Everything or Nothing

Ссылка на материал: https://ficbook.
net/readfic/10023073
Everything or Nothing
Направленность: Слэш
Автор: CataclysmicEvent
Переводчик: Asphodelis (https://ficbook.net/authors/116141)
Оригинальный текст: https://archiveofourown.org/works/26188642
Беты (редакторы): NoahLierty (https://ficbook.net/authors/1458930)
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Пэйринг и персонажи: Осаму Дазай/Чуя Накахара, Ширасэ, Юан, Сакуноске
Ода, Нобуко Сасаки, Анго Сакагучи, Рандо (Артюр Рембо), Доппо Куникида,
Фёдор Достоевский, Николай Гоголь, Огай Мори, Ацуши Накаджима, Коё Озаки,
Акико Йосано, Юкичи Фукудзава
Рейтинг: NC-17
Размер: 813 страниц
Кол-во частей: 40
Статус: завершён
Метки: Высшие учебные заведения, Друзья с привилегиями, Обездвиживание,
Кинк на нижнее белье, Дэдди-кинк, Римминг, Анальный секс, Стимуляция
руками, Мастурбация, Минет, Неозвученные чувства, От врагов к друзьям к
возлюбленным, Гомофобия, Ревность, Service top / Power bottom,
Дисфункциональные семьи, Отрицание чувств, Поза 69, Кинк на похвалу,
Эротическая сверхстимуляция, Хронические заболевания, Кризис ориентации,
Нецензурная лексика, Драма, Songfic, Смерть второстепенных персонажей,
Элементы гета, Упоминания селфхарма, Внутренняя гомофобия, Темы
ментального здоровья
Описание:
Университет AU, где Чуя узнаёт, что мальчик, с которым он по пьяни целовался в
ночь посвящения в студенты, — его новый сосед по комнате.
Его высокомерный, самодовольный, очень натуральный сосед по комнате.
И каждый из парней убеждён, что другой пытается разрушить их жизнь,

заставляя сходить с ума.
Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика
Примечания:
Очередной твиттерский тред, который вышел из-под контроля.
Вся эта АУ основана на песне "Picture This — Everything Or Nothing".

_______________________________________
Пацаны и пацанессы, если вам понравилась эта работа, не стесняйтесь зайти на
страницу оригинала и влепить кудос автору, ей будет очень приятно. ‹3
_______________________________________
Мне очень жаль за то, сколько меток тут в итоге выйдет
Оглавление
Оглавление 2
1. Значит ли это всё или ничего? 4
Примечание к части 13
2. Небольшой жизненный урок 14
3. Стучать не учили? 27
4. Панини-пресс 41
5. Лихорадочный бред 55
6. Мальчики/Девочки 74
7. Половое воспитание 90
8. Он слышал, что я только что сказал?! 129
9. Белые пушистые тигры и крепости из подушек 141
10. Сердечные боли 159
11. Я хочу, чтобы это был ты 180
12. Сказать ли ему? 202
13. Я рад, что мы были соседями 237
14. Его зовут Чуя 253
15. Я хотел услышать твой голос 274
16. Дружные-с-экологией-друзья-с-привилегиями 310
17. Первая стадия: отрицание 325
18. Торги 354
19. Я стараюсь 377
20. Доверие 405
21. Что за третьей дверью? 430
22. Поцелуй меня как следует 439
23. Курс на столкновение 468
24. Пожалуйста, будь обо мне 483
25. Останься со мной 500
26. Переломный момент 516
27. Заголовки 543
28. Первое свидание 553
29. Может, мне просто нравится держать его только для себя
30. Кажется, со мной кое-что произошло 591
31. Шкалы боли 616
32. Заметки на стикерах 634
33. Интервью 659
34. Ты всегда будешь рядом 680
35. Счастливчик 704
36. Дела семейные 719
37. Никто никогда не исчезает по-настоящему 746
38. Мы должны были поехать вместе 759
39. На счёт три 773
40. Открытки на могиле 789
Сноски: 804
1. Значит ли это всё или ничего?
После окончания школы Чуя отсчитывал дни до посвящения в

студенты на клейких стикерах, наблюдая, как нарисованные цифры всё
уменьшаются и уменьшаются. Восемьдесят семь дней до того, как он увидит
своё новое учебное заведение. Сорок девять дней до того, как он сядет на
самолёт на другой конец страны. Двадцать девять дней до начала его новой
жизни в роли полноценного маленького взрослого человека. А его отец, со своей
стороны? Даже близко не в таком восторге.
— Токио... — Артюр Рембо хмурится, скрестив руки на груди и оглядывая

кампус. — Это большое место.
Чуя пожимает плечами, его сумка с вещами перекинута через плечо.
— Ну, как бы... да, — он оглядывается на отца через плечо, поправляя

тёмные очки, — но как и Париж.
— Там мы жили вместе, — ворчит Рембо, не в силах избавиться от растущего

чувства, что его сын воспринимает всё это не так серьёзно, как по идее должен
был бы.
— А посвящение в студенты — это всего лишь на одну ночь, — напоминает

Чуя отцу, протягивая руку, чтобы сжать его ладонь. — Учиться я начну только
через месяц.
Немного успокаивает.
— ...И ты будешь вести себя ответственно? — Чуя кивает, не выражая этого

словами.
Очевидно, Рембо ему не доверяет. Но разве у него есть выбор?
***
Уже на территории кампуса происходит небольшой, несколько банальный

спор.
— Мне не нужна нянька, — ноет Дазай, злобно глядя на своего старшего

брата. Ну. Сводного брата.
— Должен же я как-то отрабатывать своё содержание, — Одасаку пожимает

плечами.
Дазай хмыкает, снимая ворсинку с края своего кардигана, изображая

раздражённую скуку.
— Это всего в сорока пяти минутах езды от дома.
Одасаку фыркает, обнимая своего младшего братишку за плечи.
— Я в курсе, я ехал с тобой, — он толкает его по дорожке к студенческому

4/805
союзу, где раздают задания. — Слушай, я знаю, что ты злишься, что отец... —
Одасаку обрывается, пытаясь найти тактичный способ выразить это. —
...подтолкнул тебя в университет...
Подтолкнул. Заставил. По сути шантажировал.
— Но тебе здесь может понравиться, — выдвигает Ода. — А если нет, то, ну,
не знаю... — он ерошит волосы Дазая, фыркая, когда его брат тянется вверх,
чтобы убрать его руки и поправить их. Его глаза пробегаются по паре девушек,
хихикающих поблизости. — Ты всегда можешь присоединиться ко мне в клуб
"разочарования семьи"?
Дазай любит клуб разочарований семьи. Там от тебя ничего не ожидают. Ты

получаешь крошечную квартирку в городе, работаешь на какой-нибудь
паршивой работе, и тебя изгоняют с большинства семейных сборищ. Что, по
мнению Дазая, является своего рода идеалом.
— Могу я бросить учёбу сейчас?
Ода фыркает, закатывая глаза.
— Да, конечно. Вперёд и с песней, — Дазай дуется, прекрасно понимая, что

это сарказм. — Так-то, есть и обратная сторона, — указывает Ода, глядя на
маячащие колонны, когда они входят внутрь. — Ты больше не живёшь с папой,
— это так. — А ещё, — добавляет он, подталкивая Дазая к столу регистрации, —
ты можешь оставить себе кредитки.
И это, если вы спросите Дазая, именно то, почему Ода такой хороший
старший брат. Он всегда помогает ему смотреть на вещи с другой стороны.
***
Для Чуи само посвящение — это лёгкий ветерок.
Он всегда хорошо справлялся с общественными мероприятиями. Ему не

требуется много времени, чтобы подружиться с двумя ребятами из его группы
сверстников: Ширасэ и Юан. Они проводят большую часть практических лекций,
посмеиваясь на заднем ряду, обмениваясь инфой в социальных сетях, отправляя
саркастические комментарии во время лекции по безопасности кампуса. И к
концу дня Ширасэ оплакивает их судьбу.
— Как же жаль, что я не познакомился с тобой до того, как подписался на

рандомного соседа по комнате! — стенает он. — Это было бы так потрясно.
— Я знаю, — в ответ стонет Чуя, потирая виски. — А что, если я застряну с

каким-нибудь отморозком?
— Ну, — вздыхает Юан, теребя свои волосы, пока они идут к одному из баров
возле кампуса, — Я уже знаю свою соседку по комнате, и она отстой.
— Кажется, ты говорила, что она твоя двоюродная сестра?
— Угу. И она отстойная пиздец, — Юан мотает головой. — Лучше бы я

5/805
рандомного выбрала.
— Ага... — Чуя замолкает, не желая понимать эту семейную динамику. — А

зачем мы здесь, ещё разок?
— Ну, — Ширасэ по-совиному моргает. — Это, наверное, мой единственный

шанс напиться этим летом. В следующем месяце я буду помогать дедуле в его
магазине.
Точно. Напиться. Единственный шанс за лето. Что и делают нормальные

подростки. Они напиваются, когда у них появляется такая возможность.
Чуя подавляет желание хлопнуть себя ладонями по щекам.
Не будь таким пиздюком, это совершенно нормально.
— Ладно, — его улыбка полна бравады, — первый раунд за мной.
***
Дазай сказал бы, что его опыт посвящения был довольно успешным. Он не то
чтобы заводил друзей, но как только состоятельные детишки замечали часы у
него на запястье, он тут же превращался в центр небольшой "шайки" ребят в
шмотках от "Ральфа Лорена"[1] и "Сен-Лорана"[2].
И среди этой группы ребят, благослови её господь, была Сасаки Нобуко.

Длинные волосы цвета воронова крыла, загадочные зелёные глаза, идеальная
кожа...
Почти та девушка, которой Дазай может захотеть перезвонить утром, даже

если он ещё не встречал кого-то подобного раньше. Но бар довольно скучный.
Сасаки прижимает пиво к груди, её кардиган свободно свисает с её стройного
тела, пока она оглядывается на переполненное помещение.
— Я никогда раньше не была в таком месте, — признаётся она, краем глаза

разглядывая Дазая. — А ты?
Дазай выглядит скучающим, прислонившись к стойке в очень расслабленной

позе, свободно держа свою собственную бутылку за горлышко, вертя её между
пальцами.
— Несколько раз, — отвечает он. — В Йокогаме их полно.
— Я и забыла, ты же говорил, что вырос неподалеку... — бормочет она,

заправляя волосы за ухо. В ней есть что-то хитрое, решает Дазай. Она из тех
девушек, которые ведут себя кротко и застенчиво, но на самом деле у неё в
голове созрел план. Возможно, она думает, что если будет вести себя так, то
будет нравится ему сильнее. Это манипуляция.
Не то чтобы Дазая это волнует. Это ничем не отличается от того, как обычно
ведут себя люди в его жизни. Деньги делают человека стратегом. У тебя есть
многое, что не хочется терять. Для тебя лучше остаться в этой скучной, вечной
точке застоя. Это делает тебя наблюдательным. Скромным.
6/805
И Дазай не возражает, позволяя ей думать, что мягкое, невинное поведение
даёт ему открываться. Если ему удастся провести с ней ночь, может, две или
три, он будет счастлив вести себя как надутый, эмоционально отстранённый
мальчик, которого не одобрил бы её отец. Если бы он знал, что она хочет именно
этого, он бы даже надел кожаную куртку и попытался сыграть эту роль. Он мог
бы даже нацепить пирсинг, дав ей думать о том, как её мать схватилась бы за
своё сердце. Он делает ещё один глоток.
— Не хочешь потанцевать?
Она проделывает блестящую работу, изображая удивление.
— Ой, что ж, я—
— Сасаки-чан! — одна из её подруг, блондинка с косичками, подбегает и

хватает её за руку. — Мы идём в уборную.
Она быстро моргает, переводя взгляд с подруги на Дазая и обратно.
— Но я—
— Сейчас же, — настаивает её подруга, потянув её за собой.
Дазай смотрит им вслед, тихо ругаясь.
Вот и все его ночные развлечения. Сможет ли он найти кого-нибудь ещё?

Возможно. Но прежде чем он до этого доберётся, ему придётся ещё немного
выпить.
***
Чуя смотрит на шот текилы. Он никогда раньше не пил.
Ну, как бы он потягивал вино своего отца, конечно. И эй, когда его сестра
взяла его в Диснейленд на выпускной в старшей школе, они разделили немного
лимончелло[3] в Эпкоте[4]. Но прям текилу? Нет. Ты просто опрокидываешь её,
да? Типа как в кино?
— Чувак, всё хорошо? — Ширасэ выпивает уже третий шот, он, очевидно,
немного опытнее, чем сам Чуя, а у Юан уже каким-то образом появились бусы
Марди Гра[5], хотя они в Японии, и сейчас июль.
— Ой, эм... да, — Чуя моргает. — Я просто никогда её раньше не пробовал.
— Что, — Ширасэ недоумевает, — текилу?
— ...Да?
— О, — добродушно фыркает его спутник, — вот, — он протягивает руку,

хватает одну из солонок с солью с барной стойки и вытряхивает немного на
тыльную сторону своей ладони. — Сначала слижи.
7/805
Чуя переводит взгляд с глаз Ширасэ на его руку, и лицо его слегка краснеет.
— Ты хочешь, чтобы я облизал твою руку?
— Ну... — Ширасэ моргает и сам слегка краснеет. — Наверное, надо было

воспользоваться твоей, но... я только что помыл свою, так что это не мерзко или
что-то такое. Это помогает от жжения алкоголя, — он предлагает её. — Ты,
наверное, раньше только пиво пил, да?
— ...Да, — подтверждает Чуя, чувствуя себя таким жалким, что не хочет

признаваться в этом. Он наклоняется, чувствуя себя охуеть как неловко,
высовывая язык, чтобы слизнуть соль, сморщив нос от вкуса. Но его сердце
бьётся как-то довольно быстро.
— Тебе бы поторопиться, иначе вкус пройдёт.
— Ой. Точно, — Чуя быстро выпрямляется, глядя на шот в своей руке, быстро
отчитывает от трёх до одного в голове, прежде чем опрокинуть его. Поначалу
это правда неплохо.
А потом всё его лицо в огне.
— Господи иисусе—!
***
Дазаю вроде как нравится эта песня. Это та беззаботная, акустическая

атмосфера, которую вы ожидаете увидеть в романтической комедии. Он почти
уверен, что даже слышал её в нескольких фильмах. Элтон Джон, верно? Он
раскачивается в такт, как и весь остальной зал, почти не обращая внимания на
Анго, пацана с глазами мёртвой рыбы, который просто отсчитывает дни до того,
как станет бухгалтером. Дамы, очевидно, любят его. И стоять рядом с кем-то
настолько банальным было стратегически важно. Дазай полагал, что это просто
привлечёт любое женское внимание от Анго прямо к нему. Но это вызвало прямо
обратный эффект. Так что теперь он пьян, Сасаки нигде нет, и сегодня вечером,
похоже, ему ничего не—
Глаза Дазая слегка расширяются.
— А потом я сказал ей, что она ведёт себя совершенно нелепо, потому что я
уже подал форму TI96B стипендиату... Дазай, ты меня слушаешь?
— Эм...
Сегодня вечером ему ничего не...
Дазай слегка сузил глаза. В другом конце комнаты, этот... этот человек.
Одет в старую, оверсайзную фланелевую рубашку, расстегнув её, чтобы

показать тёмную майку под ней, плюс рваные джинсы. Рыжие волосы — такие
красивые — стянуты в неаккуратный хвост, пряди падают вниз и обрамляют его
лицо. На носу у него россыпь веснушек, особенно заметных, когда он улыбается,
запрокидывает голову и смеётся, будто кто-то только что рассказал самую
8/805
смешную вещь в мире.
Что-то в нём заставляет Дазая дуться. Ну типа. Что там такого смешного? Он
снова подносит напиток к губам, его глаза слегка прищуриваются, когда он
смотрит на парня, стоящего рядом с рыжим, прислонившись спиной к
бильярдному столу. Дазай, возможно, веселее. Все так говорят.
— Дазай? — пальцы щёлкают перед его лицом, но он не отводит взгляда.

Внезапно незнакомец поворачивается и смотрит на него.
У него голубые глаза.
Дазая чуть слепит резкий свет софитов, музыка слегка гудит на заднем
плане. Это хороший момент. Такого рода, когда ты просто пересекаешь комнату
и целуешь незнакомца.
Что ж. Очевидно, он этого не сделает. Потому что он не какой-то отморозок.

Но он всё же поспешно ставит бутылку на стол, убирает руку Анго от лица и
пересекает комнату.
***
Чуя спокоен. Он абсолютно спокоен. Не пьян. Даже не навеселе. Просто

спокоен. Где-то между шотами он выпил стакан воды. Вроде. Он определённо не
обеспокоен и даже на чуточку не напуган, но он знает, что самый красивый
парень в баре идёт прямо к нему.
Чуя совершил каминг-аут где-то... Три месяца назад.
Так что. Он ещё не совсем освоился, так сказать.
И есть ещё такой странный маленький танец, который ты должен исполнять

в своей голове, когда ты не привык пытаться разглядеть, смотрят ли на тебя
парни таким образом. Чуя старается отвести взгляд, но только для того, чтобы
снова перевести его обратно, дабы понять, не было ли это у него в голове, и... Он
стоит прямо здесь.
— Приветик.
У Чуи внезапно пересохло во рту, будто кто-то набил его ватными шариками.
Обычно он вообще не такой, просто... Даже в слегка оверсайзной толстовке и
выцветших джинсах, мальчик перед ним... то, как он с любопытством
ухмыляется, пристально глядя на него...
Боже, он горячий.
— Привет, — наконец как-то жалко отвечает Чуя, высунув язык, чтобы

облизать внезапно пересохшие губы. Парень что-то спрашивает, но музыка
играет так громко, что на мгновение становится трудно расслышать. — Что? —
Чуя хмурится, наклоняя голову.
— Я говорю, — незнакомец наклоняется, и их лица оказываются близко, так

близко, что Чуя замечает у того крошечный шрамик под правым уголком рта, —
9/805
Как тебя зовут?
Ой. Да. Имена. У него есть одно.
— Чуя, — отвечает он, его голос немного тише, чем ему бы хотелось. — А
тебя? — тот мальчик не отстраняется.
— Дазай, — он бросает взгляд на парня, с которым Чуя разговаривал до

этого, что быстро переключился на разговор с кем-то ещё. — Здесь довольно
шумновато. Не хочешь выйти на минутку?
Чуя не совсем понимает, к чему клонит Дазай, но кивает. Он немного

перегрелся, и комната немного шатается, толпа пульсирует за его веками, когда
он закрывает глаза.
— Ага, — его голос слегка хрипит, и он с трудом сглатывает, прочищая горло,

— В смысле... да, наверное...
— ... — Дазай однобоко улыбается, беря его за локоть, — Отлично.
Когда они выходят в переулок, воздух хлещет в лицо Чуи, охлаждая пот на
его затылке, и он начинает чувствовать себя немного лучше. Всё ещё слабый и
определённо не трезвый, но... Не пьяный. Он спотыкается о собственную обувь,
и Дазай ловит его за руку.
Дазай, по правде говоря, по всем стандартам даже более пьян, чем Чуя. Он
просто тайком пробирался в домашний бар в течение многих лет, так что...
Знание, как ходить, когда ты в хламину, это как бы приобретённый навык.
— Ты из города?
— А? Э-э... нет. Я... я переезжаю сюда в следующем месяце, — объясняет Чуя,

заправляя за уши выбившиеся пряди волос, — Я поступаю в Тодай[6] в этом
семестре. А ты?
Улыбка Дазая возвращается, но она совсем не доходит до его глаз.
— О, даже так? Не просто красивое личико, а?
У Чуи замирает сердце. Он правда обычно не такой. Серьёзно, обычно он

закатывающий глаза, усмехающийся, глумливый тип парня из категории
"мечтать не вредно". Но в голове у него всё плывёт, а глаза Дазая под уличными
фонарями выглядят как жидкое золото, и щёки Чуи наливаются румянцем.
— А–А ты? — невнятно переспрашивает он. — Ты отсюда?
Дазай пожимает плечами, делая шаг ближе к Чуе, когда ещё несколько
ребят, спотыкаясь, выходят из бара, их смех пронзает воздух, когда они спешат
на улицу, вызывая такси.
— Ну, почти. Рядом, — ладонь Дазая прижимается к кирпичам рядом с

головой Чуи.
Он натурал. Он вроде как припоминает кое-что, где-то на задворках

10/805
сознания. Сасаки. Красивая девушка, которую он встретил до этого. Которая
могла вернуться туда и гадать, куда он делся. Но рыжий, смотрящий на него в
ответ, кажется лучшим отвлечением, и Дазай не хочет предаваться
эмоциональному труду, чтобы выяснить, почему это так.
— У тебя есть парень?
Вопрос немного поражает Чую, и он выгибает бровь, протягивая руку, чтобы

раздражённо потереть одну из своих щёк.
— Разве я пошёл бы сюда с тобой, если бы был?
Дазай пожимает плечами.
— Ты будешь удивлён.
— Ну, — Чуя моргает. — У меня нет. А что? — Дазай делает это странное
выражение лица, что-то среднее между облегчением и негодованием, хотя и не
то чтобы оно адресовано ему.
— Перестраховываюсь, — прежде чем Чуя смог спросить что-либо ещё, губы

Дазая оказываются на его губах. И тогда Чуя вообще ни о чём не думает.
Чуя — не особо покладистый человек. Он очень взвинченный, никогда не

чувствует себя полностью уютно. Всегда новичок, никогда не задерживается
надолго на одном месте. Не тот человек, что будет целовать парня, которого он
встретил две минуты назад, пьяный, в переулке за баром.
Это что-то вроде киношного момента, когда они оба прижимаются друг к
другу, затаив дыхание. Первое, что он чувствует на губах Дазая, — это виски,
который не очень хорошо сочетается с послевкусием собственного напитка Чуи,
но ему всё равно.
Его первая мысль состоит в том, что поцелуй Дазая мягче, чем он ожидал. Не
то чтобы Чуя был экспертом по поцелуям с парнями, но... как-то до лампочки.
Непринуждённое чужое отношение вроде как заставляло думать, что тот был из
тех парней, которые таранят тебя о кирпичи, пуская в ход зубы и язык. Это не
похоже на то. Губы Дазая двигаются медленно, немного нескоординированно из-
за алкоголя, но он не тянет Чую в поцелуй, он расслабляет его, пока губы того
не размыкаются, глаза не закатываются назад, а руки не сжимают заднюю часть
толстовки Дазая.
Чуя резко вдыхает через нос, когда их языки соприкасаются, издавая тихий
звук удивления в глубине своего горла. Рука Дазая лежит сбоку на его шее,
большой палец гладит точку пульса, в то время как другая забирается под
фланелевую рубашку, скользит по майке, прижимаясь к боку.
Одна из рук Чуи находит путь в волосы Дазая, запутываясь в них, притягивая
его ближе. Это приятно.
"Он живёт неподалёку, верно? Так он сказал?".
Мысли Чуи путаются, когда одно из колен Дазая скользит между его бёдер.
11/805
"Могу я спросить... есть ли у него телефон?".
Чуя внутренне морщится.
"Нет, дубина, ты должен спросить номер его телефона, вот почему у тебя
нет—".
Вот теперь есть зубы, которые оттягивают его нижнюю губу, и Чуя стонет.
А потом всё это исчезло.
Чуя медленно открывает глаза, он тяжело дышит, полулёжа на кирпичах.

Дазай не смотрит на него. Вообще-то, тот внезапно стоит в почти метре от него,
будто они просто болтали о пустяках или что-то в этом роде, а не целовались,
затаив дыхание, едва сказав друг другу два слова.
— Дазай! Мы тебя обыскались.
У Чуи всё сжимается.
— Ой, — Дазай слишком легко улыбается, отворачиваясь от него, —

простите, я просто просил прикурить.
Оу.
Он уходит к своим друзьям, и Чуя пойман где-то между всё ещё ощущением
лёгкого покалывания, а ещё...
Ему супер хреново.
Какого рожна?
Его рука прикрывает рот, горло сжимается, когда дверь захлопывается.
«У тебя есть парень?».
Зачем вообще спрашивать, если он был таким мудаком?
— Чуя? — он поднимает глаза на звук знакомого голоса, быстро моргает и

потирает лицо, пытаясь избавиться от любых признаков беспокойства.
— Гм... — его голос немного подрагивает, прежде чем он прочищает горло, —

Да?
Ширасэ идёт к нему, огибая лужи.
— Ты в порядке? Мы искали тебя.
— Да, — Чуя натянуто улыбается. — Я... эм... вышел перекурить.
— Ты куришь? — другой мальчик озадачено смотрит на него.
12/805
Не-а.
— ...Пойдём, — Ширасэ берёт его за руку. — Мы собираемся расходиться,

хочешь пойти перекусить? Ты выглядишь как-то...
— Я в порядке, — хмурится Чуя, шатаясь на ногах, когда его друг тянет его
за собой. — Я... — он икнул, всё ещё борясь с сокрушительным чувством
собственной никчёмности, — хочу.
Ширасэ оглядывается на него с кривой улыбкой, протягивая руку, чтобы

взъерошить его волосы.
— Супер, но я умираю с голоду. Хочешь блинчиков? Я знаю поблизости

закусочную, которая работает допоздна.
— ...Мне нравятся блинчики, — признаёт Чуя, немного дуясь.
— Я угощаю?
— Ладно...
Ширасэ немного пожалел о своём предложении, когда узнал, что Чуя может
схомячить целых три стопки блинов, не моргнув и глазом, но... Оно того стоило.
Рыжий поднимает взгляд между трапезой, когда видит, что его друг странно
смотрит на него, и вытирает рот.
— Что?
— ... — Ширасэ мотает головой и смеётся себе под нос, отрезая ещё от своей
яичницы. — Я спрошу тебя, когда ты немного протрезвеешь, хорошо?
— Ты можешь спросить меня сейчас, — Чуя делает глоток кофе, — а потом

спросить ещё раз позже?
— Зачем мне так делать?
— Мне любопытно, — пожимает плечами Чуя, в основном чувствуя себя уже

лучше, просто навеселе и немного с похмелья. — И я не знаю, вспомню ли об
этом позже.
— Логика железная, — Ширасэ фыркает. — Но ладно, — далее следует,

возможно, самый большой поворот сюжета ночи Чуи. — Не хочешь как-нибудь в
кино вместе сходить?
Примечание к части
*Orientation Night (из самого начала) — это период до начала учебного года в
университете или ВУЗах. В этот период проводятся различные мероприятия,
ориентирующие и приветствующие новых студентов. Это не совсем "посвящение
в студенты", как я это перевела, но это максимально близкое описание, чтобы
все поняли. Вот, держу в курсе.
13/805
2. Небольшой жизненный урок
Последний месяц летних каникул проходит медленно, без особых

событий. Чуя проводит половину этого времени, растянувшись на своей кровати,
переписываясь с мальчиком, которого он встретил, стараясь не думать о другом.
А другой тратит его на сборы, но не для собственного переезда.
— Что там в Швейцарии, поточнее?
Его мать делает паузу, сдвинув шляпу на затылок, и задумывается.
— Ну... один из лучших курортов, как сказал Джин... — её руки замирают,

лихорадочно скользя по сумочкам на полке шкафа. — Какую Биркин[7] мне
взять? Эвелин[8] более практична, наверное...
Дазай не уверен, что найдётся сумочка за тридцать тысяч долларов, которую

можно было бы назвать практичной.
— Вот эту, думаю, — он садится на диванчик у подножия её кровати,

наблюдая, как она загружает ещё один чемодан. — Как долго тебя не будет?
— Шесть месяцев? Но если он и правда сделает мне предложение, я смогу

остаться в Лондоне навсегда. У него есть двое своих сыновей, знаешь, — она
бросает на него нетерпеливый взгляд, — разве не здорово иметь братьев?
— У меня уже есть два, — любезно напоминает ей Дазай.
— ... — её глаза на мгновение тускнеют, прежде чем она снова опускает

взгляд. — В любом случае, прости, что не смогу поехать с тобой на следующей
неделе, я знаю, что это большой жизненный рубеж.
Дазай пожимает плечами, не слишком радуясь предстоящему переезду.
— Это всего в сорока пяти минутах езды, ничего такого важного.
— Всё равно... — она хмурится, откидываясь на пятки и держа шарфы в

руках. — Ты всегда помогал мне переезжать.
Дазай до сих пор помнит тот день, когда его мать уехала из отцовского
поместья.
Он правда не любит вспоминать об этом слишком часто. Тот факт, что он

предпочитает этого не делать, является причиной того, что у них всё ещё могут
быть такие дни, как этот.
— Со мной всё будет хорошо, — он подтягивает одно колено к груди. — Это

ненадолго, в любом случае. Я твёрдо намерен бросить учёбу после первого
семестра.
— И пустить на ветер все эти деньги на обучение? — она оглядывается через

плечо, озорно улыбаясь ему, прежде чем потрепать его по щеке. — Хороший
14/805
мальчик.
— Как мелочно, — Дазай закатывает глаза.
Она пожимает плечами и поворачивается, закрывая крышку чемодана.
— Лучше потратить их на образование, чем на какую-нибудь шлюху, которую

он встретил в зале ожидания аэропорта. Как зовут ту, что у него сейчас?
Дазай напрягается, чувствуя себя немного неуютно при смене темы

разговора.
— Стелла.
— Итальянка?
— Канадка.
— Сколько ей? — спрашивает она ровным голосом, поднимая чемодан на

колёса и выжидающе смотря на Дазая, пока он не встаёт, чтобы помочь ей
выкатить его в коридор.
— Я сомневаюсь, что узнав это, станет... — её острый взгляд неумолим, и он

вздыхает. — ...двадцать три.
— ...Что за свинья, — рычит она, её лицо на мгновение вспыхивает, и она

мотает головой, руки сжимаются в кулаки. — Это почти твой возраст... — так-то
возраст Одасаку, но Дазай знает, что лучше не произносить его имя при ней.
— Я думал, твой психотерапевт сказал тебе, что зацикливаться на нём —

плохая идея, — говорит он, мышцы его спины напрягаются, когда он несёт
чемодан вниз по лестнице.
— Ну да... Ну да... — его мать вздыхает, её гнев иссякает при этом

напоминании. — Я иногда забываюсь, просто он... живёт под моей кожей.
— ...Помогает ли терапия вообще? — тихо спрашивает Дазай, ставя чемодан

на лестничную площадку и передавая его шофёрам, чтобы те отнесли его к
лимузину, ожидающему у входа.
— Ой, думаю, да... — она задумчиво постукивает наманикюренным пальцем

по губам. — Во всяком случае, с управлением гневом. А почему ты спрашиваешь?
Дазай немного удивлён, что она спросила об этом, но... если и есть кто-то,
кого он может спросить...
— Ну, я просто подумал... — он дёргает себя за рукав, натягивая его на

бинты на запястье. — Если это помогло тебе, то могло бы помочь и—
— Ох, Осаму, — устало вздыхает она, поворачиваясь к нему лицом. — Я

получила судебный ордер на психотерапию, потому что пыталась задавить
твоего отца своей машиной, — она кладёт обе руки ему на плечи, — Зачем
вообще ты хочешь к психотерапевту? — она игриво тыкает его в нос. — Тебе бы
лучше отправиться на хороший отдых. О! — она возбуждённо хлопает в ладоши.
15/805
— Почему бы тебе не поехать с нами на недельку? Там есть лыжи и горячие
источники! О-о, тебе понравится, это будет так весело, мы можем взять с собой
твоих друзей—
— Можно было бы, — тонко улыбается Дазай, похлопывая её по рукам. — Но

мне самому нужно паковать вещи.
— Точно, — надулась его мать, опуская руки и упираясь ими в бёдра. — Этот
жалкий старик должен был просто позволить тебе взять перерыв на год, тогда
мы могли бы путешествовать повсюду, — она взволнованно крутится вокруг,
браслеты звенят на её руках, когда она жестикулирует ими. — Ему просто
нравится мешать нам проводить время вместе, потому что ты всегда любил меня
сильнее... — она замечает его острый взгляд и вздыхает, опустив плечи. — Ты
прав, я слышу это: "зациклилась, зациклилась"... — она берёт его по обе стороны
головы, подпрыгивая, чтобы поцеловать в лоб. — Ты всегда заботился обо мне,
— вздыхает она, проводя большими пальцами по его щекам, — мой милый
маленький мальчик, — она мотает головой, отстраняясь. — Ты ведь позвонишь,
правда? Я хочу услышать всё о твоём первом дне... О-о, и я скажу Джину, что ты
можешь присоединиться к нам на Рождество! Он будет так взволнован!
Что-то подсказывает Дазаю, что не будет, но он улыбается и кивает.
— Ты правда собираешься ответить, когда я позвоню?
— Я всегда отвечаю! — она надула губы и, схватив сумочку, поспешила к

двери. — Я просто забываю включить звук, ты же знаешь, как это бывает!
Дверь захлопывается за ней, и Дазай остаётся, оглядывая токийский

таунхаус, оставленный пустым в суматохе деятельности. Он почти уверен, что
его отец всё ещё платит за это место, плюс алименты. Когда его мать только
переехала сюда из Йокогамы, она сделала вид, что это будет какое-то
грандиозное приключение. Будто они собирались вместе захватить большой
город, как только она получит опекунство от его отца. Чего она не сделала. Она
забирала его на выходные. Дважды в месяц. А ещё она сказала, что у него будет
своя комната, что праздники не изменятся.
Что тоже никогда не оправдывало ожидания.
«Просто это кажется большой сложностью, когда дом твоего отца

находится прямо за заливом. Почему бы тебе не сесть на поезд, переночевать
там, а утром вернуться?».
Когда вечером он садится на обратный поезд, все уже ушли спать. Он не

имеет ничего против. На данный момент он уже привык к пустому дому.
___________________________
Последний день Чуи перед отъездом в университет проводится... За спорами.

С любовью, но определённо за спорами.
— Ты с ума сошёл! Мне восемнадцать!
— Это просто поможет мне успокоиться—

16/805
— Но приложение для отслеживания? — Чуя хмурится, сердито указывая на
надпись "Найди моих друзей" на экране своего телефона. — Па, это стрёмно!
— Это не стрёмно! Токио — один из крупнейших городов мира! —

возмущается Рембо. — И в последний раз, когда я оставил тебя там одного на
ночь, ты позвонил мне в пять утра с похмелья в каком-то странном притоне
наслаждений—
— Пап, — резко перебивает его Чуя, скрестив руки на груди. — Это была
закусочная.
— Не суть. Это не оправдывает пьянство несовершеннолетних.
— А анэ-сан ты тоже заставлял установить это приложение?
— ... — Рембо хмурится, скрестив руки на груди. — Не понимаю, почему это

так важно, у неё была другая ситуация—
— Она учится за границей! — Чуя в отчаянии вскидывает руки, — В Нью-

Йорке!
— Да, но у нас там есть родственники! — умоляет Рембо, обнимая его за

плечи. — Тебе едва исполнилось восемнадцать—
— Мой день рождения был в апреле... — Чуя хмурится.
— ...и, надо признать... Я... вроде как опекал тебя, — наконец признаёт
Рембо, и Чуя вскидывает руки в восклицании, — так что я беспокоюсь, что ты не
готов...
— Значит, ты решил, что когда я был ребёнком, ты слишком часто опекал

меня, чтобы опекать меня ещё больше?! — Чуя хмурится, вскидывая руки. — Па,
вот как люди кончают с наркотиками.
— Что?!
— Да, — Чуя выставляет бедро, совсем не драматично, бог с вами, — Они

слишком часто получают опеку от своих родителей, а потом сходят с ума при
первой же возможности. Это то, чего ты хочешь? Я могу закончить тем, что буду
курить героин на улицах, понимаешь—
Рембо в изнеможении закрыл лицо ладонями.
— То, как ты думаешь, что люди курят героин, именно то, что меня
беспокоит.
— Погоди, — Чуя делает паузу, его глаза робко расширяются в середине

тирады. — ...Героин не курят?
— ...Нет, — Рембо не знает, смеяться ему или плакать.
— ...Ладно, может, я думал о крэке или травке, я не знаю... — продолжает

Чуя, чувствуя себя очень смущённо.
17/805
— Между этими двумя вещами большая разница, Чуя! — стонет Рембо. —
Честно говоря, мне было бы всё равно, если бы ты захотел немного
поэкспериментировать с марихуаной, если бы ты делал это в безопасной
обстановке...
Глаза Чуи расширяются.
— Так мне можно?
— Нет! — Рембо быстро мотает головой, — Ни в коем случае! — он потирает

виски, расхаживая взад-вперёд по кухне и пытаясь собраться с мыслями. —
Послушай, извини, я... — он поворачивается к Чуе, — я знаю, что проецировал на
тебя свои... страхи и тревоги, но... — он протягивает руку, чтобы погладить Чую
по волосам. — Я просто люблю тебя, и если с тобой что-то случится, я... — Рембо
мотает головой и крепко обнимает сына. — Ты для меня весь мир, ma puce[9]...
Чуя вздыхает, обнимая отца в ответ. Он властный, но... тогда он смотрит на

одну из фотографий, стоящих на каминной полке. Семья, сидящая на крыльце
своего старого дома в Париже. Коё, устроившаяся на перилах, сияя смотрит в
камеру. Его отец держит Чую на коленях, а четырехлётний мальчик прижимает
к груди своего любимого плюшевого ягнёнка. И его мама, сидящая посреди них
всех, смеющаяся, с морщинками улыбки вокруг глаз.
Чуя до сих пор хранит потрёпанные кроссовки, которые были на ней надеты
на фотографии, — они стоят в глубине шкафа, за ними тщательно ухаживают.
Даже если их никто не носил уже десять лет. Он понимает, почему его отец
такой.
— ...Я знаю, — бормочет Чуя, уткнувшись лицом в плечо отца, он немного

приподнимается на цыпочки, когда тот прижимает его к себе. — Но со мной
ничего не случится, ты же знаешь, — мягко напоминает он ему, протягивая руку,
чтобы погладить его по голове. — Это просто... новое приключение.
Рембо устало улыбается такой формулировке. То, что его жена говорила
детям каждый раз, когда им снова приходилось переезжать.
«Не плачь, любимый, это просто новое приключение, вот и всё!».
— Полагаю, что да.
____________________________
Следующий день, объективно, был апокалиптическим.
Всё началось очень классно. Типа правда классно, Чуя даже не имеет в виду
это саркастически. Они прилетели в аэропорт Нарита, хорошо пообедали, и
даже был небольшой забавный забег в магазин домашней мебели, чтобы найти
некоторые последние вещи для общежития Чуи. Затем они въезжают.
И даже это было не так уж плохо. Помещение уже было обставлено самой
обычной мебелью, Чуя просто должен был принести свои вещи, и вместе с ним и
его отцом это было не так уж и сложно. К тому времени, когда начало клонить к
18/805
вечеру, Чуя почти закончил свою часть комнаты, Рембо возился с последними
кабелями компьютера, установленного на его столе, а Чуя стоял на кровати,
вытянувшись, чтобы повесить на стену плакаты музыкальных групп.
— Ты же говорил, что у тебя будет сосед, разве нет? — Рембо хмурится,

глядя на пустую кровать с другой стороны комнаты.
— Ага, — Чуя поворачивает голову, его футболка немного приподнимается на

бёдрах, когда он напрягается, подпрыгивая время от времени, чтобы закрепить
последнюю булавку. (Его отец предложил помочь с более высокими, но он
отказался. Из принципа.) — Но регистрация была несколько часов назад, и
завхоз сказал, что он так и не появился, так что—
Но тут открывается дверь, и кошмар всей жизни Чуи Накахары наконец

начинается.
Поначалу Чуя не расстраивается, когда видит человека, входящего в дверь.

Высокий, коренастый, ещё один рыжий... и да, он выглядит довольно старовато
для первого курса универа, но эй, Чуя не жалуется.
— Осаму, — ворчит Одасаку, через его футболку видно, как напрягаются его
мышцы, когда он несёт сразу три коробки, — Я сказал, что помогу, а не буду
делать всю работу.
Осаму?
— А ты и не делаешь! — щебечет Дазай у него за спиной, — У меня тоже есть

коробка!
Чуя замирает, едва не падая, когда резко поворачивается, его ноги утопают
в матрасе, путаясь в покрывале. А затем, когда он стремительно падает на пол,
он видит это лицо.
// «Здесь довольно шумновато. Не хочешь выйти на минутку?» //
Нет. НетнетнетнетнетнетнетНЕТ—
К счастью, несколько трагичному, его отец вступает в действие, подхватывая

Чую на руки а-ля принцессу, что ещё более унизительно, чем упасть на пол и
разбить всё лицо. Честно говоря, Чуя хотел бы разбить себе череп. Тогда они
сейчас же отвезли бы его в больницу, и он бы не лежал в объятиях отца, как
испуганный оленёнок, глядя на мальчика, который месяц назад поступил с ним
как последний козёл в баре, на того, кто украл его—
— Оу.
И это всё, что может сказать этот тупой кретин. "Оу".
Дазай стоит в дверном проёме, сжимая в руках коробку, пытаясь осознать

тот факт, что, возможно, впервые в жизни, одна из хреновых, не очень крутых
вещей, которые он сделал, имеет реальные последствия.
Последствия с большими голубыми глазами, которые испепеляют его

19/805
взглядом так, будто он с таким же успехом мог бы быть воплощением сатаны.
Всё, что требуется Одасаку, — это один взгляд на Чую, прежде чем он
начинает обвиняюще смотреть на Дазая, молча спрашивая его: "Какого хрена
ты сделал?".
И, ну. Это отличный вопрос.
— ...Вы двое знакомы?
Дазай узнаёт его. Один взгляд на него заставляет его желудок делать
крошечные сальто назад.
— Эм...
— Не-а, — Чуя скрещивает руки на груди и слегка дрыгает ногами,

показывая, что хочет спуститься. — Никогда в жизни его не видел, — как только
его ноги коснулись пола, он стал отряхиваться. — Ты мой сосед, верно?
Чуя точно знает, что если он признается: "Это тот парень, который ухаживал
за мной, когда я был уязвим и пьян в баре, а затем бросил меня, потому что не
хотел быть униженным своими друзьями, увидевшими, как он целуется с
парнем", его отец сделает одну из двух вещей. Первая: он по-настоящему может
ударить Дазая по лицу. И Чуя не возражал бы, но он предпочёл бы сделать это
сам.
Или вторая, наиболее вероятная вещь: он потащит Чую в управление по

делам студентов и потребует, чтобы ему дали нового соседа, опасаясь за
физическое и эмоциональное благополучие сына. И какими бы благими ни были
эти намерения, это также было бы унизительно.
— ...Да, — подтверждает Дазай, протягивая руку. — Так и есть. Дазай Осаму.
Чуя протягивает свою руку, пожимая чужую.
— Накахара Чуя.
Память Дазая вспыхивает. Точно. Точно.
Вот что он сделал.
Ну, тогда это имеет гораздо больше смысла, почему его новый сосед по
комнате смотрит на него, как на антихриста.
Дазай сможет жить с этим. Это не самое худшее, что он когда-либо делал с
кем-то.
— Приятно познакомиться! — улыбается он.
Рембо переводит взгляд с одного мальчика на другого, и между ними явно

есть напряжение, но... Дазай хорошо выглядит, он в белой рубашке, кардигане,
с причёсанными волосами. Честно говоря, он выглядит приятным, обеспеченным
молодым человеком. А его брат кажется ещё более обеспеченным, так что...
20/805
— Думаю, этот год у тебя будет просто отличным! — француз радостно
улыбается, — Смотри, ты уже завёл друзей!
Дазай может видеть крайнее отвращение, скрывающееся в глазах Чуи, когда

тот радостно сияет.
— Угу! Видишь? Тебе не о чем было беспокоиться, — он тянется к своему

столу, хватает телефон, бумажник и ключи, засовывая их в карманы. — Ну, я
уверен, что вы хотите распаковать вещи, мы не будем мешать. Па, не хочешь
поужинать?
Рембо слегка удивлённо хмурится. Чуя всегда был общительным, это не

совсем похоже на него — просто срулить, когда он только что завёл нового
друга... Его сын невинно улыбается ему в ответ.
— Я умираю с голоду, мы так много двигались сегодня...
Что ж, в этом есть смысл.
— Ну ладно, — Рембо протягивает Дазаю руку, и тот пожимает её. — Было

приятно познакомиться с вами, молодой человек. Удачи тебе в учёбе, — Дазай
улыбается ему в ответ, сжимая его руку, прежде чем отпустить её слегка
слишком быстро.
— Спасибо, я ценю это.
И с этими словами Чуя телесно вытаскивает своего отца из их комнаты, а

Одасаку набрасывается на брата, скрестив руки на груди.
— Какого хрена ты натворил?
Дазай слегка отшатывается, притворяясь обиженным.
— Почему ты всегда думаешь, что это я что-то сделал? Я твой младший брат.
Ты должен быть на моей стороне, — Одасаку раздражённо смотрит на него, не
поддаваясь, и Дазай тяжело вздыхает. — ...Я был пьян—
Одасаку проводит руками по лицу.
— О господи—
— Дай мне закончить! — Дазай перебивает его, ставя коробку на кровать. —

...И я, возможно, немного пошутил с ним, — "пошутил" — интересный способ
выразить это. Как будто Дазай просто играл с ним, тогда как...
Честно говоря, когда Дазай оглядывается на ту ночь, он помнит, что хотел

поцеловать коротышку. И он помнит, как наслаждался этим. Что было странно.
— И под "пошутил с ним" ты подразумеваешь..?
— Возможно, я притворился геем минут… на пять?
У Оды упала челюсть.
21/805
— Осаму...
— Я знаю.
— Это хреново.
— Я знаю, — Дазай горбится, — но я правда был пьян, и он как бы похож на

девушку—
— Вообще нет.
— ... — Дазай трёт лицо руками. — Я сожалею об этом, ладно? У меня просто
была хреновая ночь, и... Я не...
— Думал, что будут последствия?
Дазай морщится, и ему хочется обвинить Оду в грубости, но... он не может.

Не тогда, когда тот прав.
— Смотри, мне жаль, ладно?
— Извиняйся не передо мной, — фыркает Ода, — извинись перед своим

соседом. Так ваш год будет немного менее адским.
— Разумеется, я извинюсь!
Действительно ли Дазай извинился бы, мир никогда не узнает, потому что

Чуя Накахара вообще не дал ему такой возможности.
Он слышит, как открывается дверь в их комнату, и оборачивается, пытаясь

сказать —
— Слушай, я—
УДАР.
Вероятно, вы не удивитесь, узнав, что Дазай Осаму уже получал пощёчины.

Много раз. Обычно плачущими девочками-подростками перед тем, как убежать
вдаль, крича: "Ты ужасен, Осаму-кун! Я тебе этого не прощу!".
Это, однако, был не какой-то слабенький шлепок. Нет. Дазай чувствует себя
так, словно его только что швырнули в следующее столетие, падая на кровать с
явно не мужественным криком.
Ау.
Он тормозит секунду, застыв от шока. Ещё никто никогда не бил его. Только
не так. Он протягивает руку, чтобы коснуться мгновенно образовавшегося
синяка на щеке.
— ...Окей, — он слегка улыбается, глядя на своего нового соседа, своего

приятеля, если хотите, весь такой приятный и милый. — Теперь мы в расчёте?
Чуя скрещивает руки на груди.

22/805
— Ты собираешься объяснить?
— Не знаю, — сердито смотрит Дазай, — я только что получил сотрясение

мозга.
— О, не драматизируй, — Чуя свирепо смотрит в ответ, встряхивая рукой, а

затем он... он замечает...
Ну, он много чего замечает.
Во-первых, Дазай уже не в той ангельской форме частной школы, в которой

он появился вместе со своим братом. По правде говоря, Чуя почти уверен, что
если бы он выглядел вот так, когда появился, его отец закричал бы и
немедленно перебросил Чую через плечо, унося его в монастырь.
От футболки с металл-группой — одной из любимых Чуи, но он скорее умрёт,

чем признается в этом прямо сейчас — до бинтов... и пирсинг. По несколько в
обоих ушах, и, ну...
Чуя как бы уже знает и о том, который у него в языке. И волосы у него
немного взъерошены, и когда он смотрит на него вот так, он выглядит как
парень, который может выбить окно машины в припадке ревности или чего-то
ещё, что НЕ является желанным качеством в мужчине. Его отец говорил ему это
достаточно часто, когда Чуя ловил краш и заводился из-за той сцены с Патриком
Суэйзи в "Грязных танцах"—
Мы отошли от сути. Суть в том, что его сосед мудак, и он выглядит как
мудак.
Ну и прекрасно. С чего это должно волновать Чую? Его не волнует.
— Слушай, — Дазай потирает подбородок, выпрямляясь. — Я не уверен о

какой части ты хочешь получить объяснения. Это правда не так уж и сложно.
— Прошу прощения?
У Дазая здесь есть два варианта, развилка на дороге, если вам угодно.
Первый: есть очевидный, гораздо более разумный ответ: "Эй. Я облажался. Я
переживаю некоторые проблемы в своей личной жизни, но это не оправдывает
то, что я сделал. Извини. Не хочешь по Бабл Ти?".
Но это не то, что делает Дазай. Нет. Он пошёл... в другом направлении.
— Ты ведь не так уж давно открытым стал, верно?
Чуя слегка отпрянул, будучи удивлённым тем, как глумливо звучит Дазай,
его глаза сужаются. Три месяца, одна неделя и четыре дня. Он новоиспечённый
гей, с вашего позволения.
— Какое это имеет значение?
— Позволь мне преподать тебе небольшой жизненный урок, — Чуя сбит с

толку, в его глазах ярость, а щёки заливает румянец в тот момент, когда Дазай
23/805
поднимается во весь рост, подходя ближе. — Ты, наверное, уже знаешь это, — он
протягивает руку, поигрывая с рыжим локоном на плече Чуи, — но ты
хорошенький.
...Что?
— И где тут жизненный урок? — невнятно говорит Чуя, отстраняясь назад,

его щёки темнеют ещё сильнее.
— Это значит, что будет много пьяных, любопытных парней, которые будут
использовать тебя как предлог для экспериментов, и тебе лучше привыкнуть к
этому сейчас.
Теперь Чуя чувствует себя так, словно ему дали пощёчину.
Последующая пауза очень длинная. Ну как бы реально длинная.
Чуя сказал бы, что он вообще довольно разумный человек. Все всегда
говорят ему, что он хороший парень. Приятный. С ним весело проводить время.
Но у него есть кое-что, чего Дазай вообще не знал. У него вспыльчивый характер.
Типа... не просто милый "О, я собираюсь топать ногами и называть тебя

козлом" вид вспыльчивого характера. А типа "Я сбросил своего школьного
хулигана в реку, потому что он называл меня грязными словами" вид
вспыльчивого характера.
В декабре, кстати говоря.
— Знаешь что? — Чуя улыбается, — Спасибо, это очень полезно. Я всегда

хотел, чтобы какой-нибудь избалованный маленький "натурал", — глаза Дазая
расширяются, когда Чуя показывает ему неуважение, бросая воздушные
кавычки над этим словом, — научил меня чему-то о том, каково это — быть геем.
— Я—
— Так что, — Чуя перебивает его, — я сделаю тебе одолжение и дам тебе
небольшой... жизненный урок, — рука Чуи хватает его за футболку, притягивая
ближе, и Дазай не делает ничего, чтобы опровергнуть заявление Чуи, потому что
его сердце колотится.
Глаза Чуи сузились, и он заговорил сквозь стиснутые зубы:
— Мне плевать, через что ты проходишь, или насколько ты подавлен и

закрыт[10], — каждое слово бьёт Дазая, как нож, но он довольно хорошо
скрывает это. — Это не моя проблема. Может, в следующий раз сходишь к
психотерапевту, окей?
Наступает ещё одна пауза.
— ...Ты собираешься ударить меня снова, верно? — ровным голосом

спрашивает Дазай, стараясь звучать скучающе.
Ответная улыбка Чуи почти дикая от гнева.
24/805
— О-о, я собираюсь ударить тебя ещё несколько раз.
Их завхоз приходит, когда слышит, как из комнаты А5158 доносятся звуки,

напоминающие матч ММА.
Так-то Куникида не хотел руководить коридором восемнадцатилетних

мальчиков, когда он записывался в качестве постоянного завхоза этого
общежития. Но. Ему также нравится идея бесплатного жилья и обучения.
Так что вот он здесь, выбивает дверь, обнаруживая, что одного из его
жильцов... Душат?!
— Эй, ЭЙ— КАКОГО ЧЁРТА ВЫ ДВОЕ ДЕЛАЕТЕ?!
Вот так оба парня оказываются в комнате Куникиды, сидя в креслах-мешках,

скрестив руки на груди и глядя в противоположные направления друг от друга.
— Так... позвольте мне уточнить... — медленно начинает Куникида. — Вы

ввязались в кулачный бой из-за того... — он переводит взгляд с одного на
другого, откровенно не веря, блять, ни слову, — ...Кто первым примет душ?
— Ну, типа, ты его видел? — Дазай фыркает, закатывая глаза. — Очевидно,

что ему нужно много времени с такими волосами—ай! — он скулит, когда
получает за это резкий пинок в голень.
— Этого больше не повторится, — ворчит Чуя, и Куникида щиплет себя за

переносицу.
— Ты буквально только что снова пнул его у меня на глазах.
— Ты слышал, что он только что сказал о моих волосах?!
Это будет долгий год.
Когда они возвращаются в свою комнату и Дазай прикладывает пакет со

льдом к опухшему синяку под глазом, Чуя откидывается на кровать, скрестив
руки на груди.
— Кстати, со мной больше не будут экспериментировать "натуралы".
Дазай морщится, откидываясь на кресло и закатывая глаза, когда его

откровенно наивный сосед по комнате пытается притвориться мистером-сама-
независимость-я-могу-позаботиться-о-себе-Накахара.
— О-о? Да ну? У тебя на них теперь глаз намётан?
— Вообще-то теперь у меня есть парень.
Пауза. Клик. Перемотка. Повторить ещё раз.
— Что?
— Да, — Чуя разглядывает свои ногти, которые всего немного покоцались от

избиения тупого, бесполезно занимающего место лица его соседа, — его зовут
25/805
Ширасэ. Настоящий джентльмен. Выше тебя. Нос тоже не кривой.
Дазай свирепо смотрит с того места, где он держит салфетку на нём.
— Он не был кривым, пока ты не ударил меня... — он морщится, стараясь

остановить кровотечение.
— Некоторые жизненные уроки так-то не очень, а? — Чуя пожимает плечами

с драматическим вздохом, складывая руки за головой.
А его отец ещё и волновался. Что смешно, потому что посмотрите, какую
большую работу он уже делает, заботясь о себе?
Честно. Может, ему стоит наброситься на всю эту историю с марихуаной,

потому что он просто в ударе в свой первый день во взрослом мире. Просто
жжёт.
Дазай точно не словил кризис. Это совсем не так.
Может быть, в какой-то степени ему любопытно, как Чуя умудрился завести
парня за это время. Но это не имеет значения. И вообще, он бросает учёбу после
первого семестра, так что ему всего-то лишь надо потерпеть рыжего в течение
нескольких коротких, раздражающих месяцев его жизни.
26/805
3. Стучать не учили?
Конечно, то, что они не бьют друг друга, не означает, что вражда
между ними прекратилась.
Серьёзно, вообще нет.
Во-первых, споры стары как мир.
— Не мог бы ты, пожалуйста, — стонет Дазай, натягивая одеяло на голову,

когда будильник Чуи трубит в шесть утра, отвратительный писк раздирает уши,
— не устанавливать его на полную громкость?!
Чуя пожимает плечами, пока натягивает кроссовки, позволяя ему звенеть

чуть дольше, чем необходимо, прежде чем нажать кнопку отмены.
— Что могу сказать? Я крепко сплю.
Дазай, оказывается, благословлён иметь соседа, который любит ходить на

утренние пробежки.
И под утренними он имеет в виду абсолютный, мать его, рассвет.
Далее, будто Дазай недостаточно страдает, к тому времени, когда он по-

настоящему начинает засыпать снова, Чуя уже вернулся назад, его кадык
поддёргивается, когда он делает глоток воды, подтягивая подол футболки,
чтобы вытереть пот на лбу.
И это просто...
Дазай прячет глаза за подушкой, лишь бы не видеть подтянутый живот

рыжего.
Он помнит это. Его рука залезла под расстёгнутую фланелевую рубашку,

ладонь прошлась по рёбрам Чуи, и он был удивлён мышцами, которые там
обнаружил.
И теперь они буквально перед лицом Дазая (в полутора метрах) перед его
(метафорическим) завтраком, словно некое космическое наказание за его
прошлые грехи.
Он крепче прижимает подушку к лицу и тихо стонет.
— Капец, ты такой ребёнок, — Чуя закатывает глаза, — Уже восемь.
Дазай выглядывает и видит, что Чуя сидит на краю матраса, сбрасывая

обувь.
— Я видел паука в твоей постели, пока тебя не было.
Глаза Чуи расширяются, он начинает оглядываться вокруг, и когда он видит

его, он кричит, размахивая руками и падая на пол.
27/805
"Ха, — самодовольно думает Дазай, — Совсем не по-мужски. Ага. Это
совершенно нормально и обычно, что ты будешь чувствовать себя растерянным".
— Почему ты ничего не сказал ДО того, как я сел, УРОД—
Самодовольство Дазая исчезает, когда кроссовка отскакивает от его головы,

и он снова стонет, зарываясь глубже под одеяло.
— Потому что я ненавижу тебя.
— Не так сильно, как я ненавижу тебя—
— ЭЙ, — кулак стучит в их дверь. — ТИШИНА ДО ДЕВЯТИ УТРА.
— Скажи это Чуе-чан! — приветливо окликается Дазай, пристально глядя на

рыжего, как на дьявола во плоти. — Он встал в ШЕСТЬ!
— Вы оба, ЗАТКНИТЕСЬ.
Чуя уходит в душ, а Дазай пытается снова заснуть.
Он ненавидит его. Ненавидит.
Бывают моменты. Короткие. Неубедительные моменты. Когда Чуя убеждает

себя, что его сосед не так плох.
Например, когда он лежит посреди ночи, на полпути между дремотой и сном,

и слышит приглушённый телефонный разговор с их балкона.
— У тебя всё хорошо, — он ещё никогда не слышал, чтобы Дазай так говорил.
Ну, то есть. Слышал.
// «Как тебя зовут?» //
— Он ведь не очень сильный, так? — он слегка наклоняет голову и видит

Дазая в тусклом свете, прислонившегося к перилам, прижав телефон к уху. — Ты
пробовал считать после молнии? — следует пауза, и Дазай кивает, — Я знаю,
хорошо... она была сейчас? Один... два... три... четыре... пять... А вот и гром.
Видишь? Не так уж близко.
Сердце Чуи замирает, когда он видит слабые очертания улыбки Дазая,

мягкой и ласковой.
— ...Я знаю, — бормочет Дазай, запрокидывая голову и глядя на ясное небо

над головой. — Всё хорошо, — он сдерживает зевок. — Нет, Ацуши, не
беспокойся об этом... — он потирает глаза, устраиваясь поудобнее на полу
балкона. — Мы можем переждать его вместе.
Чуя переворачивается на другой бок, уставившись в стену, чувствуя себя

немного виноватым за то, что подслушал то, что звучит как личный, семейный
разговор.
— Как прошёл день в школе?

28/805
Чуя натягивает одеяло на голову, заглушая это.
Хорошо, ладно. Он достойный старший брат. Молодец.
А потом бывают другие моменты, когда Чуя точно помнит, насколько тот
абсолютно худший.
— Тебе понравится, — Юан раскачивается на пятках рядом с ним, прижимая

фильм к груди. — Головы буквально катятся.
— Катятся, — Чуя качает головой, — Отлично.
— Ты же говорил, что любишь ужасы, верно? — его подруга радостно

улыбается ему, — Я надела свои леггинсы с принтом скелета на вечер кино!
Самое страшное, что Рембо позволял Чуе, когда он жил дома, был Суини
Тодд.
И Чуя не стриг волосы три месяца.
Но он всегда был сторонником встречи со своими страхами лицом к лицу, и

считает, что первый шаг от того, чтобы быть опекаемым, охваченным тревогой
маленьким цыплёнком, вероятно, это фильмы ужасов со своим другом в субботу
вечером.
— Ага! — его улыбка полна уверенности. — Чем больше крови, тем лучше!
— Отлично, я так рада, что ты выбрал "Реинкарнацию", тебе понравится, он

такой стрёмный, ты охренеешь...
Убейте его. Убейте его прямо сейчас.
Вот о чём он думал, прежде чем они открыли дверь, и до их ушей донёсся
высокий, прерывистый стон.
Какого..?
На кровати Дазая лежит девушка с длинными тёмными волосами и

красивыми зёлеными глазами, она вцепилась в простыни и запрокинула голову.
— О чёрт, пожалуйста, пожалуйста—
Чуя слегка морщит нос. Значит, люди на самом деле так говорят?
Но его отвращение немного ослабевает, когда голова Дазая появляется из-

под одеяла, его волосы торчат во все стороны там, где её пальцы тянули их, и
он вытирает рот, когда смотрит на двух новоприбывших.
Его глаза встречаются с глазами Чуи, и он ухмыляется, тая во взгляде вызов

о немой войне.
Чуя практически слышит слова: "Стал бы гей это делать?".
29/805
Чуя скрещивает руки на груди, определённо не поддавшись впечатлению.
(Хорошо, это ложь, его сердце колотится, и он понятия не имеет, каким образом
не краснеет прямо сейчас, но он предполагает, что его ненависть дала ему
контроль над кровеносными сосудами на его лице, это единственное
объяснение.)
Нет. Бисексуальный парень стал бы. Но серьёзно, какой бы кризис ни был у

этого маленького — ну, нет, он не маленький — мудака, это не проблема Чуи.
Девушка в объятиях Дазая не замечает конфликта, в смущении натягивая

одеяло на грудь, в то время как Дазай, как настоящий джентльмен, заслоняет её
собой.
— Стучать не учили?
Чуя прожигает его взглядом.
— Разве ты не должен повесить носок на дверь или что-то в этом роде?!
— Слушай, — Дазай насмешливо фыркает, — я знаю, что твой единственный

опыт в том, как работает секс, — это фильмы о подростковых романах, но в
жизни никто так не делает.
Теперь лицо Чуи пылает.
— Ага, и каким, блин, образом я должен был узнать?
Самодовольное выражение лица Дазая не меняется.
— Я написал тебе.
Чуя собирается возразить, что он определённо этого не делал, выхватывая

свой телефон, и—
— ...Эти эмоджи значат это?!
Юан заглядывает через его руку, вглядываясь в экран телефона.
— Гм. Да. Он был предельно ясен.
— Как?! — Чуя бросает на неё отчаянный взгляд.
— Ну, видишь эмоджи кота, потом голодный, и вилка с ножом?
— О господи—
— Слушай, мы можем посмотреть в моей комнате, хорошо? — Юан мягко

тянет его за руку, махая Дазаю и его девушке, немного смущаясь. — Простите!
Дазай пристально смотрит на Чую, словно ждёт извинений от него.
Хрена с два.
Чуя извинился бы перед девушкой, но...

30/805
Что ж. Это часть риска, имея такой хреновый вкус в парнях. Чуя не может
сопереживать.
Когда они подходят к женскому общежитию, Юан пытается понять... как

затронуть эту тему.
— Так... типа... вы двое...
— Мы что? — Чуя моргает.
— Э-э, — она пожимает плечами, — как бы... между вами было какое-то
странное напряжение.
— Что?! — Чуя быстро моргает, пылко мотая головой. — Ну, в смысле, он

придурок с внутренней гомофобией, но нет... кроме того, у меня есть парень—
Юан искренне удивлённо моргает.
— ...Да?
Чуя делает паузу.
— Ну... — он потирает затылок и отводит взгляд. — Да. Мы переписывались

всё лето, мы просто не... освещали публично. Но завтра мы собираемся это
сделать.
— О-о, — Юан улыбается, склонив голову набок. — Это потрясающе! Твой

первый парень из универа! Я слышала, что это очень отличается от старшей
школы.
Чуя так-то не знает. Он в принципе первый парень у Чуи.
— Суть в том, — он пожимает плечами, когда они входят в общежитие Юан,

— что единственное напряжение между мной и Дазаем — это то, что я борюсь с
желанием ударить его по лицу.
— Это была бы потеря потерь.
— Ты на чьей стороне?!
Юан фыркает, закатывая глаза, и нажимает кнопку вызова лифта.
— Он горячий, Чуя, а я всего лишь женщина.
— Что, значит, я должен ждать и от тебя странных кошачьих эмоджи?!
— Ну, типа, — она играет на него бровями, — если он предложит...
Отбросив всё остальное в сторону, Юан сожалеет о своем выборе спустя час,
когда Чуя обвивается вокруг неё, стискивая и ставя синяки на её рёбрах.
— Какого ХРЕНА?! Это была её ГОЛОВА??
31/805
— Я говорила... — хрипит Юан, — что они покатятся...
— ЭТО БЫЛО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОКАТЯТСЯ, КАКОГО ХРЕНА?!
Всё заканчивается тем, что они прижались друг к другу на общажной

кровати Юан, потому что Чуя беспокоился, что у неё может быть непростое
время. Это вовсе не другой первокурсник был слишком труслив, чтобы вернуться
в общежитие после этого. Не-а. Вы что, совсем что ли.
— Может, завтра посмотрим ещё один?
Юан разинула рот.
— Ты прикалываешься.
— Я могу зайти после свидания, — Чуя мотает головой.
— Нет. Ни за что!
— Пожалуйста? Я не смогу нормально смотреть их, пока не привыкну к ним,

— объясняет Чуя, протягивая руку, чтобы достать оранжевую бутылочку с
таблетками из своего рюкзака. — И тогда всё будет норм.
— Ты напугал моего завхоза тем, как громко ты кричал в последний раз, —

указывает она. — Из-за тебя меня выгонят.
— Неправда, — Чуя смотрит на часы, делая глоток из бутылки с водой, и

глотает две таблетки.
Час ночи. Перебор, но с ним всё будет в порядке.
— Знаешь, раньше я до смерти боялся клоунов. А потом я попросил папу

купить нам абонементы в цирк, и всё прошло.
— Клёво, — фыркает Юан, закатывая глаза, — ты мазохист.
— Нет, — Чуя плюхается на кровать. — Я просто не люблю избегать вещи

только из-за того, что мне страшно.
— Это... достойно восхищения, наверное, — снова фыркает Юан. — Ну что,

мистер смотрю-в-лицо-своим-страхам, хочешь, чтобы я обнимала?
Гордость может пойти погулять.
— Да, пожалуйста.
Этот фильм был фиаско.
Следующим днём он проводит вторую половину дня в кино — на этот раз

просто какой-то дешёвый боевик, много взрывов. Но всё равно занимательно.
Именно тогда, когда они после этого прислоняются к мотоциклу Ширасэ, Чуя
балансирует на сиденье, а более высокий подросток стоит между его ног, руки
возятся с куртками, а их губы соприкасаются, Чуя отрывается.
32/805
— Эй... гм... — он с трудом сглатывает, покрываясь мурашками, когда Ширасэ
гоняется за его губами, — Подожди... — он прижимает руку к чужой груди, —
Подожди секунду...
Тот отстраняется, поднимая бровь.
— Всё в порядке?
— А? О, да... — Чуя заправляет волосы за уши. — Я просто... ну... ты же мой

парень, верно?
— Я... — Ширасэ моргает, будучи слегка сбитым с толку. — А ты хочешь,

чтобы я им был?
— Гм, — сердце Чуи трепещет, и он стискивает зубы. — Ну, в смысле... я бы

не возражал, если бы ты хотел быть, ну, знаешь, единственным. Но, типа, если
ты не хочешь, то всё равно. Мне нормально в любом случае—
Губы Ширасэ обрывают его.
Поцелуи с ним довольно интенсивны. Тут больше зубов, силы, чем Чуя был бы
готов, но это не плохо.
И грубость в его руках, когда они обхватывают шею Чуи по бокам...
Ему нравится это.
— Я хочу быть единственным, — соглашается он, — просто...
У Чуи сжимается сердце.
— Просто..?
— Я получаю стипендию через легкоатлетическую команду, и... — Ширасэ

вздыхает, уткнувшись подбородком в плечо Чуи. — Я не знаю, что может
случиться, если я объявлюсь с такого рода признанием.
— ... — верно. Это кажется разумным. — Смотри, я не хочу, чтобы у тебя были
неприятности—
— Эй, — Ширасэ мотает головой, — ты не доставляешь мне никаких

неприятностей, — он поглаживает большим пальцем щёку Чуи. — Это у меня
проблема.
Что уже является огромным прогрессом по сравнению с другим парнем в

жизни Чуи, поэтому он счастлив принять это.
— Значит...
— Я твой парень, — Ширасэ снова целует его. — Только... ты знаешь.
— Ага... — Чуя моргает, сцепив пальцы на чужом затылке. — Я вроде как уже
упомянул об этом Дазаю... — Ширасэ немного напрягается, и Чуя морщится. —
Прости—
33/805
— Нет, всё хорошо, он... — Ширасэ тяжело сглатывает. — Думаешь, он кому-
нибудь расскажет?
— ...Нет, — признаёт Чуя. Он мудак. Настоящий говнюк. Но не настолько.
— Хорошо, — Ширасэ немного расслабляется. — Может, это и к лучшему, во

всяком случае.
— А?
— Ну, — его парень лукаво улыбается, — возможно, в какой-то момент он

зайдёт к нам.
— ... — план. Нет. Схема начинает формироваться.
____________________________
— Смотри, — спустя неделю Дазай идёт обратно с пар, его телефон зажат у
уха, а учебники под мышкой. — Я был тем, кто сказал отцу, что школа-интернат
— плохая идея—
— Плохая идея? — Ода фыркает, — Это ещё мягко сказано, ему семь!
— Я знаю, это полный пиздец, — отвечает Дазай, одними губами произнося

"спасибо", когда кто-то придерживает для него дверь в общежитие,
проскальзывая внутрь. — Послушай, я сказал ему столько же, сколько и ты. На
прошлой неделе мне пришлось не спать до трёх часов, успокаивая его, потому
что там бушевал шторм.
— Он серьёзно собирается держать его там до Рождества?
Дазай тяжело вздыхает.
— Не знаю, Одасаку, я правда знаю его не лучше, чем ты. Но серьёзно, мне
пора идти...
— Это важно—
— Я знаю, — соглашается Дазай, — но именно ты хотел, чтобы я серьёзно

попробовал университет, и у меня завтра тест, так что я по-настоящему
собирался готовиться к нему.
— ...Да?
— Вот почему у меня фантастическая самооценка, — ровным голосом

отвечает Дазай. — Спасибо тебе, о заботливый старший брат, что привёл меня к
тому, где я сейчас.
— На здоровье.
Дазай раздражённо вешает трубку. Всё его общее образование далеко лучше
от нормы, учитывая его старшие классы в частной школе. Он посещает
34/805
несколько доврачебных предметов, чтобы успокоить Мори, и... Хотя учёба
даётся ему довольно легко, ему реально нужно учить биологию.
Но все мысли об учебе исчезают, когда он открывает дверь своей комнаты в

общежитии, и его глаза расширяются от открывшегося перед ним зрелища.
Его это не волнует. С чего бы вообще? Может, немного противно. Но не

волнует.
Чуя отстраняется назад, где он сидит на коленях у Ширасэ, держа руки на

чужой груди.
— Стучать не учили?
Телефон Дазая свободно болтается между кончиками его пальцев, и

выражение его лица находится где-то между удивлением и...
Отвращением. Потому что это мерзко.
Зелёный от отвращения.
Ничего больше.
Они сидят у изголовья кровати Чуи, рыжий оседлал колени своего парня, оба
без футболок, и когда Дазай видит ряд синяков на ключице Чуи, что-то в его
животе переворачивается, будто какой-то разъяренный зверь пытается
вырваться.
— ... — Дазай открывает телефон, проверяет и—
Чуя написал ему.
— ...Ты же понимаешь, что должен использовать эмоджи баклажанов, верно?

— медленно спрашивает он, заставляя себя говорить спокойно, хотя и немного
раздражённо.
Потому что раздражение — это всё, что в нём есть. Сейчас у него нет
времени беспокоиться об этом.
Ширасэ моргает, склонив голову набок.
— Какие эмоджи ты—?
Чуя практически хлопает ладонью по всему лицу своего парня, отталкивая

того назад.
— Эмоджи с морковью по сути одно и то же, окей?
— Ты использовал—?! — Ширасэ приглушён, а Дазай посмеивается.
— Ты вообще когда-нибудь был в интернете?
— Был! — Чуя теперь наполовину повёрнут, максимально защищая свою

честь, и Дазай получает представление о теле, которому он определённо не
35/805
придавал никакого глубокого значения. Не-а. Для него это полный шок.
Никогда даже не задумывался о том, как могут выглядеть его бедренные

кости.
Вообще всё равно.
— Просто чтобы ты знал: когда вам удастся добраться до третьей фазы, ты

должен использовать персик—
— Завали хлебало! — рычит Чуя, в то же время внутренне фиксируя это в

памяти. — Ты можешь просто выйти?!
— Нет, — улыбается Дазай, бросая книгу на стол немного пассивно-

агрессивно.
Его глаза слегка расширяются, когда его сосед падает в кресло у своего
стола, роняя телефон и ключи.
— В смысле, мать твою, "нет"?!
— У меня завтра тест, — зевает Дазай, открывая учебник, нужно признать,

дерзким движением запястья. — Значит, я буду учиться. Но не обращайте на
меня внимания, — его улыбка такая гаденько-сладкая, что Чую тошнит. — Ради
бога, — отмахивается он. — Продолжайте.
Он поворачивается на кресле, будто их вообще здесь нет.
— ...Так ты собираешься просто сидеть и учиться, пока я буду делать ему

орал?
— Ты не будешь.
Сейчас лицо Чуи раскраснелось куда сильнее, чем тогда, когда Ширасэ
наносил ему засосы, которые покрывают его шею и грудь.
— Буду, так что если ты не хочешь этого слышать, то лучше смойся—
Ширасэ не особо поклонник вуайеризма, но он не может выразить это из-за

пальцев Чуи, поэтому его протесты приглушены и не слышны.
— Что ж, теперь мне просто любопытно, — Дазай злорадно улыбается своим

конспектам по биологии. Не забавляясь от того, что Чуя на полном серьёзе
использовал слово "смойся" в речи.
— В смысле?!
— Ты даже не можешь произнести слово "член", поэтому мне интересно

посмотреть, как ты собираешься взять его в рот.
Чуя в шоке таращится на него, как рыба, и хочет убить его.
— Вообще-то МОГУ!
36/805
— Ну так скажи.
— Что?!
— Скажи: "Я, Чуя Накахара, собираюсь отсосать член своему парню, так что
тебе лучше смыться", — Дазай смотрит краем глаза, и его улыбка становится
шире, когда он видит, как испуганно выглядит Чуя.
— Ты не обязан... — Ширасэ пытается заговорить, но его тут же откидывают

на подушки.
— А что, ты типа просто ходишь вокруг и говоришь, что всё время ешь
девушек?!
У Дазая болит лицо.
— Ты имеешь в виду, что я делаю куни?
Чуя выглядит так, будто он вот-вот взлетит на астральную плоскость от

смущения, а Дазай переживает лучшее время в своей жизни.
— Это одно из моих любимых времяпрепровождений, — Дазай драматично

вздыхает, облизывая губы, — лучшая еда за день.
— Не мог бы ты просто заткнуться—
— Почему? Ну, в смысле, ты же видел, мне очень удобно находиться глубоко

лицом в—
— Ты омерзителен!
— А ты не собираешься отсасывать у него, так что теперь я могу учиться?
— Я собираюсь, и я, очевидно, могу сказать слово "хрен" вслух, у меня у

самого он есть!
— Я попросил тебя сказать не так, — Дазай похож на кота, что загнал мышь в
угол.
— Отвали—!
— Я не понимаю, почему так трудно сказать, что ты хочешь, чтобы большой,

пульсирующий член твоего парня был у тебя во рту, — Дазай пожимает плечами.
В этот момент Чуя почти бордовый, и он выглядит так, будто застрял между
желанием придушить Дазая или заползти под кровать, чтобы спокойно умереть.
— Послушай, — Ширасэ наконец удаётся освободить рот, — это не важно, я

не очень люблю, когда кто-то смотрит—
— Что, значит ты переходишь на его сторону?
— Ну, это мой член, Чуя, так что думаю, что я могу занять здесь свою
собственную сторону!
37/805
— Видишь! — Дазай медленно хлопает, и Чуя готов прикончить его, — он
может сказать это! Молодчина!
— Знаешь ЧТО, ТЫ КУСОК—
— Куникида-сэмпай услышит тебя-а-а-а~!
— ... — и это будет их третье нарушение на этой неделе.
Зубы Чуи со щелчком смыкаются.
Чёрт.
— Знаешь, у меня есть своя комната в общежитии, — указывает Ширасэ.
— Но мы же были здесь дл... — Чуя слышит, как по-детски это звучит, и

раздражённо вздыхает. — ...ладно, — он слезает с кровати, нащупывая свою
футболку, в то время как Дазай чувствует себя немного менее успешным в своей
тактике пыток, потому что теперь Чуя просто собирается сделать то же самое
где-то ещё, но...
Схуяли его вообще должно это волновать?
— По крайней мере, если я проведу ночь у тебя, мне не придётся слушать,

как этот ублюдок всё время храпит.
Дазай не храпит. Но Чуя настойчиво продвигает идею, что да, чтобы

заставить того казаться немного менее привлекательным.
У Дазая сводит живот.
Проведёт ночь?
Что не должно иметь значения. Совсем.
И оно правда не имеет. Вот почему он разворачивается и те шестьдесят

секунд, что они собираются, смотрит в свой учебник биологии. Потому что он
сосредоточен, ему всё равно, и это не имеет значения.
— Значит, ты правда не можешь сказать это?
— Не начинай.
Ширасэ не считает, что это особо сексуально, когда они позже оказываются
в его комнате в общежитии, а Чуя стоит на коленях между его ног, хрустя
костяшками пальцев, будто он собирается работать с дизельным двигателем.
— Что именно ты пытаешься таким образом доказать?
— Что? Ты не хочешь, чтобы я это сделал?
— Ну, в смысле, — Ширасэ вздрагивает, когда Чуя слишком резко

расстёгивает молнию. — Хочу, но это похоже на какое-то странное соревнование
38/805
с твоим соседом...
Чуя фыркает, мотая головой.
— Он не имеет к этому никакого отношения.
— ...Ладно, просто—бля, — Ширасэ стискивает зубы, его голова откидывается

назад, когда Чуя стягивает с него нижнее бельё, — просто чутка помедленнее...
В целом, это не ужасный опыт для Чуи. У Ширасэ не устрашающий размер, и

тот остаётся относительно неподвижным, даже если дёргает его за волосы
немного больше, чем это было бы комфортно, но эй, это часть полового акта,
верно?
Есть один несколько неудачный опыт с зубами, но Ширасэ не предупредил

его—
Слушайте, он выбрался целым и невредимым, так что Чуя готов назвать это
успехом.
И теперь Дазай не сможет смотреть на Чую, как на какого-то дебила-

девственника, который ничего не умеет делать.
Потому что он что-то сделал и добился успеха.
Ну. Ширасэ кончил, так что Чуя может расценить это как успех.
(Дазай не так уж много готовился к своему тесту, кстати.)
Следующие три часа он провёл, уставившись в свои конспекты, с трудом

сосредоточившись, а затем сдался, листая свои контакты.
Не Сасаки, не после прошлой недели... У Наоми этот её странный брат, не

стоит того... Его большой палец останавливается на другом имени.
Она рыжая, верно?
Она студентка по обмену с отчётливо южным акцентом, таким, от которого

расслабляешься, закрывая глаза, пока в это время она царапает ногтями его
спину.
И, как выясняется — не рыжая. Просто медово-каштановые волосы, которые

на солнце кажутся немного рыжими.
Но это достаточно близко, и если она всего лишь близка к рыжему, он может
сказать себе, что всё это какой-то трюк подсознания и совпадение, а не...
Он зажмуривается и прижимается поцелуем к горлу её, расслабляясь.
— Ты говорила, что у тебя нет парня, — полушёпотом произносит Дазай с

закрытыми глазами.
— Его нет, — подтверждает она. Её кожа мягкая, и ощущение её очертаний,

когда она прижимается к его боку, успокаивает. — А чего ты вдруг?
39/805
— Его зовут Натаниэль, верно?
Она отворачивается, и успокаивающая тяжесть её тела исчезает.
— Мы не... Уже нет.
Дазай открывает глаза и смотрит на плитки, которыми уложен потолок его

общажной комнаты, пытаясь найти там какую-нибудь закономерность.
— Тогда ладно.
Она обхватывает себя руками, съёживаясь, и Дазай вздыхает.
— Как давно?
— ...Две недели, — тихо признаётся она.
— ... — Дазай молча поднимает руку, предлагая, и она снова

переворачивается, прижимаясь к нему, судорожно дыша.
— Я... прости, правда, это... я такая жалкая—
— Ты не жалкая, — Дазай звучит не так устало, как он себя чувствует.
— О-он сказал, что подождёт, пока я буду... учиться за границей...
— И он не дождался?
Её сдавленный всхлип — достаточный ответ.
— Я... я знаю, что это, наверное, очень странно...
— Нет, — пальцы Дазая гладят близко рыжие волосы, его глаза смотрят куда
угодно, только не на неё. — Всё нормально.
Он не против слушать её, позволяя ей держаться за него. Смотреть, как она

открывает душу, ощущается так, будто он тоже что-то чувствует. И это впервые
за долгое время. Конечно, следующая девушка, с которой он гуляет, — рыжая,
прямо рыжая, а не близко, но он говорит себе, что это совпадение.
40/805
4. Панини-пресс
Следующий пункт раздора — это, как ни странно, вина Чуи.
Дазай оборачивается, отталкивая ногой клочок бумаги от своего стола, и

оценивает ущерб. Чуя не совсем неряха. Он пылесосит, дезинфицирует
поверхности, собирает грязную одежду в стирку, но при этом ещё и оккупирует
местность. И Дазай наблюдал, как постоянно растущий беспорядок пробирается
через их комнату, словно рассерженная маленькая империя выброшенных
скетчей.
— Ты умрёшь, если воспользуешься мусоркой?
Чуя сгорбился над своим столом, обхватив голову руками.
— Мусорка полная.
Дазай закатывает глаза.
— Тогда у меня есть революционное предложение—
— Если тебя это так беспокоит, вынеси сам.
Дазай вытаращил глаза.
— Нет.
— Почему нет?
— Это твой мусор.
— Ну да, — стонет Чуя, не поднимая головы. — Но я уже живу с человеческим

порождением мусора, так что, наверное, просто не замечаю разницы.
— Ты когда-нибудь переживёшь ту ночь?!
— Не-а.
— У тебя депрессия, что ли? — Дазай скрещивает руки на груди.
— Чего?
— У тебя такой вид, будто ты вот-вот вскроешься.
Чуя устало ворчит в свои руки.
— Впервые за много лет мне надо выполнить задание в традишке.
— И..? Это одно и то же.
— Вообще нет, — у Чуи дёрнулась бровь.
— Одно на планшете, другое на бумаге. Одно и то же ведь—

41/805
— Это не... — огрызается Чуя, прежде чем заставить себя успокоиться и
стукнуться головой о стол. — Это не одно и то же, ясно? Просто оставь меня в
покое.
Дазай ворчит, но он также может понять, что разговор не сдвинется с места,

так что...
Три дня спустя Чуя приходит домой и обнаруживает отвратительную ярко-

оранжевую полоску клейкой ленты, лежащую поперёк их комнаты.
— ...Ты прикалываешься.
— Так-то, чиби, если бы ты узнал меня получше, то знал бы, что я очень
серьёзно отношусь к границам.
— Я не хочу узнавать тебя, — Чуя свирепо смотрит на него.
— Отлично, — лучится Дазай, — это взаимно. Но если хоть один клочок

бумаги перейдёт эту черту — жди быстрого возмездия.
— ...ты спятил!
— Думаю, когда-нибудь, когда ты станешь старше, — задумчиво произносит

Дазай, крутясь в кресле, как какой-нибудь преисполненный мудростью старец,
— ты поймёшь, что я, вообще-то, довольно справедлив.
— О боже, чтоб тебя, заткнись, — рычит Чуя, топая к двери. — Я рассказываю

Куникиде-сэмпаю!
— О-о? — Дазай усмехается.
Как правило, поход к Куникиде всегда работал в пользу Чуи, потому что
Дазай — козёл, и у него нет причин думать, что на этот раз будет иначе.
— Куникида-сэмпай!
Блондин стонет, глядя на своё домашнее задание по матану.
— Что?
— Дазай только что отклеил половину комнаты клейкой лентой!
— Чуя-кун... — начинает Куникида, протягивая руку за очками, — послушай—
— И я знаю, что ты сказал, что я должен попытаться просто игнорировать

его, потому что он просто пытается вывести меня, но... но... — Чуя дико
жестикулирует руками, — я не использую это слово легкомысленно, сэмпай, но
я... я... — он явно хочет использовать слово "заебался", но ГОДЫ очень затратной
штрафной банки за ругательства на их кухне заставили его сказать, —
раздосадован!
Куникида недоверчиво смотрит на него.
42/805
— ...Раздосадован?
— Зол! Раздражён! Крайне расстроен!
— Чуя—
— И кто вообще прокладывает линию из клейкой ленты?! Он что, думает, что

это какой-то дурацкий ситком?!
Куникида слегка прищуривает глаза.
— Эй-эй—
— Ну, в смысле, правда, какой инфантильный дебил подумает, что если он

положит клейкую ленту и будет угрожать мне, это сработает?! Ему что, пять?!
— Чуя! — рыжий тормозит посреди своей тирады, видя, как Куникида

прожигает его взглядом. — Клейкая лента была моей идеей!
— ... — Чуя делает паузу, всё ещё держа руки в воздухе, откуда он сердито
жестикулировал в направлении их комнаты. — ...да?
Завхоз отталкивается от своего стола, и Чуя молча ПРОКЛИНАЕТ имя Дазая,

потому что теперь эта тупая ебучая ухмылка ИМЕЕТ СМЫСЛ, и он просто
позволил Чуе ворваться прямо так.
— Послушай, я знаю, что Дазай тот ещё тип, ладно? Но это не значит, что ты
должен опускаться до его уровня.
— Что?!
— Если бы кто-нибудь другой попросил тебя держать свой беспорядок на

своей половине комнаты, что бы ты сделал?
Чуя открывает рот, чтобы ответить, но тут же снова закрывает его, будучи
взбешённым тем, что он прав.
— Он козёл.
— Я знаю, но это не даёт тебе оправдания, чтобы вести себя так же.
Такое ощущение, что он в детском саду, а Куникида — измученный

воспитатель. Чуя раздражён, хочет кричать: "Это его вина, а не моя, Я
хороший!". Но... Это только еще больше подтверждает точку зрения Куникиды.
Таким образом, Чуя отдаёт дань уважения линии клейкой ленты.
— Я всё ещё не могу поверить, что ты пошёл к Куникиде, — ворчит Чуя,

сгорбившись в своём кресле.
Дазай практически искрится от удовлетворения — его сторона комнаты

полностью чиста.
— Называй это приступом эмоциональной зрелости. Это было лучше, чем моя
43/805
первая идея.
— ...Что там было?
— Уложить тебя во сне на надувной матрас и спустить на воду в Токийском

заливе.
— ... — Чуя смотрит на него с лёгким ужасом, и Дазай закатывает глаза.
— Я, очевидно, пошутил, господи иисусе, за какого мудака ты меня

принимаешь?!
— Полнейшего, очевидно!
— Послушай, — Дазай трёт ладонью лицо, — да, понятно, наша первая

взаимосвязь не была... впечатляющей, но я извинился, ты въебал мне—
— Ты правда думаешь, что этого достаточно? — Чуя злобно смотрит, а Дазай

выглядит озадаченным.
— За то, что поцеловал тебя в баре?
— Проблема не в этом. Она в том, как ты отреагировал, когда... — Чуя

обрывает себя и отводит взгляд. — Это было отстойно.
— ...Смотри, — Дазай щиплет себя за переносицу. — Прости, это был мой

первый поцелуй с парнем, это был странный момент для меня—
— Ага, ну да, а для меня это был мой первый поцелуй с кем-либо.
Дазай делает паузу, его губы складывается в идеальную "О", когда он

смотрит на Чую.
Нет.
Быть, блять, не может.
Дазай, может, и не по парням, но если бы был—
Просто невозможно.
— ...Тебе восемнадцать.
— И? — раздражённо бросает Чуя.
— И ты не урод.
— Ничего себе, спасибо, — он закатывает глаза. — Продолжай в том же духе,

и я могу подумать, что ты хочешь поцеловать меня снова.
Разумеется, нет. Это просто... взгляд Дазая скользит вниз, к губам Чуи, затем
обратно — так быстро, что рыжий не замечает этого.
— Ты ходил в церковно-приходскую школу?

44/805
— Вроде того, понятно?! — огрызается Чуя, — Я ходил только последний год,
первые два я учился на дому, а потом перешёл в католическую школу в Париже,
так что...
— ... — Дазай моргает, — То есть, ты не просто притворяешься наивным? Ты

серьёзно что-то типа амиша[11]?
— Это... домашнее обучение представляет из себя не это, ты, дубина, — Чуя

щиплет себя за переносицу. — Это просто... правда... — штрафная банка за
ругательства, — ...фигово, когда это твой первый опыт, а потом парень просто...
Чуе не нужно заканчивать своё объяснение, чтобы Дазай понял.
Ведёт себя так, будто стыдится этого.
Ах-х.
Каким-то образом, в порыве ебучей гениальной тупости, Дазай умудрился

быть человеком ещё хуже, чем, как он до этого думал, уже был.
— ...Мне жаль.
Чуя немного удивлён тем, как искренне звучит Дазай. Будто ему правда
жаль.
— ...Ладно.
Глаза Дазая расширяются.
— ...Просто ладно?
— Что ты хочешь от меня услышать? Что я прощаю тебя? — Чуя всё ещё
свирепо смотрит. — Ты даже не чувствовал вины, пока не узнал, что это был мой
первый раз!
Дазай моргает, глядя на него как на сумасшедшего.
— Но я чувствую вину, так что—
— Ты должен был чувствовать вину с самого начала, придурок! И это не

меняет того, что ты сказал.
«Тебе лучше привыкнуть к этому».
Дазай хмурится, не в силах отрицать, что повёл себя как козёл, потому что...
ну, очевидно, так и было.
— Ладно, — он тяжело вздыхает, поворачиваясь на своём кресле. — Хорошо.
— А линия из клейкой ленты была совершенно глупой идеей—
— Сработало лучше, чем линия Мажино[12], разве нет?
45/805
— ... — у Чуи упала челюсть. — ...Грубо!
— Что?! — Дазай фыркает, — Я думал, что это будет хорошая дань уважения
родине твоего отца—ай! — он скулит, схватившись за голову после того, как от
неё отрекошетил кроссовок. — Это было забавно!
___________________________
По сути дела отношения между ними не улучшились, несмотря на искреннее

— ну, он думал, что это было искренне — извинение Дазая.
И не совсем помогало то, что каждый раз, когда Дазай входил и видел этого
парня, распростёртого на кровати Чуи, он начинал чувствовать себя более...
враждебно.
Но следующая битва между ними будет всепоглощающей до абсурда,

конфликт, который станет несколько печально известным в их общежитии на
долгие годы.
И, несмотря на то, что можно было бы подумать, всё началось ни с чего

угодно, а с панини-пресса.
Будучи крупным национальным университетом, в котором обучаются тысячи

студентов, проживающих в кампусе, это было огромным неудобством, когда
начали поступать сообщения о фальсификации продуктов питания в кампусе,
что привело к закрытию всех столовых.
Но как бы то ни было, именно для этого и существует Uber Еда, а Дазай

любит еду на вынос. Всё нормально.
Пока закрытие не затягивается на неделю. Потом на две.
Дазай съел так много фаст-фуда и суши из доставки, что ему кажется, что он
вот-вот превратится в один гигантский кусок креветки Кацу.
А потом, как луч света в тёмном царстве, он возвращается в свою комнату в

общежитии, чтобы вдохнуть запах...
Еды.
Домашней еды.
Его глаза бегают вокруг в поисках источника, изо рта уже текут слюнки, и он
находит... своего соседа.
Держащего в руках маленькое серебряное устройство, и... Дазай чувствует

запах готовящегося мяса.
Плавящегося сыра.
Это рай.
— Что это нахрен такое?

46/805
Чуя поднимает глаза, и вид рыжего раздражает. Есть в его еженедельной
рутине место для глупой маленькой процедуры по уходу за собой, которая
включает в себя чёлку, заколотую назад крабиками для волос. И он оставил её
так даже после снятия маски с лица, поэтому он выглядит...
Глупо. Очевидно.
— Панини-пресс?
— ...Что-пресс? — Дазай моргает, роняя свою сумку с книгами на пол у двери.
— Ты никогда не слышал о панини? — наконец он замечает Юан, сидящую на

кровати Чуи, её собственная маска всё ещё на лице. — Они похожи на
бутерброды, но... стильные, — она играет бровями. — Разве ты не богатый? По
идее ты должен знать?
— Обеспеченный.
— Так говорят богатые люди, когда не хотят признавать, что они богаты, —
Юан пожимает плечами, и Дазай отмахивается от неё.
— И что у нас за панини?
— У нас? — Чуя поднимает бровь. — Я и Юан будем есть прошутто и панини

из моцареллы с песто и жареным перцем... — о боже. Желудок Дазая урчит при
упоминании о мясе.
Настоящем мясе.
Не просто крошечный кусочек рыбы в его суши из забегаловки.
— ...ты будешь есть бог знает что, но не один из моих панини.
Дазай подавлен.
— Почему? — ворчит он, направляясь к Чуе, но рыжий предупреждающе

поднимает ногу, будто может пнуть его, если тот подойдёт слишком близко.
— Стой на своей стороне, негодник.
— ...Негодник... — медленно повторяет Дазай. — Какого чёрта твой парень

считает тебя сексуально жизнеспособным существом, а не диснеевским
персонажем...
— Ладно, — глаза Чуи сузились, — стой на своей стороне, самодовольный

маленький кретин.
— Маленький? — Дазай фыркает, — не проецируй на меня свои— но почему?

Если речь о стоимости продуктов, я заплачу за это...
— Извини, — и Чуя просто взлетает на новый уровень мелочности и

незрелости — Дазай бы сказал, что он практически на VIP-уровне, — Они только
для геев.
47/805
— Что..? — он бросает взгляд на Юан, — Значит, она теперь гей?
— Я друг геев! — восклицает Юан, выглядя ужасно забавляющейся, и

откидывается на подушку Чуи, её ноги в воздухе, пока она сушит свой педикюр.
— Союзник, если тебе угодно... — её глаза метнулись к Дазаю, — О, и я би, так
что... — она счастливо улыбается, когда Чуя открывает панини-пресс, кладёт на
бумажную тарелку идеальный, хрустящий, липкий, золотисто-коричневый
кусочек рая и протягивает ей. — Я считаюсь!
Боже. Дазай смотрит, как она откусывает, и его желудок снова протестующе
урчит.
— ...Что для этого потребуется?
— Я не дам тебе панини, Дазай.
— Но я—
— Нет.
— Пожалуйста—
— Я отказываюсь.
— Чуя—
— Дазай.
— Юан!
Чуя переводит взгляд на свою подругу.
— Что?
— Просто хотела почувствовать себя частью разговора, — она пожимает

плечами.
Дазай в аду.
И пахнет очень вкусно.
Несправедливость только усиливается.
____________________________
После четвёртого дня без панини, а только с едой на вынос и наблюдением,

как Чуя делает себе по крайней мере десяток разных блюд с помощью
удивительно универсального маленького кухонного прибора, он обнаруживает,
что покупает себе свой собственный на амазоне.
А потом он вспоминает, что за всю свою жизнь у него были только повара, и
он даже не знает, как правильно разбить яйцо. Что значит, если у него будет
48/805
панини-пресс, он понятия не имеет, как им пользоваться.
— Ты хочешь, чтобы я научил тебя, как сделать бутерброд? — неверя говорит

Одасаку по телефону. — Осаму, это уже ну совсем грустно...
— Я знаю, — стонет Дазай, — послушай. Я могу стирать свои вещи, могу

водить и могу убираться. Это уже лучше, чем у половины других ребят, с
которыми я ходил в школу.
— Но бутерброд? Осаму, это просто сбор—
— Но не просто какой-то бутерброд.
— Что?
— Это панини. Ты должен был готовить его, а я никогда не пользовался

ничем, кроме микроволновки...
— Разве тебе не нужен панини-пресс?
— Да, я как раз заказываю один онлайн.
— Тебе нельзя даже иметь такой в общежитии, Дазай.
Он делает паузу, задерживая большой палец над тачпадом.
— Оу?
— Ага. Они пожароопасны или что-то в этом роде. Мой обеденный перерыв
заканчивается, так что—
— Да-да... — Дазай отмахивается от него, злобно улыбаясь и медленно

поворачиваясь на кресле, как киношный злодей. — Не волнуйся, ты мне очень
помог.
Чуя возвращается в комнату, с порога получая ультиматум.
Дазай выглядит немного слишком гордым, когда медленно поворачивается

на кресле, и Чуя замирает.
— ...Ты что, спалил сиротский приют или что-то такое?
— Нет. Но кстати о том, чтобы спалить... — Дазай достаёт местный

противопожарный кодекс. — Похоже, ты немного преступник.
Чуя скрещивает руки на груди, его глаза сужаются.
— Неужели ты настолько мелочный?
— Ты был тем, кто это начал, не я... — Дазай пожимает плечами. — Как
жаль... правда жаль.
— ...Чего ты хочешь? — ровно спрашивает Чуя.
49/805
— Думаю, ты знаешь, чего я хочу.
— Чёрта с два.
— Тогда, полагаю, ты не оставляешь мне выбора... — Дазай вздыхает,

драматично вставая с кресла. — Я просто пойду и расскажу Куникиде-сэмпаю о
твоей небольшой контрабанде бутербродами...
Чуя скрещивает руки на груди, считая, что он блефует.
— Вперёд.
— Хорошо, потому что я иду прямо сейчас.
— Прекрасно, — Чуя с вызовом прижимает к груди глупую маленькую

машину. — Я хочу, чтобы ты пошёл!
— Прекрасно!
— Прекрасно!
На этом Дазай тащится по коридору, злясь, что Чуя ненавидит его слишком
сильно, чтобы даже поддаться шантажу, и когда он открывает дверь завхоза,
он...
Он понимает, что его переиграли.
Даже перехитрили.
И он в шоке.
Куникида оборачивается, его рот полон куриного панини с пармезаном, и он

яростно смотрит на Дазая.
— На кой чёрт ты сюда врываешься?!
— Это... — Дазай, не веря, указывает на бутерброд, — Это..! — Куникида

смотрит на него, как на сумасшедшего, и Дазай безнадёжно (тупо) выпаливает,
— Для геев!
Глаза блондина сужаются, и он выпрямляется.
— Что? В панини нет ничего гейского—
— Подожди, я... нет, я... — мозг Дазая пытается наверстать упущенное. —

Чуя сказал, что он даёт их только—
А потом он складывает всё вместе.
Мясо. Сыр. Они должны быть охлаждены. И в их коридоре есть только один
холодильник.
В комнате Куникиды.
50/805
Они всё это время находились в логове порчи.
— Ты... — Дазай моргает, — Ты знал...
— Послушай, — Куникида делает глубокий вдох. — Не все из нас могут

позволить себе заказывать еду каждый день, пока всё закрыто. Если ты так
сильно хочешь бутерброд—
— Он не даст мне!
— Да ну? — Куникида щиплет себя за переносицу. — Смотри, я понимаю

незрелое отношение малявки, но ты всегда казался, по крайней мере,
рациональным, — он стонет. — Ты знаешь, что это твоя собственная вина, окей?
Просто живи с этим.
— Или ты можешь заставить его—
— Я НЕ воспитатель в саду, чёрт возьми!
— Нет, ты просто запустил подпольную группировку панини!
— Ты звучишь как СУМАСШЕДШИЙ!
— Неужели?! — Дазай вскидывает руки вверх, — Потому что я не могу

понять, почему он просто не хочет—
— Знаешь что, Дазай?! — Куникида тоже вскидывает руки. — Это не

группировка, мы просто выжимаем максимум из ситуации, пока ждём, когда
снова откроются столовые. И если ты на самом деле хочешь какой-нибудь
домашней еды, разве ты не из Йокогамы?! — Куникида раздражённо смотрит на
него, — Ты можешь буквально сесть на поезд и взять что-нибудь у своей семьи,
так что, пожалуйста, перестань вести себя как избалованный ребёнок!
Дазай находится где-то посередине оскорблённого и крайне подавленного

состояния.
Потому что только сейчас до него дошло: еда шеф-поваров так-то не

считается домашней едой, так что...
Технически Дазай никогда в жизни не ел домашней еды.
И если он поедет домой в эти выходные, чтобы получить её, там никого не
будет.
— Знаешь что? Хорошо, — Дазай пожимает плечами и поворачивается на

пятках. — По крайней мере, я добросовестен.
— В твоём теле нет ни капли добросовестности—
— Говорит главарь панини—!
— Ты серьёзно?!
Дверь захлопывается.
51/805
— Ты хочешь, чтобы я что? — на следующее утро озадаченно говорит
Одасаку по телефону. — Осаму, я бы с удовольствием увиделся с тобой, но я
тоже не умею готовить...
— Я знаю, но мы могли бы поискать в гугле, вместе разобраться, сходить в

кино или ещё куда-нибудь... — Дазай замолкает, пытаясь казаться беззаботным
и не предающим большого значения. — Ты не хочешь позависать со своим
младшим братишкой? Я ранен до глубины души.
Он использует этот самодовольный тон, чтобы показать, что он предлагает

не очень-то всерьёз, чтобы Одасаку не волновался за него.
— Слушай, у меня двойная смена в субботу и утренняя в воскресенье. Как

насчёт другого раза?
— ...Договорились! — Дазай звучит бодро, даже если он этого не чувствует.
Но боже, он правда этого не чувствует, потому что кроме старшего брата...

Ему буквально больше не к кому обратиться.
Раньше это никогда не казалось таким уж важным. Он не уверен, почему это

стало важным сейчас.
_____________________________
Конечно, на этом всё не заканчивается.
Учитывая вовлечённые стороны, ситуация обостряется.
Дазай выходит из лифта, направляясь к их комнате в общежитии, и видит...
Очередь.
Из ребят.
Ждущий снаружи.
Их комнаты.
С тарелками в руках.
Он начинает прокладывать себе путь плечом, и тут один парень вытягивает

руку.
— Чувак, что ты делаешь? Мы ждём уже двадцать минут, ты не можешь

пролезть вперёд очереди.
— Очередь за чем?! — Дазай таращит глаза, — Это моя комната!
— А! — восклицает другой парень, — Ты сосед!
И когда Дазай заходит внутрь, он видит Чую, этот дурацкий, мать его,
52/805
панини-пресс и большую банку наличных.
— ...О-о, ты, должно быть, издеваешься надо мной, — протягивает он,

прищурившись.
Чуя поднимает глаза одновременно с тем, как его таймер выключается, и он

открывает пресс, кладя на тарелку вкусный, дымящийся бутерброд с яблоками и
бри, передавая его.
— Знаешь, Дазай... — Чуя вздыхает, будто разговор с ним — это какая-то

рутина, загружая ещё один бутерброд. — Я просто экспериментирую с
предпринимательством. Тебе следует привыкнуть к этому. Люди делают это
постоянно.
Он самое мелочное, самое капризное, самое ребяческое существо, которое

Дазай встречал за всю свою жизнь. И он понятия не имеет, почему прямо сейчас
его сердце колотится в груди, или почему он просто хочет впиться зубами в эту
глупую маленькую ухмылку. Это сбивает с толку и, честно говоря, немного
расстраивает.
— Ладно, — Дазай достаёт бумажник. — Сколько?
Чуя строит лицо.
— Кажется, я уже сказал тебе—
— Так... — Дазай поднимает бровь, глядя на очередь парней. — Каждый из

них — гей?
— Что? — один из них потрясённо моргает, — Я не—!
— Значит, если они продаются, — Дазай пожимает плечами. — Сколько?
Глаза Чуи слегка сузились.
— В мире не хватит денег—
Дазай вытаскивает одну купюру.
Внушительного номинала.
Затем ещё одну.
Кто вообще держит такую наличку просто в бумажнике?!
— Нет.
И ещё одну.
Чуя прикусывает губу.
Этого хватит на настоящую дорогущую копию Облачного меча из "Final

Fantasy VII" подлинного масштаба...
53/805
Не то чтобы Чуя запомнил цену. Это было бы просто смешно.
Или что он всегда мечтал о том, чтобы иметь такой. Это было бы так же
смешно.
— Ты не можешь купить прощение, знаешь ли—
— Что здесь происходит?
Все в комнате замирают, оборачиваясь, и видят одну из помощниц директора

по кампусу, которая стоит в коридоре, скрестив руки на груди.
И вот так Грандиозный Проект Панини 2021 потерпел крах.
Чуя оглядывается на Дазая.
— Ты рассказал?!
— Очевидно, нет, — сердито говорит Дазай, тряся деньгами в руке. — Если

бы это был я, тупоголовый, зачем бы я пытался их купить?!
— Я не знаю! — огрызается Чуя, — Ты социопат!
— Мальчики!
К счастью, Чуя не получил никакого сурового наказания за свою маленькую

вылазку в мир малого бизнеса.
Тем не менее, ему пришлось заплатить значительный штраф, в результате

чего он потерял большую часть заработанных денег.
Не так уж много выиграно в этой ситуации, но зато пораздражал Дазая до

белого каления.
И честно? Этого хватит.
Мемесы про линию мажино:

https://gyazo.com/5af22dc680b53492e8f007414ec5a923
54/805
5. Лихорадочный бред
Следующие несколько недель проходят без происшествий. Они с

сентября по октябрь сохраняют ледяное молчание, и хотя это не настоящий
прогресс, по крайней мере, они не активно враждуют.
— Ну что, тебе нравится в университете? — Чуя слышит шум оживлённой

улицы на заднем плане, затем тихий свист Коё, окликающей такси.
— Да... — Чуя замолкает, — Тут здорово. Произошло много событий.
— ...О каких событиях речь?
— Напился, завёл парня, попался за сомнительно легальный бизнес панини...
— О боже. Папа знает?
— Если бы знал, думаешь, я бы всё ещё был здесь?
Ну, да, Чуе восемнадцать, и он может принимать свои собственные решения,

но если его отец узнает, того буквально хватит удар, и тогда да, он вернётся
домой.
Коё не спорит с этой логикой.
— Как его зовут?
— Моего соседа?
— Твоего парня.
— Ой, — Чуя моргает, слегка понижая голос, когда проходит мимо стайки
девушек. — Ширасэ.
— Он хороший?
— Да, — решительно кивает он. — И весёлый. Честно, мы очень хорошо

ладим.
— Это хорошо, — Коё делает паузу. — Почему ты звучишь... противоречиво?
На то есть несколько причин. Только одну из них его сестра сможет

обработать.
— ...Наверное, я просто не знаю, как... быть... — он почёсывает шею сбоку. —

Ты же знаешь, как папа всегда болтал о том, что общение очень важно, и как
они с мамой всегда были так хороши в обсуждении всякой чуши?
— Да, Чуя, — Коё сдерживает смех, — Ты очень красноречиво описал ключ

к успешному браку.
55/805
— Ну... — Чуя скорчил лицо, сморщив нос. — Есть кое-что, о чём я не знаю,
как... поговорить.
— Например?
— Это как бы... — Чуя обрывается, его лицо немного нагревается, и тон его
сестры становится ободряющим.
— Ты же знаешь, что нет ничего, о чём бы ты не мог со мной говорить...
Он тяжело вздыхает, подтягивая рюкзак повыше на плечи.
— Да... просто...
— Просто что?
— Мы тут делаем некоторые вещи.
— Некоторые вещи? — он слышит звук захлопнувшейся дверцы такси, — Чуя,

ты не должен называть это "некоторыми вещами"—
— Я определённо гей, верно?
Коё кажется поражённой этим вопросом.
— Я не знаю, Чуя, ты тот, кого чуть не стошнило во время той сцены в

"Жизнь Адель"[13].
— А все постельные сцены должны длиться пятнадцать минут?! Это... — Чуя

потирает щёку, будто это может избавить его от румянца. — Дело не в этом,
просто... я... кажется, это не моё.
— ...Ну, — голос Коё звучит немного удивлённо, — Ты всё ещё можешь

испытывать романтическое влечение к мужчинам и не хотеть быть с ними
сексуально.
— Что? Типа я асексуал? — Чуя моргает, мотая головой, — Я, может, и

запутался, но не настолько...
— Откуда ты знаешь?
— Потому что, когда я трогаю его, это здорово, и нам обоим это нравится,
но... — Чуя кусает за щёку изнутри. — Я не знаю, это просто не очень хорошо,
когда он трогает меня? Такое ощущение... что он пытается это пережить. Это
звучит глупо?
— ...Нет, — тон Коё немного трудно разобрать. — И ты не знаешь, как

поговорить с ним об этом?
Чуя неловко переминается с ноги на ногу. Эмоциональная связь между ними

прекрасна. Им весело вместе, и да, сексуальное напряжение есть. Но...
Чуя только-только принял себя. Вообще.
56/805
— Ты подумаешь, что это глупо.
— Нет, что там?
— ...Я не хочу, чтобы он чувствовал себя плохо, окей?! — возмущается Чуя,

почёсывая затылок. — Не так-то просто сказать кому-то, что он хреново делает
орал...
— Конечно, но я думаю, что он будет чувствовать себя хуже, если ты не

скажешь, — замечает Коё. — И он твой первый сексуальный партнёр. Это
важно, чтобы он понимал твои потребности.
Чуя съёживается от смущения при упоминании о его "потребностях", но

кивает.
— Хорошо, хорошо, я попробую поговорить с ним об этом, — ворчит он, глядя

на свою обувь. — Это просто неловко.
— Станет легче, — она говорит так, но Чуя не уверен, как это вообще может
стать легче.
— ...Да-да, ладно, — он тяжело вздыхает. — Люблю тебя.
— И я люблю тебя, Чуя. Звони чаще, ладно? Я скучаю по тебе.
Он засовывает телефон обратно в карман перед тем, как зайти в свою

комнату, борясь с беспокойством, поднимающимся в животе при мысли о
необходимости этого разговора—
И тут он обрабатывает две странные вещи.
Первая: Дазай в постели, тогда как должен быть на парах.
И вторая: тот зарылся в одеяло.
— ...Ты заболел или типа того?
— Не-а, — спокойно отвечает Дазай.
Чуя смотрит на него, рюкзак свободно болтается в его руках.
— ...Ты уверен?
— Я уверен в этом так же, как и в том, что ты похож на тряпичную куклу*.
— А?! — Чуя сужает глаза, — Какого рожна—
— Рожна?
— Чёрта—
— Одежда.
Чуя смотрит вниз на свой забрызганный краской комбинезон, одна лямка

57/805
свисает с его руки, штанины закатаны до середины икры.
— ...О, повзрослей, я работал над проектом.
— Этот проект приносил смех и радость детям, когда они гладили тебя по
животу?
— Ты такой козёл, это последний раз, когда я спросил тебя о твоём

самочувствии, — пробормотал Чуя, бросая рюкзак на стол. — Надеюсь, ты
подхватил чуму.
— Сомневаюсь, что сейчас это очень политкорректно.
Чуя состроил лицо.
— ...Ладно, хорошо, надеюсь, что ты подхватил такой же специфический, но

не заразный патоген, что окажешься в больнице и твой хрен отсохнет.
Дазай слегка съёживается.
— Ладно, это было жестоко...
— Ты назвал меня тряпичной куклой.
— Да, — устало улыбается Дазай, с дрожью натягивая одеяло, — И я всё ещё

не отказываюсь от своих слов.
— У тебя есть список оскорбительных прозвищ, которые ты хочешь

использовать, и они ждут своего часа?
— Ага, — зевает Дазай. — Я устраиваю мозговой штурм.
— Когда?
— Всякий раз, когда ты меня раздражаешь и разговариваешь со мной, когда

я совершенно очевидно пытаюсь вздремнуть.
— ...Тц, — ворчит Чуя, опускаясь в своё рабочее кресло и отводя взгляд.
Дазай уставился в потолок, ожидая, когда придёт сон, но теперь тот

отодвинулся на периферию, потому что он остро ощущает присутствие Чуи,
когда рыжий садится за свою дневную работу, и... Он вздыхает.
— Есть кое-что, о чём тебе следует знать.
Он не звучит самодовольно.
Чуя медленно поворачивается на кресле, его волосы собраны в

беспорядочный пучок, закреплённый карандашом.
— Окей, — он скрещивает ноги. — Что?
— ...Ширасэ ходит со мной на пары по философии, — тихо говорит Дазай,

закрывая глаза.
58/805
— Он говорил мне об этом, — Чуя хмурится. — И что?
Дазай вздыхает.
— Смотри, это не моё дело... — и он правда, правда не хочет вмешиваться в

это, честно, думать об их отношениях уже достаточно мерзко. — Но я слышал,
как он говорил кому-то, что ни с кем не встречается.
— ... — Чуя пожимает плечами. — Ну, да.
— ...Я что-то здесь упустил? — Дазай поднимает голову, хотя кажется, что
она весит миллион килограмм. — Ты его бросил?
— Нет, — фыркает Чуя, отводя взгляд. — Он просто не открывается, — он

поворачивается обратно, сосредоточившись на домашнем задании. — Ширасэ не
хочет, чтобы это испортило его стипендию за лёгкую атлетику.
— ... — Дазай моргает, его голова снова падает на подушку. — В этом нет
никакого смысла.
Чуя раздражённо хмурится, включая свой планшет.
— Слушай, не все могут наслаждаться финансовой обеспеченностью—
— У меня есть подруга в команде по женскому бейсболу, и она открытая, —

Дазай хмурится. — И у неё всё равно есть стипендия.
Чуя замирает, стилус на секунду застывает в его руке, а затем он

встряхивается.
— Ну, у тренера могут быть иные мысли на этот счёт или что-то в этом роде,
есть много факторов. Я имею в виду, мне пришлось бросить спорт—
— Потому что ты стал открытым?
Чуя моргает, прикусывая себя за щёку, и протягивает руку, чтобы убрать

выбившуюся прядь чёлки за ухо.
— ...Слушай, я просто понимаю, почему он не хочет бросать, и это не имеет

большого значения. Мне не нужны супер публичные отношения.
Дазай в этом не так уверен.
Судя по тому, что он заметил в Чуе — не то чтобы он обращал внимание, он

просто от природы наблюдательный человек, так что...
Чуя наивен и романтичен, и у него есть этот горящий взгляд на то, что на
самом деле представляет собой взрослая жизнь, большая часть которой,
похоже, вытекает из подростковых романтических сериалов. Дазай вполне
уверен, что тот из тех, кто мечтает о страстных любовных письмах или поцелуях
под дождём. Чёрт, он бы не удивился, если бы этот маленький идиот втайне
хотел кого-то, кто делал бы действительно продуманные подарки на годовщину
или написал песню о любви только для него.
59/805
Так что нет, он уверен, что Чуя нуждается в публичных отношениях. Или, по
крайней мере, не секретных.
— Я хочу, чтобы ты посмотрел с другой стороны, — бубнит Дазай, потирая

ладонями виски. — Если бы у тебя были гетеро отношения, как бы это звучало?
— ...
Плохо.
— ...Но у меня не такие, — тихо говорит Чуя, пытаясь выбросить это

маленькое зёрнышко сомнения из своей головы. — И я не помню, чтобы
спрашивал твоё мнение.
В конце концов, не похоже, чтобы Дазай говорил это из лучших побуждений.

Наверное, он просто пытается поиздеваться над ним.
— ...Ладно, хорошо, — отвечает Дазай, натягивая одеяло на голову и

отступая в свою нору. — Это твоё дело, не моё.
— Ага, — бормочет Чуя, сгорбившись над планшетом. — Именно так.
И серьёзно, Чуя очень хотел бы не разговаривать с Дазаем до конца ночи.

Чёрт возьми, до конца недели. Он провёл половину ночных часов, уставившись в
потолок, ворочаясь с боку на бок, убеждая себя, что Дазай просто ведёт какую-
то психологическую войну, но... Мысль не отстаёт.
А затем наступает три часа ночи.
Чуя вздрагивает, когда слышит, как что-то падает на их пол, и почти

запутывается в своём одеяле, когда поворачивает голову, ища источник звука—
И видит Дазая, растянувшегося на полу, дрожащего, как лист,

сбрасывающего с себя одеяло.
— ...Дазай?
Он не получает ответа, только прерывистое бормотание, которое звучит как

нечто среднее между "Позвони королеве" и "Я боевая машина".
И на некоторое время тот просто перестаёт двигаться, становясь таким

неподвижным, что Чуя почти в ужасе думает, что он мёртв, пока он снова не
дёргается, переворачиваясь.
— ... — Чуя встаёт с постели, слегка вздрагивая, когда его ноги касаются
прохладной плитки пола, и осторожно приближается к тому месту, где Дазай
решил отключиться, толкая того носком. — Эй, ты не можешь спать на полу...
Ноль движений.
Рыжий садится на колени и осторожно тянет за чужое плечо, пока тот не

переворачивается на спину.
60/805
Зрелище очень противоречивое.
Тот совершенно бледен, если не считать слабого, лихорадочного румянца на

скулах, и он вспотел, так что он явно болен, но...
Обычно Чуя смотрит на Дазая через призму "О боже, ты такая злоебучая
сука, надеюсь, ты навернёшься с лестницы".
Это как удобный подручный инстаграм-фильтр, тот, который помогает ему

забывать—
Что ж.
Что Дазай выглядит вот так.
Он проводит ровно три долгих секунды, глядя на его челюсть, прежде чем
Дазай вздрагивает, и Чуя возвращается с небес на землю, чувствуя себя
должным образом пристыженным. Рыжий наклоняется, чтобы проверить
температуру, откидывая чёлку Дазая и прижимаясь щекой к чужому лбу.
Тот горит.
Это насколько же он болен?
— Что... — Дазай хрипит, голос грубый, — Что ты делаешь..?
Чуя замирает, понимая, как интимно выглядит этот жест, и—
Он тут же чувствует смущение, отшатываясь назад с такой силой, что

приземляется на задницу, и ползёт назад, пока не врезается в собственную
кровать со слабым стуком и стоном.
— Ты... — лепечет он, багровея. — Ты заболел!
— Нет... — Дазай стонет, изо всех сил стараясь подтолкнуть себя вверх на
руках и коленях. — И какого х... — кашель сотрясает его тело, и он падает
обратно на пол. — Хрена... ты делал с моим лицом...
Чуя хочет умереть.
— Проверял твою температуру?
— Своим лицом? — хрипит Дазай, уткнувшись лбом в пол.
Чуя чувствует небольшое раздражение.
— Так всегда проверяла моя мама, придурок, многие так делают...
— Моя мама никогда этого не делала... — Дазай зевает, — Просто дай мне
поспать.
— ...Ты собираешься вернуться в свою постель?
— Нет.
61/805
— Я... — Чуя не святой. Он рассматривает возможность оставить его там. Но
тут на того обрушивается ещё один мучительный приступ кашля, и это звучит
ужасно. — ... — он стонет, ползя обратно по полу, и протягивает руку, хватая
Дазая за запястье.
— Ты наконец-то прикончишь меня? — протягивает тот, ресницы задевают

его щёки, когда он извивается, и Чуя просто закатывает глаза.
— Заткнись, — ворчит он, прижимая два пальца к пульсу Дазая, молча считая
в уме.
Бьётся очень быстро.
И Дазай, вероятно, был в лихорадке с тех пор, как Чуя вернулся в комнату
более шести часов назад, и он не видел, чтобы его сосед пил хотя бы какую-
нибудь воду в течение этого периода времени.
Это значит, что тот, вероятно, крайне обезвожен на данный момент.
И, возможно, нуждается…
Чуя стонет.
Почему.
Почему он?
— Чуя? — его отец по другую сторону телефона звучит немного сонно, — Ты

хоть представляешь, сколько сейчас времени... — его голос переходит в
панику. — С тобой всё в порядке? У тебя случился ещё один п—?
— Я в порядке, — обрывает его Чуя, кусая губы и переводя взгляд с балкона

на обмякшее тело на полу. — Я просто... — он беспокойно переминается с ноги
на ногу. — Возможно, я проклял своего соседа и теперь мне кажется, что он
умирает...
— Что?
— Он был очень раздражающим и говорил странные вещи, а потом я сказал,

что хотел бы, чтобы он заболел каким-нибудь редким патогеном, от которого у
него бы отсох хрен—
— Чуя!
— Я знаю! — стонет Чуя, закрыв лицо руками. — А теперь у него очень

сильный жар, и я не знаю, что делать...
— Покинь комнату общежития?
— Пап!
— Прости, ты не можешь позволить себе подхватить то, что у него... позвони

в медпункт кампуса.
62/805
— Сейчас полчетвертого ночи, они закрыты.
— Чуя, я понимаю, что ты волнуешься, но мы уже обсуждали это. У тебя есть

ограничения, и их цель — держать тебя в безопасности...
Глаза Чуи медленно сужаются, и его отец начинает подозрительно

относиться к тишине в ответ.
— Чуя Накахара, если ты собираешься повесить трубку и проигнорировать

то, что я только что сказал—
Чуя по факту вешает трубку и игнорирует то, что он только что сказал,
возвращаясь, чтобы пошарить в своём комоде, опрокидывая содержимое.
— Боже... — стонет Дазай, сворачиваясь в позе эмбриона. — Я не могу

определить, то ли это лихорадочный бред, то ли ты действительно похож на
безумную зубную фею...
— Заткнись, — бросает Чуя, вытаскивая две маски и натягивая одну, прежде

чем подойти и начать шарить в шкафу Дазая.
— Грабишь меня... — ещё один приступ кашля, — на моём смертном одре, —

он хрипит, а Чуя вытаскивает пару обуви. — Шикарно.
Чуя закатывает глаза, опускаясь на пол рядом с Дазаем, чтобы надеть обувь
на его босые ноги.
— Ты хуже всех, ты в курсе?
Что-то в этом заставляет Дазая улыбнуться, так мягко, что лицо Чуи
вспыхивает.
— Ага.
— Я мог бы оставить тебя, — ворчит Чуя, многозначительно глядя в

противоположную сторону и зашнуровывая ботинки Дазая.
— Всё ещё можешь, — нечётко произносит Дазай, скорчив лицо, когда Чуя
наклоняется, чтобы надеть на него маску, а затем издаёт очень недостойный
стон, когда Чуя поднимает его. — Дай мне умереть.
— Такая королева драмы, — Чуя закатывает глаза, перебрасывая руку Дазая

через свои плечи и помогая ему выйти в коридор.
И процесс доставки забинтованного идиота через кампус — это своего рода

смешанная картина.
Тот едва может ходить, и дело не в том, что он слишком тяжёл для Чуи,
чтобы нести его как принцессу, а в том, что его ноги слишком чертовски
длинные, и это неловко, и Чуе неудобно пытаться обхватить его руками.
Таким образом, всё заканчивается тем, что это самая неловкая, самая
раздражающая поездка на своей спине, которую Чуя когда-либо предлагал в
63/805
своей жизни.
— Это... — лицо Дазая всё время ударяется о его шею, заставляя сердце Чуи
каждый раз немного ускоряться. — Это... вроде как похоже на "Властелина
колец"...
— Стоит ли мне вообще знать, почему? — Чуя закатывает глаза.
Несмотря на усталость, Дазай улыбается.
— Один хоббит... несёт такое тяжёлое бремя...
У Чуи дёргается глаз.
— Ты так раздражаешь, ты в курсе? — ноет Чуя, практически бросая его на

скамейку, пока они ждут автобус, — Типа... худший человек, которого я когда-
либо встречал.
— Эт неправда... — невнятно говорит Дазай, обхватив себя руками и дрожа.

— Ты встретил Ширасэ.
— ...А? — Чуя замирает, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своего соседа, и

трудно быть настолько злым, когда Дазай дрожит, натягивая куртку немного
плотнее вокруг своих плеч.
— Он хреновый парень, — тихо говорит Дазай, шмыгая носом. — И... — он

прерывается новым приступом кашля. — Я знаю, что я довольно... — он
обрывается, его голова немного кружится, а взгляд расфокусирован, но он с
удивлением обнаруживает, что почти сказал...
Никчёмный.
— ...хреновый тип, но... — он пожимает плечами, и его снова охватывает

сильная дрожь. — Я всегда был... — Чуя скрещивает руки на груди, —
откровенен о том, что я за человек.
Брови Чуи сходятся на переносице.
— Что, и ты думаешь, что Ширасэ нет?
— Я думаю... — Дазай немного запинается, его глаза то находят, то теряют

фокус, и Чуя в течение следующих нескольких месяцев будет обвинять
лихорадку в том, что тот говорит дальше, потому что он не мог на самом деле
иметь это в виду. — Если бы я встречался с тобой, я бы... хотел, чтобы все знали.
Челюсть Чуи падает, а глаза широко распахиваются. Он пристально смотрит

на него, пока пытается понять, шутит ли с ним Дазай или тот просто бредит.
— Ты буквально отскочил от меня в переулке, потому что не хотел, чтобы

твои друзья увидели, что ты целуешься с парнем.
— Потому что я не... — Дазай откидывается на спинку скамьи, его ресницы

трепещут. — Хотел, чтобы они подумали...
64/805
— Подумали что? — Чуя знает, что спорить с ним сейчас вроде как
бессмысленно, но он не может не давить, когда находится в таком
замешательстве. — Что ты считаешь меня привлекательным?
— Я никогда не говорил, что я—
— Так ты не считаешь?
Дазай выглядит растерянным и несчастным.
— Я не гей.
— ...Я никогда не говорил, что ты—
— Но если бы я был, — обрывает его Дазай, — ты был бы первым... — он

морщится, когда мигрень пронзает его виски, — кого бы я выбрал.
Тишина повисла в воздухе, пока Чуя пытается обработать это.
Потому что это не имеет никакого смысла.
Когда они впервые встретились? Да. Там была искра. Напряжение. Но с тех
пор все это было основательно разрушено. Собственным глупым ртом Дазая, а
также тем, что Чуя, по общему признанию, вёл себя по-детски в отместку.
Конечно, может быть, если он снимет свой инстаграм-фильтр ненависти, то
сможет признать, что Дазай горяч, но это не значит—
— Но не принимай это как совет от меня, — Дазай зевает, и тут подъезжает

автобус. Он покачивается, когда пытается встать, только чтобы снова упасть в
объятия Чуи, и тот помогает ему подняться по ступенькам. — Я никогда не был
ничьим парнем, — бормочет он, прижимаясь к боку Чуи, когда тому удаётся
усадить их на сиденья. — Я просто знаю, как выглядит хреновый.
Как выглядит хреновый.
Эти слова рассеянно крутятся в голове Чуи.
Хреновый.
Ширасэ хреновый парень?
Потому что тот никогда не кажется таким хреновым, когда они вместе.
Он весёлый. Заботливый. Он слушает. Ну да, не на людях, но...
Это делает его плохим?
Исходя из этого критерия, Дазаю ли об этом говорить? Он по сути делал то

же самое—
Но Дазай так-то не пытается выставить себя в лучшем свете по сравнению с

ним, разве нет?
Чуя почти настолько погружён в свои мысли, что практически роняет Дазая,
65/805
когда тот чуть не падает на пол автобуса.
И это странно, когда они-таки оказываются на сиденьях. Дазай практически

завалился на него, и он удивительно тяжёлый, хотя это не было так плохо, когда
Чуя нёс его ранее, и тяжело дышит.
// «Если бы я встречался с тобой...» //
Чуя хмурится.
"Прекрати, — твёрдо говорит он себе, — не сбивайся с хода своих мыслей.

Это ни к чему тебя не приведёт".
// «Я бы хотел, чтобы все знали.» //
Чёрт возьми.
Он рад, что на нём маска, потому что боже, он сейчас такой красный, и...
Дазай не гей. Предположительно.
И трудно думать, что это неправда, после того как он вошёл во время...
Он слегка морщит нос.
...ночного перекуса того.
Иу.
Но даже если так, какое это имеет значение? Он мудак, он ни разу не сделал
для него ничего хорошего, так что...
Да. Это не имеет значения.
Конечно, непринуждённость Чуи в том, что ему вообще всё равно, не длится
долго, как только они оказываются в больнице, и врачи осматривают Дазая.
— С ним всё будет в порядке, так ведь? — он начинает немного паниковать,

когда медсестра, измеряющая температуру, не отвечает ему сразу. — ...Так
ведь?
А потом он поднимает глаза и видит отметку в карте, когда она записывает

его температуру... сорок... это ведь очень высокая, да?
— ...Похоже, нужно его госпитализировать. Поставим ему капельницу.
...Чуя же не проклял его на самом деле... правда?
И, как бы, он совершенно не рыдает у постели Дазая, молясь любому

божеству, которое может придумать, чтобы его сами-знаете-что по правде не
отсох.
66/805
Он не идиот. И ему не пять.
— О боже, — стонет он, закрыв лицо руками.
— Знаешь... — кое-как говорит Дазай, зависнув где-то между сном и бредом,

— Я... — он резко кашляет, его тело содрогается, — ...тут больной... — бормочет
он, — Так почему ты...
— Я правда не... — Чуя прикусывает губу, — Хотел, чтобы ты заболел...
Дазай знает, что не вспомнит ничего из этого, и он хочет сказать себе, что
глупый маленький идиот ведёт себя смешно, потому что очевидно, что тот не
хотел на самом деле, чтобы член Дазая отсох и—
Подождите. Этого ведь не случится, верно?
Не тупи. Это говорит лихорадка.
Суть в том, что Чуя — дурной маленький капризный ребёнок, который может
верить, а может и нет, в Санта-Клауса, но в отличие от 89% людей, которых
Дазай когда-либо встречал —
Чуя не подлый.
— Ты не проклял меня... — невнятно говорит Дазай, медленно засыпая. — У...

— Чуя почти успокоился, и тогда Дазай продолжает говорить. — Тебя... — он
пытался найти слова для "ты не малодушный" или "злобный" или что-то в этом
роде, но это не те слова, которые появляется перед тем, как он отключается. —
Кишка тонка.
Чуя смотрит на его глупое лицо, когда тот обмякает, его челюсть падает. На
секунду ему показалось, что этот парень вовсе не придурок...
Вау.
Одасаку резко садится, когда его телефон начинает звонить, и протирает

глаза, прежде чем взглянуть на часы.
Ещё даже шести утра нет.
Господи.
Он поднимает трубку, всё ещё находясь в полусонном состоянии, когда

отвечает.
— Алло..?
— Ода-сан? Это доктор Ямамото. Вы старший брат Дазая Осаму, верно? Вы

значитесь в списке его экстренных контактов.
Внезапно он стал более бодрым, садясь в постели прямо.
— Он в тюрьме?
67/805
— ...Нет, как я уже сказал, я врач, он в больнице—
— Он в порядке?
— Что ж...
Он залетает в отделение неотложной помощи чуть меньше чем через два

часа, его волосы растрёпаны, пуговицы рубашки застёгнуты криво, и врач
объясняет ему ситуацию, пока ведёт его наверх.
— Это просто... — Одасаку моргает, — грипп?
Доктор кивает, листая карту Дазая.
— Люди привыкли думать о нём как о распространённой болезни, но если вы

её запустите, это может стать серьёзным. С тем, как обезвожен он был, это
хорошо, что его друг привёл его сюда...
Одасаку немного удивлён, услышав это. Не то чтобы у Дазая не было друзей.

У него есть. Но в их семейном социальном кругу... Отношения имеют тенденцию
быть поверхностными.
Да, если Дазай проснётся и скажет, что хочет отправиться в круиз по южной
части Тихого океана, друзья выстроятся в очередь. Но отвезти его в больницу
посреди ночи? Вообще нет.
Но когда он входит в больничную палату, его брат не один.
В кресле рядом с кроватью, съехав по спинке и завернувшись в одеяло,

сидит...
Последний человек, которого Одасаку ожидал здесь увидеть — сосед Дазая,

по отношению к которому тот был абсолютным козлом. Чуя Накахара.
И это... интересно.
Одасаку вообще не ожидал из всех людей увидеть здесь этого парня. Не

после того, как Дазай исповедался в, ну... Это просто шокирует. Может, не то,
что тот может быть здесь, но то, что он может остаться.
— Эй, — Ода протягивает руку и осторожно трясёт Чую за плечо, отчего тот
вздрагивает и просыпается, его волосы слегка растрёпаны.
— Он... — Чуя оглядывается вокруг, чувствуя небольшое головокружение, —

он ведь не умер, правда?!
— ... — Одасаку недоумевающе улыбается, мотая головой. — Нет, не умер.
Теперь Чуя достаточно проснулся, чтобы узнать брата Дазая и понять, как
нелепо и встревоженно он звучит.
— Ой... — он обрывается, краснея. — Это... эм... блин...
Блин?
68/805
Он морщится от собственного идиотизма, его шея ноет, когда он садится
прямо.
— Я—
— Всё в порядке, — качает головой Одасаку. — Просто... спасибо, что привёл

его.
Чуя сперва сомневается, стоит ли ему вписывать это в свою метафоричную

таблицу хороших дел, потому что поначалу он вроде как игнорировал Дазая,
ещё и чумы ему пожелал, но... принимает это с робким кивком.
— Да ничего такого... — он потирает затылок, выпрямляясь. — Думаю,

дальше ты сам справишься, так что... — он зевает, нащупывает бумажник и
телефон и берёт их оттуда, где они лежат на небольшом столике рядом с
креслом.
— Угу, — легко соглашается Одасаку, будучи уверенным, что Чуя, должно

быть, измотан после того, как не спал всю ночь. — Так... вот... — он лезет в
карман, чтобы дать ему на такси, но студент мотает головой, отмахиваясь.
— Всё равно сейчас метро откроется, я на нём.
— Ты уверен? — Одасаку моргает. — После всего, что ты сделал, это самое

меньшее, что я могу сделать.
— Да не надо, — Чуя снова мотает головой, не желая выставлять себя

сумасшедшим, объясняя свою паранойю, вызванную чувством вины, и
отмахивается от него. — Хочется верить, что он сделал бы это и для, ну... — они
оба знают, что он не сделал бы этого, но Одасаку уловил смысл.
Чуя проводит большую часть пути к метро, стараясь не думать о том, что
было сказано ранее, особенно о Ширасэ, потому что, ну...
Рассуждая логически, да, в истории Ширасэ можно найти несостыковки. Но

Чуя не хочет этого делать. Потому что он никогда не был ни с кем другим и не
хочет, чтобы всё пошло наперекосяк. И, возможно, часть из всего этого
заставила бы посмотреть в глаза тем чувствам, которые он испытывал из-за
остальных слов Дазая. Или тому факту, что единственные два парня, которых он
поцеловал на данный момент, оба были абсолютными мудаками.
Чуя видел избитые сюжеты, где девушки постоянно влюбляются в ублюдских

парней, снова и снова, и ты просто хочешь схватить их за плечи и встряхнуть.
Типа, у него просто хреновый типаж или на нём висит огромная вывеска,
которая гласит что-то из разряда "Ушлёпки, вам сюда"?
И почему он уже начинает вести себя так, будто то, что сказал Дазай, было
автоматически правдой? Когда это Ширасэ перестал заслуживать доверия?
И всё это очень просто. Дазай, вероятно, просто озлоблен, потому что,
будучи натуралом (которому бесконечно легче существовать), он до сих пор не
смог завести себе девушку, в то время как Чуя сумел завести парня ещё до того,
69/805
как они начали учиться в университете, что для гея, очень новоиспечённого гея,
было довольно большим достижением.
Плюс ко всему Дазай бредил в лихорадке. Так что, по всей вероятности, это
ничего не значило.
Верно?
_________________________
Позже Дазай с недоверием слушает, как Ода рассказывает ему, что из всех
людей Чуя привёл его сюда. Он изнемогает от усталости, когда заходит
медсестра, чтобы снова проверить его температуру.
— Он даже не дал тебе заплатить за такси?
Ода пожимает плечами и вытягивает руки над головой.
— Можешь назвать меня сумасшедшим, но я думаю, что он очень славный

малый.
Дазай медленно моргает, чувствуя призрачную боль в челюсти, когда

вспоминает, как Чуя чуть не сломал её.
— Ага, — измученно отвечает он. — Славный малый.
— Он мог оставить тебя там, — пожимает плечами Ода. — Отец вообще

ответил, когда они первым делом позвонили ему?
Молчание Дазая тянется достаточно долго, чтобы Ода почувствовал вину, и

уголки его губ опускаются.
— Я не это имел в виду... — начинает он, но его младший брат только мотает
головой.
— Нет, ты прав, — Дазай пожимает плечами, будучи вынужденным признать

тот факт, что...
Тот не ответил.
— Скорее всего, он был на работе, — тяжело вздыхает он, отводя взгляд от

Оды, чтобы не видеть этого глупого, встревоженного выражения на его лице.
Дазай в этом не нуждается. Из всех его братьев ему легче всех. — Но я уловил
твою мысль.
Они держат его в больнице в течение следующих двадцати четырёх часов, в

основном под наблюдением, пока ждут, когда его лихорадка спадёт и
жизненные показатели вернутся норму.
Его отец не звонит, и Дазай может оправдать это, сказав себе, что тот,
вероятно, находится на сорокавосьмичасовой смене в Йокогаме, но...
Его мать переводит его на голосовую почту.

70/805
Он слышит, как дважды звучит гудок, прежде чем тот обрывается щелчком,
и он говорит себе, что это ничего страшного — часовые пояса и всё такое, — и
что она, вероятно, думает, что он звонит просто рассказать ей о своём дне или
что-то в этом роде.
Не о чём-то важном.
Так что тот факт, что она это сделала, не имел большого значения. Это
просто нормально. И Дазай привык к этому.
Конечно, отстойно ли это, когда Одасаку должен вернуться на работу,

прежде чем его выпишут? Да. Но с ним всё в порядке, температура спала, и он
может сам о себе позаботиться.
Как и всегда.
Чего он не ожидает, возвращаясь в свою комнату...
Так это запаха еды.
Какой-то незнакомый, пикантный... аппетитный запах, который почти

заставляет его проголодаться впервые с тех пор, как он заболел.
— ...Клянусь богом, — начинает он, уже валясь от усталости, — если ты

занялся ещё одним кулинарным бизнесом, пока я плохо себя чувствовал...
Но в поле зрения нет никакого панини-пресса. По сути дела, Чуя вообще

отвёрнут от него, работая на своём планшете с наушниками в ушах. И когда
Дазай поворачивает голову, на его собственном столе стоит...
Суп.
Маленький контейнер, слегка запотевший от тепла. Он переводит взгляд с

него на Чую, пытаясь решить, не ловушка ли это, или Чуя просто устроил срач в
комнате за время его отсутствия, и у него просто случится припадок от
бешенства, когда Дазай попытается попробовать.
— Не превращай это во что-то странное.
Ах. Так значит громкость в наушниках не включена, да?
— ... — Дазай слегка улыбается, даже хотя он вообще не хотел этого делать,
и тяжело опускается в кресло. — Я ничего не говорил.
— Тогда не пялься на него так, будто я пытаюсь тебя отравить, ага.
— А ты нет?
— Если ты его не хочешь—
Дазай отвечает смущающе быстро:
— Я никогда этого не говорил, — Чуя делает паузу, медленно поворачиваясь

71/805
на кресле и приподнимая бровь, но его сосед не поднимает глаз, уставившись
на суп. — Как ты вообще его приготовил?
— ... — Чуя хочет отмахнуться и сделать вид, что он не готовил, но в этом нет
особого смысла. — В коридоре общежития Юан есть кухня, она впустила меня,
чтобы я мог ею воспользоваться.
Дазай хочет спросить, почему Чуя так заморочился, потому что, честно
говоря, он почти ничего не помнит после того, как лёг спать в ночь перед тем,
как попасть в больницу...
Ну, то есть.
// «Что ты делаешь?» //
Лицо Дазая слегка нагревается, когда он вспоминает ощущение щеки Чуи на

своём лбу, и он всё ещё не уверен, приснилось ли ему это, или...
Он не спрашивает.
Это первый приём пищи Дазая, и...
Это вкусно.
Типа правда охренеть как вкусно.
Наверное, после группировки панини Дазай должен был ожидать, что Чуя
хороший повар. Ладно, возможно, он определённо должен был, но...
Предполагается, что бутерброды делать легко, верно? Но это... оно тёплое,
сытное, приправленное грибами, луком и маленькими кусочками говядины,
которые просто тают во рту...
И Одасаку никогда не шутил, когда отнекивался от шикарных обедов с их

отцом, вместо этого предпочитая поесть у своей бабушки.
Потому что домашняя кухня... Она правда вкуснее.
— ...Что сподвигло тебя приготовить мне суп? — вскоре спрашивает Дазай, и

его тон настолько не осуждающий, не забавляющийся, что Чуя на самом деле
охотно отвечает.
— ...Это то, что моя мама делала для меня, когда я болел, — признался он,
закусив губу. — Вкусно, скажи?
Дазай колеблется. Не потому, что ему трудно сделать Чуе комплимент в этой
ситуации, потому что это не так — он искренне тронут этим жестом, — это
просто...
Серьёзный взгляд в чужих глазах, то, как он прикусывает губу, тот факт, что
он искренне недолюбливает Дазая, и всё равно сделал это, и это...
Дазай смотрит в ярко-голубые глаза, более чем осознавая пугающее,

тошнотворное чувство в животе, ужасаясь тому, что это значит. Его первый
72/805
инстинкт говорит ему: "нет, нет, нет, пожалуйста, нет", но...
— Да, — тихо отвечает Дазай, отворачиваясь и проглатывая ощущение

экзистенциального страха, покалывающего под кожей. — Это... очень вкусно, —
он не видит, как взгляд Чуи чуть-чуть смягчается, и слава богу, что не видит,
потому что если бы он это увидел... — Спасибо.
Чуя поражён тем, насколько это искренне, без насмешки в чужом голосе. И
он задаётся вопросом, может быть, они... делают успехи?
*Тряпичная кукла — https://cabbagepatchkids.com/
Комментарий переводчика:
спешу сказать что нет ничего лучше тропа с простудой
73/805
6. Мальчики/Девочки
Дазай хотел бы возразить, что, хоть он и хорош в отрицании,

которое на данный момент является его самым старым защитным механизмом,
он не глуп. Разумеется. После этого события он начинает кое-что... осознавать.
Конечно, по обычной схеме своей жизни Дазай идёт к одному из своих самых
близких друзей, который также оказывается худшим человеком, у которого
можно было бы спросить.
Фёдор едва поднимает глаза от ноутбука, когда его бывший одноклассник

приземляется поперёк его кровати.
— Я глубоко сожалею, что дал тебе ключ.
— Слишком поздно, я уже сделал три копии, и ты никогда от меня не

избавишься... — Дазай тяжело вздыхает, уткнувшись лицом в подушку Фёдора.
— А где Николай?
— На парах, он любит ходить на вечерние... — Фёдор медленно

поворачивается и смотрит на него. — Почему ты так выглядишь?
— Как?
— Весь такой... — он морщит нос, — Уязвимый и прочий мусор. Честно говоря,

смотреть на это неприятно.
— Извини, — отвечает Дазай чуть приглушённым голосом, — я снова забыл,

что не должен вести себя как человек, наделённый чувствами.
— Пожалуйста, не делай этого снова, у меня мурашки по коже.
— Забавно, что именно ты это говоришь... — Дазай медленно замолкает,

отчего Фёдор устало стонет.
— Что?
— ...У меня есть серьёзный вопрос, — тихо говорит Дазай, и русский,

наконец, отбрасывает своё холодное и брезгливое амплуа.
— Что там?
— ...Когда ты понял, что тебе нравятся парни?
— Если этот разговор закончится тем, что ты попросишь попрактиковаться

на мне или что-то в этом роде, я вышвырну тебя в окно ещё до того, как это
сделает мой парень—
— Господи, нет, — Дазай вскидывает руки, с выражением крайнего

отвращения на лице при мысли об этом, — Я бы лучше облизал сидушку унитаза.
— Вау.
74/805
— Стой, я... — Дазай проводит рукой по лицу, желая, чтобы в какой-то
момент своей жизни он просто научился искусству, когда нужно вовремя
заткнуться. — Я не так выразился—
— Да неужели? — глаза Фёдора сузились, — Пожалуйста, не сдерживай

своего отвращения.
— Нет! Просто... я уже кое-кого поцеловал.
— ... — брови Фёдора удивлённо взлетают вверх, и он пристально смотрит на

него. — Полагаю, этот кое-кто был парнем?
Неловкое молчание Дазая — а он, заметьте, редко испытывает неловкость —

служит достаточным доказательством того, что он попал в точку.
— И ты паникуешь, потому что тебе это понравилось? — Фёдор пожимает

плечами. — Это ещё не конец света и не обязательно что-то значит. Иногда
парни немного непостоянны. Не то чтобы эти чувства...
Затем он замечает выражение лица Дазая.
— ...сохранялись?
Дазай морщится, и у Фёдора падает челюсть.
— Оу.
Это вроде как...
Ну, может, Фёдор и Дазай и провели год порознь, когда первый ушёл в
университет годом раньше, но... он помнит, как его кохай был популярен среди
девушек, и что тот наслаждался ими так же, как они наслаждались им.
Так что это... шокирует.
— Ты... просто хочешь трахнуть парня? — предполагает Фёдор, сразу

переходя к сути обычных мотивов Дазая.
— ... — Дазай не хочет говорить: "Ну, видишь ли, он сварил мне суп, и теперь
я размышляю о том, что он кажется мне, а может и нет, милым, и я изо всех сил
пытаюсь придумать новые оскорбления по поводу его роста, и это примерно 60%
моей стратегии, чтобы он не понял, что я как бы не ненавижу его...". Так что он
этого и не говорит. — Я заинтересован в нём, — он пожимает плечами. — И игнор
не помогает этому чувству исчезнуть.
— ... — Фёдор задумчиво хмурится. — Тебя стали меньше привлекать

женщины?
Глаза Дазая слегка расширяются, и он мотает головой, потому что

блондинка, с которой он пришёл домой в прошлые выходные, была очень
хорошим примером того, что ему определённо нравятся девушки.
— Нет.
75/805
— Похоже, ты бисексуал, — пожимает плечами Фёдор.
— ... — Дазай пристально смотрит на него, пытаясь понять, почему Фёдор

так равнодушен к этой очень важной новости. — ...Разве это ничего такого?
И в этом заключается проблема обращения за советом к кому-то вроде

Фёдора.
Он прагматичен до крайности, и не жестокий, но... Совершенно не умеющий

в такие моменты поддержать.
— Ты переживаешь, что от тебя отрекутся, если твой отец узнает, верно?
Дазай сначала не отвечает. У него никогда не было привычки к

дорогостоящим тратам, как у его матери, и он всегда был более
самодостаточным, чем большинство детей в его положении.
Дело не в деньгах.
Дело в том, что за пределами своей семьи — и он признаёт, что она у него не
самая лучшая в мире — у Дазая вообще нет никого другого.
— Наверное, — допускает он, не поднимая глаз.
— Ну, спешу тебя обрадовать — никто никогда не узнает, — Фёдор

отмахивается от него. — Знаешь, как там, откуда я родом, называют
бисексуалов?
— ... — Дазай склонил голову набок, — Нет, я не совсем в курсе русских

рассуждений о сексуальных—
— Паникёрами, — категорично отвечает Фёдор. — Ты натурал до мозга

костей. Если ты так же счастлив с девушкой, то какое это имеет значение, что
ты можешь хотеть трахнуть одного парня? В смысле, я думаю, что ты мог бы
дать поблажку своей системе или что-то в этом роде, это ничего такого. Это не
изменит твою жизнь. Это не то же самое, что быть закрытым.
Дазай медленно наклоняет голову в сторону, переваривая это.
Это ничего такого.
Возможно, в этом есть смысл. Да, он может что-то чувствовать к Чуе, но

Фёдор прав. У него всё в порядке с девушками. Ему нравятся девушки.
Так что, возможно, это новое откровение на самом деле не имеет значения,
потому что даже если у него и есть крошечная влюблённость, у него всё ещё
есть варианты.
Так что да. Может быть, он немного бисексуален. Но не гей. Это не меняет
жизнь. Это не конец света. Это определённо не то, что будет беспокоить его в
долгосрочной перспективе.
Следовательно, зачем раздувать из этого проблему?
76/805
Этот аргумент имел гораздо больший вес в связи с наличием парня у Чуи,
даже если это не всегда было легко. Напряжение между ними взаправду начало
спадать после инцидента с супом, хотя бы потому, что Дазай стал гораздо
меньше... он бы употребил слово "поддразнивать", а Чуя сказал бы "быть
садистом".
В любом случае, стало лучше.
Нравилось ли ему видеть синяки на шее Чуи, когда тот возвращался после
ночёвки в другом общежитии? Нет.
Был ли он поклонником того факта, что однажды он вернулся, а Ширасэ

использовал их душ? Вообще нет.
Но это не был конец света. Просто раздражало.
_________________________
Чуя, на своём собственном фронте... пытается улучшить свои

коммуникативные навыки.
Он зажмуривается и сильно кусает себя за щёку изнутри.
— Ты можешь... притормозить на секунду?
Ширасэ отрывает свой рот от него во время того, что было немного более
увлечённым минетом, чем обычно.
— Конечно, — он садится на пятки, облизывая губы, — Что такое?
— Что ж, во-первых, — Чуя делает глубокий вдох, — если тебе не нравится

орал, то ты не обязан—
— Но ты всё время делаешь его мне, — Ширасэ хмурится.
— И я не против сделать его, но я не хочу, чтобы ты заставлял себя делать

это, если ты...
— Когда я говорил, что заставляю себя? — Ширасэ продолжает хмуриться,

склонив голову набок. — Я предложил, так что...
Чуя не очень хочет говорить на эту тему, и у него есть кое-что ещё на уме,
поэтому он просто выпаливает это.
— Твоя семья знает?
— Знают? Ты о ч... — начинает Ширасэ, но потом понимает, что говорит Чуя,

и поднимает бровь. — В смысле, что я по мальчикам, или..?
— Что мы встречаемся, — тихо говорит Чуя, прижимая ногу к плечу Ширасэ,

чтобы оттолкнуть его назад ещё дальше. — Моя семья знает.
— Они знают о тебе... — Ширасэ прикусывает губу, — Ну, в смысле я сказал

77/805
им, что встречаюсь с парнем. Но ты... Чуя... послушай, я знаю, что я твой первый
парень, но мы встречаемся всего пару месяцев... если ты хочешь познакомиться
с моей семьёй...
Глаза Чуи расширяются от смущения.
— Я такого не говорил, — ну, возможно, он думал об этом, так как родители

Ширасэ живут неподалёку, но... это не должно было быть вот так, и если это
странно... — Я просто... хотел убедиться, что ты не—
— Чуя, я же уже говорил, что не стыжусь тебя.
— ... — голова Чуи падает на подушку, и он зажмуривается.
Оно всё у него в голове.
Всё это.
Потому что грёбаный Дазай заложил это туда.
Конечно, к концу октября Чуя усвоил один урок на своём горьком опыте.
Нравится тебе это или нет, но Дазай Осаму всегда прав.
___________________________
— Ты правда не собираешься на вечеринку? — Юан хмурится, теребя свои

кошачьи ушки, и тянется за маркером (чтобы нарисовать усы и завершить
образ). — Мы могли бы пойти вместе!
— Это для парочек, — пожимает плечами Чуя, уставившись в потолок.
— Ты имеешь в виду, что твой парень не хочет идти?
Чуя качает головой, обхватив себя руками.
— Не очень...
Она хмурится, скрещивая руки на груди.
— Тогда почему бы тебе не пойти со мной? Мы всё ещё можем повеселиться.
— Ну да, но ты не должна.
— Мой парень тоже не идёт, — Юан пожимает плечами. — Это не такое уж и

большое—
— ...С каких пор у тебя появился парень? — Чуя медленно моргает, находясь
в шоке от этой детали.
Юан прерывается и морщится.
— Ой, я не должна была говорить... — она щиплет себя за переносицу. — Это

78/805
не важно. Суть в том—
— Почему ты не должна была говорить? — спрашивает Чуя, в

замешательстве глядя на свою подругу.
— Ну... — Юан почёсывает затылок, — Мы начали обсуждать это ещё летом,

но... Первокурсникам в его команде не разрешается встречаться, поэтому мы
ждём конца сезона.
Звучит знакомо.
— Лёгкоатлетическая команда?
— Откуда ты знаешь? — Юан моргает, её глаза расширяются от удивления.
— Ну, — Чуя пожимает плечами, — мой парень не хочет, чтобы кто-то знал,
потому что он не хочет потерять свою стипендию... — он останавливается,
увидев выражение лица Юан.
— Когда вы начали общаться?
— ...С посвящения? — медленно отвечает Чуя, и Юан выглядит ещё более

растерянной.
— Ты не думаешь..? — начинает она, и Чуя мотает головой.
— Нет-нет... — это инстинктивный ответ, потому что никто взаправду так не

делает, верно? Такие вещи приберегаются для ущербных подростковых
мелодрам.
Так ведь?
— Ладно, — начинает Юан, — если мы просто одновременно назовём имена

наших парней, то оба сможем сохранить это в тайне, и... — она прерывисто
вздыхает, — Тогда мы узнаем.
— ...Да, — медленно соглашается Чуя, обхватывая себя руками. — Хорошо.
— На счёт три?
Раз... два... три...
____________________________
— Ширасэ!
Беловолосый подросток оборачивается, поднимая бровь, когда его друг

зовёт его с другого конца бара.
— Чего?
— Тут два твоих друга... говорят, что ищут тебя? Они ждут снаружи.
79/805
— О, спасибо, — он слезает со своего барного стула, где последние десять
минут пытался убедить одну блондиночку сыграть с ним в бильярд.
Если он не сможет уговорить её пойти с ним, его следующим планом будет

позвонить Чуе, но тот был так чертовски скуп в последнее время, особенно
когда дело доходило до того, чтобы продвинуться дальше. Типа, ладно, он
понимает, что тот девственник и всё такое, это была самая забавная часть
отношений с ним, но он не был таким пугливым, пока несколько недель наз—
— ЭЙ, УШЛЁПОК!
БДЫЩ!
Что-то твёрдое и немного острое врезается ему в затылок, и Ширасэ

спотыкается, одна рука взлетает к линии волос, когда он резко оборачивается.
— Какого—?!
И тут он видит свою девушку, бьющуюся, как маленький Тасманийский

дьявол, в руках своего парня, пытающегося остановить её от броска второй
туфлёй.
— Юан! МЫ ПЛАНИРОВАЛИ ЭТО В ПОЕЗДЕ—
— В ПИЗДУ ПЛАН!
О нет. Ой бля-я.
В какой-то степени, потому что Чуя немного более... покладист в спальне,

чем в обычной жизни, до этого момента Ширасэ не приходило в голову, что если
рыжий захочет...
Он может сломать Ширасэ лицо.
Ну, как бы уничтожить его.
Так что ему серьёзно нужно сгладить это, прежде чем Чуя устанет
сдерживать Юан.
— Слушайте, я могу объяснить—
— СЛЫШАТЬ НЕ ЖЕЛАЮ, — рычит Юан, размахивая ногами, когда Чуя

буквально держит её над землей, чтобы удержать от нападения. — ТЫ...
СОЗДАЁШЬ БИСЕКСУАЛАМ... ДУРНУЮ СЛАВУ!
— Что?!
— Ты в курсе, сколько девушек бросили меня, потому что думали, что у меня
есть член на стороне?! — шипит она, — А потом я узнаю, ЧТО ИМЕННО ЭТО ТЫ И
ДЕЛАЛ—
— Я не хотел обидеть никого из вас—
— Ой, заткнись, ты... — Чуя морщится, и Юан на минуту перестаёт

80/805
сопротивляться, чтобы помочь.
— Мудозвон? — предлагает она, и рыжий благодарно кивает.
— Да. Ты, МУДОЗВОН!
— Послушайте, — Ширасэ поднимает руки и медленно отступает, — Я

просто... начал общаться с вами обоими этим летом, потому что... вы оба такие
умные, красивые, и мне просто... было трудно выбрать, и... — он развёл руками с
обнадёживающей улыбкой, — я имею в виду... давайте жить дружно, а?
— ...Ты... — Чуя делает паузу, его глаза сужаются, — после того, как изменял
нам обоим, ты серьёзно предполагаешь, что мы... — Юан качает головой в знак
согласия, пока Чуя не выкрикивает, — МОРМОНЫ?!
— ДА—чт... стой, — она тормозит и поворачивается к Чуе. — Нет, не они...
Они оба разворачиваются друг к другу, образуя небольшое тайное

совещание.
— Я думал, они..?
— Нет... ну, может, в 1800-х годах? Но нет, я вообще сомневаюсь, что они
норм относятся к бисексуалами или геями, или... — Юан щиплет себя за
переносицу, — в любом случае, ты думаешь о полиамории—
— О чём?!
— Я расскажу тебе на обратном пути на поезде...
— СУТЬ В ТОМ, — они оба поворачиваются к Ширасэ, который начинает

медленно отступать, пробираясь обратно к бару, — ЧТО ТЫ КОЗЛИНА.
— И я сожалею об этом, — начинает Ширасэ, устремляясь к двери, когда Чуя

отпускает Юан, и она начинает целенаправленно идти к нему, подняв другую
туфлю в воздух, — Но нам правда не нужно прибегать к—
— О-о, — Чуя тонко улыбается, — Ты позволишь ей сделать это.
Ширасэ переводит взгляд с Чуи на Юан, когда та подходит ближе, и он

замечает, что рукава кофты Чуи задраны до локтя, и...
— Потому что если нет, я сделаю это сам, — рычит Чуя, гнев вспыхивает в его
нутре каждый раз, когда он вспоминает, как упорно Ширасэ настаивал на том,
чтобы зайти дальше в последние несколько недель, и хотя раньше Чуя был
готов, он не мог выкинуть из головы то, что сказал Дазай, и...
Теперь он знает — Дазай был прав. Обо всём, что тот говорил. С самого
начала.
— ...и если это буду я, ты окажешься в больнице.
Есть что-то успокаивающее в том, чтобы смотреть, как Юан выбивает из него
всю хуйню (а также даёт ему ещё несколько хорошечных ударов своей туфлёй.)
81/805
— Кстати, мы тут обменялись мнениями, и для того, кто спит со всеми
направо и налево, ты капец как плох в постели, ты в курсе?!
Это похоже на один из тех приятных моментов в подростковом фильме. Из

тех, где отвергнутые набрасываются на мудака, а потом вместе убегают в закат,
пока кто-то за кадром кричит: "От ДУШИ, девчата!".
И в какой-то степени так оно и есть.
На обратном пути в поезде они дают друг другу пятюню. Юан кажется
взбодрившейся, отомщённой и полностью довольной тем, как они смогли
унизить Ширасэ перед его друзьями.
— Боже... — протягивает она, скрестив руки на груди, пока Чуя провожает её

обратно в общежитие. — Поверить не могу, что мы потратили столько времени
на этого кретина...
— Ага, — тихо отвечает Чуя, почёсывая затылок. — Но теперь всё кончено,

наверное, — и, по крайней мере, он может сказать себе, что это хорошо, что они
узнали об этом так, иначе он мог бы потерять дружбу и с Юан. И, честно говоря,
с тех пор, как он поступил в универ, он ценит её больше, чем кого-либо ещё,
кого он до сих пор встречал.
— Чуя? — она останавливается перед дверью и поворачивается к нему. — Не

хочешь остаться на ночь? Мы могли бы посмотреть фильм или ещё что-нибудь...
— После такого? — Чуя мотает головой. — Я очень устал, я просто... — он

пожимает плечами, — пойду домой и лягу спать. Я напишу тебе завтра, хорошо?
— Ага, — Юан хмурится, внимательно наблюдая за ним. Расстроена ли она

тем, что только что произошло? Конечно. Но Ширасэ не был её первым парнем, а
Чуя... он невероятно преданный человек. И... Да, хорошо, Юан признаёт, он
немного наивен, но это просто недостаток жизненного опыта. Он наверстает—
Но прежде, чем она может продолжить свои опасения, Чуя уже развернулся,
чтобы вернуться в своё собственное общежитие.
__________________________
Дазай сказал бы, что это был самый хреновый Хэллоуин за всё время.
Во-первых, у него даже не было шанса взять своего младшего брата на игру
в "кошелёк или жизнь" — а он обещал, — и всё из-за какой-то грёбаной
путаницы с перелётом и из-за того, что его отец не сообщил школе Ацуши, что
Дазай хочет забрать его на вечер. И да, был ли Дазай раздавлен, объясняя
семилетнему ребёнку, что они должны отменить планы в последнюю минуту?
Абсолютно.
А потом, когда он попытался спасти хоть какую-нибудь крупицу вечера,

пытаясь подцепить девушку на вечеринке Фёдора в честь Хэллоуина, всё пошло
наперекосяк, когда Дазай появился без костюма, и когда Фёдор начал
82/805
подъёбывать его, Дазай украл его шапку и сказал: "Эй, посмотрите на меня, я
одет как забитый мудак".
И вот теперь он здесь, возвращается в свою комнату, без Ацуши, без

девушки, сытый по горло этим праздником.
Когда он пинком распахивает дверь, бросая ключи на стол и снимая куртку,

он готов лечь (вероятно, подрочить, если быть честным — не думая ни о ком
конкретно), принять душ и покончить с этим вечером—
Затем его встречает зрелище, которое немного страшнее, чем любой из

фильмов ужасов, которые он видел за последние несколько недель.
Дрожащий сгусток, полностью завёрнутый в футон, до такой степени, что

Дазай не может понять, его ли это сосед или крошечный серийный убийца,
лежащий в засаде.
— ...Чуя? — медленно спрашивает он, наполовину готовый к тому, что оттуда

в своей обиде выползет Саяко[14], чтобы упокоить его с миром. Потому что Чуя
вообще не должен быть дома сегодня вечером. Хэллоуин — это своего рода в
целом извращённый праздник, и он уверен, что у этого чмошника, с которым
встречается рыжий, был какой-то план, чтобы Чуя оделся в какой-нибудь
странный наряд и сделать с ним немыслимые— ну...
Хорошо. Похуй. Может быть, это потому, что Дазай знает, что он сам говнюк,
и это то, что он сделал бы—
— Уходи.
Дазай замирает при звуке его голоса. Это странно. Дазай всегда был...
холоден. Откровенно отстранён от людей, не входящих в его семью, особенно
когда он не знает их достаточно хорошо.
Но голос Чуи звучит грубо.
Будто он плакал уже несколько часов.
И Дазай... не ожидал того, что из-за этого почувствует.
Да, его сосед наивный, капризный и раздражающий — до такой степени, что

даже Дазай хочет слегка показать ему, как обстоят дела в реальной жизни — но
он никогда этого не делает. Он дразнит. Мучает. Совсем немного нарочно
смущает его, но... С того самого первого дня он никогда не заходил слишком
далеко. Потому что хочет он это признать или нет...
— Чуя—
— Я сказал, уходи! — цедит Чуя, съёживаясь в ещё более крошечный комок

под своим футоном.
...Дазаю не всё равно.
— ...Что случилось? — его голос на удивление мягок, но не настолько, чтобы

заставить Чую открыться.
83/805
— Именно то, что ты сказал, хорошо? — тихо отвечает Чуя, его голос
срывается. Дазай секунду стоит в недоумении, пытаясь собрать всё воедино,
но...
Он осторожно ставит одну ногу на их клейкую ленту на полу и аккуратно

пересекает комнату, пока не оказывается рядом с кроватью Чуи.
— Что-то с Ширасэ?
Его сосед не откликается, но дрожь из-под одеяла говорит Дазаю, что он

только что вызвал ещё один безмолвный всхлип.
Оу.
// «Позволь мне преподать тебе небольшой жизненный урок...» //
Дазай морщится. Он идиот.
— ...Чуя, то, что ты сейчас чувствуешь—
— Заткнись! — Дазай вздрагивает, когда Чуя отдаляется от него,

переворачиваясь лицом к стене, и шмыгает носом. — Ты понятия не имеешь, что
я чувствую, ясно?!
— ... — Дазай садится на край кровати Чуи, отвернувшись от него.
Как ни странно, в этом он довольно опытен.
— Я понимаю, если ты мне не веришь или хочешь, чтобы я ушёл, — Чуя

прерывается, со слезами глядя на чёрноту под простынёй, сбитый с толку тем,
как мягко звучит голос Дазая. — Но я знаю, — одна рука тянется к спине рыжего,
ложась поверх одеяла. — И он просто ничтожество, ясно? — Чуя молчит, и Дазай
продолжает, — Неважно, насколько ты хорош собой, умный или весёлый, такие
парни, как он... им нет никакой разницы. Это просто с ним что-то не так, а не с
тобой.
— Это н-неправда, — Чуя обхватывает себя ещё крепче. — Я был глуп.
— Ты доверял ему.
— Это было глупо! — голос Чуи снова срывается. — Ты был прав, окей?! Я
просто... глупый... доверчивый... тепличный маленький ребёнок, ясно?! Я понял,
так что если ты просто прикидываешься милым, чтобы позлорадствовать,
прекрати—
— Эй, — Дазай протягивает руку и берётся за край одеяла, стягивая его с

головы Чуи, и теперь он может видеть его.
Чужие щёки горят, глаза опухли и покраснели, он выглядит таким чертовски

несчастным, и... Дазай поймал себя на том, что хочет задавить Ширасэ своей
машиной. А потом проехаться по нему ещё раза два.
84/805
Может, три.
— Я говорю серьёзно, — судя по интонации, с которой говорит Дазай, Чуя не

может в этом сомневаться. — Ты не глупый.
Дазай не понимает, какое воздействие оказывают эти слова.
Родители Чуи всегда были любящими, заботливыми, особенно его мама.
Но последние пять лет... Каждый человек в его жизни, независимо от того,

как сильно они его любят, пытались внушить ему его собственные пределы. Они
всего говорят: "Ты сильный, но..." или "ты умный, но...".
Всегда прилагается шкала. Дазай не выражает ничего подобного. Только не

сейчас.
— Я не знаю... — Дазай устало вздыхает, — Я не знаю, как строятся хорошие

отношения, но я знаю, как строятся плохие. Это всегда начинается с недоверия
друг к другу.
Он видел это слишком много раз.
— Доверие к нему не сделало тебя глупым, это просто означало, что ты был
хорошим партнёром.
Чуя не знает, что об этом думать. Потому что слова Дазая... они имеют
эффект, он правда чувствует себя лучше, но... Почему Дазай вообще говорит всё
это? Почему он так добр?
— ...Если ты чувствуешь вину из-за того, что сказал, — голос Чуи такой
слабый, он совсем на себя не похож. — Я прощаю тебя, хорошо? Тебе не нужно—
// «...Мне жаль.» //
// «...Ладно.» //
Дазай добился большего прогресса, чем он когда-либо надеялся, но это было

не намеренно.
— ...Я не... — Дазай зажмурился, на мгновение стиснув зубы. — Я просто... —

он медленно выдыхает. Это не похоже на него — искать слова. Терять
самообладание. На него не похоже быть таким серьёзным.
Бля.
Бля, бля, бля—
— Я просто предлагаю...
Чуя моргает, устало приподнимается и вытирает глаза.
— Предлагаешь что?
85/805
— ... — Дазай поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и Чуя может
сказать: тот не испытывает вину, или манипулирует, или дразнит, или что-то
ещё — это искреннее предложение. — Перемирие?
— ... — Чуя наклоняет голову. — Что?
Уголки губ Дазая слегка опускаются, и он задумчиво хмурится — не тот

беззаботный взгляд, который постоянно видят все остальные. И это странно —
обычно Чуя ассоциирует интимные моменты с теми, где ты можешь увидеть
кого-то более расслабленным, но...
Это что-то... особенное — видеть, как Дазай на минуту перестаёт

притворяться. Даже если он и Чуя противоположность друзей, и оно не должно
иметь значения...
В этот крошечный, хреновый момент — это приятно.
— Если хочешь плакать, ударить меня, что угодно, — Дазай пожимает

плечами, — Я ни слова об этом завтра не скажу.
Чуя смотрит на него широко раскрытыми глазами, а Дазай перебирает

множество вариантов возможных исходов. Получить пощёчину, удар по лицу,
просьбу "отъебаться" (хотя, зная Чую, он, вероятно, сказал бы "смыться", потому
что, ну, он смешон—)
— ...Обещаешь?
Дазай кивает, ожидая, а затем—
Чуя просто наклоняется вперёд, пока его лицо не прижимается к рёбрам

Дазая, и тот чувствует влагу на чужих щеках через свою толстовку, когда руки
рыжего крепко обхватывают его за талию.
И это невероятно для Дазая, что после того, каким полнейшим мудаком он
был по отношению к Чуе, тот готов просто цепляться за Дазая вот так и плакать
навзрыд.
// «Я был так глуп...» //
Дазай помнит, с какой ненавистью к самому себе звучал Чуя, когда сказал
это. И это кажется... Неправильным.
Он не может сказать это вслух, но...
Быть таким открытым, таким доверчивым, таким уязвимым, это... довольно

смело. И, может быть, если бы он сам был немного более зрелым — он знает, что
немного лицемерит, когда критикует Чую с этой стороны, — он смог бы
признать, что немного завидует этому.
Дазай не знает, как быть таким. Ни с кем.
Когда он рос, если что-то его расстраивало, он довольно быстро свыкся с

мыслью, что рядом с ним никого не будет. Так что он просто... перестал
86/805
реагировать.
— Я... Прости... — запинается Чуя, убирая своё лицо, — Я знаю, что некоторые
парни... чувствуют себя странно, обнимая других парней, так что... — он издаёт
тихий звук удивления, который отказывается классифицировать как "писк",
даже если тот был высоким, когда Дазай тянет его назад, прижимая Чую к себе.
— Ты не очень внимательно слушаешь, да? — уголки губ Дазая чуть-чуть

приподнимаются.
Чуя тихо сопит, уткнувшись носом в чужую толстовку, стараясь не отставать

от того, что говорит его голова, и от странного, запутанного волнения,
происходящего в его животе. Что-то между разбитым сердцем и бабочками.
Одну часть он понимает. Другую...
Его руки сжимаются вокруг Дазая, глаза снова наполняются слезами, сердце
болезненно бьётся в груди. Это никогда не помогало ему раньше, и не начинает
сейчас.
— Я просто не хочу, чтобы ты—
— Чуя, — Дазай мотает головой, позволяя тому подтянуться, пока он

полностью не оказывается в руках Дазая, уютно устроившись между его ног,
усевшись и положив голову Дазаю на грудь.
И это странно.
Потому что Чуя чувствует... Безопасность.
И это звучит как ужасно глупый, банальный способ описать это, но так оно и
есть. Будто Дазай серьёзно имеет в виду то, что говорит, и независимо от того,
насколько жалким, незрелым или слабым представляется из себя сейчас Чуя, он
правда не будет придавать этому большого значения позже.
В первый раз Дазаю пришлось сделать что-то подобное, когда ему было
девять лет. Возраст, когда ты считаешь свою мать самой красивой женщиной в
мире, и кажется непостижимым, что ты видишь то, чего не должен видеть.
Твой отец с какой-то безликой незнакомкой в своих объятиях. И когда ты

пытаешься спросить, это приводит к тому... что ты видишь свою мать плачущей
в её спальне, безутешной, пытаясь помочь ей, когда ты понятия не имеешь, как
это сделать. И этом возрасте, когда ты видишь, что твой родитель плачет вот
так...
Это страшно. Это заставляет тебя чувствовать себя таким беспомощным.
Так что сейчас, потирая одной рукой спину Чуи, прижимая его к себе, пока
тот рыдает у него на шее, он всё ещё чувствует себя беспомощным, но не
испытывает страх.
Только грусть, злость, и независимо от того, хочет он это признать или нет —
желание защитить.
87/805
Что глупо.
Чуя не пытается отстраниться, а Дазай не заставляет его. В конечном итоге

они смотрят фильм на айпаде Чуи, рыжий подтянул колени к груди, сидя между
ног Дазая и тяжело опираясь на него спиной.
Фырканье Дазая не обижает, когда Чуя вздрагивает от одного из скримеров.

Это даже мило.
— Почему из всего существующего ты захотел посмотреть "Судную ночь",

когда тебе грустно? Ты мазохист, что ли?
Чуя поднимает на него взгляд, шмыгая носом и поднимая бровь.
— Это люди, которым нравится боль, верно?
— ... — Дазай сопротивляется каждому желанию в своём теле выкинуть

шутку, и одерживает победу. — Угу.
Чуя переводит взгляд обратно на экран, мотая головой.
— Если мне страшно... — он протягивает руку к коробке с салфетками,

которую Дазай выудил из шкафа, и снова вытирает глаза, — Мне не грустно.
— ... — Дазай пожимает плечами, сдерживая улыбку, и кладёт подбородок на

макушку Чуи. — Понял-принял.
Чуя кажется маленьким, но удивительно весомым в его руках. Вес его

надёжный, успокаивающий, даже если это Дазай здесь тот, кто утешает. И
Дазай вспоминает кое-что, что он заметил в первую ночь их знакомства — кое-
что, что он забыл.
Чуя так хорошо пахнет.
Ни один из них точно не знает, когда они заснули, и когда Дазай

просыпается на следующее утро, Чуя всё ещё спит, как камень, прижавшись к
его груди, их ноги переплетены в простынях.
Он всё время пытается сказать своему мозгу, что это странно, но... это не
так.
Блять.
Дазай целый час тихо ведёт переговоры с самим с собой, убеждая себя, что
собирается двигаться. Он рассеянно проводит пальцами по рыжим волосам,
наблюдая, как отдельные пряди проскальзывают в мягком утреннем свете.
Десять минут. Он встанет через десять минут.
Чуя не храпит, но издаёт тихое ворчание и вздохи, когда прижимается к

груди Дазая, мягко выдыхая напротив его толстовки.
Дазай ещё никогда не спал в одной постели с кем-то другим. Он делил её

ради временных приступов исследования девичьего тела, но не более чем на
88/805
несколько часов.
Всё не так плохо, как он думал.
Саммари следующей главы:

Мальчики будут делиться "образовательным" опытом. (спойлер: там порно)
89/805
7. Половое воспитание
Чуя с несколькими извинениями вырывается из его объятий около

десяти утра и поспешно убегает в душ, объясняя это тем, что ему жарко.
Дазай верен своему обещанию и не затрагивает тему того, что происходило

вчера. Ни разу. И их отношения, которые раньше можно было бы назвать в
лучшем случае воинственными, а в худшем — враждебными, начинают
меняться.
Первый шаг — это когда Чуя покупает Дазаю завтрак в то утро — уклончивый
акт благодарности, и Дазай настаивает, что это не обязательно.
Следующий, когда Дазай приглашает Чую погулять со своими друзьями и

фактически учит его пить — что больше, чем просто неуклюжие, быстрые шоты
текилы в дешёвой забегаловке.
— Тебе не нравится? — Дазай смеётся, когда Чуя морщит лицо, слизывая

пивную пену с губ. — Это самое сладкое, что у них тут есть на разлив.
— На вкус... — Чуя делает это малюсенькое, чересчур драматичное

выражение лица, которое оставляет Николая ужасно обиженным, но Дазай
может безмолвно признать, что оно очаровательно, — как чёрствый хлеб.
Гоголь фыркает, цепляясь за руку Фёдора.
— Ты должен распробовать! — он возмущается, выглядя совершенно

оскорблённым. — Но оно сделано из пшеницы, так что, очевидно, на вкус будет
немного похоже—
Фёдор утихомиривает его, запихивая тому в рот горстку кренделей и

закатывая глаза, пока его парень угрюмо жует их.
— У людей могут быть разные вкусы, дорогуш, расслабься.
Но Фёдор замечает, как мягок взгляд Дазая, когда рыжий не смотрит.
// «Есть какой-то парень, который тебе нравится, или типа того?» //
— Вот, попробуй теперь это...
// «Эти чувства проходят?» //
— Бэ—ДАЗАЙ, зачем ты дал мне это пить?! Это было МЕРЗКО!
Ответа Дазая достаточно, чтобы сказать Чуе, что он ведёт себя как
придурок.
— Я... хотел посмотреть, выплюнешь ли ты это..!
И он выплюнул, так что предсказания Дазая, как обычно, сбылись.

90/805
— На вкус как мусор!
— Ты можешь сказать "залупа", знаешь, — Дазай ухмыляется, подперев

рукой подбородок. Чуя замечает, как близко их лица, и его глаза слегка
расширяются от досады и смущения, отклоняясь назад.
— Я знаю, — отвечает он, ёрзая, и Дазай наклоняется ближе.
— Всё хорошо, мы можем сказать это вслух, давай, "з-з-з...".
Глаза Чуи сузились в ярости, даже если цвет его лица бордовый.
— З-з-з-заткнись.
Они всё равно ругаются. Постоянно.
— Чуя! — скулит Дазай, с досадой свисая вниз головой с кровати. — Юан

сказала, что я могу попробовать!
— Маски для лица по пятницам — это наша фишка, ты, паразит!
— Но!
— Никаких "но"! — Чуя бросает на него свирепый взгляд, скрестив руки на

груди, пытаясь вернуться к своему дзэну. Его волосы собраны в пучок одной из
пушистых зелёных резинок Юан, на лице синяя тканевая маска, а его подруга
красит ногти на ногах. — Кроме того, то, что она сейчас одна, ещё не значит,
что я позволю первому же подонку, который заинтересуется ей, вмешиваться в
наше времяпрепровождение!
— Если бы я был заинтересован, я бы сделал что-нибудь более

мужественное, чем просто попросил посидеть с ней в маске для лица! — стонет
Дазай.
— Хочешь сказать, что ты не заинтересован? — Юан поднимает голову,

притворяясь очень обиженной, — Я что, уродина? Я думала, тебе нравятся все, у
кого есть грудь и энтузиазм...
Дазай открывает рот, чтобы возмутиться насчёт того, насколько это

оскорбительно, но...
Не ему вообще оправдываться, потому что это довольно... верное замечание.
— Ты великолепна, — возражает он ей, одаривая её очаровательной,

ослепительной улыбкой, которая вся состоит из белоснежных зубов и ямочек на
щеках, будто он в какой-то грёбаной рекламе зубной пасты, и Чуя хочет выбить
все его зубы. — Но я не хочу, чтобы чиби злился на меня...
— Ну, — Юан выглядит немного более удовлетворённой этим, её щёки

приятно залились румянцем от комплимента, — пока ты считаешь меня
великолепной...
— Кроме того, — Дазай зевает, его волосы свисают с того места, где они
91/805
обычно падают на лоб, делая его на самом деле похожим на подростка. Типа.
Странно невинным, даже если Чуя знает, что он настоящий гремлин. — Я ещё
никогда не пробовал увлажняющие штуки или средства по уходу за кожей, так
что—
— Погоди, — Юан замирает, с ужасом глядя на гладкое, сравнительно

безупречное лицо Дазая. — Никогда?!
Дазай наклоняет голову.
— Да?
— Это... — Юан стонет, потирая лицо руками и слегка раздражённо впиваясь

ногтями в щёки, — это так нечестно!
— Именно, поэтому не давай её ему!
— Теперь я просто хочу посмотреть, сможешь ли ты улучшить

совершенство...
— Юан! Ты на чьей стороне?!
Именно так Дазай оказывается между ними, закинув руки по обе стороны на
их плечи, нося на лице свою собственную тканевую маску, когда они смотрят
"Дрянных девчонок" на ноутбуке Чуи.
— Ю-чан, ты не могла бы дать мне немного попкорна? У меня руки заняты.
И, конечно же, подруга Чуи кажется довольной, прижимаясь к большим,

мужественным — вставьте закатывание глаз здесь — плечам Дазая, пока она
кормит его попкорном, а всё, в чём заинтересован Чуя, это смотреть фильм и
забывать, что у Дазая есть бицепсы, потому что это просто грёбаные формы
тела.
— Чуя-ч—
— Повторишь?
— ...Чуя?
— Да?
— Не мог бы ты дать мне глоток воды?
— ...
— И я должен заметить, прежде чем ты выльешь на меня бутылку или что-то

такое, это маленькая кровать, и на тебя с Юан тоже попадёт.
Чуя испепеляет его взглядом, но даёт Дазаю воды.
___________________________
92/805
Через пару недель оба парня заимели то, что они определили бы как, ну-у...
Невероятно, но факт — они друзья.
Что странно для Дазая, потому что у него было много друзей до этого, но ни
один из них не звонил, чтобы проверить его, когда становится слишком поздно,
чтобы убедиться, что он не лежит мёртвым где-нибудь в канаве.
Это странно, потому что, кроме Одасаку, никто никогда не проверял Дазая
таким образом.
Или порой, когда они обедают вместе в университетском кампусе, и взгляд

Дазая перемещается по группе девушек, Чуя мотает головой, откинувшись на
спинку сиденья и потягивая свой чай с пряностями.
— Не эта.
Дазай поворачивается, чтобы поднять бровь на своего соседа, одна рука

закинута на спинку его стула.
— А? Почему нет?
— Она хорошая, — Чуя зевает, подтягивая под себя одну ногу. — Ты

определённо оставишь её в слезах.
И Чуя не единственный, кто... курирует девушек, с которыми гуляет Дазай.
— А с этим что не так? — Чуя хмурится, глядя, как Дазай проводит пальцем
на следующий профиль в Тиндере на телефоне Чуи. — Он был милым!
— И он был ростом с метр восемьдесят.
— И что?!
— Слишком высокий для тебя.
— Слишком высокий?! — Чуя закатывает глаза. — Ты такого же роста, и я

могу справиться с тобой—
— Не-а, — Дазай мотает головой, зевая, — может, чисто по силе и да, но я

довольно хитрый. Кстати о птичках... — он поднимает бровь, глядя на Чую. —
Мне тут кое-что интересно было.
— Я точно могу надрать тебе зад... — Чуя прожигает его взглядом, и Дазай
улыбается так, что это говорит о том, будто он знает что-то, чего не знает
рыжий, а случается такое часто, и это раздражает. — ...но что?
— Ну, — Дазай откидывается назад, рассеянно поигрывая одной из своих

серёжек. — Когда мы переехали в общежитие, после того, как ты меня ударил—
— Ещё одно доказательство того, что я могу выбить из тебя всю херню—
— Умница, с этим словом ты уже справляешься. Но я не сопротивлялся,

помнишь?
93/805
Чуя дуется.
— Почему ты сказал, что Ширасэ выше меня?
Приехали.
— Я... — лицо Чуи становится всё краснее и краснее с каждой секундой, пока
он отчаянно ищет абсолютно нормальное, не смущающее объяснение. — Я был
зол на тебя?
Дазай медленно приподнимает бровь.
— ...И ты решил, что если парень выше меня, то это месть?
— ... — Чуя резко отворачивается.
— ... — на лице Дазая медленно расплывается улыбка. — Ты пытался

заставить меня ревновать?
— Зачем мне пытаться заставлять тебя ревновать?! — возмущается Чуя, его

голос слегка надламывается от негодования. — Это не сработает, и я ничего из
этого не получу—
— Я могу придумать парочку вещей.
— Что? Например, чтобы я снова дал тебе пощёчину?
Дазай не выглядит особо устрашённым.
— Мне кажется, тебе просто нравится давать мне пощёчины.
— Мне кажется, тебе нравится получать пощёчины, — парирует Чуя, положив

руку на бедро, его сердце колотится, кровь стучит в ушах.
И Дазай ухмыляется.
— От твоих маленьких ручонок? — задумчиво говорит он, поднимая вверх

одно из запястий Чуи, показывая, насколько длинные его собственные пальцы
по сравнению с чужими. — Это в некотором роде забавно—
УДАР!
Голова Дазая резко поворачивается в сторону, в то время как Чуя прижимает

руку к груди, и цвет его лица совпадает с цветом волос.
— Ладно, — Дазай фыркает, потирая краснеющее пятно на щеке, — Это

определённо забавно...
— Ты что, один из тех мазохистов?! — Чуя сверкает глазами, — Потому что я

вообще не—
— Вообще-то я садист, но сейчас не об этом... — он прерывается, заметив,

что Чуя таращится. — ...Почему ты смотришь на меня так, будто я только что
94/805
пнул щенка?
— Тебе нравится мучить людей? — Чуя затаил дыхание, будто тот сознался в
каком-то преступлении, и Дазай долго смотрит на него.
— ...Чуя... — выражение лица рыжего не меняется. — Ты... — Дазай смотрит

на него так, словно тот живёт на другой планете. — ...Ты ведь понимаешь, что
садомазохизм относится к сексу, да?
Челюсть Чуи падает.
— Чт... людей... заводит это?!
— Что именно ты думаешь они делают?
— Я не знаю... типа... бьют плетями?!
— Я... — лицо Дазая падает на его ладони, а плечи трясутся. — Чуя, я...
— Ты смеёшься надо мной?!
— Нет, я... — Дазай со слезами на глазах пытается сдержать смех, — Я

правда стараюсь не делать этого, ты даже не представляешь, как это тяжело
для меня...
— Потому что ты ужасен?!
— Да! — Дазай практически хнычет, борясь с каждым порывом в своём

маленьком злом мозгу убедить Чую, что БДСМ — это всего лишь что-то типа
тайного культа для серийных убийц, но они зашли очень далеко, и Дазай не
хочет разрушить это. — Ладно... о чём вы с Мудасэ—
— ...это тупое прозвище—
— ...Ширасэ говорили раньше?
Чуя делает паузу, глядя на Дазая широко раскрытыми глазами.
— Ты имеешь в виду... о сексе? Я... какое это имеет значение?
— Ты когда-нибудь смотрел с ним порно? — молчание Чуи, похоже, означает

"нет". — ...Ты вообще смотрел хоть какое-нибудь порно?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом?! — огрызается Чуя, чувствуя себя

абсолютно смущённым.
— Ну... потому что порно... — Дазай хмурится, пытаясь объяснить. — Это типа
как ты начинаешь с базовых вещей, а потом алгоритмы большинства сайтов
подкидывают предложку, показывая всё больше и больше других вещей, так что
если бы ты смотрел порно, даже если ты не заинтересован в некоторых
разновидностях, ты бы знал о них.
— Ты что, порно-гуру или что-то в этом роде?! — Чуя скрещивает руки на

груди, желая сжаться в маленький комочек и умереть.
95/805
— Наверное? — Дазай пожимает плечами. — Ну, в смысле... раньше я так не
думал, но по сравнению с тобой, думаю, да. Подожди... — он прерывается и
бросает на Чую любопытный взгляд, лезя не в своё дело. — Если ты не смотришь
его, то как же ты дрочишь?
— Не называй это так! — скулит Чуя, натягивая свою толстовку на голову.
— ...А как ты это называешь?
— Личное время! — Чуя туго затягивает завязки на толстовке, чтобы скрыть

лицо. — Неважно... просто... я использую своё воображение, понятно?!
— Тебе настолько неловко? — спрашивает Дазай, поднимая бровь. Разговор с

другим парнем о мастурбации — это вполне естественно. Даже в старших
классах это всегда казалось вполне обычным делом. И они друзья, так что... это
нормально, верно?
— Я не очень хорош в этом, — бормочет Чуя, радуясь, что его не видно, —

или вещах вроде этого.
— Вещах, — Дазай хмурится. — Типа... в сексе в целом?
— ...Да.
Дазай сомневается в этом. Для кого-то вроде Ширасэ быть с ним в течение
нескольких месяцев... ну...
Чуя достаточно миловидный для парня, и тело у него красивое, но Ширасэ

только внешности вряд ли достаточно, чтобы находиться в отношениях такое
количество времени.
Это означает, что Чуя, вероятно, был в этих вещах неплох. По крайней мере,
лучше, чем он думает.
— ...Как далеко вы с Ширасэ зашли, поточнее? — медленно спрашивает

Дазай, зная, что ответ ему не понравится, но чёрт возьми, он ничего не может с
собой поделать.
— ...В основном орал, — тихо говорит Чуя. — Однажды мы попытались зайти

немного дальше, но... Я был вынужден заставить его остановиться. Было
слишком больно. И он не был готов попробовать наоборот, так что—
— ...Было больно? — Дазай резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на

него, и на секунду забывает скрыть гнев в своём голосе. — Почему это было
больно?!
Чуя съёживается.
— Я уже сказал тебе, что я в этом не очень хорош, ладно? Наверное поэтому
он и начал спать с Юан на стороне... — неправда, потому что тот начал общаться
с ними одновременно. Но он не ожидал суровости в голосе Дазая.
— Никогда так не говори. Послушай... суть не в том, что "хорош" ты или

96/805
"плох", я... — Дазай щиплет себя за переносицу. — На минуту я стану серьёзным,
ладно?
Чуя немного удивлённо выглядывает из-за своей толстовки, но, как и всегда,
по какой-то странной причине испытывает небольшую радость, что Дазай
вообще хочет быть серьёзным рядом с ним.
— ...Что?
Дазай делает глубокий вдох.
— С любым парнем, с которым ты... если ты позволишь им прикасаться к тебе

так, то... это их работа — чтобы тебе было хорошо, ладно? Не наоборот. Поэтому,
— он пытается думать об этом, будто разговаривает со своим младшим братом
или что-то такое. Вроде того, как он хотел бы, чтобы обращались с Ацуши лет
так через двенадцать — если тому вообще будут нравится парни таким образом,
Дазай не в курсе. И это смешно, потому что Чуя так-то на два месяца старше, но
это как-то не ощущается.
Дазай успокаивает себя. Просто как глупый, наивный, немного милый,

беззащитный младший брат.
— Поэтому, если какой-нибудь парень попытается свалить вину на тебя, если

тебе не будет хорошо — он лжёт, он мудак, или просто очень плох в постели. Он
вообще использовал смазку?
Чуя моргает.
— Эм... Я не автомобильный двигатель или что-то в этом роде...
— ...Извини, что? — Дазай быстро моргает, пытаясь сообразить, — Чуя, нет...

это не... — затем он замечает, как Чуя смотрит на него в полном
замешательстве, и вздыхает. — Ты должен использовать смазку практически
для любого вида секса, но... анальный секс не должен причинять боль...
— А почему ты так много знаешь об анале? — Чуя хмурится, — Как-то не

совсем похоже, что ты когда-либо—
— Хочешь верь, хочешь нет, — Дазай закатывает глаза, — но есть много

девушек, которым нравится в зад, Чуя.
— ...Серьёзно?! — недоверчиво спрашивает Чуя, и Дазай продолжает.
— Честно говоря, доставить девушке удовольствие при анале может быть

даже сложнее, чем парню.
— ...Почему?
Дазай смотрит на него так, словно они говорят на двух разных языках.
— Ну... из-за... — и в кои-то веки даже он выглядит немного смущённым, —

...простаты?
— ...Я... — Чуя делает паузу, пытаясь вспомнить один урок полового

97/805
воспитания, который у него был в старшей школе, и который, честно говоря, не
был супер информативным. Он был в основном сосредоточен на том, чтобы
избежать подростковой беременности, и ответ Чуи был таким: "Я почти уверен,
что моего собственного рвотного рефлекса достаточно, чтобы помешать мне
когда-либо зайти так далеко с девушкой".
Потому что, знаете ли, он был тем парнем, которого стошнило во время
"Жизнь Адель".
Но суть в том, что он не может припомнить ничего о простате.
Ну, типа, он знает, что она там. Он просто предполагал, что она как-то
связана с возможностью иметь детей или что-то такое.
— ...Какое она имеет отношение к анальному сексу?
Дазай долго смотрит на него, а потом снова опускается лицом в руки.
— Дай мне секунду.
— Зачем?!
— Мне просто нужна минутка.
— С чего тебе—
— Это всё равно, что давать урок полового воспитания Бэмби, окей?!
— БЭМБИ?! — пищит Чуя, стягивая с себя толстовку, — Ты кто, мой отец?!
— Я не знаю, может, он нашёл что-то в домашнем обучении—
— Домашнее обучение и есть причина того, почему я такой, ясно?! Мне не

нравится ничего не знать, или... или быть идиотом—
— Ты не—
— Я "да"! — ворчит Чуя, прижимая руки к лицу. — Это как... такое чувство,
что все остальные находятся на пятнадцатом уровне или типа такого, а я
застрял на первом...
— Жизнь — это не РПГ, дубина.
— Я знаю, но... — Чуя съезжает вниз. — Мне надоело играть в догонялки с

ровесниками.
— ... — не делай этого. — Ну...
Это ошибка.
— Если ты... — Дазай отводит взгляд, потирая затылок.
Отмена. Остановись. Не надо.
98/805
— Тебе нужна... — Дазай обрывается, убеждая себя не спрашивать, но —
— Нужна что?
— ...Помощь?
Они пристально смотрят друг на друга.
— Нужна ли мне помощь... с... — медленно спрашивает Чуя, пытаясь

сообразить. — ...Сексом? — затем его лицо становится совершенно красным. —
Ты говоришь, что хочешь—?!
— Нет! — инстинктивно отвечает Дазай, — Я просто... я имел в виду... — он

отводит взгляд и вздыхает. — Только так, чтобы ты не чувствовал себя... не
имеющим понятия.
— ...Почему ты вообще готов это сделать? — Чуя хмурится, отодвигаясь,

чувствуя себя отчасти неуверенно после того, что произошло за последние два
месяца. — Это... разве это не вызывает у тебя отвращение?
Когда Дазай представляет Чую в своей постели, он чувствует

противоположность отвращению, но...
— Смотри... — Дазай тяжело вздыхает, потому что он ещё не говорил этого

вслух. Но сейчас, кажется, самое подходящее время попробовать. — Я би, так
что... — он не упускает из виду, как Чуя заметно напрягается, — это не вызовет у
меня отвращение или что-то в этом роде. Но если ты хочешь подождать и
сделать это с кем-то особенным, я понимаю, это нормально.
— ...Ты би? — медленно переспрашивает Чуя, поворачиваясь и глядя на

Дазая. — Но ты говорил—
— Я тут много о чём поразмыслил, — Дазай отводит взгляд. — И я был не

прав. Но я би.
— ... — Чуя прерывисто вздыхает. — Оу.
— Но, как я уже сказал, если ты хочешь, чтобы это было по-особенному... —
потому что Дазай полагает, что именно этого Чуя и хочет — он всегда был
глупым маленьким романтиком—
— Нет, — обрывает его Чуя, мотая головой. — После Ширасэ... — он вздыхает,

глядя на свою чашку с чаем. — Думаю, мне было бы лучше, если бы это было с
другом, — они оба замерли, потому что это первый раз, когда кто-то из них
признал их новообретённую дружбу, но... это приятно. — И не похоже, что кто-то
из нас что-то чувствует друг к другу, так что... это менее стрессово.
— Верно, — Дазай соглашается немного слишком быстро, — Это было бы

неловко, если бы был риск, что ты влюбишься в меня или что-то такое... так что,
всё же, хорошо, что я был таким придурком, когда мы встретились—ай! — он
морщится, когда Чуя бьёт его по руке.
— Перестань быть идиотом.
99/805
_________________________
Они составляют план.
Первый шаг прост: базовые правила.
Они не собираются заниматься прям настоящим сексом, потому что, по

словам Чуи, это может сделать вещи "странными".
И сейчас они сидят на противоположных сторонах комнаты, обсуждая

детали, Чуя только из душа и завёрнут в одеяло.
— Ты хочешь, чтобы я целовал тебя, или есть ограничения?
Сердце Чуи тревожно стучит от этой мысли, потому что поцелуй Дазая — это
пьяное воспоминание, которое ему нравится немного слишком сильно.
— Только не в губы.
— Но в другие места можно?
Чуя не совсем уверен, зачем тому это делать, но натянуто кивает.
— И я поверить не могу, что предлагаю это, — Дазай тяжело вздыхает, — но

думаю, что тебе нужно стоп-слово.
Чуя высовывает голову, как сурикат, выходящий из своего логова.
— Что?
— Ты, наверное, будешь очень смущён, так что... это поможет мне понять,
действительно ли тебе нужно, чтобы я остановился.
— ...Ладно, — Чуя хмурится, — Но что это?
— Просто рандомное слово, которое ты можешь использовать, чтобы сказать

мне, что ты хочешь, чтобы я немедленно остановился, — Дазаю раньше не
приходилось использовать его вне сессии, но эй, это уникальный случай.
— Как насчёт... Бейонсе?
Дазай сопротивляется желанию сделать фейспалм, и ему приходится

напомнить себе, что Чуя его ровесник, прежде чем он начнёт чувствовать, что
развращает настоящего ребёнка.
— Может, лучше слово, которое звучит немного серьёзнее? Ну, типа что-то
такое, что не собьёт настрой?
— О... — Чуя хмурится, погружаясь в раздумья. — А что насчёт "Йемен"? —

предлагает он, его тон совершенно мрачен.
— ...Что?
100/805
— Война, которая там сейчас идёт, очень расстраивает! С этого ты не
будешь смеяться—
— О боже, — Дазай закрывает лицо руками, потому что Чуя говорит

совершенно серьёзно.
— Что?
— Окей, знаешь что? Мы просто остановимся на "красный". Это достаточно

базово, — предлагает Дазай, — Тебе подходит?
Чуя медленно кивает, слегка садясь.
— Так... мы сделаем это прямо сейчас?
Дазай приподнимает бровь.
— А ты хочешь назначить встречу на воскресенье в три?
Чуя краснеет.
— Не будь козлом, — ворчит он, смотря, как Дазай встаёт с собственной

кровати.
— Ты можешь думать иначе, — пожимает плечами тот, — но это был

искренний вопрос с моей стороны.
Он начинает стягивать свою толстовку через голову, отчего футболка под

ней задирается вверх, открывая вид на острые линии бедренных костей, на
удивительно подтянутый живот и... Чуя пытается не сглотнуть шумно при виде
чужой V-линии, но в итоге не сдерживается.
— Подожди... ты разденешься?
Дазай тормозит, глядя на него так, словно он не в себе.
— Зачем мне быть голым?
Чуя отпрянул, и его лицо ощущается таким горячим, будто он вот-вот умрёт.
— Ну, это ты снимаешь вещи...
— Потому что, — Дазай показывает на свою футболку с короткими рукавами,

оставляющую руки голыми, если не считать бинтов на запястьях и предплечьях,
— так легче маневрировать?
Ой. Что ж. В этом есть смысл.
— Оу, — пробормотал Чуя, чувствуя себя немного неловко, полностью садясь,

прислонившись к спинке кровати и подтянув колени к груди. — Ладно.
Дазай замедляется возле своей кровати.
— Ты хочешь, чтобы я разделся?

101/805
— Нет! — Чуя резко поворачивает голову, чтобы отвести взгляд. — С чего бы
мне этого хотеть?!
— Не знаю, — Дазай закатывает глаза. — Ну, в смысле я собираюсь близко и

лично познакомиться с твоей задницей, так что если бы ты хотел, чтобы я
разделся, я бы понял—
— Огосподибоже не говори это так! — Чуя почти кричит, заставляя себя

говорить тише, чтобы Куникида не подумал, что они снова дерутся, и не
ворвался внутрь.
Они уже приняли меры предосторожности с этой стороны, заперев дверь и

включив стерео, но кто знает.
— Послушай, я просто хочу сказать, что если тебе так удобнее, то я могу—
— Хорошо! — огрызается Чуя, — Просто... сними футболку, наверное.
— Ты хочешь, чтобы это сделал я, или хочешь сделать это сам?
— Зачем... — Чуя уже на грани инсульта, — ...мне это делать...
— Ну, — Дазай пожимает плечами, — Я не уверен, хочешь ли ты, чтобы это

ощущалось естественно, или просто строго как учебный опыт—
— Строго учебный! — выпаливает Чуя, всё ещё не смотря на него, и это

приносит облегчение, потому что он не может видеть ласковую улыбку Дазая,
когда тот тянется к подолу своей футболки.
— Так точно, сэр, — он скрещивает руки на груди после того, как

отбрасывает её в сторону, оглядывая Чую. — Ты хочешь, чтобы я сделал это,
пока ты находишься в позе эмбриона, или..?
Чуя распрямляет ноги, медленно скатываясь вниз, как червяк, пока не

ложится плашмя на свой матрас, смущённо и свирепо глядя в потолок.
— Окей... — Дазай делает глубокий вдох. — Пожалуйста, перестань вести

себя так, будто ты собираешься лежать и страдать или что-то такое, я серьёзно
начинаю чувствовать себя жутким старым извращенцем.
— Я не знаю, что от меня требуется, ясно?! — ворчит Чуя, — С Ширасэ всё,

что мне нужно было сделать, это просто встать на колени и начать, а это просто
правда неловко—
Он перестаёт говорить, когда Дазай ставит колено на матрас, и его рот

захлопывается, когда другой парень склоняется над ним. Их лица так близко,
что Чуя чувствует запах чужого геля для душа, и от этого у него кружится
голова.
Дазаю немного неудобно ориентироваться, когда он не может поцеловать

его, что было бы первым инструментом в том, чтобы заставить Чую
расслабиться, но...
102/805
Ты используешь инструменты, имеющиеся в твоём распоряжении. Дазай
сказал, что сделает это, и он не собирается отступать. Так что он утыкается
лицом в шею Чуи, касаясь губами точки его пульса.
Всё тело Чуи на мгновение напрягается, руки вцепляются в простыни под

ним, и его сердце колотится, Дазай может чувствовать это под своими губами, и
когда он проходится языком по шее, посасывая пульсирующую точку, рыжий
вздрагивает.
— Просто напоминаю тебе... — Дазай звучит так беззаботно, что это почти
бесит Чую, потому что он хочет, чтобы ему было настолько же легко, но всё, о
чём он может думать, это как не заскулить от того, как... приятно это
ощущается.
Как бы... очень приятно.
О нет.
Дазай продолжает двигаться, его губы достигают впадинки на горле.
— Если в любой момент этого рандеву с твоих губ слетит слово "Бейонсе", я
ухожу.
Он достигает желаемого эффекта — Чуя смеётся, в то время как одна из рук

Дазая скользит вверх и под футболку, его ладонь прижимается к чужому
животу.
— Т-тогда это и правда очень хорошее стоп-слово, да?
— Стоп-слово должно быть похоже на удар по тормозам, а не на аварийный

выключатель, — отвечает Дазай, слегка царапая ногтями живот Чуи, когда
подтягивает футболку выше рёбер.
— Ты не считаешь её сексуальной?
— Ну, как бы... — Дазай закатывает глаза, — Она, разумеется, такая, но это
просто напоминание о том, что ты по сути невинный пушистый котёнок, и тогда
я чувствую себя каким-то жутким извращенцем...
— Я не такой! — возмущается Чуя, наклонив голову набок и прикусив губу,

когда зубы Дазая начали царапать его плечо. Он слегка приподнимает плечи,
чтобы помочь тому снять футболку, и только когда прохладный воздух касается
его груди и живота, он начинает чувствовать себя немного уязвимым, но—
Дазай продолжает говорить, его губы прижимаются к ключице Чуи.
— Знаешь, некоторым людям на самом деле нравится, когда их называют

котёнком в таких ситуациях... — гудит он, не в силах удержаться, чтобы не
оставить заметный след на ключице Чуи, прежде чем двинуться дальше. — Или
детка, принцесса, милый, как угодно...
Каждая кличка вылетает как дополнительный гвоздь в крышку гроба,

потому что Чуя знает, что Дазай не называет его так, но теперь он воображает
это, и он уже немного твёрд и извивается из-за этого.
103/805
А затем они достигают перепутья.
Язык Дазая проходится по соску Чуи, из-за чего тот издаёт сдавленный
вздох, повернув лицо в подушку, а его тело содрогается, потому что...
Даже если бы это было просто ощущение губ Дазая, обхватывающих его и
посасывающих, Чуя бы уже был ошеломлён. Но когда ты добавляешь пирсинг
языка, горячее, влажное ощущение, когда язык Дазая скользит по коже, в
сочетании с твёрдой текстурой металлического шарика, давящего на него...
Это чересчур, до такой степени, что спина Чуи выгибается от кровати, и он

одной рукой закрывает рот, кусая свою ладонь, чтобы не закричать.
Дазай, со своей стороны, переживает спокойное осознание того, что в тот

или иной момент через это проходит почти каждый бисексуал, и обычно это
поражает на других этапах, но...
Это совсем иначе.
И отчасти оно почти наверняка связано с тем, что Дазай имеет склонность
совсем немного задерживаться на груди девушек, но...
Он удивлён тем, как сильно ему нравится ощущать тело Чуи под своими
руками, даже если оно не такое мягкое или податливое. То, как он на самом
деле чувствует, как напрягается и дрожит под его ртом мускул в груди Чуи, —
это так... приятно.
Приятнее, чем он, возможно, хочет признать, но не из-за этой шаткой, очень
новой стороны его ориентации, а потому...
Он почти уверен, что большая часть этого связана не с полом Чуи, а просто...
с Чуей в целом.
И что, собственно, он должен с этим делать?
Можно было подумать, что в такой момент Дазай попробует облегчить себе
жизнь. Но нет.
— Знаешь... — подаёт голос он, оттягивая один сосок, прежде чем перейти к
другому, его свободная рука рисует невидимые узоры в промежутках между
рёбрами Чуи, — Если тебе нужно, ты можешь держаться за меня... —
полушёпотом говорит Дазай, царапая чувствительный бугорок зубами, глядя,
как руки Чуи практически разрывают матрас.
— Почему ты... — Чуя стискивает зубы, его подбородок откидывается назад,

и он издаёт по-настоящему неловкий вскрик, когда пирсинг Дазая снова давит
на его сосок, — ...так заморачиваешься...
— Потому что, — Дазай поднимает подбородок, протягивая руку, чтобы

схватить одну из рук Чуи и положить её себе на плечо, — это может шокировать,
но будет намного легче, если ты будешь получать удовольствие.
Пальцы Чуи сразу же сжимаются на чужих лопатках, а Дазай начинает

104/805
прокладывать поцелуи ниже. И тогда ногти рыжего впиваются в него, сердце
начинает биться ещё быстрее, потому что—
Он смотрит вниз.
И со своего угла он может видеть, как мышцы спины и плеч Дазая

напрягаются, когда он переходит от оседлания Чуи к скольжению вниз между
его ног, и уязвимость, которая накладывается на него, заставляет его пальцы
впиваться ещё сильнее, а другая рука взлетает, чтобы запутаться в волосах
Дазая, когда тот покусывает кожу прямо под пупком Чуи.
И боже, он горячий, понимаете?
До глупого горячий: от высокого, широкого, но худощавого тела, до

растрёпанных волос, пирсинга, пленящей улыбки — всё это похоже на ужасный
набор, завёрнутый в гормоны, предназначенный для того, чтобы сбить Чую с
толку и возбудить и—
Дазаю не намного лучше, потому что чувствовать, как пальцы Чуи дёргают
его за волосы, те звуки, которые он издаёт...
Боже, Дазай должен остановиться на мгновение, прижавшись лицом к

бедренной кости Чуи, чтобы перевести дыхание, молча проклиная тесноту в
своих джинсах.
Это была плохая идея.
Вот что он говорит себе, когда расстёгивает пуговицу на джинсах Чуи, а

затем молнию.
Плохая идея, плохая идея, плохая идея.
И может быть, если бы он просто согласился сделать Чуе минет или что-то в
этом роде, это не было бы таким просчётом. Но нет.
Он предложил показать Чуе подготовку к анальному сексу с полным

заверением, что он вообще не собирается трахнуть его, и в то время его
поддерживало высокомерное чувство отрицания, типа: "Ну да, всё норм, с чего
бы мне хотеть?".
Но теперь они здесь. С Дазаем, стягивающим джинсы Чуи с его бёдер,

чувствуя под ними удивительно мягкую, упругую кожу, и...
Он хочет этого.
Ужасно.
О господи, ёб твою мать.
— Ты... — Дазай на секунду зажмуривается, — Ты сказал, что с Ширасэ дошёл

до этого момента, верно?
Чуя медленно моргает, его глаза пытаются приспособиться к

флуоресцентному освещению, когда он заставляет их снова открыться.
105/805
— Гм... — он тяжело сглатывает, пытаясь заставить себя думать связно, —
Он... да?
Связные предложения сейчас ему не друг.
То, что делает Дазай, и то, что делал Ширасэ, — это две совершенно разные
вещи.
Ширасэ обычно наслаждался своим собственным оргазмом в течение минуты

или двух, прежде чем опрокинуть Чую на спину, стянуть с него штаны и перейти
к делу, и это было неплохо.
Это просто было не очень романтично и немного неаккуратно, и...
Обычно Чуе приходилось закрывать глаза и сосредотачиваться на том, чтобы

возбудиться, до такой степени, что он обычно просто касался себя позже, когда
был один, чтобы почувствовать... удовлетворение.
Ширасэ определённо не целовал его бёдра так, как сейчас Дазай, всасывая и
оставляя маленькие синяки, пока Чуя не превращается в извивающееся, тяжело
дышащее нечто. Он не тянулся, чтобы сжать руку Чуи, чтобы убедиться, что с
ним всё в порядке, или делал паузу в определённые моменты, чтобы дать Чуе
шанс попросить его остановиться.
И это заставляет Чую гадать, то ли это Дазай просто очень хорош, то ли

Ширасэ был просто очень плох.
В любом случае, Чуя чувствует, что медленно теряет рассудок, изо всех сил
стараясь дышать, когда зубы Дазая царапают внутреннюю сторону его колена, и
он не может не заметить, что для кого-то "обучающего", Дазай оставляет много
засосов вдоль тела Чуи.
Наконец, когда они уже готовы снять боксеры Чуи, и рыжий очень очевидно
твёрд, Дазай останавливается, напоминая себе, зачем они вообще здесь.
— Хорошо, — он делает прерывистый вдох, который звучит ровно для Чуи,

даже если на самом деле это вообще не так. — Ты хочешь сделать это на спине
или на животе?
Чуя медленно моргает, его руки покрываются мурашками, когда он пытается

осмыслить этот вопрос.
— А есть... — он вздрагивает всякий раз, когда чувствует, как волосы Дазая

касаются его бёдер, пытаясь понять, как он вообще оказался в такой ситуации.
— А есть большая разница?
Дазай задумывается.
— Думаю, это зависит от того, хочешь ли ты смотреть на меня, пока я это

делаю, или нет.
Инстинктивная реакция Чуи — нет, абсолютно нет, "Переверни меня прямо

сейчас, это звучит так неловко, что я умру", но...
106/805
Затем он на самом деле обдумывает возможность не видеть приближение
этого, и когда он вспоминает тот факт, что Ширасэ не знал, что Чуя хотел, чтобы
он остановился, пока Чуя буквально не ёбнул его головой, потому что тот не мог
видеть выражения его лица, ну...
— ...Так нормально, — Дазай кивает, стягивая с Чуи боксеры, и Чуя

поднимает лицо к потолку, сильно прикусывая губу, его щёки пылают от
смущения. У него никогда не было много "комплексов по поводу тела" или чего-
то ещё, но... то, что лицо Дазая прямо там, всё равно нервирует.
— Во-первых, я хочу определить некоторые ожидания, — говорит Дазай,

стараясь не смотреть слишком пристально на член Чуи и не думать слишком
много о том, что он вроде как... как бы...
Правда хочет его в своём рту?
Но он об этом не думает.
Вместо этого он тянется к бутылочке смазки в своих джинсах, его тон

становится немного менее сексуальным и немного более серьёзным, будто он
оператор аттракциона в парке развлечений, а не кто-то, кто собирается очень
близко познакомиться с парнем, к которому питает много сложных эмоций.
— Будет покалывать, но если будет жечь, ты должен сказать мне сразу же,
как только это начнётся.
Чуя хмурится. У него всегда был высокий порог боли.
— Я могу справиться с небольшой—
— Я верю, но... — Дазай вздыхает, прислоняясь щекой к бедру Чуи, чтобы не

вытягивать шею, не осознавая, что это отправляет сердце Чуи на орбиту, — если
это закончится тем, что я порву тебя, то это будет не очень познавательно, и мы
с тобой уже были один раз в неотложке в этом семестре.
— Порвёшь меня? — медленно спрашивает Чуя, чувствуя лёгкий ужас от этой

мысли. — Погоди... я думал... только у девушек бывают такие проблемы...
— Это не проблема, а девственная плева, и это так-то вообще бесполезный

стереотип, девушки также не должны истекать кровью во время секса, —
объясняет Дазай, открывая смазку.
— Погоди-ка... ты вообще не должен истекать кровью?
— ...Прошу прощения?
Чуя делает паузу, будучи неуверенным, не сказал ли он что-то не так, когда

видит, что Дазай выглядит расстроенным—
Что ж, нет. "Расстроенный" подразумевает просто какое-то неопределённое

количество огорчения, но...
Дазай выглядит взбешённым.

107/805
— Когда Ширасэ... — Дазай стискивает зубы, изо всех сил стараясь не
зарычать, потому что Чуя явно уже довольно уязвим и не в том состоянии, чтобы
понять, что Дазай расстроен не из-за него. — Когда вам двоим пришлось
остановиться... ты... у тебя... шла кровь?
— ...Немного? — Чуя хмурится, слегка морщась от воспоминаний. — Но всё

правда было не так плохо, и он остановился, так что...
— На будущее, — тихо говорит Дазай, впиваясь пальцами в ногу Чуи чуть

сильнее, чем ему хотелось бы, — тот факт, что он не домогался до тебя, — это
минимум, лучше он от этого вообще не звучит. Это— погоди...
— Что?
— Он пытался до этого растянуть тебя пальцами, или это был весь его..?
Чуя продолжает смотреть в потолок.
— Я уверен, что ты можешь догадаться, и я был совершеннолетним и дал

согласие, и это отстойно, но ты зацикливаешься на этом, и это не помогает,
хорошо?!
Вау.
Господи, охуеть.
— ...Хорошо, — Дазай соглашается сквозь стиснутые зубы. — Но если вообще

начнёт быть больно, ты скажешь мне, верно? — поначалу Чуя не отвечает, и тон
Дазая становится жёстче, — Если я начну думать, что это так, и ты ничего не
сказал, я остановлю всё это.
— Ладно.
Дазай облегчённо вздыхает, покрывая пальцы смазкой. Честно говоря, он

рад, что Чуя захотел принять душ до этого, потому что он почти уверен, что если
бы он сейчас вытащил латексную перчатку, драматично натянув её со шлепком
так, будто собирается провести осмотр простаты, у Чуи бы случился
истерический припадок.
— И даже если не будет больно, тебе это может не понравиться, —

предостерегает Дазай, разогревая жидкость на своей коже.
— ...Я думал, ты сказал, что с помощью простаты парням легче доставить

удовольствие или типа того? — Чуя хмурится, прижимая ладони к щекам, чтобы
остудить их.
— М-м, да, тебе будет приятно, когда кто-то прикоснётся к твоей простате, —
подтверждает Дазай, — но некоторым парням просто не нравится само
проникновение.
— ...Откуда ты так много об этом знаешь? — медленно спрашивает Чуя,

подпрыгивая и напрягаясь, когда пальцы Дазая начинают втирать смазку, ну...
там.
108/805
— Ну, как бы, жизнь одна, пробуем всё, — объясняет Дазай, пожимая
плечами. — И я был с девушкой... — разговор, как бы неловко это ни звучало, на
самом деле помогает Чуе чувствовать себя немного более расслабленным. — ...и
она захотела попробовать, ну я ей и разрешил.
— Что?! Девушки правда хотят заниматься подобными вещами?! — в шоке

выпаливает Чуя, но в основном ему просто любопытно, потому что он вообще не
думал об этом прежде.
— Ну... осмелюсь предположить, что ты никогда не слышал о пеггинге, —

фыркает Дазай, потому что очевидно, что нет, — Но да. Многим девушкам это
нравится. Она использовала на мне всего пару пальцев, — объясняет он, и от
этого Чуя чувствует себя немного менее испуганным, когда кончик пальца Дазая
проникает внутрь, потому что, по крайней мере, тот в некотором роде знает,
каково это, — и она рекламировала это так, будто это будет умопомрачительный
опыт, а это было просто... — Дазай пожимает плечами, — Ну такое? Стимуляции
было недостаточно, чтобы компенсировать всё остальное. Но у всех по-разному.
— Ты пытаешься... — Чуя прикусывает губу, когда палец Дазая

проскальзывает чуть глубже, и да, покалывает, но это не похоже на то, что его
разрывают пополам или будто кто-то протаранил туда телефонный столб, так
что...
Прогресс на лицо.
— ...занизить мои ожидания или типа того?
— Нет, просто... — Дазай пожимает плечами и прикусывает щёку, заставляя

себя сосредоточиться. — Ты уже винил себя и говорил, что плох в сексе, потому
что не получал удовольствия от чьего-то несмазанного члена, наполовину
засунутого тебе в зад—
— Ты сказал, что больше не вернёшься к этому—
— Я хочу сказать, — доблестно продолжает Дазай, — что не всем нравится

проникновение, и в этом нет ничего страшного.
И он втайне надеется, что Чуе нравится, потому что это может сделать их
немного более совместимыми? Ну да. Но в этом также ноль смысла, и он
пытается не сосредотачиваться на том, насколько тесно и тепло внутри него, и
он определённо не представляет себе, каково это — чувствовать этот тугой,
горячий, влажный жар вокруг его—
— Всё хорошо? — наконец спрашивает Дазай, когда его палец оказывается

полностью внутри, и он поднимает взгляд, чтобы посмотреть на лицо Чуи, но
обнаруживает, что тот положил на него подушку.
И он всё ещё наполовину твёрд, что является хорошим знаком в блокноте

Дазая, потому что, когда он проводил свои исследования — и боже, Дазай
провёл абсурдное количество исследований для этого крошечного рандеву, —
он видел, что многие парни могут стать вялыми в процессе, что обычно является
признаком того, что это становится болезненным.
109/805
— Д-да.
Дазай кивает, позволяя своему пальцу на некоторое время остаться внутри

Чуи, прежде чем медленно вытащить его, повторяя движение, пока не
почувствует, как мышцы Чуи начинают расслабляться, даже если это
происходит медленно. И в какой-то момент, когда он останавливается, чтобы
добавить больше смазки, он спрашивает:
— Я знаю, мы говорили, что это чисто образовательная вещь...
— Да, и? — бормочет Чуя, его руки сжимаются вокруг подушки, когда он

пытается сосредоточиться на том, чтобы оставаться максимально
расслабленным, его бедро слегка напрягается там, где оно зацеплено за плечо
Дазая.
— Ну, насколько техничным ты хочешь, чтобы я был?
— Супер... — Чуя кусает подушку, когда палец Дазая входит обратно. Больше
не покалывает, но всё ещё непонятно, и это волшебное чувство или что-то такое
до сих пор не появилось, — охренительно... техничным...
Он не видит самодовольной ухмылки Дазая.
— Ох, ладно. В таком случае было бы супер полезно, если бы ты

помастурбировал для меня прямо сейчас.
— Что?! — рявкает Чуя, выглядывая из-под подушки ровно настолько, чтобы

Дазай увидел, что он бордовый. — Разве это не то, чем мы—
— Я бы назвал это "личное время", но ты не один, так что...
— Ты серьёзно выбрал этот момент, чтобы быть придурком?
Глаза Дазая широко раскрыты и обманчиво невинны.
— Ну, я имею в виду, раз уж мы супер-охренительно-техничны, это железа,

которая набухает от возбуждения, так что мне будет легче стимулировать её,
если твой пенис будет полностью эрегирован...
— Почему ты такой?! — хнычет Чуя, его бедро снова дрожит, когда палец
Дазая начинает неглубоко входить и выходить из него, и это всё ещё не плохо и
не больно, просто странно.
— Какой?
— Худший человек из всех, кого я когда-либо встречал! И кто говорит "пенис"

в подобных ситуациях?!
— Сказал парень, который даже не может произнести "член", — фыркает

Дазай, — Я просто веду себя технично.
— Окей, хорошо, ладно, всезнайка—
— ...Всезнайка?
110/805
— Хитрожопый, доволен?!
— Очень даже.
— Тебе не нужно быть настолько техничным, и я не хочу делать это перед

тобой, хорошо?!
— ...Ты не... — палец Дазая замирает, когда он пытается обработать эту

информацию, медленно выгибая одну бровь. — Хочешь... мастурбировать передо
мной?
— Нет?! Это было бы... не знаю...
— Чуя... — голос Дазая ломается от смеха, и он прижимается лицом к бедру

рыжего и слегка покусывает, заставляя Чую прижаться лицом к подушке с воем
удивления и ладно, удовольствия. — Я буквально внутри тебя прямо сейчас, и
трогать себя передо мной — это перебор?
— Ты сейчас серьёзно смеёшься надо мной?! — лепечет Чуя, — Потому что на

данный момент я не чувствую себя в полной безопасности...
— Прости, — смягчается Дазай, прижимаясь извиняющимся поцелуем к бедру

Чуи, когда отпускает его, и они оба на минуту застывают, но разделяют это
молчаливое, обоюдное согласие игнорировать тот факт, что это произошло. —
Знаешь что? В общем-то... тебе не нужно ничего делать. Просто расслабься.
Тон Дазая меняется, он звучит почти успокаивающе и приземляюще, будто

он всё понял... и всё тело Чуи подпрыгивает, когда пальцы Дазая обхватывают
основание его члена, предлагая медленные, решительные поглаживания и—
Блять.
Чуя откидывает голову на подушку, задыхаясь и извиваясь, потому что как

рука Дазая ощущается лучше за секунды, чем рот Ширасэ за минуты?
— Я добавлю ещё один, хорошо?
Боже.
Дазай продолжает облизывать губы, пока смотрит на член Чуи, чувствуя, как
тот набухает и пульсирует под его пальцами, когда он растирает смазку по
стволу, облегчая формирование кольца из пальцев и скольжение вверх-вниз —
это интуитивно, не так уж отличается от того, как он трогал бы себя. И это
странно, потому что не то чтобы Дазай впервые видит член таким образом, он
смотрит довольно много порно, но... Он впервые обнаруживает, что полностью
сосредоточен на нём, желая попробовать на вкус предэякулят, стекающий с
кончика, и—
Это оффтоп.
Это даже не о том, чего хочет Дазай, а о том, чтобы показать Чуе, какой
должна быть подготовка к аналу, и они не зайдут так далеко, если Дазай начнёт
отсасывать ему, потому что он может гарантировать, что он как минимум лучше,
111/805
чем Ширасэ, и Чуя не продержится долго.
Чёрт.
Чуя стискивает зубы, когда ещё один палец добавляется внутрь, пытаясь
сосредоточиться на своём дыхании, глубоко вдыхая через нос, медленно
выдыхая через рот — как Дазай объяснил по телефону ранее днём.
Это помогает, и жжения всё ещё нет, просто немного больше покалывает. И
он понимает: если кто-то и может сделать это приятно, то это, вероятно, Дазай,
верно? Типа... он был со столькими людьми, он знает, что делает, так что... если
Чуя не получит от этого удовольствия, это будет похоже на то, что сказал Дазай,
и ему просто это не нравится, так?
Погодите.
Дазай в этот момент проходится по своему внутреннему чеклисту.
Пять сантиметров в глубину, изогнутая вверх — она должна ощущаться как

набухшая шишка на внутренних мышцах, и подушечка его среднего пальца
находит её, экспериментально проходясь по ней — просто чтобы убедиться, что
он находится в нужном направлении—
Он был не готов.
К прыжку? Удивлённому стону? Да. Когда это был он, это было слегка похоже
на то, как если бы его ткнули электрошокером. Слишком интенсивно, чтобы
доставить удовольствие, даже кончиками пальцев.
Стон Чуи громкий и безудержный и—
О нет.
Лицо Дазая такое горячее, и всё рациональное, что заставляло его думать,
что он справится с этим, уносится прочь от него, потому что—
Чуя произнёс его имя.
Джинсы Дазая сейчас невыносимо тесны, и он не может сосредоточиться,

поэтому пробует снова...
Только чтобы получить такую же реакцию.
О бля-я.
Плохая идея, плохая идея, почему он вообще решил, что это было хорошей
идеей?
Даже Чуя, кажется, осознал, что он только что сделал, покраснев до ушей.
— Я... я не имел в виду...
— Всё в порядке... — даже Дазай больше не звучит беззаботно, и он знает,

что тоже краснеет, — это нормально.
112/805
Они пристально смотрят друг на друга.
Верно. Нормально.
Это нормально.
Они едва ли даже друзья, и Дазай просто помогает Чуе решить его
проблему. И он уже делал это со многими своими друзьями раньше. Так что... всё
в порядке—
— Д-Дазай...
— А? — отвечает он, возвращаясь с небес на землю.
— П—продолжай?
Его взгляд смягчается.
— Да... — он наклоняется, убирая руку с члена Чуи, целуя и покусывая его

живот, позволяя Чуе сосредоточиться на ощущении его пальцев, разводящихся
внутри него, и боже, они длинные, удивительно сильные, и... — Я тебя понял.
Чуя не ошибся. Дазай делает это приятно. За гранью простого "приятно".
У Чуи нет слов для того, что делает Дазай.
Ощущение чужих пальцев, расходящихся внутри него, обхватывающих его

место по краям, а затем массируя, это...
Чуя невменяем.
Его бёдра дрожат, челюсть сжата так сильно, что болит, и он хаос из стонов
и дрожи, а Дазай зачарованно наблюдает, как член Чуи дёргается у живота того,
не касаясь его.
После сегодняшнего дня они будут неделями убеждать себя, что следующие
минуты ничего не значат.
— Дазай... — голос Чуи ломается, когда его позвоночник выгибается от

матраса, пока он, дрожа, качается вниз на чужую руку. — Мне нужно—
В животе у Дазая ёкает, и его мозг говорит ему не давить, в то время как его
член практически кричит хором: "Живи быстро, умри молодым".
И он меняет курс на обращение с Чуей так, как он сам хочет, вместо того,
чтобы поддерживать барьер "образовательных целей", который делал этот опыт
немного строгим. До сих пор.
— Ох? — напевает он, и Чуя совсем эмоционально не готов к хриплому тону

голоса Дазая, когда тот оставляет поцелуй между рёбер, проходясь зубами, а
его слова эхом отдаются в глубине живота Чуи, — Скажи мне, что тебе нужно,
милый.
113/805
Твою мать.
Чую сводит судорогой, он издаёт сдавленный стон, пытаясь свести ноги, но

он останавливается, когда его внутреннее бедро ударяется о плечо Дазая, и
этого недостаточно, но это помогает ему ещё больше сжаться вокруг чужих
пальцев, подсознательно пытаясь затянуть его глубже.
— Я... — в уголках его глаз слёзы, но не в плохом смысле. — Я... пожалуйста—
Он совершает ошибку, открывая глаза, и когда он это делает, то видит, что

Дазай ухмыляется ему, с такой уверенной и хитрой улыбкой, что единственное
прилагательное, которое на самом деле подходит для этого, — порочный, как
лис в курятнике.
— Ты хочешь кончить?
О боже.
Чуя издаёт задушенный скулёж, быстро качая головой, потому что он хочет,
о боже, очень хочет, он так близко, и если Дазай просто немного больше—
— Просто попроси меня, — полушёпотом говорит Дазай, его пальцы

замедляются, и это мучительно, пока он скользит вверх между ног Чуи, снова
обхватывая ртом один из сосков того, а затем Чуя просто чувствует, как всё его
тело плавится под руками Дазая, горячими и текучими, границы стираются.
— П-пожалуйста, Дазай, з—
Это завораживает его, потому что вне подобной ситуации Чуя вообще не
такой. Был ли он порой застенчив? Ну да. Был ли он человеком, которого Дазай
раньше классифицировал как того, кто будет умолять кончить на его пальцах?
Нет.
Жалуется ли он? Ни в коем случае. Даже если Чуя, возможно, не может на

самом деле сказать это вслух, для него, вероятно, это сейчас перебор—
Следующая фраза врезается в его память навсегда.
— Пожалуйста, Дазай... — позвоночник Чуи дрожит, когда он теряет всякое

чувство смущения, потому что это слишком хорошо, — з-заставь меня кончить—!
Последняя часть немного быстрая, но Дазай слышит это.
Он замирает на минуту, и происходит вещь, как в кино, где в его мозгу

возникает странный эффект эха.
Заставь меня кончить...
Пожалуйста, Дазай...
Заставь меня—
После этого всё слегка как в тумане.
114/805
В какой-то момент лицо Дазая снова оказывается на шее Чуи, на этот раз
гораздо менее нежно отмечая его зубами, и, возможно, он подсознательно
прослеживает схожий рисунок с синяками, которые он видел на шее Чуи, когда
тот возвращался от Ширасэ, но если это так, то это совпадение.
А затем внутри него три пальца, и Чуя чувствует себя заполненным, и

растяжка приятна, каждый раз, когда кончики пальцев Дазая ударяют о его
место, искры удовольствия заставляют чувствовать, как фейерверк взрывается в
его животе.
И когда он цепляется за Дазая, царапая ногтями его спину, это совсем не то,
что быть в объятиях Ширасэ.
Это комфортно и безопасно, и несмотря на то, что Дазай всегда смеётся над
ним, Чуя знает, что тот никогда не будет издеваться над ним из-за этого, и—
Того, что Чуя царапает его спину, достаточно, чтобы Дазай застонал в его
шею, низко и желающе, и звук этого, в сочетании с тем фактом, что из этого
положения Чуя, наконец, замечает горячую тяжесть эрекции Дазая,
прижимающуюся к бедру Чуи через чужие джинсы...
Это уже слишком много.
Оргазмы Чуи обычно быстрые и внезапные. Он никогда не был выстроен и

выжат так, как сейчас, его мышцы сжимаются вокруг пальцев Дазая, когда он
издаёт разбитый стон, поворачивая своё лицо к каштановым волосам в попытке
заглушить его.
И это сотрясает всё его тело, накатывая волнами, длясь намного дольше, чем
он привык, до такой степени, что на щеках появляются слёзы, а дыхание
буквально выбивается из него.
В последующие мгновения Чуя просто чувствует себя... приятно

опустошённым. Он вялый и блаженно измученный, когда его ноги опускаются на
матрас.
Губы Дазая до сих пор на нём, прижимая ленивые поцелуи к горлу, держа
его, в то время как тело Чуи всё ещё сотрясается от дрожи.
И на секунду — так-то на несколько секунд — Чуя расслабляется в этом, и он

прижимается к Дазаю, и если бы он не был слишком смущён этим фактом, то
признался бы, что по сути он уткнулся лицом в голову Дазая, мурлыча, как
довольный котёнок, как бы смешно и унизительно это ни звучало.
Блять.
Дазай борется с каждой каплей своего оставшегося самоконтроля, чтобы

сохранить свои бёдра неподвижными, когда всё, что он хочет, это съехать вниз
и получить какое-нибудь трение о свою эрекцию, потому что в данный момент
это начинает становиться неподдельно болезненным, но он также чрезвычайно
осознаёт важность того, чтобы не выбросить Чую из своих рук и убежать в
ванную, чтобы позаботиться об этом самостоятельно.
Так что он застрял.

115/805
По крайней мере, до тех пор, пока нога Чуи не сдвигается, задевая
переднюю часть его джинсов, и Дазай издаёт сдавленный, низкий звук в задней
части своего горла, а его член болезненно пульсирует в ответ.
— Извини, я просто—
— Всё в порядке... — Чуя делает глубокий вдох. — Ты... — у Дазая

перехватило дыхание от тона его голоса, — Я понимаю, если тебе противно или
что-то такое, но если ты хочешь, я могу...
— ...По мне сейчас скажешь, что мне противно? — спрашивает он, задыхаясь,
и Чуя тяжело сглатывает, отчётливо ощущая выпуклость на своём бедре.
Нет. Не скажешь. И как тот сказал ещё до того, как они начали... он би.
Как Ширасэ. И как Юан. Он до сих пор помнит, как она кричала о том, что их
бывший пропагандирует "негативные стереотипы" или что-то там.
Просто до сих пор Чуя никогда не допускал мысли, что Дазай может...
— ...Если ты... — Дазай тяжело сглатывает, пытаясь очистить голову и

думать о чём-нибудь другом, кроме своего члена, что на данный момент очень
тяжело, — Если ты хочешь.
— Ну... — Чуя неловко откашливается и отводит взгляд, прежде чем сделать

ещё один глубокий вдох.
Когда чужие ноги обхватывают бёдра Дазая, на секунду он дико неверно

истолковывает то, что сейчас произойдёт, и боже, он хочет этого, и если бы у
него была его точная фантазия, Чуя был бы сейчас в коленно-локтевой, но это
кажется слишком быстрым—
Но это не то, что происходит.
Мир переворачивается с ног на голову, и внезапно Дазай оказывается на

спине, и... это прискорбное совпадение, что таким образом Чуя оседлал его пах,
буквально сидя на эрекции под джинсами Дазая, и она буквально трётся между
его—
Дазай откидывает голову назад, прикусывая губу, а ладони Чуи летят к его
груди, балансируя на ней.
— Могу я задать тебе... личный вопрос?
Дазай приоткрывает одно веко, будучи неуверенным в своей способности

говорить, когда зад Чуи трётся о него, даже если это непреднамеренный
результат того, что тот наклонился вперёд, так что он кивает.
— Для... — Чуя опирается на ладони, и Дазаю повезло, что тот маленький,

иначе это было бы сокрушительно, тогда как в данном случае это просто
небольшое давление, когда рыжий сдвигается на его колени, заставляя Дазая
вздохнуть с облегчением. — ...чего нужны бинты?
116/805
Дазай делает паузу, наконец-то в силах посмотреть Чуе в глаза — впервые с
тех пор, как они поменялись местами, — и его руки замирают на чужих бёдрах.
— ... — они покрывают его предплечья, шею и верхнюю часть груди, около
ключицы. Многие полагают, что это просто дань моде или, может, что-то
интимное. — ...Мы можем поговорить об этом после?
Чуя удивляется мягкости в голосе Дазая, когда он спрашивает о таком, но

кивает.
— Да... В смысле, ты не обязан мне ничего рассказывать—
— Я не против рассказать, я просто предпочёл бы...
Точно. У них есть неотложные дела.
И вот какое дело. У Дазая до этого не было много девственниц.
Большинство его партнёрш были старше его, обычно хотя бы с каким-

никаким опытом, так что...
Он просто не был готов к осторожному, мягкому поцелую, который Чуя

прижимает к его шее сбоку, почти подражая тому, как Дазай касался его в
начале. Его губы тёплые, мягкие, и боже, Дазай хотел бы, чтобы он мог
запомнить больше о том, как это ощущается—
И ну ёб твою.
Даже странно думать о мелком сопляке, который управлял "подпольной

группировкой панини" с целью досадить, как о чём-то милом, но...
Блять.
То, как кончик его носа касается шеи Дазая, над ключицами, когда он
спускается вниз, или то, как он трёт большим пальцем один из сосков Дазая —
что поначалу странно, но так-то немного хорошо?
Он далеко не так чувствителен, как Чуя, так что это не превращает его в
извивающуюся катастрофу, но это на удивление приятно, и когда Чуя начинает
покрывать живот Дазая короткими, лёгкими поцелуями, он начинает понимать.
Оу.
— Тебе не обязательно, это вроде как—
Чуя поднимает взгляд и смотрит на него из-под ресниц, и Дазай вспоминает

кое-что из той ночи, миг, который он забыл.
Чуя смеялся, улыбаясь кому-то другому, его волосы были собраны в

свободный хвост, и Дазай вспомнил, что тогда заметил веснушки на его носу.
Так же, как он замечает их сейчас, и как нос Чуи всегда слегка морщится,
когда он нервничает.
117/805
Теперь сердце Дазая колотится, и это не имеет никакого отношения к тому,
насколько близко Чуя находится к его молнии.
О нет.
— Ну... если ты не против... мне вроде как удобнее использовать свой рот, —
это... уникально. И когда Дазай поднимает бровь, лицо Чуи слегка мрачнеет, и
он объясняет, — Всё началось с того, что я хотел... доказать свою точку зрения,
но...
Дазай вспоминает их маленькую ссору в этой самой комнате, и у него в

животе всё сжимается.
— Если ты не хочешь, чтобы я—
— Нет-нет, — Дазай поднимает руки и мотает головой. — Если тебе так

удобнее... и ты хочешь...
Чуя не горит желанием признавать, что хочет, но у него есть это

восхитительное небольшое прикрытие чувством справедливости, за которым
можно спрятаться.
— Ну... — он делает выражение лица, которое Дазаю не нравится, потому что

оно неуверенное и немного... грустное — не то слово, но оно и не радостное. — Я
уверен, что тебе делали лучше, но... В смысле, ты всё равно можешь сказать
мне, если это не—
Дазай действует инстинктивно, когда наклоняется, проводя пальцами по

волосам Чуи, не осознавая, насколько приземляющее это действие для него,
даже успокаивающее.
— Чуя?
Не чиби. Или хоббит. Или мелкий. Или карлик. Или гремлин. Или вертикально
неудавшийся. Или что-то в этом роде.
Просто Чуя.
— ...Да?
— Расслабься.
Чуя прерывисто вздыхает.
— Ладно... — он скользит вниз, радуясь, что его нижняя половина под

одеялом, потому что теперь, когда он начинает остывать, становится холодно. И
он не знает о том, что Дазай безмолвно оплакивает вид его задницы.
"Расслабься", — напоминает он себе, как и говорил Дазай, потому что это

ничего такого. Дазай не какой-то устрашающий парень, с которым он
встречается и на которого хочет произвести впечатление, и это не первый раз,
когда Чуя отсасывает кому-то.
Это не так страшно.

118/805
Он расстёгивает джинсы Дазая, слегка фыркая себе под нос, когда тот
облегчённо вздыхает, и тянет за молнию.
— Извини, это, наверное, доставляло много—
— Всё норм, — отвечает Дазай, раздвигая колени, а Чуя ложится между его
бёдер. — Бывало и хуже.
— Хуже? Что именно это должно... — начинает вопрос Чуя, дёргая боксеры
Дазая, а затем—
А затем он замолкает.
Это почти похоже на то, как карма возвращается, чтобы ударить его по лицу,
смеясь над ним за то, что он солгал Дазаю о росте Ширасэ.
Потому что да, Дазай высокий. Для Японии? Очень высокий.
И... Он... Пропорциональный.
Боги милостивые.
Чуя никогда особо не задумывался о своём размере. Кроме своего роста, ха-
ха, да, но по сравнению с Ширасэ, который был значительно выше, они были
примерно одинаковыми внизу, так что Чуя всегда считал, что в этом смысле, по
крайней мере, он был средним.
Значит, Дазай просто огромный?
Чуя хотел бы, чтобы у него было немного больше опыта в посещении
раздевалок, но он был вынужден бросить спорт сразу после того, как начал
среднюю школу, так что у него не было много возможностей.
А после инцидента с Ширасэ, Чуя был совершенно уверен, что он не будет

заинтересован в том, чтобы попробовать это снова с кем-то таким большим, но,
видимо, Ширасэ даже вообще "большим" не был, и...
Он не знает, почему он даже обдумывает это сейчас, потому что просто

собирается отсосать ему, и затем они никогда не сделают этого вновь, но теперь
он смотрит вниз на ствол этой штуки, задаваясь вопросом: "Сможет ли это войти
внутрь меня?".
Это нелепая и бесполезная вещь, чтобы о ней задумываться, но...
Вот он Чуя. Тешит себя размышлениями.
Когда он думает, как из-за Дазая это ощущалось ранее...
Он думает, что так-то сможет?
Но, как он уже сказал, это нелепая вещь, о которой стоит беспокоиться
прямо сейчас, так что... Его основная задача заключается в том, чтобы
поместить это в свой рот. Что уже представляет собой большой вызов.
119/805
Дазай готов спросить, всё ли у Чуи в порядке, и Чуя просто прямо признаёт
это, не думая о том, какое влияние это окажет на чужое эго.
— Он больше, чем то, к чему я привык.
Он не знает, говорит ли Чуя ему это как удар по Ширасэ или как комплимент,
но... Чуя обхватывает рукой основание его члена, и внезапно мозг просто
затыкает его:
"Прими комплимент, Дазай".
И прямо перед тем, как губы Чуи коснулись его, Дазай стиснул зубы.
— Подожди... — Чуя останавливается, поднимая на него взгляд, и Дазай

немного ненавидит себя, но это важно. — У меня есть... — он тянется за
упаковкой из фольги в задний карман джинсов, и Чуя наклоняет голову в
сторону.
— Зачем? Ты ведь только принял душ пару часов назад, верно?
Дазай опускает голову на подушки.
— Потому что ты всё ещё можешь подхватить— погоди... — он знает, что Чуя
рассердится на него за то, что он продолжает спрашивать об этом дальше, но...
— Вы не использовали..?
— Он сказал мне, что был с одним человеком и что его проверили, и так как я
никогда не был ни с кем другим... — Чуя мотает головой. — После мы с Юан оба
проверились, так что я в порядке—
— Это хорошо, — Дазай щиплет себя за переносицу, — но ты не спросил,

проверялся ли я.
Чуя медленно моргает.
— О... — что ж. Теперь это кажется очевидным. Особенно учитывая,

насколько... активен Дазай. — ...Ну, ты проверялся?
Ну, ты проверялся?
— Да, — признаёт Дазай. Вообще-то он не занимается незащищённым

сексом, если только он не с кем-то, кого он знает и у кого есть полное
медицинское заключение, или если у них есть какой-то другой способ проверить
это — что не широко распространено. Это значит, что у него низкий уровень
риска в целом, и, несмотря на это, он проверяется несколько раз в год.
— Разве с ним не ощущается по-другому?
— Ну, в смысле... — Дазай хмурится, — немного, но не настолько, чтобы ты

заставлял себя—
120/805
— Я не против, — Дазай смотрит ему в глаза, и он не может понять, правда
ли Чуя не против, или тот просто неуверен в себе из-за недавнего опыта и хочет
угодить.
— ... — Дазай на мгновение прижимает руку к лицу. — ...Просто... следующий

парень, с которым ты сделаешь это... — и Дазай внутренне съёживается, когда
представляет, как Чуя делает это с кем-то ещё, и это то, над чем ему придётся
поработать позже, — заставь его надеть, хорошо?
— ...Ладно, — соглашается он, потому что для него это не конец света в
любом случае, — Но сейчас он нам не нужен, верно?
— ...Ты так сильно хочешь попробовать меня на вкус? — сухо говорит Дазай,
надеясь достаточно смутить Чую для того, чтобы надеть его, но... оно имеет
противоположный эффект.
Чуя слегка прищурился, и вместо того, чтобы отступить, он... погружается.
И Дазай хотел бы сказать, что он не издал реально смущающий звук

удивления, когда губы Чуи обхватили его из ниоткуда, но... он совершенно точно
это сделал.
Поначалу всё, что он может сделать, это упереться пятками в матрас и

издать низкий стон, мышцы его бёдер слегка напрягаются.
Но если Дазай чётко подготовил Чую к тому, что он собирается сделать, то

Чуя определённо недооценил себя.
Его язык скользит по щели Дазая, слюна смешивается с предэякулятом,

когда он начинает проходиться вокруг головки члена, и...
— Блять... — Дазай ахает, его руки сжимаются в кулаки на простынях, борясь

с желанием толкнуться в рот Чуи.
Чуя обнаруживает, что... немного удивлён.
// «Ты так сильно хочешь попробовать меня на вкус?» //
Да, ему было любопытно, но ещё больше хотелось доказать Дазаю, что он не
совсем беспомощный маленький девственник, но теперь, когда он здесь...
Дазай хорош на вкус.
Или. Ну. Возможно, это неправильный способ выразить это.
Предэякулят немного горьковат, но остальная часть его... он горячий,

пульсирующий, кожа мягкая, но под ней он твёрдый, достаточно толстый, чтобы
губы Чуи растянулись, чтобы вместить его, когда он скользит дальше вниз,
опуская челюсть.
О, боже.
121/805
Раньше Чуя был не против сделать минет, потому что он знал, что Ширасэ
это нравится, а Чуя любит угождать, но...
Ему нравится это. Ощущение того, что ноги Дазая начинают напрягаться и
дрожать вокруг него, звуки, которые тот издаёт, то, как он чувствует, что Дазай
становится ещё больше во рту...
Он слепо протягивает руку, находит руку Дазая и тянет её вниз, прижимая к

своим волосам.
У Дазая перехватывает дыхание.
// «Ты можешь держаться за меня, если хочешь.» //
Чуя слишком добр для его же блага — особенно для такого человека, как
Дазай. Но он всё равно ловит себя на том, что запутывается пальцами в волосах
Чуи, его дыхание прерывистое, а рыжий отстраняется, проводя губами по
стороне его ствола, когда пробирается вниз, тяжело дыша.
Слишком много. Настолько, что Чуя совершенно уверен, что всё это не
поместится в его рту, но он собирается попробовать.
— Ты... — он облизывает губы, поднимая взгляд на Дазая.
И, в очередной раз, они оказываются на перепутье, с вашего позволения.

Весь этот акт был ничем иным, как тем, что они натыкались друг на друга,
обнаруживая, что они... более совместимы, чем оба думали. И это... станет ещё
хуже.
— ...не мог бы ты говорить мне, правильно ли я делаю?
Это такая безобидная, искренняя просьба, что она почти сбивает Дазая с
толку, но затем рот Чуи возвращается на него, он втягивает щёки, когда
скользит вниз по стволу Дазая, всасывая нижнюю сторону, когда возвращается
вверх, и Дазай понимает: Чуя, вероятно, не получал много ответной реакции.
Что смешно, потому что в этом смысле Чуя объективно...
— Хорошо, — тяжело выдыхает Дазай, запуская пальцы обратно в волосы

Чуи, когда рот того начинает двигаться вверх-вниз, — Блять, ты... ты так хорошо
справляешься...
Дазая не так легко смутить в постели, поэтому он совершенно не против

дать Чуе знать о том, что он наслаждается им.
Это просто... Ни один из них не ожидал громкого, шокирующе пошлого стона,

который вырвался у Чуи в ответ.
Это оставляет Дазая извиваться и задыхаться от вибрации вокруг его члена,

а Чуя замирает от смущения из-за того, что его возбуждает что-то подобное,
но...
122/805
Дазаю... кажется... нравится?
Так что Чуя работает над тем, чтобы взять так глубоко, как только может,
пока член Дазая не упирается в заднюю стенку его горла, в то время как пальцы
того дёргают и гладят его волосы, и он стонет о том, как приятно чувствовать
рот Чуи на себе, и рыжий, к своему разочарованию, снова почти твёрдый.
К счастью, он всё ещё находится в своём рефрактерном периоде[15], но его

член делает доблестные усилия, чтобы преодолеть препятствия.
В попытке заставить Дазая заткнуться, потому что Чуя уже ёрзает на

простынях, он ещё больше опускает челюсть, слёзы текут из его глаз, когда
Дазай начинает продвигаться вниз по его горлу, и—
Сказать, что тот в шоке, было бы преуменьшением.
Погодите. Погодите. Погодите.
Дазай борется между своим мозгом, своим возбуждением и своими

эмоциями, которые переплетаются в его голове, выстукивая противоречивую
мелодию на расстроенной маримбе.
Его мозг говорит ему, что он должен успокоиться и попытаться

сосредоточиться на том, чтобы оставаться неподвижным, в то время как его
возбуждение говорит ему, чтобы он ударил бёдрами вперёд в этот узкий,
влажный, невероятный жар, а его эмоции кричат где-то между защитой и
ревностью.
Ревностью, потому что совсем недавно Чуя очевидно делал не хилый минет
Ширасэ. Защитой, потому что Чуя явно из кожи вон лез и почти не получал
похвалы за то, что было совершенно очевидно достойным похвалы отсосом.
И всё это глупо, и ему трудно сосредоточиться, и всё, о чём он может думать,
— это влажный шум сглатывания Чуи вокруг него, и... Он просто... как бы...
Это странно, потому что Дазай не "теряет контроль" во время секса. Как
правило, он всегда сохраняет ясность ума, но во второй раз за сегодняшний
день его разум просто... становится блаженно пустым.
Что заканчивается тем, что он мягко (или так мягко, как он может
справиться в этой ситуации) направляет голову Чуи вверх-вниз на своём члене,
неглубоко толкаясь в его рот, в то время как Чуя просто держится за его бёдра,
довольствуясь тем, что Дазай просто... берёт то, что ему нужно, и это...
Шокирующе горячо.
— Боже... — стонет Дазай, его большой палец гладит по линии волос Чуи,
пока он наблюдает, как его член скользит внутрь и наружу между чужими
губами, и это всё уже слишком, и он тихо говорит, — Ты выглядишь так охуенно
прекрасно, когда твой рот на мне...
И это вызывает ещё один дрожащий стон у Чуи, и в этот момент... Дазай всё.
Он пытается оттянуть Чую прежде, чем закончит, но Чуя чувствует, как член
Дазая дёргается в горле, и его пальцы настойчиво впиваются в чужие бёдра,
123/805
удерживая его там.
У Дазая было довольно много минетов в его жизни. Ну, как бы,
поразительное количество.
У него никогда не было такого, что заставило бы его развалиться вот так,
дрожа и цепляясь за голову Чуи, пока он борется с желанием не протаранить
того до самого конца его горла, прежде чем полностью истощённым рухнуть на
простыни.
— Я... — он задыхается, пытаясь собрать то, что осталось от его клеток

мозга. — Тебе не... нужно было...
Чуя выпускает член Дазая из своего рта, состроив лицо, когда ниточка слюны
соединяла его с ним, вытирая её тыльной стороной ладони.
Дазай прикусывает губу и снова поднимает глаза к потолку.
Почему я?
Почему. Я?!
— Я всегда заканчиваю так... — нечётко произносит Чуя, сглатывая и

прочищая горло, его голос немного хрипит.
И по тому, как отреагировал Дазай, он совершенно уверен, что тот

определённо не возражал.
Он начинает подталкивать себя вверх, но в итоге оказывается прижатым к

боку Дазая, его лицо вспыхивает, когда оно оказывается уткнутым в чужую
грудь.
— Я не буду плакать или что-то такое, если ты не обнимешь меня после, всё
нормально...
— Знаешь, — устало протягивает Дазай, не открывая глаз, — это всё ещё

образовательный опыт, и если ты позволяешь парню трахнуть тебя в рот, то это
просто обычная порядочность с его стороны, чтобы немного позаботиться о
тебе, хорошо?
Чуя моргает, его голос слегка приглушён грудными мышцами Дазая, когда
он снова пытается заговорить.
— Позаботиться?
— Что ж. По шкале от одного до десяти, насколько стабильно ты себя сейчас

чувствуешь?
— Стабильно... — Чуя замолкает, прикидывая. — Наверное... где-то... —

учитывая то, как першит его горло, и то, что его бёдра всё ещё немного
напряжены и подрагивают... — ...три или четыре?
124/805
Дазай пожимает плечами, обнимает Чую за плечи и прижимает к себе,
закрывая глаза.
— Тогда это способ помочь тебе вернуться к шести или семи, — говорит он. —
И мы оба устали.
В этом он не ошибается. И... это было ради учебных целей.
И Чуя... Он прижимается лицом к груди Дазая, сжимая свои бёдра немного

крепче.
Он чувствует себя проинформированным.
— ...Ты был очень добр ко мне, — бормочет он, не зная, зачем это говорит.
— Я в принципе довольно добр к людям, когда занимаюсь с ними сексом.
— ...Но мы не—
Дазай поднимает бровь.
— Это определённо считается, — затем, зевая, — И если тебе от этого станет

легче, я снова начну смеяться над тобой, когда мы оба оденемся.
От этого ему странным образом всё-таки становится немного легче. Будто

этот момент — помрачение ума, и ему на самом деле не нужно иметь дело с
запутанными чувствами, крутящимися в его животе.
Или тот факт, что он всё ещё немного... взволнован тем, что Дазай говорил
до этого. Что странно, и он этого не понимает. И хотя теперь он знает, что ему
нравится анальный секс, он чувствует себя ещё более запутанно, чем когда они
начали.
Но он бы соврал, если бы сказал, что то, как его сейчас держат, не было
приятно, или что он не... может... хотел бы...
Блять.
Через несколько минут Дазай перестаёт гладить его по волосам, смотрит

вниз и замечает задумчивый взгляд в чужих глазах.
— Всё хорошо?
— Да-да... — Чуя с трудом сглатывает. — Я просто, гм... подумал...
Потому что они практикуются. Это образовательный момент.
И им обоим по восемнадцать, и у них было время восстановиться, и... Чуя

уже... подготовлен, технически, и... Дазай, наверное, даже не захочет, но—
— Просто подумал... о чём? — Дазай наклоняет голову в сторону, и Чуя

отводит взгляд, его лицо снова пылает.
125/805
— Это, гм...
Возможно, плохая идея? Определённо плохая идея, верно?
— Помнишь, я говорил тебе, что не буду смеяться над тобой, пока мы в таком
состоянии?
Чуя тяжело сглатывает, кивая.
— Ну—
Его прерывает звонок телефона, и звук мелодии просто... выбивает из него

всю уверенность, когда он тянется поднять трубку, не видя слабого
разочарования в глазах Дазая, когда отвечает.
— Алло?
— Чуя! — на другом конце провода Юан вздохнула с облегчением. — Привет,

извини, что звоню в такое странное время, но у меня есть просьба—
В конечном итоге они втягиваются в пятиминутный телефонный разговор о

том, что ей нужно, чтобы он притворился её парнем с проблемами в управлении
гнева, чтобы заставить какого-то чувака с её пар по химии отвалить от неё, и к
тому времени, когда они вешают трубку, Дазай уже встал с кровати и
натягивает чистую футболку, а Чуя...
Не чувствует себя достаточно храбрым, чтобы спросить снова.
— Дазай?
— М-м? — гудит тот, натягивая футболку на бёдра.
— ...Спасибо, что сделал это.
Дазай прикусывает губу. По сути, оглядываясь назад, это было гораздо более
корыстно с его стороны, чем Чуя думает, но...
— Да ничего такого, — хрипло отвечает он, садясь на свою кровать. — Для

чего ещё нужны друзья?
Чуя не совсем уверен, что они для этого, но ладно.
— Ну... Я не знаю, в последнее время у меня были... довольно тяжёлые

времена, и... это правда помогло, — он прерывисто вздыхает, потирая щёки. —
Так что... спасибо.
— ...Не за что, — наконец тихо соглашается Дазай, надеясь, что, возможно,

по крайней мере, он смог установить Чуе планку немного выше в результате
всего этого, так что... это не было полной ошибкой. Даже если сейчас всё...
перемешалось. — У меня шрамы, кстати.
Чуя немного удивлён этим заявлением, остановившись там, где он тянулся

за своим нижним бельём.
126/805
— Что?
— Бинты. Я их поэтому ношу.
Чуя не знает, что с этим делать, потому что Дазай звучит беззаботно, но... В
его взгляде есть грань, будто он боится, что Чуя может начать давить, или о чём
он подумает, так что... Чуя сохраняет лицо и голос как можно более
нейтральными.
— О... тогда логично, — он встаёт с кровати, понимая, что нет особо смысла
снова одеваться перед душем, потому что внутри и между его бедёр всё ещё
много смазки, оставляющей его с неприятно скользким чувством. — Ну, мне
кажется, из-за них ты выглядишь вроде как круто.
Дазай делает паузу, в полном шоке переводя взгляд на Чую, когда тот
направляется в ванную.
— А теперь скажи ещё раз, кто из нас странно добр?
Чуя отмахивается, не глядя на него.
— Ты сказал, что мы вернёмся к нормальной жизни, когда оба оденемся, а я

всё ещё голый.
Угу.
Взгляд Дазая скользит вниз к заднице Чуи, задерживаясь там до того, как
дверь ванной захлопнется.
Он всё ещё очень голый.
Дазай закрывает лицо руками.
Господи.
Он медленно поворачивается в своем кресле.
Он проебался.
О господибоже, как же он проебался.
Тогда, когда он обсуждал это с Фёдором, это не было так страшно. Сейчас он
хочет ударить своего друга по лицу за то, что тот постоянно произносит слова
"натурал до мозга костей" у него в голове. Потому что чем бы это, блять, ни
было, это не натурал до мозга костей.
На самом деле, он почти уверен, что теперь точно знает, что это такое. И что
он полностью и абсолютно облажался, если не сможет найти способ справиться
с этим, потому что...
Наличие чувств к Чуе не закончится для него хорошо.
Он просто хотел бы понять это после того, как у Чуи появился другой парень,
127/805
но...
Жизнь несправедлива.
дай бог всем таких друзей
128/805
8. Он слышал, что я только что сказал?!
— А с этим-то что не так? — стонет Чуя, — Он даже до метр

восемьдесят не дотягивает, это не слишком высоко.
Дазай ворчит, наклоняясь, чтобы посмотреть на экран телефона Чуи, одна

рука лениво закинута за спинку диванчика.
— Он выглядит как хулиган.
— Ага, как и ты, — Чуя фыркает, — И ты не такой уж и плохой.
— Тогда почему бы тебе просто не пригласить Дазая на свидание? — Юан

зевает, потягивая свой чай и прислоняясь спиной к своему нынешнему партнёру,
высокой второкурснице по имени Гин, которая, честно говоря, оказывает
довольно приличное успокаивающее воздействие на её взрывной характер.
— Ага, — фыркает Чуя, закатывая глаза, — Конечно.
Гин бросает взгляд на свою девушку, потому что эти двое прислонены друг к
другу на ресторанном диванчике, Дазай склонился, чтобы смотреть в телефон
Чуи — они уже выглядят как пара.
— Я свайпну вправо на вот этом.
— Ни за что.
— Почему это?
— Вы оба рыжие, это будет просто странное сочетание!
— О, — саркастически фыркает Чуя, — разве в наши дни парень — это

эстетический выбор?
— Разве в наши дни не всё является эстетическим выбором, в этом мире

фильтров инстаграма и фейстюна—
— Я свайпаю вправо.
— Стой!
Динь!
— О, у нас уже мэтч, — глаза Чуи слегка расширяются, — Вау, быстро... — он

начинает печатать, и Юан видит, как Дазай слегка отклоняется, его глаза
темнеют.
— ...Так вот, — начинает она, пытаясь разрядить обстановку, — Вы готовы к

сессии?
Дазай пожимает плечами, устав от этой мысли.
— Как всегда, — зевает он, — если мне повезёт, я завалю.

129/805
— Ты такой чудак, — Чуя фыркает, толкая его плечом.
— Что? Это проще, чем бросить учёбу. Тогда мои родители потенциально
могут заставить меня вернуться.
— Я почти уверен, что ты не сможешь завалить, даже если попытаешься.
Дазай надул губы на это утверждение, благодаря за предлог открыто

обижаться.
— Я вполне могу! Я бы просто притворился тобой.
Чуя реально умудряется не злиться на это. Возможно, потому, что он уже

получает кокетливые сообщения в приложении для свиданий.
— У тебя есть навязчивая потребность доносить кому-то, когда тот ведёт

себя глупо, так что нет, я не думаю, что ты можешь провалить тест специально.
— Неправда!
— Тогда почему ты довёл того парня в кампусе, что раздавал брошюры про
плоскую Землю, до психического расстройства?
— Мне было скучно?
— Ну да, — сухо отвечает Чуя, явно не веря, и отправляет ещё одно

сообщение. — Ты не завалишь. Ты ж на биологическом, алё.
— Биология сложная—
— И ты знаешь свою анатомию.
Глаза Юан бегают туда-сюда между ними, потому что...
Это же очевидный флирт, верно?
Похоже, ни один из них этого не замечает.
— Я пойду оплачу счёт, — говорит Дазай, вставая и выскальзывая из-за

диванчика, что Чуя, кажется, замечает, только когда чужая рука больше не
обнимает его за плечи.
— Ты уверен? Я могу заплатить за себя—
— Я просто не хочу иметь дело с разделением чека на четыре части, — Дазай

закатывает глаза.
Это достаточно разумное объяснение, которое позволяет ему уйти от их

диванов к кассе, говоря себе, что всё нормально.
Потому что он что, хочет, чтобы Чуя был один?
Нет.
130/805
Но готов ли он иметь дело с последствиями признания, что он не хочет,
чтобы Чуя встречался с кем-то, кроме него?
Нет.
Он говорил это раньше, он говорил это миллион раз: он понятия не имеет,

как быть в серьёзных отношениях — романтических или нет.
Так что... это к лучшему, что всё складывается так.
Он помог Чуе пережить его хренового бывшего, эффективно скомпенсировав

то, что сам до этого был огромным козлом. У них есть то, что кажется первой
настоящей дружбой, которую Дазай когда-либо имел.
И конечно, это странное время для его первой "влюблённости", но...
Это пройдёт.
— Оплачиваете полностью, сэр? — взгляд Дазая падает на чек, и он кивает,

роясь в бумажнике, вытаскивая кредитную карточку. Официантка улыбается
ему, немного смущаясь, и берёт её, проводя по кассе. — Вы и ваши друзья, гм...
не хотите печенья с предсказаниями?
— ... — Дазай моргает, переводя взгляд на маленькую пластмассовую чашу,

стоящую рядом с кассой. Это уловка — та, что он думал, китайские рестораны
предлагают только в Соединенных Штатах, но...
Он только рад получить глупое предсказание прямо сейчас.
— Давайте, — ворчит он, протягивая руку к чаше, — почему бы и нет? — он

открывает пластик, пока кассирша обрабатывает его карточку, и разламывает
печенье пополам.
— Вы учитесь в Тодае? — спрашивает она немного нервно, — Я должна

начать там в следующем семестре...
— Очень мило, — рассеянно улыбается Дазай, не глядя на неё, и вытаскивает

крошечный листок бумаги, ожидая увидеть какую-нибудь глупую строчку о
усердной работе, финансовой выгоде или о том, что в этом году он "наконец-то
отправится в путешествие!", но —
"Любовь всей вашей жизни находится прямо перед вашими глазами".
Какого всемогущего хрена—?
— Эй! Дазай, — он резко поворачивает голову и видит Чую, стоящего позади

него и указывающего на дверь, где уже ждут Гин и Юан. — Ты готов идти?
— ... — Дазай быстро мотает головой, бросая своё предсказание в карман,

прежде чем кивнуть, хватая свою карточку с прилавка. — Да, — он выписывает
чаевые официантке, которая несколько уныло наблюдает, как он шагает к
двери.
131/805
Это ничего не значит.
Странные совпадения.
Они пройдут.
У Чуи всё идёт... очень хорошо. Он в списке отличников за проект, и он

получил высокие оценки по всем предметам.
И парень из Тиндера — Тачихара — он... очень даже мил.
Немного неловкий, но открытый, уверенный и весёлый. Поначалу Чуя не

очень доверял этому, но Юан вызвалась немного понаблюдать за ним и смогла
подтвердить, что он, по факту, дебил.
Единственным человеком, которого не сбивала с толку враждебность Дазая,

была Юан.
— Знаешь, — гудит она, спуская ноги со стула и наблюдая, как Дазай хмуро
смотрит на парочку в другом конце студенческого кафетерия, — Ты мог бы
первым пригласить его на свидание. Он бы согласился.
Дазай одаривает её взглядом и вздыхает.
— Во-первых, я не хотел приглашать его на свидание, — он говорит так

уверенно, что это звучит почти убедительно. — Во-вторых, я не хочу никого
приглашать на свидание, — он поворачивается к ней с очаровательной улыбкой,
— И в-третьих, ты занята в пятницу?
Юан фыркает, отталкивая его пальцем в лоб.
— Я всё ещё с Гин.
— Ах, — вздыхает Дазай со стоном, откидываясь на спинку своего стула, —

знаешь, я не понимаю, что происходит с людьми нашего возраста, которые
думают, что им нужны отношения, как только они поступают в университет. А
как же "исследование", "самопознание" или ещё что-нибудь такое?
Потому что если бы люди были немного менее одержимы этим, возможно,
Чуя не засел бы в приложениях для знакомств, прежде чем Дазай смог бы
предложить больше... образовательной помощи.
— Слушай, — фыркает Юан, — мне очень нравится Гин, но то, что я

встречаюсь с ней, не связало меня и не остановило от познания себя, — она
оглядывает Дазая с ног до головы, — и я никогда не слышала, чтобы кто-то так
критично говорил об отношениях, если только он втайне не хотел быть в них.
О, нихрена себе.
Дазай отворачивается.
Она только что отымела его в этом, и он не знает, как к этому относиться.
— Что ж, — он встаёт, закидывая руки за голову, — с тобой, как и всегда,

132/805
приятно поговорить, но у меня есть места, где быть, дела, которые сделать,
девочки, с которыми встретиться.
Юан фыркает и машет рукой, когда он уходит.
— Передай "девочкам" привет.
И он так и сделал. Ну, точнее говоря, он проводит эти выходные с тремя

разными девушками (двумя из них одновременно), и хотя ни одна из них не дала
ему именно то, что он хотел, это было несколько удовлетворительно.
Чуя, с другой стороны, чувствует, что у него есть всё, что он хотел, когда
покинул дом несколько месяцев назад.
Он более независим, чем когда-либо, хорошо учится в университете, у него

не было ни одного приступа с тех пор, как он попал сюда, и у него есть парень,
который на самом деле хороший.
— Я позвоню тебе завтра после работы, ладно? — Мичизо обнимает его за

талию, целуя в макушку, и Чуя улыбается, наклоняясь к нему.
— Да, звучит неплохо, — он поворачивает голову, ловя второкурсника в

быстром поцелуе, — Я постараюсь закончить своё в понедельник, а потом весь
вечер я твой, хорошо?
Тачихара тихо фыркает, прижимая его ещё раз, прежде чем отпустить.
— Звучит как план.
Он оставляет Чую перед его комнатой в общежитии, прежде чем

отправиться на поезд к себе домой за пределами кампуса, и рыжий медленно
выдыхает, прежде чем войти.
Дазай ещё не дома.
Вообще он отсутствовал все выходные, и Чуя не то чтобы возражал. Это было

хорошим предлогом для него, чтобы продвинуться в учёбе, и он провёл остаток
своего времени, зависая с Тачихарой...
Просто странно, что тот ещё не вернулся.
Он достаёт свой телефон и отправляет сообщение, чтобы убедиться, что с

ним всё в порядке, потому что серьёзно, с тем, как Дазай спит со всеми направо
и налево, Чуя всегда ловит эту параноидальную тревожность, вызванную
беспокойством, что одна из девушек окажется каким-то жутким сталкером, но...
(Окей, это немного передалось ему от его отца.)
И Дазай, несмотря на то, что всегда вёл себя очень легкомысленно по поводу
сообщений, где Чуя его чекает, реагирует довольно быстро.
Скумбрия:
133/805
Чуя состроил лицо, швырнув телефон на стол.
Оу.
Что ж. Ну, рад за него.
Возможно, ему следовало бы учиться или заниматься чем-то продуктивным в

свободное время, но эй, если это то, что он хочет делать.
Чуя падает на край своей кровати, откидываясь назад, раскинув руки и

медленно выдыхая. Это был весёлый день, и теперь, учитывая то, чем занят
Дазай, похоже, сегодня вечером вся комната в его распоряжении.
Если бы он знал, что так будет, он бы пригласил Тачихару. Даже если у того и
была смена завтра утром, Чуя почти уверен, что его парень согласился бы.
Но, учитывая тот факт, что он так-то совершенно один — что очень редко
случается, когда живёшь в общежитии...
Это не такая уж ужасная идея...
Чуя открывает ящик прикроватной тумбочки, уставившись на бутылку

смазки, которую Дазай очень драматично подарил ему, и Чуя устроил большое
шоу, бросив тому её в голову, но сохранил её.
...Для некоторого... личного... времени.
Не то чтобы они с Тачихарой не развлекались в этом плане. Они занимались

этим, и это так-то было реально хорошо, по сравнению с опытом Чуи с Ширасэ.
Он внимателен, и хотя вроде как новичок в том, чтобы встречаться с парнями, он
определённо не плох в этом.
Но...
Чуя прикусывает губу, хватая бутылку, и сбрасывает свою обувь.
Не-а.
Не думай об этом.
Честно говоря, это, вероятно, просто потому, что они ещё не пробовали
ничего близкого к аналу, и, очевидно, Чуе нравится это, так что...
Наверное, поэтому.
А теперь: как правило, исследования Чуи в прикосновении к себе всегда

были немного быстрыми. В основном потому, что когда он жил дома, у его отца
была отвратительная привычка часто заглядывать к нему без стука, а здесь у
него есть сосед по комнате, но...
В этот раз он пытается подойти к этому с другой стороны.
Юан всё говорила и говорила о том, что прикосновение к себе должно быть
134/805
формой "заботы о себе" или что-то в этом духе, и что парни идиоты и "дрочат,
потому что им скучно".
Так что... он попытается... делать это... приятно.
Поэтому он выключает свет, за исключением настольной лампы, оставляя

комнату с тусклым освещением, но не слишком. Затем он снимает джинсы и
нижнее бельё, бросая их в корзину, так как ему всё равно захочется принять
душ, как только он закончит.
Наконец он оказывается в своей постели, окружённый мягкими одеялами и

подушками, вставляя наушники в уши.
Сначала он просто пытается включить самую сексуальную песню, какую

только может придумать, но... лучшее, что приходит ему в голову, — это "Hips
Don't Lie" Шакиры, и это просто не... создаёт настроения.
Поэтому вместо этого он просто выбирает нечто тихое и атмосферное.
Ему немного трудно дотянуться до спины, поэтому он ложится на живот,

подложив под бёдра подушку, и растирает смазку по пальцам, пытаясь
вспомнить, как это делал Дазай...
И это эмоционально сбивает с толку — просто пытаться пройти через этот

опыт, не думая о Дазае, но также помнить, что Дазай говорил, но не то чтобы он
фантазирует о Дазае или что-то ещё—
Ну. Серьёзно, он сейчас вообще ни о чём не фантазирует, он просто ложится

в позу.
Верно. Верно. Он не думает о нём. Нет.
Он просто... добирается до зоны, угу. Это всё, что он делает.
И когда ты потираешь пальцами о свой проход, ты не думаешь о них как о

своих собственных, поэтому он делает вид, что они толще, немного грубее.
Как у Тачихары. Очевидно.
И когда он проталкивает один палец внутрь, делая дрожащий, глубокий

вдох, прежде чем выпустить его в медленном выдохе, прижимая лицо к
подушке, это всё ещё то, о чём он думает.
С одной стороны, немного легче задавать темп, когда он работает пальцами

с собой, точно зная, когда его мышцы готовы к тому, чтобы он надавил глубже,
или точно оценить, насколько он напряжён и насколько ему нужно
расслабиться, чтобы перейти к следующей фаланге.
Так что прошло не так уж много времени, прежде чем ему удалось дойти до
того, что два его пальца работают внутрь и наружу, он покачивает бёдрами на
подушке, задыхаясь от трения, которое она создаёт напротив его члена,
раскрасневшегося и капающего между ней и его животом.
Нужно всего лишь немного дальше. Его пальцы не такие длинные и ловкие,
135/805
как у—
Он издаёт тихий хнык, ещё глубже зарываясь лицом в подушку.
Не думай о нём.
Его пальцы короче среднего, так что дотянуться ему не так-то просто, но он
всё-таки сгибает их, потираясь ими о внутренние стенки, ища это место, и когда
он находит, проведя по нему кончиком среднего пальца, его бёдра сжимаются
вместе, дыхание застревает в горле, и он стонет напротив подушек, тело
содрогается в судороге.
Боже, это всё ещё ощущается очень хорошо — не настолько хорошо, потому
что растяжка не такая интенсивная. Что интересно, учитывая, что именно эта
часть, как Дазай сказал, ему не понравилась—
Да блять.
Чуя прикусывает губу, зажмуривая глаза.
Почему он не может перестать думать об этом типе?
Прекрати.
Это странно.
У тебя есть парень.
Он снова проводит пальцами по этому месту, на этот раз ловя его

подушечками указательного и среднего пальцев, потирая медленными
круговыми движениями, из-за чего его колени подкашиваются.
Разве я не должен сейчас что-нибудь представлять?
Точно. Это... да.
Он вжимается лицом в подушку, покачиваясь на пальцы, пытаясь

представить себе Тачихару позади него, прижимающего его к матрасу, или, чёрт
возьми, даже какого-нибудь красавчика-знаменитость, неважно—
Но когда его пальцы ловят правильный угол, всё, что он слышит в голове —
// «Скажи мне, что тебе нужно.» //
— О—О боже... — его член пульсирует в ответ, и он чувствует, как

напряжение медленно нарастает, даже когда его желудок скручивает от
чувства вины.
Потому что он с кем-то другим. Потому что он знает, что Дазай предложил
ему помощь как друг, и что тот, вероятно, подумает, что это жутко, или ещё
хуже—
И тут Чуя кое-что вспоминает.

136/805
// «Я не по парням...» //
Его дыхание прерывистое, вырывающееся разбитыми вздохами и стонами,

когда он вспоминает, что ещё сказал Дазай той ночью. И он, наверное, не может
придать этому большого веса, потому что тот был в бреду—
// «Но если бы я был...» //
Его пальцы ускоряются, а сердце колотится, и всё в его голове становится

таким запутанным.
// «Ты был бы первым, кого бы я выбрал.» //
И учитывая тот факт, что Дазай признался Чуе в том, что он би, после того,
как сказал это... это может значить...
Ему хочется сказать себе, что он просто стонет в подушку, бормоча какую-то
белиберду, что это не имя или кто-то конкретный, что это не самый
удовлетворительный оргазм, который он испытал с того дня.
Его отпускает, он тяжело дышит, дрожа от холодного воздуха,

наполняющего комнату — ведь сейчас ноябрь как-никак, — как только его тело
начинает остывать. Он снимает наушники, кладёт их на прикроватную тумбочку,
переворачивается на другой бок, пытаясь отдышаться перед тем, как пойти в
душ, и—
Его жизнь официально кончена.
Ну как бы он собирается инсценировать собственную смерть. Принять новую

личность и притвориться цирковым артистом на среднем западе Америки или
что-то в этом роде.
Потому что он не один.
Дазай стоит в дверном проёме, замерший, с протеиновым батончиком во рту,

куртка наполовину спущена с плеч, а Чуя труп.
Умирает.
Покидает эту землю.
Они долго смотрят друг на друга, лицо Чуи практически плавится от того,
как горят его щёки, потому что его мозг кричит одно и то же снова и снова.
Он слышал, что я сказал?
Он слышал, что я сказал?!
огосподииисусеонслышалчтоясказал?????
137/805
— Как долго ты там стоишь?! — Чуя наполовину шипит, наполовину визжит,
и Дазай чуть не выпрыгивает из своей кожи.
— Я... ну... — мозг Дазая изо всех сил пытается снова включиться, потому что
он стоял там около двух минут просто разинув рот, но у него не хватает духу
сказать об этом Чуе. — Я только пришёл...
Чуя натягивает одеяло до самого подбородка.
— Ты же сказал, что занят! — возмущается он, зажмурившись и смущаясь, а

Дазай отводит глаза к потолку, хотя Чуя уже прикрыт.
— Да, я знаю, я... — он пытается думать, тогда как всё, что он вообще может
слышать, это приглушённый голос Чуи, стонущий его имя в подушку, — Я и был,
но мы закончили, и я не очень хотел задерживаться, так что…
Чуя пытается контролировать выражение своего лица, которое находится

где-то между ужасом и унижением.
— Отвернись.
— Но я уже видел—
— Я сказал, — рычит Чуя, — отвернись.
Дазай резко подчиняется.
Чуя встаёт с кровати, одетый только в оверсайзную футболку, которая едва

прикрывает что-либо, и тянется, чтобы схватить полотенце и пижаму, после он
отступает к двери ванной, всё время глядя на Дазая, чтобы убедиться, что тот
не повернётся обратно, словно он какой-то бешеный волк, который может
наброситься на Чую и разорвать ему горло, если Чуя на секунду повернётся к
нему спиной.
Он даже держит свою расчёску так, словно это кинжал, что смешно, но это
даёт ему странное чувство безопасности, ясно?!
— Если ты кому-нибудь расскажешь... — шипит Чуя, протягивая руку за

спину, чтобы нащупать дверную ручку, его пальцы соскальзывают, из-за чего
она дребезжит под ними, — я положу конец всему твоему существованию...
Для того, кто обнимает плюшевого дракона во сне, он звучит довольно

серьёзно.
— Я не собираюсь никому рассказывать, — ноет Дазай, — я не такой мудак,

но... — он почёсывает затылок, — пока мы здесь, есть кое-что, что ты должен
знать.
Чуя тормозит, его рука достаточно твёрдо нащупывает ручку, чтобы

повернуть её, медленно открывая дверь ванной.
— ...Что?
— Честно говоря, я должен был сказать это в прошлый раз, но... — Чуя
138/805
сжимает губы в тонкую линию, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы держать
свой пульс под контролем, — у тебя очень красивые ноги, ты в курсе?
— ...
Дазай уже готов спросить, правильно ли его расслышали, как тут —
БДЫЩ!
— Ау! — скулит он, хватаясь за затылок, когда дверь ванной захлопывается,

и оборачивается, находя расчёску, лежащую на полу там, где она отскочила от
его головы.
Дазаю требуется момент, чтобы осознать тот факт, что Чуя просто швырнул
в него расчёской, и...
Он не знает, почему это вызывает у него улыбку.
И после этого он должен осознать тот факт, что в то время как Чуе
определённо не представилось шанса это увидеть, у него снова встал, и... Ну, у
него есть преимущество в знании, что Чуя собирается прятаться в душе
некоторое время после этого, так что...
К счастью для него, он не живёт с таким же отрицанием, когда еле слышно

бормочет определённое имя, обхватывая себя пальцами, и у него, по крайней
мере, хватает ума лежать на боку, отвернувшись, если Чуя выйдёт из душа
слишком рано.
Он не выходит.
Чуя прижимается лбом к стене душевой кабины и кусает губы, ожидая, пока
сердце успокоится, и с облегчением вздыхает, когда это наконец происходит.
Он ужасный человек.
Это не измена. Он ничего не сделал. Но... он всё равно чувствует себя так
хреново, и он не знает, что с этим делать.
Как бы, он знает, что его привлекает Дазай. Очевидно привлекает. Но Дазай
также его друг, его самый близкий друг здесь, кроме Юан, и... Чуя также может
сказать, что Дазай не хочет быть в отношениях. И это нормально. Честно говоря,
Чую немного пугает мысль о том, чтобы быть эмоционально связанным с кем-то
вроде него после Ширасэ. С кем-то таким... эмоционально отстранённым и
уклончивым. И Чуя знает, что Дазай не был таким, когда они были вместе в той
обстановке, но... Это, наверное, потому, что Чуя его друг.
Не потому, что Дазай рассматривает его так.
И когда Чуя вспоминает их первую встречу, как Дазай буквально отшатнулся

при мысли о том, что его друзья увидят, как они целуются...
Даже если бы он захотел быть с ним, это не отличалось бы от того, что было
с Ширасэ. Прячась. И хотя Чуя не думает, что Дазай бы изменял ему, не после
всего, что они сказали друг другу...
139/805
Он также не думает, что сможет справиться, находясь с кем-то, кто будет
стыдиться их отношений.
Тем не менее, собственные слова Дазая продолжают звучать в его голове.
// «Я бы хотел, чтобы все знали.» //
Чуя поворачивается, позволяя горячей воде стучать в его лоб, пока он

прислоняется к стене душа.
// «Ты был бы первым, кого бы я выбрал.» //
Чёрт, даже с того дня —
// «Ты выглядишь так прекрасно, когда твой рот на мне...» //
Чуя тяжело сглатывает.
Это так, блять, запутанно, и, честно говоря, сложно представить, что пару
лет назад он буквально умирал от желания испытать подобные проблемы.
Обычные вещи. Его первый поцелуй. Его первый парень. Влюбиться в кого-
то. Что ему разобьют сердце.
Хотите верьте, хотите нет, но было время, когда он правда думал, что
никогда не испытает ничего подобного, и в то время всё это казалось таким
захватывающим и романтичным, а сейчас...
У Чуи щиплет глаза.
Это просто больно.
*Гин в оригинале написана как "they", ибо небинарность, все дела, но в русском
у нас это звучит мега криво, а лично её спросить, к какому полу её относить, я
не могу, так что не обессудьте и имейте в виду. В другой работе, где
небинарный — Чуя, я уделю этому внимание.
а вот и стеклишко начинается, приятного будущего аппетита )))))
140/805
9. Белые пушистые тигры и крепости из подушек
Странно думать об этом сейчас, когда конец их первого семестра

уже не за горами.
У Чуи всё так-то не очень стрессово. Он не сдаёт те же экзамены, к которым

готовятся остальные его друзья. Как только он заканчивает представлять свои
финальные проекты, он в значительной степени становится свободен и просто
ждёт ответа от преподавателей, которые скажут, нужно ли ему внести какие-
либо изменения к концу семестра. Это немного скучно, потому что Тачихара
работает в две смены и вкалывает на учёбе, когда приближаются каникулы, а
Юан занята зубрёжкой...
Но, как оказалось, всплывают новые вещи.
У Дазая от скуки крыша едет. Сегодня последний день занятий, он уже

просмотрел свои учебные пособия, закончил последние чтения и...
Он просто не особо-то заморачивается на том, чтобы зубрить тему, которая

ему даже не нравится, так что вот он здесь: ожидает начала экзаменов, чтобы
забыть о них, свалить из Тодая и оставить переживания о происходящей драме в
прошлом.
Даже если тонюсенький голосок в глубине его мозга шепчет —
"Неужели ты больше никогда не захочешь увидеть его снова?".
Дазай не знает, является ли это отрицанием или самовредительством.
Всё, что он знает, это то, что каждый человек в его жизни, который важен
для него — даже лучшие из них, — в тот или иной момент уходят. Буквально,
эмоционально, как угодно — они никогда не задерживаются рядом. И он
давным-давно сказал себе, что никогда не заведёт себе девушку, не женится и
не обзаведётся семьёй. Не только потому, что он не знает, как это, но просто
потому, что он знает, насколько душераздирающе болезненно может быть
любить кого-то так сильно. Он просто больше не может через это проходить.
Поэтому он дистанцируется.
Чуя вызывает те же страхи. Если уж на то пошло, тот факт, что Дазай,

похоже, заботится о нём больше, чем обычно бывает, делает его ещё более
опасным.
Так что... может, если он выведет себя из уравнения, если уйдёт первым, это
будет не так больно, как раньше.
Серьёзно, у него получилось убедить себя в этом. Правда. А затем жизнь

стала куда сложнее.
В день первого экзамена Дазаю звонят. Что не обязательно странно, его

телефон почти постоянно светится. Айди вызывающего абонента, который
бросается ему в глаза — вот, что странно.
Это его отец.

141/805
Для справки: за последние четыре месяца Дазай получил ровно три
телефонных звонка от своего отца. Первый был, чтобы убедиться, что его
переезд в общежитие прошел гладко. Ещё один, чтобы сообщить ему о здоровье
его дедушки. Этот третий.
— ... — он отвечает, поднося телефон к уху. — Алло?
— Осаму, — в голосе отца слышится большое облегчение, — Я уже целый час

пытаюсь с кем-нибудь связаться... это насчёт твоего младшего брата.
— С ним всё в порядке? — Дазай застывает на месте.
— У него всё хорошо, но на меня сейчас свалились четыре срочные

операции, и я не успею вовремя добраться до Нариты, чтобы забрать его, а
Минако не смогла полететь с ним на этот раз...
— Он полетел один? — у Дазая в голосе недоверие, а его отец больше чем

немного защищается.
— Скажи спасибо, что твоя мать до сих пор в Европе, иначе я вообще не
смог бы привезти его домой, — огрызается его отец, — И всё это время его
сопровождала стюардесса, это совершенно безопасно.
— Ему семь, и это был международный рейс!
— Не мог бы ты, пожалуйста, перестать ругаться со мной и съездить

забрать его? Сакуноскэ не отвечает.
Дазай бросает взгляд на часы. Вероятно, ему потребуется чуть больше часа,
чтобы добраться до аэропорта и обратно с Ацуши. Его экзамен по химии через
полтора.
И хотя он хотел бы пропустить его, есть условие, что он должен посетить все
свои экзамены за первый семестр. И он не может отсутствовать даже тогда,
если это полностью вина отца, потому что тот даже в этом случае вряд ли
сделает исключение.
— Ладно, напиши мне номер его выхода, — соглашается Дазай,

разворачиваясь и бросаясь к метро. — Когда он приземляется?
— ...Он вроде как уже приземлился.
— Да ты издеваешься, — огрызается Дазай, огибая других пешеходов на

улице.
— Тебе не обязательно вести себя так, будто это какая-то травмирующая

психику вещь!
— Он младшеклассник и находится один в одном из самых загруженных

аэропортов в мире, и он определённо знает, что отец забыл забрать его, —
отвечает Дазай.
— Нет, он, вероятно, просто думает, что я опаздываю.

142/805
— Он знает, — ворчит Дазай, сбегая по ступенькам к станции.
Потому что в детстве он всегда знал, когда кто-нибудь забывал о нём.
— Ну, он будет рад тебя видеть, ты уже в пути?
— Да, я сейчас на станции, так что, наверное... — линия обрывается. —

...связь пропадёт, — тихо заканчивает он, проводя пальцами по волосам в
ожидании поезда и пытаясь составить план.
Что ж. По сути у него есть только один выход. Два.
Он практически перепрыгивает через турникет, едва успевая провести своей

карточкой метрополитена, чтобы не столкнуться с сигнализацией, прежде чем
взлететь по ступенькам, перешагивая по две за раз.
Есть два человека, которые могли бы реально помочь ему в этой ситуации.
Один из них Фёдор.
Выбор очевиден.
________________________
Чуя зевает, протирая полотенцем волосы. Он только что из душа, готовый

натянуть огромную пижаму и завалиться в постель со своим планшетом на
следующие нескольких часов, пока Дазай будет на своём экзамене—
Заговори о дьяволе, и он появится.
Чуя отвечает, ставя телефон на громкую связь.
— Что такое, бинтованный?
— Приветик... — Дазай звучит странно. Напряжённый, запыхавшийся —

достаточно, чтобы рыжий сразу же занервничал. — У меня к тебе... — его голос
прерывается, и где бы он ни был, там шумно, — ...огромная просьба.
Чуя моргнул, отложив свою расчёску в сторону. Дазай не просит о помощи.

Никогда. До такой степени, что он чуть не умер от ебучего гриппа. Поэтому Чуя
считает, что можно смело предположить, что это серьёзно.
— Ты в порядке?
Дазай был бы огромным лжецом, если бы сказал, что из-за мгновенного

беспокойства в голосе Чуи его сердце не пропустило удар.
— У меня всё хорошо, я просто... — Дазай пробирается сквозь толпу, пока не

добирается до нужного терминала, — ты занят в ближайшие несколько часов?
— ... — Чуя слегка опечаленно бросает взгляд на свою удобную одежду,

планшет и пачку «Орео». — ...Нет, если это важно. Что случилось?
143/805
__________________________
Накаджима Ацуши в значительной степени готов обозначить 2021 год как

худший год своей юной жизни. Потерял маму, переезжал из дома в дом,
переехал в другую страну, а теперь застрял в гигантском, переполненном
аэропорту, сидя на скамейке почти два часа, ожидая, когда за ним приедет его
отец.
И Ацуши чертовски уверен, что тот забыл о нём. Это, или как говорили дети
в его школе — его семья собирается продать его новой семье из-за плохого
табеля успеваемости в конце прошлой четверти.
В любом случае? 2021 год самый худший.
— Суши!
Он вскидывает голову при звуке знакомого голоса, прижимая к груди

чемодан на колёсиках и оглядываясь по сторонам.
— Осаму-нии?
Затем его подхватывают с земли, и...
Впервые за долгое время всё кажется нормальным.
— Я думал... — Ацуши задыхается, не в силах полностью обнять старшего

брата, но изо всех сил стараясь, — Я думал в-все за... забыли обо мне...
Дазай мягко смеётся, прижимая мальчика к груди в сокрушительных

объятиях.
— Ты думаешь, я когда-нибудь забуду о тебе?
— ... — Ацуши шмыгает носом, мотая головой, — Н-нет, — бормочет он,

крепко обнимая брата, когда его уносят на спине прочь от терминала, а Дазай
держит его чемодан в одной руке. — Д-Даже когда ребята в школе го-говорили,
что папа собирается меня п-продать, я знал, что ты придёшь за мной!
— Ацуши, — Дазай нерешительно смеётся, наклонив голову назад и

уткнувшись ей в голову своего младшего брата, неся того к метро, — папа не
может продать тебя, а если бы и продал, я бы выкупил тебя обратно.
— М-м-м... — Ацуши наклоняется вперёд и крепче обнимает чужую шею. — А

что, если бы я был очень дорогим?
— Не важно, насколько дорогим, — пожимает плечами Дазай,

останавливаясь, чтобы купить для него карточку метро, стараясь не выглядеть
словившим панику, потому что Ацуши уже встревожен. — Вонючие младшие
братья бесценны.
Ацуши надувает губы и возмущённо вздёргивает подбородок.
144/805
— Я не вонючка! Я сегодня принимал ванну! Самостоятельно!
— О да, — Дазай не может сдержать крошечную улыбку, — это определённо

многое объясняет...
— Я хорошо постарался!
— Да, да, ты умница, — уступает Дазай, неся его к железнодорожной

платформе, коротко выдыхая, когда они ждут следующего поезда. — Слушай,
Ацуши...
Мальчик напрягается, услышав тон чужого голоса, и зажимается.
— ...Я сделал что-то плохое?
— Что? — Дазай мотает головой, — Нет-нет, просто сегодня мне нужно сдать
очень важный экзамен, и это займёт несколько часов...
— Я взял свой нинтендо! — предлагает Ацуши, — И я могу быть очень

тихим...
— Я знаю, — Дазай успокаивающе похлопывает его по ноге, и когда поезд

останавливается, он подходит к нему, ожидая, пока откроются двери, — Я знаю,
что ты можешь, но мне нельзя взять тебя с собой, так что... — он замолкает,
зная, что следующая часть воспримется не очень хорошо, — тебе придётся
немного позависать с моим другом.
— ...Типа как няня? — медленно спрашивает Ацуши, его голос становится

ровным.
Младший брат Дазая ненавидит, прям презирает незнакомцев.
И учитывая его прошлый опыт, особенно с нянями, которых нанимал их отец,

Дазай вообще не может винить его.
— Ну, в смысле, немного... — признаёт он, зная, что доверие Ацуши — очень
ценная вещь, которой нелегко добиться, поэтому он никогда не врёт ему, если
только в крайних случаях. — Но он мой друг, и... — Дазай стискивает зубы,
понимая, что если Ацуши повторит это, то наступит конец света, а ему семь, так
что шансы на это довольно высоки, но он также знает, что должен продвинуть
мысль. — Думай об этом, как о том, чтобы провести день с самым крутым, самым
прекрасным человеком в мире. Неужели это так плохо звучит?
— ... — Ацуши с подозрением смотрит на него, и Дазай улыбается ему в

ответ, настолько честно и невинно, насколько только может. — ...Ты думаешь, он
крутой?
Дазай вздыхает, понимая, что может пожалеть об этом позже, но он в

безвыходном положении.
— ...Да, Ацуши, — искренне признаётся он, — Я думаю, что он очень крутой.
Что ж. Если Осаму думает, что он крутой, тогда...
145/805
Он не может быть ужасным.
— Он злой?
— Нет, — Дазай решительно мотает головой, — он очень хороший, честное

слово.
— ...Ладно, — сдаётся Ацуши.
__________________________
Последние двадцать минут Чуя ждал на площадке, крепко обхватив себя

руками, чтобы не замерзнуть, его дыхание туманится в воздухе перед ним.
Няня?
— Приветик! — он оборачивается, его ботинки почти скользят по инею,

покрывающему тротуар, и видит, что его сосед подходит к нему с
очаровательнейшим младшеклассником, сидящим на его плечах, с
асимметричной серебряной стрижкой, круглыми щеками и большими янтарными
глазами.
— Вот, — Дазай останавливается перед ним, опуская своего младшего брата

на землю, тяжело дыша. — Ацуши, это мой сосед, Накахара Чуя. Чуя, это мой
младший брат, Накаджима Ацуши.
Младший брат?
Чуя смотрит вниз на малыша, который тут же спрятался за ноги Дазая.
Тот, который боялся грозы, да?
— Слушай... — Дазай наклоняется, чуть понизив голос, — Ты уверен, что

готов к этому? Потому что он не очень любит незнакомцев, и я могу пропустить
экзамен, если нужно.
— Твой старший брат пытается пойти разобраться со своими делами, — Чуя

прищёлкивает языком по нёбу, присаживаясь на корточки, пока его глаза не
оказываются на одном уровне с ребёнком (что, как заметил бы Дазай, если бы
пребывал в более подходящем для подколов настроении, не так уж и низко), —
Но мы можем повеселиться без него несколько часов, верно?
Ацуши прикусывает губу. Этот парень не большой и не страшный, каким он

представлял себе университетских друзей Осаму-нии. И...
Его взгляд скользит по улыбке Чуи, небольшие распущенные пряди рыжих

волос падают ему на лоб из-под шляпы.
Он кажется добрым.
— ...Да, — соглашается Ацуши, осторожно выходя из-за ног Дазая и беря

протянутую руку рыжего, — Хорошо!
146/805
Чуя выпрямляется, в то время как Дазай просто смотрит на них обоих в шоке.
— Кроме того, — отмахивается от него Чуя, — нянчиться с детьми было

единственной взрослянской работой, которую мой отец разрешал мне в старших
классах, у нас всё будет хорошо.
Тот факт, что Чуя использует слово "взрослянская" (которого, как Дазай
совершенно уверен, определённо не существует) в предложении на полном
серьёзе, вообще не помогает ему спокойно оставить своего младшего брата в
руках Чуи на весь день, но...
У него нет выбора.
— Ладно... — он скрепя сердце соглашается, протягивая руку, чтобы

взъерошить волосы Ацуши, — Не доставляй Накахаре-сану никаких хлопот,
хорошо? Он мне потом всё расскажет.
Мальчик озорно улыбается, быстро кивая.
— Не буду!
И вот теперь они одни, а Дазай в последнюю минуту спешит на свой экзамен.
Ацуши прикусывает губу, чувствуя себя немного неуверенно, а Чуя сжимает

его ладонь, прикрывая другой рукой рот, в очередной раз зевая.
— Ты голоден? — он тащит его за собой, размахивая их руками по пути. —

Должно быть, да, верно? Дазай сказал, что у тебя был довольно долгий перелёт.
— ... — Ацуши хмурится, становясь робким под прямым вопросом. — Вроде

того...
Чуя кивает, потому что это было само собой разумеющимся.
— Что ж, чего хочешь поесть? Я отведу тебя куда захочешь.
Ацуши смотрит на него с удивлением, потому тот не мог по-правде иметь

этого в виду.
— ...Куда угодно?
— Ну, — поправляется Чуя, — Куда угодно, куда мы можем добраться на

поезде.
Вот так они и оказываются в Шинджуку в кондитерской. Щёки

младшеклассника раздуваются, как у бурундука, от того, сколько еды он
запихивает в рот, не глотая, и Чуя слегка посмеивается.
— Помедленнее, а то подавишься!
— Они правда на вкус такие же, как в Париже? — приглушённо спрашивает

Ацуши, крошки сыплются у него изо рта.
— Довольно близко, — улыбается Чуя, протягивая руку за салфеткой.

147/805
— Я там вырос, — объясняет Чуя, помогая ему вытереть крошки с

подбородка.
— Но ты японец!
— Как и ты, — мягко замечает он, протягивая руку, чтобы сделать глоток
чая, — но ты живёшь в Лондоне, верно?
— Да... — Ацуши хмурится, слишком быстро проглатывая остатки блинов и

запивая их стаканом молока. — Ты тоже ходил в школу-интернат?
— Нет, — Чуя мотает головой, держа чашку с чаем, чтобы согреть пальцы, —
Мой отец работал там долгое время. Но через некоторое время мы вернулись,
чтобы быть ближе к семье.
— О-о, — Ацуши качает головой, притворяясь, что понимает это, даже если
это не так. — Круто!
Никто в его семье не хочет быть ближе друг к другу. Вот почему они
отсылают людей, уезжают на отдых и всё такое. Потому что им не нравится быть
рядом друг с другом. Но Чуя кажется очень хорошим, так что его семья,
наверное, тоже хорошая, верно? Значит, им должно нравиться быть вместе.
— Почему ты не пьёшь кофе? — Чуя немного удивлённо моргает, когда

Ацуши кивает на его чашку с зелёным чаем, — Все взрослые, которых я знаю,
пьют кофе.
— Ох... — он медленно моргает, опуская чашку. — Разве восемнадцать лет —

это "взрослый"? — взгляд, который бросает на него ребёнок, говорит, что да, это
взрослый. — Ну... — Чуя пожимает плечами. — Когда я пью слишком много
кофеина, мне становится немного плохо, поэтому я избегаю его.
— Правда? — Ацуши наклоняет голову набок. — Ну, я могу выпить целую

банку содовой и не стать гиперактивным. Честно!
— Да? — Чуя однобоко улыбается. — Это намёк на то, что ты хочешь, чтобы я
тебе её купил?
Ацуши с надеждой улыбается.
— Хорошая попытка.
— Накахара-сан! — скулит мальчик, и Чуя отмахивается от него.
— Можешь звать меня просто Чуя.
Он оплачивает их счёт, прежде чем они уходят, и в конечном итоге они

возвращаются в кампус. Ацуши развалился на кровати Дазая, в то время как Чуя
ставит им фильм на своём ноутбуке.
— Как думаешь, сколько его ещё не будет? — бормочет Ацуши, дрыгая

148/805
ногами. — Уже миллион лет прошло!
Прошло полтора часа, но Чуя может понять заложенный смысл.
— Обычно это занимает четыре часа, так что ему, наверное, осталось два с
половиной.
— Но он всегда заканчивает рано! — Ацуши надул губы, хмуро глядя в

потолок.
— В тестах по химии есть лабораторная часть... — он прерывается, а потом

замечает растерянный взгляд Ацуши, — Ну-у... он должен провести
эксперимент! И с этим не стоит торопиться.
— А-а... — Ацуши печально замолкает. И когда Чуя видит разочарование на

его лице, он оборачивается, прекращая то, что делает.
— Ты очень скучал по нему, да? Будучи так далеко? — Ацуши мрачно кивает,
и Чуя всем сердцем сочувствует ему. — Я понимаю, каково это.
— Да?
Чуя кивает.
— Моя старшая сестра сейчас учится в Америке, и я всё время скучаю по ней.
— ... — Ацуши прикусывает губу, кивает и подтягивает ноги, поджимая их

под себя. — Это очень тяжело.
— И всё же ты очень мужественно справляешься.
— Нет... — Ацуши мотает головой, — Я большой плакса... — бормочет он,

обхватив себя руками.
Чуя хмурится, садясь.
— Кто тебе это сказал? — когда Ацуши не отвечает, он давит, — Это были
другие дети в школе?
Видимо, да.
— Ну, — Чуя поднимается на ноги. — Я бы хотел посмотреть, как они

самостоятельно полетят на самолёте, — возражает он. — Это было довольно
смело с твоей стороны. Я бы очень испугался.
— Ты не любишь самолёты? — спрашивает Ацуши, и Чуя мотает головой.
— И лодки. Они меня немного пугают, — он легонько тычет Ацуши в плечо. —

Так что ты очень храбрый, даже по сравнению со взрослыми, — он протягивает
руку, почёсывая затылок, — и в слезах тоже нет ничего плохого. Я всё время
плачу.
— По тебе не видно, что ты всё время плачешь, — тихо говорит Ацуши, и Чуя
смущённо улыбается, делая драматичный взмах волосами, чтобы успокоить
149/805
мальчика и заставить его немного посмеяться.
— Это всё маски для лица.
— А мне можно маску для лица? — нетерпеливо спрашивает Ацуши, и Чуя

начинает прикидывать.
— Ты слишком маленький для этого... — он замолкает, наблюдая, как лицо

мальчика вытягивается от разочарования. — Но... — он подходит к своему столу
и открывает один из нижних ящиков. — У меня есть другая идея, — протягивает
он, роясь там. — Какое твоё любимое животное?
— А? — Ацуши садится, склонив голову набок, и задумывается. — О! Тигры!

Большие пушистые белые тигры!
— Большие пушистые белые тигры... — шепчет Чуя, роясь в своих вещах, —

Иди сюда!
Вот так они оказываются сидя на полу, Ацуши изо всех сил старается не
шевелиться, в то время как Чуя тщательно наносит краску на его лицо.
— Ты... — он моргает, когда Чуя легонько касается его, подложив два пальца
ему под подбородок, аккуратно проводя кистью по щеке, и старается поменьше
шевелить губами, когда говорит, — ...ты художник или что-то такое?
Чуя слегка улыбается, немного сморщив нос, сосредоточившись.
— Вроде того... но я в основном занимаюсь цифровым стилем искусства.
Ацуши моргает, борясь с желанием почесать щёку, пока сохнет краска.
— Это как?
— Я использую планшет, что-то вроде айпада, чтобы рисовать и всё такое, —

медленно объясняет Чуя. — Это то, ради чего я сюда поступил.
— А-а... А что ты рисуешь?
— Ну... — Чуя обрывается, — Я почти уверен, что мой отец хочет, чтобы я
рисовал что-нибудь дорогое, например, дизайны для реклам...
— Типа белых медведей из Кока-Колы?
— Да, вроде этого, но... — Чуя пожимает плечами, подмигивая ему, будто это
секрет, — Я всегда хотел рисовать мангу. Это немного занудно, но...
Ацуши мотает головой так быстро, что Чуе приходится отдёрнуть кисть,
чтобы не похерить тигровую полосу.
— Нет, это ужасно круто! Типа сёненов или чего-то такого? С ниндзя и
прочим?
Чуя смущённо улыбается.
150/805
— Эм... типа того? Я никогда не рисовал свою, я просто вроде как... — он
наклоняет голову и пожимает плечами, работая над носом Ацуши, — Не знаю. Я
не очень хорошо придумываю персонажей и всё в этом духе.
— Я понимаю, — мрачно хмурится Ацуши. — Мы должны были сделать проект

и рассказать, каким бы супер героем мы были, и у меня не получилось, поэтому
вместо этого я сделал одного из Осаму-нии. Я сделал его очень крутым! Но мне
не поставили за это хорошую оценку...
— Ну... — Чуя наклоняет голову, — если тебе удалось сделать этого дурака
крутым, ты заслуживаешь отлично. Но я считаю, что из тебя получился бы
потрясающий супер герой, — он ещё немного подумывает, — Вот если бы ты был
в моей манге, я бы сделал тебя главным героем.
— ...Да? — медленно спрашивает Ацуши, и глаза его слегка загораются. —

Типа, с крутыми способностями и прочим?
Чуя улыбается ему в ответ, поворачивает кисть и легонько тыкает его прямо
между глаз, отчего тот смеётся.
— Ага! Я бы... — он слегка задумывается, — Я бы превратил тебя в... тигра-

оборотня.
— Тигр-оборотень? — глаза Ацуши округляются. — Я?
— Да! Днём ты обычный старшеклассник, а ночью, — Чуя театрально

шевелит бровями, берёт со стола ручное зеркальце и поворачивает его так,
чтобы Ацуши мог видеть своё лицо, — Ты большой пушистый белый тигр,
борющийся с преступностью.
Ацуши ахает, его глаза расширяются, когда он видит себя, и ему всего семь,
так что он не может по-настоящему оценить, насколько хорош Чуя, но он знает,
что выглядит очень круто, почти как настоящий тигр.
— Как ты это сделал?!
— Ам-м... — Чуя мог бы заморочиться и объяснить теорию цвета и

перспективы, но Ацуши ничего не поймёт, поэтому он пожимает плечами, — Я
просто много практикуюсь.
— А Осаму-нии может быть со мной в манге? — нетерпеливо спрашивает

Ацуши.
— Конечно, он может быть твоим помощником—
— Я не хочу иметь помощника! — скулит Ацуши, — Они для взрослых! Я могу

быть его помощником!
— Но ты главный герой...
— Ладно, — фыркает Ацуши, — Тогда он может быть... моим сэмпаем!

Который научит меня быть героем и всё такое!
— Хорошо... — Чуя вздыхает, качая головой, — Вообще, то, чему этот

151/805
проблемный тип мог бы научить, выше моего понимания...
А затем Ацуши, неосознанно запуская хаос, добавляет:
— Ты сделал меня красивым! Прямо как ты!
Чуя делает паузу, отстраняясь назад с кистью в руке и склонив голову набок.
На нём старая футболка, большой кардиган и пижамные штаны, а волосы
собраны в беспорядочный пучок, который он собрал утром после душа.
Сейчас он определённо не выглядит красивым, особенно с парой пятен

краски на лице, что поставились в процессе работы.
— ...Это очень мило с твоей стороны, — фыркает Чуя, взъерошивая его

волосы, когда начинает убирать краски, — Но я не красивый.
— Нет, красивый! — Ацуши выпячивает нижнюю губу.
Чуя не уверен, когда Ацуши перешёл от "ненавидит незнакомцев" к тому,

чтобы быть его фанатом номер один, но он настаивает.
— Ну, я рад, что ты так думаешь...
— Все так думают! — Ацуши встаёт, уперев руки в бока.
А затем он слегка рушит жизнь Чуи.
— Осаму-нии считает тебя самым крутым, самым прекрасным человеком в

мире! — ворчит Ацуши, топнув ногой для пущей убедительности, а Чуя просто
пялится, будто они живут на двух разных планетах.
— ...Угу.
— Он мне так и сказал! А он самый умный человек на свете, так что если он
так говорит, значит, это правда!
Ацуши говорит это с такой убеждённостью, что на секунду Чуя не знает, что
ответить.
Дазай так не считает... верно?
Как бы, тот говорил миллион раз, что Чуя — глупый, злой маленький хоббит,
который упустил свою идеальную карьеру в качестве актёра массовки на канале
Дисней, где он мог бы до конца своих дней играть низких, неуверенных в себе
подростков.
Дазай не считает его крутым. И он определённо не думает, что Чуя—
// «Ты выглядишь так прекрасно, когда твой р—» //
Его лицо вспыхивает, а живот скручивает от стыда, потому что он не должен

думать об этом прямо сейчас, перед младшим братом Дазая, когда у него есть
парень и так много других вещей, с которыми нужно разобраться.
152/805
— Ну... спасибо, — отвечает Чуя, с трудом сглатывая. — Хочешь выбрать
фильм?
Ацуши нетерпеливо качает головой.
— Ага!
___________________________
Дазай с трудом выползает с экзамена. Он измучен не столько заданиями,

сколько марафоном за Ацуши в аэропорт и возвращением обратно вовремя к
началу теста, и следующими за этим четырьмя часами страданий.
И он полностью готов после всего этого вернуться назад, чтобы обнаружить

Ацуши, прячущегося под кроватью, шипя, и его соседа по комнате, что злится на
него — весь этот набор.
Но не тут-то было.
Вместо этого, когда он открывает дверь в их комнату, он находит...
Крепость из подушек, тусклый свет, пробивающийся сквозь одеяла, и что-то

похожее на саундтрек к фильму, но в остальном здесь тихо.
Он аккуратно, чтобы не шуметь, кладёт рюкзак и ключи, осторожно

подходит, приподнимает одно из одеял, чтобы посмотреть, что происходит под
ним...
И в глубине души он медленно начинает осознавать правду, какой бы

неудобной она ни была.
Он обречён. Полностью и окончательно обречён.
Ацуши крепко спит, наполовину укрывшись одеялом и зарывшись в грудь

Чуи, в то время как сосед Дазая обнимает того одной рукой, его лицо прижато к
одной из подушек, и он тоже крепко спит, а "Как приручить дракона" всё ещё
играет на его ноутбуке.
Дазай может обвинить импровизированный сон Ацуши в смене часовых

поясов и его возрасте, но Чуя спит как камень.
И боже, он просто...
Сердце Дазая замирает, когда он наклоняется, чтобы подложить подушку

под голову Чуи, просто чтобы ему было немного удобнее спать, убирая с его
лица несколько выбившихся прядей волос.
Чуя не просыпается, но слегка шевелится, прижимаясь к прикосновению

Дазая, и пальцы того нервно отдёргиваются.
О-о ёб твою мать.
153/805
Пиздец.
Когда это случилось?!
Как это случилось?
И серьёзно, если бы не тот факт, что его младший брат сейчас спит на руках
у Чуи, Дазай купил бы билет в Южную Америку и начал бы там новую жизнь,
потому что...
Он облажался.
Но он этого не делает.
По сути дела, он оказывается под одеялами вместе с ними, под предлогом

того, что обнимает своего младшего брата.
И если его рука случайно натыкается на руку Чуи пару раз, что ж... это
просто неудачное совпадение.
Когда Чуя просыпается, его спина немного болит от лежания на полу, а

снаружи уже темно.
— Блин... — бубнит он, слегка приподнимаясь и протирая глаза.
Он так невероятно уставал в последнее время, и часть его знает, что он

должен обращать на это больше внимания, но...
Он поворачивает голову, утыкаясь носом в свою тёплую подушку. Его

мягкую, странно тёплую, какую-то твердоватую подушку, которая так хорошо
пахнет, эта подушка—
Погодите...
На этот раз он садится немного резче, чуть не стукнувшись головой о верх

своей самодельной подушечной крепости, и обнаруживает, что его сосед по
комнате смотрит на него извиняющимся взглядом, прижимая палец к своим
губам, чтобы остановить Чую от проклинания его за то, что он странный, и тут
видит...
Ацуши всё ещё крепко спит, но сейчас он перекочевал с колен Чуи к Дазаю,
наполовину обёрнувшись вокруг него, как маленький осьминог, обнимая его во
сне.
И, ну, со своей позиции Чуя может сказать...
Они оба обнимали Дазая во сне.
Господи, он рад, что сейчас темно, потому что он такой красный.
— ...Сколько времени?
— Чуть за полночь, — шепчет в ответ Дазай, и, ну, в этом есть логика.

Биоритм Ацуши отстаёт от них на восемь часов, и они, вероятно, заснули около
154/805
шести, так что... это примерно шесть часов сна, а учитывая, как он мал, есть
шанс, что он проспит ещё какое-то время.
— А-а... — нечётко произносит Чуя, протирая глаза, — Ну... он вёл себя

хорошо.
Дазай слегка улыбается, глядя на маленькую тигриную мордочку, прижатую

к его животу.
— Я вижу. Я удивлён, что он смог так долго просидеть спокойно для этого.
Об этом странно думать, потому что они живут вместе уже несколько
месяцев, но Дазай вообще не видел ничего из рисунков Чуи. Но если это хоть
какая-то зацепка... он, так-то... очень хорош.
— Оно быстро смоется, — объясняет Чуя, его голос немного хриплый от сна, и
он осторожно распутывает себя, морщась, когда его желудок урчит.
Дазай тихо фыркает себе под нос.
— Я заказал пиццу.
При этой мысли у Чуи слегка слюнки потекли, и не важно, что ему
приходится идти в другой конец коридора, чтобы разогреть её, это всё равно
прекрасно. Особенно когда его желудок чувствует, что вот-вот разорвётся от
голода.
Когда он возвращается в комнату, Дазай уже переложил Ацуши на свою

кровать, и теперь сидит в своём рабочем кресле, когда Чуя заходит с горячей
тарелкой еды.
— Я... — Дазай вздыхает, смотря, как Чуя садится. Ему неловко, потому что
он не привык быть в долгу перед кем-либо. — Слушай, я тебе очень признателен
—
— Всё норм, — отмахивается Чуя, опускаясь в своё кресло с тарелкой в руке.

— Кроме того, что я мог сделать, сказать "нет" и оставить бедного ребёнка на
произвол судьбы?
— Я был готов пропустить мой—
— Да щас, — пожимает плечами Чуя, откусывая кусочек, — Я не позволю тебе

испортить свои карьерные перспективы.
— ... — Дазай пытается не зацикливаться на этом, постукивая пальцами по

руке, чтобы оставаться спокойным. — Ага, ну, я твой должник, так что... если ты
можешь придумать что-нибудь, что тебе нужно...
— Не, — Чуя зевает, — Меня всё устраивает.
Это ставит Дазая в тупик.
— ...Ты ничего не хочешь?
155/805
— Да нет.
Это странно. Типа, очень странно.
С юных лет Дазая учили, что никто никогда не окажет ему услугу без
причины, и всегда выплачивать свои долги заранее, чтобы не быть никому
должным.
— Ну... — Дазай хмурится, — Хочешь новый планшет или что-то такое?
— Мне нравится мой, — Чуя моргает, — но спасибо.
— Новый ноутбук?
— Не нужен.
— Телефон?
— Почему ты так решительно настроен купить мне что-нибудь? — Чуя

поднимает бровь. — Я всего-то несколько часов посидел с ребёнком, и мне было
весело, — он откусывает ещё кусочек пиццы. — Но, думаю, если ты хочешь что-
то для меня сделать, — он зевает, до сих пор не совсем проснувшись, и, честно
говоря, он почти готов проспать до конца ночи, — ты можешь не заваливать
свои экзамены специально.
— ... — Дазай наклоняет голову набок. — Почему тебе не всё равно?
— Потому что не каждый ребёнок получает путёвку в лучший университет в

Японии, и твоё отношение раздражает, — стонет Чуя. — Честно, ты такой
раздражающий тип.
Оскорбления звучат грубо, будь они произнесены кем-то другим, но от Чуи

они звучат почти... ласково.
— Я даже не планировал возвращаться после этого семестра.
Чуя замирает, глядя на него в шоке, но пытаясь скрыть, что эти слова
кажутся ему большим ударом.
— Не планировал? Почему?
Дазай удивлён, что Чуя так обеспокоен этой мыслью.
— Я никогда не хотел учиться в университете.
— Что ты собираешься делать, когда уйдёшь?
— Есть приличный шанс, что мой отец откажется от меня, поэтому я

планировал поехать в Европу, чтобы остаться с матерью. И если это не выгорит,
тогда я останусь со своим старшим братом.
— ...Но ты же не сможешь делать это вечно, верно?

156/805
Дазай тяжело вздыхает, откидываясь на спинку кресла.
— Скорее всего, нет. Но это лучше, чем протащиться через все курсы
медицинского и быть вынужденным возглавить больницу моего отца.
— Ладно... — Чуя замолкает, потому что понимает это. Сама мысль о такой
работе кажется душераздирающей. — Но ты не похож на человека, который
может обеспечить себя какой-нибудь чёрной работой. Ну, типа... — он фыркает,
склонив голову набок, — Я правда не думаю, что у тебя хватит терпения на
розничную торговлю.
Что ж. Наверное, это правда.
— Ну, — Дазай пожимает плечами, — Я всегда могу просто женить на себе

какую-нибудь карьеристку и быть домохозяином, меня это вполне устроит.
Чуя медленно поднимает бровь.
— Ты готов стать чьим-то мужем?
— ... — что ж, когда Чуя говорит это так, он в чём-то прав.
— Разве университет — не способ выяснить, чем ты хочешь заниматься? —

указывает Чуя, поражая Дазая простотой этого утверждения, хотя оно и звучит
очень... правдиво. — Какая разница, бросишь ты учёбу в этом году или в
следующем? Это даёт тебе время разобраться во всём.
В какой-то момент после этого разговор прекращается, но Дазай

размышляет об этом до глубокой ночи, даже когда Чуя тащится обратно в
постель, делая глоток воды, чтобы запить две таблетки, которые взял из своего
стола. Дазай уже два месяца наблюдает, как Чуя делает это один раз утром,
второй ночью, но никогда не задумывался, от чего они. Как правило, быть на
лекарствах — вполне обыденно. Его мать принимает несколько. Это не
обязательно означает что-то серьёзное.
И если признать, что в последнее время он заметил недостаток цвета на

лице Чуи, или тот факт, что тот спит намного больше, чем обычно, это означало
бы, что он наблюдает за Чуей...
Много.
Что он и делает.
Но никому больше не надо об этом знать. Особенно рыжему. И Чуя всегда

был относительно лучше Дазая, когда дело касалось заботы о себе, поэтому... он
говорит себе не волноваться.
___________________________
Чуя же, с другой стороны, на следующий день сталкивается с несколько

иной проблемой.
157/805
Позавтракав, Ацуши с Дазаем уехали домой, а Чуя решил удивить своего
парня, принеся тому обед на работу.
Но в тот момент, когда он видит лицо Тачихары, он понимает, что сделал.
— ...Я совсем забыл позвонить вчера, — бормочет он, его глаза расширяются,
а желудок сжимается.
Мичизо пожимает плечами и, отойдя от прилавка, подходит ближе.
— Ага, я очень волновался.
Чуя прикусывает губу, держа свою сумку немного крепче.
— Мне правда жаль, у моего соседа по комнате случилась чрезвычайная

ситуация...
По Тачихаре не скажешь, что его особо утешило упоминание о Дазае.
— Что за чрезвычайная ситуация?
— О, ему в последнюю минуту нужен был кто-то, чтобы посидеть с его

младшим братом, — по крайней мере, от этой причины парень Чуи, кажется,
расслабился, — Я собирался позвонить тебе, как только Дазай придёт, чтобы
забрать его, но я заснул, и... — Чуя обрывается, молча проклиная себя.
"Тебе нужно держать себя в руках лучше, чем сейчас, — это не то, что кто-то
говорил Чуе, но то, что он всегда говорит сам себе. — В тот момент, когда ты
ведёшь себя так, будто не можешь быть бодрым, все начнут замечать".
— Чуя, — Мичизо медленно выдыхает, кладя руку ему на плечо, — Всё в

порядке... эй, ты принёс это для меня? — Чуя кивает, тревога в его груди
немного ослабевает, когда Мичизо протягивает руку, чтобы взять еду, целуя его
в щёку в процессе, — Это очень мило с твоей стороны, спасибо.
Тачихара хороший. Он целует Чую на людях. Ему всё равно, кто видит.
Так почему же Чуя чувствует себя так плохо?
— Эй, хочешь поужинать попозже?
— Давай, — соглашается Чуя, делая всё, что в его силах, чтобы это не
прозвучало равнодушно.
Но отрицание — это не какой-то магический клей, который может удержать

вместе мысль, в которую вы хотите верить. Это сорняк, и в конце концов,
трещины начинают проявляться.
158/805
10. Сердечные боли
В последний день экзаменов Дазай чувствует холод.
Возможно, потому что ему следовало надеть куртку потеплее. Определённо

поэтому. Да тут снег идёт, бога ради. Но ему как-то всё равно. Он стоит на
ступеньках здания биологического факультета, пытаясь вспомнить, какие у него
были планы на остаток дня. Вероятно, сходить в бар.
Это не похоже на ревность.
Он наблюдает, как они прислонились к одному из деревьев во дворе, Чуя

улыбается каждый раз, когда его парень крадёт у него поцелуй, его лицо
покраснело от холода, и, возможно, чего-то ещё... Это больно.
Дазай мог бы разобраться с этим, если бы это был какой-то подлец, который
в конечном итоге причинит ему боль — кто-то, кого он мог бы пойти и
оттолкнуть, сказав Чуе, что это для его блага, а не из собственной корысти... Но
он не может сделать так с этим парнем. Не с кем-то, кто заставляет Чую так
улыбаться.
И когда он вечером уйдёт гулять, он скажет себе, что это просто алкоголь,
чтобы снять напряжение после сессии. Не потому, что он собирается искать
другую рыжую в постель, пытаясь справиться с этим.
Чтобы справиться с этим.
— Так, ладно, — он чуть не выпрыгивает из своей кожи при звуке голоса

рядом с ним, — ты выглядишь так, будто собираешься начать петь "On My Own"
из "Отверженных", и я просто не могу закрыть на это глаза, — Юан бьёт его по
руке немного сильнее, чем ей нужно, из-за чего Дазай морщится и бросает
свирепый взгляд.
Он не получает обвинений, которых ожидал, например: "Какого чёрта ты

сохнешь по своему соседу? У него есть парень" или "Ты что, тупой? Если он тебе
так нравится, пригласи его на свидание".
— Дазай-кун, — Юан аккуратно потянула его за рукав, и когда Дазай

посмотрел на неё, он испуганно отпрянул, — Ты в порядке?
И это звучит так жалостливо. Даже несчастно.
Но ещё никто не спрашивал Дазая об этом — во всяком случае, кроме Чуи.
— ...Всё хорошо, — медленно отвечает он, пытаясь вырваться из её хватки,

но она не отпускает его.
— Да я вижу, — она отводит взгляд в сторону, туда, куда смотрел Дазай, и у

него душа уходит в пятки при мысли о том, что его проблемы так заметны. —
Слушай, ты не хочешь чего-нибудь поесть? Мы можем поговорить об этом.
— Я не голоден.
159/805
У Юан слегка дёргается глаз, и она снова тянет его за руку.
— Выпить? Бабл Ти? Караоке? Составь мне компанию, дружище.
Дазай состроил лицо, пытаясь придумать, как из этого выпутаться. Серьёзно,

если он не хочет идти, он не пойдёт. Никто никогда не мог заставить Дазая
Осаму делать что-то, что он не хочет делать...
__________________________
— Комната полностью в вашем распоряжении на ближайшие два часа,

развлекайтесь, детки!
Они в итоге оказываются в караоке-баре под названием "Голодный как волк".
Дазай не в восторге от этого.
— Так-с, — Юан вздыхает, выстраивая в очередь песни, пока Дазай

прожигает взглядом своё пиво, — Мы можем пойти или лёгким путём, или
трудным.
— Какой лёгкий?
— Ты рассказываешь мне, что тебя гложет, — гудит Юан.
— А трудный?
— Я буду петь, — мрачно отвечает она, добавляя несколько песен из 80-х, —

и может это и не звучит угрожающе, но поверь мне — ты пожалеешь, что
вообще родился.
— ...то есть ты фактически затащила меня в камеру пыток, чтобы добиться

того, что я отвечу на все твои вопросы?
Розововолосая девушка лукаво улыбается.
— Ты собираешься начать говорить или нет?
Это занимает одно чрезвычайно фальшивое, болезненное исполнение "Total

Eclipse of the Heart", Дазай трёт виски, чувствуя слабые признаки мигрени.
— Ладно, — стонет он, прислонившись спиной к дивану. — Что?
— Тебе нравится Чуя, верно?
— Юан, красавица, послушай, — Дазай уставился в потолок, — почему это

важно?
— Потому что он явно без ума от тебя, и смотри, — у Дазая перехватывает

дыхание, — я знаю, что ты немного придурок, но я могу сказать, что он
особенный для тебя.
— Ты сейчас пытаешься играть в сваху?

160/805
Юан пожимает плечами.
— Честно говоря, я бы не стала заморачиваться, но Чуя... — она снова

пожимает плечами, убирая микрофон в сторону, когда подходит, присаживаясь
на диван рядом с Дазаем. — Думаю, мы оба можем согласиться, что он лучше
кого-либо из нас двоих, — Дазай отводит взгляд, — и он заслуживает быть
счастливым.
Когда Дазай не отвечает сразу, она щиплет его за ухо, пока он не

отталкивает её руку со стоном.
— Да, да, ладно?! Я согласен, я тоже хочу, чтобы он был счастлив, хорошо? И
угадай что? Ты видела, как он смеялся и смотрел в глаза этой жертве неудачной
операции на носу, верно? Он счастлив.
— Он компенсирует, — отмахивается Юан, — и я думаю, что в глубине души

ты уже знаешь это.
Дазай стискивает зубы, стараясь не думать об инциденте, произошедшем

несколько недель назад.
Потому что он думал об этом. Много. И он не может выкинуть из головы звук

Чуи, стонущего его имя. Особенно когда тот с кем-то другим.
Он вообще три недели назад назвал рыжую в постели "Чуя", и ему пришлось
выкручиваться, будто это была просто какая-то оговорка.
— Во-первых, — ворчит Дазай, делая большой глоток пива, — независимо от

того, компенсирует он или нет, у него есть парень, — он ставит бокал на стол с
чуть большей силой, чем, вероятно, нужно было. — И я ни при каких
обстоятельствах не собираюсь вмешиваться в чужие отношения, ясно?
Юан смотрит на него, немного удивляясь тому, насколько серьёзно он

звучит.
— ...После всей той херни, что ты натворил, это тебя останавливает?
Дазай смотрит на неё в ответ с нечитаемым выражением лица.
— Да. Останавливает.
Юан смотрит на него с минуту, барабаня ногтями по ноге.
— Ты собираешься объяснить это внезапным уважением к общепринятым

нормам порядочности, или..?
Дазай вскидывает руки.
— Все всегда говорят мне, какой я мудак, а потом, когда я показываю, что у
меня есть какой-никакой моральный кодекс, ты начинаешь давить на меня из-за
этого?
— Послушай, — Юан ставит другую песню, — Я не говорю, что ты должен

161/805
соблазнить его в свою постель, прежде чем они расстанутся, я просто говорю,
что ты должен быть честен с ним, — она встаёт, готовясь начать новую песню, —
Но я думаю, что ты слишком напуган, чтобы сказать всё напрямую, и это
довольно интересно.
— ... — Дазай стонет, — Я ответил на твои вопросы, зачем ты включаешь

Бэкстрит Бойз...
— Ты не ответил на мой вопрос, — пожимает плечами Юан. — Ты сказал, что

хочешь, чтобы он был счастлив. Но ты не сказал мне, нравится ли он тебе.
— Господи, типа как он мне нравится нравится? — Дазай закатывает глаза. —

Тебе что, пять?
Заиграли драматические фортепианные увертюры, и Дазай стонет.
— Дыры... в моей душе... заполняются пустотой... — сказать, что она звучит

как полузадушенный бурундук, было бы великодушием, и это раздражает.
— Юан—
— Я пыта-а-а-а-ался, — она вопит, — жить дальше, будто никогда не зн-а-а-а-

ал тебя!
Он в аду.
— Послушай!
— Я просну-у-у-у-улся, но мой мир ещё спи-и-и-и-и-т!
Булавки. Настоящие иглы. В его барабанных перепонках.
— Я моЛИ-И-И-ИСЯ, ЧТОБЫ МОЁ СЕРДЦЕ НЕ РАЗБИ-И-И-ИЛОСЬ...
Ему едва удаётся заказать ещё один напиток, потому что он знает, что ему
это понадобится.
— Но без тебя-а-а-а-а я буду...
— Если у меня будет мигрень, я не смогу—
— НЕ-Е-ЕПО-О-О-О-О-ОЛНЫ-Ы-Ы-ЫМ!
К тому времени, как она исполнила четыре песни, она заставила Дазая
выпить столько же, и она взволнованно кричит:
— О БОЖЕ, у них есть Мэрайя Кэри!
— Ладно, ЛАДНО! — рявкает Дазай, прикрывая уши. — Ты победила, хорошо?

Он мне нравится, довольна?!
Юан поворачивается на пятках, крутя микрофон на шнуре.
— Ага, — она озорно улыбается, садясь на подлокотнике дивана рядом с ним.

162/805
— Неужели это было так трудно признать?
Он свирепо смотрит на неё, а она просто сияет в ответ.
— Мы закончили здесь?
Юан мотает головой.
— Ты знал, что он тебе нравится, ещё до того, как он нашёл Тачихару, —

вздыхает она, упираясь руками в бёдра и покачивая ногами, — так почему ты не
позвал его на свидание?
— ...
Её ноготь щёлкает по аппарату, когда она включает каталог Мэрайи Кэри.
— Господи, — стонет Дазай, готовый рвать на себе волосы, — потому что я

даже не знаю, как это сделать, окей? Не могли бы мы, пожалуйста, закончить на
этом...
Юан тормозит, медленно поворачивается и смотрит на него.
— ...Дазай.
— Юан, — невнятно бубнит он, чувствуя себя так, словно его уже сутки
обрабатывают в комнате для допросов ЦРУ.
— Я видела, как ты привёл домой двух девушек одновременно, не моргнув и

глазом, — указывает она, — Однажды я видела, как ты позвал девушку гулять,
когда та была посреди того, как её клеил другой парень. И ты слишком боишься
пригласить на свидание самого большого дурака, которого мы знаем?
— Я не боюсь, я... — Дазай замолкает, собираясь с силами — наполовину

потому, что он немного пьян на данный момент, а наполовину потому, что это
нелегко сказать. — У меня никогда не было отношений.
— В смысле, даже... хреновых в старшей школе?
Дазай мотает головой.
— Не-а. У меня даже не было осмысленной дружбы. И... — он щиплет себя за

переносицу, — Я не знаю, как быть чьим-то парнем. И я не хочу им быть.
Юан знает, что как минимум часть про дружбу ненормальна.
— Ну, мы друзья, — говорит она, хлопая его по плечу. — И мы беседуем по

душам...
— ...ты буквально пытала меня ради информации...
Она щёлкает его по голове сбоку.
— Настоящий момент единения, — она резко поправляет его. — А ты знаешь,

что делают друзья в подобных ситуациях?
163/805
— Что? — ворчит Дазай, зажмурившись.
— Они позволяют своим друзьям петь от всего сердца и не осуждают их за

это, — Юан пихает микрофон ему в грудь, и Дазай стонет. — С каких пор ты стал
таким зажатым типом?
— С тех пор, как ты пыталась заставить меня говорить о моих чувствах.
— Ты когда-нибудь ходил на терапию?
— Это больная тема, — сухо отвечает Дазай, и Юан делает паузу, обдумывая
варианты.
— Ну... вот, если ты действительно споёшь песню, как ты считаешь нужным,

тогда я отстану от тебя и никогда больше не заставлю говорить о своих
чувствах, — Дазай вырывает микрофон при первой же возможности, и Юан
добавляет, — Но если я уловлю, что ты не воспринимаешь это всерьёз... — она
замолкает, пожимая плечами, — Я тебя пришпилю и заставлю слушать, как я
пою весь каталог АББы.
— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что из тебя выйдет потрясающий

полицейский дознаватель?
— Несколько раз, — озорно усмехается Юан, а её друг нажимает кнопку на

аппарате, пассивно прокручивая, и, наконец, выбирает песню, которую он
узнаёт, ожидая, пока текст встанет в очередь.
Юан была готова к этому моменту душевных порывов. Он немного пьян,

эмоционально уязвим и явно имеет дело со своими первыми эмоционально
сокровенными отношениями в возрасте восемнадцати лет, и она не может по-
настоящему понять, как это должно быть тяжело—
Но она не ожидала этого.
// «Кем я стал?
Кем я стал?
Что, если я тот, кого избегал бы сам?» //
К тому времени, как он закончил, она сидела с упавшей от шока челюстью,

уставившись на него так, словно он дал ей пощёчину.
Он выключает аппарат, тяжело дыша, поворачивается и откидывает волосы

назад.
— ...Что?
— ...Какого хрена ты забыл на биологическом?
— Прости? — он хмурит брови.
— Я могу смириться с тем фактом, что у меня голос как у кошки во время
родов, — Юан свирепо смотрит на него, — но ты позволил мне встать туда и
кричать, будто я пыталась разбудить своих предков, когда всё это время знал,
164/805
что можешь петь вот так?!
— ... — Дазай пожал плечами, — Я был уверен, что ты всё равно продолжишь.
Если бы знал, то спел бы вместе с тобой Бэкстрит Бойз, чтобы положить этому
конец.
— Серьёзно, — Юан подталкивает его, помогая ему подняться с дивана,

чтобы разделить счёт и уйти... и купить немного еды, чтобы помочь Дазаю
протрезветь, прежде чем они вернутся, — Как долго ты этим занимаешься?
— Я часто занимался этим в средней школе, но потом бросил.
Юан удивлённо моргает, пока он проводит своей карточкой, оплачивая свой

счёт.
— Почему?
— На самом деле не было причины, — пожимает плечами Дазай, беря своё

пальто. — Просто для меня это не имело особого значения.
— ... — Юан хмурится, натягивает своё пальто и выходит вслед за ним.

Серьёзно, она провела много времени с Дазаем в этом семестре, в основном из-
за того, что была рядом с Чуей, и... она не уверена, имеет ли для него значение
хоть что-нибудь.
Кроме... может...
Она поджимает губы.
— Эй.
Дазай останавливается, поворачиваясь на тротуаре, ветер треплет его

волосы.
— Что?
— У меня есть ещё один вопрос... — он уже выглядит раздражённым, и она

настаивает, — ...прежде чем ты разозлишься, это просто да или нет.
— ... — он устало вздыхает. — Что?
— Когда ты сказал, что не знаешь, как быть чьим-то парнем... — она

хмурится, покачиваясь на пятках. — Ты не думаешь, что будешь хорош в этом,
так?
— ... — Дазай отстранённо смотрит на неё, и она умоляюще смотрит на него в

ответ.
— Это просто да или нет.
Это удивляет, когда он на самом деле отвечает.
165/805
— ...Да, не думаю.
Глаза Юан заискрились вдохновением.
— А что, если я докажу, что у тебя получится? Так ты передумаешь?
Дазай делает паузу, склонив голову набок.
— ...Как именно ты собираешься сделать это?
Юан сияет, благоговея перед собственной гениальностью.
— Возьми меня на свидание!
— ...Что?
— Ну, я маниакально критична и забочусь о Чуе гораздо больше, чем о тебе,

— объясняет она, и Дазай кивает, будто он всё ещё понимает суть её
рассуждений на данном этапе, — так что, если ты возьмёшь меня на свидание,
сделаешь всё возможное и докажешь, что ты полный отстой, я тебе об этом
скажу, и мы бросим всё это дело. Но если ты не будешь отстойным, ну... — она
пожимает плечами, — тогда ты тоже это поймёшь.
Дазай пристально смотрит на неё, ему не нравится ход её мыслей, но он

заинтригован вызовом.
— Не думаю, что твоей девушке это понравится.
— Гин? — Юан пожимает плечами, — Она будет не против, — отмахивается

она, — она не ревнивая и поймёт, если я объясню ситуацию с Чуей. Кроме того,
— Юан бросает взгляд на Дазая, — ты правда собираешься отказаться от
вызова?
Она знает, что это против его природы, и он вздыхает.
— ...Просто свидание?
Юан нетерпеливо кивает.
— Честное пионерское. И если ты супер отстойный, я приму твою судьбу

быть одиноким и эмоционально подавленным навсегда, а Чуя и Тачихара могут
пожениться и усыновить прекрасных рыжих детишек.
Дазай выглядит так, словно испытывает отвращение от одной этой мысли.
— Как насчёт пятницы?
___________________________
Вот так они встречаются через два дня перед общежитием Юан, и она
хихикает.
— О боже, ты даже прилично оделся ради меня, — усмехается она,

166/805
оглядывая его с головы до ног. Он пожимает плечами, и она знает, что делает
это во имя дружбы, но даже она не застрахована от вида Дазая в кожаной
куртке, которая, вероятно, стоит больше, чем их обучение в этом семестре, в
рубашке (вместо футболки со стрёмной группой) и не рваных джинсах.
— Я серьёзно отнёсся к этой задаче, — он закатывает глаза, оглядывая её, —

и кто бы говорил.
Юан смотрит вниз на своё платье-свитер, колготки на флисовой подкладке и

ботильоны на высоком каблуке.
— Ну, я не собираюсь идти на свидание в хреновом виде, — она пожимает

плечами, беря Дазая за руку. — Тебе нравится моя причёска?
Он смотрит назад, присматриваясь.
— Похоже на бант.
— Ага! Я увидела это на Пинтересте! — объясняет она, — Чуя постоянно

загоняет о том, как сильно он ненавидит этот сайт, но их туториалы по волосам
такие клёвые!
И поскольку это вызов, Дазай воспринял его несколько серьёзно. Они

начинают с ужина в очень хорошей изакае рядом с кампусом. Он отодвигает ей
стул, говорит, что она прекрасно выглядит сегодня, слушает её болтовню о
намеренно скучных темах и не жалуется.
Пока что Юан ставит ему отлично.
— Итак, — задумчиво говорит она, потягивая свой чай с молоком в ожидании

десерта, — Куда дальше?
— Теперь, когда мы здесь, — Дазай приподнимает бровь, дожёвывая остатки

сашими, — я начинаю думать, что ты просто хотела найти предлог, чтобы
заставить меня купить тебе дорогую еду.
Юан сияет, подмигивая ему, прежде чем махнуть официанту, чтобы заказать
ещё порцию.
— Это не очень романтично, Осаму-кун.
Дазай закатывает глаза. Эта дамочка бесстыжая, но он, как минимум,

уважает её тактику развода. Особенно хладнокровную и не терпящую отказа
тактику вовлечения его в этот уговор, на который он согласился возле караоке-
бара, будучи пьяным и эмоционально-уязвимым.
Но, как можно было очень легко предсказать, события принимают оборот.
Дазай и Юан идут к станции — рука в руке, по её настоянию, — и он вообще

так-то не презирает это. В этом есть что-то успокаивающее, и когда он
представляет, что это рука кое-кого другого, что ж—
— Юан?
167/805
Она поворачивает голову, и вскоре за ней и Дазай. А теперь они в
затруднительном положении.
В полутора метрах от них Чуя смотрит на их соединённые руки в полном

шоке, держась за руку своего собственного парня изо всех сил, а Тачихара
просто выглядит озадаченным.
— Что вы здесь делаете?
...Дазай сожалеет.
Юан, однако, вообще не кажется шокированной или обеспокоенной, выглядя

радостно, и прижимается крепче к руке Дазая, весело улыбаясь Чуе.
— Мы на свидании! Дазай повёл меня на рождественскую ярмарку.
Чуя выглядит так, будто ему дали пощёчину, но Тачихара кажется

довольным.
— Очень приятно наконец-то познакомиться с некоторыми из твоих друзей!

Ты никогда не говорил, что эти двое встречаются.
— Я не знал, — отвечает Чуя самым тихим голосом, который только

возможен, таким, что Дазаю хочется закричать от собственной вины.
— Мы тоже идём на Рождественскую ярмарку, — объясняет Мичизо, вынимая

свою руку из руки Чуи, чтобы обнять его вместо этого. — Чуя умирал от желания
пойти сюда, так что мы пришли в мой выходной.
— Правда? — лучится Юан, крепче обнимая руку Дазая. — Какое совпадение!

Может, нам—
— Ну что ж, оставим вас вдвоём, — Дазай обрывает её.
— Ты уверен? — Тачихара моргает, переводя взгляд на Чую, — Я не против,

если вы, ребята, хотите—
— Чиби говорил, что ты много работаешь, — Дазай улыбается, как робот. —

Наслаждайся своим выходным вместе, правда, — а потом он тащит Юан прочь,
шипя ей на ухо, — Какого чёрта ты так довольна собой?
Юан сияет от радости, спотыкаясь, потому что он идёт немного слишком

быстро, и её короткие ноги не поспевают за ним.
— Я просто думаю, что это интересное совпадение, что твоё идеальное

свидание было именно там, куда хотел пойти Чуя.
Дазай замирает, не желая позволить себе испытывать надежду из-за того,

что на самом деле всего лишь глупое совпадение. Потому что это правда глупо.
— Ну, я не говорил, что это моё идеальное свидание, — возражает Дазай, —

Это было сделано исключительно для того, чтобы заставить тебя думать, что я
буду "не отстойным".
168/805
— И шок-контент, — улыбается Юан, — Ты хорош в этом, — она толкает его,
когда они идут на ярмарку. — А теперь подумай, как бы тебе было весело, если
бы ты пришёл сюда с кое-кем определённым...
Дазай прикусывает губу.
Они действительно наслаждаются остальной частью вечера...
Но только они.
___________________________
— Чуя... — Тачихара обрывается, наблюдая, как его парень поднимает

голову, чтобы посмотреть сквозь толпу, — Ты почти не ешь свою еду.
Чуя удивлённо моргает, поворачивает голову, чтобы посмотреть на свою

тарелку, и с трудом сглатывает.
— Точно... извини, — бормочет он, берясь за вилку.
— Если ты хочешь повидаться со своими друзьями, я понимаю—
— Нет! — Чуя радостно улыбается ему. — Всё хорошо.
Но к концу вечера становится ясно, что это не так. Он рассеянный.

Раздражённый. И Тачихара...
— Слушай, Чуя—
Его парень узнаёт этот тон голоса, но он пытается игнорировать это, держа
его руку немного крепче, когда указывает на игровые киоски всего в нескольких
метрах от них.
— Не хочешь попробовать некоторые? Ну, в смысле, я знаю, что они вроде

как для детей, но—
— Я правда думаю, что нам нужно—
— Или, может, по горячему шоколаду? Тут есть магазин—
— Нам нужно поговорить.
Чуя останавливается на полуслове, его сердце сжимается, а плечи

опускаются.
— ...Да, — он прерывисто вздыхает, — Хорошо. Что такое?
— Когда мы только начали встречаться... — Мичизо вздыхает, почёсывая

затылок, — Ты рассказал мне о своём бывшем, и я это понял, но... — его
следующие слова врезались в Чую, как удар под дых, — Ты не говорил мне, что у
тебя есть чувства к твоему соседу.
Чуя мгновенно напрягается, прикусив губу.

169/805
— Я никогда не говорил, что мне—
— И это нормально, — настаивает Тачихара, — Я не говорю, что ты сделал

что-то плохое, но... — он оглядывает Чую с ног до головы, какое у него сейчас
красное лицо и несчастный вид, — Я лучше разберусь с этим сейчас, когда мы в
отношениях только месяц, чем узнаю позже.
— Я... — Чуя обрывается, имея дело с десятком различных эмоций. Чувство

вины. Печаль. Страх...
И ревность.
Боже, он плавал в ней с тех пор, как увидел, что они держатся за руки.
Потому что он никогда не держал Дазая за руку. Он даже почти забыл, как
ощущались губы Дазая на его собственных в ту ночь. И Юан красивее, смешнее,
определённо опытнее. Она потрясающая. Почему бы Дазаю не захотеть
встречаться с кем-то вроде неё? Она, вероятно, не тормозит при каждом
сексуальном контакте. Её не сбивает с толку, когда она пробует что-то новое.
Она уверенна в себе, бросающая вызов, и...
Конечно, она нравится Дазаю. Это логично.
— Он мне не нравится.
— Чуя... — Мичизо протягивает руку, и Чуя чувствует себя ещё хуже, потому
что, чёрт возьми, почему этот парень пытается утешить его прямо сейчас?
— Не нравится... — бубнит Чуя, делая шаг назад, его голос дрожит, — Он...
огромный придурок... которого, вероятно...
— Чуя—
— ...даже не будет здесь в следующем семестре, и... — голос Чуи в конце

концов срывается, и Мичизо тянет его в объятия, из которых он пытается
вырваться, но тот крепко обнимает его. — Я ненавижу его, — тихо говорит Чуя,
его глаза щиплет, — Он... — он наконец обнимает Мичизо в ответ, очень крепко,
— ...он ужасен.
В данный момент Тачихара благодарен за то, что он вступил в эти

отношения, имея низкие ожидания. Потому что он впервые встречался с парнем,
и потому что Чуя сам только что расстался.
Он понимал, что из этого, скорее всего, ничего не выйдет. Он просто...

никогда не ожидал, что в конечном итоге Чуя ему понравится настолько сильно,
как получилось, и он знает, что это та часть, где он мог бы попытаться быть
"хорошим парнем". Остаться рядом и думать: "Ну, я определённо лучший выбор,
так что если я буду продолжать пытаться достаточно долго, это сработает".
Но он знает: это никогда не сработает.
— Смотри... — он кладёт подбородок на макушку Чуи. — Ты сказал, что

только начал ходить по свиданиям, да?
170/805
Чуя неуверенно кивает, и Тачихара вздыхает.
— Ну... это нормально — делать много ошибок. Или запутаться в своих

чувствах. Ты неплохой человек, — он чувствует, что должен сказать это, потому
что прямо сейчас Чуя выглядит несчастным от чувства вины.
— Я не пытался... — Чуя не знает, что хочет сказать. Что он не пытается

цепляться за Тачихару. Что он не хотел ставить их обоих в такое положение. Что
он чувствует себя эгоистичным маленьким сопляком за то, что заставил их обоих
пройти через это.
— Я знаю, но... — Тачихара делает глубокий вдох. — Я думаю, нам обоим

было бы легче, если бы мы были... просто друзьями.
Даже если Чуя не был полностью влюблён в него, это всё равно похоже на
отказ. Даже сейчас, при таких обстоятельствах.
— Я понимаю, — он отводит взгляд. — Я понимаю, даже если ты не захочешь

быть моим другом после этого, правда, мне... — его голос срывается. — Мне
просто очень жаль...
— Чуя, — начинает Тачихара, его глаза расширяются от беспокойства, — Всё

правда нормально—
— Нет... — невнятно произносит Чуя, не уверенный, отвечает он своему

парню — теперь уже бывшему — или имеет в виду тот факт, что...
Это пиздец как невовремя.
— Чуя... — снова повторяет Тачихара, но на этот раз его голос звучит чуть
дальше, — ...ты в порядке?
Когда живёшь с чем-то таким, то тебе никто не объясняет, что оно

проявляется всегда в неподходящий момент. Иногда ты не успеваешь закончить
свой первый нормальный разрыв до того, как у тебя начинается приступ.
И это очень, очень неловко.
И для Мичизо, он уверен, это страшно, потому что всё происходит быстро.
Его сознание замедляется, и он понимает, что больше не стоит на ногах, и он

молча ругается во все лёгкие, потому что обморок перед толпой людей всегда
был его худшим кошмаром.
Мичизо удаётся усадить его на скамейку рядом, держа его лицо, пытаясь
поговорить с ним.
— Чуя, ты меня слышишь? Кто-то вызывает скорую помощь—
— Нет... — стонет Чуя, его глаза подёргиваются, когда он начинает

приходить в себя, — Нет, не... делайте этого...
— Послушай, я знаю, что ты не в себе, но ты только что упал в обморок—
171/805
— Я знаю... — отвечает Чуя, пытаясь справиться с собственным унижением.
— Мой телефон... — Тачихара роется в кармане пальто Чуи, вытаскивает его, и
тот тяжело вздыхает. — Пароль... 7821... Там есть контакт... Сакамото... позвони
ему, ладно?
Тачихара неуклюже делает то, что он говорит, слегка пошатываясь от шока.
— Он родственник или типа того?
Чуя зажмуривается, дрожащими пальцами шаря по карманам, и обхватывает

пузырёк с таблетками.
— Нет, не совсем...
_____________________________
Дазай прислонился спиной к колесу обозрения, глядя на огни города,

скрестив руки на груди.
— Ну что, я справился блестяще?
Юан зевает, набитая до отказа ужином, закусками, десертами и большим

количеством гоголь-моголя после прогулки по ярмарке в течение нескольких
часов.
— Ага... — подтверждает она искренне, вдыхая вечерний воздух. — Ты

справился на все сто, — она бросает взгляд на своего друга. — Ты очень хорош в
этом, будучи кем-то, кто "не готов" быть чьим-то парнем, — гудит она, — Хотя я
правда не понимаю, почему ты так против этого.
— Не знаю... — Дазай вздыхает, потуже натягивая куртку на плечи. — Мне

кажется, что встречаться с кем-то — это всего лишь ступенька к свадьбе. А если
ты этого не хочешь, то зачем заморачиваться?
Юан склонила голову набок.
— Ты никогда не захочешь жениться?
— ...Каждый брак, который я когда-либо видел, был ничем иным, как одной
большой игрой, чтобы увидеть, кто может сделать другого более несчастным, —
тихо отвечает Дазай, — И я знаю, что ничем не лучше их, так что... — он
вздыхает.
— ...Лучше твоих родителей? — мягко спрашивает Юан, и когда её друг

кивает, она выдвигает, — Мои родители тоже расстались, когда мне было
девять. Это было очень тяжело—
— Мои родители ещё не разведены, — Дазай тяжело вздыхает.
— Они в процессе, или..?
— Они живут раздельно уже восемь лет.
172/805
Юан немного удивлена временными рамками.
— Это очень долго...
— Ага, — Дазай смотрит на небо, звёзды исчезают за облаками. — Каждый

раз, когда они начинали идти в суд, то в конечном итоге давали заднюю и
пытались наладить отношения.
Это мягкий способ сказать, что битва за опеку стала настолько серьёзной,
что пришлось вмешаться дедушке Дазая.
— И моя мама знает, что отец собирается получить большое наследство... и

если она подпишет бумаги до этого, то не увидит ни копейки.
Юан может признать: это дало бы любому циничный взгляд на брак. И на

отношения в целом.
— Я не думаю, что Чую волнуют деньги, — мягко предлагает она. — Или что-
либо из—
— Послушай, — Дазай берёт её за руку и сжимает её, — это было весело, но

ситуация не изменилась.
Юан не так уверена, учитывая семена раздора, которые она, возможно, а

может и нет, намеренно посеяла.
— Если ты так говоришь...
__________________________
Чуя вообще-то вроде как любит своего последнего врача. Он был тем, кто
позволил рыжему избавиться от медицинского браслета[16] за лето, который до
этого был отталкивающей вещью для парней. Он также стал менее подвержен
проверкам, и в результате, впервые в своей жизни, Чуя почувствовал себя
обычным подростком. Но это не самая его любимая вещь.
— Накахара-кун... — Сакамото-сэнсэй обрывается. — Я правда думаю, что мы

должны позвонить твоему отцу.
— У вас нет моего согласия, — вздыхает Чуя. Кислородная трубка,

прикрепленная к его носу, кажется излишней.
Его любимая вещь об этом докторе — это то, что Чуя начал посещать его,
когда ему исполнилось восемнадцать, и впервые он смог заявить о
конфиденциальности.
— Чуя... — доктор вздыхает, — Это твой выбор, но у нас заканчиваются

варианты.
Его желудок сжимается, и он стискивает зубы. Он вёл переговоры со своим

телом так долго, и это всегда была проигранная битва.
— Я думал, вы сказали, что я всё ещё могу принимать мои лекарства?

173/805
— Чуя... Я думаю, что мы достигли точки, когда знаем, что это вопрос
времени, прежде чем лекарство перестанет быть эффективным. И после твоей
ЭКГ... — доктор снимает очки и протирает их.
И тогда он произносит слова, которые Чуя боится услышать с тех пор, как
ему исполнилось пятнадцать.
— Я думаю, нам пора поговорить об операции.
Чуя рьяно мотает головой, его руки трясутся.
— Я справлюсь с этим.
— Послушай, — доктор надевает очки обратно, — это не то, с чем ты можешь

справиться самостоятельно—
— Моя семья заставит меня бросить учёбу, — устало объясняет Чуя, закусив
губу. — Я наконец-то начинаю обретать какую-то независимость, и я не...
— Это было бы ещё лучше, — аккуратно перебивает его доктор. — Я знаю,

что это не то, что ты хочешь, но университет — это среда высокого стресса, а
тебе нужен—
— Я не хочу отдыхать!
— Чуя, я знаю, что это звучит пугающе, но твоё состояние поддаётся

лечению, — Сакамото протягивает руку, чтобы сжать его плечо, — сейчас, пока
нет структурных повреждений. Но каждый такой инцидент...
Чуя никнет.
— Я не пытаюсь быть паникёром, но твои жизненные показатели были

настолько не синхронизированы, когда тебя привезли... — он мотает головой. —
Не знаю, как у тебя не случился сердечный приступ. И если ты пройдёшь через
это снова... возможно, мы больше не будем говорить о плановой операции.
Чуя крепко обхватывает себя руками.
— Может, сначала попробуем увеличить дозу моих лекарств? Пожалуйста?
Доктор скрепя сердце вздыхает.
— Всё, что мы можем сделать — это отодвинуть этот разговор на полгода, и

это рискует повториться снова—
— Я буду осторожнее, — умоляет Чуя. — Я возьму более лёгкую нагрузку на

учёбе, я займусь йогой, пожалуйста?
Доктор выглядит сопротивляющимся, но он не может заставить Чую принять

дальнейшее лечение, даже если думает, что это невероятно опрометчиво.
— В таком случае я хочу видеть тебя раз в неделю.
174/805
Чуя стонет, но принимает это.
— И я умоляю тебя, не напрягайся.
— Хорошо—
— Это значит, что ты должен уменьшить стресс, больше не заниматься

интенсивными физическими упражнениями и спать.
Чуя хмурится, наблюдая, как он выписывает новый рецепт.
— Я уже много сплю...
Доктор даёт ему рецепт с суровым выражение лица.
— Спи больше.
— Ладно, ладно! — Чуя сдаётся, стягивает кислородную маску и сползает со

смотрового стола, всё ещё чувствуя слабость в коленях.
— Хорошая попытка, — Сакамото качает головой. — Я оставляю тебя на ночь.
— Серьёзно?! У меня даже нет своих вещей—
— Почему бы тебе не попросить кого-нибудь из твоих друзей принести их

сюда?
— ... — Чуя отворачивается, — Думаю, я просто куплю зарядку для телефона

и зубную щётку в ларьке.
— ...Чуя, — медленно произносит Сакамото, — Ты же сказал кому-нибудь в

университете, верно?
— Не начинайте—
— Чуя...
— Я зарегистрирован в управлении по делам учащихся-инвалидов, мои

преподаватели знают—
— Твой сосед по комнате знает?
— Ему не нужно знать! — Чуя мотает головой. — Это моё дело, и я уже знаю,
каково это, когда все знают, хорошо?!
— Что, если у тебя случится приступ посреди ночи?
— Он не случится—
— Это безрассудно, Чуя, — Чуя упрямо смотрит на него, и Сакамото устало

вздыхает. — ...Ты тот пациент, от которого у меня рано поседеют волосы, понял?
— Да, да... — он зевает, глядя, как Сакамото уходит за одной из медсестёр,

чтобы устроить Чую в палате на ночь. Но затем ему приходит в голову ещё кое-
175/805
что. — ...Сакамото-сэнсэй?
Доктор останавливается, его рука на дверной ручке.
— ...Да?
— Гм... — Чуя хмурится, переминаясь с ноги на ногу от дискомфорта, потому

что спрашивать об этом неловко, да и не имеет особого значения, когда он
испытал приступ до этого. — Когда вы сказали... — он прикусывает губу, прежде
чем тяжело вздохнуть. — Когда вы сказали... что мне следует избегать
интенсивных физических упражнений... — Чуя хмурится, его щёки пылают, и он
смотрит в пол. — Это... кхм... включает... — он надеется, что доктор, в конце
концов, поймёт, к чему он клонит, но Сакамото, похоже, совсем не догоняет. Чуя
печально вздыхает, заставляя себя сказать, — Это включает в себя сексуальную
активность?
— О, — доктор немного удивлённо моргает, но это не так уж и ненормально.

В конце концов, он восемнадцатилетний парень. — Ну, я не вижу в этом
проблемы. Как правило, сексуальная активность снижает стресс. Пока ты не
слишком напрягаешься, повышенный сердечный ритм, вызванный
возбуждением, не так уж сильно беспокоит—
— Прекрасно, — бубнит Чуя, смущаясь, — Я понял—
— Но если бы ты решился на операцию, то мог бы быть настолько сексуально

активным, насколько бы захотел, не беспокоясь ни о чём—
— Хорошо, — стонет Чуя, закрывая лицо руками, когда доктор выскальзывает

за дверь, — Спасибо.
Он звонит Тачихаре, как только устраивается на больничной койке на ночь,

изо всех сил успокаивая его.
— Нет, я правда в порядке... — он устало улыбается, слыша извиняющийся

лепет на другом конце провода. — У меня не случился сердечный приступ из-за
того, что ты порвал со мной, Мичизо, просто это иногда случается... И это был
даже не сердечный приступ. Завтра меня отправят домой. Правда, я просто
остаюсь на ночь в качестве меры предосторожности... да, да.
Чуть позже он вешает трубку, тяжело падая спиной на кровать, и

переворачивается на бок. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он
последний раз проводил ночь в больнице. Это не приносит хороших
воспоминаний.
Дазай пишет ему, но у Чуи нет сил смотреть на это. Не сегодня. И на Юан. С
его сердца на сегодня в буквальном смысле хватит, и что бы там ни было, он
может решить это утром. Он закрывает глаза, поддаваясь полному
изнеможению, о котором его тело пыталось сказать ему уже несколько недель.
_________________________
Когда Чуя не возвращается этой ночью и не пишет ему ответ, у Дазая

возникают вопросы.
176/805
Он не думает, что Чуя может быть в опасности, потому что, как бы Дазай ни
недолюбливал Тачихару, он знает, что тот порядочный парень.
Что означает одно из двух:
Первое: он проводит ночь у Тачихары, за пределами кампуса. Что вовсе не

странно. Он парень Чуи. Нет ничего неуместного или необычного в том, что Чуя
остановился там, его просто... бесит представлять, зачем.
Второе: он зол из-за ситуации с Юан. И, может быть, это немного

обнадёживающе со стороны Дазая. Хотя зачем ему хотеть, чтобы Чуя ревновал,
когда он знает, что это ничего не изменит? Это... в лучшем случае эгоистично, а
в худшем — он хреновый друг.
Но когда Чуя появляется после обеда на следующий день, Дазай довольно

существенно убеждён, что в данном случае Чуя провёл ночь у Тачихары. Но
когда его сосед входит в их комнату в общежитии, и он видит, какое бледное и
измученное у Чуи лицо, пока тот бросает аптечный пакет в свой комод, не
говоря ни слова, Дазай обнаруживает, что начинает волноваться о кое чём
совершенно другом.
Чуя на мгновение замирает. Он не очень хороший лжец. И никогда не был.

Он начинает чувствовать вину. Заикаться. Добавляет нелепые детали, которые
не имеют смысла. Весь этот цирк.
Но когда ты обретаешь уверенность в жизни определённым образом, ты

развиваешь некоторую тактику.
Он не поворачивается, глядя на свой комод, когда говорит это, его голос

усталый и печальный.
— Мичизо порвал со мной.
— ...Он что?
Это озадачивает. Потому что... буквально сутки назад тот был по уши в Чуе.
— Он сказал, что из этого ничего не выйдет, — бормочет Чуя, кусая губы. — Я

не хотел поднимать шум вчера вечером, поэтому остановился у подруги.
Дазай поднимает бровь.
— Какой подруги? — это была не Юан. Она звонила ему утром, беспокоясь о
Чуе.
Чуя пожимает плечами.
— Она ходит на один из моих предметов. Ты... — он морщится, всё ещё не

повернувшись, — ты её не знаешь.
Дазай не уверен, верит ли он в это, особенно когда по Чуе не скажешь, что

177/805
тому комфортно рассказывать детали, но...
— Послушай, я просто... Я просто хочу принять душ, хорошо? — тихо говорит

Чуя, хватая свои вещи. — Я знаю, что ты вообще не ходишь на свидания, поэтому
не хотел всё испортить...
— Чуя, — Дазай хмурится, разрываясь между беспокойством и чувством вины,

— это было не настоящее свидание.
Чуя хмурится, слегка поворачивая голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Тогда почему она сказала, что оно им было?
Дазай не знает, почему он чувствует необходимость объясниться, потому что

всё, чего он добивается, — это настраивает себя на хреновый исход, но...
— Я сказал ей, что никогда ни с кем не ходил на свидания, и она захотела,

чтобы я доказал, буду я хорош в этом или нет, — пожимает плечами он,
откидываясь на спинку кровати. — Ты можешь спросить у неё.
Чуя отворачивается, внезапно чувствуя себя инфантильным, и ему хреново,

он чувствует, будто слишком остро отреагировал.
— Ну... — он делает глубокий вдох, хватая сменную одежду, — похоже, ей

было весело, так что я уверен, что ты хорошо справился.
Он уходит в ванную, и Дазай не уверен, расстроен тот из-за него или из-за
разрыва, и... С учётом того, что до конца семестра осталось всего несколько
дней, это в любом случае не похоже на то, на чём ему стоит зацикливаться.
Однако, когда Чуя выходит, переодевшись в пижаму, он не выглядит

сердитым.
— Эй... — Чуя делает глубокий вдох, потирая руку. — Ничего... если я... — он
изо всех сил пытается найти слова для того, что он думает — что он чувствует,
— но Дазай не заставляет его говорить, пока он не будет готов. Просто ждёт. —
Не могли бы мы просто... посмотреть кино или ещё что-нибудь?
Дазай отдаёт себе отчёт в том, что установление некоторого расстояния,

вероятно, облегчило бы задачу, но... на данный момент они практически
установили некоторую рутину после расставания.
Которая состоит из того, что Чуя сидит, прислонившись спиной к его груди,
между ног айпад, и они смотрят какой-то хреновый слэшер, от которого Дазаю
скучно просто до слёз, и Чуя подпрыгивает не так сильно, как раньше, но всё
ещё время от времени поворачивает своё лицо к толстовке Дазая, и тот
наслаждается этим больше, чем должен.
Это уютно, интимно... и если Дазай будет честен с самим собой... ему этого
не хватало.
Он скучает по прикосновениям к Чуе. Не к тем, — даже если да, по ним он

тоже соскучился, — а просто... вот таким, как сейчас. Это успокаивающее, и это
один из немногих случаев, когда мозг Дазая фактически замедляется до
178/805
управляемого гула.
Чуя молча борется между тем, что он хочет, и тем, что он знает, является
реальным.
Да, он знает, что не должен тешить себя мыслью быть с кем-то, кто не хочет
отношений. И учитывая то, что произошло вчера... Вообще, Чуя не очень часто
думает о смерти. Он не уверен, является ли это сознательным выбором или
защитным механизмом.
Каждый врач, с которым он когда-либо имел дело, пытался напомнить ему,

что всё это очень излечимо, что он ещё молод, и хуже не станет. Вот как они
заставляли его идти на компромисс за компромиссом в его жизни. Бросить
спорт. Проводить годы дома, а не в школе, проживая свою жизнь. Избегать
трудных вещей, постоянно напоминая себе, что независимо от того, насколько
он крут, есть некоторые вещи, которые ты просто не можешь победить.
Но лекарства... они на самом деле сделали это управляемым. На годы.

Достаточно долго, чтобы Чуя поверил, что всё под контролем и ему становится
лучше. И да, может быть, операция сработает, но теперь Чуя боится, что она
может не сработать, и...
Впервые он не уверен, что сможет победить это.
И он не может перестать думать о том, что хочет сделать, прежде чем

сделать этот шаг.
Закончить первый курс университета. Создать оригинальный проект и

фактически завершить его. Навестить анэ-сан в Штатах. По-настоящему
заняться сёрфингом.
И... что ж, ещё одну вещь.
Вообще, там куда больше, чем только одна эта вещь, но Чуя почти уверен,
что не успеет получить остальное, так как времени у него осталось слишком
мало.
Но он понимает... это сейчас или никогда.
*Bonnie Tyler — Total Eclipse of the Heart

*Backstreet Boys — Incomplete
*Harry Styles — Falling
179/805
11. Я хочу, чтобы это был ты
Это ночь перед тем, как Чуя улетит домой, а Дазай вернётся в дом
своего отца утром, так что...
Это странный день.
Дазай правда в шоке с того, что пережил свой первый семестр, и что получил
высокие оценки на всех своих экзаменах (в конце концов, Чуя попросил об этом
в качестве оплаты.) А это значит, что это может быть первое Рождество за
многие годы, когда его отец не будет цепляться к нему. И Ацуши будет дома, и
Ода тоже... Возможно, в этом году ему на самом деле понравятся праздники.
Он останавливается посреди процесса сборов, когда Чуя входит внутрь

комнаты, снимая пальто и разматывая шарф. Но есть что-то странное в
выражении его лица, что-то, что Дазай не может точно определить.
Он выглядит нервным, но... смирившимся.
— ...Прежде чем я отпущу язвительную шутку насчёт шляпы, что-то

случилось?
Вместо того чтобы удостоить его ответом, Чуя стягивает шляпу и

отбрасывает её в сторону. Он накручивал себя весь день, вообще, последние два
дня, и он не собирается сдавать назад сейчас.
Так что ему просто нужно пройти через самую трудную часть.
— Мне... — Чуя делает глубокий вдох, — Мне нужно спросить тебя кое о чём.
— ...если это о том концерте айдола в Шибуе, на который вы с Юан хотели

проникнуть под шумок, я правда не знаю никого, кто мог бы достать вам
поддельные билеты, ладно—?
— Я говорю серьёзно, — говорит Чуя, борясь с желанием отвернуться или

скрестить руки на груди.
— ...Хорошо, — выражение лица Дазая быстро становится серьёзным, каким

оно может быть только из-за Чуи. И эта перемена во взглядах проявилась совсем
недавно. — Что?
"Просто скажи это", — мозг Чуи подбадривает его, пока он медленно дышит,
прилагая все усилия, чтобы оставаться как можно спокойнее.
— Ты никогда ни с кем... не встречаешься, так ты сказал Юан, верно?
Внезапно Дазай одновременно взволнован, заинтригован и напуган тем, куда

движется этот разговор, и он не может решить, какая эмоция является
доминирующей.
— Да.
— Значит... — Чуя постукивает ногой по полу, стискивая зубы, и заставляет

180/805
себя преодолеть это и просто выпалить. — Ты бы не хотел встречаться со мной,
так?
Дазай чувствует себя так, словно попал в засаду. Он знает, что это не
намеренно, но его челюсть упала, и впервые в жизни он понятия не имеет, что
сказать.
— ...Кто-то сказал, что я хочу с тобой встречаться? — это такой школьный

ответ, но сейчас Дазай как бы и чувствует себя старшеклассником с липкими
ладонями и учащённым сердцебиением.
— Нет, — отвечает Чуя, отводя взгляд. — Ну, в смысле, я знаю, что ты не

хочешь, я просто перепроверяю, чтобы убедиться, прежде чем я...
Дазай взволнован и озадачен всем этим, и он едва ли звучит связно, когда

спрашивает:
— Зачем тебе нужно перепроверять что-то подобное?
— ...Потому что, — Чуя делает ещё один глубокий вдох, и Дазай вообще не
знает, чего он ожидал, правда. Он не мог ничего ожидать, потому что ничего
нельзя было предвидеть, но... — В этом семестре мне не очень повезло познать
все те вещи, которыми занимаешься во время отношений с кем-то, и... — Чуя
почти струсил, но... он продолжает. — Я хочу, чтобы ты был моим первым.
Мозг Дазая перестаёт работать.
Нет. Такого быть не может.
И даже если бы это на самом деле произошло, надо быть неописуемо

ужасным человеком, чтобы согласиться на такое, потому что Дазай знает, что
ему действительно нравится Чуя, и—
— Но мы уже...
— Я имею в виду, как... — лицо Чуи наконец начинает пылать, но он знает,

что в подобной ситуации Дазай не будет смеяться над ним. Да, тот может
немного подразнить, но он единственный человек, которого Чуя когда-либо
встречал, с помощью которого секс казался нормальным, а не пугающим или
смущающим.
Поэтому, даже если тот скажет "нет", он не будет грубым насчёт этого.
— Я хочу сделать всё остальное, — тихо говорит Чуя, с трудом сглатывая. —

И знаешь, я просто... подумал, что мы оба можем с этого что-то получить.
— ...Мы оба, — медленно повторяет Дазай, не звуча критикующе или

положительно, просто... он слишком ошеломлён, чтобы реагировать.
— Ну... Ты не бросишь и не изменишь... и я знаю, что если это будет с тобой,

позже я не буду об этом жалеть, — медленно объясняет Чуя, и боже, Дазай не
знает, хреново ли это, что он чувствует себя таким счастливым из-за этих слов,
даже если это не настолько лестно. — И... ты сказал, что не был с парнем до
того, как мы это сделали, и, не знаю... — Чуя наконец отворачивается, тяжело
181/805
сглатывая. — Наверное, я подумал, что ты захочешь...
Он хочет.
О боже, он хочет.
— ...Это будет ещё один учебный опыт, или..?
Чуя прикусывает губу, сцепляет руки за спиной и мотает головой.
— Раз ты тоже этим раньше не занимался... — он вспоминает комментарий

Дазая о том, что девушкам тоже нравится в зад, и слегка морщит нос, прежде
чем исправиться, — ...с парнем, во всяком случае, я подумал... мы оба могли бы
просто... — его уверенность быстро угасает, особенно когда Дазай никак не
реагирует, и он не может сказать, счастлив ли тот, испытывает отвращение или
зол, — ...Приятно... провести время? — заканчивает он, чувствуя себя самым
непривлекательным человеком на планете.
И когда наступает долгое молчание, он решает, что этого достаточно для

ответа, и начинает отступать, пытаясь сохранить остатки своего достоинства:
— Но это не имеет большого значения, ну, то есть... у меня, очевидно, есть

другие варианты, я просто как-то подумал, что ты будешь лучше, так что...
Вообще, он единственный, кого Чуя мог представить своим первым, и боже,

по его тону, должно быть, так очевидно, что он лжёт, и что на самом деле он
просто глупый, отчаянный девственник с огромной, несомненно очевидной
влюблённостью, и Дазай, вероятно, просто пытается найти лёгкий способ
отшить его—
— Ты точно уверен?
Оу.
— Гм... — Чуя тяжело сглатывает, его теперь немного потряхивает, когда

реальность всего этого начинает доходить до него. — Да, — полушёпотом
говорит он, прикусывая внутреннюю сторону щеки, — Я уверен.
Дазай обдумывает это, пытаясь по-настоящему рассмотреть ситуацию. Дела

плохи — ему не всё равно. Гораздо больше, чем он знает, как сказать, или даже
показать. И похоже, что Чуя просит его об этом только потому, что думает, что
ему как раз-таки всё равно, потому что они друзья, и Чуя доверяет ему.
Дазай знает, что если он сейчас скажет Чуе, что именно чувствует, всё
пойдёт не так. Не только из-за его собственных страхов, или потому что он не
знает, как сделать того счастливым, или что-то в этом роде, а...
Потому что он мудак. А Чуя заслуживает лучшего. В самом начале Дазай

саркастически заметил, что Чуя был наивным, тепличным ребёнком, который
хотел романтики. Такой драматичной, одной на всю жизнь, с поцелуями под
дождём, когда кто-то напишет ему песню о любви, и они убегут вместе — вот
этот полный набор.
Дазай знает, что не сможет этого сделать. Он всё испортит. Есть одна вещь в
182/805
его жизни, в которой он до сих пор не проебался, и это Ацуши. Он не ожидает,
что в ближайшее время станет святым.
Но он знает, что может, по крайней мере, попытаться сделать это для Чуи.
И что он может сделать это... особенным.
Может, они забудут об этом позже. Или притворятся, что ничего не было. Но
Дазай навсегда останется его первым.
— Чуя, я... — Дазай смотрит на него, на нервный взгляд в чужих глазах, то,
как тот выглядит немного не в себе, и Дазай может, отчасти, приписать это к
расставанию, — Ты просишь меня, потому что хочешь этого, или потому что
расстроен тем, что случилось?
— ... — Чуя знает, что ответ "и то, и другое", но Дазай не в курсе, что
произошло на самом деле, а Чуя не может ему рассказать. Не потому, что
думает, что Дазай не заслуживает знать, или потому, что думает, что Дазай
будет относиться к нему по-другому, просто... Ему страшно.
Ему так, блять, страшно, и он просто не хочет больше так себя чувствовать.
— Я хочу этого, — бормочет он, заставляя себя посмотреть вверх, в глаза

Дазая. — И я не хочу, чтобы это был кто-то другой.
С перспективы Чуи это — признание.
Дазаю это кажется... жестом доверия, но из-за ранее заданного Чуей вопроса
он не думает, что тот имеет это в виду в романтическом смысле.
Но это также самое большое, что кто-то вообще доверял ему, и в кои-то веки
Дазай воспринимает эту ситуацию очень серьёзно.
— Хорошо, — Чуя застывает, он почти слишком удивлён, чтобы поверить, что

Дазай действительно сказал "да", — Но это будет не так, как в прошлый раз.
Чуя моргает, пытаясь понять, что именно это значит.
— Не будет?
— Ну, это не будет образовательно, — объясняет Дазай, не вставая с

кровати, — и если это для нас обоих, то есть кое-что, чего я хочу.
Чуя медленно наклоняет голову в сторону, его пульс учащается.
— Что?
Глаза Дазая медленно скользят по нему.
— Я бы хотел посвятить этому целую ночь, — челюсть Чуи слегка падает,

потому что он не может представить, как вообще заниматься этим всю ночь, он
думал, что люди делают так только в фильмах, — и, — его следующая просьба
отправляет Чую в стратосферу, — я хочу поцеловать тебя.
183/805
Живот Чуи разрывается от этих глупых приступов бабочек, когда он слышит
эти слова, и боже, взгляд Дазая выглядит таким мягким, и это сбивает с толку,
потому что это заставляет Чую думать... ну...
— Прямо сейчас? — спрашивает он, слишком ошарашенный, чтобы смутиться

от того, насколько по-идиотски звучит этот вопрос. Дазая, похоже, это не особо
беспокоит.
— Ну, я вообще как бы думал в процессе, — признаёт он с однобокой

усмешкой, от которой у Чуи слегка подкашиваются колени, — но мы могли бы
начать заранее, если ты хочешь.
— ...в процессе нормально, — практически пропищал Чуя.
Он вообще не знает, что делать дальше, поэтому просто начинает тянуться к

подолу своего свитера, но Дазай поднимает руку, чтобы остановить его.
— Во сколько у тебя завтра самолёт?
Чуя моргает, изо всех сил пытаясь вспомнить мелкие детали.
— ...В полдень?
— Тогда тебе надо закончить собирать вещи, — Дазай кивает и тянется за

телефоном.
Чуя снова тупо моргает, не зная, что делать с этим заявлением.
— Но ты же сказал, что собираешься..?
— Да, — гудит Дазай, — но ты будешь занят до самого рейса, так что...
— ... — Чуя хотел бы, чтобы у него была более хладнокровная реакция на это,
а не громкое сглатывание, как у какого-то грёбаного мультяшного персонажа. —
Это... да, звучит практично, — лепечет он, оборачиваясь и стараясь не
выглядеть так, будто торопится собрать чемодан, как какой-то дурак.
Всё это время Дазай зависает над чем-то в своём телефоне, будучи
сосредоточенным на чём бы там ни было, и когда Чуя заканчивает, Дазай всё
ещё кажется занятым, таким образом...
Раз у Чуи есть минутка — Дазай рекомендовал сперва принять душ в

прошлый раз, так что... и это даёт ему повод не сидеть сложа руки и страдать
без дела.
Итак, Чуя ускользает, устраивая себе то, что может быть равносильно
самому тщательному принятию ванны, через которое он когда-либо проходил в
своей жизни, скребя себя мочалкой. И было ли обязательно добавлять
кондиционер, чтобы сделать его волосы особенно мягкими? Нет.
Потратил ли он лишние десять минут? Да.
Он раздумывает, стоит ли снова одеваться перед тем, как вернуться

обратно, но в конечном итоге приходит к выводу, что в данный момент у него
184/805
просто нет уверенности в том, чтобы выйти туда голым, поэтому, когда он
возвращается, он в свежих джинсах и оверсайзном свитере.
Дазай поднимает взгляд, наконец-то закончив с телефоном, но... Он в обуви,

и на нём верхняя одежда.
Чуя моргает, чувствуя себя бесконечно сбитым с толку, и Дазай просто

встаёт.
— Всё закончил?
— Эм... да? Мы куда-то идём?
— Можно и так сказать, — тот подходит и берёт чемодан Чуи, — У тебя есть
всё необходимое перед отъездом?
Рыжий склонил голову набок, пытаясь понять, к чему клонит Дазай.
— ...Да? Всё там.
— Тогда тебе, наверное, стоит взять пальто.
— ... — Чуя пристально смотрит на него, пытаясь сообразить. — ...Мы куда-то

идём?
— Учитывая обстоятельства, — Дазай оборачивается, хватает свой телефон и

ключи, засовывая их в карман, — я не думаю, что кровать общежития годится.
Чуя давится.
— Мы собираемся в один из этих... — он не знает, зачем понижает голос, это

глупо, их же никто не может подслушать, — ...отелей любви?!
Дазай посмеивается, мотая головой, когда открывает дверь, позволяя

рыжему идти впереди себя.
— Нет, что-то мне подсказало, что это может быть не совсем твой вариант.
— Ясно, теперь ты смеёшься надо мной.
Дазай фыркает, почти протягивая руку, чтобы взять в неё чужую, но

передумывает.
— Всего чуть-чуть.
Они даже не садятся на поезд — Дазай вызывает им такси, что в

мировосприятии Чуи уже считается расточительством.
Ох, если бы он только знал.
Видите ли, он вроде как был в курсе, что у Дазая есть деньги.
В основном из-за того, что вещи, которые тот держал в комнате общежития,
как правило, были от дорогих брендов, и он был готов выбросить много денег на
185/805
панини чуть больше месяца назад. Кроме того, Дазай постоянно зависал с
неприятными богатенькими детишками, которые, вероятно, были в Тодае только
потому, что их родители делали большие пожертвования Ассоциации
выпускников.
Чуя всегда считал, что Дазай из слегка более обеспеченного класса. Но и

семья Чуи не жаловалась. Они не богатеи, но у него всегда есть то, что ему
нужно. Таким образом, его никогда не пугал тот факт, что они, очевидно,
происходили из немного разных экономических слоёв.
...До тех пор, пока такси не остановилось перед их пунктом назначения, и

тогда до него реально начало доходить.
— ...Ты же не серьёзно... — Чуя таращит глаза, едва вспоминая, что надо

отстегнуть ремень безопасности, вылезая вслед за Дазаем, когда тот открывает
дверь.
Конечно, Чуя слышал об этом отеле. Но... это место, где останавливаются
знаменитости. Он видел эти апартаменты на фоне фотографий поп-айдола в
инстаграме, но никогда в реальной жизни.
— Ага, — Дазай пожимает плечами, — Я хотел снять номер в "Империале"*,

но у них не оказалось свободных номеров в последнюю минуту... — он тянется
назад, беря Чую за руку, и Чуя обнаруживает, что бессильно плетётся за ним,
стараясь не чувствовать себя до смешного неуместно в таком сверкающем
вестибюле, как этот.
Окей. Он медленно начинает осмысливать это.
Особенно когда замечает, что служащие отеля и глазом не моргнули при

виде парня университетского возраста в рваных джинсах и футболке с
надписью "Металлика", который подходит к стойке регистрации и достаёт
бумажник.
Окей. Дазай не вроде как богатый. Он богатый.
Из того разряда богатых, которых персонал роскошных отелей подмечает с

первого взгляда. Чуя размышляет, это из-за того, как Дазай себя преподносит,
или из-за тяжёлого металлического стука его кредитки о поверхность стойки
ресепшена.
Ключ от номера, который они выдают Дазаю, выглядит таким же тяжёлым и

дорогим, как и его кредитка, и в то время как Дазай выглядит так, будто
принадлежит этому миру, Чуя неловко переминается под любопытными
взглядами других постоятельцев, потому что...
Сам он, очевидно, нет.
— Когда ты сказал... — Чуя тяжело сглатывает, борясь с нервами, когда

Дазай возвращается к нему, снова беря его за руку, пока они идут к лифту. —
Кровать общежития не годится, я думал, ты имеешь в виду...
Дазай фыркает, прижимая ключ-карту к сенсорной панели, чтобы вызвать

лифт.
186/805
— Ты думал, что я сломаю кровать или что-то в этом роде?
— Нет! — Чуя морщит лицо и отводит взгляд. — Люди... не делают так на

самом деле, верно?
— Делают, — признаёт Дазай с лукавой улыбкой. — Я как-то сломал одну.
Чуя таращится.
— Нет. Нет, ты не сломал.
— Ну, в смысле, технически это была койка в кабинете школьной медсестры,

но всё же кровать...
— Ты что?! — шипит Чуя, шаркая вслед за ним в лифт, и Дазай, похоже,

просто в восторге от того, насколько тот шокирован.
— Не кричи на меня так, это был смущающий опыт...
— Ага, ты звучишь очень смущённо, — бубнит Чуя, скрещивая руки на груди.

Чёрт, его там даже не было, и он звучит более смущённо, чем сам Дазай.
— Ну, — тот озорно улыбается, — Я вспоминаю об этом с некоторой

гордостью.
— Потому что ты сломал кровать?!
— Нет... — Дазай замолкает, наблюдая, как номер этажа увеличивается по

мере того, как поднимается лифт. — Это был мой первый раз, когда из-за меня
девушка кончила так много раз. Серьёзно, я мог бы решить, что хватит, после
второго раза, но в тот момент мне просто стало любопытно. И следующее, что я
знал—
— Погоди, — обрывает его Чуя, широко раскрыв глаза, когда они достигают
последнего этажа, — Девушки могут так?!
Дазай кивает, катя чемодан Чуи по коридору.
— Парни тоже могут, чтоб ты знал.
— ...Чего? — Чуя хмурится, будучи вполне уверенным, что Дазай сейчас

наёбывает его.
— Во всяком случае, если ты знаешь, что делаешь, — Дазай пожимает

плечами. У него нет большого практического опыта, чтобы чувствовать
уверенность в своих действиях, но он достаточно много изучил за последние
несколько недель, и... Ну, на его стороне сила воли и решимость.
Чуя обнаруживает, что находится где-то между разочарованием и

облегчением от того, что не может принимать в этом активное участие. С одной
стороны, он рад, что у него не будет возможности выставить себя дураком
перед Дазаем, который в подобных ситуациях может быть просто устрашающим.
С другой, ему также не очень нравится идея не быть активным, но...
187/805
Он почти уверен, что это попадает под критерий "интенсивных физических
упражнений", и он вообще не планирует посвящать Дазая в это прямо сейчас,
так что...
Прежде чем он успевает обдумать это или накрутиться ещё сильнее, чем
уже, Дазай открывает дверь гостиничного номера, и они входят внутрь.
Красивенько. Чуя в состоянии понять, что он дорогой, из-за того, насколько

здесь просторно, в ванной мраморная сантехника, окна от пола до потолка.... но
в нём также есть и мягкость — что-то знакомое и уютное в роскошном футоне
над кроватью, низко стоящей на полу. Спокойное, приглушённое освещение.
И, как он уверен, Дазай позаботился заранее, номер невероятно приватный.
Чуя делает глубокий вдох, когда дверь закрывается, мысленно готовясь к

тому, что должно произойти, и, как Дазай сказал, что всё будет по-другому,
потому что это больше не обучение или как они там, блять, называли это
раньше, неважно.
Вообще, нет чёткого обозначения того, что они собираются делать.
— Ты помнишь слово, на котором мы сошлись в прошлый раз? — спрашивает

Дазай, снимая куртку и бросая её на один из стульев.
Чуя делает вид, что задумывается.
— Я сомневаюсь, что мы его придумали, ты отверг два моих предложения—
— Ты помнишь?
Чуя вздыхает.
— Да, красный, — он поднимает бровь на Дазая, — Разве это не только для

БДСМ сессий?
— Я даже не совсем уверен, знаешь ли ты, что обозначает БДСМ, — фыркает

Дазай, снимая часы и откладывая телефон в сторону.
— Я знаю, — когда Дазай выгибает бровь на него, молча ожидая, Чуя морщит
нос. — Это бондаж... что-то... что-то... мазохизм?
— По крайней мере, — Дазай фыркает, — теперь ты знаешь, что мазохизм

относится к сексу.
— Окей, откуда мне вообще было это знать—
— Буквально все это знают.
Чуя открывает рот, чтобы продолжить спор, но Дазай поднимает палец,

чтобы заставить его замолчать.
— Ты знаешь, что твоё стоп-слово — красный, — Чуя медленно кивает, и

Дазай продолжает, — И ты всё ещё уверен, что хочешь сделать это?
188/805
Это последний шанс отступить. Чуя знает. И он также знает, что это его
последняя возможность быть немного более честным о том, почему он это
делает, но... У Чуи более чем достаточно опыта в том, что люди делают, когда
узнают. И он знает, что дружить с кем-то вроде него может быть трудно, и что
Дазай... пуглив, когда дело доходит до чувств.
Если тот узнает, он может...
— Я уверен, — кивает Чуя, ожидая, что Дазай даст ему ещё какие-нибудь
указания или "заземлит его ожидания", как в прошлый раз, но...
Это не то, что происходит.
Вместо этого Чуя оказывается прижатым спиной к двери, а Дазай смотрит

ему прямо в глаза, и ситуация внезапно ощущается максимально реальной.
И очень легко действовать более уверенно, чем он себя чувствует, когда

просит Дазая сделать что-то подобное, но теперь, когда они по-настоящему
здесь, он не знает, что—
— Который час?
А?
Чуя немного не в себе, когда смотрит на часы.
— ...Тринадцать минут десятого? — говорит он, и как только заканчивает

читать, Дазай прижимает его запястье к стене над его головой, и мозг Чуи
полностью останавливается.
Чуть меньше пятнадцати часов. Тринадцать, если учесть дорогу до

аэропорта и прохождение контролей безопасности. Дазаю подходит.
Серьёзно, если вы посмотрите на это таким образом, это может быть

возможностью просто... попробовать всё из его базы знаний за один раз. Ну.
Может, не всё. Но добрую часть этого.
— Ты собираешься... — Чуя не успевает закончить свой вопрос.
Сейчас он кое-что вспоминает. Кое-что, что он почти забыл, или, возможно,

говорил себе, что забыл, в попытке как-то приуменьшить это.
Поцелуи Дазая удивительно мягкие.
Ну, это начинается именно так. Прикосновение его губ нежное и лёгкое, но
такое, от которого весь мир Чуи просто останавливается. Шесть месяцев назад
Чуя не целовался ни с кем. Он мог только представлять себе это, пытаясь
соединить романтические фильмы и сёдзе сцены, воплотив их в какое-то лицо, в
чувство, что кто-то когда-нибудь захочет его подобным образом.
На данный момент он целовался с тремя парнями, и был только один,

которого он хотел поцеловать снова. Возможно, он никогда не признавал это, и
определённо попросил Дазая не целовать его снова в прошлый раз, но...
189/805
Это было потому, что он боялся, что всё будет так же хорошо, как он помнил.
И это не так. Это лучше.
Он издаёт тихий, непроизвольный звук где-то в глубине своего горла, одна

рука тянется к футболке Дазая, сжимая её, ощущая под ней твёрдое,
успокаивающее тепло чужой груди.
Губы Дазая слегка двигаются, его верхняя губа скользит между губами Чуи,
нежно посасывая нижнюю, открывая рот того, пока поцелуй не становится
глубже, и Чуя...
...Он понимает.
Это было медленное, сопротивляющееся осознание. То, которое он

похоронил под горами отрицания, неуверенности и страха. Но вот оно, и теперь
он знает.
Он не хочет, чтобы Дазай уходил. Не хочет садиться утром на самолёт и

никогда больше его не увидеть. И если Дазай не вернётся в следующем
семестре...
Чуя не может вынести даже мысли об этом.
Он не хочет целовать никого другого. Не хочет быть ни с кем другим. И

определённо не хочет, чтобы Дазай был с кем-то другим... и...
Именно поэтому это, вероятно, была ужасная идея, но...
Какая-то маленькая часть Чуи надеется, что Дазай знает. Он не может этого
сказать. Потому что Дазай был максимально честен в том, что не хочет
отношений, не хочет встречаться, и... это нечестно со стороны Чуи — вешать это
на него.
Поэтому он просто цепляется за него. Целует в ответ, будто от этого зависит

его жизнь, одна рука сжимает футболку, а другая скользит вверх в каштановые
волосы, и боже, как бы крепко он ни держался, ему кажется, что этого
недостаточно.
Дазай протягивает руку, его пальцы аккуратно обхватывают запястье Чуи,

где кулак того зарывается в его футболку. Он обрывает поцелуй, и Чуя следует
за чужими губами, изголодавшись по его прикосновению слишком сильно, чтобы
даже смутиться... но легко уступает, когда губы Дазая касаются его челюсти,
шеи.
Это слишком хорошо. И у Чуи, по крайней мере, есть с чем сравнить, когда
дело доходит до поцелуев, и... Боже, никто не делает этого так, как Дазай.
Он снова отстраняется, используя свою хватку на запястье Чуи, чтобы

поднять то к своим губам, целуя точку пульса, затем внутреннюю сторону
ладони, над костяшками пальцев. Это так интимно, и Чуя ловит себя на том, что
он в шоке, что любая из девушек, с которыми когда-либо был Дазай, вообще
позволяла ему уйти, если тот прикасался к ним вот так. И это почти
несправедливо, что он чувствует такую нежность, но...
190/805
Поэтому Чуя и хотел сделать это с Дазаем, и он не может сейчас всё бросить
и начать изводить себя этим.
— Чуя?
Голос Дазая доносится до него сквозь туман, и он едва может собраться с

мыслями, чтобы промычать в ответ, просто чтобы показать, что слышит его.
— Сможешь вести счёт за меня?
Чуя рассеянно моргает, пытаясь не отставать от мысли, когда ни один из его

энергетических ресурсов не поступает в мозг.
Счёт чего?
Ход его мыслей и любая возможность расшифровать то, что тот имеет в
виду, рушатся, когда Дазай снова целует его, но на этот раз по-другому. Это
глубже, грубее, и есть что-то отчетливо грязное в том, как металлический шарик
в языке Дазая проходится по нёбу Чуи. Чужие руки скользят вниз к бёдрам Чуи,
и рыжий ожидает, что их следующей остановкой будет кровать.
Нет.
Руки Дазая напрягаются, и Чуя издаёт тихий звук удивления, обхватывая

руками шею напротив, чтобы удержать себя, когда его приподнимают на
несколько сантиметров. Он почти ожидает, что его унесут, но он просто снова
оказывается прижатым к двери, но на этот раз, когда Дазай опускает его, Чуя
обнаруживает, что прижимается к ноге того, уютно устроившейся между его
бёдер. И когда руки Дазая снова двигают его бёдра, он направляет Чую, чтобы
тот проехался по нему, и—
— Ох, — Чуя издаёт прерывистый вздох от первого прикосновения к его

промежности через джинсы — он только наполовину твёрд, но процесс
стремительно развивается, особенно когда руки Дазая продолжают направлять
Чую, чтобы тот практически тёрся о его бедро.
— Чуя... — гудит Дазай, впиваясь зубами в нижнюю часть чужой челюсти,

посасывая, пока не оставляет там раздражённый красный синяк, который к утру
станет тёмным и заметным.
— Чт... — Чуя немного увлечён, его бёдра снова проезжают по ноге Дазая, из-
за чего напряжение напротив его молнии усиливается, — Что?
Губы Дазая опускаются на плечо Чуи, задевая носом вырез его свитера,
оставляя поцелуи и укусы на каждом доступном участке кожи.
— Если я поймаю тебя на том, что ты пытаешься молчать, я остановлюсь.
Остановится..?
Внезапно ноги Чуи снова оказываются на полу, и колени Дазая следуют за

ними с тяжёлым стуком.
191/805
Оу.
У Чуи нет времени, чтобы по-настоящему понять или отреагировать, прежде

чем губы Дазая прикасаются к нему через джинсы, а его руки работают на
ширинке Чуи.
— Тебе... — Чуя ахает, когда напряжение на его молнии внезапно

ослабевает, и он чувствует на себе губы Дазая через боксеры, и боже, он уже
немного сходит с ума. — Ты не обязан беспокоиться о... — он прикусывает губу,
его голос срывается, когда руки Дазая разводят его бёдра немного шире, — ...о
дополнительных вещах...
— Дополнительных вещах? — Дазай фыркает, глядя на него снизу вверх,

когда начинает тянуть за резинку нижнего белья Чуи. — Мне нравятся
дополнительные вещи, знаешь ли... — голова Чуи откидывается на дверь, когда
его член высвобождается, падая в ожидающие пальцы Дазая, которые тут же
крепко обхватывают его. — И это называется прелюдией, чтоб ты знал, —
вскользь добавляет он.
— Ты можешь... — Чуя стискивает зубы, одна рука летит вниз, чтобы

ухватиться за волосы Дазая, — когда-нибудь перестать быть полным умн— о
боже—!
Дазай, не колеблясь, берёт в рот головку члена Чуи, наконец-то пробуя его
на вкус после стольких недель мыслей об этом. Есть что-то такое в
использовании его рта на ком-то, что он всегда ценил. Где он может полностью
сосредоточиться на их удовольствии, не отвлекаясь на своё собственное.
До сих пор больше всего на свете ему нравился шокированный,

надломленный звук, который издавала девушка, когда он впервые просовывал в
неё язык, но теперь...
Он думает, что это может быть тот сдавленный скулёж, который издаёт Чуя,
когда пирсинг Дазая проходится по головке, щёлкая по щели, пока пальцы ног
рыжего не поджимаются внутри его кроссовок, а пальцы до боли оттягивают
волосы Дазая.
Насколько Чуя знает, Дазай не делал этого раньше — никогда, — и почему-то

он всё ещё намного лучше Ширасэ. Хотя Чуя совершенно уверен, что с этим
пирсингом он мог бы быть да хоть сносным, и ноги Чуи всё равно были бы готовы
подкоситься под ним.
Но Дазай не отсасывает Чуе, будто чувствует себя вынужденным, или

потому, что пытается поторопиться и добраться до той части, где он получает
удовольствие. Он отсасывает Чуе так, будто ему это нравится так же сильно, и
это... ну, можно сказать, усиливает ощущения.
Особенно, когда одна рука скользит вокруг, чтобы погладить и сжать зад Чуи
через джинсы, призывая рыжего толкнуться глубже в его рот. Поначалу Чуя
немного колеблется и не уверен в этом, потому что это просто кажется...
грубым? Это, наверное, странная вещь, о которой стоит задумываться прямо
сейчас, но—
Затем пальцы Дазая впиваются в его зад так сильно, что Чуя стонет, а затем
192/805
он с безрассудностью толкается вперёд.
И Дазай... Наслаждается этим.
Или, ну, Чуя предполагает, что наслаждается, судя по тому, как тот стонет,
вибрации напротив плоти Чуи почти уничтожают его.
Для Дазая не так сложно принять больше Чуи, отчасти потому, что Чуя не
массивный (Дазай думает, что он сам слегка больше среднего, но Чуя
определённо сказал бы, что он огромен).
Но когда его язык скользит вниз к основанию члена Чуи, а головка ударяется
о заднюю стенку его горла, он засасывает, сильно, и глаза Чуи зажмуриваются,
когда он подносит одну руку ко рту, пытаясь заглушить крик—
И вдруг этот рот исчезает, и Чуя издаёт тихий стон негодования, его пальцы
сжимаются в волосах Дазая.
— П-почему ты...? — он тяжело дышит, глаза полуприкрыты.
— Что я сказал?
Оу.
Оу.
— Ты это серьёзно говорил?! — стонет Чуя, пытаясь подтолкнуть голову

Дазая обратно, но тот крепко сжимает руками его бедра.
— Я хочу слышать тебя... — шепчет он, скользя губами по стволу Чуи,

посасывая, но это не то же самое.
— Но... — Чуя часто дышит, его эрекция пульсирует у губ Дазая, потому что
он уже смущающе близко, и ему просто нужно больше, — Это... не... кто-
нибудь... кто-нибудь может—
— Никто тебя не услышит, кроме меня, — отвечает Дазай, прижимая

несколько поцелуев к бёдрам Чуи, прямо под пупком, и это приятно, но это
везде, кроме того места, где он хочет, и Чуя чувствует, что медленно теряет
рассудок.
— Ладно, ладно... просто... — тогда рот Дазая снова оказывается на нём, и

Чуя разбит, его стоны и вздохи наполняют комнату, а спина выгибается дугой от
двери.
Это не занимает так много времени, особенно когда Дазай неумолим, ни на

секунду не останавливая свой язык. До такой степени, что Чуя буквально
чувствует, как одна мысль плавится в другой, и единственное, что он может
делать, это держаться за него и стонать.
Он близко, и он изо всех сил пытается подать сигнал, слабо отталкивая

чужую голову, скуля что-то из этой серии, но почти уверен, что всё, что ему
удаётся сказать, это имя Дазая, наряду с некоторыми запинающимися
вариациями слов "я" и "сейчас". И единственный эффект, которого он, кажется,
193/805
добивается, — Дазай стал держаться ещё крепче, вбирая в себя больше Чуи и
занимаясь своим делом усерднее.
Чуя не совсем знает, как он до сих пор стоит на ногах, когда его настигает
первый оргазм, и пока он переживает это, его левая рука присоединяется к
другой в чужих волосах, его бёдра дрожат, и он выкрикивает имя Дазая — на
этот раз громко и чётко, и это, похоже, очень радует его друга, потому что тот
отвечает ему на это стоном.
И не будет преувеличением сказать, что Дазай буквально высасывает его

досуха, слизывая и глотая каждую каплю, не останавливаясь, пока Чуя не
обмякает в его рту и не извивается от сверхстимуляции. И когда он наконец
отрывается, тяжело дыша, то подталкивает себя вверх, собирая Чую в свои
объятия, чтобы тот не упал на пол, когда его колени подгибаются, и когда он
снова целует его, Чуя чувствует свой вкус во рту Дазая, и это поразительно
эротично, даже если Чуя всё ещё полумёртв и не в себе, его руки безвольно
обвиваются вокруг чужой шеи.
И когда Дазай протягивает: "Это один" в его губы, Чуя почти уверен, что его
душа покидает тело и начинает уплывать куда-то к балкам на крыше.
— Я думал... — слабо начинает Чуя, замирая, его губы податливые, когда

язык Дазая погружается в его рот, и он лениво целует его в ответ, прежде чем
пытается снова, — Я думал... это я... должен вести счёт?
— М-м-м... — Дазай обдумывает это, отстраняясь назад, поглаживая щёку

Чуи своим большим пальцем. — Мне показалось, что ты ещё не совсем пришёл в
себя, и я решил напомнить тебе.
— Ты очень высокомерный, ты в курсе?
Дазай прикусывает губу, и по выражению его глаз Чуя понимает, что тот
хочет сказать какую-то глупость, и он стонет.
— Что?
— Ну, думаю, я не очень-то высоко был, стоя на коленях с твоим—ау! — его

голова резко поворачивается в сторону, и Чуя закатывает глаза, когда его рука
падает обратно на грудь Дазая. — Знаешь, я кое-что решил.
— Что?
— Мне это нравится.
— Нравится что?
— Когда ты даёшь мне пощёчины, — Дазай убирает руку Чуи со своей груди
и снова целует его ладонь, так же, как и до этого. — Это заводит.
— Значит, ты-таки мазохист? — Чуя закатывает глаза.
— Я уже говорил тебе, — Дазай переворачивает руку Чуи, целуя костяшки

пальцев, — Я больше садист. И меня заводит не то, что мне больно, потому что,
позволь тебе сказать, та адская пощёчина, которую ты влепил мне в августе, не
194/805
завела меня.
— Тогда что же тебя заводит, Дазай? — сухо спрашивает Чуя, — Я умираю от

любопытства.
Он ожидал легкомысленного, самовлюблённого, раздражающего ответа,

учитывая, что Дазай всегда имеет склонность быть немного невыносимым после
оргазма Чуи. И это самовлюблённо, но...
Дазай упирается рукой в дверь, наклоняется и прижимается губами к уху

Чуи.
— Это выглядит так, будто ты думаешь, что я какой-то извращенец, —

шепчет он, всё ещё держа руку Чуи, нежно переплетая их пальцы вместе, — Но
ты тот, кто собирается разложиться на моём члене примерно через час, умоляя
меня заставить тебя кончить снова.
— Ты... — он запинается, пытаясь вернуть себе способность говорить, и это

ещё слишком рано после его кульминации, чтобы снова быть в строю, но в его
нутре шевелится тепло.
И на этот раз Дазай ловит его руку, когда Чуя собирается снова ударить его,
просто прижимая чужую ладонь к своей щеке.
— И, — добавляет он, наклоняясь, чтобы поцеловать Чую ещё раз, и на этот

раз это так медленно, так мягко, что если бы Чуя не тонул в собственной
неуверенности, он бы назвал это нежностью, — Мне нравится, когда ты ведёшь
себя как капризный ребёнок.
— Не я тот, кто может купить президентский люкс в одном из самых дорогих

отелей Токио просто потому что.
— Ты можешь быть капризным бесплатно, милый, ты учишь меня этому

каждый день.
Чуя злобно смотрит на него, говоря немного обиженно:
— Я не—
— Ты буквально создал подпольный бизнес панини, чтобы тыкать мне в лицо

тем, что не дашь мне ни одного, — указывает Дазай, и у Чуи нет никаких
аргументов на это. — Ты огромный капризный ребёнок. Я знаю, о чём говорю. Я
вырос в окружении таких, — Чуя отворачивает лицо в сторону, дуясь так, что это
определённо не капризно, что вы, и губы Дазая снова прижимаются к его уху. —
Я уже сказал, что мне это нравится, разве нет?
— ... — Чуя прикусывает губу, слегка вздрагивая. — Даже когда это

раздражает?
— Особенно, когда это раздражает, — как и в прошлый раз — он совершенно

другой, когда они такие. Как будто всё, чего он хочет, — это чтобы Чуя
чувствовал себя увереннее, более комфортно, чего не то чтобы Тачихара не
195/805
делал, просто... С Дазаем это кажется таким естественным.
(Ширасэ не предпринимал никаких попыток, вообще никаких, чтобы

укрепить его уверенность.)
Дазай тихо вздыхает, уткнувшись ему в шею, и как раз в тот момент, когда
Чуя думает, что тот собирается перенести их на кровать, он спрашивает:
— Ты голоден?
Чуя медленно моргает, обнимая плечи Дазая чуть крепче, чтобы не съехать
вниз по двери.
— А?
— Ты не ужинал, верно?
Чуя делает паузу, его собственный желудок слегка урчит при этом
напоминании, потому что он на самом деле не ужинал. И он понимает, очень
кстати, что Дазай просто разобрал его на части, фактически не раздевая его
вообще.
Как будто тот знал, что это только разбудит аппетит.
— Ты это спланировал?
Голова Дазая склоняется набок.
— Может быть, — признаёт он, — У них есть круглосуточное обслуживание

номеров или ресторан. Что звучит лучше?
Чуя смотрит на себя сверху вниз и смущённо мотает головой.
— Не думаю, что у меня есть что-то, что я мог бы надеть в такой ресторан...
— С чего ты это взял? — Дазай качает головой, отстраняясь назад.
Чуя моргает, медленно поднимая бровь.
— О, ну я не знаю, возможно, потому что я не взял с собой костюм-тройку или

вечернее платье.
Дазай фыркает.
— Знаешь, какой самый мощный ход ты можешь сделать?
— ...Какой?
Дазай подходит к своей сумке и расстегивает её.
— Пойти в дорогой ресторан в пижамах.
— ... — Чуя бледнеет при одной мысли, — Да ты не серьёзно.
196/805
— Однажды я пошёл в лондонский стейк-хаус, где нужно быть в смокинге, в
гавайской рубашке, — с нежностью вспоминает Дазай. — Мой отец был в ярости.
Чую пробивает на смех, представляя себе это, особенно, когда он

вспоминает, как формально его собственный отец относится к ужинам — в
основном из-за того, откуда он родом.
— Ты же не хочешь сказать, что мы должны..?
Дазай поднимает взгляд, расстёгивая свои джинсы.
— О-о, я совершенно так и говорю. Пожалуйста, скажи мне, что ты упаковал

те тапки с покемонами.
— Дазай, я не собираюсь—
— Давай же, — он оборачивается, и в его глазах появляется что-то игривое, и

Дазай всегда притворяется, что ему весело, но сейчас он выглядит так, будто
это правда. — Сколько у тебя шансов побесить сборище чопорных стариков,
которые абсолютно ничего не вносят в общество?
— А что это за мировоззрение такое — "ешь богачей"? Разве это не

небольшая ненависть к себе?
— Ты уже съел богача, Чуя, — Дазай фыркает, — Я думал, ты будешь на моей

стороне.
На мгновение Чуя немного озадачен тем, что это значит, но потом

вспоминает, что ранее у него был член Дазая на полпути по его горлу, и он
начинает упираться.
— Серьёзно?
— Ладно, позволь мне сформулировать это так: я правда менее

самодовольный и снисходительный, чем большинство людей, которых я знаю, —
Чуя обнаруживает, что в это трудно поверить, но Дазай выглядит абсолютно
искренним. — Итак, имея это в виду, не хочешь ли ты присоединиться ко мне в
раздражении кучки педантичных, классицистических, эгоистичных бесполезных
трат пространства?
И вот так они оказываются в ресторане, у которого есть звезда Мишлен[17],

Дазай закинул обутые в найки ноги на стол, на нём серые треники и футболка с
курсивной неоновой надписью "Fuck you".
Когда Чуя спросил его, какого чёрта у него имеется подобная футболка,
Дазай ответил, что он обычно надевает её на семейные ужины.
Чуя, со своей стороны, упаковал-таки свои тапки с покемонами (которые

просто по счастливой случайности оказались в форме Чармандера, с
маленькими огненными хвостами), а также мягкие пижамные штаны с
логотипом Тодая по бокам и оверсайзную футболку с Сейлор Мун.
И да, если вам интересно, она блестит.
197/805
— Как, чёрт возьми, ты вообще убедил этого типа впустить нас? —
спрашивает Чуя, оглядываясь на хоста, который всё ещё с дискомфортом
смотрит на них из передней части ресторана. Учитывая, что сейчас около десяти
вечера, здесь не так много народу, но те немногие постояльцы, которые сидят
здесь, продолжают бросать на них очень острые взгляды.
— О, обычно мне просто нужно вбросить фамилию семьи здесь и там, и я

попадаю туда, куда хочу, — Дазай вздыхает, просматривая меню вин. — У них
есть бутылка за шестьсот долларов. Ты говорил, что любишь вино, верно?
Чуя пялится.
— Ну, как бы, да, но... подожди, твоя семья знаменита или что-то такое?
Он никогда раньше не слышал о фамилии "Дазай", и даже если его японский

культурный кругозор немного страдает из-за того, что он провёл половину
своего детства за границей, он всё ещё знает важные фамилии. А эту нет.
— Я использую фамилию моей матери, чтобы меня никто не узнал, —

объясняет Дазай, решив непременно заказать эту бутылку вина. — Мой отец
делает то же самое в своей больнице, иначе ему было бы трудно нормально
работать.
Чуя фыркает, закатывая глаза.
— Твой дед император, что ли? — это явно сарказм, потому что все в Японии
знают имена и лица членов королевской семьи, и Дазай определённо не входит в
неё, как и его младший брат, если уж на то пошло...
Но правда почти так же ужасающа.
Дазай переворачивает меню, чтобы рассмотреть обратную сторону.
— Мой дедушка Нацумэ Сосэки.
Чуя давится водой, глядя на Дазая так, словно тот вот-вот выкинет какой-
нибудь панчлайн, но... он этого не делает.
— Долбаный премьер-министр?! — шипит Чуя, его лицо бледнеет, и Дазай

устало отмахивается.
— Он на пенсии. И ты можешь сказать "ёбаный премьер-министр", кто

вообще ещё говорит "долбаный"? — он вздыхает.
Поначалу Чуя убеждён, что Дазай обманывает его, но никакого панчлайна не

наступает. И чем больше он об этом думает, тем больше... Это действительно...
имеет смысл. Особенно когда речь заходит о том, почему Дазай так нервничал
из-за того, чтобы люди не увидели, как они целовались той ночью, но так
спокойно объяснял свою ориентацию Чуе позже.
Нацумэ был премьер-министром около двенадцати лет или около того,

прежде чем семья Чуи вернулась из Франции. Но он любимый общественный
деятель и один из самых популярных политиков в современной истории.
198/805
Кроме того, семья Нацумэ — это старинные финансовые аристократы,
уважаемые и... невероятно богатые. За пределами реального представления Чуи
о богатстве. И когда он пытается представить себе новостные репортажи,
которые вышли бы, если бы наследник этой семьи был пойман с другим парнем...
За последние два десятилетия Япония прошла длинный путь в решении

проблем ЛГБТ. Чёрт, половина из этого была из-за того, что сам Нацумэ
продвигал эти реформы. Но одно дело — выступать за равные права, и совсем
другое — иметь такого человека в своей семье.
Что заставляет лицо Чуи морщиться от беспокойства, когда он оглядывается

на других постояльцев.
— У тебя будут неприятности из-за того, что ты здесь со мной?
Дазай улыбается, мотая головой.
— Нет, люди здесь очень тактичные.
Он просто случайно узнал об этом, потому что в данном отеле его

собственный отец проводит половину своих похождений, и тот никогда не
попадал в газеты.
Чуя немного расслабляется, но... внезапно его собственное негодование и

замешательство превращаются в... беспокойство. Он знает, что ему всегда
везло, когда он рос с семьёй, которая у него есть. В жизни Чуи не было ни
секунды, когда бы он не знал, что его родители любят его. Он также всегда
знал, что их любовь и принятие безусловны, и даже если одного из них больше
нет рядом, чтобы показать это, он знает.
Совершая каминг-аут, он не боялся того, что подумают его отец или сестра
— это было о принятии себя. Честно говоря, если бы он не провёл половину
периода полового созревания на больничной койке, то открылся бы гораздо
раньше. И до того, как он поступил в универ, Чуя вообще ничего не знал о
бисексуальности, но... узнав Юан, он понял, что это сама по себе идентичность.
Скрывать это, вероятно, так же трудно, как это было для Чуи, когда он был
закрытым. И нет, он не думает, что Дазай видит это именно так. Но... такие вещи
накапливаются, и они заставляют тебя ненавидеть себя. Что тревожно, потому
что Дазай явно уже сильно себя ненавидит.
Помимо этих опасений... это только ещё больше разбивает любые надежды,
которые Чуя скрывал. И он правда думал, что уже раздавил их, когда
перепроверил, что Дазай не хочет встречаться с ним, прежде чем они начали всё
это. Но, должно быть, в нём ещё остался какой-то крохотный огонёк надежды,
потому что он чувствует, как тот болезненно воет в груди, когда гаснет.
Даже если Дазай изменится и решит, что хочет с кем-то встречаться... этот
кто-то не будет парнем. Это будет не он. И это не вина Дазая. Чуя даже не
может держать на него зла. Это просто больно.
Но, хотя это не может исправить всё, их ужин всё ещё является одним из
лучших приёмов пищи, которые Чуя когда-либо пробовал, и то, как Дазай
постоянно мучает окружающих людей, используя неправильную посуду для еды
199/805
и ковыряя вилкой в зубах... Это весело.
Чуя не может вспомнить, когда в последний раз ему было так весело.
К тому времени, как Дазай оплачивает их счёт, тот становится таким

длинным и таким дорогущим, что Чуя даже не может заставить себя взглянуть
на чек. И это даже не то чтобы они объелись или что-то ещё — учитывая их
вечерние планы, они вообще налегке. Но каждая позиция в меню стоит больше,
чем Чуя может потратить на продукты за неделю.
— Прошу, — Дазай встаёт, делая большое шоу, очень официально предлагая

Чуе свою руку, и рыжий закатывает глаза, встаёт и делает большой
исполнительный реверанс — его шармандерские тапки скрипят, когда он это
делает, — прежде чем взять её. — Знаешь, я честно не ожидал, что ты будешь
настолько подыгрывать мне, — задумчиво говорит он, притягивая Чую и обнимая
его за талию, пока они идут обратно к лифтам.
— Ну, не знаю, ты сам довольно сильно пожалеешь об этом, — также

задумчиво произносит Чуя, прислоняясь к его боку.
— Оу?
— Ну, — он фыркает, убеждая себя, что не собирается потом корить себя за

то, что ему нравится вот так прижиматься к Дазаю, — теперь ты должен
попытаться возбудиться при виде меня в футболке Сейлор Мун.
— Смело с твоей стороны предположить, что это не усиливает эротизм, —

лукаво отвечает Дазай, его пальцы скользят под подол футболки Чуи, дразня
бедро того, пока лифт поднимается. — Кроме того, я хотел пригласить тебя на
свидание, футболка была просто дополнительным бонусом.
— ... — Чуя делает паузу, и тогда Дазай понимает, что он только что сказал.
— Ты хотел?
Бля. Пиздец.
Бляблябля.
К счастью для него, и к несчастью для Чуи, Дазай отлично умеет

придумывать на ходу.
— Ну, — его пальцы впиваются в бедро Чуи с чуть большей силой, отчего тот
вздрагивает, — учитывая то, чем мы собираемся заняться, я правда должен был
сперва угостить тебя ужином.
Чуя разрывается между разочарованием и возбуждением, как натянутая

струна на лезвии ножа, готовая лопнуть, падая то в одну, то в другую сторону.
Потому что в отличие от Юан, Дазай даже не взял его на это непонятное, недо-
свидание на люди.
Он пытается убедить себя не сосредотачиваться на этом, потому что знал,

что это будет из себя представлять. И да, Дазай, наверное, ведёт себя так со
всеми в подобных ситуациях. И Чуя вообще не особенный, кроме того, что он и
Дазай на самом деле друзья.
200/805
Но он также знает, что сегодня вечером он единственный, кто привлекает
внимание Дазая. А если и нет, сегодня...
Чуя может притвориться, что он особенный, и разделить что-то такое

важное, как свой первый раз...
Двери лифта открываются, и на его талии чувствуется тяжёлое тепло руки

Дазая, когда та обвивает её, пока они возвращаются в номер.
...с кем-то, кого он любит.
Комментарий автора:
приветик! эта глава была настолько УЖАСАЮЩЕ длинной, что мне пришлось
разделить её пополам, вторая половина скоро будет!
Эмили залила вторую часть на след день, но я заливаю две главы сразу, хехе
*Империал — суперпрестижный и дорогущий отель в Токио, открытый еще в аж

1890 году.
Сайтик, если интересно: https://imperial.intokyohotels.com/de/
А сами они остановились в не менее престижном и дорогущем пятизвездочном

отеле "Хошиноя", который в Токио (их несколько в разных городах Японии).
https://sun9-20.userapi.com/WiTgyqM-
5agqKwiN5PeRwHqK2ZqOH3324UNZ2g/RTZ9ZQKCUxQ.jpg
https://sun9-7.userapi.com/-
4Rhs15t9Xveb5KjFrvKRKtVmhvTLmOR5C8bjg/Nkus46Sl2zQ.jpg
https://sun9-
47.userapi.com/qkkBXV60e5ZMODVpVzgf01wJtzNNGhiN0liuOQ/htfQc7Ub3TM.jpg
https://sun9-8.userapi.com/PLWiXEfw03zyCc-
OMVxQt64cFdziXbuXKpqEkQ/smRZP15hMA4.jpg
https://sun9-
23.userapi.com/qwdkSdEtxEUxMy4U5tILwGy1NGAyYJp1jjbmIA/7UoGy9DjaF0.jpg
Если интересно, сайтик: https://hoshinoya.com/tokyo/en/
201/805
12. Сказать ли ему?
— Знаешь, после некоторых раздумий... — гудит Дазай, краем глаза

поглядывая на Чую, когда тот открывает дверь. — Думаю, что тем, кто на самом
деле пожалеет об этом, будешь ты.
Да, я знаю.
— О? — Чуя закатывает глаза, — И почему же?
— Ну, — Дазай драматично вздыхает, позволяя Чуе войти внутрь, прежде чем
последовать за ним, — Теперь ты поставил меня перед вызовом.
— ...Перед че— Эй! — он издаёт смущающий звук удивления, который похож

на звук чихуахуа, когда Дазай подхватывает его из ниоткуда, тащит к кровати,
прежде чем бесцеремонно бросить его поперёк неё, и Чуя довольно возмущён
тем, что с ним так грубо обошлись, пока пытается сориентироваться. — Какого
чёрта—?
— Видишь ли, — Дазай оказывается перед ним на кровати, и Чуя

протестующе ворчит, когда чужие пальцы обхватывают одну из его лодыжек, а
затем он не уверен, считается ли это ворчанием, когда рука Дазая скользит под
штанину треников Чуи и гладит там икру, медленно поднимая саму ногу. —
Теперь я чувствую себя решительно настроенным сделать одежду частью
эротического опыта.
— Чего?
Чуе требуется минута, чтобы понять, к чему клонит Дазай, пока тот не
начинает медленно, театрально, но потрясающе возбуждающе целовать ногу
Чуи от середины икры до лодыжки.
Стойте...
— О боже—
Наконец, он драматично сжимает Чармандера Чуи, вызывая небольшой писк,

и Чуя откидывает голову на матрас, смеясь так сильно, что у него болит живот.
— О боже, я тебя ненавижу!
— ...не кинк-шеймь меня!
— Ты худший! — посмеивается Чуя, сотрясая воздух, пока Дазай стаскивает

тапок.
Он повторяет этот процесс с другим, ещё более театрально, и у Чуи на

глазах появляются слёзы, он дважды почти случайно пинает его в лицо.
— Б... Бейонсе!
— Ты типа эротично выкрикиваешь её имя или надеешься, что она придёт и

спасёт тебя?
202/805
— Я пытаюсь использовать наше стоп-слово!
— О боже, в последний раз повторяю, это не наше стоп-слово...
— И кто теперь кинк-шеймит?
— Господи боже, — лицо Дазая утыкается в живот Чуи, и теперь он смеётся,

— ты хоть знаешь, что такое кинк-шейминг?
— Да! Ладно, не важно, Йемен!
— Если Чуя будет продолжать издеваться надо мной, у меня не встанет! —

скулит Дазай напротив чужого живота, заставляя Чую хихикать, его теперь уже
босые ноги брыкаются в воздухе.
— Это ты меня дразнишь! — возражает Чуя, и Дазай ахает, всё ещё находясь
лицом у Чуи на животе.
— Да я бы никогда!
— Ты такой лжец!
Дазай ласково фыркает, будучи таким счастливым и расслабленным, каким

он никогда не был с другим человеком.
— Да... — он обрывается, всего немного самоуничижаясь, — Я знаю.
Чуя тяжело дышит, его живот болит, глаза мокрые от слёз смеха, когда руки
Дазая, наконец, скользят под подол его футболки, и веселье постепенно
исчезает в предвкушении.
— Можно тебя кое о чём спросить?
— Д... — ресницы Чуи трепещут, когда Дазай задирает футболку,

прижимаясь губами к животу. — Да?
— Почему ты не сделал это с Тачихарой?
Чуя делает паузу, закусив губу, его дыхание становится прерывистым, когда
Дазай начинает осыпать поцелуями его рёбра.
— Я... — он замолкает, закрывая глаза и проводя пальцами по волосам Дазая,

которые уже спутанные и растрёпанные от его прошлых действий. — Я не знаю.
Это честный ответ, потому что Чуя понимает, что у него нет хорошего
объяснения. Тачихара был готов, внимателен, и Чуя чувствовал себя с ним в
безопасности. Не было никаких причин не сделать это, кроме не совпадающих
графиков, но... Чуя просто никогда не показывал, что готов к следующему шагу.
— Я рад, что не сделал этого, — Чуя не знает, что заставило его так легко
признать это, и когда Дазай останавливается напротив него, ему кажется, что
он, возможно, зашёл слишком далеко, но...
203/805
— Я тоже.
Желудок Чуи подпрыгивает, и он пытается понять, что это значит, но затем

его футболку задирают до груди, и губы Дазая касаются одного из его сосков, и
всё начинает отдаляться от мыслей Чуи, его пальцы сжимаются в каштановых
волосах, когда чужие губы размыкаются, нажимая на чувствительный бугорок
языком.
— Знаешь... — гудит Дазай, улыбаясь, когда Чуя выгибается под ним,

закатывая глаза. — Ты гораздо чувствительнее, чем я думал.
— Д... — голос Чуи дрогнул, когда Дазай прошёлся по нему зубами, подняв
руку, чтобы поиграть с другим соском Чуи. — Да?
— М-м-мгм... — один крайне эффективный поворот его пальцев заставляет

Чую вздрогнуть, его бёдра слегка раздвигаются, и Дазай, не теряя времени,
заполняет пространство между ними собой.
Чуя поймал себя на том, что хочет спросить, плохо ли это, но затем он
чувствует, как бёдра Дазая прижимаются к его, и теперь он осознал, что они оба
наполовину твёрдые, и он ощущает вес Дазая над собой, и это успокаивает,
радует, и—
Одна из рук Дазая опускается на бедро Чуи, крепко удерживая его, когда
сам он проезжается своими бёдрами по чужим, особенно сильно посасывая
плоть Чуи.
— Ох... — голос Чуи звучит почти удивлённо от того, как это приятно, и Дазай
не может выразить словами, почему он так радуется этому факту, или почему
его сердце подпрыгивает, когда следующий поворот бёдер заставляет Чую
сделать это снова, на этот раз инстинктивно обхватив одной ногой талию Дазая.
Действие прижимает их бёдра ещё крепче друг к другу, и он знает, что если
сейчас не успокоится, то поторопится, а он этого не хочет.
Поэтому, как только грудь Чуи кажется тщательно усыпанной вниманием и

немного сверхчувствительной, он отстраняется, снимая футболку рыжего до
конца через голову того, и отбрасывает вещь в сторону.
У него в голове мелькает множество образов, вариантов, которыми он хочет

заняться. Половина из них связана с тем, что рыжий был очень открыт, просто
потому, что Дазай наслаждался бы этим зрелищем, но это кажется немного
чересчур для чьего-то первого раза, так что...
Дазай тянется вниз, запуская большие пальцы под пояс Чуи, давая тому
мгновение, чтобы запротестовать — и он этого не делает, — прежде чем стянуть
его штаны вместе с нижним бельём.
— Я собираюсь предоставить тебе блестящую возможность, знаешь... —

ухмыляется он, прижимая ладони к бёдрам Чуи, чтобы держать их открытыми.
Чуе едва удаётся выглядеть раздражённым, что очень трудно сделать, когда
Дазай раздевает его и раскладывает под собой.
— Прости?
204/805
— Это ты недавно говорил, что ты не капризный... — задумчиво произносит
Дазай, потянувшись за пластиковой бутылкой в кармане, — Сейчас у тебя есть
прекрасный шанс доказать это.
Чуя моргает, слегка ёрзая, когда губы Дазая прижимаются к его шее, каким-
то образом сразу же находя слабое место и сосредотачиваясь на нём.
— Ч-что ты имеешь в виду?
Дазай мычит напротив шеи, покусывая и посасывая, оставляя там миленькое

ожерелье из синяков.
— Ну, — он просовывает одну руку между ними, томно поглаживая член Чуи,
ухмыляясь, когда тот шипит под ним, — Я просто хочу наслаждаться тобой как
можно дольше. Так что я не буду торопиться с этой частью... — Дазай
улыбается, Чуя не может этого видеть, но он чувствует это у своего горла. — Как
думаешь, сможешь потерпеть для меня?
Разумеется.
Чуя чрезвычайно терпеливый человек.
Так его все называют. Супертерпеливый, расслабленный, понимающий Чуя.

Самый спокойный парень, когда-либо украшавший залы университета Тодай.
Честно, кто вообще может подумать что он не—
— О боже, — произносит Чуя, тяжело дыша, его бёдра дрожат, и он

раздражённо дёргает Дазая за волосы. — Прошёл час...
Прошло тринадцать минут.
— Чуя, если бы я не был уверен... — Дазай прижимается поцелуем к бедру

Чуи, начиная нежно, но потом передумывает и кусает, пока рыжий не начинает
извиваться, и он довольствуется ещё одним синяком, оставленным вслед за
собой, — Я бы подумал, что ты не наслаждаешься.
— И я не знаю... — Дазай улыбается, сгибая пальцы внутри Чуи несколько по-

садистски, едва касаясь простаты, прежде чем вытащить их обратно, —
Кажется, я получаю несколько противоречивые сигналы.
Чуя пытается поспорить, но Дазай выбирает именно этот момент, чтобы

добавить третий палец, едва ли обнаруживая сопротивление, учитывая, как
тщательно тот работал в нём двумя в течение последних пяти минут. И
добавленная растяжка, наконец, приносит больше удовлетворения. До такой
степени, что у Чуи есть намёк на то, чего он на самом деле хочет.
— Потому что это определённо похоже на то, что ты наслаждаешься этим...

— Дазай ухмыляется, глядя на член Чуи, раскрасневшийся и пачкающий тому
живот.
205/805
— Ты такой придурок... — Чуя скулит, его мышцы непроизвольно
вздрагивают, когда большой палец Дазая трётся о его проход.
— По-моему, тебе нравится, когда я груб с тобой... — мягко уколол его Дазай,
даже когда его пальцы ускорились, нажимая внутрь всё быстрее и глубже
теперь, когда он чувствует, что мышцы Чуи становятся всё более и более
податливыми под его прикосновением.
— Э-это... то, что... — Чуя обрывается резким вскриком, когда Дазай снова
прижимается к его месту, теперь уже решительнее, чем раньше, буквально
играя на нём, как на скрипке, — ...ты... говоришь себе?
— Ну, — Дазай поднимает глаза, наконец-то встречаясь взглядом с Чуей

впервые за несколько минут, его собственный член пульсирует в ответ на то,
насколько развратно Чуя выглядит прямо сейчас: щёки пылают, губы
приоткрыты и опухли, — Ты тот, кто сжимается каждый раз, когда я дразню
тебя.
Каким-то образом Чуя ухитряется на мгновение изобразить возмущение.
— Нет, я не—ахнн! — его трудно разобрать, когда пальцы Дазая цепляются

снова, на этот раз с гораздо большей силой.
— Ты только что это сделал, — Дазай прерывается, перенося другую руку с

того места, где она обхватывала чужое бедро, опуская её вниз, чтобы потереть
мягкую, чувствительную кожу промежности Чуи, прямо под его проходом. —
Знаешь, я действительно кое-что выучил, когда ты вынудил меня готовиться к
экзамену по биологии.
— Я не... — Чуя утыкается лицом в подушку и громко стонет, когда Дазай

начинает массировать костяшками пальцев его промежность, поражаясь тому,
как это приятно, — В... вынуждал тебя...
— Подкупил, не важно, — Дазай еле слышно смеётся, — Но знал ли ты—
— ...это уже начинает звучать не сексуально...
— Нет-нет, это так, клянусь... — настаивает Дазай, и весь его тон напоминает
о том, что он вот-вот расскажет очень глупую шутку, — ...знал ли ты, что
простату можно стимулировать извне?
Очевидно нет, он даже не знал, как стимулировать её изнутри ещё

несколько недель назад, но то, как Дазай трётся о него костяшками пальцев,
ощущается абсурдно приятно.
— А потом мне стало интересно, — Дазай пожимает плечами, сгибая пальцы

внутри, — что будет, если я сделаю и то, и другое одновременно.
И в этот момент подушечки его пальцев сильно надавливают на простату

Чуи, в то время как другая рука одновременно вдавливает костяшки пальцев в
плоть его промежности, и...
Не будет преувеличением сказать, что Чуя полностью теряет контроль,

перед глазами всё становится белым, всё его тело выгибается от матраса, а ноги
206/805
дёргаются под Дазаем.
И Дазай не жалуется, он просто совершенно завороженно наблюдает, как его

партнёр практически выкрикивает его имя, слёзы сверхстимуляции скатываются
из уголков его глаз, и он лепечет что-то нечленораздельное, цепляясь за волосы
Дазая, за его плечи, за любую часть, до которой может достать.
— Подожди, — всхлипывает Чуя, его грудь вздымается, — подожди,

подожди...
Пальцы Дазая на мгновение замирают, хотя технически это не стоп-слово.
— Д... да, — отвечает Чуя, его бёдра дёргаются, и он изо всех сил старается
сформировать связные предложения, — Я просто... о боже...
— Ты просто что?
Он смущён, но, к удивлению Дазая, удивительно честен в этой ситуации.
— Я-я не... Я не хочу пока кончать... — Чуя практически скулит, даже когда
он так чертовски близко, потому что это не то, чего он хотел, он хочет больше,
желательно сейчас.
Дазай замирает на секунду, пытаясь осмыслить это заявление, потому что он

не ожидал, что Чуя скажет это, и потому что это, вероятно, самая эротичная
вещь, которую ему когда-либо говорили в постели.
Господи. Блять. Иисусе.
Его собственное лицо нагревается, и он почти поддаётся, но... он ввязался в

это с планом действий и не собирается отступать сейчас.
Таким образом, он решает идти в том же направлении, но с несколько иной

тактикой.
— Я знаю, — вполголоса протягивает Дазай, наклоняясь, чтобы поцеловать

Чую в живот, его пальцы медленно начинают двигаться снова, даже когда Чуя
морщится и мотает головой. — Но ты так хорошо себя вёл ради меня... — он не
поднимает головы, пряча улыбку у пресса Чуи, когда чувствует, что тот слегка
сжался, и начинает ускорять темп ещё больше. — Не думаешь, что ты заслужил
это?
Чуя глубже зарывается в подушки, его лицо становится настолько красным,

насколько это возможно.
— Но я—
— Я знаю, детка, — Дазай пробует ласковое прозвище, и когда бёдра Чуи

вздрагивают в ответ, он сомневается, что всё прошло плохо, — я знаю, что ты
хочешь этого... — его пальцы снова сгибаются, все три раздвигаются внутри с
относительной лёгкостью, — И я дам тебе это, хорошо?
207/805
Чуя кивает, едва ли в здравом уме, когда Дазай снова начинает двигать
обеими руками, и это слишком много, до такой степени, что кажется, будто всё
его тело просто тает, и руки Дазая — это единственное, что держит его вместе.
— Кончи для меня.
Чуя мотает головой, чудом способный протестующе заскулить, пока его

бёдра опускаются в руки Дазая, и он вообще не может выразить это словами
снова, но пытается.
— Я х... хочу—
— Я знаю... — Дазай чуть ли не напевает, фактически погружая Чую в оргазм,

который сотрясает его тело, тихий и судорожный, его глаза закатываются
назад, — Я просто жадный, — шепчет он, работая пальцами в Чуе, пока тот не
обмякает и не начинает дрожать, прижимая поцелуи к его рёбрам. — Ты
слишком прекрасен вот так...
Чуя не совсем услышал последнюю часть. Он слишком далеко отсюда,

плавая где-то в состоянии оргазмического блаженства. Его первые слова, когда
он, наконец, обретает способность говорить, слабы, но остры.
— Ты просто пытаешься выпендриться?
Дазай невинно смотрит на него (так невинно, как может смотреть человек,
который в данный момент вытирает смазку со своих пальцев).
— Прости?
— Типа... ты просто пытаешься доказать, что ты бог секса или что-то в этом
роде? — Дазай пожимает плечами, склонив голову набок и обдумывая
услышанное. Конечно, он мог намеренно испортить Чуе впечатление о всех
других. Это возможно. Но он не сказал бы, что выпендривается, тут всё немного
более эгоистично, чем это.
— Ну, — отвечает Дазай, — Я бы сказал, что исследую чисто научный вопрос.

Кстати, сколько это было?
Чуя закатывает глаза, он до сих пор тёмно-красный, но его голос

удивительно тихий и немного застенчивый, когда он отвечает:
— Два. И когда ты так говоришь, это звучит так, будто ты пытаешься

поставить рекорд на дурацком игровом автомате или что-то в этом духе...
Дазай хмыкает, сползая и ложась на матрас рядом с ним.
— Милом игровом автомате.
Чуя стонет, едва открывая глаза.
— Держу пари, ты говоришь это всем девушкам, — шутит он, а Дазай почти
признаётся, что на самом деле это не так.
Чуе требуется пара минут, чтобы восстановить остальные функции мозга,

208/805
ещё несколько минут, чтобы его чувство координации точно вернулось, и к этому
моменту он переворачивается на бок, глядя на Дазая, который лежит рядом с
ним.
Дазай изучает меню обслуживания номеров, потому что серьёзно думает, что
Чуе может понадобиться ещё немного десерта после этого, когда замечает, что
тот смотрит на него. Он наклоняет меню вниз, поднимая бровь.
— Хочешь чем-то поделиться?
— Я голый, — тихо указывает Чуя, и губы Дазая дёргаются.
— Я заметил, — отвечает он, разглядывая суфле. — По правде говоря,

думается, я как-то в этом замешан.
— А ты одет, — у кого-нибудь другого Дазай нашёл бы этот надутый тон

слегка раздражающим, но у Чуи? Это очень мило.
И теперь он ухмыляется.
— Ты собираешься что-то с этим сделать?
Чуя кажется слегка удивлённым таким предложением.
— А что, ты мне разрешишь?
— О, нет, — улыбка Дазая сияющая, и если бы он не был таким засранцем, у

Чуи перехватило бы дыхание. — Я пытаюсь сохранить своё целомудрие.
— Почему ты настолько раздражающий?
— Серьёзно, — Дазай откладывает меню и поворачивает голову, чтобы

посмотреть на него, — Почему ты думаешь, что я должен разрешать тебе?
Щёки Чуи темнеют.
— Ты на удивление властный в постели.
— И что, это значит, что я не разрешу тебе снять с меня одежду?
— Я не знаю! — ворчит Чуя, наконец-то поднимаясь и перекатываясь, чтобы

оседлать талию Дазая. — Ты мне, блять, на нервы действуешь.
— Я знаю, — Дазай блаженно улыбается, его руки скользят по талии Чуи и

останавливаются на его бёдрах. — И посмотри на себя.
— Что?
— На тот раз ты даже не заикался, произнося это слово.
— Боже, я ненавижу тебя... — но когда Чуя наклоняется и целует его —

первый раз, когда он инициировал это, — Дазай знает, что это не так.
Есть что-то приятное в ощущении веса Чуи на себе. Он немного тяжелее, чем
209/805
большинство девушек, с которыми был Дазай, миниатюрный, но крепкий. И он
поначалу неуверенно прикасается к губам Дазая, но...
Чуя — открытая книга, причём во многих отношениях. И то, как он сейчас

целует Дазая... это непривычно на мгновение, просто потому, что Дазай не
привык к подобным ощущениям, но это заставляет его чувствовать себя...
Он не решается сказать "любимым", потому что это, вероятно, неправда, но

Чуя определённо целует его с нежностью, и... Боже, это так приятно. Достаточно
приятно, чтобы он мог видеть себя занимающимся этим всю ночь. И завтра тоже.
И ещё столько дней, что даже немного страшно представить.
Чуя, со своей стороны, делает всё возможное, чтобы не поддаться страху.

Его ладони упираются в грудь Дазая, чтобы балансировать, и чёрт возьми, он не
может понять, то ли это его собственная личная история, которая заставляет
чувствовать горечь из-за спокойного сердцебиения Дазая под его рукой, то ли
это потому, что он просто чертовски нервничает.
Он отстраняется назад, медленно перемещая свой вес, пока не оказывается

на пахе Дазая, и чувствует, как член того с интересом подёргивается.
— Ты правда всегда такой властный в постели, или это только потому, что я
девственник?
Дазай немного растерян тем, насколько прямой этот вопрос, хотя он

предполагает, что Чуя использует это, чтобы укрепить свою уверенность, когда
его руки скользят под футболку Дазая.
— Я предпочитаю термин "доминирующий".
— Но это так?
— В принципе, да, — Чуя обдумывает это достаточно долго, чтобы Дазай

выгнул бровь. — ...Это проблема?
— Ну, в смысле, очевидно, я не против, — беззаботно признаётся Чуя. —

Иначе я не стал бы просить тебя сделать это.
Это справедливое замечание, но он также немного преуменьшает его.
Потому что, может быть, ему вроде как нравится это.
Возможно, ему это сильно нравится.
Чего, честно говоря, он никак не ожидал, потому что обычно... Чуя ненавидит
чувствовать себя контролируемым, управляемым или ограниченным. По какой-то
причине, когда это Дазай... вместо того, чтобы чувствовать удушье, это почти
как облегчение.
— Тебе так не... — Чуя обрывается, его пальцы царапают удивительно

подтянутую, крепкую поверхность живота и груди Дазая, когда он задирает и
снимает с него футболку. — Не знаю, не становится скучно?
Дазай никаким образом не может понять контекст вопроса Чуи, поэтому это
210/805
не удивительно, когда он выглядит озадаченным.
— А по мне ранее можно было сказать, что мне было скучно?
Чуя до сих пор не может заставить себя вспомнить, как Дазай рычал "кончи
для меня", не чувствуя покалывания.
— Нет... Но... — Чуя делает паузу, положив ладони на живот Дазая. Очевидно,
Дазай не знает, о чём думает Чуя, а именно, что он не может быть очень
активным участником, и это не даёт ему покоя. Но признаться в этом значило бы
признаться, почему это так. — Такое чувство, что ты не получаешь от этого
столько же, — тихо говорит он, его пальцы начинают возиться с резинкой на
поясе Дазая, и он вынужден остановиться, когда тот ловит его запястье, мягко
сжимая.
— Посмотри на меня, — Чуя так-то не хочет, но чувствует себя обязанным. —

Я мог бы точно сказать тебе, сколько я получаю от этого, но думаю, ты снова
дашь мне пощёчину, так что... — Дазай мягко улыбается, — просто знай, что
больше, чем достаточно, и что я... — он замолкает, пытаясь вспомнить, как
именно Чуя сформулировал это, — Приятно провожу время.
Чуя пристально смотрит на него, пытаясь найти хоть какой-то намёк на то,
что он дразнит его или, что ещё хуже, опекает... Но не находит.
— ...Ладно, — после этого Чуя чувствует какую-то обновлённую уверенность.

Это не идеально, но всё же лучше, чем ничего. И такое он с Дазаем уж делал
раньше, так что...
Он уже знает, что Дазаю нравится это.
Кончики его пальцев медленно спускаются с чужого пояса, скользят по

передней части треников, продолжая чувствовать, как член партнёра
продолжает с интересом подёргиваться... а затем он надавливает ладонью, и
голова Дазая откидывается на подушку, и тот испускает мягкий вздох. Учитывая
тот факт, что Чуя испытал уже два оргазма, а Дазай ещё не получил никакой
разрядки, рыжий немного потрясён терпением своего соседа. Или, ну... может,
они уже и не соседи вовсе. Нет, если Дазай не вернётся в следующем—
Не думай об этом.
Чуя снова прижимает ладонь, на этот раз обхватывая Дазая пальцами через
ткань, чувствуя себя немного более уверенным, когда замечает, как Дазай
прикусывает губу, как крепко его пальцы сжимают бёдра Чуи.
— У меня есть довольно откровенный вопрос, — бормочет Чуя, наконец-то

потянувшись, чтобы стянуть чужие штаны, и он начинает понимать, почему
Дазай так много говорит во время секса.
Это отвлечение. Оно избавляет его от чувства неловкости за то, что он

делает.
Дазай фыркает, приподнимая бёдра, чтобы помочь, но это также заставляет

живот Чуи напрячься от возбуждения, ощущая то, как Дазай поднимает себя с
весом Чуи на нём.
211/805
— Я всегда задаю откровенные вопросы.
— Я знаю, — соглашается Чуя, спуская их вниз по его ногам. — Вот поэтому я

и не чувствую вины за то, что спрашиваю.
Нижнее бельё Дазая следует за штанами довольно быстро, и Чуя ловит себя
на том, что пялится, потому что он думал, что просто преувеличивал в своих
воспоминаниях для драматического эффекта.
— ... — не то чтобы Дазай возражал против вида Чуи, уставившегося на его

член, будто тот пугает, его эго в восторге, но ему любопытно. — И твой вопрос?
— ... — Чуя моргает, возвращаясь с небес на землю, слишком быстро

протягивая руку вперёд, чтобы компенсировать затуп, и поначалу немного
слишком крепко обхватывает Дазая пальцами, отчего тот вздрагивает и ахает.
— Ты жил дома, пока не поступил в универ, верно?
— В... — Дазай закрывает глаза, расслабляясь теперь, когда Чуя фактически

поглаживает его, и это, наконец, предлагает некоторое трение после более чем
полутора часов без внимания. — Верно. Это была откровенная часть?
Чуя мотает головой, устраиваясь между чужих ног, и в этом смысле он уже
не такой застенчивый, высовывая язык, чтобы облизать головку члена Дазая,
слегка полизывая так, что сводит того с ума. Он протягивает одну руку вниз,
чтобы пройтись по волосам Чуи, перебирая их, прежде чем обхватить его щёку,
одобрительно поглаживая челюсть.
Чуя на мгновение поднимает голову.
— Ну... как у тебя хватило времени переспать со столькими людьми?
Оу. Дазай наклоняет голову набок.
— Знаешь, ты видел меня только с несколькими девушками—
Он обрывает себя, прикусывая губу, когда Чуя берёт в рот, прижимая язык к
нижней стороне члена, и когда снова отстраняется, то отвечает.
— Но это совершенно очевидно, что их было довольно много.
Ну. Да. Определённо.
Рот Чуи возвращается на него, и Дазай испускает дрожащий вздох,

пульсируя под чужими губами, и поднимает глаза к потолку.
— Других внеклассных... — он тихо стонет, когда голова Чуи наклоняется

вниз, принимая его глубже, глаза закатываются назад. — ...занятий у меня не
было.
Чуя переводит на него глаза, и тот факт, что он может бросить на Дазая
сухой, саркастический взгляд с полным ртом, очень эротично, но удивительно...
мило.
212/805
— И-и, — продолжает Дазай, — у меня не было особого... — он издаёт ещё
один стон, на этот раз низкий и грубый, раздвигая бёдра чуть шире, когда Чуя
опускается настолько низко, насколько может, втягивая щёки, —
родительского... надзора...
Чуя не может себе этого представить. Был один мальчик, у которого была к
нему симпатия — сосед, который ходил в местную старшую школу, и который
всегда видел, как Чуя бездельничает на заднем дворе, пытаясь работать над
своими онлайн-занятиями.
Однажды тот принёс цветы во время одной из госпитализаций Чуи. Он

некоторое время держал его за руку, пока отец Чуи не вернулся и не начал
стоять у него над душой. Вот настолько далеко родительский надзор позволил
Чуе зайти со школьным романом. Неловко держаться за руки в течение сорока
пяти секунд в больничной палате.
Как Дазаю удалось в его возрасте набить столько опыта, он никогда не

поймёт.
Чуя отстраняется, тяжело дыша, пытаясь перевести дыхание, в то время как

Дазай немного ёрзает под ним, его член покраснел и пульсирует.
— Но почему? Ты типа... один из тех сексуально зависимых или что-то в этом

роде?
Дазай издаёт удивлённый смешок, немного натянутый, так как Чуя

продолжает отрываться, чтобы задать ещё больше вопросов.
— Мне это, конечно, нравится, но нет.
Это правда странно, как Чуя может засунуть его член до середины своего
горла, а затем задавать совершенно безобидные вопросы.
— Тогда почему ты постоянно занимаешься этим?
Обычно, когда Дазай сталкивается с вопросом, на который он не хочет

отвечать, он использует одинаковую тактику — отвечает вопросом на вопрос. На
этот раз, по какой-то богом забытой причине, он жалеет об этом.
— А если я не хочу постоянно быть один?
Это честная реплика, но теперь, услышав её вслух, он понимает, что это

звучит грустно. Или, может, не грустно, но определённо пропитанно
одиночеством.
Следующий вопрос повисает в воздухе, и Дазай боится, что тот его задаст.
Тогда почему бы тебе просто не встречаться с кем-нибудь?
Или, что ещё хуже, есть ли кто-то, с кем Дазай хочет быть.
Чуя открывает рот, чтобы спросить, но прежде чем он может начать, Дазай
делает то, что он делает лучше всего.
213/805
Перенаправляет. Отвлекает. Не решает реальную проблему.
Кому нужна терапия, когда ты остроумен, верно?
— Иди сюда, — Чуя делает паузу, немного удивляясь командному тону.
— Но я не... — он смотрит на член Дазая, всё ещё очень твёрдый, и Дазай

слегка улыбается.
— Не волнуйся, я хочу, чтобы ты закончил, — отвечает он, поднимая Чую за

плечи, — просто в другой позе.
Чуя моргает, кладёт руки на грудь Дазаю, вздрагивая, когда их эрекции

соприкасаются.
— Какого рода..? — он обрывается, когда Дазай целует его, медленно и

глубоко, страстно желая попробовать себя на губах Чуи, и боже, иногда правда
кажется, что Чуя может просто лечь здесь и целовать его вечно.
— Насколько ты мне доверяешь?
— ...Сильно, — медленно признаётся Чуя.
Дазай поднимает бровь, искренне удивляясь.
— Правда?
— Я никогда не говорил, что это умно с моей стороны, но да, сильно, —

особенно в таких ситуациях, как эта.
Чуя не получает больше предупреждений, прежде чем с ним во второй раз за

этот вечер грубо обращаются, издавав небольшой звук шока и возмущения,
когда его переворачивают. Он едва успевает поймать себя, прежде чем упадёт
лицом в пах Дазая, что не обязательно трагично, но...
Теперь он отчётливо осознаёт, что сидит верхом на плечах Дазая, и то, как
тот опирается на подушки, заставляет Чую наклониться вперёд под углом, где
его руки лежат на бёдрах Дазая, а руки Дазая на бёдрах самого Чуи, удерживая
его от падения вперёд.
— Ты... — Чуя чувствует, как его уверенность уменьшается с каждой

секундой, потому что так он чувствует себя очень открытым, и одно дело
позволить Дазаю отсосать ему, и совсем другое, когда глаза Дазая находятся на
одном уровне с его задом, — Ты хочешь, чтобы я..?
Руки Дазая успокаивающе потирают заднюю часть его бёдер.
— Тебе всё ещё нормально?
Чуя прикусывает губу, глядя вниз на член Дазая, пытаясь мысленно

успокоиться. Да, это немного неловко, и он не уверен, почему Дазай захотел
сделать это с такого угла.
— Ты серьёзно собираешься сделать мне ещё один—?

214/805
— Не минет, нет.
...Оу. Что ж. Если он хочет снова сделать это пальцами, Чуя не видит в этом
ничего такого, особенно если это ускорит то, чтобы Дазай тра—
— О боже—! — Чуя почти снова падает вперёд, его бёдра сводит судорогой,
и он прижимается щекой к бедру Дазая, — Чт... — его ноги слегка дёргаются,
когда что-то влажное, гибкое и горячее скользит по его проходу, — Что ты... —
начинает спрашивать Чуя, но затем Дазай делает это снова, и он понимает... —
Это твой..?! — его голос срывается, он пищит от шока и возмущения, и от
прерывистого скулежа это переходит в стоны, когда язык Дазая продолжает
своё занятие.
И, возможно, он не должен быть удивлён, поскольку Дазай так любит делать

подобное девушкам, но... он даже не думал, что это было вариантом, пока—
Дазай выбирает именно этот момент, когда Чуя пытается обдумать своё
собственное замешательство, возбуждение и унижение, чтобы пройтись своим
языком по его кольцу мышц, и Чую сводит судорогой, его член внезапно
полностью встал и пульсирует напротив чужого живота.
Окей, он определённо делал это раньше, и когда Чуя размышляет о том, что
Дазай подразумевал под тем, что у него был изрядный опыт анала с женщинами,
это имеет смысл, но это гораздо более напряжённо и уязвимо, чем просто
позволить Дазаю отсосать ему, и почему... почему он вообще хочет—?
Чуя тяжело дышит и ничего не соображает, его ногти впиваются в бёдра

Дазая, пока он борется с желанием качнуться назад в чужой рот, когда Дазай
отстраняется с последним движением языка.
— Чуя? — он едва слышит слабый стон в ответ, потому что в данный момент
Чуя слишком смущён и слишком возбуждён, чтобы составлять полные
предложения, — Милый?
— Ч-что? — нечётко произносит Чуя, уткнувшись лицом в бедро Дазая, будто

ему нужно спрятаться, хотя Дазай всё равно сейчас не может видеть выражение
его лица.
— Ты продолжишь?
Челюсть Чуи слегка падает.
— Ты хочешь, чтобы я... пока ты..?
Дазай поворачивает голову, ставя засос на задней части бёдер Чуи.
— Не готов к многозадачности?
Это вызов, и Чуя знает об этом, но чёрт возьми, он ведётся на него, изо всех
сил пытаясь поднять голову, ища губами член Дазая и обхватывая его головку
ртом.
И боже, скулежа, который он издаёт вокруг члена Дазая, когда язык того
215/805
снова скользит по его проходу, достаточно, чтобы Дазай убедился, что это,
вполне возможно, лучшая идея, которая у него когда-либо была.
Это приводит к немного более небрежному минету. С губ Чуи капает, когда
он неоднократно выпускает член изо рта, ахая и тяжело дыша, — и это может, а
может и нет, быть самой эротичной вещью, которую Дазай вообще испытывал.
А затем, когда Чуя одной рукой обхватывает основание, член Дазая скользит
дальше задней стенки его горла, отчего чужие пальцы ног поджимаются, пока
сам Чуя зарывается своими в матрас, язык Дазая наконец погружается внутрь,
проталкиваясь сквозь кольцо мышц, и Чуя давится членом Дазая, слёзы текут из
его глаз, когда он слепо качается навстречу ему, слишком не в себе, чтобы
смущаться, потому что...
Господиёбтвоюматькакжеэтоблятьприятно—
Язык Дазая отличается от его пальцев: влажный, горячий, чуждый, когда

изгибается внутри него, а затем он давит глубже, внутрь и наружу, и Чуя даже
не уверен, считается ли то, что он делает, минетом в этот момент, или это
просто он стонет и скулит, пока вслепую облизывает и посасывает ствол Дазая.
Но по тому, как тот дёргается под его языком, Чуя чувствует, что это работает в
любом случае.
У Дазая нет возможности предупредить Чую о своём оргазме — это один из

рисков, на которые вы идёте с этой позой, но, учитывая, как рыжий
отреагировал в прошлый раз, он не особо обеспокоен. И, как он и предсказывал,
Чуя жадно проглатывает, ловя столько, сколько может, во рту, слизывая всё, что
он в конечном итоге упустил, языком, прежде чем ослабеть, его грудь падает на
живот Дазая.
И на некоторое время они оба расслабляются, Чуя облизывает губы, а Дазай

переводит дыхание.
У него есть целый план в голове, где он драматично причмокнет губами и

повернёт голову, изображая из себя всего такого крутого, пытаясь
конкурировать с местной порнозвездой, и скажет: "Ну что, теперь ты начнёшь
считать?". Но этот план быстро рушится.
Он просто предполагал, что то, что делал Дазай — как бы это ни называлось,
— было просто чем-то, чтобы занять Чую до главного события, но внезапно руки
Дазая снова упираются в его бёдра, и он садится ещё выше, заставляя Чую
удерживать себя, и...
У Чуи нет примера для сравнения того, что то ли это Дазай крайне
великодушный любовник, или то ли это просто нормально — буквально есть
кого-то, будто это твоя последняя еда, но...
— О... О боже... — он вскрикивает, пытаясь найти опору на простынях, когда

Дазай утыкается лицом между ягодиц Чуи, чужой язык ныряет обратно внутрь, и
когда руки Чуи ослабевают, Дазай просто обхватывает его одной рукой за торс,
поддерживая, когда снова передвигает их вперёд, так что грудь Чуи
вдавливается в матрас, в то время как Дазай держит его бёдра в воздухе.
— Дазай, — невнятно говорит Чуя, слегка приглушённый простынёй, его ноги

216/805
трясутся, вздрагивая, когда пальцы Дазая впиваются в бёдра, — Пожалуйста...
— Пожалуйста..? — Дазай отстраняется, покусывая одну из ягодиц Чуи,

отчего тот подпрыгивает и тихо вскрикивает в ответ.
— Я... — Чуя жадно глотает воздух, позвоночник выгибается, когда большой

палец Дазая снова трётся о его промежность, — Я не хочу... — он задыхается,
зрение расфокусированно, — больше ждать...
— Ну, — задумчиво произносит Дазай, надавливая большим пальцем до тех

пор, пока Чуя не начинает кричать, — к сожалению, нам придётся подождать
несколько минут, потому что ты так хорошо поработал своим ртом... — он слегка
улыбается, когда Чуя чуть ли не плачет от разочарования, — Но пока, это не так
уж плохо, правда?
Он немного унижает Чую, просовывая свой язык обратно внутрь, как раз
когда рыжий начинает отвечать, вызывая резкий, очень недостойный крик.
— Ты... почему ты..!
— Вообще, — Дазай улыбается, его руки железной хваткой сжимают бёдра

Чуи, удерживая их на месте, — Я просто хочу посмотреть, сможешь ли ты
кончить вот так. Ты очень чувствительный.
Чуя хочет возразить, что нет, это невозможно, но его член уже твёрд, как
камень, и пульсирует напротив его живота, а язык Дазая с каждым движением
погружается всё глубже и глубже... Он почти уверен, что сможет, и он это
сделает, и он не уверен, что когда-нибудь переживёт это.
Дазай знает, что на данный момент этого, вероятно, многовато для чьего-то
первого раза, и что он, наверное, мог бы трахнуть Чую, когда они вернулись с
ужина, и что рыжий всё равно квалифицировал бы это как хороший опыт.
Но по двум причинам Дазай обнаруживает, что идёт за пределы "чувства

долга". Во-первых, потому что после всей херни, через которую он заставил Чую
пройти за последние несколько месяцев, Дазай считает, что разгуляться в его
первый раз — это самое меньшее, что он может сделать. Вторая причина
заключается... исключительно в эгоизме.
Когда ты спишь с таким количеством людей, как Дазай, ты часто с ними

сталкиваешься. И Дазай всегда находил это немного забавным: натыкаться на
девушек, с которыми он был раньше, вести с ними беззаботные разговоры и
знать, что, несмотря на то, что к этому моменту они были немногим больше, чем
незнакомцами, но... у них была маленькая интимная тайна, разделённая между
ними двумя.
Есть много, много вещей, которых у Дазая не будет с Чуей. Опыт, который
тот будет иметь с другими парнями, будем надеяться, парнями получше, чем он.
Но когда Дазай увидит его снова после этого — а он предполагает, что увидит,
даже если не вернётся в следующем году, — даже если Чуя будет с кем-то
другим, Дазай всё равно будет знать.
Он будет знать, как звучит Чуя, каков он на вкус, как сильно тому нравится,
когда его прижимают, какая у него мягкая кожа.
217/805
Жизнь Дазая заставила его с самого раннего возраста понять концепцию
непостоянства. Не важно, как сильно ты этого хочешь, люди не остаются рядом.
Хорошие вещи, какими бы совершенными они ни были, недолговечны.
Они ускользают в тот момент, как только попадают в твои руки.
Поэтому прямо сейчас он собирается наслаждаться Чуей так сильно, как

только может, потому что... Дазай правда не думает, что когда-нибудь захочет
кого-то настолько же сильно снова.
К тому времени, когда он вдавливает свой язык так глубоко, как только
может, сгибая его вниз, прежде чем медленно вытащить, Чуя уже на пределе,
даже не пытаясь сдержать стоны, пока вскрикивает напротив простыней, руки
сжаты в кулаки рядом с его головой, и когда самый кончик языка Дазая дразнит
его простату — это финиш, всё его тело дрожит, когда он кончает с безмолвным
криком.
Он тяжело дышит, обмякнув на простынях, бёдра дрожат от напряжения,

пока Дазай ставит на них ещё несколько любовных укусов, прижимаясь
поцелуями к пояснице Чуи, его позвоночнику, плечам.
— Теперь три... — тихо гудит он.
И он его ещё даже не трахнул.
На данный момент Чуя не уверен, переживёт ли он вообще эту ночь. Он не

откровенно устал — он был осторожен, чтобы не напрягаться слишком сильно, —
и у него ничего не болит или что-то такое, но... Он просто не уверен, способен ли
человек чувствовать себя так хорошо за такой короткий промежуток времени.
Дазай успокаивающе поглаживает его спину круговыми движениями,

ожидая, пока Чуя не оказывается полностью расслабленным, практически
мурлыча под его прикосновениями, и тогда он встаёт с кровати, направляясь в
ванную.
— Что скажешь насчёт десерта?
Чуя с трудом поднимает подбородок, наконец-то сумев выдать один сухой,

несколько холодный комментарий:
— Разве у тебя только что не было десерта?
И тут он понимает, что в данном случае это означает его задницу. Его зад
был десертом.
Он снова утыкается лицом в простыни, а Дазай в ответ заливается смехом.
— Ну, в смысле, да, но я подумал, что, может, ты захочешь чего-ниб—
— Да, да, хорошо... — стонет Чуя, его лицо в огне.
Дазай на секунду исчезает в ванной, и Чуя использует это время, чтобы

перевернуться, слегка дрожа. Сейчас тоненький голосок в его голове начинает
218/805
звучать чуть громче. Быть не может, чтобы Дазай так обращался с другими
людьми в подобной ситуации. Так ведь? Чуя вспоминает, каким холодным был
Дазай, когда они впервые встретились. Почти злобным, серьёзно. И он
сравнивает это с тем, какой Дазай сейчас.
Конечно, это не помогает, когда Чуя считает, что Дазай стал значительно
лучше только после того, как Чуя и Ширасэ расстались. Примерно в то же время,
когда Дазай вроде как начал принимать свою собственную ориентацию, что
значит... Он мог просто начать вести себя лучше, потому что начал
рассматривать Чую как потенциального сексуального партнёра. Это не
обязательно означает, что он чувствует что-то романтическое.
Он смог взять Юан на действительно хорошее свидание, просто чтобы

доказать, что может, и у него нет чувств к ней.
Но Чуя хочет думать, что он особенный. Даже если знает, что он не самый
умный, не самый интересный и даже не самый привлекательный человек, с
которым был Дазай. Просто самый неопытный.
Это даже не то чтобы Чуя думает, что он непривлекательный, нет. Он знает,

что достойно выглядит. Но он также знает, что Дазай мог спать (и, вероятно,
спал) с супермоделями. Богатыми наследницами. Чёрт возьми, даже та девушка,
с которой Чуя и Юан его застукали... Сасаки? Она красивая. Не просто вроде как
хорошенькая, а классически шикарная. Богатая. А ещё учится на инженерном.
Если бы Дазай и собрался с кем-то встречаться, то только с такой девушкой, как
она. С кем-то, с кем Дазаю не придётся прятаться, чтобы встречаться. И даже
если ничего из этого не было правдой, есть ещё...
Тот факт, что Дазай не знает. Ширасэ не знал. Тачихара не узнал бы, если бы
не то катастрофическое расставание.
И когда люди знают, они всегда делают одно из двух:
Первое: они сбегают. Чуя потерял так много друзей за эти годы, и он никогда
не чувствовал злобы из-за этого. Он знает, что это страшно. Он помнит, как это
ощущалось, потеряв свою мать. Если бы он мог сбежать от этого, он бы так и
сделал.
А если они не сбегают, то пытаются исправить это.
Состояние Чуи не обязательно смертельно. Оно могло бы быть таким, если

бы его не диагностировали раньше. Но способы лечения есть. Но ты также и не
можешь исправить это, и в тот момент, когда кто-то решает попробовать...
Чуя начинает чувствовать себя обузой.
И если бы Дазай знал... Чуя почти уверен, что тот бы сбежал. Он типичный
пример человека, у которого проблемы с обязательствами, и... быть
эмоционально привязанным к кому-то вроде Чуи... Это огромное обязательство.
Но... Чуя снова переворачивается, вспоминая.
// «Осаму-нии считает тебя самым крутым, самым прекрасным человеком в

мире!» //
219/805
Чуя просто предположил, что Дазай сказал это своему младшему брату,
чтобы продвинуть тому идею няни. Но что, если он действительно так считает?
И если Чуя больше не увидит его после сегодняшней ночи, если Дазай
правда не вернётся... Причинит ли это какой-либо вред просто... рассказать ему?
Может, не то, что он как бы... отчаянно влюблён в него или что-то такое.
Чуя не отчаянно влюблён, имейте в виду, он просто... немножечко увлечён

частью глубокого чувства личной привязанности.
Но будет ли рассказать Дазаю так плохо?
Он чувствует, что впадает в оправдание: "Ну, если я всё-таки расскажу ему,

и это не пройдёт гладко, что, если это испортит остаток ночи?". Так что... Чуя
решает рассказать ему об этом до того, как он сядет завтра в самолёт. Может
быть, не всё, но достаточно, чтобы Дазай понял.
Прежде чем он может мысленно избить себя ещё больше, чем уже, Дазай
возвращается из ванной с телефоном в руке.
— Итак, — серьёзно спрашивает он, не подозревая о внутреннем смятении

Чуи, — суфле или шербет?
Чуя наклоняет голову вбок.
— ...И то, и другое?
— Мне нравится ход твоих мыслей, чиби.
Чуя почти уверен, что именно так чувствуют себя любовницы известных
политиков в кино: он свернулся под простынями, пока Дазай открывает дверь
для двух служащих отеля, катящих их заказ — в буквальном смысле на
серебряных подносах, — наблюдая, как тот вручает им обоим щедрые чаевые,
прежде чем отправить восвояси.
— Ты часто это делаешь? — медленно спрашивает Чуя, садясь, как только

служащие уходят, простыни сползают вниз и собираются вокруг его талии.
— Делаю что?
— "Угощаешь" людей в шикарных отелях.
— Да нет, — и прежде чем Чуя получит шанс почувствовать себя слишком

взволнованным, Дазай указывает, — До того, как переехал, я "угощал" в
поместье.
Верно. В этом есть смысл.
— Поместье? В центре Токио? — Дазай мотает головой.
220/805
— Нет. Семейное поместье находится примерно в часе езды от города,
недалеко от горы Такао. Сейчас там живёт только дедушка, но большую часть
времени он проводил в разъездах, — объясняет Дазай, поднимая подносы и
перенося их на кровать. — Я в основном рос в таунхаусе, он в районе
Накамегуро.
А, ну да. Поместье. Таунхаус. Ничего необычного.
— Ты поедешь в таунхаус на праздники, или..?
— О, — Дазай мотает головой, — мы проводим праздники в поместье с моим

дедушкой.
Звучит неплохо. Чуя осторожно обозначил бы это так. Он пытается

представить себе горный домик или что-то такое, где семья Дазая смеётся у
костра и обменивается историями, празднуя Новый год. Что-то подсказывает
ему, что это, вероятно, не так, учитывая всё, что Дазай говорил о своей семье
раньше, но... может быть?
— А как насчёт тебя? — Чуя поднимает глаза и видит, что Дазай с

любопытством смотрит на него.
— А?
— Я знаю, что тебе нужно лететь домой, — задумчиво произносит Дазай, —

но ты никогда не говорил мне точно, где живёт твоя семья.
Ох. Верно.
— На Окинаве, недалеко от Нахи, — объясняет Чуя, — Но вообще я лечу в

Париж.
— Оу? — Дазай поднимает бровь.
— Ну, там семья моего отца, и мы не видели их много лет, да и моей сестре
так дешевле будет. Она сейчас учится в Нью-Йорке.
Это кажется немного странным, что они прожили вместе несколько месяцев,
но никогда не говорили о таких вещах.
Вещах, которые носят более личный характер. Честно говоря, до

сегодняшнего вечера он даже не знал, что представляет из себя семья Дазая. И
он до сих пор не знает даже элементарных вещей. Например, чем занимаются
его родители, или о его старшем брате, или... всё остальное.
— Что она изучает?
— Киноиндустрию, — тихо отвечает Чуя. — Она хочет когда-нибудь стать

режиссёром.
— О-о? — у Дазая нет ничего обычного, что можно было бы добавить к

подобного рода разговору. Он мог бы рассказать один из многих случаев, когда
он встречался с известными кинозвёздами или режиссёрами на мероприятиях со
своими родителями, но это не совсем... уместно.
221/805
Хотя серьёзно, хоть что-то из этого уместно?
Дазай провёл последние несколько месяцев, пытаясь хоть как-то зацепиться

за нормальную жизнь, но теперь он задаётся вопросом, не зря ли он это делал.
Обеспеченные ребята в Тодае были сравнительно нормальными, но... Он помнит
ночь, проведённую в больнице, в основном урывками, но... единственное, что он
помнит ярко, это то, как Чуя проверял его температуру, прижимаясь щекой ко
лбу Дазая, говоря, что так делает его собственная мать.
И Дазай думает, может, если бы он хотел знать, каково это — быть

нормальным ребёнком, то, возможно... ему следовало бы проводить больше
времени с Чуей.
Он всё ещё может, если вернётся в следующем семестре. Но... это означало
бы гораздо больше возможностей по-царски всё проебать, и Дазай делает всё
возможное, чтобы не морочить голову рыжему больше, чем он уже это сделал.
Чуя простил Дазаю то, что он совершил, когда они только встретились. То,
что он сказал. Чем больше Дазай узнаёт Чую, тем труднее ему простить себя.
— А что насчёт твоего старшего брата?
Дазай поднимает взгляд, вырываясь из своих мыслей.
— Что?
— Одасаку? Он не студент, верно?
— Он механик.
Слышать это более чем немного удивительно — что кто-то из такой богатой
семьи будет иметь такую обычную работу, и когда Чуя выглядит удивлённым,
Дазай объясняет:
— Он... у нас разные матери.
Глаза Чуи слегка расширяются.
— Оу.
— Да ничего такого, — Дазай пытается найти способ, чтобы это звучало...

нормально. — Это просто... моя мама не хотела, чтобы папа тратил семейные
деньги на его учёбу, поэтому... он пошёл своим путём.
Чуя вообще не может этого понять. Технически, его собственный отец на

самом деле не является его биологическим отцом. Мать Чуи была на втором
месяце беременности, когда встретила его, а Коё уже было три. Но насколько
Чуя понимал, Рембо был просто... Его отцом. Ему никогда не давали повода
думать об этом иначе. Особенно после того, как умерла его мать. И Чуя знает,
что это не совсем одинаковая ситуация, но...
Он всё равно не думает, что когда-либо смог бы винить ребёнка в чём-то

подобном или ограничивать его будущее. Особенно когда семья Дазая,
222/805
очевидно, могла себе это позволить...
— Знаешь, суфле скоро остынет.
Всё немного успокаивается, когда они, наконец, едят — Чуя кормит Дазая с
ложки, чтобы ели оба, пока они болтают о пустяках. Фильмы, их любимые
супергерои. Оба притворяются удивлёнными, когда обнаруживают, что им
нравится одна и та же музыка, несмотря на то, что по плакатам на стене Чуи,
наряду с футболками Дазая, было всё предельно понятно.
Чуя чувствует себя немного слишком уютно, растянувшись на груди Дазая,

кормя его, пока слушает, как тот рассказывает глупые истории о старшей
школе, смеясь, временами не веря...
Но боже, это звучит весело — гораздо веселее, чем было у Чуи, — и к тому
времени, когда они добираются до сорбета, Дазаю приходит в голову блестящая
идея, что он хочет попробовать съесть его с сосков Чуи, и это заканчивается
тем, что Чуя ругается и сотрясает воздух, толкая голову Дазая, в то время как
тот упивается замороженным десертом со вкусом манго.
— Боже, Дазай... это очень холодно, остановись—ах! — он резко вздыхает,

когда губы Дазая смыкаются вокруг бугорка, и он всасывает, сильно, вращая
языком, собирая остатки, и звучно отрывается.
— Ну, не знаю, Чуя... — он пожимает плечами, перемещаясь на другую

сторону, и опускает ложку, заставляя Чую подпрыгнуть и возмутиться, — если
ты не начинаешь петь "Crazy in Love"[18], как мне узнать, что ты хочешь, чтобы
я—ай!
— Ты когда-нибудь позволишь мне пережить это?! — скулит Чуя, дёргая

Дазая за волосы после этой пощёчины, и по крайне забавляющемуся взгляду
Дазая он понимает, о чём тот думает.
Капризный ребёнок.
— Ты же сам вбросил это в прошлый раз, помнишь? Не я, — указывает Дазай,

облизывая следующий шарик шербета, из-за чего Чуя извивается и ноет под
ним.
— Оно, — Чуя тяжело дышит, его бёдра сжимаются вместе, когда зубы Дазая
царапают кожу, — позже станет липким...
— Нам обоим всё равно нужно будет принять ванну после этого, не думаешь?
Он подловил Чую на этом, даже если рыжий всё ещё очень раздражён
холодом, покалывающим его кожу. Однако ощущение чужого языка,
пришедшего вскоре после этого, отчасти компенсирует это. И, медленно, но
верно, это меньше десерта, и намного больше отметин от губ Дазая,
посасывающих чуть ли не каждый сантиметр груди и живота Чуи, которым
каким-то чудом удалось остаться незапятнанными.
В конце концов он оказывается между ног Чуи, тарелки отставлены в

сторону и забыты, зубы царапают его бедренную косточку, когда Чуя слышит
щелчок бутылки смазки — звук, который становится знакомым на данном этапе,
223/805
и рыжий почти немного смущён тем, как его колени инстинктивно раздвигаются
немного шире на рефлекторном уровне.
Он молча умоляет, чтобы это случилось сейчас, и когда он поворачивает

голову, то видит часы на тумбочке, которые показывают, что уже за полночь, и
понимает, что Дазай удовлетворял его почти три часа. И да, Чуе удалось
испытать оргазм несколько раз, но это не то, чего он хочет...
После того, как он был тщательно подготовлен, два пальца погружаются как
ничто, есть только слабое покалывание и эта приятная жажда о большем, но
никакой боли. Чуя медленно выдыхает, поднимая бёдра вверх, делая всё
возможное, чтобы сделать это легче, будто это может каким-то образом
побудить Дазая наконец покончить с этим.
И он знает по блеску в глазах Дазая, что тот более чем осознаёт его
нетерпение, разводя пальцы ножницами у самого прохода Чуи, прежде чем
добавить ещё один, просовывая все три внутрь.
— А всегда... — Чуя закрывает глаза, пальцы ног поджимаются, когда

пальцы Дазая продолжают работать, его голова откидывается назад, — нужно
три часа, чтобы добраться... до этой части... — он прерывается с тихим стоном,
когда Дазай едва касается его простаты. Он уже довольно хорошо знаком со
строением внутри Чуи.
— Обычно нет, но... — Дазай медленно и аккуратно продолжает своё

занятие, — Завтра ты будешь рад, что я так сделал.
Что это значит—?
Чуя теряет связь с этим вопросом, когда Дазай добавляет четвёртый палец,
его мизинец двигается, чтобы присоединиться к остальным, и это не огромное
дополнение, но почему-то кажется, что разница большая, мышцы пульсируют, и
его голос ломается.
— Д-Дазай!
— М-м?
— Пожалуйста!
— Пожалуйста, что? — Дазай смотрит на него из-под ресниц, изображая

благие намерения, когда он почти всю свою руку вводит и выводит из Чуи,
смазка растеклась почти до самого запястья.
— Я... — зубы Чуи со щелчком смыкаются, и он качается вниз на пальцы

Дазая, — Что, чёрт возьми, ты имеешь в виду, "что"?! — наконец огрызается он,
не подозревая, как сильно Дазай очарован его сокрушениями, — Это не чертов
кружок по вязанию!
Пальцы Дазая резко сгибаются, и раздражённые слова Чуи превращаются в

искажённые стоны.
— Подожди, правда? Как неловко...
224/805
— Дазай, пожалуйста—
— ...Я работаю пальцами и языком со всеми в своём кружке для вязания уже
много лет...
— Как же я тебя ненавижу... — скулит Чуя.
— Теперь я начинаю думать, что не все были там из-за шарфов...
— Я убью тебя!
— Попроси меня, Чуя.
— Сделай это... — нечётко произносит Чуя, прерывисто дыша, и Дазай

прищёлкивает языком к нёбу.
— Сделать что?
Чуя открывает глаза, поднимает подбородок, чтобы бросить на того

свирепый взгляд, но обнаруживает, что Дазай не сдвигается с места.
— Вслух?
— Нет, на языке жестов, — Чуя пытается пнуть его за это, но его колено
оказывается прижатым к матрасу, и от силы этого он стонет, его голова
откидывается от разочарования.
— Ты знаешь, что я имею в виду...
Дазай вдруг подталкивает себя наверх, подпирая себя одной рукой у головы
Чуи, другой продолжая двигать пальцами внутрь и наружу, и теперь, когда их
глаза находятся на одном уровне, всё кажется немного более... интенсивным.
— Неужели так сложно сказать: "Пожалуйста, Дазай, я хочу, чтобы ты

трахнул меня"? — он задаёт вопрос, и лицо Чуи уже вспыхивает в ответ. — О,
если слово "трахнуть" — это слишком, я также принимаю: "возьми меня", "завали
меня", "войди в—".
— Я могу сказать это! — рявкает Чуя, не в силах говорить так внушительно,

как ему хочется, его голос непрерывно дрожит от возбуждения.
— Я весь внимание, — самое замечательное — это что Чуя думает, что Дазай
саркастичен, но это вообще не так, он просто лучше маскирует своё собственное
отчаяние под доминирование, глядя на Чую, пока костяшки его пальцев
скрежещут друг о друга внутри него.
Чуя зажмуривается, тяжело дыша. Он ненавидит это, ненавидит, ненавидит.
— Д-Дазай... — начинает он, вцепившись руками в чужие плечи, — ...не мог

бы ты, пожалуйста... — его лицо нагревается всё сильнее, а потом эти пальцы
медленно выходят из него, и он ахает, дрожа от потери. Его глаза медленно
распахиваются, встречаясь с морем янтарно-карего цвета, отражающего свет
лампы, и...
225/805
О боже, он прекрасен прямо сейчас, и Чуя так, блять, слаб.
— Трахни меня, — последние слова вылетают очень легко, даже если губы
Чуи дрожат, а лицо в огне.
— Да? — Дазай не звучит самодовольно, он говорит с благоговением, и Чуя

беспомощно кивает. И в этот момент Чуя не знает, что Дазай никогда не слышал
слов, которые он собирается сказать, или того воздействия, которое могут
оказать мольбы, движимые похотью —
— Дазай... — он жадно глотает воздух, почти сильная дрожь сотрясает его

тело, когда он чувствует, как Дазай смазывает свою длину, — Ты... Ты нужен
мне.
На мгновение Дазай замирает, и эти слова рикошетом проносятся в его

голове, как искра в куче спичек, поджигая всё вокруг.
Он кому-то нужен.
Не просто кому-то.
Чуе.
Он нужен Чуе.
Требуется минута, чтобы его мозг снова начал работать, и как только это
происходит, губы Дазая находят губы Чуи — медленно, глубоко, так интимно,
что Чуя почти чувствует, что может заплакать от этого.
— Я никуда не уйду, — шёпот в ухе Чуи, когда они размыкают поцелуй, такой
тихий, что он почти задаётся вопросом, не было ли это просто желаемое за
действительное, что-то, что произошло только в его голове.
Чуя никак не ожидал, что Дазай сделает это вот так, лицом к лицу, ноги Чуи
сцеплены вокруг его бёдер. Потому что это кажется таким личным, и... как будто
Чуя не сможет скрыть то, что чувствует...
И, возможно, Дазай не хочет, чтобы он скрывал.
Чуя не волнуется, что это может быть больно, или что он не будет хорош в
этом — его предыдущий опыт с Ширасэ вообще является запоздалой мыслью,
когда головка члена Дазая, наконец, касается его. Он просто хочет этого.
Настолько, что его руки сжимаются вокруг шеи Дазая, он задыхается у губ
того, когда прижимается к нему, грудь к груди, так близко, что каждый глоток
воздуха, проходящий через их лёгкие, кажется общим. И когда Дазай, наконец,
надавливает внутрь, это первый раз, когда тело Чуи делает именно то, что он
хочет, открываясь и принимая его с лёгкостью.
И несмотря на всё предвкушение и беспокойство, которые Чуя почувствовал,

когда впервые увидел размер Дазая, прямо сейчас он ощущается идеально
подходящим.
Это медленно, заполняя его до самого предела, и к тому времени, когда

226/805
Дазай полностью в нём, Чуя не знает, где заканчивается его тело, и начинается
тело Дазая. Он чувствует себя окутанным, открытым, он чувствует себя в
безопасности.
Будто с тех пор, как Дазай впервые вставил в него свои пальцы, тело Чуи
безмолвно жаждало большего, но он не знал, чего именно. И вот чего.
Они держатся друг за друга, тело Чуи слегка дрожит, пока он

приспосабливается, чужие губы касаются его лба, щёк, подбородка, и Дазай
проходит через свои собственные осознания.
Это всегда было прямо здесь.
Затаившись на задворках его сознания, рядом с годами невылеченной

депрессии, проблемами недостатка внимания, всеми остальными вещами,
которые он боится чувствовать, потому что это сделает их реальными.
— Могу я..?
— Д-да!
Первый толчок его бёдер такой медленный, такой неглубокий, но его всё
равно достаточно, чтобы Чуя прижался к нему ещё крепче.
Дазай знает.
Оно застряло у него под кожей, прямо за его зубами, пугающее и

неуправляемое.
Я люблю тебя.
Не "Ты мне нравишься", не "Мне на тебя не всё равно".
Не как друга. Не как кого-то, с кем он собирается поехать в аэропорт и

попрощаться.
Есть так много вещей, которые Дазай хочет сказать Чуе, и "прощай" никогда
не будет одним из них.
И это несправедливо.
Дазай совершенно уверен, что ни один из его родителей никогда никого по-
настоящему не любил, даже в самом начале. Было время, когда он в первый раз
помогал матери собирать вещи, когда ему показалось, что он скорбел по кому-
то, но никогда не знал, по кому именно.
Брак — это отношения, но когда Дазай был маленьким, они казались

сплоченной единицей, которая скрепляла его детство. И узнать, что они
притворялись, и что это никогда не было реальным, это бросало тень на всё.
Такую, которая нависает, которая заставляет каждые отношения, к которым он
прикасается, ощущаться поверхностными и временными, и Дазай чувствует, что
с тех пор он бежал от этого.
И боже, он так устал.

227/805
Он знает, кто ему нужен. Дазай уже держит его. Даже если знает, что
недостаточно хорош, что Чуя заслуживает большего, чем он. Если бы Дазай
стоил того, ну...
Люди бы оставались рядом, верно?
— Д-Дазай... — дыхание Чуи прерывистое и разбитое, когда его пальцы

впиваются в чужие плечи, — Мне... Мне нужно—
Дазай снова целует его, на этот раз глубже, его бёдра двигаются в
медленном, постоянном ритме, последовательно ударяя в правильные места, из-
за чего Чуя расслабляется всё сильнее и сильнее, так что он может выходить
немного больше с каждым толчком, и следовательно войти глубже, заставляя
рыжего трястись.
Дазай думает, что его это устроит.
Люди, которых он любил больше всего в своей жизни — это, как правило, те,
кто причинил больше всего вреда. Это не значит, что он любит их меньше, даже
если притворяется, что это так.
Чёрт возьми, если бы его действительно не волновало мнение отца, он бы

бросил учёбу уже через неделю. Он бы не пошёл на биологический. Он бы не
учился по-настоящему, не считая подкупа Чуи. И он бы не волновался так сильно
о том, что сделает его отец, если узнает, если бы Дазай втайне так отчаянно не
нуждался в его внимании.
Так что, даже если он не сможет иметь Чую так, как хочет, Дазая это
устроит. Он привык быть на полпути к отношениям, семейным, дружеским и
прочим.
Ты можешь быть наполовину влюблён в кого-то и держать это при себе,

верно?
...Верно?
Дазай продолжает колебаться между тем, чтобы говорить это про себя, и
мыслью, что он должен сказать это вслух. С каждым толчком он чувствует, что
умирает от желания произнести это, и если он этого не сделает, то может сойти
с ума.
И когда Чуя скулит, что хочет больше, ну... это похоже на лучшее отвлечение
из всех возможных.
Пальцы Чуи становятся когтями на лопатках Дазая, когда тот начинает

набирать темп. Даже со всей смазкой в мире, всё равно каждый раз есть это
трение, когда Дазай выходит. Внутренние стенки Чуи инстинктивно пытаются
затянуть его обратно, и когда он входит обратно, Чуя видит звёзды за своими
веками.
Боже, как хорошо.
Чуя не может сейчас придумать более высокопарных, более

228/805
интеллектуальных прилагательных. Просто хорошо, так, блять, хорошо,
идеально, словно это было сделано, чтобы войти в него, будто если Чуя не
получит этого больше, он может умереть. Его бёдра дрожат, они слабы, но он
всё равно подтягивает их выше вокруг талии Дазая, скрещивая лодыжки на
чужой пояснице, используя это как рычаг, чтобы встречать его толчки.
— С... — глаза Чуи закатываются назад, когда головка члена Дазая постоянно
задевает простату, врезаясь в неё, а затем снова через неё тянется, когда он
выходит, — Сильнее...
Дазай узнаёт сейчас (и, очевидно, будет заботливо относиться к этой

информации позже), как именно звучит Чуя, когда, что ж... Он просто безумен от
желания.
— Мне кажется... — Дазай тяжело дышит напротив чужого уха, пытаясь

найти хоть какую-нибудь сдержанность, — это может быть... слишком...
— В... всё равно, — с трудом отвечает Чуя, царапая его спину, выгибая шею,
когда Дазай начинает посасывать точку его пульса, и Дазай ошеломлён тем,
насколько тот сейчас открытый, — Мне это нужно... п-пожалуйста, я...
О боже. Ладно. Ладно.
Дазай почти слышит, как его сдержанность лопается, словно драматический

звон струны арфы в его голове, а затем...
Руки Дазая скользят вниз от того места, где они покоились у головы Чуи,
находя бёдра того, и Чуя скулит, когда он расцепляет их с чужой спины... Но тут
Дазай закидывает ноги Чуи себе на плечи, наклоняясь так, что рыжий
практически сгибается пополам, и когда он входит снова...
Чуя кричит.
Он не уверен, было ли это ругательство или имя Дазая, возможно, что-то

между, но это не важно. Всё, что для него важно, — это то, как Дазай начинает
упорно входить в него, до такой степени, что Чуя слышит, как их тела сливаются
вместе со звучным шлепком после каждого толчка.
И теперь кажется вполне правдоподобным, что Дазай сломал кровать, что он

мог бы даже сломать кровать Чуи в общежитии, если бы они попытались
сделать это там, и господи, Куникида мог бы просто сдаться и вызвать
экзорциста вместо того, чтобы пытаться войти и проверить их, с криками,
которые сейчас издаёт Чуя.
Это отличается от того, когда Дазай трогал его пальцами раньше. Это было
медленное, последовательное нарастание, когда подушечки его пальцев
постоянно тёрлись о простату Чуи, играя с ним, заводя его.
Это ощущается так, будто в животе у него горящий узел, и каждый раз,
когда бёдра Дазая попадают точно под нужным углом, этот узел становится
немного туже. Но теперь Дазай ударяет по нему каждый раз, не слишком мягко,
и этот узел затягивает до критической точки, увлекая за собой Чую.
— Я... — выкрикивает Чуя, нащупывая руками лицо Дазая, притягивая его к

229/805
себе для очередного поцелуя — неуклюжего и нескоординированного, но ни
одному из них до этого, кажется, нет дела, — Дазай, я близко...
— Хорошо, — рычат в ответ, посасывая чужую нижнюю губу, вбиваясь с

такой силой, что кровать скрипит, чувствуя под собой спазм Чуи, — Сколько это?
— Ч... — Чуя запинается, пытаясь сформулировать слова, но Дазай, похоже,

почти решил сделать невозможным произнести их, прижимая бёдра Чуи к своей
груди, толкаясь изо всех сил.
(Что, с этого угла, довольно внушительно.)
И тело Чуи просто разрывается.
Кульминация настолько интенсивна, что Чуя почти уверен, что теряет

сознание на половину её времени, его тело просто превращается в безвольный
хаос дрожи и стонов, когда Дазай мягко качается в него, позволяя ему пережить
это.
И когда Чуя наконец получает кислород, чтобы говорить, он шепчет

сломанным голосом:
— Ч-четыре...
Губы Дазая повсюду, они скользят по лицу Чуи, шепча нежные,

бессмысленные фразы, которые Чуя не может понять, но это успокаивает. И
когда Чую начинает отпускать, его бёдра дрожат, они измучены от того, что
свисают с чужих плеч... и он кое-что обрабатывает.
Как правило, в фильмах, романах, небольшой части порно, которое Чуя

смотрел — однажды Дазай подколол его по этому поводу, — кульминация в
сексе с проникновением имеет тенденцию быть большим финалом. Тем, где оба
партнёра кончают одновременно, дрожа, когда они оба находят своё
освобождение.
Но Дазай всё ещё очень твёрд внутри него, пульсирует напротив внутренних
стенок Чуи, и поначалу Чуя чувствует приступ неуверенности, задаваясь
вопросом, что, если Дазай просто не наслаждался этим так же сильно, как он—
И тогда Дазай тычется носом в подбородок Чуи, заставляя того повернуть

голову в сторону, чтобы прошептать ему на ухо:
— Помнишь, что я недавно сказал тебе?
Ресницы Чуи трепещут напротив его щёк, когда он напрягается, пытаясь

вспомнить что-то из сказанного Дазаем, что имело бы отношение к этому
конкретному моменту, и...
// «Парни тоже так могут, чтоб ты знал.» //
Глаза Чуи слегка расширяются, и у него нет шанса ответить, прежде чем
Дазай выходит из него, оставляя Чую дрожащим и пустым. В усталых мышцах
его бедёр появляется облегчение, когда они соскальзывают с плеч Дазая.
230/805
На какую-то секунду Чуя вбивает себе в голову, что Дазай просто пошутил,
что Чуе нужно будет отсосать ему или что-то из этой серии, но...
Чую переворачивают на бок, притягивая до тех пор, пока его спина не

окажется вровень с грудью Дазая. Одна рука скользит под его бедро,
подтягивая вверх и назад, пока нога Чуи не упирается в чужое бедро, оставляя
его хорошо открытым для Дазая, чтобы тот вошёл обратно.
Чуя вздрагивает, его мышцы крепко сжимают Дазая, а голова откидывается

тому на грудь. Сперва это не слишком накрывает — просто возвращение того
приятного ощущения заполненности вместе с ощущением очень тесного
контакта кожи с кожей. Дазай прижимается всем телом к телу Чуи, скользкие от
смазки и их собственных жидкостей бёдра того трутся о его собственные, что
очень облегчает Дазаю задачу проникать в Чую, но...
Затем он наталкивается на его простату, и член Чуи дёргается против его

воли, его мышцы дрожат от перевозбуждения, нервы напряжены до предела, и
когда он вскрикивает, Дазай наклоняет его голову назад для ещё одного
поцелуя.
— Д-Дазай, я... — Чуя прижимается губами к его губам, одной рукой цепляясь
за простыни, а другой пытаясь запутаться в каштановых волосах, — Я не могу...
Дазай успокаивающе шикает на него, утыкаясь в шею, прижимаясь

поцелуями к нижней стороне подбородка, к точке пульса, к затылку, и Чуя всё
ещё сомневается, что у него может быть несколько оргазмов подряд, как Дазай
подразумевал до этого, но...
Блять, это так много, что почти больно, у Чуи по щекам текут слёзы от
сверхстимуляции, но...
Это всё ещё очень хорошо, до такой степени, что кажется, будто мозг Чуи
плавится, и всё, что он может сделать, это поцеловать Дазая в ответ, его тело
дрожит напротив чужого, прерывистые вздохи вырываются из него, когда одна
из рук Дазая тянется, чтобы поиграть с его сосками, перекатывая один под
большим пальцем.
И становится только хуже.
— Ты так прекрасен сейчас... — и это даже не похоже на то, что Дазай

специально заводит его, не тогда, когда он стонет ему в ухо, звуча так же
разбито, как Чуя чувствует себя, его пальцы впиваются в ногу рыжего, — так
хорош для меня...
Чуя может свалить слёзы на своём лице на сверхстимуляцию — потому что

он уже плакал раньше, — он не эмоционален из-за этого, это было бы—
Зубы Дазая царапают его лопатку, когда его бёдра нажимают вверх, вровень
с задом Чуи, когда он трётся о его внутренние стенки, и Чуя плачет, его рука
сжимается в волосах Дазая, когда он цепляется, его тело содрогается.
— Такое ощущение, будто я могу остаться в тебе навсегда... — бормочет

Дазай напротив рыжих волос, его бёдра едва отрываются, когда он входит
231/805
медленными кругами, непрерывно нажимая на простату Чуи, пока тот рушится
напротив него, находясь практически в истерике от напряжения.
И оказывается, Дазай был прав.
Чуя не уверен, выходит ли из его члена вообще что-нибудь на этот раз, но

интенсивные, ослепляющие волны удовольствия, сотрясающие его тело прямо
сейчас, чертовски похожи на ещё один оргазм.
Дазай слушает. Гордые, ревнивые маленькие демоны в его затылке

напевают с восторгом, когда Чуя рыдает "Пять", хотя его не спрашивали.
Очевидно, он более чем осознаёт тот факт, что полностью потерял контроль,
и что он движим только рациональными причинами, если его великий план
состоит в том, чтобы заставить Чую игнорировать все другие очень токсичные
черты Дазая, заставляя того пристраститься к его члену... что ж. Судя по тому,
как Чуя слепо качается навстречу ему, слабо трахая себя на длине Дазая, это не
кажется худшей идеей, которая у него когда-либо была.
Но Дазай знает, что он медленно смещается с попытки дать Чуе

впечатляющий первый раз, к желанию показать тому, какие должны быть его
второй, третий, и последующие разы, портя всех остальных для Чуи... и это
довольно несправедливо делать, когда Дазай знает, что не сможет довести до
конца.
Но это не мешает ему толкаться в рыжего, будто он может умереть, если

остановится, и Чуя такой тесный в этом положении, вес его бедра усиливает
сужение мышц, постоянно сжимаясь вокруг него, затягивая внутрь. И это почти
ослепляющий жар, опаляющий каждый сантиметр его тела, будто всё существо
Дазая просто объято пламенем, и Дазай совершенно доволен тем, что горит
заживо.
И когда ты соединяешь это с неровными вздохами и стонами, которые издаёт

Чуя, слабое копошение его пальцев в волосах Дазая... Дазай не может отрицать
тот факт, что и ему испортили всех остальных.
— Могу я... — он прижимается к горлу Чуи, тяжело дыша, одной рукой крепко
обхватывая того за талию, прижимая к себе очень крепко, когда его собственная
кульминация начинает приближаться, — Ты хочешь, чтобы я...
Дазай никогда не трахал кого-то так без презерватива, поэтому никогда не

был вынужден спрашивать, можно ли кончить внутрь в пылу момента, или же
Чуя хочет, чтобы он вытащил, и он обнаруживает, что ему шокирующе трудно
сейчас сформулировать этот вопрос.
Но на этот раз Чуя, похоже, понял, и Дазаю даже не пришлось разжёвывать

это ему, он качает головой:
— Д-да... — его голос такой надломленный и отчаянный, что Дазай не уверен,

на самом деле ли тот имеет это в виду, или он просто настолько не в себе, но...
— Я... — Чуя поворачивает голову, затягивая Дазая в поцелуй, его мышцы
сжимаются в тиски вокруг члена того, — Я х... хочу, чтобы ты...
Дазай зажмуривается, целуя Чую в ответ изо всех сил, прижимая его так
232/805
крепко, когда толкается в него ещё один, два, три раза, прежде чем его
кульминация, наконец, достигает вершины, и он изливается внутрь Чуи с низким
стоном, прямо из его груди, обнимая Чую другой рукой, практически полностью
обвиваясь вокруг него, окружая, пока они оба дрожат.
После всего этого Чуя не может сказать наверняка, сколько раз он на самом
деле кончил. После оргазма номер пять ему казалось, что... он никогда не
переставал, пока Дазай наконец не обмяк внутри него. Поэтому он не уверен,
оргазм номер пять просто длился несколько минут или у него было
бесчисленное множество небольших кульминаций в течение этого времени.
В любом случае, он абсолютно истощён, дрожит и ослаб, когда Дазай

выходит, бёдра ёрзают от странного, влажного ощущения семени Дазая,
вытекающего из него.
Он не совсем жалеет, что сказал Дазаю кончить внутрь. В то время это

казалось очень горячей идеей, но теперь это немного неудобно и липко.
И на данный момент Чуя чувствует себя по-настоящему благодарным за то,

что он не девушка, потому что он почти уверен, что именно так люди и
беременеют, потому что Чуя не рассматривал никаких практических
соображений, когда по сути дал Дазаю зелёный свет.
Но его внутренние размышления о том, нравится ему или нет ощущение

спермы, вытекающей из его задницы, смешиваются с ощущением того, как
Дазай утыкается в него, пальцы гладят живот Чуи, когда тот прижимает его к
себе.
Когда они оба, наконец, дышат нормально, и Чуя благодарит свою

счастливую звезду за то, что он вообще спросил своего врача, можно ли ему
заниматься сексом таким образом, потому что если бы он этого не сделал, то
был бы обеспокоен ближе к концу.
Дазай прижимает поцелуй к ямочке за его ухом, протягивая руку, чтобы

заправить волосы Чуи — которые спутались до такой степени, что их может
спасти только душ — за уши.
— Итак, — произносит он с фальшивой беззаботностью, — теперь у тебя был

секс.
Чуя издаёт тихий фырк, всё его тело болит в знак протеста, когда он
переворачивается, положив лицо на грудь Дазая, слишком устав, чтобы думать о
том, сочтёт ли Дазай это прилипчивым или странным. И судя по тому, как Дазай
прижимает его к себе, уткнувшись лицом в волосы Чуи, тот, кажется, не против.
— Нам нужно в ванну...
Чуя стонет, крепче обнимая Дазая за талию, и мотает головой.
— Я оч' устал...
Дазай мягко улыбается, его пальцы гладят поясницу Чуи, аккуратно

массируя то место, где Чуя уже начинает чувствовать ломоту.
233/805
— Я знаю, но ты правда не хочешь оставаться так всю ночь...
— Можно мне сначала вздремнуть? — тихо умоляет Чуя, не отрывая лица от

груди Дазая, и тот вздыхает, не в силах отказать ему в этом.
— Я разбужу тебя через полчаса, хорошо?
— Мгм...
— Так что не капризничай из-за этого.
Ему отвечают небольшим уставшим: "Иди ты, я не... не капризный...", и он

фыркает, позволяя Чуе расположиться у себя на груди.
— Точно. Точно.
Когда Чуя, ослабнув, отключается на нём, глубоко и мирно дыша в его

объятиях, Дазай испускает тихий вздох облегчения.
Там был момент — прямо перед тем, как он развалился на части, — когда он
почти сказал это. Слова были прямо там. Чёрт, Дазай думает, что мог
прошептать это, но Чуя определённо не слышал. Сейчас, когда тот в отключке, и
Дазай уверен в этом, чувствуя, как рыжий превращается в мёртвый груз на
нём...
Дазай пробует.
Он говорит это тихо, при тусклом свете лампы, его пальцы гладят волосы
Чуи.
— Я люблю тебя.
Произнося эти слова, чувствуя их тяжесть на своих губах — это

окончательное подтверждение того, что они правдивы. Он, Дазай Осаму,
влюблён в Накахару Чую.
Что само по себе кажется жестокой шуткой.
Потому что Чуя прекрасный, умный и внимательный, а Дазай, объективно,

ужасный человек. Он это знает. Возможно, то, что он оказался таким, не его
собственная вина, но это не оправдание того, что он постоянно был хреновым
человеком в течение последних нескольких лет.
Когда он вспоминает всё то, через что заставил пройти Одасаку... и боже,
что он тогда сказал Чуе... Дазай успешно установил планку так низко, что Чуя
даже не заметил к чему вёл Ширасэ.
Да, он винит себя за него, не говоря уже о том, как Чуя рыдал после этого. И
это воспоминание вспыхивает перед его глазами, когда он думает о том, как это
будет, когда он причинит боль Чуе.
Потому что Дазай обращает внимание, он не идиот. Он знает. Если бы он

признался, если бы попросил Чую быть с ним — он знает, что Чуя сказал бы "да".
234/805
Он не говорит, что Чуя безумно влюблён в него, даже он не настолько
самоуверенный, но он знает, что привлекает Чую, и что он определённо тому
нравится.
И может быть, если он правда постарается, Дазай сможет притвориться

хорошим парнем на несколько недель. Может, месяцев.
Он мог бы говорить все правильные вещи, открывать двери, ходить на

свидания, чёрт возьми, он, вероятно, мог бы раскидываться широкими жестами.
Но в конце концов он всё испортит.
// — Милый... // — он до сих пор помнит ненависть в её голосе, — // любить кого-

то — самый лёгкий способ причинить ему боль. //
Он думал, что самый простой способ избежать этого предсказания — никогда

не стать его жертвой, но пророчество было самореализующимся.
// — Ты думаешь, что твой отец смог бы когда-нибудь причинить мне такую

боль, если бы хоть немного не любил меня? //
Дазай вообще не знает, любил ли её когда-нибудь его отец. Это не ясно, так
или иначе. Но он знает — он не лучше, чем отец. Может, он хочет верить в это,
но не может. И, возможно, это саморазрушительное отношение — не более чем
оправдание того факта, что он напуган, но...
Помимо его собственной неуверенности и, может быть, небольшой детской

травмы — это реальность того, что произошло бы, если бы они были вместе.
Жизнь Чуи никогда не была бы прежней.
Ацуши ходит в школу в Лондоне не потому, что отец Дазая холодный,

садистский человек, который хотел оторвать его от всего знакомого — он там в
качестве меры предосторожности против японских СМИ. И если бы Дазай был
публично с Чуей, тогда...
Дазай может справиться с вторжением в его личную жизнь, с пристальным

вниманием. Он с этим вырос. Его родители использовали его (знал он об этом
или нет), как средство проецирования счастливого брака на средства массовой
информации, прежде чем он научился ходить.
Но заставить Чую пройти через это?
Это совсем другая история, и у Дазая нет интеллектуальных способностей,

чтобы решить, сможет ли Чуя справиться с этим. Дазай не может подвергать его
этому.
Но, может быть... Дазай думает, что когда вернётся домой к своей семье...
Он сможет рассказать кому-нибудь об этом.
О нём.
235/805
Если вдруг кто сомневается в реальности 5 оргазмов за ночь и думает, что

Эмили садистка, — люди сами проголосовали за послать в пизду реализм, пусть
кончает 5 раз:
https://gyazo.com/6732db46a451f0d53ef1955b98494f75
тыща экскьюзми, меня засосал геншин и перевод другой ау, больше таких
больших перерывов не будет хД (по крайней мере не по моей вине)
а еще мне очень жаль за уже добавленные и только грядущие метки, потому что
со стороны это выглядит как порно ау, а не история про физического и
ментального инвалидов:D
236/805
13. Я рад, что мы были соседями
Чуя шевелится, слегка недовольный тем, что его разбудили, когда

Дазай мягко толкает его в плечо.
— Нет... — стонет он, мотая головой и прижимаясь обратно к груди Дазая,

отчего его друг фыркает и качает головой.
— Я дал тебе час.
Глаза Чуи неохотно открываются, скользя взглядом к часам, и... Сейчас

полтретьего ночи. Так что он реально дал час.
— Не хочу двигаться... — бубнит Чуя, едва способный шевелить пальцами

ног.
— Я не собирался заставлять тебя ходить, — говорит Дазай, — мне просто

нужно, чтобы ты сел.
— Не... хочу...
— Какой капризный.
— Эй!
Нравится это Чуе или нет, но в конце концов его уносят в ванную на руках
Дазая.
— У людей всегда так ломит в первый раз? — мямлит Чуя, морщась, когда
Дазай опускает его на душевую скамью — частично от холодного мрамора
напротив его голой кожи, но на самом деле потому, что его нижняя часть спины
и бёдра уже болят, даже спустя всего час.
— В первый раз обычно хуже, — отвечает Дазай, зная, что было бы намного
хуже, если бы Чуя не был очень тщательно подготовлен. — Но мы... чутка
переборщили.
— Чутка? — сухо переспрашивает Чуя. Он честно собирается смыться, когда

они будут уходить, чтобы не смотреть ни на кого из прислуги, потому что он
даже не хочет думать о том, с чем им придётся иметь дело.
— Это был мой первый раз с парнем, — пожимает плечами Дазай. — Я хотел
получить всесторонний опыт.
Верно. Чуя слегка напрягается при этой мысли. Технически, это был первый
раз, когда Дазай делал минет. Его первый раз, когда он трахал парня, и...
Он уже настолько хорош.
Господи иисусе.
Чуя едва может поднять руки над головой, но это и не нужно. Дазай моет его
в душе с головы до ног, с внимательностью, которую Чуя находит немного
237/805
нехарактерной, но успокаивающей.
Он помнит, как Дазай держал его после — в первый раз, когда они
развлекались подобным образом. Он помнит, как тот сказал, что это был его
способ помочь Чуе перейти от 3 к 7. И по шкале уязвимости Чуя чувствует себя в
лучшем случае на 1.5, так что... то, как Дазай осторожно использует съёмную
головку душа, чтобы смыть с него шампунь... Это помогает. И это только на
сейчас, поэтому Чуя решает погрузиться в это, наслаждаясь, пока может.
Но Дазай, специально или нет, отбрасывает эту маленькую тень сомнения на

всё.
Это происходит, когда они в ванне. Горячая вода помогает напряжённым

мышцам Чуи расслабиться. Он устроен между ног Дазая, прислонившись спиной
к его груди.
Дазай странно тих, довольствуясь тем, что просто расчёсывает мокрые

волосы Чуи или работает над тем, чтобы снять напряжение с плеч рыжего. Но
последние несколько минут он просто держал Чую, сидя в умиротворённом
молчании. Достаточно долго, чтобы Чуя решил, что тот заснул, но когда он
оглядывается, то видит, что Дазай смотрит на него с непроницаемым, надо
признать, мягким выражением лица.
— ...Что? — медленно спрашивает Чуя.
Ответ Дазая... он такой спокойный, будто в этом нет ничего нового, и он

говорил это раньше, но только во время секса.
— Ты прекрасен, знаешь.
Чуя уставился, его челюсть слегка упала, а сердце пропускает один, два, три
удара.
До этого у Дазая был смысл это говорить. Вы говорите комплименты кому-то,

когда они отсасывают у вас, или когда они позволяют вам трахать их. Но
говорить это сейчас, это...
— Правда? — Чуя внутренне морщится от этого ответа, потому что он звучит

очень удивлённо и недоверчиво, и пытается исправиться, — В смысле... с чего
такие мысли?
Дазай долго молчит, его пальцы скользят вдоль подбородка Чуи, вниз по
шее.
— Иногда кажется, что ты не знаешь, — комментирует он, не осознавая, как

заставляет мозг Чуи барахлить, — И это было бы очень обидно.
Чуя отворачивает голову, устраиваясь поудобнее на чужой груди.
— Я знаю, что хорошо выгляжу.
Дазай хмыкает, уткнувшись подбородком в волосы Чуи.
— Но это не то, что я сказал.

238/805
— Видел бы ты мою сестру, — рыжий тихо вздыхает. — Она работала
моделью, чтобы оплатить обучение в универе.
Дазай почти уверен, что Чуя тоже мог бы стать моделью, если бы захотел, но
сейчас не об этом.
— Должно быть, семейное сходство.
Чуя закатывает глаза, наклоняется вперёд, находя в себе остатки сил, чтобы
перелезть через бортик ванны, и тянется за телефоном на тумбе, а после
возвращается назад.
— Нет, смотри... — он открывает свой инстаграм, прокручивая профиль, пока

не находит фотографию, где она стоит, прислонившись к скамейке в
центральном парке, обнимая свою девушку и широко улыбаясь. — Видишь?
Дазай окидывает её взглядом. Сходство есть — от цвета волос до изгиба её

улыбки.
— Понимаю, почему она модель, — потому что она красивая. Тут даже и
спорить не нужно. — Но как это умаляет моё мнение о тебе?
Чуя не может выразить это словами. После того, как он прошёл через такое
количество сканирований, тестов, когда его тщательно обследовали незнакомые
люди, снова и снова... Он перестал воспринимать собственное тело как объект
влечения, видя его скорее как... проблему. Препятствие, которое он постоянно
пытается обойти.
Поэтому, вместо того, чтобы попытаться соврать, что, как Чуя знает, не
сработает, потому что из него хреновый врун, он пытается перевернуть тему.
— Ага, ну, ты тоже красивый.
Дазай замирает. Чуя не пытался снять с него бинты, когда они занимались
сексом — что было впервые, в прошлом большинство девушек совершали
попытки, и каждый раз Дазай останавливался и говорил, что предпочёл бы,
чтобы они этого не делали, — но сейчас их нужно было снять во время душа, и
их до сих пор нет. И ну да, Чуя полумёртв, и да, он почти всё время был отвёрнут
от Дазая...
Но Дазай знает, что он видел.
Не то чтобы его шрамы были огромными, глубокими или особо

шокирующими, но...
Глядя на них, можно понять, откуда они появились.
И обычно людям от этого не очень комфортно.
— Ты не обязан рассказывать об этом, — тихо говорит Чуя до того, как Дазай

что-либо сказал. Его пальцы скользят вниз, упираясь в чужое предплечье,
большой палец нежно поглаживает один из шрамов. — Если не хочешь.
239/805
Дазай прикусывает губу. В целом, реакция его родителей заключалась в том,
что он делал это для привлечения внимания.
Так что они игнорировали.
И так продолжалось до тех пор, пока Дазай не провёл лето с Одой на втором
году старшей школы, и его брат ввёл несколько драконовскую меру[19]
принуждения Дазая раздеваться каждый божий день, чтобы тот мог проверить
и убедиться, что он прекратил.
Это было оскорбительно, унизительно, но у Оды не было ресурсов ни на что

другое, и в конце концов это сработало.
И теперь, когда прошло уже два года, Дазай предполагает, что это должно
было быть для привлечения внимания, потому что причины лучше у него нет.
Он пережил это, даже не заходя в кабинет психотерапевта, так что... Это не

может быть настолько плохо, так ведь?
— Ну, спасибо, что сказал, — это единственное, что Дазай может ответить,
потому что у него вообще нет возможности сказать что-то утвердительное.
Чуя некоторое время молчит, поглаживая большим пальцем руку Дазая.
— Шрамы вовсе не уродливы.
Губы Дазая дёргаются, он слишком устал, чтобы изображать настоящую

улыбку.
— Как скажешь.
— Они не уродливы, — настаивает Чуя, его пальцы сжимаются вокруг чужой

руки, прежде чем он поворачивается, вокруг него слегка плещется вода, и он
морщится, спина и ноги отзываются болью.
Дазай немного напрягается, когда Чуя оказывается лицом к нему, оседлав

его колени, и впервые он чувствует себя открытым, и... хочет он это признать
или нет... немного испуганным.
Он не привык быть в невыгодном положении, и когда руки Чуи поднимаются,

чтобы упереться ему в грудь, сердце Дазая колотится под его пальцами.
Чуя ждёт, что Дазай скажет ему, что он против, но когда этого не
происходит, то продолжает давить.
— Струпья уродливы, — Дазай поднимает бровь, наблюдая, как одна из рук

Чуи тянется вверх, чтобы обхватить его за шею, в то время как лицо
наклоняется вперёд, упираясь ему в грудь. — Шрамы только означают, что ты
дал себе шанс исцелиться.
Дазай замирает, его пальцы дёргаются там, где они обхватывают спину Чуи.
Прежде никто никогда не говорил это таким образом. Единственным, кто

воспринял это всерьёз, был Ода... и Дазай подозревает, что его дедушка тоже
240/805
бы так сделал, если бы знал. Но реакция его брата, когда тот увидел их, была
страхом и разочарованием.
// «Зачем ты сделал это с собой?» //
— Смотри, — Чуя убирает руку с груди Дазая, — у меня есть один, который я
когда-то очень ненавидел... — он переворачивает её, показывая Дазаю тыльную
сторону ладони, и он впервые замечает это — между костями пальцев
маленькая звездообразная отметина. — Он выглядит не прям плохо, — уточняет
рыжий, разминая пальцы, — Но раньше мне это напоминало... — Чуя вздыхает и
качает головой, — Не очень хорошие вещи, но... потом я понял, что он там,
потому что прошло время. И когда я думаю обо всём том времени, которое
прошло между мной и тем, когда я его получил... — он пожимает плечами, —
Мне становится лучше.
Дазай ещё с минуту смотрит на отметину, пытаясь понять, почему один

маленький шрам на руке Чуи может быть связан с чем-то настолько плохим, но
он понимает мораль этой истории и поднимает руку Чуи к своим губам, нежно
целуя её.
— Тебе легко говорить, — тихо говорит Дазай напротив неё.
У Чуи даже шрамы милые. Как будто Вселенная просто поднимает свою руку
и показывает Дазаю гигантский средний палец.
— ... — Чуя поджимает губы, его лицо немного теплеет от интимности этого
жеста, и он пробует по-другому. — ...Знаешь, — он пытается говорить более по-
деловому, чем он себя чувствует, — ты был бы великим викингом.
— ... — губы Дазая на мгновение замирают на руке Чуи, и он пытается

собраться с силами и не засмеяться над ним, потому что знает, что Чуя говорит
серьёзно, и есть рациональное объяснение тому, что тот говорит, просто Дазай
ещё не понял этого. — ...Думаешь? — спрашивает он медленно, его голос едва
заметно дрожит от забавы.
— Да, как бы... — Чуя морщит лоб, пытаясь вспомнить проект, над которым
он работал с другом в начале семестра, где они в конечном итоге сделали
панно, которое должно было быть своего рода спин-оффом комиксов с Тором,
поэтому им пришлось провести все эти исследования, — ты знаешь, как когда
викинги умирают в фильмах, они загружают их в лодки, а затем эти лодки
поджигают?
— ...Ты хочешь сказать, что я хорошо справлюсь с кремацией в лодке после

того, как умру?
— Нет, — стонет Чуя, пытаясь не сбиться с мысли, — это потому, что они
верили, что воины отправляются в особое место, называемое "Валгалла" или как
его там...
Или как его там. Дазай закусывает губу, сдерживая ещё больше смеха.
— Я теперь воин?
241/805
— Я хочу сказать, что, как только они добираются туда, они должны
доказать, чего стоят, рассказав свои истории в большом пиршественном зале
обо всём, что они пережили, и поделиться историями, стоящие за их шрамами, —
объясняет Чуя. — Так вот, я думаю, что хочу сказать... иметь их не так уж и
плохо. Любой, у кого есть проблемы с твоими... — он прикусывает себя за щёку,
и пока Дазай размышляет о том, что за его шрамами нет никаких достойных
историй, Чуя выпаливает: — ...тот ссыкливая сучара.
Челюсть Дазая немного падает, и когда он смотрит ему в глаза, Чуя смотрит
на него с вызывающе поднятым подбородком, типа: "Да, я сказал это".
И Дазай больше не может сдерживаться, он разражается смехом.
— Эй! Я говорю серьёзно!
— Я... — Дазай хрипит, уткнувшись лицом в шею Чуи, — Я вижу...
— Но правда, — рука Чуи сжимается вокруг чужой шеи, прижимая ближе к

себе, — они вовсе не уродливы.
Дазай, по крайней мере, верит, что Чуя верит в это.
— Ты даже не спросил, как я—
— Было больно, когда ты их получил?
— ...да, — тихо признаёт Дазай.
— И ты всё ещё здесь, — Чуя пожимает плечами, его взгляд продолжает

быть серьёзным, когда Дазай поднимает лицо от его шеи. — Так что этого всё
ещё достаточно, чтобы доставить тебя в Валгаллу или куда-то там. Честно, по-
моему, многое было бы проще, если бы мы вернулись к традициям викингов.
Похоже, у них были хорошие идеи.
— Типа как строить отличные лодки только для того, чтобы сжигать и топить
их в церемониальных целях?
— Ну, я никогда не говорил, что это практично—
— Или грабить и терроризировать деревни на юге?
— Ладно, хватит портить аналогию! — возмущается Чуя, — Я хочу сказать,

что ты прекрасен, даже если ты раздражающий, невыносимый, самодовольный,
снисходительный сук—
Он не успевает договорить, потому что губы Дазая касаются его

собственных.
Поцелуй мягкий, тёплый, и Чуя растворяется в нём, его другая рука обвивает
шею Дазая, прижимаясь ближе, и он вдыхает через нос.
Они никогда не объясняют, насколько это по-другому после того, как кто-то
увидел и коснулся каждой части вас. Как комфортно вы себя из-за этого
чувствуете. То, как Чуя может просто прицепиться к Дазаю вот так, каждый
242/805
сантиметр его тела прижимается к чужому, и он чувствует себя совершенно
расслабленно и уютно.
Или тот факт, что целовать его прямо сейчас — а Чуя даже не знает, должны
ли они сейчас целоваться, хотя он предполагает, что это может относиться к
числу "заботы после" — кажется таким чертовски естественным.
И, если бы Чуя был честен с самим собой, он бы признался, что всегда

чувствовал себя именно так. Даже в первый раз — который он всегда помнил
немного отчётливее, чем Дазай, — он чувствовал себя так же.
Наконец они отстраняются, задыхаясь и прижимаясь друг к другу, жаждя, но

они слишком измученные, чтобы заниматься этим снова.
Дазай бросает взгляд на телефон Чуи, который тот оставил на бортике

ванны. Уже третий час, и Чуя должен уехать в аэропорт чуть меньше чем через
семь часов.
— Нам надо поспать... — он вздыхает, уткнувшись в щёку Чуи, чувствуя, как

его сосед прижимается к нему чуть крепче.
— Ага, — соглашается Чуя, не отрывая лица от груди Дазая, — Наверное.
Дазай очень серьёзно относится к тому, чтобы вытереть его полотенцем,

после оставляя Чую сидеть на краю ванны в мягком белом халате, а сам уходит,
чтобы заменить простыни запасным комплектом в шкафу. Затем он
возвращается, унося Чую обратно в постель — и рыжий не жалуется, не тогда,
когда он уже дважды пытался и не смог встать.
Ему дают бутылку воды и парацетамол, и он странно смотрит на Дазая.
— У меня будет похмелье или типа того?
Дазай закатывает глаза, сурово наблюдая, как Чуя пьёт, глотая таблетки.
— Ты хочешь чувствовать себя хуже утром?
Чуя наклоняет голову набок, и он уже чувствует боль, так что... нет.
— Наверное, я просто не ожидал, что ты будешь таким... — Чуя прерывается.
Поразмыслив, он должен был ожидать. Всё, что Дазай делает за закрытыми

дверями, всегда противоречит тому, как тот ведёт себя со всеми остальными.
Когда они такие, Дазай всегда был внимательным, заботливым и... удивительно
нежным. Подразумевая, что под этим самодовольным, бесцеремонным
отношением скрывается совершенно другой человек. Одинокий, весёлый,
заботливый парень, с которым Чуя едва успел познакомиться.
— Ожидал, что я буду таким..? — Дазай моргает, ставя бутылку и

парацетамол на комод. — Каким?
Чуя прикусывает губу и раздумывает, не сказать ли это сейчас. Но он не

хочет пытаться переспать отказ, так что...
243/805
— Не, ничего, — шепчет Чуя, откидываясь на матрас. — Не знаю, к чему я это.
Дазай оставляет эту тему, и Чуя благодарен ему за это.
Он не отталкивает его, когда тот притягивает Чую в свои объятия, выключив

свет. И когда он прижимается спиной к груди Дазая, в обстановке боли этого
дня Чуя знает одну вещь.
Его руки скользят вниз в темноте, находя руки Дазая у себя на животе, и Чуя
накрывает их своими.
Это не было ошибкой.
Даже если Чуя расскажет ему утром, а Дазай ничего не ответит, или, ещё
хуже, категорически отвергнет его. Даже если Чуя никогда больше не увидит
его после сегодняшней ночи. Даже если откладывание операции было ошибкой,
и Дазай оказался его последним...
Чуя всегда будет благодарен, что Дазай был его первым.
Он уносит это знание с собой, когда его глаза закрываются, и когда сон
снова приходит к нему, он приветствует его, погружаясь в успокаивающее тепло
Дазая, окружающего его.
__________________________________
Звон будильника, ревущего незадолго до десяти утра, является

нежелательным предвестником того факта, что технически то, что между ними
было, можно назвать сексом на одну ночь.
Они не говорят об этом так, и Дазай, по крайней мере, достаточно

джентльмен, чтобы не шутить, когда Чуя ковыляет в ванную, чтобы собраться.
Чуя пристально смотрит на себя в зеркало, пытаясь понять, ощущает ли он

себя по-другому.
Он определённо выглядит по-другому: от лёгких тёмных кругов под глазами

до бесконечного множества отметин, которые усеивают его шею, ключицы,
грудь... и Чуя знает, что если он посмотрит на свои бёдра, то они, вероятно,
сейчас выглядят как поле битвы.
Он даже не имеет ничего против этого — они напоминают о том, что

произошло, и он с надеждой думает, что это займёт по крайней мере неделю
или около того, чтобы они сошли.
Ему требуется всего несколько минут, чтобы собраться и натянуть что-

нибудь презентабельное, и когда он выходит, Дазай уже одет и готов идти, так
что...
Они уходят.
Есть один неловкий инцидент в лифте, когда Чуя инстинктивно тянется к его
руке... но потом передумывает.
244/805
И это, вероятно, принятие желаемого за действительное, но он может
поклясться, что Дазай тоже потянулся к нему.
Когда они выходят из вестибюля, Дазай тянется к чемодану Чуи

одновременно со своим соседом, и когда их руки соприкасаются, Чуя
прикусывает губу.
— Я могу сам...
— Я знаю, — пожимает плечами Дазай, хватаясь за ручку и таща его за собой,

— Но учитывая тот факт, что ты едва можешь ходить...
Чуя одаривает его свирепым взглядом. Ну, на самом деле он дуется.
— Я могу ходить, — возмущается он.
Если вы определяете "ходить" как нехарактерно медленно шаркать,

опираясь на стены и перила при каждом удобном случае.
— Разумеется, мой косяк. Ты хочешь—?
— Нет, похоже, ты понял... — Чуя отмахивается от него, чувствуя

бесконечную благодарность, когда Дазай вызывает такси, чтобы отвезти их в
Нариту, вместо того чтобы ехать на метро. Да, поезд, вероятно, был бы быстрее,
но...
Так было бы гораздо больше ходить и вставать. Так что слава богу.
Поездка на машине относительно тихая, но не неловкая. Чуя тихо дремлет,

слегка привалившись к Дазаю, пока его сосед просматривает свой телефон.
— Ты уже загрузил свой посадочный талон?
— Вчера, — утвердительно ворчит Чуя.
— Дай посмотрю.
— Зачем?
— Почему-то не могу понять. Ты такой опытный, всесторонне развитый

человек, но у меня есть подозрительное подозрение, что ты никогда раньше не
летал один...
Чуя приоткрывает одно веко, чтобы раздражённо на него глянуть.
— Не будь козлом.
— А ты летал? — надутое молчание Чуи — достаточный ответ. — Показывай.
Он ворчит, вводя пароль на телефоне и открывая приложение "AirFrance",

прежде чем передать его, и Дазай начинает просматривать.
— Видишь? Я загрузил его правильно и вошёл в систему, я даже отметил, что

245/805
сдаю багаж... — он прерывается, когда замечает, что Дазай кликает. — ...Что ты
делаешь?
— Повышаю класс, — беспечно объясняет Дазай, спокойно занимая место в

салоне первого класса, пока вводит данные своей карты.
— Что? — Чуя хмурится и тянется к телефону, — Серьёзно? На

международном рейсе? Это будет просто капец как—
— О, ты прав, — Дазай закатывает глаза, завершая покупку с кликом. — Не

знаю, смогу ли я когда-нибудь финансово восстановиться, — говорит он, отдавая
телефон обратно, и Чуя прожигает его взглядом.
— Границы, когда-нибудь слышал о них?!
— Чуя, тебе предстоит двенадцатичасовой перелёт. Ты бы предпочёл

провести его в кресле, сидя прямо, без поддержки поясницы... — обычно Чуе так
нормально, но с тем, как у него сейчас всё ломит, он съёживается, — Или ты бы
предпочёл провести его в капсуле первого класса?
— ...Они называются капсулами? — тихо спрашивает тот.
Дазай кивает, вытаскивая бумажник, чтобы дать чаевые таксисту, когда они
подъезжают к аэропорту.
— У тебя будет собственный телевизор, а ещё кресла раскладываются в

кровати, не говоря уже о том, что еда отличается—
— Ладно, ладно, — сдаётся Чуя, осторожно выходя из такси, — ...спасибо.
Дазай пожимает плечами, хватает его чемодан и выходит вслед за ним.
— Я слегка увлёкся, так что... — он снова пожимает плечами, чувствуя себя

немного неловко из-за затруднительного положения Чуи. — Это меньшее, что я
могу сделать.
Чуя даже не может с ним спорить в этом.
Он молча обдумывает стратегию, пытаясь вычислить, когда наступит

последний момент, перед тем как они расстанутся, чтобы точно знать, когда он
должен сбросить эту последнюю маленькую бомбу, прежде чем кинуться в
самолёт. Потому что Чуя сказал себе, что расскажет ему, и не собирается
отступать сейчас.
Сначала он думает, что расскажет перед тем, как они сдадут его багаж, но
Дазай идёт вместе с ним, действуя совершенно беззаботно, говоря, что он
просто следит, чтобы Чуя не упал, пытаясь положить чемодан на весы, до того
как они его загрузят. Поэтому тогда Чуя не рассказывает ему.
После этого он думает, что расскажет перед тем, как он пройдёт линию
безопасности, потому что Дазай не может пойти с ним для этого, верно?
Неверно.
246/805
Дазай заходит так далеко, что покупает пятидесятидолларовый билет до
Осаки, просто чтобы пройти линию вместе с ним. Его оправдание заключалось в
том, что он не исключает возможности, что Чуя может упасть в обморок,
находясь в стоячем положении так долго. Что он просто постоит рядом с ним в
очереди, чтобы быть уверенным, что будет там, чтобы поймать его, если это
случится, и, ну, знаете, что он никогда не позволит ему это забыть.
Затем он думает, что Дазай точно собирается уйти, когда они доберутся до
его выхода, но нет.
— У тебя есть ещё сорок пять минут до начала посадки... — задумчиво

говорит Дазай, глядя на табло над головой. — Хочешь позавтракать?
Чуя открывает рот, чтобы сказать, что он не голоден, но тут его желудок
урчит.
— ...Ага, давай.
Сначала булочки с корицей. А потом Чуя определённо ему расскажет.
Это оказывается очень вкусно, Дазай дал официантке дополнительную

сумму, чтобы им принесли чего выпить, и шампанское — это просто находка,
потому что Чуя чувствует себя немного расслабившимся.
Единственное, что сбивает его решимость — это то, что Дазай выглядит...
странно.
Не сердито или что-то в этом роде — не то чтобы у него была причина, это
Чуя нервничает, — просто... отстранённо. И, если бы Чуе пришлось назвать это
по-другому... вроде как... печально.
Но Чуя очень сомневается, что если бы он спросил, Дазай действительно

сказал бы ему, почему.
Дазай почти спрашивает много вещей. Он хочет узнать, когда его обратный
рейс, но знает, как это будет выглядеть, если он попытается это выяснить. Он
почти просит Чую позвонить ему, когда тот приземлится, но потом вспоминает,
что это не совсем то, о чём он может попросить.
Чёрт возьми, есть даже момент сумасшествия, когда он почти говорит "в
пизду всё" и предлагает купить им обоим билеты на самолёт до Фиджи или что-
то такое же глупое.
Это было бы безумием, потому что сейчас праздники, Чую ждёт его семья, а
Дазая — Ацуши.
Так что он не просит.
Но в его голове есть тоненький голосок, который постоянно напоминает ему

кое о чём. Что, независимо от того, что за человек Дазай, Чуя особенный, так
что... Может быть, ему стоит попробовать быть зрелым в этом вопросе.
Что бы ни выглядело зрелым в этой ситуации — Дазай пытается выяснить

это.
247/805
Наконец, они снова оказываются перед выходом Чуи, наблюдая, как самолёт
подъезжает к стыковочной станции, и Чуя смотрит на табло, отсчитывая
секунды, когда они начнут вызывать пассажиров.
И, из-за небольшого повышения Дазая, Чуя идёт первым.
Это ужасно. Чуя — не какая-нибудь героиня романтического фильма. Ему

восемнадцать, он неуверен в себе, напуган до полусмерти, но всё остальное в
этой истории похоже на кино. Запретные любовники. Приближающиеся
праздники. Прощание в аэропорту. Чёрт, Чуя даже летит в Париж.
Когда Чуя вспоминает момент их встречи, тот тоже похож на кино. Он

увидел идеального парня, уставившегося на него с другого конца бара — как
раз в тот момент, когда из динамиков зазвучала его любимая песня, испытав
свой первый поцелуй вскоре после этого...
И конечно, из этого ничего не выйдет, но Чуя чувствует, что если он просто

скажет это, уберёт это с дороги, а потом никогда больше не увидит Дазая, ему
станет лучше. Будто он сделал всё, что мог.
— Уважаемые пассажиры, — раздаётся голос из громкоговорителей, —

Начинается посадка на рейс 1611 авиакомпании "AirFrance".
Чуя тяжело сглатывает, оборачивается и делает глубокий вдох:
— Дазай, я—
Он замирает.
Дело в том, что фильмы никогда не принимают во внимание одну вещь. Ты

не можешь читать чужие мысли.
Чуя смотрит на протянутую руку Дазая, его слова застревают в горле.
— Я просто хотел сказать... — Дазай слегка хмурится, пытаясь подобрать

правильные слова, что-то, из-за чего он не будет звучать как мудак, но и не
переборщить, и он останавливается на... — Я очень рад, что мы были соседями.
Для Дазая это почти слащаво — говорить что-то подобное на полном серьёзе.
...Чуя слышит это совсем не так.
О боже.
Он тяжело сглатывает, глядя на его руку, и чувство подавленности

проникает в его кости.
Дазай знает. И легко его отшивает.
— ...Да, — Дазай не совсем понимает, что он сказал не так, когда слышит,

как тихо звучит голос Чуи, — ...я тоже.
Прежде чем он успевает спросить, Чуя пожимает ему руку, быстро и немного
248/805
вяло, будто просто пытается покончить с этим.
— Ты что-то хотел сказать?
Чуя не поднимает глаз от руки Дазая, потому что если Дазай увидит его
лицо, то поймёт, и... Чуя сомневается, что сможет это вынести.
— Просто... — Чуя тяжело сглатывает, и он знает, что у него есть 0,00002

секунды, прежде чем он начнёт выглядеть настоящим жалким неудачником,
поэтому заставляет себя улыбнуться, — Счастливого Рождества, Дазай.
Дазай слышит, как срывается его голос, и тянется, чтобы остановить Чую, но
—
Его рука ускользает.
— Начинается посадка пассажиров первого класса.
Чуя разворачивается, держа рюкзак немного выше на плечах, когда

проходит через выход, показывая свой билет и паспорт, и он благодарен за то,
что хотя бы сейчас ему удаётся не плакать, пока он не доберётся до своего
места.
Но как только он добирается, он проливает слёзы, тянет завязки на своей

толстовке и сворачивается в дурацкий маленький кокон или что это, не важно...
(Тут очень удобно, и есть одеяло, которое идеально подходит для того,
чтобы натянуть его на голову, чтобы скрыть тот факт, что у него, по сути,
крошечный кризис.)
В этом вроде как есть смысл.
В первый раз, когда они встретились, это было похоже на кино.
Только это было не так.
Этот раз... не особо отличался.
И это будет долгий полёт домой.
Дазай остался стоять у выхода, пытаясь понять, почему это высказывание

было настолько разрушительным, потому что очевидно, оно таким было.
Честно, он думал, что это было самое приятное, что он мог бы сказать,
помимо признания, но это создало бы свои собственные проблемы, так что... Это
просто кажется ещё одним подтверждением того факта, что Дазай определённо
не может этого сделать, потому что намеренно или нет, он уже что-то испортил.
Он просто не знает, что именно.
Его телефон жужжит в кармане, и он, не глядя, поднимает трубку, не

осознавая, что эта ситуация может стать ещё хуже.
— Осаму?
249/805
— ...Мам?
— Ах, наконец-то ты взял трубку! Я звонила три раза! Слушай, у меня есть
замечательный сюрприз.
Дазай щиплет себя за переносицу, потому что прямо сейчас у него вообще
нет времени разбираться с этим, но это его мама.
— Что там?
А затем она говорит самое худшее, что Дазай мог себе представить, самым
радостным тоном.
— Я хотела сделать тебе сюрприз, но... я возвращаюсь домой на праздники!
О нет. Нет.
— ...В... таунхаус... в Шибуе? — медленно спрашивает Дазай, чувствуя, как

его тревога поднимается до предела.
— Ну, вообще-то это сюрприз и для твоего отца... — она обрывается, — Я

подумала... что мы могли бы попробовать ещё раз!
— ...А что с Джином?
— Мы больше не говорим о Джине, дорогой, — отвечает она приторно-

сладким голосом. — Как бы то ни было, я только что приземлилась, и я хотела
спросить, не хочешь ли ты меня забрать?
— ...Ну, — Дазай вздыхает, — я уже в аэропорту.
— О-о, — она даже не спрашивает, почему, — как удобно!
Дазай мог бы позвонить отцу и предупредить его, но...
Он только что позволил любви всей своей жизни сесть в самолёт в слезах,
потому что не знает, как справиться со всей этой хернёй, и это в основном из-за
того, что его отец — самый эмоционально затупный человек, когда-либо
ходивший по земле этой бренной.
Так что, его отчуждённая жена, появившаяся в семейном поместье на

праздники, может быть приятным маленьким сюрпризом, Дазаю плевать.
И Дазай поймал себя на том, что, уходя, жалеет, что не сделал того, о чём
думал, когда улучшал билет Чуи, и не купил себе один.
_________________________________
Это долгий полёт.
У Чуи всё ломит, но шампанское бесплатное, как и трюфели, и он потакает

себе, усевшись в своём потрясающе мягком кресле, и завершает это тем, что
250/805
плачет, будучи полупьяным, смотря все доступные ему фильмы о расставании,
даже не пытаясь сдерживаться, а стюардессы всё время приносят ему
салфетки.
Боже, они даже никогда не были вместе, но ему сейчас больнее, чем когда
Ширасэ изменил ему, или когда Тачихара бросил его, или когда первый мальчик,
который понравился Чуе в средней школе, неловко сказал ему, что ему нравятся
девочки.
Это внутри, прямо в душе, и раньше, когда ему было так...
Человек, к которому он шёл, был Дазай. И осознание того, что у него больше
не будет этого, заставляет его плакать ещё сильнее.
Ему удаётся поспать с перерывами, но к тому времени, как он

приземляется...
Чуя знает, что выглядит он хреново.
Его глаза опухшие и красные, нос покоцан от салфеток, сам он бледен и

измучен полётом и всем остальным.
Когда он проходит таможню, то готов ополоснуть своё лицо в уборной, чтобы

попытаться собраться, прежде чем поприветствует свою семью, но...
— Чуя?
Он поднимает глаза и видит, что отец машет ему рукой с другой стороны
выхода, и выражение лица того меняется, как только он видит лицо Чуи.
И это странно.
Когда Чуя поступил в университет, он хотел, чтобы между ними было как
можно больше дистанции. Потому что он чувствовал, что задыхается. Он больше
не хотел чувствовать себя ребёнком. Он хотел, чтобы его отец смог двигаться
дальше. Он хотел жить своей жизнью.
Но сейчас...
Чуя прикусывает губу, и хотя он думал, что больше не может плакать, его
глаза снова наполняются слезами, когда он проходит через выход, возясь с
паспортом.
И он бежит прямо к нему, обвивая руками шею отца в яростном объятии, и

снова заливается слезами.
— Чуя, дорогой, что случилось?
Чуя быстро мотает головой, не находя подходящих слов для того, что он
чувствует. И чёрт возьми, он не может рассказать отцу и половины всего, у того
случился бы сердечный приступ.
— Я просто... — его голос срывается, и он крепче обнимает его, — Я очень

скучал по тебе, па.
251/805
Это то, что Артюр Рембо никогда не думал услышать снова, и даже если то,
что его ребёнок плачет в его объятиях — последнее, что он хочет слышать, у
него всё равно немного согревается сердце.
— Боже, любимый, я тоже скучал по тебе. Давай, пошли к твоей сестре,

хорошо? Она ждёт в машине...
Чуя неуверенно кивает, позволяя увести себя. И сейчас он этого не понимает,

но поймёт — особенно через несколько месяцев...
Как ему повезло, что у него есть такая семья.
И что независимо от того, как сильно он его ненавидит, или сходит по нему с
ума, или хотел бы, чтобы тот никогда не появлялся в его жизни...
Дазай уже стал её частью.
252/805
14. Его зовут Чуя
Чуя никогда не был особо хорош в переживании вещей. Он

цепляется за обиды, обдумывает их в голове, пока не почувствует, что может
двигаться дальше. Но разбитое сердце — это не обида, и Чуя не знает, хочет ли
он двигаться дальше.
Это худшее Рождество на свете.
Его отец не задавал ему много вопросов на обратном пути, а любопытные

поглядывания Коё в основном заглушались острыми взглядами, в то время как
Чуя изо всех сил старался казаться нормальным, уткнувшись лицом в телефон
на заднем сиденье, пытаясь посмотреть, писал ли ему Дазай во время полёта.
Не писал.
Чуя прикусывает губу, его пальцы слегка сжимаются вокруг краёв телефона.
Почему это вообще имеет значение? Неужели он правда такой жалкий? И
вообще, с чего бы ему хотеть услышать что-то от этого придурка—
— Ладно, — Рембо тяжело вздыхает, — Я должен спросить... — Чуя почти

ожидает комментария по поводу слёз, потому что его отец до сих пор был
достаточно тактичным, чтобы не очень интересоваться покрасневшими глазами
Чуи или тем, какие у него пятна на щеках. — ...что случилось с твоей шеей?
— ... — Чуя похож на оленя в свете фар, и он не совсем изображает

невинность, когда поднимает воротник своей толстовки повыше, — О чём ты?
Моя шея в порядке!
— Тебя будто растерзало дикое животное...
— Нечто вроде животного, — предлагает Коё с пассажирского сиденья.
— Юная леди! — их отец выглядит суровым, сворачивая на шоссе, — Ты

говоришь о своём младшем брате.
— Ага, а сколько раз ты заходил ко мне и Акико за три дня?
Рембо слегка позеленел.
— Достаточно, чтобы я пожалел, что позволил тебе пригласить её.
Коё пожимает плечами, скрещивает ноги и откидывается на спинку кресла.
— Я хочу сказать, что Чуе восемнадцать, — говорит она, — Как ты думаешь,

что случилось с его—
— Может, меня ограбили, ладно?! — ворчит Чуя, скатываясь по своему креслу

и очень краснея.
— Чуя, — его сестра уже посмеивается, — названный грабитель кусал тебя за

ухо, прежде чем попросить твой бумажник, или—?
253/805
— Коё! — одновременно визжат оба мужчины в машине, один бледный,
другой тёмно-бордовый, и её смех наполняет воздух, пока они продолжают
ехать домой.
Однако поддразнивания его старшей сестры рассеиваются, когда они

остаются одни, их отец исчезает на кухне, чтобы приступить к готовке обеда, в
то время как Коё помогает Чуе отнести чемодан в его комнату.
— Анэ-сан, я сам справлюсь... — протестует Чуя, когда она передаёт его

чемодан своей девушке.
— Расслабься, дружище, — Йосано закатывает глаза, заправляя чёлку за

уши, и тащит чемодан Чуи вверх по лестнице. — Быть ребёнком — значит иметь
семью, которая ведёт себя как поехавшие параноики.
Чуе не особо нравится быть объектом паранойи, но ладно.
— Я полагаю, это от Тачихары, верно? — беззаботно спрашивает Коё, когда

они идут по коридору в детскую спальню Чуё, и младший рыжий напрягается.
— Э-эм, вообще... — Чуя делает глубокий вдох, — Мы расстались пару недель

назад.
— ...Что? — Коё хмурится, её глаза расширяются от шока, — Почему ты мне

не рассказал? Я думала, у вас всё шло хорошо?
— Я тоже так думал, но он... — Чуя прикусывает губу, понимая, как это
прозвучит. — Думал, что я влюблён в другого парня.
— ...Что, — Йосано моргает, ставя чемодан Чуи в его комнате, — он думал,

что ты не забыл своего бывшего?
— Он не мог так думать, — Коё обрывает свою девушку прежде, чем Чуя
успевает ответить, — Чуя определённо забыл этого мудака.
Чуя не видит особого смысла скрывать это, тем более что он, вероятно, будет
плакать из-за этого ещё во время каникул, так что...
— Он думал, что у меня есть чувства к моему соседу по комнате.
И Коё легко не верить поначалу, потому что единственное, что она знала о
соседе Чуи, было то, что тот рассказал ей, когда позвонил, чтобы выговориться
об этом самом соседе.
— К этому придурку?
— Ага, — бормочет Чуя, присаживаясь на край кровати, — к этому придурку.
Коё относится ко всему этому разговору довольно не серьёзно, но Йосано

замечает подавленное выражение лица Чуи, а также отсутствие зрительного
контакта.
— Ну, — студентка-медик пожимает плечами, — Есть?
254/805
— А?
— У тебя есть чувства к твоему соседу?
— ... — из-за его молчания Коё начинает пристально смотреть на него,

выражение её лица меняется, и Чуя может видеть, о чём она думает.
Что у Чуи есть типаж.
— Чуя, пожалуйста, скажи мне, что ты—
— Это уже не важно, ладно? — тихо говорит Чуя, падая спиной на кровать, —
Он не вернётся в этом семестре, так что вряд ли я когда-нибудь... — он с трудом
сглатывает, пытаясь убедить себя, что больше не будет плакать, — вряд ли я
когда-нибудь увижу его снова.
— ... — Йосано садится на край кровати Чуи, отвернувшись от него. Она не

пытается помочь (потому что в его ситуации ничего не сможет), она просто
упирается локтями в ноги, многозначительно глядя на Коё, пока рыжая не
падает в кресло за столом со вздохом.
— Ты хочешь поговорить об этом?
Чуя быстро мотает головой, тянется за подушкой и обхватывает её руками,

перекатываясь на бок.
— Нет.
Коё вздыхает, рисуя невидимые узоры на полу носком туфли.
— ...Так если эти синяки не от Тачихары..?
Её брат съёживается.
— Боже, Чуя...
______________________________
Дазай, со своей стороны, на пороге самого худшего Рождества в своей

жизни.
Или, в общем-то, он не может квалифицировать его как худшее. Это звание,

без сомнения, относится к его тринадцатому Рождеству. Но его восемнадцатое
Рождество? Это было однозначно самое хаотичное Рождество в его семье за
последнее столетие.
Дазай молчит большую часть поездки на такси до поместья, прислонившись

головой к окну, притворяясь, что слушает, как его мать болтает о Швейцарии и о
том, как много Дазай упустил из-за того, что никогда не приезжал в гости —
будто бы она его приглашала, — пытаясь понять, где именно он ошибся.
Почему Чуя расстроился из-за того, что Дазай был рад, что они были
соседями?
255/805
Что ж. Есть очевидное объяснение, что Чуя, возможно, ожидал признания, но
разве то, что сказал Дазай, исключает такую возможность? Он ведь не сказал,
что не испытывает к нему никаких чувств, верно? Так что, разве это не должно
что-то значить?
Он смотрит на экран своего телефона, прокручивая свою инсту, борясь с

желанием отправить сообщение, потому что вряд ли Чуя даже увидит его прямо
сейчас.
— Как думаешь, твой отец будет взволнован? Мы уже целую вечность не

проводили праздники вместе.
Дазай поднимает голову.
— Я думаю, он будет удивлён, но... — он вздыхает, прикусывая внутреннюю

сторону щеки, — есть кое-что, что ты должна знать.
— Что? — она моргает, поправляя шарф.
— Ацуши приехал на праздники.
Её улыбка меркнет.
— Что?
Дазай вздыхает, наблюдая, как в поле зрения появляется поместье.
— Он ни в чём не виноват.
— Я никогда этого не говорила, — отвечает она, потому что знает, что так
социально принято говорить и чувствовать, но Дазай слышит разочарование и
возмущение в её голосе. — Но тебе не кажется, что он был бы более счастлив
провести праздники в Лондоне? Или с семьёй этой женщины?
Она говорит "этой женщины" так, словно это какое-то ругательство, и Дазай
вздыхает.
— У его бабушки и дедушки нет опеки, а у папы есть. Если он хочет, чтобы
Ацуши был дома на праздники, то это ему решать.
— Но почему он хочет, чтобы он был здесь? — возникает она, отводя взгляд,

и Дазай тяжело вздыхает.
Он уже знает, что проведёт большую часть каникул, держа своего младшего
брата подальше от неё, и он не ждёт этого с нетерпением.
— Сакуноскэ тоже приедет.
— ...есть ли у твоего отца другие внебрачные дети, которые могут

появиться? — сухо спрашивает она, и Дазай испускает самый тяжёлый вздох, на
какой только способен.
— Ты не сказала ему, что приедешь.

256/805
— И что, это оправдание?
Дазай хочет привести аргумент, что было бы хуже, если бы его отец не хотел
видеть своих детей и никогда бы не приглашал их к себе на праздники, но
сомневается, что его мать отнеслась бы к этому так же.
И есть ли у неё веские причины расстраиваться из-за того, что его отец имел
детей от других женщин во время их брака? Разумеется. Является ли ожидание,
что семья будет игнорировать их существование реалистичным или
справедливым? Нет.
— Дедушка хотел, чтобы Одасаку приехал, — пожимает плечами Дазай,

глубоко вздыхая, когда они подъезжают к поместью. — Это даже не папина
идея.
— Ну конечно, — ворчит себе под нос его мать.
Дазай выходит, обходит вокруг, чтобы открыть ей дверь, пока она

продолжает возмущаться.
— Хочешь, я зайду внутрь и сообщу ему, что ты здесь?
— Это может быть к лучшему, — беззаботно отвечает она. — Я приду, как

расплачусь с водителем.
Дазай со вздохом отворачивается от неё и идёт к дому. Это старое,

величественное здание, до сих пор в значительной степени традиционное по
своей внешней архитектуре, но современное внутри.
Дверь открывается перед ним ещё до того, как он подходит к ней, и

дворецкий ждёт, чтобы взять его пальто.
— Молодой господин, ваш отец ждёт в своём кабинете.
— Спасибо, Хироцу-сан... — Дазай зевает, расправляя плечи, — Как у тебя

праздники проходят? Хорошо?
— Не могу жаловаться, сэр.
— Знаешь, тебе серьёзно стоит взять небольшой отпуск, дедушка разрешил

бы.
— Я предпочитаю не проводить слишком много времени без дела, правда.
Дазай вздыхает, направляясь к лестнице.
— Ацуши наверху?
— Полагаю, он только что прилёг вздремнуть.
Хорошо. Может быть, тогда он проспит весь этот дурдом.
Дазай поднимается по ступенькам, пробирается к кабинету отца и стучит

257/805
костяшками пальцев в дверь.
— Па? Это я.
— Осаму? — отвечает знакомый голос, — Пожалуйста, заходи.
Дазай открывает дверь, и реальность его положения — и того, как

развернутся остальные его праздники — поразила его довольно быстро.
Его отец сидит за письменным столом, очевидно, только недавно вернувшись

из больницы, в белом халате, перекинутом через спинку стула, с закатанными
рукавами и ослабленным галстуком.
А на краю стола, скрестив ноги, сидит блондинка, которую Дазай никогда

раньше не видел, и которая определённо не может быть старше самого Дазая
больше чем на пять лет.
— ... — Дазай отбивается от абсолютного изнеможения, — Кажется, мы не

были представлены.
— О, — блондинка лучезарно улыбается, говоря с сильным иностранным

акцентом, — меня зовут Софи, я так рада познакомиться с тобой, твой отец так
много рассказывал мне о тебе! — она кажется милой, если не чересчур
приятной, но Дазай улыбается, пожимая ей руку, когда она протягивает её ему.
— Я немного удивлён, — признаёт он, глядя на отца с некоторой опаской, —

обычно папа не приводит сюда своих друзей.
— Ну, — улыбается Мори, кладя руку ей на бёдро, — Софи не просто друг, —

"друг" было кодовым словом для "любовниц" на протяжении всей жизни Дазая,
— мы вместе.
— ... — Дазай переводит взгляд с отца на девушку, потом снова на отца, и он

просто...
Он смеётся.
Не что-то типа тихого хихиканья, а глубокий, утробный смех, который

заставляет его сгорбиться, схватившись за живот.
— О боже...
— Осаму, — Мори истолковывает внезапную истерику сына как что-то

связанное с возрастом его девушки, — ты ведёшь себя очень неуважительно.
— О-о... — Дазай вытирает глаза, его плечи трясутся, — Ты даже не

представляешь...
— Малыш, — Софи хмурится, поворачивая голову к доктору, — о чём он

говорит?
— На этот раз... — глаза Мори становятся ОГРОМНЫМИ при следующих

словах Дазая, — она сдаст машиной назад на тебя перед отъездом!
258/805
— ... — Мори переводит взгляд с Дазая на свою молодую пассию, и у него
внезапно пересыхает в горле, — Твоя... мать здесь?
— На праздники, — тонко улыбается Дазай, его веселье наконец-то угасло, —

Впервые за семь лет, разве не здорово?
— Почему ты не сказал мне?!
— Я говорю тебе сейчас, разве нет? — он бросает взгляд на Софи, и его

улыбка возвращается обратно. — Ты француженка?
— Почему это важно?
— Она модель или студентка меда?
— Вообще-то, я бросила свой университет, — она заканчивает несколько

напряжённо, и тут Дазай догадывается.
Его отец привёз домой на праздники женщину. В их фамильное поместье,

вероятно, чтобы познакомить с дедушкой Дазая — чего он раньше не делал.
И она бросила университет.
— О боже, — сейчас Дазаю не до смеха. — На этот раз она точно убьёт тебя.
Мори открывает рот, чтобы возразить, но тут они слышат, как его мать зовёт
с лестницы:
— Кто-нибудь дома? Осаму, ты где?
— ...Ты выйдешь и разберёшься с ней, — указывает Дазай, щипля себя за

— Ты собираешься заставить меня разбираться с ней в одиночку?!
— Я собираюсь остаться здесь и познакомиться с матерью моего будущего

брата или сестры, — те оба напрягаются, и Дазай вздыхает, — Ну, в смысле... она
же беременна, верно?
— Не знаю, нравится ли мне этот тон—
— Мне не нравится ничего из этого, — огрызается Дазай, — а теперь иди

вниз и разберись. с. этим.
Его отец тяжело вздыхает, встаёт из-за стола, берёт руку Софи и целует её,
прежде чем выйти из комнаты, и в тот момент, когда дверь закрывается, Дазай
испускает тяжёлый вздох.
— Ну что, ты была в интернатуре в его больнице или что-то в этом роде?
Её молчание говорит само за себя.
Вкус отца Дазая к женщинам не изменился с тех пор, как родился Одасаку.
Хорошенькие девушки, лет двадцати с небольшим, умные, но не слишком
259/805
конфликтные. Чем ближе Дазай к их возрасту, тем меньше они похожи на
интрижки и больше на злоупотребление властью. Его отец не видит их таким
образом — Дазай знает это, — потому что он никогда не уволил бы девушку за
то, что та сказала бы "нет", и уж точно никогда никого не принуждал.
От этого отношения не становятся приемлемыми.
— ...Он очень замечательный человек, — наконец отвечает она. — Тебе

повезло, что он у тебя есть—
— Сколько тебе, — Дазай устало вздыхает, — двадцать четыре? — она в

ответ горбится, защищаясь, и Дазай мотает головой. — Я не осуждаю тебя.
Правда.
— ...Двадцать три, — признаётся она. — Я рано поступила в университет.
— И ты бросила?
— Теперь это звучит так, будто ты фактически осуждаешь меня, — бубнит

она, скрестив руки на груди, а Дазай вздыхает, ожидая начала криков в
коридоре, но их, как ни странно, нет. — ...Он сказал мне, что живёт раздельно.
— Так и есть, — соглашается Дазай. — Ещё неделю назад моя мама каталась
на лыжах в Швейцарии с владельцем регбийной команды, — он вздыхает, —
Которого, как я предполагаю, она столкнула со скалы, или он узнал, что она из
себя представляет, когда не принимает лекарства самостоятельно...
Софи прикусывает губу, слезая со стола Мори.
— Ты вообще не пытаешься выставить свою семью в лучшем свете, да?
— Я пытаюсь подготовить тебя, — Дазай мотает головой, — потому что это

может пойти одним из двух путей.
— ...и какие они?
— Первый: он собирается сказать ей, что не хочет, чтобы она возвращалась,

и если это случится, ты в конечном итоге повезёшь его в отделение неотложной
помощи, или... — Дазай пожимает плечами, — он собирается сказать ей, что ты
здесь со мной, пока справляется с тем, чтобы избавиться от неё, избегая ещё
одного судебного приказа.
— Он же не станет на самом деле говорить твоей матери, что мы... —

начинает она, и когда дверь открывается, она слышит:
— А сейчас, я так хочу познакомиться с девушкой, которую мой мальчик

решил привезти домой на праздники...
У Софи падает челюсть, и Дазай произносит одними губами: "Я же тебе

говорил".
— ...и как тебя зовут? — студентка-француженка дёргается, переводя взгляд

между родителями Дазая, широко раскрыв глаза.
260/805
— Я... эм... Софи?
— Приятно познакомиться, дорогая, очень приятно! — Дазай умудряется

выстоять какое-то тупое объяснение того, как он с ней познакомился, и она
немного старше, но, как указывает Дазай, очень злобно улыбаясь своему отцу,
старше не намного.
В конце концов мать Дазая уводит бедную девушку посмотреть на его

детские фотографии, и когда Дазай остаётся наедине с отцом, его фальшивая
улыбка исчезает.
— Мило.
— Я не нуждаюсь в осуждении от тебя, — отвечает Мори, пощипывая себя за

— Она ровесница Одасаку.
— Послушай, она очень зрелая для своего возраста, и она взрослая, она сама
сделала свой выбор.
— Да, она не была впечатлительной молодой девушкой, которая была рада

получить внимание от одного из лучших хирургов Японии, — указывает Дазай,
потирая лицо рукой. — И ты привёз её сюда?
— Я хотел, чтобы она познакомилась с твоим дедушкой, — говорит Мори. —

Что в этом не так?
— О, ну я не знаю, — сухо произносит Дазай, — может, дело в том, что это

жестоко.
— Жестоко? — Мори фыркает, поднимая бровь, — Это немного драматично.
— Какие ожидания ты пытаешься ей внушить? — спрашивает Дазай, — Это

несправедливо, особенно когда мы оба знаем, чем всё закончится.
— Да будет тебе известно, — Мори скрещивает руки на груди, — Я твёрдо

намерен жениться на ней.
— ... — Дазай пристально смотрит на него и решает взять пример с Чуи. —

Ладно.
— И это всё, что ты можешь сказать? — Мори хмурится, — "Ладно"?
— Извини, — Дазай чувствует усталость. Не просто как сонливость, а

усталость до мозга костей, будто он мог бы просто проспать до пенсии. Или пока
он не умрёт от старости. Звучит проще, чем иметь дело с этим. — Поздравляю?
— Я ценю твой сарказм, — отвечает Мори, качая головой.
— Прости, но ты уже женат.
— В данный момент, против моей воли.
261/805
— И ты думаешь, что теперь она подпишет бумаги? — Дазай мотает головой.
— После стольких лет?
— Ну что ж, довольно неудобное препятствие уже не стоит на пути, — Мори

пожимает плечами. Дазай знает, что то, что тот говорит, не должно быть
пагубным. Так всегда. У него просто...
Нет времени задуматься об этом.
— Мы больше не боремся за твою опеку, — он вздыхает и лезет в карман за

сигаретой. — Это всё или тебе удалось поднять какой-то шум до конца семестра,
который я должен уладить?
Это не выходит за рамки возможного, что Дазай может создать проблемы.

Дазай это понимает. Тот не это имел в виду...
Так говорит себе Дазай.
— Нет. Всё на отлично, — легко отвечает он. — И у меня нет беременной

девушки, так что я бы сказал, между нами двумя—
— Пожалуйста, пойди сходи к своему дедушке, — говорит Мори, доставая

зажигалку. — Если мне придётся разбираться с этой женщиной в течение
следующих нескольких дней... Я просто не в настроении иметь дело с тобой в
данный момент.
— Взаимно, — отвечает Дазай, отталкиваясь от стола отца.
Он не разочарован. Это было бы наивно. Он знал, что его отец намеренно

привёз обоих его братьев на праздники, и да, это означало, что его отец пытался
улучшить себя в качестве родителя, когда дело касалось других его детей.
Дазай не предполагал, что это относится к нему. А если и предполагал, то не

должен был. Он счастливчик — тот, кто всегда имел то, что ему было нужно, кто
жил в главном доме, кого никогда не называли ошибкой.
Он не может быть разочарован.
И когда он вспоминает наполненные слезами глаза Чуи этим утром, то знает,

что не может чувствовать себя одиноким.
Конечно, жизнь не любит бить по Дазаю, когда он готов к этому, или

преподносить ему хреновые новости в малых дозах, — так что на этом она даже
не заканчивает.
Дазай стучит в дверь, прежде чем войти в комнату дедушки, ожидая

рассеянное "Войдите", прежде чем отодвинуть ширму и зайти внутрь.
Нацумэ Сосэки читает книгу, удобно устроившись в кресле с одеялом на

коленях, и когда он поднимает глаза, морщинки вокруг его глаз углубляются от
улыбки.
— Осаму, — он поднимает руку, жестом приглашая внука подойти поближе,

— Я всё думал, когда же ты приедешь.
262/805
— Прости, оджи-сан... — Дазай улыбается, чувствуя, что его грудь наконец
расслабляется, и когда он подходит, чтобы обнять дедушку, у него внутри
зарождается немного спокойствия от знакомого ощущения чужих рук. И он
медлит, задерживаясь на чуть дольше, чем следовало бы. — Мне стоило
позвонить.
— Всё в порядке, в жизни уже не так много приятных сюрпризов, —

отмахивается от него пожилой мужчина. — Очень хочу послушать, как тебе в
университете.
Дазай состроил лицо, а его дедушка фыркает.
— Я знаю, что ты не хотел поступать, но не могло же быть всё так плохо.
Не всё, нет. Дазай может вспомнить одну особую, исключительно хорошую

вещь за весь свой университетский опыт.
— ...Я многое узнал.
— Как тебе твоя специальность?
Дазай пожимает плечами и слегка улыбается, когда кошка его дедушки, Ми-
чан, вылезает из-под кровати, чтобы потереться о его ноги.
— Лёгкая.
— Но не очень увлекательная? — Нацумэ со смехом качает головой. — Я

всегда говорил, что тебе нужно что-то творческое, ничто другое не бросит тебе
достойного вызова.
— Только не говори папе, что ты не считаешь мед достойным вызовом, —

фыркает Дазай, усаживаясь на пол рядом с кошкой и позволяя ей забраться к
себе на колени, пока он почёсывает ей за ушками, — Он будет рвать и метать.
— Он справится, — его дедушка вздыхает, и Дазай слишком хорошо узнаёт

чужой взгляд — тот хочет сигарету. Но он бросил четыре года назад. — Я
никогда не любил хирургов. Вечно пытаются играть в бога и всё такое. Знаешь, я
правда думаю, что он отказался идти на юрфак просто назло мне, — он
раздражённо качает головой. — Может, нам стоило найти для тебя по-
настоящему абсурдную специальность... Музыкально-театральную там.
— Деда.
— Что? Ты умеешь петь...
— Это не значит, что я умею играть или танцевать, — указывает Дазай. — Я

почти уверен, что мюзиклы требуют все три эти вещи.
— Ах... — Нацумэ хмурится, вспоминая, как Дазай танцевал на последней

семейной свадьбе. — Ты прав. Лучше не надо, — он ждёт, что Дазай рассмеётся,
но... тот этого не делает. — С тобой всё в порядке?
Дазай отрывает взгляд от Ми-чан и поднимает бровь.

263/805
— Да. А что?
— Ты мне что-то недоговариваешь.
Дазай тут же переводит взгляд на кошку, его плечи слегка горбятся.
— Я сомневаюсь, что ты хочешь это знать.
— Ты совершил преступление или что-то в этом роде?
— Нет, почему это твоя первая догадка?
— Потому что, — Нацумэ моргает, — я не привык видеть тебя таким

пристыженным.
Пристыженным.
Это сильное слово. Не совсем отличается от того, как сам Дазай окрестил бы
сейчас своё состояние.
— ...Я кое-кого встретил, — слегка уклончиво отвечает он, не поднимая глаз.
— Ты встречал немало девушек, Осаму, — Нацумэ откладывает книгу. — Что-

то случилось?
— ... — Дазай делает глубокий вдох. — Этот человек был очень особенным
для меня.
Нацумэ никогда раньше не слышал, чтобы Дазай так отзывался об одной из

своих... "подружек".
— Как её зовут?
Дазай чувствует лёгкую тошноту, его руки внезапно становятся липкими, и

это так... как будто он вот-вот скажет что-то, что не сможет взять обратно, но
если он этого не скажет, то каким-то образом подведёт себя.
— Мне было очень трудно с кое-чем... какое-то время, — признаётся он, его
голос такой тихий, такой испуганный, что это привлекает внимание его
дедушки.
— Что бы это ни было, это не может быть концом света—
— Его зовут Чуя, оджи-сан, — пробормотал Дазай, наклоняя лицо вперёд,

пока чёлка не падает, скрывая выражение его лица, а челюсть Нацумэ слегка
упала.
Его зовут Чуя.
Мальчик.
— Ты... — старик пытается подобрать слова, а Дазай не поднимает глаз. — Ты

гей?
264/805
— Я... — Дазай обхватывает себя одной рукой и мотает головой. — Нет, мне
всё ещё нравятся девушки.
— Я не понимаю...
— Я просто... Я не знаю, мне нравятся и те, и другие? — Дазай с трудом

сглатывает. — И я думал, что это значит, что я могу... просто игнорировать это.
Потому что я не хотел навредить или разочаровать тебя, — он делает глубокий
вдох, потрясённый тем, как нервно он себя чувствует, — ...но чувства не уходят,
и я не знаю, что делать.
Тишина, которая следует за этим, оглушительна, и если есть одна вещь, с

которой Дазай не сможет справиться в данный момент — это быть отвергнутым
единственным взрослым, который был постоянным в его жизни. И если у его
дедушки есть проблемы с этим... что ж, Дазай уже думает о том, как отступить,
взять слова назад, сказать, что он всё тот же человек, и что всё может
вернуться к тому, как было раньше—
— Я не разочарован, — Дазай замирает, не смея поверить своим ушам, когда

слышит тон дедушки.
В его голосе не слышится злости или отвращения, которые были первыми

двумя предположениями его внука.
— ...Нет?
— Мой брат был таким же, знаешь.
Дазай не знает, что он чувствует, когда слышит, как его описывают "такой
же", но... эта реакция лучше, чем он ожидал.
— Ты имеешь в виду дедушку Харуки?
— Нет, твой двоюродный дедушка Шики, он скончался ещё до того, как

родился твой отец, — со вздохом объясняет мужчина. — Тогда всё было по-
другому. Когда он рассказал нашим родителям... — Нацумэ замолкает,
поморщившись. — Они сказали ему, чтобы он нашёл себе жену и никогда больше
не видел того человека, в котором был заинтересован. И он так сделал, но...
через два года умер.
Дазай помнит, как.
— Мне показалось, что это уже слишком поздно, но... Я попытался помочь,
по-своему, — Нацумэ качает головой. — Я вовсе не разочарован.
Дазай кивает, тяжело сглатывая, борясь с желанием прижать Ми-чан к

груди, будто ему снова пять лет.
— Папа будет.
— Ты не собираешься ему рассказывать?
— Я почти уверен, что его реакция будет не сильно отличаться от реакции

265/805
твоих родителей, — Дазай отводит взгляд.
— Осаму, — Нацумэ тяжело вздыхает, — мой сын... сложный, и у него есть

свои недостатки, но он любит тебя, ты же знаешь.
Дазай не уверен, что он это знает.
— И он может быть кем угодно, но только не гомофобом.
— Я никогда не думал, что он гомофоб, — тихо говорит Дазай, обхватывая

себя другой рукой и жалея, что он сейчас не ребёнок. Он хочет, чтобы мир
съёжился и больше не усложнялся. Хочет время, когда Чуя мог бы быть просто
его другом, и Дазаю не пришлось бы думать об этом так усердно, или
чувствовать ужас, когда он думает о перспективе никогда не увидеть его снова.
Чёрт, прошло всего двенадцать часов, а Дазай скучает по нему. Он хочет

знать, как у него дела, благополучно ли приземлился его самолёт, так ли он
задушен вниманием и раздражён своим отцом, как предполагал.
Он просто хочет услышать его голос.
И это сбивает с толку, смущает и пугает.
— Я просто не думаю, что он захочет иметь дело с контролем со стороны

общественности, — Дазай пожимает плечами, — Это привлечёт больше
внимания к его собственным проблемам.
— Ну... — уголки губ Нацумэ опускаются, и у Дазая сердце уходит в пятки. Он

может сказать это по тону. По выражению чужого лица.
Что-то не так.
— Скоро он получит достаточно внимания, нравится ему это или нет.
Дазай с трудом сглатывает, пытаясь собраться с силами для чего бы там ни

было, но —
— Оно вернулось.
Ты никогда по-настоящему не готов, когда это тот, кого ты любишь.
— Ко... — Дазай прочищает горло, даже когда кажется, что его желудок
находится в свободном падении. — Когда?
— В октябре.
— Два месяца назад?
— Твой отец сказал, что ты хорошо проводишь время в университете... Я не

хотел отвлекать тебя от учёбы, — Нацумэ пожимает плечами. — Это особенное
время в жизни молодого человека.
— Ну... — Дазай прерывисто вздыхает, пытаясь сориентироваться. — Какой

план? Я знаю, что в прошлый раз, прежде чем всё прояснилось, они говорили о
266/805
пересадке—
— На этот раз он не в моих лёгких, Осаму, — мягко объясняет Нацумэ,

протягивая руку, чтобы погладить внука по голове. — Они не могут оперировать.
— Ладно... — Дазай сжимает руки вместе, чтобы они не тряслись. — Может

ли... химиотерапия продлить его?
— За последние два месяца твой отец заставил всех онкологов Токио

тщательно обследовать меня, мы даже полетели в Берлин, чтобы изучить
экспериментальное лечение.
— И?
— Они сделают так, что мне будет очень комфортно, но... — Нацумэ
пожимает плечами и ещё глубже погружается в кресло. — Это всё, что они
могут сделать.
Дазай смотрит на пол, и он снова поймал себя на том, что борется со своими
эмоциями. Горе, страх, гнев и отрицание. Каждая из них наступает на другую,
пытаясь схватить руль и сказать ему, что делать дальше.
— Как долго?
— От шести до десяти месяцев, — Нацумэ проводит пальцами по волосам, и

даже если Дазай слишком взрослый для этого — и ему, вероятно, следовало бы
перенести это спокойнее, — он прислоняется к ногам дедушки, с трудом
сдерживая слёзы. — У меня была очень насыщенная жизнь, Осаму.
— Я... — Дазай прикусывает губу. — Я не готов.
— Не думаю, что это что-то, к чему ты можешь быть готовым, — его дедушка
мягко улыбается. — Но я был бы счастлив, если бы вы с отцом начали ладить
друг с другом лучше.
— Серьёзно? Ты собираешься сделать это своим предсмертным желанием?
— Неужели это так плохо? Я просто хочу сказать, что для мальчика и его
отца иметь хорошие отношения — не самое худшее. Я жалею, что мы с твоим
отцом так много времени проводили в спорах, когда он был моложе. Сейчас это
кажется пустой тратой...
— Ну, — Дазай тяжело вздыхает, его глаза наполняются слезами всё больше
и больше, но он не плачет. — Проблема не во мне.
Слёзы никогда не приносили Дазаю никакой пользы. И хотя он знает, что

дедушка утешит его (он единственный, кто когда-либо утешал), он не хочет
взваливать это бремя на человека, который... ну...
Умирает.
— …Ты сказал, его зовут Чуя?
267/805
— Это была очень изящная смена темы.
— Кажется, эта тема более продуктивна, — Нацумэ пожимает плечами,

подтягивая одеяло повыше, — Он твой... парень? — по его голосу не скажешь,
что ему очень нравится эта мысль, но Дазай видит, что тот старается.
— Даже не близко, — Дазай мотает головой. — Мы...
Он точно знает, что они делали прошлой ночью. Они не просто занимались
сексом. Он не совсем уверен, знает ли Чуя разницу, но Дазай точно знает.
Это что-то значило.
— Больше, чем друзья, но мы не... — Дазай обрывается с тяжелым вздохом. —

Я уже всё испортил.
— Как ты мог всё испортить, если вы не вместе? — мягко спрашивает

Нацумэ, — Ты с ним порвал?
— Нет, мы никогда не встречались, — Дазай отводит взгляд. — Но я почти

уверен, что он думает, что я не заинтересован.
— Ты больше, чем просто заинтересован, — замечает его дедушка, и когда

Дазай напрягается, тот объясняет, — Ты бы не упоминал о нём, если бы не
считал его важным. По-моему, ты никогда не называл мне имени ни одной
девушки, с которой встречался.
Потому что Дазай и не встречался. Он уже и раньше спал с друзьями. И не с

одним, по сути говоря. Никогда больше одного раза — и это всегда было чем-то,
о чём они шутили после.
Дазай сомневается, что сможет шутить над этим.
— Ну, как я уже сказал, — он пожимает плечами, прочищая горло. — Он...

очень особенный для меня.
— Значит ли это, что я познакомлюсь с ним?
Дазай прикусывает губу и снова мотает головой.
— Нет, не думаю.
— Слишком стесняешься своего старого деда? — Нацумэ тихо смеётся. —

Только не говори мне, что его родители не голосовали за меня...
— Тогда они жили в Париже, — Дазай пожимает плечами. — Вообще, именно

там он сейчас и находится.
— А будь иначе, ты бы пригласил его на новогодний ужин? — Дазай фыркает,

качая головой. Он понимает, что его дедушка пытается подбодрить его после
получения таких новостей — и оно работает, насколько это возможно.
— Ну, если бы я знал, что в этом году наша семья будет изображать молодых
268/805
и неугомонных, тогда да, я бы пригласил, — Дазай закатывает глаза. — Я не
уверен, что папа вообще заметил бы его присутствие во время всей этой
суматохи.
— А я мог бы взять его поиграть в гольф, — Нацумэ вздыхает.
— С каких пор ты играешь в гольф?
— Не знаю, — пожимает плечами дедушка, протягивая руку, чтобы почесать

бороду. — Разве французы не играют в гольф?
— Думаю, это англичане играют.
— Шотландцы, раз уж ты об этом заговорил, — Нацумэ снова вздыхает, — Ах,

ну... а как французы развлекаются?
— Ну, он не француз, просто жил там какое-то время... хотя, — Дазай

моргает, — его отец француз, так что... там намешано всего по-немногу.
— Ай, не суть... тогда мы могли бы выпить по стаканчику джина и выкурить

сигару, пока я буду приветствовать его в семью—
— Ты больше не куришь, оджи-сан.
— Я даже притвориться не могу, что хорошо провёл бы время, да?
Теперь Дазай наконец смеётся.
— Было бы проще, если бы ты не говорил об этом так, словно приветствуешь

в семью зятя.
— А что? Ты же сказал, что он особенный!
— Так звучит, будто он собирается встречаться с твоей внучкой или что-то

такое.
— Ну, это было бы глупо, — Нацумэ похлопывает себя по ноге, и Ми-чан

покидает Дазая, прыгая на колени к своему хозяину. — У меня нет внучки.
— Я знаю, — многозначительно отвечает Дазай.
— Тебе было бы спокойнее, если бы я вёл себя так, будто он будущая

невестка?
— Нет! — Дазай мотает головой, — Его бы это бесило.
— Тогда как ты хочешь, чтобы я с ним себя вёл?
— Я не знаю... — Дазай потирает рукой лоб. — Как с... слушай, это не важно,
я уже сказал тебе, что всё испортил, и ты не встретишься с ним.
— ...И ты сказал, что заставил его думать, что ты не заинтересован? —

задумчиво произносит Нацумэ. — Зачем ты это сделал?
269/805
— Я сделал это не специально. Но в контексте, чем больше я думаю об этом...
это выглядело ужасно, — признаёт Дазай, поморщившись, жалея, что у него нет
Ми-чан, чтобы прижаться к ней.
— Ну, расскажи мне об этом.
Дазай не из тех, кто испытывает стыд, но даже он бледнеет при мысли о

том, чтобы рассказать дедушке всю историю с контекстом.
— Это немного...
— Немного что?
— Непристойно, — сознаётся Дазай, и Нацумэ вздыхает.
— Это ты, так что ничего нового. Вперёд.
— Эм... Ладно, всё началось... — Дазай рассказывает ему обо всём.
Ночь, когда они встретились. Панини-пресс. Ширасэ. Дазай едет в больницу.

"Образовательный эксперимент". Тачихара. И их последняя ночь вместе.
— И... Я не знаю, — вздыхает Дазай. — Я не мог заставить его пройти через

всё это.
Нацумэ поднимает бровь. Весь его вид говорит о том, что этот разговор мог
бы продолжаться ещё, занимая всё его свободное время.
— Всё что?
Дазай неопределенно проводит жестом вокруг них. На их поместье. На их

семью.
— Всё это.
— Как ты думаешь, этот мальчик влюблён в тебя?
— Нет, — машинально отвечает Дазай. — Не понимаю, как он может быть

влюблён, — дедушка недоверчиво смотрит на него, и Дазай вздыхает. — Он был
в двух отношениях, и я был первым парнем, которого он поцеловал... Я думаю, у
него были чувства ко мне, но... — он пожимает плечами, — Я вообще не дал ему
узнать меня, — он знает, что вчера вечером много чего открыл о себе. Больше,
чем он когда-либо кому-то открывал, кроме... ну, человека, с которым он сейчас
разговаривает, но... Этого недостаточно, чтобы исправить то, что он был
мудаком в течение четырёх месяцев, верно?
Или всю свою жизнь, если уж на то пошло.
— Но ты узнал достаточно, чтобы влюбиться в него?
— Ам-м, ну, это... — Дазай замирает, глядя на него. — Это было нечестно.
— А иначе ты бы признал это?
270/805
Дазай негодующе отводит взгляд.
— Нет.
— Ты меня запутал.
— ...Если бы ты его встретил, ты бы понял.
— Оу?
— Он как открытая книга, — Дазай пожимает плечами, — когда он лжёт, у

него появляется небольшая морщинка между глаз. Узнать его не так уж трудно.
— Звучит... — Нацумэ обрывается, — Занятно.
Дазай тяжело вздыхает.
— Да, — соглашается он довольно выразительно, — я знаю.
— И что же ты собираешься с этим делать?
— Что ты имеешь в виду? — Дазай почёсывает затылок.
— Ну, — тот пожимает плечами, — как ты собираешься исправить это?
— Исправить это? — он состроил лицо.
— Я не совсем понимаю, как это работает между двумя мальчиками,

полагаю, что драгоценности отпадают... Он любит часы? Цветы? Обещания,
которые ты не собираешься держать?
— Слушай, это папина тактика, — Дазай вздыхает, — и кто сказал, что я хочу
это исправить? Я только что объяснил тебе, что не хочу втягивать его в это.
— Почему?
— Он... — Дазай щиплет себя за переносицу, — не очень вписывается.
— Это довольно холодная формулировка, — Нацумэ приподнимает бровь. —

Времена изменились, Осаму, даже с тех пор, как твой отец был вынужден
остепениться и найти себе жену.
— Чего? — Дазай поднимает бровь. — Думаешь, пресса не будет в восторге?

И учитывая, что ты уже болен...
— Я не хочу, чтобы ты использовал это как повод не жить своей жизнью,

Осаму, — возражает его дедушка, потянувшись, чтобы сжать его руку. — Вот
почему я так долго не рассказывал тебе.
— Да, но... он хороший, и он... — Дазай строит лицо, — в основном обычный, и

я не думаю, что он смог бы справиться с этим. А даже если бы смог, с чего бы
ему это хотеть?
— О, ну, я не знаю... — Нацумэ вздыхает, — Мне говорили, что мужчины в

271/805
нашей семье обладают особым очарованием.
— Спасибо, — вздыхает Дазай.
— Ой, не скромничай.
— Суть в том, что я не могу это исправить.
— Нет, ты говоришь, что не хочешь исправлять это, — сурово отвечает его

дедушка. — Но вот что ты сделаешь.
— Оджи-сан—
— Ты проведёшь вечер, развлекаясь со своими братьями.
— Я так и планировал в любом случае.
— А утром ты ему позвонишь.
Дазай чувствует лёгкую тошноту при этой мысли, потому что он даже не
знает, что может сказать.
— Не думаю, что он хочет меня слышать.
— Ну и что? — Нацумэ пожимает плечами, — Он будет знать, что тебе не всё

равно. Знаешь, что говорила твоя бабушка?
— ...Нет?
— Половина успеха счастливого брака — это желание открыть рот и что-

нибудь сказать.
— Мы не—
— Чувства аналогичные, — Нацумэ вздыхает, — А теперь, почему бы тебе не

помочь своему младшему брату собраться к ужину? Он всё утро твердил, как
хочет тебя увидеть.
— ...Да, хорошо.
Дазай проводит большую часть вечера, играя с Ацуши, рассказывающем о

своём Рождественском списке, а затем перекрёстно сверяется с Хироцу, чтобы
убедиться, что Санта принесёт всё, что было в этом самом списке. Ужин был
странным. Было определённо неловко, когда ему приходилось притворяться, что
Софи — его девушка, но Дазай может сказать по нарастающей напряжённости
между родителями, что его мать, скорее всего, закатит какой-нибудь скандал и
уедет до конца выходных.
Позже он укладывает Ацуши в постель, сидя с ним за видео на ютубе, пока

тот не засыпает, и когда Дазай ложится в свою собственную кровать, он
пытается придумать, что скажет утром. К тому времени в Париже уже наступит
вечер. Чуя может быть со своей семьёй. Если тот не ответит, должен ли Дазай
оставить сообщение, или, может, он должен просто написать?
272/805
Он перебирает в уме возможные варианты, пытаясь понять, может ли он
вообще что-нибудь сказать, когда не знает, чего вообще хочет. В конце концов,
ворочая и переворачивая эти мысли в голове, он засыпает.
аве дедуле, единственному умному человеку в этой ау
273/805
15. Я хотел услышать твой голос
Когда Дазай просыпается утром, у него серьёзно есть все намерения

следовать указаниям своего дедушки.
Он просто делает одну важную ошибку в начале:
Дазай проверяет свой инстаграм.
Не по какой-то особой причине — у него просто вошло в привычку проверять

по утрам свои социальные сети, когда он просыпается. И, к сожалению, он видит
самый последний пост Чуи.
Поначалу это безобидно. Там красивая девушка, рыжая, в которой он сразу

узнаёт сестру Чуи, обнимающаяся с чёрноволосой девушкой на ресторанном
диванчике. Хреновая часть не в этом.
Хреновая часть — это те двое, что сидят по другую сторону дивана.
Чуя одет в большой зелёный свитер, и фильтр идеально подчёркивает

оттенок его глаз. Боже, его улыбка всё ещё бьёт Дазая так, будто ему дают под
дых, и он знает, что под шарфом на чужой шее до сих пор есть следы,
оставленные самим Дазаем.
Но его взгляд цепляется за четвёртого человека на фотографии.
Блондин. Европеец, улыбающийся в камеру и обнимающий Чую за плечи. По

ним скажешь, что им довольно комфортно вместе.
И боже, Дазай хочет оторвать эту руку от Чуи и сломать на ней каждый
палец, но...
Чуя не выглядит таким уж разбитым.
Дазай пытается придумать объяснение, и он знает, что Чуя ничего ему не

должен, но, возможно, Дазай просто... совершенно неверно истолковал
ситуацию. Действительно... они были друзьями, и даже если Чуя так не считает,
Дазаю не всё равно. Может, ему просто было... грустно, что Дазай не вернётся в
следующем семестре.
Серьёзно, это не выходит за рамки возможного, верно?
Дазай зажмуривается, вспоминая, как Чуя прижимался к нему, как он

целовал его после.
// «Ты тоже прекрасен.» //
Он чувствует, что сходит с ума.
________________________________
274/805
Чуя переворачивается на живот, смотрит на фотографию и подсчитывает
лайки, что он получил, пытаясь найти, есть ли среди них один от @daz.osamu_1.
От него нет.
— Ну, в любом случае, он определённо подумает, что ты забыл его, — Йосано

зевает, тщательно прицеливаясь, прежде чем бросить зёрнышко попкорна в рот
двоюродному брату Чуи, Филиппу (блондин с упомянутой фотографии), — Так
что тебе больше не за что стыдиться.
— Так ему и надо, — говорит Коё. — Если спросит, скажи, что у него ещё и
член больше.
— Иу, — Филипп хмурится, — Я был рад немного попозировать для вас, но он

всё ещё мой родственник...
— Он всё равно не поверит, если я скажу это, — бубнит Чуя, проверяя

профиль Дазая, чтобы узнать, постил ли тот что-нибудь с тех пор, как вернулся
домой, и когда видит, что нет, Чуя начинает просматривать его последние
лайки.
— В смысле не поверит? — Йосано фыркает, — Фил, по-моему, он пытается

сказать, что ты выглядишь так, будто у тебя там крошечный эклер—
— Нет, — ворчит Чуя, заметив, что Дазай уже пару дней ничего не лайкал. Он
правда не может просто взять и сказать, что Дазай находится на верхнем конце
спектра по размеру (да, Чуя угадал/прикинул его размер и прогуглил его, и что?
Об этом нормально интересоваться), поэтому просто продолжает, — Я уже
раньше соврал ему о... строении парня, чтобы подразнить, и он меня подловил,
так что...
— Кажется, ты говорил, что никогда не встречался с этим парнем? — Филипп

приподнимает бровь.
— Я не встречался... — бормочет Чуя, чувствуя небольшую подавленность.

Трещать о Дазае было эффективной вещью, чтобы его больше ни о чём не
спрашивали с тех пор, как он вернулся домой. А это значит, что ему не нужно
было лгать о том, был ли у него приступ, когда он был в университете, или о
рекомендации своего врача.
Если у Чуи получится пережить ещё один семестр своего курса, то он сможет
перейти на частичную занятость. Это дало бы достаточно свободы, чтобы
приспособиться к его новым лекарствам или даже восстановиться после
операции, если они в конечном итоге пройдут через что-то подобное. Но если
его отец узнает об этом до того, как Чуя вернётся на следующий семестр? Всё.
До свидания. Его будут вынуждать (или умолять) вернуться домой.
Но Чуя отвлекается от своих мыслей, когда его телефон начинает гудеть. Он

смотрит вниз, и его сердце подскакивает к горлу, когда он видит имя на экране.
— Кто звонит? — спрашивает Коё, запрокидывая голову, и Чуя прижимает

телефон к груди.
— Никто!
275/805
— Чуя, это он?
Он встаёт с кровати и крадётся к двери.
— Это друг из универа... — отвечает он, протягивая руку назад, чтобы

нащупать ручку, в это время всё ещё прижимая телефон к груди, пряча личность
вызывающего абонента.
— Чуя, мы уже говорили об этом, он факбой. Ты понимаешь, что это значит?
— Я не сказал, что это он!
— Это для твоего же блага, дай мне телефон!
— Это не твоё дело!
И, конечно же, это заканчивается безумным рывком вниз по лестнице,

который звучит как грёбаное бегство слонов, из-за чего их отец пугается, почти
опрокидывая ризотто, которое он готовит, на весь кухонный пол. Его брат
сигает вперёд, чтобы помочь ему удержать кастрюлю, и когда он поворачивает
голову, чтобы спросить, что происходит, то видит, как его сын вылетает из
входной двери, захлопывая её за собой, а его дочь переступает за ним по две
ступеньки за раз.
— Ты знаешь, что делают факбои, Чуя?! Они трахают твою соседку по

комнате и передают ей ХЛАМИДИОЗ по возвращении с праздников, а потом
БЛОКИРУЮТ тебя в инстаграме и НИКОГДА НЕ ПЕРЕЗВАНИВАЮТ!
Йосано перегибается через перила и лениво жуёт жвачку, наблюдая за

разворачивающейся сценой.
— Звучишь так, как на сто процентов забыла его, кисуль.
Коё оглядывается назад, сразу же немного бледнея, пока дёргает за дверь.
— Ну да, забыла, но это было травмирующее событие—
Через входную дверь слышится эхо:
— ДА, но он УЖЕ трахнул своего соседа по комнате!
Рембо прижимает деревянную ложку к груди, разинув рот от изумления.
— Банка ругательств, вы оба... ОЗАКИ КОЁ, ты не пойдёшь за дверь, марш

сюда!
— Но Чуя—!
— Кто передал тебе хламидиоз?!
— Никто, папочка, это была моя—!
Дверь захлопывается, и Чуя скользит по ледяному тротуару босыми ногами,

276/805
дрожа и шипя от холода, когда поднимает свой телефон от груди... только
чтобы увидеть, что звонок перевёлся на голосовую почту.
Бля. Бля, бля, бля.
Чуя потирает руки, его дыхание туманится перед ним, когда он борется
между собственной тревогой и желанием услышать голос Дазая.
Так. Если Дазай звонил ему, то это, вероятно, было важно, верно? И... Чуя не
просто так устроил огромную сцену, выбежав из дома, чтобы не поговорить с
ним—
Динь!
Экран Чуи снова загорается.
// Дазай: Перезвони мне, когда сможешь?
Это не похоже на какого-то факбоя, который передал бы ему хлами-что-то-

там, а потом заблокировал бы его в инстаграме. Это немного больше похоже на
парня, который держал Чую всю ночь после его первого разрыва и ни разу не
пожаловался, когда Чуя обливал его своими слезами.
И, если отбросить наблюдения Чуи о характере Дазая, он просто...
Он очень хочет услышать его голос, поэтому Чуя нажимает на уведомление о

пропущенном звонке, его желудок делает парочку сальто назад, когда он
поднимает телефон к уху.
Проходит три гудка, и Чуя обнаруживает, что снова начинается

взвинчиваться, но затем —
— Чуя?
Он испускает дрожащий вздох, сам того не желая, и обхватывает себя одной

рукой.
— Да?
— Я... — на другом конце провода возникает небольшая нерешительность,

каждая секунда которого отмечена ударом молота в груди Чуи. — ...ты на
улице?
— А?
— Я слышу машины, — хрипло объясняет Дазай, и рыжий бросает взгляд в

сторону, вспоминая, что он стоит рядом с несколько оживлённой парижской
улицей.
— Ой, там моя семья довольно шумная внутри, — он прочищает горло,

надеясь, что это поможет его голосу не звучать так нервно из-за того, что он
врёт, — поэтому я вышел на улицу, чтобы лучше слышать.
277/805
— Там холодно? — Чуя дрожит немного сильнее, будто сам вопрос служит
каким-то напоминанием.
— Н-не очень, — отвечает он, переминаясь с ноги на ногу, его босые пальцы
покалывает от мороза на бетоне.
— Ты должен вернуться в дом, ты, мелкий дурак.
На данный момент Чуя пропускает оскорбление мимо ушей.
— Ты попросил меня перезвонить, так что я подумал, что это важно.
— Ну, я имею в виду... — Дазай обрывается, и Чуя не может понять его тон.
Но его что-то гложет, рыжий понимает это. — ...Как там Париж?
— ...Нормально, — отвечает Чуя, заправляя волосы за уши и натягивая шарф

повыше на лицо. — Как поживает твоя семья?
Последовала долгая пауза, а затем Дазай произносит:
— Видел, как ты гулял со своей сестрой и её девушкой. Выглядело весело.
— Ага, ну... — Чуя прикусывает губу, желая успокоиться, а не быть таким,

бляха, слабым, но вот он здесь. — Было весело, — наступает долгая пауза, и Чуя
наконец не выдерживает и выпаливает, как идиот, — Тот парень — мой
двоюродный брат.
Его лицо такое красное, и это не имеет никакого отношения к холоду, а

Дазай отвечает:
— Оу, — не такой уж огромный вздох облегчения, на который втайне

надеялся Чуя, — Я думал—
— Ничего подобного, нет, — бормочет Чуя, глядя в небо. — ...Ты поэтому

звонил?
Он не понимал, насколько это было вопросом в лоб, пока не сказал его, и он

сразу же пожалел об этом, особенно когда Дазай говорит:
— Нет, эм-м, я...
Чуя колеблется между чувством огромного смущения и беспокойства от того,

как звучит чужой голос.
— Мне просто... — Дазай вздыхает. — Мне очень нужно было услышать твой
голос.
Чуя делает паузу, у него перехватывает дыхание и он тянется к сердцу,

прижимая к нему руку через толстовку. Старая привычка. Он привык думать, что
мог бы просто замедлить его, надавив, но...
Чуя всегда был склонен принимать желаемое за действительное.
278/805
— Ты в порядке? — медленно спрашивает он, теребя край толстовки, и после
ещё более долгой паузы Дазай признаёт:
— Нет, не очень.
Чуя напрягается.
— Что-то случилось?
У Дазая вообще нет энергии, чтобы умышленно путать.
— Я... узнал некоторые хреновые новости.
— Ты хочешь поговорить об этом? — отвечает Чуя, внезапно забыв о холоде и

о том факте, что его сестра определённо прижимается лицом к окну гостиной,
чтобы лучше видеть.
— ...Это мой дедушка, — тихо признаётся Дазай. — Он болен.
Чуя знает этот тон.
Он означает, что тот не поправится.
— Боже, Дазай... — он обрывается, его голос полон сочувствия, потому что

это чувство... Чуя правда понимает его. — Мне очень жаль...
— Могу я попросить тебя о кое чём странном?
Чуя моргает, барабаня кончиками пальцев по задней панели телефона.
— Да, что?
— Не мог бы ты... — Дазай испускает глубокий, смертельно усталый вздох, не

подозревая, что они с Чуей по сути находятся в одинаковых позах, но в то время
как его лицо обращено к потолку спальни, лицо Чуи обращено к звёздам над
Парижем. — Не мог бы ты называть меня Осаму?
Чуя моргает, прикусывая губу так сильно, что это почти больно, потому что
парни ещё никогда не просили Чую называть их по имени. И это не кажется
ерундой, даже если это так.
— Типа... — он тяжело сглатывает, — Всё время, или..?
— На данный момент.
Чуя быстро кивает, что смешно, потому что Дазай как бы не может этого
видеть.
Учитывая то, о чём рассказывает ему Дазай, и тот факт, что тому, вероятно,
больше не с кем поговорить, Чуя не должен зацикливаться на этом, но...
— ...Хорошо, Осаму.
Произнесение этого имени вызывает у Чуи мурашки по коже.

279/805
Он не может видеть, как Дазай поворачивается на бок, прижимая телефон
ближе к уху.
— Я знаю, это глупо, ему уже за восемьдесят, но... Я никогда раньше не

думал о том, что он умрёт, — признаётся он тихим голосом.
Чуя прислоняется спиной к кованому железному забору, ведущему во двор

перед их домом, медленно сползая вниз, пока не садится на тротуар, подтягивая
ноги поближе, чтобы сохранить в них тепло.
— Это нормально, — он воспроизводит слова, которые слышал в кабинете

психотерапевта миллион раз. — Люди не задумываются о таких вещах, пока это
не случается с ними.
Дазай в этом не так уверен. Он много думал о смерти, но только... не о чьей-

то чужой.
— Ты когда-нибудь кого-нибудь терял?
— ...Да, — медленно подтверждает Чуя, подтягивая колени под толстовку, —

Мою маму.
— Прости—
— Ты не знал, — Чуя мотает головой. — Она не была больна, — или, ну, они не
знали, что она была больна. — ...Но я понимаю ощущение надвигающегося
ужаса.
Не то чтобы он хотел объяснять, насколько.
— Становится легче?
Чуя думает об этом, прикусив губу.
— Не знаю. Мне было девять, так что... чем старше я становлюсь, тем больше
забываю, — тихо признаёт он. — Но я не думаю, что моему отцу стало легче.
— Он поэтому так тебя защищает?
Рука Чуи поднимается вверх, чтобы снова прижаться к сердцу.
— ...Отчасти, да, — он делает глубокий вдох. — Но у тебя ещё есть время

побыть с ним, верно?
— ...Да, а что?
Чуя немного ёрзает, находясь во внутренних спорах, не слишком ли это

личное, но опять же, весь этот разговор — личное.
— После того, как моя мама... Я часто думал о том, что бы я сделал, если бы у
меня был ещё один день, — помолчав, он добавляет, — Что любит делать твой
дедушка?
280/805
— Эм... — Дазай медленно выдыхает, немного стыдясь признать, что он не
так уж много знает. Он был избалованным ребёнком, и большинство времени,
которое он проводил с дедушкой, были посвящены тому, что он хотел делать, а
не наоборот. — Ходить в музеи, рыбалку... — он напрягает мысли, — Читать ещё
любит. Он большой поклонник поэзии.
— Похоже, мы с ним подружимся, — Чуя слабо улыбается, вытаскивая

кончиками пальцев выбившиеся из рукава нитки. — Какую поэзию?
— В основном хокку.
— Знаешь, что я думаю?
Дазай зарывается глубже под одеяла в своей постели, натягивая их на

голову, пока не становится темно, и он слышит только голос Чуи. Даже если
сейчас только начало дня, он чувствует, что может снова заснуть.
— Что?
— Ты сказал, что он любит музеи, хокку, и, я полагаю, своих внуков. Чем ты

занят завтра?
В день после Рождества? Дазай строит лицо.
— Наверное, скучными семейными мероприятиями.
— Почему бы вам с Ацуши не взять его и не прогулять?
— ... — Дазай медленно улыбается. — Он глава семьи, как он может

прогуливать?
— Не знаю, но в Токио есть музей хокку. Как думаешь, он там был?
Честно говоря, Дазай вырос в городе и он не знал этого.
— ...Нет, — признаёт он. — Думаю, не был.
— Тогда он, наверное, захочет провести там день со своими внуками, —

предлагает Чуя, прислонившись головой к одной из железных балок ворот. —
Может, Ацуши напишет ему одно. Он, вероятно, будет в восторге.
— Думаешь?
— Дети, сочиняющие хокку? — Чуя улыбается, качая головой, — Это всегда

заканчивается уморительно.
— Полагаю, да... — Дазай кивает, мысленно отмечая этот совет. — Извини,

ты, наверное, сейчас хочешь быть со своей семьёй...
Чуя оглядывается на окно, за которым действительно стоит его сестра,

наблюдая.
— Всё в порядке. Честно говоря, я рад, что ты позвонил.
281/805
— ...Да?
Лицо Чуи немного нагревается, и он слышит, как Коё кричит в его голове,
стуча сковородой по кастрюле в ярости: "Он факбой! Перестань делать себя
эмоционально открытым!".
Но правда, Дазай его друг. Чем больше Чуя думает об этом — Дазай может
быть его лучшим другом, даже если Чуя хочет гораздо большего. Но прямо
сейчас это не имеет значения. То, что Дазай сказал вчера, то, что произошло
накануне вечером — Чуя пытается отодвинуть это на задний план.
— Ну, ты же знаешь, что они сводят меня с ума... — объясняет он.

Следующие слова немного неловкие, и он, очевидно, не совсем откровенен,
поэтому признаётся он тихо, — ...и я тоже хотел услышать твой голос.
Это не совсем то же самое, как "я скучаю по тебе", почему-то эти слова
кажутся ещё более интимными, но...
— Ты всегда можешь мне позвонить.
Чуя не воспринимает эти слова как чистосердечное признание, как их видит

Дазай, который раньше никогда и никому этого не говорил.
— Потому что мы друзья?
— ...Потому что ты важен для меня, — тихо возражает Дазай.
Чуя тяжело сглатывает, пытаясь понять, что это значит для Дазая.
Очевидно, Дазай очень важен для него. Он первый у Чуи в слишком многом,
что не имеет значения, сколько времени проходит или как далеко они находятся
— Чуе всегда будет на него не всё равно.
Но нет ничего, что сделало бы Чую особенным для Дазая. Чуя не его первый
ни в чём. Он просто... друг, которого Дазай завёл в университете. Просто ещё
один человек в длинной череде людей, с которыми Дазай уже переспал.
И, возможно, именно дружба делает его важным, потому что если Дазай
чувствует что-то даже близкое к тому, что чувствует Чуя... Тогда Чуя не
понимает, почему Дазай не звучит так, будто глотает стекло, потому что именно
это Чуя чувствовал с тех пор, как сел в самолёт.
— ...Да, Осаму, — вздыхает он, кусая губы, — ты тоже важен для меня.
И потом, есть ещё кое-что. То, что Чуя ему не сказал. То, что определённо не
собирается говорить ему сейчас. Наверное, никогда.
— Ты можешь возвращаться внутрь.
— Да, хорошо... — медленно соглашается Чуя. — И ты завтра сводишь его в

музей?
— Да, свожу.
282/805
— Сделаешь фотку.
— Зачем?
— Потому что ты не заслуживаешь доверия.
— Эй!
Звонок заканчивается смехом, и когда Чуя вешает трубку, он прижимает

телефон к груди ещё на несколько секунд, пытаясь всё это переварить.
// «Потому что ты важен для меня.» //
В паре с:
// «Я рад, что мы были соседями.» //
Ощущаются как два противоречивых сигнала, и Чуя не знает, что думать.
Он нравится Дазаю или нет?
В любом случае, его ноги ледяные, и ему пора возвращаться в дом.
Ему приходится провести остаток вечера, уклоняясь от вопросов Коё о том,

чего хотел Дазай, прежде чем в конце концов добровольно помочь своим
младшим братьям и сёстрам лечь спать, готовясь к Санте.
_______________________________
На следующий день Дазай берёт-таки своего дедушку с младшим братом в

музей... И всё это время он не может удержаться от желания, чтобы Чуя был
здесь.
Мать Дазая уезжает на следующий день после Нового года, и тогда весь этот
фарс может прекратиться, что приносит облегчение всем, хотя и очень
озадачивает Ацуши. Дазай снова оказывается в кабинете своего отца, наблюдая
через окно, как Ацуши играет с Софи в саду.
— Я предполагаю, ты уже поговорил со своим дедушкой о его личных

новостях.
Дазай правда сомневается, что нормальные семьи называют смертельную

болезнь "личными новостями", но... это всего лишь догадки.
— Да, поговорил.
— Тогда, полагаю, ты догадываешься, к чему я клоню.
Дазай моргает, наклоняя голову.
— Нет, не думаю.
283/805
— ...Я собираюсь стать главой этой семьи, — медленно объясняет Мори. —
Мне придётся покинуть больницу, сосредоточившись на управлении нашими
финансами и всем остальным. Даже обсуждается возможность баллотироваться
в парламент.
— Точно, — Дазай вздыхает, скрестив ноги. — А твои два, скоро три

внебрачных ребёнка, молодая любовница и жена с алкогольной зависимостью не
будут помехой твоим политическим устремлениям? Ну, в смысле, помимо другой
вещи.
Мори поднимает бровь, он уже раздражён.
— Какой вещи?
— О, — Дазай пожимает плечами, откидывая голову назад, — тот факт, что

для любого, кто не является девушкой в возрасте двадцати с небольшим лет с
комплексом папочки, ты мерзавец? Ну, в смысле, это заставило бы меня дважды
подумать, прежде чем голосовать...
— Прости, — Мори моргает, наморщив лоб, — если бы я не знал тебя лучше,

то подумал бы, что уловил в твоём голосе обиду.
— Не знаю, па, думаю, что из-за того, что я прошлую неделю притворялся,
что моя будущая мачеха была моей девушкой, у меня остался неприятный
осадок, — отвечает Дазай, — Особенно, когда она всё равно узнает.
— Послушай, я ценю, что ты сделал это для меня—
— О-о, — Дазай закатывает глаза так сильно, что почти видит свой мозг, —
Не говори так, будто ты вежливо попросил меня, вместо того чтобы просто
свалить на меня это.
— О, мои извинения, — Мори раздражённо смотрит на него, — Я думал, что

между частными школами, автомобилями, каникулами и бог знает сколькими
счетами по кредитным картам, которые я оплатил за эти годы, я заслужил
небольшую услугу от тебя.
— Я выполнил её, — огрызается Дазай, скрещивая руки на груди. — И я

предполагаю, что этот разговор о чём-то ещё, что ты хочешь от меня после того,
как "личные новости" твоего отца убьют его, так вот, что?
Мори долго и пристально смотрит на него, прежде чем вздохнуть.
— Знаешь, эта тоска, мелодрама, я понимаю это, когда-то я был в твоём

возрасте. Но тебе никогда не приходило в голову, что я наслаждаюсь этой
ситуацией не больше, чем ты?
— Ты даже не представляешь, как тебе повезло... — Мори вздыхает. — В

девяностые годы, когда твой дед возглавил семью? Боже, всё было по-другому...
И я... — он потирает лицо рукой, — Послушай, я понимаю, что я не тот человек,
который когда-либо должен был стать мужем, и особенно отцом — во всяком
284/805
случае, не так рано...
Он не хотел, чтобы эти слова прозвучали как пощёчина. Он не понимает, как

невероятно одиноко чувствует себя Дазай из-за них. Для Мори это просто...
честность.
— Но у тебя есть иные возможности. Ты должен быть благодарен за это.
— ...Какие иные возможности? — наконец спрашивает Дазай, не желая

обдумывать эмоциональное воздействие всего остального. Только не сейчас. А
может, и никогда.
Он счастливчик, помнишь?
— Я не собираюсь выбирать девушку для тебя, Осаму, ты можешь выбрать её

сам, — его тон великодушный, будто он оказывает Дазаю какую-то услугу. — Но
больше никаких публичных развлечений на стороне. Мы уже довольно скоро
попадём в газеты, когда появятся новости о твоём дедушке—
— А ты не думаешь, что беременная двадцатитрёхлетняя девушка будет

сюжетом?
— Нам не нужен целый ряд сюжетов, и к тому времени, как это станет
достоянием гласности, она станет моей невестой. Мы с твоей матерью уже
пришли к соглашению.
— А хоть его будут придерживаться? — спрашивает Дазай, наблюдая, как

губы его отца дёргаются от разочарования.
— Ты думаешь, она действительно приехала сюда, чтобы провести время с

семьёй? — Мори фыркает и качает головой. — Знаешь, я понимал твоё хреновое
отношение, когда ты учился в средней школе, но ты не можешь наказывать
меня вечно.
— Тогда зачем она была здесь?
— Потому что она знала, Осаму, — огрызается Мори. — И я бы подготовил

себя к этому, потому что такие люди, как она, при первом же дуновении смерти
начинают принюхиваться. Как проклятые стервятники, — он качает головой,
отводя взгляд. — Я просто рад, что тебе исполнилось восемнадцать раньше,
иначе она искала бы способ вернуть своё имя в твой доверительный фонд.
Дазай не сильно реагирует, не сейчас.
— На чём именно вы двое сошлись?
— Десять процентов, — вздыхает Мори, открывая ящик стола, и достаёт

пачку сигар. — Она подписывает бумаги и становится одной из самых богатых
женщин в Японии.
— А ты получаешь невесту вдвое моложе тебя, — Дазай качает головой, —

все в плюсе.
— А ты, — Мори пожимает плечами, — сам выберешь свою собственную

285/805
невесту. Что больше, чем я когда-либо получал. Чёрт, я даже не говорю тебе не
спать с кем попало. Я здесь не злодей, ты же понимаешь, верно?
Молчание Дазая длится достаточно долго, чтобы мужчина почувствовал

необходимость надавить.
— Я в курсе, что был хреновым мужем, но мы оба знаем — родителем я был

лучше. А ещё мне, оказывается, есть до тебя дело, так что терпеливое,
многострадальное отношение, которое ты приберегаешь для этой психопатки? Я
бы хотел, чтобы часть его распространялась и на меня—
— Что, если это не девушка?
Мори останавливается, держа сигару на полпути ко рту с зажигалкой в

другой руке.
— ...Пардон?
— Жених? — ровным голосом спрашивает Дазай, пристально глядя на него.

— Что, если я выберу себе не девушку?
Они смотрят друг на друга.
— ...Не надо, — Мори выглядит измученным, — хоть раз в жизни не делай

этого со мной...
— Делать что? — руки Дазая сжимаются.
— Ты не гей, Осаму, ты просто маленький засранец, который намерен

заставить меня упасть замертво, прежде чем мне исполнится пятьдесят.
— Я серьёзно.
— Да чёрта с два, — Мори щиплет себя за переносицу. — Ты знаешь, что

сексуальная ориентация — это реальная проблема, с которой люди
действительно имеют дело? Не то, что можно использовать, чтобы привлечь моё
внимание—
— Я делал много глупой херни, чтобы привлечь твоё внимание, — Дазай

прожигает его взглядом, волосы на его затылке встают дыбом, — но это не—
— Оу? — Мори ударяет своей зажигалкой по столу с резким стуком. — Когда

ты переспал с дочерью моего главного врача во время благотворительного гала-
концерта, что ты пытался сделать?
— ...Быть благотворительным?
Мори отмахивается от него, устало качая головой.
— Ты не хуже меня знаешь, что единственная причина, по которой ты

должен жениться — это необходимость иметь детей. Чтобы семья
продолжалась. Так что, конечно, первые слова, которые ты произносишь, когда я
знаю, что тебе будет более чем легко переспать с любой девушкой, у которой
есть пульс, это: "Что, если я выберу кого-то, с кем не смогу иметь детей?", —
286/805
Мори фыркает так озлобленно, что Дазай даже вздрагивает. — Итак, отвечаю на
твой вопрос: нет. Для этого у тебя есть твоя личная жизнь.
— ...Моя личная жизнь, — тихо повторяет Дазай. — А оджи-сан говорил, что

ты не гомофоб.
— Я не гомофоб! — Мори выглядит так, будто хочет рвать на себе волосы. —

Если бы я по-настоящему верил, что это нечто большее, чем ребяческий призыв к
вниманию, я бы воспринял это всерьёз, и мы бы всё решили. Но есть ли мальчик,
Осаму?
— ...
— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Дазай вздёргивает подбородок, чувствуя себя более решительным, чем

неделю назад, когда его голова была полна самообманом и мечтаний.
— Нет.
Он не может втянуть Чую в это.
Мори качает головой, раздражение написано на его лице.
— Я так и думал, — он хмурится, когда Дазай встаёт. — Мы не закончили—
— Мне нужно упаковать вещи, — монотонно протягивает тот.
— Нам сперва нужно выбрать несколько имён—
— Я не в настроении, — отвечает Дазай, и он устал.
Так, так чертовски устал, и он больше не видит выхода из этого.
— Куда ты собираешься?
Дазай останавливается, положив руку на ручку двери.
— Ацуши улетает сегодня днём, — тихо говорит он, качая головой и

отворачиваясь. — Я не собираюсь пускать его одного.
— Мы собирались попросить Хироцу-сана...
— Он не его семья, — отвечает Дазай, распахивая дверь, — в этом дело, — он

хлопает ею сильнее, чем намеревается, так сильно, что вся рама содрогается от
силы удара, но Дазаю всё равно.
У него никогда не будет детей. И он никогда не женится. Потому что то, что
он чувствует сейчас, это гадкое, разрывающее чувство одиночества в его
груди...
Никто не может причинить тебе такую боль, кроме семьи.
Полёт долгий, стабильный: он помогает Ацуши играть в игры на его свитче,

287/805
смотрит с ним видео "Щенячьего патруля". Помогает ему устроиться в
общежитии, разговаривает с преподавателями.
Дазай делает то, что, по его мнению, должен делать родитель, пробегая
через действия, которые он едва понимает, пытаясь обеспечить некоторое
чувство нормальности.
Они выходят с ужина, и когда Дазай отпускает мальчика, тот сжимает его
руку.
— М-м? — он опустил взгляд и увидел, что большие янтарные глаза смотрят

на него с беспокойством.
— Почему ты грустный?
— ... — Дазай опускается на колени рядом с ним, сжимая обе руки Ацуши. —
С чего ты взял, что мне грустно?
— Ты не шутил за ужином. И не сказал девушке, что сегодня мой день

рождения, чтобы получить бесплатный десерт.
— Я грустный, потому что на этот раз я заплатил за десерт? — Дазай слабо

улыбается.
Ацуши качает головой.
— Ты делаешь это, чтобы рассмешить меня.
— ... — Дазай наклоняет голову, ероша волосы Ацуши, — Я просто устал с

самолёта, дружище. А ты разве нет? Пойдём, отведём тебя внутрь—
— Это пугает меня, — тихо признаётся Ацуши.
Дазай делает паузу, отстраняется и с беспокойством смотрит на брата.
— Пугает? Почему?
— ...Когда я вижу тебя в последнее время, ты почти всегда грустишь... —

Ацуши замолкает, опустив голову. — Мама тоже так делала, а теперь её больше
нет рядом.
— ...Ацуши, — Дазай вздыхает, мягко обхватывая рукой чужую щёку, и

притягивает мальчика в крепкие объятия. — Я никуда не уйду. Ну, в смысле, я
улечу обратно в Токио, но... я всегда буду рядом с тобой, ты же знаешь, правда?
— Тогда... — голос Ацуши срывается, — почему я не могу жить с тобой?
У Дазая щемит в груди.
— Ацуши...
— Я не такой уж большой! Я мог бы поместиться... и я понравился Чуе-сану,

288/805
мы отлично ладим!
— Ты не можешь уехать со мной в университет... — пытается объяснить

Дазай, у него болит в груди при виде дрожащих губ, глаз, полных слёз. — Не
потому, что я не хочу, чтобы ты был там — я хочу, но это против правил.
— Я ненавижу это, — бормочет Ацуши, дёргая Дазая за кофту. — Ты же не

собираешься всё время жить в общежитии, верно? Как насчёт после него?
— Я не... — Дазай обрывается, не зная, как объяснить всё это, особенно когда
это так чертовски сложно, и есть некоторые аспекты, которые Ацуши не нужно
знать. — ...Я бы хотел этого, Ацуши, но это зависит не от меня, а от папы.
— Ты можешь попросить его? — с надеждой спрашивает Ацуши. — Не

похоже, что у него есть причина, чтобы сказать "нет", так ведь?
— ... — люди спрашивают, раз Дазая не волнуют деньги, то почему он не

уходит?
Маленький мальчик напротив него — вот почему.
— ...Я поговорю с ним об этом, когда представится возможность, — заверяет

Дазай, снова сжимая руки Ацуши. — Но со мной ничего не случится, ясно? — он
протягивает руку, чтобы заправить чёлку мальчика ему за ухо. — У тебя в школе
каникулы на Пасху, да?
— ... — Ацуши печально кивает, и Дазай наклоняется вперёд, целуя его в

макушку.
— Я приеду к тебе, хорошо?
— Обещаешь?
Дазай торжественно протягивает ему мизинец.
— Ты знаешь, насколько это серьёзно?
— ... — Ацуши невольно улыбается, сцепляя их пальцы вместе. — Осаму-нии?
— Да?
— …Ты же любишь меня, правда?
У Дазая слегка падает челюсть, и он быстро кивает.
— Конечно, люблю, почему ты вообще спрашиваешь?
— Не знаю, — Ацуши отводит взгляд. — Моя мама часто говорила мне это,
но... — он выглядит так, будто изо всех сил старается не заплакать, и Дазаю
больно думать, что тот так быстро усвоил этот урок. — Папа никогда не говорил.
— ...Папа не умеет говорить о таких вещах, — Дазай притягивает его к себе и

крепко обнимает. — Это не значит, что он не любит тебя.
289/805
Дазай не знает, что чувствует их отец, но он не хочет, чтобы это стало
проблемой Ацуши. Никогда.
— И я люблю тебя, — говорит Дазай, — понял?
Ацуши качает головой напротив его груди.
— Д-да. Но... ты слишком крепко меня обнимаешь...
— Прости-прости... — отвечает Дазай, отпуская его и снова приглаживая

чужие волосы. — Ты готов пойти обратно и лечь в постель?
Ацуши кивает, вытирая нос тыльной стороной ладони.
— Можно я позвоню тебе, когда лягу спать?
— Ты же знаешь, что можешь, глупыш.
Когда Дазай выходит, один из учителей останавливает его, положив руку

ему на плечо.
— Простите, господин Дазай? Я просто хотел убедиться, что вам есть где
переночевать, вы ведь не полетите сразу обратно в Токио, верно?
— Не беспокойтесь об этом, — он вежливо улыбается.
Когда Дазай впервые осознал, что он по сути может пойти куда угодно, это
было странно.
Одно дело иметь средства — кредитные карточки и паспорт, которые могут

доставить его почти в любое место.
Но свобода? У Дазая этого не было ещё полгода назад.
Поэтому, когда он оказывается на Гар-дю-Норе[20] с паспортом, бумажником

и одеждой за спиной, он чувствует себя немного потерянным.
Это навязчиво.
Странно. Определённо странно. В кино парни делают так постоянно, и

зрители воспринимают это как романтику, но это же приставуче, верно?
_______________________________
Чуя расположился на своей кровати с наушниками в ушах, пытаясь

закончить лайнить рисунок, когда его телефон начинает гудеть под его
животом. Он вытаскивает один наушник, подносит телефон к уху, не глядя на
определитель номера, предполагая, что это звонит его отец, чтобы попросить
его выключить свет, так как уже почти полночь.
— Да, я как раз собирался—
— Чуя?
290/805
Его сердце подпрыгивает до самого горла, и он едва не роняет перо.
— ...Дазай? Разве у тебя не семь утра?
— Ну... — наступает пауза, — Я провожал Ацуши обратно в школу, так что...
Школа. Точно. И Ацуши ходит в школу в...
— Ты сейчас в Лондоне?
— ...Не совсем, — тихо признаётся Дазай, и Чуя садится, заправляя волосы за

ухо.
— Тогда где ты?
— ...Пон-Нёф[21]?
Стоп. Стоп. Стоп.
— Что?
— Он был в фильме, "Американец в Париже"?
— Дазай, я жил здесь, я знаю, что это, что ты там делаешь?!
— Я знаю, что ты знаешь, я просто объясняю, откуда я знаю это—
— Дазай.
— ...Я купил билет на перелёт обратно из Шарля-де-Голля[22], а не из

Хитроу[23], — признаётся он.
Чуя садится совершенно ровно, обдумывая, что делать дальше.
— Когда твой рейс?
— Утром, — наступает момент тишины, а потом, — Слушай, я знаю, что уже

поздно, но...
Чуя поймал себя на том, что беззвучно произносит слова, надеясь, что Дазай
произнесёт их... И затем тот произносит.
— Могу я увидеться с тобой?
Чуя бросает взгляд на дверь своей спальни, полностью осознавая тот факт,
что он спокойный, восемнадцатилетний мужчина, который может принимать
свои собственные решения... И какова будет реакция его отца, если Чуя
попытается улизнуть в полночь.
— Да, — отвечает Чуя, стараясь минимально шуметь, когда крадучись встаёт

с кровати, чтобы порыться в своих ящиках в поисках чего-нибудь более
нарядного, чем пижама. — Напишешь мне адрес?
291/805
Ему удаётся без особого шума втиснуться в джинсы, и он чуть не падает в
обморок от громкого скрипа, который издаёт его дверь, когда он медленно идёт
в ванную. Он причесывается, чистит зубы и слышит, как отец зовет его снизу
лестницы:
— Чуя, дорогой? Это ты?
Чуя высовывает голову из двери:
— Просто умываюсь перед сном, па!
— Хорошо, я приготовлю большой завтрак утром, договорились? Поспи

подольше, ты недостаточно высыпаешься!
— Обязательно, спасибо! — кричит в ответ Чуя, возвращаясь в свою спальню,

— Спокойной ночи, люблю тебя!
— И я люблю тебя!
Чуя закрывает за собой дверь спальни, нащупывает куртку и осторожно, о-о-

очень осторожно натягивает ботинки. Он засовывает телефон, ключи и
бумажник в карманы и выключает свет.
К счастью, его спальня находится на втором этаже, и под окном есть навес,
который легко выдерживает его вес, а затем решётка из плюща, с которой он
легко может спуститься. Когда его ботинки коснулись земли в саду, Чуя немного
впечатлился собой. Ну да, восемнадцать — уже немного поздновато, чтобы
заниматься таким, но он никогда раньше не сбегал тайком.
Он должен разбежаться и прыгнуть, чтобы перелезть через садовую стену,

но он делает это, перекатываясь через верх и приземляясь на ноги с другой
стороны.
Как крутой.
Чуя смотрит на землю, потом снова на свой дом, внутренне осознавая, что он
действительно сделал это, как один из хулиганов в кино, и знаете что?
Он крутой.
И да, было бы немного круче, если бы он тайком сбежал из дома, чтобы

принять наркотики (которые, по-видимому, не все предназначены для курения,
ему всё ещё нужно это проверить), или заняться сексом, а не встретиться с
другом из университета, пока тот проездом, но эй.
Всё ещё крутой.
Он спускается в метро, натягивает шарф на лицо и проводит своей

карточкой метрополитена. Тут всего лишь несколько остановок, может,
двадцать минут, но всё это время мысли в голове Чуи набирают обороты.
Очевидно, когда он попросил Дазая переспать с ним, он не рассчитывал, что

всё закончится так. Но он также не понимал, что по сути это будет намного
больше, чем секс. Возможно, не для Дазая, но для Чуи это было больше, и...
292/805
Как они могут быть просто друзьями после такого?
И почему Дазай прилетел сюда?
Наконец, он добирается до своей остановки, одним из первых выходя из

поезда, и торопливо поднимается по ступенькам на улицу, и когда он видит
Дазая—
Всё, кажется, останавливается.
Ну, за исключением того, что ничего не останавливается. Там всё ещё

пешеходное движение, машины на улице. Чёрт, даже облака начинают
действовать, потому что внезапно...
Начинается снегопад.
Не сильный, но крупные, тяжёлые хлопья начинают падать на землю,

сверкая под уличными фонарями.
Это красиво.
И Чуя был бы охвачен этим, но...
Дазай выглядит ужасно.
— Что..? — начинает Чуя, его губы размыкаются. — Ты..?
Не то чтобы Дазай вообще может когда-нибудь плохо выглядеть, его волосы

причёсаны, одежда всё ещё дорогая, но... Чуя не уверен, видел ли он когда-
нибудь кого-то настолько несчастным.
А он провёл половину средней школы в больнице.
Дазай поднимается на ноги, шагает к нему, и прежде чем Чуя успевает

сказать хоть слово, Дазай оказывается прямо перед ним, опуская лицо ему на
плечо.
Он застывает на мгновение, слишком удивлённый, чтобы по-настоящему

отреагировать, но... когда вспоминает, что Дазай рассказал по телефону о своём
дедушке... Руки Чуи медленно поднимаются, чтобы обхватить его: одна сзади за
шею, в то время как другая вплетается в волосы Дазая, нежно сжимая.
— Ты в порядке? — мягко спрашивает он, и через мгновение Дазай наконец

отвечает.
— Мне нужно, чтобы ты сказал мне.
Чуя моргает, пальцами гладя волосы на затылке Дазая и пытаясь понять, что
это значит, но когда он отстраняется, чтобы взглянуть на того, чужие руки
обхватывают его за спину, прижимая к себе.
— ...Сказал тебе что?
293/805
Дазай с трудом сглатывает.
— Если... — он изо всех сил пытается найти правильные слова, потому что,
когда речь заходит о Чуе, ничто не бывает лёгким — ну, важные вещи не
бывают, но это... — Если я веду себя как мудак.
Чуя моргает, пытаясь сообразить, уже мотая головой:
— Дазай, ты не—
После этого он больше ничего не может сказать.
Не потому, что не хочет, а из-за того, что Дазай поднимает его подбородок,
скользя одной рукой вверх, чтобы обхватить затылок Чуи, и следующее, что он
знает —
Дазай целует его.
Не насильно или пошло, а отчаянно, и Чуя... Он знает, что Дазай

эмоционально уязвим, и что тот, вероятно, просто не хочет быть один прямо
сейчас, но...
Он тает.
Его пальцы цепляются в волосы Дазая, и он прижимается ближе, пока они не

оказываются вплотную друг к другу, прислоняясь спиной к кирпичной стене по
обе стороны канала, и Дазаю кажется, что он никогда больше не сможет
отпустить его снова, потому что боже, когда поцелуи ощущались так? Под
снегом и при ветре кажется, что во всём мире есть только одно тёплое место —
там, где губы Чуи прижаты к его губам.
Мысль сидит в голове Дазая, будто она заползла туда и укоренилась до

такой степени, что он больше не может её вытащить.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Он слегка отстраняется, холодный кончик его носа касается щеки Чуи.
— Прости...
Потому что он знает, что это несправедливо — потому что ему нечего
предложить, и он понятия не имеет, что делает, и ему просто...
Одиноко.
Ему так чертовски одиноко, а Чуя — единственный человек, из-за которого

всё становится хорошо—
— Эй, — это правда странно, когда он думает о том, что в первый раз, когда
руки Чуи были на нём (ну, первый раз, который Дазай помнит), Чуя дал ему
пощёчину на неделю вперёд.
Потому что сейчас? Они такие ласковые, когда обхватывают его лицо,
притягивая обратно, и этот поцелуй такой нежный, что Дазай чуть не плачет.
294/805
Слёзы прямо там. Он хочет, но не делает этого, он просто обнимает Чую ещё
крепче, его пальцы впиваются в чужую поясницу.
Когда они снова отстраняются, их лбы прижимаются друг к другу, и они оба
тяжело дышат.
— Не извиняйся, — шепчет Чуя, и Дазай прикусывает губу, пытаясь

подобрать слова, найти объяснение.
Три небольших слова там, пляшут на кончике его языка, но он не сможет

забрать их обратно.
// «Для этого у тебя есть твоя личная жизнь.» //
Чуя не заслуживает того, чтобы быть чьим-то секретом.
Чуя на мгновение закрывает глаза, просто наслаждаясь тяжестью лба Дазая,

прижатого к его, до сих пор не осознавая, что он приподнялся на цыпочки. Когда
он расслабляется, руки Дазая поддерживают его, будто тот ещё не совсем готов
отойти от него.
Рыжий немного потрясён, очень озадачен, и ему больно за Дазая, потому что
он может чувствовать чужое горе... или страх самого горя.
— ...Эй, — Чуя наклоняет голову вперёд, ударяясь носом о нос Дазая,

наконец-то сумев выбить того из мыслей и привлечь внимание. — Ты голоден?
Когда Дазай услышал о изысканной еде по всему Парижу, его ожидания

относительно того, как это будет выглядеть во время его первого визита,
немного отличались от того, чтобы сидеть на тротуаре перед кафе,
пристроенному к небольшому отелю, уставившись на бутерброд, завёрнутый в
вощёную бумагу.
— Не смотри на него просто так, — Чуя толкает его плечом, склонившись

рядом с ним с одноразовой чашкой чая в руках. — В моём распоряжении десять
евро.
— Я мог бы сам купить, — бубнит Дазай, и Чуя закатывает глаза.
— Не волнуйся, не обеднею.
Дазай тихо ворчит, пойманный где-то между сменой часовых поясов и

вызванным стрессом бредом.
— Что это за бутерброд?
Чуя делает большой глоток чая.
— Это как горячий бутерброд с сыром, только с ветчиной и яйцом, — он

замечает, что Дазай, похоже, не особо утешен этим фактом, и поднимает бровь.
— Что?
— ...Я никогда не пробовал первого, — признаётся Дазай, склонив голову

295/805
набок.
Глаза Чуи расширяются.
— Кто не пробовал горячий бутерброд?
— ...Я?
— И ты устроил истерику из-за панини?
— Так, во-первых, дело было не в панини, — поправляет его Дазай, аккуратно

разворачивая свою полуночную еду.
— О? — Чуя фыркает. — А в чём же тогда?
— В том, что ты мне его не дал.
— Ага, и кто теперь капризный?
— М-м-м... — Дазай впервые за несколько недель по-настоящему улыбается,

откусывая кусочек. — Всё ещё ты.
И для того, что, вероятно, является наименее дорогим блюдом, которое

когда-либо Дазай пробовал, оно тёплое, успокаивающее, и внезапно
удовлетворяющее.
— ...Ладно, — вздыхает он, задумчиво жуя. — Теперь я ещё больше злюсь на

тебя за то, что ты мне его не дал.
Чуя пожимает плечами, прислонившись к чужому боку, его щека прижата к

плечу Дазая, пока он скрещивает лодыжки перед собой. Он наблюдает за
машинами, дрейфующими туда-сюда по улице, за снежинками, которые тают,
как только ударяются о бетон.
— Я не отказываюсь от своих слов.
— А?
Чуя слабо улыбается, и когда Дазай наблюдает, как тот слегка морщит нос,
то понимает, что у него появилась странная привычка считать веснушки Чуи
каждый раз, когда рыжий это делает.
Самое большое, что он насчитывал, было семнадцать, но...
С каждым разом он насчитывает всё больше.
— Они были для геев.
Дазай качает головой, будучи на полпути между смехом и стоном

разочарования.
— Куникида до сих пор думает, что я пытался назвать его геем за это,
спасибо.
296/805
— Эх, — Чуя смеётся вместе с ним, слегка сдвигая ноги влево, пока их ступни
не спутываются на тротуаре, — если это так сильно его бесит, значит, он
латентный.
— Ага, — фыркает Дазай, — или его просто сексуально тянет к

калькуляторам.
— И как это вообще работает?
— Не знаю... у него встаёт каждый раз, когда он вводит на них "boobs"*?
— Тебе что, пять?!
— О-о, или ещё есть графические калькуляторы, а это мир безграничных

возможностей...
— О боже, — стонет Чуя, откидывая голову назад, — не могу поверить, что я

спал с тобой.
Они оба слегка зависают на этом, потому что они были в этаком
предварительном затишье — том, где они говорят и делают вещи, которые
друзья определённо не делают, а потом просто не обсуждают это после.
Итак, мимоходом поднялось их небольшое... рандеву?
Это нарушение негласного правила номер один в "спать со своим лучшим

другом": не говорить, что ты спишь со своим лучшим другом.
— Да, но в таком случае... — Дазай поворачивает голову и бросает на него

многозначительный взгляд, — какого хрена ты обделил меня панини?
Чуя хмурится и показывает язык, из-за чего Дазай фыркает.
— У тебя была прекрасная возможность выйти из себя, чтобы получить его!
— Ты серьёзно только что показал мне язык?
— А ты серьёзно держишь на меня обиду из-за бутерброда?
Дазай пожимает плечами, откусывая ещё кусочек.
— Я не могу не думать, что он, вероятно, будет вкуснее, если его сделаешь
ты.
— Почему это?
— Во-первых, на вкус будет похоже на победу, — Чуя фыркает, а Дазай

добавляет, — и хотя я не эксперт в кулинарном искусстве, я предполагаю, что
панини легче приготовить, чем суп, а с тем ты проделал отличную работу.
— ...Ну что ж, спасибо, — Чуя слегка улыбается, — может быть, я как-нибудь

приготовлю тебе один.
— Может быть?
297/805
— Зависит от того, не выбесишь ли ты меня снова.
Дазай отвечает, показывая Чуе язык, сверкая своим пирсингом, и одного

взгляда на него достаточно, чтобы лицо Чуи вспыхнуло, потому что он всё ещё
чётко помнит, как эта штука ощущалась в его—
— Ты сказал, что это то, что твоя мама делала для тебя, когда ты болел?
Смена темы разговора происходит так внезапно, что Чуе требуется минута,
чтобы прийти в себя, его ресницы трепещут, и он кивает.
— ...Да, она так и делала.
— Нам не обязательно говорить о ней, если ты не хочешь—
— Это было девять лет назад, Дазай, — бормочет Чуя, — Всё в порядке.
— ...Какой она была?
Это то, о чем Дазай думал с тех пор, как попал в больницу. То, как Чуя
проверял его температуру. Приготовил суп. Это то, что на самом деле делают
матери? Он всегда думал, что это какой-то стереотип из кино.
— ...Креативной, — это первое слово из уст Чуи. — Она часами придумывала

для нас с сестрой головоломки по району, когда нам было скучно во время
летних каникул. И мой папа... ему всегда нравится придерживаться списков
желаний на Рождество и дни рождения, но мама... — Чуя улыбается, и за
нежностью в его глазах скрывается боль, которую Дазай сам боится
почувствовать. — Она сделала мне музыкальную шкатулку — на заказ — с
мелодией песни, которую пела мне перед сном. Когда я был ребёнком, я не
понимал, насколько это круто, но сейчас... — Чуя пожимает плечами. — Она была
самой лучшей.
Дазай не может себе представить, чтобы его собственная мать сделала

подобное. Впрочем, самое заботливое, что она делает с заказом подарков, — это
когда она решает зайти немного дальше, чем "Ролекс".
— И ты сказал, что она не была больна? — Чуя снова замирает, и Дазай

добавляет, — Ты не должен—
— Всё нормально, — Чуя делает глубокий вдох. — Это началось, когда мне
было семь. Моя мама... она была молодой, когда у неё появились я и моя сестра,
поэтому она всегда была более активной, чем другие мамы в моём классе, но...
внезапно она стала просто... всё время уставать, — медленно объясняет он. — А
потом, однажды во время одного из футбольных матчей моей сестры, она упала
в обморок, — Чуе не нравится думать о том дне, о том шуме, который она
подняла перед тем, как упасть, о том, как это было страшно. — А когда её
отвезли в больницу, врачи сказали, что у неё вертиго[24].
Дазай молча качает головой, слыша, как его отец задаёт с десяток вопросов.
Какие тесты они проводили, какой у неё был уровень кислорода, но...
— Когда это продолжилось, и она начала спать ещё больше, они сказали, что
298/805
это была ранняя менопауза. Потом они решили, что у неё анемия, — Чуя мотает
головой. — И это расстраивало её, — сейчас он ненавидит использовать слово
"расстраивает", но в то время...
Это просто казалось ерундой.
— Но однажды ночью, ближе к концу лета... она так и не проснулась, — тихо

произносит Чуя, качая головой. — Мой отец оставил ей чай на тумбочке и ушёл
на работу, но... — он делает прерывистый вдох. — Когда она не спустилась к
завтраку, моя сестра забеспокоилась. Поэтому она поднялась наверх и
попыталась разбудить её, — Чуя прикусывает губу.
Хуже всего в этом воспоминании был звук, который издала Коё, отчаянно
пытаясь разбудить их мать.
— ...Они всё-таки выяснили, что это было? — тихо спрашивает Дазай,

чувствуя себя...
Ужасно.
Потому что это никогда не случилось бы ни с кем из его семьи.
Потому что врачи относятся к женщинам по-иному. Потому что деньги всё
меняют.
— ...Вскрытие показало, что у неё были серьёзные структурные повреждения

сердца, — объясняет Чуя, теперь уже с трудом говоря, но стараясь не
показывать этого. — В итоге они смогли предположить, что у неё была
недиагностированная аритмия, и эти обмороки... на самом деле были
сердечными приступами.
Учитывая сферу его учебной направленности, Дазай уже догадывается, что

это значит.
Аритмии — это нарушения сердечного ритма, когда электрические импульсы,

регулирующие его, выходят из синхронизации. Это может привести либо к
быстрому сердцебиению, либо к невероятно медленному.
В любом случае, это может серьёзно изменить кровоток, достаточно, чтобы

вызвать сердечный приступ или инсульт. Последнее было бы более
разрушительным, но...
У женщин сердечные приступы часто остаются недиагностированными. СМИ

часто заставляют вас думать, что они проявляют те же симптомы, что и
мужчины: боль в левой руке, стеснение в груди...
Но не всегда.
У женщины сердечный приступ может проявляться тошнотой, болью в

пояснице, потливостью — симптомы, которые можно было бы принять за
вертиго. Или раннюю менопаузу.
Это означает, что у неё, вероятно, было несколько небольших сердечных

приступов, повредивших структуру её сердца... и однажды ночью у неё, видимо,
299/805
был немного более серьёзный приступ во время сна, от которого здоровая
женщина её возраста могла бы оправиться, но...
Было уже слишком поздно. Она никогда не получала должного лечения.
— Мне... — Дазай обрывается, мотая головой. — Мне жаль.
Чуя медленно кивает.
— Ей было всего тридцать четыре.
Это не то, о чём он часто говорит. Думает он об этом ещё меньше. Оно
становится легче, чем старше он становится...
Но это то, что приходит ему в голову каждый раз, когда он идёт спать.
Что, если на этот раз он не проснётся?
— Ты спрашиваешь из-за своего дедушки, верно?
Дазай медленно кивает, и Чуя чувствует, как где-то внутри у него поселяется
чувство вины за то, что он не рассказывает ему, но...
Дазай никак не сможет справиться с этим прямо сейчас, и... Чуя хочет быть
рядом с ним, не хочет отталкивать его, даже если быть честным было бы
правильно.
— Каждый справляется с горем по-своему, но... — Чуя делает глубокий вдох.

— Я знаю, что твой дедушка хотел бы, чтобы ты попытался жить своей жизнью.
Дазай одаривает его взглядом.
Чуя пожимает плечами, подвигаясь к нему ещё немного ближе.
— Просто знаю, — отвечает он, уткнувшись лицом в руку Дазая. Он одет в

свою кожаную куртку, мягкую и поношенную, и в неё впитался запах его
лосьона после бритья.
— Честно говоря... — тихо говорит Дазай, его сердце колотится в груди от

того, что Чуя вот так прижимается к нему, — ...Я не знаю, из чего состоит "моя
жизнь".
Чуя поднимает бровь, не отрывая лица от рукава Дазая.
— Почему?
— У меня по сути было всего одно хобби... — Дазай слегка щурится.
— Я помню, — Чуя фыркает, и у Дазая хватает порядочности быть немного

робким.
— ...Но я думаю, — взгляд Дазая скосился в сторону, — что в следующем

300/805
семестре я вернусь в универ.
Чуя подпрыгивает, отстраняется назад и удивлённо смотрит на него.
— Правда? — спрашивает он, немного смущаясь фактом, что не может

скрыть неприкрытого восторга в своём голосе.
Дазай кивает, поворачивая голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Я в любом случае не могу сейчас находиться дома, так что... — он

пожимает плечами. — Не знаю, разве это не забота о себе или что-то в этом
роде?
Чуя фыркает, качая головой.
— Не совсем, но это начало.
Однако есть одна вещь, которую нужно обдумать — то, что ни один из них
по-настоящему раньше не рассматривал.
Они сделали то, что сделали — или Чуя попросил Дазая сделать то, что он
сделал, — потому что было понимание, что они больше не будут находиться в
непосредственной близости. Не будет никаких последствий, потому что...
расстояние.
Но теперь Чуя не знает, куда это их приведёт.
— Так... — Чуя прикусывает себя за щёку и прижимает кончики пальцев к

губам, пытаясь разобраться в этом всём. — Что это значит для..?
Он не заканчивает вопрос, ему и не нужно, и Дазай, впервые в жизни,

абсолютно честен.
— Я не знаю, Чуя, — вполголоса произносит он, не зная, как объяснить, что

сказал его отец, что из себя представляет его семья, что всё это значит. — Я
знаю, чего хочу, но... — его голова наклоняется вперёд, так что Чуя не видит его
лица. — Знаешь что?
Нервы Чуи так напряжены, что он едва может ответить.
— Да?
— Не могу сказать, что я был счастлив, когда ты был с Тачихарой... — Дазай

стискивает зубы при воспоминании о том, как те были вместе, и даже сказать,
что "ему это не нравилось" — всё равно что преуменьшить. — Но я думал, что
для тебя это будет к лучшему.
— ... — Чуя поворачивается, чтобы лучше видеть его. — Что это значит?
— Он был порядочным парнем, и... — Дазай пожимает плечами, — ты

заслуживаешь... — он изо всех сил пытается сказать это, но... — кого-то такого.
— ... — Чуя не уверен, что разговор идёт о заслуженном, но он знает по тому,

как Дазай целовал его недавно — это не пустяки. — Ты правда считаешь себя
301/805
ужасным типом, да?
Дазай не может смотреть на него, он даже не может заставить себя поднять

голову.
— Я не могу быть твоим парнем.
Он хочет. Он никогда не хотел вешать ярлык на кого-либо, никогда не хотел

чувствовать себя обязанным какому-нибудь человеку, но... боже, он хочет этого
сейчас.
— Я понимаю, — Чуя кладёт руку на щёку Дазаю и проводит по ней большим

пальцем. — Правда, всё хорошо—
— Нет, — отвечает Дазай, поднимая руку, чтобы взять Чую за запястье и

отдёрнуть его ладонь, но он не может заставить себя сделать это, поэтому
просто держит его там. — Это не хорошо.
— Из-за того внимания, которое теперь будет уделяться твоей семье, верно?
— тихо спрашивает Чуя, не сводя глаз с лица Дазая. — Это не твоя вина.
Обманывать Чую — это вина Дазая. Позволить себе вернуться к нему, когда
он знает, что из этого ничего не выйдет.
Чёрт возьми, подвергать себя этому, когда он знает, что его заставят уйти к
какой-то девушке, которую он не хочет — это просто похоже на то, что Дазай
нашёл способ причинить себе боль, не оставляя следов.
Они не говорят этого. Они не приписывают уровень глубины тому, что они
чувствуют, потому что тогда им пришлось бы разбираться с этим.
Но Чуя не давит. Это могло бы всё изменить. Но он знает, что не идеален. Не

то чтобы он мог сказать: "Эй, Дазай, ты можешь полностью эмоционально
положиться на меня в это трудное время, но ты должен знать, что я могу упасть
замертво в любую секунду. Так что эй, жизнь коротка, почему бы нам просто не
перейти к свадьбе?".
Чуя не может. Он даже не может утверждать, что он заслуживает Дазая,

когда сам лжёт.
— Эй, — Чуя берёт Дазая за подбородок, заставляя того повернуть голову, и

когда он это делает... Чуя целует его.
Мягкое, медленное прикосновение, в котором они оба так легко

растворяются. Дазай обнимает его одной рукой, крепко прижимая к себе, и Чуя
просто расслабляется рядом с ним и вдыхает его запах, не отпуская, пока не
почувствует, что напряжение в плечах Дазая ослабевает.
— Ты был довольно честен с самого начала, — шепчет Чуя, чуть отстраняясь

назад. — И ещё до того, как ты начнёшь, ты не такой, как Ширасэ.
Дазай напрягается.
— Я не хочу, чтобы ты был каким-то грязным маленьким секретом, хорошо?

302/805
Чуя слабо улыбается, вспоминая.
// «Если бы я встречался с тобой… Я бы хотел, чтобы все знали.» //
— Я думаю... — Чуя делает глубокий вдох, сжимая руку Дазая, — сейчас тебе
нужен друг, — осторожно заканчивает он. — А когда всё успокоится, если мы всё
ещё будем хотеть одного и того же...
Дазай отводит взгляд.
— Я не уверен, когда всё успокоится и успокоится ли вообще, — тихо

протягивает он, чувствуя, как усталость возвращается. — Это мягкий способ
сказать, что ты больше не хочешь, чтобы я тебя целовал?
— ... — Чуя наклоняется, чтобы слегка потянуть его за шарф. — Ты можешь

целовать меня сколько хочешь.
— Не говори мне такого.
— Почему? — Чуя моргает.
— Потому что тогда я продолжу целовать тебя, — стонет Дазай, закрывая

лицо руками, а Чуя фыркает.
— О нет, какой кошмар.
— Чуя—
— Дазай, — он вскидывает руки. — Ты предлагаешь нам снова жить вместе и

делать вид, что этого никогда не было? Думаешь, у нас получится?
Молчания Дазая достаточно, чтобы понять, что, вероятно, не получится.
— Я думаю, что это... — Чуя призадумывается, склонив голову набок, —

зрелый способ справиться с этим.
— Зрелый? — Дазай выгибает бровь.
— Ну... — Чуя моргает, — Разве нет? Я имею в виду... я ни с кем не

встречаюсь, и ты тоже, так что...
Плохая идея. Определённо плохая, и Дазай это знает, но... Есть ли у него
сила воли сказать "нет"?
Вообще нет.
И он не уверен, что оставаться в обнимку на скамейке вместе, разговаривая

всю ночь напролёт — это то, что делают друзья.
Но это Париж, и никто не знает, кто такой Дазай... и это приятно.

303/805
Чуя настаивает на том, чтобы проводить его до аэропорта, несмотря на то,
что выглядит как ходячий труп, и когда он оставляет Дазая у службы
безопасности, то хватает его за куртку.
— Если ты снова почувствуешь себя плохо, — Чуя качает головой, — ты

позвонишь мне?
Дазаю, кажется, немного не по себе от этой мысли, но он кивает.
— Через несколько дней начинаются занятия—
— Я знаю, — обрывает его Чуя, — Но ты позвонишь мне?
— ...да, — Дазай вздыхает. — Хорошо.
Чуе не хочется его отпускать, но он делает это. Но не раньше, чем встанет

на цыпочки и поцелует Дазая в щёку.
Он терпеть не может вот так уходить, но сейчас шесть утра, и у Чуи есть
более серьёзные проблемы.
Тайком пробраться в свой дом.
Серьёзно, если бы он был более опытен со своим новообретённым титулом

плохиша, он бы понял, что вы не сбегаете, прежде чем составить план
возвращения.
И теперь вот он здесь.
Ему удалось перелезть через садовую ограду, и теперь ему просто нужно...
Он смотрит на решётку, и это случается не часто, даже с его ограничениями, но
Чуя чувствует себя не в форме.
Но спускаться гораздо легче, чем карабкаться наверх, и к тому времени, как

он добирается до навеса, он знает, что уже давит на себя.
Как, бляха-муха, он пробежал километр за четыре минуты в средней школе?!
Господи, это даже ощущается как заметное отличие от того, когда он

занимался ранними утренними пробежками в начале семестра.
Он отмахивается от этих мыслей, подтягивается на подоконник,

приоткрывает окно, прежде чем проскользнуть обратно внутрь...
И он завершил задание.
Верно?
Неверно.
Он почти падает на пол с удивлённым визгом, когда на столе вспыхивает

свет, ожидая, что это будет его отец или сестра, но—
304/805
Нет.
Йосано кладёт на стол свой телефон и пачку "Читос", где она явно ждала его
возвращения.
— Прослушивание в качестве массовки для нового фильма "Дети шпионов"?
— Очень смешно, — Чуя строит лицо. — Если ты собираешься сдать меня—
Девушка выгибает бровь.
— Это я отвлекла твою сестру, когда мы услышали что-то в саду этой ночью.
И именно из-за меня она спит сегодня утром.
— Это мерзко... — Чуя кривится.
Йосано по-волчьи улыбается ему.
— По крайней мере, я не заставляла её надеть парик.
— Что?
— Не всех тошнит во время "Жизнь Адель"...
— Ладно, ладно... — Чуя изображается рвотный позывы, — спасибо за это.

Тогда почему ты не спишь?
— Кто-то должен был остаться и убедиться, что ты не сломаешь себе спину,

карабкаясь обратно по этой штуке.
Чуя хмурится, скрестив руки на груди.
— Тогда почему ты ничего не сказала, когда увидела, что я ухожу?
— Потому что ты взрослый, — Йосано пожимает плечами.
— ... — он немного успокаивается. — Ну, я вернулся целым и невредимым,

так что...
Йосано довольно угрожающе хрустит чипсами во рту.
— Я вижу, — следует короткое молчание. — Но если ты не ответишь на мои

вопросы, я настучу.
Чуя фыркает, расшнуровывая ботинки.
— Я думал, ты спокойно к этому отнесёшься...
— Спокойно? — глаза Йосано слегка сузились. — Ты думаешь, я хочу быть

спокойной снохой? Думаешь, мне нет до этого дела?
— Снохой?
Йосано закатывает глаза.

305/805
— Ты реально думаешь, что я не попытаюсь жениться на ней? Думаешь, я
глупая?
— Ладно, ладно... — Чуя поднимает руки, — Что?
— Где ты был?
— С другом, — Чуя вздыхает, почёсывая шею сбоку. — Мы немного

перекусили, и я проводил его до аэропорта, всё.
— Это был тот парень, которого ненавидит твоя сестра?
Чуя проводит руками по лицу, потому что точно знает, как это будет звучать.
— Он не такой, ясно? Он возвращался домой после того, как отвёз своего

младшего брата в Лондон, его рейс был не раньше шести, так что мы просто
гуляли несколько часов.
Йосано кивает.
— Ты сбежал через окно и провёл на улице всю ночь, чтобы поесть

бутерброды с парнем, который оставил тебя плакать в аэропорту после того, как
лишил девственности?
— Всё было совсем не так, — возмущается Чуя, мотая головой. — Мы близки,

и в последнее время он переживает трудные времена, и нам было о чём
поговорить, так что—
— Почему ты сбежал?
— Почему ты отвлекла мою сестру?
Йосано вздыхает.
— ...Туше, — она откидывает чёлку с лица, выглядя совершенно измученной,

будучи одетой в оверсайзную футболку Нью-Йоркского университета и шорты
для сна. — Но ты не можешь не спать всю ночь, Чуя. И ты не можешь прыгать
через садовые стены. Ты же умный парень, ты знаешь это.
Когда Чуя был ребёнком, он думал о взрослении так, что в конце концов
люди перестанут говорить тебе, чего ты не можешь делать.
Но когда он получил свой диагноз, стало совершенно ясно, что это никогда
не закончится.
— А что случилось с тем, что я взрослый?
— Ты взрослый самоубийца?
Чуя вскидывает руки.
— Это было один раз—
306/805
— И у тебя плохой цвет лица, ты похудел, несмотря на то, что я знаю, что
твои лекарства обычно помогают тебе сохранить вес, и ты спишь больше по
сравнению с тем, как было раньше, — Йосано качает головой. — Посмотри на
меня.
Чуя делает это, хотя и неохотно.
— Что?
— Смотри мне в глаза и скажи, — говорит Йосано, барабаня пальцами по

ноге, — у тебя был приступ в течение учебного семестра?
— ... — Чуя стискивает зубы, потому что он не может лгать, она узнает. —
Один.
— Только один?
— ... — ладно, теперь у него большие неприятности. — Один большой, —

признаётся Чуя, видя, как она напрягается, — Но я был полностью проверен
моим врачом, никаких структурных повреждений не было, мы меняем мои
лекарства—
— Но ты не носишь свой медицинский браслет, — указывает Йосано. — И у

тебя повышенное давление, полный рабочий день... — она мотает головой. —
Твой кардиолог... он порекомендовал тебе ИКД[25], так?
Чуя скрещивает руки на груди.
— Я спросил его, могу ли я проучиться ещё один семестр без него, и он

сказал "да", окей?
— Чуя... — Йосано щиплет себя за переносицу. — Ты будто даже не

понимаешь, насколько это серьёзно. Ты правда можешь умереть.
— Думаю, я в курсе, — огрызается Чуя более чем немного саркастично. —

Спасибо.
— Тогда почему ты делаешь всё, что в твоих силах, чтобы убедиться в этом?
— ворчит Йосано, протягивая руку за сумкой. — Это предотвратимо, Чуя,
удлинённый интервал QT* — это опасно, но это один из немногих случаев, когда
риск снижается, чем старше ты становишься, хорошо? Иди сюда.
Чуя недоверчиво мотает головой.
— Это мой выбор, и ты говоришь так, будто это всего лишь одна короткая
операция, а потом моя жизнь резко становится нормальной и полноценной, но
это не так. И зачем ты хочешь, чтобы я подошёл?
Йосано достаёт кислородный считыватель.
— Дай мне свой палец.
— Это полное вторжение в мою личную жизнь!
307/805
Йосано приподнимает бровь.
— Ты смиряешься с этим и делаешь тест сейчас, или я бужу твоего отца, и

это будет совершенно другой разговор.
— ... — Чуя ворчит, подходит и засовывает палец в эту дурацкую штуку,

наблюдая за загрузочным экраном, пока они ждут, когда появится надпись, и
когда это происходит, Йосано качает головой.
— Девяносто[26]... это слишком низко, — протягивает она, и Чуя закатывает

глаза, привыкший слышать это. Он уже закатывает рукав, чтобы дать ей
прощупать его пульс, потому что студентка-медик или нет, она в основном
просто ещё один врач, и он знает, что делать. Она прижимает пальцы к
внутренней стороне его запястья, считая, и Чуя уже готов взорвать электрод,
когда она вытаскивает манжету для измерения кровяного давления, но он
терпит это, не желая будить кого-нибудь ещё.
— Я сейчас упаду замертво? — сухо спрашивает он, когда она отпускает его
запястье, получая в ответ острый взгляд.
— У тебя медленное сердцебиение для человека, который только что

перелез через стену. Уровень кислорода низкий. И у тебя низкое кровяное
давление, — говорит она, качая головой. — Что может только сказать мне, что
твои лекарства достигли предела.
— Мой врач сказал, что всё в порядке.
Неправда. Его врач практически умолял его не делать этого, но...
Если вы спросите Чую, то факт, что он смог выбраться оттуда без другого
медицинского браслета? Это значит, что его врача это вполне устраивало.
Йосано пристально смотрит на него, её глаза сужены. Они продолжают

молчаливое перетягивание каната, и она наконец вздыхает.
— Ты ведь знаешь, что я выпускаюсь в этом семестре, верно? После этого я

начну интернатуру в Токио, — Чуя заметно напрягается. — Так что ты можешь
притворяться, сколько влезет, малыш. Но это ненадолго.
Блеск.
Просто блеск.
Значит, вместо отца или сестры ему теперь будет дышать в затылок чуть
более пугающая девушка его сестры.
Блеск.
Чуя закрывает глаза и массирует виски.
Всего лишь ещё один семестр.
308/805
*Boobs, если вдруг кто не знал, — сиськи.

Вот вам гайд: https://www.youtube.com/watch?v=m0yrCU22OKg
*Интервал QT — я уверена, что все хотя бы раз в жизни видели кардиограмму.

Так вот, расстояние от начала комплекса QRS (высокий зубец и небольшие
"волны") до завершения зубца — сам интервал.
*Удлинённый интервал QT — синдром представляет собой генетически
обусловленное заболевание с высоким риском внезапной сердечной смерти,
характеризующееся постоянным или периодическим удлинением интервала QT
на ЭКГ.
309/805
16. Дружные-с-экологией-друзья-с-привилегиями
Чуя возвращается в Токио через три дня, и на этот раз заселение в

свою комнату в общежитии — это немного другой опыт. Отчасти потому, что он
просто не переезжает всю свою жизнь вот так туда-обратно, и... Так уж
случилось, что на этот раз у него несколько иная реакция, когда он видит своего
соседа.
Дазай едва успевает оторвать взгляд от книги, как Чуя запрыгивает на его
матрас, пружины подпрыгивают под ними.
— Чу—? Что ты делаешь?
— Ты испортил мне жизнь, — ноет Чуя, улёгшись на нём, как на огромной

плюшевой игрушке.
— Что я сделал на этот раз?!
Чуя стонет напротив кофты Дазая, его позвоночник болит, и он

переворачивается, ложась на кровать рядом с ним.
— Полёт обратно в экономклассе после того, как ты отправил меня туда в

Букингемском дворце самолётов — отстой.
— Неужели всё было так плохо? — Дазай закатывает глаза.
— Ты когда-нибудь летал в экономклассе?
— Нет.
— Тогда ты не знаешь, окей? Это отстой, — ворчит Чуя, стараясь не показать,

что он практически дрожит от счастья, когда Дазай обнимает его одной рукой за
спину, прижимая к себе.
— Я даже про первый класс не в курсе, — Дазай пожимает плечами, — Я бы и

не узнал.
— А?
— Ну, обычно мы летаем на частном, — объясняет Дазай, медленно выводя

круги кончиками пальцев на пояснице Чуи.
— Вы каждый раз заказываете самолёт?
— Нет, — Дазай фыркает, качая головой, — у нас есть свой.
— Не фыркай мне тут, будто то, что твоя семья владеет самолётом — было
очевидным ответом, — возникает Чуя, снова уткнувшись лицом в грудь Дазая. —
Я самый обычный человек.
Дазай снова смеётся, на этот раз чуть громче.
— Ты не обычный.
310/805
Чуя поднимает голову с сердитым взглядом.
— Что это должно—?
Дазай обрывает его своими губами.
Чуя не отталкивает, и это приятно — просто иметь возможность делать это

так, будто это нормально, потому что Чуя сказал, что Дазай может делать это
столько, сколько захочет, и боже, он хочет, чтобы тот это делал.
Он испускает мягкий вздох, когда Дазай переворачивает их, пока не

нависает над ним, одно колено ложится между ног Чуи, и Чуя... Что угодно, но
только не неотзывчивый, обхватывая одной ногой талию Дазая, когда целует его
в ответ, обхватывая руками чужую шею.
И это нормально, так ведь?
Да, Чуя знает, что он обеспечивает себе разбитое сердце, но он уже пытался
встречаться с кем-то другим, когда у него уже были чувства к Дазаю, и это
потерпело феерический крах. Так что... даже если это не то, чего он хочет, так
всё равно лучше, верно?
Когда язык Дазая встречается с его, Чуя издаёт низкий звук, прижимаясь
ближе. И всё это время тихий голос в его голове шепчет:
"Он ведь не сказал, что ты ему нравишься".
// «Я не могу быть твоим парнем.» //
Чуя понимает, почему. Но... навредило бы, если бы Дазай сказал, что он
чувствует?
Хотя и не то чтобы Чуя это сделал.
И он определённо не готов сказать это сам. Не после того, что случилось в

последний раз, когда он попытался что-то сказать. Но это лучше, чем ничего, и
тяжесть Дазая на нём надёжная, успокаивающая, и он просто... обнимает его
крепче.
Пока не раздаётся стук в дверь, и они оба замирают.
— ...Да-да?
— Проверка комнат, — кричит Куникида с другой стороны двери, на что

Дазай тяжело вздыхает, встаёт с кровати (неторопливо, чтобы Чуя мог
поспешить на свою кровать) и открывает дверь.
— Мы прекрасно устроились, Куникида-сэмпай.
Блондин переводит взгляд с Дазая на рыжего и обратно, находясь в

небольшом шоке из-за того, что они оба въехали и... сидят относительно тихо.
311/805
— Вы двое хорошо уживаетесь?
— Да, — Чуя машет рукой со своей кровати, — Спасибо, что проверил.
Куникида не очень-то ведётся на это, но кивает.
— Ладно, что ж... если я услышу что-нибудь похожее на драку, это будет
ваше третье нарушение, поняли?
— Поняли, — в унисон отвечают оба парня, не проявляя ни малейшей

заинтересованности. И честно говоря, если бы Куникида не был уже завален
домашним заданием на свои первые пары, он бы чуть сильнее обратил на это
внимание.
У Чуи второй семестр университета проходит заметно лучше, чем первый.
Пункт А: Нет Муд(Шир)асэ.
Пункт Б: Преподаватели на парах стали лучше, плюс немного облегчили

расписание.
И, самое главное, пункт В: Дазай.
Они не совсем открыто описывают свою дружбу как ту, что с привилегиями,
но... Дазай быстро начинает ценить преимущества наличия любовника, который
с течением времени может по-настоящему узнать, что тебе нравится, особенно
когда Чуя более чем жаждет исследовать его, и... ну...
— Я тут подумал, — произносит Чуя однажды ночью, из-за чего Дазай

останавливается там, где он прокладывал дорожку поцелуев по бедру рыжего,
его глаза с любопытством поднимаются вверх.
— Звучит не многообещающе, — голубые глаза сужаются, и Дазай мило

улыбнулся, исправляясь, — О чём думаешь?
— Ну, — Чуя пожимает плечами, — мы не пользуемся презервативами.
Дазай моргает, стараясь не отставать от того, куда ведёт этот разговор.
— Насколько я помню, это была твоя идея...
— Я знаю, — чересчур быстро соглашается Чуя, — потому что ты проверялся,

и ты единственный парень, с которым я вообще был вот так с тех пор, как
проверялся сам я, — Дазаю нравится этот факт немного слишком сильно, — Но
если ты был с другими людьми с тех пор, не думаешь, что мы должны..?
— Я не был ни с кем с ноября, — Дазай моргает.
Ему кажется, что он просто преподносит основную информацию, но теперь,

смотря фактам в глаза, он знает, как это звучит, и теперь они уставились друг
на друга.
— ...Я имею в виду, — слабо начинает Чуя, жалея, что он не начал этот
разговор тогда, когда не был голым ниже пояса и с Дазаем между своих бёдер,
312/805
но вот они здесь. — Ничего страшного, если бы ты был, я просто... — он
пожимает плечами, — Если ты собираешься, то было бы разумно начать их
использовать.
— Ну, — Дазай поднимает подбородок, — Я думаю, это довольно удобно...
— Удобно? — Чуя поднимает бровь.
— Я хочу сказать, — продолжает Дазай, — что сейчас мне удобнее не спать

ни с кем другим, — Чуя не выглядит убеждённым, и он добавляет, — Ну, знаешь,
планирование, — у Дазая нет лучшего объяснения, почему он сейчас такой
неловкий, чем тот факт, что Чуя решил спросить, когда вся кровь в его мозгу
уже ушла на юг, — и мне больше не нужно покупать презервативы.
Чуя смотрит на него вниз, его глаза слегка расширяются.
— Презервативы дорогие?
Дазай поворачивается лицом в бедро Чуи, чтобы скрыть своё выражение.
— Нет, но...
И он знает, что с точки зрения логики играть на относительном неведении

Чуи в этом вопросе неправильно, и он, вероятно, просто должен быть
прямолинейным. Или даже просто поцеловать рыжего до бесчувствия, чтобы
заткнуть тому рот, вероятно, было бы подходящей формой отвлечения внимания
в данный момент. Но это ли следующая вещь, которую он делает?
Нет.
— ...Это полезно для окружающей среды.
Чуя смотрит на него так, словно он не в себе.
— Прости, что?
— Как ты думаешь, из чего они сделаны? — Дазай говорит это так уверенно,
что Чуе приходится остановиться и задуматься, не сам ли он здесь
сумасшедший.
— ...Резина? — Дазай смотрит на него так, будто это Чуя медленно

соображает. — Которая не... — Чуя моргает, его лоб морщится. Не то чтобы он
был идиотом, но он никогда не уделял особого внимания науке, и он ходил в
католическую школу, где учили воздержанию, так что он вообще ничего не
знает и о презервативах в том числе. — ...Подлежит вторичной переработке? —
пытается он, и Дазай очень серьёзно кивает, потому что теперь Чуя догнал.
— Так что, знаешь ли, в этом есть смысл, — заканчивает Дазай, как будто это
всё, что нужно знать.
— ...Верно, — медленно соглашается Чуя, пытаясь понять, действительно ли

он настолько глуп, или Дазай прикалывается над ним, или...
Ну, в любом случае, конечный результат один и тот же.

313/805
Они просто друзья. Друзья, которые, так вышло, занимаются сексом. Очень
интимным сексом, который не прям интимный, имейте в виду, потому что они
просто друзья. И они не спят с другими людьми, потому что, ну, знаете...
...окружающая среда.
И где-то после всех предварительных ласк — которые у Дазая иногда могут

занять целый день, если он чувствует приступы заботы, — Чуя кладёт руку
Дазаю на грудь, заставляя того отстраниться назад, когда он только собирался
пролезть между ног Чуи.
— Что такое? — спрашивает Дазай, тяжело дыша, и Чуя не намного лучше

него, но это то, что он хотел спросить, и лучший способ для Чуи удержать Дазая
от уклонения от темы — это буквально поставить свою собственную задницу на
кон.
— Я просто задумался... — он берёт Дазая за подбородок, поднимая его

вверх, — С тех пор, как ты узнал о своём дедушке... — Дазай уже чувствует, что
буквально вянет в ответ, потому что зачем Чуя заговорил об этом сейчас? — Ты
не думал с кем-нибудь поговорить?
Он наклоняется, и поцелуй, который он дарит Чуе, такой глубокий, такой

греховно приятный, точно находя, как они должны сочетаться, что Чуя почти
теряет фокус.
— Я говорю с тобой, разве нет? — шепчет тот напротив его губ, и Чую
прошибают мурашки, испытывая искушение опустить тему, но...
Это важно.
— Я думал о чём-то более похожем на психотерапевта, — объясняет Чуя,

сбитый с толку выражением лица Дазая. — Я имею в виду... ты ведь был там
раньше, верно?
— ...С чего ты взял, что я был?
Чуя не знает, как объяснить тот факт, что, увидев Дазая без бинтов, он как
бы предположил это.
— ...Мой отец заставил меня пойти после мамы, — пожал плечами Чуя. — Я
думал, ты пошёл после того, как твои родители разошлись. Это ведь нормально,
да?
— ... — Дазай не совсем тот человек, у которого стоит спрашивать, но... —

Никто никогда не говорил, что мне это было нужно.
Чуя моргает. Дазаю очевидно нужно было. И деньги не были проблемой, так
что...
И именно в этот момент, впервые, Чуя по-настоящему начинает осознавать

тот факт, что в то время как Дазай происходил из обеспеченной семьи, и,
314/805
вероятно, имел всё, что когда-либо хотел...
Она не была любящей. Совсем.
Но будет ли Чуя давить на это прямо сейчас?
Нет.
Вместо этого он делает выбор в пользу:
— ...Ну, это нормально пойти туда, когда ты имеешь дело с чем-то подобным.
Дазай кивает, полагая, что этого достаточно, но когда он наклоняется

вперёд — его снова отталкивают, и он вздыхает.
— Я подумаю об этом.
— Один сеанс не убьёт тебя, — Чуя наклоняет голову в сторону, — и если

тебе не понравится, возвращаться не обязательно.
— ... — Дазай смотрит на него, гадая, собирается ли тот сдаться, и Чуя

добавляет:
— И если ты сходишь, я буду готов попробовать то, о чём ты спрашивал на

прошлой неделе... — гудит он, наблюдая, как глаза Дазая слегка расширяются.
— Я думал, ты сказал, что не уверен, сможешь ли согнуться—
— Я мог бы над этим поработать, — Чуя пожимает плечами, — Если.
Если.
Для Дазая это несколько примечательно, потому что поначалу он принял

неискушённость Чуи за застенчивость.
Что неверно.
Чуе не нравится выглядеть так, будто он не знает, что делает, но когда он

знает, он... нисколько не стыдится. И чем спокойнее ему становилось с Дазаем,
тем больше он, казалось, понимал, что вообще не может сделать что-то не так, и
это... делает его намного более уверенным, готовым что-нибудь попробовать, и,
честно говоря... Дазай не думает, что рыжий поверит ему, если он скажет это,
но...
Он законно является лучшим партнёром, который у Дазая когда-либо был.
— Хорошо, — слабо соглашается Дазай, — Я попробую. Ладно?
— Ладно, — соглашается Чуя, но когда Дазай наклоняется ещё раз, эта рука
снова останавливает его, и он готов просто встать на колени и умолять, потому
что если бы он знал, что Чуя попытается управлять его оргазмом сегодня, он бы
не тратил сорок пять минут на подготовку.
— Что теперь?
315/805
Чуя тихонько смеётся над раздражённым тоном голоса Дазая, и если бы
Дазай не был так взвинчен, он бы счёл это очаровательным—
— Я хочу попробовать быть сверху.
— ... — Дазай выглядит как олень в свете фар, — Я не совсем по—
— Да не так! — Чуя фыркает, — Ты уже сказал, что тебе это не нравится, — и

правда, хоть Чуе и любопытно, он более чем удовлетворён их текущей
динамикой, так что его всё устраивает, — Я имею в виду, типа... где я заберусь
на тебя сверху.
— В смысле... — Дазай моргает, оправляясь от небольшого сердечного

приступа, — ты хочешь оседлать меня?
Чуя моргает, оценивая эту формулировку, прежде чем кивнуть.
— Если это так называется, то... да.
Дазай потирает лицо рукой, потому что он не идиот и не собирается

отказываться.
— Тебе правда нужно посмотреть порно или почитать словарь сленга...
— Суть-то я уловил, так? — ворчит Чуя, и Дазаю хотелось бы указать, что это
привело к одному нервоубивающему недоразумению, но эй — они разобрались.
Это приводит к тому, что они переворачиваются. Дазай голый, если не

считать бинтов, а Чуя одет только в одну из футболок Дазая, на которой
изображена музыкальная группа, и которая ему достаточно велика, чтобы
соскальзывать с одного его плеча. И одного вида чужой обнажённой кожи
достаточно, чтобы Дазай наклонился вперёд, прижимаясь губами к тому месту,
где плечо Чуи соединяется с его шеей, посасывая там, пока Чуя не
сгорбливается на нём. Он протягивает руку, чтобы запутаться пальцами в
волосах Дазая, тихо вздыхая, прежде чем помотать головой, отталкивая того
назад.
— Н-не делай этого...
— Почему? — тихо спрашивает Дазай, желая снова это сделать, но руки Чуи
твёрды, отталкивая его к спинке кровати.
— Потому что я пытаюсь сосредоточиться, — отвечает Чуя, опускаясь на

колени, чтобы передвинуться вперёд на пах Дазая, упираясь руками в его плечи,
— а ты отвлекаешь меня.
— Извини, — лукаво отвечает Дазай, вовсе не выглядя извиняющимся. Он

видит, что Чуя на минуту останавливается, и брови того хмурятся, когда он
начинает размышлять о том, что отсюда делать дальше. — Тебе нужна какая-
нибудь помощь—?
— Нет, — быстро обрывает его Чуя, прикидывая, — я понял.
316/805
Не то чтобы Дазай сомневался в этом, но он болезненно твёрдым стояком
задевает бедро Чуи. А ещё их могут отвлечь в любой момент.
— Просто, чтобы начать—
— Я хочу сделать это сам, спасибо... — бубнит Чуя, и Дазай стискивает зубы,
борясь с желанием удариться головой о спинку кровати от отчаяния.
Огромный капризный ребёнок. Огромный.
— Ладно, ладно, — ворчит он, кусая губы. — ...Могу я дать тебе совет?
Чуя обдумывает это.
— ...Да, — даёт добро он, кивая, — это было бы полезно.
Дазай пытается найти грань своего здравомыслия, спокойно объясняя:
— Тебе нужно подстроить его... — боже, было бы намного сексуальнее, если

бы Чуя просто позволил ему сделать это, вместо того чтобы заставлять его
объяснять.
— Так? — Чуя тянется назад, всё ещё используя одну руку, чтобы опереться
на чужое плечо, в то время как его свободная рука тянется за него, чтобы
взяться за основание члена Дазая, направляя его вверх, отчасти вслепую, пока
тот не скользит по его проходу, из-за чего они оба вздрагивают.
— Д-да... — отвечает Дазай сквозь стиснутые зубы, вцепившись руками в

простыни. — Так.
Чуя кивает, прикусив губу. Это требует немного большей координации, чем
он думал, но после того, как он слегка покачал бёдрами, он чувствует, как
головка прижимается к кольцу мышц, и после того, как Дазай тщательно
подготовил его перед этим, она легко проскальзывает внутрь. Дазай судорожно
вздыхает, в то время как Чуя издаёт низкий стон, его пальцы впиваются в чужое
плечо, а руки того взлетают вверх, чтобы крепко обхватить бёдра Чуи.
— М-медленно, ладно? — тихо произносит Дазай, видя выражение глаз Чуи и

зная, что тот почти принимает это за вызов, и его хватка на бёдрах рыжего
превращается в железную. — Будешь давить на себя, и я заставлю тебя
остановиться, понял?
Чуя хмурится, но кивает. Он знает, что когда голос Дазая становится таким
твёрдым, тот не шутит, и что он на самом деле мог бы остановить всё, если бы
подумал, что Чуя на грани того, чтобы по-настоящему причинить себе боль.
— Л-ладно... — выдыхает он, прижимаясь крепче к груди Дазая. Его бёдра

слегка подрагивают, когда он опускается ещё ниже, делая медленные вдохи...
И боже, у Дазая мутнеет рассудок.
Чуя пульсирует вокруг него, он невероятно узкий, но не это то, что делает
этот опыт почти невыносимым. Дело в том, что раньше ему никогда не
предоставлялось возможности так хорошо видеть лицо Чуи, когда они были в
317/805
таком состоянии.
Прикусывает губу. Дыхание прерывистое, щёки пылают. И каждый раз, когда

тот опускается ниже, его глаза закатываются ещё больше, и Дазай чувствует,
что медленно сходит с ума, потому что... он просто не может этого вынести, и,
несмотря на его собственные усилия заставить Чую сделать это медленно, боже,
он хочет проигнорировать свой собственный совет и толкнуться бёдрами вверх.
Но затем Чуя опускается ещё ниже, сильнее, чем он хотел, и хотя это не
больно, растяжка настолько сильная, что он с дрожащим стоном опускает лицо
на плечо Дазая.
— Б-Боже...
Дазай наклоняет голову вперёд, прижимаясь поцелуями к рыжим волосам,

потирая руками вверх-вниз по чужой спине, его собственное дыхание
вырывается тяжёлыми вздохами.
Чуя издаёт короткое мычание, упрямо кивая, и губы Дазая расплываются в

медленной улыбке, а его руки скользят вниз, разминая мягкую плоть чужого
зада, вызывая дрожь.
— Как ощущения? — его голос мягок напротив уха Чуи, и у него есть манера
клянчить смущающие ответы, когда они в таких ситуациях, потому что Чуя хочет
быть хорошим.
— Ощущается... — невнятно произносит тот, его дыхание прерывается, когда

он опускается ещё ниже, приближаясь к основанию, — Ощущается
заполненность, — он стонет, его голос ломается, когда он, наконец, опускается
до конца, и зубы Дазая по-настоящему болят от усилий, которые он прилагает,
чтобы не двигаться.
— Я знаю... — мурлычет Дазай, поглаживая руками бёдра Чуи, помогая

расслабиться, пока тот приспосабливается, — Я никогда не говорил тебе, как
ощущается быть внутри тебя? — Чуя кивает, не в силах произнести ни слова, его
ногти впиваются в плечи Дазая.
— У-угу... — он тяжело дышит, его бёдра непроизвольно сжимаются, из-за

чего у Дазая перехватывает дыхание, и он реагирует, наконец медленно
поднимая свои бёдра. Чуя вскрикивает, поднимая другую руку, чтобы
зацепиться ею за чужую шею, его дыхание становится быстрым и затруднённым.
— Ощущается превосходно, — продолжает Дазай ему на ухо, видя, как от

похвалы Чуя покраснел до самых ушей, а его бёдра дрожат вокруг Дазая.
Он снова начинает двигать бёдрами вверх, приступая к корректированию

угла, но кулак Чуи слабо ударяет его по плечу, не вкладывая в это никакой
реальной силы, но довольно ясно говоря ему, чтобы он прекратил это.
— Я же сказал... — тяжело выдыхает Чуя, напрягаясь, и перекатывает свои

бёдра самостоятельно, отчего Дазай беззастенчиво стонет, его пальцы
впиваются в зад Чуи. — Я хочу это сделать.
318/805
— Хорошо, — отвечает Дазай, почти хныча, когда Чуя сжимается вокруг него
до такой степени, что становится так хорошо, что почти больно, — Ладно,
ладно...
— Так что просто... — Чуя прикусывает губу, — говори мне, правильно ли я

делаю, угу?
Каким образом Дазай должен говорить это, когда чувствует, что в данный
момент Чуя не может сделать ничего неправильного? Единственная жалоба
Дазая состоит в том, что он хочет, чтобы рыжий двигался быстрее, и не более
того.
Боже.
А Чуя делает своё маленькое восхитительное открытие. Он всегда

предполагал, что когда Дазай говорил, что ему не нравится быть принимающей
стороной, то отношения между ними всегда будут иметь один и тот же
сценарий: Дазай ведущий, Чуя — ведомый.
И не то чтобы Чуя возражал, ему нравится быть подчинённым, особенно

Дазаем. Он чувствует себя в безопасности, как будто всё его существо
находится в чьих-то руках. И с кем-то, кому он доверяет, это... блаженство.
Но это...
Чуя перекатывается бёдрами вниз, наблюдая, как глаза Дазая закатываются

назад, как тот прикусывает губу, и теперь Дазай тот, кто открыт, кому
доставляют удовольствие и кто уязвим, и...
Чуя вполне уверен, что тому это определённо нравится, поэтому он пробует
вращать бёдрами, всё ещё находясь вровень с бёдрами Дазая, потираясь, пока
голова того не падает на спинку кровати, и он издаёт такой звук, который
удивляет их обоих —
Дазай скулит.
Они оба замирают, и Дазай уже на полпути к тому, чтобы сказать "хрен с
ним" и перевернуть их, вдавливая Чую в матрас, пока тот не забудет, что
произошло, но Чуя ему не позволяет.
Он начинает двигаться быстрее, на что Дазай надеялся с самого начала.

Теперь его движения становятся более уверенными и менее нерешительными,
когда он знает, что может двигаться сильнее, быстрее, не рискуя, что Дазай
выберется из-под него.
И это умопомрачительно хорошо.
Дазая и раньше седлали — множество девушек, в любой позе, какую только

можно вообразить, — но это было не так. И конечно, в силу того, что анальный
секс очень отличается, Чуя, очевидно, уже, но дело не только в этом.
Дазай может быть выше, шире, но Чуя обманчиво силён, и Дазай не совсем
уверен, сможет ли он перевернуть их прямо сейчас, если захочет, и впервые в
319/805
своей жизни... Дазай не чувствует, что контролирует ситуацию.
Он думал, что это будет ужасно, но—
— Как ощущения, Дазай?
Дазай не совсем понимает, как за несколько месяцев они перешли от Чуи,

неспособному произнести слово "член" вслух, к этому, но... господи...
— Х-Хорошо... — невнятно произносит он, наклоняя голову вперёд,

уткнувшись лицом в ключицу Чуи, но пальцы того путаются в его волосах на
затылке, оттягивая голову назад, так что Дазаю приходится посмотреть на него,
и...
Дазай ещё не совсем готов, но боже, он уже близко только от того, что видит
выражение лица Чуи, ощущает обжигающий жар вокруг себя...
— Это не... — у Чуи перехватывает дыхание, когда он выгибает спину,

перекатывается вниз и отстраняется назад, пока головка члена Дазая наконец
не ударяется о простату, из-за чего он сжимается и содрогается, — ...совсем т-
то, что ты сказал до этого...
Он ослепительно тесный, и Дазай чувствует, что Чуя с таким же успехом

может иметь удушающую хватку вокруг его мозга, потому что он даже не может
придумать ответа лучше, чем:
— Это превосходно, т... ты ощущаешься... — Чуя едва может

сосредоточиться, и он знает, что давит на себя, будучи таким активным в
постели, но он чувствует кайф от того, что видит Дазая таким. Поэтому он
пытается намеренно сжать свои мышцы вокруг него, издавая пронзительный
стон от трения, которое это вызывает, но это разрушает Дазая ещё больше, до
такой степени, что тот практически превращается в хаос под Чуей, ёрзая,
царапая чужие бёдра. Чуя может чувствовать, как Дазай дёргается внутри,
будто тот умирает от желания двигаться самому, и Чуя не знает, что в него
вселилось, может, он просто слишком возбуждён, чтобы даже думать о банке
для ругательств, но...
Он тяжело дышит напротив губ Дазая и отчаянно целует его, подпрыгивая у

того на коленях, и шепчет:
— Ты хочешь кончить?
И если Чуя удивлён, что ему удалось это сказать, то Дазай почти убеждён,
что он спит, или что, возможно, Чуя одержим каким-то сексуальным демоном,
С каких пор Чуя может сказать "кончить", не смущаясь и не пытаясь

позвонить своему священнику?
— Д-да!
И следующие слова с уст Чуи практически наносят смертельный удар, когда

тот посасывает нижнюю губу Дазая, икнув, издавая хриплый стон, когда головка
члена Дазая снова скользит по его простате, и он повторяет кое-что, что Дазай
320/805
говорил ему много, много раз —
— П-попроси меня вежливо.
Дазай не совсем уверен, это он встретил подходящего партнёра или их свела

сама судьба, потому что он никогда раньше не умолял в постели. Сейчас он
более чем готов, но боже, его гордость — это болезненная вещь, чтобы
перепрыгнуть через неё, особенно когда он знает, что Чуя будет очень
самодовольным маленьким засранцем насчёт этого позже, но...
— П-пожалуйста, Чуя... — он задыхается, царапая ногтями бёдра рыжего,

бинты на его груди и шее ослабевают от того, как плотно они двое прижаты,
двигаясь друг напротив друга.
— Пожалуйста, ч-что? — Чуя ухмыляется, и вот оно, он открывает Дазаю

шанс поменяться ролями — и тот не упускает его.
Чуя ахает, когда появляются пальцы, наматывающие его волосы и дёргая,

пока Дазай не становится тем, кто контролирует поцелуй, оттягивая Чую назад и
поворачивая его челюсть, чтобы прошептать ему на ухо:
— Пожалуйста, Чуя, — его голос углубляется до рокота, который Чуя

ощущает всеми своими костями, — дай мне кончить, внутри тебя так хорошо, я...
— он издаёт низкий стон, покусывая мочку уха Чуи, его ногти впиваются в него,
когда он толкается один раз, сильно, вытягивая прерывистый вскрик из рыжего,
— я так сильно хочу наполнить тебя, можно? — пальцы Чуи уже царапают его
спину, и не он теперь двигается, а Дазай, держа бёдра Чуи, толкаясь в него, —
Пожалуйста?
Чуя лепечет что-то неразборчивое, и уголки губ Дазая изгибаются вверх.
— М-м?
— Ты подлый... — ворчит Чуя— хотя нет, он хнычет, потому что ему жуть как
нравится, когда Дазай так с ним разговаривает, и тот знает это.
— Я не подлый, милый... — Дазай дуется, опускаясь губами вниз, чтобы

подразнить шею Чуи, — Я прошу вежливо.
Чуя стискивает зубы, крепко обхватывая бёдрами талию Дазая, его мышцы
сжимаются почти тисками вокруг члена того, и он рычит:
— Проси вежливее.
Дазай издаёт этот смущающий, высокий звук, дрожь пробегает по его

бёдрам, и он еле слышно ворчит:
— Я заставлю тебя кричать после этого...
Чуя слегка вздрагивает, сопротивляясь желанию спросить: "Обещаешь?", и

вместо этого выдаёт:
— Ты можешь з-закрыть мне рот, — отвечает он, снова сжимая пальцами

волосы Дазая, — после того, как попросишь. Меня. Вежливо, — он подчёркивает
321/805
последние три слова резким хлопком своих бёдер на каждом, и не он тот, кто
терпел в течение всего дня — Дазай почти всегда заставляет Чую кончить по
крайней мере один раз во время прелюдии, так что у него уже была небольшая
разрядка...
Но Дазай практически вне себя.
— Ладно, ладно... — запинается он, задыхаясь, прижимаясь к шее Чуи и

цепляясь за него, — Пожалуйста, Чуя, я... — эти стенки снова сжимаются вокруг
него, и Дазай чуть не плачет, — я хочу кончить...
И это, по мнению Чуи, очень вежливо. Поэтому он поднимает лицо Дазая

вверх, дёргая того в яростный поцелуй, практически рыча напротив чужих губ,
потому что даже если Чуя не так отчаян, то он довольно взвинчен.
— Тогда трахни меня.
Дазай не в состоянии заставить Чую молить об этом.
Чуя издаёт небольшой визг, когда они внезапно опрокидываются назад, и

его швыряют на матрас Дазая, но...
Эй, по крайней мере, Дазай закрывает-таки рукой ему рот, так что никто не
слышит приглушённых криков Чуи, когда Дазай вбивается в него, снова и снова,
до такой степени, что Чуя даже не может видеть прямо.
Он понятия не имеет, кто по сути кончает первым: он или Дазай. Всё, что он
знает, это то, что к тому времени, когда его отпускает, Дазай обмяк и прилип к
нему, неровно дыша ему в грудину.
Чуя дёргает за подол своей футболки, начиная стаскивать её, и Дазай

останавливает его.
— О... оставь её.
Чуя моргает, едва в силах поднять голову.
— Я весь вспотел, она будет—
— Я уже собирался её стирать, всё в порядке, — мямлит тот, не отрывая лица

от груди Чуи, и Чуя поддаётся, обнимая его руками.
— Ладно... — он довольно вздыхает, утыкаясь лицом в волосы Дазая. Его

бёдра по ощущениям как желе, и хотя Дазай уже вышел, ему нравится, когда
его партнёр лежит на нём вот так — в этом есть что-то заземляющее.
— ...Что? — наконец нечётко произносит Дазай, потому что он практически

чувствует, как Чуя гордится про себя, и рыжий улыбается, поглаживая пальцами
чужие плечи.
— Когда-нибудь молил до этого?
— ... — Дазай стонет, глубже утыкаясь носом в чужую грудь. — Я знал, что ты
будешь засранцем насчёт этого...
322/805
— Ну, так да или нет?
— ...Нет, — отвечает Дазай, — это было впервые.
Чуя ничего не говорит в ответ, но он практически вибрирует от

удовлетворения, и когда Дазай поднимает голову, чтобы сказать маленькому
капризному шкету, чтобы тот перестал злорадствовать, он—
Он останавливается, потому что у Чуи эта очаровательно счастливая

небольшая улыбка на лице.
— ...Чему ты так радуешься?
— М-м? — Чуя смотрит на него вниз и пожимает плечами, его руки ещё
крепче сжимают плечи Дазая. — Ничего, у меня просто чувство исполненного
долга.
— Долга?
— Ага, — рыжий прижимается к нему чуть ближе. — Ну, ты понимаешь...
— Нет?
— Не знаю, если я заставил тебя умолять... — Чуя пожимает плечами, — Я

мужик, — он добавляет небольшое победное покачивание головой. Для
выразительности, естественно.
Дазай снова утыкается лицом в грудь Чуи, мотая головой.
— О боже.
— Что?!
— Ничего, Чуя, ты мужик.
— Когда ты говоришь это таким образом, это звучит так, будто ты на самом
деле так не думаешь...
— Нет, ты определённо мужик, я просто жду, что ты будешь называть так

меня в следующий раз.
— Ты о чём?
— Ну, ты уже сказал, что мы можем попробовать кое-что другое...
— После того, как я над этим поработаю — да!
И если Дазай думал, что слегка умопомрачительного конца этого рандеву

было достаточно, чтобы заставить Чую полностью оставить эту тему...
Увы.
Примечание к части 323/805

а на следующую главу припасены варнинги: описания хронических заболеваний,
упоминание эмоционального насилия, а также растления детей
бтв меня бесит, что метки на фб разбрасываются в каком-то рандомном порядке,
а не друг за другом по мере добавления, как на ао3
324/805
17. Первая стадия: отрицание
Именно так, две недели спустя, Дазай оказывается практически

втянутым в приёмную, которая выглядит как что-то из каталога "Pottery
Barn"[27]: повсюду столы из красного дерева, мягкие ковры. Есть даже вычурные
напольные часы в углу, отбивающие время —
Пять часов вечера.
— Откуда мне знать, что это не какой-нибудь шарлатан, который за деньги

слушает, как люди ноют? — ворчит Дазай, и Чуя пожимает плечами.
— Я продумал, что у тебя может быть паранойя или что-то такое, поэтому
провёл много поисков, и он дорогой. Шарлатаны не стоят дорого.
Дазай пожимает плечами, барабаня пальцами по бедру.
— Ты будешь удивлён.
— И он получил кучу наград от психиатрической ассоциации.
— Мэ, — Дазай закатывает глаза, — он мог это подстроить.
Чуя фыркает, качая головой, пока читает журнал.
— Да, я уверен, что Национальная ассоциация психиатрии — это притон

коррупции.
— Ты будешь удивлён, чиби, — бубнит Дазай, постукивая ногой.
Чуя поднимает взгляд, его глаза немного смягчаются, и он протягивает руку,

чтобы сжать чужую, наблюдая, как его друг немного расслабляется.
— Это всего лишь один раз.
— ...Я знаю.
— И если тебе не понравится, ты можешь не возвращаться.
— Я знаю, — ворчит Дазай. Вещи, что он готов сделать, чтобы заставить Чую
попробовать—
— Дазай Осаму? — секретарша поднимает глаза и дружелюбно улыбается, —

Фукузава-сэнсэй готов вас принять.
— ... — Дазай коротко выдыхает, встаёт и, отпустив руку Чуи, направляется к

двери.
И терапия — это не совсем то, как они её рекламировали.
Он не лежит на диване, рыдая, с коробкой салфеток, в то время как какой-то

странный старик с бородой кивает и говорит ему, что всё это игра его
325/805
подсознания, рассказывая, что у него на самом деле какой-то Эдипов
комплекс[28]...
(Он не уделял особого внимания психологии в старшей школе.)
Нет.
По факту Дазай просто сидит в кресле, глядя на часы, в то время как

серебряноволосый мужчина просто расслабляется в своём собственном кресле,
делая заметки в блокноте, лежащем на его ноге.
— Что вы записываете?
Фукузава поднимает на него взгляд поверх очков, приподняв бровь.
— Что вы имеете в виду?
— Я ещё ничего не сказал, — поясняет Дазай, откидываясь на спинку кресла,

— поэтому не понимаю, что вы записываете.
Фукузава пожимает плечами, откладывая ручку.
— Мой список покупок.
— ...Это выглядит не очень профессионально, — произносит Дазай еле

слышно, скрестив руки на груди, и психиатр пожимает плечами.
— Если вы хотите платить мне тысячи йен и час сидеть в тишине, это ваше
право. Вы можете говорить, когда захотите, — и с этими словами он снова
смотрит на список, постукивая по нему ручкой и пытаясь решить, что он хочет
приготовить на ужин на этой неделе—
— А что я должен говорить? — ровным голосом спрашивает Дазай. Он знает,

что мог бы просто сидеть здесь в угрюмом молчании, но... учитывая тот факт,
что он и раньше подумывал над идеей прийти сюда, то относится к этому не
враждебно.
— Не знаю, — Фукузава закрывает блокнот и откладывает его в сторону. —

Что заставило вас пойти на терапию?
— ... — Дазай меняет позу, чувствуя себя немного неуютно. — Меня заставил
мой сосед по комнате.
— Какова была его причина? — Фукузава поднимает бровь.
Их несколько. Дазай может догадаться. Но он выбирает самый очевидный

вариант.
— У моего дедушки прошлой осенью обнаружили рак. Он неизлечим.
Фукузава кивает, но не пытается выразить соболезнования.
— Вы очень близки?
326/805
— ...Да, — признаёт Дазай, — Когда я рос, он был рядом больше всех.
— Не ваши родители?
— Мой отец — хирург. Он работал на долгих, нерегулярных сменах с тех пор,

как я был маленьким. Обычно за мной присматривал мой дедушка, когда тот был
на работе, или одна из нянь.
— А ваша мать?
Дазай отводит взгляд, роясь в своём внутреннем подручном ящике с

оправданиями.
— Когда я был маленьким, она довольно много работала моделью, и я не

всегда мог путешествовать с ней, у меня была школа.
— А когда она не путешествовала?
— ...Моя бабушка умерла, когда мне было пять, — пожал плечами Дазай. —
Моей матери пришлось взять на себя роль "хозяйки" на семейных торжествах.
Так что, даже если она была дома, она была занята.
— Но ваш дедушка, как я полагаю, — глава семьи, — Фукузава давит так, что
не кажется, будто он давит. Это больше похоже на естественное продолжение
разговора. — И всё это время он присматривал за вами?
Дазай понимает суть, что тот нашёл время, и пожимает плечами.
— Мои родители разошлись, когда мне было одиннадцать, и мой отец был
опекуном. Именно тогда он больше всего заботился обо мне.
— Это было трудное время для вас?
— ... — Дазай пожимает плечами. — Наверное. Разве это не нормально?
— Нормально, — легко соглашается Фукузава. — Это был ваш выбор —

остаться с отцом?
Дазай так-то не помнит, чтобы это когда-либо обсуждалось.
— Не думаю, что кто-то вообще меня спрашивал.
— А если бы спросили?
Дазай пожимает плечами, чувствуя усталость от этой мысли.
— Я, наверное, хотел бы остаться с мамой, — признаёт он.
— С ней вы были ближе?
Дазай почти говорит "да", но потом понимает, что, несмотря на то, что он
всегда предпочитал свою мать... на самом деле он проводил гораздо больше
327/805
времени с отцом.
— Она была весёлым родителем.
— Но не надёжным?
Нет. Ни в одной вселенной, даже когда Дазай был ребёнком, он не считал

свою мать надёжной. Не то чтобы ей было всё равно. Она его обожает. Дазай
понимает это. Но... она всегда была забывчивой, и... Она всегда ставила себя на
первое место. И разве это не то, что люди должны делать?
— При каких обстоятельствах ваши родители разошлись?
Дазай борется с желанием снова пожать плечами и просто отводит взгляд. В

его семье об этом не говорят. Это худшая тайна среди высших классов Токио,
но... её не обсуждают.
— У моего отца была любовница, она забеременела, и моя мать узнала об

этом, — отвечает Дазай. — Довольно банально.
— И они рассказали вам эти детали в одиннадцать лет?
Дазай сжимает пальцами свои предплечья.
— Я увидел его с ней, и после того, как моя мать ушла, он сказал мне, что я
стану старшим братом, — он вскидывает руки, — Я сложил всё вместе.
— И когда вы говорите, что видели их вместе, — Фукузава поднимает бровь.

— Что это значит?
Дазай ёрзает, вполне обоснованно испытывая дискомфорт от этих

воспоминаний.
— Я зашёл в его кабинет, когда не должен был, и увидел.
— Вы хотите сказать, что видели их близость?
Дазай морщит нос, чувствуя себя неуютно при воспоминании об отце,

лежащем на студентке-медике, со спущенными штанами и с её руками,
вцепившимися ему в спину.
Как вы можете себе представить, это надолго оставило в нём неприятный

осадок.
— Можно и так сказать.
— Ваш отец знал, что вы видели? — Дазай мотает головой, вспоминая, как
девушка слегка повернула голову, её глаза расширились, когда она увидела его
в дверях.
— В тот момент — нет.
Он пришёл к нему позже, когда Дазай был один в своей комнате, пытаясь
понять, что только что произошло, и...
328/805
Мори объяснил ему это в лучшем случае сухой терминологией.
// — И я думаю, что будет лучше для всех нас, если мы не скажем маме об этом.
Ты же не хочешь, чтобы она плакала, правда? //
— Что вы тогда чувствовали?
Дазай фыркает, потому что это так стереотипно, но пожал плечами.
— Злость.
— Только злость?
— Я должен был чувствовать... что-то ещё? — он поднимает бровь.
— Нет конкретного определения, как ребёнок должен чувствовать себя в

такой ситуации, — Фукузава пожимает плечами, — Но я уверен, что это было
сложно для вас.
— ...Наверное, мне было грустно, — допускает Дазай. Он не понимает,

почему это так трудно сказать — он плакал почти каждую ночь в течение
месяца. Да. Ему было грустно.
— И почему?
— Наверное... — Дазай пожал плечами, — я просто знал, что всё будет не так,
как раньше.
Фукузава кивает, скрестив ноги.
— Потому что вы знали, что брак ваших родителей был не таким, как вы
думали, — Дазай сдержанно кивает, но больше ничего не добавляет. После
долгого молчания возникает вопрос, — Какой момент их разлуки наиболее ярко
вам запомнился?
Это Дазаю несложно определить.
— День, когда моя мама ушла.
Фукузава кивает, нисколько не удивляясь — это впечатление довольно

типично.
— Как вы узнали?
Дазай переводит взгляд в дальний угол комнаты.
— После школы меня высадила машина, и я увидел грузовик для переезда.
— Никто не предупредил вас заранее?
Дазай мотает головой, на самом деле всё было как раз наоборот.
329/805
— За два дня до этого они сказали мне, что будут жить вместе до тех пор,
пока всё не решат.
— Но всё, очевидно, сложилось не так.
Дазай качает головой. Он помнит, как шнырял вокруг грузчиков, пытаясь

сориентироваться, когда половина мебели в доме исчезла. И его мать была так
взволнована, рассказывая ему, как она нашла таунхаус в центре города, как тот
был замечателен, как она приготовит для него его собственную комнату, когда
вернётся за ним.
— Да, не так, — тихо признаёт Дазай.
— И что вы сделали?
Дазай моргает, склонив голову набок.
— Что вы имеете в виду?
— Когда вы увидели, что ваша мать уходит, — спокойно объясняет Фукузава,

— Что вы сделали?
Дазай изо всех сил пытается понять вопрос.
— ...Я помог ей собрать вещи, — Фукузава не отвечает на это, он просто

смотрит, позволяя словам осесть, и Дазай ёрзает в тишине. — ...Разве это не
нормально?
Терапевт пожимает плечами.
— Вы думаете, это нормальная реакция?
Дазай прикусывает щёку изнутри.
— Это была просто привычка.
— Помогать ей собирать вещи?
— Это было то, что мы делали каждый раз, когда она отправлялась в
путешествие, — Дазай кивает, — Она терпеть не может выбирать вещи, так что
хочет, чтобы это делал я.
Фукузава обдумывает это, кивая.
— И как всё это повлияло на ваши отношения с дедушкой?
— Наверное... — Дазай задумывается. — Я просто начал видеть в нём того,

кто был рядом.
Фукузава откидывается назад.
— И теперь он умирает.
— ...И теперь он умирает, — подтверждает Дазай, чувствуя себя так, словно

330/805
его ударили в живот.
— Что вы почувствовали, когда он впервые сказал вам об этом?
— ...Только то, что я не был готов, — признаётся Дазай.
Ответная тишина от Фукузавы вокруг этих слов не кажется спокойной, это

больше похоже на то, как он наблюдает за рябью, проходящей по воде, будто
ждёт, когда слова Дазая улягутся, прежде чем заговорить.
— Как вы думаете, когда бы вы были готовы?
— ...Я не знаю, — отвечает Дазай. Он бросает взгляд на часы, и, к его

удивлению, прошло уже пятьдесят минут, и это значит, что их час почти
закончился. — Это всё, что мы должны делать?
Фукузава приподнимает бровь, подпирая подбородок рукой.
— Что вы думаете, мы должны делать?
— Не знаю... — Дазай почёсывает затылок, подтягивая одну ногу под себя в

кресле, — Я думал, что в какой-то момент вы скажете мне, депрессия у меня или
нет, и назначите таблетки или что-то в этом роде.
Мужчина оглядывает его с ног до головы.
— Вы думаете, у вас депрессия?
Дазай стискивает зубы.
— Думаю, я плачу вам именно за то, чтобы вы мне это и сказали, разве нет?
Уголки губ Фукузавы слегка кривятся вверх от чужого раздражённого тона.
— Я бы сказал, что у вас есть депрессия, но мы провели недостаточно

времени вместе, чтобы я смог оценить, пойдёт ли вам на пользу лекарство.
Услышав это вслух, Дазай не так удивился, как он ожидал. Может быть,
потому что в глубине своей души он понимает, что это не должно его удивлять.
Ещё тогда, когда он начал носить бинты, он знал, что у него депрессия. Но с тех
пор, как он смог остановиться, он всегда полагал, что с этим покончено.
Это и значит остановиться, верно? Что проблема исчезла?
— Как вы думаете, сколько сеансов мне нужно? — спрашивает он, перебирая

ворс на своём рукаве.
— Думаю, что еженедельная встреча была бы разумной. В обозримом

будущем.
— Вы имеете в виду на неопределённый срок? — Дазай поднимает бровь.
Фукузава пожимает плечами.
331/805
— Я думаю, это необходимо, — на мгновение воцаряется недоверчивая
тишина, и вдруг из ниоткуда он спрашивает, — Как бы вы описали свои
отношения с сексом?
Дазай почти шарахается от этого.
— ...Что?
— Как часто вы занимаетесь сексом?
— Я не знаю... — он озадачен этим вопросом, — не так много в последнее

время.
— И сколько это?
— ...Четыре раза в неделю? — предполагает Дазай, — Если в среднем.
— А раньше было?
— Я не знаю, — он тяжело вздыхает. — Наверное, почти каждый день. Но я

восемнадцатилетний парень, разве это не нормально?
— ...Это выше среднего, — Фукузава пожимает плечами. — Почему в

последнее время произошло снижение?
— Я перешёл от нескольких партнёров к одному, — отвечает Дазай, — В

начале недели он более занят.
— То есть, вы в отношениях?
— Нет, — Дазай мотает головой, быстро поправляя его, — мы друзья, мы

просто... иногда пересекаем черту.
— Четыре раза в неделю, — Фукузава берёт другой блокнот, не для списка

продуктов. — Как долго?
— ...Чуть больше месяца. Двух, если считать первый раз, когда мы занялись
подобным, но тогда мы не были ограничены друг другом.
Фукузава кивает.
— Значит, ваш партнёр тоже не спит ни с кем другим?
Дазай пожимает плечами, потирая руку.
— Я сказал ему, что он может, но сейчас не спит, нет.
— А вы почему не спите?
— ... — Дазай глубоко вздыхает, — Мой отец сказал мне, что с

дополнительным вниманием, которое получит семья, я не могу быть таким же
"беспорядочным", как раньше, поэтому переключение только на одного
партнёра имело больше смысла.
332/805
— И почему именно этот партнёр?
Дазай строит лицо, его нижняя губа кривится, и он изо всех сил пытается
оставаться беззаботным.
— Это было удобно.
— Удобно как? — Фукузава что-то записывает.
Дазай действительно начинает чувствовать себя немного смущённым.
— Он парень, и он чист, так что я могу обойтись без презервативов...
— Раньше презервативы были для вас большой помехой?
— И мы живём вместе, — добавляет Дазай, — Так что это просто.
Брови Фукузавы взлетают.
— ...Вы имеете в виду соседа по комнате, который убедил вас прийти на

терапию?
— Да, — подтверждает Дазай, — мы близки.
— Близкие друзья, которые спят исключительно друг с другом и взаимно

заботятся о душевном здоровье другого.
— Вы меня сейчас осуждаете?
— Я просто запутан.
— Близкие друзья не могут спать вместе? — ворчит Дазай, — Я не понимаю,

что тут такого запутанного.
— Обычно, когда два человека, которые эмоционально близки друг с другом

и имеют сексуально исключительные отношения, определяются как те, которые
встречаются.
Ну, когда он излагает это врачебным языком, это звучит именно так, но
Дазай знает, какова реальная ситуация.
— Чуя может встречаться с кем угодно, когда только захочет.
— Как бы вы себя почувствовали, если бы он это сделал?
Зубы Дазая инстинктивно скрежещут, а желудок сжимается при одном

упоминании об этом.
— Я никогда не говорил, что мне всё равно.
— Тогда почему бы не сделать отношения официальными? — Фукузава

наклоняет голову набок. — Я предполагаю, что это избавит вас от лишнего
стресса.
333/805
— Это сложно, — ворчит Дазай, и его терапевт слабо улыбается.
— Тогда хорошо, что вы мне платите.
— ... — он вздыхает. — Во-первых, — он поднимает палец, — я не хочу быть в

отношениях. Во-вторых, — он поднимает ещё один палец, — мой отец уже
выразил, что я буду оторван от семьи, если буду публично встречаться с парнем.
И в-третьих, — он поднимает третий палец, — я не хочу, чтобы он был вовлечён
в полную и абсолютную массу проёбов, которые составляют мою семью.
Фукузава ещё что-то записывает, и на мгновение он не уверен, к какой части

этого высказывания хочет приступить в первую очередь.
— А как бы точно вы описали свои чувства к Чуе? — Дазай колеблется, и

мужчина разводит руками, — Всё, что вы здесь скажете, останется между нами,
хорошо?
— ... — Дазай тяжело вздыхает, чувствуя себя глупо, признавая это сейчас,
после того, как преуменьшал это же в течение последних пяти минут. — Я
влюблён в него.
— И поэтому вы не хотите, чтобы он связывался с вашей семьёй?
Дазай пожимает плечами, но ответ на поверхности.
— Чуя уже встречался с кем-нибудь из вашей семьи?
— С двумя моими братьями, — подтверждает Дазай, чувствуя некоторое

напряжение. — Он дважды встречался с моим старшим братом: один раз, когда я
переезжал в общежитие, и ещё раз, когда я был госпитализирован с гриппом
прошлой осенью.
— А ваш другой брат?
— Ему семь, — Дазай пожимает плечами, — и мне нужно было, чтобы кто-
нибудь присмотрел за ним, пока я сдавал экзамен.
— Он им понравился?
— Одасаку сказал, что он показался порядочным парнем, а Ацуши

практически боготворит его.
— Значит, вы не беспокоитесь о том, чтобы Чуя контактировал с этой частью

вашей семьи?
— У обоих моих братьев другие матери, — он пожимает плечами, — они не

росли в том доме.
Фукузава кивает, будто это объяснение не вызывает больше вопросов.
— А вам было бы спокойно, если бы Чуя познакомился с вашим дедушкой?
Дазай тяжело вздыхает, его взгляд устремляется на часы, но теперь время

течёт очень медленно.
334/805
— По правде говоря, мой дедушка хочет с ним познакомиться.
— То есть, вы рассказали дедушке о ваших отношениях?
— Вроде того, — пожимает плечами Дазай, — тогда мы с Чуей не общались,

поэтому я сказал "нет".
— Но если кто-то из них снова проявит интерес, вы согласитесь?
— ... — Дазай испускает ещё более тяжелый вздох. — Думаю, да.
— Значит, когда вы говорите, что не хотите, чтобы Чуя был связан с вашей
семьёй, — Фукузава листает свои записи, — Вы по сути не имеете в виду всю
вашу семью?
— ...Наверное, нет, — признаёт Дазай, с трудом сглатывая.
— Вам будет спокойно, если он познакомится с вашими родителями?
— Нет, — категорично отвечает Дазай, почти даже яростно, и терапевт

делает паузу.
— ...Потому что вы стыдитесь его пола?
Дазай быстро мотает головой.
— Я уже пытался открыться отцу, я не стыжусь этого, — теперь уже нет, по

крайней мере. Он не стыдится с тех пор, как узнал, что его дедушка не имеет
ничего против этого.
— Вы даже не представили бы его как друга?
— Нет.
Фукузава барабанит ручкой по своему бедру.
— Почему?
— В смысле "почему"? — Дазай моргает, сбитый с толку.
— Вы держите всех своих друзей подальше от родителей?
Ах. Теперь Дазай понимает.
— Обычно нет.
— Но Чуя отличается?
— ... — Дазай откидывает голову на спинку кресла. — До него легко

добраться, — он закрывает глаза и потирает лицо руками. — Наверное, это
звучит как паранойя.
— Это звучит как защита, — Фукузава пожимает плечами. — Именно поэтому,

335/805
не так ли? — Дазай пристально смотрит на него, и мужчина добавляет, — Вы не
хотите, чтобы они заставили его чувствовать те же эмоции, которые вы
ассоциируете с ними.
Это кажется режущим прямо в сердце, переосмысливая то, что Дазай всегда
чувствовал, будучи погребённым под слоями отрицания и откупов.
Он счастливчик. На что ему жаловаться? У него всё в порядке.
Это не депрессия, а подростковая мелодрама.
Он не хочет умереть, он хочет внимания.
Ему не одиноко, он просто хочет лёгкого секса, а если он ещё и разозлит

кого-то этим?
Тем лучше.
Оторвать этот струп означает подтвердить уродливую, гноящуюся рану под

ним, а Дазай даже не хочет признавать, что она существует.
Как он может, если знает, из-за кого она там появилась?
— Вы бы чувствовали себя комфортно, позволив Чуе познакомиться с вашей

матерью?
Это бьёт его в живот, как нож, и Дазай больше не хочет говорить об этом,
поэтому просто мотает головой.
— Когда вы думаете о ней, что вы чувствуете?
Дазай зажмуривает глаза так сильно, что видит кровеносные сосуды под
веками. Обычно он лучше держит себя в руках, чем сейчас, но...
Он редко бывает в ситуациях, когда его по-настоящему заставляют быть

открытым. Он не знает, как справиться с выходом из строя, чувствуя себя таким
измученным и незащищённым. Его единственный защитный механизм — носить
радостную маску и превращать всё в шутку — не работает на терапии.
— ...Почему вы помогли ей собрать вещи в тот день, Дазай?
— Я уже сказал вам, — начинает Дазай, — это была привычка.
— Вы просили её не уходить? — это повисает в воздухе на некоторое время,

прежде чем Дазай снова мотает головой. Фукузава повторяет свой вопрос, на
этот раз так тихо, что Дазай почти чувствует себя раненым этим. — Почему вы
помогли ей собрать вещи, Дазай?
Горло Дазая сжимается и першит, глаза горят, но... Он не плачет. Пока нет.
— Я не хотел, чтобы она оставалась.
Признать это вслух так трудно, будто он говорит что-то постыдное, что-то,
что человек не должен говорить.
336/805
— Она часто говорила с вами о вашем отце?
Дазай молчит так долго, что терапевт предлагает:
— Вы не должны ничего отвечать, если не хотите—
— Нет. До тех пор, пока не узнала, — монотонно отвечает Дазай, крепко

обхватив себя руками.
— Вы напоминаете ей его?
— Он мой отец, — пожимает плечами он, чувствуя неуверенность. — Есть

сходства.
— Она говорила, что вы выглядите похоже?
— ... — Дазай мотает головой. — Личные черты.
— Схожее чувство юмора, или..?
Дазая слегка тошнит.
— Схожие пороки.
— То есть?
— Это звучит плохо, но она не это имела в виду... — начинает он, и Фукузава
спокойно кивает.
— Я не сомневаюсь. Что она сказала?
— ... — Дазай щиплет себя за переносицу. — Просто... всегда быть

откровенным с девушками насчёт ожиданий.
— Какого рода ожиданий?
— ...Что... Я не смогу держать его в штанах, — во всяком случае, это

зацензуренная версия. Дазай не хочет повторять фактическую формулировку.
— Сколько вам было лет, когда она впервые сказала это вам?
— ...Кажется, одиннадцать. Где-то тогда, — Дазай делает паузу, увидев

выражение лица Фукузавы. — Ей всегда нравилась водка, — продолжает он,
будто это как-то оправдывает её. — Она не всегда такая.
— Она много пила в вашем присутствии? — Дазай скорчил лицо, но ничего не

ответил, так что Фукузава перешёл на другую тему. — Сколько вам было лет,
когда вы начали сексуальную активность?
Дазай щурится, пытаясь вспомнить.
— Думаю, мне было четырнадцать, но это было близко к моему дню

рождения, так что я не уверен.
337/805
— Вам исполнялось четырнадцать или пятнадцать?
— Четырнадцать, — Дазай пожимает плечами, — Разве это не нормально?
— Сколько лет было вашей партнёрше?
— Эм... — Дазай задумывается, — Она только закончила старшую школу.
Ручка Фукузавы останавливается.
— Значит, ей было восемнадцать?
Дазай по-совиному моргает, впервые искренне недоумевая, почему это

может быть странно. Если уж на то пошло, другие мальчики в его классе вели
себя так, словно он был богом, когда он рассказал им об этом.
— Девятнадцать.
— И вам было четырнадцать, а возможно и тринадцать?
— Вероятно, четырнадцать, — обрывает его Дазай, мотая головой, — и не

надо говорить это так.
— Как?
— Я очень хорошо провёл время, — указывает Дазай. — Она была

великолепна и очень поучительна, здесь нет никакой "травмы".
— Вы бы занялись сексом с тринадцатилетней девочкой?
Дазай отпрянул, оскорблённый и возмущенный самой этой мыслью.
— Нет, господи, конечно же нет—
— Вам в этом году исполняется девятнадцать, так ведь?
— Я парень, — огрызается Дазай, — она не удерживала меня и не "забирала

моё целомудрие". Если на то пошло, я был тем, кто начал ухаживать за ней
первым, и я инициировал эту близость.
— Как?
— Я поцеловал её, — Дазай пожимает плечами, как будто это всё, что нужно
сказать.
— Вы инициировали сексуальный контакт?
— Ну, нет, но я определённо с энтузиазмом согласился, когда она

предложила.
Фукузава барабанит пальцами по бедру.
— Возможно, в Японии тринадцать лет и является возрастом согласия, но в

338/805
психиатрических кругах и международном сообществе считается, что это всё
ещё нежный возраст.
— То есть?
— Вы бы занялись сексом с тринадцатилетним мальчиком?
— Нет.
— Но вы только что сказали, что это было иначе, потому что вы парень, —
Фукузава пожимает плечами. — Это другое?
— Да, — говорит Дазай, — это другое.
— Почему?
— Потому что я всегда был доминирующим сексуальным партнёром, —

лаконично отвечает Дазай. — Даже тогда.
— Значит, вы считаете, что всё держали под контролем?
— Да, — Дазай чувствует себя таким усталым на данный момент, он не

понимает, как люди делают это каждую, блять, неделю.
— Значит, вы доминировали над ней? — Фукузава поднимает бровь. — Вы

принимали активное участие в половом акте?
— ...Ну, нет, очевидно, я не мог, это был мой первый раз, — натянуто
объясняет Дазай. — Но она дала мне возможность выбора, и я говорил ей, чего
хочу, — он пожимает плечами, — Это было приятно, и мне не снятся кошмары из-
за этого, если это то, о чём вы спрашиваете.
— Но с тех пор вы — тот, кто доминирует в ваших сексуальных отношениях?
— Да, почти всегда.
— Почти?
— Чуя недавно вроде как немного поменял ситуацию. Не совсем, но он был

на мне сверху, и... — Дазай пожимает плечами. — Мне показалось, что он всё
контролирует. И я не испугался, прежде чем вы попытаетесь сказать, что у меня
есть какие-то глубокие проблемы с сексом—
— Я никогда этого не говорил, — Фукузава пожимает плечами. — Но

допустим... Чуе тринадцать, — Дазай чувствует, как к горлу подступает
тошнота, и он уже мотает головой, — и он с кем-то вашего возраста делает то
же самое. Это будет нормально?
— Нет, — Дазаю плохо от одной этой мысли. — Нет, но это не одно и то же.
— Потому что он был бы на стороне сексуального проникновения? Полагаю,

вы это имеете в виду, верно?
— Это не... — начинает Дазай, пытаясь найти оправдание, но впервые...

339/805
Он не может найти его.
— Вы рассказали кому-нибудь из взрослых о случившемся после того, как это

произошло?
— ...Не совсем, но мой отец узнал, — отвечает Дазай, — Он видел, как я

тайком уводил её из моей комнаты в конце рабочего дня, который он проводил в
нашем доме.
— Что он сказал по этому поводу?
— Что я был слишком мал, чтобы заниматься сексом, — Дазай пожимает

плечами. — И он беспокоился о том, использовал я защиту или нет.
— Вы использовали?
Дазай кивает.
— Он провёл со мной беседу об этом, когда узнал, что я смотрю порно. И у

неё в сумочке были презервативы, так что... — он пожимает плечами. — Я был
взбешён.
— Почему?
— Он фактически разрушил жизнь этой девушки, — Дазай хмурится,

вспоминая. — Он подёргал за какие-то ниточки, выгнав её из университета, и
уволил с работы, так что я даже больше не мог её увидеть—
— Кем она работала, поточнее?
— Она готовила меня и ещё нескольких ребят из родительского окружения к

вступительным экзаменам, — уточняет Дазай, — Я понимаю, наказать меня, но
она даже не была его ребёнком...
— Вы не думали, что он пытался защитить вас?
— Нет, — Дазай фыркает, — он определённо наказывал меня.
— Он когда-нибудь это говорил?
— Ну, нет, но он был зол на меня, и он был тем, кто трахал каждую
студентку-медика в городе без презерватива, так какого хрена это его вообще
касалось, когда это делал я?
Фукузава склонил голову набок.
— Как вы считаете, он мог подумать, что её возраст был неуместным?
— Я не знаю, — шипит Дазай, и на этот раз он не может скрыть свой гнев, он

прямо там, на поверхности, рычит под его кожей. — Она была достаточно
взрослой, чтобы быть в его вкусе, возможно, из-за этого он чувствовал себя
некомфортно.
340/805
— Так некомфортно, что он увёл её подальше от других детей?
— Причина была не в этом, всё было не так—
— Как звонок в её университет мог наказать вас, Дазай?
Его ногти впиваются в ногу, и он чувствует себя ужасно уязвлённым.
— Я... не знаю.
— Ваша мать узнала об этом?
Зубы Дазая скрежещут друг о друга.
— Да, он рассказал ей.
— Какова была её реакция? — Фукузава постукивает ручкой по блокноту.
— ...Она сказала, что я разрушил жизнь этой девушки, — отвечает Дазай,

закатывая глаза, — когда отец был тем, кто раздул из мухи слона.
— Она не посчитала, что вы были слишком молоды?
— Она никогда такого не говорила, — Дазай мотает головой.
— Что именно она сказала?
Дазай вскидывает руки, пытаясь вспомнить.
— Она не поверила мне, когда я сказал, что это был мой первый раз.
— Почему?
— Мне всегда признавались в симпатии в средней школе. Видимо, когда она

увидела, как я получаю письмо от девочки, когда однажды уходил домой, то
предположила, что я сплю с ней, — он пожимает плечами. — Тогда мне
определённо было тринадцать. Так что, если это не было проблемой, я не
понимаю, почему бы ей было не всё равно на другое.
— Вы продолжили быть сексуально активным сразу после этого?
— Настолько, насколько мог, — подтверждает Дазай. — Мне нравилось.
— Где девушки были старше?
— Обычно да, но чаще всего они были шестнадцати- или семнадцатилетние.

И когда я учился в старших классах, это были в основном девушки моего
возраста, — он пожимает плечами, — Так что если я и был травмирован, то
довольно быстро оправился.
Фукузава молча смотрит на него.
— Как вы думаете, язык вашей матери мог создать предвзятость?
341/805
— ...С чего вы взяли? — медленно спрашивает Дазай.
— Ваш первый опыт в сексе был свидетельством неверности вашего отца. А

затем она говорит мальчику, который ещё не достиг половой зрелости, что он
обречён воссоздать этот сценарий.
— Она сказала не так... — Дазай стонет, — Она просто...
— Она просто что?
— Она провела двенадцать лет своей жизни замужем за бесконечно

хреновым мужем, а когда ушла, то даже не получила опеку, — Дазай пожимает
плечами. — Она была в ярости, но не из-за меня. Я это понимал.
— Что бы вы почувствовали, если бы она сказала что-то подобное вашему

младшему брату? — Фукузава давит ещё немного, и бровь Дазая дёргается. —
Это можно было бы понять?
— Нет.
— Почему? У вас же один отец, верно?
— Ацуши никогда не будет таким.
— Но вы будете?
— Ну, в смысле, посмотрите, во что я... — Дазай останавливается на

полуслове, выражение его лица меняется от раздражения до шока. —
...превратился.
Фукузава переводит взгляд на часы.
— Похоже, наш час подошёл к концу. В то же время, на следующей неделе?
— ...Да, — нехотя соглашается Дазай.
Когда Дазай выходит в приёмную, Чуя в данный момент глубоко погружён в

выпуск "Космополитен", и когда он поднимает глаза, его лицо сразу же
приобретает беспокойное выражение.
— Всё в порядке?
Дазай натягивает куртку, хватает Чую за руку и практически вытаскивает

его оттуда.
— Он был хорош.
Чуя ковыляет за ним, будучи немного удивлённым тем, что Дазай держит его
за руку на людях, но и не расстраивается от этого, мягко сжимая чужие пальцы.
— Ты собираешься вернуться?
Дазай кивает, но больше ничего не добавляет, и Чуя решает не настаивать.
342/805
— Ты голоден?
— ...Да, — Дазай прерывисто вздыхает, — Звучит неплохо.
Большая часть ужина проходит в тишине. Это какая-то до ужаса крутая

изакая с блюдами, которые Чуя видел только по телевизору, но эй, Дазай
платит, и он медленно начинает возвращаться в своё обычное состояние.
И к концу вечера, когда они возвращаются в свою комнату, он кажется

полностью пришедшим в себя... До тех пор, пока Чуя не возвращается из ванной,
почистив зубы и умыв лицо перед сном, его волосы собраны в неаккуратный
высокий хвост.
— Чуя?
Он немного тормозит из-за этого тона. У Дазая его слышать странно.
Нерешительный. Неуверенный.
— ...Да? — Чуя поднимает бровь, кладя свою зубную щётку в сумку для
ванных принадлежностей и идёт к кровати.
— Ты идёшь спать?
Чуя медленно переводит взгляд с Дазая на свою кровать и кивает.
— ...Таков был план?
Дазай пристально смотрит на него, и Чуе с трудом удаётся понять

выражение его лица, потому что оно довольно непроницаемо.
— ...Пойди сюда.
— Я только закончил умываться—
— Чуя, — в его голосе есть что-то серьёзное, и этого достаточно, чтобы

рыжий подошёл, как бы он ни был сбит с толку. Он встаёт между коленями
Дазая, где тот сидит на краю собственной кровати.
— Что?
Дазай протягивает руку, прижимая ладонь к лицу Чуи и поглаживая большим

пальцем его щёку. Он ничего не говорит, но выражение его лица такое
ласковое, что даже Чуя замечает это. Но он также видит, как неуверенно
выглядит Дазай, будто одно неверное движение и Чуя может отстраниться.
Он не знает, о чём тот думает. По правде говоря, Чуя считает, что может
догадаться о большем, чем подавляющее число людей, но Дазая трудно читать,
когда он не ведёт себя странно.
— Почему ты хотел, чтобы я был твоим первым?
Чуя напрягается, чувствуя небольшую растерянность от вопроса.
343/805
— Я думал, что уже—
— Не мог бы ты просто... — ладонь Дазая скользит по затылку Чуи, пальцы

путаются в его волосах. — Объяснить мне ещё раз?
— ... — Чуя не знает, почему его лицо пылает, когда Дазай смотрит на него
так, особенно после всего, что они уже сделали на данный момент. — Я знал, что
не пожалею об этом.
Чуя судорожно сглатывает, в горле у него внезапно пересыхает, он пытается

найти способ сказать это так, чтобы это не прозвучало... очевидно.
— Я... — он делает глубокий вдох, — Я чувствовал себя в безопасности с

тобой. И я знал, что ты позаботишься обо мне.
Глаза Дазая слегка расширяются, и он не может объяснить, почему, услышав

это, он чувствует себя таким эмоциональным.
— ...Ты доверяешь мне?
— Да, — подтверждает Чуя, слегка хрипя.
— Как?
— Ну... — он протягивает руки, обхватывая лицо Дазая, и наклоняется к нему.

— Ты это заслужил.
Дазай мотает головой, не в силах выбросить из головы слова, которые он

сказал Чуе —
// «Позволь мне преподать тебе небольшой жизненный урок.» //
— Я вообще, вообще не заслужил.
И теперь, оглядываясь назад, кажется, что эти слова применимы к Дазаю

больше, чем когда-либо к Чуе.
— Осаму, — Чуя прерывает ход его мыслей, наклоняясь, чтобы прижать их

лбы друг к другу, — Ты заслужил.
В ночь после Ширасэ... то, как Дазай сидел с ним, даже когда они не ладили,
когда Чуя обзывал его, обвинял, умолял уйти — Дазай остался. Для кого-то, кто в
то время казался аллергиком на близость, Чуя знает, что это было нелегко. И
даже сейчас это многое для него значит.
— И ты не передумал?
Чуя мотает головой, наклоняясь ближе в объятия Дазая, пока их носы не

соприкасаются.
— Я бы не хотел, чтобы это был кто-то другой.

344/805
Лицо Дазая наклоняется вперёд, и этот поцелуй такой медленный, тёплый,
необычайно мягкий, что Чуя замечает только свои попытки отдышаться, чем сам
процесс дыхания в принципе.
Потому что целовать Дазая, обнимать его — это кажется даже более
естественным, чем дышать.
— Спасибо, — тихо произносит Дазай напротив его губ, скользя руками вниз,
чтобы обнять спину Чуи, так крепко, что тот падает вперёд, опускаясь на
кровать вместе с ним.
— За что?
Дазай разрывает этот поцелуй, только чтобы зарыться лицом в шею Чуи,
прижимаясь ленивыми поцелуями к его плечу, в пространство выреза футболки.
— За то, что доверяешь мне.
Чуя слегка улыбается, наклоняя голову, чтобы дать ему лучший доступ.
— Спасибо, что был со мной рядом.
Дазай не уверен, действительно ли он когда-либо был рядом для кого-то,

но... чем крепче он прижимает Чую к груди, тем больше понимает, что выбрал
самое трудное время, чтобы начать.
— Поспишь здесь?
Чуя немного удивлён, что Дазай просит об этом, но он определённо не

собирается жаловаться.
— Да, — бубнит он, прижимаясь ближе, и Дазай тянет их обоих на кровать до

конца, накрывая одеялом. — Хорошо.
Быть вот так в объятиях Дазая приятно. Тепло, захватывающе, легко, и

единственное, о чём Чуя может заставить себя беспокоиться, так это о том, что
рано или поздно ему придётся встать утром, а он не хочет.
Чуе не требуется много времени, чтобы заснуть в объятиях Дазая. На его

груди приятная тяжесть, их ноги переплетены вместе, и Дазай...
Он крепко обнимает его, уткнувшись лицом в волосы Чуи.
// «Это звучит как защита.» //
// «Представьте, что Чуе тринадцать...» //
Нет. Нет, нет, нет.
Дазай не знает, как объяснить, насколько он благодарен за то, что Чуя

пришёл к нему. Особенно теперь. И он не может не задаваться вопросом после
345/805
всего этого...
Чувствовал бы он себя так же прямо сейчас, если бы Чуя был его первым?
Дазай зарывается лицом ещё глубже в рыжие волосы, обхватывая его,

слушая звук чужого дыхания, ударяющегося о перед его футболки.
И он чувствует себя в безопасности.
Утром Чуя первым не просыпается — он никогда не просыпается первым.
Дазай дремлет, оставаясь в постели гораздо дольше, чем обычно по утрам в

субботу, прижавшись щекой к волосам Чуи. И тут он начинает кое-что замечать.
Вы не задумываетесь о небольших изменениях, особенно когда они

накапливаются с течением времени.
Но теперь, глядя на часы, время на которых медленно приближается к

полудню, Дазай поймал себя на том, что вспоминает начало семестра, когда
будильник Чуи будил его в шесть утра, когда рыжий просыпался на пробежку.
И сейчас разница ощущается разительная.
Это может быть стресс из-за универа, но когда Дазай думает, насколько
бледным стал Чуя в последнее время, это кажется...
Странным.
И теперь, когда Дазай вспоминает таблетки, которые иногда видел — две

утром и две на ночь, — он начинает задаваться вопросом.
Он предполагал, что они были от чего-то обычного или, по крайней мере, не

серьёзного, например, от беспокойства, анемии или тяжёлой аллергии. Люди
могут принимать ежедневные лекарства по множеству причин. Чёрт, если бы
Чуя не спал так много, Дазай мог бы подумать, что это что-то от СДВГ — многие
студенты университетов принимают лекарства, которые им не прям чтобы
нужны, чтобы справиться со стрессом от их учебной нагрузки.
Но причина не может быть в этом.
Конечно, много спать и быть бледным — это не признаки неминуемой гибели,

Чуя может просто быть в депрессии, что, по сути, кажется более вероятным.
Но если это так, то...
Почему человек, выступающий за то, чтобы Дазай пошёл на терапию, сам не

ищет лечения? Потому что, что бы ни влияло на состояние Чуи, оно всё
усиливается.
Итак, чем бы это ни было, как бы ни лечилось — это не помогает.
Но если бы это было серьёзно, Чуя рассказал бы ему?
Дазай может понять сохранение вещей в секрете, но учитывая тот факт, что
346/805
они физически близки, это то, что он должен знать, но...
Чуя шевелится, наклоняет голову, утыкаясь носом в шею Дазая, и издаёт это
тихое сонное ворчание, которое отсылает все мысли Дазая прочь от таблеток и
режимов сна, и вместо этого он просто крепче обнимает Чую.
— Который час..? — мямлит тот сонно, голос частично приглушён чужой

футболкой.
— Половина первого, — Дазай вздыхает, потирая ладонью вверх-вниз по

спине Чуи.
— Блин... — рыжий ворчит, ёрзая в объятиях Дазая, его руки обвиваются

вокруг шеи друга, — Я очень... — он зевает, — хотел блинов...
Губы Дазая кривятся в лёгкой улыбке.
— Да? — он вытягивает руку над головой и тянется к телефону. — Ты всё ещё

можешь поесть немного.
— Даже не знаю... уже время обеда.
— Ну, тогда просто позавтракаешь на обеде.
Чуя кажется немного возмущённым этой идеей, и Дазай фыркает.
— Одевайся и погнали.
Чуя улыбается ему в ответ, наклоняясь, чтобы запечатлеть на губах Дазая

маленький целомудренный поцелуй.
— Тебе лучше?
Дазай мычит в ответ, и этого, похоже, достаточно для рыжего, чтобы тот
встал с кровати и направился в ванную, чтобы почистить зубы и умыться. Дазай
некоторое время лежит, и когда дверь ванной закрывается, его глаза медленно
скользят в сторону, останавливаясь на прикроватной тумбочке его соседа.
Было бы легко заглянуть внутрь, посмотреть названия лекарств, и всё.
Дазай отводит взгляд.
Это также было бы пересечением границы. И учитывая тот факт, что Дазай
по пальцам может пересчитать количество людей, которых он на самом деле
уважает, и Чуя один из них...
Он отпускает это.
Во всяком случае, пока.
Они оказываются в двадцатичетырёхчасовой блинной, и Чуя имеет дело с

тем фактом, что его уверенность в своих силах определённо была больше, чем
его желудок, и он изо всех сил пытается доесть абсурдно большую стопку
черничных блинов.
347/805
— Слушай... — подаёт голос Дазай, откладывая вилку, у него осталось всего
немного омлета.
— М-м?
— Ты нормально себя чувствуешь?
Вилка Чуи замирает на полпути ко рту, и у него инстинктивно встают волосы

на затылке, даже если он знает, что Дазай не может иметь в виду то, как Чуя
привык это слышать.
— Да, — медленно отвечает он, — А что?
Не то чтобы Дазай в первый раз спрашивает о его самочувствии. Но обычно

это происходит после секса, или, по крайней мере, когда они относительно
приближаются к занятию им. И Чуя никогда не воспринимал это иначе, как то,
что Дазай просто был внимательным партнёром.
Но они не занимались сексом уже сорок восемь часов, и это кажется

необычным.
— Ты много спал, — пожимает плечами Дазай. — Я просто хотел узнать, не

случилось ли что-нибудь.
Чуя оценивает это утверждение, и он знает, что это правда — часть этого
просто естественный побочный эффект увеличения его лекарств, но оно стало
хуже, даже когда он должен был уже приспособиться.
— Я в порядке, — пожимает он плечами, откусывая ещё кусочек блина. —

Просто нервничаю. Нагрузка с парой моих предметов была немного более
жёсткой.
Он врёт.
Дазай может сказать это по тому, как его глаза бегают по сторонам.
— ...Ладно, — он пожимает плечами, делая глоток своего кофе. — Я могу чем-

нибудь помочь?
— Вообще, — Чуя задумывается над этим. — Да, мне бы не помешала рука

помощи.
То, что он по сути имел в виду, было буквально рукой. Когда они
возвращаются в свою комнату, он ставит пальцы Дазая в несколько различных
поз, делая снимки.
— А это вообще зачем?
— Я работаю над тем, чтобы они выглядели немного менее грубо... —

задумчиво объясняет Чуя, помогая Дазаю сжать пальцы в кулак, чтобы сделать
ещё одну фотографию. — И твои больше моих, так что с ними легче.
И возможно, Чуя использует Дазая для "референсов" немного больше, чем

348/805
рыжий хотел бы признать, но...
Слушайте, это искусство.
________________________________
Пока Дазай не спросил его снова, Чуя быстро приспосабливается.
Он изо всех сил старается оставаться на ногах по крайней мере до

одиннадцати вечера и устанавливает будильник, чтобы проснуться в восемь,
кладя свой телефон прямо под ухом и ставя его на максимальную громкость,
когда засыпает.
И да, притворяться нормальным улучшит ситуацию?
Нет.
Даёт ли это Чуе какое-то подобие контроля?
Да.
Даже если это означает, что он спит во время пар, или что он должен
сбегать, чтобы вздремнуть на тёплом месте под деревом в кампусе во второй
половине дня.
Всё нормально.
Он даже говорит себе, что проявляет инициативу, когда упоминает об этом

своему врачу, не будучи спрошенным, во время одного из их осмотров неделю
спустя.
— Усталость усиливается, — признаётся Чуя, покачивая ногами, пока сидит

на смотровом столе.
Доктор Сакамото поднимает глаза от его карты, принимая во внимание эту

информацию.
— Насколько плохо?
— Я рассеян, сплю по двенадцать часов, — отвечает Чуя, прикусывая за щёку

изнутри. — Иногда больше.
— Бывает заметное учащённое сердцебиение?
— ...Иногда, — подтверждает Чуя, — но я почти уверен, что это потому, что я

волнуюсь.
— ...Тогда давай поставим тебя на беговую дорожку, — вздыхает Сакамото,

отталкиваясь от стола. — Мы зайдём вперёд и подключим тебя в лаборатории.
Это был один из первых тестов, которые они начали проводить. Не раньше
ЭКГ — она была первой, — но ему было тринадцать, когда он впервые был
покрыт датчиками и кислородной маской, бегая, пока не почувствует себя
349/805
слишком усталым, чтобы продолжать.
Когда ему было тринадцать, он был одним из лучших лёгкоатлетов в своём

округе.
Ещё полгода назад он мог пробежать почти два километра за восемь минут,
а то и меньше, без проблем.
Сейчас же он едва смог пробежать половину этого расстояния за десять

минут, прежде чем ему пришлось остановиться. По его лбу стекает пот, когда он
сходит с дорожки, тяжело дыша, и проводит руками по лицу.
— К... какого хрена? — запыхавшись спрашивает Чуя, его руки трясутся,

когда он начинает возиться с маской, и кардиолог кладёт руку ему на плечо.
— Накахара-кун, будет только хуже, если ты не успокоишься—
— Эта... — Чуя вытирает лицо руками, — операция, ИКД... он только должен

помочь... останавливать приступы, чтобы они не убили меня, верно?
Его врач делает глубокий вдох.
— Если он обнаружит, что ты впадаешь в опасный ритм, то ударит током по

твоему сердцу. Оно не отличается от дефибриллятора.
Чуя делает судорожные вдохи, прислоняясь к беговой дорожке.
— И... и это... — он сдерживает слёзы разочарования, — что это за жизнь,

если меня постоянно бьёт током?
— Чуя, я—
— Постоянно, — тихо говорит Чуя срывающимся голосом. — Как это вообще

поможет? Я не умру, но меня просто будет шарахать током по сорок раз в день?
Это ведь больно, верно?
— ...это неприятно, нет.
— И каким хреном это считается нормальным?! — огрызается Чуя.
— ...Для качества жизни, — его врач делает глубокий вдох, зная, что то, что
он собирается сказать, не воспримется хорошо. — Мы, возможно, также
рассматриваем кардиостимулятор.
— Блеск, — отвечает Чуя, готовый рвать на себе волосы. — Блеск.
— Я знаю, это звучит пугающе, но—
— Три года назад это были только бета-адреноблокаторы[29]. Затем

антикоагулянты[30]. В то время и сказали, что мне вообще не грозит операция, —
говорит Чуя, его плечи трясутся. — Затем, два месяца назад, что будет одна
операция, а теперь... — он мотает головой, — две?!
Доктор Сакамото морщится, за этим совсем не легко наблюдать. Чуя

350/805
Накахара — его самый молодой пациент. Достаточно взрослый, чтобы не быть в
педиатрии, но едва переступивший порог.
И чем моложе пациент... тем труднее им справиться со своими

ограничениями.
— Чуя, послушай, я понимаю, почему у тебя были... трудности с доверием к

врачам в прошлом, и мне очень жаль, что твоя семья прошла через это, —
медленно объясняет Сакамото, — Но я могу сказать с достаточной долей
уверенности, что после операции ты сможешь жить очень полноценной жизнью.
Полноценной жизнью.
Чуя даже не знает, что это значит.
Он не может плавать. Буквально никогда. Это аномалия, причину которой

они не выяснили, но это почти всегда автоматический триггер для приступа у
таких людей, как он. С тех пор как ему исполнилось тринадцать, он должен был
говорить всем учителям, что в любой момент может упасть замертво на уроке.
Он привык просыпаться от того, что отец или сестра в течение многих лет
проверяли его по ночам, просто чтобы убедиться, что он дышит.
Видимо, он даже бегать больше не может.
И это не звучит как нечто важное, но оно кажется именно таким.
Такое чувство, что Вселенная просто посылает ему огромное "пошёл ты",
говоря, что каждый божий раз, когда Чуя думает, что он делает шаг вперёд, его
собственное тело собирается сделать один гигантский прыжок назад.
И он ничего не может с этим сделать.
— Вы хотите, чтобы я вам доверял? — спрашивает Чуя, наконец-то сумев

раздражённым рывком снять последний из датчиков. — Скажите мне, почему
лекарства перестали действовать. И почему становится всё хуже.
— ... — его врач тяжело вздыхает. — Это может быть по множеству причин...
— Лучшее предположение.
Он прислоняется спиной к шкафам в углу комнаты, прижимая к груди

планшет.
— ...В большинстве твоих тестов структура твоего сердца кажется

относительно нормальной, и за исключением проблемы с электрической
активностью, мышцы кажутся относительно здоровыми.
— В большинстве тестов?
— ...Твоё кровообращение ухудшилось, — медленно объясняет Сакамото. —

Отчасти это может быть связано с высокой дозировкой твоего лекарства. Но до
такой степени...
Чуя судорожно сглатывает, ужасаясь чужому нежеланию сказать это.

351/805
— Что?
— У тебя может быть ранняя стадия сердечной недостаточности.
Колени Чуи практически подгибаются, и доктор бросается вперёд, чтобы

помочь ему, но Чуя агрессивно отмахивается от него, усевшись на полу.
— Я... как?
Врач опускается перед ним на корточки.
— За последние пять лет твоё сердце... пережило большое напряжение. Это

может привести к тому, что камеры застынут и не будут заполняться должным
образом, и это может медленно, но верно привести к...
Чуя знает.
— Но ты молод, и если причина в этом, то ты находишься на самой ранней

стадии. Это не смертный приговор.
Это охренеть как похоже на него.
И ему напевают эти сладкие речи: "О, если ты просто сделаешь операцию —
это всё исправит".
Но Чуя разочаровывался снова и снова, и он наполовину убеждён, что в ту же

секунду, как ему сделают операцию, они скажут, что ему нужна грёбаная
пересадка.
Потому что это просто его ебучее везение.
И от этого даже аритмия не исчезнет.
Ничто не сможет убрать её.
И даже если шансы упадут, всегда есть крошечный, малюсенький риск, что
однажды он заснёт... и никогда не проснётся.
— Есть хоть что-нибудь ещё, что я могу сделать?
По его врачу можно сказать, что тот почти скрепя сердце предлагает это.
— Это болезненно, и хотя оно может помочь, это не постоянное решение—
— Что это?
Сакамото вздыхает.
— Кардиоверсия, — звучит не так уж плохо. — Это разновидность

электрошоковой терапии.
— ... — Чуя морщится. — Но это даст мне время, верно?
352/805
Он не знает, почему так зациклен на том, чтобы протянуть до конца
семестра. Может быть, потому, что эти каникулы будут достаточно долгими,
чтобы он восстановился, и Дазай не узнал об этом. Или потому, что к тому
времени Йосано будет в городе, и, возможно, она сможет помочь ему с
реабилитацией и не расскажет его семье—
Что ж. Нет. Она обязательно расскажет его семье.
Но, может, Юан сможет помочь. Так-то, чем больше Чуя думает об этом, тем
больше он уверен, что она поможет, и что, возможно, она сможет сохранить
некоторое подобие конфиденциальности, нормальности... и если его семья
никогда не узнает, то независимости.
— Это стационарное или амбулаторное лечение?
— Ты можешь вернуться домой в тот же день, — вздыхает Сакамото, — Но я

не вижу смысла ещё больше откладывать неизбежное—
— Я хочу это сделать, — Чуя решительно обрывает его. — Сегодня, если

можете.
— ... — доктор кажется ужасно сопротивляющимся, но всё же кивает. —

Хорошо, — он делает глубокий вдох. — Мы можем сделать это примерно за час.
И он не ошибся.
Это, блять, больно.
Хуже, чем почти любая процедура, через которую Чуя до сих пор проходил. И
на этот раз у него нет отца, который бы держал его за руку — из чего он уже
вырос, он понимает это, но...
Это тяжело.
Достаточно тяжело, чтобы он не мог встать с медицинского стола ещё

десять минут после этого, свернувшись на боку, обхватив себя руками и ожидая,
пока утихнет простреливающая боль в груди.
Но это действительно помогает, по крайней мере на данный момент.

Симптомы Чуи, хотя они и не проходят — внезапно становятся немного менее
серьёзными. Может, это и не надолго, но Чуе это и не нужно, ему просто нужно
ещё несколько месяцев.
Конечно, это не значит, что вся его дальнейшая жизнь вдруг станет простой.
Там всё, что угодно, но только не это.
353/805
18. Торги
Они обедают. Они почти всегда заканчивают тем, что едят вместе в
студенческом кафетерии, даже если оба загоняют, что строят другие планы. И
Дазай кажется немного более тихим.
— ... — Чуя тыкает кончиком жареной картошки в чужую щёку, прежде чем
сунуть её в рот, — Что такое?
Дазай слегка оторопело поднимает взгляд.
— А?
Чуя пристально смотрит на него, прежде чем пожать плечами.
— Ты выглядишь так, будто о чём-то очень напряжённо думаешь.
— Да... — Дазай делает глубокий вдох. Он долго раздумывал, действительно

ли он хочет рассказать об этом Чуе, но... — Наверное, тебе следует это знать.
Чуя кивает, стараясь не чувствовать себя слишком большим лицемером.
— Тогда рассказывай.
— ...Мой отец хочет, чтобы я кое с кем встретился.
Чуя моргает, поднимая бровь.
— Из-за того, что случилось с твоим дедушкой?
Дазай кивает, чувствуя себя измученным этой перспективой.
— Вроде того.
— Что ты имеешь в виду под "вроде того"?
— ...Девушка, — тихо признаётся Дазай, и Чуя в замешательстве... пока до

него не доходит.
— Оу.
Они оба знают, что технически Дазай не обязан объясняться Чуе, но они оба
чувствуют необходимость в этом.
— Я просто должен появиться, — мягко объясняет Дазай. — Но, если честно,

она не в моем вкусе.
Чуя опускает взгляд на свой напиток, притворяясь равнодушным.
— Не в твоём?
Дазай фыркает, мотая головой.
354/805
— Её отец владеет сетью отелей, и, насколько я понимаю, её интересы не
намного шире, чем дизайнерские кошельки и отдых на Фиджи.
— Ну, не знаю, — бормочет Чуя, ковыряя крышку своего стакана. — Я думал,

в твоём вкусе все девушки.
— Справедливо, — фыркает Дазай, — но речь не о том, чтобы переспать с

ней. И если бы я собирался быть с кем-то больше, чем на одну ночь, этот человек
должен быть довольно особенным.
Оно прямо там, ждёт, когда он это уловит, но Чуя не слышит.
— В смысле?
— Она капризная, — объясняет он, — но не в том смысле, в котором мне

нравится.
Чуя некоторое время молчит, прежде чем поднести стакан к губам.
— Значит, твой отец хочет, чтобы ты женился?
— ...Обручился, по крайней мере, — Дазай пожимает плечами. — Не думаю,

что он будет настаивать на свадьбе ещё пару лет.
От одной этой мысли у Чуи болезненно скручивает живот, и он ненавидит,

ненавидит саму мысль об этом, но... Кто к чертям собачьим вообще знает, будет
ли Чуя всё ещё рядом через пару лет?
Может, это и к лучшему.
Но Чуя всё равно чувствует... умопомрачительную ревность, но, насколько

знает, он хорошо справляется с тем, чтобы не показывать этого.
Поначалу.
И конечно, это абсурдно, потому что он не должен ревновать, нет никаких

причин для ревности. Дазай уже сказал это довольно прямо: он не может быть
парнем Чуи.
Он не парень Чуи.
Именно поэтому он делает вид, что его это не волнует. Он сосредоточенно

скетчит рисунок на своём планшете, когда Дазай выходит из их комнаты пару
дней спустя. Тот снял свой пирсинг, выглядит замечательно собранным, но для
кого-то другого.
Не то чтобы это имело значение.
Поэтому, естественно, он отпускает его, не сказав ни слова.
Очень по-взрослому. Потому что именно это и делает Чуя. Он по-взрослому

относится к этому.
355/805
Он не зацикливается на том, что может делать Дазай. На том, красивая та
девушка или нет. На том, что он будет делать, если они поладят.
Это было бы просто смешно.
Не так смешно, как то, что Чуя в конечном итоге делает, пока Дазая нет, но...
тот об этом не узнает, пока не вернётся.
Это было долгое, скучное и раздражающее мероприятие — одно из тех, где

они, по существу, провели большую часть вечера, выражая недовольство друг
другу, трапезничая бифштексами по завышенной цене. Это почти так знакомо,
что Дазай думает, что он по-настоящему мог бы представить себя женатым на
ней — но не в хорошем смысле.
И хотя он больше никогда ей не позвонит, одного факта его появления

достаточно, чтобы успокоить опасения отца.
По крайней мере, пока.
Он возвращается к себе около десяти, что не слишком поздно — прошло

всего чуть больше трёх часов с тех пор, как он ушёл. И это является
доказательством того, что "свидание" длилось не очень долго. Когда он входит
внутрь, Чуя всё ещё там, где он оставил его — работает за своим столом, и всё
кажется нормальным.
Поначалу.
Дазай ослабляет галстук, тихо зевая, бросает телефон с бумажником на

кровать и протягивает руку, чтобы взъерошить волосы, где они были зачёсаны
назад.
— Ты уже поел?
— Ага, — кивает Чуя, подтягивая одну ногу к груди, и начинает откладывать

свою дневную работу.
Вот тогда-то Дазай и замечает небольшое изменение: на Чуе нет штанов.
Что странно, потому что рыжий обычно мёрзнет и готов зарыться в

несколько слоёв одежды, чтобы защитить себя от общажного кондиционера. Но
сейчас это не так. Насколько Дазай может судить, тот одет только в просторную
футболку, его волосы падают на плечи, а не зачёсаны назад и подняты вверх.
— Как прошло свидание?
— ...Нормально, — Дазай пожимает плечами, — но я сомневаюсь, что это

можно назвать свиданием, — он стягивает пиджак и бросает его на спинку
своего кресла.
— А как бы ты тогда это назвал? — Чуя пожимает плечами, оглядываясь на

Дазая через плечо, и его сосед вскидывает руки.
— Приукрашенная деловая встреча? — отвечает Дазай, — Она спросила, нет

356/805
ли у меня уже портфеля акций.
— Типа инвестиции и всё такое? — Чуя моргает.
— Вроде того, — Дазай закатывает глаза. — И я уже представил, как

развожусь с ней после того, как потратил впустую пятнадцать лет своей жизни,
так что больше я её не увижу.
Чуя поворачивается обратно к своему планшету, хотя экран уже погас.
— Очень жаль.
(Но судя по тому, как Чуя говорит это, не похоже, что он думает, что это
плохо. Вообще нет.)
— Я тут подумал, — продолжает Чуя, откладывая перо, преисполненный

решимостью двигаться дальше, пока у него не сдали нервы.
— М-м? — Дазай наклоняется к своей кровати, поднимая бровь.
— Я уже давно не ходил на свидания... — Чуя поворачивается на кресле,

спуская ноги вниз.
Дазай чуть не выпаливает предложение взять его на свидание самому, но

если они пойдут вместе, то это будет просто... типа прогулки, как они всегда
делают. Чуя говорит не об этом.
Но, конечно, он также не очень-то и хочет предлагать Чуе сходить на

свидание с кем-то ещё, но он пытается.
— Есть кто-то, с кем ты хочешь сходить?
Чуя пожимает плечами, пальцы его ног слегка впиваются в ковёр, когда он
поворачивается.
— Не знаю, но если бы я пошёл... — глаза Дазая прикованы к бёдрам Чуи, и

он пытается сосредоточиться, но это трудно... а затем пальцы Чуи дёргают за
край своей футболки, подтягивая её. — Как думаешь, ему понравится что-то
подобное?
Тишина, которая следует за этим, оглушительна, и Дазай совершенно

неподвижен, замерев на месте. Чуя наклоняет голову вбок, пытаясь оценить
выражение лица Дазая, прежде чем его неуверенность вернётся и съест его
вновь обретённую смелость. Тот явно выглядит так, будто ему нравится то, что
он видит: его зрачки расширены, челюсть упала.
Рыжий ёрзает на кресле, его бёдра слегка трутся друг о друга, подчёркивая
чёрное кружево, обтягивающее их.
— Это перебор? — скромно спрашивает Чуя, — Я слышал, что некоторым

парням они нравятся, но я не знаю—
— Это не перебор, — машинально повторяет Дазай, слова слетают с его губ,

хотя он не хотел их произносить.
357/805
— Да? — Чуя поднимает бровь, вставая, — Я не был уверен, так как никогда
не пробовал их раньше... — он поворачивает бедро, поднимая футболку так,
чтобы Дазай мог точно видеть, как они обхватывают его зад, — Как думаешь,
посадка правильная?
— Я... — Дазай звучит полузадушенно, и ему приходится прочистить горло,

потому что оно внезапно пересохло. — Да. Думаю, правильная.
Чуя кивает, оттягивая пальцами резинку пояса, прежде чем отпустить её, и
та со шлепком возвращается на место.
— Я думал, это будет странно, но так-то в них довольно удобно, — он

подходит ближе к Дазаю и поднимает бровь. — Может, куплю ещё.
Голова Дазая практически кружится в этот момент, и Чуя находится

достаточно близко, так что его руки падают вниз к бёдрам того, скользят
вокруг, чтобы обхватить его зад, сжимая. Руки Чуи взлетают вверх, упираясь в
чужую грудь, чтобы не упасть вперёд, и Дазай...
Его мозг работает слишком быстро и слишком медленно одновременно.
Самое большое разочарование заключается в том, что ему придётся держать

Чую тихим, учитывая, что коридор относительно забит в субботу вечером. Но они
не могут пойти куда-то ещё, потому что Дазай уже твёрдый, и заметно так.
Пусть их друзья по коридору и могут иметь некоторое представление, что
между ними что-то происходит, но если он сейчас потащит Чую к лифтам с
бешеным стояком, это будет равносильно тому, что он постучал каждому в
дверь и сказал об этом лично.
— Если ты хотел моего внимания, — голос Дазая звучит низко, достаточно

низко, чтобы заставить Чую вздрогнуть ещё до того, как тот закончит говорить,
— оно у тебя уже есть.
Руки Чуи соскальзывают с его груди и обвиваются вокруг шеи.
— Теперь это звучит так, будто ты считаешь, что это перебор.
Глаза Дазая слегка сужаются. Его мозгу потребовалась секунда, чтобы

прийти в себя после того, как это свалилось на него из ниоткуда, но Чуя
определённо делает это специально.
И успешно, потому что Дазай чувствует, что он на краю ебучей пропасти,

но...
Его руки скользят вверх по спине Чуи к рукам того, прежде чем схватить
чужие запястья железной хваткой, и следующие слова с его губ поражают Чую
как восхитительное, если не неожиданное последствие.
— Ты ещё помнишь то стоп-слово?
Чуя даже не пытается выкинуть шутку с Бейонсе на этот раз, и он немного

задыхается, когда отвечает.
358/805
— Красный?
Дазай кивает, делая глубокий вдох, и считает про себя до трёх, пытаясь
убедиться, что он всё ещё способен логически мыслить, и тянется за Чую назад,
чтобы запереть дверь.
— Тебе нужно быть где-нибудь завтра?
Чуя поднимает бровь и мотает головой, и руки Дазая возвращаются к чужим

бёдрам, обхватывая и поднимая, а после он несёт его спиной к кровати.
И это хорошо, что ему не нужно никуда идти, потому что после этого, ну...
Дазай почти уверен, что тот будет не в состоянии.
Плечи Чуи ударились о матрас первыми, и Дазай уже склонился над ним,
положив руки по обе стороны головы Чуи, и...
Чуя начинает чувствовать, что немного просчитался.
Он всегда знал, что Дазай хорош собой. Это никогда не ускользало от его
внимания. Но... Чуя не привык видеть его таким.
Когда он и Дазай вместе, это обычно немного по-другому.
У него пирсинг в ушах, волосы падают на лицо, и, как правило, его можно
обнаружить одетым в рваные джинсы и старую футболку. И это горячо, Чуе явно
это нравится, но...
Сейчас на нём белая рубашка, брюки и слегка ослабленный галстук, а волосы

убраны назад.
Это всё ещё Дазай, но в нём есть что-то совсем иное, будто это тот Дазай,
которого он не видит, потому что другая сторона жизни того... ну, она очень
отдельна.
У него перехватывает дыхание, когда рука Дазая перемещается вниз от его

головы, нижняя часть чужой ладони скользит по твердеющему члену Чуи через
тонкий кружевной барьер нижнего белья.
— Знаешь, ты мог бы меня немного предупредить.
Чуя не может невинно моргать на него и притворяться, что это не было

запланировано, потому что это определённо было, и он совершенно точно
провёл два часа, пока Дазай отсутствовал, крадясь по отделу нижнего белья в
торговом центре, как какой-то извращенец, но...
Он серьёзно не шутил раньше. Ладно, да, он был застенчивым маленьким

засранцем, но...
Они правда удобные, и кружево довольно приятно ощущается на его коже,

даже не в извращённом смысле, но он почти уверен, что никогда больше не
сможет ходить, если будет носить их постоянно в присутствии Дазая.
— З-зачем тебе предупреждение? — Чуя тяжело дышит, ёрзая, когда пальцы

359/805
Дазая гладят очертания его эрекции. Он раздвигает свои ноги шире, когда
другая рука Дазая скользит вниз к бедру, большой палец гладит резинку пояса,
где кожа стыкуется с чёрным кружевом.
— Мне не очень нравится заставлять тебя быть тихим... — Дазай вздыхает

почти с отчаянием. — Я мог бы снять ещё один номер в отеле, — Чуя слабо
улыбается, и прежде чем он успевает пошутить о том, что сделал бы Куникида,
если бы Дазай сломал кровать, Дазай добавляет, — Или я мог бы что-нибудь
заказать.
Это ставит Чую в тупик, его брови взлетают, даже когда руки поднимаются,
чтобы схватиться за перед рубашки Дазая, качаясь бёдрами навстречу чужой
руке.
— З-заказать что?
— О-о... — задумчиво протягивает Дазай, его большой палец перемещается

вниз, потирая проход Чуи через нижнее бельё, из-за чего тот вздрагивает, —
Что-нибудь, чтобы ты был хорошим и открытым для меня.
Ох.
Губы Чуи внезапно пересыхают, особенно когда Дазай отклоняется от него,

выпрямляясь.
— Ты имеешь в виду... секс-игрушки?
Дазай фыркает и расстёгивает рукава, аккуратно закатывая их до локтя,

пока смотрит на него сверху вниз.
— Что-то вроде этого.
Он всегда был обманчиво худощав. Его рост и узкая талия, по сравнению с

широкими плечами, часто заставляют его казаться немного долговязым, но под
бинтами находятся плоскости подтянутых мышц, и Чуя фактически может
видеть, как бицепс Дазая изгибается под рубашкой, когда тот тянется, чтобы
ослабить галстук. Тот легко снимается, и Дазай расстёгивает две верхние
пуговицы, прежде чем снова наклониться над Чуей, всё ещё сжимая галстук в
одной руке, когда его пальцы касаются матраса.
— Ты уже порядком заведён, да? — комментирует он, его собственная

эрекция под одеждой прижимается к эрекции Чуи, трение заставляет рыжего
прикусить губу, когда они трутся друг о друга, медленно, сильно. — Ты играл
сам с собой, пока меня не было, куколка? — мурлычет Дазай, из-за одного
особенно сильного поворота его бёдер Чуя беззвучно открывает рот и тяжело
дышит.
— Н... Немного, — признаётся он на одном дыхании.
Дазай кивает, он почувствовал это, когда прощупывал раньше. И он солгал

бы, если бы сказал, что это не добавило энтузиазма.
— Ждал, пока я вернусь?
360/805
Чуя кивает, покачивая бёдрами напротив Дазая, его ноги обхватывают бёдра
того.
Дазай утыкается лицом в шею Чуи, выискивая старую отметину, оставленную

несколько дней назад, покусывая и посасывая её, пока она снова не покраснеет
и потемнеет. Он с удовлетворением мягко улыбается, когда Чуя выгибается ему
навстречу.
— Как ты хочешь?
Глаза Чуи уже наполовину прикрыты.
— Ч-что?
Нос Дазая задевает его за ухом, вдыхая запах шампуня.
— Похоже, у тебя был план, — Чуя не может видеть улыбку Дазая, но он

чувствует её, медленную, немного дразнящую, — Я хочу убедиться, что я на
правильном пути, так что, — следующее нажатие его бёдер заставляет глаза
Чуи закатиться назад. — Как ты хочешь?
Он прикусывает губу, скрещивая лодыжки на пояснице Дазая, его руки

сжимают перед рубашки напротив, и Чуя...
Он не видит особого смысла в играх.
Поэтому, даже если его сердце колотится, а лицо заливает краска, он всё
равно говорит это.
— Ж-жёстко.
Улыбка Дазая становится шире, и он отстраняется назад.
— Если это то, чего ты хочешь.
И о боже, это то, чего Чуя хочет. И да, его мотивы, чтобы надеть это бельё,
возможно, были чем-то ближе к мелочной, ребяческой ревности, но так как они
оба болезненно тверды, и Дазай практически спотыкается о самого себя, чтобы
трахнуть его, Чуя сказал бы, что он успешно обеспечил то, что местный гений не
поймёт этого.
— Подними для меня свою голову.
Это первый намёк Чуе, что его ждёт нечто большее, чем он планировал, но
он делает это, нерешительно приподнимаясь на локтях.
Дазай поднимает галстук, всё ещё зажатый в правой руке, и наклоняет

голову набок.
— Ты мне доверяешь?
Чуя пока не может понять, к чему тот клонит, но кивает.
Какое это имеет отношение к галстуку Дазая?

361/805
Тот протягивает руки вперёд, обхватывая затылок Чуи, пока осторожно
обматывает галстук вокруг его головы, аккуратно и осторожно завязывая ткань
сзади, чтобы не зацепить волосы или не завязать слишком туго. Чуя ничего не
видит, и у него фактически закрыты глаза.
Дазай укладывает его обратно на простыни, и пока глаза Чуи закрыты, он

может смотреть на него столько, сколько захочет, и он смотрит.
— Знаешь... — задумчиво произносит Дазай, всё ещё стоя на краю кровати,

но пока не забравшись на неё. Его руки просовываются под подол футболки Чуи,
подталкивая её к рёбрам. — Ты можешь просто забрать несколько моих
футболок, если тебе так нравится их носить.
Он получает немалое удовольствие, наблюдая, как щёки Чуи темнеют под

шёлковым галстуком, а зубы теребят нижнюю губу.
— Они удобные, — нечётко отвечает Чуя. У него перехватывает дыхание,

когда Дазай задирает футболку на его груди, большим пальцем касаясь одного
соска — очень легко, но всё же достаточно, чтобы заставить Чую слегка
подпрыгнуть.
— Удобные? — Дазай слегка улыбается. — Почти всё, что у тебя есть,

удобное.
Это так. Учитывая тот факт, что отец Чуи в значительной степени настаивал
на том, что всё более узкое, чем пара джинсов-клёш, было просто "немного
чересчур, тебе не кажется?". По сути, вся его одежда более мягкая и свободная.
Понятное дело, что с тех пор, как он поступил в универ, у него развилось
больше личного чувства стиля — в основном с более узкими штанами, — но
когда ты проводишь половину своей жизни на грани засыпания, ну... это не
ненормально — всегда одеваться так, будто ты собираешься вздремнуть.
— Твои... — бёдра Чуи ёрзают вокруг бедёр Дазая, когда большой палец того
снова давит на сосок, сминая его, потирая медленными круговыми движениями,
пока Дазай задирает футболку ещё выше, и Чуя поднимает руки, чтобы помочь
снять её до конца, — ...мягче, — признаётся он. — Ты... больше не хочешь, чтобы
я их одалживал?
Дазай смотрит на него сверху вниз, наслаждаясь его видом — вытянувшийся,

руки закинуты за голову, глаза завязаны, бёдра обхвачены чёрным кружевом,
и...
Он мотает головой.
— Нет, — вполголоса отвечает он, наклоняясь, чтобы прижаться поцелуями и

укусами к чужой шее, ключицам, по очереди к каждому соску, пока Чуя не
цепляется за его волосы, выгибаясь к нему. — Я не против.
Ему нравится.
Впервые в жизни Дазай поймал себя на том, что по-настоящему фантазирует

о вещах, которые определённо не могли произойти. Например, Чуя, на пару лет
362/805
старше, устроившийся с чашкой кофе за кухонным столом, одетый в одну из
рубашек Дазая.
Но это... Дазай не может себе представить, что это возможно.
Кроме того, он совершенно уверен, что не видел, как Чуя пьёт кофе, вообще
никогда, и... эта фантазия подразумевает будущее.
У них его нет.
Чуя не знает, почему Дазай на некоторое время становится таким тихим, но

это трудно, когда он не видит выражения чужого лица или того, что тот делает.
Когда он наконец открывает рот, чтобы спросить, что происходит, его
переворачивают на матрасе, прижимая к нему животом.
Дазай оценивающе смотрит на очертания спины Чуи, расстёгивая свою

рубашку до конца, а затем, когда он тянется к поясу...
Ему приходит в голову кое-что ещё.
Чуя вздрагивает, когда слышит звук расстёгивающегося ремня Дазая,

начиная подниматься в коленно-локтевую... пока одна рука не оказывается
между его лопатками, толкая Чую обратно вниз.
— Подержи руки над головой, пожалуйста, — просит тот, вытаскивая ремень

из петель брюк и сворачивая его в руке.
Чуя повинуется, до сих пор доверяя, даже если он понятия не имеет, что
Дазай собирается делать с этим. Когда Дазай чувствует, что рыжий полностью
расслабился под его рукой, ожидая, что он сделает дальше, то убирает её.
Чуя не знает, что и думать, когда чувствует, как Дазай наклоняется над его
спиной, но не давит на него, а тянется к его запястьям. И тогда он чувствует
что-то крепкое, как кожа, сжимается вокруг них, затягивая... пока не понимает,
что вообще не может сделать ничего, кроме как пошевелить пальцами. Это не
слишком туго, он не собирается терять циркуляцию крови или что-то ещё... но
это другое.
Дазай отстраняется назад, чтобы рассмотреть свою работу — то, как ремень,
по существу, работает так же, как пара наручников при правильном
использовании. И боже, это зрелище почти слишком невыносимо, и с тем, как
Чуя уже немного извивается на простынях, его руки чуть-чуть дёргаются...
Дазай знает, что у него не хватит духу тянуть резину.
Он обхватывает руками верхнюю часть бёдер Чуи, его пальцы достаточно

длинные, чтобы большие почти соприкасались, и качает бёдрами вперёд,
прижимая свою эрекцию к заду рыжего, вызывая у того мягкий стон — тот, на
который Дазай тихо шикает, поднимая одну руку, чтобы потереть чужую
поясницу.
— Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь пришёл проведать нас? — мурлычет

он, и Чуя рьяно мотает головой, потому что разумеется не хочет, но...
363/805
Руки Дазая скользят к кружевной кромке нижнего белья Чуи, аккуратно
дразня, но не стягивая его вниз.
— Сколько ты использовал?
Чуя облизывает губы, пытаясь понять, о чём Дазай его спрашивает, и

поворачивает голову так, что его щека упирается в матрас.
— Ч-что?
Пальцы Дазая скользят к середине зада Чуи, задевая его проход через
кружево.
— Сколько пальцев?
Ресницы Чуи трепещут под галстуком, пока он пытается вспомнить, его

бёдра качаются назад в чужую руку.
— Т... три.
Дазай кивает, не удивляясь этому, и протягивает руку к прикроватной

тумбочке, чтобы достать бутылку смазки.
— Ты кончил?
Чуя мотает головой, и губы Дазая кривятся в волчьей усмешке.
— Потому что у тебя не было времени, или..?
Чуя судорожно сглатывает, чуть шире расставляя ноги под пристальным

взглядом Дазая.
— Оно лучше, когда ты это делаешь.
Дазай останавливается на мгновение, его челюсть падает, потому что он

понимает, что это было честное, беглое замечание. Чуя делает это не
специально.
Но Дазай всё равно чувствует, что вот-вот сойдёт с ума.
— Я польщён, — из-за того, как он это говорит, он звучит лукаво, когда на

самом деле его потряхивает. — А теперь, — он опускается на колени, шире
разводя бёдра Чуи, — постарайся быть тихим для меня, хорошо? — шепчет он,
его пальцы, наконец, опускаются под кромку нижнего белья, оттягивая его в
сторону, и когда Чуя чувствует дыхание Дазая там, он уже начинает
протестовать —
— Если ты будешь делать это, я буду кричать—
Дазай пожимает плечами, открывая перед собой Чую.
— Ты можешь прикусить подушку, так ведь?
Чуя пытается схватить одну из них, но со связанными руками это нелегко, и

364/805
он едва успевает поднести её к лицу, прежде чем Дазай проводит по нему
языком, и приглушённый вопль Чуи звучит музыкой для его ушей, даже если тот
граничит с тем, чтобы быть слишком громким.
— Я куплю кляп на следующий раз, — предлагает Дазай, прежде чем снова

провести языком, заработав прерывистый стон. — Как это звучит?
Глаза Чуи расширяются под повязкой.
Кляп?
Он буквально должен прикусить подушку, когда Дазай начинает посасывать

его проход, и с тех пор, как они впервые сделали это, Дазай узнал, что лучший
способ свести Чую с ума — это просунуть кончик языка внутрь и просто провести
шариком своего пирсинга по кольцу мышц.
То, что они до сих пор не получили жалоб на шум, — чудо, и Дазай почти
уверен, что это потому, что звуки, которые издаёт Чуя, когда Дазай делает это,
настолько неотличимы от звуков девушки, что другие парни на их этаже просто
предполагают, что Дазай привёл с собой очередную женщину.
Чуя чувствует, как его мозг медленно плавится, и каждый раз, когда он
пытается сжать свои бёдра вместе, Дазай просто разводит их обратно,
заставляя его дрожать и скулить, слепо качаясь назад на чужой язык.
В первый раз, когда они это делали, Чуя испытал два оргазма и слишком
далеко зашёл, чтобы даже думать о том, чтобы смущаться. Он вроде как
предполагал, что это просто было частью того, что Дазай не пожалел всех своих
сил для первого раза Чуи.
Не-а.
Не то чтобы Дазай делает это каждый раз, когда они занимаются сексом,
но...
Его любовь к ублажению девушек языком определённо перешла на мужчин,

и если он не отсасывает Чуе — (что он делает почти каждый раз во время
прелюдии, и боже, он так хорош в этом), — он трахает Чую своим языком, пока
тот не заплачет.
И в результате, в то время как Чуя даже больше не смущается из-за этого, он

также узнал очень важную вещь о Дазае, как о любовнике: тот относится к
своему собственному удовольствию как к несколько второстепенной части
опыта, и чем больше стимуляции и внимания он может уделить Чуе?
Тем счастливее Дазай.
Чуя не уверен, как он должен приспособиться к тому, чтобы быть с кем-то

другим после этого, потому что Дазай установил абсурдно высокую планку.
Поэтому сейчас он дрожит и самозабвенно стонет в подушку, ремень

впивается в его запястья — не больно, но достаточно, чтобы действительно и по-
настоящему заставить Чую чувствовать себя зажатым.
365/805
Наконец, когда Дазай насытился, он отстраняется назад, одаривая ещё
несколькими поцелуями ягодицы, прежде чем выпрямиться, и Чуя не шутил,
когда сказал, что до этого использовал три пальца — потому что собственный
палец Дазая скользит внутрь без особого сопротивления.
В первый раз, когда они спали вместе, Дазай был слишком осторожен с
подготовкой. Отчасти потому, что у Чуи был перелёт на следующий день, и
потому, что Дазай знает, что он больше среднего размера, и не был уверен,
сколько Чуя сможет выдержать.
Тем не менее, это было два месяца назад, и с тех пор они делали это
достаточно часто, чтобы Дазай смог довольно хорошо это выяснить.
Он уже работает двумя пальцами, разводя их ножницами у самого края Чуи,

до того как снова погрузить их внутрь, сгибая их там, прежде чем снова
вытащить и повторить процесс.
Чуя готов к этому, Дазай может чувствовать это по тому, сколько отдачи он
получает каждый раз, когда прижимает свои пальцы к внутренним стенкам
рыжего. Возможно, будет небольшая растяжка, но это определённо не причинит
ему боли, и Дазай хочет, чтобы сейчас Чуя поистине почувствовал это.
Он вытаскивает пальцы, и самым большим недостатком повязки на глазах

является то, что Чуя не может просто повернуть голову назад, чтобы увидеть,
что делает Дазай. Он только слышит шелест ткани и чувствует пустоту,
оставленную вслед за чужими пальцами.
И, возможно, Дазай чувствует себя немного мстительным после того, как Чуя
в кружевном белье выпрыгнул на него в тот момент, когда он даже не может по-
настоящему найти время, чтобы насладиться этим должным образом, поэтому он
решает сделать ставку.
Взвешенный риск, если вам угодно.
И он бросает свою собственную перчатку.
— Знаешь, ты красивее.
Чуя моргает под повязкой, поднимая подбородок, чтобы спросить, что он

имеет в виду, но тут Дазай толкается внутрь, и это настолько неожиданно,
потому что Чуя даже не видел или чувствовал, как тот подстраивался, что
рыжий издаёт полустон, полукрик, и тот достаточно громкий, чтобы Дазаю
пришлось наклониться вперёд и прижать его лицом к матрасу, чтобы заставить
его быть тихим. Ему требуется всего два толчка, прежде чем он полностью
окажется внутри, его бёдра находятся вровень с задом Чуи.
— Ты красивее её, — неровно объясняет Дазай, и Чуя внутренне ругается,

потому что, очевидно, его ревность всё-таки попала в поле зрения, и...
Прерывистый вскрик, который он издаёт в ответ, то, как он сжимается

вокруг Дазая, когда тот говорит это... оно тоже не остаётся незамеченным.
Дазай одобрительно проводит своим большим пальцем по кольцу мышц,

наблюдая, как тело Чуи растягивается, чтобы принять его — раскрасневшееся и
366/805
податливое.
— А ещё она бы не выглядела так идеально, распластавшись на моём члене,

— Дазай всегда может говорить самую грязную чушь и заставлять её звучать
беззаботно, даже изящно, так, что Чую пробивает дрожь. — Но я не уверен, что
кто-либо смог бы... — он наполовину выходит, прежде чем вбиться обратно,
заставляя Чую зарыться лицом в подушку с рёвом. — Всё хорошо? — это звучит
так, будто он внимателен, и да, это так, но в этом есть самодовольство, потому
что он знает, что Чуя в порядке, он просто получает это нездоровое чувство
удовлетворения от того, что слышит, как Чуя хнычет —
— Д-да.
И теперь Дазай устанавливает карающий темп, его руки впиваются в бёдра

Чуи, когда он врезается внутрь, очень глубоко, но не слишком быстро. Это ритм,
который заставляет Чую извиваться вокруг его члена каждый раз, когда тот
скользит обратно, и это идеальный угол для Дазая, чтобы откинуться назад и
полюбоваться видом своего члена, скользящего внутрь и наружу, и ещё лучше
тем, как кружевное нижнее бельё сбивается там, где оно сдвинуто в сторону,
как чёрный контрастирует с кожей Чуи, как его спина выгибается, когда он
пытается трахнуть себя на члене Дазая.
— Дазай... — тяжело выдыхает Чуя, инстинктивно дёргая своими запястьями,

желая протянуть руку назад и притянуть того, но он застрял. — Б-быстрее!
— Даже не знаю... — Дазай также тяжело дышит, его пальцы сжались вокруг
чужих бёдер. — Думаешь, сможешь быть тихим?
— У... Угу... — Чуя запнулся, более чем осознавая тот факт, что не сможет, но
ему всё равно, абсолютно, и он никогда не был известен как тот, кто
задумывается о каких-либо вещах, когда Дазай внутри него.
Обычно Дазай может думать за них обоих, и это очень надёжно.
Но когда Чуя решил надеть кружевное бельишко и подождать, пока Дазай

вернётся домой, чтобы выпрыгнуть к нему в нём, он взял эту надёжность и
поджёг её.
Итак, Дазай начинает толкаться в него быстрее, с такой силой, что кровать
начинает стучать о стену, хотя они даже не полностью на ней, Чуя только
перегибается через её край. Его ответные стоны, даже когда Дазай прижимает
его лицом к матрасу, увеличиваются в громкости, его голос ломается каждый
раз, когда головка члена Дазая тянется по его простате, когда тот выходит,
только чтобы снова вбиться обратно внутрь.
Чуя не может выдержать больше. Когда он не может видеть, всё, что он

может сделать, это сосредоточиться на том, как хорошо ощущается Дазай:
растягивает его внутри, попадает в идеальный угол, потому что боже, тот знает,
как разрушить его, и всё, что Чуя должен делать — принимать это.
Его член пульсирует, напрягаясь напротив кружевных границ, получая всё

больше и больше трения, когда толчки Дазая заставляют бёдра Чуи скользить
по матрасу. Он может чувствовать, как приближается, и ему даже всё равно,
если это слишком рано, он знает, что Дазай может трахнуть его ещё р—
367/805
Тук-тук!
Они оба замирают.
Дазай не останавливается, по крайней мере сначала, но его толчки

значительно замедляются, и он прижимает руку к спине Чуи, чтобы держать
лицо того прижатым к подушкам, поворачивая своё лицо к двери.
— Что такое?
Как ему удаётся говорить относительно обычно, Чуя никогда не узнает.
— Какого чёрта вы там делаете? — рявкает Куникида с другой стороны,

выбивая ещё один стук, — Если мне придётся снова выписать вам обоим за
драку на принадлежащей университету собственности—
Дазай наклоняется и шепчет на ухо Чуе:
— Посиди спокойно секунду, милый.
Чуя не совсем понимает, что тот имеет в виду, но из него вырывается слабый
вздох, когда Дазай выходит и накидывает на него одеяло, прежде чем отступить
назад и натянуть на себя брюки, идя к двери, чуть-чуть приоткрывая её.
— Так, по-твоему, звучит драка, Куникида-сэмпай? — Дазай ухмыляется,

прислоняясь к дверному косяку. — Я и не знал, что ты такой извращенец.
Лицо блондина вспыхивает, когда он оглядывает своего жильца с ног до

головы, и Дазай... Не выглядит так, будто он участвовал в драке.
Его брюки сидят низко, рубашка расстёгнута, волосы взъерошены, лицо

слегка красное, и...
Оу.
Очки Куникиды запотевают, и он резко отскакивает назад, его челюсть

падает.
— Ну... я... Чуя..?
Дазай закатывает глаза, склонив голову набок с чеширской усмешкой.
— Послушай, я знаю, что известен своей небольшой ненасытностью, — он

практически мурлычет это слово, снова наклоняясь вперёд, заставляя блондина
отступить, потому что тот определённо напуган этой не очень незаметной
выпуклостью в брюках Дазая, — Но ты серьёзно думаешь, что я буду делать это,
пока Чуя дома?
Это не прямое отрицание, но этого определённо достаточно, чтобы Куникида

переосмыслил все свои жизненные решения.
— Я... ну...
368/805
— Смотри, — Дазай пожимает плечами, оглядываясь через плечо, и Куникида
видит пару запястий, торчащих из-под одеяла, перевязанных ремнём, — Я
всегда считал тебя джентльменом. Неужели ты действительно заставишь меня
бросить кого-то вот так? — он пожимает плечами, — По-моему, это не очень
благородно.
Куникида чувствует, что вот-вот упадёт в обморок, потому что связать

какую-то бедную девушку и трахать её так сильно, что ВЕСЬ КОРИДОР слышит,
как-то не похоже на благородство.
— А-м... — Куникида неловко откашливается и поднимает подбородок. — Д...

девушка? — он видит, как пальцы дёргаются в ответ, и его лицо начинает
пылать ещё сильнее, — Не могли бы вы просто... у вас всё в порядке?
Он получает трясущийся поднятый вверх большой палец и резко кивает.
Класс. Класс. С ним в комнате ещё одна извращенка.
— Просто... потише, ладно?
Дазай кивает, откидываясь назад от двери.
— Я бы сказал, что потребуется ещё час, если только ты не хочешь

присоединиться? Я мог бы спросить, готова ли она к—
Дверь захлопывается у него перед носом, и он улыбается, поворачиваясь,

снова запирая её.
— Вот почему, — вздыхает Дазай, протягивая руку к блютуз-динамику на

своём столе, чтобы найти что-то достаточно громкое, чтобы помочь заглушить
их, не убивая настроения, — я хотел бы поехать в отель.
Чуя высовывает голову из-под одеяла, слепо озираясь по сторонам.
— Я же не знал, что ты собираешься выебать меня до умопомрачения, я—ах!

— он вскрикивает, когда рука Дазая бьёт его по заднице, и быстро заглушается,
когда его голову снова опускают вниз, затягивая повязку немного туже, чтобы
он не мог подсмотреть.
— Разве не знал?
Ладно, может, вроде как знал.
И что с того? Он определённо не сожалел о своём жизненном выборе до того,

как Куникида постучал.
— Я... — Чуя чувствует, как мурашки бегут у него по спине, когда Дазай
поднимает его бёдра, — я предупрежу т-тебя в следующий раз.
Член Дазая непроизвольно дёргается при упоминании следующего раза, и он

кивает, слегка смягчаясь.
— Хорошо.
369/805
Это максимум предупреждений, что получает Чуя, прежде чем Дазай
врезается обратно внутрь, и у него было достаточно времени, чтобы всего
немного затянуться, так что растяжка вернулась, и боже, это так охуенно.
И, ну, раз Куникида предупреждён, а стереосистема включена, Дазай...

перестаёт сдерживаться.
Сила настолько велика, что буквально кажется, будто воздух выбивается из

него с каждым толчком, и это почти слишком, когда Дазай ударяется о его
простату, из-за чего рыжий почти рыдает, его пальцы изо всех сил пытаются
вцепиться в матрас. С его губ срываются прерывистые крики и стоны,
увеличиваясь в громкости каждый раз, когда Дазай толкается глубже, а затем
становится хуже, потому что Дазай склоняется над его спиной, и Чуя может
чувствовать его вес, давящий на него вниз, а затем прямо у его уха раздаётся
рычащий голос Дазая:
— Снова становишься слишком громким, а?
Чуя подавляет ещё один крик, его ногти впиваются в ладони, и он вслепую
поворачивает голову, отчаянно ища губы Дазая, но не находя их.
— Я... — его голос срывается на следующем рывке бёдер Дазая, звучный

шлепок их бёдер, соединяющихся вместе, отмечается последующим стуком
рамы кровати о стену. — Прости—! — он издаёт сдавленный вздох, выгибая шею,
когда Дазай тянет его назад за волосы.
— Что-то ищешь, Чуя?
Чуя снова резко поворачивает голову, не находя ничего, кроме воздуха, но

его снова тянут назад, и он издаёт низкий скулёж.
— П-поцелуй меня! — выдыхает он, его бёдра сводит судорогой, когда он

практически чувствует следующий толчок Дазая в своём горле.
— Ну я даже не знаю... — грудь Дазая горячая и крепкая, когда она

прижимается к его спине, и всё, чего хочет Чуя — это выгнуться к нему,
почувствовать, как каждый сантиметр их тел прижимается друг к другу. — Не
похоже на хорошую награду за п... — его дыхание прерывается, когда мышцы
Чуи сжимаются вокруг него, но он продолжает, — ...плохое поведение.
Чуя моргает под повязкой, и следующий толчок достаточно сильный, чтобы

он потерял равновесие — его руки скользят вперёд по кровати, и единственное,
что по сути удерживает его наверху — это хватка Дазая за его волосы, которую
тот считает слишком болезненной, поэтому его пальцы скользят вниз,
обхватывая горло Чуи.
— Ч... — Чуя давится, его грудь вздымается, когда он тянется вверх, его
пальцы накрывают пальцы Дазая. Он всё ещё может дышать, просто
чувствуется сдавленность, — Что это з-значит?!
Зубы Дазая дёргают за мочку чужого уха, затем его губы работают над
пространством чуть выше пальцев на шее Чуи, выводя ожерелье из синяков
прямо под подбородком.
370/805
— Разве я не говорил тебе быть тихим?
"Как, — в отчаянии думает Чуя, его тело выгибается под телом Дазая, — как
хоть кто-нибудь сможет быть тихим при таких обстоятельствах?".
— Почти похоже, будто ты хочешь, чтобы Куникида-сэмпай вернулся... —

Дазай тяжело дышит, останавливаясь в следующий раз, когда врывается внутрь,
и трётся бёдрами о внутренние стенки Чуи, пока рыжий не начинает
бессмысленно лепетать под ним. — Тогда мне снова придётся остановиться. Это
то, чего ты хочешь?
— Нет, — вскрикивает Чуя, настоящие слёзы текут из-под повязки, и Дазай

был бы немного более обеспокоен, если бы у них не было конкретного стоп-
слова в данный момент, — пожалуйста, не останавливайся, не останавливайся,
не останавливайся! — он почти кричит последнюю часть, что является
противоречием того, что Дазай только что сказал, и тому приходится убрать
руку от горла, чтобы зажать ею его рот. Он всем своим весом опускается на Чую,
когда начинает вбивать того в матрас сильными, наказывающими толчками,
погружаясь каждый раз до конца. Грубое скольжение его члена по простате Чуи
толкает рыжего за пределы его здравомыслия, до такой степени, что он просто
бездумно качается назад навстречу, выкрикивая и неся всякие глупости
напротив руки Дазая, и—
Он выпаливает что-то, чего никто из них вообще не ожидал.
Толчки Дазая замедляются, и на секунду Чуя не может понять, почему, но

затем он слышит слегка поражённый голос:
— Что?
Чуя моргает, его голос приглушён рукой Дазая, когда он извивается вокруг
его члена:
— Ммпф... ч-что ты имеешь в виду, "что"?! Почему ты остановился?!
— Ты только что назвал меня папочкой? — медленно спрашивает Дазай, его

голос полон недоверия, но он определённо не недовольный.
— Чт... — Чуя медленно моргает, проводя языком по губам, — В смысле?

Конечно, нет!
Вот только, оглядываясь назад... Чуя чертовски уверен, что он это сделал.
— Нет, ты определённо назвал... — Дазай улыбается, и хотя Чуя этого не

видит, это, наверное, к лучшему, потому что улыбка абсолютно дикая. — Сделай
это снова.
— Чт... — Чуя воет, когда Дазай снова врезается в него без предупреждения.
Чужие колени широко раздвигают ноги Чуи, так что ему не на что опереться,
когда Дазай входит так глубоко, что кажется, будто кости грохочут каждый раз,
когда он толкается, — Нет!
— Давай же... — мурлычет Дазай, надавливая на поясницу Чуи, пока

подтягивает бёдра того вверх, создавая угол, при котором он практически без
371/805
остановки нажимает на простату рыжего, замедляя свои бёдра, пока стимуляция
не заставит тело Чуи дрожать. Но когда он это делает, и чужие бёдра
отрываются от матраса, тот не может получить достаточно стимуляции, чтобы
кончить, а он так жаждет этого, — Ты уже сказал это один раз...
Плечи Чуи дрожат, и он по-настоящему избалован, потому что он никогда не

заходил так далеко в сессии с Дазаем, не испытав хотя бы одного оргазма.
— Я не... — его голос прерывается, — Я не хотел...
Дазай успокаивающе шикает на него, скользя рукой вверх по спине,

поглаживая затылок.
— Это было приятно, правда? — воркует он, медленно двигая бёдрами в

сторону Чуи, зарабатывая низкий скулёж.
Потому что так оно и было.
— Дазай, пожалуйста... — нечётко произносит Чуя напротив простыней, его

член болезненно пульсирует между кружевом и животом.
— Всё хорошо... — нежно говорит Дазай, наклонившись, чтобы запечатлеть

поцелуи на его плечах, — Скажи мне, чего ты хочешь, детка.
Чуя вздрагивает от этого прозвища, его румянец ползёт до самого низа

повязки.
— Я-я хочу кончить... — бормочет он, прислоняясь к нему спиной.
Дазай снисходительно улыбается, его губы поднимаются вверх по плечу Чуи,

волосы щекочут шею сбоку.
— И кто заставит тебя кончить?
— Я—м-м-м... — он мычит, когда головка члена Дазая ударяется прямо в

точку, — О-Осаму!
Дазай дёргается внутри него, и он тихо шипит, цепляясь за край своей

сдержанности.
— Это была очень хорошая попытка, — даже подлая, учитывая

обстоятельства, потому что он любит чрезвычайно редкие случаи, когда Чуя
использует его имя, — Но не совсем...
Чуя открывает рот, чтобы умолять, спросить, действительно ли он должен

сказать это, но затем член Дазая фактически вонзается в его простату, и что-то
в мозгу Чуи просто сдаётся, и в мире не хватит унижения, чтобы сделать
сдерживание стоящим этого. Он бормочет что-то, приглушённое простынёй, и
Дазай еле слышно смеётся, его губы скользят по щеке Чуи.
— Что это было, милый?
— П-пожалуйста... — Чуя сглатывает, его сердце хаотично колотится, а

пальцы ног зарываются в простыни, — я просто... хочу кончить, — это
372/805
удивительно, как он едва мог даже попросить Дазая трахнуть его месяц назад,
а теперь... — Пожалуйста, п-папочка... — Дазай буквально чувствует, как часть
его кровообращения покидает мозг, его кровоток устремляется на юг, когда он
каким-то образом умудряется стать ещё твёрже внутри него, и... позже на
терапии он должен будет упомянуть о том, что у него есть этот кинк, верно?
Но он не один такой, потому что Чуя, кажется, становится ещё более тугим,
просто сказав это. Дазай ускоряется, ударяя по этому месту снова и снова,
никогда не останавливаясь, и ему удаётся выжать эти слова из Чуи ещё три
раза, прежде чем тот кончит.
Что-то вроде:
"Пожалуйста, папочка...".
"Папочка, с-сильнее!".
И некоторая искажённая версия этих слов, сопровождаемая рыданиями Чуи о

том, что он близко, и боже, Дазай сам готов умереть, поэтому он наконец
поворачивает голову Чуи и целует его, так страстно, что рыжий почти теряет
сознание от недостатка кислорода и чистой силы всего этого. Он тянется назад,
чтобы обвиться связанными запястьями вокруг шеи Дазая, целуя его в ответ
(несколько небрежно), и слышит, как тот тяжело дышит у его губ:
— Т-ты кончишь для меня?
Чуя слепо кивает, и Дазай улыбается в поцелуй, наконец давая ему то, что он
любит больше всего — сильно, быстро и направленно, прижимая бёдра Чуи вниз.
— Тогда кончай.
Член Чуи едва касается простыней, прежде чем он кончает, сильно, его
крики заглушаются губами Дазая, когда он дрожит в его руках, издавая ещё
один резкий скулёж, когда чувствует, что Дазай кончает внутрь, заполняя его
ещё больше, лениво толкаясь в него, пока не смягчается достаточно, чтобы
выйти.
Чуя разрушенный, дрожащий хаос неровных вздохов, раскрасневшихся щёк

и слёз, но Дазай прямо здесь, целует его лицо, прижимая ближе к себе. Чуя
бывает немного дрожит после секса, но так — никогда, и это не плохо, он просто
чувствует себя немного нехорошо...
— Ты был таким хорошим... — полушёпотом говорит Дазай, утыкаясь носом

ему за ухо, осторожно развязывая галстук на затылке, позволяя тому съехать.
Сначала Чуя смутно моргает от света в комнате, но в тот момент, когда всё
становится чётко и он видит лицо Дазая, он наклоняется и слабо целует его. Тот
улыбается, гладя Чую по волосам. — Ты в порядке?
Чуя кивает, не совсем доверяя своей способности говорить, и просто

наклоняется ближе, прижимаясь серией усталых, мягких поцелуев к губам
Дазая, не подозревая о том, что они заставляют грудь того сжиматься до такой
степени, что он едва может дышать.
Дазай выходит из этого состояния, тянется к запястьям Чуи и осторожно

373/805
расстёгивает пряжку ремня, пока они не освобождаются. Он отбрасывает вещь в
сторону и подносит чужие руки к губам, покрывая нежными поцелуями ладони,
костяшки пальцев, внутреннюю сторону запястий. Они слегка покраснели на том
месте, где Чуя дёргал ими, и есть шанс, что к завтрашнему дню они могут
покрыться синяками. Дазай слегка морщится, жалея, что у него не было чего-
нибудь помягче, но это то, что нужно будет иметь в виду в следующий раз.
Руки Чуи слегка трясутся, когда они тянутся к чужой шее, прижимаясь к
груди Дазая, дрожа, а руки того обвиваются вокруг него: одна крепко
обхватывает его поясницу, другая гладит волосы, пока он шепчет самые сладкие
вещи, как он всегда делает, когда они такие. Будто внутри него есть другой
человек, которого видит только Чуя, и он милый, и нежный, и заботливый, и...
— Ты так прекрасен... — шепчет Дазай ему на ухо, его пальцы гладят спину
Чуи, — Идеален для меня...
Чуя что-то нечётко произносит ему в шею, так приглушённо, что Дазай не
слышит.
— М-м?
Он не знает, насколько напуган Чуя, когда осознаёт, что он сказал.
— Я просто... — Чуя сглатывает, его голос хрипит, и он глубже зарывается в

объятия Дазая. — Спасибо, что заботишься обо мне.
Это не то, что он на самом деле сказал.
Чуе слишком страшно повторить это снова. А даже если и нет, он не

заслуживает того, чтобы сказать это, или чтобы Дазай это услышал. Не тогда,
когда его друг был только честен с ним о том, что не хочет быть его парнем.
И Чуя не может сказать Дазаю "я люблю тебя".
Не тогда, когда он так много скрывает.
Дазай просто держит его ещё двадцать минут, целуя практически каждый
сантиметр чужой кожи в пределах досягаемости, и это так приятно, и слова
практически бьются о заднюю сторону зубов Чуи.
Ты ведь тоже любишь меня, правда?
Ты же не просто хочешь меня?
В конце концов, они должны встать и принять душ. Дазай достаточно

джентльмен, чтобы отнести Чую, поддерживая его, чтобы ему не пришлось
пытаться стоять самостоятельно, пока он моется. И это приводит к очень
приятной, очень расслабляющей работе руками, когда Чуя прислоняется спиной
к груди Дазая, обнимая одной рукой его шею, в то время как скользкая от геля
для душа рука того работает над его членом, а другая играет с грудью Чуи, пока
рыжий снова не кончает со слабым вздохом, изливаясь на пальцы Дазая.
374/805
Дазай, со своей стороны, медленно, но верно приходит к пониманию того,
что он вообще не может представить себя держащим кого-либо другого. Это
такой внезапный, пугающий поворот на сто восемьдесят градусов с его прежней
позиции, что он даже не уверен, когда это произошло.
Чуя поворачивает голову и тянет Дазая вниз, лениво целуя его.
— Можно я отсосу тебе?
Дазай фыркает, потому что Чуя всегда такой, когда его отпускает — где тот
практически просит разрешения завязать свои собственные ботинки, и на этот
раз его просто отпускает немного дольше.
— Не думаю, что это хорошая идея... — Дазай вздыхает у его губ, — ты уже
достаточно измотан...
— Пожалуйста? — пробормотал Чуя, вцепившись пальцами в волосы Дазая. —

Хочу попробовать тебя... — тихо говорит он, и Дазай правда знает, что позволить
рыжему опуститься на колени и приступить к работе, вероятно, не очень
ответственно, когда тот уже разбит, но эй, он всего лишь человек. Он даёт
рыжему расслабиться, используя хватку на его волосах, чтобы остановить Чую
от попыток взять глубоко, заставляя того отрываться и дышать через равные
промежутки времени...
Но боже, бывают моменты, когда Дазаю приходится откинуть голову на

кафель душа и задаться вопросом, каким, чёрт возьми, образом он вообще
должен отпустить Чую.
// «Для этого у тебя есть твоя личная жизнь.» //
Что, чёрт его дери, должен делать Дазай, когда он хочет разделить с кем-то
всю свою жизнь? Что это вообще значит?
Он особенно внимателен после душа, потому что в то время как Чуя слишком
измучен, чтобы обращать внимание, Дазай знает, как тому обычно это нравится
— поэтому он вытирает его полотенцем, проводит расчёской по волосам и
заставляет рыжего почистить зубы и умыться, прежде чем помочь ему надеть
пижаму.
Дазай слишком устал, чтобы заниматься стиркой своих простыней — а

рискнуть выйти в прачечную означает рискнуть ещё раз встретиться с
Куникидой, — поэтому он просто снимает постельное бельё со своей кровати,
устраиваясь на ночь на кровати Чуи.
Только когда они, улёгшись вместе, смотрят фильм на ноутбуке Дазая, Чуя,
наконец, решается спросить:
— Она правда была не в твоём вкусе?
Дазай кладёт подбородок на макушку своего соседа, приподнимая бровь.
— Я же уже сказал это.
375/805
— Это ведь не только потому, что твой отец заставил тебя встретиться с ней,
да?
— Она бы мне не понравилась в любом случае, — поясняет он, пожимая

плечами. — И честно? — его руки слегка сжимаются вокруг талии Чуи. — Я
вообще не заинтересован в том, чтобы искать кого-то.
Верно.
Потому что Дазай не хочет ни с кем быть.
И это просто удобно.
если вы читаете работы Эмили, будьте готовы, что в буквально каждой из них
будет дедди-кинк:D
варнинги на следующую главу: обсуждения селфхарма, трудные отношения с
родителями, описания растления детей
376/805
19. Я стараюсь
— Ладно, наверное, я начинаю понимать, к чему вы клоните.
Дазай открывает терапию на следующей неделе этим залпом, и Фукузава

поднимает бровь.
— Я много к чему клоню.
— Я думаю, что тот раз, когда я застукал моего отца, мог немного исказить
меня, — Дазай вновь вздыхает, скрестив руки на груди.
— ...Мне интересно, как вы пришли к такому выводу, — Фукузава

откидывается на спинку кресла, и Дазай вздыхает.
— Так, мы с Чуей занимались этим неделю назад... — если Дазай и не против

что-то объяснить своему психотерапевту, так это свою сексуальную жизнь.
Честно говоря, об этом легче говорить, чем о половине другой херни, которая
всплывает во время их сеансов, — И это было немного грубее, чем обычно...
У его терапевта есть чувство, что он пожалеет, что спрашивает, но

профессиональный долг требует:
— Грубее?
— Я по сути впервые его связал, — бесцеремонно объясняет Дазай, — Ничего

такого, только запястья.
Фукузаву всегда немного поражает то, насколько далеко

восемнадцатилетний парень отважился зайти в мир фетиша, чтобы иметь
возможность отмахнуться от него словами из разряда: "О, это был просто лёгкий
бондаж", но он жестом просит Дазая продолжать.
— В общем, мы в процессе, и я давлю на него, говоря, чтобы он был тихим,

когда я знаю, что он не будет тихим, затем подкалываю его насчёт этого... и из
ниоткуда, — Дазай делает глубокий вдох, — он называет меня папочкой.
Ручка Фукузавы замирает над блокнотом.
— Так.
— И я... — Дазай вздыхает, откидывая голову на спинку кресла. — Я очень

завёлся.
Фукузава пожимает плечами, опуская ручку вниз.
— Это может быть связано с вашими трудностями с отцом, но это довольно

распространённый фетиш.
Дазай пожимает плечами, теребя ткань на подлокотнике кресла.
— То есть, это не значит, что у меня есть какой-то странный

подсознательный Эдипов комплекс?
377/805
— Нет, — фыркает Фукузава, мотая головой, — Я бы так не сказал, — он
постукивает ручкой по бумаге и добавляет, — Вы что-нибудь знаете об
отношениях Чуи с его отцом?
— Они близки. Он никогда не говорил о нём ничего плохого, но... — Дазай

потирает подбородок, — Чуя намекал, что тот слишком уж опекает.
— Есть доля правды в том, что дети усваивают поведение своих родителей,
особенно на тех этапах, когда они учатся межличностным, иногда интимным
отношениям, — Дазай бросает на него вопросительный взгляд, и Фукузава
продолжает, — Взросление со строгой фигурой отца иногда может привести к
такого рода наклонностям.
— То есть... — Дазай наклоняет голову. — Это больше касается его, чем

меня?
— Я думаю, это касается вас обоих, — Фукузава пожимает плечами, — Но

если вы не ставите под сомнение душевное состояние Чуи за то, что он это
сказал, то зачем ставить под сомнение своё собственное за то, что оно
доставляет вам удовольствие?
Разумно.
Дазай кивает с тяжёлым вздохом, чувствуя огромное облегчение от этого, и

его терапевт продолжает:
— Вы разговаривали со своим отцом в последнее время?
Дазай скорчил лицо, но кивнул.
— Не я связался с ним, он позвонил мне первым, устроив свидание с какой-то

богатой наследницей.
— Похоже, вы не очень хотели идти.
— Конечно, я не хотел, — ворчит Дазай.
— Вы сказали ему об этом?
— В этом не было бы особого смысла, — Дазай постукивает ногой. — В

последний раз, когда я пытался сказать ему, что я, возможно, заинтересован в
парне, он по сути сказал мне, что я слишком потаскун, чтобы быть
бисексуальным, и что я пытаюсь использовать каминг-аут как метод
психологической пытки.
Фукузава записывает последнюю часть, хотя бы потому, что она очень

уникальная.
— И с тех пор вы не пытались открыться ему?
— А какой в этом смысл? — Дазай вздыхает. — Он фактически сказал мне,

378/805
что если я когда-нибудь захочу парня, то это должно быть в моей "личной
жизни", так что я там Чую и держу, — он пожимает плечами.
— Даже если это означает, что вас будут заставлять ходить на эти свидания?
У меня не сложилось впечатления, что они вам особо нравятся.
— Даже если бы он знал, — Дазай вскидывает руки, — я сомневаюсь, что это

изменило бы его решение заставить меня ходить на них.
— Почему?
— Потому что у меня должен быть наследник или что-то там, — отмахивается
Дазай, — и очевидно, я не смогу иметь его с Чуей, так что...
— Современная медицина сильно продвинулась, — замечает Фукузава. —

Ваш отец врач. Он должен знать, что суррогатное материнство может быть
вариантом.
— Может быть, но это не меняет того факта, что ему придётся иметь дело с
общественностью, зная, что мне, так уж вышло, нравится трахаться с парнями,
— пожимает плечами Дазай. — По-видимому, это современная медицина не
может исправить для него.
— Вы думаете, ваш отец гомофоб?
— ...Нет, — признаёт Дазай. — Ему просто не нравится иметь дело с

неудобствами.
Фукузава выгибает бровь.
— Неудобствами?
— Самое важное для моего отца — это его работа и репутация семьи. Он уже
достаточно сам навредил последнему, так что я уверен, что он просто не хочет,
чтобы я продолжал тенденцию.
Что иронично, потому что до Чуи Дазай вроде как чувствовал, что в конечном
итоге повторит тот же цикл, но... если и был кто-то, кому Дазай мог видеть себя
верным, то это рыжий.
— Вы когда-нибудь задумывались о семейной консультации?
Дазай издаёт удивлённый смешок.
— Он никогда не пойдёт, даже через миллион лет.
— Почему вы так уверены?
— Потому что... без обид...
— Всё в порядке.
379/805
— ...он думает, что терапевты — это просто врачи, которые слишком
некомпетентны, чтобы практиковать что-то полезное, — Дазай пожимает
плечами. — Он никогда не пойдёт.
Очевидно, Фукузава не в первый раз слышит что-то подобное, поэтому он без

особых проблем пожимает плечами.
— Но, скажем, что вы уговорили его прийти с вами, что бы вы сказали друг
другу?
— ... — руки Дазая сжимаются на груди. — Не могу представить, чтобы мы

хоть что-нибудь говорили.
Фукузава поднимает бровь.
— Вы вообще общаетесь?
— Не о чувствах, — Дазай пожимает плечами, — обычно, если что-то меня

расстраивает, то я играю на публику. Вот как мы общаемся.
— Но вы показали себя весьма красноречивым в других вопросах.
— Это не одно и то же... — Дазай тяжело вздыхает. — Это как... я не могу

говорить с ним о таких вещах. Или вообще с кем-либо.
— Как вы думаете, это было барьером между вами и кем-то ещё в вашей
жизни?
— ...Я, наверное, не был так откровенен с Чуей, как мог бы быть, — признаёт
Дазай.
— Есть ли у вас какая-нибудь форма выражения, чтобы попытаться

рассмотреть это?
Дазай моргает, почёсывая в затылке.
— Я не понимаю, к чему вы клоните.
Фукузава наклоняет голову набок.
— Что-нибудь творческое. Это может быть хорошим выходом. Вы когда-

нибудь пробовали записывать свои мысли?
Выражение лица Дазая искажается от дискомфорта.
— Вы имеете в виду любовное письмо или что-то такое?
Фукузава мотает головой.
— Иногда легче выразить что-то, когда можно спрятаться за метафорой. Как

поэзия, или—
— ...Я раньше увлекался музыкой, — признаётся Дазай, и это удивляет его

психотерапевта.
380/805
— Вы никогда прежде не упоминали об этом.
Дазай пожимает плечами, подтягивая одно колено к себе на кресло.
— Я бросил несколько лет назад.
— Почему?
— ... — Дазай снова пожимает плечами. — Я не придавал этому особого

значения, но, похоже, у меня это плохо получалось.
— Когда это было? — мягко спрашивает Фукузава, и Дазай прикусывает себя

за щёку.
— Мне было четырнадцать, — теперь это ощущается так глупо, что он

никогда не видел этого таким образом. Оглядываясь назад, он полагает, что это
несправедливо.
— Что заставило вас решить, что у вас плохо получалось?
— ...Я играл на публику, — натянуто отвечает Дазай.
— Играли на публику?
— ...Я резал себя, — Дазай чувствует, как сверхдраматично он сейчас звучит,

произнося это вслух. Как один из тех подростков, над которыми смеются по
телевизору. — Я прекратил, — быстро объясняет он, будто оно умаляет это до
чего-то несущественного. — И я начал пить.
— Сколько?
— Пил или резал?
— И то, и другое.
Язык Дазая практически приклеен к нёбу, потому что они вторгаются на

территорию, которая буквально запрещена в доме Дазая.
— Я пил почти каждый раз, когда у меня была такая возможность.
— А другое?
— Другое... — Дазай замолкает, медленно переводя дыхание. — Раз в две

недели.
— Вы помните, что могло спровоцировать этот эпизод?
— Если я очень много выпил, — хмурится Дазай, вспоминая. — ...Или если я

был зол.
У человека есть бесконечное множество причин для саморазрушения. Это не

всегда "я сделал это, потому что мне нужно было что-то почувствовать",
иногда... Дазай, оглядываясь назад, должен был что-нибудь уничтожить, просто
381/805
чтобы знать, что он может, что он может установить контроль над чем-нибудь в
своей жизни, даже если это была его собственная кожа.
— На кого вы были злы?
— Не знаю... — Дазай хмурится, — Мои родители были в разгаре битвы за

опекунство, меня вытаскивали из школы, чтобы поговорить с судьями по
семейным делам, и... — он пожимает плечами. — Наверное, я злился на них
обоих.
— Вы перестали на них злиться?
— Нет... — Дазай потирает руку, до сих пор борясь с воспоминаниями о той

ночи, когда он порезал слишком глубоко, и в конечном итоге его оперативно
отвезли в больницу посреди ночи.
Они никогда не называли это попыткой самоубийства, несмотря на то, что

врачи хотели обозначить это именно так.
Потому что это был несчастный случай. И это привлекло к нему внимание.
— Но вы сказали, что прекратили, — Фукузава выгибает бровь. — Куда

делась вся эта злость?
Дазай тянется к бутылке с водой, стоящей на столе, и делает глоток.
— Наверное, я начал использовать свои слова.
— Только ваши слова?
Он тонко улыбается.
— Мне говорили, что они и сами могут быть весьма режущими.
Когда он вспоминает, как обошёлся с Чуей, когда они встретились... он

знает, что гнев никуда не делся. Что он просто отполировал его, назвав
"остроумным сарказмом", и использовал его как броскую маску, чтобы убедить
людей, что всё в порядке.
Все бросаются на помощь людям, которым грустно очевидным и приемлемым

образом. Разрушительные эмоции заканчиваются только тем, что люди
обвиняют тебя, они никогда не спрашивают, как они там появились.
И Дазай понимает это, он знает, что он мудак. Что он не из тех, кто вызывает
сочувствие.
— Как вы думаете, почему это заставило вас бросить музыку?
Дазаю сложно объяснить это.
— Когда я пел... я чувствовал себя слишком незащищённым.
— Незащищённым?
382/805
— ...Я не очень хорошо скрываю свои чувства, когда занимаюсь этим.
Фукузава поднимает глаза от блокнота.
— И это плохо?
— В то время это чувствовалось именно так.
— А сейчас?
— ...Думаю, если бы это было только для меня, — Дазай заставляет себя
перестать сжимать свою руку, поднимая глаза вверх, чтобы встретиться
взглядом с мужчиной. — Я могу попробовать.
Терапевт кивает, впечатлённый тем, что Дазай предложил сделать это на

добровольный основе.
— Возможно, вы даже обнаружите, что соскучились по этому.
______________________________
Рабочий день Мори Огая с годами стал подчиняться определённому ритму.

По утрам он встречается с советом директоров, чтобы спланировать их приёмы
на следующие несколько недель. Он даёт консультации, когда должен обедать,
все операции в его расписании почти всегда заканчиваются в середине дня.
Его ранние вечера — когда он должен ужинать — оставлены для работы с

документацией, чтобы убедиться, чтобы всё было должным образом подписано к
концу дня.
Это изнурительная рутина, которая почти не оставляет ему личного времени,

но... Мори не очень хорош в личной жизни. Лучше придерживаться своей
профессиональной, где он приносит не больше вреда, чем пользы.
Но существует перерыв в этой рутине, когда он слышит неожиданный стук в

дверь своего кабинета. Он смотрит на часы и обнаруживает, что уже почти
восемь — примерное время, когда он обычно собирался в спортзал, а потом
домой. Он почти ожидает, что это будет Софи, проверяя, съел ли он что-нибудь
во время своей смены... и это подкупает.
Обычно люди не спрашивают.
— Войдите.
Дверь со скрипом открывается, и, к его большому удивлению, это не тот,

кого он сразу узнаёт.
— Мори-сэнсэй? — лечащий врач заглядывает в комнату с папкой в руке. —

Вы не возражаете, если я на минутку поэксплуатирую ваш мозг?
О, он моложе... только недавно закончил ординатуру... как там его зовут,

383/805
ещё раз..?
— ...Сакамото-сан, — Мори вежливо улыбается, указывая на кресло перед

своим столом, — Пожалуйста. Чем я могу помочь?
Кардиолог тяжело вздыхает и опускается в кресло, у него ослаб каждый

сантиметр его тела.
— У меня... тяжёлое время с пациентом.
— Не можете выставить диагноз?
— Нет, — качает головой тот, — он пришёл ко мне с ним. Это синдром

удлинённого интервала QT.
— Можно взглянуть на карту? — спрашивает Мори, протягивая руку, и как

только он берёт её в руки, то начинает рассматривать. — Ему всего
восемнадцать? Это слишком рано для диагноза.
— Ему поставили диагноз в тринадцать лет, если вы можете в это поверить.
Брови Мори взлетают до линии волос.
— Они выставили его так рано?
— Его матери поставили посмертный диагноз, — объясняет Сакамото, —

Отец начал регулярно обследовать обоих детей.
— Разумно, — отвечает Мори, рассматривая снимки. — Полагаю, он кандидат

на операцию?
— Я порекомендовал кардиостимулятор и ИКД... — подтверждает Сакамото,

— Парень атлетичен, в целом заботится о своём здоровье. Он, вероятно,
полностью восстановится.
— Я не понимаю, — Мори поднимает глаза, склонив голову набок. — А в чём

тут вопрос?
— ...Он хочет подождать с операцией, поэтому мы увеличили дозу бета-

адреноблокаторов и использовали кардиоверсию, чтобы держать это под
контролем.
Мори моргает и снова смотрит на карту.
— Это нерационально.
Сакамото тяжело вздыхает.
— Я знаю, я начал видеть ранние признаки сердечной недостаточности, и я

пытался сказать ему, что он может быть слишком слаб для операции, если он
зайдёт так далеко...
— В данный момент меня даже не беспокоит сердечная недостаточность, —

говорит Мори, мотая головой. — У него нет шести месяцев.
384/805
Сакамото останавливается и поднимает глаза.
— ...Вы так не думаете?
Мори просматривает записи ЭКГ пациента, схему сердечных приступов и

мотает головой.
— Эта зубчатая схема, а затем быстрые приступы низкого уровня... В

следующий раз, — Мори пожимает плечами, — у него остановится сердце.
Сакамото смотрит на страницу, и он доверяет мнению Мори. Тот один из

самых опытных кардиоторакальных хирургов в Японии, в мире, по правде
говоря.
— То есть, вы не беспокоитесь о сердечной недостаточности, потому что...
— Скорее всего, он умрёт во сне, прежде чем это произойдёт, — прямо

объясняет Мори. — Вы говорили ему об этом?
— ...Я говорил ему, что он идёт на риск... — признаёт Сакамото, — Хотя даже
я не понимал, насколько это серьёзно.
Мори пожимает плечами, закрывает папку и возвращает её обратно.
— Хотите, я проконсультирую его? Мне говорили, что я отлично справляюсь с

тем, чтобы убеждать.
Сакамото колеблется.
— Я не знаю, я понимаю, как долго люди ждут, чтобы попасть в ваш список
консультаций... Разве это не было бы неэтично?
Мори задумывается, мотая головой.
— Восемнадцатилетний парень губит свою жизнь, когда у меня есть

мужчины и женщины вдвое старше его, борющиеся не на жизнь, а на смерть,
пока они не доберутся до верха списка на трансплантацию? Нет. Я был бы более
чем счастлив вбить в него немного здравого смысла, — он смотрит на свой
календарь, листая его до тех пор, пока не находит свободные тридцать минут,
что легче сказать, чем сделать. — Через... четыре недели... у меня в пятницу в
три, — он вписывает карандашом. — Если он ещё будет жив, то к тому времени,
когда я с ним закончу, он будет петь совсем другую песню. Полагаю, у него есть
медицинский браслет?
Сакамото неловко переминается, и Мори вздыхает.
— Вы издеваетесь.
— Послушайте, его домашняя обстановка была удушающей до такой

степени, что мне посчастливилось установить с ним контакт, достаточный для
того, чтобы он в принципе продолжал приходить на свои приёмы, — молодой
врач разводит руками. — Ему восемнадцать, и он никогда не чувствовал себя
обычным ребёнком, это был небольшой компромисс—
385/805
— Вы его врач, Сакамото, а не друг, — Мори вздыхает, щипля себя за
переносицу. — У меня есть подросток, и поверьте мне, я знаю, как они
защищают своё личное пространство, но с риском для его жизни? Это того не
стоит.
— ...Я скажу ему, что он должен надеть его, во время нашего следующего
приёма, — устало отвечает Сакамото, понимая, что ничего хорошего из этого не
выйдет.
— Могу я оставить себе копию его карты? — спрашивает Мори, барабаня по

ней пальцами. — Я хотел бы рассмотреть её более подробно, прежде чем
встречусь с ним.
— Да, конечно, это всё ваше.
Мори кладёт её в сумку вместе с другими папками, выключает свет и встаёт,

готовый выйти за дверь вместе с Сакамото.
— Кстати, как поживает ваш сын?
Мори немного удивлённо поднимает глаза.
Сакамото по-совиному моргает в ответ.
— Осаму, верно? Вы говорили о нём на обеде у ординатора в прошлом году.
Мори задумывается, и... Он вспоминает. Это был день, когда Сакуноскэ отвёз
его в Тодай. Мори не мог держать рот на замке весь день, что было ненормально
для него на работе.
— У него всё хорошо, но он не особо говорит со мной о своей личной жизни,

— отвечает Мори, не обращая внимания на тугую яму стыда, которая
поднимается вслед за этим. — Он сдал всё на отлично в прошедшем семестре.
— Вы только что объяснили это лучше, чем я мог бы, — Сакамото

отмахивается, — Я просто боюсь того дня, когда мой мальчик станет достаточно
взрослым, чтобы начать игнорировать меня, — он тихо смеётся, — Ему четыре, и
всё, что он хочет делать, когда я прихожу домой, это играть, а я всегда так
устаю...
— Всё равно играйте с ним, — отвечает Мори, посылая сообщение водителю,

чтобы тот встретил его у входа. — Позже вы ещё будете мечтать об этом.
Он ещё учился в меде, когда женился. Едва начал свою ординатуру, когда
родился Осаму. И деньги... они могут помочь вам пройти через многое, но...
Не через это.
И когда отношения с женой стали портиться, работа стала для него

безопасной гаванью. Но теперь он начинает задаваться вопросом, не стал ли он
избегать своих проблем просто потому, что они были трудными, а не потому, что
386/805
их нельзя было исправить.
И сейчас, конечно, он знает, что его жена была не единственной, кого он

оставлял в том доме каждое утро.
Его телефон кажется тяжёлым в кармане.
За последние несколько месяцев он много раз разговаривал с собственным

отцом. Слишком много. Слова, которые нужно сказать, прежде чем человек
умрёт, даже если его сын не готов их услышать.
И была одна всеобъемлющая просьба, которую Мори вообще не знает, как

выполнить.
// «Исправь это.» //
Мори не уверен, что это можно исправить. Ты не можешь взять частичный

кредит на воспитание детей, когда ты приходишь к концу и пытаешься
исправить это. Тот не может исправить ошибки, которые ты совершил.
И даже если Мори оступился — а он знает, что оступился, он не слепой, —

Осаму никоим образом не делает извинения лёгкими.
Каждый раз, когда Мори пытается, Дазай отталкивает его. Или досаждает
ему, или злит Мори до тех пор, пока они не ругаются так сильно, что он
забывает первоначальное намерение разговора, но...
// «Ты его отец, а теперь исправь это. Или ему придётся исправлять вещи ради
тебя, когда ты будешь в моём возрасте, а это уже слишком поздно.» //
Мори стискивает зубы.
Дазаю легко обожать своего дедушку. Точно так же легко отдавать всё
ребёнку, когда ты уже прожил свою собственную жизнь. Но Мори никогда не
был получателем поддержки от собственного отца.
Несмотря на это, из тех ошибок, которые были сделаны... сейчас это не

меняет ситуацию.
Дазай отрывает взгляд от своих конспектов и поднимает бровь, когда видит

имя звонящего.
— ...Па? — он откладывает карандаш, когда подносит телефон к уху. — Что

случилось?
— Почему ты всегда думаешь, что что-то случилось, когда я звоню?
Дазай строит лицо, хмурится и откидывается на спинку кресла. Это потому,

что он никогда не звонит, и Мори это знает.
387/805
— В чём дело?
— Что ты делаешь в субботу?
— ...Ещё одна? — Дазай устало вздыхает. — Я только встретился с последней

—
— Я никогда не говорил, что это что-то подобное, — перебивает его Мори. —

Ты мне кое в чём поможешь.
— ... — Дазай неловко ёрзает, подтягивая ногу к груди. — Как-то не звучит,

чтобы ты спрашивал.
— А я и не спрашиваю, будь готов к восьми утра.
— Что?!
— Я пришлю за тобой машину.
Дазай смотрит на экран после того, как звонок обрывается, пытаясь

осмыслить то, что только что произошло. Это должно иметь отношение к его
дедушке, верно? Или ко всей семье в целом. Ничто другое не имеет смысла, это
сжатые сроки.
______________________________
— Ещё одно свидание? — спрашивает его Чуя, высовывая голову из-под

одеяла, когда слышит, как Дазай ходит утром. Тот закатывает глаза и треплет
себя по волосам, прежде чем начинает одеваться.
— Если я скажу "да", ты сделаешь мне снова сюрприз, когда я вернусь?
— Значит, не свидание, — зевает Чуя, откидываясь обратно на подушки.
— Ой, да ладно тебе, — тяжело вздыхает Дазай, натягивая джинсы. — Если я

скажу, что она хорошенькая, ты нарядишься для меня?
— Ты уже испортил последнюю вещь, что я купил.
— Поверь мне, чиби, это было совместными усилиями, — отвечает он,

вытаскивая рубашку, и Чуя открывает один глаз, чтобы оценить, как чужие
плечи сгибаются, когда тот застегивает её, а волосы торчат во все стороны. — И
я куплю тебе столько, сколько ты захочешь.
— М-м-м-м... — губы рыжего дёргаются. — Я так не думаю.
— Почему?
— Потому что я начну нуждаться в ходунках, чтобы ходить на пары, а

Куникида пусть и не замечает ничего, но он не настолько глуп, — Чуя снова
забирается под одеяло. — И ты бы наслаждался этим слишком сильно.
Он не может удержаться от улыбки, когда чувствует, что матрас проседает

388/805
под коленом Дазая, и ещё чувствует, как тот склоняется над ним, даже если его
глаза закрыты.
— Не включай капризы, когда я даже не могу ничего с этим сделать.
Улыбка Чуи становится шире.
— Я ненавижу включать их для тебя, правда.
Его смех поглощается губами Дазая, и когда Чуя целует его в ответ, поцелуй
медленный, ленивый и тёплый—
И Дазай чуть не выбрасывает свой телефон в окно, когда чувствует, что тот
гудит в кармане, потому что он знает, что это означает, что его ждёт водитель,
а он предпочёл бы провести всё утро, занимаясь этим.
— Я вернусь позже, — шепчет он, поглаживая Чую по щеке, прежде чем

отстраниться и взять ключи с тумбочки.
— Это на весь день?
— Понятия не имею, — пожимает плечами Дазай, — Это какое-то случайное

семейное обязательство, возникшее в последнюю минуту.
Дверь тихо закрывается, и Чуя обнаруживает, что перекатывается на бок,

прижимая пальцы к щеке, где всего несколько мгновений назад были пальцы
Дазая.
Становится всё труднее. Намного труднее.
____________________________
У Дазая был один и тот же водитель с тех пор, как ему исполнилось
тринадцать, что делает вынужденные семейные поездки вроде этой немного
менее неловкими.
Сама поездка занимает чуть больше получаса, и когда Дазай выходит, он

слегка стонет, проводя рукой по лицу.
Больница его отца.
— Осаму, — отец машет ему со ступенек, — пойдём, мы уже почти начали.
— Па... — Дазай обрывается и подходит, засунув руки в карманы. — Я уже на

биологическом, тебе не нужно заставлять меня разговаривать с твоими
коллегами, чтобы убедить меня пойти на—
Мори закатывает глаза.
— Дело не в меде, я просто подумал, что было бы неплохо сделать что-

нибудь продуктивное вместе, — Дазай выгибает бровь, следуя за отцом внутрь
через раздвижные двери.
389/805
— Ещё одна женщина беременна или что-то такое?
Бровь Мори дёргается, но он изо всех сил старается, чтобы его голос звучал
приятно:
— Нет, тут нет никакого подвоха, Осаму.
Дазаю трудно в это поверить, но когда они идут к одному из больших

конференц-залов, он видит табличку на двери, и тут он чувствует, что его душа
медленно покидает тело, и внезапно он снова неловкий двенадцатилетний
мальчик, волочащий свои пятки.
— О господи, серьёзно?
— Ну не надо так, ты же знаешь, как нам повезло с тем, что у нас есть, —
пожимает плечами Мори.
— Ты не смог запрячь Софи, чтобы она таскала для тебя манекены? — бубнит
Дазай, испытывая вьетнамские флешбеки, потому что его отец, возможно, и был
мудаком, который ужасен в своих личных отношениях, но ему всегда очень
нравилось отдавать долг городу.
А когда ты врач, что может быть проще, чем семинары по оказанию первой
медицинской помощи?
— В прошлом году я выдал тебе сертификат инструктора, — Дазай помнит. —

Ты будешь помогать с детской группой.
Дазай еле слышно ворчит, откидывая волосы с лица, когда они входят
внутрь.
— Ты грёбаный тиран.
— Разве не приятно быть благотворительным?
— Спрыгни в озеро.
— Надевай свой бейджик.
Дазай хватает ламинированный прямоугольник со своим именем и

прикалывает его к рубашке.
— Можешь начинать с группой девяти-двенадцати лет, — Мори бросает

взгляд на часы, — Полагаю, ты помнишь упражнения?
— ...Да, — тихо говорит Дазай, закатывая рукава, — появятся репортёры или

кто-то из них?
— Я уже сказал тебе, — пожимает плечами его отец, беря планшет, прежде
чем подойти к группе подростков, — здесь нет никакого подвоха.
— ... — Дазай раздражённо сдувает чёлку с глаз, хватает свой планшет и

идёт в дальний угол комнаты, где его ждёт группа примерно из двадцати
маленьких детей, изо всех сил пытаясь осознать тот факт, что именно этим он и
390/805
занимается сегодня. — Приветик всем, — улыбается он, выглядя гораздо более
радостным и счастливым, чем он есть на самом деле. — Меня зовут Дазай.
— Доброе утро, Дазай-сэнсэй! — кричит группа в унисон, и он начинает урок,

узнавая их имена, то, для чего они здесь. Подавляющее большинство начальных
школ начинают делать это обязательным классным факультативом — что-то, что
становится всё более распространённым в наши дни.
Они проходят через базовые инструкции, когда Дазай рассказывает им про

признаки лихорадки, как вызвать экстренные службы, что делать, если у кого-то
случился ожог. А затем они переходят к более сложной части — искусственному
дыханию.
— Итак, — Дазай оглядывает группу, — зачем нам делать кому-то

искусственное дыхание?
— О! — одна маленькая девочка, Маю, поднимает руку, — Например, если

они тонут! Как в кино!
— Что-нибудь ещё?
Тихий маленький мальчик с лохматыми тёмными волосами и длинной чёлкой

застенчиво поднимает руку, и Дазай указывает на него:
— Так-так?
— Если у кого-то случился сердечный приступ?
— Да, — улыбается Дазай, — это хороший пример. Кажется, ты не называл

своё имя.
— Р-Рюноскэ, — нечётко произносит мальчик, и Дазай кивает.
— Молодец, Рюноскэ. Итак, — он окидывает взглядом других детей, — если

кто-то начинает держаться за свою грудь, будто ему больно, что мы будем
делать?
— Найдём взрослого?
— Да, но если поблизости его нет, что нам делать?
— Позвонить 119!
— Да, — кивает Дазай, — вот почему очень важно знать адрес, где вы
находитесь, или обращать внимание на важные ориентиры, чтобы люди могли
найти вас в случае крайней необходимости. Теперь, если человек теряет
сознание, вам нужно посмотреть, можете ли вы разбудить его. Как мы это
делаем?
— Мы кричим, чтобы он проснулся! — с нетерпением выдвигает один из

самых младших мальчиков, повышая голос, и Дазай протягивает руку, чтобы
дать ему пять.
391/805
— Отлично! А если он не проснётся, — он переворачивает страницу плана
урока, — мы должны проверить его пульс. Кто знает, где у нас пульс?
— У нас на шеях! — отвечает девочка с косичками, и Дазай улыбается ей в

ответ.
— Ага, видите, что я делаю? — он протягивает руку и кладёт два пальца на

шею над артерией. — Все попробуйте.
Группа следует указанию, парочка совсем маленьких детей хихикает, когда

они чувствуют биение своего сердца под кончиками пальцев.
— Дазай-сэнсэй, а почему у вас на шее бинты?
Дазай с улыбкой отмахивается от этого вопроса.
— Кое-кто оказал мне очень хорошую первую помощь. А теперь, если у него
нет пульса, что делаем дальше?
— Искусственное дыхание! — отвечает вся группа хором, и Дазай кивает. В

этот момент каждый ребёнок получает манекен для искусственного дыхания, и
Дазай показывает им, как и где нажимать руками и сколько силы использовать.
— Мы делаем массаж сердца, надавливая тридцать раз, угу? Кто-нибудь

знает песню "Stayin' Alive"?
Он получает круг недоумевающих взглядов.
— ..."I will survive"?
Ещё больше недоумевающих взглядов.
Он тяжело вздыхает, решая для себя, что это застрянет у него в голове на
ближайшие несколько лет.
— ...Кто-нибудь знает "Baby Shark"?
— Я! Я! Я!
— Когда будете делать массаж сердца, пойте эту песню и просто следуйте
тому же ритму, хорошо? Один... — он собирается с духом, — два... три!
А затем ему приходится терпеть невыносимый хор из двадцати детей,

фальшивя поющих "Baby Shark" так громко, как только они могут.
Он ненавидит своего отца.
Когда они доходят до тридцати, он свистит им, чтобы они остановились.
— Хорошо, теперь вам нужно сделать два спасательных вдоха—
— Разве это не похоже на поцелуй?!
392/805
— Нет, это не похоже на поцелуй.
Им удаётся пройти через всё это всего с несколькими смешками, но

большинство детей на самом деле пытаются принять это всерьёз.
— А теперь, вы довольно устали после этого, верно?
Дети кивают, немного удивлённые тем, как утомительно на самом деле

искусственное дыхание.
— Я знаю, но мы должны пытаться продолжать, пока не прибудет помощь,

хорошо? А когда придёт кто-нибудь взрослый, он возьмёт это на себя. Давайте
попробуем ещё несколько раз, а затем обсудим, что делать, если кто-то
задыхается.
Сам урок длится почти три часа, но к его концу Дазай вполне уверен, что все
его дети всё поняли, и он прощается с ними, когда учитель забирает ребят.
— Ну-ка, все поблагодарили Дазая-сэнсэя.
— Спасибо, Дазай-сэнсэй! — кричат все дети, и Дазай слегка улыбается,

потому что даже если это не идеальный способ провести субботнее утро, они
были довольно милыми.
— Всегда пожалуйста.
К тому времени, как его находит отец, они складывают столы и убирают
манекены для искусственного дыхания.
— Ну что, это было так ужасно, как ты думал?
Дазай пожимает плечами, его лицо немного мрачнеет.
— Это три часа моей жизни, которые я никогда не верну.
— ... — Мори слегка вздыхает, покачиваясь на пятках. — ...Хочешь чего-

нибудь поесть?
Дазай долго смотрит на него, желая сказать, что он предпочёл бы смотреть,

как высыхает краска, но на лице отца появляется странное, искреннее
выражение, и он вздыхает.
— ...Да, давай.
— Мы можем пойти туда, куда ты захочешь, — предлагает Мори, когда они

идут к машине. Это было всё, чего требовалось, чтобы обрадовать его, когда он
был маленьким, нетерпеливо хватая отца за руку, умоляя того отвести его в
свою любимую закусочную. Он мог получить всё, что хотел, деньги не были
проблемой, и ему нравилось маленькое семейное заведение, где на десерт
подавали пломбир с сиропом.
То, о чём он просит сейчас, немного отличается.
— Недалеко от Шибуи есть французский ресторан, — пожимает плечами

393/805
Дазай. — Здесь близко.
Мори поднимает бровь, передавая пожелание водителю.
— С каких пор ты увлёкся французской кухней?
— Я ездил туда после Нового года.
— Когда?
— Заскочил после того, как отвёз Ацуши в школу, — отвечает Дазай,

скрестив руки на груди и прислоняясь к окну.
— Зачем?
— Навещал друга.
— С каких пор у тебя появились друзья в Париже? — Мори морщит лоб.

Ответы Дазая отрывочны и лаконичны.
— Уже как несколько месяцев.
Теперь он понимает, что имел в виду Фукузава, потому что он даже не

произнёс имени Чуи, а уже чувствует, что защищает его.
— Осаму, у меня нет какой-то давней вражды с французами, ты не должен

держать своих друзей в секрете.
— ... — Дазай стискивает зубы. — Мой сосед по комнате остановился там на

Рождество, чтобы навестить семью, поэтому я заехал посмотреть
достопримечательности во время моей пересадки.
Если, конечно, целовать Чую всю ночь на улицах Парижа считается

достопримечательностью, но Дазай будет утверждать, что там были красивые
виды, и они были замечены.
— Я и не подозревал, что вы с соседом так близки.
Дазай пожимает плечами, надеясь, что это прозвучит бесстрастно.
— Мы не совсем удачно начали, но он не так уж плох.
Мори кивает, отводя взгляд, и в основном разговор по дороге затихает на

этом, но не то чтобы кто-то из них пытался поддерживать его.
Мори даже не пытается заговорить снова, пока они не усаживаются,

рассматривая меню.
— Что ж, — он смотрит поверх него, осторожно разглядывая сына. — Как

дела в университете?
— У меня хорошие оценки, — наотрез отвечает Дазай, и Мори даже не может

винить того за то, что он предположил, что именно поэтому Мори и спросил,
потому что, ну...
394/805
Обычно именно поэтому он и спрашивает.
— В твоей жизни происходит что-нибудь новое?
Теперь Дазай подозрительно смотрит на него поверх своего меню, слегка

прищурив глаза.
— А что?
Мори делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
— Смотри, я... — он старается держать себя в руках, потому что в ту минуту,

когда он теряет терпение с сыном, его попытки всегда идут под откос. — Я
стараюсь.
— ... — Дазай смотрит ещё мгновение. — Ты действительно хочешь знать? —

Мори смотрит на него, ожидая продолжения, и Дазай вздыхает. — Я хожу к
психотерапевту в течение последнего месяца или около того.
Его отец сначала ничего не говорит, но выражение его лица такое, что Дазай
закатывает глаза и мотает головой.
— Я так и думал.
— Я ничего не сказал, — начинает Мори, но Дазай качает головой, потому что

в этом не было необходимости. — ...Тебе нравится?
Дазай пожимает плечами и снова смотрит в меню.
— Не думаю, что дело в этом.
— ...Это помогает?
— Слушай, — его сын слегка съезжает по креслу, — это убьёт тебя, если ты
не спросишь, так что давай решим сразу, чтобы я знал, нужно ли мне уйти,
прежде чем я что-то закажу.
Мори откладывает меню, снова борясь со своим терпением. Имея дело с

Осаму, можно почувствовать себя так, словно ступаешь по яичной скорлупе — в
основном потому, что он никогда не находил времени, чтобы понять, почему его
сын чувствует себя так, как он по сути себя и чувствует.
— Зачем начинать сейчас? Я думал, ты был... счастливее.
— ... — Дазай смотрит на него, зная, что они заходят в разговор, который
никогда не заканчивается хорошо.
Чувства.
Каждый раз они следуют одному и тому же сценарию.
Дазай объясняет, что ему плохо. Его отец начинает защищаться, называет
его сверхдраматичным, и тогда Дазай набрасывается на него в ответ. Оттуда
395/805
начинается ругань.
— ...Нет, — наконец решительно отвечает Дазай. — Я узнал, что моему

дедушке осталось жить около десяти месяцев. Я не был счастлив.
— ... — ладно, Мори нарвался. — Я имею в виду с тех пор, как ты поступил в
университет.
Дазай откидывается на спинку кресла.
— Я никогда не хотел туда идти.
— Потому что я хотел, чтобы ты пошёл, — возражает Мори, — Ты правда

хотел остаться в доме? Ты не был счастлив там.
Дазай чувствует себя ещё более подавленным, когда тот указывает на это,
потому что это является правдой в утомительном, опустошительном смысле.
— У меня были вещи, с которыми нужно было разобраться, — в итоге

спокойно отвечает Дазай, — Поговорить об этом с кем-то помогает.
Мори очень неудобно от ключа этого разговора, но он чувствует, что это как
раз то, что относится к сфере отцовства.
— О чём вы разговариваете?
А сейчас они вот-вот поссорятся.
— Что я чувствую по поводу разных вещей, — отвечает Дазай ровным

голосом, и Мори чувствует, что его терпение с немногословной тактикой
достигает предела.
— Ну и что? Ты платишь какому-то незнакомцу бог знает сколько в час

только за то, чтобы поговорить о том, что тебе грустно? — Мори не знает, какой
реакции он ожидал от Дазая. Возможно, какой-то глумливой, саркастичной
атаки на воспитание от Мори, но —
— Да, — глаза Дазая тёмные, непроницаемые даже для того, кто по идее
должен его знать. — Вот об этом мы и говорим.
Даже не кажется, что он врёт или пытается шутить, и это... сбивает Мори с
толку.
Дазай мотает головой, глядя в меню.
— Ничего нового.
— Тогда из-за чего ты—?
— Я очень не хочу говорить об этом, хорошо? — просит Дазай. — Я хожу не

потому, чтобы позлить тебя, я хожу, потому что стараюсь, и я не хочу ругаться
по этому поводу.
396/805
Это и шокирующе прямолинейно, и не... агрессивно. Это что-то новое.
Может, терапия была не самым худшим для него.
— ...Ладно, — Мори барабанит пальцами по меню. — ...Вы просто

разговариваете?
— В основном, — отвечает Дазай. — Ещё мне иногда дают домашнее задание.
— ...Домашнее задание?
Дазай вздыхает, затихая на время, когда появляется официантка. Они оба

проделывают превосходную работу, изображая радостных и нормальных, когда
заказывают свою еду, но как только девушка уходит, напряжённая атмосфера
возвращается.
— Вещи, которые я могу делать изо дня в день, чтобы помочь мне справиться
с проблемами, — объясняет Дазай, ни разу не взглянув в чужие глаза.
— Как... защитный механизм?
— Вроде того, — Дазай не может решить, рад ли он, что они ведут этот
разговор, или нет. Это самое большее, когда они говорили о чём-то хоть
отдалённо значимом с тех пор, как Дазай был маленьким, и он понимает, что его
отец прилагает усилия, но...
Этого недостаточно.
Не тогда, когда Дазай видит, что Мори этого не понимает.
— Например?
— ... — Дазай делает глоток воды. — Я снова начал играть на гитаре, — его
глаза не отрываются от лица отца, и Мори понимает, что тот оценивает его
реакцию, поэтому он заставляет себя выглядеть нейтральным.
— Для... снятия стресса?
— По-видимому, это должно быть хорошим выходом, — говорит Дазай, снова

отводя взгляд. Как правило, он может использовать остроумие, чтобы
проецировать эту непробиваемую маску неуязвимости, уверенности... но не с
отцом. Только не так. — Для эмоций.
— ...Это помогает? — спрашивает Мори, и на этот раз его голос звучит более
открыто, потому что он читал несколько исследований о пользе музыкальной
терапии в лечении пациентов с повреждением мозга, и да, это не одно и то же,
но...
У него есть некоторые основания понимать, что это может принести пользу.
— Я не осознавал, как сильно скучал по этому, — Дазай удивлён, что ему на

самом деле было комфортно, признавая это. — Это расслабляет.
397/805
— ...Ну, — Мори прочищает горло, — Полагаю, это не пустая трата времени.
— Гитара?
— Терапия, — Дазай резко переводит на него взгляд, и они с опаской смотрят

друг на друга.
Это не похоже на кино, где один крошечный шаг в правильном направлении

приводит к некоторому эмоциональному воссоединению, объятиям, слезам,
набирающей обороты эмоциональной музыке... Но Дазай провёл по меньшей
мере пять лет, чувствуя себя так, словно он барахтается в воде. Едва держит
голову над поверхностью, борясь с желанием утонуть, и каждый раз, когда он
пытался помочь себе, протягивая руку за спасательным кругом — его родители
всегда реагировали с озадаченной забавой, потому что...
Зачем он ему нужен? У него есть всё.
Так что этот крошечный акт признания — это мелочь, но... Это многое для
него значит.
— Спасибо, — тихо произносит Дазай, сжимая пальцами стакан. И всего на

секунду он задумывается над тем, что сказал Фукузава о семейной
консультации, но... Они до этого ещё не дошли.
Но есть кое-что ещё.
— ...Была одна вещь, которая всплыла, и я хотел спросить тебя об этом.
Мори осторожничает, потому что он не может представить ничего, на что

можно легко ответить, если это всплыло во время терапии Дазая, и имеет
непосредственное отношение к нему, но кивает.
— Что там?
— Помнишь Ямаду Саяко?
Лицо его отца сразу же мрачнеет, становится сердитым и непроницаемым.
— Твой репетитор? — Дазай кивает, и голос Мори строго контролируется. —

Да, я помню её. И что?
Дазай почти решает пошутить вместо того, чтобы спросить, но он пытается.
— ...Ты злился на меня из-за этого?
Наступает пауза, и Мори озадаченно смотрит на него.
— Нет. Разве я когда-нибудь говорил, что злился на тебя?
Дазай моргает и мотает головой.
— Ты просто казался разозлённым.
— На неё, — уточняет Мори, прежде чем добавить, — ...И на себя.

398/805
Дазай моргает, его глаза расширяются.
— Почему?
Мори тяжело вздыхает.
— Я так обрадовался, что нашёл тебе репетитора, который тебе понравился,

но не принял должных мер предосторожности.
— Не то чтобы она меня била или что-то в этом роде, — Дазай пожимает
плечами, и Мори бросает на него странный взгляд.
— ...Я доверил ей твое благополучие, Осаму. И она воспользовалась

ситуацией.
— Это было один раз, — Дазай мотает головой, — ты говоришь о ней как о
педофилке.
Мори слегка наклоняется вперёд.
— Она была хищницей, а тебе было—
— Мне было четырнадцать.
— Нет, — строго обрывает его Мори, и Дазай немного поражён тем, как
встревоженно тот выглядит даже сейчас, — тебе было тринадцать.
— ...Почти четырнадцать, — поправляет Дазай, и Мори снова мотает головой.
— Это был декабрь. Это было даже не близко, — оу.
Дазай этого не помнил.
Оу.
— Самым взрослым ребятам в группе, с которой ты сегодня работал, было

двенадцать. На год меньше, чем было тебе.
У Дазая скрутило живот.
Что ж.
Когда Мори преподносит это так... Это на самом деле звучит... Вроде как
плохо.
Особенно с тем, что сейчас вспоминает Дазай.
Почему он думал, что это было прямо перед его днём рождения.
Как он мог забыть это?
— ...Что? — медленно спрашивает Мори, и Дазай немного отстранённо

моргает.
399/805
— А?
— У тебя был такой вид, будто ты о чём-то задумался.
— ...Неважно, — пытается съехать Дазай, и когда его отец пристально

смотрит на него, он вздыхает, готовясь к любой негативной реакции, которую
это вызовет. — Это было дважды.
— ...Прошу прощения? — ровным голосом спрашивает Мори.
Дазай потирает шею сбоку.
— Помнишь семью Достоевских?
— ...Да, — тихо отвечает Мори, сидя очень неподвижно.
— Она занималась с младшим братом Фёдора, помнишь, Сигма? — Дазай

слегка щурится от воспоминаний. — И она была там на дне рождения Фёдора...
— И вы..?
Дазай кивает. Честно говоря, он забыл о "встрече" в декабре. Что странно,

потому что... как он мог это забыть? Но он всегда думал, что это был май, тот
случай, который привёл ко всему остальному, но... это было не так.
— Осаму... — Дазай не был готов к реакции своего отца. Тот звучит

подавленно. — Почему ты не рассказал мне?
И Дазай не знает, чему он удивляется больше: тому, как глупо он себя

чувствует, или тому факту, что его отцу настолько не всё равно.
— Я... — Дазай уставился на стол. — Я думал, ты будешь в бешенстве.
Но не совсем так. Дазай думал, что его мать рассердится. И он был так, так
зол на своего отца тогда, что было легче винить его. Поэтому... он просто
никому не рассказал.
Рука Дазая скользит вокруг его правого запястья.
Это тоже началось в декабре.
Как он этого не заметил?
Мори проводит рукой по лицу, пытаясь справиться с большим количеством

сдерживаемой ярости по этому поводу.
Это было не нормально. Да, Дазай был выше большинства тринадцатилеток,

и он был умён, поэтому, конечно, ему нравилось получать внимание от
подростков постарше. Мори стыдно признаться, что он был бы более
обеспокоен, если бы Дазай был его дочерью, но... Какая девятнадцатилетняя
девушка захочет спать с тринадцатилетним мальчиком? Просто... этого не
бывает.
400/805
Или, ну, это было то, о чём Мори думал.
А до этого она была с ними уже год, так что она по сути знала Дазая с
двенадцати лет. Невероятно одинокого двенадцатилетнего мальчика, чья мать
только что ушла.
И когда Мори вспоминает об этом, он хочет выследить эту женщину и

бросить её в камеру гнить.
— Я не сержусь на тебя, — медленно объясняет Мори. — Но я жалею, что не

настаивал на судебном запрете.
Дазай пристально смотрит на него.
— На чём?
— ... — тогда Мори решил кое-что скрыть от него, и он не жалеет об этом. И

судя по уязвимому выражению лица Дазая, он вообще не чувствует, что может
рассказать ему об этом сейчас.
Избавиться от неё было нелегко. Частые звонки на стационарный телефон.

Она несколько раз появлялась у главных ворот. Она пришла на работу к Мори.
Она даже пыталась выдать себя за выпускницу его университета.
— Твоя мать считала, что это было бы чересчур, и что она уже достаточно
наказана.
Но Мори не думает, что это было простым совпадением, ведь она работала в
семье, с которой они были близки.
Дазай тяжело сглатывает, молча наблюдая, как официантка ставит на стол

их еду, и когда она уходит, он делает ещё одну попытку — не зная, кого из них
он пытается успокоить.
— Она никогда ничего не заставляла меня делать.
Мори почти согнул свою вилку, так сильно он её сжал.
— Оно не делает этот поступок простительным.
Дазай смотрит на свою еду, с трудом сглатывая.
Нет. Вообще не делает.
Это не совсем примирение. Дазай не перестал волшебным образом злиться,

как только Мори начал слушать. А Мори определённо не знал, что сказать.
— Ты никогда по-настоящему не говорил со мной об этом, — указывает

Дазай, и его отец... выглядит усталым.
— Они всегда говорят о том, как стабильны дети... — это звучит как чушь
собачья, и отчасти так оно и есть. — И казалось, что ты в порядке, а наши жизни
снова стали загруженными, и...
401/805
Семья коллективно позволила этому вопросу отпасть.
Дазай бросает взгляд на бинты на своих руках.
По нему можно было сказать, что он в порядке?
Он прикусывает кончик языка. Потому что его отец старается, он знает, что
тому не всё равно. Но тот не совсем понимает, и Дазай не может объяснить это
без того, чтобы не рассердиться.
Итак, они в тупике.
— Я не был.
Мори морщится.
— Это стало ясно позже.
Тишина тяжёлая. Дазаю больше нечего добавить, но он благодарен отцу за

то, что тот, хотя бы, согласился принять участие в разговоре, потому что это, по
крайней мере, больше, чем обычно.
— На самом деле, я хотел кое-что у тебя спросить, — добавляет Мори,

выглядя... настороженным.
Дазай пробует салат, и у него на лице мелькает небольшое отвращение, но в

последнее время он пытается справляться с едой немного лучше.
— Что?
— Когда ты был дома, во время каникул... — Мори проводит пальцами по

волосам, откидывая их назад. — Очевидно, я не очень хорошо с этим справился.
— Очевидно, — ровным голосом отвечает Дазай, поднимая бровь. Появление

матери не было его виной. Они оба это знают. И реакция Мори была... неудачной.
— Ты был серьёзен?
— Насчёт чего?
— Когда сказал, что можешь быть заинтересован в мальчике?
Дазай становится абсолютно неподвижным.
Ему всё ещё нелегко говорить об этом, даже во время терапии. Открыться
Чуе? Это было легко, оно было похоже на признание того, что вода мокрая.
Открыться своему дедушке? Страшно пиздец.
Открыться своему отцу?
Дазай неуверенно смотрит на него.
402/805
— Это важно?
Мори выглядит так, будто с трудом подыскивает правильные слова — если

правильные вообще есть на данный момент, он не уверен.
— Думаю, да.
— Меня... — начинает Дазай, прикусывая внутреннюю сторону щеки, — Меня

всё ещё привлекают женщины, это никогда не изменится, — он постоянно
чувствует, что должен добавить это первым, будто это каким-то образом делает
часть, которая идёт дальше, нормальной, будто он всё ещё может быть тем же
человеком, если вы захотите проигнорировать вторую часть этого заявления, и
что вещи не должны меняться. — Но мне... — Дазай тяжело сглатывает, его
затылок нагревается. — На самом деле... есть один... парень, который мне—
Звон!
Они оба замирают, когда у Мори звонит телефон, и когда он протягивает

руку, чтобы переключить его на беззвучный, потому что это немного важнее, то
видит, что это не его личный телефон. Это работа.
Он виновато смотрит на сына, и Дазай отводит взгляд, отмахиваясь.
— Бери.
Его отец не из тех, кто может просто поставить свой рабочий телефон на
беззвучный и ждать до понедельника. Когда он это делает, люди умирают.
Мори кивает, поднося его к уху, и по выражению его лица Дазай понимает,
что их обед вот-вот закончится.
— Как он держится? — следует короткая пауза. — Я рядом с Шибуей, я смогу

быть там через десять минут, пусть доктор Сакакибара попробует
стабилизировать его состояние, и мы сможем перейти в предоперационную,
когда я приеду, — он виновато поворачивается к Дазаю. — Мне очень жаль, —
Мори бросает взгляд на сына, и Дазай качает головой, кивая.
— Это важно, иди, я оплачу счёт, когда официантка вернётся.
Мори кивает, не отрываясь от телефона, когда встаёт, берёт пальто, говоря

одними губами Дазаю: "Мы позже ещё поговорим", и быстро идёт к двери,
оставив Дазая смотреть на свою тарелку, пытаясь решить, что он думает на этот
счёт.
Он открылся, верно? Типа... это считается?
И его отец был слишком отвлечён звонком, чтобы Дазай смог по-настоящему
оценить чужую реакцию, но он не казался сердитым в тот короткий момент,
что... многообещающе. Так ведь?
Он даже не может злиться на своего отца за то, что тот ответил на звонок.
Из всего, что делал его отец, Дазай никогда не винил того за то, что он серьёзно
относился к своей работе.
403/805
Если уж на то пошло, Дазай гордится работой, которой занимается его отец.
*Bee Gees — Stayin Alive

*Gloria Gaynor — I Will Survive
*Baby Shark — открывайте на ваш страх и риск, я пою ее с августа, я
предупредила:
https://www.youtube.com/watch?v=XqZsoesa55w
как вам залить следующие три главы? все залпом или одну завтра, а остальные
две послезавтра? там просто 42 страницы в сумме, а в страницах фб и то
больше, и ну там больненько, так что выбор как вы хотите страдать — сразу и
сильно или погодя чтоб релакснуть но тоже сильно — лежит на вас С:
404/805
20. Доверие
Чуя, со своей стороны, тоже не очень хорошо проводит день.
Он садится на край смотрового стола, застёгивает рубашку и ждёт, когда

пройдёт дрожь, потому что после четвёртой за месяц кардиоверсии отходить с
каждым разом становится всё труднее и труднее.
Это не конец света, но пытаться продеть пуговицу в петлю, когда твои

пальцы не перестают дрожать, очень раздражает.
— Они... — Чуя стискивает зубы, стараясь, чтобы они не стучали, когда ещё
одна сильная дрожь пробегает по нему. — Они вернулись туда, где должны
быть, верно?
Сакамото кивает, записывая показания своего монитора.
— Пока всё идёт хорошо... Ещё пара вещей, и мы закончили до следующей

недели.
— Хорошо, — кивает Чуя, наконец-то сумев застегнуть рубашку, но он пока

не совсем готов встать на ноги. — Что?
— Я назначил тебе консультацию через четыре недели.
Чуя моргает и шипит, когда пытается пошевелить ногами.
— Консультацию?
— С нашим главным хирургом, — объясняет Сакамото, и когда лицо Чуи

мрачнеет, он добавляет, — Это не значит, что ты обязан прыгать прямо в
операционную...
— Я сказал, что хочу подождать до лета, — тихо протестует Чуя, и доктор

морщится.
— Я знаю, Чуя, но сначала тебе всё равно придётся пройти консультацию, и

тебе очень повезло, что ты в расписании доктора Мори, у него довольно длинная
очередь—
— Я не просил включать меня в его расписание!
— Чуя, — настаивает Сакамото, — Я сомневаюсь, что ты по-настоящему

осознаёшь всю серьёзность ситуации—
— Не говорите так, — категорично обрывает его Чуя. — Это убило мою мать.
Я знаю, что это серьёзно.
Верно. Верно.
Сакамото морщится. От врачей ожидают многого, но он никогда не был готов

к тому, что от него также будут ожидать услуг терапевта. Потому что иногда это
то, что нужно, чтобы убедить пациента принять лечение.
405/805
И ему трудно с этим справиться.
— И то же самое может случиться с тобой, Чуя, — настаивает его врач. —

Именно этого мы и пытаемся избежать. Но ситуация... она может ухудшиться в
мгновение ока...
— Вы можете мне обещать, что это сработает? — резко спрашивает Чуя, и

кардиолог вздыхает.
— Я могу сказать тебе, что это твой лучший вариант.
— Вы можете сказать мне, что я не умру во время операции?
И вот оно.
— ...Для человека с твоим диагнозом гораздо опаснее находиться под общим

наркозом, — признаёт Сакамото, — но это риск, я могу гарантировать тебе, что
ты умрёшь без неё.
Чуя замолкает на минуту, уставившись на свои ноги, его взгляду некоторое

время трудно сфокусироваться.
— Вы знаете, что случилось в последний раз, когда доктор мне что-то

гарантировал?
— ...Нет, — вздыхает мужчина, смирившись с тем, что он не может до него

достучаться. — Не знаю.
— В последний раз, когда мама выписывалась из больницы, — Чуя

пристально смотрит на него, и если есть что-то, что врач должен признать, так
это то, что для кого-то, кто так молод, Чуя грозный. — Она едва могла ходить. Её
волосы начали седеть. Она очень похудела... — Чуя ненавидит вспоминать её
такой. — И они сказали, что всё выяснили, и с ней всё будет хорошо, — к концу
его голос слегка дрожит. — Они мне обещали.
Страх не рационален. И горе тоже. Или травма. К несчастью для Чуи, его
собственная болезнь связана со всеми тремя вещами, и это затрудняет принятие
таких решений.
— Чуя, я не могу обещать тебе, что операция сделает твою жизнь

нормальной, или что ты освободишься от этого риска, но это твой лучший шанс,
— настойчиво объясняет Сакамото. — Отодвигая срок, вот так рискуя—
— Но я могу сказать "да" и всё равно умереть на столе, — Чуя перебивает

его. — Я не говорю, что не сделаю её, я просто говорю, что хочу подождать до
лета. Почему это конец света?!
— Чуя, я понимаю, что тебе страшно—
— Мне не страшно, — Чуя вновь обрывает его, и в его голосе нет страха. Он в
ужасе.
— Ты можешь не дожить, Чуя.

406/805
Его руки снова дрожат, но это не имеет никакого отношения к лечению.
— Я знаю это—
— Нет, я имею в виду... — Сакамото знает, что это не пройдёт гладко. — Ты

можешь не дожить до этого лета.
Чуя смотрит на него, его глаза расширяются, лицо бледнеет, и Сакамото

видит это.
Он сползает со стола, взяв себя в руки, прежде чем колени смогут

подогнуться.
— Мы можем поговорить об этом на следующей неделе.
Он вот-вот сбежит.
Это нормальная реакция от неизлечимых или высокорисковых пациентов.

Избегание. Это не значит, что смотреть на это не расстраивает.
— Ещё одна вещь, — Сакамото готовится к тому, что он официально больше

не будет любимым врачом Чуи, и достаёт из кармана маленький пластиковый
пакет.
Чуя смотрит на медицинский браслет внутри, его зубы сжимаются от этого

последнего унижения.
— Мне казалось, вы сказали, что он мне не нужен...
— Это было раньше, когда всё было под контролем, — Сакамото мотает
головой. — Сейчас мы не можем это так назвать.
Нет. Они не могут.
Чуя смотрит на него так долго, что доктор уже почти уверен, что тот уйдёт,
не взяв его, но он хватает браслет, засовывает в карман и идёт к двери.
— Чуя.
Он останавливается, его плечи горбятся, когда доктор окликает его.
— Надень его.
— ... — он выдёргивает его обратно, разрывая пластиковую оболочку, прежде

чем вытащить, и надевает на своё запястье. Тяжёлые стальные звенья слишком
хорошо знакомы его коже, холодные и клинические, вместе с ярко-красным
медицинским символом на передней панели, с соответствующей информацией о
его потребностях, напечатанной на обратной стороне. — Довольны?
Не совсем. Но это лучше, чем ничего, поэтому доктор уступает.
— Спасибо.
407/805
Чуя выходит за дверь, и его чуть не сбивает с ног тёмноволосый мужчина в
белом халате, который пронёсся мимо него, выкрикивая приказы медсёстрам,
которые движутся по коридору.
— Извините... — бормочет Чуя, отпрыгивая назад, едва получив

признательный кивок.
Что ж. Это не так уж странно. Когда в больнице происходит чрезвычайная

ситуация, вежливость не в приоритете.
— ... — Чуя поворачивается и выходит из здания, борясь с нарастающим

чувством паники, потому что — какая ирония — переживать по этому поводу
опасно.
На обратном пути он не паникует. Он чувствует себя почти слишком

спокойным, хотя эти слова не перестают эхом отдаваться в его голове.
// «Ты можешь не дожить.» //
Сейчас Чуя понимает — он никогда на самом деле и не думал, что доживёт.
Он уже много лет живёт с этим безмолвным вопросом в глубине души. Так
долго, что не может вспомнить, когда его там не было.
Когда оно настигнет меня?
Во сне? Во время пары? В поезде?
Когда он с Дазаем?
Чуя не хочет этого. Он почти чувствует эмпатию к кошкам. Если бы он мог

просто уйти в лес и упасть замертво по своей воле, он бы это сделал.
Что звучит ненормально. Даже суицидально. И это не так, просто...
Он никогда не сможет забыть тот звук, который издала Коё, когда нашла их
маму. Он не хочет думать о том, что кто-то так кричит над ним. Особенно, когда
он знает...
В его ситуации, скорее всего, это будет Дазай, найдя его вот так.
И он даже не рассказал ему.
Чувство вины и страха гложет его изнутри, и такое ощущение, что оно может
выйти в любую минуту.
Что ему, бляха, делать?
Чуть меньше чем через час он возвращается в комнату общежития,

засовывая браслет в карман, потому что этому нет хорошего объяснения, и...
Если с ним что-то случится, кто-нибудь проверит его карманы, верно?
408/805
Дазай, к его удивлению, уже вернулся — крутится в своём кресле, когда
входит Чуя.
— Привет, — Чуя моргает, немного поражаясь тому, что Дазай выглядит

таким же уязвимым, как сам Чуя себя чувствует. — Что-то случилось?
— ... — Дазай мотает головой, — Нет, я только что обедал с отцом.
Чуя немного удивлён этим — хотя бы потому, что он никогда не слышал,

чтобы Дазай говорил что-то особо положительное о своём отце, даже если он в
принципе всегда расплывчато рассказывал о своей семье.
— Как прошло?
— ...Я почти открылся, — отвечает Дазай, — Я не уверен, что он точно

расслышал эту часть.
Брови Чуи взлетают, и он подходит, прислоняясь к столу Дазая.
— Ты же, вроде, говорил, что не хочешь открываться родителям?
Дазай вздыхает, откидывая голову назад.
— Не знаю, вроде как кажется, что он старается.
— Как ты почти открылся?
— Его вызвали в операционную как раз в тот момент, когда я ему

рассказывал, — объясняет Дазай, наклоняясь и прислоняясь головой к руке Чуи,
когда тот кладёт руку ему на плечо. — Но он не сказал, что отрекается от меня,
когда уходил, так что... Я буду считать это победой.
Чуя бы сказал, что да. Это смелее, чем он сам.
Он даже не может рассказать Дазаю о... ну...
— ...Эй, — Дазай снова утыкается головой в руку Чуи, — я хочу тебя кое о чём
спросить.
Чуя переводит на него глаза и поднимает бровь.
— ...Что?
— У тебя есть какие-нибудь планы на весенние каникулы?
Весенние каникулы... они ведь всего через две недели, да?
— Ничего особенного, — отвечает Чуя. — Я подумывал о том, чтобы улететь

домой, но ещё не решил.
Дазай некоторое время молчит, а потом говорит:
— Я собираюсь навестить Ацуши на несколько дней, не хочешь со мной?
409/805
Ему требуется минута, чтобы обработать это.
— ...В Лондон?
— Да, — Дазай пожимает плечами, — Это ерунда, — добавляет он ну так

беззаботно, будто это совершенно ничего такого, он просто просит своего
соседа по комнате/друга с привилегиями пролететь с ним через полмира, чтобы
потусоваться с его младшим братом.
Ну, знаете. Обычное дело.
— Я просто подумал, что тебе будет весело, — заканчивает Дазай, будто это
совершенно обычное предложение от него.
Чуя знает, что поехать, вероятно, плохая идея, если он не собирается

рассказать ему. И он знает, особенно после этого приёма, что он не готов
рассказать ему. Но... когда у него будет ещё шанс сделать что-то подобное с
Дазаем?
К концу семестра Дазай либо узнает, и он, вероятно, не сможет справиться с

этим, либо Чуи уже...
Не будет.
В любом случае. Чем может навредить одна небольшая поездка?
— ...Ты не хочешь побыть наедине со своим братом?
— Я думаю, что он любит тебя больше, чем меня, так что, честно говоря, ты
обеспечишь мне премию "старший брат года", если приедешь.
Грудь Чуи всего слегка согревается, и он невольно улыбается.
— Это большое давление.
— Да, но тебе совершенно не обязательно ехать, — Дазай однобоко

улыбается ему, и глаза того имеют такую особую манеру сверкать на Чую, когда
он ведёт себя как придурок, и это просто...
Боже, от этого у него замирает сердце. В хорошем смысле.
— Ты просто разрушаешь надежды и мечты семилетнего ребёнка.
— Ты хоть сказал ему, что я приеду?
— Ну... — Дазай дёргает одну из пуговиц на рубашке Чуи, пока тот не

наклоняется, и их лица не оказываются очень близко. — А ты приедешь?
— ... — Чуя наклоняется и дарит ему один поцелуй, не слишком долгий. — Не

имею за собой привычки разочаровывать маленьких детей.
Дазай слегка улыбается, обхватывая рукой поясницу Чуи, прежде чем тот
410/805
успеет отстраниться слишком далеко.
— Это значит "да"?
Рыжий закатывает глаза, кивая, и Дазай притягивает его для ещё одного
поцелуя. И как раз в тот момент, когда они начинают немного увлекаться, руки
Дазая скользят вниз к бёдрам Чуи, и они оказываются слишком близко к
карманам, чтобы Чуя чувствовал себя спокойно, поэтому он отдёргивается, из-за
чего его друг с беспокойством поднимает бровь.
— Да, — Чуя заставляет себя улыбнуться, с трудом сглатывая, — Я только что

вспомнил, что я не обедал, и если я позволю тебе продолжить, то не доберусь до
еды, — он делает шаг назад и тянется за бумажником.
— Дразнишь.
— Да-да, ты сможешь облапать меня позже...
— Я думал, ты только что вернулся с обеда.
Чуя останавливается на пути к двери.
— ...Я был на приёме у врача.
Это, по крайней мере, немного честнее, чем всё, что он говорил в последнее
время.
— Ты заболел?
Чуя по сути не говорит "нет", он просто мотает головой.
— Это был медосмотр.
Технически, это тоже правда.
— Хочешь, я тебе что-нибудь принесу?
Дазай кивает, протягивая руку за своим учебником по биохимии, потому что

если он не залезет в штаны Чуи сегодня днём, то вполне может заняться чем-
нибудь продуктивным.
— Дай мне знать, куда ты в итоге пойдёшь, и я напишу тебе.
— Понял-принял!
Чуя выходит за дверь, его рука скользит в карман, сжимая браслет.
Это начинает доходить до того, что больше уже не кажется, что Чуя
защищает свою частную жизнь. Или даже просто опускает факты.
Такое ощущение, что он откровенно врёт.
411/805
Он не знает, когда ему следовало рассказать об этом Дазаю. Определённо до
сих пор, это очевидно. Должен ли он был рассказать ему об этом в первый раз,
когда они спали вместе? Нет. В тот момент всё было под контролем. Ну. В
основном под контролем. И тогда они не были так близки — Чуя знал, что он
влюблён в него, но Дазай не чувствовал того же, и он не думал, что они
увидятся снова.
Должен ли он был рассказать ему об этом в Париже?
Может быть.
Но как он должен был выслушать признание Дазая в том, что его дедушка
смертельно болен, а затем сообщить ему свою собственную восхитительную
новость? Выскочить на тротуар и бодренько увильнуть, сказав что-то из серии:
"С другой стороны, я только возможно могу умереть, разве это не здорово?".
Нет. Очевидно, он не мог поднять этот вопрос тогда.
Но должен ли он был заговорить об этом в какой-то момент за последние три

месяца?
Да.
Он не уверен, где случился этот момент, когда он начал чувствовать себя так
хреново по этому поводу, но это было где-то там. И он знает, теперь, что должен
рассказать ему.
Он говорит себе, что сделает это тем же вечером. Но Дазай в конечном итоге
гораздо больше сосредоточен на том, чтобы продолжить то, где они
остановились, и... Чуя решает рассказать ему об этом в воскресенье.
Но нарисовалась Юан с масками для лица и фильмом, так что он не может.
А на следующей неделе Дазай готовится к промежуточным экзаменам, и Чуя

не хочет его отвлекать, а ещё через неделю он сам сдаёт промежуточные
экзамены, и с чего бы Чуе хотеть пустить их под откос?
Он постоянно ставит себе небольшие ориентиры, пропуская их мимо, затем

придумывая новые идеи о том, как он собирается это сделать. И тогда он
придумывает кое-что надёжное, что даже он не сможет обойти.
У них есть металлодетекторы в будках безопасности. Ему придётся

вытащить свой браслет, Дазай увидит его, и тогда они смогут поговорить,
находясь в ловушке на высоте девять с лишним тысяч метров. Чуя сможет
аккуратно это ему преподнести, и тогда это просто... не будет звучать так
плохо. Чуя может сделать так, чтобы это звучало нормально. Возможно, он
сначала просто расскажет ему об аритмии, а потом, когда они вернутся, о более
серьёзных вещах, чтобы не было слишком много сразу.
Это сработает, верно?
Неверно.
Чуя начинает понимать это, когда в первый день каникул они рано
412/805
поднимаются, чтобы уехать, и машина направляется не в сторону Нариты.
— ...Мы остановимся где-то перед вылетом?
Дазай поворачивает голову и поднимает бровь.
— Моя семья обычно летает с частного аэродрома.
Точно.
У семьи Дазая есть собственный самолёт.
Что значит... Никаких будок безопасности.
Чуя, должно быть, откровенно удручён, потому что Дазай выглядит

озадаченным.
— ...Ты боишься летать частным самолётом? Это намного безопаснее, чем

раньше—
— Нет, — Чуя мотает головой, изо всех сил стараясь говорить нормально, —
всё в порядке. Кажется, это только маленькие самолёты часто разбиваются,
верно?
— И раз уж мы летим на бизнес-джете, то он почти так же безопасен, как и

коммерческий самолёт.
Класс. Супер.
"Ты должен рассказать ему, — мантрой произносит Чуя про себя. —

Перестань быть ссыкуном и просто сделай это".
Он тяжело сглатывает, его сердце тревожно колотится, когда машина

подъезжает к взлётной полосе. Он следует за Дазаем к ступенькам, ведущим в
самолёт, и это похоже на что-то из фильма, будто он один из тех ведущих
роскошный образ жизни знаменитостей, которые собираются прыгнуть на
другой конец света со своим парнем-супермоделью ради какого-то
романтического побега.
И, будем честны, Дазай вроде как знаменит. Или, ну... его семья.
Дазай берёт его за руку, помогая войти в кабину, и немного удивляется,

обнаружив, что кожа Чуи по ощущениям как лёд.
— Ты замёрз?
Чуя моргает, опуская взгляд на свои руки, и слегка бледнеет.
— Ой... наверное, — он хочет попытаться свалить вину на самолёт, но они

только поднялись на борт.
И, словно Дазай может чувствовать, что Чуя собирается признаться в том,

413/805
что был абсолютным мудаком в течение последних двух месяцев — ну, может,
это немного грубо, но Чуя чувствует себя мудаком, — тот решает взять и быть,
блять, внимательным, снимая свою куртку и передавая её.
— Спасибо... — тихо произносит Чуя, натягивая её на себя, пока лётная

команда загружает их багаж. Это успокаивает — от мягкой текстуры кожи до
того, что она пахнет им. Он падает на диван у стены каюты, подтягивая под себя
ноги, когда они начинают проводить последние проверки.
Это становится просто смешно.
Он должен быть взрослым. Вот о чём он втирал с тех пор, как вышел из дома.
Он взрослый, вашу мать, человек, который может сам о себе позаботиться, его
не нужно душить заботой.
Но с какого перепугу он может так говорить, если даже не может рассказать

своему лучшему другу о чертовски важной части своей жизни?
Он ведёт себя как грёбаный трус, вот что он делает.
Чуя ждёт, пока движение успокоится, когда пилот и второй пилот загрузятся
в кабину и двери закроются, и когда Дазай, наконец, подходит, чтобы сесть
рядом с ним, он делает глубокий вдох.
— Дазай, послушай, мне—
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — они оба замолкают, понимая, что
сказали одно и то же одновременно.
Дазай моргает и поднимает бровь.
— Что тебе нужно мне сказать?
Но теперь Чуя абсолютно сбит с толку.
— Ты первый.
— Но—
— Что бы у тебя ни было, оно, вероятно, всё равно важнее, чем моё, —
говорит Чуя, и Дазай пристально смотрит на него, прежде чем испустить долгий
вздох.
— Ладно... — он мгновение колеблется, и Чуя вообще не может понять,

почему. — Я особо не говорю о такого рода вещах... никогда, так что прояви
терпение ко мне.
Чуя смотрит на него, скрестив руки на груди, совершенно озадаченный.
— ...Хорошо, — он откидывается назад, рукава куртки Дазая скользят по его

запястьям, когда он устраивается поудобнее. — В чём дело?
Дазай делает ну очень глубокий вдох.
414/805
— Эти несколько месяцев... они были очень важными для меня.
Весь мозг Чуи полностью останавливается.
Последние несколько месяцев.
Последние несколько месяцев, что они спали вместе, последние несколько

месяцев? Типа как... их удобно спланированные и экологически безопасные
свидания за последние несколько месяцев?
Тот факт, что Дазай не спал ни с кем другим почти пять месяцев, что,
насколько Чуя знает, является личным рекордом.
Эти последние несколько месяцев?
У него щемит в груди, лицо вдруг начинает пылать, и он делает всё

возможное, чтобы оставаться непринуждённым.
— Да?
Дазай кивает, он выглядит так, будто испытывает небольшую брезгливость

от темы разговора, но он подталкивает себя.
— И я никогда по-настоящему не благодарил тебя за это.
Чуя моргает очень медленно, пытаясь осмыслить то, что тот говорит.
— ...Благодарил меня?
Дазай с трудом сглатывает.
— Я сомневаюсь, что когда-либо пошёл бы на терапию сам.
Оу.
Разочарование Чуи внезапное и сильное, и тогда он начинает чувствовать

волны вины даже за то, что разочарован, потому что для Дазая важно
поговорить с ним о чём-то подобном, и тот так искренен.
— Ну, я... я очень рад, что ты пошёл.
— Дело в том, — Дазай слегка сгорбился, крепко сжимая руки на коленях, и

Чуя понимает — и это странно, потому что тот никогда таким не бывает, — но
Дазай... явно чувствует тревогу, говоря об этом. — Никто никогда не считал
достаточно важным заставить меня пойти.
Это похоже на удар под дых. И Чуе так невыносимо грустно даже думать об
этом, потому что... Даже когда Чуя ненавидел его, было очевидно, что Дазай
нуждается в терапии.
Как, чёрт возьми, люди в его жизни никогда не пытались помочь ему?
— Ну... — Чуя подтягивает под себя ноги немного плотнее, — Ты знаешь, что
важен для меня.
415/805
Дазай натянуто кивает. Они уже говорили друг другу об этом. Что они
заботятся друг о друге. Но они никогда не навешивали на это определённый
ярлык.
— Я знаю, — он сильно прикусывает губу. — И... это просто... помогло мне

разобраться во многих вещах, и... Я не знаю, — он прерывисто вздыхает, —
Впервые за долгое время я не чувствую, что мне становится хуже.
— ...Дазай... — голос Чуи тоже начинает немного дрожать, — Это

замечательно...
— И я обязан тебе.
Не говори этого.
Чувство вины кипит у него внутри.
— Ты правда, правда ничего мне не должен...
— Ты не понимаешь, — Дазай мотает головой. — Даже если бы кто-то другой

попросил меня пойти, я бы не пошёл.
Чуя говорит себе, что не должен спрашивать. Или что он должен поставить
весь этот разговор на паузу и просто выпрыгнуть с самолёта. Оно будет
ощущаться лучше, чем это.
— ...Тогда почему ты пошёл?
— Ты... — голова Дазая опускается чуть ниже, и он кажется очень уязвимым,

— Ты не знаешь, что это значило для меня, — тихо говорит он, стиснув зубы и
заставляя себя произнести эти слова, — когда ты сказал, что доверяешь мне.
Оу. Оу.
Грудь Чуи болит так сильно, что он не может дышать, и это не имеет
никакого отношения к его сердцебиению.
Он такой мудак.
Худший человек на свете.
Буквально отброс общества.
Он точно знает, о чём говорит Дазай. Когда тот спросил Чую, почему он
попросил его быть первым.
Каким был ответ Чуи.
// «Потому что я доверял тебе.» //
— Никто никогда... не доверял мне раньше, а я никогда и не заслуживал

этого, — признаётся Дазай, не осознавая, что он медленно разрывает сердце
416/805
своего друга на крошечные, полные вины кусочки. — Господи, как же я хреново
это делаю... — бормочет он, проводя рукой вниз по своему лицу. — Наверное,
всё, что я пытаюсь сделать, это... поблагодарить тебя, — и в качестве
запоздалой мысли, которая только заставляет Чую ненавидеть себя ещё больше,
— И... я тоже тебе доверяю.
Чуя не знает, как на это реагировать, потому что... Боже, единственная

подходящая реакция, кажется, это найти добротную кучу сухого хвороста и
сжечь себя на костре.
— ...Спасибо, — Чуя говорит так тихо, что Дазай удивлён этим.
— За что?
— Я знаю, что тебе нелегко говорить о таких вещах, — Чуя неуверенно

улыбается, даже несмотря на то, что ему хочется рыдать, — поэтому спасибо,
что рассказал мне... это очень много значит.
Дазай кивает, протягивая руку, чтобы взять чужую, и та становится немного

теплее в его собственной.
— Что ты хотел сказать?
— ... — Чуя наклоняется вперёд, прижимаясь лицом к рубашке Дазая, и

медленно выдыхает.
Худший человек в мире. Честно говоря, он заслуживает сердечного приступа

в этот момент. Это была бы карма.
Но, в кои-то веки, его сердцебиение в норме.
Если там есть бог, наблюдающий за ним, он жесток.
— ...Я расскажу тебе позже, — тихо говорит Чуя, потому что он никак не
может заставить себя это сделать. Только не после этого. Он медленно
обхватывает руками Дазая, погружаясь всё дальше в глубины ненависти к себе,
когда Дазай обнимает его в ответ, крепко прижимая Чую к своей груди.
У Чуи нет идей. Он не знает, что сказать. Не знает, как объяснить это так,
чтобы это не звучало, будто... Будто он не доверял ему.
И он не может заставить себя причинить ему такую боль. Не после того, как
Дазай открылся ему. Конечно, Чуя должен это рассказать. От этого никуда не
деться. Он просто... понятия, блять, не имеет, как это сделать.
Потому что частью причины, из-за чего он не говорил, было то, что в глубине
своей души он очень боялся, что Дазай уйдёт. И это не похоже на доверие, так
ведь?
Он пытается заговорить об этом позже, когда выпьет пару бокалов

шампанского и его чувство вины кричит на него, но Дазай предлагает ему
присоединиться к клубу "На седьмом небе"[31].
И Чуя, не знакомый с этим термином, согласился, и тогда—

417/805
Что ж.
В самолёте он ему не рассказал.
И хотя тогда он этого ещё не знал, к концу недели Чуя не будет чувствовать
себя обязанным рассказывать Дазаю что-либо, но... сейчас чувство вины съедает
его заживо.
Они приземляются в Лондоне сразу после обеда, измученные, но Чуя

настаивает на том, что ему не нужно подремать в номере отеля, потому что он
прекрасно справляется и знает, как Дазай хочет увидеть своего брата.
Таким образом, они направляются в кампус Ацуши, и пока Дазай исчезает в

общежитии, чтобы забрать его, Чуя оглядывается по сторонам. Когда они
вдвоём, Чуя может забыть, насколько маловероятны их отношения, потому что
Дазай, по большей части, довольно обычный. Но сейчас, стоя посреди кампуса,
который выглядит как Хогвартс, Чуя не может по-настоящему осознать,
насколько на самом деле отличаются их жизни.
И в последнее время он поймал себя на том, что ему интересно то, что Дазай
вообще получил от этого соглашения.
Тот продолжал говорить о том, как удобно было планирование, но раньше он

всегда находил время, чтобы спать с девушками, и расписание Чуи не всегда
совпадает с его расписанием... И да, он знает, что легче трахнуть кого-то, когда
тот спит всего в двух метрах от тебя, но Дазай может получить кого угодно.
Если он собирался спать только с одним человеком в течение нескольких
месяцев, почему выбрал Чую?
Но теперь, после того, что сказал Дазай в самолёте... Надежды Чуи

постепенно начинают расти.
В реальности это ничего не меняет.
Дедушка Дазая всё ещё умирает, семья того всё ещё находится в очень
публичном положении, и они оба всё ещё парни, но...
Чуя, как минимум, начинает думать, что его сознательное отрицание того
факта, что Дазай может чувствовать то же самое — усилие, которое в
значительной степени связано с защитой себя от болезненного разочарования,
как то, что он чувствовал, летя домой на каникулы, — возможно, в нём нет
необходимости.
То есть, даже если он любит Чую лишь наполовину так же сильно, как Чуя
любит его... Дазай, возможно, захочет остаться рядом, после того как узнает
правду.
Как только он перестанет злиться на то, что Чуя в принципе не рассказывал

ему, но они смогут справиться с этим.
И хорошо, что этот барьер рухнул у него в голове, потому что это немного
облегчает ему подготовку к настоящему разговору с Дазаем, но... Не то чтобы он
мог рассказать ему об этом в присутствии Ацуши, который будет с ними почти
418/805
круглосуточно в течение следующих нескольких дней, но...
После этого Чуя сможет рассказать ему, и сама мысль об этом уже не
кажется такой страшной.
Он отвлекается от своих раздумий, когда слышит два голоса, доносящихся

от входной двери.
— Что это за сюрприз?
— Увидишь, посмотри туда—
А потом, как только он поворачивает голову, Чуя слышит этот большой,

восхищённый вздох.
— Чуя приехал!
Он не может удержаться от улыбки, едва успев полностью развернуться,

прежде чем маленький мальчик прыгает в его объятия, крепко обнимая за
талию.
— Что ты здесь делаешь?!
Чуя улыбается и так же крепко обнимает его в ответ.
— Приехал повидаться с тобой! Как идут дела в школе?
Ацуши не совсем отпускает его, хватаясь за руку Чуи, когда его опускают на
землю.
— Нормально, но я очень скучаю по дому... — отвечает он, протягивая другую

руку, чтобы взяться ею за Дазая. — Но сейчас всё хорошо!
Чуя слегка улыбается, следуя за ними, когда они уходят с территории

кампуса.
— Дазай сказал мне в самолёте, что ты приедешь домой на лето.
— Ага! — Ацуши нетерпеливо качает головой. — Я, Осаму-нии и Одасаку-нии

собираемся в поход!
Улыбка Чуи слегка расширяется, и он бросает на Дазая любопытный взгляд.
— Ты собираешься в поход?
Тот выглядит немного смущённым.
— Мой старший брат считает, что это закаляет характер или что-то там.
Чуя заплатил бы деньги, чтобы увидеть, как Дазай пытается спать в палатке.
— Ну, по крайней мере, вы будете вместе.
— Ты должен пойти с нами! — Ацуши сжимает руку Чуи. — Это было бы так
419/805
весело! Мы могли бы рассказывать походные истории у костра и печь зефир на
огне, и... — затем, будучи маленьким ребёнком, он отвлекается от мысли, —
подожди, Осаму сказал, что я останусь в отеле с вами сегодня вечером. Мы
можем сделать ещё одну крепость из подушек?
Чуя делает вид, что задумывается.
— Ой, я даже не знаю... Он вроде как безнадёжен в таких вещах... Мне

придётся сделать её самому?
— Я помогу!
— О, ну... раз так, то почему бы и нет?
Это не совсем похоже на фильмы, где главный герой уносится в какую-то

другую страну для романтического отдыха. В конечном итоге они идут ужинать,
и Дазай устраивает большое шоу, говоря официантке, что сегодня день
рождения Ацуши — хотя совершенно очевидно, что это не так, но мальчик
практически трясся от смеха, когда пытался подыгрывать.
А позже, в отеле, когда Ацуши засыпает в тщательно построенной крепости

из подушек, Дазай находит время, чтобы осторожно поднять его и уложить в
свою собственную кровать. И тут Чуя обнаруживает, что его кое-что поразило.
Что Дазай был бы очень — очень — хорошим отцом. Что особо поразительно,
учитывая, что Дазай говорил Чуе одни и те же слова миллион раз.
Он никогда не женится, и у него никогда не будет детей.
Что немного кажется пустой тратой для Чуи, который не может иметь детей
— он может, но учитывая тот факт, что его болезнь передаётся по наследству,
это просто жестоко, — и тот факт, что у него, возможно, никогда даже не будет
шанса выйти замуж за кого-то. И не только это...
Дазай забирается в постель к Чуе, и ни один из них не задумывается об этом,

когда они оказываются в объятиях друг друга. Кровать в отеле достаточно
большая, но они столько раз ложились спать в одной кровати в общежитии, что
то, как Дазай обвивает его сзади, обнимая одной рукой за талию, похоже на
привычку. И Чуя, который всегда мёрзнет по ночам, особенно в последнее время,
прижимается к его груди, поворачивая голову, прислушиваясь к чужому
сердцебиению.
И он завидует его равномерности.
Дазай что-то устало бормочет ему в волосы, но Чуя не слышит.
— Что? — шепчет он в темноту, только чтобы почувствовать, как губы Дазая

прижимаются к его макушке.
— Я просто рад, что ты поехал, — отвечает тот хриплым от сна голосом.
— ...Да, — нечётко произносит Чуя, закрывая глаза. — Я тоже.
Есть другая вещь — вещь о Дазае, которую, вероятно, труднее всего

420/805
проглотить.
Насколько сильно он ненавидит себя. Тот не думает, что достаточно хорош,

чтобы быть отцом. Чем дольше Чуя с ним, тем больше он сомневается, что Дазай
не хочет быть чьим-то мужем. Дело в том, что Дазай не думает, что будет
хорошим.
И за последние несколько месяцев, если Чуя что-то и узнал... так это то, что
Дазай по сути скрывает лучшие свои черты.
Когда вы впервые встречаетесь с ним, он самовлюблённый, эгоистичный,

злопамятный мудак, но... Он также может быть внимательным. Нежным.
Знающим себе цену. Он просто... Он хороший партнёр. Любой был бы счастлив
быть с ним.
Чуя просто не понимает, как Дазай этого не знает, потому что это кажется
таким очевидным.
И на следующий день Дазай сталкивается с таким же очевидным фактом. С

тем, который был настолько ослепительно очевиден, что он даже не осознавал
этого, пока его младший брат не решил пробить гигантскую дыру в убеждении
Дазая, что он был неуловим.
— М-м?
— Тебе нравится Чуя, да?
Дазай откидывается спиной на парковую скамейку, положив руки на спинку

и наблюдая, как Ацуши качается на качелях.
— Ну да. А что?
Ацуши зарывается носками обуви в мульчу и отталкивается, чтобы качнуться

выше.
— Но, то есть... ты любишь его?
Дазай практически давится собственной слюной, его взгляд бежит туда, где
в двадцати метрах от него Чуя стоит в очереди, чтобы купить им троим по
фруктовому льду в ближайшем ларьке.
— ...С чего ты это взял?
Ацуши пожимает плечами.
— Вы всё время держитесь за руки. И ты всегда улыбаешься ему, когда он не

смотрит. Не твоей глупой улыбкой, а твоей мягкой.
Дазай поднимает бровь, его сердце забилось заметно быстрее.
— Моя мягкая улыбка?
421/805
Ацуши кивает, считая себя экспертом в этом вопросе.
— Та, где ты много улыбаешься глазами и совсем немного губами.
Что ж. Ему крышка.
Дазай сдвигается, чувствуя себя немного неуютно.
— Ты сможешь держать это в секрете, если я скажу? Это очень важно.
Ацуши замедляется на качелях и серьёзно кивает.
— Люблю.
Глаза его младшего брата засияли, и Дазай так-то не должен удивляться —

Чуя быстро стал одним из самых любимых людей в мире ребёнка.
(В мире Дазая тоже.)
— Почему это секрет?
— Он не знает, — Дазай пожимает плечами.
Голова Ацуши медленно склоняется набок.
— Как так?
Дазай всё время поглядывает на Чую, чтобы убедиться, что тот всё ещё вне
пределов слышимости.
— Я не говорил ему.
Ацуши больше не раскачивается, а просто висит, многозначительно глядя на

него... и это постепенно начинает походить на допрос.
— Но почему?
— Ацуши... — Дазай устало обрывается, но младший явно не собирается

бросать эту тему. — Я стесняюсь.
— Нет, врёшь.
— Это сюрприз?
— Тогда когда ты собираешься сделать ему сюрприз? О! — он возбуждённо

дрыгает ногами. — Ты можешь нанять один из этих маленьких самолётов, чтобы
написать это в небе!
— Я подумаю, — бормочет Дазай, и краём глаза он видит, как Чуя

разговаривает в очереди с пожилой женщиной, улыбаясь и немного смеясь над
422/805
чем-то, что она говорит, и его волосы так красиво переливаются на солнце—
— Ты снова это делаешь!
Дазай моргает, переводя взгляд обратно на своего младшего брата.
— Делаю что?
— Твоя мягкая улыбка! — указывает Ацуши.
Дазай рассеянно потирает пальцами подбородок.
— Я попался.
— Так... — ноги Ацуши снова зарываются в мульчу, — Когда ты расскажешь

ему... — (будто бы Дазай когда-нибудь расскажет ему), — вы собираетесь
пожениться?
И тут Дазай снова давится.
— Чего?
— Это то, что вы должны сделать, верно? — Ацуши моргает. — А потом вы

можете усыновить меня, и мы будем жить все вместе... и мы можем завести
щенка!
— Ацуши...
— И делать крепости из подушек каждую ночь!
— Но—
— Это идеальный образ жизни! — Ацуши вскидывает руки, — С какой частью

ты не согласен?
— Если это из-за того, что ты хочешь остаться со мной... — Дазай вздыхает.
— Мы уже говорили об этом, и ты знаешь, что это решаю не я. Всё зависит от
папы.
Ацуши опускает голову, его губы дрожат.
— ...Я ничего не могу поделать с тем, что он не хочет видеть меня рядом.
У Дазая сжимается сердце.
— Ацуши, это не так—
— Эй, — окликает Чуя, возвращаясь с тремя фруктовыми морожеными в

руках, — Ты сказал, что хочешь с вишней, да?
Дазай молча переживает, что Ацуши не сможет держать рот на замке, что
тот всё разболтает, но мальчик просто кивает, протягивая руку, чтобы взять его.
— Спасибо, Чуя-нии!
423/805
Оба парня замирают, подняв брови.
Чуя-нии?
Он протягивает Дазаю его фруктовый лёд, и пока они едят, Дазай ловит себя
на том, что задаётся вопросом: если заметил Ацуши... кто ещё заметил? И станет
ли это проблемой?
Но это не единственное.
Его взгляд всё время возвращается к Чуе, наблюдая за тем, как тот смеётся и
шутит с Ацуши, сидя на траве рядом с ним. Он не знает, что испортило
настроение мальчика, но уже инстинктивно пытается поднять ему настроение,
не задавая лишних вопросов.
И Дазай начинает кое-что понимать.
В течение последних нескольких месяцев, медленно, настолько постепенно,

что сначала он почти не замечал этого, Дазай развивал подробную маленькую
мечту. Крошечную фантазию в своей голове.
Чуя, на несколько лет старше, одетый в одну из рубашек Дазая, сидит утром
за кухонным столом с чашкой кофе в руке.
Будущее, которое он хочет, и в чём очень боится признаться.
Но он никогда не осознавал — всё это время Дазай представлял себе Чую с

кольцом на руке. Он не совсем уверен, когда это началось, но...
Очевидно, это никогда не будет приведено в жизнь. Даже если вы уберёте

все препятствия, которые сейчас стоят перед ними — Дазай любит его
достаточно сильно, чтобы желать для него большего.
Чуя заслуживает лучшего, чем кого-то, кто не знает, что они, бляха, делают.
Он заслуживает поцелуев под дождём. Песни о любви. Кого-то, кто будет
догонять его в аэропорту вместо того, чтобы позволить ему уйти. Дазай может
обладать всеми богатствами, находчивостью и возможностями мира, но он не
может дать Чуе ничего из этого. Даже если бы он знал, как это сделать, он бы
всё испортил. Когда он заботится о ком-то...
Его взгляд переводится вниз, к Ацуши, вспоминая, каким печальным и

разочарованным он выглядел до появления Чуи.
...он всегда всё портит. Каждый раз, как бы он ни старался, как бы сильно ни
хотел быть другим, он подводит людей.
И только потому, что он пока не подвёл Чую, он знает, что это произойдёт в
будущем.
Но сейчас, сидя с Чуей на солнце, Дазай думает о золотых кольцах.
Третье утро их маленького отдыха они проводят в Лондонском Тауэре. Чуя

бывал там раньше, но Ацуши не видел достопримечательностей, и он
424/805
взволнованно охает и ахает над королевскими регалиями, дёргая Дазая за руку,
когда они проходят мимо.
— Здесь живёт королева?
— Нет, — Дазай мотает головой, увлекая брата за собой, чтобы тот не

задерживал очередь, — она живёт в Букингемском дворце.
— Тогда почему её вещи здесь?
— Ну, они должны охранять их на случай, если кто-то захочет их украсть, —

объясняет Чуя, улыбаясь, когда маленький мальчик прислоняется к перилам
перед витриной, чтобы посмотреть поближе.
— Кому понадобится красть королевские регалии?! — Чуя открывает рот,

чтобы объяснить, что они очень ценные, но Дазай обрывает его словами:
— О, я уверен, что какой-нибудь красавчик-вор драгоценностей мог бы

придумать некий хитроумный план, чтобы украсть их для того, чтобы вернуть
своего бывшего*...
Чуя одаривает его взглядом, подталкивая вперёд.
— Почему ты такой странный?
— У меня богатое воображение! — Дазай пожимает плечами.
— Тогда почему бы тебе не написать об этом книгу, вместо того чтобы

говорить о краже бесценных вещей на глазах у вооруженных охранников, а?
— Ладно, ладно, — ноет Дазай, — но мне кажется, это звучит довольно

романтично.
Чуя обдумывает это и признаёт:
— Вроде того, но я уверен, что позвонить и сказать человеку, что ты по нему

соскучился, сработало бы просто отлично.
— Но это не так интересно.
Когда они уходят, Ацуши без умолку болтает о грабежах, которые звучат как
что-то из "Розовой пантеры", пока он не замечает фасад ресторана,
заполненный шикарными витринами кондитерской, и его глаза расширяются.
— Мы можем пойти пообедать туда?
Чуя моргает, глядя вниз на свою толстовку "Dead Kennedys" и леггинсы,

затем на кожаную куртку Дазая, рваные джинсы и бейсболку "ешь богачей" (он
надевает её только тогда, когда хочет заставить Чую немного покраснеть при
намёке), а затем снова на то, что, очевидно, является очень модным рестораном.
Но затем Дазай бросает на него взгляд, и Чуя вспоминает, что ел в кое-каком

ещё более модном месте, чем это, в футболке Сейлор Мун и тапках с
покемонами...
425/805
И они улыбаются друг другу, всего на секунду.
— А почему бы и нет?
Их официант бросает на них странные взгляды, особенно когда видит на

Ацуши футболку "Yu-Gi-Oh" и кроссовки с подсветкой, но ребёнок проводит
лучшее время в своей жизни, заказывая самые дорогие блюда в меню, в то время
как он и Чуя драматично поднимают мизинцы, когда пьют чай, смеясь как
идиоты.
И Дазай поймал себя на том, что наблюдает за ними, и он знает, что когда
видит, как Чуя смеётся вместе с его братом, он, наверное, больше улыбается
глазами и всего чуть-чуть своими губами.
И позже в тот же день, проведя вторую половину дня в аквариуме, они

обнаруживают, что идут обратно к отелю. Ацуши настаивает на том, чтобы ехать
на спине Чуи, несмотря на то, что он мог бы лучше видеть корабли, проходящие
по реке, сидя на Дазае... Но даже если Чуя и устал, он никогда не жалуется.
Но есть что-то такое в этом виде, то, как они практически кажутся...
Ну, Дазай на самом деле не знает, каково это, но он подозревает, что это
может быть похоже на нормальную семью. Вот на какой мысли он ловит себя
снова и снова на этой неделе. Что может быть, хотя это было немного
идеалистично и наивно, видение Ацуши о том, что они трое живут вместе,
кажется... немного правдоподобным.
К сожалению, школьные каникулы Ацуши не совсем совпадают с их, поэтому

он должен вернуться в кампус в это воскресенье, практически цепляясь за ногу
Чуи, прежде чем уйти.
— Ты ведь приедешь повидаться со мной этим летом, да? — он

многозначительно смотрит на него. — И ты сможешь показать мне свою мангу!
— Не знаю, успею ли я столько нарисовать к тому времени... — Чуя

замолкает, но когда Ацуши надувает губы, он сдаётся, протягивая руку, чтобы
взъерошить ему волосы. — Но я сделаю всё, что в моих силах.
Даже если он знает, что скорее всего проведёт лето на больничной койке, он
не может заставить себя посмотреть на ребёнка и сказать "нет".
— Хорошо! — Ацуши крепко обнимает его за талию, пока Дазай не хлопает

его по плечу.
— Готов идти?
— ... — маленький мальчик кивает, отстраняясь и беря старшего брата за

руку. — Да, пошли!
Дазай ведёт его в здание, вписывая его обратно к одной из

домоуправительниц, прежде чем оставить брата в его комнате, убедившись, что
у него есть всё необходимое, чтобы вернуться на уроки на следующее утро. Он
собирает ему рюкзак, проверив, что домашнее задание того сделано, а после
426/805
выпрямляется и готовится возвращаться на улицу.
Парень поворачивает голову, его ладонь на дверной ручке.
— Да?
Ацуши сидит на краю кровати, болтая ногами взад-вперёд.
— Чуя-нии тоже улыбается тебе, когда ты не смотришь.
Дазай делает паузу, его желудок делает приятное маленькое сальто назад, и
хочет он это признать или нет, в его груди тепло.
— Думаешь?
Ацуши очень серьёзно кивает.
— Я наблюдал! Он делает это постоянно.
Дазай сдерживает улыбку.
— Спасибо, что заботишься обо мне, мелкий.
Ацуши пожимает плечами и улыбается ему в ответ.
— Я всегда буду заботиться о тебе! Это и делают братья.
Дазай не хочет оставлять его здесь. Он хочет очень крепко его обнять и
посадить на самолёт домой с собой... но не может.
Но... с тем, как идут дела с его отцом, и если его родители на самом деле
завершат развод, Дазай почти уверен, что сможет поговорить с отцом о том,
чтобы позволить Ацуши остаться, когда тот вернётся этим летом. Это не совсем
то идиллическое видение, которое Ацуши имел в виду с подушечными
крепостями каждую ночь со своим новым любимым человеком в мире, но это
начало.
— Заселение прошло нормально? — спрашивает его Чуя, когда он выходит, и

Дазай кивает, потянувшись, чтобы взять его за руку.
Сначала Чуя немного поражён этим, но потом вспоминает, где они

находятся, что никто из их знакомых не увидит их, и что никто из британских
СМИ не узнает Дазая, или не придаст значения двум японским туристам
мужского пола, ведущих себя ласково на людях.
— Да, думаю, с ним всё будет в порядке... — Дазай вздыхает и идёт,

поглаживая большим пальцем костяшки пальцев Чуи. — Я просто ненавижу
оставлять его.
Чуя сочувственно кивает, сжимая его руку и слегка толкая Дазая в плечо.
— Он знает, что тебе не всё равно.

427/805
Дазай очень, очень надеется на это.
— Итак, — его тон смягчается, как только они возвращаются на улицу, — Что
ещё ты хочешь сделать до завтра?
Их полёт обратно на следующий день, так что технически это их

единственная свободная от Ацуши ночь, когда они не мертвы из-за смены
часовых поясов, и Чуя прикидывает.
Когда он рос в Париже, то был в Лондоне довольно много раз и видел все
туристические вещи, даже если пройтись по ним снова с Ацуши было весело. Так
что сейчас его больше интересует то, чего он не делал.
— Даже не знаю... — Чуя пожимает плечами, склонив голову набок. — Что

делают богатые люди, когда приезжают в Лондон?
— В основном ходят по магазинам, — и честно говоря, если Чуя захочет,

Дазай более чем счастлив нанести серьёзный ущерб одной из своих кредитных
карточек. — Или они берут напрокат коллекционные машины на целый день.
— Коллекционные машины?
— Единственные в своём роде модели и всё такое, — Дазай пожимает

плечами. — Это немного поздно, но я, вероятно, мог бы позвонить одному
парню...
— Если ты хочешь сесть за руль, то ладно, — Чуя пожимает плечами, — но я

не умею водить, так что на меня это было бы потрачено впустую.
Это немного удивляет. Для жителей Токио не редкость не уметь водить, но

Чуя не из Токио, и там, откуда он родом, для подростков довольно нормально
учиться водить машину. Тем более для такого человека, как Чуя, который всегда
так жаждет возможности быть независимым.
— Хочешь научиться?
Чуя колеблется, потому что сейчас, вероятно, самое подходящее время,

чтобы объяснить тот факт, что он не имеет законного права водить машину, как
очень строго объяснил ему судья, когда ему было шестнадцать.
И ему, скорее всего, всегда будет нельзя. Потому что, когда вы склонны к
приступу, который может лишить вас сознания в любой момент, автомобиль
может очень внезапно превратиться в гигантский металлический шаровой
таран, который может убить вас и всех на вашем пути.
— Нет, — он мотает головой, внезапно немного притихнув. — Не думаю, что

это хорошая идея.
Он не сразу кидается объяснять, но Дазай вроде как понимает. Учиться

водить машину в одном из самых больших городов мира, где, в отличие от
остальной планеты, движение левостороннее — не лучший случай.
428/805
— Я могу поучить тебя, когда мы вернёмся, — предлагает Дазай, и он не
знает, что заставляет его быть немного смелее, но он добавляет, — сделаем из
этого свидание.
Он не знает, почему сказал это. Может, потому, что Ацуши немного забрался
к нему в голову, или потому, что из-за его недавнего разговора с отцом он
почувствовал себя немного обнадежённым, но... Из-за выражения лица Чуи он
уже не так уверен этом.
По сути это заставляет его чувствовать себя сдающим назад, потому что Чуя
выглядит очень не в своей тарелке.
— Слушай, — начинает тот, глубоко вздохнув, — Дазай...
Это сбивает его с толку, потому что он не понимает, откуда берётся этот
настрой — не тогда, когда прежде Чуя был почти повсеместно восприимчив к
его прогрессу в продвижении подобных чувств. Он ждал слишком долго? Чуя не
верит ему, когда он говорит это? Может, он думает, что Дазай шутит?
В любом случае, он может притворяться настолько уверенным, насколько

хочет, но...
В тот или иной момент Дазай был отвергнут почти всеми любимыми людьми
в своей жизни. Его родителями. Его друзьями. Чёрт, даже у него и Оды время от
времени случаются трудные периоды, и у них есть свои собственные проблемы...
Поэтому, как только появляется возможность, что Чуя может оттолкнуть его,
Дазай мгновенно приходит в ужас.
И из-за следующих слов из уст Чуи его мозг начинает работать в ускоренном
режиме.
— Нам... нужно кое о чём поговорить.
*Практически саммари фанфика подруги Эмили:

https://archiveofourown.org/works/20377201
решение страдать сразу было принято единогласно, так что, мои дорогие
мазохисты, поехали)))))
429/805
21. Что за третьей дверью?
У Дазая есть два варианта действий. Первый: принять это как

мужчина и спокойно слушать, как единственная хорошая вещь в его жизни
говорит ему, что не хочет быть с ним, и что Дазай всё это время принимал
взаимность Чуи за должное.
Или Дазай может взять пример со своего отца и сделать то, что он делает
лучше всего.
— Знаешь что? — он ещё крепче хватает Чую за руку, потащив его к

ближайшему входу в подземку. — Я знаю, чем мы можем заняться.
Он может использовать деньги, чтобы избежать своих проблем.
И, к чести Чуи, он действительно пытается ему рассказать.
— Но Дазай, я—
— Ты же слышал о "Хэрродс"[32], верно?
Его друг внезапно решителен не слушать этого. Каждый раз, когда Чуя
пытается затронуть эту тему во время поездки, Дазай плавно меняет её,
находит какую-нибудь причину, по которой он должен остановиться и
посмотреть что-то в своём телефоне, или прямо перебивает его, и решимость
Чуи просто наконец сказать это убывает с каждым показательным случаем того,
что Дазай его затыкает. И Чуя даже не понимает, почему тот это делает, но это
сводит его с ума, потому что ему уже и так достаточно трудно пытаться сделать
это, даже когда его друг не активно саботирует его попытки просто наконец
очистить совесть.
А потом, когда они, в конце концов, добираются до места назначения, Дазай

проводит день, отвлекая Чую, заставляя его примерять самые дорогие вещи в
магазине, и не говорит ему, сколько они на самом деле стоят, пока тот уже не
надел их. И, просто на чистом примере, в один прекрасный момент, когда Чуя
смотрит на рубашку в зеркале, изучая мерцающий блеск ткани, он спрашивает:
— Из-за чего она так выглядит?
На что Дазай комментирует, потягивая бокал бесплатного шампанского:
— Бриллианты.
Не зная, что почти законно обеспечивает Чуе сердечный приступ прямо здесь
и сейчас.
— Что?! — он напрягается, будто если пошевелится, рубашка каким-то

образом пойдёт по швам по его телу, и его отправят в долговую тюрьму или что-
то такое, пока он не сможет отработать долг. — Сколько стоит эта вещь?
— Около тридцати тысяч?
430/805
— ...Йен?
— Фунтов.
— О ГОСПОДИ—
— Тебе идёт—
— Есть люди, которые живут менее чем на два доллара в ДЕНЬ, зачем кому-
то нужна РУБАШКА ЗА ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ?
— Я не говорил, что одобряю это... — Дазай пожимает плечами, испытывая

облегчение от того, что Чуя, наконец, отвлёкся от того, что пытался сказать
раньше. Так что он думает, что предотвратил катастрофу.
Но это не так.
Потому что вечер не идёт по наклонной на этом моменте, оно случится

позже.
И совсем не так, как любой из них мог бы ожидать.
Чуя, в конце концов, доходит до того, что решает, что он просто выдернет
свой браслет и сунет его в лицо Дазаю, как пылающую алую букву, чтобы
объявить, что он ужасный, лживый, низкий, физически слабый человек, который
обманывал Дазая о своём здоровье в течение многих месяцев—
Но когда он лезет в штаны, то чувствует себя глупейшим человеком на

планете, потому что... сегодня он надел леггинсы.
Где нет карманов.
У него нет с собой браслета, он остался в отеле.
Блять.
И затем падает первое домино в длинной цепи событий, потому что, когда
Чуя собирается упомянуть, что он забыл кое-что в номере и хочет вернуться,
Дазай говорит:
— Уже довольно поздно... — Чуя кивает, предполагая, что они на одной

волне, — Хочешь выпить, прежде чем мы вернёмся?
Чуя моргает, сначала не понимая.
— По пути в отель?
Дазай кивает, его рука свободно обвивает талию Чуи, когда они покидают
универмаг.
— Мы сделали почти всё, но ты хотел знать, чем занимаются богатые люди в

Лондоне. Хочешь посмотреть, где они пьют?
Чуя делает паузу. Размышляя логически, он знает, что первое, что ему нужно
431/805
сделать, это вернуться в номер отеля и взять браслет. И три года назад Чуя
никогда бы его не забыл, но у него вошло в привычку не носить его.
Он также знает, что Дазай не виноват в том, что настаивает, потому что тот
не знает, и это совершенно обычное занятие для двух восемнадцатилетних
подростков. И в этом же заключается проблема.
Потому что это такая обычная вещь, а Чуя по сути только один раз был в
баре — в ту ночь, когда он встретил Дазая.
И если есть что-то, что всегда омрачало рассудок Чуи, так это отчаянное,
иррациональное желание притвориться, что он обычный.
(По иронии судьбы, он понятия не имеет, насколько параллельными будут

эти две ночи.)
— Я не знаю, одет ли я подобающе для... — начинает Чуя, прежде чем

взглянуть на свой нынешний вид: кожаные брюки, дизайнерская рубашка и не
менее дорогой пиджак, которые Дазай купил ему во время их дневной экскурсии
по магазинам.
Он одет подобающе.
И ну правда, чем может навредить один или два бокала?
После этого, когда они вернутся в отель, он сможет рассказать ему правду.
Чёрт, ему, возможно, понадобится выпить перед этим, потому что он не уверен,
захочет ли Дазай когда-нибудь снова заговорить с ним после этого, особенно
учитывая то, как странно тот вёл себя весь день.
— Хорошо, — соглашается Чуя, позволяя вести себя обратно к метро,

направляясь в центр города. Он прерывисто вздыхает, напоминая себе, что
главное — сохранять спокойствие. — Где пьют богатые люди, когда они
приезжают в Лондон?
Дазай улыбается, прислоняясь спиной к одному из поручней, и поезд с

грохотом трогается с места.
— В частных клубах. Они только для членского состава.
Чуя моргает, склонив голову набок.
— Тогда как я туда попаду?
— У моей семьи есть членство с семидесятых годов. Они позволят мне

провести тебя.
Чуя сам не знает, чего он ожидал. Когда он думает о членских клубах в

Европе, то представляет себе тесные комнаты, полные сигарного дыма и
мужчин во фраках...
Но это не то, на что похоже это место.

432/805
Оно не выглядит старым или душным — вход тёмный, элегантный, и это,
честно говоря, больше похоже на что-то из шпионского фильма, как секретное
логово злодея Бонда, а не ночной клуб.
Дазай подходит ко входу, и, к удивлению Чуи, там нет вышибалы, только

считыватель карт, и когда Дазай вытаскивает свою чёрную карточку, проводя
ею, вспыхивает зелёный свет. Дверь открывается с тихим звуковым сигналом, и
когда Чуя входит вслед за ним, то слышит низкую пульсацию музыки, идущей
изнутри, новый сингл от популярного R&B певца, который, как предполагает
Чуя, должен исходить из динамиков... До тех пор, пока он не поднимает взгляд
на сцену и понимает, что нет, там просто знаменитость на сцене поёт вживую, и
все обитатели клуба сидят вокруг, тихо разговаривая между собой, будто это
обычное дело.
— Чувствуешь себя богатым? — легко спрашивает Дазай, одной рукой всё

ещё крепко обнимая его за талию, когда они идут к бару, и поначалу Чуя не
отвечает, предполагая, что он, должно быть, выглядит как белая ворона в таком
месте, как это, но...
Когда он оглядывается вокруг, такое чувство, что никто не удивлён их

появлением, и никто не смотрит на них.
Почти как будто он сливается с толпой.
— ...Думаю, да, — подтверждает Чуя, даже не пытаясь взглянуть на меню

напитков, потому что он уверен, что просто охренеет с цен.
Честно, ему нужно расслабиться.
И вообще, сколько людей могут получить шанс на что-то подобное? Он

должен просто наслаждаться этим, пока может.
Так что это он и пытается делать, прислоняясь к Дазаю, пока тот заказывает,
слушая музыку и пытаясь игнорировать тот факт, что это кто-то, кто выиграл
Грэмми три месяца назад.
И расслабиться немного легче, когда они выпивают, и это заканчивается тем,

что они прячутся на диванах в дальнем углу помещения. В приглушённом
освещении это место кажется тихим, уединённым, и Чуя говорит себе не
зацикливаться так сильно на том, насколько Дазай физически нежен — потому
что, честно говоря, тот нарядил Чую, и они собираются вернуться в очень
хороший гостиничный номер одни. Он, вероятно, просто думает, что ему
перепадёт.
Когда Чуя знает, что это определённо не произойдёт сегодня вечером, но эй,
зачем разочаровывать его прямо сейчас?
Это не значит, что он наслаждается меньше тем, как Дазай подтягивает ноги
Чуи на свои колени на диване, потирая икры рыжего, когда откидывается
спиной назад, держа свой напиток в другой руке и слушая музыку.
И это приятно. Не совсем та пульсирующая клубная атмосфера, которую с

самого начала ожидал Чуя, когда Дазай предложил выпить, но так в некотором
433/805
роде даже лучше. Когда он впервые пошёл в бар, он был с Ширасэ и Юан и
делал вид, что поддерживает это всё, стараясь не слишком отвлекаться на
громкую музыку и толпу людей.
Это намного более расслабленно, и он с кем-то, кого он знает намного лучше,

и этот кто-то точно знает тот факт, что Чуя понятия не имеет, что делает, так
что он вообще не чувствует давления.
— Я подумал, что это может быть больше твоим местом, — комментирует

Дазай, из-за чего Чуя взглянул на него, наклонив голову.
— В смысле?
— Здесь больше ощущается атмосфера винного бара.
Чуя закатывает глаза, хотя так-то он не может быть оскорблён этим.
— Винные бары классные, — возражает он, будто был в одном из них — а он

не был, он просто знает, что ему нравится вино, и он предполагает, что бар,
посвящённый этому, был бы очень хорош. — Но я всегда представлял себе, что
подхожу какому-нибудь из этих рейв-клубов.
Дазай фыркает, приподнимая бровь.
— Рейв-клуб?
— Да, — Чуя моргает, потягивая свой напиток. — Типа... с лайтстиками? И

наркотиками? — Дазай долго смотрит на него, и лицо Чуи мрачнеет. — Что?
— Ничего, просто... — Дазай смотрит на него ещё дольше, выражение его

лица непроницаемо, прежде чем он признаёт, — Иногда ты странно милый, ты в
курсе?
Чуя слегка упирается, его кожа нагревается:
— Каким образом это было мило—?
— Расслабься, злюка, это не плохо.
Чуя в этом не так уверен. В знойной, почти обольстительной атмосфере

вокруг них, Дазай, намекающий, что он очаровательно наивный маленький
дурак, не ощущается хорошей вещью. Но он пытается сменить тему разговора.
— Как твой напиток?
Дазай хмыкает, аккуратно вертя стакан в своей руке.
— Хочешь попробовать?
Чуя кивает, протягивая руку, чтобы взять его, но на это Дазай не

соглашается. Вместо этого он делает глоток, держа стакан подальше от Чуи,
несмотря на чужое тихое возмущённое раздражение... которое быстро
улаживается, когда Дазай тянется к нему, хватает за подбородок и сводит их
губы вместе.
434/805
Скотч на вкус дорогой, и губы Дазая служат идеальной запивкой после
спиртного — той, к которой Чуя наклоняется, слегка углубляя поцелуй, обнимая
его одной рукой за шею.
А затем падает следующее домино.
Поцелуй резко обрывается, когда Дазай останавливается, взгляд того

устремляется в дальний конец комнаты, и когда Чуя облизывает его губы, с
любопытством глядя на своего друга, Дазай не смотрит на него в ответ.
Он пытается проследить за чужим взглядом, но ничего и никого не видит в

другом конце комнаты.
— ...Всё в порядке?
— Да, — быстро подтверждает Дазай. — Просто... хочешь ещё выпить? — Чуя

приподнимает бровь, не совсем понимая, почему тот вдруг отстранился от него,
но когда он опускает глаза, то видит, что его бокал почти пуст, и кивает.
— Ага, давай... — Дазай слегка сжимает ногу Чуи, прежде чем встать с
дивана и направиться к бару.
Так Чуя остаётся в своих раздумиях, откинувшись на мягкие кожаные

подушки позади него, потягивая то немногое, что осталось от его первого
напитка. Его глаза возвращаются к сцене. Он начинает чувствовать себя
немного спокойнее — будто тревога, которая копилась весь день, наконец-то
начинает отступать.
Это обоюдоострый меч: в то время как алкоголь затупляет острые края, он

также позволяет его разуму достаточно замедлиться, чтобы Чуя осознал, что
здесь он на самом деле не на своём месте.
Он снова переводит взгляд на сцену, наблюдая за певцом, прислонившимся к

микрофонной стойке, его голос плавно разносится по залу, как дым над водой. И
если бы Дазай не привёл его сюда по своей прихоти, Чуя никогда бы даже не
узнал, что такие места существуют.
И теперь, задумавшись, это так странно. То, как их миры могут быть
настолько далеки друг от друга, что они даже не соприкасаются.
Но сейчас Чуя расслабляется, растворяясь в песне, и пытается забыть о том,

что любой из присутствующих в этом помещении мог бы финансировать всё его
обучение в университете, не моргнув глазом. Но одна песня сменяется другой,
потом ещё одной... и к тому времени, когда певец заканчивает свой сет, вежливо
поблагодарив слушателей перед тем, как уйти за кулисы, Чуя понимает, что
Дазая нет больше десяти минут.
Что немного странно.
Он поворачивает голову и смотрит в сторону бара, но Дазая там не видит.
По сути, когда его глаза начинают бегать по залу, он вообще нигде не видит
Дазая.
435/805
— Что ж, приветствую, — Чуя слегка подпрыгивает, поворачивая голову, и
видит кого-то незнакомца, прислонившегося к краю дивана, и тот невероятно
высокий, даже выше Дазая, блондин, старше... и явно американец. — Взгляни на
себя, весь такой нарядный и один... — мурлычет тот, склонив голову набок, его
глаза бегают по телу Чуи так, что у рыжего начинает сводить зубы.
— Я не один, — быстро отвечает Чуя, стараясь говорить вежливо, но мужчина

явно заинтересован в определённой вещи, и Чуя ни разу не заинтересован в том,
чтобы предложить это. — Мой спутник скоро вернётся.
Он не знает, почему сказал это, потому что это не было свиданием, он в

значительной степени убедился в этом, когда у него случился срыв, вызванный
чувством вины, когда ранее Дазай выдвинул мысль о свидании. Но он также
понимает, как это звучит.
— О, я уверен, — блондин улыбается, садясь без приглашения. — Это просто

означает, что я должен убедить тебя пойти домой со мной до того, как он
вернётся.
Чуя немного поражён тем, насколько это прямолинейно, но мотает головой.
— Извиняюсь, я не свободен, и мой комплекс папочки не настолько

серьёзен... — отвечает он, вставая со своего места, решив на данный момент
пойти и найти Дазая, а не торчать здесь и ждать, пока кто-то достаточно
взрослый, чтобы быть его отцом, будет смотреть на него, как на кусок мяса.
— Ауч, — американец негромко смеётся, откидывая голову назад. — Не надо

так шипеть, котёнок, я просто подумал, что мы могли бы немного повеселиться
вместе.
Улыбка Чуи тонка, как бумага.
— Для меня это будет не очень весело.
Если бы они были где-нибудь в другом месте, он, вероятно, вылил бы остатки
льда из своего бокала на колени извращенца, но, к сожалению, он почти уверен,
что это обернётся боком семье Дазая, если он устроит сцену, поэтому просто
уходит, легко и изящно, пытаясь выяснить, где мог запропаститься Дазай.
Нет ничего невероятного в том, что тот мог столкнуться с кем-то из своих
знакомых и завязать разговор, и обычно Чуя не был бы против того, чтобы
подождать его возвращения, но теперь он определённо больше не хочет ждать
за столом.
Рядом с главным баром находится длинный пустой коридор, который ведёт в

уборные, подсобные помещения и приватные комнаты отдыха. Первое
предположение Чуи — уборная, но это одноместное помещение, и там пусто.
Он останавливается на секунду, подходит, чтобы открыть кран и плеснуть

немного воды в лицо, потому что всё ещё немного сбит с толку и испытывает
дискомфорт после этого опыта, и...
Он поднимает голову, капли воды стекают по его носу, когда он смотрит на

436/805
себя в зеркало. Он снова начинает бледнеть. И по тому, как он видит, что его
скулы стали немного острее, чем раньше...
Он похудел.
Чуя тянется пальцами в волосы, чтобы расчесать их, и он знает, что не

найдёт, но он боится найти там пару седых волос, вспоминая, как его мать
начала находить их, когда ей только исполнилось тридцать два.
Когда ей начало становиться хуже.
Он останавливается, сжимая края раковины, и его глаза слегка сужаются.
— С тобой, — бормочет он, глядя на своё отражение, — всё в порядке.
Он говорит это так твёрдо, будто может каким-то образом отговорить себя
от смерти.
Потому что Чуя вообще не думает, что операция сработает. Даже если врачи
скажут, что да. Даже если его семья будет умолять. Потому что он видел, как
его матери говорили снова и снова —
// «Теперь вы можете быть спокойны, госпожа Накахара.» //
И, чтобы быть совсем откровенным — если Чуя действительно перенесёт

операцию, и это будет продолжаться... он не знает, как к этому подготовиться.
Это последний вариант. После этого больше ничего не будет.
Только смерть.
Всегда рядом, дыша ему в затылок.
— Прекрати, — говорит он, откидываясь назад, одна рука лежит на груди на

рубашке, сжимая её в кулак, и он слегка ударяет себя, мотая головой. —
Прекрати... — он прерывисто вздыхает, отворачивается от раковины и
продолжает поиски Дазая. — Прекрати быть таким ребёнком, — заканчивает он
и идёт обратно по коридору. Единственное другое место, куда он мог бы
заглянуть, — это приватные комнаты, хотя он не может себе представить, что
Дазай будет делать в одной из них. Дальше ничего нет, кроме стальной двери,
ведущей в подсобку.
Первая комната пуста, свет выключен. Вторая тоже пустует, но на этот раз с
остатками того, что, похоже, было мальчишником: пустые бутылки из-под
спиртного, разбросанные по полу счета и затхлый запах сигарного дыма.
А затем он добирается до третьей комнаты.
Итак, всегда важно помнить: в каждой истории есть две, зачастую

совершенно разные стороны.
Так уж получилось, что сторона Чуи...

437/805
Дверь открывается, и эта комната, как выясняется, занята.
...очень максимально хреновая.
Проходит целых три секунды, прежде чем кто-то замечает его присутствие.
Достаточно долго для того, чтобы Чуя рассмотрел этот ужасный,

замедленный вид Дазая, прижимающего её к стене, их губы соприкасаются, её
руки запутались в его волосах.
Не то чтобы он издал какой-то звук, но его присутствие всё равно

ощущалось, и когда Дазай перевёл взгляд, он тут же отступил, сделав два
огромных шага от неё.
Чуя вообще не знает, как говорить.
Он думал, что разозлится.
Когда это был Ширасэ, он был зол.
Но это совсем другое. Он не должен злиться.
— Чуя, я могу—
Он не произносит больше ни слова, потому что Чуя поворачивается на пятках

и уходит, ничего не сказав. Не плачет. Не кричит. Он просто...
Уходит.
Следующая глава сама по себе заслуживает одно огромное предупреждение, но

поехали: упоминание селфхарма, расплывчатые описания селфхарма,
упоминание насильственных действ сексуального характера, растление детей,
абьюз, бифобия, гомофобия, оскорбления.
438/805
22. Поцелуй меня как следует
Дазай поворачивается к блондинке, стоящей рядом с ним, и та

улыбается.
— О-о, это было просто очаровательно... — она обрывается, когда Дазай

хватает её за блузку, и на мгновение она почти уверена, что он собирается
ударить её—
И на секунду ему кажется, что он так и сделает.
Но даже сейчас он не может заставить себя ударить женщину.
Вместо этого он наклоняется ближе, его глаза такие тёмные, угрожающе

злые, что она даже выглядит немного испуганной.
— Дай мне свой телефон, — она колеблется мгновение, её глаза вызывающе

сужаются, и он рычит, — Дай. Его. Сюда.
Она неохотно лезет в сумочку и достаёт его.
— Разблокируй.
— Эй—!
— Ты хочешь, чтобы я его разбил? Разблокируй. Сейчас же.
— ... — она закатывает глаза, использует свой Face ID, прежде чем провести
пальцем вверх и разблокировать экран.
— И твой iCloud.
— Да ты не се—
— Похоже, что я шучу?
— ... — она подчиняется, прежде чем передать его, и в тот момент, когда
вещь оказывается в руках Дазая, он начинает листать её галерею, удаляя
фотографии его с Чуей в баре, особенно те, где они целуются—
И тут он начинает замечать, что там есть фотографии из парка. Аквариума.

Ресторанов.
Фотографии, где они с Ацуши, и тут... в его голове просто что-то щёлкает.
— Какого хрена? — спрашивает Дазай, глядя на неё широко раскрытыми

глазами, и у неё, по крайней мере, хватает наглости выглядеть немного
смущённой, но не раскаивающейся.
— Кто-то должен научить тебя и твоего отца, что ты не можешь просто

носиться вокруг, разрушая чужие жизни.
Пальцы Дазая дрожат там, где он держит телефон, его желудок сжимается
439/805
от тошноты, и он не может понять, почему он так реагирует.
— Я не... — это шокирует его — их обоих, — когда он слышит, как слабо

звучит его голос, но когда он откашливается, тот возвращается намного твёрже,
— Я не разрушал ничью жизнь, — рявкает он, практически швыряя телефон ей
обратно, когда заканчивает. — Но я охренеть как уверен, что знаю, как это
сделать, и если ты хочешь, чтобы это произошло... — он наклоняется, его голос
понижается до рычания, из-за чего она отшатывается. — Только подойди к моей
семье. Подойди ко мне ещё раз, подойди к нему ещё раз, и я позабочусь, чтобы
ты жалела об этом каждый божий день до конца своей жалкой маленькой дыры,
которую ты называешь жизнью, поняла меня?
Её руки дрожат, когда она засовывает телефон обратно в сумочку.
— Тебе действительно... наплевать на то, через что прошла моя семья, так
ведь? То, на что она идёт, пытаясь найти—
— Через что прошла твоя семья?! — Дазай качает головой, закатывая рукав,
и когда её взгляд останавливается на бинтах, она делает паузу. — Они были у
меня, когда ты в последний раз меня видела?!
Она не отвечает, и Дазай мотает головой, потому что у него нет на неё
времени, не сейчас.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — шипит он. — Или что случилось. Если я
когда-нибудь увижу тебя снова, я предъявлю обвинение в преследовании.
Он поворачивается на пятках, направляясь к двери, потому что он уже на

пару минут отстал от Чуи и потратил достаточно времени на эту женщину.
— Что мне сказать ей..?
Дазай даже не оборачивается, захлопывая за собой дверь с такой силой, что

стена содрогается.
— Спрыгнуть с проклятого моста.
Преимущество их ситуации в том, что Чуя не может сделать что-то

опрометчивое, например, улететь без него, потому что его паспорт всё ещё в
отеле, а ключ от номера у Дазая.
Всё, что он должен сделать, это догнать и объяснить, но... Дазай не знает,
сможет ли он вообще это объяснить.
| ЗА ТРИДЦАТЬ МИНУТ ДО ЭТОГО |
Дазай не думает — он вообще не может думать, не тогда, когда губы Чуи

находятся на его, когда всё, что он хочет сделать, это притянуть рыжего к себе
на колени и просто забыть, где они находятся...
Но его мысли всё время возвращаются к тому, как ранее отреагировал его
друг, когда Дазай упомянул о свидании. То, как зажато и нервно тот ведёт себя
весь вечер, и Дазай...
440/805
Когда он сказал "я не могу быть твоим парнем" три месяца назад, он сделал
это с чувством, что если бы он мог пригласить Чую на свидание, тот сказал бы
"да".
Что даже если Чуя не влюблён в него, он определённо нравится ему, и что
если Дазай когда-нибудь будет достаточно хорош, если его ситуация улучшится,
у него может быть шанс ухаживать за ним.
Но эта реакция?
Это почти как... ну... Дазай никогда не спрашивал Чую, что тот чувствует, но
теперь это звучит как...
Чуя тоже никогда не хотел быть его парнем. Это, или коммуникативные
навыки Дазая находятся в таком серьёзном упадке, что рыжий и не подумал, что
он был серьёзен, когда с самого начала предложил свидание.
И возможно... это то, о чём стоит спросить Чую, когда они одни.
Потому что после этой недели? Дазай не уверен, хочет ли он вернуться к

тому, что было раньше.
Ему нравится быть с Чуей вот так. Он чувствует себя более расслабленным,
ему уютно, он похож на самого себя больше, чем когда-либо.
И он не знает, как бы тот справился с тем, что находился бы в центре

внимания. Или как его отец справится с этим, или как Дазаю удастся спрятать
Чую от своей матери, но...
Он обнаружил, что наслаждается только той частью своей жизни, которую

он делит с Чуей. Университет. Его друзья. Ацуши. И Дазай поймал себя на мысли,
что чем больше своей жизни он будет делить с рыжим, тем счастливее он будет.
В такие моменты, как этот, когда губы Чуи преследуют его собственные,
будто от этого зависит его дыхание — Дазай думает, что так и будет.
А теперь он просто пытается понять, как можно признаться тому, с кем

спишь целый год?
По крайней мере, он об этом думал. До тех пор, пока краем глаза не

замечает слабую вспышку.
Это необычно в таком месте, как это. Даже если там выступает
знаменитость, обычно существует понимание, что вы не используете вспышку в
таких местах, особенно когда можете просто поймать любую звезду, которая вас
интересует, после окончания их выступления.
Итак, кто сделал фотографию?
Дазай отстраняется, поворачивает голову, следуя за источником вспышки, и

когда он делает это, то находит лицо в дальнем углу комнаты, и это...
Дазай не готов к чувству, что земля уходит у него из-под ног.

441/805
// «Мы же веселимся, да?» //
В её улыбке, когда она ловит его взгляд, есть что-то враждебное, будто она
знает, что её поймали, и она быстро поворачивается, выходя через заднюю
дверь в коридор.
Дазай не осознаёт, насколько он окоченел, пока руки Чуи не скользят вверх

по его груди, успокаивающе поглаживая плечи.
— Эй, — рыжий наклоняется, пытаясь поймать взгляд Дазая, чтобы понять,

что может быть не так, — всё в порядке?
Есть кое-что, что Фукузава однажды сказал на терапии. Что-то, что будет
иметь гораздо больше смысла для Дазая после этого.
Дети из неблагополучных семей учатся языку минимизации своих проблем с

раннего возраста.
Любой дополнительный стресс — это может быть тем, что подтолкнёт их

семью к остальной части разрыва. Поэтому они никому не говорят, когда что-то
не так.
Они просто пытаются исправить это, никому не сказав.
Именно это Дазай и делает сейчас, потому что он не хочет, чтобы она была
рядом с Чуей, ни сейчас, ни когда-либо.
— ...Да, — он с улыбкой поворачивает к нему голову, — Да, всё в порядке,

просто... — он делает глубокий вдох, пытаясь найти предлог, — хочешь ещё
выпить?
Чуя долго смотрит на него, и Дазай почти думает, что ему это не сойдёт с
рук, что тот собирается спросить, что случилось, но Чуя кивает.
— Да, — медленно соглашается тот, отстраняясь. — Звучит неплохо.
— Отлично, — Дазай прерывисто выдыхает, сжимая ногу Чуи, прежде чем

выйти из-за дивана, — Сейчас вернусь.
И серьёзно, это его план, потому что быть не может, чтобы у неё было здесь
членство, так что он просто должен убедиться, что она всё ещё здесь, и тогда с
этим сможет разобраться охрана.
Вот что он говорит себе, пока не добирается до коридора.
Поначалу, когда они остаются одни, Дазай не чувствует себя почти

девятнадцатилетним. Внезапно он чувствует себя намного моложе. Намного
меньше.
До тех пор, пока не замечает небольшие различия в её носе, что она всего
немного ниже... и её волосы немного слишком светлые. И в этот момент, его
ужас — и он очень озадачен, почему он должен чувствовать себя так, но вот оно
442/805
— исчезает во что-то более приемлемое.
В вину.
— ...Киёми, — он обрывается, глядя вниз, туда, где она запихивает свой

телефон в сумочку. — Что ты здесь делаешь?
Кое-что в том, что случилось с Ямадой — то, что его семья вообще не любит
поднимать, — это то, как они нашли её.
Её младшая сестра — Ямада Киёми — училась в классе Дазая, и они...
Оглядываясь назад, Дазай предположил бы, что она была первой девочкой,
которая ему нравилась.
Во всяком случае, так.
И, когда всё произошло...
| ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД |
Глаза Дазая распахиваются одновременно с дверью, проливая свет на тускло

освещённую спальню, не особо благоприятную для учёбы, но это было не...
Его невидящие глаза медленно скользят к потолку.
Это было не то, чем они занимались.
— О боже... — раздаётся шокированный, испуганный голос, и Дазай —

впервые за этот день — что-то чувствует.
Саяко отскакивает назад, оборачивается и вытирает рот.
— Что ты делаешь в моей комнате?!
— Что вы двое делаете?! — огрызается в ответ школьница, оглядываясь на

своего друга, растянувшегося поперёк кровати её сестры, и...
У Дазая, по крайней мере, есть осознание того, чтобы быть немного

смущённым, застёгивая свои штаны, и поначалу он молчит — он смотрит на
Саяко, ожидая, что она собирается делать...
И она выглядит более оскорблённой вторжением младшей сестры в её

личную жизнь, чем чем-либо ещё, так что Дазай расслабляется — совсем чуть-
чуть.
Потому что если она злится, то это значит, что они не делали ничего плохого,
верно?
— Это... — Киёми переводит взгляд с одного на другую, её глаза

наполняются слезами, и Дазай действительно чувствует вину.
Правда.
443/805
Потому что она выглядит так же, как его мама, когда та говорит о его отце.
И Дазай... он не хочет, чтобы хоть кто-нибудь так на него смотрел. Никогда.
Не то чтобы она ему не нравилась. Она нравилась. Она нравится, он просто...

так растерян, и он не мог пригласить её на свидание, потому что его отец
сказал, что он слишком мал, чтобы встречаться, так что...
— Вы оба ужасны! — она срывается, слёзы текут по её щекам, и Дазай

немедленно открывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, даже если не
уверен, что именно, потому что он не знает, как это исправить—
Но Саяко поднимает руку, и он тут же останавливается.
— Киёми-чан, позволь мне кое-что тебе объяснить, — вздыхает девушка,

мотая головой. — Мальчикам нравятся девочки, которые знают, что делают, а не
плаксивые школьницы, которые не дают.
Дазай явно чувствует себя неловко, когда Киёми переводит взгляд на него,
потому что это звучит так, будто он ожидал, что она сделает с ним что-то
подобное, а это не так.
Честно говоря, ещё час назад Дазай даже не знал, что такое оральный секс,
поэтому у него в принципе ожиданий никаких не было.
Но она так пристально смотрит на него, будто они были, и он не знает, как
объяснить, что это неправда, чтобы не рассердить Саяко, и...
Дазай правда не знает, почему, но ему становится очень не по себе, когда он

думает о том, что она разозлится. Это как необъяснимое чувство паники в
глубине его нутра, и хотя он знает, что она ничего с ним не сделает, он просто...
Очень не хочет расстраивать её.
— Я... — Киёми качает головой и поворачивается, чтобы уйти. — Я расскажу

маме и папе!
Саяко фыркает, протягивая руку, чтобы провести пальцами по волосам

Дазая, и её бровь слегка дёргается от раздражения, когда он сидит неподвижно,
не наклоняясь к её прикосновению.
— Ты думаешь, они поверят тебе, если мы оба скажем, что этого не было?
Лицо Киёми искажается, оно красное от обиды, и Дазай даже больше не

может заставить себя смотреть на неё.
— Я ненавижу вас обоих! — она резко захлопывает за собой дверь и бежит по

коридору, а Дазай уже встаёт, чтобы последовать за ней, но к его груди
прижимается ухоженная рука, толкая его обратно на матрас, и когда дверь
закрыта, а свет всё ещё приглушён, Дазай может отвернуться и притвориться,
что его сердце не колотится.
Он просто нервничает.
444/805
Она сказала, что нервничать — это нормально.
— Осаму... ты ведь ещё не закончил, так?
Когда на следующий день он признаётся своим школьным друзьям в том, что

случилось, когда те хотят узнать, почему Киёми больше не разговаривает с
ним...
Они все стонут о том, какая она красивая, как они завидуют.
И они говорят ему, что он счастливчик.
Когда Киёми находит его после школы, она даёт ему пощёчину так сильно,
что у него на минуту кружится голова, и когда она говорит ему, что он больной,
извращённый мудак...
Он просто помнит, что он счастливчик.
| НАСТОЯЩЕЕ |
— Дазай, — отвечает она ровным голосом, крепко прижимая к себе сумочку.
— Что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает он.
Она отводит взгляд в сторону и наконец отвечает:
— Могу спросить тебя о том же. Разве ты сейчас не в Тодае?
— ... — Дазай кивает, засовывая руки в карманы. — У нас весенние каникулы.

Я на отдыхе.
— С другом?
Дазай слегка напрягается, его взгляд скользит вниз к её сумочке, где, как он
знает, находится её телефон.
— Да.
— ...Знаешь, — она качает головой, и Дазай видит это так же ясно, как и
много лет назад — жгучую обиду, — это наверняка избавило бы нас всех от
многих грёбаных неприятностей.
Дазай наклоняет голову в сторону, не понимая.
— Если бы ты только мог признаться всем, что просто баловался с моей

сестрой, потому что был запутавшимся маленьким педиком, — она усмехается, и
Дазай поначалу не реагирует, его глаза скользят в сторону, наблюдая за
дверьми в основной зал, откуда любой мог войти сюда, — Ты избавил бы нас всех
от многих душевных болей.
445/805
Выражение лица Дазая спокойное, даже если внутренне он переживает
небольшой нервный срыв из-за того, что две части его жизни, которые он
никогда не хотел пересекать, находятся на грани столкновения.
— Если ты хочешь поговорить об этом, может, нам стоит сделать это в

приватной обстановке?
Киёми смотрит на него, и на одно ужасное мгновение ему кажется, что она
собирается устроить сцену в коридоре, но она кивает.
— Ладно.
Вот так они оказываются в третьей приватной комнате, дверь

захлопывается, и в тот же миг она протяжно произносит:
— Полагаю, твой отец не знает, да?
Дазай прислоняется спиной к закрытой двери, скрестив руки на груди.
— О чём?
Киёми пожимает плечами, её взгляд становится жёстче.
— Что ты гей.
Она произносит это так, словно это какое-то разрушительное откровение,

какая-то ужасная тайна, которую Дазай хранил все эти годы с единственной
целью — каким-то образом морочить ей голову.
— ...Я не гей, — отвечает Дазай, но в ответ получает закатывание глаз.
— Ну конечно же нет, — ворчит она, — Ты просто сосался с каким-то парнем

посреди бара. Очень убедительно.
— ... — Дазай тяжело вздыхает, пощипывая себя за переносицу. — Что ты

вообще здесь делаешь?
Киёми пожимает плечами.
— Наши семьи всё ещё вращаются в одних и тех же кругах. Твоя мать
рассказала моей, что ты приедешь в Лондон в этом месяце. Я подумала, что ты,
вероятно, появишься здесь в какой-то момент... — отвечает она. — Этот парень...
как его зовут?
Вместо ответа, потому что Дазай не хочет давать ей больше информации о

Чуе, чем должен, он спрашивает:
— Зачем ты хотела увидеть меня?
— ... — она в защитном жесте кладёт руку на сумочку, и подозрение Дазая —

что она сфотографировала их вместе — постепенно оправдывается. — Я хочу,
чтобы ты и твой отец прекратили это делать.
Дазай вскидывает руки, приподнимая бровь.

446/805
— Я не понимаю, о чём ты говоришь.
— Не прикидывайся дураком, — огрызается она, сжимая кулаки. — Твоя

семья только и делала, что наказывала её последние шесть лет, и это гадко.
Твой отец — взрослый человек, а ей едва исполнилось двадцать пять—
— Киёми... — Дазай обрывает её, нахмурив брови. — Я серьёзно понятия не

имею, о чём ты говоришь.
— ... — её челюсть сжимается. — В прошлом месяце он прислал письмо на её

работу. Её уволили.
— Откуда ты вообще знаешь, что это был он?
— Потому что это всегда он, — рявкает Киёми, — ни у кого больше нет чего-
то, что могло бы—
— Чего-то? — Дазай не двигается, но его глаза слегка сужаются. — Что

такого есть у моего отца на твою сестру, из-за чего её могли бы уволить? Он что-
то придумал?
Киёми прожигает его взглядом, прежде чем выплюнуть:
— Наверное, то же самое, что он всегда говорил — что ты был каким-то

бедным, невинным маленьким ребёнком, на которого охотилась Саяко.
— Я почти уверен, что он только сказал, что у нас был секс. И это правда, —
Дазай решительно возражает ей, и Киёми тяжело вздыхает от разочарования.
— Я тоже злилась на неё, но ты не можешь просто переписать прошлое и

притвориться, что всё было по-другому, будто ты уже не был хулиганом к тому
времени, когда встретил её, или что ты не был выше половины мальчиков в её
старшей школе, или что ты также не был умнее их всех. Ты не был какой-то
жертвой, — отрезала она, — Тебе нравилось это.
Дазай проглатывает неприятный осадок, пытаясь убедить себя, что не стоит

связываться с ней, но...
— Тогда кем же я был?
Киёми злостно смотрит на него, будто это так очевидно.
— Ты был её парнем, и это капец как хреново, то, как ты позволил всем
остальным говорить чушь после того, как это вышло наружу—
— Погоди, погоди, погоди... — Дазай поднимает руку. — Извини? — он ждёт,

что она отступит или признает, что преувеличила, но когда она этого не делает,
он понимает — она действительно в это верит. — Я нахрен понятия не имею, что
она тебе наговорила, но я не был её парнем.
Хотя сейчас, особенно когда он вынужден смотреть на Киёми, которая так

похожа на неё, когда они почти одного возраста, сколько той было тогда...
447/805
Он вспоминает. Он вспоминает многое.
И что это было гораздо большее, чем он хотел признать.
Например, что если ему было почти четырнадцать, тогда всё было в порядке.
Или если это было всего дважды, тогда это были две маленькие неловкие
вспышки, а не...
Ну, Дазай начинает понимать, что это было. Он не может этого сказать. Есть
какой-то странный узел гордости, ядовитой мужественности и стыда, спутанных
вокруг этого слова. Дазай не может им воспользоваться. Ещё нет.
— Мне было тринадцать лет, — наконец говорит он, уже измученный. — Я не

был достаточно взрослым, чтобы быть чьим-то парнем, и я даже не знал, какого
чёрта она просила меня делать половину времени.
Киёми не совсем идеальный человек, чтобы быть перед ним, когда он

впервые осознаёт половину этой дури. Она не очень-то сочувственная
слушательница, когда Дазай впервые признаёт, что он вообще этого не хотел.
Её губы кривятся в усмешке, и это слово, которое Дазай не может

произнести, не может о нём думать, просто слетает с её языка.
— О, прости, ты хочешь сказать, что моя сестра изнасиловала тебя, Дазай?

Она удерживала тебя и заставляла? — она мотает головой, и самое болезненное
— она выглядит возмущённой. — Я не могу поверить, что ты даже пытаешься
сказать это.
Дазай ощущает, что быстро приближается к пределу своих эмоциональных

возможностей. И он может это чувствовать — он приближается к точке, где вот-
вот перестанет быть разумным.
— Ты хочешь трахнуть тринадцатилетнего мальчика?
Что-то в этом заявлении заставляет её отшатнуться, и она открывает рот,

чтобы сказать, что, конечно, не хочет, но...
Это уничтожит цель, ради которой она здесь.
— О-о, в таком случае, — она горько улыбается, — почему бы нам не

вернуться туда, и ты сможешь рассказать всё это своему другу? Посмотреть, что
он думает?
Внезапно Дазай перестаёт чувствовать себя таким самоуверенным.
— Неужели так трудно оставить его в стороне? — раздражённо спрашивает

Дазай, его глаз дёргается. — Почему ты вообще так зациклилась на этой части?
Всё ещё сохнешь по мне?
Она не клюёт на приманку, вместо этого она копает дальше.
— Прости, но если ты несчастная, травмированная жертва, то почему ты не

хочешь поддержки от своих друзей? Особенно от тех, чей язык был у тебя по
448/805
самые гланды? — она ехидно улыбается. — Ой, или если ты не хочешь этого
делать, я буду счастлива сделать это за тебя. Полагаю, он тоже учится в Тодае?
Дазай стискивает зубы, потому что теперь он чувствует себя в тупике.
— Чего ты хочешь? — наконец спрашивает он, и она улыбается, потому что

это по сути всё, ради чего она сюда приехала.
— Я хочу, чтобы ты написал письмо ей на работу, — она пожала плечами. —

Это самое меньшее, что ты можешь сделать. Каждый раз, когда это происходит,
ей приходится возвращаться домой. Это тяжкое бремя для всей семьи, особенно
для моих родителей.
— Что именно ты хочешь, чтобы я сказал? — Дазай поднимает бровь. — Что

мне было не тринадцать, когда я переспал с ней, или что ей было не
девятнадцать? Что из этого сделает её более пригодной для работы?
— Я просто прошу тебя добавить контекст! — Киёми бросает на него злобный

взгляд.
Дазай фыркает, мотая головой.
— В мире не хватит контекста, но я могу написать им письмо, если хочешь.

Где она работает, кстати?
Когда она колеблется, внезапно это больше не кажется смешным.
— Что? Она учитель?
Тишина продолжается.
Он издаёт низкий свист.
— Вау.
— Всё совсем не так—
— Дай угадаю, — протягивает Дазай, засовывая руки в карманы. —

Учительница средних классов? — она отводит взгляд, и его улыбка становится
горькой. — Должно быть, она пользовалась популярностью.
— О, это низко—
— Не важно, какой контекст я приведу, я не смогу это исправить. Если

только ты не хочешь, чтобы я солгал, — Дазай пожимает плечами.
— ...Это за гранью возможного? — медленно спрашивает она. — Я имею в

виду... как это вообще сможет навредить тебе? Если ты сделаешь это, я забуду
обо всем и никогда больше не буду тебя беспокоить—
— Что?! — Дазай шокировано хмурится, — Нет!
— Почему?! — огрызается она, — Она не какая-то там грёбаная хищница,

Дазай! Она не делала этого ни с кем другим, у неё просто были чувства к тебе, а
449/805
тебе, очевидно, было наплевать на нас обеих—
— Ты тут не при чём, — рычит Дазай, удивлённый собственной яростью,

возникшей из ниоткуда. — Ты думаешь, ей было не наплевать на тебя, когда она
это делала? Думаешь, я не сказал ей, что влюблён в тебя? Как ты думаешь,
откуда всё это взялось?
Всё началось со слов: "Ой, ты нервничаешь? Просто скажи, что я тебе

нравлюсь, и представь, что я — это она". И вскоре это стало: "О, просто поцелуй
меня и представь, что я — это она... не смущайся, Осаму, это совершенно
нормально. Я делала это очень много раз". А затем: "О, ну, она никогда не
сделает таких вещей, но если ты хочешь...".
— Заткнись! — рявкает она, качая головой. — Я буквально только что

сказала, что была зла на неё, но я пережила это, и ты тоже должен, — она
проводит руками по лицу. — Это всё, о чём я прошу. Кроме того, не похоже,
чтобы она преследовала мальчиков в той школе—
— О, я уверен, — шипит Дазай, он очень напряжён. — Потому что одного

непроверенного письма было достаточно, чтобы её уволили? Да, это
правдоподобно.
— Потому что ты ей всё ещё нравишься! — теперь Киёми практически

кричит, — И каждый раз, когда это происходит, это снова затягивается, и она
снова начинает зацикливаться, и мы все просто хотим, чтобы у неё был шанс
преодолеть это и продолжить свою жизнь! Она была глупа, но она не
заслуживает того, чтобы провести остаток своей жизни в наказании за то, что
она сделала, когда была неуравновешенным подростком!
Дазай чувствует тошноту.
— Я нравлюсь ей? — он мотает головой. — Сомневаюсь.
— Ты правда думаешь, что у неё был шанс оставить в прошлом что-либо из

этого?! — она качает головой, — Ты знал её два года, Дазай, ты знаешь, какая
она чувствительная, как унизительно то, что сделал твой отец—
— Думаю, я слишком стар, чтобы быть в её вкусе, — Дазай решительно

обрывает её.
Удар!
Его голова слегка наклоняется в сторону, но в остальном он не очень сильно

реагирует на её пощёчину. Довольно слабо, по сравнению с чиби, честно говоря.
— Пошёл ты! — выплёвывает она, её плечи трясутся. — Не смей так о ней

говорить!
— Как?
— Как будто она грёбаная педофилка, Дазай!
— А сколько лет мне должно было быть? — ровным голосом спрашивает он,
повторяя слова, которым Фукузава учил его неделями. — Двенадцать?
450/805
Одиннадцать? Было бы иначе, если бы я был низким тринадцатилетним
ребёнком?
— Прекрати—
— Я также был умным, когда мне было десять. Было бы нормально, если бы
она отсосала мне тогда? Или ей пришлось бы повременить с этим?
— Это отвратительно—
— Я просто пытаюсь пробить линию времени, которая стала бы последней

каплей для тебя, потому что это довольно узкая, бля, брешь, чтобы перейти от
отвратительного к приемлемому, чтобы у неё были ко мне чувства, а я был её
парнем. Итак, сколько? Одиннадцать? Двенадцать? Или ей удалось выдавить это
сразу после того, как мне исполнилось тринадцать?
— Это была сложная ситуация, и ты не был обычным ребёнком, ясно?
— Почему тебе так трудно признать, что это был проёб?! — Дазай мотает
головой, — Я понимаю, что это хреново, когда твоя семья делает что-то
подобное, но... если ты действительно так обеспокоена, почему бы тебе не
попробовать поговорить с моим отцом? Ведь это он посылает письма?
— Потому что я сомневаюсь, что он сделал бы это, если бы ты не выдумал

какую-нибудь историю о травме, — огрызается Киёми, — Твоя мать рассказала
нам, что ты притворялся, будто резал себя?
Дазай чувствует себя совершенно потрясённым этим фактом.
— А потом я прихожу сюда, вижу тебя по уши в том парне, кем бы он, блять,
ни был, и вижу более вероятный сценарий, — и затем она начинает вставать
перед его лицом, поднимаясь во весь рост. — Ты сомневался в своей ориентации,
появилась моя сестра, ты поэкспериментировал, понял, что тебе не нравятся
девушки, запаниковал, и когда увидел, где можно притвориться
травмированным, вместо того чтобы признать, что ты гей? Ты воспользовался
этим, — она качает головой. — А все те девушки, с которыми ты спал в старших
классах? Боже, это гиперкомпенсация, теперь это так очевидно...
— Господи иисусе, я не гей... — ворчит он, вскидывая руки, — ты моя

ровесница, я знаю, что ты в курсе, что такое бисексуальность...
— Я никогда не видела, чтобы ты так смотрел на девушку, — она пожимает

плечами, — То есть... ты пытаешься сказать, что ты не какой-то закрытый
маленький мудак, который позволил моей сестре взять вину на себя, потому что
ты был слишком труслив, чтобы сделать каминг-аут?
— Если бы я волновался о том, чтобы сделать каминг-аут, зачем бы я

целовался с парнем посреди бара?
— О, замечательно, — она наклоняет голову набок. — Потому что, честно

451/805
говоря, в последнее время я умираю от желания заполнить свой шкаф, а эти
фотографии... — она пожимает плечами, постукивая пальцами по сумочке. —
Внук Нацумэ Сосэки целуется с парнем? Боже, я разбогатею...
Дазай делает паузу, и вы можете сказать что угодно о его наивности, но он

вообще никогда не ожидал, что она остановится настолько низко. Думал ли он,
что она может показать эти фотографии кому-то из его семьи? Да.
Но СМИ? Это намного дальше, чем он ожидал от неё.
— Ради какого хрена тебе это делать?
Она невинно смотрит на него.
— А какое это имеет значение? Ты ведь открытый, верно?
— Потому что мы с Чуей не встречаемся, и он ничего не сделал, не втягивай

его в это, — рявкает Дазай, его беспокойство снова нарастает.
— Почему? Фотографы и раньше ловили тебя с девушками, ничего страшного

не будет—
— Ты знаешь, что будет, — Дазай обрывает её.
И он может принять последствия, которые приходят с этим. Он вырос в

центре внимания. Его социальные медиа управляются чёртовой пиар-фирмой,
бога ж ради. У него бы всё было в порядке.
Но у Чуи — нет, да и семья Дазая вряд ли захочет предоставить тому какие-

то ресурсы, чтобы защитить его от этого. Только не при таких обстоятельствах.
Они не будут видеть Чую иначе, как любую из девушек, с которыми Дазай уже
попадал в газеты — одноразовые, безликие отвлечения.
И возможность Чуи жить нормальной жизнью? С этим было бы покончено,

но...
— ... — Дазай щиплет себя за переносицу. — Если ты не собираешься удалять

их, пока я не отправлю это письмо, можешь идти и звонить репортёру, я этого не
сделаю.
— Серьёзно? — огрызается она, мотая головой. — Ты так решительно

настроен продолжать представление?
Дазай не отвечает ей, он просто пристально смотрит на неё, и она вздыхает,

качая головой.
— Хорошо, — она скрещивает руки на груди. — Докажи мне это.
Дазай медленно поднимает бровь.
— Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты не просто использовал мою сестру в

качестве козла отпущения, и что позже ты чудесным образом обнаружил, что ты
452/805
на самом деле бисексуал? — она пожимает плечами. — Докажи это.
Дазай оглядывает комнату, как будто из воздуха вот-вот появится детектор

лжи.
— Как именно я должен доказать что-то подобное?
Теперь она пристально смотрит на него, и Дазай не понимает, что он здесь

упускает.
— Поцелуй меня.
Он практически отшатывается от этой идеи.
— Что?
Она пожимает плечами.
— Я симпатичная девушка. Ты якобы некая "бисексуальная шлюха" с

большим аппетитом. Это не должно быть так уж трудно для тебя. И ты уже
сказал, что тот парень просто друг, верно? Так что это не должно быть большой
проблемой.
Дазай мотает головой, пытаясь понять, о чём она думает.
— После всего этого ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя?
— Я хочу, чтобы ты доказал, что не лжёшь, — она пожимает плечами. —

Сделай это, и я удалю фотографии.
Дазай знает, что он в тупике. Даже если бы он мог вырвать телефон, не

устраивая сцены, которая привлекла бы кого-то из охраны, просто разбить его
не поможет. Только не с облачными сервисами хранения данных. Он мало что
может сделать, кроме как прижать её к полу и заставить назвать пароль. И это,
хотя и привлекательно в данный момент, вероятно, аукнется позже, чтобы
преследовать его.
Так что самый простой и быстрый выход из этой ситуации, просто... сделать
то, о чём она попросила.
Он стискивает зубы. Что это, всего лишь две секунды его жизни? Как это
навредит?
Поэтому он наклоняется вперёд, прижимая их губы друг к другу, считает про

себя до двух, а после отстраняется, и она фыркает.
— Так не пойдёт.
— Я сделал то, о чём ты попросила... — стонет Дазай, вскидывая руки.
Она не знает, насколько провокационно следующее предложение — или,

возможно, знает, потому что она, очевидно, говорила со своей сестрой об их
"отношениях" больше, чем первоначально предполагал Дазай.
453/805
— Поцелуй меня как следует, Дазай.
// «Давай же, Осаму, чего так стесняться? Поцелуй меня как следует». //
Он пойман между столькими разными эмоциями, и он просто хочет, чтобы

это закончилось, так что...
Он ничего не чувствует, когда прижимает её к стене, как делал это со

многими другими девушками так много раз. Он не думает о ней, когда
приподнимает её подбородок, и когда он целует её, их губы сливаются, а он
прижимается к ней, это не приятно. Не только эмоционально, но и физически.
Внутри него вообще ничего не шевелится, его тело не реагирует, он просто на
автопилоте делает то, что, как он знает, ей понравится. Не потому, что он хочет,
чтобы ей было хорошо, а потому, что он просто хочет покончить с этим.
Он чувствует её руки в своих волосах, осознаёт, как она прижимается к нему,

и он обдумывает, когда будет подходящее время, чтобы отстраниться. Когда
она будет убеждена, что он делает это как следует, но...
Он вряд ли до этого дойдёт. Не тогда, когда чувствует, как волосы встают

дыбом у него на затылке, будто кто-то наблюдает за ним, и когда он
поворачивает свою голову — этот кто-то наблюдает.
Он видит большие голубые глаза, расширенные от боли, и—
Нет. Нет, нет, нет, нет, нет.
Он инстинктивно отталкивает Киёми, будто это как-то улучшает ситуацию,

но это не так. И ему плохо, будто он уже проходил через всё это раньше, но...
Но на этот раз всё хуже.
Потому что у человека, в которого влюблён Дазай, того, кто значит для него
весь мир, у него...
У него такой же взгляд в глазах, как у матери Дазая, когда она узнала о, ну...
Ацуши.
Единственная вещь, которую Дазай пообещал себе никогда ни с кем не

делать — и вот он здесь.
И боже, он чувствует себя самой большой мразью, которая когда-либо

существовала, и он знает, что вина, должно быть, написана на его лице.
— Чуя, — начинает он, протягивая руку и отступая от неё, потому что боже,
он хочет объяснить, он хочет исправить это, и он в ужасе, когда видит намёк на
слёзы в чужих глазах. — Я могу объяснить... — хрипит он, но—
Но тут Чуя поворачивается на пятках, и... уходит.
454/805
Чуя, спотыкаясь, выходит на улицу, пытаясь отдышаться и прижимая руку к
груди.
Больно.
Очень, очень больно, просто пиздец.
Какого хрена?
Он всегда знал, что Дазай может быть всяким, но никогда не думал, что тот
лжив.
Так какого хрена он сказал всю эту чушь в самолёте, а потом взял и сделал
это?
В этом нет никакого смысла—
Но сейчас Чую это беспокоит меньше всего.
У него кружится голова, и он не уверен, то ли это сердечный приступ, то ли

просто разбитое сердце.
Он садится на бордюр, прижимая пальцы к пульсирующей точке на шее,

пытаясь выровнять дыхание.
Оно быстрое, но... не кажется неровным.
Чуя крепко зажмуривает глаза, прежде чем из них могут выпасть слёзы.
Он такой грёбаный ид—
— Эй, ты в порядке? — Чуя делает паузу. — Похоже, свидание прошло не

очень хорошо, а?
Это тот тип постарше, что лез к нему, откинулся назад, засунув руки в
карманы, и улыбается так, словно наткнулся на какую-то девицу в беде.
И у Чуи правда, правда нет энергии для этого, не сейчас, но...
Ему приходит в голову кое-что другое.
Он поднимает подбородок, и его сердцебиение всего чуть-чуть замедляется,

достаточно, чтобы он мог думать немного яснее.
— ... — он поворачивается к мужчине и делает расчёты. — ...Хочешь поднять

мне настроение?
Три минуты спустя Дазай выбегает на тротуар, тяжело дыша, и оглядывается

вокруг, пытаясь найти его, но... Чуи там нет.
Внутри его тоже нигде нет.
Когда Дазай звонит — тот не отвечает, звонок сразу переводится на

455/805
голосовую почту.
И его единственный вариант после этого, как бы он ни ненавидел это, —

пойти в отель. Потому что Чуя должен вернуться туда за своим паспортом, а
Дазай точно не сможет выследить его в таком городе, как Лондон, так что...
Он в тупике.
И он говорит себе, что, возможно, только возможно, Чуя просто вернулся

назад, и когда он доберётся туда, то сможет объяснить—
Но когда он приходит, номер пуст.
И в ту же минуту, как он остался один, его поражает.
Всё это. Сильно.
И он не знает, почему так нервничает, почему у него трясутся руки, почему

через несколько минут его рвёт в ванной. В конечном итоге он сгорбился над
раковиной, прополоскав рот, его плечи дрожат.
// «Поцелуй меня как следует.» //
Он прикрывает рот ладонью, чувствуя тошноту, даже если ему уже нечем —
он просто хотел бы продолжать. Пока внутри него не останется только эта
пустая дыра, и он будет существовать всего лишь по краям той.
Он больше не хочет что-либо чувствовать.
Но он помнит, к чему это привело.
Он сползает вниз, садится на пол в ванной, подтягивает колени к груди и

обхватывает их руками.
// «Что ты с собой сделал?» //
Его пальцы сжимаются вокруг голеней, ногти впиваются в них до тех пор,
пока не начинает щипать, и это успокаивает его. Это не чувство. Он ни с кем и
ни с чем не связан. Он не собирается уходить или выходить из-под контроля.
Его пальцы сжимают ещё сильнее, и он чувствует, как кожа покрывается

синяками.
Он не плачет.
Он не тянется к телефону.
Он просто сидит в этом всём.
Он утыкается лицом в колени, его губы скривились в болезненном

выражении, а глаза смотрят на кафель в ванной.
456/805
// «Она говорила, что есть сходство.» //
Он говорит себе: что бы вот это ни было — это не считается.
// «Она говорила, что вы выглядите похоже?» //
Это не то же самое, что он делал раньше.
// «Что у нас схожие пороки.» //
Царапать себя, даже если царапины разрывают кожу — это не настолько же

плохо. Это не то же самое.
Всё в порядке.
Он в порядке.
// «Что вы двое делаете?!» //
Настолько, чтобы никогда не иметь отношений. Никогда не жениться.

Никогда не заводить детей.
Весь смысл этого в том, чтобы избежать подобных чувств.
Когда он вспоминает выражение лица Чуи — всё это кажется таким

чертовски бессмысленным.
Это была его попытка. Он уже дал Чуе всё, что мог.
И этого было недостаточно.
Он не может это исправить. Он не может вернуть своего брата. Он не может

остановить смерть своего дедушки. Он не может сказать парню, в которого
влюблён, что просто хочет, чтобы тот остался.
Он даже не может подняться с пола. Это слишком тяжело.
________________________________
Чуя, тем временем, ничего не держит в себе.
— А-а потом, — он задыхается, сгорбившись над воистину огромным

мороженым и запихивая в рот очередную ложку, — о-он просто целуется с к-
какой-то девушкой, с-сразу после того, как был со мной—
Фицджеральд ожидал, что ночь пройдёт совсем не так.
Но его одурачили. Надурили. Обманули.
457/805
Потому что всю дорогу до отеля рыжий кокетничал, улыбался ему, вёл себя
настолько злопамятно и радостно, насколько мог... и как только они добрались
до его номера, парень начал заказывать обслуживание номеров и рыдать о
каком-то парне по имени Дазай, и...
Люди всегда задаются этим вопросом, когда видят мужчин среднего

возраста, спящих с моделями и знаменитостями, достаточно молодыми, чтобы
быть их детьми. "Тебе это не кажется странным?".
Нет. Не тогда, когда ты можешь свести их к объектам чисто сексуального

влечения.
Но когда те начинают вести себя как эмоциональные существа с мыслями и

чувствами, выходящими за рамки того, хотят ли они сосать твой член в эту ночь
или нет? Тогда он начинает чувствовать себя странно, и он начинает вспоминать
тот факт, что парень, которого он привёл сюда для секса, близок к возрасту его
дочери.
— Эм... — он почёсывает затылок, неловко сидя рядом с ним в гостиничном

халате, потому что он пошёл в ванную "освежиться" для ночи веселья, а затем
вернулся, чтобы увидеть, что тут проливают слёзы. — Это может быть
недоразумение?
— Ч-что за недоразумение могло привести к тому, что он засунул свой язык

ей в рот? — Чуя всхлипывает, пытаясь вытереть глаза, но слёзы текут слишком
быстро.
— Я не... — Фиц потирает виски. — Скотч может заставить человека делать

ужасные вещи?
— Он даже не был п-пьян! — Чуя съедает очередную ложку мороженого,

запивая бокалом шампанского, глотая то, пытаясь одновременно есть и
выплакивать свои чувства.
— Тогда я не... — Фиц качает головой, — Ты просто пытался получить

бесплатное обслуживание в номере?
— Я мог бы с-сделать это в нашем номере, но тогда мне пришлось бы у-

увидеться с ним, а я д-даже не х-хочу видеть е-его снова... — Чуя заикается, и
Фиц тяжело вздыхает, осторожно отодвигая от него бутылку шампанского.
— Что, значит, теперь ты его ненавидишь? — у него это плохо получается,

что особенно заметно, когда полупьяный, очень расстроенный подросток рыдает
в его постели.
— Нет! — невнятно восклицает тот, отодвигая мороженое и подтягивая ноги

к груди. — Я люблю его... — бормочет он, и Фиц предполагает, что это просто
подростковая мелодрама, вызванная алкоголем, но потом он видит выражение
чужих глаз. — Я его очень л-люблю...
О боже...
— А он это знает? Мне показалось, ты сказал, что вы двое друзья с... — одно
лишь напоминание об этом вызывает рыдания с новой силой, и Фиц сотрясает
458/805
воздух, — Послушай, мне очень жаль, что у тебя выдалась тяжёлая ночь, но я не
подписывался на—
— Ой, ты хочешь заняться сексом, да? — Чуя шмыгает носом, вытирая глаза,
и Фиц думает, что, может быть, только может быть, он сумеет сделать из этого
секс после расставания, потому что он счастлив быть плечом, на котором можно
поплакать, а рыжий ну не так уж и пьян, верно? — Я имею в виду, хорошо, но ты
правда не хочешь...
— А?
Чуя ничего не может с собой поделать, потому что теперь он смеётся.
— П-потому что я могу упасть замертво в любую минуту, и это, вероятно,

плохо для тебя закончится, верно? Какой-то мёртвый восемнадцатилетний
подросток, обнаруженный в номере американского миллиардера?
И теперь Чуя смеётся в голос, не потому что это смешно, а просто хреново,
это очень, очень хреново, и когда слёзы не делают лучше, иногда смех может
просто вытащить всё это наружу.
— Какого хрена ты...?
— У меня есть эта штука, — невнятно говорит Чуя, постукивая себя по груди,
— когда она просто может... — он пожимает плечами, вскидывая руки, —
остановиться в любую секунду. Возможно, когда я буду спать. Но я всегда боюсь
спать. Но когда я начинаю много волноваться, то сплю больше, и тогда я с
большей вероятностью умру, когда сплю, просто... — Чуя хлопает себя по ноге,
сгорбившись от смеха. — Заебись, скажи?
Фицджеральд официально объявляет, что отказывается от любых планов

перепихнуться, потому что Чуя прав — даже в этом состоянии, — произойди что-
то подобное, и это было бы катастрофой.
— Твой друг знает?
— Нет, — Чуя мотает головой, — Я... я не сказал ему, потому что думал, что
он... — он подавился чем-то средним между смехом и рыданием, — я думал, что
он не захочет меня, если узнает. Но, кажется... это была глупая вещь, о которой
стоило беспокоиться, а? — смех Чуи начинает затихать, снова переходя в
истерические пьяные слёзы. — П-потому что о-он не знает, и всё равно захотел
кого-то другого... П-потому что я не... — Чуя сворачивается, и следующий всхлип,
который вырывается из него, может быть пьяным и неприятным, но это
выворачивает наизнанку, и даже если он раздражён, озадачен и чувствует
дискомфорт...
Фиц сочувствует ему.
— ...Я недостаточно хорош.
— Боже, малыш... — он вздыхает, протягивая руку, чтобы похлопать его по

плечу, — Я сомневаюсь, что хоть кто-то так думает.
— Т-ты просто подумал, что я г-горячая задница в баре, т-ты даже не знаешь
459/805
меня...
— И я уверен, что когда ты не пьян и не убит разбитым сердцем, ты

великолепен. Послушай... — Фиц вздыхает, — Тебе правда не всё равно на него?
Чуя кивает, слёзы текут по его щекам.
— Н-настолько, что я... даже иногда не знаю, что с этим д-делать.
— Тогда я уверен, что он считает тебя особенным.
Чуя мотает головой, хватая одну из салфеток, которые принесли во время

обслуживания номера, чтобы вытереть лицо.
— О-откуда ты это знаешь?
— Это ведь у него была членская карта, верно? — Чуя неуверенно кивает, и
Фицджеральд вздыхает. — Люди, которые растут так, как мы... не получают
много искренней привязанности, — он пожимает плечами. — А ты кажешься
довольно приземлённым.
Как минимум, он хорош в том, чтобы динамить, потому что ему удалось
потратить одиннадцать тысяч долларов на обслуживание номеров, не делая
ничего сексуального, что, по мнению Фица, могло бы быть рекордом.
— Т-тогда п-почему он сделал это?
Фиц пожимает плечами, мотая головой.
— Этого я не могу тебе сказать. Но если тебе настолько не всё равно на него,
чтобы так сильно из-за него плакать, не думаешь ли ты, что должен дать ему
шанс? Или, по крайней мере, — он протягивает руку, убирая с чужого лица
рыжую чёлку, чтобы та не промокла от слёз, — ты не должен быть в таком
месте, как это, с таким типом, как я.
Чуя шмыгает носом, кивая, его глаза опухшие и покрасневшие, когда он

поднимает взгляд, протягивая руку, чтобы вытереть свои щёки.
— Ч-что мне д-делать?
— ... — боже, он сейчас так сильно напоминает Фицу его дочь, и он чувствует,
что ему понадобится много поездок на терапию, чтобы справиться с этим,
потому что, может, вдовец он или нет, но он не должен делать такие прогулки с
самого начала.
Он, вероятно — определённо, — становится слишком стар для этого.
— Мы тебя протрезвим, — начинает Фиц, хватая телефон со стола, — а потом

отвезём в твой номер в отеле.
Чуя мотает головой, вытирая глаза.
— Я н-не думаю, что с-смогу справиться...
460/805
— Нет, ты сможешь, — успокаивает его Фиц, заказывая ещё еды в номер —
на этот раз настоящей еды, кофе и большое количество воды. — Поверь мне, ты
не сможешь решить свои проблемы, убегая от них, хорошо? А теперь давай-ка...
Требуется около двух часов, чтобы превратить Чую из рыдающего,

бессвязного маленького пьяницы в усталого, сытого, слегка с похмелья, очень
смущённого подростка.
— Спасибо за то, что так заморочился с этим...
Фиц пожимает плечами, отмахиваясь.
— Я считаю, что это какая-то давно просроченная карма, не беспокойся об

этом.
Чуя кивает, переводя взгляд на часы.
Сейчас чуть больше трёх часов ночи, значит, прошло около четырёх часов с
тех пор, как он покинул клуб, и он считает, что Дазай уже должен вернуться в
номер, если только тот не ушёл куда-то с ней.
— Пошли, — Фиц выпрямляется, протягивая руку, чтобы взять своё пальто, —

давай вернём тебя обратно, машина ждёт снаружи.
— Я могу просто сесть на метро—
— Что? Нет, не смеши меня, — Фиц мотает головой, — Ты же почти труп на

ногах.
Чуя кивает, слегка онемев, и заставляет себя встать, даже если он устал и у
него развивается небольшая мигрень, потому что Фиц прав.
От того, что ты убегаешь от своих проблем, они не исчезают. Это разрешает

им накапливаться.
Он слышит это. И он пытается это усвоить.
— Хорошо.
К счастью, их отель находится не так уж далеко от того места, где

остановился Фиц, — всего в десяти кварталах. И когда Чуя собирается выйти из
лимузина, американец останавливает его, положив руку на плечо.
— Эй, вот... — тот достаёт из кармана визитную карточку. — ...Я правда мало
чем могу помочь с проблемами мальчиков, но... — он кладёт её в руку Чуи. —
Если ты окажешься в затруднительном положении, позвони мне.
Чуя смотрит на неё, потом снова на мужчину.
— Слушай, ты был очень добр, но я правда никогда обычно не—
— Это не для секса, — качает головой Фицджеральд, откидываясь на спинку

сиденья. — Просто... если тебе понадобится рука помощи.
461/805
Чуя кивает, пряча карточку в карман.
— Да, я... — он протягивает руку вперёд, пожимая чужую. — Спасибо.
— Не стоит об этом, парень. А теперь иди.
Чуя кивает, улыбаясь ему на прощание, когда выходит из машины, идя в

вестибюль. Он боится возвращаться туда. Может, не по тем причинам, по
которым действительно должен, но он понятия не имеет...
Серьёзно, в тот момент он беспокоился только о том, будет ли там Дазай или
нет, или будет ли тот один—
Но когда он открывает дверь, Дазай прямо там, сидит на краю кровати. Он

поднимает глаза на звук входящего Чуи, и рыжего сразу же поражает тот факт,
что...
Тот выглядит ужасно.
Он бледен, бледнее, чем Чуя когда-либо его видел. У него тёмные круги под
глазами, волосы мокрые — скорее всего, после душа, потому что сейчас на нём
только боксеры и футболка. Знакомое зрелище, если не считать...
Взгляд Чуи опускается, и вместо всего остального, что он должен был

спросить, вместо речи, которую он репетировал в своей голове в лифте, он
выпаливает:
— Что случилось с твоими ногами?
Дазай опускает подбородок, глядя на свежие бинты, и вздыхает. Может, сам

Чуя не очень хороший лжец, но ему это всегда давалось легко.
— Я споткнулся о бордюр, выходя из бара, — он пожимает плечами. — Просто

немного ободрался.
Чуя делает шаг вперёд, потому что даже если он сердится на него, даже
если он обижен, зол и запутан — он чувствует, что что-то не так.
— Ты уверен, что тебе не нужно поехать в—?
— Я в порядке, Чуя.
Последовала долгая пауза, и Чуя ждал, что Дазай добавит что-нибудь ещё,
но тот этого не сделал. Поэтому, он пытается сделать то, что пообещал —
поговорить с ним.
— Девушка из бара... — Дазай отводит от него взгляд, и тот выглядит таким

сгорающим со стыда, что Чуе трудно представить, что это совсем не то, о чём он
изначально думал. — Кто она?
— ...Ямада Киёми, — тихо отвечает Дазай, понимая, что для любого другого,
кто его знает, это мгновенным было бы красным флагом, но...
Он был очень осторожен, чтобы держать Чую в стороне от всего, что

462/805
касалось его жизни до того, как он поступил в университет. Не потому, что он
ему не доверяет, и не потому, что он стыдится его, а...
Потому что Дазай глубоко, глубоко стыдится самого себя. Почти всё время.
— Я ходил с ней в школу до Тодая.
Это похоже на удар. Что она была не просто кем-то, с кем Дазай столкнулся
случайно, а что она была кем-то, кого он знал. Даже если это имеет больше
смысла, это определённо не то, что хотел услышать Чуя.
Он делает глубокий вдох, и наконец заставляет себя просто спросить.
— Дазай, что случилось?
Если есть что-то в его друге, что всегда было неизменным, так это то, что
Дазай всегда был способен смотреть ему в глаза и быть честным, даже когда
это было нелегко. Даже когда это действительно больно слышать.
Но прямо сейчас?
Дазай даже не может заставить себя взглянуть на него.
— Я не хотел целовать её.
Чуя не может себе этого представить. Не тогда, когда Дазай практически

прижимал её к стене. Это кажется немного трудным вообразить.
Но он старается выслушать.
— Тогда зачем ты это сделал?
Дазай собирается с духом, зная, что всё это не пройдёт гладко.
— ...У неё были фотографии. Нас.
Чуя изо всех сил пытается осмыслить это. С одной стороны, он понимает,
почему это было бы проблемой. Он правда понимает. Прежде Дазай был
довольно прямолинеен, и Чуя не может сердиться на него, не тогда, когда Дазай
сказал с самого начала —
// «Ты не заслуживаешь быть чьим-то секретом.» //
— Если бы она их продала, я бы с этим справился, но... — Дазай с трудом

сглатывает. — Мне не хотелось думать о том, что случилось бы с тобой.
Чуя немного удивлённо моргает, потому что раньше это никогда не

приходило ему в голову.
— А что бы со мной случилось?
— Чуя... — Дазай мотает головой. — За тобой всё время будут следить

репортёры. Вся твоя семья может оказаться в новостях. Это... — он качает
463/805
головой. — Это не ерунда.
И это Чуя может стерпеть. Вроде как. Он не знает, как к этому отнеслись бы
его отец или сестра, но... и тут ему приходит в голову кое-что другое.
Истории болезни конфиденциальны, разумеется, но... могут ли они откопать

что-то подобное?
Но... это даже не самый важный вопрос, который сейчас занимает голову
Чуи.
— И она собиралась удалить их, только если ты поцелуешь её?
Дазай морщится, потому что знает, как это звучит.
— Я знаю, это... странно, но именно это и произошло.
Чуя смотрит на него, как Дазай опускает голову, как он не хочет смотреть на
него, как его плечи сгорблены, и он просто... не понимает этого.
— Но ты не хотел этого делать?
Дазай решительно мотает головой, крепко сцепив руки перед собой, и Чуя в
какой-то степени верит ему.
— Нет, я правда не хотел.
Но есть один барьер между Чуей, полностью принимающим его историю, и

чувством того ужасного, грызущего веса, который давит на него прямо сейчас.
И когда он говорит снова, его голос такой тихий, такой печальный, что Дазаю
просто хочется забраться в мусороуборочную машину. Оно ощущалось бы лучше,
чем это.
— Тебе обязательно было целовать её так?
Он не может опустить свою голову от стыда ещё ниже, чем сейчас.
— Мне... — хрипит он, желая, чтобы было объяснение, которое он мог бы

дать, и которое не причинило бы боли, чтобы были слова, которые он был бы
готов сказать, чтобы он мог всё исправить, не заставляя чувствовать себя хуже.
— Мне бы очень хотелось объяснить это, но я...
// «Поцелуй меня как следует, Дазай.» //
Он не может это сказать. Он не готов это сказать. Он даже не думает, что

услышав это, Чуе станет лучше, и... Чёрт, захочет ли Чуя вообще снова касаться
его, если узнает?
Помимо реакции его отца, был один, единственный ответ от всех, кто знал.
Что Дазай был просто извращенцем для своего возраста. Это было
впечатляюще, то, как он смог поймать старшеклассницу в свои сети. Даже
464/805
Одасаку, который был примерно её ровесником — его реакция?
// «Оу, ничего себе, это... гм, было хорошо?» //
// «...Да, наверное?» //
// «Ну, рад за тебя.» //
Чуя крепко обхватывает себя руками и ждёт. Объяснения. Чтобы Дазай

сказал хоть что-нибудь, но... Он молчит.
— Ты можешь попробовать? — тихо умоляет Чуя, делая ещё один шаг

вперёд, пока не оказывается прямо перед ним. — Потому что я просто... я правда
не понимаю, и... после всего, что ты сказал в самолёте, — Чуя делает один
ужасающий скачок вперёд, и то, как Дазай вздрагивает, когда он поднимает эту
тему, режет, как нож, — Я просто думал—
— Я знаю, — бормочет Дазай, его голос тихий, очень тихий, потому что он
знает, что если поднимет его — тот надломится. — И мне очень... — голос
немного углубляется на этом слове, горя искренностью, — жаль, Чуя, но я не
могу.
Он не имеет в виду, что никогда не сможет. Он просто не может сейчас. Не

тогда, когда он за пределами своих возможностей.
Чуя отпрянул. Дазай протягивает руку, едва касаясь пальцев Чуи, когда тот
отступает назад, и это... это просто неудивительно.
Чуя провёл так много времени, обижаясь — в буквальном смысле — на своё

собственное сердце. За то, что оно могло в любую секунду отнять у него всё, что
угодно.
Но на самом деле он ничего не знал.
Оно никогда не причиняло ему такой боли. До сих пор.
И он даже не может злиться на Дазая. Он не может кричать на него, не

может пытаться чувствовать что-либо, кроме этой боли, потому что...
Как он может злиться, когда Дазай выглядит таким чертовски несчастным?
И когда Дазай не хочет говорить с ним, не хочет рассказать ему, что

случилось, Чуя даже не знает, как может попытаться помочь ему, кроме как
заставить того выглядеть немного менее виноватым, так что...
Он пытается отмахнуться, основываясь на том, что говорит Дазай, а этого не

так уж и много.
— Всё... — Чуя прерывисто вздыхает, — всё в порядке, правда.
Дазай поднимает подбородок, уже мотая головой:
— Ты не—
465/805
— Нет, Дазай... — Чуя тяжело сглатывает, подходит к своему чемодану и
достаёт то, что ему нужно, чтобы принять душ. — Всё нормально. Это моя вина,
честно, так что перестань корить себя из-за этого.
Дазай почти открывает рот, чтобы сказать Чуе, чтобы он не говорил такого,
но —
— Я был несправедлив, — объясняет Чуя, торопливо направляясь в ванную, —

я не должен был ничего ожидать.
Он имеет в виду, что они не были вместе, что даже если бы Дазай хотел
поцеловать её, это было бы не его делом. Что он не обязан ничего объяснять
Чуе.
Что он вообще ничего не должен Чуе.
Дазай слышит — то, что он неизбежно слышит, — это что Чуя не должен был
возлагать больших ожиданий.
Потому что, очевидно, Дазай всё испортит.
Дверь в ванную захлопывается, и голова Дазая снова опускается в его руки.
Он всегда всё портит.
И он не знает, что Чуе требуется тридцать минут, чтобы принять душ,

потому что тот хочет дать себе достаточно времени, чтобы перестать плакать.
Лёжа на краю кровати, отвернувшись, когда Чуя возвращается, Дазай не

знает, что тот так крепко держит себя, потому что ему хочется, чтобы это были
его руки.
И он знает, что это всё его вина. Что если он расскажет Чуе правду, его друг
выслушает. Что тот не будет злиться. Но он не может заставить себя произнести
эти слова вслух, не тогда, когда всё, что он слышит, это —
// «Что, ты хочешь сказать, что моя сестра изнасиловала тебя?» //
Он хочет прикоснуться к нему. Хочет прижаться лицом к шее Чуи и просто

утонуть, потому что объятия того — единственное место, где Дазай когда-либо
чувствовал себя в безопасности.
— ...Раньше, — Дазай делает глубокий вдох, пытаясь найти что-нибудь, чтобы

преодолеть пропасть между ними, потому что Чуя ощущается очень далеко, и
это так...
Так чертовски одиноко.
— Что ты хотел мне рассказать?
Чуя долго молчит, уставившись на противоположную стену.
466/805
Он сейчас не совсем в правильном состоянии, чтобы рассказать Дазаю.
Вообще. И, честно говоря, причина, по которой он чувствовал, что должен
рассказать ему, заключалась в том, что он думал, что они могли бы
продвинуться к чему-то, но сейчас...
Он не знает, о чём вообще Дазай думает. Что тот чувствует. Он не может

примирить всё, что произошло за последнюю неделю, за последние три месяца,
со всем, что произошло сегодня.
— Знаешь что? — тихо произносит Чуя, обнимая себя чуть крепче и натягивая
на себя одеяло. — Тебе правда не стоит беспокоиться об этом.
Потому что они не доверяют друг другу, видимо.
Даже в ситуациях, которые действительно требуют этого.
На другой стороне кровати пусто и холодно, и Дазаю приходится

отвернуться, чтобы не сдаться и просто обнять его, потому что он знает, что
сейчас этого не хотят.
Это тоже его вина.
Они не говорят об этом утром.
Поездка в аэропорт и следующий за ней перелёт проходят мучительно тихо.

Чуя не сердится, он просто отстранён, и на этот раз Дазай понятия не имеет, что
сказать.
Сцена с Дазаем и Саяко была чрезвычайно трудной для меня, но я посчитала
важным включить её, а не преуменьшать серьёзность абьюза и строить на этом
сюжет.
все что я чувствую это боль и ярость
467/805
23. Курс на столкновение
Как только они возвращаются в Токио, Чуя начинает стараться

вести себя обычно, и от этого становится ещё хуже, потому что Дазай видит, что
тому всё ещё больно.
— Эй, — рыжий поворачивается к нему, когда они возвращаются в комнату, и

тянется, чтобы сжать его руку. — Ты голоден?
Дазай смотрит на это, и у него в животе всё сжимается.
Пожалуйста, не прощай меня.
Я правда не заслуживаю твоего прощения.
Он тяжело сглатывает и мотает головой.
— У меня появилось задание на доске объявлений, которое мне нужно

сделать на пару по клеточной биологии, — бормочет он, — я, наверное, должен
заняться им.
Улыбка Чуи немного померкла, но она с самого начала не доходила до его

глаз.
— Хорошо, — кивает он, засовывая руки в карманы. — Я позову Юан. Хочешь,

я принесу тебе что-нибудь?
Дазай мотает головой, потому что единственное, чего он хочет, это чтобы
Чуя злился на него, потому что то, как тот справляется с этим, заставляет Дазая
чувствовать себя ещё хуже.
— Не надо.
— Ладно.
___________________________
Его следующий сеанс с Фукузавой, предсказуемо, крышесносный.
Он заканчивает рассказ, и его терапевт откидывается на спинку кресла,

медленно выдыхая, а его ручка останавливается на странице.
— Это... тяжёлый опыт.
— Да, — бормочет Дазай, не поднимая головы. На данный момент, за

последнюю неделю, ему кажется, что она стала постоянно опущенной. — Я не
знаю, что делать.
— ...Как вы думаете, Чуя поймёт, если вы ему расскажете?
Дазай медленно кивает, крепко сжав руки перед собой.
468/805
— Он не стал бы винить меня в чём-то подобном.
— Тогда почему нет?
— ...Я не хочу, чтобы это изменило то, как он видит меня, — признаётся
Дазай, зная, как глупо это звучит.
— Это изменило то, как вы видите себя?
Дазай кивает, уголки его губ плотно поджаты.
— Можно и так сказать.
— Что изменилось?
Дазай смотрит на свои руки.
— Раньше... я думал, что я собран, наверное.
Когда прекратил пить. Когда прекратил резать. Когда он обнаружил менее

очевидно деструктивные защитные механизмы. Он думал, что это означает, что
он нормальный, потому что у всех есть проблемы. Всем немного грустно. Всё
было в порядке.
Но сейчас? Он чувствует себя просто неописуемо кошмарно. И он просто... Не

хочет, чтобы Чуя знал об этом.
— ...Как вы думаете, это было бы легче, если бы Чуя знал, что вы к нему
чувствуете?
Дазай прикусывает губу так сильно, что ему кажется, будто кожа вот-вот
порвётся.
— Не знаю. Но я чертовски уверен, что теперь он мне не поверит.
Фукузава откладывает ручку.
— Вы не думали о том, чтобы пригласить его на сеанс?
Дазай пристально смотрит на него, наконец подняв взгляд.
— Что?
— Иногда это может быть проще в контролируемой среде.
Дазай тяжело сглатывает и мотает головой.
— Мне бы не хотелось говорить ему об этом так.
— Почему?
— Это не очень романтично, — он потирает шею сбоку.
— А вы обычно романтик?
469/805
— Нет, но он — да, и... — Дазай пожимает плечами. — Я просто не хочу
делать это так.
— Но вы хотите ему рассказать?
— ...На данный момент я думаю, что должен, — тихо подтверждает Дазай.
— Тогда что вас останавливает? — Фукузава откидывается назад.
Губы Дазая устало кривятся.
— Вы занимаетесь этим со мной уже несколько месяцев. Насколько хорошо,

по-вашему, я умею говорить о своих чувствах?
Губы Фукузавы складываются в лёгкую, слегка ласковую улыбку.
— Я бы сказал, что вы стали справляться лучше.
Дазай фыркает, немного не веря, и его терапевт наклоняет голову в сторону.
— Вы не думали о том, чтобы записать это?
Он делает паузу.
— Записать что?
— То, что вы хотите сказать ему.
Дазай на некоторое время задумывается над этой идеей, прежде чем

признать:
— Нет.
— Может, вам стоит попробовать, — Фукузава пожимает плечами, — Даже

если вы не используете это, оно может помочь вам организовать ваши мысли.
Дазай пишет гораздо больше в последнее время, даже если это не то, о чём
он открыто говорил или кому-то показывал. Никогда ни о чём важном. Обычно
это вымышленная небольшая история о ком-то другом с другими проблемами, и
это всегда кажется немного более терапевтическим, чем творческим. Но это
помогает.
Так почему бы ему не попробовать?
— ...Это опять домашнее задание? — тихо спрашивает он, и Фукузава

улыбается чуть больше.
— Вы можете показать мне, что придумали, на следующей неделе.
_____________________________
Настроение Чуи определённо горькое.

470/805
Он не может сосредоточиться, и это начинает сказываться на его работах, а
следовательно, и на его оценках, и его преподаватели продолжают пытаться
облегчить ему жизнь, а от этого ему становится только хуже. Не то чтобы он
пытался сказать, что это не имеет ничего общего с болезнью. Имеет. Но это не
преобладающий фактор. Более важно то, что он вообще не может прожить
больше двух часов, не впав в гневный, депрессивный припадок из-за своего
соседа по комнате, врага, превратившегося в друга, затем друга с
привилегиями, затем парня, в которого он был отчаянно влюблён, а теперь?
Теперь Чуя не знает, что они, потому что Дазай не прикасается к нему, не
разговаривает с ним, даже не смотрит на него, и это сводит Чую с ума, потому
что не он тот, кто целовался с какой-то девушкой в баре.
И ничто из этого, абсолютно ничто, не улучшается тем фактом, что сейчас он

проводит свою пятницу в больнице на консультации с каким-то потрясающим
хирургом, которого Чуя вообще не просил об операции, которую он даже не
хочет.
Это даже не обычная приёмная. Это больше похоже на этаж начальства

какой-то компании на пятьсот человек, в комплекте с изящными окнами от пола
до потолка, мраморными полами и фонтанчиком. То есть, кем бы ни был этот
доктор, тот, вероятно, слишком дорогой для государственной страховки Чуи, так
что он, скорее всего, даже не может позволить себе это, и он определённо не
может попросить своего отца, тот уже влез в долги за лечение Чуи в прошлом, и
он только-только смог избавиться от второй ипотеки на их дом.
— Накахара-сан? — секретарь поднимает глаза, — Доктор Мори ожидает вас.
Он встаёт, берёт с собой рюкзак и идёт в комнату, и это даже не смотровая

— это угловой кабинет с большими окнами от пола до потолка, плотными
коврами и тяжёлым дубовым столом, где сидит знаменитый "Мори Огай", перед
которым лежит открытая карта Чуи, и... Тот моложе, чем думал Чуя, для кого-то
столь уважаемого в этой области. Он определённо среднего возраста, но не
морщинистый и не седеющий — более того, он красив. И он выглядит знакомо, в
каком-то смысле, который Чуя не может точно определить.
Мужчина поднимается на ноги, протягивая руку над столом, чтобы

предложить рукопожатие.
— Накахара-сан, я рад наконец-то познакомиться с вами, хотя и хотел бы,

чтобы это произошло при других обстоятельствах.
— Можно просто Чуя... — бубнит рыжий, протягивая ему руку. — А на своей

работе вы когда-нибудь знакомитесь с людьми при хороших обстоятельствах?
Мори слегка удивлён такой прямотой, но улыбается, немного симпатизируя

ей.
— Полагаю, что нет. Присаживайся.
Чуя делает это, хотя и неохотно, тяжело опускаясь на кресло по другую

сторону стола Мори.
471/805
Доктор смотрит на его рюкзак и пытается завязать непринуждённый
разговор, прежде чем они погрузятся в суть.
— Сакамото упоминал, что ты учишься в университете.
Чуя кивает, подтягивая под себя одну ногу в кресле, и Мори слегка
ошеломлён тем, как непринужденно ведёт себя рыжий.
— Да, в Тодае.
Мужчина поднимает бровь.
— Это впечатляет... мой сын тоже там учится, — неудивительно, Чуя может
представить, что он, вероятно, из тех людей, которые толкают своего ребёнка
на тот же карьерный путь. — Что ты изучаешь?
Чуя не расслабляется, даже под непринуждённым тоном.
— Смешанные медиаискусства.
— Я не знаком с этим определением...
— Я художник, — Чуя пожимает плечами. — Я изучаю всё понемногу, но

предпочитаю цифровое искусство.
Мори выгибает бровь.
— Я и не подозревал, что ради этого люди поступают в университет, — тем

более не самый элитный университет в стране. Он не может себе представить,
чтобы отец мальчика был в особом восторге от этого.
— Поступают, если хотят быть лучшими, — Чуя отвечает спокойно, ничуть не

испугавшись заявления Мори.
Доктор поднимает бровь.
— И ты лучший?
Чуя вздёргивает подбородок, более чем привыкший к осуждающим

замечаниям людей, которые узнают о его специальности.
— Моя программа имеет четырёхпроцентный коэффициент зачисления, так

что я бы сказал, что да, — он пожимает плечами, — И я ценю своё время. Я не
собираюсь тратить его на то, что мне не нравится.
Особенно в ситуации Чуи — это меняет ваши приоритеты. Чуя никогда по-
настоящему не волновался о том, чтобы зарабатывать много денег: пока у него
есть достаточно, чтобы жить, и он может делать то, что делает его счастливым
— его всё устраивает.
— Это впечатляющее достижение, — уступает Мори, не желая его обидеть.

— Я бы с удовольствием посмотрел.
Чуя смотрит на него, не совсем доверяя.

472/805
— Зачем? Это не имеет никакого отношения к моей—
— Мне нравится немного узнавать своих пациентов, — не слишком много,

учитывая специфику его работы, но достаточно, чтобы они не были просто
именем на карте.
— ... — Чуя расстёгивает молнию на рюкзаке, достаёт планшет и включает

его. — Законченные работы или скетчи?
— ...Любое из твоего любимого, — Мори пожимает плечами, и Чуя кивает,

открывая нужную папку, чтобы пролистать свою галерею. Когда он находит, то
поворачивает планшет, и брови Мори взлетают, потому что...
Это хорошо. Лучше, чем хорошо. Это...
На самом деле, это довольно красиво, не говоря уже о деталях, и цвета

удивительно яркие.
— Это Йокогама?
Чуя кивает на горизонт, который составляет фон.
— Моя мама выросла там.
Мори кивает, и его взгляд скользит по всему остальному.
— Я провёл там много времени, когда был моложе, — и, честно говоря, даже
если стиль не реалистичен, город очень узнаваем. — Тигр... — он удивителен, то,
как его глаза, кажется, почти горят в темноте, синие, серебряные и оттенки
золота составляют блеск его глаз, пряди его меха, и то, как он бросает
блестящий свет на городские улицы. — Что он делает в центре города?
— Это концепт-арт, — объясняет Чуя, поигрывая одной из своих прядей. —

Это так-то оборотень.
Мори наклоняет голову.
— Оборотень?
Чуя кивает, и Мори переводит взгляд на единственную человеческую фигуру

на рисунке — тёмноволосого мужчину, стоящего спиной к экрану с руками в
карманах, одетого в длинный бежевый плащ. Его голова слегка повёрнута в
сторону, достаточно, чтобы Мори увидел намёк на улыбку, и есть что-то в этом
лице... оно такое знакомое...
Но это может быть просто потому, что тот шатен с бинтами на шее, и Мори,
вероятно, просто мерещится.
— Концепт-арт для чего?
Чуя пожимает плечами, забирая планшет обратно.
— Я пытаюсь создать свою собственную мангу, поэтому разрабатываю

473/805
некоторые концептуальные части.
— Ну, — Мори пожимает плечами, — Теперь я понимаю, что ты имел в виду,

желая быть лучшим, — он возвращается к карте Чуи. — Итак, прежде чем мы
начнём, есть ли какие-нибудь заметные изменения в твоих симптомах с тех пор,
как ты в последний раз видел доктора Сакамото?
Чуя пожимает плечами, мотая головой.
— Не очень. На прошлой неделе или около того всё было по большей части
так же, но кардиоверсия немного облегчила некоторые вещи.
— Какого рода вещи?
— Физические упражнения, организация учебной работы.
Мори кивает, просматривая информацию.
— Ты сексуально активен?
Чуя неловко переминается, потому что Сакамото никогда не утруждался

себя расспросом, пока он сам не поднял эту тему. Раньше он просто излучал
девственность.
— Довольно-таки.
— С несколькими партнёрами, или..?
— Только один, — Чуя мотает головой. — Какое это имеет отношение к тому,
буду я оперироваться или нет?
Мори поднимает бровь.
— Будешь или нет?
— Я ещё не решил, хочу ли я этого, — глаза Чуи слегка сузились.
— Ну, — Мори кладёт папку на стол. — Я бы сказал, что ты определённо не в

том состоянии, когда можешь безопасно заниматься сексом.
— Что, хотите, чтобы я дал обет безбрачия?
— Я не уверен, твой партнёр — некрофил? — ровным голосом спрашивает

Мори, приподнимая бровь. — Потому что в противном случае этому человеку
вряд ли понравится, чем это может закончиться.
— ... — Чуя злобно смотрит на него, потому что никто, особенно врач,
никогда не говорил с ним так. — Это что, способ убедить меня в необходимости
операции?
— Это способ сохранить тебе жизнь, но "да", если ты хочешь видеть это так,
— Мори пожимает плечами. — Но доктор Сакамото уже сказал мне, что ты
сопротивляешься лечению, так что, если мне нужно быть резким в твоей
ситуации, — он протягивает руку в свой стол, вытаскивая два листа бумаги, — я
474/805
не имею ничего против.
Он кладёт оба листа перед Чуей, и тот более чем знаком с изображением.
Это ЭКГ. Длинные строки из них, выстроенные в течение трёх месяцев, и,

судя по тому, что он может сказать, два этих листа идентичны.
— Я понимаю, мои анализы были не очень хорошие, — говорит Чуя. — Не то

чтобы я думаю, что—
— Это твои, — Мори постукивает пальцем по листу слева, — это другого

пациента.
Чуя хмурится.
— Это похоже на нарушение врачебной тайны—
— Она умерла три месяца назад, — резко обрывает его Мори. — Не думаю,
что она будет против.
Чуя вдруг затихает, и доктор продолжает:
— Она была слишком слаба для операции. Ей было не восемнадцать. У неё

уже было несколько сердечных приступов. Но если бы она могла? Она бы её
сделала. Она оставила двух маленьких мальчиков и мужа, — Мори качает
головой. — Она умерла в очереди на пересадку.
Чуя не может оторвать взгляд от этих двух листов, потому что они выглядят
совершенно одинаково. Он видит, что имена в углах разные, но сами линии... Чуя
видит это. Узор зубцов. Тот самый, который его кардиологи во Франции радостно
называли "Пиком смерти".
— Сколько раз вы это делали?
Мори закатывает глаза.
— Устанавливал кардиостимулятор? Я могу сделать это с завязанными

глазами.
— А ИКД?
— Не так много, — Мори пожимает плечами, — но это похожая операция.
— А сколько раз вы делали это на людях с удлинённым интервалом QT?
— ... — и вот в чём загвоздка.
Болезнь Чуи редкая, даже среди других наследственных аритмий, которые

изначально не часто встречаются. Так что экспертов немного. Нет даже
большого количества данных, чтобы доказать, помогает ли операция в
долгосрочной перспективе в ситуации кого-то вроде Чуи, потому что в
большинстве случаев она не диагностируется до тех пор, пока пациент уже не
умер.
475/805
— У меня было около двадцати пациентов с этим заболеванием, — медленно
объясняет Мори, — Двенадцать из них попали в операционную.
От "я могу сделать это с завязанными глазами" до "не так много, но в

основном одно и то же" до двенадцати.
Чуя делает глубокий вдох.
— Сколько из них пережили операцию?
— ...Шесть, — признаёт Мори, немного удивлённый тем, что Сакамото на

самом деле не шутил — Чуя грозный. Большинство пациентов сразу же
сгибаются под давлением или вскоре после этого, но по рыжему не скажешь,
что тот готов сдвинуться с места.
— Значит, даже если я обращусь к лучшему хирургу Японии — и я уверен, что

Сакамото сказал вам, что я не могу себе этого позволить, — мои шансы на успех
будут примерно 50 на 50?
— Ты также намного моложе большинства из них, и у тебя не было

серьёзного сердечного приступа на данный момент, что означает, что ты
гораздо более вероятно избежишь сильной реакции на анестезию, — указывает
Мори.
— Но мои шансы, вероятно, ещё хуже с хирургом, которого я могу позволить,

верно? Или я могу просто упасть замертво в вашем списке бесплатных операций,
— Чуя закатывает глаза. — Если хотите, можете меня туда записать.
Этот список расписан на два года вперёд, так что Чуя, вероятно, так и
сделает.
— Послушай, — Мори качает головой, — у тебя есть стопроцентный шанс

умереть, если ты её не сделаешь, почему ты не хочешь дать себе самый лучший
шанс, какой только можешь?
— Потому что я не хочу видеть, как это приближается, ясно?! — огрызается

Чуя, готовый вскочить и выбежать отсюда. — Вы хоть представляете, каково
это? Ты отмечаешь дату на определённый день и просто смотришь, как она
приближается, а потом последнее, что ты когда-либо увидишь, — это то, как
кто-то вводит тебе анестезию? — он мотает головой, его руки дрожат на
коленях. — Я не хочу этого.
— Значит, ты хочешь умереть во сне? — прямо спрашивает Мори. — Или

посреди улицы? Ты хочешь, чтобы твоя семья прошла через это?
Чуя стискивает зубы.
— Я более чем осознаю тот факт, что являюсь ходячим источником травмы
для всех, кто меня любит, — возражает он, его глаза блестят от подступивших
слёз.
И в этот момент Чуя понимает, что именно по этой причине он не мог

рассказать Дазаю. Другие его страхи тоже были реальны. Он не просто
выдумывал причины, но... Он отчаянно не хочет быть ещё одной вещью в жизни
476/805
Дазая, которая сделает того грустным. Чуя уже сделал это со своим отцом.
Своей сестрой. Своими бабушками и дедушками. Он не единственный, кому
приходится жить с разочарованием, когда лечение не помогает. Он не
единственный, кто возлагал надежды только для того, чтобы они снова рухнули.
Но знаете что? Его мать не была напугана, когда в последний раз ложилась
спать. Накануне вечером она сидела на краю его кровати, читала вместе с ним
"Похитителя молний", пока его веки не начали тяжелеть, смеялась вместе с ним
над смешными моментами, расположившись в его постели рядом с ним.
И он уже не так хорошо помнит её лицо, но он помнит её волосы. Мягкие,

тёплые, такого же цвета, как у него — они прижимались к его щеке. Он помнит
запах её мыла, мягкий и цветочный, который можно было определить только как
запах дома.
Он помнит последние слова, которые она ему сказала.
// «Ты хоть представляешь, как сильно я тебя люблю, малыш?» //
И он помнит, что сказал в ответ — что всегда говорил в ответ.
// «Больше, чем я когда-либо узнаю?» //
Её губы прижались к его лбу, тёплые и безоговорочно любящие, когда она

выключила ночник.
// «На веки вечные.» //
И знаете что? После долгого летнего дня, проведённого с семьёй, ей нужно

было лечь спать. Она поцеловала обоих своих детей на ночь. Она засыпала в
объятиях мужчины, которого любила. Чуя провёл так много лет, скучая по ней,
что никогда не задумывался о том, что на самом деле это был довольно хороший
способ уйти, даже если это было слишком рано.
Всё лучше, чем если бы последнее, что ты увидишь, был незнакомец в

больничной маске. Это лучше, чем провести последние дни в ужасе от того, что
тебя ждёт.
И если бы кто-то ещё в жизни Чуи знал — это не было бы разговором. Он бы

лёг на операцию, и этот выбор был бы у него отнят. Так, как его всегда у него
отнимали.
Никто не спрашивал его до того, как они забрали его из спорта. Никто не
спрашивал его до того, как он был вынужден остаться на домашнем обучении. У
него никогда не было выбора в том, позволено ли ему иметь детство или нет.
— ...Ладно, — голос Мори звучит смиренно, — тогда тебе нужно самому

разрешить то, что будет дальше.
477/805
Руки Чуи сжимаются на коленях.
— Я уже—
— Ты слишком молод, чтобы беспокоиться о завещании, но, учитывая, что ты

художник, тебе, вероятно, следует начать думать о том, что ты хочешь, чтобы
люди делали с твоей работой, когда тебя не станет, — Чуя вздрагивает от того,
как прямо Мори говорит о будущем. — У меня прежде были смертельно больные,
которые писали письма своим близким. Это помогает с тем, чтобы поставить
точку. Ты должен попробовать это, потому что там наверняка будет довольно
много обид из-за этого.
Это кажется слишком далёким, но Чуя молчит.
— И, если каким-то чудом ты переживёшь следующие несколько месяцев,

что крайне маловероятно, у тебя начнётся сердечная недостаточность, —
решительно объясняет Мори. — Ты начнёшь терять подвижность. Ты будешь
спать большую часть дня. Ты не сможешь самостоятельно выполнять базовые
функции. И в конце концов, когда твои органы начнут отказывать, тебя или
отправят в хоспис, или члены твоей семьи будут заботиться о тебе
круглосуточно, пока ты не умрёшь медленной, удивительно болезненной
смертью, — хладнокровно объясняет он. — А в лучшем случае, учитывая путь, по
которому ты идёшь, скорее всего, ты умрёшь во сне. Со дня на день. И когда
твой отец позвонит мне и спросит, почему я не посоветовал тебе попытаться
спасти свою собственную жизнь, я скажу ему, что сделал всё возможное, чтобы
переубедить тебя, и что ты отказался, потому что уже поставил на себе крест.
Чуя отшатывается от этой формулировки.
— Я не говорил, что я—
— Ты подписываешь себе смертный приговор, потому что хочешь умереть

комфортно, — Мори качает головой. — А что, если ты не будешь спать?
Желудок Чуи сжимается от ужаса, и он понимает, что принимал этот исход

как должное, что это не само собой разумеющееся.
— Что, если ты не спишь и испытываешь боль, и в эти последние мгновения

понимаешь, что мог бы избежать её? — сурово спрашивает Мори. — А ты знаешь,
что может начаться, когда ты делаешь кардиоверсию на постоянной основе?
Припадки.
Чуя чувствует, что давление начинает действовать на него, и всё это

начинает казаться перебором.
— Может, ты получишь повреждение мозга. Может, нет. Эй, по крайней

мере, если это случится, тебя больше не будут таскать на приём к врачу с
людьми, пытающимися спасти твою жизнь. Тогда это уже не будет иметь
значения.
Голова Чуи падает ему на руки, и он начинает дрожать.
— Я понял, ладно... просто... прекратите—
478/805
— Разве? — Мори поднимает бровь, — Потому что ты, кажется, активно
саботируешь любой шанс на будущее, потому что ты не хочешь обнадёживать
себя на то, что у тебя оно может быть, что не просто трусливо — это
несправедливо по отношению к себе.
— Я не... — Чуя протягивает руку, чтобы схватить свой рюкзак, готовый

сбежать, — Я не боюсь, ясно? Я... просто... — он чувствует себя в отчаянии, и его
сердце колотится в груди, и всё, о чём он думает, это —
Это сейчас?
Завтра?
Я буду один?
— Чушь собачья, — огрызается доктор, и Чуя встаёт, крепче прижимая к себе

рюкзак. — Ты в ужасе, даже не начинай.
— Может, потому что вы говорите мне, что у меня будет грёбаный

припадок?! И это не похоже на профессионализм—
— Если непрофессионализм спасёт чью-то жизнь? Меня устраивает, — Мори

качает головой. — Знаешь что? Я знаю, каково это, когда кто-то ставит
временную шкалу на твою жизнь. У моего отца есть четыре месяца. И если бы он
мог что-нибудь сделать, я знаю, он бы это сделал. Потому что он никогда бы не
отказался от шанса провести с нами больше времени.
Чуя останавливается, его глаза расширяются, и Мори морщится, потому что

делиться такой личной информацией о себе... Это точно непрофессионально, и
он не должен был этого делать. Но реакция Чуи оказалась совсем не такой,
какой он ожидал.
— ...Мне очень жаль.
Мори моргает, вырываясь из своих мыслей.
— Что?
Чуя больше не выглядит сердитым — несмотря на то, что Мори, надо

признать, резок, — или испуганным. Он выглядит сочувствующим.
— Очень тяжело видеть, как твой родитель так болеет, — он смотрит на свой
рюкзак, его пальцы сжимают ручку. — И я уверен, что из-за того, что я не хочу
этого делать, я кажусь настоящим ничтожеством.
— ...Это расстраивает, — признаёт Мори, — но я уже взрослый, уверяю тебя,

я могу справиться с этим—
— Я не думаю, что имеет значение, сколько вам лет, — тихо возражает Чуя, и
он просто... — Вы в порядке?
Он просто сбивает с толку Мори. Но...
Это также первый раз, когда кто-то спросил Мори, в порядке ли он. Все в
479/805
семье обращались к нему за ответами, потому что он врач. Ему пришлось
провести последние несколько месяцев, пытаясь присматривать за сыном, даже
если Дазай ему этого не позволяет, потому что он его отец. Никто никогда не
смотрел на Мори как на человека, который вот-вот потеряет своего отца.
По крайней мере, до сих пор.
— Я... — Мори прочищает горло. — Я в порядке.
— ...Вы уверены? — возражает Чуя, глядя в угол чужого стола, где видит
стопку меню с едой на вынос. И когда он думает, насколько длинный лист
ожидания Мори... — Вы не похожи на человека, который тратит много времени
на себя.
— ...Я действительно много работаю, — подтверждает Мори, даже если

обсуждать это с потенциальным пациентом не очень хорошая идея, — Это
всегда было источником конфликта между нами.
Чуя делает глубокий вдох, и он знает, что правильно сказать. Потому что он
уже прошёл через то, что чувствует Мори.
— Держу пари, он очень гордится вами, даже если и не всегда с вами

согласен.
Мори замирает, уставившись на молодого человека, будто тот какое-то

помрачение ума, потому что...
Кто говорит это тому, с кем он только что познакомился? Кому-то, кто
буквально кричал на него и называл трусом за несколько минут до этого?
— ...Я не знаю, — говорит Мори, настолько поражённый, что даже не может

больше сохранять невозмутимое выражение лица, — Я сделал... очень много
ошибок.
И в результате разрушил почти все отношения в своей жизни.
— ...Я уверен, что вы спасли достаточно жизней за эти годы, чтобы

компенсировать это, — Чуя пожимает плечами, — Ничто и никогда не сможет
изменить этого.
Мори делает паузу, удивляясь тому, как... потрясённо он себя чувствует, и

наконец ему удаётся откашляться.
— Спасибо.
Чуя смотрит вниз на свою обувь.
— Если я... Если бы ваш сын... если бы он был на моём месте, и он бы этого не
сделал, вы бы сердились на него, когда бы его не стало?
— ...Да, — честно признаёт доктор. — Я бы сердился.
Чуя кивает, потому что... Он так и думал.
480/805
— И вы... думаете, что я достаточно силён для операции?
— ...Я думаю, у тебя больше шансов, чем у кого-либо, — мягко заверяет его
Мори.
Чуя так устал.
— Я... — он прикусывает губу. — Думаю, я узнаю, к какому хирургу Сакамото

хочет меня направить.
Не то чтобы его погонят завтра. Ему всё ещё нужно поговорить со своими
преподавателями о том, как он будет учиться до конца семестра. Он должен
позвонить своей семье. Ему фактически нужно попасть в график к хирургу. Всё
это, вероятно, займёт по меньшей мере несколько недель, но...
— Просто... — Мори вздыхает, потому что знает, что это определённо

неэтично, но... Чуя, каким бы безумно упрямым он ни был, совершенно очевидно,
особенный ребёнок. — Поговори с ним, но я постараюсь сделать несколько
звонков на следующей неделе и посмотрю, что могу сделать.
Глаза Чуи слегка расширяются, пребывая в шоке от того, что незнакомец был
готов пойти вот так на всё ради него, но...
— Спасибо, доктор Мори, — бормочет он, наклоняя голову, прежде чем

повернуться и выйти из кабинета, пытаясь решить, что ему делать в первую
очередь. Сегодня пятница, так что пока он ещё не может поговорить со своими
преподавателями, но...
Есть кое-кто, кого он слишком долго держал в неведении. Кто-то, с кем он

действительно мог бы поговорить давным-давно.
И, вероятно, должен был.
Чуя выходит на тротуар, пробираясь сквозь плотный городской пешеходный

поток, и достаёт телефон, находя один из немногих контактов, которые у него
есть в списке избранных. Дважды звучит гудок, а потом —
— Чуя?
— Анэ-сан, привет... — он делает глубокий вдох. — Извини, я знаю, что уже

поздно...
— Нет, всё в порядке, — отвечает она рассеянно, — что-то случилось?
— Да, — отвечает Чуя, чувствуя себя немного неуверенно. — Много чего, и...
честно говоря, я должен был сказать кое-что ещё давно, но...
— Всё в порядке, — мягко успокаивает его сестра. — Ты рассказываешь мне

сейчас, — Чуя проглатывает большой комок в горле.
— ...Ладно.
И он начинает рассказывать.
481/805
_______________________________
Дазай прислонился спиной к дереву на лужайке кампуса, глядя на облака.
По правде говоря, он сегодня не учился, но он не может заставить себя

чувствовать вину из-за этого.
Некоторые чувства могут казаться большими, слишком неописуемыми, чтобы

поместить их на лист бумаги. Он пытается сузить постоянно меняющийся,
уклончивый калейдоскоп эмоций до существительных, прилагательных. И это...
Почти невозможно сделать.
Но Дазай чувствует, как эти слова стучат по задней стенке его зубов,
покалывают кончик языка. Это ощущается почти так, что он должен их
произнести, будто если он этого не сделает, они пустят корни и будут терзать
его, пока он не потеряет рассудок.
Они тут как тут, каждый раз, когда он смотрит на Чую. Каждый раз, когда
слышит его голос. Каждый раз, когда видит его улыбку. И сказать их — это
совсем не трудно. Всё то время, когда они вместе, Дазай изо всех сил старается
не проболтаться.
Заставить Чую поверить в них? Это намного сложнее.
Вот почему Дазай сидит здесь, готовый рвать на себе волосы, пытаясь
подобрать правильные слова, а не самые остроумные.
Пока что у него есть три, набросанные в верхней части страницы:
"Всё или Ничего".
стэню Мори Мори мужик
482/805
24. Пожалуйста, будь обо мне
Picture This — Everything Or Nothing
Прошло три недели с тех пор, как они вернулись.
Три недели с того, что Чуя не мог назвать ссорой, но последствия,

несомненно, казались похожими на неё. Дазай не целовал его. Не прикасался к
нему, не делал ничего, кроме того, что пытался завязать небольшой разговор то
тут, то там. И чем дольше это продолжается, тем больше Чуя начинает
задаваться вопросом, это... Это он сделал что-то не так? Он знает, что уже
облажался, не сказав Дазаю, что болен, но Дазай не мог знать об этом, значит...
это что-то другое?
— Чуя, да ладно, ты что, серьёзно собираешься сидеть в своей комнате и

хандрить весь день? — скулит Юан, падая на кровать Дазая.
Его соседа нет дома — его нет большую часть дня, и у Чуи не хватает духу
написать ему и спросить, где он. Уровень знаний, который рос между ними,
постепенно исчезает. До такой степени, что даже переписка с Дазаем — просто
чтобы убедиться, что тот не мёртвый где-нибудь в канаве — кажется навязчивой
и нежеланной.
— Я не хандрю, я расслабляюсь, у меня в понедельник большой проект, —

перечит Чуя, скрестив руки на груди. Часть переноса его операции на два
месяца означала то, что он должен будет сделать столько курсовой работы,
сколько сможет до этого момента, и его преподы позволят ему сделать
остальную работу в течение лета.
Конечно, это при условии, что он доживёт, а у Чуи нет никаких

предположений.
— Ну, кажется, твой проект завершён, и по-моему, это означает, что мы

должны пойти погулять сегодня вечером, — отвечает Юан, спрыгивая с кровати,
чтобы взять его за руку. — Давай, в "Aoyama Tunnel" сегодня ночь открытых
микрофонов, все идут!
— Тогда зачем я тебе понадобился? — ворчит Чуя, ещё глубже зарываясь в

подушки, но Юан странно настойчива.
— Потому что мне нужно, чтобы ты сделал то, что делает друг-помощник,
где ты притворяешься, что подкатываешь ко мне, из-за чего другим парням
становится очень лестно, когда я отказываю тебе и иду вместо этого с ними...
— Я ненавижу это делать.
— И я заставляю Гин ревновать, но она никогда не расстраивается, когда я

пристаю к девушкам, так что мне нужна твоя помощь, хорошо?
483/805
— А ты не можешь просто сказать ей, что хочешь снова быть вместе, как
нормальный человек?
— Примирительный секс всегда горячее, когда есть ревность. Так вот, ты

будешь мне другом и поможешь или будешь сидеть дома всю ночь, как большой
отстойный ребёнок?
Чуя утыкается лицом в подушку, желая сказать, что он не в настроении, но

затем Юан лукаво выдвигает:
— И я слышала, что некоторые ребята с биологического собирались пойти,

так что если ты появишься в горячем виде, и к тебе будут приставать какие-то
парни... — Юан пожимает плечами, а Чуя посылает ей предупреждающий
взгляд, — это может заставить кое-кого ревновать.
— Во-первых, Дазай не ревнует, — бубнит Чуя, — во-вторых, ему будет

наплевать, если он увидит, что какой-то пьяный парень клеится ко мне, потому
что будет совершенно очевидно, что мне это не нравится, — ворчит он, а потом
вспоминает добавить, — И мне всё равно, даже если он ревнует. С чего бы ему
ревновать?!
Юан скрестила руки на груди, недоверчиво глядя на него.
— Чуя.
— Что?!
Она закатывает глаза.
— Я видела, как вы, ребята, спотыкаясь, выходили из кладовки в начале

семестра, когда Дазай всё ещё застёгивал молнию на штанах, а ты вытирал рот.
У Чуи падает челюсть, а лицо краснеет.
— Это... это совершенно обоснованно—!
Юан поднимает руки:
— Разве я говорила, что осуждаю тебя? Кроме того, вы двое очень мило
смотритесь вместе...
— Мы... мы не... — запинается Чуя, пытаясь собраться с мыслями, и Юан

мотает головой, пристально глядя на него и кладя обе руки на его плечи.
— Посмотри на меня, тигр.
Чуя немного озадачен, потому что она выглядит очень серьёзной.
— Какого хрена ты—?
— Посмотри на меня.
...Он смотрит.
484/805
— Ты знаешь, почему есть разница между влюблённостью и вступлением в
отношения?
— ...Эм... — Чуя моргает, склонив голову набок. — Нет?
— Ты можешь влюбиться, не прилагая много усилий, но ты не можешь быть с

человеком, пока не выйдешь и не заполучишь его, — Юан дёргает его за
футболку, и внезапно Чуя, вываливаясь, поднимается с кровати. — Так ты
собираешься разобраться с этим или нет?
— Юан, всё совсем не так...
— Так ты хочешь сказать, что Чуя Накахара слабак?
Чуя моргает, его глаза слегка сужаются.
— Я не—
— Значит, ты просто позволишь парню, который тебе нравится, уйти, даже

не попытавшись?
— Кто сказал, что мне..? — Юан одаривает его взглядом, и Чуя тяжело
вздыхает.
Это не сработает. Чуя активно пытается вернуть всё в нормальное русло с

Дазаем большую часть месяца, потому что хочет объяснить, почему собирается
исчезнуть с лица земли на несколько недель, и он не знает, как это сделать,
если они почти не разговаривают.
Но Юан смотрит на него так, будто она определённо не собирается бросать

эту тему в ближайшее время, поэтому он сдаётся, заходя так далеко, что
натягивает джинсы, и когда он выходит за дверь в потрёпанной толстовке, его
подруга заводит его обратно внутрь.
— Вот уж нет! Ты не выйдешь на улицу в толстовке для депрессии!
— Это не—
— Я даже не могу сказать, есть ли у тебя бицепсы, Чуя, это толстовка для
депрессии.
Он ворчит, а она на самом деле не позволяет ему снова попытаться выйти за

дверь, пока он не надевает тёмную майку, которая ему идёт, вместе с тёмной
джинсовой курткой, заднюю часть которой он разрисовал пару лет назад,
изображая фазы Луны на лопатках. И только после того, как Юан нашла время,
чтобы заставить его причесаться, убрав половину волос с лица и высоко завязав
их, она позволяет ему выйти за дверь.
— Ты заставила меня приодеться, потому что пытаешься исправить мои

несуществующие отношения, или потому что хочешь облегчить мне задачу в
помощи тебе в подкате к парням, чтобы заставить твою бывшую ревновать?
— Знаешь, Чуя... — Юан драматично вздыхает, сцепляя их руки вместе, когда

тащит его к метро, — Я бы сказала, что, вероятно, и то, и другое.
485/805
Пока они едут в поезде, Чуя слушает её болтовню о какой-то ссоре, которую
она затеяла со своей соседкой по комнате, прислонившись головой к одному из
опорных поручней.
Он вообще не думал об этом, но последний раз, когда он был в "Aoyama

Tunnel", ну... Это была ночь посвящения в студенты.
Ночь, когда он встретил Дазая.
Прошло уже больше девяти месяцев, и странно думать о том, как сильно
изменилась жизнь Чуи за это время. Девять месяцев назад казалось, что всё
начинается с чистого листа. Будто он наконец-то получит шанс жить по своим
собственным правилам. Он собирался выяснить, как стать независимым, как
начать свою собственную жизнь, а сейчас... Чуя пережил многое за последний
год, но он не уверен, что сделал достаточно.
В конце концов, даже если он переживёт операцию, он не уверен, что его

отец, которому он сообщил эту новость на прошлой неделе, позволит ему
вернуться этой осенью. И легко сказать: "Ой, ты взрослый человек, принимай
решения самостоятельно", но... Чуя — студент-искусствовед. Он был
госпитализирован в течение большей части своих подростковых лет, и...
Прямо сейчас он вообще не в состоянии содержать себя без помощи отца, и

если Рембо решит, что ему не нравится идея того, что Чуя вернётся в
университет? Тогда Чуя не вернётся, пока не найдёт способ накопить деньги
самостоятельно. Что займёт некоторое время.
Следовательно, эти следующие две недели? Это могут быть последние дни,
которые Чуя проводит в университете. И он даже не уверен, что действительно
сделал всё, что хотел.
И большинство этих вещей, длинные, разочаровывающие цепочки "Я хочу" и

"Если бы только" в его голове — все они имеют то или иное отношение к Дазаю.
— Чуя? — он поднимает глаза и видит Юан, ожидающую его у двери, и

понимает, что они уже добрались до своего пункта назначения. — Ты идёшь?
Это относительно небольшой бар, который в основном обслуживает

студентов дешёвым алкоголем и живой музыкой. Обычно это местные группы,
или иногда у них бывают вечера караоке — Юан запретили участвовать навечно,
— и тогда есть подобные ночи с открытым микрофоном, где у каждого может
быть шанс выйти на сцену и вести себя как пьяный идиот — даже если иногда
кто-то очень хорош.
В настоящее время на сцене стоит какой-то тёмноволосый студент с юрфака,

неловко покачиваясь в такт музыке, свет от сцены бросает блики на его большие
круглые очки, в то время как он безэмоционально поёт строки из "Total Eclipse of
the Heart".
(Толпа, как вы можете представить, не сходила с ума.)
— Итак, — Чуя тяжело вздыхает, обнимая Юан за талию. — Хочешь, я громко

адресую тебе несколько подкатывающих фраз, или мне просто притвориться,
486/805
что я пытаюсь поцеловать тебя, чтобы ты могла дать мне пощёчину и пошла
склеила кого-нибудь другого?
— Ой, — Юан моргает, будто только сейчас вспомнила, что это была её
первоначальная уловка. — Ну, да, я как бы солгала.
У Чуи падает челюсть.
— Чт—?
— Иначе ты бы не пошёл со мной! — она пожимает плечами, заказывает им

два пива из бара и несёт обратно. — И ты уже несколько недель томишься в
своей комнате, а Дазай ведёт себя так, словно готов прыгнуть с моста...
— Он в порядке—
— Гин сказала, что на прошлой неделе он сорвался на препода, — парирует

она. — По-твоему, это похоже на Дазая?
Нет. Не похоже. Дазай не всегда самый уважающий, но обычно он всегда был

довольно вежлив с преподавателями, если только не немного умничал.
— И как поможет то, что ты привела меня сюда?
— Потому что я знаю кое-что, чего не знаешь ты, — напевает Юан, потягивая
свой напиток. — Итак, ты можешь либо закатить истерику, как большой
ребёнок, и убежать домой, чтобы проплакать всю ночь... — Чуя открывает рот, к
данному моменту уже начиная раздражаться из-за того, что его называют
ребёнком, — ...или ты можешь просто заткнуться и подождать несколько минут.
— Ради чего?
— Потому что ты хочешь узнать то, что знаю я, потому что тогда ты узнаешь
то, что должен был узнать ещё давно, что пока известно только мне и,
возможно, ему—
— Какого хрена ты несёшь? — огрызается Чуя, потирая виски и стараясь не

отставать от этой скороговорки.
— Я в душе не ебу, кисуль, — Юан фыркает, делая ещё один большой глоток
пива, запрыгивая на барный стул и прислоняясь спиной к стойке. — Я просто
хорошо провожу время. Такая херня случается только в кино.
— Херня вроде чего? — ворчит Чуя, он так устал быть в неведении.
— Ку-ку, — в этот момент появляется Гин, подходя, чтобы поцеловать свою

девушку в губы, вставая между её коленями перед барным стулом, и Чуя
закатывает глаза.
— Когда вы снова сошлись?
Юан обвивает руками шею Гин, поворачивая голову, чтобы дерзко

улыбнуться Чуе.
487/805
— Где-то между тем, как ты в темноте марафоном смотрел все сиквелы
"Блондинки в законе", в то же время игнорируя все мои звонки.
— Я никогда не говорил, что я—
— Ты твитил об этом в своём арт-аккаунте, Чуя, ты не самый хитрый.
Он глубоко сожалеет, что дал ей свой фэндомный акк в твиттере, потому что
он никогда не стеснялся своего старого фанарта, но обычно именно туда он
идёт, чтобы высказать большую часть своих более нелепых тирад, и... он забыл,
что она их видит.
— Ну что ж, — ворчит он, жалея, что не может утопиться в стакане, —

поздравляю, наверное.
Гин слегка улыбается, обнимая Юан за талию, позволяя своей девушке

прислониться к ней.
— Спасибо, мой младший брат объявил голодовку, пока я не верну её.
Юан мягко улыбается, качая головой.
— Бля, Рю такой очаровательный, я не могу...
— Он шпана, — тяжело вздыхает Гин, уткнувшись подбородком в плечо Юан.

— Но не важно.
— Ты просто злишься, что он милее тебя.
— Ты хочешь, чтобы я снова тебя бросила?
— Эй, я бросила тебя!
— Ну да-а-а.
Чуя ставит свой стакан на стойку бара, пытаясь не обращать внимания на их

спор, потому что да, они похожи на старую супружескую пару, это мило, но
иногда это просто чересчур. Он достаёт свой телефон, наблюдая, как загорается
экран, показывая, что у него нет никаких новых уведомлений. Когда его взгляд
скользит по помещению, он нигде не видит Дазая, хотя и замечает нескольких
его одногруппников с биологического факультета. Может, ему стоит
попробовать написать ем—?
Желудок Чуи сжимается, и он прикусывает губу.
// «Тебе обязательно было целовать её так?» //
Он убирает телефон обратно в карман.
// «Мне бы очень хотелось объяснить это, Чуя... но я не могу.» //
Неужели "Просто ты мне не нравишься" так трудно сказать? Теперь он

488/805
возмущён весом своего мобильного телефона, хочется просто поднять его и
разбить о землю, не заморачиваться... потому что он всё равно не ответит.
— Привет, кажется, я тебя тут раньше не видел, — Чуя переводит взгляд со

сцены, когда её начинают убирать, подготавливая к следующему выступлению,
и видит рыжего парня примерно его возраста, одетого в футболку с V-образным
вырезом и с пирсингом в ушах. — Меня зовут Танизаки.
Чуя некоторое время смотрит на его протянутую руку, прежде чем протянуть
свою для рукопожатия.
— Накахара Чуя.
— Это, эм... — тот смущённо улыбается ему, явно нервничая, и это звучит
почти мило, — очень красивое имя. Гм... могу я—?
Чуя не видит смысла в том, чтобы позволить ему дойти до конца этого
предложения, потому что уже знает свой собственный ответ.
— У меня уже есть, что выпить, — он вежливо кивает в сторону своего пива,
и второй парень выглядит немного удручённым.
— Ох...
— Но это было очень мило с твоей стороны, что ты хотел предложить, —

говорит Чуя, делая ещё один глоток своего напитка, довольно быстро
проглатывая его, даже если он ненавидит пиво.
— Я, эм... — Танизаки выглядит смущённым и нервным, — Я не пытался тебя

подцепить или что-то такое...
Чуя слегка улыбается, хотя и очень неохотно.
— Я этого и не говорил.
Юан переводит взгляд на них, узнавая другого мальчика.
— Джуничиро, ты ли это?
Тот поворачивает голову, немного успокоенный возможностью спасения,

учитывая, что его собственные шансы потерпели крах.
— Юан-чан? Привет, как поживаешь?
— Да не жалуюсь, как твоя сестра?
Чуя рассеянно слушает их, не обращая особого внимания на следующего

выступающего, поднимающегося на сцену, просто... позволяя себе
абстрагироваться.
Он не должен писать ему.
Боже, он хочет позвонить ему.
489/805
Но Чуя предпочёл бы страдать молча, чем рисковать унизительным
переходом от того, чтобы быть человеком, засыпающим в объятиях Дазая
каждую ночь, к тому, чтобы оставлять ему отчаянное голосовое сообщение
только из-за того, что хочет поговорить с ним.
Он не поднимает глаз, когда слышит низкий звук включённого микрофона,

несколько тренировочных струн гитары — всё это обычный фоновый шум. И
когда начинаются вступительные аккорды, оптимистичные и затяжные, всё, что
думает Чуя, это то, что звучит незнакомо, и что он точно не должен писать ему,
потому что тогда он будет выглядеть как огромный—
"Значит ли это всё или ничего...".
Как только Чуя слышит этот голос, он останавливается. Тот низкий, грубый,
мелодичный, но знакомый, и когда Чуя переводит взгляд—
Его желудок делает сальто назад. Кульбиты. Поднимается вверх по горлу,

где практически взрывается, до такой степени, что Чуя издаёт один маленький,
удивлённый писк.
(Унизительный.)
Потому что это Дазай.
Стоит на сцене с гитарой в руках, и боже, он выглядит потрясающе, там,

наверху, такой уверенный, но не это та часть, которую улавливает Чуя.
Дело в тоске в его голосе.
"...Что я думаю о тебе и плачу?".
И он хорош, боже, он лучше, чем хорош, он—
Что ж.
Он невероятен, и Чуя не уверен, дышит ли он.
"Неужели я просто так привык к чему-то...".
Тот наклоняется к микрофону, наигрывая аккорды, будто это даётся ему так
легко. Руки Чуи хватаются за барный стул позади него, потому что он почти
уверен, что был бы готов свалиться, если бы прямо сейчас не держался за что-
нибудь, и когда он переводит взгляд на Юан, то умудряется прошипеть:
— Ты знала об этом?
Юан пожимает плечами, прижимая пальцы к губам, шикая на него.
"...Что это запечатлелось в моём сознании?".
Чуя открывает рот, готовый поругаться с ней, что это было нечестно
устраивать ему такую засаду, но затем—
Но затем следующая строчка лишает мозг Чуи всех мыслей на долгие пять
490/805
секунд.
"И точно ли я чертовски люблю тебя?".
Подождите.
Подождите.
Это—
Что это за песня?
Чуя с трудом сглатывает, пытаясь убедить себя, что Дазай, вероятно, просто
осмелился выйти на сцену и спеть кавер на что-то для своих друзей. И что ну
просто так получилось, что у него под рукой оказались гитара и барабанщик.
Верно.
"...Или просто образ в моей голове?

Тот, что я нарисовал с тебя...".
Чуя роется в кармане в поисках телефона, вводит пароль и открывает

поисковую строку, потому что это просто. Он загуглит текст песни. Найдёт, что
это за песня, и всё. А потом, что Дазай — просто очень талантливый кавер-
исполнитель, и он определённо не написал ему песню—
Его руки немного дрожат, когда он вводит начальные строчки, нажимая

кнопку поиска, но...
Ничего не выскакивает.
Оу.
Оу.
Дазай написал это? И если да, то было ли это о..?
В этот момент он переводит взгляд обратно на сцену, и каким-то образом,

даже если Дазай, наверное, не может видеть его из-под огней сцены, Чуя
чувствует его взгляд, и он не просто слышит следующие слова, он чувствует их,
всеми своими костями, и они заставляют мир остановиться.
"...Я буду любить тебя, пока не умру".
Чуя не может думать.
Чуя не может дышать.
Это обо мне?
"Это то, что ты хочешь услышать?".
Погодите, так он действительно любит его или думает, что Чуя хочет, чтобы
—?
491/805
"Я не могу потерять впустую ещё один год...".
Что ж.
Чуя обхватывает себя руками, пытаясь подавить бешеное сердцебиение, его

лицо пылает, когда он смотрит на сцену.
Прошёл почти год с тех пор, как они встретились.
"Не зная, что я чувствую...

Просто надеясь, что это реально...".
Чуя прикусывает губу, его горло сжимается.
Пожалуйста, будь обо мне.
Это облекает в слова то, о чём Чуя думал так долго, каждый раз, когда Дазай
смотрел на него, каждый раз, когда тот прикасался к нему, просто отчаянно
надеясь, что это значило что-то большее, чем было на самом деле.
Но... был ли он единственным?
"Я вложил эмоции... и снова оказался разбит".
Сердце Чуи болит за него, потому что он знает. Даже если Дазай не хочет
говорить об этом, каждый раз, когда он видит, как Дазай ведёт себя со своим
братом, выражение его глаз, когда тот говорит о своих родителях, дедушке...
Чуя знает.
"Не знаю, заинтересован ли ты... в начале конца".
Но есть кое-что, чего Дазай не знает.
Начало для них... это действительно может быть и конец. У Чуи, возможно,
всего две недели. Несколько дней. Может, у него даже не будет сегодняшнего
вечера.
Его глаза медленно начинают щипать.
"И точно ли я чертовски люблю тебя? — на этот раз, когда он

произносит эти слова, в них столько эмоций, что голос Дазая почти ломается, —
Или это было просто помутнение в моей голове?".
Чуя чувствует, что он тоже ломается.
// «Я более чем осознаю тот факт, что являюсь ходячим источником травм для
всех, кто меня любит.» //
"Не думаю, что я достаточно насмотрелся на тебя... лежащим голым в

моей постели".
Глаза Чуи наполняются слезами, и внезапно, как кирпичная стена, всё это
начинает обрушиваться на него.
492/805
Он больше никогда не поцелует Дазая. Больше никогда не займётся с ним
любовью. У них недостаточно времени.
Слёзы начинают скатываться по его щекам, и выражение лица Юан

переходит от романтического блаженства к беспокойству, когда она видит, что
это не слёзы счастья.
В каком-то смысле это они и были. Потому что он слышит слова, которые так
отчаянно месяцами представлял, что Дазай их скажет, но... Дазай не стал бы
петь это, если бы знал. Он не захотел бы отдать своё сердце Чуе, если бы знал,
как опасно нечто подобное в его ущербных, невыносимо слабых руках.
"О боже, — думает Чуя, и его руки трясутся, когда звучит припев. Он
наполняет его, заставляет чувствовать так много всего: хорошее, плохое, муки
— но всё, о чём он может думать, это —
Я сделаю ему так больно".
И все эти месяцы он был лицемером, боясь, что Дазай уйдёт, если узнает, но
теперь...
Теперь Чуя тот, кто хочет убежать.
Он должен был рассказать ему.
— Чуя, ты..? — начинает Юан, но Чуя просто быстро вытирает лицо, делая
дрожащие вдохи, и пытается взять себя в руки, болтаясь на лезвии ножа между
счастьем, потому что боже, он так ужасно хочет его—
И абсолютно душераздирающей потерей.
Проблема нехватки времени заключается в том, что никто не расскажет вам,

каково это — оплакивать будущее, которого никогда не будет. Никто не может
написать по этому свод правил. Есть группы поддержки, но они не очень
помогают. Нет никакой десятишаговой программы, чтобы справиться с тем,
насколько это несправедливо.
Чуя по большей части успокаивается к концу песни, тихо шмыгая носом,

когда вытирает последние слёзы со своего лица. Дазай уходит со сцены под
громовые аплодисменты, передавая гитару одному из своих друзей, когда люди
подходят к нему, похлопывая его по спине и говоря ему, как он был хорош, и Чуя
обнаруживает, что ноги несут его вперёд, хочет он того или нет. И в ту же
минуту, когда он достаточно близко, и глаза Дазая находят его сквозь толпу...
Он тоже начинает идти к Чуе.
И это странно, после стольких месяцев, что они наконец встретились в

центре.
Чуя останавливается перед ним, не зная, что сказать, борясь с желанием

броситься на него или убежать, далеко и быстро, но ему всё-таки удаётся
выпалить:
493/805
— Не знал, что ты умеешь играть на гитаре.
Дазай моргает, немного удивляясь, прежде чем выражение его лица

смягчается.
— Я возвращаюсь к этому в последнее время.
Чуя тяжело сглатывает, пойманный в ловушку из взгляда Дазая, и он изо

всех сил пытается найти правильные слова, что-то, что включает в себя всё, что
ему нужно сказать Дазаю, и он не может придумать ничего.
— Эта песня... — Чуя прочищает горло, пытаясь говорить ровно, хотя он явно
больше, чем просто слегка разбит. — Ты... ты сам её написал, да?
Дазай кивает, делая ещё один шаг вперёд, пока они не становятся так
близко, что их тела почти соприкасаются, и Чуе приходится запрокинуть голову,
чтобы сохранить зрительный контакт с ним.
— Фукузава сказал, что мне будет легче говорить о таких вещах, если я их
запишу.
Одна из его рук протягивается, находит руку Чуи, переплетая их пальцы, и

грудь рыжего сжимается.
— Ты игнорируешь меня уже несколько недель... — начинает Чуя, его брови

хмурятся, и Дазай кивает, выглядя соответственно раскаивающимся.
— Я не знал, как сказать то, что мне нужно.
Чуя смотрит на него с открытым ртом и благоговением.
— Поэтому ты просто..?
Написал мне вместо этого песню о любви?
Дазай смущённо кивает.
— Ну да.
Сердце Чуи щемит, голова кружится, но боже, он не может не улыбаться.
— Ты... сумасшедший, ты в курсе, да?
Дазай улыбается в ответ, и это так мягко, так тепло, и это заставляет Чую
хотеть верить, что всё будет хорошо.
— Да, — он обхватывает одной рукой его талию, и они уже стоят так близко,
что ему не нужно много усилий, чтобы притянуть Чую к себе, — В курсе.
И только тогда, когда он наклоняется, сердце Чуи подпрыгивает от

осознания, что Дазай собирается поцеловать его.
Здесь.
494/805
В переполненном баре, где все могут увидеть, будто ему всё равно, кто
узнает. И наконец Чуя поймал себя на том, что верит в то, что сказал Дазай по
ощущениям миллион лет назад —
// «Если бы я встречался с тобой... Я бы хотел, чтобы все знали.» //
Это самый длинный, самый запутанный их способ пройти полный круг—
Пока Чуя не останавливает его, прижав ладонь к чужой груди.
— Подожди...
Дазай останавливается, их лица всего в нескольких сантиметрах друг от

друга, и он выглядит неуверенным.
— Ты не хочешь, чтобы я—?
— Хочу, — немного нервно успокаивает его Чуя, — Я просто... мне нужно тебе
кое-что рассказать.
Потому что Чуя больше не может таскаться с этим. И даже если Дазай
возненавидит его за это, даже если не захочет его после того, как узнает, как
Чуя скрывал это от него — Чуя не заслуживает держать его, не рассказав об
этом.
Дазай отстраняется, приподнимая бровь.
— ...Ладно, — он наклоняет голову, его чёлка падает ему на глаза, из-за чего
Чуя хочет просто, блять, расплакаться. — В чём дело?
— ... — Чуя делает глубокий вдох и уже собирается предложить поговорить

об этом на улице, как вдруг—
Дазай подскакивает, чувствуя, как в кармане начинает жужжать телефон, и

вытаскивает его, чтобы поставить на беззвучный, но видит, что это его отец, а
это... не обычно. Он извиняющимся взглядом смотрит на Чую:
— Ты можешь дать мне две секунды?
По какой-то причине Чуя выглядит странно бледным, но кивает.
— Иди.
Дазай хочет спросить об этом, но оборачивается, отвечая:
— Я тут вроде как посреди кое-чего—
— Речь о твоём младшем брате, — голос отца обрывает его, и внезапно Дазай
становится совершенно серьёзным.
— Что с Ацуши?
— Есть проблема с одним из—

495/805
Чуя не слышит, о чём они говорят, но в ту же минуту, как Дазай
отворачивается, он направляется прямиком к бару, его сердце готово выскочить
из груди. Потому что он увидел фото контакта.
Мори Огай... отец Дазая?
Человек, который только-только перекроил весь свой график за последние

три недели, чтобы помочь Чуе найти хирурга, которого покроет страховка того,
только чтобы просто решить сделать это бесплатно, хотя его список ожидания
составляет два года?
Этот Мори Огай?
Отец Дазая?
Тот самый отец, с которым он отчаянно пытался наладить отношения

последние несколько месяцев?
Как, твою мать, это получится, если Чуя умрёт во время операции? И, с
замирающим чувством в глубине своего нутра, Чуя понимает, что это не
получится.
Что это испортит всё.
Он выходит на тротуар, отчаянно нуждаясь в глотке свежего воздуха,

надеясь, что это поможет ему справиться с нарастающей паникой,
гипервентиляцией, но это не помогает.
Он облажался. Господи, как же он облажался.
Он уже провёл так много времени, чувствуя себя живой гранатой с

выдернутой чекой, готовой взорваться в любой момент, и что любой, кому
достаточно не всё равно, чтобы быть в радиусе взрыва, будет ранен. Но теперь
он оказался прямо, блять, посреди семьи Дазая, которая уже вот-вот потеряет
его дедушку, и он...
Что-то в голове Чуи, эта длинная, хрупкая нить самообладания, уже столько
лет находящаяся в напряжении, обрывается.
И он просто больше не думает.
— Чуя? — он слышит голос Юан позади себя, отдалённо, будто тот доносится
до него через толщу воды, когда она выходит из бара. — Ты..? Куда ты—? Эй!
Чуе больше вообще нельзя бегать. В последнее время ему даже не

разрешают делать ничего, кроме быстрой ходьбы.
Раньше ему разрешали бегать трусцой, но спринт? С тех пор как ему
исполнилось четырнадцать, ему категорически запретили это делать.
И сейчас он просто...
Он бежит.
496/805
— Чуя... подожди! — Юан встревоженно кричит ему вслед, пытаясь догнать
его, но... — Господи, да куда ты так быстро?!
Трудно угнаться за парнем в кроссовках, когда на тебе сапоги на высоких

каблуках.
Всю свою взрослую жизнь Чую обвиняли в том, что он пытается избежать
чего-то, от чего не может убежать.
Но теперь, отталкиваясь ногами от тротуара, это ощущается лучше, чем быть

в тупике. Даже если он не знает, к чему бежит, это не имеет значения, потому
что оно прямо там, под его кожей, впивается в него, и Чуя не может вырвать это,
потому что оно внутри, его собственное тело оборачивается против него, и он
ничего не может сделать. Он не может это исправить. Каждый раз, когда он
начинает думать, что всё будет хорошо, что-нибудь происходит, и он устал,
взбешён и, бляха, побеждён, и—
Он ненавидит то, что это заставляет его чувствовать, но он не может

вспомнить, когда в последний раз он чувствовал что-либо ещё.
Когда оно меня настигнет?
Глаза Чуи заполнены слезами злости, разочарования и страха.
// «Ты хоть представляешь, как сильно я тебя люблю, малыш?» //
Он так долго убеждал себя, что не переживёт это, что так оно и будет, что
Чуя убедил себя, что не боится.
// «Мне придётся объяснить ему, что ты отказался бороться за свою собственную

жизнь...» //
Чуя уворачивается от пешеходного движения, сворачивая за угол.
// «...потому что ты уже поставил на себе крест.» //
И сейчас это действительно поражает его.
Он поставил.
Он ставит.
Когда, ёб твою мать, он сдался? Когда это превратилось в того, кем он был?
Наконец он останавливается, сгорбившись, упираясь руками в колени,

пытаясь отдышаться, его зрение затуманивается, но он не может понять, от
слёз это или от изнеможения.
Какого хрена он делает.
497/805
Он проводит руками по лицу, пытаясь унять дрожь в них, но она не
проходит, и—
— Чуя, господи, какого чёрта ты делаешь?!
Он стонет, едва в силах поднять голову.
— Юан, п-пожалуйста, просто оставь меня одного—
— Дазай, блять, перепугается, когда увидит, что ты сбежал в ту же секунду,

как он отвернулся, — огрызается его подруга, ковыляя за ним, её ноги очень
натёрлись из-за бега в этих сапогах. — Что происходит?
— Он перепугается что бы я сейчас ни сделал, нет никакой нахрен разницы...

— стонет Чуя, закрывая лицо руками.
— О чём ты говоришь?! — Юан тяжело дышит, вытирая пот со лба, —

Господи, ты чуть не довёл меня до сердечного приступа... эй... — она
вздрагивает, когда Чуя, залезши в карман, швыряет в неё что-то, что она едва
ловит, и когда она смотрит вниз на это, то видит...
Стальной браслет... со знаком медицинской тревоги.
— Что... — она тяжело сглатывает. — Чуя, что это такое..?
— Я... — Чуя оборачивается к ней, бледный, вспотевший, шатающийся, но

помимо этого, она видит это по выражению его глаз —
Чуя в истерике.
— Я болен, ясно?! — рявкает он, будто говорить это — равносильно

признанию в преступлении. — Моё сердце... оно... — он тяжело дышит,
схватившись за виски, — оно нихрена не работает, понятно?!
— Чуя—
— И я перепробовал всё, и единственный вариант, который у меня остался —

это операция, которая, возможно, всё равно убьёт меня, но это должно быть
лучше, чем просто упасть замертво в любую минуту, и... — он борется с
приступом паники, но ему просто не хватает воздуха.
Юан медленно начинает осознавать серьёзность ситуации.
— Чуя, я... я понимаю, почему ты волнуешься, но тебе нужно успокоиться—
— И... — губы Чуи дрожат, — я никогда не говорил ему, и... я потерял столько
времени, и... я такой... — его голос срывается. — Я даже тебе не сказал, и мне
жаль, это не... это не так, как я хотел это сделать...
Так ли Юан хотела узнать, что её лучший друг умирает? Нет.
Волнует ли её это сейчас больше всего? Нет.
— Чуя, пожалуйста... — она пытается говорить спокойно, делая шаг к нему.

498/805
— Я не сержусь, но тебе нужно присесть... или выпить воды...
— Я в порядке, — Чуя даже не верит самому себе, говорить эту фразу просто
привычка.
— Нет, Чуя, ты выглядишь так, будто ты... — внезапно её голос становится

каким-то странным, отдающимся эхом. И тут Чуя ощущает эту непонятную,
внезапную слабость в животе, быстро ускоряющуюся, пока он не чувствует, что
падает, и он больше не может видеть её лица, он вообще ничего не видит,
только расплывчатые очертания по краям поля зрения, а затем—
Боль.
Жгучая, колющая боль, исходящая из самого сердца, затем вниз по рукам и

ногам, каждый удар сердца ощущается как горящая верёвка, сжимающаяся
вокруг груди, пока он не достигает агонии, словно находится в огне.
А потом, когда он ощущает, что у него подкашиваются ноги, и вдалеке, так

далеко, слышит, как Юан выкрикивает его имя, он чувствует, что это
прекратилось.
Он не чувствует, как падает на землю. Он вообще ничего не чувствует. Он

ничего не видит. Это не больно. Больше нет.
Он не может произнести его имя, даже когда пытается — губы не двигаются.
Оно настигло меня.
— Кто-нибудь... вызовите скорую!
499/805
25. Останься со мной
Дазай заканчивает разговор, оборачивается и обводит взглядом бар,

обнаруживая, что Чуя не стоит позади него, что немного странно, но поначалу
он не беспокоится об этом, идя к Гин.
— Ты не видела, куда делся чиби?
Однако ему становится не по себе, когда он видит выражение её лица.
— Я не уверена... я тоже не знаю, куда пошла Юан, я только видела, как они
бежали по улице, и она не отвечает на звонки...
Дазай не нуждается в большем объяснении, чем это, прежде чем прямиком

направится к выходу с Гин на хвосте, и когда он выходит на улицу, там полно
народу, что не странно, это Токио в субботу вечером...
Но он не видит никаких признаков Чуи — или Юан, если уж на то пошло, — и

Гин готова просто сдаться и попытаться позвонить им снова, но Дазай более
находчивый.
— Здравствуйте! — он подбегает к ближайшему уличному продавцу,

постукивая рукой по прилавку. — Вы не видели, как мимо пробегал низкий
рыжий? И девушку с розовыми волосами, бегущую за ним?
Продавец журналов ворчит, оглядываясь назад:
— Наверное, видел, но у меня нет времени разговаривать с людьми, которые

не платят—
Дазай швыряет пачку банкнот на прилавок, и его тон резко меняется.
— В какую сторону они направились?
— ... — мужчина берёт купюры, и убедившись, что они настоящие,

жестикулирует большим пальцем. — Минут пять назад свернули за угол на
улицу Намикибаши.
Дазай кивает, направляясь в ту сторону, потому что он не знает, почему эти

двое так убежали, но это достаточно нехарактерно для того, поэтому он
начинает беспокоиться.
И когда они доходят до конца улицы, огибая её, становится совершенно

ясно.
Что-то не так.
Примерно в трёхстах метрах вниз по улице собралась небольшая толпа,

панические голоса прорезали звуки ночной жизни, и он слышит, как кто-то
кричит —
— Кто-нибудь, вызовите скорую!
500/805
Сначала, когда он бежит к этому, с Гин прямо за ним, он чувствует, что она
паникует, потому что они оба предполагают, что это Юан.
Та не славится своей координацией, и если бы она бежала за Чуей на этих

сапогах после алкоголя? Возможно, она упала и ушиблась, но...
Но когда они подходят достаточно близко, Дазай видит, как она сгорбилась
на коленях, склонившись над кем-то на земле, её руки сложены вместе в
знакомой позе, как будто она делает кому-то...
Как будто она делает кому-то искусственное дыхание.
И когда глаза Дазая следуют за её руками вниз, это...
Они никогда не говорят тебе, каково это, когда это твой человек.
Дазай вырос среди больниц. Он рос в приёмных, делая домашнее задание, в

то время как его отец на заднем плане говорил людям самые плохие новости о
их жизни. И это казалось далёким. Отстранённым от него.
Это Чуя.
Дазай больше не чувствует, как двигаются его ноги, он даже не знает,

дышит ли он, когда агрессивно проталкивается сквозь толпу. И когда один
раздражённый, слегка пьяный наблюдатель огрызается на него, он рявкает в
ответ, так яростно, что тот отпрыгивает назад:
— Прочь с моей дороги.
А потом он падает на колени рядом с Юан, где она дрожит, будучи уже
измученной, слёзы текут по её лицу. Он хочет спросить, что случилось, но у него
нет времени.
— У него есть пульс?
Она мотает головой, её плечи трясутся.
— Я... Я в-вернула его на секунду, но... — она подавляет истерическое

рыдание, потому что ничто не может подготовить тебя к тому, что сердце твоего
друга остановится под твоими руками, — он... он снова п-перестал дышать...
— Как давно это было? — спрашивает Дазай, стягивая с себя куртку,

сворачивая её и подкладывая под голову Чуи, чтобы помочь ему принять
полусидячее положение — помочь восстановить кровообращение.
— Д-две м-минуты? Я сделала две серии, я... я вернула его после первой, н-
но... — Дазай закатывает рукава, вставая, чтобы сменить её.
Две минуты. Может, немного меньше, если Юан заставила его сердце
работать достаточно долго, чтобы получить некоторый приток крови.
Есть вещи, которые они никогда не рассказывают вам об искусственном

дыхании.
501/805
Даже когда Дазай выполняет массаж сердца в идеальном ритме, делая всё,
что он должен делать, вне больницы, ваши шансы... тринадцать процентов.
Потому что, в лучшем случае, СЛР[33] может выиграть вам время.
Время до того, как закроется эта крошечная брешь, когда ваш мозг может
обходиться без кислорода. Безжалостно короткое число секунд, прежде чем всё
сознание может быть стёрто.
Эта брешь, в самом длинном случае, составляет четыре минуты.
Среднее время реагирования скорой помощи в Токио составляет девять

минут.
Дазай наклоняется, держа рот Чуи открытым, и делает вентиляцию лёгких,

проверяя его пульс... но он его не чувствует.
У Чуи есть, самое большее, сто двадцать секунд.
Дазай снова начинает массаж сердца, поворачивая голову к Гин.
— Сбегай в магазин через дорогу и спроси, есть ли у них АВД [34]! — он

практически выкрикивает приказы, как сержант строевой подготовки, и Гин
кидается выполнять.
— Чт—?
— Управляющий знает, что это такое, просто беги.
Она кивает, перебегая улицу, а Дазай продолжает массаж, и он поначалу

оцепенел, глядя, как Чуя обмяк под его руками, лицо того спокойное, будто он
просто спит, и—
Он не может это переварить.
Он не может понять, что произошло или почему, как он мог держать его
всего несколько минут назад, и Чуя казался в порядке. Он не может постичь
диссонанс между тем фактом, что тот был в объятиях Дазая десять минут назад,
а теперь лежит на земле, не дыша.
Он наклоняется, снова делая вентиляцию лёгких, и губы Чуи всё ещё тёплые,
но совершенно не реагируют. Дазай стискивает зубы, подавляя эмоциональный
отклик, потому что он не может, не сейчас. Это то, что его отец говорил ему
миллион раз, что-то, что всегда заставляло его закатывать глаза, но...
// «Когда люди паникуют, кто-то умирает.» //
Гин возвращается с застёгнутой чёрной сумкой в руках, и в тот момент,

когда она подходит ближе, Дазай отстраняется.
— Юан, замени меня.
— Я... — она всё ещё в истерике, вся дрожит.

502/805
— Ты можешь это сделать, — Дазай решительно обрывает её, и она кивает,
сгорбившись и возобновляя массаж, в то время как Дазай расстёгивает сумку,
вынимая устройство, заставляя себя не заниматься вычислениями в голове,
потому что он знает, что если начнёт считать секунды, то не сможет держать
себя в руках.
Он наклоняется, работая вокруг рук Юан, когда разрывает майку Чуи

спереди, прикрепляя электроды к его коже: один прямо под сердцем, другой в
верхней правой части груди, присоединяя провода к основному устройству.
Ему не нужно нажимать кнопку анализа, чтобы проверить сердцебиение Чуи,

потому что у него его нет, так что —
— Юан, отойди, — она делает это, отстраняясь назад и поднимая руки, и

Дазай нажимает на кнопку разряда, посылая электрический импульс в тело Чуи,
из-за чего рыжий заходится в спазме, прежде чем снова обмякнуть.
Дазай проглатывает ужас, склоняется над ним и снова начинает массаж.
Он не выдержит ещё одной серии, пока брешь не закроется. Он не может

дать ему ещё один разряд. Может, и мог бы, если бы был там, когда Чуя упал, но
эти две минуты... они имеют значение.
Всё, о чём Дазай может думать, это то, что он никогда не должен был
отвечать на звонок. Он погружается в это. Это медленное, холодное
оцепенение, вспышка чувства, которое он не может полностью понять, потому
что...
Чуя мёртв.
Он буквально мёртв, под руками Дазая, и нет ничего, что он может сделать.
И последние три недели он едва ли разговаривал с ним, потому что боялся

всё ему объяснить. Последние дни он мог бы провести с ним, и Дазай упустил их,
а Чуя думал, что ему всё равно.
Теперь единственного человека, который когда-либо заставлял Дазая

чувствовать, что он чего-то стоит, больше нет, и Дазай не сможет рассказать
ему. Он медленно погружается в ступор всего этого, потому что его мозг пока не
позволяет ему почувствовать это, не тогда, когда его собственные руки всё ещё
двигаются.
Он слышал истории о людях, которые просто продолжали пытаться, пока их

не оттаскивали от своих близких, делая массаж сердца, пока рёбра тех не
ломались, потому что они не знают, как остановиться. Они не знают, как
принять новую реальность, что они больше не держат человека — просто пустое
тело.
Дазай тоже не может с этим смириться. Его не интересует мир, в котором

нет Чуи.
Это всё ещё Чуя. Он всё ещё здесь.
503/805
Он наклоняется, держа рот Чуи открытым, и начинает делать ещё одну
вентиляцию лёгких... но затем он что-то замечает.
Веки Чуи двигаются.
Когда взгляд Дазая падает на его руки, пальцы того дёргаются по бокам.
Его собственные руки наконец начинают дрожать.
Он тянется к его шее, просто потому что ему нужно проверить, ему нужно
это подтверждение—
И есть пульс.
Слабый, неровный, но есть.
— Он... — Юан безутешно роняет слёзы, наклоняясь к нему сзади, — он

дышит?!
Дазаю едва удаётся кивнуть, просовывая одну руку под спину Чуи,
направляя его, чтобы он сел ещё немного выше, и Юан просто с ума сходит,
рыдая в объятиях Гин.
Дазай не сводит с него глаз, его пальцы скользят вниз к запястью Чуи, не
отпуская точку пульса, чтобы убедиться, что он всё ещё есть. Тот издаёт еле
слышный звук, его глаза приоткрываются, и он вообще не может говорить, но
Дазай видит некоторую ясность в его взгляде, что означает —
Он не опоздал.
Чужие глаза фокусируются на лице Дазая, губы дёргаются, будто он

пытается заговорить, а тот просто мотает головой, прижимаясь лбом к лицу Чуи,
его руки сжимаются.
— Всё в порядке, — бормочет Дазай, его голос дрожит, — ты в порядке.
Он не уверен, пытается ли он сказать это Чуе или самому себе.
Пальцы Чуи дёргаются на его ноге, еле уловимое сжатие, и из-за чего-то в
этом у Дазая щемит в груди—
До тех пор, пока он не чувствует, что Чуя начинает слабеть в его руках, и
когда он отстраняется, глаза того медленно закатываются назад.
Пульс всё ещё есть, но он замедляется всё больше, и Дазай чувствует, как
его паника начинает всплывать на поверхность, и он мягко встряхивает его.
— Чуя, Чуя, посмотри на меня... — веки того дёргаются, а уголки губ

опускаются в усталое выражение, и Дазай встряхивает его немного сильнее, —
Мне нужно, чтобы ты не спал, солнце, давай же...
Он слышит вой сирен, и Чуя издаёт слабый стон, такой слабый, что это
пугает, но произнесение его имени, кажется, помогает, поэтому Дазай
повторяет его снова и снова, готовясь к тому, что ему, возможно, придётся снова
504/805
начать искусственное дыхание.
— Чуя, милый, ну же, посмотри на меня... — голубые глаза выглядывают из-

под трепещущих ресниц, и пальцы Дазая дрожат, когда он убирает волосы с
чужого лица, нежно шепча ему, слегка раскачиваясь на земле. — Вот ты где, мне
нужно, чтобы ты оставался со мной, хорошо?
Дазай поймал себя на том, что пытается запомнить эти глаза, мучительно
осознавая, что, возможно, видит их в последний раз, и... он всегда знал, как они
прекрасны, но никогда ещё так отчаянно не осознавал этого, как сейчас.
Затем они снова закрываются, и Дазай трясёт его, в то время как сирены
становятся ближе.
— Чуя, Чуя, — до сих пор у него всё получалось хорошо, но теперь его голос
начинает дрожать и ломаться, и он обнимает его так, так крепко, — Давай,
любимый, останься со мной, просто останься со мной...
Его голова откидывается назад, обмякая в объятиях Дазая, а пульс такой

слабый, что Дазай уже почти не чувствует его—
Толпа расступается, когда подъезжает скорая. Задняя дверь открывается, и

из неё выскакивают два санитара, бросаясь к Дазаю, и это тяжело, но он
заставляет себя отпустить Чую, когда они укладывают того.
— Кто-нибудь может рассказать нам, что произошло?
Юан делает шаг вперёд, всё ещё немного дрожа.
— Я... — она тяжело сглатывает, крепко сжимая что-то в руке, — я думаю, у

него случился сердечный приступ.
Дазай затуманено моргает, полностью опустошённый и заведённый

одновременно с тем, как медики начинают работать над ним.
Сердечный приступ?
Юан передаёт что-то парамедикам, и Дазай замечает это, когда сотрудники

скорой помощи забирают вещь, читая обратную сторону... медицинский браслет.
Откуда у Чуи—?
И вдруг, болезненно, у него всё сходится вместе. Лекарства. Почему он всё

время был таким уставшим. Как умерла мать Чуи от недиагностированной
аритмии.
— Похоже, он принимает бета-адреноблокаторы и разжижители крови... —

говорит один из рабочих. — Думаешь, здесь безопасно ставить ему капельницу?
— Не думаю, что мы можем ждать, пока доберёмся до больницы, — отвечает

его напарник. — Он что-нибудь пил?
— Пиво, — отвечает Юан, вытирая своё лицо. — Не думаю, что он пил что-то
ещё.
505/805
— Кто-нибудь из вас знает, сколько он весит?
— Пятьдесят пять килограмм, — тихо отвечает Дазай. Раньше было больше,

но в последнее время... Боже, это было очевидно.
— Он принимает какие-нибудь рекреационные наркотики? — при любых

других обстоятельствах Дазай рассмеялся бы, потому что Чуе до сих пор не
совсем ясно, как человек глотает большинство наркотиков, а тем более
фактически употребляет их.
— Нет, никогда. Также никакого высокого потребления алкоголя, — быстро

отвечает Дазай.
Когда его укладывают на каталку, один из них спрашивает:
— Кто поедет с ним?
Дазай немедленно поднимается.
— Я поеду, — будто это даже не обсуждается.
— Вы родственник?
Дазаю максимально поебать на ложь в этой ситуации, он просто говорит

первое, что обеспечивает ему место в этой скорой помощи:
— Я его жених.
Несколько человек, стоящих рядом, слегка встрепенулись от удивления, но

ему серьёзно вообще наплевать, и парамедики кивают.
— Хорошо, давайте загружать его...
Сама поездка на карете скорой помощи занимает меньше десяти минут, но

это кажется вечностью, наблюдая, как они работают над Чуей, пытаясь
стабилизировать его, а Дазай держится за руку, которая не подключена к линии
внутривенного вливания.
Дазай вырос с кардиохирургом.
И он не узнал.
Как он, блять, не смог узнать?
Сразу же, как они припарковываются, они врываются с Чуей в дверь

отделения неотложной помощи, и Дазай бросается за ним, но не успевает
далеко зайти, как его останавливает одна из медсестёр скорой помощи, и
участковый врач укатывает того вглубь.
А потом он просто остаётся стоять там, один в неотложке, пытаясь

осмыслить всё, что произошло за последние несколько часов.
___________________________
506/805
Мори устраивается на ночь, наконец-то справившись с небольшим кризисом
в школе Ацуши. Это был очень длинный день. Он в конце сорокавосьмичасовой
смены, готовый устроиться на диване в своём тихом, совершенно пустом доме с
хорошим стаканом скотча, и смотреть вечерние новости, прежде чем проспать
весь свой выходной. А затем звонит его телефон — особым гудком, который
Мори использует только для своих детей, чтобы знать, что он не должен
переводить звонок на голосовую почту, — и когда он проверяет имя
вызывающего абонента, то видит, что это Дазай.
Он подносит телефон к уху, предполагая, что тот просто хочет узнать

последние новости о ситуации, поднимая стакан к губам, чтобы наконец-то
сделать первый глоток своего напитка.
— Я только что разговаривал с директором, всё должно быть в порядке—
— Па, — Мори замирает, прижавшись губами к ободку стакана, его глаза

расширяются.
Это вообще не имеет значения, если вы не всегда лучший родитель.

Совершаете ли вы ошибки. Не всегда были рядом. Это не меняет того факта, что
когда вы слышите, как ваш ребёнок звучит так... Целые миры просто замирают,
и не имеет значения, насколько вы устали, как долог был ваш день, всё
остальное, что уже у вас на уме.
Ничего из этого больше не имеет значения.
— Мне... — они не очень эмоциональная семья, поэтому, когда кажется, что

Осаму вот-вот расплачется, Мори выплёвывает глоток виски обратно в свой
стакан, прежде чем успевает проглотить его, и ставит стакан вниз. — Ты мне
очень нужен.
Мори уже на ногах, его мозг обрабатывает миллион различных выводов,

когда он поднимается, слегка морщась от боли в спине, прыгая с одной ноги на
другую, обувая ботинки.
— Где ты?
— Столичная больница Хироо, — хрипло объясняет Дазай, и сердце Мори

замирает.
— ...Ты ранен?!
— Нет, нет... со мной всё хорошо, но... — Дазай с трудом сглатывает, — у

моего соседа по комнате... у него случился сердечный приступ, и я не знаю... я
не знаю, есть ли здесь доктор, и я не знаю, будет ли он в порядке, и—
— Осаму, остановись, — голос Мори так твёрд, что подросток действительно

слушает. — Сделай глубокий вдох, — Дазай, хоть и неохотно, но делает это. — Я
еду, — он нажимает кнопку вызова у двери, подавая сигнал водителю. — И я
выясню, кто из них дежурит, и позвоню по дороге. Он был в сознании?
— Г-где-то минуту до того, как его доставили в скорую, — тихо говорит

Дазай, — Но он с-снова отключился...
507/805
Мори кивает, пытаясь собрать эту информацию воедино в своей голове, пока
бежит вниз по ступенькам.
— Ты знаешь, что послужило причиной? Он что-нибудь принимал?
— Он ничего такого не делает, — хрипло вздыхает Дазай, — Наверное... у

него болезнь сердца. И я не знал, и—
— Ты знаешь, что за болезнь? — настаивает Мори, называя адрес водителю,

садясь на заднее сиденье.
— Н... наследственная аритмия. Она была у его матери, это... эм... — Дазай
бросает взгляд на браслет в своей руке, который парамедики дали ему вместе с
другими личными вещами Чуи. — Синдром удлинённого интервала QT, —
продолжает он, и на другом конце линии наступает тишина. — ...Па?
Обычно, Мори посмотрел бы на это сквозь пальцы, как на маловероятное

совпадение. Но с таким редким заболеванием, и у того, кто совершенно
случайно оказался такого же возраста и в том же университете?
Нет. Это вообще не очень вероятно.
— Как его зовут?
Это немного смешно, и в этот момент на Мори произвело впечатление,

просто насколько он не вовлечён, раз до сих пор не знал имени человека, с
которым жил его сын —
— ...Н-Накахара Чуя.
Мори щиплет себя за переносицу, потому что то, что раньше было сложной
семейной ситуацией, через которую он собирался пройти, чтобы поддержать
своего сына, теперь превратилось в профессиональный пиздец.
"Затруднительное положение", вероятно, более изящная формулировка, но она
не передаёт всей сути. Это? Это пиздец.
— Я буду там через пятнадцать минут... — отвечает он, глядя на часы. — Мне
нужно сделать пару звонков.
— Х-хорошо, — Мори вешает трубку, и первым делом звонит кардиологу Чуи

— Сакамото, давая тому знать, чтобы он передал все необходимые документы в
нужную больницу.
Затем он звонит в центральный офис больницы, затем его соединяют с

персоналом, а затем с кардиоторакальным участковым врачом.
— Доктор Фукуда слушает.
— Фукуда-сан, это Мори Огай.
— М-Мори-сан?
— Я знаю, что неуместно звонить посреди вашей смены, но мне стало

508/805
известно, что один из моих пациентов только что поступил в вашу больницу,
Накахара Чуя? Его кардиолог сейчас передаёт историю болезни.
— Я и не догадывался—
— Такова природа пациентов с подобными болезнями. Не похоже, что они

могут сказать вам свою основную информацию в такой чрезвычайной ситуации,
— Мори пожимает плечами. — Я понимаю, если вы хотите подождать с
оформлением документов, но я надеялся получить последние сведения о его
состоянии.
— Мы изо всех сил пытаемся получить необходимые анализы, каждый раз,

когда мы снимаем его с жизнеобеспечения, он снова начинает падать. Я хочу
сделать ему МРТ и компьютерную томографию, но пока нам удалось сделать
только ЭКГ.
— Зачем вам компьютерная томография?
— Он довольно сильно ударился головой о землю, и мой нейрохирург задал

мне вопрос, есть ли у него кровоизлияние в мозг, но из того, что мы видели до
сих пор, его когнитивные функции, похоже, в порядке. Хотя парень, который
пришёл с ним, сказал, что у него была остановка сердца по крайней мере на три
минуты.
Мори медленно выдыхает, более чем сознавая, что это само по себе
маленькое чудо.
— Что говорит ЭКГ?
— Брадикардия[35]. Мы провели три серии кардиоверсии, но не смогли

восстановить нормальный ритм. Это самая ужасная вещь, он так молод...
— Я знаю, — тяжело вздыхает Мори. — Этому парню... не везёт.
— На данный момент я сомневаюсь, что могу безопасно провести ещё одну

серию, они, очевидно, уже использовали АВД на месте происшествия. И я думаю,
что мы рискуем причинить больше вреда, чем пользы.
— ... — Мори тяжело вздыхает, понимая всю серьёзность ситуации. — Нет,

пожалуй, вы правы, — он мысленно пробегает через быстро сокращающийся
список вариантов, и ни один из них не радует. — Вы когда-нибудь раньше
делали операцию "лабиринт"?
— На ком-то с таким заболеванием? Нет. И с тем, насколько велика была доза

его антикоагулянтов..? Должен признаться, я боюсь вскрывать его.
Мори барабанит пальцами по ноге.
— Насколько вы уверены в своём анестезиологе?
— ...Она довольно молода, — признаёт другой хирург. — Я не уверен, что она

согласится на что-то подобное.
— Я могу позвонить своему, если вы позволите нам воспользоваться

509/805
операционной.
С этической точки зрения, учитывая то, что Мори теперь знает, это спорно.
Они не родственники. Но судя по тому, как Дазай вёл себя по телефону, они
должны быть близки.
Но Мори не может оправдать то, что лишил мальчика его лучшего шанса на
выживание.
И он лучший шанс Чуи.
— Как скоро он может быть здесь?
Мори достаёт свой рабочий телефон и набирает нужный номер.
— Как только я её разбужу, она живёт поблизости.
— Тогда он ваш пациент. Если вы считаете, что так будет лучше, я не

возражаю, Мори-сан.
Это не то, что обычно делают хирурги, но одно из преимуществ того, что
Мори, так уж случилось, находится на вершине своей области — если он хочет
операционную площадку ночью, люди обычно предоставляют её ему.
____________________________
Дазай расположился на одном из кресел в приёмной, его ногти впиваются в

бёдра.
Они бы вышли, чтобы сказать ему, если бы Чуя был мёртв, а он там уже
больше часа.
Это значит, что всё должно быть хорошо, верно? Если он продержался так
долго?
Он вскидывает голову, его глаза широко раскрыты, когда его отец входит в
помещение, и Мори поражается тому, как заметно он безутешен.
— Ты с ними разговаривал? Они сказали, как он себя чувствует? — торопливо

спрашивает Дазай, шатаясь на ногах и шагая ему навстречу.
— Разговаривал, — Мори говорит тоном, который он всегда приберегал

только для своих пациентов — спокойный, размеренный, — и это странно для
Дазая, потому что раньше его отец никогда не был мягок, когда речь заходила
за то, чтобы сообщить ему плохие новости. — В настоящее время они не могут
безопасно отключить его от системы жизнеобеспечения.
— Я не... — Дазай моргает, проводя руками по лицу, — Что... что это значит?
— Это значит, что ему потребуется хирургическая операция, — осторожно

объясняет Мори, — где в сердце будут вырезаны новые электрические каналы,
чтобы правильные электрические сигналы могли пройти и восстановить
510/805
нормальный ритм.
— Это... — Дазай не может сохранять невозмутимое выражение лица, он не

может скрыть ужас на нём. — Это ведь опасно, да?
— Любая операция на сердце может быть опасной, — признаёт Мори, — но

он молод, и я буду проводить операцию, так что его шансы выше, чем у
большинства.
Дазай кивает, засовывая руки в карманы, чтобы они не дрожали.
— С-спасибо.
Мори мог бы объяснить, что он уже был врачом Чуи, но это гораздо более
долгий разговор, который им не обязательно нужно вести прямо сейчас.
— Он принимает много разжижителей крови, так что это займёт больше

времени, чем обычно. Хочешь, я попрошу Хироцу отвезти тебя обратно?
— Я подожду, — Дазай резко мотает головой.
— Это может занять всю ночь—
— Со мной всё будет в порядке, — обрывает его Дазай, — но тебе нужно

поспешить туда, верно?
— ... — да. И ещё Мори знает, что, наверное, лучше не спрашивать, насколько
они близки. Во всяком случае, не сейчас. — Ты позвонишь своему брату и
попросишь его подождать с тобой?
— Со мной всё будет в порядке, па, просто иди.
Мори почти уверен, что не слышал, чтобы сын называл его "папой" столько
раз подряд с тех пор, как тому исполнилось десять, но он кивает.
— Хорошо... — он откидывает волосы назад, уже надев халат дома, и

натягивает шапочку, когда заходит вглубь. Он поднимает удостоверение,
проходя мимо охранника, и когда добирается до того места, где Чуя находится в
одном из медицинских отсеков рядом с операционной... его грудь сжимается.
Мальчик весь покрыт трубками и проводами, его бледность ужасна, и, судя

по тому, что Мори видит на аппаратах, измеряющих его жизненные показатели,
он едва ли достаточно силён для операции.
Его анестезиолог, доктор Сайто, подходит к нему, завязывая на голове свою

собственную хирургическую шапочку.
— Это не могло подождать до утра? — полушёпотом спрашивает она, глядя

на его карту. — Честно говоря, я не уверена, стоит ли его сейчас усыплять...
— Мы имеем дело с возможной черепно-мозговой травмой, и они не могут

доставить его на томографию или МРТ, пока не отключат от системы
жизнеобеспечения, — медленно объясняет Мори, наблюдая, как команда
начинает готовить его к операции. — ...Он друг моего сына, — тихо признаётся
511/805
он.
Его коллега застывает, поворачиваясь и бросая на него шокированный

взгляд.
— Мори, это—
— Если ты увидишь, что я начинаю терять хладнокровие, я хочу, чтобы ты

позвала другого лечащего врача, — просит Мори. Он достаточно уверен, что
справится с этим, но он никогда не был в такой ситуации раньше, и кажется
безрассудным начинать, никому об этом не сказав.
— ... — Сайто кивает и идёт с ним в подготовительную комнату, чтобы

вымыть руки и надеть хирургические халаты. Они работали вместе дольше, чем
большинство медиков — более пятнадцати лет. Довольно большое количество
времени, чтобы заслужить достаточно доверия, дабы дать другому немного
свободы действий.
____________________________
Дазай сползает по стене рядом со входом в хирургическое отделение,

подтягивая ноги к груди, и обхватывает колени руками.
Телефон Чуи прижат к его бедру, и он знает, что должен сделать. Он знает,
что он бы хотел, чтобы кто-нибудь сделал, будь это Ацуши или Одасаку. Он
прижимает большой палец к нижней части экрана, и когда тот загорается, у
него сжимается сердце.
Это селфи Чуи и Ацуши из аквариума, с Ацуши, зажатым под мышкой Чуи,
когда они позируют перед аквариумом с морскими черепахами. Он даже до сих
пор не знал, что они сделали эту фотографию, и видя улыбку Чуи...
Лицо Дазая падает на ногу.
Он не плакал, когда родители сказали ему, что они расстаются. Он не

плакал, когда его мать ушла. Он не плакал в течение нескольких месяцев после
того, как встретил Ямаду Саяко. Он не плакал несколько месяцев терапии.
И он не плачет сейчас. Несколько слёз скатываются по его щекам, но они

беззвучны — как контролируемое высвобождение. В этом нет ничего
успокаивающего. Он не может отпустить, пока ещё нет, потому что в тот
момент, когда он перестанет цепляться за это, он знает, что развалится на
части. А он не может. Пока нет.
Его челюсть болит от того, как сильно он стискивает зубы, но он заставляет

себя поднять голову. Он снова нажимает на экран телефона, и когда свайпает
вверх, то просто набирает 0000, закатывая глаза и издавая разбитый смех,
когда это действительно работает.
— Он такой маленький дурак, — бормочет он, не обращаясь ни к кому

конкретно, и он просто... заходит в контакты Чуи, прокручивая их, пока не
находит —
512/805
Папа.
Дазай судорожно сглатывает, зная, что это, вероятно, будет одна из самых
трудных вещей, которые он когда-либо делал.
Но он должен.
Он делает три медленных вдоха, ждёт, когда глаза перестанут гореть, горло
перестанет сжиматься, и нажимает на кнопку вызова.
Уже поздно — достаточно поздно, что Дазай не удивился бы, если бы его
перевели на автоответчик, но кто-то берёт трубку на третьем гудке, сбивчиво
говоря по-французски, и Дазай может разобрать только слово "Чуя?" во всём
этом, и мотает головой.
— Это сосед Чуи по комнате, Дазай? Мы познакомились во время переезда.
Он звучит нормально. Спокойно. Как будто это были не худшие несколько

часов в его жизни.
— Ох... — Рембо переходит на японский, он сонный, растерянный. — Дазай, я

помню... почему у тебя телефон Чуи? Что-то случилось?
Дазай тяжело сглатывает, его губы плотно поджимаются, прежде чем он

заставляет себя ответить.
— Да, вам, наверное, нужно приехать в Токио как можно скорее, — говорит
он, прижимая руку ко лбу и сгорбив плечи. — Чуя потерял сознание.
Это самый мягкий способ объяснить это, потому что Дазай не может
заставить себя сказать, что Чуя был мёртв на его руках в течение нескольких
минут.
Звук, который доносится с другого конца линии, снова вызывает слёзы у

Дазая, его губы дрожат, и он борется с необходимостью позволить им упасть.
Это ужасный, скорбный, нечеловеческий звук.
— Это... — мужчина задыхается на другом конце провода, — Он..?
Дазай предполагает, что тот, вероятно, так долго с ужасом ожидал

подобного звонка. Дазай бы так и делал, если бы знал.
— Он в операционной, — быстро объясняет он, — врачи сказали, что у него

всё в порядке, но он, вероятно, не выйдёт ещё несколько часов.
— Я... — голос француза звучит поражённо, где-то между паникой и

оцепенением. — Я сейчас же еду в аэропорт. К-какая больница?..
Дазай говорит ему, его пальцы дрожат там, где он прижимает телефон к уху.
— Я останусь, и у меня его телефон, так что если я получу какие-нибудь

новости...
— С-спасибо.
513/805
Они бесшумно обговаривают ещё несколько деталей, и Дазай избегает
говорить ему, насколько всё плохо, а просто что ему нужно приехать.
Этой тактике он научился у своего отца давным-давно.
Он просто не ожидал, что окажется по другую её сторону.
Наконец, они вешают трубку, когда Рембо садится в такси, и ему нужно
позвонить сестре Чуи.
Дазай медленно убирает телефон от уха, его костяшки пальцев побелели от

того, как сильно он его сжимает, а затем... эта заставка снова вернулась.
Дазай смотрит на неё долго и пристально, даже когда ему кажется, что он
активно мучает себя. И он делает ещё один шаг в направлении эмоционального
селфхарма.
Он открывает фотогалерею Чуи.
И их здесь так много.
Фотографии его и Ацуши — многие из них с каникул, — селфи с Юан. Глупые

мемы, которые он сохранил в одной из папок, чтобы использовать их в качестве
реакций на сообщения, потому что думает, что они смешнее, чем смайлики. И—
Здесь также есть фотографии их.
Большой палец Дазая колеблется над одной определённой, с того момента,

когда Чуя пытался сделать селфи для снэпчата, сидя на коленях у Дазая, но
Дазай нырнул в кадр, прижавшись неприятным поцелуем к боку его шеи,
заставив Чую стонать от возмущения и жаловаться, что теперь он не сможет её
использовать, и...
В то время он казался раздражённым, но когда Дазай смотрит на

фотографию...
Чуя выглядел довольно счастливым.
И тот факт, что она есть в его фотогалерее, означает, что он намеренно
сохранил её. Вообще, когда Дазай смотрит в нижний угол экрана, то видит, что
рыжий сохранил её в избранных.
И когда он смотрит на лицо Чуи, эту мягкую улыбку...
// «Осаму-нии?» //
// «Чуя-нии тоже улыбается тебе, когда ты не смотришь.» //
Зрение Дазая начинает расплываться, когда он смотрит на его лицо, грудь

болит так сильно, что он чувствует, будто они вскрывают и его тоже.
// «Он делает это постоянно!» //

514/805
Он дышит коротко и прерывисто. У него сжимается горло, и он чувствует, как
что-то внутри медленно разрывает его, и—
Дазай плачет.
Не тихо. Не контролируемым образом.
Открыто, совершенно разбитыми всхлипами, каждое из которых вырывается

из него, как болезненная заноза, и он не может остановиться, потому что это
чувство, это горе, оно имеет свой собственный поток, изливающийся из него
быстрее, сильнее, чем он может контролировать — как будто всё, что он
подавил за последние десять лет, вырывается на поверхность, и всё, что он
может сделать, это плакать, один в пустом больничном коридоре, посреди ночи.
Ничего больше не важно. Ему всё равно, что подумают люди. Заговорят ли
они. Что скажет его семья. Потеряет ли он всё. Ему всё равно, даже если бы ему
пришлось обменять все дни, которые у него остались, только чтобы получить
ещё один с ним, он просто...
Дазай просто хочет увидеть его снова.
Ещё летом, когда эта ау писалась, один читатель сделал видео-анимацию,

основанную на этой ау вплоть до данного сюжетного момента. Если вы её не
видели, то настоятельно рекомендую посмотреть:
https://www.youtube.com/watch?v=7Tq3ycihAGU
515/805
26. Переломный момент
Дазай даже не знает, когда перестаёт плакать. В какой-то момент

он, должно быть, заснул вот так, сгорбившись на полу, сжимая в пальцах
телефон Чуи, потому что, когда он снова открывает глаза, кто-то аккуратно
трясёт его за плечо.
Он поднимает подбородок — голова болит, горло саднит, — и видит, что отец

стоит перед ним на коленях, как делал всегда, когда он был маленьким... когда
собирался сообщить Дазаю плохие новости.
И Дазай обнаружил, что издаёт тот же самый звук, который слышал по

телефону несколько часов назад.
— Он—?
Мори мотает головой, нежно сжимая чужое плечо.
— Он справился.
Дазай прерывисто вздыхает, он абсолютно выжат.
— С ним... — его голос хриплый и грубый, — С ним всё будет в порядке?
Мори долго смотрит на него, обдумывая, как именно он должен это сказать.
— Нам удалось отключить его от системы жизнеобеспечения. Он дышит сам,

— что, честно говоря, было очень сомнительно всего несколько часов назад, так
что это заставляет Дазая почти рассыпаться от облегчения. — И у него
сотрясение, но нет никаких признаков серьёзного повреждения мозга.
Дазай поймал себя на том, что тупо кивает.
— Так... с ним всё будет хорошо? — тихо спрашивает он, чувствуя себя
совершенно опустошённым.
— ... — Мори делает глубокий вдох, — У него был обширный инфаркт, Осаму.
Мы пытаемся отследить структурные повреждения, и это определит наши
дальнейшие шаги.
— Я... — Дазай судорожно сглатывает, — типа пересадки?
Мори обдумывает это.
— Это был бы наихудший сценарий. Но в данный момент, хотя я не думаю,

что его жизнь находится в непосредственной опасности, он не сможет
вернуться к тому, что было раньше.
Дазай тяжело сглатывает, его брови хмурятся.
— Я не... я не понимаю...
— До тех пор, пока ему не сделают необходимые операции — а они будут

516/805
отложены из-за этого... — Мори проводит пальцами по волосам. — Он должен
находиться в такой среде, где за ним можно наблюдать круглосуточно.
— ...То есть?
— То есть, — Мори морщится, — он не вернётся в университет в этом

семестре. Вероятно, не в этом году.
Дазай пытается осмыслить это, и оно намного лучше, чем смерть Чуи. Он
чувствует, что теперь, когда не стоит лицом к лицу с этим, то сможет
справиться с чем угодно, но он знает, что Чуя будет подавлен.
— И... — Мори вздыхает, потирая висок. — Тебе следует знать... Чуя уже был
моим пациентом.
Дазай вскидывает голову, и прежде чем успевает огорчиться, Мори

поднимает руку, чтобы остановить его.
— Я не знал, да и он, по-моему, тоже, — он мотает головой. — Это просто так

расстраивает, ему всего нужно было продержаться ещё пару недель...
Дазай делает паузу, пытаясь собрать всё воедино.
— ...Что?
Мори останавливается, осознав свою ошибку.
— Я уже десятки раз нарушил его частную жизнь, потому что ты мой сын. Не
думаю, что с моей стороны было бы справедливо продолжать в том же духе—
— Ты сказал, что ему нужны ещё две операции, — Дазай обрывает его,
прищурившись, — он... он собирался сделать их через две недели?
Мори плотно поджимает губы, и он не подтверждает и не отрицает этого, но

Дазай знает.
Чуя не собирался ему рассказывать. Или, может, и собирался, но...
Дазай не может припомнить попытки Чуи, которая была предпринята

раньше, чем несколько недель назад, и... эта проблема существует гораздо
дольше, чем это.
— ...Ты никогда не говорил мне, что так близок со своим соседом.
Дазай, возможно, сейчас имеет дело со всеми эмоциями на свете, но если

есть что-то, на что у него больше нет времени, так это стыд. Он поднимает
подбородок, глядя ему прямо в глаза, и говорит что-то, что Мори подозревал, но
никогда не ожидал услышать вслух.
— Он не просто мой сосед.
Мори пристально смотрит на него, пытаясь осознать произошедшее, потому

что он знал. Как только он увидел выражение лица Дазая, он знал. Дазай
сглатывает и выдавливает из себя эти слова, и даже если поступок сам по себе
517/805
пугающий — он говорит это.
— Па... я влюблён в него.
Мори сидит в потрясённом молчании, потому что он может сосчитать по

пальцам двух рук, сколько раз они с Осаму говорили друг другу "я люблю тебя",
ещё меньше между ним и его собственным отцом. И он совершенно уверен, что
тот никогда раньше не говорил этого женщине.
Взгляд Дазая полон решимости, и он продолжает:
— Это не то, что я сделал, чтобы ранить тебя, и это никуда не денется. Я... —
Дазай качает головой, его голос колеблется, — я был так чертовски счастлив в
течение последних трёх месяцев, и я заставлял себя чувствовать себя хреново
из-за этого, и больше я делать это не намерен.
Мори резко выдыхает через нос, пытаясь справиться со своей реакцией,

потому что... он не знает, что чувствовать. Если бы это был любой другой
мальчик, он, вероятно, сразу же бы отрёкся от него — и он этим не гордится.
Но...
// «Держу пари, он гордится вами.» //
Мори вообще не верит, что многие вещи хорошие. Взрослея, имея всё, вы
узнаёте, как на самом деле мало ценятся вещи — и как мало ценят люди друг в
друге.
Но Чуя Накахара? В нём есть бесспорная человечность, и Мори...
— ...Он был тем мальчиком?
Дазай улыбается, каким-то образом, несмотря на всё это, ему удаётся

приподнять уголки губ, потому что даже если это больно, даже если у него
плохо это получается...
// «Насколько хорошо, по-вашему, я умею говорить о своих чувствах?» //
...даже если он сделает миллион ошибок, если он никогда не будет

достаточно хорош — и, чёрт возьми, он, вероятно, не будет...
// «Я бы сказал, что вы стали справляться лучше.» //
Стараясь, говоря правду...
— Он единственный, — твёрдо отвечает Дазай, его пальцы крепко сжимают

телефон Чуи. — Никогда не будет никого другого.
...ощущается намного лучше, чем врать, и...
И скрывать.
518/805
Его отец смотрит прямо на него, и после стольких лет избегания этого,
фактически разговаривая с ним... такое чувство, что он видит его... возможно,
впервые.
Молчание затягивается, и решимость Дазая не исчезает, но его тревога

растёт, потому что он не планировал сегодня признаваться в вечной любви к
пациенту своего отца, но...
Жизнь серьёзно охуеть какая сложная. И Дазай так отчаянно нуждается в

принятии, что отказывается признать, что хочет этого.
Мори не говорит этого. Он не знает, как это сделать, по крайней мере

сегодня. Но...
Он протягивает руку, кладёт её на макушку Дазая, ероша его волосы, и его

сын смотрит в пол широко раскрытыми глазами, потому что...
Он не делал этого с тех пор, как Дазаю было одиннадцать.
Мори пытается показать это.
— Хочешь увидеть его? — тихо спрашивает он, его рука всё ещё лежит на
макушке головы Дазая, и глаза того горят напротив плитки под ним, когда он
борется с внезапным натиском эмоций, потому что...
Он столько раз пытался заставить отца слушать, но... До этого момента ему и
в голову не приходило, что Мори пытался его услышать.
Что родители не идеальны. Что они ошибаются. И временами тебя могут

оставить, чтобы иметь дело с последствиями. Но иногда...
Это вообще не значит, что они любят тебя меньше.
Нет возрастных ограничений для саморазрушительных наклонностей. Ты не

перерастаешь боль, ты просто показываешь её по-другому, и Дазай провёл так
много лет, боясь стать своим отцом, потому что считал Мори губительным.
Но теперь Дазай оглядывается на все те хреновые вещи, которые говорил и

делал за последние несколько лет, молча крича, чтобы кто-нибудь посмотрел,
потому что ему было так больно, и он не знал, как сказать кому-нибудь...
Вот что Мори делал всё это время?
— ... — рука Дазая медленно тянется вверх, ложась поверх руки отца на
макушке своей головы. Поначалу он не двигается, он просто держит её там, и
это маленькая вещь, но огромное, болезненное расстояние между ними, такое
огромное, что Дазай привык чувствовать, что оно было непреодолимым...
Оно больше не кажется таким большим.
— ...Да, — бормочет Дазай, сжимая чужую руку, прежде чем отпустить. —

Если можно.
519/805
— Ну, — Мори выпрямляется, протягивая сыну руку, — обычно я не смог бы
провернуть это, но кое-кто сказал парамедикам, что он его жених.
Дазай издаёт слабый, сдавленный смешок, идя вместе с ним.
— Если ты уже знал это, то почему ты..?
Мори пожимает плечами, глядя прямо перед собой.
— Мне показалось важным, чтобы ты сам мне это сказал.
— ... — Дазай тоже смотрит вперёд... но он улыбается.
Больничная палата Чуи находится в дальнем конце коридора, и когда Дазай

заходит, он не готов к тому влиянию, которое это окажет, просто увидев, что
Чуя дышит.
Неглубоко, будучи подсоединённым к десятку разных проводов, с

кислородной трубкой под носом, но дышит.
— ...Ты знаешь, когда он проснётся? — медленно спрашивает Дазай, подходя

к кровати, а Мори прислоняется к дверному косяку.
— Мы смогли выполнить операцию лапароскопически[36], — Мори комкает

свою шапочку в руке. — Это было минимально инвазивно, так что он должен
проснуться сегодня, но его тело прошло через многое. Нам просто нужно
подождать и посмотреть.
Дазай кивает, не отводя взгляда от рыжего, и опускается в кресло рядом с

кроватью, его ноги отяжелели под ним.
— Тебе пора идти, — полушёпотом говорит Дазай, поворачивая голову и

глядя на отца. — Со мной всё будет в порядке, — Мори выглядит немного
сопротивляющимся.
— Ты спал на больничном полу.
— Я не засну, если пойду домой, — то есть, он абсолютно не намерен

покидать Чую, пока тот не проснётся, и они оба это знают.
— ... — Мори вздыхает, потому что он чувствует усталость в самых костях и

едва может стоять прямо. — Я попрошу Хироцу привезти тебе одежду.
Дазай рассеянно кивает, не поднимая глаз, когда отец выходит из палаты.

Они оба достигли своего предела, когда дело доходит до разговора по душам, и
хотя Дазай собирается поблагодарить его — это может подождать.
Дверь за ним захлопывается, и Дазай смотрит на фигуру перед собой, молча

удивляясь тому факту, что непрерывный писк пульсометра может быть таким
успокаивающим.
Он тянется, находя руку Чуи под лабиринтом проводов, трубок и марли — и

520/805
она всё ещё немного холодная в его руке, как и всегда, но Дазай поймал себя на
том, что теперь ценит тепло этого. Он испытывает все возможные эмоции.
Страх, облегчение, гнев и...
Дазай подносит руку Чуи к своему лицу, прижимаясь губами к костяшкам

пальцев. Он предпочёл бы почувствовать всё это тысячу раз, чем снова потерять
его.
— ...Спасибо, что остался со мной, — шепчет он.
_________________________
Он ещё несколько часов спит у кровати Чуи, положив голову на руки на краю
больничной койки, всё ещё слабо сжимая чужую руку, и просыпается, когда
чувствует жужжание в кармане — не своего телефона, а рыжего.
Он подносит его к уху, протирая сонные глаза, его голос низкий:
— Алло?
— Дазай, это ты? — голос Рембо эхом отдаётся на другом конце линии. — Мой
самолёт только что приземлился, я сейчас в аэропорту.
— Да, — отвечает он, рассеянно сжимая пальцы Чуи. — Операция

закончилась.
— Ох, — отец Чуи вздохнул с огромным облегчением, — он проснулся?
— Пока нет, но... — Дазай прочищает горло, его позвоночник немного болит,
когда он садится, — его врачи считают, что он должен встать в ближайшие
несколько часов.
— Хорошо, ладно... — Рембо звучит немного нестабильно, но гораздо лучше,

чем в прошлый раз, когда они разговаривали. — Я буду там через полчаса, мне
только нужен номер палаты.
— Я пришлю его вам вместе с адресом больницы.
— Спасибо, Дазай, правда, — он говорил это бесчисленное количество раз по

телефону, всегда в безумной манере, почти как запоздалой мыслью, так что
Дазаю нетрудно принять это, несколько пассивно пожав плечами.
— Мне не сложно.
Он отправляет ему информацию о палате, со вздохом кладёт телефон Чуи и

смотрит на рыжего.
Сейчас цвет его лица немного лучше, чем несколько часов назад. Его
дыхание, кажется, проникает всё глубже в лёгкие, грудь поднимается и
опускается всё более равномерно по мере того, как тянутся часы.
Дазай никогда не осознавал, насколько можно быть чутким к чужим

521/805
движениям, но Чуя подобен песне, в которой он запомнил каждое слово, и даже
самые незначительные изменения привлекают его внимание.
Даже если самые большие из них так долго ускользали от него.
Он встаёт с кресла, уверенный, что у него осталось совсем немного времени

до прихода отца Чуи, а вскоре за ним и всей остальной его семьи. Он
наклоняется, осторожно убирая чёлку со лба своего соседа по комнате, и
прижимается к нему губами.
Но... ну, Чуя больше не его сосед по комнате. Нет, если он не вернётся. И
после всего, через что они прошли... Дазай не хочет называть Чую своим другом.
После стольких месяцев отказов называть его чем-то большим... Дазай начинает
испытывать возмущение от этого слова. Даже если они не вместе. Даже если
после последних двенадцати часов Дазай не уверен, что он хочет делать. Он
просто знает, что хочет быть рядом с Чуей, любым доступным ему способом, так
долго, как только сможет. Ему просто нужно понять, как это сделать.
Чуя не просыпается, пока ещё нет, но когда Дазай начинает отступать, тот
чуть поворачивает голову, и его нос упирается в щёку Дазая. Он замирает на
мгновение, закрыв глаза, и просто наслаждается ощущением вот такой близости
к нему.
И боже, за последние несколько недель он соскучился по этому.
Но он не может задерживаться так надолго, поэтому отстраняется, в

последний раз поглаживая лицо Чуи, прежде чем отойти, выходя в коридор. Его
руки скользят в карманы, и он видит отца Чуи, спешащего из лифта, явно
беспорядочно одетого и страдающего от смены часового пояса.
— Он..? — взгляд того проходится по больничной палате, и Дазай кивает.
Это всё, что ему нужно, прежде чем он бросится в палату к своему сыну, и
Дазай оставляет их наедине, сам оставаясь в коридоре, садясь на скамью у
стены.
Даже ему нужно было собственное время, чтобы поплакать над Чуей, он
понимает, что его отцу это нужно.
Дазай откидывает голову назад, ударяется ею о стену и смотрит в потолок.
— На этот раз ты реально обманул нас, чиби, — бормочет он еле слышно.
У него вошло в привычку разговаривать с Чуей, даже когда того рядом нет.
Это началось как форма практики, которую Фукузава предложил на одном из
своих сеансов месяц назад, и хотя сначала это было абсурдно, и ему пришлось
заставить себя делать это...
Сейчас это успокаивает.
И если бы Чуя не вернулся, Дазай, возможно, никогда бы не прекратил это

делать.
Чуть больше получаса спустя двери лифта снова звякнули, и из него вышла
522/805
высокая красивая рыжеволосая девушка, в которой Дазай узнал старшую сестру
Чуи, Озаки Коё.
Она спешит по коридору с сумкой для вещей на плече и останавливается у

самой двери... чтобы на мгновение задержать на нём взгляд.
Дазай смотрит на неё в ответ, медленно склонив голову набок, потому что не
понимает, почему она выглядит такой озадаченной.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, слегка прищурившись, и Дазай

пожимает плечами.
— Я был тем, кто приехал сюда в карете скорой помощи вместе с ним. Меня
зовут Дазай, кстати.
— Я знаю, кто ты, — отвечает она, плотно поджимая губы, прежде чем,
кажется, приходит к выводу, что задерживаться на нём того не стоит, и
поворачивается, спеша в палату вслед за отцом.
Дазай смотрит ей вслед, поднимая бровь.
Они вообще никогда не виделись, так что... Почему она уже ненавидит его до
глубины души?
Он снова садится, скрестив руки на груди, и через несколько минут выходит

Рембо, устало потирая затылок.
— Я даже не могу выразить, как я благодарен тебе за то, что ты остался

здесь, пока мы не приехали... — он вздыхает. — Но я уверен, что ты, должно
быть, устал и готов идти домой, так что... — он замолкает, будто это своего рода
освобождение, которого Дазай ждал, чтобы сбежать.
— ...Я был не против, — медленно отвечает Дазай, зная, что сейчас, вероятно,
не лучшее время для объяснений, и что Чуя хотел бы сделать это сам, если тот
вообще хочет, чтобы его отец знал. — Но я бы хотел задержаться ещё на
немного, если вы не против.
Рембо делает паузу, с любопытством глядя на него.
— ...Ну конечно же, я определённо не собираюсь заставлять тебя уходить.
Дазай выдавливает усталую, благодарную улыбку.
— Спасибо.
Рембо возвращается обратно, снимает пиджак и смотрит на дочь.
— Не знаю, почему ты так беспокоилась о том, что именно он был в больнице

с Чуей. По-моему, он кажется совершенно приятным молодым человеком.
Коё поднимает взгляд со своего места рядом с кроватью брата, выражение

её лица напряжённое.
— Это было самое меньшее, что он мог сделать, — возмущается она, снова
523/805
переводя взгляд на Чую и гладя его по волосам.
Дазай отдаёт им личные вещи Чуи — его мобильный телефон, бумажник,

ключи и одежду, которая на нём была, сложенную в сумку. А потом он просто...
проводит следующие часы, сидя в коридоре в ожидании, будучи уверенным, что
услышит какую-нибудь суету, когда Чуя проснётся.
В конечном итоге он дёргается, когда чувствует прикосновение к плечу, и

поднимает глаза.
— Хироцу, — вздыхает он с облегчением, увидев знакомое лицо. —

Здравствуй.
Его дворецкий детства улыбается ему, на нём не его обычная рабочая форма
— вместо этого он одет в тёмные брюки цвета хаки и рубашку.
— У вас такой вид, будто вы провели длинную ночь.
— Ага, — соглашается Дазай, беря сумку, которую ему предлагает мужчина.

— Если сегодня был твой выходной, тебе не стоило—
— Осаму, — тот качает головой, похлопывая мальчика по плечу. — Мне было

совсем не в тягость.
Дазай кивает, слегка сжав челюсти.
— ...Спасибо, я попробую найти ванную комнату—
— Я уже нашёл для вас одну.
Когда Дазая уводят переодеваться и освежиться, в больничное крыло

приходит ещё один посетитель, на этот раз встреченный чуть более тепло, чем
Дазай.
— Здравствуйте, — Юан наклоняет голову, стучась в дверной косяк, обхватив

руками гигантскую вазу с цветами, — если сейчас не самое подходящее время, я
могу...
Семья Чуи немного знакома с ней, учитывая, что она часто занимает главную
роль, когда Чуя звонит по фейстайму, поэтому Рембо улыбается, мотая головой.
— Нет, пожалуйста, заходи.
Она благодарно улыбается и ставит цветы на дальний столик.
— С ним всё хорошо?
— Он ещё не проснулся, — тихо объясняет Коё, откидывая волосы назад.
Рембо тянется к её руке, притягивая подругу своего сына в неистовые

объятия.
— Я слышал, что это ты начала делать искусственное дыхание, я даже не

знаю, как начать—
524/805
— Ох, — Юан мотает головой, её глаза полны вины, и она прикусывает губу.
— Я была бы практически бесполезна, если бы это была только я... — её губы
дрожат, когда она пытается обдумать это, и её следующие слова заставляют их
обоих застыть от удивления, — честно говоря, единственная причина, по
которой он всё ещё здесь... это благодаря Дазаю.
Коё недоверчиво смотрит на неё, а у Рембо просто упала челюсть.
— Но я уверена, что ты—
Юан мотает головой.
— Я плакала и едва справлялась с базовыми вещами, но... Дазай был

потрясающим, он держал себя в руках, говорил всем остальным, что делать... и
Чуя не возвращался, пока он не использовал АВД. Я даже не знала, что оно
существует, так что... — Юан тяжело сглатывает, и она правда не пытается
заставить Дазая казаться героем, даже если в результате так и получается, она
просто пытается подчеркнуть, что она была совершенно бесполезна. — А когда
Чуя снова начал терять сознание, он не давал ему заснуть, поэтому... — Юан
делает глубокий вдох. — Вы должны благодарить его, а не меня.
Коё с трудом сглатывает, переводя взгляд на Чую, и её глаза наполняются

слезами, когда она начинает осознавать реальность происходящего.
— ...Он... он настолько долго был без сознания?
Дазай был осторожен, чтобы не рассказывать им самое худшее. А когда они

добрались сюда, Чуя уже почти был вне опасности, так что...
Оно на самом деле только сейчас начало поражать их.
— ...Да, — хрипло подтверждает Юан, впиваясь ногтями в ладони. —

...Честно говоря, я вообще думала...
Ей не обязательно говорить это, чтобы они поняли. Это было то, что думали
все остальные, кроме Дазая.
Что Чуи больше нет.
Она уже ушла, когда Дазай вернулся, одетый в свежую одежду и с чуть
влажными волосами, и когда он увидел Коё, ожидающую у двери, его плечи
приняли оборонительную позицию.
— Я уже спросил, могу ли я подождать, — начинает он, готовый к тому, что

она попросит его уйти, потому что ранее она, казалось, была готова сделать это.
Она долго смотрит на него, скрестив руки на груди, и он не может прочитать

эмоции в её глазах, когда она отталкивается от стены, подходя к нему, и он
почти ожидает, что она даст ему пощёчину, но...
Она тянет его в то, что можно описать только как самое беспощадное
объятие, которое Дазай когда-либо получал, настолько крепкое, что кажется,
будто его спина ломается.
525/805
— Я... — начинает Дазай, и Коё практически шипит на него, чтобы он
заткнулся, крепко обхватив его руками за талию. Он закрывает рот, неловко
поднимая руки, чтобы обнять её в ответ, и после долгого, удушающего момента
— Дазай не уверен, что кто-то когда-либо обнимал его так, — она отпускает его.
— Тебе не обязательно ждать здесь, — еле слышно произносит она, а он

моргает, всё ещё немного озадаченный... и, кажется, ему сломали позвоночник.
— Я уже сказал, я не против подождать...
Она отходит от него, и не глядя тянет за рукав.
— Ты можешь подождать с нами, если хочешь.
Дазай смотрит на неё широко раскрытыми глазами. Есть лишь мгновение

нерешительности, а затем:
— ...Да, — бормочет он, позволяя ей завести себя внутрь. — Хорошо.
____________________________
// «Кто-нибудь... вызовите скорую!» //
// «Чуя?! Чуя, ты меня слышишь?» //
// «Вот ты где... Мне нужно, чтобы ты оставался со мной, дорогой.» //
Образы тусклые, но пульсирующие за его веками, кружась туда-сюда.
// «Чуя, Чуя, милый...» //
Чуя всегда думал, что будет холодно, но это не так.
Здесь тепло, удобно и легко. Словно плывёшь в бесконечном тёмном

горизонте событий над бездной, ожидая, что тебя затянет под воду.
// «Чуя...» //
Его веки дёргаются, губы поджимаются.
// «Останься со мной.» //
Когда он приоткрывает один глаз, его встречает ослепительный свет

флуоресцентных ламп над головой и слабый писк аппаратов.
Он моргает, даже когда его глаза напрягаются в знак протеста, взгляд

метается из стороны в сторону, смутно отмечая окружение.
526/805
Он просыпался на больничной койке достаточно часто, чтобы знать, где он
находится, но как он попал сюда, учитывая последнее, что он помнит...
Его взгляд натыкается на часы, висящие на дальней стене, и те показывают

десять утра.
Он поднимает вверх одну руку, и пластырь, прижимающий капельницу к ней,

потрескивает на коже, когда он тянется направо, пытаясь нащупать кнопку
вызова, но ничего не находит.
И тогда он пытается поднять левую, и... у него не получается. Его взгляд

скользит вниз, и он обнаруживает, что кто-то уже держит её.
Около его бедра лежит копна каштановых волос, и длинные, знакомые

пальцы переплетаются с его собственными.
— ... — Чуя прикусывает губу, мягко сжимая пальцы, его пульс слегка
подпрыгивает на мониторе аппарата. Он протягивает правую руку, проводя ею
по волосам Дазая, нежно поглаживая их, его пальцы всё ещё немного дрожат,
пока тело начинает просыпаться.
Тот слегка шевелится, наклоняя голову и льня к руке Чуи... а затем, когда он
по-настоящему осознаёт это, его голова резко поворачивается в сторону.
И когда их глаза встречаются, губы Дазая растягиваются в усталой улыбке,

он обхватывает пальцами запястье Чуи, поворачивая голову, чтобы поцеловать
внутреннюю сторону чужой ладони.
— Приветик, спящая красавица, — полушёпотом произносит он, и у Чуи болит

в груди — не по медицинским причинам.
— Привет, — тихо сипит он своим хриплым от долгого неиспользования

голосом, в горле пересохло. — Я... — он слабо откашливается и мотает головой,
— ненавижу это прозвище.
Улыбка Дазая слегка расширяется, и она однобокая — та, где только одна
ямочка врезается в правую сторону его лица, и свет, который кажется таким
резким и неприятным, идеально подсвечивает более светлые зелёные и золотые
искорки в его радужках, и кажется, что они чуть ли не пляшут в его сторону...
Потому что Дазай из тех, кто улыбается глазами больше, чем когда-либо
губами.
И боже, как же он красив, Чуе почти больно смотреть на него.
— Почему?
Чуя тихонько фыркает, едва в силах отвернуться, потому что каждое

движение кажется ему нагрузкой.
— Никто не выглядит хорошо на больничной койке.
Его губы потрескались и пересохли, волосы спутаны, и он знает, что

выглядит ужасно, но Дазай лишь слабо улыбается, мотая головой.
527/805
— Ну, не знаю, — он протягивает руку, обхватывая ладонью лицо Чуи, и
проводит большим пальцем по его щеке. — Мне кажется, у тебя получилось.
Есть так много вещей, которые Чуя хочет сказать, так много вещей, которые
он хочет спросить.
Но прежде чем он успевает что-то произнести, дверь распахивается, и они

уже не одни. Внезапно на Чую набрасываются его отец и сестра, они обнимают
его, со слезами на глазах заявляя, как сильно они волновались.
И после этого у них нет возможности поговорить об этом.
По сути дела, Чуя не получает ни минуты наедине с Дазаем, прежде чем он

столкнётся лицом к лицу с человеком, который, не по своей вине, вызвал весь
этот дурдом.
Мори Огай.
Как врач Чуи, он имеет право проконсультироваться с ним наедине, что он и

делает, в то время как семья Чуи осмеливается выйти, чтобы чего-нибудь поесть
и найти отель, потому что они оба устали после международных рейсов.
На некоторое время повисает тишина и, надо признать, неловкость.
— Я не знал, — тихо говорит Чуя, и Мори кивает.
— Я и не думал, что ты знал.
И Чуя знает, что сейчас беспокоиться об этом немного по-детски, но он не

может перестать думать о том, что когда Мори спросил его, был ли он
сексуально активен, Чуя ответил —
// «Довольно-таки.» //
И сейчас он знает, что тот отец Дазая, а тот знает, с кем Чуя был сексуально
активен, и это просто...
Это очень смущающе, особенно когда речь идёт о ком-то, чей отец называет
мастурбацию "личным временем".
Но, учитывая, что это профессиональный случай, Мори не поднимает ничего

подобного этому.
— ...Я полагаю, что это всё меняет, — глухо произносит Чуя, и Мори
прислоняется спиной к стене, скрестив руки на груди.
— Ты имеешь в виду, что это меняет график, или что я могу быть твоим
врачом?
— ...И то, и другое, — тихо признаёт Чуя.
Мори долго смотрит на него.

528/805
— Это не совсем этично, учитывая, что я знаю о вас с Осаму, но... — он
потирает один из своих висков. — Против этого нет закона. И на данный момент
я уже один раз оперировал тебя.
— Мои внутренности выглядят нормально?
Мори моргает, сбитый с мысли этим комментарием.
— Что?
— Ну, — Чуя хмурится, — я столько раз видел сканы своих внутренних

органов, но это не совсем то же самое, что фактически смотреть на них, и мне
всегда было интересно, действительно ли моё сердце выглядит как нормальное,
но...
— Мы не совсем вскрывали тебя, — Мори сдерживает смех, мотая головой. —

Так что не сказать, что я знаю.
Чуя хмурится, откидываясь на подушки.
— Оу, — он почти кажется немного разочарованным. — Ну, вы можете

рассказать мне об этом в следующий раз. Моя сестра пырнула меня
карандашом, когда мне было шесть лет, и у меня есть теория, что вы всё ещё
можете увидеть это в моём—
— Чуя, — он замолкает, услышав тон Мори. — Ты не сможешь этого

избежать.
— ... — Чуя смотрит вниз на лабиринт проводов, подключённых к нему, на

пищащие аппараты и капельницу в руке. — ...Да, — устало вздыхает он. — Я
начинаю это осознавать.
— Это всё отодвигает.
— ...Насколько?
— Мы внимательно наблюдали за тобой в течение последних нескольких

дней, и ты всё ещё пригоден для операции, но теперь мы работаем в довольно
узком промежутке времени.
— ...Насколько узком?
Мори барабанит ручкой по карте Чуи.
— Твоему телу потребуется по меньшей мере восемь недель, чтобы

восстановиться, но чем дольше мы будем ждать... — Мори вздыхает. — За
последние тридцать часов твоё сердце не испытало ни одного серьёзного
приступа, но чем дольше мы ждём, тем больше мелкие приступы могут
заставить стенки верхних камер напрягаться, и...
— У меня начнётся сердечная недостаточность?

529/805
Мори пожимает плечами.
— Сердечная недостаточность — это широко неверно понимаемый термин.

Технически, у тебя уже есть сердечная недостаточность, но чем дольше это
продолжается, тем слабее ты становишься, — объясняет он. — А это значит, что
нам по сути придётся действовать в течение восьми-десяти недель, и не позже,
— его ручка замирает. — Я уверен, что мы справимся, но... — он обрывается. — В
это время ты будешь находиться в зоне повышенного риска, а это значит, что за
тобой нужно будет следить.
— Типа как спать с кардиомонитором или что-то в этом роде? — Чуя

хмурится.
Мори морщится.
— Это то, что ты должен был делать раньше, но это уже в прошлом, — он
мотает головой. — Но я не могу со всей ответственностью заявить, что на любой
данный момент ты можешь находиться в более чем километре от больницы.
Желудок Чуи сжимается, а пульсометр начинает пищать.
— ...Значит, я не смогу..?
— Мне жаль, Чуя, но ты не вёрнешься, — отвечает Мори. Конечно, он хотел

бы, чтобы это было не так, но... программа Чуи всё ещё будет там через год.
Если он этого не сделает, его не будет.
— ...Я не могу жить в больнице два месяца.
— Чуя, я знаю, что это накладывает ограничения, но это не на всю

оставшуюся жизнь—
— Я не упрямлюсь, — тихо говорит Чуя, — государственная страховка не

покроет этого, особенно после операции, которую я только что перенёс, и всего
остального. И моя семья не живёт в Токио, за пределами общежития у меня
вообще нет никаких вариантов—
— Мы что-нибудь придумаем, — Мори устало обрывает его — у него всего

один выходной после трёх полных дней, и он уже не так молод, как раньше. —
Но когда тебя выпишут отсюда, а это должно произойти где-то на следующий
день, я направлю тебя в свою больницу.
— Но я—
— Я не собираюсь ставить тебя перед выбором между твоей жизнью и

финансовым благополучием твоей семьи, — мягко заверяет его Мори. — Мы всё
решим, хорошо?
— ...Ладно, — бормочет Чуя, не очень-то веря в это, но он, по крайней мере,

готов подождать и посмотреть.
___________________________
530/805
В течение следующих двадцати четырёх часов происходит много разговоров.
Работа его отца не позволит ему в одночасье вырваться и переехать в Токио, и
это ещё не учитывая стоимость проживания и содержания двух домов. По
крайней мере, Коё хочет вернуться на лето и остаться с Чуей, пока ей не
придётся улететь обратно в Нью-Йорк, чтобы начать свой дипломный год...
Но всё это сложно и дорого, и Чуя чувствует себя ужасно виноватым, потому
что именно из-за такого сценария его отец с самого начала не хотел, чтобы он
поступал в университет так далеко от дома, но у Чуи тогда всё было хорошо, и
он хотел доказать, что справится.
И на данном этапе его врачи единогласно согласились, что стресс его

программы, с которым Чуя клялся, что может справиться, вероятно, был тем, что
побудило его состояние ухудшиться так быстро.
Был ли его отец удушающим, ограничивающим и параноиком? Да. Всё это

позволяло управлять состоянием Чуи?
Да.
И теперь он чувствует, что отступает от всего, ради чего так усердно

трудился последние несколько лет, возвращаясь к результату, которого
отчаянно избегал.
И, наконец, три дня спустя, после многочасовых телефонных переговоров,

планирования логистики и споров со страховыми агентами, Чую переводят в
больницу Мори, расположенную в центре Токио.
Формально его страховка покрывает только первые две недели, но Мори

настаивает, что к тому времени у них уже будет план, так что...
Так что всё в порядке.
И, наконец, после того, что кажется вечностью, постоянно находясь в палате

с семьёй Чуи, или с Мори, или с друзьями Чуи, навещающими его, чтобы
убедиться, что с ним всё хорошо...
— Знаешь, мне интересно, так ли это ощущается, когда навещаешь кого-то

под домашним арестом.
Он и Дазай наконец-то остались наедине.
Чуя закатывает глаза.
— Что это должно значить?
— Ну, — Дазай протягивает руку, тыкая в кардиомонитор, прикреплённый к

шее Чуи — Мори даже дал Чуе что-то модное и незаметное, что можно было
принять за чокер. — У тебя есть личный маленький браслет отслеживания и всё
такое.
Чуя фыркает, слегка отодвигаясь от него, а тот откидывается на спинку

531/805
скамьи.
Они сидят прямо за больницей, на заднем тротуаре, который выходит в

городской парк. Это был бы прекрасный вид, если бы не было так пасмурно, но
прошло так много времени с тех пор, как Чуя мог просто посидеть снаружи, что
он не боится немного промокнуть, если небо решит "порадовать" дождём.
— Разве ты не должен готовиться к сессии? — бубнит Чуя, подтягивая одну

ногу к груди. — Или... сегодня же вторник? У тебя пары...
— Вообще-то нет, — пожимает плечами Дазай, положив руку на спинку

скамьи. Последние несколько дней он почти постоянно был рядом, даже если
они не оставались наедине, и Чуя задавался вопросом... — Знаешь эту штуку,
когда твой сосед по комнате умирает, и ты автоматически получаешь отлично
по всем предметам? — Дазай пожимает плечами, — Видимо, это считается.
У Чуи внутри всё сжимается. Что ж. Тогда логично, что он болтался

поблизости, потому что ему по сути не нужно было возвращаться на пары.
— ...Мне очень жаль.
— Что мне не надо сдавать экзамен по органической химии? — Дазай

фыркает. — Всё в порядке.
— Нет, не только за это, за... — Чуя обхватывает себя руками, сгорбившись.

— За всё это, Дазай, — тихо говорит он, глядя на тротуар. — Мне правда жаль.
— ... — Дазай долго молчит. Не то чтобы он сам Чуе всё рассказывал. И

честно говоря, есть некоторые вещи, которые он должен ему рассказать, но это
и близко не такое страшное или с таким же ограничением по времени. — ...Ты
собирался сказать мне, что тебе предстоит операция, или я бы просто узнал,
когда ты бы исчез?
— ...Я пытался тебе сказать, — голос Чуи нехарактерно тихий. — В баре. И в

тот день, в Лондоне...
Именно поэтому он отреагировал так, как он это сделал. Не потому, что

Дазай предложил свидание, а потому, что Чуя не может водить машину. Точка.
Сейчас всё это имеет гораздо больше смысла.
— ... — Дазай откидывает голову назад, глядя на облака. — Мы занимались

сексом три месяца.
Чуя морщится.
— Я спрашивал своего врача, и он сказал, что мне можно быть сексуально

активным, — отвечает он, зная, что это не совсем так. Потому что на самом деле
тот сказал ничего слишком интенсивного и...
Они были более чем интенсивны в прошлом.
— Ты не думаешь, мне следовало знать? — давит Дазай, и он не так

рассержен, как мог бы быть. Только не после того, что случилось. Он не может
заставить себя злиться на Чую, не сейчас.
532/805
Но расстроен ли он? Напуган? Задет?
Всё вышеперечисленное.
— ...Я не думал, что ты захочешь спать со мной, если узнаешь, — признаётся

Чуя. Дазай одаривает его взглядом, и он резко вздыхает. — Послушай, есть
больше одной причины, по которым я был полным девственником раньше, и не
только потому, что я не выходил из дома, или потому, что мой отец слишком
опекал меня. Каждый раз, когда парень узнаёт обо мне, я просто... — Чуя
прикусывает губу. — Это не сексуально, когда ты знаешь, что кто-то ходячая
бомба замедленного действия, — он мотает головой. — И я знаю, что это не
улучшает ситуацию, и что это было глупо, но...
Он просто хотел быть обычным.
— ...Я бы всё равно спал с тобой, Чуя. Я просто был бы более осторожен—
— Я не хотел, чтобы ты был осторожен, — препирается тот, мотая головой. —

Я не хотел, чтобы ты относился ко мне по-другому. И мне нравилось, как ты
прикасался ко мне... — он обнимает себя ещё крепче. — И я боялся.
Дазай поражён последней частью. Отчасти потому, что он никогда не

слышал, чтобы Чуя добровольно признавался, что боится чего-либо — даже
когда тот довольно очевидно боится многих вещей, — но также и потому, что...
— Меня?
— Не самого тебя, — Чуя делает судорожный вздох, и признаться в

следующей части очень трудно. — ...Потерять тебя.
Дазай долго осмысливает эту фразу, стараясь услышать её, не будучи

задетым ею, потому что он не может винить Чую за то, что тот волновался.
Особенно не...
Не тогда, когда речь идёт о ком-то вроде Дазая.
— ...Я всё ещё здесь, разве нет? — тихо возражает он, и Чуя кивает,
прерывисто дыша.
И в его мыслях, говоря это, он пытается быть зрелым. Даже если это
абсолютная противоположность тому, как это выходит.
— Ты не обязан, — нечётко произносит он.
— ... — Дазай наклоняется, поворачиваясь, чтобы получше посмотреть на

него. — Я не обязан что?
Рёбра Чуи болят там, где в них впиваются его пальцы.
— Ты не обязан оставаться, — бормочет он. — Тебе не нужно ничего

доказывать. Я не буду... думать о тебе хуже.
Дазай пристально смотрит на него, открыв рот.

533/805
— Чуя, я уже—
— Раньше ты не знал. Это... это всё меняет.
Тишина, повиснувшая между ними, как натянутая верёвка, и каждый из них

тянет её, ожидая, когда другой её разорвёт.
В конце концов, она лопается.
— Ты... — Чуя готовится к этому, когда слышит, как откровенно разозлён

Дазай, но... — невозможен!
Это было не то, что он ожидал услышать.
— ...И что это должно означать?!
— Если бы у меня были проблемы с тем, чтобы быть с тобой, это было бы из-
за того, что ты чертовски тупоголовый, а не из-за какого-то сердечного
заболевания, которое ты, блять, не можешь контролировать!
— Эй! — начинает Чуя, заводясь, — Ты кого тупоголовым назвал?!
Дазай вскидывает руки, вставая со скамейки.
— Зачем снова утруждать себя объяснениями тебе?! Господи, Ацуши был

прав насчёт того, чтобы на небе написать—
— Чего?!
— Нет, я больше не буду этого делать...
— Не будешь что?! — это странно, потому что Дазай всегда сохраняет

хладнокровие. Даже когда он расстроен, то начинает огрызаться, но не просто
теряет терпение вот так.
— Если мне придётся выслушать, как ты найдёшь ещё одну причину не

слышать, что я тебе говорю, я придушу тебя! — говорит он, идя по направлению
к парку, и когда Чуя начинает идти за ним, Дазай поднимает руку, — Даже не
начинай, тебе нельзя отходить больше чем на триста метров от—
— Тогда не уходи, ничего не объяснив?! Какого чёрта ты от меня ждёшь? —

огрызается на него Чуя, даже не заботясь о том, что теперь дождь начинается —
большие, тяжёлые капли падают на бетон, когда он следует за Дазаем в парк,
их голоса эхом отдаются среди деревьев.
— Возвращайся в Шир, как ни на что не обращающий внимания маленький

хоббит, которым ты и являешься!
— Сколько дурацких шуточек ты собираешься выкинуть про мой рост,

прежде чем поймёшь, что это устаревает?!
— Христа ради, Чуя, — стонет Дазай, проводя по лицу руками, — Просто

скажи "ебаных"!
534/805
— Я понимаю злиться на меня за всё остальное, но почему, чёрт тебя дери,
ты злишься на меня за то, что я даю тебе выбор?! — возникает Чуя. — Не
похоже, чтобы ты подписывался на это, и оно, вероятно, изменило бы ситуацию,
если бы ты знал, поэтому я—
Теперь дождь идёт быстрее, внезапно переходя ливень — такой, какой

бывает только тогда, когда приближается летняя жара.
Дазай оборачивается, его чёлка начинает прилипать ко лбу, выражение его

лица откровенно раздражённое, и просто... он слишком расстроен и напуган,
чтобы быть гордым. Больше нет.
— Я не хочу выбора, Чуя, и никогда не хотел!
Чуя делает паузу, его глаза немного расширяются.
— Ты не знаешь, на что это будет похоже, ясно?! Это нелегко, и я... — Чуя с
трудом сглатывает, заставляя себя сказать это, — я просто не хочу быть ещё
одной вещью, которая тебя расстроит, хорошо? Я не хочу, чтобы ты запомнил
меня таким...
Дазай готов рвать на себе волосы.
— Я знаю, что ты жив, Чуя, и тебе нужно начать вести себя так же.
Рыжий фыркает, вытирая капли дождя, падающие перед глазами.
— Я не—!
Но тогда Дазай, он просто...
Он никогда не умел говорить о своих чувствах. Их легче запереть внутри.

Или выписать на бумагу. Но теперь, исчерпав свои силы, слова просто вылетают
из него, быстрее, чем он может их остановить.
— Я здесь не потому, что чувствую вину, или потому, что хочу доказать, что я
тот, кем не являюсь, — огрызается он, повышая голос и перекрывая шум дождя,
стоя в метре от него. — Я здесь, потому что я люблю тебя!
Чуя смотрит на него, его глаза похожи на блюдца, пока Дазай продолжает
свою тираду.
— Даже когда ты ведешь себя как идиот, даже когда ты сводишь меня с ума,
я не могу остановиться, а я пытался, — взгляд Дазая уязвим, и его голос
отчаянный. — Потому что я не храбрый, ясно?! Я, блять, был в ужасе от того, что
это значило. Я успешно разрушил все другие отношения в своей жизни, и я... —
его голос дрожит. — ...Я не мог сделать этого с тобой.
— Даз—
— Но каждый раз, когда я пытался подавить это, становилось хуже, и я не

был хорошим, когда пытался сказать тебе, что Ширасэ — мудак, я ревновал, а
когда ты был с Тачихарой? Мне было хреново, потому что я знал, что он лучше
535/805
для тебя, но боже, я хотел, чтобы это был я, а не он, — Дазай дико
жестикулирует, пытаясь передать силу этого и одновременно держать себя в
руках. — И я пытался убедить себя, что если ничего не скажу, то это пройдёт. А
потом я говорил себе, что если не поцелую тебя, то это пройдёт. И... — он с
трудом сглатывает. — Я пытался заставить себя думать, что раз я не был твоим
парнем, то это было ничего такого, когда как первое, что я делал, когда
просыпался, это смотрел на тебя, или что ты — последнее, о чём я думал, когда
засыпал, но это ничего не меняло!
Желудок Чуи скрутило в узел, и если бы он не дрожал от дождя, он знает,

что его лицо было бы красным, потому что...
// «И точно ли я чертовски люблю тебя?» //
У Чуи не было достаточно времени, чтобы осознать это, прежде чем всё
остальное произошло, но теперь это по-настоящему начало поражать его, всё
сразу.
— Потому что даже когда ты псих, даже когда ты пытаешься использовать

Бейонсе как стоп-слово в постели, или когда ты делаешь себе больно,
карабкаясь наверх, чтобы достать что-то, потому что ты не хочешь признать, что
не можешь дотянуться—
— Это было один раз... — слабо протестует Чуя.
— ...ты охренеть как раздражаешь, но я также люблю все эти вещи в тебе, —
Дазай прижимает руку к груди, глядя на него почти отчаянно. — А ты
продолжаешь говорить так, будто проблема в тебе, и Чуя, я... — Чуя не может
вспомнить, как дышать. — Я, блять, ужасен—
— Ты не—
— Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя в первый раз? — Дазай мотает
головой, горько улыбаясь, потому что он так долго притворялся, что не может
вспомнить, — Что ты выглядел как самое худшее, что когда-либо могло
случиться со мной, потому что я не мог перестать смотреть на тебя. И эта чушь,
которую я сказал об экспериментах? — Дазай прерывисто смеётся, — Я думал,
что смогу всё испортить, прежде чем что-то даже начнётся, потому что я... — его
голос ломается, и он раздражённо вытирает руками лицо, не уверенный, то ли
он отталкивает дождь, то ли у него нервный срыв, — Чуя, я был так чертовски
одинок.
Чуя не знает, почему слыша это у него внутри что-то болит, и он не может
этого вынести.
— Почему ты мне не рассказал?
— А то ты мне что-то рассказываешь? — парирует Дазай, качая головой, —

Потому что я не знаю, как сделать это, а ты заслуживаешь лучшего, чем—
— Ты думаешь, я знаю?! — Чуя огрызается в ответ, и ему не нужно винить в

этом погоду, он знает, что плачет. — Ты думаешь, у меня есть хоть какое-то
долб— ебаное представление о том, что я делаю?!
536/805
Лицо Дазая искажается.
— По-моему, у тебя есть мысли получше, чем у меня—
— Ты был первым парнем, с которым я когда-либо целовался! — кричит Чуя, и

сейчас он жестикулирует прямо на него в ответ, крича ещё громче, заглушая
грохот грома над головой. — Ты хочешь отодвинуть занавес и узнать, какой была
моя жизнь на самом деле?! Я учился не дома, я был в больнице, и моё самое
близкое к романтическому переживанию было то, когда парень из нашего
района принёс мне открытку "выздоравливай", окей?! И всё, что могло
рассказать мне хоть что-то об этом — это фильмы, и я знаю, что люди на самом
деле не влюбляются с первого взгляда, и что парень не появляется со
стереосистемой под твоим окном, чтобы вернуть тебя, и что не всегда все
складывается так, как должно... но потом я увидел тебя, и ты думаешь, что ты
был растерян?! — Чуя практически трясёт кулаком от досады. — Ты ведёшь себя
так, будто ты весь такой незаслуживающий любви, хладнокровный придурок, но
ты был прямо из фильма, Дазай! И ты ревновал?! — он мотает головой. — Ты
знаешь, о чём я думал, когда Ширасэ впервые поцеловал меня?! Что я был зол,
потому что это было не так хорошо, как когда это был ты!
Теперь Дазай тот, кто стоит там с упавшей челюстью.
— Ничего из этого никогда не было так хорошо, чёрт возьми, это даже близко
не было так хорошо, как то, как ты смотришь на меня! — рявкает Чуя. — И у тебя
был мой телефон в течение двадцати четырёх часов, заметил ли ты кое-что?!
— Что?!
— Ты увидел там хоть одно приложение для свиданий?!
Что ж... вообще-то... теперь, когда Дазай думает об этом... ни одного. Что
значит, что Чуя удалил их все в какой-то момент после Тачихары.
— Я не хочу никого другого, я никогда не хотел, я просто боялся, потому

что... — Чуя прижимает руку к груди, — Я никогда ни к кому не испытывал таких
чувств, и я не знаю, как с этим справиться, и это пугает меня! — он качает
головой. — Ты думаешь, что ты боишься, но я... — он судорожно сглатывает, — Я
в ужасе, ясно?! Потому что я знаю, что я идиот, и что я, по сути, ходячая
ответственность, а ты такой охренительно умный, весёлый, и... Я не знаю,
почему ты хочешь меня, когда у тебя может быть кто угодно—
— Почему?! — Дазай очень раздражён, — Ты хоть представляешь—?!
— Нет! — Чуя перекрикивает его, — Не представляю! Я не знаю ничего,

кроме того, что не хочу причинять тебе боль, и я просто... — он давится словами,
слёзы смешиваются с дождём, — Я знаю, как тебе иногда грустно, и я не знаю,
как помочь, и я никогда не хотел сделать только хуже, и... — он хочет убежать
от этого, кричать в подушку, пока его желудок не перестанет вырываться из
горла, но его ноги твёрдо стоят на земле, — Я так скучаю по тебе, когда тебя
нет рядом, и я просто постоянно смотрю на свой телефон в надежде, что ты
позвонишь мне, потому что я просто хочу знать, что ты тоже думаешь обо мне,
когда меня нет, и... — Чуя мотает головой. — Ты единственный парень, которого
я когда-либо хотел, но Дазай, меня может не быть здесь через десять недель—
537/805
— Знаешь, о чём я думал, когда не мог заставить тебя проснуться? — Дазай
обрывает его. — Не о том, что хотел бы никогда не встречать тебя, или
влюбиться в кого-то другого. Я просто жалел, что не сказал тебе, потому что...
Чуя, я чувствовал, будто я тоже умер, — пререкается с ним он, его глаза
блестят, — Мне всё равно, будет ли это завтра, или через неделю, или через
тридцать лет. Ты это значишь для меня, понимаешь?!
Чуя смотрит на него, его губы дрожат.
— Я не... — он задыхается, с трудом подбирая нужные слова, — ...ты не...
Но они оба так устали, и теперь всё, что сдерживало их раньше, кажется
таким мелким и глупым.
Поэтому, когда Дазай хватает его за плечи, притягивая к себе, Чуя не

останавливает его, он практически сам бросается в объятия Дазая, его ноги
буквально болтаются над землёй, когда он подпрыгивает, обхватывая руками
чужую шею.
Их первый поцелуй был чем-то вроде абсолютной катастрофы.
Каждый поцелуй с тех пор был пронизан каким-то мучительным отрицанием.
Но в этом объятии всё меняется.
Губы Дазая холодные, они оба промокли, Чуя практически не видит из-за
того, что чёлка прилипла к его лицу... но никого из них это не волнует.
Дазай целует его так, словно это последнее, что он когда-либо сделает, а
Чуя цепляется за него, будто если отпустит, то никогда не перестанет падать.
Они не останавливаются, они просто отрываются, чтобы глотнуть воздуха, и
Дазай поддерживает их, пока спина Чуи не прижимается к стволу дерева, а
затем они продолжают.
— Я... — Чуя тяжело дышит между поцелуями, капли воды прилипают к его
ресницам, пока он запускает пальцы в чужие волосы, — Дазай, я... — его
обрывают ещё одним поцелуем, потом ещё и ещё одним, потому что Дазай
держит его в своих объятиях, дрожащего, живого и настоящего, и он не может
заставить себя оторваться на больше, чем требуется их лёгким, но где-то в
середине всего этого он слышит, как Чуя говорит это. — Я... Я тоже люблю тебя.
И Дазай не может точно описать, что это значит — слышать эти слова.
Потому что так мало людей вообще делали это, и никто никогда не говорил
их так отчаянно, так искренне, и...
Звук, который он издаёт в глубине своего горла, даже не человеческий.
К тому времени, как они оба успокаиваются, они промокли до нитки, их

дыхание затруднено, а носы соприкасаются. Чуя не хочет говорить это вслух, но
он делает это, бормоча слова у губ Дазая:
— Я хочу, чтобы ты остался.

538/805
Дазай тяжело сглатывает, прижимая их лбы друг к другу.
— Я никуда не уйду, чиби.
_____________________________
Конечно, признаться кому-то и целоваться под дождём звучит очень

романтично, и так оно и есть, пока адреналин не начинает спадать, сменяясь
диким холодом. Когда они возвращаются внутрь, Дазай ищет сухую сменную
одежду, в то время как Чуя отжимает свои волосы, пока медсестра суетится над
ним.
— Считайте, вам повезло, что кардиомонитор водонепроницаем—!
Но в конце концов они оба оказываются влажными, но в основном сухими,

сидя рядом друг с другом на больничной койке Чуи, пока рыжий расчёсывает
волосы, наблюдая из окна за продолжающей надвигаться бурей.
— Сколько ты вообще спал за последнюю неделю?
Дазай пожимает плечами, откидываясь на подушку, и рассеянно

поглаживает одной рукой чужое бедро.
— Достаточно.
Чуя поворачивает голову и недоверчиво смотрит на него, потому что тот до

сих пор приходил сюда каждый день до того, как он просыпался, и всегда
уходил после того, как Чуя засыпал.
— Почему я тебе не верю?
— Паранойя?
— Дазай—
— Вот что мне интересно, — обрывает его Дазай, протягивая руку и беря Чую
за подбородок, прежде чем рыжий успевает отвести взгляд. — Если ты не
знаешь, что делаешь, а я не знаю, что делаю я…
Чуя почти вставляет саркастический комментарий: "Тогда кто у руля?", но

Дазай продолжает:
— Как же мне пригласить тебя на свидание?
Лицо Чуи вспыхивает, и он не гордится смущённым звуком, который издаёт в

глубине своего горла, пока Дазай ухмыляется ему в ответ, и когда он пытается
отвести взгляд, чужие пальцы твёрдо держат его подбородок.
— Ты уверен, что это—?
539/805
Чуя строит лицо, и он считает, что это хорошее замечание, учитывая, что им
вообще не имеет смысла начинать встречаться, пока он не узнает, переживёт ли
он вообще это лето, но...
Он так сильно этого хочет, что даже не может заставить себя спорить из
соображений практичности.
— ...Я думаю, что мы вроде как пропустили этот шаг, — признаёт Чуя, и даже
если он вообще не знает, что это за шаги, он почти уверен, что кем бы они с
Дазаем ни были друг для друга — это гораздо больше, чем случайное
знакомство без серьёзных отношений.
— Да? — Дазай наклоняется чуть ближе, и Чуя закидывает ноги на кровать

под себя, поворачиваясь лицом к Дазаю напрямую. И это удивительно не только
для Чуи, но и для Дазая, что он может улыбаться ему вот так — так много
глазами, и только слегка ухмыляясь губами, и говорить:
— Значит ли это, что я уже твой парень?
Чуя прикусывает губу, просто чтобы сдержать улыбку, потому что Дазай
ведёт себя как дразнящий козёл.
— Да... — бормочет Чуя, тяжело сглатывая. — Наверное, так и есть.
— Если бы я это знал, то брал бы тебя на свидания чаще.
— Ты вроде как уже взял меня в Лондон, — тихо замечает Чуя, — и я не

думаю, что смогу ходить на свидания в ближайшее время, так что...
Дазай обрывает его, наклоняясь вперёд и целомудренно целуя.
— Мы что-нибудь придумаем.
Чуя закрывает глаза и льнёт к нему, одной рукой скользя в волосы Дазая, а
когда зубы того дразнят его нижнюю губу, реагирующий зубец на
кардиомониторе Чуи заставляет Дазая ухмыльнуться напротив его губ.
— О-о, это очаровательно.
Лицо Чуи пылает, и он отстраняется, пойманный где-то между яростным

взглядом и дрожью.
— Вовсе нет, это мило...
— Я подключу тебя к кардиомонитору и посмотрю, как тебе это понравится...

— ворчит Чуя, но Дазай берёт его руку, поднимает и прижимает к своей груди.
Чуя тяжело сглатывает, чувствуя, как сердце Дазая быстро бьётся под его
ладонью, и поднимает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом... и по Дазаю не
скажешь, что тот хоть немного смущён.
— Оно всегда такое, когда я с тобой.

540/805
— ... — ответных быстрых гудков на его мониторе достаточно, чтобы
медсестра подбежала проверить их, но обнаруживает, что Дазай смеётся, в то
время как Чуя колотит его по спине едва сильными ударами.
— Ты мудак!
— Но это правда, серьёзно!
— Ты просто смеёшься надо мной!
— Да ну нет!
Отбросив смех в сторону, несколько часов спустя, после еды, которую Дазай
заказал с помощью доставки — первая настоящая еда, которую Чуя съел за
неделю, — они лежат в постели рядом друг с другом: Чуя улёгся на груди Дазая,
в то время как Дазай одной рукой обхватил его за спину, а другую заложил себе
под голову. Чуя очень близок к тому, чтобы заснуть, его веки опускаются.
— Спи, Чуя.
— Сейчас... всего десять, — зевая, бубнит он, уткнувшись лицом в чужую

грудь. — И я не хочу, чтобы ты уже уходил.
— Мне очень удобно, — комментирует Дазай, положив щёку на макушку Чуи.

— Я не против поспать здесь.
— Они вообще разрешат тебе..?
Дазай прикусывает щёку.
— Да, что-то мне подсказывает, что они разрешат.
Он не совсем исправил ошибочное представление о том, что Чуя был его

женихом, следовательно, теперь он мог нагло нарушать правила о часах
посещения в течение недели... и он спал на диване в офисе своего отца всё это
время, так что это определённо прогресс с точки зрения комфорта.
Чуя слишком устал — и слишком счастлив от того, что снова может держать
его в руках, — чтобы спорить, поэтому просто кивает напротив рубашки Дазая.
— Ты ведь разбудишь меня, если они заставят тебя уйти, да?
Дазай улыбается, потому что серьёзно, его отец практически владеет этим
местом, они не выгонят его. Но это очаровательно, что Чуя думает, что они
могут это сделать.
— Разбужу, чиби. А теперь спи.
Чуя делает это, пусть и с некоторой неохотой, но это не имеет значения,

потому что он устроился и обмяк на груди Дазая в считанные минуты. А когда он
действительно отключается, Дазай обнимает его другой рукой, прижимая к
груди так крепко, утыкаясь лицом в рыжие волосы.
541/805
Это первый раз, когда у него появился шанс по-настоящему держать его с
тех пор, как это случилось. И это также первый раз, когда Дазай не чувствует,
что должен отпустить его. Он вдыхает его запах, прислушивается к звуку
кардиомонитора, к дыханию Чуи, бьющемуся о бок его шеи.
Возможно, он всё испортит.
На самом деле, он, вероятно, много чего испортит.
Но сейчас... Дазай знает, каково это — потерять его, зная, что он не пытался.
Он готов провести остаток своей жизни, пытаясь, совершая ошибки, а затем

снова пытаясь.
Было кое-что, что сказал Чуя, и кажется, будто это было целую вечность
назад, но теперь... Дазай ловит себя на том, что снова и снова прокручивает эти
слова в голове.
// «Шрамы вовсе не уродливы.» //
Его пальцы мягко впиваются в спину Чуи, и Дазай наслаждается чужим

весом, действующим как якорь, пока его мысли блуждают. Он не думает, что
Чуя говорил только о шрамах, которые были легко заметны.
// «Это просто значит, что ты дал себе шанс исцелиться.» //
Так много вещей, которые Дазай ненавидел в себе, Чуя принимает. Не без
жалоб, но принимает. Тот никогда не пытался изменить его или заставить
чувствовать себя как-то не так. И это заставляет Дазая задуматься: может, Чуя
не так сильно обижается на его ошибки, как он сам думает.
Его последние мысли перед тем, как он засыпает, о том, как они собираются
справиться с этим, потому что Дазай не шутил — у него никогда не было
намерения позволить Чуе быть тайной. Но сообщить эту новость, особенно
остальным членам семьи Дазая, будет непросто.
поздравляю вас всех, вы это пережили! но это было не последнее стекло
542/805
27. Заголовки
Но к тому времени, когда Дазай просыпается утром, проблема в

сообщении семье больше таковой не является.
Он поворачивает голову, смутно моргая — потому что это, по сути, был его
первый полноценный ночной сон с тех пор, как Чуя потерял сознание, — и когда
он видит свой телефон... у него двадцать девять пропущенных звонков,
восемьдесят два текстовых сообщения и тринадцать голосовых. Он тянется к
телефону, и в ту же минуту, как берёт его, тот начинает звонить снова, и это...
Фёдор, из всех возможных людей.
Дазай моргает, с любопытством глядя на контакт своего друга, потому что

не то чтобы они не разговаривают, но он не может понять, почему именно он
звонит ему в чрезвычайной ситуации. Дазай берёт трубку, подносит телефон к
уху и откашливается, чтобы прогнать сон из голоса.
— Фёдор? Что случилось?
— Ты где?
Дазай оглядывается вокруг, пытаясь придумать оправдание, прежде чем

понимает, что он идиот, и у него есть одно врождённое.
— У отца на работе... а что?
— Возможно, ты захочешь поговорить с ним перед тем, как уйдёшь, — Фёдор

говорит подозрительно аккуратно, что странно, потому что его друг обычно
довольно прямолинеен. — Или, господи, просто сбежать через чёрный ход...
— Почему?
— ...Я только что отправил тебе кое-что, проверь сообщения.
Дазай делает это, открывая его, и... Его глаза чуть не вылезают из орбит,
когда он смотрит на снимок на экране.
Как, к чертям собачьи, они..?
— Я не... — Дазай тяжело сглатывает, пытаясь переварить заголовок. — Это

просто сплетня, это не—
— Это "Times", Дазай. Это надолго.
О боже.
"Любовь есть любовь? Запретный роман—
Для многих Нацумэ Сосэки считался самым любимым премьер-министром

с начала века. Теперь многие начинают задаваться вопросом, не было ли его
знаковое достижение — законопроект о преступлениях на почве ненависти,
принятый парламентом в 2008 году, наряду с законодательством,
криминализирующим дискриминацию ЛГБТ-лиц, принятым в 2009 году,
543/805
вдохновлено невероятным источником: его внуком, ныне первокурсником
Токийского университета, Дазаем Осаму. Несколько источников подтвердили
бурный роман с одногруппником: одногруппником мужского пола. Печально
известные личные дела семьи Нацумэ часто становились предметом
безудержных спекуляций. Многие сейчас начинают делать вывод, что это было
сделано для защиты частной жизни внука, который до недавнего времени был
несовершеннолетним. Мало что известно о любовнике наследника семьи
Нацумэ, но источники сообщают, что он является членом престижной программы
смешанных медиа-искусств Токийского университета, и носит имя Накахара Чуя.
Источники, близкие к семье, утверждают, что Дазай имеет—".
И это не единственный случай. Теперь, когда Дазай просматривает свои

сообщения, их становится всё больше и больше — не только из политических
газет, но и из колонок сплетен, международных изданий. И когда он идёт
проверять твиттер...
Его имя в трендах.
"Известный сердцеед среди богатых и знаменитых, причина сердечного

трепета подростков, Дазай Осаму нашёл любовь... в невероятном месте!
Многие внимательно следили за выходками Дазая Осаму на протяжении

многих лет, задавая себе один и тот же вопрос: когда же самый богатый
плейбой Токио остепенится? Как оказалось — раньше, чем многие думали, но с
невероятным кандидатом: его соседом из университета Тодай, Накахарой Чуей.
Источники смогли выяснить, что студент университета является сыном
иностранного гражданина, и также имеет французское гражданство. Это
знаменательный случай, даже среди партии Левых, для молодого, публичного
лица из самой известной политической семьи, выйти в качестве члена ЛГБТ-
сообщества. Это заставило многих задаться вопросом: Япония далеко
продвинулась в вопросах ЛГБТ за последнее десятилетие, когда более 75%
общественности поддерживают однополые браки (рост на 35% за последние
пять лет и 65% общественности поддерживают однополое усыновление (рост на
20%), но готова ли страна принять однополые отношения среди своего
политического класса? Наш обозреватель в Осаке, Танака Рие, подробнее
расскажет о том, что это может означать для предстоящей законодательной
сессии осенью 2021 года >>>".
И когда он начинает проверять там свою личку, ему приходится

прокручивать её почти минуту, потому что она заполнена сообщениями от
журналистов, просящих прокомментировать, и он не удивится, если социальные
сети Чуи представляют из себя то же самое.
— Мне жаль, Дазай, — вздыхает Фёдор, — Я знаю, что никто не хочет, чтобы
это случилось именно так...
Дазай пристально смотрит на экран, пытаясь понять, что происходит.
Никто не знал. Во всяком случае, не тот, кто мог бы их продать. Только его
отец, дедушка и Юан. Всё.
И откуда они взяли фотографии?
Которые его — да, это он может понять, но Чуи?

544/805
"ЛГБТ-роман среди политических элит?!".
СРОЧНЫЕ НОВОСТИ
Будущее династии?
Внук японского премьер министра, Нацумэ Сосэки, совершает каминг-аут с
любовником-мужчиной.
Как, чёрт возьми, они так быстро добрались до этого? И с чего им вообще
начинать поиски?
И тогда...
Его взгляд скользит вниз к следующей статье, и у него внутри всё падает,
потому что это именно то, что беспокоило Дазая с того момента, как он узнал.
СРОЧНЫЕ НОВОСТИ
Национальное горе?
Любовник внука экс-премьер министра госпитализирован в токийскую больницу:
выживет ли он—
А далее, там заголовок, который начинает сводить всё это воедино.
"Кампусные бары и песни о любви: современная романтика.
История любви, которая берёт мир штурмом: в этом видео Дазай Осаму
исполняет оригинальную песню... написанную для Накахары Чуи?
Читать далее...".
Честно говоря, он даже не осознавал, что там было видео с той ночи, и когда
он нажимает на ссылку в описании... на нём уже более миллиона просмотров.
Но почему всё это поднялось именно сейчас? И вот, наконец, Дазай находит
заголовок, с которого всё началось.
Они, прижатые друг к другу, одежда прилипает к их телам под дождём, Чуя
цепляется за него. Один из самых интимных моментов, которые когда-либо были
у Дазая, запечатлён на камеру.
Ох.
Чуя всё ещё спит у него на груди, его пальцы свободно сжимают рубашку
Дазая... и Дазай не делает ни малейшего движения, чтобы разбудить его,
потому что он не знает, как они собираются справиться с этим, или что будут
делать, или будет ли Чуя готов к тому, что это значит, или как его семья
справится с этим, и...
Он осознаёт, и его грудь резко сжимается от беспокойства, что это означает,

что его мать узнает. Не только она, но и люди, которых Дазай намеренно держал
подальше от своей жизни, тоже узнают.
545/805
Люди как...
Он чувствует желчь в горле и проглатывает её обратно, его руки сжимаются

вокруг Чуи так сильно, что рыжий медленно начинает шевелиться.
// «Потому что ты ей всё ещё нравишься!» //
Она не могла.
Пальцы Дазая дрожат там, где они впиваются в спину Чуи.
— Дазай..? — сонно бормочет тот, его нос упирается в ключицу напротив.
Дазай успокаивает его, целуя в макушку.
— Ещё рано, ты можешь ещё немного поспать.
— Оч' крепко держишь... — Чуя шевелится под его руками.
Его руки тут же расслабляются.
— Прости, солнце, — бормочет он, решив мягко погладить его по спине, —

Иди спать.
Чуя слегка хмурится, поднимает лицо и утыкается им в шею Дазаю, мягко

выдыхая. Но он чувствует, как напряжён под ним его парень, и пребывает в
замешательстве.
— ...Дазай... — тихо начинает он, поднимая голову. — Что-то случилось?
Дазай колеблется, потому что у Чуи уже есть так много поводов для
беспокойства, он не хотел бросать его головой вперёд в нечто подобное без
какой-либо надлежащей подготовки, но...
Чуя приподнимается на локтях, и они всё ещё плавают в новом пути

прикосновений без какого-либо сексуального подтекста — что они иногда
делали раньше, но оба всегда очень боялись быть слишком нежными...
Поэтому это в новинку — Чуя прижимает к его подбородку интимный,

невероятно мягкий поцелуй, медленный, осторожный, будто ожидает, что Дазай
оттолкнёт его. Но руки Дазая просто сжимаются вокруг его спины, и рыжий
принимает это за свободу действий, прижимаясь поцелуями к уголку его губ,
задерживаясь, пока Дазай не расслабляется.
Потому что он ничего не может с собой поделать. Потому что прежде к нему
прикасалось так много людей, но ещё никто не заставлял Дазая чувствовать
себя любимым — не так, как сейчас.
И этот разговор не будет лёгким. Так много вещей, через которые им

придётся пройти в течение следующего года, не будут лёгкими. Это будет
трудно, это будет что-то новое, и они не всегда будут согласны. Они будут
бороться, они сведут друг друга с ума, но они научатся. И к концу года это будет
казаться мелочью, и если бы Дазай знал, то не тратил бы столько времени на
546/805
беспокойство обо всех остальных.
Потому что... К концу этого года в жизни Осаму больше не будет Накахары
Чуи.
__________________________
Дазаю Осаму всегда казалось, что у его жизни простая траектория. И это
означало не иметь никаких отношений — или чего-то близкого к нормальной
семье, — и он сказал себе, что его это устраивает. Но у Накахары Чуи всегда был
способ изменить путь гравитации.
— Ты не мог хоть как-нибудь предупредить меня заранее? — стонет Мори,

его лицо не отрывается от рук, а Дазай морщится, его взгляд бегает к двери в
палату Чуи прямо по коридору.
— Не то чтобы я знал, что это случится, — ворчит он, потирая затылок.
— Ты не думал, что страстные объятия другого парня на публике будут

заметны?
— Уединённая часть парка! — возмущается Дазай. — Кроме того, там был

шторм, зачем кому-то ждать с камерой?!
— Ты знаешь, что происходит, когда умирает глава семьи, Осаму? Люди

начинают уделять больше внимания—
— Оджи-сан не королева грёбаной Англии, ладно? Успокойся—
— Осаму! — рявкает Мори, вскидывая руки, — Его лицо уже на марках! Он

охренеть как близко!
— Я думал, ты не против... — начинает Дазай, потому что с того места, где

они остановились, ему показалось, что тот был не против...
— Я же сказал тебе в первый раз, что если бы это был кто-то особенный для
тебя, мы бы всё решили—
— Ну, так и есть!
— И ты не дал нам абсолютно никакого времени, чтобы решить всё!
— А то я планировал это, — отвечает Дазай, мотая головой. — Разумеется,

первое, что я хочу сделать со своим парнем с больным сердцем, это поместить
его на первую полосу TMZ[37]! И как же я мог избежать этого?
— По этой причине у нашей семьи есть фирма по связи с общественностью!

— стонет Мори, массируя виски. — Ты никогда не задумывался, почему я никогда
не появлялся в газетах? Почему Ацуши и Одасаку не появлялись?
Дазай медленно моргает.
— Я думал, что ты кому-то заплатил.

547/805
— Но не всем же СМИ! — раздражается Мори. — Я очень надеюсь, что ты
относишься к нему максимально серьёзно, потому что его жизнь уже никогда не
будет прежней.
— Я серьёзен, — отвечает Дазай, скрестив руки на груди. — Что именно мы

должны делать?
— Это всё усложняет... — Мори оглядывается по сторонам, чтобы убедиться,

что никто не стоит слишком близко. — Во-первых, ему, очевидно, придётся
познакомиться с остальными членами семьи... — Дазай съёживается, но не
потому, что он стыдится его, а потому, что, ну...
Ну, он знает, почему.
— ...и мы пригласим вас обоих на встречу с агентом твоего дедушки... —

Мори делает глубокий вдох. — Это было бы трудно и без того, что
общественность тщательно изучила тот факт, что Чуя был госпитализирован, но
теперь...
У Дазая от тревоги перехватывает дыхание.
— ...Это значит, что ты больше не можешь быть его врачом?
— Не знаю, Осаму, — признаёт Мори. — Раньше я планировал вычеркнуть его

из списка на бесплатную операцию, просто заплатив за неё сам, но теперь... —
он вздыхает, — Я один из заинтересованных лиц в больнице, это становится
почти незаконным...
— Но это не совсем противозаконно, так?
— Я не знаю, вот почему нам бы не помешало что-нибудь спланировать до

того, как вы оба предались огласке... — Дазай открывает рот, и Мори поднимает
руку, чтобы остановить его. — Я знаю, что это не было запланировано, но это не
меняет ситуацию.
— Я... — Дазай тяжело сглатывает, оглядываясь на дверь в палату Чуи в

конце коридора. — Да, — он прикусывает губу. — Я знаю.
Чуя сидит, откинувшись на спинку кровати, поджав под себя ноги, и

просматривает свой телефон. Он не ответил ни на один звонок за последние два
часа. Пока нет. Ничто не может по-настоящему подготовить тебя к тому, каково
это — стать феноменом в течение ночи. Честно говоря, тут есть моменты,
которые кажутся сюрреалистичными. Такие вещи, которые, как ты думаешь,
могут произойти с тобой только в кино. Его лицо во всех новостях, имя в
трендах, люди пытаются найти его фотографии из старших классов и средней
школы, и не могут найти ничего до его выпускного года. Но более того — есть
статьи сплетен, люди рассуждают о том, какой у него знак зодиака, девушки
пищат от того, как он выглядит... господи, у него уже есть стэн-аккаунт со
странно выбранными фильтрами на его лице и блестящими вставками повсюду.
548/805
И это не то, с чем он ожидал иметь дело прямо сейчас. Он знал, когда Дазай
объяснил, почему он поцеловал ту девушку — тот волновался о том, чтобы не
подвергнуть Чую всему этому. И в то время Чуя думал, что всё остальное будет
казаться пустяком по сравнению с тем, чтобы видеть, как Дазай целует кого-то
другого. И да, Чуя предпочёл бы иметь дело с этим, чем видеть Дазая с кем-то
другим. Но... Взгляд скользит вниз к заголовку, и его желудок сжимается. Он не
думал об этом.
Личная жизнь Чуи никогда не была его собственностью. Когда тебя

постоянно раздевают и проверяют незнакомые люди на протяжении всего
периода полового созревания и дальше, ты перестаёшь воспринимать что-либо
как личное. Когда ты доставляешь неудобства своей семье в 80% случаев, даже
принимая важные решения относительно твоей собственной жизни, ты не
получаешь никакого личного пространства. Но Чуя, как минимум, думал, что
самое худшее в его жизни будет ограниченно её собственными рамками, а не
будет известно всем. Он не видит ничего, что говорило бы о том, почему он в
больнице, но это только вопрос времени.
Наконец, когда его телефон зазвонил снова, он взял трубку... только чтобы
услышать, как его отец паникует на другом конце линии.
— Ты видел что—?!
— Да, — бормочет Чуя, опускаясь чуть ниже в своей кровати. — Видел.
— Дорогой, я даже не знал, что вы двое...
— Это случилось вчера, — отвечает Чуя, не имея ни малейшего намерения

рассказывать отцу о... ну... Том, чем они занимались последние три месяца.
— И ты не говорил мне, что его дедушка был—
— Тогда мне казалось, что это не имеет значения... — Чуя прикусывает щёку.
— У тебя всё будет хорошо?
— Да-да... — быстро отвечает он, даже когда ему кажется, что вообще нет. —
Люди, скорее всего, забудут об этом через неделю, — ему хотелось бы верить,
чтобы это было правдой.
Но он оказывается в офисе Мори позже в тот же день, находясь в самом

центре между своим парнем и отцом того, сидя на диване, в то время как Мори
сидит за своим столом, а Дазай прислоняется к дверному косяку.
— Я только что созвонился с нашими адвокатами... — Мори тяжело вздыхает,

и Чуя морщится, чувствуя себя ещё большей обузой, чем раньше. — Мы нашли
лазейку, чтобы заплатить за это законно, но более серьёзная проблема
заключается в том, что твоё состояние становится предметом общественного
интереса... — он вздыхает. — Тогда мы, вероятно, не сможем выйти сухими из
воды.
— Мы можем этого избежать? — спрашивает Чуя, поднимая бровь. — Не то

чтобы они уже не знают, что я в больнице...
549/805
— Но они не знают, почему ты здесь, — возражает Мори, — и по закону они
не могут получить доступ ни к одной из твоих записей.
— Но вы не думаете, что люди поймут, что это что-то довольно серьёзное,

раз я живу здесь два месяца? — в ответ возражает Чуя, и Мори морщится.
— Я знаю. И я смог придумать только одну альтернативу.
Чуя поднимает бровь.
— ...Какую?
Мори со вздохом щиплет себя за переносицу.
— Нам придётся выписать тебя.
Глаза Чуи загораются, и его брови дёрнулись от досады, когда Дазай

замотал головой.
— Ни за что.
— У тебя есть идея получше?
— Ты сказал, что ему слишком опасно отходить от больницы дальше чем на

триста метров—
— И мы дадим ему ещё неделю, чтобы восстановиться, после чего он будет в

шести неделях от операции. Которой он может лишиться, если журналисты
возьмутся за это, — указывает Мори, и Дазай скрипит зубами.
— Он не может вернуться в кампус... — это правда.
Не только потому, что он официально отстранён от учёбы по состоянию

здоровья, но и потому, что занятия всё равно закончатся через три недели.
— Есть только одно место, где за ним можно наблюдать за пределами

больницы, — натянуто отвечает Мори, и у Дазая сводит живот.
Они оба знают ответ на этот вопрос, и последнее, чего Дазай хочет, это
чтобы Чуя был там, но...
— ...Я не понимаю, — Чуя моргает, переводя взгляд с одного на другого. —

Где я буду?
— ...Ты останешься с нами, — Мори находит это несколько сюрреалистичным.

Всего полгода назад он даже не знал, что его сын интересуется мужчинами,
чёрт, они даже не разговаривали друг с другом. А сейчас он по сути позволяет
парню Дазая жить с ними в течение лета, и, вероятно, после него, пока Чуя не
поправится достаточно, чтобы вернуться в Тодай, что может быть в следующем
году. Но лучшего варианта он не видит.
— Я не могу... — Чуя медленно замолкает, — Я не могу просить вас об этом,

ваша семья уже натерпелась достаточно... — начинает он, выглядя
напряжённым, и Мори мотает головой.
550/805
— В последней ситуации даже нет твоей вины, это... — он вздыхает, — Ну, на
самом деле мы всё ещё расследуем, кто продал фотографии.
— У тебя нет никаких догадок? — коротко спрашивает Дазай, и Мори мотает

головой.
— На такие вещи нужно время, — пожимает плечами он. — А пока... мы

будем готовы выписать тебя к выходным.
Следующие дни заполнены тем, что Чуя проходит тщательное обследование,

чтобы убедиться, что он действительно достаточно стабилен, чтобы быть
переведённым в домашнюю среду. Что означает многократные ЭКГ, циклы
кардиоверсии каждый раз, когда его сердце на мгновение сбивается с ритма, и
Дазай думал, что знает, что это значит, слушая, как его отец объясняет принцип
процедуры за обеденным столом бесчисленное количество раз, но...
Он не понимал, что на самом деле будет чувствовать, наблюдая, как это

делают с Чуей. И он даже не может держать его, когда это происходит, не
рискуя нарушить поток или самому попасть под разряд, поэтому всё, что он
может, это стоять у двери, крепко обхватив себя, пока Чуя корчится на столе,
тело того дрожит от ударов тока. И он не может перестать думать о том, что это
было то, что Чуя делал постоянно, и тот делал это в одиночестве.
Он держит его после, даже когда Чуя заикается сквозь стиснутые зубы, что
всё в порядке, что Дазай даже не должен быть здесь, что это пустяки... Это не
меняет того факта, что отойти от этого становится немного легче, когда Дазай
держит его.
Это нелегко. Для Чуи его симптомы всегда были очень личным делом. Он из
тех людей, которые предпочитают зализывать раны в одиночестве. Но иметь
свободу сжимать руки Дазая, зарываться лицом в футболку того и
прислушиваться к звуку чужого дыхания, пока он ждёт, чтобы его собственное
выровнялось, успокаивает. Это не совсем идеал для первой недели Чуи с
настоящим парнем. Учитывая тот факт, что у Ширасэ всё то время была
девушка, Чуя отказывается думать, что тот считается, а с Мичизо он был всего
несколько недель, прежде чем парень понял, что Чуя определённо влюблён в
своего соседа по комнате, так что... Он посчитал бы это своими первыми
настоящими отношениями, и он провёл их начало, будучи подвергнутым
тщательному обследованию в больнице. Вообще не романтично.
Но последняя ночь перед тем, как Чуя покинет больницу, безусловно, лучшая
ночь, которую он когда-либо проводил в ней.
Собстна, на все новости были прям картинки, и мы с Эм не зря сидели

делали/редачили их, чтобы не показать вам (на ао3 таки пизже, потому что там
можно вставлять изображения прямо в текст, на фб мы такого, увы, не имеем):
Газета: https://sun9-32.userapi.com/61jRowuC7oOa_-BjNSEdd6M00jcb7fnlWQ1Z2A/-
9t_MzpPQoI.jpg
ЛГБТ-роман: https://sun9-
551/805
19.userapi.com/wWATHqSPQ6n4zhmvQn7CkzDMdSdWnONsum53wg/ne08ZKi2BpM.jpg
+ твиттер художницы арта: https://twitter.com/TaintedSolstice
Срочные новости с Дазаем: https://sun9-
19.userapi.com/HKvENoo88VpEzoe9GZ8K5rBIMl77GYm7axjPDQ/cwfhznNRXos.jpg
Срочные новости с Чуей: https://sun9-
74.userapi.com/SDpDSM9CXiBBbWIVHBPmsPA3rSD9k_mXyZYEdg/S2Aw_vBV14I.jpg
Кампусные бары и песни о любви: https://sun9-
24.userapi.com/UJayPZf3l8r9u1A42T33x6CcUJrMmx2QYP5LEg/h0o3KpPSGIw.jpg
552/805
28. Первое свидание
— Прежде всего, — улыбается Дазай, опускаясь на край больничной

койки Чуи, — Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты нашёл для меня время в
своём плотном графике...
Чуя закатывает глаза так сильно, что кажется, будто он может увидеть свой
мозг.
— Да я бы никогда, — фыркает его парень, ударяя Чую по колену своим. —

Но что это за печаль на лице? — интересуется он, протягивая руку, чтобы мягко
ткнуть рыжего в щёку, и Чуя вздыхает.
— Знаешь, тебе не обязательно сидеть под домашним арестом со мной, —

тихо говорит он, подтягивая под себя ногу.
Дазай выгибает бровь, глядя на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что я пойму, если ты не хочешь всё время сидеть взаперти со
мной? — Чуя смотрит вниз на свои ноги. — Я знаю, что это не очень интересно.
Дазай пристально смотрит на него, обдумывая сказанное. Он считает, что

это намного веселее, чем было бы в универе — или с его друзьями, — потому что,
как правило, быть с Чуей? В это время он самый счастливый. Но для него это
немного слишком слащавая вещь, чтобы признаться в ней, и он достиг своих
границ в эмоциональных признаниях после их столкновения под штормом на
прошлой неделе, поэтому он выбирает что-то немного менее прямое.
— Ты думаешь, что в больнице тебе не может быть весело?
— Я вроде как вырос в них... — Чуя поднимает бровь.
Дазай играет на него бровями.
— Ты забываешь, чиби, я тоже в них вырос, — два совершенно разных опыта,

но Чуя как бы может понять, как это должно было быть скучно — застрять в
больничных коридорах, будучи ребёнком, потому что твоя домашняя жизнь была
настолько хаотичной, а твой отец постоянно работал... Ну, Чуя может
представить, что тот провёл здесь много времени.
— И ты нашёл для себя более интересные занятия? — сухо спрашивает он, на

что Дазай отвечает озорной улыбкой, от которой в животе у рыжего трепещут
бабочки.
— По сути дела, — Дазай встаёт, протягивая Чуе руку, — Нашёл.
Больничные коридоры относительно пусты во время дневных точек смены, а

на этом конкретном этаже, который обычно обслуживает только VIP-пациентов
длительного ухода, буквально пустынно. Чуя скрещивает руки на груди, склонив
553/805
голову набок, и в то время как он думает, что выданные больницей штаны и
футболка отвратительны, Дазай находит ужасно милым то, как из-за огромного
выреза та соскальзывает с чужого плеча.
— Это так тупо.
Дазай фыркает и сбрасывает обувь, оставляя её лежать у стены.
— Честно говоря, это звучит так, будто чиби боится споткнуться.
Чуя одаривает его взглядом.
— Я грациозен, понятно?
— Грациозен? — Дазай не может удержаться от улыбки.
— Как чёртова газель! — огрызается Чуя.
— Думается мне, леди порядком много сетует, — Дазай вздыхает, и прежде

чем Чуя начинает ворчать о том, кого это он назвал чёртовой леди, Дазай делает
шаг вперёд. — Главное — разбежаться... — он делает два больших отскока, —
приземлиться и повернуться в сторону... — он делает это, вытянув руки, чтобы
удержать равновесие, а затем он выполняет впечатляющее скольжение на
носках, которое занимает полпути коридора, прежде чем развернуться и
отвесить небольшой поклон. — Вот так.
И Чуя должен признать: это звучало очень тупо, когда Дазай объяснял ему
это, но... Это действительно выглядит довольно весело.
— Я даже не уверен, что мне вообще можно, — начинает Чуя, но Дазай

одаривает его взглядом, потому что это довольно слабое оправдание.
— Если ты боишься упасть на задницу, то я понимаю...
— Я не боюсь—
— Тогда вперёд, моя маленькая газель.
— О господи, как же ты раздражаешь! — жалуется Чуя, но того, как Дазай

подколол его, действительно достаточно, чтобы заставить его сделать
несколько быстрых шагов, прыгнуть и повернуться, прежде чем он начнёт
скользить по кафельному полу на носках. И хотя это выглядело легко, когда
Дазай делал это, на самом деле удивительно трудно сохранить равновесие, что
приводит к тому, что Чуя много крутит руками, сотрясая воздух, и к тому
времени, когда он в конечном итоге врезается в грудь Дазая, когда его парень
ловит его, он смеётся.
Не просто слегка, а искренним, непринуждённым смехом над тем, как это

глупо, но... к тому же забавно. И Чуя вообще не может вспомнить, когда в
последний раз ему было так весело. Просто глупое, беззастенчивое дурачество
скольжения на носках туда-сюда по коридору в восемнадцать лет, которое в
конечном итоге превращается в соревнование, кто сможет проскользить
дальше. И это в конечном итоге заканчивается тем, что они сталкиваются друг с
другом и падают на пол, и Дазай берёт на себя роль подушки безопасности,
554/805
приземляясь на спину и ловя Чую на верхнюю часть своей груди. Рыжий всё ещё
заливается смехом, когда подталкивает себя вверх на локтях.
— Если ты сломал себе спину, ты это заслужил...
— Не заслужил! — протестует Дазай, смеясь вместе с ним, потому что Чуя —

один из немногих людей, с кем он на самом деле может вести себя подобающе
своему возрасту, и чувствуя себя ребёнком. — Честно говоря, это звучит так,
будто ты хочешь, чтобы я покалечился...
— Не-а, — протягивает Чуя, намеренно выделяя последний слог, и

наклоняется вперёд, чтобы захватить губы Дазая в долгий, игривый поцелуй,
который заставляет Дазая обернуть одну руку вокруг его спины, наклоняясь
навстречу. — Ты мне больше нравишься целым и невредимым.
— Что ж, — Дазай слегка улыбается напротив чужих губ, теперь сидя на полу
с Чуей на своих коленях, и тот обхватил одной рукой его шею, чтобы не упасть
назад, — Вот это облегчение, а то я уже начал немного волноваться, — он снова
целует Чую, задерживаясь, пока рыжий не расслабляется в его объятиях. — Ну
что, сейчас кажется, что мне скучно?
Губы Чуи дёргаются под его губами.
— Могу признать, что это креативный способ скоротать время, но не то

чтобы я всё время могу принимать участие в гонках, катаясь по полу, иначе я бы
не был в больнице.
Дазай обдумывает это, отклоняя свою голову назад, чтобы посмотреть на

него.
— Хорошо, я уступлю... — он наклоняет голову, вопросительно глядя на Чую.

— Если бы ты не был в больнице, чем бы мы занимались вместо этого?
— ... — Чуя смотрит на него в течение некоторого времени, прежде чем

отвести взгляд. — Это важно?
Дазай слегка хмурится, наклоняясь вперёд, пока его лицо не упирается в

шею Чуи.
— Думаю, да.
Чуя немного сопротивляется признаваться в этом, потому что в грандиозной

схеме более серьёзных проблем это кажется мелочью, из-за которой даже и
грустить не стоит.
— ...Ходили на свидания, наверное? — неуверенно отвечает он, чувствуя себя

немного по-детски.
Он и Ширасэ никогда не ходили на них, потому что тогда они были бы

публичными. А с Тачихарой — рабочий график того всегда был настолько
сумасшедшим, что они никогда не делали ничего подобного, так что... Он ещё
никогда не ходил на них. И теперь такое чувство, что если операция не пройдёт
хорошо, он может вообще не сходить. Дазай долго обдумывает это, и пока Чуя
ожидал чего-то вроде: "Это не навсегда, мы сможем ходить на свидания, когда
555/805
тебе станет лучше, бла-бла-бла...", он получает:
— Кто сказал, что у тебя не может быть свидания в больнице?
Чуя делает паузу, чувствуя себя немного растерянным этим вопросом.
— Потому что... они не романтичные?
— Это вопиющее заблуждение, — обрывает его Дазай, звуча намного

увереннее, чем он, возможно, чувствует себя, потому что его опыт
ограничивается исключительно на том фальшивом свидании с Юан... но усилие
должно что-то значить, верно?
Он смотрит на свои часы, а Чуя не верит своим глазам.
— Дазай, ты же на самом деле не—? — он обрывается, когда Дазай

наклоняется, чтобы снова поцеловать его, и его ресницы трепещут, когда он
медленно выдыхает через нос, погружаясь в это.
Есть что-то особенное в ощущении Дазая рядом с ним, в надёжном тепле

того, в ощущении его волос под пальцами Чуи. Он не уверен, когда начал
чувствовать себя так уютно в его объятиях, но сейчас — это одно из немногих
мест, где Чуя действительно чувствует себя расслабленным.
И когда Дазай отстраняется, он слегка улыбается.
— Как насчёт семи?
— Но мы не можем никуда пойти... — начинает Чуя, но тут же обрывается

очередным поцелуем, прежде чем Дазай поднимает их обоих на ноги.
— Для человека, который вёл подпольный бизнес панини в своей комнате в

общежитии, у тебя очень ограниченное воображение в этой ситуации.
— Это был не бизнес, ради всего свя... — Чуя не успевает закончить фразу,
как Дазай уже шагает обратно по коридору. — ...Ты куда?
— Иду готовиться к моему очень романтичному и очень захватывающему

свиданию, — напевает Дазай через своё плечо.
— Ты просто заноза!
— Ты любишь меня!
Чуя не пытается спорить с этим, потому что это правда. Прямо сейчас даже
больше, несмотря на то, что он хотел бы, чтобы Дазай не прилагал все усилия,
чтобы делать вид, что всё это его не напрягает. Потому что не может быть,
чтобы это не напрягало. Честно говоря, это то, о чём Чуя беспокоится больше
всего. Он знает, что Дазай любит его. Он не может сомневаться в этом после
всего, что они сказали друг другу. Но... Он смотрит на своё отражение в
зеркале, когда идёт умываться в ванную комнату в своей палате, и...
В некотором смысле он выглядит лучше, чем неделю назад. Румянец

возвращается на его щёки, под глазами больше нет тёмных кругов, но...
556/805
Мешковатая одежда, больничный браслет, тупые ебучие тапочки, потому что
они не дают ему настоящей обуви...
Чуя не чувствует себя привлекательным. Вообще. И это противоречиво,

потому что раньше он чувствовал большую уверенность в том, как выглядит, а
потом, где-то по ходу дела... Он начал воспринимать своё тело как врага, и оно
его возмущало. Это не менялось, пока он не начал спать с Дазаем. То, как тот
разговаривал с Чуей, смотрел на него, прикасался к нему, заставляло его
чувствовать себя желанным. Но он не понимает, как это возможно сейчас. И он
не уверен, после всего, что знает Дазай, как они собираются вернуться к этому.
Но, так или иначе, это случится.
Дазай ушёл в общей сложности на три часа. Достаточно долго, чтобы Чуя
придумал бесчисленные причины, почему это будет глупо, что Дазай просто
пытается притвориться, что это нормально, когда на самом деле это не так. А
потом Дазай забирает его в семь.
"Забирает его" — слишком вольная формулировка. Он появляется у двери

Чуи, стуча в раму:
— Готов идти?
Чуя переводит взгляд, свесив ноги с кровати.
— Куда? В кафетерий?
— Ты же знаешь, что пессимизм меня не остановит, так что можешь

сдаваться.
Чуя ворчит себе под нос, и то, что Дазай выглядит так хорошо, делу вообще
не помогает. Тот одет в облегающие джинсы и тёмную рубашку, его волосы
заправлены за ухо, а Чуя чувствует себя страшненьким неряхой. Но он всё равно
держит его за руку, позволяя вести себя по коридору.
— Итак, — начинает Дазай, заводя его в лифт, — я хочу начать с двух

вещей...
Чуя откидывает голову назад, приподнимая бровь.
— Что?
— Во-первых, — Дазай поднимает палец, — это и моё первое свидание тоже.
— А как же то, что было с Юан?
— Это не считается, то была практика.
На этот раз Чуя закатывает глаза, не желая признаваться в том, насколько

плохо он себя чувствовал, когда увидел их вместе, и это определённо
ощущалось так, будто оно считалось.
557/805
— Что ещё?
— Я понятия не имею, как должно выглядеть свидание между двумя

парнями, — Дазай нажимает кнопку первого этажа, — так что, если тебе что-то
будет не нравиться — дай мне знать, — он говорит это с такой уверенностью,
как будто это не странная, уязвимая ситуация, и Чуя не понимает, как он может
быть таким.
— Для кого-то, кто недавно расхваливал, как больницы могут быть

романтичными—
— Эй, я просто говорю, что если что-то пойдёт не так, то это будет моя вина,
а не обстановки, — фыркает Дазай, — так что соотноси ожидания с реальностью,
— позже Чуя будет мечтать о том, чтобы Дазай не занижал их. Так было бы
немного легче увидеть приближение остального. — А теперь, — они входят в
главный вестибюль, рука Дазая обвивает его руку, — согласно моим обширным
исследованиям...
— Исследованиям?
— Ну, я смотрел одну романтическую комедию где-то три года назад, —

объясняет Дазай, будто это то же самое, что докторская степень в данной
дисциплине, — и первая часть, возможно, жульничество, но всё находится в
пределах трёхсот метров, так что это считается, — они идут к дверям, и Чуя уже
колеблется, вспоминая, что произошло, когда они выходили в прошлый раз, и
что стайка прессы в значительной степени стояла лагерем за пределами
больничных выходов в течение нескольких дней.
— Дазай—
— Расслабься, — рука Дазая перемещается, чтобы обхватить его за талию,

ведя к выходу. — Знаешь, когда я впервые приехал в универ, я отказался от
охраны... — когда они выходят, Чуя буквально видит тот факт, что вся область
была расчищена. — Но теперь я понимаю всю прелесть.
Честно говоря, Чуя никогда по-настоящему не понимал того факта, что Дазай
был на том уровне славы, где ему нужна была охрана. Его дедушке? Да. Но всей
семье? Конечно, это стало более очевидным на прошлой неделе, но оно не
осознавалось. В любом случае, это полезно, потому что позволяет им делать то,
что звучит таким простым, но на самом деле это не так.
Прогуливаться по парку. Который Чуя на полном серьёзе начал считать

местом преступления. Сейчас наступает пик сезона цветения сакуры, и в
результате под заходящим солнцем... это очень красиво. Мягко падающие цветы
сакуры плывут в воздухе, как снег, между ними просачиваются золотые лучи
солнца. Погода стоит мягкая, тёплый ветерок касается лица Чуи. Это приятно.
— У тебя было много охраны, когда ты рос? — с любопытством спрашивает

Чуя, и в его груди становится очень тепло, когда Дазай переплетает их пальцы.
Дазай некоторое время молчит, и Чуя задаётся вопросом, хочет ли тот

вообще говорить об этом, так как Дазай никогда особо не рассказывал о своей
семье или о своей жизни до университета, но —
558/805
— И да, и нет.
Чуя поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, но Дазай смотрит прямо

перед собой.
— Это как?
— Ну, передвигаться из одного места в другое было очень напряжённо. В то

время, когда оджи-сан ещё занимал свой пост, меня приходилось сопровождать
туда и обратно почти каждый раз, пока я не входил в здание.
— Но?
Дазай переводит на него взгляд, изо всех сил стараясь найти слова, которые
превратили бы это в нечто меньшее, чем оно есть, потому что он не хочет
вдаваться в эту тему прямо сейчас.
— Ну... как только я оказывался внутри, охрана исчезала.
Чуя поднимает бровь, предполагая, что Дазай имеет в виду, когда он был на
уроках или когда был дома. Он не знает.
— Это было большой проблемой?
Когда Дазай вспоминает то, что случилось, пока он был дома за закрытыми
дверями, с охранниками, ожидающими снаружи, он задаётся вопросом, могло ли
это быть проблемой.
— ...Наверное, нет, — беспечно отвечает он. — Но я думаю, что настоящий

вопрос здесь заключается в том, пришлось ли им воспользоваться услугами
охраны, чтобы помешать тебе сбегать из больниц?
Уголки губ Чуи опускаются в слегка виноватое выражение.
— ...После третьего раза.
— Я знал—
— Это не то же самое, что сбегать из дома или что-то из этой серии! Я бы

просто пошёл встретился с друзьями или сходил в аркады... — Чуя обрывается,
мимоходом признаваясь, — Вообще, первый раз, когда я действительно сбежал,
был, когда ты прилетел в Париж.
Дазай моргает, поворачиваясь к нему с удивлением на лице.
— ...Ты сбежал?
Чуя смотрит на него в ответ, сбитый с толку тем, почему Дазай считает это
странным.
— ...Да? Ты позвонил мне после полуночи. Мой отец не отпустил бы меня—
— Тебе восемнадцать, — указывает Дазай, поднимая бровь, и лицо Чуи

вспыхивает, потому что теперь это звучит немного глупо.
559/805
— ...Я знаю, — ворчит он, скрещивая руки на груди. — Я просто не хотел,
чтобы он задавал вопросы, или спорить с ним об этом, так что я просто
спустился с окна и перепрыгнул через стену—
— Ты что? — Дазай немного ошарашен этим, и рыжий начинает слегка

оправдываться.
— Слушай, это была не такая уж большая стена, и я чувствовал себя

довольно крутым—
— Но ты скорее рискнешь упасть замертво от физической перегрузки, чем

просто расскажешь отцу, что хочешь встретиться с другом поздно вечером?
— Тебе не приходилось иметь с ним дело, ясно? — бубнит Чуя, — Он

абсурден.
— Он волнуется.
— О, не принимай его сторону, — ворчит Чуя, а Дазай ничего не может с этим

поделать. Ожидание у постели любимого человека с кем-то в течение десяти
часов, дожидаясь, когда тот проснётся после предсмертного опыта? Это
сближает.
— У него как бы есть веские причины для беспокойства...
— О-о? — Чуя лезет в карман, вытаскивая свой телефон, — Тебе лучше

радоваться, что мы жили в одной комнате, когда спали вместе.
— Почему?
Чуя показывает приложение для отслеживания.
— Потому что ты знаешь, что случилось, когда я пошёл в общежитие к

Ширасэ? Он позвонил мне в самый разгар наших дел, потому что хотел знать,
почему я не в своей комнате и не сплю.
Дазай делает паузу, пытаясь справиться с противоречивыми эмоциями.
— О нет.
— Что?
— Ты ждёшь, что я расстроюсь из-за того, что твой отец обломал тебя с
твоим хреновым бывшим?
— Хорошо, но тебе не понравится, когда это случится, а я буду с тобой, —

возражает Чуя, и Дазай пожимает плечами.
— Мы разберёмся с этим, когда настанет время. Почему ты просто не

удалишь это приложение?
— Потому что он купил мне телефон.
560/805
— Он сказал, что заберёт его обратно, если ты не установишь это?
— Ну, нет, — хмуро бормочет Чуя. — Это вроде как подразумевалось? Он

долго умолял...
— Я могу купить тебе телефон.
— Нет!
Дазай фыркает, будто это странно, что Чуя не хочет, чтобы он покупал его.
— Потому что они дорогие?
— Чуя.
— Что?
Дазай останавливается и поворачивается к нему.
— Подумай об этом ещё раз.
Чуя делает это, медленно прокручивая в голове то, что только что сказал, и
его лицо мрачнеет.
— Ну, я думаю, что это дорого. И ты упускаешь главное—
Они проводят остаток прогулки, разговаривая об этом, и Чуя должен

признать, что это не ужасная идея для свидания, даже если технически это не
считается тем, что он находится в больнице. И когда они начинают идти
обратно, он предполагает, что это конец.
Но нет, это не так.
Он останавливается, когда они подходят к выходу из парка, уставившись на

декорации, которых там не было, когда они уходили. Стол, стулья, и... Чуя
смотрит на Дазая, который поднимает руки вверх, будто собирается отразить
порицание.
— Это было не намного дороже, чем Uber Еда.
Это похоже на небольшой ресторан, который кто-то собрал менее чем за

двадцать минут в общественном парке рядом с больницей с официантом
наготове, но... Ну да, прямо как Uber Еда. Чуя бросает на него скептический
взгляд, когда они садятся.
— Как ты это сделал?
Дазай отмахивается от этого, выдвигая Чуе стул, и тот чувствует себя

немного странно по этому поводу, но Дазай упоминал, что он не знает, как это
проходит между двумя парнями, и... Чуе так-то вроде как нравится это? Поэтому
он предпочитает ничего не говорить.
561/805
— Не знаю. Разве люди не ходят в рестораны, когда делают такие вещи?
— ... — Чуя смотрит на него, склонив голову набок, и осознаёт, что Дазай
правда не думает, что сделал что-то чрезмерное, он просто серьёзно пытается
спроецировать нормальное свидание. — Ну... да? Разве не все это знают?
— Мне неоткуда знать, мои родители никогда не ходили на свидания.
Чуя поднимает бровь, желая подвергнуть сомнению эту динамику, но затем

приносят их еду... и да, официант действительно проходит через обычный
процесс подачи блюд, наполняет их бокалы, и если бы не кардиомонитор на шее
и медицинский браслет на запястье, Чуя, возможно, забыл бы, где они.
И быть с Дазаем вот так — это легко. Это не похоже на новые отношения. В
какой-то степени они оба уже знают, как обращаться друг с другом. Дазай
знает, как заставить его смеяться, или как разозлить достаточно, чтобы сменить
тему. А Чуя может видеть, когда поддразнивание в глазах Дазая становится
достаточно неискренним, чтобы ему нужно было сделать шаг в сторону к чему-
то более лёгкому.
Но они делают кое-что новое. Они по-настоящему разговаривают. Чуя

рассказывает ему больше о том, как он рос в Париже, о том, какой была его
жизнь до того, как он заболел, о его сестре и её девушке, что из себя
представляет его семья. И Дазай тоже открывается, но в меньших масштабах.
Чуя узнаёт, что однажды тот сломал ногу, когда учился в начальной школе, а
потом руку, когда учился в средней. Он выясняет, откуда появился маленький
шрамик прямо под губой Дазая.
— Ты ввязался в драку на кулаках? — недоверчиво спрашивает Чуя. Не то

чтобы его особо ужаснул насильственный аспект — однажды, когда хулиган
пытался запугать Чую в школе, он столкнул того в реку. С какого перепугу ему
ужасаться? Но просто странно представить, что Дазай делает это. У него всегда
был острый язык, но это его излюбленное оружие. Слова.
— Вообще, таких драк было довольно много, — отвечает Дазай, потирая

место прямо под уголком рта, вспоминая. — Я на удивление задиристый. Это был
единственный раз, когда кто-то ударил меня по лицу так сильно, что остался
шрам.
— Что случилось?
Дазай не выглядит крайне гордым этим.
— Помнишь, как я поцеловал тебя в первый раз?
Чуя не знает, что он чувствует по этому поводу — это довольно

противоречивое воспоминание, — но кивает.
— В основном.
— Помнишь, как я спросил, есть ли у тебя парень?

562/805
— ...Да?
Дазай тонко улыбается.
— Я научился заранее спрашивать об этом на собственном горьком опыте.
Оу.
Дазаю было семнадцать, он не был пьян, но достаточно навеселе, чтобы быть

злорадным и не извиниться должным образом, когда правда выплыла наружу.
— Ну, — Чуя протягивает руку, проводя большим пальцем по подбородку

Дазая, вверх и по шраму, — Я не жалуюсь.
Дазай льнёт к его прикосновению, даже если он ноет.
— Это не тебе раскроили лицо...
— Не драматизируй, — прыскает Чуя, поднося остальную часть руки к щеке

Дазая, чтобы обхватить её, — Тебе вообще нужны были швы?
— Два.
Чуя ахает.
— Какой ужас!
— Окей, слушай, — ворчит Дазай, всё ещё прижимаясь к руке Чуи, как
изголодавшийся по прикосновениям щеночек, даже когда ведёт себя так, будто
с ним ужасно плохо обращаются, — Мой отец накладывал швы, и он делал это
дома, и мне не дали обезболивающих, это больно.
— Я верю тебе, — отвечает Чуя, о-о-очень серьёзно, — бедняжка.
— Да, — довольно вздыхает Дазай, — Именно. Честно говоря, она сказала,

что это был её первый оргазм, так что он вообще должен был пожать мне руку—
А теперь Чуя даёт ему пощёчину. Не настоящую пощёчину, более мягкую,

которая заставляет Дазая ухмыльнуться, поворачивая голову в сторону с
немного большей драматичностью, чем того требует сила удара.
— Это потому, что ты приревновал, или потому, что я был не по годам

развит?
— Это один из способов сказать, что ты козёл.
— Мы оба знаем, что тебе это нравится, — Чуя убирает руку, надменно
фыркая.
— Да неужели?
563/805
Дазай наклоняется вслед за ним, опершись локтём о стол, и их лица
приближаются.
— Ага, — он протягивает руку, заправляя Чуе чёлку за ухо изящным,

уверенным движением, которое всегда умудряется вызывать у рыжего мурашки
по коже. — Потому что это даёт тебе возможность дать мне пощёчину, —
улыбается Дазай, поглаживая большим пальцем шею Чуи, прямо поверх чокера,
будто он просто знает, что маленький кардиомонитор внутри сходит с ума.
— Ты думаешь, мне нравится давать тебе пощёчины?
— Я думаю, ты капризный, — Чуя хочет пожаловаться на то, как нечестно со

стороны Дазая прямо сейчас называть его так, когда он даже ничего не может с
этим сделать, потому что нравится ему это или нет — и он почти уверен, что
Дазай специально развил эту ассоциацию, — это делает с ним некоторые вещи,
когда Дазай так его называет.
— Вот, значит, что я получаю за то, что пытаюсь сказать, что мне нравится
твой шрам, — Чуя страдальчески вздыхает. — И ты ещё удивляешься, почему я
так скуп на комплименты...
— Я думал, это потому, что ты не хочешь, чтобы моя самооценка была

слишком высокой...
— Ой, заткнись—
— Вечно принижаешь меня...
Для кого-то это может звучать как ссора, но они улыбаются и смеются. И Чуя
уже квалифицирует это как великолепное свидание, довольно прислоняясь к
Дазаю, когда они возвращаются внутрь...
Но они ещё не закончили. Когда они возвращаются к лифту, Дазай не

нажимает кнопку, ведущую на этаж в палату Чуи. Он нажимает кнопку верхнего
этажа, ведущего на крышу. Чуя смотрит на загорающиеся цифры, когда лифт
поднимается, тыча Дазая в руку.
— Если ты серьёзно позвонил сделать надпись на небе на этот раз—
— Расслабься, я не зашёл настолько далеко.
Вот только он вроде как зашёл, но по-другому. Двери лифта открываются,

вводя в небольшой коридор, затем следует короткий лестничный пролёт к
дверям, которые открываются на крышу, и когда они выходят...
— А?
Дазай моргает, глядя на него так, словно это всего лишь очевидный
следующий шаг в общем плане свиданий.
— Разве ужин и кино — это не базовые вещи?
564/805
— ... — Чуя смотрит на установку, где уже поставлены большой киноэкран и
проектор, а также целый огромный диван. Чуя даже не хочет думать о том,
сколько Дазай должен был заплатить кому-то, чтобы переместить это сюда, но...
Он в основном поражён тем, как это мило от кого-то, кто постоянно настаивал,
что он не способен на такие вещи. — Да, — слабым голосом соглашается он, —
верно.
Он позволяет притянуть себя, чтобы сесть, пристроившись к боку Дазая,

когда чудесным образом появляется ведро попкорна, и Чуя... Его голова
покоится на чужой груди, когда включается проектор. Никто никогда не делал
для него ничего подобного.
— Какой фильм смотрим?
— О... — Дазай пожимает плечами, крепче обнимая его одной рукой, когда
изображения начинают вспыхивать на экране, включается звук. — Я подумал,
раз уж ты вечно наезжал на меня, что я не смотрел ни одного фильма
Миядзаки...
Всё лицо Чуи светится, и Дазай ни о чём не жалеет.
Они в итоге заканчивают тем, что смотрят так же, как и на кровати в
общежитии: Чуя сидит между ног Дазая, прислонившись к его груди, даже если
технически у них есть целый диван. Дазай опирается подбородком на макушку
Чуи, задаёт вопросы о моментах, которые не понимает, но чаще всего это Чуя
взахлёб рассказывает ему небольшие факты о создании фильма, или почему
персонаж был изображён определённым образом, или сколько часов им
потребовалось, чтобы анимировать определённый кадр.
— А ты много о нём знаешь, — комментирует Дазай, поднимая бровь. И он

даже не может винить Чую, потому что фильм на самом деле прекрасный и по-
своему интересный.
— "Унесённые призраками" был чем-то вроде моего первого фильма

Миядзаки, — объясняет Чуя, прежде чем уточнить, — Ну, это первый фильм
Миядзаки у большинства людей, но это был первый фильм, который дал мне
понять, что я хочу быть художником, — он показывает на экран, — Я просто
влюбился в цвета, в то, как всё может казаться таким лёгким и плавным, но в то
же время реалистичным, и... — он обрывается, и Дазай поднимает бровь.
— И?
— ...И я был по уши влюблён в Хаку, — признаётся Чуя, ничуть не

смутившись. — Я пережил это только в тринадцать лет.
— И ты увидел этот фильм, когда был маленьким?
— Да, — вздыхает Чуя, — Это было серьёзно, — достаточно серьёзно, чтобы в

детстве вся его страница на DeviantArt состояла чисто из очень плохого фанарта
Хаку/Чуя. Но Дазаю не нужно этого знать, и в средней школе Чуя настолько
заморочился, чтобы скрыть эту страницу, что её может найти буквально только
ФБР.
И даже тогда им, вероятно, придётся пытать его, чтобы узнать пароль.
565/805
Упорно.
Но Дазай не знает, что Чуя переживает это вновь.
— Должен ли я чувствовать угрозу? Это похоже на твои самые долгие

отношения...
— Он навечно застыл в своём раннем подростковом возрасте, — фыркает

Чуя, откидываясь назад и ударяясь головой о грудь Дазая.
— Но если бы нет?
— Ну, тогда тебя бы тут не было.
Дазай смеётся рядом с его ухом, руки того сжимаются вокруг талии Чуи.
— Значит, тебе поэтому так нравится этот фильм?
— О, нет, — Чуя мотает головой, съедая очередную горсть попкорна, — Это

из-за Безликого.
Дазай моргает, глядя на персонажа, который мелькает на экране.
— ...Но он жуткий.
Чуя кивает.
— О-о, я был в ужасе от него, когда смотрел фильм в первый раз. Но затем я
посмотрел его снова, и снова, и снова, и тогда... мне стало жаль его. Потом,
когда я стал старше, я думал, что он самый интересный.
— Тебе было жаль?
— Я имею в виду... бедный парень был просто одинок, но он не знал, как

общаться с кем-либо. И...
Дазай может представить тринадцатилетнего Чую, устроившегося на

больничной койке, наблюдая, как все остальные дети гуляют и живут своей
жизнью, в то время как он был заперт внутри.
— Не знаю, я просто вроде как понимал это, — Чуя пожимает плечами. — И я

был им три года подряд на Хэллоуин, когда учился в начальной школе, — он
слабо улыбается при этом воспоминании, сдерживая смех. — Я до смерти пугал
своих соседей.
— Как? — Дазай фыркает.
— Ну, — Чуя щурится, и сердце Дазая замирает каждый раз, когда тот это
делает, потому что это всегда подчёркивает веснушки на его переносице, — Я
входил в роль.
— То есть?
— Я делал ту штуку с бегом... — и теперь Дазай заливается смехом. — Это не

566/805
так уж смешно!
— Каким же поехавшим ребёнком ты был?
— У меня было бурное воображение! — протестует Чуя. — Смотри, я хочу

сказать, что они в конце концов стали друзьями, и это мило— перестань
смеяться!
— Это... — Дазай задыхается, прижимаясь лицом к волосам Чуи, — это очень

мило.
Чуя фыркает.
К концу титров солнце уже давно зашло, и Чуя удобно расслабляется на

чужой груди, его ноги вытянуты через диван, в то время как Дазай держит его,
обхватывая одной рукой спину, пока гладит рыжие волосы.
— Знаешь что?
— М-м?
— Мне понравилось.
Чуя поднимает голову, чтобы получше посмотреть на него, и его улыбка

настолько искренне радостная, что это заразительно, и Дазай ловит себя на том,
что улыбается ему в ответ без намёка на сарказм.
— Да?
— Ага.
— В следующий раз мы должны посмотреть "Ходячий замок Хаула".
— В следующий раз?
— Ты не можешь посмотреть всего один фильм Гибли, — серьёзно говорит

Чуя. — Только не когда ты встречаешься со мной.
Это маленькое дополнение заставляет Дазая улыбнуться шире, и даже если

это слишком слащаво, чтобы сказать... он невольно внутренне говорит себе, что
это очень того стоит.
— Это твой портал, чтобы втянуть меня в задротские вещи?
— Кто сказал, что я задрот? — возмущается Чуя. Конечно, это так, но он даже
не сделал ничего из своих самых задротских загонов вокруг Дазая, так что то,
как тот уже чувствует это, напрягает—
— В феврале ты заставил меня разбудить тебя в семь утра, чтобы ты не

пропустил запуск новой линейки мерча Сейлор Мун.
Чуя делает паузу. Что ж. Это на самом деле довольно по-задротски. Но не

так по-задротски, как некоторые другие вещи, которыми он занимается... но это
то, что они могут сгладить. Чёрт, на данный момент то, что Дазай захочет спать
567/805
с ним снова, вообще находится под сомнением, так что он может с таким же
успехом перестать беспокоиться о том, знает его парень о его хобби или нет.
— Поживём — увидим.
Они проводят ещё несколько минут, устроившись вместе, перешёптываясь о

том-сём под звёздным светом, обмениваясь мягкими, долгими поцелуями, и Чуя
думает, что это довольно подходящий конец свидания — чертовски близкого к
идеальному — в больнице. Они медленно возвращаются в его палату — не
потому, что уже настолько поздно, сейчас только половина одиннадцатого, но
Чуя в эти дни устаёт очень рано.
— Итак, — напевает Дазай, крепко обнимая его за плечи, пока они идут по
коридору, — Я доказал свою точку зрения?
Чуя дарит ему однобокую, неохотную улыбку, качая головой.
— Ну... ты доказал, что с достаточным количеством денег, ты можешь

устроить романтику почти везде.
Губы Дазая изогнулись в ту же самоуверенную ухмылку, которая заставила

Чую влюбиться в него с самого начала.
— Я так и знал, что ты это скажешь, — задумчиво говорит он, — Но катание

на носках было бесплатным.
— Это было до того, как началось свидание.
— А прогулка в парке? Это было бесплатно.
— Только потому, что ты приказал своей вооруженной команде охраны

сначала расчистить парк!
— Разве я говорил, что они были вооружены? — ноет Дазай, а Чуя смотрит на
него. — Ну, в смысле, они были, но ты не должен ПРЕДПОЛАГАТЬ это... — Чуя
совсем не выглядит убеждённым, поэтому Дазай улыбается, готовый бросить
последнюю перчатку. — Хорошо, а как насчёт чего-нибудь бесплатного, в
больнице, во время свидания?
Чуя поднимает бровь, дёргая дверь в свою палату, чтобы открыть её.
— Я думал, свидание закончилось?
— Не совсем, — Дазай мотает головой.
Дверь за ними захлопывается, и Чуя оглядывается по сторонам, почти

ожидая увидеть, что Дазай приказал кому-то принести грёбаный надувной замок
и установить его в палате, или ещё какая-нибудь глупая, нелепая херня вроде
этой... Но нет.
Комната Чуи выглядит почти точно так же, как он её оставил, без каких-либо
посторонних вещей. Он поворачивает голову и вопросительно смотрит на Дазая.
— Я не..?
568/805
Дазай делает глубокий вдох. Это для него огромный скачок в неизвестность,
потому что если бы кто-то сделал это ему, эмоциональная уязвимость этого
заставила бы его съёжиться. Но Чуя всегда был большим фанатом таких вещей,
и...
Дазай лезет в карман, вытаскивает маленький блютуз-динамик и кладёт его

на прикроватную тумбочку Чуи. Тот озадаченно смотрит, не понимая, что Дазай
может сделать с этим сейчас, потому что он вообще не может придумать
применение этой вещи... Но когда Дазай нажимает на кнопку включения,
заставляя маленькое устройство загореться, знакомая мелодия аккордов
начинает играть по всей комнате...
И желудок Чуи делает сальто назад, потому что о господи, он же не может

—?
— В последний раз, когда я попробовал это, всё пошло... не так, — Чуя

морщится. Это один из способов описать ту ситуацию. — Но, кажется, так мне
нравится больше.
Даже Чуя краснеет от перспективы этого, и это смущает, потому что Дазай
сделал это не на крыше, а в палате, где они оба могут слышать учащённое
биение его сердца на кардиомониторе. И Дазай — чемпион по сохранению лица,
скрытию своих эмоций. Это то, что даётся ему довольно естественно. Но это не
значит, что его сердце не колотится. Или что у него не пересохло в горле. Или
что это не одна из самых ужасающих вещей, которые он когда-либо делал,
потому что он совершенно не в своей стихии, и ему это не нравится—
Но ничего из этого не видно, когда Дазай берёт Чую за руку и мягко тянет,
пока тот не поворачивается к нему лицом. И когда Чуя смотрит на него снизу
вверх с пылающими щеками и широко раскрытыми глазами... слова просто
вылетают.
— Потанцуй со мной.
Чуя тяжело сглатывает, подходя немного ближе, когда Дазай продолжает

тянуть его к себе.
— Я не... очень...
Дазай смотрит на него вниз, приподняв бровь.
— Не очень что?
Чуя прикусывает внутреннюю сторону щеки, чувствуя себя... До нелепого

жалким.
— Я не очень умею. Вообще.
Не похоже, чтобы он ходил на танцы в средней школе. Или в старшей. Или не

то чтобы он когда-нибудь ходил куда-то в этом году, так что... Это подпадает
под широкий спектр вещей, о которых Чуя ничего не знает.
— ... — Дазай слабо улыбается, потому что для того, кто был по сути
569/805
вынужден научиться для официальных приёмов, гала-концертов и всего такого,
пока рос... это немного мило, что Чуя не умеет. — Я тебя понял.
— Ты..? — Чуя неуверенно моргает, когда Дазай притягивает его ближе. Он

одной рукой обхватывает запястье, а другой поясницу Чуи, придерживая там и
поднимая того вверх, пока его ноги в носках не скользят по обуви Дазая.
Оу. В этом есть что-то — и Чуя не может толком объяснить, что именно, —
что заставляет его сердце биться чуть быстрее, особенно когда он видит
теплоту в глазах Дазая, когда тот смотрит на него сверху вниз, прижимая свою
ладонь к спине Чуи.
— Вот так... — он поднимает руку Чуи, чтобы обхватить ею свою шею, и в

этот момент Чуя просто чувствует себя... Охваченным этим, до такой степени,
что прижимает своё лицо к рубашке Дазая, вместо того чтобы смотреть на него,
Это чертовски романтично. Не только для больницы. Не только потому что

Дазай выбросил деньги на эту затею. Это просто романтично. Точка.
И когда Дазай начинает двигаться, Чуя держится за него, чувствуя себя чем-
то средним между романтическим героем и ребёнком, убаюканным в руках
Дазая, пока медленно танцует с ним.
И Чуя провёл так много лет, с тоской глядя на подростков, делающих это под
крутящимися огнями и дешёвыми украшениями выпускного вечера по другую
сторону экрана, и да, в Японии или Франции такого не делают, но Чуя не знал
этого в то время, и это просто ощущалось, как очередная вещь, которую он
упустил...
Но ему кажется, что даже если бы он получил всё с той стороны экрана, оно
не было бы так хорошо, как это. Оно было бы не так реально, так тепло и так
надёжно.
Он правда любит меня, да?
Чуя начинает понимать это сейчас.
Губы Дазая прижимаются к уху Чуи, тихо напевая, его голос низкий, грубый,
красивый, посылающий дрожь по спине Чуи.
— ...Значит ли это всё или ничего?
Чуя тяжело сглатывает, его пальцы впиваются в заднюю часть рубашки

Дазая, пока он прижимается носом к чужой ключице, и его лицо горит.
Голова Дазая наклоняется ещё ниже, его щека мягко соприкасается с щекой
Чуи, его губы возле уха того —
— Что я думаю о тебе и плачу?
Чуя не знает, как справиться с этим, особенно от Дазая, потому что он знает,
что будучи произнесёнными им, такие слова имеют гораздо больше смысла. И
когда он пытается представить себе, как Дазай пишет что-то подобное, думая о
570/805
нём, ну... он рад, что Дазай практически держит его, потому что если бы не
держал, Чуя уверен, что его колени просто уже подогнулись бы... от всего этого.
А голос Дазая... он мягкий, ровный и чистый, напевающий над его ухом

поверх звука гитары.
— Неужели я просто так привык к чему-то...
Руки Чуи сжимаются вокруг чужой шеи, его сердце колотится напротив кожи
Дазая, и он почти удивлён, что ни одна медсестра ещё не бежит по коридору,
чтобы проверить его. Но даже если его сердцебиение учащённое, оно ровное.
— Я буду любить тебя, пока не умру.
Когда Чуя был маленьким, он всегда спрашивал свою маму — как это было,
когда она узнала, что влюбилась в его отца. Он всегда был немного романтиком
в душе, и когда он видел, как они смотрели друг на друга, он понял, что хочет
этого. И её ответ всегда был одинаковым.
// «Думаю, я узнала... Когда поняла, что каждое мгновение без него ощущалось
болью.» //
Пальцы Чуи сжимают рубашку Дазая, и он поворачивает голову, ловя губы

того своими.
Дазай обрывается на полуслове, но он не жалуется, наклоняя Чую назад,

когда они держатся друг за друга — и с Чуей, стоящим на обуви Дазая, разница
в росте не так сильна, — так что Чуя может прижать его ещё ближе.
И он не понимает, какое это имеет влияние, когда нечётко произносит слова

у губ Дазая, задыхаясь и запинаясь:
— Я-я люблю тебя.
Это странно — потому что неделю назад говорить такое друг другу казалось
невообразимым. Это до сих пор немного страшно говорить.
Но, несмотря на то, что Чуя может бояться высоты, с которой он совершает
решительный шаг, он не боится падения. Но он вообще не понимает, насколько
редко Дазай слышит это. Или тот факт, что он никогда не слышал, чтобы хоть
кто-нибудь говорил это так серьёзно, и...
Дазай снова ловит его губы, углубляя поцелуй, двигаясь вперёд с Чуей в
руках, и то, что происходит дальше, не обязательно преднамеренно, но ни один
из них не против.
Дазай идёт вперёд, достаточно быстро, чтобы одна из ног Чуи соскользнула с
верха чужой туфли, и его реакция, чтобы спасти себя от падения, заключается в
том, чтобы обхватить этой ногой бедро Дазая, а в следующий момент задняя
часть его ноги ударяется о край кровати, и когда он теряет равновесие там, его
другая нога зацепляется за талию Дазая, а затем...
Они оказываются на больничной койке. Дазай между ног Чуи, а те обхватили

571/805
его спину, и они оба тяжело дышат.
И в глазах Дазая мелькает мгновенное колебание, от которого у Чуи сводит

живот, потому что он видит это по всему лицу своего парня — тот сомневается,
что это хорошая идея.
И это, вероятно, так, но... Чуя просто хочет притвориться, что Дазай хочет
сделать это, что тот хочет его.
Поэтому его руки сильнее вцепляются в каштановые волосы, он целует его

крепче, его ноги сжимаются вокруг бёдер Дазая. Но тот не бездумный, он
собирается сказать, что они должны притормозить, но—
Затем Чуя издаёт этот нуждающийся звук глубине своего горла, и Дазай
вообще больше не думает.
Потому что он не трогал Чую с...
Господи, с Лондона. И даже если прошло чуть больше месяца — после всего,
что они пережили с тех пор, ощущается, что прошла вечность. Чуя так близко
под ним, тёплый и живой, что Дазаю трудно думать о чём-либо, кроме того, как
прекрасно Чуя ощущается в его руках.
Но сейчас, впервые, у Дазая есть этот прилив осознания, что это первый раз,
когда он коснулся Чуи со знанием того, что Чуя не хочет никого другого. Что
Дазай — единственный человек, с которым Чуя когда-либо вообще был,
единственный человек, с которым Чуя хочет быть.
И впервые в своей жизни Дазай чувствует эту вспышку... Ну...
Он опускает свои бёдра вниз, и у него перехватывает дыхание от звука

сдавленного вздоха Чуи, как руки того цепляются за его рубашку сзади, ногти
слабо царапают его плечи. Губы Дазая опускаются на чужой подбородок, его
сердце бешено колотится, а зубы царапают шею Чуи.
Потому что Чуя... он его.
Дазай провёл всю свою взрослую жизнь, борясь с желанием когда-либо

чувствовать привязанность к чему-либо или кому-либо. Никогда не пытаться
чувствовать какие-либо заявления на другого человека, потому что он
достаточно часто видел, как это отражается на лицах его родителей.
Но с Чуей он начинает доверять этому. Словно это может быть нормально

для тонкого, неуверенного, отчаянно тоскующего голоса в глубине его души
прошептать —
Мой.
Его зубы впиваются в шею Чуи, посасывая, пока рыжий не выгибает горло к
губам Дазая.
Он мой.
Руки Дазая сжимаются вокруг него, и теперь они грудь к груди, бёдра
572/805
прижаты друг к другу, и Дазай хочет его, хотя он знает, что не может, и он
пытается придумать какой-нибудь компромисс, который не был бы слишком
вреден для безопасности Чуи.
Например, будет ли отсосать ему настолько далеко от того, что приемлемо с

точки зрения безопасности? Ну правда? Ну, что если он очень аккуратно—?
— Дазай... — шепчет Чуя в темноту, и затем его губы отрываются от шеи

того.
— Д-да?
— Поцелуй меня.
И как он может спорить с этим?
Он поднимается обратно, и их губы сливаются в медленном, интимном

поцелуе. Чуя задыхается и кусается, пока Дазай исследует его рот, руки
запутываются в тёмных волнах, ноги напрягаются, а затем...
Затем он прижимается бёдрами к бёдрам Дазая, но с гораздо большей силой,

вызывая трение, и теперь они оба стонут, крепче прижимаясь друг к другу.
Может, это не было планом Дазая — вообще, Чуя знает, что это не было
планом Дазая, — но он может чувствовать возбуждение того напротив себя, и
это абсурдно, что он так сильно нуждается в этом, но это вполне себе
достаточное подтверждение. И он заходит намного, намного дальше рамок
размышлений Дазая о простом минете, потому что если бы Чуя сделал это по-
своему, они бы оба—
Их обоих прерывает пронзительный, высокий писк кардиомонитора Чуи, и

Дазай практически отскакивает назад.
Чуя оставлен лежащим на больничной койке: распростёртый,

раскрасневшийся, задыхающийся — и такой расстроенный, — в то время как
Дазай выглядит немного безумным, переводя взгляд с аппарата на своего
парня, который, кажется, в порядке...
— У меня нет приступа, — пытается объяснить Чуя, потому что его правда
нет, он просто взволнован, но больничный аппарат не знает этого... но ужас в
глазах Дазая заливает жар гормонов Чуи холодной дозой реальности, возвращая
его ситуацию на передний план. Его зубы сжимаются, а лицо мрачнеет, но это
не имеет ничего общего с возбуждением. Всё связано с тем, что находясь в
ситуации Чуи...
Это не сексуально.
И хотя он рад, что Дазай теперь знает, именно поэтому он так долго не хотел
ему говорить.
— Я... — Дазай тяжело сглатывает, его дыхание выравнивается, — Я не хотел

слишком остро реагировать...
Чуя мотает головой, подавляя собственную горькую закомплексованность,

573/805
потому что Дазай вообще не сделал ничего плохого.
— Это не твоя вина, — начинает он, возможно, готовый попытаться спасти

ситуацию, но—
Любой шанс на это уничтожается медсестрой.
Они оба подпрыгивают, когда дверь распахивается, и женщина средних лет

в тёмном халате врывается внутрь, чтобы проверить состояние Чуи.
— Ты хорошо себя чувствуешь, золотце? Твои показатели подскочили

довольно высоко секунду назад...
Чуя просто сидит в яме унижения, его лицо горит, пока он пытается
выкрутиться из этого.
— Я в порядке, — тонко улыбается он, потирая шею, чтобы прикрыть

растущую отметину, и подтягивая ноги к себе, чтобы скрыть любые улики того,
что они делали. — Мы просто шутили кое о чём, и я, наверное, очень сильно
смеялся?
Дазай щиплет себя за переносицу, будучи раздражённым тем, что он

позволил говорить Чуе, потому что эта ложь до боли очевидна.
— Ага, — бормочет он, натянуто улыбаясь медсестре, — Я уморительный.
Медсестра переводит взгляд с одного на другого, явно не веря ни одному из

них, и проверяет кровяное давление Чуи. А когда она уходит, Чуя бросает на
Дазая раздражённый взгляд.
— Ты мог бы попытаться подыграть мне!
— Заюш, послушай... — Дазай проводит ладонью по лицу, — Я бы никак не

смог выехать на этом варианте.
— Что ты хочешь этим сказать?! — ворчит Чуя, а Дазай только пожимает

плечами, поглядывая на часы. Уже поздно, и у них много встреч завтра, как
только они выпишут Чую из больницы. Так что, вероятно, пришло время
прощаться, даже если он не хочет.
— Смотри, — он делает шаг вперёд, наклоняясь, чтобы поцеловать Чую в

макушку, — Мы можем поговорить об этом утром, хорошо?
— ...Угу, — медленно соглашается Чуя, стараясь не зацикливаться на том,

что когда Дазай целует его в макушку, он чувствует себя маленьким ребёнком.
— Можем.
Унылый тон не ускользает от внимания Дазая, и он лишь слегка улыбается,

потому что у него есть ещё один козырь в рукаве. Что-то настолько нормальное,
что Чуя вообще не мог предвидеть этого.
— Ну, прежде чем я уйду, — он делает шаг в сторону от кровати Чуи. — У

меня есть ещё кое-что.
574/805
Чуя моргает, не зная, что он имеет в виду под этим.
— Дазай, ты уже доказал свою точку зрения насчёт больниц—
— Я знаю, — Дазай слабо улыбается, выходя на секунду из палаты Чуи, — Я

почти всегда прав.
— А ещё ты очень самодовольный насчёт этого.
— Но ты, кажется, никогда не имеешь чего-то против, верно?
У Чуи нет веских аргументов на это, потому что Дазай прав — он не против.
Может, немного раздражает, но Дазай возвращается, и...
Чуя смотрит на цветы, и его глаза слегка расширяются.
Оу.
Это очень мило, по правде говоря. Милее, чем Чуя ожидал от него, и когда он
смотрит на Дазая, тот реально выглядит немного смущённым, но всё равно
делает это.
Вот тогда это действительно поражает Чую — насколько сильно Дазай

старается.
Это не просто цветы или большие жесты — это значит гораздо больше.
— ...Это для меня? — медленно спрашивает Чуя.
Дазай фыркает, саркастически закатывая глаза.
— Вообще-то они для медсестры. Как думаешь, она поймёт, что я к ней
неравнодушен—?
Чуя бросает на него ядовитый взгляд, и Дазай уступает.
— Я имею в виду, если ты не хочешь их... — начинает он, но тут Чуя

протягивает руку и выхватывает букет, несколько по-детски прижимая его к
груди от простого предположения.
— Я никогда этого не говорил, — мямлит Чуя, стараясь быть сдержанным,

когда вдыхает запах цветов, но ему очень явно нравится подарок.
Дазай слегка улыбается, его глаза сияют.
— Эй, чиби, — Чуя поднимает взгляд как раз вовремя, чтобы быть пойманным
в то, что, возможно, было самым нежным поцелуем, который Дазай когда-либо
дарил ему. Почти невесомый, неторопливый — тот, что приносит больше тепла,
чем давления, и, так или иначе, он запоминается ярче.
Дазай не подходит слишком близко, не желая раздавить цветы между ними,

а Чуя, прижимая их к груди, нетерпеливо припадает к чужим губам, покачиваясь
на носочках.
575/805
Затем Дазай отстраняется, а Чуя остаётся зачарованным, его глаза
полуприкрыты.
— Спокойной ночи.
У Чуи едва хватает умственных способностей, чтобы пробормотать ответ,

пальцы сжимают пластик вокруг стеблей цветов, когда Дазай выскальзывает из
палаты.
Больница или нет... Это было лучшее свидание, на котором Чуя когда-либо
был, и...
Он со вздохом смотрит на кровать.
Ему надо поспать. И боже, он хочет этого, потому что теперь начинает
накатывать усталость.
И ему это пригодится, потому что завтра, после встречи с кем-то из

"пиарщиков", Чуя будет жить в том же внешнем мире, что и Дазай Осаму и Мори
Огай.
576/805
29. Может, мне просто нравится держать его
только для себя
Утром Чуя просыпается от тёплого солнечного света, проникающего

сквозь оконные шторы. Он морщит лицо, глубже зарываясь под одеяло, но
больничные одеяла никогда не отличаются особой теплотой.
Наконец, он приоткрывает одно веко, хотя и неохотно, и первое, что видит —

это камелии, стоящие в вазе на тумбочке рядом с кроватью. Чуя и раньше
получал много цветов, но... ну, они всегда были с посылом "выздоравливай".
Эти не такие.
Хочет он этого или нет, но его губы изгибаются в лёгкой улыбке.
В конце концов он заставляет себя сесть, вытягивая руки над головой.
Он уже три недели не выходил из больницы. Первую неделю после приступа,

потом две после перевода...
И да, не то чтобы он собирается разгуливать по миру, но всё равно это

кажется немного менее ограниченным и угнетающим, чем больничная койка.
Это также означает, что он снова наденет нормальную одежду. Даже если
технически прямо сейчас её у него здесь нет, Дазай сказал, что кто-то, с кем они
встречаются этим утром, принесёт что-то для него — что, Чуя должен признать,
немного странно, но он просто готов надеть что угодно, что не имеет
эластичного пояса.
На данный момент его единственная реальная задача — принять душ до их

прибытия, и это удручает, что такая простая вещь сейчас так пугает. Вчера он
этого не чувствовал — потому что у него бывают хорошие и плохие дни, — но
сегодня определённо не хороший.
Просто поднять руки над головой, чтобы помыть волосы, невероятно трудно,
верхнюю часть его тела сотрясает дрожь, и он сопротивляется желанию просто
сесть на пол душа и вымыть голову. И он знает, что мог бы, что пол был
тщательно продезинфицирован, но мысль об этом просто отвратительна и
заставляет его чувствовать себя грёбаным дедом, поэтому он пересиливает
себя, до такой степени, что он дрожит и истощён к тому времени, когда
выходит. Он заставляет себя натянуть больничную одежду, прежде чем рухнуть
в кресло рядом с кроватью, и выясняет, что когда он наклоняет своё тело в
сторону и кладёт руку на подлокотник, пока расчёсывает волосы, это не так
утомительно.
Он всё ещё чувствует, что его руки вот-вот отвалятся, но эй, он справляется.
"У тебя был настоящий сердечный приступ, — мягко напоминает ему голос
в его голове. — Ты ожидал, что будешь чувствовать себя нормально?".
Он не знает, чего ожидал, но он также знает, что должен достичь пика, а

затем спада. Вот как объяснил это Мори.
577/805
Примерно через две недели он оправится от приступа настолько, насколько
сможет, и тогда его сердце начнёт медленно отказывать до следующей
операции.
Которую он или переживёт, или нет. Мори скрепя сердце объяснил на днях,
что из-за недавней нагрузки на тело Чуи, его шансы не так хороши, как были.
Следовательно... Если за следующие две недели он придёт в такую же

норму, как было раньше... как он справится с этим?
Чуя молча обдумывает этот исход, когда раздаётся стук в дверь, и он

немедленно выпрямляется, пытаясь вести себя естественно, и отбрасывает
расчёску в сторону, как будто он не изо всех сил старается выполнить базовые
задачи.
— Войдите!
К несчастью для него, единственный человек, которого он не может

одурачить, — это тот, кто входит внутрь.
— Доброе утро, — вздыхает Мори, беря с изножья кровати карту Чуи и

просматривая его изменения за последние двенадцать часов. — Чувствуешь
какие-нибудь перемены сегодня?
Чуя открывает рот, чтобы сказать, что чувствует себя хорошо, но когда Мори
смотрит на его бледное, напряжённое лицо и тёмные круги под глазами, Чуя
вздыхает.
— Я уставший.
— Насколько уставший?
— Очень уставший, — бормочет он, скрестив руки на груди. — Но в груди всё

нормально.
— Я понимаю, почему ты уставший, — отвечает Мори, просматривая записи

его жизненных показателей, — у тебя был довольно большой зубец... — и когда
его глаза смотрят в сторону, он видит это.
Очень заметный синяк под подбородком Чуи.
— ...Послушай, — начинает он, испытывая крайнее отвращение к тому факту,

что оказался в ситуации, когда ему приходится обсуждать это с любовником
своего сына, но вот они здесь. — Я понимаю, что это расстраивает, но для тебя
небезопасно быть—
— Для меня не безопасно быть каким? — Чуя быстро обрывает его, выглядя
как смущённый олень в свете фар. Не то чтобы он стесняется секса в принципе,
просто...
Реакция его отца на то, что он увидел, как Чуя трогает себя, когда ему было
пятнадцать, заключалась в том, чтобы усадить его и провести этот
унизительный разговор о "личном времени".
578/805
Мол, что это очевидно очень приятно, но это что-то, что ты определённо
должен делать за закрытой дверью — что немного озадачивало, потому что в то
время Чуе не разрешалось запирать дверь своей спальни, на случай если у него
случится приступ.
И он сказал что-то о том, что Чуя не будет заниматься сексом, пока ему не
исполнится двадцать пять. Чему, очевидно, не бывать, но что касается Рембо, то
Чуя всё ещё очень девственник. Что довольно смешно в данный момент, но...
Несмотря на то, что Мори его врач, он также отец Дазая, и это делает всю
эту ситуацию особенно неловкой.
— ...Ты должен оставаться расслабленным, — Мори сжалился над Чуей (хотя

бы ради его кровяного давления) и пытается говорить помягче. — Любая
активность, которая значительно повышает частоту сердечных сокращений,
опасна. Ты это понимаешь?
Ну да. Он весь красный и ему хочется забраться под койку и умереть, но он

понимает. Хуже всего то, что он почти уверен, что Мори в конечном итоге также
проведёт этот разговор и с Дазаем, и от этого Чуя чувствует себя...
Что ж. Как противоположность функционирующему взрослому человеку,

способному принимать собственные решения. Но он сопротивляется желанию
поддаться этому давлению прямо сейчас.
— Я понял.
Мори слабо улыбается, чувствуя, что сегодня он, по крайней мере, потушил
один огонь, пусть и небольшой.
— Хорошо.
После осмотра, который кажется слишком долгим, и нескольких строгих

вопросов о том, достаточно ли он съел на завтрак, его отпускают. Как раз в это
же время приезжает Дазай, крутя на пальце ключи от машины. На его макушку
сдвинута пара солнцезащитных очков, и то, как они убирают чёлку с его лица,
эта кожаная куртка и облегающая рубашка...
Боже, неужели его парню обязательно выглядеть настолько хорошо после

того, как отец того только что отчитал Чую за то, что ему нельзя быть
сексуально активным?
Не то чтобы Дазай знает, но ёб твою мать.
— Хорошо себя чувствуешь сегодня?
Почти все спрашивают об этом Чую каждое утро, но отсутствие у Дазая

медицинского диплома помогает выкрутиться.
— Немного уставший, но в целом всё хорошо. Мы можем идти?
— Ну, нет, — Дазай мотает головой. — Перед отъездом мы встречаемся кое с

кем из семейной пиар-фирмы... — он морщит нос. Он видел, как его собственные
579/805
родители проходят через такие вещи, но это просто смешно, что они должны это
делать. — Информационная стратегия.
Честно говоря, Чуя понятия не имеет, что это вообще значит, но это звучит
не так уж плохо, а Дазай...
Ну, для Дазая это звучит как вырывание зубов, но это то, что они должны
сделать. Если уж на то пошло, он удивлён тем, что Чуя совсем не испытывает
неудобств от всего этого цирка.
— Это он принесёт мне одежду?
— Ага, — вздыхает Дазай, кивая в сторону двери больничной палаты Чуи. —

Он ждёт в папином кабинете. Ты готов?
Чуя кивает, молча собираясь с силами, и с трудом поднимается с кресла.
— Как никогда.
Когда они идут по коридору, Чуя ловит себя на том, что спрашивает:
— Этот парень хорош?
— Честно говоря, я думаю, что это перебор в данной ситуации, — он тянется

к двери в кабинет своего отца, открывая её для Чуи, — но он один из лучших в
стране.
У Чуи есть достаточно времени, чтобы его челюсть упала, прежде чем он
заходит внутрь, и за столом Мори сидит невысокий тёмноволосый мужчина с
зелёными глазами и очками в квадратной оправе.
И тот определённо не похож на пиарщика.
— Чуя, — Дазай медленно вздыхает, — познакомься с Эдогавой Рампо.
Чуя оглядывает мужчину с ног до головы, пытаясь оценить его. Тот не

совсем похож на то, что представлял себе Чуя, когда Дазай сказал ему, что они
будут разговаривать с пиар-агентом. В кино они всегда говорят слишком быстро,
носят строгий костюм, толкают знаменитостей на красную дорожку.
Эдогава Рампо... не такой.
Его волосы зачёсаны назад, но он не совсем официальный. От золотых

серёжек до сочетающегося гвоздика в носу, рубашки с принтом фламинго и
укороченных бирюзовых слаксов...
Он не очень похож на профессионала.
— Ну, — пиарщик закидывает ноги на стол Мори, показывая пару дорогих

мокасин, которые выглядят дороже, чем лечение Чуи. — Ты, должно быть,
печально известный Чуя Накахара.
580/805
Рыжий слегка морщится, а Дазай выглядит немного раздражённым.
— Он не печально известный.
Рампо пожимает плечами, швыряя на стол журнал с лицом Чуи,

напечатанным на обложке, затем газету с другой фотографией, но всё ещё с
Чуей, и ещё одну—
— Ладно... — бормочет Чуя, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Я понял.

Но почему именно я печально известный?
Рампо наклоняет голову, с любопытством наблюдая за подростком, как будто

оценивает экзотическую бабочку, которую собирается приколоть в стеклянную
витрину.
— Потому что они видели, как растёт Осаму. Он интересный, но не новый.
— ...А я? — Чуя моргает, глядя на Дазая с поднятой бровью, и его парень

вздыхает, потирая затылок.
— Он по большей части вырос во Франции, — говорит он Рампо, не отвечая на

вопрос Чуи, что того немного раздражает, но —
— А, так ты хочешь сказать, что он не понимает?
— Я не понимаю чего?
— Ну... Я никогда не видел, чтобы у кого-то была такая репутация в столь

юном возрасте, но... — Рампо пожимает плечами. — Он один из самых известных
сердцеедов в стране, так что с точки зрения СМИ, ты появился из ниоткуда.
Чуя смотрит на Дазая, озадаченный тем, как это, и тот не выглядит особо
гордым.
— ...В какой-то момент была актриса.
— Чего?!
— И айдол... это была довольно жёсткая история, когда о ней узнали—
— И ты никогда не говорил об этом РАНЬШЕ?
— Это не казалось важным? — нервно предлагает Дазай.
Чуя пялится на него, качая головой.
— ...Значит, потому что он спал с кем попало, люди думают, что я..?
Рампо пожимает плечами.
— Это раскол поколений. Более молодые респонденты придерживаются

положительного мнения, а те, кто постарше... — он обрывается. —
Настороженные. Но именно для этого я здесь.
581/805
— Добиться того, чтобы старики меня не пугались?
— Добиться того, чтобы ты выглядел естественно вписывающимся, — с

лёгкостью объясняет Рампо. — И как только они привыкнут к тебе, предполагая,
что вы двое вместе на долгосрочную перспективу — я не знаю, каковы ваши
планы...
Учитывая, что Чуя может умереть через восемь недель, они тоже не знают.
— И что мне делать? — медленно спрашивает Чуя, и Рампо отмахивается.
— На данный момент? Ничего. Мы сосредоточимся на том, чтобы доставить

тебя к машине и позволить нескольким репортёрам увидеть, насколько
здоровым и жизнерадостным ты выглядишь.
— Они знают, почему я оказался в больнице..?
Рампо мотает головой.
— Насколько им известно, тебе экстренно удалили аппендицит, но ты

полностью восстановился.
— Это вы им сказали? — медленно спрашивает Дазай, и Рампо качает

головой.
— Мы скармливали противоречивые истории разным людям, близким к семье.

Так будет довольно легко найти утечку.
Верно. Дазай не придавал этому большого значения раньше, потому что они
были буквально пойманы с поличным в парке, но... в газетах было настолько
много деталей, что это вообще не имело смысла.
— Так... теперь мы знаем, кто это?
Рампо барабанит пальцами по поверхности стола.
— Мы сузили круг подозреваемых до гораздо меньшего числа, но наверняка

узнаем только в конце месяца, — он сбрасывает ноги со стола Мори и садится. —
А сейчас нам нужно одеть тебя и увезти отсюда.
Он кивает на сумку с одеждой в конце стола, и даже ткань сумки выглядит

дорогой, с золотыми буквами на внешней стороне. Чуя протягивает руку, чтобы
поднять вещь, неуверенно глядя на неё.
— И с помощью этого я буду выглядеть... естественно вписывающимся? —

медленно спрашивает он.
— Что-то вроде того, — Рампо пальцами откидывает волосы назад.
Дазай скрещивает руки на груди, выражение его лица напряжённое,

раздражённое тем, что Чуя вообще должен делать это. И он не единственный,
кого это напрягает.
582/805
Чуя молча пытается не чувствовать себя слишком хреново из-за того, что он
изначально не выглядел "вписывающимся". Он поднимает сумку, перекидывает
через плечо и идёт в ванную, соединённую с кабинетом Мори. Рампо смотрит
ему вслед и мимоходом добавляет:
— Укоротить волосы, вероятно, не повредит...
— Не обсуждается, — ворчит Дазай, его плечи напряжены. Ему нравятся

волосы Чуи такими, какие они есть, и тот факт, что это было даже
предложением, ощущается надругательством.
— Я знаю, что это раздражает, но я не враг, — замечает Рампо. — Я здесь,

чтобы помочь.
Дазай взглядом прожигает пол. Это та часть его семьи, которую он всегда
ненавидел, и это то, от чего он всегда хотел держать Чую подальше. А теперь
тот прямо в центре всего этого, и если есть что-то, чего Дазай хочет, так это
знать, из-за кого они попали в эту ситуацию.
— Я договорился об интервью, кстати, — говорит Рампо, разглядывая свои

ногти. — Там в основном будут безобидные вопросы, так что...
— Я давал жёсткие интервью и раньше, — отвечает Дазай, и уголки его губ

опускаются. Был один особенно тяжёлый случай, когда он был вынужден дать
одной газете, когда ему было пятнадцать. Сразу после того, как его мать была
сфотографирована с бизнесменом в Берлине, когда её разлука с его отцом ещё
не была обнародована.
— Я не сомневаюсь, но там будете вы вдвоём, — настаивает Рампо, и пока

Дазай не устроил слишком сильный разнос, он продолжает, — Это "Popeye"[38],
хорошо? А то я мог записать вас в "Shukan Shincho"[39] вместо этого.
Что ж. В этом он не ошибается. Есть журналы и похуже, а модное издание

вряд ли спросит что-то слишком серьёзное, но...
— Ты правда считаешь, что это необходимо?
— Я считаю, что если мы будем так упорно его скрывать, пресса просто будет
работать ещё усерднее и начнёт выкапывать вещи, о которых вы не хотите,
чтобы они говорили. Немного подогреть их аппетит. Он симпатичный, просто
пусть они сделают несколько снимков и спросят его о его гороскопе или что-то
из этой серии, — Рампо отмахивается. — Разве я когда-нибудь ошибался раньше?
Никогда.
Дазай стискивает зубы, готовый сказать что-то о том, что вся эта ситуация
кажется немного нелепой, но затем дверь ванной открывается, и он затихает.
Чуя выглядит хорошо — очень хорошо — в облегающих тёмных джинсах,

кремовом свитере с рубашкой под ним и бежевым пальто поверх, но... он также
не похож на себя. Он слегка крутится на одной ноге, оглядывая себя, и
наклоняет голову через плечо, чтобы оглянуться в зеркало.
583/805
— ...Я выгляжу на тридцать, — пробормотал Чуя, сморщив нос от неприязни,
и Дазай ласково фыркнул.
— Ты выглядишь хорошо.
— Я выгляжу так, будто могу оплачивать чьи-то налоги... — отвечает Чуя,

дёргая за край свитера. Не то чтобы он в жизни носит дикие вещи, просто...
Он художник. Ему нравятся цвета. А всё это кажется немного бездушным.
— Ты выглядишь скромно, — замечает Рампо, складывая руки за головой, —

Смысл в том, чтобы выйти туда и не дать им сообщить ничего, кроме того, как
счастливо и нормально вы двое выглядите, — он смотрит на лицо Чуи, прежде
чем взглянуть на одного из помощников, стоящих в углу. — Он выглядит
довольно бледным, мы можем позвать кого-нибудь из визажистов, прежде чем
они—
— Он выглядит прекрасно, — Чуя переводит взгляд на Дазая, приподнимая

бровь, потому что он знает, что выглядит ни разу не прекрасно, и не понимает,
почему Дазай так раздражён всем этим.
— По-моему, будет ещё хуже, если меня поймают с макияжем, — замечает

Чуя, наматывая кончики волос на пальцы, — вспышки камер, вероятно, уловят
это до того, как фотографии будут отредактированы. Это была бы целая статья,
разве нет?
Рампо наклоняет голову, выгибая бровь, впечатляясь.
— Думаю, ты прав, но... — его взгляд скользит вниз к отметине под челюстью
Чуи, — нам всё равно нужно скрыть это.
Дазай ворчит что-то о том, что для восемнадцатилетнего парня вполне

приемлемо иметь засос, но когда Чуя думает о том, что его отец увидит его
горло с засосом на газетной обложке, он охотно кивает.
— Да, это, наверное, мудрая мысль.
Итак, они перекрывают-таки отметину на его шее. Чуя хлопает себя по

щекам несколько раз, чтобы вернуть им немного краски, прежде чем они
спускаются в вестибюль.
— Дазай, ты уже знаешь план действий, — Эдогава прерывается, вытаскивая

из кармана очки, надевая их и поправляя на переносице. — Это та же самая
практика, что и обычно — держитесь за руки, улыбаетесь и машете, всё просто.
Дазай знает, но это не значит, что ему нравится быть поставленным в такое
положение. Потому что это вещи, которые обычно делали его родители, и если
есть что-то, чего хочет Дазай — это никогда не попадать в ту же подкатегорию,
что и те отношения.
— Теперь, — Рампо останавливает их примерно в шести метрах от дверей,

серьёзно глядя на Чую, — Камеры могут быть пугающими и отвлекающими, если
ты не привык к ним, — поэтому они уже дали рыжему пару солнцезащитных
очков, — но всё, что тебе нужно делать, это—
584/805
— Улыбаться и махать?
Тёмноволосый мужчина вскидывает руки.
— Схватываешь налету! Ладно, пошли.
Машина уже ждёт в конце въездного пандуса, всё, что им нужно сделать,
это пройти четыре метра, и Чуя вообще не может понять, почему это заняло так
много подготовки—
Пока они не выходят.
Пугающие и отвлекающие не совсем точно описывают это переживание. Это

десятки разных голосов, кричащих одновременно, вспышки со всех сторон, и Чуя
изо всех сил старается не показывать этого, но это неприятно, и...
Дазай, может, и знает, что делать, но он вообще не делает того, о чём

просил Рампо.
В тот момент, когда один из репортёров выкрикивает имя Чуи, он слегка

подпрыгивает от удивления, потому что он не привык к этому, и это странный
опыт. Дазай обнимает его одной рукой за плечи, притягивая ближе к себе, когда
они идут к машине. Он открывает дверь для них, держа руку вокруг Чуи, и когда
тот садится внутрь, Дазай всё время эффективно защищает его от камер,
упираясь одной рукой в верхнюю часть рамы автомобиля, пока ждёт, когда Чуя
передвинется на второе сиденье, прежде чем он сам сядет внутрь, и в это время
один из репортёров окликивает:
— Дазай! Пытаешься спрятать своего парня от камер?
Он поворачивает голову. К его чести, он улыбается, но это резкая, однобокая

и дерзкая улыбка, его глаза сверкают из-за тёмных авиаторов.
— Может, мне просто нравится держать его только для себя.
Это вызывает шквал последующих вопросов, но он забирается в машину,

прежде чем может услышать что-либо ещё, и когда дверь захлопывается, Чуя
смотрит на него так, будто у него проблемы с головой.
— Это было не то, что сказал Рампо-сан... — начинает он, и Дазай ворчит.
— Рампо платят не за то, чтобы он присматривал за тобой, ему платят за то,

чтобы он присматривал за семьёй, — говорит Дазай, выражение его лица
мрачное, когда он снимает солнечные очки, и Чуя предполагает, что это потому,
что он подпрыгнул, будто выражение любого дискомфорта было провалом...
Но на самом деле, Дазай просто ненавидит концепцию людей,

набрасывающихся на Чую как на средство оживить цикл новостей, когда рыжий
уже уязвим.
И он знает, что в какой-то степени это будет действовать на нервы его

парню.
585/805
Дазай ничего не может с этим поделать. Только не после того, как он видел
Чую, обмякшего в его объятиях, с невидящими глазами и не бьющимся сердцем.
Это медленно, но верно разрушает его рациональность, когда он видит Чую
рядом с чем-то, что Дазай воспринимает как угрозу, большую или маленькую.
И рыжий всегда был очень свирепым в том, чтобы справляться самому и не

нуждаться ни в ком, чтобы сражаться вместо него.
Но это проблема не Чуи, она одна из тех, в которые Дазай невольно втянул
его.
В любом случае, когда рыжий приваливается к его боку, Дазай поворачивает

голову, с волнением поднимая бровь.
Чуя кивает, его веки тяжелеют, и он прижимается лицом к рукаву Дазая.
— Да, — бормочет он, закрывая глаза и полностью поворачиваясь лицом к

чужому боку, прижимаясь ближе, и его парень поднимает руку, чтобы обнять
его. — Ты не должен был этого делать, — бубнит он, и Дазай вздыхает.
— Я знаю.
И не то чтобы сейчас есть какой-то смысл в том, чтобы Чуя сказал это,
потому что не похоже, что Дазай хочет трогать его, но... то, как тот справился с
этим? Это было глупо, но...
// «Может, мне просто нравится держать его только для себя.» //
Это было сексуально, даже если Чуя не хочет это признавать.
____________________________
Поездка проходит тихо, Чуя дремлет у бока Дазая, пока пальцы того гладят
его волосы, и... Дазай думает.
Всю последнюю неделю он думал только о том, кто мог связаться с прессой и
зачем, но...
// «Потому что ты ей всё ещё нравишься.» //
И в тот день, когда он разговаривал с отцом в кафе —
// «Я жалею только о том, что мы не потребовали судебного запрета.» //
Теперь, когда он думает о том, как даже Киёми, которую он никогда не

воспринимал как угрозу, преследовала их...
Как она на это отреагирует?

586/805
И сколько информации на данный момент Дазай может позволить держать в
себе?
Единственное, что Дазай знает наверняка, так это то, что если одна из них
появится рядом с Чуей, что ж... Он только что видел, как отреагировал, когда
фотограф агрессивно крикнул Чуе.
Если бы это была она?
Вскоре Чуя шевелится, поднимая голову, когда машина останавливается.
— Мы приехали?
Дазай кивает, мягко потирая его руку, прежде чем открыть дверь.
— Ты готов?
Чуя собирается спросить, с чего ему не быть готовым, но тогда он смотрит в

сторону дома Дазая и... Когда он видит массивную подъездную дорожку,
изящную архитектуру и охранников, ожидающих у двери... Чуя поймал себя на
том, что молча задаётся вопросом, не откусил ли он больше, чем мог проглотить.
Потому что кто, чёрт возьми, на самом деле живёт в подобном месте?!
Первое, что привлекает внимание Чуи — это стены. Три метра в высоту,
кирпичные, с коваными железными воротами, которые закрывали мир для
случайных прохожих. И это была хорошая вещь, потому что это определённо
удержало бы камеры снаружи, но...
Чуя не может себе представить, каково это — расти за ними.
Пальцы Дазая мягко сжимают его плечо, когда тот начинает понимать, что
Чуя проснулся.
— Добро пожаловать в твою камеру пыток на ближайшие шесть недель.
Чуя бросает на него вопросительный взгляд.
— Оно не кажется таким уж плохим.
— О-о, — Дазай пожимает плечами, двигаясь, чтобы выйти первым, и держит

дверь открытой, чтобы Чуя вышел за ним, — Мы можем вернуться к этому
вопросу в конце недели и узнать, будешь ли ты думать то же самое.
Чуя следует за ним, даже если мышцы его ног кричат от усталости.
— Знаешь, когда ты так говоришь, ты внушаешь мне так много уверенности,

— Чуя фыркает, — Теперь я полон энтузиазма дожить свои последние дни здесь,
— он использует насмешливый драматический тон, очевидно пытаясь быть
весёлым, но...
То, как уголки губ Дазая опускаются вниз, говорит ему, что шутка была не
совсем оценена.
587/805
В дверях появляется пожилой мужчина, высокий и стройный, в хорошо
отглаженном костюме.
— Молодой господин Дазай, с возвращением.
Чуя оценивает его, держась поближе к Дазаю. Не то чтобы он обычно

застенчив, но он определённо не в своей стихии прямо сейчас, и Дазай
действует как якорь в данный момент, помогая ему чувствовать себя немного
более привязанным к ситуации, к которой он совершенно не принадлежит.
— Хироцу-сан, это Чуя. Чуя, это Хироцу, он может достать тебе почти всё, что
тебе нужно.
Чуя поднимает бровь. Конечно, он не должен был удивляться, но дворецкий?
— ...Хорошо, — медленно соглашается он, склонив голову в ответ, — Приятно

с вами познакомиться, Хироцу-сан.
Вход в дом ощущается словно входом в другой мир. Мраморные полы,

хрустальные люстры, массивные лестницы... и Чуя, наконец, умудряется
спросить немного хриплым голосом:
— И это дом поменьше?
— Меньше, чем комплекс за городом, да, — Дазай пожимает плечами, ведя

его к лестнице.
М-м, так теперь это не дом, а комплекс.
— А-а... — Чуя замолкает, следуя за Дазаем вверх по лестнице. Когда он

тормозит на полпути, то старается делать вид, что останавливается для того,
чтобы полюбоваться декором, а не изо всех сил пытается отдышаться.
Но когда он достигает конца лестницы, Дазай всё равно выглядит немного

обеспокоенным.
— Ты уверен, что ты—?
Он обрывается, когда Чуя бьёт его приторно-сладкой, очень явно вымученной

улыбкой:
— Сколько раз ты собираешься спрашивать меня об этом сегодня?
— ...Намёк понял.
Они останавливаются в конце коридора, где Дазай делает слишком

драматичное движение рукой, прежде чем потянуть за дверь, открывая
комнату, которая могла бы соперничать с любым пятизвёздочным гостиничным
номером. От мягких ковров до роскошной кровати королевских размеров и
плоского экрана, установленного на стене.
— Здесь ты будешь спать.
588/805
Чуя кивает, крепко обхватив себя руками.
— А где твоя комната?
— Следующая дверь, — вздыхает Дазай, прислоняясь к дверному косяку и

наблюдая, как Чуя исследует пространство, необычайно осторожно проводя
кончиками пальцев по комоду. — Изначально я просто собирался расположить
тебя у меня, но... — он протягивает ладонь, и его руки такие чертовски длинные,
что кончики пальцев почти без усилий достигают места под челюстью Чуи,
потирая там отметину.
Даже если она покрыта слоем супер плотной тоналки, Дазай всё равно чётко
знает, где он её поставил.
— Мой отец убеждён, что я не в состоянии держать свои руки подальше от

тебя, и что деление нами одной постели представляет серьёзную опасность для
здоровья.
Чуя резко поворачивает голову в сторону, его щёки пылают.
— Значит, он всё-таки говорил с тобой об этом...
— Если тебе от этого станет легче, он считает, что это полностью моя вина,
— говорит Дазай, его пальцы задерживаются на чужой шее ещё на несколько
мгновений. Достаточно долго, чтобы Чуя почувствовал лёгкое щемление в груди.
Обычно, от этого бы стало легче, но сейчас? Нет. Это заставляет Чую

чувствовать себя инвалидом, неспособным соблазнить своего парня на
потенциально опасные для жизни половые акты.
— ...Ну, ему, очевидно, не нужно беспокоиться об этом, — еле слышно

пробормотал Чуя, из-за чего Дазай встревоженно нахмурился.
— Что это должно—?
Конечно, Дазай не успевает закончить вопрос, потому что затем их зовут

вниз на ужин, и вечер продолжается с Мори, объясняющим условия, которым
должен следовать Чуя. Сколько анализов ему придётся сдавать в день, что они
будут делать в случае нового приступа — и на это требуется время.
Не говоря уже об энергии.
И к тому времени, когда всё это оговорено, Чуя настолько измучен, что Дазай
не оставляет ему выбора и отправляет спать.
Дазай ложится в свою собственную кровать, стараясь не думать обо всех его
воспоминаниях об этом месте... но, в итоге, он сам практически проваливается в
сон, как вдруг —
Тук-тук!
589/805
Прикид Чуи:
https://sun9-15.userapi.com/CMSrOuY_YmHthkcN-IC1m01vNF24-
WOr2RdEJA/LKdfv5KP564.jpg
590/805
Примечание к части Соскучились по варнингам? Я тоже нет, но вот они:
психологическое насилие, упоминания насильственных действ сексуального
характера, растление детей, посттравматическое стрессовое расстройство,
виктимблейминг, краткое нарушение согласия, намеки/отсылки на селфхарм,
описания суицидальных мыслей/мышления
30. Кажется, со мной кое-что произошло
Дазай бросает взгляд на дверь, его руки закинуты за голову с тех

пор, как он до этого смотрел в потолок, бесцельно ожидая, когда придёт сон.
— Войдите.
Дверь медленно открывается, и в неё заглядывает знакомое лицо.
— Эй, — Чуя оглядывается по сторонам, замечая, что свет уже выключен. —

Ты спал?
Дазай мотает головой, приподнимаясь на локтях. Чуя наполовину в тени,

границы фигуры освещены светом, льющимся из коридора. Его волосы
взъерошены, и хотя Дазай знает, что тот, скорее всего, одет в боксеры, он не
может сказать это наверняка, потому что чужая свободная ночная рубашка
свисает до бёдер, соскальзывая с одного плеча.
— Нет, но я думал, ты спишь.
Взгляд Чуи скосился в сторону, и есть одна вещь, которую он делает, когда
забывает, что пытается выглядеть равнодушным. Он протягивает руку, чтобы
потеребить более длинные пряди своих волос, завивая кончики вокруг пальцев
таким образом, что благодаря этому ему всегда удаётся привлечь внимание
Дазая и заставить грудь того болеть от тоски.
— Я спал, но... — он прикусывает себя за щёку.
— ...Но что?
— Ты посчитаешь, что я веду себя как ребёнок.
Дазай хочет возразить и спросить, почему Чуя обвиняет его в таких вещах,
только вот... он называл Чую ребёнком бесчисленное количество раз с тех пор,
как они встретились, поэтому он придерживается стратегии успокаивать его.
— И не подумаю.
— Забудь об этом—
— Чуя.
Он тяжело вздыхает.
— Я хотел спросить, можно ли мне поспать здесь, но... — он колеблется, и

Дазай молча приподнимает одеяло в приглашающем жесте. — Ты не обязан—
591/805
— Чуя? — Дазай ничего не может с собой поделать, как же очаровательно
тот звучит.
— Да?
— Мы встречаемся.
Верно.
Затылок Чуи нагревается, и он понимает, насколько нелепым он, вероятно,

кажется, но... он ещё не привык к этому, и за последние несколько месяцев они
оба выработали привычку пытаться ходить вокруг до около интимности, и...
— Иди сюда.
Есть что-то очень успокаивающее в голосе Дазая. Не потому что тот

откровенно слащавый или что-то в этом роде — если не считать вчерашнего дня,
Дазай вообще не такой, но... то, как он это говорит, заставляет Чую чувствовать
себя...
Желанным.
Это не значит, что его первые два шага к кровати не являются робкими, что
Дазай находит несколько забавным, учитывая всё, что они уже делали, и тот
факт, что они уже признались в своей бессмертной любви друг к другу... ну,
может, не бессмертной, но это случилось под дождём, и Дазай почти уверен, что
это делает всё более страстным.
Но в последних четырёх шагах Чуи ускоряется, будто он просто срывает

пластырь смущения — Дазай пока не совсем понял, как это может смущать, но
он уверен, что ещё успеет, — и тот прыгает в кровать рядом с ним.
Только когда Чуя прижимается к его боку, улёгшись под его рукой, Дазай
понимает — они не делили одну постель так, как сейчас, с Лондона.
И боже, он знал, что скучал по этому, но он не понимал, насколько сильно,

пока не почувствовал привычный, успокаивающий вес Чуи у своего бока. Он
медленно поворачивает голову в сторону, позволяя своему носу прижаться к
волосам Чуи, а затем...
Они оба впадают друг в друга, словно как по старой привычке.
Чуя поворачивается к груди Дазая, обхватывая одной рукой его шею, в то

время как руки Дазая обвиваются вокруг его поясницы, притягивая к себе.
Футболка Дазая пахнет привычно. Как смесь его шампуня, порошка и дорогого
лосьона после бритья, которым он пользуется. И Чуя не уверен, когда он начал
думать об этом таким образом, но всё это пахнет домом.
— Что тебя разбудило?
Вот тут-то они и переходят к той самой смущающей части. Или, может, это
не совсем подходящее слово, но...
592/805
— Мне приснился сон, который меня немного напряг, — вполголоса
признаётся Чуя, надеясь, что это объяснение звучит немного менее
инфантильно, чем "мне приснился кошмар".
Дазай молчит некоторое время, медленно потирая спину Чуи круговыми

движениями, и Чуя почти ожидает, что тот пошутит по этому поводу, но —
— О чём он был?
Чуя ещё крепче прижимается лицом к чужой футболке.
— Это правда не что-то такое, о чём ты хочешь—
— Я хочу знать.
Чуя сомневается, что Дазай действительно хочет, но он также может сказать

по тону того — он не собирается бросать эту тему в ближайшее время.
— ...Я не мог проснуться, — медленно объясняет Чуя, и Дазай хмурится.
— Ото сна?
— Нет... — он тяжело сглатывает. — Я будто смотрел... на себя со стороны, —

его пальцы слегка сжимаются на затылке Дазая, и тот обнимает его ещё крепче,
словно может чувствовать затаившуюся тревогу в лёгких Чуи. — ...И я видел, что
я не...
Дышал.
Ох.
Дазай раньше видел этот сон.
Почти каждую ночь с тех пор, как Чуя попал в больницу несколько недель
назад.
Дазай не дёргает за эту тему, не пытается дать этому рациональное

объяснение или заставить Чую вновь пережить это. Чёрт, это почти так, будто
он может ощутить, чего хочет Чуя, потому что вместо того, чтобы
сосредоточиться на проблеме, он просто крепче обнимает его. И это всего лишь
одно тихое, невнятное предложение, которое отличает Дазая от того, как все
остальные обращаются с Чуей.
— У тебя всё хорошо.
Это не звучит как что-то такое, что сложно сказать. И это правда не так, но...
Чуя провёл последние несколько лет своей жизни гораздо более спокойно,
живя в состоянии почти постоянного отрицания, чтобы не признавать тот факт,
что ему страшно.
И как результат? Большинство людей вокруг него направляли свою энергию

на то, чтобы давить на него, насколько он болен, неосознанно заставляя всё
593/805
ощущаться ещё хуже. Но Дазай этого не делает.
Каким-то образом он просто знает, что не должен, и это тихое заверение,

говорящее Чуе, что у него всё хорошо, хотя ни один из них не может знать этого
наверняка... Это многое значит.
— Что ты хочешь?
Это такой простой вопрос, и... Чуя отвечает.
— ...Поцелуй меня?
Грудь Дазая сжимается от тоски, и выражение его лица сразу смягчается. Он

отстраняется назад, приподнимая подбородок Чуи.
— Это довольно требовательно, — полушёпотом говорит он, проводя

большим пальцем по нижней губе Чуи, и его улыбка такая ласковая. — Почему
же я должен?
Чуя невольно улыбается в ответ, прижимаясь к Дазаю и обнимая его за шею

другой рукой.
— Ну... я думал, тебе нравится целовать меня?
— Нравится... — задумчиво произносит Дазай со вздохом, — но ещё ты вроде

как капризный... — он ухмыляется, обращая внимание на то, как от этого слова у
Чуи загораются глаза. — Так что мне приходится время от времени доставлять
тебе неприятности.
Пальцы Чуи сжимаются на чужом затылке, заставляя того наклониться

вперёд ровно настолько, чтобы их дыхание смешивалось, а носы оказались в
нескольких сантиметрах друг от друга.
— Пожалуйста?
В голосе рыжего слышится такое нетерпение, такое желание, что, ну... Дазай
не может отказать ему, даже ради того, чтобы подразнить.
Он наклоняется одновременно с Чуей, используя свою хватку на чужой

челюсти, чтобы поднять лицо рыжего, и когда их губы соприкасаются, Чуя
просто тает в нём, используя свои руки вокруг шеи Дазая, чтобы притянуть себя
ближе, их ноги переплетаются под простынями. И самое приятное, что Чуя
всегда находил в поцелуях Дазая, когда они лежали — это то, что он может
подтянуться и притвориться, что они одного роста, даже если это означает, что
пальцы его ног находятся на одном уровне с голенями Дазая.
Это мягко, неторопливо, и то, как ладони Дазая расходятся по пояснице Чуи,
пальцы впиваются в его кожу и прижимают ближе к себе, пока они не
оказываются грудь к груди, руки Чуи тянут его за волосы...
Но Чуя не удовлетворён — не тогда, когда он знает, каково это, когда губы

Дазая находятся на нём, чувствовать себя удерживаемым, пленённым и
принадлежащим. Он чувствует себя таким живым, и даже если это не то, что у
Чуи может быть прямо сейчас, это то, чего он хочет.
594/805
И Дазай настолько потерялся в том, каков Чуя на вкус, как приятно тот
ощущается рядом, в мягких вздохах, которые Чуя издаёт напротив его губ, что
это почти не поражает его, когда Чуя прижимается ближе, в нуждающемся
ключе шепча ему в губы:
— Дазай...
Он слегка улыбается, позволяя себе быть немного снисходительным, и

скользит рукой вниз к бедру Чуи.
— М-м?
Слова произносятся в темноте напротив его губ задыхающимся шёпотом:
— П-поцелуй меня как следует.
Чуя вообще не понимает того, как Дазай мгновенно замирает рядом с ним.
Он злится на Чую за то, что тот давит? Это же просто поцелуй, верно? Это не
может быть слишком далеко.
— ...Дазай?
Это не одно и то же.
"Ты ведёшь себя как идиот, — внутренне рычит он на себя, — Это не одно и
то же".
Это был Чуя.
Единственный человек в жизни Дазая, который никогда не причинит ему

вреда. Не намеренно.
И он взбешён своей собственной реакцией, тошнотой, скручивающей его

внутренности, тем, как его сердце колотится в груди, и он просто хочет—
Дазай не знает, чего он хочет, но, как бы сильно он ни хотел Чую, он знает,
что не хочет продолжать.
Но, в какой-то момент, Дазай забыл о самосохранении. Сейчас он его не

находит.
Чуя находился в тишине в течение трёх долгих секунд, пытаясь понять, что
такого он сказал.
— ...Ты в по—?
Он обрывается с тихим вздохом удивления, когда его внезапно

переворачивают, и Дазай оказывается над ним. Одна рука того лежит на
простынях, чтобы поддерживать себя, в то время как другая держит запястье
Чуи в тисках напротив матраса, прижимая рыжего так сильно, что Чуя не может
отрицать того факта, что ему это нравится, но—
Это грубо, даже для Дазая. Почти больно.

595/805
— Даз—
А затем... Дазай целует Чую как следует.
Это иначе. Дазай целовал Чую десятками разных способов, но так не было
никогда.
Это сильно. Дазай посасывает нижнюю губу Чуи, пока та не распухает и не

начинает болеть, зубы царапают его язык, когда оба их языка двигаются вместе.
И каждый раз, когда Чуя пытается пошевелиться, то снова оказывается

придавленным, пока Дазай не ложится между его ног, всем своим весом
надавливая на Чую. И обычно рыжий не имел бы ничего против этого. Прямо
сейчас он до сих пор не уверен, что имеет что-то против, но...
Он не может двигаться.
Когда он пытается поднять вторую руку, она оказывается зажатой чужой над
его головой. Его запястья достаточно тонкие, если сравнивать, и Дазай может
обернуть свои пальцы вокруг них обоих всего одной своей рукой, и... в это время
к его другая блуждает вниз к бедру Чуи.
И обычно Чуе бы нравилось это, но... Что-то не так. Он может чувствовать это
просто по тому, как напряжён Дазай напротив него, как пальцы того фактически
ставят синяки на запястьях Чуи от того, сколько силы он использует.
— Что... — Чуя пытается заговорить напротив чужих губ, он озадачен и

приглушён, но затем Дазай опускает свои бёдра, и рыжий издаёт
непроизвольный стон, его позвоночник слегка выгибается от трения между
ними, и он в противоречиях.
Это то, чего он хотел. Чувствовать себя желанным, быть удерживаемым и

привыкшим к тому, что ему не нужно думать—
Но постепенно это превращается в нечто иное.
Дазай говорил, что это никогда не должно быть больно.
И сейчас это не больше боли, чем удовольствия, но каждый раз, когда Чуя
пытается пошевелиться, пытается что-нибудь сказать, на его запястья давят всё
сильнее, и он начинает чувствовать — и он не может поверить, что на самом
деле думает об этом, но —
Чуя вроде как начинает чувствовать себя немного испуганным.
И это странно. Он не должен так себя чувствовать. Это Дазай. Даже когда
Чуя сжимает пальцы под его хваткой, пытаясь вернуть в них хоть немного
чувств, то знает, что он в безопасности.
...Верно?
Но когда рука Дазая скользит под футболку Чуи, а пальцы царапают его
бедро, заводя то вокруг своей талии, рыжий начинает чувствовать небольшую...
596/805
Панику.
Потому что хочет ли он Дазая? Очевидно. Очень сильно.
Но не тогда, когда тот такой, не тогда, когда что-то происходит, и Чуя не

понимает, о чём тот думает. И Чуя сейчас не такой крепкий, как раньше, так что
боже, даже если он не хочет признавать это, давление вокруг его запястий
реально начинает становиться болезненным.
— Дазай... — он изо всех сил пытается повернуть голову в сторону, перевести

дыхание, попытаться вставить хоть слово. — При... притормози... — он не
успевает закончить фразу, потому что Дазай с силой берёт его за подбородок,
втягивая обратно в поцелуй. И Чуя кое-что замечает.
Взгляд Дазая... он не здесь.
Он очень, очень далеко.
Чуя никогда не видел его таким раньше, и... он не понимает... а рука Дазая
скользит вниз, кончики его пальцев касаются кромки боксеров Чуи, и...
Чую внезапно поражает реальность того, что в своём нынешнем состоянии

он не сможет остановить Дазая. И это знание беспомощности... оно начинает
звенеть тревогой, и Чуя никогда не подозревал, что она может быть рядом с
ним, и...
Слово "стоп" теряется где-то у губ Дазая. Только когда пальцы того
начинают погружаться под нижнее бёлье Чуи, он, наконец, делает
единственное, что может придумать, чтобы привлечь чужое внимание. Он
опускает ногу на заднюю часть ноги Дазая, надавливая достаточно сильно,
чтобы тот поморщился, и когда Дазай отстраняется, то слышит:
— К-красный, ладно?!
Впервые за несколько минут Дазай действительно видит его.
И когда он смотрит вниз—
Чуя бледен, глаза широко раскрыты, и он выглядит…
Он выглядит испуганным, и у Дазая резко кровь стынет в жилах.
Нет.
Он мгновенно слетает с него, и Чуя немного дезориентирован, садясь, в

пальцах всё ещё ощущается онемение, когда он шевелит ими, пытаясь вернуть в
них хоть какое-то чувство.
— Дазай, какого хрена—?
Но затем Чуя останавливается.
Дазай уже даже не на кровати, вот как быстро он пришёл в себя — он стоит
597/805
спиной к противоположной стене, и...
Чуя никогда не видел его таким.
На его лице не осталось ни капли краски, глаза широко раскрыты, и он

выглядит ещё более испуганным, чем Чуя чувствует себя.
Чуя смотрит, пытаясь сообразить, потому что всё это как снег на голову, и он
знает, что есть что-то, что он упускает, но он просто не знает, что именно.
— Что..?
— Прости меня.
Его голос такой тихий, такой слабый, что его почти не узнать, и Чуя всё ещё
в неведении, но он быстро переходит от чувства страха и замешательства к
просто...
Печали.
— ...Что случилось?
Дазай не отвечает, его губы дрожат, когда он опускает лицо в ладони, и

тогда Чуя видит, что дрожат не только его губы —
Дазай весь дрожит.
— Прости... Пожалуйста, прости меня...
— Подожди... — Чуя мотает головой, все остальные эмоции уступают место

беспокойству, и он встаёт с кровати, пытаясь подойти к нему. — Всё нормально,
это просто... появилось из ниоткуда, — он протягивает руку, чтобы дотронуться
до руки Дазая в попытке успокоить его, но Дазай вырывается с рычанием,
съёживаясь ещё сильнее.
— Это не нормально! — Чуя отпрянул, но не от страха, а просто от удивления,

потому что Дазай очень быстро колеблется между эмоциями, но тот
интерпретирует это действие иначе. И он выглядит таким отвращённым и
ненавидящим себя. — Бля, Чуя, про—
— Не извиняйся, — обрывает его Чуя, пытаясь снова, и на этот раз Дазай

позволяет ему дотронуться до себя, даже если это просто осторожные круговые
движения по рукам. — Что я сделал?
Тот рьяно мотает головой, в его груди тяжелеет.
— Ты ничего не сделал, это не—
Чуя делает глубокий вдох, и он берёт свои следующие действия из

невероятного источника. Он делает то, что давным-давно делал его отец.
— Я пойму, если тебе нужна минутка, но в конце концов тебе придётся мне
рассказать.
598/805
Дазай не совсем привык к этому.
К тому, как Чуя нежно потирает его руку. К тому факту, что тот не злится.
Особенно не к тому факту, что тот не пытается агрессивно добиться от него

ответа. Что было бы справедливо, после того, что—
— ...Ты сказал, чтобы я поцеловал тебя как следует, — бесцветно повторяет

Дазай. Из-за того, как он опустил голову, волосы закрывают всё так, что почти
невозможно оценить выражение его лица.
И из-за того, как Чуя смотрит на него, он знает — они оба знают —
Это не похоже на то, когда Дазай делает это как следует.
Бывает ли Дазай иногда груб в постели? Да, и Чуе это нравится. Но это было
не грубо, это было.. Агрессивно.
— Так?
Дазай крепко зажмуривается, пытаясь контролировать дыхание.
— Это правда не так, как я хотел рассказать об этом.
Чуя некоторое время молчит.
Были дни, когда ему только поставили диагноз — и заметьте, это было
вскоре после смерти его матери, — когда он был так зол, так замкнут, печален и
напуган, что никто не знал, как с ним справиться.
Взрослые не знают, как справиться с мыслью, что ты можешь умереть в

любой момент.
Будучи тринадцатилетним, Чуя набрасывался, отталкивал всех,

регрессировал в зрелости своих лет, до такой степени, что почти никто не знал,
как с ним обращаться.
Его отец всегда старался быть терпеливым, даже когда это было трудно.
// «Дорогой, я никогда не буду сердиться на тебя за то, что ты боишься.» //
Чуя наблюдает, как Дазай медленно сползает по стене, садится на пол, и...
он опускается вниз вместе с ним, садясь на колени перед чужими ногами.
// «Я просто не хочу, чтобы ты оказался в самой гуще всего этого один». //
Чуя протягивает руки, скользя ладонями по ладоням Дазая, чувствуя, как

пальцы того дрожат, и делает медленный вдох.
— Осаму.
Чуя зовёт его так не часто, но это всегда очень успокаивает, когда он это
599/805
делает. Никто другой не говорит это так, как он. Это не сурово. Он не говорит
ему, что Дазай сделал что-то не так. Он не просит о чём-то, ему просто...
Ему просто не всё равно, и знать это, особенно сейчас, гораздо важнее, чем
Дазай мог бы когда-либо объяснить.
— Посмотри на меня.
Дазай делает это, даже если ему требуется очень много усилий, чтобы
поднять голову, и когда они встречаются взглядами, Чуя тянет руки Дазая
вверх, прижимая ладонь своего парня к своей щеке.
— Я в порядке, — мягко успокаивает его Чуя.
Конечно, это не так. Он всё ещё немного напуган, сбит с толку, и боже, он
так чертовски обеспокоен, потому что Дазай выглядит таким, бляха,
сломленным и печальным, и Чуя не знает, как это исправить.
Дазай судорожно сглатывает, его пальцы слегка сжимаются вокруг челюсти

Чуи, очень робко.
— Я не... — его голос колеблется, он нехарактерно грубый, и Чуя кивает,

поворачивая своё лицо к руке Дазая, прижимаясь губами к его ладони — так
нежно, что Дазай почти разражается слезами прямо здесь и сейчас.
— Я знаю, солнце, — мягко успокаивает его Чуя, — я знаю, что ты не хотел.
Дыхание Дазая глубокое и неровное. Очевидно, он планировал однажды

рассказать Чуе об этом. Если бы в этом возникла необходимость. Определённо
не сейчас, когда Чуя уже имел дело с гораздо более важными вещами, но...
— Кажется... — медленно начинает Дазай, его голос хрипит, — Кажется, со

мной кое-что произошло.
Чуя немного озадачен этим, так как даже Дазай не уверен насчёт этого.
— И то, что я сказал... напомнило тебе?
Дазай прикусывает щёку, так сильно, что боль в некотором роде заставляет
его мысли успокоиться.
— Пе... — он прочищает горло, заставляя себя говорить спокойно, строго,

просто как метод покончить с этим и не делать так, чтобы это звучало настолько
плохо. — Первая девушка, с которой я был... она часто так говорила.
Этот ответ звучит так невинно, что оно вообще не соответствует крайности
реакции Дазая.
— ...И это плохое воспоминание для тебя? — они не так уж много говорили о
других людях, с которыми был Дазай. Тот всегда шутил по этому поводу, так что
это никогда не казалось настолько серьёзным.
600/805
— Честно? — Дазай тяжело вздыхает. — Я почти ничего не помню.
Чуя не знает, что об этом думать. После всего, что Дазай объяснил ему о
своих школьных годах, он почти ожидал чего-то о пьяном угаре — что само по
себе может быть травматичным, так что Чуя понимает, но... он правда
сомневается, что Дазай — тот человек, который видит это таким образом.
— Она сделала тебе что-то плохое? — медленно спрашивает Чуя, пытаясь

найти что-нибудь, что он мог бы связать с такой неопредёленной, но объективно
пугающей фразой, как —
// «Кажется, со мной кое-что произошло.» //
— ...Она была на шесть лет старше меня.
Чуя пытается обработать это. На шесть лет старше. Это было... пятнадцать и
двадцать один? От мысли об этом ему становится откровенно не по себе, но
Дазай всегда намекал, что он был вроде как молод, так что это единственное,
что имеет смысл.
Он принимает решение молчать, просто ждёт, что Дазай продолжит

говорить. И когда тот это делает, каждое слово бьёт по Чуе сильно.
— Я сомневаюсь, что действительно был готов, — Дазай чувствует этот

сокрушительный уровень истощения, когда объясняет это, и нет, он чувствует
не только это. Стыд, тревога, гнев — всё это здесь, но усталость намного
тяжелее, чем всё остальное. — Но мне казалось, что я должен был хотеть этого,
так что...
Так что он просто...
Дело не в том, что Чуя не верит ему, он верит, просто так странно слышать
это от Дазая. С самого начала парень Чуи всегда казался очень уверенным и
расслабленным, когда дело доходило до секса. Трудно представить, что он так
чувствует себя по этому поводу, но—
— Когда она поняла, что мне это не нравится... — Дазай делает паузу,
прижимая язык к нёбу, пока не убеждается, что может говорить нормально. —
Она сказала, чтобы я...
Когда ему это не нравилось.
Потому что он не был готов.
Когда Чуя смотрит на их руки, то видит, что пальцы Дазая до сих пор
дрожат, и... такое чувство, что его внутренности не могут перестать сжиматься.
— ...Сколько тебе было, Осаму?
Дазай прислоняется головой к стене, его глаза закрыты, и он, наконец,

601/805
сжимает свои пальцы вокруг пальцев Чуи, будто ему просто нужно...
Что ж, он не знает, что ему нужно.
— ...Я почти уверен, что мне было тринадцать.
Чуя становится абсолютно неподвижным, его глаза расширяются.
Тишина длится так долго, что у Дазая по-настоящему есть достаточно

времени, чтобы испугаться её и того, что она означает. И когда он, наконец,
открывает глаза, опуская подбородок вниз, чтобы посмотреть на лицо Чуи...
Тот выглядит очень злым.
Злее, чем Дазай мог бы себе представить.
Его первый инстинкт — думать, что Чуя злится на него, и он не уверен,

почему, потому что Чуя не такой, но обычная реакция практически каждого
человека за пределами Фукузавы и его отца была —
// «Ничего себе, а ты был маленьким похитителем женских сердец, да?» //
— ...и я заставил тебя подумать об этом?
Дазай тяжело сглатывает, его грудь сжимается, когда он слышит, с каким

раскаянием звучит Чуя.
— Это не твоя вина, я...
Между ними воцаряется тишина, и Чуе нужно время, чтобы проглотить

собственные угрызения совести и сосредоточиться на Дазае.
— Девушка, — Дазай делает глубокий вдох через нос, пытаясь выплеснуть

всё это сейчас, потому что он просто не хочет говорить об этом снова, — Та, в
Лондоне...
Тошнота обрушивается на Чую, как тяжёлый груз.
// «Я не хотел целовать её.» //
— Это была она?
— Нет, нет... — Дазай не знает, как к этому подойти. В какой-то момент,

когда у тебя так много проблем, ты начинаешь думать, что люди будут просто...
возмущаться общим фактором, лежащим в основе всего этого.
Тобой.
Даже если это не логично, но из-за этого вслух сказать труднее.
— Киёми — младшая сестра Саяко. Раньше мы были друзьями... — Дазай

морщится, отводя взгляд.
602/805
— Что она там делала?
— ...Следила за мной, наверное, — беззаботно отвечает Дазай, стараясь

говорить буднично, в то время как Чуя выглядит неподдельно встревоженным.
— Она что?
— Это сложно.
— Я... — бормочет Чуя, стараясь не слишком остро реагировать, не тогда,

когда Дазай выглядит таким хрупким, но это очень хреново. — Чего она хотела?
Как получилось, что в итоге вы..?
И это воспоминание до сих пор тяжёлое для него. Каждый раз, когда он
вспоминает, как она выглядела под ним, его желудок переворачивается, а
сердце сжимается от боли. Но теперь это окрашено чувством вины, потому что...
Потому что Чуя был так обижен и зол, а Дазай...
Чуя оставил его там.
— Она... — Дазай стискивает зубы. — Видела меня с тобой, и она была

убеждена... что я гей, — он видит выражение лица Чуи и быстро добавляет, — и
меня это вообще не волновало, но... она подумала...
— Подумала что?
Боже, теперь, когда Дазай должен сказать это вслух, это звучит безумно.
— Что я всё время в секрете был геем, и до этого просто... притворялся.
Чуя сидит в этом, переворачивая слова в голове, и он пытается ничего не

чувствовать, пока нет, потому что он не знает, куда Дазай заведёт с этим.
— Притворялся в..?
Дазай по-прежнему смотрит вниз, в пол.
— Будто я использовал Саяко для эксперимента.
Чуя обнаруживает, что потерялся в ошеломлённом молчании, словно гнев —

это слишком сильно для него, так что пока он его не чувствует, поэтому просто
сидит в шоке.
— И это закончилось тем, что..?
— Она хотела, чтобы я это доказал, — вспоминая это, Дазай чувствует себя
таким глупым и слабым из-за того, что что-то вроде этого сработало. — И я
говорил себе, что сделал это, потому что она собиралась продать наши
фотографии, и я не хотел, чтобы тебе пришлось иметь дело с этим, но... — Дазай
обрывается, чувствуя легкую тошноту и потерянность, потому что он правда не
был готов к этому разговору.
603/805
Он всегда чувствовал себя неправильно, держа это при себе и не
рассказывая — хотя теперь, когда он знает, что Чуя скрывал от него, он
чувствует себя немного менее виноватым, — но Фукузава всегда говорил, что
Дазай не обязан рассказывать. Что ему следует подождать, пока он не
почувствует, что ему комфортно об этом говорить.
Но после того, что он только что сделал с Чуей, он сомневается, что может
двигаться дальше, не объяснив, потому что...
Боже, он боролся с сокрушительным, подавляющим стыдом в течение

последних десяти минут, с желанием стошнить, поцарапать себя.
И он отчаянно хочет, чтобы Чуя понял, что он не не хотел, только не так.
— Она сказала, что расскажет тебе, — наконец признаётся Дазай. — И я...
Чуя не может обижаться на него за это. Не после того, сколько собственных

секретов он хранил. И он не уверен, какую правду он бы предпочёл. Что Дазай
просто захотел поцеловать какую-то девушку, потому что она была там, и тот
был растерян, или что это было из-за чего-то—
Чуя изо всех сил пытается сохранять спокойствие, потому что он не может
понять, почему кто-то сделал что-то подобное с ребёнком, почему Дазай очень
явно никогда не получал никакой помощи, почему—
Почему всё это вообще произошло.
— Я не хотел, чтобы ты знал, — признаётся Дазай, уставившись в пол. — И я

знаю, что причинил тебе боль, когда не объяснил, — чёрт, когда Дазай
вспоминает выражение лица Чуи, это ранит больше, чем что-либо. — Но я не...
знал, как.
Он до сих пор не знает.
И прошло так много времени с тех пор, как Чуя вообще что-то говорил, что
он начинает нервничать.
— ...Киёми тоже тебе это сказала, да? В ту ночь?
На выражение лица Дазая больно смотреть, и когда он кивает, у Чуи щемит в

груди.
— Прости меня, я—
— Ты не знал.
— Это не значит, что всё нормально—
— Чуя, — голос Дазая срывается, и слышать его таким разбитым поражает, —

это также не делает то, что сделал я, нормальным.
Чуя замолкает.
Это усложняет то, что сделал Дазай.

604/805
Напугал ли он Чую? Да. Было ли его согласие в опасной близости к тому,
чтобы быть нарушенным? Абсолютно. Чёрт, в последнюю минуту или около того,
у Чуи не было возможности что-либо сказать, и в этом смысле согласия не могло
быть, но...
Это не значит, что Чуя находится за пределами понимания того, что делал
Дазай.
— Почему ты не хотел, чтобы я знал?
Дазай изо всех сил пытается найти правильные слова, но единственные,

которые он придумывает, что ж...
— Я не хотел, чтобы ты видел меня таким.
...Чуя слишком хорошо знаком с этим чувством.
И его голос звучит так мягко:
— Видел тебя каким?
Дазай сильно прикусывает себя за щёку.
— Как кем-то... — он судорожно сглатывает, ощущая на языке привкус

железа, смешанный с едким чувством стыда. — Как кем-то, с кем случаются
такие вещи.
Собственное понимание Дазая своей сексуальности всегда происходило из

доминирования. Контроля. Это даёт ему уверенность в себе, чувство
безопасности. И мысль о том, что его будут считать слабым, тем, кем можно
воспользоваться, использовать, это...
Это заставляет его чувствовать себя нежеланным. Это подрывает его

чувство собственного достоинства, личность, которую он проецирует на других.
— Осаму... — Чуя поднимает одну руку из руки Дазая, осторожно поглаживая

подбородок того, будто боится, что слишком быстрое движение или слишком
сильное давление могут его расстроить. Но Дазай наклоняется к
прикосновению, словно это единственная надёжная вещь в мире. — Ты никогда
не был "таким человеком", — большой палец Чуи сгибается под чужой челюстью,
поднимая лицо Дазая вверх. Когда их глаза встречаются, Дазай сломлен, открыт
и потерян, а Чуя неотступен, одобрение в его взгляде переполняет, оно
неожиданно, и Дазай не может объяснить дрожащее, неустойчивое облегчение,
распространяющееся в его груди. — Ты был ребёнком.
У Дазая пересохло в горле, и он просто наклоняется плотнее к

прикосновению Чуи, его губы дрожат.
— Я не чувствовал себя таковым.
Вторая рука Чуи поднимается, обхватывая другую сторону лица Дазая, и его
парень рушится в этом, опускаясь вперёд, пока их лбы не прижимаются друг к
другу.
605/805
— Это не значит, что ты им не был.
Дазай закрывает глаза.
Не думать о том человеке, каким он был тогда, легко. Винить себя.
Это было в значительной степени то, что делали все остальные, и хотя Дазай
стремится отклониться от ожиданий, трудно не следовать примеру.
— Это звучит хуже, чем было на самом деле.
Преуменьшать это — инстинкт, хотя, возможно, и не очень полезный, потому

что он не хочет, чтобы Чуя начал относиться к нему как к раненому щенку, но...
Боже, это успокаивает, когда Чуя просто держит его лицо вот так.
— Я сомневаюсь, что ты можешь заставить это звучать хуже.
— Всё нормально—
— Она дала тебе сказать "нет"?
| ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД |
— Знаешь что? — она вздыхает, заправляя волосы за уши и садясь, — Просто

забудь об этом.
Дазай моргает, в замешательстве уставившись в потолок. Ему легче

смотреть туда, а не на неё.
Он предполагает, что это должно быть из-за какой-то ошибки с его стороны,
и это справедливо, потому что он абсолютно не понимает, что делает.
— Я—?
— Зачем вообще заморачиваться, если ты собираешься вести себя так, будто

даже не хочешь этого? — она поворачивается к нему, стоя у двери, обхватив
себя руками. — Ты когда-нибудь задумывался о том, как я себя из-за этого
чувствую?
Дазай приподнимается на локтях. Его школьная рубашка расстёгнута, и

обычно... он никогда не видел ничего такого в том, чтобы быть голым, но прямо
сейчас это ощущается... некомфортно.
— Я просто... устал, — это похоже на точное описание, и Дазай

предполагает, что это должно быть правдой. В последнее время он сам на себя
не похож. Он не шутит. Его оценки упали, что необычно для него, даже когда он
не старается. Он почти не разговаривает со своими друзьями.
Серьёзно, если бы его семья не наняла Саяко, он, вероятно, вообще ни с кем
бы не общался.
606/805
Хотя не то чтобы они так уж много разговаривают, когда остаются наедине.
Он считает, что это из-за его родителей. Вероятно, это имеет какой-то
скрытый эффект, верно?
— Ты... устал? — медленно повторяет Саяко, прищурившись. — Ты

действительно думаешь, что я в это поверю?
Дазай смотрит на неё, чувствуя, как медленно он соображает. В такие

моменты его вроде как уносит очень далеко, а когда они останавливаются, ему
требуется время, чтобы прийти в себя.
— Я не спал прошлой ночью.
— Ты подросток, — возмущается она, нагибаясь, чтобы поднять блузку. —

Неужели я правда настолько страшная?!
— Нет, — по рефлексу отвечает Дазай.
Потому что объективно это не так. Её волосы длинные, мягкие, тёмные, и ему
нравится пробегать по ним пальцами. У неё красивое лицо, большие глаза,
пухлые губы. Серьёзно, теперь, когда Дазай привыкает к тому, как она
чувствуется под его руками, ему действительно нравится то, как ощущается её
тело, даже если половину времени он не совсем знает, что с ним делать.
И это своего рода порочный круг, который заставляет его чувствовать себя
глубоко в тупике. Ему не нравится признаваться в том, когда он не в своей
тарелке. Он не привык чувствовать себя в неведении по поводу чего-то, и это,
как он предполагает, является причиной дискомфорта. Чем больше он будет
делать это, тем быстрее он с этим справится.
Так она всегда говорит, и он не может отрицать логику этого аргумента.
И когда он пытается съехать на усталости, стрессе или просто на желании

на самом деле сделать домашку, она всегда возвращается к одному и тому же.
— Знаешь... — её пальцы дрожат, когда она застёгивает блузку, будто его

незаинтересованность причинила ей огромную боль, и его желудок сжимается
от чувства вины. — В моей школе полно мальчиков, которые были бы счастливы...
Мне... мне это не нужно...
И когда её голос начинает ломаться, Дазай срывается с места, вставая с

кровати. Он ассоциирует женщин и слёзы с девушками, которые постоянно
входят и выходят из жизни его отца, и...
И он не хочет быть таким.
Напоминание о других мальчиках, о тех, кто старше, о парнях, которые

знают, что они делают, никак не помогает его уязвлённому самолюбию или
смятению, бушующему внутри него.
Но это ведь нормально, да? Потому что он учится?
Его пальцы обхватывают её запястье, тонкие и нежные по сравнению с его

607/805
собственным, и он возвышается над ней почти на восемь сантиметров, заставляя
её казаться маленькой во всех отношениях. Это недавняя перемена. До того, как
он резко вырос прошлым летом, он был ниже её, но после того, как он вырос на
пятнадцать сантиметров за три месяца, ну...
Казалось, после этого всё изменилось.
Когда они снова ложатся в постель, он прижимает её, и она не против — она
никогда не против, — даже когда его руки впиваются в её запястья слишком
сильно.
Но это помогает.
Напоминание о том, что именно он контролирует ситуацию. Что она не какое-

то огромное, подавляющее существо, и он может остановиться и начать это,
когда только захочет.
Он может сказать "нет".
Это дрожащее, слабое напоминание, когда он борется с желанием

отшатнуться от голой кожи, заставляя себя погрузиться в это, полагаться на
инстинкт, а не на мысли.
Даже когда он этого не хочет.
И когда её пальцы впиваются в его плечи, он знает, что не хочет. Даже если
это ненормально, даже если это означает, что с ним что-то не так.
Дазай не хочет быть здесь.
Но он не хочет, чтобы она уходила.
Когда она выходит за дверь, позади ждёт пустой дом, и ему не остаётся
ничего, кроме как думать.
А когда он думает, это всегда заканчивается тем, что он истекает кровью на

полированных плитках, возится с бинтами, а его пальцы дрожат, пока он
обижается на себя за то, что просто не—
Что просто не сделал это.
Он мог бы позвонить брату. Одасаку ответит. Ну, может быть, не с первой

попытки, но если Дазай позвонит дважды подряд, тот всегда ответит — потому
что тогда он знает, что это серьёзно.
Но достаточно ли это серьёзно, если это просто потому, что он чувствует

себя так?
Дазай сомневается, что смог бы справиться с этим, если бы это было иначе.
Так что он просто... предпочёл бы не знать.
Но в итоге, когда всё заканчивается, она уходит.
И Дазай оказывается в том же самом месте.

608/805
Свёрнутый калачиком на полу в ванной, впиваясь пальцами в голени,
свирепо глядя на своё отражение на полу, пока борется с желанием снова
стошнить.
— Что, мать твою, с тобой не так? — хрипло шепчет он слабому призраку

самого себя, желая впиться пальцами в мраморную плитку и вместо этого
расколоть её... но кожу легче.
Какого хрена он это делает?
В тот вечер он туго обмотал шею бинтами. Впервые они забрались выше
воротника рубашки.
Он засыпает там, а не в своей постели, холод плитки под кожей успокаивает

оставшуюся боль.
Он не выключает свет, он просто лежит, закрыв глаза, и в момент полного и

абсолютного истощения он думает про себя —
"Я больше не хочу быть здесь".
Не просто здесь. Вообще нигде.
Он не хочет думать. Не хочет чувствовать. И он знает, что если поднимется

наверх, в главную ванную комнату, ответ будет прямо там, скрытый в аптечке.
Но он слишком устал.
Не сегодня.
Может, завтра, может, до или после школы. Это вообще не имеет значения,
он находится на бесконечном отрезке возможностей, потому что нет никого, на
кого можно было бы надеется, что тот остановит его, и...
Сделать это, наверное, будет легче, когда голоса в его голове будут кричать,
что...
Что он счастливчик.
Дазай продолжает мотать головой, хотя он вообще ничего не говорит, его

губы дрожат.
— Дазай—
— Она никогда меня не заставляла, — он закрывает глаза, заставляя себя

успокоиться, даже если это кажется невозможным. — Это была... это была моя—
— Нет.
Руки Чуи не похожи ни на чьи другие. Они маленькие, обманчиво сильные, и

609/805
они ощущаются уютно, по-домашнему, когда прижимаются к его лицу, будто они
каким-то образом сдвигают крошечные, невидимые трещины под его кожей
обратно на место.
Он наклоняется к этому, отчаянно держась за спасательный круг посреди

всего остального.
— До недавнего времени я даже не понимал, что с этим было что-то не так,

— шепчет Дазай в темноту, желая, чтобы этого было достаточно, чтобы это
показалось пустяком, но...
Это вообще не кажется пустяком. Оно давит на него, как тяжёлый груз,
который он никогда не сможет нести сам.
И, что ж... никто другой в его жизни никогда не казался особо

заинтересованным в том, чтобы помочь ему нести его.
Но это не то, что случилось в этот раз.
— Что тебе нужно?
Это не обвиняющий вопрос. Не так, как это обычно слышал Дазай.
Прямо сейчас это просто кажется...
— Я не... — он пытается показать, что ценит это, но у него нет ни единой,

блять, зацепки. — Я правда не...
Он не знает.
— Это ничего не меняет, — Чуе странно говорить это, несмотря на эмоции,

бурлящие в нём. Боль, страх и гнев, необходимость каким-то образом пробить
стекло между собой и прошлым, стереть то, что произошло, потому что он
никогда не хотел видеть Дазая таким раненым.
Дазай не смотрит на него, и в его глазах такая мука, что Чуя чувствует это в
своей груди, и он не знает, как это исправить, он сомневается, что вообще
может, но он не хочет, чтобы Дазай был один в этом.
Он наклоняется ближе, снова прижимая их лбы друг к другу, его большие

пальцы гладят щёки Дазая, и когда тот начинает съёживаться и чуть
отстраняться, его желудок сжимается, заставляя задуматься, не сделал ли он
что-то не так, и Дазай бормочет тихим, совершенно сломанным голосом —
— Я никогда не хотел быть таким.
Мозг Чуи не совсем понимает, что тот имеет в виду, но он пытается.
— Таким... каким?
Дазай тяжело сглатывает, и он так глубоко в этом, что просто не видит

выхода из этого чувства.
— Всё началось с... с того, что она сказала, что просто... покажет мне, что
610/805
делать...
Понимание сильно бьёт по Чуе, а затем у него всё внутри опускается.
// «Если хочешь... я могу показать тебе.» //
— Осаму... — Чуя наклоняется, и Дазай не останавливает его, он наоборот

раскрывает свои объятия шире, позволяя Чуе придвинуться ближе, даже когда
знает, что должен оттолкнуть его. И когда рыжий придвигается вперёд, пока не
садится на колени Дазая на полу, он обхватывает того за спину, прижимая
ближе к себе, но не крепко — будто боится сейчас приложить какую-либо силу.
— Ты совсем не такой, — Чуя говорит тихо, но настойчиво, их носы
соприкасаются, когда он обнимает Дазая за шею.
— Я... — его голос срывается, слёзы так близко под веками, но их пока нет.
— Ты никогда не настаивал на том, чего я не хотел, — Чуя поворачивает

голову, прижимаясь лбом к виску Дазая, — Ты заботился обо мне.
Что-то в этом из последней фразы ломает его.
Слеза, наконец, срывается, блуждая по его щеке, и его дыхание всё ещё
прерывистое и болезненное, словно он находится в конце марафона, в котором
никогда не хотел участвовать.
— Но—
— Я знал, что я в безопасности, — заверения Чуи звучат очень просто, но это

не так. Они тяжёлые и медленные, как тёплые волны, набегающие после отлива,
и Дазай охотно тонет под ними, отчаянно желая в это поверить. — И что я был с
тем, кого любил.
Серьёзно, это всё, что вам нужно для вашего первого раза.
Дазай поражён этим, потому что он знал тогда, что любит его, но никогда не
понимал, что Чуя тоже.
— Ты..?
Пальцы Чуи гладят его волосы, и Дазай вздрагивает, съёживаясь, его руки
сжимаются.
— Я знал это очень давно, — признаётся Чуя, но не потому, что это не

смущает, а потому, что если это то, что Дазай должен услышать, то ему всё
равно на смущение. — Я просто... немного упрямый, и я всё время очень злился
на тебя—
— Немного?
Чуя тихо фыркает, целуя его в лоб.
— Но я знал, что не хочу никого другого так сильно, как тебя.
611/805
Но это было больше, чем просто желание.
Дело было в том, что даже когда Дазай вызывал у него огромную злость или
смятение, или какие-то промежуточные эмоции, он заставлял Чую чувствовать
себя настоящим. Самостоятельным, полностью сформированным человеком, а не
мешком с симптомами и сканами, упакованным в красивую, травмирующую
маленькую сумку.
— Ты тоже "это" значишь для меня.
Отсылка к тому, что сказал Дазай в тот день, крича под дождём и чувствуя
себя беспомощным перед тем, как сильно он нуждался в нём. Это заставляет его
опустить своё лицо на плечо Чуи, медленно поворачиваясь, пока его нос не
прижимается к чужой шее сбоку.
— Ты заслуживаешь кого-то намного лучше.
Это звучит как самоуничижительная шутка, но это не так. Он говорит

искренне. Может, Ширасэ и конкретно понизился в рейтинге, но...
Бывают моменты, когда Дазай задаётся вопросом, не была ли бы жизнь Чуи

немного легче, если бы тот всё ещё был с кем-то вроде Тачихары.
— Я не уверен, — Чуя не был тем, кого Дазай когда-либо считал нежным. Тот
безрассуден, раздражителен, склонен срываться, когда теряет терпение. Но
прямо сейчас он — всё, что Дазай не знал, что ему было нужно: мягкие
проявления нежности и правильные слова, которые шепчут в темноте. — Мне не
очень-то везло, но парень, с которым я сейчас встречаюсь... — Чуя обрывается,
сильнее обнимая Дазая за шею, когда руки его возлюбленного сжимаются
вокруг него, держа его очень крепко, но это не больно. — Он делает меня
довольно счастливым.
Дазай не издаёт ни звука, но он дрожит, и Чуя чувствует влагу на своей шее,

но ничего не говорит.
Иногда вам просто нужно что-то почувствовать, не указывая на это. Даже

если Чуя не может забрать эту боль, он определённо может провести его через
неё.
Что он и делает.
Не говоря ни слова, не заставляя Дазая чувствовать себя неправильно или

будто это чересчур.
Самое странное, что Дазай уже очень давно не плакал по-настоящему — за

исключением той ночи в больнице, когда он ничего не мог с собой поделать, —
потому что он всегда думал, что это не принесёт ему ничего хорошего. И сейчас
он осознаёт, что уже давно не плакал при ком-то другом—
Он вообще не может вспомнить время, когда кто-то проводил его через это.
Прошлой ночью, в больнице — боже, такое чувство, будто это было сто лет
назад, — он до сих пор помнит тот небольшой трепет, который испытал, когда
начал думать о Чуе как о своём.
612/805
Но теперь он начинает понимать, каково это — принадлежать другому
человеку.
Потому что после этого?
Дазай больше никогда никого не захочет.
Раньше это было непостижимо. Даже пугающе, учитывая, что все

романтические отношения, свидетелем которых он когда-либо был,
впоследствии использовались как инструмент, чтобы навредить друг другу, но...
Он слишком доверяет Чуе, чтобы сейчас бояться этого.
Поэтому он держится крепче, принимая на себя вес Чуи, и он находит

утешительную тяжесть в знании того, что этот человек, этот прекрасный,
грозный, добрый, раздражающий человек принадлежит ему.
И Дазай делает его счастливым.
Когда слёзы начинают замедляться, а напряжение вокруг плеч Дазая,

кажется, немного ослабевает, Чуя снова полушёпотом спрашивает:
— Что тебе нужно?
— ...Поцелуй меня?
Чуя ждёт мгновение, чтобы убедиться, что Дазай уверен, и когда тот не
забирает слова назад, Чуя чуть отстраняется, ожидая, пока Дазай поднимет
голову. Это занимает у него минуту, но он поднимает её—
И Дазай не знает, что с этим делать.
Ощущение губ Чуи, скользящих по его, снова и снова, затем по его щекам,
подбородку, лбу... и Дазай сравнительно больше Чуи, но прямо сейчас он
чувствует себя маленьким, обхватывая его, цепляясь за рыжего.
Он никогда раньше не чувствовал себя таким любимым.
И если бы он уже не думал об этом, Чуя шепчет слова ему напротив губ,
заставляя Дазая вздрогнуть.
— Я люблю тебя.
Дазай хотел сделать это не так. Он не уверен, что был какой-то особый
способ, как бы он хотел сделать это. Или что он когда-нибудь нашёл бы нужные
слова.
Но, как оказалось, они всё время были у Чуи.
Они просто сидят так долгое время: Чуя прижимает его к себе, целует,
затаив дыхание, шепчет мягкие заверения, пока напряжение в груди Дазая,
наконец, не ослабевает.
613/805
В конце концов они возвращаются к кровати, и это не вина Чуи, но он вот-вот
упадёт, до такой степени, что Дазаю в основном приходится нести его обратно в
постель. И тот определённо не имеет ничего против, но Чуя извиняется, пока
прислоняется к нему.
— Извини, ты не... — он медленно зевает, его голос срывается, — ты не

должен...
Дазай поворачивается, прижимаясь поцелуем к его голове.
— Мне нравится иногда чувствовать себя джентльменом.
Чуя устало улыбается, сдаваясь и позволяя положить себя на кровать, а

Дазай присоединяется к нему.
— А в остальное время?
— Ну, если ты спросишь прессу, то разбивающим сердца мерзавцем.
— Капец! — хнычет Чуя, переворачиваясь и прижимаясь к чужой груди,

обвивая руками талию Дазая. — Теперь все будут думать, что у меня хреновый
вкус в мужчинах!
— Но у тебя и есть хреновый вку—
Его заставляют замолчать ударом по рёбрам, но тот очень утомлённый и

вялый.
— Ты испытываешь свою удачу.
Дазай фыркает, его рука опускается на затылок Чуи, поглаживая его волосы.
— То есть?
— Только скажи ещё раз какую-нибудь херню... — ещё один зевок, низкий и
боже, такой милый, — о моём парне. Увидишь, что будет.
Дазай издаёт удивлённый смешок, а его сердце пропускает удар, потому что
раньше он не слышал, чтобы Чуя называл его так вслух, и вместо растущего
чувства паники, которое он чувствовал, когда девушки, с которыми он был,
пытались назвать его так...
...это ощущается очень приятно.
— Но я твой парень.
— Ты меня услышал, — приглушённо рычит Чуя, прижимаясь к его футболке.

— К тебе особого обращения не будет. Я надеру тебе зад.
Учитывая, что Чуя чуть не сломал ему челюсть ранее, это не пустая угроза.
Лицо Дазая до сих пор немного болит каждый раз, когда он вспоминает о
переезде в общежитие.
— И что, ты собираешься избить любого, кто будет говорить обо мне

614/805
гадости?
— Мгм, — мычит Чуя, его пальцы сжимают футболку Дазая сзади. — В... вот
увидишь.
— Чуя, это много людей.
— П... подожди, пока я поправлюсь, — мямлит он, медленно расслабляясь

напротив него, — и я дам... по щам... каждому мудаку... в... стране, — вскоре
после этого он засыпает на груди Дазая, его дыхание касается передней части
его футболки, а Дазай... ещё полчаса назад он был так низко, как только мог
добраться.
А сейчас он не может перестать улыбаться.
Потому что Чуя сказал —
"Подожди, пока я поправлюсь".
615/805
31. Шкалы боли
Дазай просыпается первым — как обычно, — и отчасти он по-

настоящему наслаждается этим. В эти часы он может просто слушать птиц за
окном, чувствовать дыхание Чуи, ударяющееся о его грудь, выводя пальцами
замысловатые, невидимые узоры на спине рыжего.
Объективно, это стало самой мирной частью его дня.
А смотреть, как Чуя просыпается? Это странно очаровательно — то, как он

медленно начинает ёрзать, его ноги слегка пинают ноги Дазая, веки дёргаются
от вторгающегося солнечного света, струящегося через окна.
И, впервые, Дазай думает об этом — крошечное семечко в его голове, то, что
он даже не осознаёт прямо сейчас, это просто вспышки и образы фантазий, — но
позже — месяцы спустя, это станет... чем-то.
Затем, конечно, раздаются звуки. Тихое ворчание и вздохи, когда Чуя

поворачивает голову, его щека медленно трётся о футболку Дазая. Прошло чуть
больше месяца с тех пор, как Чуя просыпался в его объятиях, но...
Дазаю даже не стыдно сказать, что он запомнил эту небольшую рутину, и он

знает точный момент, когда Чуя просыпается.
Это когда одна из его рук сжимается на спине Дазая, будто он внезапно
осознаёт тот факт, что находится в объятиях человека, а не на очень удобной
подушке. А затем неуклюжее, сотрясающее воздух путешествие его другой
руки, что слепо похлопывает по руке Дазая, плечу, затем по лицу, пока пальцы
не касаются чужого рта, и он может чувствовать, как Дазай улыбается вопреки
своей воле.
Затем, конечно, приходит сонный голос — низкий, немного грубый, и Дазай

очень возмущён их ситуацией, потому что это горячо.
— Утра... — мямлит рыжий, его пальцы скользят вниз по подбородку Дазая, и

он прижимается ближе, обнимая обеими руками плечи своего парня, чтобы
подтянуться, утыкаясь лицом Дазаю в шею.
Тот мычит в ответ, его руки продолжают гладить вверх-вниз по чужой спине.
— Доброе утро, спящая красавица.
Нос Чуи слегка морщится от раздражения, потому что Дазай часто называет
его так.
— Ты можешь придумать другое прозвище?
— Что? — Дазай тихо ахает, и в его голосе звучит глубокая обида. — Мне
нравится это! Оно подходит!
— Почему?
— Ты много спишь, — улыбается Дазай, и Чуя закатывает глаза, потому что

616/805
да, без базара, — и, — он поднимает лицо Чуи, поглаживая большим пальцем его
скулу, — ты прекрасен.
Несмотря на то, что это правда, он сказал это с явным намерением заставить
Чую покраснеть, и он с удовлетворением наблюдает, как этот план приносит
плоды.
— Не мог бы ты перестать?
Дазай моргает, улыбка медленно расползается по его лицу.
— Называть тебя спящей красавицей или называть тебя прекрасным?
— И то, и другое, во всяком случае, не так рано утром—
— Разве десять — это рано?
— Тогда не так сразу после того, как я проснусь, доволен?
— М-м-м-м... — Дазай слегка надувает губы, обратно зарываясь лицом в

волосы Чуи. — Нет.
— В смысле "нет"?!
— Потому что ты особенно милый, когда просыпаешься, и я просто не могу

промолчать.
— Дазай—
— Что, если я буду называть тебя другими прозвищами?
Чуя стонет, но в это же время прижимается к нему ещё теснее.
— Это не закончится хорошо...
— Ну, в смысле, есть ещё так много, чего я не пробовал...
— Никто не говорил, что тебе нужно начинать—
— Ну, смотри, во-первых, есть ангелок, куколка, детка...
С каждым добавленным прозвищем лицо Чуи краснеет чуть сильнее, до

такой степени, что он становится фактически бордовым, а Дазай улыбается так
широко, что это причиняет боль.
— Что, тебе не нравится ни одно из них?
Он ожидает раздражённой, смущённой реакции, которая была бы в стиле его

возлюбленного в такой момент, как этот, но вместо этого он получает —
— Я не ненавижу, когда ты называешь меня деткой.
Что удивительно прямолинейно, а также немного захватывающе. И

честность Чуи не должна быть настолько удивительной, потому что он
617/805
прямолинейный человек, но...
Не в таких вещах.
— Но ты ненавидишь, когда я называю тебя куколкой и ангелком?
— Ангелок как-то слащаво, — бормочет Чуя, наморщив лоб. — Но... если тебе
нравится...
— Но ты также не возражаешь против куколки? — Дазай удивлённо

поднимает бровь, но он очень довольнен направлением разговора.
— Нет, если мы одни, — отвечает Чуя, потому что ему правда всё равно,
когда это только они, даже если это немного странно, и он не привык к этому.
Чёрт, некоторые из кличек по-настоящему заводят его, но он знает, что если
признается в этом, то пробудит древнее зло.
— Значит, из этого всего мы получаем, что детка нормально в любое время?
— Большую часть времени.
— Какие исключения?
— Я не знаю, чёрт возьми, — стонет Чуя напротив плеча Дазая. — Не тогда,

когда я злюсь на тебя.
— Это кажется наиболее подходящим временем для этого.
— И не перед моим отцом.
— Что? — Дазай удивлённо фыркает, — Я почти уверен, что он уже знает, что
тебе нравятся мужчины.
От того, что Чуя предпочитает яркие цвета и пастельные тона в своём

выборе одежды, до того, что он, по-видимому, имел несколько открытых и
очевидных крашей в мужских аниме-персонажей в подростковом возрасте...
— Ясен пень, он знает, дубина, я сделал каминг-аут!
— Тогда почему?
— Это смущает!
Дазай ахает, прижимая руку ко лбу.
— Ты стыдишься меня?
— Как и любого парня! Всегда!
— Почему?
— Что касается моего отца, ему никогда не следует узнавать, что я

сексуально активное создание!
618/805
— Рано или поздно он узнает...
— Зачем? От меня никогда не забеременеет девушка! Он может думать, что

я девственник навечно!
Дазая потряхивает от беззвучного смеха.
— Что ты сказал ему, когда вернулся домой на Рождество весь в следах от

укусов?
— Я носил много шарфов, окей?!
— Мне можно целовать тебя в его присутствии?
Чуя выглядит повергнутым в ужас.
— Категорически нет!
Дазай в полном восторге от такого развития событий, и ему не терпится как

можно скорее провести время один на один с Чуей и его отцом.
— Что я только что сказал?!
— Поцелуи не являются сексуальными по своей сути, и однажды тебе

придётся целоваться с парнем у него на глазах.
— Никогда не случится.
— А что, если ты воссоединишься со своей давно потерянной любовью после

десяти лет разлуки? Ты не поцелуешь его перед своим отцом?
— Это очень специфический и крайне маловероятный сценарий.
— Ладно, а если ты когда-нибудь выйдешь замуж? Тебе ведь придётся

поцеловать жениха, верно?
Чуя упрямо смотрит на него, его челюсть сжата, непослушные пряди волос
падают на глаза.
— Мы пожмём друг другу руки.
— Ты издеваешься?
— Нет?!
— Это вообще не романтично!
— Это может быть тайное рукопожатие! — огрызается Чуя, чрезвычайно

смущённый направлением разговора, — Это достаточно интимно— прекрати
смеяться надо мной, Дазай!
— Ты... господи, ты так смешон, я просто не могу...

619/805
— Не я здесь смешон, а мой отец!
— Ты прав, Чу. Я уверен, что он всю свою жизнь мечтал о том дне, когда
наконец сможет отдать своего сына мужчине его мечты, увидеть, как они
смотрят друг другу в глаза, а потом, очень медленно, их руки встречаются—
— Я ненавижу тебя! — стонет Чуя, сонно ударяя его по плечу, а Дазай

продолжает смеяться, потому что боже, он даже не знал, что какой-нибудь
семье не всё равно на такие вещи, но—
Но затем он видит запястье Чуи, и смех затихает.
Это не удивительно. Или, точнее, не должно быть. С разжижителями крови,

которые Чуя должен принимать, на нём легко остаются синяки, и они ещё более
заметны с тем, насколько бледным тот был в последнее время, но...
Дазай вообще не был готов увидеть, насколько плохи были эти синяки. По
всему запястью виднелись зелёные и пурпурные пятна, некоторые из которых
явно имели форму... пальцев.
Чуя замечает, где задержался чужой взгляд, и быстро заводит руку назад,
морщась от собственной ошибки в суждении, что не ожидал, что так и будет.
— Всё нормально.
— Как думаешь, отец должен—?
— Нет, — легко успокаивает его Чуя, наклоняясь, чтобы запечатлеть мягкий,

успокаивающий поцелуй на его губах. Это немного помогает — настолько,
насколько это возможно в подобной ситуации, — но Дазай всё равно мучается
угрызениями совести по этому поводу. — Они даже не болят.
Абсолютная ложь. Из-за замедления кровообращения суставы Чуи уже

нещадно болели, а теперь? Каждый раз, когда он сгибает запястья, ему
кажется, что кто-то втыкает иглу между его костями и скребёт, так что...
Да. Это больно пиздец.
Но собирается ли он сказать об этом Дазаю? Нет. Он предпочёл бы

чувствовать себя намного хуже, прежде чем когда-либо прибегнет к тому, чтобы
заставить Дазая чувствовать себя ещё более виноватым, чем тот уже явно
чувствует.
Если уж на то пошло, позже он может придумать какой-нибудь предлог,

чтобы получить обезболивающее от Мори. С его болезнью ему не нужно быть
настолько изобретательным.
— Что ж, — Чуя прижимает ещё один целомудренный поцелуй к его губам,

прежде чем встаёт с кровати, уголки его рта немного поджимаются от боли, но
он проталкивает себя сквозь это. — Мы сегодня должны что-то сделать с твоим
отцом, так?
Дазай скрепя сердце отрывает взгляд от рук Чуи, но всё же кивает.

620/805
— Так...
— И уже десять, так что, — Чуя идёт к двери, — иди одевайся, угу?
Губы Дазая неохотно изгибаются в улыбку.
— Я ждал, пока кое-кто проснётся.
— Я проснулся!
Он выскальзывает за дверь, и Дазай пытается выбросить образ синяков из

головы. Он и раньше оставлял на рыжем много следов, но...
До этого они никогда не выглядели настолько болезненными. И это было

больше, чем просто синяки, независимо от того, как Чуя обыгрывал это. Кожа
была приподнятой и опухшей в некоторых местах. Он знает, что это должно
быть больно.
И он не ошибается, потому что сразу же, как Чуя закрывает дверь в свою
комнату, он прижимает руки к груди, кусает губы и борется с болезненным
хныком.
Да. Он определённо попросит Мори о чём-нибудь позже...
Но, с другой стороны, его ноги по ощущениям лучше, чем вчера.
Не везёт в одном, повезёт в другом.
Он делает глубокий, мучительный вдох и проходит через процесс одевания:

выбирает тёмные леггинсы (идея надеть что-то с жёстким поясом, когда его
мышцы на талии убивают его, звучит как битва на весь день, которую он как-то
не горит желанием вести) и старую футболку. Но затем он сталкивается с
неожиданной, раздражающей проблемой.
Сегодня он чувствует себя лучше, чем вчера. Он ещё не смертельно устал,

но... поднимать руки над головой до ужаса мучительно, до такой степени, что он
наклоняется, чтобы надеть футболку, и почти срывается в слёзы, когда
пытается причесаться.
И болевой порог Чуи достаточно высок, он почти никогда до такого не

доходит, так что... это довольно плохо.
К тому времени, когда он шаркает обратно в комнату Дазая, его руки

свободно болтаются по бокам. Он тащится к чужому шкафу, и Дазай с лёгким
замешательством наблюдает, как рыжий открывает дверцу и катает вешалки с
его одеждой. Некоторые вещи более новые, только что распакованные с тех пор,
как он вернулся из общежития, а другие со времён старшей школы.
— Чем могу помочь?
Чуя тянет за низ старого кардигана, его пальцы настойчиво хватаются за

подол, пока тот не сползает с вешалки в его руки, а затем он начинает неловкий
процесс, пытаясь натянуть его.
621/805
— У меня здесь мало одежды, — объясняет Чуя, стараясь говорить
беззаботно, даже когда он в значительной степени ведёт себя как одна из тех
надувных фигур перед автосалоном, пытаясь надеть блядский кардиган, — и тут
как-то холодно без длинных рукавов, так что...
Не потому, что он пытается скрыть огромные синяки на запястьях.

Разумеется.
Последовала долгая пауза, и Чуя сопротивляется желанию потянуть рукав

вверх по руке зубами, потому что у него всё ещё есть гордость, чёрт возьми. И
тогда он чувствует сильную, знакомую пару рук на своей спине, тянущих
кардиган вверх по плечам, заставляя рыжего застенчиво застыть.
— Я мог сам...
— А я и не говорил, что не мог, — указывает Дазай, его губы касаются

затылка Чуи. Он молчит некоторое время, покусывая внутреннюю сторону щеки.
Это не совсем помогает справиться с его собственным чувством
неполноценности, но вряд ли он может что-то сделать с тем, как обстоят дела.
Чуя не очень хорош в подобных ситуациях. Его собственные симптомы

всегда были личным делом, и если кто-то и помогал ему в такие моменты, так
это его сестра или отец. И это не очень здорово — не иметь возможности
одеться без посторонней помощи перед парнем, с которым ты спал.
Он продолжает напоминать себе, что сегодня чувствует себя лучше, и что

Мори сказал, что он будет медленно поправляться в течение следующих двух
недель. Но после этого его состояние снова будет ухудшаться, пока ему не
сделают операцию, и... есть конкретный шанс, что это будет конец.
И он имеет дело с просто огромным разочарованием из-за этого, потому что

он не чувствовал себя так плохо в течение многих лет, и это всё из-за того,
насколько сильным был последний приступ, и...
Тот факт, что это вообще произошло, ощущается как вина Чуи. Да, это могло
случиться в любом случае. Он был напряжён, уставший и уже шёл на спад, но...
Бежать спринт? Это, вероятно, сделало всё намного хуже.
Так что теперь он чувствует себя хреново, он, скорее всего, выглядит
хреново, и это в значительной степени его собственная вина.
Не говоря уже о том, что он, возможно, никогда больше не будет

нормальным.
— Ты в порядке? — Чуя напрягается, понимая, что он фактически не двигался

с тех пор, как Дазай помог ему натянуть кардиган, и... он прикусывает губу, в
его животе всё переворачивается от стыда, разочарования и сопротивления.
Потому что он ненавидит быть зависимым, ненавидит быть в таком положении...
и боже, это так неловко, но у него нет выбора.
— Мне... — Чуя стискивает зубы, его плечи напряжённо сгорблены, даже если
это причиняет боль. — Нужна... помощь.
622/805
Следует момент, когда Дазай ждёт, чтобы тот объяснил, с чем ему нужна
помощь, но когда Чуя не готов добровольно предоставить эту информацию, он
— С чем?
Тот опускает голову, и каждое слово... такое чувство, что он должен

выплюнуть его.
— Я не могу... расчесать... волосы.
На мгновение воцаряется тишина, и Чуя уже чувствует себя беспомощным,

инфантильным, совершенно непривлекательным человеком, но —
— Где твоя расчёска?
На этот раз Дазай не делает ни одного умного комментария. Он не делает из

этого что-то особенное, и Чуя кратко объясняет, что его расчёска находится в
сумке в его комнате. К тому времени, когда Дазай возвращается, его парень
сидит на краю кровати, сгорбленный и тихий, явно недовольный ситуацией.
Дазай снова ничего не говорит, вместо этого он просто садится на кровать

рядом с ним, протягивая руку, чтобы убрать длинные пряди волос Чуи с его шеи.
В ту же минуту, как он это делает, Чуя прислоняется к нему спиной... и у Дазая
ноет в груди.
Он уже настолько истощён?
Он не совсем привык расчёсывать длинные волосы вот так, но он осторожен

с ними, не желая слишком сильно дёргать кожу головы Чуи. И если у него раз-
два да не получается, рыжий не жалуется, закрыв глаза и просто медленно
опускаясь на Дазая, как кот, которого чешут за ушками.
Даже если он ненавидит обстоятельства всеми фибрами своей души, ему

нравится ощущение того, как Дазай вот так работает с его волосами. Странным
образом это необычно успокаивает.
— Знаешь, мне всегда было интересно... — вполголоса говорит Дазай,

осторожно продвигаясь вверх от кончиков Чуи.
— Что?
— Почему они длинные только с одной стороны?
Чуя хочет придумать что-то крутое, даже значимое, но ответ не сексуальный

или захватывающий, поэтому он пытается съехать:
— Вообще, я думал о том, чтобы подрезать их.
Пальцы Дазая замирают, он немного напрягается.
— Типа, коротко?
623/805
Чуя делает титаническое усилие, чтобы поднять подбородок и посмотреть на
него.
— Ну... до подбородка, да. А что, тебе не понравится?
Дазаю бы в любом случае понравилось, несмотря ни на что, но он любит ту

длину, которая сейчас, то, как он может провести по ним пальцами, как они
выглядят, падая через плечо.
И конечно, может, идеальный парень сказал бы что-то вроде: "Главное, чтобы

тебе нравилось", но Дазай не идеален, и блин, он любит волосы Чуи.
— Мне нравятся длинные, — говорит он, протягивая руку выше, пока

расчёсывает рыжие пряди. — Но ты не ответил на мой предыдущий вопрос.
Чуя строит чуть недовольное лицо, снова отворачивает подбородок и

признаётся:
— У персонажа, который мне нравился, были такие волосы.
Расчёска замирает всего на долю секунды, и Чуя уже дуется, когда слышит, с
какой забавой говорит Дазай.
— Персонажа?
— Да, — ворчит Чуя, его голос понижается до оборонительного рычания. — И

что?!
— Из фильма?
— Не совсем.
— Телешоу?
— ...
Он может чувствовать ухмылку Дазая.
— Это было аниме, да? Только аниме-персы делают асимметричные вещи—
— Это важно?!
— Ну, нет... — это просто уморительно, но не очень относится к делу.
— Тебе правда нравятся длинные?
Дазай немного удивлён, что Чуя так быстро съезжает с этой темы, но кивает.
— Да.
Что ж.
Чуя немного поворачивает своё лицо, позволяя своей щеке упереться о грудь
Дазая, когда тот заканчивает свою работу с волосами Чуи, и даже после этого он
624/805
задерживается немного дольше, чем необходимо. Чуя, разумеется, не против.
И если они так сильно нравятся Дазаю, ну... Может, Чуя отпустит и с другой
стороны.
Случайно, разумеется.
Это занимает немного больше времени, чем обычно — особенно потому, что
Чуя отказывается позволить Дазаю почистить ему зубы, вместо этого решив
опереться локтями о раковину и просто бороться с дискомфортом, но после
этого он готов ко дню.
И будучи готовым ко дню он уже истощён, а ещё даже не полдень, но он

абсолютно готов вернуться в постель.
Когда он оборачивается, то видит, что Дазай наблюдает за ним из двери

ванной, прислонившись к ней со скрещенными руками, и в его глазах так и
таится огромная вина.
— ... — Чуя тяжело вздыхает, устало шагая к нему. — Это, — бормочет он,
слабо обводя себя руками, — не твоя вина, — когда выражение лица Дазая не
меняется, Чуя вновь вздыхает, — Это не из-за того, что ты схватил меня,
хорошо? Оно везде—
Теперь Дазай выглядит немного паникующим.
— Везде?
Ну что ж, отлично, теперь он вызвал у него тревогу.
— Не везде везде, просто типа... по всему—
— Чуя, любовь моя, это и есть везде.
— Слушай! — Чуя резко вздыхает, шаркая ногами, чтобы встать перед ним, —
Я в порядке! Мне немного больно, но я хочу сказать, что мне было бы больно
независимо от того, что случилось прошлой ночью. Ты не сделал это лучше или
хуже, так что прекрати.
Дазай выглядит нерешительным, и Чуя понимает, почему — потому что руки

бесили его больше всего. И в своём разочаровании и необходимости доказать,
что он не полностью обездвижен, Чуя поднимает одну руку и с мягким "хлоп!"
легонько ударяет ею Дазаю по лицу.
Это не пощёчина, потому что рукава кардигана слишком длинные, и у Чуи

пока нет необходимых сил, чтобы поднять их, так что серьёзно, он просто
хлопает Дазая концом рукава.
— Я в порядке.
Тишина.
В ожидании ответа Чуя обнаруживает, что Дазай тупо смотрит на него.
625/805
— ...Ты вообще не воспринимаешь меня всерьёз, да?
— Знаешь, у меня всегда была фантазия о какой-нибудь милой девушке,

которая даёт мне пощёчину своими лапками свитера, но это бесконечно лучше,
когда это делает Чуя.
— Прости, — Чуя хмурит брови, — Моими чем?!
— Лапки свитера? Ну, знаешь, это когда ты носишь свитер, который слишком
большой для твоих чибиковских рук, и он соскальзывает, создавая
очаровательные—
— Ты пытаешься устроить мне ещё один сердечный приступ.
— Это даже не смешно!
Они добираются до офиса Мори к полудню, но доктора это не сказать, чтобы

очень беспокоит, он всё равно не ожидал, что Чуя встанет раньше. Это дало ему
достаточно времени, чтобы разобраться с бумагами.
— Как мы себя сегодня чувствуем?
Взгляд Чуи метнулся к Дазаю, и он колеблется лишь долю секунды.
— Немного побаливает, но в основном всё в порядке.
— По шкале от одного до десяти?
Восемь.
— Пять.
Дазай смотрит недоверчиво, но Мори опускает эту тему. Во всяком случае,

пока.
— Осаму, Эдогава-сан хотел, чтобы я передал тебе кое-что, и, собственно,

цитирую: "Неужели так трудно улыбаться и помахать, бляха-муха, рукой, ты,
тупой засранец?".
Дазай издаёт удивлённый смешок, не выглядя слишком расстроенным

оскорблением.
— Ему не понравился этот маленький комментарий?
— А ты как думаешь? — Мори вздыхает и мотает головой. — Но пресса, по-

видимому, сочла его весьма очаровательным.
— Очаровательным? — Дазай, кажется, приятно удивлён этим. — Они ещё

никогда не называли меня так.
— Странные происшествия случаются время от времени, — Мори слабо

улыбается. — Но нам нужно обсудить кое-что важное, прежде чем мы двинемся
дальше.
626/805
— ... — Дазай поднимает бровь. — Что?
Мори откидывается на спинку кресла немного тяжелее.
— Прежде чем я скажу тебе, понимай, что это поступило от подчинённых

Рампо-сана, а не от меня.
Глаза Дазая слегка сужаются, и Чуя чувствует себя немного неловко, потому
что это похоже на личный семейный разговор, а—
— Мы нашли утечки.
Утечки. Множественное число.
А теперь Чуя понимает, почему он здесь для этого разговора — потому что
это касается и его тоже.
Челюсть Дазая сжимается. Они уже проходили через это несколько раз. Это
почти стало ритуалом взросления: ожидание увидеть, какой именно человек из
его окружения окажется готовым продать самые интимные подробности его
жизни прессе. Но это то, к чему ты готовишься.
— Тот, кто сообщил прессе, где вы будете, и тот, кто выдал личные данные о
Чуе, похоже, был твоим одногруппником.
— ... — Дазай озадачен, в то время как Чуя выглядит потрясённым и задетым,

потому что он не привык к этому, совсем не привык. — Кто?
— Вероятно, парень, с которым вы были близки? — Мори бросает взгляд

поверх очков, — Тот, которого зовут Ширасэ?
У Чуи падает челюсть, а голос Дазая низок и абсолютно разъярён, когда он

говорит снова.
— Что?
— По-видимому, он сообщил прессе, что вы были вместе, подробно рассказал

о Чуе и о том, в какой больнице он находился, — Мори пожимает плечами, а Чуя
просто ошарашен, потому что откуда Ширасэ вообще это известно?
— Он..? — Чуя напрягся немного слишком сильно, услышав новости —

настолько, что теперь его плечи кричат от боли, а голова немного кружится. И в
ту минуту, когда он прижимает лоб к ладони, пытаясь успокоиться, Дазай стоит
прямо там, положив руку ему на спину, наблюдая за ним с нескрываемым
беспокойством. Чуя отпрянул от него — не потому, что он возмущён этим, а
потому, что он чувствует себя ужасно жалким прямо сейчас. — Как он вообще
узнал, в какой больнице я был? — потому что Юан уж точно не говорила ему, и
она была единственным человеком, который вообще знал, что Чуя болен, так что
—
— Мы ещё пытаемся выяснить это, — Мори пожимает плечами. — А другая

утечка... — следует момент неподдельного колебания, прежде чем... — Она была
от твоей матери.
627/805
Чуя никогда даже не встречался с этой женщиной, и он сбит с толку. По
Дазаю, с другой стороны, даже не скажешь, что это открытие так уж сильно
поразило его.
— Что она сказала? — его голос напряжён, но уже не так яростен, как до
этого.
— Судя по всему, она рассказала им о перемене в твоём душевном состоянии

и подтвердила, что вы вместе ездили в Лондон, — объясняет Мори, и это
озадачивает Дазая, потому что он никогда не упоминал о том, что брал с собой
Чую. — Она не связывалась с ними, но когда "Times" обратились за
комментарием, она его дала.
Дазаю требуется некоторое время, чтобы осознать это, и внутри него

нарастает разочарование, потому что откуда она вообще знает о его душевном
состоянии? Когда она в последний раз по-настоящему разговаривала с ним?
— Я поговорю с ней, — он звучит ровно, измучено, так, что у Чуи начинает

щемить в груди.
— Поговоришь, — соглашается Мори, выглядя таким же усталым, — но не об

этом.
Дазай слегка колеблется от звучания его голоса. Он недоумевает, потому

что, какой бы нездоровой вещью это ни было, его отец всегда хотел, чтобы он
держал больше вещей против своей матери, а не всегда обвинял самого Мори.
Поэтому он удивлён, что тот остановил его от нападок в её сторону.
Мори испускает долгий, измученный вздох.
— Мы рассмотрели это со всех возможных углов с финансовой точки зрения...
Чуя ёрзает от дискомфорта, потому что он осознаёт чрезвычайное богатство

семьи, в которой он оказался, но с количеством времени и денег, которые они
вливают в его лечение, удобно ему не становится.
— Это может быть расценено как мошенничество, если я, как глава

больницы, оплачу лечение Чуи, — у Дазая внутри всё резко падает, но Мори
продолжает, — с учётом вышесказанного, есть один человек, имеющий доступ к
счетам семьи, который не владеет долей в больнице.
Этот человек — мать Дазая.
— ...Значит, если мы сделаем это от её имени..?
— Наш адвокат говорит, что это было бы приемлемо, да.
Учитывая то немногое, что Чуя знает об этой женщине, он не очень доволен

этим, но Дазай выглядит таким чертовски решительным, что Чуе не кажется, что
он может что-то сказать.
— Ладно, я поговорю с ней об этом.

628/805
— Хорошо, а теперь... — Мори переводит взгляд с одного на другого. — Мне
нужно поговорить с Чуей наедине.
Выражение лица Дазая искажается от смятения, и он одно мгновение ждёт,

чтобы увидеть, собирается ли Чуя сказать: "О, нет, он может остаться", но тот
этого не говорит.
Это не значит, что он не понимает. Мори врач Чуи. Есть вещи, которые
должны быть личными, и тот факт, что Дазай — его сын, не меняет этого, но...
Даже если Дазай и Мори определённо находятся в лучших отношениях, чем

они были...
У Дазая есть этот постоянный, ноющий инстинкт не оставлять их наедине,

даже если логически он знает, что с Чуей всё будет в порядке.
Это не рационально.
И Дазай знает, что Чуя оторвёт ему голову, если узнает, насколько
защищающим Дазай хочет быть, так что...
Он мягко сжимает руку Чуи, поднимаясь с кресла.
— Конечно, я буду снаружи.
Чуя поворачивает голову, чтобы подарить ему небольшой, успокаивающий

взгляд, и Дазай заставляет себя выглядеть спокойным, когда выпархивает из
комнаты, закрывая за собой дверь с мягким стуком.
В тот момент, когда остаются только они, Чуя практически оседает, его
плечи опускаются, и он выпускает дыхание, которое задерживал в течение
последнего часа, дискомфорт, наконец, просвечивает на его лице.
Мори настороженно смотрит на него, потянувшись за медицинской сумкой.
— Это было впечатляющее представление, но нерациональное

использование твоей энергии.
— Люди стоят над душой, когда я этого не делаю, — бормочет Чуя, стиснув
зубы и борясь с желанием пошевелиться, потому что от этого будет только
хуже. — Боль... в суставах будет такой всё время?
— По-честному там шесть?
— Нет, — Чуя прикусывает щёку изнутри, когда мужчина встаёт и обходит

вокруг стола, чтобы проверить его жизненные показатели. — Т... там восемь, с
тех пор как я проснулся сегодня утром.
Мори кивает, протягивая руку к запястью Чуи.
629/805
— Мы можем решить это, теперь, когда я знаю, что это проблема... — он
обрывается, когда рыжий убирает свою руку из его досягаемости, даже если это
движение очевидно вызывает дискомфорт. — ...Мне нужно измерить твоё
кровяное давление.
— Учитывая то, как я ощущаю свои руки, не думаю, что прямо сейчас смогу
выдержать это.
Не то чтобы не было оправдания получше, но Чуя хреновый лжец, и он

никогда не отказывался от части осмотра из-за того, что это было слишком
больно, поэтому теперь они смотрят друг на друга, и Мори явно не верит.
— Я понимаю, что это может вызвать некоторый дискомфорт, но—
Чуя принимает очень стратегическое решение перестать сдерживаться, и

фактический крайний дискомфорт становится ясным на его лице, и он издаёт
напряжённое ворчание, которое на самом деле больше похоже на хныканье.
— ...там больше похоже на девять.
Мори делает паузу, беспокойство в его глазах усиливается.
— Настолько серьёзно?
Чуя кивает, его губы немного теряют цвет от того, как плотно они прижаты
друг к другу, и мужчина тянется назад за своей сумкой, вытаскивая
необходимые материалы, чтобы сделать ему укол.
— И ты до сих пор ждал, чтобы что-то сказать?
— Я уже сказал, что не люблю, когда стоят над душой, — тихо объясняет Чуя,
наблюдая, как Мори заряжает шприц.
— Мы оба знаем, как умён Осаму, Чуя. Он догадается и будет стоять над
душой в любом случае.
Наверное, это правда. Но даже когда Чуя приподнимает подол своей

футболки, чтобы Мори мог пристроить иглу к мясистой части его бедра, он ловит
себя на том, что вспоминает, как виновато выглядел Дазай этим утром, и... если
это поможет ему избежать чего-то подобного, то оно того стоит, верно?
— Оно... — Чуя морщится, когда игла входит внутрь, его глаза

зажмуриваются. Обычно ему всё равно, но кажется, будто его нервы
поджариваются, и это большой шприц. — Оно будет так ощущаться... всегда?
Мори мотает головой, осторожно вводя обезболивающее, прежде чем вынуть

иглу и выбросить её.
— Нет, это был предсказуемый результат того, что тебя так быстро выписали
из больницы.
Это имеет смысл, учитывая, что у него был серьёзный сердечный приступ
всего пару недель назад, и до вчерашнего дня он получал постоянный уход.
630/805
— При нормальных обстоятельствах я бы продержал тебя там ещё как
минимум неделю. Вообще, я мог бы держать тебя там до самой операции.
Чуя помнит, когда это было предметом обсуждения, и каким несчастным он

был при этой мысли.
Так что, как ни странно, Ширасэ и мать Дазая избавили его от этой участи,
даже если они также являются причиной того, что сейчас он испытывает эту
боль.
— И после операции станет лучше, верно?
— По идее, но Чуя... — Мори делает глубокий вдох, и это и хорошее, и плохое

в отце Дазая — он не такой, как другие врачи Чуи. Он формулирует вещи прямо.
— Даже если ты переживёшь операцию...
Теперь это больно, потому что Мори уже не так уверен в исходе, как раньше.
Потому что шансы Чуи не так высоки, как были.
— Твоя жизнь никогда не будет "нормальной".
Оу.
Чуя сидит там в течение долгого периода тишины, проходя через все
различные вещи, которые могли бы означать "нормальную" жизнь, пытаясь
заставить это казаться немного менее пугающим.
— Тогда зачем вообще делать операцию?
— Потому что из-за неё твои приступы станут менее частыми, а в их случае
она существенно сократит вероятность смертельного исхода, — мягко
указывает Мори. — Пациенты, которые прошли через это, по большей части
доживают до шестидесяти лет, а некоторые даже дольше.
— Но... — Чуя тяжело сглатывает, его веки немного тяжелеют, когда

обезболивающие действительно начинают проникать внутрь. — Я не буду
нормальным?
— Чуя... — Мори замолкает, уголки его губ сочувственно опускаются. — То

заболевание, что у тебя, это не легкая форма аритмии, а тяжёлая. У тебя всегда
будут приступы.
Есть что-то феноменально угнетающее в этой мысли, настолько, что Чуе

хочется свернуться в клубок и просто забыть об этом, потому что всё кажется
ужасно бессмысленным, неизбежным и утомительным.
— Они будут больше похожи на обмороки, чем на настоящие сердечные

приступы. И они не будут смертельными.
Это огромный прогресс по сравнению с тем, где он сейчас, но... такое

чувство, что в детстве ему снова и снова бросали в лицо эту огромную ложь,
врачи всегда пытались продать ему ложный оптимизм.
631/805
Что его заболевание можно вылечить с помощью лекарств или терапии. Что
когда-нибудь, возможно, он вообще больше не будет болен.
Но он всегда вроде как знал.
— Я думаю, что по-настоящему хочу, чтобы ты понял вот что: я не пытаюсь

продать тебе идеальное будущее, но... — рука Мори ложится на руку Чуи, и на
мгновение становится неловко, потому что они пересекают эту странную грань
между тем, где Мори — его врач, и тем, где Мори — отец мальчика, в которого
влюблён Чуя.
Это странная, тонкая грань, но они ходят вокруг неё по тонкому льду.
— Это не значит, что тебе не станет лучше, — Мори не даёт ложных

обещаний, и даже если это может быть гнетущим, это также означает, что когда
он говорит такие вещи, Чуя, скорее всего, поверит ему.
— ...Я не всегда буду так себя чувствовать? — глухо спрашивает Чуя, его
голос очень тихий, и Мори кивает, нежно сжимая его руку.
— Это я могу тебе пообещать, — он выпрямляется, — Если ты начнёшь быть

хорошим пациентом и действительно заботиться о себе.
Чуя выглядит немного виноватым, но не совсем.
— То есть?
— Если ты устал, отдохни. Если тебе больно, скажи что-нибудь. Это не

сложные понятия, Чуя-кун.
Ну, это он так говорит, но быть раздражающе упрямым маленьким

засранцем (как ласково называет его Дазай) — это практически образ жизни Чуи
на данный момент, и он не особо заинтересован в том, чтобы с ним было легко
иметь дело, но...
Если это на самом деле как-то поможет... Он готов попробовать.
— В общем-то, я попросил помочь мне собраться сегодня утром, — Чуя

пожимает плечами, практически готовый заплакать от облегчения, когда
движение не вызывает мгновенной боли. — Это для меня сильно.
Мори не сомневается в этом, потому что это уже прогресс.
— Это шаг в правильном направлении.
Когда они, наконец, заканчивают, Чуя чувствует, что его диапазон движения
медленно возвращается в норму. Он выходит за дверь, и Дазай находится
снаружи в коридоре.
— Как всё прошло?
Чуя тянется к его руке, слегка сжимая её.
— Всё хорошо.
632/805
Учитывая тот факт, что Чуя под сильными обезболивающими, остаток дня
проходит как в тумане. Не в плохом смысле, честно, они проводят целый день,
улёгшись в комнате с домашним кинотеатром, смотря старые мультфильмы, для
которых Чуе совсем не нужно быть в ясном рассудке, чтобы наслаждаться ими,
но...
Чуе это не нравится.
И конечно, есть хорошие части. Например, заказать по-настоящему

шикарную и дорогущую пиццу или почувствовать себя очень ленивым, когда
Дазай несёт его в постель позже, но... почему-то кажется, что это пустая трата
времени.
пацаны и пацанессы, с наступающим вас Новым годом!! надеюсь у вас есть
новогоднее настроение, а не как у меня, и я слегка отвлекла вас от строгания
салатиков и размышлений, куда бы завалиться после полуночи (если вы заранее
уже не решили офк), желаю вам всем хорошо отметить сегодняшнюю ночь и
прогнать этот вонючий 2020!! ❤❤❤
633/805
Примечание к части Варнинги: бифобия, эмоциональное насилие,
виктимблейминг, упоминания последней стадии рака
всем, кто молился на мать Дазая, соболезную х)
И поздравляю всех с Новым годом!! Те, кто только начал читать мои переводы,
надеюсь, останутся со мной на будущие, а те, кто читает уже давно, спасибо,
что были со мной все это время!! Спасибо вам ВСЕМ большое, что читаете, это
огромная мотивация! Пусть 2021 будет намного лучше и плодотворнее
прошедшего года! А теперь ждем как минимум уже одной хорошей вещи, как
старт экранизации WAN'а 12 числа~ ❤❤❤
32. Заметки на стикерах
Следующий день, однако, лучше — в том смысле, что когда Чуя

просыпается в постели Дазая, одетый в одну из толстовок своего парня и пару
пижамных штанов, у него нигде не болит, и он не чувствует себя истощённым.
Что, по всем стандартам, является огромным улучшением.
Но он один в постели, и это шаг назад по сравнению со вчерашним днём.
Он неуклюже садится, его голова высовывается из-под одеяла, волосы

торчат во все стороны, и он издаёт низкий зевок.
— 'Саму?
— Туточки, — Чуя сонно поворачивает подбородок, обнаруживая Дазая,

стоящего перед шкафом и застёгивающего рубашку... и тот выглядит
подозрительно близким к тому, чтобы быть готовым к этому дню, в то время как
Чуя едва даже согнал сон с глаз.
— Ты... куда-то идёшь?
Дазай выглядит немного нерешительным, но всё же кивает.
— У меня обед с мамой.
Глаза Чуи слегка расширяются, когда он осознаёт это, и он как-то

сомневается в том, что данная встреча может пройти хорошо после того, что
они услышали вчера, но—
Точно.
Дазай должен попросить её о...
Чуя морщится.
— Ты правда не обязан—
— Это ерунда, чиби, не волнуйся.
634/805
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет, — ответ был таким поспешным и решительным, лишённым каких-либо

объяснений и—
Чуя всё ещё немного слишком слаб, чтобы скрыть боль на своём лице.
— Ладно, хорошо, неважно.
— Чуя... — на лице Дазая тут же появляется раскаяние. — Всё совсем не так,

я просто...
— Просто что? — бормочет Чуя, протягивая руку, чтобы потереть глаза, и

Дазай прикусывает щёку.
— ...Хочу, чтобы всё прошло хорошо?
Глаза Чуи расширяются ещё больше.
— Оу.
— Бля, — Дазай щиплет себя за переносицу, — я не так выразился.
— Думаешь?
— Я просто хотел сказать... она может быть... сложной для людей, которые
её не знают, и... — Дазаю на самом деле всё равно, когда его мать становится...
по рассеянности жестокой по отношению к нему, потому что он знает, что она не
имеет этого в виду.
Но если она сделает это с Чуей? Особенно учитывая состояние того сейчас?
Тот отлично справляется с тем, чтобы не показывать этого, но он очень

хрупкий. Ему не обязательно говорить об этом открыто, чтобы Дазай знал.
И Дазай сомневается в своей положительной реакции в этом случае.
— Я хочу, чтобы ты познакомился с ней, просто при... других

обстоятельствах.
Чуя полагает, что может понять это. Вероятно, нелегко попросить кого-то
подписаться на трату баснословной суммы денег, в то время как человек,
нуждающийся в медицинском лечении, сидит за столом, прося кого-нибудь
передать соль.
Так что вполне логично, что Чуя не будет приглашён.
— Я понимаю, — пробормотал Чуя, и когда он увидел скрытую тревогу в

глазах Дазая, то продолжил, — Правда, Дазай. Я не расстроился.
Дазай долго смотрит на него, пытаясь убедиться, что это правда, и наконец
сдаётся.
— Я вернусь через пару часов.

635/805
— Пожалуй, я просто... — Чуя обрывается, потому что сейчас он мало чем
может заняться. У него нет никаких заданий. Он вообще не может выйти
погулять. Ну, он может, но они наняли группу быстрого реагирования, чтобы
следить за Чуей, и он правда не думает, что сможет справиться с этим прямо
сейчас...
— Почему бы тебе не поспать ещё немного? — Дазай наклоняется, целуя его

в макушку, и Чуя строит лицо. — Ты можешь позвать Хироцу, если захочешь
пообедать.
Верно. Он может просто бездельничать, спать, возможно, вызвать

дворецкого, чтобы тот принёс ему поесть, так как он слишком слаб, чтобы пойти
самому приготовить себе обед.
— Да-да... — Чуя ворчит, но льнёт к прикосновению Дазая. — Увидимся, когда

вернёшься.
Дазай кивает, задерживаясь чуть дольше, чем нужно, прежде чем

отстраниться.
— И папа вернётся позже, если ты—
— Дазай.
— Точно, не стою над душой, я пошёл...
Вскоре после этого он уходит, и Чуя остаётся один в спальне Дазая,

уставившись в стену.
Теоретически он может поспать. Он всегда может поспать. Он постоянно

уставший, но...
Сегодня у него ничего не болит, и он не слишком устал, так что...
Чуя вообще не хочет тратить это время, находясь в постели.
Таким образом, впервые с тех пор, как он приехал два дня назад, Чуя
начинает исследования.
Он медленно, осторожно опускает ноги на пол, сперва немного неуверенно,

просто потому что теперь его ноги просыпаются немного дольше, чем обычно. И
сначала он оглядывает комнату, наконец вбирая её в себя...
Она совсем не похожа на детскую спальню. Она комфортная, с мягкими

коврами и тяжёлой дубовой мебелью, но Чуя вообще не может увидеть ничего
из того, что заставляло бы его думать о Дазае.
Ни одной его книги, ни одного плаката какой-нибудь группы, ни одной

фотографии и безделушки, которые стоят на полках Чуи у него дома. Честно
говоря, это похоже на гостевую комнату.
И Чуя бы сказал, что, может, это потому, что тот взял всё с собой в
общежитие, но... там Дазай тоже не особо обустраивался.
636/805
Собственно, ему не требуется много времени, чтобы закончить со спальней.
Босые ноги слегка холодит деревянный пол, когда он исследует коридоры,
которые кажутся несколько бесконечными и неблагозвучными, небольшие
скрипы его ног по половицам эхом отражаются от высоких потолков.
Он ловит себя на том, что смотрит на дорогие семейные портреты. Из одного

витиеватого изображения генеалогического древа он выясняет, что "Осаму"
фактически фамильное имя (Чуя узнаёт на ветвях несколько исторических
фигур и старается не слишком пугаться этого), и Дазай на самом деле Нацумэ-
Дазай Осаму III, что, возможно, самое чопорное, самое царственно звучащее имя,
которое Чуя слышал за долгое время.
И вот он, Накахара Чуя, именуемый первым, бродит по поместью в пижамных

штанах "Toradora".
У них даже есть комната только для художественных инсталляций, и Чуя

смотрит на древние, традиционные картины, подсвеченные рукописи,
расписные полотна. У них даже есть полный комплект самурайских доспехов за
стеклянной витриной, и, к большому раздражению Чуи, когда он стоит перед
ним, то обнаруживает, что его нос встречается только с центром нагрудника.
Когда он встаёт на цыпочки, то смотрит прямо в щель между концом нагрудника
и шлемом, и он раздражён.
Разве люди, жившие несколько столетий назад, не должны были быть в

среднем ниже ростом? Или самураями становились только чудовищно высокие?
В любом случае, его это бесит—
— Я начал гадать, не проник ли к нам крошечный домашний захватчик.
Чуя застывает от удивления, потому что с тем, что Дазай ушёл, а Мори на
работе, он серьёзно думал, что был дома один (кроме персонала, который не
назвал бы его грабителем), но когда он оборачивается, первые слова с его губ —
низкий, оборонительный рык:
— Ты кого, мать твою, назвал крошечным—?
Но когда он встречается взглядом с незнакомцем, его голос тут же замирает

в горле.
Трудно не узнать лицо, которое он видел бесчисленное количество раз на

деньгах, даже если этот человек сильно похудел, и лицо того немного более
болезненное и измождённое, чем то, что Чуя помнит по телевизору.
Это означало, что Чуя только что сказал "мать твою" перед Нацумэ Сосэки.
На Нацумэ Сосэки.
— Ой, бля.
_____________________________
Дазай особо никогда не любил этот ресторан. Он высококлассный, западный,

и всегда был одним из любимых его матери. Но он обычно ассоциирует его с
637/805
неудачными семейными вылазками, когда его родители всегда заканчивали
руганью в машине из-за того, как его отец смотрел на официантку, а это всегда
превращалось в то, что его мать просто была параноиком, неуверенной
психопаткой (это не так), и Дазай пытался компенсировать это, включая
наушники на максимальную громкость большую часть пути домой.
Но сейчас контекст, очевидно, немного иной.
— Осаму! — её голос до сих пор вызывает в нём знакомые муки надежды и

тоски, потому что каждый раз, когда они видят друг друга, с прошлой встречи
проходит слегка слишком много времени. — Я так обрадовалась, когда ты
позвонил!
Дорогие браслеты звенят на её запястьях, когда она обвивает руками его

шею, приподнимаясь на цыпочки, и запах её духов настолько привычен, что он
вроде как забывает о гневе в глубине своей души.
Или не то чтобы он забывает об этом, но привязанность закаляет это во что-

то больше похожее на боль.
— Когда ты успел так вырасти? — она вздыхает, целуя его в щёку, прежде
чем отпустить, а потом берёт под руку и идёт к столу.
— В средней школе?
— Время пролетело так быстро, — она драматично вздыхает, качая головой.

— А теперь, я уверена, у тебя, должно быть, есть, что мне рассказать.
Они садятся за свой столик, и Дазай знает, что он должен быть деликатным
насчёт этого, потому что его мать всегда была тем человеком, с которым нужно
уметь обращаться.
То есть, если он будет слишком резок, она расплачется, начнёт говорить о

том, какая она ужасная мать, пока он не почувствует потребность утешить её, и
тогда настоящий разговор никогда не произойдёт.
Поэтому он деликатный. Или, по крайней мере, пытается им быть.
— Похоже, ты уже кое-что слышала об этом.
— О, краем уха... — она тяжело вздыхает, поднимая меню. — Я вроде как

надеялась, что узнаю о чём-то подобном не от репортёра, пришедшего ко мне за
комментарием.
Что значит, это было именно то, что Дазай изначально и думал. Дело было не
в том, что она искала прессу, а в том, что она не отказала им, когда они
спросили.
— Узнаешь о чём?
Госпожа Дазай недовольно выпячивает губу.
— Откровенно говоря, мне обидно, что ты не смог открыться мне. Ты же

знаешь, как я люблю геев! Я практически вырастила тебя на модных показах...
638/805
Вообще-то, его мать нигде его не выращивала, но Дазай уже испытывает
усталость от этого поворота разговора.
— Мам, послушай, я не гей, я—
— Родной, — она выглядит очень серьёзной, когда тянется, чтобы взять его
за руку, — Мне всё равно, что сказал тебе твой отец, это абсолютно нормально,
если ты—
— Папа так-то не против.
— Оу, — выражение её лица тут же омрачается, она убирает свою руку,

будто её лишили традиционной роли "крутого родителя". — Тогда почему ты это
говоришь?
Честно говоря, Дазай так задолбался тем, что ему приходится объяснять это
каждому человеку, с которым он ведёт эту дискуссию, но, по-видимому,
значимость бисексуальности не особо высока.
— Я бисексуал, — она смотрит на него, явно не понимая, и Дазай вздыхает. —

В общем, мне нравятся девушки, но есть некоторые мужчины, которые меня
привлекают.
— О-о, — её глаза слегка расширяются. — Думаю, я поняла, — что-то в её

голосе заставляет его думать, что вообще нет. — Ох, милый... Мне так жаль, что
это произошло. Пресса раздула это только потому, что ты экспериментировал.
Это должно быть личным—
По какой-то причине, даже если это было сказано с благими намерениями,

Дазай чувствует, будто его ударили под дых.
— Я не—
Но, как обычно, она просто уходит в свой собственный разговор, и его ответы
больше похожи на подсказки для неё, чтобы продолжать, но громче, потому что
она вообще не ведёт двухсторонние разговоры.
— И тот факт, что семья твоего отца просто использует это как шанс для
хорошей рекламы, в то время как твой дедушка практически на пороге смерти,
это возмутительно, что ты должен притворяться, что встречаешься с тем
мальчиком—
— Мам, — голос Дазая намного твёрже, чем тот, к которому она привыкла. —
Я встречаюсь с ним.
На её лице застыли сомнение и удивление, будто это даже не приходило ей в

голову.
— Ты всегда был очень непреклонен насчёт того, чтобы ни с кем не

встречаться.
— Я знаю... — в значительной степени из-за неё, но указывать на это было бы

непродуктивно. — Но он особенный.
639/805
— ...Особенный.
Дазаю не очень нравится этот недоверчивый тон.
— Ты знаешь, что я возил его в Лондон к Ацуши, — тихо указывает он. —

Неужели в это действительно так трудно поверить?
Возможно, упоминание его младшего брата было не лучшим способом

заставить её расслабиться.
— А почему он особенный, поточнее?
Дазай не совсем знает, как объяснить ей это так, чтобы ему было комфортно,
потому что они вообще не разговаривают об эмоциональных проблемах. Только
не так.
— Я... — Дазай скрепя сердце прикусывает внутреннюю сторону щеки,

пытаясь подобрать слова. — Он делает меня счастливым.
Это звучит не очень искренне, даже для него, но это не так, он просто не
знает, как разговаривать с ней о таком.
— Пока что, — она говорит это мягко, будто хорошо поставленного сомнения
в её тоне недостаточно для колкости. — Но что будет через год?
По крайней мере, на это Дазай реагирует довольно быстро.
— Я буду чувствовать то же самое.
Это, или он будет в трауре.
Дазай не позволяет себе думать об этом. Не сейчас.
— ...Если это так, то я с ним познакомлюсь? — спрашивает она, поднимая

бровь, и Дазай заставляет себя выглядеть спокойным, даже если ему кажется,
что у него внутри яма со змеями.
— Собственно говоря, он спрашивал о встрече с тобой, — Дазай знает, что

разговор об этом — лучший способ получить от неё положительный интерес,
даже если это не то, чего он хочет.
— Правда? — его мать кажется приятно удивлённой этим. — Почему ты не

взял его с собой сегодня?
— Ну... — Дазай обрывается, добравшись до той точки в разговоре, которую

он не ждал с нетерпением. — Ты знаешь, что Чуя был в больнице.
— Я видела, — задумчиво подтверждает она, — Но его уже выписали, разве

нет?
Дазай колеблется, потому что он вообще не доверяет ей правду, и он знает,

как сильно Чуя хочет сохранить эту часть своей жизни в тайне.
640/805
— ...Там кое-что более серьёзное, и ему понадобится операция, но...
Боже, невозможно объяснить обстоятельства, не вдаваясь в подробности, и

он ненавидит это.
— Папа — один из немногих хирургов, способных её провести.
— Звучит довольно серьёзно, — госпожа Дазай подпирает подбородок рукой,

наблюдая за сыном, будто ей рассказывают часть сплетни, а не что-то, что
каким-то образом затрагивает её. — Что с ним не так?
Дазая раздражает эта формулировка.
— Ему нужен кардиостимулятор, — осторожно объясняет Дазай, — но

операция может быть опасной для него, поэтому её придётся делать папе.
— Понимаю... — его мать медленно склоняет голову набок, — Представляю,

как это должно быть сложно с появлением новостей.
Дазай немного удивлён, что она сразу же связала эти факты вместе, потому
что это на неё не похоже.
— ...Да, это так.
— И поэтому ты хотел пообедать со мной сегодня?
Уголки губ Дазая слегка опускаются.
— Частично, да.
— ...И сколько именно это будет стоить?
Цифры только за операцию, даже с учётом того, что Мори жертвует своё
время бесплатно, составляют где-то сотни тысяч долларов США, и когда Дазай
объясняет это, её взгляд становится несколько циничным.
— Это включая реабилитацию?
Дазай пристально смотрит на неё, потому что даже эта цифра для них жалко
мала, это ерунда.
— Она, вероятно, удвоит сумму, но—
— И эти деньги пойдут прямо в больницу?
Её тон такой отстранённый, что у Дазая волосы на затылке встают дыбом —

что редкость, когда она рядом.
— ... — он откидывается на спинку кресла, скрестив руки на груди и

прищурившись. — Да, а что?
— Осаму... — она прищёлкивает языком по нёбу. — Не кажется ли тебе, что

всё это немного удобно?
641/805
— ... — Дазай моргает раз, затем два, затем быстро, пытаясь понять смысл
этого заявления, потому что оно кажется ему почти бессмысленным. — Прошу
прощения?
— Ну, подумай об этом, — начинает его мать, поднимая бровь, — мальчик с

тяжёлым заболеванием сердца просто так случилось, что соблазнил самого
богатого парня, посещающего его университет?
Дазай смотрит на неё так, будто она совсем потеряла рассудок, потому что
это звучит абсолютно безумно.
— Мы были соседями по комнате. Нас расселили в случайной порядке, он не

мог спланировать—
— Но он начал проявлять интерес к тебе до или после того, как узнал, кто
твоя семья?
— После, — наотрез отвечает Дазай. И это в основном правда. Чуя знал, что у
Дазая были деньги, но Дазай был тем, кто сделал первый шаг, и очень много
раз. Единственная вещь, где Чуя взял на себя инициативу, это попросил Дазая
забрать его девственность, и в то время он не знал о том, что Дазай был из
семьи Нацумэ.
— Это таинственное заболевание появилось до или после того, как он узнал?
Что ж, после.
— Всё по-настоящему, мама, — тон Дазая становится хладнокровным, и он

переходит на более формальные термины. — Две недели назад у него случился
сердечный приступ. Мне пришлось сделать ему искусственное дыхание, и он
чуть не—
— Осаму, если это так, то я даже не уверена, что хочу, чтобы ты был близок с
кем-то вроде него. Это не кажется лучшим решением для твоего психического
здоровья...
— С каких это пор моё психическое здоровье стало предметом беспокойства?

— наконец огрызается Дазай, что привлекает её внимание, потому что он
никогда не огрызается на неё.
— Ты мой сын, Осаму, это всегда было предметом беспокойства, — твёрдо

отвечает его мать, и теперь её собственные волосы на затылке встают дыбом,
когда она застывает в своём кресле. — И у твоего отца есть все возможности
передать его другому врачу, чтобы кто-то другой решил это, но он этого не
сделал, это его собственная вина—
— Он остался с Чуей, потому что я умолял его об этом, — Дазай обрывает её,
крепко сжимая руки на коленях. Они оба погружаются в тишину, когда
официантка приносит им тарелки, и в ту минуту, как та уходит, они оба шипят
друг на друга приглушёнными голосами.
— Возможно, сейчас ты этого не понимаешь, но когда-нибудь поймёшь,

почему я не хочу, чтобы ты ввязывался в такую историю, и всё из-за какого-то
парня, которого мы даже не знаем—
642/805
— Я люблю его, — этого заявления достаточно, чтобы полностью выбить
госпожу Дазай из колеи, её бокал с шампанским застыл на полпути к её губам.
Это не то, что он когда-либо говорил легко, и она это знает. Он был
откровенно пренебрежителен, когда она спросила, были ли у него какие-то
настоящие чувства к женщинам, с которыми он был раньше, но...
— Осаму, — в её тоне нет ни горечи, ни снисходительности, а это бывает

редко, особенно когда она собирается сказать что-то такое, что ударит его в
грудь слишком сильно, — ты имеешь хоть какое-нибудь понятие, что это значит?
Она просто звучит раздражённо, будто он в середине притворства, и она

хочет, чтобы он вернулся к реальности.
И Дазай ничего не может с этим поделать, он съёживается под этим

подтекстом, его грудь сжимается от тревоги и неуверенности в себе.
— Я...
// «Парень, с которым я встречаюсь...» //
Он заставляет себя вспомнить эхо голоса Чуи в своей голове, мягкое,

заботливое, тёплое.
// «...он делает меня счастливым.» //
— Я начинаю.
Она пристально смотрит на него, и на мгновение он действительно никогда

не чувствовал себя настолько отдалённым от неё, даже если расстояние всегда
было там. Сейчас он чувствует себя гипер осведомлённым этим.
— Осаму—
— Есть только одна вещь, которую я хочу знать, — ровным голосом говорит
Дазай, чувствуя, как он достигает конца своей верёвки, которая для неё всегда
была очень длинной. — Откуда ты узнала, что я привёз Чую в Лондон вместе с
собой?
Они смотрят друг на друга, и наступает долгое молчание, прежде чем она
признаётся —
— Несколько недель назад я обедала с подругой, и это всплыло.
— С какой подругой? — холодно спрашивает Дазай, и через мгновение она

стискивает зубы, готовясь к предстоящей битве.
— Прежде чем ты начнёшь, я была близка с матерью Киёми и Саяко ещё с

наших школьных пор. Нечестно просить меня вычеркнуть её из своей жизни
643/805
только потому, что между вами, двумя детьми, что-то произошло—
— Она не была ребёнком, — Дазай обрывает её. — Тогда она была старше,
чем я сейчас.
И боже, есть так много вещей, которые он хотел бы сказать себе тогда.
Главным образом то, что не имеет значения, что люди думают, что ты должен
хотеть. Важно то, что ты на самом деле хочешь.
Его мать теребит салфетку большим пальцем.
— Я никогда не говорила, что считаю это умным поступком с её стороны, но

не вижу смысла наказывать за это всю семью.
Это.
Будто она даже не знает, как это назвать.
— Ты знаешь, почему Киёми была в Лондоне в то же время, что и я? — она

молчит, и Дазай не может понять, знала ли она или нет, он только знает, что она
выглядит так, будто ей неудобно отвечать, и это заставляет его грудь
сжиматься от разочарования. — Она хотела, чтобы я написал письмо в школу её
сестры, потому что считала, что ту уволили либо по моей вине, либо по вине
папы.
— Это было так? — спокойность этого вопроса обманчива, и он отстраняется

от неё, словно она с таким же успехом могла дать ему пощёчину.
Они уже проходили по этой дороге раньше. Достаточно раз, чтобы он знал, к
чему это приведёт, но он не знает, как это остановить.
— Я даже не знал, что она работает в школе, — отвечает он, прежде чем
добавить, — Но, если бы знал, то сказал бы что-нибудь.
— Осаму, — его мать тяжело вздыхает, щипля себя за переносицу. — Это

было давно. Я привыкла слышать подобные вещи от твоего отца, но никогда не
думала, что услышу их от тебя...
— Ты бы чувствовала то же самое, если бы она была парнем, а я девочкой? —

Дазай ловит себя на том, что использует слова Фукузавы, потому что они —
единственное, что у него есть. — Вот честно, чувствовала бы?
Она смотрит на него, и Дазай не знает, что думать, когда он с ней. Он

никогда не знает, потому что она всегда колеблется между этим беспечным,
блаженно неосознанным отношением и...
Намеренно вводит в заблуждение.
— Ты хотел бы спать с мальчиком такого возраста, если бы был девочкой?
Дазай долго смотрит на неё, его челюсть упала, и очевидно, с его реакцией
явно что-то не так, потому что она щёлкает пальцем, так же, как она делала,
когда он был на грани того, чтобы устроить сцену на людях, когда был
маленьким.
644/805
— Я не... — начинает он, но выражение её лица нехарактерно строгое, и
какая-то установка из детства заставляет его сменить выражение своего лица,
смягчая голос. — Я не хотел спать с ней.
— Осаму, пожалуйста, — её смех почти непроизвольный, — ты можешь хотя

бы произнести её имя?
Дазай стискивает зубы, его желудок сжимается от дискомфорта, но он

заставляет себя выдавить эти слова, закрыв глаза.
— Я не хотел спать с Саяко, нет.
— Как такое вообще возможно? — его мать мотает головой. — Я знаю, что это
неприятное воспоминание для всех участников, но ты не девочка, — она делает
паузу, прижимая кончик пальца к нижней губе, — Я имею в виду, я знаю, что это
не то, что ты хочешь слышать от своей матери... — да, но не по тем причинам,
которые она имеет в виду. — Но как ты, ну, знаешь... — она обрывается, и намёк
ясен. — ...Смог сделать это, если ты этого не хотел?
Дазай замирает, потому что это сложно. Это то, с чем он безмолвно боролся в
течение нескольких месяцев. Но то, как ему бросают данное прямо в лицо в этом
сценарии, вероятно, самый трудный способ испытать это.
Нет никакого деликатного способа это выразить, потому что это то же самое,
что все думают, когда мальчик говорит, что он не хотел этого.
"Если это действительно правда, то как у тебя вообще встал?".
Долгое время это заставляло Дазая отрицать самому себе.
Очевидно, он хотел этого.
Конечно, возможно, он нервничал, был неуверен, но это было потому, что он

не знал, что делает. Он хотел, чтобы всё закончилось, но это было потому, что он
боялся напортачить, а не потому, что был напуган. И то чувство пустоты,
уродства, опустошённости, которое он испытает, когда она уйдёт?
Это потому, что у него больше никого не было, а не потому, что она что-то у
него забрала, а он заметил пропажу только тогда, когда она ушла с этим.
— Это... — Дазай тяжело сглатывает, изо всех сил пытаясь пройти сквозь
узкий проход между тем, чтобы почувствовать это, и тем, чтобы быть
подавленным этим. — Это не так работает—
— Смотри, — его мать протягивает руку через стол, кладя её поверх его руки,
идеально ухоженные ногти прижимаются к его ладони, и она смотрит на него с
таким заботливым выражением, которое он вообще не может понять, не тогда,
когда он чувствует себя так. — Я сама начала половую жизнь, когда была
слишком молода, и потом жалела об этом... очень жалела, ты и представить себе
не можешь...
Что-то ему подсказывает, что может.
645/805
— ...но это было на мне, потому что я не дорожила этой частью себя и отдала
её, как будто это было не важно, — когда она говорит это так, это звучит почти
разумно. Это самая хреновая часть, потому что Дазай поймал себя на том, что
вспоминает, задаваясь вопросом, может, это действительно было
недопониманием, что он мог сказать "нет", что это была его собственная вина,
что он не заботился о своём "достоинстве" или что она там пытается
подразумевать, но... — Но ты не можешь просто взять и назвать это
изнасилованием спустя столько лет только потому, что ты жалеешь о выборе,
который ты сделал, — её рука не отрывается от его, и, услышав вслух слово
"изнасилование", это... — Это не принятие ответственности за свои действия,
Осаму.
Медленно, но верно Дазай чувствует, как его эмоции опускаются вниз,

глубоко под поверхность, и он отступает в себя, становясь человеком, которым
быть легче, но это та версия самого себя, которая ему никогда не нравилась.
— ... — он смотрит на их руки, прищурившись и сосредоточившись на том,

зачем они здесь, и он принимает обдуманное решение, которое уколет, когда
позже он позволит себе почувствовать это. — Ну да, — он медленно поднимает
глаза, глядя ей в лицо. — Мне сейчас довольно неловко, — его улыбка
расслаблена, даже самокритична. — Когда-то Киёми была ко мне неравнодушна,
но она, наверное, уже рассказывала тебе об этом, верно? — в глазах его матери
мелькает признание, и он понимает, что да, рассказывала. — Однажды она даже
зашла к нам... Я не очень хорошо с этим справился, — Дазай прищёлкивает
языком по нёбу. — Мне было стыдно, потому что одно дело хотеть, чтобы тебе
отсосали, когда тебе тринадцать... ну, едва исполнилось тринадцать, но чтобы
красивая девочка из твоего класса вошла во время этого? Боже, я чувствовал
себя отвратительно...
Его мать начинает убирать свою руку из-под его, но его пальцы сжимают её,
удерживая там.
— Осаму, я не—
— Я знаю, — Дазай сочувственно вздыхает, качая головой, — это не то, что

ты когда-либо хотела обсуждать со своим сыном, верно? Это неловко для всех
участников. Хотя мне было гораздо более неловко, — он улыбается ей, напуская
на себя вид весёлости, которая совсем не соответствует теме его разговора. —
Видишь ли, я думал, что со мной что-то не так, потому что нам пришлось трижды
остановиться. Потому что у меня не мог... — он обрывается, используя тот же
намёк, что и она ранее, но на его губах, что ж... это приобретает совершенно
другой тон. — Честно говоря, я не знал, чувствовать ли вину, унижение или
облегчение, когда появилась Киёми-чан, потому что я честно не был уверен, что
смогу пройти через это... — Дазай вздыхает, похлопывая её по руке. — Но теперь
это всего лишь неприятное воспоминание.
— Ты... — госпожа Дазай выглядит повергнутой в ужас, но не из-за предмета

разговора, а из-за того, что Дазай никогда раньше не был с ней так пассивно-
агрессивен, и это ставит её в тупик. — Когда ты—?
— Но я не поэтому хотел сегодня пообедать, — улыбка Дазая становится

тошнотворно сладкой, и он поднимает руку, чтобы подозвать официантку. — Я
просто хотел, чтобы ты сделала для меня одну вещь, — у неё нет возможности
вмешаться до того, как подойдёт официантка, она не осмеливается устраивать
646/805
сцену в присутствии кого-то другого, потому что это было бы неловко.
Дазай одаривает девушку однобокой, ослепительной улыбкой.
— Думаю, мы готовы попросить счёт, сладкая.
Официантка, молодая блондинка, явно сражённая наповал, прижимает к

груди блокнот.
— Вы... не хотите десерт?
— Нет... — глаза Дазая смотрят вправо, и его улыбка не исчезает, когда он

переводит взгляд на свою мать, она только заостряется. — Нет, с меня хватит.
Видите ли, устроить встречу в общественном месте тоже было

стратегическим решением. Он правда никогда не считал это зловещим, но его
мать имеет склонность разражаться слезами, когда Дазай пытается
протолкнуть свои собственные планы. И это всегда срывает всё, потому что она
всё ещё его мать, и он не может смириться с тем, когда она плачет.
В тот момент, когда официантка, спотыкаясь, уходит, его мать пытается

снова:
— Если это о том мальчике, — начинает она, прижимая руку к груди, но

Дазай обрывает её.
— Это о моём парне, — Дазаю не очень нравится, как она почти закатывает
глаза при этом слове, будто она не воспринимает это всерьёз, но это вопрос для
другого раза. — Но вот чего я здесь не понимаю, так это того, что ты явно не
продумала всё до конца.
— ... — её брови хмурятся, и на этот раз она выглядит по-настоящему

озадаченной. — Продумала что?
— У оджи-сана... — Дазай на мгновение задумывается. — Возможно, осталось

несколько месяцев.
Её лицо тут же меняется в отработанную маску печали.
— Я как раз собиралась нанести визит—
— Я не об этом, — Дазай поднимает палец и мотает головой. — Это из-за него

ты не подписывала бумаги, верно?
Она фыркает.
— Ты видел меня на Рождество, ты знаешь, что я надеялась, что всё

наладится—
— Как думаешь, — задумчиво протягивает Дазай, откидываясь на спинку

кресла, — что случится, если я расскажу папе, что ты всё ещё общаешься с
Ямадами?
Тишина, последовавшая за этим, тяжёлая, потому что они оба знают.

647/805
Тогда Мори будет всё равно, что это попадёт в газеты, он получит судебный
приказ о принудительном разводе. Вероятно, до того, как дедушки Дазая не
станет.
Это значит, что раздел имущества произойдёт до того, как Мори получит
своё наследство.
Она всё равно получит довольно много, но не столько, сколько ожидала. И

Дазай знает её. По её мнению, за то, что она терпела Мори так долго, она
думает, что заслужила эту заключительную выплату.
Она рассчитывала на это.
— Ты сделаешь это со мной? — спрашивает она, широко раскрыв глаза от

шока и обиды, и Дазай заставляет себя отбросить эту вину, он почувствует её
позже.
Потому что приятно ли это? Нет, но —
— Ради него? — Дазай делает вид, что задумался на секунду, но на самом

деле это не обсуждается.
Дазай любит свою мать, и как бы сильно он не хотел, чтобы это было не так,
он всегда нуждался в ней эмоционально, даже если она никогда не
удовлетворяла эти потребности. Он до сих пор любит, вот почему это так
трудно.
Но Чую он любит больше. И в этот момент он начинает понимать —
Там намного больше.
— В любое время.
Она кажется абсолютно ошеломлённой этим, будучи определённо

поставленной под угрозу.
— Мне кажется, у меня есть обоснованные опасения по поводу того, чтобы

просто выписать незаполненный чек мальчику, которого я никогда не видела—
— А у меня есть обоснованные опасения, что ты сожжёшь последний мост,

который оставила в нашей семье, — Дазай пожимает плечами и замолкает,
когда официантка возвращается с их счётом. Он выхватывает папку, прежде
чем его мать успевает поднять её, и засовывает в неё толстую пачку банкнот. Он
встаёт, и она изо всех сил пытается восстановить хоть какое-то подобие
контроля над разговором.
— Я... Я подумаю над этим, хорошо?
— Ага, — отвечает Дазай, хватая своё пальто. Он перекидывает его через

плечо и уходит, не сказав больше ни слова и не оглядываясь на неё. — Ты
подумаешь над этим.
Могло бы пройти и лучше, но, по крайней мере, она согласится.

648/805
Дазай просто хотел бы, чтобы он не чувствовал себя так после этого, но...
Для чего ещё нужны матери, верно?
________________________
На другом конце города, явно менее расстроенный, но почему-то

испытывающий большее неудобство, Чуя сидит на скамейке, его ноги болтаются
под ним (они почти не касаются пола, но Чуя не виноват в том, что этот дом,
кажется, единственный дом в Японии, спроектированный людьми того же роста,
что и проклятые скандинавы), гоняя балду.
Молчание ощущается очень болезненным в данный момент, и это чувство как

бы одностороннее, потому что Нацумэ счастлив сидеть и смотреть на картины,
но Чуя чувствует себя вынужденным заговорить.
— Я правда не ругаюсь так много.
Нацумэ поднимает бровь, и Чуя съёживается, чувствуя, что он полностью

испортил первое впечатление о себе перед одним из самых важных людей в
жизни своего парня.
— Не сомневаюсь.
— Я имею в виду... — Чуя прижимает руку к груди для выразительности. — Я

вырос с банкой для ругательств.
Теперь Нацумэ улыбается, но Чуя не может видеть этого по тому, как старик
отвернулся, поэтому он не осознаёт, что с ним немного шутят.
— Много денег из-за этого потерял?
— Нет! — в голосе Чуи слышится небольшое возмущение, и он морщится,

потому что это звучит как-то неуважительно. — В смысле... правда нет, но
Дазай... он всегда смеётся надо мной за то, что я говорю вещи типа "блин",
"фигня", вот, так что я просто...
— Рад знать, что мой внук оказал на тебя хорошее влияние, — Нацумэ
тяжело вздыхает, и лицо Чуи мгновенно становится алым.
— Да-да! — быстро соглашается Чуя, жалея, что не может просто залезть в

банку для ругательств и умереть. — Он научил меня многому о, э-э...
Что ж. Первое, что приходит на ум — это о безопасном сексе, но он не

собирается говорить ЭТО, не тогда, когда ПЫТАЕТСЯ спасти этот контакт.
— ...Уверенности?
— Ага, — седовласый мужчина не кажется убеждённым, но и не кажется

расстроенным. — Я не привык слышать, чтобы его называли этим именем.
Чуя бросает вопросительный взгляд в его сторону, и Нацумэ объясняет —

649/805
— Я знаю его только как Осаму.
Ой, точно. Чуя помнит, как Дазай объяснял ему, что он использовал фамилию
своей матери только для анонимности в университете.
И он не знает, почему чувствует себя обязанным добавить это, но —
— Да, я всё время зову его Осаму, просто, ам... — Чуя прочищает горло. —
Обычно, когда мы наедине.
Затем, к своему нарастающему ужасу, он видит, что грёбаный пенсионер,

которого он пытается впечатлить, думает, что Чуя имеет в виду, когда они—
— Я имею в виду, не тогда, когда мы... — рыжий запинается, его лицо

медленно нагревается, — то есть, очевидно, да, но... не только...
До этого момента он никогда не ловил себя на том, что молится о смерти от

сердечного приступа, но вот он здесь, раздражён тем, что его сердцебиение на
этот раз настолько нормальное, что он даже не может изобразить обморок или,
хотя бы, почувствовать тошноту, чтобы заставить себя замолчать.
— Я просто хочу сказать... я его парень, так что я, очевидно, называю его по
имени, просто... мы обычно не ведём себя так перед... другими людьми...
А если подумать, то почему он не называет Дазая по имени чаще? Сейчас они

встречаются, и у Чуи не с чем сравнить, учитывая странную ситуацию, но он
почти уверен, что у них серьёзные отношения, верно?
Типа, ну да, это немного искажено, потому что Чуя почти умер на руках у
Дазая, и на данный момент ему приходится жить с семьёй того, но они были бы
серьёзными, даже если бы это было не так, верно?
Теперь кажется, что он вращается в нескольких направлениях, потому что он

никогда не позволял себе обдумывать это, и—
— Я не думал, что ты это имеешь в виду, парень, не волнуйся.
Это приносит мгновение облегчения, а затем ещё одну волну унижения,

когда Чуя понимает, что он поднял их сексуальную жизнь без грёбаной, мать её,
причины.
Господи.
— Я... — Чуя обрывается, изо всех сил пытаясь придумать, что сказать в этот
момент, потому что он ОЧЕНЬ основательно всё испортил. — Я могу просто...
вернуться в мою комнату и притвориться, что меня не существует, если так
будет лучше...
Наконец, теперь, когда он видит, что Чуя поистине на взводе, Нацумэ издаёт
тихий смешок.
— Расслабься, Чуя-кун, ты хорошо справляешься.
650/805
Чуя испускает тяжёлый вздох, практически сдуваясь, как воздушный шарик.
— Да?
Нацумэ кивает.
— Ты должен помнить, что Осаму — мой внук.
Верно.
— Уверяю тебя, — Нацумэ протягивает руку, нежно похлопывая Чую по

плечу, — по сравнению с ним — ты порядочный гражданин.
Чуя издаёт короткий удивлённый смешок, потому что это отчасти правда, но
он всё равно чувствует необходимость немного поддержать своего парня.
— Он не настолько плох.
Пожилой мужчина, кажется, приятно удивлён ответом Чуи, потому что никто
никогда не заступается за его внука — только не так.
— Нет, полагаю, нет... — Нацумэ замолкает, погружаясь в свои мысли. —

Вообще, я уже несколько месяцев хотел с тобой познакомиться.
— Правда? — Чуя выглядит очень поражённым этим, потому что он даже не

думал, что дедушка Дазая знал о нём до недавнего времени.
— С тех пор, как Осаму рассказал мне о тебе на Рождество.
Сердце Чуи приятно подпрыгивает в груди, в то время как его желудок

делает сальто назад.
Дазай знал с Рождества? Настолько, чтобы поговорить об этом со своим

дедушкой? Одной мысли об этом достаточно, чтобы Чуя почувствовал себя так
тепло внутри, что некоторое унижение в груди сменилось крошечным
пузырьком счастья.
— Я не знал, что он рассказывал обо мне.
— Ну, — Нацумэ улыбается, и впервые за этот день Чуя наконец замечает

сходство между Дазаем и его дедушкой. Старик всего слегка улыбается губами,
но его взгляд очень смягчается вместе с выражением лица. — Он рассказал не
много... — прежде чем лицо Чуи слишком сильно помрачнеет от разочарования,
он добавляет, — но он сказал, что ты особенный, и слышать это от него... —
Нацумэ пожимает плечами.
Чуя отворачивает лицо, кончики его пальцев зажимают большие рукава

свитера. Это свитер Дазая, но он удобный и пахнет им, и знаете что? Они
встречаются. Дазай — его парень. Чуя повторял этот факт про себя последние
две недели, потому что после того, как в течение нескольких месяцев он был в
таком глубоком отрицании того, что происходило между ними, это всё ещё
кажется нереальным, но это так. Так что Чуя может носить его свитера, если он,
блин, хочет.
651/805
И он может сидеть там и молча сходить с ума из-за того, что парень, в
которого он влюблён, назвал его особенным, потому что даже если Чуя уже
знал, что Дазай так думает, это всё равно приятно слышать.
Конечно, он хотел бы не полностью унизить себя перед дедушкой Дазая в

процессе, но эй? Что теперь поделать?
— Я хотел спросить, — Нацумэ поворачивает голову, и Чуя не может не

заметить, каким усталым кажется этот человек, и он поймал себя на том, что
хотел бы, чтобы это не было так жизненно. — Музей хокку был твоей идеей?
Чуя моргает, будучи поражённым настолько, что поначалу почти не

понимает, о чём тот говорит, но затем вспоминает, как Дазай позвонил ему во
время рождественских каникул, рассказав о том, что его дедушка болен, и...
— Он хотел сделать что-нибудь, чтобы подбодрить вас, — Чуя пожимает

плечами, но Нацумэ мотает головой.
— Мой внук — заботливый молодой человек, несмотря на то, что многие

любят говорить о нём, — в этом они оба могут согласиться, — Но музей хокку?
Сам бы он такого не придумал.
— ... — Чуя смущённо смотрит в пол, протягивая руку, чтобы заправить

волосы за уши. Они уже немного отросли с правой стороны — главным образом
потому, что он ничего не мог с ними сделать с тех пор, как попал в больницу, так
что он уже пропустил две стрижки, и из-за этого его чёлка падает гораздо ниже
по изгибу лица, чем раньше, прямо на глаза. — Он сказал, что вам нравится
поэзия и музеи, так что... — Чуя пожимает плечами, — это правда было не так уж
и креативно...
— Это был лучший день, что у меня был, за... — Нацумэ задумывается, — Я
даже не могу вспомнить, за сколько времени.
Чуя немного оживляется, поднимая подбородок, чтобы посмотреть мужчине

в лицо, и Нацумэ почти поражён тем, как искренне тот радуется такой мелочи.
— Правда?
Седовласый мужчина кивает, слегка покручивая кончик трости между

пальцами.
— Вполне естественно, что человек оглядывается на свою жизнь и жалеет,

что не сделал всё иначе... — уголки его усов слегка опускаются в такт хмурому
взгляду, и Чуя обнаруживает, что представляет себе этого человека в виде
старого, долговязого полосатого кота с обвисшими бакенбардами и седеющей
шерстью. Может быть, он наскетчит это позже, когда доберётся до своего
планшета... — Но я всегда ловлю себя на том, что жалею, что не тратил больше
времени на то, чтобы делать что-то... для себя.
Чуя откидывается назад, упираясь ладонями в край скамьи, его пальцы

обхватывают дерево.
— Понимаю, — мужчина бросает на него удивлённый взгляд, и Чуя

продолжает, — Когда моя мама заболела, она обычно делала это... — начинает
652/805
он, прежде чем вспомнить добавить, — У неё было то же самое, что и у меня, но
они не знали. И до того, как всё стало плохо, она была очень активным, весёлым
человеком, а когда стало плохо... — Чуя прикусывает губу, проглатывая печаль
при воспоминании об этом. — Было много вещей, которые она просто... больше
не в силах была делать. И мы всегда предполагали, что это не навсегда, поэтому
всякий раз, когда она хотела что-то сделать и все сомневались, что она готова к
этому, мы просто записывали это на клейких стикерах и оставляли у неё на
столе. Перед самым концом он был просто покрыт ими, и мы шутили о том,
чтобы поехать на отдых летом, когда ей станет лучше, и просто... сделать это
всё за раз, — Чуя осторожно вдыхает через нос, потому что он не хочет
сломаться, и обычно он не делает этого, когда говорит о ней, но... — Всё вышло
совсем не так.
...самое яркое воспоминание о днях, прошедших после её смерти, — это

возвращение домой с похорон, когда отец и сестра бесцельно бродили по дому,
пытаясь решить, что делать с бесконечными подносами с едой, убрать
беспорядок, который накопился за последнюю неделю, делать что угодно,
только не сидеть, и...
Чуя прокрался в кабинет своей матери, свернувшись калачиком в кресле за

её столом, и было просто что-то в их виде, в ряде клейких заметок, аккуратно
написанных её почерком, одна в дальнем правом углу гласила:
«Взять малыша покататься на коньках в этом году».
Из-за этого он просто сломался.
— А потом, когда я заболел, я... никогда не заморачивался этим, —

признаётся Чуя. Потому что он знал, что лучше ему не станет.
И если он что-то и понял из вчерашнего разговора с Мори, так это то, что он
не ошибся, думая так.
— Сколько тебе было, когда ты потерял её? — спрашивает Нацумэ, и Чуя с

трудом сглатывает.
— Одиннадцать.
— Наверняка, было непросто, — указывает мужчина, и Чуя хрипло отвечает

—
— Так и было.
— Как думаешь, твой возраст имел влияние на это?
Это странно. Вы не думаете, что некоторые люди ищут утешения, но рыжий

слышит это в голосе старика — тот чем-то обеспокоен.
— Думаю... Я очень нуждался в маме, — он пожимает плечами. — Я до сих

пор нуждаюсь, но... — его взгляд скользит к Нацумэ, очень тщательно
обдумывая то, что он собирается сказать. — Я думаю, Мори-сан будет в порядке,
— Чуя произносит эти слова очень тихо, потому что он не уверен, что это то, что
хочет услышать его собеседник, но по тому, как плечи Нацумэ никнут...
653/805
— Думаешь?
Чуя плотно поджимает губы, его пальцы слегка сжимают выступ скамьи.
— Он сильный человек.
Рыжий предполагает, что тот должен быть таким, потому что он взял под
свою ответственность Чую, зная, какие последствия будут для его личной
жизни, если всё пойдёт не так. И, ну... врачи часто имеют дело со смертью. Что
не то же самое, когда это кто-то, кого ты знаешь, но...
— Я удивлён, — старик кривит бровь, устало наклоняясь вперёд и упираясь

локтём в колено. — Учитывая то, как Осаму обычно говорит о своём отце, я
предположил, что твоё впечатление было бы...
— Ну... я знаю, что он не был идеальным отцом, но я знал его как своего
врача, а не как отца Осаму.
Нацумэ кивает, принимая эту информацию, его взгляд скользит по картинам

перед ними.
— Он чёртовски хороший врач, скажи?
Чуя кивает, уголки его губ дёргаются.
— Немного жестоковат, но да, согласен.
Нацумэ выглядит так, словно разрывается между гордостью и сожалением.
Объективно, быть врачом — это одна из лучших вещей в его сыне.
— Я провёл довольно много лет, думая, что он выбрал эту профессию просто
мне назло, — вздыхает он, глядя на картины перед ними.
Чуя однобоко улыбается, словно с трепетом что-то вспоминает.
— Люди делали вещи и похуже назло.
Это такой простой способ выразить это, и всё же... прежде Нацумэ никогда
не рассматривал это таким образом.
— ...Полагаю, что да.
— Ну, в смысле, я довольно мелочный человек, — говорит Чуя,

поворачиваясь, чтобы встретиться с Нацумэ лицом к лицу, — а я никогда не
спасал чью-либо жизнь.
Мужчина фыркает, вытягивая перед собой ноги.
— Ты уж прости, но мне слегка трудно в это поверить...
— Нет, правда! — улыбка Чуи слегка расширяется, — Я начал целую

654/805
подпольную группировку панини, только потому что хотел позлить Осаму, — он
пытается беззаботно называть Дазая так, будто это ничего особенного. И от
этого у него слегка голова идёт кругом. — И это не очень продуктивная форма
мелочности...
— Парень, извини... — Нацумэ останавливает его, удивлённо вскидывая

брови. — Каким образом тебе это удалось?
Губы Чуи медленно растягиваются в более озорной улыбке.
— Это довольно длинная история...
— Ну, — мужчина обвёл их жестом, — у нас много времени.
__________________________
Дазай возвращается как раз к полднику.
Он мог бы вернуться раньше — вероятно, должен был, — но он просто...

обнаружил, что блуждает между станциями метро вместо того, чтобы вызвать
машину на дорогу назад. Он ждал, пока его нервы успокоятся, прежде чем
вернуться, потому что если он вернётся расстроенным, Чуя узнает, и...
Он вообще не хочет, чтобы Чуя видел его таким расстроенным, потому что
тогда ему пришлось бы объяснять это, и Дазай сомневается, что хочет
обсуждать то, что было сказано, особенно когда есть шанс, что Чуя может
винить себя, так как встреча была насчёт него.
Однако чувство вины, которое он испытывал, быстро улетучивается, когда он

поднимается в свою комнату и не находит там своего парня.
Не то чтобы он предполагал, что Чуя будет лежать в постели весь день, но

того нет ни в домашнем кинотеатре, ни на кухне, ни в библиотеке. И к тому
времени, когда он находит его, он честно начинал немного волноваться, потому
что куда, чёрт возьми, он делся—?
— Осаму? — голос дедушки, сиплый, певучий и знакомый, вклинивается в его

беспокойство. — Мы уже начали сомневаться, что ты вообще вернёшься.
Мы?
Дазай разворачивается, просовывает голову в комнату дедушки, где дверь

уже была слегка приоткрытой, и...
Нацумэ сидит за своим столом. Дазай не помнит, когда в последний раз

видел его там, особенно за последние четыре недели, когда врачи начали
рекомендовать отказаться от химиотерапии и сосредоточиться на том, чтобы
ему было комфортно. Но сейчас он сидит, яростно работая ручкой над...
Стопкой клейких стикеров.
— Меня не было столько, сколько требуется, чтобы сходить на обед, — Дазай

опускает взгляд и обнаруживает Чую, растянувшегося на полу с планшетом на
655/805
коленях — впервые с тех пор, как его выписали из больницы, — рисующего Ми-
чан, лениво улёгшуюся на пятне солнечного света, её хвост то и дело виляет.
— Эх, — Нацумэ поднимает глаза, его губы кривятся в однобокой улыбке, —

нам было весело без него, скажи?
Чуя обдумывает это, постукивая пером по подбородку, прежде чем кивнуть и

слегка пожать плечами.
— Да, думаю, так и было.
Дазай переводит взгляд со своего парня на дедушку, потом снова на

рыжего. Не то чтобы он расстроился из-за того, что они поладили, скорее
наоборот, он в восторге, но...
— Что вы двое делали?
— Ну, — Чуя садится, протягивая руку, чтобы почесать Ми-чан за ушками. —

Он научил меня играть в дартс...
— А Чуя-кун приготовил обед, — Нацумэ ласково улыбается. — Осаму, ты

никогда не говорил мне, что твой парень шеф-повар.
— Да это правда ничего особенного... — начинает Чуя, скромно отмахиваясь,

но мужчина настаивает:
— Это был один из лучших обедов в моей жизни!
Дазай с любопытством выгибает бровь.
— А что вы ели?
Его дедушка кажется почти... озорным.
— Ну, Чуя рассказывал мне о ваших приключениях в общежитии, и мне стало

любопытно... Ты знал, что у нас на кухне есть панини-пресс?
У Дазая падает челюсть, и он повергнут в абсолютный ужас, когда смотрит

на рыжего, чувствуя себя практически парализованным от несправедливости
всего этого.
— А что случилось с тем, что панини для геев?!
Чуя делает вид, что задумывается над этим, слабо улыбаясь, когда кошка
переворачивается, чтобы он почесал ей живот.
— Это правило действует только тогда, когда я злюсь на тебя.
— ...Серьёзно?!
Но Дазаю трудно быть настолько расстроенным, потому что...
Он уже давно не слышал, чтобы его дедушка так смеялся.
656/805
И позже тем вечером, когда они возвращаются с ужина, переплетя руки,
пока Чуя рассказывает немного больше о своём дне, он обнаруживает, что
обрывается, когда Дазай придавливает его спиной к двери спальни, наклоняясь,
чтобы прижать их губы друг к другу. Не быстро, в этом нет никакой спешки —
просто мягко, тепло и медленно. Тот самый поцелуй, который заставляет Чую
крепко вцепиться в пиджак Дазая, прижимаясь ближе и одновременно вжимаясь
в дверь.
— За... — он медленно моргает, его ресницы трепещут, пока он пытается

собраться с мыслями. — За что это было?
Дазай гудит напротив его губ, одной рукой обхватывая чужой подбородок,
поглаживая большим пальцем щёку.
— Просто... — его парень вздыхает, наклоняясь ближе, поцелуй углубляется

на мгновение, и Чуя почти начинает надеяться, что, возможно, это превратится
во что-то большее, но затем Дазай отстраняется, поднимая его подбородок,
чтобы прижать поцелуй ко лбу, и Чуя пытается не осесть от разочарования. — За
то, какой ты есть.
Может, это не то, о чём Чуя думал, но его сердце всё равно трепещет, и он
умудряется слегка улыбнуться, скользя пальцами в волосы Дазая.
— Можно я посплю сегодня с тобой?
Это звучит так, будто он маленький ребёнок, просящий о ночёвке, но Дазай

всё равно милостиво улыбается, прижимая ещё один поцелуй к чужому виску.
— Угу.
Он не говорит о разговоре с матерью, у него ещё нет на это сил, и он не

хочет беспокоиться об этом, пока она не даст ему реальный ответ.
И даже если это давит на него той ночью, он не показывает этого, утыкаясь
лицом в шею Чуи, пока прижимает того ближе к себе, вдыхая его запах.
Всё будет хорошо.
Его руки сжимаются вокруг рёбер Чуи каждый раз, когда он вспоминает,
каково это было — видеть того бледным и безжизненным на земле, навязчиво
задаваясь вопросом, что будет, если—
Он тяжело сглатывает, прижимаясь носом ближе к точке пульса Чуи — тихое

напоминание, что всё остальное — просто плохой сон.
Накахара Чуя всегда будет в его жизни. Дазай не может заставить себя
принять что-то другое — не теперь, когда он знает разницу между чувством
пустоты и чувством быть желанным.
Независимо от его собственных страхов, сон приходит, и в конце концов тот

омывает его, заставляя тяжело закрыть глаза напротив давящей темноты.
Он спит плохо: тревожные сны заставляют его просыпаться несколько раз,

скользя пальцами по шее его парня, чтобы убедиться, уже не в первый раз за
657/805
эту ночь, что у того есть пульс.
658/805
33. Интервью
Дазаю хотелось бы, чтобы следующий день был ещё одним тихим —
таким, где они могли бы провести день вместе и притвориться, что остального
мира просто не существует. Но он такой, как сказал его отец.
У них есть относительно короткий промежуток времени, прежде чем

состояние Чуи начнёт ухудшаться — а сейчас он на восходящей стадии, он
становится сильнее с каждым днём, — так что им придётся столкнуться с
интервью для журнала.
Что, как Рампо объясняет им за завтраком, несколько сложнее, чем он

говорил вначале.
— Во-первых, — говорит мужчина с набитым от бекона ртом, который он,

кстати, без спросу стащил с тарелки Дазая, — поскольку улыбаться и махать вам
было ну чертовски сложно, я хочу чётко, ёб вашу мать, изложить, прежде чем я
пущу рыжего перед какие-либо камеры.
Чуя по-совиному моргает, поднимая взгляд от того места, где он ковырялся в

своей яичнице.
— Я думал, это просто интервью?
Рампо скорчил лицо и отмахнулся.
— Журнал в основном устраивает фотосессии, вы будете на разворотах пяти

страниц, может, на двойном, если им достаточно сильно понравятся снимки, —
он тянется за очередным куском бекона Дазая, но его тут же шлёпают по руке.
Он отдергивает её с оскорблённым взглядом и вздыхает. — Суть в том, что нам
нужно решить... — он медленно оглядывает Чую с ног до головы. — Это.
Чуя и Дазай реагируют одновременно, но очень по-разному. Чуя просто тихо

кивает, потому что он предполагает, что это о том, насколько бледным и
измождённым он выглядит — даже если он выглядит намного лучше, чем два
дня назад, — но голос Дазая принимает предупреждающий тон.
— О чём именно ты говоришь? — спрашивает он ровно, и Рампо вскидывает

руки, будто это самая очевидная вещь.
— О чувстве стиля твоего парня.
Теперь Чуя выглядит немного оскорблённым.
— Разве они не переоденут меня в любом случае?! И что не так с тем, что я
ношу?!
Рампо бросает взгляд на то, во что сейчас одет Чуя: пастельно-розовый

комбинезон, на ногах закатанный до середины икры, чёрная футболка "Thrasher"
(украденная у Дазая, потому что Чуя больше любит эту группу) и потрёпанные,
забрызганные краской кроссовки от адидас.
— Я не знаю, как тебе удалось полностью упустить суть моей работы, но она
659/805
заключается в том, чтобы заставить тебя слиться с толпой. Не привлекать
внимания.
Чуя многозначительно смотрит на леопардовую рубашку Рампо, что

наполовину расстёгнута, показывая уложенные золотые ожерелья, сверкающие
на его груди.
— Я могу привлекать столько внимания, сколько захочу, обо мне сюжеты не

пишут, — он поворачивает голову к Дазаю, — и я привлекаю много внимания,
можешь посмотреть мой Гриндер[40]—
— Какое это имеет значение? — стонет Дазай, вызвав у Рампо лукавую

улыбку.
— Никакого, я просто люблю делать это, когда могу. В любом случае, я хочу
сказать... — он тычет пальцем в лицо Чуи, — Иди и надень что-нибудь
незаметное.
Рыжий хмурится, не донеся вилку до рта.
— Типа... прямо сейчас?
— Нет, — Рампо закатывает глаза, — На следующей неделе. Да, сейчас!
Чуя дуется, слегка по-детски опуская вилку, стукая ей.
— Хорошо, но вам не обязательно быть таким грубым.
— Грубым? — Рампо с оскорблённым видом поднимает бровь. — Это моя

работа.
— Я бы просто сказал, что ты ведёшь себя как сучара, — беззаботно

парирует Дазай, протягивая руку, мягко хватая за руку Чую, когда тот проходит
позади его стула, и откидывает голову назад, чтобы посмотреть на своего
парня, — Ты же знаешь, что не обязан переодеваться, верно?
Чуя переводит взгляд с Дазая на Рампо, и хотя он знает, что технически

Рампо работает на семью Дазая, и, следовательно, на самого Дазая — это не
кажется супер необязательным.
— Я знаю, — фыркает рыжий, чувствуя себя немного слишком

раздражённым, чтобы вести себя совершенно невозмутимо, но он прилагает
усилия. — Но у меня есть нормальная одежда, теперь я просто хочу доказать
это.
Незаметное, чтоб его.
Он покажет ему незаметное.
Он практически топает из комнаты, и Дазай с раздражением поворачивается

к Рампо.
— Я знаю, что ты делаешь свою работу, но разве ты не можешь делать её, не

будучи полнейшим ослом?
660/805
Рампо пожимает плечами, проводя пальцем по волосам и прокручивая свой
— как вы уже догадались — Гриндер.
— Ты бы предпочёл иметь дело со мной, который сейчас ведёт себя как осёл,
или последствиями того, что я не делаю свою работу в меру своих
возможностей?
Они оба знают ответ.
Это не значит, что Дазай не испепеляет свою яичницу взглядом и не ворчит

себе под нос в течение следующих пяти минут, пока Чуя не возвращается,
объявляя о себе драматическим взмахом руки.
— Это менее заметно? — спрашивает рыжий, делая небольшой показной

поворот, и оба мужчины погружаются в тишину.
Дазай — потому что Чуя носит джинсы не так часто, и вид чужих бедёр в
тёмной, разорванной джинсовой ткани? Это очень кстати.
Рампо — потому что даже в то время как тёмные тона довольно немного
более приглушённые, чем то, что на нём было до этого...
— Это так же незаметно, как и то, что ты собираешься сделать... — пиарщик

вздыхает и качает головой. — Вы оба готовы идти?
Дазай хочет сказать, что Чуя нет, потому что тот едва прикоснулся к своему
завтраку, но это сразу же повесит на него ярлык придиры.
— Я готов!
А теперь: хотя в семейном поместье есть много вещей в распоряжении, в нём

нет полноценной студии, и в результате, впервые за то, что кажется месяцем,
Чуя получает возможность выйти на улицу на некоторое время.
Что звучит как такая мелочь, но он практически подпрыгивает на своём

сиденье во время поездки, и Дазай даже не может винить его, потому что тот
был взаперти какое-то время.
Конечно, хотя Дазай и понимает полезность этого, но он с самого начала не

хотел этим заниматься, и это чувство вообще не утихает, как только они
добираются туда.
Чуя ловит себя на том, что немного ошарашен декорациями, изящными

дизайнами, бесчисленными людьми, суетящимися вокруг них, и на секунду это
кажется нереальным.
По крайней мере, до тех пор, пока не подходит их фотограф — высокий

рыжеволосый американец во фланелевой рубашке, расстёгнутой на половину,
что открывает загорелую, подтянутую грудь.
— Хэй, Дазай, приятно снова работать с тобой.
Он протягивает руку, и вскоре Дазай протягивает свою для рукопожатия.

661/805
— Давно не виделись, Марк. Я думал, ты всё ещё в Нью-Йорке?
Фотограф пожимает плечами и беззаботно улыбается.
— Так и было, но, знаешь, Токио просто проник мне под кожу, наверное.
Поначалу Дазай не имеет ничего против — ему нравится Марк, они уже
работали вместе, и тот хорош в своём деле, — но есть одна вещь, о которой он
забыл до этого самого момента.
Марк переводит взгляд на Чую, и его улыбка становится шире, когда он

протягивает руку для рукопожатия.
— А ты тот парень, который сумел привязать печально известного Дазая, да?
— Ой... — Чуя хмурится, слегка неловко пожимая ему руку, — Ну, я не—
— Не надо объяснений, — Марк однобоко улыбается, и когда он подносит

руку Чуи к своим губам, Дазай чувствует, как его кровяное давление взлетает до
небес. — Я понимаю, почему.
Чуя выглядит абсолютно очарованным, а Дазай выглядит... кровожадным,

наверное, немного драматичный способ выразить это, но не намного.
Видите ли, Дазай забыл тот факт, что Марк Твен — навязчивый льстец. На
что он никогда особо не обращал внимания, потому что рыжий всегда клеился к
девушкам, которых Дазай либо держал под рукой в течение примерно
двенадцати часов в то или иное время, либо к незнакомцам, на которых ему
было как-то по боку.
Но сейчас он флиртует с рыжим Дазая, и ему...
Это. Не. Нравится.
Что совершенно новый опыт. Не то чтобы Дазай не знал, что является

собственником, он знал. Но он полагал, что это было просто что-то, что шло рука
об руку с проблемами недостатка внимания.
Типа: "Эй, не трогай мои вещи". Не: "Эй, не трогай моего парня".
Но вот они здесь, и Дазай крайне раздражён. Чуя может отчасти чувствовать
это, но он делает то же самое предположение, что и любой другой, знающий
прошлое Дазая — что тот не из тех, кто ревнует.
(Что является серьёзной оплошностью с его стороны, потому что Дазай

буквально признался ему, как он ревновал, когда Чуя был с Ширасэ и
Тачихарой.)
Но рыжий предположил, что тот имел в виду ревность из разряда: "Я

ревновал к тому факту, что они встречались с тобой, а я нет". Не: "Сам вид того,
что ты являешься объектом романтического интереса другого человека,
вызывает у меня желание врезать того лицом в пожарный гидрант. Несколько
раз".
662/805
Не-а. Чуя не выявил эту связь.
Поэтому он просто предполагает, что раздражение Дазая связано с самой

ситуацией, и Чуя хочет, чтобы всё прошло хорошо. Отчасти назло, потому что
Рампо прямо намекнул, что Чуя был практически обузой, и...
Потому что он знает, с каким сопротивлением Дазай показывал Чуе эту часть
своей жизни, и если бы их отношения не были насильно раскрыты, тот, вероятно,
и не показал бы её.
И хотя рыжий знает, что Рампо не хотел сеять в его голове уродливое
маленькое семя сомнения, всё, о чём он может думать, это то, что сказал
пиарщик, когда они покидали больницу.
// «Нам нужно сделать так, чтобы ты выглядел естественно вписывающимся.» //
Чуя хочет не просто выглядеть вписывающимся, он хочет быть

вписывающимся. И он знает, что Дазай любит его таким, какой он есть. Тот был
очень прямолинеен, чтобы убедиться, что Чуя это знает, но...
Их отношения всё ещё новые, они оба находятся под большим давлением, и
Чуя просто ну очень сильно хочет, чтобы всё получилось.
Поэтому он тепло улыбается, склонив голову набок, и заставляет себя

казаться более уверенным, чем он есть на самом деле.
— Это мой первый раз, когда я делаю что-то подобное, но я сделаю всё, что в
моих силах.
Взгляд Марка дружелюбен, и у него есть эта заразительная улыбка, которая

заставляет беспокойство, растущее внутри Чуи, немного ослабнуть.
— Ах, не волнуйся, я всё время имею дело с девственниками.
Губы Чуи на мгновение приоткрываются, и он почти начинает произносить

оправдывающий ответ "я не девственник", который он давал миллион раз,
прежде чем вспомнить, что он на самом деле больше не девственник — очень
даже нет, Дазай тщательно помог ему расширить свой опыт, даже если это было
сто лет назад, — и что Марк говорит не об этой девственности.
— О, — что-то в лёгком розовом блеске на щеках Чуи делает настроение

Дазая ещё хуже. — Ну и отлично.
— Итак, мы сделаем несколько индивидуальных снимков каждого из вас, а

затем несколько с вами двумя вместе, — инструктирует Марк, залезая в задний
карман и вытаскивая оттуда скомканный листок бумаги, на котором было
написано то, что Рампо дал ему сегодня утром, и что они собирались делать на
съёмке. Он приподнимает бровь на термин: "нам нужна невзрачность".
Его взгляд скользит от записки к двум стоящим перед ним людям, особенно к
рыжему, затем снова к бумаге.
663/805
Ага, "невзрачности" не случится.
Но сможет ли Марк заставить их выглядеть хорошо?
Ясен пень, сможет, ещё как.
— Окей, давайте сделаем вам обоим причёску и макияж, это не займёт много
времени, — он бросает взгляд на Чую, — И у тебя есть шов, который ещё
заживает, верно?
Чуя делает паузу, испытывая небольшое замешательство от вопроса, прежде

чем вспоминает, что причиной его пребывания в больнице был аппендицит.
— Ага, — кивает он, хотя единственный шов, который у него реально есть,
очень маленький, находящийся прямо под рёбрами.
— Тогда мы будем осторожны с тем, где покажем кожу, — Марк кивает,

засовывая бумагу обратно в карман, и Дазай хмурится, желая спросить: "Ого,
погоди, а кто сказал, что мы показываем КАКУЮ-ЛИБО кожу?".
Сейчас апрель. Чуя может сделать фотосессию в лыжном костюме или что-то
в этом роде. Разумеется.
Но визажист уводит его раньше, чем он успевает спросить, а Чуя

отправляется на другое рабочее место, и Дазай изо всех сил старается не
хмуриться, когда садится в кресло.
Чуя удобно сидит в своём собственном, поставленном перед подсвеченным

туалетным столиком — что отстойно, потому что это даёт ему возможность
воочию увидеть, насколько бледной и тусклой сейчас выглядит его кожа.
Отчасти из-за плохого кровообращения, но также и потому, что стерильная
больничная среда действительно влияет на цвет вашего лица.
Чуя в курсе, он не просто так носил маски в старших классах.
— Итак, — его визажист подходит к нему сзади, вытирая руки полотенцем,

прежде чем поставить свой набор рядом с ним, — ты когда-нибудь раньше делал
макияж?
Чуя кивает, вытягивая руки над головой, прежде чем поглубже сесть в
кресло, устраиваясь поудобнее.
— Не профессионально, но моя сестра постоянно тренировалась на мне.
Под "тренировалась" Чуя имеет в виду, что она практически прижимала его к
полу своей ванной комнаты, пока училась, как сделать идеальную стрелку с
помощью подводки для глаз. Это означало, что Чуя провёл много дней, ходя
вокруг с видом замученного енота, но эй...
Он научился сидеть спокойно.
Визажист кивает, потому что это лучше, чем половина её клиентов-мужчин,

так что это неплохая отправная точка. Она достаёт ватные тампоны, готовясь
приступить к подготовке кожи.
664/805
— Мы собираемся сделать что-нибудь довольно естественное, просто чтобы
придать тебе немного цвета.
— Можете делать всё, что захотите, — Чуя невозмутимо пожимает плечами.

Лицо — это холст, как и любой другой носитель, и он жуть как хочет выглядеть
немного менее мёртвым. Чёрт, если бы он знал, как это делается, то, наверное,
за последние пару недель нормально бы так оторвался на себе, чтобы не
выглядеть трупом.
Эй, может, он сможет научиться после этого? Сейчас, кажется, как никогда
хорошая возможность посмотреть на профессионала и узнать, как это сделать,
так что...
Он откидывает голову на спинку, приподнимая подбородок для неё, когда

она начинает наносить очищающее средство.
— Сделайте меня красивым.
Девушка тормозит на мгновение, испытывая удивление из-за того, насколько

он не имеет ничего против этой идеи, потому что её клиенты-мужчины обычно
предпочитают макияж, когда вы даже не можете сказать, что он на них есть,
но...
Слушайте, она не жалуется на возможность размяться.
— С твоим лицом? — она стирает остатки ухода за кожей, её глаза сужаются

от решимости, — Это не так уж сложно.
Дазай, тем временем, не занимает настолько много времени. Это просто

вопрос сглаживания тона его кожи, а то, что действительно занимает большую
часть их усилий — это его волосы. Их расчесали и уложили с левой стороны,
зачесав за ухо, а чёлка искусно падает перед его лицом с другой стороны.
— Ты хочешь с бинтами или без? — спрашивает Марк, стоя за спиной одного

из стилистов, пока та выбирает для него наряды.
Дазай раньше уже делал снимки без них, и шрамы были отретушированы в
процессе редактирования. Для этого потребовалось совсем немного доверия, и,
по крайней мере, он доверяет Марку.
Даже если фотограф сейчас не самый любимый человек Дазая.
— Не сегодня, — вздыхает он, постукивая ногами по полу, немного

нервничая и желая покончить с этим. Он никогда не возражал против того,
чтобы быть в кадре, но, несмотря на то, что он высказывал свои опасения о том,
что Чуя никогда не просил этого...
Обнародованы были не только их отношения.
Открыться отцу было достаточно тяжело. Он не был готов к такому

разговору с матерью, друзьями, дальними родственниками, и всё это было ему
навязано.
665/805
И дело не в том, что Дазай стыдится Чуи, чёрт возьми, он вообще охренеть
как гордится тем, что является парнем Чуи. Потому что господи, вы видели
этого парня? Кто стыдился бы?
Но был ли Дазай готов к тому, чтобы весь мир узнал о той его стороне,
которую он только сейчас научился принимать? Нет. И его вчерашний разговор с
матерью нисколько не помогает ему успокоиться.
Потому что сейчас он уже представляет себе комментарии —
"О, так теперь он гей?".
"Он всё время притворялся?".
"Да это прикол, через неделю он снова будет с девушкой".
Его собственные друзья и семья сказали ему это в лицо, почему это должно
быть иначе с незнакомцами, которых он никогда не встречал?
И он знает, что ему должно быть всё равно. Какая разница, думают ли люди,
что он гей? Он буквально ест задницу парня, будто это его любимый перекус.
Это довольно по-гейски.
И Чуя прекрасный, умный, творческий и поддерживающий. Намного больше,

чем любая девушка в жизни Дазая, особенно учитывая его прошлый опыт. А то,
что он больше ни с кем никогда не встречался? С таким же успехом он может
быть геем, верно?
Он поворачивает голову, провожая взглядом одну из ассистенток, идущую к

лифту, замечая вырез её рубашки, то, как она облегает бёдра, и—
Он со вздохом отводит взгляд.
Нет. Не гей.
И ещё более запутанной частью этого этапа в его жизни был тот факт, что он
вроде как чувствовал, что ему было легче обозначить Чую как какое-то
"одноразовое" исключение из гетеросексуальности Дазая. Но это возлагает
очень много ответственности на Чую, и это даже не правда.
Дазай просто находит других мужчин привлекательными. Это почти

невозможно отрицать в случае Чуи, но он замечает других парней. Как правило,
более женственных, но это всё равно считается.
И чем больше он отождествляет себя с этой частью себя, тем больше слово
"бисексуал" начинает ощущаться менее раздражающим ярлыком, который он
должен принять, потому что влюбился в кого-то, кто просто ну так случилось
оказался парнем, и больше ощущаться...
Значительной частью того, кто он есть.
Не то, с чем бы он хотел иметь дело публично. Не раньше, чем узнает, что он
чувствует по этому поводу.
666/805
Но вот они здесь.
— Мы сделаем с тобой несколько снимков у стены и на стуле, — говорит

Марк, задумчиво постукивая карандашом по виску. — Я хочу провести больше
времени с Чуей, так как он никогда этого раньше не делал.
Это имеет смысл, даже если это всего немного заставляет Дазая хотеть
придушить его.
— Меня устраивает.
Вскоре после этого он переодевается в облегающий тёмно-синий костюм,

встаёт перед большой фоновой подсветкой, и Марк помогает ему пройти через
этот процесс.
И независимо от того, насколько он сейчас раздражён им, Марк хорош в том,

что делает, поэтому ему требуется всего двадцать минут или около того, чтобы
сделать необходимые снимки. Дазай отступает в сторону, чтобы выпить немного
воды, испуская глубокий вздох.
Они почти закончили—
А затем, в опасном испытании той решимости, которая осталась у Дазая, они

выводят Чую.
И боже.
Такое ощущение, что его пнули прямо в грудь, потому что...
Кожа того светится здоровым румянцем, ресницы кажутся невероятно

длинными, а волосы расчёсаны до такой степени, что похожи на жидкий шёлк,
струящийся по плечам, и—
Он одет в просторную белую рубашку, такую большую, что она сползает с

одного плеча... но без штанов.
Голова Дазая резко поворачивается к Марку, его глаза слегка сужаются.
— А что случилось с осторожностью при показе кожи?
Фотограф пожимает плечами, слабо улыбаясь, когда ассистентка выводит

Чую на площадку.
— Я сказал, что мы будем разборчивы. Думаешь, это выглядит плохо?
Глаза Дазая были прикованы к бёдрам Чуи в течение тридцати секунд, так
что, очевидно, нет.
Марк ухмыляется.
— Тогда расслабься.
Конечно, Марк хорош в том, что он делает. Он, возможно, один из лучших в
этом бизнесе, поэтому он точно знает, как поставить Чую в позу. Ноги того
667/805
подтянуты к груди, голова отвёрнута, воротник рубашки слегка сползает в
сторону, когда он поворачивает подбородок через плечо, чтобы посмотреть в
камеру.
Конечно, тогда Дазай замечает чёрную полосу подводки для глаз, не

слишком заметную, но это делает его глаза невероятно большими, а лёгкие тени
на веках делают их голубизну очень яркой.
И Дазай почти потерялся в них, как вдруг Марк кричит из-за камеры:
— Можешь широко улыбнуться мне, ангелок?
Ангелок?
Дазай слегка раздражается, волосы на его руках встают дыбом, а Чуя ярко
улыбается в камеру, наклоняя голову, пока его чёлка не падает на глаза.
— Великолепно, у тебя отлично получается... — подбадривает его Марк, и к

растущему негодованию Дазая —
Чуе нравится похвала не только от него, поэтому тот немного гордится

собой, его улыбка становится шире.
Поэтому следующий час жизни Дазая — вдвое дольше, чем они потратили на
него самого — превращается в его персональный ад.
Даже когда они переодевают Чую в брюки, это не становится легче, потому
что это облегающие джинсы с высокой талией, в паре с чёрной прозрачной
рубашкой с закатанными до локтя рукавами, и...
Даже когда Дазай медленно раздражается под непрерывной, текущей

похвалой Марка, его взгляд постоянно тянется вниз к ногам Чуи, его бёдрам,
изгибу его спины.
Господи, прошло уже много времени, да?
И это кажется сложным, потому что в последний раз, когда они—
Желудок Дазая всё ещё сжимается от чувства вины. Синяки на запястьях Чуи
до сих пор не исчезли, даже если сейчас они гораздо менее заметны —
очевидно, визажист потрудилась скрыть их, но...
Дазай чувствует себя хреново из-за того, что даже думает об этом. Потому
что это небезопасно, и со всем, с чем они имеют дело прямо сейчас, это,
вероятно, последнее, о чём думает Чуя...
(Знаете, если бы он присматривался немного сильнее на то, как Чуя выгибал

спину чуть больше каждый раз, когда тот ловил взгляд Дазая, ну...)
(Это не последнее, о чём тот думает.)
Но Чуя не просто наслаждается тяжестью взгляда Дазая, скользящего по

нему, нет...
668/805
Ему по-настоящему весело.
Он хорошо выглядит, хорошо себя чувствует, и впервые за много лет ему не

кажется, что он в чём-то провалился. Так что, к тому времени, как он
заканчивает свою индивидуальную съёмку, выходя из рабочей зоны, чтобы взять
бутылку воды... он очень доволен собой. Он вытирает рот тыльной стороной
ладони, переводя взгляд на Дазая.
— Я всё хорошо делаю?
Это такой искренний вопрос, что Дазай не может заставить себя дуться так
сильно, как ему бы хотелось. Выражение его лица смягчается, и он протягивает
руку, чтобы убрать часть волос Чуи тому за ухо, а затем обхватывает его
челюсть. Его парень выгибает бровь, не недовольно, но удивлённо, потому что
они вообще не проверяли почву с проявлением нежности перед другими
людьми, но Чуя всегда как бы ждал, что Дазай будет вести в таких вещах, так
как он был тем, кому всегда было что скрывать, а не наоборот.
Вот почему сейчас он слегка озадаченно смотрит на него.
— Даз—? М-мф... — рука на его лице притягивает его, приближая их лица

друг к другу, и Чуя ловит себя от падения, положив руку Дазаю на грудь. Его
пальцы слегка сжимают ткань чужого костюма, и, ну...
Чуя тоже смотрел, Дазай просто был слишком увлечён флиртом фотографа,
чтобы заметить.
Поцелуй — это не то, чего Чуя жаждал неделями. Он мягкий, медленный,

пальцы Дазая обвивают основание его черепа, из-за чего Чуя просто млеет,
испуская мягкий, удовлетворённый вздох—
— Вы двое готовы к следующей серии съёмок?
Чуя почти преследует Дазая, когда тот отстраняется, издавая тихий звук
недовольства в глубине своего горла и чувствуя небольшое раздражение, когда
Дазай ухмыляется. Пальцы того выскальзывают из его волос, и он наклоняется,
чтобы запечатлеть ещё один поцелуй, на этот раз на его лбу.
И внезапно Чуя перестаёт чувствовать себя привлекательным и начинает

чувствовать себя маленьким ребёнком.
Он издаёт короткий фырк, а Дазай поворачивает голову к Марку, чувствуя

себя немного успокоенным реакцией своего парня.
— Готовы.
Этот аспект съёмки заставляет Дазая чувствовать себя немного лучше,

потому что даже в то время как комплименты от Марка всё ещё напрягают его,
каждый раз, когда тот кричит: "Прекрасно, ангелок!", его пальцы всего немного
собственнически сжимают бедро его парня, и ответная дрожь заставляет его
расслабиться.
Обратная сторона?
669/805
Он сводит Чую с ума.
Это как эти неуловимые маленькие напоминания о том, как приятно руки
Дазая ощущаются на нём, и не то чтобы позы настолько интимны. Там просто
Дазай обнимает его за талию или из-за спины.
И всё. Ничего особенного.
Но даже до того, как Чуя попал в больницу, прошёл месяц после Лондона, то
есть прошло почти два месяца с тех пор, как они по-настоящему прикасались
друг к другу, и конечно, Чуя знает, что это не то, чем они могут разумно
заниматься прямо сейчас...
Но было ли это сообщение получено внизу?
Нет.
Во время последней серии снимков есть один импровизированный момент,

когда Дазай целует его в голову, и Чуя улыбается, хотя то, как рука Дазая лежит
на его пояснице, заставляет его немного извиваться.
— Отлично, думаю, у нас хватает... — Марк кивает, опуская камеру и

прокручивая снимки, чтобы убедиться, что их достаточно, чтобы отправить
редактору. — Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь это раньше, но вы очень
красивая пара.
Чуя открывает рот, чтобы сказать "нет, вообще нет", но Дазай уже отвечает
приторным тоном:
— Постоянно.
Чуя одаривает его взглядом, но Дазай кажется более сосредоточенным на

том, чтобы допить стакан воды, и затем они переносятся в ту часть дня, которую
Чуя боялся больше всего.
Интервью.
Рампо уже объяснил, что журналист, назначенный им, друг, что Чуе не о чем
беспокоиться, и что он должен позволить Дазаю вести разговор, так как тот
знает, что делать. Но ещё раз: это заставляет Чую чувствовать себя рассеянным
маленьким идиотом, которого нужно держать под контролем.
В конечном итоге им отводят место в одном из офисов, но прежде чем они

туда добираются, Марк останавливает Чую, положив руку ему на плечо, на что
Дазай смотрит немного напряжённо, если быть честным.
— Ты молодец, ангелок, мне даже сложно поверить, что это был твой первый
раз.
Чуя улыбается, честно испытывая облегчение после всего стресса,

накопившегося перед тем, как сделать что-то подобное, и что ему удалось
сделать это хорошо.
— Спасибо, я ценю это.

670/805
— Ага, если у вас когда-нибудь будет ещё одна съёмка—
Руки Дазая уводят Чую прочь.
— Мы знаем, кому позвонить, спасибо.
Дверь со щелчком захлопывается за ними, и Дазай наконец тяжело

опускается на диван, испуская низкий вздох. Чуя останавливается в дверях,
поправляя ткань своей рубашки. Прозрачный шёлк-таки довольно хорош, но
держать непрозрачные части над маленьким шрамом от шва на его груди было
гемором.
Дазай невинно смотрит на него, проводя пальцами по волосам.
— М-м?
— Ты кажешься... — рыжий обрывается, стараясь не дать отвлечь себя снова,

когда Дазай сбрасывает свой пиджак, протягивая руку, чтобы ослабить галстук,
— ...немного напряжённым.
Трудно что-либо сказать, когда его собственный взгляд зависает над

впадинкой на шее Дазая, спускаясь к плоскостям чуть выше ключиц. И он такой
не единственный — он чувствует, что глаза Дазая тоже блуждают по нему.
— Я в порядке, — тот пожимает плечами, закидывая руку на спинку дивана,

и отодвигается в сторону, освобождая место для Чуи, чтобы тот присоединился
к нему. Рыжий не совсем убеждён, но—
— Простите, вы долго ждали? — Чуя слегка подпрыгивает, когда дверь

позади него открывается. Он оборачивается, а затем запрокидывает голову
назад, видя тёмноволосого мужчину — ещё одного американца, —
возвышающегося над ним с прижатым к груди блокнотом. У того такой
спокойный, дикий взгляд, что это почти заставляет Чую задуматься, не был ли
этот человек просто каким-то сталкером, который забрёл на съёмочную
площадку, но —
— Эдгар, приветик, — окликает Дазай с дивана, поднимая голову, — О, ты

сделал себе чёлку?
Чуя бросает на Дазая взгляд, будто почему это первое, что он заметил, но
его парень просто отмахивается, жестом приглашая Чую присоединиться к нему
на диван.
— Раньше ты не мог видеть большую часть его лица, — объясняет Дазай,

когда Чуя садится, и теперь Чуя начинает задаваться вопросом, нарочно ли тот
это делает, потому что чужая рука скользит вниз со спинки дивана и обнимает
Чую за плечи, и...
Иногда Чуя действительно забывает, насколько всё это ново.
Ширасэ никогда не хотел прикасаться к нему на публике, Тачихара едва ли

671/805
когда-либо получал шанс. Есть такой тихий трепет в открытом проявлении
нежности, который заставляет Чую бессознательно прильнуть к нему.
— Рампо-кун сказал, что ему больше нравится смотреть мне в лицо, —

объясняет журналист с усталой улыбкой, садясь в кресло за столом, и в этот
момент Чуя замечает большой комок шерсти на чужом правом плече, и его
челюсть падает.
— ...Это енот?
Мужчина делает паузу и поворачивает голову, чтобы посмотреть на

животное у себя на плече.
— О, эм... — он оборачивается на Чую, застенчиво улыбаясь, — Он помогает

мне справиться с беспокойством. Ничего страшного?
Чуя изо всех сил старается не таращиться, потому что это немного
отличается от того, чтобы иметь золотистого ретривера или кого-то такого, и он
никогда не слышал о морально поддерживающем еноте, но...
Эй, какого хрена, каждому своё, так?
— Всё норм, — Чуя придвигается немного ближе к Дазаю, наблюдая, как

маленький парень моргает ему в ответ своими тёмными глазами-бусинками. —
Как его зовут?
— Карл, — объясняет журналист, усаживаясь в кресло и вытаскивая блокнот.

— Он дружелюбный, если захочешь, можешь угостить его позже.
Честно? Это звучит довольно весело.
— Итак, я не собираюсь спрашивать ничего слишком жёсткого, только

простые вещи, — начинает мужчина, откидываясь назад, и Чуя немного
расслабляется, потому что это звучит лучше, чем он ожидал. — Как вы двое
познакомились?
— Что ж, мы были соседями по комнате—
— ...это была ночь посвящения в студенты—
Они оба останавливаются, глядя друг на друга после того, как ответили
одновременно. В то же время карандаш Эдгара тормозит, и он смотрит на них,
пытаясь отследить, кто что сказал.
— ...Есть сомнения в хронологии событий?
Дазай морщится, потому что история посвящения не очень лестная, но Чуя

уже сказал это (тот широко раскрыл глаза, говоря одними губами: "мой косяк"),
и не то чтобы Дазай злится, но...
— Не-не, — он снова смотрит на По, выдавливая из себя улыбку, которая,

вероятно, выглядит вполне естественно, — это была ночь посвящения в
студенты, но мы оба были немного... — он обрывается, пожимая плечами, — В
баре была афтепати.
672/805
— О, — По приподнимает бровь, постукивая карандашом по блокноту. — Ну,
тут нечего стыдиться, вы же не несовершеннолетние, — он записывает это. —
На тот момент вы знали, что будете соседями по комнате?
В этом вопросе они, кажется, приходят к консенсусу, мотая головами в почти

комически идеальном унисоне.
— Вы можете сказать, что сразу же нашли общий язык?
Последовала долгая пауза, которая была почти так же плоха, как и

мгновенные противоречивые ответы. Они смотрят друг на друга, и Дазай начал
задаваться вопросом, не следовало ли им обсудить это заранее, но Рампо так
пилил их...
— Эм... — начинает Дазай, испытывая облегчение от того, что они заранее

решили позволить ему управлять разговором. — И да, и нет.
Чуя удивлён, что тот пошёл на этот ответ, потому что он даже не был
уверен, как много Дазай помнил о той ночи, тот всегда намеренно расплывался в
деталях, и Чуя часто винил в этом алкоголь.
— Я был... ну, — Дазай пожимает плечами, — козлом, — он не против

признать это, общественность вроде как уже знает, это не секрет. — Но... — он
поворачивается, чтобы посмотреть на Чую, — Когда я впервые увидел его, я
знал, что всё было по-другому.
Чуя медленно моргает, глядя на него в ответ и пытаясь понять, говорит ли

Дазай серьёзно, и...
Похоже на то, и сердце рыжего подпрыгивает к горлу, потому что он всегда

помнил ту ночь совсем иначе.
— Но, как я уже сказал, — Дазай пожимает плечами, переводя взгляд на

Эдгара, — Я был придурком, поэтому мы не очень хорошо начали.
Мужчина записывает это, потому что эй, он верит Дазаю на слово.
— Как именно это в конечном итоге изменилось?
— ... — Чуя прикусывает внутреннюю сторону щеки, глядя на Дазая, который

ободряюще кивает ему, будто доверяет Чуе ответить самому, и он медленно
вздыхает, — Ну... он очень меня бесил. Я всё равно был к нему неравнодушен, но
я как бы просто думал, что это потому, что он хорошо выглядит... — он делает
паузу, одаривая Дазая взглядом, когда тот ухмыляется, — не смотри на меня
так, ты меня до сих пор бесишь.
— Но ты был ко мне неравнодушен?
— Заткнись, просто... — Чуя вздыхает, отводя взгляд, — я переживал

расставание... моё первое расставание, и Осаму был последним человеком,
которого я ожидал увидеть рядом, но... — рыжий пожимает плечами, — он
просидел со мной всю ночь, дал мне выплакаться, и... Я не знаю, мы даже не
были близки тогда, так что тот факт, что он был готов сделать это для меня...
673/805
это многое значило.
Выражение лица Дазая такое ласковое, и после неуклюжего начала они

попадают в комфортный ритм, ходя вокруг да около, когда объясняют, как они
сто лет были друзьями (опустив часть с привилегиями), а что касается
непосредственно "встречаться", то это началось совсем недавно.
— Итак, если всё пока довольно ново, вы можете сказать, что вы двое
серьёзны, или что всё только начинается?
Чуя колеблется, его грудь сжимается, пока он пытается найти правильный

ответ, но...
У Дазая, к его удивлению, уже есть один, пальцы того почти бессознательно
сжимают плечо Чуи.
— Я бы сказал, очень серьёзны.
Очень серьёзны.
Чуя тяжело сглатывает, стараясь, чтобы это не было слишком заметно, но...
Очень... серьёзны.
Это не звучит так, будто тот просто сказал это, чтобы оно хорошо выглядело
в статье — не то чтобы Дазая вообще волновали такие вещи, но... это звучит так,
будто он это и имеет в виду.
Наконец он замечает, что По смотрит на него, ожидая подтверждения или

опровержения, и рыжий быстро кивает, его лицо пылает.
— Да, — соглашается он, и одна его рука плавно опускается на колено Дазая,
удобно устраиваясь там. — Довольно серьёзны.
И от его внимания не ускользает то, как губы Дазая слегка приподнимаются

в уголках, или тот факт, что он держит его чуть крепче.
Конечно, они проскакивают через весенний семестр, потому что там мало
чего можно рассказать, что было бы уместно для журнала, но в конечном итоге
По спрашивает:
— Было довольно много предположений о видео, которое стало вирусным

несколько недель назад, — объясняет Эдгар, нахмурив брови, и он протягивает
руку за очками, пока читает свои заметки. — Мой редактор надерёт мне зад,
если я не спрошу об этом, — Дазай делает паузу, чувствуя неуверенность в том,
что он имеет в виду, пока По не добавляет, — Выступление в баре?
Точно.
Дазай наклоняет голову набок, почёсывая затылок, явно испытывая

небольшое неудобство от этой темы.
— Что насчёт него?
674/805
— Ну, — американец переводит взгляд с одного на другого, будто ответ
очевиден. — Стоит ли нам ожидать альбом в ближайшее время?
Они оба выглядят шокированными этим, даже если Чуя полагает, что не
должен быть — песня была прекрасна, и Дазай звучит идеально, исполняя её...
— Нет, — фыркает Дазай, мотая головой, — вовсе нет.
— Но ты ведь написал эту песню, не так ли?
— Ну, да, но... — Дазай пожимает плечами, — это было больше похоже на
одноразовую вещь.
По смотрит слегка недоверчиво.
— Это не было похоже на первую попытку.
— Ну, это не так, — неохотно объясняет Дазай. — Когда я был младше, я

довольно серьёзно относился к музыке, и я использовал написание песен как
форму... психотерапии, наверное. Но выступать вот так, — он пожимает
плечами, — это была скорее... исповедальная ситуация.
Это воспоминание всё ещё немного противоречиво для Чуи, потому что он
очень, очень хотел бы, чтобы в тот единственный раз, когда кто-то сделал что-то
настолько романтичное для него, им не владело чувство вины и страх отказа,
чтобы наслаждаться моментом.
И пусть выступление Дазая в больнице компенсировало это, но всё же.
Интервью не длится слишком долго, прежде чем По достигает конца своих

вопросов, а затем он, наконец, спрашивает что-то настолько не по теме, что это
застаёт Чую врасплох.
— Так, когда вы говорили с Рампо-куном об интервью... — начинает По, и

Дазай внутренне стонет, потому что он знает, к чему это ведёт. — Он ничего не
говорил о том, что у него всё ещё есть Гриндер?
Дазай колеблется, и дискомфорта на его лице более чем достаточно для

ответа, из-за чего журналист опускает голову в крайнем отчаянии.
— Ну...
— Не жалей меня!
— ...Да, в некотором роде говорил.
Внезапно Чуя по-настоящему рад, что у мужчины есть его морально

поддерживающий енот.
Прежде чем им удаётся выбраться оттуда, требуется несколько минут, чтобы

успокоить его, заверить, что если он просто будет придерживаться этого, Рампо
в конце концов одумается. И после того, что казалось чрезвычайно длинным
днём, они, наконец, возвращаются к машине.
675/805
Чуя сгибает пальцы вокруг пальцев Дазая, пытаясь насладиться тем, что,
скорее всего, является его последней прогулкой на людях перед операцией.
— Как думаешь, мне удалось быть "менее заметным"?
— Нет, но это всё Марк, а не ты.
Чуя выгибает бровь от слегка злобного тона в голосе Дазая.
— Вы не ладите, что ли?
— Нет, мы всегда были на одной волне, — до недавнего времени, и Дазай

почти уверен, что американец всё ещё думает, что они приятели.
Чуя не спрашивает об этом, садясь в машину рядом с ним. Он безмолвно

желает, чтобы они могли поехать пообедать или что-нибудь ещё, чёрт, Чуя даже
согласился бы прогуляться по торговому центру, он просто не горит желанием
оказаться запертым в доме ещё на несколько недель, но...
Этим утром Мори был предельно ясен. На съёмки и сразу же обратно. И

учитывая, как преданно Дазай следовал инструкциям, Чуя вообще не думает,
что может надавить.
Не так, во всяком случае.
Его взгляд медленно переводится в сторону, и он вспоминает тот факт, что

они позволили Дазаю оставить костюм. И да, Чуя тоже оставил рубашку, в
которой его фотографировали, но...
Глаза рыжего продолжают скользить по широким плечам Дазая, по тому, как

покрой рубашки облегает твёрдые плоскости мышц его груди, как он закатал
рукава до локтя, и...
Чуя бросает взгляд на перегородку, которая поднята.
Дазай оказывается погружённым в собственные мысли, пытаясь обдумать,

что говорил По об альбоме.
Это кажется немного нелепым, но чем дольше он думает об этом, тем

больше задаётся вопросом, а почему нет. Не похоже, что он когда-либо был
особо привязан к какой-то конкретной карьере. Честно говоря, он так долго жил
с этой подсознательной верой, что он, вероятно, не доживёт до двадцати пяти,
что вообще не думал о будущем.
Но в последнее время, учитывая болезнь дедушки, ситуацию с Чуей...
Он определённо думал об этом больше, и ему стало интересно, было ли

просто слепо выбрать специальность, на которую ему было всё равно, потому
что его заставили поступить в университет, лучшей идеей—
Но прежде чем он успевает развить эту мысль, к его груди прижимается

чужая рука, и мысли Дазая медленно, со скрежетом, останавливаются.
676/805
Он опускает подбородок и видит пальцы, обхватывающие его галстук, и
когда он поворачивает голову, то видит, что его парень одаривает его...
взглядом. Тем, который Дазай знает довольно хорошо.
— ...Я... — прежде чем он успевает выразить какой-либо реальный протест,

его тянут вперёд, и он закрывает глаза, когда их губы соприкасаются.
Это не похоже на поцелуй в студии.
Дазай не целовал его так, как он хочет, не прикасался к нему так, как он
хочет, и конечно, это, вероятно, было ответственным поступком, но Чуя был
напряжён, на грани, и всё, что он хотел в течение последних нескольких недель,
это поцеловать Дазая вот так.
Не так как кто-то, с кем нужно обращаться осторожно. Не так как кто-то, кто
в буквальном смысле носит мобильный кардиомонитор прямо сейчас.
Но как он хочет его.
Он скользит рукой в волосы Дазая, берёт его нижнюю губу между зубами и
посасывает, пока тот не рычит, колеблясь обхватывая сзади шею Чуи, будто не
решается даже прикоснуться к нему, и из-за этого рыжего терзает небольшое
раздражение, но...
Он всё ещё полон решимости.
Он тянется рукой вниз, с тихим щелчком отстёгивая ремень безопасности,

прежде чем переместиться вперёд через среднее сиденье, перекидывая одну
ногу через талию Дазая, и...
Дазай не совсем уверен, как это произошло так быстро, но теперь Чуя у него
на коленях, их языки переплетаются, и его мозг медленно плавится, потому что
боже.
Ощущение прозрачной ткани рубашки Чуи под его руками, когда Дазай
скользит по бёдрам того, греховно хорошо, она мягко собирается в складки под
его пальцами, и когда он начинает отвечать с большим пылом, то слышит самый
мягкий, самый удовлетворённый вздох облегчения, и это посылает волны тепла,
мчащиеся вниз по его позвоночнику, его пальцы впиваются вокруг талии Чуи,
заставляя его парня стонать, перекатывая свои бёдра вниз, и—
Затем руки Дазая не совсем лапают его — они держат смирно в железной
хватке, и когда они только познакомились, Чуя сказал бы, что он, вероятно,
физически сильнее Дазая, но в его нынешнем состоянии он вообще не может
вывернуться из того, как тот его держит.
— Чуя... — его тон низкий, предупреждающий, и рыжий издаёт

разочарованный стон. — Ты же знаешь, что мы не можем.
Грудь Чуи сжимается от разочарования и тревоги, потому что, хотя он и

знает, что это не должно его задевать, оно задевает.
— Я не могу поцеловать тебя?

677/805
Пальцы Дазая демонстративно барабанят по его бёдрам, и Чуя использует
временное ослабление чужой хватки как возможность снова опустить их, его зад
наконец немного трётся о переднюю часть брюк Дазая, из-за чего его парень
откидывается голову на подголовник с тихим шипением.
— Если бы... — Дазай едва успел повернуть голову, чтобы избежать

очередного поцелуя, — это было всё, к чему ты стремился, это было бы одно
дело.
Но Чуя стремится не к этому, судя по тому, что тот кажется полным

решимости воззвать к Дазаю даже сейчас, слегка извиваясь в его хватке.
Чуя пытается возразить, его губы поджимаются от досады.
— Я в порядке...
Но пальцы Дазая прижимаются к его шее сбоку, что обычно интимный жест,
но когда он находит точку пульса под своим прикосновением, его глаза
сужаются, и Чуя чувствует себя немного удручённым.
— ...Знаешь, я пережил, как ты удушающе вбивался в меня, пока я был

связан...
Это утверждение не смягчает строгого выражения лица Дазая.
— Думаешь, я бы "удушающе вбивался в тебя", если бы знал?
Что ж. Нет. И у Дазая не было реальной возможности выразить это скрытое

разочарование в Чуе за то, что тот неосознанно поставил его в такое положение.
Этого напоминания достаточно, чтобы Чуя выпрямился, слез с чужих колен и

отодвинулся к противоположной стороне салона, вызвав у Дазая вздох.
— Милый—
— Давай без "милый", — ворчит Чуя, опускаясь ниже в своём кресле. — Всё
нормально.
Это определённо не звучит нормально, но Дазай стоит между выбором того,

чтобы Чуя злился на него и поставить под угрозу его здоровье. И хотя это не
весело, тут не трудно принять решение.
В тот момент он просто не понимал, что рыжий собирается сделать это

невозможным.
Комбинезон Чуи:
https://sun9-69.userapi.com/qzRuFgnNfb-tedgU1qDLE-2M3fWSB7dtBSG2kA/5xjN-
RHhV7w.jpg
Во что он переоделся:
https://sun9-
678/805
71.userapi.com/8C1EmE5BDglaF32aEUMBcZoWZW1QaOYtNTDwCA/K7wcaLKjfEE.jpg
679/805
Примечание к части Варнинги: экзистенциальный страх, разговоры о смерти,
разговоры о потенциально смертельном заболевании
34. Ты всегда будешь рядом
Вскоре они возвращаются домой, и Чуя уходит, упомянув что-то о

необходимости принять душ, и Дазай позволяет ему.
Он понимает, почему рыжий расстроен, он просто не намерен давать ему то,

что тот хочет, и по этой причине вместо этого он решает дать ему пространство.
На данный момент, похоже, его парень охотно пользуется данной

возможностью, чтобы остыть. Он ушёл больше чем на час, и если ему нужно
подуться, прекрасно, Дазай может устроиться в гостиной с книгой.
Что не самое худшее для Дазая, потому что это даёт ему время успокоиться,
а со всем накопившимся напряжением... он вроде как нуждается в этом.
Через полтора часа дверь в гостиную со скрипом открывается, и когда Дазай

переводит взгляд поверх книги, он видит своего парня, стоящего в дверном
проёме, выглядящего намного спокойнее, с немного примирительным
выражением лица, из-за чего Дазай думает, что предоставление тому
пространства сработало.
Надо сказать, его соблазнило ложное чувство безопасности.
— Прости, что я сорвался раньше, — бормочет Чуя, опуская подбородок. — Я

никогда не был хорош в... принятии моей ситуации.
Очевидно, что нет, и он уже объяснил это Дазаю недавно, когда дело дошло
до того, почему Чуя так долго не говорил ему правду. И Дазай ловит себя на
том, что изо всех сил пытается принять это, поэтому он вообще не может
представить, как тяжело это для Чуи.
— ...Я понимаю, — вздыхает он, слегка опуская книгу, и тот факт, что он не
звучит расстроенным или сердитым, кажется, заставляет его парня
расслабиться. — Не хочешь заказать ужин? Или я могу позвонить Хироцу и
попросить его приготовить что-нибудь—
— Ну, — Чуя его обрывает, заходя в комнату полностью, — Я вроде как устал
от всего, так что... можно я просто немного посижу с тобой?
Дазай понимает, почему тот спрашивает, учитывая тот факт, что в машине
ему практически пришлось оттаскивать Чую от себя с помощью лома, и он ценит
это.
Однако.
Теперь, когда Чуя стоит там, Дазай может видеть его всего, и он замечает,
что на Чуе надета огромная футболка — одна из футболок Дазая, которая
достаточно большая, чтобы соскальзывать с одного плеча. И это не проблема, на
данный момент Чуя, носящий его футболки, стало обычной, приятной взгляду
картиной.
680/805
Загвоздка в том, что бёдра Чуи обнажены. Зрелище, которому Дазай уже
успел подвергнуться сегодня перед целой комнатой фотографов и ассистентов...
— Прежде чем я скажу "да", — предупреждает он, поднимая палец, — на

тебе есть нижнее бельё?
Дело в том, что у Чуи хватает наглости (очень много наглости, знал бы
Дазай, но любовь и забота могут ослепить самого циничного человека) звучать
раздражённо, даже немного обиженно.
— Да, Дазай, на мне есть нижнее бельё.
И теперь, чувствуя себя (ошибочно) в безопасности, Дазай смягчается, решая

свою судьбу.
— Тогда, конечно, можешь.
Чуя слегка улыбается, что Дазай интерпретирует как облегчение, проходит

через комнату и забирается на диван рядом с ним, устраиваясь поудобнее у него
под боком.
И это приятно. Одна рука Чуи свободно лежит на животе Дазая, голова
покоится на его груди. Это расслабляет — устраиваться вот так с книгой, с Чуей,
наполовину дремлющим в его руках, плюс ещё тепло от камина. Он чувствует
себя совершенно уютно.
(Не то чтобы они обычно разводили огонь в это время года, но весна
холодная, и в эти дни Чуя очень легко замерзает.)
Дазай действительно чувствует себя расслабленным. Даже довольным, его

пальцы перебирают волосы Чуи, которые всё ещё очень мягкие и шелковистые
после съёмок.
(Что заставляет его задуматься, почему ему понадобилось полтора часа на

ванну, но ай, ладно...)
Его пальцы скользят по шее Чуи, чувствуя успокаивающее, ровное биение

чужого пульса, дальше вниз по плечу, аккуратно натягивая воротник футболки
обратно на плечо рыжего, потому что, как он сказал, тот легко замерзает.
(Со своего угла он не видит, как глаз Чуи, даже когда он наполовину спит,
слегка дёрнулся.)
И всего через несколько минут он довольствуется тем, что его рука покоится
на боку Чуи, пальцы растопырены на чужих рёбрах, и он начинает следующую
главу, молча, несчастно отмечая, как его рука может обхватить половину талии
рыжего: его большой палец упирается в бедро того, а указательный находится
прямо под пупком.
Он сидит так некоторое время, чувствуя, какое плавное у Чуи дыхание, пока
медленно переворачивает страницы большим пальцем. Они в значительной
степени дома сами по себе на ночь — Мори на сорокавосьмичасовой смене до
выходных, а дедушка Дазая остаётся в больнице на ночь для серии
681/805
паллиативной терапии.
Дазай поймал себя на том, что думает, не послать ли ему в ближайшее время
за ужином, потому что уже поздно, и он не видел, чтобы Чуя ел с самого
завтрака. Что странно. Обычно Дазай не смог бы даже сохранить жизнь хомяку,
не говоря уже о том, чтобы уделять достаточно внимания тому, что кто-то съел
за день, но вот они здесь.
И в этот момент, когда его рука скользит ниже, вниз по чужой талии и к
верхней части бедра, он замечает другую текстуру под пальцами, где футболка
Чуи поднялась.
Не голая кожа или мягкий хлопок от боксеров или брифов, а...
Слегка грубоватый, замысловатый, предательский узор кружева.
О нет.
Чуя не реагирует, даже не напрягается, полностью обмякнув и

расслабившись рядом с ним, и Дазай почти думает, что тот заснул, пока пальцы
рыжего медленно, легко не начинают рисовать невидимые узоры на груди
Дазая, и он узнаёт, что этот мелкий капризный гад не спит, и застывает.
— Чуя, — он стискивает зубы, осторожно убирая руку от ноги своего парня,

изо всех сил стараясь не смотреть вниз, потому что серьёзно, это картина,
которая убьёт его.
— М-м? — у того хватает наглости звучать невинно, когда он поднимает

голову и смотрит на Дазая своими большими, идеальными голубыми глазами,
которые с таким же успехом могут быть самоубийственными, потому что это
именно так. — Что?
— Серьёзно?
— Серьёзно..? — Чуя наклоняет голову в сторону, и Дазай более чем готов

прекратить играть в шарады.
— Зачем ты их надел?
У Чуи даже не хватает порядочности выглядеть пристыженным после игры

на нежном сердце Дазая или что там у него—
Окей. Он слышит иронию.
— Зачем ты трогал моё бедро?
— ... — глаза Дазая сужаются, и у него нет лучшего объяснения, чем "сила
привычки", но... — Я не собирался ничего делать.
Чуя моргает, его губы расплываются в медленной ухмылке, и Дазай серьёзно

возмущён собой, оглядываясь в прошлое, потому что было время, когда Чуя
даже не мог произнести слово "член" вслух, и...
Дазай создал монстра.

682/805
— Ты ничего не должен с этим делать, — Чуя пожимает плечами, снова
ложась на грудь Дазая с зевком, на этот раз подтягивая колено вверх, пока
устраивается поудобнее, из-за чего футболка задирается ещё больше, заставляя
кружевной материал снова потереться о ладонь Дазая. — Я не против.
Нет.
Дазай произносит мантру про себя, а Чуя поворачивает голову к его груди,
испуская низкий вздох удовлетворения.
Не надо.
Его рука медленно, почти против его воли, опускается вниз, останавливаясь
на ноге Чуи, обхватывая пальцами мягкую плоть бедра. Именно тогда, когда его
большой палец начинает скользить под подол белья, там, где талия Чуи
встречается с его бедром — он знает, что у него проблемы, и он слышит, как
дыхание Чуи мягко прерывается в ответ, тот поднимает голову, чтобы
посмотреть на него, и—
Дазай не собирался его целовать. Это не входило в план, но внезапно губы

Чуи оказались прямо там, и они такие, такие, бляха, мягкие, и он податливый
напротив Дазая, именно так, как ему нравится, руки скользят вверх и в
каштановые волосы, а его пальцы впиваются в ногу Чуи, заставляя рыжего
мягко вздохнуть напротив его губ, и—
Дазай отползает назад, роняя свою книгу на кофейный столик, и он

практически физически бросается в другую сторону от дивана, оставляя Чую
сидеть на заднице, будучи слегка покрасневшим и явно расстроенным.
— Чёрт побери, ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль?! — ругается Дазай,

не осознавая, насколько громко звучит его голос, пока Чуя не вздрагивает, и
тогда он чувствует вину, даже если рыжий не отступает.
— Ты не причинишь мне боль, не надо так драматизировать—
— Посмотри на свои запястья и скажи, что я не могу.
Чуя моргает, переводя взгляд вниз на свои руки. Тоналка, которой они были
покрыты во время съёмок, смылась во время душа, и следы всё ещё там, но они
уже слегка обесцвечены, и боль прошла.
— Это была совершенно другая ситуация... — начинает Чуя, но Дазай

обрывает его.
— Конечно, — хотя бы с этой стороны он категоричен, — но это не значит,

что я не могу или что что-нибудь не может пойти не так—
— Дазай, я не сломаюсь—
— Не говори так, будто не знаешь, что это опасно, — обрывает его Дазай,
мотая головой, — и не ставь меня в такое положение.
— Дазай, — Чуя приподнимается на локтях, фыркая, когда Дазай

683/805
демонстративно смотрит в потолок, вместо того чтобы мельком увидеть своего
парня в кружевном белье. — Я чувствую себя хорошо, в общем-то, я чувствую
себя отлично, — он прижимает руку к груди для выразительности. — Я знаю, с
чем могу справиться—
— Чуя, дело не в том, с чем ты можешь справиться, ты не можешь этого

предсказать, — Дазай потирает виски. — И то, что ты думаешь, будто я хочу—
Сформулировать это так — ошибка, и Дазай слышит это сразу же из резкого

вдоха Чуи, и когда он смотрит вниз, то видит широко раскрытые глаза,
наполненные болью и неуверенностью.
— ...Ты не хочешь трогать меня?
Блять.
— Нет, Чуя, это не так... — он обрывается, внезапно оказавшись между

молотом и наковальней. — Ты знаешь, что я хочу, — его взгляд наконец
опускается вниз, и вида слегка раздвинутых бёдер Чуи в чёрном кружеве
достаточно, чтобы у него закружилась голова.
— Но ты этого не сделаешь, — по Чуе не скажешь, что его очень успокаивает

это заявление.
— Потому что я хочу, чтобы ты был в безопасности, — Дазай качает головой,

— не потому что я не хочу трогать тебя, Чуя, не будь смешным.
— Это вовсе не смешно! — рявкает тот, яростно мотая головой, и Дазай

поражается тому, насколько убедительно это утверждение. — Это было
единственное, чего я боялся, прежде чем рассказать тебе, — не единственное,
но очень большая часть этого, — потому что я знаю, что это делает меня
похожим на какого-то... грёбаного хрупкого инвалидишку, но я не—
— Я не говорил, что ты такой, я просто хочу подождать после—
— Что, если его не будет?
Вопрос возникает из ниоткуда, как удар под дых, и Дазай пытается

прикинуться дурачком, потому что он не позволяет себе думать об этом.
— Я не знаю, что это—
— Что, если не будет никакого "после", Дазай?
И он мог бы возразить, что Чуя ведёт себя по-детски, или несправедливо, но

рыжий не выглядит сердитым, или будто он наезжает. Он выглядит... что ж, по-
настоящему напуганным. Так же, как Дазай себя чувствует. С тех пор, как он
узнал об этом, он всё время это чувствует.
Вот только Чуя живёт с этим знанием намного дольше.
— "После" будет, — Дазай говорит это очень твёрдо, даже несмотря на то,
что яма в его нутре говорит ему, что он не знает, что может случиться всякое...
что он так же напуган.
684/805
— Ты этого не знаешь, — тихо говорит Чуя, мотая головой. — И я не знал,
тогда, что это было в последний раз...
Слышать, как это описывают таким образом, достаточно неприятно.

Настолько, чтобы почти выбить Дазая из его стойкой позиции отрицания.
— Это было не в последний раз—
— И я настолько здоров, насколько могу быть, а потом мне начнёт

становиться хуже.
Это означает, что даже если Дазай решится через неделю или две, что он не
хочет ждать "после" операции, они, скорее всего, не смогут этого сделать. Эта
мысль поселяется в его голове и пугает его.
Потому что тогда Дазай тоже не знал, что это может оказаться последним
разом, когда он прикасался к Чуе.
— ...Я правда хочу тебя, — тихо повторяет он, его взгляд более твёрдо
останавливается на Чуе.
Рыжий больше не поднимает глаз, он не может заставить себя, потому что

это кажется жалким, и ну разумеется Дазай говорит это — Чуя загнал его в угол.
Тот делает два шага ближе, практически стоя над Чуей с того места, где он
всё ещё устроен на диване.
Выражение чужого лица противоречиво, Чуя может видеть это, и он

чувствует себя виноватым за это, потому что —
С тем, что он знает сейчас, он ни за что не хочет, чтобы Дазай чувствовал,

что он должен что-либо делать, независимо от ситуации, или как хреново
чувствует себя Чуя, потому что это нечестно.
Пальцы Дазая опускаются вниз, осторожно, боже, он хочет большего, но он

так нерешителен, поглаживая изгиб челюсти Чуи, из-за чего у рыжего
перехватывает дыхание, и он неуверенно смотрит на своего парня в ответ
широко раскрытыми глазами.
— ...Если ты начнёшь чувствовать, что что-то не так, — глаза Чуи

расширяются, — ты должен сказать мне.
— ...Ты не должен, если ты не—
Он сдерживает громкий вздох, когда колено Дазая опускается между его

бёдер, погружаясь в диванные подушки, одна рука опирается о спинку дивана, а
другая опускается, чтобы взять рыжего за подбородок, заставляя Чую
посмотреть на него.
И порой его почти озадачивает, как далеко они ушли от того места, где были
685/805
год назад. Как сильно изменился Дазай, потому что...
— Никогда, — вполголоса говорит тот, поглаживая большим пальцем

нижнюю губу Чуи, — нет ни одного момента, ни одного дня, когда я не хочу тебя.
...раньше он не говорил так. Он всё ещё самодовольный, иногда злопамятный

козёл для всех остальных, но когда они наедине...
Он совсем другой человек по сравнению с тем парнем, которого Чуя встретил

в баре прошлым летом.
Но когда он смотрит на это лицо, на непослушные тёмные волосы, умные,

игривые глаза и самую маленькую улыбку, которую Чуя выучил наизусть, он
вспоминает, что Дазай сказал По всего несколько часов назад.
// «Я всегда знал, что он особенный.» //
И тогда Чуя этого не сказал, но...
Он до сих пор помнит свою первую мысль, когда Дазай спросил его имя.
// «Ой, да, у меня есть одно...» //
Дазай опускается ещё ниже, пока их лбы не прижимаются друг к другу, его
рука скользит вниз от подбородка Чуи по горлу, опускаясь прямо на грудь...
И сердце Чуи там, ровно бьётся под его рукой.
Трудно забыть то время, когда оно этого не делало.
— Ты обещаешь, что скажешь мне? — тихо повторяет Дазай, и Чуя почти

забыл, что тот имеет в виду, но —
// «Если ты начнёшь чувствовать, что что-то не так...» //
Он кивает.
Дазай сказал себе, что может подождать. И он бы так и сделал.
Но Чуя не ошибается, есть очень реальный шанс, что он не...
И если они не сделают этого сейчас, что ж...
Чуя был прав. Через две недели, если Дазай передумает, это уже не будет
иметь значения.
Его рука скользит вниз, по рёбрам, животу, по бедру. Длинные, знакомые

пальцы обхватывают его и задерживаются там, большой палец скользит под
подол футболки Чуи, находя там кружево, оценивающе потирая, пальцы дразнят
голую кожу бедра.
686/805
— Я тоже волновался об этом, знаешь, — тихо комментирует Дазай,
медленно оттягивая подол футболки рыжего, пока она не оказывается у того на
животе, на рёбрах.
Ресницы Чуи трепещут, его собственные руки скользят по плечам Дазая,

впиваясь в ткань чужой рубашки.
— Волновался... о чём?
Его дыхание прерывается, когда Дазай опускает своё лицо в изгиб его шеи,
прижимаясь медленными, затяжными поцелуями к его горлу.
— Что ты знал о... — Дазай делает паузу, в его голове вспыхивает

воспоминание, о котором он до сих пор не смог поговорить с Чуей —
// «Ты не можешь ждать несколько лет, чувствовать себя неловко за свой выбор,
а потом кричать об изнасиловании.» //
— Я тоже думал, что ты меня больше не захочешь.
Ему не нужно вдаваться в подробности, чтобы Чуя понял, что он имеет в

виду, даже если от этой мысли у него ноет в груди.
— Почему это вообще могло заставить меня перестать хотеть тебя?
— О, ну, не знаю... — Дазай вздыхает, отчасти раздражаясь на себя, и

отчасти с облегчением, когда его зубы царапают ключицу Чуи. Потому что он так
сильно скучал по ощущению того под своими губами, и теперь, когда у него это
есть, он ни за что не хочет останавливаться. — Наверное, дело в чём-то таком,
что я меньше кажусь... — он обрывается, понимая, как глупо это звучит вслух,
его голова кружится, когда Чуя поднимает одну из ног, лениво обхватывая ею
бедро Дазая, и...
Всё в том, когда они были вместе вот так, всегда было легко. Уютно,
расслабленно, и... когда руки Чуи скользят вверх в его волосы, поглаживая
короткие волоски у основания черепа, что-то в этом заставляет грудь
сжиматься.
— Меньше кажешься чем? — спрашивает Чуя, аккуратно впиваясь в него

пяткой, пока Дазай не падает вперёд ровно настолько, чтобы их бёдра
соприкоснулись, заставляя их обоих вздрогнуть от тихих волн желания.
— ...парнем, — признаётся Дазай, прекрасно понимая, как нелепо это звучит.
— ...Дазай.
— Я знаю, это звучит—
— Мы оба мужчины, — указывает Чуя, протягивая руку к лицу Дазая,

обхватывая его и заставляя подняться с плеча Чуи, чтобы посмотреть на него.
— Я знаю—
687/805
— Ты когда-нибудь думал обо мне меньше, чем о парне? — спросил Чуя, и они
оба знали, что если бы Дазай всё-таки думал, его кризис с зарождающейся
бисексуальностью не был бы настолько тревожным.
— Поначалу я пытался, — признаётся Дазай со вздохом, — Мне казалось, что

это заставит меня чувствовать себя меньше...
— Меньше би или больше натуралом?
Тот тихонько смеётся ему в лицо, задирая футболку чуть выше.
— И то, и другое, — его большой палец скользит по одному соску, медленно

прижимая его подушечкой пальца, прежде чем слегка вдавить ноготь, из-за чего
рыжий вздрагивает. — Это не помогло.
— Не говоря уже о том, что на мне сейчас женское бельё... — Чуя обрывает
себя довольным вздохом, когда Дазай медленно сводит их бёдра вместе, трение
о кружево заставляет его начать двигаться с медленно нарастающим
возбуждением.
— Я заметил.
— Разве я меньше похож на парня?
Нет, Дазай может понять точку зрения Чуи, и, размышляя логически, он

согласен с ней, но...
— Нет, — Дазай снова сводит их бёдра вместе, растущая выпуклость в его

штанах трётся о переднюю часть белья Чуи. — Ты определённо всё ещё парень.
Учитывая тот факт, что иметь член Чуи в своём горле теперь одно из
любимых времяпрепровождений Дазая, он может знать.
Но это совсем другое чувство.
Есть так много людей, которые думают, что мужественность, доминирование

и надёжность — это разные стороны одной и той же формы, а не три
разрозненные нити, которые были намеренно связаны вместе.
Дазай не знает, нравится ли ему быть доминирующим потому, что ему нужно
чувствовать, что он контролирует ситуацию, или потому, что это заставляет его
чувствовать себя мужественным. Или что он в принципе мужественный, и что
доминирование — это просто его предпочтение...
Но чем больше он думает об этом, тем больше запутывается и сомневается в

себе.
А с Чуей под ним это никогда не было настолько просто.
Тот податливый, принимающий, его, и Дазаю не нужно думать о том, почему

он хочет то, что делает, правильно это или нет — не тогда, когда его губы
обхватывают один из сосков рыжего, и Чуя извивается под ним, аккуратно
дёргая пальцами его волосы.
688/805
Есть чувство безусловной привязанности к этому, и Дазай всегда боялся
этого слова — потому что каждая безусловная форма любви в его жизни всегда
оказывалась чем-то, что было либо омрачено непостоянством и разочарованием,
либо...
Отсутствием этого, когда оно должно было быть.
И в кои-то веки, в этой части своей жизни, Дазай не должен волноваться об

этом.
Его губы скользят вниз по животу Чуи, целуя промежутки между рёбрами,
чуть выше пупка, его ресницы касаются чувствительной кожи живота рыжего,
заставляя того дрожать.
Когда его губы достигают кружевной кромки нижнего белья, он

останавливается, из-за чего рыжий нетерпеливо ёрзает, его пальцы дёргаются в
волосах Дазая. Тот нежно улыбается и протягивает руку, чтобы поймать одну из
рук Чуи, оттягивая её от своего затылка, и прижимает мягкие, интимные
поцелуи к тыльной стороне чужих костяшек, пока пальцы рыжего не
расслабляются, обвивая руку Дазая.
— Если ты хочешь переместиться на кровать, сейчас самое время, — мягко

замечает Дазай, и Чуя ловит себя на том, что задумывается, потому что есть что-
то врождённо привлекательное в том, что они просто сделают это здесь, когда
Чуя распростёрт и уже хочет, но...
Это кажется важным.
Его нога обвивает талию Дазая крепче, и он поднимает вторую, чтобы

обвиться ещё и ей, в то же время одна из его рук скользит вокруг шеи того,
подтягиваясь к нему, а Дазай пока поднимается вверх по его телу, целуя шею,
под подбородком, затем в губы.
Это медленно, как вдох, который он не знал, что задерживает. Язык Дазая
дразнит его между губами, и Чуя слегка улыбается, когда чувствует мягкое,
знакомое движение пирсинга того напротив своих зубов.
— Кровать, — соглашается Чуя напротив чужих губ, и вскоре он получает

ответ — мышцы на груди и животе Дазая напрягаются, когда он садится с
рыжим в своих руках, заставляя Чую прижаться к нему крепче.
Это медленное, слегка извилистое путешествие. Не безумное, бьющееся о

стены, срывая друг с друга одежду — то, чего можно было бы ожидать после
нескольких месяцев без прикосновений друг к другу, но учитывая их ситуацию,
это не совсем возможно.
Нет, но бывают моменты, когда они останавливаются в коридоре, пальцы ног

Чуи едва касаются пола, когда Дазай целует его, затаив дыхание, медленно,
нежно, его большие пальцы поглаживают щёки Чуи, нежно обводя линии его
лица.
Или другой пример, когда Чуя разыгрывает небольшое шоу, волоча ноги,
когда Дазай ведёт его в спальню, надеясь, что его снова поднимут — не то
чтобы он устал или что ему нравится, когда его переносят вручную, он просто
689/805
знает, что Дазаю это нравится, так что это чисто для его же блага, разумеется.
Но вместо того, чтобы поднять его на руки, Дазай приподнимает его всего на
пару сантиметров, просовывая свои ноги в носках под босые ноги Чуи, вызывая
тихое хихиканье у своего парня, когда тот изо всех сил пытается сохранить
равновесие, идя остальную часть пути обратно в спальню, останавливаясь,
когда они ударяются о дверь.
Руки Дазая скользят под зад Чуи, обхватывая заднюю часть бёдер того,
оценивающе сжимая. Его губы дёргаются, когда рыжий вздрагивает в ответ.
— Всё ещё нормально?
Чуя не чувствует раздражения от этого вопроса — даже если это было бы

справедливо, — потому что Дазай всегда спрашивал его об этом, всегда
проверял, что он не против, даже до того, как узнал. Поэтому, услышав это
сейчас, оно не заставляет его чувствовать себя как-то по-другому.
— Да, — шепчет он в ответ, поднимаясь на цыпочки. Но даже тогда, с

поднятым подбородком, он всё ещё может поцеловать только нижнюю часть
подбородка Дазая, когда его парень не опускает лицо, чтобы помочь ему. Тот
делает это, но только после того, как некоторое время наблюдает, как Чуя
пытается дотянуться. — Бесишь, — ворчит Чуя напротив чужих губ, скользя
пальцами в каштановые волосы, пока Дазай наклоняется, чтобы повернуть
дверную ручку, открывая дверь позади них.
И тогда он поднимает Чую, скользя руками вниз, чтобы подхватить того под
коленями, из-за чего рыжий обхватывает его за шею, и делает медленные,
целеустремленные шаги к кровати. Матрас мягко прогибается под их весом,
когда они оба опускаются на него.
— Мне нравится смотреть, как ты работаешь ради этого, окей? — вполголоса

говорит Дазай, снова прижимаясь лбом ко лбу Чуи, его колени раздвигаются
между бёдер того, направляя их, чтобы развести и обернуть вокруг своей талии.
— М-м-м... — Чуя вздыхает в следующий поцелуй, теряясь в ощущении рук

Дазая, скользящих по его бокам, тихих звуках их губ, двигающихся вместе.
Его сердцебиение немного быстрое, но не нестабильное, и каждый раз, когда

дыхание Чуи начинает учащаться, Дазай целует его медленнее, потирая
большими пальцами его бёдра круговыми движениями.
Дазай вообще не ожидал ответа Чуи.
— ...Оно того стоит.
У него перехватывает дыхание в горле, кончики пальцев слегка впиваются в

чужую кожу. Не то чтобы Чуя не был милым, он такой, и обычно выражаться
словами легче ему, чем Дазаю, даже если он не всегда очень красноречив.
— ...Даже когда я бешу? — слова звучат игриво, но они искренни.
Дазай знает, что сейчас он лучше, чем год назад. Он знает, что стал более
терпеливым, открытым и внимательным... Но он определённо не идеален, и Чуя
690/805
должен это знать.
Пальцы Чуи аккуратно путаются в его волосах, притягивая его обратно,

наклоняясь к нему, их носы сталкиваются друг с другом в тусклом свете.
Прямо сейчас Дазай тот, у кого нестабильное сердцебиение. Он делает

короткие, быстрые вдохи, когда его возлюбленный крадёт каждый из них
нежными, обожающими прикосновениями губ. Это почти слишком, потому что у
Дазая так много чего крутится в голове, так много эмоций, которые он обычно
выливал через свои руки и зубы, держа Чую и помечая его, пока всё наконец не
начинало становиться спокойно, но...
Но сейчас это не вариант, и из-за этого Дазай чувствует себя почти в

отчаянии.
— Даже когда ты бесишь, — подтверждает Чуя, улыбаясь ему, и на этот раз

он-таки позволяет Дазаю опуститься вниз. Руки того толкают подол футболки
Чуи вверх по рёбрам, возвращаясь к поцелуям, которые он начал в гостиной, на
этот раз царапая и нежно посасывая, оставляя маленькие созвездия синяков на
животе, поднимая взгляд, когда Чуя тянет его за волосы.
— Всё хорошо—?
— Я в порядке, — успокаивает его парень, слегка дрожа, — но если у меня

будет осмотр или что-то в этом роде...
В ответ он получает лёгкую, порочную улыбку, карие глаза сверкают на него

в слабых потоках лунного света, проникающего через окно.
— Просто не снимай футболку.
— Он... — Чуя откидывает голову назад с тихим стоном, его ресницы

трепещут, когда губы Дазая обхватывает один его сосок, проходясь по нему
языком. Он посасывает медленно, нежно, и Чуя обнаруживает, что это почти так
же возбуждает, как когда зубы Дазая грубо царапают его — потому что у него
есть время сосредоточиться на каждом повороте и скольжении чужого языка,
из-за чего дыхание рыжего сокращается до тяжёлых вздохов. — Он должен
проверить моё сердцебиение, ему нужно будет... — лепечет Чуя, его пальцы
сейчас негнущиеся и немного холодные на плечах Дазая, до такой степени, что
он поймал себя на том, что время от времени шевелит ими, чтобы вернуть им
немного жизни.
— Скажи, что стесняешься, — Дазай улыбается ещё шире, проходя языком

ещё раз, получая немалое удовольствие от того, как Чуя извивается, даже если
совсем немного.
— Будто бы он поверит в это.
— Ну, не знаю... — гудит Дазай, стягивая футболку через голову Чуи. Его
грудь сжимается от желания, когда он смотрит, как рыжие волосы рассыпаются
по плечам, когда воротник футболки поднимается над чужой головой.
Шелковистые, мягкие, совершенные, настолько, что он не может удержаться,
чтобы не зарыться в них лицом на мгновение, испуская мягкий вздох. — Я
несколько раз видел, как ты меня стесняешься...
691/805
Чуя слегка шевелит головой, пытаясь заставить Дазая поднять свою, потому
что он хочет ещё один поцелуй. Но Дазай просто остаётся там на некоторое
время, мягкие пряди щекочут его нос, когда он вдыхает их запах.
— Никто другой не попросил бы меня ответить во время разговора по

фейстайму, хочу ли я, чтобы мне отлизали после занятий.
— Я дал тебе то, чего ты мог с нетерпением ждать, разве нет?
Чуя не может спорить с ним в этом, потому что да. В течение всего мат.
анализа, единственного математического предмета, который Чуя должен был
сдать, чтобы закрыть сессию.
Что, как он полагает, пока ему не особо нужно. Что вообще с этим будет?
Должен ли он будет пересдавать всё заново? Когда он вообще сможет начать?
Определённо не этой осенью, но, возможно, следующей весной..?
Или есть суровая реальность того, что сказал Мори.
// «Даже если операция пройдёт успешно, твоя жизнь никогда не будет

нормальной.» //
Рассуждая реалистично, индустрия, в которую Чуя хочет войти, порождает

стресс и переутомление. Если он действительно никогда не будет полностью
нормальным, сможет ли его тело справиться..?
То есть, если он вообще это переживёт—
Почти если бы тот знал, рот Дазая снова начинает работать, возвращаясь
вниз по груди Чуи, и теперь он, кажется, осознаёт тот факт, что его парень
лежит под ним, раскрасневшийся и распростёртый, одетый только в пару
кружевного чёрного нижнего белья, и...
Боже правый.
Это нечестно, потому что это, вероятно, один из единственных способов,

которым Чуя мог спровоцировать Дазая пойти против его лучших суждений, но
он хочет намного больше, чем он может дать ему прямо сейчас.
— Ты же понимаешь... — Дазай вздыхает, его губы скользят вниз под пупок

Чуи, останавливаясь на мгновение, потому что его парень извивается, боясь
щекотки, и он прижимает больше поцелуев к этой области, пока Чуя не трясётся
от смеха. — Что тебе придётся сделать это снова, когда я смогу... как ты там
раньше это назвал?
— У... Удушающе вбиваться? — предлагает Чуя между смешками, его

дыхание переходит от забавы обратно к желанию, когда Дазай начинает
оттягивать кромку нижнего белья зубами.
— Когда я смогу сделать это.
— Мне... — бёдра Чуи раздвинулись вокруг плеч Дазая, зацепившись за них,

692/805
когда рот того скользнул вниз по передней части, целуя напрягшуюся эрекцию
своего парня, чужие губы обжигают сквозь кружево. Чуя стискивает зубы,
откидывая голову назад, и его босые ноги прижимаются к плечам Дазая, одна
рука сжимает волосы того, в то время как другая цепляется за простыни рядом с
головой. — Мне, в-возможно, придётся купить что-то другое... — он резко
выдыхает, когда Дазай мягко посасывает, его руки скользят под бёдра Чуи,
чтобы обхватить изгиб его зада, массируя мягкую плоть под пальцами. — ...есть
какие-нибудь пожелания?
Дазай обдумывает это, его нос касается бёдра Чуи, и в какой-то момент он
действительно серьёзно задумывается над этим вопросом. Это и хорошо, и
плохо, потому что в его голове мелькает образ Чуи в десятках различных
вариантов, все они очень привлекательны, но и очень возбуждают, а он
пытается сохранить хладнокровие...
Но, в конце концов, ему удаётся предложить ответ, который несколько

осознан.
— Знаешь... — он отрывает свои губы от нижнего белья Чуи, и его голос

звучит так совершенно искренне, что Чуя даже не может заставить себя
усомниться в просьбе. — Думаю, я бы не отказался от чего-нибудь розового.
Чуя немного поражённо поднимает голову.
— ...Правда?
Дазай на мгновение прижимается щекой к животу Чуи и смотрит на него,

кивая.
— Это настолько удивительно?
— Ну... — Чуя сводит брови, — я никогда не замечал, чтобы ты увлекался

пастельными тонами...
И это правда.
Но его мысли каждый раз возвращаются к выражению лица Чуи, когда Рампо
критиковал его вкус в эстетике, или к тому факту, что рыжий всегда казался
счастливее в ярких, открытых цветах, так что...
Дазай зацепляет пальцами кромку нижнего белья Чуи, стягивая его вниз по
бёдрам того, прижимая маленькие, лёгкие как перышко поцелуи к ставшим
обнажёнными участкам кожи, чувствительным, тайным местам...
И для этого нет никакого другого слова, кроме как "божественно".
— Розовое... и мягкое.
Дыхание Чуи становится прерывистым, когда щека Дазая касается его члена,
бёдра слегка дрожат.
— Мягкое?
— М-м-мгм, — мычит Дазай, и Чуя почти впечатлён, наслаждаясь чужой

693/805
новой стороной, когда тот одаривает каждый сантиметр его бёдер вниманием,
но это не сильные, совершенно ошеломляющие прикосновения, которые рыжий
почти ожидал. И он скучает по ним, но...
На этот раз Дазай не пытается скрыть привязанность за своими

прикосновениями, это осторожное внимание, которое раньше всегда было там,
но теперь Чуя может чувствовать это в каждом прикосновении, в открытую, и...
Он чувствует себя желанным.
И это странно — задыхаться от любви, когда твой парень буквально скребёт

зубами по чувствительной плоти твоих внутрённих бёдер, но...
Это как огромная ноша, которую он носил всё это время, неуверенность,
которую он испытывал, честно говоря, большую часть своей жизни, страх, что
если бы Дазай знал, он бы не хотел его, но—
— Мягкое, — повторяет Дазай, стягивая бельё через колени Чуи, вниз по

ногам, и отбрасывая его в сторону.
В основном потому, что Чуя любит мягкие, удобные вещи и яркие цвета, но
Дазай также не может отрицать тот факт, что он очень, очень наслаждался бы
видом рыжего, распростёртого в чём-то мягком, розовом и оборчатом, изо всех
сил пытаясь сдержать любое смущение, в то время как Дазай, ну—
Это для другого раза.
Наконец, после того, что казалось вечностью, Чуя чувствует давление

напротив своего прохода, хотя оно исходит не от пальцев Дазая — и боже, он
скучает по его пальцам, — а скорее от чего-то гибкого и влажного, заставляя
крепче вцепиться в чужие волосы с удивлённым скулежом, когда Дазай дразнит
проход Чуи длинными, медленными скольжениями плоскостью своего языка.
— Ч... ты... — Чуя пронзительно стонет, упираясь пяткой в плечо Дазая, — мог
бы меня предупредить...
Дазай слегка отводит подбородок назад, его губы дёргаются.
— Я мог бы сказать то же самое о белье.
Что ж. Справедливое замечание.
И нет, сердце Чуи не колотится — он заставляет себя делать медленные,

осторожные вдохи, прерываемые стонами и вздохами, когда язык Дазая
возвращается к нему, исследуя, не пожирая его, как обычно, но медленно
открывая. И когда он начинает вдавливать свой язык внутрь, находя мышцы на
удивление податливыми, то отстраняется, приподнимая бровь.
— Так вот почему тебя не было целый час?
Чуя невинно смотрит на него в ответ — так невинно, как только может, во
всяком случае, когда Дазай для пробы медленно вводит палец внутрь.
Внутренние стенки слегка трепещут вокруг него, но всё ещё расслаблены до
такой степени, что он может войти по вторую фалангу без проблем.
694/805
— Я чуть было не попробовал одну из этих пробок, но подумал, что мне будет
неловко незаметно уйти с ней, если ты откажешься—
— Пробка? — Дазай останавливается, его палец застыл на всём пути внутри

рыжего, и он смотрит на него. Выражение его лица — маска жалкого шока.
Чуя моргает в ответ.
— Это же правильное слово для этого, да? Всякие эти анальные пробки и
прочие штучки?
Всякие. Анальные. Пробки.
Есть моменты, когда кажется, что Чуя так далеко ушёл от того зелёного
первокурсника, который купился на ложь, что избегание презервативов было
"полезно для окружающей среды", а потом...
Потом он говорит такое. И Дазаю требуется каждая капля самообладания,

чтобы не рассмеяться, и это отвлекает от его первоначального вопроса.
— Когда ты купил анальную пробку?!
— Ну, в первый раз... — Чуя вздрагивает, когда Дазай добавляет ещё один
палец, потому что да, он очень удивлён, но его собственная эрекция пульсирует
почти болезненно в штанах, и он не хочет тянуть ещё больше, чем уже
необходимо. — Когда я надел... такое бельё... ты сказал... — он извивается,
когда пальцы Дазая сгибаются в нём, пальцы на его ногах поджимаются, — что
ты бы купил что-нибудь, чтобы держать меня открытым... а потом... — пальцы
Дазая разводятся очень легко, и между смазкой, которую Дазай добавил на них,
его собственной слюной и тем, что Чуя использовал ранее, рыжий невероятно
скользкий, — когда мы не... разговаривали, я скучал по—
Пальцы Дазая останавливаются.
Чуя осознаёт свою ошибку, когда Дазай снова нависает над ним, его рубашка
слёгка расстёгнута, но в остальном он полностью одет поверх обнажённого тела
Чуи, мягкая ткань его штанов волочится по чужим голым бёдрам.
— По чему ты скучал?
Лицо Чуи быстро мрачнеет, его брови хмурятся от раздражения, и он

выплёвывает то, что можно окрестить как самый эротичный,
самоуничижительный, уморительный ответ, который Дазай когда-либо слышал.
— В отличие от некоторых у меня не большие руки, окей?!
И если бы это была нормальная ситуация, Дазай, возможно, воспользовался

бы возможностью продемонстрировать, насколько велики его руки на самом
деле, тем более что Чуя уже немного растянут, но...
Но, очевидно, с этим придётся повременить.
Так что, на данный момент, он добавляет третий палец, двигая ими вместе,
695/805
костяшки медленно трутся о внутренние стенки Чуи.
— Я тоже скучал по этому, знаешь.
Это может быть опасно для сердца Чуи, потому что оно пропускает удар, и
он качается навстречу пальцам Дазая, наклоняя голову в сторону, когда лицо
того снова прижимается к его шее.
— Ты хоть представляешь? — Чуя зажмуривается, когда пальцы Дазая

медленно выскальзывают наружу, а затем его дразнят чужой набухшей
эрекцией, прижимающейся к нему, его руки взлетают вверх, обхватывая шею
напротив.
Нет, Чуя правда сомневается, что представляет, потому что он никогда не

видел себя таким образом, но он не может отрицать этого, когда Дазай говорит
это так, голос того до боли мягкий, пульсируя напротив Чуи через ткань
штанов...
Невозможно поверить, что Дазай не хочет его так же сильно.
И это то доверие, которое у Чуи есть к нему, открытость, которую Дазай

чувствует в том, как рыжий раздвигается и цепляется под ним...
// «Ты никогда не был таким.» //
Он тяжело сглатывает, на мгновение прижимаясь носом к шее Чуи, вдыхая

его запах.
// «Ты заботился обо мне.» //
— Осаму... — длинная, медленная дрожь пробегает по его спине, когда Чуя

произносит его имя вот так, крепко зажмурив глаза. — Пожалуйста.
Он бы назвал своего парня чересчур нетерпеливым, но, что ж... это было
довольно затянуто, не так ли?
Одна из его рук тянется вниз к штанам, чтобы расстегнуть их, оттягивая
вниз молнию, пока пальцы Чуи тянут за пуговицы его рубашки, скользя под неё,
когда всё больше и больше его груди и живота появляются в поле зрения. И в
тот момент, когда Дазай чувствует тепло обнажённой кожи Чуи напротив своей
груди, он испускает низкий, удовлетворённый вздох.
Наконец, когда Чуя чувствует твёрдый, пульсирующий жар члена Дазая у

своего бедра, он чувствует, как его тело медленно дрожит от облегчения.
— Всё нормально?
Его губы растягиваются в медленной улыбке, поглаживая волосы Дазая там,

где лицо того всё ещё прижато к шее Чуи.
— Угу.
Дазай кивает, и затем он там, подстраивается, и после небольшого давления,

что стискивает его, когда он проходит сквозь кольцо мышц Чуи...
696/805
Он внутри, и они оба стонут, очень крепко держась друг за друга.
Чуя дрожит, потому что прошло достаточно времени, чтобы он забыл,

насколько заполненным Дазай заставляет его чувствовать себя: широкий,
пульсирующий и толстый, до такой степени, что каждый раз, когда тот скользит
глубже, такое чувство, что из лёгких Чуи вытесняется часть воздуха.
И Дазай чувствует, как рыжий изо всех сил пытается приспособиться к

неровности своего дыхания, к тому, как его тело сотрясается от дрожи под ним,
но прежде чем Дазай успевает спросить, Чуя успокаивает его дрожащим
шёпотом.
— Я в порядке, — его пальцы сжимаются в волосах Дазая, когда его парень

входит до конца, и Чуя почти чувствует, что он на пределе, но —
// «Это никогда не должно быть больно.» //
И с Дазаем это никогда не больно. Покалывает, да, но не щиплет, нет

настоящей боли, это просто давление. Приятная, удушающая тяжесть, в которой
Чуя хочет утонуть.
— Чувствую себя... — Чуя тихо давится собственными словами, когда головка

члена Дазая ударяется о его простату, его собственная эрекция дёргается
напротив живота, и он прикусывает губу. Он никогда не был очень застенчивым,
но иногда то, что он готов сказать вслух в постели, до сих пор шокирует Дазая,
— Чувствую себя заполненным...
— ... — Дазай издаёт почти жалостливый стон сдержанности, потому что всё,
что он хочет сделать, это вбиться, чтобы получить то же самое освобождение,
которое также ищет Чуя, после того, как он так долго был на нервах, но...
Но и это не так уж плохо, медленно входя и выходя из рыжего, делая

неглубокие, уверенные толчки, неспеша выдавливая удовольствие из него,
принимая каждую его реакцию. Каждый тихий вздох, то, как дрожат бёдра Чуи,
когда они сжимаются вокруг его собственных, и боже, то, как он шепчет его
имя...
И ещё одно заметное отличие: до этого у них никогда не было возможности

поговорить во время секса. Тот всегда был горячим, стремительным, отчаянно
пытающимся достичь кульминации прежде, чем один из них поймёт, что это
было слишком реально для другого, но...
Но теперь они умудряются строить почти полноценный диалог, когда

останавливаются, ожидая, пока сердце Чуи успокоится, а его дыхание
замедлится, шепча и тихо смеясь в темноте, соприкасаясь носами.
Обычно, Чуя мог бы счесть это раздражающим, будучи выстроенным только

для того, чтобы остановиться, снова и снова, но...
Это на самом деле приятно спустя некоторое время, будто есть это тёплое,
почти невесомое чувство, его тело полностью расслаблено, а тело Дазая давит
на него, его член держит Чую очень открытым, пока он шепчет милые пустяки
697/805
ему на ухо.
И единственное, что действительно причиняет боль, и так чертовски сильно,

так это мысль о том, что это может быть последний раз.
Чуя не уверен, что заставило его сказать это, или почему сейчас, но он
поймал себя на том, что шепчет:
— Осаму?
Дазай поднимает голову, прижимаясь медленными, ленивыми поцелуями к

чужому подбородку, в то время как его бёдра медленно, неторопливо двигаются
круговыми движениями внутри Чуи, заставляя того каждый раз медленно,
высоко скулить.
— Да?
— Ты вернёшься в следующем семестре?
Дазай немного удивлён, что Чуя спрашивает его о чём-то настолько

нормальном и учебном прямо сейчас, но если он ответит, хуже не будет.
— Я не очень... Я ещё не уверен.
— Это не... из-за меня, верно?
Они оба останавливаются, потому что Дазай слышит в чужом голосе очень
реальную возможность того, что рассматривает Чуя.
Сам Дазай думал о том, чтобы оставаться здесь, пока Чуя не оправится
достаточно, чтобы вернуться, и с его собственным смятением вокруг того, чем
он хочет заниматься, это имеет смысл, но...
Но тон Чуи подразумевает, что к концу лета Дазай может вообще ничего не
ждать. Чуи может даже не быть здесь.
— Я не... — Дазай чувствует себя немного шатко, его грудь пронзила

внезапная, сокрушительная печаль от этой мысли, что-то, что он даже не может
заставить себя переварить, — Я не хочу... думать о—
Ладонь Чуи прижимается к его щеке дрожащими пальцами, и тот

колеблется, но очень серьёзен.
— Я не хочу, чтобы ты... перестал делать что-то из-за меня, — их глаза

встречаются, и к удивлению и беспокойству Дазая, он обнаруживает, что глаза
Чуи на мокром месте. — Потому что, я... — он прерывисто вздыхает, одной рукой
крепче обнимая Дазая за шею, — всё время думаю обо всём... — следующие
слова такие честные, такие хрупкие и испуганные, что они пронзают его
насквозь, — ...что я хочу сделать, — его голос срывается на последнем слове,
горло сжимается, и он сдерживает слёзы, и это сложно, потому что...
Он чувствует себя хорошо, он чувствует себя живым, и он просто так, так

безумно влюблён в человека, который держит его, но он также чувствует, что
всё происходит слишком быстро, будто все остальные получают полную
698/805
трилогию, чтобы рассказать историю своей жизни, а все его страницы будут
вырваны ещё до конца первой книги, и это нечестно.
— ...И я хочу сделать всё это вместе с тобой.
Дазай смотрит на него, его собственные глаза внезапно защипало, и он

пытается подобрать слова, но на этот раз у него их не было, ни одного.
— Я... — Чуя прикусывает губу, будучи очень расстроенным собой, когда

падает пара слёз, — Я знаю, я... не справедлив, но... я просто... если я не—
— Чуя—
— Если я не переживу, — он должен произнести эти слова вслух, потому что

они застряли внутри и гноятся, и он просто хочет перестать скакать вокруг до
около этого, чтобы не быть пойманным в ловушку один на один с этим в своей
голове. — Я не хочу, чтобы ты... не жил свою жизнь, только из-за того... что меня
нет.
— ...
И только в этот конкретный момент, глядя вниз на залитое слезами,

страдальческое выражение лица Чуи, у него, наконец, щёлкнуло.
Дазай всегда знал, что если Чуя не переживёт, то его не особо интересует,
что будет дальше. Но он всегда предполагал, что это проистекает из того
факта, что Чуя был тем, с кем у него были настоящие отношения, тот был
первым человеком, который нашёл время и энергию, чтобы попытаться увидеть
Дазая как нечто большее, чем просто член — и так и есть, но есть ещё больше, и
Чуя всегда был первым, кто это видел, но...
Сейчас всё это прямо перед ним.
Чуя в ужасе, размышляя, переживёт он это или нет, и...
Он беспокоится о том, что будет делать Дазай.
У Осаму всегда были свои собственные эволюционирующие, сложные

отношения с любовью, потому что так много людей, которые должны были быть
рядом, не были. Так много людей, которые говорили это, не имели этого в виду
или, в самых болезненных случаях, не знали, что означает это слово.
Но Чуя Накахара — первый человек, который когда-либо показывал Дазаю,

как сильно можно любить человека: глубоко, искренне, даже не произнося эти
слова вслух.
И теперь Дазай проливает свои собственные слёзы, потому что он чувствует

себя последним человеком в мире, который заслуживает это. Он лгал, он
подводил людей, он был жесток, и он даже не знает, как взять эмоции,
бурлящие в его груди, и превратить их во что-то значимое, что-то, что могло бы
принести его возлюбленному какое-нибудь количество спокойствия.
Потому что блять, он так сильно его любит, всеми фибрами своей души. Как
будто Чуя внутри него, что первый взгляд между ними в тёмном, переполненном
699/805
баре был первой трещиной в искривлённом, удушающем прикрытии, который
Дазай обернул вокруг себя, чтобы обезопаситься, но вместо того, чтобы
причинить ему боль, что-то было посажено туда. С каждым раздражающим,
мелочным актом мести, с неохотными улыбками и перехватывающим дыхание
смехом, с тем, как он нёс парня, которого презирал, в больницу, чтобы
убедиться, что с ним всё в порядке, часами рисовал тигров на маленьком
мальчике, которого только что встретил, просто чтобы заставить того
улыбнуться, или с тем, что даже после того, как Дазай причинил ему боль, он
пересёк Париж посреди ночи только для того, чтобы обнять его и болтать на
тротуарах всю ночь напролёт...
Это семя проросло. Оно взяло эту пустоту внутри него, эту смутную,
безнадежную дыру, где, как всегда думал Дазай, должна была быть его
принадлежность к чему-либо, и заполнило её.
Так медленно, что он поначалу не замечал, как Чуя начал существовать в

промежутках между его рёбрами, корни становились глубже, расцветая во что-
то настолько неотъемлемое от того, кто есть Дазай, что он не думает, что
сможет пережить разлуку.
Но когда он пытается точно определить, где находится Чуя — это в

промежутке между ударами его сердца. Искры счастья и цвета, которые
пробегают через него, эхом отражаясь от его груди, вплоть до кончиков
пальцев.
И трудно представить, что если Чуя не переживёт, то его сердце будет

продолжать биться в груди. Что он проснётся на следующий день, и солнце
будет сиять там, и что люди всё ещё будут продолжать заниматься своими
делами, выключая свои будильники и таща себя на работу, заполняя улицы,
будто мир нормальный, даже если лучшая его часть больше не находится в нём.
Теперь всё стало кристально ясно.
Дело не в том, что Дазай хочет Чую в своей жизни, или что он боится идти
дальше без него. Дело в том, что Чуя...
Чуя и есть его жизнь.
Он — единственная вещь, которая никогда не разваливается у него на

глазах, единственная вещь, которая никогда не причиняет боль.
Он — первое, о чём думает Дазай, когда открывает глаза утром, и последнее,

о чём он думает перед тем, как заснуть, и когда Чуя говорит обо всех вещах,
которые он хочет сделать, и о том, как он хочет сделать их с ним, Дазай...
Дазай не может придумать ни одной вещи, которую он хотел бы сделать без

участия Чуи.
Он помнит списки вещей, которые обычно составлял в своей голове, вещи,

которые, как он думал, Чуя заслужил, но которые Дазай не мог дать ему, потому
что он не знал, как.
Песни о любви, поцелуи под дождём, быть пойманным посреди аэропорта...
700/805
Всё то, что казалось невозможным, но теперь... чёрт побери, Дазай сделал
большинство из этого, и он мог бы сделать гораздо больше—
И этот образ, фантазия, на которую он всегда говорил себе, что та была

слишком нереальной, потому что у них не могло быть будущего —
Чуя, сидящий на кухонном стуле в одной из рубашек Дазая, соскользнувшей

с плеча, волосы собраны в беспорядочный пучок, когда он потягивал утреннюю
чашку кофе, и на его паль—
Он крепко стискивает зубы.
Теперь это больно, настолько, что почти невозможно представить, потому

что они оба так сильно этого хотят и... это всё так несправедливо.
Неспеша, потому что он не доверяет своему собственному голосу, он снова

начинает двигаться медленными, глубокими толчками, которые заставляют Чую
хватать ртом воздух, задыхаться между стонами и слезами, пока его пальцы
цепляются за плечи Дазая, и...
Его возлюбленный наклоняется, касаясь губами заплаканных щёк.
— Ты будешь рядом.
Чуя мотает головой, прикусывая губу, и дрожит под ним, его удовольствие
растёт, смешиваясь со всеми другими эмоциями, пульсирующими через него, и
это почти слишком.
— Осаму, не—
Пальцы Дазая обхватывают руку на его лице, опуская ладонь Чуи вниз,
прижимая её к своей груди — и Чуя никогда так до боли не завидовал
сердцебиению, сильному и устойчивому под его ладонью, как и всё остальное в
Дазае —
Сильный, устойчивый, здесь.
— Не важно, — настаивает Дазай, прижимаясь лбом ко лбу Чуи, пока их тела

продолжают двигаться вместе, каждый из них напрягается, когда давление
начинает нарастать, оба, наконец, устремляются к освобождению, цепляясь так
крепко, будто это может каким-то образом сделать невозможным отпустить, —
где я, или что я делаю... — его пальцы сжимают руку Чуи, удостоверяясь, что тот
чувствует каждый удар сердца, его дыхание дрожит, когда он начинает
чувствовать, что уже близко, — ты всегда будешь рядом, — их глаза
встречаются, и Чуя тяжело сглатывает, его пальцы впиваются в него, ослабляя
бинты, пока он не чувствует кожу под ними. — Это не изменится.
В этом есть что-то чрезвычайно успокаивающее, потому что Чуя знает, что
тот имеет в виду.
Что даже если наступит день, когда он не проснётся, если он пойдёт на

операцию и не выкарабкается, он не исчезнет.
Страх не проходит, как и ярость на то, насколько всё это несправедливо, но...
701/805
В какой-то степени это кажется немного более терпимым.
— Я... — Чуя бросается вперёд, цепляясь очень крепко, его пальцы

впиваются в грудь Дазая, и он целует его, отчаянно покачивая бёдрами, будто
пытается преследовать что-то, что может длиться вечно, даже если...
Даже если нет ничего вечного.
— Я л... люблю тебя...
Дазай задыхается в поцелуе, его руки дрожат, и он шепчет это в ответ. Горе,
страх, привязанность и удовольствие смешиваются вместе в беспорядочном
хаосе эмоций.
— Я тоже люблю тебя, так...
Чуя зажмуривает глаза, когда на него накатывает кульминация, поднимаясь

подобно приливу, омывая его и затягивая под воду, заставляя стонать имя Дазая
снова и снова.
— ...так чертовски сильно.
Проходит несколько минут, прежде чем кому-то из них по-настоящему

удаётся отдышаться, и это не очень сексуально, что парень Чуи чувствует
необходимость проверить его пульс в течение первых пары минут после
оргазма, но...
Когда он обнаруживает, что пульс Чуи под его пальцами ровный, он

расслабляется, опускаясь на него, испуская низкий вздох и крепко обнимая его.
Чуя утыкается лицом в грудь Дазая, ожидая, когда его дыхание замедлится,
когда усталость начнёт овладевать им, сон будет дёргать уголки его век... но он
не очень сильно переживает из-за этого. Даже если он отключится на некоторое
время, Дазай разбудит его, чтобы помочь ему привести себя в порядок.
— Спасибо.
Дазай удовлетворённо вздыхает, его пальцы скользят по волосам Чуи, щека

прижимается к макушке того.
— Ты не должен благодарить меня за то, что я прикасаюсь к тебе, чиби.
Глаза Чуи слегка приоткрываются, и он улыбается слабо, но счастливее, чем

когда-либо за последние недели.
— Это было важно для меня, — признаётся он, обратно прислоняясь головой
к груди Дазая и прислушиваясь к его сердцебиению.
Дазай знает, и в конечном счёте... он рад, потому что теперь... Он знает,

каково это — заниматься любовью с ним, заниматься любовью с кем-то, и даже
если обстоятельства не были идеальными — он не променял бы это ни на что.
Проходят ещё несколько долгих моментов тишины, и когда Чуя уже почти
засыпает, свернувшись калачиком на чужой груди, а Дазай смотрит в потолок,
702/805
закинув одну руку за голову, а другой крепко прижимая к себе своего парня, он
— У тебя есть список?
— М-м? — мычит Чуя, его щека прижата к груди, а одна нога закинута через
чужие бёдра.
— Вещей, что ты хочешь сделать.
Чуя делает паузу, слегка приподнимая подбородок, вспоминая стопку

заметок, лежащих в кабинете Нацумэ.
— ...Я работал над этим, да, — тихо признаётся он, наклоняясь к

прикосновению Дазая, когда тот гладит его по волосам.
— Ну, — Дазай делает глубокий вдох, прижимая его ещё ближе, — после
твоей операции... мы можем взглянуть на него.
Чуя не спорит с решимостью в голосе Дазая, потому что понимает, что его
парень нуждается в этом, даже если Чуя не хочет цепляться за любую ложную
надежду.
Это шанс пятьдесят на пятьдесят, Чуя просто... был на неправильной стороне

этого слишком много раз, чтобы чувствовать надежду.
— Ага, — тихо соглашается он, снова опускаясь на него, позволяя тихой

колыбельной сердцебиения Дазая погрузить его в сон, — надо бы.
Чего он не знает, так это того, что Дазай спокойно решает для себя, что если
Чуя не переживёт, что ж...
Выполнить всё из этого списка? Это лучше, чем ничего, даже если...
Даже если Дазай хочет всё.
703/805
35. Счастливчик
Последующие дни — это не то, что Чуя может легко

квалифицировать как хорошее или плохое.
На следующий день он смертельно уставший, в чём Дазай не винит себя

внешне, но Чуя знает, и он пытается незаметно преодолеть это, чтобы не
заставлять своего парня чувствовать себя хуже.
Но он также может любоваться цветущими отметинами на ключицах и

животе всякий раз, когда меняет футболки, проходя мимо любого зеркала без
кофты, или иногда он просто заглядывает под воротник в середине дня, чтобы
слегка напомнить себе, потому что...
Потому что он скучал по этому.
И он знает по тому, как Дазай смотрит на него, что тот, очевидно, тоже.
Поначалу их дни в основном проходят дома, причём Чуя вынужден отдыхать

и быть расслабленным — настолько расслабленным, насколько может быть
крайне раздражённый человек, во всяком случае, — в то время как Дазай делает
всё возможное, чтобы не стоять над душой, и только слегка преуспевает в этом.
Однако всё меняется, когда он узнаёт о растущей дружбе между его парнем
и дедушкой, которая, казалось, возникла почти из ниоткуда.
— Осаму!
Он выпрыгивает из своих грёз, отрывая взгляд от блокнота, и видит, как в

комнату входит дедушка, тяжело опираясь на трость.
— Оджи-сан? Что ты делаешь—?
— Я хочу, чтобы ты оделся и был готов выйти за дверь через тридцать минут.
Чего?
Дазай откладывает ручку, медленно оглядывая мужчину и отмечая тот факт,

что тот фактически одет: свитер, брюки, пальто и дурацкий чёрный котелок,
который он всегда носил—
И Чуя стоит прямо рядом с ним, одетый в джинсы и просторную футболку

"Мой сосед Тоторо".
— По-видимому, это "семейная вылазка", — объясняет рыжий, и он был бы

немного шокирован тем фактом, что его пригласили, но...
Он в некотором роде причина того, что всё это произошло.
— Но ни один из вас не может... — начинает Дазай, но дедушка обрывает его,

легонько стукнув тростью по его икре.
— Да будет тебе известно, я не слишком безответственен, мы берём с собой

704/805
сиделку. А теперь поторопись! Как ты можешь догадаться, я работаю по очень
ограниченному графику.
Чуя может тихо фыркнуть, но Дазай никогда не находит особо смешными

шутки о том, что два самых важных человека в его жизни могут не быть здесь в
ближайшие несколько месяцев.
Но он всё же поднимается на ноги, рассеянно целуя Чую в щёку, когда

проходит мимо.
— Ладно, но сперва вы могли бы меня немного предупредить.
Чуя поднимает руку, чтобы коснуться своей щеки, когда Дазай уходит, кожа
покраснела и покалывает, и у него немного кружится голова от того, что Дазай
чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы сделать это перед своим
дедушкой.
— Знаешь, — Нацумэ вздыхает, и выражение его лица, вероятно, должно

быть строгим, но в его глазах виднеется немного слишком много радости, — Я
постараюсь не принимать это слишком близко к сердцу, но он довольно
счастлив в последнее время.
Чуя барабанит кончиками пальцев по щеке, прежде чем опустить руку.
— Вы не хотите, чтобы он был счастлив?
— О, может быть, когда-нибудь в будущем, после того, как он проведёт

соответствующее количество времени, оплакивая меня, — драматично вздыхает
Нацумэ, идя с Чуей к главному залу, — но до тех пор я бы предпочёл ничего,
кроме слёз и одиноких взглядов из окон.
Рыжий фыркает, мотая головой. Чем дольше он проводит с Нацумэ, тем

больше и больше видит, что Дазай похож на своего дедушку больше, чем кто-
либо другой.
Оба до ужаса умны, окутаны загадочностью с тонким чувством юмора, и,

самое главное, они оба удивительно добрые.
— Это приносит мне некоторое утешение.
Чуя делает паузу, поворачивая голову, чтобы посмотреть на мужчину, его

рука лежит на дверной ручке.
— Что именно?
Нацумэ пожимает плечами, его губы устало приподнимаются в одном уголке.
— Видеть, как он так часто улыбается, до того...
Собственная улыбка Чуи медленно меркнет, и он обнаруживает, что изо всех

сил старается найти правильный ответ, потому что...
Нет никакого чуда, никаких шансов пятьдесят на пятьдесят, что Нацумэ

переживёт это. У его истории нет другого конца. И он кажется таким спокойным
705/805
насчёт этого, тогда как всё, что чувствует Чуя, это—
— Эй, — Дазай спускается по лестнице, одетый в джинсы и старую толстовку

Тодая, откидывая волосы назад рукой, — я одет.
— О, слава богу, — вздыхает Нацумэ, драматично подтягиваясь к двери. — Я

уж думал, что мне придётся начать работу над моим завещанием, пока мы
ждём...
— Продолжай нести чушь, старикан, я спущу тебя по лужайке перед домом.
— Ты готов оказать мне такое великое унижение?
— В любое время, не испытывай моё грёбаное терпение.
Слова звучат резко, но Дазай ухмыляется, протягивая руку, чтобы

переплести свои пальцы с пальцами Чуи, когда они выходят за дверь, а затем...
Он удивляется, обнаруживая кое-кого во дворе, и его брови взлетают.
— ...Одасаку?
Его старший брат улыбается, помахивая рукой из-за машины. Джинсы того
слегка помяты, и похоже, что он не брился пару дней, но он здесь, и Дазай
потрясён.
— Это должно быть семейное мероприятие, так ведь? — Ода улыбается,

почёсывая затылок, и по-дружески кивает Чуе. — Давно не виделись.
Чуя кивает ему в ответ, внезапно осознав тот факт, что он фактически не
видел брата Дазая с тех пор, как, боже... Должно быть, с тех пор, как Дазай
заболел гриппом во время их первого семестра.
— Ага, — соглашается рыжий, отпуская руку Дазая, чтобы Ода мог подойти и
обнять парня Чуи. — И правда, да?
Однако он не упускает из виду, что в объятиях есть лёгкая скованность.
Дазай довольно тих большую часть поездки, откинувшись на спинку кресла,

обняв одной рукой плечи Чуи и рассеянно играя пальцами с его волосами.
Нацумэ, похоже, больше озабочен разговором с Одасаку о работе, спрашивая

того, как идут дела, и Дазай не упускает из виду, как глаза его старшего брата
продолжают переключаться то на него, то к тому, как он прижимает Чую к
своему боку, будто тот просто... не привык к этому, или, может, его это
тревожит, но Дазай не может заставить себя зацикливаться на этом.
Вместо этого он пытается думать о том, куда они могут ехать, или почему
это так срочно, что стоило вытаскивать из дома двух подвергнутых риску с
медицинской точки зрения людей.
И из всех возможных мест они в конечном итоге останавливаются перед...
— ...Мы идём кататься на роликах? — медленно спрашивает Дазай, поднимая

706/805
бровь.
Чуя улыбается, размахивая перед его лицом стикером, прежде чем вылезти
из машины.
— Оказывается, это было одно из мест, куда он хотел отвезти твою бабушку
в восьмидесятые годы.
— Но там всегда мешали чёртовы журналисты, — вздыхает Нацумэ, жестом

показывая Одасаку, чтобы тот поторопился и вышел. — Но в наши дни они
позволяют взять в аренду целые катки.
Дазай вылезает вслед за ними, его челюсть слегка упала.
— Какое это имеет отношение к—?
— У нас есть список, — объясняет Чуя, засовывая стикер обратно в карман. —

Из всех вещей, которые он хочет сделать, и он сказал, что большинство из них
были "нормальными вещами", но аренда катка не совсем нормально—
— Чтобы ты знал, — раздражённо фыркает Нацумэ, протягивая руку, чтобы

взъерошить волосы Чуи, — это самая нормальная вещь, которую я делал с
начала нового тысячелетия.
— Тогда планка низкая.
— Знаешь что? Я понимаю, почему ты нравишься моему внуку. Это не

комплимент, он маленький беспризорник-садист.
Смех Чуи эхом разносится по парковке, когда они идут вместе, и Дазай ловит
себя на мысли, что он мог бы привыкнуть к чему-то подобному, даже если
ситуация совершенно незнакома.
Да, как Чуя и сказал, это не совсем нормально, когда ты берёшь в аренду
целый каток, но это самое близкое к нормальной семейной сцене, которую Дазай
когда-либо видел.
— Как он держится? — Дазай бросает взгляд на своего старшего брата,

который подстраивается под его шаг, вместе задерживаясь на парковке.
— ...Ты имеешь в виду дедушку? Он—
— Вообще, я говорил о твоём парне, — в том, как он произносит "парне", есть

странная интонация, которую Дазай не пропускает мимо ушей.
— Есть хорошие дни и плохие, — он пожимает плечами, глядя прямо перед

собой. — Сегодня хороший.
Ода молчит до конца прогулки внутрь, и обычно именно здесь Дазай

заполнял тишину глупыми шутками, подтрунивая над ним, заставляя улыбаться,
возможно, делая некоторые намёки о "клубе разочарований семьи"...
707/805
Конечно, человек с тростью не может кататься на роликах, но они решают
это так, как могут.
— Это... — старик сдерживает смех, пока Чуя пристёгивает пару роликов,

сидя на скамейке рядом с ним, — возможно, самая глупая вещь, которую я
когда-либо делал.
Чуя переводит взгляд вверх с кривой улыбкой, мотая головой.
— Тогда, похоже, есть ещё много глупых вещей, которые вам стоит
совершить.
— Да ну? — Нацумэ склонил голову набок, приподняв бровь.
— Ага, — Чуя улыбается чуть шире, туго затягивая шнурки, прежде чем
пошевелить пальцами ног, чтобы убедиться, что ролики сидят хорошо. — Один
парень как-то сказал мне, что самое лучшее в том, чтобы иметь деньги — это
иметь возможность делать абсурдные вещи, и что люди никогда вам за это
ничего не скажут.
— Подумать только, — фыркает седовласый мужчина, качая головой, — я

потратил целую жизнь на то, чтобы быть абсолютно серьёзным.
— Мне жаль, что вам пришлось узнать об этом вот так, но похоже на то.
Нацумэ поворачивает голову, наблюдая, как его внуки заходят на каток,

прежде чем перевести взгляд на рыжего, сидящего рядом с ним.
— А кто преподал тебе этот урок, позволь спросить?
— О-о, — драматично вздыхает Чуя, не сводя глаз с лица Дазая. — Просто

парень, с которым я познакомился в баре.
Что-то в этом заставляет старика рассмеяться.
— Как-то не похоже на самого состоятельного человека.
— Если честно, он немного хулиган.
— Правда? Ты достоин кого получше.
— Мэ, — Чуя выпрямляется с однобокой улыбкой. — Пожалуй, я оставлю его

себе.
Теперь, когда один из них готов кататься, Нацумэ садится в инвалидное

кресло, сокрушенно мотая головой.
— Как думаешь, это действительно считается?
— Ну, я был за то, чтобы просто привязать вас к роликам и приступить, но

ваш внук бросил бы меня, если бы я позволил вам сломать все кости в вашем
теле, так что... — Чуя пожимает плечами, как бы говоря: "тут я бессилен", и
мужчина вздыхает.
708/805
— Ну, это достаточно близко, я полагаю...
— И, — Чуя лезет в карман, вытаскивая пару больших авиаторских очков,

которые выглядят так, будто они выскочили прямо из 1987 года, — вы можете
выглядеть соответственно. Я даже заставил их загрузить кучу Мадонны в
динамики—
— Я был больше поклонником "Аэросмита".
— Ага, что ж, у меня есть спотифай, — отмахивается от него Чуя, и бывший

политик хихикает.
— Ты действительно из кожи вон лезешь ради этого, да?
Чуя пожимает плечами, одаривая его весёлой улыбкой.
— Вы говорили, что всегда хотели пригласить свою жену на такое свидание,

верно?
Он кивает, вспоминая прошлое.
— Ещё когда мы учились в университете, но... — он вздыхает и мотает

головой. — Я был либо слишком занят учёбой, либо не хотел, чтобы её окружали
репортёры только за то, что видели её со мной...
Но, оглядываясь назад, он понимает, что мог бы выкроить время, но просто

не успел. Он всегда предполагал, что будет ещё один раз. Когда не будет
экзаменов.
Или когда он не баллотировался на переизбрание, или когда она не была

беременна. Но тогда Мори был очень маленьким, и всё стало очень
загруженным. В какой-то момент у них появились школьные мероприятия,
концерты на фортепиано, благотворительные вечера, международные поездки
на встречи с главами государств. Не успел он моргнуть и глазом, Мори оказался
в медицинском университете, и какое-то время дом казался таким пустым, но
даже тогда у него всё ещё была работа, а его жена занималась
благотворительностью, сидела в бесчисленных советах директоров,
организовывала мероприятия по сбору средств, помогала ему планировать
следующие выборы...
А потом они стали бабушкой и дедушкой.
Всё произошло в мгновение ока, сначала Сакуноскэ, а потом и Осаму

последовал за ним. Они были такими прекрасными детьми, и дом не казался
таким пустым.
Было похоже, что всегда находилось что-то новое, что занимало его время,
его внимание, и Киоко, казалось, никогда не требовала никакого пространства
для себя. На самом деле, если он не находил время, чтобы проведать её, она,
скорее всего, просто... сливалась с задним планом. Она была даже довольна
этим.
Поначалу он думал, что она просто предпочитает не быть в центре внимания,

даже его, но теперь он думает, что она, должно быть, привыкла к этому. И он
709/805
сказал себе, что когда выйдет на пенсию, то наконец-то найдёт для неё время.
Только для неё. До тех пор, пока их обоих не станет.
К несчастью для них обоих, у жизни были другие планы. И хотя рак,
безусловно, теперь хороший знакомый Нацумэ, с его женой он познакомился
первым.
На данный момент прошло уже десять лет.
— ...полагаю, мы так и не дошли до этого, — заканчивает он, пожимая

плечами, его взгляд возвращается к молодому человеку. — И ты собираешься
играть эту роль?
Чуя фыркает, вытаскивая из кармана неоново-розовую резинку для волос и

собирая их в большой пушистый хвост.
— Я пришёл подготовленным.
Нацумэ фыркает, устраиваясь поудобнее, когда его выкатывают на каток.
— Я так понимаю, я должен был догадаться, прежде чем попросить тебя, а?
— Типа того, — Чуя очень серьёзно кивает. — В этом смысле я довольно

надёжен, — он вытаскивает пульт из кармана, готовясь включить
стереодинамики. — Как думаете, Киоко-сан больше понравилась бы Мадонна
или Синди Лопер?
— М-м-м... — старик слабо улыбается, вспоминая что-то, что уже не кажется

таким далёким. — Синди Лопер.
Дазай наблюдает за ними с края помещения, прислонившись к стене и

скрестив руки на груди. Чуя удивительно грациозно катается, даже когда
танцует со стариком в инвалидном кресле под песню "Girls Just Wanna Have Fun".
Что может звучать как что-то прямо из лихорадочного бреда, но эй. Дазай
уже много лет не видел, чтобы его дедушка так веселился. Он не собирается
осуждать это.
— Ты какой-то тихий, — комментирует Ода, стоя рядом с ним и снимая

куртку.
Дазай пожимает плечами, не сводя глаз с того, как огни катка играют в
волосах Чуи, делая их почти белокурыми в некоторых местах, словно он
ангельский фигурист на роликовых коньках прямо из восьмидесятых или что-то
такое.
— Ты какой-то напряжённый.
Ода не отвечает сразу, продевая выступающие части в петли ремня, пока

качается на пятках, и ему не нужно говорить это, они оба знают —
Что-то не даёт ему покоя.
Дазай не знает точно, что и почему, но он знает, что это имеет какое-то
710/805
отношение к Чуе, и это исходит от того человека, от которого он никогда не
ожидал, что тот поставит его в такую ситуацию, так что...
Он не очень-то стремится открыть то, что, как он может только

предполагать, является новым маленьким источником эмоционального багажа,
который он может нести в течение следующих десяти лет или около того, но вот
они здесь.
Дазай щиплет себя за переносицу, медленно выдыхая.
— Что?
— Я ничего не говорил.
— Я не собираюсь умолять тебя рассказать мне, и после этого мы вряд ли

снова останемся наедине до конца вечера, так что, — Дазай открывает глаза,
уставившись на брата усталым взглядом. — Что?
— ... — Ода долго смотрит на него в ответ, будто колеблется между тем,
чтобы сказать что-то или сдаться, пока, наконец, не отвечает. — Я как-то не
очень хотел узнавать об этом из телевизора.
Дазай моргает, его брови хмурятся.
— Что?
— О тебе и о нём. Я узнал об этом из новостей.
На мгновение возникает полное удивление.
Затем, когда Дазай медленно переваривает слова, то обнаруживает, что

чувствует то, чего не ожидал — эмоцию, которую прежде он не позволял себе
испытывать в кругу своей семьи, потому что знал, что это не будет
продуктивным.
— Что ты хотел, чтобы я рассказал тебе? — он медленно наклоняет голову. —

Что у меня есть парень или что я би?
Ода не мог не заметить раздражения, нет, границу гнева в голосе своего

младшего брата.
— ...И то, и другое?
— Он не был моим парнем накануне того дня, как разразилась эта история, —
медленно объясняет Дазай, — и мне никогда не приходило в голову, что
рассказывать тебе о своей ориентации будет полезно.
Ода практически отшатывается от этих слов, будто ему дали пощёчину.
— Что?
— Как правило, чтобы вести такие глубокие разговоры, нужно позвонить, —

ровным голосом объясняет Дазай. — Я звоню тебе два раза в неделю, но сам ты
звонишь мне... может, раз в месяц?
711/805
Ода, защищаясь, стискивает зубы и мотает головой, понизив голос.
— Ты же знаешь, какой у меня плотный график, это не значит, что я не—
— Я знаю, что ты находишь время, когда это что-то важное, — обрывает его
Дазай, качая головой. — А ещё я знаю, что в последний раз, когда я пытался
рассказать тебе о чём-то серьёзном, это было то, что девятнадцатилетняя
девушка хотела отсосать у меня, и что я не был уверен, нормально ли это.
Одасаку явно испытывает удар хлыстом.
— Что ты ожидал, чтобы я сделал—?
— ...Я не ожидал, что ты поздравишь меня.
После этого заявления в воздухе повисла тишина, оба брата уставились друг
на друга, словно они сражались на противоположных концах поля боя, а не
стояли рядом на катке, где на заднем плане играла "Girls Just Wanna Have Fun".
— ...Что ты хотел, чтобы я сделал, Дазай? — медленно спрашивает Ода,

выглядя совершенно растерянным и немного оправдываясь. — Это уже было
сделано.
В этом утверждении есть что-то совершенно угнетающее.
Это уже было сделано.
Будто всё остальное, что произошло потом, не имело значения, потому что
вред уже был нанесён.
— ...Мне потребовалось шесть лет, чтобы понять, что произошло на самом

деле, — Дазай отвечает ровно, не вынимая рук из карманов, потому что не
хочет, чтобы Ода видел, как они сжимаются в кулаки. — Потому что никто не
говорил мне, что это неправильно.
— Ты так говоришь, будто я не пытался помочь, Осаму, — Одасаку измученно

мотает головой, и это расстраивает Дазая ещё больше, потому что, когда дело
доходит до него, его старший брат всегда кажется очень усталым. — Кто-нибудь
ещё позаботился о том, чтобы ты перестал вредить себе?
Нет. Никто.
Его отец никогда по-настоящему не знал, а когда узнал, то подумал, что это
был единичный случай и Дазай играл на публику. Его мать находила это
хлопотным, настаивая, чтобы он, хотя бы, начал носить длинные рукава или
просто оставил бинты, потому что шрамы были бельмом на глазу, и на них было
некомфортно смотреть.
— Ты никогда не спрашивал меня, почему, — слова произносятся так тихо,

что Одасаку почти не уверен, правильно ли он их расслышал.
— Что?
712/805
— Ты никогда не спрашивал меня, почему я это делаю, — Дазай пожимает
плечами, тяжело сглатывая. — Тогда я об этом как-то не задумывался. Но... — он
снова пожимает плечами, прикусывая внутреннюю сторону щеки, достаточно
сильно, чтобы почувствовать острую боль. — Ты ведь знал, да?
— ... — Ода делает глубокий вдох. — Ты хочешь, чтобы я извинился? Хорошо,

извини. Мне было девятнадцать, и я не знал, как решить—
— Мне девятнадцать, — указывает Дазай. — И если бы это был Ацуши—
— Да, но ты не Ацуши, окей? — огрызается Ода, и он тут же жалеет об этом,

особенно когда видит, как темнеют глаза Дазая, как это всегда бывает, когда он
уходит в себя. — ...Осаму—
— Я всё понял.
— Я не имел в виду—
— Я знаю, что ты имел в виду.
У Дазая могут быть проблемы, но они никогда не будут такими же большими

или серьёзными, как то, с чем имеют дело его братья. Потому что он был
счастливчиком. Тем, что с деньгами. Возможностями. Вниманием.
— ...Я не просил, чтобы всё было так, как есть, — тихо указывает Дазай,
делая глубокий вдох. — Я часто умолял их позволить тебе приехать. Я—
— Я знаю—
— Нет, не знаешь, — Дазай резко мотает головой, его голос дрожит. — Я,

блять, боготворил тебя. Ты ведь знаешь это, да?
Ода вновь отшатывается, как от пощёчины.
— Всё, что для этого потребовалось бы — одно твоё слово, и я бы... — Дазай
крепко зажмурился, заставляя себя не винить Оду в том, что случилось, потому
что это было бы несправедливо, и как бы он ни злился, он не может заставить
себя взвалить это на него. — Я хочу сказать, что не важно, что ты обо мне
думаешь, — он пожимает плечами, потому что, честно говоря, не похоже, чтобы
Ода думал о нём много. — Я всегда старался быть тебе хорошим братом.
Даже когда это было изматывающе. Даже когда он был единственным, кто
прилагал усилия. И он говорил себе, что это не так, что Ода просто занят, что
тому приходится тяжелее, чем ему, что, очевидно, если бы тот мог быть рядом,
он бы был.
Но этот аргумент просто не выдерживает критики.
Не тогда, когда он вспоминает тот факт, что во время своего первого

семестра он позвонил Оде — во время фиаско с панини, — просто чтобы
спросить, могут ли они позависать вместе и сделать бутерброды, что было такой
глупой, простой вещью, чтобы попросить...
Но тогда ему было так грустно, хоть вешайся. Так чертовски одиноко, и—
713/805
И Дазай нуждался в своём старшем брате.
Но у Оды была "работа".
Что Дазай понял бы, если бы тот не использовал это как общее оправдание.
Ода не говорил, что они могут что-то сделать до или после, и он всегда был
занят только в те дни, когда Дазай нуждался в ком-то.
— О—
— Я больше не хочу об этом говорить, — обрывает его Дазай, направляясь к

полкам с роликами. — Это очень много значит для дедушки, так что просто...
забудь об этом, ладно?
Ода смотрит ему вслед, борясь между желанием оправдываться, потому что
тот был ребёнком, он понятия не имел, как обращаться с Дазаем, и он пытался
помочь ему раньше, но...
Но он также солгал бы, если бы сказал, что никогда не обижался на своего

младшего брата. Даже если он знает, что не должен этого делать. Даже если он
знает, что это нечестно. Потому что как можно хотя бы немного не обижаться на
кого-то, когда у него есть всё, чего нет у тебя?
Чуя может чувствовать немного напряжения, слетающего с Дазая, когда тот

добирается до катка, подкатываясь к нему на паре роликов, но он начинает
свободно кружиться со своим дедушкой и шутить, прежде чем рыжий вообще
успевает спросить.
И, к концу вечера, Нацумэ считает эту часть своего списка полностью

выполненной.
Чуя пытается спросить его позже, когда они устроились на кровати Дазая:
Чуя сидит между его ног, прислонившись спиной к чужой груди, пока его парень
расчёсывает ему волосы.
Это не плохой день, Чуя не нуждается в помощи, но Дазаю нравится это

делать. Это... странно успокаивает.
Дазай пожимает плечами, сосредоточившись на том, чтобы аккуратно

расчесать спутанные волосы у шеи. Они сильно отросли — видимо, в результате
того, что Чуя хочет выровнять обе стороны.
Вместо того чтобы ответить на вопрос своего парня, Дазай задаёт свой
собственный.
— Ты составлял список?
Чуя поднимает бровь, задирая подбородок, чтобы посмотреть на него.
— Список чего?
714/805
Дазай не отрывает взгляда от того, что делает, не давая Чуе возможности
оценить его настроение.
— Вещей, которые ты хочешь сделать.
Точно.
Этот список.
Чуя кивает, протягивает руку к тумбочке и открывает ящик, вытаскивая из

него маленький блокнот с клейкими стикерами.
— Я придумал несколько.
— И что же там?
— ... — Чуя прикусывает губу, но всё же начинает. — Я хочу поехать в Нью-

Йорк.
— Правда?
— Я всегда говорил себе, что навещу сестру в универе, но у меня просто...

никогда не было времени, — он пожимает плечами. — Я вроде как хотел бы
этого... особенно в канун Нового года.
— Почему Нового года?
— Ох... — Чуя со вздохом пожимает плечами. — Я всегда думал, что будет

забавно носить эти дурацкие очки и смотреть, как на Таймс-Сквер падает шар*.
Как по телевизору?
Это звучит примерно так, как и должно быть — стереотипно, немного

романтично, но Дазай не может сказать, что это не звучит мило.
— Что ещё?
— Я всегда хотел кота, — печально вздыхает Чуя. — Но мои родители всегда

считали меня недостаточно ответственным для чего-то такого...
Учитывая тот факт, что Чуя даже не знает, как должным образом накормить
себя без напоминания, это не удивительно.
Дазай обдумывает это, его пальцы гладят шею Чуи сзади.
— ...Ми-чан скоро понадобится новый дом здесь, — тихо предлагает он.
У Чуи ноет в груди.
— Как думаешь, животные понимают такие вещи?
Дазай вспоминает то, как тихо кошка вела себя в последнее время, редко
отходя больше чем на несколько метров от своего хозяина.
— ...Думаю, да.
715/805
Чуя опускает голову, его горло внезапно сжимается.
— Может... тогда хорошо, что у меня его никогда не было.
— Эй, — Дазай хмурится, прижимаясь губами к затылку своего парня. — Не

делай этого.
Чуя прикусывает губу, прерывисто вздыхая.
— ...Прости.
На секунду руки Дазая крепко сжимаются вокруг него, и Чуя чувствует себя
виноватым, потому что он знает, как такие разговоры расстраивают его. И он
был тем, кто с самого начала понимал, что Дазай был расстроен, хотя и не знал,
чем.
— Ты не думаешь, что твой отец захочет оставить её себе?
— Он держал бы её из чувства морального долга, но он ненавидит кошек.

Кроме того, — он кладёт подбородок на плечо Чуи. — Ты его любимчик, он хотел
бы, чтобы она была у тебя.
Чуя поворачивает голову, чтобы поцеловать его в кончик носа.
— Ты его любимчик.
— Разве ты не слышал его до этого? Я представляю угрозу для общества!
С этого момента всё становится немного пободрее, особенно когда Дазай

просит Чую продолжить зачитывать остальную часть его списка, раскладывая
стикеры вокруг них. Там есть:
4. Набить татуировку.
5. Покататься на мотоцикле.
6. Реально вытащить игрушку из автомата с краном.
7. Вживую увидеть льва (не в зоопарке).
8. Опубликовать свой проект в журнале.
9. Поплавать.
Номер девять кажется странно нормальным.
— Ты никогда раньше не плавал?
— Оказывается, это может вызвать приступы, так что я не плавал с тех пор,
как... — Чуя щурится. — Мне было тринадцать?
— Как это может вызвать что-то подобное?
— Там что-то связанно с тем, что это требует нагрузку на всё тело, как мне
объяснили.
716/805
И затем есть номер десять.
— Романтический конец фильма.
— Что?
— Каким образом это так конкретно, но так расплывчато...
— Слушай, — Чуя фыркает, скрещивая руки на груди. — Я всегда чувствовал,

что упустил много обычных вещей...
— ...Я не понимаю, как это относится к романтическим фильмам—
— Потому что, — перебивает его Чуя, — я был так сосредоточен на обычных

вещах, что никогда не пытался сделать что-то... экстраординарное. Например,
то, когда я сбежал, чтобы встретиться с тобой, когда ты приехал в Париж? Это
был самый бунтарский поступок в моей жизни.
— Значит, ты хочешь... ускакать на лошади в закат?
— Что?
— Разве это не то, что они делают в конце романтических фильмов?
— Нет, я имею в виду, типа когда кто-то встаёт на свадьбе и кричит: "Я
против!", или когда кто-то бросает свою работу, чтобы переехать через всю
страну с парнем, в которого он влюблён...
— Ну, я ни на ком не женюсь, так зачем тебе кричать "Я против"?
— Это был просто пример—
— Ты за кого-то выходишь?
— Да ты бесишь!
— Ладно, ладно, — Дазай слегка посмеивается, обнимая Чую за талию. —

Значит, ты просто хочешь сделать что-то безрассудное и романтичное?
Чуя с тихим фырком кивает, поворачивая своё лицо, чтобы прижаться к

груди Дазая, пытаясь быть раздражённым, но это трудно, когда Дазай гладит
его волосы и проводит рукой вверх-вниз по его боку.
— Позволить мне чуть не сломать кровать в общежитии, пока я душил тебя,

когда у тебя было больное сердце, было довольно безрассудно...
— Но было ли это романтично?
Дазай вздыхает, обнимая его крепче.
— Ты безнадёжен.
Но он чувствует себя лучше вот так, с Чуей на руках, прижимающимся к

нему. Потому что то, как Чуя поворачивается к его груди, держась за него и
717/805
делая медленные вдохи напротив рубашки Дазая...
Это заставляет его чувствовать себя любимым.
Больше, чем любил кто-либо другой в его жизни в последнее время.
Это не делает то, что сказал Одасаку, легче, чтобы проглотить, но это
заставляет его чувствовать себя...
Менее одиноким.
После этого больше нет никаких "весёлых семейных вылазок". И не только

из-за ухудшения здоровья Нацумэ, но и из-за того, что...
"Плохие дни" Чуи становятся всё более частыми, и, как и предсказывал Мори,
его состояние медленно начинает ухудшаться, и до операции осталось всего три
недели.
Дазай навязывается с заботой, даже когда старается этого не делать. Он

маскирует это за слепую любовь, но бывают моменты, когда он ловит Чую, когда
тот останавливается на каждой ступеньке, потому что просто слишком устал,
чтобы подниматься, и трудно убедить рыжего, что он просто случайно решил,
что будет забавно нести его наверх а-ля принцессу.
Честно говоря, Дазай в итоге заканчивает тем, что носит своего парня почти
повсюду под видом привязанности, а не потому, что у Чуи развивается этот
ужасающий симптом, когда он иногда может упасть в обморок и удариться обо
что-то головой.
Один раздражающий результат заключается в том, что даже когда Чуя

чувствует, что чахнет на глазах, Дазай немного подкачивается от ношения его
по дому.
Когда рыжий окончательно слишком слаб, чтобы что-то с этим сделать.
Это также означает, что он почти никогда больше не выходит из дома, и

люди постоянно напоминают ему, чтобы он избегал всего, что может вызвать у
него стресс.
Но иногда жизнь не оставляет ему выбора.
*Cyndi Lauper — Girls Just Wanna Have Fun

*Падающий шар в Нью-Йорке — каждый год 31 декабря в 23:59 шар спускается с
23-метровой высоты по особому флагштоку на Таймс Сквер. Нижней точки шар
достигает в полночь, что символизирует наступление Нового года. Наглядно:
https://www.youtube.com/watch?v=uxsBMI0AHMg&feature=emb_logo
пацаны и пацанессы, с Рождеством!! и у нас осталось 5 глав.........
718/805
36. Дела семейные
Весна переходит в лето, а это значит, что даже по мере того, как
приближается операция Чуи, также заканчивается и учёба.
— Ты уверен? Я могу подождать здесь, ничего страшного—
Чуя заставляет Дазая замолчать, приподнимаясь на цыпочки, чтобы

запечатлеть лёгкий, успокаивающий поцелуй на его губах.
— Ты уже несколько месяцев ждёшь возвращения Ацуши, и тебя не будет

всего пару часов. Со мной всё будет в порядке.
— Но—
— Твой отец даже нанял медсестру скорой помощи, чтобы присматривать за

мной, помнишь? — Чуя закатывает глаза. Не то чтобы она нянчилась, но она
появляется всякий раз, когда на его мобильном кардиомониторе вспыхивают
зубцы.
(Что привело к нескольким неловким инцидентам.)
— ...Наверное.
— Он будет рад видеть тебя в аэропорту, даже твой отец едет, — Чуя
толкает его в грудь, заставляя развернуться и направиться к двери. — Я всё
равно работаю над проектом, так что я бы игнорировал тебя весь день.
— Ты бы игнорировал меня? — Дазай драматично прижимает руки к груди.
— Не задумываясь.
— Вау. Ясно-понятно, ну давай, красавчик, расскажи мне ещё раз, как ты

меня любишь—
— Иди!
Ему практически приходится вытолкать его из дома, и это смешно, его не

будет всего два часа. Что делает ещё более очевидным тот факт, что Дазай
редко оставлял его одного в течение нескольких недель, и...
Он чувствует себя паршиво из-за этого, даже если Дазай тысячу раз говорил
ему не делать этого. Потому что Дазай мог бы выходить на улицу, делать
миллион других вещей, а... вместо этого у него есть Чуя, удерживающий его.
Но вместо того, чтобы задерживаться на чувстве вины, Чуя пытается

сосредоточиться, потому что у него действительно были планы на этот день, и
после нескольких недель того, как его опекали, когда Дазай и Мори ушли из
дома на несколько часов, приятно немного побыть одному.
Что в основном означает, что Чуя переодевается в старую, большую

футболку и спортивные штаны, усаживаясь перед холстом в одной из гостиных.
Раньше это было пустое место для развлечений, но Мори превратил комнату в
719/805
маленькую импровизированную студию. Не то чтобы Чуя просил его об этом, по
факту он был немного смущён тем, что доктор пошёл на такие хлопоты... Но тот
настаивал, что это будет хорошей формой "снятия стресса". И так оно и есть.
Это дало Чуе некоторое подобие того, что он в принципе может работать, и
даже если это происходит в гораздо более медленном темпе, он всё ещё
пытается закончить свою курсовую работу с весеннего семестра.
(В свои плохие дни он впадает в депрессию и апатию, говоря себе, что нет
смысла даже пытаться закончить, потому что он никогда не вернётся, но—)
Для него важно чувствовать, что ему есть над чем работать.
Именно это и привело его сюда — заканчивать работу над картиной для
своей дисциплины по масляной живописи. Это далеко не его любимый материал
для рисования, но тот факт, что это бросает ему вызов, также делает этот
процесс неким отвлечением — чем-то, в чём он может потеряться.
Это портрет, и его первоначальным намерением было сделать портрет

самого себя, или, может быть, анэ-сан, но... каждый раз они, казалось,
превращались в Дазая до такой степени, что Чуя просто сказал: "ай, похер", и
отказался от своего первоначального плана.
И Дазай, в общем-то, тот, кто очень хорошо переводится на масляные краски.

Природные землистые тона его волос, его глаза, то, как его естественные черты
подчёркивают свет и тень — с этим легко работать. И, что ж, за последний год
Чуя провёл так много времени, смотря на своего парня, что ему вообще не
нужно очень часто сверяться с фотографией.
Базовые цвета уже наложены, и он работает над добавлением розовых

оттенков к коже, чтобы та выглядела немного более "живой", как тут слышит
что-то внизу. Всего слабый скрип открывающейся двери, сопровождаемый
резкими, щёлкающими шагами, эхом разносящимися по всему массивному дому.
И это странно, потому что Дазаю и остальным ещё рано возвращаться. Но

они не ожидают сегодня никакой другой компании, так что это должны быть
они. Что означает, что Ацуши с ними — мысль, которая заставляет Чую
улыбнуться от радости, потому что он скучал по ребёнку, и он очень рад, что тот
собирается провести всё лето со своей семьёй.
Поэтому он смывает краску с рук, прежде чем вытереть их запасной тряпкой,

закатывает рукава и медленно идёт к лестнице (потому что не хочет
перенапрягаться и пугать маленького мальчика), и когда он достигает её, то
слышит незнакомый голос — женский.
— Есть кто-нибудь дома? Это не очень тёплый приём!
Она высокая — по крайней мере, для женщины — и стройная, с длинными,

идеально причёсанными волнами волос цвета красного дерева, которые падают
до середины спины, и всё в ней кричит о дороговизне. Начиная от шёлковой
блузки и заканчивая дизайнерскими брюками, даже туфлями с красной
подошвой, которые стучат по полу.
И когда Чуя достигает подножия лестницы, она, кажется, замечает его

720/805
присутствие, оборачиваясь, и встречается с ним взглядом. Она старше, ей под
сорок или чуть больше, но всё ещё очень симпатичная, с пухлыми красными
губами и янтарно-карими глазами, которые кажутся такими знакомыми.
— ... — она довольно медленно оглядывает Чую с ног до головы, прижимая к

себе дизайнерскую сумочку, со скептическим выражением лица разглядывая его
испачканную краской футболку и старые спортивные штаны с дырками на
коленях. — ...А ты кто такой?
Чуя моргает, внезапно напрягаясь, потому что, хотя он живёт здесь уже
почти месяц и никогда не видел её раньше, в ней есть такая черта, из-за
которой он мгновенно начал чувствовать себя не в своей тарелке.
— ...Чуя Накахара, — медленно отвечает он, оглядываясь по сторонам,

безмолвно желая, чтобы Хироцу или кто-нибудь из прислуги дома просто
волшебным образом появился и объяснил, кто эта женщина.
Её глаза сразу же загораются пониманием, и она хлопает в ладоши от

волнения.
— Ой! — она делает несколько быстрых шагов вперёд, и Чуя не знает, почему
он чувствует эту инстинктивную потребность сделать шаг назад, но он
сопротивляется этому. — Я тебя не узнала! Ты должен меня простить, журналы
были немного щедры с ретушью на тебе...
Чуя поражённо моргает, потому что он почти уверен, что это определённо
было оскорблением, даже если она говорит весёлым, дружелюбным тоном.
— Мне так приятно познакомиться с тобой! — она протягивает руку, хватая

его собственную, и Чуя чувствует себя вынужденным из вежливости принять её,
морщась, когда её длинные, накрашенные ногти немного впиваются в него. —
Осаму было так трудно представить нас друг другу!
...Осаму?
— Ох, где же мои манеры? Я Мичико Дазай, мама Осаму.
Мать Дазая.
Чуя одно мгновение смотрит в полном шоке, потому что Дазай так долго
избегал встречи с ней, что он просто предположил, что её никогда не случится.
И... объяснения Дазая были расплывчатыми, но Чуя не мог избавиться от
чувства, что тому было стыдно.
Но госпожа Дазай, кажется, не испытывает к нему отвращения — по крайней

мере, к его полу, — и он смущённо дёргает себя за рукав футболки.
— Простите, я был посреди рисования—
— О, не волнуйся, — отмахивается она, похлопывая его по руке, — Я никому

не говорила, что приеду. Осаму наверху?
— Ой, нет... — Чуя мотает головой, скрещивая руки на груди. — Он поехал в

аэропорт с отцом, они должны вернуться примерно через час, если вы хотите
721/805
подождать.
— Ну, теперь, когда я знаю, что ты здесь, я бы с удовольствием поболтала с

тобой. Ты голоден?
— Э-э, — Чуя моргает. Не то чтобы он сегодня ел, так что он вроде как
голоден, да, но... — Я... не могу сейчас выходить.
— Ой, не говори глупостей! Я уверена, что мы можем попросить Хироцу

сделать что-нибудь для нас на кухне!
Чуя не знает, почему он чувствует себя неловко от этой идеи, но есть что-то
в ней, что просто ощущается... отталкивающим. Но она — семья Дазая, и кроме
того хренового маленького комментария о ретуши, у Чуи нет причин отказывать
ей.
— ...Да, — медленно соглашается он, — хорошо.
И поначалу он просто находит эту женщину странно энергичной и немного

грубой, но в остальном безобидной. Почти как маленький ребёнок, который
просто не умеет по-другому.
Даже разговор на общие темы не так уж плох. Она расспрашивает его о

факультете, о родителях, о том, как он рос в Париже. Всё это кажется
нормальными вещами, о которых можно спросить мальчика, встречающегося с
её сыном, это ожидаемо. И конечно, в её голосе есть немного снисходительного
тона обо всей теме с искусством, но это просто обратная сторона того, чтобы
быть художником, поэтому Чуя проглатывает это без особых проблем.
И только когда Хироцу оставляет их одних на кухне, чтобы заняться другими

задачами на день, тон внезапно меняется.
— Итак, я слышала, что этим летом тебе предстоит операция, — Чуя

поднимает взгляд, продолжая жевать свой бутерброд.
— Осаму упоминал об этом?
— Да, — подтверждает она с кивком. — В общем-то, он попросил о помощи...

с финансами, — она формулирует это деликатно, даже если Чуя всё равно
морщится. — Видимо, у твоего отца... нет средств?
— Мы могли бы позволить себе другого врача по государственному

страховому плану, — медленно соглашается Чуя, — Просто не Мори.
Она улыбается, но в её улыбке есть резкость, которая только добавляет

дискомфорта Чуе.
— Тогда зачем использовать моего мужа, если ты не против, что я

спрашиваю?
Чуя против, но он стискивает зубы.
— Моё заболевание... довольно редкое. Немного людей делали операции

таким, как я, а он делал.
722/805
— Это важно?
— ...Выживаемость значительно снижается, — отвечает Чуя, почёсывая

затылок. — И всё было не очень хорошо с самого начала.
— ...Понятно, — она кивает, теребя край рукава блузки. — И ты не знал, кто

такой Мори, когда познакомился с ним?
Чуя мотает головой, и она постукивает пальцем с идеальным маникюром по

подбородку.
— И ты просто так вышло оказался соседом Осаму по комнате?
Теперь Чуя начинает улавливать определённый тон.
— Я был довольно шокирован, когда узнал, кто он такой.
Её глаза блеснули.
— Я в этом не сомневаюсь.
После долгого мгновения, когда Чуя молча смотрел на неё, не заглатывая

наживку, она вздыхает.
— Чуя-кун, я думаю, что мы оба умные люди, — она тянется за сумочкой. — Я

не вижу никакого смысла ходить вокруг да около ещё больше, чем уже.
— Тогда не надо, — ровным голосом отвечает он.
— ...Верно, — её улыбка становится шире, но в ней есть что-то враждебное,

будто чем больше она улыбается, тем больше злится. — Конечно, я с радостью
дам тебе деньги, — она открывает сумочку и достаёт чековую книжку. — Но я
думаю, что мы оба должны быть честными.
Чуя отодвигает тарелку, откидывается на спинку стула и скрещивает руки

на груди.
— Насчёт чего?
— Какой-то красивый молодой человек с редкой болезнью, которую может

вылечить только Мори, появляется, соблазняет моего сына, а затем его
отношения со своим отцом волшебным образом начинают улучшаться? — она
тихо посмеивается, мотая головой. — Нет, я сомневаюсь. Я знаю, как думает мой
муж, — она достаёт ручку и постукивает ею по книжке. — Сколько он тебе
заплатил?
Чуя пристально смотрит на неё, его челюсть слегка упала, и он пытается

осознать полное безумие того, о чём она его спрашивает.
— ...Он мне не платил.
— Ладно, — она фыркает, качая головой. — У тебя есть блестящее будущее с

твоим актёрским мастерством, если рисование не выгорит, но серьёзно,
723/805
сколько?
Чуя едва сдерживает свои эмоции, но внезапно понимает, почему Дазай не

хотел, чтобы он знакомился с ней.
— Я не играю. Моё сердце остановилось перед Осаму, ему пришлось сделать

три серии искусственного дыхания, — он говорит медленно, будто это может
помочь ей понять. — Я почти не выжил.
Она перестаёт постукивать ручкой по чековой книжке и смотрит на него.
— ...Я просто не знаю, как ещё объяснить внезапные перемены в поведении

моего сына, — она хмурится, подозрительно глядя на него.
Чуя сбит с толку. Он был бы первым, кто согласился бы с тем, что Дазай
изменился за последний год, но не в плохом смысле. Он счастливее, не такой
отстранённый, более восприимчив к окружающим его людям.
Это ведь хорошие вещи, разве нет?
— ...Какого рода перемены?
— Он был очень неуважителен, и... изменил своё мнение о том, что случилось
много лет назад, и эта "бисексуальность", или как он там это называет—
— ...Вы говорите о том, что случилось с его репетитором? — прямо

спрашивает Чуя, готовый схватить свою тарелку и швырнуть ту ей в голову, но
прежде чем она успевает ответить, он просто стискивает зубы и мотает головой.
— Послушайте, я... не подталкивал его ни к чему из этого. И я не—
— Мне неинтересно обсуждать, что правда, а что нет, — она пожимает

плечами, — Я просто хочу позаботиться о его благе. Так что я с радостью дам
тебе деньги, я даже дам тебе дополнительные, но после этого... я хочу, чтобы ты
ушёл.
В том, как она говорит, есть холод, будто Чуя — просто какой-то
раздражающий, неудобный маленький грызун, которого она хочет выкурить из
сада. Какое-то настораживающее раздражение, от которого она хочет
избавиться.
— ...Прошу прощения? — медленно спрашивает он, пытаясь понять, о чём

она думает, потому что в этом нет никакого смысла. Чёрт, он даже готов винить
в этом собственную наивность, потому что он просто не думал в таком ключе.
— Ты явно оказываешь дурное влияние. Он говорил о том, что не вернётся в

университет этой осенью. И если ты говоришь правду и не переживёшь
операцию, представь себе, как это может сказаться на его психическом
здоровье? Он очевидно обеспокоен—
— О-о, — руки Чуи сжимаются вокруг его груди. — Я так рад, что вам
наконец-то появилось дело до его психического здоровья.
Она отпрянула от этого, как от пощёчины, прежде чем покачать головой,

решив оставить эту тему.
724/805
— Ты знаешь, что общее между мной и моим сыном? Я всегда получаю то, что
хочу, так или иначе, — она начинает выписывать чек, — Итак, мы можем решить
это по-хорошему, когда ты фактически получишь то, зачем пришёл, или мы
можем решить по-плохому.
Чуя долго смотрит на неё, и он выглядит должным образом запуганным,

достаточно для того, чтобы она начала чувствовать уверенность, что наконец-то
начинает его отпугивать—
А затем он начинает смеяться.
Не хихикать или смеяться нервно, заметьте, а заливаться смехом. Будто его

неподдельно щекочут.
И это не похоже на то, что обычно происходит в подобных сценариях — по

крайней мере, госпожа Дазай не думает, что это типичная реакция.
— "Я всегда получаю то, что хочу", — Чуя передразнивает эту фразу с
драматическим, бандитским акцентом, прежде чем снова начинает
раскачиваться от смеха, схватившись за живот. — Вы звучите... как якудза или
что-то в этом роде!
— Я—!
— О боже, мне так страшно, — Чуя не может дышать, у него на глазах

настоящие слёзы, — будто бы я... не привык к предсмертному опыту!
Он снова смеётся, до такой степени, что чуть не падает со стула от того, как
сильно дрыгает ногами.
— Я совершенно серьёзно!
— Как... как и я, я в ужасе! — Чуя старается успокоить дыхание, чтобы

попытаться заглушить истерику, но это так чертовски смешно. — Но правда, —
Чуя мотает головой, — Не волнуйтесь об этом. Мне не нужны ваши деньги.
Её глаза сужаются, пальцы сжимают чековую книжку, пока бумага не

сминается.
— Это довольно большой блеф для того, кто утверждает, что умрёт без них—
— Я придумаю что-нибудь ещё, — Чуя пожимает плечами, — или, если нет,

вы можете объяснить Дазаю, почему ничего не получилось. Я не собираюсь
говорить ему сам, — он встаёт со стула. — Какова бы ни была причина, он любит
вас, и это расстроит его.
Он делает такой большой акцент на этом, как будто, возможно, это вызовет
в ней некоторое количество стыда, но, похоже, это не так.
— Как ты можешь быть таким эгоистом, когда я предлагаю тебе свою

помощь—?
— Это не ваши деньги, кстати, — добавляет Чуя, чувствуя некоторое

725/805
удовлетворение, когда её глаза расширяются. — Это деньги Мори, и если кто-то
в этой комнате и пытался кого-то развести, то только не я.
На мгновение она кажется слишком потрясённой, чтобы ответить. Споры

госпожи Дазай с Мори всегда заканчиваются тем, что они оба бессмысленно
кричат, пока она не может просто заставить его подчиниться, а Осаму никогда
не утруждает себя тем, чтобы противоречить ей. Быть настолько откровенно
неуважительным — это новый опыт. Поэтому она отвечает единственным
способом, который приходит ей в голову.
Хлоп!
Голова Чуи резко поворачивается в сторону от силы удара, его руки

инстинктивно тянутся к щеке, и он стонет.
Не от боли, а потому что он на разжижителях крови, так что у него будет

синяк, и тогда ему придётся объясняться—
— Мичико? Что ты здесь делаешь?
Они оба оборачиваются, когда открывается дверь в кухню, и видят Нацумэ,

стоящего в дверях, тяжело опираясь на трость. Его вес серьёзно снизился за
последние две недели, но он всё ещё на ногах, двигается и с любопытством
смотрит на свою невестку.
— Ой, мы только что познакомились с Чуей-куном, — улыбается мать Дазая,

опуская руку и заводя её за спину, будто это было орудие убийства. — Вы
выглядите истощённым, разве вы не должны быть в постели?
— Я был, но мне показалось, что я слышал шум... — Нацумэ хмурится,

переводя взгляд с одной на другого. — Чуя, с тобой всё в порядке?
Рыжий улыбается, молча надеясь, что его щека ещё не покраснела.
— Ага! Наверное, вы слышали, как я смеялся, Дазай-сан такая забавная.
Улыбка Мичико не могла быть более вымученной.
— Я стараюсь!
Нацумэ не выглядит особо убеждённым, но пожимает плечами.
— К сожалению, моя дорогая, сейчас не самое подходящее время для визита.

Боюсь, тебе придётся вернуться в другой раз.
Мичико моргает, будучи слегка возмущённой.
— Не... не самое подходящее время? Это мой—
— Это мой дом, вообще-то, — Нацумэ вздыхает и ещё сильнее опирается на

трость. — И мой внук сегодня возвращается из Лондона. Я бы предпочёл
провести с ним время без тебя, устраивавшей сцены.
— Я... — она отшатывается, выглядя совершенно униженной, и какой бы

726/805
ужасной она ни была последний час, Чуе... Ему действительно вроде как жаль
её.
— Вы серьёзно вините меня за—?
— Мой сын виноват в том, как он обошёлся с тобой, — отвечает старик. —

Мой внук — нет. А теперь, иди.
Последовала долгая пауза, мышцы её челюсти напряглись, когда она

застыла на месте, и всего на мгновение Чуя задался вопросом, не собирается ли
она возмущаться... но вместо этого она просто хватает свою сумочку, засовывает
чековую книжку внутрь и выходит за дверь, даже не оглянувшись.
Чуя испускает низкий вздох, даже не осознавая, что до сих пор задерживал
дыхание, и Нацумэ подходит, прижимая руку к его предплечью.
— Ты уверен, что ты в порядке, парень?
Чуя с кивком предлагает ободряющую улыбку, даже если он чувствует

небольшое головокружение, но его сердце не вырывается из груди или что-то
подобное.
— Буду.
Что Чуя хотел сделать дальше, так это подняться наверх и посмотреть на
себя в зеркало, может быть, нанести немного тоналки, если это было
необходимо, прежде чем они вернутся, но к тому времени, когда он подходит к
лестнице, главные двери распахиваются.
— Чуя-нии!
О чёрт.
Чуя оборачивается, широко улыбаясь, а маленький мальчик практически

врезается в его ноги, почти сбивая с них.
— Осторожно, Суши... — начинает Дазай, но Чуя отмахивается от него,

опускается на колени и крепко обнимает младшего брата Дазая.
— Ты летел на самолёте один?!
Ацуши качает головой, обвивая руками шею Чуи.
— Не в этот раз! Мисс Софи летела со мной!
Чуя поднимает бровь, поворачивая голову, и видит красивую, белокурую

молодую женщину — явно беременную, — стоящую рядом с Мори, и...
После всего остального, события сегодняшнего дня серьёзно оставили его

слишком истощённым, чтобы ставить под вопрос динамику этой семьи.
— Вам двоим было весело?
— Ага! Мы смотрели фильмы, и она принесла мне шоколадный торт! Тот,

727/805
который расплавленный!
— Ого, — ахает Чуя, раскачиваясь на пятках с Ацуши на руках, из-за чего

маленький мальчик хихикает и цепляется за его шею, чтобы не упасть, — твой
брат никогда не приносил мне такой торт в самолёте...
— Осаму-нии! — ноет Ацуши, поворачивая голову, чтобы дуться на своего

старшего брата, — Чуя-нии заслуживает расплавленный торт!
— Я думаю, что самый крутой и самый прекрасный человек во всём мире

заслуживает расплавленный торт, — Чуя пожимает плечами, озорно улыбаясь
Дазаю, и тот реально немного розовеет.
— Ты когда-нибудь позволишь мне пережить это?
Улыбка Чуи становится ещё шире, и он мотает головой.
— Сомневаюсь.
И всё идёт отлично, пока Ацуши не начинает хмуриться, прижимая руку к

лицу Чуи, и Чуя почти слишком отвлекается на то, какие крошечные и мягонькие
у него руки, оплакивая тот факт, что он, вероятно, никогда не сможет иметь
собственных детей—
— Что случилось с твоим лицом?
Улыбка Чуи немного померкла, его глаза метнулись к Дазаю, и он увидел, что
оба брата уставились на отметину на его щеке.
— ...Со мной произошёл небольшой несчастный случай в студии, и я ударился

лицом, — Чуя надувает губы со вздохом. — Но я в порядке... — его прерывает
Ацуши, который наклоняется, чтобы подарить ему большой, громкий поцелуй в
щёку, и сердце Чуи просто тает.
Боже, дети такие милые.
— Вот! Так заживёт быстрее! — он радостно сияет, отстраняясь, и рыжий

улыбается ему в ответ, обнимая ещё крепче.
— Спасибо, мне уже стало лучше.
— Думаю, тебе пора умыться к ужину, — замечает Мори, вешая пальто у

двери. Ацуши молча оглядывается на отца, уже не так испуганно, как было
раньше, и кивает.
— Хорошо! Можно Чуя-нии отнесёт меня? — спрашивает он, с надеждой

поднимая руки, и тот с усталой улыбкой ерошит ему волосы.
— Я бы с радостью, но я плохо себя чувствую.
Глаза Ацуши потемнели от беспокойства, уголки губ слегка опустились.
— Ты заболел?
728/805
Улыбка Чуи больше не достигает его глаз.
— Это не заразно.
На мгновение воцаряется тишина, прежде чем он делает глубокий вдох,

заставляя себя говорить бодро.
— Но я уверен, что Осаму хочет это сделать, верно?
Дазай смотрит на Чую с плохо скрываемым беспокойством, но в тот момент,

когда произносится его имя, он широко улыбается, поднимая своего младшего
брата на плечи.
— Он прав, ты начинаешь заставлять меня чувствовать себя неуверенно.
— В смысле?!
— Всегда Чуя-нии то, Чуя-нии сё, никогда Осаму-нии. Неужели я больше

просто недостаточно мил для тебя?!
— Нет! Но я вижу тебя всё время!
— Ты видишь меня два раза в год!
— А Чую-нии я вижу ещё меньше!
Их добродушная перебранка затихает, когда Дазай уносит мальчика наверх,

и блондинка (которая кажется не намного старше Чуи) подходит с улыбкой,
предлагая свою руку.
— Я так много слышала о тебе, рада наконец-то познакомиться!
И она первый человек в семье Дазая, который когда-либо обнимал Чую без
предупреждения, из-за чего ему неудобно ориентироваться — не потому, что
объятие не приятно, оно приятно, — она просто намного выше его, и трудно
передвигаться вокруг её живота, но... это приятно.
— Я тоже рад познакомиться с вами, — соглашается Чуя, похлопывая её по

спине. Он хотел бы сказать, что тоже слышал много приятных вещей, но он не
видел, чтобы на неё ссылались, кроме как на женщину, которую Мори привёз
домой на Рождество.
И Дазай никогда не говорил, что она беременна.
— Ну, мы можем ещё поговорить за ужином, я чувствую себя отвратительно

после этого полёта, — вздыхает она, отступая на шаг и потирая руками
поясницу, направляясь к лестнице. — Этот душ зовёт меня.
Чуя смотрит ей вслед, потирая щёку и пытаясь осмыслить всё, что

произошло сегодня, делая медленные вдохи, чтобы попытаться справиться со
своим стрессом, потому что он может поклясться, что готов был упасть замертво
там, с матерью Дазая, и это даже не его вина—
— У тебя был приступ, пока нас не было? Медсестра не звонила, — Чуя

729/805
оглядывается, понимая, что он остался в коридоре с Мори один, и тот стоит на
месте, скрестив руки на груди, и смотрит на щёку Чуи.
Он хотел бы сказать, что это ничего такого, но она сильно ударила его, и
обычно он мог легко отделаться от чего-то вроде этого с, возможно, небольшим
красным пятном, но в его нынешнем состоянии он может чувствовать, как кожа
темнеет и образуется синяк.
— ...Я не знал, что у вас будет ребёнок, — предлагает Чуя, пытаясь сменить
тему. — Какой уже месяц?
— Шестой. Но—
— Вы знаете, кто это будет?
— Девочка, а теперь... — у Чуи есть такое представление, что если он просто

продолжит пытаться направить разговор в другое русло, это сработает.
— А вы уже выбрали имя?
— Элис, в честь бабушки Софи. Так вот, я действительно—
— Какое красивое имя! Она должна родиться в конце июля-начале августа,

верно? Это хорошее время для дня рождения, меня всегда бесило то, что мой
посреди учебного года—
— ...Чуя—
— И, ну, в смысле, кто не хочет быть львом по гороскопу? Ребёнок с ним—
— Остановись, — Мори кладёт руку ему на плечо и сжимает, пока рыжий не

замолкает, прикусив губу и переведя взгляд в пол. — Что случилось?
— ... — Чуя тяжело сглатывает. Не то чтобы он хотел оказать Мичико Дазай

какую-то услугу. Но он уже доставил ей неудобства, и ему кажется, что он
довольно хорошо справился с ней сам, и единственное, что произойдёт, если он
расскажет Мори или Дазаю — оно раздуется из мухи в слона. Это разозлит
доктора — всё, что связано с этой женщиной, разозлит его —
Но Чуя беспокоится о том, как сильно это расстроит Дазая, и... он там ранее
сделал громкое заявление с госпожой Дазай, говоря: "Давайте посмотрим, что
Осаму думает насчёт того, что вы говорите" и всю такую дичь, но...
Чуя знает, что Дазай любит его. Но она также мать Дазая. И Чуя не знает, что
бы он сделал, если бы у кого-то в его семье были подобные проблемы с Дазаем.
— ...Вы поверите мне, если я скажу, что мы с Нацумэ пробовали заниматься

боксом, пока вас не было? — легко предлагает Чуя, только чтобы увидеть, как
глаза Мори слегка сузились в ответ.
— Конечно, я могу пойти и спросить его прямо сейчас.
В таком случае Мори всё равно узнает, потому что Нацумэ был там.
730/805
Чуя вздыхает, делая глубокий вдох.
— ...Мать Дазая заходила.
Выражение лица Мори непроницаемо, и он делает шаг вперёд, прижимая

кончик пальца к подбородку Чуи, заставляя его поднять лицо, чтобы осмотреть
растущую отметину.
— И всё прошло не очень хорошо?
— ...Можно и так сказать, — тихо соглашается Чуя, морщась, когда Мори

ощупывает синяк.
— Не хочешь поделиться кратким изложением?
— ...Не очень.
— Я так или иначе узнаю это, Чуя, но я предпочёл бы услышать это от тебя.
Он прикусывает губу, молча желая, чтобы его сердцебиение могло

ускоряться во время трудных разговоров. Какой смысл иметь смертельный
диагноз, если тот даже не может вытащить тебя из затруднительной ситуации...
— ...Она говорила о том, чтобы выписать чек на операцию, и у неё были

некоторые... условия, — медленно объясняет он, и Мори выгибает бровь.
— ...Условия?
— Да, — быстро соглашается Чуя, стараясь проскочить эту часть. — И я

отверг их... довольно резко, и она разозлилась, — он указывает на свою щёку. —
На этом всё.
— Какого рода условия?
— Это не—
— Чуя.
— ...Она в основном пыталась повторить Шрама из "Короля льва".
Это объяснение озадачивает мужчину, его брови сходятся вместе, и он

смотрит на студента, будто тот сошёл с ума.
— Она... пыталась повторить что?
Чуя пожимает плечами, переводя взгляд из стороны в сторону, куда угодно,

только не на лицо Мори.
— Ну, знаете... — он поднимает руки, сжимая пальцы в попытке изобразить

львиные лапы, изо всех сил подражая Шраму, почти комично понижая голос и
рыча, — Уходи, Симба... и никогда не возвращайся.
Мори долго смотрит на него. Это не часто, но в такие моменты, как этот, он
действительно находит поразительным, что его сын сумел оказаться с кем-то
731/805
таким приземлённым и... до приятного обычным.
— Ты пытаешься сделать это смешным, чтобы я не расстроился? — медленно

спрашивает он, на что Чуя неловко стоит, всё ещё держа руки в позе, и
добавляет —
— ...Да здравствует король?
— Она серьёзно попросила тебя уйти?
Чуя со вздохом опускает руки.
— Ну, да, думаю, её точные слова были: "Я дам тебе деньги, но я хочу, чтобы
ты исчез", — он протягивает руку, чтобы немного беспокойно потеребить
длинные пряди своих волос. — И я рассмеялся с неё.
— ...Рассмеялся с неё?
Чуя проводит рукой по лицу.
— Потому что это было нелепо, и она на полном серьёзе ожидала, что я
возьму деньги и убегу, как какой-нибудь злодей из мыльной оперы...
— Тогда, я полагаю, это означает, что она не хочет помогать?
— ...Нет, не думаю, — признаёт Чуя. — Но у меня была другая идея, — он

почёсывает в затылке, покачиваясь на пятках, а Мори смотрит на него с
недоумением.
— ...Что за идея?
— Ну, — Чуя морщит лицо, потому что объяснять обстоятельства было бы

неловко. — Я знаю одного парня.
— ...Кого?
— Он... друг, — медленно объясняет Чуя. — Я позвоню ему позже и расскажу

вам, что мне удалось выяснить.
— А как ты собираешься рассказать об этом Осаму?
Чуя съёживается.
— А нам обязательно? Он уже через многое прошёл за последние несколько

—
— Я понимаю желание защитить его, Чуя, но это серьёзно.
— Нет, — он фыркает, мотая головой, — я могу справиться с какой-то

капризной старой дамой, которая время от времени даёт мне пощёчины, я не
хрустальный—
— Нет, — Мори щиплет себя за переносицу. — Я понимаю, почему Осаму не

упомянул об этом, потому что это деликатный вопрос, но...
732/805
— ...Но что? — Чуя моргает, будучи явно озадаченным.
— Мичико уже два года посещает назначенную судом терапию. По

управлению гневом, — медленно объясняет Мори. — Она не... стабильна.
— ...назначенную... судом... терапию? — медленно переспрашивает Чуя.
— Она пыталась сбить меня машиной.
— Что?
— Я не собираюсь говорить, что не заслужил её гнева, — Мори потирает лицо

рукой. — Она действительно застала меня в компрометирующем положении...
— Компрометирующем—?
— Если тебе нужна вся подноготная, то это была мать одного из друзей
Осаму—
— Мори—
— Я знаю, я не горжусь этим и не пытаюсь оправдаться. Я просто хочу

сказать, что тоже не заслужил ДТП со смертельным исходом.
— Она серьёзно пыталась—?
— Она сломала мне ногу при первом заходе, а потом попыталась сдать
назад, так что да, — Мори фыркает. — Осаму, кстати, был в доме.
Пятнадцатилетний. Как ты объяснишь что-то подобное пятнадцатилетнему—
— Что вы пытаетесь сказать мне?
— Что она упряма и нелепа, но вполне может законно попытаться причинить

тебе вред, и Осаму должен это знать.
— И вы не думаете, что это расстроит его?
— Думаю, что так и будет, но я сомневаюсь, что защита его чувств так же
важна, как обеспечение твоей безопасности, и я знаю, что мой сын согласится с
этим.
Чуя в изнеможении проводит руками по лицу.
— ...Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что эта семейка чокнутая?
Мори угрюмо улыбается.
— Постоянно.
_____________________________
Ужин длится долго, но не в плохом смысле — Чуя и Софи больше говорят о

733/805
том, как проходит беременность.
Она заканчивает университет, что отличается от их планов, что были на

Рождество, но Дазаю удалось переубедить её после долгих придирок, что
возвращение после декретного отпуска было бы лучшим решением и для неё, и
для будущего Элис. Из-за чего Мори не в восторге, так как это оставляет больше
обязанностей по воспитанию на нём, но, как любовно выразился Дазай
несколько недель назад —
// «Надо было подумать об этом до того, как ты отказался от презерватива.» //
Но Чуя ничего не знает об этой ситуации, и, честно говоря, не хотел бы —

потому что он совершенно уверен, что той драмы о семье Нацумэ, что он уже
знает, хватит ему на всю жизнь.
Он приходит к выводу, что Софи ему нравится. Она немного более

приземлённая, чем ожидал Чуя от молодой любовницы Мори, и умная. Не говоря
уже о том, что она единственный человек за столом, который не вырос с
дворецким.
Чуя любит её за это.
А после ужина, по настоянию Ацуши, Чуя заканчивает тем, что помогает

маленькому мальчику подготовиться ко сну и укладывает его, даже когда Дазай
с беспокойством плетётся за ним.
— Ацуши, Чуя немного устал, может, нам стоит отпустить его...
— Я в порядке, — отмахивается рыжий от своего парня, помогая Ацуши

спуститься с табурета, установленного перед раковиной, чтобы тот мог
дотянуться и смотреть в зеркало, пока чистит зубы, — Мы всё равно собираемся
идти спать, да, Суши?
— Угу!
Дазай отпускает их, хотя и неохотно, и Чуя знает, что это потому, что тот
пытался остаться с ним наедине, чтобы спросить о синяке на щеке, и Чуя
искусно (и упрямо) избегал этого весь вечер.
А помочь Ацуши одеться в мягкую пижаму и укутать его в одеяло — это то,
что он серьёзно предпочёл бы сделать в любом случае.
Единственная загвоздка — Ацуши довольно требователен до сказок.
— А что случилось с тигром-оборотнем после этого?
— Ну, — Чуя по большей части придумывает на ходу, — он пошёл жить к

детективам, которые его спасли.
— Значит, он тоже может разгадывать тайны?
— Ага, — отвечает Чуя, убирая волосы с его лба. — И помогать людям.
734/805
— Но как же он их не съел? — Ацуши хмурится, зарываясь поглубже под
одеяло. — Дома же нельзя держать тигра!
— Ну, один из них, Осаму—
— Прямо как Осаму-нии!
— Да, вот это совпадение, у него тоже были магические способности, и он

всегда мог превратить оборотня обратно в мальчика.
— Всегда? — большие янтарные глаза смотрят на него из-под одеяла.
— Угу, — Чуя милостиво улыбается.
— Даже если он потеряется?
— О, такое случается часто, но Осаму всегда находит его.
— ...Он не думает, что тигр-оборотень доставляет слишком много хлопот?
На этот раз Чуя полагает, что мальчик, вероятно, уловил реальную

метафору, стоящую за всем этим, особенно когда слышит лёгкую дрожь в чужом
голосе.
— Нет, — полушёпотом отвечает он, нежно поглаживая мальчика по щеке. —

Он никогда бы так не подумал.
— По... Почему?
— Ох... — Чуя вздыхает, его глаза быстро скользят к двери, где, как он знает,
Дазай, вероятно, ждёт в коридоре. — Я думаю, что тигр-оборотень делает для
него то же самое.
— Да?
— Он не всегда был самым приятным человеком, но старается быть лучше...

— Чуя находит руку Ацуши, лежащую поверх одеяла. — А когда есть люди, о
которых ты заботишься, это играет свою роль.
На мгновение воцаряется тишина, Ацуши сжимает его пальцы и смотрит на

него снизу вверх.
И это странно, как дети всегда всё знают.
— Чуя-нии?
— М-м-м?
— Ты правда болеешь, да?
— ... — сердце Чуи болезненно сжимается в груди, и он проводит большим

пальцем по костяшкам пальцев Ацуши. — Да.
Мальчик прикусывает губу, глаза блестят, но слёзы не падают.

735/805
— Ты поправишься?
Чуя хотел бы, чтобы у него был ответ получше, потому что он знает, что
случилось с матерью Ацуши. То, что он потерял её внезапно, болезненно, что не
так отличалось от того, как Чуя потерял свою собственную.
А сейчас он теряет и своего дедушку, и мир ощущается таким нестабильным.
— ...Я не знаю, — честно отвечает Чуя. — Но я очень на это надеюсь.
Он удивлён тем, насколько эмоциональным он себя чувствует, почти

задыхаясь от одного только разговора об этом.
— Я не хочу, чтобы ты уходил!
— Я знаю, Суши, я тоже не хочу никуда уходить.
— Все счастливее, когда ты рядом, — хнычет Ацуши, изо всех сил держа Чую
за руку. — Я не хочу, чтобы всё было так, как раньше...
— Всё будет хорошо, посмотри на меня... — Ацуши смотрит, поднимая на

него встревоженный взгляд. — Всё будет хорошо, но мне нужно, чтобы ты кое-
что для меня сделал.
— Ч... что?
— Присмотри за своим старшим братом, хорошо?
— О-Осаму?
— Угу.
— ...Как?
— Ох... — Чуя вздыхает, нежно проводя пальцами по волосам Ацуши, пока

маленький мальчик не начинает расслабляться, тихо шмыгая носом. — Просто
обнимай его и говори, что ты его очень любишь.
— Почему?
— Он просто... — у Чуи нет слов, чтобы объяснить это и в свой хороший день,
но с детьми это проще. — Иногда ему грустно.
Ацуши кивает, обдумывая сказанное.
— ...Даже когда он угрюмый?
— О да, — кивает Чуя, в его груди тяжелеет. — Особенно тогда. Это значит,
что ему очень грустно.
Мальчику требуется ещё несколько минут, чтобы успокоиться и заснуть, и в

Чуе просыпается небольшое желание, чтобы у него был момент для себя, чтобы
он мог просто... побыть расстроенным минутку. Не то чтобы он не может быть
736/805
таким перед Дазаем, но... у него уже случился срыв перед ним, и он не хочет
делать это снова.
Вот почему он выглядит совершенно расслабленным, выходя из спальни

Ацуши, и, как он и подозревал, Дазай бродит по коридору.
Тот останавливается на полушаге, даже не пытаясь притвориться, что

просто случайно оказался здесь.
— Он уснул?
— Ага... — Чуя кивает, вытягивая руки над головой и зевая. — И я тоже вот-
вот усну, я очень устал, — он начинает идти мимо него, и тут чувствует, как
пальцы Дазая крепко сжимают его плечо, заставляя обернуться.
— Ты собираешься объяснить, что произошло?
— ... — Чуя вздыхает, наблюдая за очевидным беспокойством в глазах Дазая.

— Мы можем сначала лечь в постель?
— Чуя, ты меня пугаешь—
— Я расскажу об этом, просто не хочу делать это прямо здесь, хорошо? — и,

поскольку Дазай выглядит очень встревоженным, Чуя тянется к его щеке,
успокаивающе потирая большим пальцем подбородок. — Я в порядке.
— Твоё лицо—
— Всё не так плохо, как кажется, ладно? — успокаивает его Чуя, даже если
болит капец. — Я просто не хочу будить Ацуши разговором об этом в коридоре.
Это объяснение, кажется, устраивает его достаточно, и он сдаётся, очень

внимательно наблюдая, как Чуя идёт в их комнату, умывается, чистит зубы,
переодевается в большую серую футболку и шорты для сна, но не начинает
говорить.
Нет, он не начинает объяснять до тех пор, пока они не оказываются в

постели, где Чуя лежит между ног Дазая, положив голову ему на грудь.
— Итак, пока ты не разозлился, — начинает Чуя—
— Когда ты так говоришь, я определённо разозлюсь—
— Я хочу напомнить тебе, что со мной всё в порядке.
Дазай ничего не говорит на это, он просто смотрит и ждёт.
Чуя не лжёт, но он пытается смягчить удар.
— ...Пока вас не было, заходила твоя мать.
— ... — то, как Дазай мгновенно напрягается, не является хорошим знаком, и

Чуя продолжает.
737/805
— Сначала всё было хорошо, но потом у нас возникли... — Чуя прикусывает
губу, отводя взгляд, чтобы Дазай не увидел, — разногласия.
— Что она тебе сказала?
— Мы оба много чего наговорили—
— Чуя, что она тебе сказала?
— ...Она в основном думала, что... твой отец... — Чуя тяжело вздыхает,

пытаясь придумать способ сказать это так, чтобы это не звучало ужасно. — Она
думала, что я пытаюсь вытянуть деньги из твоей семьи.
Дазай натянутый, как струна, и Чуя молчит, ожидая реакции, но тот звучит
странно спокойно.
— Она сказала что-нибудь ещё?
— Это было главное, о чём мы говорили—
— Мне правда нужно, чтобы ты был честен со мной.
— ... — Чуя не хочет причинять ему боль, даже если он злится на мать Дазая.
Он предпочёл бы проглотить это и разобраться с ситуацией спокойно, пока она
не станет просто смутно раздражающим воспоминанием, но...
Он не собирается лгать. Не тогда, когда Дазай попросил его напрямую.
— Она... сказала, что даст мне денег на операцию, если я... расстанусь с
тобой после.
Наступает тишина.
— Я посмеялся над ней, а потом мы сцепились, и я сказал несколько... — ну,

он считает, что они были совершенно необходимы, — грубых вещей, и мы—
Дазай останавливает его, наклоняясь, чтобы запечатлеть нежнейший

поцелуй на щеке Чуи, такой мягкий, что он даже не потревожил ушибленную
кожу под ним.
— Прости.
— Это не твоя вина, — бормочет Чуя, мотая головой.
— Я должен был упомянуть о ней. Или понять, что она бы это сделала, это
практически её почерк.
— Но ты не сделал ничего плохого—
— Просто... — Дазай тяжело вздыхает, наклоняя голову, чтобы поцеловать

его, и Чуя закрывает глаза, свободно сжимая пальцами рубашку своего парня. —
Этого больше не повторится, хорошо?
Чуя хмурится напротив чужих губ, притягивая его немного ближе.

738/805
— Ты же понимаешь, что не несёшь за неё ответственности, так?
Дазай не отвечает, он просто продолжает прижимать нежные поцелуи к его

губам, челюсти, лбу, руки гладят вверх-вниз по спине Чуи, пока рыжий не
погружается в это, полностью расслабляясь на груди Дазая.
— Прекрати... — ворчит он, едва удерживая глаза открытыми.
— Прекратить что?
— Нарочно заставлять меня засыпать.
Дазай слабо улыбается, прижимаясь щекой ко лбу Чуи.
— Это ты говорил, что устал.
— Да, но—
— Отдохни, Чуя.
Проходит совсем немного времени, прежде чем рыжий засыпает в его

объятиях, мягкое дыхание касается груди Дазая, пока он прижимает того к себе.
_____________________________
Поначалу он не двигается. Не долго, но он ждал, пока его парень погрузится

в глубокий, глубокий сон, и как только это происходит, он аккуратно сдвигает
его в сторону, выскальзывая из-под него, осторожно держа чужую голову, когда
кладет её на подушку.
Дазай не всегда был постоянным человеком. Он был ненадёжен. Он лгал.

Себе больше, чем кому-либо ещё. Он провёл большую часть своей жизни, убегая
от вещей. Притворялся, что не видит правды, когда она была прямо перед ним.
Но в одном он всегда оставался неизменным.
Ему не легко любить. Но когда он любит — это люто.
Намного сильнее, чем можно было ожидать от такого парня, как он.
Он выходит на балкон, ведущий из спальни, и, облокотившись на перила,

достаёт телефон.
Она отвечает после второго гудка.
— Осаму! Я как раз собиралась тебе позвонить—
— Ты серьёзно думала, что я не узнаю?
Она делает паузу, явно растерянная резким тоном.
— Извини? Я как раз хотела рассказать тебе, что заходила.

739/805
— Ты думаешь, это умная вещь — нападать на человека, которого ждёт
серьёзная операция на сердце?
— Ой, не драматизируй, это был едва ли лёгкий хлопок—
— У него на щеке пятно, он принимает разжижители крови. Может быть,

если бы ты хоть раз в жизни воспользовалась здравым смыслом, то подумала бы
об этом.
— Прошу прощения? — она звучит потрясённо. — Не знаю, что на тебя

нашло, но я всё ещё твоя мать—
— Верно, — Дазай фыркает. — Именно поэтому ты пыталась отпугнуть

человека, с которым я в первых настоящих отношениях, которые у меня когда-
либо были. Это была материнская забота.
— Может, сейчас ты этого и не видишь, но—
— Я не буду этого делать, — голос Дазая ровный. Ему холодно. У него нет
ничего, кроме гнева, бурлящего в животе, готового превратиться в оружие и
быть брошенным в кого-нибудь другого, чтобы ему больше не приходилось это
чувствовать.
— Делать что?
— Играть в эту игру, где мы притворяемся, что речь идёт о ком угодно, но не
о тебе, — рычит Дазай, его голос низкий, ледяной. — И, как обычно, ты даже не
удосужилась продумать всё наперёд. Мы оба знаем, что не нужно быть умным,
чтобы манипулировать, — он опирается локтями на перила. По ночам всё ещё
прохладно, и когда он вдыхает холодный воздух, это его успокаивает. — Это
просто инстинкт.
— Я не—
— И хотя я никогда особо не задумывался о твоём интеллекте, — Дазай хотел

бы, чтобы у него было что-то сильное, чтобы смыть эту горечь, но выплёскивать
её так же приятно. — Я всегда предполагал, что ты хотя бы поймёшь, что я
предупреждал тебя, когда мы разговаривали в последний раз.
— Осаму, — её голос дрожит, он полон слёз, но это не производит обычного

эффекта. Он не сожалеет. Он не испытывает тошнотворного чувства паники.
Его это бесит, потому что он знает, что она пытается сделать. То, что она
всегда делала.
— Не утруждайся, — его пальцы крепко сжимают перила. — Ты можешь

плакать хоть в три ручья, это не поможет тебе выбраться из этой ситуации.
— Я не—
— Тебе сорок пять лет, у тебя есть аттестат из старшей школы и нет никаких
навыков, абсолютно, а дедушки не станет раньше конца лета, — ледяным тоном
объясняет он. — А потом ты можешь забрать свои грёбаные, мать их, деньги и
740/805
уйти.
— Я—
— Но если ты когда-нибудь снова приблизишься к нему, это всё, — Дазай

даже не похож на себя, он звучит почти дико.
— Это—?
— Меня не волнует, что мне придётся сказать на бракоразводном процессе.

Я позабочусь о том, чтобы ты не получила ни одной. Чёртовой. Копейки. Ты меня
поняла? — теперь он практически шипит. — А потом ты можешь сгнить на улице
или убедить какого-нибудь одинокого старого ублюдка оплатить твои счета, и
тогда ты станешь его проблемой.
— Я не понимаю, почему ты так себя ведёшь—
— Потому что ты, блять, делаешь мне больно! И ты либо намеренно слепая,
либо тебе просто похуй, но мне уже всё равно. Хочешь знать, почему мы с папой
общаемся сейчас? Потому что он старается, а ты — нет.
Трудно не повышать голос, но он этого не делает — он не хочет разбудить

Чую из-за шума.
— Разумеется, я стараюсь—
— Игнорировать меня — это не старание. Отталкивать единственного

человека, который делает меня счастливым — это не старание. А общаться с
Ямадами? Это не. Блять. Старание.
— Это несправедливо—
На некоторое время в его голосе появляется пауза, и он не звучит ни гневно,

ни напористо. Он звучит отчаянно и... разбито.
— Ты моя мама.
Его голос снова прерывается на мгновение, и он такой тихий:
— Почему ты слушаешь её, а не меня?
— Это не о—
— Я хотел умереть, знаешь, — Дазай не уверен, что он вообще говорил это

вслух раньше. Сказать эти слова не похоже на признание в каком-то большом
секрете. Не тогда, когда он говорит это ей. Говорить о подобном с Фукузавой
было облегчением, будто он так долго носил с собой маленький секрет с
чувством вины, и в конце концов он просто отпустил его. — Я до сих пор иногда
хочу.
Сейчас он просто чувствует пустоту.
— ...Милый—
741/805
Затем перед ними обоими встаёт выбор.
— Ты мне веришь?
Её молчание длится долго, и каждое мгновение причиняет боль. Это то

ужасное, одинокое чувство. Твоя мать — это единственное место, где любовь
должна быть данностью, безусловностью—
Но для Осаму это всегда было не так.
— ...Ага, хорошо, — он не звучит уязвимо. Он не хочет давать ей это. Больше

нет. — Пошла ты.
— Пожалуйста—
— Я знаю, что тебе никогда особо не было дела до того, чтобы быть матерью,
так что это должно быть облегчением: у тебя больше нет сына.
Её ответный всхлип не кажется фальшивым или манипулятивным, но у него

не осталось ни сострадания, ни терпения к ней.
Она использовала всё. И у него ничего не осталось.
— Если ты ещё раз придёшь в этот дом, я обращусь в полицию.
Он вешает трубку и только тогда понимает, что у него дрожат руки.
Они медленно сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони, оставляя

отметины, и с этой короткой вспышкой боли приходит какое-то удовлетворение.
Он делает медленные, прерывистые вдохи.
Блять.
Его пальцы беспокойны, разрушительны, слегка дёргая бинты вокруг

правого запястья.
Нет.
Его зубы болят от того, как крепко он их сжимает, глаза плотно закрыты.
Мы больше этого не делаем.
Тогда его взгляд опускается на экран телефона, и он уже видит, что она
перезванивала ему дважды, и—
С внезапной вспышкой ярости он просто швыряет телефон из рук, наблюдая,

как тот исчезает в темноте, приземляясь где-то на подъездной дорожке с
удовлетворительным хрустом.
По крайней мере, когда он купит новый, у неё не будет этого номера.
Возвращаться в постель — плохая идея, особенно когда он так взвинчен.

Потому что Чуя будет винить себя.
742/805
Вот так он оказывается в гостиной, устроившись на диване с гитарой,
перекинутой через ноги, и уставившись в потолок, бездумно перебирая
пальцами струны.
И Фукузава был прав.
Записывать вещи приносит больше пользы, чем просто сказать кому-то, что
тебе не всё равно.
"Пожалуй, я сделал достаточно,

твоё любимое дитя повзрослело".
Этот гнев — он был там долгое время. Он начался не сегодня и не с обеда

несколько недель назад.
Дазай знает, когда это началось. Даже если прежде он никогда не хотел
признаваться в этом.
"Может, этот трофей — вовсе не настоящая любовь".
Это началось, когда ему было двенадцать лет, он пришёл домой и

обнаружил грузовик для переезда на подъездной дорожке.
"И с ним или без него я как-нибудь справлюсь?".
Потому что вместо того, чтобы что-то объяснять или утешать его, сделать
что-нибудь, чтобы раскол их семьи показался менее ужасным...
"Первый раз в жизни я вижу себя разбитым".
Она попросила Осаму помочь ей собрать вещи.
Он не знает, почему ничего не сказал тогда. Он не знает, почему, потому что

тогда он был так чертовски напуган, так зол, но...
Но он понимает это сейчас.
Он чувствовал, что может злиться только на неё или на Мори, но не на них

обоих.
Ненавидеть отца казалось естественным результатом того, что произошло.

Ненавидеть её? Это была ужасающая перспектива.
Но сейчас он знает —
"Но несомненно достойным любви".
Дазай не заслужил этого. Он знает, что родители не идеальны. Что они все
время совершают ошибки, но... её ошибки не ощущаются невинными, они
ощущаются выбранными.
"И наконец я вижу себя".
743/805
Его пальцы сжимают ручку так крепко, что он не понимает, как она не
сломалась.
"Неукротимым и ошеломлённым".
И, как он уже сказал, Фукузава был прав.
"Это запутанная история, которую мне стыдно рассказывать".
Иногда ты пишешь вещи не для того, чтобы сказать что-то другим людям.
Ты пишешь их, чтобы сказать это себе.
У двери раздаётся слабый скрип, заставляющий его вздрогнуть, и он видит

Ацуши, стоящего в дверном проёме с торчащими во все стороны волосами,
потирая глаза.
Дазай захлопывает блокнот и откладывает гитару в сторону.
— Приветик, Суши, — он прочищает горло, пытаясь скрыть любые признаки

эмоций — и немного терпит неудачу. — Почему ты не спишь в такое время?
— Мне захотелось пить, — объясняет мальчик, зевая. — А потом мне

показалось, что я слышу твою гитару, и я...
Дазай слегка улыбается, поднимаясь со слабым стоном, и вытягивает руки

над головой, прежде чем пересечь комнату, чтобы взъерошить чужие волосы.
— Захотел проверить, как я?
Ацуши слегка смущённо кивает.
Рука Дазая задерживается на мгновение, и ему хочется предложить что-то

более утешительное. Ему хочется, чтобы он мог изобразить весёлый настрой, но
он не может выдавить ничего, кроме усталой улыбки.
— Со мной всё в порядке, приятель. Погнали, сейчас слишком поздно, чтобы

ты не спал.
— Я знаю... — вздыхает тот, позволяя увести себя наверх.
Только когда они возвращаются в его комнату, и Дазай собирается уложить

его обратно, мальчик останавливается, поворачивая голову, чтобы посмотреть
на него.
— Осаму?
Дазай потирает шею тыльной стороной ладони, будучи совершенно

измученным прошедшим днём.
Чего он не ожидал, так это того, как его младший брат обхватит его руками
за талию, крепко обнимая, уткнувшись лицом в его живот.
744/805
— Я люблю тебя!
И Дазай не может сказать вам, почему, но...
Что-то в этом его душит.
— ... — его руки медленно обвиваются вокруг брата, и объятие, которое

Дазай предлагает ему в ответ, абсолютно яростное. — Я тоже люблю тебя,
Ацуши.
Уложить Ацуши обратно в постель не занимает много времени, и ещё

меньше времени занимает то, как Дазай возвращается в свою собственную
кровать, притягивая своего парня к себе.
Чуя не просыпается, но ясно чувствует, что Дазай здесь, поэтому он

переворачивается и тянется к нему во сне. И когда они переплетаются вместе, а
Дазай утыкается лицом в шею Чуи, обхватив руками его спину...
Всё остальное кажется не имеющим значения.
Потому что как оно вообще может?
*Three — Sleeping At Last
745/805
37. Никто никогда не исчезает по-настоящему
Phillip Phillips — Gone, Gone, Gone
Последующие недели проходят за сооружением крепостей из подушек,

просмотром фильмов с Ацуши, выходами в поход на задний двор,
приготовлением плохо украшенного сахарного печенья вместе на кухне —
простые вещи, вещи, которые Чуя всегда принимал как должное в своём
собственном детстве...
Но для Дазая и Ацуши всё это ново, и даже Мори участвует в украшении
печенья, управляя пакетом с глазурью с хирургической точностью, и Дазай
сомневается, что вообще видел своего отца таким счастливым, пока тот рисует
идеальные кандзи на печенье, в то время как Ацуши восклицает с
благоговением.
И часть его хотела бы, чтобы это лето могло тянуться вечно, и чтобы любые
изменения, происходящие в их семье (потому что всё действительно меняется),
могли быть постоянными, но...
Но ничего не вечно.
Поначалу это происходит медленно. Плохие дни встречаются несколько

чаще, чем хорошие. По утрам Чуя задерживается в постели немного дольше.
Круги под глазами становятся чуть темнее.
Затем появляется кашель.
Вначале он редкий, сухой — такой, с которым рыжий может справиться,

просто держа рядом бутылку с водой.
К концу недели тот становится постоянным.
Он делает, что может, прячет его за рукой, а иногда просто пытается

сдержать, пока не посинеет, но от этого всегда становится только хуже.
Дазай наблюдает. Он беспокоится. Он просыпается ночью, просто протягивая

руку, чтобы проверить чужой пульс, чтобы убедиться, что он в порядке.
И в течение последней недели Чуя изо всех сил цепляется за каждую

оставшуюся частичку силы, подталкивая себя, когда может, молча боясь, что
если будет действовать слишком слабо, Мори перенесёт операцию. И он знает,
что должен с нетерпением ждать её, чтобы всё закончилось, но...
Но последний симптом, и тот определённо самый изнурительный, — это

воспаление.
Это незаметно невооруженным глазом, потому что у Чуи изначально не было

больших ног, но по мере того, как его кровообращение ухудшается, они
начинают опухать и болеть.
746/805
И это не то ноющее опухание, которое появляется у некоторых женщин во
время беременности, когда они могут просто поднять ноги, и это становится
немного лучше, нет.
Чуя не может стоять, не может ходить, не выражая очевидной боли.
Он пытается скрыть это, задерживаясь в постели после того, как Дазай

встаёт, или просто не поднимается со стула, пока комната не опустеет. Это
кажется надёжным планом, пока Мори не ловит его на том, что он изо всех сил
сдерживает слёзы, пытаясь выйти с кухни.
И это стало последней каплей.
Это также стало моментом, когда Чуя наконец увидел дату своей операции,
написанную красной ручкой: двадцать первое июня. Через два дня.
Чуя прикусил губу, одной рукой крепко обхватив себя, и уставился на лист.
— Это не может подождать ещё немного..?
Мори мотает головой, постукивая ручкой по страницам ежедневника.
— Мы дали твоему телу столько времени на восстановление, сколько могли,

и твоё состояние... — он делает паузу, и Чуя надеется, что он выразится
деликатно, но... — быстро ухудшается.
Очевидно, Мори этого не делает.
Чуя знает, что это его лучший шанс. Он также знает, что шанс не большой, и
он просто—
Он крепко зажмуривается.
— Когда я должен вернуться в..?
Мори закрывает ежедневник и прячет ручку обратно в нагрудный карман.
— Сегодня вечером мы снова вписываем тебя.
Блеск.
Чуя не уверен, то ли Дазай просто ослепительный оптимист, то ли он просто

знает что-то, чего не знает сам Чуя, потому что тот не выглядит ужасно
напряжённым, собираясь в больницу.
— Дазай...
— М-м?
— Ты же понимаешь, что тебе не обязательно ночевать в кабинете отца, пока

я там, верно?
Его парень тормозит там, где он складывает одежду в сумку, наклоняясь,

чтобы поцеловать Чую в лоб.
747/805
— Но—
Дазай целует его в щёки.
— Не-а.
— Я—
В нос.
— Не бывать.
— Ты ведёшь себя нелепо—
Медленный, затяжной поцелуй — тот, что до сих пор заставляет желудок Чуи
делать сальто назад, даже сейчас.
— Смирись с этим.
Ацуши совсем не понимает, но они пытаются.
— ...Почему вам нужно уехать?
Чуя прикусывает губу, пытаясь сделать вид, что не слишком сильно

опирается на Дазая, когда они идут к машине.
(Было предложено инвалидное кресло, но Чуя сказал, что он скорее умрёт.)
— Я не очень хорошо себя чувствую... и твой папа и другие врачи в больнице

постараются помочь мне поправиться, хорошо? — Чуя устало улыбается,
наклоняясь, чтобы погладить мальчика по голове.
— Но дедушка тоже только что лёг в больницу—
— Тут всё не так, оки? — Дазай обрывает его, осторожно сажая Чую в
машину. — Ты можешь навестить нас через пару дней.
Это не очень удовлетворительный ответ, но этого достаточно, чтобы

утешить ребёнка на данный момент.
Чуя спит большую часть поездки, и акт доставки его в больницу ощущается
как что-то из шпионского фильма: машина заезжает на цокольный этаж, чтобы
никто из прессы не мог видеть...
И Чуя возвращается туда, откуда начал.
В больничные штаны, толстый браслет с идентификатором личности на

запястье, и с дополнительным кислородом, поступающим через трубку,
приклеенную под его носом.
Его отец и сестра должны приехать на следующий день, как раз к тому
748/805
времени, когда его анестезируют, но...
Таинственный новый благодетель Чуи прибывает как раз вовремя, чтобы

выписать чек, и Дазай так же озадачен этим, как и все остальные.
— Доктор Мори! Приятно познакомиться, старина, — американец сидит в

костюме в тонкую полоску и шёлковом галстуке, и вид у него такой, словно он
вот-вот пойдёт на важную деловую встречу, а не... что бы это ни было. — Я
уверен, что этого достаточно, чтобы покрыть счёт, верно? — спрашивает
блондин, вырывая чек и протягивая его.
— ...Да, — медленно соглашается Мори, переводя взгляд с Фрэнсиса на

Дазая, затем на Чую. — ...Откуда вы двое знаете друг друга, поточнее?
Чуя и Фрэнсис некоторое время смотрят друг на друга, прежде чем блондин
легкомысленно выдвигает:
— Мы провели несколько часов вместе в гостиничном номере в Лондоне, — у

Дазая почти сразу же волосы встают дыбом, и тот фыркает. — Расслабься. Он
съел немного мороженого и выпил бутылку шампанского за десять тысяч
долларов.
— И это вызвало... — Мори выглядит растерянным. — Дружбу?
— Мы всё это время играли в слова, — предлагает Чуя, устало поднимая

телефон.
— И он давал мне советы насчёт моей дочери, — он бросает взгляд на Мори и

пожимает плечами, — Ты же знаешь, как ведут себя эти подростки... в любом
случае, когда он позвонил, я был рад помочь.
Как ни странно, похоже, что способность Чуи быстро заводить друзей не

ограничивается только семьёй Нацумэ.
Прошло ещё несколько часов, прежде чем они остались одни. Чуя сидит в
постели, подтянув колени к груди, теребя края рукавов и глядя на часы.
22:37.
Наблюдать за тем, как меняются цифры, больше похоже на таймер бомбы,

ожидая взрыва.
— Тебе надо поспать, — мягко напоминает ему Дазай, сидя в кресле рядом с
кроватью, и Чуя фыркает, качая головой.
— Ага, сомневаюсь, что засну в ближайшее время.
— Так нервничаешь?
Его молчание является достаточным ответом, и Дазай вздыхает, поднимаясь

со своего места, чтобы сесть на край кровати. Он протягивает руку, чтобы
убрать волосы Чуи с его лица.
— ... — Чуя медленно отворачивает голову, тяжело сглатывая. — Можно и так

749/805
сказать.
Дазай хмурится, пытаясь повернуть голову Чуи назад, чтобы посмотреть ему
в лицо, но рыжий вырывается из его хватки.
Чуя прикусывает губу, глядя в сторону.
— Всё... — его плечи слегка сутулятся. — Всё нормально.
— Очевидно, что нет, — бормочет Дазай, подтягивая ногу, чтобы

придвинуться ближе, — Я думал, мы разобрались с этой дичью про
коммуникацию?
Рыжий вяло фыркает, но не более того.
Не то чтобы он не думал об этом раньше. Именно по этой причине он так не

решался рассказать Дазаю правду о своём состоянии с самого начала.
// «Что, если ты не выживешь?» //
Но с тех пор, как мать того вытащила это на поверхность, он снова об этом
думает.
— Ты когда-нибудь жалел... — Чуя изо всех сил пытается сформулировать

это, стараясь, чтобы это не звучало жалко.
— ... — Дазай поднимает бровь. — Когда-нибудь жалел о чём?
Чуя поджимает губы, очень стараясь не показать тревогу и печаль.
— ...когда-нибудь жалел, что встретил меня?
— ...Чуя.
— Я серьёзно.
— Но ты же знаешь, что я—
— Я знаю, что ты любишь меня, — тихо говорит Чуя, обхватив себя руками.
— Тогда как ты можешь так говорить?
Он раздражённо трёт глаза, стараясь не шмыгать носом слишком громко.
— Потому что... потеря мамы погубила моего отца, и я просто не хочу—
— Я не собираюсь тебя терять.
— Дазай, я понимаю, что ты не хочешь об этом думать, но—
Дазаю наконец удаётся повернуть его лицо, и когда их глаза встречаются,

750/805
Чуя сомневается, что он когда-либо видел кого-то настолько решительным.
— Помнишь, что я сказал тебе тем вечером после интервью?
Губы Чуи слегка дрожат.
// «Не важно, где я, или что делаю...» //
Чуя не может удержаться и наклоняется к чужой руке, его глаза щиплет.
// «Ты всегда будешь рядом.» //
Он слегка горбится, и этого достаточно для Дазая, чтобы передвинуться,

пока он не садится в кровати рядом с Чуей, обнимая его и притягивая к себе.
— ...Я хочу быть рядом, — тихо признаётся Чуя, его голос дрожит.
Дазай кладёт подбородок ему на макушку, поглаживая его спину.
— Ты будешь.
— Но—
— Если бы ты мог отправиться в любую точку мира прямо сейчас, где бы ты

хотел быть?
— Я не... Осаму, какой в этом смысл?
— Просто скажи мне. Где угодно?
— ... — Чуя прислоняет голову к груди Дазая, слушая, как бьётся чужое
сердце под ухом. — ...В Норвегии.
Дазай немного удивлён этим.
— Почему?
— В это время года можно увидеть северное сияние, — бормочет Чуя,

переводя взгляд на окно. — Мне всегда хотелось посмотреть на него.
— ...У тебя есть заметка об этом?
Рыжий устало улыбается, но улыбка не доходит до его глаз.
— Клянусь твоей задницей, что есть.
— Ну... — Дазай прижимает его к себе, целуя в висок. — Мы съездим.
— Мы не можем—
751/805
— Ещё как можем, как только ты поправишься.
— ... — Чуя ничего не говорит на это, он просто утыкается лицом в грудь

Дазая, так что тот не может видеть выражение его лица.
Дазай вздыхает, поглаживая пальцами его спину, потому что ясно, что
ничего из этого не работает, и это определённо не помогает Чуе уснуть.
— Знаешь, я собирался сохранить это на потом, но...
Он чувствует, как Чуя с любопытством шевелится напротив него, и

улыбается.
— ...Сохранить что?
— Я написал кое-что для тебя.
Ответный зубец на кардиомониторе заставляет его улыбаться ещё шире.
— Ты мне покажешь?
— Ты попытаешься поспать?
Чуя издаёт раздражённый стон, но кивает.
— Ты хочешь, чтобы я взял гитару и устроил небольшое представление, или

—
— Заткнись, — рыжий фыркает, прижимаясь ближе. — Просто обними меня.
Это Дазай может сделать.
И когда Чуя полностью прижимается к нему, закинув ноги на его колени,

пока тот баюкает его в своих объятиях, губы Дазая прижимаются к его уху.
Чуя всегда боялся уйти во сне. Или того, что его последние воспоминания
будут о незнакомцах, которые везли его в операционную.
Но это то, что между ним и Дазаем всегда было общим.
Для людей их возраста они оба провели слишком много времени, думая о
своих последних мгновениях на земле. Причины этого были совершенно
разными, но...
Голос Дазая низкий рядом с его ухом, слегка огрубевший от чувств.
"Когда жизнь поставит тебя в трудную ситуацию, уже вечером я буду у

твоей двери, если тебе нужна помощь...".
Чуя думает, что если это будет последнее, что он когда-либо услышит, то это
и хорошо.
"Я выключу все фонари в городе, я солгу, обману, буду просить

милостыню и давать взятки".
752/805
Глаза Чуи горят, в них плывут слёзы, которые он не может выпустить, а рука
Дазая крепко прижата к его спине, словно якорь, когда он чувствует себя
полностью потерянным в течении.
"Если враги соберутся у твоих дверей, я уведу тебя подальше от них,

если тебе нужна помощь".
Чуя говорил ему раньше — по крайней мере, он почти уверен, что говорил, а
если нет, то Дазай должен знать...
"Если твоя надежда висит на волоске, я разделю с тобой страдания,

чтобы тебе стало лучше".
...это был лучший год в жизни Чуи.
Даже те части, которые, как ему казалось, он ненавидел.
"Дай мне повод надеяться, что ты бы сделал для меня то же самое".
Споры с ним из-за разделения комнаты путём клейкой ленты. Группировка

панини. Даже когда ему разбили сердце и он выплакал все глаза.
"И я сделаю это для тебя, для тебя...".
Потому что во время этого года также можно было красться по улицам
Парижа. Не спать всю ночь, разговаривая. Песни о любви. Поцелуи под дождём,
и...
"Детка, я не живу дальше. Я продолжаю любить тебя с тех пор, как ты

ушёл".
...и иногда люди могут совершенно удивить вас, наилучшим образом.
Пара слёз скатывается по его щекам, они тихие, не от грусти, не от счастья,

он просто поражён.
"Ты никогда не будешь спать один, я продолжаю любить тебя с тех пор,
как ты ушёл...".
Чуя чувствует себя таким чертовски эгоистичным, будучи таким счастливым,

слыша его слова. Он знает, что это несправедливо, что у Дазая впереди целая
жизнь, а у Чуи—
"И ещё дольше с тех пор, как ты ушёл, ушёл, ушёл...".
У Чуи, возможно, нет.
Но он не хочет, чтобы Дазай двигался дальше, даже если это то, чего он
должен хотеть, если он действительно его любит.
И он любит, он любит его так чертовски сильно, но—
"Ты — моя опора, мой фундамент, ты — мой костыль, когда ноги

753/805
перестают двигаться...".
Он не хочет, чтобы Дазай женился на какой-то безликой незнакомке, растил

детей, которые никогда не узнают его по-настоящему. Он не хочет, чтобы у
Дазая было такое будущее, не потому, что Чуя хочет, чтобы тот был несчастным,
а потому, что—
"Ты — мой рывок на старте, моё сердце, ты – мой пульс, который мне
всегда необходим...".
Чуя хочет сделать всё это вместе с ним. Он хочет быть рядом. И—
Оглядываясь назад, он уверен, что его собственная мать тоже хотела бы

быть здесь ради всего этого.
И он хочет злиться, не уходить в тень в эту прекрасную ночь, взбеситься

против умирающего света и всей этой чуши, но—
"Ты — мой пульс, который мне всегда необходим...".
Но как бы это всё ни было несправедливо, в объятиях Дазая ощущается

безопасность, его голос успокаивает, а Чуя так устал.
"Словно барабан, детка, никогда не переставай звучать...".
Он погружается в звук голоса Дазая, сердцебиение того, слова эхом

отдаются в его голове, успокаивающие, но приносящие боль.
"Словно барабан, моё сердце никогда не перестанет биться для тебя...".
Он не слышит, как голос Дазая начинает колебаться после того, как он

погружается в сон, пальцы того дрожат в волосах Чуи.
"С тех пор, как ты ушёл, ушёл, ушёл...".
Он так крепко обнимает Чую в эту ночь, его руки дрожат, а слёзы капают на
рыжие волосы.
Я не собираюсь тебя терять.
"...Я продолжаю любить тебя с тех пор, как ты ушёл, ушёл, ушёл".
___________________________
В кои-то веки Чуя просыпается первым в это утро, бледный солнечный свет
струится через окно его больничной палаты.
Дазая здесь нет, что неудивительно — его обычно выгоняют, когда утренняя
медсестра делает обход в четыре часа утра. Он, наверное, на диване в кабинете
Мори.
Чуя переводит взгляд на часы.
754/805
Семь утра.
Значит, у него осталось около трёх часов. Даже один, прежде чем как кто-то
появится, чтобы помочь с подготовкой к операции. И есть ещё один человек, с
которым Чуе действительно нужно поговорить.
К счастью, он близко.
В больнице Мори есть своё онкологическое крыло, но для пациентов,

которые, как правило, немного более высокого профиля, есть частные
апартаменты.
И когда Нацумэ Сосэки просыпается, он обнаруживает, что у него

посетитель.
Маленький тощий посетитель, что сидел у окна, подтянув колени к груди.
— ...Ты доведёшь свою медсестру до сердечного приступа, знаешь.
Чуя пытается изобразить смех, но получается не особо убедительно.
— Она мне всё равно не очень нравилась.
— Оу?
— Флиртовать с Осаму на моих глазах не очень в моём вкусе.
— Ах, — Нацумэ устало улыбается, подёргивая пальцами под лабиринтом

проводов. — Он, наверное, наслаждается вниманием, этот маленький—
— Так строги к нему, — Чуя тихонько прищёлкивает языком. — Какой

жестокий старик.
Это вызывает тихий смех у Нацумэ, который медленно превращается в

хриплый кашель.
— ...Сегодня тот самый день, верно?
Чуя с трудом сглатывает, чувствуя, что в горле невероятно сухо.
— Через пару часов.
— ... — Нацумэ изучает его взглядом, делая глубокий вдох. — Как ты себя
чувствуешь?
Костяшки пальцев Чуи побелели, пальцы дрожат там, где они сжимают его
колени.
— ...Мне страшно, — прошептал он, его глаза наполнились слезами.
— Ох, парень, — вздыхает Нацумэ. — Я знаю.
— Я просто... — Чуя быстро вытирает глаза, но слёзы продолжают течь. — Я

не готов.
755/805
Отрицание долгое время было отличным инструментом. Притворяться, что
ничего из этого не было реальным. Что всё это было хорошо и далеко. Даже если
где-то на задворках его сознания страх всегда был там.
Когда оно меня настигнет?
— Здесь нечего бояться, Чуя, — говорит Нацумэ, его губы бледные, слегка
потрескавшиеся.
Чуя недоверчиво мотает головой.
— ...Значит, вы просто смирились с этим?
— О... — старик качает головой. — Нет, вовсе нет. Я... — он слабо улыбнулся.
— Я был политиком, помнишь? У меня есть сожаления.
Чуя фыркает.
— Вы даёте политикам очень плохую репутацию.
— Ну... — Нацумэ вздыхает. — Если бы я мог отдать тебе все свои годы, ты
бы, наверное, использовал их лучше.
Чуя ничего не говорит на это — потому что он отдал бы всё, чтобы иметь
столько времени, но... возможно, ему так не повезёт.
— Но я имею в виду, и я уверен, что ты уже заметил... — Нацумэ смотрит на

него с непроницаемым выражением лица. — Никто никогда не исчезает по-
настоящему.
Лицо Чуи опускается в его руки, и он изо всех сил старается плакать тихо,
что является той ещё задачей.
— Я уверен, ты ощутил это со своей матерью.
Да. И после потери жены, брата, бесчисленных друзей за эти годы, он

уверен, что Нацумэ тоже это знает.
— Но, — старик улыбается, в изнеможении откидывая голову на подушку, —

Я не думаю, что ты умрёшь, Чуя Накахара.
Чуя вытирает нос, смаргивая слёзы на глазах.
— ...Нет?
— Нет.
— Откуда вы можете знать?
— Потому что, — Нацумэ закрывает глаза, пытаясь не заснуть, но в эти дни

разговоры истощают его. — Я вырастил чертовски хорошего врача.
__________________________
756/805
Ему удаётся поговорить с отцом и сестрой наедине, обнять их на всякий
случай, а потом его забирают на подготовку к операции. Сначала его заставляют
принять душ, потом ставят капельницу и укладывают на одну из передвижных
каталок, где он вынужден смотреть прямо на люминесцентные лампы над
головой, щурясь от яркого света.
— Эй, — устало окликает он, заметив в углу Мори, завязывающего

хирургическую шапочку. — На этот раз действительно проверьте, нормально ли
выглядят мои внутренности, ладно?
Хирург останавливается, тихо фыркая.
— Думаю, моя любимая вещь в общей анестезии — это то, что она заглушает
все плохие шутки.
— Значит, вы не посмотрите?
— Я посмотрю, малец, ради всего святого...
И последний человек, с которым он разговаривает, и который перегнулся

через край кровати Чуи, пока анестезиолог готовится — это Дазай.
Его пальцы гладят щёку Чуи, и он выглядит спокойным, глядя на него сверху
вниз. Чуя не понимает, как он может быть таким спокойным—
— Прекрасен.
Чуя закатывает глаза, мотая головой.
— Заткнись, они заставили меня надеть дурацкую сетку для волос—
— Ты поверишь мне, если я скажу, что тебе действительно идут сетки для
волос?
Вопреки всему, Чуя пытается подавить улыбку.
— Заткнись—
— Нет, правда, я открываю для себя новообретённый кинк на буфетчиц.
— Серьёзно? — Чуя посмеивается, мотая головой, — Это может быть

последний разговор, который у нас когда-либо будет, и ты хочешь, чтобы
последнее, что ты скажешь мне, было признание в твоём кинке на буфетчиц?
Цель состоит в том, чтобы вызвать смех, но улыбка Дазая меркнет.
— ...Нет, — бормочет тот, медленно скользя большим пальцем по челюсти

Чуи. — Наверное, нет.
— ... — Чуя обводит взглядом помещение, и он знает, что технически ему это
не позволено, но... ему просто всё равно.
757/805
Дазай слегка вздрагивает от удивления, когда Чуя хватает его за затылок,
дёргая вниз—
А затем их губы прижимаются друг к другу, и это не что иное, как отчаяние.
Боль, любовь, как будто они оба пытаются втиснуть так много в одно
прикосновение, так много вещей, которые им может не представиться случая
сказать, но—
Медсестра окликает их, и они отрываются, прижимаясь лбами друг к другу,

пока Чуя переводит дыхание.
— Эй, — шепчет рыжий с нарастающей срочностью, слыша шаги

операционной команды, идущей по коридору, его пальцы сжимают волосы
Дазая.
— Да?
— Л-люблю тебя, Осаму, — он решает, что если и будет выбирать свои

последние слова, то эти не хуже других.
Дазай смаргивает слёзы с глаз, отстраняясь, и крепко сжимает руку Чуи,

когда один из врачей надевает дыхательную маску на его лицо. Он наблюдает,
как глаза того закрываются, когда они начинают вводить ему анестезию.
И последнее, что он слышит, последнее, что он когда-либо хотел услышать,

это —
— Я тоже люблю тебя, Чуя.
А затем — ничего.
И это не так уж плохо.
если вы где-то заметили опечатки, это я клавиатуру из-за слез не видела, не
обессудьте
758/805
38. Мы должны были поехать вместе
Сама операция должна длиться три часа, максимум четыре.
Большую часть времени Дазай проводит в приёмной, сгорбившись и

уставившись на свои руки.
Он никогда не был религиозным человеком. Это нормально для Японии, но

хреново в подобных случаях. Он знает, что отец Чуи воспитал того католиком,
но он, бляха, не знает ни одной молитвы, которую можно предложить. Это
больше похоже на то, как если бы он... просто выбросил свои мысли в пустоту,
безмолвно умоляя какую-то высшую силу, в которую он на самом деле не верит,
но должен попытаться.
Потому что что ещё он может сделать в этот момент?
Он не знает, как долго сидит так, уставившись на свои раскрытые ладони,

молча прося о чём-то, когда он даже не знает, с кем говорит, когда чувствует,
что кто-то садится рядом с ним.
— ...Я не просил тебя приходить, — вполголоса говорит он, не поднимая глаз.
— Я... — Одасаку вздыхает, как обычно, с трудом подбирая слова. — Я знаю,

что ты не просил, но...
— Но что?
— ...Я знаю, после того, что я сказал тебе в прошлый раз, мы... — Ода
опускает голову, его руки плотно прижаты к ногам. — Я понимаю, почему ты не
хочешь видеть меня здесь, но...
Зрение Дазая слегка расплывается, руки дрожат.
— ...Я подумал, что мой младший брат может нуждаться во мне.
Дазай не перестаёт волшебным образом злиться. Он всё ещё злится, но...
Он заваливается на бок, пока его голова не упирается в плечо брата.
Он нуждается в нём.
— Это ведь не потому, что ты чувствуешь вину, верно?
— Нет, нет... ну, то есть я чувствую вину, но... — Ода прикусывает губу. — Я
должен был быть рядом в прошлый раз.
Дазай моргает, пытаясь понять.
— ...Что?
— В апреле, когда он лежал в больнице в первый раз, ты звонил мне.
— А, — Дазай хмурится, рефлекторно отмахиваясь, — Ты, наверное, был на

759/805
работе.
— Не делай этого, — бормочет Одасаку, отводя взгляд.
— ...Делать что?
— Искать оправдания для меня... — Ода вздыхает и мотает головой. — Я

много думал об этом.
Даже сейчас уголки губ Дазая устало приподнимаются.
— О нет.
Одасаку хмурится, но в его глазах мелькает нежность.
— Серьёзно, ты всегда это делаешь.
— Что?
— Предполагаешь, что ты худший человек, которого ты когда-либо знал, —

объясняет Ода, глядя прямо перед собой, когда Дазай заваливается на его бок.
— Делаешь это очень лёгким оправданием для того, когда все хреново с тобой
обращаются.
— Ты не—
— Потому что ты можешь сказать себе, что заслуживаешь этого, — Одасаку

опускает взгляд на свою обувь. — И я так делал.
Между ними повисла тишина, и Дазай больше не пытается это отрицать. Он

уже обвинял его в этом тем вечером, на катке.
Он вроде как знал.
— Я не... — Ода с трудом сглатывает, заставляя себя произнести это. — Я

стараюсь, Осаму, но... Я не всегда отличный парень.
— Ну, не знаю... — Дазай прикусывает губу, слабо улыбаясь. — Если бы ты

спросил меня, когда мы были маленькими, я бы сказал всем совсем другое.
— А сейчас?
Дазай пожимает плечами, его взгляд опускается на пол.
— Ты же знаешь, что я никогда не смогу ненавидеть тебя.
Они оба знают.
— Я... — Ода делает глубокий вдох. — Я знаю, что подвёл тебя. Много раз. Но
особенно, когда ты рассказал мне о ней.
— Одасаку—
— И я, вероятно, заслужил бы это, если бы ты никогда больше не

760/805
разговаривал со мной, но...
Это вроде как первый раз, когда Дазай когда-либо слышал, чтобы кто-то
действительно признал то, что произошло, не заставляя это звучать таким
образом, будто это было не так.
— Я всегда буду хотеть поговорить с тобой, — вполголоса отвечает Дазай,

протягивая руку, чтобы без особого энтузиазма шлёпнуть старшего брата по
затылку. — Понял?
— Понял.
Дазай сейчас почти не разговаривает, и Ода понимает, почему, но это не

мешает ему поднять ещё одну тему.
— Есть ещё кое-что.
— ...Что?
— Ну... — Ода откидывается назад и поворачивает голову, чтобы иметь

лучший обзор на брата. — Я думаю, что бы ни случилось сегодня, тебе стоит
уехать отсюда.
Дазай моргает, не понимая.
— ...Чего?
— Мы оба знаем, что отец заставил тебя поступить в Тодай, ты не хочешь

быть там. И дедушка, очевидно, собирается оставить тебе что-то, так что... —
Одасаку пожимает плечами. — Я просто... ты должен делать то, что ты хочешь
делать.
— Я... — Дазай пытается переварить услышанное. У него был слабый план

того, что он хотел делать, если Чуя выкарабкается, но это всего лишь
одношаговый план. Не супер продуманный.
А если у Чуи не получится? Он отказался даже думать о таком исходе.
— А как же Ацуши?
— Я буду рядом, чтобы присмотреть за ним, — успокаивает его брат.
— А мои родители?
— Честное слово, Осаму... — Одасаку качает головой, тяжело вздыхая, — Ну

их нахер. Просто... — Дазай потрясён уровнем эмоций в голосе своего брата. — Я
очень соскучился по тому, чтобы видеть тебя счастливым.
И теперь Дазай тоже немного задыхается.
— Тогда тебе следует почаще видеть меня рядом с Чуей.
Это вызывает лёгкую улыбку на лице Оды.
761/805
— Я бы с радостью.
— ...Итак, что я понимаю из этого, — Дазай откидывает голову назад, — Ты

хочешь, чтобы я вступил в клуб "разочарования семьи"?
— Дазай... — Ода мотает головой с ласковой улыбкой, протягивая руку, чтобы

взъерошить его волосы. — Ты никогда не станешь членом этого клуба.
— Потому что, — Ода обнимает брата одной рукой, — я всегда горжусь тобой.
Уже не в первый раз за этот день Дазай ловит себя на том, что задыхается.
И, наконец... чувствует себя не таким одиноким.
_________________________
Чуя дрейфует между снами и ничем. Иногда он знает, что это не реально, а
иногда всё кажется таким... близким.
Некоторые из этих снов — воспоминания, другие просто... причиняющие боль

"что, если", наркотически вызванные грёзы о будущем.
И вот, наконец, сон переходит во что-то более прочное, что-то такое, что
кажется реальным.
Он медленно моргает, его глаза привыкают к солнечному свету, мягкому

покачиванию и толчкам под ним, слабый несущийся звук покалывает его уши, и
когда взгляд фокусируется, он обнаруживает, что смотрит на ряды сидений, где
пассажиры кладут свой багаж на верхние полки, прежде чем отойти с прохода.
Сначала Чуя задаётся вопросом, не оно ли это, но затем—
Он понимает, что это тот же самый поезд, на котором он ездил каждое лето
с родителями — их пересадка на пути в Ниццу на каникулы.
Его голова резко поворачивается в сторону, он с надеждой смотрит на

соседнее сиденье, но...
Оно пустое.
Он судорожно сглатывает, прижимая ноги к полу, его кроссовки скрипят по

тонкому ковру с пластиковой подкладкой. Те же самые красные конверсы,
которые были у него в начальной школе.
Он встаёт с кресла, пробираясь по проходу мимо взрослых, возвращающихся

из уборных, и вытягивает шею, пытаясь разглядеть кого-нибудь знакомого.
— Ты потерялся, милый?
— Где твои родители?
762/805
— Кому-нибудь позвать проводника?
Подобные шепотки сопровождают его, когда он идёт между вагонами, а за

окнами купе мелькает сельская местность.
Он продолжает переводить взгляд на всё вокруг, ища что-нибудь

успокаивающее, что-нибудь, что он может узнать, а затем—
А затем в проходе, ближе к передней части вагона, он видит длинные

тёмные волосы... и знакомый сарафан. Зелёный, с синим цветочным узором, и
его сердце сжимается в груди.
Его движения становятся всё более отчаянными, и, конечно, именно тогда

поезд становится необъяснимо переполненным, до такой степени, что он
пробирается сквозь массу тел, борясь за то, чтобы двигаться вперёд, даже когда
он так устал, и его сердце колотится в груди.
И он так расстроен, потому что почему все стоят у него на пути? Неужели
они видят, что он пытается найти свою... добраться до своей—?
— Мам! — он вырывается из этой толпы, цепляясь пальцами за её юбку.
Она поворачивает голову, и глаза Чуи наполняются слезами.
— А вот и мой милый малыш, — она улыбается, обнимая его одной рукой,
когда он прижимается к её ноге. — Что случилось?
— Я... — Чуя задыхается, рыдая открыто, бесстыдно, как могут только дети,
— Я нигде не мог тебя найти!
— Ох... — она хмурится, убирая чёлку с его лица, и озирается вокруг в

замешательстве. — Но я просто... мы были просто... — она обнимает его чуть
крепче, и он улавливает знакомый цветочный аромат её духов. — А где твой
отец и сестра?
— Я... Я не знаю!
Её глаза изучают поезд, и медленно, хотя и постепенно, до неё, кажется,

доходит, и её руки сжимаются вокруг маленького мальчика, крепко прижимая
его к себе.
— Я думаю, их ещё здесь нет, милый.
— Но... — Чуя смотрит на неё, слезы текут по его лицу, — Я думал, мы

должны были поехать вместе?
— ... — мать гладит его по щеке, и у Чуи нет слов, чтобы описать печаль на её
лице... и одиночество. Оно слишком обширно, слишком бесконечно, чтобы его
можно было сжать в ограниченное число слогов. — Мне бы очень этого
хотелось... но так получается не всегда.
Чуя не знает, что с этим делать, не понимает этого места — он просто знает,
что он напуган и растерян, и ему не нравится, когда его мама выглядит такой
грустной...
763/805
Фуку Накахара опускается на колени рядом с ним, и объятия, в которые она
его заключает — яростные, выдавливающие из него дыхание.
— Я, — её голос звучит слабо, но решительно, — всегда любила тебя всем

сердцем.
— Мам—?
Её челюсти сжимаются, и она прижимается лицом к его волосам.
— И когда-нибудь... мы поедем все вместе, хорошо?
У него внутри всё сжимается.
— Мам, я—
— Прошу прощения, сэр! — она выпрямляется, — У этого мальчика нет

билета!
Разумеется, нет никакой массы людей, чтобы остановить проводника поезда,

старого и седого, с суровым выражением лица, когда тот выжидающе смотрит
на Чую.
— Это правда, сынок?
— Я... — лепечет он, роясь в карманах, потому что родители всегда

разрешают ему самому носить билет, на случай, если он потеряется... но его там
нет. — Я не понимаю, я—
— Ты знаешь правила, мальчик, — старик качает головой, протягивая руку и

отрывая Чую от матери, поднимая на руки, и начинает нести его из передней
части поезда. — Нет билета — нет проезда!
— Но... — Чуя сопротивляется, наблюдая за матерью из-за плеча мужчины, —

Я не... это моя—! Опустите меня!
Другие пассажиры уважительно расступаются, чтобы они могли с лёгкостью

пройти по проходу.
Чуя поймал себя на том, что истерически рыдает и бьёт проводника кулаком
в спину, борясь изо всех сил.
— Я хочу к маме! — он кричит, перед глазами всё расплывается от слёз. —

Отпустите меня, я хочу к маме!
Но хватка вокруг него железная.
Как раз перед тем, как двери купе закрываются, он видит её лицо, слёзы на
щеках, она улыбается ему с самым горько-радостным выражением, которое
мальчик когда-либо видел.
И он видит, как шевелятся её губы —
764/805
"Я люблю тебя, милый малыш".
А потом двери закрываются.
— Мама! — он судорожно всхлипывает, уткнувшись лицом в плечо

проводника, повторяя эти слова снова и снова, но дверь больше не открывается,
и поезд останавливается.
Входные двери разъезжаются, и он обнаруживает, как его высаживают на

одинокую железнодорожную платформу, казалось бы, посреди ничего.
— Побереги слёзы, парень.
Чуя вытирает глаза, глядя на старика опухшими, полными слёз глазами.
Знакомое лицо улыбается ему в ответ, протягивая руку, чтобы взъерошить

его волосы, прежде чем сойти с платформы.
— Всегда есть другой поезд.
Двери начинают закрываться, и всё это начинает поражать его.
— Подождите! — Чуя бросается вперёд, пытаясь остановить поезд, чтобы всё

вернулось на круги своя, но—
Следует ослепительная вспышка света, затем эта погрузка, крики, шум, не

очень отличающийся от поезда, идущего по туннелю, затем—
Затем—
_________________________
Бип.
Всё болит.
Бип.
Его глаза кажутся сухими и почти слипшимися, но ему удаётся заставить их

открыться, его ресницы трепещут, прежде чем он морщится и щурится из-за
света над головой.
Бип.
Когда он морщит нос, то чувствует слишком знакомую дыхательную трубку,

приклеенную снизу.
Бип.
Чуя тяжело сглатывает, шевеля пальцами, медицинская лента,

удерживающая его капельницу, тихо шуршит, когда он это делает.
Бип.
765/805
На это, по ощущениям, уходит вся сила мира, но ему удаётся повернуть
голову в сторону.
Дазай здесь.
Согнувшись, он полулежит на кровати Чуи, его рука свободно переплетена с

рукой рыжего.
Пальцы Чуи дёргаются, и одного этого небольшого, почти незаметного

движения достаточно, чтобы Дазай резко проснулся, сонно что-то бормоча себе
под нос, когда он начал садится—
И он выглядит ужасно.
Его глаза опухшие и покрасневшие, а из-за тёмных кругов под ними... если
бы Чуя только что не видел его спящим, он бы подумал, что тот глаза не
сомкнул. Кроме того, у него щетина вокруг рта и подбородка, что-то, что не
могло появиться всего за один день, но—?
— П-привет, — хрипит Чуя, его горло болезненно пересохло.
Улыбка Дазая усталая и отчаянная, но искренняя.
— Приветик.
Чуя протягивает руку, дрожащую от напряжения, и как только Дазай

понимает, что тот делает, он помогает ему, поднимая руку Чуи и прижимая её к
своей щеке, закрывая глаза.
— Как долго я был без сознания?
Дазай обдумывает это, поворачивая голову и прижимаясь с поцелуем к

чужой ладони.
— Около тридцати часов? Сегодня утром тебя перевезли из реанимации.
Пальцы Чуи слабо сжимают его щёку.
— Звучит, словно всё прошло гладко.
Дазай устало фыркает.
— Было несколько осложнений, да. Папа может рассказать тебе об этом

лучше, чем я, но он... — он замолкает, и Чуя выпаливает следующее:
— Твой дедушка..?
— Я... — глаза Дазая слегка расширяются, и он выглядит искренне

потрясённым. — ...Как ты узнал?
Вместо прямого ответа Чуя просто нежно сжимает свои пальцы, его губы
складываются в печальное выражение.
766/805
— Осаму, мне очень жаль.
Дазаю почти хочется снова разразиться слезами, но после последних

нескольких дней у него просто ничего не осталось.
— Мы знали, что это произойдёт, — полушёпотом говорит он, — Мы долго

готовились к этому.
Но ты никогда не можешь быть по-настоящему готовым.
Чуя это прекрасно знает.
— Но я также счастлив, — добавляет Дазай, поворачивая лицо к ладони Чуи.

— Это... сложно.
— ...'Саму?
— Да?
— 'Ди сюда.
Это слабо, и его губы сухие — но это всё равно на один поцелуй больше, чем
Чуя думал, у него ещё когда-нибудь будет.
Мори приходит позже, выглядя таким же истощённым, сидя на краю кровати

Чуи, пока просматривает карту вместе с ним.
— Прежде всего, — измученно улыбается доктор, — я подумал, что тебе

будет интересно узнать, что твои внутренности выглядят вполне нормально.
— О, — Чуя слабо улыбается ему в ответ, качая головой. — Это довольно

скучно.
— Единственный человек, которого я знаю, который предпочёл бы иметь

деформированные внутренние органы, — Мори фыркает. — Во время операции
возникли некоторые осложнения — в основном, когда мы извлекали тебя из
аппарата искусственного кровообращения.
Чуя уже в курсе, как это делается, он рос, зная, что рано или поздно ему
понадобится такая операция.
Когда они вскрывают твою грудную клетку для операции, само сердце
должно быть остановлено, чтобы хирургическая команда могла свободно
работать, и жизнеобеспечение передаётся аппарату.
Но осложнения, когда они действительно возникают, почти всегда

случаются, когда вы отключаете пациента от аппарата и начинаете процесс
перезапуска сердца.
— Одно из твоих лёгких отказало — что случается чаще, чем ты думаешь, —

но потребовалось несколько попыток, чтобы твоё сердце снова заработало, —
Мори вздыхает, постукивая ручкой по карте Чуи. — Но в целом, учитывая твоё
состояние, я бы сказал, что всё прошло замечательно.
767/805
— Как... — Чуя прочищает горло, его рука скользит вверх к бинтам,
покрывающим его грудь. — Как вы думаете, это сработало?
— Ну... — Мори откладывает карту, и Чуя собирается с духом — потому что

это та часть, где они всегда говорят, что есть что-то ещё не так, что-то новое,
что они должны попробовать, потому что это никогда не заканчивается. — В
этой области никогда не бывает никаких точных гарантий... — говорит он с
серьёзным выражением лица.
И, впервые, шаблон даёт сбой.
— Но я могу сказать с определённой долей медицинской уверенности, что ты

будешь здесь ещё очень, очень долго.
Долго.
Глаза Чуи наполняются слезами — и не у него одного.
_______________________
Он пребывает в больнице ещё три дня — в основном просто для наблюдения,

чтобы убедиться, что новое оборудование в его груди делает свою работу...
И за эти три дня не было ни одной аномалии.
Большую часть похорон он проводит в инвалидном кресле, но всё равно

настаивает на своём присутствии. Не только для того, чтобы быть рядом с
Дазаем, но...
// «Всегда есть другой поезд.» //
Потому что Чуя чувствует, что должен быть там.
И Дазай так крепко держит его за руку во время службы, иногда пряча лицо в
плече Чуи, когда его переполняют эмоции.
Когда они уходят, возвращаясь к машине — с Чуей, использующим трость,

потому что он скорее умрёт, чем будет вывезен как инвалид, — он
останавливается, протягивая руку, чтобы схватить руку Дазая.
— Эй...
Его парень оглядывается, будучи измученным всеми возможными способами.
Чуя протягивает руку, чтобы коснуться его лица.
— Никто никогда не исчезает по-настоящему, знаешь.
Дазай медленно наклоняет голову в сторону, обдумывая это, и его рука

тянется вверх, накрывая руку Чуи.
768/805
— Думаешь?
— У меня есть вполне достоверный источник.
— О? Кто же?
Чуя улыбается, даже если это причиняет боль.
— Кое-кто, кто умнее меня.
___________________________
Конечно, обычные семейные похороны — это мрачные события, но они также

короткие.
Там служба, поминки, а затем ты двигаешься дальше.
Но в некоторых семьях, особенно состоятельных, есть событие, которое

почти так же важно — если не более важно, в зависимости от того, какого
родственника вы спросите, — как похороны.
Чтение завещания.
Именно поэтому они все в конечном итоге ждут в разных креслах в бывшем
кабинете Нацумэ, и напряжение, как вы можете себе представить...
Хоть ножом режь.
— Я не понимаю, что он здесь делает, — возмущается Мичико Дазай,

скрестив руки на груди. Она, как всегда, элегантна — в чёрном шёлковом платье
и широкополой шляпе, но все видят, как она смотрит на своего пасынка из угла.
— Он внук покойного, — начинает объяснять адвокат Нацумэ, но Мори

обрывает его.
— И ему здесь рады больше, чем тебе, уверяю тебя.
Так начинается очередной раунд препирательств. На данный момент здесь

только Дазай, его родители и его брат. Технически, как один из наследников
Нацумэ, Ацуши должен присутствовать, но...
— Не смей так со мной разговаривать, ты, извращенец, не пропускающий ни

одной юбки—
— Мэм, — адвокат, лысый мужчина в очках из Йокогамы по фамилии Танеда,

приподнимает бровь. — Мы можем начать чтение, пожалуйста?
— ... — ей требуется каждая капля сдержанности, чтобы обуздать это, но она

кивает.
— Отлично, а теперь, — Танэда читает первую страницу, — Я так понимаю,

что из-за возраста Ацуши-куна, вы будете свидетелем вместо него, Мори-сан?
769/805
Доктор склоняет голову.
— Совершенно верно.
— И остальные внуки уже здесь, так что... — он постукивает ручкой по

странице. — Чуя Накахара присутствует?
Дазай моргает, явно удивлённый.
— ...Он снаружи, присматривает за Ацуши.
— Ну, он есть в списке...
— Что? — взгляд, которым Дазай стреляет в свою мать, настолько едок, что
она закрывает рот.
— Мы пошлём кого-нибудь за ним.
Чуя выглядит таким же озадаченным, как и все остальные, когда его

приводят в комнату, стуча тростью по полу. Дазай немедленно встаёт, чтобы
позволить Чуе занять его собственное кресло, на что рыжий протестует, но в
этом нет особого смысла.
— Прекрасно, — вздыхает Танеда, устраиваясь поудобнее. — Теперь мы все

здесь.
И это начинается.
— Здесь говорится, что он оставил трасты и для Ацуши, и для Сакуноскэ,

которые предназначены для расходов на образование, а если нет? Они могут
получить к ним полный доступ, когда им исполнится двадцать пять лет, —
объясняет адвокат, переходя к следующему разделу. — Намеревалось сделать
то же самое для Элис, но, учитывая, что она не родилась до смерти Нацумэ-сана,
было составлено доверительное соглашение на имя её матери. Теперь перейдём
к другим активам... — Танеда переворачивает страницу. — "Чуе Накахаре я
оставляю право собственности на мою самую дорогую спутницу, Ми-чан. Я знаю,
что о ней будут хорошо заботиться", — все в комнате слегка ошеломлены тем,
что в завещании, которое делит миллиарды активов, была конкретно упомянута
кошка.
Но Чуя в абсолютном восторге.
— "Чуе Накахаре я также завещаю сумму в пятьсот миллионов йен".

(п.п. почти 365кк рублей)
И хорошо, что это произошло после его операции, потому что Чуя на самом
деле чувствует, как его кардиостимулятор срабатывает, заставляя его
сгорбиться и схватиться за грудь.
— Ч... Что?!
— Тут только сказано, — Танеда поправляет очки, — что это "для того, чтобы
Ми-чан вела тот образ жизни, к которому она привыкла".
770/805
— Кому требуются такие деньги, чтобы содержать кошку? — прошипела
Мичико, её лицо вспыхнуло от ярости.
— Ну, я предполагаю, что это также должно держать владельца в

опредёленном образе жизни.
Теперь Чуя действительно чувствует себя немного виноватым, потому что

сейчас это выглядит именно так, в чём мать Дазая первоначально обвинила его
— будто он просто пытается высосать из семьи деньги.
— Далее... — Танеда снова переворачивает страницу. — "Моей невестке,

Мичико Дазай, я оставляю своё оборудование для ярусного лова—
Её челюсть практически на полу.
— Вместе с моей хижиной на озере Мотосу. Я часто нахожу это место

прекрасным для спокойных размышлений, и я очень надеюсь, что она
воспользуется им с пользой".
Мори борется с желанием захихикать, как избалованный ребёнок, а она

медленно становится бордовой.
— "Однако, если будет предпринята попытка продать хижину, право

собственности немедленно перейдёт к моему внуку, Оде Сакуноскэ".
Что, как Чуя может себе представить, является худшим сценарием для неё.
Но тем временем она не выглядит оскорблённой, она не паникует.
Потому что она получает половину того, что получает Мори, что кажется
ужасно несправедливым, но —
— "А моему внуку, Дазаю Осаму, я завещаю остаток своего состояния".
Наступает тишина, потому что никто не знает, как реагировать.
Мори просто... поражён и более чем немного озадачен, в то время как

выражение лица Дазая просто пустое.
— "Включающее мои банковские счета и денежные вложения на сумму в

размере двухсот пятидесяти семи миллиардов йен".
(п.п. почти 187ккк рублей)
Никто не говорит, не сейчас, они все просто... сидят в этом.
— "Вместе с недвижимостью и земельными участками, оценёнными в сто

семьдесят восемь миллиардов йен".
Чуя не может реально оценить масштаб таких больших денег. Это просто...
совершенно выше его понимания. А Танеда ещё даже не закончил.
— "Вместе с моим контрольным пакетом акций "Нацумэ Кэпитал Холдингс",

оценённым в триста восемьдесят миллиардов йен".
771/805
Чуя изо всех сил пытается подсчитать в уме, потому что... это больше
триллиона, верно?
— Остальное идёт в меньшую собственность, которая всё ещё остаётся за

Осаму Дазаем, и... — он смотрит на нижнюю часть страницы, — здесь есть пункт,
говорящий, что вы можете перераспределить любые активы между членами
семьи в своё удовольствие.
Теперь Мори, кажется, понимает это, и Чуя сомневается, что он когда-либо

видел кого-то, кто так рад быть лишённым наследства.
— Я... — Мичико делает глубокий вдох, встаёт, собирает свои вещи и

останавливается у двери. — Я не могу в это поверить!
Мори наконец издаёт смешок, когда дверь закрывается, прежде чем

заставить себя встать, следуя за ней в коридор.
— О-о, ну не надо так, дорогая! Кардиохирург хорошо зарабатывает, ты всё

равно будешь получать алименты—
— Я не НУЖДАЮСЬ В ТВОЁМ СНИСХОЖДЕНИИ, РИНТАРО! — Чуя слышит её

голос, пронзительный и резкий, эхом отдающийся от стен.
Он тянется к Дазаю позади него, сжимая его руку, лежащую на спинке стула.
— ...Да, — медленно признаёт Дазай, наклоняясь, чтобы поцеловать его в

макушку. — Просто удивлён.
— Ага, я тоже, — Ода тяжело вздыхает из угла, заложив руки за голову.
— Ну, — Чуя пожимает плечами, слегка улыбаясь, — Ми-чан у меня, так что
думаю, мы можем смело сказать, что из этого всего я получил больше всех.
Дазай не думал, что при таком раскладе можно смеяться, но вот тебе на.
мое уважение всем, вы это пережили qwq
а также Чуя в который раз обзавелся шуга дедди, который не очень дедди но
очень шуга
772/805
39. На счёт три
Конечно, учитывая серьёзность операции Чуи, восстановление не

мгновенное.
Это два месяца физиотерапии каждый божий день. Некоторые из них

сложнее, чем другие. Но он становится сильнее, цвет его лица возвращается...
И всё то, от чего ему пришлось отказаться, наконец-то снова кажется

возможным.
— Как продвигается бракоразводный процесс? — спрашивает Одасаку,

прислоняясь к своей машине — новенькой, итальянской — подарок от Дазая.
"Просто потому", конечно.
Дазай делает большой глоток своего напитка, наблюдая, как Ацуши играет
во дворе с одним из своих друзей из новой школы — тёмноволосым мальчиком с
неровной чёлкой.
— Рю! — мальчик смеётся, преследуя своего друга по траве, почти

спотыкаясь о игрушки, которые они разбросали по земле. — Ты слишком
быстрый!
— В этом и смысл салок, болван!
— По-видимому, она пытается затянуть слушание, чтобы посмотреть, не

передумаю ли я...
— А ты?
— Папа зарабатывает достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, а если

нет, я всегда могу перевести деньги Софи, — он пожимает плечами. — Но он
получит постановление суда, прежде чем до этого дойдёт.
— Ты думаешь, он зайдёт так далеко?
— Никто в нашей семье сейчас не участвует в выборах, почему бы и нет?
Ода вздыхает, почёсывая затылок.
— Наверное, ты прав, просто в голове не укладывается, что она... Не знаю. Ты

действительно думаешь, что она так легко откажется от пятисот миллиардов
йен?
Дазай обдумывает это, делая ещё один глоток.
— Ну, как бы, у неё может быть план, но раз тот исходит от неё — я не
волнуюсь.
Ода не кажется полностью уверенным в этом, но кивает.
773/805
— Ты знаешь её лучше, чем я.
— А ты что собираешься делать?
— Я? — Ода поднимает бровь.
— Ну, — Дазай пожимает плечами. — Тебе больше не нужна работа в гараже,

если только ты не хочешь там остаться.
Тот молчит некоторое время, наблюдая за игрой детей.
— Что ж... я на самом деле думал, что могу использовать этот траст для того,
для чего дедушка его задумывал.
— Ты собираешься в универ? — Дазай поднимает бровь.
— Ну... у меня было зачисление, помнишь? У меня остался год до его

истечения. Я знаю, это звучит безумно, но—
Дазай обрывает его, мотая головой и улыбаясь.
— Я вовсе не думаю, что это звучит безумно.
Ода улыбается ему в ответ, и это нервно, но искренне.
— Думаю, в клубе "разочарований семьи" больше не останется членов, а?
Дазай фыркает, протягивая руку, сжимая плечо брата.
— Знаешь, ты тоже никогда не был в этом клубе.
Губы Оды дёргаются, и он протягивает руку, чтобы прикрыть руку Дазая

своей собственной, похлопывая её.
— Ты довольно достойный младший брат, ты в курсе?
— Чуть более, чем достойный, — Дазай ухмыляется ему в ответ.
Сцена прерывается тем, что к дому подъезжает машина и останавливается

возле гаража, и Хироцу выключает двигатель.
— Это Чуя, да? — Дазай кивает, выпрямляясь. — Сегодня же последний день

его терапии?
— Надеюсь, — язвительно замечает Дазай, направляясь в ту сторону, прежде

чем замешкаться и обернуться, чтобы посмотреть на брата. — Тебе нужно, чтобы
я..?
Одасаку фыркает, мотая головой.
— Иди, любовничек, мне всё равно нужно отвезти Рю домой.
Дазай благодарно улыбается, поворачиваясь, чтобы последовать за своим

парнем в гараж.
774/805
Если бы вы могли сделать снимок Чуи Накахары в мае и сравнить его с Чуей
Накахарой в августе, вы, возможно, даже не поняли бы, что смотрите на одного
и того же человека.
Он набрал вес, его кожа загорела на солнце, отчего на носу и ключицах

появилось бесчисленное количество веснушек, а волосы наконец-то выровнялись
по длине, доходя чуть ниже плеч, даже если половина из них поднята и убрана с
лица.
(И он отрастил их не только потому, что они нравятся Дазаю, имейте в виду,

Дазаю нравится приписывать себе эту заслугу, чтобы смущать его.)
— Приветик, красавчик—
— Что ты сделал?
— Чуя! — скулит Дазай, волочась за ним, как потерявшийся щеночек. —

Почему ты всегда думаешь, что я что-то сделал?
— О, ну, не знаю, позволь мне оглянуться назад на мой детальный список

недостатков личности—
— Большинство из которых ты написал до того, как я начал встречаться с

тобой.
— А это имеет значение?
— Конечно, имеет, — напевает Дазай, хватая его за руку, когда догоняет его
в коридоре. — Сейчас я другой человек.
— Ты так говоришь, будто раньше был опасным преступником.
— Я был на тёмном пути, — Дазай сдерживает смех, используя

драматический, задумчивый тон. — Кто знает, что из меня могло получиться...
— Знаешь... — гудит Чуя, поворачиваясь к нему с немного озорной улыбкой.

— Когда ты так действуешь мне на нервы, я почти не хочу рассказывать тебе
свои новости.
Это навострило уши Дазая.
— О, какие новости?
Чуя делает шаг назад, а Дазай делает шаг вперёд.
— Я сегодня закончил терапию.
Дазай поднимает бровь, наклоняя голову.
— Точно в срок?
Чуя кивает, уголки его губ поднимаются вверх.
775/805
— И меня признали здоровым.
Дазай делает паузу.
— ...Для интенсивной физической активности, полагаю?
Глаза Чуи игриво сверкают в ответ.
— Ну, я имею в виду, настолько интенсивной, насколько ты можешь мне

предложить, наверное... — он обрывается, когда Дазай толкает его к стене в
коридоре, губы того находятся рядом с его ухом.
— Это вызов?
Руки Чуи скользят вокруг его шеи, одна запускается в каштановые волосы, и
Дазай чувствует тепло и счастье во всём теле.
— Ты собираешься принять его?
Дазай наклоняется, его дыхание обдувает губы Чуи.
— Разве я когда-нибудь мог сказать тебе "нет"?
Они оба знают ответ на это.
Чуя испускает низкий вздох, когда Дазай ловит его губы, вдыхая через нос.
Его приподнимают напротив стены, и он обвивает ногами чужую талию.
И это кажется таким нормальным, таким естественным, таким лёгким —

просто таять напротив него, издавать мягкие звуки удовлетворения, когда они
исследуют рты друг друга, чувствовать вес руки Дазая на одном бедре, когда
тот подтягивает её выше и выше, заставляя рыжего дрожать.
— У нас действительно есть время сейчас? — Чуя тяжело дышит, одна его
рука скользнула вниз, чтобы вцепиться в рубашку Дазая, вытаскивая её из
джинсов.
Дазай разрывает поцелуй, его губы скользят вниз по чужому подбородку, к

шее, и ему больше не нужно давать неловких объяснений медицинскому
персоналу об оставленных синяках, поэтому он с радостью принимается за
работу, посасывая кожу, оставляя метку у основания горла.
— Папа на работе, Ода собирается отвезти Рю домой, и Ацуши, вероятно,

поедет с ними, а это значит, что у нас есть как минимум час для себя.
Чёрт, теперь, когда Чуя закончил терапию, они могут начать планировать
гораздо больше времени наедине, есть так много вещей, которые они теперь
могут сделать, мест, куда они могут отправиться, вещей, которые Дазай может
—
Раздаётся стук в дверь, который заставляет Дазая остановиться, его рука на

полпути к футболке Чуи, пока они совершали свой путь к лестнице. После
минутного молчания, ожидая ответа Хироцу, Чуя предлагает:
776/805
— Мы захватили продукты по дороге домой, он, наверное, сейчас разгружает
их.
— Ага, — вздыхает Дазай, ставя своего парня обратно на пол, а сам

поворачивается и идёт обратно в коридор. — Скорее всего, это просто курьер
или что-то такое.
Чуя кивает, поправляя волосы — Дазай клянётся, что это не нарочно, но ему
всегда удаётся очень быстро растрепать их.
Входная дверь открывается, и он слышит голос Ацуши, доносящийся

издалека.
— 'Саму-нии! Эта девушка сказала, что знает тебя!
Ха, должно быть, с Одасаку он не поехал.
Но именно тишина, которая следует за этим, заставляет Чую остановиться,

его руки застыли посреди застёгивания джинсов.
— Осаму-нии? Всё хорошо?
Есть некоторые моменты, которые вы не можете предвидеть. Те, которые

приходят посреди обычного дня, когда всё прекрасно, а потом они бьют вас в
зубы.
И есть что-то в этом моменте, даже если Чуя не может видеть входную дверь
— или то, что происходит, если уж на то пошло, — что заставляет волосы на его
затылке встать дыбом.
Затем раздаётся другой голос — женский, незнакомый.
— Осаму, ты никогда не говорил мне, что у тебя есть младший брат.
Чуя поворачивается на пятках, его обувь стучит по полированному полу из

красного дерева, когда он мчится в коридор... и он находит Дазая, стоящего там,
рука того замерла на двери.
Из-за ужасного ощущения в своём нутре, Чуя ожидал увидеть кого-то,

держащего Ацуши под дулом пистолета, но на самом деле сцена гораздо более
нормальная.
Ацуши стоит на крыльце с футбольным мячом в руках и смотрит на женщину,

которая во всех отношениях выглядит нормально. Высокая, стройная, длинные
белокурые волосы, идеально отглаженная юбка и блузка с цветочным принтом.
Чуя останавливается рядом с Дазаем, кладёт руку ему на плечо и смотрит на
него снизу вверх—
Дазай бледен, его глаза тёмные, непроницаемые, губы сжаты в тонкую

линию. И когда взгляд Чуи возвращается к незнакомке, он замечает, что одна её
рука лежит на плече Ацуши.
Глаза Чуи начинают сужаться.
777/805
— Какие-то проблемы?
Женщина моргает, широко раскрыв глаза, и мотает головой.
— Я... нет, никаких проблем. Я просто проходила мимо, потому что... — она
смотрит на Дазая из-под ресниц. — Я надеялась, что мы сможем наверстать
упущенное.
Чуя открывает рот, чтобы сказать, что определённо не будет никакого

"навёрстывания упущенного", кем бы она ни была, потому что у Дазая есть
парень, и он стоит прямо здесь—
Рука Дазая поднимается, очень сильно сжимая плечо Чуи.
— Ты можешь отвести Ацуши в его комнату, пожалуйста? Нам нужна

минутка.
Мальчик хмурится.
— Но Саяко-сан сказала, что мы можем—
У Чуи кровь стынет в жилах, потому что—
Дазай называл ему это имя раньше.
— Саяко-сан не знала, о чем говорит, — Дазай тонко улыбается, — Иди с

Чуей. Сейчас же.
Чуя обнаруживает, что он пойман между молотом и наковальней. С одной

стороны, он не хочет оставлять Дазая наедине с ней, а с другой...
Ацуши выглядит немного испуганным, и Чуя не хочет, чтобы он видел то, что
будет дальше.
— ...Пошли, Суши, послушай своего брата.
Чуя берёт маленького мальчика за плечо и ведёт его наверх.
— Осаму в порядке?
— ... — Чуя прикусывает губу, пытаясь побыстрее с этим закончить, — Он

будет в порядке.
— Кто была эта девушка?
— Она... — Чуя делает глубокий вдох, ведя мальчика в его комнату. — Она не
хороший человек, ладно? — он опускается на колени перед Ацуши, сжимая его
руки. — Если ты когда-нибудь увидишь её снова и будешь один, иди и приведи
взрослого, хорошо?
Глаза маленького мальчика расширяются от страха, и Чуя чувствует себя

виноватым, но учитывая природу ситуации...
— С Осаму всё будет хорошо?

778/805
Чуя делает паузу, выражение его лица неуверенное, пока руки лежат на
плечах Ацуши, потому что...
Потому что он не знает.
— ...Да, — улыбается он, похлопывая Ацуши по щеке. — Да, с ним всё будет
хорошо, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь, пока кто-нибудь из нас не
придёт за тобой, хорошо?
Он выпрямляется, и мальчик хватает его за край футболки, кусая губы.
— Куда ты?
— Я просто хочу убедиться, что с Осаму всё хорошо, и вернусь за тобой, угу?
Ты можешь тайком подольше посмотреть телевизор, я не расскажу твоему отцу.
И с этими словами рыжий спускается вниз по лестнице, готовый разобраться

с...
Что ж, готовый разобраться с этим.
—| ПЯТЬЮ МИНУТАМИ РАНЕЕ |—
Как только дверь закрывается, Дазай обращает всё своё внимание на

женщину перед ним, скрестив руки на груди.
— Что ты здесь делаешь?
— Я... — её губы медленно складываются в хмурое выражение, и у неё

хватает наглости казаться растерянной. — Я увидела, что ты в городе, и решила,
что могу...
— Наверстать упущенное? — глаза Дазая слегка сузились. — Я удивлён, что

ты не послала свою младшую сестрицу сфотографировать мою семью из кустов.
Саяко морщится и заправляет волосы за ухо.
— Я не просила её об этом, я просто... была в таком смятении после того, что

случилось на моей работе, и—
Дазай отказывается затрагивать эту тему, возвращаясь к своему

первоначальному вопросу.
— Чего ты хочешь, Саяко?
— Ну... — она прикусывает себя за щеку. — Я правда хотела наверстать

упущенное, ведь мы так давно не виделись—
— Давно, потому что мой отец не хотел, чтобы ты околачивалась около меня,
— Дазай не звучит сердитым. Его тон ровный, бесстрастный.
Теперь она хмурится.

779/805
— Ну... я знаю. Я... никогда ему не нравилась.
— Даже не знаю, почему, — сухо отвечает он.
— Осаму... — она замолкает, поднимает подбородок и смотрит на него

широко раскрытыми глазами. — Ты злишься на меня?
— ... — Дазай смотрит на неё так, словно она потеряла связь с реальностью.
— Тебя это удивляет?
— Я думала... Я думала, что мы расстались на довольно хорошей ноте.
— Ты имеешь в виду тот день рождения? — он фыркает, качая головой. —

Нет. Не на хорошей. И я не заинтересован в том, чтобы навёрстывать
упущенное.
— Послушай... можно я просто зайду? — она протягивает руку и кладёт

ладонь ему на предплечье. — Если бы мы могли поговорить минутку—
Рука Дазая ловит её запястье, отталкивая его назад с чуть большей силой,
чем, вероятно, нужно, но ему всё равно.
— Ты серьёзно думаешь, что я впущу тебя, когда мой младший брат дома?
Вот что действительно заставляет её отшатнуться.
— ...Так это правда?
Дазай закатывает глаза, не желая строить догадки.
— Что правда?
— Ты действительно сказал своей матери, что думаешь, что я..?
Дазай не осознавал, что его порог разочарования реально может опуститься

ещё ниже, но это произошло.
— Да.
Она поднимает руки, прикрывая рот, глаза наполняются слезами.
— Как ты можешь так говорить?!
— ...Потому что так и было, — пальцы Дазая впиваются в его предплечья

сквозь бинты. — У тебя проблема, Саяко. Это не моя вина.
— ...П-проблема? Осаму, я была твоей девушкой, а не какой-то жуткой старой

—
— Когда, мать твою, я соглашался быть твоим парнем? — рявкает он,

поднимаясь во весь рост. — И как, чёрт возьми, это может исправить ситуацию?
— Послушай, сейчас ты можешь говорить всё, что хочешь, но нам было не

780/805
всё равно—
— Тебе было всё равно на меня, — огрызается Дазай. — Я знаю, что я был не
единственным.
Это заставляет её остановиться, широко раскрыв глаза.
— Неужели ты серьёзно думала, что я никогда не стану расспрашивать

окружающих? Я расспрашивал, — Дазай практически нависает над ней, и обычно
он не утверждает свой рост над девушкой вот так, но... — Младший брат Фёдора
Достоевского, Сигма? Ты ведь тоже была его репетитором, верно?
— Я... — бормочет Саяко, мотая головой. — Это нечестно, мне нельзя

утешиться после расставания?
— Двенадцатилетнее утешение, — Дазай качает головой, его голос пронизан

крайним отвращением. — Я очень надеюсь, что это помогло.
— Я уверена, что если ты спросишь его, он скажет—
— Он не сможет, — обрывает её Дазай. — Он мёртв.
— Я... — её глаза расширяются, и она внезапно становится очень бледной. —

Он... он что?
— Он покончил с собой, — Дазай мотает головой, стискивая челюсти от

усилия, которое требуется, чтобы не дрожать. — И его семья не знает, почему, а
я... я не знал, как сказать им, что это, вероятно, из-за тебя.
— Я... — слёзы катятся по её щекам. — Осаму, это несправедливо, ты же

знаешь, что всё было не так—
— Это я-то не знаю?
Но, как это ни прискорбно...
— Ты не помнишь, как груб был со мной? Ты правда хочешь сказать, что я

развратила какого-то невинного маленького мальчика?
Старая тактика работает.
Дазай не осознаёт, что он начал процесс закрытия в себе, но пустота в его

голосе достаточно красноречива.
— Что ты надеешься получить из этого?
— ...Примирение? Осаму... у нас есть общая история, — она снова

дотрагивается до его руки, и на этот раз Дазай не делает попытки оттолкнуть
её. — Теперь, после всего, на тебе будет гораздо больше внимания...
— Какое это имеет отношение к тебе?
— Просто такое чувство... — она прикусывает губу, сжимая его предплечье.

— Теперь в твоей жизни есть все эти люди, и они, похоже, не заботятся о твоих
781/805
интересах—
— Кажется, где-то я это уже слышал.
— ...ты должен думать о своём будущем, а мы так давно знаем друг друга...
Глаза Дазая расширяются.
// «Ты ей всё ещё нравишься.» //
— Ты серьёзно предлагаешь..?
— Серьёзно предлагает что?
Они оба замирают от звука голоса Чуи, доносящегося из-за спины, стук обуви
того эхом отдаётся в коридоре, предвещая его прибытие, прежде чем он
появляется рядом с Дазаем.
А затем его взгляд скользит вниз, туда, где рука Саяко лежит на предплечье
Дазая.
— Осаму, — он приподнимается на цыпочки, касаясь Дазая под подбородком,

мягко заставляя его отвести взгляд от Саяко. Глаза того широко раскрыты,
взгляд слегка расфокусирован, и теперь, когда Чуя фактически прикасается к
нему, он чувствует слабую дрожь в чужих руках. — Ты не обязан иметь с этим
дело.
Дазай кажется почти сбитым с толку этим заявлением, потому что Саяко
здесь, что, чёрт подери, он должен делать? Просто войти внутрь и притвориться,
что она никогда не появлялась? Он почти ожидает, что она разобьёт лагерь на
подъездной дорожке—
Но это не то, что Чуя имел в виду.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на неё, и в его глазах нет абсолютно

никакой мягкости, которую он только что предложил своему парню.
— Тебе нужно уйти. Сейчас же.
— Я... — глаза Саяко расширяются, отчасти от шока, но также и от

негодования, — Я не знаю, что ты думаешь, что якобы происходит, но—
Она ахает, когда Чуя тянется вниз, обхватывая пальцами её запястье, и

физически отрывает её от Дазая.
И это может выглядеть комично, когда Дазай практически затмевает его, но

Чуя не уступает ему физически, и абсолютная ярость в его глазах мешает
ситуации казаться такой уж забавной.
— Я думаю, что тебе здесь не рады. Что ты не имеешь права быть здесь, и
что ты конченая идиотка, раз пришла.
Дазай не уверен, что шокирует его больше: наблюдать, как Чуя так
782/805
агрессивно ведёт себя по отношению к девушке, или слышать, как он
произносит слово "конченая" с абсолютно нулевой нерешительностью.
Но, как оказалось, это первая из многих вещей, которые он никогда не

ожидал увидеть от Чуи, которая вот-вот развернётся прямо у него на глазах.
— Думаешь, я ничего о тебе не слышала? — огрызается Саяко, её руки

сжимаются в кулаки. — Ты появляешься, а потом он бросает университет,
говорит, что хочет стать музыкантом, и ты думаешь, что это я не должна быть
здесь? Он может говорить сам за себя—
— Мне глубоко поебать, что он хочет делать со своей жизнью, — рычит Чуя.
— Если он захочет вернуться в универ и стать врачом, я буду рядом. Если он
захочет путешествовать по миру с какой-нибудь тупой группой, исполняющей
польку, я научусь играть на этой чёртовой тубе. Но ты не знаешь его уже шесть
лет и, очевидно, узнаёшь о том, что происходит в его жизни, только читая
журнальные статьи, — она морщится, и он фыркает. — Да, именно так я и думал.
Он продолжает идти вперёд, физически давя на неё и заставляя отступать

вниз по ступенькам.
— Чуя—
Он поднимает палец, не глядя, заставляя Дазая замолчать, не сводя с неё

глаз.
— И он может говорить сам за себя, но никто никогда не должен быть

вынужден иметь дело со своим насильником.
Дазай сжимает челюсти, услышав это слово вслух, а Саяко реагирует так,
словно ей дали пощёчину.
— Как... как ты смеешь—
— Ты переспала с тринадцатилетним мальчиком, — шипит Чуя, — а затем ты

появляешься в его доме годы спустя, кладёшь свои руки на другого ребёнка
перед ним, и ты хочешь помириться? Да, я слышал эту часть. С какого, мать
твою, хрена ему хотеть иметь с тобой дело, ты, больная отвратительная тварь?!
И вот что люди не рассказывают вам о таких людях, как Саяко Ямада. Легко
читать такие истории, как её, и думать: "Как это никто ничего не сказал?" или "А
где были родители?".
Даже легко смотреть на наглость её поступков и думать о них как о

нелогичных.
Но у хищников есть древний инстинктивный расчёт. Идти за слабыми,

изолированными, уязвимыми. Любое действие, каким бы непостижимым оно ни
было, вряд ли будет подвергнуто сомнению.
Однако в этой инстинктивной игре психологических расчётов не был

рассмотрен тот факт, что положение Дазая изменилось.
Или, скорее, она не ожидала Чую.

783/805
— И ты серьёзно думала, что это сработает? Что никто не догадается?
— Я... — её челюсть упала, и сейчас она не какой-то ужасающий, хитрый

манипулятор. — Я не—
— Тебя ведь поймали, верно? — рычит Чуя, наклоняясь в её личное

пространство, пока она не делает ещё один шаг назад, почти соскальзывая,
когда её каблук натыкается на небольшую ямку на подъездной дорожке. —
Забрела не на ту сторону тринадцатилеток? Мы оба знаем, что ты уже делала
это раньше.
Она рушится от конфронтации, потому что Чуя не даёт ей времени подумать,

придумать ложь, выставить себя жертвой.
— За... заткнись—!
— Я понял это за пять минут, — ухмыляется Чуя, даже если от одного

взгляда на неё его тошнит. — Осаму слишком отвращён твоим видом, чтобы
думать об этом прямо сейчас, но ты правда считаешь, что он не догадался бы об
этом?
И когда её взгляд перескакивает с Чуи на Дазая, она видит, что тот начинает
понимать.
— Я не—
— И так тебе было бы намного легче, верно? Если бы ты могла вернуть его в
свою жизнь? Потому что кто бы там ни обвинял тебя, Дазай может выставить их
лжецами.
— Я... это не так!
— Да ну? Значит, если я начну копаться в твоих школах, в группах, которые

ты подготавливала, в мальчиках, с которыми ты работала, я ничего не найду? —
Чуя мотает головой. — Мы оба знаем, что это неправда.
Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, её щеки пылают, грудь

тяжело вздымается.
— Ты... это уже разрушило мою жизнь ранее, и ты говоришь, что сделаешь—
— Я говорю, что собираюсь, — рычит Чуя. — А теперь я считаю до трёх, чтобы

ты села в свою машину и никогда больше здесь не показывалась, или мы решим
это по-плохому.
— По-плохому? Осаму, я—
— Не смей даже смотреть на него, ты, злобная стерва, — Чуя говорит это так
яростно, что она даже подпрыгивает. — Один.
— Ты... — её руки сжимаются в кулаки, а Чуя подходит ближе, её лицо

бледнеет, — ты не можешь так со мной обращаться—
784/805
— Ты уже установила планку чертовски низко, — шипит Чуя, полностью
входя в её пространство, давая ей выбор отступить или рискнуть. — Два.
— Ты не... ты не ударишь меня, — прыскает она, глядя на Чую, будто он

какой-то плебейский барный скандалист, который приполз сюда по счастливой
случайности.
Ответная улыбка Чуи почти дикая от ярости. И конечно, вчера вечером он

носил футболку "Как приручить дракона", и он без малейшего стыда заставил
Дазая проверить под кроватью после того, как они выпили, посмотрев
"Ганнибала" на Netflix, но...
Она ничего из этого не знает.
— Нет, я не бью девушек.
Она кажется расслабленной после этого.
— Три.
Чуя наклоняется, глядя ей прямо в глаза, их лица в нескольких сантиметрах

друг от друга.
— Но педофилки не в счёт.
Она открывает рот как раз в тот момент, когда он откидывает голову назад,
прежде чем тараном опустить её вперед, а затем она растягивается на бетоне,
из её носа кровь течёт.
— Ты... — она фыркает, сидя в оцепенении, и давится, когда кровь затекает

ей в рот. — Ты только что боднул меня головой?
— Что? — Чуя невинно моргает, вытаскивая телефон из заднего кармана. —

Нет, это был несчастный случай, — говорит он, набирая 112. — Но это, — он
подносит телефон к уху, — Это нарочно.
— Вы позвонили в Службу спасения, как мы можем зарегистрировать ваш

звонок?
— З-здравствуйте, — это почти пугает, как легко он может поменять свой тон
от разъярённого до нервного и панического. — Здесь стоит женщина на
подъездной дорожке, наблюдая за младшим братом моего парня, и я думаю... я
думаю, она только что пыталась обнажить себя... ему семь...
Её лицо становится белым как простыня, и она поднимается на ноги.
— Вы можете описать её транспортное средство?
— Да... — Чуя шагает к её машине, — Это серебристый Лексус, седан?
— А женщину?
— Блондинка, около ста семидесяти сантиметров... с ней до этого уже был

инцидент с другим ребёнком в этой семье, она даже не должна быть здесь...
785/805
— Вы знаете её имя?
— Саяко Ямада, — спустя несколько секунд он заканчивает разговор и,

повесив трубку, скрещивает руки на груди. — Время реагирования здесь
довольно быстрое, — замечает он, наблюдая, как она пятится к своей машине,
дрожа всем телом. — Ты, наверное, хочешь получить фору.
— Тебе... — её рука дрожит, когда она вслепую тянется к ручке машины, —

тебе не сойдёт это с рук!
Чуя захлопывает перед ней дверцу машины, когда она садится, почти
прищемив её пальцы в процессе.
— Ещё раз появись здесь, — слащаво улыбается он ей, — и ни один

пластический хирург в мире не сможет вернуть твоему носу нормальный вид.
И с этими словами он поворачивается, протягивает руку, чтобы стереть пару

капель крови со лба, и идёт обратно к дому, прислушиваясь к звуку её машины,
ускоряющейся позади него.
Дазай не двигается, и, судя по тому, что Чуя может понять, тот почти в шоке.
Рыжий останавливается, с тревогой глядя ему в лицо.
— Ты... — он дотрагивается до руки Дазая и с облегчением обнаруживает,

что та больше не дрожит. — Ты в порядке?
Выражение его лица почти непроницаемо, но он кивает.
— Потому что я знаю, я... вроде как только что позволил своему характеру
взять верх надо мной—
Он не успевает закончить фразу, как его заключают в крепкие объятия,

прижимая к груди Дазая, подняв от земли.
Дазай вообще не может найти слова для того, что он чувствует. Это
чересчур. Видеть, как кто-то заступается за него так легко, без вопросов;
слышать, как Чуя говорит; то, что он сделал—
Этот поцелуй скорее неистовый, чем нежный, с Дазаем, держащим его

немного слишком крепко, целующим его немного слишком сильно, но Чуе всё
равно, пока—
Пока он не прижимает ладонь к груди Дазая, заставляя его отстраниться

назад.
— Ацуши был очень напуган, мы должны...
Дазаю требуется минута, чтобы осознать сказанное, но он кивает.
— Да, — тихо соглашается он, ставя Чую на ноги. — Да, мы должны.
Конечно, маленький мальчик испытывает огромное облегчение, когда они

786/805
возвращаются, обнимая их обоих и задавая миллион вопросов, на большинство
из которых Дазай отвечает неопределённо.
Мори возвращается домой вскоре после этого, и они оба объясняют, что
произошло. И пока Чуя обсуждает с ним детали, рассказывает всё, что было
сказано, Дазай оказывается прислонённым к стене, думая о дне операции Чуи, о
том, что сказал Одасаку.
// «Когда всё это закончится, тебе действительно следует уехать отсюда.» //
И Чуя наблюдает за ним весь вечер, потом во время ужина, потом смотря
телевизор с Ацуши. Он волнуется, что тот очень тихий.
Только когда Ацуши лежит в постели, укутанный Дазаем в одеяло, Чуя

возвращается в их комнату и видит кое-что необычное.
Там, посреди их кровати, лежит клейкий стикер.
И забавно, как раньше от их вида у него болело сердце, а сейчас...
// «Когда-нибудь мы поедем все вместе.» //
Сейчас боль всё ещё там, но в ней присутствует нежность.
И когда Чуя медленно подходит к краю кровати, а матрас слегка скрипит,

когда он ставит на него колено и наклоняется, чтобы посмотреть на стикер, он
видит свой собственный почерк.
10. Романтический конец фильма
Он поднимает его, слегка дёргая, пока клей на обратной стороне не отстанет

от одеяла, смотрит и слышит голос Дазая позади себя.
— Знаешь... — Чуя медленно оборачивается и видит того, прислонившегося

спиной к двери спальни. — Кое-кто сказал мне, что это лучшее время года,
чтобы увидеть северное сияние.
Чуя моргает, глядя вниз на стикер, затем снова на него.
— Ты хочешь сказать... что хочешь поехать в Норвегию?
Дазай медленно улыбается, впервые с тех пор, как приехала Саяко.
— Не похоже, что у нас плотный график.
Это правда — ни один из них не записался на занятия этой осенью, и с

терапией Чуи и потерей Нацумэ, ни один из них в принципе ничего не
планировал.
— ...Когда ты хочешь поехать? Типа... скоро?
Дазай пожимает плечами, его улыбка слегка расширяется.

787/805
— Я думал сегодня вечером.
Глаза Чуи огромные.
— Типа... прямо сейчас?
— Как только ты соберешь вещи.
— А... А как же Ацуши?
— Я только что сказал ему, и он велел привезти ему шлем викинга.
— А... Ми-чан?
— Преимущество частных полётов в том, что таможня немного более

лояльна к домашним животным, и она всё время летала с дедушкой.
— А мы вообще сможем купить билеты на самолёт прямо сейчас?
— Помнишь, я говорил тебе, что моя семья владеет несколькими

самолётами? — мягко напоминает ему Дазай. — Теперь они все мои.
Что ж. У Чуи нет аргументов против этого.
— И беспокойство о логистике отвлекает от спонтанности, знаешь ли.
Чуя медленно улыбается, у него внутри нарастает взволнованность.
Потому что это действительно то, что они делают только в кино.
Пакуют вещи быстро, запихивая самое необходимое в сумки, и Чуя честно

упаковывает больше для кошки, чем для себя, но он считает, что если что-то
забудет, то всегда сможет немного окунуться в наследство Ми-чан.
Уносятся посреди ночи, оставив записку на прикроватной тумбочке, чтобы

объяснить их отсутствие. Поездка в аэропорт с Ми-чан на коленях у Чуи, ленивое
мурлыканье, когда он почесывает её мех — всё это похоже на то, что Дазай
провернул бы несколько лет назад, но по совершенно другим причинам.
— Она стала немного активнее в последнее время, — комментирует Чуя,

почесывая её за ушками. — По-моему, она начинает приходить в себя.
— Думаю, оджи-сан оставил её с идеальным человеком.
WYN Дазай EON Чуя
дать пизды за своего парня
не могла промолчать простите, иииии следующая глава — последняя!
788/805
40. Открытки на могиле
И это забавно, как вы можете закончить именно там, где начали, но

каким-то образом оказаться за миллион километров от этого.
Или, ещё лучше, при разнице, которую может изменить всего один год
вашей жизни.
Потому что, спустя один двадцатичасовой полёт на самолёте и много

отходняка от смены часовых поясов позже, Дазай оказывается в баре.
Университетское заведение, расположенное недалеко от центра города в

Осло — то, что наполнено голосами толпы, смехом, запахом дешёвого пива,
принимая какую-то инди-рок-группу, о которой он никогда не слышал, играющей
так громко из динамиков, что Дазай чувствует эхо в своих ногах.
Та сцена, которую вы ожидаете увидеть в фильме, одна и та же сюжетная

линия, которую крутят снова и снова.
Парень видит девушку в переполненном помещении, начинает играть

идеальная песня, они встречаются в середине и бум, магия.
Но жизнь Дазая никогда не была точно похожей на кино.
Он смотрит туда, где закрывает их счёт, и видит мальчика, стоящего возле

одного из бильярдных столов, допивающего своё пиво. Низкий, стройный, его
густые, медные волнистые волосы собраны в беспорядочный пучок и убраны с
лица. Тёмно-зелёная фланелевая рубашка, рваные серые джинсы и мягкие
кожаные ботинки.
И он улыбается.
Не какому-то другому парню, не в этот раз, а прямо ему.
Когда Дазай впервые начал смотреть на Чую — по-настоящему смотреть на

него, — он начал считать веснушки на носу того, прикидывая, как много он
сможет сосчитать, прежде чем рыжий заметит, что он смотрит. Теперь он с
каждым разом насчитывает всё больше, и ему начинает казаться, что он никогда
не достигнет их конца.
Дазай кладёт чек, пересекает комнату, наблюдая, как улыбка Чуи становится
всё шире, когда он подходит ближе.
— Рассчитался? — Чуе практически приходится кричать, чтобы его услышали

сквозь музыку.
Дазай протягивает руку, осторожно заправляя выбившуюся прядь волос за

ухо своего возлюбленного.
— Ага, — он тоже повышает громкость голоса, наклоняясь ближе, чтобы Чуя

мог слышать. — Не хочешь выйти? Здесь довольно шумновато.
Чуя протягивает руку, ловит его собственную, переплетая их пальцы вместе.

789/805
— Звучит неплохо.
Вот так они, спотыкаясь, выходят через боковую дверь и оказываются в

переулке снаружи, музыка эхом отдаётся за ними, пока дверь не закрывается,
запечатывая звуки барабана и смех внутри.
— Хочешь вернуться в отель? — начинает Чуя, потирая руки с лёгкой

дрожью. Сейчас всё ещё лето, но это также Норвегия.
Дазай не отвечает сразу, задумчиво подняв голову к небу.
— ...Осаму?
А затем Чуя поймал себя на мысли, что находится в том же положении, что и
раньше.
В переулке возле бара, внезапно прижатый спиной к кирпичной стене. И он

может смутно вспомнить, как выглядел Дазай тогда, но это не имеет ничего
общего с тем, как тот выглядит сейчас.
Растрёпанные волосы, тёмные глаза, медленная игривая улыбка, от которой

у Чуи слабеют колени...
И с чужими руками на стене по обе стороны от головы Чуи, подросток

чувствует себя почти окутанным им.
Он ожидает, что Дазай поцелует его, отпустит какую-нибудь смущающую

шутку — что угодно, но...
— ...Что такое?
Есть тысяча вещей, которые Чуя ожидал бы услышать от него, тысяча вещей,
которые Дазай хочет сказать, так долго хотел, но он никогда не был храбрым.
Но в какой-то момент, если вы достаточно потеряете, достаточно

пострадаете, достаточно изменитесь, даже то, чего вы так боялись, то, что вы
никогда не думали, что сможете сделать...
Внезапно это всё становится лёгким.
— Выходи за меня.
Чуя фыркает, предполагая, что это какая-то шутка, но взгляд Дазая

серьёзный, и выражение его лица не меняется.
— Я... Что?
Дазай не против повторить.
— Я говорю, — он наклоняется, их дыхание смешивается в морозном ночном

воздухе, — Выходи за меня.
790/805
— Я... — бормочет Чуя, его лицо краснеет, сердце колотится в груди — слава
богу, что есть кардиостимулятор, потому что иначе он подумал бы, что это
приступ, — ты хочешь, чтобы я, я—
Смех рокочет в груди Дазая.
— Да, ты.
— ...вышел за тебя?
— Я спрашивал не с иронией, дорогой.
Глаза Чуи огромные, и он никак не может связать слова воедино.
— Я... мы... нам по девятнадцать лет!
Голова Дазая медленно наклоняется в сторону.
— Ты думаешь, что будешь чувствовать другое, когда тебе будет двадцать

пять?
Ну, нет...
Сердце Чуи подпрыгивает.
Нет, не будет.
— Это... у тебя просто... вчера был очень травматический опыт, и... тебе не
следует принимать никаких важных решений—
Поцелуй, который дарит ему Дазай, медленный, глубокий, тот вид

расплавляющих разум объятий, которые делают Чую таким слабым, вздыхая
напротив чужого рта, его руки скользят вокруг шеи Дазая, пока их губы
двигаются вместе.
Когда Дазай отстраняется, он прижимает их лбы друг к другу, позволяя их

дыханию выровняться, прежде чем он снова заговорит.
— Я знал, что ты так скажешь, но я уже давно об этом думаю.
Чуя практически задыхается от этого, его пальцы сжимаются на спине

пальто того.
— И если ты мне не веришь, — настаивает Дазай, перемещая одну руку со

стены на лицо Чуи, поглаживая его по щеке. — Я спрошу тебя ещё раз утром.
Чуя чувствует, что готов упасть, потому что это нечестно.
— И на следующий день.
Дазай продолжает, его большой палец скользит по челюсти Чуи, по его

нижней губе, мягкая плоть опускается под прикосновением, дрожа от эмоций.
791/805
— Я буду спрашивать каждый божий день.
— Я—
— И мне всё равно, где мы находимся. Или что мы делаем, — Дазай однобоко
улыбается, как Чуя всегда любил, даже когда делал вид, что нет. — Учишься ли
ты играть на тубе ради моей карьеры исполнителя польки... — это вызывает
сдавленный смех, — или поддерживаю ли я тебя в твоей следующей подпольной
бутербродной группировке—
— За-заткнись—
— Для меня это не имеет значения, потому что если ты рядом, я дома.
Ох.
Чуя смотрит на него, приоткрыв губы, широко раскрыв глаза... И когда он

снова смотрит на Дазая, он просто знает.
— Да.
Затем они снова целуются, цепляясь, яростно, запутавшись друг в друге, и

когда пьяная группа студентов, спотыкаясь, проходит мимо, Дазай не
отскакивает.
Он держит его намного крепче.
Когда они наконец отрываются друг от друга, Чуя готов снова предложить
вернуться в отель, на этот раз с совсем другими намерениями, но —
— По-моему... мы проезжали мимо церкви по дороге сюда.
— Т-ты имеешь в виду... прямо сейчас? — запинается Чуя, пытаясь

разобраться в происходящем.
Улыбка Дазая перехватывает дыхание, и впервые за столько лет он

улыбается не только глазами.
— Романтический конец фильма, помнишь?
И в этом есть что-то киношное — бежать по улицам города, которого ты

никогда не видел до этого дня, рука об руку с парнем, в которого ты влюблён,
останавливаясь, чтобы неистово целовать друг друга под нишами и в переулках.
До этого дня Чуя никогда не задумывался о браке. Честно говоря, он бы

сказал вам, что никогда не думал, что доживёт до этого.
Если бы у него было время, чтобы представить себе это, он не думает, что
мог бы предположить, что это произойдёт в полночь, в Норвегии, едва в
состоянии держать свои руки подальше друг от друга достаточно долго, чтобы
бедный священник мог закончить речь...
Но он не хотел бы ничего менять, ни за что.
792/805
— У вас двоих есть какие-нибудь клятвы?
Они оба делают паузу, глядя друг на друга.
— ...Я обещаю смотреть столько фильмов Миядзаки, сколько ты захочешь?
— О, я думаю, ты можешь пообещать что-нибудь получше.
— Что?!
— Пообещай больше никогда не называть меня хоббитом!
— Чего? Ни за что!
— Я не прошу многого, придурок!
— Я могу опустить прозвище с тряпичной куклой, но это моё последнее

предложение!
— А если я откажусь? — священник не говорит ни слова по-японски, но он

понимает, что подростки, похоже, торгуются.
— А что ты мне пообещаешь, а?
— Всегда мириться с твоим херовым поведением, окей?
— То есть как сейчас?
Но, в конце концов, их настоящие клятвы несколько более сентиментальны.
Любить друг друга. Полностью. Безусловно.
Это самое простое обещание, которое Дазай Осаму когда-либо сдержит.
__________________________
В Токио, недалеко от района Икебукуро, находится кладбище. Пышные,

ухоженные деревья раскинуты над головой — весна приносит цветение сакуры,
а с осенью под ногами появляются листья десятка разных цветов.
Есть одно место, на первый взгляд безобидное, которое всегда любили

местные кошки — потому что на нём почему-то всегда оказывается солнечное
пятно.
Оно всегда тщательно подметено, цветы никогда не увядают, и каждое

воскресенье приходит молодой студент университета, чтобы принести ещё.
Он опускается на колени, произносит небольшую молитву, а после

устраивается с книгой. Его дедушка всегда говорил ему, что он может сделать
больше, быть больше, и что если ему не нравится конец его истории — тогда,
возможно, он должен попытаться написать свой собственный.
Ода Сакуноскэ время от времени задаётся вопросом, понравилась бы ему эта

793/805
версия.
Когда он наконец отправляется в путь, то всегда оставляет две вещи:

открытку и фотографию, которые пополняют растущую коллекцию.
На первой — самой старой и самой потёртой — художник изобразил

маленькую деревушку, залив и горы, выступающие на заднем плане, с надписью
"Норвегия" большими жирными буквами.
| Оджи-сан,
Оказывается, северные сияния на самом деле не переоценивают. И они

отлично подходят для медового месяца! Я знаю, что папа с ума сойдёт, но не то
чтобы я могу устроить тебе сердечный приступ, да?
Кроме того, если чиби решит бросить меня и забрать всё до последней
копейки, думаю, ты согласишься, что я, вероятно, заслужил это.
...Мне бы очень хотелось, чтобы ты мог побывать здесь.
— Осаму
И приложена фотография — на ней они вдвоем, закутанные в снежное

снаряжение, и Дазай прижимает большой, неприятный поцелуй к щеке Чуи,
такой, что вы можете почти услышать через фотографию, и Чуя явно пытается
оттолкнуть его, но он улыбается так широко, что это просто из вредности.
Северное сияние так ярко сияет над головой, но золотое кольцо на пальце
рыжего, кажется, привлекает больше внимания.
Рядом ещё одна открытка, на этот раз из Швейцарии, с изображением

городка, расположенного в Альпах, с видом на озеро.
| Оджи-сан,
Опять же, я снова говорю тебе первым, потому что уже слишком поздно,
чтобы заставить тебя упасть замертво от шока, но знал ли ты, что татуировки
охренеть как больно делать?
Кстати, папа воспринял новость о "побеге возлюбленных" довольно
спокойно. Вероятно, потому, что был в довольно хорошем настроении. Элис
родилась 25 августа, и она так прекрасна, ты бы обожал её.
Или... наверное, обожаешь. Ведь никто никогда не исчезает по-настоящему,
верно?
— Осаму
На фотографии, помещённой вместе с ней, видно, как оба мальчика

победоносно (и измученно) стоят на вершине пешеходной тропы, Альпы
выступают на заднем плане, а Ми-чан позирует на вершине скалы, задрав хвост
вверх, одетая в упряжи.
И бинты Дазая и близко не доходят до запястья, а на обнажённом участке

кожи, который открыт, виднеется линия сердцебиения чёрными чернилами.
794/805
Далее следует открытка из Квинсленда, Австралия — голубые воды, золотые
пляжи и пальмы.
| Оджи-сан,
Сёрфинг — это не так весело, как кажется, но у Чуи вроде как получилось,
сидя на вершине доски, и он был взволнован, так что я думаю, что это того
стоит.
Я всё ещё звоню тебе иногда. Не нарочно, я просто... начинаю набирать твой
номер, потому что хочу что-то рассказать, и забываю. Твой ящик голосовой
почты полон, кстати, тебе бы разобраться с этим.
Чуя говорит, что это нормально, но... я всё ещё постоянно скучаю по тебе.
— Осаму
На этой фотографии Дазай в блёклой гавайской рубашке — той, что

несколько лет назад устроила его отцу небольшой нервный срыв в лондонском
стейк-хаусе, — держит бенгальский огонь, а рядом Чуя, одетый в открытую
красную рубашку и белые плавки, несколько угрожающе держа водяной
пистолет.
Затём идёт открытка с надписью "Санта-Моника", с колесом обозрения,

дощатым настилом и закатом на заднем плане.
| Нацумэ-сан,
Ваш внук — абсолютная угроза за рулём, вы знали об этом? Честно говоря,

ему повезло, что он не имеет законного права водить машину, иначе я бы
никогда не позволил ему сделать это снова—
Или, может, это к худшему, потому что он, вероятно, убьёт нас обоих?
Как бы то ни было, на этот раз я пишу вам, потому что мне нужно сделать
признание, но я хочу предварить его тем фактом, что это была НЕ моя вина,
потому что никто не сказал мне, что она не была стерилизована, и она хотела
потусоваться с другими кошками в лагере, и—
Нет простого способа сказать это.
Ми-чан в положении.
Наверное, мы теперь оба дедушки, верно? В любом случае, у неё есть лучшая
медицинская помощь, и она определённо будет стерилизована после этого.
— Чуя
(P.S. у Осаму всё хорошо, обещаю.)
На этой фотографии они оба прислонены к красному Harley-Davidson, Чуя

сидит на сиденье, его муж обнимает его сзади, на них обоих надеты одинаковые
очки-авиаторы, а за ними виднеется шоссе Тихоокеанского побережья.
(И Ми-чан, на которой аккуратно пристёгнуты защитные очки для езды.)
Самая последняя открытка из Нью-Йорка, со Статуей Свободы и Эмпайр-

Стейт-Билдинг на заднем плане.
| Оджи-сан,
795/805
Мы возвращаемся домой через несколько недель — прошло уже пять
месяцев, и оба наших отца говорят, что мы должны провести настоящую
церемонию, но если ты спросишь меня, я не думаю, что мы сможем превзойти
ту, которая у нас уже была.
Мне трудно поверить, что прошло почти семь месяцев без тебя. И я знаю, что
ты, наверное, скажешь что-нибудь тупое о том, как летит время, когда тебе
весело или что-то такое, но...
Это тяжело. Бывают дни, когда я всё порчу. Но я стараюсь.
В большинстве случаев я очень счастлив. Думаю, это заставило бы тебя
гордиться.
Я надеюсь на это, во всяком случае.
С Новым годом, оджи-сан.
— Осаму
На прилагаемой фотографии они изображены в центре Таймс-сквер, в

больших блестящих очках "2022", с конфетти, струящимся позади. И поцелуй,
который они разделяют — это такая близость, которую можно почувствовать
даже через поблёклую, слегка помятую фотографию.
Они все аккуратно выложены у подножия могилы — потому что по какой-то

причине ветер, кажется, никогда не беспокоит их.
Солнечный свет мягко струится сквозь листву, кошки дремлют под ним, а
река мирно течёт на заднем плане.
Это спокойное место — то, где можно наконец отдохнуть.
Надпись на могильной плите гласит:
«Слова предназначены не для того, чтобы сотрясать воздух, они

способны привести в движение куда более значительные вещи.»
— Нацумэ Сосэки.
__________________________
Чуя Накахара начал 2021 год с разбитым сердцем, влюблённый в своего

лучшего друга, неуверенный в том, что у него будет ещё один год.
Чуя Дазай начинает 2022 год с изменения перспективы.
— Чт... Что это за песня, которую они играли? — мямлит Чуя, спотыкаясь в
коридоре — не пьяный, правда, но очень навеселе от выпитого шампанского. —
Что-то о... старых товарищах или что-то в этом духе?
— "Auld Lang Syne",— объясняет Дазай, покрасневший и разгорячённый,

нащупывая свою ключ-карточку.
796/805
(п.п. старое доброе время)
— "Old Young Time"? — Чуя посмеивается, практически врезаясь в дверь

только для того, чтобы в конечном итоге прижаться к ней, вздыхая от
удовольствия, когда губы Дазая прижимаются к его губам.
— По-моему это... шотландский? — ключ скользит по сенсору с тихим

звуковым сигналом.
— М-м-м... — он берёт чужую нижнюю губу между зубами, посасывая, пока

губы Дазая не раскрываются шире, пользуясь возможностью попробовать его на
вкус. — Мне нравится.
— Ну конечно, — фыркает Дазай, пинком захлопывая за ними дверь, и они

перемещаются к кровати.
— Я серьёзно! — пыхтит Чуя, не в состоянии звучать настолько

расстроенным, когда он падает на матрас, слегка подпрыгивая от отдачи. И
когда Дазай не оказывается немедленно на нём, целуя его, он дуется, глядя
вверх, чтобы понять, в чём проблема. — Что?
Дазай смотрит на него сверху вниз, на то, как рыжие волосы разметались по
матрасу под ним, глаза такие голубые, даже в тусклом свете городских огней,
проникающих через окна.
Он тянется рукой вперёд, осторожно вытаскивая нитку конфетти из волос

своего мужа, и когда он-таки наклоняется, чтобы поцеловать его, это так
медленно, так мягко, что Чуя почти теряет чувство времени, все осознанные
мысли, потому что это похоже на то, как будто Дазай выцеловывает воздух
прямо из его лёгких.
Их одежда не задерживается надолго — не тогда, когда они оба так сильно

натренировались в том, чтобы раздевать друг друга, — и, возможно, имя
"Бейонсе" произносится между фырканьем смеха, но оно быстро прерывается
стонами, когда определённый кое-кто оказывается привязанным к изголовью
кровати.
Интенсивная физическая активность, м?
Но когда Дазай сверху него, внутри него — Чуя чувствует себя настоящим.
Он чувствует себя желанным. Он чувствует себя живым.
И когда Чуя прижимается к нему, выдыхая его имя, умоляя о большем, даже
когда он практически плачет от напряжения —
Впервые в жизни Дазай Осаму действительно чувствует себя

"счастливчиком".
Когда они закончили — Чуя потный, у него всё ноет, он тщательно измучен, и
пока Дазай протягивает руки, чтобы развязать его, втирая обратно немного
кровообращения в чужие запястья, он полушёпотом произносит:
— С Новым годом, Чуя.
797/805
И Чуя, вместо того, чтобы сказать это в ответ, нечётко говорит:
— Люблю тебя, 'Саму.
Их обратный рейс в Токио через три дня.
Они не знают точно, что будут делать, когда вернутся туда, но там есть
квартира, в которую они могут переехать, котята, для которых они могут найти
дом, даже если Чуя настаивает, что они должны оставить одного.
Дазай не торопится выяснять это, но он знает, что бы они ни делали, это того
стоит.
ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
— Дазай-сэнсэй? — рыжий тормозит посреди вращения на кресле, его нога

цепляется за стол, чтобы остановиться.
— Простите, не могли бы вы повторить вопрос?
Репортёр снова заглядывает в свой блокнот, едва не роняя ручку, когда

листает свои заметки.
— Я... э-э, я спрашивала... прототипы ваших персонажей из реальной жизни...

когда-нибудь чувствовали неловкость?
— О, ну... — Чуя бросает взгляд на плакаты, развешанные по стенам его

кабинета. Реклама кинематографической работы "Dead Apple" наиболее заметна
— это был один из их бестселлеров, — и Чуе немного слишком нравится дизайн
Дазая, который он ему разработал. — Мой муж немного самодовольничает по
этому поводу, а мой шурин всё ещё немного раздражён тем, что я его убил.
— А вписывать себя в историю?
— Ну, — Чуя фыркает, — Я не так уж много в ней участвую.
К большому огорчению фанатов, но эй.
— Большое спасибо, что уделили мне сегодня время! У меня остался всего
один вопрос.
— Конечно, — Чуя кивает с облегчением, потому что это была чертовски

долгая неделя, и он готов вернуться домой. — Что там?
— "Bungou Stray Dogs"... что вы хотите, чтобы люди узнали из этой истории?
Чуя делает паузу, оглядывая девушку, пока обдумывает вопрос.
— ...Полагаю, о личностном росте.
— О?
798/805
— Что независимо от того, что ты думаешь о себе, того, что ты сделал — ты
можешь измениться. Даже если это трудно.
Она заканчивает записывать это как раз в тот момент, когда Чуя
поднимается на ноги, протягивая ей руку для рукопожатия.
— Спасибо, что пришли сегодня.
— Спасибо, что согласились дать интервью, и поздравляю с наградой! — она

вежливо кланяется, прежде чем уйти, и Чуя тянется за своей шляпой и пальто.
Сотрудники окликают его и говорят, чтобы он хорошо провёл выходные,

когда он шагает по офисам, и он говорит молодым мангакам, чтобы они
действительно возвращались домой в разумное время, но они почти никогда не
слушают.
Чуя и Дазай много переезжали, когда только вышли замуж — одно из

преимуществ быть молодыми и свободными, — но как только Чуя подписал
контракт с журналом, они в конечном итоге поселились в Йокогаме на
постоянно.
В основном потому, что Чуе нравится тот факт, что тут немного менее
переполнено, чем в Токио, но также —
— Папочка!
Школьный округ великолепный.
Чуя почти падает, когда маленький мальчик сталкивается с его ногами, и

протягивает руки, чтобы подхватить его. Шуджи, вероятно, достаточно
взрослый, чтобы садиться на поезд домой самостоятельно, как делают другие
дети, но...
Паранойя Рембо немного заразна, окей?!
— Как поживает мой милый малыш? — говорит Чуя, целуя сына в щёку, а тот
в ответ крепко обнимает его.
— Устал, — бормочет он, вполне довольный тем, что отец несёт его на
станцию. — Сегодня они заставили меня играть в кикбол.
— Кто?
— Мои друзья! — восклицает он, будто это какое-то великое предательство.
С самого рождения он был похож на маленького клона своего отца — копна

волнистых тёмных волос и большие карие глаза, на которые Чуя никогда не мог
заставить себя сердиться.
— Они заставили тебя?
— Да!
799/805
— Как подло.
— Я знаю!
Чуя держит Шуджи рядом с собой в поезде, одной рукой прижимая того к
бедру, а другой держа рюкзак. Мальчик не говорит много, довольствуясь тем,
что дремлет, и кроме того...
Взгляд Чуи задерживается на передней части отсека, где двери ведут в

следующий вагон.
Отец Шуджи всегда был тихим во время поездок на поезде.
Чуя заставляет его идти самостоятельно, когда они достигают своей

остановки — что приводит к небольшой серии жалоб, — но это всегда, кажется,
исчезает, когда они достигают входной двери, и тот бежит, чтобы найти Дазая.
— Папа!
Чуя снимает пальто и вешает его у двери. Награды выстроились вдоль стен
— некоторые из них с работы Чуи, другие с релизов альбомов. Осаму немного
менее осторожен со своими наградами, используя Грэмми в качестве пресс-
папье на своём столе.
Одна награда, однако, занимает более высокое почётное место, чем другие.
Его первая пластинка, ставшая платиновой, висит в рамке прямо у лестницы,

с выгравированным внизу названием.
[ Всё или Ничего ]
Чуя останавливается на мгновение, смотря на неё и слыша, как на заднем

плане Шуджи разглагольствует о кикболе, а его отец приглушённо сочувственно
восклицает в ответ.
Так много может измениться за год — ещё больше за пятнадцать.
Сейчас Чуе столько же лет, сколько было его матери, когда...
Его пальцы чуть сильнее прижимаются к стеклу.
С тех пор у него случались приступы, но с возрастом они становятся всё

реже и реже. Мори говорит, что отчасти это связано с тем, что чем дольше
пациенты с синдромом Чуи живут, тем меньше вероятность появления у них
симптомов.
Но, по словам всех участвующих, степень выздоровления рыжего была

впечатляющей.
Раздаётся слабое мурлыканье, и между его лодыжек трётся оранжевый

полосатый кот, мяукая, пока Чуя не сдаётся и протягивая руку, чтобы почесать
его за ушками.
800/805
Ми-чан не стало шесть лет назад, но у котёнка, которого они подарили
Ацуши, появился свой собственный выводок три года назад. И Дазай настоял,
чтобы они взяли мальчика, чтобы им больше не пришлось пристраивать
очередных пятерых котят.
С тех пор Арахабаки (в народе ласково именуемый "Баки") живёт с ними.
— Привет, приятель, — Чуя опускается на корточки, протягивая руку, чтобы

погладить его как следует, что кот охотно принимает. Это забавно, потому что
рыжий никогда по-настоящему не считал себя кошатником раньше, но с тех пор,
как Нацумэ...
Дазай говорит, что это смешно, даже суеверно, но...
Чуя всегда настаивает на том, чтобы в доме был кот или кошка.
И тут он чувствует знакомое тепло на затылке, лучи послеполуденного

солнца проникают в окно, его сердце чуть-чуть подпрыгивает.
И рядом ощущается знакомое присутствие.
Чуя поворачивает голову, наблюдая, как солнечный свет струится в окно,

Баки утыкается носом в его ладонь, и у него немного перехватывает дыхание.
// «Никто никогда не исчезает по-настоящему.» //
И именно в такие моменты, когда он один — даже если Чуя никогда серьёзно
не бывает один — он шепчет одни и те же слова, каждый раз.
— Спасибо.
— Эй, заюш! — он вздрагивает, когда муж зовет его из гостиной. —

Требуются твои навыки в построении крепостей из подушек!
— ... — Чуя медленно, прерывисто выдыхает, выпрямляясь и следуя за чужим

голосом. — Звучит довольно серьёзно!
Завтра Хэллоуин, и поскольку они проведут вечер, выпрашивая конфеты,

муж Дазая любит проводить ночь перед этим, смотря фильмы ужасов.
Шуджи никогда не возражает. Честно говоря, у ребёнка стальные нервы, это

странно... Но это потому что Чуя, даже будучи тридцатичетырёхлетним
мужчиной, всё равно цепляется за него и кричит, как маленькая девочка.
Каждый раз.
Они оказываются в небольшом гнезде из одеял, подушек и мягких игрушек

Шуджи, сгруппировавшись перед экраном телевизора с попкорном, и это всегда
заканчивается тем, что муж и сын Осаму отключаются напротив него.
Но он никогда не против.
Он относит их обоих в постель — сначала Шуджи, осторожно укладывая его

и оставляя ночник включенным. Он удостоверяется, что у того есть плюшевый
801/805
Тоторо в руках, просто чтобы мальчик не закатил истерику, когда проснётся
утром и обнаружит, что его нет.
А затем он относит своего мужа в их комнату, отвечая на искажённые сном

вопросы того так хорошо, как только может, и слегка будит его, чтобы
почистить зубы перед сном, потому что знает, что Чуя разозлится, если он этого
не сделает.
Когда они оказываются в постели, а Чуя лежит на нём, и они оба медленно
засыпают, Дазай чувствует, как пальцы рыжего сжимают его рубашку, прямо
над сердцем.
— Осаму?
— М-м?
Эти пальцы сжимают ещё сильнее, а Чуя прижимается ближе, закидывая

одну ногу ему на талию.
— Я рад, что мы были соседями по комнате.
Дазай фыркает, испытывая нежность и смущённость от этого воспоминания,

его пальцы путаются в волосах Чуи.
— Откуда это взялось?
Чуя слабо улыбается напротив его груди.
— Просто подумал об этом.
— ... — лицо Дазая прижимается к его волосам. — Я тоже рад.
Было время в жизни Дазая, когда он думал, что не способен быть в

отношениях. Когда он отчаянно влюблялся в любовь всей своей жизни и
продолжал фиксироваться на всех вещах, которые он не мог дать ему.
Песни о любви. Поцелуи под дождём. Бежать через весь аэропорт.
Он говорил себе, что это потому, что он недостаточно хорош, или потому, что
просто не знал, как, но в любом случае он знал, что Чуя заслуживает большего.
Но дело было не в том, что он не мог сделать этих вещей, а в том, что Дазай
считал, что он сам не заслуживает их.
Он просыпается утром один, что не является чем-то необычным — в субботу

Чуя обычно выползает из постели рано, чтобы посмотреть раскадровки.
Но когда Дазай идёт на кухню, чтобы приготовить себе утренний чай, он

обнаруживает, что Чуя уже там.
Сидит за кухонным столом, одна нога подтянута к груди, волосы собраны в

беспорядочный пучок, ноги голые, и он одет в одну из рубашек Дазая.
Чуя поднимает взгляд от утренней газеты, в руках у него уже зажата кружка
802/805
с чаем, и...
На пальце поблёскивает обручальное кольцо.
Жизнь не всегда справедлива. В одно время она отнимает у тебя слишком

много времени. В другое — оставляет тебя сломленным, искажённым,
говорящим себе всё то, чего ты не заслуживаешь, и...
Ты чувствуешь себя потерянным.
Но иногда, если тебе повезёт, и ты встретишь нужного человека...
— Утречка, Осаму.
...он найдёт время, чтобы научить тебя любить себя.
Спасибо всем, кто следил за этой истории до самого конца! Я знаю, что это было
долгое, БОЛЕЗНЕННОЕ путешествие, но в конце мы добрались до чего-то
хорошего!
Я вложила много себя в эту историю, и то, что вы все читали её, очень много
значило для меня! Спасибо вам всем! 2020 был не самым лучшим годом, но вы,
ребята, определённо сделали его немного лучше!
Вот мы и добрались до счастливого конца, надеюсь, вам понравилось это
романтическое подростковое кино точно так же, как и мне! Спасибо вам всем
большое, что читали, что оставляли комментарии, ЗА ВАШИ ПРЕЛЕСТНЫЕ СЛЕЗЫ,
это правда очень мотивирует! Возможно, в будущем Эмили напишет
дополнительные спин-оффы, я их буду переводить и заливать сюда же с
припиской бонусных глав. А пока что снова всем спасибо, увидимся в следующих
переводах! ❤
А ЕЩЁ есть арт на Чую из мечты Осаму!

https://twitter.com/TaintedSolstice/status/1301577465706373120
А ЕЩЁ если кому интересно, есть bad end, где Чуя не пережил операцию:
https://vk.com/emilyweneedmore?w=wall-190602364_1016 (3 статьи)
я позже залью его сюда же, когда Эм зальет всё на ао3
И ЕЩЁ если кому интересно, будет ещё сиквел, и опять же я буду заливать его
сюда же, так что не теряйтесь!
803/805
Сноски:
[1] Американский модельер, дизайнер и предприниматель, кавалер ордена
Почётного легиона. Один из богатейших людей США и мира.
[2] Французский модельер, работавший в мире высокой моды с конца 1950-х до
конца 1980-х годов, создатель модного дома своего имени.
[3] Итальянский лимонный ликёр.
[4] Парк в Диснейленде в Орландо, разделённый на зоны по странам.
[5] Марди Гра — это фестиваль типа масленицы, который отмечают в Новом
Орлеане, он проходит перед началом Великого поста у католиков. Дело в том,
что во время парада участники процессии кидают в зрителей бусы, безделушки,
деньги, которые становятся предметами для коллекционирования. А для того,
чтобы эти безделушки получить — надо показать грудь. Ну вы поняли.
[6] Тодай — Tokyodaigaku — Токийский университет
[7] Модель дамской сумки торговой марки Hermès. Стоимость составляет от 9000
долларов США
[8] Сумка за 290 000 рублей.
[9] фр. милый
[10] Закрыт в смысле своей 'настоящей' ориентации.
[11] Семьи и общины амишей, как правило, консервативны и стараются
сохранить более традиционный образ жизни, более архаичные отношения в
семье. Обучать своих детей амиши предпочитают сами путём домашнего
(семейного) образования.
[12] Короче, в преддверии Второй Мировой французы построили себе стену, и
она была непробиваемой для большинства форм нападений. Но немцы были
хитрее, и они просто... обошли ее. После главы будет ссылка на мемесы.
[13] Французская мелодрама про лесбо-девушек.
[14] Девуля из телека из японской версии фильма "Звонок".
[15] Интервал, в течение которого возбудимая ткань постепенно
восстанавливает способность формировать потенциал действия.
[16] Железный браслет (можно выбрать красивенький) с табличкой, на лицевой
стороне которой изображен символ красного креста, а на внутренней — инфа о
пациенте: имя, рост, вес, заболевание, контакты близких.
[17] Есть такая штука, как красный гид Мишлен. Это наиболее известный и
влиятельный из ресторанных рейтингов на данный момент. Если у ресторана
есть звезда Мишлен — он потрясающий.
[18] Beyoncé — Crazy in Love — ну, я думаю, все знают, что это саундтрек из '50
оттенков серого'. Ну и Бейонсе, да...
[19] Давным давно в Афинах был законописец по имени Дракон (Драконт). Свод
законов, введённый им, был так суров, что возникло крылатое выражение
драконовские меры, относящееся к чрезвычайно строгим наказаниям.
[20] Северный вокзал Парижа.
[21] Старейший из сохранившихся мостов Парижа через реку Сену.
[22] Аэропорт в Париже.
[23] Аэропорт в Лондоне.
[24] Головокружение.
[25] Имплантируемый кардиовертер-дефибриллятор.
[26] Нормальный уровень кислорода в крови — 95%-100%.
[27] Американская сеть высококлассных магазинов товаров для дома.
804/805
[28] Двойственное отношение ребёнка к своим родителям. Например, девочка
может очень любить своего папу и сильно ревновать его к своей маме. У
мальчиков, собственно, приоритеты наоборот.
[29] Если сердце не перекачивает кровь как следует, организм попытается
компенсировать это, выделяя адреналин и норадреналин. Бета-блокаторы
помогают замедлить ритм сердца, снизить артериальное давление и, таким
образом, защитить сердце от продолжительного действия адреналина и
норадреналина.
[30] Химические вещества, разжижающие кровь.
[31] Mile high club — сленговый термин, объединяющий людей, которые
занимались сексом в самолете на высоте не менее одной мили. Это образное
выражение, официально такого клуба не существует.
[32] Самый известный универмаг Лондона. Он считается одним из самых больших
и модных универмагов мира.
[33] Сердечно-лёгочная реанимация.
[34] Автоматический внешний дефибриллятор.
[35] Снижение сердечного ритма до 60 ударов в минуту.
[36] Современный метод хирургии, в котором операции на внутренних органах
проводят через небольшие отверстия.
[37] Интернет-газета со самыми громкими новостями о знаменитостях.
[38] Мужской журнал о моде, базирующийся в Токио.
[39] Японский консервативный еженедельный новостной журнал, базирующийся
в Токио. Считается одним из самых влиятельных еженедельных журналов
страны.
[40] То же самое, что тиндер, но для геев.
805/805

Everything or Nothing

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Everything or Nothing

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ссылка на материал: https://ficbook.

Его высокомерный, самодовольный, очень натуральный сосед по комнате.

И каждый из парней убеждён, что другой пытается разрушить их жизнь,

Публикация на других ресурсах:

Вся эта АУ основана на песне "Picture This — Everything Or Nothing".

После окончания школы Чуя отсчитывал дни до посвящения в

— Токио... — Артюр Рембо хмурится, скрестив руки на груди и оглядывая

Чуя пожимает плечами, его сумка с вещами перекинута через плечо.

— Ну, как бы... да, — он оглядывается на отца через плечо, поправляя

— Там мы жили вместе, — ворчит Рембо, не в силах избавиться от растущего

— А посвящение в студенты — это всего лишь на одну ночь, — напоминает

— ...И ты будешь вести себя ответственно? — Чуя кивает, не выражая этого

Очевидно, Рембо ему не доверяет. Но разве у него есть выбор?

Уже на территории кампуса происходит небольшой, несколько банальный

— Мне не нужна нянька, — ноет Дазай, злобно глядя на своего старшего

— Должен же я как-то отрабатывать своё содержание, — Одасаку пожимает

Дазай хмыкает, снимая ворсинку с края своего кардигана, изображая

— Это всего в сорока пяти минутах езды от дома.

Одасаку фыркает, обнимая своего младшего братишку за плечи.

— Я в курсе, я ехал с тобой, — он толкает его по дорожке к студенческому

Подтолкнул. Заставил. По сути шантажировал.

Дазай любит клуб разочарований семьи. Там от тебя ничего не ожидают. Ты

— Могу я бросить учёбу сейчас?

Ода фыркает, закатывая глаза.

— Да, конечно. Вперёд и с песней, — Дазай дуется, прекрасно понимая, что

Для Чуи само посвящение — это лёгкий ветерок.

Он всегда хорошо справлялся с общественными мероприятиями. Ему не

— Как же жаль, что я не познакомился с тобой до того, как подписался на

— Я знаю, — в ответ стонет Чуя, потирая виски. — А что, если я застряну с

— Кажется, ты говорила, что она твоя двоюродная сестра?

— Угу. И она отстойная пиздец, — Юан мотает головой. — Лучше бы я

— Ага... — Чуя замолкает, не желая понимать эту семейную динамику. — А

— Ну, — Ширасэ по-совиному моргает. — Это, наверное, мой единственный

Точно. Напиться. Единственный шанс за лето. Что и делают нормальные

Чуя подавляет желание хлопнуть себя ладонями по щекам.

Не будь таким пиздюком, это совершенно нормально.

— Ладно, — его улыбка полна бравады, — первый раунд за мной.

И среди этой группы ребят, благослови её господь, была Сасаки Нобуко.

Почти та девушка, которой Дазай может захотеть перезвонить утром, даже

— Я никогда раньше не была в таком месте, — признаётся она, краем глаза

Дазай выглядит скучающим, прислонившись к стойке в очень расслабленной

— Несколько раз, — отвечает он. — В Йокогаме их полно.

— Я и забыла, ты же говорил, что вырос неподалеку... — бормочет она,

Она проделывает блестящую работу, изображая удивление.

— Сасаки-чан! — одна из её подруг, блондинка с косичками, подбегает и

Она быстро моргает, переводя взгляд с подруги на Дазая и обратно.

— Сейчас же, — настаивает её подруга, потянув её за собой.

Дазай смотрит им вслед, тихо ругаясь.

Вот и все его ночные развлечения. Сможет ли он найти кого-нибудь ещё?

Чуя смотрит на шот текилы. Он никогда раньше не пил.

— Ой, эм... да, — Чуя моргает. — Я просто никогда её раньше не пробовал.

— Что, — Ширасэ недоумевает, — текилу?

— О, — добродушно фыркает его спутник, — вот, — он протягивает руку,

— Ты хочешь, чтобы я облизал твою руку?

— Ну... — Ширасэ моргает и сам слегка краснеет. — Наверное, надо было

— ...Да, — подтверждает Чуя, чувствуя себя таким жалким, что не хочет

— Тебе бы поторопиться, иначе вкус пройдёт.

А потом всё его лицо в огне.

Дазаю вроде как нравится эта песня. Это та беззаботная, акустическая

Глаза Дазая слегка расширяются.

Сегодня вечером ему ничего не...

Одет в старую, оверсайзную фланелевую рубашку, расстегнув её, чтобы

— Дазай? — пальцы щёлкают перед его лицом, но он не отводит взгляда.

У него голубые глаза.