See discussions, stats, and author profiles for this publication at: https://www.researchgate.

net/publication/331099691

Артемий Юрьевич Романов СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ МОЛОДЕЖНЫЙ СЛЕНГ

Book · January 2004

CITATIONS READS

0 110

2 authors, including:

Artemi Romanov
University of Colorado Boulder
15 PUBLICATIONS   39 CITATIONS   

SEE PROFILE

Some of the authors of this publication are also working on these related projects:

History of Russian Language teaching in the USA View project

Language Policy in the Baltic Region View project

All content following this page was uploaded by Artemi Romanov on 14 February 2019.

The user has requested enhancement of the downloaded file.

 Артемий Юрьевич Романов

СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ
МОЛОДЕЖНЫЙ СЛЕНГ

Verlag Otto Sagner

München 2004
2
3
4
 Предисловие

Во все времена и во всех странах молодежь говорила на языке, который отличался от

языка людей среднего и пожилого возраста. Яркой приметой молодежного языка является
особая лексика, жаргонные слова, которые обращают на себя внимание, вызывают
непонимание, раздражение или гнев, заставляют просто улыбнуться или громко
рассмеяться, помогают вспомнить собственные любимые выражения молодости или
становятся предлогом для нравоучительных бесед о культуре речи.
Современный молодежный сленг рассматривается как сложный объект языковой
культуры, который лучше поддается описанию при помощи междисциплинарного
подхода. В данном исследовании молодежный жаргон анализируется комплексно, с
помощью лексикологических, социолингвистических и психолингвистических методов.
В предлагаемой книге автор рассказывает об истории изучения жаргонов и
молодежного сленга в русской и зарубежной лингвистике. Читатели посвящаются в
весьма запутанные вопросы сленговой терминологии. В работе описывается динамика
развития сленга, обусловленная культурно-историческими особенностями
функционирования языка.
Подробно рассказывается о социально-психологических особенностях
мировосприятия и поведения молодежи, которые способствуют активному жаргонному
словотворчеству и распространению жаргонной лексики при внутригрупповом и
межгрупповом общении. В работе рассматриваются психолингвистические и
социолингвистические теории, с помощью которых становится легче осмыслить
специфический характер молодежного общения и причины использования сленга.
Лексический материал, представленный в работе, собран в результате
лексикологических опросов, проведенных в 2000 – 2003 годах, записей спонтанной
молодежной речи, а также в результате наблюдения над словоупотреблением в русских
молодежных сайтах на Интернете. Нас интересовала речь людей, которые принадлежат к
возрастной группе от 13 до 30 лет. В книге содержатся наблюдения над особенностями
молодежного общения в чатах на русскоязычных сайтах Интернета. С помощью
записанных разговоров в чатах прослеживаются тенденции языкового поведения
молодежи при виртуальном общении. В работе также используются данные
многочисленных словарей русской ненормативной лексики.
В книге уделено большое внимание словообразовательным особенностям жаргонной
лексики. На многочисленных примерах показано, какие способы словообразования и
какие словообразовательные форманты наиболее активны в производстве сленговых
существительных, глаголов, прилагательных и наречий. Описаны характерные черты
семантического словообразования в сленге, особенности метонимических и
метафорических переносов, благодаря которым образовано значительное количество
молодежных жаргонизмов.
В работе приводятся результаты недавних социолингвистических опросов, в которых
молодежь, а также люди других возрастных групп, высказывали свое мнение о причинах
употребления молодежного сленга, давали нормативную оценку отдельных жаргонизмов,
оценивали жаргонную лексику на наличие комической экспрессии, анализировали степень
актуальности жаргонных слов, уже давно употребляющихся в молодежном сленге. В
работе мы попытались определить, как пол, возраст, уровень образования и другие

5
социальные характеристики носителей языка влияют на восприятие и оценку
молодежного сленга. Особое внимание было уделено проблеме, привлекающей внимание
лингвистов и социологов во многих странах мира: различия в употреблении и восприятии
ненормативной лексики в речи мужчин и женщин.
Изучение русского молодежного сленга, проведение лексикологических и
социолингвистических опросов, результаты которых представлены в книге, стали
возможными благодаря грантам, предоставленным Американским Философским
Обществом (APS), а также Ученым Комитетом по Гуманитарным Исследованиям (GCAH)
и Советом по Науке и Творчеству (CRCW) Колорадского университета.
Хочется принести искреннюю благодарность профессору Петеру Редеру за его
доброжелательность и согласие опубликовать книгу в серии “Slavistische Beiträge”,
которая уже несколько десятилетий способствует продвижению славянских исследований
в мире.
С признательностью вспоминаю всех своих учителей и коллег в центре русского
языка и культуры и на филологическом факультете Санкт-Петербургского университета,
где в начале 80-х годов прошлого века лексикология и социолингвистика стали моим
научным увлечением.
Выражаю благодарность всем своим коллегам на кафедре германских и славянских
языков и литератур Колорадского университета. Придавив свои глубинные пуристические
пристрастия, которые, по моему убеждению, дремлют в душе большинства филологов, и
стискивая украдкой зубы от стилевого шока, коллеги благосклонно отнеслись к моему
академическому интересу и своими вопросами и комментариями на кафедральных
коллоквиумах, где не раз обсуждался материал книги, подталкивали автора в нужном
направлении.
Существенную помощь в редактировании работы оказала доцент Санкт-
Петербургского государственного университета, замечательный лексиколог и
лексикограф Любовь Михайловна Карамышева.
Целиком прочел рукопись мой добрый коллега и надежный друг Марк Липовецкий,
который многим из вас известен как замечательный литературный критик. Трудно найти
более доброжелательного, вдумчивого и дипломатичного постмодернистского редактора,
чем Марк.
Моя жена Алена провела большую работу по выявлению и устранению “темных
мест” в книге, а также по технической проверке рукописи. Книга бы просто не состоялась
без ее любви, заботы и постоянной поддержки!

6
 Оглавление

Предисловие 5
Оглавление 7
Введение 9

Глава I. Общие вопросы изучения и функционирования молодежного сленга 11

1. Соотношение жаргона, сленга, арго и просторечия 11
1.1. Просторечие 11
1.2. Арго 13
1.3. Жаргон 14
1.4. Сленг 15
1.5. Социолект, субъязык, интержаргон 16
2. История изучения русского жаргона 17
2.1. Русская внелитературная лексика в XIX и в начале XX века 17
2.2. Языковые процессы после 1917 года 18
2.3. Изучение ненормативной лексики в 30 – 50-е годы ХХ века 22
2.4. Изучение жаргонов в 60 – 80-е годы XX века 25
2.5. Изучение молодежного сленга в пост-советский период 27
3. Социально-психологические факторы порождения молодежного сленга 30
3.1. Теория социального обмена и коммуникационного приспособления 31
3.2. Теория группового общения в сленге 32
3.3. Возраст носителей языка и молодежный сленг 34
4. Особенности функционирования молодежного сленга 38
4.1. Оппозиционность сленга 41
4.2. Территориальные варианты молодежного жаргона 42
4.3. Жаргон и культура 46
4.4. Частотность молодежных жаргонизмов 50
4.5. Престижность молодежного сленга 51
4.6. Подъемы и спады в развитии молодежного сленга 52
5. Сбор ненормативного лексического материала. Новые возможности 53
5.1. Интернет в молодежной культуре 55
5.2. Молодежные чаты 56
5.3. Ники в молодежных чатах как пример сленговой номинации 57
5.4. Правила поведения в чате 58
5.5. Общение в молодежном чате 59
6. Молодежный жаргон и юмор 64
6.1. Жаргонный каламбур 64
6.2. Комический эффект при метафорических переосмыслениях в сленге 66
6.3. Общая комическая направленность сленга 66

Глава II. Словообразование в молодежном сленге. Источники пополнения

молодежного жаргона 71
1. Морфологическое словообразование в сленге 73
1.1. Словообразование существительных в сленге 73

7
 1.1.1. Суффиксация при образовании сленговых существительных 73
1.1.2. Сленговые однокоренные слова с разными суффиксами 92
1.1.3. Префиксация 93
1.1.4. Усечение 94
1.1.5. Словосложение 96
1.1.6. Аббревиатуры 102
1.2. Словообразование наречий 103
1.3. Словообразование прилагательных 104
2. Лексико-семантический способ словообразования в сленге. Метонимические и
метафорические переносы 107
2.1. Метафоры со значением лица 113
2.2. Предметные метафоры 117
2.3. Метафоры, связанные с обучением 120
2.4. Метафоры, связанные с описанием сексуальных отношений 123
2.5. Переносные значения глаголов 128
3. Источники пополнения молодежного жаргона 135
3.1. Переход лексических единиц из криминального жаргона
в молодежный сленг 135
3.2. Англицизмы и американизмы в молодежном жаргоне 137

Глава III. Социолингвистическое исследование молодежного жаргона 145

1. Молодежный сленг в оценке носителей языка 145
1.1. Методы сбора материала в социолингвистике 145
1.2. Социолингвистический опрос в Санкт-Петербурге 146
1.3. Результаты опроса 149
1.3.1. Взгляды на причины употребления жаргонизмов в речи молодежи 153
1.3.2. Нормативная оценка жаргонных слов 155
1.3.3. Восприятие комической экспрессии жаргонных слов 159
1.3.4. Восприятие актуальности/устарелости жаргонных слов 162
2. Сленг в языке женщин и мужчин 165
2.1. Различия в жаргонном словаре женщин и мужчин 170
2.1.1. Словник, составленный по анкетам мужчин 170
2.1.2. Словник, составленный по анкетам женщин 171
2.2. Результаты обследования 172
3. Языковая политика и молодежный жаргон 174

Заключение 180
Литература 184
Предметно-именной указатель 199

8
 Введение

Последние 15 лет были периодом своеобразной эмансипации русского литературного

языка, когда в условиях политической либерализации и нестабильности, а также развала
системы цензуры и редактирования (особенно в средствах массовой информации), в
русский литературный язык хлынул поток жаргонных слов и выражений. Многие
отечественные филологи выразили свое отношение к процессам активизации сленга
(сразу заметим, мы рассматриваем жаргон и сленг в качестве синонимов), проникновения
ненормативных слов в литературный язык и вульгаризации нормы (Дуличенко 1994,
Костомаров 1994, Крысин 2000, Шапошников 1998). Раздавались многочисленные
пуристические призывы выработать соответствующие меры языковой политики по
сдерживанию процесса жаргонизации и вульгаризации русского языка. При этом мнение
рядовых носителей русского языка по вопросу восприятия ими сленга не являлось
предметом изучения, хотя, как представляется, именно оно должно служить одним из
важных ориентиров при выработке мер языковой политики на национальном уровне.
В пост-советской России окончательно перестали действовать какие-либо
ограничения на сбор, систематизацию и публикацию внелитературных лингвистических
материалов. Были опубликованы десятки словарей по социальным и профессиональным
диалектам, включая работы по общему жаргону (Елистратов 2000; Мокиенко, Никитина
2000; Квеселевич 2003), криминальному арго (Балдаев 1997; Грачев 1997; Дубягина,
Смирнов 2001; Полубинский 1997; Хоменко 1999), жаргону музыкантов (Макловски и др.
1997), армейскому жаргону (Коровушкин 2000; Лихолитов 1997). Появились также
исследования, посвященные жаргону компьютерщиков (Лихолитов 1997, Садошенко
1995), профессиональному языку железнодорожников (Зиновьев 2001), жаргону
наркоманов (Грачев 1996), жаргону уличных торговцев (Лихолитов 1994), сленговым
выражениям в шоу-бизнесе (Тарасов, Меринов 1998), жаргону моряков (Каланов 2002).
Вышли в свет словари, посвященные описанию лексики молодежного сленга (Мазурова
1988; Максимов 2002; Никитина 1998, 2003; Стернин 1992; Шинкаренко1998).
Известно, что именно язык молодежи, как лингвистически наиболее активной части
общества, существенно влияет на формирование литературной нормы. Каково же
отношение молодежи к словам и выражениям молодежного сленга? Впервые в данной
работе сделана попытка выяснить, как возраст, пол, уровень образования и другие
социальные характеристики носителя языка влияют на практику употребления сленга в
собственной речи и отражаются на отношении к сленгу в речи друзей и знакомых, к
жаргонизмам в речи теле- и радиожурналистов, к употреблению сленговых слов в
общении на сайтах Интернета.
Молодежный жаргон состоит, конечно, не только из специфической лексики, но и
имеет определенные отличия, по сравнению с литературным языком, на всех языковых
уровнях, включая фонетику, словообразование и синтаксис. В то же время, элементы
языка, определяемые в качестве жаргонных, не составляют полных парадигм ни на одном
уровне языка; более того, для большинства носителей языка специфика жаргонной речи
на нелексических языковых уровнях едва заметна (Девкин 1984, 19). В настоящем
исследовании мы обращаемся, прежде всего, к анализу жаргонной лексики, поскольку, в
ответ на меняющиеся политические, экономические и культурные реальности, отчетливые
и достаточно быстрые изменения в сленге происходят именно на лексическом уровне.

9
 В последнее время не только в России, но и во всем мире, среди лексикологов и
лексикографов наблюдается устойчивый интерес и к молодежному сленгу, и к другим
групповым, профессиональным и социальным жаргонам. Судя по данным библиотечной
поисковой системы World Cat, за последние десять лет в мире было опубликовано более
1600 словарей и монографий по сленгу. Среди работ по молодежному сленгу выделяются
монографии, описывающие язык студентов в конкретных учебных заведениях, например,
сленг в университете Северной Каролины (Eble 1996), жаргон студентов университета
штата Калифорнии в Лос Анжелесе (Bonds & Munro 2001), сленг в Оберлинском колледже
(Logsworth 2003). Следует также отметить работы, описывающие сленг тинэйджеров и
прослеживающие динамику внутригрупповых отношений среди подростков в США
(Eckert 2000), в Англии (Stenstrom et al. 2002), во Франции (Lefkovitz 1991, Doran 2002), в
Норвегии (Dublin 1997). Общенациональный охват и лексикографическое описание
молодежного сленга без дифференциации по полу и возрасту имеют место в работах,
которые посвящены молодежному языку в Польше (Czeszewski 2001), Мексике (Tellez-
Gutierrez 1999), Финляндии (Saanilahti & Nahkolla 2000) и пр.
Изучение профессиональных и социальных жаргонов в английском и других
европейских языках велось самым активным образом. Сленг и жаргоны были
лексикографически описаны в самых разных, порой весьма неожиданных тематических
областях: жаргон американских преступников (Bentley, Corbett 1991; Encinas 2001),
американский полицейский жаргон (Poteet & Poteet 2000), спортивный английский сленг
(Hendrickson 1994; McBride 1997; Voorhees 2000), жаргон поклонников футбола во
Франции (Merle et al. 1998) и Уругвае (Balsas 2000); жаргон наркоманов (Johnson et al.
1997), медицинский жаргон (Segen 1995). Были выпущены словари и справочники по
английским жаргонным словам и выражениям, описывающим сексуальные
взаимоотношения (Norris 1992; Paros 2003), книги по ненормативному языку авто- и
мотолюбителей (Poteet & Poteet 1997), бизнес-сленгу (Burke 1997), жаргону авиаторов
(Poteet & Stone 1997), сленгу гомосексуалистов (Baker 2002; Leap 1996), немецкому сленгу
в Интернете (Rosenbaum 2001), жаргонным словам, описывающим физиологические
отправления (Green 2001), рифмованному сленгу (Green, Rawle 2000), жаргону
сицилийской мафии (Schenirer 1998) и даже сленгу вампиров (Adams 2003). Были
опубликованы работы прикладного характера – об изучении и правильном употреблении
сленга в практических целях на родном языке (Burke 1991, 1992; Reid 2000; Decharne
2001) и при изучении иностранного языка (Hassan 2000).
Из 1600 работ по сленгу около 80% относятся к разряду традиционных
лексикографических трудов. При всем богатстве, а иногда и избыточности исследований,
посвященных профессиональным и социальным жаргонам (например, около десятка работ
по русскому криминальному арго или более двух десятков работ по американскому
армейскому жаргону), нельзя не заметить почти полного отсутствия
социолингвистических и психолингвистических изысканий, направленных на изучение
социальных диалектов, и в частности молодежного сленга. Комплексный
междисциплинарный подход при исследовании молодежного сленга, использование
лексикологических и лексикографических методов параллельно с методами, принятыми в
социолингвистике и психолингвистике, позволяет представить гораздо более полную
картину общения современной молодежи.

10
 Глава I. Общие вопросы изучения и функционирования
молодежного сленга

1. Соотношение жаргона, сленга, арго и просторечия

В чате на популярном молодежном сайте идет активный обмен короткими сообщениями.

Некто с ником Крендель обращается к участнику/це чата с ником Сисястенькая со
следующим упреком: “Застебали меня твои выкидоны...”. Через три секунды на экране
компьютера появляется лаконичный ответ Сисястенькой: “За базар ответишь! Сам
глюкнутый!”
К какой лексической категории относятся слова застебать – ‘надоесть, наскучить
кому-л.; утомить, измучить кого-л.’, выкидон – ‘предосудительный, странный, смешной
поступок’, базар – ‘слова и выражения, употребляемые в речи’, глюкнутый –
‘сумасшедший; странный, необычный, абсурдный’?
Отмеченные слова в данных значениях, скорее всего, не входят в русский
литературный язык, ибо не зафиксированы (пока, во всяком случае) в академических
словарях литературного языка. Принадлежат ли они к одной из разновидностей
внелитературного языка: жаргону, сленгу, арго или просторечию? Мини-опрос среди
коллег-филологов показал, что в этом вопросе позиции среди специалистов не совпадают.
Высказывались мнения и за жаргон, и за просторечие, и за арго, и за сленг.
Начиная исследование лексики молодежной речи, хотелось бы, прежде всего,
поставить точки над i в использовании специальной терминологии. Постараемся
разобраться, как современная лингвистика определяет просторечие и арго, жаргон и сленг;
какой или какие из этих терминов являются предпочтительнее для описания
ненормативных слов в языке молодежи.

1.1. Просторечие

Интерес к изучению просторечной и разговорной лексики возник в России еще в ХVIII

веке. Он постоянно подогревался лексикографическими потребностями, необходимостью
классифицировать лексический пласт, противостоящий высокой, книжной лексике.
Неоднократно отмечалось, что словари русского языка не отличаются однообразием в
определении статуса слова (Скляревская 1973), просторечное оно или разговорное.
Как известно, в дореволюционной лексикографии помета “разговорное” не
употреблялась (впервые она была употреблена в словаре Ушакова в 30-е годы ХХ века), и
всякому разговорному слову соответствовала помета “просторечное” (термин
“просторечие” впервые был использован в словаре Нордстета в 1782 году). В словаре
Академии Российской (1789-1794) и других дореволюционных словарях для слов,
свойственных социальным низам, употреблявшихся в речи людей, не имеющих
образования, использовалась помета “простонародное”.
К середине ХIХ века углубляется процесс проникновения простонародных и
просторечных слов и выражений в литературный обиход, в язык произведений

11
художественной литературы. Так в середине XIX века И.И. Давыдов констатировал, что
“с развитием народной словесности стали входить в литературный язык слова, доселе
считавшиеся простонародными; в современных повестях, романах и комедиях
встречаются речения, которые прежде составляли принадлежность низких слоев
общества” (1852, 212). Процесс перехода простонародных слов в просторечные и затем в
литературное употребление предопределил неустойчивость границ просторечного и
простонародного слоев лексики, их подвижность и изменчивость.
И в ХХ веке лексические слои, именуемые теперь разговорный и просторечный,
четкости границ не приобрели. Проблема определения просторечия и разграничения
просторечных и разговорных слов интересовала многих русских лингвистов, таких как,
Ю.А. Бельчиков (1983), Е.А. Земская (1996), Л.А. Капанадзе (1984), Е.Ф. Петрищева
(1984), А.Ю. Романов (1987), Л.И. Скворцов (1977), Г.Н. Скляревская (1973, 1998) и др.
Большинство исследователей согласно с тем, что, хотя термин просторечие прочно вошел
в практику отечественного языкознания, его наполнение противоречиво. Это является
следствием как сложности и своеобразия самого явления, так и разных подходов к его
определению и исследованию. Сравним некоторые определения просторечия: А.Ф.
Журавлев – “просторечие – социально обусловленная разновидность национального
русского языка, в которой реализуются средства, находящиеся за пределами литературной
нормы. От территориальных диалектов просторечие отличается отсутствием отчетливой
локальной закрепленности его особенностей... Социальную базу просторечия составляют
в основном горожане с невысоким уровнем образованности... Просторечно говорящего,
как правило, характеризует неразвитое языковое чутье и невосприимчивость к различиям
между нормативным и ненормативным в языке” (1997). Ю.А.Бельчиков – “просторечие –
одна из форм национального языка, ... составляет устную некодифицированную сферу
общенациональной речевой коммуникации – народно-разговорный язык; имеет
наддиалектный характер” (1990). Ф.П. Филин – “просторечие – слово, грамматическая
форма или оборот преимущественно устной речи, употребляемые в литературном языке
обычно в целях сниженной, грубоватой характеристики предмета речи, а также простая
непринужденная речь, содержащая такие слова, формы и обороты” (1979).
Среди критериев, по которым предлагалось отделять просторечие от литературного
языка и разговорной речи, нередко упоминался фактор образованности/необразованности
носителей языка, ибо “просторечие – это неподготовленная, непринужденная речь лиц, не
владеющих литературным языком” (Капанадзе 1984, 10). Высказывалось мнение о
постепенном устаревании и исчезновении просторечия из речевого обихода в связи со
сменой поколений и распространением всеобщей грамотности: “современное просторечие
– это язык необразованных слоев города, а значит, - прежде всего, язык старого
поколения. Старое московское просторечие уходит из жизни вместе с его носителями, на
наших глазах оно становится реликтовым явлением языка” (Капанадзе 1984, 7). В.Д.
Бондалетов выделил пять характеристик современного русского городского просторечия:
(1) ненормированность, (2) стилистическая недифференцированность, (3)
факультативность употребления, “необязательность для членов данного социума”, (4)
бесписьменность и (5) функциональная “монотонность” единиц, распространенность
полных синонимов/дублетов (Бондалетов 1987, 55).
Различие подходов и взглядов на просторечие отразилось в лексикографической
практике, и, в частности, в серьезном разнобое в проставлении пометы “просторечное”.
Г.Н. Скляревская, анализировавшая материалы русских толковых словарей ХХ века,

12
вообще считает, что в лексикографии употребление пометы “просторечное” неудачно, так
как помета “объединяет противоречивые признаки, охватывая разноплановые элементы:
коллоквиализмы, полудиалектизмы, профессионализмы, жаргонизмы, вульгаризмы”
(1973, 8). Неудивительно, что в одном из недавних толковых словарей под редакцией
Скляревской (1998) помета “просторечное” вообще не используется.
Из-за противоречивости и многозначности понятия просторечия мы также решили
отказаться от использования понятия просторечия (и соответствующей
лексикографической пометы) в нашем проекте по исследованию лексики в речи
современной молодежи.

1.2. Арго

Термин французского происхождения используется в лингвистике с конца ХVIII века. Как

определено в энциклопедическом лингвистическом словаре арго – “особый язык
некоторой ограниченной профессиональной или социальной группы, состоящей из
произвольно избираемых видоизмененных элементов одного или нескольких
естественных языков” (Шахнарович 1990, 43). Примечательно, что во французской
лингвистике ХIX – начала XX века имело место различное понимание арго, на что
обращал внимание Б.А. Ларин (1977, 181). Так, насчитывая в Париже 284 арго, автор
словаря A. Delvau писал: “В Париже каждый говорит на арго. Иностранец или француз-
провинциал, отлично знающий язык Боссюэ и Монтескье, - не поймет ни слова, когда
попадает в мастерскую художника или рабочую харчевню, будуар кокотки, редакцию
газеты ... в Париже слышится арго, меняющийся от квартала к кварталу, от улицы к
улице” (1876, 3). Другой же исследователь арго L. Sainean считал, что “разные
профессиональные классы когда-то имели свой специальный язык, насыщенный
арготизмами: кровельщики, каменщики, жнецы, шелкоделы, сукноделы,
льночесальщики... Это были профессиональные арго, т.е. тайные языки, доступные только
профессионалам, членам замкнутых цехов” (1920, 128). Однако, по мнению L.Sainean,
впоследствии профессии и ремесла перестали обслуживаться тайными языками, и арго
является, по сути, простонародной речью.
В современном французском языкознании термин арго имеет довольно широкое,
правильнее сказать, размытое значение (например, Fabrice 1998; Valdman 2000) и в целом
соответствует термину просторечие в русской лингвистической традиции XIX и ХХ веков.
В расширительном значении термин арго как ненормативная городская речь применяется
и в работах некоторых русских лексикологов и лексикографов (например, Елистратов
1994; Елистратов 2000). Лингвистическая традиция при использовании термина арго в
других европейских языках не проясняет терминологической картины. Например, в
немецкой лингвистике и арго и жаргон входят в понятие специальных языков, но в то же
время при описании некодифицированной немецкой речи немецкие лингвисты избегают
употребления термина арго, оставляя его лишь для описания французских социальных
диалектов (Timroth 1986, 71).
Проблема заключается в том, что в русской лингвистической традиции термин арго (с
конца XIX века) преимущественно использовался и продолжает использоваться в
довольно узком смысле (Бодуэн-де-Куртенэ 1963, Грачев 1997; Копорский 1927),

13
обозначая способ общения деклассированных элементов, распространенный в среде
преступного мира. Как указывает Л.И. Скворцов в энциклопедическом издании по
русскому языку, “в строго терминологическом смысле арго – это речь низов общества,
деклассированных групп и уголовного мира: нищих, воров и мошенников, картежных
шулеров и т.п.” (Скворцов 1997, 36). В отличиe от городской некодифицированной речи
молодежи арго “употреблялось, как правило, с целью сокрытия предмета коммуникации, а
также как средство обособления группы от остальной части общества” (Шахнарович 1990,
43). Арго различных профессий использует элементы, заимствованные из диалектов и
других языков, а также искусственно созданные “в целях конспирации (для сохранения
тайн своего ремесла и свободной беседы в присутствии ... чужих людей)” (Скворцов 1997,
36).
Судя по результатам социолингвистических обследований, по диалогам в
молодежных чатах и по материалу, зафиксированному в словарях некодифицированной
молодежной речи (Митрофанов, Никитина 1994; Никитина 1998; Щуплов 1998), очевидно,
что приемы “шифрования” и языковой конспирации (которым традиционно уделяли
значительное внимание исследователи арго) в целом нехарактерны для современной
молодежной среды. Также очевидно, что городская речь молодежи является более
широким объектом исследования, чем арго какой-либо конкретной профессиональной
группы. Те исследователи, которые продолжают употреблять термин арго для описания
ненормативной городской речи (например, Елистратов 2000), не приводят убедительных
аргументов в пользу его употребления, кроме того, что “данный термин представляется ...
наиболее нейтральным, свободным от “аспектуальности” ... или от общей оценочности ...,
а также весьма характерным для русской традиции” (Елистратов 2000, 577). Все-таки,
русская лингвистическая традиция употребления термина арго преимущественно в узком
значении подталкивает к выводу о нецелесообразности использования этого термина при
описании современной некодифицированной молодежной лексики.

1.3. Жаргон

Заимствованный из французского языка термин жаргон (очевидно связанный со

старофранцузским гнездом gargouiller – ‘булькать, урчать’; gargate – ‘горло, глотка’
(Черных 1994) начинает использоваться в русском языкознании с середины XIX века,
например, в работах В.И. Даля (1863 – 1866) и И.И. Срезневского (1959). В современной
русской лингвистике термин жаргон не вызывает особых разночтений. Ср. определения
жаргона: М.В. Арапов – “разновидность речи, используемой преимущественно в устном
общении отдельной относительно устойчивой социальной группой, объединяющей людей
по признаку профессии (жаргон программистов), положения в обществе (жаргон русского
дворянства в XIX веке), интересов (жаргон филателистов) или возраста (молодежный
жаргон)” (1990, 151); Л.И. Скворцов – “социальная разновидность речи,
характеризующаяся в отличие от общенародного языка, специфической (нередко
экспрессивно переосмысленной) лексикой и фразеологией, а также особым
использованием словообразовательных средств. Жаргон является принадлежностью
относительно открытых социальных и профессиональных групп людей, объединенных

14
общностью интересов, привычек, занятий, социального положения и т.п. (напр., жаргон
моряков, летчиков, спортсменов, музыкантов, учащихся, актеров)” (1997, 127).
Как указывает В.Д. Бондалетов, “жаргон порождается социально-психологической
общностью его носителей – обычно молодых людей, которым свойственна
“эмоциональная избыточность”, максимализм, свое представление о жизненных
ценностях, норме поведения, свой особый стиль и манеры, чувство солидарности и
группового духа. Жаргон – это и символ принадлежности к данной социальной группе, и
показатель его своеобразного языкового существования, и лингвистическое проявление ее
субкультуры” (Бондалетов 1987, 72). Молодежный жаргон отличается от
профессиональных жаргонов тем, что его существование не обусловлено потребностью
давать наименования новым профессиональным понятиям. Молодежный жаргон дает
общеизвестным предметам и понятиям свое обозначение, отмеченное экспрессией и
новизной, создавая параллельный ряд слов и выражений, синонимичных словам и
выражениям литературного языка.
Ненормативная речь современной городской молодежи, как вытекает из приведенных
определений, может быть отнесена к разряду социально-возрастного жаргона. Вопрос об
относительной открытости возрастных границ носителей молодежного жаргона будет
рассмотрен несколько позже, но, сразу заметим, что при анализе результатов проведенных
социолингвистических опросов к группе молодежи были отенесены информанты в
возрасте от 13 – 14 до 28 – 30 лет (совпадение с возрастными границами членства в
Комсомоле чисто случайное – А.Р.).

1.4. Сленг

Как отмечается в Лингвистическом энциклопедическом словаре, термин сленг обычно

используется в двух значениях: “(1) то же, что жаргон (в отечественной литературе
преимущественно по отношению к англоязычным странам), (2) совокупность
жаргонизмов, составляющих слой разговорной лексики, отражающей грубовато-
фамилиярное, иногда юмористическое отношение к предмету речи” (Арапов 1990, 461).
Термин сленг, как известно, пришел в русское языкознание из английского языка (где
используется с середины XVIII века). В английском языкознании термин претерпел
определенные изменения: в XVIII и XIX веках сленг обозначал особый секретный язык
преступников и фактически являлся синонимом французского арго (McKnight 1923, 38). В
ХХ веке значение термина сленг в англо-американском языкознании расширилось, и под
сленгом стала пониматься “стилистически сниженная речь, использующая лексические
элементы, не допустимые при формальном общении или в общении с людьми более
высокого статуса” (Dumas & Lighter 1978, 16). В этой же работе Dumas & Lighter
указывают на то, что сленг невозможно определить без указания на определенные
социальные отношения, складывающиеся между тем, кто использует сленг в речи, и тем,
кто является слушателем этой речи.
В другом исследовании по сленгу выделяются такие свойства сленга как эфемерность
и постоянное стремление к обновлению: “большинство элементов сленга популярны лишь
короткое время. По сравнению со стандартной литературной лексикой сленговые слова
живут недолго и сменяются с гораздо большей частотой. Нередко новая сленговая форма

15
сменяет уже имеющийся сленгизм или представляет собой еще один синоним для
указания предмета или явления, уже обозначенного в сленге” (Eble 1996, 13).
Как уже было отмечено в самом начале работы, за последние несколько десятилетий
опубликовано большое количество словарей по англо-американскому сленгу (например,
Chapman et al. 2000; Lighter 1994, Wentworth et al. 1975). Существуют десятки работ,
направленных на изучение различных аспектов американского молодежного сленга
(такие, как Bronner 1990; Cameron 1992; Gibbs et al. 1985; Nagase 1996 и др.).
Еще в 50-е годы английский термин сленг послужил предметом специального анализа
в Вопросах Языкознания, где автор статьи отмечал, что в лексикографической практике
составителей англо-русских словарей имеет место слишком широкое понимание сленга. К
сленгу относят военный, воровской, спортивный, студенческий и пр. жаргоны,
коллоквиализмы (не нарушающие литературную норму), окказионализмы, образные слова
и выражения, эвфемизмы и аббревиатуры (Гальперин 1956). Последние полвека термин
сленг активно употребляется русскими языковедами, однако полной терминологической
ясности в русском языкознании сленг не приобрел.
По мнению W.V. Timroth (1986, 82), термин сленг хорошо подходит для описания
городской молодежной ненормативной лексики, однако в советское время российских
языковедов отпугивали само англо-американское происхождение термина и
соответствующая негативная коннотация. Именно из-за идеологических соображений
термин сленг использовался советскими лингвистами для описания лексических явлений
лишь в английском языке. Позже, в условиях перестройки и гласности и в постсоветское
время, термин сленг стал гораздо более активно использоваться для описания русской
ненормативной лексики (см., например, Береговская 1996; Грачев, Гуров 1989; Мазурова
1988; Радзиховский, Мазурова 1989).

1.5. Социолект, субъязык, интержаргон и другие термины

Помимо просторечия, арго, жаргона и сленга существует еще несколько менее

распространенных терминов, с помощью которых исследователи пытались описать
некодифицированную речь. Так Л.И. Скворцов ввел в употребление термин
интержаргон, который, по его мнению, складывается из лексики отдельных
профессиональных жаргонов. “Из интержаргона или непосредственно из отдельных
жаргонов лексика и фразеология, социально ограниченная по своему происхождению,
может входить в более широкое употребление, сохраняя при этом заряд экспрессии,
эмоциональной оценки ...”( Скворцов 1979, 82). Другой исследователь неформальной
русской разговорной речи Ю.С. Скребнев пользовался термином субъязык (1985),
который в целом не приобрел популярности в русской лингвистической среде.
Более удачливым оказался термин социальный диалект или социолект, который,
утвердившись в европейской и американской социолингвистике, стал затем
использоваться, довольно широко, в русском языкознании (например, Жирмунским 1936,
Бондалетовым 1974, 1987, Швейцером и Никольским 1978; Береговской 1996;
Марочкиным 1998). По мнению В.Д. Бондалетова, общей характеристикой всех языковых
образований, относимых к социальным диалектам, является “ограниченность их
социальной основы: они выступают средством общения, причем, как правило,

16
дополнительным, отдельных социально-сословных, производственно-профессиональных,
групповых и возрастных коллективов, а не всего народа, как литературный язык, и не
всего населения региона, как территориальные диалекты” (Бондалетов 1987, 68). Таким
образом, молодежный жаргон, служащий средством общения для лиц, входящих в одну
возрастную группу, можно отнести к групповому или корпоративному социальному
диалекту.
Проблема использования термина социальный диалект при описании жаргонного
материала заключается в том, что в русской лексикологической и лексикографической
традиции слово диалект закрепилось за языковыми явлениями, относящимися, прежде
всего, к территориальным диалектам, за говорами и местными наречиями. При этом
сопоставление социальных диалектов с территориальными диалектами не позволяет
провести между ними какой-либо четкой границы, поскольку социальные диалекты
безусловно имеют определенные территориальные различия, а внутри местных говоров
наличествуют варианты, определяющиеся социальной принадлежностью носителей языка.
Хорошую иллюстрацию сказанному привел W. Timroth (1986, 61), который указал, что в
жаргоне фарцовщиков (социальном диалекте) имеются очевидные местные различия –
например, влияние финского языка на лексику ленинградских фарцовщиков и отсутствие
подобного влияния в лексике фарцовщиков в других крупных городах.
Сосуществование терминов просторечие, арго, жаргон, интержаргон, сленг, субъязык
и социолект, описывающих в общем-то схожие языковые явления, должно удручать
сторонников ясности и однозначности. Как мы попытались показать, такое
терминологическое изобилие объясняется тем, что в XIX и XX веках англо-американское,
французское и русское языкознание развивались довольно независимо друг от друга,
особенно в деле описания внелитературных форм языка. В нашем проекте для описания
внелитературных лексических единиц в речи молодежи мы используем термины сленг и
жаргон в качестве синонимов.

2. История изучения русского жаргона

2.1. Русская внелитературная лексика в XIX и в начале XX века

Исследование лексики, находящейся за пределами русского литературного языка,

началось еще в ХIХ веке. Среди образованных людей русского общества того времени
появляется интерес к обычаям, обрядам, преданиям и суевериям народа, а также к
диалектам и жаргонам, бытующим в России. К середине ХIХ века одновременно с
процессом установления самобытных, национальных основ литературного языка
укрепляется понимание того, что лексико-стилистическое богатство языка основывается
на постоянной подпитке языка из местных наречий, диалектов, социальных и
профессиональных жаргонов. В деле изучения народной речи огромную роль сыграло
издание “Толкового словаря живого великорусского языка” (Даль 1863 – 1866). В 50-е
годы XIX века исследовательский интерес В. И. Даля был сосредоточен на сборе и
анализе слов и выражений, принадлежащих к “искусственным” языкам. Исследователь
уделил внимание разбойничьему языку волжских грабителей, кантюжному языку нищих и

17
воров в Рязанской и Тверской губернии (Даль 1852), байковому языку преступников в
Санкт-Петербурге и Москве. Любопытно, что в целом недолюбливая иностранные
заимствования, В.И. Даль, при описании собранного материала, старательно избегал
употребления широко распространенных к тому времени в европейской лексикографии
терминов “жаргон”, “арго” и “сленг”. Во второй половине века усилия российских
любителей словесности оказываются направленными на сбор слов и выражений из речи
крестьян и рабочих, портных и сапожников, семинаристов и университетских студентов,
бродячих торговцев и охотников, каторжных и нищих и т.п. (Голышев 1874;
Добровольский 1899; Кайдалов 1876; Крестовский 1867; Максимов 1871; Мельников-
Печерский 1909; Наумов 1882; Романов 1890; Романов 1876; Тиханов 1895; Чернышев
1898 и др.).
В начале ХХ века известный польский лингвист, профессор Петербургского
университета, Бодуэн де Куртенэ в своих наблюдениях над жаргонными языками
указывал, что условные и секретные языки гимназистов, семинаристов и учащихся
университетов по своей природе смыкаются с блатной музыкой. Отмечая то, как различия
в классе, уровне образования и социальном происхождении носителей языка сказываются
на их речи, он вместе с тем находил общие элементы в условных языках бродячих
торговцев, студентов и представителей “криминальных структур”, в частности, в
активном употреблении иноязычных заимствований в их жаргонах (Бодуэн де Куртенэ
1963). Бодуэн де Куртенэ также утверждал, что многие заимствованные слова в русской
блатной музыке являются интернационализмами и используются в языке
деклассированных элементов и в других странах, что отражает определенную общность
мышления представителей преступного мира вне зависимости от их национальной
принадлежности. “Как носители всемирных идей господства над людьми, социального
переустройства, науки, искусства, торговли и т.д., точно также и носители “блатного”
промысла и “блатных” профессий принадлежат не одному народу, а всему человечеству”
(1963, 162). Польский языковед одним из первых стал рассматривать жаргон в качестве
социального диалекта, ибо его “носителями являются люди, составляющие в известном
смысле отдельный класс, отдельное сословие” (Бодуэн де Куртенэ 1963, 161).
Как в ХIХ веке, так и в начале ХХ века, язык семинаристов продолжал привлекать
внимание языковедов. В своем исследовании сленга семинаристов Д. Зеленин (1905)
выделил следующие причины появления жаргонных выражений в речи учащихся
религиозных учебных заведений: стремление засекретить от посторонних некоторые
неприглядные дела слушателей семинарий; необходимость назвать вещи и явления, не
имеющие общепризнанного обозначения в литературном языке; заменить частотные
слова, потерявшие свою экспрессивность и ставшие монотонными, на более свежие и
яркие слова и значения (имея в виду, прежде всего переносные значения слов).

2.2. Языковые процессы после 1917 года

Колоссальные перемены, произошедшие в России после революции 1917 года, не могли

не найти своего отражения в языке. Как отмечали очевидцы происходящих изменений, “в
живой язык образованных людей ... широкой волной хлынуло просторечье –
провинциальные и профессиональные речения, вульгаризмы. Произошло “устранение”

18
некоторых норм литературного узуса, раздвижение их, пересмотр, в первые годы
революции представляющиеся почти стихийными” (Ржевский 1951, 12). В этих условиях
интерес к социальным диалектам (в понимании Бодуэна де Куртенэ) продолжал расти. С
одной стороны, надлежало дать лингвистическое описание речи пролетариата и выявить
ее отличия от речи паразитического класса буржуазии. С другой стороны, в 20-е годы, в
условиях гражданской войны и разрухи, при массовом росте деклассированных элементов
и беспризорников, жаргон последних неминуемо должен был вызвать интерес
исследователей.
В работе Р.О. Шор “Язык и общество” (1926), подчеркивающей важность
социолингвистического аспекта изучения языковых процессов, автор высказывает
убеждение в том, что социальное деление общества находит свои параллели в
лингвистическом делении, при котором в рамках единого общенационального языка
каждый класс или социальная группа обретают и развивают свой социальный диалект.
Носителям языка, принадлежащим к той или иной социальной группе, свойственно
подчеркивать свое лингвистическое отличие от языка других социальных классов.
Подобное стремление к языковому своеобычию в случае с социальным диалектом
люмпен-пролетариата (воров, нищих и проституток) приводит к возникновению особой
формы языковой изоляции, когда в жаргон вовлекаются иноязычные заимствования,
изменятся произношение отдельных слов, ряд слов начинает использоваться в новом, не
свойственном литературному языку значении. В случае с заимствованиями в социальных
диалектах, иноязычное слово нередко внедряется в жаргон, несмотря на существование
полного синонима.
В середине 20-х годов была развернута широкая компания по ликвидации
беспризорничества среди детей и подростков. В молодежной среде увлечение
разухабистой речью “братишек”, включение в речь жаргонных элементов стало
обыденным явлением. “Амба (‘конец, смерть’), арап (арапа заправлять – ‘обманывать’),
барахлить (‘говорить вздор или шуметь без толку’), барахольный, братва, бузотер,
влипнуть, гаврилка (‘галстук’), задрыга, зануда, заметано, загибать, заливать,
засыпаться, крыть, липа, трепач, трепло, хахаль, хай, шамать, шамовка, шатия, шухер
и т.д. – вытеснили своих литературных сородичей в языке школьников, рабфаковцев и
“вузовцев” того времени” (Ржевский 1951, 13).
В это же время появилась и интересная работа, посвященная изучению жаргона
беспризорников (Копорский 1927). В ней прослеживалось влияние воровской речи на
жаргон беспризорников и последующее влияние на речь учащихся школ. Автор
рассматривал экстралингвистические факторы, способствующие распространению
жаргона беспризорников в подростковой среде, особенно среди детей рабочих –
“отталкивание” от интеллигентской речи, стремление к пролетаризации языка, а также
внутрилингвистические факторы, обуславливающие привлекательность жаргона для
подростков, – интересный фонетический облик некоторых слов, яркая образность,
широкие возможности для создания комического эффекта и пр. (Копорский 1927, 10).
Относя язык малолетних преступников к разряду профессиональных говоров, Копорский
показывает, что блатная музыка служит для преступников средством самоопределения и
самовыражения в условиях враждебной среды. Для более детального знакомства с
историей изучения внелитературной лексики в России см. обзор W.V. Timroth (1986),
который подробно анализирует статьи Копорского и другие российские работы,
посвященные жаргонам в 20-е и 30-е годы.

19
 В работе видного слависта А.М. Селищева “Язык революционной эпохи. Из
наблюдений над русским языком последних лет (1917 – 1926)” была сделана попытка
осмыслить те явления в лексике, которые были порождены революцией. Пристальное
внимание было уделено массовым отклонениям от литературной нормы, жаргонизмам и
вульгаризмам, которыми, в частности, охотно пользовались ораторы революционных лет
(так называемое “большевистское заезжательство”) и которые употреблялись в
молодежном жаргоне. В разделе, посвященном вульгаризмам и блатной музыке, Селищев
утверждает: “российские революционеры, как в свое время и французские, не стесняются
употреблять в своей речи слова и выражения, считавшиеся фамильярными и грубыми...
Эта манера находит себе широкое распространение в советской общественности, в
особенности в молодом поколении” (1928, 68). К числу слов “низших городских слоев”,
вошедших в речь и партийных деятелей, и молодежи Селищев относит такие, как буза,
бузотер, лимон –‘миллион’, нехватка, потребиловка, пьянка, танцулька, трепач,
хабарник – ‘взяточник’, бузить, брякнуть, выпирать, глотничать – ‘кричать на
собрании’, объегорить, просадить, смазать, хорохориться и пр. (1928, 71). Из
воровского жаргона были почерпнуты такие слова и выражения, как мильтон, мура –
‘мелочь’, пушка – ‘револьвер’, сачок, шмара – ‘проститутка’, шпана – ‘воры, хулиганы’,
забуреть, бухтеть – ‘болтать, говорить глупости’, кимарить – ‘спать’, настрелять –
‘выпросить’, обмишуриться, шманаться – ‘ходить без дела’, липовый – ‘фальшивый’ пр.
(1928, 79), которые и в наши дни вполне употребительны. С другой стороны, Селищев
приводит и слова, которые уже ушли из современного жаргона, зачастую вместе с
явлением, которое они описывали: балчик – ‘базар, толкучка’, воробушки, гвозди –
‘деньги’, голуби – ‘воришки белья’, гуза – ‘трус’, зюга – ‘две копейки’, кант – ‘одна
копейка’, раковая шейка – ‘милиционер’, свеча – ‘винтовка’, снегирь – ‘милиционер’ и пр.
В этих и других словах и выражениях в речи молодежи Селищев видит приметы бытовой
и лингвистической распущенности и цитирует высказывание из статьи Е. Ярославского:
“мы должны решительно бороться против того, что среди нашей молодежи
некоммунистичным, некомсомольским объявляется отвращение к циничным выражениям,
к распущенности в языке, к похабщине” (1928, 75). Селищев также замечает, что
российская молодежь использует выражения воровского жаргона с тем, чтобы ее речь
отличалась от речи интеллигенции (1928, 80). Лексические новации в революционный
период вели к расшатыванию прежних лексических норм. Селищев разграничивал
носителей языка по их социальной и возрастной принадлежности и попытался показать,
как в условиях социальной нестабильности социально-возрастные различия говорящих
отражались на особенностях их словаря. В отличие от работ своих современников (Б.А.
Ларина 1928, 1931; Д.С. Лихачева 1935, 1993) Селищев опирался лишь на письменные
источники и пренебрег наблюдениями над живым словоупотреблением в
неподготовленной устной речи.
Влиянию революции на русский и другие языки в СССР посвящено и несколько
статей лингвиста и востоковеда Е.Д. Поливанова (1931, 1968), который рассматривал
изменения в контингенте языковых пользователей в качестве первопричины
лингвистических изменений. Поливанов указал, что в 20-е годы стандартный словарь
русского литературного языка пополнился за счет классовых и профессиональных
диалектов, а именно, в основном за счет словаря фабрично-заводских рабочих,
матросского словаря и жаргона людей “темных профессий” (1968, 194). Что же касается
молодежного жаргона в 20-е годы, то, по мнению Поливанова, революция 1917 года не

20
имела прямого влияния на жаргонизацию речи школьников и студентов, ибо “языковое
хулиганство” было характерно для языка школьников и семинаристов и в
дореволюционные годы. Суждение Поливанова о том, что жаргонизмы в речи школьника
свидетельствуют о стремлении к солидаризации с представителями той или иной
молодежной группы и являются лингвистической формой протеста против давления со
стороны учителей и родителей (1931), звучит вполне современно и не нуждается в
пересмотре. Обратившись к вопросу о взаимопроникновении жаргонных слов и
выражений, Поливанов показал, как в 20-е годы лексические единицы из жаргона моряков
и представителей люмпен-пролетариата были заимствованы в жаргон школьников и
студентов. Поливанов, как и многие другие языковеды в то время, напрямую не ставил
вопрос о различиях в употреблении жаргонизмов в речи школьников и школьниц, мужчин
и женщин. Тем не менее, в одной из своих работ, рассматривая фактор пола носителей
языка в процессе языковых изменений, Поливанов показал (на примере тюркских языков),
что, при пассивном языковом консерватизме женщин, активно влияют на процесс
языковой эволюции в основном лишь носители языка мужского пола (1968, 88).
Б.А. Ларин, известный славист и лексикограф, по праву может считаться и одним из
основателей современной русской социолингвистики. Б.А. Ларин одним из первых
доказал необходимость серьезной полевой работы с языковым материалом,
необходимость использования опросников для уточнения социально-возрастных
характеристик участников лингвистических исследований и применения статистических
методов для изучения лингвистического материала (1928, 62-64). Ларин также выдвинул
тезис об изучении городских арго, как особого направления в лингвистике, отдельного от
изучения литературного языка и областных диалектов. В 20-е годы Ларин рассматривал
арго не в качестве варианта отклонения от литературного языка, а как особый социальный
диалект, и, соответственно, носителей арго как билингвов, владеющих в первую очередь
арго, и во вторую – общим разговорным языком, который Ларин называл “городским
просторечием” (1928, 73). Ларин также уделил большое внимание исследованию
этимологии арготических слов и выражений (Ларин 1931), особенно из числа
западноевропейских заимствований.
Современники Ларина в конце 20-х годов наблюдали за тем, как многочисленные
жаргонизмы постепенно проникали в массовое употребление. Стадии этого процесса
описал В.В. Стратен, своеобразно используя кулинарную аналогию и привлекая фактор
лингвистической сознательности говорящих. По мнению Стратена, происходит
“просеивание отпавших от арго и нахлынувших на нас слов через несколько сит: сначала
эти слова почти целиком просеиваются в жаргон беспризорных; в языке школьников
некоторые слова уже отсеиваются; еще большее отсеивание происходит в языке
комсомольцев, затем рабочих, интеллигентов. И сравнительно немногие слова проходят
через все эти сита, выдерживают борьбу за права полного гражданства” (1929, 43). С
другой стороны, для многих лингвистов того времени было очевидно, что и сами сита
могут оказаться дырявыми. В качестве причин массового нарушения литературных
языковых норм отмечался достаточно низкий культурный уровень советских учителей, а
также то, что языковое чутье “среднего советского “образованного человека” в
значительно меньшей мере сопротивляется ненормативным формам словоупотребления,
чем это имело место у старших поколений” (Ржевский 1951, 14). Л. Ржевский приводит
характерный пример из своего преподавательского опыта конца 20-х – начала 30-х годов:

21
 “Скажите, почему у нас профессор Г. говорит всегда лаболатория вместо лаборатория?” –
спросила меня как-то студентка одного из московских институтов. “Он ведь должен
говорить правильно: литературовед!” Профессор Г. был членом партии, “выдвиженцем”,
окончил Институт красной профессуры и являлся даже автором распространенного
“стабильного” учебника по литературе. Но латинского языка он не знал. Я помню, как на
заседании кафедры, посвященном обсуждению трагического постановления о плате за
обучение в высшей школе, он испугался, когда кто-то из выступивших привел по поводу
этого постановления латинское “Dura lex sed lex”. Только когда ему перевели поговорку,
он успокоился, убедившись, что латинское “dura” не содержит хулы на законодателей”
(Ржевский 1951, 14).

То, к чему призывал Б.А. Ларин, – детальное полевое изучение жаргона, методом
погружения в языковую среду, было талантливо проведено Д.С. Лихачевым (1935), хотя и
не совсем по воле исследователя. Как известно, в 1929 году Д.С. Лихачев был арестован и
сослан на Соловки, а позже, в 30-е годы, принимал участие в строительстве Беломорско-
Балтийского канала. Вместе с политзаключенными в лагерях находились и обычные
преступники из воровской среды. Там и был собрал ценный материал, позволивший
описать характеристики воровской речи. Первой работой по жаргону Лихачева стала
небольшая заметка, посвященная картежным играм уголовников и опубликованная на
Соловках в 1930 году в местном журнале “Соловецкие острова” (Лихачев 1993). Молодой
ученый внимательно следил за игрой в карты, изучал шпанские – ‘распространенные
среди уголовников’, и фраерские – ‘не относящиеся к уголовному миру’, карточные игры,
и привел в своей работе красочное описание не только жаргонной карточной лексики, но и
нравов и особенностей поведения уголовников во время карточных игр:

“Отдать карточный долг – первейшая обязанность проигравшего. Если проигравший не

отдает в срок долга, он объявляется “заигранным” – вне закона, наряду с легавыми,
ссученными и пассивными педерастами... “Заигранным” человек признается только с
общего решения шпаны, и с него уже “получают кровью”. Избиение происходит
следующим образом: “заигранный” стоит, окруженный шпаной, и держит руки по швам и
не имеет права даже поднять руку, чтобы защититься от ударов: в противном случае ему
грозит расправа со стороны “бражки” (Лихачев 1993, 51).

В своей следующей работе, также написанной в лагерных условиях, Лихачев (1935)

провел интересные параллели между жаргоном охотников, содержащим большое
количество табуированных слов, отражающим охотничьи суеверия, и воровским
жаргоном. Лихачев подверг критике тезис о секретном характере воровского жаргона,
указав на относительно низкий процент арготических слов в речи преступников. Блатная
музыка в плане секретности, по мнению Лихачева, мало отличалась от жаргонов других
социальных групп. Исследователь отметил в воровском жаргоне высокое содержание
эротических слов, и лексических единиц, связанных с физиологическими отправлениями.
Наблюдения над семантикой воровского жаргона показали, что он содержит совсем
немного слов, выражающих абстрактные понятия; большое число полных синонимов
(квазисинонимов, по терминологии Лихачева) для обозначения предметов и действий,
важных для воровской среды; значительное количество слов с размытой семантикой,
значение которых проясняется лишь в контексте (Лихачев 1935, 72-73). Наш материал
показывает, что в целом наблюдения Д.С.Лихачева над особенностями семантики
воровского жаргона вполне приложимы к описанию и молодежного жаргона.

22
 2.3. Изучение ненормативной лексики в 30 – 50-е годы ХХ века

В 30-е и 40-е годы возможности для изучения жаргонов СССР и публикации результатов
резко сократились. В условиях диктаторского режима Сталина и на фоне политических
репрессий и чисток, развернувшихся в СССР, в языковедческой среде появились свои
непререкаемые авторитеты с диктаторскими замашками. Сторонники набравшего силу
“нового учения о языке” Н.Я. Марра (автора пресловутой яфетической теории,
поддержанной Сталиным в 1930 г.), объявив традиционное сравнительно-историческое
языкознание устаревшим и несовместимым с марксизмом, начали преследования своих
научных оппонентов (например, Е.Д. Поливанова, уволенного из Института языка и
литературы, а позже арестованного и погибшего в лагерях), обвиняя их в идеализме,
формализме и даже расизме. В таких условиях особенно опасным стало обращение к
изучению социальных диалектов в русском языке, поскольку, согласно новым установкам,
в социалистическом обществе отсутствовали предпосылки для самого существования
жаргонов.
Лишь обращаясь к языковому материалу в феодальных или капиталистических
обществах, можно было в относительной безопасности описывать жаргоны. Этим и
воспользовался известный в последствии германист В.М. Жирмунский, проводя свои
наблюдения над социальными диалектами в английском и немецком языках (Жирмунский
1936). Описывая жаргоны школьников и студентов, Жирмунский отмечал, что
словообразовательные модели в этих жаргонах соответствуют существующим моделям в
общем языке. В этих жаргонах часто наличествуют лексические единицы с пародийными
или ироническими коннотациями. Служа средством эмоциональной экспрессии,
образного, эвфемистического, иронического словоупотребления, подобные лексические
элементы делают молодежный жаргон своего рода формой социального развлечения и
языковой игры, позволяющей пользователям жаргона достичь эмоциональной разрядки. С
другой стороны, при рассмотрении языка рабочих, Жирмунский видел во многих
жаргонных выражениях проявление классовой борьбы пролетариата со своими
угнетателями. Соответственно, по Жирмунскому, жаргоны деклассированных элементов
представляют менее осознанную критику сложившихся общественных отношений.
“Метафорические сдвиги и переосмысления, характерные для семантики арго,
раскрывают своеобразную идеологию, основанную на враждебности к социальным
идеалам и общественной морали господствующего класса, закрепленным в национальном
языке” (1936, 163).
Несмотря на крайнюю (вынужденную) политизированность и многочисленные
реверансы в сторону учения Н.Я. Марра, работы Жирмундского позволили ознакомить
советских языковедов с результатами исследования жаргонов на Западе, уточнить
терминологию, используемую для описания жаргонов.
На процесс изучения жаргонов в СССР в 50-е годы серьезным образом повлияла
публикация статей самого авторитетного советского языковеда, с чьим мнением
вынуждены были считаться все советские лингвисты. По словам академика А.С.
Чикобова, “история не знает случая, чтобы глава правительства направил бы развитие
научной мысли не в силу политического авторитета, а в силу научной
аргументированности мысли. Такой факт имеется в нашей действительности, в первом в

23
мире социалистическом государстве, которым руководит товарищ Сталин, корифей
социалистической науки” (цитата по книге Л. Ржевского “Язык и тоталитаризм” 1951, 46).
Как известно, в своих статьях, объединенных в книгу “Марксизм и вопросы
языкознания”, И.В. Сталин нашел принципиально важным разъяснение особенностей
социальных диалектов и по-марксистски точно, с классовых позиций, описал эти
особенности. “Язык, как средство общения людей в обществе, одинаково обслуживает
все классы общества и проявляет в этом отношении своего рода безразличие к классам. Но
люди, отдельные социальные группы, классы далеко не безразличны к языку. Они
стараются использовать язык в своих интересах, навязать ему свой особый лексикон, свои
особые термины, свои особые выражения” (Сталин 1952, 13). Далее в работе Сталин
поясняет, кто и каким образом создает социальные диалекты: “особенно отличаются в
этом отношении верхушечные слои имущих классов, оторвавшиеся от народа и
ненавидящие его: дворянская аристократия, верхние слои буржуазии. Создаются
“классовые” диалекты, жаргоны, салонные “языки”. В литературе нередко эти диалекты и
жаргоны неправильно квалифицируются как языки: “дворянский язык”, “буржуазный
язык”, в противоположность “пролетарскому языку”, “крестьянскому языку” (1952, 13).
Сталин задается вопросом, можно ли считать эти диалекты и жаргоны языками? И тут же
сам на него отвечает: “безусловно нельзя. Нельзя, во-первых, потому что у этих диалектов
и жаргонов нет своего грамматического строя и основного словарного фонда, - они
заимствуют их из национального языка. Нельзя, во-вторых, потому, что диалекты и
жаргоны имеют узкую сферу обращения среди членов верхушки того или иного класса и
совершенно не годятся, как средство общения людей, для общества в целом. Что же у них
имеется? У них есть: набор некоторых специфических слов, отражающих специфические
интересы аристократии или верхних слоев буржуазии; некоторое количество выражений и
оборотов речи, отличающихся изысканностью, галантностью и свободных от “грубых”
выражений и оборотов национального языка; наконец, некоторое количество иностранных
слов. Все же основное, т.е. подавляющее большинство слов и грамматический строй,
взято из общенародного национального языка” (Сталин 1952, 14).
Так, на примере краткого анализа типичных черт жаргона “членов верхушки” в
условиях капиталистического общества Сталин приходит к выводам о подчиненной роли
жаргонов в отношении общенационального языка и об отсутствии единой системы
жаргонных средств на всех языковых уровнях. Любопытно, как в учебном пособии
“Введение в языкознание”, выпущенном годом позже, Л.А.Булаховский иллюстрирует
тезис Сталина о наличии специфических слов и выражений, имеющих классовый оттенок:
“словами, ведущими к одному, а не к другому классу, нам, естественно, представляются,
например: элегантный, грациозный, благородный, благонамеренный, представительный,
корректный, шокирующий, высокопоставленный, карьера, хороший (дурной) тон, визит,
флирт, кокетство, комплимент, будуар, кабриолет, комфорт, жуировать, имение,
усадьба и т.д.” (Булаховский 1953, 109). Исходя из сегодняшнего понимания социальных
диалектов однозначное суждение о “классовой принадлежности” перечисленных слов,
безусловно, было бы большой натяжкой.
Таким образом, доминирование марристского учения, репрессии в отношении
отдельных лингвистов и заявления об отсутствии объективных условий для
существования жаргонов при социализме привели к тому, что в 40-е и 50-е годы изучение
жаргонов в СССР, и, в частности, молодежного жаргона, полностью прекратилось и
возобновилось лишь в 60-е годы. Так, например, статья Д.С. Лихачева (1964), написанная

24
в 1938 году и посвященная арготическим словам в профессиональной речи, пролежала в
ящике стола и была опубликована лишь 25 лет спустя. В статье Лихачев описал
особенности жаргонных слов и их отличия от слов, употребляемых в литературном языке.
Было показано, как за счет фонетического облика, использования иноязычных
заимствований, архаизмов, неожиданного столкновения смыслов при словосложении,
многие жаргонные слова приобретают потенциальный комический эффект, ибо “цель арго
– высмеять враждебную стихию” (1964, 346). Был обстоятельно освещен вопрос о
секретном характере арго. Хотя Лихачев и не исключил самой возможности
существования секретных языков, в случаях с профессиональными языками русских
торговцев и ремесленников в XIX веке, он на примерах доказал их несекретный в целом
характер.

2.4. Изучение жаргонов в 60 – 80-е годы XX века

В 60-е годы появилась первая специализированная работа, посвященная русскому

молодежному жаргону и языковой политике (Скворцов 1964). В дальнейшем Л.И.
Скворцов продолжал заниматься жаргонной тематикой, опубликовав еще целый ряд работ
(см., например, Скворцов 1972, 1977). Сквроцов призывает к тому, чтобы непредвзято
рассматривать молодежный жаргон, несмотря на своеобразную “печать отрицательных
вкусовых оценок”, которая накладывалась на понятие социальных диалектов в
российском языкознании. Молодежный жаргон в современных условиях, прежде всего,
определяется специфической жаргонной лексикой, которая “возникает и существует в
силу установки на интимный, фамильярно сниженный стиль речи при социально-речевой
общности той или иной группы носителей” (1964, 48).
По Скворцову, носителями и разработчиками современного молодежного жаргона
оказываются студенты, школьники, рабочие и служащие соответствующего возраста.
Скворцов подчеркивает, что внутри перечисленных категорий нужно учитывать и фактор
пола, ибо, прежде всего, мужчины склонны к употреблению жаргонных слов. Впрочем,
тут же предлагается различать среди пользователей-мужчин активных и неактивных
носителей жаргона.
Говоря о студенческом жаргоне как основном компоненте молодежного жаргона,
Скворцов предлагает разграничивать производственное ядро студенческой речи (слова и
выражения, связанные с процессом обучения) и общебытовой словарь студентов. Такое
разграничение, хотя и возможно, сегодня не представляется практически ценным, ибо
лексические единицы, относящиеся к процессу обучения, в молодежном жаргоне, судя по
данным словарей молодежной жаргонной лексики (Никитина 1998; Никитина 2003;
Мокиенко, Никитина 2000), составляют меньше 10% – 12% от общего количества
жаргонных слов. В рамках общебытовой лексики Скворцовым выделяется спортивная и
“лабушско-стиляжья” лексика, обладающая определенной социальной спецификой.
Жаргонизмы не только употребляются в речи одного поколения молодежи, но могут
сохраняться и для других поколений в качестве “возрастного наследства”.
Для нашей работы, основная ценность наблюдений Скворцова заключается в
фиксации значительного количества жаргонизмов, которые, в условиях господства
пуристических установок в советской лексикографии, в словарях просто не отмечались.

25
Теперь, два поколения спустя, нам проще судить об уходе из молодежного жаргона одних
слов и выражений (например, заколоть – ‘пропустить занятия’; штефкать – ‘есть,
закусывать’; запрессовать – ‘окончательно договориться о чем-л.; уладить какое-то дело’;
керосин – ‘вечеринка’; топталовка – ‘главная улица, место встреч и прогулок’; хруст –
‘рубль’) и сохранении других слов в молодежной речи (например, спихнуть – ‘сдать
экзамен или зачет’; накрыться – ‘исчезнуть, пропасть, не состояться’; поливать – ‘бить
мачом по воротам’, тачка – ‘автомобиль’; предки – ‘родители’). Не теряют своей
значимости и наблюдения Скворцова над процессом пополнения лексической базы
молодежного жаргона за счет жаргонов преступников и деклассированных элементов, при
одновременных семантических сдвигах внутри лексем обычно в плане приобретения
расширительного значения (1964, 58). Останавливаясь на словообразовательных моделях,
продуктивных в молодежном жаргоне, Скворцов отмечает образование существительных
на -он от глагольных основ: рубон, выпивон, закусон, выкидон, закидон, потрясон (1964,
59). Наш материал подтверждает продуктивность модели на -он для молодежного
жаргона, причем не только от глагольных (выгибон – ‘наглое, вызывающее поведение’;
вышибон – ‘изгнание, увольнение’; доходон – ‘слабый, болезненный человек’; дрючон –
‘девушка, легкого поведения, вступающая в половые контакты со многими членами
какой-л. группировки, компании’; загибон – ‘ложь, выдумка, измышление’; задвигон –
‘прогул, пропуск урока, лекции без уважительной причины; странность поведения,
навязчивая идея’; залепон – ‘нечто необычное, выдающееся, яркое, запоминающееся’;
неврубон – ‘непонимание чего-л’.; обдирон – ‘высокая цена, система высоких цен’;
откидон – ‘крайне возбужденное состояние человека’; перепихон – ‘половой акт,
совокупление’; походон – ‘походка’; причесон – ‘прическа’; расслабон – ‘облегчение,
состояние удовлетворения’; ужирон – ‘что-л. очень вкусное и аппетитное; состояние
чрезмерной сытости; пьянка, распитие спиртных напитков’; улыбон – ‘улыбка’; уписон –
‘что-л. забавное, смешное’), но и от адъективных и субстантивных основ (глупон –
‘глупый, несообразительный человек’; видон – ‘вид’; дублон – ‘дубленка’; куртон –
‘куртка’; лесбон – ‘лесбиянка’; метрон – ‘жетон для проезда в метро’; мильтон –
‘милиционер’; музон – ‘музыка’; муфлон – ‘глупый, упрямый человек’; прикидон –
‘модная, дорогая одежда; высокомерный, надменный человек’; сифон – ‘сифилис’;
фильмон – ‘фильм’; фужерон – ‘стакан’).
Скворцов уделил также внимание вопросам формирования и обновления жаргонной
лексики, рассмотрев, на небольшом количестве примеров, несколько типичных приемов
семантической деривации в жаргонах и иных приемов словообразования: семантическую
специализацию, при которой обычно происходит сужение смыслового значения слова;
метафорическое и метонимическое употребление общелитературных слов и выражений;
разного рода сокращение слов, их намеренное звуковое искажение и обыгрывание (1972,
50). Скворцов также предпринял попытку анализа этимологии жаргонных выражений,
таких как стрема, стремный, фарцовка, фрацовщик, халтура, ерунда. Впрочем
этимологический анализ небольшого количества отдельных жаргонных слов не
представил общей картины источников пополнения молодежного жаргона, а лишь
проиллюстрировал необходимость подобного рода усилий.
Рассматривая жаргон, как объект применения мер языковой политики по борьбе с
“уродливыми” явлениями в языке и проявлением “чуждой нам идеологии”, Скворцов
занимает позицию, в которой ставит под сомнение необходимость подобной борьбы, ибо,
с одной стороны, опыт показывает, что подобная борьба не приносит результатов, а с

26
другой, – “в нормальной речи людей, активно владеющих жаргонизмами, жаргонное
слово органически входит и в систему синонимических средств, и в контекст
высказывания” (1964, 61), а также несет определенный сигнал о совместной
характеристике участников диалога – т.е. выполняет нужные функции. Рассуждая об
использовании жаргонизмов вне самого молодежного жаргона, Скворцов совершенно
справедливо отмечает, что в художественной литературе “знание жаргонов необходимо
писателям для типизации речи героев, для реалистического изображения различных
социальных групп и категорий людей” (1964, 67). В то же время 60-е и 70-е годы являлись
периодом “полулегитимного” изучения жаргона, который приходилось таким образом
анализировать в курсах по культуре речи, чтобы не вызвать идеологических обвинений в
свой адрес. Этот акт балансирования хорошо проявляется, например, в следующей цитате
из работы Скворцова: “Жалок в своей беспомощности или смешон в нарочитой
вульгарности тот, кто вне студенческой или школьной среды, сыплет, как шелухой от
семечек, пустыми внутри и лихими внешне словечками, вроде клевый, колоссально,
прошвырнуться, хилять, базлать или чувиха...Жаргон убивает мысль, отучает думать его
“поклонников”. Больше того, известно, что для арготического словоупотребления
характерна смысловая расплывчатость, аморфность, приблизительность значения...
Против вульгарных, идеологически отрицательных окрашенных жаргонизмов успешную
работу ведут у нас писатели, журналисты, учителя, общественные организации, и в
первую очередь комсомол” (Скворцов 1972, 57).
Большой вклад в изучение русских социальных диалектов внес В.Д. Бондалетов.
Занимаясь исследованием жаргонов ремесленников, торговцев и нищих, Бондалетов
(1974) сумел описать отмирающие жаргоны, основываясь и на архивных записях и на
результатах лингвоэтнографических экспедиций. Хотя работа Бондалетова напрямую не
связана с изучением молодежного жаргона, метод классификации жаргонизмов,
предложенный ученым, вполне пригоден и для анализа молодежного жаргона. В
частности, Бондалетов выделяет восемь основных типов арготизмов: словарные,
словообразовательные (имеющие общую с соответствующими словами общенародного
языка корневую морфему и несходные аффиксы), словарно-фонетические (слова из
общенародного языка с измененным фонетическим обликом), фонетико-морфологические
(слова, перешедшие в иной морфологический тип из-за изменения фонетического облика),
фонетико-словообразовательные (с измененной словообразовательной структурой слова),
семантические, семантико-грамматические (измененное значение и принадлежность к
другой части речи) и функциональные арготизмы (1974, 35). В арго ремесленников и
торговцев, по подсчетам Бондалетова, около 70% слов составляют словарные арготизмы и
около 15 % - словарно-фонетические, тогда как удельный вес остальных групп
незначителен (1974, 60). Распределение жаргонизмов по типам в молодежном жаргоне
выявляет иную картину. Словарные и словообразовательные жаргонизмы в молодежном
жаргоне оказываются по количеству приблизительно равными семантическим
жаргонизмам, образованным за счет разного рода семантических сдвигов.
Однако изучение социальных диалектов и жаргонов в 70-е и 80-е годы по-прежнему
сдерживалось по идеологическим причинам. Так, например, практически замерла
лексикографическая работа по описанию социальных жаргонов: в это период в СССР не
было выпущено ни одного русского жаргонного или арготического словаря. Впрочем, это
не удивительно, ведь даже такой энтузиаст жаргоноведения, как Бондалетов, в своем
учебном пособии по социолингвистике повторяет идеологическую догму: “С

27
выдвижением при социализме литературных языков в качестве ведущей универсальной и
полифункциональной формы существования все другие формы существования
национального языка (территориальные диалекты, социальные диалекты, просторечие)
еще более суживают сферу своего бытования. Функциональная структура языка
социалистической нации такова, что в ней доминируют наиболее совершенные
литературно-образцовые формы общения” (Бондалетов 1987, 111).

2.5. Изучение молодежного сленга в пост-советский период

Конец 80-х и 90-е годы стали “золотым веком” в изучении внелитературной лексики.
После долгих лет господства пуристических настроений, поддерживаемых прежде всего
за счет советских идеологических догм, впервые в России интерес к внелитературной
лексике оказался легитимным и безопасным для карьеры исследователя – были
опубликованы десятки книг и статей, словарей и словариков, посвященных
профессиональным и групповым жаргонам, сленгу, арго и матерной лексике. По
остроумному замечанию А.И. Марочкина, “стало допустимым выйти за рамки
наблюдения за разговорной речью и просторечием и приняться за “блатную музыку”,
табуированную лексику, жаргоны хиппи, наркоманов и криминальных структур, не
мотивируя свое исследование желанием помочь правоохранительным органам, повысить
культуру речи и т.п.” (Марочкин 2000).
С другой стороны, коммерческий интерес к публикации жаргонных словарей в 90-е
годы привел к появлению на полках книжных магазинов недоработанных, непродуманных
публикаций, подготовленных недостаточно квалифицированными авторами. М.А. Грачев
убедительно суммирует недостатки подобных словарей: орфографические и
пунктуационные ошибки, неверная этимология, неточности в формулировке лексических
значений, отсутствие ссылок на источники и время фиксации того или иного слова,
“иногда составители арготических словарей списывали текст друг у друга, без ссылок на
предыдущего автора” (1997, 10).
Изучение жаргона в разной профессиональной среде привело к появлению
интересных работ по армейскому жаргону (Коровушкин 2000; Лихолитов 1997), жаргону
преступников (Балдаев 1997; Грачев 1997; Полубинский 1997), жаргону компьютерщиков
(Лихолитов 1997, Садошенко 1995), профессиональному языку железнодорожников
(Зиновьев 2001), жаргону наркоманов (Грачев 1996), жаргону уличных торговцев
(Лихолитов 1994), сленговым выражениям в шоу-бизнесе (Тарасов, Меринов 1998),
жаргону моряков (Каланов 2002). В этих работах отражены в основном
узкопрофессиональные реалии, с которыми соприкасается носитель жаргона в своей
профессиональной деятельности: фазан – ‘солдат весеннего призыва’, пингвин – ‘солдат
осеннего призыва’; бичевоз – ‘тепловоз с одним-двумя пассажирскими вагонами’,
ушастый – ‘безбилетный пассажир’; мыло – ‘адрес электронной почты’, глючить –
‘работать со сбоями’ (о компьютерной программе) и пр.
В некоторых случаях бывает трудно отличить узкопрофессиональную жаргонную
лексику от слов и выражений молодежного жаргона. Так, например, Лихолитов
утверждает, что слово тормоз в среде пограничников используется для называния солдат,
которые поступают нелепо, постоянно что-то забывают или путают (1997, 69). Судя же по

28
нашим опросам и данным словарей молодежного жаргона, тормоз в речи молодежи (не
обязательно армейской) означает ‘глуповатый, несообразительный человек’, ‘человек без
чувства юмора’ (Мокиенко, Никитина 2000, 592). Были также опубликованы историко-
этимологические словари русского жаргона (Грачев, Мокиенко 2000), и двуязычные
русско-английские и англо-русские словари сленга (Davie 1997; Квеселевич 2002;
Ротенберг, Иванова 1994; Frolova, Powers 2000).
Изучение лексики русского молодежного сленга в 90-е годы проводилось усилиями
Грачева (1997), Зайковской (1993), Максимова (2002), Марочкина (2000), Никитиной
(1998, 2003); Рожанского (1992), Уздинской (1991), Шинкаренко (1998) и др. Большинство
из отмеченных работ носили лексикологический и лексикографический характер. В
работах лексикографически описаны единицы молодежного жаргона, относящиеся к
лексико-семантическим группам, обрисовывающим разные аспекты молодежной
культуры. Описанные жаргонизмы характеризовали процесс обучения в школах,
университетах и других учебных заведениях; сексуальные и иные отношения между
полами, относились к сфере употребления алкоголя и наркотиков, физиологических
отправлений, взаимоотношений внутри групп молодежи, к молодежной музыкальной
культуре и пр.
Некоторые исследователи высказывали мнение, что молодежный жаргон не является
цельным языковым явлением, а членится на поджаргоны. Например, М.А. Грачев
предлагал дифференцированный подход к описанию молодежного сленга: “в
исследовании различаются общемолодежный жаргон, жаргон учащейся молодежи
(школьников, учащихся профтехучилищ, студентов), солдат и матросов срочной службы,
неформальных молодежных группировок и объединений (хулиганствующей молодежи,
хиппи, панков “металлистов”). Основным критерием такого разграничения является
принадлежность реалий, обозначаемых жаргонизмами, к определенной молодежной
среде” (1997, 16).
Часть работ была посвящена описанию особенностей словообразования в жаргоне
(Грачев 1997, Химик 2000), выявлению продуктивных аффиксов и способов
словообразования в попытке обнаружения различий между словообразованием в жаргоне
и в литературном языке. Жаргон как явление культуры рассматривался в работе
Елистратова (2000), который творчески применил учение М. Бахтина для выявления
культурологических функций жаргона.
Молодежный жаргон в культурологическим аспекте стал объектом и других
исследований. В работе Yoffe (1991) сленг рассматривается в контексте особенностей
молодежных движений и стилей: сленг стиляг, хиппи и металлистов, жаргон панков,
футуристов, дадаистов и т.д. В работе предпринята попытка определить социально-
классовый состав носителей молодежного сленга в 80-е годы. Учитывая социально-
экономический и культурно-образовательный уровень молодых людей, Yoffe выделяет
следующие социальные группы: традиционный рабочий класс (“нижние слои рабочего
класса с присущими им ограниченной социальной и географической мобильностью”),
современный рабочий класс, средний класс, высший класс (профессионалы высшего
уровня, партийная элита, высокопоставленные государственные чиновники) и
интеллектуальная элита (1991, 163-164). Принадлежность к среднему классу и к
интеллектуальной элите, по мнению Yoffe, предопределяет восприимчивость к идеям и
стилистике молодежных движений, а значит и более активному использованию
молодежного сленга.

29
 Анализируя смеховое начало молодежного жаргона, проявляющееся в частности в
текстах рок-музыкантов, Yoffe довольно неожиданно и не вполне оправданно связывает
его со стилистикой юродства и юродствующих, где в ход идут “ерничанье, дурачество,
балагурство, эпатаж, чрезвычайная экстравагантность, абсурдизм, скандализирование,
порой доходящее до грубости. Но за всем этим подразумевается глубокая мудрость и
попытка осуществления стилистической свободы” (1991, 221). Юродствующие, по
мнению Yoffe, сближаются с молодежными группировками в антисоциальности и в том,
что как те, так и другие, с помощью разных языковых средств, критикуют социальное
устройство мира.
При всем многообразии отечественных работ по социальным и профессиональным
жаргонам за последние 15 лет, в исследованиях, направленных на изучение речи
молодежи, просматриваются очевидные, на наш взгляд, лакуны. Большинство из
отмеченных работ по жаргонам, не ставили перед собой задач социолингвистического
описания молодежного жаргона. К сожалению, вопросы о том, как возраст, пол, уровень
образования, место проживания, особенности характера носителя языка влияют на его
речь и, в частности, на использование жаргонизмов в речи, не были поставлены в
отечественной лингвистике. В последние годы, как известно, появились новые формы
молодежного общения: набирает темпы процесс использования городской молодежью
чатов и форумов для виртуального общения на Интернете. Стоит признать, однако, что
русский молодежный сленг на Интернете не стал пока объектом активных исследований
российских лексикологов и социолингвистов.

3. Социально-психологические факторы порождения и

функционирования молодежного жаргона

Каждый человек ищет свое место в обществе. Полученное образование, место работы,
престижность квартиры, размер банковского счета – по этим и другим признакам
окружающие и сам человек судит о том, к какому классу, к какой группе в обществе он
принадлежит. Лингвистическая схожесть и лингвистические различия в речи людей
являются важным критерием определения места в обществе. Многочисленные
социолингвистические исследования (например, Trudgill 1983; Chambers 1992; Eckert &
McConnell-Ginet 1999) показывают, что люди одного возраста, социального класса и пола
оказывают наибольшее лингвистическое влияние на речь людей своего круга.
Применительно к молодежному сленгу не сложилось какой-либо доминирующей
психолингвистической или социолингвистической теории, которая бы адекватно и
всесторонне описывала социально-психологические особенности процесса молодежного
общения. В редких случаях какой-либо один теоретический подход полностью раскрывает
сложные процессы, связанные с языком и общением. Существует несколько теорий,
которые помогают выявить и объяснить существенные социально-психологические
факторы, отражающиеся в функционировании молодежного сленга.

30
 3.1. Теория социального обмена и коммуникационного приспособления

Используя язык, люди создают, поддерживают или расторгают отношения с другими

носителями языка. Языковое взаимовлияние при этом является неотъемлемой
характеристикой общения. Изучая психологию процесса коммуникации, Roloff (1981,
1987) выработал теорию социального обмена, которая описывает процесс
удовлетворительного и неудовлетворительного общения.
В соответствии с теорией социального обмена, при коммуникации, как и в процессе
денежного обмена, люди стараются общаться друг с другом, исходя из принципа
взаимной выгоды. Например, если в ходе разговора, один из участников высказывает
комплимент другому, то, как правило, в этой ситуации ожидается ответный комплимент.
Причем, для достижения положительного результата общения, промежуток времени
между актом “коммуникационной расплаты” должен быть сравнительно небольшим. То,
каким тоном, какими словами, с какими паузами, с какой мимикой говорит один из
участников общения, влияет на успешность процесса общения. Если один из
собеседников не заинтересован в успешном общении, он может прибегать к стратегии
уклонения от коммуникации, с тем, чтобы какой-либо коммуникационный обмен вообще
не состоялся. В соответствии с теорией социального обмена стилистический регистр
употребляемой лексики определенным образом влияет на общение. Употребляя
жаргонные слова и выражения, участник коммуникации ожидает ответного использования
жаргонизмов в речи партнера. В противном случае подается сигнал о
неудовлетворительном общении или общении неравных участников коммуникации.
Таким образом, с учетом теории социального обмена, высокочастотное употребление
жаргонизмов в процессе коммуникации двух или более участников разговора может
рассматриваться в качестве характеристики взаимовыгодного обмена для
коммуникационного процесса.
Теория коммуникационного приспособления (Street & Giles 1982; William & Giles 1996)
также весьма полезна для понимания и описания функционирования молодежного сленга.
Для иллюстрации самого понятия коммуникационного приспособления приведем пример.
Помню, еще в советское время моя бабушка снимала дачу и уезжала из Ленинграда на
лето в Усть-Нарву, популярное место отдыха в Эстонии. По возвращении в Ленинград
знакомые и родственники утверждали, что чувствовали в ее языке какой-то странный
“эстонский акцент”, при этом по-эстонски она знала всего несколько слов. Очевидно, моя
бабушка за два-три месяца на даче приспосабливалась к интонационной и
произносительной манере русских эстонцев и бессознательно копировала ее.
Люди подстраиваются друг под друга, конечно, не только в языке. Достаточно
посмотреть на то, как похоже поведение детей, играющих в песочнице; как похожe
поведение подростков на школьной дискотеке; как в администрации Ельцина все высшие
чиновники вдруг разом увлеклись теннисом, а в администрации Путина также дружно
заинтересовались горными лыжами; или как одинаково жалуются люди преклонного
возраста на одолевающие их болезни.
В молодежном сленге коммуникационное приспособление проявляется и на
лексическом, и на иных языковых уровнях. Люди, взаимодействуя друг с другом
лингвистически, стараются приспособиться друг к другу, используя вербальные и
невербальные средства. Street & Giles (1982) утверждают, что в основе стремления быть

31
лингвистически похожим на собеседника (похожая лексика, одинаковые паузы между
репликами, схожесть в манере прерывания друг друга) лежит неосознанная уверенность в
том, что похожесть в лингвистическом поведении делает вас более привлекательными для
участника разговора, и создает ощущение, что собеседники склонны разделять взгляды и
вкусы друг друга.
Люди изменяют свою речь, чтобы представить себя в лучшем свете партнеру по
общению, и, таким образом, добиться одобрения со стороны собеседника. Ключевым
моментом в этом процессе является чуткое восприятие особенностей чужой речи и
характер изменения речи. Если адаптация в речи воспринимается собеседником как
непроизвольный акт, то впечатление партнера от таких изменений более благоприятное.
Так, например, было установлено (Williams & Giles 1996), что в разговоре между
молодыми и пожилыми носителями языка, в случаях, когда пожилые делали больше
попыток приспособиться к речи молодых, был зафиксирован более высокий уровень
удовлетворения от общения среди молодых.
Нередко можно услышать, как родители школьников, услышав новые жаргонные
слова и выражения в устах своих детей, жалуются друг другу: “Набрался мой (моя)
словечек со двора (из школы)!” Теория коммуникационного приспособления позволяет
объяснить мотивы быстрой лексической адаптации молодых людей в плане привлечения в
собственную речь сленговых слов и выражений. С другой стороны, теория
коммуникационного приспособления помогает истолковать, почему молодые люди,
особенно подростки с недостатком социального опыта и уверенности в себе, оказываются
менее гибкими в коммуникативной оценке собеседников. Их неуверенность отражается в
полном и безоговорочном принятии норм молодежной речи и исключает какую-либо
гибкость в следовании этим нормам.

3.2. Теория группового общения в сленге

Хорошо известно, что молодые люди имеют тенденцию собираться в неформальные

компании и группы. Лингвистическое поведение в этих небольших коллективах
описывается в рамках теории группового общения (network communication), предложенной
социолингвистом L.Milroy (1980). Milroy взяла за основу своей теории социально-
психологические исследования по внутригрупповым связям. Исследования показывают,
что в любой группе людей, формальной или неформальной, функционирует особый
механизм, заставляющий членов группы подчиняться внутригрупповым нормам. Степень
лояльности члена группы напрямую связана с его отношением к групповым нормам и
ценностям. Некоторые группы, например, масоны или сицилийская мафия, в качестве
нормы поведения требовали от своих членов поддержания строгой секретности. За
нарушение режима секретности исключали из масонской ложи. В случае же разглашения
тайны на Сицилии мафия нередко убивала члена группировки (Schenirer 1998).
В современных молодежных группировках также действуют определенные нормы
поведения. Группировки панков и металлистов требуют от своих членов определенной
формы одежды, прически определенного стиля и не рассматривают в качестве “своих” тех
молодых людей и девушек, которые не подчиняются нормам в одежде и поведении. А вот
как описывает Н. Олесич значение университетской студенческой формы в начале ХХ

32
века: “Любопытно, что форменная одежда русского студента не была только знаком
корпоративного отличия... Мелькнула в толпе фигура в студенческой форме – и один ее
вид настораживал обывателя, вызывая недоверие и страх у квартирных хозяек;
настораживал дворников, они начинали следить за студентами; благовоспитанные девицы
опасливо сторонились: студенты слыли распутниками; гимназистов вид формы
завораживал, они страстно завидовали господам студентам. Студенческая фуражка –
тревожный сигнал для полиции. В 1905 году за студенческую фуражку можно было
поплатиться жизнью” (1999, 22).
Как правило, нарушение групповой нормы, в том числе и нормы лингвистического
поведения, членом группы ведет к снижению его статуса или к исключению из группы.
Таким образом, теория группового общения раскрывает механизм группового давления на
членов молодежной группы и объясняет причины широкого распространения тех или
иных сленговых слов и выражений.
Конечно, между полным соблюдением групповых норм и нарушением всех норм
лежит континуум вариантов поведения, возможность индивидуального самовыражения,
однако более или менее существенные отступления от норм обычно вызывают осуждение,
высказанное или невысказанное. Лингвистическое поведение в молодежной группе
является одним из критериев полноправного членства в группе. Соблюдение или
несоблюдение лингвистических норм в групповом общении аналогично следованию или
нарушению экстралингвистических норм. Чем в большей степени носитель языка
ощущает себя членом какой-либо группы, тем больше его языковое поведение
соответствует внутригрупповым лингвистическим нормам.
Наличие сильных внутригрупповых лингвистических норм обычно обнаруживается в
коллективах, однородных по возрасту, по социальной и этнической принадлежности,
например, среди гарлемских подростков в Нью-Йорке (Labov 1972); или тинэйджеров,
регулярно играющих на одной и той же детской площадке в английском городе Ридинге
(Cheshire 1982), или старшеклассников в одном из пригородов Дейтройта (Eckert 2000),
или группы безработных афро-американцев, живущих в центре Дейтройта (Edwards 1992).
В указанных исследованиях было продемонстрировано, что языковое поведение членов
группы коррелирует со степенью их вовлеченности в групповую деятельность.
Например, в речи школьников в пригороде Дейтройта, не вовлеченных в молодежные
группы (Eckert 2000), были выявлены определенные фонетические черты, отсутствующие
у активных участников групповых тусовок. В речи подростков из города Ридинга,
регулярно проводивших время на игровой площадке, были обнаружены высокий процент
нестандартного употребления what (в качестве относительного местоимения) и
семантический сдвиг в использовании never (в значении ‘не в этом случае’), которые
наблюдались гораздо реже в речи подростков, не посещающих площадку. В отличие от
лингвистических характеристик речи носителя территориального диалекта (которые
определяются местом, где родился и вырос человек), внутригрупповые лексические и
фонетические черты жестко не детерминированы и отчасти приобретаются членами
группы по их собственному выбору.
Среди факторов внутригруппового лингвистического давления обычно выделяют
плотность внутригрупповых связей (поддержание отношений не только с лидером
группы, но и с рядовыми членами); качество общения (например, краткое приветствие
друг друга на улице или же многочасовые беседы по телефону); регулярное участие в

33
совместной деятельности (дворовый футбол, игра в карты, походы в магазины или клубы
и т.д.).
Социолингвисты обратили также внимание на особенности лингвистического
поведения в группе отдельных членов, в частности, лидеров групп и рядовых членов. В
лингвистическом плане лидерами групп оказывались те члены, в речи которых
наблюдалось наиболее заметное отклонение от фонетического, лексического или
грамматического стандарта, а также те, кто наиболее активно распространял среди
участников группы сленговые произносительные варианты или жаргонные лексические
единицы.
В исследовании, проведенном на японском материале, T. Sibata (1999) попросил
школьников запомнить несколько искусственно созданных слов и обучить этим словам
своих товарищей по школе. По результатам исследования Sibata представил
социометрические диаграммы, демонстрирующие, насколько хорошо каждый школьник
выучил предъявленные слова и занимался их распространением. Результаты показали,
что несколько учеников оказались гораздо более активными в распространении
искуственных слов в своей школе. Sibata назвал их “языковыми лидерами” и обнаружил,
что практически у всех из них имеют место следующие личностные черты: (1) они веселы
и жизнерадостны, (2) популярны среди сотоварищей, (3) активны в социальной жизни
школы, (4) превосходят других в академических способностях, (5) более эмоциональны,
чем рациональны и (6) обычно имеют старших братьев или сестер. В соответствии с
выводами японского исследователя, подростки с этими качествами не обязательно
создают новые сленговые слова и выражения, но являются основными
“распространителями” жаргонных единиц.
Конечно, в любом обществе имеются не только групповые лидеры, но и те, которых в
социальных исследованиях называют аутсайдерами. Аутсайдеры из числа молодых людей
обычно одиноки, не стремятся или не могут влиться в молодежную группу, не разделяют
интересов и вкусов членов молодежных групп. В своем лингвистическом поведении
аутсайдеры отличаются тем, что гораздо реже, чем регулярные члены группы, прибегают
к сленговому синтаксису и жаргонным словам и выражениям. Так афро-американские
аутсайдеры в нью-йоркском Гарлеме редко использовали сленговое синтаксическое
построение с it (вместо стандартного there is) в качестве подлежащего (Labov 1972),
например, в предложении: It’s a policeman in that unmarked car, в то время как в речи
регулярных участников молодежной гарлемской тусовки вариант с it доминировал.
Российские лингвисты писали о социально-психологических факторах порождения
молодежного жаргона в самом общем плане: “жаргон порождается социально-
психологической общностью его носителей – молодых людей, которым свойственны
“эмоциональная избыточность”, максимализм, свое представление о жизненных
ценностях, норме поведения, свой особый стиль и манеры (внешний вид, одежда, жесты),
чувство солидарности и “группового духа”. Жаргон – и символ принадлежности к данной
социальной группе, и показатель ее своеобразного языкового существования, и
лингвистическое проявление ее субкультуры. Как разновидность формы существования
языка жаргон всегда вторичен, его использование факультативно” (Бондалетов 1987, 72).
Принадлежность представителей молодежи к той или иной социальной группе или
группировке безусловно сказывается на лексическом наполнении языка молодого
человека или девушки. Так на русском материале исследователи выделяли
специализированные молодежные жаргоны хиппи, панков, брейкеров, металлистов,

34
мажоров, чистильщиков (Грачев 1997, 179), хотя, к сожалению, без детального
социолингвистического или психолингвистического анализа этих социальных диалектов.
Отметим практически полное отсутствие эмпирических исследований, направленных на
комплексное изучение внутригрупповых связей и особенностей речевого поведения
среди русскоязычной молодежи.

3.3. Возраст носителей языка и молодежный сленг

Социолингвистический подход к изучению молодежного сленга подталкивает к

постановке вопроса о возрасте носителя сленга. Если существуют особенности
молодежной речи, стало быть, закономерен и вопрос о специфике речи людей среднего
возраста и пожилых людей? Как провести возрастные границы молодежного жаргона? В
каком возрасте языковой консерватизм дает о себе знать, и носитель языка начинает
отказываться в своей речи от сленговых слов?
Как известно, процесс взросления является неотъемлемым компонентом жизни
людей. Как же взросление проявляется в лингвистическом поведении человека? Стабилен
ли лингвистический облик носителя языка на протяжении всей его жизни? Даже для
нелингвиста достаточно очевидно, что речь претерпевает изменения с возрастом. Для
изучения возрастных различий в языковом поведении людей социолингвисты
сопоставляют речь групп носителей языка с учетом их биологического/хронологического
возраста (скажем, в возрастных группах 15-20, 20-25, 25-30 лет и т.д., например, Edwards
1992; Trudgill 1972), принадлежности к той или иной возрастной категории ( речь детей,
подростков, молодежи, взрослых, пожилых людей, например, Horvath 1985), семейного
положения (речь детей, родителей, бабушек и дедушек, например, Labov 1991),
профессионально-образовательного статуса (дошкольники, школьники, студенты, рабочие
и служащие, пенсионеры, например, Eckert 1999; Labov 1994) или относительно каких-
либо исторических событий совпавших с жизнью человека (например, речь участников
афганской войны, речь постсоветского поколения в России; языковые особенности
поколения времен великой депрессии или поколения Вьетнамской войны в США, см.
Eckert 1997). Хотя семейное положение, принадлежность к той или иной социально-
экономической категории и профессионально-образовательный статус человека
коррелируют с возрастом, каждый из перечисленных подходов может по-своему
дополнить картину изменений в лингвистическом поведении человека.
Приобщение к молодежному жаргону и овладение молодежным сленгом происходит
в предпубертатный период, в возрасте 12 – 14 лет, в то время, когда подростки, учась в
школе, лишены еще прав взрослых людей и зависимы от взрослых. У подростков время,
проводимое в школе и среди сверстников, оказывается значительно больше времени,
проводимого в общении с членами семьи. Стремление к независимости от родителей,
учителей и других окружающих их взрослых, поиск собственного я, усилия по
самоутверждению в среде сверстников, членство и выполнение определенной роли в
неформальных молодежных группах (см. Eckert 1997, 1999) – все это, так или иначе,
влияет на языковое поведение подростка.
В западных странах, как, впрочем, в последние годы и в России, внешние атрибуты
молодежной независимости и протеста выражаются в особенностях прически; волосах,

35
окрашенных в оранжевый или зеленый цвета; кольцах в губах, языке, пупке и пр. частях
тела; потертых и порванных особым манером джинсах. Хотя опыт студентов в ВУЗах
отличается от опыта старшеклассников в школе, существует, как известно, много сходных
факторов, характерных для большинства представителей учащейся молодежи. Это
финансовая зависимость от родителей, отсутствие работы или, по крайней мере,
стабильной денежной работы, отсутствие пока еще собственной семьи и/или обязанностей
по воспитанию детей, интенсивные поиски друзей и подруг, партнеров противоположного
пола и т.д.
Окончание формального образования, получение стабильной работы, заведение семьи
и детей приходится, естественно, на разный возраст у разных людей, но в среднем,
изменение семейного и рабочего статуса в России происходит в возрасте 23 – 30 лет.
Приблизительно с этого возраста, очевидно, должно начинать меняться и языковое
поведение. В целом ряде исследований на материале английского языка (Labov 1966;
Trudgill 1974; Horvath 1985; Williams & Garret 2002) было показано, как более взрослое
поколение носителей языка проявляла черты большего консерватизма по сравнению с
языковым поведением молодежи.
Было отмечено, что у людей старше 30 лет проявляется стремление к большей
степени стандартности и литературности в собственной речи и одобрительное отношение
к высокой степени литературности в речи окружающих. Обычно это объясняется
следующими факторами: необходимостью использовать литературный язык на рабочем
месте (что весьма характерно для тех, кто стремится к продвижению по службе);
лингвистическим давлением в среде окружающих сверстников и коллег по работе;
установками на использование норм литературного языка и попытками внедрить в речь
ребенка правильные литературные формы при воспитании собственных детей (что
особенно характерно для женщин-матерей, Labov 1991). Как показали некоторые
социолингвистические работы, с достижением пенсионного возраста и выходом на
пенсию происходит ослабление тенденции к языковому консерватизму (особенно среди
мужчин, Labov 1972). С уходом на пенсию теряется необходимость придерживаться
литературных норм из-за карьерных соображений, а в присутствии уже взрослых детей
или в случае, когда взрослые дети уже покинули семью, не нужно обязательно говорить
литературно в воспитательных целях. Таким образом, пенсионеры, по крайней мере,
англоязычные пенсионеры, начинают говорить менее литературно и правильно, чем более
молодые и еще работающие люди.
Тенденция к языковому консерватизму может сосуществовать с тенденцией к
“консервации” речевых навыков с возрастом. Например, исследуя вопрос о социальной
маркированности языковых единиц, Л.П.Крысин (2000) проследил за употреблением γ
фрикативного вместо нормативного г среди лиц различного возраста. Было установлено,
что если в сравнительно молодом возрасте речь говорящего содержала эту
произносительную особенность, то в зрелом возрасте человек уже не мог отказаться от γ,
независимо от устремлений носителя языка к правильности речи.
В 70-е годы М. Копыленко утверждал, что на молодежном сленге говорят люди в
возрасте от 14 до 25 лет (Копыленко 1976, 79). Нижняя граница совпадала с возрастом
приема в комсомол, а верхняя граница “сленговладения” не доходила до 28 лет, видимо,
потому, что в последние три года нахождения в рядах комсомола молодые люди
взрослели идеологически и лингвистически до такой степени, что полностью исключали
из своей речи жаргонные слова и выражения. Приблизительно таким же образом

36
определяет возрастные границы жаргононосителей Е.Уздинская: “Молодежный жаргон –
это особый подъязык в составе общенационального языка, используемый людьми в
возрасте от 14 до 25 лет в непринужденном общении со сверстниками ... Носители – это
социально-демографическая группа в составе народа, которую объединяет, прежде всего,
возраст” (Уздинская 1991, 37). Описывая англоязычные элементы русского молодежного
сленга, Е.Г. Борисова-Лукашенец (1981, 86) отнесла к жаргонопользователям людей от 14
до 25 – 30 лет. По мнению А. Марочкина (2000), носителями сленга являются, как
правило, люди 12 – 30 лет.
Л.П. Крысин относит к носителям молодежного жаргона людей более зрелого
возраста, начиная от старшеклассников и кончая “молодой технической и гуманитарной
интеллигенцией в возрасте до 33 – 35 лет” (1989, 76). Наиболее широкие возрастные
рамки в описании носителей жаргона находим в работе М.А. Грачева, который
рассматривает в качестве жаргонопользователей и первоклассников, т.е. 6 – 7-летних
детей, и – 35-летних людей. Грачев признает, что при поступлении в школу количество
жаргонных слов в речи детей незначительно, но уже к седьмому классу школьники на 90%
осваивают молодежный жаргон (1997, 167).
Автор многочисленных статей по американскому молодежному сленгу C. Eble (1996)
ограничивает возраст своих информантов годами учебы в университете. Проблема при
таком подходе заключается в том, что хотя типичный американец получает степень
бакалавра в 22 года, имеется значительное количество студентов, продолжающих свое
обучение для получения следующих степеней (мастерской и докторской), а также
студентов, относящихся к разряду нетрадиционных, получающих высшее образование не
сразу после школы. Но даже и в случае с традиционными студентами возникает сомнение,
что после 22 лет и окончания университета характер использование молодежного сленга в
речи девушки или молодого человека сразу же изменяется.
Проблема установления возрастных границ существует не только применительно к
русскому английскому молодежному сленгу. При изучении верлана, французского
молодежного сленга, тоже проявляются разногласия. Одни исследователи считают, что
это молодежный язык, используемый подростками 13 – 17 лет (Lefkowitz 1991), в то
время как другие обнаруживают верлан в речи студентов университета (Bachmann &
Basier 1984). Третьи находят верлан в речи молодежи в возрасте от 13 до 25 лет (George
1993), подчеркивая, что в связи с уже хронически высокой безработицей среди молодых
выпускников французских университетов и профессиональных школ, в условиях
вынужденного безделья, многие из них продолжают поддерживать тесные отношения со
своими школьными и университетскими друзьями и сохраняют свои подростковые
языковые привычки.
В своих социолингвистических опросах к разряду молодежи мы относили людей в
возрасте от 13 до 30 лет, подразделяя их на промежуточные группы от 13 до 16, от 16 до
20, от 20 до 25, от 25 до 30. Состав сленговых слов и выражений, записанных в анкетах 13
– 16-летними несколько отличался от слов, полученных в группе 20 – 25-летних. В то же
время, жаргонные слова и выражения, приводимые в группах от 30 до 40, от 40 то 50 лет
достаточно резко отличались от жаргонного вокабуляра 13 – 16 летних. Таким образом,
хотя внутри группы молодых людей от 13 до 30 лет и выделяются подгруппы со своими
лингвистическими особенностями, различия между ними оказываются не такими
существенными по сравнению с различиями в возрастных группах, относящихся к иному
поколению носителей языка.

37
 В работе Stenstrom et al. (2002) была поставлена задача проследить, как среди
молодых носителей языка с возрастом меняется динамика употребления лексических черт
и грамматических элементов, характерных для английского молодежного жаргона.
Исследователи разбили своих наблюдаемых на следующие возрастные группы: 10 – 13; 14
– 16; 17 – 19; 20 – 29 и больше 30 лет. При использовании ненормативных грамматических
средств в передаче прямой речи в сленге было обнаружено, что пик употребления этих
жаргонных грамматических средств приходится на 14 – 16 лет (2002, 125). С другой
стороны, использование сленговых инвариантных вопросительных слов в конце
предложения, типа eh, yeah, innit, оказалось наиболее частотным в речи 17 – 19-летних
носителей жаргона (2002, 186). В отношении частотности при использовании жаргонной
лексики (среднее количество жаргонных слов на каждую тысячу употребленных
лексических единиц) авторы исследования зафиксировали наивысший индекс частотности
в возрастной группе 17 – 19 лет (2002, 105). К сожалению, в связи с небольшим
количеством информантов в группах старше 20 лет, исследование Stenstrom не может
считаться репрезентативным, и выводы о динамике в употреблении жаргонных
грамматических черт могут рассматриваться лишь как предварительные.
Попытка выявить корреляцию между возрастом носителя жаргона и языковыми
особенностями его речи подтолкнула автора работы к постановке двух взаимосвязанных
вопросов: В каком возрасте средний носитель языка достигает пика в употреблении
жаргонизмов в своей речи? В каком возрасте носители языка в среднем начинают
отказываться от употребления жаргонных слов? Эти вопросы обсуждаются в разделе,
посвященном описанию результатов социолингвистического анкетирования.

4. Особенности функционирования молодежного сленга

В работе, посвященной описанию криминального арго, М.А. Грачев (1997) выделяет

четыре функции, свойственных языку преступников: конспиративная, опознавательная,
номинативная и мировоззренческая. Подходит ли подобная классификация для описания
функций молодежного жаргона? Во-первых, сразу же заметим, что конспиративная
функция не свойственна молодежному сленгу. Какие-то элементы конспирации при
желании можно отыскать в школьном жаргоне: в кличках учителей, в обозначении
разного рода шпаргалок, но даже и в таких лексических единицах гораздо важнее общая
экспрессивная направленность и стремление вовлечь участников общения в языковую
игру.
Несомненно, молодежный жаргон выполняет опознавательную функцию. Функцию
идентификации можно проиллюстрировать диалогом, записанным на одном из
молодежных чатов:

Прикольный: Васька, это ты?

Старшой: А что не похож?
Прикольный: А чего ник сменил? Я тебя по базару вычислил, дурила.
Старшой: Ну-ну...

В соответствии с теорией коммуникационного приспособления молодые люди

используют общую лексику, характерную для данной молодежной группы. Жаргонизмы,

38
типичные для той или иной молодежной группировки, позволяют ее членам
идентифицировать друг друга даже заочно, например, при анонимном общении в
интернетовском чате. В отличие от профессиональных жаргонов в молодежном сленге не
стоит так остро вопрос об овладении соответствующим профессиональным словарем. В
молодежном мире обычно не наблюдается отчетливого стремления к обособлению,
которое проявляется в профессиональных жаргонах, особенно в языке преступного мира.
В молодежных группах обычно не задают прямого вопроса, как это принято у
преступников: “По фене ботаешь?” Тем не менее, и в среде молодежи незнание каких-
либо молодежных жаргонизмов обычно расценивается отрицательно: такой собеседник
идентифицируется либо как человек, относящийся к иной возрастной группе, либо как
приезжий, либо как замкнутый, необщительный или высокомерный человек.
В отличие от профессиональных жаргонов номинативная функция в молодежном
сленге не играет доминирующей роли. По нашим наблюдениям, лишь менее десяти
процентов молодежных жаргонизмов не имеет соответствий в общенародном языке. Это,
например, такие слова, как батискаф – ‘сбрасывание спящего в спальном мешке в реку,
озеро (в качестве развлечения, шутки)’, кальмар – ‘прическа, при которой длинные
волосы оставляют только сверху, а остальные коротко состригают’, кислотник –
‘поклонник музыки в стиле рейв’. В основном же в молодежном сленге имеет место
процесс повторной экспрессивной реноминации. Обновленная сленговая номинация
выполняет прежде всего эмотивную функцию. Для дальнейшего разграничения
эмотивных функций молодежного сленга можно воспользоваться установками,
предложенными В.В. Химиком (2000, 207) при описании современного просторечия.
Исследователь выделяет эксплетивное и реактивное использование ненормативных
единиц (образования типа блин), экпрессивное воздействие на адресата речи (слова, типа
брехло, пидор, урод), и лексические единицы как средство “аффектации речи,
форсирования или нюансировки эмоций” (Химик, там же), причем для выполнения
последней функции и задействовано большинство лексических средств молодежного
жаргона.
Мировоззренческая функция, несомненно, играет роль в молодежном сленге.
Словарный состав сленга отражает молодежный менталитет, сдвиги и изменения в
молодежной культуре, уходящие и нарождающиеся тенденции в молодежных движениях,
молодежной одежде, музыке и пр. Сленг хорошо иллюстрирует взаимоотношения между
членами молодежной группы, их взгляды на учебу или работу, их отношение к учителям и
преподавателям, представителям противоположного пола, этническим меньшинствам и
т.д.
Как уже указывалось, терминологические различия в работах по сленгу нередко
зависят от национальной принадлежности исследователей и объекта их изучения. В
работах французских лингвистов, направленных на изучение французского молодежного
сленга (Lefkowitz 1991; Mela 1997; Seux 1997), выделяются такие функции, как
людическая (игровая), криптологическая (функция засекречивания), функция
поддержания престижа и статуса в кругу товарищей и друзей, и идентификационная
функция, указывающая на принадлежность к определенной группе или социальному
кругу людей. Исследуя верлан, французский молодежный сленг, с помощью языковых
опросов, интервьюирования носителей сленга, а также с помощью непосредственного
наблюдения за их языковым поведением, исследователи доказывают, что все
перечисленные функции имеют место в современном французском молодежном жаргоне.

39
 Изучение молодежного сленга позволило американским исследователям (Dalzell 1996;
Ebble 1996) выделить три функциональные особенности молодежного жаргона, связанные
с социально-психологическими факторами: (1) жаргонная лексика создает условия для
неформального общения, (2) молодежная сленговая лексика в устах носителя языка
указывает на его принадлежность к той или иной группе молодежи, (3) молодежный сленг
нередко выражает протест против устоев в обществе. Как можно заметить, в
американском молодежном сленге исследователи не выделяют функции засекречивания; а
языковая игра, которая, несомненно, присутствует в сленге, не рассматривается в
качестве отдельной независимой функции, а, скорее, как явление сопутствующее
неформальному языковому поведению молодежи. Американские исследователи
отмечают, что неформальность слов и выражений сленга хорошо проявляется при
сравнении их с синонимами, отвечающими литературным нормам.
Функция групповой идентификации, характерная для молодежного жаргона,
привлекает внимание многих современных исследователей сленга (Ebble 1996; Eckert
2000; Golish & Caughlin 2002; Griffin 1993; Thurlow & McKay 2003; Химик 2000 и др.). По
мнению Ebble (1996), можно рассматривать использование жаргонной лексики как способ
утвердить себя в качестве полноправного члена какой-либо социальной группы. Обмен
одними и теми же сленговыми словами в процессе общения поддерживает чувство
общности среди членов группы, а также отделяет членов молодежной группы от тех, кто в
нее не входит. С этой точки зрения, употребление сленга по своей функции сходно с
использованием нелингвистических средств, указывающих на групповую солидарность
внутри молодежного коллектива – стиль одежды, особые прически, использование
татуировок, косметики; следование одним и тем же вкусам в выборе популярной музыки,
фильмов, видеоигр, телевизионных программ. Те же молодые люди, которые не разделяют
вкусы своих сверстников и не используют сленг молодежной группы, могут оказаться
исключенными из группового общения.
C. Ebble приводит целый ряд слов американского молодежного сленга, используемых
для обозначения тех, кто отличается по своим вкусам и языку от большинства: bourgie,
butthead, cheddar, cheese, cheeseball, cheeser, dork, dorkus pretentious, dumbfuck, dweeb,
geek, goob, goober, goober, goombah, lamo, nerd, nimrod, queen veen, random, schmuck,
shithead, un, wally, wannabe, zero (Ebble 1996, 120). Функция групповой идентификации,
исполняемая сленгом, определенным образом связана и со смеховой культурой
молодежного жаргона. Смех и юмор в молодежной группе, по мнению W. Martineau
(1972), могут выполнять контролирующую функцию, а также функцию по сдерживанию
или раздуванию конфликта. Обычно, если юмор сленгового выражения направлен на
называния или описание кого-либо вне данной социальной группы, то такое
словоупотребление выполняет контролирующую функцию – т.е. подчеркивает поведение,
внешний вид, вкусы, которые приемлемы или неприемлемы для данной группы.
Среди функций сленговых выражений выделяют также и катартическую функцию (от
катарсис), которая весьма характерна для инвективных жаргонных выражений.
Катартическая роль жаргонной инвективы сводится к снятию напряжения при стрессовой
ситуации. В качестве примера, Б.И. Желвис (1997, 38), изучавший аспекты вербальной
агрессии, приводит заметку из публицистической статьи:

Рассказывают такой случай. Идет операция на сердце. Хирург уже вскрыл сердечную
сумку и повернулся к хирургической сестре за очередным зажимом. Бедняжка впервые
увидела живое сердце, и с ней случился шок. В испуге, не отводя глаз от трепещущего

40
 сердца, она тычет рукой в инструменты, забыв, что надо хирургу, а судьбу пациента могут
решить доли секунд. Многоопытный старичок-профессор произносит только одно-
единственное слово: “Жопа!” Сестра тут же подает ему нужный зажим (“Аргументы и
Факты”, 1993, № 31).

Б.И. Желвис справедливо отмечает, что “положительная катартическая роль инвективы и

ее деструктивный аспект находятся в прямо пропорциональной зависимости: чем грубее и
оскорбительнее инвектива, тем лучше она служит целям снятия напряжения” (1997, 38).
Также очевидно, что катартическая роль жаргонизма реализуется именно тогда, когда он
оказывается в окружении слов, принадлежащих к кодифицированному языку: снятие
напряжения наступает в результате как реализации стилевого диссонанса, так и
взламывания табу.
Таким образом, по мнению большинства исследователей сленга, молодежный жаргон
может выполнять многочисленные функции. К ним относятся номинативная,
опознавательная (функция идентификации), мировоззренческая, игровая,
контролирующая, катартическая функции, а также функция протеста, о которой говорится
в следующем разделе.

4.1.Оппозиционность сленга

Сленг является формой и способом выражения противостояния по отношению к

начальству, власти, вышестоящим группам людей. Оппозиция власти вообще характерна
для тех групп людей, которые не имеют политической или экономической власти, т.е. для
подростков, студентов, военнослужащих срочной службы, лиц, отбывающих срок
наказания в местах лишения свободы и пр. Сленг может являться вербальным средством
выражения этой оппозиции, которая проявляется в разных оттенках: от демонстрации
некоторого безразличия по отношению к власти, до явного и активного неподчинения.
Само использование альтернативных слов, отличных от стандартных литературных
единиц, может рассматриваться как фактор оппозиционности. Известно, например, что
школьные учителя в своей массе стараются запрещать использование жаргонных
выражений на уроках, и обычно расценивают как стилистическую ошибку, намеренную
или ненамеренную, использование сленговых слов, как в письменных заданиях, так и в
устных ответах учеников. В середине 60-х годов, во времена разгара борьбы за
гражданские права в США, лингвист J. Sledd, придерживавшийся левых убеждений,
высмеивал учителей-словесников за запрещение сленга на уроках: “Когда учитель
предупреждает ученика о недопустимости сленга, он тем самым подтверждает свою
приверженность существующему социальному строю... Благонадежные педагоги должны
выступать против сленга, поскольку сленг – это оружие против установленных порядков.
Ведь тот, кто использует сленг, отрицает свою приверженность существующему строю,
шутя или всерьез...” (Sledd 1965, 699).
Оппозиционность молодежного сленга отмечается и российскими исследователями.
Е.М. Береговская, например, рассуждает, используя редко встречающийся термин, о
депрециативности сленга, т.е. о том, что жаргон “весьма критически, иронически
относится ко всему, что связано с давлением государственной машины. Здесь ощущается
резко выраженный идеологический момент – ... сленг ... противопоставляет себя не только

41
старшему поколению, но и прогнившей насквозь официальной системе” (Береговская
1996, 38). Обсуждая мысль об оппозиционности арго, В.С. Елистратов (2000) соглашается
с тем, что арго противостоит официальному языку, и что в периоды политического
брожения и нестабильности арго может активизироваться.
Оппозиционность сленга вызвала даже появление нового термина, предложенного,
правда, не лингвистом, а американским антропологом – антиязык (Halliday 1976), т.е.
язык, идеологически направленный против истеблишмента. По мнению Eble (1996),
оппозиционность сленга проявляется в избыточной разработанности некоторых лексико-
семантических групп. Например, в литературном языке, отражающем общественные
морально-этические нормы, существует сравнительно небольшое количество слов,
описывающих сексуальные отношения и физиологические отправления. В то же время, в
американском студенческом сленге, по данным опроса, лишь в одном университете,
исследователями было зафиксировано 183 синонима для обозначения мужского полового
члена (Cameron 1992), а словарь Т.Г. Никитиной (1998) приводит синонимический ряд из
57 жаргонных слов, обозначающих пенис, и 62 синонима, описывающих половой акт в
русской молодежной речи. Таким образом, можно говорить о нарушении определенных
общественных норм и чувства вкуса в молодежном сленге, прежде всего, с точки зрения
представителей истеблишмента.
Особую форму оппозиционности, смесь пренебрежительности с иронией, можно
хорошо почувствовать в отношении к школьным и университетским преподавателям,
проявляющуюся в сленговых кличках: амеба – учительница биологии, зоологии; замуч –
завуч; мензурка, пробирка – учительница химии; шизичка – учительница физики.
Отметим, что в современном русском молодежном жаргоне, судя по материалам словарей
и по живому словоупотреблению в молодежных чатах, не было отмечено сколько-нибудь
значительного количества специальных слов и выражений, указывающих на
политическую оппозиционность молодых людей. Представляется, что современный
молодежный сленг в России конца XX века и начала XXI века достаточно аполитичен.

4.2. Территориальные варианты молодежного жаргона

Попадая на популярные сайты молодежных чатов, невольно обращаешь внимание на то,

что многие разговоры на чате начинаются с вопроса: “Откуда ты?”. Иногда, правда, и
спрашивать не приходится, так как подсказку дает сам ник участника чата, например:
милашка_СПб, крутые_из_Волгограда, старшак_из_Якутска и т.д. Несмотря на
различные временные пояса, в русскоязычных чатах одновременно общается молодежь из
Москвы и Хабаровска, Калининграда и Екатеринбурга, Новосибирска и Челябинска.
Следя за развивающимися дискуссиями, мы не только вели фиксацию и запись жаргонных
слов и выражений, но и пытались выяснить, всем ли участникам чата в равной степени
понятны употребляемые сленговые слова, имеются ли какие-либо заметные
территориальные различия в русском молодежном сленге.
Современный русский молодежный сленг безусловно не является чем-то единым и
монолитным. Заявив, что молодежный сленг это городское явление, можно тут же
предвидеть вопрос: как молодежный сленг в Москве отличается от жаргона молодежи в
Петербурге, похож ли сленг в Рязани на сленг в Вологде? Береговская, например, считает,

42
что “русский молодежный сленг клубиться главным образом в Москве и Петербурге. Но
какие-то его элементы доходят и до периферии” (1996, 37). Проведя анкетирование в
Москве, Смоленске и Иваново, Береговская показала, что по сравнению со столичной
молодежью в Смоленске и Иваново меньший процент респондентов смог правильно
семантизировать предъявленные жаргонные слова, почерпнутые из речи молодых
москвичей. Впрочем, это и не удивительно. Например, в случае со сленговыми
обозначениями топонимов, распознание их значения возможно лишь в результате
знакомства с городскими реалиями конкретного города. Вероятно, большой процент
московской молодежи знает следующие жаргонные топонимы или, во всяком случае,
может догадаться об их значении: Бастилия – ‘главное здание МГУ в Москве’; бляблино –
‘район Москвы Люблино’; Горбуха, Горбушка – ‘дворец культуры имени Горбунова в
Москве’; Дебилорусская – ‘станция метро “Белорусская” в Москве’; Плешка – ‘академия
народного хозяйства им. Плеханова’; Похмелецкая – ‘станция метро “Павелецкая” в
Москве’; Пургеневская – ‘станция метро “Тургеневская” в Москве’; Пушка – ‘площадь
Пушкина в Москве’; Савел – ‘Савеловский вокзал в Москве’; Спокойники – ‘станция
метро “Сокольники” в Москве’ и пр. В то же время, молодые москвичи вряд ли имеют
представление о петербургских сленговых топонимах: Болт – ‘Балтийский вокзал в
Петербурге’; Бонч – ‘Ленинградский электротехнический институт связи им. Бонч-
Бруевича’; Васька – ‘Васильевский остров в Санкт-Петербурге’; Тряпка, Тряпочка –
‘университет технологии и дизайна в Санкт-Петербурге (бывший Институт текстильной и
легкой промышленности)’; Уделанная – ‘станция метро “Удельная” в Санкт-Петербурге’;
Финбан – ‘Финляндский вокзал в Санкт-Петербурге’. Другими словами, для получения
более полных данных о понимании жаргонных выражений надо было бы не только
предъявить московские жаргонные выражения жителям Рязани и Иваново, но и включить
специфические рязанские или ивановские сленговые слова в анкету для жителей Москвы,
и лишь тогда делать вывод о “затухании” жаргона в провинциальных городах.
Нетрудно заметить, что жаргонные топонимы используются для обозначения мест в
городах, которые часто посещаются молодежью, служат удобным местом для встреч,
являются важными в культурной жизни молодежи. Очевидно также, что сленговые
синонимы подбираются именно к тем официальным топонимическим единицам, которые
имеют определенный потенциал для жаргонного переименования и фонетической
мимикрии. Приведем примеры из ряда многочисленных московских и петербургских
жаргонных топонимов.
Среди частотных жаргонных топонимов двух столиц можно выделить жаргонные
названия станций метро и вокзалов: Маньяковская – ‘станция метро “Маяковская” в
Москве’; Новогероиново, Новогонореево – ‘станция метро “Новогиреево” в Москве’;
Платонический зад – ‘станция метро “Ботанический Сад” в Москве’; Спокойники –
‘станция метро “Сокольники” в Москве’; Стебный Стан – ‘станция метро “Теплый
Стан” в Москве’; Щелчок – ‘станция метро “Щелковская ” в Москве’; Мужеская –
‘станция метро “Площадь Мужества” в Санкт-Петербурге’; Мясная – ‘станция метро
“Лесная” в Санкт-Петербурге’; Столичная – ‘станция метро “Московская” в Санкт-
Петербурге’; Хрюнденская – ‘станция метро “Фрунзенская” в Санкт-Петербурге’; Курок –
‘Курский вокзал в Москве’; Павел, Павлик – ‘Павелецкий вокзал в Москве’; Финбан –
‘Финляндский вокзал в Санкт-Петербурге’ и др.
Очевидным объектом топонимической жаргонизации являются названия учебных
заведений: Бонч – ‘Санкт-Петербургский электротехнический институт связи им. Бонч-

43
Бруевича’; Ипполитовка – ‘музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова в Москве’;
Муха – ‘высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной в Санкт-
Петербурге’; Плешка – ‘академия народного хозяйства им. Плеханова’; Строгач –
‘Строгановское училище в Москве; Тряпка, Тряпочка – университет технологии и дизайна
в Санкт-Петербурге (бывший Институт текстильной и легкой промышленности)’; Щепка
– ‘театральное училище им. М. Щепкина в Москве’; Щука – ‘театральное училище им. Б.
Щукина в Москве’.
Места в городах для проведения досуга, или места, имеющие особое символическое
значения для молодежи, также получают сленговые обозначения: Калина – Новый Арбат
(бывший проспект Калинина) в Москве; Казанка – место сбора на тусовки у Казанского
собора в Санкт-Петербурге; Камчатка – кочегарка на Зверинской улице в Санкт-
Петербурге, где работал В. Цой (лидер рок группы “Кино”); Конюшня – здание
выставочного зала в центре Москвы; Метла – кафе “Метелица” на Новом Арбате в
Москве.
Наконец, жаргонной реноминации подвергаются известные памятники архитектуры,
театры и стадионы, улицы и площади, гостиницы и больницы, а также целые городские
районы: Васька – ‘Васильевский остров в Санкт-Петербурге, храм Василия Блаженного в
Москве’; Лужа – ‘стадион “Лужники” и его окрестности в Москве’; Орехово-Долбалово,
Орехово-Кокосово – ‘Орехово-Борисово в Москве’; Пентагон – ‘Театр Российской армии
в Москве’; Пушка – ‘площадь Пушкина в Москве’; Савел – ‘Савеловский вокзал’;
Сексодром “Байконур” – ‘Гостиница “Космос”; Склиф – ‘институт скорой помощи им.
Н.В. Склифосовского’; Спидвей – ‘улица Миклухо-Маклая в Москве, ведущая к
университету дружбы народов им. П. Лумумбы’; Табакерка – ‘Мавзолей В.И. Ленина на
Красной площади’; Твикс – ‘скульптура В. Мухиной “Рабочий и колхозница”; Труба –
‘Трубная площадь в Москве’; Тыква – ‘здание спорткомплекса “Олимпийский”; Цветняк
– ‘Цветной бульвар в Москве’.
В начале ХХ века различие между жизнью молодежи в столичных городах и в
провинции было, несомненно, более ощутимым. “Молодые люди, особенно провинциалы,
попадая в город, погружались в стремительный бег его жизни. Время в столице текло
молниеносно, скорость импонировала жаждущей молодежи, она переходила как бы в
новое измерение. Но при этом, становясь петербуржцами, молодые переживали глубокое
потрясение от включения в петербургские конфликты бытия: власти, насилия, культуры.
Одни, более жизнеспособные, чувствовали необычайный прилив творческих сил, другие
испытывали жестокое разочарование, апатию, унижение и оскорбление – их город
уничтожал” (Олесич 1998), так характеризует исследователь университетский Петербург
начал ХХ века. В наши дни, средства массовой информации, общероссийское
телевидение, Интернет в известной степени нивелируют разницу между жизнью
молодежи в столицах и провинциальных городах.
Рассуждая о различиях между столичным и провинциальным вариантами молодежной
речи, можно, пожалуй, отметить, что в столичном молодежном жаргоне присутствует
несколько большее количество сленговых слов из числа иноязычных заимствований
(американизированный молодежный жаргон). Например, в словаре уральского
молодежного сленга (Шинкаренко 1998) практически отсутствуют слова с англоязычными
основами. Удивляться здесь не приходится, ибо возможности для контактов с
иностранцами, а также потребности в знании иностранных языков и потенциала выучить

44
иностранный язык несомненно выше в Москве и Петербург, чем в провинциальных
городах.
Н.А.Синдаловский (2002), собравший около 8 тысяч сленговых лексических единиц,
более 20 лет занимался поиском петербургских жаргонных слов и выражений в
бытописательских, мемуарных и дневниковых источниках. Помимо многочисленных
петербургских топонимов: Аликзадик – ‘Александровский сад, место встреч
гомосексуалистов’; Арсеналка – ‘женская тюрьма на Арсенальной улице’; Балдом – ‘театр
“Балтийский дом”, бывший театр им. Ленинского комсомола’; бассейка – ‘Ольгинский
водоем на углу проспектов Светлановского и Жака Дюкло’; будка – ‘дача, в которой жила
А.А. Ахматова’; говнотечка – ‘Волковский канал’; встречаются и немногочисленные, но
любопытные жаргонизмы, обозначающие людей, относящихся к тем или иным группам
жителей и гостей Санкт-Петербурга: адмиральша – ‘гомосексуалист, выпускник
Нахимовского училища’; васенец – ‘житель Васильевского острова’; водкотурист –
‘турист из Финляндии, приехавший в город, чтобы напиться дешевой водки’; дамбисты –
‘сторонники строительства дамбы в Финском заливе’; кобылки – ‘ученицы академии
балета им А.Я. Вагановой’; короед – ‘студент Лесотехнической академии’; мартышки –
‘петербургские дачники и садоводы пригородного поселка Мартышкино’; Собакевич,
Стульчак – ‘прозвища первого мэра Санкт-Петербурга А.А. Собчака’; фрунзяки –
‘выпускники Высшего военно-морского училища им. М.В. Фрунзе’; фучики – ‘студенты
Гуманитарного университета профсоюзов на улице Фучика’.
О бурном развитии молодежного жаргона вне российских столиц свидетельствует,
например, словарь Б.Б. Максимова (2002), собравшего в 90-е годы более 30 тысяч слов и
выражений молодежного жаргона в городе Магнитогорске. Информантами Максимова
были студенты магнитогорского университета, пединститута и консерватории, школьники
и лицеисты, учащиеся техникумов и профессионально-технических училищ, молодые
рабочие металлургического завода и метизного комбината.
Примеры сленга уральской молодежи находим в работе Ю. Шинкаренко (1998). Здесь
встречаем екатеринбургские сленговые топонимы: Аляска – ‘район улицы Амундсена и
Ануфриева’; Артек - ‘место молодежных разборок у кинотеатра “Мир”; Варежка –
‘памятник “Единство фронта и тыла”, где одна из скульптурных фигур – рабочий с
вытянутой рукой в рукавице’; Ебург – ‘Екатеринбург’; Куба – ‘район Верхне-Исетского
завода возле острова Баран’; Пентагон – ‘район между улицами Громова, Бардина,
Ануфриева и Ясной’; Пиночет – ‘часть жилого района “Уктус”; Плотинка – ‘район от
улицы 8-го Марта до улицы К. Либкнехта’; Централитет – ‘угол улиц С. Разина и
Фрунзе’. Помимо жаргонных топонимов в словаре встречается незначительное
количество местных екатеринбургских сленговых слов и выражений, не зафиксированных
в других словарях молодежного жаргона. В качестве примера приведем екатеринбургские
жаргонизмы из числа лексем, начинающихся на букву п: пазырь – ‘бутылка спиртного’;
пеликан - ‘невнимательный человек, разиня’; пирамиды – ‘широкие джинсы’; писатель -
‘человек, занимающийся перезаписью магнитофонных кассет’; ПТ – ‘приветствие
(сокращение от привет); положительная характеристика чего-либо или кого-либо’.
В работах по социальным жаргонам зафиксировано довольно значительное
количество территориально-специфических жаргонизмов в речи полукриминальных
молодежных группировок: “моталок” (группировок г. Казани), “кемерунцев”
(группировок г. Кемерово), “дзержинцев” (группировок г. Дзержинска Нижегородской
области), “люберов” (группировок г. Люберцы Московской области) и др. “Данные

45
группировки созданы по образу и подобию профессиональных банд. Они совершают
хулиганские поступки, занимаются вымогательством, нередко совершают изнасилования.
Так же, как и у профессиональных преступников, у них имеется общая касса (общак), куда
вносятся деньги, полученные в результате рэкета и добровольно-принудительных взносов
членами данных группировок” (Скворцов 1997, 179). Жаргон подобных групп имеет
смысл, по-видимому, рассматривать не как молодежный жаргон, а в качестве жаргона
преступников, тем более что, по подсчетам Скворцова, жаргонизмы из криминальной
среды в полукриминальных молодежных группировках составляют около 80%.
Несмотря на очевидные особенности сленговой топонимической лексики в
провинциальных и столичных словарях, сопоставление словников жаргонных словарей
(Грачев, Гуров 1989; Елистратов 2000; Максимов 2002; Мокиенко, Никитина 2000;
Никитина 1998, 2003; Стернин 1992; Шинкаренко 1998; Юганов И., Юганов Ф. 1997)
показывает, что 90 % – 95 % молодежных сленговых слов и выражений совпадает, хотя
возможны некоторые различия в толкованиях. Рассмотрим, например, как толкуется слово
бикса, проникшее в молодежный жаргон из языка уголовников. В словаре Елистратова
(2002) указано значение ‘девушка (обычно молодая, симпатичная)’; словаре Максимова
(2002) отмечены следующие значения:(1) ‘красивая девушка’, (2) ‘крутая девушка’, (3)
‘рано созревшая девушка’, (4) ‘сексуальная девушка плотного телосложения’, (5) ‘плохая
девушка’, (6) ‘подруга’; в словаре Никитиной (2003) находим следующие толкования: ‘(1)
девушка легкого поведения, проститутка’, (2) ‘девушка’, (3) ‘подруга, приятельница,
девушка из своей компании’; а в сборнике Шинкаренко (1998) слово толкуется как,
‘проститутка, женщина, девушка легкого поведения’. В редких случаях жаргонные
регионализмы могут вызывать затруднения в их понимании лицами из других городов.
“Регионализм полуторка, широко распространенный в речи челябинцев со значением
‘однокомнатная квартира’, имеет иное значение в литературном языке и в городском
просторечии других регионов: ‘машина грузоподъемностью полторы тонны’,
‘полутороспальная кровать’ и т.п. В связи с этим печатавшиеся в челябинских газетах
объявления об обмене полуторок приводили к недоразумениям с жителями других
городов” (Помыкалова и др. 1984, 166).
Изучение жаргона отдельного города позволяет проводить параллельно не только
лексикографическое, но и этнографическое и историко-этимологические описание
материала. Безусловно, насыщенность культурной жизни города, перипетии его истории,
да и просто размер мегаполиса определяет богатство и многообразие городского жаргона.
Так, например, в последние 10 лет опубликовано несколько монографий по историко-
этимологическому анализу сленга Нью-Йорка ( Allen 1993; Hendrickson 1998). Из этих
работ можно узнать, например, что в Нью-Йорке не просто существовали жаргонные
слова для обозначения выходцев из провинции hick, hillbilly, hayseed, fube, clodhopper,
yokel, bumkin, но и получить подробные сведения об этимологии этих слов, основаниях
для метафоризации и хронологии изменения их значений. Пока что подобных
исследований, основанных на русском жаргонном материале, к сожалению, появилось
немного. По своей направленности к этому жанру можно отнести работу Е.П. Иванова
(1989), описывающую некоторые особенности московских профессиональных жаргонов
(правда, лишь в ХIX веке), и “Словарь Петербуржца” Н. Синдаловского (2002), где
приводятся жаргонные городские топонимы, сопровождающиеся историко-
этимологическими пояснениями автора.

46
 Большой процент совпадающих жаргонных лексем подтверждает то, что русский
молодежной жаргон является единой языковой системой с незначительными
территориальными различиями. У носителей молодежного жаргона имеются возможности
для интенсивного обмена лексическим материалом: учебные заведения, студенческие
общежития собирают под своими крышами молодых людей из разных областей России.
Русские молодежные форумы и чаты на Интернете являются важным средством для
языкового обмена, популяризации слов и выражений молодежного жаргона, для
нивелирования территориальных различий в сленге.

4.3. Жаргон и культура

В работах по ненормативной лексике практически не делалось попыток описать русский

жаргон как элемент общей культуры. Одной из немногих работ в отечественной
аргологии, выходящей за рамки традиционного лексикографического и
лексикологического подхода к жаргонам, является труд В.С. Елистратова “Арго и
культура”, опубликованный вместе со словарем (Елистратов 2000). Елистратов определяет
арго приблизительно так, как в данной работе было решено определять жаргон и сленг.
Елистратов справедливо замечает, что хотя “арго, как правило, априорно расценивается
как нечто стоящее за рамками официальной культуры” (579), соотношение жаргонов и
культуры остается нерешенной проблемой. Сложности изучения жаргона Елистратов
видит в том, что существуют сотни жаргонов различных групп людей, отличающихся
друг от друга в территориальном, возрастном, социальном и профессиональном
отношениях (впрочем, так же, как и национальная культура, которая состоит из сотен
подкультур), причем лексический материал арго этих социально-профессиональных групп
крайне неустойчив. Елистратов афористически определяет арго, как “черновик будущей
культуры” (582), поскольку арго отражает культуру в ее динамике. Арготический
материал можно рассматривать как собрание лингвистических частностей, которые могут
и не просуществовать нескольких месяцев, но могут и закрепиться в арготическом
материале на многие поколения. Елистратов показывает, что в арго сосуществуют две
противоположные тенденции, связанные с функционированием арго как закрытой и
открытой системы.
Замкнутость системы арго (Елистратов называет ее “герметический” комплекс)
предопределяется тремя мотивами герметичности: логосическая герметика, в которой
доминирует “идея кастовости, некой аристократической общности, единомыслия” и
которая проявляется в арго йогов, астрологов, экстрасенсов, уфологов, теософов и пр.;
профессиональная герметика, в которой “мотив сохранения тайны” от непосвященных
разбавляется чисто прагматическими соображениями, типа борьбы с конкурентами (для
профессиональных арго) или защиты от властей (для уголовников); игровая герметика,
которая реализуется в семье где “арго является не только отражением, но отчасти и
основанием специфического семейного мирка, понятного и доступного до конца только ее
членам” (598), в дружеском кругу и, особенно, в детской компании, где условные слова и
выражения используются ради языковой игры и экспрессии.
Арго как разомкнутая система, по Елистратову, имеет установку на “переоценку
общепризнанных, официальных ценностей, выворачивание общепризнанных идей,

47
образов, слов, эталонов наизнанку, демонстрацию их абсурдности через публичное
снижение, обнажение, осмеяние” (605) и проявляется в киническом комплексе, где киник
(например, современный хиппи) демонстрирует свое аутсайдерство, свою
непринадлежность обществу и миру. Киническое арго активизируется в переходные
политические эпохи и выражается в варваризации языка, при которой происходит
смешение стилей и расшатывание стилистических иерархий. В качестве примера эпох
господства кинического арго на русской почве Елистратов приводит четыре эпохи
варваризации за последние двести лет: пушкинско-карамзинскую, разночинскую,
варваризацию 20-х годов и варваризацию, начавшуюся в конце 80-х годов и
продолжающуюся по настоящее время (или как минимум до 2000 года, когда и вышел
труд Елистратова). По мнению Елистратова, типичными жанрами кинического комплекса
являются афоризм, анекдот и сказ.
При полном самораскрытии герметического и кинического арго происходит его
плебеизация. “Самый главный признак открытого арго – это полное отсутствие как
связующей доктрины, характерной для герметики, так и настроения критического
философствования, рефлексии или эстетического императива, свойственных кинизму.
Единственной “философией” открытого арго является здравый смысл, выражаемый в
народной поэтике смешного, в смехе” (2000, 620). Вслед за М. Бахтиным (1965)
тенденцию к абсолютной открытости в арго Елистратов называет раблезианским
комплексом или раблезианством, для которого характерен карнавальный, гротесковый
смех.
Признавая, что молодежь в лингвистическом отношении является наиболее
мобильной и экспериментирующей группой среди носителей языка, Елистратов считает,
тем не менее, что молодежную тему в жаргонах и культуре не следует изучать как
специфическое явление, ибо, с одной стороны, “молодежная культура и молодежное арго
не являются чем-то завершенным и монолитным” (2000, 654), а с другой – молодежный
жаргон пополняется в основном за счет лексических единиц из профессиональных
жаргонов и иностранных заимствований. Елистратов рассматривает молодежный жаргон в
рамках своей теории о видах закрытости/открытости арго и относит его к киническому
арго, т.е. к полуоткрытому типу жаргона.
Продолжая размышления М. Бахтина (1965), который считал, что по окончании
средневекового периода в Европе, карнавальный смех постепенно измельчал и истощился
и произошла его бытовизация, Елистратов несколько неожиданно утверждает, что
“раблезианский комплекс в современной России представлен мощнее, чем в
средневековой Европе” (2000, 623). В качестве примера процветающих российских
дискурсов с богатой арготической поэтикой приводятся жанры распития и драки:
“повсеместно (в России – А.Р.) человека подстерегает “опасность” напиться или
подраться. С точки зрения “цивилизованного человека” это свинство. Но это чисто
карнавальное, чисто средневековое свинство” (Елистратов, там же). Иллюстрируя свою
мысль длинным рядом жаргонизмов, относящихся к лексико-семантической группе со
значением ‘пить, выпить, напиться’, Елистратов отмечает: именно
нерегламентированность русского праздника, его потенциальные повсеместность и
постоянство, его “средневековость” составляют то обаяние, которое трудно отрицать и
которое так привлекает в России иностранцев и отталкивает убежденно-
“цивилизованного” человека” (Елистратов 2000, 636). “В центре арготического космоса

48
находится человек со всеми его жизненными проявлениями – от высокоинтеллектуальных
до физиологических” (636).
Без сомнения, антропоцентричность проявляется во всех национальных арго.
Береговская (1996), например, отмечает, что в молодежном жаргоне, наиболее развитые
семантические поля – ‘человек’ (с дифференциацией по полу, родственным отношениям,
по профессии, по национальности), ‘внешность’, ‘одежда’, ‘жилище’, ‘досуг’ (вечеринка,
музыка, выпивка, курение, наркотики). Интересы самих носителей жаргона определяют
важность тем в молодежном жаргоне. По наблюдению Бондалетова, к кругу предметов и
понятий, являющихся ключевыми в молодежном жаргоне относятся: “человек, его оценка,
одежда, основные действия и состояния, учеба, быт, отдых, спорт, любовь, красота,
поведение, развлечение, слова-оценки и т.д.” (Бондалетов 1987, 72). По Елистратову, для
раблезианского русского арго чрезвычайно важна тема человеческого тела, ибо мир
осмеивается через тело или через те функции, что свойственны телу – еда, выпивка,
физиологические отправления: “арго, со всем его словесным, фонетическим,
словообразовательным, риторическим составом, есть грандиозная смеховая метафора
тела” (627). При существование десятков и сотен синонимичных слов и выражений
(многие из которых приводятся Елистратовым) для обозначения половых органов,
органов пищеварения и удаления физиологических отходов, и для называния
физиологических процессов, важность фаллоса (смехового субъекта), брюха (“локуса,
поглощающего мир”) и зада (“смехового объекта, вмещающего в себя идею
страдательности”) в русском раблезианском жаргоне действительно не вызывают
сомнения.
Не вполне можно согласиться с утверждением Елистратова о том, что обозначения
женских репродуктивных органов играют меньшую роль в русском жаргоне, чем
реноминации, связанные с мужским половым органом. Если следовать логике и
приведенным примерам Елистратова и признать универсальность эмблемы полового акта,
русский раблезианский жаргон, казалось бы, должен строится на основе обыгрывания
гомосексуальных отношений. На самом же деле, материал жаргонных словарей и записи
жаргона из молодежного чата свидетельствуют о том, что половые отношения в жаргоне
обыгрываются и описываются в основном как гетеросексуальный акт и что существуют
десятки жаргонных метафорических наименований женских половых органов: балалайка,
бюджет, гитара, иллюминатор, империя, касса, кастрюля, качалка, копилка, коробка,
котлета, котлован, кошелка, лохматка, нора, норка, передница, передок, пилотка
(большого размера), пирог, пирожок, пирожное, принадлежность, причендалы, прорубь,
розочка, соловей, телевизор, типография, топка, фазенда, фактура, чесалка, шахта,
щель, эдельвейс.
Используя терминологию Елистратова, можно сказать, что молодежный сленг имеет
признаки разомкнутой арготической системы с ее киническим комплексом и признаки
раблезианства, в рамках которых проявляется игровая направленность молодежного
жаргона. В частности, игровой принцип молодежного жаргона, по мнению Е.М.
Береговской, реализуется в массированной и преувеличенной англизированности сленга,
“которая служит как бы коллективной маской, приемом карнавализации” (1996, 40).
Сама идея помещения современного жаргона в контекст культурологических
исследований заслуживает явного одобрения. Некоторые же аспекты подхода В.С.
Елистратова к описанию жаргона нуждаются в уточнениях. Так, рассматривая арго в
континууме закрытости/открытости и обосновывая трехчленную оппозицию (закрытые,

49
полуоткрытые, открытые жаргоны), Елистратов, на наш взгляд, преувеличивает значение
закрытости, герметичности для таких видов арго, как жаргон преступников, экстрасенсов
или астрологов. Большинство исследований по криминальному жаргону придерживается
той точки зрения, что арго не выполняет конспиративной функции (среди них, Грачев
1997, Лихачев 1964, Поливанов 1968). В жаргоне преступников отсутствуют слова,
образованные с помощью маскировочных аффиксов, лексика деклассированных
создавалась стихийно, а не посредством механического засекречивания слов (Грачев 1997,
99). Также вызывает сомнение тезис о доминировании функции осмеяния в арго.
Гротесковый смех, нацеленность на комический эффект, игровая функция в арго
несомненно присутствуют, но их существование никак не уменьшают, на наш взгляд,
значение опознавательной, мировоззренческой, протестной и других функций сленга.

4.4. Частотность молодежных жаргонизмов

В предисловии к одному из новейших словарей, посвященному толкованию слов и

выражений молодежного сленга, его автор Т.Г. Никтина (2003) помещает послание
десятиклассника, написанное на молодежном жаргоне и переведенное на литературный
язык.

Штрихи на уважухе! Не впадло вам стрематься за невъездом в тусовую феню. Спешел-

фор-ю заморочилась профа педушная из-под кликухи Nikita и нехилую букварилу
замутила (само собой не без нашего хелпаря). Так что вяжите крошить батон на уши про
непрохилу и недотопу. Втыкайтесь в нашу ботву, врубайте фишку, и давайте не будем
гнать картину. А за свой бэзэр мы пишемся. Пашеко Дрюн (десюк) и туса кентов – фанатов
ру. ☺

Уважаемые взрослые! Не стоит расстраиваться, если Вы не понимаете сленговых слов и

выражений. Специально для Вас профессором пединститута Т.Г. Никитиной составлен
довольно полный словарь (естественно не без нашей помощи). Так что не упрекайте нас в
желании быть непонятыми. Постарайтесь осмыслить, понять нашу речь, и давайте жить
дружно. А за свои слова мы отвечаем. Павел Андреев (ученик 10-го класса) и группа его
товарищей, интересующихся русским языком (Никтина 2003, 3).

Письмо десятиклассника явилось, можно надеяться, неплохой рекламой для нового

словаря сленга, вышедшего с подзаголовком “Слова, непонятные взрослым”. С другой
стороны, всем, кто интересуется молодежным языком, достаточно очевидно, что
жаргонные слова в естественном живом молодежном сленге обычно не встречаются в
такой высокой концентрации. В письме есть высоко частотные слова впадло (хотя более
распространен вариант впадлу), заморочиться, хелпарь, зафиксированные в десятках
тысячах текстов на Интернете (Blair et al. 2002); существенно менее частотны слова
невъезд и недотоп (в основном употребляется в значении ‘недоподача тепла’ в
профессиональном жаргоне работников коммунального хозяйства). Некоторые же слова,
приведенные в письме десятиклассника, не встречаются в текстах русскоязычного
Интернета, и, очевидно, являются авторскими жаргонообразными окказионализмами. Так,
поиск в Интернете на крупнейшем российском поисковом сервере www.yandex.ru показал,

50
что слова букварила, педушный, непрохил вообще не зафиксированы ни в молодежных
чатах, ни в молодежных форумах, ни на одной странице русского Интернета.
Если говорить о частотности жаргонизмов в молодежных текстах, то гораздо более
типичным является употребление нескольких жаргонизмов на целый абзац. Приведем
пример из рассказа молодого путешественника, помещенного на одном из туристических
русских сайтов:

“Мы с Васей экстремальщики. Языков никаких не знаем, только русский. В этом году
решили поехать на Новый Год на Кубу. В Шереметьево приехали за два часа до вылета.
Регистрации ещё не было, и мы пошли размяться пивком. Пока ждали – по три бутылки
приговорили. Народ на рейс ломился. Мы стали всех расталкивать (нам это не сложно –
каждый больше центнера весом) и пробились к стойке. Тёлка дала нам места в хвосте
самолёта, хорошо, что хоть рядом. В самолёте взяли вискаря - «Джонни Волкер блю лэбл».
Распили на двоих. Курить в самолёте не дают. Все ныкаются по туалетам. Потом взяли
водки. Опять выпили. А дальше нас понесло! Пиво, водка, снова пиво – лететь-то 12 часов.
Ещё познакомились с чуваками – они тоже летели в Гавану по бабам. Вася пошёл курить в
туалет. Прошло минут пятнадцать. Я забеспокоился. Стал ему долбить в дверь.
Стюардесса на меня стала орать. Пришлось её послать. Я ей говорю: «У меня там кореш
погибает!» Вася вышел весь белый. Я у него спрашиваю: «Чё, блевал?» Он говорит
«Ага...». Сам весь белый. Перед отлётом нажрался картофана с солёными огурцами – ими
и блевал. Потом в этот туалет никто не заходил”.

В повествовании о веселом перелете в Гавану именно известная разреженность

жаргонных слов и выражений создает оптимальный контекст для выполнения ими своей
эмотивной функции. Что же касается передачи мировоззренческих установок, то тут
бывает достаточно и одного сленгизма на все высказывание.

4.5. Престижность молодежного сленга

Престижность тех или иных речевых форм определяется носителями языка субъективно.
Традиционно, считается, что диалектные формы речи расцениваются носителями
литературного языка как непрестижные, а, например, использование в речи большого
количества книжных слов, иностранных заимствований и других лексических единиц,
свидетельствующих о высоком уровне образования носителя языка, является, напротив,
престижным.
Английский социолингвист P. Trudgill (1972) предложил разделять языковые формы,
являющиеся явно престижными, и формы, имеющие скрытый или потенциальный
престиж. Trudgill показал, что, например, нелитературные формы английского языка
могут иметь скрытый престиж, и для некоторых носителей сленга этот скрытый престиж
перевешивает очевидный престиж литературных форм. Престижны ли формы
молодежного сленга? Если да, то является ли их престиж явным или потенциальным?
В культурах западных стран, начиная с 50 – 60-х годов прошлого века наблюдался
постепенный подъем в значимости молодежной культуры для культуры всех других слоев
общества. Молодежные тенденции в одежде, в музыке, в речи становились постепенно
доминирующими в общей культуре. Отсюда вытекает и мода на слова и выражения
молодежного сленга, что хорошо просматривается, например, на французском материале

51
(Seux 1997; Wise 2000). Новые веяния в американской музыке убедительно коррелируют с
модностью и престижностью слов и выражений в американском молодежном сленге. Так,
в работе T. Dalzell (1996) убедительно показано, как джазовый мейнстрим и контр-
культура битников 50-х, музыка и стиль жизни хиппи 60-х, музыка металлистов 70-х,
увлечение хип-хопом, брейкдансингом и рэпом в 80-х и 90-х проявились в десятках
популярных и престижных слов в молодежном жаргоне.
До последнего времени лингвисты не проводили эмпирических исследований по
выяснению вопроса о престижности нелитературных форм русского языка. Пробное
анкетирование, проведенное в 2000 году (Романов 2003), дало следующие результаты. На
вопрос: Является ли престижным употребление сленговых и жаргонных слов в речи при
общении в кругу молодежи? 33% анкетируемых ответили “да, является”, 42 % - “кажется,
да”, 11% - “кажется, нет” и 12% - “нет”. В 2002 году автором было проведено более
масштабное анкетирование, которое также включало вопрос о престижности молодежного
сленга. Результаты анкетирования 2002 года и их анализ представлены в третьей главе
книги, описывающей результаты социолингвистических опросов.

4.6. Подъемы и спады в развитии молодежного сленга

Как и другие языковые явления, молодежный сленг развивается скачками,

непрямолинейно. В свое время В.К. Журавлев (1982) справедливо заметил: “история
литературного языка свидетельствует о постоянной смене периодов стабилизации
эпохами бурного развития: в одни эпохи побеждает регламентация, когда инновации
пробиваются с трудом, в другие, наоборот, нормы расшатываются изобилием инноваций...
В конечном счете, смена такого рода периодов связана с периодами стабильности или
нестабильности ... содержания духовной культуры, ... социальной базы” (1982, 238).
Очевидно, что лексика молодежного жаргона, так или иначе, отражает изменения в
молодежной культуре, и в более широком плане, исторические изменения в обществе.
Впрочем, как предостерегает М.Е. Береговская, не стоит трактовать эту связь
слишком прямолинейно, неправильно объяснять “заметное оживление и интенсивное
словообразование в сленге только историческими катаклизмами” (Береговская 1996, 32).
Береговская выделяет три подъема в истории русского молодежного сленга в ХХ веке.
Первая волна в развитии молодежного сленга совпадает со временем революции и
гражданской войны, приведших к колоссальным социальным изменениям в обществе и
связанными с ними лингвистическим изменениям. В частности, на молодежный сленг
повлияли такие события, как становление комсомола, а также криминализация
молодежной среды и беспризорничество. Они существенно пополнили лексический
состав молодежного жаргона во многом за счет вовлечения в молодежный язык слов и
выражений из воровских жаргонов. Вторая волна развития сленга, по Береговской,
приходится на 50-е годы ХХ столетия, когда начало пост-сталинской оттепели совпало с
появлением стиляжского жаргона и первого периода активного использования
англоязычных заимствований в молодежном сленге (Романов 2000).
Отметим, что такие исследователи, как Елистратов (2000), Максимов (2002) и др., не
выделяют 50-е годы в качестве периода, характеризовавшегося какой-то особо высокой
активностью в изменении и пополнении сленга. В.С. Елистратов вычленяет лишь период

52
варваризации 20-х годов и период современной варваризации. Береговская называет 70 –
80-е годы временем третьей волны в развитии молодежного жаргона, совпавшей с
периодом застоя. Трудно согласиться с подобной периодизацией потому, что по-
настоящему заметный подъем в молодежном жаргоне приходится на конец 80-х и 90-е
годы. Береговская настаивает на подъеме сленга в 70 – 80-е годы, основываясь на данных
письменных источников и словарей, фиксировавших использование сленговых единиц.
Проблема, однако, в том, что, как и во многих лексических исследованиях других
авторов, Береговской не приводятся, и, видимо, не были собраны какие-либо данные о
частотности жаргонизмов в тех или иных газетных и журнальных статьях. Если бы можно
было показать, что индекс частотности использования жаргонизмов в текстах в 70 – 80-е
годы был существенно выше, чем индекс частотности в 60-е годы, вывод о “волнах” в
развитии молодежного сленга прозвучал бы много убедительнее.
Несколько иную периодизацию предлагает М.А. Грачев, который считает, что в ХХ
веке имели место четыре заметных этапа в развитии молодежного жаргона. Три этапа, в
20 – 30-е годы, в 50 – 60-е годы и конец 80-х – начало 90-х годов, были связаны с
арготизацией молодежного жаргона (1997, 166), с интенсивным пополнением молодежной
речи за счет слов и выражений жаргона криминальной среды. А вот в 70-е – 80-е годы
молодежный сленг пополнялся за счет англо-американских заимствований.
Попытки выделения циклов подъемов и спадов в процессе развития жаргона чем-
то напоминают проблему по определению временных границ циклов изменения климата
на нашей планете: одни исследователи убеждены в существовании стотысячелетнего
цикла, другие настаивают на двадцатитысячелетнем цикле, а третьи выделяют
десятитысячелетний цикл. В то же время, мало кто подвергает сомнению саму идею
цикличности изменения климата. Так и в истории языка очевидна цикличность языковых
изменений, смена периодов стабильности языковой нормы и относительной стабильности
лексического состава языка периодами резких изменений и колебаний в норме; очевидна
также и зависимость этих колебаний от политических и культурных изменений.

5. Сбор ненормативного лексического материала.

Новые возможности

Жаргонные словари последнего десятилетия (Елистратов 2000; Квеселевич 2003;

Мокиенко, Никитина 2000; Никитина 1998, 2003 и др.), лексикологические и
социолингвистические опросы носителей языка, а также разговоры, проведенные и
зафиксированные в чате на различных русских сайтах в Интернете, стали главными
источниками сленговых слов и выражений в данной работе. В попытках собрать и
лексикографически описать современный молодежный сленг специалисты (например,
Никитина 1998, Платонова 1999) опирались в основном на письменные источники
(повести и рассказы, журнальные и газетные статьи). Другим важным источником для
составления жаргонных словарей должны были бы явиться информанты, в чьей речи
фиксировались бы ненормативные слова и выражения, и которые давали бы необходимые
разъяснения по семантике того или иного жаргонного слова. К сожалению, обращение к
носителям языка, к информантам, не стало ведущим способом сбора материала ни для
одного из недавно опубликованных жаргонных словарей, за исключением словаря В.С.

53
Елистратова (2000). Использование в основном письменных источников при составлении
словарей сленга представляется не вполне обоснованным, прежде всего потому, что сленг
и жаргон существуют в устной форме и реализуются в устной речи. Безусловно,
сленговые слова появляются в рассказах, газетных статьях, но ни авторы статей и
рассказов, ни редакторы периодических изданий не ставят перед собой задачу отразить с
какой-либо полнотой современный сленг.
Идеальным источником для собирания сленговой базы данных были бы записи
спонтанной устной речи, но, к сожалению, этот способ сбора материала трудоемок
(Земская 1987) и дорогостоящ. Запись речи информантов без их предварительного
согласия представляет собой нарушение принципов научной этики, а предварительное
уведомление информантов о проведении записи в известном смысле лишает их речь
спонтанности. Из российских лексикографических работ по описанию жаргонов
выделяется словарь В.С. Елистратова (2000). Автор использовал слуховой принцип
фиксации материала, “послушивая” живую речь носителей языка в общественных местах
и записывая услышанное в записную книжку. Исследователь не прибегал ни к каким
дополнительным способам сбора материала в виде массового анкетирования или
телефонных интервью. По справедливому замечанию автора “слуховой принцип
фиксации дает массу преимуществ: прежде всего он позволяет запечатлеть образцы
непосредственной, никем не препарированной, не искаженной, не интерпретированной
речи” (Елистратов 2000, 5).
За последние годы было проведено несколько исследований молодежного сленга на
английском материале, где также записывалась спонтанная устная речь. Постараемся
продемонстрировать то, с какими трудностями столкнулись исследователи, используя два
разных метода сбора спонтанной молодежной речи. Так Stenstrom, Andersen и Hasund
(2002), изучавшие молодежный сленг в пригородах Лондона, отобрали двадцать семь
волонтеров среди подростков в возрасте от 13 то 17 лет, снабдили их диктофонами и
кассетами и попросили их записывать на диктофон все их разговоры в течение нескольких
недель. Кроме того, волонтеры отмечали в записной книжке имена, возраст, род занятий
собеседников, а также характер их взаимоотношений (незнакомый, знакомый,
друг/подруга, родственник, наличие романтических увлечений) и место разговора (в
школе, по дороге домой, рядом с домом, за компьютерной игрой и т.д.)
При анализе материала исследователи отмечали, что собеседники волонтеров,
которые знали, что последние заняты сбором сленгового материала, нередко стремились,
особенно юноши, к употреблению большего количества жаргонных слов, рассказыванию
сомнительных анекдотов, использованию грубых слов и ругательств, что, скорее всего,
искажало картину реального словоупотребления. Были и технические трудности.
Значительное количество записей не поддавалось расшифровке и транскрибированию из-
за плохого качества записи и большого количества посторонних шумов, особенно когда в
беседах участовали три и более подростков. В результате многомесячной работы
транскрибированные записи были представлены в виде текста, объемом в полмиллиона
слов. В транскрибировании и анализе материала были задействованы студенты и
аспиранты, чей труд оплачивался через полученные исследователями гранты. Не
рассуждая здесь о научных результатах исследования (сведения о них приводятся в
других разделах книги), проиллюстрируем трудоемкость подобного рода изучения сленга:
хотя сам эксперимент проводился в 1993 году, его результаты в виде монографии были
опубликованы лишь 10 лет спустя. Отметим также, что текст в полмиллиона слов по

54
объему явно не является достаточным, чтобы на его основании попытаться составить
репрезентативный словарь молодежного жаргона.
Несколько иной, лингво-этнологический, подход в сборе сленгового материала
прослеживается в исследовании Eckert (2000), которая в течение нескольких месяцев
проводила наблюдения за речью школьников в одной из школ в пригороде Дейтройта. По
мнению Eckert, разница в возрасте и в статусе между исследователем и школьниками
является фактором, существенно затрудняющим достижение цели исследования –
наблюдением над спонтанной речью молодежи. Лингво-этнограф, в отличие от учителя,
должен стараться сгладить эту статусную разницу, не пытаться влиять на подростков,
встать на их точку зрения, не выглядеть шокированным нецензурными выражениями или
историями о сексуальном опыте подростков, об экспериментировании с наркотиками и
т.д.
Некоторые учителя, не вполне понимавшие задачи исследователя, просили Eckert
время от времени помочь в классных делах, подменить их на уроке, что придавало статусу
исследователя двусмысленный характер в глазах школьников. После школы Eckert
нередко отправлялась со школьниками на спортплощадку, в парк, в МакДональдс и
записывала все свои беседы. Вопросы бесед касались взаимоотношений с родителями и
учителями, наличия увлечений и хобби, особенностей времяпрепровождения с друзьями,
выяснения того, с кем дружит школьник и с кем и по какой причине враждует.
Исследователь, помимо описания лингвистических особенностей речи молодежи, ставила
задачу составить социограммы на каждого ученика школы – схему социальных контактов.
Записи бесед и послужили сленговым материалом для анализа, хотя сама Eckert заявляет,
что не имела полных оснований утверждать, что жанр беседы-интервью с лигво-
этнологом относится к разряду естественной, спонтанной речи (2000, 78).
Сбор лексического материала для нашей работы по молодежному сленгу
осуществлялся с помощью анкетирования носителей языка (подробное описание процесса
анкетирования приводится в третей главе), а также помощью записи и анализа разговоров
в молодежных чатах в Интернете.

5.1. Интернет в молодежной культуре

Новые технологии, такие как Интернет, мобильные телефоны, передача текстовых и видео
изображений на портативные устройства остаются привилегией весьма небольшого
количества молодых людей в мире. Несмотря на разговоры о новом интернетовском
поколении в наши дни всего лишь около 9% людей в мире имеет доступ к этим новым
технологиям (Thurlow & McKay 2003). Совершенно очевидно, что большинство
пользователей Интернета сконцентрированы в странах Запада, но даже и в этих странах
доступ к новым технологиям среди населения распределен весьма неравномерно. В
России, судя по географической привязке сайтов, выявляемых поисковыми системами,
пользователи Интернетом сконцентрированы в крупных городах, особенно много их в
Москве и Санкт-Петербурге.
Привлекательность Интернета для молодых пользователей заключается не только в
доступе к информации, но и в доступе к социальной среде (Livingstone 2002). Интернет
используется для заведения и поддержания социальных контактов. Недавний опрос

55
(Thurlow & McKay 2003, 97) показал, что Интерент стал ведущим средством
коммуникации для американской молодежи: 81% респондентов, в возрасте от 13 до 17
лет, использовали Интернет для рассылки электронных сообщений. В возрастной группе
от 18 до 20 лет этот показатель был еще выше – 93%.
Молодые люди используют Интернет также для посещения новостных сайтов, для
выполнения учебных заданий с целью поиска нужной информации. Исследования
показывают, что в третьем тысячелетии Интернет стал наиболее популярным средством
получения информации среди американских студентов и школьников (по сравнению с
книгами, журналами, газетами, телевидением и радио) для выполнения домашних
заданий. Как и пользователи более старшего поколения, американская молодежь активно
применяет Интернет для покупки разнообразных товаров, особенно компьютерных игр,
дисков, книг. Сравнивая поведение молодых пользователей на Интернете, исследователи
пришли к выводу, что девушки проявляют большую заинтересованность в использовании
чатов, форумов, электронной почты и иных интерактивных возможностей новых
технологий (Thurlow & McKay 2003, 96). Молодые пользователи мужского пола
оказываются более заинтересованными в употреблении Интернета для получения
информации и для развлечения (посещение игровых сайтов, онлайновых казино, а также
эротических и порнографических сайтов).

5.2. Молодежные чаты

В последние несколько лет разговоры на интернетовском чате, представляющие собой

смесь устной и письменной речи, стали новым интересным предметом лингвистических
исследований (Carter 2003; Schonfeldt & Golato 2003; Paolio 2001; Kelle 2000). Лингвисты
отмечают, что чат на Интернете позволяет собирать лингвистические данные, избегая
негативных моментов, связанных с проблемой так называемого “парадокса
исследователя”. При проведении непосредственных бесед с информантами респонденты
непроизвольно и незаметно для себя могут изменять свою речь, попадая под влияние
исследователя (используя, например, правильные грамматические формы, не характерные
для их обычной спонтанной речи).
Недавние наблюдения за чатами на сайтах Интернета показали, что к числу типичных
черт языка чата, независимо от национальной принадлежности чата, относятся следущие:
разного рода орфографические отклонения от нормы, использование аббревиатур,
усечение основ, написание слов без пропусков, активное использование ненормативной
лексики и пр. (Maurice 2001). Анонимный характер общения на чатах позволяет
участникам не слишком заботиться о стилистической приглаженности их высказываний,
несмотря на письменную форму общения. Наблюдения за разговорами в чате подтолкнули
нас к мысли о том, что именно чат может стать удобным источником сбора сленгового
материала для лингвистических баз данных и словарей, ибо сленг в чате во многом
напоминает употребление сленга в спонтанной устной речи.
В настоящее время существуют десятки популярных русскоязычных молодежных
чатов, количество участников которых колеблется от нескольких десятков до нескольких
сотен, в зависимости от времени суток. Например, владельцы одного из самых
популярных молодежных чатов www.krovatka.ru утверждают, что их чат посещают

56
ежедневно около 15 тысяч пользователей. Общий чат может быть разделен на чаты по
интересам, где имеются специальные тематические разделы: знакомство, романтика,
флирт, любовь, подростки, музыка, компьютеры, спорт, экстрим и пр. Тематика
специальных чатов хорошо коррелирует с молодежными интересами в целом.
Большинство русскоязычных пользователей сосредоточены в Москве, Санкт-Петербурге и
других крупных городах европейской части России. Поскольку пик активности на
молодежных чатах приходится на вечерние часы по московскому времени, сбор
сленгового материала обычно проводился именно в это время.

5.3. Ники в молодежных чатах как пример сленговой номинации

Для того чтобы принять участие в чате, участники чата регистрируются, хотя иногда этого
и не требуется, и выбирают себе ник. Как утверждают сами участники молодежных чатов,
хорошо выбранный ник – это залог популярности участника чата. Ники в чате
представляются нам интересным объектом изучения жаргонного словотворчества. Часть
ников в русскоязычных чатах оформлена в кириллице, часть – в латинице, встречаются и
смешанные варианты (например, ТурбоСусликExplorer, Москоffский). Представленные в
этом разделе ники и чатовые диалоги были скопированы автором непосредственно из
молодежных чатов: www.volchat.ru, www.krovatka.ru, www.citychat.ru и др. Конечно,
некоторые ники участников чата представляют собой просто имена участников – Ирина,
Аня, Саша, Николай и пр. Однако большинство ников – это тщательно подобранные
клички, часто построенные на основе неологизмов, окказионализмов, словосложения,
метафорического переосмысления основ с использованием экспрессивных
словообразовательных аффиксов. Таким образом, многие ники в чате обладают
значительным экспрессивным и комическим потенциалом, и немалую часть из них можно
смело отнести к жаргонизмам. Остановимся на наиболее типичных группах чатовых
ников:

Словоподражательные ники: бла-бла-бла, буа-га-га-га-га, ТРАХ-БАБАХ, бул-тых_бул-тых и

др.
Ники, построенные на использовании имен и фамилий известных людей или литературных
персонажей: Адольфик, Бендер_Задунайский (обыгрывание имени Остапа Бендера), НафНаф,
Нэльсон_я_извиняюсь_Манделла, Феликс_СигизМУнДович, Тутанхамончик, Чурбайс и пр.
Словосложение: Кабысдох, Кексмен, Травокур, Дыроболт и пр.
Экспрессивная суффиксация: Демонюга, Доберманчик, Маврик, Стервана, Симпотяжка,
Друган, Атаманго и др.
Неожиданные словосочетания: Сиреневый_бронетранспортерчик, Лунная_кошечка,
Обаятельный_гад, Правильный_панк, Обнимающий_троллейбус, Девочка_дождя, Троль_
без_Хвоста, Тупой_но_упорный, Сумрак_синих_зарниц, Сочувствующий_ совам,
Веселый_голубой_щенок, Дельфиночка_на_сноуборде, Нежный_вампир,
Девушка_особого_сорта и пр.
Рифмованные словосочетания: Рома_из_дурдома, Счастье_по_имени_Настя,
Мани_из_Рязани и др.

Для женских ников менее характерно использование каких-либо жаргонных основ.

Обычно девушки в чате выбирают в качестве ников прилагательные, типа: симпатичная,

57
сладкая, желанная, добренькая, пылкая, стервозная, нереальная, сексапильная,
озабоченная, холодненькая, белокурая и т.д. Ник часто обыгрывается при знакомстве в
чате, а затем и в процессе беседы. Например, некто с ником холодненькая так начинает
общение в чате:

Согрел бы кто, и не предлагайте мне сесть к батарее!

Участник чата с ником брелок обращается к нику смуглая:

Смуглая, привет, а ты, правда, смуглая?

Чатец с ником вода_из_душа начинает разговор с нежным_вампиром:

Нежный_вампир, а попить ты сегодня меня не хочешь?

Дельфиночка_на_сноуборде отправляет сообщение маврику:

Что за маврик такой? Помню только одного, что Дездемонну душил…

При появлении на чате девушки_особого_сорта пользователь с ником бобик посылает

следущую просьбу:

Ну что, давай, рассказывай про сорт!

Нередко в ник включают информацию о возрасте или городе проживания того или иного
пользователя, например: юлечка_15_(095) – ник пятнадцатилетней москвички;
вован_(812)_21 – ник двадцатиоднолетнего петербуржца (определяется по телефонному
коду города), или костет_78_RUS – тоже ник петербуржца, но с уже отсылкой к
автомобильному номеру.

5.4. Правила поведения в чате

После регистрации и выбора ника любой пользователь чата может начать общение с
другими участниками. Обычно общение в чате начинается с приветствия, обращенного к
кому-либо конкретно, или общего приветствия всем участникам. Во многих чатах эта
функция автоматизирована, и при вхождении нового участника чата всем рассылается
стандартное приветствие.
В большинстве молодежных чатов существуют некоторые правила, которых нужно
придерживаться: нельзя использовать нецензурные слова при общении в чате, нельзя
переправлять большие отрывки текстов, которые мешают общению. Обычно в чатах
запрещена передача текстов рекламного содержания. За нарушениями в чате следит
администратор или робот-матотестер, выявляющий слова нецензурного характера.
Нарушения, в зависимости от их серьезности, могут караться простым предупреждением,
переводом участника чата в тотальный игнор (когда написанные участником чата
сообщения остаются невидимыми) или отключением от сети. Интересно, что не только

58
администратор или владелец чата обладает контролирующими функциями. Каждый
зарегистрированный участник чата обычно имеет возможность использовать функцию
игнора в отношении других участников, общение с которыми, по тем или иным причинам
не доставляет удовольствия. То и дело на чате можно услышать угрозы типа: “Отстань,
или отправлю в игнор”, “Ребята, лысого_бобика давно пора послать в игнор. Совсем , гад,
оборзел”, “Пипетка, не лезь в наши мужские дела, в игнор кинем!”. Дело в том, что, если
более двух участников чата предлагают использовать в отношении кого-либо функцию
тотального игнора, то всем участникам чата приходит сообщение такого рода:
“Пользователя с ником N предлагают поместить в тотальный игнор. Вы за или
против?” Если большинство голосует за, то все последующие сообщения пользователя с
ником N становятся невидимыми. С одной стороны, в процедуре объявления тотального
игнора проявляется старый комсомольский принцип демократического централизма. С
другой стороны, эта процедура определенным образом подталкивает участников чатов к
коммуникативному приспособлению, которое, как уже было отмечено, является одним из
ведущих факторов молодежного общения в целом. Режим тотального игнора в отношении
участника чата по усмотрению администратора может действовать от нескольких минут
до нескольких дней или даже недель.
Настройки в чатах позволяют делать общение многоцветным и мультимедийным.
Участники чата могут выбирать не только цвет своего сообщения или размер букв, но
также пересылать стандартные рисунки и пиктограммы, дополняющие или целиком
заменяющие сообщение: например, букеты цветов, улыбающиеся или недовольные
рожицы (, ), бокалы или рюмки, фигурки людей и пр. В некоторых чатах возможна и
пересылка звукового сигнала, например, отрывка известной мелодии. Во многих чатах
существуют также стандартные фразы, которые указывают на текущий статус и
помещаются рядом с ником участника чата: свободен, занят, очень занят, отошел,
надолго отошел и пр.
Общение в активном чате с несколькими десятками участников представляет
непростую задачу даже для опытного пользователя. Прежде всего, чтобы поддерживать
общение, желательно не пропустить сообщение, лично адресованное данному участнику.
Для помощи в этом в чатах имеется специальная функция, позволяющая показать все
высказывания участника под тем или иным ником, сделанные за данную чатовую сессию.
Эта же чатовая функция оказала большую помощь в сборе сленгового материала.
Конечно, не обязательно вести беседу со всеми участниками чата одновременно. Многие
пользуются функцией привата, когда в ходе разговора один участник чата приглашает
другого вести разговор один на один. В этом случае проводимый диалог оказывается
известным только двум его участникам. Допустимо также открыть сразу несколько окон
привата и поддерживать разговор один на один одновременно с несколькими
пользователями. Понятно, что в том случае, когда большинство участников чата
переходят на приватное общение, сбор языкового материала для лексикографа становится
невозможным.
Как известно, общение в чате возможно дома с использованием персональных
компьютеров, подсоединенных к сети, или же в интерент-кафе, на работе, в библиотеке и
в иных местах. Относительную ценность общения в чате для его участников хорошо
можно проиллюстрировать самым непосредственным образом, а именно тем, сколько
молодые люди готовы платить за возможность общения в чате. В последние годы цена на
услуги интернет-кафе в Москве и Санкт-Петербурге стабилизировалась и в среднем

59
составляет от 30 до 60 рублей в час. Некоторые русскоязычные чаты показывают, с какого
времени тот или иной пользователь находится в чате. Типичная сессия на чате занимает от
40 минут до часа, но нередки случая, когда участники чата не уходят с любимого сайта в
течение нескольких часов. Таким образом, многие молодые люди, пользующиеся
услугами интерент-кафе, готовы платить десятки и сотни рублей за удовольствие чатового
общения.

5.5. Общение в молодежном чате

Общение в молодежном чате обычно начинается с одной из распространенных

приветственных фраз: Привет, давайте общаться; Народ, хочу общаться; Всем привет и
поцелуи; Привет, есть интересные собеседники? Здряммс, Питер А-уууу! Конечно,
бывают и более специализированные приветствия, которые, впрочем, тоже достаточно
типичны для молодежных чатов:

Сладкая: Привет, мальчики, кто тут хочет позабавиться?

Доберманчик: Ну что, товарищи женщины, я пришел. Вы будете до меня домогаться?
Фунт_Изюма: Эй, козлики, почирикаем?

После приветствия обычно начинается поиск собеседника. Для завсегдатаев чата поиск не
представляет особого труда, так как по списку участников чата, где приведены ники всех
пользователей, можно легко найти знакомых. Для новичков и нерегулярных чатцев поиск
собеседников может занять довольно много времени. Иногда можно услышать такие
призывы: Люди, давай общаться, я ж не зря здесь 40 минут сижу! Многие участники
молодежных чатов ищут собеседников по территориальному или половому признаку:

Есть тут кто из Оренбурга?

Девчонки из Рязани есть?
Мурманские здесь?
Ищу несвободную в Питере?
Кто из Иркутска?
Чеченские мужчины есть?

Набор первых вопросов в чатовом диалоге тоже достаточно предсказуем. Молодые чатцы
стараются выяснить пол и возраст и город проживания собеседника. Выяснение или
уточнение социально-возрастных характеристик и половой принадлежности собеседника,
а также предоставление схожей информации о себе можно рассматривать как
коммуникативный акт самораскрытия. Подобное самораскрытие ведет к снижению
ощущения неизвестности, что является одним из центральных мотивов межличностного
общения (Heath & Bryant 2000, 215). Обычно самораскрытие со стороны одного
собеседника ведет к ответному самораскрытию со стороны другого участника разговора
(Van Lear 1987). В чатах коммуникативное самораскрытие представляет для собеседников
определенный риск: неравноценное раскрытие со стороны собеседника, потеря интереса
со стороны собеседника, вероятность стать объектом подтрунивания или злой шутки и т.д.

60
 Цвет бедра испуганной нимфы: Откуда ты? Тебе сколько лет? Ты из Москвы?
Бумер_095: Я тоже из Москвы, но мне не 16, а уже 17. Пришли мне свое фото.

Чертовка: Ты из Якутии? Там, говорят, парни такие улетные. Тебе сколько?

Мурзик: Да в Якутии парни милые, одичалые такие. Мне 15.

Лось_Лось: Мне 20. А тебе скока?

Кассандра: Мне тоже.
Лось_Лось: У тя фотка есть?
Кассандра: Есть.
Лось_Лось: Ты мне можешь скинуть?
Кассандра: Могу. А ты мне кинешь. Тока ты первый...

Сумрак_синих_зарниц: Тебе сколько? Ты честно скажи сколько?

Очкарик: 90. В самом рацвете сил.
Сумрак_синих_зарниц: Сейчас, наверно, пропеллером зашуршишь, как Карслон…

После выяснения социально-возрастных характеристик собеседника разговор в чате

может прерваться, особенно если выявляется значительная разница в возрасте (хотя свой
настоящий возраст и пол собеседники могут и скрывать). В межличностной
коммуникации существуют определенные стратегии, которые позволяют начинать,
поддерживать или разрывать общение. Нередко в чатах на Интернете собеседники
пытаются рационализировать свое речевое поведение и выработать стратегии для
успешного общения. Например, в чате www.citychat.ru некто с ником пылкая давает совет
собеседнику с ником сергей_812: “Общение всегда надо начинать с простых вопросов.
Нужно на них отвечать оригинально, чтобы породить желание спрашивать о большем”.
Если после вступительных вопросов интерес собеседников друг к другу не угас, разговор
в чате может переходить на темы учебы, работы или увлечений, особенностей характера.

Леночка_095: Чем занимаешься?

Маринка: Музыкой, клубами, тусовками, англ. языком. А ты чем?

Свинак: Скажи, ты тупой или злобный? 

Ежик_средней_полосатости: Заклинило идиота, да?

Без_ника: Ты реально любишь школу?

Кокетка: Если б не пипетка, наша классная, то протянуть можно.

Янг: У тебя с выборами то чего, как?

Пилька: Фуф, отделалась, без потерь вроде, даже приплатили. Нам от этих претендантов так
досталось. Особенно от Рыбкина, его вычеркивать пришлось из бюллетеня по линеечке 5
чертачками.
Янг: Длинных линеек что-ль не было?
Пилька: Просто про него 5 строчек описание было, но еще прям под Путиным был … линейка
то и дело не туда ложилась.
Янг: Какой соблазн 

Ласковая Тигра: Чего нового хорошего?

Леший: Да на работе жопа-а-а-а. Меня начальство бычит, воюем потифонечку.
Ласковая Тигра: Нельзя их на шейку себе сажать.

61
 Леший: Блин, вот я и пытаюсь их со своей шейки сгонять.

Самокат: Ну что у тя новенького?

Возмездие Ежиков: Замуж не вышла, не родила, вся в работе…
Самокат: Так забей на работу, дуй на курорт, там и родишь, может, еще замуж выйдешь…

Флирт в молодежных чатах является, без сомнения, самым популярным жанром общения.
В соответсвии с теорией социального обмена всякий участник коммуникации стремится в
процессе общения к получению наибольшего удовлетворения для себя при наименьших
затратах или потерях. По-видимому, флирт в чате является наиболее популярным жанром
именно потому, что доставляет наибольшее удовольствие собеседникам при
относительной легкости вступления в виртуальный флирт, при относительно небольших
затратах во времени, деньгах. Флирт завязывается не только на чатах, тематика которых
(знакомства, романтика, любовь и т.д.) подталкивает к флирту. Флирт активно ведется в
спортивных, новостных, медицинских и иных чатах. Большинство чатцев флиртуют в
привате, хотя довольно многие выносят свои диалоги на общее обозрение в чате.

Сладкая: Привет, мальчики, кто тут хочет позабавиться?

Болт: Денег нет!
Сладкая: Я сюда не за деньгами пришла.
Болт: Что ж ты такая неудовлетворенная по чатам ходишь?
Сладкая: Мальчики, какие вы хорошенькие, только маленькие…

Холодный ветер: Как насчет секса без обязательств? Есть желающие?

Курносая_мечтательница: Как ты собираешься заниматься сексом, с компом наедине – так
это уже обязательство!
Чеченец: (Холодному_ветру) Помолчи, дорогой, не тряси хозяйством!

Девочка_в_красном: Граждане мужчины, вы где?

Павлик: Ты откуда, ты какая?
Девочка_в_красном: Это допрос? Тебе мой вес, рост и все такое сказать?
Павлик: Я очень люблю добрых девушек, а ты, наверное, злая?
Девочка_в_красном: Выпендрежничаешь? Заманиваешь?

Хруст: Самая_нежная, а ты действительное самая нежная?

Самая_нежная: Не сомневайся!
Хруст: А чем докажешь? В чем твоя нежность проявляется? Тебе скока лет?
Самая_нежная: На парнях она проявляется. А у девушки неприлично спрашивать, сколько ей
лет (ломаюсь)…

Москоffский: Полный кобзон! Во флирт пойти не с кем. Такая вот х-ня…

Костет_78_RUS: С твоим размером обуви во флирт??? Эх ты, сонная пьянь!!
Москоffский: Кто сонная пьянь?!

Большинство разговоров в русскоязычных молодежных чатах аполитичны. В отличие от

другого интернетовского жанра – форумов, на чатах крайне редко встречаются
рассуждения о политических курсах, политических партиях, политических деятелях. На
чатах нередко высказываются пародоксальные мнения, приводятся афоризмы, анекдоты,

62
но обычно не для того, чтобы завязать серьезную дискуссию, а чтобы привлечь внимание
к собственной персоне:

Кефира_хоццу: Слово столица постепенно становится матерным…

Блондинка_в_законе: Мужчины – женитесь, женщины – мужайтесь!

Мучачо: Что ж мне так бабы надоели, не было такого раньше…

Антропоцентрическая направленность, характерная для молодежного сленга, является

типичной чертой и для молодежных чатов. Даже на специализированных чатах, которые,
по замыслу создателей и владельцев, должны быть посвящены вопросам политики,
спорта, литературы или искуства, общение в основном нацелено на знакомство и
обсуждение личных вопросов. Многие участники чатов получают удовольствие от самого
процесса виртуального общения, независимо от наличия или отсутствия серьезных тем
для обсуждения. В этом отношении характерен следующий диалог:

Вантуз: Сколько можно беспредметно щебетать? Ну какой в этом, блин, смысл?

Кнопка: В самом общении. Ну разве не прикольно просто пообщаться, даже без смысла! В
этом и смысл бессмысленного общения 

Вопрос о степени удовлетворения при чатовом общении интересен и в теоретическом

плане. Одной из популярных идей в теории коммуникации является идея равноценного
обмена (Heath & Bryant 2000, 230). Равноценный обмен понимается как внесение
пропорционального вклада в общение с собеседником и обладание пропорциональной
степенью контроля в процессе общения. Считается, что именно при равноценном обмене
в процессе общения собеседники получают максимальное удовлетворение. Равноценный
обмен в интернетовском чате может проявляться в обмене комплиментами, в тактике
симметричного самораскрытия – предоставления собеседнику информации о себе, в
симметричном выдерживании пауз при обмене репликами и пр. Подобные же черты
равноценного обмена можно найти и в естественном общении. Однако по сравнению с
процессом естественного общения участники чата обладают, как представляется, большей
степенью контроля в ходе виртуального общения (например, возможность с легкостью
игнорировать нежелательного собеседника, мгновенно переключаться на беседу с новым
партнером по чату), что, вероятно, приводит к получению большего удовлетворения.
Как можно видеть из приведенных в разделе примеров, процент жаргонных слов,
относящихся к молодежному сленгу, в чатовых диалогах не очень высок. Следя за
общением на чате и записывая сленговые выражения, довольно быстро приходишь к
наблюдению о значительных количественных различиях в использовании молодежной
жаргонной лексики лицами со схожими социально-возрастными характеристиками.
Нередко бывает так, что из 40 – 50 участников молодежного чата лишь 3 – 4 собеседника
активно употребляют сленговые выражения. Как правило, те, кто активно использует
сленговые слова, зарегистрированы в чатах под мужскими никами; оказываются более
словоохотливыми, чем другие участники чата; часто ведут разговор с собеседниками,
которые тоже зарегистрированы под мужскими никами; склонны к ведению разговора на
чате с теми, кто тоже активно использует сленговые выражения; склонны к вступлению в
словесные конфликты на чате.

63
 Подобное языковое поведение на чате хорошо объясняется уже упоминавшейся
теорией социального обмена при общении. Употребляя жаргонные слова и выражения,
участник коммуникации ожидает ответного использования жаргонизмов в речи партнера.
В противном случае подается сигнал о неудовлетворительном общении или общении
неравных участников коммуникации. Несомненно, при коммуникации в чате сказываются
также такие характеристики собеседников, как степень их экстравертности-
интравертности, стремление к доминированию или стремление быть ведомым в разговоре;
повышенная тревожность и подверженность стрессовым ситуациям или же устойчивость
в стрессовых ситуациях (некоторые начинают жаловаться на стресс после первых 15
минут в чате, для других 3 часа в чате пролетают незаметно); разница в потребности
общения и пр.

6. Молодежный жаргон и юмор

Обратимся к такой функции молодежных жаргонизмов как средство комического. Под

комическим мы вслед за А.Б. Боревым понимаем “смешное, имеющее определенную
общественную и эстетическую природу. Комическое вызывает социально окрашенный,
направленный на известный объект смех” (1957, 45). К лексическим средствам
комического относятся, как известно, иноязычные слова (Романов 2000), архаизмы,
книжная лексика, идиоматические выражения, диалектизмы, терминологическая лексика.
Особое место среди средств комического в русском языке занимают жаргонизмы и
сленгизмы.
В русском языке существуют слова, которые обладают комической экспрессией вне
контекста. Это моносемантические слова, имеющие комическую сему в единственном
номинативном значении (например, мерехлюндия, старушенция). В общелитературном
языке существуют также полисемантические слова, у которых комически-экспрессивные
элементы реализуются в производных значениях. Среди молодежных жаргонизмов
имеются как моносемантические слова с оттенком комизма (монопенисуально –
‘безразлично’; муходром – ‘лысина’; нерводрал – ‘скрипач’ и пр.), так и многозначные
слова, где комический потенциал производного значения выявляется на фоне его
сопоставления с базовым значением (антисемит – ‘презерватив’; бюстгальтер – ‘ремень
безопасности в автомобиль’; ванька-встанька – ‘мужской половой член’; клитор –
‘нервный, раздражительный человек’; соловей – ‘зад’ и пр.).

6.1. Жаргонный каламбур

По определению каламбур – это “игра слов, намеренное соединение в одном контексте

двух значений одного и того же слова или использование сходства в звучании разных слов
с целью создания комического эффекта” (Энциклопедия Русский Язык 1998, 174).
Поскольку молодежный сленг сориентирован на достижение комического эффекта
разными способами, неудивительно, что и прием каламбурного сближения используется в

64
жаргоне весьма активно. Можно выделить несколько разновидностей каламбурного
сближения в лексике молодежного сленга.
В жаргонной лексике чаще всего используется игра слов, строящаяся на контрасте
между сходством звучания и отличием значения литературного (разговорного) слова и
жаргонного образования: абордаж – ‘аборт’; аноним – ‘онанист’; аскорбинка –
‘оскорбление’; баптист – ‘бабник, ловелас, любитель женщин’; барбариска – ‘прозвище
учительницы с отчеством Борисовна’; грибок – ‘фирма “Рибок”; грузин – ‘лгун, обманщик;
человек, который говорит вздор, ерунду (тот, кто грузит)’; енот – ‘японец’ (от
наименования японской денежной единицы, йены); индюк – ‘индиец, житель Индии’;
истерик – ‘студент исторического факультета’; истеричка – ‘учительница истории’;
кончина – ‘сперма’ (от кончать – ‘испытывать оргазм’); лифтер – ‘большой старомодный
бюстгальтер’; лифчик – ‘лифт’; макарона – ‘женщина (как правило, учительница) по
отчеству Макаровна’; мыло – ‘электронная почта’ (каламбурное сближение по
фонетическому сходству с английским mail); папоротник – ‘отец’ (сходство с папой);
ракета – ‘рэкет’; ракетчик – ‘рэкетир, вымогатель’; степь – стипендия; студень –
‘студент’; чешуя – ‘ерунда, чушь’; чинарик – ‘китаец’ (от англ. China – ‘Китай’).
Более редкий вид каламбура заключается в столкновении слова общего языка и
созвучного ему жаргонного образования, совмещающего в себе значение и звучание двух
или более слов: антисемит – ‘презерватив’; зек, зэк – ‘заведующий кафедрой’;
позвоночник – ‘человек, пользующийся чьей-л. протекцией при поступлении на работу,
учебу (от сочетания поступить по звонку)’; спидометр – ‘медицинский прибор для
анализа крови на СПИД’; трепанация – ‘болтовня; нагоняй, взбучка’ (каламбурное
столкновение трепанация и трепаться); факт – ‘половой акт (контаминация английского
fuck и русского акт)’; чайхана – ‘отсутствие чая в доме’ (контаминация слов хана, чай и
переосмысление значения слова чайхана).
Одной из разновидностей каламбура является ложная этимологизация, когда
устанавливается мнимое родство или предлагается “более правильная” звуковая форма
слова. Такой вид каламбурного манипулирования в сленге часто производится со словами
иноязычного происхождения: бейсбол – ‘драка, избиение кого-либо’; бундесрат – ‘туалет’
(от срать); бухара – ‘пьянка’; бухарест – ‘молодежная вечеринка’ (от бухать); бухенвальд
– ‘пьянка’ (также от бухать); контрабанда – ‘контрольная’; махаяна – ‘драка’
(используется фонетическое сходство махаться – ‘драться’ с махаяна – названием одного
из вполне мирных направлений в буддизме); педагог – ‘гомосексуалист’ (каламбурная
эвфемизация слова педераст); солидол – ‘солидный, респектабельный человек; что-л.
стоящее, ценное, значительное в каком-л. отношении’; факир – ‘половой партнер’ (по
ассоциации с факать); фикус – ‘навязчивая идея’ (по ассоциации с идея фикс); ханума –
‘крах, провал, конец’ (контаминация хана и женского имени Ханума); химера –
‘учительница химии’.
Имена и фамилии известных людей, также наименования продуктов, брендов, фирм
производителей и пр. часто используются в сленге при каламбурном сближении:
Белинский – ‘водка, белое сухое вино’; блендамет (название часто рекламируемой зубной
пасты) – ‘выражение раздражения, досады’ (мотивировано фонетическим сходством с
эвфемизмом блин); Боржоми – ‘американский солист Бон Джови’; Бухарин – ‘бухарик,
пьяница, алкоголик’; Xаря – ‘учительница с отчеством Харитоновна’; Чайковский – ‘чай’;
Чернышевский – ‘черный хлеб’. Для сленга не менее характерен и обратный процесс
каламбурного наименования, когда название фирмы-производителя или популярного

65
продукта заменяется сходными по звуковому облику словами. Например, символ
преуспевания, автомобиль “Мерседес”, приобрел такие каламбурные жаргонные
наименования, как мерзавец, мерин, мурзик.

6.2. Комический эффект при метафорических переосмыслениях в сленге

Комический эффект в молодежном сленге нередко возникает при метафорических

переосмыслениях, когда в производном значении реализуются семантические оттенки,
вступающие в антонимические отношения с семантикой производящего значения:
Айболит – ‘добрый доктор, ветеринар’ => ‘садист, жестокий человек’; анальгин –
‘обезболивающее лекарство’ => ‘милицейская резиновая дубинка, при применении
которой возникает болевой эффект’; баскетболист – ‘спортсмен, играющий в баскетбол,
обычно человек высокого роста’=> ‘человек маленького роста’; Геракл – ‘герой
древнегреческой мифологии, известный своей физической силой’ => ‘физически слабый
человек’; гладить – ‘легко проводить рукой по чему-л.’ => ‘бить кого-либо’; каратист –
‘спортсмен, занимающийся каратэ’ => ‘человек, слабый и невзрачный, который постоянно
лезет в драку’; Кембридж – ‘престижный университет в Англии’ => ‘профессионально-
техническое училище’; кудрявый => ‘лысый, лысеющий’; кучерявый => ‘лысый’;
положительно – ‘ с одобрением, позитивно’ => ‘безразлично, равнодушно’ (каламбурная
контаминация положительно с положить – ‘выразить свое пренебрежение, равнодушное
отношение к кому-л., чему-л.’); Pэмбо – ‘культурист, персонаж известного американского
боевика’ => ‘слабый, худой человек’; Сорбонна – ‘престижный университет во Франции’
=> ‘школа для детей с замедленным психическим развитием; профтехучилище; колледж’;
Феррари – ‘дорогой спортивный автомобиль’ => ‘автомобиль “Запорожец”; хрусталь –
‘стекло высокого сорта с красивым блеском и игрой света’ => ‘стеклотара, пустые
бутылки из-под вина, водки, пива’. Неожиданность подобных метафорических переносов
(которые часто не закреплены узуально) придает перечисленным словам дополнительный
элемент комизма, так как в переосмысленных словах реализуется прием обманутого
ожидания.

6.3. Общая комическая направленность сленга

В молодежном общении стремление говорящего вызвать улыбку, рассмешить собеседника

играет важную роль. Примеры молодежного общения, в форме устной речи или чата на
Интернете, позволяют говорить об общей комической направленности сленга. В данном
разделе мы обращаемся к письменным материалам, собранным и опубликованным в
сборниках, которые посвящены описанию современной молодежной культуры. В словаре
“Популогия для всех” В. Тарасова (1998) приводятся развернутые определения жаргонных
слов, своего рода психологические зарисовки, которые хорошо иллюстрируют общую
смеховую направленность сленга:

халява – “всем известный термин, обозначающий бесплатное удовольствие. Примерами шоу-

халявы могут служить фуршеты, презентации, бесплатное пиво на концертах, раздачу “за

66
 спасибо” всяческих атрибутов-безделушек. Интересно, что любая самая никчемная мелочь,
которую можно приобрести на халяву сразу же приобретает в глазах ее соискателей какую-то
ничем не оправданную ценность. Это лишний раз доказывает старый тезис о том , что халяву
любят все. Существуют даже особые кланы халявщиков, которые появляются на любом
мероприятии, где предполагается бесплатная жратва, хотя их никто и не приглашал. Способы
проникновения в зал многочисленны и составляют тайну этих талантливых людей” (Тарасов
1998, 136).

тащиться – “испытывать исключительное удовольствие от воспринимаемого произведения

искусства. Надо признаться, что сей термин достаточно устарел... и имеет более модные
производные и синонимы – переться, торчать, чума и т.п. Хотя, впрочем, и это все устарело.
Главное – суть: тащатся только от супер-Артиста. А вот торчать можно и в жопе, но это уже
из другой оперы” (Тарасов 1998, 120).

засада – “жаргонное выражение, обозначающее неожиданную неприятность, подстроенную

недоброжелателями, сродни подставе. В мире шоу-бизнеса засада и подстава встречаются
сплошь и рядом. Иногда беспомощность человека, постоянно попадающего в засаду,
обусловлена не только хитростью вражины и вероломством друзей, но и недостаточно
высоким интеллектуальным уровнем или борзостью жертвы, постоянно делающей засаду на
саму себя ” (Тарасов 1998, 58).

дурь (как и шмаль, колеса, трава, кислота) – “обобщенное название стимулирующих

творческую потенцию средств естественного или химического происхождения. Основной
конкурент дури в этой области – алкоголь. Артисты, использующие эти средства, всегда
пребывают в превосходной форме, которая постепенно становится все лучше и лучше. Дурь
имеет большое значение для существования молодежной клубной культуры, поскольку
зачастую воспринимать музыку сугубо концептуального формата без дури бывает довольно
затруднительно. Зато после принятия необходимой дозы вещества можно въехать
практически во все, да и танцевать веселее” (Тарасов 1998, 43).

башлять – “традиционное название передачи материальных ценностей, в основном баксов за

проделанную работу. Основное противоречие эпохи развивающегося шоу-бизнеса: баксы
любят все, башлять не любит никто. Передача мелкой партии денежных средств (например,
во время покупки зрителем билета на концерт, или выдачи зарплаты на госпредприятии, а
также пенсии) процессом башляния не является” (Тарасов 1998, 21).

Сама подача жаргонного материала в некоторых справочных и словарных изданиях

раскрывает смеховой потенциал сленговой лексики. По мнению A. Draitser (1999), шутка,
анекдот не создают должного комического эффекта, если рассказчик и слушатель не
обладают общими культурными корнями. Нередко высказывается мнение, что юмор,
анекдоты, смешные рассказы отражают культуру говорящих. На наш взгляд, большинство
комических текстов отражают лишь определенные стереотипы мышления и
мировосприятия, опуская многие тонкости и нюансы. Приводимые тексты не должны
восприниматься в качестве полноценных примеров молодежного мировоззрения. Они, как
правило, всего лишь иллюстрируют нацеленность молодежных текстов на достижение
комического эффекта:

Попка – (бэксайд, дефекатор, галерка, гаубица, Жозефина Павловна) – задница. Требует к

себе внимательного отношения и никогда его не получает. И чем мы ее только не подтирали –
и рублями, и долларами, и песетами, и марками... Воспета поэтами в эпиграммах:

67
 Искусству нужен Жорж Мдивани,
Как жопе нужен гвоздь в диване (В. Ардов)

Искусству нужен Виктор Ардов,

Как жопе – пара бакенбардов (Г. Мдивани)

Искусству нужен Н. Вирта,

Как жопе запах изо рта.

Искусству нужен чтец Каминка,

Как жопе третья половинка.

То же самое – попа, попарь, попень, попенция, популя, попенгаген, попец, попешник, попик (Т.
Макловски 1998)

Смеховая направленность сленга хорошо иллюстрируется материалом, где фигурируют

синонимы слова зад, поскольку “зад (как преимущественно пассивно-страдательный
объект) несет в себе общую идею страдательности” и становится универсальным
смеховым объектом (Елистратов 2000, 630). Когда дело доходит до сленгового
идиоматического материала, авторы справочников оказываются просто не в состоянии
привести исчерпывающий список идиом:

“брать за жопу – ‘решительно воздействовать на кого-либо, привлекать к ответу’; думать

жопой – ‘плохо соображать, принимать глупые решения’; жопа медом мазана – ‘об очень
усидчивом, прилежном человеке’; жопа не по циркулю – ‘кто-либо не подходит по каким-
либо качествам’; жопа об жопу, и кто дальше прыгнет; жопой накрыться – ‘провалиться,
пойти прахом’; жопу рвать – ‘стараться изо всех сил’; засунь это в жопу –
‘пренебрежительный отказ от какой-либо вещи’; как из жопы вынутый – ‘замызганный,
грязный, мятый’; ладно – твоя жопа шире – ‘пусть будет так, не будем спорить’; нужен, как
жопе бантик – ‘абсолютно бесполезный, ненужный’; рвать на жопе волосы – ‘сильно
досадовать, сожалеть о чем-либо’; сравнить жопу с пальцем – ‘сравнить совершенно
несопоставимые вещи’; хоть жопой ешь – ‘об очень большом количестве чего-л.’
(Квеселевич 2003, 222),

“жопа с ручкой; не хочешь срать – не мучай жопу; остаться с голой жопой; баба без жопы,
что корабль без парусов; не поевши срать – только жопу драть; умница, а в жопе пуговица;
жопа не горшок – не разобьется; одной жопой всех не обосрешь; лучшая подруга – жопа
друга; я – не я и жопа – не моя; детство в жопе играет; одна извилина – и та в жопе;
сидеть в глубокой жопе; испугал ежа голой жопой; пускать жопой мыльные пузыри с
балкона; пристать, как банный лист к жопе; шило в жопе; в жопу пьяный; все делать через
жопу; искать приключений на свою жопу; как из жопы драмкружок; дергать жопой гвозди;
чуять жопой” (Макловски 1998, 122).

Некоторые молодежные тексты подтверждают мысль об агрессивности юмора (Draitser

1999), особенно в тех случаях, когда идет речь о каких-либо неоднозначных аспектах
человеческих взаимоотношений. В молодежном юморе, как и в молодежном сленге в
целом, довольно легко найти, например, шовинистические, женоненавистнические
мотивы или агрессивное неприятие гомосексуальных отношений. Впрочем, в

68
большинстве текстов агрессивность юмора нивелируется общей экспрессивной
тональностью дискурса:

“Кинг Попа – Майкл Джексон. Нынче громче поет, чем танцует. Впрочем, прикидик такой же
уматный: кимоно-то херовато! С некоторых пор стал фазером. Впрочем ходят упертые
слухи, что Дебби Роу, знавшая МД 15 лет и работавшая в косметической клинике, которую
посещал певец, получила искусственное оплодотворение. Представитель короля попсы
опроверг гнусные инсинуации прессы и заявил, что голубки были близки все последнее
время” (Макловски 1997, 7).

Юмор в молодежном русском сленге в целом отражает мужской взгляд на мир, мужские
стереотипы мышления, например: решение проблем с помощью насильственных методов,
представление о женщинах, прежде всего, как об объектах сексуального вожделения и пр.
Однако для большинства сленговых текстов гораздо важнее передача комической
экспрессии, чем выражение мужской групповой идеологии:

“Комбинашки – известная на весь совок и постсовок женская группа “Комбинация”. Хит

группы “Два кусочка колбаски” пробудили не у одного подрастающего совково-
перестроечного поколения позывы к чтению “Декамерона” на языке оригинала (читай – к
мастурбации!). Группа сумела доказать, что наши девоньки, бабы и бабищи обладают не
только грудью кормилицы, но и могут оставить чуваков с лысыми айзами и пульсацией
анусов от жизненного тонуса. Улыбаются так, что на ушах остается собственная помада.
Словом, девушка, у вас нога отстегнулась!.. Прикид – блузоны цвета кочерыжки, рюши-
хрюши-прибамбасы, а дальше – ножки, ножки, ножки... Брр! Кучумба!” (Макловски 1997, 9).

Секретарша нанимается на работу.

Начальник объяснил обязанности и спрашивает:
- Вам все понятно, есть ли вопросы?
- Все понятно, только какая будет зарплата?
- Ну, долларов пятьсот.
- Маловато.
- Ну, с натяжкой, может быть шестьсот.
- Простите, а натягивать будете только вы или еще ваш заместитель? (www.anekdoty.ru)

- Между моей девочкой и Интеpнетом есть много общего.

- Ага, пользователей много. (www.anekdots.ru)

Надпись в цехе: “Кончил! Протри станок!” (www.anekdoty.ru)

В определении наличия или отсутсвия комического эффекта, а также в уточнении его

оттенка, помогает учет широкого контекста. Одной из причин возникновения комической
экспрессии может являться нарушение ситуативной обусловленности употребления
жаргонных слов. В приводимом ниже примере жаргонизм используется в расчете на
эффект обманутого ожидания, суть которого заключается в появлении в тексте элементов
низкой предсказуемости:

- А давайте наберем бухла, теток, курева! Нажремся до одури. Так чтобы

штырило потом всю неделю!..
- Но это, конечно, при условии, что в театр билетов не достанем... (www.anekdots.ru)

69
Следует отметить, что комический эффект, получаемый от использования жаргонных
слов, может иметь множество оттенков: подтрунивание, легкая насмешка, безобидная
шутка или, скажем, сарказм, едкая ирония, глумление над кем-либо и другие краски
комической экспрессии. Анализируя материал, трудно утверждать, что все приводимые
тексты покажутся читателям смешными – ощущение комического весьма индивидуально.

70
 Глава II. Словообразование в молодежном сленге.
Источники пополнения молодежного жаргона

Чем похожи и чем различаются словообразовательные процессы в русском литературном

языке и в сленге? Прежде всего, обратим внимание на то, что и в литературном языке, и в
социальных жаргонах пополнение словарного запаса идет, как за счет морфологических
словообразовательных процессов: суффиксации, префиксации, усечения основ,
словосложения и т.д., так и за счет лексико-семантического способа словопроизводства.
Однако, как показывают наши подсчеты, удельный вес морфологического и лексико-
семантического способов словопроизводства в литературном языке и в жаргонах
неодинаков. За последние 20 лет пополнение словарного запаса в русском литературном
языке (Ферм 1994) шло следующим образом: 75% русских неологизмов были созданы
путем словообразования, 15% – за счет семантических сдвигов, а 10% – с помощью
заимствования из других языков. В языковых субстандартах ситуация иная. Около
половины единиц сленга возникают как производные слов, основные значения которых
являются литературными (Розина 2002, 4). Анализ современных словарей жаргонизмов и
сленга (Квеселевич 2003; Мокиенко, Никитина 2000; Никитина 1998; Никитина 2003)
показывает, что среди ненормативной лексики соотношение между семантическими и
словообразовательными неологизмами и заимствованиями оказывается следующим:
морфологическим путем образовано около 45% слов, с помощью семантических сдвигов –
40%, за счет заимствования – около 15% (см. Таблицу 1.). Таким образом, по сравнению с
морфологическим способом лексико-семантический способ словообразования имеет
больший удельный вес в процессе производства жаргонных слов. Материал, собранный
нами в результате лексикологических опросов и из русских молодежных чатов,
свидетельствует о том, что около 47% слов в молодежном сленге относится к разряду
семантических неологизмов, появившихся в результате тех или иных семантических
сдвигов.

Таблица 1. Источники неологизмов в русском языке

Нормативная лексика Жаргон и сленг
Словообразование 75% 45%
Семантические сдвиги 15% 40%
Заимствования 10% 15%

Независимо от способа словообразования в качестве производящих основ в молодежном

сленге могут выступать как жаргонные, так и нормативные основы. Обычно жаргонная
производящая основа сохраняет свою ненормативность и экспрессивность в деривате, ср.,
например: мент – ментик, ментовка, ментовня, менторша, ментос, ментух, ментяга,
ментяра. Если же в создании нового сленгового слова участвовала нормативная основа,
то жаргонность новообразования может объясняться ненормативностью, сниженностью
или экспрессивностью аффикса: ср., глупый – глупан, глупарь, глупеха, глупизди, глупон.
При описании особенностей словообразования в сленге заслуживает внимания вопрос
об экспрессивности аффиксов, а также их различной продуктивности в литературном
языке и молодежном жаргоне. Оценивая особенности деривации в жаргонах,

71
исследователи отмечают разнообразные тенденции, предопределяемые спецификой
социальных диалектов. В.В. Химик, например, подчеркивает хаотичность, диффузность и
нестабильность в процессах жаргонного словообразования. “Социальная оппозитивность
и “протестное речевое поведение” членов многочисленных профессиональных,
возрастных и иных группировок, несомненно, отразилось и в особенностях
морфологического словообразования жаргонной лексики, которое можно расценить в
целом как нестрогое, диффузное, допускающее наличие множества вариантов
производности, формальное словообразование с утратой промежуточных звеньев
деривации, экстенсивное варьирование корневого значения в деривационных гнездах, и
наконец, образование значительного числа квазисинонимов, дублетных вариантов
производных слов с разными формантами” (Химик 2000, 157).
Рассуждая о жаргонном словотворчестве, В.С. Елистратов обращает внимание не на
социальную оппозиционность жаргона, а на главную, с его точки зрения, функцию
ненормативной речи – создание смеховой экспрессии. Смеховая экспрессия может
достигаться за счет тенденции к примитивизации или словообразовательному
усложнению. “Структура арготического слова стремиться к двум пределам: либо к
максимальному примитивизму, либо к сверхсложной организации. И тот, и другой пути
представляют собой единое диалектическое целое. Оба пути “вытягивают” из слова
максимум смеховой экспрессии” (Елистратов 2000, 664). Тенденция к примивитизации
проявляется в усечениях производящих основ, конденсации морфем или частей морфем,
разного рода модификаций аббревиатурного типа; тенденция к усложнению проявляется в
словосложении жаргонных и метафорически переосмысленных литературных основ,
часто в сочетании с фонетической мимикрией.
Специфика словообразования в молодежном сленге состоит также и в том, что процесс
номинации для жаргона не является единственно важным. По справедливому замечанию
Е.А. Земской, “словообразование в жаргоне служит не только и не столько для того, чтобы
создавать новые номинации, сколько для того, чтобы порождать яркие, образные, несущие
заряд выразительности слова, многие из которых являются экспрессивными
модификациями нейтрально-литературных, просторечных или разговорных слов”
(Ермакова, Земская, Розина 1999, 18). Жаргонная реноминация общеизвестных понятий,
замена стандартных лексических единиц новыми жаргонными словами сводится не
только к общему повышению экспрессии жаргонных дериватов, но и часто ведет к
изменениям в семантике производного слова. Ослабление номинирующей функции в
сленге приводит к тому, что целый ряд жаргонизмов обладает весьма расплывчатой
семантикой, уточняемой контекстом, наряду с ярко выраженной устойчивой экспрессией:
ср., например: вырубить – 1. ‘избить, сильно ударить’, 2. ‘ввести кого-л. в состояния
шока, потери сознания (о физическом или эмоциональном воздействии)’, 3. ‘выключить
что-л.’, 4. ‘раздобыть, достать, найти чего-л.’, 5. ‘получить (о баллах, оценке)’.
В молодежном жаргоне, как, впрочем, и в литературном языке, и в других социальных
и групповых жаргонах, наиболее развито словообразование имен существительных. Это
не является неожиданным, ибо “во всех сферах русского языка словообразование
существительных является наиболее богатым: в нем действует наибольшее число
словообразовательных средств и способов словообразования, оно обслуживает все
имеющиеся в языке функции словообразования” (Ермакова, Земская, Розина 1999, 18) –
наименование лиц, предметов и явлений.

72
 1. Морфологическое словообразование в сленге

1.1. Словообразование существительных в сленге

1.1.1. Суффиксация при образовании сленговых существительных

Среди словообразовательных процессов в сленге суффиксация несомненно играет важную

роль. В создании номинативных форм продуктивность суффиксов в литературном языке и
в сленге оказывается различной. Как в жаргоне преступников (Грачев 1997, 54), так и в
молодежном сленге, непродуктивны или малопродуктивны суффиксы, образующие
абстрактные существительные и не обладающие экспрессивностью: -ость, -есть, -ств, -
изм, -и(j), -стви(j). Судя по данным жаргонных словарей (Мокиенко, Никитина 2000;
Никитина 2003) ограниченной продуктивностью обладают суффиксы: - тель, -иц(а), -
ств(о), -очк (-ечк), -ин(а). Впрочем, по мнению В.С. Елистратова (2000, 656), такие
суффиксы, как -шиц(а)/-чиц(а), -тель/тельница нередко используются при образовании
сленговых производных от жаргонных основ.
Словообразование в сленге, в отличие от словообразования в литературном языке,
выполняет не только и не столько номинативную функцию, сколько позволяет создавать
внелитературные, эмоционально-экспрессивные синонимы к уже имеющимся
нормативным лексическим единицам. При словообразовании в сленге представляется
важным определить, каким образом создается эмоционально-экспрессивный компонент в
значении жаргонного слова. Рассмотрим наиболее очевидные способы создания
экспрессии при жаргонном словообразовании.
Во-первых, экспрессия может быть заложена в производящей основе и, при
присоединении нейтральных аффиксов, сохраняться в производном жаргонизме. Это
наблюдается, например, в случае нулевой суффиксации при образовании отглагольных
существительных, где глагольная основа носит ярко выраженный жаргонный характер:
напряг – ‘напряжение, усилие; трудности, неприятности; напряженные отношения,
состояние ссоры’; откат – ‘уход (обычно как призыв уходить), о чем-л. выдающемся,
производящем сильное впечатление; доля прибыли, получение доли прибыли’; откид –
‘любое крайне эмоциональное состояние’; отключ – ‘тяжелое физическое состояние,
часто с потерей сознания (от большой дозы наркотиков, алкоголя, после избиения и т.п.)’;
откос – ‘отклонение от чего-л.’; отлет – ‘о чем-л. отличном, превосходном, вызывающем
восхищение, одобрение’; отмаз – ‘отговорка, оправдание, алиби, возможность увильнуть
от чего-л.’; отпад – ‘о чем-л. превосходном, вызывающем одобрение’; отруб – ‘крепкий
сон; потеря сознания; сильная усталость, утомление’; отрыв – ‘приятное
времяпрепровождение; раскрепощенный активный отдых’; отсос – ‘неудача, невезение’;
отстой – ‘неприятная ситуация, неудача, невезение; неудачник, растяпа’; оттяг –
‘активное получение приятных эмоций; о чем-л. превосходном прекрасном, вызывающем
приятные эмоции’; тащ – ‘удовольствие, наслаждение, восторг (от тащиться – получать
удовольствие от чего-л., наслаждаться чем-л.)’. В перечисленных словах семантика и
экспрессия производящего глагола переходит в образованные отглагольные
существительные.

73
 Во-вторых, жаргонная экспрессия может создаваться за счет экспрессивных
суффиксов, таких как -уха, -ан, -лово и пр. при присоединении их к нейтральной основе.
Например, звукан – ‘звук’; жиран – ‘толстый, упитанный человек’; колхозан –
‘колхозник’; крухан – ‘кружка, чашка’; обсуждалово – ‘обсуждение, дискуссия’; читалово
– ‘книги, журналы; то, что можно читать’; дискотуха – ‘дискотека’; диссертуха –
‘диссертация’; курсовуха – ‘курсовая работа’ и т.п.
В-третьих, экспрессия жаргонного слова может создаваться и усиливаться за счет
соединения экспрессивной производящей основы и экспрессивных суффиксов, как,
например, в словах: бухач – ‘алкоголик, пьяница’; попсень – ‘поп-музыка, поп-искусство
низкого художественного уровня; все примитивное, надоевшее, упрощенное’; стебалово,
стебло, стебуха и др. Как известно, прибора, беспристрастно измеряющего экспрессию
слова (его можно было бы в будущем запатентовать под названием экспрессометр), пока
не создано, хотя в маркетинге, рекламном бизнесе и среди спичрайтеров спрос на него
был бы несомненно. Судить об усилении экспрессии при слиянии экспрессивной основы и
экспрессивного суффикса позволяет собственное языковое чутье, и, в спорных случаях,
опрос информантов.
В-четвертых, в некоторых суффиксальных образованиях, при соединении
нейтральной основы и нейтральных стандартных аффиксов, экспрессивная окраска может
создаваться за счет тематического несоответствия вторичной номинации производного и
первичного значения производящего слова. Об этом рассказывает В. Химик (2000, 132) на
примере словообразования в арго преступников, однако подобное явление
прослеживается и в молодежном жаргоне, например, в случае со словами на -ник:
висельник – ‘неопытный программист, у которого часто наблюдается зависание
компьютера’; данник – ‘подросток, платящий “дань” лидерам молодежных группировок’;
тройник – ‘трехместная комната в общежитии; квартира, снимаемая втроем’.
В-пятых, экспрессия при суффиксальном словообразовании в сленге может
создаваться или дополняться экспрессией, возникающей в результате фонетических и
семантических трансформаций, которые обычно сопутствуют жаргонной игре со словом:
быкан – ‘декан’ (сложение слова бык и суффикса –ан казалось бы никак не должно
привести к появлению значения ‘декан’ у этого новообразования, однако здесь, без
сомнения, играет роль фонетическая похожесть двух слов и метафорическое
переосмысление, ср.: “наш декан упрям как бык”); спермак – ‘мужчина, обладающий
большой половой потенцией’ (наряду с экспрессивной суффиксацией экспрессивная
семантика жаргонного слова мотивирована атрибутивным метонимическим переносом:
функция тела человека =>тело человека=>человек).
Обратимся теперь к анализу суффиксов, которые участвуют в образовании сленговых
существительных. Разбор жаргонных словообразовательных моделей сопровождается
указанием семантики производного слова, характера экспрессии деривата, установлением
продуктивности/непродуктивности форманта и сравнением со словообразовательными
моделями в кодифицированном языке.
Суффикс -ага/-яга. С помощью данного суффикса образованы жаргонные
существительные, обозначающие предмет: мессага – ‘сообщение в электронной почте’;
мультяга – ‘мультфильм’; портвяга – ‘портвейн’; путяга – ‘профессионально-
техническое училище’; телага – ‘телогрейка, тельняшка, бушлат’, и жаргонизмы со
значением лица: педряга – ‘гомосексуалист’; трудяга – ‘учитель труда, мастер
производственного обучения’. Нетрудно заметить, что жаргонные существительные с

74
этим малопродуктивным формантом образованы от субстантивных и адъективных основ:
беляга – ‘батон, белый хлеб’; блатяга – ‘человек имеющий полезные связи’; куртяга –
‘куртка’; ментяга – ‘милиционер’; общага – ‘общежитие, обществоведение’; путяга –
‘техническое училище’; соляга – ‘соло на гитаре’; спиртяга – ‘спирт’; телага – ‘теплая
куртка’; черняга – ‘черный хлеб’. Эмоциональная оценка, придаваемая данным
суффиксом жаргонному слову, может варьироваться от восторженной до презрительной
(Andrews 1996, 73), и, не являясь узуально закрепленной, определяется контекстом.
Анализ показывает, что среди недавних жаргонизмов встречаются, как правило, слова
отсубстантивного происхождения, хотя в XVIII и XIX веках суффикс -ага/-яга
употреблялся в основном в отадъективных образованиях (Шейдаева 1997; Химик 2000):
добряга, здоровяга, миляга, бедняга, скромняга, хитряга,. Отметим, что, несмотря на
ограниченную продуктивность суффикса, можно перечислить несколько десятков
разговорных литературных слов с данным формантом, преимущественно относящихся к
разряду существительных общего рода со значением лица.
Суффикс -аж: бедраж – ‘женские бедра’; оживляж – ‘искусственные приемы
придания зрелищности чему-л. скучному, монотонному’. По мнению В.С. Елистратова,
данный суффикс носит “отчетливый франко-макаронический оттенок, ...связанный с
псевдоэстетизацией” (2000, 657), так как использовался в жаргонах творческой
интеллигенции. Заимствованный характер данного форманта, использование его в словах
французского происхождения, многие из которых до сих пор носят книжный характер в
русском языке: купаж, мираж, витраж, вернисаж, корсаж, монтаж, саботаж,
ажиотаж и т.д., создают возможности для употребления суффикса в целях языковой
игры.
Суффикс -ак/-як. Является одним из наиболее продуктивных суффиксов в жаргонном
словообразовании (по подсчетам М.А. Грачева (1997, 49), только в криминальном арго
функционирует около 150 слов на -ак). Формант -ак/-як, придающий производному слову
общий оттенок экспрессивности и сниженности, используется для создания жаргонизмов
со значением лица (нередко с собирательным значением): бабняк – ‘женщины’; блатняк –
‘человек, принадлежащий к преступному миру’; долбак – ‘глупец, дурак’; доходняк –
‘слабый, болезненный человек’; друзьяк – ‘друг, приятель’; кодляк – ‘компания, группа
подростков’; литляк – ‘человек небольшого роста; молодой, неопытный человек’; первак
– ‘студент первого курса’; родак – ‘родитель’; следак – ‘следователь’; спермак –
‘мужчина, обладающий большой половой потенцией’, старшак – ‘лидер агрессивной
молодежной группировки’; тухляк – ‘негодяй, мерзавец; что-л. скучное, однообразное,
никудышное’; урлак – ‘агрессивный, хулиганствующий подросток’; целяк –
‘девственница; что-либо целое, неповрежденное, нерасчлененное’; цивильняк – ‘люди, не
входящие в хип-систему; законопослушные граждане’; чистяк – ‘человек, не
сотрудничающий с милицией’; чувак – ‘молодой человек, мужчина’; шестак – ‘подхалим,
угодник’.
Суффикс -ак/-як также используется при производстве сленговых дериватов с
конкретным предметным значением: бухляк – ‘спиртное, алкогольные напитки’; веняк –
‘вена’; вертак – ‘магнитофон’; видак – ‘видеомагнитофон’; внутряк – ‘внутривенные
препараты, спиртное’; входняк – ‘дверь’; въездняк – ‘вступление (в курсовой, дипломной
работе)’; гермак – ‘велосипедный шлем’; клипак – ‘видео-клип’; клозняк – ‘одежда’; косяк
– ‘косой взгляд’; красняк – ‘дешевое красное вино’; кругляк – ‘бисексуал’; парадняк –
‘парадная, подъезд’; передозняк – ‘слишком большая доза наркотиков’; пивняк – ‘пивной

75
ларек’; походняк – ‘походка’; сушняк – ‘сухое вино’; сходняк – ‘собрание, встреча’;
трезвяк – ‘медицинский вытрезвитель’; тусняк – ‘тусовка’; шишак – ‘мужской половой
орган’; шмурдяк – ‘дешевое красное вино’; шнопак – ‘нос большого размера’.
Формант -ак/-як нередко употребляется для образования жаргонизмов с отвлеченным
субстанциальным значением: безмазняк – ‘что-либо бесполезное, бесперспективное’;
важняк – ‘что-л. важное, значительное’; глушняк – ‘о безнадежной ситуации’; гниляк –
‘что-либо плохое, вызывающее неодобрение’; головняк – ‘проблема, требующая решения’;
голяк – ‘о полном отсутствии чего-л.’; крупняк – ‘все, что имеет большие размеры, вес,
высокое качество’; крутяк – ‘что-либо яркое, специфическое, особенное’; отпадняк –
‘состояние, крайнего удивления, восторга’; проходняк – ‘что-л. заведомо удачное, сулящее
успех’; смурняк – ‘скука, отсутствие чего-л. интересного’ солидняк – ‘что-л. стоящее,
ценное, значительное в каком-л. отношении’; стремак – ‘опасность; неприятная ситуация;
предметы, которые могут навлечь опасность, скомпрометировать кого-л.’; шизняк –
‘шизофрения; что-л. скверное, дурное’; шугняк – ‘состояние испуга, страх’. В.В. Химик
(2000, 140) справедливо обращает внимание на семантическую и мотивационную
диффузность приведенных образований. Например, словом крутяк можно назвать и
удачно сданный экзамен, и модную рок-группу, и студенческую вечеринку. В.С.
Елистратов же видит в подобных словах проявление “экспрессивно-унифицирующей и
примитивизирующей тенденции” ( 2000, 658), так как в словах на -ак происходит
“нейтрализация субстантивной, адъективной и наречной форм”. Действительно,
жаргонные слова на -ак способны выполнять функции различных частей речи: и
прилагательного, и существительного, и наречия. Сравните выражения типа: крутяк
фильм (прилагательное); С таким крутяком не справишься (существительное); Ну как
диск? – Крутяк! (наречие).
Некоторые жаргонизмы с данным суффиксом образованы от субстантивных основ:
депресняк – ‘депрессия’; дубак – ‘холод’; закусняк – ‘закуска к спиртному’; игляк –
‘шприц’; ксивняк – ‘небольшая сумочка, мешочек, кошелек для документов’; рэпак –
‘музыкальное произведение в стиле рэп’; фильмак – ‘фильм’; шлемак – ‘шлем’; шмудак –
‘престижная, модная дорогая вещь; предмет роскоши (контаминация слов шмотка и
мудак)’.
Другие сленговые слова на -ак получены от адъективных основ: кисляк – ‘что-либо
плохое, низкого качества’; клевяк – ‘что-либо очень хорошее’; крупняк – ‘крупная
купюра’; левак – ‘левый карман, нелегальный, неучтенный товар, предназначенный для
незаконной перепродажи’; мертвяк – ‘мертвый’; нагляк – ‘наглость, нахальство’; наивняк
– ‘наивный человек’; непроходняк – ‘безнадежное, обреченное на провал дело’; подляк –
‘подлость, несправедливость; неудача, невезение’; плохяк – ‘о тяжелом физическом
состоянии, плохом самочувствии’; свежак – ‘что-либо новое, диск, фильм, книга и т.д.’;
синяк – ‘алкоголик’; порожняк – ‘пустой разговор; безденежный человек; неудача,
неудачная попытка’; тупняк – ‘состояние подавленности, заторможенности; что-л.
неприятное, отвратительное, оцениваемое отрицательно’.
Небольшое количество слов на -ак образовано от глагольных основ: висяк – ‘задержка
зарплаты, состояние неясности’; кидняк – ‘обман, афера, воровство путем обмана’; стояк
– ‘охранник, телохранитель; кафе, закусочная без сидячих мест; вертикаль в кроссворде’.
В то же время значительная часть сленгизмов на -ак является сокращением
адъективно-именных сочетаний в одно слово: безвыходняк – ‘безвыходное положение’;
беляк – ‘белое вино’; группняк – ‘групповой секс’; дежурняк – ‘дежурный по классу,

76
школе’; записняк – ‘записная книжка’; медляк – ‘медленная музыка, медленный танец’;
строяк – ‘студенческий строительный отряд’ ; сушняк – ‘сухое вино’; тяжельняк –
‘тяжелый рок’; умняк – ‘умный человек’; финяк – ‘финский нож, финка’.
Суффикс -ай/-яй. Малопродуктивный суффикс, используемый в отглагольных
сленговых образованиях, совпадающих с формой повелительного наклонения: раздрай –
‘драка’; расфигай – ‘неаккуратный, рассеянный человек; лентяй, бездельник’; расхлебай –
‘хулиганствующий подросток’. Как и в сленге, в литературном языке указанный формант
малопродуктивен и фигурирует лишь в нескольких словах: ходатай, соглядатай,
глашатай.
Суффикс -ан/-ян. Данный экспрессивный суффикс присоединяется как к
нормативным, так и к ненормативным именным основам и, как правило, участвует в
образовании сленговых существительных со значением лица, обычно с указанием на
признак, которым доминант обладает в избыточном количестве: башкан – ‘человек с
большой головой’; бородан – ‘человек с бородой’; ботан – ‘отличник, прилежный,
примерный ученик’; братан – ‘брат’; быкан – ‘декан’; глупан – ‘глупый,
несообразительный человек’; двойбан – ‘двойка’; дедан – ‘дедушка, пожилой человек,
старик’; долбан – ‘окурок’; друган – ‘друг’; дружбан – ‘приятель, друг’; лохан –
‘необразованный, ограниченный, невнимательный, лишенный вкуса человек’; мордолян –
‘фотограф’; полкан – ‘влиятельный человек, крупный бизнесмен, мафиози; охранник,
швейцар, вахтер’; чиркан – ‘хулиганствующий подросток’; чухан – ‘молодой человек,
юноша; подросток, который не является членом агрессивной молодежной группировки’;
чушкан, чушпан – ‘человек, не входящий в хулиганствующую молодежную группировку’.
В более редких случаях данный суффикс участвует в создании жаргонных
существительных с конкретным предметным значением: бардюхан – ‘некачественное,
забродившее вино’; дубан – ‘сильный мороз’; духан – ‘неприятный запах’; звукан – ‘звук’;
полтан – ‘пятьдесят (долларов, рублей и т.д.)’; толкан – ‘вещевой рынок’; тройбан –
‘тройка’. Иногда в словообразовательный процесс в сленге суффикс -ан вовлекается
вместе с суффиксом -ка и получаются производные жаргонизмы: борзянка – ‘наглое,
провоцирующее на конфликт поведение’; лоханка – ‘необразованная, ограниченная
женщина’.
Суффикс -ант. Формант придает производному жаргонизму очевидную смеховую
экспрессию: врубант – ‘сообразительный, догадливый’; мускулант – ‘культурист, человек
с мощной, рельефной мускулатурой’; неврубант – ‘тот, кто не понимает чего-л.’;
обсирант – ‘аспирант’ (иронично-уничижительный оттенок слова предопределяется
семантикой глагола обсирать); понимант – ‘сообразительный, умный человек’; упирант
– ‘упрямец, человек, который не соглашается на компромисс’. В данной
словообразовательной модели наблюдается влияние заимствованных слов книжного
характера: докторант, аспирант, диссертант, диспутант, которые высвечивают
иронический характер немногочисленных жаргонных новообразований с этим
суффиксом.
Суффикс -арь/-ярь. Суффикс используется и в литературном, и в жаргонном
словообразовании. Хотя М.А. Грачев (1997, 49) указывает, что суффикс -арь
непродуктивен в литературном языке, на самом деле он обладает ограниченной
продуктивностью (Andrews 1996, 105). По мнению В.С. Елистратова (2000, 659), для
ненормативной речи актуален фонетико-ритмический облик, который создается с
помощью данного форманта. В молодежном жаргоне зафиксированы слова на -арь,

77
образованные от именных, адъективных и глагольных основ со значением лица: блатарь
– ‘профессиональный преступник’; бухарь – ‘пьяница’; глумарь – ‘вредный, ехидный
человек’; глупарь – ‘глупый, несообразительный человек’; голубарь – ‘гомосексуалист’;
пихарь – ‘волокита, ловелас, любитель женщин’; психарь – врач-психиатр’; секарь – ‘тот,
кто хорошо разбирается в чем-л., компетентный человек’; тусарь – ‘член подростковой
группировки’; туфтарь – ‘бездельник, ненадежный человек’, а также с конкретным
предметным значением: винтарь – ‘винтовка’; дубарь – ‘холод’; косарь – ‘тысяча рублей;
попарь – ‘зад, ягодицы; раскумарь – ‘небольшая доза наркотиков’; сумарь – ‘сумка,
портфель’; сухарь – ‘сухое вино’; технарь – ‘техникум’; штукарь – ‘тысяча рублей’.
Суффикс -ара/-яра. Экспрессивный суффикс со значением “увеличительности”
участвует в образовании и ненормативных предметных существительных, и
существительных со значением лица: бичара – ‘бродяга’; водяра – ‘водка’; гнутяра –
‘подхалим, хитрец’; годяра – ‘год’; гопняра – ‘примитивный, необразованный человек’;
жучара – ‘вор, мошенник, хитрец, пройдоха’; кентяра – ‘друг, приятель’; ментяра –
‘милиционер’; плешара – ‘место встречи членов какой-л. группировки’; понтяра – ‘вздор,
вымысел, слухи’; попсяра – ‘поп-музыка низкого художественного уровня’; спонтяра –
‘человек, добивающийся своего угрозой, обманом’;
Суффикс -аха/-яха. Малопродуктивный суффикс участвует в образовании небольшого
количества жаргонных существительных: бабаха – ‘мужской половой орган’; домаха –
‘домашнее задание’; компаха – ‘компакт-диск’; подружаха – ‘подруга’; рокотаха –
‘урчание в животе от голода’.
Суффикс -ач/-яч. Формант продуктивен при образовании в основном отглагольных
существительных, хотя зафиксированы также жаргонные образования от именных и
адъективных основ: бухач – ‘алкоголик, пьяница’; дискач – ‘дискотека’; дринкач –
‘пьяница’; звукач – ‘звукосниматель (электрогитары, проигрывателя), звукорежиссер’;
нюхач – ‘наркоман’; стукач – ‘барабанщик’; ершач – ‘смесь водки с вином’; курсач –
‘курсовая работа’; махач – ‘драка’; потухач – ‘смех, хохот, что-л. смешное’; рюхач –
‘сообразительный, находчивый человек; способный, эрудированный учащийся, отличник’;
сухач – ‘сухое вино’; толкач – ‘вещевой рынок’; трахач – ‘половой акт, секс; все, что
относиться к половой жизни’. В.С. Елистратов (2000, 660) указывает на яркий фонетико-
ритмический образ слов с данным формантом, где ударение в именительном падеже
всегда приходится на последний слог. Оценка слов узуально не закреплена и определяется
контекстом.
Суффикс -еж. Непродуктивный формант участвует в образовании небольшого
количества слов в молодежном сленге: выпендреж – ‘манерное или вызывающее
поведение, снобизм, пижонство’; глумеж – ‘глумление, издевательство, насмешка’;
гундеж – ‘разговор, спор’; кадреж – ‘флирт, ухаживание за девушкой’; картеж – ‘игра в
карты’; лабеж – ‘игра на музыкальном инструменте’.
Суффикс -ель. Малопродуктивный формант создает в молодежном сленге
отглагольные и отсубстантивные образования с оттенком насмешки и иронии: врубель –
‘понятливый, сообразительный’; кайфель – ‘большое удовольствие, наслаждение’;
куртель – ‘куртка’; секель – ‘наблюдатель, человек, следящий за чем-л.’; трюндель –
‘тройка (оценка)’.
Суффикс -ень. Экспрессивный малопродуктивный формант образует
субстанциальные жаргонизмы с предметным или отвлеченным значением и придает
производным словам шутливый или пренебрежительный оттенок: колбасень – ‘большие

78
неприятности’; попсень – ‘поп-музыка, поп-искусство низкого художественного уровня;
все примитивное, надоевшее, упрощенное’; похабень – ‘пошлость, безвкусица’; хренотень
– ‘чушь, ерунда; любая вещь’; хрень – ‘что-л. недоброкачественное, незначительное,
ненужное; ерунда, чушь; любая вещь’; чмарень – ‘девушка (от чмара – девушка)’;
шмарень – ‘девушка, женщина’. В молодежном сленге суффикс используется в основном
при образовании сленгизмов от ненормативных основ.
Суффикс -ер. Экспрессия суффикса -ер объясняется хорошо ощущаемым
заимствованным характером данного форманта, что помогает создать шутливый и
иронический оттенок в производных жаргонизмах со значением лица или предметным
значением: аскер – ‘попрошайка’; байкер – ‘шутник’ (от байка); гриппер – ‘грипп
(возможно, результат контаминации грипп и триппер)’; лохер – ‘простак, разиня’; панкер
– ‘панк’; понтер – ‘хвастун, человек, преувеличивающий свои возможности’; факер –
‘человек, ведущий активную половую жизнь’; физер – ‘физкультура’ (усечение основы и
суффиксация); хавер – ‘любовник; мужчина’.
Суффикс -ец. Продуктивный суффикс в нормативном словообразовании,
используется в основном для создания существительных со значением лица: мудрец,
храбрец. Формант -ец используется в молодежном сленге для образования предметных
существительных и существительных со значением лица. В жаргоне имеет место и
отглагольное, и отадъективное, и отсубстантивное словообразование: арабец – ‘арабский
студент’; армагеддец – ‘крах, провал, неудача (от армагеддон – библ.)’; бабец – ‘девушка,
женщина’; бдец – ‘милиционер’; голубец – ‘гомосексуалист’; ездец – ‘шофер; кинец –
кинотеатр’; клипец – ‘видео-клип’; корец – ‘друг, приятель’, крантец – ‘конец’; куртец –
‘куртка’; стабилизец – ‘стабилизация (как правило, неудавшаяся)’; хапец – ‘окурок’.
Очевиден элемент комизма, который придает -ец словам арабец, бабец, где суффикс явно
избыточен и используется в целях языковой игры. Как замечает В.С. Елистратов, для
жаргонного словообразования характерна ситуация, когда “фонетико-экспрессивный
аспект превалирует над формально-словообразовательным и грамматическим” (2000, 664).
Например, при предъявлении двухсложных слов на -ец, типа ездец, крантец, даже у
сравнительно высокообразованного носителя молодежного сленга невольно
выстраиваются фонетические параллели с высокочастотным обсцентным пиздец, что
повышает смеховую экспрессию двухсложных слов на -ец.
Суффикс -изм. Как известно, данный формант относится к суффиксам, участвующим
в образовании большого количества книжных существительных, специальных терминов с
отвлеченным значением: формализм, идеализм и т.д. При использовании -изм в сленге
комическая экспрессия создается за счет столкновения разностилевых элементов –
ненормативной производящей основы и книжного суффикса: бишуризм – ‘излишняя
мнительность, боязнь забеременеть’; пофигизм – ‘состояние безразличия, апатии’.
Суффикс -ик. Формант участует в образование жаргонизмов со значением лица от
адъективных и субстантивных основ: дурик – ‘человек со странностями’; жмудик –
‘скупой, жадный человек’; жорик – ‘несговорчивый человек’; корчик – ‘друг, приятель’;
лысик – ‘бритоголовый хулиган, член агрессивной молодежной группировки’; мамик –
‘мать’; неврик – ‘врач невропатолог; психически больной’; папик – ‘отец; мн. число –
родители; представитель старшего поколения; немолодой богатый покровитель-
любовник’; педик – ‘гомосексуалист’; понтовик – ‘хвастун, человек, преувеличивающий
свои возможности’; садик – ‘садист, мучитель’; токсик – ‘токсикоман’; турик – ‘турист’;
фашик – ‘представитель фашиствующих, национал-социалистических молодежных

79
группировок’; финик – ‘финн, житель Финляндии’; фиглик – ‘невзрачный мужчина’;
чубрик – ‘человек, мужчина’; шаровик – ‘человек, который действует на удачу или
получает что-л. за чужой счет’; шизик – ‘сумасшедший, психически ненормальный
человек’; шорик – ‘лучший друг’.
В молодежном сленге также существует несколько десятков слов на -ик с конкретным
предметным значением: дутик – ‘дутая водонепроницаемая куртка’; дюдик, дютик –
‘детективный роман’; ершик – ‘смесь водки с вином’; жирик – ‘презерватив со смазкой’;
жутик – ‘фильм ужасов’; мензик – ‘менструация’; мерсик – ‘автомобиль “Мерседес”;
микрик – ‘микроавтобус’; мотик – ‘мотоцикл’; мэйзик – ‘майонез’; портфик – ‘портфель’;
студик – ‘студенческий билет’; сюрик – ‘произведение искусства, литературы в стиле
сюрреализма’; тошнотик – ‘пирожок с мясом, пирожок с яйцом; слабый, тщедушный
человек’; тубзик – ‘туалет’; храповик – ‘нос’.
Суффикс -ина. Как известно, формант -ина продуктивен в литературном
словообразовании при производстве существительных женского или общего рода.
Обычно, при присоединении к базовым основам суффикс придает значение “увеличения”:
домина, детина, интенсификации: жадина, судьбина или индивидуализации: колбасина,
кирпичина. В молодежном жаргоне с помощью данного форманта образуются как
существительные со значением лица (в основном от ненормативных основ): бомжина –
‘бродяга’; ломина – ‘большой, сильный человек’; лошина – ‘глупый, ограниченный
человек’; мумина – ‘робкая, несообразительная, непривлекательная девушка’, так и
существительные, называющие предмет или явление: вечерина – ‘вечеринка’; дохлятина –
‘безвыходное положение’; толчина – ‘толк, смысл’; фиговина – ‘любая вещь, название
которой или не вспоминается, или заменяется для упрощения данным словом’.
Суффикс -ист. Как и в случае с формантом -изм, суффикс -ист в литературном
словообразовании носит книжный характер и участвует в образовании большого
количества терминов со значением лица, в том числе и интернационализмов: эгоист,
террорист, портретист и пр. В молодежном сленге суффикс присоединяется к именным
или адъективным основам и образует существительные, обозначающие лицо по имени
или признаку, называемому производящей основой существительного или
прилагательного: вафлист – ‘неудачник, разиня’; волнист – ‘поклонник или исполнитель
музыки в стиле “новая волна”; глупист – ‘глупый, несообразительный человек’;
металлист – ‘музыкант, играющий в стиле тяжелого металлического рока; поклонник
тяжелого металлического рока’; панкист – ‘панк’; пофигист – ‘человек, безразличный,
равнодушный ко всему окружающему; лентяй, бездельник’; приколист – ‘шутник,
юморист’; хардист – ‘поклонник хард-рока’. Дополнительная комическая экспрессия в
словах пофигист и приколист создается за счет столкновения разностилевых элементов:
ненормативной сниженной основы и книжного суффикса, который обычно участвует в
производстве существительных, “называющих лицо по принадлежности к общественно-
политическому, идеологическому, научному направлению, по сфере занятий и
склонностей” (Русская грамматика 1980, 189).
Суффикс -иха. Нейтральный суффикс, продуктивный в литературном
словообразовании при производстве существительных женского рода со значением лица,
используется и в молодежном жаргоне. Формант присоединяется к сленговым, как
правило, именным основам и участвует в образовании одушевленных существительных:
бичиха – ‘женщина-бродяга’; чувиха – ‘девушка, молодая женщина’, которые в некоторых

80
случаях могут осложняться метафорическими переносами: клещиха – ‘девушка, молодая
женщина’.
Суффикс -ица. Нормативный суффикс -ица выполняет те же функции, что и формант
-иха. В молодежном жаргоне присоединяется и к исконным, и к заимствованным основам:
вайфица –‘ жена, супруга’; герлица – ‘девушка’; дальнобойщица – ‘проститутка,
обслуживающая шоферов дальних рейсов на определенном участке трассы’; залетчица –
‘женщина после аборта’; кадрица – ‘симпатичная девушка’; кантрушница –
‘провинциалка’; чувица – ‘девушка, молодая женщина’; янгица – ‘молодая девушка,
девочка’. Сочетание англоязычной основы и русского суффикса в словах герлица,
кантрушница, янгица не свидетельствует, как могло бы показаться, об ассимиляции
иноязычной основы в русском языке, а является одной из разновидностей языковой
сленговой игры.
Суффикс -ище. Формант в литературном языке обычно привносит значение
увеличения признака, обозначаемого производящей основой, а также, в зависимости от
контекста, может добавлять и некоторые негативные коннотации (Andrews 1996, 87):
домище, судилище. В немногочисленных жаргонных словах с данным формантом может
обыгрываться фонетическая мимикрия: лесбище – ‘место встреч лесбиянок; место, где
много лесбиянок (возникает ассоциация со словом лежбище)’, или акцентироваться
семантика базовой основы: угробище – ‘о ком-л. некрасивом, неприятном; о чем-л.
отталкивающем’.
Суффикс -jо. Малопродуктивный формант производит от адъективных и реже
именных основ существительные, нередко с собирательным значением, как в
литературном языке: бабье, разнотравье, так и в сленге: жлобье – ‘собирательное к
жлоб’; новье – ‘что-л. новое, последнего выпуска’.
Суффикс -ка. Формант является одним из наиболее продуктивных и в литературном и
в сленговом словообразовании. Еще в 20-е годы А.М. Селищев указывал на
продуктивность форманта во внелитературных разновидностях языка, и в частности в
студенческом жаргоне (Селищев 1928, 175). Высокая продуктивность образований на -ка
была отмечена, описана (Земская 1992) и продолжает фиксироваться в русской
разговорной речи, просторечии и арго (Comrie et al. 1996; Ryazanova-Clarke 1996).
Суффикс -ка особенно продуктивен в сленге при образовании отглагольных
существительных.
В современном молодежном сленге -ка используется для производства отглагольных
процессуальных дериватов (Химик 2000, 142), существительных, обозначающих действие
или результат действия: дрочка – ‘онанизм’; дрючка – ‘половой акт’; засветка – ‘выход
на публику как возможность показать себя, обратить внимание’; кадрежка – ‘флирт,
ухаживание за девушкой’; кричалка – ‘речевка, которую скандируют болельщики –
фанаты какой-либо команды’; махаловка – ‘драка, потасовка; бокс; дирижирование’;
месиловка – ‘драка’; отмазка – ‘отговорка, оправдание, алиби, возможность увильнуть от
чего-л.’; откидка – ‘крайне возбужденное состояние человека’; отмочка – ‘что-л.
странное, необычное; драка, избиение кого-л.’; оттяжка – ‘наслаждение, удовольствие,
отдых, снятие напряжения; что-л. веселое, смешное’; пенжиловка – ‘моральное или
физическое унижение кого-л.’; поливка – ‘распускание слуха, сплетни’; разблюдовка –
‘составление меню; расписания, программы чего-л.’; разборка – ‘ссора, конфликтная
ситуация; выяснения отношений, самосуд’; раскорячка – ‘трудная ситуация, сложное
положение’; распальцовка – ‘специфическая жестикуляция членов криминальных

81
структур и преуспевающих бизнесменов’; ржачка – ‘что-то смешное, остроумное,
веселое’; рубиловка – ‘жестокая драка с большим количеством участников’; стебка –
‘драка; половой акт’; стоячка – ‘половая потенция, сексуальное желание’; сушка –
‘жажда при похмелье’; тусовка – ‘драка, скандал, ссора; встреча, сбор; компания, группа
людей, объединенных общими интересами, возрастом, каким-л. делом; толпа, большое
скопление людей; любое чем-л. примечательное событие’; хавка – ‘банкет, угощение по
какому-л. поводу’; ходка – ‘повторная попытка сдать экзамен’.
Среди жаргонных отглагольных образований на -ка можно выделить производные
существительные, обозначающие объект, на который направлено действие, выраженное в
базовом глаголе: засолка – ‘окурок, оставленный впрок’; питашка – ‘еда, питание, пища’;
жрачка – ‘еда, пища’; тыкалка – ‘микрокалькулятор’; тыркалка – ‘микрокалькулятор’;
хавалка – ‘спиртное, выпивка’; хавка – ‘еда, пища; спиртное, выпивка’; хрумка – ‘еда,
пища’; чесалка – ‘женские гениталии’.
Отглагольные жаргонизмы на -ка могут обозначать инструмент или орудие, которым
совершается действие: затычка – ‘гигиенический тампон’; лаялка – ‘рот’; мотайка –
‘мотоцикл’; пихалка – ‘мужской половой орган’; понималка – ‘голова; мозг, разум’;
проходка – ‘билет, контрамарка или другой документ, дающий право прохода куда-л.’;
решалка – ‘голова, мозг’; совалка – ‘мужской половой орган’; сообразиловка – ‘голова’;
трахалка – ‘мужской половой член’; хавка – ‘нижняя часть лица, рот’; хотелка –
‘мужской половой орган’; хохоталка – ‘рот’; хрумка – ‘рот, челюсть’; чавка – ‘челюсть,
скула’; чирка – ‘спичка’.
Дериваты на -ка могут также называть место, где происходит действие, обозначаемое
базовым глаголом: дрыгалка – ‘дискотека’; качалка – ‘спортивный зал’; махаловка –
‘дирижерско-хоровое отделение в вузе, колледже’; менялка – ‘обменный пункт’; нычка –
‘тайник; место, где можно достать спиртное – магазин, ларек, личные запасы’; рыгаловка
– ‘кафе, ресторан с некачественной пищей’; садка – ‘остановка общественного
транспорта, место посадки пассажиров’; стоячка – ‘кафе, пивная, закусочная без сидячих
мест’; сушилка – ‘милиция, отделение милиции’; топталка – ‘дискотека’.
В словарях молодежного сленга зафиксировано большое количество производных
жаргонизмов на -ка со значением лица: давалка – ‘женщина легкого поведения’;
ковырялка – ‘врач-гинеколог’; минетка – ‘девушка, женщина – заядлая курильщица’;
натуралка – ‘гетеросексуальная женщина’; обнадежка – ‘легкомысленная девушка,
любящая провести время за чужой счет’; рюхачка – ‘сообразительная, находчивая
девушка, женщина’; трассовка – ‘проститутка, промышляющая на автотрассах’;
трахалка – ‘женщина, легко вступающая в половые контакты’; фрилавка – ‘девушка
легкого поведения’; хавалка – ‘женщина, девушка, находящаяся на иждивении мужа,
сожителя’; центрячка – ‘проститутка, работающая в центре города’; чухарка –
‘проститутка’; шалашовка – ‘проститутка’.
Как и в литературном языке, в молодежном сленге формант -ка продуктивен при
образовании отсубстантивных дериватов, обозначающих предмет или явление: дурка –
‘психиатрическая больница’; менингитка – ‘небольшая вязаная шапка’; педерасточка –
‘маленькая мужская сумочка с ручкой в виде петли для денег, документов, мелочей;
шерстяная лента, покрывающая уши и лоб’; плешка – ‘головка мужского полового члена;
открытая площадка, место, где собирается молодежь для совместного
времяпрепровождения’; сонька – ‘продукция фирмы “Sony”; тушка – ‘тушь для ресниц’;
фазка – ‘три затяжки при курении, сделанные одна за другой без выдоха’; фараонка –

82
‘отделение милиции’; фенька – ‘ожерелье, браслет из кожи, бисера; любое украшение;
смысл, сущность чего-л.; выдумка, выдуманная история’; форшмачка – ‘форма учащихся
профессионально-технических училищ’; фуська – ‘браслет, ожерелье из бисера, кожи;
предмет бижутерии, мелкий аксессуар; смысл, сущность чего-л.; неправдоподобная
история, рассказ’; цацка – ‘украшение, мелкий аксессуар’.
Встречаются также и отадъективные сленговые дериваты на -ка: заморочка –
‘незначительная личная проблема, странность’; зеленка – ‘доллар США’; легавка –
‘милицейская машина’; ментовка – ‘отделение милиции, милицейская машина’;
обнаженка – ‘порнографическая изопродукция’; паленка – ‘что-л. самодельное, не
фирменное, кустарного производства’; пальцовка – ‘активная жестикуляция при
разговоре; жестикуляция, характерная для представителей криминальных структур’;
поганка – ‘что-л. плохое, вызывающее осуждение; явная ложь’; подлянка – ‘унижение,
оскорбление, подлость; доставленная кем-л. неприятность’; прозрачка – ‘диапозитив’;
хазовка – ‘квартира’; червивка – ‘яблочное вино (как правило, низкого качества)’;
шизиловка – ‘психиатрическая лечебница’;
Продуктивен и такой способ жаргонного словообразования, как усечение основы с
добавлением -ка: завка – ‘женщина, заведующая чем-либо’; нюшка – ‘изображение
обнаженной женщины’ (образовано от порнушка); тонька – ‘тоник’; тэшка –
‘микроавтобус’.
Как известно, в разговорной литературной речи суффикс -ка выступает также и как
средство универбации, позволяя стягивать словосочетания в одно слово (читальный зал
=> читалка). В структуру таких мотивированных слов входит, частично или полностью,
основа лишь одной из составляющих словосочетание лексических единиц. Универбаты на
-ка в русском разговорном языке и в жаргонах продуктивны уже долгое время. Так,
например, в 20-е годы прошлого столетия А.М. Селищев отмечал активное употребление
слов, некоторые из которых продолжают активно использоваться и в наши дни: агитка –
агитационное произведение; дежурка – ‘дежурная комната’; зачетка – ‘зачетная книжка’,
Тимирязевка – ‘Тимирязевская академия’; Третьяковка – ‘Третьяковская галерея’ и пр.; но
также и лексических единиц, которые явно вышли из активного словоупотребления:
ежедневка – ‘ежедневная газета’; нормалка – ‘нормальная школа’; стенновка – ‘стенная
газета’ (Селищев 1928, 176). Процесс универбации является хорошей иллюстрацией к
принципу языковой экономии, который во многом предопределяет и процессы
словообразования в сленге. Кроме того, для сленга важно и то, что, упрощая и сокращая
словосочетание, говорящий стилистически “снижает” его, а иногда и подсмеивается над
ним. В современном молодежном сленге продуктивность универбационной модели
высока и легко подтверждается многочисленными примерами стяжений: адаптушка –
‘адаптированное произведение’; административка – ‘административное право’, академка
– ‘академический отпуск’; акустка – ‘акустическая гитара’; афганка – ‘афганская
конопля’; баричка – ‘карта барической топографии’; бегучка – ‘бегущая строка’; варенка –
‘одежда из вываренной джинсовой ткани’; венерка – ‘венерическая болезнь’; внештатка
– ‘заработная плата внештатного сотрудника’; военка – ‘военная кафедра в вузе’; всемирка
– ‘всемирная литература’; выживалка – ‘ролевая игра на выживание’; выразилка –
‘выразительное чтение’; домашка – ‘домашнее задание, домашняя одежда’; загранка –
‘заграничная командировка’; закадычка – ‘закадычный друг’; зарубежка – ‘зарубежная
литература, экономическая география зарубежных стран’; коллективка – ‘групповое
изнасилование’; минималка – ‘минимальная зарплата’; молодежка – ‘молодежная сборная

83
команда’; музыкалка – ‘детская музыкальная школа’; наложка – ‘налоговая инспекция’;
начерталка – ‘начертательная геометрия’; опаска – ‘опасная бритва’; отечка –
‘отечественная история’; поименка – ‘поименный опрос учащихся’; сепаратка – ‘любое
действие, мероприятие, осуществляемое узким кругом (выставка, коммерческая сделка,
вечеринка и т.п.)’; сменка – ‘сменная обувь’; современка – ‘современная литература’;
трудяжка – ‘трудовая книжка’; цветалка – ‘цветомузыкальная установка’; целевка –
‘целевая аспирантура’.
Суффикс -ла/-ло. Экспрессивный суффикс -ла/-ло малопродуктивен в литературном
словообразовании при производстве существительных общего, мужского и среднего рода
(Грамматика 1960, 227). В молодежном жаргоне суффикс -ла/-ло образует производные со
значением лица обычно с оттенком неодобрения: водила – ‘водитель, шофер’; вымогала –
‘вымогатель’; выступала – ‘агрессивный молодой человек, хулиган, любитель поговорить
перед аудиторией’; давала – ‘тот, кто финансирует что-либо, спонсор’; давила –
‘начальник, шеф’; доставала – ‘надоедливый, пристающий к кому-л. человек’; нудила –
‘ворчун, зануда’; дринкало – ‘алкоголик, пьяница’; дрочила – ‘онанист’; жухало –
‘обманщик, пройдоха’; забрала – ‘милиционер, полицейский’; запивала – ‘алкоголик,
пьяница’; игрило – ‘музыкант’; кидала – ‘мошенник, аферист, обманщик’; копало –
‘доносчик, ябеда’; лепила/о – ‘врун, выдумщик’; молотила – ‘человек, который много,
часто и жестоко дерется’; мотала – ‘полевой игрок во дворовом футболе’; мусорила/ло –
‘милиционер’; педрила/ло – ‘гомосексуалист’; пиликало – ‘музыкант’; пихало – ‘волокита,
ловелас, любитель женщин’; подлипало – ‘льстец, подхалим; надоедливый, нудный
человек’; помогала – ‘помощник’, стукло – ‘осведомитель, доносчик’; трудила/ло –
‘учитель труда’; удило – ‘человек, который стремиться жить за чужой счет’; фуфло –
‘лгун, обманщик, непорядочный человек; о чем-л. скверном, очень плохом’; шмонала –
‘таможенник; вымогатель денег, сладостей (обычно старшеклассник)’; шуршало –
‘отличник; человек со странностями’; щемло – ‘неопрятно одетый, вызывающий
отвращение человек’.
В словарях молодежного сленга зафиксировано также небольшое количество
экспрессивных существительных на -ла/ло, обозначающих предмет (обычно, инструмент,
приспособление для производства действия) или явление: вечерила – ‘вечеринка’; жухло
– ‘жульничество, обман’; забивала – ‘результат’; запивало – ‘безалкогольный напиток,
которым запивают спиртное’; погоняло – ‘кличка, прозвище’; подзубало – ‘челюсть’;
спикало – ‘рот (от спикать)’; считало – ‘калькулятор’; стебало – ‘что-л. смешное: фильм,
рассказ, ситуация’; точило – ‘дорогой автомобиль’; факало – ‘мужской половой орган’;
хавало – ‘рот’; хамло – ‘еда, пища; мужской половой орган’; чухло – ‘лицо’; шугало –
‘страшное, очень неприятное видения, галлюцинация’. Этот тип словообразования
продуктивен и в литературном языке (Грамматика 1960, 247). Присоединяясь к
глагольным основам, суффикс -ло образует имена существительные, обозначающие
орудия действия: молотило, покрывало, сушило, точило. Однако в отличие от жаргонного
словообразования суффикс -ла не используется в данной модели при нормативном
словообразовании.
Суффикс -лово/-лево. Данный формант не встречается в кодифицированном языке и
употребляется только в жаргонном словообразовании. По утверждению некоторых
исследователей, подобные дериваты встречаются в основном в
Ленинградском/Петербургском регионе (Химик 2000, 145), однако жаргонные
образования на -лово/-лево зафиксированы также в словарях, отражающих сленг других

84
регионов (Елистратов 2000; Максимов 2002; Шинкаренко 1998). Обычно отглагольные
существительные с данным формантом обозначают действие или процесс, причем
суффикс -лово привносит семантический оттенок интенсивности, значительности или
повторяемости описываемого процесса: винтилово – ‘арест, задержание милицией’;
влипалово – ‘трудная, неприятная ситуация’; выпадалово – ‘сильное удивление,
потрясение’; вырубалово – ‘предельная степень усталости или опьянения, жестокая драка’;
вязалово – ‘арест, задержание’; гасилово – ‘драка, избиение’; глюкалово – ‘галлюцинация’;
гуделово – ‘пьянка, шумное веселье со спиртным’; депрессилово – ‘депрессия’; долбалово
– ‘драка, потасовка; половые сношения; однообразная неинтересная работа; долгая
утомительная, назидательная речь’; доставалово – ‘нечто нудное, навязчивое,
надоедливое’; зависалово – ‘остановка где-л. на какое-л. время’; задолбалово – ‘трудная,
неинтересная, однообразная работа; долгая, утомительная, назидательная речь’;
заряжалово – ‘принуждение к совершению неприятных, обременительных действий’;
кидалово – ‘обман, воровство путем обмана’; лепилово – ‘вранье, выдумка, придуманные
для забавы истории’; махалово – ‘драка’; месилово – ‘жестокая массовая драка’; мочалово,
мочилово – ‘драка’; мутилово – ‘пьянка, вечеринка со спиртным’; напрягалово –
‘настойчивые просьбы, требования’; неврубалово – ‘непонимание чего-л., неспособность
понять что-л.’; обсуждалово – ‘дискуссия, обсуждение’; опухалово – ‘утомление,
усталость’; отпадалово – ‘состояние крайнего удивления, восторга’; отрубалово –
‘крепкий сон; потеря сознания; сильная усталость’; пахалово – ‘тяжелая, напряженная
работа’; попадалово – ‘арест, задержание милицией’; попухалово – ‘неудача, крах,
невезение’; стебалово – ‘что-л. смешное: фильм, рассказ, ситуация’; стремалово –
‘опасность, неприятная ситуация’; шизелово – ‘сумасшествие; абсурд, абсурдная
ситуация’; шугалово – ‘страх’. Некоторые жаргонизмы на -лово могут иметь также и
предметное значение, причем формант придает семантический оттенок собирательности:
смотрелово – ‘телепередача, фильм; то, что можно смотреть’; читалово – ‘литература,
книги; то, что можно читать’. По наблюдению В.В. Химика (2000, 146), жаргонные
образования на -лово впервые стали появляться в языке русских хиппи в 60-е и 70-е годы,
и, возможно, являются трансформацией другой словообразовательной модели (с
суффиксом -ловк-а), использующейся и в жаргонах, и в кодифицированном языке:
грабиловка, принудиловка, уравниловка и др. При трансформации суффикса -ловк-а в -лово
в производное слово, при сохранении экспрессии, привносится семантический оттенок
значительности (ср., например: грабиловка и грабилово).
Суффикс -ник. Как известно, в кодифицированном языке данный формант участвует
в производстве существительных мужского рода со значением лица и с предметным
значением. В жаргонном словообразовании суффикс -ник может сочетаться как с
нормативной, так и с нестандартной базовой основой, и, как и в литературном языке,
производит слова со значением лица или предметным значением.
Среди слов на -ник можно выделить отсубстантивные и отадъективные
существительные мужского рода, которые в сленге обозначают лиц по их отношению к
какому-либо предмету, определяющему их характер, профессию, состояние, деятельность:
гопник – ‘примитивный, необразованный молодой человек’; данник – ‘подросток,
платящий “дань” лидерам молодежных группировок’; кантрушник – ‘деревенский
житель’; картузник – ‘член молодежной группировки’; кобылятник – ‘мужчина,
сожительствующий с подчиненными-женщинами’; коматозник – ‘несообразительный
человек, тугодум’; корочник – ‘шутник, острослов’; крезовник – ‘сумасшедший,

85
психически ненормальный человек’; крезошник – ‘человек, находящийся в
психиатрической больнице’; крысятник – ‘вор, ворующий у своих товарищей’; крытник –
‘заключенный, содержащийся в тюрьме’; лампасник – ‘член агрессивной молодежной
группировки; марьяжник – ‘любовник, сожитель’; паровозник – ‘член или болельщик
команды “Локомотив”; помоечник – ‘непорядочный человек’; порнушник – ‘обманщик;
халтурщик, недобросовестный работник; подлец’; целинник – ‘мужчина, который
совершает половой акт с девственницей’; чмошник – ‘морально опустившийся,
деградировавший, убогий человек’; штатник – ‘американец, гражданин США’.
Выделяются также отглагольные жаргонные существительные на -ник, обозначающие
лиц по их профессии, чертам характера, действиям или поступкам: бдюшник –
‘милиционер’; висельник – ‘неопытный программист, у которого часто наблюдается
зависание компьютера’; долбежник – ‘нудный, скучный, многословный человек’;
залепушник – ‘неудачник, человек, постоянно попадающий впросак’; нычник – ‘человек,
склонный прятать, скрывать что-л. от других, делать запасы чего-л.’; оттяжник –
‘человек, который любит получать удовольствие, веселиться, наслаждаться чем-л.’;
факушник – ‘ловелас, любитель ухаживать за женщинами’.
Посредством суффикса -ник от основ имен существительных и прилагательных
образуются также жаргонизмы с предметным значением, связанным со смыслом,
заключенным в мотивирующей основе: бобровник – ‘жилище богатого, влиятельного
человека’; бомжатник – ‘приемник-распределитель для бомжей’; валютник – ‘пункт
обмена валюты’; видюшник, видяшник – ‘видеомагнитофон’; вольвешник – ‘автомобиль
“Вольво”; входник – ‘дверь’; гадюшник – ‘любое заведение, место, ресторан’; группешник
– ‘музыкальная группа, ансамбль’; гужатник – ‘профтехучилище, колледж’; дурник –
‘состояние дискомфорта, головная боль, тошнота’; еврятник – ‘место, где много евреев’;
жопник – ‘задний карман брюк’; кайфешник – ‘удовольствие, наслаждение’; ксивник –
‘небольшая сумочка, мешочек, кошелек для документов’; мобильник – ‘мобильный
телефон’; подзубальник – ‘челюсть’; ряшник – ‘лицо’; сидишник, сидюшник –‘накопитель
на лазерных дисках’; сотник – ‘сотовый телефон’; спидник – ‘мужской половой орган’;
стопник – ‘атлас, карта автомобильных дорог’; сырник – ‘грязный носок’; сюрник –
‘произведение искусства, литературы в стиле сюрреализма’; тройник – ‘трехместная
комната в общежитии; квартира, снимаемая втроем’; трюльник – ‘трехрублевая купюра,
трехочковый бросок’; урыльник – ‘унитаз, грубое, некрасивое лицо’; хайральник,
хайратник – ‘тесьма, шнурок или другая повязка для волос’; шопник – ‘большая сумка из
легкой непромокаемой ткани’. Очевидна высокая продуктивность этого
словообразовательного типа для жаргонов.
В молодежном сленге зафиксировано также небольшое количество отглагольных
производных на -ник с предметным значением: матюгальник – ‘рот; громкоговоритель,
микрофон; телевизор, радиоприемник’; садильник – ‘место посадки пассажиров в
общественный транспорт’; хавальник – ‘рот’; хезальник – ‘зад, ягодицы’; хотельник –
‘отель’; хохотальник – ‘рот’; хрюкальник – ‘рот’; чудильник – ‘мужской половой орган’.
Суффикс -ня. Формант -ня в литературном языке малопродуктивен и участвует в
образовании имен существительных женского рода, обозначающих действие, “неприятное
или хлопотливое” (Грамматика 1960, 262), например: возня, резня и др. В молодежном
жаргоне продуктивность суффикса -ня существенно выше. В молодежном сленге с
помощью данного форманта производятся слова как от глагольных: жмурня – ‘морг’;
жральня – ‘столовая, обычно плохая’; колбасня – ‘суета, бессмысленные действия,

86
беготня, сутолка’; ксерня – ‘отксерокопированные документы’; лабня – ‘игра на
музыкальном инструменте’; тусня – ‘члены хип-системы; члены какой-л. компании,
группы людей, объединенных общими интересами’; хавальня – ‘рот’, так и от
субстантивных и адъективных основ: дискотня – ‘дискотека’; западня – ‘запад, западный
мир’; кугутня – ‘провинциалы’; липня – ‘склеивающаяся застежка’; лохня – ‘примитивные,
малообразованные люди’; мусорня – ‘отделение милиции’; мутотня – ‘ерунда, глупость’;
пивня – ‘пивная, пивбар’; попсня – ‘поп-музыка; поп-искусство низкого художественного
уровня; все примитивное, упрощенное, надоевшее’; психарня – ‘психиатрическая
больница’; смурня – ‘скука, отсутствие чего-л. интересного’; фигня – ‘ерунда, чушь; что-л.
очень плохое, низкого качества, вызывающее неодобрение; любая вещь, название которой
или не вспоминается, или заменяется для упрощения данным словом’; хайральня –
‘парикмахерская’; шизня – ‘что-л. странное’; шузня – ‘обувь, туфли, ботинки’. Очевидная
экспрессивность подобных образований объясняется не столько экспрессивностью
суффикса -ня (которая в кодифицированном языке часто не проявляется: колокольня,
кофейня, лыжня), сколько тем, что большинство базовых производящих основ относятся
к числу нестандартных: диалектных, жаргонных или иноязычных.
Суффикс -ок. В молодежном жаргоне суффикс -ок участвует в производстве
существительных со значением лица: мочок – ‘трусливый, нерешительный,
несамостоятельный человек’; отморозок – ‘глупый, недалекий, неразвитый в
эмоциональном и интеллектуальном плане, зачастую агрессивный человек; рядовой член
группировки рэкетиров’; следок – ‘следователь’; стебок – ‘человек, высмеивающий
других, иронизирующий, издевающийся над ними’; тупок – ‘глупый, несообразительный
человек’; углумок –‘ глупый, недалекий человек’; фиксок – ‘щеголь, франт, молодой
человек, уделяющий большое внимание своей внешности’; чушок – ‘глупый,
несообразительный человек’; шмоток – ‘вульгарный, примитивный, неинтеллигентный
человек’, а также существительных с предметным значением: северок – ‘общественный
туалет’; сморчок – ‘носовой платок’; толчок – ‘вещевой рынок’; чушок –
‘профессионально-техническое училище’. В отличие от словообразования в
кодифицированном языке суффикс -ок в сленге обычно не образует существительных со
значением уменьшительности-ласкательности.
Суффикс -он. Примечательно, что образования с формантом -он начали
распространяться сравнительно недавно, в 70-е и 80-е годы. В Грамматике 1960 года эта
словообразовательная модель не фиксируется, а в Грамматике 1980 года указывается на
продуктивность этой модели и “шутливый” характер производных слов. В
словообразовательной модели на -он характерно образование от глагольных основ:
выгибон – ‘наглое, вызывающее поведение’; выпивон – ‘спиртное, пьянка’; вышибон –
‘изгнание, увольнение’; доходон – ‘слабый, болезненный человек’; дрючон – ‘девушка,
легкого поведения, вступающая в половые контакты со многими членами какой-л.
группировки, компании’; загибон – ‘ложь, выдумка, измышление’; задвигон – ‘прогул,
пропуск урока, лекции без уважительной причины; странность поведения, навязчивая
идея’; закидон – ‘какое-либо отклонение от нормы, странность поведения, причуда,
каприз’; закусон – ‘закуска к спиртному’; залепон – ‘нечто необычное, выдающееся, яркое,
запоминающееся’; неврубон – ‘непонимание чего-л.’; обдирон – ‘высокая цена, система
высоких цен’; откидон – ‘крайне возбужденное состояние человека’; перепихон –
‘половой акт, совокупление’; расслабон – ‘облегчение, состояние удовлетворения’; рубон

87
– ‘еда, пища’; ужирон – ‘что-л. очень вкусное и аппетитное; состояние чрезмерной
сытости; пьянка, распитие спиртных напитков’.
Встречаются также и жаргонизмы, образованные от субстантивных основ: видон –
‘вид’; куртон – ‘куртка’; лесбон – ‘лесбиянка’; метрон – ‘жетон для проезда в метро’
походон – ‘походка’; прикидон – ‘модная, дорогая одежда; высокомерный, надменный
человек’; причесон – ‘прическа’; улыбон – ‘улыбка’; фильмон – ‘фильм’; фужерон –
‘стакан’, а также от адъективных основ: глупон – ‘глупый, несообразительный человек’;
дублон – ‘дубленка’. Нередко в данной модели суффиксация сочетается с усечением
базовой основы: мильтон – ‘милиционер’; музон – ‘музыка’; сифон – ‘сифилис’.
Суффикс -оха. Формант используется для образования небольшого числа жаргонных
существительных общего и женского рода: верзоха – ‘ягодицы, зад’; вылезоха – ‘весенний
юношеский прыщик’.
Суффикс -та. Суффикс используется в малопродуктивной модели при образовании
сленговых существительных, обозначающих предмет или какое-либо отвлеченное
понятие: мутота – ‘ерунда, глупость, о чем-л. скучном, утомительно нудном’; порнота –
‘что-л. отвратительное’.
Суффикс -уга/-юга. Посредством форманта -уга/-юга образуется ограниченное
количество существительных общего рода, обозначающих лиц по их действиям и
признакам. Как и в литературном языке (ворюга, хитрюга), в сленге формант -уга/-юга
придает презрительно-увеличительный оттенок мотивированным словам: вокалюга –
‘певец, солист’; дринчуга – ‘алкоголик, пьяница’; еврюга – ‘еврей’; синюга – ‘алкоголик,
пьяница’. По данной модели образуются также жаргонные существительные,
обозначающие предметы или явления: безнадюга – ‘безнадежная ситуация’; сифилюга –
‘сифилис’ и пр.
Суффикс -ук/-юк. Данный формант является малопродуктивным в
кодифицированном языке и участвует в производстве существительных общего род:
злюка, грязюка и т.д. В молодежном сленге суффикс более продуктивен и используется в
образовании существительных мужского рода, часто сопровождаемом усечением
мотивирующей основы: басюк – ‘бас-гитарист’; бельмандюк – ‘самоуверенный красавец’;
битлюк – ‘музыкант группы “Битлз”; быдлюк – ‘учащийся ПТУ’; главнюк – ‘главный
редактор’; мамлюк – ‘уроженец Кавказа или Средней Азии’; мерсюк – ‘автомобиль
“Мерседес”; митлюк – ‘милиционер’; пендюк – ‘высокомерный, надменный человек’;
писюк – ‘персональный компьютер’; пыхнук – ‘главный раскуриватель сигареты с
наркотиком’; сидюк – ‘накопитель на лазерных дисках (CD-ROM)’; тундрюк – ‘глупый
человек’; шведюк, швендюк – ‘швед’. Экспрессивность суффикса с ударным ю во многом
предопределяется его фонетическим обликом. Подробно о влиянии фонетического облика
слова на его смысловой и оценочный компоненты писал А.П. Журавлев (Журавлев 1981).
Суффикс -ула/-уля. В сленге при образовании существительных общего рода со
значением лица в семантике производного слова ощущается оттенок “невзрослости”
(Грамматика 1980, 152): козюля – ‘наивный, глупый человек’; воображуля, дразнюля (из
детской речи). Суффикс также используется для производства небольшого числа
существительных с предметным значением: бедуля – ‘невезение, неудача’; косуля –
‘тысяча рублей’; мандула – ‘что-л. массивное, продолговатое, неудобное для переноски’.
Суффикс -ун. Довольно продуктивный суффикс в ненормативном словообразовании.
По данным М.А. Грачева, только в воровском арго используется около 50 образований на
-ун (1997, 53). В молодежном сленге встречаются существительные с формантом -ун как

88
со значением лица, так и с предметным значением: бормотун – ‘дешевое крепленое
красное вино’; ездун – ‘шофер, водитель’; колотун – ‘холод, мороз’; ласкун – ‘мужской
половой орган’; лизун – ‘мужчина, предпочитающий орально-генитальные контакты с
женщинами’; липун – ‘склеивающаяся застежка’; толкун – ‘вещевой рынок’; торчун –
‘мужской половой орган’; хвостун – ‘отстающий, неуспевающий студент’.
Суффикс -ура. В кодифицированном языке формант -ура/-тура участвует в
образовании отглагольных и отсубстантивных существительных. В молодежном сленге
посредством суффикса -ура образуются существительные от субстантивных основ,
причем полученные производные слова обычно имеют одно из двух значений:
“совокупность одинаковых предметов, явлений, названных мотивирующим словом” или
“общественная система, общественная деятельность, должность, организация,
учреждение, связанные с лицом, названным мотивирующим словом”: джинсура – ‘одежда
из джинсовой ткани’; ментура – ‘милиция, система правоохранительных органов’;
панкатура – ‘панк, панки; специфическая прическа панков’; пехатура – ‘пехота’.
Суффикс -уха/-юха. Данный формант в кодифицированном языке малопродуктивен
при образовании существительных со значением лица и непродуктивен при образовании
производных с предметным значением (Грамматика 1960, 233). Продуктивность
форманта значительно возрастает в разговорной речи и в сленге. В.В. Химик отмечает
неустойчивость и диффузность образований с формантом -уха/-юха (2000, 138), которая
проявляется в том, что не всегда ясно, чем мотивируется производное слово: именной
основой (презентуха – ‘презентация’), или же именным сочетанием (физуха –
‘физкультура, физическое воспитание’), которое стягивается в одно слово в результате
процесса универбации.
Среди образований на -уха/-юха выделяются жаргонизмы со значением лица общего,
женского и мужского рода. Подобные личные дериваты могут образовываться от
субстантивных и адъективных основ: братуха – ‘брат’; герлуха – ‘девушка’; кентуха –
‘друг, приятель’; олдуха – ‘старуха, давняя приятельница’; пиплуха – ‘девушка-хиппи’;
синюха – ‘алкоголик, пьяница’; френдуха – ‘подруга’; френчуха – ‘француженка’.
Жаргонизмы со значением лица на -уха/-юха образуются также от глагольных основ:
бдюха – ‘милиционер’; воспитуха –‘ воспитательница’; кирюха – ‘алкоголик,
собутыльник’; колюха – ‘наркоман, вводящий наркотики внутривенно’; стебуха –
‘девушка, высмеивающая других, иронизирующая, издевающаяся над ними’; факуха –
‘проститутка, любовница, любая женщина’.
Приведем отглагольные образования на -уха/-юха с предметным и отвлеченным
значениями: борзуха – ‘наглое, вызывающее поведение’; бормотуха – ‘дешевое красное
крепленое вино’; верзуха – ‘ягодицы, зад’; выкидуха – ‘нож с выкидным лезвием’;
залепуха – ‘ошибка’; лабуха – ‘заработок ресторанных музыкантов’; наказуха –
‘наказание’; непруха – ‘невезение’; поедуха – ‘еда, пища’; пруха – ‘везение’; расслабуха –
‘состояние расслабленности, несобранности’; рассыпуха – ‘дешевое красное вино’;
скрипуха – ‘старая автомашина’; уважуха – ‘уважение’; храпуха – шея, горло.
Среди жаргонных образований на -уха встречаются слова, мотивированные
адъективными основами: косуха – ‘кожаная куртка с застежкой-молнией по диагонали’;
крезуха – ‘навязчивая идея, психиатрическая больница’; ломовуха – ‘большой, сильный
человек; большое количество чего-л.; апатия, отсутствие желания что-л. делать’; половуха
– ‘сексуальная тематика в массовом искусстве и повседневной жизни’.

89
 Жаргонизмы на -уха/-юха, образованные от нарицательных и именных
существительных, часто сохраняют родовую принадлежность мотивирующего слова.
Нередко суффиксация сочетается с трансформацией, обычно усечением, базовой основы.
Производные на -уха/-юха характеризуются экспрессией, которая хорошо ощущается в
следующих лексических единицах с предметным и отвлеченным значениями: бицуха –
‘бицепс’; везуха – ‘везение, удача’; видуха – ‘вид’; дезуха – ‘дезинформация, ложные
сведения’; депресуха – ‘депрессия’; дискотуха – ‘дискотека’; диссертуха –‘ диссертация’;
звездуха – ‘необоснованно высокая самооценка’; кликуха – ‘прозвище, кличка’; коблуха –
‘девушка, женщина’; магазуха – ‘магазин’; манюха – ‘деньги’; панкуха – ‘поведение,
внешность, манеры, идеи, резко отличающиеся от традиционных’; подкладуха – ‘женская
гигиеническая подкладка’; свидуха – ‘свидание’; седлуха – ‘сиденье’; чекуха –
‘подделанный рецепт’; скрипуха – ‘скрипка’; фартуха – ‘везение, счастливый случай’;
электруха – ‘электрогитара’.
Как уже отмечалось, в сленге формант -уха/-юха активно участвует в процессе
универбации, стяжении именных сочетаний: артуха – ‘артиллерийское училище’; басуха
– ‘бас гитара’; групповуха – ‘групповой секс’; древнеруха – ‘древнерусская литература’;
заказуха – ‘заказное убийство’; записнуха – ‘записная книжка’; классуха – ‘классная
руководительница’; комиссуха – ‘комиссионный магазин’; курсовуха – ‘курсовая работа’;
медуха – ‘медицинское училище’; парадуха – ‘парадный вход’; педуха – ‘педагогический
институт’; попсуха – ‘поп-музыка низкого художественного уровня; какие-л.
произведения искусства низкого художественного уровня’; порнуха – ‘порнографическая
литература, изопродукция, литература, кинофильмы и т.п.; что-л. не отличающееся
высоким художественным уровнем, примитивное, вызывающее неодобрение’;
прикладнуха – ‘изделия прикладного искусства’; сексуха – ‘все, что относиться к сексу
(эротический фильм, журнал, сексуальная девушка и пр.)’; спецуха – ‘спецкурс,
спецсеминар; спецтехнология; специализация’.
Использование суффикса -уха/-юха в жаргонном словообразовании нередко
сочетается с семантическими (метафорическими и метонимическими), а также
фонетическими трансформациями: амбаруха – ‘желудок’; катюха – ‘кодеин’; краснуха –
‘менструация’; лохматуха – ‘женские гениталии’; погремуха – ‘кличка, прозвище’;
пшикуха – ‘пиво с токсичными добавками’; селявуха – ‘жизнь’; степуха – ‘стипендия’;
чернуха – ‘негритянка, ложь, обман; чай чифирь; подавленное состояние; что-л. гнетущее,
удручающее своим содержанием’.
Суффикс -уш-ка. Посредством этого форманта образуются отсубстантивные и
отадъективные жаргонизмы со значением лица, а также с предметным значением:
звукушка – ‘студия звукозаписи’; краснушка – ‘военнослужащий внутренних войск;
милиционер; наркушка – ‘наркоман’; татушка – ‘татуировка’; факушка – ‘женщина’;
фигарушка – ‘короткий женский жилет’; хазушка – ‘квартира’; чекушка – ‘двойка,
неудовлетворительная отметка’; чекушка – ‘чековая книжка’.
Суффикс -уш-ник/-уш-ница. В кодифицированном словообразовании данный
формант непродуктивен. В сленге зафиксировано несколько образований, произведенных
в основном от существительных и прилагательных: бормотушник – ‘пьяница,
допивающий остатки вина, пива’; выкидушник – ‘нож с выкидным лезвием’; кантрушник
– ‘деревенский житель’; краскушник – ‘алкоголик, пьющий дешевое красное вино’;
ларюшница – ‘проститутка, предлагающая себя продавцам в киосках, ларьках’;
фартушник – ‘человек, которому везет’; хазушник – ‘квартира’; храпушник – ‘шея, горло’;

90
 Суффикс -чик. Суффикс продуктивен в литературном языке. В сленге этот
нейтральный суффикс присоединяется в основном к нестандартным основам или же к
нормативным основам, претерпевшим семантические изменения в результате
метафорического или метонимического переноса: живчик – ‘мужской половой орган’;
нежданчик – ‘непредвиденное событие или обстоятельство; незапланированный ребенок’;
ракетчик – ‘рэкетир, вымогатель’; хавчик – ‘еда, пища’; хапчик – ‘окурок’; хохотунчик –
‘мужской половой орган’.
Суффикс -щик. Как в кодифицированном языке, так и в сленге формант -щик
продуктивен в образовании существительных мужского рода со значением лица. В
молодежном жаргоне -щик присоединяется в основном к ненормативным основам:
выпивонщик – ‘пьяница’; динамщик – ‘ненадежный человек, не выполняющий своих
обещаний’; заколебщик – ‘назойливый, надоедливый, постоянно пристающий к кому-л.
человек’; затырщик – ‘жадный человек, скрывающий, прячущий что-либо от других’;
кайфоломщик – ‘человек, который портит другим хорошее настроение’; калымщик –
‘человек, который оказывает кому-л. платные услуги’; кастрюльщик – ‘человек,
занимающийся частным извозом на личном автомобиле’; кидальщик – ‘мошенник,
обманщик’; копальщик – ‘доносчик, ябеда’; мотальщик – ‘член агрессивной, преступной
молодежной группировки’; подкольщик – ‘шутник, острослов’; понтярщик – ‘шутник,
оригинал’; прикольщик – ‘шутник, юморист’; притырщик – ‘жадный, скупой человек’;
стопщик – ‘человек, передвигающийся, путешествующий автостопом’; трахальщик –
‘мужчина с большой половой потенцией’; тусовщик – ‘человек, активно посещающий
тусовки’; фильтровщик – ‘слишком осторожный, скрытый человек’; фрилавщик –
‘сторонник свободной любви’; халявщик – ‘непрофессионал, дилетант; человек,
пользующийся чем-л. за чужой счет’; хрустальщик – ‘человек, собирающий пустые
бутылки’.
Суффикс -ыга. Формант непродуктивен в литературном словообразовании.
Фонетический облик суффикса -ыга несомненно добавляет экспрессии в следующих
жаргонных образованиях: ботлыга – ‘человек, занимающийся куплей и продажей
бутылок’; задрыга – ‘грязный, оборванный человек; слабый, хилый, больной человек’;
мармыга – ‘глупая, некрасивая девушка’.
Суффикс -ыш. Суффикс используется в сленге при производстве немногочисленных
отадъективных существительных со значением лица: дутыш – ‘культурист, человек с
развитой рельефной мускулатурой’; задротыш – ‘хилый, ничтожный, жалкий человек’;
крутыш – ‘преуспевающий, респектабельный молодой человек’.
При суффиксальном словообразовании в молодежном сленге используется несколько
десятков редких, непродуктивных или малопродуктивных суффиксом, или сочетаний
суффиксов, которые приводят к появлению окказиональных словообразовательных
моделей (Елистратов 2000, 656). Некоторые из них имеют аналоги в нормативном
словообразовании, другие же форманты встречаются только в просторечном и жаргонном
словообразовании: -елло, брателло – ‘обращение к мужчине’; -еха, бареха – ‘любая
женщина’; глупеха – ‘что-л. глупое, скучное’; группеха – ‘музыкальная группа, ансамбль’;
цепеха – ‘женское общежитие’; -ита, кончита – ‘конец’; -овина, глюковина –
‘причудливый предмет, обычно небольшой’; -оз, аколбасоз – ‘отсутствие достаточного
количества еды, пищи (образовано по модели авитаминоз от колбаса)’; -ор, тупор –
‘тупой человек’; -оша, наркоша – ‘наркоман’; -тень, мутотень – ‘ерунда, глупость’;
порнотень – ‘что-л. отвратительное’; -ух, алтух – ‘необразованный, глупый, жадный

91
человек’; лабух – ‘музыкант’; -ыч: мотыч – ‘мотоцикл’. В этих словах необычность,
редкость словообразовательных формантов, по терминологии С.В. Елистратова -
экзотическая суффиксация (2000, 663), способствует увеличению экспрессии производных
жаргонизмов.

1.1.2. Сленговые однокоренные слова с разными суффиксами

Словообразовательная активность в сленге без сомнения обусловлена

экстралингвистическими причинами. Экстралингвистическая актуальность основы
предопределяет ее словообразовательную продуктивность, которая может проявляться в
производстве однокоренных существительных с различными суффиксами. Так, например,
в разговорной речи в 20-е годы ХХ столетия, в период НЭПа, женщину, находящуюся в
связи с нэпманом называли нэпманиха, нэпманша, нэпанчиха (Селищев 1928, 176).
Помимо экстралингвистической популярности той или иной номинации существуют и
иные факторы, предопределяющие возникновение многочисленных дериватов. При
анализе словообразовательных гнезд в воровском арго, В.В. Химик пришел к
правомерному заключению, что, во-первых, “это должны быть номинации с
соответствующим потенциалом яркой и пластичной семантики, предрасположенной как к
частеречным трансформациям, так и к метафоризации” (2000, 147), а во-вторых,
деривационную активность проявляют те метафорические жаргонные единицы,
словообразовательные возможности которых уже знакомы носителям языка по
нормативному использованию слова.
Основы слов, относящихся к основным лексико-семантическим группам в
молодежном сленге: человек и окружающий его мир, отношения между людьми, оценка (в
основном отрицательная), секс, развлечения, пьянство и алкоголизм, молодежные
движения и молодежная музыка (Ермакова и др. 1999), выступают в качестве базовых для
образования жаргонных единиц с разнообразными формантами:

Баба – бабенция, бабешница, бабина, бабно, бабон, бабец, бабца, бабешник, бабель, бабуин –
‘девушка, женщина’; бабняк – ‘женщины’; Бакс – баксильная, баксить, бакинский; Байк –
‘велосипед’, байкер; байкерша; Бомж – бомжатник, бомжаторий, бомжина; Магнитофон –
вертак, вертухан, вертушка; Вечер – вечерила, вечерина, вечеруха; Групповой секс –
группен-секс, группетто, группняк, групповик, групповичок, групповуха; Дринк – дринкало,
дринкач, дринкер, дринчуга, дринчуган, дринчужник; Дурак – дурашка, дуреха, дурик,
дурилка, дурка, дурко, дурник, дурняк, дурнятина, дурок, дурца, дурятник; Кадр – кадра,
кадревич, кадреж, кадрежка, кадрежный, кадрист, кадрица, кадришка; Крутой – крутизна,
крутняк, крутость, крутота, крутышка, крутяк, крутылок; Куртка – куртель, куртец,
куртон, куртофан, куртофень, куртяга, куртяха; Лесбиянка – лесба, лесбия, лесбон, лесбос,
лесбуха, лесбушка; Педераст – педерастита, педерастка, педерастник, педерасточка,
педерик, педеряга, педик, педикатор, педр, педрик, педрила, педритто; Понт – понтер,
понтерщик,понтин, понтовик, понтовоз, понтщик, понтяра, понтярщик; Попс – попса,
попсень, попсня, попсовик, попсуха, попсушник, попсяра; Синий (‘об алкоголиках’)– синь,
синька, синюга, синюха, синюшник, синяк, синячка; Стеб – стебало, стебалово, стебарь,
стебка, стебло, стебок, стебуха, стебщик; Фак – факало, факер, факинг, факуха, факуша,
факушка, факушник, факушница; Хард (‘тяжелый рок’) – хардист, хардовик, хардющник,

92
 хардятник; Хиппи – хиппак, хиппан, хиппарь, хиппизм, хиппица, хиппня; Шизофрения – шиз,
шиза, шизелово, шизик, шизиловка, шизичка, шизня, шизняк, шизо, шизовка, шизуха.

Суффиксы в жаргонизмах во многом определяют фонетический облик и ритмику слов. По

мнению В.С. Елистратова, фонетико-экспрессивный аспект в жаргонах превалирует над
формально-словообразовательным (2000, 664). В.С. Елистратов делает интересную
попытку проанализировать жаргонизмы с точки зрения их метрико-поэтической
принадлежности, учитывая фонетический облик суффиксов, количество слогов и ритмику
слов. Большинство жаргонизмов оказалось возможным отнести к хореической,
ямбической, амфибрахической и анапестической моделям и представить ритмико-
поэтическую классификацию жаргонных единиц в виде Таблицы 2. (Елистратов 2000,
664):

Таблица 2. Ритмико-поэтическая классификация жаргонных единиц

хореическая модель ямбическая амфибрахическая анапестическая
модель модель модель
-ик (дурик) -ак (нагляк) -ага (общага) -ак (наверняк)
-ха (пруха) -ан (друган -ара (ментяра) -ан (корефан)
-арь (шишкарь) -ура (ментура) -он (походон)
-ач (дискач) -урик (пафнурик)
-о (новье) -оха (летеха)
-ня (фигня)
-он (куртон)
-ца (бабца)

К сожалению, В.С. Елистратов не показывает, каким образом реализуется ритмико-

поэтический потенциал жаргонных слов, определяемых фонетическим обликом
суффиксов. Представляется, что в целом для молодежного сленга не характерна какая-
либо специальная ритмическая организация или рифмованность речи. Как известно,
подбор рифмующихся слов и выстраивание ритма требует определенных (часто
значительных) затрат времени. Сленг же, по сути, относится к разряду неподготовленной,
спонтанной речи, специально не нацеленной на выискивание рифм и достижение
эстетического эффекта с помощью рифмования.
В.С. Елистратов обращает внимание на существование рифмованных повторов и
рифмованных сочетаний в разговорной речи и в жаргонах: мульти-пульти, футы-нуты,
такой-сякой, тумба-юмба – ‘африканец, негр’; хавчик-мавчик – ‘еда, закуска’; трали-вали
– ‘троллейбус или трамвай’; не хухры-мухры, чао-какао – ‘пока, до свидания’, культур-
мультур – ‘культура’, супер-пупер – ‘что-либо выдающееся’ (2000, 665), однако эти,
сравнительно немногочисленные, рифмованные повторы относятся к разряду
фразеологизмов, которые воспроизводятся в речи в фиксированном соотношении
семантической структуры и определенного лексико-грамматического состава. Не отрицая
значения звукосимволизма в русском сленге, следует уточнить, что фонетический облик
суффиксов и ритмико-поэтический потенциал жаргонизмов в целом все же не позволяет
проводить параллели между русским молодежным сленгом и такими видами молодежного
жаргона, как французский верлан (Doran 2002 ) или рифмованный сленг афро-
американцев (Green et al. 2000), в которых делается совершенно очевидный акцент на

93
ритмической организации высказывания, и, соответственно, имеет место большая
подготовленность и очевидная идиоматичность речи.

1.1.3. Префиксация

Исследователи отмечают, что образование существительных префиксальным способом не

характерно для жаргонов (Ермакова, Земская, Розина 1999, 22). Анализ словарей показал,
что и в современном молодежном сленге всего несколько десятков существительных
образовано префиксальным способом. Как и в арго преступников (Грачев 1997, 55)
наиболее продуктивным префиксом является формант без-/бес-.
Как и в кодифицированном языке, в сленге существительные с без-/бес- называют
отсутствие того или противоположность тому, что названо мотивирующим
существительным. Префиксация в сленге нередко сочетается с суффиксацией,
метафорическим переосмыслением основы и фонетической мимикрией производного
образования: безандестенд – ‘о тупом, недогадливом человеке’; безбабье – ‘отсутствие
денег’; безбашенство – ‘состояние человека, не поддающееся контролю’; безвыходняк –
‘безвыходное положение’; безмазняк – ‘что-либо бесполезное, бесперспективное’;
безотказка – ‘проститутка, легкодоступная женщина’; бескрышник – ‘глупый, психически
ненормальный человек’; бесперспективняк – ‘безнадежное дело’; бесплатник – ‘ученик,
пользующийся правом бесплатного питания в школе’; беспрайсовик – ‘человек не
имеющий денег’; беспредел – ‘беззаконие, самодурство, тотальное бесправие’;
беспредельник – ‘сотрудник уголовного розыска’; бесфлэтовый – не имеющий квартиры;
бесчеремуха – ‘совокупление без романтики и возвышенных чувств’.
В сленговых словарях зафиксировано также небольшое количество существительных,
образованных при помощи иноязычных приставок: антипапик – ‘презерватив’;
антистоин – ‘средство, понижающее половую потенцию’.

1.1.4. Усечение

Жаргонные лексические деривации отличает постоянно действующая тенденция к

экономии языковых средств (В.В. Химик 2000, 157), проявлением которой служит
усечение. В жаргонном словообразовании имеет место простое усечение производящей
основы и усечение, осложненное морфологическими, фонетическими, семантическими и
иными преобразованиями.
При простом усечении производящей основы происходит образование сокращенных
стилистически сниженных синонимов существительных-неаббревиатур с усечением
конца, середины или начала слова. В подавляющем большинстве усечений в русском
молодежном сленге сокращается конец слова: байда – ‘байдарка’; блонд – ‘блондин’;
блонда – ‘блондинка’; даг – ‘дагестанец’; дип – ‘дипломат’; дир – ‘директор школы’;
диссер – ‘диссертация’; загрань – ‘заграница’; заява – ‘заявление’; импровиз –
‘импровизация’; интель – ‘интеллигент’; кач – ‘занятие культуризмом, культурист’; колок
– ‘коллоквиум’; коменда – ‘комендант общежития (о женщине)’; компра – ‘компромат’;

94
конч – ‘оргазм’; латин – ‘латиноамериканец, студент из Латинской Америки’; лесба –
‘лесбиянка’; любер – ‘член агрессивной молодежной группировки из г. Люберцы’; магаз –
‘магазин’; мед – ‘медик, медицинский институт’; мерс – ‘автомобиль “Мерседес”; мобила
– ‘мобильный телефон’; наив – ‘наивный, глуповатый человек’; объява – ‘объявление’;
онан – ‘онанист’; пенс – ‘пенсионер’; порнь – ‘порнография’; през – ‘презерватив’;
профилак – ‘профилакторий’; псих – ‘психиатр, невропатолог’; реп – ‘репетитор’; репа –
‘репетиция’; рук – ‘научный руководитель’; сека – ‘секунда’; спец – ‘спецкурс,
спецсеминар’; транс – ‘транссексуал’; универ – ‘университет’; хип, хипп – ‘хиппи’; хоз –
‘хозяин, владелец чего-л.’; хор – ‘оценка “хорошо”; чел – ‘человек (обыно не вызывающий
отрицательных эмоций)’; чела – ‘девушка, женщина’; шиз – ‘шизофреник’; штан –
‘штаны, брюки’. Усечение конца слова характерно также для жаргонов не только
русского, но и других индоевропейских языков. Поскольку смысловое распознавание
слова, как правило, осуществляется по начальному слогу, усечению обычно подвергается
конец слова, несущий информацию, которая может быть без труда восстановлена
носителем языка.
В сленге зафиксированы единичные случаи усечения начала слова: питка –
‘воспитательница (в колледже, техникуме, летнем лагере, группе продленного дня)’;
тутка – ‘проститутка’, а также середины слова: мафон – ‘магнитофон’; педулище –
‘педучилище’; фано – ‘фортепьяно’; физер – ‘физкультура’; физра – ‘физкультура’; шпага
– ‘шпаргалка’.
Усечение в сленге часто сочетается с суффиксацией. Типичными суффиксами в такой
модели являются форманты -ик, -ак, -уха и некоторые другие: aбстяк – ‘абстиненция’;
автик – ‘автобус’; алкота – ‘алкоголики’; бицуха – ‘бицепс’; дезик – ‘дезодорант’; дирик –
‘директор школы’; жирик – ‘лидер ЛДПР В.В. Жириновский; член ЛДПР, сторонник
Жириновского’; компик – ‘компьютер’; кондюк, кондючка – ‘кондуктор’; ксерево – ‘то,
что отксерокопировано, ксерокопия’; лакер – ‘лакированная шкатулка’; наркота –
‘наркотики, наркоманы’; неврик – ‘врач невропатолог; психически больной человек’;
общага – ‘общежитие; обществоведение’; репка – ‘женщина-репетитор’; сифак –
‘сифилис’; стипон, стипуха – ‘стипендия’; токсик – ‘токсикоман’; тотоша –
‘тотализатор’.
Среди способов морфологического словообразования в сленге усечение является той
моделью, которая активно создает лексические единицы, обладающие смеховым
потенциалом и вовлекаемые в языковую игру. Усечение основы, нередко сопровождаемое
суффиксацией, а иногда производящееся совместно с фонетическими трансформациями,
может приводить к созданию паронимов и каламбурному столкновению в жаргонной
речи: библия – ‘библиотека’; валя – ‘валюта’; веник – ‘венерический больной’; Веник –
‘прозвище учителя по отчеству Венедиктович’; Владик – ‘Владивосток’; вестибюль –
‘вестибулярный аппарат’; винт – ‘винтовка или другое огнестрельное оружие’; естество
– ‘естествознание’; запор – ‘автомобиль марки “Запорожец”; кок, кокс – ‘кокаин’; нарком
– ‘наркоман’; пенс – ‘пенсионер’ (а также, мелкая монета в Великобритании, возможный
намек на низкую пенсию); порка – ‘порнографический фильм’; приклад – ‘изделия
прикладного искусства’; репка – ‘женщина-репетитор’; тело – ‘телохранитель’; форт –
‘окно, форточка’; шест – ‘человек, находящийся в подчинении у кого-л. (от шестерка)’;
шпага – ‘шпаргалка’.
Ранее уже приводились примеры универбации в сленге при суффиксальном способе
словообразования с формантами -ак/-як, -ка, -уха/-юха. При усечении в сленге (с

95
суффиксацией и без суффиксации) также могут производится универбаты, путем
стяжения двух или более слов в одно: академ – ‘академический отпуск’; безнал –
‘безналичный расчет’; герма – ‘герметический мешок из водонепроницаемой ткани’; гос –
‘государственный экзамен’; интуит – ‘человек обладающий хорошей интуицией’; калаш
– ‘автомат Калашникова’; комис – ‘комиссионный магазин’; контра – ‘контрольная
работа’; кулек – ‘училище культуры; кулинарное училище (шутливое сокращение от слова
культура и от слова кулинарный)’; мобила – ‘мобильный телефон’; неврик – ‘врач
невропатолог; психически больной человек’; порка – ‘порнографический фильм’; приклад
– ‘изделия прикладного искусства’; совок – ‘Советский Союз; советский человек;
советская литература’.
В результате анализа словарей были выделены омонимичные жаргонные усечения,
полностью совпадающие по звучанию, при этом сокращению подвергались разные
основы: Адик – ‘Адидас; Адольф Гитлер’; кулек – ‘училище культуры; кулинарное
училище (шутливое сокращение от культура и от кулинарный)’; мак – ‘кафе
“Макдональдс”; компьютер “Макинтош”; общага – ‘общежитие; обществоведение’; пед –
‘педагогический институт; студент педагогического института; велосипед;
гомосексуалист (сокращение от педераст)’; профи – ‘профессионал; профессор’.
Популярность усечения как способа деривации в сленге хорошо проявляется при
образовании квазисинонимов, дублетных вариантов базовых слов с разными формантами:
абита, абитень, абитка, абитура, абитурь – ‘абитуриент/ка, абитуриенты’; азер, азик –
‘азербайджанец’; алк, алкаш, алкан – ‘алкоголик; байбл, бибел, библия – ‘библиотека’;
гом, гомик, гомосек, гомусик – ‘гомосексуалист’; дубл, дубла, дубло – ‘дубленка’; импо,
импот – ‘импотент’; кик, кикса – ‘кик-боксинг’; кок, кока, кокс, кокш, коксик – ‘кокаин’;
лаб, лаба – ‘лабораторная работа’; мена, менстр – ‘менструация’; нарк, накром –
‘наркоман’; преп, препак, препод, препода – ‘преподаватель’; прич, прича – ‘прическа’;
проф, профи – ‘профессор’; сиф, сифа, сифак – ‘сифилис’; стип, стипа, стипон, стипуха
– ‘стипендия’; тата, тату – ‘татуировка’.
Продуктивность усечения имен собственных и номенклатурных наименований в
сленге не вызывает сомнений. Приведем лишь несколько примеров: Адик – ‘Адидас;
Адольф Гитлер’; Веник – ‘прозвище учителя по отчеству Венедиктович’; Владик –
‘Владивосток’; Жирик – ‘лидер ЛДПР В.В. Жириновский, член ЛДПР, сторонник
Жириновского’; запор – ‘автомобиль марки “Запорожец”; калаш – ‘автомат
Калашникова’; шварц (от Шварцнеггер) – ‘человек, занимающийся бодибилдингом’.

1.1.5. Словосложение

Хотя, по утверждению некоторых исследователей жаргонов (Ермакова и др. 1999, 22) с

помощью словосложения не производится большого количества слов, нами было
зафиксировано более 300 жаргонизмов, состоящих из двух или более основ, и
использующихся в молодежном сленге. Для сравнения, в криминальном арго
зафиксировано 244 слова, которые были образованы путем словосложения (Грачев 1997,
56). В качестве проявления усложняющей тенденции словосложение в жаргоне
рассматривает В.С. Елистратов (2000, 668). По мнению В.С. Елистратова “усложнение
структуры имеет целью как бы замедлить узнавание, заставить собеседника проделать

96
определенную “умственную работу”, расшифровать поэтизм, а вернее проделать работу
припоминания (“анамнесиса”), поскольку аргопоэтизм знаком, разумеется, обоим
агротирующим. Его припоминание заставляет собеседников улыбнуться, и улыбка
представляет собой что-то вроде “улыбки авгуров”, свершающих “обряд” арготизации
речи, но не придающих этому глубокого значения” (2000, 667).
Действительно, нельзя отрицать, что семантика некоторых жаргонных сложений не
очевидна, особенно когда реализуются периферийные семы слагаемых основ, и они
действительно требуют специальной расшифровки, но, подчеркнем, только для тех
носителей языка, которые не являются пользователями жаргона. Однако В.С. Елистратов
оценивает сложения в жаргоне, как, впрочем, и другие явления сленга, именно с точки
зрения исследователя, а не пользователя жаргона. Для говорящего на жаргоне умственная
работа по расшифровке жаргонизма требуется только тогда, когда он впервые встречается
с каким-либо нестандартным словом или выражением. В дальнейшем же, используя
“осложненный” жаргонизм в собственной речи и слыша его в речи собеседника,
жаргононоситель употребляет или распознает ненормативное слово так же, как и любую
другую лексическую единицу.
Остановимся на словообразовательных особенностях жаргонных сложений. Довольно
большую группу жаргонных сложений представляют собой сложения с глагольной
основой в качестве опорного компонента и нулевым суффиксом. Сложные
существительные такого рода называют лицо, характеризующееся действием, названным
опорной основой и конкретизированным в первой основе сложения. В данной модели
нередко встречаются образования от устойчивых сочетаний: бормоглот – ‘алкоголик,
которое пьет дешевое вино’ (от глотать борматуху); вафлеглот – ‘человек, который все
время попадает впросак, разиня’; глюколов – ‘человек, склонный к мистике,
галлюционированию’ (от устойчивого сочетания ловить глюки); дальнобой – ‘шофер
дальних рейсов’; дуборез – ‘патологоанатом’ (дуборез, в буквальном значении ‘тот, кто
режет трупы’, мотивировано фразеологизм дать дуба - ‘умереть’ ); дурогон – ‘болтун,
пустомеля’ (от гнать дурь); зверобой – ‘тот, кто дерется с представителями южных
республик СНГ’; кайфолом – ‘человек, который портит другим хорошее настроение,
мешает получать удовольствие, наслаждаться чем-либо’ (от ломать кайф); крабошлеп –
‘моряк, матрос’; мордодел – ‘специалист по имиджу’; мордомаз – ‘гример, стилист’;
мужиковед – ‘гомосексуалист’; нерводрал – ‘скрипач’; психолом – ‘врач-психиатр’;
туфтогон – ‘обманщик, лжец’; фуфлогон – ‘болтун; лгун, обманщик’; фуфломет – ‘лгун,
обманщик’; хохмогон – ‘шутник, остроумный человек’; хренодел – ‘о человеке, который
поступает неправильно, делает что-л. плохо, некачественно’; хреномаз – ‘посредственный
художник’; шмаровоз – ‘любовник; сутенер’.
Среди жаргонных существительных с глагольной основой в качестве опорного
компонента встречаются образования с предметным и отвлеченным значением: долгостой
– ‘длительная эрекция’; кишкоправ – ‘нож, финка’; мордогляд – ‘зеркало’; самопал – ‘что-
л. изготовленное кустарно; самодельная, нефирменная вещь’; сифолов – ‘мужской
половой орган’ (от ловить сифилис); топтогон – ‘танцплощадка, дискотека’; целколом –
‘мужской половой орган’.
Особенно частотны жаргонные сложения с предметным значением с опорным
компонентом -воз: банановоз – ‘мужское эротическое шоу для женщин’; жмуровоз –
‘машина, перевозящая покойников в морг’; ментовоз – ‘милицейская машина’; крезовоз –
‘психиатрическая “скорая помощь”; мусоровоз – ‘милицейская патрульная машина’;

97
понтовоз – ‘человек с завышенной самооценкой’; психовоз – ‘машина психиатрической
скорой помощи’; скотовоз – ‘рейсовый автобус’; труповоз – ‘джип или другая
престижная машина, в которой ездят представители криминальных структур и
бизнесмены’; членовоз – ‘правительственная машина’; чумовоз – ‘машина
психиатрической скорой помощи’; шизовоз – ‘машина психиатрической скорой помощи’;
шишковоз – ‘правительственная машина’.
Как и в кодифицированном словообразовании в сленге активно используется вид
сложения с опорным компонентом, равным самостоятельному слову. Сложные жаргонные
слова такого типа образуются с сочинительным или, чаще, подчинительным отношением
основ: афринянька – ‘переводчица, переводящая у африканцев’; козлогвардеец –
‘милиционер’; бомж-отель – ‘приют, ночлежка для бомжей’; вшеконвейер – ‘расческа’;
головочлен – ‘бритоголовый молодой человек’; елдометр – ‘мужской половой орган’;
жопо-часы – ‘время, проведенное в учреждении и засчитанное как рабочее’; качок-
санитар – ‘член подростковой группировки агрессивно-спортивной направленности’;
ластоклюв – ‘контролер (в городском транспорте)’; мордастол – ‘бюрократ, волокитчик’;
мотогад – ‘непорядочный, нечестный рокер-мотоциклист’; секс-меньшевик –
‘гомосексуалист, представитель секс-меньшинства’; сексуал-демократ – ‘мужчина,
корректно ведущий себя с женщинами, до, во время и после половой близости’;
скотобаза – ‘полная женщина’; триппер-дача – ‘кожно-венерологическая лечебница
закрытого типа’; триппер-холл – ‘кожно-венерологический диспансер’; хохлобаксы –
‘украинские карбованцы’; электросарай – ‘троллейбус’; эмансипопка –
‘эмансипированная женщина’ (контаминация эмансипация и попка).
Словосложение с усеченными основами часто происходит в сленге по так
называемому телескопическому принципу аббревиации: в производное слово включается
начальный элемент первого слова и конечная часть второго: абортмахер – ‘врач,
делающий аборты’; бляотека – ‘библиотека’ (контаминация обсцентного бля и
библиотека); вуменджер – ‘деловая женщина’ (от заимствованных вумен и менеджер);
гопотека – ‘дискотека’ (контаминация гопота или гопник и дискотека); дебильник –
‘мобильный телефон’ (контаминация дебил и мобильник); делопут – ‘деловой человек,
делец’ (от дело и шалопут); дермафродит – ‘ничтожество ( о человеке)’, (контаминация
гермафродит и дерьмо); драконат – ‘деканат’ (от дракон и деканат); катастройка –
‘перестройка’ (от перестройки и катастрофы); козебака – ‘сексуальная, яркая, хорошо
одетая девушка’ (от коза и собака); крезаторий (контаминация креза и санаторий) –
‘психиатрическая больница’; крутылок – ‘о бритоголовом “новом русском” (конденсация
словосочетания крутой затылок); лесбище – ‘место встреч лесбиянок; место, где много
лесбиянок’ (контаминация – лежбище и лесбиянка); таскотека, тискотека – ‘дискотека’
(контаминация глаголов таскать и тискать со словом дискотека).
В жаргонном словообразовании суффиксация часто сопутствует сложению основ.
Приведем суффиксально-сложные существительные: вшегонялка – ‘расческа, щетка,
гребешок’; губоскатин – (от скатать губу) – ‘лекарство, помогающее сдерживать
желания получить что-либо’; дальнобойщик – ‘шофер дальних рейсов’; дофенизм –
‘равнодушие, безразличное отношение ко всему’ (от оборота до фени); легкотрудница – ‘о
женщине, занимающейся оральным сексом’; междусобойчик – ‘приятельская вечеринка,
выпивка в узком кругу; неофициальная договоренность между партнерами, оставшаяся
неизвестной другим’; мляшница – ‘преподавательница методики литературы’; мозгобойка
– ‘родительское собрание в школе’; мухосранск – ‘провинциальный город’; однодырочник

98
– ‘мужчины сожительствующие с одной женщиной (особенно муж и любовник)’;
одномандатник – ‘мужчина сохраняющий верность своей жене, партнерше
(контаминация мандат и манда)’; сексопилка – ‘привлекательная девушка’; сексопильня –
‘спальня, кровать’; старпетка – ‘старшая воспитательница’; суходрочка – ‘онанизм;
никчемное, бесплодное занятие; долгий, нудный разговор’.
Сложения со связанными опорными компонентами, преимущественно
интернационального характера, в кодифицированном языке составляют продуктивные
типы, которые используются главным образом в сфере научно-технической терминологии
(Грамматика 1980, 245). Похожесть жаргонизмов по формальным признакам на
терминологическую лексику, столкновение разностилевых элементов делают эту модель
привлекательной для языковой игры и создания комической экспрессии в слове: бензоман
– ‘токсикоман, нюхающий бензин’; бормотолог – ‘алкоголик, которое пьет дешевое вино’
Бульбастан – ‘Белоруссия’ (произведено по модели, использующейся для образования
названий целого ряда стран Таджикистан, Узбекистан и др. Комический эффект в
производном создается за счет того, что вместо наименования народа первым
компонентом в жаргонизме идет название основного сельскохозяйственного продукта,
производящегося в Белоруссии); лохотрон – ‘уличная беспроигрышная лотерея,
устраиваемая мошенниками’. Как и в литературном языке, в сленге частотны жаргонные
образования с опорным компонентом -дром: кишкодром – ‘столовая’; муходром – ‘лысый
человек’ (в слове создается трагикомический образ несчастного субъекта, на чью лысую
голову садятся злостные насекомые); психодром – ‘психиатрическая больница’; сексодром
– ‘широкая кровать; место, квартира, где можно заниматься сексом; место, где много
проституток’; тачкодром – ‘автостоянка; стоянка такси; место продажи автомашин’;
топтодром – ‘танцплощадка, дискотека’; траходром – ‘место скопления проституток;
место, где обычно совершают половой акт, совокупляются (комната, кровать)’.
Словосложение основ в сленге может сочетаться с их аббревиацией: главтрах –‘о
мужчине, обладающем высокой потенцией’ (произведено от главный трахальщик путем
усечения и сложения основ); домжур – ‘дом журналистов в Москве’; литвед –
‘литературоведение’; матлы – ‘математическая логика’; медпсих – ‘медицинская
психология’; моспутантрест – ‘московские проститутки (в собирательном значении)’;
солдапер – ‘солдат (контаминация солдат и пердун с сокращением основ)’; старпет –
‘старший воспитатель’; тяжмет – ‘тяжелый металлический рок’; физвос – ‘физическое
воспитание’; шизмат – ‘физико-математический факультет’ (контаминация усеченных
основ шизофрения и математический). В некоторых образованиях очевиден
просчитанный паронимический эффект: Вопли – ‘журнал “Вопросы литературы”; засрак,
засрака – ‘заслуженный работник культуры’.
Для подростково-школьной среды характерно сложение сокращенных собственных
имен: Васьвась – ‘прозвище учителя по имени Василий Васильевич’; Васьгав – ‘прозвище
учителя по имени Василий Григорьевич’; Вергена – ‘прозвище учительницы по имени
Вера Геннадиевна’.
Отличается от словосложения такой редкий способ словообразования в сленге как
сращение. Слова, образованные этим способом, как известно, во всех своих формах по
морфемному составу полностью тождественны синонимичному словосочетанию и, таким
образом, синтаксическая связь этого словосочетания сохраняется в структуре
мотивированного им слова, например: обстулзадомбей – ‘турок’ (сращение слов, взятых
из фразы об стул задом бей, забавно само по себе. Очевидно, что для создания

99
комического эффекта в этом образовании важно фонетическое сходство финальной части
бей с распространенными окончаниями турецких имен и фамилий). Еще одно подобного
рода сращение используется в школьном сленге: тояматоканава – ‘японец’ (сращение
фразы то яма то канава). Сращение может дополняться суффиксацией: популизатор –
‘подхалим, подлиза’ (образовано от лизать попу с очевидной фонетико-ассоциативной
связью с популяризатор).
Основы слов, участвующих в образовании сложных жаргонных существительных,
различаются по признаку литературности/нелитературности. Приведем сложные
жаргонизмы, состоящие из литературных основ: двортерьер – ‘дворняжка, беспородная
собака’; декретарша – ‘женщина, находящаяся в декретном отпуске’ (от декрет и
секретарша); долгостой – ‘длительная эрекция’; интербаба – ‘немолодая валютная
проститутка’; интердевочка – ‘валютная проститутка’; интермальчик – ‘молодой
гомосексуалист, занимающийся валютной проституцией’; котлетометание – ‘еда, прием
пищи’.
Не менее частотны и сложные жаргонизмы, состоящие из литературной и жаргонной
основы: белокурва – ‘блондинка’; бинфак – ‘проигрыш в игре бинго’ ( контаминация
бинго и обсцентного заимствованного жаргонизма фак); дурмашина – ‘шприц’ (шприц
используется наркоманами для внутривенного введения дури, наркотических веществ);
кыдра – ‘девушка, подруга’ (контаминация: выдра и кадра – ‘девушка; подруга;
любовница’); мультифакс – ‘групповой секс’; тачкодром – ‘автостоянка; стоянка такси;
место продажи автомашин’; трахометр – ‘мужской половой член’ (от жаргонизма
трахать и метр).
При словосложении в сленге нельзя не обратить внимание и на явление фонетической
мимикрии, когда создаются новые сложные слова, похожие по ритмике и фонетическому
облику на один из компонентов сложения: aбрамгутанг – ‘еврей’ (от Абрам,
распространенное еврейское имя, и орангутанг); бабслей – ‘секс, групповой секс’
(контаминация баба и бобслей при ассоциативно-фонетической мимикрии под название
зимнего спорта); бизнесмент – ‘милиционер, берущий взятки’ (контаминация бизнесмен и
мент); идея-фикус – ‘навязчивая идея, идефикс’; виолочлен – ‘виолончель’ (от виолончель
и член); гриппер – ‘грипп (контаминация: грипп и триппер)’; дерьмократия –
‘псевдодемократия’ (от демократия и дерьмо); долгостой – ‘длительная эрекция’
(фонетическая мимикрия под долгострой); кабактерий (от кабак и кафетерий) –
‘ресторан’; сексокосилка – ‘проститутка’ (от секс и сенокосилка); экстрасекс – ‘опытный,
искусный любовник’ (от экстрасенс и секс).
Сложение основ с фонетической мимикрией в сленге приводит к созданию
производных слов с весьма нечеткой семантической мотивированностью (см. Химик 2000,
126). Такие новообразования обычно не выполняют задачу создания новой номинации, а
нацелены, прежде всего, на создание различных оттенков экспрессивности: насмешки,
иронии, презрения, снижения, комического эффекта, вульгаризации. Например, для
создания экспрессии сниженности в сложных жаргонных словах используются основы
слов, обозначающих гомосексуалистов: педарача – ‘передача (телевизионная, радио)’
(контаминация педераст и передача); восьмидераст – ‘представитель поколения 80-х гг.’
(контаминация: восемьдесят и педераст); гитараст – ‘плохой гитарист’ (контаминация
гитарист и педераст); пейджераст – ‘человек с пейджером’ (контаминация пейджер и
педераст); придираст – ‘придира’ (контаминация придира и педераст).

100
 Насмешка и ирония отчетливо ощущаются в следующих образованиях: жопорожец –
‘автомобиль “Запорожец” (контаминация жопа и Запорожец); клоаквиум – ‘коллоквиум’
(от клоака и коллоквиум); опупея – ‘скучное, объемное произведение, претендующее на
художественность и эпохальность’ (контаминация опупеть и эпопея); програзм –
‘состояние высшего удовлетворения от занятий программированием’ (контаминация слов
программирование и оргазм); филолух – ‘студент-филолог’ (контаминация филолог и
олух); филосос – ‘философ’ (контаминация философ и сосать); шмудак – ‘престижная,
модная дорогая вещь; предмет роскоши’ (контаминация слов шмутка и мудак); шмудила –
‘обладатель дорогих, модных вещей’ (контаминация слов шмутка и мудила).
Комический эффект в чистом виде проявляется в таких производных как: Битлзховен
– ‘Бетховен’ (контаминация Битлз и Бетховен); инженегр – ‘инженер’ (контаминация
инженер и негр); кайфе – ‘кафе’ (контаминация кайф и кафе); ментавр – ‘конный
милиционер’ (контаминация мент и кентавр); пампушкин – ‘памятник Пушкину’
(контаминация памятник и Пушкин и отчетливая фонетическая ассоциация с
пампушкой); простудифилис – ‘простуда, кашель’ (контаминация простуда и сифилис);
проэректор – ‘проректор’ (контаминация проректор и эрекция); странноведение –
‘страноведение (учебный предмет)’.
Впрочем, в большинстве случаев конкретный оттенок экспрессивности определяется
контекстом, и подчас невозможно дать точную и объективную оценку экспрессивного
модуса при лексикографическом описании того или иного жаргонизма: блевотека –
‘библиотека’ (контаминация блевать и библиотека); боцманда – ‘девушка, гуляющая с
моряком’ (контаминация боцман и обсцентного манда); буцефаллос – ‘обладатель
больших мужских возможностей’ (контаминация Буцефал и фаллос);
ситуевина – ‘скверная, неприятная ситуация’ (контаминация ситуация и хуевина);
херзантема – ‘сексуально озабоченная женщина’ (контаминация слов хризантема и хер);
эректорат – ‘электорат; публика’ (контаминация эрекция и электорат) и пр.
Словосложение часто совмещается с переносом значения в одной из основ.
Метафорические и метонимические переосмысления хорошо видны в следующих
примерах: биолошадь – ‘крупная учительница биологии’ (от биология и лошадь – ‘крупное
непарнокопытное животное’ => ‘крупная нескладная женщина’); головочлен –
‘бритоголовый молодой человек’; жмуртрест – ‘похоронное бюро’ (зажмуриться –
‘закрыть глаза’ => ‘умереть’); зверофак – ‘биологический факультет’; карабабах –
‘вооруженный армянин’ (от названия автономной области Карабах, ставшей ареной
армяно-азербайджанского вооруженного конфликта, и звукоподражательного ба-бах);
косоглазия – ‘Азия’ (фонетическая мимикрия под косоглазие, с намеком на раскосые глаза
жителей азиатского континента); кувалдометр – ‘грубая физическая работа’; мордастол –
‘бюрократ, волокитчик’; мухосранск – ‘провинциальный город’; нерводрал – ‘скрипач’;
однодырочник – ‘мужчины, сожительствующие с одной женщиной (особенно муж и
любовник)’; одномандатник – ‘мужчина, сохраняющий верность своей жене партнерше
(контаминация мандат и манда)’; сексокосилка – ‘проститутка’; сексуал-демократ –
‘мужчина, корректно ведущий себя с женщинами до, во время и после половой близости’;
сперматозавр – ‘мужской половой орган; активная минетчица’; суходрочка – ‘онанизм;
никчемное, бесплодное занятие; долгий, нудный разговор’; трахсестра – ‘медицинская
сестра, легко вступающая в половые контакты с пациентами’; умоотвод – ‘шапка с
кисточкой или помпоном’; шустрокопыт – ‘пианист-виртуоз’.

101
 1.1.6. Аббревиатуры

Как известно, аббревиация, как способ словообразования, получила распространение в

русском языке сравнительно недавно, лишь в советскую эпоху. Аббревиация как средство
языковой экономии представляет вполне очевидную привлекательность для жаргонов.
Например, в криминальном жаргоне имеется весьма продуктивный тип аббревиаций-
татуировок, которые получили широкое распространение в 60-90-е годы ХХ века. Среди
них встречаются такие, как: ЗУТ – ‘злостный угонщик транспорта’; ВОСК – ‘вот она,
свобода колониста’; ЛСКВЧ – ‘люблю свободу, как чайка воду’ (Грачев 1997, 58). Хотя,
по наблюдениям М.А. Грачева, татуируются преимущественно мужчины, у женщин,
отбывающих сроки заключения, также встречаются татуировки, чаще отражающие
любовную тематику: ГИТЛЕР – ‘где искать тебя, любимый, если разлучат’; ТОМСК – ‘ты
один моего сердца коснулся’; и даже ТУАЛЕТ – ‘ты ушел, а любовь еще тлеет’ (Там же
58).
В сленге, как и в кодифицированном языке, используются в основном аббревиатуры
инициального типа, образованные либо из сочетаний начальных звуков слова, либо из
названий начальных букв слова. В молодежном сленге подвергаются аббревиации
многословные названия учебных предметов: СРЯНЬ – ‘современный русский язык’,
названия изучаемых литературных произведений: СОПИ – “Слово о полку Игореве”;
высокочастотные словосочетания из повседневной жизни: ЧИЖ – ‘чрезвычайно
интересная женщина’.
Для молодежного жаргона характерно также смысловое переосмысление
официальных аббревиатур, которые обозначают название школьного или
университетского курса; название учебного заведения или любых других частотных
аббревиатур. Так, например, школьный предмет ОБЖ – ‘основы безопасности жизни’ в
молодежном сленге был переосмыслен как, ОБЖ – ‘общество беременных женщин’,
‘охрана беременных женщин’, ‘очень беременная женщина’. СПИД – ‘синдром
приобретенного имунно-дефицита’ в сленге стал расшифровываться как, ‘сердечный
подарок иностранного друга’; ‘союз парней и девушек’; ‘скромное продолжение
интернациональной дружбы’; ‘социально-политическая история двадцатого (века)’; ‘совет
при директоре’ и пр. ЦУМ – ‘центральный универсальный магазин’, в жаргоне начал
интерпретироваться как, ‘цены убьют мир’; ‘центр умных мыслей’; ‘центр уродов
Магнитогорска’; ‘цивилизации угрожает мор’. ОРЗ – ‘острое респираторное заболевание’
стало использоваться для обозначения трезвенников: ОРЗ – ‘очень резко завязал’ (о
ситуации, когда кто-л. бросил пить).
Самые широкие возможности для смехового переосмысления предоставило
популярное в сленге слово ЧМО – ‘человек морально опустившийся’; ‘человек морально
отставший’; ‘человек морально оплеванный’; ‘человек морально опозоренный’; ‘человек
морально обделенный’; ‘человек материально обеспеченный’; ‘человек мешающий
обществу’; ‘человек, мыслящий отстало’; ‘человек московской области’ (Максимов 2002).

102
 1.2. Словообразование наречий

Работы, посвященные описанию словообразования в жаргонах, практически не уделяют

внимания сленговым наречиям. С точки зрения словообразования, как и в
кодифицированном языке, среди жаргонных наречий наиболее продуктивен тип наречия
на -о, мотивированный в основном жаргонными прилагательными: бермудно – ‘тоскливо,
муторно’; беспонтово – ‘странно, абсурдно’; борзо – ‘нагло, быстро, немедленно’;
выпирато – ‘резкое, громкое исполнение, выделяющееся на фоне хора, оркестра (по
модели итальянских музыкальных терминов модерато, стокатто)’; дубарно –
‘холодно’; кучеряво – ‘богато’; напряжно – ‘неприятно, трудно’; перфектно – ‘надменно,
свысока’; попсово – ‘модно, престижно’; прикольно – ‘весело, оригинально, с юмором’;
совково – ‘по-советски; некачественно, плохо’; спермоначально – ‘первоначально’; стебно
– ‘с насмешкой, с юмором’; уматно – ‘остроумно, смешно’; фигово – ‘скверно, плохо’;
халявно – ‘бесплатно; некачественно, небрежно’, и пр.
Следует отметить продуктивный в жаргонах и непродуктивный в литературном
словообразовании тип наречия на -ак/-як: бесполезняк – ‘напрасно, бесполезно’; вломак
(вломяк) – ‘трудно, тяжело, неприятно’; внагляк – ‘нагло, напрямик’; вплотняк –
‘вплотную’; заништяк – ‘хорошо, прекрасно’; запростяк – ‘легко, запросто’; ништяк –
‘хорошо, отлично’; точняк – ‘точно, пунктуально; конечно, действительно’.
Жаргонные наречия, образованные с помощью других суффиксов (-и, -у, -ом),
немногочисленны: здоровски – ‘очень хорошо, отлично’; внахалку – ‘нахально, смело’;
вразжопицу – ‘раздельно, без сексуальной близости (о проживании супругов)’; спецом –
‘специально, нарочно’; пехатурой – ‘пешком’. В отличие от кодифицированного языка в
молодежном сленге при производстве наречий мотивирующими обычно являются основы
прилагательных. Практически отсутствуют жаргонные наречия, мотивированные
существительными, глаголами или другими наречиями.
Сленговое наречие интересно тем, что в нем существует небольшое количество
высокочастотных единиц с весьма расплывчатой семантикой, которая уточняется
контекстом, например: стремно – ‘страшно; неприятно, дискомфортно, трудно; необычно,
непонятно; плохо, некачественно; интересно, интригующе, пикантно; смешно; хорошо,
чудесно’; ломово – ‘не хочется, лень, неприятно, тяжело (что-л. делать); отлично,
прекрасно, превосходно’ и некоторые другие.
Одной из особенностей семантики жаргонного наречия является то, что, если среди
жаргонных существительных преобладают слова с отрицательной оценкой и разного рода
негативными оттенками, обычно соответствующими пометам: неодобрительное,
презрительное, пренебрежительное, уничижительное и т.д., то среди наречий не
наблюдается этого, говоря языком сленга, чернушного настроения. Наоборот,
зафиксировано более двух десятков квазисинонимов с общей семой ‘отлично,
превосходно’: басенько, басек, горбато, здоровски, зыбо, зыкинско, зыко, зэко, кайфово,
клево, круто, мазево, некисло, неслабо, ништяково, ништячно, обалденно, понтово,
сипово, убойно, фильдеперсово, чумово, центрово, штельно.
Количество наречий с общей семой ‘плохо, скверно, неприятно’ составляет всего
лишь приблизительно половину от общего количества антонимичных образований с
семой ‘отлично, превосходно’, приведенных в предыдущем абзаце: вломно – ‘трудно,
неприятно’; впадло – ‘неприятно’; голимо – ‘плохо, скверно (о самочувствии)’; лажово –

103
‘плохо, без ожидаемого результата’; обломно – ‘неудачно, тяжело, неприятно’; приково –
‘скверно, плохо’; пызырно – ‘скверно, плохо’; чипово – ‘дешево; скверно, плохо’.
Как и для других частей речи в сленге, для жаргонного наречия свойственно
образование слов с хорошо ощутимой экспрессией и эмоциональной оценочностью:
конкретно – ‘хорошо, как полагается, очень сильно, в высшей степени’; монопенисно,
монопенисуально – ‘безразлично, все равно (от обсцентного равнохуйственно с
подстановкой иноязычных корней)’; оттяжно – ‘приятно, с большим количеством
положительных эмоций’; офигенно – ‘очень, в высшей степени’; офигительно – ‘очень, в
высшей степени’; стопудово – ‘стопроцентно, обязательно’.

1.3. Словообразование прилагательных

Среди жаргонных прилагательных не зафиксированы (за одним исключением) какие-либо

специфические суффиксы и приставки. Наиболее активны те же словообразовательные
форманты, которые используются в кодифицированном словообразовании.
Суффикс -ов/-ев: лажовый – ‘очень низкого качества, вызывающий неодобрение’;
лафовый – ‘прекрасный, удобный, беззаботный’; литловый – ‘небольшой по размеру,
количеству; невысокий, небольшого роста; более молодой, младший’; мазевый –
‘хороший, прекрасный’; мочковый – ‘трусливый, нерешительный’; муховый – ‘новый’;
ништяковый – ‘хороший, отличный’; олдовый – ‘родительский; старый’; палевый –
‘ненадежный, сомнительный, опасный’; приковый – ‘очень плохой, некачественный,
вызывающий отрицательные эмоции’; сиповый – ‘отличный превосходный’; скуловый –
‘школьный’; стриповый – ‘полосатый, в полоску’; стритовый – ‘уличный’; трэшевый –
‘увлекающийся музыкой в стиле трэш-металл’; фордовый – ‘бойкий, веселый, разбитной’;
чумовой – ‘неординарный, производящий сильное впечатление, шокирующий;
превосходный, отличный’; шаровой – ‘сделанный непрофессионально’.
Суффикс -ист: брендеделистый – ‘тонко сделанный, фигурный, эффектный,
броский’; закидонистый – ‘необычный, странный, чудной’; фактуристый – ‘с хорошей
фигурой (обычно о женщине)’.
Суффикс -лив: дрочливый – ‘сексуальный, сексуально озабоченный’; рюхливый –
‘понятливый, сообразительный, догадливый’; стебливый – ‘остроумный, ироничный’;
шугливый – ‘испуганный, стеснительный, нервозный’.
Суффикс -н: дрочный – ‘иронический, издевательский’; завальный – ‘особый,
неподражаемый, яркий’; кирной – ‘пьяный’; металльный – ‘характерный для металлистов
– поклонников тяжелого рока’; ничегошный – ‘неплохой, удовлетворительный по
качеству’; откатный – ‘хороший, отличный’; отключный – ‘оказывающий сильное
воздействие; превосходный, отличный’; отпадный – ‘впечатляющий, достойный
удивления, восхищение’; оттяжный – ‘вызывающий приятные ощущения,
положительные эмоции’; паленый – ‘самодельный, кустарного производства’; перный –
‘отличный, превосходный’; покатный – ‘отличный, превосходный; веселый, смешной’;
прикольный – ‘забавный, смешной, остроумный, ироничный’; смурной – ‘грустный,
находящийся в состоянии депрессии’; солидольный – ‘солидный, добротный, достойный’;
улетный – ‘превосходный, отличный, вызывающий восторг, восхищение’; уматный –

104
‘смешной, веселый, дающий повод повеселиться’; чмоный – ‘неприятный на вид,
вызывающий отвращение’.
Суффикс -енн/-нн: обалденный – ‘превосходный, отличный’; покоцанный – ‘не новый,
бывший в употреблении; избитый, подвергшийся побоям’.
Суффикс -ск: здоровский – ‘отличный, замечательный’; зыкинский – ‘отличный,
прекрасный’; митьковский – ‘имеющий отношение к митькам, характерный для митьков,
принадлежащий митькам – членам экспериментального товарищества художников и их
сторонников’; пункерский – ‘имеющий отношение к панкам, панковский’; пшековский –
‘польский’; тиновский – ‘относящийся к тинэйджерам, принадлежащий тинэйджерам’;
урлатский – ‘относящийся к урле – хулиганам; интеллектуально неразвитый,
бескультурный, грубый’; форинский – ‘иностранный’; фраерский – ‘скверный,
недостойный’; штатский – ‘изготовленный, произведенный в США; свойственный
американцам’.
Часть жаргонных прилагательных образована префиксальным способом: неслабый –
‘отличный, высшего качества, вызывающий одобрение’; нехилый – ‘отличный’, и
префиксально-суффиксальным способом: внепапочный – ‘внебрачный’ ( по аналогии с
внематочный); забугорный – ‘зарубежный, иностранный’; зашизованный – ‘излишне
сложный для восприятия’; зашоренный – ‘слишком сосредоточенный на чем-л.’;
неафишный – ‘скромный, не стремящийся выделиться, показать себя’; пофигический –
‘равнодушный, безразличный; спокойный, презрительный’; примажоренный – ‘близкий
по стилю поведения, внешнему виду к молодежной элите’; припанкованный –
‘пытающийся одеваться и вести себя как панк’.
При анализе прилагательных был выявлен единственный специфический и
достаточно продуктивный суффикс в жаргонных прилагательных -анут(ый),
напоминающий суффикс страдательных причастий (подробнее о данном форманте см.
Ермакова и др. 1999, 25): вербанутый – ‘завербованный кем-л., куда-л.’; вольтанутый – ‘с
ненормальностями в поведении (о человеке)’; долбанутый – ‘сумасшедший’; йоганутый –
‘страстный приверженец учения агни-йоги’; факанутый – ‘скверный, очень плохой’;
фиганутый – ‘психически ненормальный, со странностями’; шизанутый – ‘сумасшедший,
психически ненормальный человек’. В отличие от других приведенных ранее суффиксов,
формант -анут(ый) не зафиксирован в кодифицированном словообразовании.
Отмечены были также прилагательные, образованные способом словосложения с
суффиксацией, с усечением или без усечения основ: козлорожистый – ‘толстый, наглый’;
кошматерный – ‘ужасный, невероятный’ (контаминация кошмарный и матерный);
монопенисуальный – ‘не представляющий интереса, не имеющий значения для кого-л.’
(подстановка иноязычных корней вместо русских в обсцентном равнохуйственный);
мужикально-педерастический – ‘музыкально-педагогический’ (очевидна звуковая
комическая ассоциация); семидисяхнутые – ‘относящиеся к поколению 70-х годов’
(контаминация семьдесят и трахнутый); фрилавный – ‘относящийся к свободной любви’
и пр.
По способу мотивации среди жаргонных прилагательных можно выделить слова,
мотивированные разными частями речи, в основном существительными, глаголами и
прилагательными. С точки зрения нормативной характеристики, мотивирующие основы
сленговых прилагательных могут соответствовать нормам кодифицированного языка или
принадлежать к разряду ненормативных, в основном жаргонных, единиц. Рассмотрим
последовательно эти типы жаргонных прилагательных.

105
 Прилагательные, мотивированные существительными с жаргонными основами:
балдежный – ‘превосходный’; басатая – ‘с большой грудью’; башлевый – ‘богатый,
имеющий деньги’; глючный – ‘странный, необычный, абсурдный’; кадрежный –
‘сопутствующий флирту’; крутежный – ‘активный, предприимчивый, с большими
связями’; лоховитый – ‘глупый, наивный’; ментовский – ‘имеющий отношение к
милиции; принадлежащий милиционеру’; парашливый – ‘отвратительный, плохой’;
погранцовый – ‘относящийся к пограничным войскам’ (от погранец – ‘пограничник’);
понтовитый – ‘высокомерный, надменный’; попсовый – ‘отличный, превосходный,
красивый; относящийся к поп-музыке; не отличающийся высоким художественным
уровнем, примитивный’; прибабахнутый – ‘странный, с причудами (о человеке)’;
самопальный – ‘изготовленный кустарно, самодельный, нефирменный’; туфтовый –
‘очень плохой, отвратительный, никчемный, ненужный’; фартовый – ‘удачный,
отмеченный приятными событиями; молодцеватый, модно одетый’; фаршмачный –
‘непорядочный, подлый’; фиговый – ‘скверный, плохой’; форчмовый – ‘скверный,
отвратительный’ (от форчма – ‘ничтожные, презираемые, деградировавшие люди’);
халявный – ‘бесплатный, получаемый за чужой счет; легкодоступный,
необременительный; некачественный, выполненный небрежно’; хезный – ‘скверный,
некачественный’.
Прилагательные, мотивированные существительными с литературными основами,
которые претерпели семантический перенос: бамбуковый – ‘глупый, тупой,
недогадливый’; ботанический – ‘примитивный, неразвитый, глупый’; самцовый –
‘мужской’; фактуристый – ‘с хорошей фигурой (обычно о женщине)’; фанатный –
‘свойственный фанату – горячему поклоннику чего-л.’.
Прилагательные, мотивированные глаголами с жаргонными основами: бузовый –
‘отличный, великолепный’; врубчивый – ‘понимающий что-л., разбирающийся в чем-л.’;
долбаный – ‘ненормальный, глупый’; зацикленный – ‘сильно увлеченный чем-л.,
сосредоточенный на чем-л.’ нажористый – ‘калорийный, сытный; крепкий (о спиртном
напитке); эффективно действующий; яркий, самобытный, колоритный’; охренительный –
‘прекрасный, отличный’.
Жаргонные прилагательные с базовыми основами стандартных глаголов, которые
подверглись метафорическому переносу: доставучий – ‘надоедливый, назойливый’;
жевабельный – ‘вкусный, свежий’; каркучий – ‘разговорчивый, болтливый’; махнутый –
‘странный, сумасшедший’; насосанный – ‘отличный, прекрасный, высшего качества’;
потрясный – ‘превосходный, прекрасный, вызывающий восхищение’; прикинутый –
‘модно, шикарно одетый’; ржачный – ‘смешной, забавный’; сопатый – ‘любитель поп-
музыки’; съехнутый – ‘чрезмерно увлеченный чем-л.’.
Сравнительно небольшая часть жаргонных прилагательных мотивирована
прилагательными, как стандартными, так и внелитературными: вышатский –
‘превосходный, отличный’; голимый – ‘проявляющийся в высшей степени, полный,
абсолютный’; клевятский – ‘отличный, прекрасный’; раскрутейший – ‘превосходный,
отличный, вызывающий одобрение’; умнявный – ‘умный’; файновый – ‘превосходный,
отличный’; франчовый – ‘французский’; чиповый – ‘дешевый; скверный, плохой’ и др.
Словообразовательный процесс в сленге нередко создает конкурирующие
производные формы, которые обычно образуются от высокочастотных (в жаргоне)
базовых основ. Приведем примеры словообразовательной синонимии, которая была
выявлена на материале жаргонных прилагательных: кайфовый, кайфешный, кайфный –

106
‘прекрасный, отличный, замечательный’; мажористый, мажорный, мажорский –
‘свойственный принадлежащий мажору – представителю элиты’; офигенный,
офигительный – ‘прекрасный, отличный, вызывающий восторг’; прогибистый,
прогибучий – ‘хитрый, льстивый, лицемерный’; родаковский, родаковый – ‘родительский’;
стебливый, стебовый – ‘остроумный, ироничный’; сюрный , сюровский –
‘сюрреалистический; необычный, странный, абсурдный’; тусовочный, тусовый; тусучий
– ‘посещающий тусовки, сборища; предназначенный для тусовок; имеющий отношение к
тусовкам’; урлацкий, урловый – ‘относящийся к урле – хулиганам; интеллектуально
неразвитый, бескультурный, грубый’; факанный, факанутый – ‘скверный, очень плохой’;
хайрастый, хайратый – ‘с длинными волосами; лохматый, взлохмаченный’.
Диффузность, неупорядоченность жаргонной лексики проявляется в нечеткой,
размытой, внутренне противоречивой семантике некоторых частотных жаргонных
прилагательных: кукуйный – ‘отличный, прекрасный; скверный, неудачный’; ломовой –
‘напористый, решительный; очень высокий (о цене); отличный, прекрасный,
превосходный’; стремный – ‘опасный, вызывающий опасения; нервный, пугливый;
доставляющий неприятности, беспокойство кому-л.; бесстрашный, отчаянный, дерзкий;
отвратительный, крайне плохой; производящий сильное положительное впечатление;
пикантный’.

2. Лексико-семантический способ словообразования в сленге.

Метонимические и метафорические переносы

В молодежном сленге используется большое количество многозначных слов, которые в

кодифицированном языке употребляются в одном значении, а в жаргоне реализуют другое
значение: автограф – лит. ‘собственноручная, обычно памятная, подпись или надпись’, –
сленг. ‘синяк, ушиб, шишка, ссадина’; антиквариат – лит. ‘антикварные вещи’, – сленг.
‘родители’; вратарь – лит. ‘игрок, защищающий ворота’, – сленг. ‘охранник; вышибала в
ресторане; портье, швейцар’.
Появление жаргонного значения у многозначного слова так или иначе обосновано,
мотивировано. Вопросы внутрисловной мотивации вызывали и вызывают интерес
лингвистов нескольких поколений. За последние двадцать лет к этой проблеме
обращались такие исследователи, как Ю.Д. Апресян, В.Г. Гак, Л.А. Новиков, Ю.С.
Степанов, В.Н. Телия, Д. Н. Шмелев и др. В исследованиях по семантике
мотивированность рассматривается и как широкая обобщающая категория лингвистики,
находящая свои частные проявления на всех языковых уровнях, и как одна из
составляющих методики семантического анализа, и как связующее звено между
явлениями внеязыковой действительности и языковыми фактами. А.П. Журавлев полагал,
что тенденция к мотивированности есть проявление в мире знаков всеобщей
диалектической закономерности – стремление содержания и формы к взаимосоответствию
(Журавлев 1981).
В работах по семантике мотивированность нередко трактуется как принципиальная
выводимость одного значения многозначного слова из его другого значения. Мотивация
делает в какой-то степени понятным, почему данное явление называется так, а не иначе, и
почему данное слово имеет такое, а не какое-нибудь другое значение. Связь между

107
мотивированным и мотивирующим словами является, таким образом, отражением связи
между явлениями действительности. Среди различных типов мотивированности слов:
фонетического, лексического, структурного и семантического, в вопросе о жаргонных
значениях многозначных слов нас интересует, прежде всего, семантический тип
мотивированности, хотя во внутрисловных отношениях может иметь место и звуковая
мотивированность.
При описании семантического типа мотивационных отношений целесообразно
воспользоваться традиционным для русской лингвистики понятием “внутренняя форма”.
Переносные значения слов являются производными, а производящее значение (точнее,
отдельные семантические компоненты производящего значения) выступает в роли
внутренней формы, в которой, как писал А.А. Потебня (1905, 21), отражается “толкование
действительности”. Известно, что внутренняя форма слова способна выполнять
регулирующую роль по отношению к семантической структуре слова в зависимости от
типа его мотивированности. Отмечено, например, что морфологически мотивированные
слова, в отличие от немотивированных слов, характеризуются, обычно, всего одним-
двумя значениями. Д.Н. Шмелев писал, что прозрачная внутренняя форма слова
обеспечивает ему достаточную смысловую определенность, другими словами, позволяет
включить его в определенный парадигматический ряд (1973, 200).
Простое перечисление многозначных слов с производящими и производными
значениями (например, бантик –‘лента, завязанная в виде нескольких перетянутых
посередине петель’ => ‘послушный ребенок’; гадюшник – ‘змеиное гнездо’ => ‘ресторан;
неприятная компания; любое заведение, место’; попрошайка – ‘нищий; человек, который
назойливо выпрашивает, надоедает просьбами’ => ‘кондуктор в городском транспорте’;
синоптик – ‘метеоролог, дающий прогноз погоды’ => ‘человек, который много болтает,
пустословит; прилежный ученик, отличник’) заставляет задуматься об еще одной
особенности внутренней формы. Как писал В.В. Виноградов, “экспрессивная
насыщенность выражения зависит от его значения, от внушительности его внутренней
формы” (1972, 19). Действительно, живая внутренняя форма, образность слова могут
оказать влияние на создание экспрессивности значения слова, на формирование
эмоциональной оценочности.
Семантический тип мотивированности связан с появлением метафорических и
метонимических переносных значений, которые становятся возможными благодаря
ассоциативному характеру мышления. Виды ассоциативной связи по сходству и по
смежности, метафора и метонимия, при изучении многозначных слов описаны с
достаточной полнотой (например, Арутюнова 1990; Бирих 1995), однако метафорические
и метонимические связи в лексике молодежного сленга специально не рассматривались.
Метонимические переносы в целом нехарактерны для молодежного сленга (Ермакова,
Земская, Розина 1999, 28). Семантический механизм метонимических переносов в
жаргоне хорошо выявляется на примере таких слов, как авоська – ‘жена, подруга,
приятельница’; паяльник – ‘студент технического факультета’; пинцет – ‘врач’; рис –
‘азиат’; рисинка – ‘азиатка’; свисток – ‘милиционер’; скальпель – ‘врач’; халат – ‘врач;
студент медицинского института’; цент – ‘американец, гражданин США’; чебурек –
‘житель Кавказа’; чернослив – ‘житель Кавказа’; шашлык – ‘кавказец’; шекель – ‘житель
Израиля’. В этих словах реализуется такие модели метонимического переноса, как
‘характерный предмет в облике человека’ => ‘человек’; ‘характерная деталь поведения
человека’ => ‘человек’. Например, человек с пинцетом => пинцет; человек, одетый в

108
халат => халат; человек, обычно употребляющий в еду рис => рис; человек, торгующий
черносливом => чернослив и т.д. Данный тип метонимического переноса популярен в
школьном и студенческом жаргоне при образовании кличек учителей и профессоров.
Любопытно, что в Турции в 90-е годы в период челночного и пост-челночного бума среди
местных торговцев в Стамбуле было принято всех русских женщин называть Наташа,
русские туристы-мужчины же получили гордое метонимическое прозвище клиент. Хотя
приведенные жаргонные наименования относятся к метонимическим переносам, они в
определенном смысле сближаются с метафорой, так как в переносных значениях важную
роль играет базовая внутренняя форма, обеспечивающая экспрессивность производных
образований, которую нетрудно ощутить в следующих примерах: Смотри, это наш
скальпель идет по коридору?..; На рынке цены о-го-го! – одни чебуреки торгуют...
Ведущим способом семантического словообразования в сленге является метафора.
Метафора, как известно, это “механизм речи, состоящий в употреблении слова,
обозначающего некий класс предметов, явлений и т.п., для характеризации или
наименования объекта, входящего в другой класс, либо наименования другого класса
объектов, аналогичного данному в каком-либо отношении” (Арутюнова 1990, 296).
Каждая метафора предполагает наличие фрейма и модификатора, или, в иной
терминологии, референта, мотивирующего значения, и коррелята, мотивированного,
производного значения (например, реприза – референт: ‘повтор, при исполнении
музыкального произведения’ => коррелят: ‘вторая жена; повторный брак’). Как отмечает
В.Н. Телия, метафорически переосмысленное значения обретают слова с целью
наименования новой физически воспринимаемой реалии, либо же создания некоторого
нового концепта в самом процессе его метафорического именования (1996, 134). J. Lakoff
считает, что “метафора позволяет нам понимать довольно абстрактные или по своей
природе неструктурированные сущности в терминах более конкретных или, по крайней
мере, более структурированных сущностей” (Lakoff 1993, 245). В молодежном сленге
метафора обычно выполняет функцию вторичного наименования предмета, явления или
процесса, уже имеющего наименование в кодифицированном языке. По мнению
В.В.Химика, в жаргонах процесс метафоризации и прием остранения служат “не только и
не столько целям практической номинации, сколько являются самодовлеющим
идеологическим принципом, языковой игрой...” (Химик 2000, 89).
Вторичное наименование в молодежном сленге обычно происходит в тех лексико-
семантических группах, которые лежат в сфере интересов молодежи, и предоставляет
возможность для самовыражения, высказывания собственного взгляда на суть вещей.
“Метафора как одно из наиболее продуктивных средств формирования вторичных
наименований обладает свойством “навязывать” говорящим на данном языке
специфичный взгляд на мир. Такого рода навязывания способа мировидения и мышления
о мире в определенном вербально-ассоциативном диапазоне..., конечно же, не заслоняет
истинного понимания происходящего” (Телия 1996, 134). Специфический взгляд на мир
хорошо проявляется в таких жаргонных метафорах, как барракуда – ‘охотница за
мужчинами’; доктор – ‘надоедливый, докучливый человек; глупый, несообразительный
человек’; первопроходец – ‘первый половой партнер девственницы’. Очевидно, что
процесс создания метафор “ориентирован не только на заполнение номинативных и
концептуальных лакун, но и на прагматический эффект, который метафора вызывает у
реципиента. В свою очередь, фактор адресата обязывает создающего метафору
прогнозировать ее понимание при выборе тех признаков подобия в уже названной реалии

109
и той реалии, которая получает это имя, апеллируя к образно-ассоциативным комплексам
этих реалий” (Телия 1996, 135).
Важным признаком сленговой метафоры является ее антропометричность.
Антропометричность метафоры выражается в том, “что сам выбор того или иного
основания метафоры связан со способностью человека соизмерять все новое для него (в
том числе и реально не соизмеримое) по своему образу и подобию или же по
пространственно воспринимаемым объектам... Такое соизмерение как бы уравнивает в
правах конкретное и абстрактное, доступное непосредственному ощущению и
умопостигаемое, действительно существующее и вымышленное, аморфное еще
представление о чем-то и представление, уже ставшее стереотипом, эталоном или
символом в различных картинах мира – научной, обиходной, мифологической” (Телия
1996, 136). Антропометричность глагольных сленговых метафор проявляется в таких
переносах (естественное действие => социальное действие), как звонить – ‘лгать,
обманывать; распускать вздорные слухи; говорить, болтать’; клеить – ‘приставать к кому-
л.; знакомиться с девушкой, склонять ее к вступлению в половой контакт’; косить –
‘уклоняться от чего-л. (обычно от службы в армии); подражать кому-л., стремиться быть
похожим на кого-л.; притворяться больным, симулировать что-л.’; обуть – ‘победить
кого-л., выиграть у кого-л.’.
Сравнение семантики первичного и вторичного значения слова нередко приводит к
выводу об алогичности сопоставления референта и деривата. Например, почему слово
телефонист в сленге приобрело значение ‘лгун, обманщик’? Кажется несопоставимым
уподобление производного и производящего значения. На самом деле, чем мотивировано
подобное переосмысление благородной профессии работника связи? Наверное, многие
помнят, как в детстве играли в “Испорченный телефон”. Участники игры “звонили” друг
другу и, шепотом передавая по цепочке какое-либо сообщение, в конце концов, изменяли
это сообщение до неузнаваемости. В предыдущем абзаце читатель обратил внимание на
жаргонное значение глагола звонить ‘лгать, обманывать’. Если же кто-либо звонит –
‘обманывает’, используя при этом телефон, то, с помощью метонимического переноса,
такого человека можно назвать телефонист. Модус фиктивности, смысл которого
выражается в форме “как если бы” дает возможность уподобления несопоставимых и
онтологически несходных сущностей. Модус фиктивности становится основанием
антропометричности метафоризации (Телия 1996, 137) и находит проявление в
многочисленных семантических жаргонных дериватах.
С точки зрения выполняемой функции метафора используется для номинации новых
понятий с помощью известных базовых слов и для переименования известных понятий с
целью характеризации и создания экспрессивного образа (Арутюнова 1998, 358).
Метафорическая номинация используется в социальных диалектах для обозначения
специфических реалий, например, методов введения наркотика в организм у наркоманов;
или разновидностей воровской деятельности в криминальном мире. В общем молодежном
жаргоне менее 10% метафор относятся к разряду метафор-номинаций, например:
алкоголик – ‘автомашина, работающая на спирту’; батискаф – ‘сбрасывание спящего в
спальном мешке в реку, озеро (в качестве развлечения, шутки)’; биатлон – ‘половой акт
на лестнице, в подъезде’; химик – ‘человек, приготовляющий наркотики в подпольной
лаборатории’ и пр. Подавляющее большинство метафор в молодежном сленге выполняет
функцию характеризации, экспрессивной реноминации хорошо известных предметов,
явлений, процессов: балеринка – ‘замороженная курица – продукция отечественной

110
птицефабрики’; бушлат – ‘гроб’; бюстгальтер – ‘ремень безопасности’; вездеход –
‘пропуск, дающий право на проход на многие объекты’; воспитатель – ‘милицейская
дубинка’; телега – ‘рассказ, история; мысль, замысел, идея’; трясучка – ‘что-л. страшное
(обычно фильм ужасов)’; финиш – ‘о чем-л., вызывающем эмоциональное потрясение’;
шорох – ‘скандал; бурные события, сенсация’; шпала – ‘крайне трудное положение дел,
сложная ситуация’. К другим функциям метафорического моделирования (Чудинов 2001)
относят прагматическую, инструментальную, изобразительную и гипотетическую
функции.
Для метонимических и метафорических переносов в сленге весьма характерно
расширение семантического объема производного значения по сравнению с исходным
значением базового слова. Явление синекдохи хорошо проявляется в следующих
примерах: блокадник – ‘человек, живший в Лениграде в период блокады города в 1941 –
1944гг.’ => ‘любой житель С-Петербурга’; бордель – ‘публичный дом’ => ‘любое
сомнительное заведение; вечеринка, попойка; неразбериха, путаница’; валюта –
‘иностранные деньги’ => ‘деньги’; вигвам – ‘у индейцев Северной Америки: хижина,
покрытая кожей, корой, ветвями’ => ‘дом, квартира, жилище’; вино – ‘виноградный
алкогольный напиток’ => ‘любой спиртной напиток’; двоечник – ‘неуспевающий ученик,
постоянно получающий двойки’ => ‘непрофессионал, неумелый, неловкий человек’;
кимоно – ‘японская национальная одежда свободного покроя’ => ‘о чем-л. японском’;
пентагон – ‘здание министерства обороны США в Вашингтоне’ => ‘любое заметное
административное здание’; порнография – ‘вульгарное и натуралистическое, циничное
изображение сексуальных отношений’ => ‘что-л. плохого качества, не отличающееся
художественным вкусом; чушь, безделица’; самурай – ‘в феодальной Японии: член
военно-феодального сословия, а также его светской верхушки’ => ‘японец, уроженец
Азии’; тугрики – ‘денежная единица Монголии’ => ‘деньги’; фазенда – ‘в Бразилии:
крупное землевладельческое или скотоводческое поместье’ => ‘любой дом, жилое
строение’; фигаро – ‘парикмахер - персонаж оперы “Севильский Цирюльник” =>
‘парикмахер’; хазар – ‘представитель древнего народа, образовавшего в 7-10 вв.
государство, простиравшееся от Нижней Волги до Кавказа и Северного Причерноморья’
=> ‘кавказец, южанин’; чучело – ‘подобие человека, кукла, пугало для птиц’ => ‘любой
человек’; шарманка – ‘небольшой переносной механический органчик в виде ящика с
лямкой, надеваемой на плечо’ => ‘любой предмет бытовой радиоаппаратуры; любой
музыкальный инструмент’.
Существенно более редким семантическим явлением в сленге является
метафоризация, которая приводит к семантической специализации, сужению объема
производного значения по сравнению с базовой семантикой: аптека – ‘учреждение, в
котором изготавливаются и продаются фармакологические средства ’ =>
‘фармакологические средства, используемые наркоманами’; влага – ‘жидкость, вода,
содержащаяся в чем-нибудь’ => ‘спиртное’; железки – ‘любые металлические предметы’
=> ‘ордена, медали нагрудные знаки; вилки, ложки, ножи’.
Метафоризации в молодежном сленге подвергаются в основном существительные с
конкретным предметным значением. Анализ современных словарных материалов
(Елистратов 2000; Квеселевич 2003; Мокиенко, Никитина 2000; Никитина 2002) позволяет
выделить значительное количество множественных метафор, которые в молодежном
сленге реализуют от трех до десяти и более значений (в приводимых примерах значения
многозначных жаргонизмов отделены друг от друга точкой с запятой): база – ‘временное

111
проживание; компания, коллектив; зад; жена; спиртное; наркотики’; банан – ‘человек
высокого роста; мужской половой орган; сумка цилиндрической формы; модель сотового
телефона; неудовлетворительная отметка’; ваучер – ‘коммерсант; талон на обед в
столовую; плохой, ненадежный партнер, непорядочный человек; алкоголик, пьяница;
мужской половой орган; печенье-крекер’; витрина – ‘лицо; женские груди’; гоблин –
‘охранник; хулиганствующий подросток; заправщик на автостанции; новый русский;
обращение к молодому человеку’; дед – ‘солдат срочной службы после приказа об
увольнении до отправки домой; старшеклассник; лидер подростковой группировки,
обычно старший по возрасту’; кадр – ‘человек, мужчина; хитрый, изворотливый,
непорядочный человек; шутник, веселый человек; приятель, друг, ухажер, партнер;
девушка или женщина, с которой хотят познакомиться; что-то из ряда вон выходящее –
смешное, глупое, удивительное’; колбаса – ‘мужской половой орган; длинный двойной
автобус; вечеринка с музыкой, танцами, спиртным; веселое времяпрепровождение в
дискотеке; девушка; что-л. некачественное, не заслуживающее внимание; сложная,
экстремальная ситуация’; корка (мн. корки) – ‘паспорт, удостоверение личности;
документ, диплом; ботинки, туфли; приключение, интересная ситуация, поворот событий;
нечто из рода вон выходящее, впечатляющее; что-л. очень смешное’; кусок – ‘тысяча
рублей; жадный человек; смешной случай, анекдот, что-л. забавное’; лом – ‘карандаш;
мужской половой орган; человек, обладающий большой физической силой; толпа,
большое скопление народа, давка; большое количество чего-л.; что-л., производящее
сильное впечатление’; мыльница – ‘примитивный фотоаппарат; пластмассовый портфель;
магнитофон невысокого класса; старая изношенная автомашина; байдарка из пластика;
любое компактное техническое устройство’; мясо – ‘культурист с излишне развитой
мускулатурой; пьяный человек; массовая драка, избиение кого-л.; что-л. очень хорошее,
вызывающее одобрение, производящее сильное впечатление; что-л. очень смешное;
болельщики клуба “Спартак”; очко – ‘глаз; окно, форточка; анальное отверстие; мужской
половой орган; унитаз’; примочка – ‘шутка, розыгрыш; остроумное высказывание; какая-
л. сложное аппаратура, устройство высокого класса; наказание, нагоняй’; пятак – ‘пять,
пятьдесят, пятьсот, пять тысяч рублей; оценка “отлично”, пятерка; нос, лицо; анальное
отверстие; лодырь; глупый, некрасивый мужчина’; скворечник – ‘пост ГАИ, милицейская
будка; рот; голова; ширинка; психиатрическая больница’; сопло – ‘нос; рот; лицо; зад,
ягодицы; анальное отверстие’; станок – ‘постель, кровать (на которой обычно занимаются
сексом); ягодицы, бедра женщины; сексапильная девушка; проститутка, женщина легкого
поведения’; труба – ‘вена; анальное отверстие; подземный переход; телефонная трубка;
сотовый телефон, Трубная площадь в Москве’; фанера – ‘деньги; документы; грудь,
грудная клетка; девушка; фонограмма’; фишка – ‘деньги, какой-л. аксессуар, небольшой
предмет, сохраняемый как сувенир, амулет или используемый как украшение; событие,
происшествие; какая-л. особенность, специфическая черта чего-л., тенденция и т.п.;
интересная новость, забавная история; любая вещь, название которой или не
вспоминается, или заменяется для упрощения данным словом’; хобот – ‘мужской половой
орган; нос (обычно большого размера); рот; лицо; человек крепкого телосложения,
крепкий, сильный; глупый человек, пытающийся хитрить; хапуга’; холодильник – ‘морг;
прихожая, передняя, предбанник; институт холодильной промышленности; дед мороз’;
хорек – ‘любитель поспать; девушка легкого поведения, проститутка; любовница;
мужской половой орган; оценка “хорошо”; хороший человек’; чайник – ‘голова; человек с
какой-л. странностью; душевнобольной; простак, простофиля; неопытный в чем-л.

112
человек, новичок в каком-л. деле’; чума – ‘крах, провал, безвыходная ситуация; что-л.
неординарное, производящее сильное впечатление, шокирующее; буйное веселье, разгул;
что-л. превосходное, прекрасное’; шайба – ‘консервы в банке; лицо; круглая площадь;
деньги; женщина с большой грудью; проститутка; автобус’.
При анализе парадигматической организации лексики в молодежном сленге возникает
вопрос о соотнесении молодежного мира и его языковой картины. Языковая картина
молодежного сленга не совпадает с картиной общенационального языка, которую можно
представить как совокупность лексико-семантических полей. В картине молодежного
сленга важными составными частями оказываются те тематические поля, которые
отражают именно молодежные интересы. Например, в молодежном сленге практически не
представлена лексика, описывающая сельскую жизнь, явления природы,
взаимоотношения с людьми старшего поколения и т.д. Априори можно утверждать, что в
молодежном сленге содержится больше лексических номинаций, связанных с процессом
обучения, сексуальными отношениями, чем, например, с проблемами старения, болезней
или выхода на пенсию. Анализ субстантивной сленговой метафоры представлен в
следующих разделах: метафорические номинации со значением лица; метафорические
наименования предметов и явлений; метафоры в сленге при описании сексуальных
отношений молодежи, и сленговые метафоры в речи учащихся. Особый раздел посвящен
анализу глагольной метафоры.

2.1. Метафоры со значением лица

Одной из самых многочисленных групп метафор в молодежном сленге является группа

слов, обозначающих человека. Впрочем, антропоцентрическую направленность
молодежного жаргона нельзя назвать уникальной. И в криминальном, и в военном, и в
спортивном, и в иных жаргонах люди являются наиболее популярным объектом для
метафорического переосмысления (Грачев 1997; Квеселевич 2003; Мокиенко, Никитина
2000; Химик 2000). Общее направление метафорического переноса в жаргонах при
антропоцентрической реноминации: ‘наименование предмета’ => ‘наименование
человека’, а также ‘наименование животного’ => ‘наименование человека’,
предопределяет эмоционально-экспрессивную сниженность и отрицательную
оценочность производных значений. В отличие от специализированных жаргонов в
молодежном сленге при наименовании людей не проявляется узко корпоративный подход,
как, например, в арго преступников, где метафорической номинации подвергаются в
основном субъекты, имеющие непосредственное отношение к криминальному миру: сами
уголовники, их жертвы – объекты профессиональной деятельности, и их оппоненты –
представители правоохранительных органов (Грачев 1997; Химик 2000). В молодежном
сленге метафоры со значением лица называют людей разной внешности, разных
умственных способностей, разных профессий и разных национальностей, причем, как
правило, номинативная функция не играет главной роли, ибо эти метафоры образуются,
прежде всего, с целью создания соответствующей эмоционально-экспрессивной
характеристики.
Приведем метафоры молодежного сленга, характеризующие человека по возрасту и
внешнему виду, включая рост, комплекцию, физическую подготовку, анатомические

113
особенности и пр.: анчоус – ‘молодой мужчина, парень’; арматура – ‘худой человек’;
блюминг – ‘высокий мужчина крепкого телосложения’; велосипед – ‘очень худая девушка,
женщина’; глиста – ‘высокая, худая, некрасивая девушка’; доска – ‘слишком худая
девушка, худая девушка с плоской грудью’; квадрат – ‘культурист, человек с рельефной
мускулатурой’; кишка – ‘высокий, худой человек’; кочерыга – ‘старушка’; кулек –
‘человек с рельефной мускулатурой’; рама – ‘человек с мощной, объемной, рельефной
мускулатурой’; спора – ‘человек маленького роста’; тело – ‘культурист’; троллейбус –
‘человек в очках’; упырь – ‘некрасивый, неряшливый мужчина’; хабарик – ‘человек
маленького роста’. В некоторых случаях метафоризации подвергаются собственные имена
популярных актеров, писателей, литературных персонажей: Арнольд – ‘культурист,
сильный молодой человек’; Джоконда – ‘о девушке, женщине с большим количеством
косметики на лице’; Дюймовочка – ‘женщина с очень маленьким влагалищем’; Пушкин –
‘африканец, негр; человек с кудрявыми волосами’, и др.
Если некоторые метафорические номинации лиц по физическим свойствам еще
можно отнести к разряду оценочно нейтральных, то при метафорической номинации лиц
по умственным и нравственным качествам вырисовывается картина полного негативизма
– большинство метафор несут выраженную отрицательную оценку: албанец – ‘глупый,
несообразительный человек’; багаж – ‘человек, который портит компанию, ненужный,
лишний человек’; бамбук – ‘глупый человек, тупица’; баобаб – ‘глупый человек’; блин –
‘растяпа, несообразительный и рассеянный человек’; Брахмапутра – ‘странный человек’
(от трудно выговариваемого названия реки в Бангладеш); валенок – ‘неопытный, не
разбирающийся в чем-л. человек, дилетант’; дизель – ‘надоедливый, привязчивый
человек’; дятел – ‘глупый, несообразительный, слабоумный человек’; квадрат –
‘несообразительный, тупой человек; культурист’; кирпич – ‘глупый, несообразительный
человек’; клиент – ‘простак’; клизма – ‘вредный, нехороший человек’; клитор – ‘о
маленьком, раздражительном человеке’; клумба – ‘глупая несообразительная девушка’;
кулек – ‘простак, глупец’; лапша – ‘обманщик, болтун, пустослов’; медик –
‘сообразительный, хитрый человек’; помойка – ‘непорядочный человек’; редиска –
‘ненадежный человек’; рисунок – ‘жеманный человек’; сварщик – ‘глупый, неразвитый
человек’; стоп-кран – ‘тугодум, глупец’; студень – ‘глупый, несообразительный человек’;
сухофрукт – ‘чопорный, высокомерный человек’; тормоз – ‘глуповатый,
несообразительный человек; человек без чувства юмора’; тундра – ‘о глупом человеке’;
упырь – ‘глупый, несообразительный, необразованный человек’; фантик – ‘человек со
странностями, чудак’; фигурист – ‘хитрец, выдумщик’; химик – ‘обманщик, лгун’; чайка –
‘незначительный, никчемный человек’; череп – ‘умный человек, отличник’; чурка –
‘глупый, недалекий или умственно отсталый человек’; шакал – ‘бесцеремонный, наглый
человек; трусливый человек’; шланг – ‘глупый, несообразительный, умственно отсталый
человек; бездельник, лодырь’.
Немалая часть сленговых метафор со значением лица характеризует человека по
поведению, характеру деятельности, по его семейным, финансовым и прочим
обстоятельствам: абитуриент – ‘человек, собирающийся выехать за границу на
постоянное жительство’; антиквар – ‘муж, у которого жена намного старше его; молодой
человек, который ухаживает за состоятельными пожилыми женщинами’; барракуда –
‘охотница за мужчинами’; гагара – ‘состоятельная женщина’; динамист – ‘мошенник,
аферист; человек, который постоянно не выполняет своих обещаний’; дятел –
‘осведомитель, доносчик’; жаба – ‘фанатка, горячая поклонница какой-л. рок-группы’;

114
кишка – ‘обжора’; клей – ‘любитель женщин, ловелас’; клиент – ‘потенциальная жертва
обмана’; косарь – ‘человек, который уклоняется от работы, службы, каких-л.
обязанностей’; кот – ‘юноша, мужчина, пользующийся успехом у женщин; сутенер’;
Кутузов – ‘человек, который всех обхитрил, проделав казавшийся невыгодным маневр’;
лимонад – ‘миллионер’; мажор – ‘молодой человек, представитель элиты; подросток,
обычно сын богатых родителей, материально обеспеченный лучше, чем другие члены
группировки, компании, класса’; пассажир – ‘клиент, покупатель, которого обвешивают,
обсчитывают; клиент проститутки; человек, пользующийся чем-л. за чужой счет’;
раритет – ‘о некурящем юноше, девушке’; рисунок – ‘преуспевающий бизнесмен,
приближенный к криминальным структурам’; рыба – ‘девушка, женщина; молодой
человек, с которым можно познакомиться в ресторане и за счет которого можно провести
вечер’; спонсор – ‘богатый любовник, содержащий, материально поддерживающий
девушку’; стрелок – ‘человек, который часто одалживает или берет разные мелочи, не
возвращая их’; торчок – ‘наркоман; фанат, поклонник какой-л. рок-группы’; Тимуровец –
‘энтузиаст; человек, склонный к неадекватному, часто глупому поведению’; Троцкий –
‘болтун’; фантик – ‘человек, не связанный с преступным миром; слабохарактерный
футбольный фанат, не участвующий в потасовках’; фарш – ‘богатый человек’; черновик –
‘первый муж’; шарманщик – ‘болтун’; Шварцнеггер, Шварц – ‘культурист; человек,
занимающийся бодибилдингом’; энерджайзер – ‘предатель, доносчик’ (по ассоциации с
зайцем-барабанщиком – “стукач” – из телевизионной рекламы батареек); Якубович –
‘болтун, пустомеля’ (от фамилии известного телеведущего). Как видно, в этом группе
метафорических переименований перенос происходит и по модели: ‘наименование
предмета’ => ‘наименование лица’, и по модели: ‘наименование лица’ => ‘наименование
лица с уточняющими характеристиками’.
В целом анализ материала показывает, что среди сленговых метафор, обозначающих
людей, практически нет таких производных значений, которые описывали бы
межличностные отношения без их квалификации по способу, характеру или стилю
поведения. Примечательно, что при сравнении молодежной сленговой метафоры со
значением лица, с метафорой в узко профессиональных жаргонах (военном,
криминальном, жаргоне компьютерщиков), становится очевидным большее разнообразие
в выборе образов, в установлении зрительных, звуковых, логических, историко-
культурных и прочих ассоциаций между производящим и производным значениями
жаргонных слов в языке молодежи. Неожиданность в выборе метафорической ассоциации
влияет на восприятие метафоры как конвенциональной, стертой или творческой, новой.
В сленговых метафорах, указывающих на профессиональные занятия человека, в
основном описываются профессии, с представителями которых молодые люди
сталкиваются часто, и к которым выработалось определенное отношение: архангел –
‘милиционер, работник налоговой инспекции’; барин – ‘менеджер, продюсер’; башибузук
– ‘бандит, головорез’; извозчик – ‘таксист’; милитарист – ‘военный, солдат’; Моцарт –
‘дирижер’; Мюллер – ‘строгий директор школы’; Склифасофский – ‘врач, который
изображает из себя большого специалиста’; Сусанин – ‘экскурсовод’; стервятник –
‘милиционер, таможенник’; утюг – ‘фарцовщик, спекулянт, уличный торговец’; Фигаро –
‘парикмахер’; шакал – ‘кондуктор’; штурман – ‘таксист’. Любопытно, что из
перечисленных только профессии дирижера, парикмахера и таксиста оцениваются в
молодежном языке нейтрально, без привлечения в образ каких-либо отрицательных
коннотаций.

115
 Создавая метафоры, характеризующие людей по их профессии, молодежный сленг
нередко находит интересные образы с уточняющими деталями: аспирин – ‘певец,
теряющий популярность’; белянка – ‘врач-взяточник’ (в семантике жаргонного слова
реализуются семы ‘белый’, ассоциирующийся с врачебной профессией – ср.: люди в белых
халатах, и ‘смертельный’ – ср.: разговорное белянка имеет значение ‘бледная поганка’, в
целом создавая малопривлекательный образ нарушителя клятвы Гиппократа); кобылятник
– ‘мужчина-тренер женской футбольной, волейбольной, баскетбольной команды;
руководитель, сожительствующий с подчиненными женщинами’.
При метафорическом наименовании лиц, относящихся к той или иной этнической
группе проявляется насмешливое, а иногда и презрительно-пренебрежительное
отношение к иностранцам и этническим меньшинствам, отражающее усиление
ксенофобских настроений, которые отчетливо ощущались в российском обществе в
последнее десятилетие, и не только среди молодежи: бамбук – ‘уроженец Кавказа или
Средней Азии’; басмач – ‘житель южных республик, преимущественно Средней Азии’;
басурман – ‘уроженец Средней Азии’; башибузук – ‘уроженец Средней Азии’; вакса –
‘негр, чернокожий’; вирус – ‘еврей, сменивший имя, отчество, фамилию’; гамбургер –
‘иностранец’; зверь – ‘мужчина нерусской национальности; кавказец’; Кимерсен – ‘кореец
(как правило, из Северной Кореи)’; кочевник – ‘уроженец Кавказа или Средней Азии’;
негатив – ‘негр’; негр – ‘украинец’; ниндзя – ‘вьетнамец’; рис – ‘азиат’; рисинка –
‘азиатка’; рубероид – ‘негр’; сажа – ‘негр, негритянка; человек с негроидной
внешностью’; спичка – ‘вьетнамец (по внешнему виду: вьетнамцы видятся худыми и
черноволосыми)’; уголек – ‘кавказец; африканец или афро-американец, представитель
негроидной расы’; Хабибулин – ‘татарин’; хазар – ‘кавказец, южанин’; чурка – ‘азиат,
кавказец’; Швондер – ‘еврей’ (по фамилии персонажа повести М. Булгакова “Собачье
Сердце”). Впрочем, лингвистическая ксенофобия проявляется не только в русском
молодежном сленге, но и в молодежных сленгах в других странах, например в Англии
(Lillo 2001).
Перечисленные метафоры являются хорошей иллюстрацией к мысли о том, что
“национальная тема в арго возникает как следствие актуализации или даже обострения
межъязыковых и межкультурных отношений” (Елистратов 2000, 635) . Так, по мнению
В.С. Елистратова, еврейская тема в русском жаргоне актуализировалась в конце XIX века
и продолжала доминировать в ХХ веке. “Например, если говорить очень приблизительно,
в русском арго кавказская тема проявляет такие качества человека, как необузданная
жажда удовольствий, широта органической жизни, страстность, заглушающая голос
разума, и вместе с тем – тупоумие, похотливость и т.д., еврейская тема – хитрость,
изворотливость, настойчивость, живость ума, остроумие, и вместе с тем – эгоизм,
жадность, презрение к посторонним; цыганская тема – свободолюбие, широту, а вместе с
тем – лень, коварство, вороватость и т.д.” (Елистратов 2000, 637).

2.2. Предметные метафоры

Базовыми словами при образовании предметных метафор обычно становятся

существительные с конкретным значением. Перенос осуществляется обычно на основании
внешнего, зрительного сходства. В молодежном сленге при метафорическом

116
переименовании предметов реже используется функциональное сходство или сходство
пространственного расположения. Анализ предметных метафор позволяет выделить
тематические подсистемы молодежного сленга, где метафоризация происходит активно.
Антропоцентрическая направленность сленга выражается в существовании большого
количества слов, имеющих непосредственное отношение к человеку. Как и в
криминальном арго (Химик 2000, Грачев 1997), активной сниженной метафорической
реноминации в сленге подвергаются наименования частей тела: афиша – ‘лицо’;
багажник – ‘зад, живот, рот’; база – ‘зад’; банкомат – ‘зад, ягодицы’; буфер/а – ‘грудь;
зад, ягодицы’; бюджет – ‘женские гениталии’; вывеска – ‘лицо’; газометр – ‘анальное
отверстие’; грабли – ‘руки; ноги’; калькулятор – ‘голова, мозг’; карман – ‘щека’; колесо
(чаще мн. колеса) – ‘ноги’; копыта – ‘ноги’; костыль (чаще мн. костыли) – ‘нога (чаще о
длинных, неуклюжих ногах)’; ласты – ‘ноги; руки’; локаторы – ‘уши’; маховик – ‘кулак’;
наковальня – ‘лысина’; ставни – ‘глаза’; тюрбан – ‘лысина, лысая голова’; фронтон –
‘лицо, физиономия’; циферблат – ‘лицо, физиономия’; чердак – ‘голова’; шалаш –
‘голова’.
Неудивительно, что при повышенном интересе молодых людей к сфере интимных
отношений наиболее активно метафорическая реноминация затрагивает человеческие
гениталии. Более подробно о метафорическом переосмыслении интимных частей тела
говорится в разделе, описывающем сленг в сфере сексуальных отношений молодежи.
Девушки и молодые люди во все времена были озабочены внешним видом, поэтому
неудивительно, что и в современном молодежном сленге объектами метафорического
переосмысления становится те предметы, которые так или иначе могут определять
внешний образ человека:
Названия причесок: ирокез – ‘прическа в виде гребня, высокая прическа’; кальмар –
‘прическа, при которой длинные волосы оставляют только сверху, а остальные (на уровне
ушей и ниже) коротко состригают’; коробка – ‘стрижка квадратной формы’.
Предметы одежды и аксессуары: горшок – ‘вязаная шапка, облегающая голову’;
говнодавы – ‘ботинки на толстой подошве’; гробы – ‘мужские ботинки с квадратными
носами’; каркас – ‘бюстгальтер’; киски – ‘узкие, треугольные темные очки’; котлы –
‘часы’; лапша – ‘бахрома на одежде, сапогах; тонкие бретельки; свитер, джемпер,
вывязанный продольными полосами’; лопух – ‘наушники’; петух – ‘вязаная шапка,
напоминающая гребень петуха’; плевок – ‘очень маленькая вязаная шапочка,
обтягивающая голову’; портянка – ‘матерчатая сумка’; сбруя – ‘бюстгальтер; рубашка,
верхняя одежда, кожаная кутка’; скафандр – ‘школьная форма, мотоциклетный шлем’;
подфарники – ‘очки’; ставни – ‘очки’; трос – ‘толстая золотая цепь на шее’; упаковка –
‘одежда (обычно фирменная, дорогая)’. В отношении немодной, непрестижной одежды
используется семантический дериват с весьма широким значением: порнография – ‘что-л.
плохого качества, не отличающееся художественным вкусом; чушь, безделица’.
Макияж и предметы личной гигиены: затычка – ‘гигиенический тампон’; камуфляж
– ‘макияж, косметика’; штукатурка – ‘косметика’; чинарик – ‘женский гигиенический
пакет’.
Очевидно, что для приобретения разнообразных благ цивилизации нужны денежные
средства, для обозначения которых в сленге была также задействована семантическая
деривация. Приведем несколько синонимов, которые используются как в молодежном, так
и в общем сленге для обозначения денег: бабки, бобы, ветер, воздух, дрожжи, капуста,
металл, слезы, солома, тугрики, фарш и пр.

117
 Активной метафорической реноминации в молодежном сленге подвергались также
транспортные средства: змея – ‘поезд’; каблук – ‘легковой автомобиль с кузовом в форме
каблука для перевозки небольших грузов’; керогаз – ‘мотороллер’; тачанка – ‘мотоцикл,
легковая машина’; тачка – ‘легковая машина, мотоцикл; такси’; телега – ‘легковой
автомобиль; мотоцикл; велосипед’; утюг – ‘легковой автомобиль с тремя или пятью
дверцами, одна из которых расположена сзади’; электричка – ‘такси’; электросарай –
‘троллейбус’. Нетрудно заметить, что основанием для переноса служили и внешнее
сходство (змея, утюг), и функциональное подобие (тачка, телега) и каузативные
ассоциации (керогаз).
Среди других объектов метафорической номинации оказываются всевозможные
бытовые предметы: балеринка – ‘замороженная курица – продукция отечественной
птицефабрики’; бюстгальтер – ‘ремень безопасности’; вездеход – ‘пропуск, дающий
право на проход на многие объекты’; врун – ‘радио, телевидение; радиоприемник,
телевизор’; доска – ‘скейтборд’; кирпич – ‘очень толстая книга’; лампада – ‘электрическая
лампочка’; лопата – ‘гитара’; лопух – ‘чай’; пилорама – ‘кровать’; портянка –
‘заварочный пакетик с чаем’; приговор – ‘ресторанный счет’; реферат – ‘туалетная
бумага’; рубанок – ‘компьютер’; сберкасса – ‘унитаз’; снаряд – ‘папироса’; трон –
‘гинекологическое кресло’; утопленник – ‘заварочный пакетик с чаем’; чучело –
‘памятник’.
Семантическая сленговая деривация затронула также всевозможные наименования
мест: аэродром – ‘место тусовок’; карман – ‘маленький озелененный дворик в районе
новостроек’; качалка – ‘спортивный зал, помещение с тренажерами для занятия
культуризмом’; кишка – ‘длинный, узкий коридор, тоннель’; коробка – ‘огороженная
площадка для спортивных игр во дворе’; мавзолей – ‘место, заведение, на входе в которое
обычно стоит большая очередь’; обезьянник – ‘помещение или отгороженная скамья для
задержанных в отделении милиции; оцепленное милицией место, помещение, где
удерживают до и после матче болельщиков, прибывших на выездной матч своей
команды’; пентагон – ‘министерство обороны; военкомат; дом офицеров; театр
Российской армии в Москве; любое заметное административное здание’; пещера –
‘квартира, где обычно проходят сборища, встречи, вечеринки’; просека – ‘проспект’;
расфасовка – ‘морг’; сакля – ‘квартира, жилище’; сарай – ‘помещение для тусовки,
дискотеки и т.п., клуб; фургон, пикап; троллейбус, автобус’; сени – ‘прихожая, коридор в
квартире’; сугроб – ‘кафе-мороженое’; таблетка – ‘отрытая танцплощадка’; чум – ‘дом,
квартира’; шалаш – ‘дом, квартира’. Среди перечисленных наименований не встречается
каких-либо жаргонизмов, обозначающих сельские, деревенские или природные объекты.
Совершенно очевидно, что молодежный сленг урбанистичен и делает объектом
номинации лишь то, что, так или иначе, относится к жизни молодежи в городских
условиях.
К разряду многочисленных и в общем, и в молодежном сленге относятся
наименования, связанные с пьянством: барокамера – ‘вытрезвитель’; боекомплект –
‘спиртное, выпивка’; выхлоп – ‘перегар, неприятный запах изо рта от выпитого накануне
спиртного’; дихлофос – ‘некачественный алкогольный напиток’; квадрат – ‘вино с
равным соотношением крепости и сахара’; керосин – ‘спиртное, спиртные напитки’;
краска – ‘некачественное красное вино, дешевый портвейн’; лампочка – ‘бутылка
спиртного’; лекарство – ‘спиртное, наркотик’; малыш – ‘бутылка водки емкостью менее
0.5 л.’; марганцовка – ‘дешевое низкосортное красное вино’; полковник – ‘коньяк с тремя

118
звездочками’; прием – ‘пьянство, распитие спиртных напитков’; синь – ‘пьянка, распитие
спиртных напитков’; снаряд – ‘бутылка водки’; тренер – ‘бутылка спиртного,
распиваемого в данный момент’; трясучка – ‘похмелье’; хрусталь – ‘стеклотара, пустые
бутылки из-под вина, водки, пива’; шампунь – ‘шампанское’. О многих других питейных
терминах и поэтике пьянства в сниженных стилях русского языка см. специальный раздел
в работе В.В. Химика (2000).
По сравнению с метафорическим переименованием конкретных предметов, где
основанием переноса обычно становится сходство по форме, при метафорической
реноминации событий и явлений основой переноса обычно является функциональное
сходство, выявляемое при сравнении мотивирующего и производного значения. В
молодежном сленге зафиксировано значительное количество реноминаций, объединенных
общей семой ‘что-либо трудное, неприятное’: брахмапутра – ‘нечто сложное, запутанное,
трудноразрешимое’ (от трудно выговариваемого названия реки в Бангладеш); геморрой –
‘беспокойство, хлопоты; проблемы, неприятности; сложная, кропотливая работа’; завал –
‘провал, неудача; ситуация острой нехватки времени; о чем-л. особенном, выдающемся’;
замазка – ‘проигрыш, потеря; крах, неудача, невезение’; засада – ‘тяжелое, трудное,
положение, сложная ситуация, неприятность’; изжога – ‘что-л. нудное, неприятное,
неинтересное’; камасутра – ‘хлопоты, сложности; нудная, утомительная работа; что-то
громоздкое, сложное по конструкции, беспорядочное нагромождение чего-л.’; клизма –
‘наказание, взыскание’; клин (чаще мн. клины) – ‘неприятности, невезение, неудача; о
потере способности понять, осмыслить что-л.; о временном помрачении рассудка у кого-
л.; галлюцинации’; шпала – ‘крайне трудное положение дел, сложная ситуация’.
Любопытно, что некоторые имена популярных артистов и литературных персонажей были
метафорически переосмыслены и приобрели значение, близкое к семантике
вышеуказанных слов: Кобзон – ‘крах, провал, конец’; Обломов – ‘крах, провал; состояние
депрессии’ (ср. также, облом – ‘неудача, крушение планов’; обломовщина – ‘полоса
неудач’).
Прочие сленговые метафорические номинации событий и явлений также относятся в
основном к социальной сфере: завязка – ‘драка; связи, знакомства; прекращение какой-л.
деятельности’; ирокез – ‘странность, причуда, пристрастие к какому-л. действию, явлению
или предмету’; крутизна – ‘очень высокое качество, высший уровень чего-л.’; наезд –
‘предъявление претензий, придирки к кому-л.; нападки на кого-л., стычка с кем-л.’;
панама – ‘ложь, вранье’; подписка – ‘согласие, обещание сделать что-л.; чье-л.
заступничество, покровительство’; прогон – ‘неправдоподобная история, рассказ,
сообщение; мысли, размышления, чувства, ощущения’; пурген – ‘вздор, ерунда, вымысел;
неинтересное, бесполезное занятие’; раздача – ‘драка, избиение, нагоняй’; расклад –
‘план, замысел, намерение; ситуация, положение дел; взаимоотношения’; светомузыка –
‘удар в лицо’; свист – ‘ложь, ложный слух’; сеанс – ‘любое эротическое переживание;
любая положительная эмоция’; смык – ‘встреча, свидание; дружба, приятельские
отношения’; столбняк – ‘крайняя степень удивления, восторга’; стрела – ‘встреча,
договоренность о встрече; просьба, выпрашивание чего-л. у кого-л.’; стрелка – ‘встреча,
свидание с кем-л.; традиционное место встречи’; телега – ‘рассказ, история; мысль,
замысел, идея’; трясучка – ‘что-л. страшное (обычно фильм ужасов)’; финиш – ‘о чем-л.,
вызывающем эмоциональное потрясение’; шорох – ‘скандал; бурные события, сенсация’.

119
 2.3. Метафоры, связанные с обучением

Современная система образования, как известно, нацелена на освоение учащимися норм

национального языка и использование стандартного литературного языка на уроках и
лекциях. В глазах учащихся, таким образом, стандартный литературный язык
ассоциируется с объяснениями учителей, с речевым поведением на уроках и в целом с
системой образования. С другой стороны, школьный и студенческий жаргон связывается в
сознании учащихся с неформальными отношениями в учебном заведении, контактами с
соучениками, с внесением разнообразия и элемента развлечения в школьную и
студенческую жизнь.
Учитель, несомненно, является центральной фигурой в школе, привлекая внимание
школьников не только своей профессиональной деятельностью: манерой вести урок,
проводить опрос в классе, выставлять оценки. Школьники не оставляют без внимания
внешность педагога, пристрастия в одежде, манеру говорить, темперамент и характер
своего учителя. Естественно, учителя и становятся объектом метафорического и
метонимического наименования в сленге школьников. В начале 90-х годов группа
студентов Воронежского университета под руководством А.И. Стернина (1992) составила
небольшой словарь молодежного жаргона. В словарь были включены лексические
единицы, которые были зафиксированы в речи воронежских подростков, школьников,
студентов, учащихся ПТУ и рабочей молодежи. В словаре имеется особый раздел с
кличками учителей местных школ и преподавателей ПТУ и ВУЗов. Школьные и
студенческие клички представляют особый интерес не только для лингвистики, но и для
социальной психологии, поскольку они характеризуют социальные отношения в
школьном коллективе, могут указывать на степень уважения, которым пользуются
преподаватели, дают учащимся возможность оценить педагога (обычно в его отсутствии),
что рассматривается некоторыми исследователями (Labov 1992), как форма социального
контроля.
В школьном сленге распространены метонимические наименования учителей,
основывающиеся на установлении связи между характерным объектом изучения в
школьном курсе, научным термином или понятием – с одной стороны, и человеком,
преподающим этот раздел науки – с другой: биссектриса – ‘учительница математики’;
глобус – ‘учитель географии’; лягушка – ‘преподаватель биологии’; мензурка –
‘учительница химии’; молекула – ‘учитель, учительница химии’; пестик – ‘учитель
биологии’; принтер – ‘учитель информатики’; пробирка – ‘учительница химии’; селитра
– ‘учительница химии’; семядоля – ‘учительница биологии’; синекдоха – ‘учительница
русского языка и литературы’; станок – ‘учитель труда’; сурепка – ‘учительница
биологии’; точка – ‘учитель, учительница русского языка’; точило – ‘учитель труда’;
тычина, тычинка – ‘учительница биологии’; фараон – ‘учитель истории’; хромосома –
‘преподаватель генетики’. При наименовании учителей зафиксированы также
метонимические переносы, где реализуется модель переноса: ‘часть тела’ => ‘человек’:
борода – ‘учитель с бородой’; бородавка – ‘учитель с большой родинкой на лице’; усы –
‘учитель с усами’ и пр. Приведем и несколько неожиданных метонимических переносов
при образовании кличек школьных учителей: Африка – ‘учительница, которая работала в
Африке’; ватрушка – ‘учитель, на уроках у которого ели ватрушки, а он их отбирал’;

120
кирпич – ‘учитель физкультуры, приезжавший в школу на велосипеде, с рюкзаком, в
котором лежали кирпичи’; сандаль – ‘учитель, часто ходивший в школу в сандалиях’.
Во многих наименованиях происходит фактическое соединение метонимии и
метафоры, при котором метонимия выделяет специфическую черту в содержании слова, а
метафора придает слову образный и оценочный характер: амеба – ‘простейшее
одноклеточное животное, изучаемое в курсе по биологии’ => ‘наименование учительницы
биологии, зоологии по этому термину’ => ‘о неинтересной и сухой учительнице биологии
или зоологии’; самец – ‘особь животного мужского пола, а также распространенный
термин на уроках биологии’ => ‘наименование учителя биологии по данному термину’ =>
‘об учителе биологии с наклонностями бабника’; фюрер – ‘лидер нацистской Германии;
вождь в фашистских организациях’ => ‘наименование учителя немецкого языка’ => ‘о
строгом и придирчивом учителе немецкого языка’. Подобное комбинированное
метонимическо-метафорическое наименование характерно не только для школьного
жаргона. Например, соединение метонимического переноса с метафорическим образным
преобразованием в криминальном жаргоне описано В.В. Химиком (2000, 90 – 91).
При создании кличек учителей школьники прибегают и к собственно метафорам, где
основой для реноминации чаще всего становится внешность учителей: балерина –
‘учительница с изящной походкой’; белка – ‘учительница с рыжими волосами’; вешалка –
‘поджарый учитель’; вобла – ‘худая учительница’; гардероб – ‘крупная, полная
учительница’; гном – ‘маленький, но шустрый учитель физкультуры’; дюймовочка –
‘невысокая полная учительница’; капуста – ‘учительница биологии с пышным бюстом’;
каштанка – ‘учительница с кучерявыми, ярко окрашенными в рыжий цвет волосами’;
кляча – ‘длинная нескладная учительница’; мустафа – ‘учитель физкультуры кавказской
национальности’; пышка – ‘учительница плотной комплекции’; семафор – ‘высокий
учитель физкультуры’; терминатор – ‘атлетически сложенный преподаватель
психологии’; тюбик – ‘завуч, по внешнему сходству’.
Знакомство с кличками учителей показывает, что референтом, основанием для
метафорического переосмысления, могут становиться также элементы одежды педагогов:
вафля – ‘учительница все время ходившая в одном и том же платье в клетку’; длинношеее
– ‘завуч, носившая высокие воротнички’; металлистка – ‘учительница с обилием
украшений’; манера разговаривать: гнус – ‘директор ПТУ с противным голосом’; кишка –
‘учительница математики, которая тянула слова’; особенности темперамента и поведения
учителей: божий одуванчик – учительница с кротким нравом; буря – завуч с взрывным,
непредсказуемым характером; гестаповна – очень строгая учительница; истеричка –
учительница истории (здесь играет очевидную роль и фонетическая мимикрия); овчарка –
учительница биологии, резкая по характеру; моська – крикливая завуч; стрекоза –
легкомысленная учительница литературы; страус – высокий учитель, который покачивает
при ходьбе головой; чайник – учитель физики, который быстро “закипал”. Общее
антропоцентрическое направление метафорического переноса: с предмета на человека или
с животного на человека, характерно не только для процесса создания учительских
кличек, но и в целом для молодежного сленга.
В образовательном процессе подрастающего поколения принимают участие и
учителя, и родители. В школьном жаргоне было создано также несколько достаточно
устойчивых метафорических реноминаций для обозначения родителей: антиквариат,
ботинок – ‘отец, ботинки – родители’ (метафорический перенос мотивирован наличием и
актуализацией общей семы – ‘парность’в производящем и производном значениях);

121
начальство – ‘родители’; предок – ‘отец’, предки – ‘родители’; соседи – ‘родители’;
старцы – ‘родители’; таблетки – ‘родители’; шнурки – ‘родители’; хан – ‘отец’, ханочка –
‘мать’.
В сленге учащихся вполне объяснимо наличие экспрессивных наименований своих
коллег по профессиональному цеху, самих школьников и студентов. Активность
семантического словообразования здесь, правда, несколько ниже, чем при создании
кличек учителей. Обычно объектами метафорического наименования становятся либо
двоечники, либо учащиеся, отличающиеся в лучшую сторону своими интеллектуальными
способностями: борода – ‘знаток, хорошо разбирающийся в учебном материале ученик’;
ботаник – ‘отличный, прилежный ученик’ (от ботать – ‘прилежно учить уроки,
зубрить’); зверь – ‘студент биологического факультета’; клякса – ‘школьница’; пустырь –
‘двоечник, несообразительный ученик’; смертник – ‘кандидат на отчисление из вуза’;
фотограф – ‘учащийся, который списывает выполненную работу у других’; череп –
‘отличник’.
Сам процесс учебных занятий в школьном жаргоне всесторонне описывается
глагольными метафорами: вырубить – ‘получить (о баллах, оценках)’; гасить –
‘пропускать урок, лекцию’; грузиться – ‘усиленно изучать что-либо’; двинуть –
‘пропустить урок, лекцию’; завалить – ‘поставить неудовлетворительную оценку на
экзамене кому-л.; не сдать какой-л. экзамен, получить неудовлетворительную оценку’;
задвинуть – ‘пропустить без уважительной причины (урок, лекцию, работу)’; зарубить –
‘поставить неудовлетворительную отметку на экзамене’; засветиться/засвечиваться –
‘попасться на экзамене при пользовании шпаргалкой’; пролететь – ‘получить
неудовлетворительную оценку, не сдать экзамен, зачет’; проскочить – ‘успешно сдать
экзамен, зачет’; скинуть – ‘сдать (экзамен, зачет)’; слизывать – ‘списывать у кого-л.’;
спихнуть – ‘сдать (экзамен, зачет)’; срыгнуть – ‘успешно сдать экзамен’; срыть – ‘уйти
без разрешения с урока, лекции’; сфотографировать – ‘списать у кого-л. какое-л. учебное
задание’. Энергия учащихся, свойственная молодым, хорошо отражается в перечисленных
глаголах, где практически во всех производящих основах содержится сема интенсивности.
Реалии учебного процесса и поведения учащихся, в частности, всевозможные
ухищрения, к которым прибегают школьники и студенты для успешного написания
контрольных работ и сдачи экзаменов, описываются такими метафорическими
номинациями, как: гармошка – ‘шпаргалка на длинном узком листке бумаги, свернутая
гармошкой’; завал – ‘провал, неудача; ситуация острой нехватки времени; получение
неудовлетворительной отметки на экзамене; о чем-л. особенном, выдающемся’; карабах –
‘провал на экзамене’ (название области, ставшей местом военного конфликта между
Арменией и Азербайджаном, ассоциируется с трагедией. Семантика производного
значения мотивирована также звуковой близостью к слову крах); картонка – ‘зачетная
книжка’; мозг (чаще мн. мозги) – ‘учебник, учебники’; наводка – ‘подсказка, намек на что-
л.; наводящий вопрос на экзамене’; ночное – ‘самостоятельные занятия на протяжении
всей ночи’; паяльник – ‘неудовлетворительная оценка’; рыба – ‘шпаргалка – заготовка
полного ответа на экзамене’; твикс – ‘двойка (оценка)’; торба – ‘школьный портфель’;
утка – ‘двойка, неудовлетворительная оценка’; ушко – ‘уважительная причина отсутствия
на занятиях’; форточка – ‘разрыв в расписании занятий’; экватор – ‘время после зимней
сессии на третьем курсе, середина учебы в вузе’. Места обучения, а также места
проживания учащихся также становятся объектами метафорической реноминации: амбар

122
– ‘класс, аудитория’; загон – ‘спальня; класс, аудитория; физкультурная раздевалка’;
зверинец – ‘общежитие профтехучилища’; инкубатор – ‘общежитие; интернат; ясли-сад’.
В школьном жаргоне активно используются метафоры для обозначения молодежных
стилей, тенденций в одежде, прическах, музыке, поведении в целом: кислота – ‘рэйв
(одно из направлений музыки техно) и все, что связано с рэйвом и стилем жизни рэйверов;
молодежный стиль в одежде (яркие краски, обувь на высокой массивной платформе,
короткая юбка)’; система – ‘объединение, общность хиппи и примыкающих к ним
молодежных течений’.
Как отмечалось ранее, не всегда удается четко провести границу между общим
молодежным жаргоном и другими жаргонами, в частности, криминальным сленгом.
Среди жаргонизмов, зафиксированных в речи молодых учащихся, существует
значительное число слов, называющих всевозможные молодежные группировки или
описывающих их деятельность. Подростки, входящие в молодежные группировки разного
толка, начинают мотаться – ‘являться членом молодежной группировки, проводить в ней
время’. Агрессивный, нередко преступный уклон в деятельности этих группировок
сближает их членов с представителями криминального мира, что проявляется в
следующих примерах: комиссар – ‘член агрессивной молодежной группировки,
преследующей, в частности, панков’; санитар – ‘член агрессивной молодежной
группировки, ведущей борьбу с хиппи, панками и металлистами’; свинья – ‘панк,
отличающийся особо экстравагантным поведением’; семечки – ‘младшие члены
хулиганствующих группировок’; старик – ‘член агрессивной молодежной группировки в
возрасте от 20 до 30 лет’; хунта – ‘молодежная группировка агрессивной
направленности’; шелуха – ‘младший возрастной слой в хулиганствующей группировке’.
Впрочем, процесс пополнения молодежного сленга за счет заимствований из
криминального арго является вполне типичным явлением в социально-возрастных
диалектах и представляет трудности лишь для точного этимологического и
лексикографического описания, например, проставления соответствующей
лексикографической пометы в словарях.

2.4. Метафоры в сленге

при описании сексуальных отношений молодежи

Приобретение сексуального опыта молодыми людьми наряду с поиском новых

экспрессивных языковых средств находит свое выражение в большом количестве
метафорических обозначений сексуальных перипетий. Неудивительно, что жаргонному
наименованию и метафоризации, в частности, подвергаются денотаты, обозначающие
половые органы партнеров, называющие акт совокупления и сопутствующие ему
переживания, т.е. те реалии, которые в кодифицированном языке представлены
недостаточно, или вовсе не имеют подходящих номинаций.
Табуированность, запретность слов, обозначающих гениталии и детали процесса
совокупления, во многом потеряла свою категоричность в последние годы. Массовое
распространение печатных изданий, типа “Спид-Инфо”, русского “Плейбоя” и пр.,
активно читаемых молодежью, способствовало появлению и распространению сексуально
направленной лексики в молодежных массах. Имея доступ к Интернету, молодые люди и

123
девушки могут существенно обогатить свой сексуальный лексический запас, обратившись
к собраниям рекомендаций, рассказам, анекдотам и иным жанрам литературных
произведений на эротических сайтах, таких как www.stulchik.ru, www.interdama.ru и пр. В
тоже время табуированность слов, имеющих отношение к генеративной, а также
экскреторной функциям организма, полностью не пропала. Используя прием взламывания
табу и употребляя сексуально эксплицитную лексику, носители языка используют ее как
источник инвективного словоупотребления (Жельвис 1997) и в целом повышают
экспрессию собственной речи. Повышение экспрессивности речи достигается и за счет
непрямого, метафорически преломленного наименования частей тела, процессов и
переживаний, связанных с половой жизнью человека.
Распространению сексуальной молодежной терминологии в последние годы
способствует существование интимных чатов на сайтах Интернета. Некоторые
молодежные сайты, особенно те, которые специализируются на знакомствах,
предоставляют участникам чатов возможность разговоров на сексуальные и около
сексуальные темы: “Поговорим о любви”, “Интимная жизнь”, “Мой первый сексуальный
опыт” и т.д. После регистрации на чате и выбора соответствующего ника участник чата
может вести виртуальную беседу на общем форуме, где написанные сообщения доступны
для просмотра всех участников чата, или в привате, где собеседники уединяются для
частного диалога. Большая часть слов, описывающих сексуальный акт, которые
используются в перечисленных изданиях, специализированных литературных сайтах и
молодежных чатах, относится к разряду метафор.
Метафорические реноминации в молодежном сленге позволяют выстроить длинные
цепочки синонимов, обозначающих гениталии. Абсолютное первенство по количеству
реноминаций в этой сфере держит мужской половой орган, который в молодежном сленге
получил более двух сотен обозначений: – базука, балда, банан, болт, ваучер, вафля, винт,
генератор, градусник, движок, дуло, дружок, затвор, затейник, зуб, игла, карандаш, кекс,
кларнет, клык, кнопка, кол, колбаса, колокольчик, конец, консенсус, копье, кормушка,
коряга, кран, красавец, крючок, кукуруза (больших размеров), кукурузина, курок, леденец,
макаронина, малыш, маслобойка, монтировка, мотороллер, мундштук, мухомор (не
способный к эрекции), мышца, напильник, насест, натуралист, нахал, начальник,
нехороший, нехорошо, нож, ножик, оглобля, оборотень, обрезок (небольшого размера),
оглобля (большого размера), огурец, окурок, оно, органайзер, ослиный (большого размера),
отросток, очко, пагода, палка, паяльник (большого размера), пень, пенек, перец, персик,
перчик, пестик, пика, пилюля, пипетка (небольшого размера), пистолет, пистон, плакса,
плешь, плуг, подлежащее, подосиновик, поколенье, полкан, поп, попугай, поршень,
початок, прибор, принадлежности, прицел, прыгалка, пугач, пупырышек, птенчик, резус,
рейтинг, репортер, рубанок, руль, ручник, рыбка, свая, свисток, слон (большого размера),
смычок, совалка, соловей, сопливый, сосиска, соска, сосулька, спонсор, стержень, стручок
(небольшого размера), таран, тарзан, твердыня, терминатор, торпеда (большого
размера), турнепс; тычина, тычинка, ударник, факел, ферзь, фигурист, флюгер, француз,
фрукт, фюрер, хам, хамло, хлопушка, хобби, хобот (большого размера), хоботок
(небольшого размера), хомячок, хорек, царь-пушка, циклоп, циник, цыпленок, часовой,
чебурашка, чекист, червяк, червячок, чертик, чиж, чижик, чудак, чучело, шалунишка,
шаман, шампур, шатун, шашка, шершавый, шип, шишка, шкура, шланг, шляпа, шляпка,
шницель, шомпол, шпала, шпион, шуруп, щуп, эгоист, эклер, экскаватор (большого
размера), ящерица. Впрочем, и это далеко не полный список. По подсчетам В.С.

124
Елистратова (2000, 627), только в современном московском арго существует больше
тысячи наименований фалла. Такое, явно избыточное, количество фаллических
реноминаций трудно объяснить лишь стремлением к поиску новых экспрессивных
средств. Лингво-фаллическая избыточность здесь чем-то напоминает древне-индийские
храмы в Танджоре, Пури и Конараке, где тысячи лингамов, фаллических символов, стоят
и на входах в храмовые комплексы, и по их периметру, и также внутри святилищ. Но если
в индийской храмовой культуре фаллические скульптуры отличаются лишь размерами, то
метафорическое фаллотворчество в сленге опирается на пространственные (огурец,
початок), осязательные (твердыня, шершавый), функциональные (рубанок, совалка,
соска), политические (консенсус, рейтинг, Хасбулатов), литературные (Рахметов),
кинематографические (Фантомас, Штирлиц) и иные ассоциации, создавая
многообразные, часто парадоксальные (птенчик, циник, экскаватор) образы. Подобное
многообразие образных номинаций подтверждает мысль В.С. Елистратова о том, что
“тело становится смеховой призмой, через которую интерпретируется мир” (Елистратов
2000, 627). Обильность и избыточность номинаций фалла в молодежном жаргоне
косвенно свидетельствует обо все еще существующих отзвуках языческих представлений.
Как известно, фаллические культы, распространенные в Египте, Финикии, Греции,
Древней Руси и в других цивилизациях подпали под резкое осуждение в эпоху
распространения христианства, насаждения аскетизма. В период дискриминации
язычества фаллические изображения и наименования стали переосмысляться, и начали
связываться с адом, грешниками, религиозными противниками. Происходил “сложный
сплав профанного восприятия фаллических символов с сохраняющимся в подсознании
сакральным отношением к ним” (Жельвис 1997, 26).
Причем не все части тела, а преимущественно половые органы, и такие предметы
сексуального интереса, как зад и женская грудь, стали объектами массовой
метафорической реноминации. Женские половые органы получили следующие
наименования в сленге: балалайка, бюджет, гитара, дыра, дырка, иллюминатор,
империя, касса, кастрюля, качалка, копилка, коробка, котлета, котлован, кошелка,
лохматка, нора, норка, передница, передок, пещерка, пилотка (большого размера), пирог,
пирожок, пирожное, принадлежности, причиндалы, прорубь, розочка, соловей, телевизор,
типография, топка, фазенда, фактура, чесалка, шахта, щель, эдельвейс. По частотности
образований далее следуют метафорические наименования зада: антифейс, банкомат,
гаубица, кардан, качалка, корма, недвижимость, платформа, попугай, сахарница, седло,
сиделка, соловей, сопло, станок, телевизор, тендер, томаты, топка, трюм, фокус,
фундамент, шахта, шлюз, шумовка, элеватор и женской груди: буфера, витрина,
литавры, логарифмы, прыщики (очень маленькие), радиатор, тиски, уши, шарики. По
сравнению с количеством реноминаций половых органов метафорических
переименований рта и носа в русском молодежном жаргоне относительно немного: клюв –
‘рот; нос’; мясорубка – ‘рот’; паяльник – ‘нос; рот; лицо’; помойка – ‘рот’, хотя в ряде
культур (например, исламских) они рассматриваются ближе к “неприличным” отверстиям
человеческого (особенно женского) тела и часто подвергаются метафорической
реноминации.
Сексуальные взаимоотношения и переживания, отражаемые в эротической
литературе, на чатах и форумах в Интернете, описываются в сленге не только посредством
красочных субстантивных реноминаций, но и с помощью глагольных метафор. На этапе
поиска партнера (иногда безуспешного), знакомства, первых встреч используются

125
следующие глаголы в переносных значениях: вальсировать – ‘заниматься онанизмом’;
заклеить – ‘познакомиться с девушкой; склонить девушку к половому акту, совершить
половой акт с кем-л.’; клеить – ‘приставать к кому-л.; знакомиться с девушкой, склонять
ее к вступлению в половой контакт’; писаться – ‘соглашаться на половой акт (о
девушке)’; подклеить – ‘познакомиться с кем-л., склонить кого-л. к совместному
приятному проведению времени, к половому контакту’; расковаться – ‘раздеться’;
рисоваться – ‘соглашаться на половой акт (о девушке)’; снимать – ‘склонять кого-л. к
половому контакту’; сниматься – ‘стремиться вступить в половой контакт с мужчиной’;
сосаться – ‘целоваться’; стукнуться – ‘поцеловаться’; торчать – ‘получать удовольствие
от чего-л.; наслаждаться чем-л.; находиться в состоянии эрекции (о мужском половом
органе), получать сексуальное наслаждение; быть влюбленным, испытывать состояние
влюбленности’; цеплять – ‘назойливо приставать к кому-л.; стараться привлечь чье-либо
внимание; вступать в близкие отношения с кем-л., склонять к половому акту’.
Для некоторых представителей молодежи оказывается важным стать первопроходцем
– ‘человеком, который проложил новые пути, открыл новые земли’ => ‘первый половой
партнер девственницы’. В этом случае усилия направляются на знакомство с ангелом –
‘девственник, девственница’; дефицитом – ‘девушка-девственница’; целиной –
‘девственница’. При отсутствии половых партнеров сексуальные проблемы успешно
разрешаются манипуляторами – ‘онанистами’ и манипуляторшами – ‘онанистками;
женщинами, удовлетворяющими половую страсть с помощью искусственного мужского
полового члена’. При ожидании полового контакта или при манипулировании молодой
человек испытывает столбняк или давление – ‘эрекцию при половом возбуждении’.
Метафоры, описывающие в сленге сам половой акт: барахтаться, блевать – ‘об
эякуляции’, вдолбить, вдуть, вломить, влупить, воткнуть, впаривать, впрыснуть,
врезать, вставить, дергать, дернуть, жарить, загнать, загрузить, задвинуть,
законопатить, иметь, натянуть, нахлобучить, оприходовать, откупоривать,
отоварить, отодрать, отпилить, оттянуть, оформить, парить, пилить, пихать,
подмахивать/подмахнуть (о женщине), поиметь, пороть, пороться, потоптать,
потянуть, притоптать, продернуть, пульнуть, пырнуть, пыхтеть, пялить,
разваливать/развалить, размагнититься, распечатать (с девственницей),
расслабляться/расслабиться, сунуть, тереть, толкать, топтать, трахать/трахнуть,
тянуть, уколоть, чалить, шарахнуть, шлепнуться, шпарить отличаются выраженной
механистичностью и наличием семы интенсивности. Впрочем, это наблюдение
справедливо и по отношению к неметафорическим наименованиям процесса
совокупления долбаться, откукожить, отыметь, перепихнуться, попиливать,
попихивать, пульнуться, шпокнуть.
Описание полового акта в сленге ведется преимущественно с позиции партнера-
мужчины, что доказывается наличием сравнительно небольшого количества глаголов со
взаимно-возвратным значением: кувыркаться, махаться, париться/попариться,
пихаться, пялиться, состыковаться, тереться, толкаться, чикаться. Хотя наличие
таких слов, как амазонка – ‘наездница, всадница’ => ‘женщина, предпочитающая
совершать половой акт верхом на мужчине’ свидетельствует о некоторых изменениях в
сексуальных преференциях молодежи. Впрочем, смелые эксперименты не всегда
оправдываются: при не вполне удачном половом контакте в завершающей фазе партнер
может просто поперхнуться – ‘не закончить половой акт’. В нашей работе практически не
представлен сленг меньшевиков – ‘представителей сексуального меньшинства’, который

126
существенно отличается (см., например, Макловски 1998) от жаргона гетеросексуальной
молодежи.
Опыт половых отношений приобретается на аэродроме, пилораме, станке – ‘кровати,
диване, на которых занимаются сексом’. Отсутствие бытовых условий, извечно трудно
решаемый “квартирный” вопрос, по-видимому, сказался на распространении биатлона –
‘полового акта на лестнице, в подъезде’. Рост сексуальной просвещенности и
относительная доступность контрацептических средств способствовали оформлению
синонимической цепочки слов, обозначающих ‘презерватив’: амортизатор, антисемит,
батрак, галоша, дождевик, жакет, капюшон, каркас, наконечник, наперсток, пакетик,
парашют, пенсне, плащ, покрышка, пробирка, противогаз, резина, резинка, рубашка,
спонсор, хомут, чехол, шапочка, шпора (нестандартной формы), штурвал.
Разнообразие сексуального опыта, сексуальное раскрепощение и сексуальное
фантазирование отразились в метафорах, обозначающих нетрадиционные формы
чувственных наслаждений: бутерброд – ‘половое сношение женщины с двумя
мужчинами’; водевиль – ‘обмен партнерами во время группового полового сношения’;
декамерон – ‘вечеринка с групповым сексом’; монитор – ‘групповое половое сношение’;
свалка – ‘групповой секс’; цирк – ‘групповое половое сношение’. В жаргонном
образовании двустволка – ‘ружье, имеющее два ствола’ => ‘девушка, женщина’
прослеживается явный намек на возможность как вагинального, так и орального секса.
Конечно, беспорядочные половые связи для тех, кто кружит – ‘сожительствует с
несколькими женщинами’, нередко приводят к нежелательным последствиям,
описываемым метафорически переосмысленными глаголами наварить/наваривать –
‘заболеть венерической болезнью’ и простудиться – ‘заразиться венерическим
заболеванием’.
В случае простуды – ‘венерической болезни’ или залета – ‘нежелательной
беременности; заражения венерической болезнью’ приходится обращаться в химчистку –
‘гинекологическое отделение больницы; абортарий’ для разминирования и чистки –
‘аборта’ или лечебных процедур. Хорошо, когда в подобной ситуации имеется кекс –
‘любовник, материально поддерживающий девушку’ или спонсор – ‘богатый любовник,
содержащий, материально поддерживающий девушку’, готовые оплатить пребывание в
больнице партнерши, которой пришлось бортануться – ‘сделать аборт’ или ковырнуться
– ‘подвергнуться операции аборта’.
Распространение проституции в пост-советское время вылилось в появление
огромного количества метафорических наименований тружениц, овладевших этой
древней профессией: (ночная) бабочка, балерина (молодая, стройная), бублик, вафельница
(минетчица), грелка, домохозяйка (по вызову), доярка (минетчица), дырка, институтка,
клизма, клюшка, кобыла, кожа, кошка, локтевая (обслуживающая шоферов дальних
рейсов на определенном участке трассы), лоханка, мартышка (малолетняя),
многостаночница (обслуживающая одновременно несколько клиентов), мотылек
(минетчица), муха (молодая, неопытная), общественница, оторва, пепельница,
перекладная (обслуживающая шоферов дальних рейсов), плечевая (обслуживающая
шоферов дальних рейсов на определенном участке трассы), промокашка (молодая,
неопытная), профура (низкопробная), раскладушка, раскрутка, референтка (на выезде),
рыбка, сберкасса (опытная, немолодая), сверхурочница (замужняя), связистка, скважина,
солистка, сосулька, станок, стелька, сыроежка, телятина, телка, тетка, трассовая,
трассовка (промышляющая на автотрассах), трешница (дешевая, вокзальная),

127
труженица, урна, фисташка (малолетняя), форточка, халява (низшей категории), хорек,
центровая (работающая в центре города), чайка, чеканка, шайба, швабра, шкура,
шкурка, шлюпка, шубка (валютная). Конечно, нельзя утверждать, что подобные
наименования относятся лишь к молодежному сленгу, ибо значительная часть из них
используется и в общем жаргоне и в криминальном сленге.

2.5. Переносные значения глаголов

В исследованиях, направленных на изучение метафоры, нередко утверждается, что

литературный язык использует две основные модели метафорического переноса – от
человека на окружающий мир (более распространенная) и от окружающего мира на
человека (Арутюнова 1990). Между тем, при деривации сленговых значений регулярно
используется перенос по направлению от вещи к человеку (Розина 2002, 13). По мнению
Р.И. Розиной, существует системная и прагматическая причина подобного различия. С
одной стороны, сленг противопоставлен литературному языку и избирает для
метафорического переноса то направление таксономического сдвига, которое является
периферийным в литературном языке. С другой стороны, направление переноса
предопределяется антропоцентрической направленностью сленга, ограниченностью его
миром человека, при игнорировании естественного мира. Неудивительно, что одной из
общих закономерностей глагольной метафоризации в жаргонах, является то, что в процесс
метафоризации вовлекаются преимущественно глаголы предметно-бытового характера:
выключиться – ‘потерять сознание от усталости, опьянения, передозировки наркотика’;
вырубиться – ‘заснуть от усталости, опьянения; упасть от сильного удара, потеряв
сознание’; закосить – ‘уклониться от чего-л. (обычно от службы в армии, от работы);
симулировать болезнь’; заложить – ‘донести на кого-л.’; замкнуть – ‘о проявлении
повышенного, нездорового интереса к чему-л., излишней сосредоточенности на чем-л.’;
застрелиться – ‘назначить встречу в определенное время, договориться о встрече’;
зашить – ‘принять какое-л. твердое решение’; капнуть – ‘донести на кого-л., выдать кого-
л.’; ложиться – ‘уступать кому-л.’; мылиться – ‘намереваться, собираться пойти куда-л.’;
накапать – ‘наябедничать, донести на кого-л.’; обломаться – ‘закончиться неудачей,
крахом; потерпеть неудачу, испытать разочарование; отказаться от каких-л. планов,
потеряв интерес; перестать активно действовать, успокоиться’. Как правило, от
конкретных значений глагола при метафоризации образуются отвлеченно-абстрактные
значения (Романов 1986). Что же касается глаголов с отвлеченным значением, то можно
утверждать, что такие глаголы редко используются в молодежном сленге, и для них не
свойственно метафорическое употребление.
Для сленговой глагольной метафоры характерно расширение семантического объема
мотивированного значения, которое становится очевидным при сравнении объема
базового и производного значений: нарисовать – ‘изобразить что-л. с помощью
графических средств’ => ‘сделать, изготовить, создать что-л.; украсть что-л.’; обломаться
– ‘сломаться, обрушиться под тяжестью чего-л.’ => ‘закончиться неудачей, крахом;
потерпеть неудачу, испытать разочарование; отказаться от каких-л. планов, потеряв
интерес; перестать активно действовать, успокоиться’ парить – ‘подвергать действию
пара’ => ‘обманывать, вводить в заблуждение кого-л.; мучить, изводить кого-л.;

128
совершать половой акт; понимать что-л., разбираться в чем-л.’; пахать – ‘взрыхлять
почву’ => ‘работать, трудиться; действовать, работать (о механизмах, устройствах,
агрегатах)’; подписать – ‘включить в число подписчиков’ => ‘вовлечь кого-л. во что-л.;
привлечь к чему-л., уговорить кого-л. делать что-л.; взять в долг, раздобыть, выпросить у
кого-л. что-л.; дать кому-л. (в долг) что-л.’; припухнуть – ‘немного вспухнуть’ => ‘попасть
в какую-л. неприятную ситуацию, отдохнуть, испугаться кого-л. чего-л.; плохо себя
почувствовать; очень удивиться, изумиться чему-л.; обнаглеть, стать эгоистом,
потребителем , иждивенцем’; протухнуть – ‘сгнить, издавая плохой запах’ =>
‘измениться в худшую сторону’; рассекать – ‘разрубать’ => ‘понимать что-л.,
догадываться о чем-л.; идти куда-л., ехать, ездить на автомобиле’. Нельзя не заметить, что
в денотативном аспекте смысловое значение этих метафор размывается за счет
пересечения с признаками, относящимися к сферам социальной деятельности. Это
пересечение и создает ту диффузность значения, которая характерна для денотативного
его аспекта и которая является показателем ситуативности значения глагольных метафор.
Среди глагольных метафор в молодежном сленге относительно редки
специализированные номинации процессов, используемые в интересах экономии
языковых средств: пилить – ‘специально тереть одежду, чтобы она выглядела, как старая’;
повеситься – ‘сдать одежду в гардероб’; упаковать – ‘купить кому-л. дорогие вещи,
фирменную одежду’; подмахивать – ‘совершать половое сношение, отдаваться кому-л. (о
женщине)’.
Общий характер сниженности отчетливо проявляется на примере глагольных
метафор, где перенос осуществляется по направлению: ‘действие, свойственное
животному или направленное на животное’ => ‘действие, направленное на человека’:
выгуливать – ‘ухаживать за кем-л.; добиваться чего-л. расположения’; жужжать –
‘выделяться на общем фоне, пользоваться успехом; процветать, преуспевать’; забодать –
‘измучить, утомить кого-л., надоесть кому-л. назойливыми приставаниями; выпить
(обычно об алкогольных напитках); съесть чего-л., что-л.’; захомутать – ‘поймать,
арестовать кого-л.; поймать, уличить в чем-л.; вынудить, заставить кого-л. что-л. делать’;
окольцевать – ‘вынудить кого-л. вступить в брак’; пасти – ‘присматривать за кем-л.,
контролировать чье-л. поведение; ухаживать за кем-л., флиртовать’; похрюкать –
‘подумать’; распрягаться – ‘раздеваться; вести себя вызывающе, нагло’; ужалить –
‘откусить, попробовать на вкус’; хрюкнуть – ‘сказать что-л.; ударить, избить кого-л.;
выпить спиртного’. Впрочем, конечно, нельзя утверждать, что группа глаголов,
обозначающих поведение животных, в переносных значениях используется лишь в
ненормативной речи. Примеры из произведений классиков русской литературы убеждают
в этом. Например, у протопопа Аввакума: “А жена с детьми верст с двадцать была сослана
от меня. Баба ее Ксенья мучила ту всю зиму – лаяла да укоряла”; или у Чехова в рассказе
“Ушла”: “Пообедали... Муж закурил сигару, потянулся и развалился на кушетке. Жена
села у изголовья и замурлыкала”.
Устойчивые соответствия между референтом и коррелятом, зафиксированные в
языковой и культурной традиции данного общества, получили название “концептуальных
метафор”. К числу концептуальных метафор в европейской культуре (Баранов 2003)
относятся такие метафорические проекции, как время – это деньги, жизнь – это
путешествие и др. Представляется, что в современном молодежном сленге перенос по
направлению ‘действие, направленное на животное’ => ‘действие, направленное на

129
человека’ можно рассматривать в качестве регулярной концептуальной метафорической
модели.
Если в литературном, особенно в поэтическом языке, в метафорических переносах
видную роль играет олицетворение, перенесение на неживые, неодушевленные предметы
признаков, которые характерны для живых существ (например, природа спала; море
задумалось перед бурей), то направление переноса в жаргонах, и в частности в
молодежном сленге, выявляет иную, прямо противоположную тенденцию. В случае с
глагольной метафорой характерен, особенно для возвратных глаголов, перенос по типу:
‘действие, производимое предметом’ => ‘действие, производимое человеком’:
воткнуться – ‘понять что-либо, разобраться в чем-либо’; врезаться – ‘попасть в
неприятную ситуацию’; врубиться – ‘понять, уяснить что-л.; разобраться в чем-либо’;
грузиться – ‘переживать, расстраиваться, пребывать в состоянии депрессии’; двинуться –
‘сойти с ума, начать вести себя подобно сумасшедшему; приобрести нездоровую страсть к
чему-л.’; зависнуть – ‘остаться где-либо на какое-то время; сильно увлечься кем-л., чем-
л.; бездельничать, бездействовать, увиливать от работы’; зажать – ‘пожадничать, не
поделиться с кем-л., не дать кому-л. чего-л.’; отвязаться – ‘начать вести себя независимо,
развязно, не заботясь о соблюдении правил поведения; предаться наслаждению, радости,
приятно провести время’; отключиться – ‘крепко заснуть; потерять сознание (от удара,
большой дозы наркотика и т.д.); предаться наслаждению, получить удовольствие от чего-
л.’; оторваться – ‘получить удовольствие от чего-л., приятно провести время (обычно
активно, раскрепощено действуя)’; оттопыриться – ‘отдохнуть, повеселиться’;
пошуршать – ‘поговорить, обсудить что-л.’; прощелкать – ‘прозевать, пропустить что-л.,
не успеть сделать что-л. вовремя’; раскладываться – ‘ссориться, выяснять отношения с
кем-л.’; раскрутиться – ‘истратить деньги; преуспеть в бизнесе, разбогатеть; завоевать
популярность благодаря рекламе, спонсорам’; свернуться – ‘осунуться, похудеть’;
светиться – ‘появляться где-л.; быть заметным, замеченным где-л.’; сгнить – ‘измениться
в худшую сторону; очень развеселиться’; сливаться – ‘уходить, убегать откуда-л.’;
состыковаться – совершить половой акт с кем-л.’; тормозить – ‘плохо соображать, не
понимать чего-л.; быть невнимательным, несосредоточенным на чем-л.’; торчать –
‘получать удовольствие от чего-л.; наслаждаться чем-л.; находиться в состоянии эрекции
(о мужском половом органе), получать сексуальное наслаждение; быть влюбленным,
испытывать состояние влюбленности’. Анализ материала показывает, что в данной
модели при образовании сленгового значения происходит категориальный сдвиг
участников денотатной ситуации (Розина 2002, 4). В производном метафорически
мотивированном значении субъект меняет свой таксономический класс по направлению
предмет => человек.
Не менее продуктивным в сленге оказывается перенос по типу: ‘действие,
направленное на предмет’ => ‘действие, направленное на человека’: бурить – ‘настойчиво
добиваться от кого-либо, чего-либо’; грузить – ‘навязчиво передавать большое
количество информации кому-л.; вести пустые, бессмысленные разговоры; лгать,
обманывать кого-л.’; долбать – ‘производить какое-либо интенсивное действие (чаще
бить кого-л.); совершать половой акт; назойливо приставать к кому-л, утомлять кого-л.
просьбами, разговорами и т.п.’; жарить – ‘совершать половой акт, заниматься сексом с
кем-л.’; класть – ‘доносить на кого-л., выдавать кого-л.; пренебрегать чем-л., презирать
кого-л.; побеждать кого-л.’; клеить – ‘приставать к кому-л.; знакомиться с девушкой,
склонять ее к вступлению в половой контакт’; колоть – ‘заставлять кого-л. сделать какое-

130
л. признание, заявление; сильно избивать кого-л.’; лепить – ‘говорить; врать, говорить
неправду; незаслуженно обвинять кого-л’; молотить – ‘грабить кого-л.; работать много и
с напряжением; говорить’, мочить – ‘избивать, бить кого-л.; убивать кого-л.’; приятно
провести время’; отрубить – ‘сильным ударом сбить с ног, привести в бессознательное
состояние’; погасить – ‘избить’; подвалить – ‘подойти к кому-л., куда-л.’; разгружать –
‘обманывать, дезинформировать’; размочить – ‘заставить кого-л. сделать что-л.,
уговорить кого-л.’; раскидывать – ‘обманывать, дезинформировать’; рихтовать – ‘бить,
избивать кого-л.’; свинтить – ‘задержать, арестовать кого-л.; уйти, уехать, сбежать
откуда-л.; украсть, взять без разрешения что-л.’; склеить – ‘обмануть кого-л.;
познакомить кого-л. с кем-л.; склонить кого-л. к половому контакту; уговорить, убедить
кого-л. в чем-л.’; склеить – ‘обмануть кого-л.; познакомить кого-л. с кем-л.; склонить
кого-л. к половому контакту; уговорить, убедить кого-л. в чем-л.’; сливать –
‘перекладывать вину, ответственность на кого-л.’; сломать – ‘завоевать чье-л.
расположение, симпатию’; состричь – ‘разузнать, разведать что-л.; добыть деньги у кого-
л.’; тянуть – ‘предъявлять необоснованные претензии к кому-л.; совершать половой акт с
кем-л.’; убрать – ‘значительно превзойти кого-л. в чем-л., затмить кого-л., что-л.; очень
сильно поразить, восхитить кого-л.’; цеплять – ‘назойливо приставать к кому-л.; стараться
привлечь чье-либо внимание; вступать в близкие отношения с кем-л., склонять к половому
акту’; чинить – ‘лечить; бить, избивать’; штукатурить – ‘накладывать косметику’;
щелкать – ‘просить, выпрашивать у кого-л. деньги, сигареты и т.п.’. В этой модели при
образовании сленгового значения меняется таксономический класс объекта: вместо
предмета в производящем значении он становится человеком в производном значении.
Среди метафорических глагольных переносов в молодежном жаргоне можно также
выделить следующий тип: ‘физическое действие’ => ‘психическое воздействие’:
боксировать – ‘надоедать, причинять неудобства кому-либо’; вдуть – ‘устроить нагоняй,
выругать, наказать кого-л.’; винтить – ‘понимать, разбираться в чем-л.’; вклеить –
‘отругать, наказать’; вонять – ‘вредить кому-л.; доносить на кого-л.’; достать – ‘надоесть
кому-л., постоянно назойливо приставая по какому-л. поводу’; душить – ‘утомлять
разговором кого-л.’; завернуться – ‘увлечься чем-л. сверх меры’; завянуть – ‘сдаться,
отступить, отказаться от своих намерений, требований, претензий’; загнить – ‘измениться
в худшую сторону; сдаться, отступиться, отказаться от своих намерений’; запасть –
‘заинтересоваться’; нависать – ‘назойливо приставать с вопросами к кому-л.; читать
нотации, нравоучения кому-л.’; обломать – ‘доставить кому-л. неприятные эмоции;
заставить страдать, волноваться; разочаровать кого-л.; испортить сорвать расстроить’;
париться – ‘очень волноваться, тревожиться; искать выход из сложного положения’;
подкалывать – ‘шутить, смеяться над кем-л., иронически высказываться в чей-л. адрес,
разыгрывать кого-л.’; подмыться – ‘подготовиться к чему-л., находиться в постоянной
готовности к чему-л.’; потащить – ‘доставить удовольствие кому-л.’; потеть –
‘нервничать, переживать по какому-л. поводу; спать’; присыхать – ‘приходить в какое-л.
крайне эмоциональное состояние’; пухнуть – ‘становиться наглым, агрессивным;
уставать, утомляться’; раскрутить – ‘принудить кого-л. к чему-л., уговорить кого-л. на
что-л., добиться желаемого; заставить, вынудить кого-л. потратиться’; царапать –
‘производить сильное впечатление на кого-л.’. Для молодежного сленга нетипичны
метафоры, где перенос происходит в противоположном направлении: ‘социальное,
психическое действие, воздействие’ => ‘физическое действие, воздействие’:
посовещаться – ‘обменяться советами’ => ‘помочиться’; разбираться – ‘выяснять что-л.’

131
=> ‘бить, избивать кого-л.’. Заметим, что в глаголах боксировать, душить, париться,
потеть, пухнуть, царапать и т.п. субъект сленгового производного значения (человек)
остается в том же таксономическом классе, что и субъект производящего значения
(человек). В этом случае при метафорической деривации сленгового глагола важными
оказываются сдвиги таксономических классов других участников, например, объекта
действия.
Как известно, к группе глаголов, легко образующих метафорические значения,
относятся глаголы движения. В молодежном сленге распространен перенос следующего
типа: ‘действие, связанное с перемещением в пространстве’ => ‘социальное, психическое
действие или воздействие’: прокатить – ‘обмануть кого-л.; несправедливо обойтись с
кем-л. при оплате услуг, дележе чего-л.; иметь успех, понравиться публике’; прокинуть –
‘обмануть кого-л., смошенничать при заключении сделки; подвести кого-л. , нарушив
взятое обязательство’; пролететь – ‘потерпеть неудачу, попасть в неприятную ситуацию
вместо ожидаемого результата; получить неудовлетворительную оценку, не сдать экзамен,
зачет’; развести – ‘разоблачить, уличить кого-л. в чем-л.; заставить кого-л. потратиться,
заплатить за что-л.; обмануть кого-л.’; улететь – ‘испытать состояние алкогольного
опьянения; испытать оргазм; испытать наслаждение, получить удовольствие от чего-л.;
погрузиться в себя, в свои ощущения’.
Мир по-разному членится и обозначается в разных национальных языках, а также и в
разных социальных и профессиональных диалектах в рамках одного национального
языка. Вспомним хрестоматийные примеры о многочисленности лексических единиц,
называющих снег, в алеутском языке, или о длинной цепочке синонимов, называющих
верблюда в арабском языке. Без сомнения каждый социальный жаргон по-своему
отображает мир, выделяя тематические области, являющиеся ключевыми для социальной
группы, и обходя вниманием маловажные, с точки зрения членов социальной группы,
предметы, процессы и явления. Так, среди обозначений поведенческих акций в
молодежном языке центральное место занимают глагольные жаргонные метафоры,
обозначающие физическое воздействие на человека с общим значением ‘бить/побить’:
вклеить, вломить, воткнуть, впаять, впилить, врезать, врубить, вставить, въехать,
гасить, делать, долбаться, замочить, засадить, кантовать, квасить, ковырнуть,
колоть, махаться, месить, наварить, отоварить, отрубить, оформить, перекинуться,
погасить, рихтовать, рубиться, тереть. Тематически близкой является группа
метафорически переосмысленных глаголов со значением ‘ругать, наказывать’: вдуть,
вклеить, впаять, впилить, вставить, квасить, мочить, отоварить. Не менее
востребованными в молодежном сленге оказываются глаголы со значением ‘обмануть’:
заправить, кинуть, крутить, купить, лепить, напарить, парить, прокатить, прокинуть,
разгрузить, раскинуть, свистеть.
Процесс общения важен для молодежи, поэтому неудивительно, что в молодежном
сленге сосуществует большое количество синонимов со значением ‘говорить/болтать’,
причем некоторые из них возникли в результате метафорического переноса: звонить,
пищать, свистеть, скрипеть, трещать, шуршать и др. Не менее важной лексико-
семантической группой для молодежного сленга является группа глаголов со значением
‘понимать/понять’: винтить,, воткнуть, воткнуться, врубиться, вшарахнуться, въехать,
догнать/догонять, домчать, допереть, сечь, срубить. Признаком последнего десятилетия
в России стало то, что молодые люди с раннего возраста начинают работать или
вынуждены работать для того, чтобы ‘зарабатывать, доставать деньги разными

132
способами’. На различные способы заработка указывает группа глаголов, описывающих
те или иные операции с деньгами: бомбить – ‘выпрашивать деньги у прохожих; отнимать
деньги или вещи; подрабатывать извозом на собственной автомашине’; бомжевать –
‘собирать деньги на поездку’; выгонять, наварить, насшибать – ‘собрать деньги,
выпрашивая, отбирая у кого-л.’; приподняться – ‘улучшить свое материальное
положение; заработать денег’; приправлять – ‘рассказывать какие-л. вымышленные
истории с целью получения денег’; снимать – ‘зарабатывать, получать деньги в качестве
оплаты за что-л.’; состричь, срубить – ‘заработать, достать денег’ (усечение оборота
срубить капусты).
Из перечисленных глаголов видно, что некоторые способы заработка не вполне
законны и безопасны. Если ситуация, в которой оказывается молодой человек,
приобретает угрожающий характер, то наиболее благоразумным выходом становится
быстрое покидание зоны возможного конфликта. В этих обстоятельствах актуальны
глагольные метафоры со значением ‘двигаться в каком-л направлении, уходить, убегать’:
винтить, дергать, линять, отсосать, пилить, плюнуть, свалить, свинтить, сливаться,
слинять, срулить, шнуровать. Весьма характерной для молодежного сленга оказывает
группа глаголов с весьма расплывчатой семантикой, объединенных наличием общей семы
‘делать/сделать что-л. интенсивно’: вкопать, вломить, влупить, впаривать, загасить,
месить, чертить и пр.
В работе В.В. Химика (2000) имеется раздел, посвященный лексике, которая
описывает культуру пития в России, в основном на примерах жаргонных выражений из
языка преступников. В другой работе, описывающей лексику, тематически связанную с
состоянием опьянения, разбираются глаголы с так называемым сатуративным способом
действия (Пуиг 1999). В молодежном сленге процесс распития алкогольных напитков и
его результаты описываются значительным числом глаголов как в переносном значении:
вдолбить, врезать, втереться, выключиться, гасить, дернуть, заболеть, квасить,
ляпнуть, навьючиться, надраться, нажраться, нарезаться, начитаться, отъехать,
хрюкнуть, чиниться и др., так и в прямом: забалдеть, набодаться, набубиниться,
набухаться, нагваздаться, нагвоздячиться, наглюкаться, награфиниться,
надринькаться, нажрахаться, наканифолиться, накваситься, накиряться, наклюквиться,
накотрабаситься, наманикюриться, намухомориться, наполитуриться, , настегаться,
настопариться, нафлакониться, нафугаситься и пр.
Чем определяются семантические качества глагольной жаргонной метафоры? Как
подчеркивал еще В.В. Виноградов (1972) богатство значений глагола обусловлено
многообразием не только его смысловых оттенков, но и синтаксических связей, то есть
теми конструктивными возможностями, которыми обладает глагол. В молодежном сленге
зафиксированы множественные глагольные метафоры, при возникновении которых
актуализируются различные семы из базового значения глагола и проявляются в
производных значениях: забить – ‘занять что-либо, зарезервировать, продемонстрировать
свои притязания на кого-л., что-л.; договориться о чем-л.; порвать с кем-л., отказаться от
чего-л.; пропустить занятие, тренировку без уважительной причины; начать с презрением,
пренебрежением относиться к чему-л.; забыть о чем-л. неприятном’; завалить –
‘совершить половой акт; убить кого-л.; сильно избить кого-л.; поставить
неудовлетворительную оценку на экзамене кому-л.; не сдать какой-л. экзамен, получить
неудовлетворительную оценку, зайти, прийти куда-л. (как правило, без приглашения)’;
загасить – ‘сильно избить кого-л.; убить кого-л.; пропустить урок, лекцию; спрятать что-

133
л.; украсть что-л.; не вернуть кому-л. что-л.; сделать что-л. быстро, интенсивно’; загнать
– ‘совершить половой акт с кем-л.; продать, перепродать что-л.; рассказать что-л.
интересное, необычное’; засадить – ‘выпить спиртного; совершить половой акт с кем-л.;
сильно ударить кого-л.; проиграть что-л.’; зацепить – ‘купить, раздобыть чего-л.; вызвать
у кого-л. состояние наркотического или алкогольного опьянения; понравиться, произвести
сильное впечатление на кого-л.’; иметь – ‘совершать с кем-л. половой акт; надоедать
кому-л., изводить, мучить; игнорировать кого-л., что-л., равнодушно относиться к кому-л.,
чему-л.’; катить – ‘происходить, случаться с кем-л.; хорошо идти, продвигаться ( о
делах); рассматриваться в качестве чего-л., считаться чем-л.; нравиться, получать
одобрение, подходить кому-л.’; качать – ‘тренировать какую-л. мышцу; приставать к
кому-л., вести себя агрессивно по отношению к кому-л.; совершать половой акт с кем-л.;
онанировать, мастурбировать’; кинуть – ‘украсть, отобрать у кого-л. что-л.; продать что-
л.; обмануть, смошенничать (обычно при заключении сделки); взять у кого-л. что-л. и не
вернуть; не сдержать обещание, подвести кого-л.; опередить, победить кого-л.’; косить –
‘уклоняться от чего-л. (обычно от службы в армии); подражать кому-л., стремиться быть
похожим на кого-л.; притворяться больным, симулировать что-л.’; ломать – ‘танцевать
какой-л. танец; о состоянии похмелья, абстинентного синдрома; кому-л. неприятно, не по
себе от чего-л; мошенничать, используя ловкость рук при пересчете купюр, ценных бумаг
или тасуя карты’; наварить – ‘получить прибыль от сделки, заработать на чем-л.; ударить,
избить кого-л.; заболеть венерической болезнью’; напрягать – ‘просить, заставлять кого-
л. делать что-л.; раздражать кого-л., вызывать неприятные эмоции у кого-л. надоедливым
приставанием’; отсосать – ‘совершить минет; получить, найти, приобрести что-л.;
получить отказ, быть побежденным, обманутым; уйти куда-л., откуда-л.’; отъехать –
‘прийти в восторг, получить удовольствие; напиться пьяным; сойти с ума, начать вести
себя подобно сумасшедшему’; падать – ‘ложиться спать, засыпать; садиться; хотеть,
стремиться приобрести какую-л. вещь; решаться на что-л.; приходить в состояние
восторга, удивления от чего-л.’; переть – ‘совершать половой акт, с кем-л.; восхищать
кого-л., приводить в восторг; нравиться, вызывать желание что-л. делать; везти, удаваться;
о странном поведении человека’; поиметь – ‘получить, стать обладателем чего-л.;
совершить половой акт с кем-л.; утомить, измучить кого-л.; выругать кого-л., устроить
нагоняй кому-л.; отомстить кому-л.’; рубиться – ‘жестоко драться; бороться за что-л.;
играть, исполнять музыку; приходить в состояние экстаза; понимать что-л., разбираться в
чем-л.’; сечь – ‘смотреть, подсматривать что-л.; слушать, подслушивать что-л.; обращать
внимание на что-л.; понимать что-л., разбираться в чем-л.’. Очевидно, что при реализации
того или иного значения многозначного глагола существенную роль играет контекстное
окружение. Из перечисленных примеров видно, что многозначные сленговые глаголы
могут менять в метафорическом значении свой таксономический класс (в отношении и
субъекта и объекта) или оставаться в том же классе, что и в производящем значении.
Примеры многозначных глаголов отчетливо демонстрируют антропоцентрическую
направленность сленговой семантической деривации: человек выступает субъектом
действия и/или является его объектом.

134
 3. Источники пополнения молодежного жаргона

Источники пополнения современного молодежного жаргона не являются постоянными и

отражают изменения в жизненных реалиях и в интересах современной молодежи. Еще 20
лет назад мало кто мог предположить, что произойдет компьютерный бум во всем мире, и
подростки и молодые люди в развитых странах мира будут проводить за экраном
компьютера от 3 до 5 часов ежедневно. Массовая компьютеризация и развитие Интернета
во второй половине 90-х годов, безусловно, отразились на русском молодежном жаргоне,
который стал активно пополняться за счет компьютерных жаргонизмов (Романов 2000). С
другой стороны, существуют вечные темы, которые всегда интересовали и будут
интересовать молодежь: знакомство с представителями молодежи своего и
противоположного пола, отношения между людьми, сексуальные взаимоотношения,
проведение досуга, развлечения и т.д.

3.1. Переход лексических единиц из криминального в молодежный жаргон

В последнее десятилетие криминальный жаргон стал одним из основных источников

пополнения молодежного языка. В условиях советской цензуры слова и выражения из
языка уголовников в 70 – 80-е годы практически не проникали ни в речь теле- и
радиожурналистов, ни на страницы газет и журналов. В пост-советский период ситуация
резко изменилась, перестали существовать не только цензура, а подчас, и просто
редактирование текстов. В условиях криминализации общества, резкого роста уровня
насилия в стране, знакомства обывателей не понаслышке с рэкетом, заказными
убийствами и прочими атрибутами “переходного периода”, тюремный жаргон потоком
выливался на страницы информационных изданий, росли рейтинги политиков и
телеведущих, владеющих блатным языком. Слова братва, мочить – ‘убивать’, общак,
стрелка и многие другие сначала ощущались носителями языка просто модными и
экспрессивными, а вскоре стали почти что общеупотребительными. Неудивительно, что
пласт криминальной жаргонной лексики быстро проник в речь молодежи, не связанной с
преступным миром, и был усвоен молодежным жаргоном.
По мнению М.А. Грачева (1997), основную группу слов в общемолодежном жаргоне
составляют лексемы общеуголовного жаргона. Это такие слова, как свисток –
‘милиционер’, чувырла – ‘некрасивая девушка’, бухало, бухло бухалово – ‘алкогольные
напитки, выпивка’, скопытиться – ‘упасть, умереть’, метелить – ‘бить’, западло – ‘то,
что считается ниже собственного достоинства’ и пр.
По подсчетам М.А. Грачева, около 22% всех арготизмов, функционирующих в
современном молодежном жаргоне, составляют лексемы, зафиксированные еще в
дореволюционных словарях арготической лексики (см. Попов 1912), например, целый ряд
слов с корнем стрем: стремный, стремно, стрема, стремать, стремить, стремщик; или
такие популярные нынче слова, как тусовка, тусоваться, тусовщик. В молодежном
жаргоне криминальные жаргонизмы могут изменять, расширять или сужать значение. Так,
по данным Большого Словаря русского жаргона, в жаргоне преступников слово тусовка
употреблялось в значениях: (1) драка, скандал, ссора; (2) сборище, толчея. В молодежном

135
же жаргоне значение слова тусовка существенно расширилось: (1) встреча, сбор с целью
совместного времяпрепровождения хиппи или членов других молодежных компаний или
группировок; (2) компания, группа людей, объединенных общими интересами, возрастом
или каким-либо делом; (3) толпа, большое скопление людей; (4) место сбора молодежи;
(5) какое-л. коллективное, увеселительное мероприятие, вечеринка; (6) рок-концерт, на
котором выступают различные рок-группы; (7) любое, чем-либо примечательное событие;
(8) что-либо доставляющее много хлопот, напряжения, затрат сил. Аналогичный процесс
происходит со словом маза. В уголовном жаргоне маза имеет значения: (1) опытный вор;
(2) глава воровской группировки; (3) поддержка, заступничество друг за друга; круговая
порука; (4) преступная группировка, группа заключенных, связанных круговой порукой.
Третье значение слово маза в жаргоне уголовников оказалось мотивирующим для
семантики производного в молодежном жаргоне: (1) связи, знакомства, предоставляющие
определенные выгоды; (2) удача, удачная возможность, шанс; (3) спор, пари; (4) ставка в
игре, споре; (5) выгодное дело, афера; (6) хорошая идея. И в этом случае, как видно, имеет
место семантическое расширение и изменение значения в молодежном сленге. Можно
привести случаи, когда слово в молодежный жаргон попало из языка уголовников и его
семантика в обоих жаргонах практически полностью совпадает. Например, стрелка и в
молодежной и в уголовной среде означает: (1) встречу, свидание с кем-либо; (2)
традиционное место встречи (в том числе воров, проституток, наркоманов); фраернуться
и в молодежном и в уголовном языке значит: (1) ошибиться в расчетах; (2) опозориться,
осрамиться, опростоволоситься; (3) стать жертвой обмана.
Некоторые виды преступлений или административных правонарушений, в силу своей
распространенности, имеют развитой словарь, что способствует привнесению в
молодежный сленг большого количества профессиональных слов и выражений. Такие
явления в обществе как, с одной стороны, либерализация нравов и криминализация
общества, а с другой, массовая безработица в провинции и резкое имущественное
расслоение среди россиян, привели, помимо прочих явлений, к росту проституции.
Проституция, как известно, не легализована в Российской Федерации и рассматривается
криминалистами в одном ряду с такими правонарушениями, как содержание притонов,
сводничество, сутенерство, вовлечение в проституцию несовершеннолетних, а также
заражение венерическими и другими заболеваниями (Кузмичев 1993). Слова и выражения
из жаргона проституток начали входить в общемолодежный жаргон по очевидным
причинам: во-первых, из-за массовости явления (только в Москве в проституцию
вовлечены десятки тысяч женщин), во-вторых, из-за того, что проститутками в основном
являются молодые женщины – по данным В.С. Кузмичева (1993, 13), около 65 %
проституток принадлежат к возрастной группе от 17 до 24 лет. Для обозначения
специализации и места работы проституток в молодежном жаргоне закрепились,
например, такие слова из языка проституток, как вокзальная, дежурная, домохозяйка,
доярка, интерша, локтевая, многостаночница, поездная, плечевая, сберкасса,
сверхурочница, трассовая, центровая.

136
 3.2. Англицизмы и американизмы в молодежном жаргоне

Как уже отмечалось, за последние 15 лет было опубликовано несколько словарей,

посвященных лексикографическому описанию русского молодежного сленга (Максимов
2002; Митрофанов, Никитина 1994; Мокиенко, Никитина 2000; Никитина 1998; 2003;
Никольский 1993; Юганов, Юганова, Баранов 1997). Даже при поверхностном просмотре
этих изданий бросается в глаза значительное количество англицизмов и слов,
образованных от англоязычных заимствований, зафиксированных в качестве сленговых
единиц. В наиболее полном словаре современного русского молодежного сленга Т.Г.
Никитиной (1998, 2003), по нашим подсчетам, более пятнадцати процентов
зафиксированных слов относятся к разряду англицизмов и американизмов, а также
лексических единиц, произведенных с помощью англоязычных основ. Особенности
функционирования англицизмов и американизмов в молодежном жаргоне описывались
автором данного исследования в одной из глав монографии, посвященной анализу
англицизмов и американизмов в русском языке (Романов 2000). В нынешней работе мы
позволим себе возвратиться к нашим наблюдениям над заимствованной лексикой.
Среди заимствованных англицизмов в русском молодежном сленге, прежде всего,
следует выделить большую группу транскрибированных (реже транслитерированных)
существительных, которые обозначают предметы, понятия и явления обыденной жизни, и
для которых имеются высокочастотные, стилистически нейтральные русские лексические
эквиваленты. К таким словам относятся следующие единицы, отмеченные в словаре Т.Г.
Никитиной (1998):

Бас – ‘автобус’; ботл (боттл, батл, баттл, ботла) – ‘бутылка’ (существует три возможности
оформления родовой принадлежности заимствованного существительного: мой ботл, моя
ботла, моя ботл); бразер (брайзер) – ‘брат’; брэнд (брэйнд) – ‘что-либо новое’; брэст –
‘грудь’; бэг – ‘рюкзак’; вайф (вайфа) – ‘жена, супруга’; войс – ‘голос’; ворк – ‘работа’; гай –
‘парень’; гам – ‘жеватальная резинка’; гифт – ‘подарок’; гуд – ‘о чем-то хорошем’; дад –
‘отец’; джорнал – ‘журнал’; дискашн – ‘дискуссия’; дэнс – ‘танец’; зиппер – ‘застежка-
молния’; ивнинг – ‘вечер’; инглиш – ‘английский язык’; кейс – ‘портфель’; кис – ‘поцелуй’;
коммершн – ‘коммерция’; лав – ‘любовь’; лавер – ‘любовник’; лайф – ‘жизнь’; мани –
‘деньги’; мессидж – ‘сообщение’; мусташа – ‘усы’; найф – ‘нож’; полис – ‘милиционер’; ринг
– ‘телефонный звонок’; рум – ‘комната’; сайд – ‘сторона’; сайз – ‘размер’; сайэнс – ‘наука’;
скул – ‘школа’; смайл – ‘улыбка’; тайм – ‘время’; таймсы – ‘часы’; таун – ‘город’; тичер –
‘учитель’; ток – ‘разговор’; трэйд – ‘торговля’; тэйбл – ‘стол’; уиндоу – ‘окно’; фаер –
‘огонь’; фазер – ‘отец’; фейс – ‘лицо’; фрэнд (френд) – ‘друг, приятель’; хайр (хаер, хаэр) –
‘волосы’; хауз – ‘дом’; хэнд – ‘рука’; чейндж – ‘обмен’; чиз – ‘сыр’; чилд (чайлд) – ‘ребенок’;
чилдрэн (чилдран) – ‘ребенок’; шоп – ‘магазин’; шуз, шузы – ‘обувь, ботинки, туфли’; ярд –
‘двор’.

В литературном языке появление иноязычного слова обычно сопровождается

реакцией на него – попыткой подбора к нему соответствий в принимающем языке для
указания на содержание нового слова. При параллельном существовании заимствованных
и исконных слов их совпадение по предметно-логической соотнесенности и по всем
другим показателям создает избыточность выразительных средств и нарушает
семантическое равновесие. В молодежном же сленге подобной проблемы не возникает.

137
 Наличие однословных русских эквивалентов практически ко всем приведенным
словам не является препятствием заимствования этих единиц в русский молодежный
сленг, поскольку причиной заимствования является не необходимость в номинации
новых предметов и явлений, а стремление к повышению выразительности речи, а также
стремление к отбору лексических средств, отражающих ценностную ориентацию
молодежных групп. Иностранный фонетический облик заимствованных англицизмов
обеспечивает их экспрессивность в русском сленге. Проникновение англоязычных слов в
молодежный сленг происходит путем замены «недостаточно выразительных» русских
слов на эффектно звучащие англицизмы.
Механизм появления подобных англицизмов в молодежном сленге был описан в 70-е
годы Е.Г. Борисовой-Лукашенец (1983, 106). «Процесс заимствования в данном случае
приобретает специфическую форму использования в устной речи иноязычного языкового
материала для обозначения понятий, уже имеющих словесное наименование в русском
языке. Направление процесса заимствования в этом случае будет следующим: от русского
слова ... к его английскому переводу и далее к русифицированной форме английской
лексемы: девушка – girl – герла, ботинки – shoes – шузы, пить – drink – дринкать и т.п.».
Другими словами, можно сказать, что англицизмы проникают в молодежный сленг в
результате «обратного транскодирования».
Подобные англицизмы в молодежном сленге характерны не только для русского
языка. В работе, посвященной анализу словообразовательных моделей в сленге
болгарской молодежи, Д. Банков и Д. Веселинов (1992) отмечают распространение
обратного транскодирования в сленге, когда при формальном заимствовании
англицизмов происходит механическое приравнивание семантики исконного слова и
значения заимствованного англоязычного слова. Обратное транскодирование
рассматривается авторами как ведущая словообразовательная модель в молодежном
сленге.
Заметим также, что большая часть приведенных английских существительных,
перекочевавших в язык русской молодежи, обычно запоминается учениками школ или
студентами ВУЗов в первый или второй год изучения английского языка и, таким
образом, не представляет сложности для понимания их в речи в случае, когда носитель
русского языка хотя бы минимально знаком с английским языком.
Говоря об особенностях англицизмов в молодежном сленге, отметим
словообразовательную продуктивность англоязычных слов, которая оказывается
значительно выше в русском молодежном жаргоне, чем в общелитературном языке. От
заимствованных англоязычных основ образуются существительные, прилагательные и
глаголы главным образом с помощью суффиксации.
Словообразование существительных от основ, заимствованных из английского языка,
в молодежном сленге происходит с помощью формантов, характерных как для
литературного языка (- ист, -ник, -ер, -щик, -ка и др.), так и суффиксов, выражающих
субъективную оценку, типичных при образовании разговорных и жаргонных лексических
единиц (-уха, -яра, -як):

Бездей (берздей) – ‘день рождения’, бездник, безник – ‘день рождения’; блэковка –

‘негритянка, представительница негроидной рассы’; бэби (бэйби) – ‘ребенок’; бебиенок
(бебенок) – ‘ребенок’; клоуз – ‘одежда’; клоузняк – ‘одежда’; мэнша – ‘девушка’; олдуха –
(1)‘старуха’, (2) ‘давняя приятельница’; пипл – ‘народ, люди’; пипленок – ‘ребенок’; флэт –
‘квартира’; флэтуха – ‘квартира’; флэтяра – ‘большая квартира’; флэтер – ‘хозяин

138
 квартиры’; фрилавщик – ‘сторонник свободной любви’; фрэнчуха – ‘француженка’; фэйсина –
‘о грубом, некрасивом лице’; фэйсушник – ‘лицо’; хайлайфист – ‘представитель наиболее
элитарной группировки мажоров’; хайральня – ‘парикмахерская’; хайратник – ‘тесьма,
шнурок или другая повязка для волос’; шузня, шузняк – ‘обувь, ботинки, туфли’.

От некоторых, наиболее продуктивных и популярных англоязычных основ, в молодежном

сленге образуются производные существительные с помощью целого ряда суффиксов.
Это приводит к появлению цепочки синонимичных сленговых слов, которые различаются
оценочностью и степенью экспрессивности, что во многом определяется свойствами
словообразовательного форманта, например: герла – ‘девушка, девочка’, герленок,
герленыш, герлица, герлуха, герлушка.
Производство сложных имен существительных, где заимствованный англицизм
выступает в качестве одной из основ, является сравнительно малопродуктивным
способом словообразования в молодежном сленге, как, впрочем, и в литературном языке.
Хотя нельзя не отметить высокую степень экспрессивности подобных образований,
например:

Дабл – ‘туалет, от англ. WC (аббревиатура)’; даблопосещение – ‘посещение туалета’,

неинтересное мероприятие’,
фаер – ‘огонь’; чик-фаер – ‘зажигалка’.

Суффиксальное образование имен прилагательных от английских основ в молодежном

сленге имеет существенное отличие от словообразовательных процессов в литературном
языке. Если в литературном языке суффиксальное образование имен прилагательных
происходит в основном от основ англоязычных существительных (баскетбол –
баскетбольный; лазер – лазерный), то в молодежном сленге, как показал анализ слов,
зафиксированных Т.Г. Никитиной (1998), прилагательные образовываются как от
англоязычных основ существительных, так и (почти 50% всех рассмотренных слов) от
основ прилагательных, заимствованных из английского языка:

Бакс – ‘доллар США’; баксильная – ‘валютная проститутка’; блуевый – ‘синий’; блэковый –

‘черный’; вайтовый – ‘белый’; гей – ‘гомосексуалист’; геевский; герла – ‘девушка, девочка’;
герловый; джордж – ‘грузин’; джорджовый – ‘грузинский чай’; литловый – (1) ‘небольшой
по размеру, количеству и т.д.’, (2) ‘невысокий, небольшого роста’, (3) ‘более молодой’;
лонговый – (1) ‘длинный (обычно о волосах)’, (2) ‘высокий’; лэфтовый – ‘левый’; мэновый –
‘мужской’; найсовый – ‘хороший, приятный, красивый’; олдовый – ‘старый’; прайзовый –
‘дорогой, дорогостоящий’; прайсовый – ‘связанный с деньгами, имеющий отношение к
деньгам’; пэрэнтовый – ‘родительский’; скуловый – ‘школьный’; стэйс – ‘гражданин США’;
стэйсовый – ‘американский’; стриповый – ‘полосатый, в полоску’; стритовый – ‘уличный’;
тиновский – ‘относящийся к тинэйджерам, принадлежащий тинэйджерам’; файновый –
‘превосходный, отличный’; ферстовый (ферстый) – ‘первый’; флэтовый, флэтовский –
‘домашний, квартирный, проводящийся на квартире (о концерте, вечеринке)’; фрэнчовый –
‘французский’; хаевый – ‘высокий’; хайратый, хайрастый – ‘с длинными волосами’; янговый
– ‘молодой’.

Сравнительно небольшое количество прилагательных от англоязычных основ в русском

сленге образовано суффиксально-префиксальным способом, например: беспрайсовый –
(1) ‘бесплатный’, (2) ‘не имеющий денег’; бесфлэтовый – ‘не имеющий квартиры’.

139
 От английских основ в молодежном сленге, как и в сфере литературного языка
(Земская 1996, 125), образуются в основном относительные прилагательные. В сфере
производства относительных прилагательных в молодежном сленге активность проявляют
суффиксы -ов, -ев, -ск, т.е. те же суффиксы, которые обладают высокой продуктивностью
и в литературном языке.
Некоторые англоязычные основы оказываются особенно продуктивными,
способными к образованию синонимичных прилагательных с разными формантами:
Джапан – (1)‘Япония’, (2) ‘японец’, джапановский, джапанский, джапэновый –
‘японский’.
Как и в случае с заимствованными англоязычными существительными в молодежном
сленге, прилагательные, образованные от англоязычных основ, не обозначают какие-либо
новые признаки, а служат для обозначения хорошо известных (белый, черный, синий), но
более экспрессивным способом (вайтовый, блэковый, блуевый).
Наиболее существенное различие между словообразованием от англоязычных основ в
молодежном сленге и в литературном языке проявляется в глагольной сфере. Различие это
носит количественный характер. В русском литературном языке количество глаголов,
произведенных от основ заимствованных из английского языка слов, суффиксальным и
префиксальным способами, по сравнению с количеством существительных и
прилагательных, незначительно (Войтович 1984, 102). В словарях же русского
молодежного сленга отмечено значительное число глаголов, образованных от
англоязычных основ суффиксальным и префиксальным способами, не уступающих по
количеству прилагательным с англоязычными основами и заимствованным
существительным:

Воркать – ‘работать’; выдринкать (выдринчать) – ‘выпить (чаще об алкогольных напитках)’;

гамить – ‘играть в компьютерную игру’; найтовать/занайтовать – ‘остаться на ночь,
заночевать где-либо’; заслипать – ‘поспать какое-то время’; заситать – ‘посидеть где-либо
какое-либо время’; застендовать – ‘начать испытывать эрекцию’; зафакать (зафачить) –
‘утомить, измучить кого-либо чем-либо’; зафакаться – ‘устать, утомиться’; искейпнуть –
‘уйти, сбежать откуда-либо’; итать – ‘есть, употреблять в пищу’; камать – ‘идти’; кисать –
‘целовать’; кисаться – ‘целоваться’; лавнуться – ‘понравиться кому-либо’; лайкать –
‘любить кого-либо, что-либо’; лукать/лукнуть – ‘смотреть’; мейкаться – ‘удаваться,
получаться’; найтовать, найтать – ‘ночевать’; обхайраться – ‘постричься, обрезать
волосы’; отфачить – ‘совершить половой акт с кем-либо’; отфэйсовать – ‘избить кого-
либо’; прифакиваться – ‘назойливо приставать к кому-либо, докучать, надоедать кому-либо’;
продаблиться – ‘сходить в туалет’; релакснуться – ‘расслабиться, отдохнуть, приятно
провести время’; ринговать, рингать, рингануть – ‘звонить по телефону’; рэйвануть – ‘пойти
на рэйв вечеринку’; рэйвовать – ‘исполнять музыку в стиле рэйв’; рэповать – ‘писать или
исполнять музыку в стиле рэп’; синговать – ‘петь, исполнять песни’; слипать – ‘спать’;
смокать – ‘курить’; спикать, спичить – ‘говорить’; стэндать – ‘стоять’; стэндовать –
‘испытывать эрекцию’; фэйсануть/фэйсовать – ‘ударить/бить кого-либо (по лицу)’;
хайраться – ‘стричь волосы’; хардовать – ‘слушать музыку в стиле хард-рок’; хэндать –
‘трогать руками’; чейнджануться – ‘обменяться чем-либо с кем-либо’.

Если глагольные неологизмы литературного языка составляли всего 9% от количества

неологизмов, входящих в Банк русских неологизмов (Котелова 1983), то глагольные
сленговые слова, образованные от англоязычных основ, составляют, по моим подсчетам,
около 20% от общего количества слов англоязычного происхождения, зафиксированных в

140
словарях молодежного сленга (Никольский 1993, Никитина 1998). К большинству
глагольных сленговых слов легко подбираются однословные русские нейтральные
синонимы.
Сленговое глагольное (как, впрочем, субстантивное и адъективное) словообразование
имеет ярко выраженный антропоцентрический характер: объектами и субъектами
выражаемых приведенными глаголами действий являются люди. Обозначаемые
англоязычными сленговыми глаголами действия относятся обычно к разряду
повседневных, характерных для времяпрепровождения современной русской молодежи.
Словообразовательная активность англоязычных слов в молодежном сленге особенно
отчетливо проявляется в случаях, когда имеет место образование целых гнезд слов от
англоязычных основ. В этих случаях, англоязычная основа может оказаться даже более
продуктивной, чем соответствующая ей русская основа. Приведем примеры подобных
однокоренных образований:

Аскать/аскнуть – (1) ‘просить у кого-либо что-либо’, (2) – ‘спрашивать у кого-либо о чем-

либо’; нааскать – ‘собрать определенное количество чего-либо (обычно денег, выпрашивая у
кого-либо’; аск – сущ. (1)‘попрошайничество, сбор милостыни, процесс выпрашивания денег
у прохожих на улице’; частица (2) ‘конечно, безусловно, разумеется’; аскатель – ‘тот, кто
часто просит что-нибудь у знакомых: денег взаймы, мелочь на проезд, бритву и т.п.’; аскер –
‘человек, живущий на аске, т.е. за чужой счет, на деньги, средства, собранные у друзей,
знакомых’.

Дринк (дриньк, дрынк, дринч) – (1)‘алкогольный напиток’, (2) ‘выпивка, пьянка, распитие
спиртных напитков’; дринкать, дринчить, дринчать – ‘пить, пьянствовать’, дринкануть –
‘выпить спиртного’; надринкаться – ‘напиться пьяным’; сдринчаться – (1) ‘спиться,
деградировать в результате употребления алкоголя’, (2) ‘умереть от алкоголизма’;
удринчаться – ‘напиться пьяным’; удринченный – ‘пьяный’; дринкач, дринкер – ‘алкоголик,
пьяница’; дринк-команда – ‘компания, основное занятие которой – распитие спиртных
напитков’;

Кантри – (1) ‘сельская местность, деревня’, (2) ‘провинциал, деревенщина’, (3) ‘название для
враждебно настроенных против молодежи людей, не принимающих их увлечений’; кантры –
‘деревенские жители, провинциалы’; кантровый – (1) ‘деревенский, из деревни’, (2)
‘несовременный, немодный’; кантрушник – ‘деревенский житель, провинциал’; кантрушница
– ‘провинциалка’.

Крейзи – ‘сумасшедший’; креза (крэйза) – (1) ‘сумасшествие, помешательство’, (2)

‘сумасшедший’, (3) ‘психиатрическая больница’; (4) ‘ненормальная, странная ситуация’;
крезанутый (крейзанутый) – ‘сумасшедший’; крезовый (крэзовый) – (1) ‘относящийся к
сумасшествию, помешательству’; (2) ‘вызывающий ненормальное состояние сознания’; (3)
‘экстраординарный’; крезануться (крэйзануться) – ‘сойти с ума, потерять рассудок’;
крезовать – ‘сходить с ума, вести себя подобно сумасшедшему’; крезаторий, крезовник,
крезуха, крезушник, крейзи-хаус – ‘психиатрическая больница’; крезовоз – ‘психиатрическая
«скорая помощь»’.

Попс (попса) – (1) ‘поп-музыка низкого художественного уровня’, (2) ‘какие-либо

произведения низкого художественного уровня, атрибуты массовой культуры’, (3)
‘примитивные, не отличающиеся высоким интеллектуальным уровнем и художественным
вкусом люди’; попсовый – (1) ‘не отличающийся высоким художественным уровнем’, (2)

141
 ‘отличный, превосходный’; попсово – ‘модно, престижно’; попсуха – ‘то же, что попса’;
попсяра – ‘поп-музыка очень низкого художественного уровня’.

Фак – ‘половой акт, совокупление’; факать (фачить)– ‘совершать половой акт с кем-либо’;
факаться (фачиться)– ‘вступать в половые сношения, совокупляться с кем-либо’; зафакать
(зафачить) – ‘утомить, измучить кого-либо чем-либо’; подфакнуться – ‘совершить половой
акт с кем-либо, используя случайно возникшую возможность’; факер, факмен – ‘человек,
ведущую активную половую жизнь’; фак-сейшн – ‘групповой секс, групповое совокупление’;
факушки – ‘нет, ни за что’.

Как известно, в семантическом плане заимствование представляет собой перенос новой

семантической единицы. Обычно иноязычное слово заимствуется в одном значении.
Поэтому неудивительно, что в литературном языке особенностью лексико-семантической
ассимиляции, единодушно отмечаемой многими исследователями, является уменьшение
объема заимствуемых слов (см. Лотте 1982). В молодежном же сленге содержится
сравнительно небольшое количество заимствованных слов, которые можно привести для
иллюстрации уменьшения смыслового объема англицизмов: ван – ‘один рубль’; дарлинг –
‘любовник, сексуальный партнер, к которому женщина не испытывает особых чувств’;
пипл – (1) ‘хиппи, член хиппи-системы’; (2) ‘член какой-либо компании, группировки,
тусовки’.
У таких англицизмов, как боттл, вайф, ворк, гифт, дэд, дэнс и многих других, уже
приводимых ранее в данном разделе, смысловой объем практически полностью совпадает
с семантикой русских стилистически нейтральных эквивалентов. Фактически подобные
англицизмы появляются в молодежном жаргоне в результате подстановки, замены
русского нейтрального слова на экспрессивный английский эквивалент, обычно без
какого-либо изменения в семантике.
Это, конечно, не означает, что англицизмы в молодежном сленге не включаются в
процессы семантической деривации, которые в целом являются типичным признаком
русских лексических единиц в сленге. Приведем новые значения англицизмов (и слов,
образованных от англоязычных основ), возникших в русском молодежном сленге на
основе метафорического употребления наименования, метонимии, специализации или
расширения объема номинации, или в результате использования слова в качестве
условного названия:

Антифейс – ‘зад человека’; бисайд – ‘зад, ягодицы’ (от англ. Side-B – ‘вторая сторона
пластинки, кассеты’); бэк – ‘зад. ягодицы’; бэксайд – ‘зад, ягодицы’.

Ваучер, консенсус, рейтинг, спонсор – ‘мужской половой член’, стэнд (стэнда) – ‘эрекция’;
сайз – ‘женская грудь’.

Грин – ‘доллар США’; джус – ‘хороший знакомый, приятель’; драга – ‘аптека’;

олды – ‘родители’; прайс – ‘деньги’; спикало – ‘рот’.

Из приведенных в разделе примеров становится очевидно, что англицизмы в русском

молодежном сленге входят в состав многочисленных лексико-семантических групп,
которые так или иначе связаны со сферой интересов современной молодежи. Описывая
англицизмы в речи русской молодежи в 60–70 годы, Е.Г. Борисова-Лукашенец (1984, 112)
отмечала наличие значительного количества англоязычных слов, тематически

142
относящихся к таким областям, как музыка, одежда, названия людей, проведение
свободного времени.
Тридцать лет спустя наблюдается пополнение англицизмами тех же тематических
групп в молодежном жаргоне. Так, среди лексики современного молодежного жаргона
легко выделить группу англицизмов, называющих молодежные группировки и их членов:

Байкер, байкерша, – ‘член молодежной группировки мотоциклистов’; брейкер – ‘любитель,

фанат брейк-данса’; группи (групи) – ‘особенно преданные поклонники, сопровождающие
рок-группу на гастролях’; милитер – ‘член агрессивной группировки бывших воинов-
афганцев’; нью-вейвщик – ‘поклонник музыки в стиле «новая волна»’; попперы – ‘подростки,
группирующиеся вокруг дискотек с целью развлечения, выпивок, сексуальных контактов и
хвастовства импортной одеждой друг перед другом’; рокобили – ‘члены молодежной
группировки любителей рок-н-ролла’; рэйвер – ‘любитель музыки в стиле рейв, поклонник
данного музыкального стиля’; рэппер – ‘любитель музыки в стиле рэп’; скин – ‘член
агрессивной группировки металлистов’; фэнс – ‘член молодежной группировки,
пользующийся уважением, авторитетом, всеобщей симпатией’.

Активные контакты русской молодежи, особенно в крупных городах, с иностранными

туристами и студентами (обычно осуществляющиеся на английском языке) привели к
появлению в сленге лексико-семантического ряда слов с англоязычными основами,
обозначающими представителей разных национальностей по их государственной или
этнической принадлежности:

Бритиш – ‘англичанин’; джапан – ‘японец’, джордж – ‘грузин’, джипс – ‘цыган’; стейс –

‘американец’; фрэнч – ‘француз’.

Приведенные ранее сленговые слова и выражения показывают, что значительное

количество англицизмов и слов, образованных от англоязычных основ, относятся к вполне
предсказуемым сферам интереса русской молодежи (сексуальные отношения,
современная музыка, проведение свободного времени и пр.), в целом отражая особенности
современной молодежной культуры. Молодежный сленг последних лет также отражает
повысившийся интерес молодых людей к коммерции, бизнесу, компьютерным играм.
Одной из основных характеристик сленга является его корпоративность – лексические
единицы сленга служат средством общения членов определенной социальной группы.
Наличие специфических слов в речи, с одной стороны, способствует объединению членов
этой группы, а с другой – выделяет их из всего общества в целом (Борисова-Лукашенец
1984). Молодежный сленг выступает как средство объединения молодых людей и
противопоставления их представителям других поколений.
Заметим, однако, что тенденция к использованию англицизмов в российском
молодежном сленге сложилась около 30 лет назад и что в наши дни, несмотря на
значительный рост количества англицизмов в молодежном сленге и существенное
лексическое обновление, можно сделать вывод об уже устоявшейся традиции
употребления англоязычных слов в сленге. Обычно считается, что элементы сленга либо
быстро исчезают из употребления, либо входят в литературный язык. Англоязычные слова
в русском молодежном сленге в этом отношении ведут себя не совсем типично – многие
из них продолжают использоваться в речи молодежи на протяжении уже нескольких
десятилетий, но в то же время не переходят в разряд общепринятых литературных слов.

143
 Таким образом, с точки зрения употребления англицизмов, речь поколения 70-х
принципиально не отличается от речи современной российской молодежи.
Неудивительно, что 20–30 лет назад увлечение советской молодежи англицизмами
связывали с недоработками в идейном воспитании молодых людей. «Поиск молодежью
своего идеала в чуждой советскому образу жизни сфере, увлечение зарубежной джазовой
музыкой, мода на импортные вещи – все это не может не настораживать» (Е.Г. Борисова-
Лукашенец 1984, 119).
Попытки бороться с американизацией молодежной речи не привели к какому-либо
ощутимому результату (Davie 1997). В наше время, как и 30 лет назад, намеренная
американизация молодежной речи объясняется не только стремлением к корпоративности,
но и необходимостью создания новых средств выражения (часто не осознаваемой
носителями языка), стремлением к экспрессивности и желанием использовать престижные
лексические средства.

144
 Глава III. Социолингвистическое исследование
молодежного жаргона

1. Молодежный сленг в оценке носителей языка

1.1. Методы сбора материала в социолингвистике

Как известно, существует несколько принятых методов сбора материала при

социолингвистическом исследовании – непосредственное наблюдение, анкетирование,
интервьюирование, анализ документальных источников и проведение экспериментов,
каждый из которых имеет свои достоинства и свои недостатки.
Непосредственное наблюдение, предусматривающее прослушивание и диктофонную
запись разговорной речи, является эффективным методом при изучении молодежного
жаргона в том случае, если удается найти способы для преодоления эффекта присутствия
наблюдателя и так называемого “микрофонного эффекта”, когда жаргонные диалоги
специально проигрываются для исследователя и, соответственно, теряют свою
аутентичность. На наш взгляд, микрофонный эффект проявился в работах некоторых
современных лексикографов (например, В.С. Елистратов 2000), когда присутствие
наблюдателя-лингвиста невольно подталкивало информантов к “вспоминанию”
несуществующих жаргонных слов и выражений. В литературе отмечалось, что
включенное наблюдение (когда исследователь превращается в естественного участника
речевой ситуации) позволяет полнее и точнее собирать языковой материал. При изучении
студенческого жаргона эффективно, например, включенное наблюдение, проводимое
студентами над речью их товарищей по общежитию (Бондалетов 1987, 145). Очевидно,
однако, что, при ограниченном количестве исследователей-наблюдателей, малый охват и
трудоемкость непосредственного наблюдения снижает привлекательность этого метода в
социолингвистических исследованиях.
Метод анализа документальных источников является одним из давних способов
извлечения социолингвистической информации. В работе уже было рассказано, как в
условиях распространения средств электронной коммуникации, обмен репликами на
интернетовских чатах стал одним из важных способов сбора лингвистической
информации. При фиксации языковых явлений в чате исследователю не приходится
решать проблемы присутствия наблюдателя, ибо присутствие исследователя-филолога в
чате, как, впрочем, возрастные и профессиональные характеристики других участников
чата, никак не обнаруживается. Понятно, что отсутствие каких-либо прямых данных о
возрасте, профессии, уровне образования участников чата является очевидным минусом
этого метода сбора социолингвистической информации.
Социолингвистический эксперимент относится к приемам контролируемого
наблюдения, поскольку исследователь играет роль активного организатора речевого
поведения испытуемых и одновременно регистрирует изменения в лингвистическом
поведении объекта. Так, например, американский лингвист Labov (1966, 1972) проводил
свои эксперименты по выявлению фонетических различий в речи людей, относящихся к
разным социально-экономическим классам. Labov задавал один и тот же вопрос ничего не

145
подозревавшим покупателям и работникам нью-йоркских универмагов и фиксировал на
диктофон их ответы; он также записывал данные о поле респондентов, их
приблизительный возраст, этническую принадлежность и иные особенности. Однако для
анализа большого массива лексических данных метод социолингвистического
эксперимента вряд ли применим из-за своей относительно высокой трудоемкости и
сравнительно низкой репрезентативности.
Из указанных методов социолингвистического обследования анкетирование является
наиболее распространенным методом получения массового материала. Содержание анкет,
количество и формулировка вопросов, порядок их расположения, характер и полнота
ответов на них варьируется в зависимости от конкретных задач исследования. К
сожалению, современные исследователи русских жаргонов и в частности русского
молодежного сленга практически не использовали возможности метода
социолингвистического анкетирования, на результаты которого можно было бы сослаться
в нашем исследовании.

1.2. Социолингвистический опрос в Санкт-Петербурге

В 2002 году нами был проведен социолингвистический опрос, направленный на

выяснение вопросов, связанных с употреблением жаргонной лексики в речи молодежи, на
выявление отношения носителей языка к молодежному сленгу. Анкетирование также
было направлено на установление того, насколько понятно значение жаргонизмов
носителям языка, считаются ли подобные слова модными и престижными, как относятся
информанты к тому, что жаргонные слова проникают и утверждаются в русском языке. В
опросе приняло участие 359 человек. Опрос проводился с помощью семерых студентов
Санкт-Петербургского государственного университета, которые учились на историческом
и филологическом факультете, а также на факультете социологии.
Анкетирование было проведено в группах людей разного возраста и с разным
уровнем образования: среди учащихся в старших классах трех гимназий Санкт-
Петербурга, среди студентов, аспирантов и преподавателей Санкт-Петербургского
государственного университета, Санкт-Петербургского медицинского университета им.
И.П. Павлова, сотрудников Московского института Океанологии РАН, а также среди
других жителей Санкт-Петербурга и Москвы. Заполнение анкеты гимназистами и
студентами обычно проходило во время или сразу после занятий и в среднем занимало
около 15 – 20 минут. Остальные участники опроса заполняли предъявленные анкеты на
работе или дома без какого-либо ограничения времени. Анкетирование проводилось на
условиях конфиденциальности – участники опроса не указывали свои имена и фамилии.
Поскольку цель опроса состояла в исследовании причинно-следственных связей между
социально-возрастными характеристиками носителей языка и особенностями
использования жаргонизмов в речи, для установления статистически значимых
зависимостей количество опрошенных должно было быть не меньше 250 – 300 человек
(по вопросу о необходимом/желательном количестве анкетируемых для разных видов
опросов см., например, Roscoe 1975).
Как уже отмечалось, к участию в опросе было привлечено 359 человек. Из 334
участников опроса, которые вернули целиком заполненные анкеты, 62% были женщины и

146
38% мужчины. По возрасту участники опроса распределились следующим образом: от 13
до16 лет – 26% (в этой возрастной группе были в основном учащиеся старших классов
гимназий Санкт-Петербурга); от 16 до 20 – 28%, от 20 до 25 – 19%, от 25 до 30 – 7%, от 30
до 40 – 5%, от 40 до 50 – 6%, от 50 до 60 – 5%, старше 60 – 4%. Среди участников опроса
29%, являясь старшеклассниками, имели неполное среднее образование; 14% получили
законченное среднее образование; 21% были студентами младших курсов (первого-
второго курса) ВУЗов; 17% учились на старших курсах ВУЗов (на третьем-пятом курсе);
14% имели законченное высшее образование; 6% являлись аспирантами, кандидатами или
докторами наук.
Помимо данных о возрасте, поле, уровне образования анкетируемых, значимыми
являются и другие социолингвистические факторы. Например, место рождения человека и
место, где прошло детство и отрочество, когда у человека формируются основные
речевые навыки; характер речи родителей и окружения; профессиональная деятельность
(в том числе и смена профессий); место проживания и срок проживания (переезды из
одного города в другой); личностные черты, такие как внимательность к языку или
равнодушие к нему; склонность к чтению; склонность к просмотру телевизионных
передач; доступ к Интернету и пр. Заметим, однако, что числительные методы плохо
подходят для учета перечисленных факторов, и, как правило, лишь форма
социолингвистического собеседования (при весьма ограниченном количестве
информантов) позволяет принять эти дополнительные факторы во внимание. В
современной западной социолингвистике при составлении анкет специалисты не
ограничиваются вопросами о социально-возрастных характеристиках участников опроса.
В американских, французских и прочих социолингвистических анкетах часто имеются
вопросы об этнической принадлежности информанта, а также об уровне доходов
респондента или его семьи (см., например Eckert 1999; Pujolar 2001). В данном опросе
было решено не включать вопрос об этнической принадлежности в нашу анкету по
причине высокой степени моноэтничности наших информантов. Включение же вопроса о
доходах респондента или его семьи, для выяснения классовой принадлежности
информанта и установления возможной связи этого фактора с использованием сленга в
речи участника опроса и отношением его к сленгу, могло бы привести к интересным
дополнительным наблюдениям. Однако наш предыдущий опыт проведения
социолингвистических опросов в пост-советский период (Романов 1998; Романов 2000)
показал, что значительное количество анкетируемых либо оставляют вопрос о доходах без
ответа (видимо, опасаясь налоговой службы?), либо приводят заведомо неправильные
сведения, которые снижают валидность опроса в целом.
Участники опроса должны были заполнить анкету, содержащую серию вопросов о
личности информанта (пол, возраст, образование), ряд вопросов об отношении к
жаргонным словам и выражениям в молодежной речи, а также вопросы относительно
конкретных слов (“с вашей точки зрения, являются ли данные слова жаргонизмами, или
относятся к разговорной или литературной лексике”; “представляются ли вам
устаревшими какие-либо из приведенных жаргонных слов”; “какие из приведенных слов
вам кажутся смешными”). Участников анкетирования также просили записать как можно
больше слов, относящихся к современному молодежному жаргону, которые могли бы
быть использованы для наименования или описания мужчины (например, чайник –
‘простак, неопытный в чем-л. человек’) и женщины (например, чувиха – ‘девушка,
молодая женщина’). При составлении анкеты и формулировании вопросов был учтен

147
опыт пробного анкетирования по молодежному жаргону, проведенного автором летом
2000 года (Романов 2003).
При подготовке к социолингвистическому исследованию жаргонизмов в речи
молодежи были сформулированы следующие гипотезы, которые мы попытались
подтвердить или опровергнуть при анализе результатов опроса.

1. Должна существовать определенная зависимость между возрастом носителей языка

и их отношением к молодежному сленгу. Чем моложе люди, тем более
позитивного отношения к сленгу следует ожидать с их стороны. Очевидно, что у
представителей молодежи существует больше возможностей для неформального
группового общения в учебных заведениях, в молодежных клубах, на сайтах в
Интернете, просто на улице, т.е. в тех местах и ситуациях, где ожидается и
приветствуется использование сленга.
2. Образовательный уровень носителей языка должен влиять на выбор лексических
средств в собственной речи и на отношение к жаргону. Можно предположить, что,
чем выше образование у человека, тем меньше жаргонизмов попадает в его
собственную речь, тем более негативное отношение складывается у него к
жаргону. Высокий уровень образования обычно идет рука об руку с
начитанностью, развитостью стилистического чутья и оправданным, т.е. строго
дозированным, использованием внелитературных средств в речи.
3. Ожидается, что женщины, более озабоченные социальной престижностью
собственной речи (Trudgill 1972, 1974, 1983), в целом меньше знакомы с
жаргонизмами, меньше их употребляют и более негативно относятся к
жаргонизмам. Можно предположить, что при заполнении анкеты женщины будут
утверждать, что меньше мужчин употребляют жаргон в собственной речи.
Вероятно, будет также установлена зависимость между полом информанта и его
пониманием причин появления жаргонизмов в речи, восприятием того, насколько
престижными представляются сленговые слова и отношением к мерам языковой
политики, направленным на ограничение жаргонизмов в литературном языке.
4. Можно предположить, что и мужчины, и женщины будут считать, что жаргонизмы
более характерны для мужской речи. Не будучи знакомыми с бурными
дискуссиями о сленге, а также нецензурных выражениях в языке женщин в
англоязычной социолингвистике и гендерных исследованиях, российским
участникам опроса трудно будет удержаться от стереотипного ответа на этот
вопрос.
5. Предполагается, что анкетирование позволит установить положительную
зависимость между активным и пассивным владением жаргонизмами и
употреблением жаргонных слов в речи знакомых и друзей. Чем чаще друзья и
знакомые носителя языка используют в своей речи жаргонную лексику, тем
вероятнее, что сам носитель языка лучше знаком со сленгом и чаще использует
жаргонизмы.
6. Можно предположить, что нормативная оценка лексических единиц в речи
молодежи будет зависеть от возраста и уровня образования информантов. Чем
старше и образованнее участник опроса, тем скорее слова и выражения
молодежной речи будут казаться ему нарушающими литературную норму.

148
 7. Оценка жаргонизмов по степени их актуальности/устарелости должна зависеть от
возраста информантов. Чем старше участник опроса, тем больше вероятность
того, что предъявленный жаргонизм будет представляться актуальным, не
устаревшим. Активный и пассивный словарный запас носителя языка обычно
формируется к 20 – 25 годам и в дальнейшем претерпевает незначительные
изменения (Baker 1992). Таким образом, жаргонные слова, появившиеся в
молодежной речи уже некоторое время назад и теряющие актуальность и свежесть
для старшеклассников или студентов ВУЗов, могут продолжать казаться новыми
для 40- или 50-летнего участника опроса, ибо не вошли в его активный словарный
запас в годы интенсивного формирования словарного запаса.
8. Ожидается, что будет выявлена зависимость между отношением к жаргонизмам
среди участников опроса и их взглядами на возможные меры в области языковой
политики, ограничивающей употребление жаргонизмов. Чем более негативное
отношение к сленгу сложилось у носителя языка, тем скорее можно ожидать от
такого человека поддержки мер в пользу ограничения употребления подобных слов
в газетно-журнальной практике.

1.3. Результаты опроса

Приведем результаты по всем вопросам, содержавшимся в анкете.

Вопрос 1. Как правильнее описать Ваше отношение к словам и выражениям

молодежного сленга/жаргона в русском языке?

1. Приветствую активное использование слов и выражений молодежного сленга – эти

слова и выражения обогащают русский язык – 18%
2. Использование молодежного сленга представляется в значительной мере
оправданным – 33%
3. Использование молодежного сленга не всегда оправдано – 31%
4. Появление сленговых/жаргонных слов в речи приводит к расшатыванию нормы,
засорению и порче русского языка – 18%

Вопрос 2. Как Вам кажется, о чем свидетельствует большое количество сленговых и

жаргонных слов в речи девушки/молодого человека? Отметьте все высказывания, с
которыми вы согласны.

1. О желании быть похожим на других представителей молодежи – 64%

2. О стремлении придать своей речи неформальный характер – 55%
3. О стремлении сделать свою речь более яркой и выразительной – 53%
4. О низкой культуре человека – 42%
5. О стремлении подчеркнуть свою оппозицию по отношению к другим группам
людей – 29%
6. О низком уровне образования – 27%
7. О желании высказать протест против жестких языковых норм – 18%

149
Вопрос 3. Как Вам кажется, является ли престижным употребление сленговых и
жаргонных слов в речи при общении в кругу молодежи?

1. Да, является – 30%

2. Кажется, да – 40%
3. Кажется, нет – 17%
4. Нет – 13%

Вопрос 4. Как часто Вы используете сленговые и жаргонные слова в собственной речи?

1. Часто использую – 22%

2. Использую – 40%
3. Редко использую – 36%
4. Никогда не использую – 2%

Вопрос 5. Как часто Вы слышите сленговые и жаргонные слова в речи знакомых Вам
людей?

1. Часто слышу – 44%

2. Слышу – 48%
3. Редко слышу – 8%
4. Никогда не слышу – 0%

Вопрос 6. Среди Ваших знакомых, кто чаще использует жаргонные и сленговые слова,
мужчины или женщины?

1. Женщины используют чаще – 6%

2. Женщины используют несколько чаще – 16%
3. Мужчины используют несколько чаще – 50%
4. Мужчины используют чаще – 28%

Вопрос 7. Понятно ли Вам значение жаргонных слов и выражений, которые

встречаются в речи современной молодежи?

1. Всегда понятно – 21%

2. Почти всегда понятно – 49%
3. Иногда не понятно – 24%
4. Часто не понятно – 6%

Вопрос 8. Высказывается мнение о том, что должна проводится специальная языковая

политика в отношении сленговых и жаргонных слов и выражений, с тем, чтобы эти
слова не проникали в русский литературный язык. Какое из следующих утверждений Вы
поддерживаете?

150
 1. Не следует проводить какой-либо языковой политики, направленной на
сдерживание потока сленговых слов в русский язык – 31%
2. Следует несколько ограничивать (путем редакторской правки и т.п.) внедрение в
русский язык сленговых слов и выражений – 44%
3. Следует существенно ограничить возможности для проникновения сленговых и
жаргонных слов в русский язык, проводя активную борьбу за чистоту русского
языка в школах, других учебных заведениях, проводя разъяснительную работу в
публицистике – 23%
4. В дополнение к пункту 3, необходимо принять специальные государственные
законы, чтобы поставить глухой барьер на пути жаргонизмов в русский язык – 2%

Таблица 3.1. Коэффициенты корреляции между пониманием и употреблением жаргонизмов,

социально-возрастными характеристиками носителей языка и их оценкой употребления
жаргонизмов в речи мужчин и женщин

Понимание Употребление Оценка Возраст Образование Пол

значения жаргонизмов частоты
Понимание
значения
жаргонизмов ---

Употребление
жаргонизмов в
речи 0,458** ---

Оценка частоты
использования
жарг-ов в речи
мужчин/женщин -0,020 0,163* ---

Возраст 0,430** 0,395** -0,155* ---

Образование 0,263** 0,264** -0,185* 0,825** ---

Пол 0,255** 0,127 -0,199** 0,023 0,038 ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

151
Таблица 3.2.Коэффициенты корреляции между отношением к жаргонизмам и социально-
возрастными характеристиками носителей языка

Отношение к Престижность Языковая Возраст Образование Пол

жаргонизмам жаргонизмов политика
Отношение к
жаргонизмам ---

Престижность
жаргонизмов в
молодежной речи 0,375** ---

Языковая
политика
по отношению к
жаргонизмам 0,561** 0,242** ---

Возраст 0,412** 0,152 0,184* ---

Образование 0,338** 0,168* 0,119 0,825** ---

Пол 0,098 0,102 0,074 0,023 0,038 ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Предположение № 1 о том, что существует определенная зависимость между возрастом

носителей языка и их отношением к молодежному сленгу, получило подтверждение. Была
обнаружена статистически значимая зависимость, показывающая, что отношение к
жаргонизмам и сленгу становится с возрастом более негативным (r = 0,412, p < 0,01 –
Таблица 3.2.). Корреляционный анализ также показал, что с возрастом существенно
увеличивается вероятность того, что носители языка реже слышат жаргонизмы в речи
знакомых и друзей, а также реже используют их в собственной речи (r = 0,430, r = 0,395, p
< 0,01 – Таблица 3.1.). Также было установлено, что чем старше носители языка, тем
вероятнее то, что они будут высказываться за более решительные меры языковой
политики по борьбе с жаргонизмами в литературном языке (r = 0,184, p < 0,05 – Таблица
3.2.).
Предположение № 2 о том, что чем выше образование у человека, тем более
негативное у него отношение к жаргону (r = 0,338, p < 0,01) и тем меньше жаргонизмов
попадает в его собственную речь (r = 0,264, p <0,01), также подтвердилось. Отметим, по
сравнению с фактором возраста, фактор образования дал несколько менее сильные, хотя и
статистически значимые корреляции. Подчеркнем также и то, что речь идет о сугубо
субъективной оценке собственной речи информантами на предмет наличия в ней
жаргонизмов.
Предположение № 3 о зависимости между полом носителей языка, пониманием и
употреблением жаргонизмов и отношением к ним подтвердилось частично (см. Таблицу
3.1). По сравнению с респондентами-мужчинами, женщины чаще отмечали, что они не
всегда или не полностью понимают значение жаргонных слов и выражений (r = 0,255, p <
0,01). Анализ анкетирования показал, что женщины (по их собственным оценкам) в целом
реже употребляют жаргонизмы в речи, однако статистически значимой разницы в ответах

152
на этот вопрос между участниками и участницами опроса установлено не было (r = 0,127).
Предположение о том, что пол информантов коррелирует с их отношением к
жаргонизмам, а также с оценкой престижности сленга было отвергнуто. Существенных
статистических различий в вопросах отношения к жаргонизмам и оценки престижности
сленга между мужчинами и женщинами не было обнаружено. Также не было
зафиксировано статистически значимых различий во мнениях, высказанных мужчинами и
женщинами относительно возможных мер языковой политики по сдерживанию процесса
жаргонизации литературного языка.
Гипотеза № 4 о том, что и участники и участницы опроса будут склонны утверждать,
что употребление жаргона в целом более характерно для речи мужчин, чем для речи
женщин, подтвердилась. 78% опрошенных высказали мнение о том, что мужчины
употребляют жаргонизмы в собственной речи чаще или несколько чаще, чем женщины.
По сравнению с мужчинами женщины-респонденты были более склонны утверждать, что
жаргонизмы чаще используются мужчинами (r = -0,199, p < 0,01).
Предположение № 5 о наличии положительной зависимости между активным и
пассивным владением жаргонизмами и употреблением жаргонных слов в речи знакомых и
друзей подтвердилось. Были выявлены достаточно высокие коэффициенты корреляции
между пониманием жаргонизмов (пассивное владение) и использованием жаргонных слов
в речи знакомых и друзей (r = 0,270, p < 0,01), а также между использованием сленга в
собственной речи и употреблением сленга друзьями (r = 0,371, p < 0,01).
Гипотеза № 6 о том, что чем старше и образованнее участник опроса, тем скорее
слова и выражения молодежной речи будут казаться ему нарушающими литературную
норму, не нашла подтверждения. Хотя и было зафиксировано, что нормативная оценка
некоторых предъявленных в анкете слов коррелировала с возрастом и уровнем
образования участников опроса, направление этой зависимости не удалось установить
однозначно для всей группы слов.
Предположение № 7 о том, что оценка жаргонизмов по степени их
актуальности/устарелости должна зависеть от возраста информантов, подтвердилось.
Была выявлена следующая зависимость: чем старше и образованнее информант, тем
больше он склонялся оценить жаргонное слово в качестве актуального, не устаревшего.
Коэффициенты корреляция между восприятием актуальности жаргонного слова и
возрастными и образовательными характеристиками информанта указали на
статистически значимую зависимость для большинства предъявленных слов.
Гипотеза № 8 о существовании зависимости между отношением к жаргонизмам среди
участников опроса и их взглядами на возможные меры в области языковой политики,
ограничивающей употребление жаргонизмов, подтвердилась (см. Таблицу 3.2). В
результате анализа ответов на вопросы анкеты между отношением к жаргонизмам и
взглядами на меры языковой политики по сдерживанию сленга была зафиксирована
статистически значимая корреляция с высоким коэффициентом для подобных
социолингвистических исследований (r = 0,561, p < 0,01).

1.3.1. Взгляды на причины употребления жаргонизмов в речи молодежи

В одном из разделов анкеты участникам анкетирования было предложено указать

причины использования жаргонизмов в молодежной речи и обстоятельства,

153
сопутствующие употреблению сленга. При подготовке опроса автору было очевидно, что
респондентам, не являющимся специалистами в области социолингвистики, трудно
сформулировать за несколько минут возможные причины использования сленга. Поэтому
участникам опроса была дана “подсказка” в виде уже сформулированных возможных
причин. Список из семи причин был составлен на основе мнений специалистов,
высказанных ими в работах по молодежному жаргону (Береговская 1996; Борисова-
Лукашенец 1983; Грачев 1996; Запесоцкий 1990; Марочкин 1998; Радзиховский 1989; Eble
1996). Оговоримся, что список из семи приведенных возможных причин и сопутствующих
обстоятельств при использовании жаргонных слов в собственной речи, конечно, не
является исчерпывающим. Еще раз приведем ответы участников опроса, которые в целом
не оказались неожиданными.

Как Вам кажется, о чем свидетельствует большое количество сленговых и жаргонных

слов в речи девушки/молодого человека? Отметьте все высказывания, с которыми вы
согласны.

1. О желании быть похожим на других представителей молодежи – 64%

2. О стремлении придать своей речи неформальный характер – 55%
3. О стремлении сделать свою речь более яркой и выразительной – 53%
4. О низкой культуре человека – 42%
5. О стремлении подчеркнуть свою оппозицию по отношению к другим группам
людей – 29%
6. О низком уровне образования – 27%
7. О желании высказать протест против жестких языковых норм – 18%

Полученные результаты при ответе на этот вопрос были проанализированы на предмет

выявления зависимости между социально-возрастными характеристиками носителей
языка и высказанным ими мнением. Результаты корреляционного анализа представлены в
Таблице 3.3.
Как видно из Таблицы 3.3., какая-либо статистически значимая зависимость между
полом участников опроса и их мнением о причинах использования жаргонизмов
отсутствует. В свою очередь наши результаты свидетельствуют о том, что факторы
возраста и образования предопределяют мнение анкетируемых о причинах использования
сленга и обстоятельствах, сопутствующих активному употреблению жаргона. Так, чем
выше уровень образования респондентов и чем старше носители языка, тем более
склонны они считать, что большое количество жаргонизмов в речи свидетельствует о
низкой культуре человека (r = 0,210, r = 0,308, p < 0,01), и что, употребляя сленг, молодой
человек или девушка стремятся придать своей речи неформальный характер (r = 0,273, r =
0,206, p < 0,01). С другой стороны, чем моложе люди и чем меньше лет формального
образования у них за спиной, тем скорее они поддерживают мнение о том, что сленг в
речи молодежи свидетельствует о желании высказать протест против жестких языковых
норм (r = -0,226, r = -0,173, p < 0,01). Результаты, приведенные в Таблице 3.3. показывают,
что по остальным мнениям в отношении причин использования жаргонизмов
существенной разницы в ответах людей, принадлежащих к разным возрастным группам,
не было зафиксировано.

154
Таблица 3.3. Зависимость между социально-возрастными характеристиками носителей языка и их
взглядами на причины употребления жаргонизмов в речи молодежи

Причины/мотивы употребления жаргонных слов в речи Возраст Образование Пол

молодежи

Стремление придать своей речи неформальный характер 0,206** 0,273** 0,029

Стремление сделать свою речь более яркой и выразительной -0,125 -0,004 -0,098

Низкий уровень образования 0,128 0,089 0,058

Желание быть похожим на других представителей молодежи 0,141 0,163* -0,007

Желание высказать протест против жестких языковых норм -0,173* -0,226** -0,092

Низкая культура человека 0,308** 0,210** 0,025

Стремление подчеркнуть свою оппозицию по отношению к

другим группам людей 0,070 0,012 -0,098

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

1.3.2. Нормативная оценка жаргонных слов

Участникам опроса было дано следующее задание: Некоторые слова находятся на

границе литературной и жаргонной лексики. С вашей точки зрения, являются ли данные
слова жаргонизмами или относятся к разговорной или литературной лексике? В анкете
были приведены лексические единицы, зафиксированные в Большом словаре русского
жаргона (Мокиенко, Никитина 2000), с указанием их значений: академка –
‘академический отпуск’, вписаться – ‘обо что-то удариться’, выступать – ‘вести себя
вызывающе’, геморрой – ‘хлопоты, беспокойство’, глухо – ‘плохо, безнадежно’,
горбатиться – ‘работать’, дурдом – ‘психиатрическая больница’, Жирик – ‘лидер ЛДПР
В.В. Жириновский’, жрачка – ‘еда, пища’, забугорье – ‘зарубежье’, завалить – ‘не сдать
какой-л. экзамен’, загашник – ‘тайник, запас чего-л.’, задолбать – ‘утомить кого-л.,
надоесть’, зажопинск – ‘любой провинциальный город’, залететь – ‘забеременеть’,
каблук – ‘легковой автомобиль с кузовом’, кайф – ‘удовольствие, наслаждение’,
кантоваться – ‘проводить время где-либо’, кореш – ‘приятель’, лимон – ‘миллион’,
лохануться – ‘допустить ошибку, повести себя глупо’. Участники опроса должны были
отнести каждое слово в указанном значении к одной из категорий: литературное,
разговорное, скорее жаргонное, жаргонное. Результаты ответов на этот вопрос приведены
в Таблице 4.

155
Таблица 4. Нормативная оценка лексических единиц молодежного сленга

Лексические Литературное Разговорное Скорее, Жаргонное Среднее Стандарт.

единицы жаргонное значение отклон.

Дурдом 28% 53% 12% 8% 2,00 0,85

Академка 6% 79% 12% 3% 2,11 0,53
Завалить 13% 64% 14% 9% 2,20 0,78
Выступать 16% 48% 27% 9% 2,29 0,83
Каблук 12% 54% 22% 12% 2,34 0,84
Глухо 18% 47% 19% 16% 2,34 0,94
Кайф 14% 48% 25% 13% 2,37 0,88
Забугорье 10% 37% 33% 20% 2,63 0,92
Загашник 8% 39% 30% 23% 2,68 0,91
Горбатиться 7% 40% 28% 25% 2,70 0,92
Лимон 3% 44% 32% 21% 2,71 0,83
Жирик 4% 43% 22% 31% 2,79 0,93
Вписаться 2% 37% 39% 22% 2,80 0,80
Залететь 3% 38% 32% 27% 2,83 0,86
Кантоваться 3% 27% 40% 31% 2,98 0,83
Задолбать 3% 32% 30% 35% 2,99 0,91
Кореш 6% 27% 27% 40% 3,01 0,95
Жрачка 2% 26% 32% 40% 3,09 0,86
Геморрой 9% 16% 30% 45% 3,11 0,98
Лохануться 5% 16% 33% 46% 3,19 0,87
Зажопинск 4% 11% 21% 64% 3,43 0,85
Участники опроса давали ответы по четырехбалльной шкале от “литературное” (1) до “жаргонное”
(4). Лексические единицы расположены в порядке возрастания степени их “жаргонности” в
восприятии анкетируемых.

Отметим, что коллективное лингвистическое чутье не подвело наших участников опроса.

Как видно из Таблицы 4., у респондентов, как и у любого профессионала-филолога, не
вызвало сомнения то, что слова академка и завалить относятся к разговорно-
литературной среде, в то время как жаргонные лохануться и зажопинск находятся за
пределами литературного языка.
Затем мы попытались установить, влияют ли социально-возрастные факторы на
нормативную оценку предъявленных слов. Как показал корреляционный анализ, пол
информантов практически никак не влиял на нормативную оценку, в то время как уровень
образования и возраст анкетируемых оказывал влияние на оценку отдельных слов, однако
выявленные зависимости не позволяли сделать какого-либо обобщения. Так, например,
для слов академка, геморрой, дурдом оказалось, что с возрастом и с повышением уровня
образования респондентов эти слова оценивались в качестве менее литературных (r =
0,269, r = 0,214, r = 0,166), в то время как для слов загашник, залететь прослеживалась
противоположная тенденция – для более молодых был более очевиден жаргонный
характер этих слов (r = -0,313, r = -0,172). Коэффициенты корреляции для этих слов с
другими переменными приведены в таблицах 4.1, 4.2, 4.3, 4.4 и 4.5.

156
Таблица 4.1. Коэффициенты корреляции между нормативной оценкой слова, социально-
возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам и
употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – АКАДЕМКА –
‘академический отпуск’

Нормативная Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

оценка жаргонизмов жаргонизмам
Нормативная
оценка слова ---

Возраст 0,269** ---

Образование 0,283** 0,825** ---

Пол -0,060 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов
в речи 0,140 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,177* 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Таблица 4.2. Коэффициенты корреляции между нормативной оценкой слова, социально-

возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам и
употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – ГЕМОРРОЙ – ‘хлопоты,
беспокойство’

Нормативная Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

оценка жаргонизмов жаргонизмам
Нормативная
оценка слова ---

Возраст 0,214** ---

Образование 0,195** 0,825** ---

Пол 0,094 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов
в речи 0,303** 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,234** 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

157
Таблица 4.3. Коэффициенты корреляции между нормативной оценкой слова, социально-
возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам и
употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – ДУРДОМ –
‘психиатрическая больница’

Нормативная Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

оценка жаргонизмов жаргонизмам
Нормативная
оценка слова ---

Возраст 0,166* ---

Образование 0,164* 0,825** ---

Пол -0,102 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов
в речи 0,063 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,107 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Таблица 4.4. Коэффициенты корреляции между нормативной оценкой слова, социально-

возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам и
употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – ЗАГАШНИК – ‘тайник,
запас чего-либо’

Нормативная Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

оценка жаргонизмов жаргонизмам
Нормативная
оценка слова ---

Возраст -0,313** ---

Образование -0,302** 0,825** ---

Пол -0,045 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов
в речи 0,072 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,043 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

158
Таблица 4.5. Коэффициенты корреляции между нормативной оценкой слова, социально-
возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам и
употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – ЗАЛЕТЕТЬ –
‘забеременеть’

Нормативная Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

оценка жаргонизмов жаргонизмам
Нормативная
оценка слова ---

Возраст -0,172* ---

Образование -0,226** 0,825** ---

Пол -0,002 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов
в речи 0,090 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,070 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

1.3.3. Восприятие комической экспрессии жаргонных слов

Участникам опроса был предъявлен список жаргонных слов, с указанием значений, с

просьбой отметить, какие из приведенных слов представлялись им смешными. В анкету
были включены следующие жаргонные слова, почерпнутые из Большого словаря русского
жаргона (Мокиенко, Никитина 2000): айболит – ‘садист, жестокий человек’; антипапик –
‘презерватив’, баптист – ‘любитель женщин’, бульбастан – ‘Белоруссия’, ездюк –
‘плохой шофер’, матюгальник – ‘громкоговоритель, мегафон’, саксаульный –
‘сексуальный’, утопленник – ‘заварочный пакетик с чаем’, шишковоз –
‘правительственная машина’. Участники опроса должны были распределить указанные
слова по четырем категориям: “смешно”; “скорее, смешно”; “скорее, не смешно”; “не
смешно”.
Нетрудно заметить, что существует значительный разброс в оценке комической
экспрессии жаргонных слов участниками опроса. Например, слова антипапик и ездюк для
приблизительно половины опрошенных (Таблица 5.) представлялись смешными или
скорее, смешными, тогда как другая половина информантов посчитала их несмешными
или скорее, несмешными.

159
Таблица 5. Восприятие комической экспрессии жаргонных слов

Жаргонные Смешно Скорее, Скорее, не Не смешно Среднее Стандарт.

Слова смешно смешно значение отклон.

Саксаульный 13% 16% 25% 46% 3,04 1,06

Айболит 14% 17% 25% 44% 3,00 1,08
Бульбастан 18% 20% 29% 33% 2,77 1,09
Баптист 15% 23% 32% 30% 2,76 1,04
Антипапик 27% 25% 19% 29% 2,48 1,17
Ездюк 23% 31% 23% 29% 2,46 1,07
Матюгальник 32% 29% 21% 18% 2,24 1,09
Утопленник 36% 29% 18% 17% 2,15 1,09
Шишковоз 37% 35% 14% 14% 2,05 1,04
Участники опроса давали ответы по четырехбалльной шкале от “смешно” (1) до “не смешно” (4).
Слова расположены в порядке возрастания их комической экспрессии, с учетом оценки
участниками опроса.

Таблица 5.1. Коэффициенты корреляции между оценкой комической экспрессии жаргонного

слова, социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к
жаргонизмам и употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица –
АЙБОЛИТ – ‘садист, жестокий человек’

Комическая Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

экспрессия жаргонизмов жаргонизмам
Комическая
экспрессия
слова ---

Возраст 0,260** ---

Образование 0,166* 0,825** ---

Пол 0,161* 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов в
речи 0,198* 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,136 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Анализ корреляции между оценкой комической экспрессии и социально-возрастными

характеристиками респондентов выявил статистически значимую зависимость между
возрастом и образованием анкетируемых и оценкой комической экспрессии
предъявленных слов. Так, например, для слов айболит, ездюк и матюгальник
коэффициенты корреляции по возрасту составили соответственно r = 0,260, r = 0,445 и r =
0,275, а по образованию – r = 0,166, r = 0,346 и r = 0,215 (см. Таблицы 5.1, 5.2, 5.3).

160
Таблица 5.2. Коэффициенты корреляции между оценкой комической экспрессии жаргонного
слова, социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к
жаргонизмам и употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица – ЕЗДЮК –
‘плохой шофер’

Комическая Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

экспрессия жаргонизмов жаргонизмам
Комическая
экспрессия
слова ---

Возраст 0,445** ---

Образование 0,346** 0,825** ---

Пол -0,005 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов в
речи 0,266** 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,274** 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Таблица 5.3. Коэффициенты корреляции между оценкой комической экспрессии жаргонного

слова, социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к
жаргонизмам и употреблением жаргонизмов в собственной речи. Лексическая единица –
МАТЮГАЛЬНИК – ‘громкоговоритель, мегафон’

Комическая Возраст Образование Пол Употребление Отношение к

экспрессия жаргонизмов жаргонизмам
Комическая
экспрессия
слова ---

Возраст 0,275** ---

Образование 0,215** 0,825** ---

Пол 0,048 0,023 0,038 ---

Употребление
жаргонизмов в
речи 0,115 0,395** 0,264** 0,127 ---

Отношение к
жаргонизмам 0,277** 0,412** 0,338** 0,098 0,610** ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

161
Другими словами, чем выше был уровень образования участников опроса и чем они были
взрослее, тем менее смешными представлялись им приведенные жаргонные слова.
Зависимости между восприятием комической экспрессии и полом анкетируемых выявлено
не было. В то же время было установлено, что более смешными жаргонные слова казались
тем респондентам, которые отмечали, что часто употребляют жаргонные слова и
выражения в собственной речи, хотя статистически значимой эта зависимость оказалась
лишь для половины предъявленных слов.

1.3.4. Восприятие актуальности/устарелости жаргонных слов

Участникам опроса были предъявлены 12 слов с указанием значений: автомат –

‘автоматический зачет, без экзамена’; велик –‘ велосипед’; загорать – ‘бездельничать’;
кимарить – ‘спать’; предки – ‘родители’; прибарахлиться – ‘накупить вещей, приодеться’;
сачок – ‘лодырь, бездельник’; спихнуть – ‘сдать (экзамен)’; стрельнуть – ‘взять в долг,
попросить’; тачка – ‘автомобиль’; телик – ‘телевизор’; чувак – ‘парень’. Именно эти
жаргонные слова в указанных значениях были приведены около сорока лет назад в статье
Л.И. Скворцова, посвященной вопросу молодежного жаргона и мерам языковой политики
(Скворцов 1964).
Одной из задач социолингвистического опроса была проверка тезиса о неизбежном и
быстром устаревании жаргонной лексики (высказанного, например, в работах Скворцова
1977, 1997; Eble 1996). Несмотря на то, что указанные слова, по мнению Л.И. Скворцова,
появились в молодежной речи еще в конце 40-х – в начале 60-х годов, представлялось, что
многие из них продолжают жить в молодежном сленге. Участникам анкетирования был
задан вопрос: Представляются ли вам устаревшими какие-либо из приведенных
жаргонных слов? Результаты ответа на вопрос представлены в Таблице 6.

Таблица 6. Устаревание жаргонных слов в оценке информантов

Жаргонные Не Скорее, не Скорее, Устарело Среднее Стандарт.

слова устарело устарело устарело значение отклон.

Стрельнуть 60% 26% 7% 7% 1,62 0,90

Тачка 59% 26% 6% 9% 1,64 0,94
Телик 58% 23% 9% 10% 1,70 0,99
Автомат 57% 13% 16% 14% 1,85 1,12
Предки 48% 24% 17% 11% 1,91 1,04
Чувак 50% 18% 18% 14% 1,95 1,11
Велик 47% 22% 16% 15% 1,97 1,10
Прибарахлиться 36% 32% 16% 16% 2,12 1,07
Сачок 37% 26% 25% 12% 2,12 1,05
Кимарить 25% 23% 27% 25% 2,52 1,12
Загорать 16% 27% 29% 28% 2,69 1,05
Спихнуть 17% 24% 30% 29% 2,71 1,05
Анкетируемые оценивали слова по четырехбалльной шкале от “не устарело” (1) до “устарело”(4).
Слова в таблице расположены в порядке возрастания среднего значения “устарелости”, от менее
устаревших к более устаревшим.

162
Для большинства участников опроса приведенные жаргонные слова не показались
устаревшими. Еще раз отметим, что участие в опросе приняли в основном молодые
носители языка – 75% информантов были моложе 25 лет и 82% моложе 30 лет.
Приведенные в Таблице 6. результаты показывают, что из 12 слов только последние три:
кимарить, загорать, спихнуть были оценены большинством анкетируемых как
устаревшие или скорее устаревшие. Сегодняшняя молодежь не только продолжает
смотреть телик, ловить тачки, стрелять сигареты, конфликтовать с предками и получать
автоматы на зачетах в университетах, но и готова описывать эти события с
использованием “старых” жаргонных слов. Можно сделать вывод, что некоторые
жаргонные слова сохраняют свою актуальность для молодежного жаргона на протяжении
достаточно длительного времени – двух, а то и трех поколений.
Анализ корреляции между социально-возрастными характеристиками участников
опроса и их ответами на вопрос об устарелости/актуальности жаргонных слов дал
любопытные результаты. Для всех указанных жаргонных слов, за исключением слова
чувак, была выявлена следующая зависимость: чем старше и образованнее был
информант, тем больше он склонялся оценить жаргонное слово в качестве актуального, не
устаревшего. Коэффициенты корреляция между восприятием актуальности жаргонного
слова и возрастными и образовательными характеристиками информанта указали на
статистически значимую зависимость для большинства слов (в качестве иллюстрации
приводим Таблицы 6.1. и 6.2. с коэффициентами корреляции для слов автомат и
загорать). Другими словами, ощущение актуального жаргонного характера приведенных
слов с возрастом сохранялось. Например, высокочастотное слово чувак функционирует в
жаргоне в течение многих десятилетий. Корреляционный анализ показал (Таблица 6.3),
что молодые респонденты считают слово чувак даже более актуальным, чем информанты
старшего возраста. Не было установлено какой-либо зависимости между полом
информантов и оценкой ими актуальности жаргонных единиц.

Таблица 6.1 Коэффициенты корреляции между оценкой “устарелости” жаргонного слова,

социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам.
Лексическая единица – АВТОМАТ – “автоматический зачет, без экзамена”
Оценка устарелости Отношение к Возраст Образование Пол
жаргонизмам
Оценка устарелости ---

Отношение к
жаргонизмам -0,401** ---

Возраст -0,447** 0,412** ---

Образование -0,525** 0,338** 0,825** ---

Пол -0,087 0,098 0,023 0,038 ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

163
Таблица 6.2 Коэффициенты корреляции между оценкой “устарелости” жаргонного слова,
социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам.
Лексическая единица – ЗАГОРАТЬ – “бездельничать”
Оценка устарелости Отношение к Возраст Образование Пол
жаргонизмам
Оценка устарелости ---

Отношение к
жаргонизмам -0,249** ---

Возраст -0,419** 0,412** ---

Образование -0,397** 0,338** 0,825** ---

Пол -0,036 0,098 0,023 0,038 ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

Таблица 6.3 Коэффициенты корреляции между оценкой “устарелости” жаргонного слова,

социально-возрастными характеристиками участников опроса и их отношением к жаргонизмам.
Лексическая единица – ЧУВАК – “парень”
Оценка устарелости Отношение к Возраст Образование Пол
жаргонизмам
Оценка устарелости ---

Отношение к
жаргонизмам 0,198* ---

Возраст 0,254** 0,412** ---

Образование 0,288** 0,338** 0,825** ---

Пол 0,101 0,098 0,023 0,038 ---

**. Корреляция статистически значима при p<0,01

*. Корреляция статистически значима при p<0,05

В англоязычной литературе по проблематике молодежного жаргона неоднократно

повторялся тезис об эфемерности, короткой жизни жаргонных слов (например, Ebble
1996). Этот тезис, как представляется, не получает убедительного подтверждения на
русском материале. В работе М.А. Грачева констатируется, что “22% всех арготизмов,
функционирующих в современном общемолодежном жаргоне, составляют
дореволюционные лексемы: буфера – ‘женские груди’, хавать – ‘есть, питаться’, халдей –
‘лакей’” (1997, 171). М.А. Грачев сопоставил материалы словаря Попова 1912 года с
собственной картотекой, собранной в 80 – 90-е годы ХХ века. Другими словами
указанные жаргонизмы сохраняли свою актуальность на протяжении трех-четырех
поколений. Данное социолингвистическое исследование убедительно показало, что целый
ряд слов молодежного жаргона, активно употреблявшихся в 60-е годы XX века, например:

164
стрельнуть, тачка, телик, предки, чувак были оценены в качестве популярных и
актуальных представителями современной русскоязычной молодежи.

2. Сленг в языке женщин и мужчин

Арго, жаргоны и сленг уже давно привлекают внимание социологов и лингвистов,

изучающих различия в речи мужчин и женщин. Традиционно считается, что женщины
больше чем мужчины в своей речи стремятся употреблять слова, выражения и
грамматические формы, не нарушающие норм литературного языка, что женская речь
содержит меньше сленга. Утверждается, что определенную роль здесь играют стереотипы
поведения, навязанные женщинам за долгую историю развития общества. Большая часть
подобных социолингвистических исследований проводилась на материале английского
языка. Еще в средневековье, как утверждает Coates (1986), в высшем английском
обществе женщины “возводились на пьедестал” и вынуждены были следовать
лингвистическим табу, не допускавшим использования арготизмов в речи женщин, а
также запрещавшим употребление “сильных выражений” мужчинами в присутствии
представительниц прекрасного пола. В 1531 году Елиот в сборнике поучений “The
Governour” (аналог русского “Домостроя”) призывал женщин, “воспитывающих детей
джентльменов”, не допускать в своей речи “безответственных, грубых и нечистых слов”
(Coates 1986), которыми юный джентльмен мог бы пополнить свой словарный запас.
Несколько веков спустя, в 1922 году O. Jesperson утверждал, что женщины “инстинктивно
стараются избегать грубых и сниженных выражений, отдавая предпочтение более
утонченным, завуалированным и непрямым выражениям” (Jespersen 1922). В ведении к
словарю сленга в 1975 году Флекснер писал, что “большая часть американского сленга
создана и используется мужчинами ... и большинство выражений, собранных в данном
словаре, могли бы нести лексикографическую помету ‘в основном употребляется
мужчинами’” (Flexner & Wentworth 1975, 12) В обыденном понимании, особенно
старшего поколения, и в наши дни женственность плохо сочетается с употреблением
арготических, грубых выражений. Но как же обстоит дело с реальным
словоупотреблением сегодня – действительно ли женщины используют меньше сленга в
своей речи, чем мужчины?
Изучая процесс изменений в английском языке, известный американский
социолингвист Вильям Лабов сопоставлял варианты произношения английского (ng) в
окончаниях слов (типа walking, laughing). Как известно в стандартном английском языке
(ng) произносится как заднеязычный согласный, в то время как в сниженных вариантах
английского, в сленгах и арго, (ng) произносится как переднеязычный апикальный
согласный. В 60-е Лабов проводил свои опросы в Нью-Йорке в универмагах трех типов –
дешевых, более дорогих и самых престижных – с тем, чтобы сопоставить
произносительные варианты у людей, относящихся к разным социальным группам:
рабочему классу, среднему классу и социальной элите (Labov 1966, 1972). Как и
ожидалось, ненормативные произносительные варианты использовались гораздо реже в
дорогих магазинах среди представителей элиты, чем в дешевых универмагах выходцами
из рабочего класса. В то же время Лабов отметил, что во всех социальных группах
женщины использовали меньше ненормативных произносительных вариантов, чем

165
мужчины. Лабов пытался объяснить найденное различие между женской и мужской
речью с помощью понятий “очевидного” и “скрытого” престижа (overt and covert
prestige). Используя преимущественно формы, отвечающие норме, женщины тем самым
демонстрировали желание употреблять престижный стандартный английский язык
(пример очевидного престижа). С точки зрения мужчин, употреблявших в речи
ненормативные формы, арго и сленг несут своего рода скрытый престиж, указывающий
на определенный статус говорящего.
В 70-е и 80-е годы Питер Траджил проводил социолингвистические исследования в
английском городе Норвич (Trudgill 1972, 1974, 1983). Участники опроса должны были
выполнить задания четырех видов: прочитать список слов, прочитать отрывок из текста,
ответить на серию вопросов и описать в свободной форме одну из жизненных ситуаций, в
которую они попадали. Ответы на эти четыре вида заданий рассматривались как примеры
разных подвидов речевой деятельности, различающихся по степени формальности и
подготовленности. Респонденты были отнесены исследователем к одному из пяти
социальных классов исходя из рода их образования, занятий, доходов и условий
проживания. Полученные результаты показали, что женщины практически во всех
социальных группах в своей речи обычно использовали меньше сленговых оборотов и
были более чувствительны к нарушению литературных норм. В ходе интервьюирования
Траджил просил своих информантов оценить собственную речь на предмет использования
ненормативных форм. Оказалось, что женщины преувеличивали правильность своей речи
и ее соответствие нормам, в то время как мужчины-информанты утверждали, что
используют больше ненормативных форм, чем употребляли на самом деле.
Комментируя установленный факт, Траджил объяснял приверженность женщин
литературным нормам их большей социальной уязвимостью. Известно, что традиционные
формы женского труда – работа по дому и воспитание детей – не являются высоко
престижными. С тем, чтобы это как-либо компенсировать, женщины стремятся в своей
речи использовать престижные формы, отвечающие нормам литературного языка.
Мужчины же активно используют сленг, так как он несет с собой престиж,
ассоциирующийся с мужественностью, что особенно характерно для представителей
рабочего класса (Trudgill 1983). Использование более престижных языковых форм с целью
удовлетворения социальных амбиций не ограничивается, конечно, лишь выбором
жаргонных или литературных форм. Так, в социолингвистическом исследовании среди
билингвов Gal (1978) обнаружил, что в одной из деревень на границе Венгрии и Австрии,
молодые женщины отказывались от венгерского в пользу немецкого отчасти из-за
желания выйти замуж за более преуспевающих мужчин, большинство из которых
использовали немецкий язык.
Несколько иное объяснение использования престижных форм речи и отказа от сленга
в женской речи предлагает Gordon (Gordon 1997), которая считает, что женщины просто
стараются избегать негативных стереотипов, указывающих на принадлежность к низшей
социальной прослойке. Кроме того, по мнению Gordon, молодые женщины избегают
жаргонных выражений, ибо использование в речи девушек сленга может быть расценено
представителями противоположного пола как приглашение к знакомству. Другими
словами, молодые женщины могут стараться избегать сленга, тем самым дистанциируясь
от культуры, в которой женщина выступает, прежде всего, в качестве сексуального
объекта. Вполне определенно высказываются на эту тему Eckert & McConnell-Ginet ,
подчеркивая, что жаргон в речи мужчины может расцениваться как признак силы, в то

166
время как жаргон в речи женщины может рассматриваться как показатель ее
легкодоступности (Eckert & McConnel-Ginet 1999, 193).
В последние годы были опубликованы работы по молодежному сленгу, в которых
зафиксированы разнонаправленные тенденции в отношении употребления жаргонных
элементов в речи мужчин и женщин (Stenstrom et al. 2002; Eckert 2000). В работе Stenstrom
et al. авторы обратились к сбору и анализу не только жаргонной лексики, но и изучению
жаргонных грамматических черт в речи подростков в одном из пригородов Лондона. При
разборе употребления в речи грубых жаргонных слов и ругательств, типа fucking, shit,
fuck, bloody, crap, bastard, dick, hell, bollocks, в процентном отношении явное первенство
оставалось за английскими юношами, которые приблизительно на 40% чаще обращались к
подобной лексике (2002, 83). Однако некоторые внелитературные грамматические черты
молодежного жаргона оказались более свойственны речи представительниц прекрасного
пола. Так при передаче прямой речи в современном английском молодежном жаргоне
вместо нормативного say в последние годы стал часто использоваться глагол go, особенно
в речи этнических меньшинств. Оказалось, что в речи девушек эта сленговая черта
встречалась на 46% чаще, чем в речи юношей (2002, 126). В английском молодежном
сленге часто используются так называемые интенсификаторы, really, totally, extremely,
absolutely и др. Выяснилось, что в целом девушки использовали интенсификаторы
существенно чаще, чем юноши (2002, 162). Еще одна черта современного английского
молодежного сленга – массовое употребление инвариантных вопросительных слов, eh,
okay, right, yeah, innit, в конце предложения – распределилась относительно ровно в речи
представителей мужского и женского пола (Stenstrom et al. 2002, 188).
Описывая результаты исследования, связанного с использованием верлана,
французского молодежного сленга, в одном из пригородов Парижа Doran (2002) отметила,
что верлан используется в основном мужчинами. Интересно, что использование
сленговых оборотов практически полностью отсутствовало в речи девушек из числа
этнических меньшинств, чьи семьи эмигрировали во Францию из бывших французских
колоний. В качестве причины полного отказа от верлана у арабско-французских девушек
Doran видит приверженность их семей строгим мусульманским нормам поведения и
особой озабоченности относительно непорочности дочерей. Семьи эмигрантов не только
запрещают своим дочерям-подросткам участвовать в жизни подростковых компаний, но и
следят за тем, чтобы в их язык не проникали выражения молодежного жаргона, который
ассоциируется у многих с моральной распущенностью.
Среди исследований по русскому молодежному жаргону практически не было работ,
рассматривавших вопрос о половых различиях в употреблении жаргона в живой речи.
Впрочем, исследования, базировавшиеся на изучении письменных источников, указывали
на мужскую доминанту в русском молодежном жаргоне. М. А. Грачев подчеркивал, что
“молодежный жаргон так же, как и арго, - мужской словарь” (1997, 173). По мнению
Грачева, хорошим косвенным свидетельством этому служит практически полное
отсутствие обозначений девушек и женщин в жаргоне с помощью лексических единиц с
положительной оценкой. “В лексико-семантической группе общемолодежного жаргона,
обозначающей девушек, из 44 названий – 28 бывшие арготизмы... Причем все данные
обозначения имеют отрицательную коннотацию... Для юношей девушки, как и женщины
для деклассированных элементов, “враждебная стихия”, они подсознательно
противопоставляют себя женскому полу, утверждаются как мужчины” (Грачев 1997, 173).

167
 Как известно, фактор социальной мобильности (и горизонтальной, и вертикальной)
связан с процессом устранения из речи говорящего черт, противоречащих общепринятому
узусу. В целом для женщин характерна меньшая социальная мобильность, что должно
способствовать более длительному сохранению ненормативных языковых черт. Исследуя
вопрос о социальной маркированности диалектных языковых единиц Л.П. Крысин
показал, как употребление ненормативного γ фрикативного, в отличие от нормативного г
взрывного дольше сохранялось у женщин, чем у мужчин, выходцев с юга России (Крысин
2000). Представляется, однако, что динамика сохранения диалетных черт в речи носителя
языка может совпадать, а может и не совпадать с динамикой сохранения жаргонных черт,
хотя, несомненно, и диалекты, и жаргоны являются социальными маркерами. Выявление
зависимости между полом говорящего, фактором социальной мобильности и
особенностями речи носителя языка в ходе дальнейших социолингвистических
исследований помогло бы прояснить понимание процесса сохранения жаргонизмов в речи
или отказа от их употребления.
Возвращаясь к проведенному нами опросу в Санкт-Петербурге, отметим, что впервые
при анализе русского жаргонного материала была выявлена определенная зависимость
между полом носителей языка, пониманием и употреблением жаргонизмов и отношением
к ним. По сравнению с респондентами-мужчинами, женщины чаще отмечали, что они не
всегда или не полностью понимают значение жаргонных слов и выражений. Анализ анкет
показал, что женщины (по их собственным оценкам) в целом реже употребляют
жаргонизмы в речи, однако статистически значимой разницы в ответах на этот вопрос
между участниками и участницами опроса установлено не было. Предположение же о
том, что пол информантов коррелирует с их отношением к жаргонизмам, а также с
оценкой престижности сленга было отвергнуто, ибо существенных статистических
различий в вопросах отношения к жаргонизмам и оценки престижности сленга между
мужчинами и женщинами не было обнаружено. Также не было зафиксировано
статистически значимых различий во мнениях, высказанных мужчинами и женщинами
относительно возможных мер языковой политики по сдерживанию процесса
жаргонизации литературного языка. Тем не менее, опрос показал, что представления о
сленговых словах как лексике, характерной в большей степени для речи мужчин, чем для
речи женщин, оказались весьма популярными. 78% опрошенных высказали мнение о том,
что мужчины употребляют жаргонизмы в собственной речи чаще или несколько чаще,
чем женщины. По сравнению с мужчинами женщины-респонденты были более склонны
утверждать, что жаргонизмы чаще используются мужчинами.
Исследования, проведенные в 80-e и 90-е годы в США, Великобритании и Южной
Африке, поставили под сомнение тезис о том, что женщины меньше, чем мужчины
употребляют сленг. В одной из работ (Risch 1987) анализ речи американских женщин,
относящихся к среднему классу, показал, что употребление сленга и грубых выражений, в
особенности в отношении и в адрес мужчин, отличается высокой частотой, вполне
сопоставимой с частотой подобных выражений в речи мужчин. Исследование,
проведенное в Южной Африке среди англоязычных подростков (De Klerk 1992),
продемонстрировало, что и девушки и юноши практически в равной степени знакомы и
одинаково часто употребляют сленговые выражения, описывающие сексуальный опыт и
взаимоотношения полов. De Klerk был сделан вывод, что тенденция употребления сленга
южно-африканскими девушками достаточно очевидна и указывает на либерализацию в
использовании арготических слов. В другом исследовании на африканском материале

168
(Swartz 1989) было показано, что для тех носителей суахили, кто не пользуется властью и
особым уважением (женщины, старики, молодежь, не владеющая собственностью),
характерно более частое обращение к жаргонной лексике и ругательствам. В случае, если
носитель языка, независимо от пола, приобретает общественный вес, он постепенно
отказывается от употребления сленговых ругательств.
В работе (Hughes 1992), посвященной изучению речи британских женщин,
относящихся к рабочему классу и проживающих в неблагополучных (с социально-
экономической точки зрения) районах, было отмечено, что женщины использовали сленг
в речи, не стесняясь присутствия других людей и даже испытывая некоторую гордость за
свою “лингвистическую раскрепощенность”. По мнению автора статьи, использование
стандартного литературного английского языка для женщин-рабочих не несет никаких
преимуществ, а лишь способствует изоляции женщин среди соседей и знакомых.
Употребление же сленга и даже ругательств в речи помогает быстрее находить и
поддерживать общий язык с соседями и является способом языковой адаптации в
условиях жизни в рабочем квартале. Впрочем, анкетирование показало, что женщины
старались избегать арготических выражений при разговоре со своими родителями, при
общении с врачами и священниками (Hughes 1992, 301).
Примечательно, что наличие большого количества арготических выражений в речи
женщин зафиксировано в работах женщин-исследователей. Это подталкивает к мысли о
том, что, вероятно, результаты опросов и наблюдений над речью женщин с точки зрения
использования ими арготизмов могут зависеть от личности и пола исследователя,
проводящего опрос. Так в работе Талбот подчеркивается (Talbot 1998, 27), что в
социолингвистических опросах в 60-е и 70-е годы (Лабова и Траджила) интервьюерами
выступали только мужчины. Вероятно, опрашиваемые женщины в большей степени, чем
мужчины-респонденты, находились под своего рода давлением говорить более правильно,
отвечая на вопросы исследователя противоположного пола. Возможно, тенденция к
либерализации женской речи не проявляется так явно, когда опрос проводят
представители противоположного пола, а также люди, относящиеся к иной социальной
среде.
Некоторые исследователи ставят под сомнение попытки найти зависимость между
полом говорящего и особенностями речи, в частности использованием в речи жаргонных
выражений. В ряде работ делаются призывы не представлять разницу в речи мужчин и
женщин, как нечто незыблемое, раз и навсегда установленное (Cameron 1990; Holmes &
Meyerhoff 1999; Eckert & McConnel-Ginet 1999). Например, Eckert & McConnel-Ginet
полагают, что выводы о врожденной меньшей склонности женщин к инновации в языке,
использованию лишь стандартных и литературных слов и выражений, являются формой
упрощенных, и неверных суждений, не принимающих во внимание комплекса
социальных факторов, которые могут предопределять лингвистическое поведение
женщин. В указанных исследованиях подчеркивается, что вариативность в использовании
сленга в речи женщин и мужчин может объясняться такими факторами, как поддержание
социального статуса, внутригрупповыми нормами, установкой на избежание негативных
суждений; стремлением не поддерживать стереотип, в котором женщина выступает
прежде всего в качестве сексуального объекта; матримониальными планами, религиозно-
этическими нормами и пр.

169
 2.2. Различия в жаргонном словаре женщин и мужчин

Одно из заданий анкетирования, проведенного в Санкт-Петербурге в 2002 году, было

сформулировано следующим образом: Напишите, пожалуйста, как можно больше слов,
относящихся к современному молодежному жаргону, которые могут быть использованы
для наименования или описания мужчины и женщины. Участникам опроса была
предоставлена пустая страница, разделенная на две колонки, для приведения жаргонных
наименований лиц мужского и женского пола. Данное задание не преследовало цель
составить словник для создания нового жаргонного словаря, но позволяло выявить
степень знакомства с тем или иным жаргонным словом и сделать выводы о его
частотности (подчеркнем, что этой информации не дают имеющиеся словари
молодежного жаргона). Включение подобного задания в анкеты представлялось
оправданным, ибо предполагалось также выявить различия между ответами женщин и
мужчин; старшеклассников, студентов и людей среднего возраста и, другими словами,
сделать заключения о различиях в языковой и социальной практике людей разного пола,
возраста и с разным уровнем образования. Приведем результаты анкетирования.

2.2.1. Словник, составленный по анкетам мужчин

При заполнении анкеты участники опроса привели довольно много двух- и многословных
выражений идиоматического характера. Поскольку рассмотрение фразеологических
оборотов молодежного сленга выходит за рамки нашего исследования, многословные
выражения были исключены из дальнейшего анализа. При заполнении анкеты было также
приведено довольно большое количество слов, построенных на основах, относящихся к
русскому мату. Такие слова не были использованы для дальнейшего анализа. В
приводимых словах полностью сохранена орфография участников анкетирования.
Слова, приведенные в анкетах мужчин, которые могут быть использованы для
наименования или описания женщины в современном молодежном жаргоне:

Баба, бабенка, бабец, бабонька, бабочка, байба, бейба, бомбоход, ватрушка, вешалка
(старая), вумен, герла, герлица, гнида, грымза, дама, деваха, девка, демоница, дерьмоводка,
дура, дурка, жаба, жирдяйка, задница, зайка, заучна, кабзда, кардыбла, кикимора, клава,
клевая, клюшка, кляча, конфетка, коза, корова, котик, кошелка, краля, крошка, крутая,
курица, мадам, малолетка, малышка, мать, милашка, морковка, мочалка, обломная, овца,
падла, подстилка, помойка, резанка, сестра, скотина, скунсяра, соплячка, соска, супер, сучка,
телега, телка, тетка, тормознутая, тряпка, уродка, фифа, фишка, целка, цикса, чмырина,
чувиха, чувырла, шавка, шалава, швабра, шмара, шонда, шмымра

Высокочастотные слова (приведенные в анкетах более 10 раз):

Баба, герла, грымза, коза, корова, курица, мать, мочалка, овца, соска, телка, тетка, целка,
чикса, чувиха, швабра, шмара

170
Социолингвистический опрос помогает установить то, насколько частотно то или иное
жаргонное слово, убирая элемент субъективизма, нередко присутствующий в работах о
сленге. Например, в исследовании 1996 года утверждается: “отошли в прошлое телки,
чувихи, герлы. Теперь молодые люди называют девушек тетки или пчелы” (Береговская
1996, 37). Опрос продемонстрировал устойчивую популярность телок, чувих, герлов и
теток в молодежном сленге, однако слово пчела в значении ‘девушка’ никто из 334
участников не привел.
Слова, приведенные в анкетах мужчин, которые могут быть использованы для
наименования или описания мужчины в современном молодежном жаргоне:

Бабник, баклан, баран, батон, батя, бесюк, братан, браток, ботинок, булкин, буржуй, бык,
василий, вафел, гад, гарпия, гей, гейзер, говнюк, гомик, гопник, гусь, дебил, дед, дерево, демон,
дигер, динозавр, долбанутый, дундик, задница, евнух, еврей, кабан, кабух, качок, кекс, кент,
кобель, козел, козлодой, козлодоев, конь, кореш, красавчик, крендель, крутой, ламер, латак,
ложон, Лол, Ломак, ломо, лопух, лото, лох, лузер, мажор, мен, мешок, молодой, мужик,
овцебык, отец, отморозок, отстойник, падла, папа, пацан, педик, пельмень, пенек, перец,
петух, пидор, пижон, пиндос, плюгаш, потерянный, придурок, простак, пряник, псих, пучок,
рулесный, рульный, семичлен, систер, сопля, сосло, спермотозавр, сынок, тормоз, тряпка,
урод, Форест Гамп, фраер, фуфел, фуфло, хахаль, хрен, хомяк, цыпленок, чайник, чел, читер,
чмамик, чмо, чмошник, чмырь, чубрик, чувак, чувырло, чук, чумодан, шизик, шкаф

Высокочастотные слова (указанные в анкетах более 10 раз):

Бабник, баклан, браток, дебил, кекс, кент, кобель, козел, крендель, ламер, лопух, лох, мен,
мужик, отец, отморозок, перец, тормоз, урод, фуфло, хрен, чайник, чел, чмо, чувак

2.2.2. Словник, составленный по анкетам женщин

Слова, приведенные в анкетах женщин, которые могут быть использованы для

наименования или описания женщины в современном молодежном жаргоне:

Баба, бабеха, бабец, бабца, барби, барышня, бесючка, бикса, ботва, бочка, братаниха,
брюхатая, бутылка, вагина, ватрушка, герла, гондовина, грымза, давалка, девица, девка,
детка, доска, дурка, дылда, жаба, задница, замухрыжка, засеря, зубочистка, квочка, кегля,
кикимора, киска, клава, клюшка, кобыла, ковырялка, коза, конфетка, корова, кошелка, краля,
краса, красотка, кретинка, крошка, крыса, кукла, курва, курица, ларечница, лахудра, лесби,
лизби, лизбос, лопата, лосиха, лоханка, лохачка, лохиня, лоховка, лохушка, лошадь, лярва,
мадам, мамзель, метелка, мокрая, монашка, морковка, морковь, мочалка, мразь, мурена,
мымра, овца, перечница (старая), пигалица, пидараска, пилка, пипетка, прошмандовка,
пчелка, редиска, розилище, свинья, секса, слюна, собака, соня, соска, станок, стерва,
стукачка, сука, сучка, телка, тело, тетка, тешка, уродка, фифа, фишка, фишечка, фрося,
хабалка, цаца, цыпочка, чайник, чел, человка, черепаха, чикса, чипса, чмо, чмыриха, чувичка,
чувырка, чувырла, чукча, шалава, шалашевка, швабра, шишка, шлюха, шмара, штучка

Высокочастотные слова (указаны в анкетах более 10 раз):

171
 Баба, бабец, герла, дура, клава, кобыла, коза, корова, курица, морковка, мочалка, мымра, овца,
соска, сучка, телка, тетка, фифа, чикса, чувиха, швабра, шмара

Слова, приведенные в анкетах женщин, которые могут быть использованы для

наименования или описания мужчин в современном молодежном жаргоне:

Алкаш, бабник, бабуин, баклан, банан, бандитос, барыга, бахлаван, бесюк, бой, бой-френд,
боров, ботан, ботаник, братан, браток, булкин, бык, гапик, гарпия, гей, гейзер, гигант,
глиста, говнюк, гомик, гондон, гопник, дед, додик, друган, дружбан, дундук, дурак, дядька,
жбан, жеребец, жлоб, залупа, засранец, зубр, евнух, индюк, качок, квазимода, кекс, кент,
клизма, кобель, козел, конь, кореш, кошелек, крендель, кретин, крутыш, куленок, ландух, лоб,
лопух, лох, лохан, лошок, мазофакер, мачо, мразь, мужик, мужлан, мутант, муфлон, мэн,
насос, нудятина, обсос, овощ, отброс, отец, отморозок, отстойник, оттопырок, папик,
пацан, пельмень, пень, пердосранчес, перец, персонаж, петух, пидарас, пидор, пингвин,
пиндос, пипетка, помой, препод, прыщ, пупок, редиска, рогоносец, родригес, свинья, сексафон,
слюнтяй, сморчок, ссыкло, ссыкун, стручок, сучок, тело, тип, типчик, тормоз, трактор,
удод, урод, утюг, хахаль, хахель, хмырь, хрен, хрыч, хомяк, хорек, хрюндель, факер, фикалоид,
фикус, фирмач, чайник, чел, черт, чмо, чмырь, чубрикен, чувак, чукчик, чушпончик, шабель,
шестерка, шибздик, шизоид, шкаф, шкет, шляпа, шнурок, щенок, штрих, экземпляр

Высокочастотные слова (приведены в анкетах более 10 раз):

бабник, баклан, братан, браток, гейзер, гондон, жеребец, залупа, качок, кекс, кент, кобель,
козел, конь, крендель, лох, мужик, мэн, папик, пацан, перец, петух, тип, тормоз, урод, хахаль,
хрен, чайник, чел, чмо, чувак

2.2. Результаты обследования

Поскольку число женщин, принявших участие в анкетировании (62%), значительно

превысило число мужчин-респондентов (38%), неудивительно, что общее количество
слов, приведенных женщинами и для наименования и описания женщин, и для описания
мужчин, значительно больше, чем количество слов, указанных мужчинами. В целом,
женщины-респонденты несколько более охотно отвечали на данный пункт в анкете,
приводя больше десятка слов и нередко сопровождая их подробными дефинициями, тогда
как мужчины иногда указывали в анкете только два-три слова. Анкетирование также
продемонстрировало, что информанты и женского и мужского пола практически в равной
степени владеют пассивным жаргонным словарем и большинство из них без затруднения
способны привести целый список жаргонных слов.
В ответах бросается в глаза значительное количество жаргонных слов, имеющих
очевидные сексуальные коннотации. Причем эти сексуальные коннотации содержаться в
словах, описывающих не только представителей противоположного пола. Так, среди слов,
приведенных мужчинами-респондентами для описания женщин, мы встречаем:
подстилка, соска, сучка, целка. Женщины-респонденты привели в дополнение к этим же
словам еще и гондовина, давалка, лахудра, лесби, лизбос, мокрая, прошмандовка, секса,
шалашовка, имеющие несомненное отношение к характеристике сексуального поведения
женщины. Среди слов, описывающих мужчин, участницы опроса также привели немало

172
слов с сексуальным подтекстом: гейзер, гондон, залупа, евнух, кобель, насос, оттопырок,
сексафон, факер и др.
Обращает на себя внимание также значительное количество метафор, произведенных
от наименований животных. Этот способ метафоризации хорошо известен не только в
русском сленге, но и во многих языках мира. Приведенные метафоры, описывающие
мужчин: боров, бык, жеребец, индюк, кобель, козел, конь, щенок и др., а также метафоры,
характеризующие женщин: коза, крыса, лошадь, овца, свинья, собака, телка и др.,
являются устойчивыми формами семантической деривации, с помощью которых
пополняется не только лексический состав сленга, но и лексический состав русского
литературного языка. Наименования бытовых предметов также служат основой
семантической деривации при создании метафор в сленге, особенно при характеристике
женщин: зубочистка, кошелка, лопата, метелка, перечница, пипетка, швабра и пр.
Специфика жаргонных существительных со значением лица определяется также и
наличием в этих словах (более чем в 50% случаев) отрицательной оценки и лишь в редких
случаях появлением положительной оценочности: с одной стороны многочисленные
повторения таких слов, как алкаш, говнюк, засранец, кретин, лох, отброс, отстойник,
тормоз, урод и пр., с другой стороны единичная фиксация таких слов, как гигант,
крутыш и куленок (очевидно, от английского cool – ‘крутой, классный’). При
наименовании женщин в сленге информанты также привели многочисленные и
многократно повторяющиеся слова с пейоративной окраской: дерьмоводка, дурка,
замухрыжка, кикимора, мымра, помойка, соплячка и пр., и всего несколько слов с
положительной оценкой: клевая, красотка, конфетка, милашка.
Попытка выявить различия в сленговом репертуаре носителей языка в зависимости от
их возраста дала любопытные результаты. Судя по приводимым в анкетах словам для
обозначения в сленге женщин и мужчин, выяснилось, что в возрастных группах от 13 до
16, от 16 до 20, от 20 до 25 в среднем количество и состав приводимых слов
варьировались незначительно, причем своеобразный пик в познаниях сленговой лексики
приходился на возраст в 19 – 20 лет. В возрастной группе 25 – 30 лет зафиксировано
относительное снижение в приведении жаргонной лексики, и в последующих возрастных
группах, от 30 до 40, от 40 до 50 и т.д. это снижение приобретает более ярко выраженный
характер. Значительное число людей более зрелого и пожилого возраста либо не знают,
либо не хотят признаваться в знании жаргонных слов.
Исчезновение жаргонных слов из лингвистического репертуара носителей языка в
процессе старения нуждается в серьезном изучении. С одной стороны, жаргонные
молодежные слова в речи людей среднего и пожилого возраста, скорее всего, звучат
неуместно (за исключением, каких-то особых случаев – скажем, встреча одноклассников
или однокурсников после 30-летней разлуки на вечере воспоминаний). С другой стороны,
в качестве стилистического средства, привлекающего внимание окружающих,
молодежные сленговые слова создают больше экспрессии именно в речи уже немолодого
человека (за счет эффекта обманутого ожидания), а стало быть, могут являться
эффективным языковым средством. Например, призыв пожилой дамы в метро: “Молодой
человек, уступите место женщине в возрасте” прозвучал бы очень свежо, скажем, в такой
форме: “Чувак, снимайся! Дай старой кошелке приземлиться!”.
Как объяснить достаточно резкое “охлаждение” к жаргону, которое происходит у
многих людей с возрастом? Как соотносится процесс старения человека с изменением
лексического наполнения его собственной речи и появлением черт языкового

173
консерватизма? Заслуживает внимание наблюдение В.С. Елистратова (2000), который
пишет: “Детство есть стихия максимальной восприимчивости к любому герметическому
коду, в том числе и языковому. Характерно, что чем моложе носители арго (школьники,
студенты, семинаристы и т.д.), тем сильнее склонность к рекреативной герметике, т.е.
сильнее их память о детской игре. Чем взрослее, старше люди, тем меньше их
восприимчивость к герметическим поэтикам. Очень немногие взрослые люди сохраняют
свою способность герметически “дурачиться” (Елистратов 2000, 600). Продолжая эту
мысль, заметим, что с возрастом постепенно утрачивается интерес и к языковой игре, и
способность воспринимать и запоминать новые слова и выражения, в том числе и из
молодежного жаргона.

3. Языковая политика и молодежный жаргон

В эпоху быстрого изменения языка, интенсивного проникновения жаргонизмов,

просторечия, иностранных заимствований в литературный язык проблема языковой
нормализации и выработки эффективной языковой политики обостряется. Сторонники
языкового пуризма выступают за очистку литературного языка от элементов
профессиональных и территориальных жаргонов, неоправданно привнесенных
иностранных слов и прочего “языкового мусора”. С другой стороны, имеются
приверженцы антинормализаторского подхода, которые не видят необходимости
вмешательства в языковой процесс. Активные процессы в области молодежного сленга,
проникновение новых жаргонизмов в литературный язык в последние 15 лет придают
актуальность многовековой дискуссии между пуристами и антинормализаторами.
В качестве типичного высказывания сторонника пуристических мер можно привести
слова А.Д. Дуличенко (1994), которому “состояние русского языка внушает большую
тревогу” прежде всего из-за “нерегулируемой тенденции к его окцидентализации”, и
который предлагает объявить пуризм в качестве “весьма своевременной и заслуживающей
незамедлительной реализации формы языковой защиты. Пуризм поможет нам сохранить
высокие коммуникативные качества нашего языка, что особенно важно сегодня, когда
активизировались и тесно переплелись друг с другом языковое и социальное” (1994, 6).
Среди прочих болевых проблем А.Д. Дуличенко выделяет вопрос о лексической
вульгаризации речи, видя в огрублении лексической стороны речи “показатель уровня
духовного состояния общества” (1994, 221). Нельзя не признать, что проникающие в
литературный язык жаргонизмы содействуют процессу лексической вульгаризации.
Кроме того, имеются и другие вредоносные аспекты жаргонизации языка:

“Ограниченность набора жаргонизмов создает лексический монотон, который приводит к

обедненности индивидуальной речи”.
“Формирование речевого сознания преимущественно в среде молодежной контркультуры,
минимизация контактов с иными типами речевого сознания приводят к печальным
последствиям – к затрудненности использования нормативной речи”.
“Проникновение жаргонных слов и выражений во все сферы общественной жизни создает
уникальный прецедент формирования речевого сознания под мощным давлением жаргона во
всех его разновидностях. Жаргонизированный тип речевой культуры является сегодня одним
из самых влиятельных и экспансивных … Жаргонизмы перестают осознаваться как таковые.

174
 В сознании говорящих они как бы лишаются стилистической окраски. Стилевая
дезориентация ведет к речевой некомпетентности и речевому бессилию (неумению точно и
свободно формулировать мысль, высказывать мнение)” (Колтунова 2003, 48 – 50).
“Вместе с уголовной лексикой в наше сознание передается и уголовная мораль”, потому что
“арготизмы, которые заменяют “законопослушные” слова, заставляют молодого человека
мыслить преступными категориями” (Грачев 2001, 71).

У пуристов раздражение вызывают не только жаргонизмы, но и многочисленные

иностранные заимствование, которые используются как в жаргонах, так и в литературном
языке. Наши опросы показали, что лицам с относительно низким уровнем образования
иностранные заимствования представляются большей угрозой для литературного языка,
чем жаргонизмы (Романов 2000, 2003). Напротив, носители языка с высоким уровнем
образования видят большую опасность для кодифицированного языка именно в
жаргонизмах и иных нелитературных лексических единицах.
Уязвимость позиции пуристов в вопросе противостояния жаргонизации языка обычно
пытаются продемонстрировать на исторических примерах – успешных попыток борьбы с
какими-либо языковыми явлениями путем запретов практически не отмечено в языковой
истории. М.А. Грачев приводит высказывание Ш. Балли об обратном эффекте языковых
запретов: “в некоторых кругах на арго накладывается общественное “табу”, что
многократно усиливает его стилистический заряд, благодаря чему для многих арго
обладает привлекательностью запретного плода” (Грачев 1997, 190). Несостоятельность
пуристической позиции в борьбе с жаргонизмами, по мнению М.А. Грачева, проявляется в
следующем:

“a) одними запретами арготизмы не искоренишь, а с другой стороны, они привлекут к арго
пристальное внимание молодежи;
б) запрет употребления арготизмов приведет, в конечном счете, и к запрету или
нежелательности их изучения;
в) для борьбы с арготизмами в общенародной речи нужны не запреты, а научное объяснение
феномена арго” (Грачев, 1997, 202).

Возможен и либеральный подход к вопросу о мерах языковой политики в отношении

жаргонизмов. Суть либерального антинормализаторского подхода заключается в полном
невмешательстве в языковые процессы, предоставлении языку возможности
саморегуляции. Те, кто поддерживает идею о невмешательстве, рассуждают
приблизительно следующим образом. Языковая культура отражает общую культуру
общества. Массовое пьянство и наркомания, криминализация общества и
пренебрежительное отношение к законам, отношение к женщине в основном как к
объекту сексуальных притязаний, негативное отношение к этническим меньшинствам,
расцвет индивидуализма за счет забвения коллективистских ценностей и пр. отражаются в
лексике молодежного жаргона. Попытки как-либо повлиять на процесс
функционирования молодежного жаргона, а также на процесс перехода жаргонных слов в
русский литературный язык просто нелогичны – нечего на зеркало пенять, коли рожа
крива!
Однако, по мнению пуристов, при либеральной языковой политике ставится под
сомнение само понятие культуры речи, которое подразумевает владение нормами
литературного языка. Культура речи определяется целенаправленным вмешательством

175
языковедов, писателей и журналистов в языковые процессы, которые можно пытаться
регулировать и планировать. Следствием же либеральной языковой политики является
интенсивное обновление лексикона русского языка за счет вовлечения жаргонизмов.
Одновременно часть литературных слов вытесняется в разряд историзмов и архаизмов
или вообще уходит из языка. Таким образом, ставятся под угрозу лингвокультурные связи
с предшествующими поколениями носителей языка. В крайних случаях пуристами
выдвигается тезис об утрате литературных и культурных традиций народа.
Попытки регулировать состояние русского языка и в частности сдерживать процесс
жаргонизации литературного языка предпринимались в России в последние десять лет. В
1995 году был издан президентский указ о создании Совета по русскому языку при
президенте РФ, осуществляющего “рассмотрение вопросов о подготовке предложений,
касающихся поддержки и развития русского языка”. Высказываясь о вариантах проекта
закона о русском языке, Е.П. Челышев (1997, 559) приводил пример энергичной языковой
политики Франции и подчеркивал, что “Закон о русском языке должен предусматривать
возможность применения различного рода санкций к тем организациям и лицам, которые
склонны слишком вольно обращаться с русским языком, нарушать его литературные
нормы, загрязнять его, создавая тем самым угрозу русской культуре, а значит, и прямую
угрозу национальной безопасности России”.
Члены Совета, просуществовавшего три года и распущенного в 1998 году, занимались
в основном разработкой проекта закона о статусе русского языка, который так и не был
выработан. Совет, тем не менее, сумел разработать федеральную целевую программу
«Русский Язык», состоявшую из двух основных частей. В первой части характеризовалось
современное состояние русского языка и намечались задачи его государственной
поддержки. Во второй части положения программы конкретизировались в обширной
системе мероприятий, среди которых предусматривались подготовка и издание различных
словарей, справочников, пособий для работников средств массовой информации,
учебников, проведение конференций, симпозиумов, конкурсов и олимпиад и пр. Члены
Совета (например, профессора В.В. Колесов, О.Б. Сиротинина, Е.П. Челышев)
неоднократно высказывались об опасных тенденциях в области жаргонизации
литературного языка.
В январе 2000 года «в целях содействия развитию, распространению и сохранению
чистоты русского языка» Правительство Российской Федерации образовало новый Совет
по русскому языку при Правительстве РФ. В состав Совета вошли не только
правительственные чиновники (председателем совета была утверждена В.И. Матвиенко –
в 2000 году зам. премьер-министра РФ), ректоры Санкт-Петербургского и Московского
университетов Л.А. Вербицкая и В.А. Садовничий, но и видные филологи, писатели и
драматурги, такие, как Е.П. Челышев, В.Г. Распутин и В.С. Розов. Основными задачами
Совета являются: “сбор, анализ, обобщение и доведение до сведения Правительства РФ
информации о проблемах развития, распространения и сохранения чистоты русского
языка; подготовка для Правительства РФ рекомендаций по осуществлению
государственной политики в области развития, распространения и сохранения чистоты
русского языка” а также “разработка предложений … по повышению культуры владения
русским языком” (Положение о Совете по русскому языку при правительстве Российской
Федерации, 2000).
Создание Совета по русскому языку при правительстве РФ вызвало целый ряд
вопросов: приведет ли работа нового совета к созданию «языковой полиции» в России,

176
как именно будет осуществляться пропаганда образцовой русской речи, свободной от …
вульгаризмов, будет ли использован опыт других стран в организации борьбы за чистоту
языка? Приведем отрывок из статьи И. Гребельникова, опубликованной в «Коммерсанте».
«Соблазн ввести цензуру не раз искушал российских премьеров и парламентариев. Но
свободу слова всегда опекал президент Ельцин. Сейчас ей угрожают борцы за чистоту
языка, ссылаясь при этом на зарубежный опыт. Якобы во Франции, а теперь и в
некоторых скандинавских странах за редакторами газет и руководителями телеканалов
следит «языковая полиция», а специальные комиссии распространяют списки слов, не
пригодных к употреблению. Для тех, кто вызвался спасать от порчи русский язык, это
достаточный аргумент. Впрочем «языковые полицейские» в нашей стране вряд ли
появятся, но «пропаганды образцовой русской речи», как сообщает свежепринятая
программа, не избежать: редакторы газет и журналов, а также теле- и радиопрограмм
получат от совета по русскому языку специальные пособия и инструкции.
Орфографические словари, должно быть» (Коммерсант, 29.01.00). И. Гребельников
выразил мнение тех, кто скептически относится как к идее борьбы за чистоту языка, так и
к самим «борцам», - «тем, кто инициировал создание Совета по русскому языку, по всей
видимости, раньше нечем было заняться. Теперь есть. Во-первых, найти, где научиться
чистому, «богатому, свободному и красивому» русскому языку. Раньше за образцы брали
произведения классиков литературы. Нынешние классики, от Виктора Астафьева до
Владимира Сорокина, без матерщины не обходятся, а самое ужасное – ее употребление
вполне мотивировано. Во-вторых, как убедить носителей языка в том, что говорить надо
правильно. И наконец, как убедить правительство в том, что на эту затею стоит тратить
деньги» (Коммерсант, 29.01.00). Опасения журналиста оказались напрасными:
драконовских мер не последовало, Совет по русскому языку не создал каких-либо
специальных пособий и инструкций по борьбе за чистоту языка.
Отметим, что в пост-советский период усилия некоторых видных лингвистов по
лоббированию в пользу каких-либо мер в области языковой политики и попытки
проведения реформ в области русского языка, не получали поддержки в верхах. Так,
например, в 2002 году многолетний труд Орфографической комиссии отделения
литературы и языка РАН над новыми правилами орфографии и пунктуации оказался под
огнем жесткой критики. В Государственной Думе было представлено постановление о
“недопустимости реформы русского языка”. Людмила Путина, супруга президента РФ и
глава Фонда поддержки русского языка, назвала проект реформы “несвоевременным и
коньюктурным”, а министр образования РФ признал, что проект реформы носил “не очень
конструктивный характер” (Lenta.ru, 16.04.2002). Слабость проекта, по мнению министра,
заключалась еще и в том, что в нем не была предусмотрена ответственность за нарушение
норм русского языка. При обсуждении проекта орфографической реформы депутат
Государственной Думы Т. Плетнева призывала бороться с жаргонизмами, а не заниматься
ненужным реформированием: “Лучше обратить внимание на то, как засорен наш язык,
сколько сегодня жаргона, сколько всевозможных западных слов. Лучше бы сейчас
Институту русского языка, вообще нашим ученым выступить с протестом. Что твориться
с нашим языком, мы вообще теряем возможность общаться на родном языке. Вот о чем
надо больше говорить”(Lenta.ru, 16.04.2002).
В дискуссиях о мерах языковой политики по борьбе с жаргонизацией русского языка
не слышен голос рядового носителя русского языка. Каково же мнение обычных людей,
говорящих на русском языке, относительно возможных мер языковой политики?

177
Позволим себе еще раз привести результаты нашего социолингвистического опроса,
проведенного в Санкт-Петербурге в 2002 году.

Высказывается мнение о том, что должна проводится специальная языковая политика в

отношении сленговых и жаргонных слов и выражений, с тем, чтобы эти слова не
проникали в русский литературный язык. Какое из следующих утверждений Вы
поддерживаете?

1. Не следует проводить какой-либо языковой политики, направленной на сдерживание

потока сленговых слов в русский язык – 31%
2. Следует несколько ограничивать (путем редакторской правки и т.п.) внедрение в русский
язык сленговых слов и выражений – 44%
3. Следует существенно ограничить возможности для проникновения сленговых и
жаргонных слов в русский язык, проводя активную борьбу за чистоту русского языка в
школах, других учебных заведениях, проводя разъяснительную работу в публицистике –
23%
4. В дополнение к пункту 3, необходимо принять специальные государственные законы,
чтобы поставить глухой барьер на пути жаргонизмов в русский язык – 2%

Как можно увидеть, треть опрошенных не считает нужным принимать какие-либо меры
по сдерживанию процесса проникновения сленгизмов в русский язык. Большинство
участников опроса высказалось, говоря языком буддистов, в пользу “среднего пути” в
вопросе ограничения жаргонизации литературного языка – “несколько ограничить путем
редакторской правки”. Менее четверти опрошенных подали свой голос за активные меры
в борьбе за чистоту русского языка. Что же касается принятия каких-либо специальных
государственных законов по устранению жаргонизмов из литературного языка, то
сторонников этой меры практически не нашлось среди участников опроса.
Таким образом, в отсутствии выраженной государственной языковой политики и
практических мер по противостоянию жаргонизации литературного языка, тем
ревнителям языка, кто все-таки хочет бороться за его чистоту, приходится вести бои
локального значения, часто на семейном уровне. В условиях уменьшения роли
коллективистских ценностей и растущего индивидуализма в российском обществе
представляется логичным оставить право лексического выбора за пользователем языка.
В вопросе семейной языковой политики интерес представляют практические
рекомендации родителям. Как следует относиться к сленгу в речи подростков? Что
предпринимать, если жаргонные слова и выражения в речи ребенка вызывают у родителей
опасения, протест или непонимание? Приводимы ниже практические рекомендации могут
распространяться не только на сленг, но и на ругательства, выражения сексистского
характера, оскорбления, направленные против этнических, религиозных, сексуальных и
прочих меньшинств. Постараемся сформулировать рекомендации в кратком и доступном
виде.
Родителям полезно знать, что сленг является специальной лексикой, которая
создается в социальных группах (подростками, музыкантами, солдатами, медицинскими
работниками, наркоманами, спортсменами и т.д.) с тем, чтобы упрощать общение и
поддерживать солидарность внутри группы. Молодежь создает и использует сленг,
который позволяет молодым людям в известной степени противостоять миру взрослых,

178
начальников, власти. Сленг позволяет молодежи формировать собственную языковую
идентичность.
Сленг часто раздражает родителей и тут трудно прописать какие-либо
успокоительные средства. Подростки будут создавать новые слова и изменять свою речь с
тем, чтобы отличаться от взрослых в языковом плане. Массовая культура в форме
популярной музыки, кино, литературы является постоянно работающим механизмом по
обновлению сленга. Чем больше подростки общаются с представителями различных
социальных групп, которые генерируют и используют сленг, тем больше сленговых
выражений попадает в их собственную речь.
Родители и педагоги должны стараться знать сленг, который используют подростки,
слушая их речь и наблюдая за их речевым поведением. В некоторых случаях,
использование специфического сленгового выражения, например, из речи наркоманов или
проституток, может подсказать родителю, что ребенок попал в опасное окружение.
Родителям неплохо обзавестись словарем сленга. Конечно, вы не узнаете всех сленговых
слов, используемых молодежью, но постарайтесь хотя бы знать значения популярных
слов, употребляемых подростками в вашем городе, в вашей местности. Можно спросить
знакомых или коллег по работе, что значит то или иное сленговое слово.
Обсуждайте сленг с подростками. Подростки должны распознавать и различать сленг
и кодифицированный, стандартный язык. Не делайте вид, что вы знакомы с каким-либо
сленговым выражением, которого вы на самом деле не знаете. Если вы неправильно
используете сленговое слово в беседе с подростками, ваши молодые слушатели увидят в
этом фальшь. Помните, что с одной стороны, использование вами сленга в беседе с
подростками помогает вам сблизиться с ними, с другой стороны, подростки получают
таким образом весьма сомнительный урок, из которого следует, что сленг вполне
допустимо употреблять в беседе с родителями или педагогами.
Сленг совсем не обязательно плох – это естественная форма общения в социальных и
профессиональных группах. Даже убежденным родителям-пуристам не под силу
устранить сленг из речи подростка. Не стоит слишком волноваться относительно наличия
сленговых выражений в языке ваших детей, за исключением тех ситуаций, когда речь идет
о выступлениях на публике, в официальной обстановке. Подростки должны знать, что
жаргонные выражения не подходят для использования в публичных выступлениях.
Молодые люди, которые уже приступили к трудовой деятельности, должны также
помнить, что на работе, в официальной обстановке нужно стараться употреблять как
можно меньше сленга. Педагоги, услышав сленговые слова на уроке, могут попросить
провинившегося ученика перефразировать сказанное, но уже используя нормативные
выражения. В собственной речи родители и педагоги должны стараться быть образцом
для подражания.

179
 Заключение

Прочитав книгу, критически мыслящий читатель может задаться вопросом: стоит ли

вообще заниматься описанием сленга, если грубые и вульгарные жаргонные слова
засоряют литературный язык, если лексические единицы в сленге почти не
задерживаются, каждое новое поколение оперирует собственным сленговым лексиконом,
а значит, словари молодежного жаргона устаревают, не дав высохнуть типографской
краске?
Да, стоит! Важность русского молодежного сленга в качестве объекта исследования
определяется его распространенностью. За последние 15 лет мощный поток жаргонной
лексики, не сдерживаемый более цензурой и редактированием, прорвался в массы: в
телевизионные передачи и в текст газетной рекламы, в публицистические заметки и в речь
депутатов Думы. Как следует из результатов наших опросов, 62% информантов активно
используют сленг в собственной речи, 92% слышат или часто слышат сленговые слова в
речи знакомых. Кроме того, как показало наше исследование, словарный состав
молодежного сленга оказывается существенно более устойчивым, чем представлялось
ранее. Установлено, что около половины современных сленговых слов существуют в
течение жизни как минимум двух языковых поколений.
Формирующийся стихийно, испытывающий ощутимые подъемы и спады в своем
развитии, молодежный сленг возникает и функционирует как средство неформального
общения молодежи. Молодежный жаргон обладает специфической лексикой, которая
позволяет сленгу выполнять номинативную, мировоззренческую, опознавательную,
игровую и протестную функции. Для носителей сленга свойственно такое
лингвистическое поведение, в котором отчетливо проявляется тенденция к
коммуникативному приспособлению. Коммуникативное приспособление происходит в
результате внутригруппового лингвистического давления, направленного на поддержание
групповых лингвистических норм.
У специалистов в области лексикологии интерес должен был вызвать, по расчетам
автора, подробный анализ словообразовательных процессов в сленге. В работе была
предпринята попытка показать, как при морфологическом способе словообразования
работает механизм создания экспрессивного компонента в семантике производного
жаргонного слова. Было рассмотрено несколько десятков продуктивных моделей при
производстве субстантивных жаргонных слов. В результате анализа удалось не только
выделить экспрессивные аффиксы (например, -ан, -лово, -ня, -он, -уха) сленговой лексики,
но и доказать их большую продуктивность в жаргонном словообразовании.
Экстралингвистическая актуальность производящих основ предопределяет
словообразовательную активность в сленге. На значительном количестве примеров было
продемонстрировано, что при образовании новых жаргонизмов, особенно способом
словосложения, несомненную роль в деле усиления экспрессии играют процессы
разнообразных семантических преобразований и фонетической мимикрии. В целом же
словообразовательные особенности современного русского молодежного сленга по
сравнению с кодифицированным языком проявляются, прежде всего, в существенно
большем удельном весе семантического способа словообразования и несколько большей
роли иностранных заимствований: за счет семантических сдвигов образуется около 40%

180
новых сленговых слов, и около 15% молодежных жаргонизмов являются иноязычными
заимствованиями. Подробный анализ метафорических и метонимических переносов
подтвердил тезис о том, что вторичное наименование в молодежном сленге имеет
антропоцентрическую направленность, предоставляет возможность для самовыражения,
высказывания собственного взгляда на суть вещей, и обычно происходит в тех лексико-
семантических группах, которые лежат в сфере интересов молодежи.
Исследование позволило уяснить динамику использования жаргонизмов в
зависимости от возраста носителя языка. Постепенное насыщение речи подростка
сленговой лексикой начинается в возрасте 12 – 13 лет. Своеобразный пик в употреблении
жаргонизмов приходится на 19 – 20 лет. В этом же возрасте, как показало наше
исследование, достигает своего максимума пассивный словарь жаргонизмов носителя
языка. Приблизительно с 25 лет начинается процесс постепенного снижения
использования жаргонной лексики в речи. Этот процесс приобретает более выраженный
характер в возрастной группе от 30 до 40 лет. После 40 лет существенно увеличивается
вероятность того, что носители языка реже слышат жаргонизмы в речи знакомых и
друзей, а также реже используют их в собственной речи.
Хотя фактор образования по сравнению с фактором возраста играет меньшую роль в
вопросе употребления жаргонизмов в речи, результаты наблюдений подтвердили то, что
чем выше образование у носителя языка, тем более свойственно ему негативное
отношение к жаргону, и тем меньше жаргонизмов попадает в его собственную речь.
Опросы выявили определенную зависимость между полом носителей языка,
пониманием и употреблением жаргонизмов в их речи. Хотя не было установлено
статистически значимой разницы между частотой употребления жаргонизмов в речи
участников и участниц опросов (в оценке самих анкетируемых), тем не менее, 78%
опрошенных высказали мнение о том, что мужчины чаще или несколько чаще
употребляют в речи сленговые слова. Кроме того, по сравнению с мужчинами участницы
опросов чаще отмечали, что они не всегда или не полностью понимают значения тех или
иных жаргонизмов. С другой стороны, между женщинами и мужчинами не было
обнаружено существенных статистических различий в вопросах отношения к
жаргонизмам и оценки престижности сленга. Также не было зафиксировано значимых
различий во мнениях, высказанных мужчинами и женщинами относительно возможных
мер языковой политики по сдерживанию процесса жаргонизации литературного языка.
Отношение к молодежному сленгу в современном российском обществе стало яснее в
результате проведенного исследования. В целом носители русского языка не видят
большой опасности в распространении сленга. Около половины участников опросов
считают оправданным использование молодежного сленга. Лишь 18 процентов
опрошенных разделяют мнение о том, что сленг приводит к расшатыванию нормы,
засорению и порче русского языка. Большинство участников опроса находят
естественными причины массового распространения сленга, такие как, желание быть
похожим на других представителей молодежи, стремление придать своей речи
неформальный характер и сделать ее более яркой и выразительной.
Только четверть участников опроса усматривает в насыщенной жаргонизмами речи
признак низкого уровня образования носителя языка. Причем, чем выше уровень
образования и чем старше носители языка, тем более склонны они считать, что большое
количество жаргонизмов в речи свидетельствует о низкой культуре человека. Более двух
третей опрошенных считают, что сленг является престижной формой общения в кругу

181
молодежи. Что же касается борьбы с жаргонизацией русского языка, то лишь четверть
опрошенных высказывается в пользу активных действий, в частности за то, чтобы
уделить особое внимание этой проблеме в школьной программе. Также было установлено,
что чем старше носители языка, тем вероятнее то, что они будут высказываться за более
решительные меры языковой политики по борьбе с жаргонизмами в литературном языке.
Наблюдения за употреблением сленговых слов и выражений в чате на Интернете
показали, что существуют значительные количественные различия в использовании
молодежной жаргонной лексики лицами со схожими социально-возрастными
характеристиками. Около 10% участников чатов активно используют сленговые слова, 35
– 40% прибегают к жаргонным словам достаточно регулярно, тогда как остальные
собеседники лишь эпизодически используют сленг при общении в Интернете. В
результате анализа чатовых диалогов удалось набросать коллективный портрет активных
пользователей молодежного сленга. Активное употребление сленга свойственно
словоохотливым участникам чатового общения, зарегистрированным под мужскими
никами. Как правило, они используют сленг при разговоре с собеседниками, которые тоже
зарегистрированы под мужскими никами и активно использует сленговые выражения.
Подобные участники чатового общения склонны к вступлению в словесные конфликты,
при которых концентрация жаргонизмов в речи существенно возрастает.
Разумеется, далеко не все проблемы молодежного сленга освещены в этой книге.
Среди вопросов, которые заслуживают изучения, является анализ сленга в ситуативном
аспекте. До сих пор не было уделено внимания тому, каким образом ситуация и
коммуникативный контекст влияют на общение в молодежном сленге. Имеется в виду
общение при установлении знакомства, общение в присутствии людей иного поколения,
общение в ситуации конфликта и т.д. Очевидно, что изучение этих вопросов должно
проводиться с использованием как лингвистических методов, так и методов социальной
психологии.
Молодежь часто использует сленг для того, чтобы включить в общение своих
сверстников, а также исключить из него людей, не принадлежащих к молодежному кругу.
Групповая идентификация и групповое членство оказываются чрезвычайно важными для
молодежи. Принимая кого-либо в свой круг общения, молодежь оказывает доверие и
повышает социальный статус нового члена группы. Отвержение и коммуникативная
изоляция, с другой стороны, для большинства молодых людей оказываются самым
суровым наказанием. Как было показано, в процессе вхождения в молодежную группу
важную роль играет коммуникативное приспособление.
Хотя существует большое количество работ, описывающих молодежный сленг,
однако пока отсутствуют исследования на русском материале, направленные на изучение
процесса коммуникативного приспособления: не ясно, в течение какого времени
происходит приспособление, кто приспосабливается к кому, и какие факторы имеют
значение при этой адаптации. Например, наблюдения над общением в русских чатах на
Интернете показали, что использование выражений молодежного сленга представителями
иных возрастных групп воспринималось молодежью весьма неоднозначно, иногда просто
негативно. Возможно, употребление сленга людьми среднего возраста расценивалось в
качестве вторжения на чужую территорию, как нарушение неписаной конвенции. Таким
образом, еще предстоит изучение вопроса о том, в каких случаях использование
молодежного сленга родителями, педагогами и просто людьми иных возрастных групп

182
оказывается приемлемым для молодежи, а в каких случаях молодежный сленг в речи
людей среднего и пожилого возраста может вызвать негативную реакцию.
Роль новых технологий в общении людей является важным и широким объектом
изучения, представляющим интерес для исследователей разных дисциплин: психологов,
социологов, этнографов, лингвистов. Перспективным направлением в исследованиях
становится сопоставление естественного общения молодежи с виртуальной
коммуникацией молодых людей. Общение в чатах представляет собой еще один канал
социализации для молодежи. Молодежь, по-видимому, получает удовлетворение от
процесса виртуального общения из-за того, что коммуникация в чатах предоставляет
гораздо более широкий круг общения, а также большую степень контроля, чем в ситуации
естественного общения. Однако не вполне ясно, как сами молодые люди оценивают
виртуальную коммуникацию: информационная и коммуникативная ценность общения в
Интернете, тематика и конвенции чатового общения могут стать перспективным
предметом изучения.
Дальнейшее изучение сленга связано также с решением целого ряда прикладных
задач: выработка рекомендаций по переводу сленга на иностранные языки; использование
сленга в языке рекламы, как способ нацеливания рекламы на молодежную аудиторию или
для создания молодежного имиджа у рекламируемого продукта; отбор и преподавание
сленга при изучении русского языка как иностранного; решение проблемы распознавания
и маркирования сленга текстовыми редакторами и пр.
Молодежный жаргон интересен не только как инструмент лексического обновления
языка или канал, по которому слова из профессиональных и социальных жаргонов, а
также иноязычные заимствования попадают в общелитературный язык. Сленг
предоставляет молодым людям эффективное средство укрепления межгрупповой
солидарности, а также способ лингвистического самовыражения и самоутверждения.
Работа, описывающая молодежный жаргон, дорисовывает картину лингвистического
поведения молодых людей, которое меняется в ответ на политические, экономические и
социокультурные изменения в обществе. Альтернативная языковая культура отражает
классово-групповую, этническую, гендерную и возрастную композицию современной
российской молодежи. Дальнейшие социолингвистические исследования, направленные
на изучение молодежного сленга, расширят наши представления о непростых
взаимоотношениях между языком, культурой, социумом и личностью.

183
 Литература

Анищенко О.А. Из жизни семинарской // Русская речь, 1997, № 2, 66 – 71.

Арапов М.В. Жаргон // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990
Арапов М.В. Сленг // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,
1990.
Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М., 1990.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.
Балдаев Д.С. Словарь блатного воровского жаргона. М., 1997.
Банков Д., Веселинов Д. Обратное траскодирование как словообразовательная модель в
сленге болгарской молодежи // Contrastive Linguistics, 1992, 17 (1), 36 – 41.
Баранников А.П. Цыганские элементы в русском воровском арго // Язык и
литература, т. 7, 1931, 139 – 158.
Баранов А.Н. О типах сочетаемости метафорических моделей // Вопросы
Языкознания, 2003, 2: 73 – 94.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и
Ренессанса. М., 1965.
Бельчиков Ю.А. Литературное просторечие и норма // Литературная норма в
лексике и фразеологии. М., 1983, 37 – 47.
Бельчиков Ю.А. Просторечие // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,
1990.
Береговская Е.М. Молодежный сленг: формирование и функционирование //
Вопросы языкознания, 1996, 45, 3: 32 – 41.
Бирих А. Метонимия в современном русском языке. Семантический и грамматический
аспекты. Slavistische Beitrage 326. Munchen: Verlag Otto Sagner, 1995.
Бодуэн де Кутенэ И.А. “Блатная музыка”// Избранные труды по общему
языкознанию, т. 2, М., 1963.
Бондалетов В.Д. Условные языки русских ремесленников и торговцев. Рязань,
1974.
Бондалетов В.Д. Социальная лингвистика. М., 1987.
Борев Ю.А. О комическом. М., 1957.
Борисова-Лукашенец Е.Г. Современный молодежный жаргон // Русская речь, 1980,
№ 5, 51 – 54.
Борисова-Лукашенец Е.Г. О некоторых закономерностях современного
молодежного жаргона // Русский язык в школе, 1981, № 3, 83 – 87.
Борисова-Лукашенец Е.Г. О лексике современного молодежного жаргона
(Англоязычные заимствования в студенческом сленге 60 – 70-х годов) // Литературная
норма в лексике и фразеологии. М., 1983, 104 – 120.
Булаховский Л.А. Введение в языкознание. М., 1953.
Бутенко И.А. Неформальное общение учащейся молодежи // Текст как
психолингвистическая реальность. М., 1982, 26 – 33.
Васильев А.Д. Крутой // Русская речь, 1993, № 6, 44 – 47.
Ваулина Е.Ю. О глагольной метафоре // Русская речь, 1993, № 6, 32 – 39.

184
Веселовская Т.М. Кто такие лохи? // Русская речь, 2001, № 1, 55 – 58.
Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1972.
Войтович М. Характеристика заимствованных из английского языка имен
существительных в русском языке. Познань, 1984.
Войтович М. Из наблюдений над лексикой так называемых условно-
профессиональных языков // Studia Rossica Posnaniensia, 1998, № 28, 97 – 104.
Галеева Н.Л., Котляр Е.Н. Некоторые элементы языкового этикета студентов //
Проблемы организации речевого общения. М., 1982, 18 – 27.
Гальперин И.Э. О термине «сленг» // Вопросы языкознания, 1956, № 6, 107 – 114.
Голышев И.А. Офени-торгаши Владимирской губернии и их искусственный язык //
Труды Владимирский губернии. Статьи. Комментарии. 1874, Вып. 10, 79 – 108.
Грамматика русского языка. М., 1960.
Грачев М.А., Гуров А.И. Словарь молодежных сленгов. Горький, 1989.
Грачев М.А. «По фене ботаю – тюрьму схлопотаю» // Русская речь, 1993, № 4, 51 –
56.
Грачев М.А. Об этимологии в русском арго // Русская речь, 1994, № 4, 67 – 70.
Грачев М.А. Как появляются арготизмы в нашей речи // Русская речь, 1996, № 4, 67
– 71.
Грачев М.А. Жаргон и татуировки наркоманов: Краткий словарь – справочник.
Нижний Новгород 1996.
Грачев М.А. Русское Арго. Нижний Новгород. 1997.
Грачев М.А. В погоне за эффектом (Блатные слова на газетной полосе). Русская речь,
2001, № 5, 70 – 75.
Грачев М.А., Мокиенко В.М. Историко-этимологический словарь воровского
жаргона. СПб., 2000.
Гуц Е.Н. Ненормативная лексика в речи современного городского подростка (в
свете концепции языковой личности). Дис...канд. филол. наук. Омск, 1995.
Давыдов И.И. О развитии народной словесности // Известия ОРЯС, 1852, Т. 1, 212
– 213.
Даль В.И. О наречиях русского языка. СПб., 1852.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Чч. I – IV, М.,1863-
1866.
Девкин В.Д. О видах нелитературности речи // Городское просторечие. Проблемы
изучения. М., 1984, 12 – 21.
Добровольский В.Н. Некоторые данные условного языка калужских рабочих //
Известия ОРЯС, 1899, т. 4, кн. 4, 1386 – 1410.
Домашнев А.И. Проблемы классификации немецких социолектов // Вопросы
языкознания, 2001, № 4, 127 – 139.
Дубровина К.Н. Студенческий жаргон // Филологические Науки, 1980, № 1, 78 – 81.
Дубягина О.П., Смирнов Г.Ф. Современный русский жаргон уголовного мира:
словарь-справочник. М., 2001.
Дуличенко А.Д. Русский язык конца ХХ столетия. Мюнхен, 1994.
Елистратов В.С. Словарь московского арго. М., 1994.
Елистратов В.С. Словарь русского арго. М., 2000.
Ермакова О.П. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца ХХ
столетия (1985 – 1995). М., 1996, 32 – 65.

185
Ермакова О.П., Земская Е.А., Розина Р.И. Слова с которыми мы встречались:
Толковый словарь общего русского жаргона. М., 1999.
Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М., 1997.
Жирмунский В.М. Национальный язык и социальные диалекты. Л., 1936.
Журавлев А.П. Звук и смысл. М., 1981.
Журавлев А.Ф. Просторечие // Энциклопедия. Русский Язык, М., 1997.
Журавлев В.К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. М., 1982.
Зайковская Т.В. Можно мозжечокнуться? Сабо самой! // Русская речь, 1993, № 6,
40 – 43.
Зайковская Т.В. Пути пополнения лексического состава современного
молодежного жаргона. Автореф. дис. ... канд. филол. наук, М., 1993.
Запесоцкий А.С., Файн А.П. Эта непонятная молодежь: Проблемы неформальных
молодежных объединений. М., 1990.
Зеленин Д. Семинарские слова в русском языке // Русский филологический вестник,
1905, Вып. 54, 109 – 111.
Земская Е.А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы изучения. М.,
1987
Земская Е.А. Словообразование как деятельность. М., 1992.
Земская Е.А. Активные процессы современного словопроизводства // Русский язык
конца ХХ столетия (1985 – 1995). М., 1996, 90 – 140.
Зиновьев Д. Русский железнодорожный сленг. 2001,
http://www.parovoz.com/spravka/slang
Иванов Е.П. Меткое московское слово. Быт и речь старой Москвы. М., 1989.
Кайдалов А.Т. О предках прасолов и офеней. СПб., 1876.
Каланов Н. Словарь морского жаргона. М., 2002.
Капанадзе Л.А. Современное городское просторечие и литературный язык //
Городское просторечие. Проблемы изучения. М., 1984, 5 – 12.
Капанадзе Л.А. Современная просторечная лексика // Городское просторечие.
Проблемы изучения. М., 1984, 125 – 130.
Карастойчева Ц. Българският младежки говор. Източници. Словообразуване.
София, 1988.
Касаткин Л.Л. Русские диалекты и языковая политика // Русская речь, 1993, № 2, 82
– 90.
Квеселевич Д.И. Русско-английский словарь ненормативной лексики. М., 2002.
Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики. М., 2003.
Клушина Н.И. О модном способе окказионального словообразования // Русская
речь, 2000, № 2, 47 – 50.
Колесов В.В. Язык города. М., 1991.
Колтунова М.В. Что несет с собой жаргон // Русская речь, 2003, № 1, 48 – 50.
Копорский С.А. Воровской жаргон в среде школьников (по материалам
обследования ярославских школ) // Вестник просвещения. М., 1927, № 1, 7 – 12.
Копыленко M.M. О Семантической природе молодежного жаргона // Социально-
лингвистические исследования, М., 1976, 79 – 86.
Коровушкин В.П. Словарь русского военного жаргона. Екатеринбург, 2000.
Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи: Из наблюдений над речевой практикой
масс-медиа. М., 1994.

186
Котелова Н.З. Банк русских неологизмов // Новые слова и словари новых слов. Л., 1983.
Крестовский В.В. Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных. СПб., 1867.
Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения русского языка. М., 1989.
Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца ХХ
столетия (1985 – 1995). М., 1996, 384 – 408.
Крысин Л.П. Социальная маркированность языковых единиц // Вопросы
языкознания, 2000, № 4, 12 - 28.
Крысин Л.П. Русский литературный язык на рубеже веков // Русская речь, 2000, №
1, 28 – 36.
Кузьмичев В.С. Профилактика проституции. Учебное пособие. М., 1993.
Лапова Е.В. О молодежном жаргоне // Русский язык. Вып. 10, Минск, 1990.
Ларин Б.А. К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок) //
Известия Ленинградского государственного педагогического университета им.
Герцена. 1928, т. 1, 175 – 184.
Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города // Русская речь, новая серия, 1928,
вып. 3, 61 – 74.
Ларин Б.А. Западноевропейские элементы русского воровского арго // Язык и
литература, 1931, т. VII, 113 – 130.
Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. М., 1977.
Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма воровской речи //Язык и
Мышление. III – IV, М.–Л., 1935, 47 – 100.
Лихачев Д.С. Арготические слова профессиональной речи // Развитие грамматики
и лексики современного русского языка. М., 1964, 311 - 359.
Лихачев Д.С. Картежные игры уголовников // Статьи ранних лет. Тверь, 1993, 45
– 53.
Лихолитов П.В. Жаргонная речь уличных торговцев // Русская речь, 1994, № 4, 59 –
66.
Лихолитов П.В. Компьютерный жаргон. // Русская речь, 1997, № 3, 43 – 49.
Лихолитов П.В. Так говорят пограничники // Русская речь, 1997, № 5, 63 – 70.
Лотте Д.С. Вопросы заимствовния и упорядочения иноязычных терминов и
терминоэлементов. М., 1982.
Лошманова Л.Т. Жаргонизированная лексика в бытовой речи молодежи 50 – 60-х
годов (Автореферат канд. дисс.) Л., 1975.
Лукьянова Н.А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. (Проблемы
семантики). Новосибирск, 1986.
Мазурова А.И. Словарь сленга, распространенного в сфере неформальных
молодежных объединений. М., 1988.
Мазурова А.И. Сленг хип-системы // По неписаным законам улицы. М., 1991, 118 –
138.
Макловски Т., Кляйн М., Щуплов А. Жаргон-энциклопедия музыкальной тусовки.
М., 1997.
Макловски Т., Кляйн М., Щуплов А. Жаргон-энциклопедия сексуальной тусовки
для детей от 18 до 80 лет и дальше. М., 1998.
Максимов Б.Б. Фильтруй базар. Словарь молодежного жаргона города
Магнитогорска. Магнитогорск, 2002.
Максимов С.В. Сибирь и каторга. СПб., 1871.

187
Марочкин А.И. Лексико-фразеологические особенности молодежного жаргона (на
материале речи молодежи г. Воронежа): Автореф. дисс. канд. филол. наук, Воронеж,
1998.
Марочкин А.И. Терминологическое поле в исследовании социолекта.
http://annababina.narod.ru/termin1, 2000.
Мельников П.И. (А. Печерский), Полное собрание сочинений, тт. I – VII, СПб.,
1909.
Митрофанов Е.В., Никитина Т.Г. Молодежный сленг: Опыт словаря. М., 1994.
Мокиенко В.М. Словарь русской бранной лексики: Матизмы, обсценизмы,
эвфемизмы. Берлин, 1995.
Мокиенко В.М. Монографическое и лексикографическое исследование русского
жаргона // Russian Linguistics, 1999, № 23, 1: 67 – 85.
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.
Наумов Н.И. В забытом краю. Рассказы из быта сибирских крестьян. СПб., 1882.
Наумова Т.Н. Речевой этикет студентов (обращения, приветствия, прощания) //
Проблемы организации речевого общения. М., 1981, 90 – 117.
Никитина Т.Г. Так говорит молодежь. Словарь сленга. По материалам 70 – 90-х
годов. 2-е издание. СПб., 1998.
Никитина Т.Г. Толковый словарь молодежного сленга. Слова непонятные
взрослым. М., 2003.
Никольский В.К. Словарь современного русского сленга. М., 1993.
Нордстет И. Российский с немецким и французским переводами словарь. СПб., 1782.
Ожегов С.И. О просторечии (к вопросу о языке города) // Вопросы языкознания,
2000, № 5, 95 – 110.
Олесич Н.Я. Господин студент Императорского Санкт-Петебургского университета. СПб.,
1999.
Петрищева Е.Ф. Стилистически окрашенная лексика русского языка. М., 1984.
Платонова Н. Слова, которые употребляет молодежь. Greifswald, 1999.
Поливанов Е.Д. О блатном языке учащихся и о «славянском языке» революции //
За марксистское языкознание. М., 1931, 161 – 172.
Поливанов Е.Д. Где лежат причины языковой эволюции? // Избранные работы.
Статьи по общему языкознанию. М., 1968, 75 – 89.
Поливанов Е.Д. Революция и литературные языки Союза ССР // Избранные
работы. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, 187 – 205.
Полубинский В. Блатяки и феня: словарь преступного жаргона. М., 1997.
Помыкалова Т.Е., Шишкина Т.Я., Шкатова Л.А. Наблюдения над речью жителей г.
Челябинска // Городское просторечие. Проблемы изучения. М., 1984.
Попов В.М. Словарь воровского и арестантского языка. Киев, 1912.
Потебня А.А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905.
Психологические проблемы изучения неформальных молодежных объединений.
М., 1988.
Пуиг М.С. Сатуративный способ действия в глаголах описания состояния
опьянения // Русистика, 1999, № 1 – 2, 63 – 67.
Радзиховский Л.А., Мазурова А.И. Сленг как инструмент остранения // Язык и
когнитивная деятельность. М., 1989, 126 – 138.
Ржевский Л. Язык и тоталитаризм. Мюнхен, 1951.

188
Рожанский Ф.И. Сленг хиппи: Материалы к словарю. СПб., 1992.
Розина Р.И. Категориальный сдвиг актантов в семантической деривации // Вопросы
Языкознания, 2002, Вып. 50, № 2, 3 – 15.
Романов А.Ю. Экспериментально-семантическое исследование экспрессивно-
разговорных глагольных слов // Вестник Ленинградского Университета, 1986, Вып.
2, № 2, 110 –113.
Романов А.Ю. Просторечное или экспрессивно-разговорное? Об одном из спорных
вопросов кодификации лексических единиц // Вестник Ленинградского
Университета, 1987, Вып. 2, № 3, 114 – 117.
Романов А.Ю. Некоторые особенности передачи русского просторечия на
английский язык (на материале перевода стихотворений С. Есенина) // Russian Studies,
Calicut University Press, 1987, 26 – 36.
Романов А.Ю. Русские пословицы – зеркало народного самосознания. Опыт
исследования // Russian Language Journal, 1998, Vol. 52, No 171–173: 35 – 43.
Романов А.Ю. Англицизмы и американизмы в русском языке и отношение к ним.
СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2000.
Романов А.Ю. Восприятие современного молодежного сленга // Русское слово в
мировой культуре. Русский язык и русская речь сегодня: старое, новое,
заимствованное. СПб, 2003, 74 – 82.
Романов Е.Р. Очерк быта нищих Могилевской губернии и их условный язык //
Этнографическое обозрение, 1890, № 4, 118 – 145.
Романов С.И. Охотничий словарь. М., 1886-1887.
Ротенберг Т., Иванова В. Англо-русский словарь американского сленга. М., 1994.
Русская грамматика. М., 1980.
Садошенко Д. Словарик компьютерного сленга. Днепропетровск, 1995.
Саляев В.А. Лексика арготического и жаргонного происхождения в толковых
словарях современного русского языка. Дис.... канд. филол. наук. М., 1998.
Селищев А.М. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком
последних лет (1917-1926). М., 1928.
Синдаловский Н.А. Словарь петербуржца: более 3700 слов и выражений. СПб.,
2002.
Скворцов Л.И. Об оценках языка молодежи (жаргон и языковая политика) //
Вопросы культуры речи. Вып. 5, М. 1964, 45 – 70.
Скворцов Л.И. Профессиональные языки, жаргоны и культура речи // Русская речь,
1972, № 1, 48 – 59.
Скворцов Л.И. Литературный язык, просторечие и жаргоны и их взаимодействие //
Литературная норма и просторечие, М., 1977.
Скворцов Л.И. Жаргон. Русский Язык. Энциклопедия. М., 1979.
Скворцов Л.И. Жаргон. Энциклопедия. Русский Язык. М., 1997.
Скляревская Г.Н. О соотношении лексикографических помет “разговорное” и
“просторечное”. Автореф. дис....канд. филол. наук. Л., 1973.
Скляревская Г.Н. Толковый словарь русского языка конца ХХ века: Языковые
изменения / РАН. Институт лингвистических исследований; Под ред. Г.Н.
Скляревской. СПб., 1998.
Скребнев Ю.М. Введение в коллоквиалистику. Саратов, 1985.
Словарь Академии Российской. В 6-ти томах. СПб. 1789 – 1794.

189
Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. Читано на акте
Императорского Санкт-Петербургского университета 8-го февраля 1849 г. М., 1959.
Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1952.
Стернин И.А. Словарь молодежного жаргона: Слова, выражения, клички рок звезд,
прозвища учителей. Воронеж, 1992.
Стратен В.В. Об арго и арготизмах // Русский язык в советской школе, 1929, № 5,
39 – 53.
Тарасов В., Меринов А. Популогия для всех: краткий словарь отечественного шоу-
бизнеса (более 350 статей о том, что интересно каждому). М., 1998.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и
лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
Тиханов П.Н. Брянские старцы: Тайный язык нищих. Брянск, 1895.
Тонков В. Опыт исследования воровского языка. Казань, 1930.
Трахтенберг В.Ф. Блатная музыка: Жаргон тюрьмы // Под ред. и с предисл. И.А.
Бодуэна де Куртенэ. СПб., 1908.
Уздинская Е.В. Семантическое своеобразие современного молодежного жаргона //
Активные процессы в языке и речи. Саратов, 1991.
Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка. В 4-х томах. М., 1935 – 1940.
Ферм Л. Особенности развития русской лексики в новейший период (на материале газет).
Уппсала, 1994.
Филин Ф.П. Русский Язык. Энциклопедия / Главн. Ред. Ф.П. Филин. М., 1979.
Химик В.В. Поэтика низкого, или просторечие как культурный феномен. СПб.,
2000.
Хоменко О.Б. Язык блатных, язык мафиози: Энциклопедический синонимический
словарь. Киев, 1999.
Хомяков Б.А. Введение в изучение сленга – основного компонента английского
просторечия. Вологда, 1971.
Хомяков Б.А. Некоторые типологические особенности нестандартной лексики
английского, французского и русского языков //Вопросы языкознания, 1992, № 3, 94 –
105.
Челышев Е.П. Русский Язык обретает государственную поддержку // Вестник Российской
Академии Наук, 1997, Т. 67, № 7, 596 – 601.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М,
1994.
Чернышев В.И. список слов портновского языка // Известия ОРЯС, 1898, Т. III, кн.
1, 251 – 262.
Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале // Русская речь, 2001, № 1, 34 – 41.
Шапошников В.Н. Русская речь 1990-х. Современная Россия в языковом
отображении. М., 1998.
Шарифуллин Б.Я. «Свое» и «чужое» в русском экспрессивном фонде // Русская
речь, 1997, № 6, 47 – 51.
Шахнарович А.М. Арго // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Швейцер А.Д., Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику. М., 1978.
Шейдаева С.Г. Категория субъективной оценки в русском языке. Ижевск, 1997.
Шинкаренко Ю.В. Базарго. Жаргон уральских подростков. М., 1998.
Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.

190
Шор Р.О. Язык и общество. М., 1926.
Щуплов А. Жаргон-энциклопедия современной тусовки. М., 1998.
Энциклопедия русский язык. Издание 2-е. М., 1998.
Юганов И., Юганова Ф., Баранов А.Н. Словарь русского сленга (сленговые слова и
выражения 60 – 90-х годов). М., 1997.

Adams, M. Slayer Slang: A Buffy the Vampire Slayer Lexicon. Oxford, NY: Oxford University
Press, 2003.
Allen, I. The City in Slang. New York Life and Popular Speech. New York: Oxford University
Press, 1993.
Andrews, E. The Semantics of Suffixation. Agentive Substantival Suffixes in Contemporary
Standard Russian. Newcastle: Lincom, 1996.
Androtsopoulos, J. Grammaticalization in young people’s language: the case of German.
Belgian Journal of Linguistics, 1999, 13, 1: 155 – 176.
Antoine, F. Des mots et des oms: verlan, troncation et recyclage formel dans l’argot
contemporain. Cahiers de Lexicologie, 1998, 72, 1: 41 – 70.
Anward, J. Om sprakets roll I olika skeden av livet. Sprak Och Stil, 1996, 6: 27 – 37.
Auzanneau, M., Bento, M., Fayolle, V. De la diversite lexicale dans le rap au Gabon et au
Senegal, Linguistique, 2002, 38, 1: 69 – 98.
Bachmann, C., & Basier, L. Le Verlan: argot d’ecole ou langue de Keums? Mots, 1984, 8: 169 –
187
Baker, C. Attitudes and Language. Clevedon: Multilingual Matters, 1992.
Baker, P. Polari: The Lost Language of Gay Men. London: Routledge, 2002.
Balsas, H. Uruguayismos Futbolisticos: Denominaciones de Clubes, Equipos, Jugadores y
Partidarios. Montevideo: Melibea Ediciones, 2000.
Bentley, W., Corbett, J. Prison Slang: Words and Expressions Depicting Life Behind Bars.
Jefferson: McFarland, 1991.
Blair, I., Urland, G., Ma, J. Using Internet search engines to estimate word frequency. Behavior
Research Methods, Instruments and Computers, 2002, 34, 2: 286 – 290.
Bonds, A., Munro, P. U.C.L.A. Slang 4. Los Angelos, CA: Department of Linguistics, UCLA,
2001.
Braun, V., Kitzinger, C. “Snatch”, “hole”, or “honey-pot”? Semantic categories and the problem
of nonspecificity in female genital slang. Journal of Sex Research, 2001, 38, 2: 146 – 158.
Breckler, S. Empirical validation of affect, behavior and cognition as distinct components of
attitude. Journal of Personality and Social Psychology, 1984, 46: 1191 – 1205.
Bronner, S. Piled Higher and Deeper: The Folklore of Campus Life. Little Rock, AK: August
House Publishers, 1990.
Bucholtz, M. Language and youth culture. American Speech, 2000, 75, 3: 280 – 283.
Burke, D. Street Spanish: How to Speak and Understand Spanish Slang. New York: Wiley,
1991.
Burke, D. Street Talk 2: Slang Used by Teens, Rappers, Surfers and Popular American
Television Shows. New York: Wiley, 1992.
Burke, D. Business Talk 2: More American Business Slang and Jargon, Berkely, CA: Optima
Books, 1997.
Butters, R. “We didn’t realize that lite beer was supposed to suck!”. The putative vulgarity of “X

191
 sucks” in American English. Dictionaries, 2001, 22: 130 – 144.
Cameron, D. Naming of parts: gender, culture, and terms for the penis among American college
students. American Speech, 1992, 67: 367 – 382.
Cameron, D. Feminism and Linguistic Theory. New York, NY: St. Martin’s, 1990.
Cargile, A., Giles, H., Ryan, E., Bradac, J. Language attitudes as a social process: a conceptual
model and new directions. Language and Communication, 14 (3): 211 – 236.
Carter, K. Type me how you feel: quasi-nonverbal cues in computer-mediated communication.
Review of General Semantics, 2003, 60, 1: 29 – 39.
Casas Gomez, M. Formaciones Jergales en el Lenguaje de la Prostitucion. Valencia: Centro de
Estudios Sobre Communicacion Interlinguistica y Intercultural, 1997.
Castaneda, L., Henao, J. Tercer avance sobre el parlache. Linguistica y Literatura, 1996, 17,
30: 119 – 140.
Cervenkova, M. L’Influence de l’argo sur la langue commune et les procedes de sa formation en
francais contemporain. Etudes Romanes de Brno, 2001, 31, L22: 77 – 86.
Chambers, J. Dialect acquisition. Language, 1992, 68: 673 – 705.
Chambers, J. Sociolinguistic Theory. 2nd edn. Oxford: Blackwell, 2003.
Chambers, J., Trudgill, P. Dialectology. 2nd edn. Camridge: Cambridge University Press, 1998
Chapman, R., Kipfer, B., Wentworth H. The Dictionary of American Slang. NY: Random House,
2000.
Chesire, J. Variation in an English Dialect: a Sociolinguistic Study. Cambidge: Cambridge
University Press, 1982.
Coates, J. Women, Men and Language: A Sociolinguistic Account of Sex Differences in
Language. London: Longman, 1986.
Comrie, B., Stone, G., Polinsky, M. The Russian Language in the Twentieth Century. Oxford:
Clarendon Press, 1996.
Cooper, R. Language Planning and Social Change. Cambridge, MA: Cambridge University
Press, 1989.
Cooper, T. “Does it suck?” or “Is it for the birds?”. Native speaker judgment of slang
expressions. American Speech, 2001, 76,1: 62 – 78.
Coupland, N., Coupland, J., Giles, H. Language, Society and the Elderly. Cambridge, MA:
Blackwell, 1991.
Cullen, S. Soldier Talk. London: Leo Cooper, 1995.
Czeszewski, M. Slownik Slengu Mlodziezovego. Pila: Wydawn. Ecolog, 2001.
Dalzell, T. Flappers to Rappers. American Youth Slang. Springfield, MA: Marriam-Webster,
1996.
Davie, J. Missing presumed dead? The baikovyi iazyk of the St. Petersburg mazuriki and
other pre-Soviet argots. Slavonica, 1997 – 1998, 4, 1: 28 – 45.
Davie, J. Texno, trans and dzank: new waves of anglicizmy in Russian youth slang. Australian
Slavonic and East European Studies, 1997, 11, 1-2: 1 – 17.
Davie, J. Russian-English Dictionary of Contemporary Slang: A Guide to the Living Language
of Today. Nottingham: Broncotte Press, 1997.
Decharne, M. Strait from the Fridge, Dad: A Dictionary of Hipster Slang. Harpenden:
No Exit Press, 2001.
De Klerk, V. How taboo are taboo words for girls? Language in Society, 21, 1992, 277 – 289
De Klerk, V. Slang: a male domain? Sex Roles, 1990, 22 (9): 589 – 606.
Delvau, A. Dictionaire de la Lange Verte. Paris, 1876.

192
Dickson P. Slang. The Authoritative Topic-by-topic Dictionary of American Lingoes from All
Walks of Life. NY: Pocket Books, 1999.
Doran, M. A Sociolinguistic Study of Youth Language in the Parisian Suburb: Verlan and
Minority Identity in Contemporary France. Ph.D. dissertation, Cornell University, 2002.
Draitser E. Making War, Not Love. Gender and Sexuality in Russian Humor. New York: St.
Martin’s Press, 1999.
Dublin, P. I Was a Teenage Norvegian. Catskill, NY: Press-Tige, 1997.
Dumas, B., & Lighter, J. Is slang a word for linguists? American Speech, 53, 1978, 5 – 17.
Dundes, A., Schonhorn, M. Kansas university slang: a new generation. American Speech, 38,
1963: 164 – 177.
Dunn, J. How to speak new Russian. Rusistika, 1999, 20: 19 – 24.
Dunn, J. The transformation of Russian from a language of the Soviet type to a language of the
Western type. In J.A. Dunn (ed.) Language and Society in Post-Communist Europe. New
York, NY: St. Martin’s Press, 1999: 3 – 22.
Eble, C. College Slang 101. Georgetown, CN: Spectacle Lane Press, 1989.
Eble, C. Slang and Sociability. In-Group Language among College Students. Chapel Hill, NC:
The University of North Carolina Press, 1996.
Eckert, P. Age as a sociolinguistic variable. In F. Coulmas (ed.) The Handbook of
Sociolinguistics, Oxford: Blackwell, 1997: 151 – 168.
Eckert, P. Linguistic Variation as Social Practice. The Linguistic Construction of Identity in
Belten High. Malden, MA: Blackwell, 2000.
Eckert, P. & McConnell-Ginet, S. New generalizations and explanations in language and gender
research. Language in Society, 1999, 28: 185 – 201.
Edwards, W. Sociolinguistic behavior in a Detroit inner city black neighborhood. Language and
Society, 1992: 93 – 115.
Encinas, G., Prison Argot: A Sociolinguistic and Lexicographic Study. Lanham, MD: University
Press of America, 2001
Fabrice, A. Lexique de l’argent et passage a l’euro. French Studies Bulletin, 2001, 79: 17 – 19.
Fabrice, A. Des mots et des oms: verlan, troncation et recyclage formel dans l’argot
contemporain. Cahiers de Lexicologie, 1998, 72, 1: 41 – 70.
Fazio, R., Williams, C. Attitude accessibility as a moderator of the attitude-perception and
attitude-behavior relations. Journal of Personality and Social Psychology, 1986, 36: 505 –
514.
Fisherman, H. Attitudes toward foreign words in contemporary Hebrew. International
Journal of the Sociology of Language, 86, 1990, 5 – 40.
Flexner, S., Wentworth, H. Dictionary of American Slang. New York, NY: Crowell, 1975
Franceshini, F. Per un glossario del linguaggio giovanile in area pisana. Italienisch, 2001, 45: 42
– 68.
Frolova, M., Powers, R. English-Russian Dictionary-Phrasebook of Love. Seattle: Rodnik
Publishing, 2000.
Gal, S. Peasant men can’t get wives: language change and sex roles in a bilingual community.
Language in Society, 1978, 7: 1 – 16.
Gardner, R. Social Psychology and Second Language Learning. London: E. Arnold, 1985.
George, K. Alternative French. In C. Sanders (Ed.), French Today: Language in its Social
Context, Cambridge: Cambridge University Press, 1993: 155 – 170.
Gibbs, R., Nagaoka, A. Getting the hang of American slang: studies on understanding and

193
 remembering slang metaphors. Language and Speech, 28, 1985: 177 – 194.
Giles, H., Coupland, N. Language: Contexts and Consequences. Milton Keynes: Open
University Press, 1991.
Golish, T., Caughlin J. “I’d rather not talk about it”: Adolescents’ and young adults use of topic
avoidance in stepfamilies. Journal of Applied Communication Research, 2002, 30: 78 – 106.
Gordon, E. Sex, speech, stereotypes: why women use prestige forms more than men. Language
in Society, 1997, 26, 47 – 63.
Green, J. Slang through the Ages. Lincolnwood, IL: NTC, 1997.
Green, J. Rawle, G. Cassells’ Rhyming Slang. New York: Cassell, 2000.
Green, J. The Big Book of Bodily Functions. New York: Cassell: 2001.
Griffin, C. Representations of Youth. The Study of Youth and Adolescence in Britain and
America. Cambridge: Polity, 1993.
Grossman, A., Tucker, J. Gender differences and sexism in the knowledge and use of slang.
Sex Roles, 1997, 37, 1 – 2: 101 – 110.
Halliday, M. Anti-languages. American Anthropologist, 1976, 78: 570 – 583.
Hassan, H. You Gotta Know It: A Conversational Approach to American Slang for the ESL
Classroom. Berkeley, CA: Optima Books, 2000.
Heath, R., Bryant, J. Human Communication Theory and Research. Concepts, Contexts, and
Challenges. London: Lawrence Erlbaum, 2000.
Hendrickson, R. Grand Slams, Hat Tricks, and Alley-Oops, A Sport Fan’s Book of Words. New
York, Prentice Hall, 1994.
Hendrickson, R. New Yawk Tawk: A Dictionary of New York City Expressions. New York:
Checkmark Books, 1998.
Holmes, J., Meyerhoff, M. The community of practice: theories and methodologies in language
and gender research. Language in Society, 1999, 28, 2: 173 – 183.
Horvath, B. Variation in Australian English: The Sociolects of Sydney. Cambridge:
Cambridge University Press, 1985.
Hughes, S. Expletives of lower-class women. Language in Society, 21, 1992: 291 – 303.
James, D. Gender-linked derogatory terms and their use by women and men. American Speech,
1998, 73, 4: 399 – 420.
Jay, T. What to Do When Your Kids Talk Dirty. San Jose, CA: Resource Publications, 1998.
Jesperen, O. Language: Its Nature, Development, and Origin. London: Allen & Unwin, 1922.
Jhonson, J., Maxwell, J., Leitnerschmidt, M. A Dictionary Slang Drug Terms, Trade Names, and
Pharmacological Effects and Uses. Austin: Texas Commission on Alcohol and Drug Abuse,
1997.
Kamper, H. Judendsprache um 1900 und die schone literature. Deutschunterricht, 2001, 53, 1:
47 – 58.
Kelle, B. Regional varieties on the internet-chat as a catalyst for a regional written language.
Deutsche Sprache, 2000, 28, 4: 357 – 371.
Knoll, B. Beach Rap. A Handy Guide to Understanding the Language of the Beach. Randolph
Hills, MD: BeachRap Inc., 1992.
Labov, T. Social and language boundaries among adolescents. American Speech, 1992, 67: 339 –
366.
Labov, W. The Social Stratification of English in New York City. Washington DC: Center for
Applied Linguistics, 1966.
Labov, W. Language in the Inner City. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1972.

194
Labov, W. Sociolinguistic Patterns. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1991.
Labov, W. Principles of Linguistic Change. Internal Factors. Oxford: Blackwell, 1994.
Lakoff, G. The contemporary theory of metaphor. (In A. Orthony Ed.) Metaphor and Thought.
Cambridge, MA: Cambridge University Press, 1993.
Leap, W. Word is out: Gay Men’s English. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996.
Lefkowitz, N. Talking Backwards, Looking Forwards: The French Language Game Verlan.
Tübingem: Gunter Narr Verlag, 1991.
Lewandowski, M. The Socio-cultural role of Jewish contributions to American slang. Lingua
Posnaniensis, 1997, 39: 39 – 49.
Lighter, J. Historical Dictionary of American Slang. NY: Random House, 1994
Lillo, A. Bees, Nelsons, and sterling denominations: a brief look at cockney slang and coinage.
Journal of English Linguistics, 2000, 28, 2: 145 – 172.
Lillo, A. From Alsatian dog to wooden shoe: linguistic xenophobia in rhyming slang. English
Studies, 2001, 82, 4: 336 – 348.
Lillo, A. The rhyming slang of the junkie. English Today, 2001, 17, 2(66): 39 – 45.
Linder, D. Translating Slang in Detective Fiction. Perspectives: Studies in Translatology, 2000,
8, 4: 275 – 278.
Livingstone, S. Young People and New Media. London: Sage, 2002.
Longe, V. Student slang from Benin, Nigeria. English World Wide, 1999, 20, 2: 237 – 249.
Longsworth, R. A Decade of Campus Language at Oberlin College: Obei-Speak. Lewingston,
NY: Edwin Mellen Press, 2003.
Mandelbaum, R. L’Argot ou les mots de la pudeur. Language and Society, 1996, 75: 85 – 96.
Markefka, M. Ethnische echimpfnamen kollektive symbole alltaglicher diskriminierung.
Muttersprache, 1999, 109, 3: 193 – 206.
Martin, R. “Girls don’t talk about garages!”: perceptions of conversation in same and cross-sex
friendships. Personal Relationships, 1997, 4, 2: 115 – 130.
Maurice, F. An introduction to Russian chat communication. Zeitschrift fur Slavische Filologie,
2001, 60, 1: 79 – 104.
McBride, J. High and Inside: An A to Z Guide to the Language of Baseball. Lincolnwood, IL:
Contemporary Books, 1997.
McKnight, G. English Words and Their Background. New York: Appleton & Co, 1923.
Medrow, K. Street Terms: Drugs and Drug Trade. Rockville, MD: Drugs and Crime
Clearinghouse, 1995.
Mela, V. Verlan 2000. Langue Française, 1997, 114: 16 – 34.
Menac, A. Morfoloske i tvorbene pojave u anglicizmima ruskogo hipijevskog slenga.
Suvremena Lingvistika, 1996, 22, 1 – 2: 425 – 435.
Merle, P., Guedon, H., Dubois, G. L’Argot du Foot. Paris: Mono Lisait, 1998.
Milroy, L. Language and Social Networks. Oxford: Basil Blackwell, 1980.
Mokienko, V. The Russian language ‘on the brink’. The linguistic situation in present-day
Russia. In J.A. Dunn (ed) Language and Society in Post-Communist Europe, New York,
NY: St. Martin’s Press, 1999: 70 – 85.
Morgan, D. Focus Groups as Qualitative Research, London: Sage, 1988.
Moscovici, S. Social influence and conformity. In G. Lindzey & E. Aronson (Eds.). Handbook of
Social Psychology (Vol. II). NY: Random House, 1985: 347 – 412.
Munro, P. U.C.L.A. Slang 4. Los Angeles, CA: UCLA Press, 2001.
Nagase, J. The role of student club members in the process of word spread. American Speech,

195
 1996, 71, 2: 136 – 141.
Nahkola, K. Nykyslangin sananmuodostusoppia. Virittaja, 1999, 103, 2: 195 – 221.
Neufeldt, V. Informality in language. Dictionaries, 1999, 20: 1 – 22.
Nikolsky, V., Davie, J. Russian-English Dictionary of Contemporary Slang. A Guide to the
Living Language of Today. Nottingham, UK: Bramcote Press, 1997.
Nisheva, B. Muzikalni neologizmi v bulgarskiya I cheshkiya ezik (vurkhu material ot
mladezhkite muzikalnu spisaniya). Supostavitelno Ezikoznanie, 2001, 26, 3: 32 – 56.
Norris, J. Smut: American Sex Slang. Over 4300 Entries. Los Olives, CA: Olives Publications,
1992.
Nunnally, T. Glossing the folk: a review of selected lexical research into American slang and
Americanisms. American Speech, 2001, 76, 2: 158 – 176.
Pamies, B. La jerga de la drogadiccion. Sendebar, 1995, 6, 185 – 196.
Paolio, J. Language variation on Internet relay chat. A social network approach. Journal of
Sociolinguistics, 2001, 5, 2: 180 – 213.
Paros, L. Bawdy Language: Everything You Always Wanted to Do But Were Afraid to Say.
Kirkland, WA: Kvetch Press, 2003.
Poteet, L., Stone, M. Plane Talk: Push Me, Pull Me: A lexicon of Aviation Slang With a Special
Section on Aircraft Names. Montreal: Davies Multimedia, 1997.
Poteet, L., Poteet, J. Car Talk: A Lexicon of Automobile and Motorcycle Slang. Montreal: R.
Davis Pub., 1997.
Poteet, L., Poteet, J. Cop Talk: A Dictionary of Police Slang. Lincoln: Writers Club Press, 2000.
Pujolar, J. Gender, Heteroglossia and Power. A Sociolinguistic Study of Youth Culture. New
York, NY: Mouton de Gruyter, 2001.
Reid, E. Spanish Lingo for the Savvy Gringo: a Do-It-Yourself Guide to the Language, Culture
and Slang. Round Rock, TX: One Ear Publications, 2000.
Risch, B. Women’s derogatory terms for men: that’s right, dirty words. Language in Society,
1987, 16: 353 – 358.
Roloff, M. Interpersonal Communication. The Social Exchange Approach. Newbury Park, CA:
Sage, 1981.
Roloff, M. Communications and reciprocity within intimate relationships. In M.E. Roloff & C.R.
Berger (Eds.), Interpersonal Processes. New Directions in Communication Research.
Newbury Park, CA: Sage, 1987: 11 – 38.
Roscoe, J. Fundamental Research Statistics for the Behavioral Sciences. New York, NY: Holt,
Rinehart & Winston, 1975.
Rosenbaum, O. Chat-Slang: Lexikon Der Internet-Sprache: Uber 4200 Begriffe Verspehen und
Anwenden. Munchen: Hanser, 2001.
Ryan, E. Why do low prestige varieties persist? In H. Giles & R. St. Clair (eds.), Language
and Social Psychology, 1979, Baltimore: University Park Press, 145 – 157.
Ryazanova-Clarke, L., Wade, T. The Russian Language Today. London: Routledge, 1999.
Saanilahti, M., Nahkola, K. Suomalainen slangi kielellisena ja sosiaalisena ilmiona (Finnish
slang as a linguistic and social phenomenon), Sananjalka, 2000, 42: 87 – 113.
Saez-Godoy, L. El Lenguaje Secreto de las Drogas en Chile: Yerba, Gomas, Jale, Neo y Afines.
Santiago de Chile: Universidad de Santiago, 1995.
Sainean, L. Le Langage Parisien au XIX-e Siecle. Paris, 1920.
Sanmartin, S. La busqueda etimologica en el argot de los delincuentes. Estudios de Linguistica,
1996 – 1997, 11: 325 – 339.

196
Sapir, E. Selected Writings of Edward Sapir on language, culture and personality. Berkeley, CA:
University of California Press, 1949.
Schenirer, S. La Parlata del Dire e Non Dire: origins, Symbolism and Meaning in the
“Language” of the Sicilian Mafia. Auckland, NZ: University of Auckland, 1998.
Schonfeldt, J., Golato, A. Repair in chats: a conversation analytic approach. Research on
Language and Social Interaction, 2003, 36, 3: 241 – 284.
Segen, J. Current Med Talk: A Dictionary of Medical Talk, Slang and Jargon. Stamford:
Appleton & Lange, 1995
Seux, B. Une parlure argotique de collegians. Langue Française, 1997, 114: 82 – 103.
Shklyaknov, V., Adler, E. Dictionary of Russian Slang and Colloquial Expressions. 2nd ed. New
York, NY: Barron’s, 1999.
Sibata, T. Sociolinguistics in Japanese Contexts. Berlin and New York: Mouton de Gruyter,
1999.
Singleton, R., Straits, B. Approaches to Social Research. New York: Oxford University Press,
1999.
Sledd, J. On not teaching English usage. English Journal, 1965, 54: 698 – 703.
Sourdot, M. L’Argotologie: entre frome et fonction, Linguistique, 2002, 38, 1: 25 – 39.
Spears, R. Slang and Euphemism: A Dictionary of Oaths, Insults, Sexual Slang and Metaphors,
Racial Slurs, Drug Talk, Homosexual Lingo and Related Matters. New York: Pinguin
Books, 1991.
Stenstrom, A., Andersen, G., Hasund, I., Trends in Teenage Talk. Corpus Compilation, Analysis
and Findings. Amsterdam: J. Benjamins, 2002.
Street, R., Giles, H. Speech accommodation theory: a social cognitive approach to language and
speech behavior. In M.E. Roloff and C.R. Bereger (Eds.), Social Cognition and
Communication, Newbury Park, CA: Sage, 1982: 193 – 226.
Studer, M. Spricht die Jugend eine andere sprache? Teill II “Judensprache” heute.
Sprachspiegel, 1998, 54, 2: 70 – 77.
Swartz, M. God curse you, and the curse is that you be what you already are: Swahili culture,
power, and bad talk. Maledicta, 1989, Vol. 10: 209 – 230.
Talbot, M. Language and Gender. An Introduction. Oxford: Polity Press, 1998.
Tellez Gutierrez, M. Que Onda Que los Modismos de los Chavos de Prepa? Estudio
Exploratorio. Toluca: Universidad Autonomo del Estado de Mexico, 1999.
Thurlow, C., McKay, S. Profiling new communication technologies in adolescence. Journal of
Language and Social Psychology, 2003, 22, 1: 94 – 103.
Timroth W. Russian and Soviet Sociolinguistics and Taboo Varieties of the Russian Language
(Argo, Jargon, Slang and “Mat”). München: Verlag Otto Sagner, 1986.
Tomajczyk, S. Dictionary of the Modern United States Military: Over 15,000 Weapons,
Agencies, Acronyms, Slang, Installations, Medical Terms, and Other Lexical Units of
Warfare. Jefferson, NC: McFarland, 1995.
Topol, E. Dermo! The Real Russian Tolstoy Never Used. New York: Plume, 1997.
Trudgill, P. Sex, covert prestige and linguistic change in the urban British English of Norvich.
Language and Society, 1972, 1: 179 – 195.
Trudgill, P. The Social Differentiation of English in Norvich. Cambridge: Cambridge University
Press, 1974.
Trudgill, P. On Dialect. Social and Geographical Perspectives. Oxford: Blackwell, 1983.
Valdman, A. La langue des faubourgs et des banlieues: de l’argot au francais populaire. French

197
 Review, 2000, 73, 6: 1179 – 1192.
Van Lear, A. The formation of social relationships: A longitudinal study of social penetration.
Human Communication Research, 1987, 13: 299 – 322.
Voorhees, R. A Little Book of Golf Slang: From Fried Eggs to Frog Hairs, Words to Help You
Pass As a Golfer. New York: MJF Books, 2000.
Wachal, R. Taboo or not taboo: that is the question. American Speech, 2002, 77, 2: 195 – 206.
Walter H., Mokienko V., Niemeyer M. Sprache der Jugend: Kleines Russisch-Deutsches
Wrterbuch. Greifswald, 1999.
Wentworth, H., Stuart B. Dictionary of American Slang. NY: Crowell, 1975.
Wierzbicka, A. Understanding Cultures through Their Key Words. New York, NY: Oxford
University Press, 1997.
Williams, A., Giles, H. Intergenerational conversations. Young adults’ retrospective accounts.
Human Communication Research, 1996, 23: 220 – 250.
Williams, A., Garret, P. Communication evaluations across the lifespan: From adolescent storm
and stress to elder aches and pains. Journal of Language and Social Psychology, 2002, 21:
101 – 126.
Wise, H. The Changing Function of Argot. In Farid Aitsiselmi (ed.) Black, Blanc, Beur. Youth
Language and Identity in France. Bradford: University of Bradford Press, 2000.
Yoffe, M. Russian Hippie Slang, Rock-n-Roll Poetry and Stylistics: the Creativity of Soviet
Youth Counterculture. Ann Arbor, MI: University of Michigan, 1991.

198
 Предметно-именной указатель

Аббревиатуры жаргонные: 56, 102-105 Бондалетов В.Д. 12, 15, 16, 17, 27-28, 34,
Агрессия вербальная: 40 49, 145
Адамс М. 10 Бондз А. 10
Актуальность жаргонных слов: 153, Борев Ю.А. 64
162-165 Борисова-Лукашенец Е.Г. 37, 138, 142,
Аллен И. 46 143, 144, 154
Андерсон Дж. 53 Брайант Дж. 60, 63
Анкетирование Броннер С. 16
социолингвистическое: 42, 43, 145-149 Булаховский Л.А. 24
Анонимное общение: 39 Бурке Д. 10
Антропоцентричность сленга: 49, 62,
113-116, 117, 121, 134, 141
Аполитичность сленга: 62 Вайз Х. 52
Апресян Ю.Д. 107 Вальдман А. 13
Арапов М.В. 14, 15 ВанЛир А. 60
Арго: в Париже 110; герметическое 47- Варваризация языка: 48, 53
49; городское 21; киническое 48-51; Вентворт Х. 16, 165
криминальное 9, 10, 11, 18, 20, 22, 28, 38, Вербицкая Л.А. 176
74, 94, 113, 117, 123, 135-137; секретный Верлан: 37, 39, 94, 167
характер 24-25, 38, 49; термин 13-14, 47- Веселинов Д. 138
50; этимология 21 Вилльямс А. 31, 32, 36
Арутюнова Н.Д. 108, 109, 128 Виноградов В.В. 108, 133
Включенное наблюдение: 144
Возраст носителей языка: 34-38, 146-
Балдаев Д.С. 28 153, 173-174, 181
Балли Ш. 174 Войтович М. 140
Балсас Х. 10 Вульгаризация нормы: 9, 174
Банков Д. 138 Вульгаризмы: 20, 171
Баранов А.Н. 128 Вурхес Р. 10
Басье Л. 37
Бахтин М.М. 29, 48
Бачман С. 37 Гак В.Г. 107
Бейкер П. 10 Гал С. 166
Бейкер С. 149 Гальперин И.Э. 16
Бельчиков Ю.А. 12 Гаррет П. 36
Бентлей У. 10 Герметика арго: 47-48
Береговская Е.М. 16, 41, 42, 43, 49, 52, Гиббз Р. 16
53, 154, 171 Голато А. 56
Бирих А. 108 Голиш Т. 40
Блатная музыка: 20, 28 Голышев И.А. 18
Блер И. 50 Гордон Е. 166
Бодуэн де Кутенэ И.А. 13, 18, 19 Грамматические средства жаргона: 38,
167

199
Грачев М.А. 13, 16, 28, 29, 35, 37, 38, 46, Есперсен О. 165
50, 53, 73, 75, 78, 89, 96, 113, 117, 135,
154, 164, 167, 174, 175
Гребельников И. 176-177 Жаргон: авиаторов 10; автолюбителей
Грин Дж. 7, 94 10; армейский 9, 11; вампиров 10; в
Гриффин С. 40 бизнесе 10; в Интернете 10, 53-63; в XIX
Группировки молодежные: 45, 123 и начале XX века 17; в 30 – 50-е годы ХХ
Группового давления механизм: 33, 36, века 24-25; в 60 – 80-е годы XX века 25-
180 27; в пост-советский период 27-29;
Группового общения теория: 32-33 гомосексуалистов 10;
Групповой идентификации функция: железнодорожников 7; история изучения
40 17-30; классификация 27;
Гуров А. 16, 46 компьютерщиков 9; медицинский 10;
моряков 9; мотолюбителей 10;
музыкантов 9; наркоманов 9;
Даблин П. 10 неформальных молодежных группировок
Дави Дж. 29, 144 29, 45, 123; нищих 27; общий 9; после
Давыдов И.И. 12 1917 года 18-21; описывающий
Далзелл Т. 40, 52 сексуальные отношения 42, 49, 123-128;
Даль В.И. 14, 17, 18 описывающий физиологические
Девкин В.Д. 10 отправления 10, 42, 49; охотников 22;
ДеКлерк В. 168 преступников 9, 10, 10, 18, 22, 38, 117,
Дельво А. 13 135-137; распространение 34;
Депрециативность сленга: 41 ремесленников 27-28; рифмованный 10,
Дешарн М. 10 37, 39, 94, 167; сицилийской мафии 10;
Джайлз Х. 31, 32 спортивный 10; термин 14-15; торговцев
Джонсон Дж. 10 9, 27; школьников 20, 21, 25, 29, 38, 41,
Джорж К. 37 42, 54, 55, 120-123, 178-179; шоу-бизнеса
Диалекты: социальные и 9, 66-69
профессиональные 9; 11, 13, 18, 19, 23, Жельвис В.И. 40, 41, 124, 125
27-28, 132 Жирмунский В.М. 16
Диффузная семантика: 22, 76, 103 Журавлев А.П. 89, 107
Добровольский В.Н. 18 Журавлев А.Ф. 12
Домострой 165 Журавлев В.К. 52
Доран М. 10, 94, 167
Дрейцер А. 67, 70
Дубягина О.П. 9 Зайковская Т.В. 29
Дуличенко А.Д. 9, 174 Запесоцкий А.С. 154
Думас Б. 15 Зеленин Д. 18
Земская Е.А. 12, 53, 72, 73, 140
Зиновьев Д. 9, 28
Елистратов В.С. 9, 13, 14, 29, 42, 46, 47-
49, 53, 68, 72, 73, 75, 76, 78, 92, 93, 96,
116, 125, 145, 174 Иванов Е.П. 46
Ельцин Б.Н. 31 Иванова В. 29
Ермакова О.П. 92, 105

200
Избежание коммуникации стратегия: Крестовский В.В. 18
31 Криптологическая функция сленга: 39
Инвективное словоупотребление: 124 Крысин Л.П. 9, 36, 37, 168
Иноязычные заимствования в Ксенофобия лингвистическая: 116
жаргонах: 18, 48, 52, 53, 137-144, 180 Кузьмичев В.С. 136
Институт Языка и Литературы 23
Интервьюирование
социолингвистическое: 145 Лабов Т. 35
Интержаргон: 16 Лабов У. 33, 34, 35, 36, 145, 146, 165,
166, 169
Лайтер Дж. 15, 16
Йоффе М. 29-30 Лакофф Дж. 109
Ларин Б.А. 13, 20, 22
Лексика: внелитературная 9, 11, 17, 53-
Кайдалов А.Т. 18 54; высокая 11; книжная 11; лексические
Каламбур жаргонный: 64-66 изменения 10, 12, 52, 53;
Каланов Н. 9, 28 некодифицированная 13, 14;
Камерон Д. 16, 42, 169 ненормативная 12; простонародная 11,
Капанадзе Л.А. 12 12; просторечная 11, 12; разговорная 14
Карнавальный смех: 48 Лексическая норма: нарушения 12, 19,
Картер К. 56 39
Катартическая функция жаргонной Лефковиц У. 10, 37, 39
инвективы: 40 Ливингстон С. 55
Квазисинонимы в сленге: 96 Лилло А. 116
Квеселевич Д.И. 29, 53, 66, 71, 113 Лип У. 10
Келле Б. 56 Лихачев Д.С. 20, 22, 24-25, 50
Клички учителей: 38, 42, 120-121 Лихолитов П.В. 9, 28
Колесов В.В. 176 Лонгсворт Р. 10
Колтунова М.В. 175 Лотте Д.С. 142
Комическая направленность сленга: Людическая функция сленга: 39
23, 29, 66-70
Коммуникативное самораскрытие: 60
Коммуникационного приспособления Мазурова А.И. 9, 16
теория: 31, 38, 59, 180 МакБрайд Дж. 10
Коммуникационный обмен: 31, 59 МакНайт Дж. 15
Комри Б. 81 Макловски Т. 68, 69
Конспиративная функция арго: 24-25, Максимов Б.Б. 9, 18, 29, 45, 46, 85, 102,
38, 49 136
Копорский С.А. 13, 19 Манро П. 10
Копыленко M.M. 36 Марочкин А.И. 16, 28, 29, 37, 154
Корбетт Дж. 10 Марр Н.Я. 23
Коровушкин В.П. 9, 28 Марристкое учение: 23-24
Костомаров В.Г. 9 Мартине В. 40
Котелова Н.З. 139 Матвиенко В.И. 176
Коуглин Дж. 40 Меерхофф М. 169
Коутс Дж. 165 Мела В. 39

201
Мельников-Печерский П.И. 18 Ненормативные произносительные
Меринов А. 9, 28 варианты: 165-166
Мерле П. 10 Неологизмы: 59, 71
Метафоры жаргонные: Никитина Т.Г. 9, 16, 25, 29, 42, 46, 50,
антропометричность 110; глагольные 53, 71, 73, 113, 137, 141, 155, 159
128-135; концептуальные 128; коррелят Никольский В.К. 16, 137, 141
109, 128; метафорические переносы 23, Новиков Л.А. 107
49, 57, 66, 107-113; множественные 111- Номинативная функция сленга: 38
112, 133-134; модификатор 109; Нордстет И. 11
предметные 117-120; референт 109, 121, Норма: внутригрупповая
128; связанные с обучением 120-123; лингвистическая 33; литературная 36,
связанные с сексуальными отношениями 174, 180
49, 123-128; со значением лица 113-117; Нормативная оценка жаргонных слов:
фрейм 109 155-159, 166
Метонимические переносы: 75, 101, Норрис Дж. 10
108, 109, 111
Микрофонный эффект: 145
Мильроу Л. 32 Обмен равноценный при
Мимикрия фонетическая: 72, 100, 180 коммуникации: 63
Мировоззренческая функция сленга: Общение: анонимное 39, 56;
38, 39 неформальное 39, 40; самораскрытие 60;
Митрофанов Е.В. 14, 136 удовлетворительное и
МкКей С. 40, 55 неудовлетворительное 31
МкКоннел-Жинет С. 30, 166-167, 169 Окказионализмы жаргонные: 50, 57
Мокиенко В.М. 25, 29, 46, 53, 71, 74, Олесич Н.Я. 32, 44
113, 137, 155, 159 Опознавательная функция сленга: 38
Молодежная культура: 25, 32, 33, 35, Опрос социолингвистический: 11, 21,
36, 40, 51-52, 123-128; антисоциальность 52, 55, 146-164; методы проведения 145;
29; групповая солидарность 39, 40; опрос в Санкт-Петербурге 146-148;
Интернет 30, 42, 50, 53-63, 123-124; результаты 149-164
молодежные группировки 45, 123; Орфографическая комиссия РАН 177
одежда 117; прически 117; чаты 11, 38, Отношение к сленгу: 9, 149-153, 159
39, 42, 56-57
Мотивация внутрисловная: 107, 109,
136 Паолио Дж. 56
Парадокс исследователя: 56
Пародийность в сленге: 23
Наблюдение включенное: 145 Парос Л. 10
Нагасе Дж. 16 Пауэрс Р. 29
Наречия жаргонные: словообразование Петрищева Е.Ф. 12
103-104 Платонова Н. 53
Наумов Н.И. 18 Плетнева Т. 177
Нахколла К. 10 Поливанов Е.Д. 10, 20, 23, 50
Негативизм в жаргоне: 114 Полубинский В. 28
Ненормативность в лексике: 12, 20, 39 Помыкалова Т.Е. 46
Попов В.М. 135, 164

202
Потебня А.А. 108 Сбор жаргонного материала: методы
Престижность сленга: 51-52, 150; 20; 53-63
очевидная и скрытая 166 Сварц М. 169
Прилагательные жаргонные: Седжен Дж. 10
словообразование104-107 Селищев А.М. 20, 81, 83, 92
Просторечие: городское 21; термин 11, Семантика в жаргоне: диффузная 22,
12, 21 76, 128; расширение 111, 136;
Протестная функция сленга: 40 специализация 111, 128
Пужолар Дж. 147 Сенан Л. 13
Пуризм: 25, 174, 175, 176 Сибата Т. 34
Путин В.В. 31 Синдаловский Н.А. 45, 46
Путина Л.А. 177 Синекдоха: 111
Пуиг М.С. 133 Синонимы в жаргоне: 22, 42, 119, 121,
122, 124, 125, 126, 127, 132, 133
Сиротинина О.Б. 176
Раблезианский комплекс: 48 Скворцов Л.И. 11, 12, 16, 25-27, 46, 162
Радзиховский Л.А. 16, 154 Скляревская Г.Н. 11, 12, 13
Распространение жаргона: 34 Скребнев Ю.М. 16
Распутин В.Г. 176 Следд Дж. 41
Реактивное использование Сленг: афро-американцев 34;
лексических единиц: 39 англицизмы и американизмы 137-144; в
Рейд Е. 10 Англии10, 15, 16; в Германии 10; в
Реноминация: 39, 109-110, 117, 123, 124 Мексике 10; в Москве 42, 43, 44; в
Ржевский Л. 19, 20, 24 Норвегии 10; в Нью-Йорке 46; во
Ритмика жаргонных слов: 93 Франции 10; в Польше 10; в Санкт-
Риш Б. 168 Петербурге 43, 44, 146-174; в США 10,
Робот-матотестер: 58 15, 16, 52; в Уругвае 10; в языке женщин
Рожанский Ф.И. 29 и мужчин 21, 25, 165-173; в Японии 34; и
Розенбаум О. 10 возраст носителей 15, 34-38, 146-153,
Розина Р.И. 71, 128, 130 173-174, 181; и культура 46-49; и юмор
Розов В.С. 176 64-70; и языковая политика 174-179;
Ролофф М. 31 комическая направленность 66-70; на
Романов А.Ю. 12, 52, 64, 128, 135, 137, Урале 44, 45; обновление 15-16;
147, 148, 175 оппозиционность и протестность 21, 40;
Романов Е.Р. 18 подъемы и спады в развитии 52-53;
Романов С.И. 18 престижность 39, 50-51; при изучении
Роску Дж. 146 иностранного языка 10; причины
Ротенберг Т. 29 употребления в оценке информантов 153-
Роуле Дж. 10 156; социально-психологические
Рязанова-Кларке Л. 81 факторы порождения 15, 30-34; термин
15-16; территориальные варианты 42-45;
частотность 50-51
Саанилахти М. 10 Словарь Академии Российской 11
Садовничий В.А. 176 Словосложение: 57, 96-102
Садошенко Д. 9, 28 Словотворчество жаргонное: 57
Самораскрытие в общении: 60 Смирнов Г.Ф. 9

203
Совет по русскому языку при Теллез-Гутьерес М. 10
правительстве РФ 176-177 Теория: группового общения 32-33;
Совет по русскому языку при коммуникационного приспособления 31,
президенте РФ 176 38; социального обмена 31, 62, 64;
Социального обмена теория: 31, 62, 64 яфетическая 23
Социолект: 13, 16, 28 Территориальные варианты сленга:
Спонтанная устная речь: 53, 56 42-45
Срезневский И.И. 14 Тимрот У. 13, 16, 17, 19
Сталин И.В. 23-24 Тиханов П.Н. 18
Стенстром А. 10, 38, 166 Топонимы жаргонные: 43, 44, 45
Степанов Ю.С. 107 Траджил П. 30, 33, 34, 51, 148, 166, 169
Стернин И.А. 9, 46, 120 Турлоу С. 40, 55
Стоун М. 10
Стратен В.В. 21
Стрит Р. 31 Уздинская Е.В. 29, 37
Студенческий сленг: 20, 23, 25, 29, 37, Универбат: 83, 90, 94, 95
42; в Оберлинском колледже 10; в Универбация: 83, 90, 94, 95
университете Калифорнии 10; в Устаревание жаргонных слов: 153, 162-
университете Северной Каролины 10 165, 180
Субъязык: 16 Ушаков Д.Н. 11
Суффиксация при образовании
сленговых существительных: 73-93; -
ага/яга 74-75; -аж 75; -ак/-як 75-76; -ай/- Фабрис А. 13
яй 76-77; -ан/-ян 77; -ант 77; -арь/-ярь 77- Факторы социолингвистические: 147
78; -ара/-яра 78; -аха/-яха 78; -ач/-яч 78; - Фаллические культы: 125
еж 78; -ель 78; -ень 78-79; -ер 79; -ец 79; - Фаллотворчество метафорическое: 125
изм 79; -ик 79-80; -ина 80; -ист 80; -иха Ферм Л. 71
80-81; -ица 81; -ище 81; -jо 81; -ка 81-84; - Фиктивности модус: 110
ла/-ло 84; -лово/-лево 84-85; -ник 85-86; Филин Ф.П. 12
нулевая 73; -ня 86-87; -ок 87; -он 87-88; - Флекснер С. 165
оха 88; с разными суффиксами 92-93¸ -та Форма внутренняя: 108
88; -уга/-юга 88; -ук/-юк 88; -ула/-юля 88; Фролова М. 29
-ун 88-89; -ура 89; -уха/-юха 89-90; -уш-ка
90; -уш-ник/-уш-ница 90; -чик 91; -щик 91;
-ыга 91; -ыш 91 Хассан Х. 10
Суффиксы экспрессивные: 74 Хасунд И. 53
Существительные жаргонные: Хендриксон Р. 10, 46
аббревиатуры 102-103; морфологическое Химик В.В. 29, 40, 72, 74, 75, 76, 82, 85,
словообразование 73; префиксация 93-94; 89, 92, 94, 100, 109, 113, 117, 119, 133
словосложение 96-102; суффиксация 73- Хит Р. 60, 61
93; усечение 94-96 Холлидей М. 42
Холмс Дж. 169
Хоменко О.Б. 9
Талбо М. 167 Хорват Б. 35, 36
Тарасов В. 9, 28, 66, 67 Хюз С. 169
Телия В.Н. 107, 109, 110

204
 Цензура: 9, 179 Эбле К. 10, 16, 37, 40, 42, 154, 162, 164
Эвфемистическое словоупотребление:
23
Чапман А. 16 Эдвардз У. 33, 35
Частотность сленга: 50-521, 53 Экерт П. 10, 30, 33, 35, 40, 54, 147, 166-
Чаты в Интернете: анонимный характер 167, 169
56; молодежные 11, 38, 39, 42, 50, 53-63; Эксперимент социолингвистический:
ники 57-58; общение 59-63; правила 145, 146
поведения 58-59 Эксплетивное использование
Чежевский М. 10 лексических единиц: 39
Чеймберс Дж. 30 Экспрессия жаргонного слова: 23, 38,
Челышев Е.П. 176 39, 64, 73, 74, 113, 124, 144, 180;
Черных П.Я. 14 комическая 64, 70
Чернышев В.И. 18 Элиот Т. 165
Чесир Дж. 33 Эмотивная функция сленга: 39, 41
Чикобова А.С. 23 Эндрюз Е. 77, 78, 81
Чудинов А.П. 111 Энсинас Г. 10
Этапы в развитии молодежного
сленга: 52-53
Шапошников В.Н. 9 Этимологизация ложная: 65
Шахнарович А.М. 13,14 Эффект микрофонный: 145
Швейцер А.Д. 14 Эффект обманутого ожидания: 173
Шейдаева С.Г. 75
Шенирер С. 7, 32
Шинкаренко Ю.В. 9, 29, 44, 46, 85 Юганов И. 46, 137
Школьный жаргон: 21, 25, 19, 38, 41, Юганова Ф. 46, 137
42, 54, 55, 120-123, 178-179 Юмор в сленге: 40
Шмелев Д.Н. 107
Шонфельд Дж. 56
Шор Р.О. 19 Языковая игра: 23, 38, 47-49
Языковая картина сленга: 113
Языковая политика: 9, 25, 174-179
Щуплов А. 14 Языковой консерватизм: 36
Ярославский Е. 20
Яфетическая теория: 23

205

View publication stats