Первобытное общество

Ла-Пасьега
Человеческие изображения: в эту категорию входят все, более или менее
реалистичные, полные и частичные изображения человеческого тела. Первое
частичное изображение представляют из себя вульвы: около трех овальной
формы, одна прямоугольной и одна треугольной, расположенная недалеко от
«Ловушки».

С момента появления первых интерпретаций доисторического искусства, в

особенности тех, которые рассматривали фигуры как символы плодородия,
считалось, что сама пещера могла, сама по себе, являться представлением
женского начала: через неё устанавливалась связь с
Матерью-Землей-созидательницей и её маткой. Французская исследовательница
Анетт Ламинг-Эмперер[33] оформила в систему эту идею. Согласно
Ламинг-Эмперер все искусство Палеолита укладывается в
символическо-метафизическую систему полового характера. С одной стороны,
распределение фигур в пещере не случайно, но соответствует определенному
структурированному плану, существующему в сознании доисторического
человека. Этот план отражает его видение мира и космогонию. Как и в
современных церквях, синагогах и мечетях, оформление и структура пещер
более-менее отвечает определенной схеме Вселенной. Согласно этой системе,
разные образы, знаки и изображения (и даже сама орография) выстроены в
соответствии со сложной иерархией, с трудом для нас постижимой, но в которой
сама пещера и её проходы, ниши и дивертикулы символизируют женский
половой орган.
Жорда считает, что эти элементы соответствуют разным художественным
традициям отдельных человеческих групп эпохи Палеолита. В его понимании,
искусство отображает зоолатрический культ, связанный с
охотничье-собирательской экономикой и очень примитивным, возможно,
эндогамным, обществом. Оно включает магические элементы (обряды) и
религиозные элементы (мифы), связанные с плодовитостью (вульвы и фаллосы),
культ предков (человекоподобные фигуры), деревьев (разветвленные
абстрактные фигуры) и другие, которые зачастую очень непросто определить
Конец позднего палеолита и голоцен — примерно.
«Венеры палеолита» (или «Палеолитические Венеры») — обобщающее
понятие для множества доисторических — датируемых верхним палеолитом —
статуэток женщин, обладающих определёнными общими признаками: так,
многие изображены тучными или беременными. Статуэтки встречаются
главным образом в Европе, но ареал находок простирается далеко на восток
вплоть до стоянки Мальта в Иркутской области, то есть на большую часть
Евразии — от Пиренеев до озера Байкал.
Многие попытки понять и интерпретировать значение и использование
статуэток основаны на малом количестве фактов. Как и в случае с другими
доисторическими артефактами, их культурное значение, возможно, никогда не
станет известным. Тем не менее археологи предполагают, что они могли быть
талисманами, оберегающими и приносящими удачу, символами плодородия,
порнографическими изображениями, или даже напрямую соотносились с
Матерью-Богиней или иными местными божествами. Женские статуэтки,
представляющие собой примеры портативного искусства позднего палеолита,
по-видимому, не имели никакого практического применения для добычи средств
к существованию. Большей частью они обнаружены на местах древних
поселений, как на открытых стоянках, так и в пещерах. Их использование при
захоронениях встречаются гораздо реже.
На стоянке эпохи позднего палеолита у с. Гагарино в Липецкой области, в
овальной полуземлянке диаметром около 5 метров, было обнаружено 7 фигурок
обнажённых женщин, которые, как считается, выполняли роль
амулетов-оберегов. На стоянке у с. Мальта в Прибайкалье, все фигурки были
найдены на левой части жилищ. Скорее всего эти статуэтки не прятались, а,
наоборот, ставились на видное место, где их мог видеть каждый (это один из
факторов, которым можно объяснить их широкое географическое
распространение)
Заметная тучность фигурок может быть связана с культом фертильности. Во
времена, предшествующие появлению сельского хозяйства и скотоводства, и в
ситуации отсутствия доступа к изобильным запасам продовольствия, излишний
вес мог символизировать стремление к изобилию, плодородию и безопасности.
Тем не менее, эти теории не являются научно неоспоримым фактом и лишь
результат умозрительных заключений учёных.
Найденные недавно 2 очень древних каменных объекта (датировка 500000 —
200000 лет назад) так же интерпретируются некоторыми исследователями как
попытка передать изображение женщин. Одна из них, «Венера из Берехат-Рама»,
была обнаружена на Голанских высотах, вторая — «Венера из Тан-Тана» — в
Марокко. Вопрос об их происхождении является дискуссионным: были ли они
обработаны человеком, для придания им более антропоморфного вида, или же
приняли такую форму благодаря исключительно природным факторам.
Некоторые учёные предполагают, что существует прямая связь между
«палеолитическими Венерами» и более поздними изображениями женщин в
эпоху неолита, и даже бронзового века. Однако эти взгляды не имеют
подтверждения и не согласуются с тем фактом, что подобные изображения
отсутствуют в эпоху мезолита.
Советский этнограф С. А. Токарев считал, что палеолитические Венеры
являются «женским олицетворением домашнего очага»[9].
В общем, цель создания данных кукол в современности не раскрыта и нет
единого мнения по этому, предположения довольно разнообразны, от
магических или обрядовых фигур, до детских игровых кукол и даже секс-кукол.
Древний мир
Йо́ни (санскр. योनि, IAST: yoni) — санскритский термин, часто используемый
для обозначения влагалища (как, например, в «Камасутре»), вульвы, матки. В
буквальном переводе означает «чрево», «место рождения», "исток".
Слово имеет большое количество различных значений — как в мирском
контексте, так и в религиозном: «источник, происхождение, место отдыха,
сиденье, вместилище, влагалище, хранилище, жилище, дом, гнездо»[1].
В индуизме йони олицетворяет женское воспринимающее начало, пассивный
принцип, выступающий как противоположность активному мужскому принципу,
которым является лингам[2] (одно из значений этого слова - "фаллос", санскр.,
бенг. и др. яз.).
Йони символизирует Шакти (Божественную энергию) и другие женские аспекты
Бога. В более широком значении йони олицетворяет всё, что "пусто внутри",
воспринимающее или вогнутое.
Американский исследователь мифологии и архетипов Джозеф Кэмпбелл
ассоциирует йони с «Кали, чёрной богиней-кровопийцей, супругой Шивы»[3].
Другие исследователи (К. Г. Юнг, М. Элиаде, например) связывали Йони с
Дургой и др. женскими персонажами индусского пантеона.
Самые древние археологические находки, которые принято считать йони и
лингамом, были обнаружены при раскопках в Хараппе и Мохенджо-Даро и
относятся к периоду цивилизации долины реки Инд. Есть основания полагать,
что культ йони и лингама был воспринят пришедшими с севера индоариями от
автохтонного населения Индии во втором тысячелетии до н. э.

Кала́ша, или кала́ш (санскр. कलश, IAST: kalaśa; букв. «горшок»), —

металлический (латунный, медный, серебряный или золотой) горшок, широко
используемый в ритуальной практике индуизма и часто отображаемый в
индуистской иконографии. В индуизме и джайнизме, калаш считается
благоприятным объектом и символом процветания и благополучия. Калаш имеет
широкое дно и узкое горло, достаточно большое для того, чтобы на него можно
было поместить кокосовый орех.[1]
Калашем также называют подобный горшок, заполненный водой и прикрытый
листом манго или кокосовым орехом. Иногда вместо воды калаш наполняют
монетами, зерном, драгоценными камнями или золотом. Кокос часто
обматывают красной нитью или куском красной ткани. При этом верхняя часть
кокосового ореха, так называемая шира (буквально «голова») остаётся
непокрытой. Горшок также обматывают священным шнуром. Украшенный
таким образом калаш называют «пурна-калаш». Пурна-калашу поклоняются как
богине-матери в ходе обрядов свадеб, а также ритуалов, проводимых по случаю
рождения детей. Его также используют в ходе самых различных индуистских
ритуалов. Каждый из элементов пурна-калаша символизирует различные
материальные элементы: металлический калаш олицетворяет плодородие, землю
и женское лоно, в котором возникает жизнь. Листья манго ассоциируются с
богом любви Камойсимволизирующим аспект наслаждения. Кокосовый орех, в
свою очередь, олицетворяет материальное процветание и богатство. Вода в
горшке символизирует жизненнодающий аспект природы[1]. Согласно разным
трактовкам, пурна-калаш олицетворяет Шиву, Ганешу, Лакшми или Парвати.
Согласно другой интерпретации, пурна-калаш ассоциируется с пятью
материальными элементами и чакрами. Металлическая база горшка
олицетворяет элемент земли, его широкая центральная часть — воду, горло —
огонь, входное отверстие горшка — воздух, а кокос и листья манго — эфир. В
контексте чакр, шира (верхняя часть кокоса) представляет сахасра-чакру, а дно
калаша — муладхара-чакру[2].
Калаша является популярным мотивом в индуистском искусстве и архитектуре.
Самые ранние индуистские архитектурные памятники с изображением калаша
датируются V веком[3], а самые ранние упоминания о калаше можно обнаружить
в «Ригведе»[4]. В индуистском искусстве, такие божества, как Брахма, Шива и
Лакшми часто изображаются с калашем в руках[5].
В джайнизме калаш является одним из «восьми благих символов»
(аштамангала). Вокруг калаша, как правило, изображаются два глаза, которые
символизируют истинную веру и истинное знание. Первые изображения
джайнского калаша относятся к периоду Кушанского царства (I—III веков)
Берестяная грамота № 955 — берестяная грамота, найденная в 2005 году при
раскопках в Новгороде.
Документ датируется 1130-ми — 1140-ми (внестратиграфически до 1190-х)
годами (XII век) и содержит рисунок и текст, включающий в себя эротическое
ненормативное изречение, являвшееся частью народного свадебного ритуала.
Текст от руки украшен буквицами в подражание рукописям.
Найдена на Троицком-XIV раскопе в слое второй половины XII века вместе с
грамотой № 956.
Текст:
Ѿ МилУшѣ къ Марьнѣ. Коси вѣликее пъехати бъ еи за Сновида.
Маренко! пеи пизда и сѣкыле!
Рѣкла ти! такъ Милушѧ: въдаи 2 гривене вецѣрашенеи[1].
Перевод текста:
Основной текст: «От Милуши к Марене. Большой Косе — пойти бы ей замуж за
Сновида. Маренка! Пусть же напьются пизда и клитор!»; приписка: «Говорит
(букв. сказала) тебе Милуша: дай две гривны вчерашние»[2].
А. А. Зализняк указывает на возможную трактовку гендиадиса Д. Коллинзом как
«пизда и член», но это не находит подтверждения в тексте публикации.
Как отмечает А. А. Зализняк, «эта формула (‘пусть пьёт vulva’) в буквальном
виде неоднократно отмечена в фольклорных записях XIX—XX веков. Она явно
связана со „срамными“ песнями, составляющими важную часть народного
свадебного ритуала, исконная функция которых состоит в том, чтобы
магическим путем способствовать плодородию, продолжению рода».[1]
Слово пизда на камне в Софии Полоцкой почти на век старше надписи на
новгородской берестяной грамоте 35 — середина XI века

Утро́бата или Тангарды́к-Кая́ — древнее пещерное фракийское[1][2] святилище,

относящееся к XI—X векам до н. э. Объект расположен в Кырджалийской
области Болгарии у села Илиница, в урочище Тангардык-Кая примерно в 12 км к
северо-западу от Кырджали.
Пещера представляет собой щель в скале естественного происхождения со
следами дополнительной обработки с целью подчеркнуть её сходство с
женскими половыми органами и увеличить глубину до 22 м. Ряд археологов,
исследовавших пещеру, предпочитают называть её Тангардык-Кая по турецкому
названию местности[3]. Название Тангардык («гремящая») может относиться к
низкому тембру резонирующих звуков в пещере — следствие обустроенного в
середине пещеры резонирующего купола[1], звуки низкого тембра из пещеры
могут раздаваться по всему урочищу[4].
Высота входного проёма пещеры — 3 м, ширина — 2,5 м, а глубина — около 22
м. На дне пещеры заметен выдолбленный в скале алтарь высотой чуть больше
метра[2]. В верхней части пещеры есть отверстие, через которое на несколько
минут каждый день около полудня внутрь попадает солнечный луч[5].
Пещера образовалась в обособленном карстовом массиве недалеко от хребта
Илиница в Восточных Родопах. Скалы состоят из меловых известняков,
подверженных влиянию эндогенных сил (тектонических движений). Процессы
физического и химического выветривания привели к формированию входной
части — расширившейся тектонической расселины.
Баубо (др.-греч. Βαυβώ) — персонаж древнегреческой мифологии, связанный с
элевсинскими мистериями.
Жительница Элевсина, радушно приняла Деметру, угостила её кикеоном. Та
отказалась пить, но когда Баубо показала богине вульву, обрадовалась и
выпила[1]. В некоторых мифах считается царицей, матерью Триптолема[2]. Её
история близка к истории служанки Ямбы[3]. По М. П. Нильсону, Баубо — имя из
орфических мистерий, а не элевсинских[4].
Согласно версии cantadora, сказительницы[5], это была не совсем женщина:
головы у неё не было, соски заменяли ей глаза, а влагалище — рот.
ФИЛЬМ АБРАМОВИЧ (либо сюда либо в современность):
https://vk.com/video-52043318_164816298

Средние века
Таким образом, в результате длительной и ожесточенной борьбы, протекавшей и
в идеологической сфере, и в повседневной практике, к XII веку сложилась
система контроля над телом и сексуальной жизнью. То, что прежде касалось
меньшинства, распространилось на большинство мужчин и женщин
средневекового города. Дороже всего за это пришлось расплачиваться женщине.
Расплачиваться долгие-долгие годы.
Подчиненное положение женщины
Итак, с теоретической точки зрения тело потерпело полное поражение.
Получается, что зависимое положение женщины определялось как духовными,
так и телесными причинами. «Женщина слаба, – писала в XII веке Хильдегарда
Бингенская. – Она видит в мужчине того, кто может придать ей силу, подобно
тому, как луна получает свою силу от солнца. Вот почему она подчинена
мужчине и должна быть всегда готова служить ему». Все время находившаяся на
втором плане и игравшая второстепенную роль, женщина не являла собой ни
противовеса, ни дополнения мужчине. В мире установленного порядка, где
мужчины подчинены жесткой иерархии, «мужчина пребывает наверху, а
женщина – внизу», – пишет Кристиана Клапиш-Зубер.
Ряд толкований библейских текстов отцами Церкви IV–V веков (Амвросием,
Иеронимом, Иоанном Златоустом и Августином) вновь и вновь воспроизводился
в Средние века. Таким образом, первая библейская версия сотворения человека
уступила место второй, менее благоприятной для женщины. Идее о том, что
«сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его;
мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1, 27), отцы Церкви и духовенство
предпочитали идею создания Богом Евы из ребра Адама (Быт. 2, 21–22).
Получалось, что изначально, в самом процессе творения тел, женщина не была
равна мужчине. Часть теологов вслед за Августином возводили подчиненное
положение женщины непосредственно к грехопадению. Существо человека
разделялось надвое: высшая часть (разум и дух) оказывалась с мужской
стороны, низшая часть (тело, плоть) – с женской. В «Исповеди» Августина,
являющейся рассказом о его обращении, будущий епископ Гиппонский, кроме
всего прочего, рассказывал, как женщина вообще и его жена в частности
препятствовали его превращению в человека, принадлежащего Церкви.
Фома Аквинский (ок. 1225–1274) спустя восемь веков пошел не совсем по тому
пути, который проложил Августин. Впрочем, он не доходил до того, чтобы
вернуть женщине свободу и признать ее равенство. Опираясь на мысль
Аристотеля (384–322 гг. до н. э.) о том, что «душа есть форма тела», Фома
Аквинский не принимал рассуждение Августина о двух уровнях сотворения.
Душу и тело, мужчину и женщину Бог сотворил одновременно. Божественная
душа, следовательно, покоится и в мужском, и в женском, и то и другое есть
лоно божественной души. В то же время мужчина демонстрирует большую
остроту ума, а его семя – единственное, что увековечивает человеческий род в
момент соединения мужчины и женщины, единственное, что получает
божественное благословение. Невысокое положение женщины в обществе
объяснялось несовершенством ее тела, о котором писал Аристотель, а также его
средневековый читатель Фома Аквинский. В их сочинениях оно идеологически
обосновывалось уже не первородным грехом, а естественными телесными
причинами. И все же теоретически Фома Аквинский склонялся к равенству
между мужчиной и женщиной. Он отмечал, что, если бы Бог хотел сделать
женщину существом высшим по сравнению с мужчиной, он сотворил бы ее из
его головы, а если бы он решил сделать ее существом низшим, то сотворил бы ее
из его ног. Бог создал женщину из середины тела мужчины, дабы указать на их
равенство. Необходимо также подчеркнуть, что сложившийся церковный
регламент брака требовал согласия обоих брачующихся. Такое правило
знаменовало собой повышение статуса женщины, хотя оно и не всегда
соблюдалось. Точно так же, хотя трудно утверждать, что широкое
распространение культа Девы Марии влекло за собой улучшение положения
женщины, все же прославление божественного женского лика должно было
укрепить авторитет женщины, особенно матери, а в образе святой Анны –
бабушки.
Влияние Аристотеля на теологов Средневековья не пошло на пользу женщинам,
которых они рассматривали как «неудавшихся мужчин». По их мнению,
физическая слабость «прямо сказывается на ее [женщины] мыслительных
способностях и на ее воле», «объясняет непостоянство ее поведения. Она влияет
на женскую душу и на ее способность возвыситься до понимания
божественного», – пишет Кристиана Клапиш-Зубер. Мужчине, следовательно,
приходилось руководить этой грешницей. Женщина же, великая немая истории,
попеременно оказывалась «то Евой, то Марией, то грешницей, то
искупительницей, то женой-мегерой, то куртуазной дамой».
За фокус теологов, преобразивших первородный грех в грех сексуальный,
женщине приходилось платить всей своей жизнью. Она считалась бледным
отблеском мужчины. «Божественный образ проявляется в мужчине так, как он
не воспроизводится в женщине», – утверждал тот же Фома Аквинский,
подчинявшийся порой расхожему мнению. Женщину лишали даже присущей ей
природой биологической функции. Находившаяся в зачаточном состоянии, наука
того времени ничего не знала о половых клетках и овуляции, и процесс
оплодотворения приписывался исключительно мужскому полу. «Решительно,
Средние века представляли собой эпоху мужчин, – писал Жорж Дюби, – ибо все
высказывания, которые дошли до меня и осведомляют меня о них, исходят от
мужчин, убежденных в превосходстве своего пола. Я слышу только их. В то же
время они больше всего говорят о своем вожделении и, следовательно, о
женщинах. Они боятся женщин и, дабы себя успокоить, презирают их». Добрая
супруга и добрая мать – вот честь, которую мужчина предоставлял женщине.
Причем, если судить по словарю рабочих и ремесленников XV века, честь
нередко оборачивалась несчастьем. Ибо они утверждали, что «ездят на
женщинах верхом», «препираются» с ними, «царапают» их, «стегают» (бьют или
колотят). «Мужчина идет к женщине, как он идет по нужде: удовлетворять свою
потребность», – заключает Жак Россио.
В то же самое время духовники стремились ограничить влечение мужчин
запретами, а также контролем над проституцией в борделях и банях – местах,
где страсти выходили наружу. Проститутки, о которых Фома Аквинский писал,
что «постыдно их поведение», а «не то, что они берут деньги», скрывались в
больших или маленьких, городских или частных борделях, банях и лупанариях.
Часто они приходили из окрестностей городов, чтобы заниматься «древнейшей
профессией» после того, как были изнасилованы бандами молодых людей,
искавших практики и тренировки своей мужественности. Проститутки
становились отверженными, но в то же время выполняли в обществе
регулирующую функцию. Тело проститутки воплощало в себе противоречивость
средневекового общества.

Эротизм равным образом проявлялся в миниатюрах на полях рукописей. Тела на

них изображались в таком виде, в каком их больше не увидишь нигде. Поля
рукописей служили пространством красоты, где получали удовольствие и
развлекались. А кроме того, хотя, может быть, как раз в первую очередь, они
являлись пространством сопротивления цензуре, на котором расцветали
скандальные и неприличные темы. В рисунках на полях тело выступало
свободным от комплексов. Таким образом, эротизм хорошо иллюстрирует
противоречие, которое пронизывало все Средневековье, и борется со
свойственной эпохе враждебностью по отношению к телу. Как пишет молодой
историк, основываясь на достижениях Хейзинги, Бахтина и Эко, «радостное
эротическое знание, придуманное в средневековой Европе, несло в себе
амбивалентность, смешение жанров. Фаблио свойственны одновременно и
непристойность, и утонченность, в лирике постоянно переплетались чувство и
чувственность. Мистическая встреча с божественным изображалась как женское
тело во власти проникающего Бога. На полях романа о Ланселоте монахиня
кормила грудью обезьяну, а в монастырских обителях поселялись каменные
чудовища. Таким образом, дух оживлял тело. А тело обладало душой».

В эпоху Средневековья не проявляли большого интереса к беременной женщине.

Она не становилась объектом какой-либо специальной заботы. Причем подобное
равнодушие или, вернее, нейтральное отношение к беременным наблюдалось
независимо от того, принадлежала ли женщина к верхам или низам общества.
Людовик Святой, например, взял с собой жену в крестовый поход, во время
которого – в разгар военной кампании – она забеременела. Когда король попал в
плен к египтянам, его жена, находившаяся на девятом месяце, собирала выкуп,
дабы его вызволить. И ее положение никого не интересовало.
Отсутствие внимания к беременной женщине подтверждает и несчастный
случай с женой Филиппа Храброго, сына и наследника Людовика Святого. Она
последовала за мужем в последний крестовый поход в Северную Африку и
сопровождала его, когда он, тогда уже король, возвращался во Францию. После
плавания из Туниса на Сицилию путешествие продолжалось сухопутным путем.
В Калабрии во время переправы через поднявшийся от дождя поток королева
упала и погибла вместе с ребенком, которого вынашивала. Итак, никакого
особого отношения к беременной женщине даже высокого ранга не
существовало. А о крестьянках, которые во время беременности продолжали
работать, нечего и говорить.

Однако табуирование крови не прекращалось. По-видимому, одна из

многочисленных причин относительно низкого положения женщины в Средние
века состояла в восприятии месячных кровотечений. Анита Гено-Жалабер
показала, как средневековая теология восприняла запреты, которые предписывал
Ветхий Завет в отношении женщины. Нарушение церковного запрета на
супружескую близость в период месячных у женщины якобы имело следствием
рождение детей, больных проказой, «болезнью века», как сказали бы мы
сегодня. Таково было наиболее распространенное его объяснение в Средние
века.

Женская красота: между Евой и Марией

Два полюса женской красоты в Средние века составляли Ева и Мария. В

противопоставлении этих образов выразилось противоречивое отношение к
самой женщине. С одной стороны, Ева-искусительница, первая грешница, что
следовало из осмысления первородного греха как связанного с полом. С другой
стороны, Средневековье помнило, что Бог из Книги Бытия создал женщину,
дабы избавить мужчину от одиночества. Ева стала для него необходимым
помощником. Причем от ее сотворения и вплоть до первородного греха Ева, как,
впрочем, и Адам, оставалась нагой. Тема Сотворения мира и история первой
пары обрели в средневековом искусстве важное место. Средневековые зрители
приобщались к восприятию обнаженного женского тела.
Средневековье открывало для себя женскую красоту через образы рая, в которых
присутствовала нагота, а душа человека подвергалась искушению. Франсуа
Вийон с восхищением говорил: «А женщин плоть? О правый Боже! Бела, нежна,
как вешний цвет». Воплощением красоты, той красоты, что побуждала
Средневековье открывать тело и прежде всего лицо женщины, запечатленное на
многочисленных портретах, становилась Ева.
Рядом с образом Евы вставал образ Марии, искупительницы грехов. Его
наделяли красотой священной, в отличие от красоты профанной. Соединение
этих двух типов и составляло живую женскую красоту. Объектом поклонения
являлось не тело Марии, а ее лицо. Когда в готическом искусстве – начиная с
XIII века, и особенно в позднее Средневековье, – женское лицо становилось
предметом возвышенного восхищения, в нем одновременно проступали два
образа: и Евы, и Марии.
В готическом искусстве эта тема со всеми ее противоречиями раскрывалась
через противопоставление образов мудрых и неразумных дев. Сюжет
происходит из Евангелия от Матфея, где говорится о десяти девах, «которые,
взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и
пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла.
Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих»
(Мф. 25, 1–4). «Итак, бодрствуйте, ибо не знаете ни дня, ни часа, в который
приидет Сын Человеческий», – заключает евангелист (Мф. 25, 13). Священное
Писание открывало перед скульптором возможность воплотить двойственность
женского лица, а также вообще привлечь внимание к женщине, к ее
физическому облику.
Шила-на-гиг (англ. Sheela na Gig) — скульптурные изображения обнажённых
женщин, обычно с увеличенной вульвой. Их можно обнаружить на церквях,
замках, нормандских башнях и других строениях эпохи Средневековья на
территории всей Западной Европы, а также Чехии и Словакии. Однако
наибольшее количество Шила-на-гиг находится в Ирландии (более 100) и
Британии. Могут быть установлены вместе с мужской фигурой. Один из лучших
примеров этой скульптуры можно найти в башне при монастыре Ратту в
графстве Керри, другое известное изваяние находится в деревне Килпек в
Херефордшире.
Около половины из них всё ещё находятся в своих исходных местонахождениях:
на стенах христианских церквей и городов, внутри замков, на колоннах и
надгробных плитах. 3 находятся в частной собственности, 20 — в музеях,
остальные — лишь в письменных упоминаниях. Существуют документы,
которые указывают на то, что некоторые фигуры были уничтожены.
Исследователи в разные периоды предполагали разные версии назначения
данных фигур.
Оберег
Предполагается, что фигуры Шила-на-гиг призваны отпугивать злых духов
аналогично гаргульям. Они часто расположены над дверьми или окнами,
вероятно, чтобы защитить эти проёмы. Существуют также и другие версии
назначения Шила-на-гиг, например, связь с культом женского плодородия, но эта
теория не объясняет существование скульптур с выступающими рёбрами или
истощенной грудью. Высказывается также мнение, что эти фигуры служили для
целей религиозного образования, предупреждая прихожан о плотских грехах. В
этом случае, совершенно неясно, почему кроме них, ни в Ирландии, ни в Англии
не было найдено каких-либо других разновидностей эротических гротесков,
которые могли бы закрепить подобное образование. Аргументирована и точка
зрения, что изваяния изображали некоего могущественного кумира или
божество, с которым ранняя христианская церковь должна была мириться из-за
его популярности среди простых людей.
Использование Шила-на-гиг в качестве защиты против злых духов может иметь
древние корни, например, в трёх местах вдоль Вала Адриана вырезаны фигуры
фаллосов, а в двух местах на лицевой стороне — фигуры вульв. Функции
фаллоса и вульвы, как половых органов — давать жизнь, то есть символически
они противостоят смерти и разрушению.
Ирландка Эдит Гест была первой, кто классифицировал и датировал скульптуры
Шила-на-гиг. Оказалось, что в Ирландии они создавались с IX по XVI века,
основная часть относится к XI и XIII векам, что не исключает ни вероятности
более раннего происхождения, ни языческих практик, связанных с фигурами.
Они часто назывались амулетами против сглаза, оберегами от несчастья.
Натёртые бёдра, животы и лбы некоторых фигур говорят об их почитании. Эдит
Гест также сообщает, что отношение к фигурам переменилось в середине XIX
века, некоторых стали считать ведьмами.
Порицание
Энтони Вейр, признанный современный специалист по ирландским фигурам,
после совместной работы с Джимом Джарменом, историком-искусствоведом,
заявил, что фигуры Шила-на-гиг имеют цель проиллюстрировать церковную
мораль в отношении одного из семи смертных грехов — luxuria (с
лат. — «похоть»). Эксгибиционистские скульптуры женщин, мужчин, демонов и
чудовищ, демонстрирующих половые органы, часто находили вместе с другими
фигурами, изображающими сцены ада. В продолжение этой интерпретации
Вейр и Джармен развивают теорию континентального происхождения
Шила-на-гиг, впервые предложенную Йоргеном Андерсеном. Они утверждают,
что мотив этих фигур мигрировал с материка через паломнические маршруты из
Сантьяго-де-Компостела.
Родовспоможение
Исследовательница Барбара Фрайтаг утверждает, что Шила-на-гиг изображает
дохристианское народное божество, символизирующее плодородие, роды и цикл
жизни. А характерное изображение широко раскрытой вульвы служит
одновременно и наглядной инструкцией для родовспоможения, и
символическим оберегом жизни роженицы. Фрайтаг отмечает, что ещё в XX
веке в ирландских поселениях сохранялся обычай у беременных женщин делать
подношения к фигурам Шила-на-гиг

Новое время
Мир репродукции: материнское тело и его негативные образы
Энгельс — связь между производством и производством жизни
Феминистская критическая мысль: деторождение — всецело культурный
процесс, осуществляющийся в осмысленной форме
Девятнадцатый век на западе — время решительного разрыва с традиционными
формами контроля над женщиной и её телом. Хотя тип семьи поменялся с
патриархальной на нуклеарную, структура семьи продолжала определяться так,
что мужчина работает а женщина следит за домом и создает атмосферу. Причем
за атмосферу в семье бода ответственна именно женщина. При этом жизнь в
городах, попытки зарабатывать самостоятельно и участвовать в общественной
жизни привели к тому, что женщины все меньше и меньше следовали данной
модели. Это вызвало неоднозначное отношение со стороны мужской половины
населения и привело к попыткам утвердить медицинский контроль над
репродуктивными функциями женского тела — формирование связанных между
собой дискурсов и практик, выстраивающих социально-приемлемый образ
материнского тела. А с другой стороны — продуцирование патологических
женских типов: всякая имея телесность кроме материнской для женщины
неприемлема. Истеричка и проститутка.
Репродуктивное материнское тело
Чтобы сохранить связь между женским телом и непродуктивностью
современная западная цивилизация прибегает к разнообразным формам
контроля над женщиной через доместикацию и медикализацию. Во втором
случае контроль над телом через исследование самого феномена
непродуктивности, выявление его связи с проблематикой пола и содержательное
толкование патологий, препятствующих устойчивому сцеплению тела, пола и
репродукции. Поскольку все эти исследования предполагают определенных
способов обращения с телом, то существует область гендерных политик,
выступающих и условием и содержанием этих аналитических практик.
а) гинекология женского тела
Довольно долго женское тело ускользало от практик систематического научного
познания (за исключением Гиппократа и Сорана, рассуждающих о женских
болезнях). В серьез медики заинтересовались женщиной только в XIX веке.
Середина века на Западе в тч и в России была временем становления
специальных медицинских знаний о женщине, ее здоровье и ее детородной
функции.
С середины 18го века предпринимались попытки выделить своеобразие
женского тела и все они так или иначе сводились к заявлениям о
неполноценности женского анатомического аппарата. А еще в таксономии
женщина была между мужчиной и другими млекопитающими. Среди всех
дискурсов в XIX веке ведущую рользаняти патологические, которые
рассматривали женское тело как сосредоточение всякого рода расстройств.
Формируется экология женского тела, прозрачная среда где женщины
превращаются в объект наблюдения.
б) Прозрачность репродукции
Главная тема медицинского беспокойства — беременность и роды. Их начали
рассматривать как болезнь, становившуюся все более опасной по мере
увеличения знаний о женском теле. Наркоз открывает новые формы
исследований вич через хирургическое вмешательство. Некоторые
исследователи предполагают, что факт проникновения медицины в женское тело
= факт проникновения светского сознания в закрытый мир семейного права.
Необходимость исследовать далее = возможность подвергать енское тело
регулярной госпитализации. Приводит к травле повивальных бабок и повитух,
их функции полностью берут на себя профессиональные медики. Деторождение
— объект медицинского беспокойства и быстро интегрируется в сферу
медицинской практики. Раньше желающих рожать отправляли домой, после —
только под пристальным наблюдением врачей. Начала развиваться статистика
женской смертности.
Негативные последствия госпитализации и обезболивания — проблема
инфекции в акушерстве. Земмельвейс и «родильная горячка». Рождалось
понимание необходимости перехода к более совершенным технологиям
контроля над детородным процессом. Добавление новых бактериологических
познаний привело к положительным результатам в борьбе с заражениями
материнского организма. Но госпитализм продолжает развиваться и
рационализироваться и теперь это ведущая форма управления материнским
организмом.
в) Тело-инкубатор
Исследование репродуктивной функции женского организма сопровождалось
также низведением материнского тела до уровня простой системы обеспечения
для вынашиваемого плода. В теоретическом плане эта редукция осуществлялась
через дискурс эмбриологии. Эта ситуация детерминирована более широким
социальным контекстом, сводящий роль женщины до уровня второстепенного
социального существа.
Доаристотелевское знание: тело матери — всего лишь «пашня, засеваемая
отцовским семенем»
Аристотель: роль женщины — в предоставлении пассивной материи творящему
отцовскому началу (аналогия с брожением вина на солнце)
Новоевропейский механицизм: материнское тело — «контейнер для обитания и
инкубатор для уже сформированного человеческого существа, изначально
размещенного Богом в семени Адама и распределенного на все времена в его
потомках по мужской линии» (фетальный инкубатор)
Современность — редукция материнского тела до статуса простого вместилища
продолжается, но у же в другом направлении: через предоставление плоду все
больших прав и постепенного превращения его в полноценного индивидуума,
пациента, которому оказывается помощь через пассивное и проницаемое тело
матери. Следствие — принудительные формы вмешательства: внутриматочные
инъекции, операции на эмбрионе, переливания крови плоду в теле матери.

г) Контроль над контрацепцией тоже есть. Кустарные аборты, презервативы,

воздержание. Таблетки появились только в 60-е и только тогда женщины смогли
сами контролировать этот процесс.

д) Сексуальность и материнство
Еще одна форма контроля над материнским телом — управление женской
сексуальностью, понимаемой как психобиологическая величина. Тезис о том,
что нормальная женская сексуальность определяется инстинктами материнства.
Стремление к половому удовлетворению, которое для мужчин считается нормой
для женщин рассматривается как аномалия, характерная для истеричке и
проституток. Сексуальность как бы обволакивает репродуктивную функцию
тела, открывая еще один путь к контролю над репродукцией. Сексуальность как
компенсация для женщины, готовой стать матерью.
На рубеже XIX и XX веков в англоязычных странах запада сфера сексуальности
была политизирована и подвергалась яростному осуждению со стороны адептов
викторианской морали. Были кампании по внедрению целомудрия,
уничтожению проституции и искоренению мастурбации. Образцовый секс:
гетеросексуальный, в браке, моногамный, репродуктивный, некоммерческий,
парный, вследствие отношений, между представителями одного поколения,
совершающийся дома, без привлечения порнографии, без привлечения
посторонних объектов, нормативный по технике. Все остальное — не норма.
До сих пор репродуктивный секс считается более благородным и
конвенциональным.

е) Материнское тело и интересы нации (СССР, Франция, Англия, Германия)

Рекомендация всем нормальным женщинам вернуться в традиционные рамки
семьи, обратиться к деторождению и не уклоняться от своего биоморального
долга. От националистических движений параллельно с государственной
политикой в поддержку материнства и деторождения. Врачи — агенты
госконтроля над женщинами, источников поколений новых граждан, солдат,
полезных для общества индивидов.
Страхи лидеров по поводу нестабильности текущих режимов. Восхваление
фигуры женщины-матери художественными средствами, образ женщины стал
воплощать в себе идею отвественности матери не только за судьбу своего
потомства но и за судьбы государства и всей нации. В теле матери — будущее
общества, его экономические успехи, политическая безопасность и
нравственное самосознание.
Последствия:
● Исчезновение женской личности, нация получает право на ее
репродуктивную свободу
● Исключение женщины из сферы публичного, например с рынков труда, и
ее отождествление с ее материализованным образом.
● Женщины как олицетворение нации получает власть, например,
организации солдатски матерей
Материнское тело, становясь символом нации несет на себе не только стигматы
признания и позора, которые приобретает мужская часть общества, но и те знаки
безудержного унижения и насилия, которые оно получает в условиях
безудержного вандализма и неуважения к личности, проявляющееся между
прочим, и в систематической редукции женской субъективности до статуса лишь
материнского тела.

Тело проститутки: криминал, патология, виртуозность

Проститутка — древннейший антипод благопристойной женщины-матери,
окруженной любовью своей семьи и всецело находящейся на попечении своего
супруга.
Ее историческое предназначение, неизменно оправдывается тезисом о том, что
не всякая сексуальная практика должна представлять собой репродуктивное
поведение.
Существование проституции = продукт мужского всевластия, неизбежное
следствие декларированной благочестия и морали осязающей святость
семейных уз.
В современную буржуазную эпоху проститутка — средоточие всего
негативного. С ней мирятся, но не закрывают глаза.

а) Полицейское дисциплинирование проституции

В Европе проституция — древнейшая социальная проблема. Метод борьбы:
выделение проституток в отдельную группу, касту и стигматизация ее. Масса
правил, регулирующих положение, одежду, места проживания, отчетность перед
властями и т.д.
В начале XIX века проституция превращается в большую проблему. Прежние
меры не работали, на их смену пришла дисциплинарная модель. Организация
сети закрытых пространств, куда помещали «падших женщин» и которые были
под постоянным полицейским контролем.
Полиция регистрировала проституток, однако зачастую попадали регистрацию
женщины, не имевшие определенных занятий и попадавшиеся полиции в таком
месте, где нельзя встретить добродетельную женщину-мать или дочь
добродетельных родителей. Т.е. Почти любая женщина, оказавшаяся вне
курганном своей семьи могла рассматриваться как проститутка. И это была как
правило женщина низкого социального происхождения.
Незарегистрированных проституток ставили на учет и оставляли в участке на
ночь. Обязательный медосмотр. Если попала в картотеку — остаешься под
контролем полиции, даже если в итоге не проститутка.
Другой способ контроля — помещение проституток в специальные бордели, с
жесткими рамками внутреннего режима и под присмотром
хозяйки-осведомительницы.
Еще — помещение проституток в тюрьму. Отдельного законодательства не
было. Поэтому — за что попало: мелкое хулиганство и т.д. Держали отдельно,
держали недолго.
Почему не было законодательного запрещения проституции? Положение
женщины в обществе. Настоящая проститутка легко могла избежать ареста если
какой-нибудь мужчина рядом назвался бы ее отцом братом или женихом. И
наоборот, женщина не занимающаяся проституцией, но оказавшаяся не в том
месте не в то время, могла попасть. То есть проститутки это как бы те женщины
(а все женщины, разумеется это «неразумные дети»), за которыми никто не
«заботится» поэтому это будет делать полиция.

б) медицинское восприятие проституции

Похоже на полицейское. Проститутка = источник опасных венерических
заболеваний, угроза смертоносного секса. Широко обсуждалась проблема
сифилиса в XIX веке. Начата медицинская регистрация проституток, не
проживающих в публичных домах, а также регулярные осмотры в борделях под
страхом заключения в тюрьму. Для излечения сифилиса проституток помещают
в больницы, условия в которых мало отличаются от тюрем. Проститутки
подвергаются принудительной госпитализации и неэффективному лечению.
В России до 1905 года сифилис обсуждался еще и в контексте ситуаций
бытового заражения из-за неудовлетворительных условий в которых жило
большинство людей. Но после этого года эти разговоры сходят на нет и сифилис
начинает ассоциироваться исключительно с беспорядочной половой жизнью. В
проституции перестают видеть отчаянный поступок из-за голода и бедности и
начинают рассматривать как неподдающуюся исправлению внутреннюю
испорченность.
Западная медицина никогда не рассматривала бытовые способы заражения
сифилисом, для нее именно тело проститутки — опасность и венерические
болезни.
В образе проститутки была намечена связь между патологией и преступлением.
Проститутка — преступник, ее преступление в распространении болезней.
Растущая к концу XIX века тревога медиков по поводу проституции объясняется
те, что дисциплинарная модель ослабевает и эмансипацией женщин.

в) антропологическая трактовка проститутки

Что такое «проститутка»? Попытки выделить критерии. Ч. Ломброзо. Истинный
корень проституции — в индивидуальном вырождении. Проститутка —
существо обремененное своей дегенеративной наследственностью, заложница
своей биологии. Ищут детали анатомического строения, отличия от
«нормальных» женщин и мужчин. Находят у проституток черты и женщин и
мужчин, проститутки патологичны во всех своих проявлениях. Их антропология
обретает черты монструозности. 20 особых качеств проститутки: нравственное
помешательство (семейные и материнские чувства у них притуплены),
склонность к алкоголизму, жадность, бесстыдство, дефекты умственного
развития, наличие особого дракона, религиозность, привязанность к животным,
любовь к сутенерам, которые при этом их избивают, потребность в сладостях,
обжорство, тщеславие, страсть к играм, бездельничанье, ветреность,
легкомысленность, расчетливость, лживость. Главное — у них врожденная
склонность к проституции, они генетические преступны. При всей
ангажированности, описанные Ломброзо черты стали критериям которыми
пользовались судьи. Власть получила ориентир для оценки того или иного
женского типа как опасного или нет. Дискурс о проституции свел в одно целое
криминал, патологию и телесность. Проститутка — порочная мать и даже в
самом ее теле авторы не находят черт нормального материнства.
В XX веке на Западе было разработано законодательство о проституции, теперь
проститутки введены в сферу юридического. Но их тела продолжают оставаться
в сфере патологического. Угроза не только реальная (СПИД и проститутки как
группа риска) но и угроза господствующим в обществе гендерным стереотипам.

Тело истерички
XIX веку не хватало теоретически выверенных негативных образов
благопристойной женщины-матери и материнского тела. Истеричка —
концентрированный ответ на вопрос какой не должна быть настоящая мать
семейства. Психиатрия репрезентировала в образе женского истеричного тела
самые расхожие опасения касающиеся эмансипированной сексуальности и
ущербного материнства.

а) Клиническое представление Шарко

Образ истерички конструирует медицинской теорией в месте пересечения
проблем патологии, сексуальности и феминности. За Истрию боролись
гинеколог и психиатры. Когда психиатры (школа Шарко) одержали верх образ
истерички окончательно сформировался и превратился в особое социальное
явление.
Клинизация истерии Шарко: через демонстрации, иллюстрации, графики,
таблицы, имитации истерических симптомов, фотографии. «Истеризация
женского тела» с этого момента достигла своего апогея, потому что теперь
проституток могли наблюдать не только пациенты медики, но и широкая
публика. Но с учетом уровня развития техники, нельзя говорить что
репрезентация истерических симптомов была достоверной. С большей
вероятностью это режиссировалось. Так что истеризация тела достигалась
произвольно.
Еще средства конструирования истерического женского тела: гипноз, суггестия,
магнетизм, химиотерапия, местная фарадизация. С помощью этих приемов тело
приобретало четко выраженные истерические черты.
Искали неврологическую подоплёку истерии, концентрировались в основном на
яичниках. Вообще в XIX веке медицина репрезентировала женские
репродуктивные органы как источник постоянной угрозы для всей жизни
женщины и ее организма.

б) Истерия и пол
Шарко обращал внимание и на мужскую истерию тоже, но никакой
десексуализации болезни им проведено не было. Наоборот он утверждал, что
женщины болеют намного чаще чем мужчины и различал качественно мужскую
и женскую истерию. Женская — предрасположенность НС, мужская — связана с
внешними случайными факторами. Но в обществе похожие на истерию
симптому у мужчин чаще оценивали как ипохондрию (состояние умственного
перенапряжения) или неврастению.
В медицинских дискуссиях конца XIX века вопрос об истерии неизменно
связывался с проблематикой женской сексуальности. Нормальная женская
сексуальность — инстинкт материнства. Стремление к удовольствию, которое
считается нормальной чертой мужского начала, по отношению к женщине
квалифицируется как аномалия. Если оно и встречается у женщин, то только у
тех, кто не может исполнять функции нормальной матери. По мнению Ломброзо
она даже указывает на криминальное начало в женской натуре. Женская
сексуальность подверглась патологизации через генитальные аспекты
телесности. Истерия как пример типичной женской сексуальной патологии. У
Крафт-Эбяинга истерическая женщина = преступнице Ломброзо. Если еще и
придерживаться мнения что истерия передается по наследству то заболевание
выглядит как неискоренимое, которому может быть противопоставлен только
надзор врача.
Сексуальные эксцессы в XIX веке интерпретировались не в категориях «акта», а
в категориях «идентичности». Классифицирование все новых типов
психической конституции отвечало на запрос общества обладать четких
представлением о телах, которые волги бы нести в себе угрозу социальному
благополучию. Истеричка — «образ негативной матери», ужасное отражение
социально приемлемого идеала.
в) anorexia nervosa и нездоровая худоба
Образ нервной матери прочно укрепился в культуре. При этом опыты Шарко с
гипнозом превращающие истеричную женщину в некое подобие машины не
могли в полной мере отвечать проработке истерической телесности как
аномального организма, поэтому надо было трансформировать ее во что-то
дальше. И этим стал образ излишне худого женского тела.

Новейшая история
Потребляемое тело
Фигура: феномен role models побуждающих выглядеть так как они.
Постулируется стремление к индивидуальности, но поиск её должен
осуществляться по определенной заданной схеме. «Быть собой» значит
исповедовать определенный стиль, походить на ту или иную role model. Это
давно уже вышло за рамки одежды: теперь само тело как таковое, со своей
идентичностью, полом, статусом, сделалось материалом для моды, а одежда
составляет его частный случай. Стильное тело обрамляется контурами фигуры.
Все характеристики фигуры которые мы используем определяет одно: они
аппелируют к сексуальной трактовке телесной формы. В старой физиогномике
со времен Аристотеля человеческие фигуры мужские и женские сравнивались с
животными. (Лосев. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика
329—352.) Теперь сексапильность особенно для женских фигур. Важно, что
пропорциональное тело — далеко не все. Его надо уметь подать, представить на
обозрение. Фигурами кичатся их показывают, бесконечно меняют и улучшают.

«Монологи вагины» (англ. The Vagina Monologues) ― пьеса, написанная Ив

Энслер, премьера которой состоялась в Центре искусств HERE на Бродвее в
Нью-Йорке, а затем в 1996 году в Вестсайдском театре. Она описывает
сексуальные переживания, образ тела, калечащие операции на половых органах,
репродукцию, уход за влагалищем, менструальные периоды и ряд других тем
глазами женщин разных возрастов и рас.
Чарльз Ишервуд из The New York Times назвал пьесу «самой важной частью
политического театра последнего десятилетия”.
В 2018 году газета The New York Times написала, что «ни один час театра не
оказал большего влияния во всем мире» в статье «Великая работа продолжается:
25 лучших американских пьес со времен „Ангелов в Америке”»
Первоначально Энслер сыграла как в премьере на Бродвее, так и в первой
постановке за пределами Бродвея. Когда она покинула ее, пьеса была переделана
с тремя знаменитыми монологами. Пьеса была поставлена на международном
уровне, а телевизионная версия с участием Энслер была выпущена кабельным
телеканалом HBO. В 1998 году Энслер и другие, в том числе продюсер Уилла
Шалит запустили глобальное некоммерческое движение, которое собрало более
100 миллионов долларов США для благотворительных организаций,
работающих над прекращением насилия в отношении женщин и девочек.
В 2011 году Энслер была удостоена премии Изабель Стивенсон на 65-й
церемонии вручения премии Тони, которая присуждается человеку из
театрального сообщества, внесшему значительный вклад от имени
гуманитарных, социальных или благотворительных организаций. Энслер была
удостоена этой награды за создание некоммерческого движения «День победы»,
которое собирает деньги и информирует общественность о насилии в
отношении всех женщин и девочек и усилиях по его прекращению.

Про ритуальность которая никуда не делась:

ДРУГИЕ КУЛЬТУРЫ КРОМЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ

Дилука́й (dilukai; или dilukái или dilugai) — деревянные фигурки молодых
женщин на островах Палау, которые вырезались над дверным проёмом дома
вождя или мужского дома, который использовался для различных собраний,
праздников и неформальных встреч (назывался бай).[1] Как правило,
изображались с раздвинутыми ногами и обнажённой генитальной областью в
виде крупного чёрного треугольника. Руки при этом находились на бёдрах. На
шее находилось красное украшение, а на руке браслет, сделанный из сложенных
колец черепашьего панциря.[1] Эти фигурки традиционно вырезались мастерами,
которые следовали строгим правилам (их нарушение могло вызвать смерть
резчика или вождя племени).
Точное предназначение этих деревянных фигурок неизвестно.[1] В целом, у
представителей народа палау дилукай отождествлялась с солнцем и
культивированием важного для островов сельскохозяйственного растения таро.
Существует также и другое объяснение важности дилукай. Согласно одной из
легенд, Дилукай была сестрой парня по имени Атматуйук (Atmatuyuk), который
постоянно причинял неприятности. В конце концов, он покинул свою деревню, а
местные жители развесили повсюду изображения его сестры в виде деревянных
фигурок, для того чтобы воспрепятствовать его возвращению (Атматуйуку было
запрещено видеть гениталии сестры).[1]
Христианские миссионеры, высадившиеся на островах Палау, изменили
контекст этой легенды: в их интерпретации дилукай использовались для
посрамления безнравственных женщин.[1]
Падма (символ)
Лотос изначально ассоциировался с богом Солнца. Объясняется это тем, что его
цветок раскрывается при свете Солнца, а многочисленные лепестки напоминают
лучи светила. Лотос участвует во многих космогонических мифах и легендах
древней Индии. Он олицетворяет творящее (женское) лоно, является источником
божественного принципа и обладает особой сакральной силой. Соотнесенный с
женским детородным органом, лотос символизирует творческое начало или
матрику (богиню-мать). «Падма» и «камала» — на санскрите синонимы
«лотоса» женского лона, мягкого, розового и открытого[5]. Лотос
отождествляется с плодородием, процветанием и потомством. Символ находит
место в поклонении лотосовым богиням или богиням плодородия в сельских
культах. Он также участвует в формировании более сложных мифологических
образов, связанных с женским и мужским началами мира
Пачама́ма, Ма́ма Па́ча — (кечуа Pacha Mama, Мать-Земля, от кечуа pacha «мир,
пространство, время, Вселенная» и кечуа mama «мать») — одно из главных
женских божеств в мифологии кечуа, богиня земли и плодородия. Согласно
некоторым мифам, Пачамама является прародительницей человечества. Её
символ — верхняя часть инкского креста, так называемая чакана.
Песня Пачамама в кипу
Сама песня Сумак Ньюста была изначально посвящена богине Пачамама и
имела несколько другой текст:
Мать Земля, твой брат Солнце и Луч твою вульву сейчас пробивает, его сперма
обильно течет из его пениса и потому ты, о вульва, свои воды будешь проливать
дождем и иногда будет сыпаться град и идти снег. Потом крепкий член великого
Солнца и / Луча и Париакаки будет сильно метаться в изобильной вульве Матери
Земли
Хине-нуи-те-по (маори Hine-nui-te-pō, буквально Великая женщина ночи) —
богиня ночи и смерти, правительница подземного мира в мифологии маори.
Хине-нуи-те-по — дочь Тане; она сбежала в подземный мир, узнав, что Тане,
женившийся на ней, является её отцом. Хине-нуи-те-по, согласно повериям
маори, создала красный цвет заката.
История
Все дети бога-отца Ранги и богини-матери Папы были мужского пола. Тане, бог
лесов и птиц, первым из братьев ощутил необходимость найти себе жену. Его
мать показала ему, как создать женщину из красной земли. Тане вдохнул жизнь в
землю и затем женился на этой женщине[1].
Когда Хине узнала, что её муж одновременно приходится её отцом, она от стыда
и отвращения сбежала в мир духов. Когда Тане пришёл за ней в подземное
царство, она велела ему отправиться назад и воспитывать их детей (людей), а
она будет ждать их всех в подземном царстве. Позже, когда Мауи принёс в мир
смерть, началась бесконечная процессия смертных в царство Хине-нуи-те-по[1].
Мауи хотел сделать человечество бессмертным. Он нашёл Хине, спящую с
раздвинутыми ногами, и превратился в червя, намереваясь заползти в вагину и
вылезти через рот Хине, чтобы она погибла. За процессом наблюдали
дружившие с Мауи лесные птицы. Когда голова и руки Мауи погрузились в тело
Хине, серая веерохвостка засмеялась, хотя Мауи предупреждал её сдерживать
себя, пока не выполнит задуманное. Разбуженная богиня сжала ноги и раздавила
Мауи обсидиановыми зубами вокруг вагины пополам (VAGINA DENTATA!!!).
Таким образом, Мауи стал первым умершим человеком[2].
Хине-нуи-те-по также создала насекомых.
Ша́нкха (санскр. शंख, IAST: Śaṇkha, тиб. དུང་དཀར་, Вайли dung dkar, лхасск.
tʰúŋkar) — ритуальный предмет в форме морской раковины больших размеров, а
также священный символ в индуизме и буддизме[1][2]. Особенностью ритуальной
или священной раковины, является её закручивание вправо по часовой стрелке.
В индуизме раковина олицетворяет благословение, является атрибутом Вишну и
символом первичного звука, «Нада-Брахма» (звука дыхания Брахмы), из
которого возникла Вселенная. Вайшнавская раковина почитается как
благоприятный священный предмет. Из-за водного происхождения раковины и
её некоторого внешнего сходства с вульвой она рассматривается как символ
плодородия или плодовитости. Священная раковина защищает её владельца от
зла, помогает бороться с демонами, наделяет мощью и призывает божественные
силы. Считается, что раковина обеспечивает защиту от сглаза, а сама она
является объектом поклонения[3]. Звук раковины, когда её использовали как
духовой инструмент, возвещал начало и завершение битвы[4].

ОБЩИЕ ШТУКИ
В условиях патриархата основой понимания мира и человека выступает
андроцентризм – мировоззрение, в основе которого лежит представление о
маскулинности как о норме, определяющей специфику общественного
устройства. Соответственно сущность «Я» соотносится, в первую очередь, с
мужским образом жизни и мужскими качествами. «Другой», соответственно,
представляет собой нечто принципиально иное и соотносится с феминностью.
Такое противопоставление приводило к своего рода противостоянию. Как
отмечает А. С. Чупров:«“война полов” проходит через всю историю культуры и
не знает перемирия. Это не только неразрывность любви и ненависти в
эмоциональных взаимоотношениях мужчины и женщины. Со времени
возникновения цивилизации как ступени в истории человечества “война полов”
— это еще и борьба между мужчинами и женщинами за лидерство, права и
свободы вплоть до прав “амазонок” и нынешних
однополых браков иметь и воспитывать детей»

Телесность представителей пола выражается функционально и проявляется

прежде всего в репродуктивной и сексуальной сферах. Представления человека
о себе как субъекте и объекте сексуальных отношений, а также представления о
материнстве и отцовстве являются одними из наиболее актуальных и значимых в
его жизни.
Уже в древности особенности женской телесности определялись в первую
очередь с точки зрения реализации репродуктивной функции.
В структуре традиционной женской ментальности ценности материнства
располагались на вершине ценностной иерархии, поэтому женская
идентификация во многом была связана с материнством. Выполняя функции
матери, женщина осмысливала себя как представительница пола, потому что
именно ее способность к деторождению определяла ее ценность и статус в
обществе. По словам Ж. Липовецкого, в древности женщину, признанную
бесплодной, настоящей женщиной не считали: таковой она могла стать только
после рождения ребенка.

Трансформация общественных ценностей, которая отражала «быстрый рост

значимости личностных ценностей, узаконивание наемного женского труда,
контроль над рождаемостью», привела к ослаблению значимости материнства. В
современном обществе появляются такие явления как добровольная бездетность
и «сожаление о материнстве», которое испытывают женщины, родившие детей,
но не получающие в связи с этим положительных эмоций.
Тем не менее ценности материнства в общественном сознании остаются
первостепенными, а негативные чувства относительно рождения детей
рассматриваются как девиантные. По мнению М. А. Бичаровой, «современные
матери страдают от традиционного образа матери, укоренившегося в нашем
сознании»[3, с. 207]. Таким образом, стереотипы, приписывающие женщине в
первую очередь быть матерью, по-прежнему определяют ее мировоззрение и
систему ценностей.

Стандарты, на основе которых оценивается окружающий мир и сам человек, не

являются гендерно индифферентными. Об этом говорит К. Хорни, цитируя Г.
Зиммеля: «Искусство, патриотизм, мораль вообще и социальные идеи в
частности, справедливость в ее обыденном понимании и объективность научных
теорий, энергия и глубина жизни — все эти категории по своей сути и
содержанию принадлежат человечеству в целом. Но по своему реальному
историческому наполнению – они мужские насквозь» [12]. Так, в Древней
Греции телесная красота мужчин была предпочтительнее женской. Лишь в эпоху
Возрождения женский пол был признан прекрасным, а женская красота
получила высокую оценку поэтов, художников, мыслителей и пр.
По словам Д. В. Погонцевой, «феномен “женская красота” является по своей
природе социо-культурным, его трактовки менялись в зависимости от статуса
женщины в
обществе, от существующих в определенную эпоху гендерных отношений» [10].
Признание совершенства женского пола, тем не менее, не ограничило мужского
доминирования в обществе. Контроль над женской телесностью все так же
принадлежал преимущественно мужчине. Контроль осуществлялся не только
физически, но и посредством акта смотрения. Смотрение рассматривается как
привилегированный акт, преимущество, которое было доступно исключительно
мужчинам. Феномен «мужского взгляда» исследовала Л. Малви, которая
связывала мужской визуальный контроль с превращением женщины в объект
мужского влияния [8]. Посредством смотрения осуществлялась объективация
женщины, соотношение ее с «другим»: образ женщины уже с древности
интерпретируется как товар.
Традиционно женщина определяет свою субъективность через смирение и
подчинение мужчине. Даже современные экономически независимые женщины
принимают как данность необходимость своего соответствия нормам
маскулинной эстетики.
С древности женщины определялись в качестве объекта, которым можно было
владеть, который можно было трансформировать, менять в соответствии с
мужскими желаниями. Ценность объекта зависела в первую очередь от
физических данных – красоты, плодовитости, здоровья и пр. Духовное развитие,
образованность женщин были вторичны и даже нежелательны. Мужчина задавал
критерии, на основании которых происходило оценивание объекта.
В современном мире женское тело по-прежнему во многом рассматривается
сугубо утилитарно, с точки зрения сексуального удовлетворения (реклама,
порнография, проституция) и репродуктивных функций (деторождение,
суррогатное материнство).
Подобная ограниченная оценка женской телесности оказывает достаточно
значительное влияние на женскую самоидентификацию, во многом делая ее
негативной. Женщина соотносит представления о себе с мужской, то есть
доминирующей позицией и даже гиперболизирует мужскую оценку своей
внешности. Это приводит к формированию аутоагрессивного женского
поведения в стремлении достичь некого идеала. Практики телесных
трансформаций, подчас крайне болезненных и негативных по своим
последствиям для здоровья, в основном относятся к стратегиям поведения
женщин. Подобное самоограничивающее поведение также указывает на то, что
у женщин во многом сохраняется стратегия поведения, в соответствии с которой
у нее доминирует стремление нравиться мужчине и быть максимально
привлекательной для него. Ш. Джеффрис предлагает подвергнуть практики
красоты проверке на предмет их политической роли в поддержании мужского
господства [15].
Телесность выступает одной из ведущих ценностей в женской ментальности и
играет важнейшую роль при формировании гендерной идентичности женщин.