
Никто не отсудит у вас этот дом и квартиру. Никто из его родственников не
узнает о вас, значит, и не тронет. Имейте в виду, Чонгук обеспечил вас
спокойной жизнью. И, в случае чего, вы всегда можете на меня положиться.
— Спасибо большое, но, пожалуйста, хватит... – Смял в кулак покрывало. Как бы

он ни злился, но ни в коем случае не желал Чонгуку смерти, да что там – Тае
ужасала сама мысль, что его может не стать. Потому-то слова Миллера
причиняли боль. – Чонгук выкарабкается... Его ждёт любимый сын. Он
поправится.
— Ещё у него есть вы.
— Меня у него больше нет.
Миллер не стал ему перечить, к тому же пришла медсестра, выгнав его из

палаты.
Тае хотел ещё раз провалиться в спячку, желательно на месяц, чтобы
267/846
проснуться, когда всё тяжёлое уже позади. К сожалению, всё только впереди...
Миллер уместно отметил – реабилитация займёт долгие месяцы. У Тэхёна тоже
своего рода реабилитация, но только ему никто не поможет.
***
Его выписали из больницы на следующий же день. Попросили впредь так не

нервничать и побольше отдыхать. Да уж, теперь он глаз не сомкнёт, выспался на
неделю вперёд. Тэхён бы и не поверил, что так долго спал, если бы сам не
убедился, заглянув в календарь. Это настолько странно, насколько нереальны
все дни, шедшие после аварии.
Чонгук где-то в коме, Тае... просто где-то. Они словно стали чужими людьми, для
Тэхёна это именно так, потому что, как выяснилось, он ничего не знал о жизни
Чонгука, а то, во что он Тэхёна посвящал – крохи по сравнению с женитьбой.
Почему он так с ним поступил? Какая такая необходимость скрывать свою
семью, если совесть чиста?
Тае хотел бы думать, что он, по крайней мере, был ему верен, но нельзя верить
лжецу – он обманет ещё сотню раз. Профессионалы... они такие – смотрят в
глаза, когда врут, и сами никому не верят.
Тэхён вспомнил их разговор перед тем, как они впервые переспали. Чонгук
говорил, что из-за той женщины, что его предала, он осмотрителен к каждому
человеку в своей постели. А ещё говорил, что хочет возвращаться только к
нему... Тэхён никак не мог взять в толк, чем мотивируется логика таких людей:
их обманули, предали – и они делают то же самое по отношению к другим. Это
так Чонгук учится на своих ошибках?
Почему молчал? Неужели всё было ложью? И даже та история про предавшую
его женщину? Ответов нет. Чонгук ничего не делает просто так. У него понятный
и простой лимит доверия: один раз родился, один раз полюбил, один раз
сдохнул. Один раз ошибся? Вряд ли.
До сих пор Тае чувствовал себя слабым, выжатым как лимон, а ещё
беспомощным и одиноким, брошенным на произвол судьбы, хотя бил себя в
грудь, что это он Чонгука бросил. И пусть он где-то там лежит такой же слабый,
брошенный и одинокий, Тэхён не может отделаться от мысли, что даже в такой
ситуации Чонгук оказывает на него большое влияние. Даже будучи без сознания,
он каким-то образом манипулирует им!
Миллер не позволил ему сразу уехать на квартиру, поскольку привёл два

главных аргумента, почему Тае пока не мог жить самостоятельно: первый – у
него нет работы; второй, вытекающий из первого, – нет своих денег, а это
значит, что он до сих пор у Чонгука на иждивении.
Он бы сошёл с ума, оставшись один в четырёх стенах, но его сразу на входе

перехватила мадам Го, позвав в столовую. Тэхён переоделся и без особого
энтузиазма спустился к ней, так как предполагал, что она звала на ужин, но
вместо поглощения пищи он занялся приготовлением. Домоуправляющая ему всё
показывала, под её чутким контролем они вместе готовили, и всё это время ему
удавалось бегать от тяжких размышлений. Женщина видела, что ему очень
плохо, и по непонятным причинам пыталась помочь, занимая его домашними
делами.
268/846
После ужина они пошли в сосновый бор в сопровождении Исаака, изучая
местность. Мадам Го кардинально поменяла своё отношение к Тае. Никто не
знает, что послужило тому поводом. Может, лучше узнав парня, она посчитала
его добропорядочным и потому сменила гнев на милость. Может, ей просто
стало его жалко. А может, она просто приняла его. В любом случае, как бы там
ни было, сейчас они мирно общались. Мадам Го отвлечённо говорила про погоду,
Тае лишь поддакивал. В беседу вступил даже Исаак, начав рассказывать, как он
служил в армии по контракту. Мадам с интересом его слушала, а тот и присел на
уши. Так они проходили два с половиной часа, вернувшись к дому только на
закате.
После прогулки на свежем воздухе обычно клонит в сон, но с Тэхёном этот трюк
не сработал. Поэтому он закрылся в балетном зале и там же встретил утро,
неутомимо отрабатывая движения.
В старинном балете термины отражали какой-либо образ, например: движение

кошки (pas de chat), рыбы (pas de poisson), ножниц и другие. А какой образ
передавал Тае? Он смотрел на своё отражение и видел лишь жалкое зрелище.
Ну так что у него за образ? Одинокий лебедь, который потерял свою пару? То
есть... а тот, второй лебедь, хоть когда-то ему принадлежал?
***
Последующие дни были как в тумане. Тэхён мало что помнит. Он постоянно
находился в зале, либо спал в кабинете, потому что только там не снились
кошмары, либо гулял по территории и ходил около соснового бора.
Состояние Чонгука оставалось на том же уровне. Неизвестность и тишина

сводили с ума. С каждым звонком телефона Тэхён вздрагивал, ожидая плохих
вестей. Миллер звонил раз в сутки, говорил коротко, потому что рассказывать
было нечего.
Сам Миллер не предлагал ему навестить Чонгука. Тэхён и боялся, и в то же

время хотел его увидеть, ведь нужно понимать, что это мог быть последний раз.
Пусть это и странно, но Тэхён всегда готовил себя к худшему. В конце концов, он
сам спросил у Миллера, можно ли ему приехать в больницу. Тогда-то он и узнал,
что в Корею приехали ближайшие родственники со стороны жены – её мать,
младшая сестра Риджин и сын. Они каждый день приезжают в больницу и
навещают обоих, поэтому Тае, как он понял из вежливого объяснения, там
делать нечего (Чонгук всё равно без сознания). К тому же Тае не является
родственником, и ему нужно в особом порядке договариваться с лечащим
врачом и заведующим отделением. Его бы пустили, но Миллер почему-то этому
препятствовал и попросил Тае запастись терпением, уверяя, что он только
больше расстроится из-за увиденного.
Тэхён понял, что он там лишний и, пока Чонгук не придёт в сознание и сам не
попросит его визита, он туда не попадёт. Да, больно. Очень тяжело смириться с
тем, что он для Чонгука по факту никто. По крайней мере, до раскрытия тайны о
его браке у Тае теплилась надежда, что он его любимый, то есть какой-никакой
близкий человек, но не теперь...
Жыин, та прима-балерина, что была любовницей Муна, как-то сказала ему, что
Тэхён, если сойдётся с женатым балетмейстером, будет последним в списке его
269/846
любимых... Он ведь тогда не понял, вообще ни черта не понял. Всё пришло с
опытом. Конечно, последний... Чонгук и не думал разводиться, как и Мун. Если
верить словам Миллера, то они с Риджин не жили как муж и жена, у каждого
была своя личная жизнь, но даже при всём при этом они не разводились. Чонгук
часто говорил, что любит его, а попроси Тэхён его развестись, он бы это сделал?
Тэхён, как всегда, предполагал худшее.
А ещё он вспомнил, как они с Богомом обсуждали ситуацию с Жыин, и как он её

защищал... Так ярко это вспомнилось прямо сейчас. Чонгук писал ему, что вся
ответственность лежит на Муне, потому что это он изменяет, а девушку он
плохой не считал. Тае тогда и представить себе не мог, что Чонгук пытается
вбить ему в голову, что подобные отношения приемлемы, и что, в общем-то,
большого греха за Тэхёном нет, ну а Чонгуку, на котором якобы вся
ответственность, ни в одном месте не ломит из-за измен.
Он клялся... клялся, что не изменяет ему с первой встречи в ресторане, твердил,

что больше никого не хочет, кроме него. Оттого вдвойне больнее. Врал или нет?
Чему теперь верить? Была ли искренность в его словах? Что вообще было у него
на уме?
Тэхён всеми фибрами души пытался возненавидеть его, потому что так было
правильно – правильно в его понимании. И, наверное, он бы смог так сделать,
если бы Чонгук был жив-здоров, пытался бы оправдаться, наговорив кучу всего
и, возможно, что-то сделав, но нет, всё было намного трагичнее – он не мог
вызвать ненависть своими действиями, поэтому Тэхён был не в силах ненавидеть
поломанного человека на больничной койке. Вот поправится... А он обязательно
поправится... Вот тогда он обрушит на него свой гнев. И, быть может, когда-
нибудь это «тогда» наступит, и ему уже не будет так больно.
Чонгука нет в его жизни девять дней. Нет ни на одной фотографии. Только его
вещи напоминали о том, что он с ним был. Тае и не припомнит, сколько раз
засыпал в обнимку с его рубашками, в обнимку с одними и теми же вопросами.
Один. Он снова остался один.
***
На одиннадцатый день Миллер позвонил рано утром, а Тэхён только под утро
заснул, и этот звонок заставил его соскочить с кровати. Как уже говорилось, он
боялся звонков от него, тем более не в назначенное время.
Тэхёна давно ничто не радовало, казалось, что уже ничего и не сможет, но такая
короткая фраза: «Чонгук пришёл в себя» – перевернула всё внутри вверх дном.
Когда он отключил телефон, то просто заревел, уткнувшись в подушку (в его
подушку) – это были слёзы облегчения, надежды.
Тае больше ничем не смог себя занять весь день, все мысли были об одном. К
счастью, вечером Миллер снова позвонил и снова с хорошими новостями: во-
первых, Чонгук его узнал; во-вторых, после того, как он пришёл в себя, врачи
отметили плавную положительную динамику; в-третьих, всё это время он
находился на аппарате искусственной вентиляции лёгких и сегодня же был
переведён на самостоятельное дыхание. Тэхён всё ещё не видел его после
аварии и понятия не имел, что будет дальше. Но сегодня он снова понял, что
такое счастье – это когда близкий человек жив.
270/846
***
На четырнадцатый день Миллер сообщил, что Тае (наконец-то) может нанести

визит поздно вечером. Впервые. Родственники Чонгука в это время уже будут по
домам, поэтому он ни с кем не пересечётся.
Его всего потряхивало по дороге в больницу. Отвозил Ларкин. Они не виделись

со дня аварии, когда все собрались в кабинете. Не то чтобы Тае держал на него
страшную обиду за то, что он тоже обманывал, ведь телохранитель ему ничего
не должен, он выполнял свою работу, но, определённо, это отдалило их друг от
друга.
Ларкин держался на расстоянии, за что Тэхён был ему благодарен. Он не

планировал прощаться с ним на плохой ноте, поэтому и не воротил носом, и не
грубил, если тот что-то спрашивал. Как только Чонгук поправится, Тэхён уедет,
так что игнорировать Ларкина бессмысленно.
Они приехали к десяти часам вечера. Тае выдали халат, шапочку, маску и
бахилы, чтобы соблюсти санитарно-эпидемиологический режим. Разумеется,
Чонгук лежал в отдельной палате – в отделении реанимации и интенсивной
терапии, и его лечение вёл лучший анестезиолог-реаниматолог данной
больницы. Риджин находилась где-то рядом, может, даже в соседней палате (он
не хотел знать).
Тае предупредили, что Чонгук давно спит. Время посещения не ограничили.

Провели краткий инструктаж о правилах поведения в палате с тяжело больными
и предложили побеседовать с психологом, чтобы морально подготовиться, но
Тэхён отказался. Его лишь сильнее затрясло от предстоящей встречи. Мозг
помнил Чонгука здоровым и красивым, поэтому Тэхён не мог представить, что
его ждёт за дверью. И как только он перешагнул порог палаты, из глаз
бесконтрольно хлынули слёзы.
Койка в окружении множественного оборудования, на ней... знакомый

незнакомец. Бледный, осунувшийся, весь в датчиках, катетерах, с гипсом на
руке и ноге, с перебинтованной головой и грудью... Лицо лишь слегка
поцарапано. Болезненно впали скулы и мешки под глазами. Тае несмело
подходил, с каждым шагом высматривая всё больше пугающих деталей, боясь
даже дышать рядом с ним.
Возле окна стоял стул, его он и подставил рядом с койкой, стараясь не издавать
ни звука. Заворожённо глядел на Чонгука, точно видел его впервые. Ну вот
таким – совершенно точно первый раз. Голый, под тонким одеялом, вроде и
большой, сильный мужчина, но в этих условиях казавшийся слабым, в самом
деле уязвимый. На лице была надета кислородная маска. Тэхён долго изучал
каждую чёрточку, в итоге не выдержал и осторожно взял за руку, опустив
голову рядом.
Подумалось... Чонгук бы поругал его за то, что он жалеет его и разводит

сырость.
Тае слишком много вылил слёз и продолжает размазывать влагу по щекам. Это
раньше он никогда не плакал. Чонгук научил его по-настоящему рыдать.
271/846
— Мур... – еле слышно, – ты спишь?
Тишина. Тае уткнулся в его руку, дрожа не то от холода, а здесь действительно

было прохладно, не то от всплеска эмоций – сердце так часто билось, что,
казалось, у него сейчас случится приступ.
И ещё вспомнил, как он повредил колено, и Мун передал трубку Тае, а тот сразу
заревел, стоило только услышать Чонгуков голос. Тэхён вот так не сможет его
успокоить, ему самому требуется поддержка. И ему точно не стоит вспоминать
хорошее, чтобы из-за этого убиваться. Но в такой момент, увы, плохое в голову
не приходит.
Вдруг Чонгуковы пальцы дрогнули, Тае тоже вздрогнул, стремительно вскинув

голову. Чонгук медленно открывал глаза, устремив взгляд сначала в потолок, а
потом переведя в его сторону.
Он всегда так смотрит, что становится дурно, но именно сейчас выбило воздух
из лёгких. На свои слёзы и сопли Тэхён перестал обращать внимание. Всё
замерло.
Чонгук, как и всегда, не выражал ни одной эмоции, его лицо было словно чистый
холст, сами глаза холодные и жутко уставшие. В какой-то момент его губы
пришли в движение. Тае плохо читает по губам, что уж говорить, он даже на
слух не всегда воспринимает, но отчётливо разобрал «Тае».
Чонгук чуть сильнее сжал его руку.
Всё верно, его зовут Тае... Узнаёт... Понимает. Слава богу.
Тае опустил лицо, вытерев щёки. И почему это так его смутило?
Он не мог ответить «я тебя бросаю», не мог признаться «я тебе больше не

верю». Да какая сейчас к чёрту разница, что он там для себя решил?! Он задавит
в себе все обиды, не время и не место прощаться. Человек перед ним слишком
зависим от его слов – обидным словам под силу убийство.
— Знаешь... – потревожил молчание, так и не подняв головы. – Во французском

языке не существует отдельного глагола для слова «обниматься». Помнишь, та
же ситуация с «я скучаю по тебе»? – Чонгук мог и забыть, но его пронзительные
глаза ловили каждое слово – они всё за него сказали. – Есть выражения: prendre
dans les bras – что дословно переводится «взять внутрь рук» и faire un câlin –
«сделать нежность». – Губы Чонгука дрогнули. И дышать стало так легко-легко. –
Ты отсутствовал у меня... и я хочу взять тебя внутрь рук. – Тае болезненно
улыбался. Говорить было совсем непросто. – Пожалуйста, скорее поправляйся,
Чонгук.
«Пожалуйста» – волшебное слово. И теперь-то ему точно не отвертеться от

выздоровления.
***
Риджин вышла из комы. Тае узнал об этом от Ларкина. Они не говорили о лжи и
прощении, и о том, что между этой женщиной и Чонгуком. Ларкин просто
пересказал последнюю сводку о том, что мадам Со наконец-то вышла из комы,
272/846
но её состояние по-прежнему оставалось крайне тяжёлым. У неё был перелом
свода с переходом на основание черепа, поэтому ей удалили вдавленные
фрагменты лобной кости. Тае было жалко эту женщину, хотя он её даже не знал,
никогда не видел.
Мадам Со Риджин было тридцать пять – она ровесница Чонгука. Стоит ли

говорить, что даже эта информация в каком-то смысле ущемляла Тае. Он был
намного младше, неопытный, нереализованный в жизни, не имеющий ни семьи,
ни детей, совсем зелёный парень. А у Чонгука уже был взрослый ребёнок...
Теперь Чонгук в его глазах выглядел ещё старше, ещё мудрее. Он уже в своей
жизни всё успел: и женился, и оставил наследника, и завладел такой компанией,
и даже обзавёлся любовником...
Было до ужаса страшно узнавать, как выглядят жена и сын. Сын Чонгука... На
кого он больше похож? Миллер сказал, что похож во всём на Чона, вплоть до
повадок. Это разбивало Тае вновь и вновь, с каждым днём трещина на сердце
становилась всё больше, поэтому он пытался знать как можно меньше.
Единственное, что хоть как-то держало на плаву – это стабилизирующееся
состояние Чонгука.
Пришлось отложить переезд на квартиру. Тае простил самого себя за слабость.

Он был совершенно сломлен... Как бы ему ни хотелось сбежать из этого дома и
навсегда перечеркнуть прошлое, он со всей трезвостью ума понимал, что не
бросит Чонгука. Не сейчас. За всё, что между ними было, за незабываемые
эмоции, за общие воспоминания – Тэхён будет поддерживать его в борьбе с
недугом столько, сколько это понадобится. Он человечен и, как ни крути, всё
ещё очень влюблён, хотя его любовь так сильно ранили.
Тэхён ведь даже помог Михён, которая ничего для него не сделала, кроме того,
что родилась его сестрой, а Чонгук, помимо всей лжи и жестоких поступков,
сделал много хорошего. Может быть, он изменял. Как теперь это доказать или
опровергнуть? По сей день Тэхён старается не воспроизводить подобные
картинки в голове. Его тошнило от мысли, что кто-то мог так же прикасаться к
Чонгуку, целовать и нежиться с ним по утрам, шептать под ухо, пока он не надел
аппараты, и что Чонгук в ответ делил с кем-то постель, касался какой-то
женщины, которая, вообще-то, имела на него права и знала его намного-намного
дольше и лучше; и её он доводил до исступления, а потом сидел за завтраком в
кругу семьи и писал Тае короткое: «Как ты?»
Жыин говорила о тяжёлой участи любовницы, но никто не рассказал Тае, что там
с участью любовника, который ни о чём не знал.
Одно полушарие мозга кричит: «Забыть, возненавидеть, уйти!», а другое

надрывно подвывает: «Не бросай, ему сейчас так плохо, ты ведь всё равно его
любишь...»
А ещё есть третья сторона, которая как некстати заявилась в дом, когда Тэхён
уже собирался уезжать. Ассистент Ким заехал за какими-то документами, что
находились у Чонгука в кабинете. Они прям врезались друг в друга, так как, вот
совпадение, Тае именно сейчас забирал свой телефон оттуда. Ассистент тут же
вгрызся в него зубами.
— Что вы тут забыли, Дюран?
273/846
Ассистент Ким был красив и умён, но с его характером работать только в
серпентарии. Он даже Чонгука превосходил в тщеславии.
— Пропустите.
— Я всё же попрошу вывернуть карманы. Откуда мне знать, что вы здесь искали?
— Что вы несёте? – Тэхён завёлся на раз-два и принял боевую стойку. До

нервного срыва как раз не хватало кичливого ассистента.
— Чонгук в тяжёлом состоянии, а у вас-то шаткое положение. Деньги на

карточке заканчиваются. Что же вы предпримете?
— У вас ко мне какая претензия? – практически выплюнул, неожиданно поставив

вопрос ребром. – Вам со мной делить постель или детей крестить? Или я лезу в
ваш кошелёк? Что вы ко мне пристали?
— Боже упаси, – наигранно усмехнулся. – Я презираю наивность. Вы же не

думаете, что все должны вас любить?
— Я не знаю, о чём думаете вы, но я о вас – нет.
Сокджин хохотнул.
— Я просто счастлив. Надеюсь, и вы обретёте своё счастье, когда покинете этот

дом. Уж извините, я за семейные ценности. Риджин – украшение Чонгука, и эта
беда должна их сплотить, я уверен. И вы, Тае, пожелайте им скорейшего
выздоровления и начните новую жизнь. Я не могу вас осудить, ведь ранее вы
пребывали в счастливом незнании, но сейчас у вас есть шанс сохранить честь и
достоинство. Отступите. Исчезните из его жизни.
— Украшение Чонгука и он сам лежат в реанимации. Вы считаете, сейчас может

быть что-то важнее их здоровья? И, прежде чем рассуждать о чести и
достоинстве, вы сначала найдите их у себя.
Тае толкнул его в грудь и выскочил из кабинета. Признаться, его всего трясло,
но с этим было легко справиться, ведь Тэхён сам правильно сказал – сейчас есть
проблемы поважнее.
***
Тае вновь приехал в больницу, где его уже поджидал Миллер. В палату Тэхён
зашёл один. Входить по двое было нежелательно, да и Миллер не хотел им
мешать.
Чонгук выглядел как манекен: белый, неподвижный, безэмоциональный. Тэхёна

заранее предупредили, что после процедур мистер Чон спит, и не стоит его
лишний раз тревожить, но, стоило ему безобидно коснуться руки, Чонгук, как и в
тот раз, медленно открыл глаза – ненадолго упёрся взглядом в потолок и
опустил его в сторону Тае. Это даже как-то жутко.
Сегодня без рыданий. Тэхён идёт на рекорд. Уже давно пора приобрести
шампунь «Джонсонс беби» с формулой «Без слёз» и не беспокоиться о
внеплановых слёзных осадках.
274/846
— Привет.
Чонгук слегка сжал его руку. Всё же нужно купить шампунь, ведь даже такие
мелочи делают Тае сентиментальным.
Чонгуку пока тяжело говорить и вообще что-либо делать. Одна рука в гипсе,
вторая в синяках – особо не пожестикулируешь. Миллер с улыбкой поделился
умозаключением, что Чонгук уже идёт на поправку, так как даже в таком
состоянии умудряется игнорировать вопросы, которые ему не нравились, но он
всё ясно понимает, слышит и видит.
Внезапно Тае наткнулся на новую деталь в уже знакомой обстановке – на

тумбочке рядом с кувшином воды теперь лежало какое-то фото. Он не стал
брать его в руки и демонстративно разглядывать, но и так заметил, что Чонгук
там стоит с сыном.
К щекам прилила кровь.
Скорее всего, это Йен принёс ему фотографию. Тае не собирался ничего
говорить о его семье, избегая этой темы, будто её и не существовало.
— Тебе не холодно?
Чонгук по-особенному моргнул. Только Тае не понял, что значит в контексте знак
согласия.
— То есть холодно?
Снова моргнул.
— Принести плед?
Не моргнул, а указал пальцем куда-то вниз, на ноги. Тае проследил за

указателем и увидел голые ступни, торчащие из-под тонкого одеяла. Он всё же
подорвался на сестринский пост и попросил плед, который ему тут же выдали.
Сначала он суетливо подоткнул одеяло, пощупав его носки – правда холодные, и
следом накрыл пледом.
— А эту руку укрыть?
И эту укрыл, и грудь до самого подбородка.
— Врач говорит, что через пару дней тебя можно будет переводить в стационар.
Никакой реакции. Чонгук просто на него внимательно смотрит.
— За тобой ведь хорошо ухаживают? Не надо пожаловаться?
Нужно было как-то забивать неловкие паузы, потому Тэхён говорил и суетился.
Чонгук снова никак не среагировал.
— Нужно что-нибудь привезти из дома?
275/846
Не мигает.
— Ты меня нормально слышишь? – Чонгук обхватил его запястье и погладил.

Тэхён затих, с опаской смотря на их переплетённые руки. – Хорошо... – И убрал
свою, натянув полуулыбку.
Чонгук должен понимать, что теперь существует дистанция, пусть это и не

озвучено, и Тэхён вроде бы добродушен.
— Всё будет хорошо. Ты быстро встанешь на ноги. Хочешь пить?
Чонгук неожиданно потянулся здоровой рукой к кислородной маске и стянул её

на подбородок, глухо прокашлявшись, что причиняло ему боль, судя по
нахмуренному лбу.
— Тае... – таким севшим, хриплым голосом, странно дыша, – я в порядке.
Он должен был что-то сказать и снова открыл рот, но в палату вошла медсестра.
Она попросила оставить пациента отдыхать, потому Тае спешно попрощался,
беспокойно глянув на ноги, убедившись, что всё хорошо укрыто. Когда нет слов,
в ход идёт гиперзабота.
Женщина отвела его до сестринского поста и попросила дожидаться

сопровождающих. Миллера в зоне видимости не наблюдалось. В итоге за ним
пришёл Ларкин, махнув в сторону выхода. Они молча дошли до парковки, молча
сели в машину. Мужчина сложил руки на руле и хмуро смотрел в зеркало на Тае.
Что он так упорно пытался разглядеть?
— Мы поедем или как?
— Поедем, конечно, – устало протянул и повернулся к нему лицом. – Парень,

обещай, что снова не впадёшь в спячку. Я даже не знаю, как сказать... Чёрт.
— Не пугайте меня, – изменившись в лице и встревоженно подавшись вперёд. –

Что ещё случилось?
— То, чего мы все боялись.
— Ларкин, скажи нормально! – резко перешёл на «ты», вдруг так сильно

испугавшись, что перед глазами потемнело.
— Риджин умерла.
*фр. - Когда ты вернешься?

Йен - не Деймон Сальваторе, это вьетнамо-китайское имя
276/846
Глава 17. Собачья верность
— Надо же, какое совпадение, – говорит Лорен. – Утром я видела,

как две собаки занимались любовью у меня перед общагой. Это было очень
странно, но определённо поэтично с точки зрения эротической образности.
— Лорен, собаки не занимаются любовью, – говорю я ей. – Они ***утся.
— Ну, оральный секс их точно не смущает, – смеется Мона.
— Собаки не занимаются любовью? – спрашивает меня Стамп с изумлением. –
Я бы пораздумал над этим, будь я на твоём месте.
Брет Истон Эллис. Правила секса
Ларкину пришлось пересесть назад и успокаивать Тэхёна. Он несколько минут

сдерживался и молчал, но потом разрыдался, не в силах ничего вымолвить. Он
даже не знал, что чувствует. Эта женщина не сделала ему совершенно ничего
дурного, только её супруг. И ведь жалко чисто по-человечески. Она была
слишком молода. Несправедливая, спонтанная смерть. И ещё у неё остался
ребёнок. На самом деле это очень горько.
Тае не хотел никуда ехать, не хотел ничего делать, ни на что глядеть, всё, что
он мог – это беспомощно рыдать в ладони. Ларкину тоже было нелегко, он ведь
потерял сослуживца в этой же аварии, которому не посвятили столько же
времени и скорби, как скончавшейся Риджин. И её он тоже знал лично. Но то
Ларкин – он будет черствее двадцатилетнего мальчика, у которого только
началась жизнь с её трудностями и испытаниями. Сейчас для всех в окружении
мистера Чона наступили тяжёлые времена. А каково ребёнку? Он уже не
маленький наивный мальчик, Йен всё понимает. Терять родителей в любом
возрасте больно, но в десять – это ещё и жестоко. Мало того, что мальчик
потерял маму, так и его отец до сих пор находится в тяжёлом состоянии. А
Миллеру как? Он вхож в семью Чона, для него и Джошуа, и Риджин были близки,
теперь же все проблемы легли на его плечи, но ему нельзя давать слабину. Ну а
что Тае? Ему никуда не деться и не скрыться от последствий – он во всём этом
глубоко погряз. Его прочно тянет прошлое, по рукам и ногам связывает дом. И он
всё ещё любит.
«Я хочу любить тебя, как твоя мама. Не бросай меня. Даже если я тебе надоем,
оставь меня где-нибудь рядом, при себе. Я не знаю, что со мной случится, если
ты меня прогонишь...» – слишком хорошо помнятся те слова. Только дети и
безумцы могут выкинуть что-то подобное. А коль захотел любить как мать, то
должен всегда быть рядом и во всём поддерживать.
В таком состоянии они с Ларкиным просидели около часа, после чего Тэхён
попросился остаться в больнице. Ларкин отговаривал его, но какие бы доводы он
ни приводил, тот упёрся и ни в какую не уступал. Тае хладнокровно заявил, что у
Чонгука много денег – с деньгами можно хоть в реанимации ночевать, хоть прям
с больным спать на койке. Так в чём же проблема?
Такое поведение было непонятно телохранителю, но он проводил его обратно,

достаточно долго проговорив с Миллером в коридоре, подальше от Тэхёна, дабы
он не слышал. Скоро должны были приехать родственники покойной. Тэхён
одиноко и молчаливо стоял под дверью Чонгуковой палаты, как неприкаянный
дух. Миллер не хотел заниматься ещё и возражениями Дюрана, потому
предложил ему ночевать в палате на стуле, пока не задеревенеют суставы, если
ему так угодно.
277/846
Тэхён согласился.
На него напал панический страх, что Чонгук мог повторить судьбу Риджин,
поэтому побоялся отлучаться. А если он умрёт ночью? Чёрт возьми, Тае отлично
понимал, что Чонгук, в связи с открывшимися обстоятельствами, многое не
заслуживал. Многое. Но он и не заслуживает, чтобы его бросили на больничной
койке без права на оправдание. Хотя бы на право прощения.
Чонгук спал, а выглядел как живой мертвец. Хотелось надеяться, что его сон
был мирным – он ещё не знал, что стал вдовцом. Тае не мог предугадать, какая у
него будет реакция. Чонгук сам говорил, что контролирует всех, но себя больше
всего, однако, если верить его словам, когда умерла его мама, он очень страдал.
С Риджин его связывало двенадцать лет... брака, дружбы – неважно. Это не
посторонний человек.
Тае имел потребность держать его за руку, только так ему становилось
спокойно, словно он сможет удержать его в этом мире.
Поздно ночью ему удалось уснуть под писк медицинских приборов, но это был
лёгкий сон. Он часто и порой беспричинно вскакивал, проверяя состояние
больного. Эти пару часов показались ему бесконечным адом.
Утром не пришло облегчение: у него ломило всё тело после неудобной ночёвки,
чего и следовало ожидать, а вот Чонгук не проснулся – это стало
неожиданностью. Врач сказал, что его жизни сейчас ничто не угрожает, и много
спать ему полезно.
Тэхён был очевидцем того, как происходит уход за лежачим больным. Медсестра
не прогнала его, и он решил понаблюдать. Ему неизвестно, сколько Чонгуку
придётся провести в лежачем состоянии, но ему точно понадобится услуга
сиделки. На всякий случай Тае попросил женщину объяснить, что из себя
представляет уход. Она не заартачилась.
Сначала идёт измерение давления и температуры, потом умывание лица: чистка

зубов, чистка ушей и, при необходимости, глаз. Иногда нужно чистить нос, но
это уже с парализованными или долго лежащими в коме.
Также она сообщила, что волосы больным они моют раз в пять дней и лишь по
рекомендации лечащего врача (из-за травм на голове это может быть
противопоказано). Есть альтернатива – сухой шампунь, им она и набрызгала
волосы Чонгука. Тае никогда не пользовался таким шампунем, но резкий запах
сразу дал в нос, и это моментально вызвало отторжение. Чонгуку бы тоже не
понравилось, будь он в сознании – он же такой чистюля: и бреется везде, и два
раза на дню моет голову, всегда душится одеколоном, который источает
ненавязчивый запах, вообще следит за своим телом. А это всё совсем не то...
Тае словил себя на мысли, что сам сделал бы лучше...
Потом пациенту помогают сходить на судно, но в данном случае на Чонгуке

надет памперс, так как сейчас он не контролирует дефекацию и
мочеиспускание. Тэхён никогда бы не подумал, что увидит на этом мужчине
подгузник. Очень тяжело наблюдать за беспомощностью некогда сильного,
здорового мистера Чона... Но Тэхён смотрит и внимательно слушает, заодно
278/846
помогая его переворачивать.
На самом деле ему до сих пор страшно до него дотрагиваться, будто тем самым
он причинит ему большую боль. Медсестра, видя его робкие движения, с доброй
насмешкой сказала: «Не бойся ты, не сломаешь, уже и так всё переломано».
Отличная поддержка...
Она сняла памперс и показала, как произвести чистку гениталий. Медсестра

лихо управлялась с неподвижным телом, хотя всё выглядело проблематично.
После она объясняла, как правильно надеть памперс. И на скорую руку обмыла
тело. Обмыла – громко звучит, – обтёрла влажными салфетками, досуха вытерев
полотенцем.
Большое внимание она уделила рассказам про профилактику пролежней. Во-

первых, нужно чаще обтирать больного водой, чтобы кожа дышала. Постельное
ни в коем случае не должно быть влажным, а также следовало тщательнее
вытирать складки на теле. Во-вторых, нужно быть аккуратным при
вытаскивании из-под больного памперса или клеёнки – ничто не должно
повредить чувствительную кожу. В-третьих, следовало каждые два-три часа
переворачивать больного – чтобы кровь поступала ко всем онемевшим частям
тела, и делать массаж – во избежание мышечной атрофии. В-четвёртых,
простынь должна быть идеально гладкой, чтобы нигде не было складок или
крошек. В-пятых, больному нужно много пить: если в организм поступает
недостаточно жидкости, кожа теряет упругость – это и способствует
возникновению пролежней. Ну, и, в конце концов, больного должен
систематично осматривать врач. У лежачих пациентов из-за неподвижного
образа жизни ослабевает тело, кожа становится дряблой, потому её легко
повредить. Увы, но даже если соблюдать все предписания, пролежни могут
образоваться за один час. Тэхён всерьёз был обеспокоен этой угрозой. Только
пролежней Чонгуку не хватало со всеми его травмами.
Далее женщина протёрла его тело камфорным спиртом и, хорошо укрыв

больного, проветрила помещение. Тэхён снова остался с ним один на один,
переваривая полученную информацию. Ему почему-то очень не нравилось, как
ухаживали за Чонгуком... То есть всё было соблюдено, но в этом не было души.
Для медперсонала это просто работа, их чувства атрофированы, а больные – они
же в таком состоянии наиболее чувствительны, им требуется заботливый уход...
близких. Тае сам пришёл к этому выводу, никто вообще-то не призывал его на
службу милосердия. Он для себя решил, что не сможет спокойно спать, зная, что
Чонгуку недостаточно хорошо промывают волосы или недостаточно тщательно
моют тело...
Оплачивать высококвалифицированную сиделку не проблема, но, если хочешь

сделать хорошо, тут без вариантов – сделай сам.
Тэхён чувствовал себя вяло, сам немного поразминался, но снова припал к

кровати, уже привычно взяв его за руку.
Всё, чего он хотел – чтобы Чонгук был здоров. Поэтому возложил на себя
ответственность за его восстановление.
***
Вечером Миллер отправил его домой спать. Тае сразу оповестил, что возьмёт на
279/846
себя заботу по уходу, когда Чонгука переведут в стационар. Миллер не скрыл
своего удивления, но попросил пока не горячиться, мол, Чонгук сам решит, с кем
ему будет комфортно находиться в столь деликатной близости. Он был прав.
Чонгук может не одобрить кандидатуру Тае, потому что это сильно изменит их
отношение друг к другу, и, скорее всего, это ещё и сильно ущемит его
достоинство.
Ещё Миллер попросил отсидеться дома несколько дней. Он сообщит Чонгуку о

смерти жены, как только тот немного очухается, так что понадобится время,
чтобы он морально оправился и после этой новости. Потом Алекс намерен
перевезти Чона в реабилитационный центр.
Тае отвозил Ларкин, и он попытался разговорить вялого, засыпавшего на ходу

Дюрара.
— Парень, как ты? Выглядишь неважно.
— Именно неважно... – ответил тот рассеянно.
— Тебе следует набраться сил, если хочешь поработать сиделкой. Это для вас
обоих будет испытанием.
— У тебя есть опыт? – он решил больше не «выкать». Ларкин улыбнулся,

одобрительно приняв его неформальное обращение.
— В своё время пришлось полежать. Остались самые худшие воспоминания, но,

видишь ли, из-под меня горшки выносила настоящая мегера, а хотелось бы
рядом видеть того, кому небезразлично. Ты, главное, запомни, что уход за
больным, ну, образно говоря – это не стометровка, а марафон. Нужно
распределить силы на долгий срок.
— Спасибо, учту. Кстати... Чонгук ведь не сможет присутствовать на похоронах?

Как теперь всё обстоит?
— Без него. Семья не допустит, чтобы Риджин месяц лежала в морге. Сам
понимаешь.
— Её уже кремировали? – Интересоваться подобным было жутко и неудобно.
— Нет. Вечером на «Челленджере» полетят на Родину.
— А мальчик как?
Ребёнка было особенно жалко. Когда умер дедушка, Тае всего лишь исполнилось
пятнадцать, и это было невыносимо тяжело. Первый год он не жил, а
существовал. Да и последующие тоже. До встречи с...
— Я не видел Йена. Уверен, ему сейчас будет лучше всего рядом с отцом.
— Чонгук ведь заберёт его к себе?
— Полагаю, что да, но, возможно, для виду спросит его мнения.
О, Тае знаком с этим приёмом под названием: «Мы выслушали твоё мнение, но
280/846
оно ошибочно, а теперь расскажу почему...»
— А если мальчик захочет остаться с бабушкой? Он же всё-таки рос в Китае.

Какое у него гражданство?
— Корейское. Пацан души не чает в отце. В любом случае босс – законный

представитель, только с его разрешения Йен может проживать с тёщей, но я
очень сомневаюсь, что он это допустит. Да и, как я знаю, мадам Ву в отличных
отношениях с Чоном.
— Если они такая дружная семья, почему Чонгук не жил с ними?
— О, ну ты нашёл подружку. Это напрямую к Чону, не ко мне.
Как раз таки у него Тэхён ничего не будет спрашивать.
Разговор кончился ни на чём. Меньше всего сейчас хотелось ломать голову над
проблемами семейства.
***
Только через четыре дня Тэхёна наконец вызвали «на службу». Миллер доложил,
что Чонгука уже перевезли в центр, и он не сразу, но согласился на кандидатуру
Тае. Он заранее предупредил, что у Чона сейчас дурное расположение духа,
потому он может доставлять вдвое больше хлопот. После получения таких
серьёзных травм, будучи прикованным к кровати, конечно же, Чонгук будет
подвержен стрессу, а если сюда прибавить смерть супруги и, что немаловажно,
личного телохранителя, то приблизительно можно вообразить, в каком сейчас
ужасном состоянии находится Чонгук. К тому же Тае обо всём узнал и не
намерен продолжать отношения – это тоже не может остаться без внимания.
Исходя из всего перечисленного, Тэхён не питает иллюзий на комфортное
сотрудничество.
Мадам Го помогала собирать сумку, советуя, что лучше взять, в том числе из
вещей мистера Чона. Затем они вместе поехали в аптеку, чтобы закупить всё
необходимое: защитные средства, очищающие средства, лосьоны, крема – с
цинком при намокании, при сухой коже – без цинка. Также нужно было взять
побольше полотенец (и сил и терпения), клеёнки, одноразовые пелёнки,
перчатки и... микроклизму.
По ходу закупки его начало потряхивать от страха. Он только сейчас в полной

мере осознал, на что всё-таки подписался. Хотя и не представлял себя ни в
каком другом месте.
Мадам Го не стала брать памперсы, возложив эту обязанность на медцентр. В

конце концов, он-то тоже должен что-то предоставлять. От себя Тае купил масло
«Джонсонс Беби», посчитав, что оно лучше всего увлажняет.
В палату они зашли впятером, раскладывая сумки. Сердце нескромно рвалось

наружу, отбивая сто двадцать ударов в минуту. Гнетущую атмосферу разбавляла
женщина-врач, ярко улыбающаяся и приветливо рассказывающая о планах на
ближайший месяц. Вот только Чонгук лежал с таким равнодушно-агрессивным
лицом, что жить не хотелось. Разумеется, Тае благополучно задвинул все свои
переживания в дальний ящик. Как и сказал Ларкин – нужно распределить свои
281/846
силы на марафон.
Пока мадам Го беседовала с Чоном тет-а-тет, врач и медсестра вводили Тае в

курс дела. Ларкин помогал разбирать вещи. Миллер просто вежливо улыбался и
слушал.
Наконец, когда все потихоньку разошлись, в палате осталась только медсестра,

что собиралась провести полный инструктаж по уходу. Вот тут-то и затряслись
поджилки.
— Так, давайте решим, мистер Дюран, с чем предпочтительнее работать:

памперсы или судно?
Будто Тэхён ранее с чем-то работал...
— Я, вообще-то, здесь, – неожиданно и громко произнёс Чонгук. – Не со мной ли

вы должны это согласовывать?
Медсестра извиняюще улыбнулась. Чон не был излишне капризен или намеренно

высокомерен, он всегда придерживался простой позиции: я плачу – требую
соответствующий уровень.
— Простите, мистер Чон. Я думала...
— Меньше слов, – грубо. Атмосфера накалялась (для Тае точно), а медсестра,

привыкшая к неадекватному поведению пациентов, не прекращала улыбаться. –
Я здравомыслящий, непарализованный, зачем мне ваши памперсы?
— Хорошо, мистер Чон, мы учтём ваше пожелание. Давайте научимся

пользоваться судном... – начала было женщина, но и тут Чонгук вылепил. (Он
говорил громко, потому что не очень хорошо слышал, ему пока было неудобно в
аппаратах).
— Подкладываешь под задницу и испражняешься, чему тут учить? Может, мне

тоже стоит давать уроки?
Медсестра спокойно погладила его по руке, не смутившись его агрессии.
— Мистер Чон, это делается для вашего же удобства. Проявите терпение к

новичку, если вы ознакомлены с сестринским делом.
Удивительно, но после этих слов Чонгук замолк. Женщина вынудила его сходить
в мочеиспускатель, пробно подсунула судно, пошагово показывая Тае, как с ним
обращаться и как подмывать гениталии. Тае увидел полностью нагое тело, что
раньше вызывало у него приятное томление, а сейчас... Гипсы, маленький порез
на бедре, через который вставляли титановый штифт на бедренную кость,
посеревшая кожа, какие-то царапины, в общем – болезненный вид. Из-за этого у
Тэхёна ослабли руки, и ему резко сплохело. Он не то чтобы был брезглив или,
например, падал в обморок от вида крови, но вот это тоже вызывало
психологический стресс.
Ещё очень долго женщина рассказывала про пролежни. Массаж и гимнастику

будет проводить лечащий врач, ради этого Чонгук и лёг в реабилитационный
центр.
282/846
Примерный распорядок дня таков: утром – умывание, туалет, завтрак,
проветривание помещения, массаж; в обед – различные процедуры, опять-таки
массаж, в данном случае для профилактики пневмонии и пролежней, по
желанию дневной сон, ну и, конечно, обед; на ужин – третий массаж, осмотр
пациента врачом, осмотр постельного белья, сам ужин, умывание и сон в
положенное время. Медсестра показала, где находится розетка, фен, тазик,
кувшин, дополнительные полотенца и постельное бельё. Тае боялся что-то
забыть, что-то выпустить из виду, но медсестра заверила, что бояться нечего:
если у него возникнут сложности, в любое время дня и ночи ему помогут, никто
тут не бросает на произвол судьбы.
Тае узнал, что даже ночью нужно переворачивать больного во избежание этих
проклятых пролежней. Только от одного этого слова у него появилась мигрень.
Стоило медсестре уйти, нагрянул мрак.
Образовалась неловкая тишина. Тае занял себя разбором вещей и на видное

место поставил детское масло. Собственно, оно и послужило поводом
заговорить.
— Я похож на ребёнка? А присыпку не купили?
Тае пытался не показывать своей нервозности и вообще никак не реагировать.
— Я не заставляю тебя здесь присутствовать. И не очень понимаю твой приступ

доброты. Не надо приносить себя в жертву. – Но молчание только подначивало.
Чонгук будто специально говорил ему обидные вещи, чтобы он ушёл. – Я бы не
стал этого делать на твоём месте. Мы не бедные люди, чтобы убирать друг за
другом помёт. Лучше сходи по магазинам, отдохни, не надо перетруждаться,
Тае.
Он просто ущемлён, Тае должен быть выше этого.
— Необязательно скакать возле меня каждые пять минут, мне не месяц от роду.
Превозмогая страх, Тэхён отодвинул одеяло и потрогал простынь, обнаружив,

что она стала влажной. Он решил придерживаться своего принципа: два раза в
день нормально мыть тело, а так протирать влажными салфетками. Хорошо, что
перед выпиской из реанимации ему подстригли ногти и помыли волосы. Плохо –
в сознательном состоянии Чонгук ведёт себя как кретин.
Чонгук то и дело лез под руку, раздражающе комментировал каждое его

движение, всем оставался недоволен, через слово предлагая Тае умчаться
домой. С горем пополам удалось помыть тело. Тэхён боялся его трогать, а ещё
дико смущался касаться интимных мест по многим причинам, так ещё и Чонгук
давил.
Стоило ему для фона включить телевизор, Чонгук гаркнул, чтоб он выключил
«этот зомбоящик». Его выводила из себя любая мелочь. Но к этому быстро
привыкаешь.
Чонгук сам мог есть, но левой здоровой рукой это было делать проблематично,
потому он пользовался ложкой, но опять же с таким беспощадным выражением
283/846
лица, что страшно было ловить его взгляд. Он и половины не съел, отодвинув
столик-поднос, что был совмещён с конструкцией многофункциональной
кровати. Благо, тарелки не упали. Только врач его кое-как затыкал, делая
массаж. Тэхён сидел на своём диване как пришибленный, даже не в силах на
что-либо отвлечься.
Но на этом ад не заканчивался. Чонгуку кто-то позвонил, звонивший и отхватил

по полной программе. Тае никогда не видел его в таком возбуждённом
агрессивном состоянии. Он натурально орал в трубку. Тэхён не придумал ничего
лучше, как закрыться в ванной и переждать там бурю. И как он вздрогнул, когда
услышал громкий звук удара. Чонгук кинул телефон в стену, со жгучей
ненавистью смотря по сторонам.
Мадам Го положила ему с собой успокоительный сбор, после которого он,

кстати, уснул на четыре дня... За ним Тае и пошёл. И задался вопросом, кому его
заваривает: Чонгуку или себе?
Здесь Чона и прорвало.
— На кой чёрт мне твои травки? Думаешь, я выпью, и мир заиграет яркими
красками?! – Наверное, стоит отметить, что Чонгук никогда на него не орал. Но
сейчас это был львиный рёв. – Или, может, кости срастутся?! А может,
воскреснет моя жена?! Зачем ты сюда пришёл?! Понаблюдать за моими
страданиями?! Ну, любуйся! Тебе ведь нет дела до моей жены, да?! Ты её даже
не знал! Она не рожала тебе ребёнка!
У него начался припадок. Тэхён глубоко внутри понимал, что он всё это говорит
не нарочно, но это не облегчало ситуацию.
— И не надо делать мне одолжение! Мне осточертели ваши жалостливые лица!

Себя пожалей! Забирай шмотки и поезжай домой! У меня достаточно денег,
чтобы платить за свой горшок!
Раз – и на пол полетели капельница, бутыльки и посуда с тумбочки, а затем и

сама тумбочка, с громким шумом рухнув на пол. Естественно, на такой ор и шум
прибежал медперсонал. Чонгук продолжал орать какие-то неразборчивые
гневные фразы, в то время как его привязывали к койке, вкалывая
успокоительное. Тае вывели из палаты, проведя в кабинет психиатра, где уже он
проводил с ним беседу.
Тае не ревел, но впал в тупое равнодушие. Психиатр тоже сделала ему укол и
объяснила, что у мистера Чона посттравматический психоз, на его состояние
также влияют антибиотики, поэтому не нужно бояться и воспринимать его речи
близко к сердцу – наоборот, следует проявить терпимость и помочь через это
пройти.
Сегодняшний день дался Тэхёну... точнее, не дался. Сегодняшний день был

просто ужасен, а впереди ещё череда таких же сумасшедших будней.
Очень хотелось сбежать из этой дурки... Но куда? Как? Тяжело.
На ватных ногах вернулся в палату, в которой уже было тихо и прибрано. Чонгук
спал как какой-то психопат, привязанный к кровати.
284/846
Кошмар наяву.
***
Тае тяжело спал, диван казался неудобным, а сон – ненадёжным. В конце

концов, в сознание проник зов. Кто-то его звал. Звал и звал. Он тревожно
распахнул глаза, сразу распознав источник звука. Чонгуку было плохо. Господи,
это ведь только первый день... Он когда-нибудь закончится?
Тае тут же подскочил к нему, включив бра над тумбочкой, смаргивая сонную
пелену с глаз, чтобы рассмотреть его лицо. Чонгук взмок под одеялом, и его тело
затекло. Тае тут же принялся его развязывать, резко скинув одеяло. Простынь
тоже была влажной. У Тэхёна сжалось сердце. Кажется, Чонгук долго терпел,
чтобы не будить его.
Больше не медля ни секунды, он полетел в ванную за тазиком, губкой, чистым

постельным бельём и полотенцами. Чонгук с большим нежеланием попросил
принести судно. Хорошо, что их «первый раз» с походом в туалет прошёл ночью.
Ночью всё проще, откровеннее. И они оба в полубреду.
Чтобы не смущать его, он опять ушёл в ванную, брызжа на лицо холодной водой.
Слишком тяжело перейти эту черту. Тэхён бы сам сгорел со стыда, если бы
оказался на его месте.
Все королевы да короли, а срут по-человечески...
Отключив чувства, собрав всю волю в кулак, он вернулся и без всякой неприязни
унёс и сразу помыл судно. Он повторял про себя, что это нормально, что все они
люди, что никто от этого не застрахован... Всё проходило в молчании. Потом
Тэхён включил вентилятор, направив поток воздуха в другую от Чонгука сторону,
и стал аккуратно его подмывать, забыв про перчатки, совершая действия на
автомате, как нечто обыденное. Не задумываясь. Получилось довольно быстро,
но зато долго провозился с простынёй, кое-как пропихнув её под его тело. Тут
для всего есть техника, например, чтобы приподнять верхнюю часть туловища,
используют плечевой захват, а чтобы поменять простынь – продольный и
поперечный способ. В одиночку с постельным очень тяжело управиться, потому
Тэхён даже взмок. По ходу дела взбил подушку, подержав её напротив
вентилятора, чтобы было приятно прикоснуться к прохладной ткани.
Чонгук выглядел всё так же плохо, под глазами пролегли тёмные мешки. Он
пожаловался на боль в пятках. Их очень больно натирает матрас... Тэхён снова
приготовил таз и помыл ноги в холодной воде, намазав их маслом, особенно
долго массажируя пятки, и подложил под стопы валик из полотенца. После чего
сменил пододеяльник, решив заодно помыть ему волосы, чтобы он уснул
полностью чистым, и сон был глубоким и спокойным. Между делом Тае подумал,
что было бы неплохо заказать Ларкину или Миллеру какое-нибудь
ароматическое масло, что с бамбуковыми палочками – запах диффузора
успокаивает и перебивает зловоние, которое бывает после дефекации. Потом
вспомнил про очиститель воздуха на тумбочке и решил повременить с маслом...
Чонгук дремал, когда он с большим усилием готовил зону для мытья волос:
приподнял его, чтобы подсунуть под спину подушку, матрас завернул вовнутрь и
постелил клеёнку от самых плеч до тазика. Пользоваться феном в ночное время
он не стал, проявив уважение к спящим, потому постелил под голову два
285/846
полотенца, без чувств присев рядом с ним. На полу валялась гора грязного
белья. Он смотрел на неё с каким-то глухим отчаянием. Конечно, ему не
придётся стирать бельё вручную и вставать в пять утра, чтобы всё выгладить...
Он просто никогда ни за кем так не ухаживал, и это его утомило похлеще
тренировок.
Не открывая глаз, Чонгук взял его за руку, прижав к животу. Тихо и устало
проговорил:
— Прости меня, моя радость.
Тае ничего не ответил, но и не выдернул руку.
***
Кризис первого дня миновал. Оба не выспались, но Чонгук больше не крушил

мебель, впав в апатичное молчание на несколько последующих дней.
Чонгуку было положено пить больше жидкости, следовательно, чаще ходить в

туалет. Тэхён старался урвать час-два сна днём, потому что часто вскакивал
ночью, заработав бессонницу. Чонгук уже не выглядел так ужасно, но его
мучили боли, хотя вслух он ничего не высказывал.
Днём, если Чонгук хотел по большому, он накрывал его одеялом. Удивительно,

но Чонгук быстро привык делать всё напоказ, что даже перестал укрываться.
Впрочем, и Тэхён очерствел. Честно говоря, иногда он даже забывал закрывать
за собой дверь, когда сам шёл в туалет. Мелькала мысль: «А что тут такого?»
Тае действительно мыл ему волосы каждое утро, расчёсывал два раза на дню,
два раза его полностью мыл и несколько раз протирал салфетками, иногда тоже
делая массаж, большое внимание уделяя стопам. Впредь Чонгук не возникал по
поводу детского масла.
В очередной раз проветривая помещение, Тэхён заболел. Чонгука-то он кутал

под два одеяла, а сам ничего на себя не набрасывал, так и простыл. Ему
пришлось носить маску и справляться ещё и с головной болью и соплями, как
будто до этого ему было здорово.
Декабрь наступал на пятки...
Сын Чонгука прилетел через неделю вместе с тётей Файей – сестрой жены. Это
был первый раз, когда Тэхён лоб в лоб встретился с его родственниками. (В
глубине души желал никогда ни с кем из них не пересекаться.) Сын не просто
был похож внешне, он и поведением сильно напоминал Чонгука. Например, он
так же хмурил брови, на всех серьёзно смотрел и мало улыбался.
Тае вообще оторопел, когда они внезапно завалились в палату. Мальчик

вежливо с ним поздоровался, понятия не имея, кем Тэхён приходился его отцу.
Файя была очень, действительно очень красивой девушкой, потому несложно
представить, какой красавицей была Риджин. Девушка заплакала, взяв Чона за
руку, а сын стал успокаивать тётю Файю, постоянно посматривая на отца в
поисках одобрения. Тэхён бы дал ему лет тринадцать, но никак не десять. (Он не
мог перестать коситься в их сторону).
286/846
Чонгук ободряюще похлопал сына по щеке, всматриваясь в лицо.
— Твоя мама мне рассказала, что ты уже читаешь по-немецки. Это правда?
Своим вопросом Чонгук явно спровоцировал парнишку, но зачем?
— Пап... я не плакал. Мужчины не плачут, как и ты.
Тае вспомнил про себя и печально усмехнулся, благо, за маской этого не было
видно.
— Мама – это святое, мы с тобой это обсуждали.
— Мама говорила мне, что в смерти, как и в рождении, должен быть сакральный
смысл, и что мы уходим туда, откуда пришли, поэтому люди должны не
оплакивать, а радоваться за успокоение души.
— Ты был маленьким, когда умер твой дедушка. Знаешь, как плакала твоя мама?
Файя улыбнулась сквозь слёзы. Мальчик закусил губу, похоже, находясь на

пределе.
— Бабушка сказала, чтобы я сам решил, как мы похороним маму... Я

посоветовался со своим учителем биологии, мы нашли маме место в Священном
саду...
— Расскажи поподробнее.
Даже Тэхён ловил каждое слово Чонгука, что уж говорить про мальчика, который
смотрел на него с искрящимися глазами.
— Мы заказали биоурну. Знаешь, из чего она делается?
— Не знаю.
— Из целлюлозы, кокоса и прессованного торфа. В эту урну помещается прах и

семена дерева. С тётей Файей мы выбрали, какое дерево отображает сущность
мамы.
У Тэхёна встал ком в горле. Чонгук с Йеном, кажется, были на своей волне.
— И что вы выбрали?
— Я прочитал о преданиях Си-ван-му – это «Царица-мать Западного рая». Ты о

таком знаешь?
— Нет, просвети меня.
— Там рассказывалось о персиковых садах бессмертия. А ещё я прочитал, что в

Древнем Китае Чжан Сянь стрелами из персикового дерева поражал небесного
пса. Ты теперь понял, что символизирует персиковое дерево?
— Бессмертие. Я прав?
287/846
— Да, пап. А ещё нежность. Теперь мама будет цвести в нашем саду...
Все замолчали. Мальчик опустил голову. Наверняка он имел склонность много

болтать, когда нервничал.
— Ты молодец. Жаль, что мы не смогли с тобой вместе выбрать. И всё же, ты

помнишь, что я тебе говорил? Плакать можно в двух случаях: если умрёт мама
и...
— Укусит собака... Я помню.
Мальчик закончил за него и закрыл лицо ладонями. Он всё-таки его довёл... Что
ж, чему удивляться... Чон всех доводит.
— Папа, мужчины не плачут! И мама учила быть сильным!
Чонгук красноречиво посмотрел на Тае и Файю, таким образом попросив их

удалиться. Так было правильно, им нужно было остаться вдвоём. Впрочем, их и
так теперь осталось только двое...
Почему-то девушка никуда не отходила, сев рядом с ним. Тэхён ни в чём не

виноват, однако, чувствовал некую причастность, оттого было погано на душе.
Риджин умерла не из-за разбитого сердца... Он должен держать это в уме. Никто
не виноват. Так распорядилась судьба.
Сидят три несчастья: Файя, Тае и его боль.
***
Чонгуку было противопоказано работать, хотя он порывался, тем не менее у него

попросту не хватало на это времени. Его возили на физиотерапию, по полчаса
делали массаж, понемногу подключали гимнастику. Вечером к нему привозили
сына, потому часа два-три они просто разговаривали (и пусть весь мир
подождёт). Тае старался не мешать им и выходил, но перед уходом всегда
улавливал некоторые отрывки фраз. «Латинские паруса», «блинд на бушприте»,
«двадцатичетырёхфунтовые пушки» – и много-многое другое. Вероятно, Йен уже
изучал судостроение. Они также обсуждали робототехнику. Мальчик недавно
ездил на Международную выставку роботов в Токио и до сих пор был под
впечатлением.
Рядом с ними Тае чувствовал себя не просто третьим лишним, а чайником.

Деревянным.
Чонгук и Тае почти не разговаривали, перебрасываясь короткими фразами

только по делу. Тае был этому рад, поскольку он не собирался выслушивать
бесконечные и бессмысленные оправдания и выяснять отношения, которых нет.
К счастью, Чонгук ни разу не заговорил про свою семью и своё предательство
года.
Тае наловчился с уходом и уже быстрее справлялся с обязанностями. После

первой недели Чонгуку можно было принимать сидячее положение. Он помогал
ему садиться, настраивал высоту койки, трясся над его подушками, подкладывая
их под ноги и руки. И он добросовестно каждые два часа помогал ему
288/846
переворачиваться, каждый день менял постельное бельё, хотя это было
необязательно, и держал полную чистоту в палате и в особенности в постели.
Медсестра нахваливала его за усердие. Чонгук отекал из-за большого
количества воды в рационе, но его мышцы были в тонусе. Тэхён мазал его
противоотёчным гелем.
Миллер заезжал к ним по вечерам. Тэхён никогда не жаловался, он даже ничего

не комментировал, просто делая вызубренные упражнения, а в свободное время
сидел на своём диване, что стоял у окна, и больше ничем не занимался, просто
смотрел на город. Миллер в шутку высказался, что Чонгук поправился, а Тае,
наоборот, похудел, будто Чон питался его энергией. Это, наверное, было бы
смешно, только Тэхён и бровью не повёл. Какие шутки? Он почти освоил
сестринское дело.
За две недели Тае был измучен и морально истощён, как ещё никогда в своей
жизни. Времени на себя, к счастью, не находилось, ведь всё внимание он уделял
заботе. Ему и не нужно было свободное время, потому что тогда печальные
мысли догоняли его.
Чонгук тоже вёл себя отстранённо – не выпендривался и не гаркал, но и не

скрашивал атмосферу. Так они и обитали в тишине, скрипучей чистоте и
перманентной усталости.
Для всех Тае был просто сиделкой, по всей видимости, высокой квалификации,
раз дослужился до элитных пациентов. Йен всегда вежливо с ним здоровался, но
больше ни секунды не уделял его персоне, даже не одаривал взглядом. Файя
временно улетела в Китай. Оказывается, у них с Риджин был свой бизнес – сеть
свадебных салонов, так что теперь вся ответственность легла на её плечи.
Врач на будущее научил Тае ставить уколы в мягкое место. За две недели он так
очерствел ко всему живому, что с первого раза смог поставить укол. Чонгук,
кстати, поморщился, прокомментировав, что у него «тяжёлая рука».
И всё-таки пришёл тот час, когда Тэхён прибегнул к клизме. Из-за постоянного
лежания возникали запоры, что не было сюрпризом. Как уже говорилось, Чонгук
перестал испытывать смущение и сам попросил осуществить эту неприятную
процедуру.
На этом моменте Тэхён хоть что-то почувствовал. То есть смущение.
А говорил, что никогда не даст быть сверху... Тае коротко улыбнулся.
— Не бойся, вводи глубже, – в ночной тишине раздавался его командный голос. –

Вазелин есть?
— Не могу найти. Может, маслом?
Любимое масло.
— Давай.
Со стороны они выглядели как престарелая женатая пара, пребывающая в

гармонии с собой и друг с другом. В их больничном сожительстве не было ни
грамма романтики, даже сейчас Тэхён растирал ему стопы, раздумывая,
289/846
примерно через сколько часов Чонгук захочет в туалет. А Чонгук на него просто
глядел, и только в этом взгляде было нечто глубокое.
***
Пару раз приезжал дорогой ассистент и этот каждый раз получал выговор от
Чона. Тот не орал, но говорил таким тоном, что хотелось закопаться. И лишь
один раз Ким не удержался от «комплимента», когда столкнулся с Тае в
коридоре.
Он брякнул:
— Верный, как собака. Похвально.
Тэхён прошёл мимо, безразлично кинув через плечо:
— Лучше быть собакой, чем вами.
Их война продолжалась – у неё не было ни основы, ни начала, как и не

ожидалось скорого конца.
***
На Чонгуке всё заживало именно как на собаке. Дань уважения стоит отдать его
здоровому образу жизни и крепкому иммунитету. На третьей неделе ему сняли
гипс с голени и вскоре планировали снять с руки. Врач принёс костыли, но толку
от них пока не было – Чонгук всё равно ещё не мог переносить вес на руки. Всё
же в присутствии Миллера и медсестры, врач помог Чонгуку впервые за долгое
время встать. Надо было собственными глазами видеть, как от боли перекосило
его лицо. Ему придётся заново учиться ходить. Если бы не перелом голени, он
мог бы встать через сутки после операции, как раз благодаря штифту. Самый
эффективный способ лечения перелома бедренной кости – это хирургическое
вмешательство. Повышается шанс полного восстановления. Врач не обещал, но
дал надежду, что вместе они постараются «расходить» ногу и избавиться от
хромоты и специфической походки. Через год ему уберут штифт, а к этому
времени он уже должен бегать и прыгать.
Когда Чонгук стоял на ногах, он смотрел на Тае – так вышло, что сел напротив и
по привычке чуть не ринулся на помощь.
Полчаса назад Тэхён его мыл, а потом помогал надеть штаны и майку. Наверное,
и с костылями бы помог. Тэхён с усмешкой подумал, что уже без проблем начал
бы таскать его на руках, не чувствуя ни тяжести, ни боли, ни своего тела.
Наконец-то забрезжил свет надежды, что этот ад скоро кончится.
***
Чонгуку сняли гипс с руки. Теперь он постоянно сжимал кистевой резиновый

тренажёр – эспандер, а Тае и без тренажёров качал себе руки. Что он там
говорил про таскать на руках? И до этого дожили. Теперь Чонгук ходил в туалет,
но его нужно было придерживать, то есть почти тащить на себе. От судна
Чонгук сразу же отказался. А ещё он теперь мог самостоятельно принимать
ванну, но в первый раз Тэхён тоже крутился рядом как безутешная курица-
290/846
наседка. Чону даже не нужно было просить, он всё понимал без слов и помогал.
И заказал Миллеру скраб для тела. А ещё по привычке насухо обтёр его
полотенцем... Сам. Обтёр. Возражения? Чонгук покорно стоял...
Как было замечено, времени на себя у Тае не оставалось, он лишь по расписанию

кушал и умывался. А вот сейчас ему нечем заняться, в сутках, по ощущениям,
стало пятьдесят часов вместо стандартных двадцати четырёх.
Чон понемногу начал включаться в работу. К нему приезжал то заместитель

генерального директора по внешней кооперации, то по производству. На
подносе вместо еды всё чаще стоял ноутбук, а тумбочка захламлялась стопками
бумаг.
Тае словил себя на мысли, что они с Чонгуком первый и последний раз имели
возможность находиться в обществе друг друга двадцать четыре на семь.
Раньше они виделись по вечерам и в большинстве случаев просто занимались
любовью перед сном. И тогда, и сейчас они мало говорили. Но ведь и не с
каждым человеком можно комфортно молчать? В общем-то, это уже больше не
имеет значения...
Тэхёна не покидало любопытство, почему же из-за укуса собаки можно плакать

настоящим мужчинам.
— У меня в детстве было много собак, – не торопясь начал он, смотря в экран.
Тае сидел рядом на кожаном кресле, глядя в окно. Вместо спортивных костюмов
Тае стал носить трикотажные – джемпер и брюки – которые делали его силуэт
ещё мягче и нежнее. Он никак не мог выздороветь. А ещё не хотел носить носки.
А ещё не мог нормально сидеть, прижимая к себе согнутые, слегка раздвинутые
ноги. Но зато осанка всегда идеально прямая. – Какой-то взрослый вселил мне
страх, дескать, если собака тебя укусит, значит, ты плохой человек.
Тэхён задумался.
— И что, укусил кто-то?
— Да.
И опять пауза.
Им разрешалось говорить только на отвлечённые темы.
— А чего ты боялся в детстве? – невзначай поинтересовался Чон.
— Смотри, – заторможено произнёс тот, уже его не слушая, – первый снег.
Чонгук отвлёкся, чтобы засмотреться на Тае.
***
Когда приходил Йен, Чонгук убирал ноутбук куда подальше вместе с телефоном.
Да, Тэхён никогда не оставался в палате, чтобы их не стеснять, к тому же ему
самому было больно за ними наблюдать. Рана не затянулась, о нет, она просто
находилась в стадии заморозки.
291/846
Николас – не новый человек в охране, но о нём не слышал Тае. Теперь он
занимает место Джошуа. Короче говоря, они не поладили: мужик
подозрительный, угрюмый и молчаливый. Он вовсе ни разу не посмотрел в
сторону Тае, игнорируя его присутствие в помещении. Это не казалось особо
странным, ведь в палате, помимо него, находилось ещё четверо, однако, Тае
отметил этакую странность. Да и чёрт его дери.
В редкие моменты Чонгук сам включал телевизор, видя, что Тэхёну совсем
скучно, и он ходит из угла в угол. Ему можно было проводить разминку и теперь
уже разминать свои мышцы, но Тэхёна тормозило вот что – он не хотел крутить
перед Чонгуком жопой. Разумеется, Чонгук – не идиот, он бы не принял это за
акт соблазнения, но Тэхён вовсе не хотел ставить обоих в неловкое положение.
Он как никто другой знал, что Чонгук голоден. Зачем его понапрасну искушать?
В общем, он лишний раз не отсвечивал. В телевизоре для него не было ничего
интересного, может, потому что он не вникал в суть. Но однажды краем уха
уловил такое выражение...
— «Женщина любит ушами, мужчина – глазами, собака – носом, и только кролик

– тем, чем надо...»
Впервые за всё время пребывания в больнице Тэхён по-настоящему улыбнулся,

оценив шутку, бессознательно глянув в сторону Чонгука. А тот пронзительно
упёрся в него тяжёлым взглядом... Губы. На губы.
— Люблю, когда ты улыбаешься.
Улыбка мгновенно пропала.
***
Миллер вызвал Тае на разговор и попытался уговорить его остаться, в лучшем

случае – навсегда, в крайнем – хотя бы на ещё один месяц. Тае без всяких
раздумий твёрдо отказал. Он и так уже не был похож на человека, а, помимо
проблем и болячек Чонгука, у него существовали свои. Так ему только предстоит
всё пережить в одиночку...
За этот месяц ничего не изменилось, так Тае считал. Он почти выполнил своё
ответственное задание, а, значит, совсем скоро освободится (раз и навсегда?).
Чонгук всё видел и понимал – пощёчинами и принудительным минетом он его не

вернёт. Доверие разбито – просто так не склеишь. Никакие манипуляции и
оправдания не заставят Тэхёна всё забыть и снова окунуться в
головокружительную любовь. Хуже всего, что Риджин умерла, а Тэхён даже не
успел о ней толком узнать. Изменилось буквально всё! Никогда уже не будет,
как раньше. К Чонгуку переедет сын. Тэхён не хочет жить с чужим ребёнком и
быть объектом его ненависти. Он в принципе не хочет таких отношений. Даже
если на секундочку представить, что Тае по своей наивности простил бы Чона,
как бы они объяснили Йену, что его любимый папа уже долгое время трахал
парня-сиделку, который всего лишь на десять лет старше самого ребёнка? Это
ужасно... Тэхён не хочет ещё больше замараться в грязи. Его сил уже просто не
хватит. Он всё отдал Чонгуку...
Тем временем Чонгук всеми днями расхаживал ногу, посещал курсы по

реабилитации и, по сути, уже сам со всем справлялся, Тэхён лишь был
292/846
приложением – его молчаливой тенью. Как только его выпишут, он обязательно
исчезнет из его жизни.
Им осталось совсем немного.
***
Нужно ложиться спать не позже десяти, но Чонгуку же закон не писан – он

работал. Тае уже лежал под одеялом. Сон... точно шёл из Китая пешком. То свет
мешал, то клацанье клавиатуры, то стук поставленной кружки. Крутился как
юла, не находя покоя.
— Тае, возьми моё снотворное, не мучайся.
Тэхёна отчего-то бросило в жар. Он списал это на остаточную простуду.

Внезапно решил проветрить помещение.
— Закрой окно. Пневмонию хочешь заработать?
Пришлось послушаться и обратно сесть на диван. Разболелась голова. И на душе

скребли кошки.
На самом деле Тэхён давно понял, что, когда ему плохо и когда хорошо, он ищет
утешение у Чонгука. Как-то так стало, что он – Солнце, и вокруг него крутится
весь Тэхёнов мир. Он может ненавидеть этот центр, но ему от него не сбежать.
Он может отворачиваться, пытаться быть самостоятельным, но в конечном счёте
именно ему будет плохо.
Когда он к Чонгуку слишком близко, то действительно горит, а чем дальше,

улетая со своей орбиты, тем холоднее и пустыннее его мир.
Солнце... Какое величественное сравнение...
Ну какой же он дурак!
— Тае, иди сюда. Ничего не сделаю, просто посидим.
Тэхён невесело усмехнулся, воззрившись на него грустными глазами.
— Как ты можешь «ничего не сделать»? Ты уже всё сделал... – Ну и полезло... –

Думаешь, просто обнимешь меня, и мне полегчает? Я всё ещё для тебя тот
маленький доверчивый мальчик?.. Я изменился, разве ты не видишь? Ну и что,
что я усну сейчас... Что в моём дне будет завтра? У меня есть только любовь к
тебе и больше ничего! – неожиданно повысил голос, который дрожал. – Мне
очень жаль твою жену, твоего сына... тебя. Но себя мне тоже жалко. Поэтому я
не могу спокойно спать!
Чонгук внимательно изучал его. Разговор спонтанно приобрёл серьёзность. И,

хотя прошло полтора месяца, Тэхён был ещё не готов его слушать.
— Я не планирую завалить тебя в койку, как ты наверняка полагаешь. У меня

уже была куча возможностей. На этот раз я не буду тебя силой держать. Я тоже
люблю тебя, и ты прав – один только этот факт не решит всех проблем, но я
всегда считал, что отношения – это спасательная шлюпка, где двое,
293/846
соответственно, находят спасение. Я невероятно ценю то, что ты для меня
сделал, потому что фактически ты меня спас. Если хочешь уйти – хорошо, иди,
только я не знаю, куда и зачем.
— Чтобы начать всё заново. Ты хоть осознаёшь, что виноват? Или я опять всё
придумал?
Чонгук тяжко вздохнул и потёр глаза. Сейчас он снова носит слуховые аппараты,
так что общение перестало его так сильно раздражать.
— Для тебя что-то поменялось, когда ты узнал о моём браке? Что, Тае? Ты
думаешь, я тебе изменял? Мне не за что просить прощения, потому что за мной
нет греха. Припомни, с каким нетерпением я набрасывался на тебя после
поездок, и сделай правильные выводы.
— Чонгук, лучше замолчи, от твоих слов только тошнее...
— Нет, ты меня послушай внимательно. Я не спал с Риджин уже лет так десять.
Мы – семья, да, я любил её как друга, она родила мне сына, и за это я ей тоже
благодарен, но между нами не было любовных иллюзий. Она – не какая-то
пресытившая мне жена, которой я изменял от скуки. Риджин была прекрасной
женщиной, и её смерть для меня большая утрата. Я даже не знаю, что тебе ещё
сказать... Мне тоже нужно время. Мне и моему сыну.
«Мне и моему сыну» – звучало в голове Тае под трагическую музыку.
— Если всё так безобидно, как ты говоришь, в чём была необходимость тайны?
Почему сейчас я должен всё легко принять, а год назад не смог бы?
— Просто не хотел. Я не заставлял тебя знакомиться с моим ребёнком, не

привозил его на каникулы, вы вообще друг друга никак не травмировали. Ты жил
спокойно, и мне так тоже было комфортно. Это всё.
— Я больше тебе не верю.
— Жаль. Я уважаю тебя за силу и терпение, поэтому пусть в этот раз будет по-
твоему. Давай обговорим твоё местоположение. Ты останешься дома или всё-
таки переедешь на квартиру?
Вот так просто он подвёл к расставанию. У Тэхёна словно камень с души

свалился. Клетка, вот такая золотая и любимая, открылась. Он может лететь. На
все. Четыре. Стороны.
— На квартиру.
— Хорошо. Утром покушаешь, и Ларкин за тобой приедет.
Как просто... В голове не укладывается. Он сказал «хорошо»...
— Я могу попросить денег на первое время? Не говорю «занять», потому что ты

всё равно не возьмёшь.
— Ну, разумеется. В течение трёх месяцев я буду пополнять твою карту, к этому
времени, я надеюсь, ты уже встанешь на ноги.
294/846
— Да... Спасибо.
— Если тебе понадобится помощь, ты знаешь мой номер.
Обоим известно, что Тэхён ни за что не позвонит.
— Итак, мы всё выяснили, давай спать. Можешь лечь со мной. Ты же так быстро
засыпаешь.
«Ты же только со мной спокойно спишь».
— Нет. Усну как-нибудь. Доброй ночи.
Чонгук видел, что Тае так и смотрел в потолок, о чём-то безостановочно

размышляя. Они оба зашли в тупик. Чонгук был уверен, что именно сейчас самое
разумное решение – оставить друг друга в покое.
Правду говорят: жизнь – череда событий, никогда не угадаешь, где окажешься

завтра. И всё же... Если суждено... А суждено ли? Тае не знал. Он устал
докапываться до истины.
295/846
Глава 18. Головокружение
«Я хочу дотронуться до тебя», – повторил я. «Ты всё погубишь, –

испугалась она. – Прикосновение разбудит нас, и мы больше не встретимся».
«Вряд ли, – сказал я. – Нужно только положить голову на подушку, и мы
увидимся вновь».
Габриэль Маркес. Глаза голубой собаки
Дедушка... У него было самое доброе лицо, что Тае видел за всю свою недолгую
жизнь. Дедушка и сам был для него олицетворением доброты и, конечно же,
любви. Он всегда вставал на его сторону, почти никогда не злился и не
отчитывал. Если Тае чем-то провинился, его долго ругала мать, ну а дедушка
впоследствии прекращал перепалку и объяснял на человеческом языке, как
можно и нельзя делать. Дедушка – не его отец, но, по сути, он выполнял эту
роль. Бытует мнение, что человек в своём будущем избраннике ищет те же
качества, что у отца или матери. Тае с уверенностью может заявить, что Чонгук
не похож на его дедушку. На мать?.. Их невозможно сравнивать. Но кое-что в их
воспитательных мерах воистину похоже, только у Чонгука твёрже рука...
Где был дедушка, там был Тае, ходя за ним хвостиком. Он знал, что ему нельзя
мешать, когда дед занимается рабочими делами дома или просто отдыхает,
потому старался неслышно сидеть рядом, а иногда так и засыпал, не
дождавшись. Порой дедушка мог ласково назвать его «сынок», но Михён
никогда – «дочкой». Уж маленькая сестра не входила ни в чьё положение, и если
ей хотелось внимания, она лезла ко всем домочадцам и часто ревела, ревнуя
деда к Тае. Но даже когда дед с ней сюсюкал, успокаивая, никогда – при Тае
точно – не называл её своей дочерью. Да и звучало бы это дико, ведь у Михён
был папа. Маленький Тае не понимал, почему у сестры был отец, даже у их
матери он имелся, но только не у него самого.
Один раз он хотел похвастаться в школе перед одноклассниками, что у него

тоже есть классный и добрый папа, только учитель воспринял в штыки
информацию «папа моей мамы – мой папа». Этого не поняла и директор, и
школьный психолог, и соответствующие инстанции по защите прав ребёнка. В
тот день в их доме было столпотворение негативно настроенных людей, и все
они ругались, грозясь отобрать Тае. Мама голосила громче всех, доказывая
непричастность их семьи к инцесту, крепко удерживая сына за плечи. За
подобную выходку ругал и дед, перенёсший настоящий стресс, а когда он
проявлял строгость, Тае не мог сдержать слёз. Тот инцидент вскоре всеми
позабылся, а мальчик не переставал задаваться вопросом: «Почему у меня нет
папы?»
Почему у Михён есть? И у всех одноклассников. Отчим, которого будто и не

существовало, никогда не брал на себя роль его родителя. Однажды дедушка
сказал, что в жизни такое бывает, но это не повод расстраиваться: у Тае есть он,
и он любит его сильнее.
Когда он умер, Тае рыдал как никогда в своей жизни. В глубине души он злился,
что дедушка так рано ушёл, ведь обещал быть рядом – единственный человек в
целом мире, который любил его не за что-то, а просто так. Тае остался
совершенно один и с горькой обречённостью верил, что больше никто не
полюбит его. Да и кого мог полюбить он сам? Кому бы он вновь доверился?
Теперь не стало ни отца, ни дедушки, ни отчима. Ту пустоту, что образовалась от
296/846
ухода деда, можно сравнить с упавшим метеоритом, образовавшим кратер,
который ничем не заполнить. Потом злость прошла, и остались только сухая
печаль, бесконечная, беспросветная тоска по нему и глухое одиночество. Самый
одинокий во всём мире, но постоянно окружённый толпой, вынужденный
находиться в обществе, которое его то ли не принимало, то ли уже не
понимало...
Когда Тае переехал на квартиру, оставив Чонгука одного в больнице, он в

полной мере окунулся в то время глухого одиночества. Ему стали сниться
мучительные сны, особенно часто такой – маленький Тае поочерёдно
спрашивает, почему у всех есть отцы: сначала задавал вопрос Михён, потом
маме, а потом появлялся десятилетний... Йен, и такой же маленький Тае
спрашивал и у него. Просыпался он в поту, с мокрыми ресницами. Во сне к нему
приходил Чонгук, такой, каким он его помнил, и брал его за руку, говоря, что это
не повод расстраиваться, ведь у него есть Чонгук, и он любит его сильнее.
Можно ли словами описать тот ужас, что он испытывал от этого сна?
Стоило закрыть глаза, ему чудилось, что Чонгук спит рядом – на больничной
кровати. Всюду мерещилось, что скоро он тихо позовёт его по имени, и Тае
сорвётся на помощь. Только сейчас к нему пришло понимание, что физический
труд, который затрачивался на уход за больным – не тяжело. На самом деле
тяжело остаться наедине с самим собой.
Когда люди говорят с собой? Когда они себя слышат? Может, по ночам, ложась в
кровать: в эти минуты становится по-особому грустно, всплывают печальные
мысли о былом и вопросы, ставящие в тупик – а это и есть внутренний голос,
настоящий «ты». Сейчас же голос просыпался не к ночи, он преследовал Тае
днями напролёт и долбил, и долбил сумасводящими вопросами.
И вот он предоставлен сам себе, как и хотел! Что ж не радуется? Смог же,
победил, вырвался из оков! Ну, победил, а кого?.. Какой ценой вырвался?.. Не
Тае смог – это Чонгук позволил ему уйти. Облегчение не пришло.
Кто-то сказал, что любовь – это страшная несправедливость. Действительно,

очень несправедливо, что лицемеров и обманщиков приходится любить вопреки
– сердце не предоставляет выбора.
В лексиконе влюблённых существует всем известное выражение «вторая

половинка». Многие искажают данное понятие или вообще его не понимают. Тае
удалось на собственном опыте познать эту философскую мысль. Без второй
половины человек наполовину пуст – и это не красивая метафора, дабы
приукрасить любовные узы. Или, может, эту пустоту ощущал только Тае, и никто
никогда не любил так же, как он... Тае выучил, как ухаживать за лежачими
больными, но совершенно забыл, как ухаживать за самим собой – как,
элементарно, накормить себя. С кровати встаёт не он, а половина его: одно
полушарие мозга, один глаз, одно ухо, одна рука и нога. Этот получеловек
функционирует, значит, он существует. Но разве можно сказать, что он по-
настоящему живёт? Стало быть, со «второй половинкой» оправданно
становишься целым. Без одной руки можно жить, как и без одного глаза, даже
без одной почки, но не получится жить без сердца – ведь только одна половина
забирает его с собой... То Тэхён и испытывает: он ушёл, а часть его с
невероятной болью оторвалась и осталась там в палате.
297/846
Чонгук учился заново ходить, Тэхёну выпало на долю заново учиться жить.
Квиты? Обоим пришлось вернуться в изначальный пункт А.
Как тяжело решить эту задачу на удаление... Из одного пункта одновременно в

противоположных направлениях отправились мотоциклист и велосипедист с
какой-то там скоростью. Попробуй сосчитать, какое расстояние будет между
ними через месяц... А через год? Встретятся ли они когда-нибудь снова? Всё
верно: у задачи, в которой ничего не дано, нет ответа.
«Какая грустная задача», – подумал бы Тае, если бы захотел её решить. Почему

поехали в разных направлениях? Почему один не сел с другим? Почему в итоге
так просто разъехались?.. Причина тому есть, но к решению задачи она, увы, не
подходит.
Первая неделя после расставания, как это часто показывают в фильмах, выпала
из жизни. У некоторых счёт идёт на месяцы... Дни тянулись бесконечно долго, а
раз он ничего не делал, они и не запоминались. То есть... он совсем-совсем
ничего не делал. Ларкин, как только отвёз его на квартиру, выгрузил два пакета
с продуктами, озвучив во всеуслышание, что это мистер Чон озаботил его
просьбой. Только поэтому Тэхён ещё не сдох от голода. Продукты были, так что
он исправно готовил и по расписанию (больничному) кушал.
И через эту же неделю у него впервые зазвонил телефон, о котором он и думать

забыл. В оглушающей тишине квартиры трель напугала домашнее животное. Но
ещё больше напугало имя на дисплее. Мистера Чона снова что-то озаботило, и
лучше бы это был ещё один пакет с едой...
Взращённое бездельем и тишиной душевное спокойствие как ветром сдуло. Всё

снова внутри затрубило, заныло... Всего лишь один звонок, а сколько эмоций!
...Будто рана и не подсыхала.
Он так и гипнотизировал телефон вылупленными глазами, не притрагиваясь к

нему. Честно, хотелось ответить, ведь это подсознательное желание, но он бил
себя по рукам, не допуская свершение новой ошибки. Любая встреча или даже
разговор с Чоном могли обратить время вспять и притянуть Тае обратно. Какие
могут быть сомнения в его даре убеждения? Он бы не позвонил, чтобы просто
спросить, где его рубашка. Даже если это его самая любимая рубашка, второй
звонок явно нёс повод повесомее.
Тае держался что есть силы. Даже один его голос заставил бы засомневаться,
правильный ли он сделал выбор... А Тэхён совсем не хотел сомневаться. Их
отношения и так были ложью на протяжении года, ещё полгода до – он
притворялся его другом... Неужели этого мало, чтобы навсегда уйти и больше не
открывать эту дверь?
Вечером позвонил Миллер, что снова посеяло страх, но другого рода – вот уж кто
не стал бы беспокоить понапрасну, а значит, звонок мог содержать плохую
весть, лишь потому Тае, не колеблясь, ответил.
И попался.
— Тае... – Электрическим зарядом прошило тело. Вот так Миллер потерял

телефон. – Мой контакт теперь в чёрном списке?
298/846
Тэхён упорно молчал, зная лишь, что он точно не поведётся на эти уловки. Но
скидывать всё же не стал. Чонгук перенёс серьёзные травмы, только поэтому!..
Только поэтому он до сих пор его слушал.
— Я не могу поверить, что мы закончим наши отношения вот так. – И снова Тае
ощутил это давление, посыпанное печальным сожалением и упованием на общее
благо. – Тебе ведь плохо, как и мне. Нам надо время, и это правда, но не
расстояние. Тае. Тае, ответь мне. – Но он не ответит. Уж ему ли не знать, как
Чонгук умеет «ездить» по мозгам. – Ты сам просил, чтобы я не бросал тебя. Я и
не хочу отпускать. Ты устал. Я понимаю. Но одному тебе будет хуже. Тае. Мне
будет плохо. Кому мы сделаем лучше? Я не могу силой держать тебя рядом. Но
подумай о нас, хорошенько подумай, птенчик. – Конечно же, в ход пошла
тяжёлая артиллерия – перед «птенчиком» сложно устоять. Голос стал
настойчивее, и в то же время он будто упрашивал. Это было настоящей пыткой. –
Ты боишься мне ответить, потому что я прав.
Проверка на прочность.
— Тае, – уже с требовательными нотками, – мы через столько прошли, ради чего?

Чтобы ты ушёл? Мы должны выстроить конструктивный диалог, и это
нетелефонный разговор. Твоё молчание и прятки не помогут нам. Пожалуйста,
прислушайся ко мне, как бы ты ни был на меня зол и подавлен. Сколько тебе
нужно времени? Я подожду.
— Это тебе и твоему сыну нужно время. Не звони мне больше. Я уже всё сказал. –
Действительно, сказал как отрезал. Как оказалось, в нём дремала недюжинная
сила духа.
Он молниеносно скинул звонок, отправившись в ванную. Полностью подняв

рычаг смесителя, наполнял ванну. Его трясло с такой силой, что даже мысли
получали сотрясение.
«Всё будет хорошо» – вклинивалось тем самым повелительно-спокойным тоном.
...Интересно, сколькими ночами мистер Чон повторял эту фразу, чтобы

успокоиться?
***
Тэхён пролежал в квартире ещё неделю, пока не опустел холодильник. За это

время Чонгук позвонил ещё дважды и ещё раз с телефона Миллера. Тае немного
оклемался, хотя игнорировать звонки было так же сложно. Даже когда умер дед,
он нашёл в себе силы двигаться дальше и точно так же не верил, что это конец –
что любимого человека рядом с ним больше не будет. Он бесконечно рад, что
Чонгук выжил, но умерли их отношения. Он не сможет забыть, не сможет
простить... На чужом несчастье своё счастье не построишь! Риджин погибла.
Погибла! Нет, Тае не разрушал семью, то есть он об этом не знал, но что это уже
меняет? Риджин воскреснет? Или Йен поймёт, что его папа в браке трахался с
парнем? Смотреть в глаза этому ребёнку... невыносимо.
Мама Чонгука, мама Тае, мама Йена... и все умерли. Теперь они одни друг у друга
остались. То есть нет... Один остался Тае. У Йена был и всегда будет Чонгук.
Как бы ни тянуло обратно, как бы ни хотелось закрыть глаза на аморальность
299/846
этих отношений, снять с себя ответственность и поддаться чувствам, Тае должен
быть выше этого. Возможно, Чонгук прав, и им обоим не станет легче от
разрыва, но в чём уверен Тае – так будет по совести. По нормам морали.
А со своей болью он как-нибудь уживётся.
Пришлось, скрипя зубами, засунуть своё тело в одежду и выйти из дома, и

довести себя до метро, и объяснить себе, что теперь так будет всегда. Никакой
слежки, контроля, ревности, запретов... Он свободен и волен делать всё, что
захочет. Разве не об этом мечтал маленький Тае?
Тэхён за один день убил двух зайцев, а именно съездил в Самчхолли и Ариран –
те две труппы, что присмотрел ещё до аварии. Неправильно ехать с заведомо
плохим настроем, но он адекватно оценивал свои шансы. И, опять же, Чонгук...
Он высказывал сомнения не просто так: корейские культурные традиции из
названия предполагают национальный состав труппы. Так что, наверное, Тае и
не удивился, что в Самчхолли ему сразу дали отворот-поворот, а в Ариран
вежливо отказали, сославшись на отсутствие свободных мест.
В конце концов он почувствовал себя по-особенному сломленно. Ему стыдно

признаться, какую большую роль играло положение Чонгука. Он просто привык к
той роскошной жизни, где и водитель, и разные машины, и любая прихоть, если
пожелаешь... Можно даже не желать, Чонгук сам всем одаривал. Тэхён
комплексовал из-за их большой разницы в возрасте и в знаниях, но всё же с
Чонгуком не было того чувства никчёмности, что охватило его сейчас. Откатило
на год назад. Велосипедист вернулся в пункт А... И куда он теперь ещё поедет?..
Тэхёну, как человеку воспитанному и совестливому, в самом деле стыдно об этом
думать, ведь он действительно был с ним не из-за денег, но деньги играют не
последнюю роль, не стоит преуменьшать их значимость. Красивая жизнь
кружила голову. Будто сказка, как ему иногда казалось. Такие сказки стоят
очень дорого.
Любовь, похожая на сон...
И наконец он проснулся.
На улице в тот день, как назло, был противный ветер с редко пролетающими
снежинками. Не самое благоприятное для расставания время года. Вопреки
угрозе простудиться, он сел на ближайшую скамейку, бездумно пялясь на
прохожих. На мех капюшона попадали снежинки, мгновенно тая. Короткая
куртка плохо спасала от холода, но он не особо продрог, чтобы сетовать на
неподходящий выбор верхней одежды.
Голова пустовала. Идей не велось.
По правде говоря, неизвестность – вот что пугало. Пока он всё ещё зависим от
Чонгука в финансовом плане – между ними будет связь, и Тэхён ею не гордится.
Он с радостью откажется от этих денег, осталось только придумать, как
заработать свои. Надеяться не на кого, как и бессмысленно ждать манны
небесной.
Но ему нужна ещё минута... ещё часик, ещё немного времени, чтобы прийти в
себя.
300/846
Память подбросила дровишки из прошлого. Он похлопал по карманам джинсов.
Это были те, что он надевал в день рождения. Тогда он оставил в них
оторванный листок из записной книжки.
«— Я слышал про твой отбор. А если не пройдёшь, какой запасной план?

— Позвоню тебе, хён».
Он сохранил номер.
***
Поздно ночью сидя в кровати, Тае занялся порицаемой деятельностью, то и дело

переживая, что Чон каким-то неведомым образом об этом прознает и в
очередной раз попросит взяться за ум. Но Чонгук больше не имел права
вмешиваться в его жизнь и диктовать свои правила. Тае восстановил страницу
на Фейсбуке. Он не преследовал конкретной цели. Это была импровизация,
снизошедшая до него в час ночи. Он ничего и не ждал от блуждания по
неизученной сети. В профиле у него была отмечена вся необходимая
информация о себе, которую он когда-то предельно честно заполнил: имя, год
рождения, город, языки, школа, интересы и даже пара фотографий – одна, где
ему лет десять, и он после репетиции стоит рядом с дедом, неулыбчиво смотря в
камеру; ещё несколько были обыкновенными снимками балетного зала и вида из
окна – всё в плохом качестве. Тэхён долго смотрел на дедушку, в итоге поставив
фото с ним на заставку. На него снова напала серость.
Друзей на Фейсбуке у него больше, чем в жизни, но всё равно раз-два и обчёлся –
и те из балетной школы, которые при встрече вряд ли повернут к нему головы.
Тае было совсем неинтересно просматривать ленту их страниц. Он всего лишь
шарился, изучая платформу. Внезапно на глаза попалась строчка
«Мероприятия». И выпало несколько мероприятий поблизости. Предложение
«Треккинг» почему-то привлекло наибольшее внимание. Какой-то Пак Соджун
звал в поход по всей стране. На этих выходных. И на две недели! Для Тэхёна
хайкинг, то есть поход в горы одного дня, не близкое по духу занятие. Все
корейцы любят ходить в горы. Да что говорить, девяносто процентов Кореи –
горы! Не особо высокие, но живописные. Широкой популярностью хайкинг
пользуется у пожилых людей. Тае был в горах один раз, ещё когда учился в
начальной школе, и больше мама не разрешила ему этого делать. Но мамы
больше нет. Что ему мешает в декабре попутешествовать по стране? Вообще-то,
ничего.
Тэхён связался с этим Пак Соджуном. Тот на удивление не спал в столь поздний
час и незамедлительно ответил. Парень был координатором похода и сразу
озвучил, сколько потребуется денег на приобретение экипировки и проживание-
поездки. Тае прекрасно понимал, что будут траты, и он не раз воспользуется
карточкой Чона, однако, недолго думая, согласился. Он всё равно не потратит
заоблачных сумм... Можно считать, что это его альтернатива реабилитационному
центру.
На следующий же день пошёл покупать экипировку, чтобы хоть как-то скоротать

время. Его это неплохо взбодрило, и теперь он всё время смотрел видео о
походах и читал блоги. Соджун по доброте душевной проинформировал, где
можно недорого купить снаряжение: шапку, куртку, штаны, специальные
ботинки, перчатки, рюкзак. Парень отписывался со смайликами, что, мол,
бюджетный вариант треккинговых ботинок – это разношенные берцы, которых у
301/846
Тае отродясь не было. Вместо термоносков Пак порекомендовал надевать сразу
по два носка, чтобы не натирать ноги. Для сменной обуви Тае нашёл у себя
кроксы. Компактная куртка-пуховка у него и так была, как и термобельё.
Следующим пунктом обязательных вещей в походе были предметы личной
гигиены, документы и аптечка.
Вся эта суета настолько подняла Тае настроение, как он уже было понадеялся,
что сможет в короткие сроки отпустить болезненные отношения. Не тут-то было.
Чонгук снова позвонил. Снова выбил почву из-под ног.
Сначала Тэхён не понял, какая на этот раз цель звонка, но скоро всё стало
понятно по сообщениям.
«Ты собираешься в горы?»

«Не делай глупостей. Будь осторожен».
Как же он мог забыть, что Чонгуку приходят уведомления о списании его

средств с наименованием магазинов. И ещё хуже, что он попытался совать нос в
это дело. О каких глупостях он писал? Предположил, что Тэхён прыгнет со
скалы, не смирившись с его предательством?
Снова ничего не ответил.
И всю ночь промучился с прерывистым сном, бесконечно прокручивая в голове

его слова.
Скучал. Да, он скучал...
***
Группа из одиннадцати человек встретилась в назначенном месте и двинулась

на север Сеула к горам Пукхансан. Весь день они проходили по туристическим
тропам, рассматривая острые и плавные вершины гор, долины рек, ущелья,
водопады и леса. Также они поднялись на вершину Бэгундэ, охнув от
потрясающего вида на Сеул и реку Хан. В общем за весь день они намотали
свыше восемнадцати километров, но заночевать в палатках им не пришлось –
дабы почувствовать себя настоящими туристами – по причине того, что это здесь
воспрещается. Так что они заселились в хостел. Была, конечно, мысль уехать на
квартиру, но в то же время отбиваться от стаи Тэхёну не очень-то хотелось.
Получилось так, что из всей группы он нашёл общий язык только с Соджуном,
держась рядом с ним. Тот был забавным и остроумным парнем двадцати восьми
лет. Он много рассказывал на правах координатора и постоянно вставлял
смешные реплики. Ночью походная компания почти не спала, бурно знакомясь.
Тае оказался самым юным среди них, а к макнэ всегда особое отношение.
Поэтому его донимали вопросами, а, наблюдая его скромную немногословность,
мило журили. За это время он забыл о всех переживаниях.
Потом они ездили в город Сокчхо в национальный парк Сораксан и проходили

там два дня, на вторые сутки переночевав в специальном убежище для
туристов. Тае ужасно хотел спать уже в одиннадцать вечера, именно когда
Соджун позвал его прогуляться. Разговаривать тет-а-тет Тае не захотел, а тот
шибко и не расстроился, без проблем отыскав другого собеседника. Даже сквозь
сон Тэхён ещё долго слышал голоса весёлой компании.
302/846
Также турпоход запомнился романтическим встречанием рассвета на горе
Дэчонбок, после чего на автобусе они отправились прямиком до горячих
термальных источников. Очень уж понравилось Тае и ужинать в кафе на берегу
моря. Только в голову сразу налетела стая воспоминаний о Вьетнаме...
Позже они улетели на Чеджу, и это были самые незабываемые дни. Все, кто
говорят, что там сказочно красиво – нисколько не приукрашивают. В этом месте
Тае будто очищался, исследуя сеть троп, и его тяжкий груз становился всё
меньше под впечатлением от живительного вкуса природы. Будучи школьником,
он был просто обязан здесь побывать, но переход в балетную школу для многого
поставил крест. Летом здесь очень много туристов, хотя пляжный сезон короток,
а вот зиму считают, пожалуй, самым неблагоприятным сезоном для посещения.
Но разве это им помеха? Снег не испугал, его в принципе на всём острове было
мало. Если уж хотелось полепить снеговиков, следовало ехать к горе Халласан.
Кратко говоря, Чеджу – это мандариновый рай с вкуснейшим чаем. Само собой,
они посещали чайные церемонии, пробуя настоящий чай с плантации. И в
каждом кафе подавали мандарины, а в одном их угостили аж печёными.
В этой же поездке кое-кто из ребят, занимающихся йогой, решил подбить на это

остальных. Тае опять попал в эпицентр событий, так как неосторожно сболтнул,
что они в балете делают компенсационные регенеративные йогические
упражнения – для восстановления энергии, а ещё для умственного равновесия. В
общем, йога эффективно восстанавливает силы после нагрузок. И, конечно, его
припахали к исполнению асан. Парень, что был в теме, показывал и подробно
рассказывал, наблюдая заинтересованность на лицах. Тае, не желая того,
продемонстрировал всем свою растяжку.
Они ночевали в городе Согвипхо в хостеле, потому, как только ему удалось
ускользнуть от вечерних дискуссий, он в одиночестве пошёл гулять, накинув
лишь куртку и наплевав на тёплые ботинки, так и побрёл в кроксах на флисовые
носки. Погода шутки не шутила и прилично охладила его желание подышать
свежим воздухом. Тэхён и удивился, и вроде бы нет, когда на своём пути
встретил Соджуна.
— Ты прямо парень-загадка, – шутливо завязал он разговор, от которого даже

при всём желании не получилось бы отвязаться – они шли одни по узкому
тротуару.
— Почему?
— А я знаю? Я не разгадал.
Тае заулыбался. В нём поселилось странное, но уже знакомое чувство, что

появлялось всякий раз, когда Чонгук говорил что-то смущающее и приятное.
Но при чём тут Чонгук?..
— Я просто Тае, почти кореец. – «Наполовину француз, чистокровный артист

балета» – опущено. – Никаких загадок.
— И откуда такой Тае свалился в мой Фейсбук в час ночи?
— Случайно вышло.
303/846
Тэхён не задавал встречных вопросов для поддержания беседы. Надо же было
оправдывать статус загадки.
— Как я понял, ты некомпанейский парень.
— Точно, – наигранно посмеялся. Ему стало не по себе, возможно, потому, что он

узрел в его словах нечто большее... О, как ему хотелось ошибаться.
— Эй, ты ставишь меня в неловкое положение! Почему ты смущаешься? Я просто

люблю заводить новые знакомства.
— Извини? – точно ослышался.
— Я с тобой не флиртую, – посмеиваясь. Соджун наконец-то поймал его взгляд. –

Ага, попал. Расслабься, я на другой стороне.
Тае, конечно же, растерялся из-за резкой смены темы. Он не сделал ничего
компрометирующего, а его ориентацию уже раскрыли – раскололи как орех! При
том что он сам-то не знает, какой пол для него предпочтительнее... Он был
близок только с Чонгуком и в моральном, и в физическом плане.
Опять Чонгук.
— Не понимаю, о чём ты. – Его разом отпустило, будто именно это он хотел
услышать. Опасаться стало нечего, и разговор «пошёл в гору».
— Ну, о том самом, – широко улыбнувшись.
— Как-нибудь поподробнее.
— Я имел в виду, что хотел сказать, что то самое, о чём думаю я, должно быть,
думаешь и ты, а значит, я полагаю, подробностей... я имею в виду, те
подробности... – Соджун забавно ехидничал. Тэхён помахал ему рукой,
останавливая поток слов, из-за чего оба разулыбались.
— Так, конечно, стало понятнее.
— Я старался.
— Так и что, я теперь не загадка?
— Нет, загадка, только, знаешь, которая с отгадкой в скобочках мелким

шрифтом.
Тае и забыл, когда в последний раз так много улыбался – не в шумной компании,
где за разношёрстными беседами сменяется множество эмоций, – а наедине с
кем-то. Будет банально и опять не к месту, но он ничего не может поделать, при
каждом удобном случае вспоминая о нём... Проведя в четырёх белых стенах бок
о бок так много безрадостных дней, без лишнего трёпа и улыбок они понимали
друг друга, и в этой проспиртованной тишине им было комфортно. Ключевое
слово «было». Зачем он вспоминает?
Улыбка тотчас слетела с лица, как фильтр с фотографии. Снова подступил
304/846
холод. Соджун с любопытством наблюдал за новым знакомым. Даже если бы он
попытался задействовать флирт, ему было совершенно ясно, что в эту «глухую
стену» бессмысленно стучаться.
За этой стеной уже был кто-то другой.
***
Ещё несколько дней они провели на острове Удо, который своими нетипичными
для Кореи видами напоминал Исландию.
Тае очищался. Разум постепенно прояснялся. Он начинал строить планы, уже

имея для их осуществления силы и нормализованное психическое здоровье, как
ему казалось. Опьяняющие красоты скал, бухт, колоритных деревенек
вдохновляли и подпитывали энергией, делая своё животворное дело. Когда
Тэхён покорял новую вершину, ему не казалось, нет – ему было известно, что он
всё может! Он расправлял руки, дышал полной грудью, с восторгом созерцал
пасмурное небо, придающее горным долинам величие, сквозь которое
прорывались лучи, точно световые мечи, пронзающие скалы. Зимние пейзажи не
радовали буйством ярких красок, но по-своему впечатляли и покоряли.
Когда Тае поднялся на самую высокую точку Кореи – на гору Халласан, ему стало
жутко и одновременно волнительно. Именно то чувство, что спирает дух. Чем
выше, тем тяжелее идти, ведь с высотой падает атмосферное давление. В тот
момент к нему пришла тривиальная мысль – на высотах кружится голова. И чем
выше Тэхён поднимался в своей жизни, тем сильнее захватывало
головокружение. Так он и спустился с небес на землю...
Вдали от Чонгука голова больше не болела, ноги перестали ощущаться ватными,

и не требовалось повышенной нагрузки для тела. Но облегчение не пришло.
Пришло опустошение.
***
Тае второй раз проводит Новый год вне дома. В прошлом году Чонгук спонтанно
устроил им сказочный отдых на горнолыжном курорте. В этом году уже без
Чонгука – он сам отправил себя в горный поход.
Тридцать первого числа был последний день треккинга. Они пили глинтвейн в
очередном хостеле, делились впечатлениями, самые общительные снова
находили интересные темы для разговоров. Тае скромно сидел в углу, просто
слушая и иногда улыбаясь. Соджун сидел рядом, и он, кстати, был в числе тех,
кто не затыкался. Вскоре все засобирались в забегаловку, чтобы наесться мяса.
Всё было битком забито, однако им удалось найти свободное место для их
немаленькой компании.
В полночь все гости дружно подняли кружки и в общем веселье поздравили с

наступлением нового года. Тае зачем-то крутил в руке телефон, словно от него
он подпитывался энергией. Или что-то предчувствовал? Скорее, ему только
хотелось думать, что в этот самый момент Чонгук тоже нашёл минутку, чтобы о
нём вспомнить. К сожалению... к большому сожалению, Тэхён не мог так просто
вычеркнуть этого мужчину ни из своей жизни, ни тем более из головы. Если бы
всё было так просто, на свет бы не родилось столько грустных песен о любви.
305/846
И, когда телефон издал короткий звук пришедшего сообщения, он почти не
сомневался в имени отправителя, со страхом и нетерпением жадно впился... в
самый непраздничный текст новогоднего поздравления.
Он оцепенело гипнотизировал светящийся экран, пока тот не потух.
Как Новый год встретишь, так его и проведёшь, верно?..
«Ты устроил себе отличный отдых. И даже успел найти новое увлечение. Рад за
тебя. Красивый парень, а главное, молодой. Это действительно успех, Тае. Мне
бы хотелось спросить тебя лично, нашёл ли ты в чужих объятиях отмщение. Не
хотелось бы верить, что ты получил от этого удовольствие, но, с чем могу тебя
поздравить, ты точно попал в цель. Счастливого года».
Не поздравил, а точно послал, вновь вывернув его наизнанку.
Тае срочно вышел на свежий воздух, нервно озираясь по сторонам в попытках

засечь слежку. Руки чесались ответить и оправдаться, ведь всё, что Чонгук себе
придумал – оскорбляющая его, Тае, неправда! Да, они расстались, но прошло
слишком мало времени, чтобы он так легко отдался кому-то другому. И для
Чонгука такое предположение самое болезненное.
Возможно, поэтому Тае не ответил, сдержав и бушующие эмоции, и желание

поговорить с ним.
Он больше не должен оправдываться.
Было бы здорово, найди Тае в чужих объятиях, если не отмщение, то свой

душевный покой... Но никому такое не под силу за столь короткий срок.
С невыносимой тяжестью на сердце он смотрел на горизонт, убеждая себя, что

дальше обязательно будет легче – не сейчас, да, не завтра, не через месяц, но
когда-нибудь точно.
— Эй, парень, Санта-Клаус подарил тебе грустный подарок?
Соджун встал рядом, передёрнув плечами от холода. У обоих изо рта шёл пар.
— Санта дарит подарки только детям, а я уже немного подрос. – Старательно

натянув улыбку, убрал телефон.
— Да? Тогда это был какой-то олень из повозки Санты.
Мистера Чона приравняли к оленю... Как хорошо, что сам он этого не слышал. Ну
а Тае вновь заулыбался.
— Так-то лучше. Вернёмся к остальным?
***
Когда проходило знакомство с ребятами из походной группы, каждый

рассказывал о себе пару слов, и было довольно занимательно слушать, кто чем
занимается. Соджун не сразу признался, кто он по профессии, чем всех
посмешил. Сначала он сказал, что работает собеседником. Да-да, именно так.
306/846
Заявил с самым серьёзным лицом, сославшись на то, что в оживлённых районах
Токио сидят в своих будках они, бедные собеседники, и выслушивают сотни
людей. Ему чуть не поверили, пока один из них не задался вопросом, почему
Соджун работает в Токио, если живёт в Сеуле. Когда его поймали на лжи, он
замялся и наигранно несмело сказал, что они ему всё равно не поверят, ведь его
профессия так же абсурдна, как и собеседник. И в итоге назвался... ловцом
муравьёв. Ему опять никто не поверил, а когда Соджун назвал ещё один
неординарный род занятий, такой как «испытатель презервативов», его начали
несильно поколачивать по спине. Позже Соджун показал топ самых редких
профессий мира, предложив кому-нибудь стать дегустатором кошачьего корма
или торговцем мечтами. А сам же он оказался ветеринаром, во что все неохотно
поверили.
После похода Соджун попросил номер Тае, и они снова встретились в кафе по
его же инициативе. Тае не хотел приглашать его к себе в квартиру или идти к
нему на чай, всё же слегка сомневаясь в чистоте его намерений. Кафе –
идеально нейтральная территория.
Соджун пришёл со своей собакой, на которую Тэхён, естественно, сразу положил

глаз, став гладить. Собака была рослой, но беспородной. Пак сказал, что
подростки нашли эту бедняжку на улице и оплатили лечение, только не смогли
забрать к себе. Зато забрал он.
— В общем-то, я позвал тебя по важному делу. Ты говорил, что ищешь работу?
Тае сиюсекундно вскинул голову.
— Возьмёшь меня помощником ветеринара? – Улыбнувшись, вернул его же слова:

– Или дегустатором кошачьего корма?
— Если бы. Я сам ищу свободную вакансию дегустатора и без боя тебе не
уступлю.
— Приму к сведению. Так что у тебя за предложение?
— Есть у меня одна хорошая знакомая – бывшая балерина... Сравнительно

недавно она открыла балетную компанию. Чтобы не давать тебе ложных
надежд, я заранее с ней поговорил. Если для тебя это ещё актуально, то можешь
съездить на кастинг, экзамен, или что там они проводят.
Тае замер на пару секунд, переваривая информацию.
— Я не ожидал, правда... Спасибо. Я бы очень хотел туда съездить. А что за

компания? Может, я о ней слышал.
— Tahra Show. – Тэхён нахмурил лоб и отрицательно покачал головой. – Я не

очень разбираюсь. Они танцуют как бы балет, но на современный лад.
— Современная хореография... – интерпретировал с мечтательным видом. А как

загорелись глаза. – Звучит всё интереснее. А как зовут руководителя?
— Пэ Хунхэ. Ей тридцать шесть.
— Ей ещё можно было танцевать до пенсии. Если не секрет, где вы с ней
307/846
познакомились?
— Хотел бы я, чтобы наше знакомство было каким-то секретным, – со смешком

ответил он. – А так она просто пришла со своим самоедом в нашу ветклинику.
— И как я не догадался. Но вы начали общаться?.. Как так? Ты правда со всеми

хочешь дружить?
Соджун двусмысленно хмыкнул.
— Нет. С шикарными женщинами я хочу всё что угодно, только не дружить.
Тае неловко улыбнулся, опустив эту фразу.
— Она старше тебя, да?
— Ага, на восемь лет. Я сам был в шоке, когда узнал – ей столько не дашь. Да
мне и всё равно. Возраст – всего лишь цифры.
Дальше расспрашивать не стал. Это уже было слишком личное. Хотя кому, как
не Тае, поддерживать тему про разницу в возрасте.
Соджун стал выглядеть неприлично воодушевлённым.
— Надеюсь, она тебя возьмёт, потому что я планировал использовать тебя как
предлог моих частых посещений. Ха-ха, без обид, я просто не теряю шансов!
— И давно ты это придумал?
— Когда слова «балет» и «ищу работу» были сказаны тобой в одном абзаце.
Тэхёна это не обидело, но как-то быстро стёрло с лица радостное выражение.

Соджун явно не преследовал цели расстроить его. Он всего лишь озвучил
реальное положение вещей. Не то чтобы Тэхён действительно хотел стать
друзьями...
— Эй-эй, я пошутил. Буду искренне рад конкретно за тебя, если моя наводка
поможет.
— Да, конечно. Я тебе очень благодарен.
Когда Соджун ушёл им за кофе, Тае повернул голову к окну, бесцветно смотря
на проезжающие машины. Он взаправду не затаил обиду на Соджуна, так как
тот не сделал ему ничего плохого, а напротив – похлопотал за него. Просто это
было как разочарование в самом себе. Тэхён выдумал ложные предпосылки к
дружбе и сам расстроился. Как маленький прицепился к слову «дружба», будто
нельзя просто общаться.
У него никогда не было друзей. Чимин в их последнюю встречу очень точно

выразился: «Я не умею дружить. Не стоило и начинать».
Вообще, быть хорошими знакомыми порой лучше, чем плохими друзьями. Так что
оставшееся время в кафе они проговорили на нейтральные темы, более не
затрагивая личных. Да и так было проще.
308/846
***
С Нового года Чонгук больше никак не досаждал. Телефон молчал. Это было
именно то, о чём Тае мечтал, ведь, чтобы забыть человека, его присутствие в
своей жизни нужно свести к минимуму, но лучше всего – не допускать совсем.
Это не значит, что сам Тае легко справлялся с одиночеством. Каждый раз, когда
он пересекал порог квартиры, на него обрушивались печаль и пустота,
вынуждающие пускать мысли в полёт, и всё в одном направлении – в прошлое.
Тэхён хотел навести справки про Тахра Шоу, но незаметно для себя вбил в
поисковик «Со Риджин». На Чонгука информации практически не было, кроме
странички в Википедии о его компании. На Со Риджин вышло несколько
фотографий и краткая биография. Кто-то даже отредактировал данную
страницу и прописал дату смерти. Тэхён впервые увидел жену Чонгука. Сам
сделал себе хуже... Что он ожидал увидеть? Ему должно было полегчать?.. А
увидел он настоящую красавицу: утончённая, женственная, ухоженная, с ясным
мягким взглядом и правильными чертами лица. Ей бы сниматься в кино. Тэхён, к
своему сожалению, даже обнаружил совместную фотографию с её отцом и
Чоном – рядом с ним она выглядела такой миниатюрной и... счастливой. Они
смотрелись вместе, и, хотя Чонгук выглядел чересчур сурово (на фотографии
ему ещё нет тридцати), по ним нельзя было сказать, что супруги жили порознь.
Намного больше данных было на отца Риджин. Он десять лет занимал пост
председателя Народного банка Китая, после чего занялся грузовыми
контейнерными перевозками.
На одной из фотографий, где было запечатлено несколько мужчин в возрасте,

собравшихся, по-видимому, на конференции, рядом с отцом Риджин стоял
высокий кореец внушительных размеров с холодным равнодушным взглядом.
Только потому, что за этим мужчиной стоял Чонгук (с таким же каменным
лицом), Тае перешёл по ссылке. Там говорилось, что этот кореец – председатель
совета директоров «Корейские верфи». Это мистер Чон-старший. Грузный и
грозный человек, который вполне мог сойти за того, кто терроризировал свою
семью. Внешне они с Чонгуком не прям похожи, но от них чувствовалась
одинаковая энергетика.
Вот так Тэхён познакомился со всеми родственниками Чонгука, кроме его

матери. От просмотра стало лишь тошнее. Чего и следовало ожидать. О
тридцати пяти годах жизни, которые и так были Тэхёну неизвестны, не
расскажут пара статей с прикреплёнными фотографиями какой-то там давности.
Что уж говорить – не расскажет даже сам Чонгук.
Тае никак не может понять одного: почему к такой красивой женщине и, по

словам Чона, прекрасной матери их ребёнка не лежала душа. Так или иначе,
Риджин была его семьёй. Должно быть, ему сейчас так же больно, как и Тае. Но
чем он может ему помочь? Простить его обман? А что потом делать дальше?..
Всё забыть и жить счастливо? Риджин забрала их счастье с собой...
Голова разболелась. Тае быстро уснул, а поиски по делу продолжив уже чуть
позже. Тахра Шоу была сформирована всего лишь полтора года назад – это ещё
безызвестная компания, которая несёт только убытки. В таком случае планы на
скорую финансовую независимость будут ему только сниться. Руководитель
балетной труппы – Пэ Хунхэ – ранее танцевала в одной американской компании.
309/846
Два года назад вернулась в Корею. Как Соджун и вещал, Хунхэ выглядела
шикарно. Она украсила несколько разворотов журналов. В одиночку создала
компанию?.. На какие деньги? На что они существуют сейчас? Тэхён о них даже
не слышал. Сомнения насчёт надёжности компании присутствовали, и это
нормально. Однако, как говорится: пока не попробуешь – не узнаешь.
Пусть это будет маленький шаг, но вперёд, но самостоятельный.
***
Тае поехал вместе с Соджуном, так как тот убедил, что его присутствие
повлияет на положительное решение руководителя. Тае не верил, что
присутствие «хорошего знакомого» Пэ Хунхэ сделает погоды. Да разве ему
хотелось, чтобы пропуском в компанию стал посторонний человек, а не симпатия
худруков к его исполнению? Если же его будут оценивать только из-за удачного
знакомства, то грош цена такой труппе. Тае хочет адекватного и честного
собеседования.
Тахра арендовала зал в одной танцевальной студии. Зал был просторным и

оснащённым балетным оборудованием, но без дизайна: стены из кирпича всего
лишь выкрашены серой краской. Конечно, это не уровень Юнивёрсал, но и не
сырой подвал!
Артисты уже разминались, как всегда, переговариваясь между собой. Как только
они вошли, к ним было приковано всё внимание, а Тае высматривал
педагогический состав. Госпожа Пэ сидела рядом с мужчиной, чем-то
напоминающим Мун Хуна – скорее всего, он и являлся балетмейстером. Также
было двое мужчин-хореографов – они выглядели на один возраст. Балет в стиле
модерн предполагает молодой состав хореографов, поэтому оправдано, что они
все в одной возрастной категории, не считая балетмейстера, которому
навскидку можно дать лет сорок пять.
Тае, естественно, подошёл поздороваться, дрожа изнутри. Его попросили

присоединиться к разминке. Госпожа Пэ одарила приятной улыбкой, и это как-то
приободрило. Тэхён быстро снял верхнюю одежду, под которой уже были надеты
незаменимые серое трико и белая футболка. В этом наряде он будто вечный
выпускник балетной школы. Разумеется, никто сразу не ринулся с ним
знакомиться, и он сел подальше от всех, угрюмо рассматривая артистов,
подавляя мандраж. Всегда волнительно что-то начинать. И очень тяжело
вливаться в новый коллектив...
Внезапно госпожа Пэ поднялась и хлопнула в ладоши, по-видимому, завершая

вольную разминку.
— Итак, народ, сегодня к нам на тренировку пришёл бывший артист Юнивёрсал.

Тае танцевал под началом балетмейстера Мун Хуна, и это очень здорово.
Давайте поможем ему легко влиться в нашу атмосферу. – Руководительница
излучала тёплую энергетику, поэтому Тае всё больше успокаивался. Да и
здешние ребята были на порядок проще, чем пираньи Юнивёрсал. По крайней
мере, такое сложилось первое впечатление. – Как нам говорил нью-йоркский
балетмейстер: «Разогрев – это, прежде всего, психологическая подготовка к
нагрузке!». – Громко чеканя слова, она начала медленно шагать из угла в угол. –
Перед началом надо поговорить с телом как с ребёнком. Вы все это уже
слышали, повторяю для Тае. Девочки – кошечки. Девочки себе говорят: «Доброе
310/846
утро, кошечка! Просыпайся, грация и гибкость!» Мальчики – тигры. Тигры себя
настраивают: «Ты сильный, твои мышцы упругие. Ты грациозный и ловкий. У
тебя всё получится». С таким настроем мы начинаем. Наше тело – наш ребёнок.
Нам некуда торопиться. Мы не должны подвергать себя психическому и
физическому насилию, то есть как нас учили в школах: что мы должны за всеми
успевать и делать всё идеально. Я никого не тороплю. Самостоятельный
разогрев у нас двадцать минут. Разговоры не запрещаю, говорить нам надо, мы –
люди, но лодырей тут не развожу. Я всегда стараюсь войти в положение
опоздунов и прогульщиков, но это не значит, что вы садитесь мне на шею и
свешиваете ножки. Мистер Хан, в отличие от меня, не так лоялен. – Мистером
Ханом оказался тот примерно-сорокапятилетний балетмейстер. – Обо всём
остальном я скажу лично Тае, если он останется с нами. Итак, немного уши
погрели, теперь приступим.
Тэхён настолько заслушался, что по итогу отпустил себя, в своём темпе проведя
разминку, а затем присоединился к общей тренировке.
Здесь не было пианиста со своим инструментом. Тренировка проходила иначе,

нежели в классическом балете. Музыкальное сопровождение тоже отличалось.
В конце концов Тае попросили исполнить что-нибудь своё. Танцоры разошлись,

заняв места у станков. Тае с парализующим страхом смотрел на своё отражение.
Вспомнились слова... «Просто представь их всех голыми». И рой мурашек
пробежался по телу. Он так и не научился следовать этому совету, ведь в
первую очередь голым он ощущал себя, и на него голого все изучающе пялились
– для них он ещё неизвестная птица.
Тае попросил поставить что-нибудь печальное. Принял пятую позицию.
Мун Хун сказал, что ему не стоит повторять это вновь, но...
— Вам когда-нибудь показывали па-де-де с воображаемым партнёром?
Формулировка поменялась: не партнёрша – партнёр. Но никто всё равно не

поймёт, в чём тут дело...
— Ты первый, – одобрительно заулыбалась госпожа Пэ. – А какой заложен смысл?

– заранее полюбопытствовала, снова присев рядом с Соджуном, что тоже
пристально на него смотрел.
— Я назвал это «tu me manques» – это о том, кто у меня отсутствует.
311/846
Глава 19. Место встречи изменить нельзя
И не могу сказать, что не могу жить без тебя — поскольку я живу.

Иосиф Бродский
Тае успешно прошёл «собеседование», а хорошо это или плохо, сам пока не
понял. Хореографам понравился его танец, хотя он не возлагал на него надежд,
ведь сам Мун Хун не оценил его одиночное па-де-де. Всё подвержено
изменениям, и Тае с момента отбора в Юнивёрсал во всех смыслах повзрослел.
Возможно, за довольно долгий период застоя его техника стала хромать, с чем
можно поспорить, ведь он всегда отличался твёрдой стабильностью, но
артистические способности точно вышли на новый уровень. Его подача стала
эмоциональней и, что самое главное, живее: Тае, о чём твердил Мун, попробовал
в любовь и теперь мог её показывать на сцене.
Вообще, его нынешнее выступление – не что иное, как импровизация. Он

готовился дома, однако всё вмиг позабылось, стоило встать перед новыми
педагогами, что оценивающе сканировали его глазами. И он отпустил себя, дав
волю свободному полёту.
После тренировки они с руководительницей поговорили с глазу на глаз. Пэ

прямо и без монотонного вступления заявила, что он им подходит: и его внешней
конституцией, и артистизмом. Новый балетмейстер углядел в нём одиночку, то
есть не парного танцора, но посчитал это за преимущество, ведь в их труппу
берут разносторонних эго. Мун Хун, помнится, говорил про него то же самое.
Также госпожа Пэ поделилась менее приятной новостью, обговорив на берегу

его так называемое трудоустройство. Его не будет. И денег тоже не будет.
Вероятно, в глубине души Тае ожидал чего-то подобного и внутренне был
настроен на худшее. На данный момент Тахра может предложить только место
для репетиций и наставников. Здесь артисты танцуют на голом энтузиазме с
надеждой на лучшее. Как сказала Пэ, государственных субсидий они не
получают. Основной источник внешнего финансирования – частные
пожертвования. Честно призналась, что её отец крупно вложился при открытии
компании и на сегодняшний момент покрывает большую часть затрат.
Тэхён невнимательно изучил информацию на Тахру, не обратив внимание на

наличие видео с их участием. Труппа танцует в арендованном зале, ставит
различную хореографию, снимает это и публикует на популярном
видеохостинге. В планах у них заполучить бо́ льшую аудиторию сначала на
интернет-платформе, а после выйти на настоящую сцену, в том числе при
поддержке государства.
Пэ при нём же открыла канал Тахры и показала результат их стараний – три

тысячи подписчиков. Откуда Тае знать, много это или мало за полтора года. Он
чётко уловил только то, что репетиции проходят по графику два через два – для
того, чтобы артисты могли работать в других местах. Тренировки обычно
начинаются поздно вечером и заканчиваются глубокой ночью, так как не все
имеют возможность прийти днём – из-за рабочего графика. Такого Тае не
ожидал... Совмещать две работы не входило в его планы. Он устал жить в
неопределённости и хотел осесть в одном месте, отдавая всего себя. Ничего,
кроме балета, не будило в нём столько желания и страсти – потребовалось его
бросить, чтобы это понять. Вот он понял, снова загорелся, а получил не то, что
312/846
ожидал. Печально, но надо принять тот факт, что ничего не достаётся так
просто, если в этом не замешаны деньги, как в случае с Юнивёрсал. По крайней
мере, сейчас он получил возможность танцевать в коллективе, пусть за это и не
заплатят.
У него в запасе два с половиной месяца, после чего материальная поддержка

Чонгука кончится – этого времени достаточно, чтобы найти подработку и
перейти на самообеспечение.
Тае покинул кабинет Пэ, дав обещание подумать и перезвонить.
Он был растерян, это естественно. Ему даже не к кому обратиться за советом. Да

что там совет, ему даже не с кем поговорить. Некому рассказать, что на душе,
как тяжело заставлять себя двигаться дальше. Каждый раз, когда он переступал
порог квартиры, у него опускались руки. С момента расставания он всё держит в
себе. Не то чтобы с Чонгуком в отношениях было всё идеально: он также многое
умалчивал, потому что сталкивался с «глухостью» Чона. Но факт остаётся
фактом – сейчас ему в два раза хуже. Не только из-за одиночества, а потому что
он всё ещё не переболел обманом. Жизнь не ждёт, пока твои раны затянутся. В
принципе никто не станет тебя жалеть, не обратит внимание на твоё плохое
настроение. Всем всё равно! У всех свои проблемы. Вот что Тае должен зарубить
себе на носу – ему некогда страдать, потому что время его не ждёт.
Он не знал, сколько у него денег на карте. После похода в горы Тэхён более не
совершал крупных покупок, решив покупать продукты раз в неделю и только
самое необходимое. Он не хотел, чтобы Чонгук думал о нём, как о беспечном
транжире. Тае должен отказаться от его поддержки и как можно скорее.
Несколькими днями позднее Тае раздумывал над выбором вакансий. Он то и

дело поглядывал на телефон, мучаясь от желания услышать его голос. По
привычке хотелось получить его мнение о той или иной ситуации, даже если он
был бы с ним не согласен. У Тэхёна наступил кризис расставания, когда
мотивация на новые свершения немного поутихла, все обиды и плохие моменты
ушли на второй план, а вспоминалось только хорошее. Это сущий ад. Было
сложно сконцентрироваться на серьёзных вещах, потому что в голове целыми
днями крутился ролик под названием «Любовь». Особенно остро помнились
моменты с больницы. Было гадко от самого себя, поскольку он ни разу не
поинтересовался его самочувствием. На то, конечно, были причины – Тэхён
полностью обрубил общение, чтобы самому как-то это пережить и справиться. А
напиши он ему, что Чонгук бы подумал? Тэхён практически не сомневается, что
он бы воспользовался его небезразличием и снова стал наседать на встрече.
Тэхён себе не враг, но он боится, что в любой момент может поддаться.
Мозг и сердце – не друзья. И любовь – не про адекватность. То, что Тае

чувствует, разрывает его изнутри, но он не хозяин своим мыслям и уж тем более
желаниям.
Чонгук обидел его, обвинив в измене, а что, если ему тоже сейчас больно?.. Если
не больнее. Он был столь сдержан и рассудителен в их последний разговор в
больнице, но позвонил через неделю, напористо вызывая на какой-то
конструктивный нетелефонный разговор. Тае жалко его, отвратительно жалко
того, кто его жестоким образом обманывал. Но ведь Чонгук потерял жену... Тае
бросил его. Он остался один с ребёнком на руках.
313/846
Как же жалко богатого тридцатишестилетнего дядечку с ребёнком, у которого
няни и целый двор прислуги... Тае понимает и это... Но ведь он, несмотря ни на
что, любит. Ему не всё равно! Он бессилен перед этими чувствами!
Разум, логика, гордость – всё это не про любовь.
«Как он?» – этот вопрос стал появляться чаще, чем «Как я?».
Не кто-то другой, а Тае ухаживал за ним целыми сутками с короткими урывками

на сон. Это он, а не кто-то мыл его, убирал за ним, менял бельё, видел его
стеклянные глаза, нахмуренные от боли брови и помогал впервые вставать. Это
Тэхён там оставил половину себя... Не кто-то другой...
И не кому-то другому, а Тае нужно взяться за ум и уже что-то решать со своей

жизнью. Он позвонил госпоже Пэ и дал согласие. Сейчас он уверен только в
одном – ему просто хочется вернуться в балет.
Также он в короткие сроки нашёл работу, чего сам от себя не ожидал.

Неподалёку срочно требовался бариста, опыт работы приветствовался, но был
необязателен. Так что он без раздумий согласился, зарекомендовав себя как
человека, который при надобности костьми ляжет, лишь бы его взяли. И его
взяли – на стажировку (не пришлось погибать на поле боя). График два через
два, как и репетиции Тахры, естественно, полностью его устроил.
И время полетело. Тае просто работал и работал, не оставляя себе времени на

самобичевание. Он быстро учился варить кофе, просился на подработку в
утреннее время, что было до начала репетиций. В Тахре царила приятная
рабочая атмосфера. Коллектив оказался, если уж не дружным, то мирным, а
главное – преданным своему делу. Госпожа Пэ всё ещё танцевала и участвовала
в репетициях, чем удивила. Постоянное общение с людьми раскрепостило Тае,
научив его разговаривать и без стеснения высказывать своё мнение.
Постепенно-постепенно и он начал вставлять реплики на репетициях. Вечерами,
перед тем как уснуть без задних ног, он смотрел всевозможные видео с
современной хореографией, черпая что-то новое, и некоторые заметки освещал
непосредственно в балетном коллективе. Никто же не запрещал ему внедрять
какие-то свои наработки. Ещё он поладил с хореографами, будто они были на
одной волне, или Тае и сам чего-то стоил, отмечая, что к нему в чём-то
прислушиваются.
Тэхён впервые танцевал конкретно на камеру, и это был волнительный опыт. Да

и не просто на камеру, а с госпожой Пэ. Балетмейстер дал новичку шанс
показать себя. Около месяца они оттачивали танец под названием «Реванго» –
это хореографический образ ревности с элементами танго. Танго как нельзя
лучше передаёт многообразие чувств, в данном случае обжигающую ревность.
Музыка должна была нагнетать и вводить зрителя в атмосферу сжигающего
чувства ревности.
За день до съёмки Тае по-обычному проснулся, умылся, засмотрелся в зеркало –

на себя – «нелюбимого». У него не росла щетина благодаря стараниям Чонгука, в
ином случае он бы точно зарос, перестав за собой ухаживать. В отражении на
него смотрел какой-то дикий кот. Волосы слишком отросли и требовали хотя бы
расчёсывания. Под глазами пролегли несходящие мешки, подчёркивающие
уставшие голубые глаза, которые сейчас Тэхён видел как блекло-водянистый
налёт. Он не заметил, когда скулы стали более острыми, как и торчащие
314/846
ключицы. Тот хорошенький розовощёкий юноша исчез, а на его место пришёл
остроугольный серый треугольник. Ничего в себе Тае не привлекало, как не
привлекало и до Чонгука. Он точно не выглядел мужественно, и его отражение
лучше всего напоминало, что удел фаворита ему к лицу. Он хотел бы
попробовать стать «нормальным», как это принято называть, но его совсем не
влекли девушки. В кофейне с ним часто кокетничали, только он избегал этих
знаков внимания. Ему никого не хотелось. Ему себя не хотелось!.. В то утро он и
нашёл ножницы, с лёгкой руки обкромсав волосы, открыв вид на лоб. Отражение
не стало лучше, но ему, вроде как, полегчало. Куски волос разлетелись по
раковине.
Хунхэ тогда охнула, увидев его новый образ, погладила по срезанным волосам,
но довольно отметила, что подлецу всё к лицу, а ещё это подходило Реванго.
Тае танцевал в одном чёрном трико на босую ногу, Хунхэ – в чёрном купальнике
с открытой спиной и таких же чёрных пуантах. Также у неё был тёмный мейкап,
что придавал образу дикости, страсти. Тэхён же с новой стрижкой не походил
сам на себя, став выглядеть старше и серьёзнее. Ему хотелось максимально
вжиться в роль и показать, что в этот момент творится с человеком. Он на своём
опыте познал, как жжётся укус ревности, а потом чешется и ноет, не давая о
себе забыть.
Для съёмки они зашторили все окна, настроив свет, и пустили дым. У одного из
артистов был знакомый, что дружил с камерой и за адекватную плату снимал и
монтировал ролики. Около двух часов ушло на запись пяти минут танца, но оно
того однозначно стоило. С такой опытной партнёршей, как Хунхэ, танцевать
было одно удовольствие (и большая честь). Тае изображал злость, ненависть,
безумие и любовь, снова и снова догоняя Хунхэ, что с ним играла в чувства.
Балетмейстер заверил, что они отлично постарались. Возможно, наблюдающий
за этим Соджун совсем немного его возненавидел на эти два часа.
Вернувшись домой во втором часу ночи, Тае мешком свалился на развороченную

кровать, беспомощно сжав телефон.
***
В конце недели, когда и сам Тэхён, кажется, окончательно разрядился, как и

зарядка на его беззвучном телефоне, к кассе подошёл мужчина, громко
пробасив ему в спину:
— Мне пельмени «Утка и гусь» с хреновиной. Если можно.
Тае вздрогнул всем телом, прежде чем неверяще обернуться. Напротив стоял
широко улыбающийся Ларкин. До закрытия оставалось минут пятнадцать,
поэтому тому пришлось сделать заказ и подождать его за столиком. Когда Тэхён
закрыл смену, то отчего-то в порыве радости обнял бывшего телохранителя,
будто признал в нём старого приятеля. Это была тёплая встреча.
— Дюрара, тебя и не узнать. Ты чего-то совсем поник. Как жизнь молодая?
Они вышли на улицу, и Тае задержал дыхание, увидев знакомый джип. Сердце
до боли сжалось.
— Зачем ты приехал?
315/846
— Не бойся, босс не замешан. Я спросил адрес у Миллера.
— Он за мной всё ещё следит?
— Скажем так, периодически проверяем, что жив-здоров.
— Зачем?
— Потому что ты долго был с боссом, а плохие ребята не дремлют. Живи

спокойно.
— И всё же, зачем ты здесь?
Радость почти сразу улетучилась. Тэхён во всём искал подвох. Даже любимый
Ларкин всегда останется на стороне босса, и выполняет он только его приказы.
— Дюран, успокойся. Чон не знает о нашей встрече. Ты на человека непохож,

поэтому я заехал проветрить тебя. Заскакивай в машину, не бузи.
Тэхён ещё несколько мгновений стоял ни с места. Ему совсем не верилось, что
всё может быть так прозрачно. И без вмешательства Чона.
— Садись, – уже командным тоном. Тэхён всё же сел на переднее сидение. Было
достаточно холодно – зимний же вечер, а скулы сводило, как хотелось опустить
стекло и подставить руку под колючий поток ветра. Водитель взял маршрут в
неизвестность.
Тае внезапно пришла мысль, что именно ночной поездки по городу ему давно не
хватало. Огни города, забитые дороги, шум... А выехав из центра, можно
прокатиться по полупустым улицам, дыша запахом салона и ароматизатора.
— Дюрара, я искренне верил, что ты останешься с нами. Да я до сих пор не могу

поверить, что вы расстались.
— Мы с Чоном всё решили, – неожиданно резко ответил. Ларкин усмехнулся.
— Это радует. Ты ему, конечно, потрепал нервишки. А сейчас он треплет всем

нам.
— Я ничего не делал.
— С тобой в больнице он был тихоней, хотя, признаюсь, только с тобой, потому

что все остальные отхватывали, но!.. Когда ты ушёл... Парень, ты просто обрёк
нас на ад. Ещё не было ни одного спокойного дня.
— У него погибла жена, что ты хочешь?
— Это оправданно, да. Полагаю, если бы у меня умерла жена и бросил любовник,
я бы тоже сучил весь свет.
— Мог бы и не озвучивать мой статус, – кисло проговорил Тае.
— Извиняюсь за прямоту. Ты такое пропустил, Дюрара... – всё не затыкался
316/846
американец.
— Ты что как сплетница... Зачем мне эта информация?
— Нет, ты послушай. Недавно тут такой скандал был! Ты серьёзно многое

пропустил. – Безошибочная интрига. – Все знали, что Файя влюблена в босса.
Только слепой этого не видел. Ты, может, и не заметил, у вас и пересечений
толком не было. Файя, кажется, всегда питала чувства к Чону, но он женился на
Риджин. Я не в курсе всего, но сам факт, что Файя до сих пор не замужем – уже о
многом говорит. В общем, Чон при поддержке матушки Ву насильно выдаёт её
замуж за Чжана Цуанана. Ты же не знаешь его? – Отрицательно мотнул головой.
Откуда Тае вообще что-либо знать о Чоновских китайских родственниках?.. – Он
был преемником мистера Со. Понял, да? Тесть. Мистер Со умер, а его компания
отошла Чжану. Как бы, так и планировалось, что Чжан породнится с семейством
Со, но как отец умер, это дело приостановилось. Видимо, Чон решил исполнить
желание тестя. Файя напилась и рыдала на весь дом. Клянусь, я никогда ещё не
слышал такого душераздирающего рёва! Она признавалась в любви, обещала
порезать себе вены и что-то ещё в том же духе. Мадам Ву поддерживала Чона.
Не женится же он на сестре покойной супруги! Ой, Дюрара... Чего только на
свете не повидаешь.
— Он с ней спал?
— Кто с кем?
— Чон с Файей.
— Чего не знаю, того не знаю.
«Я почему-то уверен, что да...» – подумал Тае.
— А что Чжан?
— Вроде нормально, это же всё равно фиктивный брак. Верность хранить не

заставят. Да и Файя не крокодил, что уж жаловаться.
— Как Йен?..
— Ему тяжело дался переезд в Корею. Постоянно упоминает Риджин, будто она
жива. Не осознаёт.
— А Чон?
— Что Чон?
— Как себя чувствует? – нехотя прожевал слова. Он опасался, что Ларкин

перескажет их разговор от и до, или всё уже записывается на диктофон. То, что
напрямую связано с Чоном, должно проверяться и перепроверяться.
— Пока ходит с тростью, свирепствует. Про тебя все молчат.
— Ясно.
— А ты?
317/846
— Что я?
— Тяжело переживаешь?
— Переживу, – опять резко слетело с языка.
— По тебе так и не скажешь. Начистоту, парень, выглядишь не ахти, работать

баристой тебе не к лицу, вообще эта жизнь не для тебя. Тебе не нужно
извиняться или умолять с тобой быть, как Файе, достаточно просто позвонить, и
кто угодно из охраны тебя сию минуту привезёт. Может, ещё подумаешь?
— Тебе тоже не к лицу сводничество. Если это всё, что ты хотел сказать, то
лучше останови машину.
Ларкин замолчал, ни усмехнувшись, ни улыбнувшись. Наверное, понял, что

гиблое дело это сводничество.
— Ты очень изменился.
— Ты так говоришь, будто для этого не было оснований! Или, может, ты или кто-
то там ещё думаете, что мне всё это просто далось? Или, узнав, что Чону плохо, я
побегу его спасать? А мне хорошо? Я счастлив? Мы могли расстаться как угодно,
но не из-за его жены, его погибшей жены! И если у тебя возникнет ещё какой-
нибудь совет, то лучше проглоти его! Пожалуйста.
— Хорошо, братец, только не нервничай. У тебя теперь Чоновский характер – ты

совершенно невыносим. Давай просто покатаемся. Но есть ещё одно
предложение, которое я не могу проглотить.
— Какое? – рыком, ещё не остыв.
— Давай пожрём как в старые добрые времена?..
Тае растерянно на него посмотрел, борясь с дёргающимися губами, но улыбка

всё равно позорно расползлась. Тэхён закатил глаза, но не отказался. Если «как
в старые добрые», то можно...
***
После публикации Реванго прошла неделя. Тае плёлся в студию без настроения,
зябко кутаясь в шарф. Февраль был кусачим и хмурым, прям как Тэхён с
недавних пор. С порога на него внезапно налетела пара парней, что подхватили
его на руки. Тае изумлённо прикрикивал на них и в непонятках озирался, начав
глупо улыбаться. Дотащили его до кабинета Хунхэ, где она в цвет настроения
парней сияла ярче весеннего солнца.
— У меня для тебя приятная новость! Даже две. – Пэ протянула ему свой
телефон, включив комментарии под их видео. Указала на один конкретный.
Буквы долго отказывались складываться в слова. И улыбка отчего-то сошла. Он

перечитал снова. Может, ошибка?
Пользователь под именем «Мун Хун» оставил неясный комментарий: «Тае
318/846
Дюран» и аплодисменты.
— Это приятная новость? С чего вы взяли, что это тот самый Мун Хун?
— Какой ещё Мун Хун станет смотреть и комментировать балет?
— Допустим. А что хорошего?
Хунхэ скептически усмехнулась, забрав у него из рук телефон.
— А что плохого? У нас на канале выросла статистика. Реванго только за неделю

набрал две тысячи просмотров. Это очень хороший показатель. Ну же, не будь
ворчуном.
— Хорошо. Отличная новость, – сухо. Снял с себя белый шарф, расстегнув

бордовое пальто. Это он купил на свою первую зарплату в Юнивёрсал...
— Может, вторая тебя больше воодушевит. Молодой человек Джихё внёс

большое пожертвование. У меня есть одна идея...
— Как потратить?
— Да! – засмеялась Пэ.
Но Тэхёна и это не тронуло. Он знает, что спонсорство – это неотъемлемая часть

балета, но только от этого слова у него дёргался глаз. Да и кто бы мог подумать,
что у тихони Джихё есть богатый парень. Тае совсем недавно в их строю, но,
беря во внимание это время, он мог выделить, что Джихё была самой тихой и
спокойной, потому и удивился. И вот ему ли удивляться?.. Когда-то и он был
самым тихим.
— Скоро придёт Кан. Я хочу кое о чём с вами посоветоваться.
***
Балетмейстер Кан предложил как можно скорее поставить хореографию на «Tu

me manques». Удивительно, но на Тахру танец с воображаемым партнёром
оказал неизгладимое впечатление. Помимо сольного проекта, Хунхэ выдвинула
смелое предложение на участие в международном балетном конкурсе-
фестивале, что проводится с двадцать третьего по двадцать шестое июня.
Стоимость участия варьировалась от трёхсот долларов до пятисот – при заявке
на большую труппу (до ста человек). Тае про себя отметил, что это, в общем-то,
небольшое вложение. Чонгук только в месяц перечислял ему три тысячи... Тоже,
нашёл, что сравнивать! Их труппа не любовница мистера Чона, поэтому триста
долларов – это большие деньги, особенно для тех, кто вообще на балете не
зарабатывает.
Срок подачи заявки на участие – до конца мая. В общей сложности у них есть три
месяца на подготовку. Этого крайне мало, времени в обрез. Чего и удивляться,
что хореографы наравне с балетмейстером отнеслись со скепсисом к
выдвинутой идее. В самом деле – сроки сжатые, а у них ни хореографии, ни
нарядов, ни декораций, ни, прости господи, денег! Хунхэ авторитетно заявила,
что её работа в том и заключается, чтобы заниматься организаторской
деятельностью, и это не их головная боль. У неё амбициозно горели глаза,
319/846
заразительно так, что сложно было не поверить в успех этой программы.
Условились на том, что для начала следует начать, а там как получится. До
конца мая они точно смогут дать ответ, готовы ли участвовать.
А пока шла война за выбор постановки, Тае начал репетировать свой сольный
номер, заранее попросив не записывать его фразой «tu me manques». Он
опасался, что Чонгук увидит этот видеоролик и, не будь дураком, сложит два
плюс два. Если бы Тае хотел показать, как ему тяжело и больно без него, он бы
сам его поставил в известность, но не через название танца. Это их личный знак,
даже не он его внедрил, а Чонгук. И, естественно, Тэхён не мог вынести это на
всеобщее обозрение.
Тем временем Тае скачивает Инстаграм, потому что у Тахры там есть аккаунт, и
на этой платформе они также пытаются продвинуться. Он не планировал там
регистрироваться, то есть не испытывал особой нужды, но самому себе
перечислил аргументы: он молодой парень, он волен делать что хочет, ему
нужно идти в ногу со временем и на контакт с людьми. Будь он с Чонгуком до
сих пор, у него бы не было такой возможности, поэтому Тэхён твёрдо решил, что
нужно избавляться от чужого влияния.
Он банально назвался «taeduran» и не добавил ни одной фотографии, всего лишь

подписавшись на Тахру и Пэ Хунхэ. Больше он никого не искал, даже не
испытывал интереса подглядеть за чужой жизнью. Проказливая сеть, как назло,
порекомендовала ему подписаться на «kimmihyung». Он испугался, не сообразив,
как сеть вычислила их, скажем так, знакомство. Но не перешёл в её профиль,
вообще закрыв приложение. Думать о сестре, как и о Чонгуке, однозначно не
хотелось.
Тэхён вошёл в тихую гавань страданий. На этой стадии всё немного

притупляется, просто ноет где-то под кожей, но не перебивает мысли – так,
иногда вклинивается, чтобы поскулить. Периодами он впадал в затяжную
апатию, делая всё на автомате. Порой он мог беспричинно захотеть
разрыдаться, потому что чувствовал себя страшно одиноким. Труппа, общение с
Соджуном и Хунхэ, несомненно, держали его в тонусе, но это было не то... Он изо
дня в день напоминал себе, что не может лишний раз рассказать что-то большее
о своей жизни. И признал, что он и дружба – несовместимые понятия. Тае никому
не сможет открыться. И, ко всему прочему, он уродливо и так
противоестественно скучал по Чонгуку. Иногда он входил в некое оцепенение, и
на него резко нападала охочесть, чтобы Чонгук навёл о нём справки, увидел его
новую жизнь и, по возможности, возгордился им. Потом он отбивался от этих
желаний, как от стаи пчёл. Они с Чонгуком – мотоциклист и велосипедист –
разъехались в противоположных направлениях. Нужно отпустить... Не на время.
Навсегда. Навсегда – это страшное слово.
Сольный танец общими усилиями назвали «Déjà vu», что не даёт чёткую картину,
лишь отправляет мысли в полёт – зритель сам найдёт свой собственный смысл.
Хунхэ решила сниматься в профессиональной студии. Искусственный фон,
настроенный свет и идеальный звук – всё это должно было быть в видео Тае
Дюрана. Пэ не скрывала, что возлагала большие надежды на этого парня. Что-то
в нём её зацепило и более не отпускало. Она назвала бы его артистическую
жилку – жертвенная красота. Когда Тае танцевал, его лицо становилось
серьёзным и в то же время трогательно-страдальческим, и плавные движения,
словно на изломе, отображали отчаяние. Так и двигался он легко и
320/846
непринуждённо, витая где-то в своём мире. Вместо ног росли точно эластичные
пружины. Хунхэ и не хотелось давать ему позитивные роли, хотя, быть может, и
в них бы он был хорош. Людям нравится страдать, поэтому они любят смотреть
на страдания. На то она и сделала расчёт.
Тае танцевал босиком, практически голый, ведь нижнее бельё телесного цвета с
трудом можно назвать элементом одежды. Под ним струился шёлк – Хунхэ
хотела сделать акцент на соблазнительном очаровании переливчатой ткани.
Новый образ Тае уж слишком сильно пришёлся ей по душе. Теперь острый
холодный взгляд чётко вырисовывался под тёмными бровями – ничего не мешало
пристальному разглядыванию.
Тае начинал с того, что укладывал руки себе на талию – будто поверх чьих-то
рук. Он показывал чувственное наслаждение от этой позы, почти возбуждение.
Тае вливался в блестящие волны шёлка, занимался с кем-то любовью,
расставался, догонял, снова получал уже болезненное, однако удовольствие.
Казалось, это действительно было ему знакомо. И когда послышалось заветное:
«Всем спасибо, на этом всё», Тае молча вышел с площадки, обезвоженный и
бездушный после выброса энергии. Точно получил оргазм после крышесносного
секса.
Пэ зашла за вещами, растрепала ему волосы и, смотря в отражении на них,

загадочным тоном произнесла: «Ты – новая звезда на небе. Запомни это». Она
вышла, добавив, что будет ждать его в машине. Шлейф её духов ещё долго
щекотал чувствительный нюх. Тае закрылся изнутри, снова сев перед зеркалом,
уже не сдерживая эмоции. Запустил руку в бельё, с болью сжав вставший член, и
со злостью зарыдал, лицезрея свой разнузданный жалкий вид.
Он никогда не трогал себя сам, но сегодня Чонгука в голове было слишком

много.
Он кончил с тяжёлым и прерывистым полустоном, почти скулежом, запрокинув

голову. Слёзы быстро высохли, и он снова покрылся коркой апатии.
Если никто не видел, значит, ничего не было.
***
Надо сказать, Тае на славу постарался, но немаловажную роль сыграли отличная

съёмка и монтаж. Просмотры набегали почти так же, как у Реванго. Нет, Тэхён
не проснулся вдруг знаменитым. Ему не могло так повезти. Он и не ждал
феерического прорыва.
Тем временем Пэ вовсю привлекала спонсоров. Тэхён не планировал быть

свидетелем разговора руководительницы с Джихё, но стал невольным
слушателем.
Пэ отвела её на пару слов.
— Ты поговорила со своим молодым человеком?
— Да. Нет... – глухо мямлила девушка, опустив голову.
— Нет? Он перевёл только часть обговорённой суммы. Уточни, пожалуйста.
321/846
— Он, в общем... передумал давать больше.
— Так и сказал?
— Да... Извините. Он не особо ценит балет и... то, что он перевёл... только из-за
меня!
Тае плохо расслышал конец предложения, поморщившись, и поменял место

разминки, чтобы не отвлекаться. Пэ не выглядела расстроенной. И, чего он не
ожидал, подозвала его после тренировки, обрисовав нынешнее положение.
— Парень Джихё вместо десяти тысяч перевёл только пять. Это многое меняет. –
Тае неоднозначно пожал плечами. – Джихё не давала внятного ответа, поэтому я
попросила телефон её парня. Я же должна с ним, в конце концов, связаться,
может, он хочет заключить контракт. В общем, я выбила телефон, позвонила. – И
снова не дождалась его ответа. Наверное, просто хотела поделиться. –
«Молодым человеком» там точно не пахнет. Такой сухой требовательный тон –
уж точно не принадлежит парню. Он учил меня!.. – Пэ злобно усмехнулась. –
Меня – тридцатишестилетнюю девочку. ...Что спонсорство – это улица с
двусторонним движением! Я ему, конечно, предложила рекламу, да любую
балерину для участия в его рекламных акциях. Тем более, мы же собираемся на
фестиваль – это СМИ. А ему этого не надо. А что надо? Ему, понимаешь, что-то не
понравилось. Что? Ну так скажи, что, да?.. Для чего нам язык? В общем, он
категорически отказался давать больше.
— Не расстраивайтесь. Хотя бы что-то перевёл. Найдёте другого спонсора.
— Нет, Тае, я-то найду, но сам факт. Слушай... Ты же из Юнивёрсал. А ну-ка,

признайся, кто за тобой стоял.
— Вы в курсе?..
— Не то чтобы это тайна.
— Я не хочу об этом говорить.
— Как скажешь. Но очень жаль, что у тебя нет богатых поклонников.
— А у вас почему нет?
— О-о, можно я тоже воздержусь, – схватившись за висок, она устало

усмехнулась. – Если обращаться к воздыхателям, то потом придётся быть
должной в физическом эквиваленте, если ты понимаешь, о чём я.
— Извините, а можно личный вопрос? – Пэ хитро прищурилась и кивнула. – А

почему вы не рассматриваете Соджуна?
— Он слишком старается. Нет, он отличный парень, но не всё так просто.
— Вас смущает большая разница?
— Много факторов, этот в том числе.
322/846
Больше Тэхён не спрашивал, и разговор принял деловой лад.
***
— Слишком... что? Охренеть! Прошу прощения за мат!.. Что этим бабам надо?! –
Соджун предложил вечером поесть холодной корейской лапши и выпить. С ним
был брат, с которым Тае только что имел честь познакомиться – Хёншик.
Хёншик вёл автомобиль, пока Соджун рядом с ним возмущался.
— Она балерина из Нью-Йорка, а ты собачкам размножаться не даёшь – как

думаешь, почему она тебя не хочет? – шутил Хёншик.
— Да охренеть!.. – снова воскликнул тот. – Нет, я, конечно, не чеболь, но... Я что,

правда ей не подхожу? – совсем раскиснув. Тае даже стало его жаль.
— Не слушай её, продолжай добиваться. Возможно, она и хочет, чтобы ты её

добился.
— Тае дело говорит, – подбадривать начал и Хёншик. – Для этой королевы нужны
более радикальные методы завоевания.
Соджун цокнул.
— Ну я не знаю уже! Звезду с неба достать?.. Коня ей подарить?.. Что?
— Давай сначала поедим, – подытожил Тае.
Он вспоминает... Ему не дарили коня, он отдавался и за букеты...
***
Тэхён впервые в жизни влип в такую ситуацию, как ночная пьянка. Он сам от
себя не ожидал, что не только попробует соджу, но и начнёт пить наравне с
парнями, не пропуская. Хёншик прилично захмелел, но смог остановиться, а
заодно остановил Тае, что первый раз напивается. У Соджуна никак не
получалось отобрать алкоголь. Он жалостливо рассказывал, что ни одна
шикарная женщина перед ним не устояла, только Хунхэ морочит ему голову.
Рассказывал и про их первую встречу, заплетающимся языком описывая, что её
самоед самый красивый, как и его хозяйка. Хёншик хохотал, так как оставался
самым трезвым. А Тэхён даже пьяным был тихим, держа себя в руках, чтобы не
натворить делов.
— Смотри-смотри, скоро начнутся подвиги, – Хёншик обратился к Тае. Он

отлично проводил время, ещё и успевая с кем-то переписываться.
В какой-то момент, Тэхён не успел моргнуть, а они уже сели в такси. Снова
моргнул, а Хёншик уже смеётся в цветочном магазине, флиртуя с флористом.
Соджун покупал букет из ста роз – наверное, в его пьяном сознании это было
альтернативой «достать звезду с неба». Тае ловил вертолёты, мутно
рассматривая витрины. А снова моргнув, увидел, как Соджун выбирается из
такси с тучным букетом, который то и дело его раскачивал в разные стороны. С
Хёншиком они остались куковать у подъезда, и ночная прохлада быстро выдула
алкогольные пары. Стало просто морозно и противно.
323/846
Соджун вышел темнее ночи, что спустилась на город, молча побредя вперёд –
без букета.
— Отказала? – изумлённо нарушил тишину брат.
— «Дело не в тебе» – самое худшее оправдание. На сегодня я сдаюсь. Поехали

на Удо. Дюран, поехали, а.
Хёншик вызвал какого-то своего друга с машиной. Тае уже совсем потерял счёт
времени. Он и не сопротивлялся, инертно следуя туда, куда потянут. Откуда ни
возьмись выехала белая «ауди», забрав трёх беспризорников. У Тэхёна завтра,
точнее, уже сегодня выходной, и он с ужасом представляет, как ему будет
тяжко. Он переступает через все запреты, что когда-то диктовал Чонгук...
Так они и прокатались по ночному городу. Блондинистый парень за рулём был

тем ещё весельчаком, задавая настроение. Тае просто наслаждался обществом,
не поддерживая беседы. Он не подходил им, ему это было совершенно ясно. Но
раз уж так вышло, что его взяли с собой, он тому и радовался.
Только к утру водитель «ауди» засобирался по делам. Они застряли в утренней

пробке. Безумно яркие лучи вставшего солнца выжигали воспалённые глаза. Как
в каком-то кино Тэхён вышел из машины, пробираясь между рядами в поисках
своего такси. (Ему нужно было совсем в другую сторону). Люди за стёклами
буравили его осуждающими взглядами. Они-то, злые и невыспавшиеся, спешили
на работу и не могли позволить себе с такой же беспечностью шагать между
автомобильными рядами.
Тае улыбался, беспричинно. Впервые после похода в горы он почувствовал

лёгкость и детскую радость. Его лучезарная улыбка дарилась всем за так. Он
плутал, вероятно, заблудившись. И ему было всё равно.
Сегодня ему было на всех всё равно – какое это драгоценное ощущение.
***
Подготовка к фестивалю шла полным ходом. Они выбрали постановку, что

выдвинул их хореограф Джеймс (близкий нью-йоркский друг Пэ) под манящим
названием «Антивещество». Сюжет заключался в раскрытии внутренних
переживаний людей, что вынуждены жить не так, как им хочется, а как
вынуждало их современное общество. У Хунхэ снова загорелись глаза, когда она
услышала, что по его задумке балерин гримируют под мужчин, а артистов
одевают в женские наряды. Это вполне может сойти за контркультурную
пропаганду, но то лишь на суд зрителя и балетных критиков. Пэ хотела нечто
скандальное, неоднозначное, цепляющее.
Джеймс дал понятие антивеществу – это всего лишь вещество с

противоположным зарядом относительно того вещества, в окружении которого
мы обычно находимся. В этом нет ничего принципиально необычного – как в
жизни: всего лишь противоположный заряд, но непонятый, непринятый мировым
сообществом. Джеймс был открытым геем с кольцом на пальце по
Лиссабонскому свидетельству о браке – кому, как не ему, лучше знать, какое
большое значение играет «всего лишь противоположный заряд».
324/846
У Джеймса были собственные эскизы, которые он быстро нашёл в папке, точно
ждал этого всё время. Тае немного потряхивало от осознания того, что он будет
перед большим сборищем людей танцевать в женском прикиде, и в то же время
его это будоражило. Для мужчин был выбран короткий комбинезон из чёрного
бархата с объёмными розовыми рукавами-фонариками. Для женщин – свободные
брюки из того же бархата, белая рубашка на выпуск и небрежно висящий
галстук. Девушки пришли в восторг от будущего сценического костюма –
никаких купальников и лосин, долой обтягивание. Парни были не столь
впечатлены, но никто не высказался резко отрицательно. Для всех это новый
опыт и, во что хочется верить, новые возможности.
Тае не уследил, в какой момент он попал в объектив какого-то небезызвестного

фотографа. Однажды он проснулся и увидел себя в утренней сводке новостей.
Ничего более шокирующего – естественно, после брака Чонгука – он не
испытывал. По неясной причине его донельзя счастливое лицо светило со
страницы популярного журнала. Подпись гласила: «Весеннее настроение» и
«Счастливый незнакомец». Тае, что как шарик в лабиринте, пробирался между
машин, бездумно позировал для чьей-то камеры, светясь как второе Солнце.
Разве такое могло произойти? С ним?.. Нет, он даже не мог в это поверить. Всё
казалось сном, больной фантазией непроснувшегося мозга, сном во сне! Но
только не реальностью.
Весь день он варил кофе с хмурым видом, и признать в нём тот лучик света было
крайне тяжело. Ещё и опубликовали не когда-то, а первого марта. Хунхэ уже
разбивала телефон, дабы срочно вызнать подробности. У неё-то точно там
прилив неконтролируемой радости – Тахре такая слава на руку. Славой это не
назовёшь, но маленьким весенним сюрпризом – вполне возможно. Тэхён
разулыбался лишь от представления, как Чонгука, которому, быть может, тоже
прилетело это в лицо с утра пораньше, разорвало от злости. Тэхён уже
полмесяца не пользуется его картой. Чонгук говорил, что он только с ним высоко
взлетит, что только с ним всё получится, а без него он не проживёт и недели.
Нельзя отрицать, что последнее – неправда: правда, потому что ему пришлось
уйти ни с чем, он не успел где-то подработать, и недели бы хватило, чтобы он
пошёл по миру. Но как же грело душу, что какие-то успехи и подарки судьбы он
смог получить в одиночку (но да, на иждивении).
Он бы сейчас многим пожертвовал (но не всем), чтобы увидеть его эмоции. А

может, ему уже нет дела до Тае? Тогда и это Тэхён хотел бы знать наверняка –
так было бы проще отпустить, если вторая сторона не тянет.
Не было никаких звонков из редакции и прочих сюрпризов. На этом Санта

прикрыл свой волшебный мешок и улетел дальше – к тем, кому ещё не достались
подарки.
Заявка на участие подана. Они твёрдо нацелились на фестиваль, вложив триста

долларов. Пэ уже заказала пошив нарядов, почти полностью потратив деньги
того спонсора Джихё. Тае порой приглядывался к героине их коллектива, как
они в шутку её величали, но не замечал ничего необычного: по обычаю
спокойная, молчаливая, а главное – исполнительная. Балетмейстер Кан очень
удивил, когда озвучил возраст Джихё – ей двадцать пять, а выглядела она точно
на пятнадцать.
Где-то когда-то Тэхён выцепил буклет на спектакль Юнивёрсал, что должен был
состояться в середине марта. Он не соскучился по труппе, как и по
325/846
педагогическому составу, но ввиду странной мотивации его туда тянуло.
Возможно, чтобы сравнить или вычислить личные успехи. В общем, ему снова
пришлось прибегнуть к карточке Чонгука. Билет на балет Юнивёрсал стоил
приличных денег, а Тае неоткуда было вытянуть такую сумму. Однако, чтобы
Чон не видел, на что он тратится, Тае снял эти деньги через банкомат. И
клятвенно пообещал себе, что это последние деньги, которые он у него берёт. И
март – последний месяц из трёх, в течение которых Чонгук зарёкся финансово
поддерживать.
Он не прибегнет к помощи Миллера, чтобы передать карту, если они того

ожидают. Тае отправил карточку конвертом в офис на Юксам-билдинг – это было
элементарно, стоило только напрячь мозг и вспомнить этаж. Ему стало лишь
совсем немного страшно, потому что его подушка безопасности лопнула, но
намного сильнее он испытал облегчение. Их больше ничего не связывало...
Тае трезво оценивал себя – у него нет причин собой гордиться. Гордился бы,
если бы был силён и сразу пошёл либо официантом, либо мальчиком-
консуматором в хостес-бар, где его бы оторвали с руками. А он бродил по горам,
не спеша искал работу, даже вот на Юнивёрсал сам не заработал. Но ему
больше не стыдно. Смысл стыдиться? Тэхён всё сполна отработал...
Он никого не оповестил, что пойдёт на спектакль. Это только его личное, и

лишних вопросов ему не нужно. Тэхён даже отчего-то долго провозился у
зеркала, выбирая наряд, будто ему было на кого производить впечатление... В
итоге к джинсам он выбрал пиджак, что так щепетильно когда-то подбирал с
ним ассистент Ким. Если быть честным, Тэхён и не хотел пересечься со
знакомыми, кем бы они ни были.
У него был далеко не первый ряд. Показывали «Пламя Парижа». Минхо снова
восстановили на место премьера, вот он счастливый и отплясывал. Чимина не
наблюдалось, и от этого взгрустнулось. Тэхён мог только предполагать, что он
проживал в Израиле. Все остальные лица труппы были ему неинтересны. А вот за
самим спектаклем наблюдал с двойным интересом. И ещё бы с любопытством
осмотрел первый ряд... (кто у них теперь в спонсорах).
Тае одним из последних покидал зал. Он не любил толпиться у выхода, да и

торопиться было некуда. Промедление сыграло с ним злую шутку, так как
именно в это время Мун и Джулия уже закончили поздравляться с труппой и
вышли в холл поприветствовать высокопочтенных лиц. Мун первый выцепил его
взглядом, запоздало кивнув, не сразу признав в нём Тае Дюрана. Тае не
остановился, чтобы переброситься парой фраз, и, кивнув в ответ, прошёл на
выход, чувствуя, как участился пульс. Веер воспоминаний открылся, и он увидел
тот самый день, когда мистер Чон пришёл на «Жизель», как они смотрели друг
на друга, каким он был спелым породистым мужчиной среди спонсорского
контингента, и как после они целовались в машине при двух свидетелях, и
Чонгук впервые рассказал про «tu me manques».
Иллюзия развеялась. С печальной улыбкой Тае покинул Центр Искусств.
***
Время стремительно понеслось вскачь. Репетиций стало больше. Теперь после

работы в кофейне он ещё ехал в Тахру и там находился до часу ночи, пару раз
оставшись спать на матах в зале вместе с несколькими парнями, что тоже не
326/846
нашли сил вернуться домой. Было даже весело, когда они утром стонали от
затёкших мышц, спорили, кто пойдёт за рамёном, и проводили йогические
упражнения, чтобы расслабить тело.
Пэ приобрела некоторые декорации, пообещав, что костюмы будут готовы в

середине апреля. Тае дико горел тем, что он сейчас имел. Ему всё очень
нравилось, несмотря на дыру в груди. Только балет спасал от угнетающих
мыслей. Пэ с восторгом наблюдала за его движениями, о чём-то шепчась с
Каном. Иногда она могла громко и горячо воскликнуть: «Черти, какой взгляд!»
Хотя Тае и был у неё на особом счету, что ни для кого не было секретом, на
самом деле она старалась выделять и хвалить каждого. Балетмейстер Кан вот
часто ворчал, в том числе на Тае. Раз здесь ему прочили звёздную карьеру, то и
драли три шкуры. Хореографы были солидарны с Каном, не давая спуску. Тае
настолько нравился всем, насколько и раздражал.
Как-то в раздевалке он разговорился с одним парнем, и тот ему приоткрыл

завесу, о чём судачат в коллективе.
— Джихё говорит, что ты спишь с Хунхэ. – Это было сущей нелепостью, на

которую Тае сухо усмехнулся.
— Джихё бы следить за своей постелью.
— Значит, это правда? – Гензо не упускал возможности, чтобы разузнать новые

подробности.
— Между нами шестнадцать лет разницы. Я похож на альфонса?
— Ну... Ты такой... Не совсем обычный...
— Какой? Волшебный?
— Тебе повезло с генетикой. – «Вероятно, только с ней», – про себя ответил Тае. –
Ну и... Ты андрогинный, типа того. Понимаешь, о чём я? То есть ты стройный, и у
тебя внешность, как у айдола. И двигаешься ты так же.
— Как андрогин? Это как?
— Ну, не то парень, не то девушка.
— Впервые слышу.
— Аран имела неосторожность заявить, что ты танцуешь, цитирую: «Как будто

недотраханный». Говорит, у тебя бесконечный брачный период, и ты так
выгибаешься своеобразно и делаешь, ну, такое возбуждённое лицо, будто
призываешь самца, а тебя никто не... – специфически щёлкнул губами, не
договорив «трахает».
— Аран говорит так, будто ночует в моей кровати.
— Хунхэ слишком тебя выделяет, что ты хочешь?
— Не всегда похвала руководителя объективна – я с этим согласен. Но это не

повод сочинять про человека гадости.
327/846
— Эй, ты так напираешь, будто это я сочиняю. Остынь, Дюр. Девчонкам просто
потрещать уже не о чем. – Но не смог удержать ещё один вопрос. – Они, кстати,
недавно открыли спор, что ты по парням. Правда?
— Спроси у Аран, ей лучше знать.
***
Апрель сменился маем, май вылился в июнь. Куда только бежит время... Тае
вновь обновил стрижку, но в этот раз в парикмахерской, чтобы более-менее
прилично выглядеть на фестивале. В этот раз Хунхэ не принимала участие как
балерина, оставаясь наставником из-за кулис.
За день до фестиваля Тае был спокоен как удав. Он долго приводил мысли в
порядок, убеждая себя, что это всего лишь фестиваль, и обычная тренировка
мало чем отличается от выступления на большой сцене. Нервничать ни к чему.
Он оставался собранным ровно до того момента, как коснулся головой подушки.
Чонгук уже давно ему не снится. Да вообще ничего не снится. Он падает в
кровать, как в чёрную дыру, а со звонком будильника оттуда вылазит. В эту же
ночь ему привиделось до чёртиков реалистичное сновидение, будто они с Чоном
на какой-то кровати: Тае лежит на животе – голый, разморённый и уставший, а
Чонгук на боку, подперев голову рукой, с сытой полуулыбкой наблюдая за ним,
поглаживая по блестящей от пота коже. Они только что занимались любовью...
Тае внутренне ощущает, как ему хорошо, как ему приятно от этих
прикосновений. Они о чём-то переговариваются, но он не может уловить суть,
млея под его восхищённым масляным взглядом. А потом Тае снился второй
заход... Проснулся он оттого, как стонал. В трусах было влажно. Пока не
просунул руку под ткань и не нащупал сперму, не поверил, что реально кончил
из-за сна.
Ещё не наступил день, а он уже выбился из сил. И, стоя под душем, он захотел
снова получить разрядку. С каким усердием он дрочил: нетерпеливо,
остервенело, странным образом озлобленно – что аж занемела рука. Оргазм не
принёс должного удовлетворения, но трогать себя сзади он пока не решался.
Просто встал не с той ноги.
Он страшно разволновался уже за кулисами, когда их выход был следующим по

списку. Хунхэ строго хлопнула его по щеке, престранно высказавшись, что это –
она обвела взглядом площадку – не страшно. Это, мол, не имеет ничего общего
со страхом. И, наверное, он был с ней солидарен – есть ситуации пострашнее.
Потому что, когда он вышел на сцену в женском комбинезоне с небрежно
разукрашенными в чёрный веками, он утерял всевозможные переживания, думая
только о том, как движутся его руки, и, возможно, о том, какой возбуждённо-
призывающий у него вид, как описывала Аран. С мыслью, что его такого
распалённого мог увидеть Чонгук, выбило все заслонки. Он был бы так зол, так
зол... И так помешан на нём.
Всё прошло в каком-то тумане. Даже когда они получили свои аплодисменты и
ушли за кулисы, ватность ног и головокружение сопровождали его. Он испытал
нечто удивительное.
Хунхэ срочно позвала их на фотосессию, прося не переодеваться. Тае снова
328/846
улыбался как в той утренней статье первого марта – «Весеннее настроение».
Улыбался, улыбался, что чуть не треснули щёки, и маска безграничного счастья
пошла крупными трещинами, разлетаясь под ноги осколками, когда он
встретился глазами с...
Он слышит эти голоса.
«Мамур...»
«Повтори ещё раз...»
«Маму-ур...»
Место встречи изменить нельзя. Быть может потому, что эта встреча уже была
уготовлена кем-то...
Мистер Чон стоял в пяти метрах от них, чуть склонив голову на бок – пристально
и строго... придирчиво, властно, кажется, с прищуром, выпятив подбородок,
смотрел. Тэхён подавился и своей улыбкой, и эйфорией, а сердце споткнулось о
нехилую такую подножку... и лихо забилось, мгновенно обсыпав его лицо
красными пятнами.
И ладно бы померещилось, но это была слишком реальная фигура на горизонте.

Неужели... Он за ним? Что ему нужно? Он смотрел? Что он хочет сказать?
Вопросы сталкивались друг с другом лбами, не находя ответов.
Хунхэ расплылась перед глазами, потерялась из виду, зато чётко попал в

объектив Чон Чонгук, к которому, точно бабочка на цветочек, подлетела Джихё,
что-то восторженно защебетав на ухо.
Спонсор. Спонсор?
Осердие тряслось.
Чонгук продолжал сверлить его взглядом, приобняв девушку за талию. И его

лицо потемнело, губы сжались в плотную полоску, чтобы приподняться на
уголок. Не улыбка, но что? Эмоция превосходства? Победы?
Тае не мог выйти из транса. Он представлял, каким был посмешищем со

стороны, но не находил сил сдвинуться. Кажется, кто-то прибил его гвоздями к
полу и лишил чувств.
Он всё ещё слышит эти голоса.
«Скажи ещё раз...»

«Моя радость...»
«Птичка, что всех превзойдёт...»
«Давай сбежим?..»
«Скажи ещё раз...»
«Мой любимый мальчик...»
«Мой Мамур...»
Шаг, два шага, тихий хлопок двери, ватный диск с разводами от чёрных теней,
второй диск, вешалка для костюма, побелевшие руки, спортивная сумка,
спортивный костюм, сланцы. Что-то подозрительно липкое, зелёное
расплывалось в груди, давя. Все уже покинули раздевалку, он один остался
329/846
сидеть напротив зеркала, отстукивая крышкой телефона какой-то ритм.
Он не знал, что думать. Он не хотел думать.
***
А часами позднее позвонил... Нет, не Миллер, не Ларкин, не Чон... А грёбаный

Мун Хун, свалившийся как снег на голову. Тае сидел в кофейне, в которой
работал, и как-то просто ответил.
— Тае Дюран. Заставляешь за тобой бегать. – Давненько он не слышал его голос,

а голос был воодушевлённый.
— О чём вы?
— В марте ты сбежал, даже не поздоровавшись. Сегодня неуловимый. Даже

мистера Чона оказалось проще поймать.
— А вы что, сегодня охотились? – бездумно и бесцветно, созерцая прилипшую к

чашке кофейную пенку.
— Можно сказать и так. Я всегда стараюсь попадать на этот фестиваль. Было

приятно посмотреть на бывшего ученика. Я знаком с вашим балетмейстером. О
Пэ Хунхэ, если я правильно её называю, ничего не слышал. Как тебе новая
команда?
— Нравится. Больше, чем ваша. – Тае мстительно усмехнулся. Помнится, Мун

твердил ему, что хорошо там, где нас нет, и он зря ищет новые возможности.
— В самое сердце, Дюран, – в тон ему ответил. – Не подскажешь, я сегодня видел

мистера Чона с новой звездой кордебалета? Или мне привиделось?
— Ничем не могу вам помочь, ведь я видел столько же, сколько и вы.
— Поразительно. Что ж он не обратился к нам снова. Я как раз пополнил наши

ряды новыми дарованиями.
— Может, деньги кончились. Или по любви.
Мун усмехнулся.
— Желаю всем только счастья. Не хочешь забежать в компанию?
— Мистер Мун... – неожиданно Тае сменил настроение диалога. – Помните, вы

говорили, что, когда я танцую, вы меня не хотите?
— Припоминаю, – в голосе послышалась ироничная ухмылка.
— А теперь? Хотите?
— Тае Дюран... – Мун расхохотался, очевидно, испытав удивление. – Приходи.

Расскажу.
***
330/846
Кофейня, как и квартира Тае, располагалась близко к Юнивёрсал, потому он
быстро преодолел это расстояние.
Мун нашёлся в балетном зале, попивающим кофе. Окинул его подозрительным,

но хитрым прищуром. Тае приземлился рядом с ним на скамейку. Они смотрели
друг на друга в зеркала.
А когда-то вот так вдвоём они сидели здесь с Чонгуком.
«Птичка, что всех превзойдёт. Даже орла».
— Хочешь отомстить Чону со мной? – проницательно проговорил Мун.
— Вас это задевает?
— Ничего подобного. Предпочитаю пользоваться возможностями.
Мун отставил кружку, наклонившись к нему, опустив руку на живот. Тае

испуганно-воинственно посмотрел ему в глаза. Он не хотел думать, цепляться за
здравый смысл. Нужно было другое... Например, ошибка.
Мун, смотря в глаза, вопросительно вскинул бровь, без слов просунув ладонь ему
под штаны и трусы, уверенно взяв его слабо эрегированный член.
— Мальчик, а ты точно не ошибся адресом? Может, ты ищешь жилетку, а не

секс?
— Может, у меня встанет, если вы будете решительнее.
Мун тут же сдёрнул с него штаны, вторую руку просунув к ягодицам, попробовав
протолкнуть палец. И снова прервался.
— Дюран, ты издеваешься. Давно у тебя не было?
— Примерно полгода.
— Да бедный ребёнок. Раздевайся. Принесу что-нибудь.
Тае начало потряхивать от неизвестности, но он спешно раздевался, сложив

ноги перед собой, всё ещё ловя своё отражение в зеркале.
Перед глазами то и дело всплывала рука на талии чужой женщины. Та знакомая

ему рука.
Мун принёс какой-то крем и чёрный квадратик с кругляшком. Тае не сразу

признал в этом презерватив. Чонгук никогда его не надевал.
Мун заставил его встать у станка и смотреть на себя, пока он его растягивает.
Признаться, у Тае тут же встал, и он крепко вцепился в жердь. У него слишком
давно никого там не было, поэтому с непривычки стало неприятно, даже больно.
— Будешь терпеть.
331/846
Будет. И стерпит.
Тае опустил голову ему на грудь, прикрыв глаза. Терпеть физическую боль для
него проще простого. Мун растягивал небрежно и динамично, с усмешкой
рассказывая ему, какие у него ошибки в технике, и как лучше сделать то или
иное упражнение. Какая ирония.
Не предупредив, вставил. Тае, конечно же, вскрикнул, сильнее сжав руки. Мун
крепко держал его за талию, приподняв ему ногу над станком, входя под другим
углом. Тае застонал ещё громче, закатывая глаза не то от боли, не то от
мазохистского удовольствия. Мун добавлял искорки, продолжая внеплановую
репетицию. Он быстро перешёл на резкие толчки, беря его жёстко, будто
реально на репетиции, только в других условиях.
— Когда-то такой хорошенький мальчик к нам пришёл. Чистокровный артист.

Мальчик вырос. Да?
— Многих попробовали в такой позе? – спросил будто себе назло.
— Постыжусь признаться.
— Вам знакомо это чувство?
— Стыд? Безнадёжно пытаюсь его отыскать.
Оба усмехнулись. Тае вошёл в раж, став самостоятельно насаживаться на член,

отбросив предрассудки. Мун здорово шлёпнул ему по заднице, снова сорвав
стон.
— Чон когда-нибудь называл тебя «шлюшкой»?
Тае мгновенно перекосило. Ему это не понравилось. Не было у них такой

привычки...
— Нет. Я против.
— Не артачься. Это просто игра. – И снова шлёпнул, уже сильнее, схватив его за
ягодицы, став быстро вбиваться. У Тае подкашивались колени, и, кажется, он
уже не чувствовал ни задницы, ни себя. Игра? Да и какая разница... – Маленькая
шлюшка. Неужели не возбуждает, Дюран? Когда я увидел твоё Дежавю, я был
возбуждён – вот так и должны все танцевать. Ты там катался явно не в объятиях
партнёрши. У любого нормального мужика должен был встать.
— Как много откровений... Не перестарайтесь, а то подумаю, что это такое

признание.
Мун снова шлёпнул, оставив красный след от ладони, и Тае, всхлипнув, выпустил
струю спермы на зеркала, выгибаясь на полусогнутых. Мун стянул презерватив,
надрачивая себе, чтобы кончить ему на поясницу.
Романтическая rendez-vous*... Смешно.
Тае сложился на полу, тяжело вздыхая. Мун сел рядом, похмыкивая.
332/846
— Где твоя выносливость, мальчик. Давай поднимайся, а то приму это за
приглашение.
— Вы из меня всё выбили, если честно...
— Это просто секс, а не лыжная эстафета.
— Вы своей жене так же говорите?
— Ох ты! С Жыин уже переключился на мою жену?
— А вы спокойно смотрите ей в глаза?
Мун как раз посмотрел в его. Максимально спокойно.
— Предельно. Можешь, конечно, посрамить меня, но я не больно-то расстроюсь.

Это мужская физиология. Ты, Жыин, любая другая балерина – просто секс на
стороне. Это ничего не значит для меня. Для меня. Мне было хорошо с тобой, но
на этом всё. Я люблю свою жену и буду к ней возвращаться. Она прекрасно это
понимает. Я всегда выберу её.
— Вы знали, что Чон женат?
Мун сделал паузу.
— Отчего не знать. Был женат.
— И не сказали.
— Я тебе не Ангел-хранитель, не папа, не друг, почему я должен ограждать тебя

от чего-то?
В принципе, он был прав. Тае согласно кивнул, наконец поднявшись. Мун не

скрыл восхищённого взгляда, но вместо предложения на второй заход, сказал
совсем другое:
— Ты молодец, Дюран. Правильно сделал, что остался в балете.
— Это радует.
Тае хотел совершить ошибку. Ошибка тоже его хотела.
Ну так скажи ещё раз…
*rendez-vous (фр.) рандеву - встреча, свидание
333/846
Глава 20. Телефон доверия
Глаза были молящие, скорбные, мокрые, ненавидящие, усталые,

тревожные, разочарованные, наивные, гордые, презрительные и всё равно по-
прежнему голубые.
Фредерик Бегбедер. Любовь живёт три года
Тае стоял на балконе и вдыхал свежесть ночного воздуха. Достойна удивления

его собранность: он не рыдал, не отмокал в ванне, не пил, не раздумывал о
прыжке с этого самого балкона – просто наслаждался ночью в привычном
одиночестве. Может, правду говорят, что недотрах выражается в
раздражительности. Вот снял напряжение, и будто сразу отлегло: нигде не
гимзит... не ревнуется. Физиология берёт своё. Только в сказках есть один-
единственный и на всю жизнь, но Тае и не в сказке – не смахивает на
диснеевскую принцессу, для которой достался благороднейший король. В
реальности все короли отличались скверным характером и занимали какую-либо
нишу в классификации психических расстройств. Гадкий утёнок, коим
представлялся Тае, непонятый миром, неизбежно превратился в прекрасного
лебедя – потому что повзрослел, поумнел, погрустнел – и больше ни в ком не
искал ни героев, ни примеров для подражания. Сам Тэхён не ощущал себя
прекрасным лебедем, но ему, к счастью, на это при удобном случае указывали. И
не стоит предаваться соблазнительным метафорам о лебединой верности и
любви до гроба. Кролики в этом плане честнее, а у лебедей... просто: «Ми-ми-ми,
смотри, шеи в форме сердца!»
Вспыхнувшая часами раннее агония наконец схлынула. Тэхён до сих пор видел
перед глазами знакомую руку на чужой талии, а потом голого себя в отражении,
в извращённом смысле нарисовавшего росчерк на зеркалах – но уже не
изнемогал от душевной боли, лишь терялся в догадках. Что, в конце концов,
значила та лаконичная ухмылка? Обычно равнодушный, он решил одарить его
эмоцией... Чонгук пожелал ему счастливого года, а потом, тщательно готовясь,
выжидая время, насмехаясь через урезанное спонсорство, ударил в ответ. Была
бы это любая другая женщина – не балерина и не участница Тахры – Тае бы
недолго погрустил, быстро придя в себя. Конечно, он мог заблуждаться насчёт
«быстро»... Видеть всё ещё самого ненавистного и одновременно любимого
человека рядом с другой – больно. Больно, что любимый хотел ужалить
«заменой», выставив на обозрение. Насколько же Чона должен был обидеть
поход в горы? Такой умный, расчётливый, рассудительный... мстил ему –
двадцатилетнему парню. Сейчас Тэхён понимает, что его месть – проявление
ущемлённости. Значит, он тоже ничего не забыл.
Тае стыдно за свою красноречивую реакцию на сегодняшний визит. Он

подозревал Чона в изменах, ещё будучи в отношениях, и с этим как-то уживался.
Теперь они свободные люди и могут греть постель с кем угодно. Кому придёт в
голову, будто Чон будет верно ждать его возвращения в гордом одиночестве и
катастрофической неудовлетворённости? Точно не Тае. У верности истёк срок
договора. Они расстались. Не взяли перерыв, а расстались. Тэхён больше чем
уверен, что Чонгук сменил уже не одну пассию, но конкретно эту хотел бросить
в глаза. Отличный бросок! На табло: один – один.
Конечно, нельзя сказать, что Тае вовсе отпустил ситуацию. Он не испытывал

отвращения к Муну, не корил себя за содеянное, не повторял про себя как
мантру играючи произнесённые слова «маленькая шлюшка». Тае сам чувствовал,
334/846
что повзрослел, оставив в прошлом невинность – и не ту невинность, что
исчезает с первым проникновением, а детскую непосредственность, что
проявлялась в наивности перед неизведанным миром. Он бы и не хотел
сравнивать двух сексуальных партнёров, но это наблюдение проводилось на
подсознательном уровне. Возможно, ему немного стыдно за свои мысли и
желания, но Тае действительно вырос и теперь принимает потребность в
физической близости, хотя для него всё же в сексе большее значение имеет
эмоциональная связь.
Мун женатый мужчина. На этом этапе размышлений Тае бы закурил, но он не

курит и не планирует начинать. С Чонгуком было иначе: Чонгука он любил и
верил в их отношения, поэтому наличие семейного статуса ударило ниже пояса.
Мальчика испортили, и он не хотел винить себя за ещё одну связь с женатым. Ко
всем прочим бедам, Тае не ходил в церковь уже несколько месяцев. Почему? И
сам не знал. Ещё одна частичка ушла вслед детской невинности. Разве смог бы
он прийти к Богу со своим грехом? А Бог бы его за это простил? Тае вот сам себя
понять и простить сумеет, в противном случае ему не выбраться из ямы
самоистязаний.
Чонгук тоже умеет себя прощать. Точнее, он себя ни в чём и не винит. Тэхён
учится у «лучших».
***
Тахра не заняла никакого места на фестивале, тем не менее Хунхэ не

расстроилась, а наоборот, была настроена оптимистично, заявив, что начало
положено, и всё со временем прибудет. «Зато нас показывали по телевидению!»
– тоже воскликнула она.
Всё снова вернулось на круги своя: два через два смены и репетиции,
одиночество и апатия. Скрепя сердце Тэхён признаётся, что больше
положенного обращает внимание на Джихё. Теперь ему было известно, что у неё
за «щедрая душа» с требовательным тоном и равнодушием к балету. Тае не
спрашивали, но он предпочёл бы оставаться в неведении... Ревновал ли? Считал,
что нет. И не испытывал рядом с ней дискомфорта, ведь правду знал только он,
украдкой косясь на новую фаворитку.
Порой он вскользь задавался вопросом: почему именно она? Но не знал ответа,

вскоре заметая следы своих опрометчивых раздумий. Его это не касалось.
Мун, слава богу, сам не звонил, как и Тае. Они оба получили то, что хотели и
тихо-мирно разбежались. Он был пока не готов подпустить к себе кого-то ещё в
ближайшем будущем.
Хунхэ очень удивила, в очередной раз заперев в своём кабинете. Она связалась
со своим знакомым, что работает в редакции модного журнала, и выслала им на
рассмотрение ту фотографию «Весеннее настроение». Тае был в шоке. Без него
его женили – он ни о чём не подозревал, пока Хунхэ наводила мосты. Знакомый
отчитался, что отправил фотографию заказчику, и теперь ждёт ответ. Хунхэ,
конечно же, не позвала Тае, чтобы просто донести эту новость. Они получили
ответ заказчика, и он одобрил его кандидатуру.
Тае поражённо хлопал глазами, после чего озадаченно нахмурил брови.
335/846
— Почему вы для начала не спросили меня?
— А ты против? – резюмирующе заявила Пэ.
— Я не модель.
— Ты зря переживаешь. У тебя есть харизма. Мы все не модели. Фотограф будет

тебя направлять.
— Это не самая лучшая идея...
Тае охватил неконтролируемый приступ страха. Он подписывал соглашение о

неразглашении... Он должен жить тихо и мирно... Ему не стоит связываться с
модельным бизнесом. Чонгук бы ни за что подобного не допустил. Только не
модный журнал. Тае и сам не хотел.
— Госпожа Пэ...
— Тае, это реклама тебе и нам. Нельзя давать заднюю. Это для общего блага.
— Вы понимаете, меня и так уже недолюбливают в труппе, потому что вы ко мне

слишком добры. А теперь что, фотосессия для журнала? Если это и сделает нам
рекламу, то заодно посеет раздор в коллективе.
— А ты как думал?.. – Пэ усмехнулась. – Что за тебя все радоваться будут? Вы не

можете быть на равных. Зависти и сплетен не избежать, если ты стоишь на
ступень выше. Смирись с этим и продолжай стараться. Возражений не
принимаю.
***
Тае начал морально готовиться. Он понимал, что она в каком-то смысле права – в
танцевальном коллективе всегда есть лидеры. Хотя в их труппе, практикующей
стиль «модерн», стирается граница между кордебалетом и солистами, и чаще
всего в постановках все артисты выполняют равноценную творческую задачу.
Сам он себя особенным не считал, однако, конечно, ему делало приятно то, что
руководитель с хореографами что-то в нём выделяют. Тае же просто танцует от
души. Нечто в нём пробудилось, изливаясь потоком энергии в его новый образ.
Он не изменился полностью – улучшились имеющиеся навыки. И он стал по-
другому чувствовать музыку и себя.
Тэхён перестал акцентировать внимание на косых взглядах внутри коллектива.

Хоть Аран и испытывала к нему неприязнь, о чём он узнал от «дружеской»
сплетни Гензо, она нормально с ним говорила и адекватно вела себя на
репетициях.
Взгляд Джихё, направленный в его сторону, стал более заинтересованным,

нежели раньше, но он этого не приметил. И крайне удивился, когда она
попросила его задержаться после репетиции. Идея засиживаться до поздней
ночи с пассией Чона не казалась ему заманчивой, но он, скорее всего, из
любопытства остался ждать её на выходе из студии. Джихё с мрачным лицом
шла вперёд, выискивая место, куда можно присесть. Тае отставал, невольно
осматривая её с ног до головы.
336/846
Пришли они в парк, сев на уютную лавку. Оба поставили рядом с собой по
спортивной сумке. Джихё, закусив губу, всё никак не решалась заговорить, то ли
обдумывая, то ли набираясь смелости.
Вместо слов она достала из кармана сумки фотографию, протянув её ему.
Он замер в немом шоке.
На фотографии размытым фоном красоты Чеджу, походная группа и... неспешно

шагающий Тае, повернувшийся в профиль, куда-то внимательно смотрящий. Всё
бы ничего, да только откуда этой фотографии взяться у Джихё, а самое
интересное – откуда ей в принципе взяться?
Догадаться не сложно.
— Что это? – прочистив горло, он первым заговорил.
— Ты, полагаю.
— И зачем ты мне это показываешь?
— Я нашла это у него в кармане пиджака. Он мне не ответит, я знаю – не

ответит. На фотографии ты – значит, только ты можешь мне пояснить. Как это
понимать?..
Тае покрутил фотографию, задумчиво рассматривая самого себя. Его лицо чётко
видно, ни с кем не спутаешь. Ни один дурак не поверит, что фотография с
изображением парня из той же труппы – просто какая-то ошибка. А если соврать,
что Тае его, ну, к примеру, племянник?.. А ему есть резон врать?
— Ты подписывала о неразглашении?
— Да.
Выдохнул.
— Уже полгода нас ничего не связывает, – произнёс на одном дыхании. И сразу

стало так легко, будто камень с души свалился.
— Ты и Чонгук?..
Не ответил.
— Он появился из ниоткуда, когда ты пришёл в Тахру. Всё из-за тебя. Так?
— Видимо, так.
Тэхён бы мог попытаться успокоить её, заверив, что Тахра – это всего лишь
совпадение, а фотография – в память о былых временах, – но он не хочет
выгораживать Чона, как и для себя не находит разумного объяснения, зачем тот
завёл любовницу именно в этой труппе.
— Вы с ним спите?! – повысив голос, она выхватила фотографию, посмотрев на

неё с ненавистью. Тае остался равнодушен – ну точная копия их общего
337/846
знакомого.
— Я же тебе сказал: мы расстались полгода назад. По моей инициативе.
— Что произошло?
— Это не твоё дело.
— Я ничего о нём не знаю, – в голосе послышалась горечь. Она зачем-то начала

изливать ему душу. Тае не перебивал, но мысленно сокрушался вопросом: «А
мне это зачем?» – Кем он работает, где живёт, правда ли он не женат – я не
знаю... Он приезжает в удобное для нас время, и мы просто... У вас было так же?
— Ты не должна мне об этом рассказывать. Меня не интересует, какие у вас

отношения. Положи эту фотографию обратно ему в карман и забудь.
— Как я могу об этом забыть?..
О, Тэхён вспоминает, как увидел фотографию голой Михён в их кровати, но

ничего, отпустил ситуацию. И ей, если она хочет и дальше оставаться рядом с
Чоном, стоит научиться фильтровать информацию, запоминая только ту, что ей
не навредит. Ведь даже если она что-то и выскажет Чонгуку, разъярённо
размахивая фотографией, то лишь спровоцирует его на предоставление
аргументов, выставляющих её неправой.
— Я тебе не помощник.
— Почему ты его бросил? Это важно, ответь.
— Спроси его сама.
— Тае, пожалуйста. Он мне очень нравится. Но если он гнилой человек, я не хочу

тратить своё время.
Тэхён печально изогнул губы, посмотрев глубоко и открыто, будто бы

собравшись откровенничать.
Слова Муна запали ему в душу: «Я тебе не Ангел-хранитель, не папа, не друг,

почему я должен ограждать тебя от чего-то?» – то же самое он мог адресовать
Джихё. Гнилой Чон человек или нет – ей самой проверять.
— Ничем не могу помочь.
Ну а в действительности, что он мог сделать? Тэхён сам ходит лишь с половиной

себя... неужели не видно?
***
— Я счастлив, – смотря на себя в зеркале в ванной, тихо и совсем не убедительно

прошелестел, как в насмешку, сиплым голосом. Мешки под глазами им не
замечались лишь по причине того, что он редко вглядывался в своё осунувшееся
лицо. Маринованный цвет кожи сигнализировал о нездоровой перегрузке. Тае
всё чаще вспоминал, что скоро август – в конце этого месяца Чонгуку
исполнится тридцать семь. И задавался неуместным вопросом: выбросил ли он
338/846
его «Львиное сердце»?
— Я счастлив, – более твёрдо, крепче сжав чашу раковины. Ему было необходимо
вдолбить себе в голову, что в нынешнем укладе самостоятельно устроенной
жизни его всё устраивало, он принял правильное решение, выбрав свободное
плаванье. Всё прекрасно понималось вот уже почти восемь месяцев, и всё равно
бессознательно возвращался мыслями к одному-единственному человеку.
Недавно Тае посещал колумбарий – ходил к деду, поскольку тот снова ему
приснился. Подобный сон он видел перед аварией – дед сидел на скамейке, на
сей раз к нему спиной, с тоской повторив точь-в-точь как тогда, что кого-то
ждёт. После этого сна Тае долго чувствовал себя подавленным и выжатым,
словно его перекрутили через мясорубку, сделав фарш. Одной из причин такого
состояния стал и тот разговор с Джихё, что снова разворошил муравейник
памяти. Ему не давал покоя мотив хранения фотографии с его изображением во
внутреннем кармане – у сердца. Чонгук не настолько сентиментален – на него
это непохоже. Уж Тэхён-то знает. Он даже с сыном ничего при себе не носит, по
крайней мере в одежде (насчёт бумажника неизвестно), так с чего бы такую
честь оказывать его персоне, будучи в отношениях, а значит, в постоянной
опасности раскрыть своё тайное хранилище.
Джихё тоже ходила мрачнее грозового неба, всякий раз уводя взгляд, если
видела его в поле зрения. Она не одна испытывала трудности – хотелось бы
Тэхёну отметить: вот так он уже мучается около двух лет. И он тоже начинал с
анонимного общения, лишь с одним исключением – их не связывала постель, он
просто ничего не знал о своём друге по переписке. Джихё, по сути, спит с
анонимом.
Не менее удивила ситуация с редакцией журнала. Заказчик внезапно забраковал

его кандидатуру, так как, по его мнению, артист балета исказит подачу его
линии одежды, перетянув внимание на себя. Тэхён даже немного понял его
точку зрения. Мало ли, какие заморочки бывают у творческих людей. Он и сам не
очень-то горел желанием засветиться на страницах фэшн-журнала. Но это
событие так невовремя наложилось на предыдущие (такие же не особо
приятные по своему содержанию), что ему физически стало плохо. Негативный
снежный ком накапливался, и стоило громко подать зов о помощи – его бы
снесло лавиной.
Жизнь – это дорога от рождения до смерти, и она не разбрасывает на пути лишь

монеты и бонусы, точно в «Марио», и не всегда преподносит лишь успехи и
положительные эмоции. На самом деле жизнь – это мгновения счастья... а
остальное – лишь серая дорога в неизвестность.
«Я счастлив», – звучало как пропаганда утопии, к которой он может только

приближаться, но не достигать.
В этот же момент, смотря на своё нисколь не жизнерадостное отражение, он

вспоминает писательницу Чхве Юн Хи, написавшую более двадцати книг о
счастье, что в конце своего пути покончила жизнь самоубийством. Через свои
книги она учила людей находить гармонию с самим собой и радоваться каждому
мгновению. Почему же жизнь допустила сбой, исключив самого счастливого
человека из игры? Или она всё же нашла гармонию?..
Автор самой популярной книги о депрессии Марк Фишер также покончил с
339/846
собой. И эти ошибки в коде продолжались. Автор книги «Как сохранить брак»
застрелил свою жену и выложил в Фейсбук фотографию трупа. Дейл Карнеги,
учивший манипулировать людьми так, чтобы им от этого было радостно, умер в
полном одиночестве. И ведь это не предел чёрного юмора судьбы. Детского
психолога Спока его собственные сыновья хотели сдать в дом престарелых, а
автор системы воспитания Монтессори отдала своего сына в приёмную семью.
Тэхёну нужно улыбаться шире, чтобы хотя бы зеркало поверило в его самообман.
На примере этих противоречивых историй Чону следовало стать автором книги

«Жизнь после расставания», рассказывая, как начать всё с чистого листа. Только
в жизни автор Чон долгое время будет изощрённо терроризировать бывшего,
закончив не книгу, а реальную жизнь «бэд эндом».
Тае всё ещё боролся, крепче стискивая пальцы. Эта книга ещё не дописана.
***
Превратности судьбы не оставляли его в покое, и на горизонте появилась

старая-новая головная боль. Михён тоже нашла его страницу в Инстаграме, но, в
отличие от игнорирующего брата, написала несколько престранных сообщений,
тем самым приведя его в бешенство.
«Привет, Тэ».
«Пожалуйста, если это ты, ответь. Это Михён».
«Мне очень нужна твоя помощь. Это очень важно. Напиши, пожалуйста».
Как только запонадобилась помощь, проснулась вежливость...
Естественно, он не ответил. Они с... мистером Чоном уже выяснили, что бежать
на помощь к родственникам, которые объявляются, только когда им нужна
помощь, – дурная служба. После последней выходки сестры Тае был на неё
очень зол, и при всей своей сердобольности не проникся обманчиво жалобными
строчками.
Чон говорил, что охрана изъяла у неё телефон, а значит, у Михён не было его
номера телефона. Но уже через сутки ему пришло сообщение с неизвестного
номера, но с той же просьбой откликнуться. Чонгук, да надо же, опять попал в
десяточку, замолвив слово про изобретательность нуждающихся и очень хитрых
подростков, которые найдут способ связаться, если очень захотят.
«Тэхён, это я, Михён. Пожалуйста, ответь, как прочтёшь. Мне очень нужна твоя
помощь. Я тебе потом всё объясню. Я не могу ждать. Помоги мне. Попроси у
мистера Чона охранников...»
Если Тае и был раздражён её настойчивостью, то после последней фразы

вспыхнул от негодования. Охранников! После всего, что она накуролесила –
подавайте ей солдатиков!
«Это жизненно важно!»
И ещё через пару часов:

«Пожалуйста!»
«Тэ, блин, ответь! Или я труп!»
340/846
Тэхёна передёрнуло. Михён настолько заигралась и, видимо, устала от скуки,
что придумала новую уловку, чтобы в очередной раз испортить ему жизнь. Тем
более она просила помощи не у него, а через него – у Чона, так как Тэхён не
обладает посильными ресурсами для такого рода уровня защиты. Неужто его
сестра стала Первой леди страны, раз обратилась через него к мистеру Чону? А
может, сестрица перепутала их с охранным агентством?.. Но вот незадача: брат
начал вести добропорядочную жизнь и не мог попросить охранников у бывшего
покровителя. Само собой, он не стал ничего отвечать и тем более
оправдываться. В прошлом Михён на славу постаралась, чтобы как в притче
пастух, что кричал: «Волки!» – более не вызывал у людей доверия.
Настроение стало ещё хуже. Объявление родственников не сулит ничего

хорошего. Привет из прошлого как крик в пропасть – оттуда обязательно
вылетит эхо.
Уже через сутки, в ночь с двадцать девятого на тридцатое июля она написала
ещё раз, разбудив поздними звуковыми уведомлениями.
«Мне страшно!»
«Мне больше не к кому обратиться!»
«Попроси Чонгука меня спрятать!»
«Умоляю!!!»
Он был сонным, еле как продрав глаза, смазанно выцепив из контекста пару
слов. Уработанный после смены, он даже не попытался найти в себе силы
ответить или заблокировать её номер, сподобившись лишь выключить телефон.
Перед тем, как Тае снова уснул, в поплывшее сознание вклинились некогда
брошенные в пылу ссоры слова: «Тае, ты сам привёл свою сестру. Я тебе сразу
сказал: ты будешь учиться на своих ошибках. За ошибки надо платить. Ты
должен понять ценность правильных решений. Когда-нибудь это будет стоить
тебе очень дорого, и меня может рядом не оказаться».
Зарывшись в подушку опухшим лицом, он по-детски, но в болезненной гримасе

надул губы, хрипло произнеся в пустоту:
— Я не хочу тебя больше видеть.
«Тогда закрой глаза».
Хороший совет.
И он... на всё закрыл глаза.
***
Михён дважды звонила той же ночью, о чём телефон оповестил после

включения. Последующие два дня она не докучала, по всей видимости, наконец-
то поняв, что ей тут ловить нечего.
Хунхэ так и не смогла продвинуть Тае в ещё какой-нибудь журнал, так как в
других редакциях у неё не было протекции, а, следовательно, шанса. Будь Тае
сколь угодно красивым и харизматичным, он – никто, а именитые бренды
341/846
нечасто берутся за раскручивание неизвестных моделей. Стоит помнить, что
красивых и харизматичных много, и каждый чем-то лучше и хуже другого. Опять
же, Тае быстро справился с этой неудачей, ведь он изначально не был
заинтересованным лицом.
Второго августа Тае по обычаю собирался на работу. Ничего не предвещало

беды, напротив – он сегодня приоделся, выгладив светлые брюки, с озорной
улыбкой надев их с футболкой, ни в какую не отходя от своего спортивного
стиля. Странное дело, его позабавили воспоминания о прошлом. Ассистент Ким
открыто его критиковал и здорово бы скривился, в очередной раз одарив
язвительным замечанием о его бросовом стиле. Тае же его боссу неровня. Босс,
кстати, вообще не носил футболки.
Не поминай лихом...
Тае прошило испугом, когда в доме, как гром среди ясного неба, раздался звонок
домофона. На экране он увидел мужчин в полицейской форме, показавших
значок.
Он незамедлительно открыл, даже не представляя, что могло послужить

причиной приезда полиции.
— Мистер Дюран? – чрезвычайно серьёзно пробасил один из них,

представившись. – Сегодня ночью вашу сестру, Ким Михён, нашли мёртвой. Вы
были последним, кому она звонила перед смертью. Где вы находились сегодня
ночью с часу до трёх?
У него заложило уши. Показалось, что образовавшаяся тишина в квартире

зазвенела.
— Ч...что?
— Где вы были сегодня между часом и тремя часами ночи?
— Как... мёртвая?
Ничего Тае не понимал. Кто эти люди, и что они от него хотят? Что говорят?
Медленно и верно к нему подбиралась лавина, которая должна сойти от

пронзительного крика, намереваясь снести его тихий мир. Уже снесла. С этой
минуты ничего не будет, как прежде. Мир кончился.
— Её нашли местные жители, выгуливающие собаку. На Ким Михён обнаружено

два десятка колотых ран. Жертва боролась до конца. Соболезную вашей утрате.
А теперь, пожалуйста, ответьте на вопрос. – Следом мужчина обратился к
своему помощнику с сундучком, который тут же поставил его на пол, и с треском
натянул перчатки.
— Я... спал. Здесь. Дома.
Ошалелыми глазами Тэхён наблюдал, как его квартиру начали осматривать. К

помощнику подключились ещё двое полицейских. Хозяин квартиры ничему не
препятствовал.
342/846
— Кто это может подтвердить?
— Никто. Я один живу.
Мужчина начал выспрашивать, в каких отношениях они были с погибшей, изъял

его телефон для дальнейшего расследования.
Тае не поверил, когда услышал: «Мы обнаружили кровь на ручке входной

двери».
И не услышал, как ему сказали: «Мистер Дюран, вы задержаны по подозрению в

убийстве вашей младшей сестры».
На запястьях щёлкнули наручники. Тае понял одно – на работу он сегодня не

попадёт. А может, и не только сегодня...
***
Тае как в замедленной съёмке наблюдал за раскрывающимся ртом следователя,

что его допрашивал. Он никак не мог вникнуть хоть в один вопрос, бесконечно
прокручивая события последнего часа, больше походящие на сценарий
захватывающего фильма. С трудом верилось, что всё происходило взаправду.
Резко всплыло в памяти... Дедушка. «Я кое-кого жду». В прошлый раз он был

предвестником смерти Риджин, а в этот раз ждал свою внучку... И оба раза Тае
не смог сразу расшифровать такой сон.
Хорошо, ладно, мистики, тайных знаков судьбы и прочего-прочего достаточно,

всё потом. Есть вещи поважнее. Музыкальная шкатулка совести приоткрывается,
начиная завывать скорбной песнью, слова которой сжимают его сердце в тиски.
Она писала ему... Она ему звонила. Ей по-настоящему требовалась помощь.
А он не помог.
Лавина эмоций берёт разгон с самого крутого склона.
Ему страшно. Ему очень страшно. Помещение кружится и звенит. Кто-то

неистово стучит в черепной коробке прям в макушку. Следователь хмурится,
шире открывая рот, будто каркая с надгробия, прищуривая осуждающий взгляд.
Тае потерянно смотрит ему прямо в глаза, словно пытается найти ответ: «А что я
делаю на этом кладбище?» Страх парализовал. Он не убийца... Но он и не
спаситель – не помог.
«Это жизненно важно!» – прозвучало в голове её встревоженным голосом. И Тае

со стыдом всхлипнул, закрыв лицо ладонями, безуспешно туша пожар в груди.
Никогда ещё он не испытывал такое огромное и всеобъемлющее чувство вины.
Следователь сообщает, что скоро прибудет отец погибшей. Тае громче

всхлипывает, давя пальцами на веки, в ужасе предвещая их встречу. Он
отправил собственную сестру на смерть!
Страх густым дымом заполняет каждый участок его тела, каждую клеточку.
Следователь говорит, что он имеет право хранить молчание, но ему лучше
сотрудничать со следствием. Эти слова больнее хлыста. На него давят,
343/846
протягивая чистый лист бумаги, ручку, и даже мотив для убийства
проговаривают сами, настоятельно рекомендуя во всём сознаться и, быть может,
скостить себе срок. Хотя двадцать два ножевых удара вряд ли можно чем-то
смягчить. Тае злостно откидывает листок, выкрикнув, что не убийца. Только
здесь ему никто не поверит. Это же не кризисная анонимная служба доверия.
— Ёндже, принеси, пожалуйста, воды. Мистер Дюран, успокойтесь, теперь

подумайте о себе. Как вы будете себя защищать?
Одноразовый пластиковый стаканчик трясся в руке.
— Я не убийца. – Голос тоже дрожал. – Мне незачем защищаться... Я не убийца, –

повторяя по слогам, агрессивно сверкая покрасневшими белками глаз. От
представления исколотого кровавого тела его скручивает пополам, будто что-то
изнутри пинками выталкивало из желудка только что сделанный глоток воды.
Его опять стошнило, но уже из-за вида собственной рвоты. Слёзы не

останавливались. Уже самому хотелось выблевать все органы, чтобы не
чувствовать себя настолько ничтожным и жалким. Каждый нерв был напряжён
до предела: коснись его – и струна лопнет.
Тае провели в туалетную комнату, пока в это же время уборщица вытирала

содержимое желудка, стремительно распространяющее зловоние. Он плескал в
лицо ледяной водой, но никак не мог успокоиться, постоянно натыкаясь
взглядом на наручники. От таких потрясений могло остановиться сердце – оно
как раз опасливо замедлилось.
Следователь, по-видимому, тоже испугался за состояние подозреваемого,

поэтому отдал его телефон, разрешив сообщить кому-нибудь из близких.
Экстренный звонок...
Раздумывая ровно пять секунд, Тае нашёл среди контактов один-единственный

телефон доверия. Никто другой в данной ситуации не сможет его понять.
Задержав дыхание, Тае нажал на зелёную трубку, медленно поднеся телефон к

уху. Теперь он был уверен, что близок к инфаркту. От страха задрожала нижняя
губа.
Последний раз он звонил ему... не подсчитать, как давно. В прошлой жизни.
Гудки закончились. Образовалась тишина, и только набегающие секунды

сообщали об идущем звонке.
Он ответил.
— Говори.
...После непродолжительной паузы. Твёрдый, острый, холодный голос, совсем не

такой, что был в их последнюю встречу в больнице, отбривающий всякое
желание что-либо говорить. Но Тэхён не в том положении, чтобы высовывать
гордость.
Слишком погано, чтобы не попросить о помощи.
344/846
Наверное, его сестра чувствовала нечто подобное.
— Чонгук... – Только одно имя, и он громко разрыдался, более не сдерживая

себя, горько пуская крупные капли, словно копил их для какого-то момента,
дабы вылить в одночасье.
— Что случилось? – От равнодушия до настороженной участливости – одно

правильно произнесённое имя... один дрогнувший слог... один испуганный голос.
— Михён убили... – часто хватая воздух ртом. – Ты говорил... Ты говорил!.. Что я

не должен ей помогать!.. – удерживая телефон обеими руками. – ...И не должен с
ней общаться. Что я пригрел змею... А она просила о помощи!.. Она мне писала и
звонила... А я не помог... – частит, давясь слезами. – Понимаешь... Я не помог. Её
убили! Закололи ножом! Она мертва...
Пушечная канонада горечи.
Даже следователь чуть не пустил слезу, неотрывно наблюдая за весьма

искренней истерикой подозреваемого.
— Где ты сейчас?
— В полиции. Я никогда бы такого не сделал... Я не убийца...
— Успокойся, я скоро буду.
Чон говорил коротко и по делу, вызнав самое главное.
Действительно, Тае немного успокоился, выпив воды и заново слушая вопросы

следователя, попытавшись сконцентрироваться. Прибывший отчим снова снёс и
без того хлипкий контроль. Ресницы опять намокли. Он ясно видел, с каким
презрением дядя Ким на него смотрел.
— Психопат! Как и твоя неуравновешенная мать! Что тебе сделала моя Михён!!!
За что ты её убил?! – С порога налетел с обвинениями.
Следователь с подозреваемого перевёл взгляд за его спину, и в этот же момент

на плечи Тае опустились руки. Знакомые руки, что когда-то его приручили...
Такая защита – психологическая – для которой не нужны охранники.
— Всем доброго утра. Чон Чонгук. Могу я присоединиться к допросу?
Следователь будто бы расслабленно выдохнул, увидев в нём единственное на

данный момент разумное существо.
— Кем вы приходитесь мистеру Дюрану?
— Он мой протеже.
— Прошу прощения?
— Мой партнёр, возлюбленный – как вам будет удобно.
345/846
Заткнулись все, даже муха в плафоне, бесшумно потирая лапками. Чон не ждал
приглашения, подставив стул рядом с Тае, авторитетно закинув ногу на ногу... и
взяв Тае за руку. Крепко. Его сухая тёплая ладонь...
Да-да... так стало намного спокойнее.
— Могу я услышать вразумительный рассказ?
Следователь постарался вернуть выражению лица сосредоточенность, ещё раз и

уже для всех повторяя.
— Сегодня в шесть утра местные жители нашли труп Ким Михён. Результаты
аутопсии показали, что она умерла между часом и тремя часами ночи от
ножевого ранения в шею. Мистер Им – сожитель погибшей – сообщил нам, что в
последнее время девушка страдала от панических атак. Последние сообщения и
звонки были отправлены её старшему брату два дня назад. Мы нашли кровь на
ручке входной двери его квартиры. Какой мотив у мистера Дюрана столь
жестоким образом убивать свою сестру?
Самообладание Чонгука порой очень кстати.
— Это вы нам скажите, какой мотив у мистера Дюрана. Насколько я знаю, у них с
сестрой были плохие отношения с самого детства, и уже год они никак не
поддерживали связь.
— Ты!.. – гаркнул отчим, ткнув в него пальцем. Тае скосился на Чонгука, воочию
поймав его потемневший взгляд. – Год назад я позвонил этому выродку! Моя
Михён... у неё был тяжёлый период после смерти матери. Я попросил у него
помощи!.. Тэхён забрал мою девочку... – распалялся Ким.
— Тэхён? То есть мистер Дюран? – уточнил следователь.
— Да, его корейское имя. Он забрал Михён, и я думал, он поможет ей,

поддержит!.. Мистер Чон занимался организацией похорон их матери, то есть вы
понимаете, что я мог доверить этому человеку свою дочь! Но после я узнал, что
этот выродок соблазнил и использовал мою дочь, и эти двое выгнали мою
девочку на улицу!
— Громкое заявление, – мрачным тоном вклинился Чонгук. – Есть

доказательства?
— Ты всё за собой подчистил, ублюдок! Очернил её и выкинул!
— Пустословие и клевета.
— Тэхён всю жизнь её ненавидел! Из-за этой балеринки в колготках моя дочь
была всего лишена! Ему доставалось всё внимание! Он приревновал Михён! Вот
вам мотив! Михён нужна была психологическая помощь, а он отомстил ей. Он
убил её.
Тае не верил своим ушам. Отчим всегда был мирным человеком, Тае даже жалел
его, ведь когда-то он попал в материнские сети. И уж точно отчим никогда не
пылал особой любовью к дочери. И связался он с Чоном только потому, что уже
сам не мог терпеть неуравновешенного подростка, портящего жизнь его новой
346/846
семье. А теперь «моя девочка», «моя Михён». Фарс.
Тае опять заплакал, но тихо, накренив голову, закрыв лицо.
Чонгук передвинул его руку себе на колено, крепче стиснув.
— Не плачь, Тае. Дядя Ким пьёт слишком много соджу. Ваши обвинения
абсолютно ничем не подкреплены.
— Страмец! – озверел отчим, попытавшись наброситься на Чона с кулаками. Его

стремительно скрутили, усадив на место, в то время как Чон даже не дрогнул. –
Педофил! Извращенец! Сначала этого растлил, а потом мою Михён!
Чон изумлённо вскинул брови, высокомерно-презрительно усмехнувшись.
— Мистер Ким! – прикрикнул следователь.
— Да будет вам известно, на законодательном уровне нашей страны возраст

сексуального согласия составляет тринадцать лет. Тем не менее, я не пытался и
не собирался спать с Ким Михён по одной простой причине. – Чонгук поднял над
столом сплетённые с Тае ладони. – Ещё вопросы?
— Сволочь! Грязная похотливая свинья!!!
Кима увели от греха подальше, продолжив диалог только с Чоном. Он отвечал

чётко и уверенно, пока Тае совершенно разбито мял в руке его носовой платок.
На данный момент Тае был главным подозреваемым. Полиция ждёт результатов

ДНК-экспертизы с ручки двери, поэтому он должен оставаться под стражей в
изоляторе временного содержания. Если кровь принадлежит ему самому, у них
не будет оснований для его удерживания.
С Чоном они и словом не обмолвились, но напоследок перед тем, как Тае увели,
он потянул его за запястье, поймав дезориентированный взгляд, доверительно
заверив: «Я завтра приеду. Ничего не бойся».
Тае пришлось поверить.
***
Вся ночь прошла в мучительном бессонном ожидании. Тае сидел на полу в углу,
обнимая себя руками и заодно пиджак, что ему на прощание отдал Чонгук.
Именно сейчас и только сейчас мысли о нём поддерживали его. Тае уже не мог
плакать из-за опухших глаз, сломленно уставившись в мглистый потолок.
Совесть грызла, будто злая собака, вцепившаяся в голень, наконец-то
дорвавшись до свеженького. До сих пор не мог поверить, что Михён больше нет.
Да, они не общались, но он просто держал в уме, что она где-то есть – неважно
где – главное, живая. Это смерть, которую можно было избежать, если бы он,
отбросив обиду и злость, откликнулся на зов о помощи.
Под утро, пребывая в полусваренном виде с нефокусирующим зрением и

трещащей головой, он внезапно просунул руку под пиджак, нащупав во
внутреннем кармане фотографию, снова увидев себя в окружении походной
группы и гор. Снова зажмурил глаза, давя в себе беспричинные слёзы. Джихё
347/846
действительно последовала его совету и тихо вернула фото? Ему почему-то
кажется, что эта вещица вернулась через скандал... Хотя, вполне возможно, он
ошибается, и Джихё умнее и сдержаннее, чем выглядит со стороны. Только ведь
на её месте любой бы устроил истеричный допрос, найдя в кармане избранника
изображение чужого человека... И Тае бы тоже не смолчал. Смолчал бы только
Чонгук, не дав ответ на поставленный вопрос. Сейчас Тае всё равно на Джихё, на
поступки Чона, на его невыносимый характер... Сейчас имеет значение лишь то,
что он приедет. Только он... только он верит в его непричастность к такому
жестокому преступлению.
ДНК-экспертиза пришла к одиннадцати утра. Кровь принадлежала... погибшей.

Следователь пишет ходатайство о возбуждении уголовного дела.
Из главного подозреваемого Тае переходит в статус обвиняемого.
Ужас, неверие, дикий страх, полная беспомощность, отчаяние, недосып

затмевают рассудок. На Тае готовят учётные документы для перевода из
временного в следственный изолятор. Это какая-то шутка?.. Как Тае обычным
летним днём мог оказаться под следствием?
Чон в сопровождении Миллера, появившийся к двенадцати, перенял на себя всё

внимание Тае. Лицо у того было как всегда бесстрастное. Тае так давно его не
видел, не разглядывал, может, потому в груди разлилось тепло. Какая
глупость... Неведомая сила повела его к нему. Тае с лёгкостью повёлся –
подошёл, боязливо прижавшись к плечу. Вдруг отвергнет?.. Чон не обязан
утирать ему сопли. Но он не взбрыкнул, теснее прижав его к себе, опустив руку
поперёк спины. Хах. А мотоциклист и велосипедист-то встретились... Тае увидел
мягко улыбающегося ему Миллера, что смотрел с явным беспокойством. Тае
закрыл глаза, не желая кого-либо видеть. Так ему было спокойно.
Чонгук снова вёл переговоры со следователем, попросив его тет-а-тет, а через

двадцать минут следователь вышел один, проводив Тае в ту же допросную. По-
видимому, Чонгук смог выпросить короткий разговор с обвиняемым без лишних
глаз и ушей. Только наручники не давали забыться, холодом обжигая кожу.
Чонгук сцепил пальцы в замок, пронзительно за ним наблюдая. С минуту они

молчали, и Тае забывал моргать.
— Ты нарушил соглашение о неразглашении... – Тэхён первым заговорил.
— Это же я раскрыл наши отношения, а не ты.
— Хорошо...
— Есть куда более важная проблема. Откуда кровь на ручке?
— Не знаю. Я был дома.
— Это ещё нужно доказать.
— Что теперь со мной будет?.. – голос дал петуха. И все внутренности

затрепетали – целый коктейль всевозможных эмоций.
— Правильный вопрос. А теперь внимательно меня послушай: скажешь мне
348/846
«нет» – у тебя будут крупные неприятности, ответишь мне согласием – я тебя
вытащу. Мы оба знаем, что ты выберешь, но этот момент следует проговорить.
— Согласие на что?.. – Он понял. Он всё понял...
— Ты ко мне вернёшься.
— Чонгук...
Ощущение невменяемости накрыло.
— Не надо плакать, Тае. Это не я тебя подставил. Но я хочу тебе помочь.
— А если откажусь, ты вот так меня бросишь?..
Нет, не верилось... Чонгук не простил ему его уход и выдуманную измену.

Примчался по первому звонку... Но не забыл ознакомить с новыми правилами.
— Скажем так: буду менее заинтересован. Раз не хочешь быть со мной, значит,
не сможешь ни с кем. О твоём содержании в тюрьме я могу позаботиться:
деньги, безопасность – устрою. Но хочешь ли ты сломать себе жизнь?
— Я ворочал тебя каждый час, когда ты подыхал на больничной койке!.. – Глаза

снова наполнились слезами и налились кровью от злости. Как больно,
невыносимо больно слышать такие слова. Время их не вылечило... Время
сделало из них жестоких и мстительных эгоистов. – ...Даже «спасибо» не просил.
Уже забылось, Чонгук? – буквально выплюнув его имя.
— Очень часто вспоминаю твои нежные руки, – как пощёчиной по лицу. Дыхание
спёрло. – Тебе стоит понимать, что если бы ты бросил меня подыхать, как ты
мягко выразился, я бы здесь не сидел и не ответил бы на твой
душераздирающий звонок. Не пытайся прощупать мою совесть. Ты всё равно
меня бросил, когда был нужен больше всего. Теперь мы поменялись местами. Я,
как и обещал, не держу тебя силой. Вернуться ко мне – это твоё решение.
Тае сдавленно зарыдал в ладони, не в силах держать оборону. Его доломало.
— Я не хочу с тобой быть... Не хочу!
— Захочешь.
— У меня нет денег на адвоката...
— Знаю. Поэтому ты должен хорошо попросить у меня.
Громкий хрип и беспомощное разложение на мелкие осколки. Это будто даже

больнее, чем обвинение в убийстве.
— Не делай из этого трагедию.
— И это твоя любовь?..
— Какая есть. Мы с тобой уже выяснили, что я плохой дядя, и, раз ты попал в
беду, не покривлю душой воспользоваться шансом тебя вернуть.
349/846
— Я не прощу тебя. Ну вернусь я, и что? Тебя устроит бесчувственный секс?! Я не
хочу тебя, и только одна мысль о сексе с тобой меня убивает!
— А секс с другими не убивает? У тебя теперь чувственный секс? Изволь не

беспокоиться о моём удовольствии – я его обязательно получу, как и тебя. – И в
довершение: – Я жду ответ.
— Отправляйся к дьяволу... – неожиданно для обоих произнёс севшим голосом.
— Плохо, очень плохо. А в следственном изоляторе тебе станет в разы хуже, и ты

снова мне позвонишь. Не отрицай, позвонишь. Я откликнусь, более того – я буду
ждать твоего звонка, но имей в виду – ценник возрастёт. Запомни раз и
навсегда: с кем спишь – у того и просишь помощи, а пока ты не мой – я буду
ставить условия. Я не помогаю всем, с кем когда-то спал, невзирая на мои
чувства к тебе. И когда сегодня ты будешь рыдать в подушку, вспоминай, что
сам мне позвонил.
Слов не осталось. Тёмные воды накрыли с головой.
***
В полнейшем тумане Тае садился в автозак, направляясь в учреждение

следственного изолятора. По дороге его несколько раз сморило в сон. Выглядел
он крайне плохо. Впервые его путь был в самую что ни на есть неизвестность.
По прибытии ему выдали робу – бежевую рубашку с коротким рукавом и такого

же цвета штаны из жёсткой ткани. Никакой тёплой одежды у него с собой не
было. У него вообще ничего при себе не имелось, возможно, поэтому над ним
сжалились и, прощупав каждый сантиметр пиджака, оставили его Тае.
Он не так уж и много посмотрел фильмов, но кое-где встречалась тюремная

тематика, так вот представления о подобного рода учреждениях сложились
несколько стереотипными. Всё оказалось не так страшно. Камера была светлая и
чистая. Восемь футонов, один из которых пустой – для него. Жаль, около
перегородки с туалетом. Даже имелся широкий телевизор на стене.
Он нашёл в себе силы поднять голову и осмотреть сокамерников. Сердце в

который раз облилось кровью. Организм требовал сна и покоя, отказываясь
работать после полученного стресса, но Тэхён надумал самое худшее,
представляя грядущий обряд инициации – извращённое посвящение в сидельцы,
что точно не даст ему заснуть ближайшие сутки.
Дверь за ним закрылась. «Не отрицай, позвонишь», – стояло в ушах на повторе.

Честно – хотелось срочно позвонить.
— Ну, заходи, не стесняйся. Тут все свои.
Все свои... Нет-нет, он не их.
Семь самых разных по внешнему виду мужиков уставились на него. Его

практически заставили рассказать подноготную, откровенничая в ответ. Тут
были два наркомана, один мошенник, четвёртый уже имел привод за кражу в
крупном размере, снова вернувшись по той же статье, пятый, приличного вида
350/846
мужчина лет сорока – уже бывший пластический хирург, по неосторожности
сбивший двух студенток – с похожим выражением лица, что и у Тае, сидел в
стороне. По крайней мере, те студентки выжили, а сестра Тае – нет. Шестого,
как он сам утверждал, подставили, и вообще он был парнем при деньгах, не
печалился. Седьмой был тут вроде авторитета и тоже уже ранее сидевшим за
наркоторговлю. Он-то и сказал Тае, что с таким смазливым лицом и статьёй из
тюрьмы ему не выйти, и раз его уже закрыли под стражей, нужно готовиться,
что посадят. И ещё сказал, что даже если он действительно не виноват, самому
ему не выкрутиться. Надеяться на добросовестного государственного защитника
– то же самое, что сложить голову. Пластический хирург невесело отозвался:
«На одну удачу два трупа». Его песенка точно была спета и продолжит играть в
колонии.
Тае уснул раньше всех, ещё в семь вечера, лишь коснувшись подушки. Спал как
убитый, не чувствуя ни рук, ни ног, ни головы. Усталость победила страх,
присвоив свои часы отдыха.
Несмотря на крепкость сна, ночью его разбудила щекотка. Он ничего не понял,

разлепив опухшие глаза. Поза для сна была неудобной. Повеяло прохладой. Но
что самое главное – стало по-особенному мерзко и липко. Тае с трудом увидел
нависающую над ним тень того парня – «денежного», а потом и почувствовал,
что у него спущены штаны. Моментально проснулся, почти вскочив, но его рот
заткнули, заодно обратно откинув на подушку. Парень скалился, лапая его
между ног, наглаживая и внутреннюю сторону бёдер, выдохнув жарким шёпотом
в ухо: «Гладенькая сучка». Тае начал что есть мочи биться и издавать любые
звуки. Один хороший удар в солнечное сплетение и живот прервали его
сопротивление, и он почти был уверен, что сейчас умрёт. Его никогда не били в
грудь, потому, когда он долго не мог сделать вдох, уже нарисовал себе соседнее
место с Михён. Но он наконец жадно вдохнул, после чего ему снова заткнули
рот. Парень вновь ударил его в живот кулаком – видимо, для профилактики.
Тае... сорвался. По случайности ему удалось высвободить руку, взбороздив лицо

обидчика ногтями, отчего тот завыл. Тае вскочил на ноги, ударив парня в пах, а
потом, трясясь от отвращения и унижения, потеряв рассудок, стал пинать его и в
живот, и в спину, производя слишком много шума. И ему было не жаль... Ни
капли не жаль.
Оттаскивал его уже авторитет, а ноющего от боли парня откинули на его же

матрас. Тае ожидал самого худшего от любого из них, но его тихо-мирно
отпустили спать. Ему казалось, он больше никогда не сможет уснуть, но стресс и
бессилие снова отключили ему свет.
Тае пытался найти защиту, но всего лишь безнадёжно кутался в пиджак.
***
Утром к нему пришёл государственный адвокат, введя в ход расследования.

Мистер Им, он же бывший сожитель Михён – сорокатрёхлетний частный
предприниматель – на данный момент лежал в больнице, потому как из-за
смерти возлюбленной ему стало плохо с сердцем. Тае тоже стало плохо – из-за
их разницы в возрасте. Записи с камер видеонаблюдения в подъезде и вне дома
были стёрты именно в день убийства. Ночью Тае спал, но ни камера, ни кто-либо
ещё не мог этого подтвердить. Отчим продолжал клеветать на него, как и
неизвестный мистер Им, сетующий, что Михён часто плакала, вспоминая, как
351/846
жестоко с ней обращался брат, и что из-за этого она боялась доверять
мужчинам. Просто какой-то цирк! Адвокат разводил руками. Чем оправдывать
обвинения? Кровь на ручке – это единственная выдвинутая против него улика. То
есть, поправочка: кровь и отпечаток пальца, что принадлежал Тае. Больше
ничего. Но ведь этого достаточно, чтобы упечь его за решётку. Зато адвокат на
зубок выучил уголовный кодекс, проговорив ему статью двести пятидесятую
«Убийство родственника по прямой линии», что предусматривала наказание
смертной казнью или каторжными работами с пожизненным сроком, или же на
срок не менее семи лет. За убийство постороннего человека – на срок не менее
пяти лет. Тае и в этом «повезло».
Он вообще везучий. В камере, после завтрака, когда авторитета увели на

встречу с прокурором, ночной кошмар снова настиг Тае. Вчерашний извращенец
напал со спины, схватив Тае за волосы, ударив об стену, после чего начал
наносить удары. Двое наркоманов присоединились, как и мошенник, а вот
остальные просто глазели. Тут как бы у всех своих проблем по горло.
Сначала Тае пытался сопротивляться, но вскоре принял позу эмбриона, защищая

лицо. Ему оставалось только принять свою участь. К счастью, он просто потерял
сознание. Последней мыслью было: «Мои органы горят».
***
Очнулся. Конечно, очнулся. Вернулся авторитет, и именно он хлопал его по

щекам, поливая холодной водой. Тае уже было всё равно, что с ним будут делать
на сей раз. Больно было везде. Его уже даже не волновало, что впереди суд и
тюрьма, хотя это казалось бредом. Если бы не этот парень, у Тае бы не было
проблем с сокамерниками.
— Не позволяй уложить себя на лопатки, иначе уже не встанешь, – об этом

сказал ему наркоторговец. Он же обратился к охраннику, то ли попросив, то ли
обвинив в чём-то Тае, но суть в том, что его увели в одноместный карцер. Здесь
была тишина и одиночество. Как раз то, что нужно.
***
Очень много часов Тае проспал и ещё столько же думал. Ему было в радость
жить в одиночестве. Он готов ещё подраться, лишь бы его постоянно сажали в
карцер. А думал он о том, что будет, если он переломит своё достоинство
пополам и сделает этот несчастный звонок. Однозначно будет свобода – Чонгук
не разбрасывается обещаниями, тем более это было действительно в его
интересах. Но что будет потом, именно между ними? Сколько должно пройти
лет, чтобы Тае ему надоел? Лучше провести их в тюрьме в ненависти ко всему
миру или в отношениях с бывшим и всё ещё ненавистно любимым человеком?
Ответ очевиден. И да, спать с Чонгуком – не хуже, чем сидеть в тюрьме. Но как
же тяжело переломить себя... Тае мог скучать по нему, любить его, но он не
хотел возвращаться к тем отношениям, где постоянно душили его волю. Быть с
Чонгуком – это тоже находиться в клетке. Что он имел в виду, когда упомянул
подлетевший ценник? Какие правила он введёт? Чего ожидать на сей раз?..
Тянул со звонком. Скоро его переведут обратно в камеру, и неизвестно, что его
там будет поджидать. Или кто.
Первым делом Тае спросил, как можно позвонить. Ему выдали лист бумаги и
352/846
ручку. Телефонные разговоры предоставляются только по письменному
заявлению. Нужно было написать имя абонента, адрес, номер телефона, а также
продолжительность звонка. Лицевой счёт подсудимого, то есть Тае, был пуст,
соответственно, платить за звонок ему не с чего, так что он указал, что оплата
звонка будет производиться за счёт средств мистера Чона. Поди не обеднеет...
За Тае зашли вечером, отведя в переговорный пункт. По дороге он прощался со

своей прошлой жизнью, в конце концов, со своей абсолютной свободой, которая
с этим звонком закончится – Чонгук снова возьмёт его под контроль и снова
начнёт накладывать наказания и запреты. К тому же склонять голову после
того, как сам отправил его к дьяволу – такое себе удовольствие. Второй раз
просить помощь намного... намного тяжелее. Но сейчас у него действительно
нет другого выбора.
Кому ещё звонить? Намджуну? А потом быть должным ему? Захочет ли он,
будучи новоиспечённым семьянином, связываться с обвиняемым в убийстве?..
Позвонить Хунхэ? Нет, Тае ни за что не позволит себе просить помощи у
женщины. Она, может быть, и не отказала бы... Хотя кто он такой, чтобы ради
него нанимали адвоката?.. Убийца... Она может в это поверить. Почему бы ей в
это не верить? Они же друг друга совсем не знают. Серийные убийцы тоже для
кого-то хорошие соседи и добропорядочные коллеги... Тае не переживёт, если
труппа будет считать его убийцей. Если, конечно, после возобновления
отношений с Чоном он ещё когда-нибудь увидит зал Тахры.
Крах...
Пока шли гудки, Тае косился на контролирующего его охранника. Ладони

вспотели и снова затряслись.
Вот будет смешно, если не ответит...
— Я весь внимание.
Сердце пропустило удар. Первые секунды рот отказывался открываться, ведь

гордость всё же пыталась сдавить ему глотку.
— Я согласен.
— На что согласен?
— Вернуть отношения.
Как назло, уточняет все детали, чтобы у Тае не осталось лазеек для
отступления.
— Даже не знаю. А что ты можешь мне предложить?
Да... Он предупреждал, что понадобится хорошо просить.
Тае опустил лицо, крепко сжав трубку. Жаль, её нельзя было переломить, как он
поступал со своим достоинством.
— Тяжело даются слова, а, Тае? Кто, как не я, тебя поймёт. Сразу вспоминаю,
как пытался до тебя дозвониться, как я просил тебя вернуться, подумать. И что
353/846
ты мне сказал? «Не звони мне больше». Было непросто привыкнуть к новой
сиделке. Знаешь, было совсем непросто. Полагаю, и тебе тоже. Но если бы ты
дал нам шанс, многого сейчас можно было избежать.
Подходящая обстановка для выяснения отношений...
Тае накрыл лоб ладонью, прикрыв глаза и почти зашептав от бессилия.
— Хочешь, чтобы я раскаивался?.. Умолял тебя? Или что?
— Это же будет неискренне, зачем? Мы вернёмся в начало. Отметим твоё

освобождение в Пьер Ганьер. Я, как и в тот раз, закажу бутылку вина, сниму
номер, но так как ты больше не невинный мальчик, я не буду осторожничать. И
отныне, как только я захочу, ты будешь для меня готов. Ни твои дружки, ни
труппа – в приоритете только я. Вот такие у нас будут отношения. Без карточки –
её ты ещё не заслужил. Ты меня хорошо понял?
К сожалению, да.
Тае долго молчал, наверное, с минуту. Впал в какой-то бесчувственный ступор,

подозрительно увлечённо пялясь в одну точку.
— Тае.
— Я вас понял, – механическим голосом, больше не оставляя себе шанса на

чувства. Наверное, будет лучше вернуться в начало, потому что то, что есть
сейчас – разрушено. – Я хочу остаться в одиночной камере. Вы можете это
устроить?
— Ты решил предпринять такую тактику? Хорошо. Одиночная камера – это тоже

хорошо, я согласен. Что ещё?
— Вытащите меня поскорее.
— Обязательно. Это же и в моих интересах.
«Сволочь», – осталось скрипом на зубах.
***
Суд состоялся через две недели. Тае впервые увидел мистера Има. Он наговорил
кучу странных вещей, которые точно не имели отношения к его сестре. Отчим
продолжал стоять на своём, виня во всём Тае и его состоятельного любовника –
растлителя малолетних. Адвокат Тае отлично держал оборону.
Во-первых, они смогли доказать, что Тае в тот вечер находился дома: записи с
камер видеонаблюдения его дома действительно были стёрты, но при
тщательном изучении территории они смогли найти частную камеру владельца
продуктового магазина напротив. Эту камеру было не видно, и хозяин установил
её, чтобы выловить хулигана, который уже дважды разбил стекло его магазина.
В приблизительное время смерти сестры – с часу до трёх ночи – на записях
данной камеры видно, что никто, похожий на Тае, из подъезда не выходил. Но в
четыре часа утра подозрительный объект в кепке долго стоял около подъезда,
дожидаясь, пока кто-нибудь откроет, и буквально через пять минут, как проник
354/846
внутрь, выбежал. Разобрать его черты лица было невозможно. Откуда взяться
крови на ручке? Тае никак не мог убить Михён в своей квартире, а потом как-то
вынести труп. Также ни на его ботинках, ни на одежде нет пятен крови, как и не
было найдено орудие убийства.
Производилась экспертная оценка силы ударов и установление орудия

преступления. Было выяснено, что нападавший наносил удары правой рукой,
тогда как Тае был левшой. Силы удара правой рукой Тае было недостаточно. И
это ещё не всё. Экспертиза доказала, что отпечаток, что обнаружили на капле
крови на ручке, был оставлен на подсохшей крови, на которую уже успела осесть
пыль. Отпечаток был слабо выраженным. Как кровь могла попасть на ручку, если
на лестничной площадке не найдено следов борьбы?
Какой же был мотив преступления? Прокурор подошёл с другого бока.
— Вы утверждаете, что год назад последний раз видели свою сестру. Вы

поссорились. Родной отец погибшей заявляет, что причиной ссоры стала измена
со стороны мистера Чона. Год назад мистер Чон был ещё женат, через полгода
погибает его жена, а ещё через полгода сестра мистера Дюрана. Имеет ли место
умозаключение, что мистер Дюран избавлялся от «конкуренток»?
Ответил Чон.
— Вы хотите сказать, что мистер Дюран виновен в смерти моей супруги,

подстроив аварию, в которой, ещё до вашего матёрого умозаключения, был
установлен виновник ДТП? Вы ответите в суде за клевету?
Судья встал на сторону Чона.
— Мистер Дюран, вы состояли в так называемых товарно-денежных отношениях

с женатым мужчиной... – только было начал прокурор, но и тут Чон его прервал.
— Так называемая аморальность нашей связи не имеет отношения к данному

делу.
— С вашего позволения, продолжу. Мистер Дюран, – прокурор обратился к

подсудимому, – ваш возлюбленный изменял своей жене с вами: какова
вероятность, что мистер Чон не изменял вам с погибшей? Ведь из-за этого
произошла ссора. Вы верите в связь своей сестры и мистера Чона?
Тае негромко ответил: «Нет».
— У нас с Михён не было проблем до тех пор, пока она не начала оказывать мне
знаки внимания, – дополнил Чон.
Адвокат продолжил:
— На этих документах показано, что мистер Чон нанимал поверенного для

купли-продажи квартиры семьи Дюранов, после чего на деньги с данной
квартиры было приобретено жильё для погибшей госпожи Ким, а оставшаяся
часть денег была вложена в покупку квартиры для мистера Дюрана. Мистер Чон
не имел ничего против Ким Михён, как и её брат. После конфликта они просто
перестали общаться.
355/846
— Мистер Дюран, почему у вас были плохие отношения с сестрой ещё до ссоры?
Тае почти не давали слово, и на сей раз ответил адвокат.
— Это моральная сторона вопроса. Плохие отношения между подсудимым и

погибшей не являются мотивом для убийства.
— Мистер Дюран, всё же хочется услышать ответ от вас, – огласил судья.
— Мы с самого детства не общались. Просто... мы разные. Я постоянно был в

балетной школе, Михён видел только по утрам – у нас не было времени найти
общий язык. Зачем мне её убивать? Я был в плохих отношениях с матерью, но я
не убивал её. Сестра жила своей жизнью, я – своей. Михён просила меня о
помощи, а не боялась меня, как утверждает мистер Им. Это бред. Я не ответил
ей, потому что она пыталась соблазнить моего любимого человека.
— И всё же... – снова заговорил прокурор. – Мистер Дюран, вы начали отношения

с мужчиной – это во-первых, с женатым человеком – это во-вторых и в-третьих –
принимали от него дорогие подарки. Аморальный образ жизни подсудимого
очевиден. Кто, как не аморальный человек, способен на убийство? На этом у
меня всё.
— Вы стоите на букве Закона, а где в законодательстве прописана аморальность

отношений двух взрослых людей, чья личная жизнь не нарушает прав и свобод
других граждан? С кем я спал, будучи в браке – также не имеет отношения к
делу. Своими деньгами я распоряжаюсь так, как хочу, как и мистер Дюран своим
временем.
Судья покинул зал для принятия решения. Чонгук всё это время прожигал
взглядом висок Тае, но тот ни разу не повернул к нему головы, созерцая
поверхность стола. Адвокат коротко кивнул Чону, дав знак, что защита прошла
успешно. И когда судья вернулся, он подтвердил заверение адвоката –
уголовное преследование в отношении мистера Дюрана прекращено. Суд
постановил, что представленных доказательств недостаточно. Но производство
по уголовному делу продолжается. Тае освободили из-под стражи в зале
судебного заседания.
Ему выдали его вещи и дали возможность переодеться. К слову, переодевался

он как во сне. Ему не верилось, что всё закончилось. То есть закончилось для
него. Какова вероятность, что следователь прекратит дело за отсутствием
состава преступления?..
Тэхёна с рук на руки передали мистеру Чону. Было сложно изображать лик
радости и счастья, потому Тае единожды бросил в его сторону стеклянный
взгляд и так же бесстрастно посмотрел на улыбающегося Миллера. Ему не
хотелось улыбаться в ответ, ведь их встреча состоялась при скверных
обстоятельствах. Что уж говорить о новом долговом обязательстве...
Их нагнал прокурор, отчего-то совсем не расстроенный.
— Мистер Чон, уже уходите?
— А мне следовало попрощаться, прокурор Ан?
356/846
Они обменялись ироничными взглядами.
— Ну, разумеется. Хотел поздравить. Ты снова вылез сухим из воды.
Ты. Значит, они знакомы. Не то чтобы Тэхён сильно удивлён...
Миллер панибратски ударил прокурора по спине, а тот ему ответил улыбкой.

Вообще, от их трио попахивало старым знакомством.
— Хорошая работа, прокурор. Мы всё же немножко вспотели.
— Мистер Дюран, – на сей раз прокурор обратился к Тае, обозначив его

присутствие. – Хороший у вас, однако, друг. Поздравляю с благоприятным для
вас исходом. Невиновных не сажаем.
Чон одарил Тае повелительно-собственническим взглядом, чуть прищурив глаза.

Думал, он что-то ответит? «Да-а, у меня отличный друг! Вы только представьте,
сколько я ему теперь должен!» – вроде того.
На языке у Тэхёна крутилось, что как раз с таким другом и враги не нужны, но он
не произнёс ни звука. Да и нечего тут было говорить.
Вместо телефона доверия он получил «Глухой телефон».
Возраст секс.согласия в Корее в этом году с 13 лет подняли до 16, но я не

придерживаюсь настоящего времени.
Визуализация персонажей есть в моей группе в вк - https://vk.com/write_about_us -
для тех, кто не знал и интересуется, альбом так и называется "Визуализация
Мамур".
357/846
Глава 21. Семейные обстоятельства
Защиту надо чередовать с нападением.

One Piece
Чон купил новую машину. Это осознание остриём вонзилось в полушария.

Прошлая машина похоронила двух человек. Для выжившего – новая машина. А
ведь абсурдно, значит, получилось: Тае больше всего на свете боялся его
смерти, боялся больше никогда его не увидеть, но, когда увидел его – ушёл. До
сих пор пытается уйти. То есть больше не боится, так?..
И о чём он только думает.
Новый личный телохранитель – Николас, которого Тае видел ещё в больнице, по-
прежнему вызывал лишь неприязнь. Он выглядел, точно наёмный убийца: на что
указывала не только серая угрюмость лица, но и острый как лезвие бритвы,
бегающий туда-сюда взгляд. А Джошуа мёртв... Воспоминания вновь вырвались
из шкатулки памяти, подобно пробке из взболтанного шампанского, что вслед за
собой потянула пузырящуюся пену. Отчётливо предстала перед глазами
раскадровка рокового дня: вот в кабинете собрались мужчины, пришли китайцы,
и Миллер первым рассказал, что у Чона не только жена, но и сын... А потом была
больница. Потом месяц немыслимо близкого сожительства, о котором ни один из
них не мечтал. Самое страшное, что Тае не коробило от тяжёлых воспоминаний и
не самых чистых и приятно пахнущих будней. Наоборот. От этих воспоминаний...
А впрочем, неважно.
Чон потирал лицо, глубоко вздохнув. Молчал. О чём думал? Тае – о номере в
отеле. О чём-то плохом, разрушительном, что ему придётся поскорее
переработать и отпустить, чтобы спасти себя от распада. Ему противопоказано
думать. За последнее время нагрянуло слишком много суровых уроков, которые
он предпочёл бы навсегда стереть из памяти.
— Куда мы едем?
Чонгук обратил на него колючий взгляд. Передёрнуло.
— По домам.
Неожиданно. И достаточно ясно. Но на всякий случай Тэхён уточняет.
— А ресторан?
— Уже так хочется?
— Что?
— Сегодня отдыхаешь. Завтра пообедаем в ресторане. Естественно, со всем

вытекающим. Потом я на работу, ты... не знаю. Когда там у тебя репетиции, –
будничным пресным тоном. Признаться, неслабо шокирующим.
— Мне не придётся покидать Тахру?..
358/846
— Нет. – Отвечает до того скудно, что узнавать «почему» – даже как-то
неудобно.
— Что теперь с расследованием?
— Ты же слышал: оно продолжится.
— Михён уже кремировали?
— Мистер Им всё устроил.
— Зачем кому-то меня подставлять?..
Чон посмотрел на него как на идиота.
— Затем, что это просто. С сестрой ты не общался, на помощь не пришёл. На

кого всё свесить?
— Ты... – резко осёкся. Раз уж начал официоз, придётся его придерживаться. – Вы

посодействуете в расследовании?..
— Самому не смешно выкать? Прокурор Ан разберётся.
Тэхёну интересно, при каких обстоятельствах произошло их знакомство, но

задать вопрос он не решился. Да и Чон всем видом показывал, что отвечать не
намерен.
— Какие у нас теперь отношения?..
— Отношения? – будто в первый раз слышит это слово. – Я подумаю. После секса
решу.
Замолчал. Тае глотал горечь – это уже стал привычный привкус. Подъехали к его
дому. Не сказать, что от вида родных пенатов ему сразу стало легче, ведь в
последний раз его отсюда увозили в участок со следами крови – но свой дом
всяко лучше, чем заключение под стражей.
Тае без предварительной команды потянулся открывать дверь, но Чон схватил

его за запястье.
— Не наделай глупостей. Прими душ и ложись спать. Ты на свободе – и это самое

главное.
Тае беспрепятственно убрал руку – сегодня его никто не держал – и открыл

дверь.
— До свидания.
***
В половине двенадцатого за ним заехали. В день задержания по иронии судьбы

он нарядился. Сегодня же – обычные светлые джинсы и белая футболка. На
плечи зачем-то повязал рукава горчичного пуловера, без всяких эмоций оглядев
своё отражение в полный рост. Он не тешил себя надеждами, что Чонгук над
359/846
ним сжалится и ещё на неопределённый срок перенесёт «примирительный»
секс. Отсрочку в день ему уже дали – и за это спасибо. Теперь нужно выполнять
уговор.
Чон редко надевал какую-либо рубашку не белого цвета, потому что чётко
следовал дресс-коду, который сам ввёл в компании. Сейчас же на нём была
чёрная рубашка под чёрный костюм, да ещё и с чёрным галстуком. Не иначе как
на траур.
Как в детской страшилке: «В чёрном-чёрном лесу стоял чёрный-чёрный дом. В

этом чёрном-чёрном доме стоял чёрный-чёрный стол. На этом чёрном-чёрном
столе стоял чёрный-чёрный гроб. В этом чёрном-чёрном гробу лежал чёрный-
чёрный человек», – последнее очень подходит его нынешнему прикиду.
Продолжение этой страшилки такое: вылез мистер Чон и сказал: «С кем спишь –
у того и просишь помощи».
Тае думает о ерунде.
Чон привычно сделал себе заказ и, не получив от Тае пожелания, повторил ему
тот же. Бутылку вина он не заказал. Интересно, почему? Боялся, что Тэхён
напьётся? А тот сухо смотрел в окно с того же столика, что был зарезервирован
в их первую встречу. Вон и гора Пукхансан, бурно живущий город. Чон Чонгук
напротив.
— Зачем ты надел в ресторан эти обноски? – первым заговорил Чон и сразу задал
негативный настрой.
— Если вы не носите подобную одежду, это не повод называть её обносками.
— Ты не знал, что мы едем в ресторан? Ассистент Ким разнообразил твой

гардероб нормальной одеждой.
— Не понимаю вашей претензии, – сквозь зубы.
— Хочется видеть рядом с собой зрелого партнёра, который отдаёт себе отчёт, с
кем он и где находится, а не гоняет в стёртых джинсах как мальчишка. – Тае
перекосило, но он смог смолчать, хотя изнутри рвало от обиды и непонимания,
ведь раньше он не был так категоричен касательно его стиля. – Записал тебя в
клинику на обследование, – продолжил. Вот уж точно, самое подходящее место
для подобных обсуждений. – В СИЗО же у вас был медосмотр? Для
достоверности пройдёшь ещё раз.
Сердце сжалось. Тае перестал хмуриться, скрылись вообще все эмоции, оставив
на лице пустырь. Так сделалось больно... Чего он пытался добиться этими
предъявами?
— Надеюсь, в таком случае вы воспользуетесь презервативом. Кто знает, чем я

могу заразить.
Чон начал сверлить в нём дырку этим своим пронзительным взглядом.
— Тебя домогались?
— Вам не стоит беспокоиться о таких вещах. Вы обязательно получите своё
360/846
удовольствие.
Бросок засчитан. Два – один в пользу Дюрана.
— Не стоит огрызаться со мной. Если бы ты так ненавидел меня, как пытаешься

показать, ты бы мне не позвонил ни в первый, ни во второй раз. Уж прости, я не
мог сидеть с тобой в камере и защищать от сокамерников. Но я сделал всё,
чтобы облегчить твоё пребывание в том месте. Тебя успел кто-то обидеть? А ты
мне об этом сказал? Нет. Если ты зол, потому что я воспользовался твоей
проблемой, то могу смело заверить, что в колонии их было бы намного больше.
— Как я могу вам... – с горечью выделив обращение, потому что язык не

поворачивается назвать по имени. – На что-то пожаловаться? Я умывался
слезами в допросной, когда вы мне выставили счёт. Мне пришлось принять ваше
условие только потому, что сам я бы не справился. И во второй раз я позвонил
только из-за этого.
— Говоришь, умывался слезами в допросной, а я такой-сякой выставил счёт, но

не понимаешь – людям в твоём положении вообще не предоставляют выбора,
тогда как тебе он был дан. По твоему мнению, секс за мою помощь – высокая
плата? А мне надо всем помогать безвозмездно?
— Я помогал вам просто так.
— И ты опять заблуждаешься. Это я дал тебе выбор: уйти или остаться. Это я
тебя отпустил. И уж не собираешься ли ты, Тае, до конца моих дней тыкать мне
своей жертвенностью, хотя я, как ты успел забыть, не просил тебя становиться
сиделкой. Чувствуешь разницу? – И вдогонку добавил: – Ты упёртый, и я тоже.
Пока ты со мной груб, я буду отвечать тебе тем же.
Тае больше не ответил. На самом деле, умело подобранные слова пристыдили, и

он всерьёз задумался, как гнусно бить себя в грудь за то, что выхаживал
любимого человека. В этот раз Чонгук всё сказал по делу, Тае сделал выводы. А
вскоре им принесли блюда. Кусок в горло не лез.
Чон невозмутимо порезал на кусочки своё мясо и поменял с ним тарелки, как
делал всегда... Жест, без сомнений, был красив и приятен, только вызвал тоску.
Это отголосок прошлого. И ведь не самого плохого.
В полном молчании стучали приборами. Тае для вида поковырялся в тарелке,

напрочь отказавшись от десерта, а Чонгук с аппетитом съел всё. Только когда
он доел, они отправились в номер. Было ли Тае страшно? Он ещё не до конца
осознавал, что всё по-настоящему. Между ними очень давно не было близости, и,
как назло, именно с ним эта близость – самая волнительная.
Тае не сдвигался, стоя около кровати, прислушиваясь только к стуку

сердцебиения. Чонгук вынул из внутреннего кармана пиджака аккуратный
тюбик смазки и пачку презервативов, опустившись на постель. Тэхён в
оцепенении ожидал поручений.
— Не стой столбом. Раздевайся.
В груди потяжелело, и перед глазами поплыла-поскакала скудная картинка

однокомнатного номера, однако виду он не подал, смиренно приступив к
361/846
раздеванию. Не совершая драматической паузы, быстро стянул трусы. Быстрее
разденется – быстрее отстреляются. Ох, и до чего наивное предположение.
Тае уже собрался лечь на постель, когда Чонгук наконец подал голос.
— И мне помоги.
Пальцы дрогнули. Наверное, Тае выглядел донельзя глупо, с очень серьёзным

видом расправляясь с пуговицами его рубашки. Пришлось встать впритык, чем
Чонгук воспользовался, опустив руки на его тазовые косточки.
— Ты похудел. Будет лучше, если поправишься.
— Теперь на всё нужно спрашивать разрешения?
— На многое. Как и раньше.
Тэхён понимает – надо промолчать. Не время, не место спорить. Убеждал себя в

который раз, что это просто секс – в нём нет ничего нового, страшного или
отвратительного. Самовнушение поначалу работало. Что он ещё понимал – не
стоит придавать этому значение. Значение как-то само... придавалось.
Да ну... ну как тут держать себя в руках, если он этими руками выдёргивает
ремень из шлёвок? А потом тянет бегунок вниз, мрачно наблюдая и ощущая
бугор. Ткань брюк приятная на ощупь – и это совершенно бесполезное
наблюдение. Чон приподнимается, чтобы он стянул с него брюки. Тае цепляется
за резинку трусов и высвобождает налитый «обрезанный» член. Давно, так
сказать, не виделись. Лицом, так сказать, к лицу.
Чонгук вообще слыхал про разбитое сердце? Это не шутки. Сердечные струны,
они же сухожилия, при тяжёлой эмоциональной травме могут порваться, и тогда
сердце потеряет форму и замедлится навсегда. А патологоанатом просто
спишет всё на остановку сердца, не заявляя о виновнике. А виновник вот здесь –
сидит готовенький и ждёт заботливой руки.
Пусть и у него надорвутся хоть какие-нибудь струны.
— Джихё не удовлетворяла?
Чон удивлённо поднял брови.
— С чего ты взял?
— Раз я здесь.
— Она старалась, и мне всё нравилось. Ты здесь по другой причине. Ложись,

дальше я сам.
Тае быстро лёг на живот, по струнке вытянув ноги. Ощущения обещают быть не
самыми приятными. С Муном у него было в июне – уже, дай бог, конец августа.
Неожиданное прикосновение к спине заставило его крупно вздрогнуть. Чонгук

притронулся к нему и второй рукой, спустив Тае чуть ниже. Руки не убирал,
продолжая держать в тех же местах, медленно поглаживая.
362/846
— Повернись ко мне лицом.
Он не хотел, он определённо не горел желанием трахаться, глядя в глаза, но

подчинился. Чонгук так же неожиданно просунул руку между ног, нащупав
дырочку. Тае непроизвольно сжался и попытался отодвинуться от чужой руки,
хотя не хотел показаться напуганным. Чонгук удержал его за ногу, напористо
просунув один палец, отчего тот стиснул его изнутри, вцепившись в одеяло.
— Когда у тебя было в последний раз? – Чонгук слегка нахмурился, высунув один
палец, подсовывая два на пробу.
Тот смолчал, демонстративно отвернув голову.
— Тае, – громче.
— Я не собираюсь с вами это обсуждать.
— Зря. Ты снова очень узкий. Расслабь, – ударив по ягодице.
Сказать расслабиться – куда проще, чем по щелчку это осуществить.
Чон опустил ладонь ему на член. У Тае лишь слегка среагировал, но не встал до
конца. Получилось так, что он ненамеренно соединил колени. Чонгук хлопнул по
ним, вновь их разводя, и расставил широко, подперев своей ногой. В ход пошла
смазка и сразу два пальца, на что Тае опять вздрогнул, начав вырываться.
— Не делай себе больно. Лежи смирно.
Чонгук решил всё же соединить его колени, обхватив их, продолжив его
смазывать, но уже крепко удерживая. Едва ли получалось растягивать. Тае был в
напряжении.
— Ты никогда так не упирался, не стоит продолжать, – слова на ветер. Не стоит

продолжать отношения, которые разрушились после столкновения с айсбергом
лжи.
Ничего не изменилось – Чонгук продолжил растягивать, только Тае закрыл

глаза, пытаясь на что-нибудь отвлечься и совсем не думать. И пока он
отвлекался, теребя одеяло, Чонгук с неприязнью натянул резинку, подставив
головку, и без предупреждения толкнулся. Тае болезненно проскулил,
дёрнувшись выше. Чонгук снова держал его за ноги, не спеша вставляя, что
тоже не доставляло ему большого удовольствия – стенки сильно давили на член.
Тэхёну впервые было так больно, что немудрено, ведь он этого не хотел. И чем
глубже в нём Чонгук, тем сильнее хочется вырваться.
— Тихо, не дёргайся.
Толкнулся во всю длину, отчего Тае вскрикнул. Чонгук не остановился,

опустившись на локти, чтобы сдерживать его, делая пробные толчки.
Тае начал изворачиваться, стонать от боли, бить его в грудь, безуспешно

пытаясь соскользнуть с члена. Не то чтобы боль была невыносимой – у него
высокий болевой порог – в данный момент он испытывал отторжение, вероятно,
363/846
не отдавая себе отчёт. Чонгук до последнего не отпускал, пока у Тэхёна не
брызнули слёзы – тогда он с мрачным выражением лица вышел, проверив
дырочку: крови не было. Он потянул Тае за руки на себя. Тот понимал, что это
нарушает их договорённость, но ничего не мог поделать со своими эмоциями.
Ему хотелось бежать отсюда со скоростью света.
— Ш-ш, Тае, тихо, перестань. – Он посадил его рядом с собой. – Настолько

больно? Чего ты весь извился.
— Да, больно. Отпусти.
— Не отпущу.
— Ты порвёшь...
— Этого не произойдёт. Перестань дёргаться, и боль вскоре пройдёт – ты же

прекрасно об этом знаешь.
Тэхён закрыл лицо руками, ощущая какое-то ненормальное буйство эмоций.
Чонгук насильно прижал его к себе как маленького, покачивая. Он вообще-то

умеет и прислушиваться, и угождать, и успокаивать – умеет, когда Тае к нему
открыт. Но ситуация обязывает смягчиться. Чонгук прижался губами к его уху,
горячо зашептав:
— Тае, успокаивайся. Тебе больно, потому что ты меня отталкиваешь. Я не имею

цели причинить тебе боль. Не препятствуй мне. Очисти голову.
Тэхён неосознанно подался назад – к его груди. Не хотел... Правда, не хотел. Но

так ему стало спокойнее.
— Я не знаю как...
Чонгук оставил его, подойдя к окну, плотно задёрнув шторы. Так образовался
полумрак, создающий интимную обстановку, что так и притягивала два тела
друг к другу. Лицо Чонгука было слабо видно, его руки тоже. И каждое
прикосновение становилось неожиданным и... волнительным.
Чонгук начал его гладить – везде: осторожно, нежно, возбуждая неторопливой

чувственностью. Гладил и между ног, поцеловав в колено, пройдясь дорожкой
поцелуев по внутренней стороне бедра. Тае действительно перестал думать,
ведь все его мысли вытеснили прилив крови к паху и постепенно нарастающее
во всех смыслах желание. Член – не нога или рука, которыми можно управлять
силой мысли, так что ему не за что стыдиться.
Чонгук наклонился и вобрал его в горячий рот, так приятно зализав головку. Тае
сам раскинул ноги и тихо простонал. Это было очень приятно.
С минетом он просунул в него пальцы, нащупав чувствительное местечко. Тае

бросило в жар, и внизу живота закрутило томлением. Тэхён вцепился в его
волосы. Творилось нечто запредельное... Ублажение самого себя не идёт ни в
какое сравнение с тем, как ласкает партнёр. Это быстро его разварило. Ещё
больше распалял тот факт, что он... вёл себя подобным развратным образом,
извиваясь и не сдерживая тонких стонов. Он – тот, кто был ярым противником их
364/846
близости.
— Какие благодарные звуки... Ведь хорошо, да? Я знаю твоё тело. Оно меня
любит. Не стесняйся в выражении.
И он застонал громче – ужасно пошло, растягивая звуки, когда Чонгук один сосок
сжал пальцами, а второй подцепил зубами... и начал сосать ему грудь, сжимая,
бесстыже вылизывая, царапая. Тэхён не расцеплял пальцы на его волосах,
глубоко дыша, подаваясь ему навстречу.
— Ну вот, стал послушным мальчиком. Повиляй бёдрами – проси меня.
Тае ответил до отвращения сладким стоном.
— Твоя головка такая липкая. Тебе нравятся разговоры? Что ты хочешь

услышать? – Чонгук лизнул его в ухо, за ухом, отчего тот вжался ему в шею. И,
не услышав ответа, Чон зашептал ему распаляющую грязь: – Я быстро тебя
растрахаю, ты забудешь, что такое боль. Только представь, как я буду долбиться
в твою подрагивающую дырочку... А ты будешь хотеть ещё и ещё.
Тае сам начал сжимать себе сосок, лихорадочно пытаясь быстрее получить
удовольствие. Ему было ужасно стыдно и ужас как горячо. Чонгук усмехнулся.
— Хочешь мой член? – Для достоверности просунул руку между его ягодиц,
почувствовав часто «дышащую» щёлку. – Она уже очень хочет меня. А Тае?
— Чонгук... – захлёбываясь.
— Ты же ко мне на «вы». Или уже передумал?
— Войди...
— Куда войти?
— В меня...
— Открой рот.
От этих слов по телу пробежали мурашки, и Тае, сорванно застонав, позорно

кончил, обмазав и себя, и Чонгука. В глазах плескалось осознание унизительного
падения. Он кончил так...
— Чувствительный мальчик. Считай. Это твой первый оргазм. Я тебе подарю

больше. Открывай рот.
Тае послушно открыл и потерял счёт времени, как и своим действиям. Он очень
давно не сосал и с непривычки делал плохо, давился. Чонгук его наставлял,
удерживая за шею. И потом, когда он вошёл в него со спины, Тае больше не
плакал от боли. Она переплеталась с уродливым удовольствием – всё, как Чонгук
и обещал. Он же оттянул его за волосы и начал ритмично вбиваться, обращаясь с
ним более грубо, чем обычно. По комнате раздавались сочные шлепки с
громкими вздохами. Даже было не нужно обзывать его «маленькой шлюшкой» –
сейчас он сам ощущал себя ею, и это возбуждало вдвое сильнее.
365/846
Тае пытался себе дрочить, но Чонгук не позволял. Вероятно, ему ласкали слух
его упрашивающие всхлипы. Тэхён всё равно кончил второй раз – в его тесных
объятиях. И Чонгук продолжил трахать его лицом к лицу, говоря всякие
порочащие его пошлости, от которых в паху снова становилось твёрдо. Ноги уже
были просто ватными, а Чонгук всё ещё вдавливал его в матрас.
Говорят, секс с бывшими намного лучше и интереснее, чем с новыми

партнёрами. По крайней мере, у них было именно так.
У Тае затряслись бёдра, когда он в третий раз кончил, чуть погодя это сделал и
Чонгук, излившись в презерватив, сразу же вынув и с отвращением стянув его.
Показалось, будто Тае всё вышибло напрочь. Он даже на секунду забыл, как его
зовут. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.
— Видишь, я же говорил, что мы с тобой получим удовольствие. А нужно было

всего лишь пойти мне навстречу... – Чонгук усмехнулся, погладив его по влажной
головке. Тае смотрел на него бледно-голубыми стеклянными глазами.
Всего лишь...
***
Тэхён проснулся, когда из вновь расшторенного окна светили огни ночного

города. Он попытался сесть, но этого не вышло по причине жуткой боли в
пояснице. Хотелось пить. И что-то ещё... Да хоть вылезти из кровати – это уже
успех, но сил в ногах попросту не было.
Господи, Чонгук не поехал на работу, потому что они занимались сексом весь
день. Засыпали на часик-два, и Чон снова на него залезал. По крайней мере,
после последнего раза Тае сходил в душ. Да, не без помощи, но... к счастью,
сейчас не вонючий и не липкий.
— Куда собрался? – Чонгук полуоткрыл глаза. Странно, что проснулся, ведь снял
аппараты, а без них у него крепкий сон.
— Не знаю. Пить хотел.
— Заказать еду?
— Нет, не надо.
— Как самочувствие?
— Нормально.
— В ближайшие дни ты свободен. Анальная трещина нам ни к чему.
— Я могу уехать?
— Можешь, но лучше дождаться утра. Ларкин тебя увезёт.
— Раз можно, я поеду сейчас.
366/846
— Я сказал: лучше дождаться утра. Но если тебе нравится чувствовать себя
проституткой, то, конечно – дерзай.
Тае не ответил, с усилием разогнувшись, вызвав такси. Начал одеваться под

острый взгляд с постели.
Чонгук тоже за чем-то потянулся, вытащив бумажник, и положил на тумбочку

купюру.
— На такси.
Тае даже не посмотрел в его сторону и сам не понял, почему этот жест
показался ему таким унизительным, ведь это совсем не плохо, когда тебе дают
деньги на дорогу, к тому же после изнурительного секса.
— Я в состоянии оплатить такси.
— Не припомню, чтобы бариста много зарабатывал.
— А я хороший бариста, – бесцветно ответил он. И, бросив: «До свидания»,

вышел из номера.
Дышать стало намного легче.
***
Тае плохо спал до утра: мучался от боли, ворочался из-за тяжёлых мыслей о
неопределённом будущем. Радовало одно – он остаётся в своей квартире.
Родные стены лечат. Вот он пережил убийство сестры, СИЗО, суд, секс с бывшим
– и наконец-то встретился в словесном поединке с самим собой. Конечно, пока он
сидел в камере в полном одиночестве, то успел обсосать все тяжёлые темы,
множество раз себя обвинил, ещё столько же оправдывал, сожалел и скорбно
принимал плачевный итог. Если бы можно было отмотать время назад, ведь он
всё равно бы не ответил. Михён сама нажила себе врагов, как и сама себя
сгубила. А ему изъедать себя виной, потому что она зачем-то вспомнила о нём в
сложные минуты.
Михён была очень молода. Из их семьи он остался последним.
Тэхён знал, что в кофейне его не примут с распростёртыми объятиями, но хотел

хотя бы объяснить, почему резко пропал. Он был уверен, что, услышав про
уголовное преследование, его ни за что бы не приняли обратно. И он оказался
прав. А ему всё равно стало легче – он ушёл с чистой совестью. Но далее по
списку шла Тахра, а в этом случае он не хотел быть уверенным в худшем исходе.
Хунхэ, пусть и отличная женщина, не слишком обрадуется возвращению
бывшего обвиняемого в убийстве. Тэхён с утреца написал Пэ, впервые после
освобождения, попросив о встрече. Они договорились встретиться в студии. В
это время там никого не было.
Шёл он как на плаху, уже сам собой казнённый. Тахра стала тем местом, где он
нашёл не только отдушину, но и самореализацию, поощрение... Потерять такой
коллектив – трагедия.
Пэ не улыбалась, как было раньше, измеряя его сосредоточенным взглядом. Она
367/846
хорошо к нему относилась, но ведь сразу дала понять, что не потерпит
прогульщиков и лентяев. На данный момент он пошатнул её доверие.
— Я звонила тебе не подсчитать сколько раз. Очень надеюсь, что твои

объяснения будут звучать достаточно убедительно, ведь, как я поняла, ты здесь,
чтобы восстановиться.
Тае снова почувствовал укор совести, хотя снова не был виноватым.
— У меня не было возможности позвонить. Не знаю, как вы воспримите мои

слова, но я расскажу, как есть. – Она дала знак, что готова слушать. Он набрал
побольше воздуха. – Со своей сестрой я был в плохих отношениях... – Делиться с
кем бы то ни было своим «отпуском» невероятно стыдно и тяжело, ведь все
встречают это осуждением и желают поскорее отвязаться. – Утром второго
августа ко мне пришла полиция с обыском. Сестру зарезали, а я – главный
подозреваемый. Дело в том, что она перед смертью мне писала, попросила
помощи, а я... – Он часто захлопал глазами, смаргивая непрошеные слёзы. – В
общем, суд снял с меня обвинения. Я всё это время был в СИЗО. Все документы
при себе. Я буду вам признателен, если мы распрощаемся на хорошей ноте...
У Пэ покраснели глаза, она тоже часто заморгала, встав с места, подошла к нему
и обняла. Иногда, на самом деле, достаточно объятий. Иногда, на самом деле,
слова вообще не нужны.
— Соболезную, Тае, ты пережил ужасные события. – Он крепко обнял её в ответ

и стал таким трепетно-беззащитным, как если бы его так обнимала любящая
мать, а он пришёл бы к ней за утешением. Заплакал молча. Это первый человек,
который вообще его пожалел. – Поплачь-поплачь. Это жизнь. Вы же не
общались, так? Разве ты был ответственен за её жизнь?
— Я мог помочь... – надрывно прошептал он. Хунхэ похлопывала его по спине.
— Не вини себя. Разве ты знал, что ей угрожает смертельная опасность?
— Я просто не поверил... Михён... Она могла... наврать. И я... Я ничего не сделал.

Двадцать два ножевых... Это слишком жестоко...
— Но не ты виноват в её смерти. Слава богу, что тебя отпустили. Понимаешь?

Тебе жить дальше.
— Нет... – горько-горько просипел Тае, – не понимаю... Почему они умирают и

заставляют меня страдать...
— Кто – они?..
Никто, кроме Чонгука, не слышал об этом, и вот сейчас душа просила откровений
и сочувствия.
— Мама... Мама покончила с собой в мой день рождения... Михён куда-то

вляпалась... – «Супруга моего любимого, кстати, тоже недавно погибла», – этого
произнести не смел. – Что со мной не так?.. Я приношу беды?..
— О, Тае. – Хунхэ стала гладить его по макушке, надсадно заломив брови. – С

тобой всё так, не смей себя винить! Отпусти свою сестру, ей нужно обрести
368/846
покой.
— Она не найдёт покой, пока не посадят её убийцу... И пока жив я...
— Тае...
Хунхэ сама растирала слёзы, вот так пробрало от откровений. «Мальчик, –

подумала, – ещё ведь совсем мальчик».
***
Тем же вечером он пришёл на репетицию. Конечно, коллеги по цеху даром

времени не теряли и уже успели выпустить сборник сочинений из
оскорбительных домыслов его ухода, и смотрели на, как считали, бывшего
любимчика с неподдельным удивлением, ведь уже не ждали его возвращения.
Джихё наградила его пристальным взглядом, по которому сложно было судить,
что засело в её голове. Хунхэ проинформировала: Тае отсутствовал по семейным
обстоятельствам, возвращается без каких-либо штрафных. Балетмейстер и
хореографы на момент объявления уже были в курсе произошедшего. Они как
раз были в первом ряду тех, кто злословил на молча скрывшегося артиста, на
которого возлагалось столько надежд. Их изначально не поставили в
известность, а потому и не в чем обвинять.
Репетиция прошла нормально, да как обычно. Тае быстрее всех переоделся,

чтобы ни с кем не сталкиваться в неловкой беседе, однако выцепила его Хунхэ,
предложив покататься по городу. Он, раздумывая всего лишь пару мгновений,
согласился. И как-то незаметно к ним присоединился Соджун. Тае наконец-то
искренне смеялся, но нет-нет, а задавался вопросом, может ли позволять себе
радость, не успев схоронить сестру. И вот что ещё было важно: запретит ли
Чонгук ему общение с этими людьми?
Хунхэ сидела на водительском сидении, свесив ноги на асфальт. Держала

стаканчик кофе. Соджун стоял около неё, облокотившись о дверь. А Тае, отпивая
кофе и слушая их разговоры, прибился рядом, снова наслаждаясь свободой.
Наверное, в этом и прелесть: его свобода кратковременна, зато каждый раз
желанна. Точно так же со счастьем: будь оно постоянно, потеряло бы ценность.
В этот момент Тэхён получил двойную дозу: свобода и счастье пожаловали

сегодня вдвоём.
Но, как это всегда бывает, человеческая противная натура пискнула на

периферии... «Кажется, не хватает чего-то ещё».
Или кого-то...
***
Он успешно нашёл новое место работы и снова в кофейне. В этот раз до неё
приходилось ехать, а не идти. Чонгук не писал и не звонил. Зато позвонил
Ларкин, поинтересовавшись, когда ему лучше заехать. На вопрос: «Зачем?» – тот
ответил: «Заполнить холодильник». Так условились на раннее утро. По приезде
телохранитель заключил его в медвежьи объятия, приподняв от пола. Ларкин с
теплотой и некой хитринкой щурил глаза, потому в его искренности никак не
получалось усомниться. Тае расплылся радушием.
369/846
— Дюрара, заставляешь поволноваться! Ну, как ты? Держишься?
— Да... Пойдёт.
Ларкин отпустил его, став раскладывать продукты в холодильник. Явно же

катает на языке какие-то сплетни...
— Итак, поделись со стариной. Вы снова вместе?
Ну, конечно. Пришёл вынюхивать.
— Не знаю, – звучало как отговорка, но было правдой. – Может, Миллер что-то

рассказывал?
— Если он и в курсе, то мне не сказал. Ты же знаешь, у него с Чоном любовь до

гроба – ну, между нами, девочками. Короче, свои тайны.
— Судя по тому, что я всё ещё на квартире, мы не вместе.
— Да не скажи. Меня вот уже к работке припахали, говорят, мол, ты скоро снова
будешь охранять француза. Я купил тебе покушать, так что жду, что меня тут
накормят. Накормят?
Тае махнул в сторону стола, а сам засуетился у плиты, решив приготовить лапшу
чапчай, что сам ел на завтрак. Фунчоза быстро размокает, придётся повозиться
только с тофу и грибами.
— Чон всё ещё встречается с Джихё? – Для него это действительно важно. Как
она ему и говорила – сам бы Чон не ответил. Но ему нужно знать, спит он с
занятым или свободным.
— Как я знаю, он давненько к ней не ездил, но информацией не владею. Не могу

представить, чтобы он тебе изменял.
Тае иронично глянул на него через плечо.
— Мы не в отношениях. Кому он и изменял, так это Джихё. Конечно, если они

ещё вместе.
— В чём я очень сомневаюсь.
На этом сменили тему и заговорили про дальнейшие планы Тае.
***
Двадцатое августа подкралось незаметно. Тае стоял у турки с варящимся кофе

(он теперь ценитель и, что интересно, спец по кофе), медитируя над телефоном.
Шесть утра. Чонгук так ни разу и не позвонил. Жаль, конечно, это не значит, что
он оставил его в покое. Не в духе мистера Чона.
И всё же он написал ему.
«Доброе утро. С днём рождения. Мне сегодня тебя ждать?»
370/846
Под «ждать» подразумевается секс. Поздравить – надо. И поинтересоваться
планами на вечер, потому что пока секс в его расписание не вписывается.
Возможно, он поздравил сухо, но на сердечные пожелания не хватило фантазии.
Что-то типа: «С днём рождения, мой любимый шантажист, прекрасно проведи
время с Джихё», – Чонгуку бы точно не понравилось.
И ответил он только в одиннадцатом часу, когда Тэхён уже был на работе.
«Спасибо, Тае. Я в Китае с сыном. Приеду завтра. Напишу».
В Китае с сыном... Сообщения с таким содержанием он от него ещё не получал.
Следующий день пролетел так же незаметно. Работа помогала ему отвлечься.

Он пытался не терзать себя недавними событиями, но волей-неволей
задумывался, как обстоят дела по поимке преступника. Он мог бы позвонить
отчиму, но после его пламенных ложных показаний, Тае лучше напрямик
свяжется со следователем. Одна проблема – нет номера. Зато всё всегда есть у
Чона... Узнать о ходе расследования в кратком содержании можно только у него.
Он-то и написал ближе к обеду, мол, заедет сегодня в десять-одиннадцать.
После целого дня стояния на ногах последнее, чего Тэхён бы желал, это
нагулянный аппетит мистера Чона, но выбирать не приходилось.
Будучи дома, он лишь нашёл силы принять душ и вовсе задремал, проснувшись
только от звонка в дверь.
Совершенно непривычно видеть кого-либо в этом доме, и ещё непривычнее

видеть того, от кого он бежал в этот дом.
Между ними не метр расстояния – а восемь месяцев разлуки... Катастрофически

много.
— Чего сонный? – Через порог прикоснулся к его лицу. – Уже вздремнул?
— Привет. – Тактика придерживаться подчёркнутой вежливости каждый раз с

треском проваливалась. – Проходи.
Чон с любопытством осматривал квартиру на наличие новых предметов, но

кроме того, что она просто заполнилась вещами Тэхёна, тут ничего не
изменилось с его последнего визита.
— Бариста может сделать нам кофе?
Бариста кисло улыбнулся. Под конец дня его немного подташнивало от кофе, но
он молча направился на кухню. В принципе, так даже лучше – сначала протянут
время, а потом быстро промнут кровать.
По пути Чонгук повесил пиджак и снял галстук, сев за стол. Квартира хоть и
была просторной, но не вмещала такого важного господина. У них в стране
считается, что жить в квартире – даже не в центре города – это престижно, но
не для Чона. Ничего здесь не соответствовало его высшим требованиям. Он тут
не к месту...
Какое-то время, не проронив ни слова, он разглядывал Тае со спины.
371/846
— Как продвигаются дела с расследованием? – не удержавшись, Тэхён спросил.
Не может не спросить. Его за это чуть не посадили.
— Это Им, – огорошил так, что хоть стой, хоть падай. – Пока на него улик нет. Но
это пока.
— С чего ты взял?
— Сам посуди, кому нужна твоя сестра? Я, конечно, понимаю, что с её

характером легко дойти до греха, но тебя подставил тот, кто был ближе всего,
кому Михён рассказывала про семейные дела. Даже если предположить, что её
убил какой-то обиженный приятель, он должен быть достаточно влиятелен,
чтобы вычислить твой адрес, подкупить охранника, потому что не так-то просто
стереть записи с камер, да к тому же промыть мозги твоему отчиму.
— А если это сам дядя Ким?..
— Ну хорошо, допустим, он убил. Мы знаем, что он тоже был не в восторге от

Михён. Но как ему найти тебя? Для этого должен быть сообщник. Ты же не
думаешь, что Иму действительно стало плохо с сердцем.
Не то чтобы он прям думал про это, но слова Чона звучат убедительно.
— Интересно, где они познакомились с Михён...
— Думаю, девочка насмотрелась на тебя, на меня и решила, что ей надо искать

спонсора. Может, пролезла на какую-то приватную вечеринку, а может,
подрабатывала.
«Насмотрелась». Лучше бы он не озвучивал это предположение.
— Завтра съездишь в клинику, – ровным и даже будто мягким тоном.
— Хорошо.
— Ты продолжаешь видеться с тем парнем – Соджун-ветеринар. Объясни мне на

милость, зачем. Ты, должно быть, осознаёшь, какого я об этом мнения.
И снова неприятный разговор.
— Мы просто общаемся.
— Ты с ним спал? Посмотри мне в глаза и ответь. Если да – ты с ним больше ни

просто, ни сложно, ни как-либо ещё не общаешься.
Тае развернулся нахмуренным.
— А ты готов попросить прощения за новогоднее поздравление?
— Нет.
— Тогда не спрашивай меня про него. Я не спрашиваю тебя, с кем ты спал.
372/846
— Ты сокращаешь с ним общение.
— Да я и так от всего открещён. Соджун ухаживает за Хунхэ, а я просто удобный

предлог. С кем ещё перестать общаться? С посетителями? Ты лучше сразу
скажи, я просто отрежу себе язык, выкину телефон в окно и буду только ждать
тебя в кровати. Наверное, по твоему мнению, это идеальный сек-...
Чонгук подлетел сзади, да так неожиданно, что Тае решил, сейчас ударит, но
тот крепко сжал его в руках, схватив за подбородок.
— Маленький остряк, не буди во мне зверя. Я не потерплю возле тебя других

мужчин. Ты теперь снова мой. Только мой. Забудь как страшный сон всех, кого
подпустил к себе в постель. Ты ясно меня услышал?
Тае не рыпался, прирос к полу. Он отвык от вечного контроля и мнительной

ревности... И сейчас такое обращение ему точно не на пользу.
— Ответ, – затребовал Чон.
С недавних пор у Тае расшатанный эмоциональный фон. Он просто устал... От

всего. От всех. Да, устал – он ещё слишком юн и слаб, чтобы справляться с
такими ударами судьбы с крепко стиснутыми зубами.
— Да просто вытрахай уже! Вытрахай и уходи! К кому угодно! К своим жёнам,

любовницам, детям! И не проси меня быть послушным! Не проси меня любить
тебя после всего, что ты мне сделал! Я не твоя собственность! Не твоя, ты, ты
меня понял?! Ясно услышал?!
Чон резко дёрнул турку на соседнюю конфорку и выключил эту, развернув к себе
Тае, уставившись диким взглядом. Он впервые так вспыхнул, но всё равно
держал себя в руках, в противном случае Тае бы уже получил по лицу, и не факт,
что это была бы всего лишь пощёчина.
— Услышал? Ясно ли я тебя услышал?! Что ты там пропищал? К жёнам и

любовницам?! Я готов поклясться своей матерью, что никогда не изменял тебе
ни с Риджин, ни с кем-то ещё! Да, собственность! Моя собственность! От пяток
до ушей! Мой!
— Ты так и не вылечил голову!
Чонгук разъярённо дёрнул его джинсы вниз, и те надсадно затрещали.
— Поблагодари свою шалавую сестру, только она тебя сейчас спасает.
Зажимал его, вдавливая в столешницу, напористо стягивая джинсы с бельём,

заодно борясь с Тае, что больше прежнего забился в руках. Чону пришлось
подхватить его под ягодицы, только тогда он успешно стянул нижнюю часть
одежды.
— А с ветеринаром у нас по любви, а? Трахался с ним здесь? Всё нравилось? Так и

меня утешь.
— Ты всё испортишь! – Тае дал слабину, закричав сорванным голосом. – Чего ты

добиваешься?! Хочешь, чтобы я сошёл с ума?!
373/846
Чонгук удобнее перехватил его руки в локтях, опустив его на пол, но не отпуская
от себя.
— Я испорчу? Что, стесняюсь спросить? Твой характер и так безнадёжно

испорчен. Признаться, я по этому заскучал. Ты же почувствовал, как я
соскучился.
Тае непокорно отворачивал от него голову, игнорируя упёршийся в бок чужой

стояк. Как же он мог забыть: мистера Чона возбуждает непокорность. Ну, сразу
хочется покорить.
— Я бы с удовольствием нагнул тебя на этой столешнице, но мне не хватит

терпения тебя готовить. Вставай на колени. – И в доказательство своих слов
надавил ему на плечи. Тае опять засуетился, голой задницей почувствовав пол.
Честно, стало волнительно, но не страшно. Чонгук источал возбуждённо-
животную энергетику, смотря на него свысока, самостоятельно расстёгивая
ремень, не снимая брюк, вытащил из белья член. О, он был очень возбуждён –
уже липкий. И схватил его за подбородок, приставив малиновую головку к
сомкнутым губам. Доверительно распахнутые глаза устремились вверх. – Скажи:
«А-а».
Тае вмиг покрылся румянцем. От этого тона он предательски возбудился,

рефлекторно вцепившись в его ноги.
— Сделай любимому хорошо. Я же вижу, как ты хочешь.
Чон несильно ударил членом по губам, и Тае раскрыл рот, полный слюны. Чонгук
погрузился в него с урчащим благодарным стоном, одной рукой держась за
столешницу, а второй сцепив его волосы на загривке, и стал сам толкаться
бёдрами. Тае перехватил его за колени, подавившись, сначала сделав пару
попыток отстраниться, чего ему не позволили, но вскоре начал привыкать.
Чонгук посильнее оттянул его голову, чтобы войти глубже.
— Пропусти в горло.
По подбородку обильно стекала слюна, у Тае скручивало живот от возбуждения,

и перед глазами сыпались искры от спазмов. Глотка плотно обхватывала
головку, от чего Чонгук тяжело и довольно вздыхал, толкаясь в одном ритме,
опять говоря всякие пошлости.
Как всегда, кончил ему в рот, напоследок очертив головкой его припухшие
раскрасневшиеся губы, – нравились. Чонгук усмехнулся, погладив его по щеке, и
как ни в чём не бывало взял не успевшую остыть турку, сделав маленький
глоток.
— Как вкусно, – нарочито смачно причмокнул, обратившись к нему: – Да, Тае?
Тэхён мало что соображал, и когда Чонгук потащил его в спальню, и когда стал
его раздевать, и когда горячо расцеловывал его шею, шаря у него между ног.
Тае потонул в этом урагане чувств, и его как никогда сильно тянуло вниз.
Очередное падение.
— Разомлел, птенчик.
374/846
***
Чон заночевал у него. Утром разговор не задался: Чонгук хмурый пил кофе,
быстро просмотрев утренние новости в телефоне, тогда как Тае телефон не
убирал, чем, по-видимому, обозлил.
— Что, интересная игрушка? За уши не оттянешь.
Тэхён медленно поднял глаза, следом заблокировав экран. Там теперь пароль.
На всякий случай.
— Забыл спросить разрешения.
— Ничего, я буду напоминать.
После душа Чонгук облачился во вчерашний костюм, на прощание насильно

притянув его к себе, удерживая вертлявый подбородок, и поцеловал в щёку. И
непреклонно заявил, ни на сантиметр не отодвигаясь: «Послезавтра
возвращаешься домой».
***
В клинику его свозил Исаак, которого, что странно, Тае был рад повстречать.
Репетиционные часы вдыхали в него энергию и силы. Он щеголял во всём белом,

с удовольствием включаясь в работу. Если кто-то и возненавидел его после
лёгкого восстановления в труппу, то на репетициях было банально не до этого. А
вот после... Джихё поймала его в коридоре, пока остальные ещё не разошлись и
имели возможность подслушивать. Точнее, догнала окликом.
— Дюран! Постой. – Она натянула беззаботное выражение, поддерживая лямку

сумки на плече. – Цветёшь и пахнешь после перерыва. Семейные
обстоятельства? – иронично осведомилась. Тэхён, на самом деле, мог понять,
почему она на него так взъелась. Та фотография растоптала её достоинство. –
Ездили куда-то отдыхать с Чоном? Помирились.
Он понимал, что она пытается вывести его на эмоции, так вот даже не знал, как
на это реагировать.
— Нехорошо врать госпоже Пэ.
Тэхён перебил её.
— Ты всё-таки показала ему фотографию.
— А ты думал, я буду на неё молиться? И показала, и рассказала, что я о нём и, в

частности, о тебе думаю.
Он посмел усомниться в честности её слов. Высказала всё, что думает? Звучит

жутковато с учётом того, что Чон не любитель слушать в принципе и не терпила,
если дело касается оскорблений. Конечно, ей обидно, и Тэхён это прекрасно
видит. Пусть ей ничего не обещали, и спала она с анонимом, но всё так же
чувствовала себя использованной. Почему Тае стало её жалко? Он, как никто
375/846
другой, понимал это чувство.
— Для чего это всё?
— Ни для чего. Просто интересно, что такого между вами произошло, и уж какая
у вас там великая любовь. Особенно поражает, что ты успеваешь и с Хунхэ, и с
ним! Смешно. Чон, оказывается, просто идиот. Хоть кто-нибудь уже прозреет...
Джихё толкнула его в плечо, проходя мимо. Тут и Гензо подоспел, вырулив из
раздевалки. Точно что-то слышал. Спешит собрать новые сплетни, точно
грибочки после дождя.
— О чём болтали? – невзначай поинтересовался он. Тае передёрнул плечами,

наплевав на этот глупый трёп. Без слов пошёл на выход.
На самом деле, ему даже стало легче. Она с ним действительно рассталась. А
ненависть... А ненависть пройдёт.
***
Сегодня у него нет смены, но зато есть Николас, что без предупреждения
приехал за ним. Тае не был с ним знаком и, в общем-то, не горел желанием
знакомиться. Чон ведь неспроста послал за ним именно свою гончую, а не
любимого Ларкина.
— Мистер Чон дал указание. Собирайтесь, – не сказал, а точно прогремел, смотря

на него как на пустое место.
— У меня работа. – Или отговорка, о чём ему знать необязательно.
— Не имеет значения.
Тае нахмурился и стал быстро соображать, что же ему делать. Попросил

телохранителя подождать его в машине, а сам потянулся за телефоном. В
голову пришла ясная мысль, что если поговорить с Чонгуком по-человечески, то
можно на что-то условиться – в данном случае выторговать ещё пару часов.
Сначала написал сообщение, попросив разрешения позвонить. К счастью, он

недолго ждал, Чон сам набрал.
— Внимательно слушаю.
— Можно перенести переезд на вечер? У меня работа.
— У тебя больше нет работы, – не в приказном тоне, но в назидательном.
— Работа помогает мне не замыкаться в себе, я не хочу её терять. И не хочу

сидеть дома. Пожалуйста.
Пожалуйста – волшебное слово. Должно же хоть где-то сработать волшебство.
— Тебе нет смысла ездить на работу в такую даль за копейки. Лучше найти что-
то поближе с нашим домом, если ты так этого хочешь.
376/846
Тае ненадолго замолк, обдумывая его предложение, что звучало убедительно. И
он с ним согласен – в такой дали нет смысла. Но тяжело скакать с места на
место, ведь он только устроился в новую кофейню и уже к ней привык.
— Ладно. Можно хотя бы съездить туда и нормально уволиться?
— Уволься по телефону. Никто не расстроится. Тебе быстро найдут замену.
Вроде бы Тэхён уже услышал всё, что хотел (и не хотел), но не сбрасывал звонок.
Сам переезд его не воодушевлял, но так как в этом ему не оставили выбора, он
предпочёл хотя бы поехать вдвоём.
— Что ещё?
— Йен дома?..
— В школе. До вечера у него секция.
— Можно мы вместе поедем?
— Ты Йена испугался? Мадам Го тебя ждёт, поможет разложить вещи. Когда я

приеду, ты успеешь отдохнуть.
— Я не поеду туда один, – придав голосу уверенности.
— Научись со мной разговаривать. Причина?
— Последние дни в том доме я прожил с мыслями о том, выживешь ты или нет.
Достаточно веская причина?
— Хорошо, я заеду за тобой вечером. Больше никаких отговорок.
***
Что ж, одно радует – он сложил вещи и худо-бедно морально настроился.

Покидал квартиру с тяжёлым сердцем. Машина уже ждала внизу. Сумок было
немного, потому они с Николасом в четыре руки за один раз всё стаскали. Тае
даже набросил поверх серой футболки клетчатый пиджак, чтобы выглядеть
поприличнее при знакомстве с его сыном. Вот чего он очень боялся.
Чонгук задержал на нём взгляд, после чего опустил ладонь ему на колено.
— Приоделся. Хочешь понравиться моему сыну? А для меня пиджаки не

надеваешь.
Тае не глядя сдвинул его руку.
— А я и не хочу тебе понравиться.
Чонгук не убрал руку, а поймал пальцы Тае, положив себе на колено.
— Зря. Не думай, что я забыл про твой внешний вид. Его надо поменять.
— Какое тебе дело до того, в чём я хожу? Делай, что хочешь. Я не буду менять
377/846
свой стиль.
— Тогда я собственноручно выкину твою одежду.
— Хорошо, буду ходить голым.
— Будешь сидеть дома.
— Ах, ну да, чтобы ты называл меня бездельником и неудачником. Мы снова

движемся в правильном направлении. Уже раздеваться?
— Поупражняешься в остроумии со своими дружками, – скептично усмехнулся

тот.
— Это с теми, с которыми мне надо сократить общение?
Чон вскинул бровь, наклонившись к его уху. Протянул паузу, точно зная, что это
нервирует. И говорит:
— Зубатка.
— Что?
— Не знаешь, кто такая зубатка? Сказок не знаешь, рыб не знаешь, вот только
умеешь показывать зубы.
Тае закусил щёку изнутри, дабы не улыбнуться.
— Это рыба?
— Какой у тебя пытливый ум.
Губы дрогнули. Тае отвёл взгляд, поразившись, как после всего он может с ним
так мило пререкаться. Только вот это ненадолго. Дома ждёт кое-кто
пострашнее, чем рыба с большими зубами – и это чужой ребёнок.
***
Мадам Го встречала их во дворе, взяв Тае за руку, по-особенному заглянув в

глаза и кивнув – рада его снова здесь видеть. Вышли и охранники, забирая
сумки, а вслед за ними... выбежала рыжая собака, начав лаять. Точно побежала
на непрошеного гостя.
— Ураган, ко мне! – громко подал голос хозяин. Тае, конечно, испугался –

включился инстинкт самосохранения, и только он собрался припустить, как Чон
поймал собаку за ошейник. – Не бойся, он не кидается. Понюхать тебя хотел. –
Смерив его взглядом, иронично добавил: – Или пиджак твой понравился.
Пёс неуёмно вился рядом, ластясь к хозяину.
— Это безобидный ураганчик. Если ты покормишь его, он будет лизать тебе

руки. Дома ещё один – Харбин – тот пугливый. Он у нас немного особенный.
— Это Йена?..
378/846
— Я подобрал их. Урагана нашли в Окпо. Голодный клянчил у рабочих на верфи
еду. Харбина нашли, собственно, в Харбине на стройке. Он переболел корью,
поэтому у него неврологические проблемы – небольшие судороги. Так они оба
здоровы. Переехали вместе с сыном.
В доме их встретил Миллер, тепло охнув, расправив руки для объятий.
— Бонжур, мсье Дюран!
Показалась няня китайской наружности, а потом и... Йен.
Невозможно оценить его настроение по взгляду – это были считанные

мгновения.
— Привет, парень, – Чон обратился к сыну, взъерошив ему волосы. Только на него
мальчик и смотрел. – Как прошёл день?
— Привет, пап. Сегодня дядя Алекс проиграл мне партию в теннис!
— Алекс? Поддался, наверное, – пошутил он.
— Нет, правда. Дядя Алекс, скажи же, правда!
— Чистая правда, – простодушно заверил Миллер.
— Ну раз Алекс сдаёт позиции, ты теперь мой начальник службы безопасности.
Миллер хохотнул, а Йен важно заявил, что он собирается управлять Корейскими

верфями и смещать Миллера не намерен. Все заулыбались, медленно и верно
смещаясь в столовую.
Чонгук заскочил на второй этаж, за ним поплёлся и Йен, а Тае занял место за
столом рядом с Миллером, который приободрил его. Сказал, мол, Йен – хороший
мальчик. Просто для начала, разумеется, всем нужно привыкнуть друг к другу.
Чонгук вернулся без пиджака и галстука, закатав рукава. Йен уже занял его
разговорами, что-то вдумчиво толкуя. Тае, как и тогда в больнице, чувствовал
себя лишним. Сейчас это не его дом, не их с Чонгуком дом и не их мир. Всё
другое. Это уже налаженный быт чужой семьи, к которой он не имеет никакого
отношения. То есть он вторгается в их семью. Ребёнок имеет право его
возненавидеть.
— Йен, поздоровайся с дядей Тае. Мы с тобой это обсуждали и обо всём

договорились. Он будет жить со мной.
Не с нами, а со мной – правильная постановка слов.
Ребёнок нехотя перевёл взгляд в сторону Тэхёна, угодив отцу.
— Здравствуйте. Я видел вас в больнице. Вы сиделка.
— Здравствуй, – негромко ответил Тае, посмотрев на главу стола. Он не знал,

какую роль исполнял на сей раз.
379/846
— Нет, он не сиделка. Тае занимается балетом. А мне он помогал
восстанавливаться, потому что у нас близкие отношения.
— Он не кореец? Тае – таец?
— Спроси у Тае, он перед тобой.
Мальчик снова нехотя развернулся.
— Вы не кореец?
— Кореец с французскими корнями. – Тае смотрел на мальчика озадаченно,

осторожно подбирая выражения. У Йена же ещё играет детская бестактность,
помноженная на копирование поведения отца.
— А кто в семье из Франции?
— Мама.
— А как фамилия?
— Дюран.
— Понятно, – точно заскучав. Йен потерял в нём интерес, но всё-таки продолжил

мысль: – А у моей мамы – Со. Я наполовину китаец. Моя мама – Со Риджин. Но у
меня фамилия папы. А у вас что, нет отца?
Тае будто получил мешком по голове, никак не ожидав услышать такие слова.
Непохоже, чтобы они были брошены бездумно. А похоже на то, что Йен
действительно взрослый не по годам, и бестактность у него имеет «вкл/выкл».
— Йен, – строго осёк его отец.
— Что? Моя мама правда Со Риджин. То, что она умерла, не значит, что мы
больше не можем про неё говорить.
Чонгук мрачно сощурился, явно недовольный поведением сына.
— Хорошенько подумай, как ты себя ведёшь, и что теперь о тебе думают дядя
Алекс и Тае.
— Но что я сделал? Мне не нравится сиделка французских корней и то, что он

будет жить с нами. Ты говорил, нужно отстаивать свои права.
— Заруби себе на носу... – заговорил властным тоном. – Будет у тебя свой дом,
станешь сам выбирать жильцов, а я в своём доме буду жить с тем, с кем
посчитаю нужным. Никто из здесь присутствующих не виноват в том, что твоей
мамы больше нет. Вымещать злость и обиду на других людях – не признак
большого ума. Мама так себя никогда не вела. И не сиделка, а дядя Тае.
— Зарубил, – чётко ответил мальчик, принявшись быстрее поглощать еду.
— Теперь что ты должен всем сказать?
380/846
— Приятного аппетита.
Миллер пришёл на помощь, заведя отвлечённый разговор с Чоном.
Тае, не сделав ничего, почувствовал себя ужасно виноватым. Вот тебе и «Йен –
хороший мальчик».
***
Первым из-за стола сбежал Йен, а потом Тае, спрятавшись в спальне. По дороге
он встретил ту собаку, которая с судорогами – белая дворняжка Харбин. Она
отскочила от него и спряталась в углу, а потом вовсе скрылась из виду, оббежав
его на приличном расстоянии.
Второй этаж. Спальня в серых тонах. Запах этой комнаты резко врезался в
ноздри... и нежно обнял лицо прохладой. Внутри всё сжалось, а из глубин памяти
вырвались страшные воспоминания, как он на этой кровати лежал с его
рубашками, боясь отвечать на звонки Миллера. Этот дом... Когда-то он был
здесь счастлив и пребывал в беззаботном неведении. А сейчас он будто приехал
из другой жизни – в прошлое.
Чонгук не заставил себя долго ждать, минут через пятнадцать появившись в

дверях.
— Расстроился?
Тае разместился на пуфике, смотря на скалистую стену. Он не то чтобы

расстроился, но вся обстановка в целом удручала. Чонгук присел рядом.
— Не принимай близко к сердцу. Ему недавно исполнилось одиннадцать. Раз-два

выпендрится – получит – и успокоится. У него подпортился характер: Риджин не
стало, и все начали его баловать.
— Я всё понимаю. Он на самом деле смышлёный.
— Не без этого. Молодец, что понимаешь. Вот и не ведись на его провокации.
— Его реакция понятна, но мне непонятна твоя. Я не должен здесь быть. И не

хочу.
— Мне надоело с тобой бороться при каждой встрече. Вот, пожалуйста,

обижайся в моём поле зрения. Этот дом – твой, а значит, ты будешь здесь жить.
— Это просто формальности. Я прекрасно понимаю, что ты хозяин.
— Хорошо, что ты это понимаешь, но это никак не меняет сути – я строил этот
дом для нас.
— Всё изменилось...
— Далеко не всё, раз ты опять здесь.
***
381/846
Тэхён всю ночь проворочался. Не получалось заснуть. Чонгук его не тронул, что
всё-таки радует. (Он не особо жаждет снова кончить, а потом испытывать к себе
отвращение).
До начала репетиции ещё было полдня, и, слава богу, что Йен всегда при деле и
бывает дома только по вечерам.
Тае полностью обошёл дом, осмотрев новые детали, обнаружив и комнату Йена.
Та детская комната, что когда-то ему показал Чонгук, на данный момент была
закрыта на ключ, как и его балетный класс. Во дворе обнаружилась качающаяся
беседка, на которой он провёл добрых два часа, пытаясь выманить Харбина для
знакомства. Но рядом вился только рыжий Ураган, который действительно, как
Чон и говорил, полизал ему руки после того, как он угостил его беконом.
Забавный дружок.
Потом приехал Ларкин, весело окликнув его, напомнив, что он снова его
телохранитель, чему сам несказанно рад. С ним, мол, мало хлопот.
Они разговаривали вплоть до времени сбора на репетицию, и Тэхён даже

поинтересовался у него, может ли он помочь ему с поиском работы. Тот,
естественно, согласился поспособствовать.
На удивление, в тот день у него было хорошее расположение духа. Хунхэ

готовилась к новому мероприятию, с наслаждением расписывая будущую
постановку. Снова по связям нашла лазейку, попросив замолвить словечко у
организаторов проведения церемонии награждения музыкальных артистов и
актёров. Её отец был состоятельным человеком, и он тоже оказал влияние, а
поэтому им оставалось только ждать и верить. Хунхэ была уверена, что им
одобрят номер в программе. Тае заразился её воодушевлённостью, ни разу не
обратив внимание на косые взгляды Джихё. Прибыв домой только во втором
часу, счастливый заплыл в спальню, следом прокравшись в ванную. Чонгук уже
спал и точно был не в восторге от его поздних репетиций.
Тае быстро ополоснулся и, только потянувшись за полотенцем, увидел в проходе

тёмную фигуру.
— Крадёмся ночью с радостной улыбочкой. Красота. Угадай с трёх раз, что я об

этом думаю.
— Я был только на репетиции. Ларкин докажет.
Улыбка сразу померкла, и он скоро замотал полотенце на бёдрах. С волос капало

на плечи, пуская мурашки от вмиг покусавшего холода.
— А у вас с Ларкиным не слишком крепкая связь?
И настроения как не бывало. Радостный огонёк в глазах потух.
Чонгук тяжело вздохнул, подойдя к нему со спины, обычным жестом обняв.

Точнее, это было обычным когда-то тогда, но не сейчас. Они вместе смотрели в
зеркало – и друг на друга.
— Что хорошего случилось на репетиции? – Ну вот, совсем другой разговор.
382/846
Правильный вопрос.
— Наверное, в октябре будем танцевать на церемонии награждения.
— И что, вам нужны спонсоры?
— Скорее всего, да.
— А ты меня попросишь? Или опять за старое?
— Тебя не попрошу.
— А надо попросить.
— Ты слишком дорого берёшь.
Чонгук скептично хмыкнул.
— Я же должен получить с этого выгоду, иначе что я за бизнесмен. Что решил с

работой?
— Я ищу. Завтра пойду на собеседования.
— Что насчёт поработать на меня?
Руки Чонгука опустились ниже, зацепив край полотенца. Тае положил руки туда
же, но для того, чтобы удержать.
— В каком плане?
Чон настойчиво тянул полотенце вниз.
— Личный бариста. Хочу кофе в постель. Ну, и что-нибудь ещё, к кофе.
Тае выдернул из его рук полотенце и снова его намотал.
— Я не хочу сидеть в четырёх стенах. Не то чтобы я без ума от своей работы, но

она всё это время помогала мне... просто помогала. И она удобно совпадает по
графику с репетициями.
— В этом графике нет времени для меня. Припомни, что мы говорили про этот
пункт.
— Хочешь, чтобы я просто сидел дома? Бездельник?
— Определись, что тебе нравится, и я открою тебе какой-нибудь бизнес. Ту же

кофейню. Но ты не будешь работать мальчиком на побегушках. По поводу
ночных репетиций я пока что молчу.
— Если ты опять всё сделаешь за меня, как мне себя уважать?
— Я же не буду управлять твоим бизнесом – ты сам. Зауважаешь, когда начнёт

получаться.
383/846
Тае высвободился из объятий.
— Не успел влезть в мою жизнь, а уже пытаешься всю её переделать. Я жил без
тебя довольно долго и справлялся. Что, думаешь, раз доводишь меня до оргазма,
то я опять в любви? Заживём лучше прежнего? Нет. Ты пафосно бросил мне, что
я ещё не заслужил карточку – так вот забери своё бизнес-предложение обратно.
Хочешь пригрозить мне? Давай, испорти к себе отношение ещё больше. Я не
простил тебя и не прощу за пару миллионов вон. Я просто выполняю часть
уговора, но, если ты хочешь отношений, придётся что-то менять.
Чонгук не выразил ни одной эмоции. Глаза пустые. Лицо – чистый лист, все
мысли спрятаны под волосами – совсем непонятно, о чём он думает.
— Церемония награждения в октябре? Дам тебе время до октября обдумать моё

предложение. И в октябре у тебя снова будет карта. Твоё стремление быть
самодостаточным – это очень хорошо, и я это одобряю. Но ты не можешь, живя в
таком доме, находясь в отношениях со мной, работать в кофейне. Это нелепо.
Так или иначе, тебе придётся принять мою помощь и мои условия. Я познакомлю
тебя со своими родственниками, ты станешь частью моей семьи. Мой сын
воспитывается рядом с тобой, он смотрит на тебя. Это накладывает на тебя
определённые обязательства. У моей семьи должно быть всё самое лучшее. Я
заставлю тебя брать только лучшее. С чем ты ещё не согласен?
384/846
Глава 22. Потепление
— Когда мы с тобой перестанем ссориться? – сказала она тихим,

обессиленным голосом.
– Когда потеряем друг к другу интерес, – небрежно сказал я. – Когда не будет
больше таких слов, которые могли бы нас ранить дважды, трижды.
Мы перестанем с тобой ссориться, когда перестанем друг друга любить.
Вячеслав Прах. Кофейня в сердце Парижа
Ларкин, как и обещал, помог с поиском работы, и вскоре Тае уже снова... стоял за
прилавком в новой кофейне в их районе. К сожалению, других вариантов он не
придумал, ну и не хотел искать что-то другое, хотя ясно расслышал мнение
Чонгука на этот счёт. Как раз таки он напрочь проигнорировал эту новость,
будто полностью оглох, продолжив ужинать в тишине с «окаменелым» лицом.
То, что он промолчал сейчас, не значит, что не вылепит свои претензии позже.
Но пока это не произошло, Тае будет ходить по тонкому льду. Ему дали время до
октября.
Привыкать к новой совместной жизни пришлось не просто заново, а с самого

начала и ко всему. Тэхён узнал, что Йен ещё учится в начальной школе – ему
предстоит ещё год, прежде чем он перейдёт в среднюю. Вне всяких сомнений,
Чонгук отправил его в частную школу с более высоким уровнем учебной
программы – соответственно, с дополнительными предметами. В этой школе
преподавали на двух языках: на корейском и английском – по большей части
потому, что сюда принимали много иностранцев. Хотя Йен имел корейское
гражданство, он много лет прожил в другой стране, поэтому здесь ему будет
легче адаптироваться.
Занятия у мальчика, в зависимости от расписания, заканчивались в полвторого

или полтретьего дня, а после он в этой же школе отправлялся на спортивные
секции, кружок робототехники, шахматы, либо же в творческие мастерские
керамики и стекла. Были и дополнительные занятия, которые в младшей школе
проводятся по желанию родителей. В этом плане Чонгук опирался на мнение
сына, потому что считал, что Йен и так много занимается и если захочет
побольше часов, то сам попросит. А вообще, ещё успеет – в средней и старшей
школе он будет занят под завязку.
Тае услышал от Миллера, что Чонгук не ругает сына за низкие баллы, если
таковые за ним прослеживались, а спокойно просит поработать над упущенным
материалом. Как это ещё говорят: не долбил его, чтобы тот обязательно был
лучшим учеником. Не вдаваясь в подробности, Миллер объяснил, что отец
Чонгука жёстко контролировал его и заставлял во всём быть лучшим – вот
поэтому Чонгук хотел стать для своего сына тем отцом, о котором он сам
мечтал. Ведь это так просто понять: Йену не нужно быть первым в списке
успеваемости, чтобы поступить в хороший университет – достаточно, чтобы он
учился выше среднего (опять же ради проходного балла в университет, потому
что сам по себе Йен не был глупым). Таким образом – о, чудо – ребёнок учится с
интересом и без лишнего давления. Что ни говори, а отцом Чонгук был
отличным.
Также Йен два раза в неделю занимался немецким, но не слишком усиленно,

скорее, для удовольствия. Парень к своим годам говорил на трёх языках: на
китайском, корейском и английском – он учил их с младенчества. Немецкий – это
385/846
его собственная прихоть, и появилась она из-за просмотренного с мамой фильма
«Достучаться до небес», где за китайской озвучкой была слышна немецкая речь.
Само собой разумеется, все в семье Чон знают про нелюбовь Чонгука ко всем
вещам, что засоряют мозг, типа фильмов и соцсетей. Йен изредка смотрел
документальные фильмы, и только с мамой получалось втихую нарушить
отцовский негласный запрет. Мамы внезапно не стало, так что желание изучать
этот язык лишь возросло, как в память о ней.
Что понятно из описания Йена – он сам выбирал, чем хочет заниматься, был
всесторонне развитым и очень таким бойким парнем, так что Чону не
приходилось его заставлять, потому он давал ему свободу выбора и
прислушивался к его желаниям.
Возвращаясь к теме школы: мальчик приезжал домой около шести, после чего
гулял с собаками, закрывался в комнате за чтением, а на ужине оккупировал
отца. С Тае у них не было никакого общения. Все их разговоры ограничивались
простыми фразами: «доброе утро», «здравствуйте» и «приятного аппетита». Но
пересекались они каждый день. Когда у Тае не было смены, он отсыпался до
обеда и, разумеется, встречался с Йеном, когда тот приходил из школы.
С Чонгуком они пересекались ровно столько же, сколько Тае с его сыном: за
завтраком и ужином. Ну и в спальне. Тае приезжал с работы часам к
одиннадцати, в это время Чонгук уже из кабинета перебирался в кровать и их
общение заканчивалось на общем оргазме. Если же Тае приезжал с репетиций,
то это было поздно ночью. У Чона крепкий сон, он не просыпался.
В общем-то, они вернулись к прошлым отношениям: минимум разговоров,

встречи в кровати, секс с инициативы Чонгука. Чаще всего секс был по утрам, но
Чонгук мог вымотать его и перед репетициями. Утром Тае был слабым, сонным и
мягким, чем тот без зазрения совести пользовался. Так и Тэхён никак не мог ему
воспрепятствовать – его развозило от секса, и он только податливо раздвигал
ноги и стонал. Чего греха таить, ему было хорошо. Он всегда кончал, даже если
порой Чонгук слишком долго не выпускал его из-под себя. К близости Тае вновь
привык и уже не чувствовал дискомфорта сзади. Хорошо, что Чонгук понимал,
что задница не предназначена для постоянного вторжения, потому их секс не
всегда был полноценным. Тэхён... много и плодотворно работал ртом – и этому
не мог воспрепятствовать. Уже не получается врать самому себе. Ему хорошо,
нависающее над ним крупное тело нравится, повелительный взгляд сверху вниз
пускает по коже мурашки, а член, толкающийся во рту, ещё сильнее
возбуждает. Как бы там у них ни было в прошлом, есть неоспоримый факт – с
Чонгуком приятно в постели, в принципе рядом с ним приятно: он везде бреется,
чистоплотный, от него вкусно пахнет и, что не менее важно – член не вонючий.
Не то чтобы Тэхён много обнюхал членов... Но этот член часто заходит в его рот,
и да – Тэхён отмечает плюсы. Обрезанный – это гигиенично; сам Чон старается
помыться перед оральным сексом, если же нет, то нет противного запаха – это
смесь солёности, сладости и одеколона. Ведь это не странно – говорить об этом.
Они ведут интимную жизнь, а в больнице так вообще были непозволительно
близко... И это не забыть. Восемь месяцев Тае пах только стиральным порошком,
а теперь им. Наверное, в нём говорит любовь, которая тоже никуда не делась.
Но ведь такая правда – ничего не противно, всё кажется родным.
Как-то и Чонгук отметил, что только анальный секс – это минус их отношений,
ведь он хочет чаще и больше, но отказывает себе в этом. Ну а Тэхён что
сделает? Он ему предложил вернуть Джихё на его место и больше себе ни в чём
386/846
не отказывать, на что получил недовольный прищуренный взгляд.
Лишь один-единственный раз он назвал его птенчиком – в тот, когда «испил

вкусный кофе» на его кухне, а после догнался постельным «десертом». Более
подобного не проскальзывало. И из уст Тае ни разу не слышалось ласкового
обращения, как и не слышалось слов любви. На данный момент, как считает Тае,
их отношения держались на взаимной похоти.
Поругались они под конец сентября. Дело было так... (Конечно, так виделось с
позиции Тае). Чон приехал не в духе и обыкновенно нашёл повод выплеснуть
негатив, зацепившись за нерешённый вопрос – гардероб Тае. Ещё так удачно
совпало, что у него сегодня день репетиции, потому Чонгук его застал. Он зашёл
переодеться, а вышел с его спортивными штанами, которые при нём разорвал со
словами: «Тебе надо напоминать, чтобы ты от этого избавился?» И пошло-
поехало. В первые секунды Тае, конечно, обомлел, но уже вскоре подлетел к
нему, со злостью вырвав штаны. Чонгук не прекратил расправу и, зайдя в
гардеробную, скинул его вещи с полок, грозясь в его отсутствие всё выкинуть
(разумеется, кроме одежды, подобранной ассистентом с безупречным вкусом).
Тае это так задело, что и он взялся за его гардероб, скидывая костюмы вместе с
вешалками. Не рвал, не пачкал – бесился. Чон, как всегда, состроил высокомерие
и на его разнос покинул комнату... Закрыв её снаружи. Через дверь донеслось
суровым голосом: «Пока не приберёшься, забудь о репетиции».
Досадное непонимание вместе с обидой бурлило изнутри. Тае пуще прежнего

забросал одежду, но запал быстро поутих, и он упал на пуфик, рассматривая
бардак. Чонгук не пришёл ни через десять «профилактических» минут, ни через
двадцать. А время поджимало, нужно было собираться на репетицию. Стало
быть, пора унижаться и зубиться в дверь, чтобы выпросить свободу. Но даже
после настойчивого стука и призывающего крика никто ему не открыл. Чонгук
вернулся, видимо, с ужина только минут через сорок, равнодушно окинув
взглядом тот же учинённый им беспорядок.
— Не наблюдаю чистоты. Хочешь всю ночь тут просидеть? Потом ещё

погладишь. Будет плохо, ещё раз погладишь – и так, пока не научишься
изначально вести себя правильно.
— Свою одежду прибрал. А это не моя. – В подтверждение указал на валяющиеся

костюмы.
— Как скажешь. – И снова выкинул его вещи с полки. – Приберёшь свои,

возьмёшься за мои. Ты не выйдешь отсюда, пока здесь не будет порядка. А с
завтрашнего дня носишь нормальную одежду.
— Дурацкая упёртость! Да какая разница, как я одеваюсь?! Я не хожу на

светские мероприятия, не работаю в офисе. Я танцор! Мне нужна удобная
одежда. Что мне делать с этими рубашками и пиджаками? Я вечно в движении!
Я сказал: я не буду носить другую одежду. Можешь отправить меня на квартиру.
— Свои советы спрячь глубоко в одно место. Ты будешь жить со мной по моим
правилам. Сейчас принесу тебе горшок и водички. Хороших снов. Своей
руководительнице объяснишь, что плохо себя ведёшь.
Тазик и бутылка воды встали у стены. Чонгук снова запер его. Тае не попытался
выбежать. На самом деле, ему просто не хотелось к нему прикасаться, поскольку
387/846
они могли либо подраться, либо потрахаться. Утром он так и так его выпустит.
Единственное, что в этой ситуации расстраивает – невозможность позвонить
Хунхэ. Телефон остался в спальне.
Тае не настолько хотел в туалет, чтобы справлять нужду в тазике, сколько

навспоминал больничные бессонные ночи и, сделав из своей толстовки подушку,
лёг на пуфик. Благо, он был вытянутым, и ему нужно было только хорошенько
сгруппироваться.
Кажется, Чонгук тоже лёг спать рано, потому что первые приглушённые звуки
послышались в пять утра. По ощущениям, Тае будто не сомкнул глаз, но в
действительности поспал, не предприняв ни единой попытки прибраться. Тело
задубело от такого положения, потому ночью он перелёг на пол – прямо на
дорогущие пиджаки и брюки. Не так уж и плохо – не в подвале заночевал. Да,
странно, Тае уже мыслит, что вот это – не так уж и плохо... И вообще,
расстраивает только отсутствие телефона... То есть всё остальное – ладно?
Поругались и поругались. Закрыл и закрыл. А когда-то и из дома не выпускал –
подумаешь, мол, проблема.
И в пять утра, приняв душ, Чонгук зашёл за ним. Нигде не горел свет, и на улице
ещё было темно, но в спальне уже стоял проглядный уютный полумрак.
Сквозь сон парень услышал щелчок замка. Упёртый птенчик не выполнил ни

один приказ, лёжа на горе раскиданной одежды. Всё-таки Тае втайне надеялся,
что отстоит свою позицию, и Чонгук оставит его в покое. Однако всё пошло не по
сценарию. Чонгук схватил его за руку, беспардонно вырвав из сна.
— Это что? Ты меня вчера плохо расслышал? – Тае попытался присесть, потирая
глаза с широкими зевками, но тот с такой силой дёрнул его за руку, отчего
послышался щелчок. – Думаешь, я с тобой буду сюсюкаться? Губки надуешь,
ножкой притопнешь, и я забуду? Почувствовал себя крутым? Так я тебя быстро
приведу в чувства. Прибирайся. Живо. – За руку подтолкнул его к шкафу, грубо
сунув ему ворох одежды. Тае вялый. Подчиняться не собирался.
— Я не твоя рыжая дворняжка, – хрипло заговорил, развернувшись к нему лицом.

Лицом. Молодец – прям подставил. – Не буду лизать руки только потому, что
меня накормили.
Пощёчина была шумной и твёрдой. Тэхёна немного отнесло.
— Ты своего сына тоже бьёшь?
— В отличие от тебя, он отлично воспитан. А мне ты лижешь не только руки. И

будешь лизать, пока я этого хочу. Не задавайся.
Снова дёрнул за запястье, толкая его к вещам, на что тот наконец-то ответил,
толкнув его в грудь, и тоже замахнулся для удара. На что он надеялся? Чон
перехватил его руку и больно выгнул, грозясь сломать запястье. Тае не ожидал
подобного и закричал, с ужасом смотря на свою изогнутую руку.
— Ты сломаешь! Больно!!!
— Ты хамишь мне, игнорируешь мои просьбы, лежишь как бревно, когда я тебя
трахаю. Поучись у Джихё, раз ты любишь её упоминать – она не только широко
388/846
открывала рот. – Кольнуло. – Ты с кем вздумал мериться силами, сопляк? Надо,
чтобы я тебе что-то сломал? Ещё раз поднимешь на меня руку, я тебе её
вывихну, на второй раз сломаю. – В подтверждение ещё раз выгнул его запястье,
и Тае снова побледнел, вцепившись в его руку.
«Сопляк». О, новое ласковое обращение. Шантажист и сопляк – ну пара же.
— Заваливаешься домой поздно ночью, непонятно с кем натаскавшись, а я, как

идиот, молчу, чтобы только Тае себя не чувствовал ущемлённым, а на мои
чувства тебе плевать. Прислуга смеётся надо мной – я их понимаю. Приволок
мальчишку обратно, а он мной крутит, как хочет. Я ему даже не могу купить
одежду. Ведь он почему-то носит тряпьё! Ещё и отправил мальчика кофе
продавать!
— Но ты же дал время до октября!
— С надеждой, что ты образумишься.
— Если ты куда-нибудь возьмёшь меня с собой, я оденусь, как ты скажешь, но в

повседневной жизни мне так неудобно! Пожалуйста!.. – Крики сошли на нет, и
незаметно для самого себя он опустился до оправданий. – Я уйду из кофейни, но
у меня никак не получится раньше приходить с репетиций. Может быть, после
октября что-нибудь изменится... Я не хочу ставить тебя в неловкое положение,
но моя работа для меня тоже очень важна. Почему своему сыну ты даёшь выбор,
но только не мне?
— Мой сын понимает всё с первого раза.
— Хорошо, пусть так. Но если прислуга или кто-то там над тобой смеётся, то они
просто не понимают, что я – это я, и мне удобно ходить в спортивном. Если ты
разрешаешь мне, значит, ты понимаешь меня. Что в этом плохого?.. Я ведь не
просто студент, я уже работаю, и эта одежда – часть моей работы!
— Приберись здесь, – всё, что он сказал, покинув спальню.
Тае подавил в себе все свои возгласы и начал развешивать одежду, во второй
раз складывая и свою. Его грызли опасения: а что, если он намеревается лишить
его всего? Про Ларкина он уже высказал недовольство и про репетиции с
кофейней. Ладно, переживёт без работы, балет важнее. С одеждой сложнее –
сейчас он готов буквально умолять его, чтобы оставить себе привычный
комфортный стиль. Может быть, Чонгук добивался от него именно каких-то
эмоций? Тае действительно вёл себя сухо, позволяя как угодно себя трогать, но
не проявлял никаких эмоций после интима. Может, именно в этом проблема?
Никто не давал Тае совет, он сам постепенно учится на своём опыте, и его опыт
подсказывал ему, что в отношениях приходится идти на компромисс, а не жить
только своими интересами. Он знал, что, возобновив отношения, ему придётся
чего-то лишиться. И он точно знает, после каких слов ему прилетит по лицу, но
всё равно выбирает худшие выражения. Тае больше не невинный мальчик – Чон
верно подметил.
***
Тахра вовсю готовилась к церемонии награждения. Они выбрали постановку с

национальными танцами для поддержания культурных ценностей. В их номере
389/846
будут и танец с ножами, и танец с барабанами, похожими на песочные часы, и
танец с веерами, а всё это с восточной музыкой современной обработки. Тае
вообще очень нравилась тема культурных традиций, и своей родиной он считал
Корею, ведь он здесь родился и вырос.
Для выступления Хунхэ нашла одного спонсора, и это был не кто иной, как
мистер Чон. Он не нуждался в рекламе, зато, второй раз разговаривая с
руководительницей по телефону, попросил познакомить его с одним участником.
Хунхэ тогда так смешно возмущалась, само собой, после того, как положила
трубку: мистер Чон ведь недавно находился в отношениях с Джихё, а теперь
запрашивает новое знакомство. Тае изначально был против этого спонсора, но
тот его и слушать не стал. А потом предъявил это нелепое условие...
Хунхэ ещё не знала, что её немного ввели в заблуждение. Тае не хотел

посвящать в свою личную жизнь. Не конкретно её, а вообще кого-либо.
После ссоры в гардеробной он объяснился с Хунхэ так: хоть и не любил ей врать,

но и всю правду сказать не мог. Поведал, что на данный момент проживает не
один, а потому возникли непредвиденные сложности.
— Опять семейные обстоятельства? Что-то серьёзное?
— Нет, это не касается моей семьи. – У него больше не было никакой семьи. – Мы
поругались с тем человеком, а телефона под рукой не было. Я очень сожалею о
прогуле, простите, госпожа Пэ.
— Говори начистоту: с кем ты живёшь?
Увильнуть не получилось. И он замялся, опустив взгляд.
— С мужчиной.
— Это понятно. Точнее.
— Откуда вы узнали? – оторопев.
— Так чувствуется. Ты же не думал, что сможешь удивить меня своей

ориентацией в нашей профессии? Так кто этот мужчина?
— Наш спонсор, – нехотя сдался.
— Мистер Чон? Ах ты лисёнок! Увёл у Джихё? Дай угадаю, вы познакомились на

фестивале?
— Нет. На самом деле мы возобновили отношения. – Хунхэ загадочно

разулыбалась.
— Какие страсти. Так он... – рассмеялась, – всё это в твою честь.
— Ну...
— Значит, правда. А ты не любишь о себе рассказывать. Так и что же вы не

поделили?
390/846
— Между нами часто бывают разногласия.
— После смерти твоей сестры ты стал более закрыт. В отношениях тебе легче с
этим справляться? Просто я не заметила перемен. Не мне судить, конечно, но в
моём понимании отношения должны делать счастливыми. Ах, ладно, кого я
обманываю... – Она невесело усмехнулась. – К своим годам я вынесла для себя
такое убеждение: ни один мужчина, ни один, Тае, не достоин любви и не достоин
твоих слёз. Но я всё равно снова влюбляюсь и снова лью слёзы. Отношения – это
огромный труд, поэтому я больше устаю на них работать, чем получаю
эмоциональное удовлетворение. В общем, не бери в голову, я заболталась. Давай
о более реальном. Что мистер Чон говорит о нашей труппе?
— Он не любит балет. – Подробности насчёт Чона приходится вытягивать из него

клещами. Тае теперь не забывает, что ему не велено болтать лишнего.
— Ах да, точно, Джихё как-то упоминала. Это он из-за тебя. Красивый жест.
Красивый жест... А Тэхёну всё тревожнее, что одним лёгким жестом вслед за
работой его лишат и балета.
— Ему не нравится, что я поздно возвращаюсь. Я очень надеюсь, что после

октября что-то изменится.
— Я тоже надеюсь, Тае. Никому здесь не в радость оставаться до полуночи и не

иметь возможности с этого заработать. Позови сегодня этого Чона к нам, пусть
мужик успокоится.
— Нет... – озадаченно округлив рот. – И Джихё... Это ужасная идея. Ему это
неинтересно.
— Как женщину я её понимаю, но сейчас меня больше интересует наше

спонсирование. Будущее Тахры, грубо говоря, напрямую зависит от ваших
разногласий. Я сама ему позвоню.
Тае в ужасе слушал и наблюдал за этим звонком, уже придумывая, как это всё
объяснить Чонгуку. Только Хунхэ победоносно растянула пухлые, накрашенные
красной помадой губы.
— Согласился. И ты ещё сомневался.
***
Появление Чонгука в одиннадцатом часу отнесло Тае памятной волной на два

года назад в балетный зал Юнивёрсал, когда этот мужчина впервые показался
на горизонте. Эти воспоминания самопроизвольно рисуют на губах едва
уловимую улыбку. Он ведь тогда ему не понравился... Он думал так: люди с
таким холодным взглядом и пустотой на лице не могут привлекать. Сейчас же
Тае не отворачивается, а смотрит в ответ, и ему отчего-то становится
волнительно. Чонгук не просто красивый статный мужчина – он недосягаемо
красивый, и его эти холодные глаза не отпускают. Весьма глупо смущаться
посторонних в зале, тем более Чонгука, которого он видит каждый день, но Тае
всё же теряет голову от неясного смятения.
Не только растерянный Тае больше положенного смотрит в сторону гостя, но и
391/846
Джихё, пускающая в Чонгука обиженно-пылкие взгляды-стрелы. То ли это
ненависть, то ли вспыхнувшая страсть, а может, лишь задетая гордость.
Чонгук толстокожий, эти стрелы его не то что не протыкают – они до него даже
не долетают.
Пэ быстро увела его в свой кабинет, и в зале, ей-богу, послышался общий

расслабленный выдох.
По времени он задержался в кабинете почти на час. Безусловно, они говорили не

только о деньгах, а в значительной степени о Тае. Как же тому было стыдно,
будто родитель пришёл к классному руководителю, чтобы узнать о его
успеваемости. Сегодняшнюю репетицию можно смело считать провальной –
мысли не складывались, танцы не танцевались. Очередное появление Чона
только усугубило ситуацию. Ко всему прочему, стало жутко, что, насмотревшись
на его никудышные старания, Чон разочаруется и точно положит конец его делу.
Тэхён и, наверное, Джихё первые стартовали в раздевалку, как только дали

зелёный свет. Мужская часть лишь вскользь поговорила про спонсора, зато не
затыкалась женская, очарованная мужественностью незнакомца. Джихё, скрипя
зубами, ушла. Её разрывало изнутри, но делиться с коллегами неудачным
романом она не собиралась.
Чуть дальше главного входа Тэхёна поджидала машина. Одна пытка

закончилась. Началась следующая.
— О чём вы говорили с госпожой Пэ? – выпалил Тае.
— О всяком. – Когда автомобиль двинулся, Чон опустил ладонь на его бедро.
— Прости, что отвлекли тебя. Тебе не стоит больше приезжать.
— Я сам решу.
Повисла неловкая тишина, но уже скоро Чонгук снова заговорил.
— Почему тебе часто делали замечания?
— Вчера ты меня запер, я три дня не занимался. – Это не вся правда, но всё же
одна из причин.
— То есть из-за меня?
Дом уже собирался ко сну, но, выйдя из душа, Чонгук вдруг предложил
побеседовать. Настоял прихватить с собой плед. На вопрос: «Куда?» –
благополучно смолчал.
Время уже перевалило за час ночи, а ведь Чону рано вставать, однако, засыпать
он не торопился, пройдя на кухню за вином и закуской. Тае молча наблюдал, как
он уверенно нарезал сыр, ветчину, раскладывал помидорки черри и оливки, а
также орешки, сунув доску ему. В его же руки попала бутылка белого вина с
бокалами. Тянет на романтический вечер. Ой ли?
Он увёл его на улицу. Между флигелем и домом внутри двора был проложен
392/846
открытый настил, выполняющий роль террасы, на которой стояли небольшой
стол и стулья. Здесь они сели впервые. Уличные фонари давали достаточно
освещения, чтобы можно было разглядеть лица.
Чон открыл вино и налил себе больше, тогда как Тае демонстративно чуть-чуть.
— Полагаю, ты уже готов меня выслушать. Поговорим о моей семье.
Тае будто выстрелили из лука в самое сердце. Не этого он ожидал, глядя на

аппетитную доску с пузатыми бокалами. И пить, и есть расхотелось. Больница...
Да, он почувствовал больничный запах. Когда-нибудь этот разговор должен был
случиться.
— Меня познакомили с Риджин, когда мне было девятнадцать. Ей,

соответственно, восемнадцать, а Файе вообще только исполнилось тринадцать.
Нас познакомили отцы. Всем было понятно, что за этим когда-нибудь последует
брак. Это бизнес. Потом я уехал учиться. Если ты помнишь, я тебе говорил, что
до Америки у меня были проблемы с личной жизнью. Я не то что Риджин не
тронул – я с ней даже не заговорил до отъезда. После первого курса я приехал
на летние каникулы домой, и нас снова свели. Мой отец всегда чётко
изъяснялся, что от меня требуется – до конца лета я должен был переспать с
Риджин. Кстати, я у неё был первый. Потом в течение года она приезжала ко мне
на зимние каникулы, а после – весной на месяц.
— Ты изменял ей в то время?
— Я никогда не был ей верен. – И спокойно отпил из стакана. – В то время я был

занят учёбой, планами на жизнь, друзьями, а не подготовкой к семейной жизни.
Я не буду рассказывать тебе всего. В общих чертах: я был не очень чутким
парнем, за что поплатился.
— В смысле?
— Той весной я заделал ей ребёнка. Мы оба не знали. Сложно не знать, да, как
делаются дети? Это не было случайностью, тут в принципе не может быть
случайности, если суёшь без защиты. На шестой неделе у неё случился
выкидыш. Нам повезло, что в тот момент она была с моей матерью, и она
помогла это скрыть.
Тае побледнел, открыв рот от изумления.
— За это я себя не могу простить. Сейчас бы у меня росло двое детей, хотя
неизвестно, как бы сложилась моя жизнь со старшим ребёнком. В любом случае,
это моя вина. В двадцать два я закончил учёбу и вернулся в Корею. Через общее
собеседование меня взяли в Верфи, и я начал упорно работать.
— Твой отец даже не помог тебе устроиться?..
— По его мнению, я должен был сам всего добиться, а для этого он дал мне
хорошее образование. С одной стороны, это разумно – нельзя отдавать компанию
идиоту, который просто с тобой одной крови, скажем так. А если я не идиот, то
сам смогу дослужиться. С другой стороны, он действовал жёсткими методами – а
это уже другой разговор.
393/846
— И что в итоге с Риджин? Вас сразу поженили?
— Не совсем. Мы поженились только через два года. Мне надо было накопить на
свадьбу.
— У вас же богатые отцы?.. Ну, то есть деньги же были.
— То деньги их, а я создаю свою семью, понимаешь? Я должен был стать

достойным дочери мистера Со. С тестем у меня были натянутые отношения. Я
ему не нравился.
— Он что, с твоим отцом сговорился?
— Они же были друзьями, и да, логично, что их мнения во многом совпадали. До

свадьбы мы уже жили с Риджин в отдельной квартире. Нам дали указание
сделать наследника, так что мы старались. Но у нас не получалось. Риджин
бегала по больницам, искала причину, а я много работал, так что оба были на
нервах. Потом мне удачно подвернулась та девушка – я тебе о ней говорил. С
женой я не мог быть грубым, мне приходилось сдерживать себя, а с этой дамой у
меня было всякое. Около года всё это продолжалось. Дальнейший сценарий ты
знаешь: её убили, меня подставили. Риджин так и не могла забеременеть. Тут
ещё давление наших отцов: я, по их мнению, не мужик, и сперма-то у меня
плохая, и в постели я хлюпик. Пока Алекс разбирался с судом, моя мама занялась
нашей семьёй. Она повела жену на ЭКО, и только так у нас получилось.
— А как делается ЭКО?
— ЭКО? Извлекают из организма яйцеклетку, оплодотворяют её в пробирке,

потом этот эмбрион развивается в инкубаторе, и его переносят в матку.
— О, господи...
— Да, зачать ребёнка естественным путём намного приятнее. Йен – наш

долгожданный ребёнок. Только в двадцать шесть я наконец-то стал отцом, и от
нас отстали.
— Долгожданный... А мне не собирался рассказывать.
— Это разные вещи.
Вступать в спор не стал, да и обида просто так не уляжется. Прояснение

ситуации, разумеется, было необходимо, но для Тэхёна его «просто брак с
подругой» и «просто долгожданный сын» – не обычная новость.
— Твоя мама вас всё время поддерживала. Мне нравится о ней слушать.
Чонгук неожиданно улыбнулся, видимо, от воспоминаний.
— Моя львица с характером. Ты бы её испугался.
Тае отзеркалил его улыбку. Если что-то заставляет Чонгука заулыбаться, то

причина обсуждения автоматически становится интересной.
— Почему? Расскажи о ней.
394/846
— Чтобы терпеть моего отца столько лет, нужно быть либо сумасшедшей, либо
моей мамой. Только мне всё прощалось, у остальных привилегий не было.
— А что было дальше с твоей семьёй?
— Риджин была мудрой и приняла правильную позицию, поэтому мы стали

больше, чем просто супругами.
— Но почему твоя жена и сын жили в Китае?
— Сначала умер её отец, спустя полгода мой. Она уехала поддержать семью,
надолго задержалась, в итоге осталась. Мы решили ничего не менять.
— Твоя жена тоже имела любовников? Ты о них знал?
— Мне сложно чего-то не знать. Секс портил наши отношения. Естественно, она
тоже спала на стороне. Я не вдавался в подробности её интрижек, но в
последнее время она долго встречалась с одним искусствоведом.
— Понятно... – Наконец, его рассказ закончился. Повисло неловкое молчание.

Точнее, неловким оно было только для одного. – У тебя большая семья,
интересно было послушать. Но это не значит, что ты прощён…
— Я могу понять, что тебя огорошило наличие у меня ребёнка и твою обиду на
этот счёт, но никакого предательства с моей стороны не было. Ты должен
отпустить ситуацию. Постепенно мы вернёмся к прежним отношениям.
— Почему должен?.. Да если бы не авария!..
— Ты бы жил счастливо, моя супруга была бы жива, и мой сын бы рос в

полноценной семье – всё было бы отлично, Тае.
— Что отличного? Если бы у меня была тайная жена и ребёнок, ты бы тоже так
рассуждал?
— Не говори глупости. Если бы у тебя была семья, я бы на тебя даже внимания

не обратил.
— Я бы тоже тебе отказал! Но, увы, меня не просветили. Раз всё мне рассказал,
утверждаешь, что я должен простить? А что ждать в следующий раз? У тебя
окажется ещё одна тайная семья?
— Генрих Восьмой ради Анны Болейн сверг в Англии власть Папы Римского и был
первым двоежёнцем. Это к слову.
— Я не знаю историю, – зло бросил Тае, ничего не поняв.
— Анна была юной фрейлиной, а те блюли нравственность: целомудрие и

недоступность сводили мужчин с ума куда больше распущенности. Семь лет
Генрих вёл бракоразводный процесс, и, если верить истории, Анна отдала
невинность только после заключения брака. Немного ведь похоже на нас, Тае?
— А я что, похож на женщину?
395/846
— Ты должен провести параллель: у меня была одна жена, а я жил с тобой, как
со своим вторым избранником. Не надо обижаться, что ты второй.
— При чём здесь это?..
— Знаешь, что Генрих сделал с Анной Болейн? Казнил. Потому что она стала
интриганкой, истеричкой, высокомерной и надменной плебейкой. Посмотри на
себя со стороны, как некрасиво выглядят твои истерики. Может, уже пора что-то
пересмотреть в своём поведении.
— Это предупреждение? – Тае совсем посерьёзнел и растерял

заинтересованность в разговоре, сделавшись игольчатым клубком.
— Урок истории.
— Хватит. Хватит пудрить мне мозги! Тебя будоражит эта история? Чонгук, ну
так заведи себе фрейлину, найди новую жену, я не знаю! Или что там тебя
развлекает? Я уже и не невинен, со мной неинтересно. Зачем нас обоих мучить?
Из нас никогда не получится семьи. Я – мужчина, что бы ты ни говорил. У двух
мужчин не может быть семьи! И общих детей у нас не может быть! В каких
фантазиях ты живёшь?
— Спокойно. У тебя сомнительные представления о семье. Между мужчиной и

женщиной, исключая беременности, нет никаких особенных отношений, которых
бы не могло быть между двумя мужчинами. У нас есть свои обязанности, мы
делим постель, я люблю тебя и оберегаю, чего не скажешь о тебе, но, по
крайней мере, ты любишь секс со мной. Поверь, в семье очень важно любить
секс, и мне не надо в нём отказывать, иначе у нас будут проблемы. Воспитанием
детей занимается не только мать, уж тебе ли не знать, Тае – тебя вообще
воспитывал дедушка. И ты сможешь воспитывать нашего ребёнка.
— Чонгук!.. Прошу, перестань, я не хочу слышать ни о каких детях! Ты то

угрожаешь, то наказываешь, то говоришь о любви. С Риджин ты не мог быть
грубым, а со мной можешь? Ей ты изменял, а мне – нет? Я тебе не верю! Я могу
жить с тобой, и да, ты прав, мне хорошо с тобой в постели – это просто похоть –
но я точно не свяжу свою жизнь с тобой ребёнком!
— Тише, разбудишь прислугу, а они, между прочим, рано поднимаются, чтобы ты

не знал забот. Не будь глупцом, ты и так никуда от меня не денешься. У нас
будет ребёнок, хочешь ты этого или нет. Впереди много счастливых лет
совместной жизни, ребёнок укрепит нашу любовь. – Тэхён с ужасом выпучил
глаза, молясь, чтобы это ему только снилось. В такие моменты ему кажется, что
Чон действительно не в себе.
Тае разрывало возмущение, злость и непонимание, потому он подскочил.
— На место.
— Ты пьян. Я не желаю продолжать разговор, – на взрыве.
Доска с закусками и вино остались портиться до утра. Чонгук не спеша шёл по

следу, и его уже одна за одной окатывали возбуждающие волны. Он не был пьян,
лишь без стыда следовал своим желаниям. Надо ли говорить, что этот мужчина
396/846
упивается своей вседозволенностью? Сколько бы мальчик от него ни бегал, он
догонит, как и сейчас, и возьмёт своё.
Тае встретил его злыми глазами, выглядя как пойманный мышонок, поджавший
тонкий хвост. Он дёрганно направился в ванную, надеясь избежать
столкновения.
Чон выдернул ремень из шлёвок и перегородил путь.
— Проведём воспитательный процесс.
Тае не переставал удивляться, потеряв дар речи. Он действительно решил

воспользоваться ремнём?.. Обуял ли Тае страх? Не только он – это были
смешанные краски чувств. Волнение... Предвкушение... Испуг.
Его не пришлось ловить. Чонгук пугающе близко подошёл к нему, медленно

проведя по щеке, после чего резко схватил за шею. Щёки Тае опалил румянец.
Второй рукой Чонгук сдёрнул с него штаны с бельём, толкнув на кровать. И уже
так полностью стянул с него штаны, раздвигая ноги.
— Правильно, что притих. Пора браться за ум.
Первый удар был не болезненный, но хлёсткий, больше испугавший. Ожидание

удара ещё тяжелее. Потом была череда шлепков, и они уже были увесистыми,
пробирая насквозь. Тае начал крутиться, отвиливая задницей от ремня. Ягодицы
быстро покраснели, а Чонгук охотно их щупал, навешивая сверху.
— Мы с тобой идеально друг другу подходим, Тае. Ты всегда умышленно

напрашиваешься на удар. Тебе нравится быть в образе жертвы, ты упиваешься
жалостью к себе, а сам ждёшь добавки. Ну-ка... – Он просунул ладонь в
раздвинутые ноги и уложил член так, чтобы его было видно. Стоявший член. –
Чего и следовало ожидать. С виду милое создание, а на деле тот ещё
извращенец.
— Это неправда!..
Громкий шлепок ладонью, и Тае тихо вскрикнул, вжав половинки. Просить

остановиться было ниже его достоинства, потому он упорно молчал, принимая
удар за ударом, кусая губы. А в паху ныло...
— Твои всхлипы совсем неубедительны, больше похожи на стоны удовольствия.
Теперь Тае начал убедительно извиваться, потому что заднее место уже пылало
огнём, и каждый шлепок подбрасывал на месте. Совсем неуместно тёрся член,
изнывая. Тае повернул голову на бок, бросив косой горящий взгляд на Чонгука.
— Мне нехорошо, не надо больше.
— Ты всего лишь хочешь кончить.
Чонгук облизал пальцы и медленно вставил два, отчего тот дёрнулся,

вцепившись в одеяло.
— Там... Ещё.
397/846
— Трахай себя сам.
Он зажал его колом стоявший член у основания, и Тае завсхлипывал,

насаживаясь самостоятельно, всем нутром ненавидя и до боли желая
почувствовать его в себе. От предоргазменного спазма потряхивало, и разум
накрыло.
— Ах... Чонгук... Чонгук... Меня сейчас разорвёт... Ах! – Кончил с громким стоном,
накрыв своё достоинство. Острота ощущений выкинула его из реальности.
Оргазм такой силы не получают жертвы насилия. Да Тэхён и сам это понимает.
Чонгук поощряюще погладил его по спине.
***
После того дня Тае кое-что переосмыслил: его поведение раздражает даже его
самого, он ничего не может изменить, в том числе характер Чона, и пора бы
понять, что его попытки достучаться до него действительно больше похожи на
истерики, чем на протест. Приходится признать, что и Чонгук идёт на уступки –
пока что вопрос про одежду закрыт. (Видимо, объяснения Тае всё же показались
ему разумными.) Тае в свою очередь уволился из кофейни, занимаясь дома в
балетной комнате. Безусловно, тренировки днями напролёт – это здорово и
нужно, но он всё ещё хочет иметь свои средства, а потому не успокаивается с
думами о заработке. Также Чонгук перестал упрекать его в ночных
возвращениях – пока что. Они все возлагают надежды на октябрьскую
церемонию. Ну и, ко всему прочему, после рассказа про семью (и порки) Тае
заметно расслабился... и незаметно для себя начал возвращаться к отношениям.
Десятого октября Чонгук разбудил его рано утром, заключив в свои объятия. Тае
не хотел просыпаться, пытаясь подоткнуть одеяло повыше, но руки теснее
прижимали к себе.
— Поздравь меня, – первым делом затребовал Чон. И Тае хрипло засмеялся.
— С чем?
— Сегодня родился мой любимый птенчик.
Тае игриво тыкнул его локтем, не переставая совершенно идиотски улыбаться,

как в былые времена.
— Передай поздравления птенчику.
— Всенепременно.
Полез целоваться, вжав его в подушку, плавно спускаясь ладонями на талию.

Тае не отворачивался, а, наоборот, открыл доступ, запустив пальцы в его
жёсткие волосы на затылке. Чонгук так страстно целуется... Сонливость не
мешает получить удовольствие.
— Есть пожелания по поводу подарка?
— Нет, – рот изогнулся в лёгкой улыбке, и он сам к нему потянулся. Трусы
398/846
натянулись, чего тут таить. Последующие двадцать минут Чонгук «поздравлял».
Казалось, ничего не могло испортить этот момент, но в окно застучал дождь, и
Тае будто окатило холодной водой.
Сегодня мамы не стало.
Михён тоже нет.
На миг забыться помогали только глубокие толчки. Но перед глазами вновь

стояли позабытые лица.
Когда всё кончилось, Тэхён отвернулся. Чонгук наблюдал, как его дырочка
выпускает сперму. Дождь всё стучал, разбавляя романтику меланхолией. Но тут
Тае вздрогнул, потому что его щиколотки коснулось нечто холодное. Отрезвило.
— Тише. – Чонгук застёгивал вокруг его щиколотки тонкий серебряный браслет с

каким-то блестящим камушком. Он бы не стал экономить, догадаться просто –
это точно был бриллиант. – Чтобы ты от меня никогда не ушёл.
Браслеты на ногах назывались кандалами – не это ли он хотел показать?
— Спасибо. Изящно смотрится... – На свою ногу он смотрел задумчиво.

Выражение лица всё за него сказало. – Прости, я вспомнил про маму не вовремя.
Мне правда нравится.
— И что ты о ней вспомнил?
— Её старые фотографии, где она такая красивая, молодая. Мне больше нечего
вспомнить. Когда будет суд над Имом? – неожиданно перевёл тему. Следствие
нашло улики, доказывающие причастность к убийству мистера Има, как и
предполагал Чонгук. Он и рассказал про суд, но особо не вдавался в
подробности, ссылаясь на то, что Тае не поймёт, только расстроится. Кстати
говоря, и отчим пойдёт под статью за дачу ложных показаний. На самом деле он
первым раскололся, разрыдавшись в допросной. Чистосердечно признался, что
больше не может жить с грехом на сердце – дочь каждый день снится в
кошмарах. А признался он в том, что Им заставил его оклеветать пасынка и
обмазать его ручку двери кровью. Что хочется сказать по итогу: к счастью,
Михён не снится брату и ни за что не клянёт, но, как ни крути, живёт в
воспоминаниях.
— В начале ноября. Ты выбрал неподходящее время для этих разговоров.
— Прости. Просто... Дождь и как-то... У Риджин тоже скоро годовщина смерти.

Ты поедешь в Китай?
— Я подарил тебе подарок, а ты заговорил про покойников – молодец. Что ж, да,

с Йеном поедем в ноябре. В эту поездку я тебя не возьму. Пока планирую на
Новый год.
— Ты знаешь, что я против.
— Но я тебя не спрашиваю.
Тае пытался отогнать грусть, но многие вещи не давали ему глубоко вздохнуть.
399/846
Завтрак протекал в натянутой обстановке. Чонгук объявил сыну, что у дяди Тае
день рождения и, соответственно, тот должен был вежливо поздравить.
— А сколько вам лет?
Тае не умел с ним говорить, не хотел с ним говорить и тормозил с ответами.

Ребёнок постоянно держал его в напряжении.
— Двадцать один.
— А мне одиннадцать. Почему вы такой молодой? Мы почти одного возраста.
— Тебе надо дополнительные часы по математике? – вклинился отец.
— Нет, пап, просто возрастом он ближе ко мне, чем к тебе. А что ты ему
подарил?
— Запомни изречение: рыбку ротик погубил – это с испанского.
— Теперь знаю. Ну ладно, секрет, так и скажи. – Наученный, что обращаться в

третьем лице, когда дядя Тае напротив – дурной тон, Йен спросил напрямую: – А
почему вы больше на работу не ходите, как папа?
— Потому что я так сказал, – снова вместо Тае ответил отец, с прищуром следя
за сыном.
— Если бы ты сказал мне не ходить в школу, я бы тебя не послушал.
— Молодец. Но я бы тебе так не сказал.
— Ты говорил, что дядя Тае занимается балетом. В моём окружении нет ни

одного балеруна. Это не странно?
— Странно ходить без штанов. И нет такого слова «балерун». Это называется
«артист балета».
— Но артисты балета ходят без штанов.
Чонгук иронично изогнул бровь. Подловил. Однако, кое в чём он согласен с

сыном – «колготки» ему совсем не нравятся. Тае в них точно голый.
— Твоя ли забота? Ешь, еда стынет.
Йен послушно замолчал, накинувшись на еду, а Чон поймал благодарный взгляд

Тае, который тоже уткнулся в свою тарелку.
Между ними наступило потепление. Лёд тронулся. Воды прибыли. Ждать ли

всемирный потоп?
***
Всю ночь перед выступлением Тае не спал. Урвать часик сна получилось только
под утро. После финальной репетиции Хунхэ строго-настрого запретила ему
бесчисленную отработку танца в ночь перед выступлением. Велика вероятность,
400/846
что он что-нибудь себе вывихнет на нервной почве. Потому он бесцельно
вертелся в кровати, прокручивая в голове движения. Он – лицо труппы, на
которого в первую очередь обращают внимание и по которому составляют общее
впечатление. Ему нельзя ошибаться, забывать, отставать. Мало того, что его
гнетёт первый план, так ещё давит большая ответственность конкретно за этот
номер. На церемонии награждения у них не будет конкурентной танцевальной
группы, что с ними бы сравнивали, поэтому у них есть шанс запомниться. И как
никогда им нужно выложиться по полной. Будет немного сложно продолжать
деятельность в Тахре, если ничего не сдвинется с мёртвой точки.
Чонгук не покупал билет в зал, хотя Хунхэ с лёгкостью могла организовать их

спонсору место. Ему было откровенно неинтересно несколько часов наблюдать
за актёрской и музыкальной элитой ради пары минут выступления Тахры.
Утром Чонгук разбудил его, обозвав дураком за бессонницу. Тэхёну было нечем
возразить.
— Всё будет хорошо, ты же знаешь.
— Не знаю.
— А я знаю.
— Ну серьёзно... У меня в самом начале танец соловья. Только представь, если я

налажаю в самом начале... О нет, мне страшно представлять.
— Мне лично нравится танец соловья. – Очевидно, мистер Чон с бесстрастным

лицом сейчас пытался его позабавить.
— Ты же не видел?..
— Соловей – это тоже птенчик. Танец птенчика я видел.
— Что?
— Давай я тебе покажу, чтоб ты вспомнил. – И изобразил позу наездника, тем

самым заставив Тае зардеться. – Так же у тебя соловей скачет?
— Похабник, – смущённо пихнув его пяткой.
Чонгук пожал плечами. У Тае заблестели глаза, и он вдруг позабыл, что страшно
хотел спать. И когда с него потянули одеяло, он его не держал.
***
У их номера не было никакого названия – этого не запрашивалось. Когда

объявили балетную труппу «Тахра Шоу», у Тае отошёл дух, и ноги стали
ватными. Последнее волнение перед выходом самое нервное и томительное.
Большая сцена, огромные экраны, большой зал, а он маленький. Всё поглотил

мрак, только его соломенный коврик подсвечивался белым светом. Заиграли
колокольчики, но медленно, в особом ритме, постепенно вводя в состояние
транса. Он начал плавные взмахи рук. Мужской белый ханбок наполнял его
образ лёгкостью и изящностью. Недолго выгибался соловей, музыка начала
401/846
мешаться, теряя звон колокольчиков, приобретая ритмичные восточные мотивы
с игрой нескольких струнных инструментов и флейт. Появились все участники с
веерами. Тае буквально на пару мгновений спрятался за ними, перехватив веер и
шляпу, и выскочил вперёд, одновременно раскрыв веер. Очень скоро они
поделились на пары, исполняя синхронные движения со взмахами. В белых
ханбоках они выглядели как лёгкие облачка: у женщин он состоял из блузы –
чогори – и юбки, а у мужчин – из чогори, штанов и накидного платья-халата. Они
снова сплетались в единый элемент, а потом разбегались. Музыка нарастала,
ритм учащался, завлекая смешением с современными мотивами. Потом же
вышло двое мужчин с барабанами. Веера пропали. Начались хождения по кругу,
прыжки, взмахи полосками тканей, и всё это с воздушным кружением ханбоков.
На заднем фоне выбежали ещё две фигуры – в каждом большом пушистом белом
костюме было по двое человек, они изображали мифическое существо с маской
на лице.
Вдруг музыка оборвалась. Фигуры на заднем фоне сжались. Барабанщики не

спеша забили новый ритм. Танец с ножами. Белоснежные ханбоки и ножи, а
вкупе с балетными вставками... Здесь они постарались над современными
элементами, сильно отойдя от традиционного танца. И когда музыка достигла
пика, на заднего танцора барабанщик сбрызнул красную краску, а потом музыка
обрушилась с новой силой с воинственными мотивами, будоража кровь. И в
завершение, когда танцоры вновь разбились по парам, мужчины засмотрелись
влюблёнными глазами на своих дев, а те, взмахнув ножами, полоснули им по
шее – в такт звука лязга меча. Мужчины упали бездыханно. Барабанщик, как в
какой-то абсурдистской пьесе, пошёл по рядам павших, на каждого сбрызнув из
шприца красной краски. Дамы же отошли в сторону, и заиграла музыка из танца
соловья, но не ласкающая, а пробуждающая тревогу. Девушки тесно сбились в
группу на соломенном коврике, недолго синхронно покачиваясь. А в самом конце
выставили руки с ножами вперёд, замерев.
Сцена утонула во тьме. Послышалась ликующая трель соловья...
402/846
Глава 23. По фэншуй
Родня – это тяжко, даже когда она ваша, что уж говорить о чужой…
Фредерик Бегбедер. Любовь живёт три года
Перед отъездом Чона в Китай Тае просил разрешения на хайкинг с Соджуном и

Хунхэ. Разумеется, на просьбу такого рода он получил уничтожающий взгляд.
— У меня годовщина смерти супруги, а ты пойдёшь развлекаться с бывшим

любовником? – Пристыдил ни за что. Тае мигом потерял настрой.
— Это будет не в годовщину, а на день позже. С нами будет Хунхэ. Я ведь

говорил, что...
— У тебя не может быть друзей, – перебил, чётко и с расстановкой пригрозив.
— Они мне не друзья. Но мне хочется с кем-то общаться. Прикажи Ларкину пойти
со мной, он тебе всё перескажет.
— Конечно, перескажет. Как будто он может что-то недоговаривать. – И

посмотрел на него с подозрением. – Только попробуй что-то скрыть от меня,
заручившись расположением Ларкина. Если он посмеет обмануть меня, его я
уволю, а ты больше никогда не сблизишься с охраной. Тебе ясно?
— Ларкин не дурак, чтобы ради меня подставлять себя...
— Дураками не рождаются. Так что не подставляй хорошего служащего.
— Я тебя понял. Так ты разрешишь? Соджун позвал Хунхэ, он ухаживает за ней –

клянусь, а я просто хочу в горы со знакомыми.
Тот уткнулся в бумажки, намеренно изобразив незаинтересованность в

разговоре.
— С вами пойдёт ещё один телохранитель. Будешь держаться рядом с Пэ Хунхэ.

Хоть я и смутно представляю, в чём приятность быть предлогом для встречи
парочки. Но это, видимо, какой-то особенный вид мазохизма, и мне не понять.
Тае терпеливо отмолчался. Пусть говорит, что хочет, а он получит своё.
***
Чонгук покинул Корею вчерашним днём, на прощание оставив ему карту. Ту

самую платиновую. Тае не ожидал, да он вообще думать забыл о её
существовании. До его отъезда обсудили они и открытие бизнеса. После
недолгих раздумий Тае вынес вердикт, что это совершенно не для него, а
зависеть от Чона ещё и бизнесом – незавидная перспектива. Чуть ветер дунет,
они снова поругаются или чего хуже – подерутся, а он потом с Чоном вовек не
расплатится. Карту-то брал с таким ощущением: будто бумеранг, что он некогда
отправил письмом в компанию на Юксам-билдинг, вернулся к нему, ударив по
лбу. Нехорошим пахло от этих денег – обязанностью, долгом. Да, действительно,
всё вернулось на круги своя. Он просто успел позабыть, как пахнет роскошная
жизнь.
403/846
В этот раз тропа вилась на гору Ивансан. Как было велено, Тае держался со
стороны Хунхэ, а недалеко от них шёл донельзя довольный Ларкин. По дороге
сюда он ему заявил, что охранять его одно удовольствие, потому и находился в
приподнятом настроении. Ещё дальше, затерявшись в туристах и пенсионерах,
следовал Алан – второй телохранитель. Его взяли недавно. Он был сравнительно
моложе остальных американцев – по виду можно дать лет тридцать. По крайней
мере, черты лица у него детские, зато вечно нахмуренные брови – вкупе это
смотрится скорее мило, нежели серьёзно. Наверное, Чон отправил именно его,
потому что он новенький и молодой, а значит, больше всех боится опрофаниться
в глазах начальника, вот и не сводит с их походной компании соколиного
взгляда. Того и гляди, Тае Дюрана с неба выследит коршун и утащит
лакомиться.
— Хунхэ рассказала, что ты снова в отношениях, – сболтнул Соджун. Пэ закатила

глаза, ущипнув парня. Тае немного смутился. – Неужели это тот самый олень из
повозки Санты?
Ну, конечно, Соджун был рядом с ним в Новый год, когда Чонгук отправил
«поздравление», так что помнит, каким разбитым выглядел Тае.
— Тише, не называй его так. Да, это тот же человек. – Оглянулся. Ларкин делал
вид, что его не замечает, но лукавая улыбка всё за него сказала: «Олень, да?»
— А что он к тебе целую бригаду не приставил? Всего лишь два охранника. И это
при том, что я... – заговорщически понизил голос, – дегустатор кошачьего корма.
Хунхэ несдержанно рассмеялась. Тае скромно улыбнулся, но глазам вернулся

дурацкий блеск, что появляется у счастливых людей. Или у влюблённых. Или у
сумасшедших...
— Вот болтун, что несёшь? Мистер Чон охраняет Тае драконами как принцессу в
башне – что в этом плохого?
— Давайте сменим тему. Я не хочу об этом говорить. – Обсуждать Чона с

посторонними – табу. Хотя неуместная улыбка всё пытается расцвести на
хорошеньком лице. Волосы почти отросли до той длины, с которой он ходил
обычно. Чонгук сказал, что его обычная стрижка нравилась ему больше всего.
Чёрные прямые волосы сейчас были наполовину скрыты бежевой вязаной
повязкой и так привлекательно контрастировали со светлыми глазами. На него
постоянно заглядываются прохожие. Всем интересно: айдол, линзы или
волшебство генетики?
Далее они побывали на смотровой площадке, в буддийском храме и увидели

дворец Самчонгак. Здесь же располагался культурный центр, включающий в
себя театр, ресторан, чайную и комнату отдыха для гостей. Они не
воспользовались возможностью принять участие в традиционной чайной
церемонии, что проводилась в храме, но остановились в чайной культурного
центра. Ларкину и Алану пришлось дожидаться снаружи. Наконец-то трио
смогло спокойно выдохнуть.
— Поскорее бы в Китай... Что думаешь об этом? – мечтательно высказалась

Хунхэ, обратившись к Тае. А дело в том, что после октябрьского выступления Пэ
поступило приглашение к сотрудничеству от китайского хореографа. Перво-
404/846
наперво он предложил приехать в Китай в его студию танцев. Сказал так: их
труппа обладает потенциалом, но им объективно не добирало техники. В основе
проблемы – нехватка репетиционного времени. График два через два с поздними
репетициями – это бесконечный бег в колесе. Хунхэ приняла приглашение
китайца. Но это значило, что всем ребятам нужно либо уволиться, либо взять
неоплачиваемый отпуск – то есть это означало потерю кадров. Не все поставили
труппу превыше денежной подработки. И их можно понять – у них нет
финансовой подушки безопасности. А что делать без денег? На сколько
придётся остаться в Китае? И что будет после?
Перемены – двигатель прогресса. Но далеко не каждый может себе позволить то

«рискованное шампанское». Тае в этом плане повезло. Хотя он был готов
бомжевать в чужой стране за идею светлого будущего Тахры...
— Я счастлив, – честно ответил. Даже Чонгук удивительно легко принял его

новость о поездке. Однако несложно догадаться почему: у Чона нередко дела в
Таншане, к тому же родственники в Пекине.
Тае мечтательно глянул в окно. Сезон «чхонгомаби» – это время осеннего

очарования (иными словами – пора, когда небо становится выше, а лошади
набирают вес) – радовал глаз золотыми и багряными нарядами. Прохладная
ясная погода с хрустящими медальонами под ногами невероятно воодушевляла.
А если добавить к этому горные тропы и бессмертную красоту храмов и дворцов,
то прогулка получится выше всяких похвал.
— Я всё хотела съездить в Намисом. Там сейчас необыкновенная атмосфера, –

проговорила Хунхэ. Намисом – небольшой остров, известный всем по
телесериалам и рекламам. – Но одной там скучно. Можно взять напрокат
велосипеды и целый день прокататься по аллеям и музеям.
— Так в чём проблема? Ты всегда можешь позвать меня, – тут же подхватил

Соджун. Тае искоса за ними наблюдал.
— О нет, вдвоём мы не поедем.
— Чего так? Ты же сказала, мы отличная команда. – Хунхэ очаровательно

улыбнулась, коварно проигнорировав его фразу. Тае поперхнулся, когда Соджун
выдал: – Надеюсь, на свадьбе ты скажешь что-то более приятное, чем «мы с
тобой отличная команда», – постарался спародировать её голос. – А то я
чувствую себя футболистом. Вратарём. Ты же на меня забиваешь.
— Какой ещё свадьбе? – Та снова рассмеялась. – Горе-футболист. Я для тебя

старая тётка. Ста-ра-я.
— У нас с тобой будет двое детей. Вот увидишь, свет мой, так и будет.
Женщина прикрыла рот ладонью, скрывая широкую улыбку. Флиртовали так, что
у Тае горело лицо. Он же с недоумевающей улыбкой поглядывал на
самоуверенного парня, который уже в открытую добивался неприступную
крепость.
— Не смеши меня, солнце, – насмешливо подключилась в игру. – Я уже

старородящая.
405/846
— Не проблема. Я сам рожу.
У Хунхэ горели глаза. Ну точно не от злости.
— Сколько тебе? Я забыла. Двадцать восемь? Семь? Ты уже тоже старородящий.

– И снова засмеялась.
— Двадцать-восемь-семь – это что за число такое? Ну спасибо, свет мой. Я

обязательно что-нибудь придумаю с детьми. Подкуплю аиста, в конце концов.
— Тае, хоть ты разбавь болтовню этого фантазёра. А ты задумывался о детях?

Хочешь своих? – Его будто огрели по макушке, и из головы повылетали все
мысли.
— Ну...
— Хунхэ хочет сказать, что тебе двадцать-один-двадцать – то есть ты ещё не

старородящий. – Пэ показала ему кулак. Даже Тае не мог отвести от неё взгляд –
она сама элегантность: от светящихся медовых глаз, круглых серёжек в ушах,
полных накрашенных бежевой помадой губ и до женственных тонких рук с
тоненькой цепочкой. Тае, конечно, не советчик и не цензор в делах, касающихся
отношений, но ему со своей колокольни кажется, что эти двое отлично
смотрятся вместе.
— Будешь меня передразнивать, я с тобой сразу разведусь, – парировала она.
— Твоя самочка от меня без ума. – Наступила неловкая пауза. Пэ вздёрнула

брови, не отнимая руки от лица и не прекращая веселиться. – Что? Я про твою
самоедскую собаку.
Может, Тае и третий лишний на этом празднике жизни, но ему определённо

здесь неплохо.
***
Студия танцев находилась в Пекине. Так как родственники Чонгука жили в этом
городе, он поэтому легко согласился его отпустить – ему есть туда дорога. Зато
возникли разногласия по поводу жилья. Хуан Имоу – достаточно известный
хореограф – предложил сделать из своей студии временный пансион,
выступающий днём танцевальным залом, а ночью – ночлегом. Для всех
безработных и безденежных танцоров это предложение пришлось по душе. Пэ
Хунхэ на данный момент не имела возможности обеспечить труппу жильём.
Китаец подчеркнул, что круглосуточные занятия и сожительство сплотят
танцоров и, что самое главное – увеличат прогресс.
Ларкина, разумеется, пристегнули к Тае тележкой. А он-то как рад: говорит, как
хорошо, что они сошлись с боссом, потому что его работа становится всё
интереснее. Скоро сам затанцует. Телохранителю пришлось подыскать самую
ближайшую к студии квартиру. По понятным причинам он не мог жить вместе с
труппой. С одной стороны, он будет жить в Китае, да ещё и один в квартире, а с
другой стороны, он будет приклеен к одному месту часами, и ему едва ли
удастся в полной мере вкусить прелести туризма.
Репетиции под началом нового хореографа не то чтобы слишком отличались от
406/846
их обычных, но было занимательно. Прошлый состав потерял семь человек.
Мистер Хуан привёл каких-то своих ребят, временно или же нет – неизвестно,
приставив к ним. Хунхэ и балетмейстер Кан также были рядом.
С утра до вечера они стояли на ногах. Как-то раз парней заставили примерить
пуанты, а вот девушек переобули в балетные туфли, тем самым натолкнув по-
другому посмотреть на танец. Тае выхватил момент, чтобы запечатлеть себя в
пуантах. Кому это отправлять? Не знал. На репетициях же они много
разговаривали, рассевшись по кругу. Они медитировали, вместе кушали, вместе
ложились спать – и парни, и девушки в одном зале.
Джихё... Она поехала с ними. Между ними с Тае не было открытых военных
действий. Хунхэ даже специально ставила их в пару, прививая оставлять личное
за порогом. И у них это получалось. Во всяком случае, Джихё не корчила рожи,
не плевалась ехидными словечками и не ставила палки в колёса во время
парного танца. Хуан много говорил и показывал. В традиционном балете их
учили летать, прыгать до небес, а в современном, напротив, принцип движения
другой – в пол нужно входить, сливаться с ним. Так и твердил хореограф:
«Танцуйте не образами в голове, а чувствами. Вы должны ощутить целый
эмоциональный ряд взлётов и падений». То бишь эмоциональные качели? Ха, это
Тае известно! Это он может.
Хунхэ как-то высказалась, что считает выезд в Китай их лучшим достижением.

Новый хореограф – это всегда новый стиль, новая мысль, новое отношение к
танцу. Артистам приходится учиться понимать нового хореографа, учиться у
него чувствовать пластику. Не менее интересно наблюдать за Хуаном Имоу, ведь
и он учится сотрудничать с большим количеством новых талантливых ребят, к
тому же иностранцев.
У Тае наступила... линька – так можно назвать его хореографические курсы.

Может, сходит кожный покров, а может, целые части тела – крылья или
экзоскелет как у насекомых, и на этом месте вырастает нечто новое. Новый он. В
отношениях с Чонгуком тоже начали происходить метаморфозы. Например, Чон
стал просить его фотографии, а Тае, не умея и не любя себя фотографировать,
отправлял какие-то смазанные снимки, на которых то отворачивал, то подпирал
подбородок ладонью. Всё-таки отправил ту фотографию, где он в пуантах.
Чонгук не всегда отвечал, но если и отписывался, то в сообщениях было что-то
приятное.
Поздними вечерами Тае выходил на балкон, то есть прятался там от чужих ушей.
Пока не было ни дня, чтобы они не слышали голоса друг друга. Говорили ни о
чём – и то в основном Чонгук, усыпляя мерным голосом.
Известили танцоров о завершении китайской танцевальной программы в начале

декабря. Новогодние спектакли – вот что станет их выпускным экзаменом. Весь
ноябрь они посвятили познанию своего тела, музыки, партнёров, пластики, а на
декабрь Хуан спланировал поставить балет «Плавающие цветы». Его они
должны показывать с первого января до Китайского Нового года, объездив с
этим спектаклем крупные города Китая. Уговор таков: заработанные деньги
пойдут на покрытие расходов по костюмам, на оплату жилья, на
организационные моменты, а всё остальное – в карман Хуану Имоу. Конечно,
Хунхэ согласилась с таким условием: хореограф должен был поиметь с них
деньги, а Тахра со своей стороны должна получить положительный резонанс в
местной прессе и на родине.
407/846
Первого декабря их распустили на выходной. Тае пришёл к Ларкину ни свет ни
заря: в итоге лёг на диван (отказавшись ложиться в постель чужого мужчины от
греха подальше), да так и уснул, а телохранитель с чашечкой кофе и ноутбуком
разместился на кухне – дожидался босса. Тае пребывал в прекрасном неведении,
ведь визит босса планировался стать сюрпризом. Они уже давно не виделись,
поэтому он чуть раньше, чем ему было нужно, прилетел в Китай.
Тае проснулся от щекотки на шее, не спеша включая мозг, наконец-то распознав

прикосновение губ. Это-то мгновенно его взбодрило. Резко дёрнулся,
развернувшись, как думал, к Ларкину. До того он испугался, что могло произойти
что-то дурное с его участием. Но смотрел на него, разумеется, мистер Чон.
— Если бы ты не подскочил, у меня бы появился ряд вопросов. Молодец, не

забываешься.
Тае протёр заспанное лицо, прямо сев, растерянно уставившись на вполне

реального Чонгука.
— Что ты здесь делаешь?
— Вставай, поедем в отель. Экскурсия по Пекину отменяется.
В китайской столице резко похолодало. Тае набросил капюшон толстовки, тесно

запахнув пальто. Чона сопровождала новая машина, которую Тае не доводилось
видеть. Водитель, как и автомобиль, принадлежали китайской охране.
Доехали быстро. Тае так же быстро побежал принимать горячий душ, но не

успел закрыть дверцу – к нему присоединились. Чонгук наконец-то дорвался до
желанного тела, медленно намыливал его, с особым тщанием очищая дырочку,
срывая тихие стоны. Вот тебе и кольцо Всевластия... Стоило только мастерски
поработать пальцами.
Было очень хорошо – так, что ноги не держали. А потом Чонгук без
предупреждения сел на корточки и осуществил то, чего давно хотел – поласкать
его внутри языком. Тае пытался отстраниться, потому что до сих пор считал это
грязным занятием, но отодвинуться ему не позволили. А скоро он позабыл, что
ему там не хотелось, и уже сам наклонился, шире раздвигая ягодицы. Чуть не
рухнул оттого, как дрожали ноги.
Они долго пробыли в душевой, ведь если одному сделали хорошо, нужно
наградить другого. И ещё дольше просто лежали в постели в халатах. Тае
совсем уж по-детски уткнулся ему в грудь, чувствуя себя до неприличия
умиротворённым и счастливым. Душевного спокойствия стало возможно достичь
путём расстановки положений и вещей по своим местам. Или по фэншуй.
— Ты снова потерял в весе. Мы же с тобой договорились, что ты будешь хорошо

питаться. Хочешь проблем со здоровьем?
Тае вяло отодвинул ворот его халата, чмокнув в грудь, мол, не бубни и
успокойся. Чонгук действительно отвлёкся от поучений, развязав его халат,
спустив с бока, и подтянул поближе к себе за упругие ягодицы. Нравилось ему
оглаживать его изгибы.
408/846
— Я много ем, просто всё сжигается. А ты поправился. Кстати, правда же
поправился?
Тае развеселил этот момент, и он даже забрался на него сверху, начав щупать
живот и руки. Первая книга по фэншуй имела название «Искусство пробудить
дракона». Конечно, у Тае немного извращённое представление о драконе, но
конкретно этого пробудить проще простого. Чонгук иронично наблюдал.
— Это называется мышечная масса. И немного солидности. – Сам у себя

подщипнул кожу на животе.
— Дома поменялся повар? Солидность идёт в тарелке с десертом? – подстегнул,

усмехнувшись. Чонгук огладил его бёдра.
— Ай, как развеселился мой остроумный пальчик. Я и тебя откормлю. –

Приподнялся, чтобы поцеловать в пупок. Тае обнял его за шею, завертевшись от
щекочущего прикосновения с широкой улыбкой. – Будешь весь мягкий,
аппетитный.
— И выгонят меня из труппы.
— А я тебя не для них откармливаю, а для себя. – Вдруг непринуждённо-

романтическая атмосфера оборвалась. Прекратив поглаживать затылок, Чонгук
сжал в кулак его волосы, направив голову к своему паху. – Прямо сейчас и
начнём. Знаешь же, как вкусно.
Влюблённая улыбка стёрлась с лица. На глаза опустилась туманная поволока –

топлёное молоко, губы приоткрылись – цвета сочного персика и такие же
мягкие, побуждающие на грех.
***
Ужин заказали в номер, не спускаясь в ресторан. Тае как в старые добрые

времена набросился на еду, сочтя её безумно вкусной только по одному виду.
Сегодня он вымотался больше обычного... Так и сидел на кровати, прикрыв
наготу. Чонгук расположился на диванчике напротив. Он только что из душа,
отдыхает.
— Выглядишь, как самый голодный птенчик. Если так хотелось кушать, надо
было раньше мне сказать. – Тае скептично поднял одну бровь, мол: «В чём
проблема? Вот я ем». – Что у вас по графику в Новый год? Ты ещё помнишь, что я
тебя заберу?
— Тридцать первого и первого спектакли, точнее, всю неделю. А если не

получится? – Он-то как раз молился, чтобы знакомство отменилось.
— Ещё как получится. Отпляшешь и поедешь. Ассистент Ким тебя подготовит, не

дерзи ему.
Аппетит пропал.
— Зачем ты нас знакомишь? Разве ты не оскорбляешь их моим присутствием?

Они потеряли дочь, сестру... А тут я.
409/846
— Пусть знают своё место, – такой ответ резанул. – Я их содержал, содержу и
сейчас, и они должны принимать мои решения. Риджин и Файе я когда-то открыл
два свадебных салона, чтобы не скучали без дела. Жена не просила у меня денег
на карманные расходы – полагаю, ей хватало. Тёща получает некоторые
проценты от бизнеса мистера Со. Им сейчас управляет Чжан Цуанан. Мы с ним
имеем общие дела. В своё время я ему посодействовал, поэтому он имеет передо
мной некоторые обязательства. Мистер Со хотел, чтобы он женился на Файе. Я
согласен с его волей. Уже давно надо было это устроить, но я жалел девочку.
— Девочку? Сколько ей?
— Тридцать. – Тае посмотрел вопросительно. – Она выросла на моих глазах – для

меня она как младшая сестра.
— А что она думает о тебе? – Язык сработал быстрее головы, и он прикусил его.
— А тебе какие птички доносят?
— Я просто заметил, как она на тебя смотрела в больнице, – выкрутился. Про

истерику Файи, которая кричала, что наложит на себя руки и что любит его,
начирикал Ларкин.
— Какое хорошее зрение.
— Между вами что-то было?
— Файя – сестра моей супруги. О чём ты толкуешь?
— Риджин больше нет. А Файя есть. Когда я уехал из больницы, она ведь была
рядом. Признайся.
— На чём основаны твои умозаключения? Файе надо повзрослеть и прекратить

жить детской влюблённостью. В июне у неё свадьба.
Тае отвёл взгляд. Промолчал. Лицо посерьёзнело. Он не поверил ему. Тогда Чон
был уязвим в моральном и физическом плане, а влюблённая девушка тёрлась
рядом, к тому же сердце ранил ушедший любовник... Тае не верит, что Файя ни
разу его не «утешила». С Джихё он связался намного позже. Неужели до неё мог
воздерживаться? А главный вопрос: зачем воздерживаться, когда рядом на всё
готовая привлекательная девушка?
— Что за лицо? Ревность укусила? Не стоит. Файя не должна тебя волновать. И

моя постель, пока тебя не было рядом, тоже не должна волновать. – Повеяло
холодом. Тае всё ещё молчал. Знает же, что если раскроет рот, то ссоры не
избежать. – Правильно, помалкивай. Вернёмся к разговору. Чжан мой деловой
партнёр. Без Риджин Файя салоны не потянула, так что она со своей матерью на
моём попечении. Тёща меня любит, потому что я был довольно щедр, но
планирую после свадьбы Файи уменьшить её аппетиты. Она та ещё актриса.
Надо держать её в тонусе, чтобы не забывала, кто её одевает. У неё будет новый
зять, вот с него пусть требует. А я буду жить с тем, с кем захочу, как и раньше. К
сожалению, я больше не женат, а потому оскорблять мне некого, Тае. Если
матушке в устройстве моей жизни что-то неугодно, она смело может отойти от
кормушки. Только вот вряд ли сумеет.
410/846
— Ты ей тоже за что-то мстишь? Отзываешься о ней с какой-то неприязнью.
— Пока был жив её супруг, она любила покомандовать, но, в целом, мы дружили.
Если бы она ещё не совала нос в наши с Риджин отношения, было бы вообще
хорошо.
— Это все родственники?
— У Йена ещё есть прабабка – мать мистера Со. Ей девяносто два. Она живёт
отдельно. Видимся редко, только по большим праздникам. Скорее всего,
приедет только на Китайский Новый год. У тёщи ещё есть родная сестра, а у той
тоже дочь. Она давно замужем, двое детей. Видимся тоже только по
праздникам. Дальние родственники не говорят по-корейски. Чжан хорошо
понимает, Файя через раз, тёща ещё хуже. Так что ты будешь сидеть тихо. Ты
мой избранник, моя семья, поэтому будешь рядом со мной. Веди себя вежливо и
скромно, не заговаривай с чужими мужчинами, не контактируй с Йеном. Если я
посчитаю нужным, переведу тебе разговор. Вот и всё, инструктаж окончен.
Вопросы? Вопросов стая, только задавать их не хочется. Тае вернулся к еде,

постаравшись выкинуть из головы чужих родственников, что все как на подбор с
приветом.
***
Балет «Плавающие цветы» – это традиционные азиатские движения вкупе с

элементами боевых искусств и танца в стиле контемпорари. На данную
постановку вдохновили религиозные торжества, проходящие во время
Фестиваля духов – одной из наиболее красивых буддистских церемоний. На воду
опускаются плавающие фонарики – как ритуал поклонения богам, избавляющий
от неудач и привлекающий счастье. Существует также верование, что фонарики
исполняют желания. Таким образом, на нём писали желание, опускали на воду и
наблюдали, как он уносится вниз по реке. А потому танцоры, что были облачены
в воздушный муслин, напоминали эти фонарики – грациозные и стремительно
скользящие по воде. Стоит уточнить, что в юбках были все. У девушек, конечно
же, прилагался боди телесного цвета, парни же оставались без верха. Да и
юбками их наряд не назовёшь: это скорее подъюбники из муслина с каркасом –
для создания колоколовидной формы. Особенно интересным элементом танца
было объединение партнёров, когда девушка взбиралась на плечи парня, и
юбка, скрывающая его верхнюю часть туловища, комично удлиняла тело
девушки. Балет длится час с одним антрактом. Не было сомнений, что Тае от
него без ума.
Перед премьерой Хунхэ насильно сфотографировала его, как гордящаяся своим

сыном мать, крутила его, рассматривая конечный результат. Их волосы
аккуратно уложили гелем, а значит, у Тае было открыто лицо, отчего глаза стали
более выразительными. Выпущенная полароидная фотография попала ему в
руки и в дар. Он не без интереса взглянул на себя со стороны, впрочем, не
оценив по достоинству. Только подумал, какое каменное лицо состроит Чон,
если это увидит. С теми мыслями и пришёл за кулисы. В кои-то веки его не
трясло как продрогшую дворняжку, и он с огромным рвением хотел поскорее
выйти на сцену... Там его сердце пело.
***
411/846
Уж кого-кого, а ассистента Тае был ни разу не рад увидеть. Слава богу, это
взаимно. Вылизанный от идеально уложенных волос до начищенных мысков
туфель, тот встретил его неприязненно натянутыми губами, сложив руки на
груди. Оценивающий взгляд точно рвал на лоскутки.
— Собачку вернули. Сколько лет, сколько зим... столько бы ещё не видеть эту
убогую униформу.
Глаза Тае вспыхнули, но он всё ещё какими-то силами держал рот на замке.
— До вас у босса был хороший вкус, а теперь то вы, то простолюдинки

сомнительного вида, подобные вам. Неужели, заразно?
— Я по вам тоже не скучал, – фыркнул.
— Бог миловал.
Тае уже принял душ после выступления, но ассистент заставил его вновь
помыться, потому что учуял какой-то неприятный запах. На вешалке под чехлом
его ждал костюм от какого-то итальянского бренда.
— Для босса брендовые вещи – безвкусица. Но у госпожи Ву глаз намётан, она

оценит. Это стиль Дона Джонсона из восьмидесятых. «Полиция Майами: Отдел
нравов»... Хоть это вы знаете?
— Нет.
Перед ним расчехлили тёплого голубого цвета костюм свободного кроя. Что это
такое – ваш свободный крой? Когда одежда большая, а тебе говорят, что это не
«ошибся с размером», а «свободный силуэт». У брюк до самых колен болтался
ремень. К костюму прилагалась аляповатая рубашка с лиственным орнаментом
насыщенного синего цвета. Тае подумалось, что никакой полицейский из Майами
не спасёт этот клоунский образ.
— Мистер Чон попросил что-нибудь синее – к вашим замечательным глазам, –

сказал не без усмешки.
— Что-нибудь, а не весь наряд. Я теперь мистер Речной залив.
Ассистент закатил глаза.
— Я не сомневался в отсутствии у вас какого-либо вкуса. Невзрачный, глупый,

невоспитанный мальчишка. Будьте благодарны, что вас вытащили из тюрьмы и
снова удостоили райской жизни.
Тае пришлось переодеваться под его пристальным взглядом, крепко стискивая

зубы.
— Надо же, какие гладкие ноги. Мистер Чон, видимо, хочет женщину. Любовь
действительно так зла.
Сколько ещё мерзости вылетит из его рта? У Тае уже дымилось из ушей.
А когда тот брызнул на него каким-то одеколоном, то он его нечаянно оттолкнул,
412/846
воззрившись горящими глазами.
— Зачем?! Мне это не нужно!
— От мужчины должно пахнуть одеколоном, а не гелем для душа. Не ори как

петух! Может, за умного сойдёшь. Сойдёте. Прошу прощения за неформальное
обращение.
— Столько ненависти ко мне, как будто я занимаю ваше место.
— Ха, как смешно.
Обменялись любезностями с ассистентом, можно и поехать в змеиное логово.

Как Новый год встретишь, так и проведёшь?.. Хотелось бы верить в иное.
***
Ассистент с рук на руки передал главного избранника Ларкину, а сам, как

оказалось, поехал к семье, что сейчас вместе с ним находилась в Пекине. Так как
Ким может понадобиться по рабочим вопросам, он сопровождает босса в
поездке, однако в дом его не приглашают. Ларкин, как всегда, был в хорошем
расположении духа и даже подарил Тае какой-то китайский шоколад с
фундуком. Незначительный презент, но так поднял настроение. Только он ни для
кого ничего не купил, банально не успел. Но спросил у Чонгука, стоит ли ему
делать отдельные подарки для его родственников, на что тот ответил
отрицательно. Так что какой-нибудь знак внимания Тае чуть позже подарит
Ларкину, ну и Хунхэ.
Дом, к которому его привезли, не отличался особой помпезностью – уютный

небольшой коттедж с двориком. Чонгук ведь и не жил в Китае, у них с Риджин
был дом и, как выяснилось, квартира в Корее, так что очевидно, что данный
коттедж был приобретён мистером Со, потому в нём и жили обе дочери с
супругой. Чон называл его и своим домом, но Тае в этом ни черта не понимал и
даже не стал вникать.
Встретил его седовласый низенький мужчина с узкими глазами-щёлочками – по

всей видимости, его вниманию дворецкий. Он что-то проговорил ему на
китайском, забрал пальто и громко кого-то окликнул. Когда глаза выхватили
знакомую фигуру, на душе сразу стало легче. Выдохнул. Чонгук предстал перед
ним в синем костюме в белую полоску. Двубортный пиджак так ему шёл.
Подстригся. Неприлично хорош.
Чон взял его за руку, покрутив, осматривая подобранный наряд. Почему-то не

восторгался.
— Слишком много голубого. Неудачная подборка. И чем от тебя пахнет? Тебе это
не нужно.
Наконец-то упрёки не расстроили, а повеселили, ведь они были направлены в

сторону ассистента. Неудачная подборка! А Тае говорил, что это ему не
подходит.
— Скажи это своему помощнику. Буду рад, если одевать меня будешь ты.
413/846
— Возьму на заметку.
Чонгук приобнял его, проводив в просторную гостиную, где уже восседала

половина приглашённых гостей. Перед их взглядами Тэхён мгновенно
почувствовал себя голым и беззащитным, затаив дыхание.
— Познакомьтесь, мой спутник – Тае Дюран, – непринуждённо и почти что

напевом, отодвинув для него стул. Как ни странно, первым спас обстановку Йен.
— Здравствуйте. – Он всего лишь поздоровался, а уже заработал одобрение отца.

Смышлёный.
Чонгук держал руки на его плечах, но от взгляда Снежной королевы ни под чем
не скроешься.
Госпожа Ву.
— Добро пожаловать в наш дом, мистер Дюран.
Даже на расстоянии можно было разглядеть её глаза: светло-карие, с

маленькими зрачками – гипнотизирующие. Она невысокого роста – около метра
шестидесяти, но на каблуках, в облегающем чёрном платье. Агрессивно
бросались в глаза насыщенно фиолетовые губы, что были не полными, но
изящной аккуратной формы. Парочка выпавших прядей придавали её лицу
утончённости, но отчётливо виднеющийся сбритый висок выдавал в ней
бунтарский дух. Вся она такая аккуратная, ухоженная, с подтянутым телом и
сочным размером груди, подчёркнутой платьем-футляром. Женщина-вамп. Для
полноты вызывающего образа ей не хватало только шубы, красных перчаток и
мундштука... в придачу к сто одному далматинцу. Привет, Стервелла Де Виль...
Зато своим присутствием обрадовал Миллер. Голоса остальных не имели

значения. Тае также увидел Файю. Разумеется, со времён больницы она стала
выглядеть намного лучше – макияж и красивая одежда делают своё дело. Так и
не просто какое-то нарядное платье – на ней было красное платье в пол с
разрезом до середины бедра, обнимающее её худое тело. Идеально ровный
строгий пучок, массивные серьги, ожерелье, такая же вызывающая красная
помада, отбривающий взгляд... Мать с дочерью точно сговорились
дискредитировать его «речной залив».
Файя мало чем походила на мать – только что взглядом. Видимо, остальное она
унаследовала от отца, в том числе высокий рост. Да она ростом с Тае! А из-за
этого длинного платья кажется ещё выше. Девушка уникальной модельной
внешности. И аура неприступности. Так и не скажешь, что у неё затяжные
проблемы с личной жизнью.
Сестра и племянница госпожи Ву выглядели сдержанно, но богато. Племянница

соседствовала с мужем, как и её мать – с отцом. А ещё!.. Тёща Чонгука,
оказывается, тоже состояла в отношениях. Рядом с ней нарисовался достаточно
молодой мужчина лет тридцати. Около Файи тоже находился какой-то мужчина –
высокий, статный, улыбчивый – на самом деле, очень приятной наружности.
Только вот взгляд игривый, как у бабника. Тае сам догадался, что это тот самый
Чжан Цуанан. Йен сидел рядом с Файей в белой сорочке с вышивкой,
очаровательно взирая на родственников с серьёзным видом. И своим
присутствием обрадовала прабабка, которая вроде бы собиралась только на
414/846
Китайский Новый год. Она невысокая, вся в морщинах, но зато в красном
китайском платье ципао, да с такой интересной перекрученной причёской.
Отчего-то пришла ассоциация со страусом... Тяжёлые серьги оттягивали вялые
мочки ушей, лишний раз подчёркивая её почтенный возраст. Но это не мешало
ей наравне с женщинами и девушками красить губы. Ну понятно, что и прабабка
в этой семье с чудинкой. Она-то, кстати, и задала первый вопрос, что-то
прожевав на китайском через весь стол.
Йен и тут оказал «поддержку», быстро переведя.
— Она спросила: «Это тот кедди*?»
А Тэхён в душе не знает, кто такой этот кедди... Но Чонгук приказал ему не
встревать в беседу.
С какого-то перепугу на Тае обратил внимание Чжан Цуанан.
— Слышал, у тебя сегодня был спектакль. Балет? Как тебе китайская публика?
Под столом ни для кого не было видно, как Чонгук опустил руку на его колено,
перехватывая вопрос и вообще уводя разговор подальше от расспросов про
жизнь его спутника.
Стучали столовые приборы, разносилась китайская речь. Тае прежде не

приходилось слушать так много китайский Чонгука. К слову, после долгого
сотрудничества с Хуаном Имоу и его танцорами Тае выучил некоторые слова, но
сейчас совершенно ничего не разбирал, поскольку они говорили слишком
быстро. Голова гудела.
Чонгук не забывал о его присутствии, периодически возвращая руку на его ноги.

Он здесь был всеобщим любимчиком, все хотели вступить с ним в дебаты или
ухватить крохи внимания. Даже дети племянницы болтали с Чоном, а вот Йен с
поджатыми губами больше отмалчивался, будто был здесь строгим главой
семейства.
Тае бессмысленно лупил глазами, как немой дурак. Ему не то чтобы было
невозможно высидеть, но общее игнорирование угнетало. Всё было сделано для
того, чтобы подчеркнуть бесцельность его присутствия.
Каждые пять минут он ловил на себе немигающий взгляд Файи, который

задумавшаяся девушка торопилась сразу же отвести. От неё не исходило
агрессии. Вообще, казалось, она где-то не здесь – витает в облаках, и чаще, чем
на Тае, смотрела только на Чона. И вот этот взгляд был полон тоски... Чжан её не
беспокоил, потому что всё в ней кричало, что она ощерится, лишь дотронься до
неё. Возможно, не одному Тае так уж тяжко на этом собрании. Госпожа
Стервелла тоже не забывала о постороннем, однако Тае не отводил взгляда. Не
испепелит же в самом деле.
Йен? Он развлекал Файю, часто с ней перешёптываясь, потому как она ни к чему
не испытывала интерес. Тае настолько вымотали непонятный шум, бесконечные
гляделки и долгое сидение, что его начало клонить в сон. Заломило в спине, в
пояснице, уровень нервозности возрос, и он почувствовал себя капризным
ребёнком, что скоро заноет в голос. Даже Йен не канючил, а уж Тае тем паче не
пристало.
415/846
Потом все наконец-то обменялись подарками, только Тае с Чоном обошли
стороной. Неудивительно, что для Тае никто ничего не купил – даже из
вежливости. Чонгук же просил ничего ему не дарить. Понять просто: он сам себе
покупает то, что нужно, не экономя, а безделушки ему не нужны. На всё это
плевать. Самое главное – они наконец-то решили распрощаться: всех
родственников увезли по домам, в доме остались только хозяева и Тае. К
большому сожалению, здесь предстоит ещё переночевать, но Тэхён настолько
устал, что на это ему тоже стало плевать.
А встряхнула его большая фотография в рамке, висевшая у лестницы. На ней

были изображены Чонгук, маленький Йен и... Риджин. Семейное фото явно
сделано в фотостудии. Тае будто прибило к полу. Мало того, что его вдоль и
поперёк разодрали взгляды родственников, так добило изображение Риджин. И
почему ему стало настолько стыдно? Он ведь ни в чём не виновен. Но находиться
он здесь не должен.
Миллер как-то упоминал, что у Чонгука в этом доме была отдельная комната, так
что его слова вроде бы подтвердились. Тае не хотел здесь принимать душ,
потому разделся и сразу забрался под одеяло не без доли отвращения. В любом
доме есть свой запах. Нет, здесь он не дурнопахнущий, но чужой, отторгающий
его.
Чонгук задерживался.
Завтра спектакль, а из него будто высосали все соки...
Он хотел уже было уснуть, не дождавшись его, но услышал приглушённый голос

Йена, и отчего-то любопытство повело его к двери. Подслушать.
А говорил Йен с...
— Пап, можно спросить?
Ну, конечно же, с кем ещё ему болтать на корейском.
— Отчего нельзя. Ты ещё не хочешь спать?
— Немного. Я хотел спросить, почему дяде Тае никто не подарил подарок? С

тобой понятно – ты сам себе даришь. А он тоже не любит? Никто с ним не
говорил. Это ведь некрасиво, да?
— Ну, начнём с того, что у Тае с нашей семьёй языковой барьер. Негативное
отношение твоей бабушки к нему можно понять. Но ты прав, в целом получилось
некрасиво.
— Бабушка кое-что мне сказала, но попросила не говорить тебе. Я не могу не

рассказать. – Вот же маленький доносчик. – Она сказала, что у вас грязные
отношения, а дядя Тае – плохой человек. Я ответил ей, что ты говорил мне: когда
я вырасту, сам решу, кого приводить в свой дом. Ну, и я честно сказал, что дядя
Тае мне не нравится, и что он странный и молчаливый, но ко мне не лезет.
— Слушай, но не прислушивайся к её словам. Ты ответил честно, молодец.
416/846
— И я ещё хотел спросить... Почему ты не смог полюбить маму так же? С дядей
Тае вы спите в одной комнате, а с мамой спали в разных.
Тае бросило в жар.
— Потому что мы не можем заставлять себя кого-то любить. Ты же знаешь, мы с

мамой друг друга уважали. И у неё тоже был другой человек, который ей
нравился. Это не странно, так бывает в жизни. Между прочим, у твоей бабушки
сменился уже четвёртый возлюбленный после смерти дедушки. Она же не будет
до конца своих дней жить одна.
— Ну да, так понятно. Ладно, пойду спать.
Поняв, что разговор окончен, Тае молнией проскочил в кровать, вновь укрывшись
одеялом.
Чонгук не шумел, но и не старался быть тихим, раздеваясь. Забрался под одеяло,

специально притянув его к себе, чтобы растормошить.
— Спасибо за сегодняшний вечер, ты хорошо держался. Весь изъёрзал правда. –

Руки обвились вокруг шеи, Тае положил на них свои, не устояв. Сразу стало
тепло. – От тебя пахнет одеколоном Сокджина. Это неприятно. Больше не
пользуйся. Мне нравится мыльный запах.
— Мне тоже нравится, как от меня пахнет, и как я одеваюсь.
— Ну всё, закрыли тему.
— Все были такие красивые, а я как из мультика – синий Тоторо. И Ларкин привёз
меня на котобусе. – Тае сам посмеялся со своих шуток, Чонгук же лишь
усмехнулся.
— Детский сад.
— Что твои родственники про меня говорили?
— Ничего особенного. Не буду врать – ты и сам должен был заметить – ты им не

понравился. Но имеет значение только то, что ты нравишься мне. Так и будет
всегда.
Всегда? А не слишком ли это долгий срок для людей...
***
На пятый день выступлений в театр пожаловали нежданные особы. Их не

должно было быть, и Тае не находил ни единой причины, что заставило бы их
смотреть на сцену, где танцует их неприятель. То есть он. В первых рядах
восседала роскошно одетая госпожа Ву – в бархатном чёрном платье (опять
чёрном, опять облегающем), с кровавой помадой на губах, чуть сжавшихся...
Губы. Губы обладают особой эмоциональной выразительностью, и за ними
интересно наблюдать не только во время испития вина или воспроизводстве
смеха. И сейчас её чуть поджатые губы выдавали не то отвращение, не то
презрение к происходящему. Какая-то форма насилия. И всё ради чего? Оценить
талант Тае Дюрана, насмотреться вволю и таки высмотреть минусы соперника. А
417/846
рядом с матушкой сидела Файя, что своим равнодушно-отстранённым видом
могла заставить облака сереть.
Тае посчастливилось увидеть барышень после выступления, когда он уже

переоделся и, непринуждённо переговариваясь, шагал с коллегами по цеху.
Недалеко от главного входа припарковалась чёрная большая машина, что
посигналила, а после из неё вышел водитель, окликнув Тае по фамилии. Первая
его мысль – Чонгук. Он и обрадовался, пошёл без всяких раздумий. Но из-за
опустившегося окна ему показалась Файя. За ней сидела госпожа Ву,
игнорирующая его. Обе в мехах и дорогих украшениях с arôme элитного parfum.
И Тае, конечно же, им неровня.
Не снимая перчаток, девушка протянула ему маленькую коробочку, обтянутую

лентой. Почему-то Тае сравнил себя с маленьким ребёнком, выпрашивающим у
лотка со съестным шашлычок на шпажке – почти так же жалко он выглядел.
— Мы забыли купить для тебя подарок. Мама позаботилась. – А мама тем

временем махнула бровью, надев солнцезащитные тёмные очки. Тае впал в
оцепенение. – Там жемчужный порошок и хороший увлажняющий крем.
Традиционная китайская медицина. Почитай в интернете, много полезных
свойств. – Она перевела взгляд на мать, та ей кивнула, видимо, дав знак, что на
этом можно поставить точку. Сама сделала подарок, но вниманием обделила.
Настоящая Стервелла... – Всего хорошего.
Тэхён и сказать ничего не успел. Окно поднялось, машина двинулась. А он

переваривал случившееся. Неужели Чонгук их пристыдил? Или это по
собственной инициативе?
***
После недели выступлений в Пекине они должны были двинуть в Тяньцзинь, но

Тае не поехал со всеми, так как его отвозил Ларкин. Перед второй чередой
спектаклей у них выпало два свободных дня: один – для экскурсий по Пекину
(посетил музей шёлка, увидел ближайший участок Великой китайской стены,
отведал пекинской утки и жареных в масле шелкопрядов) и ещё день – в
Тяньцзине. Но что Тэхён не планировал посещать, так это курорт Бэйдайхэ...
Ларкин ничего не сказал вплоть до того момента, пока Тае сам не заметил
подозрительный пейзаж за окном. Оказывается, мистер Чон вновь решил
обрадовать своим визитом неожиданно, выхватив его из расписания, пока
выпали свободные деньки. Тае искренне по нему скучал. В последнее время у
них был штиль в отношениях. Да и расстояние, что ни скажи, укрепляет любовь.
Его выпустили из машины и отправили в сторону пустынного пляжа. Тае быстро

обнаружил тёмную фигуру на берегу Жёлтого моря и постарался подобраться
неслышно, закрыв ему глаза. И сам разулыбался как умалишённый.
— Угадай, кто?
— Конечно же, моя радость.
Чонгук развернулся, и в этот трогательный момент Тае готов был позволить ему
всё что угодно. И пусть зима – не лучшее время для посещений пляжа, но
обветренные губы не мешали поцелую горячить чувства. Безразлично стало и на
наблюдающую за ними охрану.
418/846
— Чувствую, ты соскучился, – произнёс мистер Чон, вздёрнув бровь и
удовлетворённо облизав губы.
— Чувствую от тебя то же.
С моря дул жутко холодный ветер, толкающий его в спину и бока. Солнца не
видать, лишь пятно света, размытое на безоблачном сером небе. Такая погода
утягивает в сон и навевает тоску.
Тае с горящими глазами глядел на толстое чёрное пальто и завязанный во

французский узел кашемировый шарф. У Чона от ветра покраснели уши. Тае был
в куртке и капюшоном толстовки прятал голову. К сожалению, другой одежды у
него здесь не было, и он опять щеголял во всём спортивном. А перчатки потерял.
Одну его ладонь Чонгук спрятал в своём кармане и назвал его ледяным
мальчиком. Тае такое внимание грело, и он, точно ласковый котёнок, ещё и ещё
тянулся к тёплой руке. Так уж не смог он держать оборону равнодушия. Его
сердце беспощадно растопили.
— Я же обещал привезти тебя сюда. Здесь я развеял прах моей матери. Считай,
познакомил с ней. Это её море.
Чонгук источал спокойную энергетику. На его лицо спустилась безмятежность.

Может, только в глазах притаилась загадочная тоска.
— От чего она умерла? Ты говорил, что катал её на коляске. Если это не секрет...
— У неё случился инсульт. Но мы справлялись с последствиями. По крайней

мере, она до последнего улыбалась. У неё была одна плохая привычка – она
очень много и с давних времён курила. Не смогла бросить. Сказала мне, что ей в
аду не предложат сигаретку.
Мысли крепко заварились от чёрной как чай истории.
— Она верующая? Ад?..
— Нет. Шутила так.
— И что в итоге случилось?
— Повторный инсульт.
Подул особенно студёный ветер.
— А сколько ей было лет?
— Мало, чтобы так рано умирать.
— Можно увидеть её фотографию?
— Как-нибудь покажу.
— Хотя бы скажи, ты на неё сильно похож? В смысле внешне.
419/846
— Ну, я же её сын. Наверняка чем-то похож.
Море тщетно пыталось слизать с берега весь песок, заодно намочить их ноги, но
ему этого не удавалось. Шумело так приятно. Кажется, наслушаешься, и всё
само собой излечится. Даже душевные раны.
— Смотрю, Китай хорошо на тебя влияет. Больше не кусаешься и хочешь на

ручки.
Тае тут же вздёрнул нос и нахмурился. Не только Китай оказывает

благоприятный эффект и не только прилежное поведение Чона – Тае и сам много
работает над собой. А то, что он имеет слабость перед ним и умеет прощать –
это воспитание сердца. Ничего тут не попишешь.
— Не надо напоминать. Я не думаю о прошлом, и этого достаточно, – довольно

жёстко.
— Потому что ты любишь меня, и тебе хорошо со мной. Было бы всё плохо, ты бы
не улыбался мне, верно? Я уже даже не знаю, правильно ли я тогда поступил,
дав тебе время погулять. Тебя нельзя отпускать, ты теряешь ориентиры.
Тае сжал зубы, и счастливое настроение полетело с ветром под ручку – радовать
кого-то другого.
— Не начинай, или мы поругаемся.
— Отчего ругаться? Я констатирую факты.
— Как будто я ушёл от тебя без причины! – сорвался. – Ты просил меня не

попрекать тебя моей жертвенностью, так и ты прекрати говорить про мой уход.
Ты сделал мне очень больно! В чём моя вина? Что я не мог справиться с болью? И
я простил тебя! И это я дурак! Только вот не надо бить себя в грудь, что это ты
молодец, всё порешал.
Попытался выдернуть руку, но Чонгук не дал. И у него глаза сверкнули.

Обхватил Тае за скулы, подняв лицо.
— Спокойно. Сегодня я тоже не намерен ругаться.
Тот смахнул его руку.
— Ты сам начал этот разговор.
— Успокойся, Тае, у нас всё хорошо. Я лишь высказал мнение, что отпускать тебя
– было ошибкой. Но всё уже случилось, изменить нельзя.
— Ты прав, ничего нельзя изменить. Когда ты принимаешь решение обманывать

своего любимого человека – ты уже ошибаешься.
— Хорошие слова. Также прими к сведению. – И заставил их продолжить

прогулку. Ветер теперь вообще не волновал. Да и мелодия моря отошла на
второй план.
Чонгук шагал медленно, будто здесь не существовало времени, а значит, завтра
420/846
не наступит, и ему не придётся куда-то снова спешить и расставаться с Тае –
тоже. Подозрительно умиротворённый. Или это заслуга Бэйдайхэ?
— Я говорил о желании завести общего ребёнка. Ты думал об этом?
Одно другого не легче... Но Тае уже не разозлился – просто беспомощно бился о

глухую стену.
— Пока ты не ответил, я выскажусь. Раньше в ветреную погоду мне было тяжело

разбирать речь из-за слуховых аппаратов. Прошло время, и теперь я комфортно
живу со своим изъяном. Все вершины мной уже покорены, какие-то стремления
всё чаще уходят в бытовой характер. Не хочу сказать, что старею, но я
задумываюсь об этом. Ты, конечно, ещё юный, но я – уже не настолько, а пока ты
созреешь, мне уже сын подарит внуков. Я хочу увидеть взросление моего
младшего ребёнка: школа, университет, его семью – понимаешь, это простые
желания. Конечно, по факту у нас не может быть общего ребёнка, то есть
родного и тебе, и мне. Я очень много об этом думал. У меня есть Йен, но ты
никогда не сможешь оставить потомство естественным путём. Чтобы у нас
получилась семья, и ты не считал, что я заставляю тебя воспитывать своего
ребёнка, донором станешь ты.
— Чонгук...
О, море, утяни за собой... Вымой эти глупые идеи из этой умной головы…
— Дослушай. Мне неважно, что я не биологический отец – я уже считаю этого

ребёнка родным. Он родится в любви, от моего любимого мальчика, и он тоже
будет долгожданным. Время летит, Тае, не успеешь моргнуть, как тебе уже
будет двадцать пять, а потом тридцать. В конце концов, тебе не придётся
рожать самому и на какое-то время оставлять балет.
— Чонгук, нет...
Эти разговоры бросили в дрожь, и Тае всё-таки высвободил нагретую руку из

плена чужого кармана. Во взгляде Чонгука сквозила непрошибаемая
уверенность... Но Тае испытывал лишь ужас. Это для Чона рождение ребёнка –
определённость, но не для него. Для него это неизвестность и неуверенность в
будущем.
— Я не хочу. Пожалуйста, не говори всего этого так, будто я тебя пытаюсь

лишить счастливой старости. Тебе всего лишь тридцать семь. Ты ещё второй раз
женишься. А я что? Что ты мне обещаешь? Мы с тобой не в браке. Ты уверен, что
не разлюбишь меня? А что потом?..
— Ты меня плохо услышал: я считаю ребёнка родным и обеспечу его всем

необходимым – раз уж ты переживаешь, что я тебя разлюблю.
— Нет никакого ребёнка... И не будет. Я не хочу. Мне этого не надо. – Стал

отступать, вертя головой.
— Ты боишься, и это нормально. Но тебе страшно и не хочется, пока его нет, а

когда он появится, всё будет по-другому. Когда ты первый раз возьмёшь эту
кроху, весь твой мир изменится.
421/846
— Я не хочу менять свой мир. – Тае пытался отойти, но он его удержал за руки. –
Я не хочу детей, я не создан для этого.
— А для чего ты создан? Мать отправила тебя в балет – ты не родился с этим

желанием.
— Что я дам ребёнку? У меня с самим собой проблемы! Нет, нет и ещё раз нет!
Сотни женщин готовы занять моё место, вот и выбери себе... Женись снова.
Может быть, я даже останусь твоим любовником. По крайней мере...
— Роль любовника тебе ближе, чем роль отца? Что ты собираешь, мальчик?
Услышь себя. Любовником захотел стать? Променять возможность создать
нормальную семью в угоду своим страхам? Это звучит очень глупо.
Тае понимает... С ужасом понимает, что его рассуждения перевешивают

аргументы Тае.
Чонгук видит его замешательство, испуг. Он слаб, потому уже скоро прогнётся,
нужно только поднажать правильными словами.
Так и прижал его к себе, успокаивающе поглаживая по голове. Наверняка путал

мысли...
— У тебя не было отца, не было примера хорошей семьи, и ты боишься, что сам
не сможешь такую создать. Отчасти мне это знакомо.
— Потому что... это неправильно...
— Кто тебе сказал?
Никто.
— Не надо бояться. Ты не будешь один. Я с тобой.
Поэтому и страшно.
— Я никогда не оставлю свою семью.
А так ещё страшнее...
Тае зажмурился, сжав его пальто. Кажется, будто он совершает очень большую
ошибку. Точнее, Чонгук его на это толкает.
И море такое холодное... Словно так и шепчет: «Не надо», – а Тае его не слышит.
Не понимает. Его достигают только заклинающие убеждения Чонгука. И тут уже
наоборот: Чонгук не слышит его «нет». Не понимает. А значит, последнее слово
останется за ним.
*кедди - помощник игрока в гольфе, в чьи обязанности входит перенос

спортивного инвентаря и помощь советами.
422/846
Глава 24. Мир животных
Вы будете удивлены, узнав, что английское слово love («любовь»)

происходит от очень некрасивого санскритского корня. Оно происходит от корня
лобх. Лобх означает «жадность». И если говорить об обычной любви, то это
своего рода алчность. Вот почему есть люди, которые любят деньги, люди,
которые любят дома, которые любят то, любят это. Даже если они любят
мужчину или женщину, это просто их алчность; они хотят владеть всем тем, что
их привлекает.
Ошо. За пределами просветления
Тае совершенно не заинтересован происходящим. Они сидят в кабинете, удобно

разместившись на диване. У Чонгука на бёдрах покоится ноутбук, в руке –
ароматная чашка кофе, на языке – уверенные речи. Но Тае слушает их с
оскорбительным безразличием.
— И слова не скажешь? Мне, как всегда, самому всё решить? В твоём характере –
перекладывать ответственность.
— Ты знаешь моё мнение по поводу этого всего. Это ты хочешь ребёнка, мне –
всё равно.
— Не стоит так беспечно распоряжаться своей спермой. Почувствуй уже

важность момента. Ты станешь отцом.
Тае нахмурился, чуть губы не поджал – как обиженный ребёнок, несогласный с

убеждениями взрослого. В эти важные моменты его начинало потряхивать, и
всё, чего хотелось – вылететь, хлопнув дверью. Чонгук прёт как танк.
На экране ноутбука – база кандидаток на роль суррогатной матери. От

представлений, как одна из этих девушек будет ходить с большим животом, а
точнее – с его ребёнком в нём, начинает подташнивать. Тае смутно прогнозирует
своё будущее, но с появлением ребёнка – вообще его не видит. Неправильный
поворот. Тупик. Ошибка.
— Какой из меня отец?.. – в голосе сквозит отчаяние. Чонгук погладил его по

щеке тыльной стороной ладони, однако остался равнодушен к его тревоге.
— Ты справишься. Разве может быть по-другому?
Вот это вообще ни разу не успокаивает...
— Тае, окажи внимание экрану. Кому-то из них мы доверим нашу драгоценность.

И кому-то из них я заплачу немаленькие деньги.
— Эти траты совсем необязательны... И как это всё будет проходить? – Согласия
так и не дал, но опустил взгляд на ноутбук.
— Сейчас мы выбираем донора яйцеклетки. Вынашивать будет другая женщина

– её внешность не имеет значения: она должна быть молода, здорова и уже
рожавшей. Мы подпишем с ней договор, а потом через суд получим
свидетельство о рождении, где будет прочерк в графе «мать». Поэтому сейчас
особенно важно выбрать донора. Я думал о том, чтобы предложить тебе
423/846
француженку, но тогда ребёнок совсем не будет на меня похож – а я этого не
хочу. Посмотри на эту девушку – ей двадцать. Симпатичная, без пластики,
будущий врач. Представь, что выбираешь, с кем бы разделил постель. Она
твоего возраста, а ты как раз мечтал о ровеснице. Как тебе?
— Меня должно это воодушевить? Ты сам себя слышишь? Сейчас буду рядом с
тобой представлять, как с кем-то из них сплю... Отлично просто.
— Это всего лишь фантазия. Не стесняйся, вообрази. А я за вами бы наблюдал.
— Ты уже не первый раз высказываешь желание понаблюдать, как я сплю с

женщиной. – Тае невесело усмехнулся. – Тебя такое возбуждает?
— Меня возбудит твоя реакция.
— И какая бы у меня была реакция?
Чонгук мягко натянул уголки губ, опустив ладонь на его бедро, сжав.
— Крайне застенчивая. Уверен, девушка была бы сверху. Точнее, я бы попросил

её, – нагнувшись к его уху, прошептал, – отыметь тебя. Мне интересно
посмотреть, как ты в этот момент выглядишь со стороны. – Тае смотрел на него
как на инопланетянина, только что сморозившего какую-то чушь на
инопланетянском – и, к ужасу Тае, он это понял. – А пока я не дал волю
воображению, припади к экрану и утверди мой выбор, раз свой ты сделать не в
состоянии.
Тае ещё раз посмотрел на выдвинутую кандидатуру, не найдя в ней

недостатков.
— Ну пусть будет она.
— Ну спасибо за одолжение, – снова усмехнулся – не по-злому даже, а так

просто. Не сомневался, что сделает всё так, как он велит.
— Можно выбрать пол ребёнка? Тебе же нужен мальчик?
— Думаешь, я из тех, кто привечает только сыновей? А если девочка, прогоню

вас обоих из дома? – Такой расклад даже насмешил его, но только не Тае.
Когда ты говоришь о Чон Чонгуке, должен быть готов ко всякому...
— Я не знаю, из каких ты.
***
Китайские гастроли кончились. Труппа вернулась в Корею. Здесь тоже дали пару
спектаклей. Сняли отличный трейлер на канал.
С Чонгуком говорить было бесполезно – как об стенку горох. Свет клином

сошёлся на этом ребёнке... Тае чаще прежнего стал засматриваться на Йена.
Наверное, искал плюсы отцовства. Ключевое слово – наверное. Пристально
наблюдал и за тем, как Чон ведёт себя с сыном – да, вообще-то, так же, как и с
ним, только к сыну проявляет больше доверия и уважения. Доверие и уважение –
424/846
киты, на которых держатся взаимоотношения. Стало быть, Чонгук с ним
обращается как с глупым ребёнком... Зачем же просит ещё одного?
Помнится, Миллер рвался раздать советы, потому Тае наконец-то к нему

обратился. Как жаль, что банк отличных рекомендаций у американца
обанкротился.
— Тае, думаю, вам всё же лучше обсуждать это с Чонгуком. Как я могу вам чем-
то помочь?
— Я просто хочу узнать ваше мнение: вы считаете, нормально в нашем случае

подводить к детям? Я похож на того, с кем можно строить семью? – А говорил
таким тоном, вынуждающим собеседника согласиться с его высказыванием. Но
Миллер не из тех, на кого легко повлиять.
— Ну что ж вы так дурно о себе отзываетесь? Не нужно. Вы чуткий и добрый

молодой человек. Почему не видите в этом светлый луч? Чонгук оценивает вас
по достоинству, хочет ребёнка именно от вас – не от кого-то другого. Чему здесь
статься ненормальному?
Не этого Тае ожидал от рассудительного Миллера. Но что ещё ждать от правой

руки мистера Чона?
— Вы лукавите?.. Чонгук вам запретил со мной говорить?
— Тае... – Тепло улыбнулся, но в морщинках у глаз спряталась умиляющаяся

ирония. – Мне почти пятьдесят, и у меня нет детей – поэтому и советчик из меня
никудышный. Чонгук имеет опыт отцовства, прислушайтесь к нему: раз он
считает, что вы сможете – значит, так и есть. А я буду только рад пополнению.
В итоге после бессмысленного перекидывания слов Тае ушёл ещё более

подавленный. На самом деле, он теплил надежду, что Миллер с ним согласится
и, возможно, впоследствии как-то повлияет на Чонгука, уговорив его если уж не
отказаться от решения завести ребёнка, то хотя бы повременить с этим делом.
Ведь кто, если не Миллер? Увы и ах – ничего не вышло. На сей раз безопасник не
собирается вмешиваться в их семейные дела.
***
Тахра снова вошла в повседневный застой. Следовало ставить новый балет, но

для кого? Куда? Хунхэ не обошла стороной февральская меланхолия. Она
предпочла решать вопросы будущего труппы в тишине и одиночестве.
Тае же впал в анабиоз, томя на костре чувств разного рода сомнения: по поводу
многострадального суррогатного материнства, по поводу балетной карьеры – но
не доставая это бурлящее варево наружу.
Чонгук, как всегда не спрашивая, вручил запоздалый новогодний подарок. Им

стала поездка на горнолыжный курорт. Прошлой осенью они планировали этот
отпуск, но авария всё перечеркнула. Сейчас у всех нашлось свободное время:
Йен догуливал школьные каникулы, Тае мог взять пару дней отгулов, как и
Чонгук. Йен попытался воспрепятствовать, только заслышав, что курорт
французский и «надо дяде Тае показать Францию». Он просился в Японию, в
которой, к слову, уже был, поэтому отец категорично отказал в его прихоти.
425/846
Так и полетели они на Парадиски. Безусловно, дорогостоящий отпуск прибавил
Тае сил и энергии, и он с большой благодарностью смотрел на Чона весь
перелёт, но присутствие Йена, тёмным пятном отражающееся на сетчатке,
трезвило. Ребёнок, казалось, вообще его не замечал, присваивая всё внимание
отца себе. Несмотря на то, что отец не пошёл ему навстречу, мальчик не
вредничал, зато старался создать такую обстановку, при которой дядя Тае
почувствовал бы себя третьим лишним. И ему это удавалось.
Ски-пасс на Парадиски стоил дорого – дороже только в Швейцарии. Чон

арендовал целый дом – шале, в котором комфортно разместились охрана, няня и
одна горничная. Дом был очень уютным и красивым – что внутри, что снаружи. С
террасы открывался вид на горы, здесь же располагались плетёные кресла и
стол с джакузи.
Тае всё так же не вставал на лыжи, зато Чонгук с Йеном покатались (разумеется,
на разных трассах). Тае довелось прокатиться на собачьих упряжках по совету
Чонгука – мол, подходящее развлечение для хрупкого птенчика. Ещё очень
понравилось катание на снегоходах. Сначала поездил один, потом вместе с
Чонгуком – за это в подарок получив кислое лицо Йена. В нынешних условиях
постоянного контакта друг с другом мальчик попросту ревновал отца.
На курорте был ажиотаж в связи со школьными каникулами во Франции. Помимо

школьников находилось много людей преклонного возраста. Всё потому, что
после семидесяти трёх лет катание бесплатно. Тае также видел полёты на
парапланах. До глубины души тронуло, как инструктора катали слепых и калек.
Сам Тае почему-то не воспользовался шансом полетать. Чонгук не предложил –
вероятно, поэтому. А Тае не любил просить заплатить.
Когда Чонгук ушёл с Йеном на крытый теннисный корт, он завалился спать. В их

спальне была отдельная ванная комната, а ещё большая кровать с безумно
мягким пледом, связанным крупной вязкой.
На вторые сутки ночью они с Чонгуком выбрались на террасу. Чон прихватил с

собой бутылку вина, от одного запаха которого голову кружило. Тае разрешили
пить, более того – Чонгук ещё и подливал, с интересом наблюдая за
разрумянившимся и быстро охмелевшим юношей. Как Тае оказался голым и в
джакузи – помнит смутно. Зато запомнилось, как его в этом джакузи отодрали. И
пьяные бессознательные стоны тоже отложились в памяти. Пришлось затыкать
ему рот, чтобы весь Парадиски не сбежался на них посмотреть. Можно было
только надеяться, что их никто не услышал или хотя бы не увидел, потому что
Тае был в весьма неприглядном виде и на редкость развязен.
С успехом отрабатывал свой отпуск дальше в спальне. Вино наконец сняло

напряжение и скованность, а ещё притупило болезненные ощущения, потому-то
он так здорово прокатился верхом. Испробовал всю развлекательную программу
Парадиски – ну прям буквально райский отдых!
Завтракали в ресторане. Тае сидел мрачнее тучи, мучаясь от похмелья и боли в

пояснице. Отказывался комментировать ночной аттракцион. Чонгук предлагал
свою помощь в борьбе с плохим самочувствием, конкретно – хотел ему сунуть
два пальца в рот. Тэхён со злой усмешкой огрызнулся – он, мол, научился
подавлять рвотный рефлекс. В итоге сидит, прихлёбывает куриный бульон с
огромным желанием опустошить свой желудок. Держится за голову.
426/846
Йен, как назло, жужжит под ухом, усиливая головную боль.
— А почему дядя Тае не катается на лыжах? Он что, не умеет?
— Не умеет.
— Даже я умею. Это же так легко, – бахвалится. Присущее его возрасту желание
показать, что он умнее, быстрее, выносливее взрослого.
— Ему нельзя, он может себе что-то сломать.
— Я тоже могу. И ты можешь. Почему только ему нельзя?
Тае слушает вполуха. В голову не вовремя лезут тараканы-воспоминания, как

вчера после оргазма Чонгук дожидался, пока из его ануса вытечет сперма,
чтобы подцепить её на палец и отправить ему в рот. Не сказать, что Тае был
против... С удовольствием обсасывал.
Удачный он выбрал момент припомнить события ночи, сидя рядом с

одиннадцатилетним ребёнком...
— Он занимается балетом, ему нужно беречь своё тело, – тем временем ответил
отец. – А в связи с чем разобрал интерес?
— Просто. – Йен сделал сосредоточенное лицо, благородно отпив апельсинового

сока. И всё-таки высказался: – Ты же из-за дяди Тае нас сюда привёз, а он даже
на лыжах не умеет кататься... В Токио тоже много развлечений.
— Тебя здесь что-то не устраивает? – отцовский голос повысился. – В таком

случае можешь посидеть в шале, а мы будем гулять.
— Нет. Я тоже хочу гулять. – Мальчик быстро исправился, более не желая

выводить отца. Ловко сменил тему. – Кстати, ты обещал объявить какую-то
хорошую новость.
«Какую это?» – подумал Тае, хмыкнув.
— Мы с Тае планируем завести ребёнка. У тебя появится брат или сестра.
...Тошнота подкатила с неимоверной силой. Куриный бульон пошёл не в то горло.
Йен неподдельно удивился, растерянно приоткрыв рот.
— Зачем? У тебя же есть я?.. – И голос стал грустным-грустным. Ну ведь ребёнок

же ещё.
— Конечно, ты у меня есть. Не будь таким собственником. Я тебя так же люблю.
По всей видимости, говорить Йену перехотелось. Он опустил лицо и спину

сгорбил, став бесцельно копаться в тарелке. Тае и без того было затруднительно
смириться с желанием Чонгука, но реакция Йена доказала – можно чувствовать
себя ещё хуже. И ведь он того же мнения – зачем ребёнок? Вот же, один
имеется, хватит.
427/846
— Йен. – Чонгук поднял его лицо, мягко похлопав по щеке. – Ну чего ты приуныл?
— Я не хочу, чтобы у тебя был ещё один ребёнок. Он мне неродной. Ты так
любишь дядю Тае, а потом будешь любить только того ребёнка?
— Ты у меня уже взрослый парень, что за глупые рассуждения?
— Почему вы с мамой не сделали второго ребёнка? – Голос задрожал в

преддверии слёз, настолько мальчика ошеломила и расстроила новость. – Тогда
бы мы все были счастливы!..
Йен стиснул зубы, так и не заплакав, потому что он – настоящий мужчина, как
папа. Но и продолжать завтрак отказался, попытавшись выйти из-за стола.
Чонгук поймал его за руку, остановив. Подтянул поближе к себе.
— Ты скучаешь по маме, и я скучаю. Мы никогда её не забудем. Ты всегда

будешь моим сыном. Я не разлюблю тебя и не откажусь от тебя. Неужели ты во
мне сомневаешься?
— Нет. – Поджав губы и сжав кулаки, Йен часто захлопал ресницами, ещё
сдерживая слёзы, что хотели пролиться от обиды. В сторону Тае даже не глядел,
потому что, надо полагать, счёл его врагом.
Чонгук потрепал его по волосам, хлопнув по стулу. И мальчик сел. А Тае хотел
провалиться сквозь землю.
***
Из короткого отпуска он вернулся с ещё более тяжёлой головой. Они пробыли на

Парадиски четыре дня, и этого было достаточно, чтобы отдохнуть, а ещё устать
друг от друга. Точнее, друг от друга устали Йен и Тае, так как им впервые
приходилось долгое время находиться рядом. И если Тэхён относился к нему с
отстранённой осторожностью, лишний раз не отсвечивая и не перенимая
внимание Чонгука, то мальчишка начал всё чаще кидать в его сторону хмурый,
точно предупреждающий взгляд. В такие моменты он ещё больше походил на
отца, только Тае это не умиляло. По-честному, он не обязан испытывать к этому
мальчику симпатию или угодничать с ним. Чонгук ему отец, вот пусть и
разбирается с его претензиями и недовольством, а также трясётся над его
психикой: в конце концов, это его решение – съехаться и жить втроём. Тае лишь
старается не вставать между отцом и сыном и демонстративно не афишировать
романтические отношения. Наверное, Йен теперь думает, что его бабушка
оказалась права – Тае плохой. Откуда же ребёнку знать, что Дюран сам
заложник обстоятельств.
Тэхён всячески избегал разговоров о ребёнке, а думы о нём делали его складку
на лбу всё глубже. К счастью, Ларкин не допытывал с вопросами, быть может,
ещё не прознав про планы босса. Чонгук же стал более загружен, допоздна
задерживаясь на работе, отчего между ними выросла невидимая стена. Ничего
определённого – просто куча работы и решаемые проблемы. У них и раньше
выпадали «холодные» недели. Сейчас это было не вовремя. Тае нуждался в его
поддержке, а без неё его опасения множились.
Зима сдала пост. Наконец-то наступил март. Настроение должно было
428/846
подняться, а природа начать оживать. Как бы не так. Всё это время Чонгук его и
пальцем не тронул и попросил не отвлекать по ерунде. Было видно, что он
нервный, угрюмый, а лезть в пасть льва Тэхён не стремился.
Над их домом повисли тучи. Все будто законсервировались в преддверии

грядущих изменений. Тихая ненависть одного маленького домочадца не
укрывалась от глаз Тае, тогда как остальные либо делали вид, что не замечают,
либо действительно не наблюдали за Йеном враждебности.
Будто и без того было мало проблем, вдобавок Тэхён стал невольным
свидетелем разговора ассистента Кима и Миллера. Опять подслушивал. Хотел
пройти, честно хотел, но не смог. Точно злые духи обрушили на него гнев всего
мира.
— ...Будь тише, – негромко проговорил американец.
— Мне перед боссом нечего скрывать. Хочешь сказать, я что-то выдумал? Дюран
– пустышка, ты и сам всё видишь. Красивая картинка, а что за ней? Если бы
Чонгук не спонсировал, их второсортная труппа давно бы загнулась. О каком
таланте вообще идёт речь? Что же этот талант никто не заприметил? Ему
двадцать один, а у него ни образования, ни перспектив! Не моя забота, почему
Чонгуку нравится с ним водиться – а мы все прекрасно понимаем, что конкретно
ему там нравится, – но суррогатное материнство? Даже не его ребёнок... Нет, не
понимаю. Никогда не пойму.
Вот поэтому ноги и не слушаются... Горькая пилюля – правда. Режет слух.
— Хочешь остаться на своём месте – придерживай язык за зубами. Твоего

мнения никто не спрашивает, – цедит Миллер. С ним он в таком тоне никогда не
говорил.
— А что его спрашивать? Об этом и так все знают. Я не собираюсь переубеждать

Чона. Просто расстраивает, что отличный мужик совершает такую глупую
ошибку. Сначала дом на него переписал! Теперь ребёнок. Может, он ещё замуж
его возьмёт?
— Предупреждаю последний раз: выбирай выражения. Сделаю вид, что не

слышал этого. Лучше бы ты так о своей семье беспокоился. Свою-то жену очень
умной считаешь? Что-то я не слышал о её успешной карьере, перспективах. У
неё есть образование? Троих тебе родила. А ты, как я знаю, тоже любишь чужие
постели. И ещё ты будешь говорить о семейных ценностях? – Миллер звучал
устрашающе. Тае опять подслушал слишком личное. Начинает входить в
привычку. В плохую привычку...
Установилась непродолжительная пауза. Тэхён даже собрался незаметно

ускользнуть, но ассистент снова подал голос.
— Чонгук знает, что тебе нравилась Риджин?
«Что?!» – про себя изумился парень.
— Ким Сокджин, – нарочито громко рассмеялся. Тае же было не до смеха.

Ассистенту, похоже, тоже. – Меня всегда волновала другая женщина Чонгука. Но
у тебя плохо со зрением. Да и зря ты так, Сокджин. Не стоит тебе наживать
429/846
врага в моём лице. Не шантажировать же ты меня вздумал?
Чем кончился разговор, Дюран уже не дослушал. Мысли утихать не собирались –

напротив, родилось ещё больше вопросов. Кого имел в виду Миллер? Если не
Риджин. Мать Чонгука? Чонгук знал? Какие-то тайны мадридского двора. В
конце концов, это не его дело. Но сказанная в его сторону хлёсткая критика
попала по адресу...
Пустышка... Красивая картинка. Бесталанный, необразованный... Всё вонзилось

стрелами в беззащитного воина. А ведь он долгое время успешно убегал от
реального положения вещей. Когда они с Чонгуком расстались, соответствовать
было некому, и маленькие достижения были радостью. Он сам вёл свою жизнь, и
она казалась ему неплохой, пусть и одинокой. Сейчас его снова откинуло в
прошлое.
Здравствуйте, комплексы. Просто красивый... Звучит как оскорбление. Кому

нужна эта красота, если счастья нет? Не подходит Чонгуку? Но почему он с ним
остаётся? Зачем присоединяет к своей семье? И что теперь о нём думает?
Как это всё прекратить?
Не болела голова у дятла, так вот – пожалуйста... Самокритика с завидной

скоростью накручивается на катушку, скатывая новый большой клубок
сомнений, мнительности и неуверенности в себе. Да как тут планировать
ребёнка? У Тае как никогда шаткое положение. И, на самом деле, если Чонгук не
может принять верное решение, он сам должен что-то изменить.
Ведь правда, у них нет будущего.
***
Этим же вечером Тае набрался храбрости и постучался в кабинет. Чонгук, даже

не увидев его, резко ответил, что занят. Но ждать он больше не может.
Ожидание – мучительная пытка.
— Извини. Я хочу поговорить. Это срочно.
Чонгук сидел за столом перед ноутбуком. Отвёл взгляд от экрана, но на Тае ещё
не посмотрел. Невооружённым глазом видно, что он в дурном настроении, и
любая мелочь может вывести его из себя. Пусть поругаются – это лучше, чем
отсутствие всякого контакта.
— В этом доме нет ничего важнее моей работы. – Тае в оборонительной позе
присел на кресло, поймав его уставший тяжёлый взгляд. – Постарайся побыстрее
изложить. Слушаю. – Откинувшись на спинку кресла, всё же оторвался от
работы, несколько раз зажмурив глаза и потерев переносицу. Да уж, Тае со
своими проблемами ему явно ни к чему.
— По поводу ребёнка. Ты так стремительно объявил это Йену... Ещё ничего не

решено. Зачем ты торопишь события?
Послышался тяжёлый вздох.
— Не забивай мне голову. Открой интернет, почитай литературу для будущих
430/846
родителей.
— Я не стану донором. Для меня это слишком. Я не могу.
Чонгук прищурил глаза, подавшись вперёд и сцепив руки на столе. Плохой знак.
— Ты не любишь меня? Задумал сбежать?
— Что? При чём здесь это? Ты сам-то меня любишь?.. Для чего я тебе?
— Вот как ты заговорил. Печально.
Вот так стало ещё гаже на душе. Чего и следовало ожидать. Лучше бы он как
следует наорал, чем кинул безразличную фразу.
— Я не понимаю ход твоих мыслей.
— Может, тебе психолога подыскать? Разберёшься со своими чувствами. У тебя

бардак в голове.
Обидно. Да, у него бардак в голове, потому что он без спроса перестраивает его
жизнь.
— И что я скажу психологу? Что мне двадцать один, и я не хочу ребёнка от

суррогатной матери?
— Что хочешь говори. У него есть время послушать.
— Хорошо. Ты тоже говори что хочешь, но силой ты меня не заставишь.
— Не изъявляю желания силой забирать у тебя сперму. Попрошу ассистента

подобрать тебе психолога. Проработаешь этот момент.
Никаких истерик, криков. Тае молча покинул кабинет. Чонгук вернулся к работе.
Всё просто и понятно решили, по-взрослому. Не хочешь детей? Сходи к

психологу. У него наверняка они есть. Как и у всех взрослых. И за чашечкой
ромашкового чая он обязательно расскажет, какое это счастье.
***
Ассистенту, похоже, пришёлся по душе запрос – он быстро подобрал клинику. И

уже через два дня у Тае была назначена первая консультация. В ночь перед
консультацией Чонгук осчастливил его исполнением супружеского долга. Тае
дал всё, что от него требовалось, только душу запахнул на крепкие пуговицы.
Вспомнил, что Чону жаловаться нельзя – а то можно серьёзно задолжать. Чонгук
же предполагал, что молодому поколению для душевного равновесия
регулярный секс – то, что доктор прописал. Однако физическое удовлетворение
– то же, что извёстка по трещинам: лишь закрашивает, но не запечатывает
прореху.
За эти два дня проскочили тысяча вагонов и одна тележка различных сценариев
будущего. Будучи полностью растерянным, Тэхён прочувствовал, как каждая
минута становится часом, а минутная стрелка – палачом. Даже не возражал
431/846
насчёт психолога. Излить душу было некому. Решение трудной ситуации так и не
пришло.
Мало было душевных терзаний – Ларкин добавил сверху.
— Парень, у тебя репетиция только вечером, зачем взял с собой сумку? Оставляй
в машине.
Хотел бы он знать ответ, в каком бреду побросал в свою спортивную сумку две
пары трусов и носков, паспорт, наличность и бумажку с номером Намджуна и
Миллера. Телефон не взял.
Зачем, действительно?
— У меня там паспорт. Меня попросят показать на ресепшене, – отвечает первое,

что пришло в голову.
— Ну возьми паспорт. Сумка будет тебе мешать.
— Она мне не мешает. – Крепче обхватил лямку. Ларкин обернулся к нему с

неожиданно серьёзным лицом, опустив руку на сумку.
— Меня предупредили, что ты можешь начать буянить. Я не буду проверять

сумку, но интуиция мне подсказывает, что там не полотенце со спортивной
формой. Даже не думай бежать. Не в мою смену, дружище. Мне не нужны
проблемы, тебе – тоже.
Тае знает, что они не друзья, не могут ими быть, и Ларкин будет на стороне того,
кто ему платит, но всё равно почувствовал себя немного преданным.
— Не смотри на меня так. Делай, что Чон говорит, и он тебя не обидит. У тебя
всё будет ладно – ты спокойно себя веди. Поверь, мне не хочется быть плохим.
Охладел. Мышцы лица расслабились. Тае отпустил лямку, но задержал взгляд на

телохранителе. Осуждающий взгляд. Ему ведь тоже не хочется быть плохим...
***
Тае начал разрабатывать план побега прямо во время консультации. Будет

снимать по небольшой сумме с карточки раз в два дня. Чонгук не должен ничего
заподозрить. Когда скопит, так же беззаботно с одним паспортом и деньгами в
кармане войдёт в клинику, а выйдет уже через другой ход. Пока не решил, куда.
Только ясно осознаёт, что рядом с Чонгуком ему оставаться нельзя. Это плохо
кончится. Да и не могло тут кончиться хорошо! Эти дурацкие чувства затмевают
рассудок. Но он пришёл в себя. Он не должен допустить ошибку.
Психолог был мужчиной за пятьдесят. Выглядел представительно – такому

хочется доверить все свои секреты. А ещё он чем-то напоминал дедушку, или же
это так было задумано, чтобы расположить к себе? Тэхён всё равно не клюнет.
Не в этот раз.
— Здравствуйте, Тае. Могу я называть вас по имени? Меня зовут Бэ Пёнхо.

Расскажите мне, что вас тревожит.
432/846
— Нет, обращайтесь по фамилии, – бросил безразлично. Смотрел в окно.
— Хорошо. Мистер Дюран, что вас в последнее время беспокоит?
— Вам ведь уже предоставили нужную информацию. Чонгук наверняка дал

рекомендации, что мне сказать.
Мужчина поправил очки, никак не выдав своего замешательства, если оно

вообще было.
— Чонгук. Чонгук вас беспокоит. Вы сразу начали с него. Кем вам приходится
Чонгук?
— Вы знаете.
— Как я могу знать? Я не Тае Дюран. Кем он для вас приходится?
Сделав паузу, нехотя ответил:
— Сожитель.
— Вам потребовалось время, чтобы подобрать для него подходящую роль.

Почему вы задумались?
— Потому что я не хочу называть его по-другому.
— Чем он вас обидел?
Не желая откровенничать, он таки попал на крючок беседы из-за приятного

успокаивающего голоса.
— Он хочет ребёнка. Чтобы я был донором. Говорит, что станем семьёй. А я не

хочу.
— Почему вы не хотите?
— Потому что... Много «потому что».
— Мы не торопимся. Давайте по порядку. Это действительно очень

ответственный шаг. Чтобы в будущем не испытывать сожаления, нужно во всём
разобраться сейчас. У Чонгука уже есть ребёнок? – Тае кивнул. – Какие у вас с
ним отношения?
— Какая разница? Он его ребёнок.
— Хорошо. Почему вас так пугает серьёзность ваших отношений?
— Я не верю ему... Он специально всё это делает! Ему нужно управлять мной! Я
даже не уверен, любит ли он меня! Этот ребёнок... Его не должно быть... – Слово
«ребёнок» он произносит с перекошенным лицом, будто это причиняет ему боль.
— Если вы не считаете это доказательством глубоких чувств, то ответьте себе:

зачем Чонгуку ваш ребёнок?
433/846
— Чтобы управлять мной, я же сказал.
— А зачем ему управлять человеком, которого он не любит? Ведь тогда бы он не

хотел вас сплотить. Как вы считаете?
Да, звучит логично. Только Тае не хочет сплачиваться.
— Давайте поговорим о вашем детстве.
— Все проблемы из детства – вы все так говорите.
— Психология не даст соврать. Мы – это вышивка детства. Из детства мы

приходим во взрослую жизнь. Ваш внутренний ребёнок расскажет о многих
ваших страхах. Если не желаете, конечно, не будем.
— У меня нет отца. К этому вы клоните? – Таким образом Тае пытается нападать
на психолога, якобы обличая его будущие выводы.
— Пока ни к чему. Расскажите о нём. Каким вы его помните?
— Я никогда его не видел.
— А хотели бы?
— Нет. Он бросил меня. Зачем? Для меня его не существует.
— А каким отцом вы видите себя? Представляли это? Или отца в вас априори не
существует?
— Плохим, – горько выдохнул. Самый честный ответ за сегодня. – Мой отец меня
бросил. Я буду таким же. Мне кажется, я даже не смогу полюбить ребёнка... И
тогда вырастет ещё один... – прервался. Мужчина подталкивающе спросил: «Ещё
один?.. Кто?» – Такой же, как я.
— А какой вы?
Тае снова отвернул голову к окну и замер с наполненными отчаянием глазами.

На языке вертелось: «Слабый, бесталанный... пустой», – но доверие психолог
ещё не заполучил. И на контакт он больше идти не захотел. На душе тоже не
стало легче. Наоборот, прибавилось дум.
***
С Тахрой что-то более-менее выровнялось. Они начали учить новый балет. Хунхэ
сказала, что будут ездить по городам, договариваться насчёт аренды
театральных залов и прокатывать свои спектакли. Сначала нужно будет
спонсорское вложение, а потом должны начать скапливать. Да и тех денег всё
равно не будет хватать. В их деятельности всегда необходима финансовая
поддержка ценителей искусства. После долгих размышлений Пэ нашла решение
(может, кто и подсказал выход из положения) и авторитетно заявила – с
финансами вопрос будет решён.
Тае вновь ожил. Ненадолго, правда. Чонгук отказал ему в просьбе покататься
вечером по городу с Хунхэ и Соджуном, нелестно высказавшись про последнего,
434/846
а также про их несуществующую связь. Не просто запретил, а нарычал в трубку.
Тае хотел взбрыкнуть, но в этот раз стушевался.
С Ларкиным вообще не разговаривал. Новым ритуалом подвозок стало

выворачивание его сумки, как будто Тае собирался провезти в другую страну
наркотики, а не жалкие две пары трусов и носков. И из любимого телохранителя
Ларкин превратился в шпиона, защищающегося оправданием: «Так будет лучше.
Всем будет лучше». Но обиды на него не было. Просто не хотелось с ним
контактировать – так, мол, тоже будет лучше. А не потому, что в чём-то его
обвинял. Винил, скорее, себя – за доверчивость и бессознательное желание с
кем-то сдружиться. Желательно старше и умнее его. С тем, кто заменит отца,
брата, друга, на кого можно будет равняться. Чонгук немного не в той категории
– он не друг, хотя на него можно положиться, можно попросить помощи любой
направленности, хотя потом и расплачиваться за неё придётся нервными
клетками. Но, как оказалось, он не может заменить для него всех. А тех,
получается, кого заменить не может, берёт и исключает из его жизни.
Тэхён продолжил снимать с карты небольшие суммы, пряча купюры в своей

балетной комнате. У него не было уверенности, что он непременно скоро
воспользуется этими деньгами, но хотел себя как-то успокоить и подстраховать.
Заначка грела душу.
Посещение психолога – не таблетка с быстродействующим обезболом. Требуется

время, чтобы прибраться в собственной голове и разложить чувства по полкам:
вот здесь любовь, вот тут полка для глупостей, вон там будут лежать страх и
сомнения – под замком.
Сначала консультации были приняты чем-то вроде занимательной обязаловки.

Тае, конечно, хотел верить, что отлично держится, на манипуляции не ведётся и
рассказывает только то, что считает допустимым, но далеко не всё, что он
выболтал, было пропущено через чёткий фильтр. Мужчина умел слушать – и
слушать так, что невольно хотелось разоткровенничаться, особенно когда
долгие годы вынуждал себя сидеть на «разговорной диете». Однако
рассудительных монологов психолога ещё было недостаточно, чтобы пошатнуть
некоторые неправильно сложенные устои Тае. Даже у Чонгука лучше получалось
им манипулировать, только его давление во многих случаях оказывает
негативное влияние.
По крайней мере, и к счастью, проблема с отцовством оставалась открыта, и к

ней они пока не возвращались. И начали прорабатывать его самооценку.
Психолог корректно донёс, что из-за его низкой самооценки он пребывает в
постоянном поиске критериев «нормальности». А ему нужно найти то, что в
порядке вещей для него и его близких. Например, в его случае нормально
состоять в отношениях со взрослым состоятельным мужчиной; нормальным
будет желание узаконить отношения ребёнком.
Психолог сказал, что также одной из причин нелюбви к себе является

одиночество, потому-то Тае нужно рискнуть открыться окружающим. Но
согласиться с этим тот не сумел, импульсивно ответив, что никому не может
открываться, а Чонгуку вовсе не хочет. Свежи в памяти допросная и сказанное
деловым тоном: «А теперь внимательно меня послушай: скажешь мне "нет" – у
тебя будут крупные неприятности». Хуже того – даже посторонним, таким, как
Хунхэ, он в состоянии доверить маленькую драму, поплакать в плечо, а к
Чонгуку теперь с этим не хочется. Повторение того разговора – никогда больше
435/846
не хочется... Чонгуку открыто тело, и оно до ужаса с ним честное. А душа... в
неё, как правило, член не засунешь. Да ведь самая большая проблема лишь в
том, что он не воспринимает Тэхёна всерьёз.
Упражнение по изучению своих недостатков стало очень полезным занятием.

Психолог предложил перечислить, что ему в себе не нравится, и они обсуждали
каждый пункт. Например, не любит смотреть в зеркало – почему? Думает, что
его вытягивает только внешность, и на неё все смотрят – на неё когда-то
положил глаз Чонгук... Нет образования, к тому же пропало стремление его
получать – мужчина предложил альтернативу: читать в месяц по книжке – от
научной до художественной литературы. Тае считает себя глупым.
Напрашивается вопрос: в сравнении с кем? С Чонгуком. В сравнении с ним
большая часть населения подходит под категорию «глупый». И всё в таком духе.
И как-то забавно было выдавать свои минусы. Не вязали слова во рту, не
коробило от осознания – «я просто глупый и красивый». Легко выходило.
Кое-что впечатлило Тае. Психолог дал ему листок с напечатанным текстом.

Ничего не объяснял, сказал прочитать столько раз, сколько потребуется, чтобы
понять смысл каждого предложения. И это тоже позабавило, будто Тае
участвовал в квесте и в конце нашёл зарытую награду – известную лишь им
двоим.
И вот что там было напечатано: «Задайте себе вопрос: "Почему я остаюсь с этим
человеком?" – и очень хорошо подумайте. Люди, которые не заслуживают нашей
лояльности, часто очень критичны по отношению к нам. Будьте осторожны,
когда слышите критику, — о ком на самом деле говорит человек? Действительно
ли его заявления относятся к вам, или он проецирует на вас собственные
недостатки? Боль, печаль или гнев могут принадлежать только тому, кто их
испытывает. Эти чувства не должны становиться вашими. Возможно, играют на
вашем чувстве вины. Если вами легко манипулировать на основе этого чувства,
вы начинаете думать, будто что-то должны другому. "Он был добр ко мне. Он
заботился обо мне". Чувствовать себя виноватым или обязанным по этим
причинам — неправильно. Вы ничего не должны людям за то, что они
поддержали вас. Вы самоценны. Если вы чувствуете себя обязанным за их
поддержку, вы тем самым признаёте: "Я ничего не стою".*
Перечитайте ещё множество раз. И выбросьте бумажку. То же самое

проделывайте с критикой: обдумайте её значение в вашей жизни, и, если она к
вам не относится – выбросьте из головы».
Бумажку он выкинул, только не забыл содержание. На практике, правда, не всё

так просто: не возьмёшь, да и не выкинешь, если что неугодно собственному
«я». Чонгук сильнее его. Что бы он там на него ни проецировал, и как бы Тае ни
пытался защищаться, это всё равно его задевает. И с самооценкой дела плохи не
только потому, что Чон любит по ней пройтись в грязных ботинках – Тэхён сам
признаёт себя низшим. Когда у одного за плечами уже построенная жизнь, а у
другого только лопнула скорлупка – разницу понять легко. Разницу видно.
Да... Беседы с психологом определённо стали неплохим времяпровождением.

Тэхён даже словил себя на мысли, что ждёт консультации. Первым делом он
рассказывает, как обстоят дела в Тахре – неподробно, даже скупо, медленно, с
мычанием и паузами. Порой он осознаёт, что психологу-то на самом деле ни
капли не интересно. Он вообще, наверное, сидит и думает, когда его рот
закроется, когда будет обед, когда на сегодня закончатся записи... Он такой же
436/846
человек, как и все. Но Чонгук платит ему деньги, чтобы хоть кто-то слушал Тае,
раз друзьями обзавестись невозможно. Так почему бы не поговорить? Один
отрабатывает деньги, второй ищет душевное равновесие.
На одной консультации психолог попросил его перечислить свои достоинства,

разумеется, с его точки зрения. Это заставило Тае зардеться. Ох, и хорошо
призадуматься. Он долго сомневался, нормально ли такое говорить, но таки
озвучил: «У меня красивое тело, мне нравится мой стиль в одежде, я знаю три
языка, я умею варить вкусный кофе...» Пусть пока этих достоинств немного,
однако они есть. И они заставили Тае разжечь на губах смущённую улыбку.
Многое произошло за этот промежуток времени. Пока Тае посещал психолога,

Чонгук опускал тему ребёнка. В мае состоялся первый спектакль в Сеуле. К
гадалке ходить не надо, чтобы узнать, кто в очередной раз профинансировал
проект... Тэхён пытался поговорить с ним насчёт спонсорства: хорошего должно
быть понемногу. Он не может постоянно вкладывать в них (в него) деньги. Но
Чонгук лишь пресно качнул головой, ответив, что принимает его благодарность.
Он не озвучивал вслух, но поведение позволяло прочесть между строк: «Твоя
труппа малоперспективная, вы вряд ли чего-то добьётесь, но я обещал дать всё
лучшее, а для тебя это вроде важно». Важно. И ещё он реже стал повторять, как
его раздражают поздние репетиции... и коллеги, и ветеринар, и откровенные
костюмы, и откровенные движения, и куча мужского внимания. И наверняка
много чего ещё. Позволял – именно так это называется. Давал собачке волю, но
далеко от себя не отпускал – держал на поводке, то укорачивая, то удлиняя
цепь. Потому что уже узнал: Тае свободу любит, потеряться в ней не боится,
только не знает, что с ней делать.
На хищных ловчих птиц недаром надевают колпачок (клобучок) – это необходимо

для того, чтобы птица не видела что вокруг и вела себя спокойнее. Те хищные
птицы для охоты, Тае – для себя, но методы подготовки одинаковые: сначала
птица должна привыкнуть к человеку и его окружению, а для этого иногда
приходится её ослабить, лишив сна и еды. А ещё птицу нужно как можно чаще
носить на руках и прикрывать остальной мир клобучком, чтобы лишь одни руки
хозяина, что её приручили, были ей милосердны и родны...
Чонгук когда-то назвался орлом... Стало быть, много знает про небо?
Он пришёл на премьеру. Вот так, без предупреждения, без приглашения, в

конце концов. Тае, покинув гримёрку только минут через сорок, у входа увидел
знакомый автомобиль и сложил пазл. Удивился? Конечно. Мистеру Чону
пришлось набраться терпения, чтобы дождаться этуаль* балета. Тае опасался
снова встретить его в плохом настроении. И выпитые два бокала игристого
смелости не придали – наоборот. Он-то знает, что его за это по головке не
погладят.
В общем, залезал в салон, как в логово льва. Посредине кресел обнаружил букет.
Чонгук сидел полубоком и, отвернув манжет, глядел на часы.
— Это мне? – Дотронулся до шуршащей упаковки. Но в руки не взял. Наверное, в

какой-то степени стеснялся быть похожим на женщину, что с удовольствием бы
натрогала букет, нанюхалась и наулыбалась. А после подарила мокрый
благодарный поцелуй... и необязательно в губы.
Тае такими «поцелуями» и благодарил. В какой-то момент перестал при этом
437/846
нарекать себя гадким и жалким. Всё-таки не чужого мужчину ласкал между ног.
Всё-таки сам хотел дарить ему удовольствие...
— Нет, – прозвучало неожиданно резко. Тае сразу же отпрянул, благоразумно

решив, что это подарок для кого-нибудь из знакомых или подчинённых. Да без
разницы для кого, главное – не для него. – Ну не Николасу же. Конечно, тебе,
Тае.
Сегодня качаться на эмоциональных качелях было тяжело.
— Спасибо.
— Что нужно сделать?
Мысленно Тае дал себе пощёчину. И чего он так напрягся? Они с ним давно не
ругались, вроде и поводов не было. Чонгук отдалился, но не отчитывал и не
контролировал каждый шаг. Сейчас-то он что ему сделает?
Переложив букет себе на колени, подсел поближе, поцеловав в уголок губ.

Сдержанно. Николас же тут.
— Мм. Ближайшие десять дней не употребляй алкоголь. Без меня желательно

вообще не пей.
Почуял, конечно же.
— А что через десять дней?
— Поедем в клинику ЭКО.
Тэхён моментально изменился в лице. Его бдительность усыпили

доверительными консультациями, спокойствием, да только Чонгук не собирался
временить.
— Подожди... Уже? Ты не говорил.
— Чтобы ты не переживал.
Побледнел. Снова подступила тошнота. Как возражать и куда бежать – не знал.

Ничего не знал. Да и не мог он пока решиться на побег. Тогда бы это значило,
что ему нужно бросить труппу. Боже! Да где это видано – прятаться от человека,
который хочет с тобой семью?.. Абсурдно звучит. Никуда он не убежит. Не
сможет. Страшно, и вообще...
Придётся бросить не только труппу. Чонгука тоже. А он его ещё любит.

Непонятно, правда, часто – это ненависть или любовь, или всё это давно
перемешалось. Этому коктейлю название «Люнависть» – он самый алкогольный.
Содержание спирта: сто процентов.
— Чем ты так перепуган? Так не хочешь со мной быть? Больше не произносишь

слов любви.
— Не место для такого... – Тае хмуро глянул на Николаса.
438/846
— Я хочу получить ответ. Недавно ты сказал, что у нас только похоть. Так дело
только в сексе? Я удовлетворяю лишь твои сексуальные желания?
— Чонгук, не здесь же.
— ...Знаешь, мне не настолько льстит, что двадцатилетний парень считает меня

богом в постели. И я не могу сказать то же самое про тебя. Деньги – очень
приятное дополнение к нашей «похоти», мне это известно. Я тоже их люблю.
Только я могу выбрать любого в свою постель, но ни с одним из них не захочу
заводить ребёнка. Вот мне и интересно, ты действительно меня не любишь или в
тебе ещё играет детство? Какие доказательства тебе ещё нужны? Я как-то
непонятно выражаюсь, когда говорю, что люблю тебя?
Тае потерял дар речи. Все упражнения по поднятию самооценки в момент

потеряли смысл. Плох в постели, любит деньги, двадцатилетний извращенец –
он всё слышит так, и ему становится ещё неприятнее от самого себя.
Присутствует липкое ощущение карикатурности высказываний. Может, Чон
специально выводит его на эмоции, вынуждая признаться в чувствах.
— Не оскорбляй меня. – Сколько себе ни внушай, Чонгук всё равно выковыряет в

нём какую-то мелочь, что разрушит собранную уравновешенность. – Ты
специально так говоришь. Я всё тебе позволяю, ты... берёшь меня в любое время.
Чем я заслужил унижение? Если я что-то не хочу, то сразу становлюсь для тебя
ужасным?
— Я не оскорбляю. Я знаю, что ты умеешь быть искусным в постели. Как раньше.

Ты старался, ты хотел ко мне.
Тэхён с большим усилием давит в себе желание его ударить... а ещё закрыть
ладонями покрасневшие щёки. Вот это невозмутимое выражение так и
напрашивается на кулак. И эти беззаботные слова... Хочет, говорит, как раньше.
— А сейчас ты при любой возможности готов всё бросить и уйти, – продолжил

Чон, смягчившись. – Отправляешь меня к Джихё, на поиски новой жены – чего ты
ожидаешь на такие посыльные? Когда от меня легко отказываются, это
наталкивает на худшие помыслы.
Опять подобрал те слова, которые до Тае дошли. Голова разрывается от

возражений и согласий. Ведётся незаканчивающаяся борьба с самим собой.
Наедине с Чонгуком влияние психолога бессильно – как если с телефоном уйти
дальше радиуса беспроводного интернета, и всё – Wi-Fi уже не ловит. Нет
сигнала.
Чонгук переложил букет на переднее сидение, прижав Тае к себе. Ввёл в

бредовое состояние, распахнул душу и напал на безоружного.
...Ослабить птицу. Часто носить на руках...
— Хочешь заплакать? Не надо. Всё поправимо. – Он опустил Тае к себе на грудь,

прижавшись к шее горячими губами – запрещённый приём. Перехватил его за
талию, Тае – вцепился в его руки, душа в себе неприличные вздохи. А в глубине
души даже возрадовался, что его снова лишили воли, снова варварски
соблазнили и сдёрнули броню. Так всё становится понятнее, и размытые штрихи
приобретают чёткость: «Он меня любит, я его люблю, мне незачем от него
439/846
уходить». – Николас, остановимся. Подыши свежим воздухом.
Тае разомкнул слипшиеся веки, услышав сквозь вакуум приказ. Ненадолго

очнулся, схватив его за предплечье, спросив: «Зачем?» Чон крепче его сжал,
ответив в самое ухо, щекоча горячими губами: «Ты же не хочешь смущать
Николаса?»
Охранник тихо хлопнул дверцей, отойдя на пару метров. Тае пару мгновений
сокрушался: «Что он обо мне подумает?», пока Чонгук не просунул руку ему под
штаны с бельём, одновременно поглаживая шею кончиком носа – от этого можно
было сойти с ума. И так не хотелось надевать колючки, бодаться и спорить. Так
хорошо... И так. И вот здесь погладь, здесь почеши, а здесь... можешь вообще
что угодно.
— Чонгук...
— Ты уже возбудился. Мой хороший мальчик. Дотерпи до дома, я тебя наполню.
— Чонгук... – сорванным шёпотом. Внизу болезненно стояло. И Чонгук, конечно

же, этого добивался.
— Ты меня любишь? – Тае точно ошпарило этим вопросом, но только он

попытался встрепенуться, тот грубо придавил его обратно к себе. – Отвечай.
— Я скажу, когда почувствую, что хочу это сказать. – Прикусив губу, больно
впился пальцами в его руки. Хотелось доставить боль.
— Почувствуй сейчас. – Ладонь опустилась на пах. Тэхён чуть не простонал,

рефлекторно подавшись вперёд. Но его наградили лишь лёгким поглаживанием
– жалкой дразнилкой. – Николас не может ждать вечность. Поторопись, Тае.
— Нет.
Чонгук разочарованно цокнул, последний раз проведя по бугорку.
— Бедный. Ему сейчас там влажно и душно, а никто его не приласкает. Придётся
ему изнывать, раз Тае не хочет быть со мной честным.
Руки с талии убрались, Чонгук отодвинул его на место, как ни в чём не бывало
закинув ногу на ногу. Опустив стекло, позвал Николаса. Собранный, серьёзный –
хоть прямо сейчас в офис и на совещание.
Тае дезориентированно сел прямо, с взлохмаченными на затылке волосами, с

блестящими глазами и лёгким глянцевым румянцем. Чувствовал себя...
неудовлетворённым и преданным. Кулаки зачесались с новой силой. И когда у
него появилось неистовое желание залезть в драку?
— Мерзавец, – буркнул, пристегнувшись.
Чон усмехнулся.
— Я тебя тоже.
***
440/846
А через десять дней, пять из которых Тае следовало воздерживаться от
достижения оргазма, он стал донором спермы. Медработница, что сопровождала
их, чуть все глаза не выглядела, задирая голову в сторону Чона. Носилась около
него, щебетала без остановки: «Счастье-то какое!», ну и масляно стреляла
глазками. «Счастье, но не твоё», – недовольно подумал Тае. Его обделили
пылким взглядом. Не в её вкусе.
Чонгук предложил свою помощь, какую конкретно – Тае не сразу понял, пока Чон
не вздёрнул бровь, показав чуть раскрытый кулак. Тэхён суетливо скрылся, на
мгновение умывшись жаром. Он и сам умеет мастурбировать. Наверное, зря всё
же отказался. В итоге долго провозился, злясь на глупый флирт медработницы,
которая ничего такая на лицо и, видимо, далеко не дура, раз здесь работает;
злился на её голос, что слышал все пять минут пресного процесса, но хотя бы не
слышал ответов. Потом не выдержал, прикрыл глаза, представил кого надо и
протолкнул в себя палец, нащупав нужную выпуклость. Массаж простаты
полезен. В данных условиях – просто необходим.
Стерильный контейнер со своим биоматериалом хотелось кинуть в эту

несчастную. Не то чтобы она настолько его разозлила, но и без неё настроение
было не ахти.
Ещё она задала лишний, никак не касающийся её вопрос: «Это ваш муж?», –
получив сухой ответ Чона: «Нет». Наверняка это придало ей уверенности.
«Собираетесь, наверное?» – следом, не скрывая ликования в голосе. Чонгук
выразил абсолютное безразличие: «Какие-то проблемы, девушка?»
А ведь ассистент тоже упоминал замужество. Чонгук не предлагал ему брак. Не

то чтобы Тае жаждал, но это заставило его задуматься.
«Не хочет брак с мужчиной», – почему-то эта мысль расстроила.
Из клиники выходил не Тае, а его клон. Он не чувствовал ни ног, ни рук, ни

собственной головы, которую словно окутал туман. В висках стучало. Больше не
было сил сомневаться и страшиться – уже сделано. Скоро суррогатную мать
оплодотворят. Тае видеть её не желает. До завтрашнего утра вообще ни на кого
бы глаза не глядели. Чонгук здесь главный враг. Должен быть. Но обида сдулась
как шарик – с таким свистящим финальным выдохом, затерявшись где-то между
мебелью растянутой пустой резиной.
В конце мая Йен спраздновал день рождения. Ему исполнилось двенадцать (как?
уже?). К счастью, Тэхён в этот день находился в другом городе на спектакле, и
ему не пришлось подбирать слова для скомканного поздравления. Китайские
родственники пожаловали в их дом, наверняка дружно выдохнув, что любовник
сгинул. Там ему действительно было не место.
А в июне ожидалась свадьба Файи. Чонгук внёс половину суммы в организацию,

таким образом сделав подарок. Интересно, хоть кто-то его оценил? Для кого
устраивалась показуха? Чжан же мужик, ему на такие мероприятия плевать, а
Файя готова хоть в петлю лезть – так ради кого демонстрация «в болезни и в
здравии»? Наверное, для бомонда: деньгами посорить, да потешить самолюбие
Стервеллы.
Чонгук же будет вести Файю к жениху вместо отца. Тае это возмутило. Ну
441/846
серьёзно, ведь всем известно, что девушка в муках от любви. Неслыханная
жестокость – вести под венец по уши влюблённую в тебя недородственницу,
зная, насколько она несчастна в этот миг – идя с ним, любимым, но не вместе в
лучшее будущее, а порознь. Навсегда. Или хотя бы надолго.
Видимо, в этом был какой-то непостижимый смысл.
По слухам, Файя безостановочно рыдала за день до свадьбы. И в этот день Тэхён

уже находился в Пекине в их доме. Чонгук долгое время провёл в комнате Файи,
точнее – с утра до ночи. Тае не хотел слушать языки ревности, но она жгла его,
зудилась ожогами, развевалась гарью мерзких фантазий. Почему так долго? С
глазу на глаз. Главное – о чём? Какие у Чонгука методы успокоения? Может,
решил подарить какой-то особенный подарок. Или Тэхён чего-то не знает, и с
«младшей сестрой» всегда было много тем для разговоров?
О, он сходил с ума, шагая из угла в угол. Как назло, в голову лезли мерзкие
картинки эротического содержания, в которые, по правде говоря, сложно было
поверить. Стал бы Чонгук заниматься непотребством с будущей чужой женой в
полном доме родственников и своего (если он ещё помнит) спутника? Нет,
конечно. Что не мешало Тае так отвратительно по-дурацки ревновать.
В итоге вечер он встретил на террасе в компании стакана воды со льдом и...

Чжана Цуанана. Неожиданный поворот событий. Девичник и мальчишник,
которым смело можно присуждать первое место в номинации «Самые худшие
мероприятия года».
Чжан сам пришёл и остался. Встал рядом, облокотившись о перила. Хотя солнце
село, на улице всё ещё царила знойная опала. Тае надел самые обычные шорты
и футболку. Цуанан, разумеется, выглядел более статусно.
В это сложно поверить, но они невинно разговорились. Кто стал инициатором,

конечно, ясно. Чжан, как Чонгук и говорил, хорошо изъясняется по-корейски.
Рассказывал ему, чем можно заняться в такую жару в Пекине и где можно поесть
самую вкусную еду. Затронул детство. В конце концов, не обошли и вопросы
личного характера. Чжан первый проявил любопытство, а он подхватил,
развесив распаренные от жары уши.
— Вас не смущает, что Чонгук сегодня весь день провёл в комнате вашей
невесты?
— А ты расстроен, да? – К слову, у него обезоруживающая улыбка. – Нет, меня не

смущает.
— Потому что вы её не любите? Имею в виду, вам всё равно.
— Не совсем так. Не люблю, но питаю интерес. В любом случае Чон не переходит

границы, мне переживать не о чем. А Файя поплачет и перестанет. У неё нет
выбора.
— А у вас?
— А у меня есть.
— А почему тогда согласились пожениться?
442/846
— Ответ тебе вряд ли понравится. Главное, я всем доволен. Мы с Чонгуком
отлично ладим, и наши взгляды схожи.
— Например? – без задней мысли.
Чжан крайне заинтересованно повернул к нему лицо, внимательно, с

несходящей улыбкой разглядывая его. А о скромности не слыхал?.. Довольно
близко, довольно откровенно. Довольно. Пауза затянулась.
— Какие у тебя красивые глаза. – Тае изменился в лице мгновенно. Говорить

резко перехотелось, и отчего-то запершило в горле. – Я тоже люблю окружать
себя красивыми вещами. Их сложнее достать, но потому они доставляют
большее удовольствие.
Обманчивая улыбка не спадала с его губ. Теперь от неё повеяло опасностью,

неясной природой хищничества по отношению к себе подобным. Тае поспешил
удалиться.
«Красивые вещи...»
***
На свадьбе они с Чоном сидели порознь. Гостей было довольно-таки много. Под
венец, как и обещалось, невесту вёл глава семейства – высокий, широкоплечий,
широкогрудый, черноволосый, породистый красавец. Файя выглядела
действительно великолепно, а рядом с ним – ещё лучше, только глаза её были
красны и мутны. Их можно было спутать с молодожёнами, только бутоньерка на
лацкане Цуанана определяла жениха.
Тае сидел далеко, зато хорошо видел, с каким взглядом Файя провожала
Чонгука. Как же искусственно и нелепо выглядела эта постановка. Ни дорогие
вина, ни богато накрытые столы, ни роскошные костюмы не скроют фальши. У
богатых свои причуды... Брак по расчёту, а зачем-то играют в любовь, для кого-
то гримасничают, так усердно пытаются удержать треснувшие маски, потому
что на натуральных серых лицах не блестит высший свет. Тае здесь – как ошибка
природы. Зато Чонгук – среди своих, какой бы ни была его сколоченная маска.
Тае, как и десятки остальных, одаривает его насыщенным взглядом. А ему
нравится внимание. И, кажется, он в полной мере доволен своим карнавалом.
И кто все эти люди за столиком рядом с Тае? С какой целью Чонгук его сюда
приволок? Посмотреть на то, насколько он желанный мужчина? Или на то, как он
нянчится с влюблённой в него девушкой? Или это поганый урок, чтобы Тае
отныне крепче держал «своё».
Кто знает...
Пару раз Тае словил на себе прожигающий, тяжёлый, долгий взгляд госпожи Ву.
Она снова в чёрном. Сидит рядом с Чонгуком, нахально демонстрируя, что для
него там места нет. Её густо подведённые глаза гипнотизировали. Она источала
опасность. Но чего Тэхёну было опасаться, если его защитник Чонгук?
С Чжаном они больше не пересеклись, да тот и не искал его взглядом. Наверное,

просто позабавился вчера над ним. Высоко держал голову, спину ровно,
443/846
бесплатно дарил соблазнительные улыбки, не отпуская от себя Файю ни на шаг.
Та, казалось, пришла на похороны и скоро свалится без пульса.
Одиночество спас Миллер, найдя Тае у стены. Они вместе стали свидетелями
того, как к Чонгуку подошли две стильные, уверенные в себе барышни, одна из
которых – с бокалом шампанского в руке – увлекла в, видимо, жутко
увлекательную беседу, так как Чон... увлёкся. Или по крайней мере был не прочь
потрепаться. Тае как-то не приходилось лицезреть, с каким количеством
женщин он конкурирует, и до этого его ревность имела свежую вскопанную
почву, а сейчас... А сейчас просто напала и грызла, усмехаясь над его наивным
юным сердцем, которое всё ещё было горячее головы.
Эти женщины слетаются к нему как пчёлы на мёд, и вьются, вьются рядом. Их
понять можно, а Чонгука немного не получается. С родственниками познакомить
не постеснялся, а для всех присутствующих продемонстрировать «семейное
положение» не пожелал. Хотя он вполне себе сдержан, нечасто комментирует,
но только ведь подзадоривает охотниц своей неприступностью.
Миллер вежливо кашлянул.
— Всё в порядке, мистер Дюран?
— В полном. – И отводит взгляд. На сегодня он исчерпал лимит терпения. Да и

что-то запутался в себе. А, казалось, уже начал понимать.
Тае нельзя просто дышать рядом с другими мужчинами, зато Чонгук волен с кем
угодно закрываться в комнате и недопустимо долго беседовать с незамужними
особами у всех на виду, когда где-то рядом находится его... Кто? Спутник?
Кажется, Чонгук об этом предпочитает не помнить.
Тае резко вспыхивает и резко потухает. Уходит в уборную. Хочет побрызгать на

лицо и успокоиться. Ревновать не в его характере. Или в его? Почему, чёрт
возьми, Чон стал таким охочим до разговоров?!
Или Тае просто никогда не видел эту его черту?
И, конечно же, в придачу к пробудившейся острой ревности свалилась

надоевшая за эти сутки невеста. Честно говоря, Тае уже достало её трагическое
лицо. Надоело, что Чонгук с ней возится. Надоело, что она так открыто
показывает свои чувства. Чёрт возьми, Тае, вообще-то, существует!
Файя первая останавливается, встретившись с ним глазами. Не плачет, но

смотрит безжизненно. Теперь ещё и горько.
Наконец-то его заметили. А он вытащил из нагрудного кармана платок, протянув

ей. Возможно, галантный жест. Или...
— Пытаешься задеть меня?
— Носовым платком?
— Никто не в состоянии сделать мне больнее, – неожиданно её распёрло на

поговорить. «Здорово, – думает Тае, – только этого мне сейчас не хватало». – Мой
любимый человек был в браке с моей сестрой, которой больше нет. И мой
444/846
любимый человек не выбирает меня даже сейчас. На тебя мне плевать. Не ты,
так другой. А платок лучше прибереги для себя – Чонгук... умеет доводить до
слёз.
Тае задумчиво опустил руку. Для умирающего лебедя она слишком

хладнокровно мыслит и чётко говорит. Жить будет.
— Мне всё равно на твои проблемы. Я просто дал платок.
— Если Чонгук когда-нибудь захочет увидеть меня в роли его любовницы, я ни

секунды не раздумывая соглашусь.
Уязвлённый зверь будет кусаться и кидаться. Ему больше ничего не остаётся... в

мире животных.
— Только он не захочет.
Тае всего лишь пытается выжить в этом мире.
— Он любит женщин. И всегда их выбирал. А ты – его новое увлечение. Нет, я не

считаю тебя конкурентом. Честно, мне тебя просто жаль. Один из. – «Приплыли»,
– с нервозной усмешкой думает Тае. – У вас нет будущего – ты и сам, наверное,
понимаешь, если не совсем наивный.
— У нас будет ребёнок, – выпалил. Файя шокированно переспросила, выставив

руку к стене, вероятно, чтобы не рухнуть на пол.
— Нет... Он не мог... – А вот теперь она зарыдала, вторую руку прижав к груди. –
Не мог... Чонгук...
Не в характере Тае доводить девушек до истерик. Но он и не станет её

успокаивать – это уже слишком, ему тоже несладко. Каждый преследует свои
интересы. Интересно... Чего же хотел добиться Тае? Наконец-то отстоять своё
достоинство?
Ничего не сказав Чонгуку, лишь оповестив Миллера, что плохо себя чувствует,
вернулся в дом. От всего в нём его мутило, казалось, даже стены научились
шептать, сводя его с ума. Риджин с фотографии в гостиной словно ожила,
преследуя его во сне. Гипнотический взгляд удава с глазами госпожи Ву
продирал до выступившего пота. Файя в его сне стояла под руку с Чонгуком... в
свадебном платье. И Риджин им улыбалась. Все были счастливы. Как Йен и
мечтал.
В голове билась отчаянная мысль: «Она ему сама родит столько, сколько он
захочет».
Проснулся он резко и испуганно вздрогнул. Плечо сжимала чья-то рука. За окном

уже потемнело. Глубокая ночь? А Чонгук только вернулся?
Видеть его совсем не хочется...
— Почему ты молча уехал?
Голова страшно раскалывалась – как после выпитого. Липкая вуаль сна ещё
445/846
мерещилась перед глазами. Сердце колотилось так, будто собирается взлетать.
Чонгук встряхнул его.
— Зачем ты довёл Файю до слёз?
— Господи...
Тае сел, схватившись за переносицу, устало её массируя. От этого имени уже

сводит скулы.
— Не лезь к ней. Это не твоё дело.
— Я к ней лезу? – наконец поднял голову, изумившись. – Это она со мной

заговорила.
— Повторяю ещё раз: не лезь к ней. Держи язык за зубами. Ты мужчина в первую
очередь. А она – часть моей семьи.
Прилив злости опалил лицо. Сердце так и рвалось наружу. Да вылети уже,
ненормальное!
— Почему ты так поздно пришёл? Со всеми бабами переговорил? Или ты и в

брачную ночь утешал бедную девочку?
— У тебя помутнение рассудка?
— А у тебя? Навеселился?
— Не совсем. Раздевайся. Успокою.
Всё внутри закипело.
— От тебя пахнет женскими духами! Меня стошнит.
— Запах секса ты бы ни с чем не спутал. Это просто духи.
Чонгук схватил его за запястья, пытаясь уложить под себя, но Тае откуда-то
нашёл силы и сопротивлялся, толкая его в грудь.
— Не трогай меня!
— К чему эти крики? Если бы изменил, был бы удовлетворён. И уж точно не стал

бы соблазнять кого-то на твоих глазах.
Не отдавая себе отчёт в содеянном, Тае ударил его в живот кулаком. Не так уж и
сильно – правда, что это изменит? Запрокинуть голову, чтобы увидеть
потемневшие глаза – побоялся. Даже не успел опомниться, как уже отлетел на
подушку. В этот раз было больнее. Это не пощёчина. Ему тоже прилетело
кулаком. Не по носу, глаза тоже целы, только адски болит скула. Кожа в том
месте занемела. Потребовалось время, чтобы прийти в себя.
Чонгук смотрел на него свысока – ясно, ставит на место. Эта гримаса

высокомерия Тае особенно раздражает. Наверное, Чонгук не ожидал, что в этом
446/846
юном теле столько сумасбродства, потому что Тэхён резко повалил его, ударив
по щеке. На деле лишь мазнул, но оставил царапины – три красные дорожки: за
«девичник», за женские духи, за оскорбительную отчуждённость.
Если Чонгук хотел наказать его за прошлое равнодушие, то явно переборщил.
Чон ничего не предпринимал несколько долгих секунд, и Тае рассерженно

толкнул его в грудь, как дикое животное дёргая за галстук-бабочку. Чон без
труда его обезвредил, с двух сторон ударив по ушам – хлоп – и оглушил.
Чтобы сломать хрящики или разорвать барабанные перепонки, требуется

большая сила. Тае же просто повалился, зажмурившись от странной боли. В
ушах звенело, и перед глазами всё меркло. Он и не знал, что можно так
атаковать противника.
А чем тогда отец ударил Чонгука?.. Кулаком? Предметом? Или случайно?..
Пока Тэхён находился в прострации, пробираясь сквозь туман и шум в голове, –

остался без белья. Его ноги раздвинули. Немного погодя он разглядел, как
Чонгук неторопливо раздевается, пожирая его голодным взглядом.
Запах женских духов выжигал ноздри.
— В уличных драках есть понятие: не бойся своего соперника – он сам боится.

Шпана малолеток – это стайка животных, ничем не отличающихся от собак или
обезьян. Их цель – не нанесение поражения, а самоутверждение. Инстинкт
опустить. Плохой боец болтает языком, а надо сразу наносить удар. Ты не
знаешь, куда бить, и напоминаешь мне безмозглую малолетку. У боксёров
крепкий пресс, так что не целься в живот – побереги свои ручки.
Тае приподнялся на локтях, ещё расфокусированно ловя его лицо и через раз
слыша слова. Зато нашёл силы брызнуть ядом:
— Много букв. И ни одного ответа. Даже нос не сломал. Ха-ха, и сам боишься!
Или со сломанным носом на меня не встанет?
Чонгук усмехнулся, бесстыже вздёрнув бровь.
— Я от тебя с ума схожу. Что мне сломанный нос?
— Ты... с ума сходишь явно не из-за меня...
— Из-за тебя. Но что мне остаётся? Так мне было суждено.
Последнее Тае совсем не понял, но этот взгляд глубоко в него пророс. Не

сумасшедшего. Осуждённого? Звучит нелепо.
*psychologies ru
*этуаль (звезда) - знаменитый артист/артистка
447/846
Глава 25. Фрактальный мир
Говорят, миром движет любовь — но ненависть явно не отстаёт.

Бумажный дом (La casa de papel)
Тае проснулся от вибрации: с тяжёлой, почти неподъёмной головой,

поддерживая её ладонью, дабы поймать обстановку в фокусе. Звонил телефон
Чонгука, точнее – вибрировал. Тот в свою очередь спал на животе и не слышал.
Его часы лежали на тумбочке, телефон рядом с ними.
Воспоминания раннего утра впрыскиваются в мозг токсичной жидкостью. Голова

вот-вот расколется. Он предпринимает попытку сесть, к чёрту прогоняя
сонливость. Кто-то с того конца провода крайне настойчив. «Файя? – с усмешкой.
– Звонит поплакаться на первую брачную ночь. – Улыбается, предположив
второй презабавнейший вариант: – Или Чжан. Тоже поплакаться».
У Тае с Чоном «первая брачная ночь» прошла как у кошки с собакой. Пёс сейчас
видит седьмой сон, отделавшись только царапинами, а кот с шипением трогает
припухшую кожу на скуле. Хотя бы до случки не дошло. Он даже оттягивает
одеяло, проверив. Голый. Но сзади не саднит и следов преступления не
наблюдается. Чонгук тогда молча ушёл в душ, а когда вернулся – завалился
спать. День был длинным, настолько длинным, что из «вчера» незаметно
перетёк в «сегодня».
Телефон снова завибрировал.
Болезненно промычав, Тэхён забрал его с тумбочки и потряс Чона за плечо. Он

ответил не глядя и даже не приподняв голову с подушки. Вполне себе ровным
голосом заговорил на китайском. Тае отвернулся, но сон уже «чучухнул»
последним вагоном, и навалилась усталость.
Тем временем Чонгук сел, спустив ноги с кровати. Телефон уже лежал на
тумбочке. Гнетущая тишина легла между ними.
Вчерашняя яростная ревность сошла на нет. Лишь слабое раздражение вызывал

фантомный запах женских духов. Понятия не имел, о чём говорить с Чонгуком.
Кровать заскрипела.
— Уже полдень. Кушать хочешь?
А что, после драки можно не заморачиваться с вопросами? Хотя какая там

драка... Помахались кулаками. Ну, то есть Чонгук помахался – у Тае неважно
получилось.
— Пока нет.
— Вечером самолёт. Если хочешь, можешь ещё поспать. Я тебя разбужу.
— А ты куда? – развернулся к нему. – Опять к Файе?..
Зря, наверное, он снова затеял этот разговор, но следовало бы на свежую голову

поставить все точки над i. За последние дни его «младшей сестры» было
448/846
слишком много в их отношениях.
— Что она вчера тебе сказала? – Встречный вопрос задан мирно.
— Какая теперь разница? Я же должен вести себя как мужчина: держать язык за
зубами, терпеть ненавидящие взгляды твоих родственников, их оскорбления. А
ты ничего не должен... Я понял.
— Ты сам ведёшь себя со мной, как будто я для тебя чужой. Тебя разозлило, что
я находился в женском коллективе, так почему же ты не подошёл ко мне?
Почему ты не остался до конца? Ты всегда сбегаешь. Говоря о моей семье: тебе
известно, почему ты не снискаешь от них симпатии. Тебе не обязательно с кем-
то зубоскалить: достаточно подойти ко мне и заявить свои права на меня –
молча, с достоинством. Раз не хватает мужества, жалей себя дальше.
Опять обруганный... Чонгук не давит, не принижает как таковой, только

грамотно подбирает выражения.
— И что бы они все обо мне подумали?
— Какая разница? Так они думали, свободен ли я, и как попасть ко мне в

постель. Это следствие твоей трусости.
— Ты закрылся с Файей на весь день, ничего мне не сказав. Не говорил со мной.

Не смотрел на меня. Что я должен был думать? Да я бы ни за что не решился к
тебе подойти. Даже отсадил меня. Только и заботишься о женщине, которая
тебя любит. А я не вправе ревновать?..
— Тае... – утомлённо вздохнул. – Файя не заинтересовала меня ни раньше, ни

после. Неужели думаешь, захочу её сейчас? Я хорошо к ней отнёсся, но это не
повод для ревности. Если бы в тебя была так влюблена девушка, ты бы понял
меня. Того требовала ситуация.
Если бы была влюблена... Но так безрассудно влюбляются только в подобных

мерзавцев...
— А что будет поводом для ревности? Ты целый день пробыл в её комнате.
— И что? Я, по-твоему, трахал её?
— Можно не только трахаться.
— Я выдал её замуж, я в партнёрских отношениях с её мужем. Ты представлял,

как я её напоследок по-тихому трогаю? Ну не смеши меня.
— Хорошо. Хорошо... Я попрошу тебя кое о чём. Я больше не зайду в этот дом. Не
заставляй меня. Это дом твоей жены, мне физически тяжело здесь находиться.
Даже горничная смотрит на меня с такой злостью, как будто я кого-то убил. Я не
буду возражать, если они захотят остановиться в нашем доме. Наш, да? Ты так
говорил. В своём доме я на своей территории, и я не буду чувствовать себя
изгоем.
Некоторое время Чонгук сидел молча, после удивительно просто дал добро.
449/846
— Всё-таки ты опять сбегаешь. Заставлять не стану. Только ты и в нашем доме
не стремишься показать себя хозяином. Я делаю выводы, а ты?
***
— У вас синяк на щеке? – деликатно приступил к работе опытный мозгоправ. –

Чонгук дал выход агрессивным импульсам? – Читай: поднял руку.
Тае был сух, как двухнедельный кусок хлеба, позабытый в холодильнике. А

иметь дело с таким кусочком опасно – никогда не знаешь, каких он полон
сюрпризов.
— Я приревновал. Первый разозлился и ударил. Он в ответ.
— Это уже не первый случай? – Тае уклончиво повёл плечами – всё потому, что
не горел желанием касаться темы размахивания кулаками. Синяк и синяк. У
Чонгука вот целый день были видны три красные полоски, бесследно
исчезнувшие только к следующему утру. С Тае тот же фокус не сработал, но его
это и не слишком огорчало. Когда он первым занёс кулак, то был готов к
отражению. Чонгук вообще обещал вывихнуть руку, а потом её сломать, если он
ещё раз попробует его ударить. Обошлись всего лишь синяком. Зато Тае получил
свою порцию адреналина. – В чём выражается ваша агрессия?
— Я не баба, пусть и... в роли нижнего. За себя постоять смогу. Это нормально.
«Хотя бы попытаться...»
— Этим вы пытаетесь доказать, что мужественны? Наш социум сковывают

гендерными ролями, но склонность к бесконтрольному насилию – это не
брутально, а скорее, по-мальчишески. Или... – Мужчина по-доброму улыбнулся. –
Вас только настиг пубертатный период. Ваша мама не дала вам возможности
почувствовать себя полноценно развивающимся юношей.
Тае помрачнел. Сразу вспомнил, что даже не трогал себя, как все нормальные
подростки в период созревания. Даже толком не возбуждался и не мечтал о
случайном сексе. А может, психолог прав, и ему элементарно не хватило драк у
школы. Или, наоборот, с лихвой хватило твёрдой руки...
— Не хочу это обсуждать.
— Как скажете. С Чонгуком уладили недопонимание?
Парень криво усмехнулся.
— Всё как всегда: он занят, мы не разговариваем.
— А вы пробовали первым начать диалог?
— В прошлый раз, когда я хотел поговорить, он как раз отправил меня к вам.
— Могу предположить, что вы выбрали неподходящее время.
— Да, это тоже. Хотя дело не только в этом. Просто ему всё равно. Мои
проблемы, в сравнении с его, – смехотворны. Да и что мне ему сказать? В чём
450/846
моя вина? Я приревновал, потому что он дал повод.
— Вот с этого и начните. Спокойно, без нервов.
— Об этом мы уже поговорили. По его логике, я неправильно всё понял и вообще

сам виноват, потому что от всего сбегаю.
— Поэтому вам и нужно сделать первый шаг. Чонгук, очевидно, ждёт его от вас.
Вам определённо есть что обсудить. Я не прошу вас извиняться перед ним.
Ревность – это либо следствие недоверия в отношениях, и тогда виноваты оба,
либо эгоизм с вашей стороны. Но тогда нужно не винить себя, а работать над
собой. Как я считаю, вам обоим следует научиться понимать друг друга. Первый
шаг – это не унизительно. Это показатель того, что вы готовы слушать и
боретесь за эти отношения.
«Он хочет инициативы», – безрадостно припомнил. А где побыть инициатором? В

примирительной беседе или в постели? В этом вопросе психолог ему точно не
советчик.
***
Он честно пытался с чего-то начать... Попросил у Чонгука планшет. Если тот

слегка и удивился, то допытывать – для чего он ему – не стал, разрешив
попользоваться. Тае скачал пару книг, заставляя себя сконцентрироваться.
Психолог наставлял, чтобы он придерживался правила двадцати минут, не
закрывая занудную книгу на посвящении, уже на этом этапе кишащую
непонятными словами. Для чтения нужно либо желание, либо мотивация – Тэхён
работал над вторым. «Люди делятся на две категории, – писал Вербер Бернард. –
Тех, кто читает книги, и тех, кто слушает тех, кто читает». Прослыть глупым
перед Чонгуком он не боялся, ведь давно был в этом уличён, а хотелось ему
стать увереннее в себе. Тогда и Чонгук начнёт воспринимать его не как
мальчишку, а как зрелого партнёра.
Чтение Тае начал с лёгкого, чтобы точно не задремать в процессе. Первую книгу
кончил за шесть дней. Немногое запомнил, частенько витая в облаках
собственных переживаний. А вот вторую книгу нашёл на французском, посудив,
что ему нужно освежить в памяти язык, из-за чего чтение потребует больше
внимательности. Но ни разу не решился прийти в кабинет на своё кресло-
качалку. Посчитал, что вызовет у Чона насмешку или раздражение своим
присутствием, а потому размещался в гостиной, как раз под памятной люстрой с
птицами.
Стоит признать, за чтением реальность смазывалась, и все проблемы, что

терзали его мозг, временно отходили на второй план. Только, увы, не решались.
Теперь на консультации Тэхён делился прочитанным в дополнение к рассказу о

Тахре. И не психолог, а Алекс Миллер, случайно наткнувшийся на книжного
червя в гостиной, сделал Тае замечание по поводу его робости и
нерешительности. Тогда прочитанная страница вмиг вылетела из головы.
— Чонгук который день не в настроении. Я видел следы вашего поединка. Тае,

кровать – не ринг.
По сути-то, конечно, кто первый начал – с того спрашивают, но ведь
451/846
ответственность за кулачные бои несли оба, так почему грозятся пальцем только
ему? Он тогда растерялся. Даже ужаснулся: «Неужели я такой плохой?»
— У вас будет ребёнок. Надо взрослеть. Не прятаться за чтением... – И бегло

глянул на потускневший экран планшета, ничего не разобрав на французском
вверх тормашками. – ...Романа. Давайте налаживать отношения. Вам с Файей
ещё уйму раз сталкиваться лбами.
Тае так и хлопал ресницами, с виноватой растерянностью глянув на экран.

«Призрак оперы» – мелкими буквами прописывалось вверху страницы.
Готический роман. Что не так с романами?.. Экран так и потух, отразив
озадаченное лицо чтеца.
Он не понимал одного: почему Чонгук стал с ним абсолютно безразличным. Зато

все семафорили, что нужно всего-то сделать первый шаг. Чона-младшего Тае и
то понимал лучше: тот продолжал буравить его глазками-пуговками, кусать губы
от досады и всячески отвоёвывать отца.
«В чём моя вина? – не переставал задаваться Тае. – В том, что ревную? В том, что
боюсь быть отвергнутым на глазах толпы? В том, что хочу его поддержки насчёт
нашего же ребёнка?..»
А ревность продолжала печь. Чонгук чаще стал задерживаться после работы в

боксёрском клубе. Нет, он не игнорировал Тае, не отвечал грубо – убивал
равнодушием. Для Тае это действительно убийственно.
В субботу Чонгук был дома. Они с Йеном несколько часов провели на свежем
воздухе в кругу собак и мячиков, после чего глава семейства всё-таки от всех
отгородился в кабинете. К тому времени Тае принял душ и подготовился. В
общем, смекнул, что для тёплых разговоров надо подготовить тёплую постель,
чтобы брать мистера Чона горяченьким. Извращаться в костюмировании не
собирался, зная наверняка, что Чонгук всяким кружевным полоскам
предпочитает просто нагое тело. Так он и пришёл сдаваться в халате,
предусмотрительно защёлкнув за собой замок на двери.
Сдаться... В логово льва. Неприступного, высокомерного короля зверей.
Чон сидел на диване, ступни по обычаю сложив на журнальном столике, держа в

руке чашку кофе, а на колени водрузив ноутбук. На Тае задержал взгляд, но то
ли был слишком занят, то ли не заинтересован вовсе.
Вообще.
— Можно? Ты работаешь?
— Можно. Что хотел?
Тае плюнул на всё и легко расчистил себе место, отобрав у него чашку и
ноутбук, и легко перекинул ногу через его бёдра, усевшись верхом.
Хладнокровное выражение лица Чонгука, боже... было беспощадно.
— Ты меня больше не хочешь?
Чон флегматично изогнул брови.
452/846
— Ты хочешь секса? – Сказано таким тоном, будто они пять минут назад вылезли
из постели после ночного секс-марафона.
— За что ты меня наказываешь?..
Беспомощно прижавшись к его мраморным губам римской бездушной статуи, Тае

втопил всё своё очарование, запустив ему пальцы в волосы, чуть оттянув от
корней, и эти окаменевшие губы одарив пылкими чмоками.
— Лучше наори, только не молчи.
— Я тебя не не хочу. Мне приелся однообразный секс. Я же уже говорил: скакать

на задних лапах без взаимности не буду.
Тае не может обмануть себя – его ранило каждое его слово, но он продолжил на
нём сидеть, расстроенно прижавшись лбом к его лбу, отправив пальцы
справляться с пуговицами его лёгкой домашней рубашки.
— Хорошо. Я исправлюсь.
А самого чуть не перекорёжило. Пальцы-то слушались, но разум не внимал: «Я

же не просто так таким был... Он ведь давал повод...»
— Попробуй.
Тае не раз убеждал себя: всё, что происходит между ними в постели – не
унизительно. Чонгук говорил, что со своим мужчиной не должно быть стыдно.
Под мантру этих убеждений Тае медленно разоблачался, аккуратно откинув
халат, снова припав к нему – в одежде – голым и соблазнительным. Чонгук
позволяет себя целовать. За что наказывает – понятно без слов. И Тае считает,
что для своего же блага готов побыть упрашивающим и прогибающимся.
Скатывается в ноги, справляясь с молнией на брюках, вкладывая в свой взгляд

вожделение. Голод. Прибивается к паху ещё через бельё, оставляя на ткани
влажные следы. То и дело вскидывает голову, ловя гипнотический потемневший
взгляд. Пусть сидит как глыба льда, но уж Тэхён-то точно знает, насколько
сильно ему сейчас хорошо. И как хорошо будет.
Высвободив член, берётся ласкать его, отправляя в рот, и обнимает бёдра,

насаживаясь ниже, вертя головой из стороны в сторону, наконец услышав на
свою бесхитростную манипуляцию протяжные вздохи. И как он любит –
горловой. Что уж говорить, у Тае самого от чвакающих звуков подрагивают
коленки.
Не дав ему кончить, он снова седлает бёдра, распахивает рубашку, утыкаясь

носом в грудь, поцелуями выпрашивая участие, запрещённым приёмом касаясь
крепкой шеи, заводя его руки за спину. Сегодня инициатива полностью на нём.
Не страшно. Это не невыполнимое задание.
— Бесчувственный. – Недовольно прищурившись, укусил его за губу, медленно

опускаясь на член, задержав дыхание.
Боль всегда замещается болезненным и оттого более острым удовольствием.
453/846
Чонгук доблестно поддерживал его за талию. Как только Тае не упражнялся
сверху: и покачиваясь на нём, и лихо насаживаясь на всю длину, в конце концов
даже повалил Чона на спину. По итогу просто устал, взмыленный и всклоченный
снова засев между его ног, колдуя ртом.
Когда зазвенел телефон, Тае чуть не укусил его, недоумённо заглянув в глаза.
Думал, может, всё-таки не ответит и позволит уже наконец закончить
экзекуцию. Но, точно назло, прокашлявшись, тот ответил, поведя бровью, мол,
продолжай. Как будто все сговорились помешать Тэхёну навести мосты –
неожиданно в кабинет постучался Йен (лёгок на помине!). Сексуальное
напряжение схлынуло, как не бывало. Сын чего-то хотел. Чонгук ответил, что
занят и сам позже к нему подойдёт. А Тае как идиот сидел с его членом в руках,
уже и не зная, доводить начатое до конца, или это дохлый номер.
Чонгук кончил через две минуты. Позаботиться о себе Тае не захотел. Забился в
угол дивана, забравшись с ногами, и упёрся взглядом в одну точку. Был уверен,
что сейчас услышит шорох застёгиваемой одежды и шаги в направлении выхода.
Чего ещё надо? Каких таких разговоров?
Но вместо шороха послышалась усмешка. Чонгук наблюдал за ним всё в той же

распахнутой рубашке и обмякшим органом навыкат. Никуда не спешил.
— Надулся как рыба-шар.
— Комплимент не очень…
— Она раздувается в момент опасности. Ядовитая.
Тае протяжно вздохнул и прикрыл одну половину лица. И как-то тоже не

удержался от пришедшего на ум ехидного комментария.
— Будем надеяться, твой член в порядке после ядовитой рыбы.
Чонгук улыбнулся ему.
— У меня бриллиантовое напыление. – Парень опять не понял. Чон погладил свой

член. Ленивая улыбка не сходила с его умиротворённого лица (о, секс
животворящий!). – Титановая основа. – Тэхён беззвучно засмеялся. – Иди сюда,
проверю, что там у тебя.
— У меня уже не титановая.
— Мм, мне надо убедиться.
Тае не надо просить дважды. Он снова его оседлал и впился в губы, на этот раз
получив поистине щедрый отклик: глубокий, чувственный, жаркий поцелуй.
Думать не хотелось. Хотелось найти покой и смысл в этих объятиях.
Тае гибко развёл ноги, горячо шепнув ему на ухо:
— Ты знаешь, что я могу перевернуться со спины на живот, не снимаясь с члена?
Чонгук довольно заурчал и, точно заново изучая его тело, дал рукам полную
свободу передвижений. Голый Тае с уже растраханным влажным анусом не
454/846
оставляет места для фантазий.
— Нескромная провокация. Откуда познания?
— У балерин подслушал. – У Тае наконец-то радостно заблестели глаза. –

Попроси – и покажу.
***
— Сегодня вы улыбаетесь, мистер Дюран. Как ваши успехи?
Несомненно, душевно ему полегчало, будто скинул с себя одну удавку. С

Чонгуком не удалось толком поговорить, но их отношения хотя бы потеплели.
Недавно Тае провёл часы досуга с планшетом в кабинете вместе с ним. Тема про
ребёнка не поднималась. Банально хотелось узнать, прижился ли плод у
суррогатной матери. Но подходящего момента не выпадало.
Чтение чтением, но одним им не обойтись. Тае прошерстил интернет, прежде

чем решил записаться на танго. Ему близки по духу танцы, и ещё помнится
жгучее Реванго, так что попробовать в этом направлении ему сам бог велел. А
ещё он придумал, как чаще пересекаться с Хунхэ и Соджуном, не нервируя при
этом Чона – как раз их обоих подбил вместе с ним пойти на танцы. Соджун не
раздумывая согласился, ещё и Тае подмигнул за отличную идею. Хунхэ недолго
сопротивлялась, как и полагается даме, дабы её поуговаривали. Соджун взял
уговоры на себя: она ему слово, он ей десять.
Как итог, вчера они втроём сходили на первый урок.
Тае не просил денег, так как у него в распоряжении была карточка, только
поставил Чона в известность, получив его скупое согласие. Тае старался
выразить страстную заинтересованность, ему вот и психолог советовал не
сидеть без дела. Он всего лишь опустил фразу, что к нему прибились Соджун и
Хунхэ. В конце концов, ему не с Соджуном обжиматься, так чего нервничать?
Первый пробный урок всегда бесплатный. Миловидная женщина-педагог,

услышав, что Пэ и Дюран из балетной труппы, сразу положила на них глаз, и,
назвав Тае «caramelito» (конфетка с испанского), пообещала подобрать ему
«cosas calientes»*.
На начальном этапе они осмотрели помещение, увидели танец воочию под

страстную аргентинскую музыку, сами попробовали сделать первые па-шаги, а
ещё узнали, в чём приходить на следующий урок.
Тае запомнил, что одежда должна быть не сковывающей, а ещё элегантной, но

не броской. Спортивной удобной одежды у него много, но трико или свободные
штаны вряд ли будут уместны. Так что примерил брюки с излюбленной белой
футболкой. От Хунхэ было невозможно отвести глаз, вот Соджун и приклеился к
ней, восхищённо обжигая взглядом точёную фигуру в платье и удобных туфлях
на маленьком каблуке. Краем уха Тае слышал, как Соджун забавно пел ей
дифирамбы, а Пэ довольно хмыкала, ничего не говоря в ответ.
— Будущим молодожёнам как раз надо сближаться, разжечь страсть, –

балаболил Соджун. – Кстати, что я узнал... Я не смогу подкупить аиста. Аист
вообще... Нас, в общем, всю жизнь обманывали.
455/846
— А я-то уже понадеялась.
— Я вычитал, что аисты – хищники. Когда они воруют зайчат, их крики похожи на
плач ребёнка... Это одна из версий. Я лучше звякну журавлям или цаплям...
— О господи! Нашёл, что читать.
— Я будущий отец, я должен много всего знать.
— Ты – ходячее недоразумение.
— Тае, скажи ей, что я очень даже ничего.
Тае скромно поулыбался, не ввязываясь в разговор двух воркующих голубков, а

сам подумал, что его отцовство не за горами, только он не стремится что-то
изучать по этой теме. Ещё не делился об этом с Хунхэ. Рот не открывается
рассказать, что в свои двадцать один он станет отцом ребёнка из пробирки...
...И вот Тае снова на консультации у психолога. Раз в неделю, девяносто минут
тет-а-тет. Сначала перечисление своих успехов, потом немного о Тахре. Больше
положенного о личных отношениях.
Договорились до того, что снова подняли острую тему с отцовством. Тае нечего
было сказать, он боится раздувать этот огонёк. Если бы у них с Чонгуком было
меньше разногласий, и Тае имел бы свой постоянный доход, возможно,
возможно... тогда бы он был более расположен к столь ответственному шагу.
Ребёнок обязательно всё изменит. Хотелось бы наивно надеяться, что лишь в
лучшую сторону.
— Вы так и не нашли общий язык с Йеном?
— Не вижу в этом смысла.
— На первой встрече вы сказали, что это ребёнок Чонгука, то есть не имеет

значения, какие у вас с ним отношения. Но я так не считаю – это очень важно.
Сейчас вы, мистер Дюран, как бы грубо это ни звучало, являетесь причиной
конфликта между отцом и сыном. Напрасно вы избегаете с ним контактов. Ему
двенадцать – он уже не совсем маленький, но пока не подросток. Каким бы
взрослым он ни хотел казаться, мальчик ещё юн и его психика хрупка. В вас он
видит опасность. Он любит отца, но ведь мы знаем, что в таком возрасте он не
понимает, почему у папы возлюбленный – парень, и он живёт с ним. Он ревнует
отца к вам и боится, что вы отнимите его у него. Для него вы – чужой человек, а
чужие люди воспринимаются нами как угроза. Чтобы влиться в семью, вам
нужно найти общий язык с сыном. И не только ради него, но и ради Чонгука. Вам
всем должно быть комфортно в этой семье.
— Чонгук не хочет, чтобы мы общались.
— Подразумеваю, с Чонгуком сын счастлив, и это не позволяет ему оценить

полную картину его психического состояния. Дети максималисты, для них всё
имеет большое значение, тем более для Йена отец – это весь мир. Сделайте над
собой усилие. Будущее вашей семьи не у воли случая, а в ваших руках. «Счастье
не зависит от того, кто вы есть или что у вас есть. Оно зависит исключительно от
456/846
того, что вы думаете».*
***
Июль жарил, через день лил дождь, чтобы после вылизать всю влагу подчистую
и опалить горячим языком летней духоты. Тахра вернулась к съёмке роликов. На
июль выпадал праздник – День провозглашения конституции. В тот день Тахра
выступала в ресторане «Корейский дом» перед высокопоставленными людьми.
Корейский дом – ресторан, где можно отведать королевскую кухню за низкими
столиками на традиционном полу. Здание, соответственно, выполнено в
традиционном корейском стиле. Здесь имелось отведённое для выступлений
место – Фольклорный театр. В нём проходят выступления Национального
кордебалета и других культурных организаций. Тахра прогоняла свой номер в
белых ханбоках, немного растянув время выступления. За это они не выручили
ни копейки. И, кажется, не всем пришлись по вкусу. Но Хунхэ была уверена, что
на крючок с вкусным червячком обязательно прыгнет большая рыбка – то есть
кто-нибудь заинтересуется конкретно труппой или кем-то из неё и предложит
протекцию.
Сразу после мероприятия он в компании двух парней из труппы направился

вдоль улиц без конкретной цели. С парнями особо не близок, но пообщаться
можно, а одному гулять не comme il faut*.
В общении с Ларкиным ушло напряжение, но не шёл контакт. Телохранитель,

возможно, вёл бы себя как раньше, но Тае ещё соблюдал дистанцию. Так вот
именно у Ларкина он спрашивал разрешения на прогулку, потому что тот за ним
ходил по пятам.
Ребята дошли до торгового квартала, схоронившись у лотков с уличной едой. От

вкусных запахов желудки посходили с ума. Тае внезапно осенило, что именно
сегодня нужно сделать первый шаг к маленькому Чону, и, наверное, будет
нормально угостить его хоттоками.
Вернувшись домой, Тае легко обнаружил Йена. Чонгук отсутствовал – и хорошо.

У самого Дюрана задрожали руки, когда он со спортивной сумкой через плечо и
бумажным пакетом, пропитавшимся маслом жареных лепёшек, зашёл в
столовую, вполголоса окликнув Йена, таскающегося с собаками за мадам Го.
Кажется, все четверо (и собаки) недоумённо обернулись. Ох, Тае бы и сам
обернулся, сославшись на мистера привидение, но, к сожалению, он ещё не
стеклянный.
— Можно тебя на пару слов? – улыбнулся как можно дружелюбнее, потряся

пакет (господи, ну не кота же заманивает паштетом...). Мадам подтолкнула
хмуро напыжившегося мальчика. Вот кто тут рыба-шар.
Они миновали большую гостиную для приёма гостей, пройдя в уединённую

комнату для семейных встреч. Символично. Ну вот и встретились.
— Я купил для тебя. Угощайся.
Тае как его боялся, так и боится, и не знает, что к нему испытывать, потому что
негативным эмоциям взяться неоткуда, а положительным... ну, тоже.
И что этому ёжику говорить?.. Вроде бы он парень ещё мелкий, а всё равно
457/846
голову ему не запудришь, так он ещё и прищёлкнет зубами. А на бумажный
пакет Йен посмотрел, как на взятку честный полицейский.
— Мне не нужны подачки. Ещё и на папины деньги.
Не просто клацает зубами, а готов откусить полруки.
Ладно, хорошо, никто не обещал, что будет просто.
— Тогда считай, что это от папы.
— Что вам от меня надо?
Сразу к делу. Деловая колбаса. Маленькая ксерокопия мистера Чона. Тае со

старшим-то не может совладать, что уж говорить про общение с младшим?..
— Я просто хотел... В общем, давай пойдём на мировую? Мы не ругались, да, но...

Я вижу, что не нравлюсь тебе. Мне надо было раньше с тобой поговорить. Я
понимаю, что тебе всё равно... но я никогда не общался с детьми, поэтому
вообще не знаю, как себя вести. Я не буду лезть в твоё личное пространство.
— Вы сейчас лезете, – режет прямотой. Сверлит знакомыми умными глазками.
— Да. Да, ты прав. Я имел в виду: не хочу, чтобы ты из-за меня чувствовал себя
плохо. Я готов идти навстречу. Я и так стараюсь не мельтешить, когда ты с
папой. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но я никогда в жизни не стану между
тобой и твоим папой. Он не делит любовь на половинки: кому-то больше, кому-то
меньше – он по-разному нас любит. И тебя он очень сильно любит, поверь мне!
— Уйдите от нас. Это наш дом. У меня есть мама.
— Чонгук не пытается сделать меня заменой твоей мамы. Твоему папе я

нравлюсь, а он мне... Если он скажет мне уйти – я уйду. Но сейчас нам нужно
научиться мирно сосуществовать. Я не со злым умыслом...
Йен врезался в него упрямым пронзительным взглядом. Тае смотрел виновато,

будто реально дал повод себя ненавидеть, а теперь раскаивается и просит
второй шанс. Эти Чоны умеют так посмотреть, так сказануть, что почувствуешь
себя негодяем...
— Из-за вас папа хочет второго ребёнка.
— Йен... – А что тут отвечать? Перекладывать всю ответственность на Чонгука,

во-первых, бессмысленно – потому что Йен идеализирует отца; во-вторых, низко
– потому что Тае не тот, кто станет очернять отца в глазах ребёнка, тем самым
получив только большую порцию ненависти. Что-что, а помочь Йену принять
нового члена семьи под силу только Чонгуку.
— Папа любил нас с мамой, и ему не нужны были другие.
— Послушай... – Мальчишка, очевидно, понимает, что слабое звено тут именно

дядя Тае, которому непозволительно говорить лишнего, потому он и играет на
его чувстве вины. Но совсем прогибаться Тае не видит смысла, иначе беседу
можно считать бесполезной. – Папа говорит, что ты уже взрослый, поэтому
458/846
пытайся принять простую вещь: он любит не только тебя, но и меня. В этом нет
моей вины. Твой папа хочет ещё одного ребёнка, что в этом плохого? – «Угу, Тае,
что? Что же плохого-то?! Может, потому что я парень, а ребёнок от суррогатной
матери?!» – воскликнул про себя. – У меня вот была сродная сестра, – раздавил
милую улыбку. Подумаешь, опустил, что с сестрой они друг друга не жаловали, а
недавно её жестоко зарезал любовник, ну а его любимый папа шантажировал
Тае тюрьмой – и опля – вот он живёт здесь!
— Мне то что, что у вас была сестра?
— Я ведь не пытаюсь рассорить вас с папой, за что ты так на меня злишься?
— Отстаньте от папы. Живите в своём доме. – Совершенно точно нельзя

уточнять, что это и есть его, Тае, дом... – Не притворяйтесь добреньким. Я знаю,
что вы живёте на папины деньги. Из-за вас папа не ладит с бабушкой, а тётя
постоянно плачет. Вы рушите мою семью.
— Я не могу влиять на твоего папу. Он сам решает, с кем и как общаться, – чуть
жёстче. Если так и будет жевать сопли, Чон-младший разнесёт его в пух и прах.
Йен подозрительно прищурился и поджал губы, в конце концов, отвернувшись

от него, собравшись уходить.
— Папа сказал, чтобы вы ко мне не лезли. Вот и не лезьте дальше.
По крайней мере, Тае пытался...
***
В пару с Тае поставили cosas calientes пятидесяти двух лет. Она рассказала, что
развелась месяц назад и заново учится смотреть на мир, а ещё навёрстывает
упущенное. Такая миловидная и энергичная невысокая дама с большой грудью,
подчёркивающая её глубоким декольте и крупными бусами. Тае невольно
скашивал взгляд вниз, оглядывая две мягкие прыгающие округлости, что так и
просились на волю... Давно понятно, что в интимном плане женщины его не
интересуют, а красивые тела он видит почти каждый день на репетициях,
поэтому его невинные взгляды можно счесть за элементарное любопытство.
Зато даме приятно от мужского внимания. Тае с усмешкой представил, каким бы
недовольным стал Чонгук, наблюдая за их колоритной парой.
Перед третьим уроком Тае примерил маленькую шляпу, очаровательно

заулыбавшись на закрепившееся за педагогом обращение «caramelito», а Хунхэ
его в этот момент удачно поймала в объектив телефона. На фотографии Тае
придерживал шляпу, счастливо глядя в сторону в своём трикотажном белом
костюме. «И правда конфетка, – с теплотой озвучила Пэ, переслав ему
фотографию со словами: – Отправь мистеру Чону фотоотчёт. Пусть соскучится».
Обмен сообщениями у Тае с Чоном как у двух непродвинутых, незнающих о чём

говорить людей, редко пользующихся мессенджерами. Чонгук с китайских
гастролей начал просить у него фотографии, и Тэхён постепенно осваивал это
«ремесло», только по-прежнему стеснялся наводить на себя камеру. Отправив
фотографию с простой подписью: «Я на уроке», испытал иррациональное
волнение, с предвкушением, достойным влюблённого голубка, дожидаясь
ответа. Сам не мог себе объяснить, почему именно его мнение было настолько
459/846
для него значимым: если ему нравилось, Тае рделся, вмиг становился
счастливым, а если ему не нравилось, то возникало острое желание делать ему
наперекор, при этом по частям собирая свою самооценку.
«Самый красивый», – прилетело ответом. Ну вот, юноша расцвёл. Много ли надо

для счастья?
«Сегодня поужинаем в ресторане», – следом. И настроение взмыло вверх. Хунхэ

с Соджуном обменялись добродушными усмешками.
Отличное настроение не скрылось и от вездесущего Ларкина. Он с лукавой

улыбкой поглядывал на своего пассажира. Между ними подул тёплый ветерок, и
Тае тоже это почувствовал, не ставя блок.
— Рад, что ты себя снова хорошо чувствуешь, Дюрара. А то удирать куда-то

хотел, хмурил нам небо.
Да, действительно хорошо, что, когда всё налаживается, все это замечают и
непременно поддакивают: «А я говорил!» Ларкина, конечно, не в чем обвинить,
только и у Тае были все основания, как он высказался – хмурить небо и давать
дёру. Да что уж говорить, он до сих пор на распутье и просто пытается выжить,
хватаясь за поддержку Чонгука как за спасательный круг.
— Не пугай меня больше. И не обижай босса, злой кот. Как ты устрашающе

впивался когтями в сумку, так до сих пор мне в кошмарах снишься.
— Я обижаю, только когда обижают меня.
— Бу-бу-бу. А если серьёзно, запомни уже: Чон мстительный, ну не лайся ты с

ним. Будь белым и пушистым – у тебя это отлично получается. Все счастливы.
Миллер не ходит, а точно парит над землёй.
— Без советов обойдусь, Ларкин Ривера.
— Чоновский гонор полез, Тае Дюран.
Тае окинул его наигранно мрачным взглядом.
— Ха, ну ты и милашка, Дюрара. – Поднял руки над рулём в примирительном

жесте.
Чонгук уже ждал в ресторане, ещё не сделав заказ. Тае обычно полагается на
его вкус, но сегодня решил, что кушать ему не очень-то и хочется, и заказал
постную рыбу с овощами – под усмешку Чонгука. Тот в свою очередь попросил
побольше кусок стейка и степень прожарки «medium» – это практически готовое
мясо, когда внутри стейк уже розовый и почти без красных участков. Тае
определил для себя, что ему по вкусу «medium well» – более поджаристый стейк,
а Чонгук был любителем сырого мяса, потому выбирал «холодную» прожарку.
Сегодня степень прожарки – ни вашим, ни нашим. Плюс к этому Чонгук заказал
закуску и салат, вызвав у Тае лёгкое недоумение.
— Ты не лопнешь? – тихо, под стук каблуков уходящего официанта.
— Мне надо ребёнка кормить.
460/846
— Какого ребёнка?
— Упрямого. Ты же этой рыбой не наешься, она невкусная.
Тае надолго вступился в защиту своего гастрономического вкуса, а там уже и

официант принёс заказы, пожелав хорошего вечера. Живая музыка и
атмосферный приглушённый гомон за соседними столиками дополняли этому
вечеру баллы симпатии. И зажигали глаза...
— Если ты продолжишь так на меня смотреть, вместо стейка я попробую тебя, –

пригубив вино из бокала, сдержанно высказался Чонгук. Тае же это только
подстегнуло.
— Прямо на столе? Не постесняешься публики?
— Им понравится.
— А как будешь есть? – натуральным образом его заводил. Чонгуку пришлась по

душе эта невинная игра.
— С аппетитом.
— Ну тогда приятного аппетита, – коварно улыбнувшись, отсалютовал ему своим

бокалом.
Чонгук оценил провокацию, качнув головой, мол, да-да, птенчик, ты крутой.
Какое-то время молча поглощали еду, и Тае действительно поклевал не особо

вкусную рыбу, начав подворовывать мясо и салат, мило оправдываясь, что
просто вкусно пахнет. Романтика поутихла, а Тае вспомнил о насущном.
— Я хотел спросить. Что с ребёнком?.. Получилось?
— Я уже думал, тебе настолько всё равно, что и не спросишь. Уже семь недель.
Тае перестал жевать и, кажется, дышать тоже. Пока Чонгук не подтверждал

беременность, тревога помалу отпустила. В этот момент страх вновь окутал его
липкими пальцами. Пришло осознание – как похмелье: и замутило, и заломило.
Всё по-настоящему. Всё это происходит с ним. С ними.
— Почему ты не сказал?
— Ты не проявлял особого интереса. Пока ребёнок важен только мне, и до тех

пор, пока он не родился, я могу тебя не посвящать.
— Нет, посвящай... Когда можно будет узнать пол?
— Ты уже выбираешь имя?
— А? Нет. Я пока об этом не думал. Просто... интересно мальчик или девочка.
— Там сейчас пуговка двадцать два миллиметра. Узнать пол можно не раньше
двенадцатой. Точнее всего на двадцатой.
461/846
— Как думаешь, кто будет?
— Я не думаю, я знаю, – со снисходительным видом.
— В смысле? Ты же сказал не раньше двенадцатой недели?
— Процедура ЭКО может гарантировать пол ребёнка. Я хотел знать заранее.
— Ну так говори! Кто?
— Не скажу. Интрига продлевает интерес. – Тае недовольно запротестовал. –

Узнаешь, когда родится. Как раз повыбираешь имена. Есть что-нибудь на
примете?
— Нет, – пробормотал. На данный момент он испытывал смешанные чувства:

вроде бы сам виноват, что не спрашивал, а вроде Чон мог и рассказать; вроде бы
ребёнка не хотелось, но вот он уже реальный развивается в животе и... ничего
не остаётся, как что-то планировать. – Если мальчик, можно Хичхан?
— Сильный? – уточнил значение имени. – Просто.
— Джигун – лидер.
— Мне не нравится.
— Ну, конечно, – цыкнул. – Это же я предлагаю. А вот если бы ассистент Ким!.. –

Чонгук иронично накренил голову. – Как тебе такие женские имена: Ынбёль,
Хэвон?
— Почему ограничился корейскими именами? Не думаю, что корейское имя будет

сочетаться с французской фамилией. Лично мне не нравится твоё второе имя
«Тэхён». Тае Дюран – благозвучно.
— Я думал, ты будешь против.
— Ну так ты спрашивай, почём зря гадать.
— Лакрес или Лиди – мне нравится!
— Птенчик, у тебя совсем нет вкуса, – хмыкнул, играючи покачав бокал. –

Подумай ещё. Не прямо сейчас, просто думай об этом.
— Это не у меня нет вкуса, это у нас с тобой он разный. А из мужских мне ещё
нравится Александр и Анвар...
— Александр в честь дедушки? А Анвар?
— Так звали друга дедушки, он часто про него рассказывал. Приятное имя. Нет?
— Подумай ещё, – настойчиво повторил. – Поищи в интернете, почитай значения.

Торопиться некуда. Наше сокровище ещё совсем маленькое.
Сокровище... Тае согрела эта мысль. И он на мгновение представил, каково это –
462/846
держать такое сокровище на руках...
***
В воскресенье погода радовала с утра теплом и не слишком палящим солнцем.

Тае ещё был дома. Затерялся на диване в малой гостиной с планшетом – с
недавних пор это обычная картина. Чтобы не маяться без дела, в свободное
время читал на французском. Сегодня Чонгук ездил по делам только утром, а
сейчас отдыхал на террасе в компании Миллера. Тае предпочёл не влезать в их
дуэт, хотя Чон бы его не прогнал, пожелай он остаться. Они обсуждали рабочие
моменты и известные лишь им двоим темы, а Тае ничего в этом не смыслил,
вдобавок его в это не стремились посвящать, так что он здраво посудил, что ему
лучше заняться своими делами.
К пяти часам погода испортилась. Небо потемнело, поднялся ветер. Тае уже
отложил чтение, переместившись на второй этаж в спальню, проветривая
комнату. Настроение испортилось вслед за погодой. И ему уже просто
захотелось поскорее отбыть в Тахру, перекрыв себе нежелательные
мыслительные процессы.
Неожиданно к нему постучалась мадам Го, попросив спуститься. Его зачем-то

звал Чонгук.
На террасе был накрыт стол. Миллер смотрел куда-то в сторону соснового бора,
поглаживая вертлявого Урагана. Йен стоял напротив сидящего в плетёном
кресле отца, взирающего на всех с внушительно хладнокровным видом, от
которого по хребту пробежали мурашки. На фоне посеревшего неба, созвавшего
пузатые неказистые тучи, его подавляющая аура нагоняла слепую панику.
На него Чонгук не посмотрел.
Так ещё страшнее.
— Йен, повтори то, что сейчас рассказал.
Грядёт гроза. У Тае неприятно заныло между лопатками. Что он успел

натворить, ничего не делая?..
Мальчик мрачно глядел себе под ноги, нервно дёргая пальцами карман шорт.
— Зачем?.. – тихо уточнил ребёнок.
— Повторяй, – в голосе отчётливо слышались стальные нотки.
— Дядя Тае недавно вызвал меня на разговор... – «Разве я его чем-то оскорбил?»
Тэхён кулём свалился в пустующее кресло. – Он... Он сказал, что ему не
нравится, как я на него смотрю... – Мальчишка сжал кулаки, придав голосу
уверенности. – И сказал, что, если я буду так себя вести, он нажалуется тебе на
меня и попросит отправить меня за границу в школу-интернат... А ещё сказал,
что ты мне не поверишь, поэтому я должен молчать. И у тебя скоро родится
новый наследник...
«Я так сказал?» Тае потерял дар речи, совершенно растерявшись от

неожиданной подлой атаки. Вообще-то, когда он просил о мире, он не имел в
463/846
виду начать военные действия...
А ещё он судорожно признавал, что сейчас отхватит так, как никогда ещё не
получал, потому что из них двоих Чонгук, конечно же, поверит сыну, как всегда
доверял ему и уважал больше, чем кому-либо в своей постели.
Руки предательски затряслись.
— Ничего не скажешь в своё оправдание? – жёстким тоном обратился к нему

Чонгук.
Совсем уж до смешного... стало стыдно заглянуть ему в глаза, будто он в самом

деле провинился.
— Я... говорил другое. – «Имеет ли смысл оправдываться?» Тае затравленно

скосился на Миллера, партизански отмалчивающегося в стороне. Не было
наивных надежд, что он вдруг не поверит словам ребёнка и встанет на его
защиту.
А что будет дальше страшно представить...
— Я очень разочарован, – ножом по сердцу. От этих слов всё внутри похолодело,

и Тае наконец поднял голову.
— Этого не было... – Смертники на плахе говорят одним и тем же голосом. Но

даже слова усохли в горле. И Тае понял, что переводить все стрелки на ребёнка,
в ответ жалуясь на него Чонгуку – так же гадко. Он выглядел бы ещё ужаснее в
глазах мужчин.
— Я обращался к Йену.
Все присутствующие обратили взор на Чона. Живая вопросительная реакция.
— Папа?
— Я даю тебе последнюю попытку пересказать правдивый разговор с Тае.
— Папа! – Йен побледнел. – Почему ты мне не веришь?! Я же твой сын! Почему

ты защищаешь его? – У самого мальчишки глаза на мокром месте. Не похоже,
что он играет. Скорее, очень боится гнева родителя. – Ты любишь его больше
меня?
— Потому что ты лжёшь мне! – рявкнул тот. Тае чуть не подпрыгнул вместе с
креслом. – Я прислушиваюсь к твоим желаниям, ты не знаешь плохой жизни, я
уделяю тебе предостаточно времени и говорю с тобой, как со взрослым, а ты
решил за дурака меня принять? С чего ты взял, что, если ты мой сын, тебе
позволено мне лгать?! – Конечно же, от такого рыка Йен заревел. Да тут и Тае
готов лезть в петлю. Честно говоря, он в полнейшем шоке!.. – Рыдать передо
мной не надо. Я делаю всё, чтобы ты чувствовал себя любимым счастливым
ребёнком. И я тоже хочу быть любимым и счастливым. Тае никоим образом не
касается твоей жизни, и ты нашёл наглости его оклеветать? Тебе он чем-то
помешал? Я тебя чем-то обделил? В Японию не полетел! Разобиделся. Нет, ты
обнаглел.
464/846
Миллер не заступался и за Йена. А тот ревёт в голос, закрыв лицо.
Тае... не представлял, что он может быть таким. Даже без пощёчин провёл
жёсткий воспитательный процесс.
— Я сказал, прекрати рыдать. Как что, так ты взрослый, а как отвечать за свою
ложь, так ты невинный ягнёнок? А ты представил, что бы я сделал с Тае, если бы
поверил в твою глупую ложь? Я бы его наказал, и сейчас бы он здесь рыдал, ни в
чём неповинный. А за ложь я наказываю жестоко. И тебе советую больше не
лгать мне, сын.
Йен залепетал: «Прости, папа», и пуще прежнего залился, начав икать. Чонгук
наводил всеобъемлющий ужас. Неудивительно, что мальчишку проняло. Он ведь
в отце видит идола, а сейчас его разочаровал. Для него потеря доверия отца –
это самое страшное событие после гибели матери.
— Прости!.. Прости... Я хочу как раньше... Ты, я и мама... Я скучаю по маме. Хочу
к нам домой втроём... Я хочу, чтобы ты любил маму... Чтобы мама носила тебе
ребёнка... Дядя Тае… чужой нам.
И у Тае увлажнились глаза. Он не обижался на ребёнка, к тому же каким-то

чудом беда миновала, однако, наивным образом он ещё его и пожалел. Мальчик
совершил ошибку – подвёл отца, а для таких тепличных деток прилюдный
выговор от родителя (единственного и на самом деле любимого) – чуть ли не
конец жизни. Тэхён серьёзно обеспокоен, что после таких срывов, и, если Чонгук
его сейчас оттолкнёт и накажет, парнишка что-нибудь с собой учудит.
Ещё бы Тае о нём переживать...
Чонгук правильно заметил: сейчас бы он здесь трясся в ужасе и глотал слёзы, ни

в ком не найдя поддержки. Но Тае не двенадцать... Да, двадцать один тоже не
так уж много, но... И хотя весь его мир, подобно Йену, вертится вокруг Чонгука...
Но... Тае, наверное, должен быть сильнее.
Мир вращается вокруг Чонгука. Фрактальный мир. Куда ни глянь, какую сферу
жизни ни коснись – везде будет Чонгук с его мнением, его желаниями, его
участием. Он всюду пускает свои корни. Всё в природе нацелено на создание
своего подобия, фракталы окружают нас – это себеподобные формы, которые до
бесконечности повторяются. И пусть каждая из форм сложна сама по себе,
живёт своей собственной жизнью, она продолжает повторяться. У Тае весь мир в
одинаковых формах, а Йен сам – подобие Чонгука. Это сложно... И, может быть,
непонятно. Но что легко понять: Тае и Йен одинаково зависимы от одного
человека.
— Сходи умойся, – наконец, дал ребёнку передохнуть. Узел нервов ослаб.

Мальчишка быстро сбегал и вернулся, приготовившись глотать вторую порцию
заслуженной трёпки. Но Чонгук на этом закончил. – Я надеюсь, ты усвоил урок. В
этот раз я прощаю тебя. Не забудь извиниться перед Тае. Не подрывай моё
доверие. Я для тебя всё делаю – не плюй мне в душу. – Уже не свирепствовал, но
говорил с поучительной интонацией. Мальчишка прилип к нему, постоянно
кивая, снова извинился и потянул к нему руки, чтобы обнять.
Неприступно серьёзный и взрослый Йен тянется обнять папу. Чонгук не

оттолкнул, погладив его по спине.
465/846
— Всё, успокоился. Можешь идти.
— Ты простил меня?
— Я тебе уже сказал. Обратись к Тае.
О, Тае представлял, как сейчас сложно Йену повернуться к ненавистному

любовнику и ещё и извиниться за клевету.
— Я был к вам несправедлив. Простите, дядя Тае.
Вынужденные извинения нисколько не радуют. Йен убежал вместе с Ураганом.

Немудрено, если снова поревёт, пережив шоковую ситуацию.
А Тае остался сидеть, слушая гул крови в ушах.
Чонгук потёр лоб, тяжело вздохнув. Миллер наконец подал признаки жизни.
— Тяжело быть отцом? – беззаботно заулыбался, будто только что здесь ничего
не произошло. Миллер заметил и Тае. – Испугались?
Тэхён растерянно покосился на Чона.
— Почему ты поверил мне?..
— Я поверил фактам. Мадам Го поставила меня в известность.
— Она подслушивала?
— Ты бы не посмел шантажировать моего ребёнка.
— Что бы ты сделал со мной, если бы поверил?
Мужчины неясно переглянулись.
— Ты свободен.
— Ты бы выгнал меня? Или что-то похуже?
— Иди, Тае.
— Нет, я хочу правды. – Он поднялся, уже не труся перед ним, напротив, отчего-
то расхрабрившись. – Для тебя были глупостью мои переживания о ребёнке. С
тобой – как на минном поле. Посмотри на своё окружение. Кто угодно из них
может оклеветать меня, и ты мне не поверишь. Ты будешь защищать свою
семью, своих драгоценных ассистентов, а со мной просто: «Иди», «не забивай
мне голову». Я счастлив, что сегодня хороший слух мадам Го спас меня. В
следующий раз мне вряд ли так же повезёт.
— Будем выяснять отношения при Алексе?
— Как будто он чего-то не знает.
466/846
— Не позорься. Пойди отдохни. Мы поговорим позже.
— Мы не поговорим! Потому что ты не слушаешь меня! Не хочешь слышать!

Просто снова пошлёшь! К счастью, ты теперь посылаешь меня к психологу. Он
меня и натолкнул... – Тае резко замолк, широко распахнув глаза. Чонгук,
наоборот, глаза прикрыл, выражая крайнюю степень усталости. – Я только с
психологом обговаривал, что сказать Йену... И это он меня убедил найти с ним
общий язык. Он тебе всё рассказывает?.. Ты...
— Я. – Даже не попытался выкрутиться. – Как раз решил тебя слушать.

Консультации идут тебе на пользу. И это помогло мне не допустить сегодня
ошибку. Не делай из этого драму.
Тае снова озверел, вспыхнув так быстро. Хотел ударить и бить, бить... Вымещать
злость и обиду, раздражение. Но всего лишь перевернул плетёное кресло.
— Что значит драму?! Какого чёрта ты лезешь в мою голову? Я тебя туда звал?!
Почему всё, что для меня важно, ты выставляешь незначительным? Чёрт!..
Зачем?!!! – беспомощно раскричавшись. Не знал, куда податься и что снести,
чтобы хоть немного унять зуд в руках. Его распирало от бессилия,
выливающееся в агрессию.
— Чтобы лучше понимать тебя. Почему ты обижаешься? У тебя есть от меня

секреты?
— Это моё личное!
— Успокойся, Тае, тебе может стать плохо, если будешь так реагировать.
Тае сокрушённо прошептал: «Господи».
— Спасибо, ты уже позаботился... чтобы мне стало ещё хуже.
Вместо злости образовалась пустота. Так же опустело место, на котором стоял

Тае. Не нужно догонять. И ничего больше говорить не надо. Мир всё равно уже
не изменится. Тае неизбежно становится его подобием.
*Будда
*Cosas calientes (с испан.) - горячая штучка
*comme il faut (c фр. "ком иль фо") - как надо. Не комильфо - не то что надо, не
айс
фрактал - множество, обладающее свойством самоподобия
467/846
Глава 26. Любовь в Дуньхуане
Человеческие слова похожи на муаровый шёлк: всё зависит от того, под

каким углом их рассматривать.
Любовница французского лейтенанта. Джон Фаулз
Он не рыдал. Ещё не рыдал. Затянуло в кратковременный ступор. Сидя на краю

кровати, ему оставалось лишь сломленно прятать голову в ладонях. Мысли
сходили с ума, и голова от этого трещала тупой болью. Он ни о чём больше не
думал и не предполагал, и теперь уже никому не верил. И не злился, и не
истерил – впал в чёрствое безумие, слегка покачиваясь вперёд-назад, всерьёз
смахивая на душевнобольного. А какое бессильное слово... Больной душой. Что
страшнее: болеть телом или душой? Тае бы хотел быть полноценным.
Он не услышал, как Чонгук сквозняком переместился в спальню. Теперь же

навис коршуном с голодными до власти сверкающими глазами. Пространство
схлопнулось до размера двух квадратных метров. Только он, безутешный
коршун его души, и спёртый воздух между ними.
— Ты больше не станешь от меня закрываться. Я проучил тебя, и теперь ты

знаешь, как равнодушие ранит нас обоих. Да, я буду тебя контролировать. Не
стоит давать мне повода усомниться в тебе – я этого не хочу, и ты этого не
хочешь. Ты продолжишь ходить к психологу. Будешь стараться, как делал это до
сегодняшнего дня, и я буду отдавать тебе ещё больше взамен.
Вот Тае и всхлипнул первый раз, ужаснувшись оттого, как нездорово прозвучали
его слова.
— Не повторяй за Йеном – ты уже немаленький, чтобы плакать.
Больно. Горло душит тысячью слов, которых никто не услышит, которые некому
выкрикнуть. Как будто все вокруг сговорились выставить его виноватым. Но он
не верит им. Никому больше...
— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Тае не слушался, креня голову всё ниже, размазывая горючие слёзы, борясь с
внезапно нахлынувшим головокружением. Его бросило в жар, и ослабевшие
потные руки отчего-то задрожали.
Так стало страшно... Так одиноко. И всё, всё стало таким большим и давящим,
тревожным. Кажется, вот сейчас сделает вдох, и он станет последним: лёгкие
выйдут из строя, кислород кончится. Petite mort станет véritable tragédie*.
Сквозь гул в ушах он слабо улавливал, как настраиваемая антенна ловит

радиостанцию, шипение своего имени, но, быстро устав от настройки слуха,
заглушил эти сигналы. Голова становилась всё тяжелее и сильнее разболелась, в
то время как по телу проходили волны жара, накрывающие беспричинной
тревогой. Ему хотелось спрятаться – в место тёплое и маленькое, в котором его
никто не найдёт и не заставит в дурном видеть хорошее.
Ему чертовски не хватало воздуха. А где-то радиостанция Чонгук FM хлопала его

по щекам и вещала его именем.
468/846
***
Пробуждение нагрянуло, когда за окном уже стояла непроглядная темень и

бушевала гроза. Во рту было гадко и сухо, голова ещё кружилась и побаливала.
Веки налились свинцом, а тело мучило лихорадочной слабостью.
Дождь печальной сонатой стучался по крыше. Тае почувствовал, что абсолютно

гол. И к нему прижато голое, горячее мощное тело.
Чонгук к нему прижат.
И его жаркий шёпот опалил кончик уха.
— Ты напугал меня. Как себя чувствуешь?
Тае попытался сесть, отпрянув.
— Твоими молитвами.
— У тебя случилась паническая атака.
— Я же как маленький расстроился и специально всё подстроил.
— Я не сказал, что специально. Теперь ты понимаешь, что тебе нужно посещать

специалиста? Ты сам на себя плохо влияешь.
Истерично рассмеявшись и завозившись в одеяле, Тае предпринял попытку

подняться на ноги.
— А ты на меня хорошо влияешь? Господи... Какого чёрта я голый? Ты что,

вытрахал меня, когда я был без сознания?
Мужчина буравил его недовольным взглядом. Как можно было заметить, он не

фанат дерзости своих протеже.
— Я тебя помыл.
— После секса?
— Позабыл свои ощущения после секса? – огрызнулся. И его недавняя нежность

в голосе улетучилась безвозвратно.
— Чувствую, что меня трахали прямо в голову.
Тае поднялся, но плюхнулся обратно, чувствуя себя неважно. Ноги задрожали, и

руки повисли от слабости, а внутри стало тревожно легко, будто он обратился
пушинкой.
— Ты себя плохо чувствуешь – я не хочу с тобой ругаться. Ложись обратно ко

мне, я тебя согрею.
Простодушное сердце чуть не сорвалось на эту обманчивую ласку, но Тае дал

себе мысленную пощёчину.
469/846
— Лучше иди пожалей Йена. Или ты и его теперь к психологу отправишь?
— Отправлю, не беспокойся.
— Мне жаль мальчика... С таким отцом... – Договорить ему не дали.
— С каким? Не переходи черту. Не тому рассуждать об отцовской любви, кто о

ней ничего не знает.
Упрёк пришёлся точно по адресу.
— А ты откуда знаешь? Если память мне не изменяет, твой отец не был

достойным примером.
— По крайней мере, он в принципе был, и мне есть с чем сравнивать. О таком

муже и отце, как я, только мечтать. А ты всё не поймёшь, сколько хорошего я
для тебя делаю. Неблагодарность – худшая черта, Тае.
— Какой бред... – сокрушился он полушёпотом. – Я тебе столько всего простил...

Жена, сын, Богом, Джихё, шантаж!.. Ребёнок!.. Теперь психолог! ...Но ты будто
не можешь остановиться! Меня тошнит от такой заботы. – Собрав волю в кулак,
наконец поднялся. Больно расхрабрился на правах давешнего больного. – Я
поеду на квартиру. Всё остальное решим потом. Хотя я не знаю, как с тобой
вообще можно что-то решать…
Чонгук не спеша откинул одеяло, ленивой походкой направившись за ним. Без

труда схватил и грубо откинул Тае обратно на постель как тряпичную куклу,
смерив его надменным и даже небрежным взглядом.
— Безмозглый сопляк. Тошнит от моей заботы? Навязанный ребёнок? Какой ты

отец после этого? – оскорблённо выплюнув. – Кому бы ты был нужен, кроме меня,
щенок...
«Не оскорби» – до этого самого момента Чонгук придерживался такого лозунга в

отношениях. Но у всего есть срок давности. О «не навреди» речи не было.
— Ветеринару? Дяде Намджуну? – При упоминании Намджуна вовсе позволил

себе гадкую усмешку. – Им нужно только твоё тело, но это легкозаменяемая
переменная. Тебя бы просто трахали, милый мой, без каких-либо перспектив. Я –
даю тебе всё. Только я тебя люблю, хотя ты из раза в раз меня разочаровываешь.
Я прощаю. Я очень к тебе терпелив. Думать забудь куда-то от меня съехать.
Если ещё раз заикнёшься о расставании, я воплощу в жизнь все свои худшие
угрозы.
Тае не смог ничего возразить в ответ. Ему бы и не дали возможности. Все

неправильные слова, которые можно было произнести, уже были сказаны.
Чонгук уткнул его лицом в одеяло, до острой боли заломив руки за спиной.
— Представляй лицо нашего ребёнка всякий раз, когда этим поганым языком
оскорбляешь мои чувства. Думаешь, случится страшное, если я всего лишь
сломаю тебе ноги за побег? Но адом на земле для тебя станет ситуация, если ты
никогда не увидишь нашего ребёнка. – Он склонился к его лицу, сильнее
пережав запястья. Ему хотелось оставить памятные синяки – заклеймить свою
470/846
правоту. Хотелось причинить боль. – Да, тогда и для меня жизнь станет адом...
Но зато у меня останется часть тебя. Это лучше, чем ничего.
Боль ворвалась яркой вспышкой, и оглушила. Из глаз Тае хлынули слёзы.

Прижатым к одеялу было сложно дышать, но, когда в него вторгся Чонгук – вот
так без растяжки, без смазывания – дышать он перестал вовсе, раскрыв рот в
немом крике. Как в нуарном чёрно-белом кино: секс, ложные обвинения, насилие
и предательство... способность вляпаться в несовместимые с жизнью
обстоятельства. Это за гранью его сознания. Не надо думать. Мысли здесь
бессильны.
А боль пройдёт. Обязательно пройдёт. Всё когда-нибудь проходит.
Говорят, есть три вещи, которые невозможно скрыть: кашель, бедность и

любовь. Болезненные стоны, кстати, тоже.
Тае задыхался, тяжело глотая горячий воздух. Не было ни страха, ни сожаления,

ни уж тем более возбуждения. Всё сверху донизу онемело. Его разум мог бы
прекратить пытку спасительным забытьём, но, как назло, за ним не шёл
безмятежный сон. В общем-то, и реальность не была чёткой.
Чонгук не сжалился. Когда у него не вышло кончить, он склонил его к более

эффективному процессу, выдернув с кровати и посадив на колени. Тэхёну и не
нужно было ничего делать, кроме как открыть рот и с закрытыми глазами ждать
развязки. Чего он точно не мог ожидать, так это того, что его после всего
причинённого поволокут к двери, кинув в лицо халат, и выставят вон.
Наказали и вышвырнули охранять коврик. Обычная дрессировка.
Коридор казался бесконечно длинным лабиринтом в тумане кошмаров наяву.
И он всё же нашёл свободную комнату, безотчётно закрывшись изнутри. Только

после успокоительного «щёлк» скатился на пол и выдохнул.
***
Тае не знал, во сколько уснул и сколько проспал. За это время его никто не
побеспокоил. Он нашёл себя свёрнутым калачиком посередине постели в
развязанном халате. Избегая зеркальных поверхностей и подавляя болевой
синдром в лопатках, плечах, заднем проходе и голове, смыл с себя липкий
отпечаток грозовой ночи.
Будто ничего и не было, взялся за чтение. Строчки скакали, но он их с завидным

упорством ловил. «L'Homme qui rit» – имелось название вверху экрана, что с
французского означало «человек, который смеётся». Тае не слишком улавливал,
какой смысл Гюго закладывал в этот роман, но зато в каком-то смысле
олицетворял себя с главным героем – изуродованным юношей, на которого без
смеха не взглянешь, однако же всё равно кем-то любимым и желанным...
Чтение заняло у него прилично времени. Тае бы и не вспомнил про урок танго,
если бы не сработал будильник. На автомате переоделся, вызволив Ларкина. В
зеркале поймал его проницательный взгляд. Он ничего не спросил. Тэхён
отвернулся к окну. На просьбу показать содержимое сумки без лишних слов и
обид протянул её. Если поступил такой приказ, значит, Ларкин уже понял, что
471/846
эти двое снова открыли огонь.
— Хорошо, – хмуро протянул Ларкин. – Повидайся с друзьями, отдохни. Я

подожду сколько надо.
Тае осмысленно посмотрел ему в глаза, кивнув.
Разумеется, Хунхэ и Соджун заметили разительное изменение в поведении: Тае

был донельзя тихим и покорным, а ещё тусклым, будто внутри него погас свет.
После занятия Пэ насильно притянула его к себе, погладив по голове и спросив,
кто его обидел. Соджун и так догадался, кто обидчик (тот самый – из повозки
Санты). Тэхён размяк в объятиях взрослой ласковой женщины, что своей заботой
заменяла недостающую материнскую.
Он не проронил ни слова, но с удовольствием принял приглашение попить

гляссе на парковке. Ему полегчало от общества двух новоиспечённых голубков.
Не мог не радовать расчудесный августовский закат, и не могло не омрачать
приближающееся двадцатое августа. День рождения, как известно, только раз в
году. Тае отменил бы и этот раз.
***
В августе не проходило никакой балетной деятельности. Хунхэ распустила всех

на отдых. Он продолжил занятия танго. Не прекратил читать. К тому же купил
собственный планшет, оставив Чонгуков в покое. А вскоре приобрёл
фотоаппарат, начав всюду таскать его с собой. Он не спрашивал разрешения на
его покупку у Чона, ведь свободно мог распоряжаться деньгами с карты. Но
даже если было бы нельзя, он бы всё равно не спросил.
Все эти дни велась холодная война: они не разговаривали, толком не

пересекались и так же спали в разных комнатах. Не то чтобы совсем ничего не
было: Тае чувствовал его взгляды на себе. А вот он ни разу не удостоил его тем
же. А если они оказывались рядом, Тае в тот же миг исчезал. В общем, всячески
показывал, что не настроен на какое-либо общение.
Спустя три дня сурового аскетизма Чон за завтраком мирным голосом выразил
желание снова видеть его в своей постели. И должно было это прозвучать без
эротического подтекста.
— У тебя есть своя комната. Прошу возвращаться спать туда.
Йен тоже всё это время – имеется в виду уже как три дня – помалкивал, пряча
глаза в своей тарелке с рисом.
— Там кровать неудобная, – сквозь зубы ответил ему. – Из-за неё руки болят.
— Пройдут.
— Откажусь. Приятного аппетита. – Так и не взглянув на главу стола, покинул

столовую.
Тае уже был в курсе, что мистер Чон такой же гордец, как и он, и ждёт первого
шага. Для себя он решил, что пустит всё на самотёк, пока не родится ребёнок (а
что будет дальше, ещё не придумал). Прощать и тем более возвращаться в
472/846
постель к этому человеку не намеревался.
Миллер столкнулся с Тае многим позже за воротами участка около

поджидающих автомобилей.
— Вы помните, когда у Чонгука день рождения? – строгим тоном тогда он

спросил. – Госпожа Ву и Файя прибудут девятнадцатого. Чонгук хочет по-
семейному поужинать на террасе. Я очень надеюсь, что вы будете вести себя
достойно. Вы так же вернётесь в спальню – это не обсуждается.
— Он и об этом наябедничал?
Новость о приезде китайской своры точно не была радостной, но!.. В этот день
ему хотя бы не придётся оставаться наедине с Чонгуком.
— А думаете, это для кого-то тайна?
— Я не буду с ним спать: ни в честь его праздника, ни ради спектакля перед его
семьёй. Так и передайте.
— Вы вернётесь, – твёрдо заверил. – Чонгук официально представил вас своим

избранником.
— Когда вас изнасилуют и выставят за дверь – тогда и поговорим о достойном

поведении.
Миллер сильнее нахмурил лоб, и, если он и был американцем до сих пор, сейчас
в его суровых чертах лица пролегла жёсткая немецкая стать, оправдывающая
фамилию. А потом его взгляд устремился Тае за спину, и в доказательство
худших предположений на талию опустилась знакомая ладонь.
— Не нужно голосить, мистер Дюран, – сдержанным тоном донеслось от Чона. –

То, что происходит между нами в спальне, остаётся в её пределах.
Тае сбросил его руку, ощерившись.
— Не смей меня трогать.
Чон кивнул Миллеру, и тот без лишних слов скрылся, оставив их наедине.
— Ещё как посмею. Не устраивай цирк. Я всё ещё крайне терпелив по

отношению к тебе. Будешь спать только со мной, и когда я захочу. Так было и
будет всегда. Если ещё хочешь видеться со своей подружкой и ветеринаром, как
миленький ляжешь в мою постель.
— Потерял надо мной контроль и переходишь к угрозам? Так на тебя похоже.

Жалкое зрелище.
Жёсткая хватка на горле – знак перешедшей черты.
— Неужели не усвоил урок? Я вроде доходчиво объяснил.
Тае взбрыкнул, Чонгук хлёстко ударил по щеке. Миллер снова высунулся из

машины, окликнув и обоих пробуравив взглядом.
473/846
Не побоявшись очередной горячей оплеухи, Тае бросил ему вдогонку:
— Мой ребёнок никогда не останется с тобой.
«Мой».
Чонгук замер вполоборота, и на его губах замерла самодовольная усмешка. Не

требовалось слов, чтобы Тае услышал: «Попробуй проверь».
***
Как Тае узнал от Ларкина, теперь к психологу ездил Йен. Один пост сдал, другой
принял. От него же поездок к мозгоправу более не требовали. И теперь Чонгук
не отмалчивался, а в грубой форме задирал его по каждому поводу. Являясь
свидетелем происходящего, Йен, скорее всего, посчитал свою недавнюю
выходку причиной разлада взрослых, а потому сидел тише воды, боясь и на себя
наслать беду.
А девятнадцатого, как и было запланировано, прибыло китайское семейство в

составе четырёх: Ву со своим любовником и Файя (теперь уже) с мужем. Хоть
кому-то было счастье – Йен обожал свою тётю и в первую очередь подошёл к
ней. Она притянула его к себе, смачно поцеловав, от чего мальчишка забавно
забрыкался, вызвав всеобщий смешок.
Чонгук, не глядя на Тае, встал рядом с ним, опустив руку ему на спину – не
интимный жест, но собственнический.
Они отужинали в мирной обстановке: Йен таял от внимания женщин, а Чжан с

Чоном негромко переговаривались о приобретении ещё одного контейнерного
терминала на Ближнем Востоке. Оказывается, это потому, что свои собственные
терминалы позволяют грамотно контролировать грузопотоки. Тае ни о чём не
говорит эта информация, но он всё равно почему-то прислушивается к делам
компании Чжана, чем к понятной и простой болтовне Йена с бабушкой и тётей,
который безобидно рассказывал о своих успехах за месяц.
В той комнате, в которой Тае временно ночевал, разместились госпожа Ву и её

аппендикс (так ласково его назвал Ларкин, неприлично захохотав). Ну а Тае
пришлось смиренно возвращаться в спальню, и, не застав там свой кошмар, он
сбежал в сосновый бор, где водятся свои токкэби*.
Одного такого духа-ребёнка Тае встретил у входа в бор, что притаился в

сумерках, облокотившись о сосну. Да к тому же сидел с подсвеченным лицом из-
за включенного телефона, и, если бы в доме не велось детей, Тае бы точно
схватил сердечный приступ.
У кошмарика глаза были на мокром месте. Доброе сердце Тае не позволило ему
просто так уйти.
— Привет. Почему ты здесь один? Уже поздно. Папа тебя потеряет.
— А почему вы сюда пришли? – Незаметно шмыгнув носом, Йен влез в свой

обычный серьёзный образ.
474/846
— Можешь ко мне на «ты», а то мне как-то неуютно.
Тае опустился на землю рядом с ним, неловко поджав губы. Заговаривать с

мальчиком, как показывает практика, было чревато появлением новой небылицы
в духе школы-интерната, но и идти вглубь леса, оставив расчувствовавшегося
Йена одного, казалось неправильным.
— Что делаешь? – осторожно полюбопытствовав. Йен сначала замялся, но всё же

протянул ему свой телефон с открытой галереей.
— Пересматриваю фотографии мамы.
Пока мальчик шёл на контакт, Тэхён дружелюбно полистал фото, на которых

был изображён Йен в объятиях Риджин: на одной фотографии она целовала его
в макушку, отчего тот, наряженный в школьную форму, съёжился; на другой –
Йен младше на лет пять, и Риджин фотографирует себя за рулём, беря в кадр
чем-то недовольного сына. Тае отметил, какая у Йена очаровательная родинка
сбоку под губой. На одном из снимков, сделанного в ресторане, он увидел
Чонгука: тот не смотрел в камеру и едва попадал в кадр, в это мгновение держа
в руках столовые приборы, а на переднем плане всё так же позировали мама с
сыном.
— Красивая у тебя мама, – нарушив тишину, наконец двинул какую-то

банальщину.
— Да, очень. А где твоя мама?
Они впервые общаются без надрыва.
— Она умерла.
— Своей смертью? Или как моя…
Тае гулко вздохнул. В памяти явился её молодой портрет.
— Она покончила с собой.
Йен отвёл взгляд.
— А папа где?
— У меня его нет.
— Так не бывает.
— Бывает. – Тае мягко ему улыбнулся. – Он меня сделал и ушёл.
— Какой-то дурак... – пробурчал мальчик в ответ. – Разве можно просто уйти?
Тае вновь задумался о своей отцовской роли – слова Йена пристыдили его
прошлые речи о нежелании заводить ребёнка. В глубине души он знал ответ –
точно сбежал бы, если бы был менее совестливым.
— Наверное, и так можно.
475/846
— А у тебя есть фотографии своей семьи?
— В альбоме есть, но он у меня в коробке на квартире. На телефоне ничего нет.

А, хотя... На Фейсбуке есть фотография с моим дедушкой. Показать?
— Покажи. А ты с дедушкой хорошо общался?
Йен заинтересованно прильнул к его плечу, заглянув в экран – на снимке был Тае
десяти лет после репетиции всё ещё в трико и балетках с чуть покрасневшими
щеками, а рядом с ним стоял его красивый дедушка с развязанным шарфом на
груди.
— Ого, ты тут такой маленький. Вы похожи. Он тоже француз?
— Чистокровный.
— Здорово. А я своих дедушек не помню. – Йен вконец разоткровенничался. Ему

было проще болтать обо всём на свете, даже о личном, чем краснеть за свой
недавний обман. – Они оба рано умерли. А бабушка у тебя есть?
— Не знаю, – вдруг задумавшись, промямлил тот. А ведь правда не знает. Ему

почти ничего не было известно о жизни его семьи во Франции.
— Хочешь покажу Дадэ?
— Дадэ? Это какое-то слово на китайском?
Йен надломил брови, посмотрев на него как на дурачка.
— Ты что, папину маму не знаешь? Мы её все называли Дадэ. Ли Дадэ. Вот,

смотри.
Представленные кадры были сделаны с фотоальбома. Дадэ... Тае впервые с ней

встретился. Теперь Чоновское «моя львица» приобрело черты. Вот какая она –
любимая мама... На фото явилась красивая ухоженная женщина с тугим пучком,
с чувственно приоткрытыми губами, большими золотым кольцами в ушах и в
белом одеянии, а на плечах у неё реял узорчатый шифоновый платок – и стояла
эта красавица где-то на фоне тёплого неба и песков.
Тае, точно околдованный, не мог отвести взгляда.
На другой фотографии Дадэ стояла на фоне Эйфелевой башни. На её плечах

снова развевался красивый малиново-зелёный платок. А на третьем
изображении Чон сидел в кресле с маленьким Йеном на руках и рядом с ним
Дадэ – на подлокотнике, с умилением глядя на дитя. От неё исходила аура
тепла, уюта и необъяснимой внутренней силы. Такая грациозная, волевая,
может, даже строгая и в то же время женственная, нежная, такая же мягко-
гладкая, как платки на её плечах.
— У Дадэ был свой магазин платков из шёлковых тканей, – будто услышав его
мысли, уточнил Йен. – Когда её не стало, папа никому не передал её магазин. Он
назывался «Ши от Ли». Ши – это «лев» по-китайски. Ну, потому что шёлк –
исконно китайская ткань. Дадэ завозила его из Китая – так папа рассказывал. А
476/846
«лев» – потому что папа лев по гороскопу. А ещё в Древнем Китае лев был
мифическим стражем и являлся символом царской власти. Папа и Дадэ любили
роман «Любовь в Дуньхуане». Я помню, как он процитировал отрывок оттуда:
что-то про то, что мужчина увидел сюжет с танцующими львами, и его это
поразило, словно он встретил чудо – потому что в Корее не встретишь льва, в
отличие от тигра или медведя. И этого героя, ну, удивило, что лев ладит с
людьми на сцене. Я тоже плохо помню Дадэ, но, когда папа что-то о ней
рассказывает, я по ней скучаю. А ещё папа называл Дадэ «повелительница
Халласан». Знаешь легенду о сотворении мира? Что великаны создали землю и
водоёмы по приказу их повелительницы Халласан...
Мальчик осёкся, будто его губы обожгло. Всё выболтал, ничего за душой не
оставил. И в своей манере увлёк рассказ из разговорного в научно-
публицистический стиль. Забавный парнишка.
— Тебе, наверное, не интересно.
— Нет, мне интересно. Твой папа мне об этом не рассказывал.
Мальчик снова уткнулся в телефон, закусив щёку. Наверняка почувствовал себя

неуютно. К тому же в его голове вновь созрел неловкий вопрос, а он привык всё
спрашивать в лоб.
— Папа счастлив с тобой?
Будто Тае знал... Будто хоть кто-то знал, каким являлся папа Йена... По
рассказам его сына – это какой-то другой человек со своим загадочным миром из
повелительницы Халласан и энциклопедии рыб.
— Не знаю. Теперь мне кажется, он был счастлив только с Дадэ.
Йен устремил задумчивый взгляд сквозь станы сосен. В окружении горящего

изнутри дома и подсвеченного уличными фонарями участка стоял мистер Чон –
руки в карманах брюк, спина чуть сгорблена, но сдержанная сила и строгая
красота остались вшиты в нём; лицо поднято к синеве неба. А рядом с ним Файя.
Грустная-грустная.
Тае сочувственно и в то же время иронично усмехнулся, подумав: «Даже Риджин

не стала повелительницей его сердца, на что надеется она?» И успокоился.
Ревность в этот момент умерла.
***
Ночь прошла без потерь: то бишь сосед по кровати Тае не тронул, и он,
соответственно, тоже. Но всю ночь прокрутился, думая о Дадэ. Не смог залезть в
интернет, чтобы найти какую-нибудь информацию о её магазине, потому что
комната озарилась бы светом яркого экрана, и Чон проснулся. Но также ему не
давало покоя, почему Чонгук никогда её не показывал, а ведь о ней чуть ли не
складывали баллады даже те, кто её не знал – со слов знающих. Красивая
женщина и молодо выглядит, и вообще всё при ней.
Тае припомнил отца Чонгука – тот самый грузный и грозный мужчина с

бездушными глазами. И если от него мурашками покрывалась кожа даже через
фото, то что рядом с ним ощущала эта утончённая женщина? Была ли она
477/846
изначально в него влюблена? Как сошлись их пути? О многом хотелось бы
расспросить, но любопытство – порок, и его нужно держать на коротком
поводке.
Утро наступило для Тае чем-то очень приятным. Он хоть и не мог долго заснуть,
но бок о бок с Чоном сон всегда был чрезвычайно крепок. И вот он
пробуждается, чувствуя лёгкие поглаживания по волосам. Прикосновения
спустились на щеку, потом на губы, на шею. Бархатистые прикосновения – не
тормошащие, а ласкающие на затяжной сладкий сон...
Тае сожмурил нос, потянувшись. В следующее мгновение его погладили по

кончику носа.
Тае снова зажмурился, перевернувшись на спину. С него стекало одеяло. (Куда

пошло?) Он совсем не хотел просыпаться, уткнувшись в подушку, обнимая себя
руками вместо одеяла. Услышал смешок. В следующее мгновение щиколотки
коснулись губы. Тае попытался высвободить ногу, но лишь получил ещё один
поцелуй под коленом, а потом и во внутреннюю сторону бедра. После этого он и
распахнул глаза, схватив Чона за руку.
— Какого чёрта?!
— И тебе доброе утро, моя спящая красавица.
Спящий красавчик недовольно сел, ещё сонно, но уже злобно моргая.
— Мне сегодня положен какой-то подарок или хотя бы поздравительная улыбка?
— Я лёг в эту постель только потому, что мне спать негде, а не из-за того, что
очень хотел осчастливить тебя утренней улыбкой.
— Хорошо, птенчик, помучай нас ещё. Твоё тело истосковалось по ласке не

меньше моего.
Тае вскочил, запустив в него многострадальным одеялом. В очередной раз

вспыхнул. Нервы уже ни к черту – только менять, как струны, а старые нести на
помойку.
— Ты изнасиловал меня! И выпер как бездомную собачонку. Свою ласку засунь

себе в одно место.
Чонгук провёл линии его тела раздевающим взглядом, нагло задержавшись на

стройных бёдрах. И даже ничего не сказал в своё оправдание...
А впереди ещё целый день в кругу его сумасшедшей семейки...
Йен за завтраком подарил отцу глиняный кувшин, собственноручно сделанный в

творческой мастерской керамики и стекла при школе. Отец по достоинству
оценил труд юного гончара и поцеловал того в щёчку, из-за чего Йен по-
мальчишески застеснялся и, потупив взгляд, приземлился на свой стул. Чжан,
естественно, сделал дорогой подарок от всей семьи. Тае не подарил ничего,
даже улыбки, и сидел в своём мрачном углу, ни словечка не понимая по-
китайски.
478/846
В честь праздника на террасу вытащили стол из столовой. День проходил
лениво: все разбрелись по своим комнатам и ждали спада полуденной жары. Йен
частенько заходил к ним в спальню, что в новинку для их сожительства. Парень
примерял одежду и спрашивал мнение отца. Сам Чонгук уже дефилировал в
лёгком пиджаке из шерсти голубого цвета, в белых брюках из той же ткани и в
хлопчатобумажной рубашке белого цвета – это всё легкие ткани, как раз под
августовскую жару. Красавец, что тут скажешь, только сволочь – но это уже
придаточное.
Некогда они с Чоном договорились, что тот будет подбирать ему одежду на
важные мероприятия, но Тае сам справился с этой задачей. Быстро нацепил
белую рубашку с чёрными узкими брюками и белыми кроссовками. Бессмертная
классика. Чонгук его выбор не подверг критике, но расстегнул три верхние
пуговицы. Ну и так красноречиво заглянул ему в глаза, мол: «хочу расстегнуть
всё, но ты же хочешь нас измучить».
К ужину пожаловал Миллер. Всё начиналось очень даже невинно, только

Стервелла опять оттеняла свой угол тёмно-синим платьем, будто его ткань была
выткана из алюминия и имела отличную теплопроводность. И эта же мадам,
сглотив два бокала игристого, наконец добралась до Дюрана. На ломаном
корейском, заменяя неизвестные ей слова китайскими, она задала ему вопрос о
давно подаренном презенте. Глаз её блестел, а губы ширились в кроваво-
красном оскале.
Тае не сразу вспомнил, о чём его спрашивают.
Неожиданно к ним вклинился Чон.
— Какой порошок?
— Подарок. Жемчужный порошок. Я сама таким пользуюсь, а что?
— Когда ты его подарила?
— Ещё в Китае. Мы с дочерью ходили на его спектакль. Что не так, Чонгук?
— Ты употреблял этот порошок? – обратившись к Тае. Тот отрицательно помотал

головой, и отчего-то тоже перенял его плохое настроение. – Принеси его сюда.
— В чём проблема, родной? – Ву напряглась.
— Чонгук, это просто косметическое средство. Я сама лично передавала.
— Я тебя не спрашивал, Файя, – отрезал Чон. – Не думаешь ли ты, матушка, что я

поверю в чистоту твоих помыслов? Мне известно, по чьей указке Йен подорвал
моё доверие. Но он-то ребёнок, а вот ты должна отдавать отчёт своим
действиям. Тебе я ошибку не прощу.
— Как ты смеешь говорить с ней в таком тоне? – пискнул горе-любовник.
— Услышу ещё хоть звук, до Китая пойдёшь пешком.
— Чон Чонгук, прекрати немедленно! Я твоя тёща, бабушка твоему сыну, старше
тебя на два десятка лет! Что за вздор ты несёшь?!
479/846
Тем временем Тае вернулся со злосчастной баночкой, подвергшейся
насильственному вскрытию. Чон подал Ву чайную ложечку и саму баночку.
— По одной чайной ложке в день. Испробуй то, что подарила. Я жду.
Женщина даже не посмотрела на протянутое. А её глаза потемнели.
— Подарки не передаривают.
— Я жду.
— В каком свете ты сейчас выставляешь меня перед внуком?
— Я сказал: пробуй. Если там что-то убойное, мы это быстро узнаем.
Ву так и не прикоснулась к ложке, сложив руки на груди. Файя непонимающе

глядела на мать, что своим поведением насылала на себя больше подозрений.
— Мам, в чём дело?
— Можете выкинуть, раз мой подарок вам не по вкусу.
Чон ненадолго прикрыл глаза, чтобы в следующее мгновение смерить её

уничтожительным взглядом.
Конец празднику.
— Значит так? Глупо. Ну хорошо. С этой минуты ты мне больше не семья.

Кошелёк закрылся. Впредь встречи с моим сыном будут проходить только под
моим надзором. Порошок отдам на экспертизу. Неужто решила, я не знаю, чем
ты начиняешь свои подарки?
Ву взорвалась.
— Заткнись, мерзавец! После всего, что ты причинил моей дочери!.. Нашей

семье! Как ты смеешь сажать нас за одним столом со своей подстилкой?! Моя
дочь умерла! Соблюдай нормы приличия! Если бы не ваши отцы, ты бы ничего не
добился. Что ты о себе возомнил? Побойся упасть. Высокомерный ублюдок! Со
своей заносчивой матерью...
Тае ничего не разбирал на китайском, но его и без знания языка проняло

концентрацией ненависти и презрения. К нему пока не пришло осознание, что
его пытались отравить...
Чонгук зааплодировал. И воцарилась торжественная тишина.
— Хочешь поговорить о моей матери?
Чонгук поднялся, направившись к женщине. Та мгновенно посерела, вылупив на

него совиные глаза. Миллер попросил всех зайти в дом.
Тае мог только предполагать, в каком русле будет протекать тет-а-тет после
гневной тирады, и, логично, ничего хорошего не ожидал. Файя плакала, бегом
480/846
поднимаясь на второй этаж. Йена уводил Тае, которого на него бросил Алекс,
попросив увести того в комнату.
Сам он остался ждать в гостиной, боясь увидеть нечто страшное... Уж слишком

ужасающе Чон двинулся на тёщу. Без свидетелей. Тае не было известно,
способен ли он поднять на женщину руку, но по его замедленным движениям
казалось, что может. Ещё как может.
Стервелла показалась спустя минут двадцать – без ссадин и сломанного носа.

Только со злыми слезами и трясущимися губами, ну и живой.
Через час все китайцы покинули дом. Чон уехал в боксёрский клуб. Мадам Го
позвала Йена и Тае пить чай с тортом, хотя обоим кусок в горло не лез. Ясное
дело, мальчик был катастрофически расстроен ссорой между родственниками.
До Тае только сейчас доходил смысл произошедшего. Его пытались отравить.
Сейчас он мог бы быть инвалидом или... мёртвым.
Приятного аппетита.
***
Чон изъял баночку с порошком и крем. Через несколько дней вызвав на разговор
в кабинет, с крайне хмурым выражением доложил, что в жемчужной пудре был
добавлен стрихнин такого же порошкового вида.
— Что это?
— В небольших дозах действует как тонизирующее средство, по типу кофеина. В

высоких дозах вызывает сильные мышечные спазмы. Если бы ты начал
принимать этот порошок, то, полагаю, вскоре у тебя бы наступил паралич ЦНС и
летальный исход.
Чонгук тяжело вздохнул в подставленные ладони, вскоре потерев лоб. По этому

простому жесту Тае понял, что его грызёт вина за страшное, и к счастью,
неслучившееся. Но он не собирался облегчать его страдания.
— Ты привёл меня в тот дом и познакомил с ними. Твоя семья пыталась меня
убить.
— Мне жаль. Поэтому, Тае, я хочу знать о всех твоих перемещениях, в том числе
о каких-либо подарках. Даже близкие могут предать. Ты понимаешь меня? Я
несказанно рад, что ты сразу же забыл про этот чёртов подарок.
— Ты не можешь защитить меня, – продолжил давить. – Мне просто повезло,

опять. И как ты защитишь моего ребёнка, если меня не в состоянии?..
— Нашего! – повысив голос. – Одной спермы мало, чтобы стать отцом! Свободен!
Тае покинул не только кабинет, но и спальню, снова постелив в гостевой.

Комнату закрывал изнутри. Чуть не выпустил душу, когда Чон предсказуемо
дёрнул за ручку, придя за ним вечером.
— Ещё раз здесь ляжешь и закроешься, я лягу с кем-нибудь другим, –

устрашающе спокойным, но громким голосом. Вдобавок резко ударил по двери,
481/846
здорово напугав. – Завтра к тебе приедет Сокджин. Соизволь к нему выйти.
Только ассистента не хватало для полного счастья. И вот он явился ровно к двум
часам дня. Фирменный костюм, кожаный кейс, недурственная внешность и
взгляд акулы – типичный образчик сливок общества. Тае достойно выдерживает
его бесцеремонное разглядывание, равнодушно сложив руки на груди. Когда-то
в прошлом Ким поймал его на выходе из кабинета, приказав вывернуть карманы.
Теперь Тае больше, чем любовник, и как бы ассистент ни плевался в его сторону,
он переживёт его нелюбовь.
— Прихвостень пожаловал, – не удержавшись от хамства. Ассистент развалился

будто и не в кресле, а на самом троне, деловито расстегнув пиджак.
— Принёс собачке косточку. Хозяин радует. Будешь?
На столик полетела папка. Наученный горьким опытом, Тае не спешил трогать

незнакомые презенты.
— Что там?
— Контракт.
— Какой ещё контракт?
— Подарочек от босса. Теперь тебе и рекламу покупают. Ну, загляни, мальчик

«Весеннее настроение».
Для того, чтобы заключать контракты с какой-то компанией в качестве модели,

по-хорошему, Тае нужно быть прикреплённым к модельному агентству, так как
работать с неизвестными моделями-фрилансерами никто не захочет без
исключительной причины. Исключением может являться разве что личный
интерес или деньги. Вряд ли Тае мог кто-то заинтересоваться. Только один
Чонгук.
У него своеобразный способ извиниться...
— Надо же, как ты изменился в лице. Угодили.
Тае внимательно вчитывался, уже не вслушиваясь в ехидные замечания

ассистента. У него на руках контракт на рекламу... парфюма. Французский бренд
Инитио Парфюм из коллекции «Чёрное золото», классифицируется как унисекс-
аромат. Его описывают, как таинственный, мистический, магнетический запах, а
кто-то говорит, что это аромат нирваны, и ещё – что так пахнет сам рай...
Ценнейшее удовое масло делает Чёрное золото поистине роскошным.
Концепция рекламного ролика нацелена передать ту изысканность продукта.

Аромат открывается утончённым пряно-специевым запахом мускатного ореха,
оттенками эфирного масла шафрана и свеже-бальзамическими зелёными
оттенками лаванды с насыщенно глубокими дымно-древесными нотами
драгоценного уда. Таким родом, Чёрное золото представляет собой возвращение
к истокам цивилизации, к первым парфюмам, созданным в Египте пять тысяч лет
назад. В те времена особые ароматы сотворялись для магических культовых
ритуалов, а также для лечения больных и общения с духами предков. Потому-то
идейное содержание акцентируется на истории Египта. Взгляд в прошлое – к
482/846
величию одной из самых загадочных и великих цивилизаций.
Ассистент ушёл, так и не добившись продолжения словесного поединка. Тае же

в полной тишине долго разглядывал снимок шикарного флакона Чёрного золота.
Его ничуть не оскорбил тот факт, что парфюм мог использоваться обоими
полами. Вообще, поразило, насколько изысканно обыгран дизайн. И ему
представилась честь прорекламировать элитную коллекцию.
Наконец, Тае опустил лицо в ладони, растерянно рассмеявшись над своей глупой
натурой. Ему просто купили участие в рекламе, а он так легко... купился.
Растрогался до того, что хочет не отказаться от подачки, а поблагодарить на
человеческом языке. В последнее время за Чоном прибавилось грехов.
Извинения – не в его характере. Но чего не отнять – расположение он покупает
красиво...
Долго борясь со смешанными чувствами, поглотившими его на целый час, Тае

всё же решился передавить гордости глотку и позвонить дарителю. Даритель
быстро снял трубку и, как и Тае, оставлял право на первое слово.
— Роскошный парфюм... – глухо произнёс Тае, нахмурившись как старик. Когда

действительно есть что сказать, слов не находится.
— Достойный тебя, – интимно понизив тембр. Чон сразу понял, что попал. Теперь
дело оставалось за малым – вернуть Тае к себе. Не буквально в постель, а
именно к себе.
— Покупаешь прощение?.. – с грустной усмешкой.
— Покупаю тебе повод для радости. А моя радость – ты.
От сконфуженного смущения дрогнули губы, и Тае прикрыл глаза. Спросил у

самого себя: «Ну неужели ты поведёшься на эти сладкие речи?» Что поделать,
поведётся. Хочется повестись. Нравится. Прельщает.
— Надеюсь на твою скорую благосклонность.
***
Подписание контракта прошло быстро, и съёмки начались уже через пару дней.
В его же интересах было поскорее покончить с внеплановым проектом, так как в
сентябре возобновлялись репетиции Тахры, а Тае ещё планировал снова начать
посещать репетиторов вдобавок к занятиям танго.
Ради съёмок поездке в Египет предпочли полёт в западную часть Китая в одну
из крупнейших песчаных пустынь мира – Такла-Макан. Скорее всего, на то
повлияли привлечённые мистером Чоном менеджеры, так как в Китае он имел
какие-никакие возможности и связи, и в таком случае Тае был точно под его
присмотром.
Что ж, встречай, Такла-Макан... Название у этой пустыни переводится, как

«заброшенное, покинутое место». Как-то так можно описать состояние души Тае
Дюрана.
Чон тоже полетел в Китай, но в Таншань, а вот Йена отправил с ним, сделав
483/846
акцент на «развеяться», что, по сути, значило получше сблизиться с Тае. Ларкин
и ещё двое телохранителей глаз не спускали с новоиспечённой модели. Ларкин
так вообще назвался менеджером, расхохотавшись, мол, дожил до повышения.
«Не поехал на гастроли, так хоть в грёбаной пустыне побываю».
Процесс подготовки был очень занимательным. Ему сделали загорелую кожу и

кардинально сменили внешний вид посредством парика – длина до плеч с
чёлкой. Тае был совершенно непохож на себя. На шею ему легло большое,
причудливой формы золотое шейное ожерелье. Грудь так и осталась голой, а вот
на нижнюю часть туловища надели чёрную юбку в пол с сандалиями. Также
добавили обруч на голову, браслеты на предплечье и запястьях. Образ завершил
макияж: подкрашенные чёрные брови и жирно подведённые чёрным карандашом
верхнее и нижнее веко с длинными прямыми стрелками. Голубой цвет глаз
принято было оставить.
Конечный результат даже Йена не оставил равнодушным. Ларкин что-то

нашёптывал ему с улыбочкой, и Тае, признаться, смущало их наблюдение.
Ролик состоял из двух локаций: дневная съёмка среди песков и ночная, так же в
пустыне, но ещё с конструкцией из зеркал. Многого от Тае не требовалось:
сначала он просто красиво шёл, и его одежду и волосы трепал песчаный ветер.
Потом он исполнял акробатические элементы, которые чередовались с дневной и
ночной съёмкой при зеркалах с лунным светом. Тае извивался на песчаных
грядах, изгибался в отражениях зеркал, постепенно замарываясь в чёрной
блестящей краске – она была налита на зеркало. Смысловое наполнение данного
образа заключалось в мистическом происхождении флакона: вот египтянин
куда-то идёт, вот он ритуально танцует, а вот ему боги дарят роскошный
парфюм. Чёрное золото в широком распространении – образный перефраз слова
нефть, потому по одной из причин краска густая, чёрная.
К концу ролика Тае должен был полностью окраситься в чёрный и вытащить из

густой няши незапятнанный флакон Инитио Парфюм.
После съёмок они задержались в Китае под предлогом отдохнуть в последние

летние деньки. Тае с нетерпением дожидался, когда ему первому покажут
готовый рекламный ролик. И когда он его увидел, комментарий был только один:
результат превзошёл все его ожидания. В его руках воспроизводилось
восхитительное зрелище – победа искусства над природой. Перфоманс истории,
танца и парфюмерии. Действительно отличная работа.
Чонгук был зачарован не меньше, откровенно говоря – во много раз больше. Он

перенёс ноутбук к себе на колени, повторно просмотрев видео. На это сейчас
смотрел и Йен. После того разговора в бору он не фыркал в сторону Тае, и
теперь мальчик часто проводил с ними время, причём по собственному желанию.
Они не стали вдруг одной семьёй, Йен так же не горел желанием с ним
говорить, но факт в том, что больше не пытался цеплять.
Что же до отношений Тае с Чонгуком, то он так и не оказал благосклонность,

хотя и принял утешительный приз. А Чон? А Чон просто выжидал момент.
— Тебе понравилось? – Глядя на Тэхёна, тем не менее Чонгук обратился к сыну.
— Да.
484/846
На большую похвалу Йен не расщедрился или попросту постеснялся её
выражать. Однако мальчик не торопился их покидать, а Тае уйти было некуда –
он в отеле в совершенно неизвестной местности.
По случайному стечению обстоятельств одним из оазисов на краю пустыни был

городской уезд Дуньхуан. В древности это место служило воротами в Китай на
Великом шёлковом пути.
«Любовь в Дуньхуане» авторства Юн Ху Мёна – это красочный маскарад,

ритуальный танец, разрывающий будничную завесу бытия, у каждой маски своя,
особая роль, и боль, и правда тоже своя. И чего удивляться, что Тае не знал
даже о такой мелочи, как любимый роман Чонгука. Так бы и не узнал, не
проболтайся ему Йен. В этом романе главный герой погружается в поиски своего
«я», два приятеля желают воспроизвести старый древний танец «Льва», и на
этом фоне рождается любовь между монахом и танцовщицей.
Книга уже была сохранена в электронной библиотеке Тае и ждала своей очереди
на прочтение.
Немного погодя Чонгук достал из своего дипломата небольшой снимок – это

скрининг УЗИ на первом триместре. Просто взял и без предупреждения
огорошил, спонтанно сменив тему, а ведь ничего не предвещало к разговору о
ребёнке, ещё и в присутствии Йена.
На чёрно-белом снимке уже можно было увидеть тельце, непропорционально

большую головку, даже носик...
Без всяких сомнений, это Тае привело в растерянность. Его глаза увлажнились.
Растеклась такая необъяснимая, неописуемая нежность к своему – маленькому и
беззащитному.
— Одиннадцатая неделя. Йен, ты видишь? Когда-то ты был таким же маленьким.
Мальчик, подобно Тае, с растерянным интересом вглядывался в маленькое

существо.
— А когда он родится?
Так же, как и Тае, Йен не знал пол ребёнка, потому они оба обращались к нему в
мужском роде.
— В феврале.
— А он твой?
— Тае его генетический отец.
— То есть тебе и мне он – никто?
— Тебе он будет сводным братом или сестрой, а мне – моим ребёнком, несмотря
на то, что мы не одной крови.
— Тогда у него будет два папы? Как так? А кто мама?
485/846
— Суррогатная мать его нам родит, но она ему не мама. Для всех нас и для
ребёнка – только мы трое ему семья.
— Я немного не понимаю. Как это? Ведь ребёнок может появиться только у

мужчины и женщины. Я это уже знаю, пап. Как он появился, если вы с Тае
живёте вместе? И мамы нет.
О, подобных вопросов Тае точно хотел избежать. Зато это повеселило Чонгука.
— Всё верно. Но есть умные врачи, которые делают так, чтобы Тае жил со мной,
но при этом у нас родился ребёнок.
— А можно ещё спросить? Вы с Тае спите в одной комнате.
— Так.
— Когда я спрашивал у тебя, как я родился, ты сказал, что ты маму целовал и

обнимал, поэтому сформировались клетки в её организме, из которых я
появился. Но это ты давно мне рассказывал.
— А что тебя ещё интересует?
— Тае ты тоже целуешь и обнимаешь, как маму? Но Тае же, как и ты – мужчина.
Чон откинулся на спинку дивана, с озорным огоньком окинув взглядом

пришибленного Тэхёна.
— Целую и обнимаю, просто немного по-другому. Родить ребёнка может только

женщина, это ты знаешь, но люди могут любить друг друга независимо от пола.
Бывает и так, что друг в друга влюбляются две девушки – ты же не осудишь их
любовь, верно? Они тоже спят в одной комнате, но не могут сделать ребёнка.
Как-нибудь в другой раз я тебе подробно об этом расскажу, ты же уже большой
у меня парень.
Когда Йен наконец-то ушёл спать, Тае совершенно точно понял, что Чонгук, во-
первых, настроен на сближение, во-вторых, возбуждён. Он долго не трогал его,
даже не приставал, ожидая так называемой благосклонности. Расспросы Йена о
химии двух тел сегодня и стали тем подходящим моментом, чтобы снова
сблизиться.
Чувствуя, чем закончится этот вечер, Тае принял душ и морально настроился (ну,
во всяком случае попытался). После последнего раза он не особо желал впускать
в себя Чонгука.
Долго разговаривая по телефону в соседней комнате, тот пришёл в спальню

почти в полночь. Увидев Тае сидящим напротив окна, он правильно истолковал
его позу, и тоже сходил в душ. Подойдя к нему со спины, наклонился, положив
руки на плечи и поцеловав шею. Это всегда было слабостью Тае, тем не менее,
этого пока было недостаточно, чтобы расслабиться.
— Мне понравилась реклама. Ты выглядел сексуально. И так подумаю не только

я.
Тае всё ещё молчал, замерев как статуя.
486/846
— Давай, птенчик, расслабься. Всё будет, как ты любишь.
Из-за этих слов дыхание сбилось. Чонгук забрался руками ему под футболку,
медленно оглаживая выпирающие рёбра, наконец тронув уже затвердевшие
соски. Тае дёрнулся, выгнув спину от окатившей волны возбуждения.
— Вот так. Я хочу тебя услышать.
Чонгук начал требовательно играться с сосками, в конце концов повернув Тае к

себе, прижавшись к ним языком. Тогда парень не удержался от судорожного
вздоха.
— Мне стало интересно, когда ты впервые услышал про секс? Дедушка говорил с
тобой об этом?
Тае нехотя отвлёкся, поморщившись.
— Неподходящее время. – Чонгук прикусил сосок, настойчиво спустив ладонь

ему под бельё, желая получить ответ. – Мм... вообще, услышал от
одноклассников, но мне потом мама рассказала.
В это время Чонгук уже неторопливо надрачивал ему.
— И как она тебе это преподнесла?
— Боже!.. Какая разница?.. – Сжав его кисть, посмотрел с укором.
— Интересно.
— Сказала, чем и куда. Всё. И сказала, что мне надо думать о будущем.
— И тебе не хотелось себя потрогать? У тебя же вставал?
— Отстань, пожалуйста. Мне тоже не интересно, когда ты начал себе дрочить.
Чонгук усмехнулся.
— Как обидно. А я хотел поделиться.
И увлёк его в поцелуй, завалив на диван, стянув с него бельё и закинув ногу себе
на спину. Тае был возбуждён, потому сам льнул и отвечал, отбросив посторонние
мысли.
Чонгук мучительно долго растягивал, ловя его вздохи губами, и всякий раз,
когда Тае раскрывал губы в немом стоне, Чон повторял за ним, полностью
копируя его чувствительную реакцию.
Не было ни страха, ни боли, когда Чонгук его наполнил, вытянув его руки над
головой. Тае сжимал его бёдра ногами, захлёбываясь в тонких всхлипах, не
закрывая чувственно приоткрытого рта. Безумно приятно и нетерпеливо под
конец, жутко горячо и липко в процессе, и на пике блаженства – бурно и громко.
Покой. Расслабление.
487/846
Они так и остались лежать на диване, но со сменой положений: Тае на Чонгуке.
Тэхён держал ладонь у него на груди, с прикрытыми глазами получая ласку:

Чонгук гладил его по изящному изгибу спины и ягодицам, и тёрся щекой о его
волосы. Столь трепетная нежность пробуждала в Тае желание завернуться на
нём калачиком и мурчать. В той же степени хотелось говорить о любви, но он
усмирил эти порывы. Тоже вскинул голову, поймав дрейфующий взгляд этого
сытого, наглого и, чёрт возьми, притягательного льва. Чонгук по неясной
причине улыбнулся.
— Что, птенчик?
И у Тае разлилось в душе смутное ощущение, что теперь всё действительно

наладится.
*véritable tragédie - настоящая трагедия

*токкэби - корейские духи или же демоны
Многие задаются вопросом, как скоро Мамур закончится. На данный момент я

пишу 2 часть под названием «Шёлковый путь» (в содержании это значится)
https://sun9-10.userapi.com/c854024/v854024132/1b6f37/SCP25bIDmiU.jpg Всего в
Мамуре запланировано 4 части.
Фотографии Дадэ, которые я описывала в главе

https://sun9-
56.userapi.com/sL5M4FK7lbfIlBHP8tnxfC0MFRRZts11NzPVrg/zlV9jDgMlHA.jpg
https://sun9-25.userapi.com/ODLjWawJHYkHre716-
MgOZu59E4n5EKBnskCnw/w50I9NoX_W4.jpg
Флакон Инитио Парфюм
https://sun9-
35.userapi.com/RTzPfKLGNUnugWVjiK8XC4Q5311CkQDB1xCaZg/kZANO57feAo.jpg
Тае в рекламе был одет вот так
https://sun9-
41.userapi.com/fKlZWiED2Axv77jpzwifrWCcIR1wzn6PV9rJwg/ms61tR2bBM4.jpg
488/846
Глава 27. Королевский двор
— А что делает король?

— О, это самая слабая фигура – нуждается в постоянной защите.
Д'Артаньян и три мушкетёра
Подул свежий ветерок перемен.
Тае объявил Чонгуку, что снова собирается поступать. В прошлый раз он

торопился, пытался примерить новый пиджак не по своим плечам, оттого
провалился в начинании. На сегодняшний день его выбор был взвешенным и
закономерным. Кому, как не артисту балета, получать специальность
«хореографическое искусство»? Это ему близко, знакомо, и он точно сможет
учиться заочно.
О своих планах он замалчивал не потому, что боялся скептицизма Чонгука, а по

причине того, что хотел разобраться, действительно ли он этого хочет. Опять
же, в нём заговорил здравый смысл: высшее образование обязательно нужно,
будет ли он в дальнейшем работать по специальности или нет. Неизвестно,
насколько их с Чонгуком хватит до следующей ссоры, и если их пути всё же
разойдутся с соглашения обеих сторон, то зарплаты бариста уже не хватит на
два рта. Заочное обучение стоит больших денег, и в рабстве этой системы ему
предстоит жить целых пять лет. Сколько Тэхён ни размышлял, он не верит в их
вечный союз. Разве ребёнок станет преградой? Йен вот прекрасно жил с
матерью, а Чонгук остался с ней в тёплых отношениях и почему-то не
шантажировал ребёнком. Значит, всё-таки есть надежда на благоприятный
исход.
Пока всё устаканилось, Тае должен хоть немного встать на ноги.
Чонгук спокойно выслушал о его желании обучаться, и, как и в прошлый раз, он

при нём посетил сайт университета, посмотрев стоимость обучения. Тае
собирался платить из тех денег, что он ему выделяет ежемесячно – таков был
уговор с образованием в Католическом университете. Однако на сей раз Чон
сказал, что покроет расходы, а также считает этот выбор разумным и наиболее
подходящим для него.
Их отношения не стали прежними. Но Тае почувствовал облегчение, успокоился.

Простил? И да, и нет. Отпустил ситуацию. А после того, как Чонгук познакомил
его с сурмамой, и Тае потрогал уже прилично выпирающий живот, он впал в то
растерянное состояние, когда ожидаешь наступление какого-то грандиозного
события и больше ни о чём другом не можешь думать. Вся та боль, что Чонгук
ему причинил, отошла на второй план, уступив место переживаниям насчёт
ребёнка. Никуда он без него не уйдёт и после его рождения не сможет (в
ближайший год так точно). Сейчас Тае ничего не сможет ему дать, а если
сбежит, прихватив его под мышку, нашлёт на себя ещё большую беду.
Что же, Чона можно только похвалить за грамотно сделанный ход: привязать его
ребёнком, да к тому же вынудив самому стать отцом – лучше не придумаешь. Но
из всего можно найти выход. Тае лишь просчитывает свои ходы, и в чём он
сейчас уверен – ему ходить пока рано.
К Чонгуку, как к отцу, нет претензий: он щедрый, внимательный, любящий – это

489/846
как партнёр он не всегда молодец... Но так можно сказать о каждом: один и тот
же человек может быть преданным другом и негодяем в отношениях. В чём Тае
уверен – Чонгук ни за что не обидит этого ребёнка. Да, он может с лёгкостью
обидеть Тае, но своего ребёнка – ни за что. Его жизненное кредо – не быть
похожим на своего отца. А Тае... А чёрт знает... Он лишь хочет душевного
спокойствия.
Между комфортом и обеспеченностью и нищетой и разрухой – предпочтение

отдастся первому.
Тахра возобновила свою деятельность, и Тае с новыми силами ушёл в работу. Но

и здесь не обошлось без ошеломляющих перемен. К середине сентября Чонгук
пригласил его поужинать в ресторане, что у них не было в новинку, но за
столиком они сидели втроём. Также в списке приглашённых оказалась Хунхэ.
Тогда Тае готов был сорваться, даже не выслушав обстоятельства встречи,
потому что это не то что выглядело, а было вмешательством в его жизнь. И
вмешался по полной программе.
Он больше не хотел вкладываться в убыточный бизнес, к тому же постороннего

человека. (Заранее с Тэхёном он, конечно же, не посоветовался). А потому
предложил сделать Тае учредителем Тахры, и Чон в свою очередь направит
больше средств на развитие труппы. Утверждал, что Хунхэ потеряет больше,
если Тае покинет труппу, а она, соответственно, танцора и спонсорство. Если же
Тае станет учредителем, она не потеряет в деньгах – так как на данный момент
вообще не зарабатывает. Допустим, если сейчас у Хунхэ доход – пятьсот вон, то
с приходом Тае в учредители он возрастёт до тысячи вон, и ей уже отойдёт
шестьсот, а Тае четыреста. В перспективе эти цифры будут только
увеличиваться. Чонгук вложится в рекламную кампанию, в организаторские
расходы, подключит связи, но только при том, что Тае из обычного участника
станет причастным к бизнесу. Вкладывая столь большие суммы, Чон хочет часть
денег получать обратно – и это правильно. До этого времени деньги просто
улетали в трубу, а Тае так и оставался в статичном состоянии – без денег и
перспектив.
К слову, Чон обещал дать всё лучшее. Он мог бы открыть ему свой бизнес или
устроить на какую-нибудь хорошую должность в балетной сфере, но предпочёл
не отрывать парня от Тахры, всем сердцем тянущегося к ней.
Хунхэ попросила время на раздумья. Тае тогда чуть не зарыдал, решив, что она
откажется, а ему придётся покинуть труппу и на этом прекратить общение.
Чонгук заверял, что для принятия любых, хоть сколько-то важных решений
требуется время. И пытался успокоить его увещеваниями, что Хунхэ не за что
злиться и обижаться на Тае, потому что это он поставил условие, и именно он
решает за них двоих.
Спустя четыре дня Хунхэ навестила мистера Чона в его офисе на Юксам-
билдинг. На деловом языке они обсудили все нюансы и составили условия для
заключения союза, после чего Хунхэ согласилась, а Чон отправил её к своим
юристам.
Тае с трудом поверил в успех этой операции. Когда он увидел Хунхэ, то чуть не
кинулся её обнимать (но это было лишним). Она сказала, что всё в порядке, и
считает это выгодной сделкой.
490/846
Как у генерального директора, у неё был больший процент от прибыли, чем у
Тае, потому ей, ни воны не получавшей от Тахры с тех самых пор, как та начала
своё существование, сладкие обещания мистера Чона очень даже понравились.
После этого Тае не один день провёл в кабинете Пэ, изучая документы и вникая
в основы сферы управления. Финансовая поддержка Чона постепенно будет
урезаться, но Корейские верфи так и останется их партнёром. Задача на
будущее – найти новые способы получения финансирования, попасть под какую-
нибудь государственную программу.
Также Чонгук затребовал не церемониться с теми, кого новый статус Дюрана не

устраивает. По его словам, всё должно поменяться. Больше никаких ночных
репетиций – стандартный рабочий день с перерывом в середине дня на
несколько часов. Один-два выходных. Смена танцевального состава: объективно
слабых убрать, на их место привести новых, подающих надежды. Конечно, тех
ребят, что Хунхэ пришлось выгнать – жалко: они без какой-либо выгоды были
преданы Тахре и совмещали подработку с репетициями, а их попросили уйти,
как только предвиделись перспективы. На это Чонгук сказал, что это не его
проблемы. Если печёшься о своём бизнесе, не позволишь работать слабым
работникам, нетянущим возложенных на них обязанностей.
Чон сам поднимался по карьерной лестнице с самых низов. Он рассказывал, что

ещё совсем маленьким шатался у заводов, выполняя мелкие поручения за гроши,
а потом уже в более сознательном возрасте был рабочим на верфи. Только после
грязной работы, получив технические знания, а также после получения высшего
образования, он перешёл работать в офис. Чонгук всё это рассказывал таким
поставленным командирским тоном, что Тае даже стало не по себе. Да откуда
ему всё это было знать? И для него стало новостью, что у Чонгука есть второе
высшее – юридическое, которое он получал уже в то время, как съехался с
Риджин. А когда Чон немного покозырял профессиональными терминами, Тае
вообще перестал соображать, вжавшись в диван, как никогда почувствовав себя
по сравнению с ним пустым местом.
— Ты совсем молоденький, – сказал ему тогда Чон, – у тебя всё впереди.
— В этом возрасте ты уже многого добился и имел невесту.
— У меня не было выбора. И мы с тобой по-разному воспитывались. Если бы я не

был сыном председателя, возможно, меня бы так и не пустили в офис. Для того,
чтобы твою кандидатуру просто рассмотрели, у тебя должно быть отличное
образование. Не я себе оплачивал обучение в Штатах – как ни крути, это дал мне
отец. Ты тоже не выбирал, кем стать. Сейчас я тебе предоставлял выбор, но ты
остался в балете. И нет, в Гарварде католиков у тебя бы всё равно не
получилось. Я немного дольше тебя хожу на земле и побольше понимаю – это
было не твоё, ты бы зря потратил время. До сих пор считаю Юнивёрсал идеально
подходящей тебе альма-матер, где ты реализовывал свои творческие желания,
и, если бы ты продержался там хотя бы года два, у тебя уже были бы
перспективы. Ты волен обижаться за моё вмешательство, но я знаю, как для
тебя будет лучше.
— Даже я не знаю, что для меня лучше. Тогда мне было больно. Проход в
Юнивёрсал ты мне купил.
— А что, Тахра уже не считается? Я вкладываю в неё намного больше.
491/846
— Да, верно... Но я хотя бы попал в неё сам.
— Эта компания ничего из себя не представляла. До сих пор не представляет. Ты

просто сделал петлю и вернулся в начальную точку, то есть под мою опеку. Но
ты не хочешь это признавать.
— Хорошо, признаю. Хотя...
— Без «хотя». В Юнивёрсал ты зарабатывал, в Тахре – терял время. Твоя Хунхэ

играла в бизнесвумен, на большее ей не хватало денег. Кто ей покрывал
расходы? Отец? Она не начинала с нуля, потому что у неё была финансовая
поддержка. Мне без разницы, где она раньше танцевала, хоть под
наставничеством самого Петипа* – ключевую роль сыграли деньги её отца. А
если деньги даёт любовник – это уже плохо и стыдно?
Тае пристыдился и опять нашёл его наставления разумными.
— Но мне хочется чего-то добиться самому...
— Грамотно распоряжайся деньгами, придумывай, как сделать вашу труппу

особенной – это ты сам.
Тае повесил голову, расстроившись, потому что его отругали по делу.
— А с Католическим университетом... Ты мог бы сказать как-то помягче... А ты

как будто пытался показать мне, что я ни на что не годен, идиот... Ещё и с Михён
тогда так получилось...
Чонгук через столик опустил ладонь ему на колено.
— Тае, тебе хорошо известно, на что я обычно злюсь. Во мне девяносто

процентов жёсткости, а те десять процентов любви и нежности, что я тебе хочу
дарить, ты иной раз очень грубо отталкиваешь. Я не люблю смотреть на твои
слёзы, я не хочу, чтобы у тебя снова случилась паническая атака, но ты не
должен переступать черту – ты знаешь, о чём я. Когда ты не возбуждён, мне
этот секс тоже не доставляет удовольствия. Я большой босс на работе, тем не
менее дома, в семье, я хочу от тебя поддержки. К тому же у меня ещё Йен, а
скоро появится младший ребёнок. Я не могу везде преуспевать и ещё воевать с
тобой, Ву и подтирать сопли Файе. Мне, знаешь, как иногда хочется, чтобы ты
как-нибудь вечером пришёл в кабинет – сам, без моих приказов. Сел ко мне,
поцеловал, погладил, успокоил меня. А так я возвращаюсь домой, а в постели
меня ждёт злой и на весь мир обиженный мальчик. Но ты, мой мальчик, не один
страдаешь.
В тот вечер они долго проговорили о них. Наконец-то поговорили. Спорили, но

без нервов. Чонгук гнул свою правоту, но не давил – профессионально дул в уши.
Тае по пунктам перечислил, что не нравится ему, почему он тот самый злой
мальчик, которому остаётся только закрываться и переживать все обиды в
одиночку.
Напомнил и про Джихё, про тюрьму и его шантаж, и про то, как ему было больно
с этим справляться. Чонгук подсел к нему на диван, обняв, почему-то (давно
пора перестать удивляться – почему) совсем не оправдываясь за свои деяния,
492/846
просто успокаивая медленными поглаживаниями.
— А если бы я отказался от твоей помощи!.. – Как ни пытался, Тае не смог

простить тот разговор в допросной, а потом и телефонный звонок из СИЗО. –
...Ты бы бросил меня в тюрьме. Это с твоих слов.
— Ты бы не отказался.
— Нет, ответь: бросил бы?
— Ты бы не отказался от моей помощи, Тае. Как только ты мне позвонил в

участке – ты унизился, то есть настроен был унижаться. Я просто сделал так,
чтобы ты это прочувствовал. Когда я тебе писал и звонил из больницы, ты мне не
отвечал, а я тебе ответил сразу и приехал.
Сравнил больницу и тюрьму... Сравнил себя – мужика под сорок с деньгами и

парня с пустыми карманами... Тае всё равно этого не понимал, как не понимал
вспышек жестокости и всё так же не мог задушить обиды. Но когда он всё это
высказал – ему, не психологу – с души свалился один груз. А может, всё потому,
что Чонгук сидел рядом и гладил его по бедру, говорил ненатужно, незлобно,
недавяще... И просто говорил с ним.
В тот вечер Тае чувствовал себя страшно опустошённым. В объятиях Чонгука он

явственно ощущал, насколько беззащитный, всё ещё такой слабый.
Запутавшийся. Нуждающийся в заботе. И не в чьей-то, а в его.
И так и не понял, что и Чонгук от того же зависим.
***
Жизнь закипела. Он с утра до ночи находился в танцевальной студии. Шла

плодотворная работа с новыми лицами в труппе. Джихё не покинула их ряды,
хотя и до этого не питала к Тае светлых эмоций, а теперь подавно. Но зато она
переступила через свою неприязнь, выбрав карьеру, а не глупую месть.
Все в коллективе недолюбливали его, за глаза называя «красотка» (в честь

прославленной роли Джулии Робертс в паре с Ричардом Гиром), раз ходил
небезосновательный слушок, что его папик купил ему Тахру вместе с симпатией
руководительницы. Симпатию Хунхэ он точно заполучил задолго до вложений
Чона, а потому Тэхён не принимал близко к сердцу завистливые взгляды. А даже
если ему и купили, то что?
В Тахре была куча дел, которые требовали неотложного внимания. Нанятые

Чонгуком люди настояли на разработке нового логотипа и фирменного стиля,
так же им создавали сайт, ну а на плечах Тае с Хунхэ лежала творческая часть.
Один из хореографов сдал свои полномочия вслед за балетмейстером Каном, так

как они не приняли новую политику Тахры и не согласились с новым
руководящим составом. Для непринятия у них не было права голоса. И Тае не
стал руководителем. Отныне он принимал участие лишь в делёжке дивидендов в
процентном соотношении шестьдесят на сорок. На этом основании, а также на
том, что Тае в принципе был у Хунхэ на особом счету, потому как она считала его
подающим надежды танцором, он и стал её помощником. Тае, во-первых, молод
– у него свежий взгляд, возможно, появятся и новые идеи, а во-вторых, Хунхэ и
493/846
не ставит его на одну ступень с собой. Приход нового учредителя – это приход
новых денег, имущества. И это никоим образом не касается ни труппы, ни
хореографов. Руководительница лишь поставила их в известность, не вдаваясь в
подробности. Более того, их уход она восприняла равнодушно, резко заметив,
что незаменимых нет. Ну и ей, как основателю, который не один год единолично
вкладывал в свой бизнес огромные суммы денег и при этом умудрялся платить
зарплату педагогическому составу, слышать от них поучительные советы –
недопустимая коллизия.
Уроки танго пришлось приостановить, зато на прощание у Тае осталось

сделанное им фото Хунхэ с Соджуном в танце. Он везде таскал с собой
фотоаппарат, пользуясь им просто для души. Так у него и скопилась куча
снимков Соджуна с Хунхэ, леса, собак и одной Чонгука. Эту фотографию он
считал лучшей в своём портфолио. Тае сфотографировал его под утро в
приглушённом серо-голубом свете спальни, поднявшись на кровати во весь рост
и запечатлев голую спину. Чонгук спал на таком же синем, как раннее осеннее
небо, постельном. Но из-за свалившихся дел в Тахре Тае не успевал ни читать, ни
заниматься танго, ни фотографировать. Он с трудом вырывался посреди дня к
репетитору, еле соображающей головой воспринимая материал. А в остальные
дни в этот же перерыв занимался в облаве книг в кафе, либо в кабинете Пэ, из-за
чего постоянно чувствовал себя уставшим.
В один из выходных в начале октября вместе с Йеном они поехали в спортивный

центр поиграть в большой теннис, так как все эти джентльмены, в том числе
Миллер, разделяли интерес Йена к теннису. Тае не умел играть, никогда не
играл, и именно его поставили в первой партии с Йеном, который со своим
бахвальством почти стал буратино – так вздёргивал нос от своего умельства. На
него было невозможно обижаться, ведь он просто ребёнок, который пытается
выпендриться перед отцом и крутым дядей Алексом. А Тае не было смысла что-
то из себя строить, потому он просто позволял маленькому Чону тешить свою
самооценку.
На вторую партию к Тае присоединился Чонгук, уча его правильно отбивать,

иногда лихо запуская в Йена подачами, который им был только рад, восторженно
вскрикивая.
Потом Йен по очереди упахивал Миллера с отцом. Тае... лёжа с трибун наблюдал.
Чонгук не любил футболки и шорты, и даже сейчас, когда, казалось бы, они были
бы самой удобной одеждой для активного спорта, он предпочёл спортивный
костюм. Вот же замороченный человек... Тае, напротив, форсил в коротких
чёрных шортах и неизменно белоснежной футболке, после целого дня занятий
желая стать частью семьи подушки и одеяла... а не ракетки и мячика.
Конечно, не он один устал, хочет спать и домой, просто... Для него

околосемейные вылазки – это что-то новенькое и энергозатратное.
В день рождения Тае Хунхэ подарила ему сертификат в аквапарк. Он

расположен в городе Сокчо недалеко от гор Сораксан и Японского моря.
Побывать на горячих источниках на открытом воздухе с видом на горный пейзаж
– предел мечтаний, особенно при нынешнем темпе жизни. Чонгук же поздравил
его с самого утра, подарив большую охапку белых с зеленоватой серединкой роз.
Тае вяло нежился в кровати, когда он его обнимал, шурша обёрткой. Спальня
вмиг наполнилась нежным цветочным ароматом.
494/846
На свои двадцать два он получил, наверное, самый странный и одновременно
романтичный подарок – лавочку... Нет, конечно, не саму лавочку. В Центральном
нью-йоркском парке можно купить табличку на лавочку с именем или какой-то
дорогой сердцу цитатой. Таким образом, на руках у него оказался персональный
сертификат, свидетельствующий о том, что в его честь повешена табличка на
лавку в Центральном парке с надписью «tu me manques, mon amour».
Лохматый, заспанный, мягкий Тае с розами на руках и на кремовом постельном, с

неподдельно удивлённым выражением лица – бесспорно, та ещё притягательная
картинка. В то утро из кровати Тае вылез только через час, с трудом выбравшись
из лап ненасытного и никак не кончающего животного.
Даже Йен за завтраком сделал ему подарок, принеся праздничный ягодный кекс,
который выпек с мадам Го. Именинник был крайне смущён даже таким скромным
жестом внимания. Тем более что даритель Йен – тот самый Йен, который ещё
недавно скрипел зубами в его сторону.
Днём Дюран заскочил к Соджуну в ветклинику, тоже получив подарок. Ларкин,

как всегда, подсластил душу шоколадом.
Так у Тае напрочь вылетело из головы, что наравне с его днём рождения сегодня
исполнилось три года, как его матери нет в живых. Куда больше он скорбит в
день смерти деда, тепля в душе самые добрые воспоминания о нём, но мама не
захотела уйти в забвение его памяти.
Тае пытался отворотить с порога грусть, но в итоге сам оказался на пороге

колумбария, навещая уже не один и не два, а целых три праха, безмолвно и
бесчувственно созерцая их лица с фотографий.
Теперь у них только такие семейные встречи...
Чонгук забрал его поздно вечером, увозя в неизвестном направлении.

Предполагалось, что они просто поедят в ресторане, но Тае завязали глаза, ведя
в какое-то помещение. Внутри пахло как в старых постройках – чем-то затхлым и
влагой, а ещё краской, клеем, гипсом, химикатами, кожей и этим горячим
запахом раскалённых ламп... Лифт отсутствовал. «Может, здесь шли ремонтные
работы?» – шевельнулось в голове. Но это двухэтажное старое помещение уже
давно было в собственности одного скульптора и фотографа –
шестидесятидвухлетнего Хан Докджэ. И это место, коллекционирующее запахи,
являлось его арт-пространством.
Не так уж сложно было догадаться, зачем они посетили храм фотографа. У Тае
сразу возник профессиональный интерес к фотоаппарату мастера и тому, как он
с ним управляется. Всё казалось таким на-всю-голову-творческим: начиная от
фактурных стен, увешанных фотографиями, заканчивая аутентичными,
непереводимыми для описания инсталляциями. Грели здесь только лампы, но
омрачала серая концепция творчества. Смеяться напрочь расхотелось.
И фотограф попросил его раздеться.
— Чонгук, что?..
Шок окатил с головы до ног.
495/846
— Вы ему не сказали? – неодобрительно цыкнул мужчина. И отправился в
соседнюю комнату, оставив их наедине.
— Не сказал о чём?
— Я хочу и себе маленький подарок. Не откажешь мне в этой просьбе?
— В просьбе раздеться перед мужчиной?! – свистящим шёпотом.
— Он же фотограф – для него твоё тело не более, чем инструмент. А для меня
это будет приятно. Ты же уже понял, что это фотосессия взрослого характера.
Все фотографии будут переданы только мне. Сейчас я буду за тобой наблюдать.
Вот увидишь, нам обоим это понравится.
— Что на тебя нашло?.. Я не хочу фотографироваться голым...
— Для меня.
— Это странно. Я не хочу.
— Просто представь, что фотографа нет. Нагота эстетична, и твоё тело тому
яркий пример. Считай это нашей сексуальной игрой.
Путём продолжительных уговоров Тае всё-таки разделся – под пристальным

взглядом окончательно рехнувшегося Чона, плохо соображая, ради чего
согласился на сомнительный контент. Ему не хотелось психовать, утверждать,
что для него это неприемлемо. Но не могло не волновать, с чего вдруг Чон
заинтересовался фотографией. Конечно, если это всего лишь возбуждающая
шалость, чтобы пощекотать друг другу нервишки и выйти из привычных
консервативных рамок – то эту игру понять можно. Хотя противный червячок в
мозгу Тае без конца шептал, насколько это дрянная затея.
В соседней комнате обнаружились чёрный глянцевый рояль, софтбоксы и сам

фотограф, со спущенными к кончику носа очками. Тае нехотя спустил с плеч
Чонгуков пиджак, растерянно посмотрев то на одного, то на другого.
— Это ваша первая фотосессия? Плохо. Встаньте у рояля. Я – фотограф, вы –

модель, вон там – заказчик: не надо стесняться, зажиматься, краснеть и так
далее по списку. Я не возбуждаюсь от вида голого подростка, – недовольно
перечислил Хан. Видимо, ему просто много заплатили, только поэтому он
согласился на то, чем ему не хотелось заниматься.
Подавляя скорее страх или даже настороженность, нежели смущение, он встал

к инструменту грудью, оперевшись о него ладонями. Тае, вообще-то, постоянно
раздевается перед малознакомыми людьми: участниками труппы, рабочими за
кулисами, зрителями. С самого детства он приучен к мысли, что его тело
принадлежит не ему, а искусству – это одно дело. Другое дело, что всю жизнь он
ходил в откровенной, по меркам обычных людей, одежде, подчёркивающей его
мужское начало. Но опять-таки, то балет, а это... чёрт знает что.
— Вот так, обопритесь о рояль. Одну ногу согните в колене. Поживее. Вы

позируете перед ним, не передо мной.
«Royal» с французского – королевский. Так что да, королевский здесь только
496/846
рояль, Тае же сейчас напоминает себе порномодель. Ну, или он чего-то не знает
о фотосессиях королей...
— Свобода слова в нашей стране гарантирована законом, – непринуждённо

заговорил фотограф с Чоном. – Но есть темы, которые принято считать
неудобными. В том числе... – кивнул на Тае. Голого. Вот подобные фотосеты
принято считать неудобными. – Мистер Дюран, вы же артист балета, примите
красивую позу.
Вспышка злости привела Тае в действие, и он забрался на рояль, раздвинув ноги

в шпагате, прикрыв себе между. Чон подпёр подбородок рукой, зорко наблюдая
за развернувшейся картиной. И действительно стало интересно, что сейчас
творится в его голове, и насколько его это возбуждает. А если ногу поставить
так – как посмотрит? А если лечь, выгнуть спину – ему больше понравится?
По правде говоря, действо захватило его.
— Так вот, несколько лет назад был скандал из-за того, что чиновники от
культуры создали неофициальный чёрный список неблагонадёжных авторов. Из-
за этого их исключили из всех государственных программ поддержки. – Тае
краем уха разобрал его речь и затравленно глянул на фотографа. Мелькнула
одна светлая мысль: а не отразится ли эта шалость на его будущем? Но она
одна, а голова была окружена роем неприличных. – К счастью, история была
предана огласке, а справедливость восстановлена. Лично я считаю, в обществе
не должно быть никакой цензуры. Искусство побуждает на размышления.
Испокон веков именно искусство отражало проблемы человечества. Согласны? И
это здоровое явление. Политкорректность же не даёт обществу размышлять.
Размышлять? Что это такое? У Тае в голове варёная густая каша... с комочками.
И... с кусочками персика. Чонгук неотрывно за ним следит...
Следующие полтора часа прошли в горячке. Тае изрядно вымотался и устал от

слепящего света софтбоксов. Он даже не стал просматривать получившиеся
снимки, одеваясь непослушными руками. Чон пришёл на помощь, нашёптывая
ему всякие возбуждающие вещи, вроде: «Теперь мне захотелось в спальню
рояль. Я хочу тебя на нём...»
В итоге Тае нашёл себя на расправленной холодной постели в номере отеля – с

горячей головой, захлёбывающими стонами и сжавшим пальцами простынь.
Как-то так проводили ночи фавориты?
***
Недели через две Чон уже рассматривал пачку распечатанных,

подкорректированных снимков, что от применения фотошопа не стали
выглядеть менее непристойно. Да, не вульгарно, но всё-таки эротично. Честно
говоря, Тае в шоке глядел на копию себя, то соблазнительно выгибающегося у
рояля, то согнувшегося, будто устало подперевшего лоб рукой, то лежащего на
полу, скрестившего ноги в воздухе – и абсолютно голого.
Чонгук удовлетворённо рассматривал обладателя самого изящного тела.

Обмолвился, что ему больше всего идёт быть без одежды, и заверил, что
фотограф – высокая фигура в культурном обществе, и ни за что не
497/846
распространит скандальные фотоснимки. Он, мол, вообще не берётся за такую
работу, но сделал в ряде правил исключение (за хорошую плату).
Конверт со снимками был закрыт в сейфе. Больше Тае их не видел.
В ноябре они запланировали поездку на январский отпуск в Финляндию, чтобы

до рождения ребёнка отдохнуть. За Полярным кругом в резиденции Санта-
Клауса хотелось угодить уже немаленькому Йену, не верящему в сказку, но ещё,
как ни крути, ребёнку. Они увидят северное сияние, финнов, катающихся на
велосипедах даже зимой, единственный, но самый длинный материковый
фьорд* во всей Скандинавии... А на сам Новый год Чонгук предложил поехать в
Шанхай. Новый год в Шанхае – это колокольный звон в монастырях, неоновые
огни, громадные драконы и львы, наполняющие улицы, украшенные лодки вдоль
рек, бумажные красные фонарики и фейерверки...
Йен попросился на Новый год в Пекин. К маме. Тае зарёкся снова переступать
порог того дома, и Чонгук согласился съездить с сыном домой до сумерек.
У жителей Поднебесной есть традиция. Торжество празднуется в кругу семьи, и

праздничный ужин не начнётся, пока не соберутся все. А потому появился такой
обычай – оставлять свободные места для тех гостей, кто не смог присутствовать
на празднике.
Тае вспомнил. В прошлом году в том доме он видел один пустой стул.
***
В ноябре Чоны полетели в Китай по случаю годовщины смерти Риджин. Чонгук

вернулся оттуда злой как чёрт, а Йен замкнулся на целую неделю. Итог такой:
под горячую руку Чонгука лезть нельзя, мальчика трогать тоже опасно, а у
самого Тае на носу премьера первого спектакля с обновлённым составом. На
свой страх и риск без свидетелей он позвал парня с собой на репетицию в театр.
Йен сначала поупрямился, ссылаясь на то, что у него кружки после уроков и
вообще нет времени на безделье, но его протесты были не слишком
убедительны, так что Тае потратил на уговоры чуть больше своего терпения. И
мальчик нехотя сдался.
Тогда был последний день перед премьерой. На самом деле Тае было не до
проведения развлекательной программы для ребёнка с тяжёлым характером, но
его заменил старый-добрый Ларкин. Хунхэ прихватила с собой свою пушистую
как облако собаку, которой было суждено познакомиться с собачником Йеном.
На вопрос: «Чей это ребёнок?», – Тае бесцветно сообщал, что знакомых.

Посвящать всю труппу в свою личную жизнь у него не было ни права, ни тем
более желания. А может, они и так догадались. Впрочем, ему было абсолютно
всё равно.
В начале декабря у отца с сыном состоялся тот самый разговор полового

воспитания. А на следующий день в выходной они снова поехали на теннисный
корт. Мальчик с крайне важным видом делился с дядей Алексом тем, что ему
папа рассказал и какие сопутствующие картинки показал, объясняя, как спят
взрослые. В общем, Йен теперь всё-всё знал. И ко всему прочему был прямым как
рельса.
498/846
— Папа раньше говорил, что целовал и обнимал маму, поэтому появился я. Он
соврал. Но я теперь знаю, как это происходит.
— И что я тебе ещё сказал?
— Чтобы заниматься тем самым делом, надо всегда обнимать и целовать, потому
что иначе со мной не захотят быть.
Миллер рассмеялся, а Чон довольно растянул губы.
— Всё верно тебе папа сказал. Нужно быть обходительным кавалером со своей
дамой сердца.
— А ещё папа сказал, что, если мне понравится мужчина, он меня в любом
случае поддержит.
— Конечно, Йен, главное для нас всех – это твоё счастье. И мама бы сказала
точно так же.
При упоминании мамы Йен грустно улыбнулся.
— Но я не хочу жить с мужчиной. У меня будет четверо детей. И моя жена будет,
как мама – добрая и красивая.
— Это куда тебе столько детей? – задал отец.
— Я хочу. Мы будем жить все вместе. Всегда. Но сначала мне надо получить
образование, потому что нельзя заводить семью, пока не работаешь. В общем, я
ещё не скоро женюсь...
Миллер сочувственно похлопал его по плечу.
— Зато у тебя есть ещё много времени, чтобы найти свою любовь. Тебе уже кто-
нибудь нравится?
— Нет, – поморщившись, важно ответил парень. – Мне с одноклассницами не

очень интересно, хотя они постоянно со мной разговаривают.
Тае усмехнулся и подумал, что это очень в духе Чонов.
***
В канун Рождества, то есть двадцать пятого декабря, ничего не предвещало

беды. В гостиной стояла большая украшенная ёлка. Чонгук к этому дню был
прохладен, Тае вроде как был занят учёбой, а Йен просился на каток с
одноклассниками.
Этой ночью Тае спал беспокойно. Ему приснился несколько жуткий сон: дедушка
с мамой... Два покойника во сне – это уже перебор. К своему ужасу, мама была
молода и беременна, да ещё и плакала. Тае думал, что, возможно, она носила
Михён, но во сне он был подростком, а у них с Михён год разницы в возрасте.
Если бы его сон посетила и сестра, Тае бы попросил свой организм не
просыпаться, потому что три покойника – это уже не перебор, а катастрофа.
499/846
Всякий раз, когда он видел деда, его жизнь шла под откос, что же тогда будет
при встрече их троих?
Проснулся он в пустой холодной постели. За окном медленно падал снег.

Выбираться из тёплых объятий одеяла совсем не хотелось. Ещё было темно.
Ночной кошмар оставил неприятный осадок, из-за которого он так и не смог
доспать пятнадцать минут.
Мадам Го сообщила, что Чон ни свет ни заря уехал по делам. Йену разрешили
погулять с друзьями, конечно, под наблюдением. А Тае поехал в Тахру.
Вот так не увидел Чонгука утром, и весь день наперекосяк. Утренние ритуалы
нарушены, что может быть хуже?
Поздно вечером их пути сошлись в кабинете после того, как Чон, тоном, не
предвещающим ничего хорошего, попросил его аудиенции. Вид у него был
мрачным, а хмурая складка между бровями, кажется, не разглаживалась с
самого утра.
— Я не стал тебя утром будить. Кое-что случилось. Плохое. – После таких слов
хочется сию секунду провалиться сквозь землю. Тае серьёзно напугался, ведь,
если не он причина плохого события, то... Кто? – Ночью Хан стало плохо. – О
суррогатной маме не было и мысли. И Тае даже не сразу понял, при чём здесь
она. – Ей сделали внеплановое УЗИ. Утром кесарили. Речь шла о спасении её
жизни. Не ребёнка.
Каких-то пару фраз... Тае ведь никаких нюансов беременности и рождения не

знает. Родиться на двадцать пятой неделе – это плохо? Кесарево – плохо? Что
подразумевается под этой плохой новостью?
— Тебя не интересует, жив ли ребёнок? Ты понимаешь, что произошло?
— Не понимаю, – серьёзно и тихо.
— Хан жива. К счастью. – А в голосе ни грамма радости. – И ребёнок, но... Это

скорее выкидыш, чем рождение. Мне предложили отключить её от аппаратов.
Прогнозы неутешительные.
Её. Девочка. И вот так просто перед глазами встали слёзы. О каких прогнозах
речь? Сегодня – снег, завтра – смерть?
— Она глубоко недоношенная. Пятьсот двадцать грамм... Даже если она

выживет... В общем, ребёнок может остаться инвалидом.
Для Чонгука тема детей болезненная. Первый был выкидыш, второго с трудом
получилось сделать, прибегнув к медицине. Да, у Риджин тоже были сложные
роды, но к Тае это не имело никакого отношения!.. И не должно было
образоваться проблем... Не должно было...
Чонгук отвернулся к окну, не выражая эмоций и не добавляя слов. И Тае ничего

не спрашивал, боясь услышать страшные вещи, которые разрушат привычную
форму жизни.
— Я не готов подписать этому ребёнку приговор. Я думал об этом весь день. У
500/846
меня достаточно денег, чтобы воспитывать ребёнка-инвалида. Это решение я
тоже приму за нас двоих. Она родилась, значит, так было суждено.
Вот Тэхёна охватывает растерянность и непонимание: как вообще дальше жить,

дышать, есть, общаться с родными и знакомыми? Будто в их мире потух свет. И
впереди тёмный коридор в неизвестность...
— Почему ты молчишь? Ты не хочешь её спасти?
— Хочу. Я боюсь...
— Один врач дал мне надежду. Я не знаю, сколько месяцев она пробудет в
реанимации, но это займёт много времени. Мне посоветовали хорошего
реабилитолога. Но это уже потом. После её выписки проблемы только начнутся,
понимаешь? Я не хочу думать, что только я один за неё борюсь. Она очень
маленькая – ей нужна большая любовь.
Понимает.
Уже на следующие сутки их пустили в реанимацию в одноразовых халатах и

масках. Просто посмотреть. Шанс увидеть ещё хотя бы раз мог не предвидеться.
Совсем крошечное, поместившееся бы на ладонь тельце лежало в кувёзе. На вид

истощённый, очень хрупкий организм. Такая тонкая нежная кожа, через которую
видно сосуды... Не то чтобы Тае раздирал отцовский инстинкт, но сердце
жалостливо трепетало, видя хрупкую жизнь, ни минуты бы не прожившую вне
этого инкубатора.
Чонгук был очень серьёзен, а Тае все эти полчаса давил в себе слёзы. Было
очень страшно. Но он хотя бы чувствовал сильное плечо рядом, а этот малыш
был совсем один.
Что же ты вышла так рано?..
Будто услышав его мысли, Чонгук произнёс:
— Диана хотела поскорее тебя увидеть в Рождество.
«Диана» с латинского – божественная. Наверное, правда так хотела попасть на

Рождество.
Божественная девочка.
Тае наконец-то улыбнулся.
— Диана?..
У французского короля Генриха II была внебрачная дочь по имени Диана

Французская, рождённая то ли от любовницы, то ли от фаворитки, что её
воспитывала. Чем-то на них похоже... Ну почему история так любит повторяться?
Настоящие королевские страсти.
Примечание к части 501/846

*Мариус Петипа - французский и российский солист балета, балетмейстер.

Оказал большое влияние на балетное искусство.
*фьорд - это узкий морской залив с высокими скалистыми берегами, глубоко
врезавшийся в сушу.
502/846
Глава 28. Ласточкино гнездо
Неужели супружеская жизнь — это сверкающий дом, красивый ребёнок,

тюлевые занавески и секс субботней ночью и то, если повезёт? Как случилось,
что жизнь стала такой предсказуемой?
Лия Флеминг. Ласточки
Когда от самого себя ничто не зависит, начинаешь уповать на веру в бога или
чудо – неважно, как обзовёшь – в ход идут любые уговоры, лишь бы помогло. До
рождения ребёнка Тае находился в состоянии тревожного ожидания, а после
рождения – в тревожной неопределённости. Ему показалось, за две недели
жизни Дианы он повзрослел на лет десять – р-разом.
Йен отреагировал на весть о появлении сестры нейтрально. Никто и не ожидал

от него иной реакции: он этого ребёнка не видел, не трогал, даже толком не
слышал, как протекала беременность – что ему к ней сейчас испытывать? Йен
обладал практическим складом ума, как и его отец, и такой же отличной
памятью, потому задался логичным вопросом: по какой причине февраль
наступил в декабре? Он ведь помнил, что Диана должна была родиться в
последний зимний месяц. Чонгук решил не посвящать его в подробности,
ограничившись объяснением, что его сестра стремится приходить к финишу
раньше всех.
Йен ещё ненарочно спросил одну правильную вещь: «В Диану уже вселилась
душа?» «Да, вселилась», – про себя проговорил Тае и надолго над этим
задумался.
Доктора Перинатального центра сказали им так: риски заболевания у

недоношенных высоки, но здоровье ребёнка зависит не только от родов,
терапии, а от самого потенциала, с которым ребёнок приходит в этот мир. Им
привели много хороших примеров о судьбах недоношенных детей, которые в
свой первый год жизни успешно прошли реабилитацию, догнали сверстников в
развитии и жили полноценной жизнью. Дать точный прогноз не могли – не боги.
И подготавливали и к худшему сценарию – соответственно, проговорив, с какими
трудностями обычно сталкиваются родители малышей, которым повезло
меньше.
Как правило, у недоношенных страдают два органа чувств – зрение и слух, а

также нервная система. Патологии могут выявляться впоследствии. На счету
важен каждый день в инкубаторе, зависящий от правильно подобранной
методики лечения с постоянными обследованиями. Тае находился в кабинете в
тот момент, когда врач озвучил стоимость содержания первого месяца. Сумма
была огромной, но, совершенно очевидно, кошелёк Чона от этого не обеднеет.
Корея – передовая страна в области здравоохранения, и, пожалуй, нет такого
заболевания или патологии, которыми бы здесь не занимались. Ценник уступал
Европе и США, но всё равно кусался. Например, одному Тэхёну было не по
карману болеть. А Чонгук не искал лазеек сэкономить – не на здоровье своей
дочери.
Персонал называл недоношенных деток «торопыжками» и делил их на

«дюймовочек» и «мальчиков-с-пальчиков». Во всём отделении их Диана была
самой маленькой дюймовочкой – не за всю практику, а среди сегодняшних
младенцев. Врач рассказывал, что они выхаживали ребёнка с ещё меньшим
503/846
весом, чем был у Дианы. А Ларкин поделился тем, что его брат родился
недоношенным и ничего – жив-здоров, и не лежал в дорогостоящей клинике. Что
уж говорить, за пятьдесят лет медицина далеко шагнула вперёд.
А вот одна горничная поведала историю про то, как от такого торопыжки её
знакомые написали отказную в роддоме. Как итог: абсолютно здорового малыша
в возрасте двух лет усыновили. Раз на раз не приходится, и удача не улыбается
всем, но для тех, кто не выбирает между «оставить» или «отказаться», любой
лучик надежды от таких вот историй – стимул не сдаваться.
В общем, конечно, всем хотелось верить в лучшее. Хотя Чонгук говорил, что его
отговаривали оставить ребёнка, по сей день Тае не слышал, чтобы кто-то из
медперсонала сулил им ДЦП и ужасное будущее. Оказывается, и здесь Чон
приложил руку: он говорил с главврачом; ясно дал понять, чтобы никто не смел
раздавать ему паршивые советы и преждевременно обрекать на инвалидность,
когда у Дианы ещё ничего не подтвердилось.
За две недели и Чонгук стал другим – более замкнутым, неразговорчивым. Тае

понадобилось несколько дней для осознания и принятия, и, когда он сам пришёл
в себя, тем же вечером поднялся в кабинет к Чонгуку. И как когда-то давно сел к
нему на колени, обняв. Не нужны были никакие слова. Всё, в чём они сейчас
нуждались – подставлять друг другу плечо. Невозможно быть готовым к
трудностям. И невозможно просто взять и отказаться от своего ребёнка.
Тае второй раз за время их отношений видел его таким разбитым, и первый –
после смерти жены. И на сей раз он не имел возможности отступить. Для него
был только один путь – собрать всю волю в кулак и идти дальше рука об руку с
трудностями.
На две недели жизни Дианы их снова к ней пустили. Они смогли дотронуться до
неё, погладить. Тае никогда не испытывал ничего подобного... Его переполняло
сразу столько эмоций, столько трепета, что ими можно было вязать крючком.
Крохотная жизнь за стеклом кувёза была подобна хрупкому узору снежинки – её
нельзя вверять в горячие руки людей: иначе она растает...
В тот день Тае оставил около инкубатора маленький крестик – это как раз был
тот случай, когда сделаешь что угодно, лишь бы стало лучше. И, хотя вера в бога
в нём со временем сошла на нет, он сходил в церковь и попросил свечу никогда
не гаснуть.
На новом этапе жизни у них с Чонгуком произошло повторное узнавание

слабостей, увлечений, мнений друг друга. Таким образом, Тае узнал, насколько
Чонгук критичен к религии.
— Я, конечно, рад, что ты всерьёз беспокоишься о Диане, но с божьей помощью

ей далеко не уехать.
— Я просто захотел этого. Что плохого?
— Не плохо – глупо. Знаешь, я ещё могу понять, когда в веру ударяются люди
зрелого возраста, но ты же молодой – кто тебе эту чушь навешал?
— А тебя-то это почему так волнует? Я тебя не заставляю верить.
504/846
— А я высказываю своё мнение. Эти ваши кресты... Сам ты не носишь, но вообще
вдумывался? Распятый Иисус на кресте – то есть одного раза было мало?
— Какого раза?
— Его распятия, какого ещё. Это надо запечатлеть и носить?
Тае внезапно улыбнулся, осознав, что обычно равнодушного ко всему мистера

Чона потянуло на философию. И это было... так по-настоящему с ними.
— Мне всё равно, какой смысл несёт крестик. – Тае приобнял его. – Я просто хочу,
чтобы ей было хорошо. Нормальная объяснительная?
Чонгук усмехнулся. Нормальная.
Тае наконец-то поделился с Хунхэ новостью о рождении ребёнка. Сказать, что

она была в шоке – это ничего не сказать. С минуту она вообще молчала, не веря
своим ушам. Скорее всего, даже затаила обиду, но виду не показала и
поздравила.
Ни работа, ни учёба на ум не шли. На Новый год Чон с сыном слетали в Пекин

вдвоём и вернулись уже первого вечером. Никакого Шанхая, никаких
развлечений. Стоит понять правильно: Чон не накладывал запрет на веселье и
отдых – дело в том, что ни у кого не было запала веселиться. Январский отпуск
тоже накрылся медным тазом. По закону подлости: всё, что может пойти не так,
точно пойдёт не так, стоит только отлучиться – и это вторая причина, по которой
они отменили запланированные поездки. Если бы с Дианой что-то случилось...
они должны были быть рядом.
В Перинатальном центре уже все в отделении «торопыжек» знали их пару в

лицо: от пребывающих там мамочек до медперсонала. Профессиональная этика
врачей не позволяла выказывать своё отвращение к подобной связи, хотя Тае
был уверен, что провожающие их взгляды выражали неприязнь или же
осуждение. К тому же, в дни посещения они всегда приезжали вдвоём, прямо
как настоящая замужняя пара, шагая чуть ли не под ручку. Тае сам
непроизвольно жался к нему теснее.
Ещё через месяц им разрешили поменять Диане подгузник. Секрета нет

никакого – Тае не умел. И похолодел от страха, когда ему показывали, в то время
как Чонгук безмолвно за ним наблюдал. Меняя этой крошке подгузник, Тае с
трудом унимал дрожь в руках, боясь причинить ей вред своими большими
неловкими конечностями.
А на следующую встречу – Диана ещё была на аппарате искусственной

вентиляции лёгких – они увидели её первую улыбку. Во сне. Диана была в
шапочке, поджимая кулачки, выглядя, точно игрушечный пупсик – лишь с тем
различием, что на кукле не может быть трубок. Но от её улыбки в душе
разлилось счастливое умиротворение, будто вот же!.. Вот!.. Улыбается. Значит,
здоровая. Значит, всё у неё наладится...
В общей сложности интенсивную реанимационную помощь Диана получала три

месяца... Она должна была появиться на свет в феврале, а на дворе уже цвёл
апрель. Весна... Йен перешёл в среднюю школу. Уже не просто мальчик –
подросток, вечно грустный и уставший, по самое не хочу заваленный учёбой. А
505/846
Тае поступил в университет на заочное. Разумеется, так оперативно он смог это
осуществить исключительно благодаря связям. Чонгук не позволил ему ждать
ещё полгода, чтобы потом со всем потоком сдавать вступительные с творческим
экзаменом и лишь в следующем году приступить к учёбе. Тем более, в связи с
поспешным появлением Дианы, требовались поправки в расписании дня. Тае не
заартачился: спокойно принял то, что ему дали.
Первокурсником он оказался так же неожиданно, как стал отцом. Оба события

ещё не в полной мере улеглись в голове. Сейчас для него всё было в новинку.
Складывалось впечатление, будто жизнь решила одновременно вытянуть из
рукава все припасённые сюрпризы.
И в эту же тепло-апрельскую пору им впервые дали на руки Диану...
Чонгук её тогда взял. Тае в жизни бы не подумал, что когда-нибудь будет рад
плачу ребёнка. Такая малышка в руках большого папы... И плакала она не как
все новорождённые, а совсем тихонько. А ему почему-то захотелось плакать
навзрыд.
— Ласточка моя, – нежно прошептал Чонгук, держа её с такой осторожностью,

будто ему вверили лувровский экспонат. – Не плачь, малыш, а то папа Тае тоже
заплачет. Смотри, как дрожит твой папа.
А тот действительно заметно дрожал, с липким страхом, окатывающим его с

хребта до пят, принимая дочь на руки. Дочь... Какое странное ощущение от этого
знания. Диана Дюран. Его дочь. У неё карие глаза. Большие, как две сияющие
пуговки на лице, смотрящие с надеждой и затаившимся страхом. Тогда, глядя в
эти живые глаза, Тае хотелось ей сказать, чтобы она не боялась, ведь никто её
не бросит. Она в этом мире не одна.
— Успокоилась, – с улыбкой отметил врач. – Рассматривает папу.
— Да, Диана? – обратился Чонгук, поглаживая её по ручке. – У папы красивые

глаза? А ты в меня пошла, ты на меня похожа.
Все фразы, произнесённые Чонгуком столь нежным тоном, пробуждали внутри

тех самых бабочек. Тае ещё не приходилось видеть его настолько ласковым. У
него самого горели глаза. Это так завораживало...
— Сейчас Диане предстоит второй этап. Мистеру Чону я уже говорил: в

отделении у нас есть палаты для мамочек и малышей, чтобы сейчас они могли
быть рядом, учились ухаживать, кормили грудью. У вас мамы нет. Мистер Дюран
– вы отец. В ряде исключений ваше пребывание в центре возможно. Для Дианы
сейчас очень важна психоэмоциональная связь с родителем. С ней может быть
медсестра, любая другая женщина с вашей стороны, но примите к сведению, что
Диана здесь и сейчас нуждается в поддержке близкого человека. И она
привыкнет к тому, кто будет с ней рядом. Я вам очень рекомендую лечь в
стационар, ради неё же.
Тае внимательно посмотрел на ребёнка. Потом перевёл взгляд на Чонгука.

Когда-то он сказал такую вещь: мол, Тэхёну не придётся рожать и всеми днями
сидеть у кроватки, ведь для этого есть няня, в виду чего просил перестать
драматизировать. Сейчас Чонгук молчал. Без всяких сомнений, он хотел
услышать положительный ответ, но не торопился наседать.
506/846
Тае сам согласился. Он не мог её предать. Как сказал Йен – в ней уже живёт
душа. Она всё чувствует. Самое подлое – дать ей почувствовать одиночество.
***
Няню всё равно наняли. Она поселилась вместе с Тае в палату. Мадам Чен
оказалась очень интеллигентной и приятной женщиной зрелых лет.
С пребыванием в стационаре Тае требовалось освободить много окон в

расписании. С Хунхэ получилось легко договориться, хотя он жутко стеснялся
пользоваться учредительским положением. Но речь шла о новорождённом
ребёнке, нуждающемся в повышенной заботе, а не об отдыхе на Шри-Ланке.
Поэтому, конечно, она его отпустила. В Тахре тем временем полным ходом шла
подготовка к новому спектаклю, и Тае там сейчас был как никогда нужен. Но
жизнь вынудила повертеться.
Между уходом за лежачим Чоном и уходом за Дианой практически не было

разницы – он одинаково уставал. Быстро переступил страх к ребёнку. Его учили
делать ей массаж, а также купать, пеленать, кормить и прочему необходимому
уходу. Он лишь с внимательностью прилежного студента схватывал материал. И,
разумеется, во многом помогала няня.
В периоды катастрофической занятости не хватало энергетического запаса на

самобичевание, в том числе не находилось времени на конфликты с Чонгуком.
Тае каждый день посещал Центр, но заступал на свою «смену» в разное время:
порой приезжал после обеда или на ночь, или же с утра. Он – не кормящая мать,
и в его постоянном присутствии не было острой необходимости, поэтому они с
няней меняли друг друга. Мадам Чен говорила, что Диана так хорошо себя ведёт
у него на руках, а на чужих похныкивает. Конечно, как ей не плакать,
ежедневно встречая множество чужих лиц и проходя через их руки. За месяц
ласточка побывала у стольких врачей, у скольких Тае за всю свою жизнь не
бывал. Когда на приёме она до визгов плакала, у него разрывалось сердце. Было
жутко представить, сколько ещё боли могло ждать её впереди. Но врачи делали
всё возможное, чтобы предотвратить осложнения.
Тае не любил ночевать в палате, но в ранние часы проходил утренний обход –

это взвешивание и ликование за каждый набранный грамм, а также обсуждение
с врачом состояния ребёнка и тактики лечения. Врач положительно отзывался о
здоровье Дианы, хваля и его за должный уход. Видно было, что ребёнок
чувствует себя хорошо с папой.
К хорошим новостям: Диана уже весит два триста и энергичнее кричит, если у
неё забирают папу...
Тае не ощущает себя курицей-наседкой, сверхзаботливой матерью или слишком

мягкотелой нянькой. Сюсюканья не в его характере и не потому, что он холоден
к дочери или всё ещё не принял своё отцовство – просто в проявлении чувств он
несколько сдержан. Немаловажную роль играет общественное мнение. Так как
Диана родилась в однополой паре, Тае принимают за слабый пол. В том самом
смысле, что уподобляют женщине. Не беря в расчёт пассивную роль, Тае хотел,
чтобы в нём в первую очередь видели мужчину – отсюда и сдержанность.
507/846
Они с Чонгуком странным образом поменялись местами, и отныне второй был по
части воркования с ласточкой. Этим обращением он удостоил её по той причине,
что один птенчик у него уже был. К слову говоря, Чонгук заезжал в Центр
каждый день после работы. Врач учил их, как правильно разговаривать с
грудничком: не примерять роль исповедника и рассказывать всё что на душе, а
соблюдать равновесие между подробностью и мимолётностью. Нужно говорить
не ребёнку, а именно с ребёнком. За счёт слов Диана развивается и сильнее
ощущает эмоции, вместе с тем активизируется работа мозга.
— Как дела у моей ласточки? Кого сегодня Диана видела? Офтальмолога, да? Он
смотрел твои глазки. А я тебе привёз красивую одежду. Давай договоримся, что
ты быстро из неё вырастешь? Ты же уже не дюймовочка, ты у меня большая
девочка.
Тае прикусывал губу, слушая его медовые монологи. Было сложно сопоставить
его хладнокровный образ председателя с этим милым папой. Однако, нежности к
ребёнку не подрывали его авторитет, скорее наоборот – прибавляли
мужественности.
— Как дома дела?
И отношения у них встали на спокойно-семейный лад.
— М? Йен всё время ходит угрюмый. Устаёт после школы. Уже думаю, что
подарить ему на день рождения.
— Я тоже подумаю. Может, упоминал, что чего-нибудь хочет?
— Не помню.
В Финляндию они не полетели, но отец отправил сына на зимние каникулы в

Японию, как он того и хотел. Ездил вместе с тётей Файей, которую давно не
видел. То есть на день рождения теперь нужно дарить что-то другое.
— Понятно. А на работе как?
Чон неясно усмехнулся и ничего не ответил.
Незадолго до выписки Диана очень напугала. Неожиданно посинела и начала

задыхаться. Врачи быстро среагировали – подали ребёнку кислород, но вот
помочь Тае были бессильны. Ещё час он трясся от ужаса, воображая трагический
исход. Не находись они в больнице, и что тогда бы случилось?.. С маленькими
детьми порой так бывает. Хочешь не хочешь научишься понимать,
прислушиваться, оказывать правильную первую помощь и своевременно
обращаться к врачу. Но это всё впереди. Он только учится быть родителем. Быть
ответственным за ещё одну жизнь – это не просто слова.
А выписали Диану с весом два пятьсот и без подтверждённых патологий. Однако

радоваться не спешили. Этот год будет самым тяжёлым, и всё может измениться
в одночасье. Им с Дианой предстоит ещё продолжительный контакт с врачами.
Следующая их цель: побороть задержку в развитии. Неонатолог, у которого они
наблюдались с самого начала и который дал Чонгуку надежду, напоследок
сказал им, что детей спасают дорогостоящее лечение и первоклассные врачи, а
не чудо и не «спасибо, господи».
508/846
Впервые Диана оказалась дома в конце апреля. На улице было тепло, с утра дул
приятный прохладный ветерок. Ларкин тихо разговаривал с перманентно
уставшим Тае. Мадам Го славно улыбалась, точно гордая бабушка, принимая
конверт с проснувшейся плачущей крохой, относя её в подготовленную детскую.
Тае же показал няне её комнату. Дома было пусто: Йен в школе, Чонгук на
работе. А он уже валился с ног от усталости. На самом деле, атмосфера больниц
очень выматывает. Жутко представлять, как чувствуют себя врачи после смены.
И чувствуют ли себя вообще?
Отказавшись от завтрака, он задремал в кресле возле кроватки, поглаживая

Диану. Перед тем, как сдаться в загребущие лапы усталости, он наконец увидел
вазу. В ней стояли, притаившись, голубые нежные колокольчики. Конечно же,
для ласточки...
***
С переездом Дианы он немного разгрузился. И снова вернулся к плодотворной

работе в Тахре и одновременно к учёбе. В перерывах уединялся в кафе,
разговаривая на громкой связи с няней, точнее, с Дианой. Без папы она не могла
уснуть, но узнавала его голос. Он рассказывал ей французские сказки. Вот было
комично, когда он, спрятавшись от посторонних глаз за дальним столиком,
рассказывал сказку «Как осёл проглотил Луну». К счастью, никто не понимал его
французский, и то, как он забавно говорил: «Господи помилуй! Господи помилуй!
Мой осёл пил воду и проглотил луну! Мой осёл проглотил луну!» Понимали бы
корейцы, о чём он болтает, покрутили бы пальцем у виска. А вот Диане
нравилось – родной голос её убаюкивал.
Тае специально накачал себе на планшет много сказок. Однажды ему на глаза
попалась сказка «Про Королька, про Зиму, про Орла и про Королевского сына»,
точно названная в честь их странного семейства. Под длинный и странный
рассказ Диана засыпала не менее сладко.
На тринадцатилетие Йена Тае подсуетился и устроил ему сюрприз, а именно –

квест. Чонгук разбудил мальчика рано утром – за час до будильника, и он бегал
по всему дому, ища спрятанные записки, чтобы в конце концов найти клад, на
совесть зарытый в бору. Клад – подарки от папы: несколько выбранных им книг и
очень крутой набор для сборки макета с железной дорогой. Хоть Йен уже
считался большим парнем, набору для сборки, тем более такому – с наворотами,
импортными компонентами, реалистичными декорациями и классной железной
дорогой – был ой как рад. И книги ему очень понравились (папа же лично
выбирал). А Тае – не сам испёк, но заказал крутой вкусный торт с роботами.
Пусть парень до последнего сохранял самообладание, не показывая пищащего
восторга, но у него совершенно точно горели глаза.
На свой день рождения Йен не мог полететь в Китай из-за учёбы, и приглашать
домой одноклассников не захотел. На вопрос: «Почему?», – выразился: «Диана
испугается». В этот момент за него появилась такая гордость. Совершенно
точно, он уже не мальчик – он мудрый не по годам юноша.
Как Йен принял нового члена семьи? Ему дали сестру на руки в присутствии
отца. Йен выглядел таким же напуганным, каким ещё недавно был Тэхён. К
счастью, на его лице, кроме растерянности, не проскальзывало никаких
негативных эмоций.
509/846
— А почему «Диана»? – начал он расспрос.
— Мне понравилось это имя.
— А почему глаза карие, а не как у Тае?
— У неё генетическая мать кореянка.
— А почему она плачет?
— Потому что она маленькая. Покачай её, поговори с ней, и она успокоится.
Йен сконфуженно улыбнулся ребёнку на руках, вызвав у отца смешок.
— А когда она начнёт ходить?
— Мы пока не знаем.
Хотелось бы надеяться, что рано или поздно пойдёт.
— А когда она начнёт говорить?
— Не знаю, Йен.
— А она будет называть меня братом?
— Если ты не против.
Йен забавно приосанился, неумело покачав малышку.
— Не против. Пусть будет моей сестрой.
***
— Сколько Диане исполнилось? Покажи один пальчик. Покажи мне, сколько

Диане лет.
На численнике – двадцать пятое декабря. Нет-нет, время, постой, не мчись столь

быстро, запорошив прошлое пушистой снежной крупой. Ёлка в гостиной – как и
год назад. Заспанный, счастливый Тае в мятой футболке и легинсах и
любопытный Йен, склонившийся над тортом – на год повзрослевшие. И уже
годовалая, но ещё такая маленькая Диана в белых колготочках, чёрном
нарядном платье с птичками и ажурном чепчике, поддерживаемая надёжными
руками второго папы. Одна свечка в торте. Не погаснувшая.
В этот же день годом ранее синее утро наступило на беззащитных домочадцев

нехорошими известиями. Перед глазами до сих пор стоит эта картина. И испуг.
За окном снова летает зимняя сказка.
Год. Уже прошёл целый год.
Это много или мало? Для Дианы – великое достижение.
510/846
— Папа... – по слогам проговаривает она, показывая на Тае. – Па-па.
— Да, твой папа. Покажи папе, сколько тебе годиков. Дай один пальчик.
Диана что-то долго обдумывала, прежде чем надуть губы, завредничав. Она ещё
не могла самостоятельно стоять, поэтому Чонгук её придерживал. Лишь в пять с
половиной месяцев Диана начала держать головку, в семь – переворачиваться, а
сама села и поползла совсем недавно. Из слов говорила только чёткое «папа»,
обращаясь так к обоим отцам, и непонятное «Ена» – называя брата.
Задержка в развитии – это само собой разумеющееся, и специалисты отгоняют

панику – у неё есть все шансы догнать ровесников. Диана до сих пор ездит на
обследования, иногда не по разу в месяц. По причине незрелости организма
возникает такая проблема, как неправильный рост сосудов сетчатки. У Дианы
выявили первую стадию ретинопатии, как раз связанную с сосудами. Но, к
счастью, этот недуг самостоятельно прошёл ещё в стационаре. Поэтому они до
сих пор наблюдаются у офтальмолога, чтобы в случае негативных изменений в
кратчайшие сроки подобрать лечение.
Было страшно первые два месяца после выписки. Диана поздно начала издавать
гуление и ещё позже лепет. Были подозрения и на тугоухость, так что ещё не
раз они побывали у сурдолога. К их огромному облегчению, Диана недавно
начала лепетать. Но делает это не часто – по настроению.
— Диана, – снова напевом зовёт Чонгук, поглаживая её по чепчику. Она устала

стоять и начала капризно хныкать.
Йен всегда с энтузиазмом наблюдал за резкими перепадами настроения

маленького человечка.
— Где пальчик? – Чонгук обхватил её ручку, спрятав все её пальчики, кроме

одного, из-за чего Диана вовсе расплакалась. Тае с Чонгуком весело
переглянулись. – Ой, какая капризная барышня. Чего ты плачешь? Я не заберу
твой пальчик. Держи мой.
Диана успокоилась только после того, как села, удерживая папу за большой
палец.
Тае готов был любоваться ими вот так целую вечность...
Что же за это время произошло в их отношениях? Общая драма сближает. Все

стали подмечать, что Тае очень изменился с момента рождения дочери: стал
спокойнее, степеннее, быстро отпускал негативные мелочи и, очевидно,
помудрел. Он уже не принимал близко к сердцу Чонгуковы собственнические
замашки. Каким-то образом это стало проходить мимо него. Не часто, но Чонгук
совершал осмотр его телефона и планшета. Из-за вседозволенности, конечно, он
наглел, просматривая не только сообщения, но также запросы в интернете и
даже фотографии, и даже то, что находилось в корзине. А ведь Тае не давал
поводов в себе усомниться: нигде не задерживался, в телефоне не засиживался,
был нежен и послушен, не говорил неприятных вещей и больше не кидался с
кулаками (ну прямо исправившийся преступник...). А также никогда не лез в его
личное пространство. Боже упаси, взять телефон Чонгука!
511/846
Попросту говоря, Тае всё спускал ему с рук, посвящая своё внимание дому и
труппе. На место вечно кусающегося птенчика пришёл шёлковый мальчик. У Тае
даже глаза подобрели, и он стал выглядеть моложе своего возраста. А ему ни
много ни мало исполнилось двадцать три. Чонгука он знает с восемнадцати лет.
Когда он успел повзрослеть? Когда они успели пожить вместе, надолго
расстаться, сделать ребёнка и уже отметить его первый день рождения?
Рождение Дианы сказалось не только на плюшевом поведении Тае, но,

соответственно, и на Чоне. Дочка или как он называл её – ласточка – разрушала
даже самые прочные внутренние барьеры, потому Чонгук превращался в
балующего папу. Так не сыграешь. Он нежил её, постоянно целовал и никогда не
вымещал на ней плохое настроение. Единственное, что он запрещал – это
гаджеты и мультфильмы. Чонгук терпеть не мог тенденцию с малолетства учить
детей играть в телефоне, когда они ещё не научились ходить на горшок. Насчёт
мультиков произошёл спор, в котором Тае заведомо был проигравшим. Чонгук
напористо твердил, что мультфильмы, как и все фильмы, зомбируют народ,
настраивая их на определённую программу. А для неокрепшего ума это вообще
травматично.
— Да что ты несёшь? – У Тае заканчивалось терпение. – Для этого и рисуют

развивающие мультики. Она легко выучит английский и французский, если будет
смотреть одно и то же на разных языках.
— А ты считаешь, мультик, в котором у главного героя, к примеру, умерли

родители – это нормально?
— Я ничего не считаю. В чём отличие мультиков от сказок? И там, и там у какого-

нибудь персонажа может не быть родителей. Ребёнок не думает о таком.
— И ты об этом не думаешь, а вот здесь это отпечатывается. – Ткнул себе в

висок. Надрываться было бессмысленно. Тае цокнул, недовольно сложив руки на
груди. – Не закатывай глаза. Я вот вырос без мультиков и сказок и как-то выучил
несколько языков. Ты меня понял. До двух лет чтобы я не видел её у телевизора.
— Может, тебе уехать жить в лес? Этот мир такой опасный, даже сказки
травмируют.
Чон снисходительно кивнул.
— Я только за секс на природе, если ты об этом.
Пришлось отступить. Тае тоже не хотел травмировать свою нервную систему. Ну

а Чонгук продолжил совать нос во все сферы жизни семьи.
В постели у них стало больше страсти. Секс случался нечасто, но зато он был
ответным с обеих сторон, и Тае дал раскрыться своей чувственной стороне. Всё
потому, что он всегда был расслаблен, открыт и податлив. А если Чонгук
устраивал сцены ревности, Тае начинал безобидно флиртовать на все его
нелепые заявления и со счастливой улыбкой отшучиваться: «Ты что, совсем
дурак?» Только по этой причине удавалось избегать крупных ссор.
Тае стал именно тем, каким Чонгук хотел его видеть возле себя. И это не первый
случай в истории, когда рождение ребёнка усмирило одного родителя. Тае не
мог сказать, что при таком жёстком контроле ему было плохо. Как бы там ни
512/846
было, он чувствовал себя счастливым: ему нравилось отношение Чонгука к
дочери, да и между ними двумя было много хорошего. Хотя Тае не имел богатого
сексуального опыта, он всё равно уверовал в то, что лучше секса в его жизни
быть не могло.
Мысли о побеге его больше не посещали.
Грели душу и творческие успехи Тахры. Их показывали по телевизору в новостях;

афиша их спектаклей, как и у Юнивёрсал, распечатывалась в большом формате.
В их команду присоединился – барабанная дробь – китайский хореограф Хуан
Имоу, заняв место балетмейстера. Он привёл с собой своего помощника-
хореографа. Труппа мгновенно оживилась, у всех загорелись глаза. Они готовили
спектакль под названием «Цвет крови», который показывали по городам, а
потом с ним же снова поехали в Китай, где их здорово приняла публика.
Наконец-то вся труппа начала получать гонорары за свои труды. Балетмейстер
же принёс пользы их труппе куда больше, чем они предполагали: он имел своих
денежных балетоманов, что покрывали им расходы на спектакли.
Что ж, можно было с уверенностью сказать – Тае счастлив. Труппа развивалась,

любимый человек любил, дочь росла здоровой, хорошо себя вёл Йен. Он даже не
омрачался, когда их дом посещала Файя с мужем. А она, наверное, за порогом
спальни от отчаяния грызла себе ногти. Но что самое главное – Тае о ней даже
не думал. Он был занят только своей жизнью и чувствовал, что теперь-то всё по
своим местам.
***
После Китайского Нового года, во-первых, у Дианы произошёл скачок в росте, и

во-вторых, она начала понемногу ходить, держась за руки.
По утрам Чонгук почти всегда просыпался раньше и отправлялся в детскую.

Иногда Тае будили агуканья и прикосновения детских ладошек к щекам. А
сегодня предстала такая чудесная картина: навзрыд плачущая Диана в белой
пижаме и голый по пояс Чонгук, укачивающий её на руках.
— Боже...
Крики с утра резали слух точно так же, как лязг вилки по тарелке.
— У нас режутся зубки. Мы хотим к папе.
Тае проморгался, вяло сел, и принял из его рук соску, забирая дочь себе. Она
сразу к нему потянулась и крепко обвила рукой шею, сжав пальчиками его
загривок.
Сонливость как рукой сняло.
После прорезывания зубов у Дианы ухудшился сон, аппетит, и она стала более
капризной. А ещё тянула в рот всё подряд. Для этого у них была специальная
игрушка-прорезыватель, которую она грызла. Но, если Диана ни в какую не
могла уснуть, они мазали ей дёсны зубным гелем на основе лидокаина.
Таким образом, обнимая его, она постепенно стихла, ковыряясь пальцами в его
волосах.
513/846
— Главное успокоительное, – иронично отметил Чон. – Я тоже хочу так забраться.
Папа возьмёт меня на ручки?
С образовавшейся тишиной повеяло романтическими флюидами.
— Такую детину папа брать не будет.
— Как обидно, – с наигранным сожалением. Чонгук прилёг рядом и, устроившись

под боком, стал поглаживать Диану по спинке. Тае дал ей пустышку и уложил на
кровать между ними. Дочка не торопилась снова ко сну.
— Она такая куколка... – нежно проговорил Тае.
— Ласточка. – Сначала погладил её, а потом Тае – по щеке. – И мой птенчик. –

Диана на этот жест снова скуксилась. – Что такое? Не нравится, что я папу
трогаю? – В подтверждение своих слов снова погладил Тае по щеке, забавясь с
ревностного хныканья дочери. – Не будь жадиной. Я тоже люблю папу целовать
и обнимать.
На простой поцелуй в губы с папой Диана вовсе разревелась. Тае фыркнул на

него, однако тень улыбки проскользнула на его губах.
— У вас это родственное: вредничать?
Всё-таки разулыбался.
— Что заслужил.
— Вы меня недооцениваете. – Чонгук забрал у Дианы соску и расстегнул ей

пижаму, пощекотав у пупка. – Знаешь, что ёжики здесь беззащитные? –
обратился к ней же. Тае до сих пор помнит эту фразу – после неё они первый раз
поцеловались. Сейчас Чонгук дул губами ей в животик, отчего образовывался
забавный звук, и Диана смеялась. Быстро сменила гнев на милость, весело
толкаясь ножками. – Поехали со мной?
— Па-па, – улыбчиво пролепетала она.
Чонгук легко подхватил её, усадив на свои колени. Стал дёргать ими, имитируя
ухабины, а потом разводил ноги так, чтобы Диана проваливалась и в этот
момент подхватывал её. Некогда капризная барышня вся разрумянилась,
повеселела, звонко вскрикивая.
В такие моменты Тае становился молчаливым зрителем, с замершей улыбкой

довольствуясь теплом в своём мире.
И больше ни о чём не думал.
***
Ларкин, конечно же, сопровождал его на гастролях в Китай. Впервые Тае

пришлось на столь долгий период разлучиться с дочерью. Несмотря на бодрый
рабочий настрой, он чувствовал себя погано и каждый вечер разговаривал с
Чонгуком и Дианой на громкой связи. Ларкин с этого тревожного папочки диву
514/846
давался. Вот ещё недавно он посещал психолога, ругался с Чоном и своим
поведением всех держал в режиме повышенной готовности, а на сегодняшний
день являлся эталоном семьянина. Из охраны именно Ларкин проводил с
Дюраном больше всего времени и имел возможность следить за его
метаморфозами. Диана всех напугала своим торопливым приходом в этот мир, и,
к чему склоняется Ларкин – по этой причине у Дюрана произошла переоценка
ценностей.
Сразу после выписки из Центра у Миллера закрались подозрения, что парень

дрогнет из-за огромной ответственности и у него попросту сдадут нервы, и
этими же опасениями он заразил Чона. За Тае пристально наблюдал весь
персонал дома и охраны, докладывая о каждом неровном шаге. Сам Тае не
замечал косых взглядов и в каких-то моментах странных, наводящих вопросов.
Это происходит, если человек полностью сконцентрирован на чём-то своём. И,
действительно, он был сосредоточен на трёх аспектах: семья, труппа и учёба.
Если он не учился, то был озабочен расписанием записей к врачам Дианы. А если
он не учился и не был дома, то с утра до вечера занимался в студии, и после –
сразу спешил домой. Ни у кого не получилось узреть в нём «беглянские»
задатки. А няня всегда отзывалась исключительно в положительном ключе: «У
дочери с отцом взаимная привязанность. Мистер Дюран искренен». Ларкин сам в
этом убедился.
После последнего спектакля «Цвет крови» в Китае балетмейстер устроил

фуршет, пригласив знакомых китайских персон высшего света. Чон не разрешил
Тае туда пойти, и тот без истерик остался в гостинице. В том и проблема: его
чересчур прилежное поведение в сравнении с событиями годичной давности так
и просится под сомнения. Ни у Миллера, ни у Ларкина не имелось детей –
справедливо считать, что они не могли в полной мере понять, как рождение
ребёнка делит жизнь на до и после. Но ведь далеко не каждого родителя меняет
появление своего ребёнка. Ницше писал: «Материнство достойно уважения.
Отец – всегда только случайность», – но это не непреложная истина, и Тае тому
доказательство.
— Братец, тебя прямо не узнать. Что, даже не поспоришь с боссом? Это же

фуршет: холодная невкусная еда, сомнительные знакомства... Мм. – Конечно же,
Ларкин иронизировал и ни в коем случае не пытался настроить его на ссору.
Фуршет – не самое интересное и безопасное место для занятого
привлекательного мальчика. Только вот Тае нужно обзаводиться связями в своей
творческой тусовке. Афтепати – прежде всего вечеринка, а молодой Дюран
толком нигде не бывал.
— Я не хочу с ним ругаться, – аргументировал он свою покорность.
И это было мудрым решением. Но как бы Тае ни хотел впутываться в

неприятности, они сами к нему прилипли. Утром в его номер доставили букет
цветов с запиской.
Не от Чонгука.
Разумеется, Тае похолодел от ужаса, воображая, чем для него обернётся знак
внимания от неизвестного дарителя. Во вложенной открытке была запись на
английском: «delicate flower». Нежным цветком Чонгук его не называл... И
никому другому того делать не позволит. Тревожность переросла в мини
паническую атаку. Больше всего испугался Ларкин. Тае попросил никому не
515/846
рассказывать про этот инцидент. Чистосердечно клялся, что не знает дарителя,
иными словами – боялся кары.
Понятно было одно – кто-то ждал Тае на том фуршете.
На следующий день они благополучно вернулись в Корею и тревожность

забылась; букет, скорее всего, уже гнил на помойке. К сожалению, Ларкин не
сохранил секрет. Он и не обещал. В его обязанности входит защищать клиента,
а неизвестные дарители – это ни что иное, как угроза.
— Почему ты не сказал про букет? – тем же вечером поднял тему Чон. Тае был не
готов к допросу и ещё очень взвинчен. – Кто этот человек, и где ты с ним
познакомился? – более миролюбиво. Чонгуку так же, как и ему, не хотелось
раздувать из мухи слона. Конечно, в том случае, если Тае говорит правду.
— Я не знаю. Клянусь! Я ни с кем не знакомился! Я не знаю, кто это.
— Ну-ну, успокойся, я тебе верю. – Тае растерянно прижался к нему,

испугавшись, что потеряет свой маленький тихий мир. Он нагрелся в лучах
мирной жизни и со всей осторожностью берёг это положение. – Ларкин мне
рассказал. Тебе стало плохо. Мне не нравится, что ты мне не доверяешь –
точнее, Тае, меня это расстраивает. Этот человек не обязательно должен быть
твоим поклонником. Он может представлять опасность. Мы с тобой
договорились: никаких секретов, тем более связанных с подарками.
Хотя Чон был спокоен, от него всё же чувствовалось напряжение. Логика проста:
чем больше Тае ощущал себя виноватым, тем наглее Чонгук манипулировал его
чувствами. И, когда он попросил его телефон, тот беспрекословно подчинился.
«Я тебе верю»? Уж точно это не было знаком доверия.
Отойдя к окну, Чон с невозмутимым видом просмотрел всё, к чему можно было
придраться.
— Ты стал много общаться с коллегами, – бесцельно озвучил факт.
— Это плохо?
— Нет. Всё в порядке. Ты не огорчаешь меня. – Бросив телефон на диван,

подошёл к сидящему Тае со спины, поцеловав в шею. – Мне не нравятся твои
панические атаки. Давай обратимся к специалисту? Что, если тебе станет плохо
во время выступления? Это серьёзно.
— Нет. Мне не нужен специалист, – твёрдо отрезал.
— Хорошо. Пока отложим. Не нервничай.
— Ты будешь искать того человека?..
— Который прислал букет? Разумеется. Я должен знать его намерения. Тебе не о

чем беспокоиться. Никто тебя не тронет.
Больше эта тема не поднималась. И Тае не стал узнавать, кем же всё-таки

оказался тот человек. А Ларкин на его осуждающий взгляд развёл руками, мол:
«извиняй, я должен был так поступить».
516/846
И они снова зажили спокойно, поддерживая образ идеальной семьи. Тае не знал,
где Чонгук иногда задерживается, с кем может списываться, сколько женщин на
него претендует и как пытаются добиться – может, караулят его у бизнес-
центра, а может, подсаживаются к нему на ланч. К тому же, в Таншань, Мокпо и
Окпо он ездит один – Тае не дано знать, чем или кем он занимает свой досуг. И
он старается не мусолить эту тему. Правды он вряд ли добьётся, только создаст
повод поругаться.
Семейная жизнь – это не столько о доверии, сколько об искусно овладевшем

навыке закрывать глаза. Кто-то должен совершать больше усилий над собой, а
кто-то никому ничего не должен. Даже если так, Тае всеми силами пытается
сохранить покой в собственной душе. Наверное, он и правда помудрел. Или же
за него говорила трусость. С появлением ребёнка всё становится сложнее.
В год и два месяца у Дианы произошёл скачок роста, и она начала развиваться
по срокам как обычный ребёнок. В её лексиконе стало больше слов. В это же
время она сделала первый самостоятельный шаг, но отчего-то напугалась
подбадривающих слов и упала на пол. Снова поднялась лишь через полмесяца.
Часто сменяющие друг друга взлёты и падения постоянно держали в стрессе.
Наконец, Тае надел на неё тот крестик, который некогда оставил у её кувёза.
Что бы Чонгук ни говорил, а он испытывал необходимость, помимо отличной
медицины, ещё каким-то образом оградить ребёнка от тягот. Этот символ
должен спасать и сохранять, и, пока ты искренне веришь, он имеет силу.
Божественному ребёнку полагается нечто такое...
Перед четырнадцатилетием Йена они поехали на Чеджу на пляж Хеопджа. Он

относительно немноголюдный. Заход в воду постепенный, побережье
простирается длиною в девять километров, песок на нём белоснежный, воды
кобальтового цвета и вечнозелёные леса. Майский климат идеально подходил
семейным выгулам, но от купания им пришлось воздержаться. Так и купаться
жаждал только Йен. Сильные ветра, океаническое течение, высокие волны –
неподходящие условия для плавания не только детей. Но Чонгук не разрешил
Йену оставаться в отеле, тем более в одиночку лезть в бассейн, вот парень и не
переставая бухтел, плетясь за отцом. Тае шагал далеко позади с фотоаппаратом
на груди, в очках и кепке, как нанятый папарацци. Где-то ещё дальше шла
охрана. Персиковое небо ласкало взгляд.
Тае присел на песок, наблюдая за игрой с Дианой через объектив. Чонгук

держал её, слегка приподняв от земли, и практически заходил с ней в воду,
дожидаясь волны. Когда же прохладная пена пыталась догнать носки сланцев,
Чонгук отходил на безопасное расстояние, а Диана поджимала ножки, звонко
смеясь. Йена захватило зрелище, как бы он ни пытался того скрыть за серьёзной
физиономией – глаза предательски сверкали. Отец, заметив пробудившийся
энтузиазм, поддразнил сына, предложив так же поиграть с ним, отчего парень
снова скислился и заворчал.
В итоге с Дианой продолжил играть Йен: будучи в шортах, он смело заходил в

воду по колено, держа её под мышками. Чонгук стоял рядом, контролируя.
Парень мог в любой момент либо поскользнуться, либо случайно её выронить.
Когда плескаться надоело, отец оставил Диану на Йена. Тот не отфыркнулся, а

ответственно подошёл к поручению, как хороший старший брат, продолжив
517/846
исследовать побережье с сестрой. Кажется, они искали ракушки. Чонгук
неторопливо дошёл до фоторепортёра и опустился рядом с ним, положив ладонь
на его колено. В ответ Тае прильнул к его плечу.
— Как тебе здесь? – негромко спросил Чонгук.
— Ты же знаешь, что хорошо, – усмехнулся тот в ответ.
Чонгук засмотрелся на него, задумчиво сузив глаза.
— Мне скоро сорок. Я ещё когда-нибудь услышу, что ты меня любишь?
Тае одарил его очаровательной улыбкой, блеснув смеющимися глазами.
— Я тебя люблю, и ты это знаешь.
Чонгук надолго замер, продолжив что-то выглядывать на его лице. И, в конце

концов, прервал молчание престранным вопросом.
— И за что ты меня любишь?
«Ты заменил мне всех», – первое, что пришло на ум и чуть не сорвалось с языка.
— Что за глупый вопрос? Как будто любят за что-то.
«А кого заменил тебе я?»
— Всегда есть за что любить, так же, как и ненавидеть.
— И за что ты любишь меня? – со смешком поинтересовался и он. Чонгук

отзеркалил усмешку.
В нейролингвистическом программировании (это псевдонаучный подход к

межличностным отношениям) существует техника «якорения». Эмоциональный
якорь – это некое действие, которое привязывает партнёра, по типу условного
рефлекса. Ставить якорь важно на пике эмоций, как правило – после отличного
секса. Отличный секс – это приятное ощущение. Если после секса каждый раз, к
примеру, целовать партнёра в висок или гладить по спине – это станет для него
стимулом, вызывающим приятное ощущение. Таким образом, расположить к себе
партнёра, успокоить или же выказать свою любовь получится лишь одним
поцелуем в висок.
Да, Чонгук усмехнулся. И ответил:
— У каждого свои якоря. – Погладил его шею – в том месте, где кожа особенно
чувствительна к поцелуям.
Тае, конечно же, подумал о другом. О чём-то приятном. И ещё о кораблях,

возвращающихся в бухту. Беспричинно расплылся в улыбке.
На песках Вьетнама он просил никогда его не оставлять. На берегу Бэйдайхэ

просил не совершать ошибку. А на пустынном Хеопджа... ни о чём не жалел.
518/846
Глава 29. Украденное сердце
— Ну и какой он, конец света? — спросил у него Бальдабью.

— Невидимый.
Алессандро Барикко. Шёлк
И не только Диана радовала своими маленькими-большими достижениями.

После четырнадцатилетия у Йена сломался голос, и неожиданно за июнь он
вымахал аж на пять сантиметров. А к августу – был Тае на уровне глаз.
Очевидно, ростом он пойдёт в отца, в котором ни много ни мало умещалось сто
восемьдесят два сантиметра. Мало того, что этот ныне незнакомый теперь
парень пугал своим громким басом (который Тае по-дружески называл лаем), так
ещё и тряс макушкой на одном с ним уровне. Он стал самым высоким учеником
во всей параллели. Можно с уверенностью сказать, что и самым симпатичным.
Детская припухлость сменилась подростковой худобой и скуластостью. А Тае с
недавних пор подвергался нападкам (разумеется, в шуточной форме) по поводу
роста: мол, он – лилипут среди двух Гулливеров. Раньше времени возмужавшему
подростку со взрывом гормонов хотелось «почесать» своё эго, а Чонгук ему в
этом пособничал. «Гулливеры» разграничивали безобидный стёб и оскорбления,
так что Тае им ещё и подыгрывал, позволяя себя дразнить. Это было так похоже
на весёлое семейное времяпровождение.
Тае не так уж давно перешагнул рубеж взросления и понимал, что у парня

сейчас сложный период эмоциональных качелей: от «я самый крутой» до «моя
жизнь бессмысленна» – одно неправильно подобранное слово.
Ко всему прочему, Йен начал по-другому стричься, оставляя косую чёлку. А

также он сменил гардероб, полностью проигнорировав вкусы отца в этом
вопросе. Чон хотел с пелёнок привить ему классический стиль, но
новоиспечённый подросток ударился в современные модные тенденции. Поэтому
его крутые кеды, джинсы, толстовки и джинсовки с принтами по достоинству
мог оценить лишь Тае, показывающий ему большой палец всякий раз, как
встречал его не в школьной форме.
Так все говорят, и так оно и работает – оглянуться не успели, ребёнок вырос. Он
стал более закрытым, неразговорчивым, помешанным на внешности и меньше
слушающим отца. Чонгук не ругался, но, когда они с сыном открывали спор, с
высокомерным видом его выслушивал. Это в его духе, он так же вёл себя с Тае.
Ещё потом вставлял: «Мы выслушали твоё мнение, а теперь послушай меня...» В
целом, наблюдать за стычками отца и сына было интересно.
Из последнего: они не сошлись во мнениях, когда Йен отказался ехать с ними в

отпуск на летних каникулах.
— Молодой человек, а вы когда успели так наездиться, что зажрались?
— У меня много учёбы. Съездите втроём.
— Учёба? А имя у учёбы есть?
— Да при чём тут это?
— Я понял. И что, ты хочешь с ней гулять на каникулах? У вас уже было?

519/846
— С кем «с ней»?! Нет у меня никого!
— Если бы мне в четырнадцать предложили съездить в Новую Зеландию или

девчонку, я бы уже паковал чемоданы.
— Пап, всё не так, – упорствовал парень, искренне негодуя.
— Код от нашей квартиры ты знаешь. Извини, но в этом доме гостиничных

номеров не будет. О предохранении я тебя предупреждал.
Йен покраснел, смущённо бросив взгляд в сторону Тае.
— Не собираюсь я ни с кем спать! В классе все девчонки странные. С ними теперь

заговорить лишний раз нельзя.
— Понаблюдай за старшеклассницами.
— Не, – отмахнулся. – Они говорят, что нам – в смысле всем парням – нужен
только секс.
— От некоторых глупых девочек действительно нужно только одно. Услышал

ключевое слово? – Йен кивнул. Чонгук перестал жевать, с прищуром глянув на
него. До чего-то додумался. – Вы же недавно ездили на экскурсию. Там ты
вкусил взрослую жизнь?
— Ничего я не вкушал.
— А что так невесело? Не успел поверить своему счастью, как уже всё
закончилось?
Тае почувствовал себя лишним, потому незаметно ретировался под предлогом

что-то обсудить с мадам Чен.
— И зачем ты при Тае поднял эту тему? – незамедлительно возмутился парень.
— Мы начали с поездки. Я хотел, чтобы тебе стало стыдно. Девочки никуда не

денутся, поверь. Намного интереснее путешествовать. И мне не нравится тебя
уговаривать.
— Я подумал, что вам с Тае захочется побыть вдвоём...
— Заботливо с твоей стороны. Но твоё присутствие нам никак не помешает. Тае

хорошо к тебе относится – мне казалось, ты тоже это понимаешь.
— Понимаю. Но вы при мне даже за руки не держитесь, как будто не вместе. А

так у вас будет четыре дня наедине.
— Складно стелешь. Я почти поверил. Так и с кем ты переспал?
— Ни с кем я не спал! – вспыхнул тот в очередной раз. – Ладно, всё. Извини, я

частично соврал: одна девчонка меня поцеловала и теперь постоянно мне
звонит. Она мне не нравится... Просто... Ну, ты всё и так понял. Но я не врал, что
хочу дать вам время побыть с Тае наедине. А Диану на мадам Чен и мадам Го
520/846
оставьте. Я тоже буду за ней приглядывать.
Чонгук довольно кивнул.
— Насчёт Дианы мы ещё не решили. Ну а ты оставайся. Я не сомневаюсь в тебе,

только сохраняй благоразумие.
Йен, как и прежде, обратил на него взгляд полный благоговения, видя в его лице
авторитет и доверие, наконец, приглушив свои разбушевавшиеся гормоны.
***
Сквозь плотные шторы едва просачивались яркие летние лучи августовского

утра. Проспал. Вот только осознание запаздывало. Сперва Тае сладко зевнул,
потянулся, сместив руку на вторую сторону кровати – и только нащупав пустоту,
встрепенулся. А ведь он хотел первым поздравить!
Как всё-таки было приятно вылезать из нормальной кровати, а не того модного

«матраса», который нравился Чонгуку. Диана поспособствовала тому, чтобы
испорченный «матрас» вынесли на помойку, а уже Тае – в выборе нового
лежбища. Но удобная высокая кровать не отменяла того факта, что он проспал.
Так он думал, пока не посмотрел на часы. Ещё не было семи. Диана, скорее
всего, уже проснулась. Куда в такую рань в свой выходной соскочил именинник –
загадка.
Галопом умывшись и одевшись, первым делом заскочил в детскую, по пути

заглянув и к Йену. Хоть один человек в доме ещё спал, как все нормальные люди
в воскресенье в семь утра. Дочка уже бодрствовала, лёжа в кроватке. Только
заприметив папу, сразу завозилась, вставая и нетерпеливо протягивая ручки.
— Папа!
В её лексиконе всё ещё ограниченный запас слов. Чаще, чем что-либо ещё, она
говорит только слово «папа». «Ена» – на втором месте, а за ними «нана» (няня),
«дада» (это у неё дядя Алекс) и «тата» – все странные женщины, которых она
встречала. Слова «мама» она не знала.
Наласкавшись с Дианой и передав её няне, Тае таки отправился на поиски

именинника. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что тот
закрылся в кабинете. Стоит туда заглянуть – не прогадает.
И точно. Чон стоял к нему спиной – лицом к окну, разговаривая по телефону на

китайском. Никак иначе он услышал стук двери и топот босых ступней по полу.
Тае самовольно остался, так ещё и прижался к нему, обняв его за талию и
закрутив носом в ещё влажном затылке.
Чонгук накрыл его руки своей. Тае давно не устраивал проказы. Самое время? О
да. Просунул ладонь ему под резинку штанов. Как кстати на нём не оказывается
боксеров. Его тело пышет жаром, и Тае от него, как свеча от горящей свечи,
крадёт огонька на фитиль – и вспыхивает.
Чонгук хлопнул его по бедру, но не торопил прогонять, а значит, не очень-то был

против.
521/846
Тае хотелось подурачиться как влюблённому дурачку, и он позволил себе под
свои тихие смешки и полапать его за задницу, и расцеловать голую спину, и
даже потеребить соски – в то время как Чон то и дело ловил шаловливые ручки.
Тэхён всячески мешал и заигрывал, начав покусывать его плечи и тыкаться в
шею. Непослушные котята делают точно так же. Он сам млел от игривости
момента. Ему хотелось прижиматься к нему, слушать его хриплый от
возбуждения голос, плавиться от пронзительного взгляда, покоряться от любого
его прикосновения... Как и всегда. Сносило крышу всего лишь от запаха его
горячего тела с приятной отдушкой геля для душа. И чем дольше он просто
дышал им, тем сильнее хотел ощутить его внутри...
Наконец, телефонный разговор закончился, и Чон крепко пережал его запястье,

ещё не поворачиваясь лицом.
— Будешь так делать – получишь кое-чем по губам. – Тае зарделся.
— Как делать? Так? Или так?
— Садись, покажу.
Разулыбавшись, он снова поцеловал его в шею.
— С днём рождения, Мур.
Чонгукова грудная клетка опустилась – видимо, усмехнулся он на радостях. Или

изумлённо выдохнул. Это интимное обращение давно не витало в воздухе.
— А я думал, с чего бы такие нежности с утра пораньше. И где мой подарок?
— Я хотел подарить вечером.
Сегодня Чону исполнилось сорок – такую дату нельзя просто пролистнуть.
— Я пошутил. Ты же знаешь, что мне не нужны подарки. Это я люблю их дарить.
— Я считаю иначе.
— Да ты что, – иронично. И развернулся к нему, обхватив Тае за щеку. – Лучше

потрать свои деньги на себя или Диану. На мои деньги ты тоже не сможешь
купить мне то, чего я хочу. Тебе не нужно таким образом доказывать свою
любовь.
— Я понимаю, но всё равно... Мне же хочется сделать тебе приятное, пусть даже
это будет что-то символическое.
Чон довольно растянул губы.
— Ты всегда можешь сделать мне приятно этим... – Дотронулся до губ. – Этим... –

До рук. – И этим. – С особым удовольствием смял упругую ягодицу, не убирая с
неё ладонь. – На правах старика хочу сегодня пофилонить. Постараешься за
двоих?
Без лишних слов Тае отвёл его к дивану, опустившись на колени. Потому лишь,
что ему не было всё равно, он хотел доставить ему больше удовольствия. Так что
522/846
избавив его от штанов, начал покрывать поцелуями его колени, бёдра. Потёрся о
них щекой, преданно заглянув в глаза. Чонгук пошире расставил ноги,
поощрительно поглаживая его по подбородку. Тае ластился и о его руку, маня
своей распахнутой игривостью. Спокойная сила влекла его, делая таким.
— Хороший мальчик, – возбудившись, Чонгук заговорил с хрипотцой. – Начни с

пальцев. Покажи, как ты умеешь.
Тот выдержал волнительную паузу, прежде чем неуверенно обхватил два его
пальца. Чонгук тем временем неторопливо водил по своему вставшему члену,
вскоре насадив уже на него.
— Хочу сегодня растянуть удовольствие. Постарайся для меня.
Откинувшись на спинку, прикрыл глаза, наслаждаясь процессом. За годы их

отношений Тае отлично овладел этим мастерством и делал именно так, как ему
это нравилось. На самом деле, всё лучше, когда у обоих есть чувства. Сейчас он
полностью под него настроен, как инструмент под музыканта.
Чону нравилось заканчивать самому – на лицо, лучше около губ или на щеку – а
потом поддевать сперму на палец и давать ему всё слизать. Заалевшие губы,
белёсые капли в уголке – впечатляющий вид. Если бы Тае подобное не
нравилось, у него бы не расплывалось влажное пятно на белье. Он сам любил
вставать перед ним на колени.
И ещё Чонгуку дико нравилось, когда он вёл себя дерзко и нетерпеливо. Прямо
сейчас Тае сел верхом, уже избавившись от нижней части одежды и принципов,
щедро сплюнув себе на ладонь, и стал неприлично поскуливать, трясь о его
головку своим сокровенным местечком. Искренний, взлохмаченный, ручной...
— Подожди немного, я же только кончил. Надо восстановиться.
— Не хочу ждать.
...И такой желанный.
***
День рождения Чонгук проводил с семьями директоров и партнёрами на

пленэре. Он избегал подобные мероприятия, но в виду того, что это был не
просто день рождения, а юбилей – и юбилей солидного возраста, по статусу ему
полагалось провести его официально. Тае не присутствовал на том вечере по
понятной причине. Пусть их отношения у многих были на слуху расхожей
сплетней, официального им подтверждения не было. «Украшение» Чонгука
упокоилось с миром, и все охотней воспринимали его в качестве завидного
вдовца, нежели клеймимого содомита. Хотя в мире денег и всеядных охотниц за
перспективами, мало кого отворачивали специфические вкусы. Проверено. Как
известно, слухами земля полнится, однако дочерей директоров не
останавливали ни некогда семейный статус, ни слух про его нынешнее
мужеложство. По нему не скажешь. Чон мужественный, породистый скакун –
такого каждой хочется в собственный загон.
Праздник прошёл в загородном отеле, там же все остались до утра, и да – Тае

плохо спал той ночью. Против воли в его голову лезли неприятные сцены
523/846
приятного продолжения за закрытыми дверями номера. И, хотя Йен тоже был в
том отеле, как и Миллер, это никак не усыпляло бдительность. Файя с мужем
также откликнулись на приглашение, но как раз она и не представляла угрозы.
Чонгук мог быть с кем угодно... Для него не составило бы труда не попасться
Йену, а никто другой Тае бы не донёс. Он допускал мысль, что для Чонгука
короткие интрижки на одну ночь даже не являлись изменой. Тае даже додумал,
как бы он стал перед ним оправдываться: «Ты у меня для любви, остальные
ничего не значат». Но не это самое тошнотворное. Худшее – это та ясность, с
которой он понимал, что, узнай он об измене, не побежал бы собирать чемоданы
в ту же минуту... Так что затошнило бы его наверняка от самого себя...
Мнительность, недоверие – вот в чём они схожи. Тае не мог сомкнуть глаз до
четырёх часов утра. Не удержался и отправил будто бы невзначай: «Как дела?» –
чтобы хоть как-то себя успокоить. Неизвестно, что хуже: то, что Чонгук почему-
то не спит рано утром или то, что спит (то есть, возможно, прямо в эту секунду с
кем-то).
Ответ пришел быстро: «Пью кофе, а не изменяю. Спи». Только это позволило
больной голове расслабиться. И перед тем, как закрыть глаза, Тае вдогонку
написал: «Долго не могу уснуть без тебя».
***
Рассматривая пачку снимков Дианы, Тае отбирал самые удачные для альбома.
Дочери было всего лишь полтора годика, а снимков уже накопилось столько,
будто ей уже все десять. Всё потому, что маленькие дети очаровательны, и
каждый момент их жизни по-особенному ценен, а всевозможные перлы хочется
запечатлеть. Тае не откладывал фотоаппарат далеко.
Они не справляли Пэкиль – празднество в честь ста дней со дня рождения,

потому что на тот момент Диана ещё лежала в больнице. Но на Толь – то есть на
один годик они сделали всё по правилам. По старинным корейским обычаям
считалось, что если ребёнок не умер в течение ста дней, то будет жить. А
некоторые старики утверждали, что на сотый день у дитя зарождается душа,
формируясь к первой годовщине. Вот первая годовщина и считается одним из
важных событий в жизни, сравнимым по важности только с шестидесятилетием.
В этот день принято накрывать стол, на который обязательно ставятся: три
чашки отбитого хлеба, чашки гороха, фасоли и риса, книга, карандаш, ножницы,
нитка, иголка и деньги. Тае поздно спохватился с организацией Толь, потому
детский ханбок пришлось купить в магазине, хотя мадам Чен хотела обратиться
в ателье. В Толь приглашают всех родственников и друзей. Их же список гостей
был невелик.
К слову говоря, Чонгук, будучи чистокровным корейцем, был холоден к

старинным традициям, а потому не выражал заинтересованности в организации
праздника. Ему было достаточно рождественских посиделок в узком семейном
кругу. Фома неверующий не изменял себе.
Китайские родственники остались за бортом. Файя не изъявляла желания

знакомиться с чужим ребёнком. Тае был этому только рад. Но расстраивался
Йен. Для него все родственники были равны, тем более что Тае он принял.
Натянутые отношения отца с бабушкой и так не радовали, а тут ещё добавилась
враждебность тёти к Дюранам.
524/846
С истечением времени Чонгук стал лояльнее к тёще. Он так же не желал видеть
её в своём доме, но разрешил Йену летать в Пекин одному. И уже позже, в
сентябре, парень в обществе тёти и бабушки съездил в Сингапур.
А между тем на первую годовщину Диана выбрала со столика иголку. Хоть

Чонгук и не признавал эту традицию, справедливости ради стоит уточнить, что
иголка символизировала будущее лидерство ребёнка, а также то, что он будет
остёр на язык.
...Фотография маленькой Дианы в разноцветном ханбоке отправилась в альбом.
Тае продолжил ворошить шкатулку памяти, рассматривая снимки. Так вспомнил

и своё детство. Дед с матерью не впитали корейский дух; отчим же уезжал по
праздникам к родителям. Мама не делала и не собирала фото детей. То, что
имелось, было заснято дедом. Как раз при продаже старой квартиры Тае
попросил забрать коробку с его вещами, где хранилось всё самое ценное.
Помнится, Чонгук обещал как-нибудь показать свою мать. Стало интересно

заглянуть в его детство. Вела ли она детский альбом?
— Да, маленький альбом был, – ответил Чонгук, когда они уже готовились ко
сну.
— Почему ты её не показываешь? Не рассказываешь ни о чём. В твоём детстве

всё было так плохо?..
Надо полагать, Чон не ожидал, что разговор сведётся к воспоминаниям о былом,

оттого замешкался.
— У меня есть пара фотографий в кабинете. Принести? – мастерски ушёл от

ответа.
В тусклом освещении ночника Тае в руки попал старый снимок, на котором

застыл маленький мальчик с мамой. На первый взгляд Чонгуку было лет
двенадцать.
— Здесь мне десять, – сухо пояснил, будто считав его мысли.
— А выглядишь старше.
Хмурый, нет... злой взгляд накидывал ребёнку возраст. Чонгук был в футболке
явно с чужого плеча. Неулыбчивый, дикий зверёныш. Присев на корточки и обняв
его, позади выглядывала милая девушка с тёплой улыбкой. Дадэ.
— А твоя мама выглядит юно. – Чонгук, как и на фотографии, мрачно уставился

на снимок. – Вы не очень похожи.
— Верно.
— Ты всегда был таким серьёзным господином? – Тае попытался разрядить

обстановку. Идея вытянуть на откровение уже не казалась такой заманчивой.
Чонгук так и смотрел на самого себя пристально и почему-то напряжённо, будто
был уже не здесь. – Прости. Если ты не хочешь говорить о прошлом, давай не
будем.
525/846
— У этой фотографии особая история. Знаешь, есть такие вещи, которые тебе
вроде бы не нравятся, но ты непостижимым образом их любишь – то же я
испытываю к этому снимку. – Вот только нахлынувшая траурность стремительно
сменилась на беззаботность. – ...Серьёзным господином? Конечно. На мне
будущее корейского судостроения – я уже отрабатывал свой фирменный взгляд.
— А что за история? – пропустив мимо ушей всё ниже сказанное.
— Тебе её знать необязательно.
Поверх старого снимка легли более поздние фотографии Дадэ, одну из которых
Тае видел в телефоне Йена. Там она стояла вполоборота во всём белом на фоне
яркого света и песка. Ивет – она же мама Тае, сильно сдала с годами, а после
смерти деда состарилась за него, но Дадэ годы были нипочём. Гордая, изящная,
нежная и твёрдая, магнетически красивая. Такие женщины становятся чьей-то
болезнью.
— Йен рассказал, что у неё был магазин шёлковых платков. Ты их распродал

или?..
— Арендую контейнер под склад – там все её вещи, платки в том числе.
— Тот платок... Помнишь, ты когда-то дарил мне?
«Китай славится своим шёлком. Кажется, ты любишь украшать свою шею?»
Тот удовлетворённо кивнул.
— Угадал. Какой ты умный, – поддразнил его.
— А почему именно её?
— А почему нет? Ты же должен понимать, что для меня это многое значит. Как и
ты.
В груди сплёлся тугой клубок из тревоги и сожаления, и Тае потянуло прижаться

к его плечу, а ещё лучше напроситься в объятия. И сбросить с себя липкую вуаль
чужого прошлого.
Он наяву чувствовал холод того шейного платка.
***
В один из выходных Тае вышел на свежий воздух с Дианой. В это время Чонгук с
Йеном застряли около «майбаха», собравшись прокатиться только вдвоём.
Началось всё с того, что Йену запотело обучиться вождению. Чонгук отклонил
его запрос, посчитав, что ему ещё рано. А парень, ни будь дураком, взял отца на
слабо: «Ты сто лет не садился за руль, тебе самому надо учиться». И отлично
спровоцировал этим: «Ты вообще когда-нибудь один-то ездил?»
— Естественно, и продолжительное время, – ответил ему Чонгук.
526/846
— Ну это когда было. Ты уже забыл.
— Мне не семьдесят лет.
Йен прыснул. И они пошли в гараж. Тае повёл Диану следом за ними. Завидев
брата, она указала на него пальцем, посмотрев на папу.
— Ена!
— Йен. А кем тебе приходится этот высокий мальчик? – обратился к ней

подошедший Чонгук. Обсуждаемый Йен расплылся в улыбке, потому что
маленькая сестрёнка вызывала в нём трепет и умиление.
— Ена.
— Скажи: мой брат.
Диана зажевала губу, глянув на брата исподлобья. Она ещё не хотела

разговаривать, ограничиваясь парочкой обиходных слов.
— Сколько Йену годиков? – Она показала один пальчик. Чонгук растаял, тепло
усмехнувшись, и подхватил её на руки. – Это тебе один. А Йен уже большой – ему
четырнадцать. Смотри: пять пальчиков, ещё пять пальчиков и ещё четыре – вот
как много. – Показывал на её руке и в конце поцеловал ладошку.
Папа с дочкой глянули на брата, и, когда тот показал язык, Диана сразу
сделалась довольной щекастой девчушкой, спрятавшей голову у папы на груди,
чтобы снова украдкой глянуть на Йена.
— Дияна, – говорит она, исковеркав своё же имя. – Та папа. – «Там папа», –

указывая на Тае. – Лацтацка, – ткнула пальцем в Чонгука, обратившись к нему
его же «ласточкой». – Мой Ена.
Никто не сдержал улыбки.
— Ай, какая молодец. Кто твой любимый папа? Папа Чонгук, да? Скажи: да.
Покачай головкой. – Диана ненадолго застыла, но всё-таки кивнула. Чонгук
самодовольно глянул на Тае. – Конечно, это я.
Помурлыкав с дочерью, он всё-таки сел за руль. Тае не удержался от шпильки,

поучавствовав в высмеивании его навыка вождения.
— Ещё не поздно отказаться от затеи, и Йен тебя не засмеёт.
— Когда ты ещё под стол пешком ходил, я уже ездил на грузовике. – И сказал
Йену: – А тебя ещё даже в проекте не было.
Тае с Йеном обменялись смешками. Машина плавно выехала со двора, и

водитель на прощание эффектно помахал из открытого окна.
***
Хунхэ снова позвала Тае на светское мероприятие среди самых известных людей
Кореи. С её слов, это был банкет по случаю презентации какого-то журнала. Она
527/846
легко получила приглашение благодаря предприимчивому балетмейстеру,
которого с удовольствием всюду зазывали. Соджун, к слову говоря, на дух не
переносил их китайского балетмейстера по той простой причине, что он был
замечен в оказывании знаков внимания Хунхэ. Чего и удивляться: по сравнению
со взрослым успешным китайцем Соджун чувствовал себя несостоявшимся
зелёным мальчишкой. Тае не наблюдал каких-то высоких чувств у Хуана Имоу –
скорее, то была обыкновенная похоть. Хунхэ роскошная, спору нет, и на неё
многие заглядываются. Но! Несколько лет ухаживаний наконец дали свои плоды
– Соджун добился её! И, хотя ревновать было глупо, потому как Хунхэ уже не в
том ветреном возрасте, чтобы бегать от одного к другому, но и не ревновать не
получалось.
Тае было известно, что они часто остаются друг у друга на ночь. Соджун с
серьёзными намерениями строит далекоидущие планы, на перспективу
рассматривая суррогатное материнство. Хунхэ ровесница Чонгука, поэтому
позднее материнство снится ей только что в кошмарах. Её отец, тот, что долго
тянул Тахру на себе, живущий в Нью-Йорке, очень хочет внуков и никаких денег
не пожалеет на лучших врачей. Она поделилась с Тае своим страхом
забеременеть, потому что в её случае риски были высоки. Что ей делать, если на
ранних сроках у плода обнаружится хромосомная патология?
На день рождения Хунхэ они пили у неё на квартире, и она

разоткровенничалась. Рассказала про выкидыш на шестом месяце в двадцать
пять, и что потом год не могла прийти в себя. Поделилась и своими романами.
Забеременела, как ни странно, от своего коллеги по труппе. После выкидыша
они спешно и некрасиво разбежались, а утешил её какой-то денежный
поклонник. В общем и целом, счастливого союза она так и не построила, и
замаячивший на горизонте Соджун на порядок её младше уж точно не
рассматривался в кандидаты на замужество. А оно вон как всё вышло.
Можно сказать, Хунхэ стала для Тае именно тем недостающим звеном в его
жизни, по которому у него болела душа. Они были меньше, чем друзья, но
больше, чем партнёры по бизнесу. Чонгук говорил, что их дружба априори
невозможна, ведь слишком большая разница в возрасте и статусе. Однако, это
им не мешало близко общаться. Под действием градусов и Тае поделился, чего
ему стоил нынешний мир и покой в отношениях. Хунхэ не обласкала Чона
добрым словом, но дала понять, что иного не ожидала.
Потом Хунхэ достала из закромов пачку тонких сигарет, и Тае подумал, что
впервые за долгое время отпускает себя, не боясь последствий.
Ну а в конце октября Хунхэ с Соджуном съехались. Любовь любовью, но

ключевую роль сыграл банальный фактор растрачивания денег впустую. Они
постоянно ночуют друг у друга, так зачем переплачивать за аренду квартиры?
Родители Соджуна не одобряли его выбор спутницы, и, будучи людьми
консервативными, как и большинство корейцев старшего поколения, осудили
сожительство до брака. Тем не менее они съехались, и Тае точно может сказать,
что заметил у неё новое кольцо, что уже говорило о многом.
Возвращаясь к теме банкета, Тае долго и муторно вёл переговоры с Чонгуком,

чтобы получить разрешение. Ругаться было никак нельзя, но и бесконечно
прятаться от всего мира он больше не мог. Но он и не услышал ничего нового:
Чонгук не собирался его ни сопровождать, ни отпускать одного. Замкнутый круг.
Теперь при любом удобном случае Чон взывал к семье, долгу и ответственности.
528/846
Не то чтобы Тае не отвечал этим критериям...
Немного повздорив, оба остались при своём, и Тае в кои-то веки его ослушался,
пойдя на тот злополучный банкет. Только вместо Ларкина Чон отправил с ним
другого телохранителя – видимо, для пущей уверенности. Телохранителя-то и не
пустили в выставочный зал в арт-центре, оставив того куковать на этаже. Тем
лучше. Постоянный контроль, честно, выматывал, пусть и давно стал
привычным.
Тае не изменял себе, потому из классики на нём был лишь пиджак, ведь именно
джинсы и футболка – его визитная карточка. Он не переживал насчёт дресс-
кода, потому что как такового его здесь не было. Разношёрстная элита, как и он,
была в чём попало.
Прохаживался он с Хунхэ и Хуаном. Его познакомили с корифеями журналистики

и некоторыми восходящими звёздами. Тае часто встречал знаменитостей, так
что относился к ним ровно.
Когда в поле зрения попало знакомое лицо, он инертно дёрнулся,

приостановившись. Подумалось, мерещится. Ан нет. В метрах десяти от него
вполоборота стоял печально известный мистер Мун Хун, притормозивший у
очередной картины. Эта встреча не была ожидаемой, да только удивился он не
из-за Муна, а из-за его спутницы, точнее – их дуэту. Она держала его за локоть.
Такая знакомая она, узнаваемая со спины.
Первая, о ком он услышал, переступив порог балетного зала Юнивёрсал.

Любимица дьявола и редкостная стерва.
Госпожа Мон. Мон Жыин.
...А с какой прожжённой философией Мун зарекался, что всем интрижкам

предпочтёт семью. «Я люблю свою жену. И всегда буду к ней возвращаться. Ты,
Жыин, любая другая – просто секс на стороне». Вот что тут поистине смешно!
Раньше он не позволял себе выводить на публику своих любовников. Значит, она

уже не просто. Своего мнения не меняют лишь глупцы и мертвецы. И даже Мун
Хун не смог противостоять судьбе. Или то была любовь?.. Сколько лет, сколько
зим.
Всегда. Никогда. Люблю. Самые лживые зароки...
Будто в замедленной съёмке Мун не спеша поднял голову, чуть развернулся,

следом лениво подняв глаза и бегло глянув по сторонам, прежде чем упёрся
осмысленным взглядом в застывшего Дюрана.
«Маленькая шлюшка».
Тае так хотелось расхохотаться ему в лицо. Сколько раз в разговоре с ним он
упоминал Жыин и не получал ответа? И чего теперь стоили его слова про семью?
Надо признать, всё, что он говорил – не стоило ни гроша. И с этим человеком Тае
имел один маленький секрет.
— Собрались как-то вампир, вурдалак и упырь – с целью поспорить, кто лучше

сосёт. Как мы видим, победила госпожа Мон.
529/846
Тае дёрнулся в сторону, изумлённо вытаращившись на субтильного диктора,
трансформировавшегося точно из воздуха.
— Ты?..
Бритвенный взгляд, прилизанные волосы, ядовитый оскал – так выглядит ВИЧ-

позитивная муза сатиры.
— Поцелуй меня в пачку, француз.
Француз откровенно выпал, ошалело разглядывая бывшего коллегу. Дико

разобрал интерес, как он, как давно в Корее и... что теперь происходит в его
жизни. В жизни Тае за эти годы произошли глобальные перемены. Наверняка и у
него.
— Привет, – наконец, выдавил. Первичный шок ещё не сошёл. Чимин усмехнулся,

тоже в свою очередь не скрывая наблюдательности.
— Тахра Шоу... Красиво звучит. Рекламу с твоим участием видел. – Снова

хмыкнул. – Мистер Чон тебе к лицу.
Зоркость глаза, точность мысли. Бог сарказма. И Тае умеет в самоиронию, но

только улыбка не лезет. Не ожидал, что они ещё когда-нибудь встретятся.
Сегодня прям день «неожиданий». Возможно, больше и не хотел. Их ничего не
связывало, но у этой связи был горький привкус.
— Да, я всё ещё с ним, – мрачно отозвался он. – А ты?.. Что здесь делаешь?
— Одухотворяюсь. Что, по мне не видно?
Дюран не решился бы спросить в лоб, как он пережил возвращение из Израиля,

но, раз стоит тут, то как-то справился.
За маской шута, как Чимин того ни скрывал, виднелся разлом. Даже не так, нет...
Его улыбка и напоминала зигзагообразную трещину.
— Давно в Корее?
— Год там, значит, здесь три. Вон того старпёра видишь? – взглядом указав в
сторону. Тае заметил невысокого, дородного мужчину. Кого-то он ему
напоминал. Наверняка видел где-то по телевизору. Мужчина в этот момент с
кем-то беседовал, весёленько скалясь. – Он не со мной, – хохотнув. – А ты уже
уши развесил. Я же не Мун Хун – приходить сюда со своим старьём, – тонко и,
как всегда, ядовито. – Ты лучше скажи, где твой антиквариат? Или он по таким
злачным местам не ходит?
— Не ходит. Ты что-нибудь знаешь о Муне? Он развёлся?
— Был такой слушок. Она же тоже была в браке, ребёнка вот родила. Я почти не
сомневаюсь, что от Муна. Ну прям Монтекки и Капулетти.
Тае погрузился в раздумья. На плечи навалилась усталость. Анекдот про

вурдалаков и упырей напрямую относился к Чимину, ведь он являлся самым что
530/846
ни на есть энергетическим вампиром. В его обществе Тае почувствовал себя
выжатым, хотя за весь день не сделал ничего энергозатратного. Истоки
произрастали в Чиминовом «статусе». С тех пор, как Тае о нём прознал, так и
есть – между ними выросла невидимая преграда. Один никогда не поймёт
другого, потому что они мыслят разными категориями.
Жизнь людей делится на два периода: «по часам» и «по таймеру». Жить по
часам – это считать время от рождения. А вот по таймеру – значит, со знанием
проживать отрезок времени до смерти. Все хотят быть бессмертными, и жизнь
«по часам» представляется им именно так: не зная свой предел, живёшь без
оглядки, и кажется, что впереди вечность, а горизонт так же далёк и нереален,
как и собственный «зе энд».
Чимин рано узнал о своём диагнозе и быстро начал лечение, что значит – у него
есть все шансы на продолжительную жизнь. Нельзя ставить на себе крест, но, по
всей видимости, Чимин давно отнёс себя к периоду «таймера». Затяжная
депрессия налицо. И, к сожалению, как бы Тае ни хотел чем-нибудь ему помочь,
будет уместно процитировать слова Мун Хуна: «Я тебе не Ангел-хранитель, не
папа, не друг...» Так чем он может ему помочь?
Пропустив какой-то вопрос, Тае неожиданно не только для Чимина, но и для

самого себя предложил переместиться в кофейню на первом этаже. Чимин
кивнул и усмехнулся.
— Так очевидно, что мне не хватает общения?
Видно, как его вылизанный образ трещал по швам, и сквозь трещины

пробивалась мглистая боль. А может, Тае просто хотел увидеть то, чего нет.
— Ты хороший парень, Дюран, – хлопнул его по плечу, – но мне не нужна

жилетка. Могу оставить свой номер. Если будет желание, ещё пересечёмся.
***
Этим же днём, но часами позднее, нетерпеливо дожидаясь Чонгука в кабинете,

он так его и не подловил. Тот приехал в одиннадцатом часу, и, повидавшись с
детьми, направился сразу в спальню. Чон на самом деле выглядел уставшим.
Диана вцепилась в него мёртвой хваткой, хотя сама уже спала на ходу, но никак
не хотела расставаться с папой, которого не видела целый день.
— Пойдём спать, малыш. – Спокойно, с расстановкой и ласково Чонгук с ней

говорил. – Уже все птички и игрушки давно спят, а ты ещё нет.
Диана отрицательно замотала головой, сонно моргая. Тае пришёл на помощь,

забирая ребёнка, чтобы уложить её, но она начала хныкать, просясь обратно к
Чонгуку.
— Папа завтра к тебе придёт, – уже успокаивал Тае. Её даже не пришлось

убаюкивать, она быстро уснула у него на руках.
Уложив её, он стремительно отправился за Чонгуком, обнаружив его в

гардеробной, обессиленно развязывающего галстук.
— Много дел? Я ждал тебя. Хочешь, наберу ванну? – откинув его руки, стал его
531/846
раздевать. Чонгук не сопротивлялся.
— Одни идиоты сегодня вымотали мне все нервы. Я в душ и спать. – Что-то
вспомнив, добавил: – Зачем ждал? За банкет хотел выслужиться?
Сама проницательность. Отчасти прав. История с этой презентацией изначально

вызывала у него антипатию. Тае хотел убедиться, что он не злится, ну и по ходу
дела, если всё же дуркует, предпринять меры. А он тут пришёл еле живой.
— Хотел рассказать, как сходил.
— Не хочу знать.
И голый пошёл в ванную, а Тэхён за ним, придержав дверцу душевой.
— Вымыть тебя?
Чон скептично изогнул брови.
— Иди спать. Я не злюсь.
— Я просто соскучился, – дотошничал Тае. В конце концов, Чонгук закрылся, а

тот вернулся в спальню. Но не сдал позиции. Вместо домашнего надел его
сегодняшнюю рубашку на голое тело, забравшись на его половину кровати,
дурашливо прикинувшись спящим. Настроение было поприставать к любимому.
Чонгук тяжело вздохнул, откинув с него одеяло.
— Тае, я не шучу. Двигайся. Я спать.
Тот ещё перед душем снял аппараты, сейчас они лежали в подзаряднике. Тае
как раз собрался завалить этого зверя, предварительно напав на уши. Таким
образом, он поднялся на кровати, прильнув к нему и поцеловав в холодный
кончик уха.
— Мур... Мур-мур.
Чонгук непредвиденно резко шлёпнул его по ягодице.
— Отбой, котик. Ты же не хочешь, чтобы я уснул в процессе?
Тае довольно посмеивался.
— Слушайте, дяденька, кто ещё будет вас так уламывать?
Чонгук со смешком прикрыл глаза и завалил его, дёрнув за ногу.
— Твой дяденька ещё хоть куда, так что, уверен, найдутся желающие.
— Я им расскажу, что у тебя уже не встаёт.
В глазах так и читалось полыхнувшее «сучонок». Однако, Чон взял себя в руки, с
силой его сдвинув, забравшись под одеяло. Следом Тае забрался ему под бок,
нежно целуя в грудь.
532/846
Чонгук выключил свет, с закрытыми глазами поглаживая его по подбородку.
— Сохрани желание до утра. Я тебя пораньше разбужу и тоже буду лезть.
— Тебе понравилось, что я надел твою рубашку?
— Конечно.
— И всё?..
— Да, это сексуально. Всё нужно озвучивать?
Неугомонно ёрзав, он желал с ним ещё немного поговорить. Свалила любовная

лихорадка. Или её нехватка.
— Поцелуй меня перед сном.
Чонгук отвечал уже вяло и глухо.
— Утром поцелую.
В конце концов, Тае лёг повыше, обняв его за голову, поглаживая висок. Как и
Диану, его не пришлось убаюкивать. Морщины на лице разгладились,
выражение лица стало безмятежным, а Чонгук – таким слабым в его руках.
— Comment agir, ô coeur volé?.. – тихо заласкал под ухом на своём

соблазнительном языке одно красивое стихотворение – «Украденное сердце».
За окном проплывали вангоговские вихры Звёздной ночи.
***
На день рождения Тае Чонгуку пришлось уехать, но за него поздравила мадам

Го, передав букет. Чуть позже он позвонил ему и, красиво поздравив, попросил
заглянуть в кабинет. На кресле-качалке обнаружилась большого размера
коробка, которую по Чонгуковой инструкции следовало открыть где угодно, но
только не в кабинете. Прихватив с собой сонную, надувшую губы Диану, он
обосновался в гостиной. Атласная лента спустилась к стопам, и, открыв коробку,
Тае испуганно вскрикнул. Из коробки вылетели... тропические бабочки.
Диана не то что не испугалась, а восторженно подпрыгнула, показывая на

живую экзотику пальчиком. Пришедший Йен скептически оценил обстановку в
доме.
— Зачем их так много? Он в курсе, что за ними надо ухаживать? Потом тут будет
куча трупов, – вот что он сказал. Папин романтик.
Диане же всё нравилось, и она чуть ли не пищала от восторга, когда названная

ею «бабуцька» присела ей на голову. Как ухаживать за этой пугающей
живностью, Тае тоже не имел представления, но, про всё забыв, взметнулся за
фотоаппаратом. Гостиная превратилась в райский островок. На длинную люстру
с хрустальными птицами поприсаживались крылатые особы, попадая в объектив
благодарной камеры.
533/846
Что ни говори, а подарком Тае был покорён. Материальные вещи Чон может
купить ему в любое время, а для подобных сюрпризов нужен повод и вообще
желание сделать приятное.
— Ена! Ена! Сматли! – Увлечённый ребёнок жаждал энтузиазма со стороны

брата. Парень послушно уселся рядом, слушая её непонятную речь. Затем Тае
помог посадить Диану ему на шею, и великому скептику пришлось обойти всю
гостиную, чтобы поближе разглядеть бабочек.
Когда Диана попыталась схватить одну за крыло, Тае строго ей пригрозил

пальцем, объяснив что к чему. Девочка больше не тянула руки, теперь же
наблюдая с осторожностью.
Без Чонгука этот день снова попадал в затмение тоски. Не хотелось никуда
ехать, ни с кем видеться. Все пожелания уже осуществились. К двадцати
четырём он имел семью, дом и квартиру, работу, публикацию в известном
журнале с той весенней фотографией, рекламный ролик и повидал немало
стран, о чём «в прошлой жизни» не смел даже помыслить. И мысль о том, что всё
это дал ему Чонгук, больше не задевала. Он перерос тот этап. Его любовь со
временем только крепчала, прорастая ветвистыми корнями всё глубже. И никуда
не делась нездоровая одержимость друг другом, плохо спрятанная под сенью
идеалистичности происходящего. Тае по сей день трепещет под его взглядом,
наслаждается их близостью, влюбляется в недостатки и больше всего нуждается
в его одобрении.
Крепкий сон только с ним. Напрочь разучился спать один и даже на то недолгое
время, когда Чон отсутствовал, Тае маялся, укладываясь вместе с Дианой. Если
же сам уезжал на гастроли, спал без задних ног лишь по причине усталости.
Дело было не в сексе – изучив друг друга вдоль и поперёк, они пришли к той
семейной близости, когда сексу оба предпочитали больше времени на сон.
Последними словами Ван Гога были: «Печаль будет длиться вечно». Но страсть
вечно длиться не может – в конце концов, спички кончаются, и огонёк
загорается от случая к случаю.
Привычка. Тае ей довольствуется. Как хорошо ему с ним, так не верится, что
может быть хорошо с другим. Мирные вечера – залог семейного счастья? Когда-
то он думал, что его любовь похожа на страшный сон, но поныне он не хочет
пробуждаться. В концертной программе Юнивёрсал звучала композиция Эдит
Пиаф «Je ne regrette rien», в переводе значащая – «Я ни о чём не жалею». И эти
строки отразили его настоящее. Так Тае и живёт... не просыпаясь. Можно только
позавидовать глубине его безмятежного сна. Колыбельная в нём поётся на
французском.
Спящий красавец не отлынивал от работы, но после неё собирался уехать на

квартиру, чтобы в полном одиночестве и лёгком опьянении провести на выход
этот чёртов день. На сегодня балетмейстер обеспечил его отменным алкоголем,
а Ларкин уже по традиции подсластил душу, попросив его слишком не буянить
(одному-то в пустой квартире).
В далёком прошлом, когда ему не было и двадцати, и он подписывал бумаги на

продажу старой квартиры, то попросил Чонгука найти коробку с дедушкиными
вещами. Тае о ней позабыл. И вот открыв шкаф, обнаружил несколько
запечатанных коробок. Немного пригубив из бутылки и включив на ноутбуке
534/846
задушевные мотивы, он полез в ящик Пандоры – видать, чтобы задохнуться в
пыли воспоминаний.
Две других коробки он оставил на потом, первым делом распаковав дедушкину.

В него мгновенно ударил запах затхлости и ещё чего-то позабытого родного...
Сверху лежали дедушкины часы, до половины использованный флакон
одеколона. Запах въелся в ноздри слезоточивым газом. Этот мир обеднел на
одного Александра Дюрана, и он многое потерял. Прошло девять лет? Прошло
девять лет. А будто долгий век. Или... словно он вообще никогда не существовал.
Был человек и нет человека. Остались только часы, крестик, одеколон, пару
фотоснимков да закладка в памяти Тае. Этот мир всех забывает. Земля
похоронит всех, но не Тае – ещё одной смерти он уже просто не вынесет. Тогда...
что от него останется?
В пучине грустных размышлений он набрёл на фотоальбом, ещё сильнее

затянувшись тоской ушедшего времени. Алкоголь креп в крови. Телефон на
беззвучном одиноко светился звонками на другом краю кровати. Тае уже листал
его записную книжку, полностью исписанную на французском. Особо не
вчитывался – дедушка писал неразборчиво и размашисто. Где-то на середине
обнаружились пометки с указанием даты. Вот так и выяснилось, что этот
ежедневник он вёл за год до смерти. Не закрывая его, Тае отложил чтение на
потом. Будто наевшись фуросемида*, как девчонки в балетной школе перед
контрольным взвешиванием, он начал бегать в туалет. Дорогой алкоголь легко
пился и пьянил – с лёгкостью. Это тормозило его ретроспективную практику.
На дне коробки Тае нашёл несколько дисков и видеокассет. Только благодаря

деду у Тэхёна с Михён имелись не только фото, но и детские видео. Пусть всего
было по чуть-чуть, но они хотя бы могли представить, как выглядели. Могли...
Михён это уже ни к чему. Была она и нет её, и никогда не было у Тае.
Тем временем, будто из цилиндра фокусника, его рука ни с того ни с сего

нащупала нечто холодное и вытянула наружу платок. Строгий мужской платок.
И ничего в нём принципиально необычного. Дедушка славился красивым
гардеробом, подобранным со вкусом, так что обнаруженной вещице он не
удивился.
Никто не смотрит на фирменную бирку. И он не посмотрел. Снова сунулся в

коробку. Жизненный парадокс: почему-то по сторонам всё всегда виднее, чем
под собственным носом.
Не вписавшись в угол, он случайно сбил локтем раскрытый блокнот. Из него

вылетели какие-то газетные вырезки. Беспечно подняв их с пола, у него не с
первого раза получилось вникнуть в названия статей. Прикреплённое чёрно-
белое фото никак не бралось в фокус. Наконец, он выловил подпись под
фотографией: «Пак Ханок, Со Гоцян, Чон Суман». Раз глаз зацепился, значит,
где-то он это уже встречал. Люди-то, похоже, знатные, поэтому он мог слышать
их имена.
Стоило просто присмотреться к фотографии, чтобы всё понять. Качество

оставляло желать лучшего, но он узнал. Со Гоцян... Когда Тае наводил справки
на Риджин, не его ли он видел с ней рядом? Председатель Народного банка
Китая и по совместительству отец Риджин.
Сто баллов ему за память. Всё это, конечно, здорово. Но зачем дедушке
535/846
понадобился отец Риджин?
А вот второго мужчину признал не сразу. Чон Суман. Суровые черты лица,
одутловатое лицо, грузная фигура. Это отец Чонгука...
И что это делает в блокноте деда?
Беспричинно разозлившись, импульсивно просмотрел ещё пять сложенных

пополам пожелтевших листков. По мере просмотра лицо становилось всё
темнее, а мысли всё мрачнее. Тут была и рекламка магазина с уже, чёрт возьми,
знакомым названием «Ши от Ли». И статья о том, что скончался председатель
судостроительной компании «Корейские верфи». Год его смерти пришёлся на
четырнадцатилетие Тае. И в этот же год дед начал указывать даты в своём
ежедневнике. С какой стати ему интересоваться Чонами?
На глаза снова попался платок... Холод от соприкосновения с ним пустил по

коже мурашки. Наконец, рассмотрел бирку. Худшая догадка подтвердилась.
«Ши от Ли».
Нет же, это уже не смешно.
Вновь обратившись к блокноту и чертыхнувшись, Тае разгневанно приступил

разбирать почерк, громко, натужно дыша.
Нельзя копаться в чужих вещах... Нельзя читать чужие блокноты... Нельзя

хранить чужие секреты.
Начав читать, он судорожно проскулил на всю квартиру.
«...Я всегда бежал от правды. Кому она нужна? Даже если Тае не мой родной
ребёнок, он – моя кровь. Нет... Я всё же рад, что он не мой ребёнок. Он должен
был быть здоровым. Бог бы нас покарал».
— Что он несёт? – заторможенно и впервые в грубой форме в отношении деда.
«Я не нахожу себе места. Я в отчаянии... с тех пор, как этот человек вышел на
меня. Четырнадцать лет им не было дела, так что нужно теперь? Какая подлость
на смертном одре рушить чужую жизнь! Но он умер. Твой отец уже умер. Только
это меня и радует...»
«Мой маленький Тае... Прости меня. Прости маму... Этот человек собирается тебя
погубить. Как же я хочу, чтобы ты знал... Но ты никогда это не прочтёшь. Чон
Чонгук... Сын Чон Сумана и Ли Дадэ. Это страшные люди. Как мне уберечь тебя?
Надо правильно задавать вопросы. Что я могу сделать? Он хочет тебя отнять. Но
для чего? Боюсь, я не хочу знать...»
Звенящая тишина присела рядом. Тае безвольно опустил блокнот. Уставился в

пустоту.
И снова приник к рукописному... своему смертному приговору.
...Руки, что его приручили.
«Надеюсь и молюсь, что в нём есть хоть чуточку милосердия... Но теперь я боюсь
536/846
того дня, когда он придёт за тобой. Хоть бы тот день никогда не настал. Ведь ты
ни в чём не виноват! Чон Суман, мама, я – мы все ошиблись. Но ты ни в чём не
виноват. Он поймёт. Я верю».
...Сначала птица должна привыкнуть к человеку и его окружению, а для этого

иногда приходится её ослабить, лишив сна и еды. А ещё птицу нужно как можно
чаще носить на руках и прикрывать остальной мир клобучком, чтобы лишь одни
руки хозяина, что её приручили, были ей милосердны и родны.
Слеза скатилась. Покатилась слеза. Упала и разбилась. Но ты, сердце, за ней не

повторяй.
Следующие две страницы дед признавался в любви к своей дочери. И это были
не отцовские заметки. Боже, нет. Так пишут только лю...
«Моя Бесконечная Любовь. Мой Грех. Мой Ад...»
Дедушка говорил: «Ecoute ton coeur – слушай своё сердце». Это так он его
слушал?! Дед, ты соврал. Во многом.
Тае разрыдался, до белых мушек жмуря глаза, надрывно хрипя и совершенно

отказываясь верить в прочитанное. В горле встал гадкий ком, и лихорадка
опалила шальную голову. Жаль, что не сожгла дотла.
«...Целую, где земли ты ножкою коснёшься;

Но если ты на миг один у нас в гостях
И скоро к ангелам на ангельских крылах,
Любив меня лишь миг, на небо вознесёшься,
То вспомни обо мне в блаженных небесах».
— Господи...
«Моя драгоценная… прости меня за то, какой я есть. Даже если ты сможешь,
твоя мама никогда мне этого не простит. Я сам себя не прощаю. И всё-таки я
люблю тебя. Главное, чтобы только ты об этом знала».
— Да вы тут все... – горько выплёвывая слова и в ужасе вытаращив глаза, –

...ненормальные.
«Недавно чёрная птица ударилась в окно нашей спальни. Это за мной. Вот и
меня находят слёзы, а ведь должен быть смелым. Нужно успеть закончить
дела». Последняя запись в блокноте.
И он полетел в стену, за ним – коробка. Следом со всего размаху телефон, а

потом и остальные бесполезные вещи. Ничего не жаль.
Перед глазами плыли образы предателей и их лживые, гнусные улыбки. Кто эти
люди, которых он любил?
— Нет!!! Нет!!!
Галантный мужчина, держащий его за руку в Пьер Ганьер... пошёл трещинами.
— Нет...
537/846
Верно – Тае Дюран ни в чём не виноват. Эти люди ошибались ещё до его
рождения. Значит, ошибиться и ему было суждено.
Мамур и мамор – созвучно, да?
*Comment agir, ô coeur volé? - Как быть, украденное сердце?

*фуросемид - сильное мочегонное
Этот год был сложным, и как хорошо, что он заканчивается. Желаю вам всем
больше света и тепла в жизни. Ну а в реалиях Мамура, к сожалению, наступает
чёрная полоса.
538/846
Глава 30. Сухой остаток
Пока ты был со мной, моя галактика каким-то образом была в

сохранности, а теперь она рассеивается, и я не могу собрать её.
Двое во Вселенной
После улицы ещё морозило щёки, и в салоне стало свежо. Николас по

обыкновению портил погоду своей мордой кирпичом – у питбулей и то был вид
приветливее.
Чонгук сидел с прикрытыми глазами в строгом чёрном пальто с аккуратно

повязанным бордовым платком. Тае на него бесхитростно заглядывался. И думал
он о том, как можно быть настолько притягательным, ничего не делая.
Тае тянется к нему через подлокотник, опустив ладонь в перчатке ему на

колено. Начав его массажировать, незамысловатое прикосновение стало
интимным. Оттого на Чонгуковых губах играет самодовольная усмешка, и он
обхватывает его пальцы, согревая.
— Что за рыбий мех? – тихо спрашивает. Растерянно глянул на перчатку с

меховой оторочкой. До Тае доходило с опозданием.
— Рыбий? Я думал это искусственный. Ой... – Чонгук насмешливо приоткрывает

глаза. – Чёрт. У рыб же вообще нет меха.
— Хах... сама простота. Перчатки должны греть, а это чёрт-те что. Мне и
перчатки тебе самому покупать?
Парень смущённо заулыбался, стоило Чонгуку сжать его пальцы. Грело уже то,
что он замечает даже такие мелочи.
— Да не холодно же.
— Тогда не лезь греться.
Но Тае полез, дурачась и пялясь на него влюблёнными глазами...
...
Пора возвращаться в реальность.
— Не холодно...
Но вода остыла. И лава прошедшей истерики. Ах, вот он какой – последний день
Помпеи...
Пора возвращаться в реальность.
Столько воды утекло. Сколько времени он уже лежит в этой ванне? Час, три, всю
ночь?.. Неизвестно. Когда он разнёс всю квартиру, его накрыло. Ползком
добравшись до ванны, с трудом забрался в неё в одежде. Стало только хуже. В
воспалённый мозг лезли фантомы. Кровь, безжизненно повисшая с бортика
рука... тёмная вода. Тайна, которую она унесла в слив. Это его вина... Чонгука
539/846
вина. Ведь если всё то, что дед написал окажется правдой, то получается, у них
с Чонгуком общий отец, и они... братья.
Мама наверняка знала.
Что ж... она тоже не святая.
— Шлюха, – с усмешкой в пустоту. Все слёзы вылились в реки, впали в океан, и

внутри осталось лишь выжженное поле. – Дрянь. Не давала мне проходу... а
сама... с отцом... пока мы спали за стеной...
Он никогда бы не подумал о чём-то подобном. Кто-то мог счесть странным

переезд отца за дочерью в чужую страну, но ведь это не повод говорить об
инцесте? Дедушка оставил свою супругу, работу, но это... ещё не повод. И то,
что все эти годы он жил с дочерью под одной крышей и воспитывал её
нагулянных от разных мужиков детей – ещё не являлось безнравственным
поступком. И пусть кто-то со стороны мог посчитать их сожительство странным,
но не Тае. Он ничего такого никогда не слышал, ведь после занятий его сразу
сваливало в крепкий сон.
Подозревать родных в инцесте было неслыханной дикостью. Дедушка просто

очень хороший отец и у него большое сердце – так и должно было быть. Да...
большое сердце. Извращенца. В сердце Тае хранился маленький осколок обиды
за то, что он не отчитывал мать за её невыносимый характер и равнодушие. А он
её просто слепо и извращённо любил. Просто.
Он не может этого принять. Отцы не должны растлевать своих детей. Это

ненормальная любовь. Это даже не любовь... Это преступление. Да, да… Тае не
может этого принять...
Дед умер, забрал тайны с собой, но зачем-то оставил блокнот. Зачем его
сохранила мама? Только они втроём могли его прочесть. Даже будучи прахом,
они спустили курок в его груди.
В конце концов, стало совсем хреново. Голова и так нещадно раскалывалась, в

глазах двоилось, а от холодной воды застучали зубы. С трудом найдя силы и
желание вылезать из ванны, помутнённое сознание сыграло с ним злую шутку. В
реке полно омутов, а скользкий кафель весьма коварен. Ожидаемо
поскользнувшись, он снёс тумбочку и зеркало, и упал коленями на осколки,
взвыв от боли. Ранее не чувствовал физической боли? Так вот почувствуй. Вбери
её всю.
Горячие слёзы снова хлынули по обветренным щекам. В крови были и ладони, и

колени. Он содрогался в рыданиях как маленький, упавший с велосипеда и
ждущий, что кто-нибудь услышит его вопли и пожалеет. Но квартира была пуста
и разрушена – в точности, как его внутренний мир.
В данный момент ему были нужны объятия только одного человека, но отныне
он больше не мог на них положиться. Всё кончено. Теперь окончательно.
Как то, что началось со лжи, можно назвать любовной историей?
Перед глазами снова начало темнеть.
540/846
Без памяти очутившись в разгромленной спальне, он нашёл разбитый телефон.
Повезло, что ещё работал, бедолага, покрывшись паутиной трещин и зияя
дырами по краям из-за вывалившихся осколков.
Тае не посмел набрать Хунхэ. Она будет в шоке, расстроится, может, даже
испугается от его вида и того погрома, что он учинил. Ему казалось, что этот
звонок пошатнёт её заслуженное счастье. Ей ни к чему эти проблемы. И тогда он
наткнулся на свеженький номер. Чимина. У него тоже хватает своих проблем,
но... Наверное, только тот, кто сам знает, что такое конец света, может ему
помочь.
***
— Я же, блять, не медик.
Чимин, точно бригада скорой помощи, быстро среагировал на вызов и примчался

уже через полчаса с пакетом из аптеки. Несмотря на возмущения, отчего-то всё
равно помогал.
Помог снять тяжёлую влажную одежду и обработал порезы. Тае распластался в

коридоре бесформенной развалиной, жаль, совсем не графской. По вискам
безмолвно катились слёзы. Его лихорадило. Выглядел он так, словно вот-вот
испустит дух.
— Сколько ты пролежал в ванне?
— Не знаю.
— Пил что-нибудь?
— Там... бутылка чего-то... чёрт...
— Я про таблетки.
— Ничего нет.
Из-за слов «ничего нет» его снова бросило в слёзы и жар. Теперь, когда рядом
материализовался настоящий человек, как никогда захотелось выплакаться ему
в жилетку.
— Мне так плохо... Всё болит здесь... – стонуще изворачиваясь, положил руку на
грудь. – Я не хочу жить... – с надрывом. – Мне больно... Мне очень плохо. Что мне
выпить? Что мне поможет? – И схватил его за руку, как будто у Чимина за
пазухой было спрятано чудо-средство, которое спасёт его от распада.
— Не реви, а то в башке что-нибудь лопнет, и точно сдохнешь. – Из всех

предполагаемых спасателей Чимин был самым строгим. Не ему плакаться на
жизнь. – Что случилось?
Соглашение о неразглашении? К чёрту. Он не сможет удержать это в себе.
— Он мой брат... Чонгук мой брат! А... дед... с моей матерью... у них была связь.
Секс. Понимаешь? С дочерью...
541/846
Даже Чимина проняло.
— Я бы л-лучше... убил себя... чем тронул свою дочь... так. Там. Я-я бы свою
Диану... никогда... Дочку... Как можно?..
— Секунду. У тебя есть дочь? – Тае зажмурился и снова горько залился. – Пиздец,
– подытожил. – Не вой, Дюран. Серьёзно. Возьми себя в руки. У тебя дочка, ты же
сам сказал.
— Дочка... Диана. Моя... Она совсем малышка. Моя дочь. И Чонгука. Это
получается, он – её дядя? – И истерично засмеялся. – А мне старший брат! Вот
скажи: больше было некого трахать?
Чимин с каждой секундой выглядел всё мрачнее. Может, злился, потому что его
это всё достало. Тае этого уже не замечал. Чимин взял его телефон, пролистав
список контактов. Он ясно понимал, что в одиночку с этим не справится.
Вызывать скорую психиатрической помощи не решился. Да в принципе плохо
представлял, что делать с этим телом. Сейчас это было просто тело.
Обнаружив контакт «Алекс Миллер Служба безопасности», набрал по данному

номеру.
На том конце недолго заставили слушать гудки.
— Мистер Дюран?
— Не угадал.
***
Первым приехал Ларкин, заставший картину маслом на кухонном полу. Грязно

выругавшись, подняв Тае на руки, уже с тревогой у него спросил: «Братишка, ты
чего удумал?» Перетащив его на кровать, дал ему успокоительное. Тае быстро
уснул.
Миллер пожаловал только часа через два. Чимин уже мог убраться восвояси,
скинув безумца на охранника, однако до сих пор оставался в квартире и чего-то
ждал. Пока никто ничего не понимал. Чон должен был прилететь только к
вечеру, потому до его приезда следовало разобраться в случившемся.
Так как Чимин единственный, кто застал Тэхёна в более-менее вменяемом

состоянии, Миллер начал допрос с него.
— Дюрану надо в клинику. Он не в адеквате. Хата разгромлена. Надеюсь, вы

понимаете, что делаете. Он сказал, что не хочет жить. Пусть этот Чон здесь не
появляется в ближайшие дни.
— Мистер... как вас?
— Вселенная, блять. Чимин. Можно не выкать, терпеть этого не могу.
— Как скажешь, Чимин. Тае что-нибудь говорил?
— Не знаю, насколько ты осведомлён – начальник службы безопасности – но
542/846
думаю, ты та ещё крыса, так что должен всё знать.
На изумлённом лице Миллера повесилась улыбка.
— Так меня ещё не называли.
— Это я ещё выбирал слова.
— Это ты ещё выбирал? – усмехнувшись.
— О да. Как-то же надо обозвать скота, покрывающего извращенца? Из того, что

я понял: Дюран с Чоном братья. Ну что, «крыса» – это ещё мягко сказано?
Миллер тотчас прикрыл глаза, сильно нахмурившись – так, что пролегли

глубокие морщины.
— Спасибо, Чимин, теперь мне всё ясно. – Отвечать грубостью на грубость не в

его стиле. К тому же выглядел он неважно. Не переспрашивал, не уточнял –
значит, точно был в курсе всего. – Итак... Чимин... Чимин. Я тебя вспомнил: ты из
Юнивёрсал. Всё, что ты сегодня увидел и услышал, должно остаться между
нами. Или мне придётся помочь тебе это забыть. Хорошо подумай. Тае нельзя
рассказывать что-либо о мистере Чоне посторонним, для этого он подписывал
соглашение. Никто ничего не узнает, если ты будешь молчать. Обо всём
остальном я позабочусь.
— О чём ты позаботишься? У вас, у богатых, всё так просто. Ни совести, ни стыда

– словом, ничего лишнего. Говоришь, Дюрану нельзя болтать? То есть Чон
реально может его сейчас ещё и засудить? Да вы реально скоты. Я пришёл его
задницу спасать, а мне за это угрожают. Не заткнусь, прибьёшь? Дерзай. У меня
ВИЧ, считай, сделаешь мне одолжение.
Миллер посмотрел с укоризной.
— Никто не собирается тебя убирать, успокойся. Твоё дело маленькое, Чимин –

молчать. Произошло недоразумение, и мы его мирно разрешим. Тебе спасибо за
помощь. Я рад, что ты позвонил именно мне.
— Да я грёбаный ангел. Но я останусь здесь, пока Дюран не придёт в себя. Не

хочу потом... сожалеть о чём-то.
— Хорошо. Так даже будет лучше. Тае тебе доверяет.
***
Он проснулся поздно ночью и долго лежал без движения. Ни одной эмоции. Ни

слёз. Ни желаний. Ничего не хотелось, кроме что одного – не быть. Не
чувствовать той боли, прорастающей раковой опухолью во всём теле. Её, эту
боль, уже ничем не вырежешь. Слишком поздно.
Существует одна метафора бродвейского шоу. Значит так: в зале сидит публика,
она эмоционально вовлечена в театральное действо, а за кулисами дежурят
рабочие сцены, которые безучастны к спектаклю – они лишь участвуют в
техническом его осуществлении. Тае – та самая рабочая сцена, безучастная к
чему-либо вообще. Театральное действо так разыгралось, что сбежалась
543/846
полчище лжецов.
И самый главный актёр уже занял место за кафедрой.
Первое, что он увидел по пробуждению – это высокую фигуру у окна,

обрамлённую сизым светом. Дыхание спёрло. Сонливость как смыло ледяной
водой. Он узнает этот силуэт из тысячи. И лучше бы здесь столпилась тысяча,
чем он один...
Не стоило звонить Чимину. Мог перетерпеть, ничего бы не случилось. Чимин, как

некстати, удачно выбирает номера. Поэтому здесь и сейчас, развёрнутый к нему
спиной, стоял мистер Чон собственной персоной.
Поспешил на вызов, пока всё свежо.
Тае снова зажмурился, скрутившись под пледом и обнаружив ещё одно

пренеприятнейшее известие – он абсолютно гол. Самый страшный кошмар. Быть
беззащитным не только морально, но ещё и физически... прямо сейчас. Он так и
не оделся после ванны, а потом сознание от него ускользнуло.
Ну как же жаль, что Чимин позвал на подмогу не ту бригаду...
— Я знаю, что ты не спишь.
Тае дёрнулся. Вмиг стало зябко, неуютно в собственном теле. Натянув плед до
самого подбородка, выстроил между ними хоть какую-то преграду.
За окном завывал студёный октябрьский ветер. Как всё вовремя... А обещали

тепло. Прогноз погоды всегда врёт – плохое настроение всегда ему сопутствует.
Или всё наоборот?
— Предвещая твой вопрос, скажу сразу: я не собирался ничего рассказывать. Ты

бы не понял, что я сейчас и наблюдаю.
— Уйди, – придушенно.
Чонгук наконец развернулся к нему, нацепив это раздражающее мёртвое

выражение. Ростовая фигура самообладания. Хотел бы Тае иметь такую
суперспособность. Но в этом он на... брата? ...непохож.
Губы боялись произносить это слово вслух.
— Как я понял, ты копался в вещах деда и нашёл блокнот. Что он писал? Мне
надо знать, что за чем пояснять.
— Чтобы снова соврать.
— Твой дед не знал всего.
Резкая вспышка агрессии – и в Чона полетел тот самый блокнот.
— Ну так сам прочти!
— Теперь ты так со мной? – осуждающе. – Будешь оскорблять, налетать с
544/846
кулаками? Но всё это мы уже проходили.
— Есть предел твоему лицемерию?
— Да, я не святой. Для тебя это новость? Я люблю тебя, и ты это знаешь,
поэтому, пусть ты сейчас и зол, всё равно меня слушаешь. А теперь ответь мне:
какая разница, как я о тебе узнал? В сухом остатке – мы оба счастливы.
— Рассказывай правду или уходи, – дерзновенно спокойно. Спокойствие на

спокойствие – даёт минус. Минус настроению Чона.
— Не уверен, что сейчас подходящее время.
— Ещё десять лет подождать?
Тот недовольно повёл плечами, сунув руки в карманы брюк. Чон возвышался над
ним, давил своей аурой, и, как бы Тае ни пытался взвалить на него вину, в
конечном счёте именно он чувствовал себя слабым.
— Значит, ты знаешь, как давно всё началось. Что ещё? – В ответ ему полетел
красноречивый озлобленный взгляд. Тае не собирался идти на контакт. Сегодня
он требовательный слушатель. – Хорошо, делай вид, что ненавидишь меня. С
чего начать? Как ты уже догадался, впервые я встретил тебя не в колумбарии. Я
бы никогда не обратил на тебя внимания просто так. Знаю, звучит неприятно, но
ты хотел правды. Меня окружает много красивых людей, и ты должен понимать,
что одной внешности мало, чтобы меня заинтересовать. Тем более я бы никогда
не стал тратить время на пустые переписки. Ну а в колумбарии вообще странно
кого-то себе присматривать, согласись. Но я сказал то, во что бы ты с большей
вероятностью поверил: ты ведь периодически ходил к дедушке, и я сказал, что
увидел тебя в марте, а в марте у него день рождения – то есть я бы не прогадал.
На этот раз я допустил ошибку, не изучив блокнот. Поторопился. Я же не читаю
по-французски. Александр написал, кто твой отец? Для достоверности озвучу –
это Чон Суман. – И сердце отстукивает судейским молотком. – Ну что, полегчало?
Ты же не стремился его найти. Он тебя бросил. Он предал тебя ещё до твоего
рождения. Радуйся, что тебя вырастил дед.
— Без тебя разберусь, чему мне радоваться. Дальше, – так же грубо. Чонгук не
выносил подобного тона, но по случаю допустил справедливое исключение.
— Перед смертью отец назвал вашу фамилию, соответственно для того, чтобы я
привёл его ребёнка. Но я плохой сын и не стал исполнять последнюю волю
умирающего. А ребёнка нашёл – это ты.
Поражало, с каким хладнокровием он говорил о своём отце. Об их отце. Тае

вовек не сдался этот родитель, но само обстоятельство... Чонгук мог, но не дал
случиться встрече – вот это гораздо сильнее злило. Кем он себя возомнил?
Господом Богом?
— Ни разу за четырнадцать лет у него не появилось желания повидаться с тобой.

Он никак не помогал вам финансово, и его не интересовало твоё будущее.
Просто прихоть, знаешь, как – «увидеть Париж и умереть». Его не заботило, что
будет чувствовать ребёнок, впервые встретивший родного отца и сразу его
потерявший. Ты мечтал о таком воссоединении? Алексу не составило труда вас
найти. И вот ты сейчас сидишь напротив меня – злой и расстроенный, а ведь
545/846
этого можно было избежать, не заделайся твой дед архивариусом.
— Я не мечтал об отце. Но о тебе я тоже не мечтал. Какого чёрта тебе от меня

было нужно?
— Я нанёс вам визит.
— Дальше.
— Планировал забрать тебя.
— С какой стати?
— Потому что мог.
— Что ты мог?! – Быстро вспыхнув, скоро заставил себя успокоиться. Агрессия

мешала здраво мыслить. – Мой дед чего-то боялся: чего? Ты хотел понянчиться
со мной? Сомневаюсь. Твой отец нагулял меня, изменил твоей матери, значит ты
должен был ненавидеть меня.
— Не совсем так. Я не ненавидел тебя, ты же ни в чём не виноват. Отец всегда

гулял, твоя мать не была исключительной. Но я никогда не слышал, чтобы у него
от любовниц были дети. Ты первый на моей памяти. И я захотел забрать тебя в
нашу семью.
— Ты лжёшь, – непоколебимо уверенный в своей правоте. – Ты опять лжёшь! Ты

бы никогда не забрал меня просто так. Я не идиот. Тебе ничего не мешает
трахать меня сейчас, значит, и тогда бы не помешало?!
— Важно лишь то, что я ничего не сделал тогда.
Но не отрицал... Он не отрицал.
Лицо опалило жаром. Тае стало очень душно и, в целом, дурно. Так плохо, будто
нагадили прямо в душу.
— Ты... да ты грёбаный педофил! Серьёзно? Ты правда собирался?..
— Остановись. Ты не поймёшь меня. Я бы зацепился за любую возможность

унизить отца, и тут подворачиваешься ты – его частичка, его продолжение. Он
же буквально натравил меня на тебя. Ведь понятно, что я не стал бы прыгать
возле него, исполняя его прихоти. Это правда, сперва я преследовал нехорошие
цели, но за мысли ещё не судили. По итогу я тебя не обидел. О чём сейчас
говорить?
— И что, по-твоему, теперь всё нормально? Мне сказать «спасибо»?
— А что сейчас в твоей жизни ненормально? Мои мотивы давно изменились. Я

дождался твоего совершеннолетия. Что ужасного?
— Мы же братья, ублюдок! Чего ты дождался? Как ты вообще посмел меня

касаться?! Я же твой брат! Брат!
— Вот об этом я и хотел... – начал было он, но Тае перебил.
546/846
— Больше ни слова. Убирайся. Видеть тебя больше не могу.
— Однако, это тоже ложь – ты же видишь, значит можешь. И дай мне

договорить. Как ты думаешь, откуда у вас были деньги после смерти
Александра? Я кормил всю твою семью и в первую очередь я заботился о тебе.
Говорить «спасибо» не надо, но возьми во внимание этот момент.
— Я сказал тебе убираться!
— Действительно был уговор, что я вернусь за тобой по достижении

совершеннолетия, – упорно продолжал проливать свет на события десятилетней
давности. – За столько лет ожидания я наверняка мог оставить затею, но ты с
каждым годом хорошел, и это подогревало мой интерес. В шестнадцать ты уже
выглядел созревшим юношей, поэтому не суди меня за то, что я тебя захотел.
— Заткнись!
— Повторяю, ты подрос, созрел – это не преступление. Я знал, что ты закрытый

мальчик, поэтому сначала стал твоим другом. Если тебе станет легче: мне было
тяжело столько лет сдерживаться.
У слушавшего намокли глаза, и он в отчаянии приложил ладонь ко лбу, точно

придерживая вдруг потяжелевшую голову.
— Вот ублюдок. Моя мать... из-за тебя...
— Я не причастен к её смерти и не виноват в смерти твоего дедушки или сестры.

Подумай сам: никто из твоих родственников не был для меня помехой, я бы смог
заставить их молчать любыми другими способами, помимо убийства. И, Тае, я не
настолько жесток. С Михён, думаю, тема давно закрыта. Если бы ты считал, что я
заказал её убийство, ты бы не лёг со мной в постель, я прав? А последние годы
ты был со мной счастлив. Что касается твоей матери: она была больна и слаба,
поэтому ушла. И если бы она так о тебе волновалась, то не бросила бы. На меня.
Ну и, в конце концов, она не была идеалом – ты ничего не потерял. Давай будем
откровенны, тебе лишь не даёт покоя, что она так с тобой поступила в твой день
рождения.
— Да она же рехнулась, потому что меня собрался трахать брат!
— Не знаю, в курсе ли ты, но твоя мама и дед...
— Я уже знаю!
— Знаешь. Тогда ты должен понимать, что у неё были проблемы с психикой.
— И ты решил, что с моей психикой можно так же... – надломленно. – Если для
тебя всё это нормально, то для меня – нет... Между нами всё кончено. Я сделаю
ДНК-тест. И если... если ты не оставишь меня в покое, я...
— Что? Подашь на меня в суд? Ты же не услышал главного. К счастью или к

сожалению – я не твой брат: ни сродный, ни двоюродный, ни какой-либо ещё.
Тревожная пауза. Мгновения пугающего прозрения. Недоверие. Стадии
547/846
принятия. Отрицание? Гнев... «Скажи правду? Просто больше не ври...» – торг.
— Как это?..
Депрессия. И всё за считанные секунды.
— Я действительно считаю Сумана своим отцом, потому что он участвовал в

моём воспитании, но мы не кровные родственники. Твоя семья этого не знала.
Тае совершенно запутался в своих чувствах, безнадёжно опрокинув голову на

ладони.
— Врёшь...
— Кощунственно о таком врать.
И всё-таки он поднял замутнённый взгляд. Как жаль, что взгляд напротив

казался неподдельно искренним.
— И кто же твой отец?
— А это к тебе уже не имеет никакого отношения.
— Я всё равно сделаю тест.
— Пожалуйста. Мы не родственники. Косвенно я воспитывал тебя, содержал

твою семью, следил за твоей безопасностью, и делаю всё то же самое сейчас,
поэтому я не вижу причин для твоей глубокой обиды.
— Да уйди же! Меня тошнит от тебя... Если бы я всё знал… я бы никогда с тобой
не связался...
— Кто знает? Ты расстроен, тебе нужно время. Подумай обо всём, остынь. Между
нами ничего не кончено. Ты же всегда сначала горячишься. Не надо.
— Я не собираюсь и дальше жить в твоём придуманном мире.
Чонгук двинулся по направлению двери, не совершая поползновений. Сделай он

к нему хоть шаг, Тае бы точно дал волю кулакам.
— Да? Сам скажешь об этом Диане или мне передать?
Ярость застила обзор.
Всё приводило в ужас. И всё было ужасно.
***
Ещё одну ночь он провёл в своей квартире, теперь ставшей царством хаоса.
Чимин всё ещё оставался рядом, хотя его об этом никто не просил. Тае от всего
отказывался, бездвижно валяясь на постели, попахивая мертвечиной. Потому
что так он себя чувствовал – мёртвым изнутри. Хотелось не быть. «Ах, вот что
она чувствовала», – вспоминал покончившую с собой мать. Глупо ставить её в
пример, но он уже не мог отделаться от мысли, что она ушла за успокоением, и
548/846
он тоже захотел обезбол. Вряд ли таблетки, оказывающие временное действие,
могли залатать душевные раны.
Чон сказал, что в сухом остатке они вдвоём счастливы, и только это имеет
значение. Но в сухом остатке: он – сын человека, которого Чонгук ненавидит.
Которого есть, за что ненавидеть. И в этом остатке дед и мать уходят друг за
другом, будто не желая видеть, чем всё это закончится для Тае.
Если бы десять лет назад Чонгук не появился и не выставил чудовищные

требования, сейчас бы у Тае не было причин винить его во всех смертях. Если бы
он не заврался, если бы не был столь циничен, если бы... И, если бы дед до сих
пор был жив, всё могло бы сложиться по-другому? А если бы была жива мать, она
сберегла бы его от ошибки? «Тщетная предосторожность» – его первый
спектакль в Юнивёрсал, или по-другому он ещё называется – «Плохо
присмотренная дочь». Всё было тщетно. Мать, в конце концов, сдалась и
действительно вверила его в эти опасные руки.
Если бы всю свою жизнь она выбирала правильных мужчин, то её дети...
Если бы – условие, выполнение которого невозможно.
Он опустошён, раздавлен, унижен. Чонгук заботился о нём? Растил, чтобы

подложить под себя – нужно называть вещи своими именами. Если апеллировать
к законодательству, то его не за что нарекать педофилом: возраст сексуального
согласия – тринадцать лет. Вопрос: было бы это согласие у того
четырнадцатилетнего Тае? И ещё более важно: требовалось ли Чону это
согласие?
Дед писал, что нужно правильно задавать вопросы. Тогда так: почему Чон решил
подождать его аж пять лет? «Я не насилую несовершеннолетних». Но хотел?
Он когда-нибудь был по-настоящему свободен? Уход от Чонгука на несколько

месяцев с натяжкой можно было наречь свободой. Чонгук ведь правильно
заметил – это он позволил уйти. Всю жизнь у Тае был только мнимый выбор. На
самом деле он никогда не принадлежал самому себе. Сначала – деду – любителю
инцеста; потом – планировавшему вендетту ещё одному извращенцу. Тут бы с
ума не сойти, а Чонгук говорит, что ему нужно всего лишь остыть и подумать.
Остыть и подумать...
Теперь нужно думать только о том, как от него уйти и жить дальше. По
прошлому опыту известно, что, уходя, он оставляет половину себя, но в этот раз
по ощущениям будет намного больше.
***
На следующий же день приехал Миллер и всех размёл. Первым делом он

вытряхнул Тае из кровати, заставив одеваться. Потом на кухне выяснял
отношения с проблемным «ангелом», утверждающим, что Дюрану надо не
домой, а в больничку полечить нервы.
Изрядно вымотавшись, наконец, даже у Миллера сдали нервы, и он вызвал двух

телохранителей, оставив на них снова обезумевшего Дюрана. Можно было
только гадать, откуда в этом истощённом теле нашлось столько сил, чтобы и
549/846
проклятья изрыгать, и кулаками махать, и ногами отбиваться. Хорошо хоть
Миллеру не пришлось вытаскивать на руках спесивого дружка, которого он всё
же выволакивал из квартиры, крепко вцепившись в плечо. Даже если бы Чимин
не сказал о своей болезни, Миллер сам бы вскоре достал его подноготную. И он
достал и узнал много печальных фактов из его биографии, а потому заставил
себя обращаться с ним понежнее.
Тае выдернули из машины, потому что по собственной воле выходить из неё он

не хотел. Смотря на родной дом, на некогда любимый участок – большой и
облагороженный, с новенькой детской площадкой, высокими деревьями и
насыщенно-зелёным газоном, ему стало ещё гаже на душе. Он любил свой тихий
мир и теперь, когда он развалился подобно карточному домику, всё, что было
ему дорого, приносило мучения.
Ещё несколько дней назад он был здесь счастлив. Но больше не будет.
Ему навстречу вывели Диану, тепло укутанную в комбинезон и шапку с

помпоном. И вдобавок ко всему на плечи упал стыд. Жалея себя все эти дни, он
не звонил ей, чтобы пожелать сладких снов, и даже толком о ней не думал,
глубоко погружённый в свою собственную трагедию... Такой себе отец.
Увидев папу, Диана, а за ней и Ураган с Харбином, побежала к нему,

наскучавшись, повиснув на шее. Тае зажмурился, подняв её на руки и с любовью
прижав к себе. Совесть добивала лежачего, и он из последних сил держался,
чтобы не разрыдаться перед няней. Сейчас было не время и не место, да и
прогулка хорошо проветрила голову.
По дому ещё летали бабочки, словно он отсюда не уходил и не было тех

мучительных дней в ужасном «похмелье» осознания.
Только когда Диана уснула, он направился в гардеробную собирать вещи. Голова

была пустая. Куда идти? С чего начинать? Как теперь жить? Ни на один вопрос
не находилось ответа. Но он сразу для себя решил, что не вернётся в квартиру.
Ни в этом доме, ни там ему уже не будет житься спокойно. Он нуждался в
кардинальной смене обстановки. Но больше всего он боялся этой смены и всей
той громады ответственности, что за ней последует. Никто и не сомневается, что
его отсюда просто так не отпустят – значит, ему придётся прилагать усилия. Но
к нему он больше не вернётся. А что прощать? Чон ни за что не просит
прощения. Он всего лишь «сделал ошибку, не проверив блокнот»...
Может, случайно, может, не совсем, но забирая с прикроватной тумбочки свои

вещи, Тае неаккуратно задел стоящую на ней шкатулку – тот самый белый рояль
с танцующим на нём балеруном. Дребезг сломанной шкатулки ещё долго звенел
в ушах. Хрупкая вещица была не виновата, что её подарили в самый ужасный
день в году. Тогда ведь ему исполнилось девятнадцать...
«Доброе утро, Тае. Оно должно быть добрым в твой особенный день. Мне бы
хотелось поздравить тебя лично, но я сдерживаю обещание».
Жмурясь, он собрал разлетевшиеся части и выкинул. Если уж он с такой болью

расстался с подарком, что будет, расстанься он с любимым человеком? Их
отношения разбиты как эта шкатулка, только не получится с той же лёгкостью
выкинуть обломки в корзину. А жаль. Для кого-то человек – это вещь: его
наденут, покрасуются и в итоге выкинут без сожалений. Но с обычными вещами
550/846
всё же проще – они не умеют плакать.
За эти годы у него скопилось достаточно ненужного, но памятного хлама. Что-то

он сразу выбрасывал в мусорный пакет, остальное кидал в чемоданы, полностью
вычищая спальню от своего духа. Заблаговременно подсуетился, спрятав свой
паспорт и карточки. Даже вспомнил про свою заначку, когда-то давно
спрятанную в балетной комнате. В чрезвычайном случае она может ему
пригодиться.
Уставший, злой, он выкидывал чемоданы к лестнице, с воинственным видом

двинувшись в детскую. На грохот сумок сбежались мадам Го и Чен, и, если
первая смерила чемоданы неодобрительным взглядом, то няня подстреленной
птахой полетела за ним. Её ведь никто не ставил в известность, что мистер
Дюран съезжает вместе с ребёнком.
— Положи вещи, – впервые за долгое время со стальными нотками в голосе

процедила мадам Го. Она верой и правдой служила Чону и то, что делалось
против него, расценивалось ею как оскорбление.
Она-то и вызвала охрану, и поставила безопасника в известность. Немного

погодя от босса поступило распоряжение: Дюрана под ключ, к ребёнку не
подпускать.
***
В карцере звенела тишина. Тае не буйствовал, теперь уже нет. Он стал

выжидать и размышлять. Не только у Чонгука были рычаги давления, которыми
он обвязывал Тае годами. Но также и у Тае имелись козыри, и надо сказать –
Чонгук сам их предоставил. Тае – собственник этого дома и квартиры, а главное
– генетический отец Дианы, что значится и по документам. У Чона нет на неё
никаких прав. В конце концов Чон устанет жить в условиях непрекращающихся
военных действий и отпустит его. Держаться больше не за что. А отпустив их,
уж точно не усложнит ему жизнь. Что бы между ними ни происходило, Чонгук
никогда не причинит Диане вред.
С гулкими мыслями, гуляющими в бездонной голове, он таки дождался Чона под

покровом ночи. Тот был ни зол, ни весел – не более, чем уставшим и неизменно
собранным. Как-то он обмолвился, что не может во всём преуспевать и ещё и
воевать с ним. Наверное, всем и каждому хочется приходить домой, где можно
расслабиться. Тае прекрасно его понимает в этом стремлении, но не понимает в
другом.
Быстрый, как ветер, спокойный, как лес, свирепый, как огонь, неподвижный, как
гора*... это всё о Чонгуке. С ним страшно только вначале. Больно только в конце.
И они снова, как днём ранее, столкнулись в одной комнате: и Тае снова был на
постели, и Чонгук на безопасном от него расстоянии с заготовленной речью.
— Можешь объяснить, что сегодня было? – размеренно, без надменного упрёка.

Тае не торопился отвечать и не отпускал зрительного контакта, даже не
дёрнулся, когда Чонгук, решивший, что усыпил его бдительность, обошёл
кровать и опустился перед ним на колени – такой весь с обнажённой душой (на
деле обманчиво расстёгнутой лишь на одну пуговицу). – Ты можешь спать в этой
комнате, я не буду заставлять тебя ложиться со мной. Мы же договорились, что
551/846
у тебя будет время успокоиться.
— Мы не договаривались, это ты так решил, – в его мирной тональности.
— Хорошо, я. Я обеспечу тебя всем, что тебе необходимо для отдыха, но ты

должен оставаться рядом со мной и нашим ребёнком.
Тае чуть не рассмеялся! Его снова пытаются купить. Да ладно, Чонгук

изначально его купил и инвестировал в него, как во вклад до востребования.
— Я хочу новую квартиру.
На долю секунды Чона перекосило. Он был щедр – и это правда, но не терпел

борзения.
Тае хотел вывести его из равновесия. Как во французской пословице: «À la guerre

comme à la guerre».* На войне как на войне.
— А чем тебе не нравится старая?
Не «да, конечно», а создание видимости конструктивного диалога.
— Просто хочу. Ты же сказал, что всем обеспечишь.
— Не замечал за тобой интереса к дорогим покупкам.
— Значит, нет?
— Нет.
Имело смысл продолжить провокацию, но как некстати пробудилась совесть.

Чонгук же опустил ладонь на его колено – горячую... Открыто, пронзительно
заглянул в глаза, снова пытаясь обернуть ситуацию в свою сторону.
— Ну же, птенчик, я знаю, что ты не меркантильный и не наглый. Подумай, чего

бы тебе хотелось. Я хочу тебя порадовать. Что насчёт поездки в Париж? –
Увидеть его и умереть? Тогда нет, придётся отказаться... – Только ты и Диана. –
…Ради неё. – Просто скажи, чего ты хочешь?
Это был его шанс!
Тае подыграл, хотя внутри него взрывались пушки, и чуть подался вперёд.
Казалось, сейчас протянет руку и прижмётся ею к его щеке, и айсберг, выросший
между ними за столь короткие сроки, растает. Но Чонгук забыл: на поверхности
– лишь верхушка, он – тот самый Титаник.
— Уйти.
...И Тае залепил ему звонкую пощёчину, отчего того аж отнесло. В следующую
секунду на него уставился уже разъярённый зверь, сжавший кулак. Но не
ответил. Поднялся, на сей раз удостоив Тае презрением и ничем более.
— Прощаю в последний раз.
552/846
— Не стоит, – с усмешкой отвечает тот, поднимаясь следом. – Мне твоё
прощение, – чётко проговаривая каждое слово, – твоя забота – даром не нужны.
Я не вернусь. Никогда. Если до тебя ещё не дошло, то скоро ты в этом
убедишься.
Чон вскинул бровь, оторопев от гонора. Он ещё наивно хотел верить, что они
решат всё по-хорошему, но настрой Тае говорил об обратном.
— Не бросай мне вызов, это как минимум глупо.
— Это ты мне говоришь про глупость? Проверь голову. У тебя явно не все дома,
раз ты думаешь, что у нас всё ещё может быть. Но сначала ты оплатишь тест-
ДНК. Потом я продам квартиру и куплю другую. И если тебе важна дочь, то ты
будешь ей помогать. Ты же так любишь содержать чужих детей.
Лицо Чона потемнело, губы сжались. Это было метко.
— Кто тебе сказал, что ты можешь распоряжаться моими деньгами?

Продолжишь в том же духе, не выйдешь даже из этой комнаты.
— Выйду. Долго ты меня тут не продержишь. Диана – моя, у тебя нет никаких
прав. Я уйду отсюда только с ней! И учти, хотя мы и не кровные родственники, я
всё равно могу подать на тебя в суд.
— А что предъявишь? Я тебя насиловал? Ну, один разок ты не возбудился, но я

тебя не порвал. А самое главное, у тебя нет доказательств, что ты сын Чон
Сумана. У меня нет биоматериала отца, и его близких родственников тоже не
осталось. Тебе попросту не с чем проводить анализ.
— Но... прах?
— Я развеял его на пути в Окпо сразу после похорон.
— Так ты подстраховался. Ты просто нечто... Это чтобы я не смог претендовать

на наследство?
— Конечно, я задумывался об этом, но первопричина не в тебе. Понимаешь ли,

твой отец был не самым достойным человеком.
— Допустим, всё так. Но я всё ещё являюсь собственником этого дома. Ты не

сможешь меня выписать. Но я смогу выставить его на продажу. Мне бы не
хотелось этого делать, но, если ты не оставишь мне выбора...
Чон сделал поистине испуганное лицо, но буквально следом его исказила

высокомерная усмешка.
— Трепещу от страха. – Тае опешил. – Ты кем себя возомнил? Это не у тебя есть
дом – у тебя есть я, а уже у меня – дом, квартира и всё остальное. Это я
оплачиваю твою учёбу и это я помог тебе с заработком – ты в одночасье всего
лишишься. С Дианой будет сложнее, но, поверь мне, я смогу её забрать, и ты
будешь ползать у меня в ногах, прося с ней встречи. Это мне бы не хотелось
доходить до крайности. Не стоит объявлять мне войну.
Тае крепко сцепил зубы, обратив на него взгляд полный ненависти и
553/846
отвращения.
— Ты пришёл в мой дом, – отрывисто и свирепо, – и разрушил мою семью. Их

смерть на твоей совести, что бы ты ни говорил. И, когда я остался один, ты
втёрся ко мне в доверие, ты тешил своё самолюбие. Трахая меня, ты мстил ему.
Ты же видел его во мне? Он тоже говорил тебе, что ты без него никто, что ты
ничего не стоишь? …Хах, да? Ты унижаешь меня его словами и получаешь от
этого удовольствие. Ты, трус, признай это!
На Чона снова опустилась маска непроницаемости. Лишь из худших побуждений

Тае мечтал её разбить.
— Ты не прав.
И всё?
С правдой не поспоришь.
— Тебе нечем возразить... Представь, если бы то же самое хотели сделать с

твоим четырнадцатилетним сыном... Что бы ты сделал с тем человеком?
В этот момент они оба думали об одном и том же.
— Я бы его убил. – Тае зажмурился. – Но твой дед так не смог. И всё же… ты
будешь со мной.
*"Искусство войны" Сунь-цзы

*а ля гер ком а ля гер - на войне как на войне
554/846
Глава 31. Зона образов
Вместе навсегда — это тебе не пустые слова, братец. Похоже, это наша
семейная особенность. Всё, что мы любим, мы сжигаем дотла.
Древние
Третью ночь подряд он спал в гостевой комнате, составив в ней все упакованные
сумки. Ночью не мог уснуть, днём — проснуться. Порочный круг. Всё, к чему он
питал страсть, в одно мгновение утратило смысл. Жизнь стала серой и пустой,
будто из неё вынули все краски, а его пропустили через чёрно-белый фильтр.
Ему открылось знание... страшен не сам конец света, а то, что приходит за ним.
Сразу после того, как он обо всём узнал, им овладело сильнейшее чувство
всепоглощающей ненависти, но со временем её острота схлынула. В одном
Чонгук прав: он всегда горячится — это бич всех теплокровных. Тае не понял и
не простил — ничего подобного. Он начал скучать.
Когда мы говорим: «Я скучал», – мы говорим о прошлом.
Холод одиночества сильнее всего мучил по ночам: тогда его охватывала

неконтролируемая дрожь, и отправлялись сигналы бедствия в мозг,
наталкивающие его на скользкие мысли, что он сам знает, как себе помочь —
для успокоения ему нужно всего лишь прижаться к одному конкретному телу.
Страшно… то и страшно, каким образом устроена человеческая психика, всегда
ищущая самое безопасное место, даже если это значит пойти против гордости и
морали. Это иллюзия. В объятиях Чонгука не придёт облегчение и не забудутся
обидные слова, не сотрутся болезненные воспоминания, не исправятся ошибки
их родителей. И что ещё печальнее — сам Чонгук не исправится.
Ничего не встанет по своим местам.
Лишь Диана не давала ему нырнуть в тёмный омут своих забот. Выныривал.
Снова и снова. Она радовала его просто своим существованием — вот, что
означает «моя радость»? Он забирал её с собой спать, затаскивал в свои
обедневшие объятия и, глотая колючий ком в горле, подпитывался её
безусловной любовью. И как никогда прежде ему казалось, что она похожа на
Чонгука. Разумеется, это было всего лишь бредом воспалённого воображения.
Но, несмотря на то, что они друг другу не были кровными, Диана любила второго
папу, а папа любил её. Такой же ненормальной любовью. Внучка Чон Сумана...
А что со всеми этими любовными делами делать Тае?
За бесцельно прожитые несколько дней он смог лишь доехать до университета и

написать заявление на академ. Ещё час после этого бездумно просидел на
территории учебного заведения.
По утрам Чонгук тихо заходил в его комнату, забирая Диану с собой умываться и
завтракать. В эти моменты он лежал к нему спиной и не поворачивался до тех
пор, пока за ним не захлопывалась дверь. А больше им было негде пересекаться,
потому что на ужине Тае тоже не появлялся. С его стороны исходило глухое
игнорирование. Но сколько это могло продолжаться? Статичность убивала.
Наконец, в один не самый прекрасный день, ещё точнее — вечер, он решил

555/846
сдвинуться с мёртвой точки и пришёл к нему в кабинет. Ему не верилось в
благоприятный исход этого разговора, но всё-таки хотелось надеяться на
мирный заключительный аккорд. Всё же могут поговорить, ведь не звери они, а
люди…
Чонгук? Встретил его удивлённым взглядом, будто бы действительно не ожидал

скорой капитуляции и даже отложил документы. Поза — «я весь внимание».
— Чем ты меня порадуешь?
Он даже не старался, но не успел и рта открыть, как взбесил. Чон намеренно вёл
себя беспечно.
— Завтра я перееду в квартиру.
— Кто тебе сказал?
— Я так сказал.
— Что ещё расскажешь?
— Я забираю Диану.
— Твоя наивность уже начинает раздражать. Я думал, ты поумнел. Я ошибся?
Теперь они так разговаривают...
— Что здесь глупого?
— Ты уже не мальчик, я не буду утирать тебе сопли. Пора бы начать думать

головой. Для тебя завести семью — это какая-то игра? А ребёнок — игрушка?
Тае ахнул от возмущения.
— Ты хотел сказать, что моя семья для тебя была игрой! А как раз таки я был
игрушкой!
— Что я хотел сказать — я сказал.
— Иди к чёрту!
— Прекрасно. Намерен расстаться? Тогда поступим следующим образом: клади

на стол всё, что я тебе подарил. На твои деньги, точнее, на деньги твоей семьи
приобретена квартира сестры — вот она полностью в твоём распоряжении. А мне
вернёшь деньги за первый год обучения. Как поступим с Тахрой? Сам уйдёшь
или останешься и попытаешься отработать? Даже не знаю, где ты заработаешь
такие суммы. Подумай об этом на досуге, а пока всё. Можешь собираться и в
путь. Само собой, Диана останется со мной. Ты ничего не можешь ей дать, ты
даже себя не тянешь. И не говори, что я плохой, когда я лишь констатирую
факты.
Обмер. Просто, чёрт возьми, без слов.
— Не слышу ответа. Что, не хочется уходить с голой задницей? Есть второй
556/846
вариант: можешь ей поработать. Или ты теперь недотрога? Я больше не
собираюсь выслушивать этот бред. Возвращайся в свою комнату и не зли меня.
Сердцебиение отдавалось в висках. Язык варёный. Не связалось ни одного

ответа. Вылупился своими голубыми глазами-блюдцами и молчит.
— Что ты стоишь, я тебя спрашиваю? Тошнит от меня? Ну так вперёд. Адекватно

себя оцениваешь — остаёшься со мной. Что ты ещё хочешь? Извинений? Не жди.
Ты бы не получил по наследству столько, сколько дал тебе я. Думаешь, будешь
мне угрожать продажей моего дома, ни во что меня не ставить, а я стану на
коленках за тобой ползать? За кого ты меня держишь, мальчик?
Вдогонку бросил: «Не забудь мою карточку». Руки крупно дрожали, когда Тае
доставал из сумок браслет, тот самый памятный платок «Ши от Ли», карточку,
планшет, ноутбук, даже разбитый телефон, каким-то чудом ещё работающий. А
сколько было вещей…
И Диана…
Зайдя в балетную комнату, забрал свои накопления, паспорт, личную карту,

безумными глазами окинув своё отражение в высоких зеркалах. Что же, теперь
он действительно смотрит в них последний раз? И какое прощальное слово?..
Чонгук сидел всё в той же позе, но с опущенным лицом. Злой. Тае же не

поднимал головы, составив подарки на журнальном столике.
— Одежду можешь забрать, мне она не нужна. Попытаешься выкрасть дочь,

пойдёшь по статье за клевету о нашем якобы родстве. В лучшем случае будешь
мне должен моральную компенсацию за нарушение договора. Приложу ДНК-
тест, который ты очень кстати с меня стребовал. Всё понятно?
Тае снова замер. Он отвратительно трезво соображал для того, у кого палило
голову от боли.
— …Ответь. Когда ты лишал меня девственности, ты хотя бы думал обо мне?..

Что вообще тебе во мне нравилось? То, что я его сын?
Теперь настала очередь Чонгука замирать. И для того, кто должен был быть
несогласным и сразу опровергнуть домысел, он слишком долго выдерживал
паузу.
— Молчишь…
— Ты надумываешь.
И это не ответ.
Да, спасибо, так ещё больнее.
— Лучше бы ты меня тогда убил, честное слово… Я ненавижу каждый день своей
жизни… Я ненавижу самого себя. Даже ты… меня ненавидишь… Надеюсь, тебе
плохо, хоть вполовину так же, как мне. Отцу плевать, никто не следил за нами с
небес! …Всё это время ты мстил мне.
557/846
Чон взметнулся от злости.
— Ты даже не хочешь представить, каково было мне. Ты не слышишь меня. Если

не готов идти на контакт, не приходи сюда.
— И это всё?! Всё, сукин ты сын?!
Один человек может быть и жертвой, и палачом. Один человек может быть всем.
Чонгук обратил на него звериные, залитые кровью глаза.
…В этом они похожи.
— Как и ты, — подло осклабился. — И я тебе отвечу, что я испытывал в твой

первый раз. — Не говорил, а точно нападал, задирал когтями. — Чистое
блаженство. Осознание того, кто ты, и что ты подо мной… Ну да, в нашем сексе
есть изюминка, и что? Чем я хуже твоей родни? Твой дед трахал дочь, даже я не
могу себе это вообразить. И ты собрался воспитывать Диану в одиночку?
Напомнить твою наследственность? Отец — психопат, мать — суицидница,
озабоченный дед. И с этим «букетом» ты на что-то надеешься? Я никогда не
доверю дочь эмоционально нестабильному мальчишке.
Тае стремительно выбежал из кабинета, оставив на своём месте чёрную

воронку.
Слово — не птица, слово — острый клинок, в их случае заточенный с обеих

сторон.
Чон остался сидеть на месте. Бездвижно.
***
Этим же вечером Тае уехал на такси до квартиры сестры, как в тумане

прихватив лишь одну спортивную сумку для репетиций. Чудо какое, никто его не
останавливал…
Пришлось отказать себе в желании поцеловать Диану перед сном, потому что
его обезумевший вид мог её напугать. Не покидало ощущение двойственности
происходящего, будто то, что его окружало, сплошь состояло из
кинематографичной бутафории: пластмассовая дорога, муляж машины, таксист-
каскадёр за рулём, а он — актёр из массовки.
…Снова спущенный с поводка. Да и не человек вовсе, а вот... воздушный змей!

Бесцельно передвигающийся по ветру. Стихнет ветер — сляжет и больше не
взлетит, пока не поднимут.
Ему очень страшно…
В этой квартире ещё страшнее. Он забыл про неё… то есть забыл их обоих: и
квартиру, и сестру. Она канула в кошмарном сне, и он больше не хотел
возвращаться к призракам прошлого.
Убежище снова нашлось в ванной. Выключив свет, закрыв дверь и спрятавшись в

тёплой воде, он занялся самовнушением, будто больше никого и ничего, будто
558/846
даже его самого в этом мире не существовало.
Это была тяжёлая ночка, дикая, самая тёмная из всех, что довелось ему
пережить, полная леденящих кровь фантомов. Оттого он был засаленно-потным,
бледным как покойник и дёрганным. Мерещилось ему нечто из фильма ужасов. В
непроглядной черноте мозг мог увидеть самого чёрта с рогами. В небольшой
ванной разыгрался настоящий театр теней, и с Тае сошло сто потов, прежде чем
его вырвали с порога сумасшествия.
Ранним утром в дверь неистово застучались. Вчера вечером он вызвал такси с

телефона прислуги, а свой оставил в кабинете вместе с остальными подарками,
лишив себя связи и заодно кого-либо возможности с ним связаться. Однако в
данную минуту он ни капли не сомневался, что долбящимся в дверь окажется
засланный Чоном американский разведчик.
И не прогадал. В дверях стоял никто иной, как озадаченный Ларкин.
— Чёрт тебя дери, Дюран! — Оттолкнув его, ввалился без приглашения,

нервозно захлопнув за собой дверь. Неожиданно для обоих Тае подался вперёд,
сиротливо прижавшись к нему, как продрогший бездомный щенок. — Парень, ты
меня пугаешь… Опять всю ночь пролежал в ванне? Кошмарный видок, —
встречно его обняв, утешающе тихо заговорил.
— Можно привезти сюда Диану?
— Давай сначала ты приведёшь себя в порядок.
— Можешь довезти мои сумки? Или нет… Давай поедем вместе. Выведешь
Диану? Я хочу её увидеть. А потом вернёмся.
Тае его не слышал. Лип к нему, дезориентированный в пространстве. С таким

подопечным Ларкину можно было только посочувствовать.
— Сначала позаботимся о тебе. Диана дома, у неё всё хорошо.
— Я не поеду туда… Я не вернусь… Не заставляй…
Тот погладил его по влажным волосам, мрачно скривившись.
— Да не было приказа тебя возвращать…
— Нет?.. — Сперва Тае растерялся, уставившись на мужчину невинными

распахнутыми глазами. Но уже скоро до него начало доходить, и за доли секунд
уголки губ расползлись вверх. Безумный оскал. Каркающий смех едва здорового
человека. — Всё, меня больше не хотят? — это вызвало у него веселье. — А зачем
тогда ты здесь? Миллер обеспокоился?
Ларкин с горечью свёл брови на переносице.
Удерживая себя за живот, тот расхохотался, словно ему скормили по-

настоящему смешную шутку.
— Поехали к твоему другу, он не против. Здесь плохой климат.
559/846
— Плохой? — он озорно осмотрел прихожую. — Мистер Чон сказал, что она моя.
Подумаешь, здесь жила Михён. Её всего лишь убили. Зато квартира моя!
Ларкин не выдержал представления, поверх халата накинув на него пальто,

подхватив на руки. Тае вмиг затих, обронив горячую голову на его плечо.
Нет, это совсем не смешно.
***
У Чимина в гостях он хотя бы выспался, но проснулся ещё более разбитым.

Названный друг не лез ни с расспросами, ни с советами, к тому же Тае был не в
состоянии на что-либо внятно отвечать. Вроде как о «политическом убежище»
попросил сам Алекс Миллер. Тае распирало любопытство, обещано ли Чимину
материальное вознаграждение или то жест доброй воли? Чимин не похож на
того, кому есть дело до окружающих. Хотя что Тае вообще о нём знает?
Чимин открывался с новых сторон всякий раз, как делал шаг. Вот он готовит под
тихую музыку, таская на себе свободную однотонную одежду, вот ставит около
его кружки какие-то витамины для восполнения энергии, а вот заваривает чай в
заварнике, накрывая его колпаком; взирает неизменно меланхоличным
взглядом. С ним… уют. Приятное открытие.
— Спасибо… правда. Не знаю, как тебя отблагодарить…
— Натурой.
— Что?..
И, как всегда, обескураживает одним словом.
— Что? Шутка. Если захочешь развеяться, только попроси — у меня есть один
номерок. Ты же никогда не пробовал тройничок? — Выдержав паузу, следом тот
рассмеялся — беззаботно и дурашливо, как будто действительно так умел.
— Дюран, да шутка, шутка! Вы с Чоном совсем без юмора, что ли?
— Где Ларкин?.. — устало вздохнув, свернул неясную для него тему.
— Тот симпатичный блондин? Не знаю, я за ним не слежу.
— А Миллер приезжал?
— Нет. Блондин передал твой телефон. Деньги-то у тебя хоть есть? Можем
съездить за новым. Тебе, кстати, какая-то баба названивала.
— Больше никто?
Чимин посмотрел в упор и ответил сухо: «Никто».
Перезванивая Хунхэ, он закрылся в ванной. По дороге отметил, что интерьер

квартиры, как и планировка, отличались от той, в которой он некогда побывал
пару лет назад: никакого чёрно-белого аскетизма и осевшей на стенах копоти
одиночества. На его месте показался минималистичный дао-интерьер, типичный
для корейской квартиры: стены в бледно-персиковом и светло-сером цветах,
560/846
мебель на низких ножках, светлый пол с уютными ковриками и даже комнатные
цветы — разительно отличался от прошлого места обитания. За пару мгновений
Тае проанализировал сей факт и сделал вывод, что Чимин попросту сменил
квартиру. Возможно, продал, а может, по какой-то причине стал снимать другую.
Неизвестно. Да и какое ему до этого дело?
Телефон отживал своё, поминутно потухая, а то и вовсе выключался, со скорбью

сообщая о нулевом заряде. Чимин к месту задал вопрос о финансах. Сбережения
имелись, но хватит их ненадолго. И что, действительно, ему делать с Тахрой?
Поскольку Чон по доброй воле спонсировал труппу, он не мог повесить на него
долг. Расписки тоже не было составлено. Но гордость Тае думала иначе. Ему
хотелось уйти достойно, вот только достойно и «в рваных носках» — далёкие
друг от друга определения.
А о чём думает Хунхэ?
— Привет… Извини, что не звонил. Всё было так сумбурно. Прости. Я должен был
тебя предупредить. Но я не мог, — затараторил с первых секунд. — И мне нужно
кое о чём с тобой поговорить.
— С твоего дня рождения прошло больше недели. Ты звонишь только сейчас.
— Давай увидимся. Я всё объясню… И мне нужен твой совет… если это
возможно.
— Мистер Чон опередил тебя. — Парень содрогнулся. В беседу вклинилось это

ненавистное имя, и что после этого ждать хорошего? — Наверное, для начала
это мне нужно извиниться… Не знаю, какая кошка между вами пробежала, но ты
ведь помнишь, что всегда можешь мне написать или позвонить? — осторожно
подбирая слова, не приближаясь к сути.
— Что он сказал?
— Мне жаль, Тае, пойми…
— Я понимаю, — перебил. — Так что он сказал?
— Я выкуплю твою долю, чтобы исключить тебя из учредителей. — Первый удар.

— Но ты должен на это согласиться. Взнос я верну ему… — Второй. — Он пошёл
мне на уступки и уменьшил сумму, чтобы я не понесла большие убытки… Если
же мы тебя не исключим, он поставил меня перед фа…
— Я понял. Я всё подпишу.
— Может быть, оно и к лучшему? Подыщешь работу с более свободным

графиком… — неловко подбадривая.
— Подожди. Я не буду учредителем, но я ведь ещё могу у тебя танцевать?..
Хунхэ замолчала, виновато произнеся его имя.
— Даже так.
— У меня нет выбора. Он слишком влиятельный. Я не могу рисковать своим
561/846
детищем…
— Я бы поступил точно так же. Всё в порядке. Созвонимся.
Сбросил и скатился на пол, ошарашенный всем происходящим. Чон начал

приводить угрозы в действия? Таким образом он хочет его проучить? …Потому
что больше походило на то, что он пытается сжить его со свету.
***
Поздним часом этого же дня он стал упорно дозваниваться до Миллера,

обливаясь холодным потом ввиду дурного предчувствия. По какой-то причине
Алекс не отвечал. Тае затрясло, и зароились все самые худшие предположения.
Чимин утомлённо наблюдал за мятежной душой и, в конце концов, предложил
проехаться до его дома и там ещё раз вытянуть Чона на культурный диалог
(насколько он вообще может получиться культурным в свете последних
событий).
Каково же было удивление Тае, когда его не пустили на территорию.
Ночь, завывающий под полы пальто ветер, сосны-стрелы, протыкающие небо…

Тае, с подкосившимися коленками.
Хозяина не было дома. Входа нет.
Чимин терпеливо ждал за рулём, пока он настойчиво зубился в ворота, громко

заявляя о своих жилищных и родительских правах. Наконец, к нему вышла
мадам Го, нервно запахивающая горло палантином. Злая. Как никогда прежде.
— Чонгук уехал! Нет его, уходи!
— Дайте мне увидеться с дочерью! Или я вызову полицию!
— Поглядите на него! — натурально возмутилась домоуправляющая. — Ты

бросил ребёнка, а теперь полицией угрожаешь?
Тае чуть не вцепился ей в волосы, так его колотило от злости.
— Да что вы знаете?! Отдайте мою Диану!!!
— Чонгук с Дианой отбыл в Китай. Не ори, Йен уже спит.
— Что?.. — И вот уже схватился за сердце. Шальное, как и он, зубилось. — Какой
Китай… Кто разрешал… Когда?..
— Я повторяю: Йен спит, тебе вход закрыт, убирайся. Или я попрошу охрану тебя
отвести… Не вынуждай, Дюран.
Парень упёрся в неё стеклянным взглядом, шатко отступая от ворот, ни в какую

не веря своему слуху.
Теперь с беженцем будет такое обращение? На одну сторону не пустят, на

другой стороне не ждут. Лицо, не имеющее гражданство… не найдёт покой.
562/846
***
На обратном пути он снова и снова набирал Миллера, но тот как в воду канул. В
приступе отчаяния дозвон был совершён даже Чону.
Никто не хотел с ним говорить.
— Дюран, отложи телефон, уже полночь, ты сейчас ничего не решишь. Нельзя

так нервничать, — заговорил водитель, остановившись на светофоре.
— А что мне делать? Я должен обратиться в полицию?! Он же украл мою дочь…
— Ну что значит украл? Просто так несовершеннолетнего чужого ребёнка не

вывезти. Ты писал какую-нибудь доверенность? — Тэхён припоминает. Всё было
замечательно, и он в здравом уме подписывал доверенность на выезд ребёнка
под сопровождение Чона на всякий чрезвычайный случай. В ней прописывались
все возможные страны посещения и срок действия документа. — Очевидно, что
да. Да не реви ты уже, бесишь. Увёз и увёз — привезёт, куда он денется. Ты
лучше думай о том, что будешь делать дальше. Разрешишь ставить ему условия,
он с тебя не слезет. Дочь твоя, но ты же понимаешь, что он тебе из-за неё
попортит кровь?
— Я могу обратиться в полицию? — безутешно переспросил.
— Да подожди ты с полицией… Твою мать! Он с бабками, вернётся в страну и

ещё выставит всё таким образом, что ты ребёнка бросил. Или что ещё хуже —
покусится на твою дееспособность. Нельзя в полицию, ты его этим только
спровоцируешь. Сначала нужно попробовать, м-м… договориться.
Он прав. Тае может оспорить своё согласие на последний выезд по

доверенности, но тогда ему придётся ввязываться в нечто такое, в чём ему не
светит успех… На «успех» у него ни денег, ни веры, ни хоть капельку везения.
Чимин во всём прав.
— Договариваться… это значит, что мне нужно приползти.
— Ну извини, не я дрочил в пробирку. Если ты знал, что на тебе мужик помешан,

нахрена ты с ним ребёнка делал?
Отвечать по-честному — только позориться. Ведь он с самого начала знал, чем

для него всё это обернётся, но не увидел выхода. А теперь подавно слеп.
***
Всю ночь провертелся под набат тяжёлых дум и так и не сомкнул глаз. В пятом
часу не выдержал, шагнув в морозное предноябрьское утро — без шарфа и
шапки, в распахнутом пальто и Чиминовой тонкой рубашке, пристывшей к телу.
Забурился в круглосуточный и вместо капучино в жестянке купил пачку каких-то
сигарет. Сам не понял, с чьего языка слетела столь странная просьба. Чонгук не
курил… А почему ему захотелось?
Муравьи-люди уже понуро брели под землю или на остановки, а он — против

ветра — на детскую площадку. Закурил, закашлялся; от дыма заслезились
воспалённые глаза; закрутил в руке телефон. Дал себе установку: если тот
563/846
сейчас не выключится, значит, звонок Чону — верный шаг.
Долгие гудки — ещё один вид насилия.
— Алло? — отвечают женским голосом. Женский… Жаль, узнал. Может, будь он

незнакомым, не стало бы так противно.
Тае, Файя и их боль — они все друг с другом перезнакомились.
Она сделала такой тон, будто не знала, кто звонит. Звонит на телефон Чонгука.
Раннее утро…
Неужели всё так, чем кажется?..
— Где Чонгук?
— В душе, — ещё более двусмысленный ответ.
— Я звоню ему.
Были слышны шорохи, видимо, она куда-то вышла. Проще всего предположить,
что на балкон.
— Ходит слух, что вы расстались, точнее, Чонгук выгнал тебя из дома. Твоя
эпоха закончилась. И зачем ты ему названиваешь?
Он усилием подавил в себе вырывающиеся хрипы. Нет, серьёзно, всё это уже
перебор! Он же и так держится на одном честном слове! А теперь ещё и Файя…
рано утром… в его спальне!
— Ты не расслышала? Позови его к телефону.
— Ты не понял? Твой номер у него даже не определяется. Он списал тебя со

счетов. Эта участь настигает всех его любовников. Конечно, не могу не
признать — ты надолго задержался, но тем больнее конец. В итоге, мы как были,
так и остались его семьёй, а ты… а ты никем. И твой ребёнок ему тоже скоро
надоест. Чонгук не тот, кто будет воспитывать чужих детей.
Тае чуть не пробило на гомерический хохот. Он?.. Не тот человек?! Она явно его
с кем-то путает!
Она его совсем не знает… Чонгук может не только воспитывать, но и трахать

чужих детей. Был бы повод.
— Лживая стерва. Ты же по-корейски ответила. Он не удалил мой номер.
— Ну, дело времени. Я думаю, ты уже достаточно услышал. Чонгук — мой. Не

звони сюда больше…
Тае скривился, и недосып дал о себе знать тупой болью в висках.
— Да я бы с радостью! Но твой Чонгук забрал мою дочь.
— Я могу помочь тебе исче…
564/846
Буквально следом в динамике послышался угрожающий вопрос: «Что здесь
происходит?» — и звонок скоропостижно прервался.
Тае чуть не зарыдал от смеха (конечно же, от смеха…). Он не сомневался, что ей

попадёт за самонадеянную выходку. Чон приходил в бешенство лишь оттого, что
он в шутку собирался проверить его телефон, а она взяла и ответила по нему!
Надо быть либо полной дурой, либо вкрай отчаявшейся, чтобы на такое пойти.
Он тоже в какой-то мере вкрай отчаявшийся… и полный идиот.
Чон перезвонил минут через двадцать. Тае всё ещё качался и курил какую-то
там по счёту. А зомби-телефон на радостях даже ни разу не потух.
— Не звони мне так рано! — с ходу рыкнул тот. — Что она тебе наплела?
— Я бы вообще не звонил, если бы ты не выкрал мою дочь. С каких пор твоя

младшая сестра встречает утро в твоей спальне? Новый секретарь? — Шутка на
грани издёвки — хождение по краю. Дурацкая затея…
— Тебе лучше следить за языком. Ты дочери предпочёл свои истерики. И тут ты о

ней вспомнил? Она в порядке, если тебе интересно.
— Я выполняю твои условия. Если ты хочешь вывезти Диану, то хотя бы должен

ставить меня в известность.
— Я? Тебе? Должен? — цинично. — Ты меня послал, не помнишь? Вспоминай.

Вчера ты лишился работы, скоро я заберу дом и квартиру, потом займусь твоими
родительскими правами, и в конечном счёте ты потеряешь всё. С какой целью ты
мне звонишь? Ты не пошёл в полицию? Правильно, ты хочешь договориться. У
меня ещё нет достаточных оснований для взыскания штрафа за нарушение
договора, но знай — я работаю в этом направлении. И в этот раз тебе придётся
сильно постараться. Я разозлился.
Чон снял себя с предохранителя.
— Как договариваться? Расписаться кровью?..
— Понадобится, кровью. Послезавтра в моём офисе в восемь. Ты же хотел

поговорить? Сам доберёшься. Всё бесплатное кончилось.
Тае прикрыл глаза.
Кончилось не бесплатное, это между ними… всё кончено.
***
Тае никогда бы не подумал, что снова переступит порог Юксам-билдинг при

столь трагичных обстоятельствах. Он уже всё выревел и высох. И только мысль о
Диане не давала ему развернуться.
Пропускной пункт, лифт, нужный этаж, летучая рыба… «Задумка отца».

«Помнишь? Плохой ли, хорошей рождается птица…» Проклятые Верфи. «Это
твой отец так говорил?» Проклятые воспоминания. «Ей всё равно суждено…»
565/846
Ложь. «Я так говорю». Ложь… «…Ей суждено лететь свои пятьдесят метров».
«Теперь появляется смысл, да?»
Ещё не все сотрудники покинули рабочее место. Была слышна приглушённая

речь, звуки принтера, особый шум просторного помещения. Пустовал стол
ассистента, что не могло не радовать.
Два стука в дверь, один — сердца. Оттуда грозное «войдите». Тае замешкался.
Сам себя в эту секунду сравнял с землёй. Припёрся, значит, в отутюженных
брюках и пиджаке, будто на собеседование, будто пытался угодить своим видом.
Чон подарил ему короткий безразличный взгляд, снова безэмоционально припав

к экрану. Специально вводил его в ещё больший нервяк, растягивая время.
— Я сказал: к восьми. Время: полвосьмого. — Откровенные провокации.

— Проблемы с расчётом времени на общественном транспорте?
Молчать… Молчать.
Чон выудил из ящика какую-то папку и наконец опустился в кресло напротив

него. Без пиджака, в уже измятой рубашке с подвёрнутыми рукавами… с
наглющей рожей.
— Для начала ДНК-тест, даже два: на установление нашего родства и на твоё

отцовство в отношении Дианы — это во избежание очередного обвинения.
Просмотри.
В первом случае — ноль процентов, во втором — девяносто девять и девять. Не

то чтобы Тае от этого стало легче. Такому человеку, как Чон, не составит труда
подкупить даже экспертизу. Другое дело, что Тае и не сомневался в своём
отцовстве, да и уже перестал грешить на их братские узы просто ведь потому,
что Чон бы не смутился и их родству, и если бы всё было так, то уже не стал бы
отнекиваться.
— Вот это договор дарения на Йена. Ознакомься.
— Дарения… чего? — тихо.
— Ознакомься.
Дарственная на дом… Когда-то тем же образом этот дом получил Тае.
— Изначально было плохой затеей переписывать дом на ненадёжного человека.

Исправляюсь. Отныне, как законный представитель несовершеннолетнего
собственника, сделками с домом буду заниматься я.
— Своему сыну… Ты говорил, что Диана тоже твоя. Ей ты ничего не хочешь

подарить?
— Хвалю за догадливость. Вот второй договор. Мне послышалось, что ты

собирался продавать трёхкомнатную квартиру. Вот она и отойдёт моей дочке.
Ты — ничего не сохранишь.
566/846
— А если я не подпишу?
— Ты сегодня просто радуешь эрудицией. Для этого я захватил свой подарок.

Вдруг ты про него забыл.
На столике разлетелись фотографии… где Тае позирует голым. И как

удивительно совпало, что ни на одной не видно Чона. Всего лишь эстетическая
порнография в его единоличном исполнении.
Действительно забыл.
— Я выкупил авторские права на эти снимки. У меня все исходники. С Ханом не

возникнет проблем, но я могу их устроить.
— Какие проблемы? — потухшим голосом. — Я не знаменитость, никому нет до

меня дела.
— И опять ты прав — никому нет до тебя дела. Когда ты подашься на поиски

работы, я стану отправлять эти снимки твоим работодателям. Как долго ты
протянешь без заработка?
— Я сделал это для тебя!..
— Да что ты сделал? Снял трусы? Позадирал ноги? Это дорогая фотосессия, и то,
что фотографии так хороши — альянс фотографа и моего кошелька. В конце
концов, никто не заставлял тебя оголяться.
— Для чего это всё? Что изменится, если я буду рядом? Мы ненавидим друг
друга!
— Говори за себя, я тебя не ненавижу — мне же не двадцать четыре, чтобы так

себя вести. — У Тае на языке зачесалось одно ёмкое — «ублюдок». — Куда
важнее то, что Диана нуждается в тебе, а потому ты будешь жить в моём доме и
по моим правилам. Подписывай документы.
— Ты подарил мне эту квартиру и этот дом. Это моё наследство…
— Официально тебе ничего не причитается. А я как подарил, так и заберу.

Фотографии тебя не убедили? Что ж ты сразу не сказал.
Что ещё могло прийти ему в голову? Тае уже не знал, чего ожидать. Теперь
только бомбу с неба.
Чон сходил за планшетом, включив ему какое-то видео. На средней громкости

послышались… протяжные стоны удовольствия. Тае метался по кожаному
дивану в кабинете. То есть когда-то метался… Это видеозапись. Тогда Чонгук
долго был наблюдателем: отсиживался в стороне, с плотоядной улыбкой
послеживая. Тае сам себя растягивал, а потом трахал пальцами и дрочил,
раскинув ноги — одну на спинку дивана, вторую — просто в сторону.
И вот он уже не актёр из массовки, у него главная роль в этом фильме.
Не хотелось ничего говорить. Только плакать.
567/846
— Чонгук… — хныкал он с видео. — Чонгук… — жалостливо звал.
— В кабинете установлены камеры, ты не знал? Мы с тобой любили там

поразвлекаться.
— Выключи, — сипло.
— Почему? Тебе не нравится? По-моему, ты здесь хорошо получился.
— Выключи! — злость снова вбрызнулась в вены. Стоны оборвались. Чон хмуро

приложил палец к документам.
— Подписывай.
Закусив губу, не давая ни одной слезинке пролиться, он везде проставил

именную печать. Хотелось наговорить много гадких слов и одновременно не
хотелось ничего… Так удивительно просто… Всё покупается и продаётся:
квартиры, машины, секс, даже любовь — как на этом видео.
Такая боль… Такая боль, что будто разорвёт — или его, или он.
— Замечательно. А теперь о твоей новой жизни. Спать будешь во флигеле, как и

весь персонал. Не будет никакого балета, твоя работа воспитывать Диану. За это
не положены деньги, но я буду тебе платить зарплату няни. Хотя ты бьёшь себя
в грудь, что она твоя дочь, но тебе не то что содержать, тебе даже побаловать
её не с чего. По выходным сможешь выбираться к друзьям, я всё-таки не изверг.
— Должно быть, это шутка?.. — Тут уже, знаешь, проверка на прочность
друзей — может, их и не останется? Сбежишь — лишу родительских прав, насчёт
этого я тебя уже предупреждал.
— Ты сумасшедший?..
— Зато со мной не соскучишься. Как с тобой.
Это и был контрольный. Тае чуть отвернул голову, беззвучно заплакав. Почему-
то больнее всего стало от последнего, пусть в глубине души он знал, что это
очередная манипуляция, потому что Чон отлично знал о его слабых местах.
— Не надо плакать. Я всего лишь ставлю тебя на место. Успешная карьера и

дорогое имущество вскружили тебе голову, ты почувствовал себя крутым,
кричишь о каких-то правах. Что ты о себе думаешь?
Бесцеремонно опустил ладонь на его колено. Тае передёрнуло, но попытка её

скинуть не увенчалась успехом. Чон крепко стиснул его запястье и больно
дёрнул.
— Даже с моими деньгами ты не стал известным. Хунхэ ничего не потеряла от

твоего ухода, более того, я думаю, она рада, потому что у неё поубавится
проблем. После съёмки в рекламе тебе не поступало предложений, хотя даже я
признаю, что это было на достойном уровне. Задумайся.
Хрупкая, без того с трещинами самооценка подверглась новому удару. Тае

впился ногтями в его запястье, но сам сморщился так, будто боль это приносило
только ему.
568/846
Больше не получилось быть хоть сколько-то стойким. Произнесённые слова били
точечно, нависли Дамокловым мечом. Пару лет назад ассистент Ким не скупился
на подобные выражения, хотя, запуская дротик, не старался попасть в цель, не
зная о прослушке. Пустышка без таланта с хорошеньким лицом без образования
и перспектив — вот это центральная мишень в дартсе.
Тае стал об этом забывать, согретый солнцем, под которым ему выделили
отменное место…
«Задайте себе вопрос: «Почему я остаюсь с этим человеком?»
Он обо всём позабыл. И вот пыль времени начала вздыматься.
«Люди, которые не заслуживают нашей лояльности, часто очень критичны по

отношению к нам. Будьте осторожны, когда слышите критику, — о ком на самом
деле говорит человек?»
Тае стал нервно выдёргивать руку, постепенно теряя самообладание.
— Если бы не ты, я бы жил, как все! И я такой, как все, и что в этом плохого?! Ты,
ублюдок, лжец и трус, оттирай свою репутацию и занимайся своей паршивой
жизнью!!!
— А вот это обидно. Ты не такой, как все, конечно, нет, — злостно насмехаясь, —
ты на ступень ниже остальных. Но ты сын такой неоднозначной личности, как
Чон Суман, однако совсем на него не похож, — и больше в тебе ничего
особенного. Я долго терялся в догадках, почему всё-таки ты, и пришёл к
неутешительному выводу, что любовь зла. Тебе тоже так кажется? На досуге
буду вспоминать, как тебе плохо жилось в моей паршивой жизни с таким-то
ублюдком и лжецом.
Разрыдался тот безобразно горько, прикрывая лицо ладонью, сохраняя

последние крохи мужского достоинства. Но не мог даже сдержать нещадных
всхлипов.
В конце концов, Чонгук освободил его руку и достал бумажник.
— На такси. Заберу тебя завтра.
Тае незамедлительно поднялся и отвернулся, вытирая лицо, даже не посмотрев

в сторону протянутых денег.
— Не выпендривайся. И, надеюсь, слёз больше не будет. Диана не должна

расстраиваться.
Забавные вещи. Этот порочный круг должников в списке мистера Чона не имеет
границ.
***
Юксам-билдинг стоял на острове Ёыйдо, а он в свою очередь являлся главным

финансовым и инвестиционным районом города. Тае знал, что от него идёт три
моста. Мысль промелькнула искрой и обожгла осознание. Один из мостов, тот,
569/846
что посередине, носил название Мапо, более известный как «Мост самоубийц».
Ноги сами повели.
Хотя мост и запомнился дурной славой, поныне он оказывал скорее

терапевтическое свойство. Тае боялся воды в тёмное время суток, когда она
казалась бездонной пропастью. Он сам не понимал, какой силой его сюда
притянуло. В перила были встроены сенсоры, реагирующие на движение
человека, таким образом создавалось впечатление, будто мост с ним ведёт
разговор… Наверняка для здорового и счастливого прохожего в подсвеченных
сообщениях не было ничего особенного, но для того, кто потерял всякий смысл,
даже чёртова беседа с мостом могла вдохнуть сил.
Так не спеша он и шёл, читая и вытирая щёки. Конечно же, это просто дождь…
Ему больше нечем плакать.
Фразы «Я тебя люблю», «Каким отцом ты хочешь быть своим детям?», «Твоя
мама» — били не в бровь и даже не в глаз, а в самое сердце. За собой он вёл
невидимую линию, скользя пальцами по перилам. Читает: «Давай прогуляемся
вместе».
Телефон за всё это время не издал ни звука. Быть может, всё же почил, покинув
своего безнадёжного хозяина.
В середине моста располагалась «Зона образов», где можно было увидеть

фотографии младенцев, бабушек и дедушек, влюблённых. Тае остановился
напротив изображения ребёнка, дотронувшись до него липкими пальцами.
Рождение Дианы не оставило ему выбора. Если его не станет, то что станет с
ней? Наверняка Чонгук бы её удочерил, а о Тае бы она вскоре забыла и,
вероятно, в лице какой-то женщины нашла бы мать. Эта перспектива могла быть
лучшей из всего того, что у них есть сейчас. Но что там будет у неё на душе?
Ребёнок, сделанный из пробирки от неизвестной женщины, рождённый в муках,
упорно выхоженный и в итоге брошенный единственным родителем. Как бы Тае
ни было плохо, мысли о дочери держали его в этой раскачивающейся лодке.
Шторм… пройдёт.
Это вопрос.
Вновь подойдя к перилам и вцепившись в них со всей силы, он с тоской глянул

вниз. На воде отображалась надпись: «Ты не один» и номер телефона доверия.
По одному телефону доверия он уже как-то позвонил… Хорошо, что в этот раз
ему не с чего делать глупостей.
Поток ветра и дождя подхватили его мысли, шарф, волосы… потянули дальше,
куда-то за собой. Когда смотришь вниз, так или иначе задаёшься вопросом: «А
что будет, если я туда?»
— Айгу! Мальчик! Постой, слышишь!
Тае и не заметил, как возле него остановилась велосипедистка — зрелая

женщина в спортивной форме. Она отвела его от перил и насильно прижала к
себе — и потухли все тёмные мысли подобно тому, как гасильником в церкви
накрывали горящую свечу. Рассеивался только едкий запах парафина.
570/846
— Зачем ты так делаешь, а? Ты о своих родителях подумал? Им потом как с этим
жить? Да ты же совсем ещё ребёнок! У меня сыну уже тридцать, весь такой из
себя мужчина деловой, а я всё равно переживаю, когда он кашляет,
температурит, сердце болит за него, всегда! Что же будет с твоей семьёй, если
ты вот так кончишь?! Ну, ты подумал, а?
Тае будто только этого и ждал — объятий небезразличной к нему женщины.
— У меня нет родителей.
— Айгу-у! Ну, поплачь, поплачь, что бы там ни было — оно пройдёт. — Тот самый
шторм? — Поверь тётушке, пройдёт. Жить сложно, просто… и у меня, и у тебя, и
у всех бывают тёмные дни. Поплачь сейчас, ты можешь здесь поплакать, но,
когда ты уйдёшь отсюда, то будешь жить дальше. Хочешь поехать к тётушке? У
меня дома внук, я тебя накормлю очень вкусно.
— Всё… сложнее.
— Нет, нет, нет, не сложно. Ты молодой, тебе жить да жить. Вот так всё просто.
А ну посмотри на меня. Ох ты боже! Ты же такой красивый, какие у тебя могут
быть проблемы? Пошли со мной.
Она взяла его за руку, ветер снова заигрался с шарфом. Моросил дождь. От плит
промокшей набережной отражались огни города.
***
Пробыл он у добродушной тётушки несколько часов, пока не стало слишком

поздно. Пришлось вызвать такси до Чимина. Телефон так ни разу не подал
голоса и потому полетел в первую встречную мусорку.
А на следующий день — в воскресенье — за ним заехал Миллер, причём сам

сидел за рулём. Чимин спустился провожать в чём был — в шёлковой пижаме (и
это поздней осенью…). На деле ужом извивался, перечив американцу, на
каждый его безобидный вопрос отвечая цинично и резко. Ещё и продрог до
костей, упрямо стоя на месте. Тае уже позже заметил, как странно они друг на
друга реагировали. Странной была наэлектризованная между ними атмосфера. А
может, ему просто привиделось.
Когда Миллер занял водительское место, тяжёлая атмосфера села и между

ними.
— Как самочувствие?
— Давайте сразу к сути и не будем разыгрывать хороших знакомых.
— Чонгук мой друг.
— Друг? Вы сами в это верите? Я не использую друзей, как прислугу.
— Ты многого не знаешь.
— Отлично, у вас есть друг, я рад. Вы хотели похвастаться?
571/846
— Я знаю Чонгука, как свои пять пальцев, и сейчас я вижу, что он теряет
контроль. Он потерял контроль над ситуацией, над тобой и теперь уже, конечно,
над собой. Не зли его ещё больше, дай ему остыть, он раскается.
— Вы, должно быть, шутите?
— Похоже, что я шучу? — Миллер взял высокие ноты. — Я тебе ничем не помогу,
Диану он тебе не отдаст и тебя не отпустит. Бога ради, не усложняй. Не
провоцируй его. Он и так уже пошёл на крайние меры.
Не проявляя интереса к разговору, Тае приоткрыл окно, подставив ладонь под

прохладные струи ветра. В салон немедля забралась ноябрьская промозглость.
— Тае… Он любит Диану. И он дорожит тобой.
Это всё вода. Любовь?
Любовь… Интересно, какое у неё обличие? У смерти — старуха с косой, у

жизни — верующий на кресте, у зла — чёрт с рогами, у добра — ангел с нимбом,
у влюблённости — амур с колчаном, а у любви — кто-то в красном, истекающий
кровью… с пронзившей грудь стрелой? Чонгуку стреляли в голову, Тае…
изначально готовили на убой.
***
Воскресный день навис над участком серым небом. Этот дом уже не его, теперь
он здесь чужой. Мадам Го, точно с небом сообща, хмурилась, встречая его у
дверей. Его нога впервые ступала во флигель. Новое ощущение. С ним
замедленно здоровались, провожая растерянными взглядами. Наверняка теми
же взглядами встречают проигравших с войны, а он стал ещё и пленным. Не
ахти какая доля.
Ему выделили отдельную небольшую, но чистую и светлую комнату. Нашлись и

плюсы его понижения: здесь достаточно уютно, а главное, спальня мистера Чона
далеко-далёко. Если очень постараться, то можно…
Хотя нет, нельзя. Он не станет здесь задерживаться.
Не разбирая сумок, пошёл искать своего ребёнка. На улице его задержал

охранник, попросив вернуться во флигель и дожидаться должностной
инструкции от самого босса. Такое обращение, конечно, укололо, но не сдержало
опального принца. Тае отпихнул его, а охранник не решился применять против
него силу. Более ни на кого не обращая внимания, он понёсся в главную часть
дома, взволнованно окликая Диану.
Мельком заглянув в столовую, так и замер, пронзённый семью парами глаз.

Хорошая новость — Диана нашлась. Пыхтя, слезла с колен отца, скуксившись из-
за подступивших слёз. Тае подхватил её на руки, крепко прижав к себе, на пару
секунд облегчённо прикрыв глаза. Диана обняла его за шею, расстроенно
спрашивая, почему он так долго работал и даже не разговаривал с ней.
Тем временем из-за стола за ними наблюдали Чон, его сын, его друг, его
любимая младшая сестра, муж этой сестры и… её мать. Та, что пыталась его
убить. Прощена?
572/846
— Тае! — единственный радостный возглас принадлежал Йену. Для него все
были равны, а ещё он пребывал в беззаботном неведении. Его-то психику мистер
Чон берёг.
— Погуляйте, — сухо вместо приветствия ответил глава стола. Тае точно

заметил — Стервелла опустила лицо, спрятав дёргающуюся, ликующую улыбку.
А он так и стоял, не в силах сдвинуться, вылупившись на неё дикими глазами.

Ему хотелось изойтись на желчь и до самых ворот отплёвываться ядом, но Диана
на ручках и милый Йен отрезвляли.
Двуликий Янус сидел себе безмятежно, умертвляя взглядом. Что хотел этим
показать? Что?..
Разрушил то последнее…
— Тае. — Миллер преградил ему обзор, развернув за плечо. Пауза затягивалась.
Если в начале пьесы на стене висит ружьё, то к концу оно должно выстрелить —
так говорил великий.
Эта зона образов хорошо ему известна: кто перед чем слаб, кто в чём виноват,
кто от кого зависим. Стоит только присмотреться и найдётся оружие.
Тае последний раз посмотрел на Чонгука. Чонгук смотрел только на него.
Отпрянув от Миллера, он наконец покинул столовую пружинистой походкой,

впервые за долгое время почувствовав лёгкость.
Двуликий Янус - двуликий бог, в значении - двуличный человек.
573/846
Глава 32. Шёлковый
Как бы тебе ни было больно, ты всегда должна ступать так, словно

идёшь босиком по шёлку.
Эльчин Сафарли
До позднего вечера Тае гулял с Дианой на детской площадке. Ребёнок на своём

детском увлечённо мурлыкал, знать бы о чем... Может, о поездке в Китай с
папой? За то время, что они дышали свежим воздухом, прислуга перенесла на
площадку полдома: игрушечную коляску с мишкой, набор для песочницы,
трёхколёсный велосипед, шарик в форме дракона, который папа подарил. Его-то
они и привезли из Китая. Дракон в китайской мифологии олицетворял светлые
явления, но, в противовес свету, глядя на него, Тае промышлял тёмными
мыслями. Китайцы также верили, что змей-лун приносит счастье. Символично,
что шарик Диана упустила, так и не удержав в маленьких неловких пальчиках, и
«счастье» взмыло в небо, блеснув на прощание тонкой ленточкой.
Драконам место на небесах.
Тае прослеживал его путь, стоя с совершенно бесстрастным выражением.

Счастье, да?..
Дочка никак не хотела успокаиваться и вскоре на горизонте появился Йен,

подсластив горечь утраты своим присутствием.
Утраты, да?..
— Тае… — неуверенно подступился он, похоже, долго не решаясь задать этот

волнующий его вопрос. — Вы с папой… расстались?
— Он тебе что-то рассказывал? — Тае же отреагировал предельно спокойно,

будто любопытство заключалось на прениях о погодных условиях.
— Нет. Он сказал, что ты на гастролях. Вы поругались?
— Мы расстались.
Осуждение хмурого неба чувствовалось затылком. Но уж вводить мальчика в

заблуждения ему тем более не хотелось.
— Разлюбили друг друга?.. — уточнил с лицом полным скорби.
— Можно и так сказать. Я здесь только из-за Дианы. Прости, что тебе приходится
это наблюдать. Мы с твоим отцом больше не можем быть вместе.
— И теперь ты уедешь с Дианой?
— Я бы этого хотел.
— Тае, честно ответь, он тебя обижает? Как маму?
— Что ты имеешь в виду?
574/846
— Мне уже не десять! Я знаю, что он изменял ей — ну… с тобой, например. Тебе
он тоже изменяет?..
— Дело не в этом. Мы просто, — осторожно подбирая слова, — не сошлись

характерами.
— Ну, конечно! — Йен подскочил от возмущения. — Почему вы все мне врёте? Я

уже взрослый и всё понимаю! Папа бывает несправедлив, но Тае!.. Почему ты
уходишь?! И как ты можешь забрать Диану?! Вы же сами сказали, что она моя
сестра.
— Мы не врём. Так бывает, Йен, люди расстаются, в этом нет никакой тайны. С
Дианой… вы сможете видеться. Думаю.
На самом деле он так не думает, но все взрослые — обманщики. Йен прав…
— Нет, — сжав губы, перебил он обозлённо. — Вот моя мама по-настоящему

любила и до последнего была рядом, даже несмотря на то, что он спал с
другими, даже жил с тобой втайне от нас! А если ты уходишь, значит, ты его не
любил.
— Как скажешь.
Тае ничего не смог возразить. Ему не хотелось. Йен расстроен и Йен ещё мал,
поэтому может рассуждать столь категорично о вещах, которые ещё не
подвластны его пониманию. У него искажена картина любовных отношений, и
даже в этом стоит винить только одного человека.
Пронесла бы Риджин свою любовь до гробовой доски, если бы Чонгук

шантажировал её семью и взял бы шефство над её цветущим детством? Если бы
их отец умер от ужаса перед будущим, матушка покончила с собой, а сестра
стала жертвой криминальных хроник… Риджин сохранила бы свою любовь? Вот
прям несмотря ни на что?
***
Без спроса он забрал дочку спать к себе в комнату и сразу после того, как она
засопела, отправился на поиски Файи для финального разговора, дабы лечь с
чувством выполненного долга.
Выцепив девушку в хозяйском крыле, он бесцеремонно схватил её за руку, резко

развернув к себе лицом. Настрой у него был поистине воинственный.
— Сегодня в четыре утра в бору. Кажется, ты хотела кое-что мне предложить.
Файя отфыркнулась, но в конечном счёте согласно мотнула головой, а сразу

после напустила довольную ухмылку, распробовав на вкус будущую сделку.
Никто их не заметил. И, возвращаясь в свою новую комнату с блуждающей

улыбкой на лице, последнее, что он ожидал там найти — это свой ночной
кошмар.
Мистер Чон сидел на краю односпалки, поглаживая спящую Диану. Его же он

удостоил презрительным взглядом, как будто Тае совершил вопиющий поступок.
575/846
— Кто разрешил забрать её?
— Я себе разрешил. Я её папа.
— Забыл, что ты здесь на птичьих правах?
— Да, я бы хотел забыть, где я и кто я! — И резко заговорил о другом —

надломленно: — Она пыталась меня убить. Как ты мог привезти её сюда?..
— Мир не вертится вокруг тебя. Времена меняются, — настолько безразлично

мог ответить только мистер Чон. Или нет… Только от этого мужчины
безразличие могло ранить.
— Если она тронет моего ребёнка, я убью тебя.
Чон высокомерно-вопросительно усмехнулся — так, будто услышал полнейшую

небылицу.
— Жалкие слова. Я и без тебя защищу своего ребёнка. А тебе следовало бы

выбирать выражения. Знаешь, как наш папочка наказывал за подобное
неуважение?
— Это ты жалкий.
Глаза распахнулись. Чон медленно поднялся, точно ленивый зверь,

замахнувшись когтистой лапой. Пощёчина ошпарила лицо, вышибив воздух из
лёгких. От удара отнесло к стене. И он соврёт, если скажет, что ему было не
больно и не горько. Было. Больно и горько.
— Сучка. Надо было тебя пороть.
Схватив его за волосы, оттянув голову назад, снова ударил по той же щеке. Тае
зажмурился, попытавшись отцепить его руку. А у самого зазвенело в ушах, и
колени задрожали, отказываясь стоять ровно.
Приблизившись, Чон нашептал:
— Если бы не дочь, я бы выдрал тебя у этой стены, хотя для тебя бы это было
больше удовольствием, чем наказанием, да? Ты любишь секс и тебе нравится
сопротивляться. Хах, и мне нравится. Разве мы не идеальная пара? Что ты
выкобеливаешься. Задница ещё не зудит?
— Мразь, — процедил. И плюнул. Плюнул ему в лицо.
Чон приложил его головой об стену — далеко не в полную силу, но ощутимо. Тае
дезориентировано отскочил от стены, точно резиновый мячик.
— Мразь? Помнится, ты называл меня Мамуром. И советую тебе поскорее об этом

вспомнить.
Аккуратно, не разбудив, он забрал Диану, более не удостоив его взглядом.
Отнял у него всё.
576/846
***
Час простояв под душем, он побрезговал принимать ванну общего пользования.

Покой ему только снился. Произошедшее прокручивалось в памяти всполохами.
Он просто не может нести всю эту боль. Стирает с себя отпечатки, не хочет
волочить за собой этот груз. Из воспоминаний лишь больная голова и румяная
щека.
Казалось, что в этих стенах время прекратило бег. Всё было слишком серо, и
хотелось уже найти хоть какой-то просвет. Но пока он пребывал в состоянии
гнетущего ожидания.
Файя, как и всякая женщина, задержалась, но хотя бы пришла, сонно кутаясь в

плед. Утренняя морозная свежесть бодрила до жирных мурашек, застывая тупой
болью в висках. Опустившаяся вуаль тумана навеяла мысли о каком-нибудь
жутком фильме про апокалипсис. Так ещё и тихий тёмный бор наводил страх.
Первый апокалипсис случается в сердце. Он сам актёр этого жуткого фильма.
Озарила лишь одна здравая мысль: «Я что, действительно стою с Файей в четыре
утра в бору?» — и сразу же ускользнула.
— Пораньше нельзя было? Дико хочу спать…
— Ты сказала, что можешь помочь мне исчезнуть. Я согласен.
— Я же ещё…
— Я сказал: я согласен. Плевать, что делать. Обеспечь меня машиной и защитой

на первое время, я собираюсь сбежать с дочерью.
— Здорово… — Первая реакция — растерянность. — Что ж, да, это

действительно здорово. Не ожидала. Но как я могу тебе верить?
— Смеёшься? Ты мне? Не моя мать пыталась тебя убить. Это я тебе слепо
доверяюсь.
Файя хмыкнула, без возражений. Оба засмотрелись в чащу леса.
— Я не помолчать сюда пришёл. Или соглашайся, или я найду другой способ.
— Стой. Конечно, согласна. Ты хочешь исчезнуть, я хочу быть с Чонгуком. Но

тогда и ты мне поможешь.
— С чем? Показать тебе дорогу в спальню?
— Избавиться от мужа. Ты затащишь его в постель. Это же не проблема? Не

думаю, что Цуанан будет против. Чонгук возненавидит вас обоих и вычеркнет из
своей жизни. О машине я позабочусь. Вряд ли ты потом сможешь вернуться. Тебе
это подходит?
— Неплохой план. Ладно, что ж… Чжан мне тоже не слишком нравился, пойдём
на дно вместе. Но почему вы здесь? Почему он привёз твою мать?
577/846
— А… — Файя многозначительно улыбнулась, погладив низ живота. — Я
объявила о беременности. Чонгук счастлив… простил маму. Он правда так любит
детей…
— Это его ребёнок? — Тае не смог скрыть лёгкого шока. Но зато теперь ему
стало более чем ясно, по какой причине Чон снисходительно отнёсся к приезду
Стервеллы.
— Нет никакого ребёнка, — вздёрнув бровь, призналась та хладнокровно. — Я

что, идиотка, беременеть от Цуанана? Я попросила тест у беременной подруги.
Когда вы с Цуананом переспите, я скажу, что потеряла ребёнка. Чонгук даст нам
развод. Ты исчезнешь, и у меня снова появится шанс.
— Ну ты и тварь, — цинично усмехнулся он. Такая ложь его не прельщала, но, в

конечном счёте, эта ложь не его, так почему он должен о ней жалеть? Даже
выдуманный ребёнок по легенде не от Чона. Он не станет слишком долго
горевать, но правда в том, что, вероятнее, лишь одному ему будет горько. Ни
Чжану, ни Ву, ни кому-либо ещё… А может, они все ошибаются? — Ты хоть
понимаешь, насколько это серьёзно? Чонгук убьёт меня, если поймает. А если он
узнает правду, то убьёт нас обоих.
— Не нагнетай, мне тоже страшно, на кону моё счастье. Он не найдёт тебя,

просто делай всё так, как я тебе скажу.
— А если что-то пойдёт не по плану? Когда там у тебя запланирован выкидыш?
От уродства вопроса его перекосило. Умом он понимал, что сделка с Файей

дурно пахнет, но желание сбежать и особенно причинить Чонгуку боль — было
сильнее шестого чувства.
Измена любимого, предательство бизнес-партнёра — члена семьи, выкидыш…

Должно быть, мистер Чон переживёт сущий ад.
«Подходит, — бесчувственно заключил Тае. И усмехнулся дошедшей мысли: —

Разве мы не идеальная пара?»
***
Тае пропустил совместный завтрак. Его никто и не приглашал. Не то чтобы он

ожидал каких-то речей… их отсутствию, впрочем, тоже не расстроился. Он
держится только на вере в то, что скоро у него наступит новая жизнь, в которой
больше не будет ни Чона, ни его змеиного гнезда, ни бесконечной лжи. Ему
тошно от каждого человека в этом сумасшедшем доме, в особенности от
приближённых прислужников, таких как безопасник и домоуправляющая. Он бы
хотел увидеть их вытянутые лица в тот момент, когда Чона будет разрывать
агония предательства. Он бы хотел воочию видеть этот гнев и насладиться им.
И, когда он исчезнет вместе с Дианой, бесследно, безвозвратно, он бы хотел
знать, как от бессилия Чонгук будет печься в собственной желчи. Когда-то он
сам обронил: «Адом на земле для тебя станет ситуация, если ты никогда не
увидишь нашего ребёнка». Стоит хоть раз попробовать вкус своей угрозы.
Глупо полагать, что Чон не станет их искать — он ни за что не смирится с

потерей дочери. Но Тае что-нибудь обязательно придумает: схоронится на самое
578/846
дно, чтобы ни одна живая душа о нём не прознала, и спустя месяцы, осторожно,
шаг за шагом начнёт строить новую жизнь… с новыми именами, с новым
окружением. С новым собой.
Если же Чонгук его поймает…
…для него конец будет печален, но однозначен.
Файя в кои-то веки действовала умно и расчётливо. Она смогла ещё на пару дней
задержаться в Сеуле, чтобы закончить все дела, в ином случае приведение
своего плана в действие могло растянуться на долгие месяцы. Тае же более не
имел привилегию с той же лёгкостью передвигаться по городу, что уж говорить
о полёте в Пекин. Но Чжан всё ещё находился в Корее, а значит, у него был шанс
с ним увидеться и уединиться. На пути к этому слиянию вырастает не одно
препятствие.
Тае до сих пор был оторван от внешнего мира. Выкинув сломанный телефон, он
так и не обзавёлся новым. Чона, по всей видимости, этот расклад устраивал,
возвращать бывшему любовнику подарки он был не намерен. Бездействие,
ухудшение условий жизни подливали топлива в машину саморазрушения;
укореняли стремление Тае поддаться риску. Если бы Чонгук встретил его более
радушно, если бы не ударил после, если бы даже после этого сделал хоть какой-
то добрый жест — возможно, Тае бы развернул боевой корабль и остался на
нагретом месте дожидаться светлых дней. Но краски сгущались.
Чонгук сам дал огонь его свечам.
Дом погрузился во мрак. Тае не был свидетелем, но оказался непрошенным

слушателем ссоры между Чжаном и Чоном. Он оказался рад такому
положению — их разлад был им только на руку. Если Чжан в чём-то его
разочаровал, значит, от него можно ожидать предательства.
И вот какие обрывки фраз он услышал:
— Будешь учить меня, как вести бизнес? Чон, не бери на себя так много! Я как-
нибудь сам разберусь, — огрызнулся китаец.
— Прикрывай непрофиль. Сейчас идёт чистка, думаешь, я шучу? Или мне есть
резон врать? — тот отвечал рыком. — Если тебя поймают, моей поддержки не
жди. Я тебя множество раз предупреждал насчёт Барса. Прокурор идёт по их
следу, и я собираюсь ему содействовать.
— Чон, ты в обиде, что мы не делимся? Так ты вроде не обделён. Что у тебя на

него есть? Не лезь в это дело. Я тебя не защищу.
— Знаешь, что невозможно усидеть на двух стульях? Чисти каналы, не будь

идиотом. Если из-за тебя Файя не доносит ребёнка, я сам тебе помогу залечь.
— Ты пускаешь корни на всё, что рядом, и почему-то думаешь, что так можно.
Чего тебе не хватает, скажи? У тебя была возможность потрахать сестричку, но
ты сам мне её отдал. Хочешь, поделюсь? Я не жадный. Ты ведь и сам не
понаслышке знаешь, каково это с беременной?
Тае передёрнуло. Чжан всегда казался ему тёмной лошадкой. Странно было
579/846
удивляться, что он подонок, коих ещё поискать. Но разве Файя чем-то его
лучше? А Чон?
— Я-то знаю, а тебе откуда? И Файя знает, что со мной ей было бы в тысячу раз
лучше, поэтому она так хочет ко мне.
— И что же ты не с ней? Предпочитаешь тугую задницу? Сгораю от любопытства,

что же в ней такого особенного.
— Будь аккуратен, — на несколько секунд образовалась полная тишина. — Не

сгори.
Чжан представить не может, насколько сильно себя подставляет. Он же просто

роет себе могилу! Удача явно не на его стороне.
Как только Тае услышал шаги, то испуганно подорвался в сторону коридора.

Дела бизнеса никогда его не интересовали, тем более не хотелось наводить на
себя подозрения такого толка.
Неслышно позади него вытянулась тень, и неожиданно его перехватили за

локоть, напугав до сердечного приступа.
— Подслушивать нехорошо, разве тебя мама в детстве не учила? — отрывисто и

морозно, с явной издёвкой на конце. Мама… Ему же прекрасно известно, как
себя вела его мать. Ведь он был одной из причин такого поведения!
Чон материализовался рядом как полтергейст.
— Пусти.
И пережал кожу ещё сильнее, отчего стало нестерпимо больно.
— Не суй нос в мои дела. Никогда!
— Мне больно!
— Ты что-то задумал, сопляк. Шныряешь по дому, вынюхиваешь. Ты здесь не

самый умный, ясно? Я за тобой слежу.
Толкнув его вперёд, со свирепым видом проследовал на второй этаж. Чжан

появился сразу после, растянув губы в подхалимской улыбке вместо
приветствия. У Тае горело то место, за которое Чонгук его удерживал — то было
как ожог, будто предостережение.
***
Эта осень казалась самой холодной из всех его двадцати четырёх прожитых
осеней. Осыпанное покрывало листьев шуршало под ногами тоскливой сонатой.
Тусклое небо плевалось моросью, заставляя часто смаргивать. Дочка шла с ним
под ручку, иногда подбирая особо приглянувшиеся листочки. Картинка наконец-
то сменилась, но едва ли взбодрила. Они выехали в парк и гуляли под
присмотром трёх мордоворотов, с которыми ранее Тае пересекаться не
приходилось. Видать, босс настолько оторвался от земли, раз вздумал, что
щуплый в сравнении с охраной парень с малолетним ребёнком сможет завалить
580/846
Ларкина и сбежать, а вот трёх верзил одолеть не сможет, поэтому как к самому
опасному преступнику к нему пристегнули лучших бойцов. Было не до смеха, но
эти тюремные выгулы и нелепые ограничения вызывали у него дурную усмешку.
Гуляя по осеннему парку он вспомнил про один из подарков, который Чонгук не

смог забрать. Лавочка с надписью в нью-йоркском парке. От их любви осталась
только табличка.
На самом деле Тае устал… Он устал от холода, от неопределённости, от тяжести

прошлого. Ему бы вырваться отсюда, но, пусть птице и суждено летать, за время
в клетке пёрышки истончились. Взлетит ли?
…Именно в тот день рождения, когда Чонгук разбудил его нежными объятиями,
шуршащей обёрткой букета и вручил самый романтичный подарок с лавочкой,
состоялась та фотосессия. Процесс быстро его захватил; он соблазнился фактом,
что похитил его взгляд.
Почему всё закончилось так?
Фотографии, унижение, видеоархив сексуальных сцен.
«Тае Дюран… Наконец-то мой».

«Если тебе станет легче: мне было тяжело столько лет сдерживаться».
«Мой любимый мальчик».
«Любовь зла. Тебе тоже так кажется?»
То, что началось уродливо, уродливо и оборвалось. Но любовь ли зла? Злые

люди — такая им и любовь.
Диана затрясла его ладонь, и разум тотчас прояснился. Исчезли воспоминания,

лица, затихли голоса… Он присел перед ней на корточки, поправив ленточки
шапки. Дочка вручила ему два кленовых оранжевых листочка. Тропу устилали
мёртвые листья. На его апокалипсис выпал подходящий сезон. Фальшивая
картина порядка — дунет ветер, и пожухлые листья сорвутся с ветвей. Птицы
улетят на юг. А он останется. Один…
— Папа, — пролепетала она, протягивая грязные пальцы к его лицу. Он не

отшатнулся, смиренно принимая лёгкие прикосновения. — Литочек.
— Хорошо, я передам другой листочек папе. Давай ещё и брату подарим.
Папе и брату… Её он их и лишит. Что станет с ней? Он не знает. Мёртвая осень

не даёт прогнозов.
— Ена.
С каждым месяцем Диана становилась всё более шебутной, собирая со всех

детских площадок пыль и песок. Вот и сейчас она навернула вокруг Тае уже
энный по счёту круг, перетрогала ещё десяток листочков, кустарники, пару раз
упала и минут пять из-за этого ревела, смотря на амбалов, идущих позади, с
замершим разинутым ртом, плача на одной громкой протяжной ноте.
Когда она была ещё совсем малюткой, Тае являлся её персональным

анальгетиком, но с возрастом это место занял другой папа. Стоило тому взять её
581/846
на руки, как-нибудь покрутить, перевернуть вверх тормашками, подбросить,
защекотать, зацеловать, как она тут же начинала смеяться и веселиться. Больше
всего Диана баловалась в присутствии Чонгука, становясь страшной непоседой,
но с Тае вела себя более сдержанно, а ещё пыталась выговаривать французские
слова. Так с утра лепетала всем: «Бомжуль, монь петит кёль». Таким
выражением обращался к ней Тае. «Моё сердечко».
Этой ночью ему таки удалось забрать дочку спать с собой. Хозяина он не
обнаружил и даже было обрадовался, а после, пересёкшись во флигеле на пути
из ванной в комнату со служанкой, был вовлечён в мутный разговор. По
«доброте душевной», напустив на лицо сожаление, она поделилась с ним
информацией о том, где босс справляет ночь. Якобы сегодня он остановился в
отеле Лотте (зачем-то даже уточнила название, будто ей было известно, какую
роль для него играет конкретный отель). Ясно, что остановился он там не один.
Пьер Ганьер находится в отеле Лотте.
Удивительно, как легко можно обесценить всё хорошее за столь короткое время.
В итоге ночь опять провертелся в мучительной бессоннице. Не хотел, но

представлял, как тот резвился в объятиях другой. Накормив сладкими словами,
напоив красным вином, разложив на шёлковых простынях… стал ли он от этого
счастливее? Если он смог так легко переключиться, то и Тае сможет
использовать Чжана в своих целях. Мораль опущена. Раздвинуть ноги? Да
подумать — мелочь! Говорят, цель оправдывает средства.
В предрассветное время он нашёл себя в малой гостиной на полу у телевизора,

где никогда никто не бывает. Ни телефона, ни ноутбука у него теперь не было,
чтобы хоть чем-то себя отвлечь, зато в этом доме ещё имелся телевизор, вечно
покрытый пылью. Он вставил в него флешку, включив один из файлов. В
гостиную вплыл яркий свет, отразившись в зрачках Тае балетной пачкой. Тихий
смех, милое шарканье, стук пуантов. Станок, растянутая толстовка, искренняя
улыбка в объектив, чуни, пятая позиция и-и-раз-и-два-и… Всё отражалось в его
внимательном взгляде. Репетиция в театре только начинается. Тае имеет
возможность спустя год, на расстоянии, через экран почувствовать жар
надышенного помещения и ощутить собственное сбитое дыхание. Он видит и
себя: бодрый, с яркими глазами, тихо улыбчивый, нечаянно оглянувшийся на
камерамэна. Вот уже объектив смещается на Хунхэ. Соджун за кадром шутейно
спрашивает: «Девушка, а вас можно снять?» На что она ему с усмешкой: «Снять
меня нельзя. Можно только сфотографировать».*
На лице Тае продёргивается трещина улыбки. Потом он клонит ватную голову,

закрывая покрасневшие веки. Жить прошлым — перспектива под стать той, в
которой он спрыгивает с Мапо. Но что он может? Против памяти нет оружия.
***
Китаец уехал на родину, Тае так ничего и не сделал, ходя вокруг да около.
Сначала всячески избегал столкновений с Чоном, потом никак не мог
подступиться к Цуанану. Не так-то просто соблазнить постороннего мужика под
носом у бывшего.
Что же до бывшего, то слух о его новом так называемом романе очень скоро
расползся среди прислуги. Тае посчастливилось примкнуть к рядам
обслуживающего персонала и слышать о всех последних новостях. Во флигеле
582/846
также ночевали охранники — они-то носили свежие сплетни, как по утрам
носили газеты почтальоны. Всем было куда интереснее обсуждать личную жизнь
босса, зная, что их в любой момент мог услышать Тае. Бывший любовник из
этуали балета стал обычным смертным, напрочь лишённый всякого внимания
господина. Чего никто не знал, так это причину разлада. Как никто не знал,
откуда вообще взялся мальчик французских кровей и почему продолжает жить в
этом доме на худших условиях. Вероятно, люди думали, что он в чём-то
провинился, потому и попал в немилость.
Обещанную зарплату ему принесли в конверте. Тае тогда уже привычно кушал
на кухне, как и вся прислуга. Накинув капюшон худи и набросив куртку, он
вышел на улицу и открыл конверт в беседке. Посчитав деньги, первым делом на
его лице отразилось недоумение, следом его разобрал истерический кашель.
Накрыв лицо ладонью, всё никак не мог прекратить надрывно хохотать с
перекошенным лицом. Всего пару сотен тысяч вон… Диане на несколько
леденцов. А обещал повышенную зарплату няни, но это — меньше, чем суточные
карманные деньги Йена.
Опять бежать к нему в кабинет и выяснять отношения?.. Не окажет ему такой

чести.
«Скоро всё закончится», — сжав кулаки, он опять наскрёб силы двигаться

дальше. А, впрочем, что ещё ему оставалось? Как будто был какой-то другой
вариант.
Этим же вечером вместе с боссом приехал его дражайший ассистент. То, каким
взглядом он прошёлся по нему, едва не порвав рот от ухмылки… Сокджин и не
думал скрывать своего ликования, ведь он был первым в очереди, кто ожидал
краха этого союза. Наверняка именно ассистент занимался сделками с домом и
квартирой. Сколько же счастья ему это принесло? Хватит на две жизни.
Они пересеклись на заднем дворе. Диана резвилась на детской площадке с

собаками, тогда как Тае безжизненно сидел напротив, то наблюдая за дочерью,
то подолгу зависая на одной точке. В таком положении его и нашёл ассистент,
заняв место за его спиной, напугав внезапным монологом.
— Какой здесь воздух, какая панорама… У мистера Чона определённо есть вкус к
жизни, за это он мне и нравится. Я даже понимаю его увлечённость юношеским
телом. Мы — мужчины — всегда в поисках новых ощущений. И всё-таки
нормальный мужчина имеет при себе женщину. Ты и сам должен понимать: у
геев не может быть счастливого конца. Тем более у тебя.
Тае засухарился, смяв обветренные губы, сузив бесцветные глаза и словно даже
сгорбившись, при том, что имел идеальную ровную осанку.
— И что со мной не так?
— Ну а что в тебе так? Такие, как ты, хорошо смотрятся только как аксессуар.
Красивый, но бесполезный. Тебе подойдёт второстепенная роль. Обычные
отношения не для тебя, и Чонгуку такие отношения не по статусу, не к лицу. Ох,
прости, я был слишком прямолинеен? Не расстраивайся, ты с лёгкостью найдёшь
нового спонсора, только не показывай свою милую маленькую дочку.
Бесцеремонная прямота.
583/846
— Вы не знаете меры? Я перескажу Чону всё слово в слово. Пусть он сам ответит
на ваши высказывания.
— Расскажи, давай, расскажи. Интересно, что он предпримет? Ха, мальчик, ему

уже давно плевать на все дела, связанные с тобой. Уверен, Чонгук не любит
твою дочь как свою. Вообще не пойму, как можно воспитывать чужого ребёнка.
Кровь гуще воды, как ни крути. Очень скоро для него эта связь станет в тягость,
поэтому он сошлёт тебя как можно дальше. — Последующие мысли вслух
забормотал себе под нос: — Вряд ли он оставит тебя без содержания — будет
чувствовать себя виноватым по отношению к этой девочке. Он такой…
В этот момент Диана засмеялась, схватив обычно нелюдимого Харбина за уши.

Тае поражённо проморгался, проглотив поток унижений.
В последнее время всё это стало чем-то привычным.
Сокджин накидывал что-то ещё сверху, давился собственным ядом и

восклицанием от завершившегося романа, а Тае… Тае сидел отрешённо,
поруганный, отчего-то позволивший вылиться на себя этим помоям.
Через пару дней он снова лицезрел наглую сияющую рожу ассистента. Едва ли
хоть капля стыда кольнула его сердце. Ведя себя фривольно, он даже не
пытался оказывать былого вымученного уважения, как это было при отношениях
с Чоном. Тем более самого босса рядом не наблюдалось, а Николас за рулём по
обыкновению не показывал признаков жизни. Если кто и мог заткнуть
ассистента, так это Миллер, но как раз его к нему не подпустили. Утром без
всяких предупреждений и объяснений Тае вытряхнули из кровати и заставили
сесть в машину, а после он уже видел ассистента, дорогу за город… ханок.
Его с Дианой привезли в корейскую деревню класса «люкс», где предпочитали

проводить свои уикенды и деловые съезды богатые люди Кореи. Гостевой дом в
традиционном корейском стиле, куда его завели, находился в заповедной зоне.
Вблизи не было ни одной высотки, и городской шум не трогал слух.
Отчуждённость этой местности несколько настораживала. Оплот от мирской
суеты не понравился ему с первых минут. Да и было бы странно, понравься ему
хоть что-то в свете последних событий.
Его сразу же отвели в самую дальнюю часть дома. Двери его комнаты выходили
только во внутренний сад. Он не горел желанием почувствовать себя корейским
вельможей. Коттеджный посёлок, в котором они жили, тоже был отрезанным от
мира, тихим зелёным уголком, а уж комната во флигеле — как отдельный
остров. Но мнения бывшего любовника уже никто не спрашивал.
Не успел он осмотреться, как к нему явился один из охранников, отдав

распоряжение сидеть смирно и не высовываться. На проявленное любопытство
вкратце прояснил, что в ханок съехались важные персоны по вопросам чуть ли
не государственной важности. Тае впервые услышал упоминание какого-то
конгрессмена Ча, недавно избранного на первый срок. Явление Чжана Цуанана
со своей супругой тоже стало для него новостью, ещё менее приятной. Если
Файя смогла прибиться к списку гостей, значит… время пришло. И не то чтобы
гостевой дом в корейской деревне был подходящим местом для измены… Да уж,
наверное, самым худшим! Помимо китайцев и политического деятеля
присутствовал общий партнёр из Инчхона, занимающийся реконструкцией
584/846
порта, в том числе один из директоров Верфей. Здесь они собрались, конечно
же, не ради отдыха души и тела, но и им не пренебрегли. После полудня Тае
услышал выстрелы и сперва это его нехило тряхнуло. Он понятия не имел, зачем
Чон привёз его сюда с ребёнком, и тем было страшнее, но не за свою жизнь, а за
жизнь дочери. Потом частая пальба навела мысль о развлекательной стрельбе.
Поскольку в заповедной зоне запрещена охота, можно было предположить, что
они стреляли по мишеням в воздухе. Что-то такое было в духе мужской
компании.
Вскоре острог Тае нашла Файя, резко отведя створку двери.
Наконец-то. Он заждался.
— Эй, настолько нищий, что не можешь купить телефон? И как мы должны

сотрудничать? Или ты передумал?
Диана спала, так что он поспешил вывести звонкую девицу в сад.
— Зачем мне телефон? Чтобы меня отслеживали? Или ещё хуже —

прослушивали.
— Прослушивали? Это просто смешно. Ты не в дораме. И ещё!.. Пока ты, чёрт

возьми, прохлаждаешься, Чонгук уже… агрх! Он спит с дочерью конгрессмена
Ча! Ты хоть представляешь, что это значит?! Ты понимаешь?.. — Она опоздала с
сенсацией. Тае уже был проинформирован о новой любовнице и о том, что она
причислялась к свету большому. Меньше всего его сейчас волновала постельная
жизнь Чона. Пускай кувыркается хоть с самим политиком, лишь бы его оставил в
покое. — Конгрессмен сейчас здесь! Не будь так беспечен! Тебе нужно как
можно скорее убираться. Когда ты собираешься соблазнить моего мужа?!
— Тише! Хочешь, чтобы все сбежались тебя послушать?
— Они далеко от дома и пьют макколи. Сегодня ночью… Сегодня ночью. Я

отойду, Цуанан будет в комнате один и пьян — это твой шанс! Спрячу жучок,
тебе всего лишь нужно выполнить свою часть сделки. Можешь не доходить до
конца, если не хочешь. Ублажи там… ну, главное, чтобы он среагировал.
Тае насмешливо скривился.
— Не волнуйся, я не девственник, мне не нужна консультация.
— Ах, ну да… — Она усмехнулась в ответ. — И что я переживала? Ты увёл

женатого из семьи, даже смог привязать его ребёнком. Ты реально нечто.
Соблазнить Цуанана будет для тебя раз плюнуть, да?
— Если я нечто, то кто ты? — Её усмешка скрылась, но у Тае она прорезалась

шире. — Помнишь ещё лицо сестры? Не мучают кошмары? Ты так отчаянно
пытаешься залезть в постель её мужа. Тебе на руку её смерть.
Девушка побелела.
— Да как ты посмел, жалкая подстилка?..
Тот задрал голову и задорно рассмеялся.
585/846
— А что, завидно? Тоже хочешь?
— Тебе смешно?
— А тебе нет? Чем ты лучше меня? Придумала ребёнка, лишь бы муж твоей
сестры обратил на тебя внимания. И это я жалкий?
— Закрой рот!
— Эй, будь со мной повежливее. — Тае дерзко смахнул несуществующие

пылинки с её плеча, издевательским образом налегая. — Эта жалкая подстилка
поможет тебе избавиться от мужа. Мне просто интересно… Ты правда думаешь,
что липовая потеря ребёнка поможет тебе заполучить Чона? Он тебя даже не
хочет.
Та сузила глаза, несколько долгих мгновений испепеляя взглядом.
— Я знаю его со средней школы. Я всё о нём знаю. Он тебе не рассказывал?

Чонгук был моим первым мужчиной. Мы близкие люди, и у меня однозначно
больше шансов, чем у дочери конгрессмена.
Его так и тянуло расхохотаться. Почему всё это так смешно? Чонгук для многих
был первым… Риджин, он, Файя, какие-то незнакомки из прошлого. Но что с
того? Даже если ты живёшь с человеком под одной крышей, даже если спишь с
ним в одной постели, даже если видишь его на пике возбуждения — это вовсе не
значит, что ты хорошо этого человека знаешь. О чём тогда толкует эта глупая
женщина…
Оставшись один, он без всякой спешки начал сборы: принял расслабляющий

душ, смыв лишнюю скованность, смягчил кожу маслом, пресно пронаблюдав за
собой в зеркале небольшой, но уютной ванной. Корейская традиционная
архитектура — это благородный минимализм. Но у каждого господина в этом
доме минимальный процент благородства. Как и у самого Тае.
После он высушил волосы, что шёлковым веером спадали на глаза, и в том же

неторопливом темпе нагишом разместился напротив зеркала, присматривая в
сумке подходящий наряд. На самом деле он не взял с собой ничего приметного.
В чём его забрали, то у него и было: спортивные чёрные штаны от костюма,
футболка да худи с курткой.
Он не притронулся к принесённому подносу с едой, выйдя освежиться. Присел

на крыльцо, высматривая тёмно-синее небо, ещё дымчатое на горизонте, но уже
с показавшимися звёздами, рассыпанными по акварельному градиенту ночи. В
одной лишь футболке незамедлительно стало холодно, и кожу покрыли жирные
мурашки, однако ноги всё равно понесли его из сада в одну из комнат, а оттуда
в другую часть дома — туда, откуда доносились голоса. Прямо за дверью, по
которой он съехал на тёплый пол, за низким столом собрались власть имущие.
Тае претил шпионаж во всех его проявлениях, но увести себя, увы, не смог,
вопреки здравому смыслу.
Что он хотел услышать? Или, правильно сказать, что он собирался понять?

Бизнес — не его стезя. По этой части ему с Чонгуком не покусаться.
586/846
Что и следовало ожидать, поначалу темами обсуждения стали рабочие моменты,
потому прислушивался он нехотя. И сам себе не поверил, когда вдруг распознал
голос прокурора Ана. Что он здесь забыл? С того самого заседания после смерти
Михён ему ясно дали понять, что между прокурором и Чоном если не близкая
дружба, то многолетнее партнёрство точно. Но он не знал, что они по сей день
ведут общие дела.
А, собственно, что он вообще знает?.. Тае никогда не показывалось больше

положенного.
— …Мистер Чон, неужто ты приехал с детьми? Похвально-похвально! — наконец,

от трафаретных диалогов мужчины перешли к бытийному. Тае так и сидел,
неприкаянно прижавшись к двери. Подчас интуиция не обманывает, и он
действительно должен был здесь находиться.
Чаши его терпения искали ту последнюю каплю.
— У тебя же ещё дочь есть? Когда только успел! Где её мать?
— Сбежала, — ни секунды не раздумывая, брешет Чон.
— От тебя-то? Ха, мистер Чон, ни в жизнь не поверю, что от тебя можно сбежать
по доброй воле. — Льстиво посмеявшись, вдруг задал в лоб совсем не
скромно: — Ты живёшь с каким-то мальчишкой? Об этом многие говорят. Всем
интересно, когда ты снова будешь окольцован.
— Многие? Я неприятно удивлён. Кто тебе донёс такую глупость, мистер О?
Глупость…
Когда они рядом, друг напротив друга, Тае под силу выдержать оскорбления,
потому что где-то внутри него теплится надежда, будто всё это неправда,
делается им со злости, ведь по-настоящему Чонгук так не думает. Но теперь же
они не лицом к лицу, согревать веру не во что. Чонгук не знает, что его
подслушивают. А значит, он говорит то…
— Господа, мистер Чон ещё держит траур по своей прекрасной супруге, —

сладкоголосо вступился прокурор Ан.
…что думает.
Божественная комедия — та, что к финалу со слезами и улыбкой на лице.

Правда, как смешно. Как отвратительно весело… жить его жизнью.
— Но кто тогда тот парень, который живёт в его доме?
— Няня.
— Значит, няня? — насмешливо.
— Мальчик оказался в трудной жизненной ситуации, — находчиво парировал

Чон. — Он дальний родственник той женщины, что родила мне дочь. Я пожалел
его. Только и всего.
587/846
— Смотри мне, Чон, моя дочь заинтересована в тебе, не сделай ей больно.
— Конгрессмен Ча, при всём моём уважении к вам… Мы все взрослые люди. Если
хотите для дочери лучшего, то найдите ей мужа.
— Вот же мерзавец, — добродушно отозвался конгрессмен. — Она же моя дочь,

конечно, я хочу для неё лучшего! Почему бы тебе снова не жениться? Мы станем
семьёй и осуществим много светлых дел.
— Светлых дел? — в разговор подключился Чжан, уже надравшийся рисовым

вином. — Эй, Чон, — скабрёзно подтрунив, — да скажи честно, что трахаешь эту
нянечку. Что в этом такого? Мы же взрослые люди!
— Мой свояк напился, прошу прощения.
— Ха-ха-ха! Напился… Серьёзно? Ха… Напился, да?.. Тебе мало моей жены, мало
этой няньки… тебе всего мало. Расскажи им! Давай! Расскажи, чего ты хочешь!
— Нехорошо так, Чжан, — устрашающе спокойно предостерёг его Чон.
…и створка с шумом отъехала, прервав пир. На пороге замер Тае со зловещей

улыбкой на губах. Повисло страшно неловкое молчание. Но вот в глазах
заседавших загорелся интерес. Чон, подобно хищному зверю, молниеносно
вскинул горячую голову, но также скоро сменил гнев на натуральную
растерянность. О, ради этой эмоции можно было многим пожертвовать.
— Да, расскажите, мистер Чон… Расскажите, как я оказался в трудной

жизненной ситуации…
На несколько мгновений всё стихло. Тае с перекошенным лицом вновь

усмехнулся, как бы невзначай махнул всем головой, соблюдая никому ненужные
сейчас манеры. И ушёл так же внезапно, как явился.
Шаг ускорялся. Сердце стучало всё быстрее, оставляя трещины на рёбрах.

Внутренняя буря расходилась. В районе ближайших пятнадцати минут
ожидались сильные осадки с порывами ветра до…
Через две комнаты его нагнали, скрутив руки, и далеко не ласково толкнули к
стене.
Чон зашипел.
— С каких пор ты так активно греешь уши?! Как посмел помешать деловой
встрече, сопляк?! Я тебя недостаточно проучил?!
— Жить со мной — глупость? — Глаза бликовали влагой. — Диана не твоя дочь.

Тебе стыдно им признаться, что ты гей? Или что ты трус?
Чонгук обхватил его лицо, зажав рот.
— Гей? Не неси чепухи. Когда я говорил, что мне нравятся мужчины? А, дай
подумать… Ты считаешь себя мужчиной? Ну-ну, не торопись с выводами. Да и
кто ты мне сейчас? Мы не спим, не общаемся, не работаем вместе, ты даже глаз
не поднимаешь в мою сторону. Кто ты? Няня для моей дочери. Моей. Да, моей,
588/846
потому что я купил её за очень большие деньги. А что сделал ты, что называешь
себя её отцом?
Остановиться уже не мог, снова потеряв самообладание. Пережав тонкую шею,

продолжал устращать. Народы, веками живя в страхе, имели рамки
стабильности — так им казалось. Для Тае сколачивались те же углы.
— Плохо со мной? Но без меня ещё хуже, верно? Тогда попросись обратно. Я
возьму во внимание твою незрелость и постараюсь быть снисходительнее.
Будешь есть с моих рук. А, собственно, разве когда-то было по-другому? Все эти
десять лет ты зависел от меня. Для тебя ничего не менялось! Будь благодарным!
Тае прекратил сопротивляться, размякнув.
— А теперь объясни мне, какого чёрта ты бросил ребёнка одного и так беспечно
здесь бродишь? Сейчас она проснётся и испугается. Тебе, кажется, всё равно? Ты
думаешь только о себе. Ты всегда таким был.
Чонгук вволю выпустил пар без рукоприкладства, и вот, наконец, затих, ещё
тяжело дыша после пулемётной очереди острых слов. Тае застыл, не
набрасываясь в свою защиту, ничего не кричал в ответ, даже не плакал.
— Отвечай. Я не буду играть с тобой в молчанку. — Попытки обратить на себя

внимание не приносили успеха. Это вновь приводило Чона в бешенство.
— Хорошо, молчи. Большего я от тебя не ожидал. Попрощайся с дочерью.
— После этих слов мутно-голубые глаза всё-таки поднялись; поднялись,
задержались, но не прояснились. — Обещаю, ты теперь не скоро её увидишь.
Тае выглядел нездорово бледным и просто нездоровым. Ответ Чонгук так и не

услышал. Возможно, он бы и был. Возможно, что-то могло бы измениться в тот
момент, и ситуация не приняла бы столь трагичный оборот. Но пришедший
ассистент Ким оборвал эту ниточку.
— Мистер Чон? Во избежание большей неловкости перед конгрессменом нам

лучше вернуться.
— Конечно. Сокджин, вызови прошлую няню и прикажи отвезти Дюрана,

скажем… в санаторий. Чистка организма и свежий воздух пойдут ему на пользу.
— Как скажете.
— И приставь к нему какого-нибудь телохранителя. Только не Ларкина. Дюран

вернётся домой, как переболеет дерзостью. Это ясно?
— Понял. За ним будут следить надлежащим образом.
Тихая истерика пугает больше криков. Напоследок Чонгук снова схватил его за
руку, окликнул: «Дюран», — но осёкся, почувствовав холод его руки. Снова
обратился к нему, как «Тае», как обращался всегда, без оскорбительной
формальности. Рука безжизненно повисла.
И Тае пошёл. Французское достоинство обернулось английским уходом. В этот

миг сломалось что-то ещё. Когда так уходят, невольно провожаешь тем
взглядом, как будто прощаешься навсегда.
589/846
«Как шёлковый», — подумал Чон, неотрывно смотря им вслед.
Стоило ли проходить этот длинный шёлковый путь, чтобы вот так разойтись?
Чонгук решил не останавливать. В эту секунду он сам не верил, что они ещё
могут.
***
На крыльце Тае решился пойти ва-банк, хотя и не совсем ощущал себя в своём
уме и теле, когда тронул ассистента за плечо, вынуждая развернуться к себе.
Бредовый план… Но другого у него в рукаве не было.
— Отсрочь мой отъезд на одну ночь.
Сокджин с отъявленным превосходством своротил усмехающуюся рожу.
— Могу только ускорить. Прими свою судьбу с достоинством. Чонгук наигрался.
— Помоги мне.
— Чего?!
— Помоги мне сбежать. Я просто хочу уйти с Дианой…
— Ты просто хочешь? Звучит ненадёжно. А когда ты перехочешь, полетят

головы.
— Как я могу перехотеть?! — сокрушённо воскликнув. — Сколько он продержит

меня в клинике? Рано или поздно вернёт. Это не прекратится. Всем будет лучше,
если я исчезну.
Сокджин задумчиво сощурился.
— Файя хочет того же, у неё уже есть план, но она девушка… вряд ли её влияния
будет достаточно. А ты его ассистент, ты всё можешь! Тебе ничего не стоит
помочь. Я не вернусь. Клянусь, я не вернусь! — обречённо.
Ассистент достал телефон, неопределённо пробормотав себе под нос:

«Исчезнуть — это хорошо».
Тае не сомневался, что они говорят об одном и том же.
***
Сердитый ветер завывал в верхушках сосен. Эта осень была к нему безжалостна,
и не только потому, что по-особому жалила холодом, но и по причине
катаклизменной невезучести. Он продрог, нечеловечески устал — от недосыпа,
от волнения, готов прямо здесь свалиться кулем. Но посапывающая на руках
дочь давила грузом ответственности. Её маленькие пальчики сжимали его
капюшон, и, наверное, только это не давало ему сбиться с пути…
Зря не захватил футболку. К спине прилипла пропитанная потом худи,
590/846
неприятно морозящая кожу. Едва ли незастёгнутая куртка защищала от ветра.
Взмокли даже корни волос, до того ему было жутко встречать это мглистое,
пасмурное утро.
На плече повисла спортивная сумка с вещами Дианы, что были наспех скинуты
по приезде в дом. Это всё, что он готов забрать из старой жизни. Ему не
оставили выбора. Если он снова сдрейфит, в предполагаемом санатории, куда
его сошлют на неопределённый срок, закончится его история — он больше не
выдержит ни с дочерью, ни тем более без неё.
Напоследок Тае оставил ему подарок… Больше, чем сбежать, он хотел увидеть
его лицо в тот роковой момент. Почувствовал ли он хоть что-то? Как прошлась
рябь ярости по его лицу, как заострились скулы, как вспыхнули дикостью глаза…
Каково это, находить голого родственника в разворошенной, ещё влажной
постели, зная, с кем он предавался страсти этой ночью? Наверняка не очень
приятно. Под ухом будет артистично завывать Файя, хватаясь за живот. Её
минута славы должна растянуться на добрую половину дня — этого хватит,
чтобы Тае скрылся без следа. Цуанан ничего не вспомнит на утро, сильно
напившись прошлой ночью. Никто его не видел, а значит, с алиби у него
возникнет накладка. Кто-нибудь обнаружит такую же влажную белую футболку
в мусорном ведре ванной — будто бы спрятанную подальше от чужих глаз. На
ней окажется сперма. Вычислить собственника вещицы будет проще простого. И
тогда Чонгук поверит. И когда он узнает, Тае уже будет очень далеко.
Он понял — даже враги могут быть полезны. Даже полезнее, чем друзья.
Поэтому он идёт по этому пути, не спеша, видя впереди молочную дымку

неизвестности. За ним должна приехать машина. Он доверился… Его пообещали
защитить — взамен на долгое забвение. Поэтому… Поэтому он идёт по этому
пути, подтягивая лямку, тянет эту лямку, предначертанную его убогой жизни,
удобнее перехватывая уже тяжёлую Диану, и верит в лучшее. Больше не во что
верить. В его душе бог is dead уже давно. Ведь, будь он жив, разве допустил бы
всего?
Пусть холодно и страшно, и туман пытается загнать его в угол сомнений, он

знает… его не оставят.
Он доверился. Ему пообещали защиту.
По обговорённому плану Чонгук должен проснуться только к девяти, узнать об

измене к десяти, несколько последующих часов провести с Файей в больнице.
Гиппократ давно и навечно — тоже. В белых халатах деньги, так уж спектаклю
быть. Чонгук вряд ли сможет собрать себя за короткий срок. Удар слишком
силён. Чего Тае опасаться? Ошибки быть не может.
Кроме той ошибки, что уже случилась.
Наконец, из молочного марева выскальзывает тёмный автомобиль, ослепляя

фарами. Тае прикрывает глаза ладонью, тщетно пытаясь разглядеть лицо
водителя. Ещё не видит вторую машину. С опозданием реагирует на стук
открывающейся двери. Не удерживает проснувшуюся Диану, которую отрывают
от него с корнями. Не предугадывает, что за этим последует тяжёлый удар по
лицу, сваливший его на асфальт.
591/846
Небо такое серое, затянутое тучами…
Он доверился не тем?
Или свернул не туда.
Его снова поднимают за капюшон, ещё раз ударяя кулаком по лицу. Прежде ему
не приходилось ощущать такой боли. Бил не Чонгук. Он бы узнал эту руку.
— Ребёнка в дом. Дальше мы сами.
Тае нигде не мог найти похожий силуэт. Не мог расслышать знакомого голоса.
Его грубо оттащили на середину дороги, но он до сих пор ничего не понимал и
не мог предугадать следующий ход. После ударов штормило.
Первая машина отъехала. На её месте остановилась вторая, слепя разбитые

глаза. Было бы страшно и… мокро умирать под колёсами. Может быть, этой
ночью ему приснились бы все родственники, но он не сомкнул глаз. Пытался
открыть их и сейчас, ёжась от слишком яркого света.
Небо… серое?
— Госпожа Со только что потеряла ребёнка, — доносится неподалёку. Голос был

почти неузнаваем, ведь его обладатель говорил крайне редко. Николас.
— Мистер Чон приедет так скоро, как сможет. Вы изменили ему, по вашей вине
женщина потеряла ребёнка, и вы пытались сбежать с Дианой — это слишком
серьёзный проступок. Я должен следовать приказу.
Тае с трудом сел, вытерев кровь, залившую рот. Голова грозилась расколоться
пополам.
— Убивайте. Мне всё равно. Убейте меня! Это его приказ?! Так он избавился от
моей семьи?! Эта работа вам подходит?! Ну же, убейте! Когда мой ребёнок
вырастет… — Залитые кровью глаза полыхнули огнём неукротимой ярости. — …
Вы двое… не смейте смотреть ей в глаза. Она обязательно узнает правду…
Договорить ему не дали.
— Беги.
Вместо логичного вопроса он крикнул, срывая злость.
Дверь снова стукнула, мотор завёлся, зарычав в преддверии гонки. Тот, что
только просил о смерти, поднялся на дрожащих ногах. На тот свет он не рвался,
как бы там ни было, но он не хотел умирать. Поэтому побежал. Николас дал ему
время, прежде чем нажать на газ. Тэхён побежал со всех ног, развивая
немыслимую для его состояния скорость. Перед глазами стояла лишь
размазанная синева рассветного неба. Никак он не мог увидеть второго
автомобиля сбоку. И больше испугался скрипа шин и остервенелого света фар,
чем действительно травмировался, задетый бампером. Голова совсем не
соображала. Оставив влажные отпечатки на чёрном начищенном капоте,
соскользнул на асфальт шарнирной куклой. Раз остановившись, больше не смог
сделать хотя бы шаг.
592/846
И его снова потащили, на этот раз за ворота дома. Было не так уж больно
волочиться по влажной земле, когда ворот худи упирался в горло, а капюшон
надсадно трещал, натянутый до предела. Дождь стеной закрыл его от
посторонних глаз, которые и могли бы заметить его из соседних домов.
Отшвырнули его уже на террасе. Он зарылся лицом в газон, беспомощно

пропоров землю пальцами.
Мимо прошли начищенные туфли, чуть намоченные от дождя. Прошли мимо.

Даже не замедлились перед лежачим, не повернулись мысками. Безразлично
прошли мимо тела. Мистер Чон опустился в плетёное кресло, смахнув
назойливые капли с пальто, затем закрыл глаза, продолжительное время
медитируя под шум дождя. Не та песня, под которую хотелось бы валяться на
земле. Тае трясся от холода, смотря на него в упор. С волос стекали капли,
медленно проползая за шиворот. Над губой осталась растёртая кровь. Вместо
нежных черт — бледное лицо, исполосованное угольными впадинами. Некогда
голубые, когда-то соблазнившие его глаза, посерели, размылись на фоне тёмных
кругов с отчётливо проступившими венками. Чужое лицо. Чужое тело.
Наконец, Чон открыл глаза. Не выразил ни-че-го. Искупал в своём безразличии,

как в ледяной воде.
— Что ты кричал Николасу? Хочешь умереть? Я не доставлю тебе такого

удовольствия, шлюха. — И будто бы стало ещё холоднее… Но Тае не
отворачивался. Ему хватало духу держать зрительный контакт, ведь он тоже не
хотел доставлять ему удовольствие своим страхом. — Ты правда думал, что
сбежишь с Дианой? От меня? От меня. Ты ещё больший идиот, чем я считал. И
вот это недоразумение лежало в моей постели целых пять лет. Думаешь, я
заинтересован в твоей смерти? Я слишком много вложил в это тело, чтобы оно
стало таким привлекательным, и оно ещё может мне пригодиться. — Но это
прозвучало куда страшнее: — Ты от меня никуда не денешься.
Чон вальяжно поднялся, подойдя к нему, и оценивающе задрал его подбородок,

разочарованно вздохнув.
— Как две капли воды со своей матерью. Сумасшедшая шлюха.
Прилетела смачная оплеуха, а затем ещё одна, и Чон схватил его за волосы,
откинув назад. Тае зачем-то стал ползти в противоположном от него
направлении, но Чон дёрнул его за ногу обратно, из-за чего тот содрал
подбородок, зажмурив глаза.
— Куда собрался? Не хочешь в гнёздышко? А как же наша любовь?
Чон навис над ним, пафосно выуживая ремень из шлёвок. Рядом стоял только
Николас, истуканом обратившись к ним спиной. Делал вид, будто его здесь и нет.
Тае сопротивлялся из последних сил, но не продержался и десяти секунд. Чон
грубо сдёргивал с него тяжёлую мокрую куртку и худи, первый раз ударив по
нежной чистой груди. Влажная кожа была более ранима, и красная полоса
моментально проявилась. Затем он замахнулся снова, и снова, и стал наносить
удары пряжкой, наконец, выбивая из него болезненные вопли. Последнее
терпеть парень не мог и, хотя имел высокий болевой порог, начал извиваться
ужом, уворачиваясь от ремня. Чонгук заткнул ему рот носовым платком, снова
ударив, на сей раз мазнув по плечу.
593/846
— Шлюхам тоже больно? Соразмерно твоим поступкам.
Вдруг послышался вскрик со стороны двери, ведущей в дом. На пороге застыла

мадам Го, в ужасе зажавшая рот ладонями. А на Чона налетел только что
приехавший Миллер, отрезвляя увесистым ударом по лицу.
Дождь стих. Об образовавшиеся лужи ударялись остаточные капли. Не успел

Чонгук ответить, как Алекс снова его приложил, тряся за воротник пальто.
— Приди в себя! Что ты делаешь?! Ты можешь контролировать себя! Ты можешь!

Возьми себя в руки!
Чона перекосило, и он схватился за висок, а потом и за ухо, поправляя слуховой

аппарат. Тем временем Миллер послал Николаса в дом с мадам Го. Попытался
приподнять Тэхёна, накинув на него свой пиджак. Тот стал его отпихивать,
постанывая при любом телодвижении. Всякие руки были ему противны.
— Как ты посмел предать меня из-за него? — закаркал очухавшийся Чон.
— Ты снова уподобляешься отцу. То, что он тебе изменил, — указав на Тае, —

только твоя вина! Ты довёл его. Я предупреждал тебя десять лет назад. Я
говорил тебе оставить мальчишку в покое! Ты должен был просто извиниться,
чёрт возьми!
— А больше я ничего не должен? — очумев от заявления, Чон шокировано

усмехнулся, вытерев кровь с лица. — Файя потеряла ребёнка!
— Риджин тоже теряла ребёнка!
— Какого чёрта, Алекс?..
— В чём проблема? Не помню, чтобы ты стирал себе лицо в кровь. Напомнить

тебе, кто ещё терял твоего ребёнка?
— Заткнись, пока не поздно.
— Я всегда на твоей стороне, друг. Раз у тебя не хватает решимости, я сам

подчищу за тобой, ведь я всегда это делаю. Чтобы мальчик не мучился… — Из-за
спины тот достал пистолет. Увидев его, Тае бессильно всхлипнул, прижав к себе
колени. Он думал, что спасён… Оказывается, он обречён. — Он не вернётся к
нормальной жизни. Ты будешь мучить его, пока он не кончит, как его мать. Ты
же знаешь, я сделаю это безболезненно. Это будет гуманно по отношению к
нему после всего, что с ним произошло.
Чон изменился в лице, расправил плечи и неестественно широко распахнул

глаза. Подался вперёд.
— Что ты несёшь?
— Я избавлю его от мучений и заодно тебя.
— Я спрашиваю, что ты несёшь?!
594/846
— Следовало поступить так ещё десять лет назад.
— Десять лет назад он был ребёнком!
— Разве тебя это волновало?
— Кто старое помянет… — угрожающе проговорил Чон, пристально следя за его

руками. Миллер зарядил пистолет, направив его в сторону Тае, при этом
наблюдая только за Чоном.
— Именно. Так давай избавимся от прошлого вместе.
Тае зажмурился, отчаянно и жалостливо застонав, покрепче закутавшись в

пиджак своего убийцы.
Чонгук разъярённо вцепился в Алекса, пришпорив к стене, выбив пистолет.
— Не трогай его! Не смей его трогать!!!
Тае больше не слушал их крики, в бредовом состоянии накренившись в сторону и

сорвавшись, как тот самый сухой лист со скрипучей ветви.
И снова побежал. И снова из последних сил, заручившись попутным ветром.
Со спины послышался вопль Чонгука, и он совершенно точно тронулся за ним

следом.
— Тае!!! Стой, Тае! Тае!!!
Вмиг тёмный лес впустил его в свою обитель, окутав землистым, сырым запахом.
Свежим-свежим… Дурманящим, древесным.
Из-под кроссовок вылетали комья земли и мха. Он ясно понимал только одно:
бежать. Бежать, несмотря ни на что. Пока не кончится воздух в лёгких, пока не
кончится сила в ногах, пока не кончится этот страшный сон. Вперёд, не
переводя дыхание, не оглядываясь по сторонам. Это всё, что сейчас имеет
значение.
Чья эта кровь? Дорогу размыло, ни черта не видно. Скользко, промозгло, ветер
шальной. Страх бьётся в груди сто двадцать ударов в минуту. Нефтяные облака
сгущаются, давят сверху, плывут по небосводу кучерявыми вихрами. Не так
пугает темнота, взаправду — пугает то, что в ней.
За ней. Позади…
А пока быстрее! Не чувствуя крови в зубах.
Обещай, что не оглянешься…
Обещай.
Повторяет он сам себе, всё ещё слыша эхо своего имени.
В кармане одолженного пиджака разрывается телефон, вибрация отдаётся в
595/846
висках, мелодия звучит как никогда тревожно. Не стоит сомневаться — за ним
уже идут.
Нужно успеть. Где-то там финиш — воображаемая красная лента, — конец

агонии. Впереди обязательно должен быть какой-то свет, иной дороги нет — он
уже перешёл Рубикон.
Страх гонится за ним, тянется когтями, клубится сизым дымом в дурном

предзнаменовании. Хочет устроить скачки? Пусть так. Кто доберётся первым…
тому рассудок.
Спидометр пульса выжимает на полную. Столько лошадиных сил в нём нет.
Экран чужого телефона освещает сумрак леса. Прошло немало времени с тех
пор, как он пользовался телефоном. Дрожащие пальцы жмут на «экстренный
вызов». Ноги сводит судорогой, грудная клетка горит, изо рта вырывается сноп
пламени. С такими забегами шутки плохи. И дай бог, если не взорвётся на
полпути.
Десять жутких, бесконечно долгих гудков, односекундное шипение, признаки

жизни на проводе. Шуршит голос диспетчера. Тэхён загнанно дышит в динамик,
летит как пуля — триста метров в секунду, — это уже скорость звука. В таком
случае услышат ли его? Поймут? Скоро сорвёт финишную ленту.
Скоро сорвёт крышу.
— Служба спасения, говорите.
Нужно запомнить человека, который его спасёт. Первого и единственного.
Мир двоится, а потом и множится калейдоскопом. Тут и там прыгают солнечные

зайчики, планета стремительно крутится, небо алеет и воздух… кипит. Небо... не
серое. Очень жарко. Разве не снег пролетает?
Эта безжалостная осень кончилась?
…Где он?
— Помогите…
Вон там конец. Он слышит звук мотора. Там трасса, там люди! Они его спасут!
Только не оглядывайся!
— Горит…
— Как вас зовут? Назовите ваш адрес.
Зубы бьются друг о друга. И ветру его не догнать. Свет слепит опухшие глаза,
вырывая колючие слёзы.
— Не молчите! Вы ещё здесь?
Он у цели.
596/846
— Я горю…
Связь прервалась.
Телефон падает на землю, отлетая горящим экраном вниз.
*слова Анастасии Волочковой из какого-то интервью
Друзья, спасибо за ожидание! Это действительно был долгий путь по 2 части и

страшное его завершение... Встретимся в 3 части. Огромное спасибо за вашу
поддержку!
597/846
Часть III. Гамбургский счёт. Глава 33. Прогулка
по воспоминаниям
Сокровище выманивало своего искателя, делало ему жизнь на

насиженном месте всё невыносимее. Тогда он начал готовиться к экспедиции.
Терра Бразилис, земля опасная и искушающая, притягивала его, как Анна Болейн
Генриха.
Мария Фариса. Бразилис
Прогулка по воспоминаниям. Погодка лётная. Память ясная, как в добрый

солнечный день…
— Сэр?.. — Сперва пустоту коридора нарушило лёгкое шарканье, а после, за

вновь образовавшейся тишиной, в воздухе повис вопрос. Девчачий голосок
заставил мужчину всё же обратить свой взгляд на менее интересный обзор, чем
тот, ради которого он сюда приехал.
Перед ним стояла одна из выпускниц балетной школы: низкорослая, угловатая

как вешалка, но жилистая, с блестящим лбом от обилия лака для волос и с
натянутой до скрипа кожей из-за зверски тугой шишки, от чего и без того узкие
глаза высеклись на лице двумя полумесяцами — привлекла к себе внимание
юная чаровница. Что ей было дело до того, кто в полном одиночестве в урочное
время наблюдал за классом дневной школы. Сквозь стеклянные стены было
видно, как маленькие балерины грызли гранит науки, променяв пуанты и станки
на парты и мельную доску.
На него никто не глядел. А вот она мимо не прошла, будто запнувшись о выступ.
Как известно, наглость — второе счастье. Какое первое? Наверняка наивность. В
сумме — двигатель прогресса.
— Сэр, я могу вам чем-нибудь помочь?
В белых стенах изящного искусства его мрачная персона выбивалась из картины

порядка, как прядь выбивается из идеально уложенной причёски, и всё идёт
насмарку с самого утра.
Мистер Чон дёрнул уголком губ, не без заносчивой манеры бессловно ответив ей
на беспардонность.
— Вы кого-то ждёте? Я могу вам помочь. Я здесь всех знаю, — по-деловому

заверяет она.
— А чем бы ты хотела мне помочь? — насмехаясь, перешёл к прямым намёкам.

По нему ясно — не будущий педагог, не бывший артист. По ней видно — не
заплутавшая Красная Шапочка. Ей не нужен выход. Ей нужен вход (в какие-
нибудь ослепительные перспективы).
Чон снова теряет к ней интерес, повернувшись в сторону предпоследней

парты — самой дальней от него, той, что у окна. За ней сидел плюгавый
мальчишка, ещё нескладный подросток с впалой грудью, но зато с хорошеньким,
запоминающимся личиком: на нём большие голубые глаза, точно у антикварных
кукол и по-девчачьи пухлые розовые губы. Короткие смольные волосы аккуратно
598/846
приглажены, а милая чёлочка с любовью убрана на одну сторону, как будто
совсем недавно приложенная маленькой хозяйкой, что и усадила его на такой
же игрушечный стул.
Прямая осанка, тонкая шея, учёный взгляд. Зайчик для «Дочки-матери», но

точно не для взрослой жизни.
Сбоку снова загурчала голубка, вцепившись ему в руку. Не то, что сдаваться не
собиралась, она преисполнилась решимостью захватить эту крепость. Просто
так. Сходу.
— Людовик!.. — Чонгук мысленно и вторично усмехнулся, посчитав, что таково

его новое имя, раз своим он не представился. — Король-солнце! Знаете?
Покровитель балета, он заложил основы французской школы. В его указе
говорилось, что танец делает человека более ловким на службе королю. В
общем, балерины существуют, чтобы служить королю. Иначе для чего этот
танец?
Чонгук ясно запомнил тот день, словно это случилось вчера, и его, настроенного
враждебно, переполненного извращённым восторгом, так по-детски, с бухты-
барахты соблазняла выпускница той самой балетной школы.
И пусть её речь была раздута, подчерпнутая с уроков истории классического

танца, он запомнил те слова. До сих пор.
Балерины существуют, чтобы служить королю.
...
Развалившись на скрипучем диване, откинув голову на спинку и прикрыв глаза,
немного сонный после сытного ужина, Чонгук с нескрываемым удовольствием
делился грядущими планами. Последние три месяца каждый день им встречался
как праздник.
С тех пор, как его собственными руками был развеян прах отца на пути в Окпо,
он не может напиться чистым воздухом. Вперёд он ехал никем, обратно —
председателем. И будто даже ухо пробило после долгой гробовой тишины. Он
пробудился. Нет. Казалось, то было перерождением.
Прежде мир не видел от него настолько яркой улыбки. Слишком долго он ждал
момента, когда его жизнь упорядочится. И всё, что для этого было нужно —
избавиться от одной детали.
Он выжидал. И этот день наконец-то настал. Все надежды были возложены на то

будущее, где больше не прозвучит хриплого голоса, в котором больше не будет
того тяжёлого дыхания.
Мечта сбылась?
«Но помни, Золушка, в полночь силы моих чар кончатся…»
Свобода — это только слово, только одно ощущение, только краткое

самовнушение, которому в любой момент наступит крах.
599/846
В его душе, в его памяти, в каждом его поступке отец жив. Чонгук сидит в его
кабинете, пусть и с первых дней своего повышения полностью сменил в нём
интерьер; он правит его компанией; он вернулся в его дом и уже вместо него во
главе стола по утрам пьёт кофе.
Кариес излечим, но на месте вырванного коренного зуба не вырастет нового.

Дыра будет пустовать, новые пломбы стираться, и, в конце концов, рот снова
будет загнивать. Устранив гнилую и самую важную деталь в своей жизни,
Чонгук, сам того не осознавая, собственноручно вогнал себе штифт и установил
имплант. Свято место пусто не бывает. Поэтому он счастлив… сам того не
понимая, счастлив как дурак. …Ведь частичка Сумана продолжает жить, а
значит, и его жизнь остаётся полноценной.
Полный… залеченный рот.
И им он говорит, обыденно и будто бы вскользь:
— Ты подготовил дом? Хочу как можно быстрее заняться оформлением.
Алекс хмуро переводит взгляд на Дадэ, безмолвно стоящую у окна. Три

преступника. Три невесёлых друга. И один бог им судья. Да и с ним они не в
ладах.
— Я тебе не пёс. И я не стану заниматься этим дерьмом.
— Раньше ты был менее разборчив, — посерьёзнев, цинично ответил Чон.
— Но с педофилией я связываться не собираюсь. И больше скажу — если ты

тронешь ребёнка, меня рядом с собой ты больше не увидишь.
Сонливость улетучилась. Чиркнула зажигалка. Дадэ также тихо закурила.
— Не разбрасывайся такими словами.
— Ты не станешь брать над ним опеку. Не будет никакого дома, потому что ты
никуда его не заберёшь. Мальчик будет жить с семьёй. И не рассчитывай на
поддержку матери. Только не в этот раз, Чонгук.
— Что думаешь по этому поводу, мама? — Оба мужчины обернулись в сторону

утончённой фигуры в малиновом бесформенном платье в пол. К ним она
повёрнута спиной, и говорит с ними тугая шишка, большие серьги и едкий,
развивающийся дым. Цельный образ её женственен, вразрез поставленному
стальному голосу.
— Мне всё равно, что станет с этим ребёнком. Но я не хочу, чтобы ты становился
монстром. Да, мы сделали много… зла, — на этих словах она развернулась.
Лицо — нечитаемое, глаза — стылые, губы — строгие. — …Но даже у него есть
пределы. Перейдёшь рубеж — и ты уже не вернёшься.
Не хочу. Она так сказала. Её слово для него закон.
Чон сжал губы, прищурил горящие глаза.
И проглотил возражение.
600/846
— Хорошо. Я подожду.
Алекс раздражённо цыкнул.
— Какая тебе от него польза? Это просто какой-то мальчишка, он на него даже
непохож. Оставь его в покое.
— И мне его очень жаль, веришь? — с издёвкой. — Жизнь так несправедлива!
— Успокойся, сынок. — Дадэ грациозно, мягкой походкой, словно на пушистых

лапах подобралась к нему, поцеловала в макушку, накрыв ладонями шею.
Чонгук сжал её руку, нервно прикрыв глаза. Контроль давался непросто. И ничто
не могло окончательно потушить огонь его злости, ведь он так и не нашёл
ответы.
Там он увидел винтажную куколку, вылизанную и вылюбленную с рождения —

такую, которую ставят на витрину всем в пример и вытирают пыль с коробки. И
самая большая его удача в том, что когда-то отец его бросил. Мальчишка рос без
забот, не знал печалей, а он, Чонгук, по-сыновьи отдувался. Почему нельзя
разделить с ним ту же участь?
— Ты просто зол. — Руки матери холодные и пахнут сигаретным дымом, но для

него они самые нежные на свете. Ведь у всех есть те руки, что их приручили.
— Обижен на судьбу. Тебе было тяжело, я знаю. Но не вини этого ребёнка за то,
что тебе повезло чуть меньше.
— Да, я зол! Я зол… — вспыхивает и вновь потухает. Шею массажируют, и он,

нет-нет, да сдаётся под напором ласки. Вот так, тише… — Балет?! Просто
чудесно. Когда его такого славненького отправляли в балетную школу, я грыз
землю, чтобы выжить. От рук его отца! Почему не он? — Тише-тише, боль… — В
чём справедливость, мама? Алекс? Подонки будут наказаны? Смерть для отца —
наказание? А если бы я тронул этого ребёнка, кто бы меня наказал? Никто. В
этом мире нет справедливости. Жалость? Мне его не жаль. У каждого своя
судьба.
— Жалость ты испытываешь к себе, — грустно тогда подытожил Алекс, подняв

на него сожалеющие глаза и прискорбно выгнутые брови. От этих слов Чонгука
передёрнуло, и его снова бросило в дикость, отразившуюся на лице зверской
краснотой. Казалось, вот-вот, и он вскочит и разорвёт его на куски. Но не
вскочил. Не смог. Снова не нашёл ответ.
Сжал зубы, губы, бессильно уронил голову. И перед глазами встало то

миловидное лицо. Ничем его теперь не вытравишь из памяти.
Отец оставил напоследок…
...
Неприметная серая квартира, говорящая в большей степени о бедности семьи,
чем о среднем достатке. А может, она пыталась сказать, что в этом доме нет
настоящей женской руки и то, что перед Чонгуком предстало — последствие
затяжной болезни. Неуютная расстановка мебели, накопленная в раковине
601/846
посуда, напуганный, если не стыдливый взгляд деда, одетого элегантно и со
вкусом и безучастные, пустые, уже не такие яркие и вовсе не человеческие —
глаза этой французской куртизанки.
Ивет и Александр Дюран. Странные люди, со странной квартирой, со странными

взглядами — и все до единого со странными судьбами.
Чонгук был уверен, что эта встреча пройдёт так, как он запланировал. Он не
собирался отсиживаться в тени. Напротив, он хотел заявить о себе,
растормошить этот улей. Прийти и палкой разорить чужой дом… А там и
никакого мёда. Маленькая радость от вандализма. Почувствовав власть, потянул
за рычаги, получил страх в качестве залога на будущий расчёт — вот и вся
компенсация.
— Я бы хотел взять брата на воспитание.
Александр побледнел. Чонгук до сих пор помнит то выражение — чувство

невесомости, крушение, ужас. Маленький мир пришёл разрушать большой
человек.
Дедушка готов был сдаться на заклание правосудия всем лицам закона, лишь бы
обратить последствия.
Ему не оставили выбора, поэтому он тогда сказал:
— Мистер Чон… пожалуйста, поверьте, Тае — не ваш брат, он не имеет никакого

отношения к вашей семье. Он мой сын!
Ивет будто только очнулась ото сна, слабо ухватив его за предплечье: то ли
испугалась, то ли призвала остановиться.
Александр не говорил прямо, но умный бы понял. Лишь дурак ничего не поймёт.
Как она за него держалась… Ещё молодая, всего-то старше Чонгука на пару лет,
но с такой извращённой, сломанной жизнью.
Чону потребовалось пару мгновений на осознание, чтобы в следующую секунду

шокировано разинуть глаза.
Таким людям, как он, нельзя вкладывать козыри в руки.
— Сын? Я не ослышался? — Дед, сам не свой, захлопал ртом. Вдох-выдох — не

получается. Сказать нечего. Чон стал первым, кому они за много лет открылись.
И не тому человеку. — Вы трахаете свою родную дочь? — Молчание — знак
согласия. Всё так и есть. Трахает. Звучит грязно, но разве для этой композиции
можно подобрать лучшее звучание?
«Мой грех. Мой ад», — царапал француз в своём дневнике. И его сумасшествие
(явно забыл дописать).
Она снова и снова возвращалась в его постель. Почему они сбежали из Франции?
Почему она родила ребёнка от Чон Сумана? Она даже вышла замуж, и они жили
все вместе, под одной крышей. Мужчина, больной… Больная от него женщина.
Пропитанный стыдом и срамом дом.
602/846
А Чонгук поспешно предположил, что на витрине в коробке — завидное место.
— Мальчик полностью здоров, верно? Вы ему не отец. — Чон насмешливо

прищурился. — Всего лишь дед. Какая жалость. Почему вы так упорствуете? У
вас два внука — это хлопотно и затратно. Я заберу его, вам станет полегче. Нет?
Наверняка тяжело скрывать свою связь.
Дед, словно увидев мертвеца, вытаращился Чону за плечо. Невозможно не

обернуться следом. Тут же послышался лязг ключа в замочной скважине, и вот в
прихожую влетает причина их спора.
Ещё один Дюран. Тае.
И что в нём такого особенного? Ведь что тогда, что сейчас — Чонгук не мог
оторвать от него взгляд. Недостаточно набравший рост в свои четырнадцать,
сухопарый, в самой обычной светлой курточке, с накинутым на голову
капюшоном, в спортивных штанах, через грудь — спортивная сумка, на шее —
нелепый шарф, аккуратно завязанный во французский узел. Смотря на то, как
бесполо он выглядит в таком, казалось бы, уже недетском возрасте, приходишь
к выводу, что он целиком и полностью «дедушкин сынок».
Александр сию секунду подлетел к нему, прижав лицом к своей груди, только
чтобы Тае не смог разглядеть непрошенного гостя. Почему он так поступил? В то
время Чонгук имел несколько сценариев развития сюжета, и по одному из них
был бы не прочь уже сейчас с ним познакомиться, чтобы без спешки найти
общий… допустим, язык.
А ведь хорошо, что тогда он его не запомнил.
— Сынок, поздоровайся с гостем и закройся в комнате, хорошо?
Да. Хорошо.
Чонгук сам не заметил, как его губ коснулась кроткая улыбка — в ответ на
трогательный манёвр. Не выворачиваясь из-под дедовской руки, мальчик
почему-то обратился к нему по-французски, едва слышно:
— Bonjour, mon ami.
...
Сокровище выманивало своего искателя. Это опасное сокровище, спрятавшееся
в тени чужого мужчины, будто бы накрытого ветвями взрослого дерева, но ещё
недостаточно могучего, чтобы скрыть весь обзор.
Ведь Чонгук всё видит.
Здесь же, при морге в больнице находился траурный комплекс, в одном из залов
которого Дюраны прощались со своим горячо любимым отцом.
При входе в зал на столе лежала траурная книга, в которую полагалось

прописывать имя приходящего. Но Чонгук ничего не вписал. В чёрном костюме, в
тёмных очках — сопровождал их горе подобно хитрому ворону, только и
603/846
ожидавшему момент, чтобы урвать свой ужин.
Между Тае четырнадцати лет и Тае пятнадцатилетним было мало различий. Он

всё ещё не пришёл в свой предельный рост и по-прежнему выглядел как
залюбленный дедушкин внучек.
Он наблюдал на расстоянии. Вновь и вновь неведомые силы защищали этого

ребёнка от его влияния. Каждый раз перед ним вырастала преграда: то в его
защиту выступил Алекс, то мама, в следующий раз его крепко прижал к себе
дед, закрыв лицо, а в этот раз, будто чуя, за мальчиком хвостом увивался
наречённый дядя. Выведя того из зала, он отвёл мальчика на лавку, держа его за
руку, и наклонился так, чтобы видеть его выражение. Тае плакал без истерики,
как брошенный щеночек, растерянно смотря перед собой. Ничто не могло его
утешить.
Чонгук, как вкопанный, стоял у машины, неотрывно следя за развернувшейся

драмой. В какой-то момент ему самому захотелось сесть на ту лавку, заключить
его руку в свою ладонь, заглянуть в лицо и добиться живой реакции. Но всё, что
он мог — скрываться за тёмными стёклами и терпеливо выжидать свой час.
Уже с той поры он уловил в этом странном парне, именуемым дядей, знакомые
частоты, сравнимые по своему происхождению только что с его собственным
влечением. И он понимал отношение такого толка. Трогательная жалость
многими путалась с влюблённостью, а пожалев, хотелось пустить корни дальше
(или руки). Он вступил с Намджуном в резонанс. Ни о какой любви речи не шло.
Как он или Намджун могли полюбить малолетнего глупого мальчишку? Но что
им мешало его возжелать? Физического подтверждения не потребовалось, к
слову, никакого другого тоже, ведь он всё понял и так — Тае интересен не
только ему одному.
Не имея возможности изменить прошлый порядок, он зажёгся изнутри

сладостным нетерпением и страстной жадностью. Как это всё интересно…
Тогда-то он и решил, что Тае Дюран станет его и ничьим больше. Извращённое
возбуждение опалило его жаркими волнами, отозвавшись приятной тяжестью в
паху. Он вырастит мальчика под себя, осуществит изначальный план, но уже с
его совершеннолетней версией, и это будет его лучшим антистрессом. Сын Чон
Сумана в личные владения…
Наступит день, и эти вечно отвёрнутые от него голубые глаза будут смотреть на
него подле и это тело — рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Чонгук был убеждён, что в нём нет ничего особенного, кроме крови. Так же
интересуются детьми популярных личностей — не потому, что они выдающиеся,
а лишь по причине кровной близости к субъекту всемирного обожания. Больше
ничего.
…Чуть позже он выцепит его мать, передаст в траурном конверте крупную

сумму денег. Он возложил на себя обязанность содержать мальчишку, чтобы
забрать его не в худшем состоянии. Ясно даст понять, что будет следить за её
расходами и проверять, на те ли нужды пошла его милость. К тому же хотелось,
чтобы мальчик продолжил заниматься балетом. Это занятие казалось ему
консервативным и закрытым, воспитывающим определённую форму покорности
и силу духа. Всё просто: занимающийся с утра до ночи ребёнок будет в
604/846
контролируемой зоне. На остальных членов семьи ему было плевать, но он
согласился финансово их поддерживать, взяв обещание с матери — чтобы она
тщательно следила за постелью сына. Чон беззастенчиво и хладнокровно
продиктовал правила: никаких друзей, никакого секса и как можно меньше
присутствия в его жизни «дяди».
Замутнённые глаза напротив чуть прояснились, но вскоре опять заплыли и

охладели, застыли.
…История любит повторяться.
— Но он же вам брат… и мальчик. Ему будет больно.
— Если вы за ним не уследите, тогда ему будет больно.
...
По его поручению семьёй Дюранов занялся специально обученный человек не из
общего штата сотрудников. Он получал регулярные отчёты от матери,
периодически делал снимки, и, когда Чон, наконец, про мальчишку вспоминал,
выкладывал проработанный материал. В жизни Дюрана не происходило ничего
интересного, потому месяцы между каждой контрольной точкой постепенно
увеличивались.
На то время выпал первый инсульт Дадэ. И после затяжного периода тягостной

беспомощности, они так и не смогли восстановиться… Вот она была — и в ней
целый мир — и вот её не стало. Никто… никакие победы, суммы, власть не могли
унять боль потери. Чонгук чувствовал себя тем мальчиком на лавочке у
траурного комплекса, у которого безмолвные слёзы, весь рухнувший мир и
стоящая перед глазами пелена неопределённости.
На некоторое время Миллер отошёл от дел, а Чонгук ушёл в себя. Увлечённость

Дюраном сошла на нет. Наступили бесцветные времена.
Быть может около года он привыкал жить без неё, как будто заново учился
дышать, ходить и говорить. С головой уйдя в работу, в сына, временно оставил
былые увлечения. И всё же, как бы ни было плохо, жизнь продолжала своё
течение, и траур не мог длиться вечность. Тогда он снова вспомнил.
Миллер злился при каждом его упоминании. И твердил, и твердил, что эта
история закончится плохо. Траур прошёл подобно урагану, оставив за собой
руины. Агрессия накрывала с головой, ей требовался выход. Не слушая
предупреждений Миллера, заручившись безрассудством, манией, похотью, он
поехал в ту безликую квартиру. Была ночь. Что он хотел оттуда извлечь?
Забрать сокровище, что его манило? Или снять первую пробу?
Безликое создание на пороге, отдалённо напоминающее Ивет Дюран, с

замиранием сердца пропустило его внутрь. Чонгук помнит, как сейчас: жёлтый
свет из окна в сумраке скромной комнатки, полосой ложащийся на укрытое тело
на узкой кровати, шум редко проезжающих машин, аккуратно сложенные в
стопку тетради, выглаженная и повешенная на плечики на стене форма, а под
ней на полу балетки. Чонгук осторожно, дабы не разбудить, стянул с него
одеяло, жадно оглаживая взглядом изгибы всё ещё запретного плода. Столь
острого возбуждения он не испытывал давно. До безумия хотелось сжать в руках
605/846
это мягкое тельце и, вдавливая в матрас, отыметь жёстко и быстро, не дав
вздохнуть. Но не мог. Из-за этого ему отчего-то улыбалось. Зачем он пришёл
сюда? Зачем себе что-то запрещает?
Тае был так беззащитен, невинно нежен и просто красив. Вдруг, зашевелившись,
неспокойно перевернулся к нему лицом. Что же чувствовал? Опасность или
защиту?
Чонгук не удержался, проведя по щеке. Завёл пальцы в волосы, наконец,

невесомо коснулся подушечкой большого пальца губ. Тае зажмурился во сне.
Чонгук отнял руки. Ему стало не по себе, когда он представил, как бы мальчик
плакал и бился от ужаса. Не этих эмоций ему хотелось.
— Всё будет хорошо, Тае. Я приду позже.
...
Миллер строго провожал взглядом незнакомого парня. Всё бы ничего, будь это
очередная приходящая и уходящая. Но Чонгук попросил найти парня — парня, с
похожими данными, как у того французского мальчишки.
Иной раз Алекс подумывал, что Чонгуку стоило один раз переспать с ним ещё
тогда, чтобы, получив горький опыт, больше к нему не лезть и забыть как
страшный сон. Но он уже не был так уверен, что он действительно бы забыл и
отпустил, потому то, что происходит с ним сейчас — можно назвать лишь
одержимостью. И вряд ли всё разрешится, если он единожды отымеет
мальчишку. Всё сложнее. Но и понять не может: в чём сложность?
Чонгук же пристально, своим фирменным тяжёлым, возбуждающим взглядом

рассматривал визитёра. Не слишком похож на Дюрана, но голодному выбирать
не приходится. Желание не утихало, лишь росло, томило своего хищника.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать, — мило сомкнув губы и улыбнувшись, ответил юноша.
— Ты уже занимался этим с мужчиной?
— Да… конечно.
— Как тебя зовут?
— Лео, — приторно мило говорит он. Слишком доступный, слишком податливый,

слишком… другой человек.
— Кто из твоих родителей иностранец?
— Папа — канадец, — приятно сощуривается Лео, разулыбавшись.
Милость мира. Отвести бы с ней свои грехи. Именно это Чон очень хочет. Но вряд
ли удастся. Грехов за ним тоже — слишком.
— Хорошо, Лео. Я спрошу тебя только один раз: как ты относишься к жёсткому
606/846
сексу? Если тебе это не нравится, я посажу тебя в такси, и мы мирно разойдёмся.
Или…
— Я не против, — без тени сомнения заявляет, сделав шаг навстречу. — Что мне
нужно делать?
Чонгук поманил его пальцем, нажав на плечи, заставив опуститься на колени.

Юноша всё понял без слов, потянувшись к ширинке.
— Давай договоримся, Лео: не кусаться, — тот снова очаровательно разомлел

под комично-интимное «вжик». — Не влюбляться. И не сожалеть.
Улыбка растаяла.
...
— Где он сейчас?
— Где-то в районе Инсадона. Уточнить координаты?
Рассеянно разблокировав телефон, он открывает окошко диалога. Чёрная

машина хищно петляет между улицами. Стекло с его стороны чуть спущено,
ветер приятно освежает лицо. На лбу пролегла многолетняя усталость, брови
мрачно свелись к переносице — ему не до глупых переписок. Но таймер на
исходе, и он снова возвращается к этому контакту.
Без особого интереса набирает: «Как всё прошло?»
Колокольная улица, аниматор в каком-то мультяшном костюме и Тае Дюран на

бордюре в тёмных очках. Будто почувствовав на себе чужой взгляд, он ни с того
ни с сего озирается. Ни один мускул не дрогнул на Чонгуковом лице, пока он
перебрасывался с ним бездумными фразами. Тае подрос, но так и остался
ребёнком — наивным, невинным и робким, замкнутым в периметре своего
лебединого озера. И чем ближе день их встречи, тем сильнее и агрессивнее
жажда.
Ему заранее известно, что вновь придётся запастись терпением: наверняка

большим, чем до. Когда мальчик будет рядом, сдерживать свои животные
порывы станет вдвое сложнее. Но если близость с ним не удовлетворит его в
достатке, то это будет самым большим разочарованием века.
Если секс с ним никуда не годится, он вряд ли отпустит его с миром… За его
помешательство кто-то должен быть в ответе. Муторное волнение застилает
рассудок, поэтому он позволяет себе беспощадные мысли. Его самого терзает
страх. Что, если он всё это время заблуждался? Тогда будет проще покончить с
ним раз и навсегда. И с этим тоже не возникнет проблем. Кто вообще будет
горевать по этому мальчику? Мир его просто забудет. Нет. Мир его даже не
вспомнит.
…Ни о чём не догадывающийся Тае снова встрепенулся.
Но ведь всё будет хорошо, верно?
***
607/846
Чонгук снова и снова возвращается в прошлое, к тому же делать это не
сложно — дорожка проторена, дверь туда настежь открыта. То, что было
глубоко спрятано, вырвалось наружу. Как бы сильно он ни желал стереть его из
памяти, один раз увиденный образ худощавого мальчика запечатлелся навсегда.
Эти залитые кровью непокорные глаза… Потерянный, маленький — в прошлом,
дрожащий, израненный — в его созданном настоящем. Ни о чём не просивший,
кричащий…
Он сам вылепил эту фарфоровую куклу и сам же её разбил.
Прикрыв глаза, Чонгук замученно откидывается на спинку кресла. Вот бы

передохнуть на час… Выбраться из этого душного сна. Работа на ум не идёт.
Отстукивает пальцами неизвестный мотив. Костяшки стёрты. Ясно помнит, как
ощущал ими тёплую кровь. Чжан стоял перед ним на коленях, клянясь всеми
святыми, что не трогал его Тае Дюрана. Никогда.
Пальцы останавливаются, мотив прерывается. Никогда? …Снова воспроизводя

стук. Это помогает сосредоточиться. Голова нещадно раскалывается. Таблетка
аспирина давно растворилась на дне стакана. Он тоже… где-то там.
Проблема не в том, что он поверил Файе и их, на сегодняшний день уже

казавшейся чрезвычайно нелепой сцене измены. Он сожалеет, что приехал тем
утром. И обо всём случившемся после.
В тот роковой день его разбудила плачущая Файя, схватившаяся за живот.

Почему она не спала в столь ранний час? Объяснение приходит с лёгкостью —
стало плохо. Как он мог поставить под сомнения настолько серьёзные
обстоятельства? Пальцы останавливаются. Потеряла ребёнка. Опасная игра со
смертью. Непростительная ложь. И снова — стук, стук… тук-тук… В столь ранний
час не спалось и его ассистенту. Повальная бессонница. А какая интуиция!
Именно он обнаружил в мусорном ведре ванной футболку Тае, которой якобы
вытирали сперму. Пальцы останавливаются. Интересно, кому пришла в голову
эта глупость? И ещё более интересно — как он мог в неё поверить?
Тем вечером они снова глупо повздорили. Поверилось бы во что угодно. Даже в
то, что мужик, будучи в стельку пьяным, не только смог полноценно заняться
сексом, но ещё и кончить.
Он довёл Тае до крайней точки кипения, когда тот захотел инсценировать

измену, таким образом ударив ниже пояса. Честно говоря, сейчас Чонгук
понимает, что, даже если бы Тае действительно лёг под другого, он бы его
простил. Измена может быть как физической, так и эмоциональной. Тае не хотел
другого — Тае хотел причинить ему боль. Но в тот вечер он даже не смог
возбудиться. Сейчас он уверен — Тае бы не смог возбудиться, он был слишком
разбит и, скорее всего, сильно напуган ближайшим побегом.
Сперма на футболке принадлежала его ассистенту.
Пальцы снова застучали.
Прижать Сокджина оказалось проще простого, ведь для этого достаточно

прожать слабое место. У него тоже есть дети, а Чонгук не святой. В конечном
итоге Сокджин предпочёл разумному признанию и последующему, пусть и не
608/846
искреннему раскаянию — сочинение. Выложил такой рассказ, как будто Дюран
умолял его об одолжении и даже вместо Чжана предлагал интим ему. Умолял.
Тае? Тае всегда в контексте презрения обсуждал его ассистента.
Пальцы остановились.
Они были в Мокпо; стояла ночь, тишь и туман. Сокджин, ещё недавно пышущий
лоском, стоял на коленях между рядами портовых контейнеров с разбитой
губой, сломанным носом и порванным костюмом. Мышцы Чона гудели, и наконец
он дал им разминку. Просящееся наружу бешенство вылилось из берегов. Он
чувствовал себя языком горящей спички: коснись чего, сможет поделиться
только огнём, устроит пожар, но не потухнет. Раньше сгорит сам.
— Ну давай, Чонгук, бей! Убей меня! Это не изменит того факта, что ты
таскаешься за безродной тупой потаскухой!
Чон посмотрел на него с критичной надменностью.
— Безродная тупая потаскуха? Думаешь, если твоя семья смогла дать тебе
хорошее образование, то ты голубых кровей?
— А ты нет?! — Он усмехался, сплюнув кровь. — Ты сам не считаешь себя выше

остальных? Связался с этим пидором и сразу стал недалёк до всех сирых и
убогих?
— Ай-яй, — холодно и равнодушно. Глянул на охрану. Знак понятен. Сокджина

перехватили так, чтобы он не дёрнулся. Чонгук присел перед ним на корточки,
спокойно взяв его ладонь, с минимальным интересом рассматривая пальцы.
Резко вывернул указательный вверх. Хруст раздался вместе с криком. — Какой
чистый звук. Ты не пробовал себя в пении?
— Сумасшедший ублюдок!
— Есть в твоих словах правда. Приятно познакомиться, Сокджин. — Хрустнул

средний палец. Мужчина затрясся, начав поскуливать от боли. Чон вёл себя
непринуждённо, будто ломал не человеческие кости, а куриную ножку. — Я не
стану тебя убивать. Лучше я расскажу тебе страшную историю. — Ассистент
нервно дёргал губами и ноздрями, то и дело ожидая нового перелома. — Пидору,
о котором ты говоришь, было четырнадцать, когда я его нашёл. Не буду
вдаваться в подробности, в двух словах — он мой некровный брат. Я хотел взять
над ним опеку, хотя изначально хотел свернуть ему шею, но не суть важно —
главное, передумал. Тае вырос на моих глазах. Не стану отрицать: в некоторой
степени я сыграл не последнюю роль в смерти его матери. В смерти его отца
тоже. — В расход пошёл ещё один палец. — Когда ты его подставил, потому что
он немного запутался и попросил у тебя какой-то помощи, я очень на него
разозлился. А ты поставил на то, что убью? — Снова дал знак охранникам. Они
зажали тому рот. Мизинец хрупок — прямо как чьё-то доверие. Да и Сокджин
растрогался до слёз. Видать, такая история. — Ну что ты, не плачь. Ночь только
началась. Кстати, сколько лет твоей старшей дочери? Тринадцать, пятнадцать?
Надеюсь, ты ей дорожишь. Намёк понят? Я сделаю тебе одно ма-аленькое…
примерно вот такое, — схватив сломанный мизинец, привёл Сокджина в
мучительные конвульсии, — одолжение. Завтра ты едешь домой, пакуешь
чемоданы и уезжаешь с семьёй так далеко, чтобы я тебя не нашёл.
609/846
Сокджин мог только мучительно мычать.
— Мы друг друга поняли. А мальчики тебе кое-что разъяснят на прощание.
Похлопав того по щеке, неторопливой походкой направился к автомобилю.

Перед ним открыли дверь. Сел он с тяжёлым вздохом и, нервно сдёрнув пиджак,
откинулся назад.
Он не видел Тае уже неделю.
И он не знал его координаты.
***
У французов есть такая пословица: «Qui aime bien, chatie bien». Кто крепко
любит, тот строго карает. К слову, Чонгук не француз. Тае наказывает его не
менее жестоко. Оставив с грузом вины один на один, пропав без вести, не
находясь и не подавая ни единого признака жизни, он буквально обрёк его на
адские муки — сначала совести, потом тоски.
Ему давно не было так страшно, как в первую неделю потери. В лесу нашли
только телефон, и тот принадлежал Миллеру. В последний раз Тае сделал
экстренный вызов. Дождь размыл все следы. Он поднял на уши полицию, морги,
больницы, но Тае не подавал ни заявления, ни обращался в скорую.
Увечья, которые он ему нанёс, точно не были смертельными, поэтому

единственное, на что он надеялся — что Тае хотя бы жив. Из Кореи ему не
сбежать. В таком случае рано или поздно он его найдёт.
Хотя бы найдёт.
Пальцы остановились. Или они давно были в покое? Открыл глаза. Миллер
созерцал панораму, открывающуюся из кабинета офиса, благородно
развалившись в кресле.
— Что мне с ними делать? — негромко первым прерывает тягостное молчание.
Миллер безмятежно тянет губы.
— Цуанан уже давно потерял наше доверие. Пусть попросится к Барсу, если он,
конечно, ещё будет ему интересен.
— Я спрашивал не про него.
— Я знаю. Сокджин не тот сотрудник, которого можно просто уволить и

отпустить.
— Пусть пока за ним пристально наблюдают.
— Пусть. Сомневаюсь, что он это так просто оставит. Ты и сам понимаешь,

бессмысленно давать шанс. Заигрываешь со своей совестью? Ну а что насчёт
Файи?
— С ней я сам разберусь.
610/846
— Учитывай, что Йен будет задавать вопросы.
— Он поймёт, если я скажу, что тётя потеряла ребёнка и нуждается в

психологической помощи.
— Главное, чтобы он потом не узнал правду, и не повторилась ситуация с Тае.
— У Йена более устойчивая психика. Если бы Риджин была жива, всего бы этого
не было. Но я больше не могу терпеть её семейку. Место Цуанана нужно кем-то
занять.
— Есть кто-то на примете?
— Ривера.
— Ларкин не бизнесмен. С чего вдруг ты сделал ставку в пользу него?
— Когда я верну Тае, я не хочу, чтобы он мельтешил перед глазами, но и уволить

его не могу. Просто посади его на кресло, компетентные люди разберутся.
Миллер неодобрительно поджал губы.
— Ты принимаешь такие абсурдные решения только потому, что ревнуешь его к

своему любовнику? Не похоже на тебя.
— Нам в любом случае нужен новый человек. Ривера больше пригодится мне в
Китае. Он ответственный сотрудник, честно, он мне нравится и мне бы не
хотелось его увольнять. С виду их дружеское общение кажется безобидным, но
Ривера в первую очередь мужчина, а Тае берёт слабостью. Насколько я знаю, ты
с ним близок: разве не хочешь ему помочь?
— Я мог бы ему помочь, даже если бы ты его отстранил. Дело в тебе. Всё чаще
твои эмоции берут верх, а значит, однажды ты ошибёшься. Как бы сильно тебя
не будоражил Дюран, ты не можешь руководствоваться чувствами.
Чонгук усмехнулся, снова застучав по столу. В то утро он всерьёз поверил в его

намерения застрелить Тае. Это эффективно привело его в чувства, но не
предотвратило известного финала.
Тае не найти по компасу, не найти по зову сердца. Он спрятался так хорошо, что
вернуть его будет крайне сложно.
— Я… много думаю в последнее время. Как видишь, снова спокоен, как пациент
психоневрологического.
— Чонгук… — Алекс отечески улыбнулся, но Чонгук умело развеял радость.
— Найди его. Переверни всю Корею, но приведи его обратно. Моё желание не
изменится, ты знаешь.
— Ты не обрадуешься тому, что ищешь.
«Моя радость». Радость? Наказание.
611/846
— Я не обрадуюсь, только если ты его не найдёшь.
— Я ещё мог понять, почему ты был одержим им тогда, но сейчас… у меня нет
идей. Ты всё ещё не отпустил прошлое?
— Я не хочу говорить о прошлом.
— Хотя бы признайся самому себе.
— Что ты понимаешь? Ты был в моей голове? Каких признаний ты от меня

хочешь?
— Ты любишь не его, а власть, которую ты над ним имеешь.
— Может быть. Не понимаю, почему всем так важно докопаться до истоков.

Любовь не настолько сложная материя.
— Ты упёрт, потому что сам не знаешь ответа.
— Я хочу его — и это уже не вопрос. Всё?
— Как бы мне этого ни хотелось, рано или поздно он вернётся. У вас Диана.
— Тогда вопрос в том, когда он вернётся ко мне…
***
— Мистер Чон!
В разгар рабочего дня в кабинет без стука ворвался охранник, немногим

разозлив неожиданностью и наглостью. Но возмущение он попридержал,
надменно вскинув бровь, прежде решив выслушать сенсационную новость, с
которой, по-видимому, его принёс сам ураган.
— В бору… на окраине… нашли парня.
— Что ты сказал?
Сам ураган…
— …Парня. Труп.
Чонгук медленно вытянулся, широко и безмолвно распахнув глаза.
Нет… Что он сказал?
***
В морг он поехал один, хотя его отговаривали садиться за руль. Он был в самом
что ни на есть себе, в здравом уме, светлой памяти, даже чересчур вменяем, и со
всей ясностью осознавал, где он и что делает. Стрелка на спидометре
выкручивалась за пределы допустимой скорости. Это он тоже хорошо понимал.
612/846
Бледнолицый, едва скрывающий дрожь в руках, да что там — в коленях тоже,
шагал по коридорам, с трудом не срываясь на бег. И волна страха окатила с
макушки до пят, бросив в потливый, мерзкий жар. В тот страшный миг, когда с
окоченевшего тела спустили белую ткань, он задержал дыхание. Резко
выдохнул, крепко зажмурился…
Не он.
А если бы? Если бы?! Страшно представить, что бы… Он отказывается

признавать. Это страшно.
Покинув морг, без сил упал в машину, опустив руки и голову на руль. Втягивал
тишину, как самый сладкий нектар. Приходил в чувства. Опускал тревогу.
Постепенно задышал размеренно.
Не его мальчик. Всё остальное поправимо.
***
Этим вечером он закрылся в кабинете, сложив ноги на столе, хладнокровно

смотрел в экран и изредка потягивал виски. Киносеанс не для всех. Закрытый
показ.
Бегло просмотрев содержимое диска, достал его из дисковода и переломил

пополам.
Пухлая кожаная папка из сейфа, лежащая под кипой документов, сейчас

находилась на столе. Перед глазами веером разлетелись сотни фотографий. Тае
до их формального знакомства и после. Очень много Тае: часто спиной,
гуляющего. Тае, который о нём не знал. Распечатанные сообщения его матери,
приложенные к отчётам о слежке. Архив «совершенно секретно».
Не вскрывать.
Труп обнаружен недалеко от территории его дома, значит, у полиции появится

интерес к его жизни. И сам Тае в любой момент может заявить в полицию. Где
бы он ни был и что бы он ни предпринял, оставлять на руках такой материал
больше нельзя.
Отставив пустой стакан, он кинул все бумаги в железную чашу. Пролил на них
виски, кинул подожжённую спичку. В глазах вспыхнул огонь. Лицо обдало
жаром, фотографии — пламенем. Так горит прошлое. И вот он уже никогда этого
не увидит, никогда не прочтёт, никогда не возненавидит его ещё больше.
Следом полетел сломанный диск, ещё пара личных вещей… Соглашение о

неразглашении охватило огнём в считанные секунды. Уголки листов сначала
загнулись, прежде чем стать пеплом.
Бумага всё стерпит. Что не так с этими людьми?
Ещё десяток снимков из личной коллекции. Соблазнительный, нагой, страстный,

взволнованный, любимый… Те самые фотографии, которыми он его в последний
раз шантажировал. Если Тае захочет ему отомстить, ему будет крайне сложно
найти доказательства.
613/846
Пусть горит.
Следующая по списку — папка с записями с камер видеонаблюдения в кабинете.

Удалить. Здесь никогда и ничего не было. И жили они долго и счастливо… в
разлуке и ненависти.
Он полностью вычистил свою сокровищницу с надеждой на то, что сокровище не

попытается уничтожить его.
***
...
Солёный холод обветривает губы и щёки. Холодный стимул для организма.
Быстрый бег, сбитое дыхание, упрямый колючий взгляд. Свист ветра соседом.
Пять утра. Таншань. Пробежка. Или бессонница? Бесприданница-ночь. Серое

небо готово в любую минуту заплакать. Всё как с настроением.
В этом порту его судовой док. А в этой стране его сын. Только он где-то не здесь.
Первые капли режут лицо. Он не остановится, пока не загорится грудная клетка

и не откажут ноги. Эта боль его оживит. Если он не выжмет эти силы сейчас, они
догонят его к обеду, к вечеру… и выльются во вспышки гнева. А злиться ему
нельзя, ни за что нельзя.
Всё это время в голове держится мысль: «Я буду быстрее».
В шесть тридцать он заходит в душ постоянного номера в «ИнтерКонтинентал».

В половине восьмого выезжает обратно к доку. После обеда едет в Пекин.
Встреча с сыном по-настоящему радует. Йен уже пошёл в школу, но ещё не
вышел из того возраста, когда можно сидеть у родителей на коленях. Что ещё
нужно для счастья любящему отцу?
В кругу родственников за общим столом он сохраняет непринуждённый вид.

Знает, что на него постоянно смотрит Риджин; чувствует, как не отводит
проникновенный взгляд Файя. Но он небезразличен только к сыну.
За последний год Чон пришёл в свою лучшую физическую форму. Разница видна
невооружённым глазом: он раздался в плечах, сменил гардероб, наточил скулы.
Смерть матери выбила почву из-под ног и всё, что он делал — пытался
удержаться на ровном месте. Бег, ежедневные походы в боксёрский клуб, новая
пассия — такая, что не из робких, и всё ради того, чтобы заглушить дикое нутро.
Риджин выцепит его перед уходом, попросит уединиться, обнимет совсем не по-
дружески, а он сделает вид, что этого не заметил.
— Тебе всё ещё тяжело? Чонгук, не держи всё в себе. Если ты захочешь просто
поговорить…
Но она не тот человек, с которым ему нужен разговор. Он не говорит о матери

даже с Алексом. Для них обоих это по-прежнему открытая рана, и, наверное, им
кажется, будто если её игнорировать, никто и не заметит. Затянется сама. А
шрам… а шрамы украшают мужчин.
614/846
Да, ему всё ещё тяжело. И он давно вынужден играть эту роль: так ведь
принято, как в тех каталогах про роскошную жизнь со снимками образцовой
семьи. Он чувствует нечто подобное: как будто вся его семейная жизнь — это
снимок из представительского фотоателье. Ему положено иметь большой дом,
красивую супругу, хотя бы одного ребёнка и общие выходные. Хотя в
действительности его семьёй была и остаётся лишь мать. Никогда и никто не
сможет так же его обнять, выслушать, понять. Риджин знакома не с тем
Чонгуком, за которого вышла. Риджин знает его только по фильму, который он
сам продюсирует. И не её вина, что она не та.
Женщина из каталога.
Снова подбирается волна. Во что её направить теперь? И что помогало раньше?
Сегодня, когда он укладывал Йена, медленно гладя его по голове, в памяти

спонтанно возник образ мальчика, которого он оставил в той, другой постели
душного дома, так и не причинив боли. Что его тогда остановило? Он ведь всё
ещё зол… Голод сосёт под ложечкой, скребёт по нервам, но хватает за жилы,
удерживая всякий раз, как ему вновь хочется накинуться на того ребёнка. Его
некому защитить — он знает. У него нет отца, который охранял бы его сон у
постели. Кто у него вообще есть? Он поспособствовал тому, чтобы лишить его
всякой опоры. Опора — не материальные блага; дружба, любовь — вся эта
социальная игра может внушить мухе, что у неё птичий полёт.
Одиночество уязвимо.
Чонгук всё же не из той породы, кто направляет свой меч на правых и

невиновных. Но как же повезло, что природа оградила мальчика от схожести с
отцом. Видя его воочию, нет нестерпимого желания сжать руки на его шее. Но
пробуждается другое…
В Корее он возвращается в отчий дом. Так и не находит сил съехать. Сразу после
того, как отца не стало, он перебрался сюда. В то время Риджин уже долгое
время гостевала в Пекине, оправляясь после смерти своего отца. Семейная
квартира всегда была ему мала. И как предвиделась возможность вернуться под
крыло матери, он без раздумий этим воспользовался. (Опять он думает о ней…)
Беспорядочные мысли терзают виски. Он греется у камина с томиком «Любовь в

Дунхуане» на бедре, ожидая позднего гостя, ни то дремля, ни то тяжело
бодрствуя с прикрытыми веками.
Выйдет из смуты только тогда, когда в гостиной вытянется тень, послышится

сдвоенный топот. Чонгук просил «без проблем», но уже по первому взгляду
поймёт, что их не оберётся.
Возбуждает. Это Чонгук тоже понял по первому впечатлению. Но не потому, что

он похож на Тае внешне — от него чувствуется похожая на Тае безропотность.
Невинность.
— Оставь нас, Джордж.
Голова уже проясняется. Вот и мысли перетекают в другое русло. Отток крови к
низу.
615/846
Секс придуман на небесах…
«Любовь в Дунхуане» перекочёвывает на камин, обложкой вниз. То, что здесь —

не любовь.
Он снова начнёт с имени, рода деятельности, — вздохнёт, узнав про стажёрство

в музыкальной компании; также поинтересуется постелью, вдогонку
добродушно хмыкнув. Злость рассеялась, как не бывало. Девственник. Не то, что
он хотел, но и не то, от чего он откажется.
— Если я просто дам тебе денег и отпущу, ты же всё равно снова попробуешь?
Кто тебя заставляет этим заниматься?
Юноша стыдливо опускает лицо. Ещё один запутавшийся ребёнок. Все эти
мальчики и девочки, мечтающие стать кумирами миллионов, ещё не знают, что
плата за вход будет слишком высока. Так почему они выбирают этот путь?
Нас только в детстве ставят на ноги и учат ходить, но в будущее мы шагаем

сами, потому жизнь всегда будет похожа на перекрёсток. Самый главный
вопрос: куда ты свернёшь?
— Я не буду заставлять тебя. Если подходит роль эскортника, то тебе повезло,

что здесь с тобой я, а не кто-то другой. Но это не то, что тебе нужно, поверь.
Хорошенько подумай об этом.
Парень обернулся назад, засмотрелся на выход, но не сделал и шагу. Свернул не

туда… И вряд ли понимает, что не найдёт дорогу обратно. Смущённо улыбается
под пытливым взглядом опытного попутчика. Очаровался. Зря… После оргазма
всё чудесное становится банальным и простым, придётся приземляться. Этот
Икар далеко не улетит, расклад предопределён. Не зря завещал Дедал: «Не
поднимайся слишком высоко; Солнце растопит воск». Но Чонгук более не станет
отговаривать. Каждый сам решает: лишиться крыльев и утонуть, или облететь
это море.
Только не Тае...
...
Прожектора бросают фокусированный свет на сцену. За кулисами можно
раствориться в темноте, стать её объёмной фигурой, но на сцене танцующее
тело попадёт под полный контроль света, в точности, как сам свет — окажется
чьей-то марионеткой.
Чонгук всё ещё на тёмной стороне, вместо аплодисментов опускает руки. Его
никогда не интересовало изящное искусство, и всё-таки он здесь. Его
компаньонке вроде бы это тоже нравится. Она держит его за руку, иногда
наклоняется, бессвязно комментирует, лишний раз дотрагиваясь, чтобы
оказаться ближе. С ней его свёл Миллер. Так уж вышло, что он хорошо знал, что
ему нравится: покладистость, умеренная скромность, натуральная внешность и
«плавкий» характер — вот и кандидатка под стать. Дело вовсе не в ней. Алекс
хотел направить свет на подконтрольную фигуру, чтобы отнести другую в тень.
Чонгук подыграл.
616/846
Миллер совершенно точно не знал, что в этом театре сегодня выступали
выпускники балетной школы, а какой красивый жест — два билета на спектакль
в первый ряд. А какой обзор! Субтильный мальчик на заднем фоне — вот кто
владел всем его вниманием. И ничто не могло взбудоражить настолько же
сильно, как осознание, что совсем скоро он будет его.
Подобраться к Тае не составит труда. Как показала переписка, он потянется к

любым рукам, которые его чуть сильнее притянут. Нерастраченная нежность,
собственная неизученность — он с нетерпением ждёт раскрытие этого бутона.
Утром Тае делился с Богомом волнением перед отчётным спектаклем. Если бы он

только знал, насколько сейчас близок со своим другом… стал бы он ещё более
взволнован?
У Чонгука была идея предстать перед ним в образе его обожаемого Богома,
которому он доверяет. Тогда бы из статуса друга он легко и непринуждённо
перешёл бы в статус любовника. Но он так не сделает. Он будет контролировать
его с воздуха и земли, заполнит собой, отучит от других… станет его мыслями.
Мучительная, подлая игра. И Чонгук знает, кто выиграет. Нет, он уже

победитель. Разве может быть иначе?
Тем временем артисты выходят на поклон.
Вместо оваций он передаёт девушке лилию и указывает пальцем маршрут.

Убедительно поясняет: «Мой племянник».
Несколько балерин подлетают к краю за своими букетами, лучатся от похвалы

родни. А среди мальчиков только одному дарят просто так. Чонгук подавляет
улыбку, видя растерянность и скованность. Тае не знает, куда деть глаза, руки,
несчастную лилию. Проще всего ему отойти на задний ряд, затеряться за
чужими спинами. Самым красивым вещам в мире свойственно прятаться в чужой
тени, оттого их находка так искушающа. Но ему от него никуда не скрыться.
В конце концов, балерины существуют, чтобы служить королю. Иначе для чего
этот танец?
617/846
Глава 34. Калипсо
И пустился в путь в бумажной лодочке без днища; в ней я улечу

на луну. Я завёрнут в складках времени, я — в истёртых сгибах страницы жизни.
Ты устроилась с противоположной стороны листа; я вижу твои следы в чернилах,
что просачиваются через волокна бумажной массы. Когда нас размоет
водой, клетка распадётся, и мы сольёмся воедино. Когда этот бумажный
самолётик оторвётся от края скалы и проведёт параллельные конденсационные
следы во тьме, мы снова будем вместе.
Dear Esther
— У тебя красивые глаза. Тёмные и безмятежные.
Жёсткой скулы дотронулась нежная женская ладонь. И столкнулись две

крайности. Случился взрыв, зародилась новая Вселенная. Начало. Или конец.
Столкновение, которого быть не должно.
Эмоции прячутся под одеялом безразличия, но внутри него отзывается, трогает

за живое.
Тёмные и безмятежные…
— …И печальные. Почему?
Почему?
Он всё ещё не готов отвечать на поставленные вопросы. Глаза — зеркало души.

Стало быть, в её — океан?
Голубая гладь безоблачного неба. Прозрачная вода похищает его цвет, и вот
море уже не просто море — синее полотно, лазурный берег, опасная красота.
Быль и небыль скрестились, и подобно водам она похитила его взор одним
весенним днём.
Небольшая авария, два автомобиля на обочине, привлекательная незнакомка,

нервно закусывающая палец. Что в ней было особенного? Он бы и сам не
ответил. Тихий голос с сексуальной хрипотцой, аккуратно очерченные полные
губы, удивительно пронзительные и будто всё понимающие глаза — лик самого
дьявола. И он повёлся на его соблазнительный шёпот. Вместо штрафа — её
номер, после — его — номер в отеле.
«Чонгук» — с особенным акцентом. Короткий бурный роман. Катастрофа, а не

ошибка.
…
— У тебя хорошая растяжка, — довольно подметил, дерзко дёрнув её за
щиколотки на себя. Призывно оголена, обольстительно спокойна — она снова в
его мечтах. По простыни растрепались волосы. Вид, не оставляющий места
фантазии.
Он ей больше чем очарован.

618/846
— В детстве занималась.
Маленькая заминка. Точечный интерес.
— Чем?
— Балет.
Ответ, лишённый для него всякого смысла. Ещё не изведанный им мир la petit
mort.
— Мм… так ты балерина?
Приподнявшись, она запрыгнула ему на бёдра, яростно впилась в губы,

обесточила любопытство.
Ромео и Джульетта. Рафинированная классика плохого конца.
— Ненавижу балет.
…
В часы интимной близости — выгул тёмной стороны. Ведь если обе стороны не
против, тогда это уже не насилие, а постельное пристрастие. Нежность не
насыщала. Или не было того, к кому бы потянулась его нежность? Как и всякому
гулящему человеку, ему нужна была оправдательная записка своей
непостоянности: жена нелюбимая, жизнь тернистая, да всё как-то криво, а у
соседей в саду и трава зеленее. И пусть он никогда не скрывал своей
полигамности, в точности, как и не жил в образе святого человека, но и его
нашёл дух мёртвого поэта, сентиментально мечтающего об одной.
Так она и появилась в самый нужный момент. На всё согласная, лёгкая,

цепляюще неуловимая. Ангел в жизни, проститутка в постели — кажется так он
представил её Тае. Действительно ли он был в неё влюблён? Его будоражила
окутывающая её таинственность. Ему подошли игра в чувства, легкомысленные
улыбки, ножи в спину. Эйфория ослепила, но он не хотел ей противостоять. Нет,
напротив — осознанно подпустил к себе слабость.
В компании тем временем велось переустройство власти, конкуренция

исчислялась реальными жизнями. Каждое собрание директоров для кого-то
могло оказаться последним. Последним оно могло быть и для него. Он хорошо
уяснил, что никто тебе не друг, не брат и даже отец не отец. Не пришлось
взращивать жестокость на пути к достижению своих целей, ведь он и был
жесток, и, когда ему дали зелёный свет, он освободился… Второе высшее,
горячая молодость, подстёгивающая опасность, каждый день — не под богом —
под дулом, и всё с неугасаемой верой в лучшее. Она, как последний
недостающий пазл, идеально вошла в концепт этого эпизода его жизни. Всё же
ему нравилось быть плохим-плохим мальчиком в этом большом-большом мире.
Джеймс Бонд обрёл свою Еву Грин. Да, это смешно. И продлилось также коротко.
На один фильм.
Одиночество уязвимо. Она проникла в него быстрее, чем он в неё. Прощупала

слабые стороны, потому что уже знала их траекторию. Простые аккорды и мотив
619/846
этой песенки простой. После секса даже камень станет ватой, даже немой
заговорит. Вечно напряжённые плечи наконец-то расслабились. То виновата
бескостная ночь или иллюзия близости?
Хорошему слушателю хочется говорить, и он зачем-то открылся. После матери

она стала первой женщиной, которой он доверил свою историю. Отделяя зёрна
от плевел, нужно признаться, что доверие возникло не по причине великой
любви — он был слишком расчётлив для чего-то настолько книжного — он видел
в ней удобного бармена, некого вынужденного психолога на час… проститутку,
которая вместе с хорошим отсосом проглотит череду душевных терзаний.
Просто, за чаевые, забыв обо всём в следующую минуту.
Он усвоил и этот урок. Слабость ничего не прощает. Доверие, как та птица… И

он не поймал.
…
— Таншань, — озвучивает он, показывая документы на новый контракт. — Скоро
станет моим.
— И как же?
Не искал скрытого смысла, не пытался подозревать. Здесь и сейчас он хотел

чувствовать себя в безопасности.
— Ты не поймёшь, — лукаво улыбнувшись.
— Ты можешь мне доверять.
Ему тоже так казалось.
— Таншань — феникс, с особой энергетикой. Хочу его. Он, компания, заводы.

Хочу всё.
Интересно ли ей было это слушать? Отведя взгляд, будто собравшись врать,

заговорила засушливым голосом. Чонгука всякий раз возбуждала её
отстранённость. Она одновременно с ним, его и одновременно не здесь и
никогда ему не принадлежала. Говорила не то, что думала, показывала не то,
что хотела.
— Феникс. Прям как ты.
Умело льстила. Его нечаянная Калипсо. Нимфа, притянувшая Одиссея. И ей

почти удалось заставить его забыть свой дом.
— Знаешь… Плохой ли, хорошей рождается птица, ей всё равно суждено летать.
— Суждено?
Она впервые за этот вечер улыбнулась одними губами. Глаз эта эмоция не
коснулась.
— Суждено. Так говорил мой отец.
620/846
…
Она назвалась именем Софи. Он, не привыкший обращаться к женщинам по
именам, никак её не называл. Эмоционально холодному субъекту был по нраву
мужской шовинизм. В Штатах он получил немаленький сексуальный опыт с
иностранками, но здесь, в Корее, связь с француженкой привлекала в разы
сильнее. По крайней мере, ею она представилась.
Тёмные волосы, голубые глаза… Вскользь обмолвилась: в семье бабка — потомок

галлов. Он не проверял. Думал, врала. Какая бабка, какие галлы? Была бы у неё
семья, разве допустили бы её связь с женатым чеболем?
Впрочем, любовь и прочая шелуха заканчивалась там, где он надевал бельё.

Если его и волновала её жизнь, то в намного меньшей степени, чем собственная.
Эгоцентричность была его пороком. Но, в конце концов, чьи, как не свои
проблемы ему было воспевать? Он не умел любить. Всё, чем он обладал или чем
он хотел обладать, должно было принадлежать ему всецело, без остатка. Он не
желал полумер. Это скорее жадность.
И эту черту он позаимствовал у отца.
…
Прокурор Ан ехидно крутит в руке кассету, переворачивая стул спинкой вперёд,
усаживаясь поудобнее. Прочь манеры. Глас закона — прочь…
Миллер хмуро сидит рядом, поддерживая за плечо. Кассету проглатывает

видеомагнитофон, и чёрный экран разрезает стонами и шлепками двух голых
тел. Чонгук резко и часто вгоняет в болезненно выгнутое тело, удерживая уже
покрасневшую девушку за шею, которая, хрипя под ним, дёргала ковку кровати.
С привязанными к ней руками.
…Не помнится, чтобы он давал разрешения на эту съёмку.
— Как ни посмотри, не кажется добровольным актом.
— Это незаконная запись, — вставляет Алекс.
— Эту кассету нашли в вещах покойной.
— Ну так разберись с этим.
— Ты серьёзно попал, мальчик. — Экран потухает. Ан хлопает кассетой по столу.

— Девчонку зверски убили, это — нашли у неё, улика уже запротоколирована, и
она подтверждает факт насилия. Вывод напрашивается сам: она начала
шантажировать тебя, и ты от неё избавился. Что бы там на самом деле ни
случилось, ты главный подозреваемый и тебе светит пожизненное.
— Ан! — злится Миллер. — Ты знаешь наш уговор!
— Мне интересно, что скажет твой подопечный. Нет, мне больше интересно,
почему ты хочешь его защитить? Твой дружок полный отброс.
— Я её не убивал, — мёртвым голосом отзывается Чон.
621/846
— Но насиловал?
— Софи была со мной по доброй воле.
— Софи? Ты дал ей кличку?
— Что?..
На стол лёг снимок с места преступления. Чонгук не из слабонервных, но даже

его пробирает холодок. Видя её в таком состоянии, мозг отказывает принимать
действительность. Прошедший год кажется вымышленным, она — ненастоящей.
— Её звали Александрия Ришар. Ни о чём не говорит?
— Абсолютно.
Ложь, обвинение в убийстве, спекуляции спутали все карты… Да пропади всё

пропадом! У него новорожденный сын! Ему нужно к сыну! К чёрту всех этих
продажных шлюх…
— Ну а что ты вообще о ней знал?
Ярость вспыхнула в глазах.
— Я не насиловал её и не убивал! Я был в неё влюблён! Влюблён, понятно?
Прокурор переглянулся с Миллером.
— В таком случае мне жаль. Она была беременна. — Чонгук замер. Воткнулся
взглядом в беспечного прокурора. Похолодел. — Жаль вдвойне, если не от тебя.
— Ирония… — Так что ещё ты о ней знаешь?
Ничего…
Никогда и ничего. От начала и до конца.
…
Отец смеялся. Его громовой смех разносился по всем коридорам и комнатам.
Чонгук идёт, чеканя шаг, с каменным лицом смотря чётко вперёд. Никаких
эмоций, кроме слепой и безразмерной ненависти.
Мама выходит ему навстречу с похожим выражением, вскользь цепляя за

щёку — без слов приласкав, провожая до столовой. Отец якобы увлечённо
смотрит телевизор, поэтому его разбирает гомерический хохот. И он до
последнего строит вид, будто один в этих стенах.
— Зачем ты меня звал? — цежено подаёт голос Чонгук.
Отец надменно прекращает смеяться, опуская недообглоданные кости на

тарелку. Некогда зеркально белая тарелка закапана жиром, и его пальцы
сальные, безобразные, а потому всё, что его окружает, становится грязным.
622/846
— Мой наследник убийца, а я узнаю об этом через третьих лиц. Это не я должен
тебя вызывать, это ты должен приползти мне в ноги, бесполезный выродок, —
грозно прогремел, отчего затрясся стол. Большая туча с разящими молниями.
— Это твоих рук дело, — плюёт, вытаращив совершенно безумные глаза.
И отец неожиданно расслабляется, растягивая губы в скотской улыбке.
— Сыночек… — то ли нежит, то ли издевается, или всё вместе, — ты всё такой

же, никак не повзрослеешь… мелкое поганое отродье. Преемник, как же, —
голос снова берёт вторую октаву. — Позорище! Распустил сопли и слюни, всего
лишь прижавшись к титьке! Любая потаскуха может тебя уничтожить! Будет
тебе уроком, — заканчивает строго, будто в воспитательных целях. — В нашем
мире нет места доверию. Мне тебя и трахаться надо учить?! Ты ни черта не
умеешь?!
Дадэ вцепляется в руку сына, но он её выдернул и одним движением снёс со

стола посуду.
Накрывает… Как же накрывает…
— Кто её подложил?! Кан?! Это ты всё придумал?! Ты?! Скотина!!!
— Ты слабый.
— Заткнись!!!
— Слабый, недолюбленный, уязвимый. Хочешь мою компанию? Но тебе никогда

её не заполучить, потому что… — проговорил тише, чётче: — ты жалкий щенок.
— Я убью тебя!!! — орал, удерживаемый матерью, что бросилась ему на грудь.
— Все мы когда-нибудь умрём.
— Будь ты проклят!!!
— Сынок, Чонгук, тише… — испуганно надрывалась мама.
Отец блаженно улыбался, издевался в глаза и слышно напевал, развалившись в

кресле.
— Подхватит ветер одинокую слезу~
Если бы не мама, он бы прирезал его на месте.
И унесёт с собой, твоей душой играя.

И вновь, и вновь, как сотни лет назад…
— Сынок, — обратился к нему отец, передразнив Дадэ, забивая последний

гвоздь. — …Ты улыбнёшься, эту слабость проклиная~
…
Софи… точнее, Александрия, была связана с его конкурентом, он в свою очередь
623/846
был недалёким сподвижником отца, уверенно метившим в главное кресло. Не
стоит говорить, что его больше нет. Нет и её, и откуда она взялась — было ему
неизвестно. По всей видимости, отец всё знал и не препятствовал — так это
интерпретировал Чонгук. Он поиздевался над ним, однако, как и сказал,
преподал отличный урок. Доверие и что-то сродное ему под названием любовь —
это слабость, обезоруживающая на пути к своей цели. Софи-Александрию
устранили так же быстро и бессмысленно, как подложили.
Удалось доказать его непричастность. Под влиянием денег дело не дали придать
огласке, но, чтобы окончательно отбелиться, на судебное разбирательство
потребовался год. Как только она умерла, Чонгук будто неожиданно проснулся.
Наваждение спало, и сердце вновь окаменело. Эту девушку никто не искал и
никому не нужна была её могила. Но он её зачем-то похоронил, как своё
ранимое прошлое, что она растоптала. Похоронил не для того, чтобы было место,
куда вернуться — похоронил, чтобы отпустить. И более никогда не возвращался.
Уничтожил всё, что о ней напоминало, разом стёр два года жизни. И без того
мнительный, вспыльчивый, злопамятный, он стал мужчиной из более прочного
металла. Смириться с тем, что он открыл своё сердце человеку, который ни
минуты не был с ним искренен, было ему не под силу, и всякие больные мысли
пускали трещины в броне. Он не мог позволить себе роскошь скорби — не то
время, не те условия, не тот характер. Если сравнить жизнь с игрой Дженга, её
предательство вытащило нижний брусок, и оттого башня накренилась.
Он чуть не проиграл.
И это он хотел забыть… Просто забыть. Любая боль однажды станет лишь
закладкой в памяти. И потому он не стал узнавать её историю. Было проще
забыть человека, у которого нет ни имени, ни прошлого, ни настоящего «я».
Потом был Йен, были свои заботы, и новые женщины — тоже, и Таншань, и
заводы в Мокпо-Окпо и всё то, что отцу принадлежало. Было само собой
разумеющееся «получить в наследство» и Тае. Момент истины наступил многими
годами позже, когда он занялся продажей отцовского дома. В последний миг он
передумал перевозить туда Тае, посчитав, что трахать его в доме его же отца —
осквернение невинной души, и ничего приятного для него самого в этом акте не
представлялось. Дом в сосновом бору тем временем заставлялся мебелью.
Задолго до совершеннолетия Тае он запланировал его строительство и по
первости даже собирался перевезти в него супругу с сыном, но, в конце концов,
и эта идея не прижилась. Зачем возвращать и жить с той, которую он не любит?
Чонгук мог себе позволить вольный образ жизни и даже целый дом для
любовника.
Нахождение Тае в дымке влюблённости и всё той же трогательной детскости

ему непостижимым образом нравилось. Хотя он и показывал длину поводка, тем
не менее знал, что Тае ничем и никем не интересуется, кроме балета.
Он раз за разом убеждал Тае, что любит его, но сам… в этом не был уверен.
Разубеждал, приводя весомые аргументы. Чувства обременительны и ни к чему
хорошему не приводят. Да и кому бы хотелось считать, что ты влюблён в
красивого — бесспорно красивого, но скудоумного паренька на порядок младше
себя. Это ему было не по фасону. В попытках доказать себе свою независимость,
освободиться от приевшегося «супружеского» смокинга верности, он почти
дошёл до чужой постели. Но будто сама судьба тогда ударила его по рукам —
624/846
помешал телефонный звонок. С того конца провода, с другого конца планеты
Тае плакал, повредив коленный сустав в Екатеринбурге. На тот момент
спортивная травма для него была сродни смерти. И когда он виновато обронил,
что частный рейс для него одного — это слишком дорого, Чонгука это всерьёз
задело. Ирония момента всадила пару укоров в совесть. Случайности
неслучайны. Тае упал, чтобы он сделал приоритеты.
Чонгук всё ещё не мог объяснить своей привязанности, но, встречая его в
аэропорту, увидев бледнолицего, расстроенного, в очередной раз испытал
нежный трепет. Ему как никогда хотелось стать его опорой.
Детально запомнилась дорога с аэропорта: как Тае близко подсел, обняв его
поперёк живота, приникнув к груди, щемяще доверчивый, мягкий в своём
флисовом спортивном костюме. В какой-то момент они засмотрелись друг другу
в глаза, но ничего не могли в них прочесть, и Тае, который всегда отстранялся от
близости при свидетелях, сам потянулся за мокрым поцелуем.
И ещё раз прошептал:
В любви нет никакой романтики. Ему стало почти жаль, но он был не готов
остановиться.
…
Чонгук коснулся тех воспоминаний — коснулся губ, коснулся тех осторожных
слов. Чуть позже он его поставит на колени, силой отымеет в рот, оттолкнёт. Так
проучит. Ранее ему не приходилось кого-либо удерживать рядом с собой, но с
Тае всё изначально началось неправильно.
Ещё позже он свяжется с юристом отца, чтобы обговорить последние нюансы

перед продажей отчего дома. Сухощавый старик никогда ему не нравился, а с
годами и Чонгуков характер стал ещё более непереносимым, что вкупе дало
двойной отврат-эффект.
— Этот дом — реликвия, мистер Чон. Вы не можете его продать.
— Раз продаю, значит могу. Документы готовы?
Они шагали вглубь дома, и на них смотрели уже голые стены, а где-то
замотанная в плёнку мебель.
— Вам крупно повезло, что когда-то он вас усыновил.
Чонгук жёстко кривит губы.
— Разумеется. Ещё больше мне повезло, что моей матери досталось всё его
имущество, а она передала его мне, поэтому я на законных основаниях могу им
распоряжаться. И я продам всё, мистер Ким, всё.
— Да, ваша мать всегда была… — прищемил язык, явно сообразив, что не сносит
головы за оскорбление госпожи Ли Дадэ. — Чего же тянете столько лет?
625/846
— Ну, мистер Ким, не разочаровывайте меня. Рынком недвижимости стоит
интересоваться, даже если вы на пенсии. Я ждал окончания строительства
бизнес-центра и новой транспортной развязки, постфактум — цены в районе
очень хорошо возросли. Я хотел вложиться в кое-что более рентабельное, чем
содержание данной, как вы выразились, реликвии.
Старикан злобно насупился, с шумом водрузив свой дипломат на застеленный

стол, швырнув в него не папку с документами, как было задумано, а диск. В
дипломате располагался ноутбук.
— Слышал, вы практикуете гомосексуальную связь. Тогда вам точно понравится

просмотр.
— Точно? — Чон саркастично вскинул бровь, ведь прозвучало действительно

комично. Не спешил доставать диск, незаметно дав Миллеру знак подниматься.
На воротах дожидалась охрана. Чонгук никогда не пойдёт не подготовленным к
людям своего отца.
Этому его научил отец.
Алекс появился в тот момент, когда на экране запустилось видео низкого

качества. Он бы и не узнал действующих героев, если бы не услышал голоса.
— Тебя подослал директор Кан? — говорит Суман. — Хочешь навредить моему

сыну?
— Нет… Я… — с акцентом. Голосом… позабытым голосом.
Александрия.
— Я могу предложить тебе больше.
— Что?
— Мой Чонгук совсем отбился от рук. Ты с ним уже трахалась? Понравилась ему?
— Мистер Чон, я…
— Ты будешь его шлюхой. Он любит шлюх. — Послышался шлепок. Отец ударил

её по лицу, и она вскрикнула. Чонгук ничего не понимал… — И вот так он любит.
Будь послушной девочкой и понравишься ему. Я тебя научу быть послушной.
Она попыталась выскочить, но он схватил её за волосы и отбросил на пол, рядом

с ногами.
Чонгук догадывался, что появление этой девушки имеет к отцу пусть и не

прямое, но явно какое-то отношение, но, похоже, он его недооценивал…
— Он ещё сопляк, а я отец, понимаешь? Нужно проконтролировать, направить,

так сказать. Всё, чем он станет делиться, будешь докладывать мне. Поняла, я
спрашиваю?
— Нет! Отстаньте от меня!
626/846
Отец брал весовой категорией. Девушку он стал размашисто бить по лицу,
затыкая рот.
— Отстань, — глумливо передразнивает. — Что значит «отстань»? Я знаю, что ты

ищешь.
— Нет!!! — взревела она.
— Ришар — фамилия матери? Темпераментная сучка, — обманчиво нежно провёл

по её щеке. Зрелище не для слабонервных. — Тебе говорили, что ты очень
похожа на свою сестру? Хочешь узнать, где она?
— Не-ет… — рыдая, всё продолжала повторять одно и то же и отбиваться.
Чонгук смотрел на одном дыхании. Догадка петляла кругами, но он

сопротивлялся ответу.
— Папочку ищешь? Я знаю, где твой папочка. Такая интересная у тебя семейка
расплодилась. Будет обидно потерять их из-за своей сучьей упёртости.
Александрия рыдала в голос, спутав все корейские и английские слова, замолив

на французском.
— Рискнёшь пойти против меня, я убью их. Начну с Дюрана.
Чонгук изменился в лице. Тоже перепутал все языки. Стало тяжело в грудной
клетке.
Семья, Дюран… Александр, Александрия…
Очень похожа на свою сестру. А она действительно похожа, просто он об этом

никогда не задумывался.
Отец её насиловал. Или только тогда надругался. Теперь уже никто не

расскажет.
Видеозапись прервалась.
Алекс пребывал в том же подвисшем состоянии. Чонгук ведь просил не искать на

неё информацию, но, если бы он его не послушал и сделал всё, как надо,
возможно, Тае Дюран бы сейчас жил своей жизнью. Возможно. Исход был
предопределён.
— Я всего лишь хотел сказать… — прокашлявшись, юрист опрометчиво сделал

ход не туда… — тот парень, что живёт с вами, господин, сильно ли он
расстроится, если узнает, что стало с его тётей?
Чонгука парализовало от ужаса происходящего. Листы памяти закружились со

скоростью света и повыскакивали очевидные вещи.
Голубые глаза, семья чьи-то там потомки, в детстве занималась балетом.

Сильное сходство с Ивет Дюран.
Если бы он узнал чуть раньше, он бы ни за что не поведал Тае историю про ту
627/846
предавшую его женщину. Никогда бы не дал о ней знать даже косвенно.
Чонгук резко вскочил, перевернув стол с дипломатом, начав приводить в упадок

оставшуюся мебель. Старика схватил Миллер, не пытаясь остановить
разрушительную волну. Этот вулкан теперь ничем не остудишь. Пусть взорвётся
сейчас, сожжёт лавой пол — большего уже не потеряет.
— Ты!.. — напоследок орал старикан, предчувствуя занавес. — Ты и твоя мать

убили Чон Сумана! Ты за всё заплатишь, сдохнешь как шавка — это твой удел!
Остальное как в немом кино. Алекс поймёт по одному взгляду, выволакивая

слишком шумную обузу. Чонгук подойдёт к столу, проведёт пальцами по
крышке. Замрёт. Даже он не может всё знать, и эта правда оглушила, сбила с
ног на ровном месте. Мир стал тишиной, её привет из прошлого — криком.
Боль обязательно станет закладкой…
Пройдёт.
— Любая потаскуха может тебя уничтожить! Будет тебе уроком.
Боль пройдёт…
Алекс вернётся, и его тяжёлые мысли присядут сверху на крышку… гроба.

Вместе они — большой секрет.
Даже прошлое не может стать прошлым. Так и норовит вылезти наружу явь.
— Обещай, что никогда ему не расскажешь, — тихим ужасом.
— Её смерть — не твоя вина.
— Обещай…
…
Потребовалось время. Потребовался Тае.
— Я очень соскучился по тебе. А ты так и не сделал первый шаг.

— Ты сам виноват.
— В чём именно?
— Во всём.
Чонгук не ответит в свою защиту.
Стало ещё больше вещей, в которых он перед ним виноват. Тех вещей, которых
нельзя простить.
На шёлковых простынях они займутся именно любовью. Чонгук будет долго

целовать его распятым на постели. Тэхён снова посмотрит на себя со стороны:
мальчик под мужчиной — как это красиво… Голубые глаза станут синими,
устремятся в потолок, застынут.
Всё будет хорошо.
628/846
И он простит по незнанию. И, если держать его очень крепко, не отпускать, не
дать смотреть по сторонам, он никогда не узнает правду. Не для того, чтобы
обезопасить себя — та правда разрушит Тае.
Чистые белоснежные пляжи, тёплое и спокойное море, комфортный климат,

уединённая атмосфера — тот самый рай на Земле.
Рай, в котором всё равно не найти покой его душе. Наверняка не только его.
Всем родным Тае.
— Прости, что оскорбил тебя… Тогда мне казалось, что это ужасный обман. Я
люблю тебя.
Это ужасный обман.
Чонгук погладил его по скуле, мягко чмокнув в губы. Его глаз не было видно из-
за очков. Интересно, как он смотрел?
Хмуро, с многолетней тяжестью на сердце. Со всеми теми словами, которым не

суждено стать звуком.
— …Хочу забыть всё, что было «до» тебя, потому что раньше я будто не жил,
ничего не чувствовал.
— Не бросай меня…
Сколько раз он пожалеет об этой просьбе? Чонгук уже знает наперёд —

бесчисленное множество.
— Из нас двоих только ты можешь меня бросить.
…Чонгук выскользнет из душного сна. Бесстыдно раннее утро. Сырая терраса.

Промозглый декабрь. Всё, как и было предначертано — из них двоих бросить
смог Тае.
***
— Тише, моя ласточка.
Диана наводила сырость с самого утра. Не отпускала его на работу. Увидев фото
папы, начала плакать и вредничать, отказываясь проводить водные процедуры и
завтракать. Ситуацию не спас даже любимый брат, которому пришлось спешно с
ней попрощаться, торопясь в школу. Чонгук же мог себе позволить задержку и
так и остался стоять в детской, укачивая дочку.
— Не плачь, малыш, папа приедет. Ты же знаешь, папа всегда возвращается.
Диана плаксиво повторяла «папа», растирая крупные, самые чистые и искренние

слёзы. Что же ей сегодня такого приснилось?.. Что и ему?
— Диана… — громче зовёт, отстраняя от себя, чтобы заглянуть в глаза. Но Диана

заливается пуще, не желая ничего слушать. Чонгук снова прижимает её к себе,
удобнее перехватив. — Поедешь сегодня со мной работать? Но на улице, знаешь,
как холодно, а под одеялком, знаешь, как тепло.
629/846
— Па-па-а… — Вредничая, стала отбиваться, прям как один известный папа. Он
поставил её на ножки, и Диана, недолго постояв в сторонке и порыдав с
открытым ртом, снова прибилась к нему, как к буйку в этом океане слёз,
запросившись обратно.
— Вся в папу, — невесело улыбнувшись, снова подхватил её на руки.
Буй тоже одинок в этом океане.
***
Ряды стен, галерея фотографий под стеклом. На одной из рамок отражение

мужчины: полные губы, полый взгляд, ёжик чёрных волос, тёмный силуэт в
длинном пальто. В рамке отражается и ещё один человек: в суровом футляре
делового стиля, застывший позади американский дуайен.
Чимин быстро замечает за собой слежку, но не торопится её обличать. Накалять

чувства, настаивать вопросы — да, то, что надо. В мире, где всё потеряло вкус,
реакцию вызывают лишь острые ощущения. Прелюдия всегда интереснее самого
содержания. Даже кошка сначала вдоволь наиграется с мышкой, прежде чем
сделать её своим ужином.
Кто из них кошка?
— Здравствуй, Чимин.
В прошлый раз он назвал его крысой. Но роли всё ещё неочевидны.
Чимин незаинтересованно шагает дальше. Примерно имеет представление, для

чего его разыскали, а потому любопытство приятно вибрирует в груди.
— Не помню, чтобы я тебя звал, служба безопасности.
— Перейду сразу к делу: где Тае?
— К чему такая спешка? Можно прогуляться, поговорить, — откровенная

насмешка, — по душам. Душа-то у тебя есть?
— Ты мне скажешь, где он.
— Конечно, скажу, — Чимин легкомысленно усмехнулся, показательно оттянув

карман пальто, мол: «держи карман шире». — Сейчас только выпью сыворотку
правды.
— Не то чтобы я сам этого очень хочу, Чимин, и, если Тае сможет хорошо
потеряться, я этому даже обрадуюсь. Возможно, я смогу ему помочь. В любом
случае, ему сейчас нужна помощь.
— Как тебе эти снимки?
— Что?
— Фотовыставка, как? Дерьмо? — Миллер пассивно-агрессивно сузил глаза, всё-
630/846
таки взглянув на фотографии с возрастным ограничением. — Но не только она.
Твои обещания. Возможно.
Чимин шагнул дальше. Миллер остался стоять напротив чёрно-белой

фотографии. Чуть больше вдумчивости. Наконец, видеть, а не смотреть.
Мужское нагое тело спиной, склонившееся к перилам балкона, приятная
мягкость таза передним планом, неплохая картинка в целом. Выражение
беспросветной тоски фотографа. Или модели? Мужчины, что всем своим видом
кричит о любви.
— Это ты.
Не вопрос. Ответа тоже не последует. Чимин лишь незаметно усмехнётся. И

пойдёт дальше. Ему нравится ускользать, но ещё больше нравится быть
пойманным. Но кто вот так словит, чтобы никуда не велось?
Миллер нагнал его в два шага и больно схватил за локоть, прошипев под ухо:
— Не играй на своём диагнозе. У меня не бесконечный запас терпения.
— Ар, какая экспрессия. — Чимин забавляется. У него напрочь отбито чувство

самосохранения. Его жизнь — бесконечная игра «на слабо».
— Я знаю, как тебе достались квартира и машина. Их можно лишиться, подумай

об этом.
— Лишишь бедного спидозника последней радости? Ух ты. Слушай меня сюда,

сатрап… — И вот уже тон приобрёл резкость. Чимин развернулся, посмотрев с
вызовом, и схватил его за грудки, не обращая никакого внимания на
значительную разницу в росте. — Я тебе не мистер Дюран — меня своими
дешёвыми трюками не напугаешь. Знаешь, как досталось? Флаг тебе в руки.
Думаешь, меня может напугать что-то сильнее, чем разваливающаяся иммунная
система?
Американец ослабил хватку, расправил плечи и возвысился над ним надменной

фигурой.
— Дюран с тобой не связывался.
Снова не вопрос.
— Смекаешь. — Тот пренебрежительно вырвал руку. Миллер ему это так просто
не оставил, сцепил уже за запястье, дёрнув на себя.
— Не нужно делать вид, что ты самый смелый. Тебе страшно и, вероятно,

страшнее, чем многим из нас.
Чимин резко и совсем не слабо толкнул его к стене, вследствие чего надрывно
разоралась сигнализация. Миллер заступил за охраняемую линию,
чувствительную к движению. Чудом не треснуло стекло одной из фотографий.
Чимин отряхнулся, пренебрежительно хмыкнув. Исчез до того, как прибыла

охрана.
631/846
Миллер оценил спецэффект.
***
— Чонгук… Чонгук… Пожалуйста, не молчи, — потуже кутаясь в кожаную куртку

с меховой оторочкой, Файя нервно терзала губу. Чонгук и двух слов не сказал
после того, как её женская хитрость вскрылась. Женская глупость. Она честно
частила, что не планировала подставлять Дюрана и, согласно уговору, нашла
ему ветхий домик в сорока километрах от Сеула. А вот уже вступивший в
авантюру ассистент Ким сделал всё по-своему.
Чонгук, оперевшись о ладонь, бесстрастно созерцал внешний мир за стеклом. Не

сказал, куда едут. Она малость поуспокоилась, когда они вместе вернулись в
Китай. Куда пропал ассистент и супруг, наверняка в скором будущем бывший,
она пока не спрашивала. Хорошо было уже то, что Чонгук не накричал и,
кажется, уже почти не злился.
Где был Дюран ей тоже было неизвестно. Но в глубине души она теплила
надежду, что он их больше не побеспокоит.
— Чонгук, ты простил меня? Я знаю, я была не права… Но это ты меня сделал

такой. — Его равнодушие убивало, молчание сводило с ума, и исход — сдали
нервы у ненормальной. — Ты, Чонгук! Ты же знал, что я любила тебя все эти
годы! Ты выдал меня замуж… издевался надо мной, приводя своего любовника…
Потом ещё этот ребёнок… Я бы смогла тебе родить твоего ребёнка! Почему ты
не даёшь мне ни одного шанса?! Ну почему не я?!
Чонгук, наконец, обратил на неё внимание, полоснув бритвенным взглядом.
— Тебе пора повзрослеть, — стальным голосом. — Ты живёшь сказками.
— Перестань, — проскулив.
— Ты нарисовала себе образ и любишь его.
— Не говори так. Я люблю тебя и хочу только тебя… Ну что мне сделать, чтобы
ты обратил на меня внимание? Неужели тебе так нравится… анал? Ты правда
гей?
Чонгука это насмешило, но он не рассмеялся, а иронично свёл брови на

переносице, смотря на неё с таким густым налётом снисходительности.
— Я теряю терпение. Ты выглядишь жалко.
— Моей любви хватит на нас двоих. Просто позволь мне быть рядом. Я всё приму,
всё сделаю, что ты захочешь…
Чонгук зажмурился, пытаясь сохранить мерное дыхание. Его это и смешило, и до

боли в висках раздражало.
— Позволить быть рядом? Что ты из себя представляешь? — Убрав пальцы с

переносицы, вернул самообладанию холодность и цинизм — вот то, что он есть.
— Ты всего лишь сестра моей жены. Я открыл вам бизнес, и ты даже с ним не
справилась. Что ты умеешь? Тратить мои деньги? И что ты мне обещаешь?
632/846
Родить ребёнка? Ты кое-чего не понимаешь или делаешь вид, что не понимаешь:
важна лишь степень моей заинтересованности, и уже тогда неважно парень ты
или девушка, способна ли к деторождению, даже неважно, любишь ли меня. Я
просто возьму то, что хочу, и избавлюсь от того, что мне не нужно.
— Я не верю тебе. Ты просто хочешь меня обидеть…
— Поверишь.
Чон глянул в сторону, после в зеркало заднего вида, незаметно кивнув.

Автомобиль уже заглох. Файя наконец обратила внимание, что они
остановились, непонимающе заозиравшись.
— Куда мы приехали?
— Ты совсем недавно потеряла ребёнка. Выкидыш — это не шутки. Тебе нужен

отдых под присмотром врачей.
— Чонгук!.. — Охватил первородный страх. Она тут же схватила его за

предплечье, но он безжалостно отбросил её руку. Разговоры, послабления и всё
подобное кончилось.
Тае чувствовал нечто похожее, когда он отдал поручение закрыть его в

лечебнице?
— Я позабочусь о тебе, Файя, как ты и хотела.
— Чонгук!
Дверцу открыли и девушку потянули наружу. Она завизжала и стала судорожно

размахивать ногами и руками, пытаясь за что-то ухватиться.
— Чонгук!!!
— Поправляйся.
— Не-е-ет!!! — до хрипоты, уходя в ультразвук. Унося истерично брыкающуюся,

телохранитель залепил ей рот большой ладонью.
Чонгук одарил её прощальным взглядом — взглядом палача: в нём ни жалости,

ни сожаления, ни тепла.
Но ведь он предупреждал, что плата за то, чтобы быть с ним, высока. Калипсо
убили, Одиссей снова вернулся в семью, но был наказан — его покинула и мать,
и супруга. Влюблённая в него сошла с ума, возлюбленный возненавидел. Он
тоже дорого расплачивается за то, что живёт этой жизнью.
***
…
— Ты снова был с ней?! — Риджин несвойственно повышать голос и тем более
заставать его с поличным. Беременность сделала её гиперчувствительной.
— Зачем ты спрашиваешь?
633/846
Тяжёлый день. Мешающий галстук. Помятая рубашка. Лёгкий шлейф геля для
душа.
Она знает, где он был.
— Ты можешь воздержаться от других, хотя бы пока я ношу твоего ребёнка?
— Зачем?
Глаза в глаза, вопросом-стрелой на поражение. Риджин закусывает губу,

проглатывая сухие слёзы. Ведь сама знает, что незачем.
— Давай обойдёмся без сцен ревности. Ты знала, на что шла, и ты сказала мне
«да».
— Ты любишь ту женщину?
— Я не собираюсь с тобой это обсуждать.
— Тогда почему ты к ней не уйдёшь?
— Тебе не стоит волноваться на этот счёт. Тебе вообще нельзя волноваться.
— Ты больше не касаешься меня…
— Я живу с тобой и дорожу тобой.
— …Ты не хочешь меня?
Отношения… такая трудоёмкая штука. И как же он устал от выяснения оных.
— Секс портит наши отношения. Ты достойна большего.
Ещё одна Калипсо молила небеса о кораблекрушении этого мореходца у своих

владений. Ещё одна Калипсо стала несчастной из-за него.
— Я знаю… мне повезло больше остальных… — Она погладила большой живот.

Чонгук чуть нахмурился. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось
подбадривать беременную жену с хрупкой душевной организацией, однако ещё
меньше он хотел, чтобы какая-то мелочь отразилась на их ребёнке. — Но я всё
равно жадная.
Ему было нечего ей ответить. Тогда он не в полной мере понимал, что значит
жадность. Ночь беременна её кошмаром, но для него — ещё не вечер. Он вкусит
этого яда сполна… позже.
…
— Чонгук не приедет?
Риджин без особого интереса разглядывала ткани. Увязалась за его матерью с

надеждой на то, что, наконец, увидит её сына. Чонгук неделю не появлялся
дома, по его словам, погрязнув в делах в Таншане. А её грызло подозрение,
634/846
будто причина его дел — та женщина.
За Риджин увязалась и сестра, тенью следуя за ними. Ей, как и старшей сестре,
хотелось хотя бы глазком встретить желанного мужчину.
Дадэ невозмутимо ощупывала ткани, в своей манере игнорируя собеседника,

обгоняя, повернувшись к ним спиной. Она никогда не скрывала истинной
природы чувств: китайская родня не была у неё в почёте. Она также знала, что
Чонгук не приедет, но, если быть ещё точнее, сама попросила его не приезжать.
Ей было о чём поговорить с невесткой с глазу на глаз.
— Шёлк веками оставался роскошным товаром. Производство шёлка — очень

долгий и кропотливый процесс. Сколько бы ни брал, а он всё равно ускользает.
— Дадэ обернулась, хищно сощурив выразительные глаза. Под её взглядом всем
становилось немножечко неуютно. Риджин тоже никогда не скрывала, что
побаивалась её. — Носить шёлк — это привилегия. Не всем дано это понять.
— Я вас не очень понимаю.
Дадэ совершенно неискренне улыбнулась, и от этого стало ещё более

некомфортно.
Что же тут неясного? Своего сына она считала привилегией.
— Запомни: лучше быть роскошной супругой, чем любимой любовницей. Не

пытайся поймать то, что ускользает — всё равно ускользнёт, и только ты будешь
выглядеть глупо.
— Он сейчас с ней, да? Почему вы не поддержите меня, вы же тоже женщина…
— Слушай меня. Думаешь, твой отец все эти годы был примерным семьянином?
Или считаешь, я остаюсь со своим мужем, потому что люблю его? Брак — это
величайшая сделка в мире. Ничего общего с любовью.
— Значит, я не заслуживаю любви? Для меня только «сделка».
— Значит, та женщина не заслуживает семьи? А может, она тоже хотела бы

стать его женой.
Дадэ многозначительно глянула на притаившуюся Файю, и та, поймав её взгляд,

сразу опустила глаза. Ей с этого барского стола перепала только участь
«младшей сестры», и ничто не могло изменить существующее положение вещей.
И голосом безжалостного судьи госпожа добавила:
— Не каждому к лицу мой шёлк.
***
Рабочие, все как один в серых комбинезонах с нашивкой летучей рыбы, отдавали
низкий поклон, в очередной раз принимая на верфи председателя. Чонгук скупо
кивал в ответ, проходясь по комплексу сборочно-сварочного производства.
Начальник комплекса важно шагал по правую руку, отчитываясь о проделанной
работе.
635/846
Местный производственный шум успокаивал. Цеха не знают отдыха и сна, и на
замену дневной смены придёт ночная. Это место — не просто судовой док, не
просто рабочая, подконтрольная ему зона. Верфь в Окпо служит отправной
точкой его пути. Когда-то он был тем, кто также стоял в стороне и смотрел на
недосягаемую крупную фигуру в каске, перед которой расступались даже
гидравлические прессы.
Здесь он впервые увидел отца.
Закончив осмотр, отыскал несколько подростков, которых сам лично допустил до

работы. Пара несовершеннолетних мальчишек из окрестных мест как-то
попытались ночью стащить с верфи металлические листы. Чон по случайному
стечению обстоятельств находился в тот момент здесь. Мальчишек быстро
отловили и хотели преподать урок. Чонгук разрешил только припугнуть, после
чего на удивление всем предложил им работу. Так и взял над ними опеку,
нейтрально справляясь о их делах. Мальчишки души в нём не чаяли. А, в общем,
всем местным было известно, что на верфи рабочих не обижали: ни монетой, ни
делом. Зная изнанку, побывав на другой стороне, он и стал тем уважаемым
председателем. Если его деятельность и сравнивали с временем отца, а то и
деда, которого он не застал, то в контексте улучшений, а не регресса, и для него
это было лучше всяких похвал.
Поднявшись на палубу одного из судов, полногрудо втянул живительного

воздуха. Вечернее море селило в душе покой. Отсюда также открывался
захватывающий вид на портовую территорию. Взгляд неизменно ловит
скульптуру у склада. Ещё одна из причин, почему он так любит здесь бывать.
Отец установил эту скульптуру, когда женился на матери. Среди
производственных зон, груды железа, рядов складов, а также чисто мужского
коллектива, утончённая фигура женщины — как плод искушения. Навеки
застывшая в незамысловатой позе с развевающимися от морского порыва ветра
подолом платья и волосами. Алебастровая нимфа. Его повелительница Халласан.
Она ненавидела этот памятник при жизни и, к слову, видела его лишь раз —
когда отец преподнёс его широким жестом в знак своей «любви». Она же
говорила, что и место, и настроение удостоенного жеста были подобраны
ужасно, будто она вот так и будет всю жизнь стоять у причала и чего-то ждать.
Символично, что свой покой она нашла в Жёлтом море. Дождалась.
— Ты так ни с кем и не сошёлся после её смерти, — негромко озвучивает Чон.

Миллер, облокотившись о поручни, смотрел в том же направлении.
— Почему вдруг спрашиваешь?
— Просто подумал.
— Мне уже поздно остепеняться.
— Ты уже так плох?
Миллер оскалился, миролюбиво ответив: «Bastard».
Чон усмехнулся вдаль, но улыбка стремительно сошла. Улетучивается и бодрая
636/846
атмосфера. Только он умеет так испортить момент.
— Как продвигаются поиски?
— Сам знаешь.
— Тот парень что говорит?
— Чимин? Тае не выходил с ним на связь. Он же должен был понимать, что

первым делом мы придём к нему.
— А подружка?
— Пэ Хунхэ давно о нём ничего не слышала. У неё была красноречивая реакция.
— Допустим. Как поживает Ларкин?
— Я просматривал детализацию его звонков.
— С кем он тогда связывается? Хочешь сказать, ему белочки помогли?
— Если много знаешь, подайся в волонтёры, там будешь полезнее.
Оба отвесили друг другу язвительные усмешки.
— Я хочу оформить опекунство над Дианой.
Миллер в момент посерел, мрачно засмотревшись на горизонт. Жаль, там не

было подсказок. Только размазанный желток солнца.
— Где-то я это уже слышал, Чонгук. Напомнить тебе, чем всё закончилось?
— Мне больше ничего не остаётся.
— Ограничишь его в родительских правах, а дальше что? Ты сам помнишь, в

каком он был состоянии в последний раз. Такими темпами можно сразу по
возвращению разместить его в соседнюю палату к Файе.
Чонгук флегматично поднял брови и оставил его реплику без ответа. На какое-то
время к ним присоединилась тишина. Ступив на портовую территорию, в том же
молчании направились к автомобилям, как с дороги показалась полицейская
машина, преграждающая им путь.
Двое полицейских выскочили как по команде, демонстрируя удостоверения.
Фактор внезапности — один из ключевых принципов военного искусства. Но

только он ожидал. Эффект неожиданности не достигнут. Удовлетворены другие
интересы.
— Мистер Чон Чонгук? Пройдёмте с нами. Вы задержаны. У вас есть право

хранить молчание.
Миллер, собственно, как и Чон, сохранял ледяное спокойствие.
637/846
— Хотя бы поставьте в известность, о чём конкретно мне молчать?
— Вы подозреваетесь в незаконном лишении свободы, в умышленном

причинении вреда здоровью, вымогательстве, шантаже, а также в преступлении
сексуального характера. Всего и не перечесть, — сурово подытожил свою
обличительную речь блюститель порядка, смерив его презрительным взглядом.
— У нас имеется разрешение на обыск вашего дома. Ещё вопросы есть?
На Чоновом лице зарябила тень улыбки. Он подошёл к полицейскому впритык,

протянув руки ладонями вверх, чем и смутил мужчину, нервно выдернувшего
наручники из кармана.
— Все вопросы я задам лично мистеру Дюрану.
Дождался.
*Калипсо - (греч. «та, что скрывает»), в греческой мифологии нимфа, которая

семь лет скрывала у себя Одиссея, чтобы заставить его забыть родину.
*Сатрап - в переносном значении жестокий начальник.
*Дуайен - глава дипломатического корпуса, старший по классу и времени
пребывания в данной стране посол одного из дипломатических
представительств.
638/846
Глава 35. Обет молчания
Прошлое уже прошло, будущее ещё не настало. Тебе осталось жить

только одно мгновение.
Будда
Степенная походка, крепко сбитая фигура, заносчивый взгляд —

симптоматичный преступник. Ни наручники, ни домыслы, витающие в чужих
головах, не сбросят его спеси. Участок оживляется любопытствующим шорохом.
Нечасто в их реки заплывают крупные рыбы. Взоры цепляются за лощёный образ
и уходят вместе с ним, пока не встретятся с препятствием в виде
захлопнувшейся двери. Национальная элита пугает больше, чем того бы
хотелось, точно так же, как и невольно пробуждает интерес.
Никакой паники. Никакого сопротивления.
Мистер Чон несёт себя уверенно. Для него это не конец — о, нет — для него
здесь новое начало. Отправная точка.
Всё та же наивная самоотверженность Тае его умилила. Он хочет сыграть по-

серьёзному? В этом нет никакого смысла. Тае ходит шашками на шахматной
доске.
— Я буду мухлевать, — говорит к своим мыслям, растянув губы в поистине

роскошной усмешке.
Ступающий за ним Миллер выглядел не менее опасно и недосягаемо. Шахматист

со своим арбитром. Дуэлянт со своим секундантом. Тае бросил ему перчатку
напрасно, но Чонгук ею не оскорбился — он её ещё и поймал. Поймал, прижал к
щеке, осклабился, польстился.
Дворянина на дуэль мог вызвать только дворянин. Его птенчик обижен, хочет
потягаться. Пусть. Это не поле чести и необразцовый поединок. Неписанный
кодекс? Всего лишь свод правил. Ну а правила придуманы для тех, у кого за
душой пусто.
Что он выберет? Глубокая обида возложит ему в руки пистолет, задетость —

холодное оружие. Что же, Тае определённо попытает удачу в стрельбе через
платок. Исход в той или иной мере всегда зависит от случая. Но ведь Чон тоже
будет стрелять. Шансы неравны. А могли ли?
Чонгук с нетерпением ждёт этого выстрела.
***
Бор выпустил своего пленника, и тот, выпав из смолистой утробы, потерялся на

свету. Выбежал на трассу, и дух покинул его: здравый смысл или же просто
силы. Адреналиновый запас иссяк. Мышцы отгудели. Не чувствуя ног, он кулём
свалился на дорогу, точно словив лихую пулю. Фатальный пробег.
Зачем он бежал? Инстинкт самосохранения сработал на автопилоте, но разве в

этом был смысл? Смерть, как и сказал Алекс Миллер, стала бы его эвтаназией. По
старому знакомству — он уверен — Миллер сделал бы всё незаметно и
639/846
безболезненно. Без саундтрека. Без титров. Бюджетный конец, закономерный
чёрный экран. Бессюжетная собачья драма. Любой ветеринар заявит: если псина
часто скулит, лает без причины, беспокойно спит — это основные проявления
болезни. Гуманно для хилого создания умерщвление. И если… Если его вскоре
поймают, он бы хотел уснуть до прихода хозяина.
Серый кусок асфальта расплылся в кипящий битум. На горизонте — фата-

моргана. Всё мираж.
***
В следующий раз он очнулся в незнакомом месте с приглушённым светом. По

всей видимости, на том свете он пробыл недолго. Раз Чонгук и его упряжка не
догнали, значит, подобрали его почти сразу. Но кто? Лиловые опухшие веки
держали глаза запертыми. Обмякшим телом едва ли удавалось управлять, и
оттого ему, человеку, кто с гравитацией на «ты», стало жутко от таких реалий.
Обрывки голосов с болью пробивались через вакуум раскалывающейся головы.
— …Не повезу.
— …Как его бросить?!
— …Если умрёт?!
— …Полицию.
Очухавшись ровно настолько, чтобы понять, что данному экипажу

волеизъявленных спасателей он приходится балластом, и его при любом
удобном случае сразу скинут на борцов правосудия, откуда дорога будет
заказана, он пробудил в себе недюжинную волю. Лишь это заставило подать
признаки жизни.
Пусть лучше бросят в канаве на обочине — это лучше, чем ночь в стационаре
скорой, а после — в объятиях любимого. Если уж ему каким-то чудом повезло
спастись бегством, нельзя такой шанс упустить.
— Я… Мне… Выса-дите… по… — еле ворочая языком, будто спьяну. — Мне…

нельзя… в полицию.
— Здравствуйте. Не переживайте. Мы отвезём вас в скорую. Всё будет хорошо.
Последнее заявление его уж точно не успокоит.
— Нет! — найдя в себе остаток сил, он приподнялся. — Меня… убьют… Меня

убьют! Высадите… хоть где.
Скорее всего, у спасателей помрачнели лица. Рисковать собственной жизнью,

даже толком не зная, в чём заключается риск, в их сегодняшние планы не
входило.
— Нельзя выезжать на магистраль… с ним. Чёрт… Откуда начинаются дорожные

камеры? А что, если они решат, что это мы его?.. Или он здесь умрёт! Нет, мы
должны немедленно… — Договорил водитель уже шёпотом: «От него
избавиться».
Дальнейший путь Тае то терял сознание, то снова приходил в разбитого себя,
640/846
потуже кутаясь в ненавистный пиджак, без дополненной угнетённости понимая
и принимая, что его, возможно, везут добить. Не наёмные убийцы, не охрана
Чона, даже не сам Чон по каким-то своим соображениям, а посторонние люди,
сами сначала было вызвавшиеся на помощь. Этот мир не перестаёт удивлять.
Звуки изменились. Автомобиль свернул с асфальта на бездорожье. Тае снова

попал в капкан леса. На этот раз кроны деревьев были ему незнакомы. Оазис в
черте города — всеми любимый национальный парк Пукхансан. Отбагровели
клёны, отвыл ветер. Мужчина, тот, что был за рулём, открыл дверцу со стороны
его верхней части туловища и, особо не церемонясь, вытянул его за плечи
пиджака. Женщина, а то была именно женщина, судя по тонкому голоску,
распадалась на охи-вздохи и полуплач.
Тае оттаскивали по влажной земле куда-то в ущелье. Оставлять полуживого на

горной тропе, по куда выложен маршрут для хайкинга, показалось спасателю
слишком щадящим (?). Боли как таковой не чувствовалось. Мужчина больше
распалялся, срывая на беспомощной туше накопившуюся злость и хроническую
усталость.
— Зачем я только послушал эту дуру! Надо было мимо ехать!
Чем глубже в лес, тем отчётливее журчание горного ручейка. Тае не

почувствовал, когда волочение прекратилось. А стоило ему приоткрыть опухшие
глаза, он разглядел над собой того самого мужчину, занёсшего руку с
булыжником. Самопроизвольно полились слёзы.
Он больше не знал, чего боялся.
— Голубые… — ахнул незнакомец, отложив убийство. — А ты красивый. Несмотря

на это всё. — «На это всё» — это, вероятно, его боевой раскрас. Тае лишь
болезненно простонал. Булыжник спрятался обратно в сырой мох. — Это же
естественная красота?
Тае попытался отвернуться, но ему этого не позволили. Незнакомец отчего-то

потянулся к ширинке, затем к его поясу. Реакция была замедленной, всё
доходило с опозданием.
— Прости. Какая тебе уже разница? Я…
— Нет… Пожалуйста…
Всё внутри сжалось. В ладонях закололо, жар облизал до самых пят, раскалив
тревогу. Свести колени не было возможности. И сил на это тоже не нашлось.
Нет, он больше не сильный. Он больше не сможет.
Приспустив с него штаны, незнакомец замер с достоинством навыкат — то, что

не имеет ничего общего с честью. Исполосованная алыми пятнами грудь Тае
была далека от соблазна. Его разбитое лицо и рыбий взгляд если и возбуждал, то
только развивающуюся импотенцию. Маленький член вяло болтался в ладони,
точно не желая подниматься на такую естественную красоту.
Всё своё, всё настоящее: от крови до болезненной истощённости.
641/846
Ещё мгновение и паршивая душа позорно скрылась между листвой, на бегу
застёгивая джинсы. Трус сбежал.
От свежести и влаги Тае долго мучился в сознании, однако, сосчитав все тучи на
пасмурном, всё ещё утреннем небе, его наконец нашло беспокойное, ярко
пахнущее озоном забытьё.
***
Проспал он очень долго, но таки очнулся не отдохнувшим. Первое ощущение —

приятный аромат. Поблизости воскуривали благовония. Мерно журчала вода. Из
приоткрытой выдвижной двери поддувал свежий воздух — ещё не морозный, но
остужающий на контрасте с тёплым полом. Он лежал на матрасе, накрытый
одеялом.
Позже он узнает, что его нашёл и спас монах, только поэтому он вообще
проснулся и не где-то, а в гостевом домике в храме Кымсонса. Внеплановый
темплстей. Самое неожиданное пробуждение за последнее время.
Слабость во всём теле не позволяла подняться. Под мерную мантру, что

доносилась со двора, ему на удивление сделалось очень спокойно. Кожа на
груди лоснилась от какого-то масла, что, по смыслу, должно было оказывать
заживляющий эффект. Краснота и желтизна уступили место ало-фиолетовым
пятнам, и ещё яркими, блестящими от крови были росчерки ссадин. На те
участки пришёлся гнев пряжки. На вздутую кожу в тех местах было больно
смотреть.
Несмотря на холод поздней осени, ему было жарко из-за воспалённой кожи.
Неизвестный человек появился в проёме тёмным силуэтом, который невозможно
было рассмотреть на светлом фоне. Если бы Тае снова обратился к богу, он бы
принял на веру, что перед ним сам ангел. Человек, а всё же спас его человек, а
не бесполое существо, пришёл с хрупким, но нежным перезвоном
колокольчиков, что были подвешены на входе — и с того времени он навсегда
отпечатался в памяти чистым, серебристым позвякиванием.
За ним появился второй монах, обменявшийся с тем другим немым диалогом.

Первая их встреча прошла в непритязательной тишине: Тае помогли принять
сидячее положение, дали воды, осмотрели зоны поражения и ещё раз смазали
раны на лице. К счастью, здесь не оказалось зеркал, и он не мог увидеть
заплывший глаз, синяк, разбитую губу и несколько заметных ссадин, в том числе
на подбородке. Ногам досталось даже больше, чем расхристанной груди, и то,
что он не мог стоять, лишний раз об этом напоминало.
За двое суток непрерывного отдыха Тае отметил, что подъём здесь наступает в
четыре утра, а отбой в восемь вечера. И это, пожалуй, первое место, где ему
спалось так крепко и безмятежно. Ранее такого места не было, был только
Чонгук, а рядом с ним — неважно в какой части света — всегда засыпалось
легко. Интересно, если бы ему снова выпала возможность оказаться с ним в
одной постели после содеянного, его ощущение покоя утратило бы своё
действие?
На третьи сутки он наконец смог самостоятельно пройти больше десяти метров.

Ему выдали ту же униформу, что была на них самих, состоящую из штанов и
рубашки серого цвета. В это прохладное время они носили жилетки с меховым
642/846
подкладом, но Тае был не их закалки, потому с молчаливым пониманием ему
выдали ватную куртку. Обувь осталась его. Никто не докучал ему расспросами,
не взимал денег за ночлег и не смотрел косо. Монах, что его спас, стал брать его
с собой на пешие прогулки. Они молча гуляли по горным маршрутам, пока его не
находила усталость.
Ничего более умиротворяющего, ничего более подходящего в данный момент

просто нельзя было вообразить.
Также никто не принуждал его строго следовать распорядку. Тае пребывал

здесь в качестве гостя, и за ним, не секрет, все приглядывали как за раненым
котёнком.
Его научили тому, как правильно входить в храм, провели экскурсию по зданиям,
рассказали о божествах, в честь которых высились статуи, а также научили
медитировать по буддийской методике. Слияние с местной флорой и фауной
приходилось ему по душе.
Тае посетил и главное сооружение, в котором был расположен так называемый

алтарь. В том зале были поминальные таблички, соседствующие со статуей
Будды и фресками мифических существ. Адепт буддизма в скромном одеянии
нашёл его здесь, без злого умысла постучавшись в его душу.
— О ком вы вспоминаете, Тае?
— О всех… — на выдохе.
— А кого бы сейчас хотели увидеть больше всего?
— Свою дочь… — на прерывистом вдохе.
Монах скорбно поджал губы.
— Соболезную такой чудовищной утрате.
— О… нет-нет, она жива! С ней всё хорошо. Но она там, откуда я не могу её
забрать…
— Простите, я вас неправильно понял. Ваши глаза пропитаны тоской и

сожалением.
— Потому что я о многом сожалею. По правде говоря, я ужасный отец… Я не

хотел, чтобы она рождалась, и я слаб до сих пор… Мне жаль, что я ей такой
достался…
— Вы сильнее, чем думаете, ведь сила не в этом, — указав на Будду, — и не

здесь, — потом на стены храма, — она внутри вас. А наши дети нам всё простят.
Улыбчивая гримаса боли — его ему согласный ответ.
***
Особенно Тае понравился здешний чай. Если быть точным, монахи пробуждались
в половину четвёртого — на предутреннюю церемонию. Тае был не способен на
643/846
подобные подвиги каждый божий день. В четыре уже шли сидячие и ходячие
дзен медитации. Дзен он поймал с самого первого дня, но из ходячего был
только катастрофой. Когда же ему предложили поизучать китайские
иероглифы, он побледнел, внезапно и беспощадно вырванный из кокона
безопасности и покоя. Со всем китайским он покончил… Покончил.
И в тот же день — кажется, шестой по счёту со дня его пребывания здесь —

опекающий его монах, в очередной раз прогуливаясь по горным тропам,
заговорил с ним о его мирской жизни. Не о сожалениях, хотя и о них тоже, а о
его настоящем, что осталось за пределами этих гор. Говорить об этом ему
хотелось в самую последнюю очередь. Но избегать этой темы более было
невозможно.
Потому что в самую первую очередь, если уж на то пошло, он сбежал не от

Чонгука, а от ответственности, что на нём лежит перед Дианой.
— Вам есть, куда вернуться?
— Мне есть, куда вернуться, но… всё непросто. Я обременяю вас? Мне пора
уходить?
Наступило время выйти из капсулы блаженства и вспомнить, кто он есть. Вот бы

ещё знать, кем он сейчас является.
— А вы бы хотели остаться? Ваш мир не здесь, Тае, это видно по вашим глазам.
— Глазам?..
Они тотчас посинели, канули в глубины памяти.
— Вас тянет обратно.
Тае проникся стыдом по неясной причине и опустил лицо. На нём всё и

читалось — на его побитом лице. Конечно, что-то зовёт его обратно. А точнее
кто-то — с норовом и тяжёлой рукой.
— Я вас понял. — Тае, не глядя на него, пошёл вперёд. Монах его осторожно
остановил.
— Тае, я не гоню вас. Если вы действительно хотите остаться здесь. — И

следующий же вопрос вывел его на эмоции. — Чем вы ранее занимались по
жизни?
Раскрылся веер, один за одним выпали кадры прошлого, вскрылись и оголили

его: и вот зал Юнивёрсал, «маленькая шлюшка» сзади с упором на станок; много,
так много постели, жадность с желанием, «это было невыносимо», цепляющие
простынь руки, «это было невероятно», так много Чонгука — возбуждённого,
властного, злого, равнодушного, высокомерного, нежного, всегда зримо и
незримо присутствующего в его жизни; ласки и крики, боль в такой изящной
форме искусства (что отражается в зеркалах: шлюха или балерина?); снова секс,
надрывная мелодия, а с ними слуховые аппараты на тумбочке, судорожные
движения на полу, воздушный муслин, блеск бриллианта на щиколотке, «ты моя
радость», крестик у кувёза, «ты моя ласточка», песок и парфюм, не его любовь в
Дуньхуане, пощёчины и поцелуи, «а ля гер ком а ля гер», слова и стоны,
644/846
«обещай, что не оглянешься», ревность и мания… дурманящий, хвойный,
вспарывающий лёгкие воздух. Обещай. Диана.
Им бы вдвоём улететь далеко-далеко.
Слёз не было, была лишь пустота и мокрые, смочившие ресницы, глаза. Как у той
сумасшедшей шлюхи. Как у того извращенца. Как у той предавшей мистера Чона
женщины — но, благо, о последней он ничего не знал!
— Я занимался балетом.
Монах очень тепло ему улыбнулся, ведь балет — это же так радостно.
— Отчего же вы плачете, Тае?
Ему есть куда вернуться. Более того — его ждут…
— Вы должны отпустить эту боль, она мешает вам дышать, вы слабеете с

каждым днём. Не лишайте себя счастья этого мгновения.
Перед глазами сразу появляется лицо Чонгука.
— Я несчастен… Я…
Монах оставил цитирование великого и просто дал страждущему всё

необходимое: тишину, поддержку и плечо.
***
Следующим днём в храм прибыли посетители с гидом — корейская семья. Градус

понизился. Это была зима: по-особенному холодная, тонкая и скользкая как лёд,
неповторимая — как снежинка. Тае незаметно для себя обнаруживает, что
собирает верхние волосы в хвост, поднимается в половину четвёртого, в
одиночку уходит в горы. По возвращении просит у новоприбывших телефон,
находя в интернете номер приёмной компании «Як Групп». Руки дрожат, пока он
набирает цифры и подносит телефон к уху. Решение пришло спонтанно во время
утренней медитации. Когда-то он оставил о себе память на блокнотном листе —
извинения, номер и пожелания счастья. Запустится же счётчик доброты…
Секунды ожидания длиною в вечность. Он ненавидит телефонные звонки…
— Приёмная компании «Як Групп», вас слушаю.
— Добрый день. Могли бы вы соединить меня с директором?
— Директор в данный момент занят. Что ему передать?
— Нет. Пожалуйста, свяжите меня с ним прямо сейчас. Это очень важно.
— Извините, к сожалению, это невозможно. Что вас интересует? Я свяжу вас со

специалистом.
— …Скажите ему, что звонит племянник! Пожалуйста. У меня нет своего

телефона. Прошу вас, передайте ему прямо сейчас. Если он не ответит, я вас
645/846
больше не побеспокою. — И для пущей убедительности ещё более
жалостливо: — Дядя Намджун ждёт моего звонка.
Секретарь раздражённо замолчала, попыхтев в трубку, но всё-таки попросила не

отключаться, включив вторую линию.
Через минуту, уже через минуту линия переключилась. Он затаил дыхание.
— Тэхён?.. Это ты?
Из ныне живущих только он мог к нему так обратиться.
— Я. Это я… хён.
Как будто откатывает назад. И слышит прошлое его голосом: «А если не

пройдёшь, какой запасной план?» и своим ответом: «Позвоню тебе, хён».
Наверное, позвонить стоило намного раньше — ещё в тот день, когда Чимин
передал ему записку. Или в тот день, когда он ловил головокружение на
скамейке после болезненного расставания. Судьбоносное совпадение, но тогда
тоже началась зима, он точно так же был сбит с толку, но теперь ему нужна не
просто поддержка, ему нужна защита. И чем влиятельнее защитник, тем
спокойнее будет его сон. Во всяком случае, до тех пор, пока он снова лицом к
лицу не встретится со своим кошмаром.
***
Что скрывается за этим «омм»? Тае дал обет молчания. Буддийская философия
проста и понятна, и значит она — «помоги себе сам». Намджун должен был
приехать только к завтрашнему утру, а до того момента он ушёл в полную
изоляцию. Он давно отвык от гаджетов и уже давно ни с кем не имел близости,
теперь же он должен замолчать. Ничего нового: так он жил во флигеле, но с той
разницей, что здесь его добровольное заключение. И последним днём он выбрал
самый долгий маршрут. Нужно было о многом подумать и многое взвесить.
Намджун приедет, Намджун увидит его, и у Намджуна появятся вопросы. Он

вряд ли отмахнётся и даст разволновавшимся водам самим успокоиться. Тае и
сам понимает, что не сможет долго отсиживаться в тени. Его ждёт Диана, он
должен её забрать. Вытекающий вопрос: как он сможет её забрать? Чувство
вины, если оно и будет преследовать Чонгука одну секунду, не повлияет на его
упёртость в данном вопросе. Он никогда просто так не отдаст Диану, потому что
он знает, Тае знает — это единственный мост, что их связывает.
Тае попросит Намджуна оплатить частную клинику, ведь ему нужно снять побои.
Что у него есть против Чона, чтобы засадить его за решётку? Почти ничего.
Может, Намджун и будет гореть местью и верить в установление
справедливости, но Тае знает — полиция здесь бессильна. Он лишь может
попытаться создать ему немного проблем с законом. И он так же знает, что у
него много видео интимного характера с его непосредственным участием, в
сейфе голые фотографии, соглашение о неразглашении, должно быть, есть и
другие документы, которые докажут, что за ним следили с малолетства. Мадам
Го не пойдёт свидетелем, Мун Хун никогда не признается, что с радостью
поставляет балерин в эскорт, Николас и прочая свора никогда не раскроют рта.
Миллер никогда не предаст своего друга. Станут ли правоохранительные органы
646/846
отстаивать линию обвинений какого-то гомосексуала в суде? Только если под
ногами у Тае будет плодородная почва, а не зыбучий песок. Намджун устойчиво
стоит на своих двоих, но с Чоном ему не сравниться. И всё же…
В доме остался блокнот деда. Путём несложного мониторинга можно легко

проследить, как Тае переписывает огромный дом на сына Чона, а после
переезжает во флигель из хозяйской спальни на втором этаже. Они должны
осмотреть его убогую комнату, должны убедиться, что с ним обращались плохо.
Тае будет настаивать на том, что его шантажировали после смерти сестры, и это
будет звучать довольно убедительно. Рождение Дианы сильно размазывает
обычную картину домашнего насилия. Но на это он пошёл под давлением. А вот
теперь же не может забрать свою дочь.
Чтобы дойти с этим до суда, Тае понадобится толковый прокурор (разумеется, не

Ан), потому что на одном заявлении в полицию он далеко не уедет. Чонгук сам
юрист, Миллер тоже в этом подкован. Наверное, со стороны кажется, что он
безрассудно лезет в пасть льва, и с этим не поспоришь, но ждать, пока его
проглотят бесправного и ничтожного, просто невозможно.
Вернувшись в храм, он отправляется на многочасовую медитационную сессию.

Думает не о разуме и своём теле, а о мести. Именно Чонгук всё всегда
воспринимает со спокойствием Гаутамы, но ведь есть что-то, что может вывести
его из душевного равновесия?
С хмурой задумчивостью смотря на пагоду, настраивался на прощание с этим

чудным местом нирваны, как вздрогнул от чаши, что стукнулась о камни,
наполнившись водой до краёв, чтобы снова подняться пустой, вновь наполняясь
потоком.
Буддийское отшельничество не помогло найти ему гармонию с собой, но не

потому, что для того были плохие наставники или условия. Монах правильно
отметил — его тянуло обратно. Опустошение и наполнение предшествуют друг
другу.
На этот раз он должен вернуться подготовленным.
Найти бы ошибку в предложении.
Должен вернуться.
***
— Вам знаком этот молодой человек?
На уровне его лица фотография, на ней — скуластое, чрезвычайно серьёзное

выражение лица артиста, запечатлённого в движении. Этого снимка он не
видел. Должно быть, из коллекции Тахры. Успели ли они опросить Пэ Хунхэ? Что
она сказала? Он предупреждал, что будет за помощь Дюрану, так вряд ли её
память настолько девичья. И всё же человеческая глупость не знает границ.
Чон невозмутимо откинулся на спинку стула. Внимательно впитав изображение,

перевёл расслабленный, с толикой превосходства взгляд, после чего резко
соскользнул за плечо следователя — на затемнённое зеркало. Поймал на мушку,
всецело сфокусировался. Одностороннее наблюдение. В отражении он видит
647/846
только себя, но знает, с другой стороны на него смотрят иными глазами. Если
чутьё его не обманывает, то голубыми.
Их прервали. В допросной появился сам шеф полицейского участка. На лице

Чона не дрогнул ни один мускул. Оно и понятно. Ведь он не удивлён.
— Наручники — лишнее. Детектив Квон, разве вы не знаете, кто этот человек?

Он ещё не обвиняемый. Прошу, проходите. Подозреваемый будет говорить в
присутствии адвоката.
Следом вошёл Миллер. Уж в чём не засомневаешься — он похлопотал за здешнее

гостеприимство.
Детектива перекосило. Если в дело вступает сам шеф, то каковы шансы на успех
этого расследования? Ни при каких обстоятельствах не хочется показывать
неуверенность, но между подозреваемым и детективом перевес в силе, и не в
пользу последнего.
Чон скрестил ноги, сцепил пальцы в замок. Выражение бесстрастное.

Американская свита ему под стать. Дознание может зайти в тупик.
— Кем вам приходится этот человек?
— Вам известно, — повторяет, — иначе я бы здесь не сидел.
— Мистер Дюран выставил серьёзные обвинения против вас, вам лучше

сотрудничать со следствием.
— Он здесь? — проигнорировав совет-предупреждение. Вновь сместил фокус

внимания на затемнённое зеркало, за которым, как правило, скрывалась комната
наблюдения.
— Когда вы видели его последний раз? — Детектив перехватил тактику

односторонних вопросов. На какой-то всё же будет ответ.
Чон выдержал длительную паузу, прежде чем нехотя оторвался от

разглядывания стекла.
— Накануне перед побегом мы поругались. Тае продолжительное время

находился в нестабильном состоянии. Потом он исчез, оставил дочь. Это всё.
— О происхождении синяков и ссадин на его теле вы тоже ничего не знаете?
— Хотел бы я сам узнать, откуда эти синяки и ссадины.
Детектив мрачно усмехнулся.
— Ладно. Хорошо. В каких отношениях вы состояли с потерпевшим?
— В любовных, — без зазрения совести, даже напирая со своей откровенной

прямотой. — Тае вам не рассказал? От любви рождаются дети.
Миллер до сих пор отмалчивался. Не то чтобы Чону требовался надзиратель, он и

сам отлично справится со своей защитой, но всё же тот был рядом.
648/846
— Мистер Дюран заявляет, что вы силой и обманом удерживали его пять лет, в
том числе заставили пойти на суррогатное материнство. Как вы можете это
прокомментировать?
— Мм… — Чон театрально призадумался. — Скажите, по мне кажется, что рядом

со мной нужно кого-то удерживать?
— Вы его насиловали?
— Он наблюдался в клинике, обследовался у проктолога, — снова хищно глянув

на зеркало. — Наведите справки, детектив, ведь месье Дюран сам захотел,
чтобы вы покопались в его белье.
— Не волнуйтесь, мы всё проверим.
— Полагаюсь на вас.
Обмен любезностями.
— Мистер Дюран считает, что вы следили за ним с ранних лет, потому что ваш
неродной отец приходился ему биологическим отцом. Зачем вы преследовали
ребёнка вашего отца?
— Гипотеза, не более. Или, я бы сказал, печальная фантазия. — Прямо название

для какого-нибудь предмета искусства. — Покажите мне хоть одно основание
так считать.
— Так значит вы не преследовали ребёнка вашего отца?
— Тае вырос без отца, что объясняет его склонность к выдумыванию его
автопортрета.
— В вашем доме есть все ответы, не так ли? Сундук с яйцом. И игла.*
— Вы тоже склонны к выдумыванию?
***
Покидать храм ему было страшно, поскольку оставлял он тёплую безопасную

колыбель, что принесла недолговременную ремиссию. За порогом на него снова
набросился ураган тревог. Он больше не в безопасности. Как бы оказалось всё
просто, если бы его руки были свободны, но он связан. Его держит Диана.
Согласно договорённости за ним приехал водитель. Тае попросил укромное

место подальше от Сеула ввиду того, что окрестности столицы представлялись
ему полем из капканов, силков и сетей. Опасался он и того, что за Намджуном,
ровно как и за его квартирой, велась слежка. И если за первым — вероятность
невысока, то о втором можно не сомневаться.
На замену храма в горах пришла деревня в горах за чертой Сеула, где его
встретила старенькая хозяйка дома, сдающая комнату. Он всё ещё был одет в
649/846
скромные монашеские одеяния, и нахождение в традиционном доме с
черепичной изогнутой крышей, сильно напоминающем павильон храма,
заигрывало с его бдительностью, но и это был не тот покой. В какой-то степени
он ощущал себя приговорённым к смертной казни заключённым, который
сбежал.
Намджун приехал. Ночью всё приобретает другой запах и цвет. Ночью хочется
быть ближе. Тае как никогда хотелось найти умиротворение на широких и
сильных плечах, которым позавидуют даже атланты. (Но это не те плечи…)
Ноги сами повели его, тело само упало в объятия, руки запутались на шее. Ему
это было нужно.
Быть нужным.
— Тэхён… — отчего-то виновато.
Намджун боялся взять найденное сокровище. Разбитая ваза его напугала,

золотоискатель в нём напрягся. Не то он ожидал приобрести. И не такого Тэхёна
он знал. Тот мальчик был невинным и чистым, но это… другой человек.
— Что с тобой случилось?..
Намджун повернул его к себе лицом, аккуратно приподняв за разбитый

подбородок. В ломбарде так же рассматривают товар: возьмёшь, отбросишь?
Таким себя со стороны видел Тае.
В том смысле… что хотел продать себя подороже.
— Я тоже рад тебя видеть.
— Тэхён. — Нажатие на плечо вызвало стон боли. Отклик подобен интерактивной

кукле, мимикрирующей под человека, что от нажатий в ладошки и ножки
агукала, плакала и смеялась. Не отдавая себе отчёт, Намджун в поисках истины
приспустил рубашку, задержав ладонь на оголённом участке кожи. Спустя пару
мгновений он обратил на него угрюмый взгляд. — Кто это сделал? Кто тебя
избил?
— Я всё расскажу.
Или только то, что посчитает нужным.
— Почему ты не позвонил раньше?
— Не хотел тебя впутывать. Я думал, что справлюсь.
— Но ты не справился! — Неизвестность завела его. — Как бы ты ни был обижен,

ты должен был ко мне обратиться! Это сделал тот, с кем ты жил? Да?!
— Послушай… — попытался остудить разгорающееся пламя. Хотя, казалось бы,

зачем?
— Ты столько лет это терпел?! Как ты мог, Тэхён, ведь я не чужой тебе человек!
650/846
— Ты ничего не знаешь! — наконец, ответно прикрикнул Тае. — Он не бил меня…
до этого времени. Так.
— Так, — со злой насмешкой. — А как? Легонько?
— Я не хотел доставлять кому-либо проблем. Я и сейчас не хочу.
— Тэхён… каких проблем ты можешь мне доставить? Ты — моя семья, так было и
так будет, и я помогу тебе всем, чем смогу. — И вот теперь с нежностью. Усадил
в свою машину, накинув на него своё пальто, безмолвно двинувшись в
неизвестном направлении. Как позже выяснилось, они блуждали бесцельно.
Повышать голоса в чужом доме не хотелось.
Для первой встречи после долгой разлуки располагала приватная обстановка.
— Прости меня, — в тепле и гудящей тишине салона первым произнёс Тае.
Ему стоит извиниться. Не за прошлое, но за всё то, что может случиться.
— Это я должен был извиняться… Ты продал квартиру, переехал с балетной

квартиры… порвал со мной все связи. Я не знал, где тебя искать. Но ты, ты знал!
— У меня были причины.
— Не сомневаюсь. Эти причины того стоили? — Они оба поняли, в чём вопрос.
— Окей, давай поговорим на чистоту, ты же теперь взрослый. Я разозлился
тогда — о да, чёрт возьми, я был зол, что ты так напугался моих объятий,
невинных поцелуев, и я попытался всё замять, придать ситуации… скажем,
незначительности, но ты… Понимаешь, я не хотел тебя портить, я не хотел
ломать твою психику, твоё будущее! …Потому что ты должен был расти
нормальным парнем со здоровым влечением к девушкам! Однако ты быстро
нашёл какого-то мужика! И ему не пришлось в себе ничего подавлять столько
лет, здорово, правда? И он не боялся никаких последствий для тебя.
«Ему тоже пришлось», — отметил Тае.
Здорово, правда?
— Я никогда не был нормальным, — сухим тоном.
— Но он тебя всё-таки отнял у меня.
— У тебя? Ты мой дядя.
— Фикция.
— Теперь это так называется? Ты больше не считаешь это противоестественным?
Тот не ответил, глядя ему в глаза.
— Ты всё ещё хочешь меня? — Настолько обыденно прозвучало, настолько

бесстрастно, просто как день…
— Для человека с опухшим лицом это выглядит самонадеянно.
651/846
— Но ведь это ничего не меняет?
— Я точно разговариваю с Тэхёном Дюраном?
— Меня зовут Тае. Я ненавижу это корейское имя, хён.
Просто как день… Откровенно, раняще искренне.
— Мм… вот как. Так что ты хочешь, Тае?
— Помощи.
— Твой любимый не хочет тебя отпускать?
— Живым, — мрачно сострил.
— Мне о многом тебя нужно расспросить. Я сниму тебе квартиру. В каком районе
ты хочешь жить?
— Ты не понимаешь. Я не могу просто продолжить жить. Он ищет меня.
— Я тоже тебя искал, но что-то не нашёл.
— У него связи.
— Тэхён. — Намджун усмехнулся, словно от слов ещё того ребёнка, который был
ему подконтролен. — Да кто он такой? Президент?
— Думаю, с ним он тоже знаком. У него сфера судостроения. Может, ты

слышал… «Корейские верфи».
Намджун слышал, было бы странно не слышать о гигантах Азиатского тигра.

Оттого его перекосило. Он легко впустил ядовитые корни зависти, ведь, будучи
директором брокерской фирмы, не имел телохранителей, водителей…
возможности найти Тае, где бы он ни скрывался.
— М-да. Сложно не знать промышленных конгломератов. Ну, конечно, не

«Самсунг» и «Поско», но входит в первую десятку. Двадцать семь процентов
всех бизнес-активов страны… Сколько ему?
— Больше, чем тебе.
Хуже, чем не испытывать никаких чувств, только их… испытывать. Намджун был
задет, сначала как мужчина, позже уже как бизнесмен.
— Когда был финансовый кризис… отец рассказывал… он просил помощи у

председателя этих Верфей. Они учились в одном университете. Эта компания
буквально поглотила конкурентов, и кризис ей сыграл только на руку. Это было
очень давно, тебя, наверное, ещё не было.
— Они общались?! — Тае не смог подавить испуг и скрывающимися за ним

зловещие догадки.
652/846
— Не думаю. По крайней мере, не слышал, чтобы они как-то близко общались.
Давно это было, но ты уже родился, — на этом моменте Намджун по-доброму
улыбнулся, хотя вырвавшиеся после слова из его рта никак не шли в комплекте с
улыбкой. — …Такая шумиха с этими Верфями была. На каком-то их заводе нашли
женщину в бетономешалке. Застывшую в бетоне… Говорили, будто она была
живая, когда… застывала. По всем новостям показывали. Спустя год нашли
какого-то директора этих Верфей, тоже замурованного в бетоне. Вот тебе и
гиганты — залог корейской стабильности… Не знаю, что стало с их
председателем.
Тае отвернулся, с каменным выражением лица засмотревшись на своё

отражение в стекле.
— Ничего. С ним как раз всё в порядке.
— Он не сел, да? Его даже не сместили. Хотя чему я удивляюсь… Мне интересно,
как он вышел на тебя, и чем ты его так зацепил.
— Думаю, он психически нездоров, — глотая ком в горле, чувствует горечь. Он

бы хотел верить в то, что говорит, но ни в чём не уверен, что касается мистера
Чона. Для психически нездорового он слишком сознателен в своих действиях и
решениях.
— Это не мешало тебе столько лет с ним быть?
— Больше всех ошибаются те, кто ближе.
Тае вспомнил дедушку, маму, их гадкую, грязную связь. Чем больше он об этом
размышлял, тем тяжелее становилась его голова. И сглотнул горечь снова.
Горечь слова. «Я люблю тебя. Не бросай меня». Его слова.
***
Намджун оставил его в ханоке и обещал связаться со знакомым врачом из

частной клиники. Тае хотел снять побои.
В итоге они поехали в другой город, естественно, по просьбе Тае подальше от

Сеула. Так ему казалось, что он не на ладони… Зато под пронзительным
взглядом Намджуна. При нём он разделся до белья, при нём рассматривали его
увечья, составляя медицинское заключение.
— Вы обратились поздно. Гематомы сошли, опухлость практически спала. Если

вы станете подавать в суд, будет сложно доказать, когда вам был нанесён
ущерб. Хорошо, давайте продолжим: при каких обстоятельствах вы
травмировались?
— Это обязательно?
— В справке должно быть краткое содержание обстоятельств. И что с вашими

ногами?
— Меня загоняли…
— Каким образом?
653/846
— Преследовали на машинах. Они хотели, чтобы я выбился из сил, не
сопротивлялся.
— Хорошо, кто вас избил?
Хорошо… Ирония. Для судмедэксперта всё хорошо, что не лежит с биркой на

ноге? Тогда Тае с ним согласен — пульс есть, всё чудно.
— Человек… которого я любил. Он бил меня ремнём, пряжкой.
— Да, это заметно, у вас всё ещё глубокие ссадины. Могли бы зафиксировать
кровоподтёки, если бы обратились раньше. Когда всё произошло?
— Полторы недели назад.
С готовой справкой Намджун сидел неподвижно, занимая всё то же

водительское место, задумчиво крутя документы. У Тае не было ни паспорта, ни
телефона. Зато у него оказалось куча синяков и ссадин, и одержимый поклонник
на хвосте.
— За что он тебя избил?
Тае спрятался в длинном пуховике, достающем ему по колено, замерзая даже с

подогревом сидения. На улице расстилалась серость, ветреность и снежная
морось прямиком из низких туч.
— Считал, что я ему изменил.
Ему не хотелось посвящать его в детали. Инсценировка выкидыша Файи уже не

стоила внимания.
— А ты ему изменил?
— Нет.
— Хотел бы?
Тае медленно развернулся, устремив настороженный взгляд. Он правильно

истолковал его вопрос. И не то чтобы он был категорически против, но…
— Ты всё ещё женат? — тихо спросил в ответ.
— Я первый задал вопрос.
— Не знаю.
— Вот и я не знаю.
— Удобный ответ. Ты ей изменяешь?
— Не горжусь этим.
— Зачем вы все женитесь, если хотите других?.. — Тае в смазанных чувствах
654/846
опустил лицо, вспомнив Риджин, рассказы Чонгука о ней, само её
существование. Сейчас он корит себя за то, что снова подпустил его к себе — не
физически, а именно эмоционально — уже зная, как он лгал ему в глаза, после
ими же смотря на жену.
— Институт брака несовершенен.
— Ты спал с парнями?
— Да. Твоего возраста.
Намджун намеренно бросил ему эту фразу. Нет ничего более возбуждающего,
чем выказанное желание и долгий, животный зрительный контакт — ведь
именно у животных это знак вызова.
— Боже, хён…
— Я не могу тебя удержать ни как племянника, ни как, возможно, хотелось бы

тебе — в качестве единственного?.. Любимого? Но я буду тебя защищать и
заботиться о тебе.
Намджун потянулся к нему, заправив выбившуюся прядку за ушко, мягко касаясь

его лица. Определённо, всякие руки были ему противны, ровно, как и любая
близость. Но если он может… если он может хоть как-то отомстить, даже против
своей воли, то… его будет влечь на хрупкий лёд.
Тае не отвернулся, не отпрянул. Намджун отбросил бумаги на задние сидения,

выпустив себя из тисков ремня, приобняв его за талию, и, больше не таясь,
поцеловал.
Акт насилия над самим собой. Он не хочет его. Он больше никого не хочет.
— У тебя есть выбор, — озабоченно оторвавшись от его губ, он погладил его по

щеке, всеми способами… нет, не успокаивая — глазами Тае всеми способами
вызывая к себе отвращение. — Оттолкни, если не хочешь, скажи что-нибудь.
— Поехали… погреемся.
Тае уже вырос и познал простую истину, что за помощь и прочую чушь вроде
заботы и защиты, обещанные Намджуном, нужно платить. Никто не подастся в
рыцари бесплатно. Поэтому у него не было голоса — он дал обет молчания.
***
…
С первого этажа уже слышался стук шагов. За окном стелился седой туман
поздней осени. Тихо, темно, томительно… варится суп из чувств. Тае
подкидывает заправку, перебарщивает с солью. Влюбился. Ещё секунда и ручка
дёрнется, дверь поддастся, таинственный мир кабинета рухнет, вспыхнув
светом лампы.
Тае занимал его место во главе стола. Кресло было повёрнуто спинкой, чтобы
произвести нужный эффект. И, он может поклясться, мужчина дёргается,
заметив движение. Тае разворачивается к нему довольный, сдав себя
655/846
добровольно, забравшийся на кресло с ногами. Голый, милый, ребячливый. Он
полностью голый. И вот его подарок. Суп из чувств. Только снял с огня.
Лёгкий шок спал. Мистер Чон расстегнул пиджак, ещё раз хищно глянув в его
сторону. Шаг, другой. Не бросается сразу. Ходит по кругу.
— Не замёрз?
Тае закинул ноги на подлокотники, прикрыв ладонью пах, и стал единственным,

кто запылал от собственного бесстыдства.
— Ты можешь помочь согреться.
Чонгук не спеша подошёл к столу, уперевшись в него кулаками.
— Можешь попробовать меня убедить.
Тае подался вперёд, отчего кожа кресла заскрипела, а на пути выросла

преграда — ноутбук, и, пока он его неуклюже отодвигал, сам рассмеялся, утеряв
соблазнительный образ. Забравшись на стол, кинулся ему на шею, долгожданно
притянувшись к его губам.
Он будет черпать его большими глотками. Наваристый поцелуй.
Чонгук улыбался, плавно поглаживая его изящно изогнутую спину. Тае оплёл его
ногами и руками, скромно сознаваясь в своей любви, на ладони протягивая
оголённое желание. Было невозможно не любить его этот мягкий миг.
***
Сев на кровати, Тае поймал свою уязвлённую тень. Ей стыдно быть его темнотой.
Над городом смог, он тоже… смог. Но он не голоден, у него нет аппетита. Он
чертовски измождён.
Намджун уснул на второй половине кровати. Он ни в чём не виноват… Разве что

в том, что его тоже привлекают красивые вещи.
Тае не хотел вспоминать произошедшее в этой кровати. Он её тоже чертовски

ненавидит. Но она ни в чём не виновата… Разве что в том, что принимает всех
потных людей. Ему никогда не было настолько неприятно разделять близость.
Даже с Чонгуком — никогда. Намджун был терпелив и уместно слеп и глух,
напорист в меру, нежен по необходимости, но Тае едва ли хватило сил не
кричать. Он сам попросил брать его со спины. Подушка до сих пор в слезах от
его тисков.
По крайней мере, Намджун лучше, если выбирать между ним и Цуананом.
Тихо выбравшись из постели, хромой походкой скрылся в ванной. В отражении

на него смотрел предатель — грустный и бледный, гнусный изменник самого
себя. Когда в нём был Намджун, он думал про Чонгука. Ему казалось, что его
трахает Чонгук. Ему хотелось так думать. Его сердцу нравилась эта фантазия, и
он скормил её с лёгкой руки, ведь ему, говорят, не прикажешь.
У Дианы скоро день рождения. Где он, чёрт возьми, прямо сейчас? На одно
656/846
мгновение он допустил мысль, что готов позвонить Алексу Миллеру. На миг он
решил, что хуже всё равно быть не может. На секунду он забыл, кто сделал с ним
это убогое отражение.
Зато теперь он понял маму. Когда боль становится такой невыносимой, что
больше не умещается в теле, ей ничего не остаётся, кроме как стекать кровавой
водой по акриловой стенке.
И его главный изъян, и самая большая ошибка в том, что он не любит себя. Он
любит Чонгука.
— Шлюхам тоже больно? — спросило его отражение и спряталось в дрожащих

ладонях.
***
— Нашли яйцо и иголку?
Новый визит в полицейский участок. Чон принёс добрый дух и не скрывал своего
торжества. В его доме не было ничего, что могло бы его скомпрометировать.
— Я требую очную ставку. Обвинения есть, а доказательств нет — что же

делать?
Миллер не стал присаживаться, мрачно стоя в стороне.
Он решил не вмешиваться.
— В день побега на мистере Дюране был пиджак, он принадлежал вашему

начальнику службы безопасности, он же ваш адвокат. Не расскажете, как этот
пиджак оказался на потерпевшем?
— Додумывать по вашей части.
— А мне не нужно додумывать, потому что есть правда. Мистер Дюран бежал по
лесу, когда дозвонился в службу спасения, и, естественно, звонок был совершён
с телефона вашего адвоката, кому и принадлежал пиджак. Звонок
действительно был совершён недалеко от вашего дома.
— Всё ещё не слишком убедительно.
Однако, это стёрло с его лица ликование. Нарисовалась надменность.
— Мы не нашли фотографий, которыми вы предполагаемо шантажировали

потерпевшего, но мы нашли фотографа. Он продал все исходники — и здесь вы
всё просчитали. Но он подтвердил, что вы заказывали фотосессию.
— Тогда он должен был рассказать, что Тае возбудился.
— Возможно, в ваших фантазиях. Фотограф сказал, что мистер Дюран не хотел, и

вы его принуждали.
— Опять только слова.
657/846
Но они его задели. Не то он ожидал от уважаемого фотографа, которому отдал
приличную сумму.
— Вы так же отрицаете, что преследовали потерпевшего много лет?
— Я всё так же.
— Мы нашли занимательные вещи в вещах Александра Дюрана.
— И что это?
— Его личный блокнот, платок из магазина вашей матери, ваши фотографии.
Чон устрашающе перегнулся через стол, гипнотически, как змея, поймав всё его
внимание, и выплюнув яд:
— Александр Дюран был душевно больным и глубоко несчастным человеком. Ни

один суд не примет записки извращенца, трахающего собственную дочь.
— Вы разозлились. Это только начало.
— Как страшно, — без единой эмоции.
— Знаете, есть люди, которые не боятся, их не запугать, сколько бы денег у вас

ни было. Вам интересно узнать, кто это?
— Ещё одна мёртвая душа?
— К счастью, он жив, но неважно себя чувствует вашими стараниями. Своего

ассистента били тоже не вы?
Чонгук неуверенно улыбнулся и больше ничего не ответил.
— Он рассказал нам много интересных подробностей. Нам Джихё, бывшая

коллега мистера Дюрана, дала показания. И это тоже чертовски интересные
вещи. — Тишина звенела. Миллер за спиной бил копытом в пол. — Теперь, мистер
Чон, вы — главный обвиняемый. Можете хранить молчание, если оно вам
поможет. И передайте вашему адвокату, что он пока… пока проходит
свидетелем. Вам стоит заняться поисками нового защитника.
...Чона вели в следственный изолятор, снова надев наручники. Он был

бесстрастен и холоден, больше прежнего высокомерен. До тех самых пор, пока
не споткнулся о тёмную фигуру у стены чуть поодаль. Спортивные штаны,
короткая куртка с густым мехом на капюшоне, наброшенном на голову, руки в
карманах, кепка, скрывавшая половину лица. Стопы. Стопы в пятой позиции.
Только один человек может так стоять.
Он знает, кто пришёл ликовать вместо него.
Положа руку на сердце, он не ожидал, что Тае сам сделает шаг навстречу,
выйдя из тени. Ну правда, чего ему здесь бояться? Что от гнева рухнут небеса?
Увы, это был не тот первый шаг, которого Чон ждал.
658/846
Тае подошёл и будто бы бесстрашно поднял лицо, заглянув ему в глаза. Синее
море бушевало. Такое было пересоленное. Чонгук облизнул губы. Влюбился.
— Я скучал… моя радость, — свистящим, расстроенным, как грустная мелодия,

шёпотом. — Жаль, не могу обнять.
— Теперь мы и поменялись местами. — Слова, которые он когда-то бросил ему в

допросной, возвращались бумерангом. Резко, больно, нарочно. — В следственном
изоляторе тебе станет в разы хуже, и ты снова мне позвонишь. Не отрицай,
позвонишь. Я откликнусь, более того — я буду ждать твоего звонка, но имей в
виду — ценник возрастёт. — Улыбка Чонгука превратилась в безумный оскал.
— Запомни раз и навсегда: с кем спишь — у того и просишь помощи.
Чона начали подталкивать вперёд — дальше по коридору, а Тае настойчиво

попросили отойти, но он не мог так просто отступить, не насладившись
моментом силы сполна.
— Ты запомнил.
Сильный-слабый мальчик испепелял его взглядом.
— Надеюсь, тебе не жаль того помощника, — это Чон уже говорил достаточно
громко, силой оттаскиваемый полицейскими.
— Пора начать беспокоиться о себе.
Намджун показался вовремя. Чонгук успел его заметить. Тае успел впитать его
реакцию. И ему понравилось. Самый утоляющий вкус за последнее время.
Не пересолено. Горько.
*Темплстей – это программа проживания в традиционном буддийском храме с

целью знакомства с повседневной жизнью монахов.
*сундук с яйцом и игла - отсылка к смерти кощея бессмертного
659/846
Глава 36. Шах и мат
Наверное, так все войны начинаются, а потом идут и идут. Твой враг
делает тебе что-то плохое, а ты делаешь ему что-то ещё хуже, а потом
он отвечает, а ты отвечаешь ему, и становится только хуже и хуже, и в конце
концов кто-то бросает бомбу.
Где моя челюсть, чувак (War with Grandpa)
Тае неловко выбирается из душащих объятий. Ему здесь тесно. Как и везде? Не
его постель, снова не его мужчина, как будто не его жизнь и даже не его
победа. Маленькая радость, как и «маленькая смерть» — явление яркое, но
скоротечное.
Намджун удерживает за предплечье.
— Куда ты?
— Жарко так.
Уход от ответа — ложь слабаков. И не рассказать, что с Чонгуком жара ему не

мешала — он любил спать в его объятиях, он хотел чувствовать силу его рук.
Будь Намджун хоть тысячу раз нежен — он не тот, и жарко с ним по банальной
причине температур.
На злобу дня подмечает ещё одну глупую деталь — сзади мокро, но ничего не
вытекает. Намджун, в отличие от Чона, умеет предохраняться… И это просто
прекрасно! Но, раскрыв влажную дырку и ничего после этого не растерев,
задумчиво засмотрелся на чистую ладонь.
— Ты всегда такой зажатый? — вклинился в поток воспоминаний Намджун,

перебив тошнотворную ностальгию.
Шорох постельного, снова тяжесть чужого тела сверху, ком в горле. «Просто
секс», — повторял про себя как мантру, подавляя внутреннее отторжение.
Намджун, будто слыша его мучения, устраивает проверку на прочность: не
отпускает, целует в плечо и невозмутимо пододвигается ближе. Бедный Ромео
всё никак не возьмёт в толк, что не так с его обольщением. Проблема ему
видится в скромности, а её решение — в большей настойчивости. Тае известен
этот приём, поэтому дважды он с ним не сработает. Ему катастрофически
душно… с ним. Но какой смысл сравнивать любимый латте с горьким эспрессо?
Очевидно, последнему никогда не стать сластью на его языке.
— Мне надо в душ.
— Зачем? Скоро ты снова вспотеешь. Можно я тебя поцелую?
Он всячески уворачивается, мечась в его руках, сам себе казавшись не совсем

здоровым. Шёлк… сколько бы ни брал, а он всё равно ускользает. Тае хочет
обратно — в кокон шелкопряда. Мистер Дюпон*… что такое любовь? «Это что-то
вроде тумана утром. Когда вы просыпаетесь задолго до рассвета. Он исчезает
быстро. Так и чувства сгорают». Любопытная гусеница переспросит: «Правда? И
чувства сгорают?» Откуда же ей знать? Ей неведом день бабочки. С первым
лучом реальности прервётся её полёт.
660/846
…И Тае покроется жирными мурашками, когда чужие губы коснутся шеи.
Ассоциация мгновенная. Вкус другого человека, и эта впадинка между лицом и
плечом, так уж вышло — его личное пространство. Поэтому Тае прижимает
голову, перекрывая доступ. Недотрога? Смешно.
От этого бросает в озноб. Да что он оберегает? Ни его бархатная шея, ни его

сафьяновый футляр больше не часть королевской шкатулки. А он всё хранит
отпечатки короля.
— Это он заставлял тебя везде быть гладким? — Недовольно отстраняясь, но так

и не разжимая тисков, Намджун совершает очередную ошибку — говорит в
постели о бывшем. Тае совсем не хочет отвечать. С этим вопросом явится ещё
больше внутренних взоров. — У тебя даже щетины нет, ты как ребёнок.
Как ребёнок. Передёрнуло. Нет, это лишь вопрос вкуса.
— Как женщина, — вторит ему.
— Неправда. У женщин есть волосы там, где надо, как и у меня.
— Он любил так.
— Потому что он больной ублюдок.
…Память даёт ему вспомнить, как приятно скользили масляные пальцы,

насколько довольно он урчал, гладя его бёдра, как прикусывал подбородок или
горячо смотрел исподлобья, прикасаясь к нему в паху. Чонгук так любил. А Тае
не может любить по-другому.
— Со мной тебе не нужно всё это делать.
Прикосновения остаются липкими следами по коже, оттого он представляет себя

заляпанным стеклом, нуждающимся в очистке.
Господи, если бы Чон мог читать его мысли, он бы умер от счастья.
Намджун снова увалит на постель — и, верится, в этот момент он почувствовал

себя царём зверей, возвысившимся над Бэмби.
Но он всего лишь занял чужое место. Эй, дядя Шрам*…
«Бэмби?» — повторил про себя Тае и ни с того ни с сего рассмеялся.
***
— Где ты сейчас?
Всё ещё страшно передвигаться по городу в одиночку, но пока Чон под стражей,
ему немного легче дышать. Закон парциального давления газов гласит: газ
будет стремиться перетекать из области высокого давления в область низкого
давления — по этой причине в горах так тяжело, ведь приходится прилагать
усилия для того, чтобы отвоевать кислород у окружающего пространства, в то
время как оно стремится вытянуть его из лёгких. Он давно спустился с седьмого
661/846
неба, а по ощущениям и есть тот самый разрежённый газ — холодный вакуум.
Настолько холодный, что, как в космосе, способен заморозить насмерть, с
отметкой — абсолютный ноль! Голову разрывает, и он соврёт, если скажет, что
теперь всё в порядке. Что проблема была только в воздухе.
— Еду на квартиру.
— Алекс всё знает. Он знает, что я тебе сказал. И он очень зол, Дюрара.
Устало прикрывает глаза. Как только Намджун купил ему телефон, первым
делом он связался с Ларкиным. Немного не подрассчитал километраж, ведь кто
знал, что друг отправится в порядочную ссылку на китайскую землю. Ассистенту
Киму повезло меньше — он пребывал в больнице маленького городишки до того,
как Тае его нашёл по точному компасу Ларкина.
Дозвониться до него и заручиться его небольшой помощью — одна большая

удача. Он вкратце поведал ему о досрочной пенсии Чжана Цуанана и пансионе
Файи. Без обиняков было сказано, что всё из-за Тае. Ларкина это очень
повеселило, Тае — удивило. Он даже не мечтал однажды избавиться от всех
этих людей, тем более не верил, что инициативу в свои руки возьмёт сам мистер
Чон. Одна новость о том, что Ким Сокджин весь переломанный лежит на другом
краю страны, повергла его в шок.
Чон выяснил правду и наказал виновных, но это уже ничего не меняло.
Одного виновного он всё-таки простил. Себя.
— Да что он сделает? Ещё ничего не произошло, не переживай.
— Со мной, наверное, ничего, как всегда прикроет, мы вроде как друзья, но я

тоже не бессмертный. А вот с тобой это не прокатит. Говоря между нами
девочками: ему всё равно, что с тобой станет, он печётся только за Чона. И если
он зол, это очень плохо. Забери заявление. Малыш, — грустным, но нежным,
глубоко сочувствующим тоном, — ты же совсем малыш, зачем ты полез во
взрослые игры? Пока не поздно, забери заявление. Это плохо для тебя кончится.
Я не пессимист, но у тебя нет ни единого шанса.
— Уже поздно.
— О, я очень жалею, что слил тебе Сокджина. Братишка, остановись. Это не

дружеский совет. Ты не знаешь, на что способен Миллер.
— Он хотел меня убить. Уверен, что не знаю?
— Не знаешь. Думаешь, Чон бы за это погладил по головке? Да это чушь какая-

то.
— Не переубеждай меня, я всё равно уеду.
— Они найдут тебя, это лишь дело времени. К тому же, не стоит мне это
рассказывать. Не забывай, что я на другой стороне…
— Кто сказал, что я говорю правду? — Тае вывернул всё в шутку, но и без его
предупреждения не доверял ему всецело.
662/846
— Вот же мелкий паразит!
Они посмеялись, хотя прогнозы были неутешительны.
— Братишка, — его голос снова стал похож на сладкую вату, — хочешь, я

приеду? Я поговорю с Алексом, мы что-нибудь придумаем. Опять война? Давай
обойдёмся без жертв.
— Пожалуйста, перестань.
Отбросив телефон, он закрыл лицо. Мысли путались, как мотыльки в паутине. Он

боялся принять желаемое за действительное и сделать неверный ход. Шах — это
ещё не победа.
Одним из давших показания свидетелей стала Джихё, но, стоит признать, она
оказалась не такой уж умной девушкой, раз решилась отомстить
несостоявшемуся любовнику, дав ложные показания. Увидев его на пороге своей
квартиры, она кардинально изменилась в лице. Сколько лет, сколько зим? В её
глазах загорелся неравнодушный блеск, стоило услышать давно позабытое имя.
Когда-то её вовлекли в сюжет сказки, где она сыграла второстепенную роль,
отдав туфельку кое-кому другому. Ещё раз оказаться на балу? Отказаться не
смогла. Так в жизни и бывает: людям из народа без гордости и власти ничего не
остаётся, как становиться жалкими, цепляясь за любую возможность насолить в
ответ.
Потом же он один поехал к ассистенту Киму, попросив Намджуна не встревать.

Это личное, только между ними двумя. Он, как и Джихё, хотел удовлетворить
ущемлённую гордость. Тот, кто обострял его нелюбовь к себе, и кто воткнул нож
в спину — теперь сам оказался всего лишь сбитой пешкой. Медленно и с
наслаждением он осматривал его жалкий вид: разбитое лицо, с трудом
напоминающее того холёного ассистента, сейчас застывшее в гримасе боли,
перебинтованные пальцы, лишающие былой самостоятельности,
многочисленные ссадины, ушибы, серьёзные внутренние повреждения.
Нормальный человек не должен чувствовать себя хорошо при виде раненого, но
Тае… едва сдерживал дёргающийся уголок губ.
— Блудный сын вернулся, — хрипло, но всё с той же глумливой интонацией.

— Жаль, Чон всё-таки меня разочаровал.
— В этом наши мнения совпадают.
— Ну что ты, по сравнению с тобой моя обида — мимолётное огорчение. Чон

нашептал мне одну душещипательную историю. Четырнадцать лет, некровный
братишка… Вау, мурашки по коже от вас… Что он там сделал с твоими
родителями? А ведь по праву это должен быть твой бизнес, твои деньги.
Тае сжал кулаки с такой силой, что захрустели пальцы.
— Ха-а… Вас так просто вывести из себя.
— Я пришёл сюда не за этим. Единственный, кто здесь выглядит жалко — это вы.
В конце концов, нас объединяет один человек, вам не хочется ему отомстить? Вы
много знаете, полиции будет интересно вас послушать.
663/846
— Месть? — Ассистент рассмеялся так громко и надрывно, что заложило уши. Не
совсем та реакция, которую он ожидал. — Конечно, мистер Дюран, у меня есть
много интересных историй.
— Это смешно?
— Ну что вы, я излишне эмоционален в последнее время, не берите на свой счёт.

Телёнок стал драконом*… а я всего лишь бедный слуга.
Тае смерил его презрительным взглядом, коим они всегда друг друга
удостаивали.
— Так ты хочешь посадить Чона? Э-эй, он же твой братишка, не разбрасывайся

родственниками. Их не так много осталось? Или, погоди… ни одного?
Сокджин закричал, содрогнувшись всем телом. Тае без тени сожаления сдавил
его перебинтованные пальцы, хладнокровно наблюдая за его муками.
— Эй? Это вы мне? Не надо так со мной разговаривать, я тоже излишне

эмоционален.
Следом удар пришёлся в грудную клетку. Ким страшно закашлялся, надувшись

как красный шар для боулинга, положив на горящую грудину загипсованную
руку. Правду говорят, что люди не меняются, только могила их исправит.
— Прости-прости, не думал, что это для тебя больная тема, — снова издёвка на
серьёзную маску. По крайней мере, теперь ему не смешно. — Для тебя у меня
тоже есть интересная история. Она тебе очень понравится. Я берёг её на такой
вот случай и не прогадал. Поверь, я потратил много времени и денег на этот
бестселлер.
— Говори уже.
— Не торопись, — снова посмеиваясь, но как-то натужно, не от веселья. — Будет

обидно просто всё выложить. Я дам наводку, а дальше ты сам.
— Не очень интересно.
— Я знаю, но это пока… Дай мне шанс, я же желаю вам прожить счастливо
тысячу грёбаных лет! Но сначала узнай побольше о его первой любви.
— Первой любви?
— Именно. Эту девушку жестоко убили чуть больше десяти лет назад. Что-то мне
подсказывает, Чон её не забыл.
Тае ушёл, выкинув из головы его бредни. Во-первых, ему нельзя доверять, во-
вторых, в самую последнюю очередь его сейчас будет волновать какая-то первая
любовь.
Ассистент — бомба замедленного действия. Если он откроет рот, у Чона могут

начаться реальные проблемы, а значит, сперва он займётся устранением этой
помехи. Без зазрения совести Тае может сказать, что выбрал ассистента
664/846
пушечным мясом.
Пожалуй, самым неприятным моментом из всей сложившейся ситуации стало то,

что свидетельствовать отказался Чимин. Чимин, который на своей шкуре знает,
каково это — попасть под влияние власть держащих. Не то чтобы он ему чем-то
обязан…
— Нет, — первое, что он ему сказал, встретившись лицом к лицу. — Ко мне уже
приходил американец.
— Он тебе угрожал?
— Я не боюсь угроз. Если ты не помнишь, я предупреждал тебя насчёт полиции.

Чон выйдет, а твоё положение ухудшится. Я не стану в этом участвовать только
потому, что я знаю, чем всё закончится.
— Мне всего лишь нужно, чтобы ты сказал правду.
Чимин, наверное, впервые на его памяти вышел из себя — его лицо перекосило
от злости, и он бросился к нему, злобно тыча в грудь.
— Твоя правда никому не нужна!!! Ты никто по сравнению с ними! И я тоже

никто! Ты просто плескаешься в пруду, пока они бороздят океан! Смекаешь?!
Ситуация не изменится! И не надо впутывать меня в свои проблемы!
— Смекаю, — тоже разозлился, посчитав, что имеет право обижаться. — Чем

тебя подкупили?! Машина, квартира?
— О! Бери мельче! Я просто скакал на его члене! Разве мне много нужно для
счастья?!
Тае поджал губы. Наконец, он выдохнул, устало сжав переносицу.
— Я не это хотел сказать.
Чимин успокоился вместе с ним. Стоит отдать ему должное — он был

прямолинеен и честен, не оставалось недосказанности.
— Так думай, что говоришь. Начинай уже думать… Тебе не поможет полиция, ты
даже не дойдёшь до суда. Эти влиятельные выродки пойдут на всё, чтобы
прикрыть свою задницу. Ты лёг не под того. И, сорри… — с циничной
холодностью, — я ничем не могу тебе помочь.
***
Воспоминания режут виски. Как всё сложно. Телефон молчит, конечно, что ему
сказать? «Вам некому звонить». …Одиноко забившись в стык кожи сидения
полицейской машины. Интересно, что о нём думал детектив, сидящий впереди и
невольно греющий уши. Ему было за него стыдно, смешно? Верил ли он его
словам? Тае не рассказал и половины, и ещё половины просто-напросто не знал.
Встреча с Чоном в участке лишила его последних сил. Он казался бесстрашным,

и в тот момент, трясясь от адреналина, он правда думал, что может всё.
Самоутвердиться, позлорадствовать, разозлить — этому Тае научился у него.
665/846
Питание негативными эмоциями как наркотик. И когда он стал зависим? В
погоне за собственным утешением важно не забыть, что в основе. Эффект
бесстрашия сошёл, и к дому в бору он едет в сопровождении полиции.
В основе — Диана, его дочь. Всё это он делает ради неё.
Дрожь в коленях знакомое ему явление. В последний раз он держал её перед

воротами этого дома, в прошлом месяце, но как будто в прошлой жизни. Уже
зима. Их отделяли недели, в которые он чувствовал себя альпинистом, медленно
и муторно взбирающимся к олимпу, чтобы после стольких усилий снова
спуститься вниз. Хлёсткие капли дождя, как и тогда, враждебно бьют по щекам.
Ничего не зажило, раны всего лишь заклеили, и здесь он собственноручно
срывает пластырь.
В последний раз Чон пообещал ему, что он ещё долго не увидит свою дочь.
Внутренний голос спрашивает: «И где же сейчас Чон?»
Всё как в тумане, но он не ёжик. Спина детектива, ворота, мелкий гравий,

подсвеченный участок… налетевший Йен. В гуще событий Тае снова главный
герой. Оттаскивал мальчика инспектор, а успокаивали примчавшиеся мадам Го и
няня. Он никогда не видел его таким, взгляд — два красных кошачьих глаза с
дикой пеленой.
— Он верил тебе! Ты предал нас!!!
Йен выкрикивал проклятия, называл его предателем и лжецом, гнал прочь из

дома. Тае мог лишь стоять и молчать, принимая наказание. Ему нечего сказать
ребёнку, оставшемуся без родителей, ведь он сам ребёнок с такой же судьбой,
и, видит бог, ему жаль. Теперь он собирает осколки своей жизни, а собирая,
снова и снова ранится.
И он замечает тёмные, пронизывающие глаза мадам Го. Соучастница молчит. К

чёрту так смотрит?
— Как ты мог?! — надрывался Йен. Стоило усилий безответно пройти мимо.

Слишком сложный вопрос. Если бы он знал…
Это снова не победа — это побег.
Гостиная, лестница на второй этаж, дверь в детскую. Запах дома подобно

газовой камере. Нынче ему с трудом верится, что он был его жителем столько
лет.
И не верит своим глазам, не верит подрагивающим рукам, когда толкает дверь.

Алиса наконец попадает в Зазеркалье, и в нём чёрно-белая раскраска жизни
раскрашивается спелыми цветами, волшебство становится реальным. Он, как и
Алиса, грезит мечтой поставить шах и мат Чёрному королю. Ну а потом, как и в
той сказке, он проснётся в своей комнате в доме на крутых холмах возле шестой
линии метро, осознав, что всё это было сном. Жаль, что Льюис Кэролл
вдохновлялся не его личностью. Хотя всё-таки хорошо. О чём бы тогда была эта
повесть?
Его маленькая Алиса поворачивает тёмную головку на звук, но никто не спешит

друг другу навстречу. Неловкая пауза. Тае оцепенело присаживается на колено,
666/846
протягивая ладони. Больше всего в этот миг ему страшно, что его руки будут ей
чужды.
— Диана…
Хочется плакать, щиплет глаза. Вот такой ей достался папа… Если даже она его
осудит, ему не спастись.
— Папа?..
Растерянно его осмотрев, она медленно встала из-за детского столика,

одновременно поглядывая и на других дядь. Неуверенно пошагала к нему, будто
ставила под сомнения его идентификацию. Казалось, она смотрит на него по-
взрослому — так, будто всё понимает.
Будто он её предал, а она простила.
Первые осторожные прикосновения, и он сгребает её в охапку, крепко прижимая

к себе. Его куртка холодная, но он так хочет её тепла. Только так что-то имеет
смысл.
— Папа… — повторяет она, сминая его капюшон. — Ти пишёл.
— Я пришёл, папа здесь.
Ножки отрываются от земли. Вот они и взлетели.
Он спешно собирает её вещи — попытка номер два. И, только оказавшись за

оградой, его отпускает липкая тревога, пробравшая от пят до самых корней
волос. Но он всё ещё боится оглядеться на замок Чёрного короля и сбегает от
оживших шахматных фигур под обманчивым видом бодигарда.
Диана вредничает, громко хнычет на всю улицу: ей всего лишь не нравится

шапка… Хорошо, что только она, а не он.
***
— Не знал, что у тебя есть дочь, — сцепив руки на груди, мрачно комментирует
Намджун, глядя на спящего ребёнка на кровати. Мягкий зайчик обнимает
плюшевого мишку. Что ей снится? Мармеладный рай?
Тае невозмутимо закрывает дверь перед его носом.
— У тебя тоже есть дочь.
— Да, только ты о своей забыл упомянуть.
— Теперь ты знаешь.
— Должен был знать с самого начала! — прикрикивает. Тае шипит, отводя его на
кухню к окну. Намджун наконец напоминает, что он выше и сильнее, и тоже
может быть непослушным. Схватив его за запястья, взбешённо приставляет к
стене.
667/846
— Не кричи, ты её разбудишь.
— Ты залез ко мне в постель, чтобы я помог тебе забрать дочь?
— Почему ты злишься? Разве ты не этого хотел?
— Ты заделал с ним ребёнка… Поверить не могу… — оторопело усмехается, но

не выпускает. Его достоинство снова разбомблено. — Чего ещё я о тебе не знаю?
— Мне нужно уехать, — внаглую твердит своё. — С Дианой. Его не будут долго
удерживать. Мне надо скрыться на время.
— Он сядет в тюрьму. Зачем тебе скрываться? Ты что, преступник?
— Ты обещал мне помочь.
— Я помог! — с трудом сдерживаясь. — Мы не будем повторять ошибок

прошлого. Со мной тебе будет безопасно. Я не отпущу тебя снова.
Тае бы многое мог предъявить ему в упрёк, но смолчал, ведь он ему ещё нужен.
— Я не останусь с тобой, — по слогам, понизив тон.
Он сделал рывок, Намджун жёстче толкнул его обратно. Почему его любовники
хотят сделать ему больно и лишить воли?
— Ты использовал меня. Это, знаешь ли, неприятно и больно.
— Ничего личного, хён, тебе всё понравилось.
— Я не принуждал тебя, Тэхён! Если ты о чём-то жалеешь, то нужно было сразу

дать мне ясный отпор. Не строй из себя обиженную недотрогу. Ты лёг под меня,
потому что тоже хотел поиметь. — И теперь у Тае чуть не проснулся стыд. — Я
одного не пойму: почему ты просто не обошёлся просьбой? Я твоя семья, как и
раньше, и больше не откажусь от тебя.
Тае почти поддался. Слова были до дрожи искушающи и желанны, но он, как и
раньше, больше не мог им верить.
— Семья… Ты мне не семья, — с горечью прошептал в ответ. — Семья не

трахается друг с другом…
Для Намджуна в простых вещах, таких, как секс, не было ничего

сверхъестественного, точно секс был аппетитной тарталеткой, а дружеские
отношения ему в придачу — пудрой: что необязательно, но вкусно, и в сумме
даёт лакомый десерт. Их действительно не связывали кровные узы, и, возможно,
сложись всё по-другому, Тае был бы рад, если бы его первый любовный опыт
начался с таким близким человеком, как Намджун. Но что теперь об этом? Чему
не суждено, тому не быть.
— Не говори эти глупые вещи, ты понял, что я имел в виду. И я не очень

понимаю, почему ты так из-за этого переживаешь. Мы не кровные родственники,
что не так с сексом? Тебе нужно забыть своего бывшего, я не против стать
запасным вариантом — мы оба друг другу помогаем.
668/846
Намджун снова поймал его щёку вместо губ. Тае крепко стиснул зубы, отвернул
голову, но не оттолкнул в этот раз лишь потому, что пообещал себе всё это
прекратить в кратчайшие сроки. Чтобы затеряться, ему нужно оборвать связь со
всеми. Больше никто не сможет управлять его жизнью. Намджун должен
заблуждаться, а Тае… быть сильным.
***
До полудня телефон разрывался аж несколько раз. Сначала звонил Намджун,

потом его потревожил адвокат, после уже детектив, пригласивший для чего-то в
участок, а следом звонивший был со скрытого номера. Оставалось только гадать,
кем тот мог приходиться. Кандидатов было немного.
Намджун скрепя сердце согласился с его желанием уехать, во всяком случае,

такую реакцию он ему пытался скормить. Верить? Это не про Тае.
По его просьбе Намджун снял ему наличные и при встрече непринуждённо

передал пухлый конверт, тогда же его секретарь купила билет на самолёт в
один конец. Диане ещё не было двух лет, по правилам конкретной авиакомпании
пребывание младенца на борту было бесплатным, потому-то с конвертом шёл
только один взрослый и второй нулевой билет на ребёнка. Намджун не докучал
вопросами, хотя для вежливости полюбопытствовал, чем же он собирается
заняться во Франции. Тае казалось подозрительным то, что он не пытался его
отговорить, не предлагал уехать в страну поближе, чтобы иметь возможность
чаще видеться, а ведь ещё недавно твердил, что больше не отпустит. Позволить
себе веру в лучшее — не оптимизм и не религиозность — это обыкновенная
глупость. Для отца, что должен защитить себя и дочь, неприемлемо мыслить
призрачными надеждами. И, поскольку, он усвоил урок, то с самого начала не
планировал садиться в самолёт до Шарль-де-Голль*, что предложил ему
Намджун.
Как только он с ним распрощался, то соврал, что хочет прогуляться, отправив

его машину вперёд. Диану он не оставлял ни на минуту, хотя она и доставляла
немало трудностей и шума. Путешествовать, тем более сбегать с ребёнком было
тягостно (что ещё слабо сказано), но он слишком заскучал по хлопотам
отцовства и ни на что не готов был это променять.
Намджун по минимуму сводил общение с его дочерью. С первой минуты, как

только узнал о ней, на его лице отпечаталось устойчивое неприятие. Он не
желал, чтобы у Тае когда-нибудь появились дети, да и попросту этого не
представлял. Диана была мостом в его прошлую жизнь, она признавала мистера
Чона своим отцом, росла в его любви, и у Намджуна это, закономерно, вызывало
только одного рода эмоции — безразличность и отчуждённость. К тому же,
благодаря её активности, их встречи заканчивались быстро. Детский шум сбивал
всякий настрой на интим. Тае очень хорошо понимал, что его ребёнок для него
помеха, в том числе поэтому всюду водил её с собой даже дома. Но он не имел
претензий к Намджуну, ведь и сам ничего не испытывал к его дочери и ни разу
не попросил с ней познакомить. Всё правильно — у каждого из них своя жизнь.
Постоянное присутствие Дианы его успокаивало. Она — как островок

стабильности посреди океана непостоянства. Даже если бы ему было с кем
оставить её на пару часов, он бы так не поступил. Слишком многое он пережил,
чтобы вот так свободно гулять с ней по городу. Вместе же они поехали в метро
669/846
до Пусана. Имея паранойю, он отключил телефон во избежание слежки и снова
нашёл фазу покоя. Весь путь вперёд они играли: то в ладошки, то с её
игрушками, то с его вещами в сумке. Диана росла гиперактивным ребёнком,
которому надо было всё знать, всё попробовать и везде побывать, что для Тае
после буддийской инерции — тяжёлое вовлечение в мир экстраверта. Но всё-
таки это была приятная усталость.
В Пусане он держал путь к порту. Полагал, будет сложнее, но довольно быстро

узнал, кто вскоре отплывает до Японии и за отдельную плату напросился с ними.
Самая ближайшая точка на карте — это Нагасаки. Уже из Японии он полетит во
Францию и не в никуда: по счастливому случаю подвернулась работа, а заодно
ночлег на первое время. Он будет работать сиделкой у пожилой мисс в Орлеане.
Его французский беден и примитивен для страны носителя языка, но облегчит
ему жизнь. И самое главное, Диана будет жить с ним, всегда на виду. Небеса
ему благоволят? Он не уповает на их милость, больше нет.
Обратно в Сеул они отправились тем же маршрутом, но Диана уже спала, а он

всё размышлял и планировал. И уже неприлично задерживался, ведь к тому
времени, как он ступил на станции в Сеуле, стемнело и ещё больше похолодало,
стрелка часов перевалила за шестёрку, тогда как его попросили заехать ещё
утром. Сразу по возвращении он отправился в участок. Никто не должен был
заметить его отсутствия.
Детектив встретил его с мрачной физиономией, что всё за него сказала. Как
назло, ребёнок устал, а потому вредничал, мешая серьёзному разговору. Ей было
сложно осилить сегодняшнее путешествие, всем малышам уже было пора в
кроватку. Детектив любезно предложил подбросить их до дома, войдя в
положение. Диана уснула на задних местах, и только тогда им удалось
выстроить диалог.
— Заседание на следующей неделе. Думаю, возникнут сложности… в связи с

новыми обстоятельствами.
— Какие сложности?
Не то чтобы он очень удивлён. Это Намджун может наивно полагать, что мистер
Чон мирно пойдёт ко дну, грустно оставляя за собой пузырьки. У Тае же на его
сюрпризы открыты глаза и выработан иммунитет. Будет правильно сказать, что
он ждал ответного удара, но не знал, с какой стороны прилетит.
— Ассистент Ким, которого вы доставили в Сеул в болезненном состоянии, как

вы сами понимаете… он связующее звено слушания. В общем, сегодня утром он
впал в кому.
— Что?.. Он был здоров. Как здоровый может впасть в кому?
— Травма головы, сразу не обнаружили. Его жена подтвердила, что он

жаловался на головную боль.
— Бред! Это неправда. Его жены не было рядом, когда он лежал в Пхохане!
— Она утверждает, что не знала, куда пропал её муж. Также сказала, что мистер
Чон всё время помогал их семье, и финансово поддерживает до сих пор в столь
нелёгкое для них время, даже находясь под следствием.
670/846
— Он избил её мужа до полусмерти, и она может говорить, что он святой?
Насколько люди жадные до денег…
— Возможно, мистер Чон прибегнул к угрозам. Зная, на что он способен, я не

думаю, что ассистенту Киму позволят жить. Наверняка он слишком много знает.
А кто знает? Неизвестно, какие показания он успел дать следствию. Успел ли?
— На что способен… Он начнёт избавляться от свидетелей. Шантаж, подкупы…

Он так просто в тюрьму не сядет.
— Подумайте, что ещё может его скомпрометировать. Если так пойдёт и дальше,
мы проиграем это дело. К тому же, суд не даст огласку этой истории.
— Потому что замешан гей.
— Грубо говоря, да.
— Спасибо, что честны со мной.
— Мне всё равно, кто кого любит. Насилие есть насилие, а я выполняю свою
работу.
Тае отвернулся к стеклу. Ненадолго впал в ступор, засмотревшись на своё

тусклое отражение. Стёкла запотели, размазывая огни города, провожающие
автомобилистов с работы домой. Акварельный пейзаж декабря навевал все
самые мокрые эпизоды. Смотря на своё отражение, ему невольно вспомнился
миг давно минувших дней. Он, как и сейчас, задумчиво засмотрелся в окно,
следя за проворно стекающей каплей, за ним — медленно падал дождь со
снегом, мгновенно образуя лужи грязи. Стояла комфортная тишина, и никто не
хотел её прерывать. И всё же Чонгук нагнулся к нему, по-хозяйски прибрав к
рукам, обхватив за талию, плотно прижался носом к его щеке, словив взгляд
через отражение. Так удав смотрит на кролика. Может, и самый влюблённый
удав, желающий сохранить жизнь одной жалкой тушке, но и самый опасный, не
ведающий жалости и тепла змей. Как с ним могло быть тепло, ночами — жарко?
Почему от его внимания сердце теряло покой?
Чонгук ребячливо вывел пальцем на стекле сердечко, горячо и так сладко

прошептав ему в самое ушко: «Это твоё». Тае всегда в нём поражала свобода
действий — он не смущался свидетелей, делая и говоря лишь то, что ему угодно.
Всё в нём пленяло, он ловил каждый взмах его пальцев, пылал от любой ласки,
злился из-за мелочей, потому что только он имел власть погасить или раздуть
этот огонь.
Тае подышал на стекло, выведя на запотевшем следе кривое сердце. Его?

Похоже.
«Для тебя у меня тоже есть интересная история. Она тебе очень понравится. Я
берёг её на такой вот случай и не прогадал». Ким Сокджин правда в коме?..
— Детектив, не могли бы оказать одну услугу?
— Всё, что в моих силах.
671/846
«Такая шумиха с этими Верфями была. На каком-то их заводе нашли женщину в
бетономешалке».
«Эту девушку жестоко убили чуть больше десяти лет назад».
«Я даже не могу сказать, что меня в ней так зацепило. Теперь я более
осмотрителен в выборе партнёра».
И кто же она такая, ассистент Ким?
— Это произошло около десяти лет назад: на заводе Корейских верфей убили
девушку… А может, вы и сами слышали? Её зацементировали. Мистер Чон тогда
проходил обвиняемым по делу. Мне интересно, кто она.
— Даже если…
— Это личный интерес, — перебил, — я не распространю какую бы то ни было

информацию на широкую публику.
Нарисованное сердце пошло потёками.
***
Ленивое утро пустого дня началось с болезненного пробуждения. Диана

проснулась раньше и бойко растормошила вознёй. Плюшевый дракон был её
главным собеседником в полшестого утра. Лепетала она что-то очень
неразборчивое, а Тае безуспешно цеплялся за остатки сна. Когда она поймала
его с открытыми глазами, то засмеялась и прыгнула обниматься и целоваться.
Чонгук часто с ней играл подобным образом, целуя везде, куда она покажет,
даже её игрушек.
Ненадолго выбравшись из постели, чтобы умыться, они снова спрятались под

одеялом. Тае включил телевизор — один из недавних подарков Намджуна.
Диана, в жизни не видевшая оживших картинок, зачарованно засмотрелась на
плазму. Канал с мультфильмами поразил её до глубины души. Он присоединился
к просмотру, и так же вместе они задремали под тихий шум. Дочка до
последнего смотрела на экран полуприкрытыми глазами, бросив все силы на
борьбу с сонливостью.
В следующий раз Тае разбудил домофон. Намджун без предупреждения заехал с

утра пораньше, обескуражив внеплановым визитом.
— Разбудил?
Он сонно покивал, потянувшись за двумя крупными пакетами. Намджун отнял

руки и сам отнёс их на кухню. Принесло его с хорошим настроением и не только
с ним. Он прижался к нему со спины, дав прочувствовать своё желание.
Страстно зацеловал, не ослабляя захвата. На сегодня уже слишком много
поцелуев…
— Пока твоя дочь спит…
— Нет, Намджун, стоп, — заторможенно запротестовал, с непонятным для
672/846
самого себя сильнейшим отвращением.
— Почему?
— Ты просил говорить ясное «нет». Я не хочу. — Сунув ладонь в задний карман

джинсов, отвернулся и отошёл. Намджун выглядел обиженно — судя по
ходящим желвакам и плотно сжатым губам. Нервно проведя по брови, он принял
правила, и они обоюдно сделали вид, будто ничего и не было: будто не Тае
перекосило от омерзения, и не Намджун минутой ранее демонстрировал стояк.
Драма.
— Может, съездим к моим родителям? Мама соскучилась по тебе, специально

ради тебя готовит сегодня твои любимые манду.
— Я не…
— Поехали. Они будут рады тебя видеть. Покушаешь домашней еды, твоё
состояние улучшится.
Уж чего, а оскорблять родителей Намджуна своим неуважением он совершенно

точно не хотел. Господин Ким на протяжении многих лет поддерживал и
всячески помогал их семье, и, что немаловажно, был добр к Тае, разрешая ему
общаться со своим сыном.
Ощущение непостижимого déjà vu жаром лизнуло щёки. Ничего не предвещало

беды, он согласился поехать на ужин, собрался сам и собрал Диану, как на
последнем повороте сам чёрт повернул его голову в нужном направлении — на
подъезде к дому Кимов он заметил выезжающий чёрный крузак… Когда он
встречает эти машины, его жизнь катится под откос. Это как чёрная кошка на
пути — обязательно к несчастью. Он смотрел ему вслед, и сердце зашлось в
смутной тревоге. Предчувствие его не обманывало.
Ему не стоило лезть в чужую семью.
Встретили их достаточно холодно, чтобы сказать, что снаружи теплее. Мама

Намджуна, опустив глаза, тихо поздоровалась, для вежливости скованно
приобняв, и прикусила губу, хмуро глянув на его ребёнка. Господин Ким же
бездвижно сидел во главе стола, жёстко выпятив подбородок. Было заметно, что
Намджуну стало неуютно из-за поведения родителей. А вот на что рассчитывал
Тае? Должен был догадаться, что теперь ему нигде не рады: он, как чума —
несёт за собой только голод и смерть.
— Отец… Я нашёл Тэхёна. Мы давно не собирались все вместе. Не

поприветствуешь его? — Молчание — такой же ответ. Тревога большой тёплой
кошкой свернулась в грудине, мурча с такой силой, что волна дрожи прошла по
телу. — Да что случилось? Почему на тебе лица нет? Мам?..
Намджун ждал объяснений, потому что он единственный, кто здесь ничего не

понимал.
Тае не торопился занять место за столом, всё ещё топчась на пороге, подхватив
свою дочь, на всех глазеющую с живым любопытством.
— Зачем ты привёл его сюда? — раз и навсегда отбривая любовь к манду и всем
673/846
тем тёплым отголоскам детства, что он лелеял. — Сколько ещё ты будешь с ним
нянчиться?! Он уже ребёнка заделал, так пусть сам решает свои проблемы! Мы
не семья!
— Отец!
Бедный Намджун от шока позабыл весь словарный запас.
— Сколько денег ты ему дал? Ты хоть знаешь, кому перешёл дорогу?!
…И пазл понемногу стал складываться.
— Как ты можешь такое говорить при нём?!
— Как он смеет заявляться в наш дом?! Грязный извращенец. Я помогал его

деду, хорошо к нему относился, а он вырос этим!.. Вот это благодарность за мою
щедрость?!
Диана напугалась криков и отвернула голову, скуксившись в преддверии слёз. Её

слёзы он простить не мог, только поэтому в ту же секунду не ушёл.
— Щедрость?.. — нахально вторгся в разговор, наконец, выйдя из тени. — Мой

дедушка отдал вашей фирме всё здоровье, работал сутками без отдыха. Вы
хорошо ко мне относились? Я должен быть благодарен, что вы были добры к
ребёнку? Вы мне никто, как вы правильно заметили!.. И моя личная жизнь вас
никоим образом не касается! — Его дикие глаза, их дикий мир. Он просто
пытается выжить.
Дочка зашлась в рёве. Намджун в обоих метал молнии, не найдя ни в ком

адекватного сторонника.
— Убирайся вон из моего дома и больше никогда не приближайся к моему сыну!!!
— Отец! — прорычал поражённый Намджун.
— …Ползи на коленях к своему любовнику или кто он там тебе, и проси

прощения. Не впутывай моего сына! Ты понял меня, щенок?! Чон Суман был
уважаемым человеком, как и его сын, и моя семья никогда не пойдёт против
председателя Корейских верфей!
— Уважаемые люди так вас напугали, что силы в ногах нет подняться? — Ровным
как рельсы, тихим, пронзающим — таким он был отныне и его карающий голос.
Ещё один мост сожжён. Он в последний раз обернулся, чтобы своими глазами
увидеть обрушивающиеся тросы и разлом. Намджуну не позволили его догнать,
и где-то в глубине души… он был этому рад.
Чон собственноручно помог избавиться ему от помехи.
***
Вернувшись домой, он начал проигрывать последний аккорд этой Лунной

сонаты. Её мелодия скованна, зажата в рамки узкого диапазона, совсем не
поется и лишь иногда вздыхает чуть более свободно. Знакомо? Некоторое время
674/846
мелодия не может оторваться от исходного звука: прежде чем хоть чуть-чуть
сдвинуться с места, он повторяется шесть раз. Шесть первых звуков сонаты
дважды воспроизводят узнаваемую формулу — ритм траурного марша. Грустная
до-диез минор… когда уже закончится?
Днями ранее он обратился в агентство недвижимости. Михён умерла… для кого

оставлять эту квартиру? Теперь он должен избавиться от неё, и потому попросил
в кратчайшие сроки продать за самую низкую стоимость. Квадраты с историей —
проблемная недвижимость. Но для кого-то большая удача, а для него ещё один
скинутый груз.
Агент отзвонился ему, сообщив радостную новость о том, что уже завтра он
подпишет все необходимые документы на передачу имущества. Теплится
надежда, что это последний раз, когда он собирает вещи. Вечером завтрашнего
дня он должен быть в порту Пусана. Здесь его больше ничего не держит,
предстоящий суд принесёт только разочарование. В конце концов Чона
выпустят, и первым делом он заявится к нему, тогда ему больше никто не
поможет. Теперь и вправду спасаться осталось только бегством.
Ждать ещё один бессмысленный, бесконечный день — то же, что сидеть на

пороховой бочке. Казалось, что всё настроилось против него: ненастная
погода — ветер с дождём, приболевшая дочка, с утра ничего не кушавшая, даже
стрелка часов, приклеившаяся к циферблату, сделала ему подножку. Не
представлялось возможности оставить Диану дома, поэтому пришлось собирать
бедного ребёнка с собой. Её жар неслабо его всколыхнул. Целуя её в горячий лоб
весь неблизкий путь до агентства, он гнал мысли о худшем. Нельзя отменять
поездку, иначе его последний вагон уедет. Ему не привыкать, но сегодня вновь
придётся стать плохим отцом, а Диане вновь простить его за жадность — урвать
счастливый билет в один конец.
Стоило покинуть безопасный салон такси, он замер. Озноб пробрал и его.

Машина ускользнула по извилистой дороге, а он остался стоять пригвождённый
собственными страхами, снова утратив безопасную сушу, замочив ноги в
неспокойных тёмных водах. У агентства был припаркован… чёрный крузак.
Широко раскрытыми глазами он глядел на вывеску. Предчувствие охладило

кровь. Ноги не шли, дыхание снова стало тяжёлым, а нужно было всего-то
сделать один звонок, дабы развеять или упрочить свои сомнения. И он набрал
агенту.
— Как зовут покупателя?
— О, мистер Дюран, он уже здесь, мы ждём только вас! Мистер Пак хотел бы ещё
раз обсудить условия сделки.
— Мистер Пак?.. — Лишь на секунду он позволил себе обмануться, чтобы с

треском принять реальность.
— Пак Богом.
Жестокая насмешка.
Не моргая, скинул звонок и развернулся, на деревянных ногах пойдя в

противоположном направлении — вдоль по улице, с каждым шагом наращивая
675/846
темп.
Единожды оглянувшись, увидел выбежавших охранников, все как на подбор — в

тёмных пальто и громких туфлях, при беге стучавшие как степовки. Среди них
только один — в чёрном пальто с воротником-стойкой, слишком знакомом Тае, с
благородно выглядывающим из-под него бордовым шарфом. Он никуда не
спешил, смиренно скрестив руки, спрятанные в тугой коже за спиной, позволяя
буйному течению вести. Перед глазами, как наваждение, мельтешила только его
фигура.
Паника раздулась в огромный воздушный шар, которому было под силу

воспарить вместе с ним к облакам. Ничего общего с бабочками в животе, они
давно все умерли.
— Прости меня, малыш… — Крепче прижав горячую Диану к себе, мечтал

спрятать её от всего мира, конечно… чтобы этот мир не отнял её.
Никто за ним не нёсся, хрипя в затылок. Догнала его, элементарно, машина. Из

неё выпрыгнул навязчивый железный человек — Алекс Миллер, чётко отдавший
приказ не трогать мистера Дюрана.
Он угодил в капкан и почувствовал фантомную боль в ногах, как будто бы

вновь… Запах хвои, влажного, сочного мха, ветер в волосах, сгустившиеся тучи
морозного утра.
Нынче верный слуга по-особому напоминал начальника: собранный,

бесстрастный, равный по непредсказуемости — с настроением переменной
облачности. Такому метеозависимому человеку, как Тае, опасно для здоровья
общение с людьми с вулканической активностью в голове. Атмосферный фронт
предвещает настоящую катастрофу, поэтому бежать — особенно если ты сам
гроза — верное решение.
Гром — сигнал охотника*. Вот они все и сбежались.
Не жестокий, может быть, жёсткий — Алекс Миллер окажется даже страшнее,

чем его прославленный друг. До недавнего времени не удавалось прощупать его
берега.
— Давно не виделись, Тае.
Диана взметнула макушку на знакомый голос и сразу заёрзала, заторопившись к

дяде. Тае не дал ей выскользнуть, удобнее перехватив, губами проверив
влажный лоб. Стоит подальше держаться от всех псевдодядь. Когда-нибудь и
она это поймёт.
Шапка Дианы с двумя пушистыми помпонами была очаровательна, а плюшевый

ранец в виде динозавра сражал наповал — оставаться по отношению к ней
суровым не было и шанса. Стыдно признаться, но сейчас она была его бронёй и
от мужчины в чёрном пальто, и от этого псевдочеловека.
— Вижу, у вас всё хорошо, — не отходя от вежливой любезности.
Как некстати вспоминались предостережения Ларкина. Теперь понятно, что это

было штормовое предупреждение.
676/846
— Мне не очень комфортно говорить с тем, кто направлял на меня пистолет.
— Сожалею. Вы очень впечатлительны, Тае, превратно истолковали мои

действия. Давайте, наконец, обсудим это в спокойной обстановке.
Грёбаная тысячелетняя кумихо — хитрое девятихвостое проклятие,

преследующее твои печень и сердце, чтобы стать человеком, наделённое
коварством особого сорта. Тае распробовал её секрет — это безграничная
вежливость.
— Говорите здесь.
— Вам страшно, Тае, я вижу и знаю это. Всё можно исправить без отягощающих
последствий, вам нужно лишь сказать мне о ваших намерениях остановиться.
Нам нет смысла воевать. Только посмотрите на Диану — она измучена.
— Вы видели фотографии из заключения судмедэксперта? Думаете, я хочу

этого — остановиться?
— Чонгук готов принести извинения. Он крайне сожалеет, но вы ведь не дали

ему возможности высказаться.
— Мы встретимся на суде, вот его шанс, пусть им воспользуется.
— Вы же знаете исход? Мы не чужие друг другу люди, для всех нас будет менее
затратно пойти на компромисс. Я бы очень не хотел прибегать к крайним мерам.
Чонгук сейчас здесь, это удобный момент для диалога. — На зверский взгляд
пояснил: — Конечно, его выпустили под залог. Он очень расстроился, не
обнаружив дома дочь. Ваши разногласия плохо влияют на детей, подумайте об
этом.
— Вы смеётесь надо мной? Вам не стыдно? — не удержался, прокричав. Чаша

терпения переполнилась. — Ему не стыдно?! Конечно, нет, ведь ему нужно
прикрыть свой зад. По правде, ему неинтересно, что со мной происходило. Пусть
выстрелит себе в обе ноги и бросит себя в лесу — тогда я подумаю над его
сожалениями!
— Поэтому я прошу вас пройти со мной, чтобы Чонгук мог обо всём вас
расспросить. — Алекс Миллер был непробиваем, как бронированный сейф,
хранящий всё самое тайное и не реагирующий ни на один секретный код.
— Сделанного не изменишь, но каждый имеет право на ошибку.
— …Имеет право на ошибку! Вы говорите абсурдные вещи, потому что хозяин

так приказал, а ведь вы знаете, знаете!.. что они абсурдны. Когда-то ассистент
Ким назвал меня собакой, но как же он ошибался… ведь это вы самый
преданный пёс… — цинично, наигранно сожалеюще надломив брови. Что он
говорил о берегах? — Почётное место? Ваш ошейник сделан из веры и правды?
Тогда не расстраивайтесь, собака — друг человека! А значит, вы всё-таки
друзья!!!
Та тишина, что пришла за обоймой его слов, могла резать слух.
Миллер вскинул голову, смерив его надменным, пронизывающим взглядом. И вот
677/846
маска скинута, недовольно виляет девятый хвост. Желваки выделились на его
скуластом лице. Он всё ещё спокоен и вежлив — живой канонический Будда;
скульптура и религия — его жизненный путь. Вопрос уже в том: во что он верит?
— Удачной вам дороги, Тае.
Всепрощающая улыбка — всего лишь туристический ход.
***
Он оставил совсем новый телефон на кровати в квартире, ничего не написав

Намджуну на прощание. Диана уже спала в люльке, и так с ней было в разы
удобнее передвигаться. Его план частично провалился, ведь с квартиры он так и
не выручил денег, однако сейчас это не главная проблема. Накинув пушистый
капюшон, потуже замотал шарф, застегнув ворот куртки под самый подбородок.
На одно плечо закинул большую сумку, в другую взял люльку и в потёмках,
наконец, покинул несчастную квартиру, прощаясь с ней без всякого сожаления.
Она принесла только скорбь.
Дорога до Пусана пролетела незаметно, наверняка оттого, что он сам впал в

полудрёму. Зимней ночью в порту было страшно ветрено, зябко, как будто он
попал в постапокалиптический мир, замерший во времени пустоты. Плотной
пеленой застивший обзор туман никак не помогал сонному организму
определить маршрут. Бездумно мотая головой, он цеплялся лишь за одинокие
жёлтые фонари, красочно расплывшиеся в отражении чёрного моря. О причал
билась вода, и этот звук смог бы его усыпить, если бы не собачий холод.
Повсюду стояли краны, рядами выстроились моторные и парусные яхты. Под
подошвами кроссовок скрипели доски. Человеческих голосов не было слышно, но
он не отчаивался, блуждая в поисках своего судна. Верил, что рыбаки без него
всё равно никуда бы не делись хотя бы потому, что он обещал им хорошо
заплатить за морскую переправу.
Сделав ещё шаг, остановился и прислушался. Покажись ему, что шаг задвоился,
разносясь скрипом и стуком каблуков. Насторожившись, обернулся, ничего не
увидев сквозь молочную дымку. В самом деле, он же не в хорроре! Холод
пронизывал до нитки, но горячая волна тревоги прилила кровью к щекам и
ладоням.
Стук-стук.
До-диез минор наигрывал свою мелодию по волнам. Безмятежно, безлико…
Дурная тишина.
— Порт в Гавре, ночной эффект, тысяча восемьсот семьдесят третий год, —

мирно донеслось сбоку. Насыщенный глубокий голос… который он часто слышал
в своих эротических кошмарах. Сердце заколотилось как бешеное, только
теперь он слышал взволнованный шум крови. — Клод Моне. Красивая картина.
Никогда не видел её, Тае?
Тае медленно развернулся, и в жёлтом свете ночного порта в его глазах

заблестел холодный страх.
На том месте, где вот ещё недавно никого не было, стоял Чонгук, одетый не по-
678/846
деловому — в тёмной стёганой куртке, как и всегда классической модели, так
хорошо сидящей на красивой мужской фигуре. Глубоко умиротворённый,
умудрялся даже так вселять ужас, не делая ничего, кроме того, что держал руки
в карманах брюк. От его приоткрытого рта шёл пар, и, наконец, он слабо
раздавил улыбку, оценив его безысходный взгляд, насытившись загнанным в
угол положением. Как он был доволен в этот час. Безмятежен, как лодка в
спокойной речке, тихо отзывающаяся на греблю вёсел.
— Здесь не слишком безопасно для одинокого красивого юноши.
Тае резко выдохнул и аккуратно опустил люльку, обеими руками панически

вцепившись себе в лицо — это его дурацкая привычка психики спрятаться.
Отсюда ему никуда от него не сбежать. Он опоздал и на последний поезд, и в
последний вагон. Фатализм их встреч шевелит волосы на затылке.
— Не прячься, посмотри на меня. В прошлый раз ты остро хотел меня увидеть.

Без наручников я тебе не очень нравлюсь?
— Что ты сделаешь?.. — горько, еле слышно спросил в ответ, отнимая от лица

руки. В нём не осталось сомнений, что это конец.
— Нам нужно было поговорить, не рубить с плеча. Я и не знал, что ты так шустро
бегаешь. Прятки — твоя любимая детская игра?
— Можно без лирики…
— Нельзя, — Чонгук мягко усмехнулся. Такой спокойный, что создаётся

впечатление, он не пропускал приём антидепрессантов. — Я был готов просить у
тебя прощения, как только найду. Я виноват, не отрицаю. Но ты же знал, что я
так среагирую? Ты хотел сделать мне больно, и мне было больно. Ты хотел,
чтобы мне стало страшно? И я испугался, когда ты пропал. Потом ты захотел
большего?
От его бархатистого голоса накатывали тёплые слёзы, и в груди неуёмно

крутилась пушистая мурчащая кошка. Стало трудно дышать от его властной
близости.
Тот медленно подошёл, прекрасно понимая, какой оказывает на него эффект.

Твёрдое знание: Тае больше никуда не денется. Он его.
— Ты как испуганный котёнок. Больше не веришь в справедливость закона? — Он

по-доброму усмехнулся, и, зная, что ему отныне всё дозволено, опустил его
капюшон, повелительно положив руку на загривок. Тае сокрушённо прикрыл
глаза, не находя ни капли смелости ни заглянуть ему в лицо, ни что-либо
ответить. — Я не злюсь на тебя, ты должен был сам убедиться, что закон
распространяется не на всех. — Чувство ничтожности было как никогда сильно.
— Неужели так меня боишься, что не можешь поднять глаз? Не похоже на тебя.
Тае жалко всхлипнул, попытавшись отстраниться от его руки, но тут же он

вцепился ему в волосы мёртвой хваткой, не отпустив от себя ни на шаг.
— Тихо, Тае. — И ближе к нему наклонившись, так, чтобы он утонул в его запахе,
жарко прошептал: — Понравилось с дядей? За что ты так с ним?
679/846
Тае взял всё своё безрассудство в кулак и замахнулся для пощёчины. Чонгук
дёрнул его за волосы назад, пресекая необдуманные движения.
— Ш-ш, хватит драться, мы давно выяснили, что это не твоё.
— Отпусти меня…
— Когда ты был маленьким, с тобой было проще.
— Что ты сделаешь?.. — Тае трясло, и он судорожно дышал, чувствуя его

поглощающие тепло и силу. Он всё ещё не может им противостоять.
Чонгук успокаивающе провёл по его щеке. Видит бог, в эту секунду он готов был
повестись. Психика — странная штука… сложнее устройства системной платы.
Отпустив его волосы, уже более осторожно пригладил затылок, не спеша снова
приучая к себе.
— Что ты сделаешь?.. — снова сипло в повтор.
Просунув ладонь ему под куртку, Чонгук ближе прижал его к себе, коснувшись
незащищённого участка кожи, по которой прошлась рябь. Тае снова испробовал
«коктейль Молотова»: отчуждение с наслаждением имеют в основе горючую
смесь.
Тлеет зима. И на его ресницах тает пепел.
«Что ты сделаешь?»
— В этот раз я всё сделаю правильно.
Тае резко набрал воздух, распахнув губы. Острое предательство вонзилось в

шею, впрыснув горькую усталость. Ноги отнялись, голову склонило на бок. Не
удержать, не удержаться.
Чонгук опускается вместе с ним, поддерживая обмякшее тело, и последнее, что

Тае видит — его размытую улыбку, провожающую в темноту.
Огонь охватил «Порт в Гавре».
***
Кто-то бил его по щекам, и в нос и уши залилась ледяная вода, оттого он
разодрал лиловые веки. Яркий свет выжег воспалённые глаза, и он со стоном
зажмурился, попытавшись встать. Тогда его толкнули обратно. В нос забился
характерный запах антисептика. Для того, чтобы сразу оценить обстановку, ему
нужно было чуть больше времени. Не сразу увидел одного знакомого
лжечеловека. Миллер хладнокровно контролировал процесс, вне сомнений
наслаждаясь происходящим.
Не успел он прийти в себя, как двое в синей форме, скрывающие лица за

масками, схватили его: один за горло, больно зафиксировав лицо, второй за
подбородок, заталкивая в рот горлышко бутылки. Горечь соджу неожиданно
опалило горло. Чтобы влить быстрее, его приподняли, запрокинув макушку.
680/846
Алкоголь заливался в ноздри, под кофту, летел брызгами из-за раздирающего
кашля, и он ещё сопротивлялся, размахивая руками.
На голодный желудок целая бутылка высокоградусного алкоголя сразу опьянила

до темноты в глазах. Тело снова стало ватным шматком плоти. Притупилась боль
от обожжённых внутренностей.
Миллер дал знак — безжалостно махнул пальцами: «Продолжайте».
Вторую и третью заливали быстрее и проще, ведь он уже не трепыхался,

захлёбываясь, беспомощно ухватившись за чужие руки.
К счастью, к нему снова нагрянула темнота, на этот раз не такая мягкая как
нуга.
***
Три дня под капельницей, под осуждающий рокот редко заглядывающих

медсестёр и всё в полубредовом состоянии. Это была самая обычная больница,
койка с ширмой и, как обычно, слишком большие счета.
Позже, когда он смог здраво мыслить, к нему пустили детектива. От него он

узнал о переносе слушания и о новой линии защиты. Слушал вполуха. Его
бледное мраморное лицо, уставленное в потолок, ничего не выражало. На
потолке он видел Миллера в машине скорой, бесчувственно наблюдающего за
его судорогами. Таким образом, можно его поздравить — он таки прощупал его
берега.
— Я знаю, кто это сделал. Я вам верю, мистер Дюран.
Слова поддержки утратили своё свойство.
«В этот раз я всё сделаю правильно».
— Теперь это неважно…
— Мы что-нибудь придумаем.
— Забудьте. Всё кончено.
— Мистер Дюран.
— Уходите.
— Этот человек должен сидеть за решёткой, и я…
— Уходите! Вам нужны проблемы?! Если продолжите меня поддерживать, у вас

они будут. Уходите.
В ту ночь он снова к нему потянулся, и его снова ударили в спину. Не то чтобы он

не ожидал…
Он не будет играть в тяни-толкай. Сказал же…
681/846
***
Место истца — всего лишь стул за столом, направленные на него косые взгляды
уверяют в другом. Растянутый спортивный костюм, помятое лицо,
непричёсанные отросшие волосы… все необходимые декорации идеально
подобраны, чтобы он снова почувствовал себя грязью на подошве.
По левую руку сидел прокурор. Тае коротко глянул на него с безграничной

усталостью. Они не старые знакомые, но и не незнакомцы. Однако имелось
желание вовсе его не знать. Прокурор Ан поприветствовал его, застыв с
триумфальной усмешкой. Он имел наглость радоваться на его поминках.
Шахматы? Не его область знаний. Стоило попробовать себя в домино.
Не очень забавно в ток-шоу «Суд идёт».
Маленький зал, пара трибун и уже подпирающие дверь следующие по

расписанию виновники и жалобщики. Всё приземлённо, не как в фильмах.
Мистер Чон занял место ответчика, без конвоя и наручников самостоятельно

пройдя к креслу в обычной одежде. Тёмный костюм, чёрная водолазка, мощные
дорогие часы, слепящие серебром — так не выглядят будущие уголовники.
Тае пришлось без особого энтузиазма рассказать судье ещё раз всё то, что он до
этого докладывал полиции. Прокурор Ан задавал ему наводящие вопросы, что
только усложняли его потуги казаться серьёзным и рассудительным. Чем
больше он говорил, тем фантастичнее казалась его речь, особенно без хорошей
доказуемой базы.
Потом же адвокат Чона вынес главный козырь — его недавнее алкогольное

отравление. Они подали это под таким соусом, будто он малолетний алкоголик
со стажем, а потому его словам веры нет.
Какой-то непонятный мужик, которого Тае в глаза не видывал, уверял, что

работает в пусанском порту, и видел в ту ночь пьяного «потерпевшего», еле
волочащего ноги с ребёнком на руках. Он и вызвал скорую. По словам адвоката,
Тае хотел сбежать от правосудия, ведь все его обвинения — клевета, и на суде
бы это вскрылось.
Алекс Миллер рассказал душещипательную историю, как искал мистера Дюрана

после очередной весёлой ночки в баре, а нашёл его избитого в
полубессознательном состоянии. Дома Тае пытались привести в чувства без
вмешательства третьих лиц, но он сбежал, не различая галлюцинации от
реальности, потому-то звонил в службу спасения и был не в чьём-то, а именно в
пиджаке Миллера.
Охрана и обслуга говорили по тому же прописанному сценарию. На суд пришла и

Джихё, ни разу не посмотрев ему в глаза. У неё была своя роль — опять не
принцессы, но всё-таки… Она рассказала, что Тае всё время, а главное
беспочвенно ревновал её к своему любовнику, потом же, угрожая, заставил дать
против него показания. Из её уст лилась заезженная песня: про то, что на
гастролях он часто прикладывался к бутылке и являлся эмоционально
нестабильным.
Панические атаки, паранойя, частые перепады настроения, несознательность,
682/846
нетерпимость к окружающим… Настолько убедительна была их ложь, что он сам
чуть не поверил в свою безумность. В течение всего времени слушания он
чувствовал на себе тяжёлый взгляд. Чон неотрывно наблюдал за ним.
Появившаяся Хунхэ с округлым животом — единственная, кто вызвала в нём хоть

какие-то чувства. Она всплакнула, посмотрев на него, и только повторяла, что он
порядочный, трудолюбивый парень. Наверное, Чон позволил ей во имя старой
дружбы выступить на суде, чтобы не слишком расстраивать беременную и не
делать из Тае полного социопата.
А вот потом речь зашла про его психическое состояние. Упоминалось, что Тае
посещал психолога, всеми был замечен в проявлении неконтролируемой
агрессии и даже рукоприкладстве.
Когда же для дачи показаний вышел дядя Ким — отец Намджуна, горько стало
не понарошку.
— Он из неблагополучной семьи. Его воспитывали мать с дедом, между ними

была интимная связь — сами понимаете, как это отразилось на ребёнке. Положа
руку на сердце, хочу сказать, что Александр Дюран был добросовестным
сотрудником, несмотря на то… что тоже был нездоров. Мне было жалко детей,
поэтому я…
— Это ложь, — Тае впервые перебил, мазнув по нему презрительным взглядом.

— У вас нет никаких доказательств! Моя семья была нормальной! Кто сказал, что
мой дед был болен?!
Агрессия… Оставаться собранным и тихим не было никакого смысла. Ему всё

равно никто не верил.
— Его мать покончила с собой, а его сестру убили — на этого ребёнка пришлось
много драм, поэтому он нашёл утешение в алкоголе… мужчинах.
Тае поражённо, громко рассмеялся, захлопав в ладоши.
— Истец, тишина, — пробасил судья, ударив молотком. — Продолжайте.
— Когда он стал совершеннолетним, наша семья потеряла с ним связь. Попав в

балетную труппу, поговаривали, прошу прощение за неэтичные подробности —
он занялся эскортом. Ему нужна квалифицированная помощь, а не порицание.
— Скажи им, что это неправда…
Чонгук так и смотрел на него, невозмутимо поймав взгляд полный

разочарования.
— Что можете добавить? — спросил уважаемый суд.
Перца. Его секретный рецепт.
— Так мы и познакомились. — И карри, чтобы зарыдать от остроты. — Когда мы

начали, скажем, ближе общаться, Тае завязал со своим аморальным прошлым.
Как верно заметили, он рано потерял семью и не имел хорошего примера.
683/846
Тае прикрыл глаза, снова рассмеявшись. Это шоу такое смешное, да правда…
— Истец! Последнее предупреждение!
Адвокат преподнёс доказательство агрессивного поведения, и судья разрешил

включить запись телефонного звонка. Из ноутбука секретаря донёсся его злой
голос. Очередная ссора, ничего необычного. Хотя нет, кое-что необычно —
сложно поверить, что в тот момент один из них мог думать о звукозаписи.
На Чона посмотрели, как на святого. Конечно, ведь он не только подобрал

маленькую шлюшку, но ещё и отогрел в любви и заботе, и даже не разозлился,
став жертвой клеветы, дошедшей аж до судебного разбирательства.
— Недавно он был в нашем доме и устроил истерику, потому что мы не дали ему
денег, — продолжил дядя Ким. — Его дедушка, несмотря на… образ жизни, он
воспитывал его достойно, и мне больно смотреть на то, что с ним стало. Ему
нужна помощь, он не способен отвечать за свои поступки.
Потом они послушали показания ассистента Кима, которые он успел дать до

своей комы. Тае понадеялся, что он тоже хотел возмездия, но всё оказалось не
так. Ассистент увлечённо рассказывал, как исправно подвергался нападкам и
угрозам мистера Дюрана, являлся свидетелем его регулярных припадков, и
особенно смачно преподнёс рассказ о том, как он приехал к нему в больницу и
заставлял лжесвидетельствовать, применяя физическую силу.
Судья ударил молотком, огласив, что они удаляются для принятия решения.
Хунхэ сразу же подошла к нему, сев на корточки. Тае подбадривающе ей

улыбнулся, держа лицо.
Прокурор Ан помешал дружескому воркованию.
— Госпожа Пэ, будете нянчить своего ребёнка. — Он красноречиво обратил

внимание на её положение. — А это уже большой мальчик. Посмотрите, вон его
папочка, он его не бросит, что вы зря переживаете? Нужно было его слушаться,
и вот этого всего бы не было. Да, мистер Дюран? У вас уникальный дар попадать
в неприятности.
Есть зерно правды в словах прокурора — он сам виновник своих бед.
Вернувшийся судья вынес вердикт. Тае не поднялся, по какой-то причине зная,

что не удержится на ногах.
— Суд постановил снять все обвинения с ответчика за неимением доказательств.

Также, в связи с открывшимися обстоятельствами, с учётом интересов ребёнка,
суд принял решение ограничить мистера Дюрана в родительских правах до тех
пор, пока он не пройдёт курс лечения от алкогольной зависимости. На время
лечения мистеру Чону переходят права опеки как над малолетним ребёнком, так
и над истцом по причине отсутствия ближайших родственников. Право выбора
подходящей клиники оставляю за опекуном. Слушание окончено.
Тае не поверил своим ушам. Такого просто не могло произойти в их реалиях. Ему
двадцать четыре, он здоров и адекватен, его не могут лишить дееспособности…
Это просто… невозможно.
684/846
Прокурор Ан издевательски похлопал его по плечу, одними губами проговорив:
«Поздравляю». Но так и не сказал, с чем.
*дядя Шрам - дядя-лев из Короля льва

*Шарль-де-Голль - аэропорт в Париже
*дюпон - разновидность шелка, атласная ткань. Мистер Дюпон - Мистер Дюран -
игра слов
"— Мистер Буковски, что такое любовь?
— Что? Это что-то вроде тумана утром. Когда вы просыпаетесь задолго до
рассвета. Он исчезает быстро. Так и чувства сгорают.
— Правда?
— Я убежден.
— И чувства сгорают?
— Да, очень быстро. Любовь — это просто туман, который рассеивается с первым
же лучом реальности." - из интервью Буковского.
*телёнок стал драконом - корейская пословица, русский аналог — "из грязи в
князи".
*Гром - патроны, сигнал охотника, предназначены для отпугивания агрессивных
животных.
685/846
Примечание к части С прошедшей второй годовщиной Мамура! Немного не
успела к дате, но это мой подарок:)
Глава 37. Сердечная недостаточность I.

Песочный человек
— Расскажи историю.
— Историю? Какую историю?
— Со счастливым концом.
— Не бывает счастливого конца. Любой конец печален, особенно у счастливой
истории.
— Тогда расскажи счастливую, но закончи на середине...
Реминисценция (Reminiscence)
Апатично молчалив, искусно собран, неприветливо отвёрнут — вот как не

выглядят посетители больниц. Серый костюм в полоску прикрыт белым халатом,
руки в карманах — прячут холодный латекс. С ним бы не говорить, лучше бы от
него уйти, но Сокджин не приверженец пути сопротивления, он встаёт лишь на
сторону сильнейшего. Удел слабых — подчинение, он всегда так считал.
Улыбается ему при встрече настолько же искусственно, насколько искусственен
свет от ночника, будто они старые-добрые друзья, наконец встретившиеся после
непредвиденной разлуки.
Выменять идейность мальчишки на личное помилование показалось Сокджину

ловким ходом. Он дал показания против Дюрана, рассказав на камеру
заготовленную речь, не дрогнув перед совестью и властью. Это не только
личные счёты, это закон джунглей: «Убей — или будешь убит». Кодекс зверей во
все времена чтим людьми, ведь в мире людей, как и в мире животных, каждый
занимает своё место в пищевой цепочке. Отличие от животного мира в том, что
человек, если того захочет, может стать львом, а может до конца дней
оставаться антилопой. В конце концов, прятки всегда заканчиваются одним и
тем же.
— Теперь ты убедился, что можешь мне доверять? Что бы между нами ни

произошло в прошлом, я могу всё отпустить.
— О чём ещё вы разговаривали?
— Только о том, что он хочет посадить тебя, — насмешливо смотря ему в спину,
— с помощью меня. Я его главный козырь. Он планировал задеть и твой бизнес,
чтобы всего тебя лишить. — А лгать ему никто не помешает: ни закон, ни
совесть, ни язык. — Тот, кто ему помогает, настолько же влиятелен? Это же
наивно считать, что после всего я хочу только мести. Мы с тобой взрослые люди
и не настолько мелочные. Я свою часть сделки выполнил, теперь твоя очередь,
Чонгук.
Так ведь позабыл, что имеет дело с таким же хищным зверем.
— О какой сделке речь?
— Неудачная шутка. — Это заставило ассистента напрячься. — Мы же

договорились.
686/846
— Когда?
— Чон, не в твоём стиле! Я поддержал тебя взамен на мир.
— Я что-то обещал? Впервые слышу.
— Чон... по умолчанию. Я подставляю твоего мальчишку, ты больше не держишь

на меня зла. Это справедливо.
— Я сказал тебе спрятаться так хорошо, чтобы я тебя не нашёл, — пословно

цедит в ответ. — ...Так почему этот самый мальчишка, сделав только один
звонок, находит тебя?
— Что ты...
У Сокджина нервно дрожат губы, не от улыбки. Чон, наконец, отходит от

созерцания больничного комплекса, обращаясь к нему лицом. У него тоже
ничего не дрогнет, ни один мускул.
— Мы с тобой больше не поладим, Сокджин. Твоя ценность себя исчерпала.
— Ты шутишь?! Я предан Верфям! Я нужен тебе! Из-за какой-то задницы ты

готов терять нужных людей?!
— Я признаю твои ум и изворотливость. Но теперь это проблема.
— Не неси чушь! Проблема — это твой интерес к малолетке, которая при любом
удобном случае скачет на другом. А вот я с тобой до конца!
— Ты прав. — Подтянув перчатки, ничтоже сумняшеся потянулся к карману,

показав на божий свет иглу, зловеще бликующую закатным солнцем. Остриё
вошло в трубку капельницы — вышел первородный страх. Вопиющий грех.
Сокджин подстрелено забился, не в силах перебинтованными руками ни вызвать
врача, ни вырвать катетер. Чонгук прижал его к подушке, почти нежно зажав
рот. — Со мной до конца.
***
Услышав приговор, Тае придавил ладони к лицу, надеясь, по всей видимости,

выдавить все внутренности через уши, нос и рот — хотя бы это навсегда
избавило его от той боли, что снова свирепствовала под черепной коробкой,
пульсируя в висках и на затылке. Стало невыносимо душно. Он знал,
предвестником какого недуга была нашедшая его астма.
Прокурор Ан, насмешливо его поздравив, поднялся, приглашая пройти на выход

первым, но не добился никакой реакции. Тае оглушила внезапно подскочившая
температура, и конечности стали бескостными, вялыми. Из последних сил он
впился себе в ладонь ногтями, прогоняя жалкую хворь, снова завладевающую
его сознанием. Паническая атака кружила на входе, стучась всё настойчивее.
Если бы не металлический привкус, случайно проникший в рот, Тае бы так и не
почувствовал каплю. Солоноватость неприятно забилась в стыки между зубов и
уголках губ. Отведя руки, отрешённо провёл под носом, упёршись в растёртую
кровь — на контрасте с бледной кожей насыщенно красной.
687/846
Его реакция запаздывала. Прокурор Ан, заметив кровь, тотчас вынул нагрудный
платок, протянув своему подопечному. Все уже поднялись, уступая зал
следующей партии игроков за справедливость, одним неподвижно сидеть
остался только Тае.
Похоже, именно Хунхэ громко всхлипнула, обрушив оскорбления на мистера

Чона. Её холодные ладони нечаянно спугнули его рассеянность, но почти сразу
ему стало дурно — головокружение усилилось. Это было вполне ожидаемо,
учитывая то, что он плохо питался все последние дни, мало спал и пребывал в
бесконечной тревоге.
Как к нему подошёл Чон, он тоже не заметил, пока тот не отодвинул стул вместе
с ним, чтобы осторожно сгрести в руки, подняв как пёрышко, что хаотично
кружится в потоке воздуха. Не смея обхватить его за шею для большего
удобства, во всяком случае, он отложил возражение, чтобы не свалиться на пол.
Чонгук посадил его на кресла в коридоре и сам присел перед ним на корточки,
хмуро сканируя его внешний вид. Следом к нему подсела Хунхэ, а с другой
стороны, опустив укладку скорой помощи, из ниоткуда образовалась женщина в
медицинской форме. Ещё недавно те же последователи Гиппократа накачивали
его ядрёной жидкостью... Может, они и врачами вовсе не были, но отныне синяя
форма будет ассоциироваться у него только с опасностью.
По итогу оказалось, что ему нельзя полагаться ни на доблестную полицию, ни на

честную медицину. Всё было продаваемо, всё стремилось продаться, и на всё
находился покупатель, а он просто попал в жернова этой системы.
Врач попросила его чуть наклониться вперёд, зажать нос, и приложила пузырь
со льдом. От усталости у него слипались глаза, и, казалось, она залегла в
каждой клеточке тела, превращая конечности в желе. Потому-то пузырь
незаметно выскользнул из рук, а он опасно пошатнулся в сторону.
Горячие руки поддержали. Чон поудобнее усадил его поближе к краю, поближе к
себе, придерживая за щёку и снова протягивая пузырь. Наверное, придумал
себе, что от его заботы все невзгоды позабудутся, в больницу не ходи — всё само
пройдёт!
Тае единственный раз поднял на него замутнённый взгляд, в котором было всё:
осуждение, презрение... несчастье.
Если они в театре, то нужно до конца играть свои роли. Выхватив несчастный
лёд, ещё недавно изнемогавший от слабости, он запустил его в стену, а
сидящему перед ним мужчине залепил оплеуху — на редкость тихую в
отсутствии силы в руках. Пусть все убедятся, что он невротик с белой горячкой.
Его размозженная гордость ещё жива, и она говорит ему, что лучше выглядеть
сумасшедшим, чем быть лицемером.
— Двуличная скотина. Это всё твоя вина. Твоя! — Агония вырвалась изо рта
снопом искр — жаль, до виновника они не долетели. — Строишь из себя
добренького! Сукин сын! Не трогай меня, никогда больше не смей!.. Ты мне
омерзителен, я ненавижу тебя, презираю...
— Тае!.. — испуганно вклинилась Хунхэ.
688/846
— ...Что ты смотришь на меня? — в свою очередь Тае продолжал словесную
казнь. Врач уже перебирала ампулы в поисках нужной. Пустой болтовнёй
истерику было не остановить. — Я спрашиваю: что уставился? Счастлив?
Нравится, что видишь? Горд собой? Ты получил мою дочь, но это ненадолго.
Слишком не радуйся. Сотри это ликование со своей подлой рожи.
— Боже, Тае... — ужасалась Хунхэ.
— Глухой мерзавец, — первый гвоздь, — и трус, — второй. — Так скучаешь по

папочке, что до сих пор не можешь от меня отстать! Как ты мне надоел! Я
видеть тебя не могу!!! Обратись к психиатру! И исчезни из моей жизни! — ...В
крышку гроба.
Чонгук медленно отнял руки, состроив оскорблённую мину, вздёрнув волевой

подбородок. Ответил лаконично, сквозь зубы:
— Хорошо.
Снова игла в его теле, медленно топящая агонию. Впереди таких игл тьма, и
вряд ли он полно представлял, что его ждёт от будущего, в котором Чонгук
исчезает.
Дальше опекун его не провожал и не обернулся, когда его уводили. Если бы

сердце могло плакать, оно бы захлебнулось кровью. Как Чонгук научил его
рыдать, так не умеет никто.
***
Был ли план первоначальный или поменялся по ходу, Тае знать не дано. Из суда
его сразу повезли в психиатрическую лечебницу в Ульсане. Далеко от дома,
подальше от людей. Кошмар, которого он боялся больше всего, воплотился в
реальность. Он оказался запертым в психушке вместо своей матери.
Ни одного знакомого лица, ни одной родной вещи. Белая палата, форменная

рубаха со штанами, окно с решёткой, а за ним простирающаяся на многие
гектары полоса леса, посыпанная снежной крупой. Только от этого унылого вида
можно было сойти с ума.
И хорошо — он так подумал — что его накачивали какой-то дрянью: день

незаметно сменялся ночью, как будто кто-то нажимал выключатель, а после так
же незаметно включал свет, выжигая глаза. И если в самый первый день он
оказал сопротивление, то все последующие забыл о таком пороке, не чувствуя
ни горя, ни радости, ни элементарных потребностей, порой забывая, отчего его
ещё недавно било в агонии, и ради чего он куда-то мчался.
Никто, кроме людей в белых халатах, его не навещал. Он был полностью

изолирован от общества, и для полноты картины не хватало только
смирительной рубашки. Приходя, санитары оставляли горькие пилюли,
вкрадчиво сообщая о том, о чём он думать не хотел. Никакая информация долго
не задерживалась. Жажда мести, погоня за свободой... всё это утратило
важность. Жизнь покинула его молодое тело, оставив серый сосуд, натянутый на
скелет. Подчас он ловил себя на том, что часами сидел на кровати и тупо
пялился в окно, но самое страшное, что по итогу не помнил, о чём всё это время
689/846
размышлял.
Иногда, пробуждаясь от предрассветного душного сна, он вспоминал о Диане.

Это были настоящие пытки. Если и было то, чего он боялся больше
сумасшествия, это однажды забыть о ней. Потому, на очередном сеансе с
психиатром, когда пребывал в более ясном сознании, он попросил фотографию
своей дочери. Над ним сжалились — неизвестно кто — и дали фото без рамки.
Перед сном он долго разглядывал снимок и фантомно щупал крестик на груди,
который носила Диана. Он не имел ни малейшего представления, сколько дней,
а то и недель был заключён в эту дорогую тюрьму, и с каждой бесконечно
тянущейся минутой терял веру в то, что когда-нибудь отсюда выйдет.
Должно быть, и он знал... у Дианы прошёл день рождения, прошло Рождество.

Гипсовая статуя плачет — не загадочный феномен церквей. Тому, что больно,
болит. Закрыв глаза, из которых, как у мраморной плачущей Мадонны застыли
слёзы, он снова потерялся в сутках. Сны приходили неразборчивые, спутанные,
будто слепленные из разных цветов пластилина детской рукой. Дни стали
сокращаться, выпадая из памяти целыми отрезками, немилосердно срезанными
измученным сознанием.
Также он не помнил имя доктора, не отвечал ни на какие вопросы, зарываясь

глубже в себя, подбирая всё больше замков к душе, выкидывая от них ключи. В
мутном киселе дрёмы его мучили вопросы, будто записанные на кассету: «Тае»,
«Тае?», «Как ваше самочувствие?», «Что вы сегодня делали?» — голосом
доктора.
Всего несколько раз он обратил внимания на его слова.
— Вы думаете о своём опекуне — мистере Чоне? Может быть, скучаете? Я могу

передать всё, что вы скажете.
Или...
— Расскажите о вашей дочери. Кажется, её зовут Диана?
В глубинах разума он знал, как себе помочь — нужно было хотя бы завести
разговор о своём, так называемом опекуне, к примеру, попросить его визита, но
он лучше бы проглотил свой язык, чем пошёл на сделку с собственной
гордостью.
Пока... Пока он с ней торговался.
Может, история и правда любит повторяться. Всё чаще он вспоминал мать.

Казалось, она дышит ему в затылок, ожидая на той стороне, и будто
подбадривает на худший исход. В её образе не было утешения. Но его гладила
мысль, что он такой не один.
***
Из его палаты украли время, за окном не чувствовалось приближение праздника,

именно поэтому он не знал, наступил ли Новый год. Если так, он встретил его в
сонном бреду, в котором ему снился горный склон, острый звук коньков,
преобладающий над всеми голосами и шумом, мнилась тёплая постель, широкая
и мягкая, влажная и смятая, вобравшая в себя сладострастный пот. Прошёл ни
690/846
один год, а он всё вспоминает ту поездку. Ту ночь. Mon brave casse-noisette.
Отважный Щелкунчик... По мотивам сказки — он маленький уродливый
человечек, умеющий разгрызать твёрдые орехи. Подходит Чону.
А, ежели спать ему совсем не хотелось, он вспоминал жуткие истории Михён,

тревожащие его детское воображение. Кто-то рассказал ей повесть «Песочный
человек», и в ней герой имел детский страх, гласивший, будто за ним придёт
Песочный человек, если он не ляжет вовремя спать. Песочный человек, о чём
говорилось там, забирал у детей глаза и скармливал их своим детям с совиными
клювами, которые жили в свитом на Луне гнезде. Дедушка по-доброму смеялся,
когда Тае приходил к нему взмокший, бессонный, и уводил его спать, заверяя,
что таких «человеков» не существует, что за ним никто не придёт.
Опять соврал. Он пришёл.
Щелкунчик имел счастливый конец, а вот герой повести в конце покончил с

собой, не справившись с душевным разладом. Песочный человек преследовал
его до самой смерти.
В мыслях об этом, его, так же, как и в детстве, бросало в жар, устраивала пытки
бессонница. Нечаянно он вспоминал детали, что в те ночи находил дедушку в
спальне мамы, но никогда об этом не задумывался. Теперь... это песок сквозь
пальцы — больше не имело никакого значения.
Именно в тот день, когда он припомнил Новый год, принесли нетиповой завтрак,
что вместе с парочкой разноцветных капсул в пластиковой коробочке шёл
сладкий гостинец. Поломанные дольки. Горький шоколад с фундуком. К горлу
подступила тошнота. Сладость обратилась горечью.
И если он кого и ожидал увидеть, то точно не того, кто, постучавшись, нагрянул

к нему в компании доктора. Тае окинул Чимина безучастным взглядом, будто в
его появлении не было ничего необычного.
В чудеса он давно не верил, а сюрпризы на дух не переносил, да и к засланным

казачкам относился с сомнением.
— Привет, — прокашлявшись, проговорил Чимин. В его позе чувствовался

дискомфорт, в голосе — осторожность. И, в общем, складывалось впечатление,
что очутился он здесь не по собственной воле. Тае знал в лицо всех
благодетелей. Им был один — монах, который его спас.
Не успел доктор вежливым и добрым тоном, как у персонажа мультика,

пояснить, что к нему пришёл товарищ, и они могут посвятить друг другу час
своей жизни, как тот самый гость хватает доктора за предплечье, в грубой
форме поинтересовавшись:
— Почему он такой худой? Истощение входит в лечение или что?
— Мистер... — растерялся мультяшный персонаж, подбирая охапку любезных

оправданий. Чимин, не изъявляя желание его слушать, пренебрежительно его
вытолкнул.
— Выметайся. Доктор Хаус, блять...
691/846
И, уперев локти в колени, Чимин приступил к его детальному изучению.
Тае недолго терпел мёртвую тишину и бестактный осмотр, обескуражив тихим,

внезапным приказом.
— Выметайся вслед за ним.
Тот не скрыл удивления, но был явно понастойчивее доктора.
— Я-то уйду, а ты здесь останешься.
— Мне не нужна жалость от дружка Миллера.
— Если уж такому, как мне, тебя жалко, то у тебя и впрямь хреновое положение.
— Какое у тебя задание? Говори и убирайся.
— Миллер попросил навестить тебя.
Усмехнувшись, Тае ответил с придыханием:
— Своевременная забота.
— Я предупреждал тебя, не имеет теперь смысла кривить рожу. У тебя ничего не

вышло, как я и говорил. Но кто бы меня послушал, да? Если ты ещё
заинтересован в своей дочери, позвони ему. Не жди чуда. Если ты упустишь
время, может стать слишком поздно.
Тае прижал колени к груди, загадочно усмехнувшись, глядя прямо перед собой,
и здесь же рассмеялся. Так обычно и представляют психов.
— Всё? — театрально отсмеявшись, безразлично показал на дверь, отвернувшись

к нему спиной.
— У него новая пассия.
Хочется убедить себя, что боль в груди — ничто иное, как сердечная болезнь. Не
потому, что эти бессмысленные слова тронули то живое, что в нём ещё осталось.
Он должен быть рад, что ему нашлась замена — этого он и хотел. Теперь от него
отстали, он почти свободен, конечно, с учётом одного «но».
Он абсолютно не свободен.
— Довольно известная чемпионка по фигурному катанию. Кое-кого напоминает,

не так ли?
— Не так.
— Китаянка. Красивая, молодая, с отличной фигурой, полная жизни. Чем чёрт не

шутит, может, она и станет его следующей женой.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Он опекун твоей дочери. Эта мадам понемногу перебирается к нему. М-м, в
692/846
приоритетном будущем — образцовая семья. В один прекрасный момент тётя
станет мамой, а о тебе и не вспомнят. Ты сгниёшь здесь со своей гордостью.
Этого ты желаешь Диане?
— Я больше не знаю, что для неё лучше.
— Жаль.
Чимин резко отставил стул, разозлившись из-за его безразличия, хотя и понимал,
что щит медикаментозный.
— Когда ты включишь эмоции, тебе станет намно-ого хуже. Говорю по опыту.

Сначала будет больно, но со временем станет легче.
***
После визита Чимина он не спал всю ночь — впервые здесь она была ясной, не
разрезанная на лоскутки прерывистым сном. Впервые на завтрак он осторожно
проглотил таблетки, совсем немного отпив воды и высунув язык, чтобы дать
удостовериться. Как только санитар ушёл, и послышался скрежет одного
поворота в замочной скважине, он побежал в ванную, сунув два пальца в рот. Не
с первого раза, но ему удалось вызвать рвоту и поймать таблетку. Отмыв её,
спрятал в надёжном месте — тут же, в ванной. И с тех пор ясными стали не
только ночи, но и дни... Каждый был похож на предыдущий и тянулся
мучительно долго, как песня, что снова и снова повторяется, вызывая тошноту. С
тошнотой он тоже подружился, добывая себе таблетки и трезвость. Но беда
заключалась в том, что это наносило серьёзный ущерб его здоровью.
Очистив разум, разговор с доктором стал протекать осмысленно, хотя не

сказать, что он был ему чем-то полезен.
Говорить с ним ни о чём не хотелось, даже вдали от социума. Практика

показала, что психологи тоже теряют доверие. Его душа здесь — поломанный
механизм, изучаемый под микроскопом. А этого ему не надо, этого он не хочет.
Отойдя к окну, как обычно, невесомо коснулся тюля, удерживая комфортную
тишину, всё ещё играя свою роль.
Попросил только об одном, невнятно, чтобы при возможности даже тишина его
не расслышала — и осталось время на передумать.
— Я хочу поговорить с опекуном.
***
К закату ему принесли телефон, оставив один на один с чёрным зеркалом.

Сминая прозрачный пакетик таблеток, он уж ни о чём не думал: не сомневался и
не горевал. В жизни, как правило, всегда есть выбор, просто иногда он
неправильный. Да что он вообще делал правильно? Комедия из ошибок. И вот
где он теперь...
Короткие гудки, ответ. Всё так сложно и так просто. Два слова. Один человек.
Остановка мысли.
— Забери меня.
693/846
И минута на сожаление.
— И тебе привет, Тае. — Но это не то, что он ожидал. — Зачем мне тебя
забирать? Я признал твою правоту и пытаюсь двигаться дальше. Надеюсь, у тебя
тоже получится.
Чимин сказал действовать, пока не стало слишком поздно. А может, было бы

лучше, если бы уже настало, и кто-то из них положил конец.
— Мне тяжело.
— Хочешь об этом поговорить?
С Чона станется — измываться над призраком.
— У меня постоянно болит голова и живот. Чувствую себя странно слабым, как
будто меня ничего не держит, и я улечу как гелиевый шарик, если отвяжется...
— лёгкий смешок, как тот шарик, — ленточка. — И что-то лопнуло. — Всё время
холодно. Мне могут дать кофту?
На пару мгновений между ними легла облачная тишина, пухлая как вата, как
туман — неосязаемая и по-утреннему миротворная. Тае плывёт в ней по
течению.
— Конечно, могут.
— Спасибо.
— Доктор говорил, что ты плохо питаешься. Если ты продолжишь в том же духе,

они примут меры.
Предупреждение мимо ушей.
— Как Диана?
— Я сейчас занят. Если хочешь поболтать, я перезвоню ночью.
— ...Что со мной будет?
Как будто на двух разных языках: один — вопросительный, другой —

повелительный; никак друг друга не поймут.
— Я в сознании. От этих таблеток мне постоянно снятся кошмары, и я не

понимаю, сколько спал. Я не помню половины.
— Поменять их?
Немалых усилий стоило сдержать всхлип. Это какая-то крутая защитная реакция
— когда в лице тирана начинаешь видеть единственного спасителя и друга. И
осознание этого — горше смерти.
— ...Иногда я просыпался, чувствуя, что кто-то держит меня за руку. Казалось,

будто это дедушка. Это обнадёживало, но так мне снова становилось страшно. Я
694/846
думал, что схожу с ума, как и он... и мама. Но потом я перестал пить таблетки...
— А Чон перестал перебивать и торопиться по своим важным делам. — Больше я
не чувствовал какого-то присутствия. Только холод. На улице так холодно?
— Доктор мне об этом не говорил.
— ...Я давно не был на улице. Уже февраль?
— Тае. Давай не будем разыгрывать дурдом. Ты вменяем, прошёл всего месяц.

Хочешь, чтобы я тебя забрал? Проси. Раз я глухой мерзавец, то и слышу через
раз.
— ...Ты можешь подумать, что я сошёл с ума, но я в сознании. Мне просто

холодно.
На разных языках.
— Всё ещё не слышу.
Разве раньше говорили на одном?
— ...Тогда, в бору. Небо было красным, и всё горело... и я тоже. Ты подумаешь,

что я ненормальный... — снова повторяется, зациклившись на доказательстве
своей нормальности, в первую очередь пытаясь убедить в этом себя. — ...Но мне
больше некому это рассказать: я как будто попал в комнату страха. За мной
гнался песочный человек. Я его с детства боюсь. А потом был другой — он взял
камень...
— О чём ты? — в голосе засвистела сталь. Показания путались, и Чон терял нить
рассказа, раздражаясь из-за пугающей несвязности.
— ...Потом он потянулся к ширинке. Знаешь, почему он убежал? Он испугался

меня, я ведь был такой уродливый — наверное, подумал, что я и так скоро умру.
— Скажи мне, кто этот человек? Что случилось?
— Я ведь сумасшедшая шлюха... Мне повезло, — неуместное веселье, как смех

на похоронах, вызывает похожее недоумение. — Ничего не случилось.
Разговорчивый Тае, однако, всё равно не идёт на контакт, делится пережитым

порционно, может быть, и не нарочно провоцируя на пытливость.
— Что было потом?
История без начала и без конца, на воображение слушателя.
— Мне понравилось жить в храме. — Он коротко засмеялся, что больше

напомнило сдавленный кашель. — Мне там было очень спокойно. Если всё равно,
где меня держать, можешь отправить меня в тот храм? Я и не захочу оттуда
сбегать. А если ты когда-нибудь расскажешь Диане, кто я такой, и она захочет
меня увидеть, то я буду всегда в одном месте её ждать. Я не создам проблем, и
это бесплатно. Потому что здесь я... — опустив лицо, спрятал влагу за
ресницами. Хотелось говорить без остановки. Лишь бы не молчать наедине с
самим собой. — ...Потеряю рассудок. И Диане никогда не захочется со мной
695/846
увидеться. Наверное, и ты ей не разрешишь.
— Что было потом?
— ...Мы с тобой почти никогда не разговаривали. Почему ты слушаешь?
— Расскажи то, что хочешь.
Тае прыгает со строчки на строчку, точно воробей с ветки на ветку. Вместо

ответа задаёт вопросы, вместо ясности вносит сумбур. Никак не даёт себя
разгадать, говоря на своём, на птичьем. Ветер уносит слова, с ними улетело и
время. Да, времени утекло слишком много.
— Файя тоже лежит в психушке?
— Да.
— И тоже тебе звонит?
— Она не может мне позвонить.
— Наверное, ей очень плохо, она ведь любила тебя. Ты её тоже не заберёшь?
— Ты не должен о ней думать.
— Наверное... Просто это забавно... — Ничего забавного. — ...Что в итоге мы с ней

кончили одинаково.
— Что у тебя ещё болит?
— Это всё. Больше не буду тебя отвлекать. — Шкатулка откровений — сверкнув

драгоценным нутром — захлопнулась, не раскрыв своих тайн. — Не отменяй
таблетки, я снова начну их пить. Без них день тянется вечность. И, если мне
можно будет тебе позвонить, когда я буду в сознании, я позвоню и расскажу, что
мне снится.
Тихо, в тональность ночи Тае закончил свою повесть, отложив телефон, даже не
дав собеседнику попрощаться. Лишние прощания ни к чему... Достав сразу три
капсулы, спрятал пакетик в том же надёжном месте. На душе воцарилась
лёгкость, какой не бывало давно.
Позвонит... Но ему ничего не снится. Его жизнь и есть кошмар.
Он рассчитывал проспать минимум дня три, чтобы вновь сбиться с календаря

жизни. Наглухо укрывшись одеялом, схватился за живот, что свело болезненной
судорогой. Боль растаяла, эффект не заставил себя долго ждать. Он уснул
мгновенно — как младенец, и крепко — как мертвец.
***
— Мистер... не знали... прошу... — где-то на периферии скрёбся голос

мультяшного персонажа. Плохая слышимость терзала больную голову, и он
схватился за неё, будто мог вмиг охладить. Слабость наполнила его тело
свинцом и порохом, снова сделав непомерно тяжёлым.
696/846
Почувствовав приятную тяжесть и тепло на запястье, Тае принял это за сонный
наркотический бред. Его снова кто-то тревожил, не имея ни формы, ни
содержания. Пальцы дрогнули, и он потянулся к этому теплу, как всё живое.
Палата снова погрузилась в умиротворяющую тишину, и на этот раз он
почувствовал себя поистине спокойно, не желая разлеплять чугунные веки. Ещё
немного жара, совсем чуть-чуть огня, и он окончательно согреется... Растает.
Лёгкий дискомфорт на запястье уколол его безопасный кокон, лишь потому он

вынужденно выплыл из безмятежных зыбучих песков. Бледная кожа рисовала
выпуклые голубые проливы. Помеха спряталась под белым пластырем. С трудом
приподняв макушку, щурясь, он разглядел бутылку в штативе. Длинная трубка
находила предел в его вене. Оценка обстановки затратила последний запас
энергии, и он снова сомкнул веки, сморенный усталостью.
Невесомое прикосновение пощекотало шею, словно крыло бабочки. Он

зажмурился, прижав подбородок к плечу. Тепло огладило его снова, посягнув на
дрёму.
— Папа?.. — бессознательно спросил и от этого стал счастливым, по-своему.
— Это не сон. Приходи в себя.
И не папа.
Тае блаженно растянул губы. Рядом с постелью стояло кресло, в нём

обнаружился хмурый, но вполне себе реалистичный мистер Чон.
— Это не сон, это я, — хрипло передразнил. — Тогда это сон. Я буду спать три
дня и три ночи...
— Ты хотел покончить с собой? — грозно и резко спросил Чон. Тот постарался

отвернуться от шума.
— Я хочу спать...
— Открывай глаза! Отвечай на мои вопросы. Что ты пытался сделать?
Ему не оставили выбора, прогнали сон. Он надулся, заспанно захлопав глазами.
— Почему ты здесь?
Чон чуть не скрипел от раздражения.
— У меня хватит хладнокровия оставить тебя ещё на неопределённый срок. И я

буду жесток до тех пор, пока ты не скажешь мне чёткое и ясное «да».
С трудом принимая полусидячее положение, тоже скрипел, но ржавыми

шестерёнками в голове.
— Ты живёшь с девушкой?
— Я не приглашаю тебя домой.
697/846
Снова кольнуло в сердце. Что за болезнь?..
— Она будет твоей женой?
Вопреки бездушному виду рука Чонгука была горячей, а пальцы нежные, мягко
массажирующие его костяшки.
— Моя личная жизнь и ты — друг с другом никак не связаны. Мы встретили

много трудностей, пытаясь жить как нормальная пара. Я не буду повторять
ошибок прошлого. Если ты снова будешь моим, я обеспечу тебе спокойную и
комфортную жизнь.
Тае поник и от глуповатой улыбки спросонья не осталось и следа. Холод

вернулся, сердитее, чем прежде.
— Я буду любовником?..
— Тебе не нравилась роль моего избранника.
— Ты говорил, что не изменяешь в отношениях...
— Я тебе не изменял. И что, нас это спасло? Ты, как оказалось, тоже
небезгрешен.
Не возникало вкуса спорить.
— Где я буду жить?.. — тускло, погасив в себе очередной огонёк. Сколько уж их

погасло? Осталось совсем мало для света.
— Прокапаем тебя и потом поедем в реабилитационный центр. Конечно, это в

том случае, если ты хочешь со мной быть. Иначе мне придётся оставить тебя
здесь.
Тае вырвал руку, подтянув её к груди, почувствовав лёгкое головокружение.

Ощетинился, вжавшись в изголовье кровати, наглухо отгородившись от мнимого
спасителя.
— Зачем?.. Я не поеду туда. Я не хочу...
— Тебе нужно восстанавливаться под присмотром врачей. Там всё будет по-
другому.
— Я больше не хочу лежать в больнице... Я хочу жить нормальной жизнью. Я

нормальный! Когда я увижу Диану?
Чонгук был непоколебим, стойко вынося жалобные прошения и беспомощный,

почти детский испуг. Время, проведённое в исправительной колонии, даром не
прошло. Здесь умеют ломать и снова делать послушных мальчиков и девочек,
готовых продать последнюю рубаху за любую возможность выбраться из этого
ада.
— Теперь я решаю, что для тебя хорошо.
— Мне от этого не хорошо! — Предприняв попытку выдернуть иглу из вены, он
698/846
потерпел поражение. От резких движений, ко всему прочему, почувствовал и
тяжесть в паху, обнаружив, что под ним пелёнка, а он голый по пояс с мочевым
катетером, что вызвало наплыв новой паники. — Зачем это?! Пусть снимут! Я
дееспособный! Я всё могу сам! Пусть снимут!
На его крики прибежал санитар, вопросительно глянув на Чона. Вызвав

всеобщее удивление, он попросил в палату женщину-санитара, и уже у неё
попросил снять катетеры. Тае оказался в смущающей позе, отвернув лицо,
несдержанно заныв и даже задёргавшись, когда женщина, ласково поглаживая
его по щиколотке, извлекала трубку. Парень сразу же прикрылся одеялом, зажав
руки между ног, справляясь с крайне неприятным жжением и, что немаловажно,
унижением.
— Если ты ещё раз наглотаешься таблеток, тебя привяжут как психбольного и

снова поставят мочеприёмник.
— Нет, я не хочу так!.. — Расшатанные нервы обращали слёзы в смех по щелчку

пальцев. В определённом смысле Тае был нестабилен, но ещё управляем.
— Я жду ответа, Тае. Если ты со мной не согласен, я оставлю тебя одного, раз
тебе это по душе.
— Нет!.. — Истерика его заштормила, а он-то думал, что отлично справлялся с

заточением. Практика доказывала ему, что он всегда теряет всякое
самообладание рядом с ним. — Хорошо... Хорошо. Только забери меня.
— Будь конкретнее.
— Да. Да, я буду с тобой... И я увижу Диану?
— Вот и молодец. Сейчас я принесу твои вещи. Сходи умойся.
— Чонгук...
За долгое время он снова позвал его по имени, и на сей раз это была мольба —
отчаянная и тёмная.
— Собирайся, я скоро вернусь.
Поток безысходности и унижения тёк по щекам, без шанса на остановку. Чонгук

действительно пришёл скоро, от начала и до конца помогая ему переодеться,
поддерживая его дрожащие руки и ноги, одновременно поглаживая спину,
сотрясаемую от слёз.
Тае был в той же одежде, что на суде, но если одежда осталась прежняя, то вот
он в ней был другим: безвольным и больным.
Некоторое время они просто стояли посреди палаты: Чонгук гладил его по
влажным волосам, ласково касался лица, сокровенно, по-особому интимно
массажировал мочки, перестав давить властной силой, теперь же пуская в
оборот утешительную близость.
Тае понимал, что согласился на сделку с дьяволом, по той причине его трясло
как на сорокаградусном морозе, и от волнения он обливался холодным потом.
699/846
Чонгук больше не выпускал его из рук, любовно прижимая к себе, успокаивающе
наглаживая — целомудренно, как бы и заявляя свои права на собственность, но
не переходя границы.
Тае не ощущал себя в себе, он будто был очевидцем, смотрел на себя сверху и в
презрении отворачивался от того, что видел.
— Не плачь, там тебе будет хорошо, я обещаю.
Он не касался его в ответ, не говорил с ним, не реагировал — и выглядел как

жертва насилия с дулом у виска. По сути, им ведь являлся.
— Я тебя не съем, — шутливо прошептав на ушко, сжал его холодные взмокшие

ладони. — Не бойся.
Только безумный стук сердца был ему ответом. Тае ненавидел себя за слабость и
трусость, каждый раз выбирая то, что мягче и теплее, вместо того, что жёстче и
сырее. Он теплокровный слабый человечишка... Да сколько ещё он может
выстоять гроз? Всего лишь человек из плоти и крови. Ему было не за что
стыдиться — он отвоевал своё, достаточно отмучился. Всякое теплокровное
существо ищет безопасное и сухое место. Чтобы выжить, он давит себе на горло
— парадоксально, правда? С Чоном ему страшно, а без него ещё страшнее, ведь
он всегда в ожидании встречи с ним.
Пора дать себе передышку. Остановиться. Сейчас нужно остановиться.
«Я не делаю ничего плохого. Я не должен себя винить...»
— В этом центре у тебя будет уютная палата, ты не будешь чувствовать себя

больным. Ты будешь гулять, заниматься спортом, хорошо кушать и отдыхать. Я
хочу, чтобы тебе стало легче. Так что не плачь, Тае, тоже помоги себе. Теперь
всё будет хорошо.
Хорошо... Теперь?
Он судорожно всхлипнул, подкупая рассудок уговорами. Всё и правда потом,

когда-нибудь потом станет по-другому.
Он больше не верил этому человеку: его слова — яд, его объятия — плети, его
любовь — безумие, но... другого у него не было. Больше никого.
***
Палата и правда оказалась уютной: в тёмно-зелёном, фисташковом и бежевом

тонах, с цветами в горшках на подоконнике, с плазмой на стене, мягким
диванчиком у окна, со всё-таки больничной кроватью, но тёмным постельным с
воздушным пледом крупной вязки, дающими ощущение безопасности и тепла,
явно оставленным здесь неслучайно. В этом медучреждении он мог носить свою
одежду, самостоятельно ходил в столовую, посещал спортзал, даже бассейн, а
ещё восстановил занятия растяжкой. Мало-помалу жизнь налаживалась в
пределах его скворечника. И, надо сказать, это была не простая деревянная
будочка на яблоне, а элитный центр реабилитации с обслуживанием класса
люкс. Не новость, что в таких местах приветствовалась полная
700/846
конфиденциальность. Правда, Тае от неё проку нет — он всё равно уже был с
клеймом.
Передав его с рук на руки новым лицам, Чон благополучно убрался в Китай,
невинно приобняв и поцеловав в висок на прощание, попросив хорошо себя
вести. Нужно же быть полным идиотом, чтобы вести себя плохо после всего, что
он пережил...
На следующий день, когда он, ещё ничего не зная и опасливо на всех

засматриваясь, не находил себе места, ему в палату вместе с дежурными
улыбками до ушей внесли букет из лилий и опустили в принесённую вазу. С
самым грустным лицом на свете Тае окинул взглядом грустные лилии. На видном
месте торчала грустная открытка, всем своим видом просившаяся в руки. Бегло
прочитав её содержание, он опустил посеревшее лицо, медленно смяв ни в чём
неповинную картонку.
«Ты мой бриллиант. Хочется всем показать, но страшно, что украдут».
И вправду страшно.
На вторые сутки медсестра поинтересовалась, куда делся красивый букет, что

ещё вчера солировал на этой самой тумбе. Тае ничего не ответил.
...Ведь он сделал то же, что сделали с ним — спрятал поглубже, чтобы никто не
украл.
Наверное, сочтя его совсем бедным и несчастным, Чонгук разрешил посещение.

Или то был жест доброй воли в свою копилку симпатии. И тогда к нему приехал
давний знакомый. Завидев белую макушку и добродушную улыбку на пол-лица,
Тае было решил, что ему мерещится. Не ожидая от себя прыти, он уже в
следующую секунду помчался навстречу, радостно прыгнув в объятия.
— Да чтоб меня всегда так встречали! — Ларкин заулыбался с зубами, невинно

просунув ему в задний карман штанов шоколадку. — Что-то ты совсем повял,
Дюрара. Больно тебя обнимать, одни кости.
— У меня РПП, — всё ещё на радостях лучась, как майское солнце, с абсурдной
весёлостью сообщил страшную новость.
— Серьёзно? Тебе не нравится своя внешность или что?
А вот мужчина, напротив, перестал улыбаться.
— Я не специально. Просто не испытываю голод и забываю есть. Забывал. Здесь

с этим строго.
Ларкин помрачнел, выругавшись по-английски всеми известными оборотами.
— Дурак, чуть не угробил тебя... Хорошо, что ты позвонил ему. Sorry brother, я
всегда всё знаю. Моя подружка в дозоре.
— У тебя появилась девушка?
— Не думаю, что Алексу по душе такая формулировка, — захохотал Ларкин.
701/846
— Лучше бы ты нашёл себе девушку...
— Oh my bro, я в полном разочаровании от китаянок. Не знаю, что в них находит

Чон. — И как бы невзначай добавил: — Я знаю, что ты знаешь о новой китаяночке
в коньках.
— Ничего не говори... Не хочу знать.
— Понял. Как ты себя чувствуешь?
— Немного вяло. У меня постоянно болит голова. Был на медосмотре, сказали,

что у меня гипертония и гастрит. Я и правда невротик. — Но ничего в этот
момент не могло Тае огорчить, потому он радостно щебетал. — В общем, «Г».
— Полное «Г». Okay. А ещё скажи мне, где ты потерял свою попу? Вся охрана с
неё глаз не сводила. Вот тебе и «коньки».
Но Ларкину всё же удалось украсть его веселье, снова надавив на больную

мозоль.
Здоровый американец, одетый как модный подросток в пошарпанную кожанку,

присел на диванчик напротив постели.
— У них всё серьёзно?.. — не сдержавшись, он таки выпустил любопытство.
Ларкин иронично скорчился, пощёлкав пальцами.
— У неё, конечно, задница на пять с плюсом, но сам как думаешь? Просто

трахаются.
Тае успел забыть, что новая девушка — китаянка, а Чонгук как раз в Китае —
шлёт ему цветы. Романтичнее только секс в уборной.
— Да пусть не просто... Я не злорадствую.
— Не вешай нос, Дюрара. Он дурак, ты же знаешь. Но всё — всё, что тебя

окружает и кажется ненормальным — он делает из-за тебя. Давай просто будем
жить по его правилам, с мирным небом над головой, а?
— Я здесь только потому, что согласился к нему вернуться. В качестве

любовника.
— Пардон за не-моё-собачье-дело, но вы же давно не спите? Я прав? Как только

ты подобреешь, он быстро оставит свои «конёчки».
— Ты не понимаешь... — Обсуждать темы интимного характера с главным

сплетником двора — верх глупости, но больше об этом поделиться было не с
кем, а он как никогда искал чьей-либо поддержки. — Я не хочу, чтобы он бросал
свои «конёчки». Мне жутко рядом с ним сидеть... не говоря обо всём остальном.
Ларкин задумчиво нахмурил лоб и смял губы, подсев к нему поближе,

опустившись на колени, и взял за руки, отзывчиво заглядывая в глаза.
702/846
— Он тебя обижает в постели?
Тае испытал высокий процент стеснения. Всё-таки психоневрологический

хорошо его выдрессировал на кротость и страх.
— Почти никогда.
— Честно-пречестно? Не обращается жестоко? Потому что по тебе видно, что это

не твоя игра.
— Какая игра? — наконец, он ему улыбнулся.
Ларкин подумал, что юноша перед ним стал сильно напоминать того маленького
девятнадцатилетнего подростка, а то и ребёнка помладше. Даже тогда Тае
показывал зубы, а теперь плотно сжимает губы и на всех смотрит исподлобья,
как забитый котёнок.
— Ну как тебе сказать... Хотя в последнее время ты всех кусал как цербер, а всё
равно выглядишь как чихуахуа. Жестокость — не твоё.
— Что?! Ха-а... — Тае это неслабо повеселило, он толкнул его в плечо.
— Алекс называл тебя «маленький принц». Читал?
— Да, конечно, это французская сказка.
— Ну вот. Ты как мальчик с другой планеты, разговаривающий с розой.
Тае с благодарностью на него посмотрел, но его бутон снова опустился,

примкнув к земле.
— В реальности я недееспособный алкоголик, ограниченный в родительских

правах; невротик, вытащенный из эскорта, лежавший в психушке... и сейчас в
наркологии. Если я разговаривал с розой, то понятно, почему меня положили в
психушку…
— Чон бывает редкостной... — не договорив словами, остроту выразил

взметнувшимися бровями. Тае закончил предложение за него:
— ...Мразью.
— О, о! Тае, а теперь серьёзно: пообещай, что не наделаешь глупостей как в

прошлый раз. Я постараюсь быть на связи. Всё образумится, вот увидишь.
Приход старого друга стал солнцем, осветившим мрачную лачугу, но вот небо
снова затягивается тучами и обещает только дожди.
Он ничего не обещал.
***
После бассейна Тае сбегал в столовую, быстро распихав по карманам сонник,

состоявший из булочки и бутылочки молока. Первое ему было нельзя, так что
удалось пихнуть только молоко, хотя его-то он и открыл по пути в комнату,
703/846
беспечно потягивая сладость из трубочки. Открыв дверь, чуть не поперхнулся,
застыв на месте.
На кровати сидела тёмная фигура в синем пиджаке с белым выглядывающим

воротником рубашки, повёрнутая к нему спиной. По сравнению с ним
исхудавшим Чон казался большим и тяжёлым — огромной чёрной горой, не
помещающейся на листике Дюймовочки.
Чёрная гора не спеша развернулась, мягко ему улыбнувшись. Тае не смог

сбросить маску невольника, утеряв настроение, прикрыв за собой дверь.
Растерявшись, так и остался стоять у стены, держа молоко, вкус которого теперь
отдавал кислинкой.
— Иди ко мне.
Как раньше... Раньше его сердце бы пустилось в пляс, желая вырваться в чужую
грудную клетку. Теперь же к горлу подкатила тошнота, и оставалось только
самообманываться, что виной служит просроченное молоко.
В вазе снова стояли цветы — на сей раз белые розы. На языке цветов мужчина,
дарящий белые розы, говорит, что он очарован красотой и что его чувства самые
светлые и прекрасные. ...Что так же нелепо, как белый цвет свадебного платья
давно утерявшей целомудрие невесты.
— Как твоя голова?
«Подтекает», — лишь про себя посмел дерзнуть.
— Лучше.
Уверенно обхватив его ладонь, притянул Тае ближе, оставив между разведённых
ног. Недолго подержав руки на его выпирающих тазовых косточках, вновь
просто обдал лаской пальцы.
— Присядь на колено.
Тае молча подчинился, неловко сцепив руки перед собой, не желая его по
собственной воле касаться. Пристально его разглядывая, Чонгук убрал отросшие
волосы за ухо, что-то хмуро себе отметив — наверняка то, что их нужно срезать,
и мучительно медленно приблизился к лицу, прикоснувшись губами к щеке.
Коротко поцеловав, губ не отнимал, горячо дыша на кожу, продолжая на него
внимательно глядеть.
— В Китае в пруду видел одну птицу — поганку. Знаешь такую?
Не смотря ему в лицо, Тае невольно ответил — губы дрогнули, щёки пришли в
движение, отчего губы Чонгука мазнули слегка в сторону. Щекотно.
Непривычно...
— Есть такой вид: серощёкая поганка. Она делала вид, что меня нет и плавала
боком, так что я вспомнил кое-кого.
Он склонил голову ниже — для того, чтобы избавиться от палящих губ и потому,
что прятал рвущуюся глупую улыбку, которую ничем не мог свести.
704/846
Чон не отстал, теперь же плотно припав к уху, эфирно чмокнув у самой мочки, в
хрящик, при этом поглаживая его живот и шею. Тае сделалось совершенно
отвратно, и он даже попытался отстраниться, опустив ладонь ему на грудь и
слегка надавив.
На этот жест Чон лишь наглее его к себе прижал, напав на беззащитную шею,
безошибочно угадывая реакцию. У Тае участилось дыхание, и кожа покрылась
предательскими мурашками.
Удивительное дело, ведь Намджун, даже если бы носил его на руках и причислял
к лику святых, всё равно бы никогда не вызвал тех же ощущений.
— Почему ты прячешь улыбку? Чего ты боишься? Что я увижу твои истинные

чувства? Я о них знаю. Я знаю, что ты меня любишь, хочешь и прямо сейчас... — с
жаром выдохнув, погладил ему пах: — мокнешь в одном месте.
Тае вцепился в его руку, запнувшись пальцами о твёрдый корпус часов.
— Не надо, — жалобно пискнул, — пожалуйста.
— Не сейчас, так позже, что изменится?
По правде, изнутри разрывало отчаянным воплем. Его снова затрясло от

нервозности и абсурдности происходящего, только он не мог позволить себе
голос. Сейчас его жизнь зависит от него самого, впрочем, настолько же она
всецело зависит от его кошмара.
— Я не злюсь на тебя из-за дяди. Мы оба допустили ошибки, ты пострадал и до

сих пор мучаешься. О чём ты пытался мне рассказать? Что за песочный человек?
«Это ты».
— Это страх.
— Как ты убежал? Кто тебе помог?
Но ответа не пришло. Тае безучастно отвернулся.
— Второй раз у тебя не получится, смысла скрывать нет. Я так и не понял, кто
тот другой, который потянулся к ширинке. Кто взял камень? Что тогда
произошло? Объясни нормально.
— Если я скажу, что это ты, как ты поступишь?
— Я тебе не поверю. Намджун тебя обидел?
— Намджун не такой...
— Не такой... Как кто? Как я? Поэтому он тебя потерял. А был бы мной, не

отпустил бы ещё пять лет назад.
— Что ты с ним сделал?..
705/846
— А что я мог сделать с твоим дядей? Он теперь работает на меня.
— Как? А его компания?
— У их семьи были большие долги, они обанкротились.
— Это было дело всей их жизни! Мой дедушка там работал... В чём вина
господина Кима? Мама Намджуна всегда была ко мне добра! Теперь они будут
проклинать меня до самой смерти...
— Хорошим людям тоже не везёт. Это бизнес, Тае, за всё нужно платить по
счетам. А если не платишь, в конце концов, всё, что было тебе дорого, забирают.
Проглотив сотню криков и оскорблений, он пошёл дальше, решился на ещё один

вопрос, который не давал ему покоя.
— Ты спал с той девушкой, когда был в Китае?
— Конечно.
Его больше не удерживали, и он слез с колен. И не спрашивали, откуда он знал.
— Отчего ты расстроился? Мы с тобой давно не делим постель. Ты развлекался

со своим дядей — я это как-то пережил. Лусы милая девушка, чем-то напоминает
тебя: она тоже спортсменка. Фигурное катание — довольно занимательное
зрелище.
Тае слушал его с широко распахнутыми неверящими глазами. Руки чесались

размазать эту непринуждённую физиономию.
— Мне не интересно, кто она.
— Если спросил, значит интересно. Тебе нужно привыкнуть к тому, что теперь ты
у меня не один.
— Это унижение за Намджуна?
— Это новая политика наших отношений. Я твой опекун, Тае, в первую очередь я
должен о тебе заботиться. Мы с тобой не сможем как раньше жить вместе, да и
Йен этого не одобрит. Ему нужна здоровая обстановка в доме, он учится, сам
понимаешь.
Он вынес это, он проглотил плевок. Новая политика... а государство то же.
— Когда я выйду отсюда? Ты мой опекун, пока я на лечении.
Чонгук с удручённым вздохом поднялся, одёргивая пиджак.
— Когда я решу, что ты здоров. — И подошёл к нему, как истинный безумец

потрепав по щеке. Тае отвернулся, с трудом подавляя гримасу отвращения. — Я
тебе не доверяю. О, конечно, я знаю, это взаимно. Не торопись на свободу. В
твоих интересах со мной поскорее помириться, потому что сейчас, куда бы ты ни
собрался, у тебя будут проблемы с трудоустройством. Каждый, кто тебе
поможет, будет расплачиваться. Ты же не я — ты хороший человек — так что
706/846
подумай о своих друзьях, они все так переживают за тебя. Я приложу все усилия,
чтобы Диана оставалась под моей опекой. И на тот случай, если ты думаешь
надурить меня своей очаровательной покорностью — здесь установлена камера.
— Я всё понял, — сдавленно ответил, проклиная себя за каждую минуту, что

лелеял светлые моменты с ним.
— Я надеюсь. — Насильно притянув к себе, поцеловал его в висок и, наконец,

ушёл.
Тае бесстрастно уставился в стену, упав на постель. Он сам в бесчисленный раз

задался вопросом, как не сошёл с ума. Сердечная болезнь прогрессирует, и он
не может от неё излечиться.
Намеренно толкнув тумбочку, будто случайно задев, даже не посмотрел в её

сторону и не предпринял попытки поймать раскачивающуюся вазу. А с каким
удовольствием послушал звон битого стекла...
В разлитой воде плавали белые лепестки.
— Ой.
Он на них наступил.
Есть примета, что подаренные с любовью цветы, имеют долгий срок. Как жаль...
Снова ложь.
707/846
Глава 37. Сердечная недостаточность II.
Французский поцелуй
Ему снова стало хуже. Головные боли вернулись, мучая пульсацией,

отдающей в глаз и затылок. Анальгетики ненадолго забирают страдания, но он
знает, что боль вскоре вернётся.
Недавно, чистя зубы, он наблюдал красочную картину, как белая паста стала
розовой, а потом и красной, смешиваясь с кровью из носа. Он дал себе время
подышать, подумать. Хотя последние месяцы он только и делал, что думал.
Организм выходил из строя, и обратить последствия в одиночку не
представлялось возможным. Он не гробил себя преднамеренно, ему ничего и не
нужно было делать, всё уже было сделано — длительное пребывание в
стрессовом состоянии дало плоды. Организм ответил.
Жалости к себе он больше не испытывал, быстро возобновив походы в спортзал

и бассейн, подавляя тошноту и головокружение. Невролог всё списывал на
стресс и переутомление — с чем было нельзя не согласиться, и снова прописал
ему антидепрессанты. Больше Тае не хотел терять себя, поэтому не прикасался к
таблеткам, но побочные эффекты продолжали его преследовать. А ведь он
правда думал, что справляется, нужно только побольше времени.
К несчастью, Чонгук приехал вновь, практически ровно через неделю. Ему

сообщили о плохом самочувствии подопечного, и он поспешил его навестить,
кажется, предполагая (безумец!), что его визит улучшит психическое состояние.
В тот момент Тае грелся под пледом на диване, увлечённый ноутбуком. Хотя ему
и выделили его с барского плеча, ничего полезного он там не нашёл. С этой
практикой ему также доводилось иметь дело: в ноутбуке была настроена
функция «родительского контроля». Проще говоря, он попусту тратил время.
Чон снова пришёл с цветами и поднятым духом. Оставив букет на кровати,

бесцеремонно присел рядом с ним, преградив путь для отступления, уперевшись
руками в спинку и подлокотник. Чего и удивляться — приход любовника омрачил
больного.
— Как прошёл твой день?
Опустив глаза, он прильнул к спинке дивана.
— Плохо.
— Не вредничай. Здесь за тобой наблюдают специалисты. Но ты не хочешь

поправляться, поэтому болеешь.
— Я даже не начинал, — имелось в виду «вредничать». Чонгук усмехнулся, снова

позволив себе распустить руки, невесомо поцеловав в щёку и придвинув к себе
за плечи.
— Уж, конечно, я-то знаю. Что могло бы поднять твоё настроение? — Заглянув
ему в глаза, что-то там прочитал, договорив: — Кроме моего ухода и Дианы.
708/846
Тае опять потянуло на идиотские улыбки.
— Читаешь мысли?
— Ты такой напыженный, как будто сейчас укусишь меня прямо в шею.
— Об этом я не подумал.
— Значит я подкинул тебе идею?
Улыбку не спрятать. Чон подбирается ближе, от невинных чмоков переходя к

влажным поцелуям, настойчиво касаясь губ и разгорячённее сжимая в своих
руках.
— Не надо… Пожалуйста, — тихий протест.
— Помнишь, когда мы первый раз поцеловались?
— Нет, — бессмысленное отрицание. Чонгук улыбается ему в губы, слегка

прикусывая.
— Я могу снова тебя поуговаривать, как тогда.
— Я уже не маленький.
— Конечно, — усмехается, выдавая так много эмоций, что это даже пугает. —
Научился целовать других мужчин.
— Твоя заслуга.
— Не уследил. Ты быстро бегаешь.
— Ты больно бьёшь.
— …И всегда буду об этом сожалеть. И впредь буду быстрее.
Вот он и накинулся на него с настоящим поцелуем, заваливая на подушку,

подчиняя губы. Тае озверело цепляет его за ворот, за волосы — будто только и
ждал этого сигнала, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли притянуть ближе… и
разодрать как бешеный пёс. Чона это только заводит, и он заводит его руки за
голову, с жадностью исследуя рот, закипая в подлой страсти, что только им
двоим отведена.
Первая кровь. Тае кусается. Магия момента прервана. Всё волшебство выходит с
прерывистым вздохом.
— А по зубам? — не по-злому, распалённо шепча в его раскрытый влажный рот,

продолжая напирать, касаясь подбородка.
— Отпусти. Я на таблетках, мне ничего не хочется.
Тае снова впадает в отчаянную тоску, становясь пластмассово грустным, наглухо

задумчивым. Снижение либидо как побочный эффект — это ложь, но сказать
было что-то надо.
709/846
— Я знаю. Это просто поцелуй, Тае, незачем так защищаться. Я же чувствую, что
тебе нравится.
— Я болен, я больной, ты же сам сказал — я сумасшедшая шлюха. Что ты хочешь

от шлюхи?..
Чонгук недовольно отстраняется, отпуская его и всё же не останавливаясь в

поглаживании.
— Чего ты добиваешься? Хочешь извинений? В этом нет смысла. Вот если бы

можно было отмотать время вспять, я бы поступил иначе, но увы — здесь я
бессилен. Извинения — бесполезное сотрясание воздуха.
— Стоило хоть раз попытаться. Хотя бы раз…
Деловито одёргивая двубортный пиджак, под которым крепко обнимал торс

жилет, Чон по его примеру привёл себя в порядок. Упрямо его приобняв,
фривольно закинул ногу на ногу, продолжив вести себя как ни в чём не бывало,
иногда даже сходя за человека, во всяком случае, сноровисто им притворяясь.
— Зачем оборачиваться в прошлое? Нужно жить настоящим. Посмотри, что мы

сделали друг с другом. И я вынужден делать тебе больно, потому что ты
отзываешься только на силу. Ты сам ни о чём не жалеешь? Когда ты прочёл тот
чёртов блокнот, оттолкнул меня, оставил нас? Оно того стоило? Я оберегал тебя
от прошлого, потому что, когда ты в него заглянул, оно тебя поглотило. Ты не
живёшь, ты застрял в чужой истории, где я — твой главный враг. Но это не так.
А в чьей истории жил он?
Тае оставил эмоциональную многословность без должного внимания. Если бы

ответил, вечер бы обещал закончиться грозой, ведь он с ним в корень не
согласен. Но ему нужна свобода, а значит, сейчас ему нужен Чонгук. Сегодня
гордость пойдёт на ужин.
— Давай поговорим. Ты хотел со мной разговаривать.
«Больше я от тебя ничего не хочу», — щекочуще крутилось на языке.
— Расскажи ты.
— Например.
— Что угодно. Я же ничего о тебе не знаю…
— Это не так. Вот, ты же знаешь, что я не люблю говорить о себе. Ну, хорошо.
Когда ты мне позвонил, как будто прощаясь, я вспомнил одну историю из
прошлого. И я буду очень расстроен, если в будущем ты будешь ей
спекулировать, поэтому заранее предупреждаю: не делай этого — я жестоко за
это накажу. Так вот, один раз я попытался свести счёты с жизнью. — Тае затих,
заслушавшись против воли, всегда имея повышенный интерес к его жизни. И
подобная откровенность сбивала с толку. — Дико звучит, да? Я взял машину —
мне было всего семнадцать, мама рано научила меня водить, чтобы я не был
беззащитным — стащил у охраны пистолет, написал предсмертную записку маме
710/846
и уехал в горы. Там было очень тихо, помню как сейчас: у меня тряслись руки, по
лицу тёк пот, я поскуливал от страха. Я боялся, что мой потный палец случайно
соскользнёт и так прошибёт мне мозги, что я на всю жизнь останусь инвалидом.
Не знаю, решился бы я в конечном счёте или нет, но мне позвонила мама. К
счастью, она рано нашла мою записку. Вот такой я суицидник-неудачник.
— Почему ты хотел умереть?
— Экзамены, обстановка дома, отношения с отцом, проблемы со слухом — всё

угнетало. В школе ни с кем не общался, учителя не любили, ни друзей, ни
подружек.
— Почему не любили учителя?
— Я их шантажировал. — Пауза. — Знаю, о чём ты подумал. Я вкладывал в учёбу

все силы, но этого всегда было недостаточно. Мне тяжело давалось обучение, я
не был одарённым. Отец наказывал меня, если я не был первым, так что
пришлось приспосабливаться. А так как я ходил в обычную школу, и там все
знали, чей я наследник, я рано научился извлекать пользу из своего статуса. Они
верили, что я пожалуюсь отцу, и у них появятся неприятности. Но он бы и
пальцем не пошевелил, знай, что у меня проблемы.
— Мама тоже заставляла меня во всём быть лучшим.
— Получалось?
— С учёбой всё было… ну, не очень.
— Значит мы с тобой два дурачка, просто я был хитрее.
Тае в очередной раз спрятал улыбку. Сам знал, что улыбаться тут нечему. У
дурака рядом с ним были два высших образования, огромная компания в
управлении, знания нескольких языков, а вот у Тае… не было ничего, буквально.
— В общем, что касается моей попытки умереть — последней каплей стал какой-
то нелепый разговор с одноклассницей. Я не рассматривал её как объект
вожделения, но она, видимо, решила, что я к ней подкатываю. Я просто хотел
попросить у неё конспекты с вечерних консультаций, на что она мне сказала:
«От тебя воняет». Я до сих пор не понимаю, почему она так выразилась. Я всегда
опрятно выглядел и уж точно от меня не воняло.
Повисла звенящая тишина.
— Вы ещё встречались после выпуска?
— Да, случайно. Но, полагаю, для неё эта встреча запомнилась на всю жизнь. Не
расспрашивай, тебе не стоит это слышать.
Вопрос отпал сам собой. Воображение дорисовало продолжение, раскрасив всё в

тёмно-красный.
— Я тоже когда-то хотел умереть. — Теперь настала очередь Чона с замиранием

слушать. Рассказ в его честь. — Если бы сейчас мне сказали, что от меня воняет,
я бы даже обрадовался — меня выделили, как личность. А вот тогда я
711/846
расстроился…
«Я всего лишь ставлю тебя на место. Успешная карьера и дорогое имущество

вскружили тебе голову, ты почувствовал себя крутым, кричишь о каких-то
правах. Что ты о себе думаешь?»
Слов не удержать… Раскаяния мало. Теперь Тае понимает, в чём симптоматика

сердечной болезни — так болит разбитое сердце.
— …Успешная карьера и дорогое имущество вскружили мне голову. Что я о себе

думал?
Осознание не спеша коснулось Чонгуковых глаз. Отразилось в зеркале души.

Видишь?
«Даже с моими деньгами ты не стал известным. Хунхэ ничего не потеряла от

твоего ухода. После съёмки в рекламе тебе не поступало предложений.
Задумайся».
— Даже с его деньгами я не стал известным. Люди и их компании, от которых я

ушёл, ничего не потеряли. Всё безрезультатно. Я задумался…
Лицо Чонгука покрылось благородной горной породой.
«Ты не такой, как все, конечно, нет, ты на ступень ниже остальных. Но ты сын
такой неоднозначной личности, как Чон Суман — и больше в тебе ничего
особенного. …Я пришёл к неутешительному выводу, что любовь зла».
— …Я не такой, как все, я на ступень ниже остальных — вот что мне сказал мой
самый близкий человек. Что во мне ничего особенного. — «Зато со мной не
соскучишься. Как с тобой». — Со мной скучно, влюбиться в меня — злая
насмешка судьбы.
— …Как вышел от своего начальника, — неумолимо продолжал Тае, — он

начальник, так как нанимал меня в качестве няни — пошёл на мост. Мне было
очень грустно — достаточно грустно, чтобы посмотреть вниз.
Рука Чона обхватила его плотнее, и он наклонился к нему, полушёпотом спросив:
— Ты хотел оставить своего близкого человека?
— Да, — беспощадно рубит Тае. — Сначала я хотел сделать ему больно.
«Ты хотел сделать мне больно, и мне было больно».
— …И ему было больно. Потом я захотел, чтобы ему стало страшно.
«Ты хотел, чтобы мне стало страшно? И я испугался».
— …И ему стало страшно.
«Потом ты захотел большего?»
— Потом я захотел большего.
712/846
— И что это за желание? — однако, вопрос был задан спокойно, тогда как Тае
очевидно потряхивало.
— Захотел увидеть, как этого человека разрывает от боли.
Пальцы заплутали в отросших волосах. По хребту пробежали знойные мурашки

— шокированные лаской в ответ на посыл.
— Тебе не приходила мысль, что ты добился желаемого?
— Но я этого не видел, откуда мне знать? Пока не увижу, всё бессмысленно.
Тишина. Они и их секреты расселись по местам.
— Ты выиграл, Тае — твоя история оказалась грустнее.
***
— J’ai pris l’avion (я сел на самолёт), — напевает Тае. — Pour m’envoler (чтобы
улететь), — делая стежок за стежком. — J’ai pris l’avion. Pour faire un bond (я сел
на самолёт, чтобы сделать прыжок).
Сдувая волосы со лба, мурлыкает французской песней. Никто его не одёргивает,

кто-то даже улыбается в пяльце, подобно ему активно работая иглой.
— Mais mon avion — c’est un poltron (но мой самолёт — он трус). II a tellement peur,
qu’il reste en bas (он так напуган, что остаётся на земле).
— О чём вы поёте? — не выдержав, спросила бабушка по соседству. —

Вспомнила запах хорошего саке… Вот бы под хорошую музыку сашими с саке…
Тае не обратил на неё внимания.
Он всё поёт: что сел на поезд, сел на поезд, чтобы уехать, далеко уехать, но его
поезд стар.
Путём пылких стараний в руках образуется мягкий шар из тёмной ткани в

цветочек, набитый синтепоном.
Неожиданно дверь в кабинет мастерской открылась и внутрь влетела

встревоженная беременная женщина. Очень знакомая Тае. И очень беременная.
— Боже, — шепчет она, набирая воды в глаза, чтобы дать ей вылиться. Особо
чувствительная, трогательная, красивая — как никогда.
Тае встречает её с изумлённой, но очень тёплой улыбкой. Такой возможно

согреться в февральский холод.
— Я тебя везде обыскалась!
— J’ai pris l’auto (я взял машину), — продолжает мурчать, приглашая её за стол.

Кройка и шитьё точно не конёк Хунхэ. — Pour voyager (чтобы путешествовать).
713/846
— Эй, что ты там так загадочно напеваешь?
— J’ai pris l’auto pour Mexico (я взял машину, чтобы поехать в Мексику), —
довольно ей отвечает, счастливо вертя макушкой, откладывая материал. — Я
говорю, что собрался в Мексику. Рад вас, — глянув на живот, обратился в
множественном числе, — видеть. Как здесь оказалась?
— Давай выйдем… в место потише.
Тае провёл их в зелёный уголок, и как только они присели, с большой любовью
притронулся к её животу.
— Поздравляю. Тебе идёт.
— О нет, не говори, как этот идиот. Такой живот не может идти! — Однако в
противовес своим словам она засмеялась, тоже погладив свой живот. — Соджун
не смог прийти, точнее, ему не разрешили. Этот щенок — опекун… Ну какой
сукин сын!.. — Грязно выругавшись для святой женщины, вызвала прилив
настроения.
— Он его не любит.
— Ладно, не о Соджуне речь. Скажи мне, чем я могу тебе помочь? Не будет же
этот щенок угрожать беременной женщине!
«Каждый, кто тебе поможет, будет расплачиваться».
Хорошее настроение — гудбай.
— Ничего не надо. Не вмешивайся, пожалуйста, ты должна позаботиться о своей

семье.
— Предлагаешь мне спокойно смотреть на этот беспредел? Что случилось той

осенью? Почему ты подал в суд? И какого чёрта ты… недееспособный
алкоголик?!
— Хунхэ… — Без лишних слов отрицательно помотал головой, покорно принимая

свою участь. Её он в этот мир не пустит. На некоторых людей ему всё ещё не всё
равно.
— Я чувствовала себя так гадко после того телефонного разговора. А потом ты

пропал… Где ты был?..
— Это долгая история. — Снова опустив глаза на живот, спросил: — Мальчик или
девочка?
— Мальчик.
— J’ai pris mes pieds, mes petits pieds (я пошёл пешком, на своих маленьких
ножках), — вновь тихо запел, поддерживая ладонь рядом, не касаясь, дабы не
доставлять ей неудобств. — J’ai pris mes pieds pour avancer (я пошёл пешком,
чтобы продвинуться вперёд).
— Тае… Ты мне как младший брат, у меня за тебя болит сердце. Почему ты так
714/846
осунулся? — Крайне чувствительная женщина совсем расклеилась, растирая
слёзы по щекам, трогая его руки. — Ты чем-то болеешь? Чем?
— Ничем серьёзным. Ха, это ты серьёзно про брата? Потому что я уже захотел
старшую сестру. Как теперь расхотеть и не думать об этом? — подшучивал он,
разряжая обстановку.
— Я бы взяла опеку хоть над тобой, хоть над твоей дочерью, но у меня не было
шансов. Там сукины дети все были куплены! Твой прокурор «хихи-хаха» стоял с
начальником безопасности, потом судья к ним подошёл! Они даже не
скрывались…
— Связи. Я тоже удивлён решением суда, но не думай, что я тут плачу и умираю.
Когда-нибудь меня отсюда выпустят, я не сдаюсь.
— Ты совсем один. Вообще один! Он тебя бил, как-то обидел или что? Он и
сейчас над тобой издевается?
— Хунхэ, пожалуйста, восприми мою просьбу серьёзно: больше не приходи сюда,

я не хочу, чтобы у него возникли к тебе вопросы. Я справлюсь, поверь. Это
ничего страшного. — Он обвёл помещение глазами, сам не веря тому, что
говорит. — Это ничего. Я в порядке.
Хунхэ ушла в разбитых чувствах. Тае вернулся в мастерскую, продолжив

бессердечно кромсать ткань и бесчеловечно петь, перебивая мысли
окружающих: «J’ai pris mes pieds (я пошёл пешком), pour avancer (чтобы
продвинуться вперёд). Oui mais mes pieds n’ont pas d’souliers (да, но на моих
ногах нет обуви).
«…И вот что меня раздражает, что без обуви действительно сложно отправиться
в путешествие».
«…Я остался как глупышка. Я остался дома. Я остался как глупышка. Я остался
дома. Смотреть очень удивлённо, как пролетают ласточки».
«И я сказал себе, что до полудня…»
J’irais m’acheter des ailes.

«Я куплю себе крылья».
***
Заходит в палату и вновь столбенеет. Сердце пропускает удар. Болит, чёртово,

не переставая. Что ему не достаёт? Недостаточность любви? Недостаточность
счастья? Сердечная недостаточность, раскрой свой секрет.
Диана стоит посреди палаты, удивлённо взметнув тёмную макушку к Чонгуку,

ткнув в Тае пальцем с восклицанием: «Эта папа?!»
— Диана!
Как и в прошлый раз, он подхватил её на ручки, целуя и блаженно улыбаясь,

неверяще разглядывая, как коллекционную винтажную куколку. У них обоих
отросли волосы, и он с удовольствием гладил её жидкие волосики.
715/846
— Папа, зетем, папа, — витая где-то в своём мире, сосредоточенном на
подушечке её пальца и благополучно живущем во рту, Диана обнимает его за
шею.
— Жетем, жетем… — сладко повторяет. — Как поёт Лара Фабиан? «Жете-ем,

жете-ем».
— Папочка, — высунув палец, обнимает его обеими ручками, вызывая

неконтролируемый поток щемящего восторга. Она его узнает, помнит кодовые
слова, ластится.
В этот миг искрящиеся счастьем глаза встречаются с глубоким тёмным взглядом

мистера Чона, останавливаясь, тускнея.
— Спасибо, что привёл её. — Он чувствовал, что должен дать что-то взамен,
пусть даже это будет пара слов. Тае хочет заполучить его доверие, ради чего
нужно правдоподобно врать.
— Жетем, — иронично вторит Чон.
Тае счастлив приходу дочери, и всё остальное на её фоне блекнет. Опуская её на

пол, тянется к тумбочке, извлекая оттуда собственноручно сшитого из
разноцветной ткани зайчика с деревянным крестиком на шее. Глаза — две
голубые пуговки, ушки разной длины. Опоздавший подарок.
— Папа не успел к тебе на день рождения. Прости меня. Это тебе. Если ты
будешь хорошо себя вести, зайчик подарит тебе вкусные яички.
Диана благодарно и с детской серьёзностью начала рассматривать подарок,

потряся зайца вверх тормашками, кажется, полагая, что из него уже должны
выпасть яйца.
Тае потянулся к её ушку, будто бы что-то там выискивая, и в итоге раскрыл

перед ней ладонь с «киндер-сюрпризом», якобы достав его из-за уха, своим
фокусом вызвав у ребёнка самый настоящий восторг.
— Чичичко! От тут било, — показывая себе на голову, взбудоражено делится с

Чонгуком, что наигранно удивляется ей в ответ.
— Ты же хорошо себя вела?
— Да! — звонко отвечает она, беспощадно разделывая яичко, сразу измарываясь

в шоколаде.
— А мне? — насмешливо спрашивает Чон. Тае не смог удержаться от издёвки.
— Яичко? А что, твоё кто-то украл?
— Уклал! — поддакивает Диана, беззаботно пожёвывая шоколад. Чонгук

улыбнулся.
— Диана, дай укушу.
716/846
— Нет… — расстроенно вытянув губы, Диана мнёт круглый шоколадный бок,
пачкая ладоши.
— Ну пожалуйста, угости папу.
— Не-ет… — скуксившись, она от него отворачивается, пряча свой сюрприз.
Тае наблюдает за ними с тёплой тоской. Прошлое грустно машет им рукой…
— А я с тобой всегда делюсь. Ты жадина, Диана? Я обижусь.
— Ты всё равно не любишь шоколад, что ты к ней пристал?
— Тае, я разговариваю с Дианой. — Игривое настроение Чона, как уже известно,

не сулит ничего хорошего и не передаётся воздушно-капельным путём.
Оставив яйцо недоеденным, она оставила его Тае, а он принялся вытирать

влажными салфетками её лицо и руки. После чего Диана всё-таки подсела к
Чонгуку, смотря на него жалостливыми глазами, думая, что он обиделся. И
поэтому начала тыкать себе в разные части тела, выпрашивая поцелуи в знак
примирения, как у них двоих было заведено. Чонгук отрицательно мотал
головой, довольно наблюдая за детскими манипуляциями. Тогда он сам показал
себе на щёку, и она потянулась его целовать. Выглядело это очень мило. Вот бы
от этого ещё не было так больно.
Они втроём… больше не могут жить долго и счастливо. Кого-то в их трио всегда
будет недоставать.
— Если ты будешь себя хорошо вести, — заговорил Чон уже строгим тоном, и
таким он не мог обращаться к дочери, — зайчик будет навещать тебя чаще.
Тае сжимал игрушку в руке, шевеля ею, подобно актёру в театре кукол, клоня
мягкую головку с длинными ушами, вдохнув в неё свой голос:
— Мне нужна Диана… — сказала марионетка, — не зайчик.
***
В очередной раз выходя с бассейна, подсушивая волосы полотенцем, в Тае

неудачно вписалась уборщица. Он поймал её за плечи и сам же обеспокоенно
извинился, попытавшись заглянуть ей в лицо. И никак не ожидал, что она
накроет его руку, незаметно вложив под пальцы тоненькую бумажку. Ничего не
ответив, женщина продолжила мыть пол. Не будь дураком, Тае молча отошёл в
укромное место, покосившись по сторонам, будто герой фильма, спрятавшись
под тенистой пальмой мини-оранжереи.
На записке было напечатано:

«На восточной лестнице в пять».
Неизвестная собеседница насторожила своим появлением, но при всём своём

недоверии к окружающим он не мог упустить возможности найти союзника.
Хуже уже вряд ли может быть.
Сгорая от любопытства, он с трудом высидел время до пяти. Бесшумно
717/846
прогуливался по коридору, буднично свернув на лестничную площадку.
Уборщица уже была там, начищая ступени.
Завидев Тае, тихо отставила швабру, приложив указательный палец к губам,

призвав к тишине, и снова протянула бумажку.
«Ты хочешь отсюда выйти?»
Неуверенно кивнув, серьёзно задумался о происхождении спасительницы из

клининг-центра. Всё казалось сюрреалистичным.
Оценив его замешательство, она протянула ему другую бумажку, конфисковав

первую. Её осторожность была хорошим знаком, но всё ещё не вселяла большой
уверенности.
«Можешь мне доверять, я частное лицо. Если ты готов покинуть страну, я помогу
тебе».
Нежданный подарок — повод стать ещё более подозрительным. Кто бесплатно

раздаёт подарки? Даже на детских праздниках за них кто-то платит. Во что
прикажете ему верить?.. В помощников в резиновых доспехах?
Но оглядываясь назад, он видит беспроглядную тьму. В этом случае легко

сорваться и ухватиться за любой подвернувшийся сук, даже кажущийся совсем
ненадёжным.
Его растерянность, дерущее изнутри сомнение — поведение разумного человека.

Он не хочет обратно в бездну, но вперёд — в неизвестный омут с головой — шаг,
чреватый последствиями. Безуспешно пытаясь узреть знакомые черты, он
сталкивается с медицинской маской, натянутой до носа. Высокая брюнетка так и
остаётся для него таинственной незнакомкой.
— Кто вы?..
Её глаза улыбнулись. И он окончательно растерялся.
Голубые.
— Кажется, ты хотел меня видеть, — очень тихо наконец произнесла она

певческим голосом с притягательной хрипотцой. — Я твоя фея-крёстная.
***
О фее-крёстной он думал все последующие дни, сгорая от нетерпения разузнать

подробности их сотрудничества. Не хотел тешиться призрачными надеждами, но
неумолимо сочинял сотню планов повторного побега и лишь потому не находил
себе места, терзаясь догадками. Кто она? Кто её послал? В самом деле ли ей
можно доверять? А вдруг это проверка Чона?.. Тогда его ждёт возвращение в
концлагерь для душевнобольных и не факт, что в следующий раз его вызволят с
первого звонка.
Неделя прошла как в тумане. Чон, к большому счастью, не появлялся, и он делил

время с врачами и одиночеством. После психушки за его весом начали
пристально наблюдать, акцентируя внимание на сильном истощении. За эту
718/846
неделю, варясь в новом котле переживаний, он потерял ещё килограмм. Вряд ли
сам он замечал такие потери. Ему было почти плевать, что его тело начинало
напоминать скелет, обтянутый кожей, мышечная масса таяла, сил не было вовсе.
Про возвращение в балет не заводилось и речи. Он старался не бередить эту
рану. За короткий промежуток времени в его жизни случилось достаточно
дерьма, чтобы он ещё переживал о неоправданности карьерных ожиданий.
И вот его лечащий доктор вызвал его на серьёзный разговор, поставив перед
фактом: если за следующую неделю он обратно не наберёт килограмм, ему
установят зонд. Напустив ужаса, доктор в деталях расписал ему сложности
жизни с зондом. Раз он не в состоянии потреблять достаточное количество
калорий, ему введут энтеральное питание — поместят трубку через нос в
желудок. Тае передёрнуло от перспективы. Только этого ему не хватало!
Раз хотят его веса, он будет есть — с таким настроем он накладывал себе
двойную порцию. Не подрасчитав свои возможности, бездумно поглощая пищу,
ему стало только хуже. Постоянное переедание сулит неусваиваемость, а также
вздутие, запор, изжогу — все те неприятные физические симптомы, о которых не
принято громко говорить. Несколько раз он вызывал рвоту, и вот тогда страшно
стало не на шутку.
В конечном счёте, когда он был загнан в угол своими страхами, его нашла та
уборщица, подальше от чужих глаз и ушей закрывшая их в кладовой. В тот
момент он почувствовал облегчение и снова слепо понадеялся в спасение. Сам
он уже ничего не мог. Всей душой он пожелал, чтобы кто-нибудь подал ему руку.
Не Чонгук, не Хунхэ, не Намджун.
— Сможешь выбраться из центра? Отсюда не получится уехать незамеченными.
— У меня нет денег с вами расплатиться… — включив разум, он вспомнил про

расчёт. В мире всё неслучайно, он знает, о чём говорит. — Мне нечего вам
предложить.
— Поговорим об этом позже. Придумай, как отсюда выбраться.
— Это невозможно… Мой опекун… не допустит этого.
— В каких вы отношениях? — в лоб спросила она, и глазом не моргнув.
— Что?..
— Спите? Ну же.
Странно, что он об этом не задумался раньше, но сейчас чётко расслышал — она

говорит с сильным акцентом.
— Да, — сконфуженно признавшись, опустил глаза. Он больше не хотел лгать, не

мог.
— Попросись в отель, — тут же придумывает выход из положения. — Задобри,

соблазни — что угодно. Скажи, что хочешь с ним переспать в нормальной
обстановке, а не в больнице.
— Это немного… не уверен… Он не доверяет мне.
719/846
— Играй. Притворяйся слабым и нуждающимся в нём. Хотя тебе не нужно
притворяться, ты и так выглядишь болезненно.
— Я попытаюсь… Но… мисс… у меня ещё есть дочь.
— Без неё, — безапелляционно и резко.
— Но…
— Либо без неё, либо никак. Выбирай.
— Но… — беспомощно снова попытался объясниться.
— Даю тебе время до следующей пятницы. Возьми это. — На протянутой ладони

оказалась тоненькая золотая цепочка с крестиком. — Здесь маячок. Если ты
покинешь центр, я буду знать, где ты, и заберу тебя.
Она уж было собралась открыть дверь, как он схватил её за руку. Нужно было
так много ответов!
— Подождите… что я скажу на это?.. — замученно воззрившись, покачал

цепочкой.
— Подарила подруга. Тебя же навещала знакомая. Так и скажи.
И снова она дёрнулась по направлению выхода.
— Подождите! Кто вы такая?.. Мы знакомы?..
В её глазах опять появились смешинки, пустившие паутинки морщин. Он уже не

знал, что думать.
— Ecoute ton coeur, — мистически произнесла она с идеальным произношением,

будто то было кодом, услышав который, он должен был всё в одночасье понять.
— Au revoir.
Он разжал руку лишь потому, что был окончательно сбит с толку, поражённый
исключительным déjà vu.
Так ему говорил дедушка. «Слушай своё сердце».
***
Сбежать без Дианы… Его поставили перед беспощадным выбором. Всё, ради
чего он живёт — это его дочь, так как он может уйти без неё? С другой стороны,
Чонгук был прав, говоря, что сейчас он ничего не может ей дать. И пока он будет
с ним в созависимых отношениях, Дианы ему не видать, как и
самостоятельности. На самом деле у него нет выбора. Больше всего он хочет
быть для неё хорошим отцом, но на деле он — недееспособный алкоголик с
расстройством пищевого поведения, ограниченный в родительских правах. Что
теперь он может своими силами, если даже поесть нормально у него не
выходит?..
720/846
С этими мыслями его выловила медсестра, попросив пройти в кабинет доктора.
Быстро смекнув что к чему, он попросился в туалет. Скорее всего, с ним снова
будут беседовать по поводу его истощения и взвешивать. Килограмм он не
набрал, не стоит и мечтать, а значит, пора ухищряться. Выпив столько воды,
сколько смог в себя влить, только после этого показался медсестре. Отчего-то
ему стало нервно. Хотя это чувство уже на протяжении долгого времени крепко
держало его за горло.
Будто чуя как служебная собака, Чон пришёл именно сегодня — именно тогда,
когда объявилась эта женщина. От осознания гиблости своего положения
пробил холодный пот. Неужели они всё узнали?
Чон сидел с бойцовской миной, не внушая пощады, скрестив пальцы на груди.

Доктор, невзирая на приветливую улыбку, совершенно точно был с ним в
сговоре.
Тае готов был дать дёру ещё до того, как его шеи коснулся золотой крестик.
— Мистер Дюран, помните, о чём мы с вами говорили? Вы занялись своим

питанием?
— Да… — проблеял, сначала облегчённо выдохнув — про его путешествие в

кладовую они ничего не знали, но тут же снова напрягшись.
— Давайте взвесимся. Вставайте на весы. Снимите верхнюю часть одежды,

пожалуйста.
Нехотя Тае стянул худи, с мертвенно бледным цветом лица встав на весы. По
отсутствующему виду доктора он не сразу понял, радоваться ему или плакать,
ведь тот как ведущий шоу медлил с оглашением результата.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — напрасно протараторил. У самого же проступила испарина и…

он дико захотел в туалет.
— Перед приходом сюда вы пили жидкость?
— Нет, — снова поспешно. Снова ложь.
— Я потрогаю ваш живот.
Тае соскочил с весов, вцепившись в свою толстовку, как в спасательный жилет.

Жар разоблачения лизнул влагой спину.
— Давайте поговорим начистоту. Мистер Дюран здесь на особом содержании —

он не алкоголик, у него нервно-психическая анорексия. Он не желает
поправляться, не признаёт проблему — и это «нормально» для больного. Нужно
своевременное вмешательство, пока вес не стал критическим. Мистер Чон, вы,
как опекун, должны понимать, что это не шутка, и чем всё это может
обернуться. У него гипертония, недалеко до сердечной недостаточности. Мы
больше не можем закрывать глаза на реальное положение вещей, делая вид,
что он здесь как в санатории.
721/846
Повисла гнетущая тишина. Тае вновь почувствовал себя обвиняемым в зале суда,
ожидающим вынесения приговора. И на этот раз ему в два раза страшнее.
— Что вы предлагаете? — спросил Чон.
— Грамотно подобранный лечебно-реабилитационный процесс, в первую очередь

— опытный врач, психотерапия. Это не моя область. Но я предлагаю установить
зонд.
На последнее заявление Тае среагировал агрессивно.
— Если это не ваша область, не раздавайте рекомендаций!
— Хорошо. — Ответ прилетел под дых. — Так и поступим.
— Нет! Я против!
— Последнее слово за вашим опекуном.
— Чонгук! Пожалуйста, не надо! Под наблюдением я сам смогу!
Чон взглянул на него с прохладой.
Он не верил.
— Чонгук! — В порыве чувств Тае упал ему в ноги, жалобно схватив за руку,
практически моля. — Пожалуйста… Пожалуйста, я прошу тебя… Я не хочу… Я на
всё согласен, кроме этого!..
Накрыв его руки своей, он несколько смягчился, подавшись вперёд, но это была
лишь иллюзия.
— До этого ты вызывал рвоту, чтобы не пить таблетки, обманывал санитара,

сейчас пьёшь воду перед взвешиванием, набираешь целый поднос и потом
бежишь в туалет. Ты врёшь и не справляешься.
— Нет, нет, нет… Пожалуйста…
— Мистер Дюран, это не так страшно, как кажется.
— Нет! Я не буду! Я сказал, что не буду!
Чонгук наклонился к нему, попытавшись пересадить к себе и успокоить, но в

ответ получил агрессию и крики. Они понимали, что дальше будет труднее.
***
До поздней ночи Чонгук находился рядом с ним. Перед установлением зонда ему
ввели успокоительное, но, хоть его и перестало трясти, спокойным его назвать
было сложно. Трубку ему так и не установили по той причине, что он
беспрестанно кашлял и задыхался, и в итоге его вырвало. Уже после он принял
душ и переоделся, ему поставили капельницу и на сегодня оставили в покое. Чон
всё это время держал его за руку, помог дойти до палаты, переодеться, лечь. Тае
выглядел безутешным, безумно усталым, замученным и просто больным
722/846
человеком. Даже присутствие Чона его больше не гневило. Наоборот, как и
раньше, в его поддержке он неосознанно нуждался.
— Ну что ты смотришь на меня такими грустными глазками? Лечиться невкусно,

но нужно потерпеть.
— Я хочу увидеть Диану…
— Не сейчас.
— Можешь забрать меня? Мне плохо здесь.
— Это не обсуждается.
— А погулять? — Подавив усталость и неприязнь, он вспомнил про игру и про

срок до пятницы. Ему некогда страдать. Ему всё ещё нехорошо, и мысли
путаются, но одно он понял уже давно — Чонгук поддаётся ласке, ему всё ещё
не плевать на него, и, если немного одарить его вниманием, возможно извлечь
выгоду. И ещё можно давить на жалость, всем своим видом показывая
немощность. Чон чувствует вину, Тае это уже понял. Вина — плодородная почва
для манипулирования. Будет ошибкой варварски пахать поле, следует
продуманно взрыхлять землю, иными словами, подобрать метод… деликатнее. —
Например, в отель. Можно?
— В отель? — Чон сыронизировал. — Ты соскучился по белым халатам?
— Хочу почувствовать себя здоровым, отдохнуть, как будто я дома.
— Мальчик-с-пальчик, — мило обозвал его прозвищем, которым некогда уже

дразнил. Милое отзывается в разбитом сердце. Осколки этого органа вызывают
острую боль. — Ты хочешь со мной переспать? Мы же оба знаем, что нет. Так что
ты хочешь? — сладко проговорив, ясно дал понять, что не верит.
— Ты сказал, что я должен вернуться к тебе. Я хочу попытаться. — Вот так. Чон
подпустил сомнения, попался на крючок. — Мне сейчас очень плохо и одиноко. Я
так больше не хочу… — Потянул к нему ручку, не обхватить которую было
невозможно. И большие кошки любят ласку. Особенно большие.
Тае заключает в свой взгляд всю нежность, на которую вообще способен в

нынешнем состоянии.
Чон присаживается на край постели, с улыбкой очертив контур его лица,

неторопливо и тепло погладив губы.
— Зачем ластишься, мой птенчик? — Стоит продолжительное время не слышать

это обращение, как при очередном упоминании обязательно собьётся сердечным
ритм. — Я не изверг, чтобы домогаться больного человека.
— Хочу подышать воздухом… Погулять. Можно?
Его щенячье поведение вполне можно было списать за нервное помешательство.

Хозяйская рука потрепала за ушком — стало быть, дело почти в кармане. И всё,
что для этого нужно — дать надежду.
723/846
Этот метод деликатнее.
***
Спустя долгое время он снова разглядывает своё отражение. Всё познаётся в

сравнении: ранее ему казалось, что на него смотрит уставший, измождённый
человек, теперь же от него осталась тень. Тень слабого огонька свечи, тонущего
в воске и дрожащего оттого, что в любую секунду может потухнуть.
Задумчиво поддев длинную чёлку, щекочущую скулу, убрал её за ухо, передумав

собирать верхнюю часть волос в хвост. Странно, что Чонгук к ним всё ещё не
притронулся, не приемля длинных волос у мужчин.
Он снова надевает крест, но не обращается к богу. Совершенно голый перед

зеркалом, перед самим собой, с распахнутой душой, смущённо сжатой от
собственного несовершенства. Сегодня ему снова нужна сила и слабость:
слабость для того, чтобы быть собой, сила — чтобы от этого сна пробудиться.
Спрятав крестик под ворот водолазки, натянул джинсы и набросил длинный

пуховик, в последнее время непривычно сильно мёрзнув даже в тепле.
Чонгук пошёл на компромисс, но, как и всегда, на своих условиях. Потому

первым в палату прошёл неизвестный Тае телохранитель, молчаливо надевший
ему на голень электронный браслет. При виде его захотелось расхохотаться, но
это снова было не смешно, а он и не боролся за титул сумасшедшего.
В сопровождении двух служащих Тае покинул закрытую территорию

реабилитационного центра. Невротика повезли на выгул, нацепив ошейник, но
он не станет расстраиваться — он облегчённо выдохнет. Назад ни за что не
вернётся…
Тайно улыбаясь, льнул к своим сокровенным надеждам, прижимая к шее ладонь.

Слушает сердце. Ну и пусть оно молчит… Его веры хватит на них двоих. Золотой
крестик осветит путь.
Путь они держали до Сада утреннего спокойствия, в эту ночную беспокойную

пору. Он расположился недалеко от Сеула в провинции Кёнсан-Пукто. Дендрарий
Ачим Коё раскинулся в горной местности, однако добраться до него не
составляло большого труда. Бо́ льших трудов стоило выбраться из центра.
На воротах висела вывеска с режимом работы и картой территории с

абстрактной подписью под часами: «Время закрытия зависит от времени
заката».
Мистер Чон подъехал с небольшим опозданием, выйдя из салона как король.

Следом за ним подъехало ещё одно авто — немецкой марки, не сразу
признанное Тае. Алекс Миллер чаще разъезжал в машине охраны, редко
попадаясь на глаза за рулём своей собственной.
Когда они столкнулись лоб в лоб, став втроём по кругу, между ними повисла
атмосфера высокого напряжения. Их взгляды с Миллером пересеклись, немо и
осторожно друг друга изучая. Алекс смотрел со сдержанной подозрительностью,
он — с подозрительной сдержанностью.
724/846
Как и в былые времена Тае ступил чуть за Чона, оказавшись за его спиной, как за
каменной стеной, на обозрение взяв его за руку, всем видом показывая нужду в
защите. Прятался он за человеком, который хлестал его ремнём, от человека,
что направлял на него оружие. Но ведь, конечно, спектакль разыгрался не
потому, что он был напуган американским злодеем: очевидно, он приехал сюда
для контроля и получил обещанное зрелище.
Чонгук расслабленно, в кои-то веки умиротворённо улыбнулся на бесхитростную

близость, утопая в позабытом чувстве единения, позволив себе хмель радости
этим вечером. Ответно сжал его пальцы. Покоя не знал лишь железный человек,
обратив внимание на переплетённые руки вроде как помирившейся пары, не
выразив ничего, кроме прикрытой укоризны.
— Мне остаться? — безинтонационно уточнил Миллер.
Чон категорично отказался, отправив его домой отдыхать.
Напоследок Тае незаметно оглянулся. Он оглянулся посмотреть, не оглянулись

ли в ответ, чтоб посмотреть… чтоб ещё раз столкнуться с безопасником
взглядами и в этот раз вложить в него концентрированную неприязнь на
прощание.
Слыша позади звук заведённого движка, они двинулись в сад, всё так же
держась за руки.
В зимний период он блистал иллюминациями, открывая свои двери на Фестиваль

света, сравнимого по своей красоте только с комической роскошью светил
галактик. Множество деревьев были опутаны миллионами гирлянд, поражая
воображение и заставляя даже взрослых раскрывать рты, очутившись в
растительном Диснейленде.
— Был здесь когда-нибудь? — осведомился Чон, выбирая для беседы

безболезненные нейтральные темы.
Но вся жизнь Тае — минное поле событий от рождения до настоящего времени,

где, куда ни ступи, взрывная история, так или иначе содержащая имя Чон
Чонгук.
— Давно, с дедушкой и Михён. — И после недолгой паузы: — Я бы хотел

оказаться здесь в Рождество.
«Но по твоей вине я провёл его в психушке».
— Вернёшься в следующем году уже с Дианой.
— Здесь больше никого нет? — как бы невзначай полюбопытствовал Тае,

озираясь по сторонам, в поисках лишь одного конкретного человека.
— Не знаю, — добродушно тот усмехнулся, — я не арендовывал весь сад.
— И даже не оцепил территорию колючей проволокой?
— Думаешь, зря?
725/846
Они оба засмеялись, как будто это хоть сколько-то было смешно, но один из них
имел здоровое чувство юмора, так что Тае, как искусный музыкант, лишь
наигрывал чувства.
— Видишь, — безмятежно переключился Чон, сегодня особенно нечуткий к

мелочам. Видимо, это правда, что влюблённых легко обмануть, потому что они
хотят в это верить. Когда-то подобным образом обращались с Тае. — Там
Затопленный парк. Как раз для тебя.
Видит. Он видит поодаль, за линией кустов человека. Девушку. Девушку в

тёмном плаще, расклешённом к низу, с маленькой сумочкой через плечо и в той
же белой маске, скрывающей лицо. Она фотографировалась на фоне горящего
высокого бонсая, не вызывая подозрений. Правда ли это была она? Он не знал
наверняка, только верил, отчаянно верил.
Думая совсем о другом, Тае поддерживал беседу постольку-поскольку.
— Затопленный? …Потому что я утопленник?
— О, Тае… Там детские иллюминации: феи, принцессы, олени. Тебе понравится.
— Эй, — шаловливо толкнув Чона. Того же одурманивала лёгкая эйфория, он не

опускал полуулыбку, серьёзно поверив во всепрощающую силу своих угроз. Ведь
верил… Верил…
— Знаешь, почему нашу страну называют землёй утренней свежести? — лениво

продолжал трепаться, именно от простого разговора получая скромное
удовольствие.
— Ну, это пошло со времён династии Чосон. Думаешь, я был настолько плох в
школе?
— Ни в коем случае.
— Тогда хвастаешься знаниями? — забавы ради поддразнивает Тае.
— Немного. Пытаюсь впечатлить молодое поколение.
Опустив голову, Тае тихо рассмеялся, и Чонгук сунул их сплетённые ладони в

свой карман пальто, всё поглаживая его пальцы.
— Здесь, кстати, снимают дораму.
— Ты же не интересуешься кинематографом?
— Совершенно верно. Вчера не получилось сюда приехать из-за съёмок.
— А что снимают?
— Хм. Кажется, называется «Держи меня крепче».
— И о чём?
— Не знаю. Как всегда, о любви.
726/846
Вскоре они вошли в туннель, полностью увешанный гирляндами. Здесь
процветала интимная романтическая обстановка. Грех было не задержаться.
Тае и остановился, игриво его завлекая.
— Потанцуем?
Чон ответил поднятой бровью, но отказываться не спешил. Тае всё сделал сам.
Сам стал закручиваться с его рукой, прижимаясь к его груди, и под нелепый
смех выкручивался обратно — и так несколько раз, по очереди перехватывая его
руки.
— Это румба, может быть, самба? — подшучивал Чон, тоже подключившись к

лёгким телодвижениям, теперь подняв руку, дав Тае места покружиться.
— Пасодобль, — отсмеивался.
— Я всё-таки думал это хип-хоп.
— Ты знаешь, что это такое?
Тае проказливо показал ему язык, отпрыгнув от него, когда тот хотел шлёпнуть
его по одному месту.
— Если что, я в Чосоне был самым продвинутым человеком.
Тае снова прыснул, и тут Чон его поймал в кольцо рук, и не только его самого, но
и манящие губы. Ещё не налегал, просто касался. Тихий звук чмоков пускал
лёгкую дрожь.
Тае первый углубил поцелуй, обернув руки вокруг его шеи, ведя себя
раскрепощённо, уверенно в своих желаниях и действиях, вынуждая взрослого
мужика терять контроль. Он хотел свести его с ума, хотел убедиться, что всё
ещё желанен, и на его губах, в его руках есть маленькая, пусть даже маленькая,
но подчиняющая его власть.
Набрасывались друг на друга как две голодные змеи, вьясь от нетерпения,

жадно кусая, слизывая яд. Попеременно прижимали друг друга к стенке,
отходили, в упоении чуть наклонялись в сторону, не расцепляя блестящих губ.
От нежности Чон переключился на нечто привычное — животный голод, и идея

поехать в отель уже не казалась ему такой уж странной. Отличное место для
прогулки, и чего он сразу не согласился.
В ритме вальса велась их борьба языков и страстей. Никогда прежде Тае не был
так одержим его губами, как и никогда больше.
Это его прощальный, неудержимый, горько-сладкий…
— Знаешь, почему французский поцелуй называют французским?
…Да, поцелуй.
727/846
Пьяно закатываясь, Тае на нём виснет, утыкаясь в щёку, оставляя влажный след.
От своей нелепости ему смешно. От его близости ему худо.
Но Чонгук полностью разделяет его градус.
— Почему? — опаляет кромку уха жаром… жадным желанием своего огня.
— Потому что… — придумывает на ходу, — потому что целуешься с французом.
Очаровательная глупость. Зацелованный мальчик с сияющими глазами.
— Жетем, — пылко выдыхает Чон, и Тае оттаскивает его за волосы, чтобы в

следующую секунду снова наброситься на рот, улыбаясь в поцелуй.
Сильный мужчина сознаётся в своих слабостях — как это романтично. Слабый

юноша не отвечает ему признанием. Обольстительно обхватывает его скулу,
показывая язык, медленно проведя им по сомкнутым губам. Бессовестно
добивает:
— Держи меня крепче.
Чонгук тяжело вздыхает, снова вжимая его в стену. Розовый свет гирлянд лезет
прямо в глаза, с острым безумием он ловит одну потухшую лампочку. И к его
шее… губами. Останавливаться… не… смей. Целует большими глотками. Ему так
это нравится. Пей.
Тае с сожалением прикрывает глаза, наслаждаясь этим моментом. Ещё немного

и он проснётся. Ещё немного и кончится его поцелуй.
— Ты сводишь меня с ума, мой любимый мальчик.
Глухой удар.
Он замирает, на его плече замирает и Чон. С ошарашенным испугом Тае смотрит

ему за спину и видит — женщину в белой маске. По зову его креста.
Медленно выпрямляясь, Чон поднимает на него глаза растерянно, расстроено,

ранено, в них сотни «почему?». По его виску скатывается капелька пота. Лоб
покрывается испариной.
Не медля, женщина дёргает мужчину за шкирку, валя на землю. Он рассеянно

спотыкается, падает, неловко пытается встать на локти. Сам не свой ловит
реальность.
— Быстрее, — обращается она к Тае на французском, хватая его за рукав.
— Тае… — хрипит Чон, дотрагиваясь до затылка. На ладони показывается тёмная

кровь. Прощай, любовь… — Мелкая сучка…
Кровотечение не сильное, но пугающее. Холодящее кровь.
Ноги совсем не слушаются.
«И что это за желание?»
728/846
Он сам себя не слушается. Губы всё ещё горят.
«Захотел увидеть, как этого человека разрывает от боли».
Желание исполнено, отчего не возликует, не возрадуется?
Вот эта история грустная, вот эта…
Тае печально опускается перед ним на колени, забирая из рук женщины шприц.
— Я же сказал… держать меня крепче.
— Я тебя… из-под земли достану…
Несмело потянувшись к его шее, встретил дикий взгляд, сбивший настрой. Ещё
сознательный и всё ещё более сильный мужчина времени даром не терял,
свирепо хватая его за руку и выбивая шприц. Громко задышав как животное,
заломил его запястье, выворачивая в обратную сторону. Всё произошло так
быстро, что никто ничего не успел предпринять. Тае не кричал, Тае истошно
завопил, заглушив хруст кости.
В этот момент, чертыхаясь, женщина с размаху всадила иглу в крепкую шею.
Острый французский поцелуй потёк по венам.
Чон ощерился, заплывшими тёмными глазами фокусируясь на одной фигуре,

сопротивляясь быстродействующей слабости, пугающе деря землю. До
последнего удерживал себя в сознании.
Но вот, час пробил… его руки разъезжаются, и он медленно опадает, снова

заваливаясь на спину, стеклянным взглядом упираясь в розовый потолок, так же
не спеша прикрыв веки.
И тишина.
Непривычно слабый, в грязном, некрасиво съехавшем пальто.
— Он же жив? — не своим голосом сипит Тае.
— Рана не смертельная. Надо поторопиться.
Он даже не заметил, как они полностью перешли на французский. И не сразу

обратил внимания, как она выудила из сумки пинцет, вытаскивая у Чона
слуховые аппараты, тут же поясняя:
— Он без них панически боится ходить. Пусть немного испугается, когда

очнётся. Пошли.
Тае неловко, покачиваясь, поднимается, всё ещё косясь на бесчувственное тело.

На его посиневшем запястье его кровь.
— Электронный браслет? — замечает женщина, о чём у Тае мысли нет. Она же,
недолго думая, достаёт из своей волшебной сумочки складной нож, без проблем
729/846
перерезав ремень. — Это просто бесполезный кусок резины.
Женщина силком вела его на выход из туннеля, но обещанного света он не

увидел, всё оборачиваясь назад, надеясь, что позади кошмарный сон, передоз,
больная фантазия, но никак не реальность.
Неподалёку от сада был припаркован фургон с рекламной наклейкой компании

бутилированной воды. Женщина целенаправленно вела к нему, живо заскочив на
водительское сиденье.
А как выехали, она попросила его переодеть пуховик на пальто. Со сломанным

запястьем это заняло у него в два раза больше времени, и, постанывая, ему таки
удалось продеть больную руку в рукав.
— Соберись. В кармане твой новый паспорт, меня зовут Женевьев Лепети, твоё
новое имя — Мишель Лепети, скажем, ты мой кузен, гражданин Франции. Ты
родился и вырос в Бордо, — внимательно следя за дорогой, быстро вводила в
курс дела, — маму-папу не помнишь. Сейчас мы едем в Кимпхо, оттуда в Токио,
потом в Париж. Ничего не бойся. Они нас не отследят. Не успеют.
Он не проронил ни слова, убаюкивая опухшее запястье. Усыпляя совесть.
Остановившись на красный, уже выехав в город, она развернулась к нему,

поправив задранный ворот. И так сказала:
— Сегодня первое марта. С твоим днём рождения, Мишель.
730/846
Глава 38. Срок давности
Оказывается, боль — это не самое страшное. Самое страшное, когда ты

заперт с ней один на один.
Три секунды до. Ладунка К
Ничего нового, с чем Тае ещё не имел дело, на французских землях его не
ждало. Декорации сменились, сюжет остался тот же. Из наркологического
отделения Кореи он попал в психиатрическую клинику Франции, с тем лишь
отличием, что его рука была в гипсе, а он не в целости и сохранности. И если
Центр реабилитации, подобранный Чонгуком, был хорош, и не менее хорош
последний пункт назначения — Сад утреннего спокойствия, то новый дурдом вне
всякой конкуренции был «Садом земных наслаждений»*. Здесь безмятежный Рай
соседствует с полуересью, галлюцинациями, чудовищами, Богом и Босх его
знает, чем ещё.
Мёртвой рыбой он днями напролёт был прикован к постели, рассекая мутным

взглядом стены с чуть глупо приоткрытым по-рыбьи ртом. Такого можно в руки и
на фото — на память об удачном улове.
Высокая доза нейролептиков и антидепрессантов купировала душевную боль, а

бредовые идеи хоть и витали по кругу, не вызывали ни прежней горечи, ни
раздражения. После капельниц он благополучно засыпал, чувствуя невиданную
потребность в «тихом часе». Вспомнилось ему уместное к случаю изречение:
«Раньше я не любил спать, потому что, когда ты засыпаешь, ты на восемь часов
как бы выпадаешь из реальности. Сейчас я очень люблю спать, потому что, когда
ты засыпаешь, ты на восемь часов как бы выпадаешь из реальности». К слову,
это анекдот. …Всего-то прочитанный с другим настроением.
Европейская психушка глаз порадовала, но не перестала быть психушкой даже

со всем своим эксклюзивным лоском. Здесь тоже были одноместные палаты,
больше напоминающие гостиничные номера, в которых, правда, не встретишь
над кроватью панель для системы подачи кислорода и кнопки вызова
медсестры. И даже питание здесь могло быть как в ресторане, так и в палате,
только швейцары в этой безумной гостинице разгуливали в медодежде,
прерывая мечты о незабываемом отпуске.
Истощению нервной системы предшествовал двенадцатичасовой полёт, который

Тае провёл в истерической панике, давясь слезами и сожалениями. Очень долго
он рыдал, глядя на синюшную руку, а закрывая глаза, видел мужчину в
перекошенном пальто на земле — и глотал прерывистые надрывные всхлипы.
Наряду с его тяжёлой депрессией на повестке дня всё ещё стоял вопрос об
анорексии. Так он и познакомился со своими новыми «друзьями»: психиатром
Франсуа, клиническим психологом Жан-Полем, психотерапевтом Аделин,
диетологом из Италии, а также с эндокринологом и терапевтом.
Правильно подобранные препараты отключили его эмоции, но не лишили

способности ясно мыслить. Из того, что он знал — по прилёте его определили в
лучшую клинику Франции, в пригороде Парижа. «Шато де Гарш»
специализировалась на лечении депрессий и различных психиатрических
заболеваниях — местечко белокостное* и вычурное. Маленький городок был
окружён лесными массивами, потому из окон открывался прекрасный вид на
мартовские краски возрождения. Но самое интересное, что госпиталь
731/846
расположился в поместье семьи Антуана де Сент-Экзюпери, что было для него
отличной иронией, которую он по достоинству оценил. Совсем не больничная
обстановка, крайне неравнодушный персонал, пациенты из высшего света, и он
— тот самый маленький принц, говорящий с розой. Миллер бы поаплодировал
сюжету его жизни.
Чего он не ведал, так это того, кем приходились люди, покрывающие

дорогостоящее содержание. В былые времена он бы ни за что не пошёл на такой
необдуманный шаг, как доверие первому встречному, а теперь даже не
удивлялся предоставленным хоромам. Лишних вопросов не задавал и не потому,
что ему было всё равно — он более не питал нужду в самосохранении. Судьба
направила его, и он потянулся. Если бы кто-то с улицы взял его за руку и повёл
за собой, наверняка он бы так же слепо и немо повёлся.
После тяжёлого перелёта, показавшегося Тае вечностью, в аэропорту их

встретили двое взрослых мужчин: один ухоженный приветливый француз и
второй — профессорской наружности кореец. Слабое удивление забрезжило
тогда в его мутном сознании. Лиц он не запомнил, ослеплёнными глазами ловя
лишь подушечки пальцев, растирая лиловые веки. В тот момент было кое-что
поважнее знакомства с пособниками, а сейчас… сейчас, кажется, для него
вообще ничего не имеет значения.
Женевьев исправно навещала его, но разговор между ними никак не клеился:

обычная ситуация, при которой два незнакомца не могут найти общий язык. Чего
уж удивляться, Тае, прожив с человеком почти шесть лет, ничего толком о нём
не узнал. Чонгук держал его на расстоянии, и для Тае он так и остался чужаком,
встречающимся в постели. С охраной он был ближе, чем с ним… Что до
Женевьев — она напоминала ему Хунхэ, к которой его иррационально тянуло как
к матери или старшей сестре, но в данном случае они оба соблюдали дистанцию,
из-за чего их встречи были коротки и по большей части обременительны.
Она до сих пор скрывала лицо, на смену маски надевая солнцезащитные очки, а
он не спрашивал причину крайней анонимности. Более того — так и не нашёл в
себе силы справиться о самочувствии брошенного любовника. В нём постоянно
рождались и умирали вопросы.
Чонгук всё чаще снился ему с тем удивлённым с пополам уязвлённым

выражением лица, по которому скатывалась чёрная кровь. Боялся ли Тае узнать,
что стал виновником его смерти? В действительности ли его рана была не
смертельной, как утверждала Женевьев? Страх затыкал любопытство, ведь,
узнай он о худшем, и его не вытащила бы ни одна чудо-клиника.
В самом деле, пока он не знал, что с ним, казалось, будто жизнь протекает вне
времени и пространства. Что могло бы развеять его сомнения касательно
реальности происходящего? Дианы рядом нет, не было и Чонгука, брошенного
без сознания в зимнем саду, не было и привычных панорам с билбордами
рекламы «Самсунг», отечественного автопрома и лиц любимчиков страны. Он
попал в сюрреалистичный мир прямо по заказу Алекса Миллера.
В глубине души Тае надеялся, что так выглядит рай… потому что он умер.
Реальность была к нему слишком неблагосклонна, прятаться от неё стало
привычным делом. Он знал, каждый прячется от реальности, только кто-то
выбирает джойстик, а кто-то феназепам.
732/846
И, конечно же, он задавался вопросом, кому стала дорога или хотя бы интересна
его жалкая жизнь, но большого любопытства к этой загадке не прилагал, как в
целом ни в чём глубокой обеспокоенности не чувствовал. Первые беседы с
врачами — не первая от них отчуждённость. Чимин предупреждал, что лучше
принять свои чувства сразу, чем ожидать момент, когда они сойдут лавиной. С
момента побега его желания и настроение приобрели устойчивую форму и
комфортный формат, с одним «но» — отрицательной динамикой. Это было не
принятие, о чём говорил Чимин — это был отказ. Отказ от самого себя. Врачи
дали бы название его состоянию — как аутоагрессия — активность на
причинение себе вреда. Он тихо презирал своё существование, избегал
зеркальных поверхностей и не испытывал потребности в радости, и каждый день
начинал с мысли о смерти. При таком раскладе лечение обещало затянуться.
Тае не хотел себе помочь, но ещё и не вредил физически. Не жаловался на

плохое самочувствие, на дикую вялость, когда же в прошлом вёл активный образ
жизни и знать не знал о лени. Назвать его абсолютно здоровым было нельзя,
учитывая травматичность такого рода занятия как балет, но никогда он не был
настолько увядшим. Даже обычная прогулка выматывала как полноценная
репетиция в балетном зале. И, правда, что ранее он практиковал ограничения в
еде, но это никогда не доходило до крайностей. Сейчас он не чувствовал вкус
еды, не чувствовал голода — только острые покалывания в животе. Весь его
организм заразился, не обойдя стороной нервы.
Как гипс сняли, и он благополучно поспал после капельницы, проснувшись в

приятном равнодушии, мисс Лепети вновь нанесла визит, на этот раз приехав
вместе с французом, которого ранее ему удалось повстречать в аэропорту. При
скупом осмотре Тае отметил, что Женевьев и её спутник примерно одного роста
— и в том числе одного роста с ним. Будто бы разговор предстоял быть
серьёзным, они покинули палату, пройдя на живописную территорию клиники —
в тенистый сад к беседкам. На ясном небе, как некстати, сияло солнце, всё
ощутимее грея, напоминая о наступлении весны. Волосы трепал прохладный
ветерок, и лёгкий морозец благоприятно влиял на настроение. Тае беспричинно
мёрз, отправившись на прогулку в пуховике. Неулыбчивый, осунувшийся,
запертый в белом тёплом футляре, он не только являлся больным, он и выглядел
под стать всем своим диагнозам, которых за последнее время скопилось
неприлично много.
Не будь дураком, он понял: сейчас ему, наконец, поведают подлинный мотив

вызволения принцессы из башни и выставят чек. И Женевьев подняла очки на
лоб, впервые показав лицо. Лицо как лицо, европейской внешности, симпатичной
наружности. Тае, не меняя скучающего выражения, бездумно на неё уставился,
однако, придав этому больше внимания, чем того требовал момент. Смоляные
короткие волосы обрамляли скуластое лицо, лукавый прищур густо
накрашенных голубых глаз отвечал взаимностью интереса. Будто в этом был
смысл.
Продолжительно и по какой-то причине напряжённо они ударились в

наблюдение друг за другом. И она же прервала неловкое молчание, спросив тихо
с характерной хрипотцой:
— Я бы хотела с тобой познакомиться. Тебе не интересно узнать, кто я?
Подняв взгляд с аккуратно очерченных полных губ обратно на глаза, он

помедлил с ответом, потому что ответ: «нет, не интересно» — показался бы им
733/846
слишком наглым.
— Вы та, кто не понаслышке знает мистера Чона. Любовница? — всё так же

безразлично.
— Ты всё знаешь?
— Знаю что? Что слух — его слабое место? Я не знал, что он боится ходить без
слуховых аппаратов, поэтому сделал вывод, что вы были близки с ним или с кем-
то из его близкого окружения. — Вот и голосок пробился, и язвительность
полилась вперёд мысли, предавая всему налёт сарказма и неважности. — Если
вы спали с ассистентом Кимом, он мог рассказать и не такое. Сейчас уже не
расскажет. Кажется, умер.
— Не могу похвастаться знакомством с ассистентом Кимом, но я имела

возможность сидеть за одним столом с Ли Дадэ, если ты понимаешь о чём я.
— Значит всё-таки любовница. Я не очень много знаю о Ли Дадэ, так что давайте
сразу перейдём к сути. Вам что-то нужно от мистера Чона? В таком случае я
ничем не могу вам помочь. Даже если бы я хотел отомстить, я ничего не знаю, в
дела компании меня не посвящали. — Смерив свои субтильные запястья, зло
добавил: — В Корее меня ждёт суд и лишение родительских прав. Я предпочту
умереть здесь, чем вернусь туда.
Откровение тяжёлое и липкое. Посторонним лицам такое немного неловко

слушать.
— Что ты знаешь о мистере Чоне?
— Я больше по его сексуальным предпочтениям, но даже в этом не могу быть

уверен.
Только у него злая самоирония вызывала усмешку. Француз пристально его

разглядывал, оперев подбородок на сцепленные руки, а Женевьев и глазом не
моргнула.
— Ты когда-нибудь слышал от мистера Чона имя Софи или, может быть, —

осторожно пробуя на языке, — Александрия?
— Нет. Так вас зовут не Женевьев?
— А тебя не Мишель.
Круг замкнулся. На помощь пришёл до недавнего молчаливый спутник. Он мягко

улыбнулся Тае, привлекая внимание. Природное обаяние с хитринкой в глазах не
внушало доверия. Хорошее отношение нынче воспринималось под видом угрозы,
но никак не обычным человеческим общением.
— Меня зовут Анвар Сюркуф. Рад с тобой познакомиться, Тае.
Анвар.
В груди противоестественно потеплело, будто ясная гаршская погодка всё-таки

пробилась сквозь бронированные тучи его настроения.
734/846
«Александр в честь дедушки? А Анвар?»
«Так звали друга дедушки».
— Красивое имя. Я хотел назвать так сына.
Такая лишняя откровенность… Но вызвала улыбку на лице обладателя красивого

имени.
— Твой дед удивительный человек.
Упоминание дедушки задело точно пощёчиной — отрезвляющей. Это правда, что

у него был друг по имени Анвар, и дедушка говорил, что когда-нибудь они
вместе поедут к нему в гости на виноградные поля. И что правдой быть не
может — так это то, что старый друг сидит напротив.
— Мисс Лепети была любовницей Чон Чонгука, вы, мистер Сюркуф, знали моего
дедушку. Хорошо… Я больше ничего не хочу знать о своей семье. У меня больше
нет семьи, они все мертвы.
Не договорил, что считает большим упущением продолжительность своей

жизни.
— Тае, — настойчиво позвала Женевьев. И лицо её искривилось до боли знакомо,

будто он уже видел такие же нахмуренные брови, складку на лбу, поджатые
губы.
— Я сказал, что не хочу ничего знать. Мои родственники — больные извращенцы,

и, как видите… это заразно.
По её реакции можно подумать, что сказанное пришлось личным оскорблением.
— Твоя мама всю жизнь страдала от душевной болезни. И ты имеешь наглость

оскорблять человека, который растил тебя как своего сына? Раз ты, похоже, в
курсе, скажу тебе: инцест — не преступление и не болезнь. Так имей хоть каплю
уважения к своей крови.
— Не болезнь? Не преступление? Что же это тогда? Голубая кровь? — выплюнув

с высокой концентрацией отвращения. Королям сватали дальних и не очень
родственниц, дабы не мешать кровь и никому не отдавать престол, но его семья
была явно других идеалов. Ведь он всё же не «маленький принц».
— Ты не вправе осуждать, — повысив голос, — будучи тем… кем ты являешься.
Анвар тронул её за локоть, призвав остановиться.
— Деликатный намёк на то, что я гей? В семье уродов не без уродов, — беспечно
разведя руками.
— Хватит пререкаться, я пришла сюда не за этим.
— Алекс, — вновь попытался притормозить порыв своей избранницы месье

Сюркуф.
735/846
— Что? Пусть знает, он должен знать. Это часть нашей истории! Только трусы
стыдятся своей семьи, — рыкнула она ему и снова обратилась к Тае.
Проникновенным шёпотом: — А я не стыжусь. — Голодным откровением: — Меня
зовут Александрия. У меня много имён, но это настоящее, данное мне моим
отцом — Александром Дюраном. — Перемотка к незнанию. Отказ мозга. Коллапс
мыслей. — Я догадывалась, что отец обо мне не рассказывал, мы не общались.
Вета, твоя мама — моя старшая сестра, она связалась с влиятельным человеком
и уехала за ним в Корею. О Чон Сумане-то ты слышал?
Он хотел бы ответить «нет». Хотел бы закрыть уши и закричать так громко,

чтобы у деревьев затрещали ветки, но был кристально спокоен и сказанное
переваривал не спеша.
— У Чон Сумана была жена и ребёнок, он быстро от неё избавился. Тогда она ещё
и забеременела, попыталась сделать аборт, пролежав в горячей ванне, но у неё
ничего не вышло. Потом ей стало мерещиться, что с ней разговаривает её ещё
нерождённый ребёнок… Ты хоть представляешь, каково это? После родов у Веты
стали проявляться явные признаки шизофрении. — Она разразилась не на шутку.
— Думаешь, она хотела такой жизни?!
Тае прерывисто выдохнул, не моргая стеклянными глазами.
— Алекс, не так! — повторно осадил Сюркуф.
— Ты хоть представляешь, как страдал мой отец?! Вета доставляла ему кучу
проблем, и ещё были вы с Михён. Он буквально спас тебя, он с такой любовью о
тебе рассказывал — ты был его лучиком света, а теперь ты презираешь его? —
неподдельно потрясённо, с искренне распахнутыми глазами.
Такими голубыми.
— Зачем вы врёте? — полушёпотом, полуужасом, полуболью.
— Что, прости?
Вот кто ты — принц-полукровка.
— Это уже перебор. Чем я вас обидел, что вы говорите мне такое?..
— Ты предпочтёшь ложь?
— Я вам не верю.
— Мы с Ивет как две капли воды, разве ты не видишь? Зачем мне врать? Ты же
сам искал меня.
— Я вас не искал…
— Девушка, которую закатали в бетон — сейчас перед твоими глазами.
Мысль оборвалась. Два плюс два никак не складывались.
Так он и разучился считать.
736/846
— Чонгук никогда не говорил мне о любви, но, если слухи не врут — я та самая
первая любовь. Ты хотел узнать, кто я, и вот я здесь.
«Для тебя у меня тоже есть интересная история. Она тебе очень понравится», —
голосом ассистента.
— Если вы моя тётя, то где были раньше?
Женщина со многими именами замолчала, мужественно выдерживая его

пронзающий взгляд.
— Это долгая история. Папа сказал мне не возвращаться в Корею. Когда Вета
умерла… я поздно узнала, ты уже был с Чонгуком. И мне показалось… что ты был
счастлив.
Тае сломлено улыбнулся, откашляв лживый смех.
— Хотите сказать, вы со спокойной душой бросили восемнадцатилетнего

племянника на своего любовника, зная его мотивы?
— Вы осознаёте, что сейчас сделали?
Такая между ними сухая ветреность, шипучая тишина, трещавшая на языке.
В миг побледнев, он стал казаться совсем маленьким и щуплым. Пальцы

дёрнулись. Задрожало нутро. Затряслось осердие. И всё же он был спокоен,
медикаментозно мёртв.
— Тае, тебе плохо? — первым обеспокоился мужчина, поднявшийся на ноги.
— Вы правда с мамой на одно лицо.
— У нас же папины глаза.
— …Две стервы.
Он слышит эти голоса! Он снова слышит…
«Тае, вы что-нибудь уже знаете о мистере Чоне?»
И там и здесь звучит один и тот же глас.
«О чём вы хотели поговорить?»
«У тебя очень красивые глаза, Тае. Можешь называть меня Чонгук».
Кто не за нас, тот против нас…
«Надо же, какие гладкие ноги. Мистер Чон, видимо, хочет женщину. Любовь
действительно так зла».
737/846
Нет безразличных, правда с нами.
«Ты такими глазами на меня смотришь и уверяешь, что мы не в тех

отношениях?»
Правда.
«Только не предавайте его».

«Он простил ту женщину?»
«Есть вещи, которые нельзя простить».
— Тае, — строго окликнул его Анвар, выглядя встревоженно, сжав

похолодевшую ладонь. Вырвал из тёмного леса памяти.
Тае замедленно выдернул руку.
— Уходите.
— Прости нас, Алекс была слишком резка. Эта семья причинила ей много боли,
поэтому мы не забрали вас с сестрёнкой. Теперь её уже с нами нет… За тобой
всё время наблюдали, поэтому к тебе было не подступиться. Я не решился на
конфликт. Да… мы подумали, что, раз он приставляет к тебе охрану, значит
оберегает. Всё выглядело именно так.
— Вы подумали… — рассеянно. Прямолинейно и безжалостно. К себе.
Александрия прикусила губу, сокрушённо вздохнув, но не отведя пристыжённо

глаз.
— Давай я тебе потом всё ра…
— Лучше бы вы были мертвы и дальше.
Ни Сюркуф, ни новоявленная родственница не подорвались его останавливать.

Тае не спеша побрёл обратно в поместье, смотря на себя будто со стороны. Он
всё ещё чувствовал боль, значит был жив.
В сложившейся ситуации его больше всего разочаровывало последнее.
***
Вместе с ним в палату последовала медсестра, с улыбкой снова что-то вводя под
кожу. Тае не возражал, неуклюже забравшись на постель, задышав натужно,
часто, и с тем устало закрывая потяжелевшие веки, проваливаясь в душное
тупое оцепенение, по ошибке звавшееся сном.
Снова проснулся он только утром, найдя себя переодетым и укрытым. Кто-то

светил ему в глаз фонариком, и он вяло помычал, ловя расфокусированным
взглядом силуэт Александрии. Доктор что-то грустное вещал на французском, но
Тае этого почему-то не понимал. Он понимал лишь то, что уже никогда не станет
нормальным. И его переполняла тихая радость от ощущения неминуемого
угасания. Его фитилёк блекнет. Скоро закрутится, сгорит…
— Нейролептический синдром… — отрывками долетало до слуха.
738/846
Возле Александрии вырос ещё один размытый силуэт, и он подсознательно знал,
что они похожи. На фоне всего остального мама привиделась ему более чёткой
фигурой: она смотрела на него тоскливо, исходя из его внутренних желаний —
сожалеюще, сочувственно.
Он понимал, что её здесь нет. Он понимал, что с ним происходит что-то

нездоровое.
В бредовой лихорадке текли мёртвые дни. Тае постоянно видел поблизости

Александрию, но не разговаривал с ней и тяжело шёл на контакт с кем-либо
вообще. Его просили принимать пищу, рокоча под ухо сладкие уговоры, и он
безвольно слушался. За всё это время множество раз прокрутил в своей памяти
события пяти лет. И, когда он всё осознал и принял, ему показалось, умереть
можно только от грусти, для этого даже не придётся что-то делать.
…Он зацепился за мысль, что ему нужно что-то сделать. Сочась в невыносимой
ненависти к своей жизни, к нелепому себе, он страдал просто из-за
необходимости через силу прожёвывать эти дни. Для него всё было ясно — он не
хочет быть в себе. Ему претит собственная оболочка. Его любили… Любили ли?..
за то, что он чей-то сын и чей-то племянник. Родная мать пыталась от него
избавиться. Дедушка всегда относился к нему по-особенному, потому что он был
на него похож, похож на свою мать. Потому что он хотел считать его своим
сыном? Кто любил его просто за то, что он есть? Он вошёл во взрослый мир как
младенец — с криком, и ничего и не успел о себе узнать, постоянно порицаемый
чьим-то мнением, тушил огонь интереса. Обжигаясь, отнимал руки. Каково это,
признавать, что твоя роль в чужой жизни была лишь заменой? Александрия ещё
недавно жгуче злилась: «Ты хоть представляешь?!» Он представил. Лишив
человека интереса, ты лишаешь его всего. Унижения преподносились как уроки
жизни. Тае ему верил. Он снова и снова верил ему и прощал, как дитя прощает
своего родителя и вопреки всему тянется: они, созданные друг для друга в
единичном экземпляре, всё равно ведь будут вместе.
«Но что мне остаётся? Так мне было суждено».
Он больше не станет заблуждаться. В конце концов, неважно от кого из них

ребёнок, если они оба крови Дюран. Так?
«Она родилась, значит, так было суждено».
Так.
Почему они сказали, что вся его жизнь — обман?
Ночью Тае закрылся в ванной. Сидя в душевой, он катал мысли всё о том же.
Мама заболела, когда попыталась от него избавиться в горячей ванне, и в ней же
она избавилась от себя.
Как никогда он её понимал. Он бы тоже себя оставил.
Избегая отражения в зеркале, без какой-либо цели он встал у раковины,

нечаянно уронив стакан. Случайности не случайны, осколки разлетелись по
плитке. Заворожённо он засмотрелся на их блеск. Стекло было прозрачным —
понятной фактурой, лишённой скрытых оттенков. Ещё одна картина Босха —
739/846
«Искушение святого Антония». Стекло и кожа. Запретный плод.
Он чувствовал силу, уверенность в руках, мотивацию. Усталость происходила из

самой его души. Этот нарыв не выскоблить хирургическим путём. И, если боль
его не покинет, он сам покинет боль. Кто-то же должен покинуть этот «корабль
дураков»?*
Сатиристически к себе, безразлично к окружающим. Глупый и красивый… Чьими

глазами он смотрит на себя? Так все говорили. И голоса так говорят. Они просят
его избавить себя от мучений. Удивлённо усмехаясь, Тае поворачивается к
зеркалу прямо, приставляя осколок к щеке.
— И сейчас похож?
По диагонали измученного лица потёки крови, вспоротая рана, по диагонали

зеркала — картина ада.
— Ещё похож?!
Горячая кровь струится по коже, капая на белый кафель. А он боли не чувствует.

Балеринам не больно…
Осколок оставляет порезы на руке, после чего он бесчувственно режет ноги, в

бреду падая на холодный пол. В стыки плитки капают алые капли. Всё ещё
слишком неглубоко, слишком несерьёзно. Слишком похоже.
Новые порезы он наносит на старые, и уже тогда из недр оцепеневшего тела

вырывается крик — вот что значит быть живым.
Чем больше порезов, тем ему теплее. Смеясь до хрипа, словно от отличной
шутки, роняет осколок. Стекло с любовью, как в поговорке, недолговечны. И кто
же жертва?.. Сын обидчика, племянник предательницы. А он кто?
А он чувствует мамино тепло и дедушкино дыхание. Он хочет домой… Он хочет

разучиться плакать.
***
«Птенчик, не плачь. Мы со всем разберёмся. Ты поедешь в клинику прямо

сейчас».
Огни Москвы, заснеженный Екатеринбург…
Перед снегом ноет колено. Всё было простым тогда.
«Нет! Я хочу домой».
Когда же стало таким сложным?
«Могут появиться осложнения, нельзя тянуть. Ларкин отвезёт тебя».
«Я не хочу в их больницу… У меня почти не болит…»
Болит.
740/846
«Всё будет хорошо, верь мне».
Но больше ни…
«…Когда ты лишал меня девственности, ты хотя бы думал обо мне?..»
Никогда.
«Осознание того, кто ты, и что ты подо мной…»
Ну а кто ты? Кто ты?..
«…Дослушай. Я уже считаю этого ребёнка родным. Он родится в любви».
В любви к кому?
«…Дослушай. Есть ласковое обращение m'amour…»
И ты подумал о нём?
«Я подумал о тебе».
А он?
«И море такое холодное… Словно так и шепчет: «Не надо».
Не отвечай, о ком он.
***
Кто-то гладит его прохладную руку — ему это нравится. Он чувствует сухость
губ и так хочет откусить омертвевшую кожицу. Утром нет никакого рейса,
Ларкин никуда его не повезёт, никто ни с чем не разберётся. Он пленник своих
желаний.
— Тае, ты проснулся? — журчит участливый соловей. Пробуждает голубку. У

голубки заплывшие глаза и багровый росчерк на лице, пропитанный едким
лекарством. До локтей бинты, под ними горит вспоротая кожа — вот что бывает,
когда птица, лишённая крыльев, выходит на волю. Она бросается на терновый
шип.
Щеки касается тёплая ладонь — что хочет ему сказать? Как ручная птичка
заскакивает на пальчик, чтобы донести чей-то секрет. Он знает наверняка, что
не хочет его слышать.
— Зачем ты это сделал?
Тугие объятия повязок сдавливают бёдра. Раны долго будут заживать, останутся
шрамы. …Что красят мужчин.
— Прости меня, — сжимая его узловатые пальцы, — я поздно пришла.
— Вы… зря пришли.
741/846
— Ты больше не один, у тебя есть семья.
— Семья? — спотыкается на слове. Звучит дико. — Почему? Только потому, что

мы похожи? Этого мало, чтобы называться семьёй.
— Нас связывает большее.
Сквозь боль он усмехается. Всё ещё есть вещи, от которых ему смешно.
Ведь и не поспоришь, их крепко связала постель с одним и тем же мужчиной.
— Я твоя тётя, а ты мой племянник, и ничего это не изменит. Чтобы ни

случилось, я тебя больше не оставлю. Анвар — близкий друг твоего дедушки. Мы
не чужие люди.
— Я болен.
— Это лечится.
— И кто вылечит? Время.
— Ты сам. — Сквозящая в её словах уверенность подкупала. Он понял смысл

выражения «держать всё в своих руках». Она не прячет взглядов, не бежит от
ответственности, не боится будущего, как будто всю эту жизнь перемолола.
Когда-то бросив его без сожаления, врывается к нему сейчас — сознаётся в
слабости, косит правдой, говорит «прости». Кое-кого напоминает… — Если ты
умрёшь, для тебя всё закончится, но тогда твоя дочь тоже будет обманута. Не
поступай так с ней.
— Как вы со мной?
Открыто встретив его неподвижный воспалённый взгляд, только кивает. И

пересаживается к нему в изголовье, прижав его макушку к груди,
массирующими движениями унимая боль. Такая сильная и несгибаемая, как
стальной прут, и такая же надёжная.
На тумбочке у кровати в подставке тлеет щепка пало санто — священное

дерево, дымок которого должен избавлять от тревоги. У подставки стояла
фигурка ангела. Фарфоровый амур с улыбкой глядел на него, замерев в
молитвенной позе. Он вспомнил Диану, тянущую свои маленькие ручки к
парящим в гостиной бабочкам. Она забудет его, но он не сможет забыть о ней.
Разве это можно назвать жизнью? Так будет выглядеть только ад.
— Я бы выбрал ложь.
***
После нанесённых увечий Александрия стала оставаться с ним на ночь — спала

под пледом на диване. Днём уезжала по своим делам, чтобы вечером вернуться
снова, принося очередную книжку, отобранную Сюркуфом из личной библиотеки.
Тае позволял им проявлять заботу, но не благодарил и не заблуждался. Они
чувствовали некую причастность к случившемуся и разделили ответственность,
самолично возложив на себя бремя, но он их об этом не просил.
742/846
Днём Тае посещал физиотерапию, арт-терапию, мануальные практики, и йогу —
не посещал. На месте ран ещё были свежие рубиновые полосы. Александрия
предложила сделать пластику шрамов сразу после заживления, но он отказался.
Его «la beauté du diable» — красота дьявола, как говорили французы, стала для
него проклятием. Не будь он красивым, и, должно быть, балетная карьера
закончилась бы для него ещё в детстве, а Чонгук бы даже не взглянул. Как
хорошо быть уродом. Нет ожиданий — нет разочарований. Никто не обманут.
Мосты в обратную дорогу сожжены. С такими руками он никогда не вернётся в
балет, с таким лицом он не будет желанен. Больше никто не посмотрит на него с
вожделением, а он никого не захочет. Больнее, чем сейчас, уже не будет.
Май подкрался незаметно, встал за его спиной и напугал — богатым цветением

миндаля и теплом. Александрия пообещала следующей весной объездить с ним
все уголки Франции, в первую очередь показав Прованс и Ривьеру. Было
затруднительно жить в настоящем, не то что задумываться о будущем. Будущее
— туман, он всё ещё блуждающий ёжик. Целый год — это целая вечность в его
маленьком аду.
Он до сих пор жил без какой-либо цели, а потому лечение протекало без
видимых результатов — по большей части он создавал лишь его видимость. Не
становилось ни лучше, ни хуже, и если бы его спросили, чем он занимался всё
это время, он бы ответил, что волочением своего тела.
Изучая его анализы, доктор как-то завёл разговор про наркотики, запретив о них
даже думать, и предупредил, что с гипертонией это будет его последним
развлечением. Тае действительно никогда об этом не задумывался. В балетных
кругах не многие, но употребляли, разное. Балерины после тяжёлых травм
могли закинуться прямо в раздевалке. Чимин поимённо знал, кто в Юнивёрсал и
на чём сидит. Они не слишком скрывались, вслух жалуясь, что им всё так же
больно. …Что вместо экстази им сунули аспирин, вместо кокса — тальк или
китайский стиральный порошок, или вообще исключительно для балерин —
тёртую канифоль прямиком из их ящика для пуантов и чешек. В Сеуле цены на
психоактивные вещества были за гранью добра и зла. Чонгук бы никогда не
допустил его зависимости, с зубами бы выбив всякую заинтересованность в этом
направлении. Что же… теперь он свободен. Теперь он в Европе. Теперь это
предупреждение — соблазн. Святой Антоний до сих пор искушён.
Одним дождливым днём он заметил в холле рояль, будто увидел его впервые и
подсел за него без всякой причины, ведомый бездельем. Дверь на улицу была
приоткрыта, влажный ветер раздувал тюль, забирался ему под футболку, лаская
длинные волосы, щекочущие подбородок. Несколько пациентов, тихо отдыхая,
читали, глубоко погружённые в свои мысли. Он же прислушался к стуку дождя,
устремив взгляд на окно, по которому размазывались капли. На миг он задался
вопросом, какая сейчас погода в Корее. Там, должно быть, уже поздний вечер.
Чонгук закрылся в кабинете? Оказывает ли на него влияние пасмурная погода?
Ну почему Тае ничего не знает! …Он тоже отвлекается и смотрит в окно? С кем
ложится в холодную постель? Злится? Ищет его?
В балетной школе он учился игре на пианино, пусть многое и помнил смутно.

Такие вещи почему-то забываются быстро, хотя им учишься долго и упорно, а
всякие мелочи по типу любовных драм, слезоточивой сцены в кино
запоминаются куда лучше.
743/846
Левая ладонь падает на клавиши, с правой же он не спешит. Запястье ноет в
непогоду. Даже сейчас он может услышать хруст кости в тот момент, когда
Чонгук по-медвежьи вывернул его вялую руку. Неуверенно прикладываясь к
инструменту, он хочет наиграть несложную композицию Сати «Je te veux». «Я
хочу тебя», — так называется его вальс, написанный для женщины.
Ничего не выходит. Миниатюра не драматическая, но грустно ему, нехотя звучит

рояль. Мизинец на правой до конца не разгибается. Он смотрит на свой палец,
как на смертельно больного. Но ведь это не так уж и страшно. Просто операция
была сделана не вовремя, слишком долго летел самолёт.
Он помнит текст — может, и не слишком точно. Уныло жав на клавиши

указательным левой руки, бормочет себе под нос на французском:
— …Я понял твою беду, моя дорогая. И подчиняясь твоим пожеланиям, ты

будешь моей любовницей… Я стремлюсь к драгоценным мгновениям… Когда мы
будем счастливы… Я хочу тебя…
«А ты меня?» — спрашивает внутренний голос, и на его лицо снова лезет

гримаса боли.
Прелюдия заканчивается, так и не начавшись.
— Грустно, — прозвучало за спиной неожиданно, и Тае, слабо вздрогнув, отнял

бездарные пальцы от благородного инструмента. — Я не очень хорош в
французском. О чём эта песня? — раздаётся ещё ближе. Тае неспешно
разворачивается, поднимая глаза на неизвестного мужчину. Он говорит с ним на
корейском.
— О любви, — отвечает ему тихо, с нескрываемым недоверием.
— Ваша любимая композиция Сати?
«Он знает и текст, и музыку», — разочарованно думает Тае, мигом потеряв

интерес к спонтанному диалогу.
— В самолёте читал одну книгу. Могу поделиться с вами отрывком?
Ему нет дела до чужих закладок, но он всё же парирует:
— Я не очень хорош в корейском. О чём отрывок?
— О любви, — крайне обаятельно улыбается незнакомец, цитируя его ответ, как

секундой ранее это исполнил Тае. — Но к себе. — И потихоньку начинает, улыбки
не снимая: — Я — камень. Раскали меня в огне. Я не поддамся, я — камень. Бей
меня, что силы есть.*
Он уже встречался с ним ранее — в аэропорту. Уже немолодой, но ещё не

старый. Возрастом как Чонгук. По всей видимости, знакомый Сюркуфа и
Александрии.
— Мы знакомы? Господин Камень.
Мужчина улыбнулся одними глазами, присев рядом с ним, погладив гладкую
744/846
крышку рояля. А будто его.
— Я — крепкий камень. — Это вовсе не ответ, но почему-то звучит так хорошо в

этом месте. — Во тьме меня оставь кромешной. Засияю одинокой звездой, —
продолжает он. Безмолвно просит его руки — ту, что дрожала над клавишами,
так и не заиграв. Тае игнорирует этот жест. — Я — камень. Не сломаюсь, не
стану пылью. Не обветшаю. Я выживу. — И, красиво протянув: — Я — алмаз.
Закончив прозу, мужчина открыто засмотрелся на его шрам на лице, медленно

спускаясь на тонкую шею, на жилистые тощие руки, не спрятанные под длинный
рукав, пестрящие подзажившими рытвинами. Тае не стесняется своего уродства,
ведь не только в этом месте, а вообще, как ни крути — каждый по-своему урод.
— А кто вы, Мишель?
— Не алмаз, — пронзительно глаза в глаза.
«И не Мишель».
— Турмалин параиба, — выбирает мужчина.
— Что?
Впервые за несколько месяцев Тае что-то зацепило, ясно и отчётливо. Ему

хочется говорить, но не о сложном. Как человек с человеком.
— Настоящее сокровище.
Как камень с камнем.
— Турмалин, — снова улыбнувшись, чуть склонил голову, — это голубой минерал,

а параиба — разновидность, один из самых редких драгоценных камней. И
знаете, в чём его особенность?
— Не знаю.
— Он сияет даже в сумраке.
— Прямо сияет?
— Так говорят.
— И вы им верите?
— Имел возможность видеть это своими глазами. — На этот раз он протягивает

ему руку для рукопожатия в знак знакомства. Тае специально не даёт правую,
как будто не понимает, и протягивает левую ладонь.
Мужчина изысканно обхватывает его пальцы, не опуская заинтересованно

прищуренных глаз.
«Люди, которых привлекает уродство, — думает Тае, — такие же больные

уроды».
745/846
— Меня зовут Хан Дусан. Я поучаствовал в твоём освобождении, поэтому не
стану скрывать, что немного о тебе наслышан. Можем перейти на «ты»?
— И о чём же вы наслышаны?
Тае своенравно выдёргивает руку, продолжая обращаться официально. Он явно

на порядок старше, так с чего бы им переходить на неформальное общение?
Даже во Франции они остаются корейцами со своими правилами приличия.
— Один мой хороший знакомый не последний человек в правоохранительных

органах. От него я узнал, что ты подал в суд, и, если не ошибаюсь, расспрашивал
про убийство пятнадцатилетней давности на заводе Верфей. Недавно истёк срок
давности.
— Почему вы помогаете мисс Лепети?
— Мы познакомились на выставке в Париже, в дальнейшем она выставлялась в

моей галерее. Я проникся её историей и захотел помочь.
— Она рисует? — глупый вопрос.
— Пишет картины, — кивает, невинно поправляя. — Ты не знал? Большую часть

жизни я прожил в Сингапуре, моя галерея в Гонконге, но сам я с Чеджу. С
Женевьев нас связала любовь к искусству.
— Вы любовники?
— Ты ничего о ней не знаешь, да? Женевьев и Анвар повенчаны. Они вместе уже
около пятнадцати лет.
— Но зато вы знаете слишком много. Кореец из Китая… Вы работаете на

Чонгука? Это он вас подослал? Вы поэтому сблизились с Женевьев?
— Вовсе нет.
— Я необразованный, но не тупой. — Резко встав, осмотрел его сверху донизу

тем взглядом, которым сравнивают с асфальтом. — Хотя нет, если вы мне
помогали, вас интересует сам Чон. Личные счёты? Или хотите в долю? Я для вас
бесполезен. Можете только подороже загнать информацию о моём нахождении,
но я бы не советовал заключать с ним какие-либо сделки.
Так уж вышло, вырвалось на эмоциях, стоило чуть снизить дозировку, но

мужчина не позволил ему нервозно уйти, осторожно поймав за локоть.
— Он так сильно тебя обидел? Ты весь дрожишь.
Тае ударил его по руке.
— Проваливай, кто бы ты ни был.
Читающие, что пребывали в нирване, уже недовольно косились на этих двоих,

отвлечённые громким шумом.
— Я только хочу помочь.
746/846
Парень раздражённо схватил его за кашемировый тёмно-синий свитер, притянув
к себе, дабы объяснить доступно.
— Ты что, какой-то супермен? Если действительно хочешь помочь, пусти мне

пулю в лоб, — швыряя словами, как вещами, натянул ткань на кулак. — Другая
помощь мне не нужна.
Дусан, ничуть не растерявшись, забавно крикнул ему вдогонку:
— Я не умею стрелять!
***
В следующий раз Александрия пришла со свежим хрустящим багетом в

шуршащей обёртке и нотами «Этюды для начинающих».
Тае это посмешило. Да он же не помнит нот…
Мистер Дюран, мистер Дюпон… месье Дебюсси… А какой сегодня ты?
Также у неё был с собой новенький томик из ближайшей книжной лавки,

благоухающий типографской краской.
— Гарриет Браун, — машет книжкой, — американская журналистка. Она

написала книгу о том, как боролась с болезнью дочери. — С кусачим названием
— «Смелая девочка ест». — Мне понравилась. «Закройте глаза и представьте
себя в лучшей пекарне мира. В воздухе витает ароматом круассанов, булочек с
корицей, эклеров и хрустящих багетов…» — машет багетом. — «И вы голодны,
нет, вы просто умираете от голода. Вы мечтаете о кусочке нежного «наполеона»,
который тает во рту, но вы не можете… Потому что ваш страх сильнее голода»,
— цитирует запомнившийся отрывок и добавляет уже серьёзным тоном, без
недавнего оживлённого восклицания: — Нервная анорексия имеет самый
высокий уровень смертности среди всех психических расстройств. Давай
поедим? — Простыми словами о сложном. — Я не хочу, чтобы ты однажды
растаял.
Хотя он и набрал несколько килограмм, о какой-либо поправке говорить было

рано. Депрессивные эпизоды продолжались. Им сказали, что работу с
психотерапевтом нельзя прекращать даже после выписки, а в ближайшем
будущем ему не светит и она.
Тае по-прежнему не признавал себя страдающим от анорексии. Это болезнь

женщин, звёзд, моделей, с чего бы ему ею болеть?
— Я не боюсь есть, я не хочу — это разные вещи, — безвкусно отфыркнулся,

потеряв всякий интерес к научной литературе.
«Смелая девочка ест, — проговаривает про себя, — смелый мальчик предаёт, —

насмехаясь. — А очень смелый — бросает мистера Чона без сознания в крови».
Трагикомедия.
— В этом и проблема.
747/846
— Нет никакой проблемы, мою жизнь поддерживают, как ты и хотела.
— У тебя слишком много диагнозов для молодого парня.
— Сыну Чона в этом месяце исполняется пятнадцать — вот он молодой парень, а

с меня что взять?
— Не понимаю, при чём здесь это. Соскучился по этой семье? А что тогда
сбежал? — Тае паскудно натянул уголки губ. Да, так достаточно больно. Укор в
самое сердце. — Ты зря нагрубил Дусану: он хороший человек и с чистыми
намерениями. — И сама же молниеносно сменила тему.
— Никто не хочет трахаться с чистыми намерениями.
Алекс несколько удивлённо вскинула бровь, будто сама об этом не думала,

отщипнув хлеб.
— Он не по мальчикам.
— А я не по девочкам, вот так совпадение.
И на секунду замолкнув, разразилась хохотом с набитым ртом, показав ему

большой палец.
— Дусан много путешествует по миру, с ним есть о чём поговорить, и он

благодарный слушатель. Пару разговоров с ним по душам — и сеансы с
психотерапевтом не понадобятся.
— Ты так легко нас сводишь. Откуда столько уверенности? Кто я такой, чтобы он
мне бескорыстно помогал?
— Я же тебе сказала, что он хороший человек — он основал фонд помощи

жертвам насилия, открыл кризисный центр в Гонконге. Наверное, он уже
рассказал, что там же владеет галереей. Я знаю, что он не по мальчикам, хотя я
ни с кем никогда его не видела за все три года, что мы знакомы, но он мне
симпатизирует — а у меня был плохой опыт общения с корейцами — однако: во-
первых, он разбирается в искусстве — аристократ и эстет, во-вторых, у него
большое сердце — он миротворец, пилигрим чёртов, да ещё и красавец как сам
господь бог. Я в нём не сомневаюсь, отчего же? От добра?
— Почему он ушёл в благотворительность? Должна быть причина.
Алекс хмуро кивнула, снова посмотрев на него — вот уже осуждающе.
— Из-за любимой женщины. — Устало мотнув головой, он всё сразу понял. Ещё
одна из мира мёртвых, ещё одна печальная история. — Спроси его, он тебе сам
всё расскажет.
— А вот для этого нет причин.
***
В июне Тае разрешили сменить обстановку — съездить домой, проветрить

голову, в его же случае познакомиться с семьёй и их жизнью. Они жили в
748/846
загородном доме в Бордо с видом на виноградник. Мистер Сюркуф, как
заботливый отец, лично за ним приехал, всю дорогу добродушно ведя экскурсию.
Они с Александрией то и дело смеялись, перебивая друг друга, погружая в
атмосферу мира и добра. Тае невнимательно их слушал, не обронив и
полуулыбки, отрешённо пропуская размазанный пейзаж за окном. Его не
заразить смехом, не осчастливить свободным полётом… Он парит у земли, а всё
силится взглянуть в небо… где кружит орёл. Сейчас его нет, и солнце
обжигающе режет глаза. Он будто заново учится видеть. Зрачок сокращается до
размера гравийной крошки, на свету турмалин параиба становится бриллиантом,
бликующим в лучах пылкого горизонта голубыми гранями.
Слышит… нет… он чувствует прикосновения, глубокий взгляд, дыхание на шее.
Куршевель, Мерибель, Шамони… Он попросил выбрать курорт, но поездки не

случилось. Чонгук так и не показал ему французские Альпы, Тае так и не выбрал
курорт. Они не успели. Потом он попал в аварию, потом…
Дотрагиваясь до губ, парализовано замирает.
«Я не могу поверить, что мы закончим наши отношения вот так».
Касается слов, пробует их отчаяние на вкус. Почему такие горькие?
«Тае…» — этим нежным произношением — и в рай без очереди.
«И я не хочу отпускать. Ты устал».
«Я устал», — отвечает ему в своей голове.
«Я понимаю. Но одному тебе будет хуже. Тае».
«Хуже…»
«Мне будет плохо».
«Плохо?»
«Кому мы сделаем лучше?»
«Лучше…»
Тае беспомощно откидывается на спинку, прикрывая тяжёлые веки.
Перед ним всё ещё та картина: растерянно-раненые чувства, ещё влажные от

слюны губы, сотни «почему» в лживых глазах. С тем же выражением он смотрел
на своё отражение, раня лицо.
Насколько же он болен, что до последнего верит в любовь. Признать, что всё

хорошее было неправдой — то же, что подвести себя к стене. Завести руки за
голову. И расстрелять.
Ненавидя ложь, ещё больше он презирает правду. В случае счастья выбор будет
неочевиден.
749/846
«Тае», — всё шепчет сладкий голос у ушка, сводя с ума.
В этот миг он хочет развернуться и босиком побежать обратно — по дотлевшим

мостам, по воде, по полю. Вернуться и не уходить, и чтобы не отпускали.
— Тае, — шум реальности доходит до него с опозданием. Это не та

шелковистость слога.
— Тае!
Не те голоса.
***
В машине он просто уснул, тем самым перепугав взрослых. Сюркуф его, как
самого настоящего ребёнка, заснувшего перед телевизором, на руках отнёс в
дом, уложив на постель в его новой комнате. Интерьер этой спальни похож на
винтажный кукольный домик: кровать с балдахином, несколько пушистых
подушек и валиков, бархатная банкетка у подножья, высокие окна и потолки,
лепнина, сымитированный камин, цветущие белые орхидеи на туалетном
столике. Александрия прилегла тогда с ним, заключив в кольцо рук, побоявшись
выпустить это хрупкое тело. И с тех пор он часто находил их спящих вместе.
Тётя лежала чуть выше, обхватив его макушку, а он спал, уткнувшись ей в
плечо. В ночи, когда они были порознь, и он не нащупывал рядом живое, то
обнимал подушку и страдал от сновидений, в которых к нему приходил тёплый и
нежный Чонгук.
По утрам Алекс закрывалась в своей мастерской, дядя Анвар уезжал по делам, а

он бродил по просторному светлому дому с высокими потолками и широкими
дверными проёмами, в конце концов причаливая к стеклянной террасе с
плетёными стульями и одним креслом-гамаком. Как солнце встанет, она станет
утонувшей в свете теплицей. Пепельно-белый, кремовый, жемчужно-белый,
бежевый — этот воздушный французский шик, право слово, кружил ему голову.
Кофе, птичье молоко, напевом Zaz. «Дадите мне Эйфелеву башню — что я буду с
ней делать?» Papalapapapala…
Уют в соседстве с роскошными вещами, похожими на экспонаты музея,

создавали впечатление, будто он жилец Лувра. И этот краевед, слабо
отбрасывающий тень, слонялся из угла в угол с чашкой горячего чая, бормоча
себе под нос про замок в Нойшатель, Tour Eiffel и Chanel.
Ранним утром тень выходила на террасу (а он за ней), забираясь в гамак, и

встречала восход солнца. «Добpo пожаловать в мою реальность!»
Papalapapapala.
За ужином Сюркуф бесперебойно вещал, перебивая стук столовых приборов. Его

живая мимика, нет, его живость приковывала внимание, притягивала внешность,
исключительный лукавый прищур. Он был человеком интеллигентным и в то же
время лёгким в общении, начитанным, но не заносчивым, победителем по жизни,
вобравшим ум, красоту и удачу. И любовь. Алекс прекрасно готовила, а ещё
смотрела на Анвара горящими глазами — так, будто только что влюбилась. С ним
она расцветала, не переставая улыбаться. Можно было подумать, этот спектакль
специально разыгрывался для него, чтобы вызвать зависть. Но ведь нет. Только
ненормальные стали бы издеваться над психически нестабильным человеком —
750/846
таким, как он, но всё же он им невольно позавидовал. Оказывается, можно
любить вот так…
Тае узнал, как и говорил Дусан, что в официальном браке они не состояли, но
действительно повенчались. Когда Александрия бежала из Кореи, в этом ей
помогал в том числе Анвар, которого дед попросил о помощи. Теперь они
любовники, всё равно что супруги. В понимании Тае эта связь тоже не была
здоровой, потому что друг отца должен заменить отца, но никак не стать
мужем. Между ними большая разница в возрасте, и уж про кого ни говори, а вот
они друг другу не чужие люди. Но разве их осудишь? Пути господни
неисповедимы, и не Тае выносить им приговор.
Также он узнал, что у Сюркуфа было двое детей от первого брака и тот, что
помладше, часто наведывался к ним в гости. Настолько часто, что даже Тае с
ним познакомился. Пасхаль был воспитанным и любознательным, а ещё очень
энергичным — таким славным шестнадцатилетним мальчишкой, безумно
напоминающим Йена. Наверняка поэтому Тае чувствовал себя рядом с ним
некомфортно, вспоминая и Йена, и их конфликт. А вот старшему сыну Рафаэлю
уже было за тридцать, и он редко проведывал отца, не отпуская в гости и своих
детей, предпочитая самостоятельно заниматься их воспитанием. Но вот что не
давало покоя: как в идеальном браке не появилось общих детей? Им хватало
друг друга или это был глубоко личный вопрос?
В домашних условиях ему стало значительно лучше, но его снова вернули в

клинику. Наверное, нечто подобное чувствуют щенки, которых обратно
возвращают в приют. В самом-то деле его никто не бросил, но отчего-то он
ощущал себя в который раз оставленным. Алекс по-прежнему старалась
оставаться каждый вечер и засыпала рядом с ним, не говоря ни слова об их этих
странных ночёвках. Он — не ясельный ребёнок, а она — не его мать, так что
поговорить было о чём, но степень неловкости просто не могла взлететь ещё
выше. В его комнатах — и в клинике, и дома — по его просьбе убрали все
зеркала. Он совсем не улыбался, но жил. По какой-то причине для него снова
вставало солнце.
В июле ему снова разрешили отправиться домой, а там он снова повстречал Хан
Дусана. Вежливый и с иголочки одетый, добрый и не ненавязчивый, он,
безусловно, располагал к себе. В белых брюках, что ему были ладно по фигуре, в
ситцевой рубашке, с приятно уложенными волосами. У Тае к этому времени
отросли волосы до плеч, став виться и не слушаться, свешиваясь спиралями на
глаза. Ну а что, его всё перестало слушаться: и сердце, и голова — волосы за
ними просто повторили. На нём же по приезде была футболка, рваная на спине в
форме черепа, придающая ему какой-то совершенно бесстыжий шарм. На
ключицах блестел тот самый крестик, на руках и лице сидели всё те же шрамы,
порозовевшие к лету.
— Мишель, — окликнул он его негромко в момент столкновения. И смотрит. Так

пронзительно и бездейственно смотрит. — Давно не виделись, Мишель.
Выглядишь намного лучше. Я рад.
Тае замирает на месте, опять теряясь с ответом. Ноги не торопятся в дом, а он

не торопит ноги. В компании этого… камня… ему спокойно. Это просто
констатация.
— Вы часто бываете во Франции. — А это не вопрос.
751/846
— Я в поисках талантов, — с гладкошёрстной улыбкой.
— Нашли?
— Нет. Но видел самого Иисуса — это нивелировало убытки.
Тае сдержанно усмехается. Они так и стоят на ступеньках у входа.
— Он искусствовед? Где вы с ним встретились.
Мужчина привлекательно улыбается, паутинка морщинок у глаз его совсем не

старит и не портит.
— Он самый обычный человек.
— Как обычный человек может быть богом?
— Вочеловечившийся.
— Вы из тех фанатиков, которые разговаривают с богом?
— Мишель Лепети… — добродушно над ним подшучивает, — сам «маленький

святой»* надо мной смеётся. По христианскому преданию у Иисуса длинные
каштановые волосы, светлая кожа, — сделав паузу, намеренно выделяет: —
голубые глаза.
— Христос воскрес, — саркастично подытоживает Тае, поняв, конечно, поняв

аналогию.
— «Я есмь». — Правда, больше не забавно. Когда Дусан начинает усложнять. Тае

возобновляет ход. — «Он грехи наши Сам вознёс телом Своим на древо, дабы мы,
избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились».*
Ранами.
— Лучше бы вы усерднее искали таланты вместо изучения Библии.
— Воистину, — безобидно прищуриваясь, выравнивает с ним шаг. Но они

выходят во двор, как назло, минуя дом. Конечно, никто их не потеряет. Алекс
спит и видит, как Дусан приберёт его к своим пилигримским рукам. — Ты когда-
нибудь был в Иерусалиме?
— Вряд ли.
Вместе они добрели до беседки. Над полем опустились сумерки. Как только ему
разрешили домой, он сорвался в этот же вечер, поэтому сейчас ночь и месяц ей
— ночник. И Дусан ему собеседник.
— Хотел бы в Арабские Эмираты?
— Это какой-то религиозный тур? Или вы спрашиваете наобум?
— Я скоро лечу в Эмираты.
752/846
— Я там был.
— Но не со мной.
Да. С другим. Тот другой взял его с собой, как берут шлюшек, гуляющих на всю
катушку только за счёт сопровождения клиента. И джиппинг ему, и кемпинг, и
секс «пять звёзд».
…Осуждающие взгляды, холодное отношение, вечно сытое чувство собственной

никчёмности — вот чем ему запомнилась та поездка. Они были рядом, но
порознь — Чонгук сам устанавливал границы. Не первые тревожные звоночки
проявлялись в беспочвенной ревности, подавлении всякого мнения, в тычках и
пощёчинах, угнетении. Чтобы шлюшка не плакала, ей дарили букеты. Чтобы
снова верила в любовь — красиво трахали под шатром.
В то время этот другой был женат, но почему-то репутацию ему портил Тае.
Вот какие впечатления.
— У вас какой-то фетиш?
— Не понял тебя.
— Интересуют уроды. Вы даже посвятили им фонд. Делаете мне комплименты,

не пристаёте и предлагаете бесплатный отпуск. Или вас возбуждают
психические расстройства? Но я не хочу быть очередным трофеем в вашей
коллекции.
Дусан прекратил беспочвенно сиять, не сводя с него задумчивого взгляда.
— Мне не нужен от тебя секс. Я не делаю это с парнями. Твоя тётя поможет тебе
лучше, чем мой фонд, но если всё же тебе понадобится юридическая или
психологическая помощь, ты всегда можешь ко мне обратиться. Гендер,
ориентация, вероисповедание и национальность не имеют значения.
— Вашему фонду всё равно на гендер, а вам нет.
— Почему ты злишься? — Одним вопросом Дусан подбил его заносчивость. Он

ведь правда зол, но не на него. — Приезжай в Гонконг, я покажу тебе
«Персиковый сад».
— Персиковый сад?
— Название моего фонда.
— Больше подходит рекламе сока… Что оно означает?
Мужчина помедлил, прежде чем дал какой-никакой ответ.
— Бессмертие? Если бы не тётя, может быть, ты бы заинтересовался такой

темой. Это не так уж забавно, если подумать.
— Я не считаю это забавным. Но вы ведь не каждой жертве предлагаете отдых
753/846
за свой счёт? И я бы предпочёл, чтобы меня не считали жертвой.
— Я немного разбираюсь в психологии, хм… и мне интересно узнать тебя

поближе. Что в твоём понимании означает уродство? Мне не совсем это ясно.
— Невозможно скрыть несколько вещей, и я точно знаю, что одно из них — это
уродство. Я не имею в виду только внешний недостаток, наивность и глупость —
этого также не скрыть и это по-своему омерзительно. Человек наделён
возможностью мыслить и рассуждать, но всё равно остаётся идиотом,
неспособным пользоваться своей головой: кто он, если не урод? — По желчности
его интонации, по презрительному отношению несложно было догадаться, что в
уродстве он корил себя и осуждал тоже только себя: за наивность и глупость. —
Страдать душевными заболеваниями — это тоже уродливо. Это как разбитая и
склеенная чашка, только человек. Не убеждайте меня, что красота — это
восприятие. Сломанная чашка будет сломана, даже если её склеить — это факт.
На такое не хочется смотреть, трогать — тем более.
— Слышал про «искусство золотого шва»? — Дусан бессимптомно выдержал его

нападки, снова приободрившись, и живенько достал телефон, чтобы показать
картинки. — Японская техника склеивания разбитой посуды золотом или
серебром. Тогда нам следует в первую очередь посетить ЮАР. Или Китай. В
Китае тоже много.
— Чего много?
— Золота. Тебе не хватает немного золота, — с улыбкой в бархатном голосе. —

Для швов.
***
После беседы с Дусаном Тае долго копался в себе. Бессонница насиловала его до
рассвета, как раз в отсутствии под боком Александрии, и, когда он наконец-то
смог уснуть, ему приснилась пустыня: гонимые ветром дюны, дым кальяна, рокот
вертолёта, белые ориксы. В какой-то момент он подскользнулся и упал в
бассейн, став захлёбываться. Он видел пузыри из своего рта, узорчатую плитку,
видел… что его топят. Знал, кто. Из сна он выскочил резко, умываясь потом. И
всё не мог унять дрожь, плавно переходящую в судорожную злость, а после — в
удушающую истерику. В конце концов разрыдавшись, он начал бить себя по
голове и груди, мучаясь от давящей изнутри боли. Это не физическая боль. Его
мучает душевный недуг. Тае понимает, что болен. Психотерапевт говорил ему,
что его голова сейчас, фигурально — комната с креслом, он сидит в кресле и
ищет выход, но видит только одну дверь, которая ведёт через пожар, а всё
потому, что не находит за спиной другого выхода. Сейчас Тае не в кресле, не
ищет дверь — огонь снова охватил стены и пол, добрался прямо до мысков и
взасос впился чёрным дымом. Невозможно находиться в такой комнате, поэтому
он ищет способ выйти. Из себя. Так и находит — в ванне, с ножом, с текущей по
локтям тёплой кровью.
Как бы сильно он не хотел своей смерти, он причинял себе боль лишь ради боли
— это защитная реакция его аутоагрессии. Будь то таблетки в диспансере или
осколок стакана в клинике — это была не попытка умереть, а возможность
перебить физической болью душевную.
Тае сам пришёл такой распрекрасный в спальню хозяев: с ножом и
754/846
окровавленными руками, замерев на пороге с видом побитой, выкинутой собаки.
Первым его заметил дядя Анвар, а затем уже тётя, тотчас выпрыгнувшая из
постели. Женские слёзы — это очень сложно. Он пришёл не за ними, а потому,
что это была единственная дверь, за которой не свирепствовал огонь.
В итоге он снова вернулся в клинику. На сей раз его рехаб* продлился до конца
лета, и, когда он думал об этом в глобальном смысле, его пугало количество
нулей за лечение, хотя оно того стоило. Благоприятно сказывались на
выздоровлении интерьер, личная палата, телефон, телевизор, своя ванная
комната, свободное посещение для родственников, прилегающие косметический
салон, ателье живописи и лепки, даже, чёрт возьми, ресторан. Можно подумать,
он попал в рай для психов… для зажиточных психов. И в этот рецидив он
повстречал в стенах клиники одну некогда популярную корейскую певицу. Не то
чтобы он любил её творчество, как и в принципе не проявлял особый интерес к
музыкальной индустрии, но всё-таки о ней был наслышан, и её алкогольная и
наркотическая зависимости стали для него откровением.
За этот период Дусан посылал ему цветы с открытками: из Абу-Даби, Сингапура,

Гонконга… Сеула. Александрия присутствовала в его жизни наравне с Ангелом-
хранителем и медицинским персоналом, и, если разговор заходил о Дусане,
болела за него, как за самого достойного наставника. Шутила, что чувствует
себя мамой и готова отпустить своего ребёнка (то есть Тае) с ним куда угодно,
потому что тот надёжный и мудрый человек и друг, и способен открыть ему мир
с новой стороны. Или открыть мир. С нуля. Ведь, как оказалось, дожив до
двадцати четырёх и став отцом, Тае мало что узнал о жизни и ещё меньше о
себе.
— Зачем он дарит мне цветы? — Помня слова Дусана о том, что его не
привлекают парни в сексуальном плане, подобные знаки внимания вызвали у
него диссонанс. Только Чонгук по поводу и без дарил ему цветы, поэтому это
стало чем-то естественным для романтических отношений, но не для дружеских
и не покровительственных, какими их пытался подать Дусан.
— Может быть, он хочет этим сказать, что ты, как эти цветы — хрупок и нежен.
— И скоро завяну.
Алекс расхохоталась.
— Для корейцев разве не в порядке вещей по любому поводу дарить букеты?
— Но сейчас нет повода, — пожал он плечами. В нём не дремлет скептик.
Когда приезжал дядя Анвар, они говорили о будущем. Каждый раз он задавал
один и тот же вопрос: кем Тае хочет стать, будто ему ещё было пятнадцать, и
предстоял тест на профориентацию. Собственно, каждый этот раз Тае ничем ему
не отвечал, ведь, как и в пятнадцать, он не знал.
Алекс пообещала ему в следующие «домашние» каникулы научить водить, а

потом и отправить на вождение, но предупредила, что во Франции бумажная
волокита занимает вечность, и ему предстоит долгое ожидание своих прав. А
Тае даже не был уверен, что когда-нибудь выйдет из больницы и начнёт жить
нормальной жизнью, по этой простой причине с опаской касался дум о будущем.
Университет, машина, путешествия, новые знакомства… сейчас это казалось
755/846
чем-то из области фантастики. Как он мог беспечно строить планы со всей своей
психической нестабильностью, зная, что где-то его ждёт дочь, которую он
бросил? Зная, что его ищет человек, которого он бросил, всадив нож в спину?! И
кем ему было становиться, когда он самолично перекрыл себе путь обратно в
балет? Чонгук не хотел и, скорее всего, не позволил бы ему учиться на какую-то
иную профессию, потворствуя его неудачам в начинаниях. Конечно, методы его
были гнусны, но цель, как говорится, оправдывает средства, и позже Тае решил,
что всё было во благо: Чонгук не хотел, чтобы он тратил время зря — и это
прямая цитата, а Тае снова полюбил балет, заполучив тёплый кров Тахры. Но вот
он без Тахры, без Чонгука, без имени, с истощённым телом… Балет? Мёртвая
мечта.
Тае спрашивал и не раз задавался вопросом, что происходит у Чона в жизни, но

ему ничего не рассказывали, маскируя своё нежелание его в это посвящать в
обыкновенное незнание. А потом он просто потерял счёт дням, и не было в них
ничего особенного, что отличало бы их друг от друга.
Александрия чаще делилась историями о себе. «Папа назвал меня так, потому
что он — Александр Македонский, а я его Египет». При упоминании
Александрии, как портового города Египта, его замутило.
«Роскошный парфюм».
«Достойный тебя».
Он с рекламы Инитио Парфюм смеётся, поправляя парик. Египетская тема

просто совпадение? Он не хочет знать, он не хочет знать…
Незаметно её откровение достигло берегов Кореи, и травматичное для них обоих

прошлое застучало поваленными из шкафа черепами.
— …Я приехала в Корею за папой. Мама обрубила с ним все связи, запретила мне
даже говорить о нём. Мне было тяжело, и я чувствовала себя неполноценной.
Конечно, я была молода, беспринципна, знаешь, глупа и бесстрашна. Я даже
язык не знала, у меня не было денег, но я всё равно, дура, рванула. Сначала я
работала хостесом. Это был мой первый контракт, и мне сразу не повезло: я
попала в клуб, где был «тач» — то есть нас могли трогать, где и как угодно, а
если мы отказывались, давали штраф в пятьдесят тысяч. Я недолго там
проработала, босс под видом дополнительного выходного дал мне ключ от
номера, отправил отдыхать… Там был мой первый клиент. Он насильно трахнул
меня и потом бросил мне миллион. Не могу сказать, что сильно напугалась — я
искала папу, и это всё, что меня тогда волновало. Этот ублюдок был одним из
директоров Корейских верфей.
— Тот, которого убили после тебя?
— Да, он втянул меня в эту историю. Потом предложил пятьдесят миллионов за

то, что я соблазню сына их председателя, а если у меня получится задержаться в
его постели, увеличит сумму. Конечно, я согласилась, мне нужны были деньги,
да и это не звучало, как что-то сложное. Я была далеко не невинна и вообще
считала, что хороша в сексе… пока не познакомилась с Чонгуком. Честно
говоря… у меня не укладывается в голове тот образ, которым ты его представил.
Я не держала на него зла. Никогда. Мне даже было его жаль.
756/846
Тае одеревенел от подобного признания. Жалость? Пройденный этап… Его
невозможно жалеть, его категорически запрещено жалеть!
— И чем же он тебя так поразил? — ненамеренно грубо, презрительно, как будто

это было нечто нереальное. Будто он сам не знает, как легко попасть на этот
крючок.
— О нём всегда отзывались хорошо девочки из эскорта, как о щедром и

страстном ВИПе. Я с ними потом согласилась. Я только тогда поняла, что такое
заниматься сексом. Он всегда сначала получал разрешение, да, иногда
перегибал палку, но ему прощалось. Он не относился к нам, как к шлюхам, в
постели — да, ну в этом и была игра, но вне спальни он вёл себя как заботливый
спонсор, почти как партнёр.
Заботливый спонсор… Почти как партнёр. Знакомые ощущения.
Тае смотрел сквозь неё стеклянным взглядом. Заметив его настроение, она
нахмурилась, ненадолго замолчав.
— Прости. Это моё прошлое, мне бы хотелось быть с тобой честной. Я к нему
ничего не испытываю, кроме вины. Он подпустил меня к себе, и я причинила ему
боль. А мне не за что было делать ему больно, я же всё знала: и что женат, и что
ребёнка ждёт, и что импульсивен, и… в общем, у меня не было иллюзий на его
счёт.
— И почему предала?
Александрия изобразила отвращение, очевидно, вспоминая причину.
— Из-за его отца. Я и с ним спала.
Сколько же можно удивляться…
— Он заставлял, не думай, что хотела, — горько оправдываясь. — Я ощутила

разницу между жестокостью и страстью, и вот он — конченый урод. Он знал мои
цели, поэтому я защищала свои интересы. Мне пришлось стать дрянью: я
рассказывала обо всех передвижениях, секретах Чонгука. Я хотела ему во всём
признаться, я больше не могла так жить, но я боялась, что он меня сам убьёт.
Убьёт?
«Хочешь умереть? Я не доставлю тебе такого удовольствия, шлюха».
«Думаешь, я заинтересован в твоей смерти?»
— Думаешь, он бы смог?..
— Он многое мог.
— Расскажи о нём, — просит, уводя тусклый взгляд в сторону. Больно. Ему

ощутимо больно говорить о нём так, будто он никогда его не был. Будто они
говорят о разных людях.
— Что бы ты хотел узнать?
757/846
— Всё.
— Всё? Я не знаю всего. А мелочи ты и сам знаешь: что он любит собак, мм…
стесняется своей глухоты, любит свою мать как ненормальный, финансирует
детские дома.
Нечто подобное он припоминает.
— Кажется, у него этим занимается специальный помощник. Я один раз с ним

работал.
— Похоже на него. Это ему помогает.
— Помогает? С чем?
«Обелять свою репутацию», — было подумал Тае, а Александрия посмотрела на

него ошарашенно.
— Не может быть… Он тебе не сказал, — тихо констатируя с жалостью особого

толка. Но он её не понимает. Что за взгляд? Что за тон? Что ещё он упустил?!
— Не сказал что?
— У него же мать совсем молодая, он тебе не показывал?
— Показывал.
— Они не похожи, неужто не заметил? — А он заметил. — У них двенадцать лет

разницы.
— С мамой?.. Как это возможно?
— Именно, что невозможно. Чонгук из приюта.
— Что?..
Это не шкаф со скелетами.
— Отсюда издевательства приёмного отца, нездоровая любовь к доброй

приёмной матери. Чонгука не принимала семья Чон — никто, кроме Ли Дадэ. Его
усыновили в сознательном возрасте, не сомневаюсь, что для него это травма, а я
по ней проехалась… Он мне даже могилу сделал, как человека похоронил…
после всего. Думаешь, я его знаю? Я понятия не имею, что творится у него в
голове. Никто не знает.
Это костница.
— Недавно истёк срок давности моего убийства, но ни тебе, ни мне нельзя

возвращаться в Корею, потому что я — подделала свою смерть, а ты — напал на
опекуна и сбежал. Я знаю одно — если он нас найдёт, то похоронит по-
настоящему. …Поэтому ты должен принять предложение Дусана и начать жизнь
с чистого листа.
758/846
*Сад земных наслаждений - триптих художника Иеронима Босха

*белокостный - привилегированный
*Корабль дураков - еще одна картина Босха
*«Стекло и любовь — как они недолговечны!» — старинная нидерландская
поговорка
*отрывок из корейского рассказа про камень упоминалось в дораме "Класс
Итэвон"
*Мишель (божественный, как сам бог), Лепети (маленький) - так и получилось,
что "маленький святой"
*1Пет.2:24-25
*рехаб - реабилитация, восстановление
759/846
Примечание к части *Аудиометрия — исследование, направленное на оценку
показателей слуха. Позволяет определить «порог слышимости».
Глава 39. Аудиометрия
— Я с детства привык получать то, что мне нравится.

— Наверное, вы были звездой песочницы.
Бурлеск (Burlesque)
Диана с папой в желанном обществе друг друга коротали вечер. Чонгук

устроился с ней за рабочим местом сумрачного кабинета: он — с закинутыми на
стол ногами, уставший и помятый, она — лёжа на нём, сонная, наплакавшаяся,
со своим неразлучным спутником — рукодельным зайцем из реабилитационного
центра. Диана так облюбовала игрушку, что няня связала ей шнурок, подвесив
зайца через плечо как сумочку. Отныне маленькую Алису и её Мартовского
зайца всюду видели вместе.
В очередной раз на ночь глядя она разрыдалась, не обнаружив папу Тае,

который всё никак не появлялся. Чонгук не пренебрегал отцовством, и только
глупец в его окружении не знал, как он любит детей, поэтому проводить с ней
свободные минуты было для него в порядке вещей. Дочка могла спокойно ходить
в кабинете, пока он работает, шебурша игрушками и трогая всё, к чему
дотягивается. Он абстрагировался от шума, не жалел разбитых вещей, не
ругался за липкие пальчики по всему журнальному столику. Когда Йен был
таким же маленьким, кажется, он упускал многие этапы его жизни из-за
круглосуточных рабочих дел и вот уже справлял его пятнадцатилетие. Детство,
ты куда спешишь? Теперь же навёрстывал упущенное со своей юной леди.
И сегодня он забрал её к себе, отложив работу, которая и так на ум не шла, а

лишь усиливала головную боль. Время с дочерью позволяло ему расслабиться.
Из-за травмы головы он утомлялся быстрее обычного. Диана в одних маечке и
плавочках, ни в какую не желая укрыться одеялом, обнимала зайца, грустно-
грустно смотря на музыкальную шкатулку-карусель, что медленно кружилась в
хороводе лошадей, баюкая плавной мелодией. Да он и сам засмотрелся,
невольно вспомнив, как нашёл в мусорном ведре разбитую шкатулку с
балериной на рояле. А потом сам раскрошил фотографии Тае и всё на том же
инструменте. Цикличность.
Диана, перестав плакать, унывать так и не перестала. Принималась даже

капризничать, надувая щёки и откидывая книжки, которые он пытался ей
прочесть.
— Госпожа Ням, а чего раскидываемся?
Он умышленно забросил в дальний ящик все французские сказки с красочными

обложками. Всё равно языка не знал, и что толку держать их на виду? Да и глаз
раздражало. С недавних пор от всего французского бурлила кровь. Но Диана
любила те сказки и другие слушать не желала. Мадам Го нашла решение
проблемы, поставив в детской комнате рамку с изображением Тае. Сегодня
Чонгук не хотел делить этот вечер на троих, опустив рамку лицевой стороной
вниз. Один взгляд на фотографию пробуждал в нём новую волну злости и
жжение в области затылка, поэтому им пришлось с дочерью пойти на
компромисс.
760/846
Под рассказы о хаечи* и корейских королях Диана никак не засыпала, и он
сдался, отложив не самое интересное чтиво — тоже раскрытыми страницами
вниз. Прижав Диану к себе, несколько раз поцеловал в хмурую щёчку,
попытавшись её приободрить. Точно так же ещё совсем недавно он держал на
руках другого хмурого человека и называл его серощёкой поганкой. Их
удивительная схожесть проявлялась даже в таких мелочах. Хотя это совсем не
удивительно.
— Можно я откушу? — ластясь с ней, наконец, получает хоть какую-то реакцию.

Диана снова начинает хныкать, ладошками упираясь в колючий под вечер
подбородок. — Ну дай откушу щёчку. Она у тебя такая сладкая как рисовый
пирожок.
Всерьёз начав опасаться за свои щёки, она встала у него на коленях — и по

ногам как по бульвару, закрывала ему рот, вовлекая в милую игру: стоило ей
прихлопнуть ладошкой, он прищемлял губами её пальцы. Вот уже Диана стала
смеяться, одёргивая ручку, снова пришлёпывая по его губам, для того чтобы всё
повторилось.
И вот она снова на нём легла, по-деловому раскинув ножки, глубокомысленно

засунув в рот крестик. Чонгук уложил её поудобнее, вытаскивая изо рта цепочку,
взявшись за её зайца. Заяц снова стал марионеткой в театре кукол. Сжимая его
тельце и лапы, говорил за него:
— Зайчата хотят спать и Диане тоже пора.
А она подумала, что это к ней обращался Тае, и снова прижала игрушку к себе,
поцеловав.
Они уснули вдвоём. Только заяц не спал — верила Диана — оживая, и уходил к
остальным игрушкам в свой тайный игрушечный мир. Может быть, даже
французский.
***
Чонгук очнулся в том же туннеле, но уже не возбуждённо-очарованный.

Предателя след простыл. Кровь на затылке подсохла, только адски болела
голова. Паника накрыла через мгновение, немилосердно бросив в холодный пот.
Он начал шарить по земле как слепой, как сдуревший, в поисках своих
аппаратов. Уши были непривычно пусты, мир опасно затих. Он на улице, один.
Нет, он хищник в мире животных, и если хоть на минуту расслабится и потеряет
бдительность, то станет добычей. Заполошно дёргаясь, всё больше мок и
безумел, на нервной почве ошибочно распознав полную глухоту. Охватил
тремор, и он вылупил глаза, мечась по розовым огонькам, не находя выхода.
Тае стоял и смотрел, как на него нападают. Театр одного актёра, игра, стоящая
оваций. Оторвавшись от охраны, поманив пальчиком, своими сладкими губами,
он выключил в нём разум. Неужели и сам придумал фокус со слуховыми
аппаратами? Подлость, достойная мести. Вот поэтому близкие — самые
жестокие люди. Зная о его травме, этот волк, спрятавшись в шкуре больной
овцы, безжалостно ударил по всем слабым местам. А ведь когда-то именно его
отец ударил с такой силой, что он получил травму черепа и уха. Из-за удара его
отнесло, и он приложился о край стола, помня, как сейчас: головокружение и
761/846
тошноту, звон в ушах, приливы паники. Флешбэк удался. «Мелкая сучка» — слабо
сказано!
…В таком состоянии его и обнаружил Николас. О, верный исполнительный

Николас! После чего была больница, обследование, утешительный ответ —
твёрдая оболочка мозга не пострадала. Быстро выписавшись, он вернулся в дом,
дав выход злости. Вследствие чего вытряс все вещи Тае, что вот уже несколько
месяцев были распиханы по дорожным сумкам. Под горячую руку попали все эти
ненавистные шмотки: белые футболки, лосины, спортивные костюмы. Что не
смог порвать, растоптал, в ярости кидая помятую одежду сразу в мусорный
мешок. И краем мозга задумался: «Почему у него так мало одежды?» Да он
понятия не имел, где Тае одевался. Тот всегда старался скрыть этот момент,
чтобы не злить лишний раз нестатусной покупкой. Тае не носил дорогих
аксессуаров и никогда не просил большего. Он обходился ему так дёшево, будто
трат на него не было вовсе. И в единичных случаях носил брюки, да, точно — на
свои занятия танго.
Расправившись с одеждой, остро ударившей в нос запахом Тае — порошковой

свежестью, лишённой парфюмированной отдушки, на этот раз пришёл в
бешенство от его подростковой неброскости. Ни реклама «Чёрного золота», ни
пример всегда приятно пахнущего Чона не искусили Тае на использование
парфюмированной или хотя бы туалетной воды. Как будто он так и остался
дедушкиным внучком с отсутствием всяких желаний. Мальчишка! Ребёнок!
В память врезается образ распластанного на постели раскрасневшегося

мальчика в одной белой узкой футболке, подтягивающего ноги, чтобы прикрыть
пах. У него была такая гладкая, сама по себе пряная кожа. Он был очарователен
в своей простоте, и ему это нравилось, дьявол!
Пошла расправа личных вещей. Порвал браслет с бриллиантом, который некогда

сам ему надевал на щиколотку. И не успокаивался, а пуще зверел, дойдя до
балетной комнаты. Разнёсся страшный звон битого стекла. Зеркала разлетелись
в осколках. Но крепкие бруски станков вандалу не поддались.
…Было дело, он пришёл сюда после работы, первым делом, поймал сначала
удивлённое отражение Тае, потом его самого, подлетев к нему возбуждённый и
подсадив на станок. В те времена Тае был аппетитно сложен: подтянут, с
мягкими рельефными руками, очерченным прессом, но всё равно по-юношески
стройным, невысоким, но вытянутым как струна — ему бы не балерин носить, а в
мужское одиночное на льду, например. Чонгук присмотрелся к фигурному
катанию, ему понравилось. …Ну и тянулись его руки всегда к упругим ягодицам.
Но в их последние встречи в больнице от Тае осталась тень — его не хотелось
подмять и оттрахать, хотелось его обнять, просто потрогать, полежать рядом.
Всё могло быть по-другому, будь он не таким упрямым!
Больная голова за такую прыть ему спасибо не сказала, но остановиться он был

не в силах, следующим шагом разъярённо разбив о стену фотоаппарат, а потом
переломив ноутбук Тае. Несчастный планшет, нужный ему для чтения, чудом
остался невредим. Его, Чонгука, планшет. Работая с психологом, тот начал
читать. Что? Какие-то глупые романы, и Чонгук никогда ими особо не
интересовался. Да какие знания он мог подчерпнуть из художественной
литературы? Чонгук просто не лез, не обращал внимания на бесполезное хобби.
Схватившись за пульсирующие виски, с тяжёлым свистом упал на диван,
раздражённо разблокировав гаджет. В одном сборнике у Тае было много
762/846
французских сказок, в другом — французская литература, такая как: «Призрак
оперы», «Тошнота» Сартра, «Здравствуй, грусть!», и немного из корейского —
«Очень одинокий человек», «Последняя принцесса Кореи» и завалявшийся
недочитанный файл «Любви в Дуньхуане». Нахмурившись, от самого себя пряча
тоску, он отшвырнул планшет, выдохнув припадок. На виске пульсирует: «Всё.
Могло быть. По-другому».
С Миллером они встретились и обстоятельно поговорили на гольфе. Чон, по

правде, никогда не любил это снобистское времяпровождение. В молодости отец
с тестем вынуждали его играть в гольф, чтобы в будущем поддерживать статус
успешного человека и выстраивать доверительные отношения с компаньонами,
а также налаживать дружественную связь с властями. Что ни говори, но гольф
для этого идеально подходит. В ресторанах или встречах на частных
территориях много отвлекающих факторов, час-полтора, как правило, их предел,
то ли дело гольф — раунд на восемнадцатилуночном поле длится до пяти часов.
Неформальная обстановка, время — всё сопутствует удачным переговорам.
Алекс, скупо справившись о его самочувствии, не проявил охоты к игре.

Разумеется, ход разговора был им спрогнозирован.
— Какие новости? — отстранённо и даже миролюбиво начал Чон.
— Завтра собеседование на должность твоего ассистента.
— Ты понял, о чём я.
— Понятия не имею, где Дюран. В этот раз он тебя чуть не убил, что ожидать от
следующего? Может, прекратишь это? Как сбежал, так и вернётся. Куда он
денется?
— Ему кто-то помогал. У тебя под носом провернули аферу, а ты беспечно

просишь меня остановиться? Кто ему мог помочь? Твой дружок? Какой-то из.
— Ларкин ни в чём не замечен, я за него ручаюсь. Чимин был у меня перед

глазами, ему не у кого просить помощи, да и нет резона.
— Может, ты сам?
Чон не смотрел на него, сделав удар и замерев с клюшкой на плече. В цель?

Мимо.
— Сильный ушиб? Давай ещё голову проверим.
— Ты был против него с самого начала. Кому, как не тебе, выгодно его
исчезновение?
— Я против? — Миллера передёрнуло, и он не постеснялся проехаться по

болевым точкам. — А, ты-то за детское насилие? Так надо было сразу его
забирать. Кого теперь винишь? Четырнадцатилетний Тае — это тебе не
сознательный Йен, надо было забирать и обучать. — Закончил на повышенных
тонах, резко: — И не было бы сожалений! Исполнил бы свои дерзкие мечты.
Чонгук моментально откинул клюшку, вцепившись другу в воротник, натянув с

силой, уже как-то не по-дружески. Глаза налились кровью.
763/846
— Лучше прикуси язык.
— Скажи, не прав?
И сжал его горло, отбросив всякий гольф-этикет, уже не говоря про дружбу. Они
оба знали, что физическое преимущество не на Чонгуковой стороне. Вот и
Миллер сразу освободился от захвата, ребром ладони точечно ударив ему в шею,
поменявшись местами.
— Я не собираюсь искать Дюрана. Он болен, а ты болен им, и случится так, что

вы поубиваете друг друга.
— Что, значит, ты не собираешься? — с желчью накинулся в ответ. — Ты на меня

работаешь! Ты мой человек!
— Знаешь, Тае был прав, хоть у него и не было друзей — он знал различие между
прислугой и другом. Мне надоело возиться с твоей…
Кулак прилетел в нос. Алекс на пару секунд оторопел, но в тот же момент

отразил удар. Маленькая потасовка между товарищами — тем крепче связь.
Начистив друг другу лица, рухнули на газон, сплёвывая кровь.
— В мои обязанности не входит подбор и поиск твоих любовников. Если тебя это
больше не устраивает, стоит задуматься и о новой службе безопасности.
Алекс тогда ушёл, Чон не оглянулся. Засмеявшись окровавленными губами,

внезапно соскочил и начал долбить клюшкой гольфкар, вспоминая, вспоминая,
вспоминая… Рыча, лупил как обезумевший, выбивая с капота краску и даже
искры.
Стоит лишь раз быть откровенным, и тебе это будут припоминать до смерти,
особенно близкие. Самый заклятый враг — всегда бывший друг. Никто не может
сделать больнее, чем родной человек. Поэтому он всегда ограждал Тае от
частностей своей жизни, ведь знал, как выпадет случай — он всадит нож
первым. Как поступила его тётя. Как сейчас поступает с ним Алекс.
***
— Сделай это, или мы расскажем всё воспитателю Симу. Все знают, что он
ёбаный педик!
Вокруг мальчика собралась толпа старших ребят. Чонгуку семь, и он наблюдал

из засады. Его опухшее лицо даже не зажило после встречи с директором, глаз
заплыл и не открывался, так что он не планировал влезать в новую передрягу. С
тем мальчишкой, которого окружили, они сбегали в прошлом году. Он был
слишком слаб, чтобы выжить на улице, поэтому они попались и подверглись
жестокому наказанию. Воспитатель Сим с тех пор положил на него глаз… и все
остальные. А Чонгук всё видел и бездействовал. Видел, как взрослые ребята над
ним смеются, грязно оскорбляют, пихая вонючие отростки тому в рот. У сирот
пустые глаза, но сейчас тот мальчик смотрит на Чонгука так, что проносишь
этот взгляд сквозь года.
Чонгук не тянет за собой слабых. Чхун — четвероногий друг, укусил его. Ну и
764/846
пусть он плохой человек, ну и пусть! Он сам по себе, он только за себя.
Глаза мальчика молят, его глаза кричат.
Детдомовец рыдает всем на потеху. Чонгук больше не может на них смотреть.

Поэтому «закрывает глаза».
***
Чонгуку десять. Он знает, взрослые бьют очень больно. Но он сам виноват, ведь
он — вор. Толкнув женщину в воду, он сбежал с её сумочкой. Так неудачно
попался.
— Грязный выродок, — нанося удары ногами, ругались местные, такие же

грязные рабочие. Женщина наблюдала за ними с ужасом, закрывая рот, чтобы не
проронить впечатлительные ахи, и просила прекратить избиение, но просила
недостаточно хорошо, так как никто не остановился.
— Это приютский щенок. Он ошивается здесь не первый день. Проучите его.
— Нет!!! Хватит, он же ребёнок! Прекратите!
Чонгук ненавидел жалость во всех её проявлениях и заодно каждого человека

на этой планете. Наказывай не наказывай, он всё равно не перестанет воровать,
потому что боль пройдёт, а голод — нет. И всё-таки жизнь на улице лучше, чем в
холодном приюте, кишащем будущими заключёнными. Даже если здесь его
могила, он примет смерть от чужой руки, но не покинет этих мест.
В конце концов, его отпускают, отшвырнув на землю. К компании вонючих

мужиков важно подошёл вылизанный сеулец — далеко не красавец и не сказать,
что молод, оценив мальчика взглядом, полным презрения. Без разницы, как
сверлит, главное, чтобы не убил, а если больше не ударит, то вообще повезло.
— Суман… не надо…
— Ещё раз здесь увижу, переломаю ноги, щенок.
Глаза той женщины он помнит с поразительной ясностью. Она стояла за спиной

того самого Сумана и безмолвно пускала слёзы. Похоже, ей было не жалко
сумку.
***
Окпо — неважный городишко, и он уже знает способ, как добраться досюда

«зайцем». Здесь есть порт, а на нём простираются недремлющие цеха и высокие
ряды контейнеров. Постоянная стройка и шум разносятся по всей округе. Его
встречает местная свора таких же бездомных, как он, собак, и подкармливает их
последней булкой. За это — они согреют его ночью, они будут лизать руки и
лицо, они его точно не предадут. Обществу людей он всегда предпочитал собак,
ведь кусачие они только от страха, а по-настоящему бешеные — это те самые
люди.
Ему нравится приходить на этот галечный мелкий берег — островок покоя и

уединения, откуда открывается вид на тихое море, чистое небо и мелодичный
765/846
полёт чаек.
На том же месте, что и в прошлый раз, будто они об этом условились, сидела та
женщина — девушка, скорее. Молодая красивая девушка, слишком юная для
этих суровых мест.
Как будто только его и поджидая, она поднялась на ноги, не совершая лишних
движений, будто могла спугнуть подкарауленного мышонка. Чонгук было хотел
уйти, но услышал просьбу остаться, а за ней — протянутый пакет с едой. А
кошка установила мышеловку, смотря невинными глазами, подкладывая сыр.
Он мог бы прожить и без этой подачки, но не его четвероногие друзья,

разнюхивающие кусты. Только поэтому он дал себе перерыв пять минут,
наслаждаясь морским воздухом и вкусным батончиком. Сладкое на языке
зашипело подобно соединению щелочи с кислотой. Рот обильно заполнился
слюной, и он едва сдержал себя от заглатывания батончика вместе с обёрткой.
— Привет. Помнишь меня? Как тебя зовут?
Он в бегах уже два месяца, но синяки сидели так крепко, как влитые, будто
поставлены были вчера. Волосы отросли и теперь стояли засаленным ёжиком,
придавая и без того бледному лицу болезненный, осунувшийся вид. Длинная, с
мужицкого плеча куртка, воняла псиной, потом и грязью и была разорвана на
боку. Он упорно молчал, грозно жуя батончик, осознавая в свои десять, что
имеет неведомый контроль над ситуацией.
А девушка поблёскивающими глазами глядела на его большие грязные

кроссовки.
— Из какого ты приюта?
Почуяв угрозу, он начал было отступать, но она, мигом распознав оплошность,

вскинула руки вверх — в условном жесте безоружности.
— Прости! Я никому тебя не сдам. Меня зовут Дадэ. Ли Дадэ.
Впрочем, никакого эффекта она не произвела, Чонгук смотрел всё с тем же

недоверием мелкого зверька.
Не он должен её поражать, это она пыталась удивить беспризорника, выменяв

минуту внимания. Но почему? Ему нравится это чувство.
— А тебя?
***
— Почему мы в это играем? Это уже прошлый век, пап.
— Настольные игры не стареют, — задумчиво пробормотал Чон, просчитывая

следующий ход. Го заставляет поработать головой, но также избавляет её от
множества тяжёлых дум.
— У меня уже мозг кипит… — жаловался Йен, с дополнительных занятий сразу

приехавший к отцу в офис. Поздний вечер всё ещё не разогнал многих офисных
766/846
клерков, в том числе президента компании.
Секретарь принёс им чай в насыщенно синих фарфоровых пиалах с изящными

крышечками, солидно зовущимися среди чайных эстетов «гайванью», после чего
Чон отпускает её домой. Секретарь, как и полагается хорошему работнику,
растягивает рабочие часы до ухода начальства. Но Чонгук не деспот, чтобы
бесцельно мариновать женщину в опустевшем офисе.
Йену ещё не доставало аристократизма в такой духовной области, как чайная

церемония: он не чувствовал богатого вкуса китайского почтения,
спрессованного в блин. Недоступное простому смертному чаепитие. Одно
название — пуэр, а понимания… Будь ему хоть пять, хоть сорок лет выдержки,
он не отличит копию от эксклюзива. Йену далеко до чайного гурмана. Да только
распивать чай за игрой в го — моветон! Но отец с непроницаемым
удовольствием цедит свою ароматно дымящуюся пиалу и, зажав между
указательным и средним чёрный камень, совершает ход.
— Твоя мама любила подобное времяпровождение.
В го нет дамок, ферзей и пешек, есть только белые и чёрные камни, но вот это —
однозначно «ход конём».
— Ты хотел о чём-то поговорить? — переводит стрелки Йен, обходя болезненную

тему.
— Я не могу провести время с сыном?
— Обычно ты занят работой… или своим Тае, — сощурив хитрые глаза,

договаривает будто бы даже обиженно.
— Обычно ты тоже занят. Учёбой. — С первых секунд растерявшись, Чон

отвечает немного грубее, чем следовало.
— Он больше не будет с нами жить? Ты навсегда с ним расстался?
Йен проявляет невиданное любопытство, ведь до сегодняшнего дня он ничего и

слышать не хотел о Дюране.
— Почему ты вдруг о нём вспомнил?
Это, конечно же, не ответ.
— Ди постоянно пересматривает свой детский альбом и ищет Тае. Она по нему

так скучает, а он даже не звонит… Он хуже всех, папа.
Чонгук обращает на него взгляд исподлобья. Оправдать Тае — значит,

признаться в собственных прегрешениях. И совсем не важно, что об этом думает
сын.
— Он болеет, Йен.
Вот именно — болен. Напрашивается логичный расчёт — Тае нуждается в

помощи специалистов, поэтому, куда бы он на этот раз не сбежал, поиски нужно
начинать с клиник. Анорексия, перелом руки — это его и выдаст.
767/846
— Чем таким можно болеть, что даже нет сил позвонить своему ребёнку?
— Прости, но это тебя не касается. Давай сменим тему.
Сын предсказуемо насупился. С возрастом начинает показываться его характер,

с отца как под копирку: непримиримый, властный и эгоцентричный.
— А то, что касается меня, мы не обсуждаем. Даже когда мы жили раздельно, то

были ближе.
— Ты взрослеешь — в порядке вещей иметь тайны, о которых не хочется

делиться с отцом, хотя я открыт для любого толка информации, ты же знаешь.
Так отчего этот недовольный тон? Я в курсе твоих дел: ты бросил немецкий,
шахматы, робототехнику — допустим, я ничего не имею против.
— А ты спроси: почему? Спроси, что я хочу, спроси, какие у меня от тебя секреты.
Чон отставил гайвань, накрыв свой дражайший пуэр крышкой, сцепил перед
собой руки, бросил го. На лице прошла рябь раздражения. Возможно, распивать
чай с сыном в пубертатном периоде было не самой лучшей идеей.
— И что ты хочешь? — громогласно узнал.
— Я хочу стать врачом. — Сказать, что Чон не понял смысл слов, не сказать
ничего. — Хирургом. — Речь явно не корейская, ведь всё непереводимо. — Хочу
спасать людей.
Знал ли Йен, каким отец может быть вредным и строгим? Имел смутное
представление, не более того. Обычно они всегда друг друга слышали и не было
у них серьёзного повода для разногласий. А это — удар ниже пояса. И Йен даже
представить себе не может, какой силы.
— Что?.. — хмуро рявкнул.
— Я буду врачом. — Уже не «хочу», а «буду», и больше никаких детских

заявлений про наследование Верфей.
Не о тех тайнах Чонгук говорил.
— Не расслышал, — угрожающе. Сын слегка сдрейфил, но от своего не отступил.
— Ты прав — я взрослею и понял, что мне не интересно судостроение.
— Для таких решений ты ещё не созрел.
— Я не изменю своего мнения.
— Да что ты! — Отец вышел из себя быстро, перескочив этап конструктивного

диалога и сразу на ступень деструктивного, для остроты восприятия столкнув со
стола игральную доску с чашками под камни. Грохот стоял страшный. Маленькие
чёрно-белые камни разлетелись по всему кабинету, разбились и гайвани,
разлился недопитый чай. У Йена часто-часто заколотилось сердце. — Ты хоть
знаешь, какой ценой я заполучил эту компанию! Тридцать лет моей жизни
768/846
положено ради этого кресла! Ради того, чтобы мой сын продолжил дело и ему не
пришлось повторять мой путь! И ты заявляешь, что тебе это не интересно?
Бизнес — не студенческий клуб, детка, а я не зазывала! От тебя требуется
только хорошая успеваемость и стремления, не более.
— Так я и не хочу повторять твой путь, я хочу идти своим.
Отец хлопнул по столу, отчего стеклянная поверхность тревожно задребезжала.
— Это из-за матери? Думаешь, сможешь спасать таких, как она? Нет, они будут
умирать! Медицина — это не твой уровень. Ты не знаешь цену деньгам, а я знаю.
Ты будешь моим наследником, и это не обсуждается.
— Как ты можешь!..
— Могу. Когда у тебя есть деньги и власть, ты можешь диктовать условия,

можешь лишить карьеры, подарить возможность, уничтожить человека или
спасти его, и для этого даже не нужно клясться Гиппократу. А мой сын устал от
довольства и мечтает быть простым смертным? Не разочаровывай меня.
Полагаешь, папа тебе во всём будет потакать, может, и клинику подарит? Кому
ты нужен, доктор? Твой будущий доход — плата за месяц обучения в твоей
школе.
— При чём тут деньги! — не имея контраргументов, подросток негодовал.
— Не беси меня, Йен! У тебя размытое представление о жизни, ты ещё ребёнок.

Мне всё равно, кем ты сегодня хочешь стать: певцом или акробатом — ты
пойдёшь по моим стопам. Я не позволю тебе рассчитывать на меньшее.
— Это ты меня разочаровал, папа! — дерзко прикрикнув, в действительности

сильно шокированный резкостью отца.
— Сбавь тон. Твоё разочарование мы переживём.
Йен обозлённо выскочил из кабинета. Далеко не убежит — так же сядет с ним в

одну машину, никуда не денется, потому что совсем не приучен к
самостоятельной жизни.
Чонгук откинулся на кожаном кресле, оно приятно поскрипывало. Глаз упал на

модель нефтяного танкера с романтичным названием «Львиное сердце».
Мальчик-с-пальчик подарил его. И, думается ему, с пальчиком вести
профилактические беседы было куда проще: он брыкался, плакал, но слушался.
С сыном всё иначе, с ним так нельзя — своему ребёнку нельзя ломать крылья.
Чонгук устало усмехнулся, словив себя на мысли, как в эту самую минуту
страшно хотел обнять того мальчика, приласкать, стереть эти извечные слёзы с
его лица.
…Попросить прощения за то, что был неоправданно жесток.
«У меня постоянно болит голова и живот. Чувствую себя странно слабым, как
будто меня ничего не держит, и я улечу как гелиевый шарик, если отвяжется
ленточка».
769/846
Ленточка... чёртова.
***
Чонгуку восемь. Его спальное место часто раскладывалось у теплотрасс. Совсем

не удивительно, что его определили в один из сеульских детдомов, раз он тут
родился и вырос, но лучше бы сослали на периферию. В детдоме всегда было
холодно, поскольку водопровод, вроде как, ему был не по карману, а потому
детям приходилось потреблять кипячёную грунтовую воду, и это под боком у
местных властей. Большую часть времени, проведённом в статусе приютского,
он пробыл в бегах: на теплотрассах, в ближайших от Сеула городах — на
блошиных и уличных рынках, с палками, рубящими высокую траву и с собаками.
Надо сказать, сбегал на совесть и прятался подолгу.
Однажды добрался в Асан, что в ста двух километрах от Сеула. И постоянно

ошивался на местном рынке, иногда подворовывая, а порой и занимаясь грязной
работёнкой. Здесь Чонгук узнал, что собака — не только друг человека, но и еда.
Ему предложили отлавливать бродяжек за миску тёплого риса, и он, сам того не
ведая, привёл «друзей» на верную смерть. Ему никогда не забудется
раздирающий перепонки вой забитой с особой жестокостью собаки и рис,
вывалившийся изо рта. За еду и кров ему впаивали роль палача, уродливыми
улыбками обещая место работы и будущее, восьмилетнего ребёнка толкая на
убийства. Кем бы он тогда вырос? Шестёркой мафиози? Маленький Чонгук,
выронив плошку каши, уносил оттуда ноги, что аж ветер свистел в ушах, и с тех
пор десятой дорогой обходил торговые точки собачатины. Но не перестал
бродить по рынку, а потому они ещё встречались, и торговцы над ним
издевались, ехидно посылая спасать французских лягушек. Какой-то дед,
гастроном «долголетия»*, на весь рынок обзывал его сучьим выродком и
японским засланцем, не уважающим корейские традиции.
Не многих трогала история малолетнего беспризорника, но в этом продажном

месте, где у людей вместо сердца стыли камни, нашлась неравнодушная
женщина, подкармливающая его за так. Она ничего не просила взамен, но он с
рвением брался за любые мелкие поручения, даже не зная, что можно получать
заботу без кредита.
И состоялся у них разговор. Она спросила: «Кем ты хочешь стать?» Он серьёзно,

вскинув подбородок, ответил: «Я хочу стать чемпионом мира по боксу».
Женщина посмеялась. «Что хорошего в том, чтобы быть боксёром?» «Тогда
никто не сможет меня обидеть», — ответил мальчик.
Эту женщину он называл уважительно «мадам». По-настоящему её звали Го Суэ.
Мадам Го.
Потом его поймали, их пути разошлись, он так и не стал боксёром, а она так и не
сменила место жительства. Разве он не рад, что его мечте не суждено было
сбыться? Мадам Го мыслила верно: что хорошего в том, чтобы быть самым
сильным? Если настоящая сила — в деньгах.
Он лучше других знает им цену. Его настоящий отец, лица которого он не

помнит, погряз в долгах, и чем сильнее барахтался в луже, тем больше увязал в
этом болоте. Насколько он был осведомлён, отец не был плохим, азартным или
глупым человеком — из породы тех глупцов, что в этом мире делают всё
770/846
скверно. Самый обычный кореец, трудоголик, работающий в большой компании
— предел мечтаний всех граждан нации. Его родители поторопились с ребёнком,
но ошибкой стало не его рождение, а то, что в вечной погоне за власть и успех,
отец проиграл: поверил не тем людям, вложил не в то дело, и в итоге потерял
всё: заложенную квартиру, доставшуюся от родителей, накопления,
подержанный автомобиль. Проценты росли, Чонгук тоже рос, и их семья стала
трещать по швам. Когда платить стало нечем и жить стало негде, отец
сломался. Чонгук почти не помнит доприютского детства, но от полицейских
услышал, что в состоянии алкогольного опьянения отец покончил с собой, а
мать, по недостоверным сведениям, убили коллекторы. Возможно, случайно,
может быть, и нет.
В день, когда она ушла, он ярко запомнил последний миг: её потухшие глаза,
бесцветный голос, холодную руку, за которую зачем-то схватился, и она её
отдёрнула, стоптанные, но такие красивые зелёные сандалии, равнодушное
обещание скоро вернуться. Она закрыла их на ключ, и он остался с годовалым
братом и маминым любимцем — золотистым ретривером, подаренным отцом, по
кличке «Ео», запертым в однушке на крыше дома. Ео… это значит мягкий,
пушистый. Какие-то обрывки воспоминаний. Кажется, он всё ещё помнит, каким
тёплым и приятным на ощупь был его Ео. Чонгуку было всего-то пять, но он уже
научился приглядывать за младшим братом, а поскольку у них не было средств
для его устройства в сад, он всё время проводил с игривым псом.
Мама всё никак не возвращалась. Чонгук никак не мог открыть дверь, еда в доме
заканчивалась и вскоре исчезла совсем. Он долго ждал, как Хатико своего
покойного хозяина, и спустя три дня одиночества начал плакать вслед за
братом. Богён, не замолкая, со страшным визгом рыдал — наверняка потому, что
у него что-то болело. Ео тоже хотел кушать и скулил, и всё чаще обессиленно
лежал у кровати. Чонгук звал на помощь и толкал дверь, но совершенно не знал,
что делать, ведь в пять лет он был не умнее Ео.
Потом они лежали втроём, спрятавшись под одеялом: Богён, наконец, уснувший
и ретривер, своим большим мохнатым телом согревающий их.
— Мистер Чон, к вам посетитель.
…Из зыбучих воспоминаний вытянул голос секретаря.
— …Пригласить?
…Гладкая шерсть Ео застряла между пальцев. Боль застряла между рёбер.
— Кто пришёл?
— Директор Ли. Пригласить?
— Нет. Пусть подождёт, — резко ответил он, отключив внутреннюю связь.

Откинувшись на спинку кресла, ослабил галстук.
Давно он не вспоминал детство. Он не помнил лиц родителей, Богёна, Ео. Мама

ушла в зелёных сандалиях и так и не вернулась. А что, если бы он тогда
ухватился за её холодную руку посильнее? Что, если бы удержал? Нельзя верить
обещаниям, нельзя отпускать, если боишься, что человек однажды не вернётся.
771/846
Какими были руки Тае в последний раз? Горячие, нежные, хрустящие как чипсы,
не выдержавшие его натиска.
Почему ушёл? Почему даже не пообещал вернуться?
***
Чонгук позвал Алекса в SPA-салон, где подобающим образом извинился за срыв и

нелепую потасовку. С Миллером редко прокатывала ложь — в сущности
полуправда, лёгкая недосказанность в намеченных планах, но тот с большим
подозрением, а всё же заглотил наживку.
Отдыхая после расслабляющего массажа, лежали голые с прикрытыми глазами.

Язык предсказуемым образом развязался, смягчившись, как и растёртая красная
кожа.
— Я ни в чём тебя не подозреваю. — Сердобольная речь, произнесённая

доверительным полушёпотом, вызвала у Миллера смешок.
— Я польщён.
— И я прошу тебя не как начальника, а как друга.
— С твоего позволения, я, как друг, хочу для тебя лучшего.
— Ты же знаешь, какие у нас с ним отношения, — лёжа на руках, приоткрыл

глаза, обратив поплывший взгляд на Алекса. — Мы повязаны.
— Гук, у этого всего должен быть конец. Вот он.
— Я был зол, это нормально. Но я люблю его, он мне нужен.
На чистосердечное Миллер скептично выгнул бровь.
— Почему тебя это удивляет? Конечно, я люблю его, иначе бы всё не имело
смысла.
— Наверное, потому что у нас с тобой разные представления о любви.
— Ты меня знаешь, если я чего-то хочу… Это можешь быть ты, но я могу нанять и
кого-то другого для его поиска. Вот только ты же всё равно вмешаешься.
— Как будто у меня есть выбор.
— Никто лучше тебя не справится.
— В Корее. Но Дюран за границей, с поддельным паспортом, сделанным за

границей, бог знает, с кем заключивший сделку. Трудновыполнимо.
— Но выполнимо.
— Ну да, как идти в Сеул искать господина Кима*.
— У него анорексия, проблемы с психикой, сломанное запястье — поиск
772/846
сужается.
— Аналитик, — сыронизировал Алекс. — С чего ты решил, что те, кто ему

помогают, стремятся его вылечить? Запястье срастётся за три недели, но уже
прошло полтора месяца.
— Брось. Не мне тебя учить, с чего начинать. Ты знаешь дату прилёта, его
симптомы. Скорее всего, он где-то в Европе, почти уверен, что во Франции. В
прошлый раз он туда и собирался, и я сомневаюсь, что что-то изменилось. У Тае
несложное шифрование. Он усердно читал французские книги в оригинале не
ради того, чтобы впечатлить меня в постели.
— Я это всё знаю, Чонгук. Мы делали запросы, но ответ один — никаких корейцев
и даже очень симпатичных у них не было, ни со сломанной рукой, ни с
истощением.
— Ты проверил все клиники?
— Не задавай глупые вопросы — не получишь глупые ответы.
Чонгук довольно, разнежено улыбнулся. К нему вернулась массажистка, разлив

по спине тёплое масло. Этот салон был известным в высших кругах борделем с
обслуживанием «всё включено». Будет ложью сказать, что он уже давно не
посещал подобные заведения и вот, наконец, отводил одинокую душу.
Партнёрские встречи не всегда проходили в стенах офиса или ресторана.
Коммуникабельность — часть бизнеса, в неформальной обстановке рождаются
благоприятные финансовые союзы, и, хотя он не жалует пьянство и пустую
болтовню, всё же за редким исключением становился гостем этих мест ещё при
Тае. Утверждал, что не изменяет в отношениях? Ему — нет. Но правда в том, что
то, чем являются отношения для одних, не есть отношения для других. Тае об
этом, конечно же, не задумывался. Не каждый секс — занятие любовью. Идти
против своих принципов? Возможно. Стоит поменять формулировку.
Тае был для него особенным, ему не хотелось изменять, и это всего лишь
очередная прихоть, ведь, по сути, при голом расчёте их отношения —
принадлежность ему Тае. Ухоженный податливый мальчик и так ждал его в
постели, и, имея столько возможностей согрешить, он томил желание до дома —
вот в чём прелесть.
В силу возраста Тае бы не понял их стиль переговоров. Он же совсем юный, для

него поцелуй с другим человеком — уже измена, первородный грех: и приползёт
змея, и сорвётся запретный плод, и будет изгнан он из Рая — эти убеждения
Чонгук сам в нём взращивал, называя неверностью даже косой взгляд. Понятие
измены тоже у всех разное. Он видел голых женщин, роскошных женщин,
поистине красивых шлюх, знающих толк в развлечениях. Они его хотели, и
иногда он давал им поводы для ожидания, но это лишь азарт, игра на грани.
Конечно, мальчик бы не понял, если бы он ему сказал, что это ничего не значит.
И так как представление о верности и о жизни у него другое, он никогда не
считал себя скотиной. Себе же благодарен за не случившиеся, ничего не
значащие связи. Не то чтобы кто-то чего-то заслуживал, а кто-то нет, но в
отношении Тае он не желал толпу в постели.
Гадюшники, замаскированные под салоны и караоке-бары популярных улиц,

отличались от улицы красных фонарей качеством товара и их стоимостью. Но всё
773/846
это давно приелось, голые тела — всё ещё просто тела, секс — один из способов
самоудовлетворения. Другие мальчики и девочки побуждали мысль, но не
действие, и это совершенно нормально, ведь он здоровый мужчина. И он
задаётся вопросом: разве это не та хвалёная всеми любовь, когда отказываешься
от других конфет, выбирая одну, хорошо испробованную, проверено вкусную?
Шведский стол и шведская семья — это же, в сущности, одно и то же: какой-то
швед не может ограничить себя чем-то одним.
С Тае ему было… хорошо? Румяный херувим на влажных простынях с

покрасневшей шеей от его щетины был действительно сладким нектаром.
Обнимательный, простой как снег, как первый снег, которым не можешь
налюбоваться. И как интересно было наблюдать за его поведением: когда Тае
очень старался в постели, пытаясь соответствовать каким-то стандартам, когда
искал общие темы для разговора, пытался быть удобным — Чонгук играл на этом
инструменте, настраивая под себя. А если Тае отстранялся и просто по-детски
злился, значит, он выпрашивал внимания. На самом деле, Чонгуку было не
важно, есть ли у него образование, достаточно ли он начитан, имел ли
перспективы. Как он и говорил Файе — значение имеет лишь степень его
заинтересованности. Но Тае этого не знал. Он был крайне раним и чуток к его
мнению. То, на что другой бы не обратил внимания, Тае воспринимал остро.
«Зато со мной не соскучишься. Как с тобой» — детская претензия, яйца
выеденного не стоит, а Тае из-за неё расплакался. Настолько он был в себе не
уверен.
И почему ему так тошно от этого массажа?
— Ваши ручки, мадмуазель, — галантно произнёс Алекс, не позволив массажу

стать прелюдией, присев на кушетке. Девушка приятно разулыбалась, понятливо
отступив. Миллер так и держал полотенце между ног.
— Ты с ним спишь? — хрипло подал голос Чон, в свою очередь не отсылая

массажистку.
— Похоже на то, — накинув халат, шутливо ответил, и все всё поняли, хотя никто
не называл имён. Они говорили о Чимине.
— Чувствуется неуверенность. Кто сверху?
Миллер засмеялся, кинув в него полотенце. Как, оказывается, неприятно

радоваться за других, когда у самого на личном паршиво. И он ушёл, не
отчитываясь. А Чонгук был не против забыться.
***
— Николас.
Три месяца весны пролетели как одно мгновение. Алекс продолжал поиски или
же только создавал их видимость, но результат был един — неизвестность,
потому Чон подключил Николаса. Йен вёл холодную войну, отказавшись от
перспективы провести день рождения в какой-нибудь стране. Хоть Диана была
папиной радостью и послушно себя вела, зачастив приходить к нему ночью в
спальню. А он и не отучивал, забирая её с собой. Как стало потеплее, они вместе
уходили встречать весенний рассвет в бору — среди пихтовой сырости и
морозной свежести, и с энергичным Ураганом впереди планеты всей. Харбин
774/846
боялся отходить далеко от дома, только если поблизости не было Дианы. Её
нешуточное обаяние всех влекло за собой.
Он рад, что у него есть хотя бы дочка. Им вдвоём не скучно. Они изучали флору и
фауну небольшого леса, подбирали палочки, пытались покормить белку, в
погоне за которой Чонгук раскатился и содрал ладонь, а Диана из-за этого
зашлась виноватым рёвом. Также они нашли ежа — на редкость страшное
создание, которое Диане, безусловно, приглянулось, как юному человеку,
интересующимся всем сущим.
— А едык кусать? — пролепетала дочка, бесстрашно его потрогав.
— Ёжик кушает невкусно. Ты вкуснее кушаешь.
Диана довольно улыбнулась, разбалованно повиснув у него на шее, большими

мерцающими глазами заглядывая ему в лицо.
— Мой мурчик, — погладив под подбородком, обнял её. Ненадолго остановились,

став одной большой нежностью. Диана уже сонно моргала, потеряв интерес к
рассвету и ёжикам, а он хотел запомнить этот миг.
Чонгук имел не беспочвенные опасения, что его Мурчик начнёт забывать Тае. Это
не то, чего бы ему хотелось, поэтому он сам напоминал ей о папе, подкладывая
фотографии, разрешая смотреть записи с репетиций и спектаклей. Он больше на
него не злился, строя планы. Тае отчаялся, он болен, какой с него спрос? К тому
же удар нанёс не он, и он же явно был напуган. Чонгуку известно, что Тае не
кровожаден, он даже не смог сделать ему укол сна. Но его затяжное умение
прятаться поражает и действует на нервы. С кем он связался на этот раз? Как
долго собирается скрываться? А дочь?
Миллер долго отговаривал его от затеи объявить о нападении и подать в розыск.

Его стараниями Тае до сих пор числился пациентом реабилитационного центра.
Впутывать полицию действительно ни к чему. Он намерен удочерить Диану, но
всему своё время. На этот раз Тае не сдержала даже дочь, но её удочерение
будет страховкой для самого Чонгука. Страховкой, что она точно останется с
ним. Тогда Тае несколько раз задумается, прежде чем решится на похищение.
Они вдвоём уже переступили все мыслимые и немыслимые границы, и нечего
удивляться, что он готовит отступные для худшего.
Втайне от Алекса он подобрал новую квартиру для Тае — пентхаус в новом

районе в Кояне*. Достойное их гнёздышко. Возвращать его в дом нельзя не по
причине предвзятого отношения сына, а потому что симптомы Тае там
обострятся. Что нелепо, ведь проживание в сосновом бору задумывалось как
идеальный эко-проект. Теперь для него это место страха. В пентхаусе Тае
должен чувствовать себя лучше, чем в больнице. За ним постоянно будут
наблюдать, он сможет воспитывать Диану (Чонгук больше не станет их
разлучать). На первое время он подготовил цепь — без шуток — с надеждой
никогда ей не воспользоваться. Тае тоже толкает его на крайние меры. По его
заказу в спальне встроили ванную комнату с прозрачными стенами, опять же
ввиду повторяющихся суицидальных эпизодов. Он бы не хотел в страхе гадать,
чем тот занимается, закрывшись, ну а Тае это как-нибудь примет. И, когда
привыкнет, он приложит все усилия, чтобы они вернулись к прежним
отношениям.
775/846
Прежним… Он и сам пока не решил, к чему из прежнего им стоит возвращаться.
Сложно объяснить, что на Тае нашло, когда он набросился на него с поцелуями в
туннеле, потому что до этого он трясся от каждого его прикосновения, как от
ядовитой змеи. Ему до сих пор в кошмарном бреду приходит образ тощего
бледного мальчика на кипельно-белой койке в психиатрическом. Он сбежал в
крайне неудачный момент! Тае никогда и не отличался плотностью, но тогда
выглядел как тростинка, нездорово слившаяся с простынёй. Проверено на
практике — кость переломилась без особых усилий. Наслушавшись о его
прогулке у края моста, отпало желание задевать его ранимую самооценку.
Впредь он будет следить за языком.
Но правда?! Он так расстроился из-за чуши! А сколько её было до… Его низкая
самооценка сама просилась под удар. Если он вёл себя в постели отстранённо,
стоило лишь проехаться по его постельному мастерству, как между ними
вспыхивала искра: Тае начинал брыкаться, злиться, а он, очевидно,
возбуждаться процессом подчинения. Притом он никогда не брал свои слова
обратно, считая, что стращание Тае на пользу. Он так привык к его слезам, что в
какой-то момент перестал на них реагировать, списав их на подростковые
симуляции. Он мог ругаться и драться, а ночью, отодвинувшись на самый край,
тихо увлажнять подушку слезами. На пользу. Тае любит преувеличивать и
вредничать. Но, значит, воспитательная программа была несовершенна, раз он
заболел.
Припоминает такой случай. Это случилось в поездку в Таншань. Они по обычаю

ругались — ну, как ругались: Тае на что-то обижался, а он одаривал его
равнодушием, устав от выяснения отношений. В то время Тае посещал
психолога, тая обиду и за то, что он бездушно послал его к специалисту. После
донорства спермы Чонгук насильно забрал его с собой в Таншань, и себе
обеспечив тёплую постель, и его развеяв. Но они снова поругались на почве
Таеного страха перед родительством.
В грёбаном «Континентале», где он всегда останавливался, грёбаный Май

Цзяшань пускал в него пошлые взгляды, а он, Чонгук — закон и порядок, тому не
воспрепятствовал. Генеральный отеля был престарелым маразматиком, с
которого уж сыпался песок, и он не видел смысла устраивать петушиные
разборки с ветхим Казановой. Потом было раннее утро, он поднял Тае вялого и
сонного, играючи без особых усилий избавив от одежды, смахнув его сон
выходом на балкон. Он подумал, что пора бы им мириться, не помешает огонька,
и Тае понравится маленький экстрим. Даже время подгадал безопасное: на
улицах перекати-поле, этаж высокий, утренняя разрядка скорая, но Тае
испугался и весь сжался, боясь стать жертвой китайских вуайеристов. В итоге
Чон с трепетом дотрахал его там же — на балконе, нежничая и ублажая, желая
разделить восторг от «публичного» секса. Ему хотелось разнообразия! И, ради
всего святого, он трясся над ним, как над месячным котёнком! Но что получил
взамен?
Оказывается, Тае посчитал, что он обращается с ним как со шлюхой и поэтому

ведёт себя отчуждённо, выводя на обозрение старпёрам вроде Мая.
Логической связи Чонгук в этом не видел никакой. Они собрались делать ЭКО,
какая шлюха? Очевидно, намерения у него самые серьёзные! Поэтому, когда Тае
ещё и заплакал, как будто он сотворил с ним что-то страшное, он просто молча
ушёл.
776/846
Сумбурное воспоминание. Ему так понравилось брать его пластичное тело,
горячее после сна, расслабленное, размеренно вбиваясь в растянутую под него
розовую дырочку. Он любил после близости полежать у него на пояснице, лицом
к округлым влажным половинкам, оглаживая их и бережно смазывая
покрасневшее нутро интимным маслом. Из-за Тае он стал гурманом смазок,
отдав предпочтение эксклюзивным маслам в глянцевых баночках, с
ненавязчивым травяным запахом и натуральным составом. С кем ещё он бы так
заморачивался со смазкой?! Тае со своей природной сладкостью побуждал на
телячьи нежности. Такой весь гибкий и стройный, доверчивый и скромный
юноша — хотелось дополнить его изящность соответствующей деликатной
атрибутикой. К сожалению, не было никаких послеоргазменных ласк. Тае
испортил ему настроение неуместной драмой. Сейчас, думает, было не так уж и
сложно присесть перед ним и подарить пару слов. Нет, это было очень легко, он
же хороший мальчик, послушный — поворкуй с ним тихо и вкрадчиво, и он
заколосится, развесив уши.
Тае сорвался из-за накопленного стресса, мелочь стала последней каплей. Но у

Чонгука не часто выпадало настроение вникать в его детский мир. Он уверовал в
своей правоте и не собирался подкладывать солому под каждый неровный шаг.
Теперь он ни в чём не уверен.
***
Он не плакал. Не плакал, когда попал в участок — голодный, грязный,

онемевший от страха. Не плакал, когда перед ним усадили детского психолога,
установившего ПТСР. Потом он оказался в чужих стенах холодного приюта,
обманчиво раскрашенных сказочными цветами и животными, ничего не зная о
сказке и новом мире, в котором отныне жил. Он не плакал, когда его, доверчиво
уводя за руку, вместе с остальными незнакомыми детьми, как стадо поросят на
убой привезли в университетскую больницу — под скальпель юных докторов. До
сих пор он помнит писк аппаратов, онемевшую нижнюю часть тела,
шевелящиеся из-за разговоров маски студентов, толпящихся возле
операционных столов. Беспризорники — мясо, не страшно, если один умрёт от
сепсиса, а второй останется бессильным. На благо медицины живое всяко лучше
трупов в анатомичке.
Никто не сказал ему, почему в паху болит, как ухаживать за собой. Таким
образом детям делали обрезание во избежание инфекционных заболеваний.
Ежегодно детдомовцев пачками свозили на циркумцизию, ну а подержав денёк
в забитой палате, отправляли восвояси — стонущих и хилых, с юбочками на
поясе. Чудо, что ему повезло пережить тот кошмар и остаться со здоровой
потенцией. Но он долго испытывал болевые ощущения и боялся притрагиваться
к пострадавшей области.
В детдоме дошкольников обривали налысо, и они походили на маленьких зэков.

Сбегать он начал с семи, узнав, что такое дедовщина. Ребята постарше
издевались над слабыми: калечили, заставляли воровать и даже насиловали.
Директор был редкостной извращённой мразью, продающей те самые услуги с
воспитанниками дома, и воспитатели в паскудности от него не отставали.
Филиал ада находился под контролем властей Каннама — тех, что разрешали
произвол, под носом у которых издевались над детьми, и те же люди — нелюди
— не давали десять жалких миллионов на водопровод. Лишь из-за
покровительства самой элиты в их приюте процветала бесовщина. А о вкусах
777/846
директора он узнал значительно позже, когда тот попытался распустить руки,
рассмотрев в нём симпатичную мордашку. Тогда Чонгук начал со всеми драться
и сбегать, закрывая глаза на чужие беды, не водя ни дружбы, ни какого-либо
общения с другими сиротами.
В возрасте десяти его усыновили, и память о приютских годах присыпалась

пеплом нового времени, но он вернулся. Это случилось перед смертью отца:
Чонгук нанял шайку из местной группировки, не гнушающуюся никакой грязной
работёнки, и совершил визит. Много воды утекло, директор уже был похож на
доживающую свои дни черепаху, но приют так и остался местом для стока всей
людской грязи.
Ещё одним выходцем этого приюта и был босс группировки, с которым он

наладил контакт. Не весь его бизнес был легальным, ему требовалась
поддержка мафии для большего влияния, потому они вели совместные дела. Его
звали И Мусон. Чонгук бережно оберегал своё детство, и эта казнь была в его
честь. Главным условием было выманить дьявола на нейтральную территорию и
порешать, при этом не запачкав его имени — бизнесмена Чон Чонгука, лидера
гонки за место председателя судостроительной компании, дабы не нажить
врагов среди верхушек власти. Он был на месте происшествия и с удовольствием
насладился зрелищем. Ни жалости, ни отвращения он в помине не испытывал.
Чон прошёл через многое, его руки также были в крови, он не боялся божьего
суда и за звание хорошего человека никогда не гнался. Его восхождение на
Олимп Верфей достойно Геенны огненной, так чем он отличался от кучки
несчастных гангстеров?
Когда вскрылось грязное прошлое приюта, его быстро и по-тихому

расформировали. Потом убрали воспитателей и тех, кто уже там давно не
работал. Это было ради успокоения его души. Он наблюдал за происходящим
вместе с группой детей — жертв, и считал, что совершает правое дело. Они
убрали мусор, только и всего.
Чонгук намекал, что был особо жесток в период бурной молодости, но Тае и
представить себе не мог насколько. По той причине Чон бы никогда не
рассказал, как отомстил глупой однокласснице, что, сама не зная, подвела к
суициду. И он бы не хотел, чтобы об этой стороне его жизни знал Тае, Йен или
даже Риджин.
И потому, когда Алекс на гольфе взбередил старые раны, упомянув его

отношение к педофилии, он вышел из себя. Как бы он не ненавидел Сумана,
навредить его ребёнку попросту бы не смог, и решающую роль сыграл не запрет
матери. Его охватили безумные идеи, да он же мстительный ублюдок, не
умеющий прощать. Он злился на Тае, точнее, злился его внутренний ребёнок на
другого, чуть более везучего ребёнка, но, боги… нет, он не настолько низок. Это
противоречит его религии, и мама с Алексом об этом знали.
Тае вправе на него обижаться, но Чонгук в этих отношениях старался, проявляя

любовь и заботу в силу своего эмоционального диапазона. Его воспитывали
улица и деспотичный отчим, повелительница Халласан была не менее
кровожадной дамой. Среда обитания обязывала обзавестись клыками. Он рос в
другом мире, и Тае этого не понять, как не понять Чонгуку его тонкую душевную
организацию. Несмотря на свой мстительный и скользкий нрав, он может
простить ему секс на стороне, оскорбления, предательство, толкнувшее на
сговор с чужаками, нападение. Тае запутался, и, тем не менее, он ему нужен.
778/846
Жила вера, что он разрушит выросшую между ними ледяную стену.
А что потом, решит по ходу.
***
В середине лета они с сыном съездили в Китай к бабушке Ву. Файя не так давно
вернулась домой после принудительного лечения. Кроткая, молчаливая,
осторожная, одним словом — шёлковая. Исчез огонёк, посерел облик. Теперь она
носила короткую стрижку, ходила в однотонных растянутых вещах, перестала
краситься и с его приезда ни разу не заглянула ему в глаза. В доме пустота, как
будто кто-то умер.
Чонгук сходил в сад, посидев у дерева Риджин. Возложил цветы, сам с собой
поговорил. Потом их стало трое. Позади остановилась такая же безжизненная
тень матушки Ву.
— Не приезжай сюда больше, — потребовала с горечью, поистине злым голосом.

Чонгук так и остался стоять к ней спиной. — Тебе здесь не рады.
— Я приезжаю не к вам.
— Ты уже погубил одну мою дочь, оставь в покое вторую! Уходи и не

возвращайся, дьявол!!! — И вот уже взорвалась, обрушила свой гнев, едва
удержав себя на месте.
— Твоя милая дочь не раз пыталась залезть мне в штаны, и вы вместе пытались
убить моего любовника. А лично ты строила козни за моей спиной, настраивала
против меня родственников. Куда же я уйду от вас, матушка?
Женщина налетела на него с кулаками, но он её обездвижил, крепко сцепив

запястья.
— Ты изменял ей всю жизнь, похотливая тварь! Ты испортил жизнь Файе!
— Я не просил меня любить. Наш брак — пустышка, и, если кто-то из вас на этом
плохо нажился, могу предложить платок. Вы зря надеетесь, что я так просто
исчезну. Я заставлю вас пожалеть о содеянном.
Госпожа Ву залепила ему звонкую пощёчину. Его лицо развернуло, и, поиграв

челюстью, он снова на неё посмотрел.
— Ты мне за всё заплатишь, — пообещав.
***
Он пришёл в этот дом закомплексованным зелёным мальчишкой — в дом своих

будущих родственников. После учёбы в Штатах всё изменилось, изменился он
сам и не совсем в лучшую сторону. Научившись трахаться, он не стал большим
крутым взрослым. Ему было необходимо отлучение как от семьи, так и от матери
в частности. Она была в его жизни светочем, затмевающим всё. Может, отец
отправил его в ссылку не со зла, может, он понимал, что это ему на пользу. Как
знать, как знать…
779/846
Никогда и ничего он не питал к Риджин. Она была дочкой влиятельной фигуры,
друга его отца — естественно, он опасался причинить ей боль. Риджин была как
принцесса — очень красивая и наивная, ничего не знающая о трудностях жизни.
Нет, она ему не подходила, и он её не выбирал. Почему он должен чувствовать
вину за невзаимность?
Посещение дома семейства Со было для него насилием. Председатель Со, как и
его отец, всячески над ним измывались, и госпожа Ву охотно им в этом
потворствовала. Им доставляло удовольствие жалить его невысокое положение.
А потом на голову свалилась Файя. Приятно. Как нечаянная месть. Семья
дочерей его изводила, а сами дочери отдали ему сердце.
Как-то раз он заночевал в их доме без Риджин. Ночью к нему пришла Файя.
Восемнадцатилетняя соплячка. Завалилась к нему в комнату, завернутая в
одеяле. Он почти уснул! Разбудив его, сбросила с себя куль и предстала перед
ним, в чём мать родила. Чонгук, честно, первым делом решил, что это какая-то
ловушка, и вот сейчас зайдёт проклятый Со и лишит его головы. Но наивная
девчонка просто влюбилась, запрыгнула к нему в койку, признаваясь в чувствах
и умоляя стать её первым. Почему он этого не сделал? О, не стоит считать его
рыцарем в сияющих доспехах. Он был бы не против насолить председателю Со,
записав в свой список побед вторую его дочь. Не стал, потому что Файя уже
тогда была головной болью, сулящей одни проблемы. И всё же благородно
прикрыв девичью наготу тем же одеялом, наплёл про «ещё встретишь своего» и
дружески пообнимал, вытерев сопли. Вот и весь роман.
Плевал он на обвинения Ву. Риджин умерла не по его вине, Файя лелеяла о нём
мечты не по его вине. Он даже не имел отношения к смерти председателя Со.
Было ошибкой знакомить их с Тае, но он-то намеревался показать его почётное
место, серьёзность отношений. Он так же поселил его в одном доме со своим
сыном, заставляя того уважать отцовский выбор. Не учёл лишь одного — Тае был
мал и не понимал этого всего.
И, конечно, он не был готов к ребёнку, но почему это должно было его

останавливать? Тае ко всему приходил через стадии принятия. Чтобы ему
понравилось, сначала нужно было его заставить. Что трагедия для Тае — ничто
для Чонгука. Он не жалел о том унизительном минете, когда Тае оскорбился его
обманом о друге Богоме. Иначе бы не обошёлся. Он такой. Он может залепить
пощёчину за неуважение, может опрокинуть на койку и оттрахать до онемения
конечностей, может лишить каких-либо прав и считать, что вправе, раз ведёт в
этом вальсе.
Психушка? Да, он переборщил с безразличием, но Тае нужно было остудить

голову, он сам себя уничтожал. По той причине Чонгук был локомотивом,
тянущим эти отношения, принимающим за них двоих порой непростые решения.
И это нормально, это правильно — он старше на шестнадцать лет, это вовсе не
мелочь. Он жалеет лишь о том дне, когда его избил. Сомневается о решении в
порту: казалось, Тае потянулся к нему так — без шприцов, судов и лишений. И
всё же он был рад стать его опекуном — вот он безраздельно, полностью, его!
Исправиться? Измениться? Он отрицательный герой их пары просто потому, что
Тае по умолчанию занял отведённую ему положительную роль. Так не хуже ли
казаться тем, кем не являешься? Риторический вопрос.
***
780/846
— Пообещай, что станешь моим сыном?
Они снова на галечном берегу. В небе чайки, на земле люди, в воздухе

моросящий дождь, и Чонгук морщит взрослое не по годам лицо, с тревогой
вглядываясь в протянутую руку. Дадэ тянет мизинец. Жест, побуждающий
переплести мизинцы и закрепить обещание печатью большого пальца. Не
нарушать.
Что ветру нужно?! Поганая морось волнует море. И если море волнуется — раз,
Чонгук сильнее волнуется — два. Он не верит чужим рукам.
— У меня нет родителей.
— А у меня нет сына. Ты бы смог стать моим защитником?
— Господин председатель будет против.
— Ты умеешь хранить секреты?
Медля пару секунд, Чонгук неуверенно покачал головой. Он — могила тайн. Он

сам один большой секрет. Даже для самого себя.
— Мои родители были партнёрами господина Чон Сумана и его отца, но их убили.
Люди, которые меня вырастили. Господин Чон и его отец, эта проклятая верфь…
— еле слышно говорит печаль. И ей Чонгук верит.
— Но ведь господин Чон Суман ваш муж.
— Он сделал мне предложение, а я ещё не согласилась, — вот она и улыбается.
— А зачем вам сын?
Юная Дадэ упала перед ним на колени, осторожно взяв за плечи, трепетно
заглянув в глаза.
Поведала шёпотом:
— …Потому что я не хочу ребёнка от монстра. Я хочу сына, похожего на тебя:

сильного, смелого, мудрого. А я обещаю стать тебе лучшей мамой.
Чонгук спрятал руки за спину.
— Никогда мне не обещайте.
***
…Воспоминания растеклись чернилами, тёмные капли по воде — разводами. Вот

что прячется на тёмной стороне Луны — стороне, о которой никто не знает.
— Обещай, что не покинешь меня. — Чонгук целует самые нежные мамины руки:
они немного сухие, костлявые, но непостижимо сильные.
Он перенёс её из коляски на софу, уложил голову себе на колени, подсунул
781/846
подушку. Её тёмные мерцающие глаза улыбались, как и бледные губы.
Она притянула его ладони к собственным щекам.
— Я обещала не обещать.
— Я тебя никуда не отпущу.
Мерцание увлажнилось, его спрятала под ресницами. Шмыгнула носом, и мир

замер. Халласан потухал, и он ничего не мог с этим сделать — только крепче
стискивать руку, надеясь удержать. В этот раз точно удержать.
— Мой лев, мой смелый, сильный… мудрый, — проникновенно шепча, счастливо

улыбалась она, трогая его каменное лицо, застывшее в маске трагедии. — Мой
сын.
— Не прощайся со мной. Не смей.
— Чонгук… мама не может жить вечно.
Он отвернулся, вскинув волевой подбородок. Эти слова пробирали до слёз,

которых он не мог себе позволить.
— Я сказал — не смей.
— Чонгук… есть кое-что, что ты должен знать, кое-что очень важное.
— Нет.
— Послушай.
— Самое важное здесь — это ты.
— Послушай меня. Я твоя единственная и любимая?
— Ну о чём ты?.. Конечно, ты моя единственная.
— Если меня не станет, ты останешься совсем один, со своей болью.
— Мама.
— Чтобы жить дальше, нет... чтобы стать счастливым и по-настоящему

свободным человеком, нужно принять свою боль. Ты должен простить своё
прошлое. Оно — часть тебя, оно сделало тебя сильным. Оно привело тебя ко
мне… Поэтому выполни одну мою просьбу.
— Что угодно…
— Двадцать лет назад, — начала она твёрдо, наверняка чтобы не передумать, —

я нашла одну больную несчастную женщину. — Двадцать лет — приличный срок,
несчастье столько не живёт. — Её история тронула меня, и я о ней позаботилась.
Когда меня не станет, позаботься о ней. Для меня это важно.
Дадэ протянула мизинец.
782/846
— Пообещай.
Большим пальцем поставить печать — не так уж сложно обещать.
***
После смерти матери он приезжал в интернат всего несколько раз. Не было

никакой интриги, сомнений, он сразу обо всём догадался. Одна из его бывших
пассий однажды обозвала его эмоциональным инвалидом первой группы. У него
была инвалидность — по слуху, и это наложило на его жизнь характерный
отпечаток: так он слышал то, что хотел слышать и пропускал мимо ушей
остальное — недурственная способность, полезная в быту. Но в такие места его
не заносило.
Недалеко от морской столицы на острове Коджедо близ Пусанского пролива

расположился тот самый интернат для инвалидов. Благоприятное место с
хорошим обслуживанием. Женщину, за которой приглядывала его мать, звали
Йон Дасом. Мама же поведала, что эта женщина стала жертвой насилия
сексуального характера, вследствие чего у неё были повреждены внутренние
органы, переломаны кости таза, а сильный стресс повлёк за собой потерю
зрения. Госпожа Йон, как и его мать после инсульта, была прикована к
инвалидному креслу. Её существование было бессмысленно, но он продолжил
дело матери с поддержанием этой призрачной жизни.
Он не любил сюда приезжать, да и было не по пути. В последнее время

воспоминания точно ожили, преследуя его по пятам. И вот… он сидит на лавке,
прячась от солнца за тёмными очками, по правую сторону в коляске — госпожа
Йон, молчаливая и безликая, отстранённая, как будто уже давно не здесь.
А сам он здесь ли?
— Господин, вы чем-то опечалены, — смотря вдаль мутными глазами, она

заговаривает первой приятным женским голосом — столь тихим и плавным, как
весенний ветер. Делить с ней общество, на самом деле, очень комфортно.
— Жизнь вообще печальная штука, — неохотно отвечает, установив за ней

наблюдение.
Её глаза тёмные и безмятежные. И печальные. Как два затянутых омута.

Постаревшее лицо без глубоких морщин, серое и пустое, как у манекена. Сухая
фигура, скромная одежда, плед на коленях, гладкие, тугоподвижные руки с
припухшими пальцами, почерневшее обручальное кольцо на безымянном, плотно
пережавшее основание фаланги. Выглядит больно, но она его не может снять и,
похоже, не собирается.
— Как поживают ваши дети?
Последний раз он был у неё полтора года назад, так и рассказал о рождении
Дианы просто потому, что было нужно чем-то забить эфир.
— Младшая уже вовсю носится. Сын израстает, выказал желание стать врачом.
— Вы против? — угадывает она.
783/846
— Я знаю, что он всего добьётся, если захочет, но этого не хочу я. Ради его блага
займу роль антагониста.
— Готовы стать в его глазах врагом ради лучшего будущего…
— Если повезёт, он когда-нибудь оценит.
— Воспитание сына — непростое дело?.. — звучит как вопрос и утверждение. — У

меня было двое сыновей... — Чонгук напряжённо замолкает, испепеляя её
пронзительным взором. Соврёт, не признается, что затаил дыхание. — Старший
был таким умным и послушным… Я думала, он станет госслужащим как его
родители и всего добьётся. Бого́ м… «драгоценный меч». Я со средней школы
решила, что назову так сына… — голос дрогнул и взял небольшую паузу. — Он
должен был стать нашей опорой. Я понимаю вас, господин. Старший сын — это
всегда надежда и ожидания.
— А что с младшим?
— Если старший ушёл бы в учёбу, думаю, младший бы занялся творчеством. У

них бы было светлое будущее, что обязательно ждёт ваших детей. Я буду за них
молиться.
У Чонгука дрогнули губы.
— Бог глух, вы так не считаете?
— И слеп. — Её губ коснулась такая же еле уловимая улыбка, замершая как плод
во чреве, в которой больше нет жизни. — Потому он Бог. Слыша мысли
грешников и видя их злодеяния, он оглох и ослеп.
— Кому же тогда вы молитесь?
— Деве Марии. Она тоже мать — она услышит меня.
— Ну раз она слышит, тогда, конечно, попросите здоровья моим детям.
Выдержав уютную паузу с привкусом тёртой боли, нерешительно озвучил:
— Я хочу вас кое с кем познакомить. Этот человек тоже набожен, вы найдёте
общий язык.
Госпожа Йон приоткрыла рот от изумления, скромно пережив шторм эмоций,

будто боялась выразить неуместные моменту чувства.
— Честь для меня, господин.
Всё её тело стало одной дрожащей струной, отчаянно играющей до последнего.
Он закрыл глаза.
***
Чонгуку всё ещё десять. И вот его обследуют врачи, выносят вердикт:
784/846
«абсолютно здоров» — печать, на выход. Господин Чон Суман придирчиво
смотрит на него сверху вниз, как на грязь под ногами, на беду прилипшую
именно к его подошве. Дадэ ласково улыбается за его спиной. Но он не
чувствует их тепло, эти люди ему совершенно чужие.
Заламывая брови, господин Чон с претензией изучает досье на воспитанника

детского дома. Дадэ то и дело крутит помолвочное кольцо, давая знать: «Смотри
как некрепко сидит, так и слетит», — непокорно стоя на своём. Чонгук сидит на
детском стуле у выхода: в футболке с чужого плеча, благо что чистой, с
рассечённой губой и сходящим синяком под глазом — и выглядит как самый
неудачный выбор.
Швырнув папку на директорский стол, господин Чон рявкает, обращаясь не то к

побелевшему директору, не то к Дадэ:
— Голь перекатная! Чем тебе нравится ребёнок самоубийцы и какой-то бляди?!
Дадэ отвечает сокрушительно твёрдо:
— Но я же тебе нравлюсь.
— Ты посмотри на него! У него же на лице написано, кем он вырастет! Ты сама

мне родишь сына, нашего сына.
— Я бесплодна.
Она лжёт.
— Тогда нам вообще не нужны дети. Купи собаку.
— Я хочу этого мальчика. Это моё единственное условие.
Суман ещё раз разъярённо глянул на мальчишку, будто он виновен во всех его
бедах, на сей раз точно приказав директору:
— Уничтожь его биографию, тот мальчишка умер, теперь есть только мой сын.
Если кто-то прознает о его прошлом, отвечать будешь головой.
Дадэ заулыбалась ярче солнца, что ознаменовало её победу. Подойдя к ребёнку,

утешающе сжала его ладонь, закрыв страшный мир собой, и потянула вверх.
Сейчас он хотел сбежать из этого места. С ней или без неё. С любым взрослым.
Он больше не мог дышать этим воздухом, так было всё равно, какая судьба его
ждёт дальше.
И она сказала, что в памяти застряло эхом:
— Пошли, Богом.
Тогда его назвали этим именем последний раз.
*хаечи - львиноподобное существо с повышенным чувством справедливости,

785/846
символ Сеула.
*Идти в Сеул искать господина Кима - то же, что искать иголку в стоге сена
*Коян - город в 16 км от Сеула
*гастроном "долголетия" - самое популярное в Южной Корее блюдо из
собачатины – суп «посинтхан», или «суп долголетия», то есть имелось в виду
"любитель супа из собачатины".
786/846
Глава 40. Птица Феникс
— Пусть прошлое останется в прошлом. Поверь мне, обида не в моде.

— А знаешь, что всегда в моде? Возмездие.
Дневники вампира (The Vampire Diaries)
Чонгук одним из последних узнал об интрижке матери и (тогда ещё) личного

телохранителя. Дадэ была из той породы женщин, что принимают внимание как
должное, но ничего не дают взамен, потому их роман с Алексом был не явен. Как
будто его и не было.
Никогда Чонгук не становился свидетелем романтической сцены, ведь мама для

всех была холодна и недоступна, а Алекс играл по её правилам. …Потому что не
хотел потерять. Была ли она в него по-настоящему влюблена? Чонгук этого не
знает. Его Халласан — женщина-загадка, непостижимый магнит, и чем старше,
тем притягательнее она становилась и, может быть, поэтому в конце концов
свела отца с ума.
Кто жил в её сердце? Кого она любила? Любила ли кого-нибудь вообще? Всю
свою жизнь она посвятила воспитанию чужого ребёнка, с юных лет отказавшись
от молодости и увлечений, положив свои годы ради великой цели, никак не
связанной с собственным счастьем. То было возмездие. Оно безнравственно, как
и несчастье. Глупо ли? За своего врага она вышла замуж, снесла унижения,
обучилась искусству лжи и до конца своих дней воспевала прошлое.
Так было суждено? Быть может. И всё же этот выбор она сделала добровольно.
В её глазах отражалась красивая девочка — она сама, в чёрном платье на

похоронах родителей. Убийцы семьи забрали эту девочку к себе. Друзья семьи…
Партнёры и приятели. Предатели, подлецы. В этих печальных глазах красная
нить, протянувшаяся через всё детство от мизинца мальчика, на порядок её
старше, безуспешно пытавшегося с ней заговорить. Этот угрюмый мальчик
никогда ей не нравился, но незаметно он стал парнем, а вскоре вырос во
властного мужчину. Сын друзей, сын убийц. Чон Суман. Её жених и муж, первый
мужчина и последняя ненависть. И пусть месть будет блюдом, что подают
холодным. Она выбрала возмездие.
Госпожа Месть перед смертью попросила Чонгука принять свою боль, ведь знала
на собственном опыте: если не протянуть боли руку, она завладеет твоей
головой. Но Чонгук тоже свой выбор сделал сам.
От матери он научился якорению, ведь обязательно должен быть человек, на

ком свет сошёлся клином. Для сердцебиения нужен импульс, для жизни нужен
стимул. Потеряв отца, он потерял смысл. Пропал в Александрии, погладившей
его печаль. Был тенью властной матери, вокруг которой крутился мир. Потеряв и
её, он наполнил берега мальчиком с кукольными голубыми глазами. Таким
образом, круг замкнулся. И якорь пошёл ко дну.
Одержимость кем-то — вот что всегда было ему нужно. Одержимый целью, ты
можешь всё, одержимый человеком — даже больше.
Незадолго до смерти отца вдвоём с матерью они слетали в осенний Par Isis*.
Осень в Париже благодарна и современна, и чуть старомодна.* Туристы
787/846
разъехались, а Париж остался, впуская их в дни безмятежного досуга с видом на
Сену. Там он сделал один из любимых снимков Халласан с развивающимся
платком «Ши от Ли» у Эйфелевой башни. Софи-Александрия вот уж как три года
была мертва, и он не выносил всё французское.
Если бы он знал, что эта страна подарит ему ещё одно своё голубоглазое дитя,
то был бы к ней беспощаднее.
— Почему вы не завели своего ребёнка? — между тем о всяком с матерью.
Не в стиле Дадэ кормить льстивой ложью, что он — и есть их родной и

единственный, поэтому он не ждёт убеждений, а она не врёт.
— Я же говорила, что не хочу ребёнка от монстра.
— Он так просто поверил, что ты бесплодна? Как тебе удалось не забеременеть?
— Он был неосторожен, но женская хитрость побеждала. Я даже ходила к одной

ведунье, делала заговор на бесплодие. Не знаю, что в итоге повлияло, но я так
ни разу в жизни и не была беременна. — От этих слов повеяло холодом. Чонгук
соврёт, если скажет, что ему жаль. Ему не жаль, и он не хочет гадать, как
смотрел бы на родного ребёнка своей матери и что бы при этом испытывал.
— Конечно, он ставил меня перед фактом, что если я забеременею, то сдаст тебя
обратно в приют, но, на самом деле, ему и свои-то дети не были нужны.
— А сейчас? Ты ещё можешь.
— Не все хотят детей, как ты, — усмехнувшись, глянула на него этим своим
повелительно-снисходительным взглядом. — Я не планирую жить до старости.
— Сделаю вид, что не слышал.
Сыро отсмеявшись, она засмотрелась вдаль, этим приковывая к себе внимание.

Ни в одной женщине он не видел столько женщины, как в ней. Он был
необъективен, конечно, как и всякий, кто её слепо боготворил.
— Я отдала всю любовь тебе. Я бы родного ребёнка не смогла так полюбить, как
тебя.
— Из-за меня он издевался над тобой.
— Всё совсем не так, Чонгук, ты ни в чём не виноват, — до крайности серьёзно.

— Он почти не бил меня, всегда просил прощения по ночам, вставал на колени.
— Чонгук не был уверен, что слуховые аппараты его не подводят. — …Снова
злился, потому что я оставалась равнодушна. С такой стороны посмотреть, так
это я над ним издевалась. Каким-то своим безумием он меня любил, а я никогда
его не принимала.
— К счастью, его дни сочтены.
Будничные разговоры за чашечкой кофе с видом на белых лебедей.
— Да… — задумчиво соглашается она.
788/846
— Он догадался?
— Последние месяцы знал, что я что-то подмешиваю. Последствия уже были

необратимыми, сам знаешь.
— Удиви меня. Ещё скажи, что сам ел яд с твоих рук.
— Он всегда этого ждал. Они убили мою семью. …И он сказал, что убил бы их
сам, снова. Ему не жаль.
— Когда ему было кого-то жаль.
— Он бы убил их, чтобы я снова его выбрала. По какой-то причине твой отец себе
придумал, что ненависть лучше любви. Плохо, что я с ним согласна?.. Любовь
пройдёт, а ненависть останется.
Фальшивая улыбка этому городу к лицу.
— Тебе горько?
— Мне и горько, и страшно. Он проклял меня, чтобы карма вновь свела нас в
следующей жизни.
— Только не говори, что веришь в эту чушь, — в голосе застряло недоумение. Его
мать не верит ни в бога, ни в чёрта, разговор про колесо сансары в этом свете
абсурден. — Это не «каким-то своим безумием он меня любил» — он и есть
безумие в чистом виде. Следующая жизнь? Любовь? О чём ты вообще, госпожа
Ли?
Дадэ закурила, благородно стряхнула пепел, улетающий с горьким дымом.

Кончик сигареты тлел алым. Только птице под стихией огня шла эта искра.
— Я перестаю утверждать, ничто не подлинно. Это не ненависть и не любовь.

Третье состояние. У него нет определения, но это что-то — несовместимо с
жизнью.
В тот раз он её не понял, ведь его мизинец был пуст. Для него ещё готовился
моток шёлковой красной нити.
***
Чонгуку тринадцать. Всё ещё мал, но уже так зрел. Новое имя перекроило жизнь.
Сирота и бродяга Пак Богом перестал существовать, на его место пришёл
мальчик из влиятельной семьи Чон Чонгук. Этот мальчик всё ещё несчастен,
жестокий мир разучил его улыбаться. Стёрлась из памяти дата рождения, даже
в этом он больше не был уверен. Богом взаправду скончался, от него осталась
только пыль воспоминаний. Теперь он бесплодно искал нового себя. Двадцатое
августа — день его усыновления. Весь он, как картинка из разных пазлов,
насильно собран.
Впервые в его жизни появилась отчётливая фигура отца, которую он смог

запомнить по горячим оплеухам, тяжёлому басу и кличкам «щенок» и «сопляк».
У него даже появился дед — ещё больший пуританин, чем новоиспечённый папа.
Дед заставлял его чистить в доме обувь, называл «ублюдком» и, глядя ему
789/846
прямо в глаза, рассуждал о перспективе отмены усыновления — если в ходе
обучения он не покажет хороших результатов.
В детдоме всегда было холодно, как было морозно бродяжническими ночами,

так он привык носить любое, что защитит его от вечной мерзлоты. В новом
доме — новый дресс-код: дорогие красивые вещи, удовлетворяющие статусность
семьи. В былые времена в футболках и шортах он замерзал даже в тёплый сезон,
в семье же вопрос открытой одежды отпал сам собой — теперь стиль диктовал
не холод, отныне глухой прикид скрывал следы строгого воспитания. Позже
Чонгук и сам охладел к открытой одежде, пряча тело, чтобы лишний раз ни с кем
не соприкасаться кожей. И до сих пор. Он не не уверен в себе, он чувствует себя
спокойно и защищённо в закрытых вещах.
Первое время он находился на домашнем обучении. За время скитаний младшая

школа им не посещалась, и его оставляли в одном классе вновь. Но тогда это не
имело значения, ведь целью его жизни было выживание. Мадам Го научила его
читать, но писал он плохо, зато хорошо считал, преимущественно деньги. За
короткие сроки ему нужно было наверстать упущенное и не просто догнать
сверстников, а проявить способности к обучению.
В этом новом доме всегда была вкусная еда и тепло, даже своя комната с мягкой
кроватью, только поэтому он не сбегал. Сбегать было некуда. Чем эта жизнь
хуже улицы? По крайней мере, девушка по имени Дадэ, ставшая его матерью,
как и обещала, была ему опорой и поддержкой.
Дед хорошо относился к Дадэ, но не упускал возможности её в чём-либо

попрекнуть и своего сына учил супружеской жизни, наставляя быть решимее и
строже. Отчасти, Суман и сам не слишком жаловал родного отца, но никому не
давал подрывать его авторитет.
Многим позже о его детстве поведала Дадэ, позволив лучше понять сущность
Сумана, такого же несчастного ребёнка: сначала его бросила мать, сбежав от
тирана-мужа, потом была вереница мачех и любовниц, приведшая к
закономерному появлению второго избалованного наследника, вобравшего всё
внимание отца. Обезумевший от свобод, младший брат в молодом возрасте
погиб в автокатастрофе, забрав с собой на тот свет троих. В той аварии ушли
дети высокопоставленных особ, потому на всю страну прогремел скандал с
горячей проблемой первых полос — «Кто такие чеболи?», велись и судебные
разбирательства, сопровождающие внутрисемейный траур. Но Суман, будто
стойкий солдатик из олова, жил отдельно от страстей фамилии, абстрагируясь и
от одиночества, и от лишений, уверенно идя к поставленным целям.
О браке Дадэ и Сумана заговаривали с момента рождения первой, но он выбрал

её сам, по неясной причине влюбившись ещё невинным, совсем даже не плохим,
а просто замкнутым мальчишкой. Его проблема была лишь в том, что он оказался
слишком хорошим сыном, не остановившим отца от устранения близких
партнёров. И это всё перечеркнуло.
Чонгук не проникся сочувствием к приобретённому отцу, но больше прежнего

возненавидел надменного старика.
Однажды дед почувствовал себя плохо. Отец отсутствовал, а Дадэ ухаживала за

садом. В этот момент именно он — ненавистный старику приютский ублюдок
пришёл на грохот, увидев распластанное на полу грузное тело.
790/846
Дед тяжело дышал и опасно держался за грудь, левую область. Вторую руку он
тянул к нему, впервые просив. И это была просьба о помощи.
Мальчик замер в проёме, точно не наблюдая, а скрытно получая удовольствие от

собственной важности над раздавленным, порабощённым существом, не
сокращая между ними безопасной дистанции.
Ему нравилось это чувство…
— Чонгук… — впервые по имени. — Чонгук-а, помоги. — Не как к скоту, а как к

человеку. — Позови маму. — Но уже было слишком поздно.
Сделав шаг назад, мальчик сверкнул чёрными глазищами и бездушно ответил:
— Меня зовут Богом.
…Прикрыв дверь с другой стороны.
В следующий раз он встретился с дедом на похоронах. Тот смотрел на него с

фотографии в чёрной рамке в окружении траурных цветов. Больше не страшный.
Больше не существующий кошмар.
И, хоть Суман устроил сцену в похоронном зале, обвинив тринадцатилетнего

Чонгука в смерти старика и отвесив ему здоровую пощёчину, крича и клянясь
удавить, но на его лице не промелькнуло и тени скорби.
Вот каким был этот новый мир.
***
Суман не всегда был с ним бесконечно и безраздельно жесток. В сумеречные

часы, когда он был в стельку пьян, то спокойно называл его по имени, порой
даже «сыном», и учил играть в Го, закрываясь в кабинете изнутри, этим вызывая
у Дадэ нервные срывы. В его присутствии не представлялось возможности
расслабиться, Чонгук пребывал в перманентном ожидании нападения, но
впитывал те редкие мгновения, когда большая грозная фигура отца
рассказывала про работу судового дока.
И бил он его не часто, но всё же бил, Дадэ — только если она сама попадалась
под руку, закрывая сына от удара. Мечта стать самым сильным — чемпионом
мира по боксу, лишь укоренилась. Но Чонгуку ещё только предстояло узнать, что
за мечты нужно платить — эта цена всегда нематериальна. И он всё ещё не
плакал, казалось, в нём нет этой соли, неведома настоящая тоска.
Незаслуженная боль выламывала висок, и, когда он с перебинтованной головой
лежал на больничной койке, будущее стало для него ещё более туманным.
В шестнадцать к нему пришло осознание, что он должен был умереть ещё в

пять. Судьба дала ему второй шанс, и, пусть он полон несправедливости, для
того, кто уже должен быть мёртв, просто не могут существовать страхи и
преграды. Большая кошка, одно разодранное ухо и девять жизней.
Он упадёт на четыре лапы, и всё вновь закончится хорошо.
791/846
После того случая Дадэ рыдала в палате, виновато уткнувшись в его покрывало.
Просила прощения за то, что не уберегла, нарушив обещание стать для него
лучшей матерью.
Он не сразу понял, кем стал. Из самого сильного в инвалида. Но мир просто стал
тише, а он — чутче.
— Ты заберёшь у него всё. — Смахнув слёзы, мама заговорила утробным рыком,

до побелевших костяшек впившись в его бледную ладонь.
«Ты заберёшь у него всё», — звучало эхом.
Чонгук пошёл рабочим на верфь, забросив боксёрские перчатки. Он начал с

самых низов, выполняя мелкую грязную работу, никогда не жалуясь и не
пользуясь родственными связями. И, действительно, забрал всё: здоровье отца,
его компанию, имущество, внимание, близких друзей, любимую женщину. Его
сына Тае.
***
На повестке собрания акционеров для кого и плохая, но для многих

перспективная новость: было заявлено о критическом состоянии председателя —
господина Чон Сумана, отсутствие которого требовало избрание правой руки.
Его заместитель, старый друг и некогда школьный товарищ несколькими часами
ранее отдал богу душу в университетской больнице «Кёнхи». Триада в составе
главного наследника, его матери и телохранителя всеми будет подозреваться,
но никто не выйдет на прямой след. Таким образом, большая машина остаётся
без руководящей должности.
За спинами Чона-младшего и госпожи Ли раздаются шепотки. Оба в чёрном, в

трауре лицемерия, в ореоле устрашения. Тонкая-звонкая госпожа Ли Дадэ с
гордой осанкой чеканным шагом, не оглядываясь, шла вперёд, выразительно
стуча каблуком. Тугой пучок, хищный взгляд, шейный платок благородного
зелёного цвета, утонувший в приталенном пиджаке, брюки-клёш, наконец,
выстругавшие её точёную фигуру, и клатч из крокодиловой кожи в захвате,
окольцованной вычурным куском изумруда, руки. Отец бил её по голеням, если
одежда была выше колена, потому большую часть жизни она проходила в
длинных платьях. Не столько ревновал, сколько пытался пригладить
ущемлённую ею гордость. И, как бы её не ненавидели и не страшились, она
всегда была королевой бала, собирающей восхищённые взгляды.
За ней с бесстрастным выражением следовал Чонгук, на ходу застёгивая

пиджак. Презентабельный чёрный, родительская властность в каждом
движении, та же осязаемая опасность. Всем известно, что он в тройке лидеров
на главный пост. Каждый наслышан о своенравности неугодного наследника,
что предупреждал: на своих местах останутся те, кто поддержат его избрание. В
этой гонке присутствующие господа искали выгодную партию и всё ещё
метались между берегами.
Дадэ имела некоторую часть акций, а после смерти супруга должна была
унаследовать большой кусок пирога, став самым влиятельным акционером
Верфей. И ни для кого не было секретом, что сама она в управление не
стремилась, а грела место для сына.
792/846
Этот сын галантно отодвигает кресло, помогая матери присесть, и сам
присаживается по её правую руку, не прекращая собирать на себе пытливые
взгляды.
Вдруг с конца стола доносится выкрик.
— Убийцы несут себя с честью королей! Сколько пафоса из грязи!

— Осмелившийся — молодой человек чуть старше Чонгука, сам приходился
сыном одному из директоров, нахальным поведением привлекал внимание к
своей ещё мало кому известной персоне. — Престарелая женщина,
присутствующая здесь лишь по праву брака, и её выводок ставят нам условия.
Они что, запугали вас? Что вы все молчите, трусы? Председатель никогда не
ставил родственные узы превыше личных качеств, потому он не оставил
преемника. Так и кто посадил эту родственницу за кресло нашего председателя?
Ваш сын всё ещё зам по правовым вопросам, а не сам Ёнван*.
Чонгук подобрался, полоснув по оратору острозаточенным взглядом, но Дадэ,

слегка дотронувшись до его запястья, остановила от поспешных комментариев.
— Тебе есть что нам рассказать, — спокойно изрекла она, виртуозно раскачивая
рукой с массивным изумрудом. Подарок председателя. — Презентуй планы. Или
себя. У престарелой женщины время стоит дорого.
— Я представлю себя, когда придёт время. Но председатель всё ещё жив, и я

знаю, он, как и я, против преемственности. Ваш сын слишком молод, с этим все
согласятся, он не подходит ни на роль заместителя, ни тем более председателя.
Многие задумчиво покивали, соглашаясь с ним. Дадэ окинула оплывшие хари,

запомнив каждого перебежчика.
— Ты учил жизнь по книжкам, — громогласно заявила ему, укорачивая ножки

самомнения, — тебе никогда не догнать моего сына. — Чонгук с наслаждением
вдыхает это мгновение. — Он прошёл путь от кладовщика до ведущего
инженера, лично участвовал в работе каждого цеха, своими силами перешёл в
головной офис. Чего же достиг ты, сын директора О, противник кумовства?
Прошёлся насупленный гул. Противник чуть не подпрыгнул от возмущения.
— Я хотя бы сам отвечаю за свои слова, не прячась за спиной директора О.
Дадэ не сделала ничего и ничего не возразила, и Чонгук понял — право голоса

досталось ему.
— Полагаю, все присутствующие уже сделали свой выбор, оставим патетику.

Мистер О Сокгун при всём своём желании из акционера не
переквалифицируется в зампредседателя и дело не в молодости и связях — не
добирает опыта. К чему эта сцена? Что вы готовы предложить в качестве
аванса? Неуважение к старшим? Оскорбление женщины выше вас по статусу и
возрасту? Возможно, у вас предложение маркетингового профиля и вы хотите
обновить сайт компании, добавив новостной блок «пресс-центр»? — Здесь уж он
откровенно издевался. — Или у вас есть идеи по расширению рынка сбыта? На
правах зама, с чего вы начнёте? Можете ответить на простой вопрос?
793/846
— Что за чушь ты несёшь?!..
— В чём различие между FLNG Vessel и FLNG Prelude?*
— Ты что, за идиота меня держишь?
— Упростим задачу. Разница между FLNG и FPSO?* Всё ещё нет? Что удручает,
ведь мы были первыми на мировой арене, кто начал создавать плавучие
установки. Самую большую плавучую структуру, прошу заметить, когда-либо
построенную за всю историю человечества. Председатель был очень горд
занятым положением. И это был простой вопрос, мы же многие годы работали
над разработкой и достройкой СПГ-завода. — Все замолчали. На фоне плоской
претензии О Сокгуна выдержанная речь Чона лучше всего показала его
профессионализм. — Или я мог неправильно вас понять, мистер О, и вы хотели
вместо себя выдвинуть кандидатуру своего отца, но и здесь я вынужден не
согласиться. У директора О на протяжении многих лет отлично получалось
выводить деньги из компании, но больше он для неё ничего не сделал. После
смерти председателя стоимость акций упадёт — это будут ваши первые потери,
всех здесь собравшихся. При безграмотном руководстве к следующему году у
нас не будет заказов. Если мы движемся в том направлении, то маршрут задан
верно.
— Грамотное руководство — это, значит, вы? — другой голос.
— Логично.
Он поднялся, пультом выключив свет и указав на вспыхнувший экран с

презентацией, бодро сменив тему собрания в угоду своих интересов.
В такие моменты Чонгук вспоминал слова матери.
«Люди должны чего-то бояться. Подари им это чувство страха».
Итак, это подарок.
«Как думаешь, что эффективнее: бояться или любить?»
Ли Дадэ не могла ошибаться.
«Всем нужна зависимость, поэтому у корабля есть якорь, у людей — другие

люди. Всё неслучайно и всё неизбежно».
Стало быть, суждено.
«Страх сильнее любви».
И бесспорно.
***
— В этих мальчиках ты видишь себя?
Мама выглядит всё хуже, но она жива, а это самое главное. Теперь он чаще
видит её с Алексом, который вместе с ней теряет блеск в глазах. В отличие от
794/846
него с матерью, он умеет любить бескорыстно, умерщвляя свой эгоизм, созидая,
а не разрушая, становясь другом в комплект к любовнику. Он не такой, как они,
это заметила и Дадэ. Она сказала: самый плохой человек окружает себя
хорошими людьми, что хотят его любить. Стало быть, себя она считала
человеком второго сорта, а Чонгук просто не лез к ней в душу с вопросом
самоанализа.
С приходом к власти он научился быть, как она утверждала, по-настоящему

плохим. Много было при его инаугурации увольнений, чаще не по собственному
желанию, но нынешние времена показали, что пришедшие в его эпоху
подчинённые прониклись к нему уважением и отплачивали за доверие упорным
трудом.
Мама не спрашивала, она констатировала: приют малолетних беспризорников,

который он развёл при верфи, был данью его прошлому. Не сказать, что не
права, но это и не вся правда.
— Знаешь, почему я жил с собаками?
— Они тебя грели, — протянула мама, нежно проведя ему под подбородком.
— Я отдавал им свой паёк, потому что за это они лизали руки и не бросали меня
в ночь. Верность можно заслужить только ценой страданий, разбавленных
милосердием.
— Вот ты и собираешь щенят. Но даже свой любимый пёс может укусить.
— Да, но у пса нет намерений, с человеком всё иначе. Но не будем о грустном —

я всего лишь практичен, корабль не поплывёт без хорошей команды. Это
инвестиция в будущее.
— Не оправдывайся. Ты всё делаешь правильно.
Отец не часто покидал офис, а вот он счёл правильным объезжать свои

владения. Многие рабочие на верфи жили в бараках, и, когда он встал у руля, не
оставил их без внимания, профинансировав ремонт и обязав выделить больше
места под жильё. Иной раз он заглядывал даже на жилые территории, проверяя
условия своих подчинённых, и ему доставляло, какое благоговение излучали их
направленные в его сторону взгляды.
После исчезновения Тае и разрыва всякой связи с Лусы, оборвавшей ему

телефон, он нашёл ещё одного фаната в своих окрестностях. Как помнит,
подобрал этого мальчишку, как и многих других, лет семь назад. Парень с тех
пор так здесь и работал, никуда не срываясь, на этой же верфи разменяв
совершеннолетие. Он был из числа простачков, далеко не красив и отнюдь не
сексуален, но его пылкий взгляд, скромное обожание из толпы, следовавшее за
ним по пятам, невольно напомнили о Тае — о том, какими медовыми были его
глаза, когда они на него смотрели. Ещё тогда, когда заслуженная через
страдания и милосердие верность не была им самим же из него вытравлена.
Эта поездка также напомнила ему, что он имеет определённые потребности, и

до неприличия возбудила. Он снова заказал эскортника в отель, яростно вбивая
его в матрас после заявления, что в его задницу влезет кулак, и Дом Периньон
можно оставить на потом. Утирая пот со лба, он грызся с мыслями, что Тае тоже
795/846
может найти утешение в чьих-то объятиях, и наверняка уже его находил.
Отвратительно гадко представлять, как его, истощённого и запутавшегося, кто-

то, быть может и в этот самый момент, любит на влажной простыне —
обязательно нежно и осторожно, со сладким шёпотом на ушко, постепенно
раскрывая как бутон его чувствительную сторону.
Между своих ног, на коленях перед собой он хотел видеть не развязного

мальчишку по вызову, а Тае. Это навязчивая фантазия, унизительная и мокрая
как поллюция. Вот он его снова немного позлит, властно опустит на колени,
войдёт в горячий непокорный рот и будет наслаждаться видом запрокинутой
головы с втянутыми порозовевшими щеками. Глаза ещё обиженные, но
увлажнившиеся от усердия. Он будет сосать столько, сколько Чонгук ему
скажет, будет давиться, дразниться обильно стекающими ниточками слюны с
подбородка, послушно потрётся о головку носом, зароется в мошонку, всё так же
стыдливо заглядывая ему в глаза, посасывая складчатую кожу. Чонгук в свою
очередь устроится между его стройных ног, насильно уложит на живот и, сцепив
запястья, чтобы никуда не делся, проведёт языком по шовчику мошонки до
самой чувствительной ямки, выбивая из него первый скулёж. Тае всегда было
неуютно, когда он брал его в рот, будто в этом было что-то неправильное, а уж
как сопротивлялся ласкам сзади. Такая вот святая простота.
Парень снизу, который реальный, а не липкая фантазия, зашлёпал ему по бедру,

давясь от горлового. Раскраснелся, что даже стало его жаль, но, более не
чувствуя давления на затылок, он с пошлым звуком выпустил член изо рта,
облизав губы, как кот, наевшийся сметаны.
— А ты темпераментный.
— Вы, — хрипло осадил.
— О да, — игриво рассмеялась шлюха. — Отлижешь мне?
— Тебе это не по карману.
— А, чистоплюйчик. Жаль.
Жаль. Да, жаль, что здесь с ним залётная птица, а не страстно желанный
человек.
«Шлюхам тоже больно», — вот о чём жалеть уже поздно.
***
Давно, ещё до кончины отца, Чонгук невольно сделал доброе дело. Одна
женщина ходила между автомобильными рядами, застрявшими в вечерний час
пик, и стучалась всем в окна. Когда она, наконец, подошла к его «лексусу», под
напором скуки и любопытства он опустил стекло.
В протянутой руке было зажато колье.
— Что вам, аджума? — устало выдохнув.
796/846
— Купи моё колье, всего лишь десять тысяч вон. Оно из натуральных камней.
Лабрадор и гранат.
— Простите, я не занимаюсь благотворительностью.
Тогда прыткая особа нагло схватила его за руку.
— Занимаешься.
Скука улетучилась вмиг.
— Руки, мадам. Вон.
— За каждым великим мужчиной стоит великая женщина. И за тобой.
— Прямо сейчас? — театрально оглянувшись, раздражённо усмехнулся.
— Это твой вулкан.
За скукой испарился сарказм. Вряд ли кто-то мог знать и разнести по всему

Сеулу, что он называет свою мать повелительницей Халласан.
— Как это понимать?
К сожалению, он не может скрыть удивления и также знает, что сейчас лишь

помогает шарлатанке устанавливать контакт.
— Ты — его лава. Ты её дитя.
И вот он чуть накренил голову, растерянно дав проскользнуть скошенной

улыбке. Вслушивается уже внимательнее, а женщина и не собирается отставать.
— Ты как-то связан с фениксом. Огонь — твоя стихия.
Феникс.
Слегка давя на газ, ближе пристраивается к впередистоящему авто и думает:

«Забавно», — вспоминая о городе, рождённом из пепла, городе-фениксе.
Таншань.
— Ты ещё поймаешь птицу, — снова схватив его за руку, беспардонно

вваливается в окно, едва не забираясь ему на голову. Он тоже едва — держится.
Уже не слушает, кровь кипит в ушах. Попрошайка-шарлатанка слишком много
себе позволяет, и он даже проверяет своё запястье на наличие эксклюзивных
часов. — …Удивительной красы. Ты не услышишь её трель. — Ага, заметила
слуховые аппараты. Стоит отдать должное, подстраивается она быстро.
— Убрали бы вы свои руки от греха подальше, аджума.
— …От твоего жара она сгорит, и твоим проклятием станет её пепел.
Ситуация принимает неожиданно мрачные обороты.
797/846
— Всё?
Отпустив его, она будто и сама выходит из транса, с нездоровым блеском

улыбнувшись, сея всякий вздор.
— Из пепла птица рождается заново. Будет тебе золото-яичко с птенчиком

закатного цвета. Но ты его потеряешь. Эта птица больше не твоя.
«Птенчик», — оседает в памяти тёплым дыханием. Он думает о своём сыне и

только поэтому успокаивается. Не его? Потеряет? Пресекает эту мысль на
корню.
Протянув городской сумасшедшей пятьдесят тысяч вместо заявленных десяти, с

облегчением поднимает стекло.
***
Алекс ловит замерший бритвенный взгляд в зеркале туалетного столика. На её

шее — гроздь из лабрадора и граната. С ней он чувствует себя мальчишкой лет
на двадцать моложе, коему только предстоит узнать грешный мир, в который
она его проведёт. Вот и сейчас госпожа Ли Дадэ уже полностью одета, а он,
прикрытый лишь одеялом, растерянный сидит на измятой простыни, глядит и
выглядит как-то жалко, снова осязая между ними невидимую стену. Как будто
не они сейчас были одним целым. Как будто он сам «их» выдумал.
Нервозно ероша влажную чёлку, усилием воли заставляет себя вспомнить о

насущном. Он пришёл к ней за серьёзным разговором, а не за тем, что снова
случилось полчаса назад.
— Ты спишь со мной из-за Чонгука?
Алекс всецело ему предан и благодарен за новую жизнь, только заблуждаться

не хочет в делах любовных, особенно в тех, где замешана Чонгукова мать. Дадэ
спит с ним для того, чтобы лучше контролировать сына, он полностью отдаёт
себе в этом отчёт.
— Мы договорились не выяснять отношения, — остывшим, как эта постель,

голосом. А всё-таки страшное оружие «любовь»… Ему никогда не понять тех, кто
играет с чувствами.
— Это был простой вопрос.
— Я сплю с тобой, потому что хочу. Такой ответ тебя устроит?
— Физиологические потребности. Ты хочешь не меня, ты просто хочешь.
— Не усложняй.
Не все люди после пережитых травмирующих событий становятся чудовищами, и

он не в их числе. Алекс начинал успешную военную карьеру, воевал в Ираке, но
оттуда вернулся ни с чем и никем. Там он влюбился в несчастную иракскую
женщину, изнасилованную посреди белого дня группой вооружённых мужиков,
презираемую семьёй, проданную отцом. Сильная и храбрая, с чёрными
выразительными глазами, глядящими в самую душу, она сняла перед ним
798/846
платок, окрылила, бесхитростно поселилась в сердце, назвавшись его рабыней.
Но всё закончилось трагично, как будто могло быть иначе. Альмас — так она
назвалась, сдала местонахождение его отряда, и к утру выжил только он с
тяжело раненым солдатом, что его спас. Её дальнейшая судьба была ему
неизвестна. Наверняка смерть гуляла у неё под боком. А он вернулся домой,
лишился звания и пенсии. Хороший парень, который его спас, вскоре скончался,
а вот он, дурак, выжил, чтобы влачить это жалкое существование.
Но он не разучился любить.
И вот он хмурится, резко скидывая одеяло, спешно одеваясь.
— Я узнал кое-что на днях, — нарочито безразлично. — Ещё помнишь Софи?
— М?
— Александрия Ришар, погибшая возлюбленная Чонгука.
— Что-то припоминаю. Француженка, кажется.
— Француженка, — цедит, бросая в неё полный негодования взгляд. — Каково

было моё удивление, когда я увидел её вполне себе живой.
Дадэ строго поджала губы, отведя глаза. Притворяться больше не имело

смысла.
— Я терялся в догадках, кто имел достаточно власти и личной

заинтересованности, чтобы помочь ей покинуть страну, подстроив собственное
убийство. Просто не мог подумать на тебя. Я ведь всегда думаю о людях лучше.
— Дела давно минувших дней.
— Твоего сына чуть не посадили.
Это её задело, и она, наконец, посмотрела ему в глаза, точно дикая кошка.
— Я бы этого не допустила.
— Ты предала его.
— Да что ты понимаешь! — застанная врасплох, обычно незыблемо спокойная и

сдержанная, она вдруг сразу сорвалась на крик. — Я сделала это ради него!
— Я думал и над этим. Ты сделала это, чтобы был повод избавиться от директора
Кана. Но ты забыла посвятить в свои планы сына, и вот что интересно — как он
отреагирует на правду?
— Алекс… — вот и подползла гадюка, обвив ногу, угрожающе шипя. — Эту

девочку бы убили. Я спасла ей жизнь, потому что она жертва. Потому что я тоже
женщина.
— Но ты забыла об этом рассказать Чонгуку. И заодно мне. Рассчитывала, что я,

как и он, постараюсь больше не вспоминать?
799/846
— Это было и ради тебя.
— Приставкой «ради» пытаются оправдать многие преступления. Так что не

надо…
— Тебе было бы тяжело хранить секрет, потому что ты хороший друг. Я избавила
тебя от груза вины.
— А ты плохая? Зачем взвалила на себя этот груз? Он не простит твоего

предательства, он просто не сможет с этим справиться. Об этом ты подумала?
— Чонгук пережил такое, о чём многим и не снилось — он переживёт всё и всех,

Алекс, он сильнее любого из нас. Ему просто нравилась игрушка, и она задела
его гордость — но однажды дети вырастают, и им больше не нужны старые
куклы. Если одна любимая надёжно потерялась, что с того? Смог бы ты так же
быстро отпустить ту, которую любишь? Для него она умерла, посмотри, он это
успешно пережил. Хочешь, чтобы мы устроили брифинг по случаю возрождения
феникса? Нет ничего хорошего в том, что было между ними, и не стало бы
лучше, появись у них второй шанс.
— Ты убила сразу двух зайцев: помеху в лице Кана, ближайшего соратника

своего мужа, и слабость Чонгука в лице красивой девушки.
— Красивая девушка была шпионкой моего мужа и директора Кана. Не делай из

меня монстра, Алекс. Ради будущего Чонгука я готова на худшее. Александрия
была недоразумением, но я сжалилась над ней.
— Где её ребёнок?
Дадэ замолчала, а её глаза потемнели. Иногда они пылали настолько страшно,

что в них не хотелось отражаться — можно было и сгореть.
— Я же сказала — я избавилась от всех помех.
В это мгновение ему снова было горько признавать, что он влюблён в эту
опасную женщину.
— Не смотри на меня так. — Опустив руку ему на скулу, обманчиво приласкала,

но, как бы ни хотелось, он не повёлся на сладкую ложь. — Притворись, что
ничего не знаешь, я не хотела делать тебя соучастником и мучить твою совесть.
Я сделала всё в одиночку, сама, и, если Чонгук когда-нибудь узнает, ему будет
неприятно, но он простит меня. Доверься мне. Всё будет хорошо.
Да, в её власти он маленький мальчик, что боится обмана и слаб от нежной руки.
***
Многим позже после её смерти Алекс понял, что она скрывала куда больше, чем
он мог представить. Раз пообещав, она не впутывала его в интриги, касающиеся
сына. Спасибо ей и за это. Есть вещи и, если подумать, этих вещей много, — о
которых не стоит знать.
Она умело скрыла существование Йон Дасом, правдоподобно подстроила смерть

Александрии, должно быть, знала и то, что Тае её племянник. Но зачем тогда
800/846
скрыла? Зачем вообще позволила своему сыну зациклиться на этом ребёнке? В
чём Алекс не сомневался, так это в её материнской любви. Не все её поступки
были объяснимы, но лишь потому, что он не знал мотивов, а правда одна — что
бы она ни делала, было ради Чонгука.
И вот Алекс снова на поединке с совестью. На экране — отчёт: название

французской клиники, любопытные снимки изуродованного Тае Дюрана,
которого ведёт под ручку всё ещё живая Александрия Ришар. Смотрит и думает,
как это всё расскажет Чонгуку.
Конечно, он намеренно тянул с поисками. Дюран наломал дров и от него одни

проблемы, но найди он его раньше, всё точно закончилось бы чьей-нибудь
смертью. А что будет теперь? Он не знает. Он не понимает той любви, где à la
guerre comme à la guerre.*
***
— Ты беременна?
Они стояли под козырьком забегаловки под названием «Чутхонский поросёнок»,

ливень их перебивал. Александрия рыдала в подставленные дрожащие ладони.
— Я-я… не зн-наю… чей это ребёнок.
Зато Дадэ, кажется, знает всё, сохраняя внешнее хладнокровие. Как не плакать
напуганной девушке, перед которой стоит жена и мать её нежеланных
любовников.
— Я… просто… и-искала отца…
— Зачем искать того, кто тебя бросил? Ты просто наивная дура, раз понадеялась,
что твой отец тебе поможет.
— Я не надеялась! Мой отец…
— Сломал твою жизнь, жизнь твоей сестры и матери, и сломает её твоим

племянникам.
— Неправда! Вы ничего не знаете!
— Ты трясёшься как осиновый лист, боишься моей кары, но подобно дикой

собаке защищаешь отца. А ведь ты сама виновата в своих бедах. Ты сама залезла
туда, куда не следовало. Ты, как женщина, себя не уберегла. Что теперь ты
льёшь слёзы?
— Госпожа… — на всхлипе, — пожалуйста. Они убьют меня…
— Что, пожалуйста? Что конкретно ты просишь.
— Спасите меня… молю вас… Я исчезну, схоронюсь так глубоко, что вы меня не
найдёте!
— И больше никогда не вернёшься в Корею.
801/846
— Боже, клянусь!
Боже уже слышал много таких клятв, но все они были ложны.
— И не посмеешь вредить моему сыну. Если я узнаю, что ты кому-то продала его
тайны, то схороню тебя собственными руками.
Александрия взвыла.
— Обещаю, богом клянусь, госпожа…
— Лучше бы тебе не упоминать имя Господа Бога — нам с тобой гореть на другой
стороне.
Девушка схватилась за пока ещё плоский живот, захлёбываясь от душащих слёз.

Ей было страшно, и она была совсем одна.
Опираясь о витрину закусочной, Александрия бессильно скатилась вниз, спрятав

голову в руках.
— Я не отпущу тебя, пока лично не удостоверюсь, что ты сделала аборт.
Девушка подняла заплаканные глаза то ли с благодарностью, то ли с ужасом,

перестав молить.
— Ты не любишь моего сына, и тебе не нужен его ребёнок, я права? Мы избавим

друг друга от проблем.
— …Откуда вы знаете, чей это ребёнок?
Дадэ высекла:
— Потому что Чон Суман в этом бессилен.
***
— Что ты хочешь на ужин?
Тише, тише, мой феникс…
Чонгук улыбается, со вздохом падая на водительское кресло, ставя телефон в

подставку. Перелёт изрядно вымотал, хотя он смог поспать. На громкой связи
мама. Он отослал водителя, из аэропорта прямиком метнувшись в офис, а оттуда
уже взял путь до дома.
Как же ему нравилось жить с матерью вдвоём: только она, пустой тихий дом,
треск дров в камине и он, дремлющий на её коленях. Как мало времени им
выпало на это счастье.
Он спешит домой.
— Что-нибудь придумаем. Не торопись.
— Я соскучился, мне можно.
802/846
Дадэ тоже улыбается. В её голосе давно поселилась тоска, но он верит, что
вместе они с ней справятся.
— Сынок…
— Что, мам?
Выезжая с парковки, он то и дело отвлекается на дорогу, не замечая затяжного

молчания.
— Давай улетим куда-нибудь далеко.
— Сейчас я улажу кое-какие дела и полетим, обязательно. Какие пожелания?
— К морю.
— Хорошо, тебе полезен морской воздух. Я всё организую.
— Только отвези меня сам.
— А кто ж ещё? — хмыкает, метнув взгляд на иконку контакта. На фото

распущенные, чуть вьющиеся тёмные локоны, безмятежный взгляд,
приоткрытый рот — тот редкий домашний кадр, когда мама выглядит моложе
своих лет, лишь распустив тугую причёску. Не женщина — муза, никак от неё не
оторваться.
— Только ты.
Чонгук думает о своём и ни о чём, успевая проскочить на жёлтый. В конце

концов, начинает перебирать в уме вкусные ресторанчики с доставкой. На этот
вечер у него тёплые планы в компании вина и камина. Вместо алкоголя можно
кофе, сок, воду — неважно. Только на её руках он сможет успокоиться, только в
этом доме, рядом с ней, найти свой угол.
— Чонгук… — снова зовёт, деля с голосом грусть. Он обещает себе поставить её

на ноги в этом году.
— М?
— Я стала часто вспоминать твоё детство. Не верится, что это было так давно. Ты
простил меня за то, что я не отговорила отца дать тебе другое имя?..
— А должен обижаться? Почему ты вдруг вспомнила?
— Воспоминания… Такое грустное слово? И наказание, и награда.
Чонгук перевёл стрелки, стараясь игнорировать опускающееся настроение

монолога. Было невыносимо слушать голос её депрессии.
— Всё, не хандри, через полчаса буду.
— Хорошо.
803/846
— Обещаешь?
— Я буду ждать тебя на том же месте.
Не обещает.
— Где?
Не уточнит.
— Где ты меня нашёл.
Связь прервалась, а ему отчего-то стало неспокойно, и глупая улыбка впиталась

в губы, исчезнув без следа. Пальцы впились в горячую кожу руля. Рядом присела
тревога: у неё такие же, как у матери, глаза — безмятежные, бездонные,
замершие в кадре рассеянной тоски.
Бросив машину, наконец забегает в дом. Мама его не встречает, но он и не ждёт,

зная её неприязнь к коляске. Только завидев её спину на диване, он ослабляет
галстук, и с губ срывается облегчение. Плохое предчувствие обмануло.
Её голова привалена на бок. С этого ракурса открывается вид на телевизор, с

которого волнуется предгрозовое море, пожирая пеной галечный берег. Шум
волн приятно успокаивает. Это кажется ему крайне милым: вот где она будет
его ждать — на берегу в Окпо, где случилась их первая встреча.
Если только она пожелает, они сорвутся сию минуту.
Только если она желает…
Подойдя к ней, он приобнимает её за шею, целуя в макушку. Мамин сынок.
— Моя госпожа, — тихо проговаривает в волосы.
Но госпожа не оглядывается и не прикасается к его рукам; молчит и немного

ранит безучастием.
— Мам?..
Кажется, спит. До чего же крепко.
Обойдя диван, он присаживается перед ней на колени, заключая в свою руку её

прохладную ладонь. Не страшно — отогреет. Более пристально всматривается в
её угрюмое спящее лицо. На долю секунды оно кажется чужим: скулы
провалились, глаза впали, обескровленные губы сжались. Что-то неуловимо
поменялось. Это потому, что они не виделись тройку дней?
На столике он замечает заполненную пепельницу, бокал вина, пустую

таблетницу. Показания путаются.
Сон не отпускает.
Рядом с ней, забившись в диванный стык, обнаруживается лист, сложенный

вдвое. Несколько раз бросив в её сторону настороженный взгляд, он тянется к
804/846
бумажке.
Плохое предчувствие, преследовавшее его в пути, накатило снова.
Сердце уже обо всём догадалось, только мозг отказывался принимать. Будто
попав в далёкое прошлое, он вновь тот маленький беспомощный мальчишка,
запертый в комнате на крыше, ждущий помощи.
На листе для него послание. Но это не спасение.
«Двадцатое августа для нас с тобой особенный день — ты пришёл ко мне, и я

тебя больше не смогла забыть».
Наверное, Тае чувствовал нечто подобное, читая дедовский блокнот.
«Всё чаще оглядываюсь назад и захожу в тупик. Была ли я слишком жадной? Я

поддержала желание твоего отца полностью изменить твою жизнь. Мы
перешили тебя… как какую-то вещь, но вместо необходимой помощи и заботы от
новой семьи ты получил новые мучения. Я не только жадная, но и жестокая.
Потому что ни о чём не жалею. Желаю, как и раньше, быть всем твоим миром. И
забываю, что ты уже вырос. Ты больше не нуждаешься во мне. Нет…»
Он повторяет про себя то же: «Нет, о нет…»
«Ты больше не должен нуждаться во мне. И я больше не могу тянуть тебя за

собой».
Почему не может? Тогда он сам потянет за собой. Сожмёт её ладонь сильнее.

Ещё. Крепче.
Но она не отзывается.
Она на него не смотрит.
«Мне страшно стареть».
И ему тоже страшно.
«Не хочу остаться в твоей памяти беспомощной седой старухой. Не могу

отдаться воле случая и умереть спонтанно, где-то, от какой-то ерунды, не успев
с тобой попрощаться».
К горлу подступает незнакомый ком, душащий и слезоточивый. В последний раз

он плакал в своём дырявом, перекроенном прошлом. И, кажется, сейчас его
наконец-то разорвёт от боли.
Какая-то дурацкая вода скатывается на губы. Солёная.
Она всё ещё тёплая. Эта мысль вклинивается ему в мозг острой иглой.
Жизнь уходит на цыпочках, угли дотлевают с рассветом. Так расскажи, жар-

птица, что есть огонь?
«Мы — не боги и смертны, но лучше это будет смерть от моей руки. Когда-
805/846
нибудь ты меня поймёшь. Ты же знаешь — я никогда не умела правильно и как
все. Отпусти меня. Я тоже тебя отпускаю, мой любимый сын. Пак Богом».
Капля срывается на точку. Финал случился.
Густая тишина заслонила их двоих от всего мира. Звуки умерли. Море стихло.
Вулкан… потух. А он беззвучно затрясся у её колен, припав словно к святыне.
Бессильно кричал без крика, рыдал без слёз. В тот вечер он снова потерял что-то
важное. Нет. Всё.
Какие-то вопросы тоски не решить вкусным ужином, не спасти даже любовью.
В Жёлтом море Бэйдайхэ Калипсо дождалась своего корабля — он унёс её к

горизонту. Чонгук отвёз сам.
Потом он скажет Тае — в день смерти его матери Ивет — что они оба сироты и, в
самом-то деле, похожи, вспомнив оранжевое солнце и опустевший короб для
праха.
Но Миллеру в крематории, смотря через стекло на то, как огонь поглощает

окоченевшее тело, он сказал другое:
— Официальная причина смерти инсульт. Никто не должен знать правду.
Алекс не выдержал жуткого зрелища сожжения феникса и отвернулся. С ним

она не попрощалась и, взмахнув алым хвостом, оставила на память сноп искр на
щеках. Жарит. До слёз.
— Моя мать не могла так глупо кончить.
«Не могла так поступить со мной…»
***
Дадэ застывает в повелительной, привычной себе позе — спиной к собеседнику,

передом к окну, закуривая без одобрения в палате больного. Суман морщится
из-за едкого дыма, выхватывая стройный силуэт за сизым. Приказывать
прекратить не имеет смысла.
— Пришла позлорадствовать? — с тяжёлой отдышкой, выглядя значительно

хуже, чем в их предыдущую встречу.
— Не могу отказать себе в этом удовольствии. Приятно видеть тебя немощным.
— Да ты монстр. — Вопреки досадному обстоятельству он усмехается,

довольный результатом.
— Ты сделал из меня монстра. Живой человек понимает, что только в фильмах

супергерои остаются «облико морале», борясь со злом, но так не бывает. Зло
можно победить только бо́ льшим злом.
Суман оскверняет смехом — это даётся ему ценой страданий, но сарказм

неубиенный, не изведётся даже осознанием скорой смерти. Он траур
превращает в веселье — кровь в вино. Где-то эту историю уже слышали…
806/846
— Поистине мудро, браво.
— Что ты сказал Чонгуку? — сквозь зубы, направив горящие пламенем глаза.
Жар-птице, чтоб дымом стать и возродиться, сперва нужно испепелить.
— Ах, ты об этом. Я сказал, что хочу перед смертью увидеть своего родного
сына. Это проблема, дорогая?
— У тебя нет детей. И не может быть.
— Когда я такое говорил? Проблемы были по твоей части, или я что-то напутал?
— Не строй из себя дурачка. Я давно догадалась. Думала, что водила тебя за нос
со своим бесплодием, но это ты у нас заслуженный артист нации. Ты не можешь
дать жизнь, вот поэтому я никогда не слышала о внебрачных детях — их
попросту нет. Из-за этого ты согласился на усыновление Чонгука. Ты знал.
— Я согласился, потому что таково было твоё условие.
Дьявол ликует. Вот он, напротив.
— Ты всё просчитал… Он был для тебя отличной партией, вы даже внешне

похожи. Чонгук был развитым не по годам, неровня ровесникам, ну и что, что
неграмотный. Поэтому.
— Поэтому он мой сын.
— И всё же ты издевался над ним, внушал идею, что он тебе мерзок по

рождению! Зачем?..
— Я учил его силе.
— Вот как это теперь называется?
— Да, это так называется. Я горжусь им, и посмотри, где он теперь, и подумай,
где бы он оказался без меня.
— И что ты хочешь теперь? Последнее желание.
— Исполнишь?
— Мои родители ждут тебя в аду, они обязательно исполнят все твои уродские
желания.
Он снова смеётся.
— Встреча обещает быть жаркой. Я расскажу им, как приятна в постели их дочь.
— Глаза Дадэ обернулись сталью — неживые и насквозь промёрзлые. «Падший
ангел» Кабанеля наверняка был с ней в родстве. — И всё же ты не расскажешь
Чонгуку мою маленькую шутку.
— Какова цель?
807/846
— Многие до сих пор не хотят видеть Чонгука в должности председателя.
Уверена, что со всем разберёшься? Он достойный преемник, но этого мало,
чтобы стать моей заменой. Вокруг меня все те, с кем я начинал, и они знают, что
я был против наследования компании. Без меня у вас ничего не выйдет, потому
что я умру, но мои люди и их мнения будут процветать.
— Что изменилось, раз теперь ты не против его кандидатуры?
— Ничего. Я и не был против. Я давал своему сыну стимул. Ему нравится борьба,
она его будоражит и насыщает. А ты говоришь, я плох.
— Ты сволочь.
— Тем не менее. Ты не расскажешь Чонгуку — в обмен на моё содействие.
— Зачем ты лжёшь про сына? Тот мальчик не имеет к тебе никакого отношения.
Что ты хочешь этим добиться?
— Когда я умру, Чонгук будет опустошён. Чтобы не скучал, оставлю ему игрушку.
Он, как пёсик, захочет её сгрызть, но зато будет в тонусе.
— Чтоб тебя разорвало на куски…
— Я задал ему новую цель, Дадэ.
— Сколько ещё ты будешь над ним издеваться? Неужели недостаточно?!
— Это же твоя вина.
— Да как ты смеешь!
— Ты любила его больше меня.
— Я тебя вообще не любила! И до самой своей смерти буду ненавидеть.
— Видишь. Я тоже дарю Чонгуку человечка, которого он будет ненавидеть. А ты

будешь молчать, потому что его карьера и твои амбиции для тебя важнее его
маленьких разочарований, и это будет сводить тебя с ума. Даже после моей
смерти за тобой будут следить, не забывай об этом. Никто из вас не освободится.
Не мечтайте. Я с вами навсегда, — хрипом разнёсся смех.
Дадэ не нарушила уговор. Маленькую тайну можно пережить, главное, чтобы

Чонгук взял от жизни всё, чего судьба его лишила. С игрушкой отца или без.
И поэтому она оставила ему другую — биологическую мать, она подарила ему
жизнь, о которой он и не мечтал, она избавила его от проблемы в виде лживой
любовницы, она помогла построить ему семью, установить над собой
дисциплину. Даже избавила от себя. Но оставила мальчика Тае. Для избавления
от скуки, для Чонгука. Как Суман и завещал.
В конце концов, как бы ты ни старался сделать всё идеально, где-нибудь всё

равно вылезет ошибка, она-то и станет роковой.
808/846
Предполагалось, что Париж назван в честь Исиды (Par Isis) — египетской богини.
"Осень в Париже… она благородна! И современна, и чуть старомодна… Узкие
улочки, парки, фонтаны, Средь скромных зданий — дворцы-капитаны…" -
поэтические строчки.
Ёнван - в корейской мифологии царь драконов, живший в подводном дворце;
хозяин водной стихии, главный из водяных духов.
FLNG - Floating liquefied natural gas – плавучий газодобывающий СПГ-завод
FPSO - Floating Production, Storage and Offloading – плавучая установка по добыче,
хранению и отгрузке нефти
FLNG Vessel - самоходный СПГ-завод, FLNG Prelude - завод, который не в
состоянии двигаться самостоятельно.
СПГ-завод - завод по производству сжиженного природного газа (СПГ)
à la guerre comme à la guerre - на войне как на войне
809/846
Глава 41. Шторм
Ты не можешь получать удовольствие, если, по сути, ты жалкий

перепуганный карп, прячущийся у себя под диваном.
Мама, не надо бояться шторма, надо им быть.
Франц Вертфоллен. Внезапное руководство по работе с людьми
Кто угодно бы сказал, что идти с президентом, ровно, как и тому с Чонгуком на
охоту, не самая лучшая затея. И кто угодно хотел бы оказаться на месте
председателя Верфей.
Получить лицензию на огнестрел в этой стране практически невозможно, ещё

менее реально получить разрешение на охоту — это правило действительно с
простыми людьми, но он, конечно же, не из их числа. В других условиях Чон бы с
удовольствием поохотился со всеми ритуалами, но можно ли сосредоточиться,
когда в округе шастал бодигард.
Во всяком случае, Чон рад выбраться на природу и сменить деловой костюм на

удобную одежду цвета хаки с армейскими берцами. В этом виде он похож на
ладного лесничего с кепкой на голове и гладкоствольной «Береттой». Президент
же выглядел нелепо в треккинговых ботинках и флисовом костюме с панамкой,
сходя за торговца рыбной лавки или пенсионера во время хайкинга, а не
политического деятеля.
— Помню тебя ещё маленьким зверёнышем, глазища чёрные, такой весь

чертёнок — ни подступиться, ни улыбнуться, а сам за спиной у госпожи Ли. И вот
уже сорок, свои дети подрастают. Как тебе к лицу семейное дело! Я рад за твои
успехи.
— Приятно удивлён, президент Хон, что вы запомнили заурядного мальчишку.

Жаль, в детстве я плохо запоминал лица. — Не договаривая: «Которые мне
ничего не сделали».
— Помню ту ужасную автокатастрофу, унёсшую жизнь твоей супруги. Ты так и

не женился снова, уж сколько лет прошло. Не можешь отпустить или выросла
планка?
Вроде как ничего странного в этом вопросе нет, старшее поколение по

обыкновению лезет не в своё дело, мечтая всех окольцевать, да только от
президента чрезмерное любопытство рядовым случаем не кажется. Чонгука
интуиция никогда не обманывает (выборочно — только с Тае).
— К чему вы клоните? Думаю, нам нет причин ходить вокруг да около. Личная
жизнь вдовца — не самый интересный тон для охоты.
— Только если ты отличный охотник, — подмигнул ему, выдав что-то вроде

комплимента. — Но ты прав, с тобой можно без напускного. Помнишь ведь, что у
меня есть дочь — Исыль, моя главная головная боль.
— Разумеется, помню, она девушка исключительной красоты и грации, сложно

не выделить её из толпы.
— Не могу с тобой не согласиться. Но она уже далеко не девочка, почти твоя

810/846
ровесница, а позади ни одного брака, для женщины — это всё равно что
приговор. Люди задаются вопросом: что не так с моей дочерью, раз она до сих
пор не замужем? А я уже не знаю, что им ответить.
— Вы рассматриваете меня на роль жениха? Предвосхищая ваш ответ, сразу

поставлю вас в известность, что моё сердце несвободно, по этой причине
осчастливить вашу дочь я не смогу.
— Чонгук, и ты туда же. Разве я прошу счастья? Я не хочу спрашивать, зачем

тебе ребёнок от суррогатной матери и притом не твой — также не имеет
значения, какого пола человек в твоём сердце. Моя дочь находится в интересном
положении, аборт делать не рекомендуется. Это позор для нашей семьи.
— Где отец ребёнка?
— Она не раскрывает его личность. Паршивец помахал ручкой, как узнал про
киндер-сюрприз. Если бы я знал, кто он, сегодня мы бы охотились на конкретного
кабана.
И Чонгук не сомневался — это не шутка.
— Что по этому поводу думает Исыль?
— Она в глубокой депрессии, уверена, что я от неё отрекусь, потому что хочет
родить этого ребёнка. А я хочу сохранить репутацию семьи. Это бизнес-
предложение, Чонгук. Если ты женишься на моей дочери, ребёнка запишут на
тебя, будешь считаться его отцом, а мы избежим лишних вопросов. Ты не
останешься в обиде, я щедро вознагражу отца моего внука. Если боишься моего
надзора, могу пообещать — лезть в вашу жизнь не стану. Любовь не по
контракту, как ты понимаешь.
— Очень заманчивое предложение, я рассмотрю его в ближайшее время.
— Времени нет. Срок три дня. Дважды предлагать не стану, найдутся другие,
сговорчивее, но помни, рано или поздно тебе придётся распрощаться с
вдовством и не факт, что тогда будет столь же выгодная партия. Мой юрист с
тобой свяжется.
***
В обещанное время с ним вышли на связь, заложив первый камень коммерческих

отношений. Чон вместе с командой своих юристов изучал предварительный
брачный договор, требуя раздельный режим имущества, как будущего, так и
добрачного и договорённость, при которой желание хотя бы одной стороны
будет основанием для прекращения брака. Алекс тем временем нервно мерил
шагами конференц-зал, сводя брови всё теснее к переносице; тяжесть дум
пропахивала на его лбу глубокие морщины.
— Один неверный шаг, и ты всё потеряешь.
— Что я могу сделать неверно? — Чон попытался вложить в вопрос вежливый

интерес, отложив бумаги, хотя в данный момент и не нуждался в совете.
— Ты не умеешь хранить верность, и если с Риджин получилось найти подход,
811/846
точнее, она просто смирилась, то сейчас ты не можешь знать наверняка, как
поведёт себя эта женщина, а она — дочь президента, не какого-то китайца.
— С чего бы мне хранить верность беременной чужим ребёнком женщине, м? Я

не давал клятву любви и верности.
— Президент об этом знает?
— Да, и у него прогрессивные взгляды на мир, ну или, во всяком случае, брак он

не путает исключительно с любовной связью. Алекс, мне на руку брак с Хон
Исыль, я уже и сам думал в этом направлении.
— Чонгук! — гаркает начальник СБ. Он давно привык к безумству Чона, но в

последние несколько лет вся его импульсивность была направлена на
привычного удобного Тае, с которым не возникало лишней возни, например, в
лице могущественного папы-президента. — Она хорошая…
Чонгук запрокинул голову, пустив полный насмешки и снисхождения взгляд в

ответ на последнюю реплику.
— Оставьте нас, — хладнокровно отдал приказ. Экран потух. Чон лично проверил
работу, говоря простым языком, заглушки, подавляющей все типы «жучков».
— Ну, разумеется. Мы все хорошие, пока нас не тронут.
— Ты же засранец последний, и что случится, если она в тебя влюбится?
— Я беру брошенку на четвёртом месяце беременности, господин президент

пойдёт на все мои условия, ведь так отчаянно боится осуждения. Но у
президентства есть срок.
— А у ребёнка, для которого ты станешь отцом? Это не то, с чем можно так
просто покончить.
— Разве плохо, что у ещё одного брошенного ребёнка будет полная семья? Я не
инфантильный подросток, чтобы такого бояться.
— А что скажешь Тае?
Вмиг самоуверенность уступила место мрачности.
— Он должен понять, в каком обществе живёт, на которое, к слову, я долго

плевал, строя с ним семью. Для него мало что изменится. Он будет даже рад
раздельному проживанию — я ведь, ужасный, не даю ему вздохнуть. И время
будет соскучиться.
Миллер плотно сжал губы.
— Ты не меня убеждаешь.
***
Йен продолжал холодную войну, всячески игнорируя отца, не отвечая или

зубоскаля, всем видом демонстрируя глубокую обиду. Чон быстро прекратил
812/846
стучаться в закрытые двери и поставил в известность: идёшь в медицину —
лишаешься благосостояния. Подросток всё принял близко к сердцу и устроил
форменный разнос. Он не имел представления, каков отец в ссорах, потому
зашмыгал почти сразу, как только встретил на свои громкие заявления глухую
стену. А когда узнал, что тот ещё и на беременной женится, в обиде бросил, что
он ему больше не отец, жаль, мол, нет мамы. Хлопнув дверью, сын побежал
бросать вещи в чемоданы — в Поднебесную. Чонгук не воспрепятствовал.
Мальчишеская импульсивность им уже хорошо была изучена, благодаря
многолетней практике ведения переговоров с Тае, только вот своё чадо он
держать в силках не стал. Йен сам вернётся, намотав сопли на кулак.
Не ожидал лишь, что его пророчество воплотится в жизнь так скоро. Йен
позвонил уже к следующей ночи, в слезах да столь горьких, каких Чонгук от него
никогда не слышал, рассказал, что бабушка в алкогольном угаре погнала его
прочь, грозясь вырвать материнское дерево, если он не уберётся обратно к отцу.
А любимая тётушка не заступилась, не пожалела, хотя их личные с Чоном счёты
никак не касались ребёнка.
Сына по его распоряжению забрал к себе никто иной, как Ларкин Ривера, а он в
ту же ночь вылетел в Китай. Воспитательный процесс прошёл успешно, теперь
можно выстраивать линию примирения. Он давно хотел отвадить сына от
китайского дома, и вот всё само собой разрешилось. Щедрость удачи последних
дней даже насторожила. Всё просто не может быть так хорошо, а если он найдёт
ещё и Тае, впору уверовать в бога. Или в Богородицу? Кому там молилась Йон
Дасом.
Йен снова искал в нём защиту и утешение, и их получал. Они немного

вздремнули перед тем, как вернулись в дом семьи Со.
Матушка Ву протрезвела и налетела на Йена со своими неуклюжими

извинениями, но было уже поздно. Йен в принципе злопамятный мальчишка, но
он бы простил свою глупую бабушку, если бы не угроза сруба священного дерева
матери.
Чонгук оттолкнул проклинавшую его Ву, вытащив из амбара садовника лопату и,

надев перчатки, под вопли и всплески домочадцев принялся выкапывать
небольшое деревце. Аккуратно вбивая лоток, вырыл большое пространство
вокруг ствола, руками выгребая землю, чтобы не повредить корневую систему.
— Всё, Йен, мама поедет с нами, дома ты за ней проследишь. — Сын с

благодарностью и прежним благоговением обратил свой взор. Отец просто взял
и выкопал для него дерево. Сам. В его глазах он больше, чем герой. — Иди в дом,
забери всё необходимое, что напоминает о маме. Ты сюда больше не вернёшься.
— Ах ты падаль! — заорала Ву, побежав к нему, вцепившись в свитер. Йен так и

не ушёл, поражённо наблюдая за развернувшейся сценой. Файя же молча
наблюдала из тени, безучастно и бесчувственно. — Ты настроил его против
семьи!!! Ты!!! Тварь! Будь ты проклят!!!
— Проще винить в своих бедах кого-то, не так ли? Но это не я подложил свою
восемнадцатилетнюю дочь под какого-то парня, за него же выдав замуж. Вы
сами свою дочь — ещё девочку, продали в форме брачного контракта. Наш союз
был удачным, и не забывай, что это ты всякий раз, когда Риджин хотела
развестись, её отговаривала. Особенно от нашего брака выиграла ты, ведь даже
813/846
после её гибели не отказалась от содержания. В нужное время ты слепла и
глохла, когда вторая твоя дочь оббивала мне пороги нагишом. — Да, он
намеренно поднимал неприятные темы при Йене, чтобы его детские
представления об этих людях развеялись. — Потом я сожительствовал с парнем,
которого ты пыталась отравить. Однажды у тебя получилось, но почему же ты
перед всеми не похвастаешься? Мистер Ву был в самом расцвете сил, но,
посмотрев на то, как моя мать унаследовала после смерти отца всё имущество и
активы, ты тоже захотела стать зажиточной вдовой, да и супруг за годы жизни
немало крови попил — вот и повод отправить его в мир иной. Он даже почти
благородный, ведь кто-то же должен чистить мир от дерьма.
— …Да что… Да как ты смеешь!.. Да я!.. — испуганно та захлёбывалась.
— Мама?.. — неуверенно подала голос Файя.
— Я ничего не забыл, ни одного твоего унизительного слова в мой адрес. Меня

останавливал только Йен, но раз он больше не желает вас видеть, я покажу вам
мир без меня. Сегодня же дом покинет вся прислуга, это же с моих поганых
денег вы её содержали. Но у вас всё ещё есть шанс.
— Какой шанс?.. — сиплым и уже куда более мирным голосом человека, готового
на сотрудничество на любых условиях.
— Продать кому-нибудь вторую дочь, — оскалившись так по-скотски. — Если,

конечно, кого-нибудь впечатлит лживая истеричная серая мышка после развода
и принудительного лечения. Но вы всегда можете попытать счастье на
свиданиях вслепую.
Йен опустил глаза, карательные меры повергли его в глубокий шок. Файя
убежала в дом. Ву неподвижно стояла на месте, свирепо просверливая в нём
дыру.
Проходя мимо неё, Чон снял пыльные перчатки, положив их ей на плечо, и

добавил:
— Ничего не выйдет, не имеет смысла так на меня смотреть, ты же не ядовитая

змея.
— Пап… — раздосадовано окликнул Йен.
— Скоро я подарю этот дом Йену, он по праву принадлежит ему. Пора учить сына
присваивать своё.
— Я убью тебя… — выдыхает. Шепоток угрозы. Надо же, как страшно.
— Я на редкость живуч. И всё-таки рекомендую за это дело не браться.
Лицо госпожи Ву залилось багровым глянцем.
***
Новый ассистент приобрёл подходящее невесте помолвочное кольцо — платина

с большим бриллиантом… в ореоле из бриллиантов. Незамысловатая классика от
«Тиффани». Этим Чон хочет сказать: пусть брак и фиктивный, всё будет по
814/846
правилам, как того бы хотела каждая влюблённая девушка. Но это не чувства —
всего лишь жест вежливости. В той же ситуации он бы не подарил ей украшения
матери, не упал на колено. Но сейчас она наиболее чувствительна, а ему не
повредят баллы симпатии. При таком раскладе — в сухом остатке — каждый
получает то, что хочет: выгоду и власть или честь и семью.
Всё к лучшему, он в этом убеждён, иначе бы судьба не подвела его к этому шагу.
Всё ещё есть ожидания, которым он должен отвечать, всё ещё существуют
обязательства, которыми он скован. В погоне за мнимым счастьем ему пришлось
отступить от регламента подобающей жизни. Для кого-то сегодня ты снова
плохой — и это бремя неизбежно, как неизменна его роль злодея для Тае.
Оберегать ради него свой безымянный палец — глупая романтика, им не
оценённая. Будь Тае барышней, до алтаря они бы пошли вместе, но этот путь
для них недоступен, а значит, он должен смириться со своей участью. Ему
больше ничего не остаётся.
Чонгук найдёт его и заберёт в Коян, как и планировал. Если уж жить долго и
счастливо им не завещали, будут принуждённо и наездами, мешая ненависть со
страстью. А может, именно так они смогут обрести мир.
Этот выбор дался ему непросто, хотя он и не мучил себя понапрасну

сомнениями. Чтобы выбрать решение, необязательно верное, достаточно
подбросить монету — когда она в воздухе, тебе уже известен ответ. Твоё
собственное желание.
…Потом он увиделся с Исыль. В тот день она находилась в больнице, и он к ней:

с кольцом, с букетом, с парадной улыбкой. Состоялся натянутый разговор. Что-то
про любовь и про иллюзии.
В его окружении ещё не было женщин, что его не хотели, и встреченное

разочарование на бриллиантовое кольцо мазнуло по нему мимолётным
раздражением. Можно подумать, он хочет её.
— Вам необязательно всё это делать… — глядя куда угодно, только не на него,
произнесла вполголоса. Непроизвольно взгляд падал на живот. Сейчас его было
не видно, но к свадьбе положение могло округлиться.
— Всё это?..
— Кольцо, цветы, забота. Я знаю, что всё ненастоящее. Отцу стыдно, он хочет
сохранить честь семьи. Я всё понимаю, вам нет нужды меня впечатлять…
— Всё, что происходит с вами — настоящее.
И она неспешно подняла на него глаза — не голубые вовсе, а самые обычные —

карие, с крапинками грусти. С Исыль они вращались в одних кругах, и он знал её
как порядочную женщину, воспитанную по всем канонам благородного
корейского рода, которую с младенчества готовили стать образованной светской
женой. Утончённость её черт очень примечательна — не девушка, картинка.
Подумать только, и таких красивых предают.
— Я не хочу за вас замуж… — Забавное реалити-шоу. Что бы сказали все те, кто
остро хотел? Горечь и честность — как кофе два в одном: терпкость и сливки в
сочетании послевкусия карамели. Вот почему говорят, что лучше горькая
815/846
правда. Правда, Чонгук приверженец сладкой лжи, но в отношении
окружающих, а не себя. — Я не люблю вас. А вы не любите меня. Мы только
сделаем друг друга несчастными.
Он беззлобно усмехнулся. Больничный антураж навеял мысли о Тае. Чудится,

прошла вечность с тех пор, как он точно так же сидел рядом — несчастный и
отрешённый, отказывающийся с ним быть.
«Забери меня», — слышит шёпот отчаяния, будто всё было вчера. Чувствует
холод рук. В тот раз следовало забрать его домой немедля, не так ли?
— Вы неправильно меня поняли. — Это не ответ Тае, но он продолжает держать

его образ на веках. — Я не ставлю цель сделать вас счастливой, но я проявляю к
вам своё уважение и симпатию. Мы сделаем нашу жизнь проще, найдя общий
язык. Я не требую от вас слишком многого.
— Вам известно, что я жду ребёнка…
— Дети — это прекрасно. Что вас смущает?
— …Вы готовы взять на себя ответственность? Или обойдётесь формальностью

для моего ребёнка…
— И вы не требуйте от меня слишком многого, — отрезал, перечеркнув её

наивные желания. — Я готов стать отцом на бумагах, но не ручаюсь за
внутреннее ощущение.
— Вы правы… Мы друг другу ничем не обязаны. Но я действительно не понимаю,

мистер Чон, почему вы согласились. Неужели не нашлось той, которая была бы
вам дорога? Или вы ведёте двойную игру?
— Мной руководят амбиции и меркантильный дух, и вам это хорошо известно. Я

никогда не считал брак продуктом амурных дел. Ещё Шекспир писал, чем
заканчиваются незрелые попытки преобразовать чувства в ячейку общества. Как
материально-юридический институт, тем более в наших кругах, может
держаться на столь шатком и краткосрочном ощущении, как любовь?
Её лицо исказила болезненная улыбка. На лбу взбухла венка. Глаза ответили ему
влагой.
— Вы не ответили.
Чонгук сощурился.
— Моё сердце несвободно, как и ваше, но под вашим ещё и зародилась жизнь.
Мы с вами можем друг друга понять и, думаю, сможем и подружиться.
Исыль смахнула одинокую слезу и удивлённо вскинула брови.
— Такого мужчину, как вы, тоже бросили?
Наверное, только тот, кого оставили, может угадать отпечаток предательства.
— Не поверите, я задался тем же вопросом, когда вас увидел, мисс Хон: неужели
816/846
такую девушку могли обидеть? Если поделитесь со мной именем обидчика, я
сделаю его жизнь менее радостной. Сохраню конфиденциальность — от вашего
отца.
— Нет… В этом нет необходимости. Тот человек… не хотел ребёнка, и он имел на

то полное право. Нельзя привязать мужчину ребёнком и требовать ответного
желания. Это только мой выбор, он в этом не виноват.
«Нет никакого ребёнка… И не будет. Я не хочу, — разносится крик Тае на берегу

Бэйдайхэ. — Ты ещё второй раз женишься. А я что? Что ты мне обещаешь? Мы с
тобой не в браке. Ты уверен, что не разлюбишь меня? А что потом?..»
Они в самом деле с Исыль схожи — вправе оставлять за собой последнее слово.
Но она, как женщина, оказалась мудрее или, напротив, слишком мягка, тогда
как он посмел требовать ответного желания от своего партнёра. И теперь то, что
осталось от его напора, ходило на двух ножках.
Так что да, он не боится ответственности. И вины.
***
Местонахождение Тае всё ещё оставалось неизвестным. Николас, как и Миллер,

приходили ни с чем, будто он взаправду мог провалиться сквозь землю. К их
счастью, он был занят, тому виной не свадебный переполох, а расширение рынка
сбыта, поэтому Чонгук не подвергал отчёты личной проверке. Президент Хон
желал как можно скорее узаконить отношения, пока беременность дочери не
стала очевидна, и оттого срок ожидания свободной записи от полугода
сократился до месяца. Чонгук мог ускорить процесс без посторонней помощи, но
посчитал важным каждому отводить свою роль.
Столичной церемонии предпочли Wedding Hall на Чеджу, где и планировалось

проведение свадьбы. Исыль никакого участия в организации не принимала, без
особого желания приехав на фотосессию. Главным образом снимали лишь
невесту в разных платьях и ракурсах. Студийной фотосъёмкой не ограничились,
распланировали и выездную. Чонгук по большей части наблюдал и не сказать,
что проводил время с пользой. Но и с ним сделали пару кадров, правда, только
со спины, ведь фотографироваться он не любил и был в этом плане категоричен.
Наверняка за свою практику съёмочная группа ещё не видела столь несчастную
невесту и безразличного жениха. Им говорили, что они отлично смотрятся
вместе, прямо как звёздная пара, настоящие принц и принцесса. Но это значило
лишь то, что фото вышли хорошими, а большего от них не требовалось.
Йен воспринял новость без особого энтузиазма, однако, стоит отдать ему
должное, не устроил повторную истерику. И Чонгук поговорил с ним
обстоятельно, по-взрослому: и про будущее, и про мачеху, к которой просил
проявить уважение.
Было странно услышать от сына:
— А Тае? — Неожиданный вопрос оглушил, как тогда в зимнем саду — со спины,

подло. — Мы его больше не увидим?
— Почему ты снова про него спрашиваешь? Я думал, он тебе не нравится.
817/846
— Нет… Просто, я думал… ты его любишь.
Чонгук впервые растерялся перед детской непосредственностью.
— Рад, что тебя волнует моё личное счастье.
— Почему ты всегда меняешь тему? Он умер? Поэтому ты его больше не

увидишь?
— Что ты такое говоришь, Йен. Тае болен, я же тебе говорил, он на лечении.
— Чем он болеет? Диану теперь будет воспитывать госпожа Хон? — во всём виде
и в голосе чувствуется огорчение, если не разочарование. — Когда она родит
ребёнка, мне тоже нужно будет называть его братом или сестрой?
Безнадёжно.
— Как захочешь, Йен.
— А ты будешь считать его своим?
Безнадёжно…
— Я подумаю над этим, — снова уходя от ответа.
Ему не хотелось говорить, ни с кем и ни о чём, и чем ближе была дата

церемонии, тем реже он пользовался ртом для слов. Зачем-то снова сорвался на
Коджедо, признав, что зачастил в интернат, в коем раньше не нуждался, а
сейчас словно нашёл отдушину.
С госпожой Йон Дасом уютно было и молчать, она не требовала объяснений и не

лезла в душу, мутным взором устремляясь вдаль.
И вновь заговорила первая, ненавязчиво.
— Сегодня красивый закат?
Чонгук неотрывно за ней следит, сглатывая тяжёлый ком. И снова. Подмечать их

схожесть было сродни засыпанию солью открытой раны.
Он никак не мог понять, почему мама — его Дадэ, оставила эту несчастную в
живых.
Йон Дасом знала, с кем говорит, но держалась вежливой осторожности, как и он

знал, кто перед ним, ни разу не назвав эту женщину матерью. Они вдвоём умели
притворяться, будто друг для друга умерли те тридцать лет назад.
Казалось, только так можно было удержать равновесие на их шатком прошлом.
Сегодня ему хотелось прилечь на материнские колени и сбросить с плеч

тяжёлый груз: жизни, этого утомительного дня, будущих решений. Свою
слабость он помог вверить Дадэ, но не чужой Йон Дасом, и всё-таки…
Спрятав голову в своих руках, он устало ответил:
818/846
— Кровавый.
— Значит, завтра похолодает. Одевайтесь теплее, господин.
— Как понять, что ты всё делаешь правильно? — совсем не по теме. Но Дасом

сразу нашлась с ответом, будто только и ждала этот вопрос.
Чонгук никогда не приезжал дважды за сезон, стало быть, он действительно

увяз.
— Если вы усомнились — думаю, это уже ответ.
— Разве нервничать перед свадьбой — это не естественно?
И об этом она слышит впервые.
— Вы женитесь, господин… — Узнав причину его смятений, Йон Дасом заметно

тускнеет, опустив гипсовое лицо. Ей никогда его не увидеть, недоступны даже
прикосновения, и она никогда не побывает на свадьбе сына в ханбоке в первом
ряду. Всё, на что она может надеяться — им однажды не забыться совсем. — Что
вы испытывали, когда женились в первый раз?
Чонгук издал нервный смешок.
— Отчаяние? Это событие не из самых приятных в моей жизни.
— Второй раз уже не так страшно, а вы как думаете?
Стало непривычно легко, будто кто-то ослабил галстук, которого нет. Легко,
потому что она не стала его отговаривать. Решение уже принято, подготовка
идёт полным ходом, передумывать поздно. Мешающиеся чувства сеют сомнения,
и всё же он знает, что поступает по уму.
— Я обещал познакомить вас с особенным человеком, госпожа Йон, но встреча

переносится на неопределённый срок.
— Ваш особенный человек приглашён на свадьбу?
Чонгук невесело хмыкнул.
— Кто угодно, но только не он.
***
«Свадьба осенью» — значилось на буклете в отеле Чеджу, не обещая ничего

интересного, чего не было бы в любое время года. «Цыплят по осени считают», —
вот что они должны были написать. Кто-то цыплят, а он невест.
Вместо дворцов бракосочетания, часовен, банкетных залов отелей и площадок

под открытым небом организаторы свадьбы предложили провести торжество
уникально, с шиком-блеском под стать жениху-судостроителю — на лайнере, в
океане, с видом на Халласан. Романтично, что скажешь. Президент был в
восторге, ратуя за их союз, то и дело перечисляя «плюсы». Это освежило память,
819/846
как когда-то первый тесть на свадьбе огласил, что он не достоин его дочери. И
вот он стоял перед зеркалом — благополучный, авторитетный, поправляющий
смокинг.
В соседней каюте, так называемой комнате ожидания, сидела его

новоиспечённая красавица-жена, всем на зависть, на радость вспышке, в
пышном, мерцающем глиттером платье, поистине королевском,
подчёркивающим эффектное декольте. Костюм идеально сидит на нём, он
выглядит как с обложки модного журнала, а вместе они пара, чуть ли не
созданная на небесах, что безупречно смотрится вместе.
На этом невесёлом мероприятии Чонгук дал Алексу передохнуть, во всяком

случае, иллюзия того была создана. Он всё равно пристально следил за
обстановкой, не выпуская жениха из виду, но при себе имел уже знакомого
спутника — бывшего участника Юнивёрсал, надменно взирающего по сторонам.
Роль шафера была отведена Йену, что с гордостью стоял рядом с отцом.
Несколькими днями ранее он висел у него на шее и благодарил за второй шанс,
который отец дал его тёте Файе. Сегодня она была в числе гостей и не с кем-то,
а с бывшим супругом Чжаном Цуананом — таким же шёлковым и покорным, как
и жена. Чжан недавно вышел из тюрьмы за хорошее поведение и не менее
хороший залог. Можно сказать, это и правда было вторым шансом, но Чонгук
просто придерживался правила «держать врагов близко», особенно тех, кто
дорог его сыну. Стоило проявить немного милосердия и смекалки, как Йен снова
души в нём не чаял, отбросив глупые мечты. Но кто удивил на славу, так это
Файя, бросившая Китай и мать, с лёту согласившаяся вернуться к Цуанану, лишь
бы выбраться из того болота, которым стала её жизнь. Она уцепилась за
возможность и сейчас, смотря на некогда возлюбленного, не роняла глупых слёз.
К жениху Исыль вёл президент Хон, ярко улыбающийся до рези в глазах. Его
дочь ловила на себе восхищённые взгляды, но за фатой скрывалась трагедия —
того же мельного, бледного цвета, что и королевский наряд.
Вот они обменялись кольцами, целомудренно столкнулись губами — неловко,

как подростки в стародавние времена, ещё не распробовав близость друг друга.
Невеста в платье белом бросает букет — не в толпу незамужних, а единственной
девушке, с которой об этом обусловились заранее. Настолько всё предрешено.
Толпа шумит и восклицает, будь это хоть сколько-то забавно. И капитан лайнера
даёт сигнал, оглушив экипаж мощным, протяжным, долгим гудком настоящего
судового исполина.
Гости зааплодировали, мимо бокалов полилось шампанское.
Чонгук позволил себе насладиться восхищением зрителя: здесь всё

принадлежит ему, и он больше не тот уязвлённый отцом мальчишка,
мирившийся с судьбой.
К своей новой жене он ещё не привык. Наружу так и просится имя «Риджин».
Кольцо непривычно жмёт палец, мешается. Все присаживаются, наслаждаясь
профессионально отснятым фильмом со свадебной фотосъёмки вперемешку с
архивными видео маленькой Исыль. У Чонгука ничего подобного нет. Что там…
фотка в день его усыновления?
Свадебный фильм он уже просматривал от и до, потому скулы сводило от
820/846
фальшивой улыбки.
Оторвавшись от экрана, он обратился к Исыль, справившись о её самочувствии,

как каждая его мышца зальдела и заиндевела. Прокатилась дрожь. Знакомый
нежный голос стёр улыбку, отнял скуку, сделав торжество незабываемым.
На экране — репетиция Тахры, на сотню раз пересмотренный эпизод.
Тот раздражающий парень громко говорит: «Девушка, а вас можно снять?» Гости
в непонятках затихают. Женщина с экрана отвечает: «Снять меня нельзя. Можно
только сфотографировать». «Ха-ха-ха», — тряской камеры. Тае попадает в
объектив, беззаботно смеётся — разрумяненный, вспотевший, какой-то
счастливый незнакомец.
Соджун тогда спрашивает у него, являясь голосом за кадром: «Ну а вас-то

можно снять?!»
Его мальчик-улыбашка, смущаясь, прикрывая камеру ладонью, отвечает: «На

меня и смотреть нельзя».
Чёрный экран мелькает на мгновение, ведь уже в следующей серии действие

происходит на балконе, в тот самый день. В тот самый.
«Континенталь», Таншань, «публичный» секс, раннее утро, глупая ссора.
Его не видно, даже лица, зато Тае — всего, беззащитно голого, с покрасневшими
от смущения шеей и грудью, скулящего от возбуждения, самозабвенно
траханного в положении стоя. Чонгук крепко держал его за талию, чуть навалив
на себя — так, что пальцы ног Тае чуть касались земли. Бесподобное зрелище.
И на сей волнительной ноте обрывается кино. Ведущий торопливо просит

прощения за недоразумение — «ошибка монтажёра», мгновенно разряжая
обстановку громкоголосым объявлением.
Чонгук не может пошевелиться, бездумно смотря на потухший монитор. Никто в

доминирующем эксгибиционисте не признал его фигуру. Мало кто из
присутствующих знал в лицо Тае. Но осадочек остался.
Всё в нём дребезжит и пышет. Тонкие всхлипы эхом разносятся в голове.
Он шокирован больше, чем должен, нем сильнее, чем глух. Он смущён,

обескуражен, нет, он растерян, совершенно сбит с толку. Кто? Как? Безумие
полнейшее.
Ему нужно подышать, никак не продохнуть, душно, как же здесь душно! Нужно.
Подышать.
На плечо опускается крепкая ладонь — Миллер уже на подхвате, без слов

помогает вернуться в реальность. Но лучше бы он не приходил в себя, ведь
сюрпризы на этом не кончились. Им с Исыль приносят по праздничному конверту
от гостя, пожелавшего остаться анонимным. Ничего хорошего это не сулит. И,
унимая дрожь в руках, он медленно распечатывает убийственный подарок.
Миллер тоже это видит, обречённо жмуря глаза, выпуская тихое ругательство.
821/846
Чонгук, замерев, смотрит вниз — на свою ладонь. На фотографии изображён
молодой человек, что лежит на кушетке с многочисленными глубокими
безобразными порезами на руках. Лицо у этого человека бледное, с тёмными
пятнами под глазами и красным ободком от слёз. Голова вполоборота, будто не
замечает камеру. С переносицы до щеки растянулся ещё один шрам. Есть и на
шее — вздувшиеся царапины от ногтей.
Это Тае, которого он видел впервые, больше похожий на безнадёжного

сумасшедшего, разодранного внутренним зверем.
— Чонгук… — неуверенно зовёт Исыль, но он не обращает на неё внимания,

оглушённо смотря на искромсанного незнакомца.
На обратной стороне снимка выведено в насмешку: «Пусть вторая будет удачнее

первой. С днём свадьбы».
— Чонгук! — требовательно уже зовёт Алекс. И только тогда он заставляет себя

безразлично обернуться.
У Исыль тоже в руках бомба, и она смотрит на него мертвенно бледным,

увлажнившимся лицом с обескровленными губами. Королевское платье
пропитывается алыми разводами. Крови.
Он прошептал самому себе:

— Господь решил, что я был слишком честен.
— Что? — взволнованно проорал Миллер.
Раздался чей-то крик.
***
Удивительная штука жизнь. Никогда не угадаешь, где и с кем ты сегодня

окажешься. Торжественную часть пришлось прервать, на воду спустили
спасательную шлюпку. Несколько человек из охраны и Чонгук в том числе
гребли обратно к причалу.
Помятый пиджак был брошен рядом, рукава белоснежной рубашки закатаны,

бабочка развязана, а он — сокрушённо усажен на скамью близ операционной.
«Свадьба осенью» — многообещающе на самом деле. И что он жаловался? Уж
лучше, чем свадьба в больничном комплексе.
Как реагировать на ситуацию тому, кого не касается несчастье семейства Хон?

Исыль потеряла ребёнка. Он не рад подобному развитию событий, но и не может
искренне посочувствовать. Желания, даже неозвученные, тоже имеют свойство
сбываться. Принять чужого ребёнка — не то же самое, что воспитывать
желанную девочку от любимого человека, его Диану. Вопреки обострённому
отцовскому инстинкту, любить всех детей одинаково он не горазд. Может,
опасения и были напрасны, но не безосновательны. И всё само собой
разрешилось, то ли им во благо, то ли в наказание.
Он был уверен, что расплачивается за свои грехи печатью бездетности: сначала

у Риджин по его вине случился выкидыш, не без медицинского вмешательства
822/846
родился Йен, затем при рождении страдала Диана, теперь, когда Исыль
связалась с ним, и она потеряла плод. И даже если здравомыслящая часть него
понимала, что выкидыш в супружеских парах не редкое явление, а Диана
вообще, по сути, не имела к нему прямого отношения, он не мог отделаться от
мысли, что ему не суждено иметь детей. Приплетал к своему року и Сумана, у
которого тоже не получалось с потомством, не считая одного-единственного
бастарда Тае. А Чонгук с отцом были одного поля ягоды, отсюда весь бред.
И в воздухе повис ещё один вопрос: какой им теперь смысл изображать

супружескую пару, если беременность была условием контракта? Даже толком
не успев ощутить тяжесть кольца, их брак разрушился.
Вторая проблема покоилась в его руках и вызывала больше эмоций. И вместо

того, чтобы заботиться о (всё ещё или уже?) жене, он думал только о
незнакомце с фото, отдалённо напоминающем Тае.
Когда Алекс, наконец, приехал в больницу, Чон сорвался на него точно бешеный
пёс, толкнув к стене, пихнув в лицо шокирующий снимок.
— Это что?! Что ты видишь, я тебя спрашиваю?!
Миллер хмуро покосился на фотографию, освобождаясь из захвата. На его лице

было всё. Всё, кроме удивления. Кроме грёбаного знака вопроса.
— Где он?! Ты знаешь!
— Чонгук, во-первых, успокойся.
— Во-вторых, — не дав слова вставить, перебил, — проглоти свой психоанализ.

Как давно ты знаешь?
— Не ори, тут людей лечат. Я не собираюсь говорить с тобой в таком тоне — ты

не способен адекватно оценивать ситуацию.
— И чья это вина?! Я поручил тебе поиски! Я попросил тебя как друга!
— Чонгук. — Не оставляя попыток выстроить конструктивный диалог, Миллер всё

же и сам не знал, что ему сказать.
— Я доверял тебе больше, чем себе! Напрасно? Что ж, ответ мы знаем.
— Ложь во благо — твой метод, но не только ты к нему прибегаешь. Не имело

смысла заводить разговор о Тае перед самой свадьбой. Что бы изменилось? Ты
бы полетел в Европу? Сорвав свадьбу с президентской дочерью? Я отдаю отчёт
происходящему, но ты, кажется, нет.
— Где он! — снова схватив за грудки, снова потерял самообладание.
— Где мы и думали.
— И этого ты не мог рассказать?!
— Всё сложнее.
823/846
— Молодые люди, покиньте отделение! Или мы вызовем охрану! — показался
медперсонал, разняв шумных мужчин.
Пришлось выйти на крыльцо. Осеннее солнце светило так ярко, будто пыталось
выжечь глаза, и ему это почти удалось. Конечно, в этот день не могло быть иной
погоды, ведь они всё предугадали. Кроме фильма с участием Тае. И выкидыша.
На свежем воздухе гнев, застивший разум, подотпустил. А вот Миллер стал

мрачнее тучи, точно сам был предстоящим штормом. Без дождя, без ветра, без
моря с парусами.
— На фото действительно он? — сухо заговорил Чон. — Так и где?
— Он. Всё это время он лечился в клинике под Парижем. В каком он состоянии,
ты видишь по его коже.
— Кто?
— Клянись, что не наделаешь глупостей. — Насколько вообще возможно,

настолько он сделался серьёзным. Чон злорадно усмехнулся.
— Как ты уже заметил, я не адекватный. Кто меня знает, дружище, разве я могу
тебе врать?
— Ты будешь шокирован.
— Да уж куда больше. Прекрати прогрев, Алекс, я и так на пределе.
Миллер достал свой телефон, протянув его Чонгуку. Солнечная погода мешала
разглядеть экран, да и зрение начало подводить. Иного объяснения Чонгук дать
не мог, снова и снова видя в женщине, сопровождающую Тае… Софи.
Александрию Ришар.
Его погибшую тётю. Ту шлюху.
— Что за… Я почти поверил, схожесть пугающая. Но она мертва. Я сам её

похоронил. Для чего ты мне это показываешь? — И более нервно: — Я сам. Её.
Похоронил.
— Ты не видел лица той, которую хоронил. Это она.
Чонгук поднял стеклянный взгляд — не на Миллера, куда-то. Молча. Не язвил и

не кричал. Слушал. И именно сейчас ясно осознавал, что всё сказанное в этот
момент не шутка.
— Ну, — после затянувшейся паузы подогнал, — продолжай, я тебя внимательно

слушаю.
Алекс сдёрнул с застаревшей раны пластырь. По шкале Бофорта эта новость —

двенадцать баллов.
— Твоя мать…
Слышно, как что-то надорвалось.
824/846
Но Чонгук молчит.
— Я узнал позже. Дадэ… я сам узнал. Она сказала… что ты сможешь её

простить. Она помогла Александрии покинуть страну.
— А ты помог всё скрыть.
— Никто из нас не хотел ворошить прошлое. Ты жил своей жизнью.
— Что ещё ты скрыл? — отрывисто, жёстко, тоном, который пугает больше всего.
— Так она была беременна или нет?
— Дадэ…
Нервно запустив руку в волосы, Чон резко выдохнул, криво усмехнувшись.
— Дай угадаю. Тихо избавилась от ребёнка, предположительно моего.
— А ты бы хотел дать ему жизнь? Я понимаю, что ты чувствуешь, но…
— Ты ни черта не понимаешь, Алекс, — процедил, выделяя каждое слово. — Эта

шлюха должна была умереть, и, если бы мама всё сделала добросовестно, Тае бы
сейчас не стремился снять с себя кожу.
— Ришар всем рисковала, забрав Тае, поэтому я не мог этого предугадать, ведь
это нелогично, в конце концов, глупо.
— Как видишь, не такая и глупая, раз снова удачно легла под толстый кошелёк и
из-под твоего носа, ну, что уж — и из-под моего, умыкнула немаленькую
«кладь», ещё и столько времени её прятала. Да ещё и поделилась с дорогим
племянником нашим с ней секретом.
— Не делай глупостей. Тае болен, нельзя резко вторгаться в его жизнь, тем
более вредить его тёте. Мы заберём его, но действовать будем дипломатично.
— Слушай, Алекс, избавь меня от себя на сегодня. Вы мне так все осточертели…
— устало и разочарованно. — Я без тебя лучше знаю, как мне подступиться к
своему мальчику и что делать с этой шлюхой тоже знаю. Хоть ты до сих пор
считаешь меня безрассудным психом, я в своём уме и не сорвусь во Францию
первым рейсом с киллером под ручку. Но спасибо, что позаботился о моём
тонком душевном мире. Свадьба почти не сорвалась. Ты молодец.
Как шторм начался, так и закончился, выплюнув на сушу остатки судна. Чонгук
без кулаков и слюнявых криков направился обратно в холл, оставив после себя
звенящую тишину и пустоту, и гадкое ощущение в душе провинившегося. Вину,
то есть.
***
Как и полагалось благородному мужчине, Чонгук дождался, пока его вот уже
жена проснётся, пожелав ей сил и скорейшего выздоровления, и сказал, что не
будет обнулять контракт. Словом, женщину в беде не бросил, но и не
разбежался вырезать кроликов из яблок, сидя у её постели.
825/846
Вернувшись домой, закрылся в кабинете с бутылкой виски. Это занятие он
презирал и никогда без повода не напивался, за исключением тех редких
случаев, когда чувствовал себя поистине паршиво.
Спал на диване и изредка подливал отвратное пойло, между тем читая отчёты
Николаса. Вывести на разговор пробовал Йен, но он миролюбиво попросил не
трогать его в это время. А потом Йен пришёл с Дианой, которая забралась к папе
на ручки и погладила его по щетине, заставив почувствовать себя хуже некуда.
Он покосился на сына с укоризной.
— Па-па-а… — ластилась к нему Диана, обнимая за шею.
— Мой мурчик, соскучился?
Он сгрёб Диану, покачавшись с ней из стороны в сторону.
— Давай потом с тобой поиграем? Я посплю, умоюсь, и мы с тобой пойдём гулять,

но попозже, малыш.
Диана ни на какие уговоры не велась, упрямо его обнимая, тычась в шею.
— Пап, — с видом, будто кто-то умер, позвал Йен. Чонгук поморщился от такого
зова.
— Понимаю, Йен, ты шокирован и хочешь всё обсудить, но я немного не в форме.
— Это на тебя не похоже… Ты так расстроился из-за госпожи Хон?..
— Ты не должен был увидеть, как твой отец с кем-то спит, это не есть хорошо.
— Так ты расстроен из-за Тае? Ты по нему скучаешь? Или это он сорвал свадьбу?
Отец кисло улыбнулся.
— Некоторые вещи я не готов с тобой обсуждать.
— Почему ты не встретишься с ним, если тебе плохо? Вы же с госпожой Хон не

по любви, она не будет… хм, обижаться.
— Я ценю твою помощь и заботу, но не надо, Йен. Забери Диану, пожалуйста,

мне действительно нужен отдых.
— Я волнуюсь! Ты ничего не говоришь и пьёшь! Тае исчез из нашей жизни, а

потом появляется в вашем фильме, госпожа Хон теряет ребёнка, и ты закрылся в
себе и пьёшь! Что мне думать? Я вырос, я всё могу понять. И я хочу понять и
поддержать тебя. …Это Тае подстроил?
— Тае не сделал ничего плохого, чтобы заслужить критику. Фильм с его

участием был нацелен против меня, у Исыль были свои поводы для стресса. Кто-
то был против нашего супружеского счастья.
Столкнувшись со стеной, Йен таки отступил, забрав сестру. Визит детей, по
826/846
правде, привёл его в чувства. Он принял душ, переоделся, поел, по-человечески
лёг спать в кровать, отложив мысли о будущем. В неплохом настроении он ел
суп из водорослей утром, немного страдая от головной боли. Выезжать в офис
сегодня не хотелось, но ничего не мешало ему поработать из дома. Поудобнее
усевшись с ноутбуком, закинув ноги на журнальный столик, прежде он взялся
разбирать корреспонденцию.
Один конверт был без обратного адреса, да и без имени отправителя. Ни о чём
не догадываясь, он его вскрыл, и на колени выпала фотография. Снова.
Снова окатил холод.
Вне всяких сомнений на снимке был Тае, но на этот раз лишь по пояс. Не узнать
его ноги невозможно. Свободные чёрные боксеры и изувеченные порезами
бёдра — это было изображено. И на сей раз обошлись не только подписью, в
конверте также был сложенный прямоугольник бумаги. Письмо. Напечатанное, а
не рукописное. Почерк Тае он бы тоже узнал среди прочих: немного корявый, но
размашистый, с ошибками. Какая предусмотрительность изводить бумагу
чернилами.
Всё меньше ему верилось, что такой ерундой стал бы заниматься Тае.
«Вам понравился мой подарок? Сожалею о случившемся с вашей вот уже

супругой, но вы вдвоём должны понять, что с вами она обречена на страдания,
как и все те, кого вы себе присваиваете. На чужом несчастье своё счастье не
построишь — вам об этом говорили? Пусть мне и известно, что вы далеки от
понятия нормального брака, потому что вас интересует только расчёт. И, как ни
странно, этот мальчик.
Всё неслучайно, вы ведь не тот, кто полагается на случай, но я терялся в

догадках, какую ценность представляет этот мальчик, раз за него установлена
высокая стоимость. Докопаться до истины было непросто, лягушка хорошо
замела следы о том, что была головастиком.*
Тае Дюран — сын вашего приёмного отца, племянник погибшей любви. Подарок
судьбы, не иначе? Мил собой, наивен и юн. Ему выпала трудная доля — считать
себя заменой. Вы жадный человек, мистер Чон, или лучше обращаться к вам
«мистер Пак»? Вам нужна и супруга, и любовник, и во всём вы хотите преуспеть.
Если одна жена умрёт, вы замените её второй, на место первой любви встанет
племянник. А если этого мальчика не станет, кем вы тогда его замените?»
Чонгук крепко смял уголок листа, за который его удерживал. Перед глазами
багровело от бешенства.
Это было… нагло.
«У вас крайне интересная жизнь, мистер Чон, достойна учебников по истории.

Вы — настоящая загадка! И хороши собой. Но ведь одному человеку не может
достаться всё благо мира? Из глубокой ненависти родилась яркая любовь, как из
семени дерево. Живое растёт не потому, что этого хотят — всё сущее сорняк,
который высится сам по себе. Стало быть, любви неважно, из чего произрасти.
Но вы ведь и сами не знаете. Я помогу вам распутать собственные заблуждения.
Вам хорошо известно, что в супружеской жизни отсутствие детей — проблема не
827/846
одной женщины. Существует и генетическая несовместимость супругов, и
бесплодие как женское, так и нарушение мужской репродуктивной функции.
Вам не было интересно найти своих братьев или же сестёр, кроме Тае Дюрана?
Вы не ставили такую цель, но почему? Если появился один ребёнок, значит
могли быть другие. Почему Ли Дадэ так и не забеременела?
Ваш отец ещё был жив, когда рассказал о мальчике. Вы не сделали ДНК-тест?
Господин Чон Суман забрал любовницу Ивет Дюран с собой, от этого романа
вполне мог появиться ребёнок, это-то и не вызвало подозрений. Всё звучит
складно. И вы поверили на слово».
Чонгук даже сел нормально, от греха подальше убрав ноутбук.
«Господин Чон Суман бесплоден. Мальчик и похож-то на него не был. Ошибаться

не грех, мистер Чон, грех — слепо верить. Ваша месть оказалась смехотворна и
безнадёжна, десять лет потрачены впустую. Представьте, что будет с
мальчиком, если ему откроется и эта тайна? Роковая ошибка.
Его сердце выдержит вашу погрешность? Будет искренне жаль, если нет. Но
связь с вами уже обрекла его на худший финал».
Губы побелели, пальцы взмокли и затряслись, и вот уже его сердце было в
опасности.
«Ребёнок, от которого избавилась ваша приёмная мать, как вы теперь знаете,

мог быть только вашим.
Это ваш семейный расчёт».
Стеклянный столик раскололся и на пол отлетела крышка ноутбука.

Выскользнул.
***
— Ты знал?
Руки в карманах брюк, лицом к окну, поза, ничем не выдающая гнев, но Миллеру
достаточно взгляда, чтобы узреть затаившегося перед нападением зверя.
— Не понял?
Удивительно уже то, что Чонгук позвонил так быстро, ведь Алекс рассчитывал на
долгую паузу в их общении, хорошо зная этот суровый нрав.
— Суман бесплоден? Дадэ что-то тебе говорила?
— Нет.
И снова в голосе печаль, а не ожидаемое удивление. Чонгук не спеша

развернулся, показав до этого скрытое дикое выражение.
— Предлагаешь из тебя клещами слова вытаскивать?
— Я рассматривал вероятность неродства Тае с Суманом, ведь прямых тому
828/846
доказательств не было. Дадэ не опровергала, не задавалась лишними
вопросами, но и не утверждала. Разве не странно? Она придерживалась
нейтралитета касательно Тае.
— Объясни так, чтобы я понял.
— Она убедила тебя подождать, растянула срок, да и вообще безбурно

восприняла факт существования внебрачного ребёнка, хотя от неё невозможно
было что-то скрыть. А потом покончила с собой, не оставив никаких объяснений.
— Кое-что она оставила.
— Что же?
— Извинения.
Миллер откашлялся, опять напустив хмурь и спросив:
— Кто тебе сказал, что Тае не сын Сумана?
— Тот же, кто расстроил свадьбу. Кто-то, кто очень хорошо меня знает.
— Если усомнился — удостоверься.
— Рапс, удобренный прахом, мне уже ничего не расскажет.
— …Дадэ сохранила волосы Сумана.
— Что?! — Он не ослышался, а хотел бы не слышать. — Повтори.
— Перед кремацией она срезала образец для теста. Я нашёл пакет с локоном
после её смерти, на нём было написано, чтобы я передал тебе, когда придёт
время. Так понимаю, оно пришло.
— Вы просто нечто… Вы двое…
— Тогда ты хотел верить и не воспринял бы мои сомнения всерьёз. Тебе был

нужен козёл отпущения, соответственно, любые бы аргументы летели мимо.
— А теперь уже поздно!
— Значит, пришло время правды.
— Ты сделал тест?
Алекс потупил взгляд, вздыхая как человек, проходивший на этой земле не одну
сотню лет. Он смертельно устал от тайн.
— Он не его сын. …Тае не его сын.
Чонгук оглушённо рухнул в кресло, уставившись в пустоту, сложив перед лицом

ладони. Вдох-выдох. Девятый вал. Не то смеяться остаётся, не то плакать на
этом корабле. Ещё мгновение и неспокойный океан поглотит одинокий плот.
829/846
Лишь на это мгновение.
"Господь решил, что я был слишком честен" - реплика Чонгука, имеется в виду,
что он не хотел этого ребенка, и бог его услышал, поэтому случился выкидыш.
Лягушка не помнит, что она была головастиком - корейская пословица, так
говорят о надменном человеке, добившемся успехов, но забывшем годы
становления, друзей, помощь коллег.
Спасибо за долгое ожидание! 42 глава уже написана, но не отредактирована,

появится на сайте до конца мая. 42 глава заканчивает 3 часть "Гамбургский
счет", после чего будет последняя 4 часть.
830/846
Глава 42. Компенсация
Я верю тебе. Но тебя это не спасёт.

Заложница (Taken)
Свет пробивался сквозь щель не до конца задёрнутой шторы. Светлая полоса,

ознаменовавшая близость зари, легла на голый участок тела, будто прицел,
поражая и обнажая жертву. В стене этого тусклого света неспешно кружились
пылинки. Мир был красив в этой комнате, в той остывающей постели. За окном,
словно с самого неба вместо дождя падали кленовые листья, промозглый туман
затаился в самый тёмный час — перед рассветом. Сухая солнечная погода
обещала быть к полудню. Маленький французский город, как и эта кукольная
спальня, напоминали картинку из старого фильма, обязательно про любовь.
Пробуждаться здесь и пробуждаться так — могло бы быть благословением.
Осень, непременно, их время года, и это их фильм о любви.
Когда-то в прошлом.
Полоса света выхватывает красное пятно, как луч софита, растекающееся по

белоснежной простыне. На широкой спине мужчины, поджарой, крепкой,
завалившегося на бок, зияла колотая рана.
Человек, что некогда слышал: «Сплю я очень крепко».
«Если захочешь вонзить мне нож в сердце…»
Если захочешь.
«Это будет легко устроить». …Захотел.
Замах. Удар. Притупленное осмысление. Вздох и стон. Дрожь. Сильные пальцы

на рукояти. Орудие преступление вон — бурые брызги после. Руки искупались в
тёплой жидкости, капли оросили ворс.
Дрожащая рука человека с ножом припала к двери, оставив алый с хвостом

отпечаток. Дыша, что загнанный зверёк, он страшился оглянуться назад. И куда-
либо. Под плотно сжатыми глазами плясали красные мушки.
Не оглядывайся. Только не оглядывайся.
Уши горели, тошнота валила с ног. И вот ладонь упала на ручку, он — на колени,
заблокировав потяжелевшим телом выход. Последняя ясность.
Он должен. Покончить. С ними.
— Тае… — свистящим шёпотом с постели. — Это не твоя реальность.

Сосредоточься на моём голосе.
Парень забился в мелкой дрожи, сжимая простой серебряный нож. Со вчерашней

трапезы. Острозаточенный, случайный.
— Всё хорошо… — тронув кровоточащую рану, Чон убеждает. — Смотри на меня.

Тае. Ну же, взгляни на меня. Отбрось нож. Ничего страшного не произошло.
831/846
Дыши.
Юноша с безумными глазами скрестил и обнял колени, подпуская страх,

подплывающий к нему сценическим дымом. Едкий туман порождает плач. Не
разжимая пальцев. Не смотря.
Больше не зная, что каждый из них относит к «хорошему».
— Тае. Я здесь, с тобой.
В его голове звучит снова: «Я здесь», «с тобой». Но никак не вынуть эти голоса.
— Не уходи от меня.
Наконец, голубые глаза, совершенно бессознательные, на него обратились.

Погасшие. Отдавшие весь блеск начищенной стали в руках.
В крепко сжатом кулаке всё ещё лежало оружие.
«Мы уйдём вместе», — одними губами.
И замахивается для второго удара. В себя.
Сорока восемью часами ранее...
В Бордо Чон полетел в сопровождении охраны и нового, подающего надежды,

благоразумно тактичного ассистента — господина Мин Юнги, подчинённого
принципиально изыскательного. По понятным причинам Чон отказал в поездке
Алексу, пока не решив, что с ним делать. В отношении Тае план действий был
банален, рассчитан по большей части на экспромт. Он знал одно: с ним стоило
быть особо напористым и мягким как никогда. Терпеливым — особенно.
Брать Диану на переговоры с сомнительным исходом не представлялось

возможным, хотя она и была мостиком между ним и Тае.
Эскорт замыкал ещё один новый сотрудник, занимающийся узким профилем в

области разрешения споров, так называемый медиатор — интересная личность
по имени Чон Хосок. Медиатор Чон должен был придать «встречинам»
формальности. Деловой подход неизвестного Тае «мягкого права»* позволил бы
ему почувствовать себя в безопасности. Им всерьёз предстоит разрешить не
один конфликт, и Тае должен верить, что он по итогу на более выгодных
условиях без вреда для собственного здоровья и свободы.
Первым делом Чонгук хотел повидаться с некогда покойной любовницей, и эта

встреча не предполагала присутствие медиатора, потому что с ней он не
собирался расходиться полюбовно. Будь его воля, с мисс Ришар он бы свиделся с
глазу на глаз, но здравый смысл преобладал над горячностью, — уединённость
была ни к чему. На сей раз он себе не доверял, а Миллера рядом не оказалось,
поэтому лучшим решением было окружить себя охраной, которая в экстренной
ситуации его сдержит.
Точно, как и пятнадцать лет назад, с привлекательной незнакомкой он

пересёкся на дороге. Выследить Софи — бывшую Александрию, в настоящем
Женевьев Лепети, большого труда не составило. Благодаря Миллеру они уже
832/846
знали о ней достаточно много: где живёт, чем дышит, с кем спит. Ни про какого
друга-дедушки-Анвара он не помнил, но по достоинству оценил её нынешнего
жениха и в особенности дар шлюхи греть постель только влиятельных людей. Не
каждой девушке выпадает шанс хоть раз в жизни связаться с богачом, а она с
одного пересела на другого, будто поменяв представительское авто. Кое-какие
способности у неё имелись, и, что уж, он о них помнил.
Чон сел за руль, преследуя белый глянец «мерседеса», который окружил его
кортеж. Вылетев на пустую трассу, он резко дал на газ, намеренно стукнув
впередиидущий транспорт. В гневе все страшны, а он был сейчас в бешенстве,
но это-то и помогло ему с холодной головой устроить ДТП, не убив водителя.
Вся процессия остановилась. Чонгук не торопился покидать салон, пока из

«мерседеса» сама не показалась женщина в тёмных солнцезащитных очках и
лаковом плаще. Прежде оценив урон, после с недовольным видом она постучала
в затонированное окно.
От прошлого отличался только порядок: тогда он был пострадавшим, она —

плохим водителем. Но сегодня ей не отделаться номером телефона и штрафным
сексом.
Наконец, отперев дверь, он вальяжно выставляет ногу. Ему крайне важно в

деталях рассмотреть выражение её лица в эту секунду, но торопиться совсем не
весело.
То, от чего она убежала, всё-таки её догнало. И кто в этом виноват? Сама себя
подставила.
— Мои сожаления, мадмуазель, — нисколько не сожалея, глумливо. Властно. С

концентрацией желчи пятнадцатилетней давности.
Многие вина становятся лучше с возрастом, но их напиток стал уксусом.
Очки мешают обзору, и всё же он может наблюдать сырую оторопь и застывший

на губах, так и не втянутый вдох.
Лёгкого испуга недостаточно.
Они ведь вместе встретили призраков прошлого. Ты не боишься призраков?
Он толкает бывшую любовницу на авто, пригвождая стальной хваткой за горло,

срывая очки. Её взгляд выхватывает крепче. Но этого мало.
— Ты у меня кое-что забрала. И очень много задолжала. Как дела, Софи?
Её посиневшие распахнутые против его диких, тёмных, злых. Контакт длиною в

вечность, на деле уместившийся в паре секунд.
— Я ждала, — сипло, безуспешно скрывая волнения, она засвистела со

сдавленным горлом. — Твой приезд был делом времени. И ты опоздал.
Чонгук применил бо́ льшую силу. Он давненько так никого не придушивал. А

когда-то подобная практика регулярно применялась ими без одежды. Но сейчас
память о прошлом не будоражила, как она, возможно, на то рассчитывала. Их
833/846
связь оставила лишь отпечаток раздражения.
Потому что всё остальное он похоронил.
— К чему фальшивить? — волнующим шёпотом. — Не нужно, Софи, нам это

совершенно не нужно. — Осторожно пригладив её волосы у виска, он показался
настоящим психопатом, в жесте которого не было ни грамма нежности, только
леденящая кровь угроза. — Зачем ты хотела меня видеть? Скучала?
— Тае всё знает, — обронив не ненавидящий, а разозлённый звук, не боясь более

ничего, раз побывав на грани. — Он никогда к тебе не вернётся. — И робкое
дыхание. — Ты свёл его с ума!.. С тобой все обречены на смерть или полоумие.
Она лезет в пасть ко льву, но он не то чтобы горд за свою силу и её

предсказуемую слабость, когда острые ногти на его руке оставляют глубокие
царапины. На его сердце тоже они были, но никто не спросил, как это больно.
Задуши он её сейчас, его совесть бы смолчала.
Александрии ли не знать его природу.
— Я никогда не был нормальным, но такие, как ты, подрывали мой контроль и

подводили к пропасти.
Хватка ослабла, взамен Александрия вцепилась в лацканы его плаща,

заглядывая взволнованно. Но не яростно. Не презренно.
— Я виновата перед тобой! Но в том, что ты сделал с Тае, нет ничьей вины, кроме
твоей. У тебя был выбор, и ты выбрал месть… или развлечение. Бог его знает,
что. Ты сам всё время выбирал не тех людей.
— Сбежавшая трусливая шлюха рассуждает о правомерности чужих решений —

это ли не смешно? А всё могло быть иначе, если бы ты мне доверилась, ведь я бы
тебя защитил. И ребёнка. Своего ребёнка, которого ты убила.
Ей досталась горькая усмешка, ему — минута молчания, по расчёту никто ничего

не получил.
— Как я могла довериться тому, с кем меня связывал только секс? Ты сам стоял
нетвёрдо, — вскрикнув и дёрнув на себя, — чем ты мог мне помочь, если
остерегался отца?! Никто не гарантировал мне безопасность. Я просто хотела
выжить! А ребёнок… всего лишь ошибка.
— Я бы дал этому ребёнку всё.
— Что? Считал бы его отцовским отпрыском или выродком директора Кана и

растил для постельных утех?! Сейчас бы ему было только пятнадцать, как и
твоему сыну… Но своего сына от законного брака, от родовитой верной жены ты
в обиду бы не дал! Но мой навсегда бы остался ребёнком шлюхи. И Тае для тебя
такой же — сын шлюхи, племянник шлюхи, ошибка, удобный громоотвод. Не
говори, что всё было бы иначе… это только слова.
— Ты не в том положении, чтобы меня судить. В конечном счёте ты и твоя сестра

бездумно раздвигали ноги, и вот к чему это привело.
834/846
— Никто не достоин смертной казни за блуд, я вольна как угодно распоряжаться
своим телом и моя сестра в том числе, так же, как никто не имеет право
отыгрываться на невинном ребёнке.
— Что ты пытаешься защитить? Это ты не говори мне, что Тае представляет для
тебя какую-то ценность. Тебе не даёт покоя моя им одержимость, или, может, ты
возомнила, что я примчался за тобой? Не заблуждайся. Мне уже плевать, чей он
родственник. Ты понимаешь, когда человек твой в том случае, если никого на
нём не проецируешь. А вот что пытаешься компенсировать ты внезапной
заботой о племяннике — другой разговор. Но это с тобой были случки, с ним у
нас всё по-другому — я нежен. Он нежен.
Александрия прикусила губу, раздавив на губах плохо скрываемую

уязвлённость.
— Я к тебе ничего не питаю, Чонгук.
— Я и не жду от призрака чувств. Тебя же не существует. Ты умерла. Трагично,

несправедливо, но давно. Не вынуждай меня вскрывать могилу.
— В этом мы с тобой похожи, — мрачно подытожила она. — Я — призрак, а ты

выдуманный самим собой: от имени до дня рождения. Внутри тебя несчастный
злой мальчик, которому неуютно в теле успешного бизнесмена.
Треск пощёчины сбил с губ неосторожные слова.
— О, Софи… А что же сидит в той, которая не желает родить ребёнка своему

любимому мужчине? Та девочка внутри тебя очень любила своего отца? —
Фееричное попадание. — Но он любил свою старшую дочь. Что, тебя всё-таки
пугает кровосмешение?
Остро растерявшись, она и не думала над более язвительным выпадом. Важнее

то, что он прав, а она боялась признаваться в этом даже себе.
Она хочет навсегда остаться с Анваром вдвоём.
— Я приеду завтра, и завтра Тае должен быть в Бордо. Не болтай лишнего. —

Птичку легко спугнуть, а его птенчика особенно. — Я с тобой ещё не рассчитался
за свадебный сюрприз.
— …О чём ты говоришь? — неподдельно удивляется.
— Я говорю о вашем винограднике. Подумай о своём мужчине и не принимай

необдуманных решений. Меня ничто не остановит, ты же знаешь. Тае всё равно
поедет со мной, добровольно, с потерями или без с вашей стороны — зависит
только от тебя.
— Похоже, ты ничего не знаешь, — с псевдосочувствием. — Хорошо, я устрою

встречу. Но будь готов: человека, которого ты знал, больше нет.
***
Утром следующего дня на дисплее телефона несколько раз высветилось имя его
835/846
начальника СБ, но Чон ему так и не ответил. Пусть скажут, что это по-детски, но
последнее, что ему сейчас хотелось бы услышать, так это поучения Алекса. Не
сейчас. Не сегодня точно.
Утро наступило по факту, но он так и не ощутил фазу перехода в новый день,

потому как не сомкнул глаз, одну половину ночи безуспешно пытаясь задремать,
а вторую просидев на балконе с ноутбуком с видом на живописную лужайку.
Романтика «города вина» обошла его стороной. В номере четырёхзвёздочного
«Меркур Бордо» было ожидаемо уютно и роскошно, как и в любом другом с
задранным ценником. Но персонал, состоящий сплошь из не англоговорящих
французов, не слишком воодушевил, впечатление не улучшило и кофе с
круассанами на завтрак. Видимо, Бордо был не слишком ему рад. Но он и не
планировал здесь задерживаться.
Голова уже гудела, а стрелка часов ещё даже не перевалила за черту восемь.
На водные процедуры сегодня ушло больше времени, чем обычно. Сперва он

абстрактно стоял под контрастным душем, потом отогревался, выйдя из ступора,
тщательно выбривался и, в довершении, вдумчиво рассматривал своё отражение
в ванной. Очевидно волновался.
Свою ошибку осознает позже, но за всеми медитационными сборами он забыл

снять обручальное кольцо. В первом браке у него не было такой проблемы, ведь
он снял кольцо после смерти отца Риджин и после надевал только на
мероприятия для проформы. Что послужило переменам в отношении носки
кольца с Исыль, он и сам объяснить толком не мог. По всей видимости,
значительную роль играл прошлый негативный опыт, плохо кончившийся для
хорошей и доброй женщины, уважаемой жены, друга. Исыль тоже хорошая, и,
быть может, в большей степени на него воздействует её моральное состояние. У
неё не лучшие времена, а он бы не хотел сгущать краски «прелестями»
фиктивного брака. Тем более ещё одного хорошего и доброго он уже потерял,
оставаясь глухим к его самочувствию.
По обычаю, Чонгук захлопнулся в строгой классике, почти «по-протокольному»:

тёмные брюки, чёрная водолазка, оксфорды, пальто и свободно повисший шарф.
Сегодня за руль он не садился. С Александрией этим же бессонным утром
случился диалог, благодаря которому они договорились, что она заберёт Тае из
клиники, а он будет ждать их в доме. Миллер сообщил ему, что Тае долгое время
проходил лечение в клинике Шато де Гарш, но в данный момент Александрия
забирала его уже из другого места, и он не знал тому причину. Бывшая
любовница её не озвучила, а обращаться к Миллеру желания не появилось, хотя
этим утром он пытался о чём-то его предупредить.
В доме владельца виноградника, он же враждебно настроенный хозяин

поместья и земель — Анвар Сюркуф, его и поджидал. А ждать от него радушия
не приходилось.
Кроме испытующих взглядов и парочки, вероятно, нелицеприятных слов на

французском, Сюркуф ему ничего не предъявил, виной — языковой барьер:
француз не слишком хорош в английском, Чон англичанин с корейским
акцентом. Разлад.
В негостеприимной обстановке Чон дождался белый «мерседес». Александрия

попросила не выходить сразу, чтобы дать Тае время на акклиматизацию. Лишний
836/846
час ожидания погоды бы не сыграл. Поэтому он неподвижно наблюдал через
окно гостиной, как Александрия помогает Тае выйти из авто. Кожанка и рваные
джинсы скрывали следы резных дел, но что Чона в очередной раз омрачило, так
это бинт на шее. Не то чтобы Тае выглядел бодро, и эта деталь с ним никак не
вязалась. Как и в прошлую их встречу он всё ещё был бледен и слаб, только
стиль одежды приобрёл бунтарства и ниже опустились волосы. Понятно без
слов, в конкретный момент ему плохо: и потому, как ссутулился, будто
уменьшился в размерах, и потому, как затравленно глядел себе под ноги,
держась за подставленный локоть тёти.
Некоторое время Чонгук раздумывал над увиденной картиной. К нему не

торопились. И без того не покидавшая тревога вкупе с образом только
выписавшегося Тае породили плохое предчувствие и драматизм. Припомнилось и
предупреждение Александрии: «Человека, которого ты знал, больше нет». Что
это, если не провокация для хорошего фантазёра.
В мрачной задумчивости его и поймала Алекс.
— Тае покушал, переоделся, сейчас отдыхает на террасе, — устало выдохнув,

она тоже присела, явно не собираясь так просто его отпускать.
— Что у него с шеей?
И снова вздох. Откинувшись на спинку кресла, актриса перевела дыхание,

прикрыв ладонями глаза. Выглядела измотанной и жуть какой
переживательной. Однако на Чонгука это не произвело никакого впечатления.
Её палитру эмоций он рассматривал сквозь призму скептицизма.
— Сначала я думала, ты нашёл его из-за меня. Как-то сразу о твоём отце и Вете
мысль не пришла. …Ведь я знала, что Тае не может приходиться ему сыном, но
мы с Ивет никогда это не обсуждали, поэтому она могла поверить, что Чон Суман
его отец. Она тогда была ветреной… — Чонгук вяло махнул пальцем, мол,
продолжай. — Суман первым узнал, что я в положении… У меня была паника,
истерика, и тогда он сказал, чтобы я слишком не убивалась, потому что это не
его ребёнок — если для меня это важно — а твой. Порадовался за тебя. «Мой сын
всё-таки плодовитый самец», — сказал что-то такое.
— Ближе к делу, — сухо подогнал. Истории о проявлении чувств отцом были не

ко времени абсолютно. Хотя его и проняло.
— …Слово за слово, рассказала Тае об аборте, побеге, Анваре. Если бы я знала,

что это так его потрясёт, я бы ни за что…
— И ты сказала, что ребёнок мой, а отец в этом бессилен.
— Да. — «Полная голова плечам жить мешает, — думает он про себя, подавив
вспышку ярости. — Полная дерьма». — Ему сразу стало плохо. Но до этого-то всё
налаживалось. По дороге в клинику его накрыла паническая атака, он говорил,
что умирает…
— Они и раньше у него случались. Шея. Что с ней?
Внезапно из глаз брызнули слёзы, и она прикрыла ладонью рот, унимая

излишнюю эмоциональность.
837/846
У Чона было каменное лицо.
— Ему не становилось лучше… — сквозь всхлипы. — Он перестал разговаривать,

совсем закрылся.
— Не нужно меня подготавливать, я не нежная барышня. Говори, как есть, — в

приказном тоне.
— Это ещё не подтверждено, но пока предварительный диагноз… похоже… у

него шизофрения. — Голос сорвался. — Шизофрения, понимаешь? — Не совсем.
— Как у Веты.
И замолк. Просто, чёрт возьми, потерял дар речи. Теперь уж дал ей спокойно
выплакаться и высказаться, ведь и ему понадобилось перевести дух.
— Он признался своему врачу, что ранее ему уже мерещилась мать, а теперь он
видит её часто: Ивет и её двойника — труп… Они сидят в изножье кровати, из-за
этого он не может нормально спать. Тае говорит об этом удивительно спокойно,
он понимает, что это галлюцинация. …Пожаловался, что не может думать,
потому что в голове пусто. Последние два месяца так и живём, наблюдаем
симптомы. Недавно сказал, что не чувствует свой мозг, голова лёгкая, поэтому
нет мыслей. Не чувствует мозг…
Повторение шокирующих вещей не делает их менее шокирующими.
— Может, это побочный эффект таблеток? Он всегда был очень восприимчив.
— Здесь все идиоты, по-твоему? У него триггер на ванну, из-за этого случился
первый серьёзный припадок. В первый раз он резал себя в ванной. Во второй я
нашла его под раковиной, когда он резал себе шею бритвенным станком, потому
что не мог дышать. Фантом матери, тот который труп… сказал ему это сделать,
чтобы вдохнуть.
— Почему он резал себя? Дома у него не было таких идей, он не падал в

конвульсиях в ванной.
— Его накрыло после разговора, когда я призналась про нашу с тобой связь. Он
считал себя… подделкой.
— То есть ты его спровоцировала.
— Вот только без этого тона! Дома у него не было таких идей?! Не знаю, про
какой дом ты говоришь, ведь я забрала его невменяемого со сломанной рукой из
реабилитационного центра.
— Не повышай на меня голос, Александрия, ты осмелела, потому что истёк срок

давности? Но это зря. Ты выкрала и вывезла из страны моего опекаемого,
прятала его в клинике и довела до психического расстройства. Если мне будет
нужно, ты за это ответишь, под каким именем неважно. Так и как он себя сейчас
чувствует?
— Он и до этого принимал разные антидепрессанты и нейролептики, —

действительно посмирнев, хмуро продолжила. — Ему подбирают терапию,
838/846
поэтому мы сменили клинику. Сейчас он не разговаривает.
— Он в курсе, что я здесь?
— Нет. Теперь ты всё знаешь. Ты сам видел, в каком он состоянии, из-за тебя ему
станет хуже. Уезжай, Чонгук.
— Я ограждал его от болезненных секретов вашей семейки, а ты всё растрепала.

Уехать и оставить его с тобой? Не мечтай.
— Люди переживают и что-то худшее, но твоими стараниями у Тае расшатана

психика, он не выдержал, и пусковая кнопка сработала.
— В Корее также отличная медицина. Тае сам решит, где хочет быть.
— Что он решит?.. Ему нужен хороший опекун. И не дави на него…
— Твои советы, как и всё то, что ты для него делаешь, сомнительного
содержания. Не мешай мне.
И Чонгук пошёл его искать, сжав челюсть и кулаки. Первый шок спал, осталось
напряжение. Диагноз — плохо, но для него это не преграда. И, вообще, эта
новость отчего-то преисполнила его решимостью и уверенностью. Тае безобиден
для окружающих, он вреден только себе, но Чонгук его не оставит. И только
теперь он уверовал, что они смогут, но не вернуться к прошлым отношениям, а
прийти к чему-то новому.
Тае действительно оказался в застеклённой солнечной террасе: инертно сидел в

кресле-гамаке, в больших наушниках (те, что с ободком), громко слушая в них
музыку. Переоделся. Наверняка в придомовой теплице было душно, солнечный
свет нагревал стекло. …Как же ему шли простые чёрные шорты и безразмерная
белая рубашка с чуть закатанными рукавами, расстёгнутая сверху на пару
пуговиц. Ни росчерк на лице, ни разной толщины и разных размеров шрамы на
видимых участках рук и ног его не портили, но он, безусловно, уже не был
прежним.
Что, интересно, он глушил громким звуком?
Когда Чонгук ступил на террасу, то ожидал чего угодно. …Но Тае даже не
обернулся, более того закрыл глаза, заметив сбоку движение. Тогда Чонгук
опустился на плетённый стул рядом с ним, какое-то время молча за ним
наблюдая.
Это было так необычно, так живо, ново.
И осторожно дотронулся до его кисти. Вместо удивления, даже страха — косой

хмурый взгляд. Всё казалось странным, и Чонгук скоро догадался, что он для
него не более, чем… иллюзия?
— Он мне ещё не мерещился… — пробормотал парень себе под нос. Резко

покраснел, как от жара. — Его нет, его нет…
Отдёрнув руку и прижав её к себе, Тае прильнул к корзинке кресла. Чонгук

решил, что обязательно установит гамак в его новом доме, раз ему так в нём
839/846
нравится. И никакого пентхауса. Тае нужен простор и уют частного домика где-
нибудь в деревушке с чистым воздухом — в том месте, которое не будет
походить на силки.
Прямо в это мгновение он был готов подарить ему что угодно. Даже то, чего у
него нет. Это о любви?..
Чон спустился на пол, представ перед ним на коленях, невесомо коснувшись его
— оголённых. С осязательными галлюцинациями, как подумал Тае, он имел дело
впервые, потому его передёрнуло, опалив липкой волной безнадёги.
Зажмурившись, он закрыл глаза кулаками, натужно задышав.
Можно было только догадываться, как страшно ему воевать с собственной

головой.
Чонгук нащупал плеер и выключил его, вызвав колоссальное недоумение на

снова открывшемся лице.
Наушники Тае стянул уже сам, заторможено.
— Я не твоя галлюцинация, всё хорошо, Тае, не нервничай. Я приехал к тебе,

твоя тётя меня впустила.
Утонув в его взгляде, на глубинах он искал микро-причины, отличающие

реальность от бреда: не тот цвет глаз, недостоверные детали, другой запах. И в
бред поверить было легче, чем в то, что он помнит всё до мельчайших
подробностей.
И запах. Его дурманящий запах. Тот же.
В следующий момент Тае вновь начал задыхаться, соскочив с гамака, нервно

выбегая во двор — вот так босиком в осень. Оглянулся — и на его лице прочёлся
ужас.
…Александрия стояла в тени коридора, задумчиво наблюдая из-за кулис.
Чонгук долго не думал, ринулся за ним следом, быстро догнав, поймав и прижав
к себе, стиснув обе руки. У Тае бешено колотилось сердце, но он не
сопротивлялся, растворяясь в ощущении с широко распахнутыми глазами, и
теперь сам убеждал себя, что достиг острой фазы. Будто достиг дна. А
оттолкнуться не может. Не выплыть. Здесь темно, холодно и нет кислорода.
— Не убегай от меня, я не причиню тебе вреда, — запечатав обещание

сладостно-тёплым поцелуем-сургучом в перебинтованную шею. — Мой птенчик.
Первый судорожный всхлип. Реальность, что хуже иллюзий. Холодный пот. Их

ласковый код, эхо счастливого прошлого — есть сильнейший бред.
Это неправда, неправда…
— Не плачь, — тем же ровным, спокойным тоном, давшимся ценой неимоверных

усилий. Если и он даст волю эмоциям, Тае станет тяжелее. — Я тебя не обижу, не
плачь, не надо.
840/846
Вместо маломальского ответа тот странно замычал, плача сухо, тихо. По-
настоящему. Тоскующе. Устало. Так много было в этой инсталляции боли.
— Тае, — не громко, не призывно, но и не безразлично. Между. Дожил до тех

времён, когда даже для имени следовало подбирать соответствующую
интонацию. — Прости меня. — Секунда — и Тае взрывается новым потоком,
давясь от душащих эмоций. — Я сделал своей целью удержать тебя любой
ценой. Ты мне очень понравился, всё остальное меня уже не волновало: отец —
это первопричина, но не течение, а Александрия — так вовсе недоразумение. И я
эгоистично хотел, чтобы ты остался со мной, в неведении.
Тае царапает его руки. Не хочет слушать? Не верит? Но от правды больше нет
убежища. Чонгук ведь нашёл последнее.
— Я был неоправданно жесток тогда — когда ты нашёл блокнот деда — потому

что таким образом ты должен был умерить свой интерес к этой теме. Это стало
опасно: потянув за ниточку, ты мог распутать клубок. — Ещё одно дыхание-
поцелуй в шею. Нет, это не мерзко. Да, это трудно.
В тесной близости Чонгук его вторая кожа, и, логике вопреки, она ощущается
надёжнее собственной. С ним рядом он чувствует себя в безопасности. Ну и что,
что Чон и есть опасность?..
— Мне жаль, слышишь? Если бы я был к тебе внимательнее, ты бы никогда сюда

не попал и был счастлив. Лапки, — легковесно меняет тему, чуть приподняв его
от земли, чтобы Тае встал на его обувь. Накрывает его прохладные ладони. —
Пойдём обратно, ты продрог.
И эти холодные пальцы несмело касаются в ответ. На секунду — он счастлив. Но

всё может измениться в момент.
Тае цепляется за его кольцо.
Наверное, они оба подумали, что мир как-то так и рушится. И потом становится
только хуже и хуже. …Потому что лжи не стать правдой, и правде никогда не
стать ложью, даже если очень верить, даже если безумно любить.
Тае опадает, безвольно повиснув в его руках, хватая воздух ртом, как изгнанная
на сушу рыба. Но Чонгук эту рыбу не бросит, он заберёт её с собой в пакете с
водой. Покажет уже знакомый аквариум.
Подхватив на руки бьющееся в ознобе тело, относит его в дом мимо

Александрии, что, точно дорожный указатель, пальцем задаёт маршрут.
Усадив Тае на постель, он снова садится к нему в колени, горячо накрывая эти
невозможные оголённые чашечки. Целует, глядя в глаза.
— Брак — это бизнес. Твоя тётя — прошлое, но ты моё настоящее, моё будущее.
Причина в тебе, иначе меня бы здесь попросту не было. Вместе мы всё
преодолеем. Неважно, чей ты ребёнок, это потеряло значимость. Не рушь себя
этой нестоящей мелочью. Мы с тобой друг друга встретили и полюбили — и вот
это важно. Я распугаю все твои кошмары, м? — нежно убрав прядку за ухо,
непринуждённо, будто и не было между ними пропасти длиною в полгода. — Ты
встанешь на ноги, и я во всём тебя поддержу. Не будет как раньше, будет лучше.
841/846
На этой трогательной ноте Александрия входит без стука, замирая у двери,
повесив кисть на ручке.
— Ты не обязан его терпеть, Тае. Он ничего нам не сделает. Скажи ему уйти,
если тебя это напрягает.
Перетягивание каната заботы сделает только хуже. Это как задать неловкий
вопрос: «Ты больше любишь маму или папу?» А ты знаешь, что с мамой никогда
не был близок.
— Тебе плохо? Принести таблетки?
Безутешная тётя окружила вниманием, материализовалась рядом как по

волшебству. Её мотивы до сих пор ему не ясны, и он точно, в отличие от Тае, не
поведётся на эту приторность.
И он отступит, не буквально, но на пару шагов. Александрия выбрала тактику

нападения под щитом племянника, потому он снова проявит чудеса терпения.
Как-никак для Тае эта женщина — семья, он должен с тем считаться, особенно в
столь нелётные дни.
А Тае что-то несвязно промычал, вяло насупившись, быстро устав от напрасных

попыток.
— Я принесу таблетки.
— Я вижу, что ты не хочешь обратно. — Воспользовавшись заминкой, Чонгук

возвращается на место. Место в его ногах — вот же как вышло. — Ты мне не
веришь, я не буду настаивать. — Тае угрюмо и нехотя бросил взгляд ему за
спину. — Давай я останусь, пока ты не уснёшь. Александрия сказала, что у тебя
бессонница.
Поколебавшись, Тае всё же кивнул, за короткий промежуток выгорев.
Вернулась тётя со стаканом воды и пузырьком каких-то конских подавителей,

после чего они вместе уложили Тае в кровать и под одеяло, при этом
ненавязчиво и ловко Чонгук освободил его от одежды. Тае был вялым, не мог на
чём-то сосредоточиться, чаще обычного моргал и на всё мрачно прищуривался.
— Дереализация, — замогильно известила Александрия. — Он не понимает, что

сейчас происходит.
— Всё он понимает. — Взяв его за руку, останавливает от поиска опоры. Вот так.
«Смотри на меня», — думает. — Скоро станет легче.
Тае чуть сжимает ладонь. Чонгук ласково ему улыбается.
— Душа вышла, — вполголоса, наконец, произносит Тае, развенчивая мнение о

безрассудстве. — Ты… как будто в другой реальности. Так странно.
Переменчивость поведения — вот это, конечно, странно, но мало чем отличается

от контакта с ребёнком, только морально сложнее.
842/846
— Почему ты не мог говорить?
— Я как под кайфом. Мой мозг… — глянув на него, прикусил откровение. Чонгук
много раз просил его не говорить глупости. Но что из этого теперь глупо? — …Ко
мне вернулись мысли, но они будто черви после дождя.
— Тебе нужно поспать.
— Если я усну в таком состоянии, моя душа не вернётся.
— Это заблуждение.
— …Ты знаешь, что такое дежавю и жамевю? — бесхитростно перепрыгивает на

другую тему. Ему можно, можно всё.
В конце концов, Александрия оставляет их наедине, напоследок обдав

предупреждающим взглядом. Как страшно. С ней он расквитается позже, сейчас
же подставляет стул к постели, снова обхватив Тае за руку и терпеливо
выслушав всё, что ему хочется рассказать.
Они снова встретились спустя долгое время. «Забери меня», — шепчет время. И
он снова сидит у его постели. «Мне просто холодно». …Согревая лёд рук.
«За мной гнался песочный человек».
Лёгкий поцелуй в костяшки. Если бы можно было этими поцелуями всё замолить,
стереть…
«Небо было красным, и всё горело».
Он бы стёр губы.
«Я думал, что схожу с ума…»
От этих воспоминаний никуда не деться, они, как копья, летят в него вновь.
— …Это эффекты дереализации. И это всё неправда, — продолжает Тае. — Déjà

vu, — своим сладким шармом, — jamais vu, — на языке любви. — Folie á deux, —
напевом, — с французского «безумие двоих». Это редкий синдром. Два человека
с нарушением психики при постоянном контакте могут заразить друг друга
бредовыми идеями, например такими, будто за ними следят, в дом кто-то
проникает. Здоровый человек тоже может заразиться. И даже целая семья. —
Чонгук изредка кивает, показывая, что слушает. — А вдруг один заражает
другого идеей, что между ними любовь?
— Ты думаешь, я тебя заразил? — с лукавым прищуром.
— …А тот, который заразил, он на самом деле не любит, он бредит. …Если ты

меня заразил, значит, ты тоже болен.
— Хорошо, — приложив его ладонь к своей щеке, — тогда мы оба больны.
У Тае наконец-то появляется румянец улыбки.
843/846
— Если я… совсем потеряю рассудок: буду кидаться с ножом… ходить под себя…
разговаривать со стенами… Ты меня всё равно не бросишь?
— Всё равно. Что бы ни случилось, — самым серьёзным тоном, которому нельзя

не поверить.
Тае следом зажмурился, и его глаза сразу увлажнились от слёз.
— …Почему ты не злишься? Я сделал тебе больно, я предал тебя.
— Не получится злиться. Я совершил большую ошибку, — медленно проведя

пальцами по затянувшимся рубцам, — много ошибок. — И погладил
исполосованную кожу так, будто она была бархатом. Тае пристально следил за
каждым движением, пока по его виску одиноко скатывалась слеза, пропадая
где-то в волосах. — Но всё равно буду пытаться тебя вернуть.
— Ты можешь отпустить меня, как тогда после аварии?.. Мне трудно, когда ты
останавливаешь, я начинаю сомневаться.
Никогда бы раньше они так нежно-умиротворённо не обсуждали расставание:

после предательств, града обмана, пряток, болезней, запретов, обид.
— Я не держу тебя, но это не значит, что ты меня больше не увидишь. Ты

можешь избавиться от меня только в одном случае.
— В каком?
— Если убьёшь. Но сам я никогда не остановлюсь.
— …А за что ты так меня любишь? Во мне больше нет ничего особенного: я не

сын твоего отца, Александрия жива.
— Для меня она мертва. Да, мне было с ней приятно, но она была ненастоящей, а
я не могу любить иллюзию. Ну, что до тебя и почему только ты… Давай объясню,
но слушай внимательно, Тае, я повторю только раз. — И он действительно весь
подобрался, заслушался, наивно полагая, что у него есть какой-то веский повод.
Какой? Например, потому что Тае не храпит? Интересно, засмеялся бы Чонгук,
услышь он это. — Ты знаешь, между любовью и шизофренией тонкая грань. Ты
же наверняка когда-нибудь слышал про любовную химию. Загибай первый
пальчик. — Своим примером загнул указательный, выставив кулак на обозрение.
— Дофамин. Гормон радости. Я же не вру, когда говорю, что ты моя радость. —
Второй палец. — Серотонин. Гормон удовольствия. Я получаю огромное
удовольствие, когда долго тебя люблю. Но, когда я становлюсь занудливым и
невозможным — таким, на которого ты всегда злишься и обижаешься — это
дофамин провоцирует химические реакции, из-за них снижается уровень
серотонина. — И третий, безымянный. — Окситоцин. Никогда не слышал? Это
гормон нежности. Когда ты меня собой радуешь и даёшь себя любить, во мне
много нежности. Это формула любви. Видишь, всё просто.
Тае беззвучно рассмеялся, чуть запрокинув голову.
— Откуда ты это всё знаешь?
Чонгук заговорщическим шёпотом заверил:
844/846
— Я умный дяденька.
Улыбка не спадала с лица Тае. Чонгук всегда с лёгкостью находил ключики к его
настроению. Но это даже не весело, это грустно, ведь таких ключей больше нет
ни у кого.
Ни к чему эти улыбки счастья.
…Потом они о чём-то говорили, и Чонгук слушал и отвечал, и Тае ещё плакал,
причин не помня, и смеялся, и хотел, чтобы он не отпускал его руку, и мучился, и
страдал. Только не заметил, в какой именно момент Чонгук прилёг рядом с ним,
крепко обняв со спины, усыпляя успокаивающим шёпотом в макушку. И он уснул
так, как не спал давно.
Но также он не помнил, в какой момент проснулся, скатившись на пол, затыкая

рыдания. Чонгук мирно спал, повернувшись к нему спиной. Слуховые аппараты
лежали под ночником. Хотелось верить, что временное помешательство прошло,
но в углу комнаты Тае видел какое-то бесформенное чудовище, глядящее на
него одним глазом.
«Он сказал убить его», — говорит в его голове чужой голос. От этого Тае глотает
слёзы. Нет, ничего не прошло, он всё также безумен. И чем ему страшнее, тем он
безумнее.
«Он не проснётся».
«Он никогда тебя не оставит, пока жив».
«Всем было бы лучше, если бы он умер».
— Нет… нет… Господи, спаси меня…
Тае схватился за голову, сдавливая горящие от боли виски. Лоб покраснел, вена
на нём вздулась, зрение упало. Погружённая во мрак комната кружила в
хороводе размазанных теней, подрывающих его мозг беспорядочным
кровожадным хором.
«Это не жизнь».
«Станет легче».
«Вы уйдёте вместе».
«Он тоже мучается».

«Помнишь, как он тебя избил?»
«Ты шлюха».
Голоса, женские, мужские, безликие, безродные, мёртвые, множились, глушили

родные мысли, перебивая его собственный.
«Всё будет хорошо! Ну, конечно!»

«Лжец».
«Что из вас может получиться хорошего?»
— Мама… забери их… пожалуйста… — крепко сжимая крестик, шептал не

молитвенно — исступлённо. Но чуда не произошло, Боже его не услышал.
845/846
На прикроватной банкетке замерцало серебро. Оно и раньше здесь было? На
подносе остался завтрак, по нелепой случайности тётя забыла забрать приборы,
в частности нож.
И он снова беспощадно заплакал, ведь всё это на самом деле происходило с ним.
«Это не случайность».
«Это судьба».
«Избавь вас обоих от страданий».

«Ты тоже никогда его не отпустишь».
В самом, что ни на есть, настоящем бреду он взял нож, точнее, он сам как-то
попал ему в руку. Наверняка Тае хныкал уже достаточно громко, но Чонгук его
не слышал, за ночь избавившись от жарящей водолазки, заманчиво
повернувшись к нему оголённой спиной.
Рассвет провёл черту. В прорезь портьеры пробился луч, упав на смуглую кожу.
Тае не хотел мучить своими демонами близких, как мама. Ещё одну такую ночь
он не переживёт. И он не сможет без него жить. Следовательно, кто-то должен
всё прекратить?..
Тяжёлый вздох. Тае видит свои руки в крови, но даже в этом не может быть
уверен. Всё размыто: от соли, от боли, от ужаса. Он снова задыхается. Он тоже
умрёт.
— Тае, — сипло зовёт Чонгук, стараясь звучать бодро с проколотой спиной. — Это
не твоя реальность. Сосредоточься на моём голосе.
…Привалиться к двери, заблокировать вход своим телом — это ненадолго

задержит Алекс. Им отсюда живыми не выбраться. Даже если страшно, назад
дороги нет. Чонгук умрёт, но тогда для него жизнь прекратится тоже. Поэтому…
он вместе с ним. А Диане ни за что нельзя быть с ним, поэтому… Он всех избавит
от мук. Абортирует их больную amour.
— Я здесь, с тобой. Не уходи от меня.
Ужасная ирония — «всё будет хорошо». Разве это похоже на счастливый финал?
Одними губами: «Мы уйдём вместе», — за чем следует замах.
*"мягкое право" - это совокупность правил поведения (принципов, критериев,

стандартов), которые носят рекомендательный характер и не санкционированы
публичной властью.
Ура! Вот и пройдён ещё один рубеж. Целый год мы были в путешествии по 3
части. Гамбургский счёт заставил Чонгука за всё расплатиться. Перед новым
забегом - перед 4 частью мне нужна перезагрузка, поэтому в следующий раз мы
846/846
встретимся уже осенью. На сегодняшний день я морально истощена.
До новых встреч!
847/846

Mamur

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Mamur

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ссылка на материал: https://ficbook.

Публикация на других ресурсах:

✒ Идея возникла благодаря — «Разлучи нас, смерть!» Ginger_Elle. Выражаю

✒ «Плохой ли, хорошей рождается птица, ей всё равно суждено летать. С

✒ Внимательно ознакомьтесь со всеми предупреждениями и метками перед

✒ Тэхён (он же Тае Дюран): https://sun9-

Посыл никогда не изменится: не думай!

Бежать. Бежать несмотря ни на что. Пока не кончится воздух в лёгких, пока не

А пока быстрее! Не чувствуя крови в зубах.

Обещай, что не оглянешься...

Телефон разрывается от звонков, вибрация отдаётся в висках, мелодия звучит

Экран освещает сумрак леса, дрожащие пальцы жмут на «экстренный вызов».

Десять жутких, бесконечно долгих гудков, односекундное шипение, признаки

Скоро сорвёт крышу.

— Служба спасения, говорите.

Диспетчер... Он слушает. Нужно запомнить человека, который его спасёт.

Мир двоится, а потом и множится калейдоскопом. Тут и там прыгают солнечные

— Как вас зовут? Назовите ваш адрес.

— Не молчите! Вы ещё здесь?

Если вы всерьёз хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму

Если говорить о далекоидущих планах, то самая большая мечта Тэхёна – попасть

Занимался он без особого энтузиазма, ненавидя и учёбу, и вечерние занятия в

Хорошо это или плохо, но начальную школу окончить не пришлось, то есть не в

Общение с матерью не заладилось. Сначала он на неё обижался, а потом сам

С возрастом Тэхён возблагодарил бога за балет. Возвращаясь домой только

До поры до времени его защищал дедушка, но, когда Тэхёну исполнилось

После смерти деда мать частенько обвиняла его в своей нереализованности,

Кроме всего прочего, в их семье есть особенность, которая всем бросается в

Как жаль, что пообещать – не значит исполнить.

Может, именно своим происхождением Тэхён привлекал балетмейстеров.

Сестре с генетикой повезло меньше, а лучше сказать, что вообще не повезло.

С дедом кончилось всё хорошее: семейные праздники, тёплые вечера, разговоры

Намджун – сын директора компании, где дедушка работал. Сейчас он вместе с

— Эта ведьма должна была сгореть на костре ещё в пятнадцатом веке!

Намджун ни с того, ни с сего подаётся вперёд и прикасается к его щеке.

— Сколько ещё ты намерен это терпеть?

Намджун не единожды предлагал ему переехать да хоть в свою квартиру, хоть в

— Я слышал про твой отбор. А если не пройдёшь, какой запасной план?

Тэхён сморщился. От одной мысли, что его не возьмут, мутит в желудке.

— Позвоню тебе, хён, – мямлит смиренно и уже заученно. Намджун не

— Даже если тебя примут, с чего ты взял, что предоставят квартиру?

Тот снова цыкнул, быстро прожёвывая. У Тэхёна загорается экран телефона.

Ведьма с проверкой – как говорит Намджун.

Тэхён молниеносно прячет телефон за спину, серьёзно испугавшись. Если она

— Я же в зале, не слышу звонков. Не бери мой телефон без спроса, ладно?

На судьбоносное завтра все чаянья. Всего остального не существует.

Вибрирует телефон. О, телефон существует, и он, кажется, тоже. Матери так и

Это его друг.

Его зовут Богом. И для него он никогда не занят.

Ошибки недооценены человечеством. Как много открытий и неожиданных

«Шанс всегда есть. Отвлечь тебя?»

Радостно кивая самому себе, усаживается поудобнее, настраиваясь на

«Завтра, когда ты будешь стоять перед комиссией, представь их голыми».

Тэхён ничего не понимает, но широко улыбается. По правде, он всегда

«Согласись, голые люди не так пугают, как одетые. И страх пройдёт».

«Если на совещании очень скучно, я так и делаю. Представляешь, какое у меня

«И на начальника так смотришь?»

Тэхён вовсю веселится, представляя этот каламбур.

«Моё любимое шоу».

С Богомом он ещё ни разу не встречался, да и побоялся бы предложить. Тэхён

«Ты был у дяди?»

«Не хочу опять с кем-то жить. Хочу один».

Конечно, после стольких лет жизни с двумя ненормальными женщинами, ему

«Понимаю. Не волнуйся, всё получится».