Словарь основных исторических понятий. Том 2

S T U D I A E U RO PA E A
СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ
ГЕРМАНСКОГО ИСТОРИЧЕСКОГО
ИНСТИТУТА В МОСКВЕ
И ИЗДАТЕЛЬСТВА
“НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ”
Словарь
основных
исторических
понятий
И З Б РА Н Н Ы Е С ТАТ Ь И
ТО М
2014
УДК 93(038)
ББК 63я21
С48
Редакторы проекта STUDIA EUROPAEA

Д. Сдвижков, И. Ширле
(Германский исторический институт в Москве)
C48 Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи в 2-х т.

Т. 2 / Пер. с немецкого К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон,
И. Ширле; научн. ред. перевода Ю. Арнаутова. — М.: Новое литературное
обозрение, 2014. — 756 с. (Серия STUDIA EUROPAEA)
ISBN 978-5-4448-0205-2 (т. 2)

ISBN 978-5-4448-0206-9
Вышедшее в 1972—1997 годах фундаментальное восьмитомное издание Основные

исторические понятия. Исторический словарь общественно-политического языка в Гер-
мании сегодня общепризнанно считается классическим трудом, положившим начало
новому направлению в историографии — истории понятий. В настоящем двухтомнике
представлен перевод «введения» и девяти статей Словаря: «бюргер, гражданин, бюргер-
ство / буржуазия», «история», «общество, гражданское», «общество, общность», «публич-
ность / гласность / публичная сфера / общественность», «современный, современность»,
«политика», «революция», «народ, нация, национализм, масса». Сборник продолжает
совместный проект Studia europaea Германского исторического института в Москве
и издательского дома «Новое литературное обозрение».
УДК 93(038)
ББК 63я21
Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche

Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache
in Deutschland. Stuttgart, 1972—1997. Bd. 1—8.
© Klett-Cotta — J. G. Cotta’ sche Buchhandlung Nachfolger GmbH,
Stuttgart, 1972—1992.
Перевод статей печатается с согласия издательства «Klett-
Cotta», Штутгарт.
© К. Левинсон, пер. с немецкого, 2014
© ООО «Новое литературное обозрение». 2014
Манфред Ридель
Бюргер, гражданин, бюргерство/буржуазия
(Bürger, Staatsbürger, Bürgertum)
Riedel M. Bürger, Staatsbürger, Bürgertum // Brunner O., Conze W.,

Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur
politisch-sozialen Sprache in Deutschland. Stuttgart, 1972. Bd. 1. S. 672–725.
I. Введение. II.1. Классическая греческая философия. II.2. Римское право.

II.3. Влияние христианства. III.1. Бюргер как гражданин города; бюргерское
сословие в Средневековье. III.2. Гражданин и подданный в учении о суве-
ренитете: Ж. Боден. III.3. Традиционно-аристотелевское понятие о гражда-
нине в германском имперском праве XVII века III.4. Структурные формы
понятия в 1680−1750 годах: Безольд, Цедлер. IV.1. Германское Просвещение:
Шайдемантель, Вольф, Аббт, Лессинг, Виланд. IV.2. Реконструкция традици-
онного понятия о гражданине: Юстус Мёзер. IV.3. Генеалогия «граждани-
на государства»: Эберхард, Виланд, Клопшток. IV.4. Критика и сохранение
традиции: «гражданин государства» и «житель» (Schutzgenosse, Staatsgenosse)
у Канта. IV.5. Влияние Великой Французской революции. IV.6. Дворянство
и бюргерское сословие в период возникновения неогуманистической идеи
образования: Гёте и Шиллер. IV.7. Апории понятия «бюргер/гражданин»:
Хуфеланд, Круг, Гарве, Фейербах, Кампе, Фольграф. IV.8. «Бюргер», «гра-
жданин государства» и «подданный» в 1790−1830 годах IV.9. Соотноше-
ния между понятиями «гражданин», «человек» и «частное лицо»: Гегель.
IV.10. «Гражданин государства» и «бюргер» между революционно-демокра-
тической и консервативно-романтической теориями: Бухгольц, Мюллер.
IV.11. Историческая легитимация и «социальные» противоречия в консти-
туционно-либеральном понятии о гражданине: Роттек/Велькер. IV.12. «Бюр-
6 _______________________________________________ Манфред Ридель
герство» — «граждане» — «буржуазия»: о генезисе классовой терминологии.

IV.13. «Буржуазия» — «пролетариат»: Маркс, Энгельс. IV.14. Судьба понятия
после 1850 года: «Буржуазия» — «бюргерство» — «бюргер». V. Заключение.
I. Введение
Слово «бюргер» этимологически восходит к слову «бург», которое
обозначает замок, а в ранний период могло значить и «город» (готск.
baúrgs, др.-англ. burg, др.-врх.-нем. bur[u]g, ср.-врх.-нем. burc). Поэтому
уже др.-врх.-нем. burgāri, др.-англ. burgware, ср.-врх.-нем. burgære, burger
означали «житель города». Им соответствуют герм.-позднелат. burgari-
us, ср.-лат. burgensis. Подобная этимология определила историю этого
слова в Германии. В романских же странах и в Англии (citizen/burgess)
под влиянием латинской культуры и языка уже в период высокого Сред-
невековья образуются по два или даже несколько названий для «бюрге-
ра»/«гражданина»/«горожанина» — например, во французском: bourgois
(XI век), citoyen (XII век), citadin (XV век), — в то время как в немецко-
язычных текстах всегда использовалось только одно слово1.
II.1. Классическая греческая философия

Общеевропейское понятие о «гражданине» сформировалось благо-
даря античному понятию города-государства. Греч. πολίτης и лат. civis
были непосредственно связаны с «городом» (πόλις, civitas) как специ-
фической формой организации человеческого общежития в Древнем
мире. Заложенная в этом понятии идея союза, отличавшая его от вне-
европейских (восточных, азиатских) форм человеческой общности,
была сформулирована в классической греческой философии. Соглас-
но Аристотелю, полис был объединением граждан (κοινωνία πολιτών)
или просто гражданским обществом (κοινωνία πολιτική)2. Центральное
положение, которое занимал в этой системе гражданин, выражалось
1
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Leipzig, 1860. Bd. 2. Sp. 534 ff.; Klu-
ge F., Mitzka W. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. 20. Aufl. Berlin,
1967. S. 111−112; Duden «Etymologie»: Herkunftswörterbuch der deutschen Sprache.
Mannheim, 1963. S. 90; Gamillscheg E. Etymologisches Wörterbuch der französischen
Sprache. 2. Aufl. Heidelberg, 1969. S. 138, 232.
2
Aristoteles. Pol. 1274 b 41; 1252 a 6 f (ср. рус. пер.: Аристотель. Политика //
Он же. Соч: В 4 т. Т. 4 / Пер. С. А. Жебелева. М., 1983. — Примеч. пер.).
Бюргер, гражданин, бюргерство/буржуазия ________________________ 7
и в категориях, описывавших внутреннюю структуру полиса. Слово

πολιτεία означало одновременно и «права гражданства», и «совокуп-
ность граждан», и государственное устройство, в условиях которого
эти граждане жили. Звание гражданина определялось причастностью
к управлению государством и в активном, и в пассивном смысле, по-
этому выражение πολιτικòν δίκαιον обозначало право полиса, а не свя-
занные с правами гражданства в том или ином городе «частные» права
индивида; гражданская жизнь (βίος πολιτικός) была образом жизни
гражданина, через который осуществлялась его свобода (ἐλευθερία); го-
сударственным мужем (πολιτικός) был тот, кто занимался граждански-
ми делами; правительство (πολίτευμα) — это власть граждан над граж-
данами, и так далее.
Античный «гражданин» был землевладельцем и воином, его жизнь
долгое время определялась нормами древнегреческого аристократиче-
ского общества. Торговлей и ремеслом занимались преимущественно
не-граждане — рабы, метеки и чужестранцы. Смысл и цель того, чтобы
быть гражданином, заключались, собственно говоря, в участии в βίος
πολιτικός, а для этого человек должен был быть свободен от необходи-
мости зарабатывать себе на жизнь трудом. Сообщество граждан было
не просто чуждо труда, но относилось к нему враждебно: оно презирало
ремесло и гражданину запрещено было заниматься ремесленным трудом3.
Поэтому во всех греческих городах граждане составляли лишь небольшой
процент населения. Когда в V−IV веках до н.э. численность граждан стала,
несмотря на протесты теоретиков полиса4, значительно увеличиваться,
это явилось одним из признаков заката полисной цивилизации.
3
Xenophon. Oikonomikós. 4, 3 (см., например: Xenophon. Oeconomicus // Он же.
Opera omnia / Ed. E.C. Marchant. Vol. 2: Commentarii, Oeconomicus, Convivium,
Apologia Socratis. Oxford, 1901 [reprint: 1971]; ср. рус. пер.: Ксенофонт. Воспоми-
нания о Сократе / Пер., ст. и коммент. С. И. Соболевского. 2-е изд. М., 1993; Platon.
Nomoi. 846d (ср. рус. пер.: Платон. Законы / Ред. А. Ф. Лосев, В. Ф. Асмус, А. А. Тахо-
Годи. М., 1999. — Примеч. пер.).
4
Platon. Nomoi. 737d — 738e; Aristoteles. Pol. 1326 b 5; Idem. Eth. Nic. 1170 b 31
(ср. рус. пер.: Аристотель. Никомахова этика / Пер. Н.В. Брагинской. М., 1997);
Xenophon. Helleniká. 2, 4, 20 (ср. рус. пер.: Ксенофонт. Греческая история / Пер.,
вступ. ст. и коммент. С. Я. Лурье. 2-е изд.; Ред. Р. В. Светлов. СПб., 1993. — Примеч.
пер.). Ср. данные по численности населения, приводимые В. Эренбергом: Ehren-
berg V. Der Staat der Griechen. 2. Aufl. Leipzig, 1957. Bd. 1. S. 24. Согласно Ф. М. Хай-
хельхайму (Heichelheim F. M. An Ancient Economic History. 2nd ed. Leiden, 1964. Vol. 2.
P. 127), в Афинах V века доля не-граждан в торговле и ремесленном производстве
составляла порядка 70−80 процентов.
8 _______________________________________________ Манфред Ридель
Наиболее значительная в литературном отношении теория πολίτης

содержится в третьей книге Аристотелевой Политики. В эпоху, ко-
гда полис начал по сути разлагаться, эта теория зафиксировала дан-
ное историческое понятие: не общность местожительства, а участие
во «власти», κοινωνειν ἀρχῆς, делало жителя города гражданином. Ведь
рабы (δουλοι) и метеки (μέτοικοι) жили в том же населенном пункте,
что и граждане5, однако они — так же как крестьяне, торговцы, ремес-
ленники и поденные работники — не имели прав гражданства. Что ка-
сается ремесленников, то, с точки зрения Аристотеля, с ними была
связана определенная терминологическая апория, потому что они —
в отличие от рабов, которые существовали в доме и ради него, — вы-
полняли работы для общества (τò κοινόν)6. Здесь особенно наглядно
проявляется историческая ретроспективность аристотелевой дефини-
ции. Ссылаясь на стародавние времена, когда ремесленниками были
только рабы и чужестранцы, Аристотель решил, что только свобод-
ный (’ελεύθερος) — а это для греческого сознания означало «свобод-
ный от необходимости зарабатывать на жизнь» — и владеющий домом
(οίκος) муж может называться «гражданином»7.
II.2. Римское право

Civis Romanus тоже был гражданином города-государства (civitas),
охватывавшего город и сельскую округу. Римское право и право го-
родского гражданства изначально были одним и тем же: ius civile было
правом, действующим среди граждан8. Римское право различало status
libertatis (является ли человек свободным или рабом), status civitatis
(является ли свободный римским гражданином или нет) и status fami-
lias (является ли римский гражданин pater familias или filius familias)9.
Хотя и хозяин дома, и его сын в равной мере могли носить звание
римского гражданина, только pater familias обладал полной (публич-
ной и частной) правоспособностью; только он был homo sui iuris. Сын
его, хотя и осуществлял как гражданин публичные права, все же был
5
Aristoteles. Pol. 1275 a 7−8.
6
Idem. Pol. 1277 b 33–1278 a 36. Разумеется, Аристотелю было известно,
что в полисах с демократическим или олигархическим устройством они обладали
правами гражданства (Ibid. 1278 a 15–21).
7
Ibid. 1277 a 21 ff.
8
Sohm R. Institutionen des Römischen Rechts. 4. Aufl. Leipzig, 1891. S. 44.
9
Domitius Ulpianus. Corpus Iuris Civilis. I. Digesta. 11.4.5.
подчинен отцовской власти (homo alieni iuris); собственность, которую

он приобретал (или же приобретали его жена или дети) принадлежала
не ему, а дому «отца семьи». В основе этой системы лежала модель
древней общины граждан, которая опиралась на роды (gentes), состояв-
шие из свободных (patres, patricii) и лично зависимых (clientes, plebeii)10.
Ядро сообщества граждан (populus, civitas) и в последующие периоды
состояло из свободных домовладельцев — членов рода (quitites, позже
cives). Эта группа была закрыта для выхода и входа, то есть не преду-
сматривалось ни ликвидации тех уз, которые основывались на принад-
лежности к дому, ни признания правопритязаний новых социальных
групп и классов, ни — поначалу — вступления покоренных народов
и стран в состав Римского «государства» (in civitate), но лишь переход
их под власть Рима (in imperio)11. Кроме того, несмотря на рост торговых
связей, масса чужестранцев (peregrini) была лишена того права заня-
тия торговлей (ius commercium), которым обладали римские граждане.
Поэтому в III веке до н.э. наряду с гражданским правом (ius civile =
ius proprium civium Romanorum) возникло специальное право для чу-
жестранцев — ius gentium. Оно с самого начала имело силу по всей
империи. Только в позднеантичный период право гражданства города
Рима было расширено до права гражданства всей Римской империи.
Со времен Каракаллы (Constitutio Antoniniana, 212 год н.э.) звание
и права римских граждан (cives Romanus) получили все «подданные»
империи за исключением одного класса населения (dediticii). Понятие
подданного (subditus, subiectus) возникло — особенно в Восточно-Рим-
ской империи (Византии) — именно в это время, когда разница между
гражданами и не-гражданами утратила свое значение12. Впрочем, остат-
ки прежнего правового неравенства (касавшиеся рабов, чужестранцев,
клиентов) продолжали существовать.
II.3. Влияние христианства

В Новом Завете понятие гражданства и его антонимы использо-
вались преимущественно метафорически. Согласно христианским
представлениям, правом гражданства (πολίτευμα) человек пользуется
10
Mommsen Th. Römisches Staatsrecht. Leipzig, 1888. Bd. 3. S. 3 ff.
11
Fustel de Coulanges N. D. Der antike Staat. Studie über Kultus, Recht und Einrich-
tungen Griechenlands und Roms. Berlin; Leipzig, 1907. S. 452 (первое издание: La Cité
antique. P., 1864. — Примеч. пер.).
12
См.: Wieacker F. Recht und Gesellschaft in der Spätantike. Stuttgart, 1964. S. 10 ff.
10 _______________________________________________ Манфред Ридель
в «отечестве небесном»13, на земле же христиане — чужаки, метеки14,

они не имеют здесь постоянного местожительства, но стремятся к дру-
гому, будущему обиталищу15, жители которого считаются сограждана-
ми (συμπολίται) святых и домочадцами (οỉκέτοι) Бога16. Новозаветная
идея Божественного, небесного гражданства всех людей, получившая
обобщенное выражение у Августина17, выходила за рамки греко-рим-
ского мышления. Хотя христианство, распространявшееся по Римской
империи, не оспаривало существующего социального устройства, само
христианское представление о том, каким правом гражданства поль-
зуются христиане, повлияло на языческие гражданско-правовые уста-
новления. Теперь разница была уже не только между «гражданином»
и «не-гражданином», не только между «гражданином» и «подданным»,
а между «гражданином» и «христианином». Это проявилось потом,
в Средневековье, в двух дополнявших друг друга процессах рецепции —
с одной стороны, наследия Аристотеля (XIII век), с другой — римского
права (XII век). Именно они ввели классическое понятие «гражданин»
в интеллектуальный обиход средневековой Европы: civis рассматри-
вался отныне как член гражданского общества (societas civilis), причем
размерам этого общества не придавалось значения — это могло быть
как сравнительно небольшое государственное образование (город,
провинция, княжество и так далее), так и Римская империя, которая,
по представлениям того времени, продолжала существовать. По мне-
нию юристов, короли Англии и Франции, например, тоже были cives
Romani18. Однако Римская империя представляла собой только свет-
скую сторону христианского мира; была еще духовная сторона — Рим-
ско-католическая церковь; гражданское право и понятие о гражданине
13
Ср.: Фил. 3: 20; Гал. 4: 26.
14
1 Пет. 2: 11; Еф. 2: 19.
15
Евр. 13: 14.
16.
12: 22; Деян. 21: 2. Ср.: Kittel G. Theologisches Wörterbuch zum Neuen Testa-
ment. Stuttgart, 1954. Bd. 6. S. 628 ff.
17
Augustinus. De civ. Dei. 10, 7, 1; 12, 9, 1; 15, 2, 2; 19, 11 ff., 24 ff. и др. [ср. рус. пер.:
Августин. Творения / Сост. С. И. Еремеева. Т. 3: О граде Божием. Кн. 1−13. СПб.;
Киев, 1998 (переиздание перевода Киевской духовной академии 1879−1908 гг.). —
Примеч. пер.].
18
Bartolus de Saxoferrato. Ad L. 24 D. de capt. et postlim. 49, 15, No. 6 (коммента-
рий § 6 на Digesta. Lib. 49, tit. 15 «De captivis et de postliminio et redemptis ab hostibus»
lex 24 «Hostes sunt»): «Rex Franciae et Angliae licet negent se subditos Regi Romanorum,
non tamen desinunt esse cives Romanos». — (Перевод: «Хотя король Франции и [ко-
роль] Англии отрицают, что являются подданными Римского короля, они, однако,
не отказываются быть римскими гражданами».)
необходимо было адаптировать еще и ко вполне сформировавшемуся

на тот момент каноническому праву. В нем разделялись власть духовная
(potestas spiritualis) и власть светская (potestas secularis)19, и этому разде-
лению соответствовало в аристотелианско-схоластической философии
разделение на общество гражданское (societas civilis) и общество цер-
ковное (societas ecclesiastica) — та самая оппозиция «гражданин»/«хри-
стианин»20. Кроме этого, гражданское право (ius civile), изначально быв-
шее правом римских граждан, теперь выступало в качестве «светского»
права христианских стран, главным образом частного. В мире, где люди
были гражданами империи и христианами, новая практика применения
древнего права (usus modernus pandectarum) привела к тому, что граж-
данское право превратилось в «частно-гражданское», то есть право,
регулирующее приватные дела каждого гражданина.
III.1. Бюргер как гражданин города;

бюргерское сословие в Средневековье
Решающую роль в трансформации понятия сыграло возникновение
нового типа гражданской общины в средневековой Европе. Начиная
с XI столетия в среде аграрно-феодального общества стали возникать
города — коммунальные (то есть основанные на добровольном объ-
единении) союзы свободных мужчин, «бюргеров». Получая от короны
привилегии, то есть собственное право, они на равных противостояли
крупным землевладельцам. Греческий πολίτης и римский civis Romanus
были, как правило, землевладельцами, жившими за счет труда не-граж-
дан (рабов, метеков). Бюргеры — граждане средневековых городов, —
наоборот, в большинстве своем были купцами и ремесленниками. Ре-
месло и торговля, неприемлемые занятия для античных граждан, здесь
были сделаны составной частью понятия гражданства. Труд не только
стал рассматриваться (под влиянием христианства) в качестве оправ-
данного времяпрепровождения, но и смог развиваться в невиданных
19
Decretum Gratiani. Dist. 96. Сap. 1–16 // Friedberg Æ. (Ed.) Corpus iuris canonici.
Lipsiae, 1879. T. 1. Col. 335−346.
20
Thomas Aquinas. Super librum sententiarum. 3, 24, 6, 75; Idem. Summa theologica.
Pars 1.2 qu. 100, art. 2 co; Pars 1.2 qu. 102, art. 6; Pars 2.2 qu. 10, art. 9; Pars 2.2 qu. 11,
art. 2; Pars 2.2 qu. 95, art. 8; Pars 2.2 qu. 96, art. 1 // Idem. Opera omnia, iussu impensaque
Leonis XIII P. M. edita, cum comment. Thomae M. Zigliara, Th. de Vio Cajetani / Cura et
studio fratrum ord. Praedicatorum. Roma, 1888−1906. T. 4−12.— Примеч. пер.
12 _______________________________________________ Манфред Ридель
ранее масштабах благодаря тому, что в пределах города властями га-

рантировался и поддерживался мир.
Правда, в отличие от античного гражданина, средневековый ремес-
ленник не становился бюргером по рождению, а должен был получить
этот статус, часто даже добиться его. Но правовая ситуация в средне-
вековом городе нередко была похожа на ту, что существовала в Риме
или в греческом полисе. Первое время ведущую роль играло понятие
о бюргере как о носителе определенного права, а не как о представите-
ле определенного сословия. Только полноправный член гражданского
сообщества горожан мог претендовать на звание бюргера. В некоторых
городах — в частности, на севере Европы — коммуны, иногда до само-
го исхода Средневековья, состояли из «рыцарей и бюргеров»; бюрге-
ры во многих регионах могли возводиться в рыцарское достоинство
и получать лены, а также приобретать поместья, владение которыми
давало дворянские титулы21. Юридическое понятие «бюргер» оказалось
очень многослойным и различалось от города к городу. Необходимым
условием приобретения прав гражданства было наличие у человека
в собственности земельного участка и дома в городе — наследуемого
недвижимого имущества. В своем доме бюргер был «хозяином», семья
и прислуга были подчинены его власти и опеке. От полноправных бюр-
геров отличались, во-первых, «жители» (Inwohner, Beisassen), которые
имели в городе постоянное местожительство и заработок, платили
многие налоги, но не пользовались, например, избирательным правом,
а во-вторых — «гости», чужестранцы, проживавшие в городе лишь вре-
менно. Впрочем, последние тоже могли становиться «согражданами»,
то есть уравниваться в статусе с теми, «кто был родом из этого города»22.
Могло существовать и разделение внутри бюргерской общины: пол-
21
Здесь и ниже см.: Brunner O. Land und Herrschaft. 5. Aufl. Wien, 1965. S. 349 ff.;
Idem. Stadt und Bürgertum in der europäischen Geschichte // Brunner O. Neue Wege der
Verfassungs- und Sozialgeschichte. 2. Aufl. Göttingen, 1968. S. 213 ff.; Steinbach F. Studi-
en zur Geschichte des Bürgertums // Rheinische Vierteljahresblätter. 1948. Bd. 13. S. 11 ff.;
1949. Bd. 14. S. 33 ff.; 1963. Bd. 28. S. 1 ff.; см. также: Arnold W. Verfassungsgeschichte
der deutschen Freistädte. Hamburg; Gotha, 1854. Bd. 1. S. 240 ff.
22
Maaler J. Die Teütsch spraach. Alle wörter, namen, ûnarten zü reden in Hoch-
teütscher Spraach… unnd mit gutem Latein. Dictionarum Germanicolatinum novum.
Zürich, 1561. S. 291b: «Mitbürger / Ein frömbder der statt freyheit genoß unnd zu ei-
nem burger angenommen / der statt und deß lands raecht und beschwaerden teilhafftig /
gleych wie die so in der statt erboren sind». — (Перевод: «Согражданин — чужестра-
нец, который пользуется городскими привилегиями и получил статус гражданина,
находится под городской и земской юрисдикцией и платит подати, наравне c теми,
кто родились в городе».)
ноправные роды, называвшиеся «бюргерами» в узком смысле слова,

могли отделять себя от «общины»23.
Таким образом, в этом понятии о гражданине, которое вполне со-
ответствовало античным представлениям и вписывалось в потестар-
ные структуры аграрного общества, были неразрывно связаны друг
с другом местожительство, экономический и потестарно-политический
статус человека.
Только на исходе Средневековья бюргеров признали отдельным
сословием (status) в юридическом и политическом отношениях. Пра-
вовые ситуации в разных городах были различны, но в целом бюр-
герское сословие, состоявшее из горожан (включая неполноправных
«жителей»), занятых преимущественно торговлей и ремеслом, должно
было выглядеть сравнительно гомогенным. В глазах землевладельцев
и крестьян бюргеры отличались от прочих «сословий» христианского
мира своими обычаями и традиционными видами занятий. В средне-
вековой теории трехчастного деления общества места для «бюргерско-
го сословия», конечно, не было: в ней различались только крестьяне,
рыцари и клирики24. Бюргеры (burgaere) были лишь частью сословно-
го спектра средневекового общества. Это видно, например, в поэме
«Герцог Эрнст» (около 1180 года): «издали слышно, как сетуют рыцарь
и холоп, селяне и бюргеры» («man hoert in wîte klagen / beide ritter unde
knecht / landliute und burgaere».) Только в позднем Средневековье бюр-
геры заявили о себе как о сословии, размещавшемся в общественной
структуре между рыцарством и крестьянством. В литературе стали
описываться сословные противоречия и соперничество (Освальд фон
Волькенштейн, родился около 1377 года, — «Бюргер и крестьянин» [Ain
23
Ср. противоречия между высшими и низшими слоями (popolo grasso/minu-
to) в итальянских городах. У Фомы Аквинского противопоставляются optimates,
populus honorabilis и vilis populus (Thomas Aquinas. Summa theologica. Pars 2.1 qu.
107, art. 1co // Opera omnia. Roma, 1888−1906. T. 4−12), у Марсилия Падуанско-
го — «honorabilitas» (духовенство, знать, юристы) и «multitudo vulgaris» (кресть-
яне, ремесленники, торговцы) [Marsilius Paduensis. Defensor pacis. Dictio 1, cap.
5 § 1 // Marsilius von Padua. Defensor pacis / Hrsg. R. Scholz. Hannover, 1933. P. 20
(MGH. Fontes Iuris Germanici antiqui in usum scholarum, separatim editi; T. 7)]. Ср.:
Schwer W. Stand und Ständeordnung im Weltbild des Mittelalters. 2. Aufl. Paderborn,
1952. Ср. также: Simonde de Sismondi J.Ch.L. Histoire des républiques italiennes du mo-
yen âge. Paris, 1809. T. 5. P. 377; Savigny F. K. von. Geschichte des römischen Rechts im
Mittelalter. 2. Aufl. 1854. Bd. 3. S. 105 ff.
24
Freidank. Bescheidenheit. 27, 1: «gebûre, ritter und pfaffen» («крестьяне, рыцари
и попы») [см., например: Freidanks Bescheidenheit: mittelhochdeutsch-neuhochdeutsch.
Greifswald, 1996 (Greifswalder Beiträge zum Mittelalter; Bd. 48). — Примеч. пер.].
14 _______________________________________________ Манфред Ридель
purger und ein hofmann]; Янсен Эникель, около 1280 года, — «Всемирная
хроника» [Weltchronik]). В позднесредневековом представлении «мир»
состоял из крестьян, бюргеров и дворян (bawr, burger, adel), а во главе
их, согласно традиционной иерархии, стояло духовенство (pfaffen)25.
Помимо того, что бюргерство было включено в число сословий,
составлявших общество, прилагательное bürgerlich в течение долгого
времени сохраняло свой прежний, политико-правовой смысл. Оно обо-
значало то, что относилось к «бюргеру» и к городской общине-коммуне,
опорой которой он являлся, а также то право, которое бюргер имел
в «гражданском государстве» («in gemeinen burgerlichen Wesen»)26, —
ср. «иметь все гражданские права» («alle burgerliche recht haben»)27. Вме-
сте с тем оно было синонимом таких определений, как «благовоспитан-
ный», «общительный», «любезный» (ср.: «Sich Burgerlich und freundtlich
erzeigen. Agere se civilem» — «вести себя культурно»)28. Отграничение
от дворянства и духовенства осуществлялось за счет рассаживания
по сословиям на рейхстагах и ландтагах; наряду со скамьями для господ
и для клириков начиная с XIII века на этих собраниях появились места
и для представителей городов — правда, только тех, которые подчиня-
лись напрямую монарху, а не прелатам или баронам29. Здесь пока можно
увидеть лишь политический аспект выделения «бюргеров» в отдельное
сословие — в рамках сословно-представительной системы. То обстоя-
тельство, что это же сословие могло тогда выступать и под названием
«народ», в первое время не играло сколько-нибудь значительной роли.
Слово это, употреблявшееся совершенно недифференцированно, охва-
25
Ср.: Luther M. Der Heubt Artikel des Glaubens (1533) // Idem. Werke. Kritische
Gesamtausgabe. Weimar, 1910. Bd. 37. S. 37.
26
Oberpfälzische Landesordnung (1599) [цит. по: Deutsches Rechtswörterbuch.
Wörterbuch der älteren deutschen Rechtsprache. Weimar, 1932. Bd. 2. (далее: RWB).
S. 599−600].
27
Monumenta historiae Warmiensis (1349) (цит. по: RWB. Bd. 2. S. 600). Ср. Шваб-
ское зерцало (Schwabenspiegel, ок. 1276 года): «daz heizzet burgerreht, swaz ein iglich
stat ir selber ze rehte sezzet mit ir kunges […] willen». — (Перевод: «бюргерским пра-
вом называется то право, которое каждый город устанавливает себе сам по воле
своего короля».) — (RWB. Bd. 2. S. 608.)
28
Maaler J. Die Teütsch spraach. Zürich, 1561. S. 83a.
29
К благородному сословию (= аристократии) принадлежали сначала и го-
рожане-бюргеры, занимавшие положение, равное рыцарскому, и приобретавшие
рыцарские держания вне города; ср.: Brunner O. Land und Herrschaft. S. 407 ff. Сень-
оры из числа знати и духовенства, владевшие городами, на собраниях сословий
«представляли» заодно и «свои» города (в Германии это епископские и небольшие
провинциальные города, в противоположность свободным имперским городам,
«civitates imperiales liberae».)
тывало, как правило, все сословия, не относившиеся к знати и духо-

венству (tiers état), то есть не относилось конкретно и исключительно
к городскому бюргерству30.
III.2. Гражданин и подданный в учении

о суверенитете: Жан Боден
Истоки нашего современного понятия о гражданине нужно искать
в XVII веке, в том кругу идей, который сопровождал учение о государ-
ственном суверенитете. Теория Жана Бодена имела своей целью по-
ставить на место прежней, патриархально-традиционной власти такую
государственную власть, которая выступала бы единственным источ-
ником права. Таким образом, боденовское учение о государственном
суверенитете предусматривало отказ от лежавшей в основе аристоте-
левской и схоластической моделей идеи естественного закона (lex natu-
ralis), стоящего превыше и народа, и государя. Согласно ей гражданское
общество (societas civilis) как целое предшествовало своим составным
элементам — гражданам (cives), а эти последние, в свою очередь, рассма-
тривались как самостоятельные члены политического целого. Это уче-
ние, преломленное многократно в различных изложениях, продолжало
существовать и в XVII веке, однако теперь его стали оспаривать и даже
яростно опровергать. Уже у Бодена понятие суверенитета было сфор-
мулировано именно как полемический аргумент против традиционных
представлений о societas и civis31. Приоритет «республики» перед всеми
прочими формами общественного устройства заключался в наличии
«высшей власти» (summa potestas). Вследствие этого община граждан
(civitas) оказалась оттеснена с центрального места в политической си-
стеме. Будучи подчинен абсолютному суверенитету правителя (sum-
ma potestas imperii), бывший центральный элемент системы — «граж-
данин [государства]» (civis) — не только превратился в «подданного»
(subditus), но одновременно был разжалован в «гражданина города»
(civis urbanus, bourgeois)32. В этом, собственно, и заключалась новизна
30
Ср.: Relations des ambassadeurs Vénitiens / Éd. N. Tommaseo. Paris, 1838. T. 2.
P. 496.
31
Ср. фрагмент, где Боден полемизирует с Аристотелем: Bodin J. De republica.
Lib. 1. Pars 6 // Idem. De republica libri sex. 3. Aufl. Frankfurt, 1594. P. 76−77.
32
Ibid. P. 76: «civis urbanus is est, qui urbis, moenibus ac aedificiis continetur». —
(Перевод: «гражданином города является тот, кого окружают величественные зда-
ния и строения города».) Ж. Боден специально подчеркивает, что в его различе-
16 _______________________________________________ Манфред Ридель
боденовской теории; гражданин как член городской общины носил,

в отличие от гражданина как члена государства, название «буржуа».
Здесь, как и вообще в XVI−XVII веках, это название имело в первую
очередь политико-правовое смысловое наполнение: это был правовой
статус, закрепившийся за свободным полноправным горожанином33.
Но в той мере, в какой это понятие было связано с отделением суверен-
ного «государства» от общины горожан-бюргеров, в нем проявились
и те моменты, на взаимодействии которых впоследствии стала строить-
ся вся история данного понятия в Новое время. Дело в том, что тогда
бюргеру (civis urbanus, bourgeois) стал противостоять civis или citoyen34;
у Бодена же эти два понятия еще разделялись. Мысль, что необходимо
их соединить в одном и том же субъекте («человеке»), встречающаяся
нам в конце XVIII века, Бодену еще была чужда. Причиной тому был,
возможно, традиционализм, которым в конечном счете характеризу-
ется его понятие гражданина. Ведь понятие citoyen, с одной стороны,
уже заключало в себе позднейшее значение «гражданин государства»
(в отличие от «гражданина города»), а с другой — все еще имело своей
предпосылкой классическое греческое и римское представление о са-
мостоятельном домохозяине, который в качестве свободного мужчины
и носителя власти вступал в сообщество свободных35.
III.3. Традиционно-аристотелевское понятие

о гражданине в германском имперском праве XVII века
У Бодена уже обозначилась характерная для современного госу-
дарства тенденция к стиранию той разницы между «подданными»
непосредственными (= бюргерами) и опосредованными (= жителями,
клиентами, лично зависимыми, прислугой, наемными работниками
и так далее), которая существовала в прежнем гражданском (или, го-
воря более современным языком, феодальном) обществе. Поскольку
понятие «гражданина»/«бюргера» стало теперь определяться через
нии respublica и civitas речь идет о новых вводимых им понятиях: «sed quia nemo
hactenus […] his definitionibus usus est». — (Перевод: «но поскольку никто до этого
[…] не употреблял данные определения».)
33
Ср.: Canard M. Essai de sémantique. Le mot «bourgeois» // Revue de philologie
française et de littérature. 1913. T. 27. P. 33.
34
Bodin J. De republica. Lib. 1. Pars 6 // Idem. De republica libri sex. 3. Aufl. 1594.
P. 71−72.
35
Ibid. P. 71.
понятие «подданного», то есть его признаком стала подчиненность

верховной власти, новая теория государственного суверенитета низ-
водила «общество» (как систему, в которой власть была определенным
образом распределена между гражданами) до единой и гомогенной со-
вокупности подданных. Это в целом соответствовало политической
практике XVII века — в частности, в германских землях, где связь меж-
ду подданным и властителем устанавливалась по принадлежности
к территории, управляемой последним. Однако в Священной Римской
империи германской нации князья представляли собой политическую
группу, на которой, собственно, и основывалась империя, и потому
абсолютистские тенденции не могли получить здесь полного развития.
Здесь до известной степени сохранялось еще «традиционное сословное
общество», в котором власть верховного правителя над подданными
была не абсолютной: она опосредовалась сословно-представительны-
ми институтами, традиционными правами и привилегиями сословий.
Поэтому здесь предпринимались попытки использовать традиционное
понятие о гражданине для противодействия его новым определениям.
В середине XVII столетия Бальтазар Целлариус, следуя Хеннингу
Арнизеусу, определил гражданина (civis) как «члена общества, который
причастен к его праву и иммунитетам»36. Как легко заметить, речь здесь
идет не о том, что гражданин является подданным некоего суверена,
а о том, что он причастен к неким правам/привилегиям и вольностям/
иммунитетам. В принципе, это традиционное, аристотелевское понятие
о гражданине; в таком виде оно вполне подходило для того, чтобы опи-
сывать разнообразные сословно-потестарные, правовые и социальные
отношения. «А смотря по тому, писал Целлариус, как разнятся между
собой вольности разных государств, обычно различаются и граждане»37.
Поэтому данное понятие принципиально могло переноситься на все
общественные образования, будь то города, коммуны, малые или круп-
ные территориальные государства. Некоторые социальные группы
36
«socius civitatis, qui jurium illius et immunitatum particeps est». — Cellarius B. Po-
liticae succintae, ex Aristotele potissimum erutae ac ad praesentem Imperii Romani
statum multis in locis accomodatae libri II. Jena, 1663. P. 77. Cp.: Arnisaeus H. Relectionis
politicae. 1. 5: «Civis est socius multitudinis, qui particeps est suffragiorium et iuris de
republica statuendi». — (Перевод: «Гражданин является сотоварищем множества, ко-
торый соблюдает установленное государством право и участвует в определяемых
государством податях».) — Arnisaeus H. De Republica, seu Relectionis politicae libri
duo. Argentorati, 1636.
37
«Prout autem immunitates ratione diversarum Rerumpublicarum postea variant:
ita et cives variare solent». — Cellarius B. Politicae succintae. P. 77.
18 _______________________________________________ Манфред Ридель
и классы в это понятие изначально не включались по определению:

быть «гражданином» — это, в соответствии с классической теорией
и представлениями тогдашнего общества, было не право, а приви-
легия. Поэтому Целлариус возражал против боденовского определе-
ния гражданина, подчеркивая, что согласно ему оказались бы вправе
претендовать на это звание также «жильцы-арендаторы» (inquilini)
и чужестранцы (hospites, peregrini)38. Такое же возражение часто при-
водили немецкие комментаторы Аристотелевой Политики. Михаель
Пиккарт в своей полемике с Боденом подчеркивал, что не определял
понятие гражданина через что-либо, стоящее выше его («quod supra
civem esset»), как summa potestas, и не принижал его, сводя к обязан-
ности подчинения: «Ибо эта подчиненность объединяет гражданина
с рабами, жильцами-арендаторами и принятыми в городе чужестран-
цами»39. В отличие от представителей учения о суверенитете немецкие
последователи Аристотеля продолжали настаивать на «политическом»
смысловом наполнении понятия «гражданин», которое они после-
довательно переносили на государственное устройство Священной
Римской империи. В основе этого переноса лежала модель прежнего
гражданского (= политического) общества, согласно которой импе-
рию, как и любое другое политическое образование, представляют
«лица», участвующие в отправлении власти. «Гражданами» империи
были собиравшиеся на рейхстаги «Status et Ordines imperii», то есть
представители сословий, курфюрсты (electores), князья — духовные
и светские правители (principes) — и вольные имперские города (civitates
imperiales liberae)40. Такой признак, как подчиненность властителю, при-
знавался особенностью «простонародного» понимания гражданства,
и его энергично отрицали не только Целлариус и Пиккарт41: при таком
понимании «граждане» должны были бы называться «подданными»,
ибо они не имели права обсуждать с правителем свои дела: «И пусть
не будет удивительным, что только они являются истинными гражда-
38
Cellarius B. Politicae succintae. P. 77.
39
«sociat enim ista paritio civem cum servis, cum inquilinis, cum peregrinis in
urbem receptis». — Piccard M. Commentarium in libros politicos Aristotelis. 2. Aufl.
Jena, 1659. P. 341 ff.
40
Blume C. W. Exercitatio de Germanici imperii civibus. Helmstedt, 1641. P. 3.
Ср. также: Meier G. Th. In Aristotelis Politica analysis. Helmstedt, 1668. P. 194.
41
Milagius A. De cive et civitate in genere. Helmstedt, 1653. P. 1: «Primo autem
civis nomine vulgo venit omnis subditus: Quo spectant ii, qui civem per subjectionem
definiunt, et Bod. I de Republ. 6 et alii». — (Перевод: «Раньше имя гражданина сплошь
и рядом употреблялось по отношению ко всякому подданному: так считают те,
кто определяет гражданина через подчинение и Боден в De republica 6 и другие».)
нами (Status et Ordines imperii. — М.Р.), а прочие — скорее жителями,

или подданными. Ибо каждый гражданин также является участником
гражданского общества: у настоящего гражданина есть избирательное
право и право голоса в делах, относящихся к обществу»42.
Правда, это понятие о гражданине, поборниками которого были
прежде всего Герман Конринг43 и его школа, но также и другие теоре-
тики германского имперского права44, уже в XVII веке начало встречать
возражения — в первую очередь, что характерно, со стороны того уче-
ния о суверенитете, которое в Германии было представлено Самуэлем
Пуфендорфом. По мнению Пуфендорфа, распространять аристотелев-
ские дефиниции на кого-то кроме граждан аттического полиса есть
не что иное, как глупость. Нельзя, считал Пуфендорф, отказывать сво-
бодным мужчинам и отцам семейств, живущим при монархическом
или аристократическом правлении, в звании «граждан» лишь потому,
что они не могут принимать участия в правлении45. Этот аргумент, ре-
42
«Neque vero mirum sit hoc solos veros cives (= Status et Ordines imperii. — M. R.)
reliquos autem incolas potius esse vel subditos. Omnis enim civis utique socius est civilis
societatis: est autem veri socii suffragium ferre et sententiam de rebus as societatem
pertinentibus». — Blume C. W. Exercitatio. P. 3. Cp.: Milagius A. De cive. P. XXXV;
Meier G. T. Analysis. P. 192.
43
Conring H. De Germanici imperii civibus. Helmstedt, 1641.
44
Так, например, см. у Ф. Р. Витриария: Vitriarius Ph. R. Corpus juris publici ad
ductum institutionum iuris publici / Ed. J.F. Pfeffinger. Gotha, 1739. P. 998: «Nos statum
Romano-Germanici definimus, quod sit civis imperii Romano-Germanici, qui ius voti
et sessionis in comitiis habet». — (Перевод: «Гражданский римско-германский статус
мы определяем так: гражданин Римско-германской империи — это тот, кто имеет
право голоса и участия в рейхстагах».)
45
Pufendorf S. De statu imperii Germanici. 6, 3 [опубликовано под псевдонимом
(Примеч. пер.): Monzambano Severinus de. De statu imperii germanici ad Laelium frat-
rem, dominum Trezolani. Lib. unus. Geneva, 1667]. См. также: Thomasius Ch. Freymüt-
hige, lustige und gesetzmäßige Gedancken und Monathsgespräche im Jahre 1688, 89, 90.
Leipzig, 1688−1690. S. 308 ff.: автор сообщает о споре С. Пуфендорфа и привержен-
цев идей Аристотеля, «каковые считали гражданами Германской империи только
тех, кто заседал на рейхстагах и имел право голоса; это мнение бесспорно восходит
к Аристотелю, который описывал гражданина как имеющего полное право и власть
участвовать в обсуждении общественных нужд и подавать свой голос за то или иное
решение. Однако если принять эту точку зрения, то Германская империя, безуслов-
но, могла бы быть представлена как демократия, поскольку ее гражданами были бы
одни лишь имперские сословия, которые все занимались обсуждением на рейхс-
тагах и голосовали» («welche diejenigen nur für Bürger des Teutschen Reiches hielten /
die bei denen Reichs-Tagen Session und Stimmen hätten, welche Meinung ohnstreitig von
Aristoteles herrührte, der einen Bürger so beschriebe, welcher Fug und Macht habe des
gemeinen Wesens Notdurft zu überlegen und sein Votum dazuzugeben. Denn wenn man
diese Meinung annehme, so würde das Teutsche Reich allerdings für eine Demokratie pas-
20 _______________________________________________ Манфред Ридель
лятивизировавший классическое понятие гражданина, ограничивая его

применимость рамками древнегреческого полиса, был неопровержим.
Тем самым было покончено со всякой неуверенностью и неопреде-
ленностью при образовании и ликвидации понятий, сопровождавшей
их перенос (дотоле, как правило, неотрефлексированный) на различ-
ные эпохи и общества. Если у Пуфендорфа нам встречается слово civis46,
то мы с изрядной долей уверенности можем сказать, что означало оно
у него княжеского «подданного», находившегося на пути к превраще-
нию в «гражданина государства», каким он стал в XVIII веке.
III.4. Структурные формы понятия в 1680−1750 годах:

Безольд, Цедлер
На фоне множества разнообразных значений, которыми могло на-
деляться слово Bürger, можно отметить следующие. Это слово обознача-
ет 1) горожанина, 2) члена бюргерского сословия в отличие от духовно-
го, дворянского и крестьянского сословий, 3) подданного государства
и 4) человека в его специфическом качестве «гражданина». Эти четыре
sieren können, als dessen Bürger sodann alleine die Reichs-Stände wären, welche samt und
sonders auf denen Reichstagen zu denen deliberationen und Stimmen zugelassen wür-
den». — Pufendorf S. De statu imperii Germanici. S. 310). Противоположный аргумент:
«Denn es wäre keine Demokratie, obgleich alle Bürger des Reiches dazu gezogen würden,
auch daselbst ihren Sitz und Stimme hätten, weil nämlich die vornehmsten von diesen
Bürgern souveräne Potentatu wären». — Ibid. S. 308. — (Перевод: «Это не была бы де-
мократия, даже если бы к этому были привлечены все граждане Империи, и облада-
ли бы там (на рейхстагах. — Примеч. пер.) местом и правом голоса, поскольку знат-
нейшие и благороднейшие из этих граждан являются суверенными властителями».)
46
Pufendorf S. De jure naturae et gentium. 7, 1, 20 // Idem. De iure naturae et gen-
tium libri octo. Lund, 1672; Idem. De officiis hominis et civis. 3, 6, 13 // Idem. De officio
hominis et civis prout ipsi praescribuntur lege naturali. Lund, 1673 (reprint: Buffalo
(N. Y.), 1995). Несмотря на то что С. Пуфендорф, как правило, говорит о cives aut
subditi, у него еще не прослеживается общее разделение гражданина государства
и подданного, о чем ясно свидетельствует данное им определение в De iure natu-
rali I.1.12: «alius est civis, pleno aut minus pleno iure; alius inquilinus, alius peregrinus»
(«гражданин с бóльшими или меньшими правами отличается от жителя и от чу-
жестранца».) Также С. Пуфендорф все еще делает различие между граждана-
ми в узком (= patresfamilias) и в широком (= subditi) смысле. Ср.: Pufendorf S. De
officiis hominis et civis. 2, 6, 13: «Etsi pressius illi quibusdam dum taxat cives soleant dici,
quorum coitione et consensu primo civitas coaluit, aut qui in horum locum successerunt,
nempe patresfamilias». — (Перевод: «Если точнее, то гражданами обычно называют
только тех, союзом и согласием которых когда-то был вскормлен город, или же тех,
кто пришел на их место, то есть глав семей».)
аспекта, которые вместе образуют значение слова Bürger в XVIII веке,

можно, в свою очередь, разложить на различные, зачастую более дав-
ние компоненты. Если говорить о горожанине, «гражданине города»
(Stadtbürger), то даже на рубеже XVII−XVIII веков нам встречаются,
как правило, еще средневековые способы употребления этого слова.
Возьмем, например, Thesaurus Practicus Безольда (1679), статью «Burger/
Burgerrecht/zum Burger aufnehmen»: «Граждане — одни потомственные
(Cives alii hereditarii), другие новоприбывшие (alii novitii), некоторые —
патриции, из благородных семейств (quidam, Patricii, ex praecipuis fami-
liis), остальные — плебеи (caeteri plebei)». Далее это понятие членится
по сословиям (status) и состояниям (conditio): «таковы определенные
сословия в городах (in Civitatibus)…» Их названия Безольд пояснял
на примере ганзейского города Любека: «высшее или первое/среднее
или второе/третье или низшее сословие»47. Гражданами города были
либо «обычные бюргеры и ремесленники», либо купцы и мастера, либо
другие, «которые в совете по роду или сословию»48. С одной стороны,
Безольд указывал на то, что и «жители» включаются в понятие горожан,
с другой — проводилось все же четкое различие между гражданами
и не-гражданами: incolae все еще относились к классу Pfalburger (ко-
торые здесь выступали под названием Pactburger), «которые приняты
с условием определенной и установленной ежегодной платы, или взно-
са, или приняты на определенное время, и суть не что иное, как жители
[…] и называются они «подопечными и подзащитными [города]»49,
то есть находились они под опекой и защитой города вместе с его
гражданами, но на других основаниях. Безольд отдельно подчеркивал,
что название Bürger может применяться не только к жителям городов,
но и к тем, кто живет под властью духовных феодалов или графов50.
47
Besold Ch. Thesaurus Practicus. Stadt am Hof, 1740. T. 2. P. 129.
48
Ibid. P. 117. Интересно замечание «Appellatione civium incolae continentur». —
(Перевод: «Под названием граждан понимаются жители») — Ibid. P. 118. О том, в ка-
кой степени средневековое городское право XVIII века отвечало современным ему
историческим реалиям, см.: Stein J. L. Gründliche Abhandlung des Lübschen Rechts.
Leipzig, 1738. Bd. 1. S. 17 ff., особенно Tit. 2: Von Bürgern und Einwohnern. S. 58 ff.
(«О гражданах и жителях».)
49
«qui sub certa et denominata pensione annua, vel censu, vel ad certum tempus
recepti, et nihil aliud sunt, quam incolae […] Et dicuntur Schutz- und Schirmsverwand-
te». — Besold C. Thesaurus Practicus. T. 2. P. 472.
50
Ibid. 2. Aufl. / Hrsg. J. J. Speidel. Augsburg, 1641. P. 136: «Civium nomine non
tantum veniunt ii, qui sunt in civitate, sed etiam qui sunt de dioeceso et comitatu alicui-
us». — (Перевод: «Имя граждан распространяется не только на тех, кто в городе,
но и на тех, кто из того же диоцеза и округа».)
22 _______________________________________________ Манфред Ридель
В Универсальном энциклопедическом словаре Цедлера (1733) слово

Stadtbürger обозначает подданного (= Bürger) «республики» (= госу-
дарства). Город (= гражданское общество), независимо от того, сколь-
кими «иммунитетами» он обладал, выступает только под суверени-
тетом территориального правителя: «Таким образом, человек может
в разных отношениях быть гражданином и подданным, гражданином
по отношению к гражданскому обществу, а подданным относительно
республики»51.
Из контекста не ясно, верно ли то впечатление, что Цедлер ограни-
чивает понятие «гражданского общества» лишь городом. Ведь в то же
самое время он и внутри «республики» (то есть государства) проводит
различие между «гражданами» и «подданными»:
И, строго говоря, [гражданин] отличается от подданного, ибо по-

следнее слово несколько шире, нежели гражданин, а гражданин превос-
ходит подданного достоинством и вольностями. В республике много
подданных, которые владеют в ней имуществом, но не являются граж-
данами. Однако человек может быть гражданином и одновременно
подданным52.
51
«Kann also diverso respectu einer ein Bürger und Untertan sein, ein Bürger nach
der bürgerlichen Societät, ein Untertan aber ratione Reipublicae». — Zedler J. H. Großes
vollständiges Universallexicon aller Wissenschafften und Künste. Halle; Leipzig, 1733.
Bd. 4. Sp. 1875 ff. (статья Bürger.)
52
«Und differieret proprie loquendo von einem Untertanen. Denn dieses Wort ist et-
was weitläufiger als ein Bürger, und übertrifft ein Bürger einen Untertanen an der Würde
und Freiheiten. Es gibt viel Untertanen in einer Republic, die Güter darinnen besitzen
und doch keine Bürger sind. Doch kann eine Person ein Bürger und zugleich Untertan
sein». — Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. 1746. Bd. 49. Sp. 2253 (статья
Unterthan):
«Untertanen, lat. subditi, heißen alle diejenigen, welche einer Obrigkeit unterworfen
und deren Gesetzen und Befehlen zu gehorchen verbunden sind. Das Wort Bürger ist
bisweilen eben das: es hat aber noch andere Bedeutungen». — (Перевод: «Подданные,
лат. subditi, называются все те, кто подчинены неким [верховным] властям и обяза-
ны подчиняться их законам и приказам. Слово гражданин иногда значит то же са-
мое, но у него есть и другие значения».) Важно здесь то, что подданные различаются
с точки зрения их «подданности», «da man sie eingeteilt in unmittelbare Untertanen,
welche unter niemand anders als unter dem Regenten stehen; und mittelbare, die andern
Untertanen unterworfen sind». — (Перевод: «ибо их делят на непосредственных под-
данных, над которыми не стоит никто, кроме правителя, и опосредованных, ко-
торые подчинены другим подданным».) — Ibid.; Hermann J. H. Allgemeines Teutsch-
Juristisches Lexicon. Leipzig, 1739. Bd. 1. S. 196−197: «Bürger: übertrifft Untertan an der
Würde und Freiheiten. Es gibt viele Untertanen in einer Republik, die Güter darinnen
besitzen und doch keine Bürger sind». — (Перевод: «Гражданин: обладает большими,
Цедлеровское различение «подданных» и «граждан» в рамках од-

ной «республики» предполагало наличие непосредственных и опо-
средованных прав гражданства, причем первые существовали в силу
одного лишь подчинения власти, вторые же — в силу принадлежав-
шего им права. Такое противопоставление, свойственное феодально-
сословному обществу, продолжало существовать и в эпоху Цедлера.
В том, что касалось бюргера как гражданина города, этому соответ-
ствовало противопоставление «жителя» и «бюргера»; оно сохраняется
и у Цедлера, хотя он упоминает, что его не повсюду признают53. А вот
«бюргер» как сословное понятие в Универсальном энциклопедическом
словаре большой роли не играет. Только при перечислении разных
status hominum упоминается, помимо прочего, что «всех людей делят
на дворян, бюргеров и крестьян», причем второе и третье из этих со-
словий, в соответствии с традиционной схемой трехчастного деления
общества, могли рассматриваться и как одно — сословие «питающих»
(Nehr-Stand)54.
IV.1. Германское Просвещение: Шайдемантель,

Вольф, Аббт, Лессинг, Виланд
Возникновение современной германской буржуазии (Bürgertum)
исторически связано с образованием единого корпуса подданных в эпо-
ху абсолютистских государств. В Средние века ни понятие гражданина/
бюргера, ни понятие подданного не могло приобрести всеохватного
значения. В городах были «жители», которые не были «бюргерами»,
в территориальных государствах были «бюргеры» (как имперские
сословия), которые не были «подданными». Такая ситуация, господ-
ствовавшая в германских землях еще долгое время, упростилась (хотя
и не была еще полностью устранена) под воздействием практики и тео-
рии просвещенного абсолютизма. Так, начиная с середины XVIII сто-
чем подданный, достоинством и свободами. В республике может быть много под-

данных, которые владеют в ней имуществом, но не являются ее гражданами».) Ср.
дословное заимствование у Й. Г. Цедлера: Zedler J. H. Großes vollständiges Universal-
lexicon. Bd. 4. Sp. 1876.
53
Ibid. S. 1875 ff. Cp.: Hermann J. H. Allgemeines Teutsch-Juristisches Lexicon.
Bd. 1. S. 196−197.
54
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Halle; Leipzig, 1744. Bd. 39.
Sp. 1097 (статья Stand.) См. также: Ibid. Halle; Leipzig, 1746. Bd. 49. Sp. 2254 (статья
Unterthan.)
24 _______________________________________________ Манфред Ридель
летия в крупных государствах империи (Пруссии и Австрии) суверен

и подданные имели дело друг с другом непосредственно; релятивизация
государства породила тенденцию к единообразию в отношениях под-
данных между собой и с властителем. Так была заложена предпосылка
к тому, чтобы понятие «гражданин» было расширено и потенциально
могло распространяться на всех «подданных» данного «государства».
Начавшиеся в связи с этим структурные изменения происходи-
ли из образования новых понятийных пар-оппозиций, наиболее из-
вестной из которых была французская пара bourgeois/citoyen. По ней
заметно, что после 1750 года понятие стало базироваться на ином
фундаменте. Одним из характерных признаков конца XVIII века ста-
ло то, что, когда классическое понятие гражданина получило широкое
признание, было осознано его отличие от того, которое существовало
в античной политической терминологии. Это был феномен общеев-
ропейский, не ограничивавшийся одной лишь Францией. Впрочем,
рецепция классического понятия о гражданине не означала, что оно
стало применимо к новым историко-политическим реалиям эпохи,
таким как территориальное государство, подданные, горожане, госу-
дарственная экономика. Это можно доказать на примере размышлений
современников над проблематикой данного понятия. Наиболее ради-
кальную идею выдвинул Руссо: он предложил такие слова, как «граж-
данин» (citoyen) или «отчизна» (patrie), вообще вычеркнуть из лекси-
кона. В Эмиле (1762) под названием bourgeois выведен «человек нашего
времени», который не совсем человек (homme) и не совсем гражданин
(citoyen)55. А Дидро, высказываясь на ту же тему, заметил, что города
современной ему Франции полны «горожанами» (bourgeois), однако
среди них лишь немного найдется тех, кого можно было бы назвать
«гражданами» (citoyen)56.
Мысль германского Просвещения была менее радикальной,
к тому же там отсутствовала облегченная языковыми различиями
возможность дифференциации bourgeois/citoyen и приходилось до-
вольствоваться вспомогательными дефинициями. Перед немецкими
просветителями стояла сложная терминологическая задача: с помощью
единственного имевшегося в их распоряжении слова Bürger обозначить
55
Rousseau J.-J. Émile ou de l’éducation. Livre 1 // Idem. Œuvres compl. / Éd. V. D.
Musset-Pathey. Paris, 1823. T. 3. P. 15 (первое издание: Ibid. T. 1. Den Haag, 1762. —
Примеч. пер.).
56
Diderot D. Bourgeois, citoyen, habitant // Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné
des sciences, des arts et des métiers, par une Société de gens de lettres / Éd. D. Diderot,
J.-B. le Rond d’Alembert. Paris; Amsterdam, 1773. T. 5. P. 339.
и «горожанина», фактически превратившегося в совершенно аполитич-

ного обывателя, и «гражданина», то есть подданного монархического
территориального государства. Например, пользовавшийся большим
влиянием в области языковой политики Шайдемантель (1782) разли-
чал слово Bürger «в общем» и «в специфическом» значении. Первое
означало у него «члена государства (civis)», причем, в соответствии
со старинным преданием, даже монарх представал «первым гражда-
нином своей нации»57. А под вторым — «специфическим» — значением
Шайдемантель понимал бюргера как члена городской коммуны, го-
родского жителя со специфическим правовым статусом, то есть члена
бюргерского сословия в отличие от дворянина или крестьянина58.
Настоящая же проблема заключалась в соотношении между граж-
данином и подданным: это отношение ни в «общем», ни в «специфи-
ческом» значении слова Bürger полностью не схватывалось:
Важное различие существует между гражданином (Bürger) и под-

данным. Есть подданные, которые не являются гражданами, — напри-
мер, чужестранцы или холопы; а другие — и подданные, и граждане
одновременно. Но есть и граждане, которые не являются подданны-
ми, — например, монарх59.
Соотношение между гражданином и подданным становилось

еще более сложным из-за того, что в праве германских территориаль-
ных государств положение человека определялось как по принципам
57
Scheidemantel H. G. Repertorium des Teutschen Staats- und Lehnrechts. Leipzig,
1782. Bd. 1. S. 439. Cp.: Idem. Das allgemeine Staatsrecht überhaupt. Jena, 1775. S. 208.
О том же см. у Готтфрида Ахенваля (Achenwall G. Die Staatsverfassung der heutigen
vornehmsten europäischen Reiche und Völker im Grundrisse. Göttingen, 1752. S. 5), ко-
торый указывает на то, что государь не стоит вне «граждан», но, напротив, «сам
тоже понимается под словом ‘граждане’ как знатнейший и благороднейший из гра-
ждан республики» («selbst als der vornehmste Bürger der Republik (civis eminеns) mit
darunter begriffen werde».)
58
Scheidemantel H. G. Repertorium des Teutschen Staats- und Lehnrechts. Bd. 1. S. 439.
59
Ibid. S. 439. Достоинство и величие имени «гражданин» заключены в памяти
о прошлом: «Wir wollen noch die Anmerkung beifügen, daß ehedem mächtige Fürs-
ten und Herren das Bürgerrecht angenommen haben. Wie groß war nicht die Ehre, ein
Römischer Bürger zu sein? Viele Könige waren stolz auf diesen Titel. Noch jetzt ist der
König von Frankreich Bürger in der Schweiz» (Ibid. S. 441). — (Перевод: «Хотим также
добавить, что в прошлом могущественные князья и владыки приняли права граж-
данства. Разве не велика была честь быть римским гражданином? Многие короли
гордились этим званием. Даже сегодня король Франции является гражданином
Швейцарии».)
26 _______________________________________________ Манфред Ридель
абсолютистской доктрины, так и по принципам более давней доктрины

государства как «общественного целого» (res publica). Из новой док-
трины, сконструированной Шайдемантелем, легко было сделать вы-
вод, что только правитель может называться «гражданином» в узком
смысле слова, гражданином правоспособным (ибо правозадающим),
в то время как люди, подчиненные ему, могут быть «подданными»,
но не «гражданами». Но на практике этот эффект оказался уравнове-
шен традиционным представлением прежнего гражданского общества
о гражданине как о «хозяине в своем доме»; абсолютистская тенденция
ограничилась тем, что все находившиеся в пределах «государства» лица
получали звание «подданных», хотя это само по себе еще не означало
правового равенства между ними:
Все действительные члены государства называются гражданами

в общем понимании, и, поскольку тот субъект, который обладает
монаршим величеством, является первейшим членом общества, он
может одновременно взять себе и название гражданина; подданный же
есть всякий, кто должен повиноваться высочайшим повелениям
правителя60.
Это означало, что понятие гражданина начало распадаться на «граж-

данина государства» (Staatsbürger), с одной стороны, и «частного гражда-
нина» (Privatbürger), то есть подданного, — с другой. Но нетрудно за-
метить, что взаимосвязанность и противопоставленность этих понятий
имела здесь более давние исторические корни. Эта проблематика, спе-
цифичная для ситуации в германских землях, хорошо просматривается
у Христиана Вольфа. В своих Разумных мыслях об общественной жизни
людей (1721) он, с одной стороны, определил «республику» (то есть об-
щество и государство, «общее дело», содружество) как объединение мно-
жества «домов»: способность человека договориться с другими о фор-
мировании базового социального союза зависит, по мнению Вольфа,
от наличия у него власти над домохозяйством. «Холопы», «прислуга»,
«наемные работники» являются составными элементами этой подвласт-
ной ему домашней сферы, то есть не входят в качестве «граждан» в состав
60
«Alle wirklichen Mitglieder des Staats werden Bürger im allgemeinen Verstände
genennet, und weil das Subject, welches die Majestät hat, das vornehmste Glied der Ge-
sellschaft ist, so kann es sich auch zugleich den Namen des Bürgers beilegen; Untertan
aber ist ein jeder, welcher den höchsten Befehlen des Regenten gehorchen muß». — Schei-
demantel H. G. Das Staatsrecht nach der Vernunft und den Sitten der vornehmsten Völker
betrachtet. Jena, 1770. S. 41; cp.: Idem. Allgemeines Staatsrecht. S. 207.
«содружества»61. С другой стороны, граждане тоже подчинены «власти

верховного правителя страны»: «сословия», собирающиеся на ландтаги,
в той или иной мере представляют собой исполнителей приказов пра-
вителя. «Власти» и «подданные» образуют два полюса «содружества»62.
Впрочем, понятие гражданина у Вольфа осталось (в том числе и много
позже, в Естественном праве, написанном в 40-х годах XVIII века) впол-
не традиционным: «Члены общества, или отдельные [люди], которые
вступают в гражданское общество, называются гражданами»63. «Отдель-
ные» (singuli) — это не индивиды нынешнего «гражданского общества»
и не лица-подданные «государства», а те самые граждане-домохозяева,
представляющие каждый свой «дом». При этом Вольфу, по всей види-
мости, было известно, что это понятие может употребляться и в другом
значении. Он считал это слово профессиональным термином (terminus
technicus), значение которого он, по его словам, не хотел ограничивать,
так как оно уже давно было общепринятым. Антонимами «граждани-
на» являются у Вольфа «чужестранец» (peregrinus) и «житель» (incola),
но не «подданный» (!) и не «гражданин города» (Stadtbürger) или «пред-
ставитель бюргерского сословия» (Standesbürger)64.
Своеобразие проблематики, связанной с понятием Bürger в немец-
ком языке начиная с середины XVIII века, имело и еще одну причину:
в условиях раздробленности империи самостоятельное бюргерское
самосознание практически не могло сформироваться. Вместо этого
позднеантичное понятие «гражданин мира» стало модным словцом
и лозунгом Просвещения65. Его противоположностями считались отча-
сти «гражданин Града Божьего» (Himmelsbürger)66, отчасти же «патриот»
и «гражданин города». В обиходном понимании слово «космополит»,
или «гражданин мира», означало человека, не имевшего постоянного
места жительства, как, например, у Виланда (1756): «Он, однако, не про-
сто космополит, как я, а имеет постоянное местожительство в одном
имперском городе в Швабии»67. Помимо этого, в XVIII веке данное
61
Wolff Ch. Vernünfftige Gedanken von dem gesellschaftlichen Leben der Menschen.
Frankfurt; Leipzig, 1736. Bd. 1. S. 116; Bd. 2. S. 162−163.
62
Ibid. Bd. 2. S. 173, 470–471, 507 ff.
63
«Membra civitatis, seu singuli, qui societatem civilem ineunt, dicuntur cives». —
Wolff Ch. Jus naturae methodo scientifica pertractatum. Halle; Magdeburg, 1748. T. 8. P. 6.
64
Ibid. P. 1, 6–8.
65
См.: Feldmann W. Modewörter des 18. Jahrhunderts // Zeitschrift für deutsche
Wortforschung. 1904/1905. Bd. 6. S. 299−353, здесь S. 345 ff.
66
Christhold Ch. A. Geistliche Andachten. Leipzig, 1729. S. 670.
67
«er ist aber auch kein bloßer Kosmopolite wie ich, sondern in einer Reichsstadt in
Schwaben seßhaft». — Wieland Ch. M. Ausgewählte Briefe. Zürich, 1815. Bd. 1. S. 235.
28 _______________________________________________ Манфред Ридель
слово имело и ярко выраженный полемический смысл, направленный

против причисления к «государевым слугам» и «подданным»: «Я пишу
как гражданин мира, который не служит никакому государю», — за-
явил Шиллер в Рейнской Талии (1784). «Рано, — говорит он, — лишился
я своего отечества, чтобы променять его на большой мир»68.
На отсутствие в Германии имперского гражданского сознания се-
товал Томас Аббт (1761):
Какой же человек потребен господину фон М[озеру]? Гражданин

мира? Этот будет, бесспорно, желать всем людям добра и по мере
своих сил радеть об их благе. Немецкий гражданин? Он должен сперва
определить немецкий интерес, к которому могли бы быть причастны
все подданные разных князей в Германии сообразно общим законам
и обязанностям69.
«Гражданин мира» стоял выше «патриота», который довольство-

вался теснотой своего города, своего «отечества». «Возможно, прав-
да, — писал Готхольд Лессинг Глейму в 1758 году, — во мне и патриот
не до конца задушен, хотя слава ревностного патриота, по моему мне-
нию, есть самое последнее, чего я стал бы жаждать: я имею в виду —
патриота, который побуждал бы меня забыть, что мне следует быть
гражданином мира»70. Впрочем, подобное предпочтение, отдаваемое
68
«Ich schreibe als Weltbürger, der keinem Fürsten dient»; «Früher verlor ich mein
Vaterland, um es gegen die große Welt auszutauschen». — См.: Schiller F. Ankündigung
der «Rheinischen Thalia» // Deutsches Museum. Leipzig, 1784. Bd. 2. S. 564−570, здесь
S. 565 (см. также переиздания, например: Idem. Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe /
Hrsg. E. von der Hellen. Stuttgart; Berlin, 1905. Bd. 16. S. 136. — Примеч. пер.).
69
«Was für einen Mann will denn der Herr von M. [Moser] haben? Den Weltbürger?
Dieser wird unstreitig allen Menschen Guts wünschen und so viel an ihm liegt, ihr Wohl
befördern. Den deutschen Bürger? Er muß erst ein deutsches Interesse feststellen, an dem
alle Untertanen der verschiedenen Prinzen in Deutschland nach gemeinschaftlichen Ge-
setzen und Verbindlichkeiten Anteil nehmen können». — Abbt Th. Hundert und acht-
zigster Brief. Ob dieser V. in seinem Unterschied zwischen Patriotismus und Liebe fürs
Vaterland glücklich sey; schwankende Begriffe von der Irreligion der Fürsten; ob ein Volk
deswegen glücklicher sey, wann es in seiner Sprache anstatt des Worts Tyrann, Bluthund
sagt. Ein fremdes Urtheil über den Herrn und Diener des Herrn v. M. // Lessing G. E.,
Mendelssohn M., Nicolai F. (Hrsg.) Briefe, die neueste Literatur betreffend. Teil 11. Ber-
lin, 1761. S. 26−38, здесь S. 27.
70
«Vielleicht zwar ist auch der Patriot in mir nicht ganz erstickt, obgleich das Lob
eines eifrigen Patrioten, nach meiner Denkungsart, das allerletzte ist, wonach ich geizen
würde; des Patrioten nämlich, der mich vergessen lehrte, daß ich ein Weltbürger sein
sollte». — Lessing G. E. Sämtliche Schriften / Hrsg. K. Lachmann. Leipzig, 1904. Bd. 17.
S. 156. См. также: Wieland Ch. M. Das Geheimnis des Kosmopoliten-Ordens (1788) //
космополиту перед патриотом, встречало и негативную оценку: на-

пример, Й. Г. Шлоссер говорил о «всеобщем гражданине» (Jeder-
mannsbürger), который подобен человеку, готовому дружить со всеми
(Jedermannsfreund)71, а Виланд использовал презрительную форму «кос-
мополитничанье» (Weltbürgerei) для явления, которое, на его взгляд,
представляло собой не только бегство от действительности германской
государственной жизни, но и продукт абсолютистской системы прав-
ления, сделавшей гражданские добродетели излишними:
Поскольку мы не имеем нервов, — да они нам и не нужны в том

государстве, в котором мы имеем честь жить, — а представляем собой
проволочных кукол, nervis alienis mobilia ligna, то мы перескакиваем
через […] гражданские добродетели и болтаем о всеобщем мировом
гражданстве72.
Слово Bürger на протяжении XVIII века еще означало преимуще-

ственно «полноправного» жителя города, которого отличали от осталь-
ных городских обывателей73. Особенно прочно придерживались этой
традиции вольные имперские города, что и понятно. Ситуация зача-
стую сильно разнилась от региона к региону; об этом дает прекрасное
представление труд Ф. Николаи Описание путешествия по Германии
и Швейцарии (1783 и сл.). Интересны его замечания о праве граждан-
ства, существовавшем в Нюрнберге, которое консервировало традици-
онную ситуацию вплоть до мельчайших деталей. Согласно этому праву,
обитатели города делились на «бюргеров», то есть граждан, и Schutzver-
Wielands gesammelte Schriften / Hrsg. Deutsche Kommission der königlich-preußischen

Akademie der Wissenschaften. 1. Abt.: Werke. Berlin, 1930. Bd. 15/1. S. 207 ff.; Zimmer-
mann J. G. Vom Nationalstolze. 4. Aufl. Zürich, 1768. S. 388.
71
Schlosser J. G. Politische Fragmente // Deutsches Museum. 1777. Bd. 1. S. 106.
72
«Weil wir ohne Nerven sind, und in dem Staate, worin wir zu leben die Ehre haben,
auch keine nötig haben, sondern Drahtpuppen, nervis alienis mobilia ligna sind, schwin-
gen wir uns über die Bürgertugenden hinweg und schwatzen von allgemeiner Weltbür-
gerschaft». — Wielands gesammelte Schriften. 1. Abt. Berlin, 1911. Bd. 7. S. 445, 455.
73
Это хорошо прослеживается на материале книг, в которые вносились имена
граждан городов (Bürgerbücher). Ср.: Meschke W. Das Wort Bürger. Geschichte seiner
Wandlungen in Bedeutungs- und Wortgehalt. Phil. Diss. Greifswald, 1952. S. 57 ff. Автор
цитирует Bürgerbuch Бергена: «Vater Clas Rinck ihn hier in Bergen, doch ohne Bürger
zu sein, gezeugt hat, 1725». — (Перевод: «Отец Клас Ринк произвел его на свет здесь
в Бергене, однако не будучи бюргером»); «Stadtdieners Michel Kniepcken — welcher
aber nicht Bürger gewesen, 1739». — (Перевод: «…городского служащего Михеля
Книпкена, который, однако, не был бюргером»); «in Greifswald Bürger und Müller
gewesen, 1772». — (Перевод: «был бюргером и мельником в Грейфсвальде».)
30 _______________________________________________ Манфред Ридель
wandte (жителей, пользовавшихся защитой города, но не имевших прав

гражданства). Бюргеры же, в свою очередь, делились на «коренных»
и «принятых». Если чужестранец хотел приобрести права граждан-
ства в этом городе, ему нельзя было иметь их где-либо еще; кроме
того, он должен был доказать, что имеет состояние или занимается
каким-то ремеслом. Стать гражданином мог к тому же только чело-
век протестантского вероисповедания, католики могли быть только
жителями без прав гражданства. Владение недвижимым имуществом
внутри города и за его стенами было привилегией бюргеров74.
Интересно сравнить эту правовую ситуацию с той, которая су-
ществовала, например, в Беpлине — городе, сформировавшемся
не как центр ремесла и торговли, а как резиденция двора прусских
королей. Николаи в своем Описании королевских резиденций —
городов Беpлина и Потсдама (1786) делил жителей Беpлина на шесть
классов: военное сословие, экзимированных (Eximierte, то есть тех,
кто не подлежал местной юрисдикции), французских иммигрантов,
чешских иммигрантов, евреев и, наконец, «бюргерство (Bürgerschaft)
германской нации». Только представители этого последнего класса
должны были зваться бюргерами. Под ними Николаи понимал тех,
кто «добывает себе пропитание бюргерскими занятиями и по своему
характеру или сословной принадлежности не исключен из юрисдик-
ции магистрата и городских судов»75. «Бюргерство» образовывало
в Беpлине — как, собственно, во всех городах империи — лишь ядро
городского населения. Под «бюргерскими занятиями», являвшимися
важнейшим критерием принадлежности к нему, понималась «ком-
мерция»76, то есть реализация права приобретения средств к суще-
ствованию за счет занятия ремеслом, торговлей, покупки имущества
и сбыта продукции на рынке. Представители обеих иммигрантских
колоний и евреи, несмотря на свое особое правовое положение, тоже
подпадали под этот критерий.
74
Nicolai Ch. F. Beschreibung einer Reise durch Deutschland und die Schweitz im
Jahre 1781 nebst Bemerkungen über Gelehrsamkeit, Industrie, Religion und Sitten. Ber-
lin; Stettin, 1783. Bd. 1. S. 224.
75
«bürgerliche Nahrung treiben und ihrem Charakter oder, Stand nach nicht von der
Gerichtsbarkeit des Magistrats und der Stadtgerichte eximiert sind». — Idem. Beschrei-
bung der königlichen Residenzstädte Berlin und Potsdam, und aller daselbst befindlicher
Merkwürdigkeiten. Berlin, 1769. Bd. 1. S. 253.
76
Такое объяснение дает, например: Frisch J. L. Teutsch-lateinisches Wörterbuch.
Berlin, 1741. Bd. 1. S. 156.
IV.2. Реконструкция традиционного понятия

о гражданине: Юстус Мёзер
Взаимосвязанность и противопоставление понятий подданного
и гражданина, бюргера как полноправного горожанина и как пред-
ставителя определенного сословия имели, как было показано выше,
давние исторические корни. Если в государственно- и естественно-пра-
вовых теориях того времени они еще использовались, как правило,
неотрефлексированно, то у Юстуса Мёзера они были терминологизи-
рованы в рамках его теории истории, сочетавшей средневеково-сослов-
ные, современно-государственные, утилитаристски-просвещенческие
и традиционно-политические элементы. Изучая источники по истории
Оснабрюкского епископства, Мёзер довольно рано заметил такую свое-
образную черту всех старинных законов: им «вовсе неведом нынешний
подданный — наименование, посредством которого сводятся в один
класс все, кто принадлежат к человечеству»77. По мысли Мёзера, фи-
лософское «право человечества», которое «нынешние» (die «Neueren»)
хотели сделать основой государственного строя, было на руку абсолю-
тизму, подчинившему себе в Германии территориальные государства.
Древнегерманский строй, основные черты которого Мёзер рисует
смелыми мазками, создавая образ, противоположный современному
абсолютистскому государству, основывался изначально на земельной
собственности, а впоследствии (с развитием городов) — на денеж-
ной. Оппозицию образовывали не пары «гражданин»/«подданный»
или «гражданин»/«человек», а пара «гражданин»/«холоп». Как «соб-
ственник», бюргер участвовал в осуществлении законодательной вла-
сти и в утверждении налогов, а также ему «подобала честь», в то время
как не имевший собственности холоп, служивший господину (то есть
бюргеру), не получал ни выгод, ни бремени, связанных со статусом
последнего. Правда, Мёзер признавал, что развитие современного го-
сударства, определявшееся денежным богатством и переменами в воен-
ном деле, коренным образом меняло положение холопов и «приживал»
(Nebenwohner, то есть неполноправных жителей города): и те и другие
превратились, наряду с бюргерами, в «подданных» территориального
государства. Произошло это в основном по экономическим причинам.
В тот момент, когда налогов на доход и на имущество стало недостаточ-
но для содержания постоянных армий, «появились подушные налоги
77
Möser J. Patriotische Phantasien. Teil 1 (1768) // Idem. Sämtliche Werke. Olden-
burg, 1943. Bd. 4. S. 125.
32 _______________________________________________ Манфред Ридель
и тем самым в конце концов каждый человек стал членом большого

государственной компании или, как мы теперь говорим, территори-
альным подданным; таким образом возникла та всеобщая смесь граж-
данских и человеческих прав, в которой мы с нашим философским
законодательством теперь и странствуем без руля и без ветрил»78.
Рассыпалась теория Мёзера только из-за того, что, обретя исто-
рическое измерение, она тут же вступила с ним в противоречие. Его
ценные мысли — прежде всего, касательно социально-исторической
обусловленности понятий — оказались у него (по крайней мере частич-
но) оттеснены в тень явно заимствованными им из реалий его времени
представлениями о гражданине как «акционере», о холопе как «челове-
ке без доли акций в государстве», о гражданском обществе как «акцио-
нерном обществе». С помощью этих идей Мёзер попытался провести
«главную линию», которая, на его взгляд, «отделяет гражданина от че-
ловека или акционера от того, кто не имеет доли акций в государстве»79.
Мёзерова теория древнегерманского землевладельческого государства
и средневекового сословного строя, отвернувшись от истории и об-
ратившись к своему времени (притом, что она пользовалась мысли-
тельным инструментарием и первой, и второго), сделалась идеологией.
Во имя «акционера», которого Мёзер отождествлял с гражданином, он
выступил против той реформы «государственной компании», кото-
рую французское Национальное собрание 1789 года совершило во имя
«права человечества». В Berlinische Monatsschrift (1790) Мёзер поместил
краткое резюме своих идей. Его основной тезис был таков: повсюду
и в любом социальном объединении — будь то созданном с целью тор-
говли или с целью совместной обороны, — помимо принадлежности
всех членов к человечеству, основу составляет некая акция или товар,
соответствующие определенной цели: ими надо обладать, чтобы быть
«компаньоном». Самая маленькая деревня, писал Мёзер, имеет свои
78
«Personensteuern aufgekommen und dadurch zuletzt jeder Aletisch ein Mitglied
der großen Staatskompagnie, oder, wie wir jetzt sprechen, ein Territorialuntertan ge-
worden, mithin diejenige allgemeine Vermischung von bürgerlichen und menschlichen
Rechten entstanden, worin wir mit unsrer philosophischen Gesetzgebung dermalen ohne
Steuer und Ruder herumgeführt werden». — Möser J. Der Bauerhof als eine Aktie be-
trachtet // Idem. Sämtliche Werke. Oldenburg, 1954. Bd. 6. S. 258.
79
«den Bürger von dem Menschen oder den Aktionisten von demjenigen, der kei-
ne Aktie im Staate besitzt, trennt». — Теория Ю. Мёзера была призвана показать,
«что мы делаем совершенно явно ошибочные умозаключения, когда путаем ‘акцио-
ниста’ или ‘бюргера’ с ‘человеком’ или ‘христианином’» («daß wir in die offenbarsten
Fehlschlüsse verfallen, sobald wir den Aktionisten oder Bürger mit dem Menschen oder
Christen verwechseln».) — Ibid. S. 256−257.
«полные, половинные и четвертинные владения (Waren), сообразно

которым каждый пользуется общим пастбищем и лесом». То же и в го-
роде: «Только гражданину (Bürger) и собственнику некоторого владения
(Ware) там подобает честь». Изначально, считал Мёзер, европейские на-
ции состояли из одних только земельных собственников, «владельцев»
(Gewahrte), а все прочие «люди» («не имевшие владения», Ungewahrte)
были либо холопами, либо «жили на контракте» (то есть были жиль-
цами-арендаторами) и не имели голоса в законодательных органах.
Лишь постепенно, после того как «имевшие владение» истощили себя
своими многочисленными войнами и оказались вынуждены опираться
на помощь обретших экономическое могущество «не имевших вла-
дения», держатели денежных акций получили, наряду с держателями
земельных, политическое влияние: «Отсюда и возникло повсюду третье
сословие»80. Не отказываясь от традиционных структурных элементов,
Мёзер включил бюргерское сословие в идеальную модель государствен-
ного строя — древнегерманское государство земельных собственников.
Хотя денежная акция «не столь определенна, как прежняя земельная ак-
ция», все же «каждый легко почувствует, что собственник одной сотой
части не может требовать прав полного акционера и что по сравнению
с первым владелец десяти таких акций имеет естественное преимуще-
ственное право на активы компании»81.
IV.3. Генеалогия «гражданина государства»:

Эберхард, Виланд, Клопшток
Учение Мёзера о гражданине как «акционере» вызвало оживлен-
ную дискуссию в 1790−1795 годах. Одни соглашались с ней, другие воз-
ражали. Однако возражения не касались теории как таковой: они лишь
предлагали некоторые ее модификации с тем, чтобы ее лучше можно
было применять к современной действительности. В конце XVIII века
это всякий раз означало определение разницы между правами человека
и правами гражданина. Вопрос этот стал актуален из-за Декларации
прав человека и гражданина, принятой французским Национальным
80
«Dieses ist überall der Ursprung des tiers état». — Berlinische Monatsschrift. 1790.
Bd. 15/1. S. 499 ff., особенно S. 500−501, 502, Fußnote.
81
«nicht so bestimmt wie die alte Landaktie, aber es wird doch ein jeder leicht fühlen,
daß der Eigentümer eines Hundertteils nicht die Rechte eines vollen Aktionärs fordern
könne; und daß der Besitzer von zehn solcher Aktien vor jenem ein natürliches Näher-
recht der Kompanie habe». — Ibid. S. 502−503.
34 _______________________________________________ Манфред Ридель
собранием в 1789 году: впервые в истории в основу «гражданского об-

щества» были положены права человека. Во имя этих прав высшие со-
словия (дворянство и духовенство) отказывались от своих привилегий
и объединялись с третьим сословием в «нацию» свободных и равных,
где пассивный принцип абсолютистского государства (все подданные
равны в правовом отношении) дополнился активным принципом со-
участия в политической законодательной деятельности. В силу этого
требования понятие «гражданин» с необходимостью должно было
получить новый смысл. К отчасти уже признанным правам «поддан-
ного» как человека, а также «гражданским правам» в сфере частного
и уголовного права добавилось притязание на «политические права»
в государственной жизни, причем гражданин заявлял это притяза-
ние, ссылаясь на права человека. В лексиконе Великой Французской
революции гражданин, который идентифицировал себя с человеком,
назывался citoyen: этому слову впоследствии суждено было сыграть
важнейшую роль в определении немецкого понятия гражданина. Од-
нако введение во французскую конституцию 1791 года разделения
на «активных» и «пассивных» граждан (citoyen actif — citoyen passif)
доказывает, что пришедшее к власти третье сословие отстаивало от-
нюдь не права человека как таковые, а свои собственные правовые
интересы82. Как бы то ни было, «человек» признавался «гражданином»
государства и в том случае, если не отвечал критериям «активного
гражданина», а конституция 1793 года устранила непоследовательные
положения первой редакции основного закона, признав право на зва-
ние «гражданина» (citoyen) за каждым «человеком». Тем самым исчезли
82
Möser J. Über das Recht der Menschheit, als den Grund der neuen Französischen
Konstitution (Ibid.): «Citoyen actif war jeder, der volljährig, ansässig und beeidigt war so-
wie eine direkte Kontribution zahlte, die dem Wert von drei Arbeitstagen gleichkam». —
(Перевод: «Citoyen actif был всякий совершеннолетний, имевший постоянное место
жительства, принесший присягу верности и выплачивавший прямой налог-кон-
трибуцию, размер которого был равен заработку трех рабочих дней»); см. Tit. 3.
c. 1. sect. 2. art. 2 Конституции 1791 г. Для обоснования предшествовавшей ей Dé-
claration des droits de l’homme et du citoyen 1789 года уже широко задействовались
обе правовые сферы (частного, уголовного и конституционного права. — Примеч.
пер.): «Tous les citoyens […] sont également admissibles à toutes dignités, places et em-
plois publics selon leur capacité et sans autre distinction que celle de leurs vertus et de
leurs talens». (Art. 6). — (Перевод: «Все граждане […] равно допускаются ко всем
должностям, местам и публичным занятиям в соответствии с их способностями
и невзирая ни на что, кроме их добродетелей и талантов».) Эта фраза заимствована
почти дословно из сочинения аббата Сиейса, изданного незадолго перед созывом
Национального собрания: Sieyès, abbé. Préliminaire de la constitution. Reconnaissance
et exposition des droits de l’homme et du citoyen. Versailles, 1789.
последние границы между «человеком» и «гражданином»: «Суверен-

ный народ есть вся совокупность французских граждан»83.
Мёзер выступал против такого понятия о гражданине, хотя у него
перед глазами еще не было тех последствий революции, которые на-
ступили в ее поздний, якобинский период. При обсуждении тезисов
Мёзера совершенно справедливо указали на то, что Национальное со-
брание вовсе не отринуло «неравенство», а, как писал Й. А. Эберхард,
«закрепило политическое неравенство помимо прав человека»84. Эбер-
хард был согласен с Мёзером в том, что это неравенство имело свою
причину в «величине доли акций гражданина в государстве». Однако
эта доля акций, по мнению Эберхарда, не обязательно должна заклю-
чаться в земельной или денежной собственности: достаточно «личных
акций» (таланта, опыта, заслуг), чтобы определить «политическую цен-
ность гражданина государства»85. Мёзер всячески избегал выражения
«гражданин государства» (Staatsbürger); теперь же, в связи с полемикой
по поводу «прав человека и гражданина», оно вошло в употребление
в немецкоязычной части Европы.
О том, что это выражение заключало в себе противопоставление
средневековому сословному обществу, первым сказал А. В. Реберг:
«Чтобы ввести новую систему, которая построена, как утверждается,
на всеобщем равенстве всех граждан государства, пришлось ликви-
дировать привилегии отдельных сословий и уничтожить сами эти
сословия»86. В том, что слово Staatsbürger действительно было неоло-
гизмом, можно убедиться, заглянув в словари: у Аделунга его еще нет,
оно появилось только у Кампе в 1810 году87. Самые ранние случаи его
83
«Le peuple souverain est l’universalité des citoyens français». — Constitution de
la République française (1793). Art. 1, 7; преодоление дифференциации «активных»
и «пассивных» граждан см.: Ibid. Art. 1, 4: «De l’état des citoyens».
84
Eberhard J. A. Über die Rechte der Menschheit in der bürgerlichen Gesellschaft.
In Beziehung auf das bekannte Decret der französischen Nationalversammlung //
Philosophisches Magazin. 1791. Bd. 3. S. 386.
85
Ibid. S. 389. Cp.: Knoblauch K. von. Gibt es wirklich Rechte der Menschheit? und
sind die Menschen in Ansehung derselben völlig gleich? // Philosophisches Magazin.
1792. Bd. 4. S. 445−446. Схожего мнения придерживался также А.-Л. Шлёцер: Schlö-
zer A. L. Allgemeines Stats-Recht und Stats-Verfassungslehre. Göttingen, 1793. S. 158.
86
«Um das neue System einzuführen, welches auf die allgemeine Gleichheit aller
Staatsbürger gebaut sein sollte, mußten die Vorrechte einzelner Stände vernichtet und
diese Stände selbst zerstört werden». — Rehberg A. W. Untersuchungen über die Französi-
sche Revolution. Hannover, 1793. Bd. 1. S. 177.
87
Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Braunschweig, 1810 [reprint: Hil-
desheim; New York, 1969]. Bd. 4. S. 567: «Staatsbürger, Bürger eines Staats, Mitglied der
Gesellschaft, welche man Staat nennt; besonders ein solches, welches das Stimmrecht in
36 _______________________________________________ Манфред Ридель
употребления несут на себе отпечаток той возвышенной оценки, ко-

торую получило понятие citoyen в результате революции во Франции.
Виланд, говоря о парижских событиях июля 1789 года, цитирует один
французский журнал: «Самая дерзкая развязность (la licence) дошла
уже едва ли не до предела и в первом, и в последнем разряде граждан
государства (citoyens)». А в 1791 году Виланд писал: «Согласно новой
Конституции, нет более никакого различия сословий; все французы
теперь ни больше ни меньше чем citoyens (Staats-Bürger) и в качестве
таковых все принадлежат к одному сословию»88.
Примечательно, что это выражение возникло и в дискуссии по по-
воду теории Мёзера, ведшейся с 1790 году в Berlinische Monatsschrift89:
der Gesetzgebung für den Staat hat». — (Перевод: «гражданин, гражданин государ-
ства, член общества, которое называется государством; прежде всего тот, кто об-
ладает правом голоса в принятии законов государства».) Й. К. Аделунг не исполь-
зует это понятие, притом что его определение носит продуманно исторический
характер — см.: Bürger (пункт 6) // Adelung J. Ch. Versuch eines vollständigen gramma-
tisch-kritischen Wörterbuches der hochdeutschen Mundart. 2. Aufl. Leipzig, 1793. Bd. 1.
Sp. 1793: «Figürlich: Ein jedes Mitglied der bürgerlichen Gesellschaft, d. i. einer Gesell-
schaft, welche sich dem Willen eines einzigen unterworfen hat. In diesem Verstände wer-
den die Einwohner eines jeden Staates und Landes nach dem Muster des lat. Civis, beson-
ders in der höheren Schreibart, Bürger genannt». — Ibid. S. 1263. — (Перевод: «Образно
говоря: всякий — член гражданского общества, то есть общества, подчиняющегося
воле одного человека. В этом смысле жители каждого государства и страны, по об-
разцу латинского ‘гражданин’ (civis), могут быть названы гражданами, особенно
когда речь идет о высоком стиле».) В рамках этого «высокого стиля», то есть есте-
ственно-правовой политической терминологии, отсутствовали условия для фор-
мирования понятия «гражданин».
88
«Nach der neuen Konstitution gilt kein Unterschied der Stände mehr; alle Franzo-
sen sind nun weder mehr noch weniger als citoyens (Staatsbürger) und, als solche, alle von
einerlei Stande». — Cahiers de Lecture. No. 6. 1789. P. 98 (цит. по: Wieland C. M. Über
die Rechtmäßigkeit des Gebrauchs, welchen die Französische Nation dermalen von ih-
rer Aufklärung und Stärke macht // Teutscher Merkur. 1789. Bd. 3. S. 226); Idem. Aus-
führliche Darstellung der in der Französischen Nationalversammlung am 26. und
27. November 1790 vorgefallenen Debatten // Neuer Teutscher Merkur. 1791. Bd. 1/1.
S. 42, Fußnote. Хотя отдельные случаи употребления данного слова прослежива-
ются и ранее, например, у К. М. Виланда в романе Золотое зеркало (1772) — (Wie-
land C. M. Der goldene Spiegel // Wielands gesammelte Schriften. 1. Abt. Berlin, 1931. Bd. 9.
S. 313) и у Людвига Векерлина в журнале «Седое чудовище» (Wekherlin L. (Hrsg.)
Das graue Ungeheuer. Nürnberg, 1785. Bd. 5. S. 12, 246), оно остается, как правило,
бесцветным и бесформенным, так что полностью и безоговорочно отвергать тезис
о «влиянии Французской революции» было бы неверно (W. Feldmann, W. Meschke).
89
Brandes E. Über den verminderten Sinn des Vergnügens // Berlinische Monats-
schrift. 1790. Bd. 15. S. 439; Idem. Aus einem Schreiben des Markis von St. H. zu Paris
an den Grafen S. zu H. über die Abschaffung des Adels. Mit Anmerkungen von einem
Deutschen // Ibid. 1790. Bd. 16. S. 511, Fußnote.
здесь главную роль в его распространении сыграл Кант (1793). Он,

не называя Мёзера по имени, выступал против представления, будто
размер земельной или денежной акционерной доли служит крите-
рием наличия у человека политических прав. Кант, отстаивавший
права человека, выдвигал тезис, что о числе лиц, имеющих право
законодательного голоса, — их он под влиянием французского citoy-
en называл «гражданами государства» (Staatsbürger) — «необходимо
судить по числу лиц, обладающих имуществом, а не по размерам
их владений»90. А Клопшток отвергал это выражение как «нечистый»
неологизм, представлявший собой ненужное удвоение старого поня-
тия «гражданин»: «Кант пишет не чисто и часто неудачно образовы-
вает новые слова, — передает Фридрих фон Маттисон один разговор
с Клопштоком (1794). — Мы говорим ‘гражданин государства’, — за-
метил по этому поводу Клопшток, — тогда почему бы не говорить
‘рыба воды’?»91
Хотя Клопшток это слово и отверг, оно быстро закрепилось в язы-
ке. А возникновению его способствовала оппозиция citoyen/bourgeois,
сложившаяся в XVII–XVIII веках. Оба этих понятия изначально упо-
треблялись как синонимы и означали гражданина города (cité, civi-
tas / bourg, burgus). Слово bourgeois до XVII века встречалось гораздо
чаще, нежели citoyen. В таких словарях, как Le Furetière (1734), Dicti-
onnaire de Trevoux (1743) и даже еще Dictionnaire de l’académie française
(1762), слово citoyen определялось как «горожанин», приравнивалось
к латинскому civis и разъяснялось на примере античных республик,
без учета современных реалий Франции. Данное значение слова смогло
перейти в это время и на bourgeois: некоторые авторы констатировали,
90
Kant I. Über den Gemeinspruch: Das mag in der Theorie richtig sein, taugt aber
nicht für die Praxis (1793) // Idem. Gesammelte Schriften. Berlin, 1912. Bd. 8. S. 275−313,
здесь S. 296.
91
«Kant schreibt nicht rein und ist oft unglücklich in seinen neugeprägten Wörtern»;
«Wir sagen Staatsbürger äußerte Klopstock bei dieser Gelegenheit, warum denn nicht
Wasserfisch?» — Matthison F. von. Sämmtliche Werke. Wien, 1815. Bd. 3. S. 198. Сви-
детельством быстрого распространения этого слова служит его использование
для передачи греческого πολίτης в первом немецком переводе Политики Аристоте-
ля, сделанном Иоганном Георгом Шлоссером (1798). Отсюда становится понятным
и возражение, выдвинутое Й. Г. Шлоссером против Аристотеля, о том, что не поня-
тие государства следует выводить и объяснять из понятия гражданина, но, наобо-
рот, «понятие гражданина является производным от понятия государства» («der
Begriff des Staatsbürgers, als ein Beziehungsbegriff, aus dem Begriff des Staats erklärt
werden [müsse]». — Aristoteles. Politik / Dtsch. Übers. v. J. G. Schlosser. Lübeck; Leipzig,
1798. Bd. 1. S. 218, Fußnote).
38 _______________________________________________ Манфред Ридель
что во Франции было необходимо прожить в течение десяти лет, чтобы

тебя признали bourgeois92. Но параллельно с этим выходило на первый
план отличие bourgeois от дворянского, а впоследствии также и от во-
енного сословия. Как показывает название пьесы Мольера 1670 года
Le bourgeois gentil-homme (традиционный русский перевод: Мещанин
во дворянстве. — Примеч. пер.), в XVII столетии проводили четкую
границу между знатью и городской буржуазией. По мере утраты
третьим сословием своей политической и правовой функции в эпоху
абсолютизма это слово постепенно стало обозначать состоятельного
горожанина, пользовавшегося наемной рабочей силой, — мастера, вла-
дельца книгопечатни, предпринимателя и так далее. Таким образом,
слово bourgeois уже в XVIII веке служило для обозначения человека
частного, жившего преимущественно экономическими интересами93.
А прежде синонимичное ему, но менее распространенное слово citoyen
благодаря Руссо и энциклопедистам, привязавшим его к латинскому
civis94, приобрело то новое значение, которое в немецком языке при-
92
См.: Brunot F. Histoire de la langue française des origines à 1900. Paris, 1930. T. 6.
P. 120−121. Это тождество понятий в общем и целом подтверждается немецко-
французскими словарями XVII−XVIII веков. См. неоднократно переиздававший-
ся до начала XVIII века Dictionnaire françois-allemand-latin, et allemand-francois-latin
(ed. N. Duez. Dernière éd. 2 T. Genève, 1660); см. статью: Bürger, Einwohner einer Stadt /
bourgeois, citoyen / Civis — Burgerrecht / bourgeoisie / ius civitatis. Аналогичные опре-
деления встречаются в издании 1675 года (2e éd. Basel, 1675) в статье: Citoyen, Bour-
geois, ein Bürger / civis — Bourgeois, ein Burger / civis — Bourgeoisie, Droit de bourgeois,
das Burgerrecht / Civitatis jus. В издании 1703 года, наряду с отождествлением bour-
geoisie и Bürgerrecht, добавлено: «La bourgeoisie (c’est à dire) les bourgeois, Die Burger-
schafft / die Bürger / cives» (Р. 115).
93
См.: Rousseau J.-J. Émile ou de l’éducation. Livre 1 (ср. примеч. 55);
Diderot D. Bourgeois. P. 389−390 (см. примеч. 56); Voltaire (Arouet F. M.). Le siècle de
Louis XIV (1751) // Idem. Œuvres compl. Paris, 1878. T. 14. P. 500. Вольтер сообща-
ет о неблагодарности, которой парижане наградили Кольбера из-за его финан-
совых реформ, несмотря на все его заслуги и дела на благо общества: «II y avait
plus de bourgeois que de citoyen». — (Перевод: «Это больше характерно для буржуа,
чем для гражданина».)
94
Оно четко прослеживается приблизительно с середины XVIII века: см., на-
пример: Morelly É.-G. Code de la Nature. 1755 (reprint: Berlin, 1964). P. 184−185:
«L’utilité des services de chaque citoyen». — (Перевод: «Полезность служения каж-
дого гражданина».) Сходное словоупотребление см. у д’Аржансона (Journal et
Memoires du Marquis d’Argenson / Éd. R. L. de Voyer d’Argenson. 1751) и А. Р. Ж. Тюрго
(Turgot A.R.J. Plan de l’instruction publique // Idem. Œuvres et documents avec biographie
et notes / Ed. G. Schelle. Paris, 1931 [reprint: Glashütten, 1972]. T. 4. P. 579−580. Другие
примеры см.: Brunot F. Histoire de la langue française. T. 6. P. 140−141. Ж.-Ж. Рус-
со определял граждан (citoyens) как «члены политического тела. По отношению
к своим компаньонам, они все вместе носят имя народа, а по отдельности назы-
шлось передавать неологизмом Staatsbürger — гражданин государства.

Согласно словарю Кампе, первый, кто в начале Великой Французской
революции ввел в оборот слово citoyen, употребил его неправильно:
в заглавии листовки он назвал сам себя «Citoyen de Paris», очевид-
но подражая Руссо, который утверждал, что он «citoyen de Genève».
Составителю листовки ответили в Journal de Paris, что можно быть
только «bourgeois de Paris», так как Париж, в отличие от Женевы, есть
не «государство», а город в государстве95. Таким образом, значения
ваются гражданами, как со-участники в верховной власти, и подданными, как по-

слушные законам государства» («membres du corps politique. A l’égard des associés,
ils prennent collectivement le nom de peuple, et s’appellent en particulier citoyens,
comme participant à l’autorité souveraine, et sujets, comme soumis aux lois de l’État».) —
Rousseau J.-J. Contrat Social. Liv. 1, chap. 6 // Idem. Du Contrat Social ou Principes
du droit politique. Amsterdam, 1762. С этих позиций Ж.-Ж. Руссо критиковал со-
временные ему взгляды, и его критика отражала изменение отношений между
bourgeois и citoyen. Согласно Руссо, в Новое время слова почти полностью утра-
тили свой прежний смысл, слово ville (сельское поселение) употреблялось в зна-
чении cité (город), а bourgeois в значении citoyen, поскольку забылось, что наиме-
нование citoyen имело не только моральный, но и правовой характер (Ibid. Liv. 1,
chap. 6. Not.). Поэтому неудивительно, что в 1771 году в Dictionnaire de Trevoux
(Dictionnaire de Trevoux. Dictionnaire universel françois et latin. 7 éd. Paris, 1771. T. 2.
P. 613) слово citoyen было отнесено к числу новых (!) понятий: «Ce mot a un rapport
particulier à la société politique; il désigne un membre de l’État, dont la condition n’a
rien qui doive l’exclure des charges et des emplois qui peuvent lui convenir, selon le rang
qu’il occupe dans la République». — (Перевод: «Это слово относится прежде всего
к политической организации; оно обозначает члена государства, для которого
только его способности должны быть основанием для пригодности и допущения
к постам и должностям, в соответствии с положением, которое он занимает в об-
ществе».) О влиянии, которое оказал Ж.-Ж. Руссо на политическую терминологию
XVIII века, см.: Gobin F. Les transformations de la langue française pendant la deuxième
moitié du 18e siècle. Paris, 1903. P. 124−125.
95
Campe J. H. Wörterbuch zur Erklärung und Verdeutschung der unserer Sprache
aufgedrungenen fremden Wörter. 2. autorisierte Aufl. Braunschweig, 1813. Bd. 1. S. 192
(статья Citoyen.) Показательно, что это определение еще отсутствовало в первом
издании 1801 года. В 1791 году слово citoyen стало званием революции и заме-
нило обращения monsieur и madame (см.: Brunot F. Histoire de la langue française.
T. 9/2. P. 682 ff.). Несмотря на то что после термидорианской реакции слово на вре-
мя вышло из моды и использовалось только для обозначения прислуги, с 1797 года
распоряжением Директории термин citoyen был введен в повсеместное употреб-
ление в административной сфере. Слово сitoyen пережило революцию и консулат,
и только с 1804 года в протоколах Академии наук, наряду с citoyen, вновь появ-
ляется monsieur. О порожденных Французской революцией таких формах citoyen,
как citoyen actif и citoyen passif, иначе inactif (с 1789 года), citoyen proletaire (1789),
soldat citoyen — citoyen soldat (1790), citoyen à marcher (1793), см.: Brunot F. Histoire de
la langue française. Т. 9. P. 709−710, 928−929, 933−934. Ко времени революции восхо-
дит и конструкция roi-citoyen, которая после 1830 года входит в число характерных
40 _______________________________________________ Манфред Ридель
обоих понятий во Франции к этому времени уже были четко закреп-

лены; революция только официально утвердила их, вытеснив остатки
прежних, и привела к тому, что эти значения стали общепринятыми.
В немецких землях с XVII века слово Bürger тоже означало как го-
рожанина, так и подданного государства (главным образом террито-
риального). Нужды в неологизме здесь первое время не ощущалось.
Причина — помимо недостаточной еще закрепленности понятия го-
сударства — могла быть в том, что это слово пока еще не испытыва-
ло сильного давления со стороны оппозиции «бюргер — дворянин».
Но по мере того как немецкое дворянство теряло свою политическую
функцию и в связи с этим все больше изолировалось как в мораль-
но-правовом, так и в институциональном отношении, эта оппозиция
стала и в немецкоязычном ареале приобретать все большее значение.
В 1777 году Й. Г. Шлоссер указывал на то, что бюрократизация привела
к «бюргерской» оккупации государства: «Политика бюргера заключа-
лась в том, чтобы запутывать дела, дабы исключить из них дворянство
или сделать его зависимым от бюргера. Политика дворянства могла бы
заключаться в том, чтобы вновь сделать их простыми, дабы иметь воз-
можность обойтись без бюргеров»96. Сословные границы между дво-
рянством и бюргерством до начала Великой Французской революции
под вопрос никто не ставил, хотя социальную напряженность между
ними уже невозможно было не замечать. «Так оставьте дворянству его
привилегии, — писал Брандес в 1787 году в Berlinische Monatsschrift, —
но контролируйте его, чтобы оно не заходило слишком далеко, не счи-
тало, что ему по рождению все дозволено. И не забывайте, бюргеры (ihr
Bürgerlichen), что если они — благородные, то вы — свободные»97. Про-
тивопоставление было усилено происходившей одновременно эконо-
мической и культурной эмансипацией буржуазии в XVIII веке. «Благо-
состояние — слово для городов», — цитировал Гердер Bonhommien eines
Bürgers, один из множества памфлетов (обычно анонимных), которые
выражений Луи Филиппа: газета Moniteur от 20 июля 1789 года применяет данное
выражение к Людовику XVI.
96
«Die Politik des Bürgers war, die Geschäfte zu verwickeln, um den Adel von ihnen
auszuschließen oder abhängig vom Bürger zu machen; die Politik des Adels wäre sie wie-
der einfach zu machen, um der Bürger entbehren zu können». — Schlosser J. G. Politische
Fragmente. S. 103 (см. примеч. 71).
97
«Laßt also dem Adel seine Vorrechte, aber kontrolliert ihn, daß er nicht weiter
greife, nicht in Rücksicht seiner Geburt sich alles erlaubt halte — und, ihr Bürgerlichen,
vergeßt nicht, daß, wenn sie Edle sind, ihr Freie seid». — Berlinische Monatsschrift. 1787
(цит. по: Gebauer K. Geistige Strömungen und Sittlichkeit im 18. Jahrhundert. Berlin,
1931. S. 239−240).
ходили в то время. Однако благосостояние есть нечто большее, нежели

«средства и наслаждение домашним счастьем», как обычно полагают.
Ибо «приобретение благ являет собой здесь полный эквивалент бла-
городному происхождению у первого сословия […] Требования к го-
рожанину ныне таковы: он должен приобретать, должен наслаждать-
ся приобретенным»98. Со стороны дворянства отличие от бюргерства
подчеркивалось тем сильнее, чем больше эти два сословия сближались
и смешивались в ходе социальных и экономических перемен, проис-
ходивших в течение XVIII столетия99. И в этом контексте слово Вürger
приняло характер «отрицательного оценочного понятия» (В. Мешке),
так что для обозначения «подданного государства» им теперь уже
не всегда уместно было пользоваться. Одновременно с этим бледнели
и правовой, и политический характер «гражданина государства», так
что слово Bürger стало нуждаться в реабилитации, чтобы его мож-
но было связывать с понятием «государство» ценностно нейтрально.
Тот факт, что в результате революции во Франции слово citoyen стало
положительно ценностно нагруженным, явился лишь катализатором
процесса, который начался в немецких землях гораздо раньше и в ходе
которого «бюргер» в смысле политически самостоятельного «хозяи-
на», владеющего домом (дворянским или «бюргерским»), превратился
в «гражданина государства»100.
IV.4. Критика и сохранение традиции:

«гражданин государства» и «житель»
(Schutzgenosse, Staatsgenosse) у Канта
Связанную с этим дифференциацию традиционного понятия граж-
данина можно детально продемонстрировать на примере кантовской
философии государства и права. Размышления Канта на данную тему
98
«Wohl erworben zu haben, ist hier das gute Äquivalent von dem Wohlgeboren-
sein des ersten Standes […] Die Anmutungen an den Stadtbürger sind jetzt: er soll er-
werben, soll das Erworbene genießen». — Herder J. G. von. Briefe zu Beförderung der
Humanität. Brief 77 (1792) // Idem. Sämmtliche Werke. Berlin, 1881. Bd. 17. S. 391.
Г. фон Гердер в конце Письма № 50 сообщает, что автор Й. К. Беренс (Berens) был
сенатором в Риге.
99
См. примеры, приводимые в: Meschke W. Das Wort Bürger. S. 75−76 (см.
примеч. 73).
100
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung der Urteile des Publikums über die Franzö-
sische Revolution (1793) // J.-G.-Fichte-Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der
Wissenschaften. Reihe I: Werke. Stuttgart, 1964. Bd. 1. S. 364−365.
42 _______________________________________________ Манфред Ридель
показывают, как постепенно происходило освобождение от традиции.

Существование прежнего понятийного универсума у Канта постоянно
является исходной посылкой рассуждений, и прежние значения так
интегрируются в его критику, что никогда полностью не исчезают.
Исходной посылкой кантовской критики было равенство поддан-
ных в абсолютистском государстве:
В каждом государстве имеется высшая власть, следовательно

и подданные. Однако всякой действительной власти и подчинению
должно предшествовать право людей, согласно которому они
изначально возможны. Это право не может быть иным, нежели тем,
что все подчинены всем вместе: ибо только так свобода каждого
может полностью гармонировать с его подчиненностью101. (Написано
ок. 1785/1788 или 1788/1789.)
Всеобщий и равный статус подданных был не просто фактом: он

в качестве принципа фигурировал у Канта в идее первоначального до-
говора, из которой — по примеру Руссо — выводилась возможность
подчинения всех. Подданный оставался «человеком», чье «право»
не только не умаляла его подчиненность, но, в силу предполагаемой
обоюдности, гарантировала. Но «человек» мог быть и «гражданином»
постольку, поскольку он в качестве подданного принимал участие
в осуществлении «верховной власти».
Если же он не причастен к власти и одновременно не подчинен
«ни одной конкретной части государства (то есть никакому сосло-
вию, никакому господину), но лишь власти верховного правителя, то-
гда он — цеховой бюргер (Zunftbürger, civicus)». А если он принимает
участие в формировании верховного органа власти, то рассматрива-
ется как «civis, то есть гражданин государства (Staatsbürger)»102. Обе
эти категории отличаются от «подданного по закону, не одинаковому
101
«In jedem gemeinen Wesen ist ein summum Imperium, folglich auch subditi. Vor
aller wirklichen Herrschaft aber und Unterwerfung muß ein Recht der Menschen vor-
hergehen, nach welchem sie ursprünglich möglich ist. Dieses kann kein anderes sein, als
daß alle unterworfen sind allen zusammengenommen: weil nur so eines jeden Freiheit
mit seiner Subjektion durchgängig zusammenstimmen kann». — Kant I. Reflexionen
zur Rechtsphilosophie. No. 7974 // Idem. Gesammelte Schriften. Berlin, 1934. Bd. 19.
S. 445−613, здесь S. 568. Датировка 1790/91 годом, предложенная Эриком Адикесом
(Erich Adiсkes), представляется крайне сомнительной.
102
Ibid. S. 568: «Der Untertan, der zugleich gleicher Teilnehmer an der Oberherr-
schaft ist, heißt Bürger». — (Перевод: «Подданный, который одновременно является
равным со-участником в верховной власти, называется гражданином».)
для всех, — потомственного подданного» (имеется в виду личная не-

свобода, крепостная зависимость). Как «потомственный подданный»
отличается от «потомственного цехового бюргера», то есть гражданина
государства, так и этот последний отличается от тех, «кто обладает уна-
следованной возможностью отдавать приказы в органах государствен-
ного управления. Цеховой бюргер относится к простому народу (plebs),
а они — к дворянству (status equestris). Эти последние либо причастны
к верховной власти и являются потомственными сенаторами (patricii,
Lords), либо являются лишь аристократами (optimates), которые облада-
ют потомственным правом быть исполнителями высшей власти в каче-
стве командующих не самого высокого уровня (титулованая знать)»103.
Читатель с некоторым изумлением обнаруживает, что Кант вначале
закрепляет титул «гражданина государства» только за представителя-
ми дворянского сословия. Поэтому его размышление, которое было
записано, по всей вероятности, до событий 1789 года, приблизительно
отражает правовую ситуацию еще времен Ancien Régime. Впрочем, ос-
новная проблема Великой Французской революции в этом тексте уже
прозвучала: «Вопрос в том, правильно ли, что высшая власть назначает
таких потомственных господ маркизами, графами и так далее. Они
тогда будут уже не просто гражданами государства, а будут обладать
потомственным достоинством»104.
Эта двусмысленность, присущая понятию Staatsbürger, вытекала
из того, что оно здесь еще полностью исчерпывалось римским пра-
вовым понятием civis. Но Кант вскоре преодолел ее: произошло это
под влиянием Декларации прав человека и гражданина 1789 года. Де-
кларация позволила разъяснять смысл слова Staatsbürger c помощью
французского citoyen и связывать то и другое с эмансипацией третьего
сословия как «граждан государства». Так, в 1792/94 годах Кант заявлял:
«Каждый рождается потенциальным гражданином государства; только
для того, чтобы стать им, он должен иметь состояние, заключающееся
103
«welche als erblich zum Befehlen in der Staatsadministration die Habilität haben.
Jener gehört zum gemeinen Volk (plebs), dieser zum Adel (Status equestris). Die letzte-
ren gehören entweder zum summo imperio und sind erbliche Senatoren (patricii, Lords)
oder sind nur die Vornehmen (optimates), welche Exekutoren der obersten Gewalt als
Unterbefehlshaber ein Erbrecht haben (titulierter Adel)». — Ibid.; см. также: Kant I. Re-
flexionen zur Rechtsphilosophie. No. 7853.
104
«Es ist die Frage, ob es recht sei, daß das summum Imperium solche erblichen
Herren setze als Marquis Graf etc. Sie wären als denn nicht bloß Staatsbürger, sondern
würden eine erbliche Dignität haben». — Kant I. Reflexionen zur Rechtsphilosophie.
No. 7974. S. 568−569.
44 _______________________________________________ Манфред Ридель
в доходах или имуществе […] Подданным государства является каж-

дый, причем по наследству (?)»105.
На это время пришлось первое публичное высказывание Канта
на тему философии государства и права — статья О поговорке «Может
быть, это и верно в теории, но не годится для практики» (1793). В ней
фигурировали приобретшие новые значения в результате Великой
Французской революции понятия citoyen и bourgeois, но так, что про-
исходившее в исторической действительности их разделение осталось
неотрефлексированным. По сути дела, кантовское понятие гражданина
(хотя и было разделено на «гражданина государства» и «горожанина»)
еще вполне оставалось в области понятий средневекового граждан-
ского общества (societas civilis); «гражданином» Кант называл всякого,
кто находился в непосредственной политической связи с гражданским
обществом за счет права голоса (Stimmgebung):
Тот, кто имеет право голоса в этом законодательстве, называет-

ся гражданином (citoyen, гражданин государства, а не горожанин,
bourgeois). Для этого ему необходимо кроме естественных свойств
(чтобы он не был ребенком или женщиной) только одно-единственное
качество, а именно чтобы он был сам себе господин (sui juris) и, следо-
вательно, имел какую-нибудь собственность (сюда можно причислить
также всякое умение, ремесло, изящное искусство или науку), которая
давала бы ему средства к существованию106.
105
«Jeder wird als möglicher Staatsbürger geboren; nur, damit er es werde, muß er ein
Vermögen haben, es sei in Verdiensten oder in Sachen […] Staatsuntertan ist jedermann
und zwar erblich». — Kant I. Reflexionen zur Anthropologie. (1792/94) // Idem. Gesam-
melte Schriften. Berlin, 1913. Bd. 15. S. 57−654, здесь S. 544. В качестве «сословий» со-
словно-представительного устройства здесь, наряду со знатью, появляются «бюр-
геры, крестьяне и образованные люди, к числу которых относится духовенство»
(«Bürger, Bauern und Literaten, worunter die Geistlichen».)
106
«Derjenige, welcher das Stimmrecht in dieser Gesetzgebung hat, heißt ein Bürger
(citoyen, d. i. Staatsbürger, nicht Stadtbürger, bourgeois). Die dazu erforderliche Quali-
tät ist, außer der natürlichen (daß er kein Kind, kein Weib sei), die einzige: daß er sein
eigener Herr (sui juris) sei, mithin irgend ein Eigentum habe (wozu auch jede Kunst,
Handwerk oder schöne Kunst oder Wissenschaft gezählt werden kann), welches ihn er-
nährt1». — Idem. Gemeinspruch // Idem. Gesammelte Schriften. 1912. Bd. 8. S. 295−296
(цит. по: Кант И. Соч.: В 6 т. / Ред. В.Ф. Асмус и др. М., 1963−1966. Т. 4, ч. 2. М., 1965.
С. 83 ff. — Примеч. пер.). Кант сходится здесь с Дидро, увязывавшим политическую
правоспособность человека со свободой распоряжения собственностью: «Ces as-
semblées, pour être utiles et justes, devraient être composées de ceux que leurs possessi-
ons rendent citoyens […] en mot, c’est la propriété qui fait le citoyen». — (Перевод: «Эти
ассамблеи, для того чтобы быть законными и полезными, должны были бы состо-
Итак, слово «гражданин» (Bürger) распространяется здесь уже

и на «гражданина государства», и на «горожанина» (бюргерское сосло-
вие), а «собственность» — вполне в соответствии с духом эмансипации
третьего сословия — рассматривается в качестве важнейшего критерия
«гражданина государства». Но тем самым была пока лишь обозначена
тенденция, направленность которой Канту не была ясна. Главным раз-
личием, связанным с понятием Bürger, было для него не различие между
гражданином государства и гражданином города, а традиционное раз-
личие между полноправными гражданами и теми жителями, которые
лишены права голоса в управлении: те, кто не имеет права участвовать
в законодательстве, «обязаны как члены общества соблюдать публич-
ные законы и в силу этого пользуются их защитой; но не как граждане,
а только как находящиеся под покровительством»107.
IV.5. Влияние Великой Французской революции

Новое смысловое наполнение, которое слово Bürger получило по-
сле Великой Французской революции, возникло из неведомой ранее
тенденции к актуализации. Показателен контекст, в котором такой нео-
логизм, как «гражданин эпохи» (Zeitbürger), появляется у Ф. Шиллера:
«Я бы не желал жить в ином веке и работать для иного. Каждый че-
ловек — гражданин своего времени, так же как и гражданин своего
государства»108. У Х. Гарве мы находим следующее соображение:
ять из тех, кого наличие собственности превращает в граждан […] одним словом,
именно собственность делает гражданином».) — Diderot D. Représentants // Encyc-
lopédie. Genève, 1778. T. 28/2. P. 362−363.
107
«gleichwohl als Glieder des gemeinen Wesens der Befolgung dieser Gesetze
unterworfen und dadurch des Schutzes nach denselben teilhaftig; nur nicht als Bürger,
sondern als Schutzgenossen». — Kant I. Gemeinspruch // Idem. Gesammelte Schriften.
Bd. 8. S. 294 (цит. по: Кант И. Соч. Т. 4, ч. 2. М., 1965. С. 83. — Примеч. пер.).
108
«Ich möchte nicht gern in einem anderen Jahrhundert leben und für ein anderes
gearbeitet haben. Man ist ebenso gut Zeitbürger als man Staatsbürger ist». — Schil-
ler F. Über die ästhetische Erziehung des Menschen. Brief 2 (1794) // Idem. Sämtliche
Werke. Säkular-Ausgabe. Stuttgart; Berlin, 1904–1905. Bd. 12. S. 5. — «Гражданин мира»
(Weltbürger) и «гражданин государства» (Staatsbürger) рассматриваются Шубартом
в тесной взаимосвязи: «Nur der wahre Weltbürger kann ein guter Staatsbürger sein,
gleich viel unter welcher Form und Verfassung». — (Перевод: «Только истинный граж-
данин мира может быть хорошим гражданином государства, независимо от его
формы и конституционного устройства».) — Schubart Ch.F.D. Vaterlandschronik.
Stuttgart, 1789. S. 899.
46 _______________________________________________ Манфред Ридель
Что же творится в этом мире, подумал я сначала, если в то время,

как слово ‘бюргер’ означает не что иное, как человека из среднего со-
словия — из того сословия, которое, по признанию всех, даже великих,
заключает в себе наиболее достойных уважения из тех талантливых
и добродетельных людей, какими богата нация, — прилагательное
‘бюргерский’, тем не менее, пробуждает презрительные коннотации109.
Гарве задавался вопросом, не в том ли здесь причина, что «бюр-

герский» означает то же самое, что civil, то есть «касающийся внешних
нравов и обычаев человека или общества», а в этой сфере «среднее
сословие» действительно уступает «дворянству». Но потом он очень
быстро перешел к рассмотрению оппозиции citoyen/bourgeois. В связи
с этим представляет интерес прежде всего предложенная Гарве клас-
сификация различных общественных групп по тем критериям, кото-
рые подсказала ему эта оппозиция. Что касается бюргеров «во втором
понимании» (то есть как bourgeois), «то к ним принадлежат ремеслен-
ники, мелочные торговцы и небогатые купцы […] К бюргерскому же
сословию относятся, согласно установленной законом системе ран-
гов, также и ученые, и оптовые торговцы — два класса, относительно
которых, как это всегда бывает с пограничными категориями, идет
спор — куда следует относить их и их детей»110.
Если для этого автора, под влиянием дифференциации значе-
ний citoyen и bourgeois, единое понятие бюргера стало проблема-
тичным, то писатели, связанные с революцией, пытались, наоборот,
представить это понятие как некое единство. «Гражданское, — пи-
сал И. Г. Зойме, — это было нечто божественное в греческом мире;
у римлян этого тоже было много, у некоторых других наций тоже.
109
«Wie geht es in aller Welt zu, dachte ich zuerst, daß, da das Wort Bürger nichts
anders als den Mann aus dem Mittelstand bezeichnet, — aus dem Stande, der, nach aller,
selbst der Großen Geständnisse, das Achtungswürdigste in sich enthält, was eine Nation
an talentvollen und tugendhaften Leuten besitzt, das Beiwort bürgerlich demohnerach-
tet eine verächtliche Nebenidee erweckt». — Garve Ch. Versuche über verschiedene Ge-
genstände aus der Moral, der Literatur und dem gesellschaftlichen Leben. Breslau, 1792.
Bd. 1. S. 302.
110
«Unter Bürgern, im letztern Verstande des Wortes, sind Handwerker, Krämer
und kleine Kaufleute mit begriffen […] Zu dem Bürgerstände aber gehören, nach der
gesetzlichen Rangordnung, auch noch die Gelehrten und die Großhändler, zwei Klassen,
bei welchen, wie immer bei den Grenzen, Streit darüber ist, wohin sie und ihre Kinder
gehören». — Ibid. S. 304. Ср.: Allgemeines Landrecht für die Preußischen Staaten. Berlin,
1794. [см. также новое издание: Hattenhauer H. (Hrsg.). Frankfurt a.M.; Berlin, 1970]
(далее: ALR). Teil I. Tit. 1. § 31.
У нас же это почти полностью искоренено, и страшатся уже самого

этого слова»111. Зойме сознательно присоединялся к французской тен-
денции к позитивной переоценке понятия гражданина — например,
когда писал, что «промежуточных обременений» (то есть податей
и повинностей в пользу кого-либо кроме казны) больше не оста-
нется, ибо гражданин может иметь обязанности только по отноше-
нию к «государству», — а «гражданином является всякий, кто имеет
хотя бы пядь земли»112 (то есть постоянно живет в стране). Схожим
образом смотрел на вещи Г. Форстер, считавший, что французы, ок-
купировав Майнц, устранили из понятия Bürger момент подданства:
«Я теперь подданный — нет, это слово тут запрещено — гражданин
Французской республики»113. Клопшток, которому звание citoyen было
пожаловано французским Национальным собранием (1792), исполь-
зовал слово Civismus, обозначавшее у него противоположность образу
мыслей подданного абсолютистского государства: «Я начал в конце
1788 года демонстрировать свой цивизм в оде, которую я озаглавил
Les États généraux»114.
Именно такое понятие о гражданине имел в виду и Зонненфельс
(1798), который высказал надежду, что его произведение будет спо-
собствовать формированию «ни возмутителей, ни рабов, но граждан
(Bürger)», и отметил далее:
Граждан, да, граждан. Ибо зачем терпеть злоупотребление, в силу

которого искажается и делается подозрительным смысл слова, до сих
пор всегда означавшего человека, пользующегося общественными
правами под непосредственной защитой публичной администрации
111
«Bürgerlich war in der griechischen Natur etwas Göttliches; auch die Römer hat-
ten viel davon, und hier und da noch eine Nation. Bei uns ist es fast ganz ausgerottet,
und man fürchtet sich schon vor dem Worte». — Seume J. G. Apokryphen (1806/07) //
Idem. Sämmtliche Werke. 4. — 5. rechtmäßige Gesamtausgabe. Leipzig, 1839. Bd. 4.
S. 208. Cp. намек на конец революции в речи Наполеона: «‘Гражданин!’ — говорили
прежде; ‘буржуа!’ — говорят сейчас» («Citoyen! on disoit autrefois; bourgeois! on dit à
présent». — Ibid. S. 138).
112
«und Bürger ist jeder, der nur einen Fuß Landes besitzt». — Seume J. G. Spazier-
gang nach Syrakus (1802) // Idem. Sämmtliche Werke. Leipzig, 1853. Bd. 2. S. 178.
113
Forster G. Brief an seinen Vater vom 26.11.1792 // Idem. Sämtliche Schriften. Leip-
zig, 1843. Bd. 8. S. 276; cp.: Brief an Buchhändler Voß vom 10.11.1792 // Ibid. S. 245;
Fichte J. G. Brief an seine Frau vom 26.5.1794 // Idem. Briefwechsel / Hrsg. H. Schulz.
Leipzig, 1925. Bd. 1/2. S. 215.
114
Klopstock F. G. Oden (1793) // Idem. Sämmtliche Werke. Leipzig, 1855. Bd. 10.
S. 336−337.
48 _______________________________________________ Манфред Ридель
и подчиняющегося только законам и органу, издающему эти законы, —

главе государства?115
В этом же смысле употреблял это слово и Фихте. Он усматривал

главную характерную особенность своей эпохи «в гражданском отно-
шении» именно в том, что в результате революции антагонизм между
свободными и холопами, повелителями и подданными был преодо-
лен «государством», которое представлялось философу «замкнутой
суммой своих граждан». Эту мысль он пояснял на таком примере:
«…государство отнюдь не сводится к правящим; они — лишь его
граждане, такие же, как и все остальные; и вообще в государстве
нет личностей, которые бы не были гражданами»116. Фихте высту-
пал против взгляда, согласно которому звание «граждан» (Bürger)
в государстве подобает классу «привилегированных»: «Привилеги-
рованный, в той мере, в какой он таковым является, совершенно точ-
но не является гражданином». Только после того, как он откажется
от своих привилегий и свяжет себя с обществом «граждан государ-
ства» (staatsbürgerliche Gesellschaft), он вновь обретет свое право го-
лоса как гражданин117. Впрочем, нельзя не заметить, что слово Bürger
в таком понимании отнюдь не достигло в немецкоязычном ареале
того «государственно-гражданского» смыслового наполнения, кото-
рое допускало бы сравнение с французским citoyen. Всем попыткам
его переоценки препятствовала общественная ситуация — относи-
тельная стабильность средневекового сословного и монархического
строя. Не случайно Ж. Поль по окончании «революционного» перио-
да констатировал тщетность таких попыток: «Благородное в Риме
и при Французской революции слово гражданин у нас отброшено
в разряд мещан (die Bürgerlichen)»118.
115
Sonnenfels J. von. Handbuch der innern Staatsverwaltung, mit Rücksicht auf die
Umstände und Begriffe der Zeit. Wien, 1798. Bd. 1. S. XXX.
116
Fichte J. G. Grundzüge des gegenwärtigen Zeitalters (1806) // Idem. Sämmtliche
Werke / Hrsg. I. H. Fichte. Berlin, 1846. Bd. 8. S. 145 ff. (цит. по: Фихте И. Г. Основные
черты современной эпохи // Он же. Соч: В 2 т. СПб., 1993. Т. 2. С. 359−617 (Лек-
ция Х. С. 506−507). — Примеч. пер.
117
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung der Urteile über die Französische Revoluti-
on (1793) // J.-G.-Fichte-Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der Wissenschaften.
I: Werke. Stuttgart, 1964. Bd. 1. S. 302.
118
Paul J. Bürgerliche Ehrenlegionen oder Volksadel, Nachdämmerungen für
Deutschland // Idem. Sämmtliche Werke. Berlin, 1827. Bd. 34. S. 82.
IV.6. Дворянство и бюргерское сословие в период

возникновения неогуманистической идеи образования:
Гёте и Шиллер
В самом деле понятие «буржуазное» (или «мещанское» — Bürgerli-
ches) в Германии определялось односторонне — через противопостав-
ление его «дворянскому». Эмансипация бюргерского сословия отра-
жалась и в понятиях, которые, указывая на отличие от дворянского
образа жизни, не только оставляли его в неприкосновенности, но и де-
лали его образцом для подражания. Впрочем, сама эта образцовость
по сути имела в себе нечто «бюргерское». Еще во время Великой Фран-
цузской революции Шиллер в одном замечании к «глубокомысленному
сравнению бюргерских и дворянских нравов и обычаев» Х. Гарве119 под-
держал тезис последнего о том, что к «прерогативам знатного юноши
[относится] также раннее приобретение им навыков поведения в боль-
шом свете», который для юноши из бюргерского сословия «закрыт уже
по одному его происхождению». Одновременно, впрочем, Шиллер вы-
сказывал и сомнение: может ли эта прерогатива, которая, бесспорно,
является преимуществом с точки зрения внешнего и эстетического
образования, ориентированного на представительность, считаться вы-
годой также с точки зрения внутреннего образования и воспитания
в целом? Неогуманистическая идея образования как формирования
личности, раскрывающейся «внутренне», обесценивала дворянский
образ жизни с его ориентированностью на репрезентативное пове-
дение. Вращение в «большом», то есть в придворно-сословном, свете
вело к тому, что образование ограничивалось «формой» и не получало
«материала», овладение которым предполагало «труд». И если поду-
мать, писал Шиллер, насколько легче найти форму для содержания,
нежели содержание для формы, «то бюргеру не придется сильно за-
видовать этой прерогативе дворянина»120. Оказалось, что «внутреннее
формирование» бюргера социально более ценно, чем внешнее обра-
зование дворянина, потому что, формируя человека, оно формирова-
119
Schiller F. Über die notwendigen Grenzen beim Gebrauch schöner Formen
(1793/95) // Die Horen. Tübingen, 1795. Bd. 3. St. 9. S. 99−125, здесь S. 121−122, Fußnote
(опубликовано под названием: Von den notwendigen Grenzen des Schönen besonders
im Vortrag philosophischer Wahrheiten). (См. также переиздания, например: Idem.
Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe / Stuttgart; Berlin, 1904–1905. Bd. 12. S. 139, Fußno-
te. — Примеч. пер.)
120
«so dürfte der Bürger den Edelmann um dieses Prärogativ nicht sehr benei-
den». — Ibid.
50 _______________________________________________ Манфред Ридель
ло его для общества и тем самым одновременно формировало само

общество. Тем не менее Шиллер допускал сосуществование этих двух
сфер — труда и представительства, хотя и с одной оговоркой, которую,
на его взгляд, дворянское сословие могло бы сделать само:
Конечно, если и дальше должен существовать такой порядок вещей,

что бюргер трудится, а дворянин представительствует, то невозможно
найти для него более подходящего средства, чем именно эта разница
в воспитании; но я сомневаюсь, что дворянин всегда будет соглашаться
на такое разделение121.
Вопрос о том, как преодолеть это противопоставление дворянско-

го представительства и бюргерского труда с помощью идеи образо-
вания (по сути своей, идеи «бюргерской»), был поставлен примерно
в то же время в Вильгельме Мейстере Гёте (второй вариант создан
в 1794/1796 годах). С точки зрения Гёте, проблема эта уходила корнями
в общественное устройство немецких государств:
Не знаю, как в других странах, но в Германии только дворянину

доступно некое всестороннее, я сказал бы, всецело личное развитие.
Бюргер может приобрести заслуги и в лучшем случае образовать свой
ум; но личность свою он утрачивает, как бы он ни исхищрялся122.
Это различие Гёте представлял как неизменимую социальную дан-

ность; при этом четко проявлялось превосходство дворянской жизни,
ее роль как образца для подражания. Дворянин — «публичная персо-
121
«Wenn es freilich auch fernerhin bei der Einrichtung bleiben soll, daß der Bürgerliche
arbeitet und der Adelige repräsentiert, so kann man kein passenderes Mittel dazu wählen als
gerade diesen Unterschied in der Erziehung; aber ich zweifle, ob der Adelige sich eine solche
Teilung immer gefallen lassen wird». — Ibid. Эта же мысль проводится и в известном
стихотворении Ф. Шиллера: «Труд есть граждан украшенье…» («Arbeit ist des Bürgers
Zierde…». — Lied von der Glocke; рус. пер. — Песнь о колоколе) и у И. В. Гёте («Откуда
взялось бы просвещение и воспитание, если не от горожан…» — «Wo kam die schöns-
te Bildung her / Wenn sie nicht vom Bürger wär». — Zahme Xenien. IX. Epimenides’ Erwa-
chen. Letzte Strophe; рус. пер. — Кроткие ксении. — Примеч. пер.).
122
«Ich weiß nicht, wie es in fremden Ländern ist, aber in Deutschland ist nur dem
Edelmann eine gewisse allgemeine, wenn ich sagen darf, personelle Ausbildung möglich.
Ein Bürger kann sich Verdienst erwerben und zur höchsten Not seinen Geist ausbilden;
seine Persönlichkeit geht aber verloren, er mag sich stellen, wie er will». — Goethe J. W.
von. Wilhelm Meisters Lehrjahre. Buch 5.3 // Idem. Werke. Hamburg, 1950. Bd. 7. S. 290
(цит. по: Гёте И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера: Роман / Пер. Н. Касатки-
ной // Он же. Собр. соч.: В 10 т. М., 1978. Т. 7. С. 237. — Примеч. пер.).
на», его образ жизни при дворе и в армии репрезентирует его самого.
А образ жизни бюргера — это производство, труд, который в букваль-
ном смысле слова поглощает ее целиком. В отличие от Шиллера Гёте
было важно определить тот «предел», который положен бюргеру:
Он не смеет спрашивать: «Кто ты есть?» — только: «Что у тебя есть?

Какие знания, какие способности, велико ли твое состояние?» Дворянин
лично, своей персоной, являет все, бюргер же своей личностью не явля-
ет и не должен являть ничего. Первый может и должен чем-то казаться,
второй должен только быть, а то, чем он хочет казаться, получается
смешным и пошлым123.
Но аристократический мир, ориентированный на представитель-

ство, имел и в глазах Гёте характер социальной видимости. Дворянин,
завися от двора и армии, представлял не традиционно-политическую
сферу бюргерской общественной жизни, а только самого себя, свою
«персону». Поэтому и у Гёте бюргер мог переступить «рубеж», если
стремился «полностью […] сформировать» себя, получить всесторон-
нее образование. В сфере эстетических видимостей он мог сделать это
при посредстве театра124, в сфере общественного бытия — через связь
с кружком дворян, которые уже стали приверженцами «бюргерской»
идеи взаимосвязанности труда и формирования личности125.
IV.7. Апории понятия «бюргер/гражданин»:

Хуфеланд, Круг, Гарве, Фейербах, Кампе, Фольграф
После того как старое общество «бюргеров» сменилось современ-
ным обществом «граждан государства», понятие Bürger в основном
123
«Er darf nicht fragen; «Was bist du?», sondern nur: «Was hast du? welche Einsieht,
welche Kenntnis, weiche Fähigkeit, wieviel Vermögen?»Wenn der Edelmann durch die
Darstellung seiner Person alles gibt, so gibt der Bürger durch seine Persönlichkeit nichts,
und soll nichts geben». — Ibid. S. 281 (см.: Гёте И. В. Годы учения Вильгельма Мейсте-
ра. С. 237−238. — Примеч. пер.).
124
Ibid. S. 292: «Auf den Brettern erscheint der gebildete Mensch so gut persönlich in
seinem Glanz als in den obern Klassen». — (Перевод: «На подмостках человек обра-
зованный — такая же полноценная личность, как и представитель высшего клас-
са». — Гёте И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера. С. 238. — Примеч. пер.).
125
См.: Ibid. Главы 7 и 8. Именно «бюргерские» интенции в Вильгельме Мейсте-
ре низводят для героя мир аристократии до пустой видимости, а формы придвор-
ной репрезентации приравнивают к театру.
52 _______________________________________________ Манфред Ридель
стало иметь два значения, которые определили его дальнейшее раз-

витие: оно стало обозначать, с одной стороны, частное лицо, индивида,
живущего своей приватной жизнью, а с другой — публично-политиче-
ского «гражданина государства» (Staatsbürger). Посередине между ними
стояла формула Bürger des Staats, которая выполняла функцию «прива-
тизации», перехода от второго значения к первому. При объяснении
понятия Bürger теперь вместо латинского civis стало использоваться
слово privatus: «Гражданами государства (privati) называются в государ-
стве все, кто не обладает в нем высшей властью»126. Частное лицо, однако,
уже было не «горожанином» (Stadtbürger), оно было вовлечено в со-
циальное движение, которое охватило город и государство в равной
мере. Поэтому гражданин государства теперь по определению не мог
быть бюргером в смысле того, кто политически представлял жизненные
элементы общества (сословия, коммуны, корпорации и так далее), ибо
эти элементы государство раздробило на их составные части — на от-
дельных индивидов. Государству уже не нужно было представительство
в лице локальных органов власти, составленных из граждан: теперь оно
само представляло общество граждан государства. Быть «бюргером/
гражданином» означало теперь быть «членом большого гражданско-
го общества, которое также называют государством», — то есть быть
«гражданином государства» (Staats-Bürger) в соответствии с тем ново-
образованным словом, которое теперь повсюду прочно вошло в лек-
сикон. Не случайно после 1800 года стали указывать на то, что это
слово — «не плеоназм, как думал Клопшток, поскольку им обозначается
отличие от просто горожанина (Stadtbürger)»127. С другой стороны, одна
трудность осталась — связанная с тем, что развитие понятий в немец-
ком языке вынуждено было происходить при использовании всего
одного слова — Bürger.
Это очень усложняло адекватное обозначение понятий, как отме-
чали уже в 90-х годах XVIII века, например, Х. Гарве:
Слово Bürger имеет в немецком языке больше достоинства, нежели

французское bourgeois […] Больше потому, что оно у нас обозначает
126
«Bürger des Staats (privati) heißen alle im Staat, insofern sie nicht die höchste
Gewalt in demselben haben». — Hufeland G. Lehrsätze des Naturrechts. Jena, 1790. S. 10.
127
Krug W. T. Allgemeines Handwörterbuch der philosophischen Wissenschaften,
nebst ihrer Literatur und Geschichte. Leipzig, 1827. Bd. 1. S. 345−346; Idem. System der
praktischen Philosophie. Wien, 1818. Bd. 1. S. 244. Cp.: Jenisch D. Universalhistorischer
Überblick der Entwicklung des Menschengeschlechts, als eines sich fortbildenden Gan-
zen. Eine Philosophie der Culturgeschichte. Berlin, 1801. Bd. 1. S. 55−56.
сразу две вещи, которые во французском имеют два разных названия.

Оно означает, во-первых, всякого члена гражданского общества — это
французское citoyen; во-вторых, оно означает городского жителя недво-
рянского происхождения, который зарабатывает себе на жизнь неким
делом, — это bourgeois128.
На эти замечания Гарве откликнулся П.И.А. Фейербах в своем

Анти-Гоббсе (1798). Хотя в силу всеобщего словоупотребления бес-
спорно, писал он, что немецкое слово Bürger включает в себя и частное
лицо, и гражданина государства, все же ввиду столь же бесспорных
дифференциаций понятий нельзя не обозначить различия и языковы-
ми средствами. Поэтому Фейербах предложил два разных написания:
Burger и Bürger: «Если действительно в обиходном словоупотреблении
дело обстоит так, то я думаю, что слова Bürger и Burger — это два слова
для очень сильно отличающихся друг от друга понятий»129.
Не стоит и говорить, что это предложение, которое, казалось бы,
продолжало орфографическую традицию средневековых городских
канцелярий, практически не возымело никакого действия. О том,
что своеобразие немецкого понятия Bürger не могло не броситься в глаза
особенно французам, свидетельствует интересная заметка Й. Г. Кампе.
Когда Э.-Ж. Сийес был посланником при прусском дворе, Кампе на-
писал ему однажды письмо, в котором, следуя французскому рево-
люционному стилю, в качестве обращения использовал слово Bürger.
В ответном письме Сийес заметил по этому поводу: «Вашим соотече-
ственникам следовало бы оставлять слово Citoyen вовсе без перевода,
128
«Das Wort Bürger hat im Deutschen mehr Würde als das französische bourgeois
[…] Und zwar deswegen hat es mehr, weil es bei uns zwei Sachen zugleich bezeichnet,
die im französischen zwei verschiedene Benennungen haben. Es heißt einmal ein jedes
Mitglied einer bürgerlichen Gesellschaft, — das ist das französische citoyen; — es bedeu-
tet zum andern den unadligen Stadteinwohner, der von einem gewissen Gewerbe lebt, —
und das ist bourgeois». — Garve C. Versuche über verschiedene Gegenstände. Bd. 1.
S. 302−303 (см. примеч. 109). См. также: Hennings A. A. von. (Hrsg.) Annalen der lei-
denden Menschheit. Altona, 1795. Bd. 1. S. 314−315.
129
«Wenn dies auch wirklich nach dem gewöhnlichen Redegebrauch so ist, so glau-
be ich doch, daß wir in den Worten: Bürger und Burger zwei Worte von sehr einander
verschiedenen Begriffen haben». — Feuerbach P. J. A. Anti-Hobbes, oder über die Gren-
zen bürgerlicher Gewalt und das Zwangsrecht der Unterthanen gegen ihre Oberherren.
Gießen, 1798. Bd. 1. S. 21−22, Fußnote: «Bürger (citoyen) darf nicht mit Burger (bour-
geois, burgensia, burgarius) verwechselt werden». — (Перевод: «Гражданина (citoyen)
не следует путать с буржуа».) Ср.: Tieftrunk J. H. Philosophische Untersuchungen über
das Privat- und öffentliche Recht, zur Erläuterung und Beurteilung der metaphysischen
Anfangsgründe der Rechtslehre von Im. Kant. Halle, 1798. Bd. 2. S. 242.
54 _______________________________________________ Манфред Ридель
как Дон или Лорд, потому что под немецким словом Bürger подразуме-
вают нечто совсем иное, нежели citoyen»130. Кампе также констатировал,
что в немецком языке слова bourgeois и citoyen объединены «под одним
словом Bürger», так что Сийес с его замечанием абсолютно прав; однако,
продолжал Кампе, там, где важно различие между понятиями, можно
и в немецком воспользоваться двумя различными названиями, называя
«одного Staatsbürger, другого — Stadtbürger»131. Но как введенное по фран-
цузскому образцу разграничение гражданина государства и горожа-
нина, так и подчеркивавшаяся Фихте необходимость различия между
Staatsbürger и Bürger132 признавались не всеми. Наиболее радикальные
возражения выдвигал философ права К. Фольграф (1827−1829):
Слово Bürger означает не что иное, как жителя бурга, burgensis, bour-
geois, а «бург» означает всякое место укрытия или участок, обнесенный
стеной. Поэтому слово «бюргер» вовсе не является немецким переводом
для polites или civis, а для них, как и для civitas, у нас здесь вообще нет
слова, ибо и слово Staats-Bürger, которое в последнее время для этого
ввели, совершенно этого не выражает133.
Фольграф вообще считал это «новое» слово бессмысленным, ли-

шенным значения, особенно когда его применяли к древнегреческой,
древнеримской или средневековой реальности. Впрочем, Фольграф
130
«Ihre Landsleute würden wohl tun, wenn sie Citoyen wie Don und Lord ganz
unübersetzt ließen, weil man sich unter dem deutschen Worte Bürger etwas ganz anderes
denkt als bei citoyen». — Campe J. H. Wörterbuch zur Erklärung und Verdeutschung der
unserer Sprache aufgedrungenen fremden Wörter. 2. Aufl. Braunschweig, 1813. Bd. 1.
S. 192 (статья Citoyen.)
131
Ibid. См. также: Kästner A. G. Über ein paar Wörter in der jetzigen deutschen
statistischen Sprache (1798) (цит. по: Dorow W. Denkschriften und Briefe zur Charakte-
ristik der Welt und Literatur. Berlin, 1838. Bd. 2. S. 86).
132
См.: Fichte J. G. Grundlagen des Naturrechts (1796) // J.-G.-Fichte-Gesamtaus-
gabe der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Reihe I: Werke. Stuttgart, 1970.
Bd. 4. S. 23. Й. Г. Фихте считал, что каждый гражданин обязан сообщать государству
о своей трудовой деятельности «и, следовательно, никто не становится граждани-
ном в общем смысле этого слова, но, входя в государство, одновременно входит
и в определенный класс граждан» («und keiner wird sonach, Staatsbürger überhaupt,
sondern tritt zugleich in eine gewisse Klasse der Bürger, sowie er in den Staat tritt».)
133
«Das Wort Bürger bezeichnet weiter nichts als einen Burgbewohner, burgensis
bourgeois, indem Burg jeden Bergeort oder mit einer Mauer umgebenen Platz bezeich-
net. Bürger ist daher durchaus nicht die deutsche Übersetzung von polites oder civis,
indem wir hierfür wie für civitas gar kein Wort haben, denn auch das Wort Staats-Bür-
ger das man neuerdings dafür aufgebracht hat, drückt dies durchaus nicht aus». — Voll-
graff K. Die Systeme der praktischen Politik. Gießen, 1828. Bd. 3. S. 178.
в этих сравнениях слишком был подвержен влиянию представлений

своего времени, эпохи реставрации, что снижает ценность его зачастую
верных наблюдений для истории понятий134.
IV.8. «Бюргер», «гражданин государства» и «подданный»

в 1790−1830 годах
Но никто не возразил по существу на утверждение Фольграфа,
что «слово и идея гражданства государства (Staatsbürgerschaft)» есть лишь
«продукт новых теорий государства», которые неведомы, например, швей-
царцам и вольным имперским городам, где испокон веков используют
только слово Bürger135. Идея всеобщего и равного права гражданства за-
ложена во Всеобщем земском праве для прусских государств (1794), кото-
рое было адресовано всем членам, жителям и «гражданам государства»136.
Его примеру последовал Всеобщий гражданский кодекс для австрийских
государств (1811), где в § 28 было сказано: «Возможность пользоваться
всей полнотой гражданских прав дает гражданство государства (Staatsbür-
gerschaft). Гражданством государства обладают дети австрийского гражда-
нина (Staatsbürger) по рождению». Согласно прусскому земскому праву,
различие между тремя крупными «сословиями государства» — дворян-
ством, горожанами (Stadtbürger) и крестьянами — вытекало только из рода
их занятий и их предназначения; бюргерское сословие включало в себя
всех тех, кто по рождению своему не мог быть причислен ни к дворянству,
ни к крестьянству137; в него входили настолько разные группы жителей
134
Например, чтобы подчеркнуть принципиальное различие между «се-
годняшним городским правом» (heutigen städtischen Bürgerrechts) и античным,
К. Фольграф указывает на то, что «как раз первые [по положению] сословия, — ари-
стократия, духовенство, ученые и свободные художники, — стыдятся быть и назы-
ваться бюргерами, тогда как в древности человек считался бы несвободным, если
он не был civis» («gerade die ersten Stände, Adel, Geistliche, Gelehrte und freie Künstler,
es verschmähen, städtische Bürger zu sein und genannt zu werden, während man sich im
Altertum für unfrei hielt, wenn man nicht civis war». — Ibid. S. 73). Это утверждение
верно лишь в отношении поздней фазы истории древнего «гражданского» (bürger-
lichen) общества, когда происходило его превращение в сословное.
135
Ibid. Gießen, 1829. Bd. 4. S. 517−518.
136
Это весьма интересно с точки зрения противопоставления «подданному»
в прежнем смысле как «лицу, находящемуся в поземельной зависимости» (Gutsun-
tertan). См.: ALR. Teil II. Titel 2. § 147.
137
«Den vollen Genuß der bürgerlichen Rechte erreicht man durch die Staatsbürger-
schaft. Die Staatsbürgerschaft ist Kindern eines österreichischen Staatsbürgers durch die
Geburt eigen». — Codex Theresianus. 1766. 2. 3. 17, где также была заложена идея все-
56 _______________________________________________ Манфред Ридель
государства, что не могло быть и речи о каком-либо прочном сослов-

ном единстве или «товариществе» в политическом либо «социальном»
смысле (как гласила теория сословий начала XIX века). Единственным
сословным признаком было, по сути, только равенство его членов меж-
ду собой как подданных138, но это относилось в той же мере и к другим
сословиям. Такое положение было закреплено в прусском законодатель-
стве периода реформ, где понятие Staatsbürger широко употреблялось. Так,
например, § 1 эдикта об эмансипации евреев (1812) объявлял их «не чу-
жестранцами, гражданами Прусского государства» (Einländer und Preußi-
sche Staatsbürger)139. С точки зрения государства и его монарха, разумеется,
граждане были подданными; эмансипация была не их собственным де-
лом, а делом государства. Поэтому прусские эдикты обычно были ад-
ресованы «верным подданным». Притязание правителя на суверенитет
после 1815 года стало формулироваться как «монархический принцип»:
он, согласно § 57 Заключительного акта Венского конгресса (1820), был
обязательным для всех государств Германского союза. Соответственно,
конституции Баварии и Бадена в 1818 году были выпущены для «наших
подданных», равно как и конституции курфюршеств Гессен и Саксо-
ния (1831). «В Германии, — отмечал в 1832 году Э. Ганс в своих Лекциях
о европейском и в особенности германском государственном праве, — граж-
дане (Staatsbürger) еще являются подданными, только один правитель —
великий герцог Баденский — назвал их Staatsangehörige»140. Эта констатация
отвечала ощущениям либерального бюргерства, которое притесняла кня-
жеская бюрократия. Однако во всех этих конституциях, наряду со все-
общего права гражданства (allgemeines Staatsbürgerrecht); ALR. Teil II. Titel 8. § 1. См.
также: Koselleck R. Preußen zwischen Reform und Revolution. Stuttgart, 1967. S. 52 ff.,
78 ff., 89; Экскурс II. S. 660 ff. (о многослойности словоупотребления правовых тер-
минов и его изменениях с течением времени).
138
См.: Mittermaier K. Bürgerstand // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der
Staatswissenschaften. Altona, 1836. Bd. 3. S. 153.
139
Цит. по: Huber E. R. Dokumente zur deutschen Verfassungsgeschichte. Stuttgart,
1961. Bd. 1. S. 45. См. также: Verordnung über den Landsturm (1813). § 1, 5 // Ibid. S. 51;
Verordnung über die zu bildende Repräsentation des Volks (1815). § 4 // Ibid. S. 66. Пере-
водчики того времени, как, например, Генрих фон Клейст (Kleist), свободно опери-
ровали понятием «гражданин» (Staatsbürger): Berliner Abendblätter. Jg. 1. 1810. S. 200.
140
«In Deutschland sind die Staatsbürger noch Untertanen, bloß ein Fürst, der Groß-
herzog von Baden, hat sie Staatsangehörige genannt». — Gans E. Vorlesungen über Euro-
päisches und ins Besondere Deutsches Staatsrecht (Berlin, Sommer 1832), nachgeschrie-
ben und durchgesehen von I. Hegel / Bestand des Juristischen Seminars der Universität
Heidelberg. S. 134. Э. Ганс, вероятно, ссылается на «Баденскую конституцию» (Badi-
sche Verfassung (1818). Art. 1. § 2 // Huber E. R. Dokumente zur deutschen Verfassungs-
geschichte. 3. Aufl. Stuttgart, 1978. Bd. 1. S. 157).
общим правом подданных (Indigenat), признавались еще и «гражданские

права» (staatsbürgerliche Rechtе)141. Баварская конституция отличала инди-
генат (принадлежность к государству по рождению), который позволял
«пользоваться всей полнотой гражданских, публичных и частных прав»,
от более узкого права гражданства, которое полагалось совершеннолет-
ним лицам, родившимся и постоянно проживавшим в Баварии. Точно
так же баденская и саксонская конституции разделяли граждан государ-
ства (Staatsbürger), с одной стороны, и подданных (Landeseinwohner или —
в Бадене — Landesangehörige), — с другой. В конституции курфюршества
Гессен 1831 года было закреплено различие между подданством госу-
дарства (Staatsangehörigkeit), правом гражданства в городах и деревнях
(Ortsbürgerrecht) и правом гражданства государства (Staatsbürgerrecht);
последнее позволяло человеку занимать «публичные должности и уча-
ствовать в народном представительстве»142. Примечательно, что понятие
«гражданин государства» (Staatsbürger) сильнее подчеркивалось в консти-
туциях Вюртемберга (1819) и Саксонии-Кобурга, то есть стран, в кото-
рых прежде не существовало никаких «прав гражданина государства»143.
«Подданные» или «граждане государства» обладали всеми граж-
данскими правами, то есть на них распространялись в равной мере
частное и уголовное право и закрепленные конституционно основные
права. Особые сословные права, существовавшие в старом граждан-
ском обществе, постепенно лишались силы. Так, например, эдиктами
прусских реформаторов были устранены барьеры на пути к приобре-
тению земли в собственность; правовое различие между дворянской,
бюргерской и крестьянской земельной собственностью было отменено,
равно как и запрет дворянам заниматься бюргерскими профессиями.
Сходным образом и в других государствах Германского союза осуще-
ствлялась унификация общества, превращение его в общество равных
граждан государства144. В нескольких южногерманских странах в это вре-
141
Bayrische Verfassung. Präambel. Art. 4. § 2, 9; Art. 10. § 3; Badische Verfassung.
Art. 1. § 2; Art. 2. § 7, 9; Art. 3. § 36; Kurhessische Verfassung. Art. 3. § 22; Sächsische
Verfassung. Art. 3. § 25, 33; Art. 7. § 78 // Huber E. R. Dokumente. Bd. 1. S. 141−142, 147,
155, 157−158, 161, 203−204, 228, 236.
142
Ibid. S. 203−204.
143
Württembergische Verfassung (1819). Art. 3. § 19, 21−22, 32, 34−35, 62−63, 132 //
Ibid. S. 173−174.
144
Классический пример — конституция Великого герцогства Саксен-Веймар
1816 года, в которой к представительству «граждан», наряду с сословием поме-
щиков-владельцев рыцарских держаний (Rittergutsbesitzer) (11, в том числе уни-
верситет Йена) и бюргеров (10), было допущено и крестьянство (10). Несмотря
на то что обладатели благородных держаний могли быть бюргерского или кресть-
58 _______________________________________________ Манфред Ридель
мя были введены новые коммунальные статуты, которые отменяли

существовавшие прежде различия между полноправными бюргерами
и неполноправными жителями городов (Beisassen, Schutzverwandte)145.
Постепенно исчезало прежнее значение слова Bürger — привилеги-
рованный горожанин, чей публично- и частноправовой статус был
обусловлен его связью с городской корпорацией. Если все и повсюду
в «государстве» имели право заниматься ремеслами и торговлей, если
город не имел более никакого правового преимущества перед сельски-
ми общинами, то теряли силу и традиционные антагонизмы146, через
которые прежде определялось это понятие.
IV.8. «Бюргер», «гражданин государства» и «подданный»

в 1790−1830 годах
К. Ф. Эйхгорн в своем Введении в германское частное право (1829)
писал:
В нашем теперешнем языке словосочетанием «бюргерское

сословие» прежде всего обозначается не это определенное положение,
а лишь обычное противопоставление дворянскому и крестьянскому
сословиям. Поэтому в этом смысле ни выражение «третье сословие»,
янского происхождения, председатель ландтага (Landmarschall) выбирался только

из их числа.
145
См. «Badische Gemeindeordnung» vom 31.12.1831 (§ 2); Württembergische Ge-
meindeedikt (1822). § 6; Kurhessische Gemeindeordnung (1834). § 54.
146
См.: Mittermaier K. Bürger // Ersch J. S., Gruber J. C. (Hrsg.). Allgemeine Ency-
clopädie der Wissenschaften und Künste. Leipzig, 1824. Bd. 12. S. 364−365, в которой
приводятся данные о влиянии, которое французское законодательство после
1800 года оказывало на рейнские провинции, где «крестьянин точно так же на-
зывает себя гражданином» («der Bauer ebensowohl sich Bürger nennt».) Каким об-
разом и насколько активно новые понятия заимствовались в канцелярском языке
прусской монархии после 1807 года, показывает сообщение, помещенное в Berliner
Abendblätter у Генриха фон Клейста (Kleist Heinrich von. Berliner Abendblätter. Jg. 2.
1811. S. 203), о Всеобщем постановлении о воинском рекрутском наборе и услови-
ях освобождения от него (allgemeine Militär-, Konskriptions- und Dispensations-Ver-
ordnung) по Великому герцогству Франкфурт: «Dem Grundgesetze gemäß ist jeder
Staatsbürgers- und Untertanssohn, ohne Unterschied des Standes und der Religion, zur
Leistung der Kriegsdienste verpflichtet […] Die Konskription umfaßt alle Staatsbürgers-
und Untertanssöhne vom 19. bis zum 25. Jahre». — (Перевод: «В соответствии с Кон-
ституцией сын каждого гражданина и верноподданного, без различия сословий
и религии, обязан нести военную службу […] Рекрутский набор охватывает сыно-
вей всех граждан и верноподданных в возрасте от 19 до 25 лет».)
пришедшее к нам из Франции, ни выражение «гражданин государства»

(Staatsbürger), которым в некоторых из новейших законодательств обо-
значается состояние достигнутой всеобщей правоспособности мест-
ного уроженца независимо от того, как оно модифицируется особыми
сословными обстоятельствами, полностью не отражает понятие бюр-
герского сословия147.
Только с устранением «этого определенного положения», то есть

с исчезновением привилегированного правового положения бюрге-
ра, понятие Bürger пришло к своему современному, единому значе-
нию «гражданин государства», которое Эйхгорн справедливо считал
присущим именно «новейшим законодательствам». Значительно более
запутанной была ситуация в Пруссии. Здесь во Всеобщем земском праве
для прусских государств была заложена идея «права государственного
гражданства» (Staatsbürgerrecht), однако отсутствовало положительное
его определение, так что, по замечанию сторонников ревизии прусско-
го законодательства, фактически «пруссаком является всякий, кому
придет охота быть таковым»148. К тому же статут о городах 1808 года
не отменил различия между бюргерами — гражданами города и его
неполноправными жителями, а только предоставил бюргерству зна-
чительные права самоуправления. Реформа барона Штейна, по словам
Э. Ганса, сделала в Пруссии «право городского гражданства (Stadtbür-
gerrecht) суррогатом все еще отсутствующего права государственного
гражданства (Staatsbürgerrecht)»149.
Можно сказать, что в период до 1840 года лишь очень немногие гер-
манские государства действительно пошли по пути к «обществу граж-
дан государства» (staatsbürgerliche Gesellschaft). Дело не только в том,
что такие страны, как Пруссия, Саксония или Ганновер, еще долго
сохраняли у себя прежний коммунальный строй с его разделением
147
«Unser jetziger Sprachgebrauch bezeichnet mit dem Ausdruck Bürgerstand zu-
nächst nicht dieses bestimmte Verhältnis, sondern gewöhnlich nur den Gegensatz des
Adel- und Bauernstandes. Weder das Wort dritter Stand, das aus Frankreich zu uns he-
rübergekommen ist, noch das Wort Staatsbürger, mit welchem in einigen der neuesten
Gesetzgebungen der Zustand der erlangten allgemeinen Rechtsfähigkeit eines Einhei-
mischen ohne Rücksicht auf dessen Modifikation durch besondere Standesverhältnisse
bezeichnet wird, drückt daher ganz den Begriff des Bürgerstandes in jenem Sinne aus». —
Eichhorn K. F. Einleitung in das deutsche Privatrecht. Göttingen, 1829. S. 196−197.
148
«jeder ein Preuße ist, den die Lust anwandelt, es zu sein». — Gans E. Beiträge zur
Revision der Preußischen Gesetzgebung. Berlin, 1830–1832. S. 287−288.
149
Ibid. S. 288. См. также: Koselleck R. Preußen zwischen Reform und Revolution.
S. 560 ff. (см. примеч. 137).
60 _______________________________________________ Манфред Ридель
на городские и деревенские общины, с одной стороны, и на бюргеров

и жителей — с другой: помимо этого, с целью затормозить «государ-
ственно-гражданскую» эмансипацию общества там совершенно созна-
тельно использовали прежнюю терминологию. Например, манифест
по случаю восшествия на престол ганноверского короля Эрнста-Авгу-
ста (1837), вызвавший протест «Гёттингенской семерки», был адресован
«всем Нашим королевским, духовным и светским слугам, вассалам,
жителям (Landsassen) и подданным»; он требовал от них «должного
исполнения служебных обязанностей, верности и послушания», обе-
щая «Королевскую благосклонность и милость, а также Нашу монар-
шую защиту»150. Эта архаизирующая манера выражения, воспринятая
гражданской общественностью как «реакционная», вновь встречается
нам, хотя и не в столь концентрированной форме, в 40-х годах XIX века
у прусского короля Фридриха-Вильгельма IV151. Оба монарха показали
себя прилежными учениками автора трактата Восстановление науки
о государстве (1816−1820) К.Л. фон Галлера, который уже в период,
когда только что были введены конституции в Бадене, Вюртемберге
и Баварии, высказывал мнение, что надо вообще говорить не о «граж-
данах (Bürger) или гражданах государства (Staatsbürger)», а, «как было
в прежние времена, во вступлении к каждому монаршему рескрипту
перечислять различные классы подданных, чтобы каждый мог видеть,
в каком отношении он находится к правителю»152.
150
«alle Unsere Königlichen, geistlichen und weltlichen Diener, Vasallen, Landsassen
und Untertanen»; «schuldige Dienstpflicht, Treue und Gehorsam»; «der Königlichen
Huld und Gnade und Unseres Landesherrlichen Schutzes». — См.: Huber E. R. Doku-
mente. Bd. 1. S. 248−249.
151
См.: Materialien zur Regierungsgeschichte Friedrich Wilhelms IV. Königsberg,
1842. S. 76; Thronrede zur Eröffnung des ersten Vereinigten Landtags (цит. по: Bieder-
mann K. Geschichte des ersten preußischen Reichstages. Leipzig, 1847. S. 17 ff.).
152
«wie es endlich geschah, im Eingang jeder landesherrlichen Verordnung die ver-
schiedenen Klassen von Untertanen aufzählen, damit ein jeder erkenne, in welchem
Verhältnis er gegen den den Fürsten stehe». — Haller C. L. von. Restauration der Staats-
wissenschaft. 2. Aufl. Winterthur, 1821. Bd. 3. S. 97−98. Неприятие К. Л. фон Халлера
направлено на терминологию Allgemeines Landrecht für die Preußischen Staaten (1794)
и прежде всего относится к Bürger и Schutzverwandte: «Was das für Ausdrücke sind! Die
Preußische Republik hatte also auch schon, wie die Römische, ihre Bürger und Schutzver-
wandten. Wer sind die Cives, wer sind die Socii? — (Перевод: «Что это за выражения?
Как будто Прусская республика, подобно Римской, уже обзавелась своими гражда-
нами и негражданами. Кто эти cives, кто эти socii?») — Ibid. Winterthur, 1820. Bd. 1.
S. 198, Fußnote 171; Именно это место у Халлера специально выделял Гегель. Он до-
казывал, что Халлер критиковал ALR так жестко прежде всего потому, «что в этом
уложении речь идет о государстве, государственном имуществе, цели государства,
главе государства […] государственных служащих и т. д.» («weil darin vom Staate,
IV.9. Соотношения между понятиями «гражданин»,

«человек» и «частное лицо»: Гегель
Гегель в своих Основаниях философии права (1821) выступил про-
тив этой «персональной» и патримониально-сословной концепции эпо-
хи реставрации, равно как и против теории «права государственного
гражданства»; на эту его позицию ссылались либералы того времени,
требовавшие создания «конституции». Оба направления основывались
на таком понятии Bürger, которое, как первым заметил Гегель, исто-
рически было связано с образом формирующегося «гражданского»
общества. В гегелевской философии права «гражданин» не затмевался
патримониальной терминологией и не исчерпывался односторонней
абстракцией «гражданина государства»; в ней разработано свое, спе-
цифическое для Нового времени понятие: Bürger как «частное лицо».
Тем самым Гегель продемонстрировал эпохальное изменение всех об-
щественных институтов и представлений, начавшееся с Декларации
прав человека и гражданина 1789 года и синхронного ей формирова-
ния современной «индустриальной системы» (А. Смит). Последнее
еще не было замечено либеральной теорией, интересовавшейся эман-
сипацией «гражданина государства», хотя на самом деле как раз оно
и образовывало ее фундамент. Дистанция, отделявшая понятия, обра-
зованные Гегелем, от понятий конституционной теории, истоки которой
лежали еще в теории естественного права XVIII века, наглядно видна
в различном понимании соотношения между понятиями «человек»
и «гражданин» (Bürger). Согласно теории естественного права, коди-
фицированной в американской и французской Декларациях, человек
в своем качестве человека является членом большого общества — всего
человеческого рода (societas generis humani): сам разум придает ему этот
статус. В качестве же «гражданина» он принадлежит к гражданскому об-
ществу в смысле государства (civitas sive societas civilis), чьим обязатель-
ным позитивным законам он подчинен. Гегель понял, что разделение
на «человека» и «гражданина», характерное для правовых установлений
Французской революции и последовавшего за ними самоистолкования
либерально-конституционалистской теории государства, в историче-
ской действительности уступило место их слиянию. Права человека ока-
Staatsvermögen, dem Zwecke des Staats, vom Oberhaupt des Staats […] Staatsdienern
usf.». — Hegel G.W.F. Die Grundlinien der Philosophie des Rechts oder Naturrecht und
Staatswissenschaft im Grundrisse. Berlin, 1821 [1820] (далее: Hegel G.W.F. Rechtsphiloso-
phie). § 258, Fußnote (цит. по: Гегель Г.В.Ф. Философия права / Ред. и сост. Д. А. Кери-
мов, В. С. Нерсесянц. М., 1990. С. 284, примеч. к § 258. — Примеч. пер.).
62 _______________________________________________ Манфред Ридель
зались правами гражданина постольку, поскольку он является членом

современного, отдельного от государства, «гражданского общества».
В изображении Гегеля человек естественного права, представитель чело-
веческого рода, вплавлен в его естественную бедность, в то «конкретное
представление, которое называют человеком». Эта конкретность чело-
века, далекая от того, чтобы представлять разум человеческого рода,
как пояснял Гегель, была превзойдена членом гражданского общества,
гражданином как bourgeois153. Человек в качестве просто человека, то есть
естественного человека, — существо, определяемое потребностями (Be-
dürfniswesen), и, как существо, определяемое потребностями, он — че-
ловек частный. «Человек» и «гражданин» больше не противостоят друг
другу, как в XVIII веке: буржуа содержит в себе человека.
В этом — главное содержание того переворота, в начале кото-
рого, с опубликованием французской Декларации прав человека
и гражданина, свобода человека как человека была сделана фундаментом
государственного и общественного строя. Тем самым стала реальностью
правовая ситуация, в которой значение человека состоит «в том, что он
человек, а не в том, что он еврей, католик, протестант, немец, итальянец
и т. д.»154. Человек — это, как сказал Гегель, «не только плоское, абстракт-
ное качество», ибо благодаря предоставленным людям гражданским
правам у них возникает чувство собственного достоинства, сознание
того, что они «признаны полноправными лицами гражданского обще-
ства»155, они — субъекты частного права, «гражданского» права.
Насколько можно судить по конспектам, Гегель в своих лекциях
начинал этот раздел философии права указанием на оппозицию citoy-
en — bourgeois во французском языке:
Гражданское общество имеет своим основанием, своей отправной

точкой особое участие индивидов. Французы различают bourgeois и ci-
toyen: первое — это статус индивида в общине, с точки зрения удовле-
творения его потребностей, и он не имеет политического значения;
его имеет только citoyen. Здесь мы рассматриваем только индивидов
как bourgois156.
153
Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. § 190, Fußnote (цит. по: Гегель Г.Ф.В. Филосо-
фия права. С. 245. — Примеч. пер.).
154
Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. § 209, Fußnote.
155
«als rechtliche Person in der bürgerlichen Gesellschaft zu gelten». — Ibid. § 27,
Fußnote.
156
«Die bürgerliche Gesellschaft hat zu ihrer Grundlage, ihrem Ausgangspunkt, das
besondere Interesse der Individuen. Die Franzosen machen einen Unterschied zwischen
Эта пара-оппозиция играла большую роль уже в политическом

мышлении молодого Гегеля: здесь слово citoyen отсылало к истории ат-
тического полиса, а появление bourgeois рассматривалась как аналогия
упадку республиканского Рима157. Иногда Гегель относил эту оппозицию
и к Священной Римской империи, к паре понятий Spießbürger — Reichs-
bürger, на это явно было скорее иронией — выражением констатиро-
вавшейся самим Гегелем трудности158, связанной с адекватной передачей
на немецком языке разницы между этими двумя французскими сло-
вами: «Обе индивидуальности […] одинаковы. И тот и другой забо-
тится о себе и своей семье, работает, заключает договоры и так далее,
и точно так же работает он и для общего блага, имеет его своей целью.
В одном случае он называется bourgeois, в другом — citoyen». Интересно
и маргинальное замечание Гегеля на эту тему: «Формально рядовой
гражданин города (Spießbürger) и гражданин империи (Reichsbürger) —
один и тот же Spießbürger»159.
Одно из наблюдений Гегеля, не потерявших своей важности со вре-
менем, заключается в том, что понятие гражданина невозможно отде-
bourgeois und citoyen; das erste ist das Verhältnis des Individuums in einer Gemeinde, in
Rücksicht der Befriedigung seiner Bedürfnisse, hat so keine politische Beziehung, diese
hat erst der citoyen. Hier betrachten wir nur die Individuen als bourgeois». — Philosophie
des Rechts, vorgetragen von Professor Hegel (Winter 1824−1825) / Nachschriften von
Griesheim; im Besitz der Preußischen Staatsbibliothek Berlin. Teil. 2. S. 81.
157
Hegel G.W.F. Über die wissenschaftliche Behandlungsarten des Naturrechts
(1802/03) // Idem. Sämtliche Werke. Stuttgart, 1927. Bd. 1. S. 499.
158
Hegel G.W.F. Vorlesungen über die Geschichte der Philosophie. Teil. 2 // Idem.
Sämtliche Werke. Stuttgart, 1928. Bd. 18. S. 400: «bürgerliche Freiheit (für bourgeois und
citoyen haben wir nicht zwei Worte) ist ein notwendiges Moment, das die alten Staaten
nicht kannten». — (Перевод: «гражданская свобода (для bourgeois и citoyen у нас нет
двух разных слов) является необходимым моментом, которого не знали государ-
ства древности».)
159
«Beide Individualitäten [sind] dieselben. Derselbe sorgt für sich und seine Familie,
arbeitet, schließt Verträge usf. und ebenso arbeitet er auch für das Allgemeine, hat dieses
zum Zwecke. Nach jener Seite heißt er bourgeois, nach dieser citoyen». — Hegel G.W.F. Je-
nenser Realphilosophie. Teil II. Die Vorlesungen von 1805/06 / Hrsg. J. Hoffmeister. Leip-
zig, 1931. Bd. 20. S. 249. Термин Spießbürger, возможно являющийся средневековым
обозначением полноправного члена городской коммуны (Stadtbürger), способ-
ного носить оружие, появляется в источниках только с XVII века (Kluge F., Mitz-
ka W. Etymologische Wörterbuch der deutschen Sprache. 19. Aufl. Berlin, 1963. S. 727).
В XVIII веке первоначально шуточное студенческое прозвище получает общий
характер: «Jetzt braucht man es nur in verächtlichem Verstand von einem jeden gerin-
gen Bürger». — (Перевод: «Теперь оно употребляется только в пренебрежительном
смысле по отношению к любому мелкому бюргеру».) — Adelung J. Ch. Versuch eines
vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuches der hochdeutschen Mundart. Leip-
zig, 1780. Bd. 4. Sp. 582.
64 _______________________________________________ Манфред Ридель
лить от того исторического движения, в которое оно вплетено. Слово

Bürger Гегель понимал не абстрактно как «гражданин государства»: если
бюргером был «гражданин этого государства», то он мог быть в первую
очередь всего лишь «частным лицом»: «Индивиды в качестве граждан
этого государства — частные лица, целью которых является их собствен-
ный интерес»160. Посредничество в отношениях с государством, образо-
вывавшее одну из центральных проблем гегелевской теории государства
(Основы философии права, § 288 и следующие), заключалось в «катего-
риальном определении» (Begriffsbestimmung) не этих лиц, а «сословий» —
сельского сословия (дворянство, крестьянство), промыслового сословия
(ремесленники, фабриканты, торговцы), чиновничьего сословия: они
были их «общественной» действительностью. С одной стороны, Гегель
тщательно избегал называть этих лиц «гражданами государства» (Staats-
bürger), а с другой — точно так же избегал называть «промысловое сосло-
вие» (Stand des Gewerbes) «бюргерским сословием» (Bürgerstand)161, потому
что в качестве «частных лиц», преследовавших свои собственные инте-
ресы, члены всех сословий вместе являлись «гражданами» (Bürger). Это
понятие было столь же универсально, как и понятие «человека», которое
оно имело своей основой. Но человек, по Гегелю, — это частный человек,
субъект права гражданского общества, а не государства. Политическое
значение бюргерское «приватное сословие» могло приобрести только
через посредство «сословного элемента». Согласно Гегелю, «своеобразное
определение понятия сословий» заключалось в том, «что в них субъектив-
ный момент всеобщей свободы, собственное понимание и собственная
воля той сферы, которая названа в этой работе гражданским обществом,
обретают существование по отношению к государству»162. Определение
160
«Die Individuen sind als Bürger dieses Staates Privatpersonen, welche ihr eigenes
Interesse zu ihrem Zwecke haben». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. § 187 (цит. по:
Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 231, § 187. — Примеч. пер.).
161
См. также: Hegel G.W.F. Jenenser Realphilosophie. Teil II. S. 255−256. В Rechtsphi-
losophie «промысловое сословие» представлено как самая «подвижная сторона гра-
жданского общества» («bewegliche Seite der bürgerlichen Gesellschaft». — § 308). Эта
характеристика и далее встречается у современников Гегеля при сопоставлении
аристократии (землевладения) и крестьянства (промыслов). — Гегель Г.В.Ф. Иен-
ская реальная философия. Часть II. Лекции 1805−1806 гг. // Он же. Работы разных
лет: В 2 т. М., 1970 Т. 1./ Сост., общ. ред. и вступ. ст. А. В. Гулыги. С. 365−374 (Раздел
II: Иенская философия духа. III. Конституция. А. Сословия, или природа духа, рас-
членяющего себя в себе самом. 1. Низшие сословия и настроения. 2. Сословие все-
общности). — Примеч. пер.; см. также: Schleiermacher F. Die Lehre vom Staat (1829) //
Idem. Sämmtliche Werke. Abteilung 3: Zur Philosophie. Berlin, 1845. Bd. 8. S. 55; Voll-
graff K. Die Täuschungen des Repräsentativ-Systems. Marburg, 1832. S. 68−69.
162
«das subjektive Moment der allgemeinen Freiheit, die eigene Einsicht und der eige-
того, что значит быть «членом государства» (Mitglied des Staats), остава-
лось абстрактным, если частное лицо не было «членом такого сословия»,
товарищества, коммуны, корпорации163. В их «политической» структу-
ре разница между «гражданским обществом» и «государством», равно
как и между bourgeois и citoyen, должна была быть настолько «снята»,
чтобы утратило значение расширение «частного лица» до «гражданина
государства», которого требовала конституционалистски-либеральная
теория, однако которое было неосуществимо в условиях современной
Гегелю государственной жизни164.
ne Wille in der Sphäre, die in dieser Darstellung bürgerliche Gesellschaft genannt worden
ist, in Beziehung auf den Staat zur Existenz kommt». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie.
§ 301. См. также § 300.
163
Ibid. § 308. «Делегаты» (Abgeordneten) гражданского общества не должны
быть, как представляет это конституционно-либеральная теория, представите-
лями «массы» («гражданско-государственного» народа-избирателя), они должны
быть «представителями одной из существенных сфер общества, представителями
его крупных интересов» («einer der wesentlichen Sphären der Gesellschaft, Reprä-
sentanten ihrer großen Interessen». — § 311; цит. по: Гегель Г.В.Ф. Иенская реальная
философия. Часть II. § 311. С. 350. — Примеч. пер.). Cp.: Hegel G.W.F. Die Verhand-
lungen in der Versammlung der Landstände des Königreichs Württemberg im Jahr 1815
und 1816 (1817) // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe / Hrsg. H. Glockner. Stutt-
gart, 1927. Bd. 6. S. 369 ff., но прежде всего критику либеральной теории во втором
издании его Enzyklopädie der Philosophischen Wissenschaften (1827), где также речь
подчеркнуто идет о «гражданах в государстве» (Bürgern im Staat), но не «гражда-
нах государства» — Staatsbürgern (Hegel G.W.F. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe /
Hrsg. H. Glockner. 1929. Bd. 10. S. 420 ff., § 544).
164
Этот взгляд подвергался критике как со стороны либерального движения
(Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. Altona, 1843. Bd. 15. S. 59),
так и со стороны тех последователей Гегеля, которые в наибольшей степени скло-
нялись к либерализму перед революцией 1848 года. Типичным примером служит
утверждение Арнольда Руге: «Hegel fehlt der Begriff des Staatsbürgers, zu dem sich je-
der selbst bestimmt, indem er denkend und handelnd in die allgemeine Entwicklung mit
eintritt». — (Перевод: «У Гегеля отсутствует понятие гражданина государства, к ко-
торому каждый, кто, думая и активно действуя, включается в процесс всеобщего
развития, тем самым относит себя».) — Ruge A. Aus früherer Zeit. Berlin, 1867. Bd. 4.
S. 381). По сути своей, это верное наблюдение. Даже когда Гегель использует слово
«Staatsbürger» («гражданин государства»), оно, как правило, лишено определенных
характеристик; см.: Hegels theologische Jugendschriften 1795−1800 / Hrsg. H. Nohl.
Tübingen, 1907. S. 174, 197; Hegel G.W.F. Die Verfassung Deutschlands (1802) // Idem.
Sämtliche Werke / Hrsg. G. Lasson, J. Hoffmeister. 2. Aufl. Bd. 8: Schriften zur Politik und
Rechtsphilosophie / Hrsg. G. Lasson. Leipzig, 1923. S. 10, 12, 22, 26, 28; Idem. Die Ver-
handlungen in der Versammlung der Landstände des Königreichs Württemberg im Jahr
1815 und 1816 (1817) // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe. Stuttgart, 1927. Bd. 6.
S. 372; Idem. Bericht an das Königliche Preußische Ministerium des Unterrichts vom
7.2.1823 // Ibid. Stuttgart, 1927. Bd. 3. S. 334.
66 _______________________________________________ Манфред Ридель
IV.10. «Гражданин государства» и «бюргер» между

революционно-демократической и консервативно-
романтической теориями: Бухгольц, Мюллер
Напротив, для буржуазно-либерального движения это как бы
обойденное в гегелевской теории посредничества расширение
при определении понятия представляло собой главную проблему. От-
правной точкой всех размышлений о «государственных устройствах»
(Staatskonstitutionen) было исключение «сословного элемента»; тем са-
мым гегелевская философия права оказалась способной привязать-
ся к действительности — той государственно-правовой реальности
(Verfassungszustand), которая существовала перед революцией. Впе-
реди всех шло здесь радикальное направление либерализма, которое
приобрело общественное звучание в период после 1814−1815 годов.
Оно противопоставило прежнему понятию «права представитель-
ства в сословно-представительном органе страны» (Landstandschaft)
новую идею представительного строя, а государству, образованному
из «совокупности корпораций», — членство во «всеохватывающем
обществе, называемом государством»: «Дворянин, бюргер, крестья-
нин, — говорится у Ф. Бухгольца, — в отношении к нему суть уста-
ревшие наименования, которые ничего не говорят, поскольку все эти
члены национальных представительных учреждений выступают уже
не в качестве участников некой корпорации, а в качестве граждан
государства»165. Пусть эти наименования, считает Бухгольц, «в другом
отношении» продержатся, сколько смогут; в отношении же предста-
вительного государственного устройства, участия в государственном
законодательстве и управлении имеет значимость лишь одно свойство
члена того или иного сословия: его «способность участвовать, или,
иными словами, более высокая степень его сознательности как граж-
данина государства»166. Идея гражданства всеобщего и равного, охваты-
165
«Edelmann, Bürger, Bauer sind in Beziehung auf sie antiquierte Benennungen, wel-
che gar nichts sagen, da alle diese Mitglieder der National-Repräsentation nicht mehr in
ihrer Eigenschaft als Teilnehmer an einer Korporation, sondern als Staatsbürger auftre-
ten». — Buchholz F. Journal für Deutschland, historisch-politischen Inhalts. 1815. Bd. 2.
S. 314 ff., 320 ff.
166
«Fähigkeit, dazu mitzuwirken, oder, mit anderen Worten, der höhere Grad sei-
nes Bewußtseins als Staatsbürger». — Ibid. S. 324. Ср.: Fries J. F. Philosophische Rechts-
lehre. Jena, 1803. S. 132, для которого «всякий коренной житель, принадлежащий
к данному народу, является гражданином государства» («jeder Eingeborene im Volke
Staatsbürger».) Исчезновение с отменой личной зависимости (Leibeigenschaft) гра-
ниц между крестьянином и бюргером, городом и деревней отмечает Лоренц Окен:
вающего все сословия, овладела умами в Германии главным образом

после Наполеоновских войн. Изменение военной системы, появление
«народных армий» и вооружение народа предусматривали признание
властителями прав «граждан государства». Образцом в данном случае,
как и в других, выступали прусские военные реформы, в которых ви-
дели будущее. В журнале Nemesis, издававшемся Г. Луденом, например,
в 1814 году писали, что «каждый гражданин государства» должен быть
солдатом, «весь народ» — постоянной армией, а «каждый штатский
служащий», независимо от сословной принадлежности, должен иметь
офицерское звание167.
Против подобного отрицания всяких сословных различий, иг-
равших значительную роль, помимо прочего, и в армии того време-
ни, приверженцы романтически-консервативной теории выступали
не только после, но и до 1815 года. Здесь приобрел первейшее прак-
тическое значение для определения понятия гражданина тот «сослов-
ный элемент», который у Гегеля проявлялся лишь опосредованно.
Хотя романтики сами по большей части принадлежали к бюргерско-
му сословию, они защищали правовые и сословные привилегии дво-
рянства. Они не признавали слова Bürger как обозначения «граждан
государства», наделенных равными по отношению к «государству»
правами, и вместо этого пытались пропагандировать «сословный»
смысл этого термина. Так, Адам Мюллер в своей дискуссии с фран-
цузским революционным tiers état собирался «доказать», что «бюр-
гер» (der Bürger) «есть в государстве нечто необходимое, что льсте-
цам этого сословия не под силу; я собираюсь доказать, что он есть
сословие, и потому использую дворянство, чтобы распознать свое
сословие и сравнить: я не хочу и не могу быть бюргером, если бюр-
герами являются все»168. Для этой цели Мюллер, как все романтики
Oken L. Isis. Encyclopädische Zeitschrift, vorzüglich für Naturgeschichte, vergleichende

Anatomie und Physiologie. 1817. Bd. 1. No. 10.
167
Luden H. Preußen als militärischer Musterstaat // Nemesis. Zeitschrift für Politik
und Geschichte. 1814. Bd. 3. S. 100−101.
168
«ein unentbehrliches Etwas im Staate ist, was die Schmeichler dieses Standes nicht
vermochten; ich will beweisen, daß er ein Stand ist, und so brauche ich den Adel, um
meinen Stand zu erkennen und zu vergleichen: ich will und kann kein Bürger sein, wenn
alles Bürger sein soll». — Müller A. Die Elemente der Staatskunst (1809) / Hrsg. J. Baxa.
Jena, 1922. Bd. 1. S. 305. О его полемике с Буххольцем (Buchholz) см.: Ibid. S. 15, 186,
309; Jena, 1922. Bd. 2. S. 285 ff. Л. Окен, стоявший на позициях, близких к Г. Лудену,
по-другому оценивал соотношение между «аристократией» и «бюргерами»: «Ei-
gentlich nur der Bürgerstand ist der wahre Volksstand, Adel erhebt sich über das Volk
und der Gelehrte steht als Mittler dazwischen». — (Перевод: «Собственно только тре-
68 _______________________________________________ Манфред Ридель
до и после него, обратился к Средневековью, к «старому немецко-

му бюргерскому духу», которому он противопоставил «космополи-
тичность» (Allerweltbürgerlichkeit) Нового времени, «служение богу
промышленности и чистогана»169. Поэтому и здесь понятие «бюргер»,
в таком его толковании, было нагружено историческими коннота-
циями. «Социальному» противопоставлению бюргерства дворянству
соответствовало «хронологическое» противопоставление современ-
ности прошлому. Попытка романтиков реставрировать «дворянство
в бюргерской жизни» вела либо к сочинительству, либо к историзму,
потому что этот «образ» бюргера исчез безвозвратно и «найти» его
можно было только в прошлом — «в Средневековье, в имперских
городах моего отечества»170.
IV.11. Историческая легитимация и «социальные»

противоречия в конституционно-либеральном
понятии о гражданине: Роттек/Велькер
Утверждение исторического сознания стало характерно для струк-
туры понятия Bürger в период после 1815 года. Это в особенности от-
носится к теоретикам либерализма, которые теперь, в отличие от бо-
лее раннего времени, тоже пытались определить понятие «гражданина
государства» исторически. В то время как историзм романтиков был
исключительно негативным (открытие прошлого было для них только
средством дистанцироваться от настоящего и будущего), у либералов
он получил функцию позитивного обоснования существующего по-
ложения вещей и его «органического» дальнейшего развития в буду-
тье сословие является действительно сословием народа, поскольку аристократия

возвышается над народом, а образованные люди как посредники между ними за-
нимают промежуточное положение».) — Oken L. Isis. 1817. Bd. 1. No. 10.
169
Müller A. Die Elemente der Staatskunst. Bd. 1. S. 302, 306. Романтизация сред-
невекового бюргерства восходит к Людвигу Тику (Ludwig Tieck) и В. Х. Вакенро-
деру (Wackenroder). Однако и у Л. Тика встречается вопрос, «не существует ли
возможности учредить некое подобие бюргерской аристократии или заложить
обоснованные нормы бюргерского образа жизни и мышления» («ob es denn nicht
möglich sei, eine Art von Bürgeradel oder eine begründete Bürgerlichheit zu stiften».) —
Tieck J. L. Gesammelte Novellen. Vollständige auf ’s Neue durchgesehene Ausgabe. Berlin,
1853. Bd. 3. S. 253. Cp.: Eichendorff J. F. von. Werke und Schriften. Stuttgart, 1958–1959.
Bd. 2. S. 1041−1042.
170
Müller A. Die Elemente der Staatskunst. Bd. 1. S. 305; см. также S. 311 ff.
щем. На переднем плане стояла задача171 доказать, что слово Bürger

уже в XVI веке стало приобретать значение «гражданин государства»
(Staatsbürger), связанное с формированием территориального сувере-
нитета. Исторический путь «бюргера» не завершался, как считали ро-
мантики, в средневековом городе, а вел дальше, в «государство» Нового
времени, чья «конституция» и была на самом деле главным предметом
интереса либералов. В качестве конституционных рассматривались та-
кие государства, в которых граждане (Bürger) фигурировали как «сво-
бодные участники и члены управляемого народного организма (так
называемого гражданского общества)»172.
В отличие от гегелевской теории опосредования для либералов
граждане были не представителями «сословного элемента», а — од-
новременно с «политически» устроенным гражданским обществом —
представителями самих себя как автономных субъектов права (Rechts-
persönlichkeiten), то есть как «граждан государства» (Staatsbürger),
которые получали свое «правовое и подобающее им положение и чле-
нение на коммуны и провинции в народных ассамблеях и собраниях
представителей, а также связанные с ним подобающие гражданам го-
сударства права и свободы для осуществления и представления в пра-
вительстве своих частных, политических и конституционных прав».
«Гражданское общество» либералов, тождественное «управляемому
народному организму», само было политически «организованным»:
171
Mittermaier K. Bürger // Rotteck C. von, Welcker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexi-
kon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. Bd. 3. S. 149. См. также: Bluntsch-
li J. C. Bürgerstand // Bluntschli J. C., Brater K. (Hrsg.) Deutsches Staats-Wörterbuch.
Stuttgart; Leipzig, 1857. Bd. 2. S. 302; Welcker C. Th. Stand, Unterschied der Stände //
Rotteck C. von, Welcker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswis-
senschaften. Altona, 1843. Bd. 15. S. 105 ff.; Idem. Das innere und äußere System der
praktischen natürlichen und römisch-christlich-germanischen Rechts-, Staats- und Ge-
setzgebungslehre. Stuttgart, 1829. Bd. 1. S. 327 ff.; Idem. Staatsverfassung // Rotteck C.
von, Welcker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften.
Bd. 15. S. 24 ff. В третьем издании этого словаря Й. Хельд (Held) в начале статьи
«Гражданин государства» (Staatsbürger) пишет: «Der Begriff von Staatsbürger gehört,
wenigstens in seinem spezifischen gegenwärtigen Sinne, erst dem neuern Staatsrecht an,
ob er sich gleich an ältere Muster anschließt». — (Перевод: «Понятие гражданина го-
сударства, по крайней мере в его специфическом современном значении, всецело
принадлежит новейшему государственному праву, даже если оно подкреплено бо-
лее ранними примерами».) — Ibid. 3. Aufl. Leipzig, 1865. Bd. 13. S. 568).
172
«freie Genossen und Glieder des regierten Volkskörpers (der sogenannten bürger-
lichen Gesellschaft)». — Welcker C. Th. Staatsverfassung // Staats-Lexikon oder Encyklo-
pädie der Staatswissenschaften. Bd. 15. S. 59. Cp.: Steinacker K. Verfassungsprinzip // Ibid.
S. 697; Murhard F. W. A. Staatsverwaltung // Ibid. S. 89; Welcker C. Th. Stand, Unterschied
der Stände // Ibid. S. 132.
70 _______________________________________________ Манфред Ридель
его органами были — наряду с судами и публичными палатами — «все

граждане государства с их конституционными правами — правом по-
дачи прошений, правом создания объединений, правом выступления
в печати, правом выборов»173. Как понятие «гражданина государства»
противопоставлялось понятию «подданного», так и теория «граждан-
ского» представительства противопоставлялась теории представи-
тельства «феодально-сословного»174. Это последнее рассматривалось
как представительство «каст и корпораций», в котором бюргерское
сословие не могло быть представлено достаточно адекватно, пер-
вое же — как представительство «всех граждан государства без деле-
ния на отдельные сословия». Если бы был реализован тот сословный
строй, за который выступали сторонники романтически-реставратор-
ской теории, то, с либеральной точки зрения, «война против приви-
легированных» оказалась бы неизбежна. В представлениях немецких
либералов о «гражданине государства» по-прежнему со всей остро-
той присутствовал антагонизм между бюргером и дворянином: слова
о войне были обращены «против дворянства, которое ныне не может
существовать во вражде со свободными и равными гражданами госу-
дарства»175. К важнейшим критериям «гражданина государства», как его
понимали либералы, относилась экономическая «самостоятельность»,
то есть наличие у него права распоряжаться местом, материалом и ору-
диями для производственной деятельности. Отсюда, однако, выводи-
173
«rechtliche und angemessene Stellung und Gliederung in.Gemeinden, Provinzen,
in Volks- und Vertreterversammlungen und die hierhin gehörigen staatsbürgerlichen
Freiheitsrechte zur Verwirklichung und Vertretung ihrer Privat- und ihrer Verfassungs-
und Konstitutionsrechte gegenüber der Regierung erhielten»; «alle Staatsbürger mit ihren
konstitutionellen Rechten der Petition, der Vereine, der Presse, der Wahlen». — Wel-
cker C. Th. Staat // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. 3. Aufl.
Leipzig, 1865. Bd. 13. S. 512; Idem. System. Bd. 1. S. 202 ff. (см. примеч. 171).
174
Rotteck C. von. Konstitution // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswis-
senschaften. Bd. 3. S. 172−173; Welcker C. Th. Staatsverfassung // Ibid. Bd. 15. S. 75;
Rotteck C. von. Lehrbuch des Vernunftrechts und der Staatswissenschaften. Stuttgart,
1830. Bd. 2. S. 224 ff. Показательно, что в словаре Роттека — Велькера отсутствует
статья Untertan («подданный».) См. также: Wagener F. W. H. Staats- und Gesellschafts-
Lexikon: neues Conversations-Lexikon. Berlin, 1865. Bd. 19. S. 610 (статья Staatsbürger.)
175
«gegen den Adel, der heutzutage nicht im feindlichen Gegensatz gegen eine freie und
gleiche Staatsbürgerschaft bestehen kann». — Welcker C. Th. Staatsverfassung // Staats-
Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. Bd. 15. S. 78. К числу типично
«либеральных» неологизмов относятся, наряду с Staatsbürgerschaft (гражданство
государства) и Staatsbürgerrecht (право гражданства государства), также Staatsbür-
gerstand (третье сословие государства), см. Ibid. Bd. 15 (статья Stand), и Staatsbür-
gertum (буржуазия государства) — см. Ibid. Bd. 15. S. 690 (статья Verfassungsprinzip.)
лось различение «активного», или полного, и «пассивного», или непол-

ного, права гражданства, вследствие чего эта концепция «гражданина
государства» заключала в себе двойственность, не позволявшую реа-
лизоваться заложенной в ней правовой универсальности. Для старых
либералов проблемы в этом не было: они принимали как нечто само
собой разумеющееся то обстоятельство, что, «как бы ни расширять
круг граждан, пользующихся активным правом гражданства», все рав-
но «очень многие в народе (в силу природного отсутствия достоинства
или неспособности) останутся лишены решающего голоса»176. Прислуга,
подмастерья, фабричные рабочие и поденщики из-за своей зависимо-
сти от собственников средств производства не могли бы осуществлять
избирательное право. Согласно распространенному среди либералов
до середины XIX века и даже позже воззрению, только экономическая
самостоятельность была гарантией того, что гражданин государства
будет руководствоваться соображениями всеобщего блага (а не «свое-
корыстными мотивами») и только своим собственным внутренним
убеждением (а не «воздействиями других»)177. Этот взгляд должен был
казаться «четвертому сословию», исключенному из числа «граждан»
(Bürgertum), таким же оскорбительным, какими казались бюргерско-
му сословию привилегии дворянства. В подобных условиях в первой
половине XIX века ценностно нейтральное понятие о гражданине го-
сударства сформироваться не могло. Огромное значение имел тот факт,
что конституционный либерализм в Германии во время парламент-
ской дискуссии 1848 года об основных правах человека и гражданина
176
См.: Rotteck C. von. Constitution // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staats-
wissenschaften. Bd. 3. S. 774; cp.: Idem. Lehrbuch. Bd. 2. S. 128−129.
177
Deutsches Staats-Wörterbuch. Stuttgart; Leipzig, 1865. Bd. 9. S. 663 (статья Staats-
angehörige, Staatsbürger); Krug W. T. Allgemeines Handwörterbuch der philosophischen
Wissenschaften. Bd. 1. S. 345−346. Однако Staatswörterbuch Блунчли — Братера, ис-
ходя из опыта 1848−1849 годов, выражает сомнения: если некоторые полагают,
что вышеназванный класс может «злоупотреблять в неспокойные, критические
времена своим правом гражданства, то следует указать на то, что объявление этого
класса политически недееспособным и зажимание ему рта не уменьшит опасно-
сти для общества. Напротив, тем самым его с самого начала будут подталкивать
к применению физического насилия» («ihr Staatsbürgerrecht in unruhigen, kritischen
Zeiten mißbrauchen, so ist darauf hinzuweisen, daß die Gefahr fürs Gemeinwesen
dadurch nicht verringert wird, daß man diese Klassen als politisch mundtot oder
handlungsunfähig erklärt. Man verweist sie dann von Anfang an auf den Gebrauch der
physischen Gewalt». — Ibid. S. 664). Отсылки такого рода отсутствуют у Й. Хельда:
Held J. Staatsbürger // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. 3.
Aufl. Bd. 13. S. 568 ff.
72 _______________________________________________ Манфред Ридель
уже пребывал в состоянии конфронтации не только с дворянством,

но и с рабочим классом178.
IV.12. «Бюргерство» — «граждане государства» —

«буржуазия»: о генезисе классовой терминологии
Распространение слова Bürgertum пришлось на ту же эпоху, кото-
рой обязано своим возникновением понятие «гражданин государства»
(Staatsbürger). Примеры его употребления встречаются уже в XVI−
XVII веках179, однако лишь сравнительно поздно, под влиянием идей
о правах человека и гражданина, оно получило устойчивую терми-
нологическую форму — скорее всего, впервые у Фихте. «Государство»
и «гражданство» у него, по классической схеме, отождествлявшей
«гражданскую» и «политическую» жизнь (vita civilis sive politica), были
понятиями соотнесенными: «Человечество обособляется от граждан-
ства, чтобы с абсолютной свободой подняться к нравственности, но это
лишь постольку, поскольку человек пронизывает государство»180.
178
При обсуждении проекта конституции эта конфронтация проявилась пре-
жде всего в дискуссии вокруг раздела 6 статьи 1 § 132 («Jeder Deutsche hat das deut-
sche Staatsbürgerrecht». — [Перевод: «Каждый немец имеет право германского гра-
жданства».] — Abschn. 6. Art. 1. § 132) и статьи 2 § 137 («Vor dem Gesetz gilt kein
Unterschied der Stände. Der Adel als Stand ist aufgehoben. Alle Standesvorrechte sind
abgeschafft. Die Deutschen sind vor dem Gesetze gleich». — [Перевод: «Перед зако-
ном равны все сословия. Дворянство как сословие упраздняется. Все сословные
привилегии отменяются. Немцы равны перед законом».] — Art. 2. § 137). О зна-
чении § 132 см.: Wigard F. (Hrsg.) Stenographischer Bericht über die Verhandlungen
der deutschen constituirenden Nationalversammlung zu Frankfurt am Main. Frankfurt
a.M., 1848. Bd. 2. S. 957. Позицию старолибералов сформулировал Роберт фон Моль
(Robert von Mohl): «Wir wünschen, daß die Aufnahme in das Staatsbürgerrecht eines
andern deutschen Staates geknüpft werde an die Unbescholtenheit und den genügenden
Unterhalt dessen, der für sich und seine Familie aufgenommen sein will». — (Перевод:
«Мы желаем, чтобы предоставление права гражданства другого немецкого госу-
дарства было увязано с незапятнанной репутацией и достаточным материальным
благосостоянием того, кто хочет получить это право для себя и своей семьи».) —
Ibid. S. 876. Противоречия между аристократией и буржуазией нашли выражение
в дебатах по § 137; см. также: Strauss H. A. Staat, Bürger, Mensch. Die Debatten der
deutschen Nationalversammlung 1848/1849 über die Grundrechte. Aarau, 1947. S. 97 ff.
179
RWB. 1932. Bd. 2. S. 615 (см. примеч. 26).
180
«Die Menschheit sondert sich ab vom Bürgertum, um mit absoluter Freiheit sich
zur Moralität zu erheben; dies aber nur, inwiefern der Mensch durch den Staat hindurch-
geht». — Fichte J. G. Grundlage des Naturrechts. Teil 1 (1796) // J.-G.-Fichte-Gesamtausga-
be der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Stuttgart, 1966. Bd. 3. S. 206. Понятия
Staatsbürgerrecht (право гражданства) и Staatsbürgervertrag (гражданский договор)
Приравнивать «государство» и «граждан» (Bürgertum) друг к другу

продолжали и после 1800 года: слово Bürgertum было сначала просто
новым словом для старого названия «гражданское общество» (bürger-
liche Gesellschaft), как легко видеть из следующего пассажа в Системе
практической философии В. Т. Круга (1818):
Некая данная масса людей конституируется в правовое единство

государства, которую в силу ее природного родства называют народом,
только за счет того […] что принимает ту форму бытования, которая
называется гражданством, тем самым превращаясь в гражданское об-
щество или в государство181.
Как понятие Bürger превратилось в Staatsbürger, так Bürgertum могло

расшириться до Staatsbürgertum, — это слово тоже было подхвачено
и пущено в широкий оборот прежде всего конституционным либера-
лизмом182. Но в это же самое время значения понятий bürgerlich, zivil
(в смысле «частный», «не публичный») и politisch, staatsbürgerlich стали
расходиться183, причем именно в приложении к основным терминам
«гражданской» (staatsbürgerlich) эмансипации. Необходимость разли-
чения подчеркивал еще Круг:
Слово bürgerlich означает все, что касается гражданина/бюргера

и гражданства/бюргерства. Поэтому и само государство называют
bürgerliches Gemeinwesen или bürgerliche Gesellschaft. Однако это слово
зачастую имеет при себе еще и уточняющее определение, выраженное
определенными добавлениями и противопоставлениями.
лежали в основе «учения о государственном праве» (Staatsrechtslehre) Фихте: Idem.

Grundlage des Naturrechts. Teil. 2. § 17 ff. // Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie
der Wissenschaften. Reihe I. Stuttgart, 1970. Bd. 4. S. 191−209.
181
«Eine gegebene Menschenmenge, die man wegen ihrer natürlichen Verwandt-
schaft ein Volk nennt, konstituiert sich erst dadurch zu einem rechtlichen Gemeinwesen,
[…], daß es diejenige Daseinsform annimmt, welche Bürgertum heißt, mithin sich zu
einer Bürgergesellschaft oder einem Staat gestaltet». — Krug W. T. System der praktischen
Philosophie. 2. Aufl. Königsberg, 1830. Bd. 1. S. 324 (см. примеч. 127).
182
Частично благодаря отделению от созданного абсолютистским государ-
ством «союза подданных» — Untertanenverband (Held J. Staatsbürger // Staats-Lexikon
oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. 3. Aufl. Bd. 13. S. 569−570), частично —
противопоставлению «динамическому» принципу системы европейских госу-
дарств. См.: Droysen J. G. Die politische Stellung Preußens (1845) // Gilbert F. (Hrsg.)
Politische Schriften. München; Berlin, 1933. S. 59.
183
См. статью Общество, гражданское в настоящем сборнике.
74 _______________________________________________ Манфред Ридель
Такого рода «добавлениями», ограничивавшими значение этого

слова, были слова «свобода» и «равенство». Так, под «гражданской
(bürgerlich) свободой» понимали независимость от государственной
власти, правовую охрану частной жизни за счет равенства всех перед
законом, а под «политической» или «гражданской (staatsbürgerlich) сво-
бодой» понимали право участия в этой власти184. Этому соответствовало
существование «более узкого» и «более широкого» значений у поня-
тия Bürger, различие между активным и пассивным правом граж-
данства, приобретавшее теперь постепенно «социальный» характер:
этот «пассивный гражданин» (Passivbürger) «лишь пользуется защи-
той государства в отношении своей персоны и своей собственности.
[Активный же гражданин] принимает в государственной жизни дея-
тельное участие, которое в зависимости от обстоятельств может быть
бóльшим или меньшим»185. Если это различие перенести на понятие
Bürgertum или Staatsbürgertum, то сама собой возникает «социальная»
дифференциация в этом понятии. Осуществленное уже в XVIII веке
подразделение бюргерского сословия на «крупных» и «мелких» бюр-
геров186 нашло свое продолжение в разделении «граждан» (Staatsbür-
184
«Bürgerlich heißt alles, was den Bürger oder das Bürgertum betrifft. Daher nennt
man auch den Staat selbst ein bürgerliches Gemeinwesen oder eine bürgerliche Gesell-
schaft Doch enthält das Wort oft noch eine nähere Bestimmung durch gewisse Beisätze
und Gegensätze». — Krug W. T. Allgemeines Handwörterbuch der philosophischen Wis-
senschaften. Bd. 1. S. 347. Cp.: Zachariä K. S. Vierzig Bücher vom Staate. 3 Bde. Stuttgart;
Tübingen, 1820. Stuttgart, 1820. Bd. 1. S. 38; Pölitz Karl H. L. Die Staatswissenschaften im
Lichte unserer Zeit. Leipzig, 1823. Bd. 1. S. 175−176.
185
«nämlich bloß den Schutz des Staats in Ansehung seiner Person und seines Ei-
gentums. Jener aber nimmt an dem Staatsleben einen tätigen Anteil, der nach den Um-
ständen größer oder geringer sein kann». — Krug W. T. Allgemeines Handwörterbuch der
philosophischen Wissenschaften, Bd. 1. S. 345−346.
186
См.: Goldbeсk J. F. Vollständige Topographie des Königreichs Preußen. Marienwer-
der, 1785. Bd. 1. S. 7. Das Preußische Landrecht 1794 года различает «высший» и «низ-
ший» слои буржуазии; к высшему причислены «все государственные чиновники
[…] ученые, художники, коммерсанты, предприниматели, владеющие крупными
фабриками, и те, кто пользуется аналогичным им уважением в гражданском обще-
стве» («alle öffentlichen Beamte […] Gelehrte, Künstler, Kaufleute, Unternehmer erheb-
licher Fabriken und diejenigen, welche gleiche Achtung mit diesen in der bürgerlichen
Gesellschaft genießen».) — ALR. Teil II. Titel 1. § 31. См. также: Codex Bavaricus civilis.
Teil 4. Kapitel 10. § 4 (1756) // Codex Maximilianeus Bavaricus civilis, oder Baierisches
Landrecht. München, 1821. S. 546−547. Впрочем, термин «мелкий буржуа» (Klein-
bürger) отсутствует и у Аделунга (1775), и у Кампе (1808); он появляется относи-
тельно поздно, у Хофмана: «Kleinbürger: der kleine Bürger in einer Stadt, der nicht
viel Vermögen hat». — (Перевод: «Мелкий буржуа: мелкий городской бюргер, владе-
ющий небольшим имуществом».) — Hoffmann W. Vollständigstes Wörterbuch der
deutschen Sprache. Leipzig, 1861. Bd. 3. S. 431.
gertum) на те же два «класса», причем во второй вошла и огромная

масса «несамостоятельных». «Гражданский» (bürgerlich) конститу-
ционализм, который после 1815 года не воспринял революционного
принципа всеобщего гражданства как всеобщего избирательного
права (souffrage universel), в Германии продолжал исторические тра-
диции: обладание гражданскими правами в государстве (пассивным
и активным политическим избирательным правом) обусловливалось
принадлежностью к определенным сословиям, размером состояния
(имущественный избирательный ценз) и принадлежностью к одной
из трех христианских конфессий. Гражданские права в германских
государствах обычно были, как справедливо отмечалось, смесью со-
словных, экономических и конфессиональных элементов, а потому
ограничивались непропорционально узким кругом жителей государ-
ства, причем те, кто входил в этот круг, не «образовывали вместе
сознательной сословной аристократии, как в Англии, и как таковые
не обладали политической властью»187. Этому препятствовал уже упо-
минавшийся резкий антагонизм между дворянством и бюргерством.
Показательно, что самые ранние попытки определить понятие бюр-
герский «класс» с помощью французского слова bourgoisie в немецких
землях не были связаны, как во Франции188, с противопоставлением
«буржуазия — народ» (bourgoisie — peuple: Л. Блан) или «буржуа —
пролетарий» (bourgois — prolétaire: Сисмонди, Сен-Симон), а со ста-
рыми сословными антагонизмами:
Бюргерское сословие, буржуазия, многочисленный класс, кото-

рый охватывает всех свободных, которые не могут быть причислены
ни к дворянству, ни к крестьянскому сословию. Поэтому от предста-
вителей бюргерского сословия вообще, bourgeois, отличают граждани-
187
Held J. Staatsbürger // Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaf-
ten. 3. Aufl. Bd. 13. S. 574−575.
188
См.: Leroy M. Histoire des idées sociales en France. Paris, 1946. T. 1. P. 10, 115, Not.
1, 293 ff. Cp.: Blanc L. Dix ans de l’histoire d’Angleterre. Paris, 1879. T. 1. P. 4, который
понимает под bourgeoisie владельцев средств производства или капитала, которые
делают их относительно независимыми, в отличие от неимущего peuple — народа,
который полностью зависит от других, и прежде всего в том, что касается элемен-
тарных жизненных потребностей. В Германии же в то время было известно лишь
деление на «бюргеров» и «чернь», восходившее к старому противопоставлению
populus/vulgus или plebs. Cp.: Hegel G.W.F. Beurtheilung der im Druck erschienenen
Verhandlungen in der Versammlung der Landstände des Königreichs Württemberg im
Jahre 1815 und 1816 // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe / Hrsg. H. Glockner.
Stuttgart, 1927. Bd. 6. S. 349 ff.
76 _______________________________________________ Манфред Ридель
на государства или citoyen и, собственно, так называемого бюргера —

гражданина города189.
Однако до 1840 года французское влияние не смогло закрепить-

ся в германских землях. Либералы в целом избегали слова «буржуа»,
хотя именно они поставили «социальные» критерии экономического,
устремленного вперед общества, развивавшегося и в Германии, на место
политических критериев старого, сословного общества. Они предпола-
гали, что для «конституционных» систем правления имели значение уже
не «прежние сословные деления», а «различия между состоятельными
и несостоятельными гражданами и тем более — между самостоятельны-
ми отцами семейств и лично зависимыми людьми»190. Наличие состоя-
ния давало человеку право участвовать в отправлении государственной
власти, которое резко отличало «гражданина государства» (Staatsbürger)
от остальной массы жителей, не имевших собственности. Та политиче-
ская функция, которую обрело наличие собственности, включала в себя
и «социальную» функцию, следствием которой стало расслоение гра-
ждан на «классы». Соответственно такому положению вещей, бюргер-
ство (Bürgertum) стремилось приобрести собственность и образование,
чтобы заполучить доступ к власти в государстве. Если в XVIII веке «бюр-
герский» образ жизни всегда изображался как простой и скромный191,
то «бюргеры» в одноименной новелле Г. Лаубе (1837) провозглашали:
«Собственность — лозунг наших дней»192. Отождествление «бюргерства»
189
«Bürgerstand, Bourgeoisie, eine zahlreiche Klasse, welche alle Freie unter sich be-
greift, die weder zu dem Adel noch zu dem Bauernstande gerechnet werden können. Man
unterscheidet daher den Staatsbürger, Citoyen, und den eigentlich sogenannten Bürger
einer Stadt, von den Bürgerlichen überhaupt, Bourgeois». — [Brockhaus.] Conversations-
lexikon. 7. Aufl. Leipzig, 1827. Bd. 2. S. 310.
190
«die bisherigen Ständeabteilungen […] Unterschiede in vermögliche und unver-
mögliche Bürger und vollends die in selbständige Familienväter und in persönlich ab-
hängige Leute von Bedeutung waren». — Welcker C. Th. Stand. S. 133 (см. примеч. 171).
Достойно и прямо высказался по этому поводу К. Г. Пёлитц: Pölitz K. H. L. Die Staats-
wissenschaften im Lichte unsrer Zeit. Leipzig, 1823. Bd. 1. S. 176.
191
См. примеры у В. Мешке: Meschke W. Das Wort Bürger. S. 95 ff. (см. примеч. 73).
192
Laube H. Das Junge Europa. Die Bürger // Idem. Gesammelte Schriften. Wien, 1876.
Bd. 7. S. 163. Ср. также отображение противопоставления «аристократия — третье
сословие» в: Idem. Das Junge Europa. Die Poeten // Ibid. Bd. 6. S. 107−108: «Преимуще-
ство, даваемое крупной собственностью, еще долгое время обеспечивало для нее
(аристократии) возможность играть роль высшего класса. Спекулятивно-предпри-
нимательский дух позволил буржуа шаг за шагом завладеть большой частью этой
собственности» («Der Vorzug des größeren Besitzes machte es ihm [dem Adel] noch
lange Zeit möglich, eine höhere Klasse zu repräsentieren. Der spekulative Geist des Bür-
и «буржуазии», впервые встречающееся, согласно Трейчке, у писателей-

младогерманцев193, произошло в 40-х годах XIX века.
Важную роль в переносе французских идей на германскую почву
сыграл Л. фон Штейн. Он понимал «совокупность граждан государства»
(Staatsbürgertum) как специфическую фигуру современного общества
наживы (Erwerbsgesellschaft) и вскрывал «социальную» причинность,
которую заключало в себе это, на первый взгляд, универсально-право-
вое понятие194. С точки зрения фон Штейна, «бюргерство» (Bürgertum)
и «буржуазия» в немецких государствах, как и во Франции, представ-
ляли собой «средний класс» общества, однако в Германии налицо были
лишь «зачатки формирования среднего класса», который «находит свое
первое выражение в понятии и сущности так называемого бюргерства,
буржуазии; экономически — в попытке создания капиталистических
компаний, социально — в попытке создания всякого рода образова-
тельных обществ»195.
IV.13. «Буржуазия» — «пролетариат»: Маркс, Энгельс

Если Гегель просто отрицал понятие «гражданин государства»
в трактовке либералов, не занимаясь его критикой, то у Маркса оно
стало предметом критического исторического анализа, в ходе которого
у понятий Staatsbürger и Bürger появился новый антоним. Отправной
точкой стала критика Марксом гегелевской философии права, которой
он справедливо ставил в упрек то, что она не называет по имени пред-
мет, который критикует, а именно гражданскую (staatsbürgerlich) пред-
gers riß nach und nach einen großen Teil dieses Besitzes an sich».)
193
Treitschke H. von. Historische und politische Aufsätze vornehmlich zur neuesten
deutschen Geschichte. 3. Aufl. Leipzig, 1867. S. 356.
194
Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung in Frankreich von 1794 his auf un-
sere Tage / Hrsg. G. Salomon. München, 1921 (репринт с 3-го издания: 3 Bde. Leipzig,
1850). Bd. 1. S. 476. См. также 2-е издание, вышедшее под заголовком: Idem. Der
Socialismus und Communismus des heutigen Frankreich. Leipzig, 1848. Bd. 1. S. 34.
195
«Anfängen der Bildung einer Mittelklasse»; «in dem Begriff und Wesen des soge-
nannten Bürgertums, der Bourgeoisie, die wirtschaftlich in dem Versuch der Kapitalas-
soziationen, gesellschaftlich in dem der Bildungsvereine aller Art ihren ersten Ausdruck
findet». — Stein L. von. System der Staatswissenschaft. Stuttgart; Tübingen, 1856. Bd. 2.
S. 334. Использование понятия классов в Германии было довольно ограниченным,
как правило, доминировали производные от слова «сословие» («среднее/третье со-
словие» — Mittelstand/Bürgerstand). Термин Bürgerklasse (класс буржуа) фиксирует
только словарь Хофмана: Hoffmann W. Vollständigstes Wörterbuch. Bd. 1. S. 592.
78 _______________________________________________ Манфред Ридель
ставительскую систему либерализма196. Опосредующий механизм между

«гражданским обществом» и государством развалился, когда Маркс
привлек введенное Руссо различение «человека» (homme) и «граж-
данина» (citoyen) и одновременно гегелевское отождествление bourgois
c «человеком». Основываясь на этом двойном критерии, а также на луч-
шем знании последствий «гражданской» (staatsbürgerlich) эмансипа-
ции после 1789 года, Маркс показал разницу между bourgeois и citoyen
как отличие «человека» (homme) от самого себя, являющегося не только
«гражданином этого государства» (Гегель), но и «этим» человеком (ин-
дивидом, находящимся каждый раз в определенной «общественной»
жизненной ситуации). То, что Гегель намеком показывал на примере
взаимоотношений между «гражданином» (bourgeois) и «человеком»,
Маркс энергично утверждал в своей полемике с либерально-консти-
туционалистской теорией, а именно связь между «человеком», «бюр-
гером» (Bürger) и «гражданином» (Staatsbürger):
Гражданское общество и государство оторваны друг от друга. Сле-

довательно, и гражданин государства оторван от гражданина как члена
гражданского общества. Человеку, таким образом, приходится подверг-
нуть самого себя существенному раздвоению […] Для того, следовательно,
чтобы быть действительным гражданином государства, чтобы достиг-
нуть политического значения и политической действенности, гражда-
нин должен выйти из рамок своей гражданской действительности,
абстрагироваться от нее, уйти от всей этой организации в свою ин-
дивидуальность, ибо его обнаженная индивидуальность как таковая
есть единственное существование, которое он находит для своего
политического гражданства197.
Но индивидуальность, «человек», были ничем без «этого» челове-

ка, индивида, или гражданина (Bürger) как частного лица. Он проти-
196
Marx K. Kritik des Hegelschen Staatsrechts (1843) // Marx K., Engels F. Werke. Bd.
1. Berlin, 1957−1990 (далее: MEW). 1957. Bd. 1. S. 279.
197
«Bürgerliche Gesellschaft und Staat sind getrennt. Also ist auch der Staatsbürger
und der Bürger, das Mitglied der bürgerliehen Gesellschaft, getrennt. Er muß eine we-
sentliche Diremption mit sich selbst vornehmen […] Um also als wirklicher Staatsbürger
sich zu verhalten, politische Bedeutsamkeit und Wirksamkeit zu erhalten, muß er aus
seiner bürgerlichen Wirklichkeit heraustreten, von ihr abstrahieren, von dieser ganzen
Organisation in seine Individualität sich zurückziehen; denn die einzige Existenz, die er
für sein Staatsbürgertum findet, ist seine pure blanke Individualität». — Ibid. S. 281 (цит.
по: Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
2-е изд. М., 1955. Т. 1. С. 219−368, 414−429, здесь с. 307−308. — Примеч. пер.).
востоял «гражданину» (Staatsbürger) только потому, что постоянно ис-

ключался из него. Эмансипация гражданина государства (Staatsbürger)
была эмансипацией не человека (в смысле homme у Руссо), а индивида
и его партикулярных («частных», «приватных») жизненных ситуаций.
Различию между «религиозным» человеком и «гражданином государ-
ства» (Staatsbürger), которое, по мнению Маркса, повлекла бы за собой
гражданская (staatsbürgerlich) эмансипация евреев, в других сферах
общества соответствовало «различие между купцом и гражданином
государства, между поденщиком и гражданином государства, земле-
владельцем и гражданином государства, между живым индивидом
и гражданином государства. Противоречие, в котором религиозный
человек находится с политическим человеком, есть то же противо-
речие, в каком находятся bourgeois и citoyen, в каком находятся член
гражданского общества и его политическая львиная шкура»198. Поэто-
му, с точки зрения Маркса, «государственно-гражданская» или по-
литическая эмансипация должна была дополняться человеческой
эмансипацией, задача которой заключалась в том, чтобы освободить
индивида от всех «социальных» частных интересов и обстоятельств
(Partikularitäten), дабы восстановить «человека» как общественное
родовое существо199.
Носителем этой эмансипации в последовавшем за Еврейским
вопросом (1843) «Введении» к Критике гегелевской философии права
(1844) предстал пролетариат. Пролетарий, хоть и не «является» «че-
ловеком», репрезентирует его200, точно так же, как у Руссо routier —
среднее сословие мелких ремесленников и крестьян — представляло
198
«Differenz zwischen dem Kaufmann und dem Staatsbürger, zwischen dem Tage-
löhner und dem Staatsbürger, zwischen dem lebendigen Individuum und dem Staatsbür-
ger. Der Widerspruch, in dem sich der religiöse Mensch mit dem politischen Menschen
befindet, ist derselbe Widerspruch, in welchem sich der bourgeois mit dem citoyen, in
welchem sich das Mitglied der bürgerlichen Gesellschaft mit seiner politischen Löwen-
haut befindet». — Marx K. Zur Judenfrage (1844) // MEW. Bd. 1. S. 355. Cp.: Marx K.,
Engels F. Die heilige Familie (1845) // MEW. Berlin, 1959. Bd. 2. S. 118 ff. (цит. по:
Маркс К. К еврейскому вопросу // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 382−413, здесь
с. 391. — Примеч. пер.).
199
Marx K. Zur Judenfrage. S. 361 ff., см. прежде всего знаменитое заключение
первой части, в котором указываются условия эмансипации человека: отказ от «аб-
страктного гражданина государства» (abstrakter Staatsbürger) в пользу «действи-
тельного индивидуального человека» (wirklichen individuellen Menschen). — Ibid.
S. 370. Цит. по: Маркс К. К еврейскому вопросу. С. 406 (часть 1: Бруно Бауэр. «Ев-
рейский вопрос».) — Примеч. пер.)
200
Ibid. S. 388.
80 _______________________________________________ Манфред Ридель
идеал «человека» (homme)201. Понятием-антонимом к «пролетариату»

был не только «гражданин государства» и не только «гражданин
как частное лицо», но и «имущий класс», или «буржуазия»202, — назва-
ние, которое нашло повсеместное распространение после 1840 года
под влиянием раннесоциалистической литературы. Противопостав-
ление «буржуазия — пролетариат» пришло на смену противопоставле-
нию «гражданин (Bürger) — человек», которое молодой Маркс еще раз
повторил в силу своего республиканского демократизма203. С помощью
заимствования французского понятия и его «классовой» привязки
удалось избежать той неопределенности, которая по-прежнему была
свойственна немецкому слову Bürger и на которую среди других ука-
зывали как на проблему и Маркс с Энгельсом204. А на то, что перенос
этих понятий на «отсталые» условия Германии тоже, в свою очередь,
201
См.: Löwith K. Von Hegel zu Nietzsche. 3. Aufl. Zürich; Stuttgart, 1953. S. 266,
Fußnote 727.
202
Впервые упоминается в: Marx K., Engels F. Heilige Familie. Kap. 4 // MEW. Bd. 2.
S. 37−38. Cp.: Marx K. Deutsche Ideologie. 1. 1845 // MEW. Berlin, 1958. Bd. 3. S. 60−61,
76 и прежде всего: Marx K., Engels F. Manifest der Kommunistischen Partei. 1. 1848 //
MEW. Berlin, 1959. Bd. 4. S. 462 (раздел I «Буржуа и пролетарии» — «Bourgeois und
Proletarier»), (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии //
Они же. Соч. М., 1955. Т. 4. С. 424−436. — Примеч. пер.); Marx K. Das Elend der Phi-
losophie. 1846 // MEW. Bd. 4. S. 181−182; Idem. Lohnarbeit und Kapital. 1849 // MEW.
Berlin, 1959. Bd. 6. S. 399 ff.
203
И провел соответствующую параллель со «свободным человеком» и «фи-
листером»-обывателем; см.: Marx K. Briefe aus den «Deutsch-Französischen Jahrbü-
chern»: Marx an Rüge. 9.5.1843 // MEW. Bd. 1. S. 338: «Menschen, das wären geistige
Wesen, freie Männer Republikaner. Beides wollen die Spießbürger nicht sein». — (Пе-
ревод: «Люди — это мыслящие существа; свободные люди — это республиканцы.
Обыватель не хочет быть ни тем ни другим») и «Die vollkommenste Philisterwelt,
unser Deutschland, mußte also natürlich weit hinter der französischen Revolution, die
den Menschen wiederherstellte, zurückbleiben». — (Перевод: «Наиболее законченный
филистерский мир — наша Германия — должен был, конечно, остаться далеко по-
зади французской революции, снова восстановившей человека…») — Ibid. S. 339
(цит. по: Маркс К. Письма из «Deutsch-französische Jahrbücher». М. к Р., Кёльн, май
1843 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 372−378, здесь с. 373. — Примеч. пер.).
204
К. Маркс писал по поводу противоречивой игры Штирнера со словами «бур-
жуазия» (Bourgeosie) и «бюргерство» (Bürgertum), что тот «никогда бы не отважился
на публикацию, если бы ему на помощь не пришло немецкое слово ‘Bürger’, которое
он по желанию мог интерпретировать как ‘citoyen’ или ‘bourgeois’, или как немецкое
‘guter Bürger’» («nie zu promulgieren gewagt, wenn ihm nicht das deutsche Wort “Bür-
ger”, das er nach Belieben als “citoyen” oder “bourgeois” oder als deutscher “guter Bürger”
auslegen kann, zu Hilfe gekommen wäre». — Marx K. Deutsche Ideologie // MEW. Bd. 3.
S. 184 (см.: Маркс К. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 3.
С. 7−544. В советском издании этот пассаж в таком виде отсутствует. Ближайшее
соответствие ему — на c. 186−188. — Примеч. пер.).
был проблематичен и требовал — по крайней мере, вначале — объ-

яснения, Энгельс указал в предисловии к работе Положение рабочего
класса в Англии (1845):
Во-первых, выражение Mittelklasse я постоянно употребляю в смыс-

ле английского middle-class (или как почти всегда говорят: middle-classes),
что обозначает, так же как и французское bourgeoisie, имущий класс,
и именно имущий класс, в отличие от так называемой аристократии,
тот класс, который во Франции и Англии прямо, а в Германии косвенно,
в лице «общественного мнения», обладает государственной властью205.
Важнее всего было то, что Маркс и Энгельс, даже еще более реши-
тельно, нежели основные поборники либерализма, выдвигали на пе-
редний план исторический характер этих понятий. Они выступали
против столь любимых младогегельянцами (Штирнер) спекулятивных
построений (Scheinkonstruktionen), не выходивших за пределы понятий-
ной пары «bourgoisie — citoyen»206, и призывали вместо них заниматься
анализом общественных и экономических факторов, способных вызы-
вать изменения понятий в каждую данную изучаемую эпоху. Важен был
тезис — несомненно, более сильный, нежели широко распространенные
в то время социально-консервативные теории (В. Г. Риль), — что бюр-
герство представляло собой уже не «сословие», а «класс»: средневеко-
вое «сословие бюргеров — граждан города» Маркс и Энгельс отличали
от современного «бюргерского класса», то есть «буржуазии»207.
Это было напрямую связано с представлением о той эпохальной
роли, которую, согласно Марксу, бюргерство сыграло в европейской
истории последующих двух веков. Ведь именно ему человечество было
обязано переворотом в обществе, в способах производства и предста-
вительства: «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революци-
онную роль»208. Она уничтожила прежний феодальный или цеховой спо-
205
«das Wort Mittelklasse fortwährend im Sinne des englischen middle-class […] ge-
braucht habe, wo es gleich dem französischen bourgeoisie die besitzende Klasse bedeu-
tet — die Klasse, welche in Frankreich und England direkt und in Deutschland als öffent-
liche Meinung’ indirekt im Besitze der Staatsmacht ist». — Engels F. Lage der arbeitenden
Klasse in England. Vorwort // MEW. Bd. 2. S. 234 (цит. по: Энгельс Ф. Положение ра-
бочего класса в Англии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1955. Т. 2. С. 231−517, здесь
с. 240. — Примеч. пер.).
206
Marx K. Deutsche Ideologie // MEW. Bd. 3. S. 127.
207
Ibid. S. 53, 62, 71, 76. См. также: Ibid. Bd. 6. S. 253.
208
«Die Bourgeoisie hat in der Geschichte eine höchst revolutionäre Rolle gespielt». —
Marx K., Engels F. Manifest // MEW. Bd. 4. S. 464 ff. (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Ма-
82 _______________________________________________ Манфред Ридель
соб производства, разрушила все патриархальные, локальные, «есте-

ственные» отношения, вырвала индивидов из племенных, сословных
и корпоративных связей, в которые они были включены, осуществила
индустриальную революцию в производстве, создала мировой рынок
и современное представительное государство, подчинила деревню
городу, сконцентрировала население стран в крупных населенных
пунктах, централизовала средства производства и сосредоточила
собственность в руках немногих. Короче говоря, Новое время (XVII−
XVIII века), по мнению Маркса и Энгельса, было «эпохой буржуазии»,
«буржуазных» (bürgerlich) форм бытия общества, противопоставляв-
шихся ими, с одной стороны, «феодальным» формам средневеково-
го прошлого, с другой — социалистическим или коммунистическим
формам будущего209. В то же время буржуазии противостоял еще один
«класс», в котором царили прежние сословные ограничения и зависи-
мость от локальных условий: класс «мелких бюргеров» (Kleinbürger).
Его Маркс и Энгельс рассматривали как тормозящий фактор в разви-
тии современного общества и по сравнению с буржуазией давали ему
исключительно негативные оценки:
Мелкий буржуа представляет местные, буржуа — всеобщие интере-

сы. Мелкий буржуа находит, что его положение достаточно обеспечено,
если при косвенном влиянии на государственное законодательство он
непосредственно принимает участие в провинциальном управлении,
и является хозяином своего местного муниципального управления […]
Классическим творением мелкого буржуа были немецкие имперские
города, классическим творением буржуа является французское пред-
ставительное государство210.
нифест Коммунистической партии // Они же. Соч. Т. 4. С. 419–459, здесь с. 426. —

209
Marx K. Deutsche Ideologie // MEW. Bd. 3. S. 63, 76−77; Marx K., Engels F. Mani-
fest // MEW. Bd. 4. S. 463−464, 476 ff.
210
«Der Kleinbürger repräsentiert lokale, der Bourgeois universelle Interessen. Der
Kleinbürger findet seine Stellung hinreichend gesichert, wenn er bei indirektem Einfluß
auf die Staatsgesetzgebung direkt an der Provinzialverwaltung beteiligt und Herr seiner lo-
kalen Munizipalverwaltung ist […] Die klassische Schöpfung des Kleinbürgers waren die
deutschen Reichsstädte, die klassische Schöpfung des Bourgeois ist der französische Re-
präsentativstaat». — Engels F. Der Status quo in Deutschland (1847) // MEW. Bd. 4. S. 45.
Cp.: Marx K., Engels F. Manifest // MEW. Bd. 4. S. 472; здесь это относится к типичному
на самом деле для немецкой реальности выражению «средний класс» (Mittelstand)
(см.: Энгельс Ф. Конституционный вопрос в Германии. Ч. II. Status quo и буржуа-
зия // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 46−60, здесь с. 47−48. — Примеч. пер.).
Как и пролетарий, мелкий бюргер боролся с буржуазией, однако

он не был революционным борцом, а, скорее, консервативным, его
целью было лишь ограждение собственной частной жизни. Поэтому
он и носил название Spießbürger, или «филистер», к которому Маркс
и Энгельс — прежде всего под впечатлением слабости, проявленной
германским бюргерством в 1848−1849 годах, — относились с абсолют-
ным презрением211.
IV.14. Судьба понятия после 1850 года: «Буржуазия» —

«бюргерство» — «бюргер»
После событий 1848−1849 годов понятие Bürger стало относиться,
с одной стороны, к одному или нескольким классам либо сословиям,
с другой — к государству или обществу. Несмотря на поражение «бур-
жуазной» (bürgerlich) революции, сохранялось убеждение, что бюргер-
ство (Bürgertum) наиболее решительно представляло «универсализм
современной общественной жизни». Так, В. Риль в 1851 году писал:
Многие считают, что бюргерство и современное общество — сино-

нимы. Они рассматривают бюргерское сословие как правило, остальные
сословия — всего лишь как исключения, как обломки старого общества,
которые лишь случайно прилипли к современному обществу212.
211
См.: Marx K., Engels F. Manifest // MEW. Bd. 4. S. 487−488. Наряду с термином
Spießbürger (обыватель) переоценку получил и термин Pfahlbürger (мещанин) — оба
употреблялись в схожем негативном смысле. Негативная оценка бюргерства нашла
наиболее яркое выражение в статьях в Neue Rheinische Zeitung (1848/49) (MEW. Bd. 6.
S. 242, 245, 363, 456; Bd. 6. S. 47, 107, 109, 167, 191, 196). Ср.: Engels F. Die deutsche
Reichsverfassungskampagne (1849/50) // MEW. Berlin, 1960. Bd. 7. S. 111. Ф. Энгельс
везде называл «третье сословие» (Bürgerstand) «сословием мелких обывателей»
(Kleinbürgerschaft) (ср. в переводе русского издания «класс мелкой буржуазии»,
«сословие бюргеров»); Ibid. S. 111−112, 118, 126, 137, 139 и др.; Idem. Revolution
und Konterrevolution in Deutschland (1851/53) // MEW. Berlin, 1960. Bd. 8. S. 9 ff., 14
ff. — ср.: Энгельс Ф. Германская кампания за имперскую конституцию // Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. М., 1956. Т. 7. С. 111−207, здесь с. 113; Он же. Революция и контр-
революция в Германии // Там же. М., 1957. Т. 8. С. 3−113, здесь с. 10: «класс мелких
ремесленников и торговцев». — Примеч. пер.
212
«Viele nehmen Bürgertum und moderne Gesellschaft für gleichbedeutend. Sie
betrachten den Bürgerstand als die Regel, die anderen Stände nur noch als Ausnahmen,
als Trümmer der alten Gesellschaft, die noch so beiläufig an der modernen hängen ge-
blieben sind». — Riehl W. H. Die bürgerliche Gesellschaft (1851). 8. Aufl. Stuttgart, 1885.
S. 200−201.
84 _______________________________________________ Манфред Ридель
Согласно Рилю, универсальное положение бюргерства (Bürgertum)

Нового времени находило множество подтверждений в обиходном
языке. Главное должностное лицо в деревне, например, называлось
«бургомистром» (Bürgermeister), хотя этот человек повелевал не горо-
жанами, а всего лишь крестьянами; люди говорили о «гражданской
(bürgerlich) чести» и «гражданской (bürgerlich) смерти», когда надо
было бы говорить гораздо более широко о «социальной чести» и «соци-
альной» и «политической смерти»; наконец, принимая «самую важную
часть» за целое, немцы говорили «Staatsbürger» вместо «Staatsgenossen»,
имея в виду граждан государства. При этом Рилю тоже было известно,
что понятие это на тот момент уже имело самые разные идеологические
коннотации, приданные ему разными общественно-политическими си-
лами: революционеры считали бюргерство (Bürgertum) «корнем всякого
застоя и регресса», приверженцы федеративного абсолютизма — «пер-
воисточником всякого возмущения и безрассудства»; правда, при этом
и те и другие избегали называть его прямо по имени213. Демократы
«сначала перевели для себя это слово на французский — bourgeoisie, —
чтобы потом иметь возможность, не краснея, начать борьбу против
него», а абсолютистские правительства выдумали себе фантом неко-
его «‘подлинного’ бюргерства» (Bürgertum), призванный изображать
спокойствие и неподвижное пребывание в традиционных сословных
рамках, — в противоположность политическим беспорядкам, к кото-
рым были склонны «граждане государства» (Staatsbürgertum). Но Риль,
боровшийся против обеих этих партий, вовсе не считал понятие Bürger
и связанные с ним понятия «сословия» и «класса» чем-то единым и го-
могенным. Подобно Марксу и Энгельсу — только с противоположным
знаком, — он отличал «гражданина» (Bürger) от «филистера» — его со-
временной «вырожденной» разновидности. Филистер — тот, кто пря-
чется в безразличие своей частной жизни и предоставляет общество
и государство самим себе, — по мнению Риля, не является ни «гражда-
нином общества» (Gesellschaftsbürger), ни «гражданином государства»
(Staatsbürger)214. К гражданам государства Риль относился с подозритель-
213
Marx K., Engels F. Manifest. S. 211.
214
Ibid. S. 223−224. В качестве противоположности буржуазному мещанину-
филистеру, вытеснившему средневекового обывателя (Spießbürger), В. Г. Риль рас-
сматривал социалистического пролетария. Оба «в равной степени [способствуют]
распаду сословного общества: последний своими наступательными действиями,
а первый тем, что равнодушно и безучастно позволяет совершаться этому наступ-
лению» («[arbeiteten] gleicherweise an der Auflösung der gegliederten Gesellschaft; der
eine, indem er angreifend verfährt, der andere, indem er stumpf und teilnahmslos diese
ностью, характерной для консервативной партии, умеренным сторон-

ником которой он был. Подобно автору статьи Bürger, Bürgerstand, Bür-
gertum в Энциклопедическом словаре государства и общества Вагенера
(1860), он считал гражданство (Staatsbürgertum) «одним из наиболее
сомнительных и опасных явлений нового времени»215. С его истори-
ческой оценкой были более или менее солидарны и революционеры,
и группа консерваторов, главой которой являлся Вагенер: и те и другие
считали, что, учитывая, как на тот момент понималось и использова-
лось данное понятие, «так называемое государственное гражданство
(Staatsbürgertum) есть не что иное, как сползание обратно в античное
понятие гражданства (Bürgertum), в изначальный антагонизм патриция
и плебея, гражданина и раба — антагонизмы, которые скоро, возможно,
упростятся до антагонизма между богатым и бедным рабом»216.
Поэтому не случайно консервативная партия после 1805 года
переняла у революционеров боевое слово «буржуазия»217, в то вре-
мя как буржуазные либералы его отвергали. Роберт Моль говорил
о «якобы глубоком различии», существовавшем между рабочими
и обладателями капиталов, причем последних, «вопреки всей исто-
рии и статистике, буржуа изображают третьим сословием»218. Ведущие
представители либерального бюргерства боролись с классовым поня-
тием «буржуазии», с помощью которого теоретики социализма пыта-
Angriffe geschehen läßt».) О различиях между «гражданином государства» (Staats-

bürger) и «гражданином общества» (Gesellschaftsbürger) (= Bürgerstand, третье сосло-
вие) см. академическую речь В. Г. Риля: Riehl W. H. Über den Begriff der bürgerlichen
Gesellschaft. München, 1864. S. 4.
215
Wagener F. W. H. Staats- und Gesellschafts-Lexikon. Berlin, 1860. Bd. 4. S. 675.
Cp.: Riehl W. H. Die bürgerliche Gesellschaft. S. 251 ff.
216
«sogenannte Staatsbürgertum nichts als ein Zurücksinken in den antiken Begriff
des Bürgertums, in den ursprünglichen Gegensatz des Patriziers und Plebejers, des Bürgers
und des Sklaven, Gegensätze, die sich bald zu dem des reichen und des armen Sklaven
vereinfachen dürften». — Wagener F. W. H. Staats- und Gesellschafts-Lexikon. Bd. 4. S. 675.
217
См.: Bourgeoisie // Ibid. S. 358 ff. Cp.: Huber V. A. Liberalismus und Revolution
(1848/50) // Ausgewählte Schriften über Socialreform und Genossenschaftswesen. Berlin,
1894. S. 247; Edmond J. J. Geschichte der sozialistischen Parteien in Deutschland. Freiburg,
1867. S. 4, 13, 28; Knies C. G. A. Die Politische Ökonomie (1853). 2. Aufl. Braunschweig,
1883. S. 291: «es hat sich kaum irgendein Gegensatz innerhalb derselben bürgerlichen
Gesellschaften so schroff herausgebildet, wie der zwischen den Kapitalbesitzern und den
Handarbeitern […] nach dem heutigen Sprachgebrauch: zwischen der höheren Bourgeoisie
(Plutokratie) und dem vierten Stande». — (Перевод: «в этом буржуазном обществе, пожа-
луй, нет другого такого резкого противоречия, как то, которое образовалось между
владельцами капитала и неквалифицированными рабочими […] говоря современным
языком, между высшей буржуазией (‘плутократией’) и ‘четвертым сословием’».)
218
Mohl R. von. Staatsrecht, Völkerrecht und Politik. Tübingen, 1869. Bd. 3. S. 511.
86 _______________________________________________ Манфред Ридель
лись свести общественные противоречия эпохи к простой формуле

(«буржуазия/пролетариат».) «Понятие буржуазии, — писала газета
Wochenblatt des Nationalvereins (1867), — предполагает политические
привилегии, которые во Франции были основаны на высоком иму-
щественном избирательном цензе, а в Германии не существуют и ни-
когда не существовали»219. Последнее утверждение было исторически
неверно: конституции германских государств в период до 1848 года
тоже зачастую предусматривали имущественный избирательный ценз,
в силу чего Риль одобрительно называл этот конституционализм «ли-
берализмом для буржуа»220. Именно наличие имущественного ценза
для права избирать и сделало в XIX веке невозможным складывание
единого, относящегося к государству понятия гражданина (Bürger-
begriff). Л. фон Штейн недвусмысленно говорил об этом: определить
это понятие, писал он, «нашему времени не удалось», потому что «это
неизбежно оказывается тем труднее, чем больше гражданство (Bürger-
tum) становится тождественно суверенитету, или, как мы бы сказали,
[тем труднее,] чем больше общество забирает в свои руки государствен-
ную власть»221. Это «общество» было в узком смысле «гражданским»,
то есть «буржуазным» (bürgerlich) обществом XIX века, признаками
членов которого были наличие собственности и образования. Оно
рассматривалось, с одной стороны, как «общество сословное» (Риль),
а с другой — как «классовое», причем это выражение употребляли от-
нюдь не только социалисты, но и теоретики либеральной представи-
тельной государственной системы. Так, с точки зрения И. К. Блунчли,
бюргерское сословие являло собой «класс образованного и свобод-
ного бюргерства», «средний класс» или «высшее бюргерство». Хотя
государственная власть и не находилась непосредственно в его руках,
согласно Блунчли, этот класс «обычно наиболее влиятелен, и при обыч-
ном ходе общественной жизни он предводительствует. Общественное
мнение — это, как правило, мнение этого класса»222. Ему противостоя-
ли, с одной стороны, аристократия, с другой — «народ», к которому,
219
«Zum Begriff der Bourgeoisie gehört ein politisches Vorzugsrecht, wie es in
Frankreich durch hohen Wahl- und Wählbarkeitszensus begründet war, in Deutschland
aber nirgends existiert noch jemals existiert hat». — Wochenblatt des Nationalvereins.
No. 113. 18.7.1867. S. 883.
220
Riehl W. H. Die bürgerliche Gesellschaft. S. 254.
221
Stein L. von. Die staatswissenschaftliche Theorie der Griechen vor Aristoteles und
Platon und ihr Verhältnis zu dem Leben der Gesellschaft // Zeitschrift für die gesamte
Staatswissenschaft. 1853. Bd. 9. S. 137 ff.
222
Bluntschli J. C. Allgemeine Staatslehre. 5. Aufl. Stuttgart, 1875. S. 209.
наряду с «пролетариатом», причислялись также «низшее бюргерское

сословие» («мелкие бюргеры») и крестьяне. Хотя разные классы у Блун-
чли могли перетекать друг в друга, они были недостаточно прочно
скреплены воедино общим «правом государственного гражданства»
(Staatsbürgerrecht). Противоречие между понятием Bürger как частным
классовым и общим государственно-гражданским не только не устра-
нялось: оно образовывало фундамент всей государственно-правовой
системы Блунчли. Проявлялось это прежде всего в том, что, по при-
меру конституционалистов, он выделял «гражданина государства
в узком смысле» из массы «представителей народа и жителей страны»
(Volks- und Landesangehörige)223. Германское рабочее движение на раннем
этапе выступало именно против «имущих как касты уже физически
наличествующих и объединенных в различные организации граждан
государства»224. В то время как ведущие теоретики рабочего движения
противопоставляли друг другу бюргерский и рабочий классы как «бур-
жуазию» и «пролетариат», практические деятели пытались воспользо-
ваться общим понятием «гражданин государства» (Staatsbürgerbegriff).
Так, у Ф. Лассаля в Программе работников (1862) были характерные
слова: «На немецкий язык слово Bourgeoisie переводилось бы как Bür-
gertum. Этого значения, однако, оно у меня не имеет. Гражданами
(Bürger) являемся мы все — работник, мелкий бюргер, крупный бюр-
гер и так далее»225. Несомненно, здесь сказалось влияние гражданско-
го пафоса понятия citoyen времен Великой Французской революции,
но также и понимание государства как потенциального гаранта прав
работников. В этом Лассаль расходился с Марксом и Энгельсом, од-
нако сходился с несколькими другими, либерально-демократически-
ми теоретиками раннего рабочего движения. Последние стремились
преодолеть разверстую либерально-конституционалистской теорией
пропасть, которая отделяла их от «совокупности граждан государства»
(Staatsbürgertum). Так, например, в речах на Первом конгрессе герман-
ских рабочих ассоциаций во Франкфурте-на-Майне (1863) «рабочее
население» подчеркнуто называлось «частью гражданства» (Bürgertum),
223
Ibid. S. 246 ff. (Kapitel 22 «Die Staatsbürger im engeren Sinne. — (Перевод: «Граж-
данин государства в узком смысле слова».)
224
Manifest des Berliner Arbeiterkongresses an die Deutsche Nationalversammlung zu
Frankfurt am Main. 2.9.1848 // Huber E. R. Dokumente. Bd. 1. S. 370 (см. примеч. 139).
225
«In die deutsche Sprache würde das Wort Bourgeoisie mit Bürgertum zu übersetzen
sein. Diese Bedeutung hat es bei mir aber nicht; Bürger sind wir alle, der Arbeiter, der
Kleinbürger, der Großbürger usw». — Lassalle F. Das Arbeiterprogramm // Bernstein E.
(Hrsg.) Gesammelte Reden und Schriften. Berlin, 1919. Bd. 2. S. 172.
88 _______________________________________________ Манфред Ридель
а целью ассоциаций было заявлено «достойное уважения в моральном

отношении, в экономическом — самостоятельное, в политическом —
свободное гражданство (Bürgertum)»226.
V. Заключение
После того как в XIX веке слово Bürger как сословное понятие
окончательно утратило свой политический характер, в его развитии
стала наблюдаться тенденция к отождествлению подданства (Staats-
angehörigkeit) и гражданства государства (Staatsbürgertum). Как ска-
зано у Блунчли, «больше не существует единой организации бюр-
герского сословия по всей империи, и было бы ошибкой пытаться
ее реставрировать»227.
В современном обществе сословия превратились в профессио-
нальные и социальные классы, в равной мере представленные в горо-
де и деревне. Понятие Bürger в сословном смысле, которого пытались
придерживаться консервативные партии, можно было бы закрепить
только в том случае, если бы после революции 1848 года сохранилось
ограничение политических прав имущественным цензом и они бы
по-прежнему не распространялись на «несамостоятельное население»
(то есть на массу «народа».) Напряжение между буржуазией и «наро-
дом» — то есть в основном рабочим классом — должно было быть снято
в первую очередь за счет законодательства, уравнивавшего тех и других
в гражданских правах. В этом смысле высказался во Франкфуртском
предпарламенте 1848 года Б. Ауэрбах:
Нельзя, чтобы возник тот раскол, который допускают ослепленные

или злонамеренные люди, говорящие о бюргерах обособленно от наро-
да. Как Германия становится единой, так и германский народ должен
226
Bericht über die Verhandlungen des (ersten) Vereinstages der Deutschen Arbei-
tervereine abgehalten zu Frankfurt am Main am 7. und 8. Juni 1863 / Hrsg. Vereinstag
der Deutschen Arbeitervereine. Frankfurt a.M., 1863. Первое выражение принадлежит
А. Ройсу (Reuss А. Nürnberger Arbeiterverein), второе — из приветственной речи
председателя Германского рабочего союза (Deutscher Arbeiterverein) Рёриха (Röh-
rich; директор Коммерческого училища, Франкфурт).
227
«es gibt keine Gesamtorganisation mehr des Bürgerstandes durch das ganze Reich,
und es wäre ein Fehler, wollte man sie restaurieren». — Deutsches Staats-Wörterbuch.
Stuttgart; Leipzig, 1857. Bd. 2. S. 305 (статья Bürgerstand.)
стать единым, и не может быть различия между так называемой бур-

жуазией и народом228.
По этому пути и пошло конституционное законодательство по-

сле 1848 года, невзирая на сопротивление «ослепленных». Уже в § 132
статьи 1 Франкфуртской имперской конституции было записано:
«Каждый немец имеет право гражданства Германской империи»229.
По имперскому закону о выборах (1849) в круг «несамостоятельных»
были включены — и, следовательно, лишены активного избирательно-
го права — лица, получавшие пособие по бедности из общественных
или коммунальных средств в текущем году либо в году, предшество-
вавшем выборам230. Еще на шаг дальше пошли конституции Северогер-
манского союза (1867) и Германской империи (1871), предоставившие
избирательное право всем немцам, независимо от вероисповедания
и классовой принадлежности231. Либералы того времени отнеслись
ко всеобщему и равному избирательному праву по большей части не-
доверчиво и отрицательно. У Г. Г. Гервинуса, например, сказано (явно
с намеком на агитацию за всеобщее избирательное право, которую вел
в начале 60-х годов Лассаль), что «озлобленность подсказала тем, кому
вверено попечение о благе государства, идею объединиться с проле-
тариатом против буржуазии (Bürgertum)»232. В представлениях созна-
тельной, либеральной буржуазии антагонизм «буржуа — пролетарий»
продолжал существовать точно так же, как в организованном рабочем
движении, после создания Второй Германской империи оказавшемся
отсеченным от участия в политической жизни и оттесненным на по-
зиции «врагов рейха».
228
«Es darf jener Zwiespalt nicht aufkommen, welchen Verblendete oder Böswillige
Unterschied geben zwischen der sog. Bourgeoisie und dem Volk». — Ср.: Quarck M. Die
erste deutsche Arbeiterbewegung. Leipzig, 1924. S. 71.
229
Verfassung des Deutschen Reiches vom 28. März 1849. Abschnitt VI. Artikel I.
§ 132 // Huber E. R. Dokumente. Bd. 1. S. 318.
230
Reichsgesetz über die Wahlen der Abgeordneten zum Volkshause vom 12. April
1849. Art. 1. § 2 // Huber E. R. Dokumente. Bd. 1. S. 324.
231
Wahlgesetz für den Reichstag des Norddeutschen Bundes vom 31. Mai 1869. § 1:
«Wähler […] ist jeder Norddeutsche, welcher das 25. Lebensjahr zurückgelegt hat». —
(Перевод: «Избирателем […] является каждый немец из Северной Германии, до-
стигший 25-летнего возраста».) — См.: Bundesgesetzblatt des Norddeutschen Bundes.
Berlin, 1869. No. 17. S. 145−148.
232
Gervinus G. G. Einleitung in die Geschichte des 19. Jahrhunderts. 4. Aufl. Leipzig,
1864. S. 174.
90 _______________________________________________ Манфред Ридель
Однако классовое понятие «буржуа» и сословное понятие «бюр-

гер» все еще переплетались. Хотя за счет создания национального го-
сударства политический антагонизм между аристократией и третьим
сословием был снят, все же сословные различия в значительной мере
продолжали существовать и в бисмарковской Германии, особенно
в Пруссии, где до 1918 года действовала трехклассная избирательная
система, которую критиковали как институциональное обоснование
полуфеодального, сословно модифицированного «буржуазного клас-
сового общества». К тому же не были устранены ни разница между
городскими и сельскими коммунами, ни различия в рамках городских
коммун между полноправными «бюргерами» и неполноправными
«жителями». В городах бюргерство сохраняло свои господствующие
позиции в коммунальном самоуправлении и в деле предоставления
прав гражданства («гонорациоры».) Этим, несмотря на существова-
ние в Германии равного для всех права государственного гражданства,
было заторможено или даже блокировано формирование единого по-
нятия «гражданина» (Bürgerbegriff). Чем больше буржуазия чувствовала
угрозу своему общественному положению со стороны социалистически
настроенного пролетариата, тем с большей готовностью она подчи-
нялась монархически-бюрократическому государству и отказывалась
от того, чтобы самой стать главной силой и воплощением государ-
ства. В начале ХХ века критически мыслящими немцами слово Bürger
понималось как «подданный» (в духе Г. Манна), для которого была
характерна явная диспропорция между собственной экономической
мощью и незначительным использованием своего политического веса:
эту диспропорцию не мог скрыть даже оголтелый национализм.
Этот мир «подданного» вильгельмовской Германии — в экономи-
ческом отношении отчасти динамичного, отчасти уже насытивше-
гося буржуа, в коммунально-политическом отношении — активного
«гонорациора» (то есть члена выборного органа, не получающего де-
нежного вознаграждения за свою деятельность в нем) — прекратил
свое существование после Первой мировой войны. Законодательство
Веймарской республики освободило понятие Bürger от тех правовых
рамок, которые прежде ограничивали его применимость. Согласно
коммунальному законодательству того времени, все жители коммун,
в том числе и сельских, в возрасте старше 20 лет объявлялись «граж-
данами» и получали право избирать и быть избранными, а главы го-
родского и сельского местного самоуправления назывались «бурго-
мистрами». Тем не менее понятия Staatsbürger и Bürger не стали пол-
ностью тождественными. В ситуации, близкой к гражданской войне,
слово Bürger оказалось растерто между идеологическими фронтами.

Социалисты, коммунисты и национал-социалисты заменили его поня-
тием «товарищ» (Genosse). Их намерения в области языковой политики
были при этом совершенно противоположны друг другу. В то время
как нацизм с его расовыми законами ограничивал права гражданства
государства и — по крайней мере, юридически — полностью раство-
рил понятие «гражданин» (Bürger) в расистски истолкованном понятии
Volksgenosse, в социалистической и коммунистической терминологии
слово «товарищ» осталось партийным наименованием.
В западных демократиях, равно как и в СССР и восточноевропей-
ских странах, в настоящее время за словом «гражданин» повсеместно
закрепилось значение «гражданин государства». С этой точки зрения
можно сказать, что достигнутая таким образом универсальность по-
нятия отвечает эмансипации индивида от сословных ограничений ста-
рого гражданского общества, а также прогрессирующему сглаживанию
классовых различий в современном индустриальном обществе. Иначе
обстоит дело с прилагательным bürgerlich. Поскольку для классовых
понятий «буржуа» и «буржуазия» в немецком языке не было прилага-
тельного, использовали слово bürgerlich, которое превратилось в пейо-
ратив, так что до сего дня оно остается идеологизированным. В его упо-
треблении («буржуазные партии» — bürgerliche Parteien, «буржуазный
электорат» — bürgerliche Wähler и так далее) отражается зависимость
политической эмансипации бюргера/гражданина/буржуа от узкообще-
ственных моментов, которые по необходимости противоречат желае-
мой универсальности понятия, если только прогрессирующее развитие
общества и его сознания не гасит их.
Литература
Brinckmann C. Bourgeoisie // Seligman E.R.A., Johnson A. S. (Ed.)
Encyclopaedia of the Social Sciences. New York, 1950. Vol. 2. P. 654 ff.;
Brunner O. Neue Wege der Verfassungs- und Sozialgeschichte. 2. Aufl. Göt-
tingen, 1968; Idem. Land und Herrschaft. 5. Aufl. Wien, 1965. S. 349 ff.;
Brunot F. Histoire de la langue française des origines à 1900. Paris, 1930.
T. 6; Canard M. Essai de sémantique. Le mot «bourgeois»// Revue de phi-
lologie française et de littérature. 1913. T. 27. P. 32 ff.; Feldmann W. Die
Große Revolution in unserer Sprache // Zeitschrift für deutsche Wortfor-
schung. 1911/1912. Bd. 13. S. 245 ff.; Idem. Modewörter des 18. Jahrhun-
derts // Zeitschrift für deutsche Wortforschung. 1904/1905. Bd. 6. S. 101 ff.,
92 _______________________________________________ Манфред Ридель
299 ff.; Freyer H. Bürgertum // Handwörterbuch der Sozialwissenschaften.

Stuttgart, 1959. Bd. 2. S. 452 ff.; Meschke W. Das Wort Bürger. Geschichte
seiner Wandlungen in Bedeutungs- und Wortgehalt: Phil. Diss. Greifswald,
1952; Riedel M. Der Begriff der «Bürgerlichen Gesellschaft» und das Problem
seines geschichtlichen Ursprungs (1962) // Idem. Studien zu Hegels Rechts-
philosophie. Frankfurt a.M., 1969. S. 135 ff.; Idem. Bürger // Historisches
Wörterbuch der Philosophie. 1970. Bd. 1. S. 962 ff.; Steinbach F. Studien zur
Geschichte des Bürgertums // Rheinische Vierteljahresblätter. 1948. Bd. 13.
S. 11 ff.; 1949. Bd. 14. S. 35 ff.; 1963. Bd. 28. S. 1 ff. (перепечатано в: Petri F.,
Droege G. (Hrsg.) Collectanea Franz Steinbach: Aufsätze und Abhandlungen
zur Verfassungs-, Sozial und Wirtschaftsgeschichte, geschichtlichen Lan-
deskunde und Kulturraumforschung. Bonn, 1967. S. 776 ff., 811 ff., 866 ff.;
Sternberger D. Ich wünschte, ein Bürger zu sein. Neun Versuche über den
Staat. Frankfurt a.M., 1969; Weinacht P.-L. «Staatsbürger». Zur Geschichte
und Kritik eines politischen Begriffs // Der Staat. Zeitschrift für Staatslehre
und Verfassungsgeschichte, deutsches und europäisches öffentliches Recht.
1969. Bd. 8. S. 41−63.
Общество, гражданское
(Gesellschaft, bürgerliche)
Riedel M. Gesellschaft, bürgerliche // Brunner O., Conze W., Koselleck R.

(Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozi-
alen Sprache in Deutschland, Stuttgart, 1975. Bd. 2. S. 719–800.
I. Введение. II. Классическая греческая философия. III. Латинская

терминологическая традиция. III.1. Поздняя Античность и раннехри-
стианский период. III.2. Перевод на латинский язык. III.3. Толкование
понятия в схоластике периода расцвета. IV. Civitas и societas civilis в есте-
ственном праве Нового времени. IV.1. Реформация: Лютер, Меланхтон,
Кальвин. IV.2. Философия Нового времени и политика: Бэкон, Гоббс,
Боден. IV.3. Апория конструкта договора в естественном праве. V. Фик-
сация и распад терминологической традиции в период Просвещения.
V.1. Социальная модель и семантическое поле в XVII–XVIII веках.
V.2. Догматизация в римском праве: Иоганн Готлиб Гейнекциус.
V.3. Власть и общество: Христиан Вольф. V.4. Civilstaat и Civilisierung:
дифференциация «политического» и «гражданского» (bürgerlich) строя.
V.5. Влияние англо-французской экономической теории: популярная
философия. V.6. «Гражданское общество» как негативное понятие: Лес-
синг, Гердер, Гёте, Якоби, Мёзер. V.7. Распад гражданского общества
и превращение его в «государственное общество»: Юнг-Штиллинг,
Шлёцер, Хуфеланд и другие. VI. Немецкий идеализм и Великая Фран-
цузская революция: Кант, Фихте. VI.1. Апория либерального разум-
ного права: Кант. VI.2. Уничтожение старого гражданского общества
в противопоставленности общества и государства: Фихте и Француз-
94 ________________________________________________ Манфред Ридель
ская революция. VI.3. Государство и гражданское общество в лите-

ратуре по естественному и государственному праву 1790–1820 годов.
VII. Линии развития в XIX веке: гражданское общество между ре-
ставрацией и революцией. VII.1. Краткий историко-терминологиче-
ский обзор. VII.2. Освобождение понятия от исторической привязки.
VII.3. Структурная эволюция гражданского общества: Гегель и гегель-
янская школа. VII.4. Социальное движение и социализм-коммунизм:
Маркс, Энгельс, Лоренц фон Штейн. VIII. Позиции и понятия после ре-
волюции 1848 года. VIII.1. Социальный кризис гражданского общества:
Блунчли, Рёслер, Моль. VIII.2. Диагноз консервативных направлений:
Риль, Константин Франц. VIII.3. Переход от либерализма к национал-
либерализму: Генрих фон Трейчке. IX. Заключение.
I. Введение
Выражение «гражданское общество» — термин европейской поли-
тической философии — в старой языковой традиции, существовавшей
от Аристотеля примерно до середины XVIII века, означало «объедине-
ние граждан» или «община граждан». Под этим понималось общество
или общность граждан, которые связаны друг с другом как свободные
и равные люди и подчинены некой форме политической власти (носите-
лями которой, как правило, являются они сами) — например, политии,
аристократии или монархии. По своему историческому происхождению
понятие «гражданское общество» представляло собой буквальный пе-
ревод греческого πολιτικὴ κοινωνία или латинского societas civilis: зву-
чание разное, но значение этих терминов одно и то же. Согласно более
новому, восходящему к началу XIX века языковому узусу, выражение
«гражданское общество» означает появляющееся с эмансипацией бюр-
герства от различных форм средневековой феодальной политической
власти (к которым теперь относили три классические «формы прав-
ления» прежнего гражданского общества) общество частных лиц бур-
жуазного сословия, которые существуют на началах свободы и равен-
ства, в качестве правоспособных личностей и собственников отдельны
друг от друга и — в соответствии с теоретическими представлениями
раннебуржуазного либерализма — не подчинены никакому господству
человека над человеком. В раннем словоупотреблении, находившемся
под влиянием греко-римской языковой традиции, под «гражданским»
всегда имелось в виду «политическое» общество, так что значение этого
слова охватывало и государственную общность граждан (πόλις, civitas),
Общество, гражданское (Gesellschaft, bürgerliche) _____________________ 95
и его публично-правовое устройство (ϰοινόν, res publica). Если выразить

это одной формулой, выражение «гражданское общество» было сино-
нимично «государству» как форме политической власти; оба термина
представляли собой одно и то же понятие. А в более позднем узусе
«гражданское общество» и «государство», как раз наоборот, друг другу
противопоставлены. Использование этого термина определяется отсут-
ствием или отрицанием формы власти и государственности. В наше
время выражение «гражданское общество» обозначает свободное
от государства и удаленное от политики пространство того общества
буржуазных частных собственников, в котором вместо политического
господства человека над человеком допустимо лишь экономическое гос-
подство над вещами (на началах свободы личности и собственности).
Таким образом, перед политической философией встает проблема
омонимии термина «гражданское общество», его различного и в со-
циальном контексте современного мира сделавшегося многозначным
употребления. То обстоятельство, что одно и то же словосочетание,
одно и то же название применяется для разных вещей и его значение
более не может считаться независимым от эпохи и ситуации, стало
повсеместно очевидным на рубеже XVIII–XIX веков. Особенно акцен-
тировано это у Маркса во введении к Немецкой идеологии (1845), где
с намеком (исторически отчасти ошибочным) на происхождение более
нового узуса говорится:
Выражение «гражданское общество» возникло в XVIII веке, когда

отношение собственности уже высвободилось из античной и средневе-
ковой общности. Гражданское общество как таковое развивается только
вместе с буржуазией; однако тем же именем всегда обозначалась раз-
вивающаяся непосредственно из производства и общения обществен-
ная организация, которая во все времена образует базис государства
и прочей идеалистической надстройки1.
1
«Das Wort bürgerliche Gesellschaft, kam auf im achtzehnten Jahrhundert, als die
Eigentumsverhältnisse bereits aus dem antiken und mittelalterlichen Gemeinwesen sich
herausgearbeitet hatten. Die bürgerliche Gesellschaft als solche entwickelt sich erst mit
der Bourgeoisie; die unmittelbar aus der Produktion und dem Verkehr sich entwickeln-
de gesellschaftliche Organisation, die zu allen Zeiten die Basis des Staats und der sons-
tigen idealistischen Superstruktur bildet, ist indes fortwährend mit demselben Namen
bezeichnet worden». — Marx K., Engels F. Die deutsche Ideologie // Idem. Werke / Hrsg.
Institut für Marxismus-Leninismus beim ZK der SE (далее: MEW). 1958. Bd. 3. S. 36
(цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Они же. Соч. 2-е изд. М., 1955.
Т. 3. С. 35. — Примеч. пер.).
96 ________________________________________________ Манфред Ридель
У Маркса и Энгельса гражданское общество мыслится уже не в со-

ответствии с либеральной моделью, как объединение свободных соб-
ственников. Маркс и Энгельс указывали, продолжая в этом пункте
раннесоциалистическую критику либерализма, на политические и со-
циальные последствия, связанные с его идеалом — властью человека
над вещью: это господство собственников над теми людьми, которые
не владеют вещами, а владеют только своим телом как рабочей силой.
Это означало еще одно изменение языковой референтной системы,
в которой существовало понятие «гражданское общество». Оно стало
обозначать уже не свободный от всякого господства союз личностей,
собственников, признаваемых свободными и равными и подчиня-
ющихся одним лишь законам рынка: теперь оно обозначало имущий
класс «буржуа» в отличие от подчиненного ему класса неимущих «про-
летариев», то есть основанное на антагонизме между капиталом и тру-
дом «буржуазное общество» XIX века.
На этом фоне, который здесь обозначен лишь в общих чертах,
становятся понятны многочисленные апории, которые сопровожда-
ют термин «гражданское общество» и его употребление, в особенно-
сти в немецкоязычной традиции, вплоть до наших дней. Очевидно,
что в западноевропейских странах, таких как Англия и Франция, исто-
рия этого термина содержала меньше превратностей — не в последнюю
очередь потому, что там питавшееся из прежних (доидеологических,
философских) источников эмансипационное движение либерализма
было политически успешным и в измененной форме воспроизводило
как в теории, так и в практике традиционную идентификацию граж-
данского общества с государством. Английское выражение civil society
и французское société civile еще долгое время оставались синонимичны
«политическому обществу», в то время как в Германии, менее затрону-
той либеральными традициями, противоположность между граждан-
ским обществом и государством с начала XIX века навсегда определила
лексическую и семантическую историю этого понятия.
Если поместить словосочетание «гражданское общество» в его
историко-филологический контекст, отличавшийся напряженным
сочетанием синонимии с омонимией, и рассмотреть его историю
в целом, то отчетливо выделятся несколько языковых референтных
систем: 1) греко-латинская система, включающая в себя классическую
древнегреческую политику, римское право, библейское христианство,
рецепцию Аристотеля в период расцвета схоластики и естественное
право раннего Нового времени; 2) буржуазно-либеральная система,
которая развилась в XVIII–XIX веках из теории естественного пра-
ва; 3) революционно-социалистическая система, которая восприняла

импульсы от теории естественного права, но впоследствии отказа-
лась от наследия ее «либеральных» и «традиционных» представлений;
4) постбуржуазная система гражданского общества. Этим референт-
ным системам соответствуют по-разному выстроенные и структури-
рованные языковые стратегии и специфические теоретические формы,
которые могут быть и общими для нескольких фаз; их можно клас-
сифицировать следующим образом: языковая стратегия (Sprechweise)
первой системы сформировалась под воздействием классической гре-
ческой политической теории (Аристотель), второй — под воздействием
теории естественного права (Гоббс, Кант) и зачатков рациональной
теории общества (социологии), базирующейся на философии истории,
и, наконец, четвертой — под влиянием стратегий иммунизации, вы-
работанных политическими партиями в ходе европейской классовой
и гражданской борьбы с «консервативными» либо «революционными»
целями. Поскольку языковые стратегии и теории зачастую переходят
друг в друга, нет возможности провести четкие границы между от-
дельными фазами и системами. Так, например, относимая к первой
языковой системе полисная модель гражданского общества продолжает
действовать еще и во второй фазе, в договорной модели современно-
го естественного права, и только в третьей фазе ее традиция окон-
чательно пресекается. Вместо нее возникает проблема идеологизации
понятия, его неоднозначности и многозначности: это начинается ровно
в тот момент, когда прекращается нормирование употребления этого
понятия политической традицией естественного права, а социально-
революционное движение Нового времени высвобождает такие воз-
можности употребления этого понятия, нормирующая сила которых
ограничивается политическими группировками в обществе и не только
не допускает всеобщего консенсуса по поводу базовых терминов соци-
ально-исторического мира, но и — в силу своих языковых стратегий
и стратегий революции — делает этот консенсус излишним.
II. Классическая греческая философия

В язык политической философии понятие «гражданское общество»
ввел Аристотель. Хотя у Платона есть кое-какие выражения, близкие
к аристотелевскому πολιτικὴ κοινωνία2, все же до Стагирита невозмож-
2
Platon. Ep. 316d, 318d.
98 ________________________________________________ Манфред Ридель
но нигде обнаружить терминологическую фиксацию этого словосо-

четания. Но похоже, что Аристотель воспользовался оборотом речи,
уже существовавшим в обиходном языке и иногда употреблявшимся
для обозначения полиса; в разработанном им языке политической
философии данное выражение лишь было научно «нормировано».
Аристотель вводит это словосочетание в начале своей Политики, со-
провождая его замечанием, что среди людей существуют самые разные
формы объединения (κοινωνίαι) и одна из них есть истинно незави-
симая, царящая надо всеми остальными, — это так называемый по-
лис как «гражданское», или «политическое», общество: «это общение
и называется государством или общением политическим»3. Эта фра-
за, с которой начинается Аристотелева Политика, имела решающее
значение для политической философии и для ее языкового сознания,
остававшегося до XVIII века общеевропейским. Объединив расхожие
слова греческого обиходного языка πόλις и κοινωνία в термин πολιτικὴ
κοινωνία и разработав этот термин на историческом примере полиса,
Аристотель создал то самое понятие «гражданское общество», которое
ввиду своего всеобщего характера отделилось от обозначавшейся им
изначально греческой городской общины и впоследствии могло быть
перенесено на Римскую республику, а в еще более позднее время —
на городской и государственный мир Европы Нового времени. Понятие
«гражданское общество» Аристотеля, поясняющее, что представляет
собой полис по своей «сути», а именно — общность граждан (κοινωνία
πολιτῶν), объединившихся ради «хорошей», то есть добродетельной
и счастливой, жизни (εὖ ζῆν), — считается образцом политического по-
нятия, которое осталось непревзойденным по всеохватности и не под-
дается замене другими терминами.
Введенная Аристотелем словесная форма обозначения понятия
и нормирование его научного употребления основывались на целом
ряде различений, указывавших, чтó означает «гражданское общество»
в контексте философии политической жизни и каковы роль и место
этого термина в строении ее языка. Возможности применения этого
понятия определялись главным образом тремя различениями: пер-
вое — это различение «дома» (οἶϰος) и «города» (πόλις), «домашнего»
и «гражданского» обществ. Полис, в аристотелевском понимании, пред-
ставлял собой объединение множества «домов», он состоял из «домов
3
«αὓτη δ’ἐστὶν ἡ ϰαλουμέυη πόλις ϰαὶ ἡ κοινωνία ἡ πολιτικ». — Aristoteles.
Pol. 1252a 6−7 (цит. по: Аристотель. Политика / Пер. С.А. Жебелева. М., 1984.
Т. 4. — Примеч. пер.).
и родов», то есть из племенных и семейных групп свободных греков4.

Состав этот, однако, связан с изначальным противопоставлением поли-
тической и экономической сфер, разделением полиса и ойкоса. Данное
противопоставление объясняется вторым различением, использован-
ным Аристотелем для нормирования содержания термина «граждан-
ское общество»: это разделение обитателей полиса в соответствии
со статусом на свободных («граждан») и несвободных (не-граждан,
рабов, неполноправных жителей, иностранцев и так далее). Генезис
гражданского общества, переход от «догражданских» форм объедине-
ния к полису предполагает, что простое выживание индивидов и удо-
влетворение их жизненно важных потребностей и нужд уже обеспе-
чено. Для Аристотеля, в отличие от современного представления, эти
задачи входили в сферу компетенции «домашнего», а не гражданского
общества. Экономика как учение о первом соприкасалась с полити-
кой — учением о гражданском обществе и его политическом устрой-
стве — лишь постольку, поскольку гражданин являлся одновременно
главой домохозяйства (οἰϰοδεσπότης). В этой двоякой функции ойкос
представал в качестве зоны «приватного» (ἴδιον), которая была исклю-
чена из того мира, который был общим для всех граждан, — из ϰοινόν
полиса или πολιτικὴ κοινωνία. Как частица гражданского общества,
тождественного «государству», гражданин принадлежал не приватной
сфере «дома»: наоборот, он только потому и мог быть «гражданином»,
что, господствуя над «приватным», являясь домохозяином, стоял выше
сферы труда и экономического производства. Отсюда следовало третье
различение, посредством которого Аристотель устанавливал собствен-
но политический смысл понятия. Ему еще была неведома макроэконо-
мическая «наука», всякое «экономическое» знание он считал «случай-
ным» и лишенным ценности постольку, поскольку оно было привязано
к потребностям жизнеобеспечения. Чтобы «обладать» средствами, не-
обходимыми для жизни, не нужно никакого специфического знания,
считал Аристотель, а нужна только «экономическая» власть — в отли-
чие от участия в «политической» (то есть гражданской) власти, которую
гражданин должен «понимать»5. В то время как «экономическая» власть
распространялась на несвободных (рабов), еще-не-свободных (то есть
детей) и свободных низшего правового статуса (женщин) и основы-
валась лишь на насилии (βία), гражданско-политическая власть была
властью свободных над свободными, которая предполагала не только
4
Ibid. 1253b 2–3, 1260b 13–14, 1280b 34.
5
Ibid. 1255b 31ff.
100 ________________________________________________ Манфред Ридель
добровольное согласие подвластных, но и право (δίϰη), которое, соглас-

но Аристотелю, есть порядок (τάξις) гражданского общества6.
В этом контексте аристотелевский термин обретает свой фило-
софски-принципиальный смысл и нормативное значение, выходящее
за рамки исторически ограниченного самопонимания древнегрече-
ского города-государства. Полис был πολιτικὴ κοινωνία, «гражданским
обществом» в смысле объединения свободных и равных (κοινωνία τῶν
ἐλευϑέ ων ϰαὶ ὁμοἰων)7, которое базировалось не на насилии и угнете-
нии, а на принципах права. Аристотель нормировал политический лек-
сикон своего времени, и благодаря этому сам термин обрел функцию,
нормирующую формы человеческого общества и власти: он позволял
отличать гражданское общество от всех прочих обществ, то есть опре-
делить его как то — впервые возникшее в истории вместе с полисом —
«общество», которое имело своим принципом человека как свободного
субъекта, а носителями власти имело граждан как равных между собой
субъектов. Аристотель выразил это в своей Политике в двух извест-
ных, но обычно неверно понимаемых постулатах, согласно которым
человек по природе своей есть «политическое существо» (ὁ ἄνϑ ωπος
φύσει πολιτιϰὸν ζῷον), а полис в качестве πολιτικὴ κοινωνία есть цель
(τέλος), то есть «норма» развития человеческого общества8.
Здесь же, однако, перед нами и граница аристотелевского понятия.
Отношение «природы» человека к его общественно-историческому
бытию в гражданском обществе полиса остается непроясненным,
потому что Аристотель эту природу всегда толковал исторически.
В его учении существовало фактически две формы общества и вла-
сти, которые в некоем совершенно неопределенном смысле являются
«природными», естественными: это отношения между господином
и рабом и отношения граждан между собой, то есть само гражданское
общество. Таким образом, Аристотелева попытка нормировать генезис
полиса потерпела в конечном счете неудачу из-за двойственности его
понятия «природы». С одной стороны, институт полиса представлял
собой воплощение человеческого общества и в этом качестве высту-
пал мерилом справедливости и несправедливости общества и власти:
«справедливым» представлялось Аристотелю именно такое обще-
ство, которое отвечало цели полиса. Но, с другой стороны, тот факт,
что основанное на «праве» (праве свободных и равных) гражданское
6
Aristoteles. Pol. 1253a 37–38.
7
Ibid. 1279a 21, 1328a 35 ff.
8
Ibid. 1252b 27 ff.
общество само по себе еще базируется на «несправедливой» власти,

для Аристотеля еще отнюдь не заключал в себе никакой проблемы,
потому что вопросом о нормировании отношений господства и раб-
ства он не задавался и — в силу посылок своей теории политики
и экономики — не мог задаваться.
III. Латинская терминологическая традиция

III.1. Поздняя Античность и раннехристианский период
Этот пробел в теории гражданского общества лег бременем на ис-
торию воздействия аристотелевского термина на лексикон европей-
ской политической философии, так что устранить его негативное
влияние можно только путем больших жертв и в ходе длительного
процесса критического анализа. Тем не менее критика была сосредото-
чена всегда вокруг одного и того же понятия, и в определенном смысле
можно сказать, что это же понятие само обеспечило возможности
своего расширенного применения или, по меньшей мере, не исклю-
чало таких возможностей. Речь идет о концепции аристократической
формы жизни, основанной на ограниченных свободах и правах: эта
концепция была описана Аристотелем, и в ней узнавали себя не толь-
ко древнеримская civitas доимператорского времени, но и дворянский
и городской мир средневековой Европы, и даже сословное общество
раннего Нового времени.
После того как греческие города-государства прекратили свое
существование, уступив место новым великим державам эллинисти-
ческого периода, предпосылки для дальнейшего существования ари-
стотелевского понятия, казалось, исчезли. В самом деле, насколько
можно судить по сохранившимся источникам, только в перипатети-
ческой школе оно было воспринято и доксографически передавалось
из поколения в поколение9. А космополитический этос стоиков, с одной
стороны, приватистский этос эпикурейской и скептической филосо-
фии — с другой, и, наконец, подъем христианства в позднеантичный
период — с третьей, обусловили этому понятию такое развитие, кото-
9
См. обзор экономики и политики в: Ioannes Stobaeus. Eclogarum physicarum
et ethicarum libri duo / Hrsg. C. Wachsmuth. Berlin, 1884. Bd. 2. S. 147, Zeilen 26 ff.;
S. 162, Zeile 26; Alexander von Aphrodisias. Scripta minora / Hrsg. I. Bruns. Berlin, 1892.
S. 147–148.
102 ________________________________________________ Манфред Ридель
рое взрывало установленные Аристотелем границы его применимости.

Если классическая греческая философия переносила порядок космоса
на полис, то эллинистическая мысль возвела сам космос в статус «еди-
ного» полиса, управляемого общим для богов и людей, существующим
«от природы» правом или законом (ϰοινὸς νόμος или φύσει δίϰαιον)10.
Это «естественное право» стоиков отличалось от «права» тех свобод-
ных и равных людей, которые «по природе» были объединены в полис
как πολιτικὴ κοινωνία. Понятие «природа», которое у Аристотеля леги-
тимировало власть господина над рабом вместе со всем потестарным
порядком гражданского общества, теперь служило, наоборот, для того,
чтобы устранить разделение на господ и рабов, граждан и чужестран-
цев, греков и варваров11. Соответственно, стоики называли человека
уже не «политическим» (то есть гражданским), а «общественным» су-
ществом (ζῷον κοινωνιϰόν), а Эпикур интерпретировал право, отно-
сящееся к общественному организму (κοινόν), как необходимое усло-
вие для некой взаимной «общности» между индивидами, о которой
ничего более подробного, правда, не сообщал12. Это явление наблю-
дается и в языке римского права, которое во многом заимствовало
данную терминологию. Если классическая греческая полисная теория
исключала из круга очерчиваемых ее понятиями явлений те племена,
народности или царства, которые были организованы не по образцу
гражданского общества, то у римлян сформировалось отдельное право
для «чужестранцев» — институт ius gentium. В нем стоическая идея все-
мирного гражданства эволюционировала в идею союза nationes и gentes
в рамках Римской империи, который потенциально распространялся
на «всех людей» (если они были свободными, а не рабами!) — «sive cives
Romanos, sive peregrinos»13.
10
Zenon по Diogenes Laertius. 7, 88; Chrysipp по Plutarch. De stoicorum repugnan-
tiis 9, 4 и Marcian. Dig. 1, 3, 2; См.: Cicero. Fin. 3, 19, 64; Leg. 1, 7, 23; Seneca. Epist. 95,
51 ff.; De otio 31, 32; Marc Aurel. 9, 9. См.: Reinhardt K. Kosmos und Sympathie. Mün-
chen, 1926. S. 178 ff.
11
Stoicorum veterum fragmenta / Hrsg. H. von Arnim. Leipzig, 1903. Bd. 3. No. 343,
349, 352, 353, 355; Diogenes Laertius. 6, 63; 72; 98; Plutarch. De Alexandri Magni fortuna
aut virtute. 1, 6; Seneca. Benef. 3, 29; Epist. 47; Epiktet. Dissertationes. 1, 13, 3.
12
Stoicorum veterum fragmenta. Bd. 3. No. 346, 686; Epiktet. Dissert. 3, 13, 5; Seneca.
Clem. 1, 3, 2; Diogenes Laertius. 10, 151–152 (об Эпикуре).
13
Institutiones. 3, 93, цит. по: Voigt M. Das jus naturale, aequum et bonum und jus
gentium der Römer. Leipzig, 1856. Bd. 1. S. 403; дальнейшие доводы см.: Ibid. S. 399 ff.
Под homines в ius gentium не подразумеваются рабы, но, наоборот, институт раб-
ства толкуется прямо в соответствии с принципами ius gentium (Institutiones. 1,
2, 2). Только на основании естественного права (ius naturale) все люди свободны,
На такую почву легло пришедшее в античный мир христианство.

Важнейший переворот, который вызвала в политической сфере бла-
гая весть Нового Завета, следует, пожалуй, усматривать в том, что она
разрушила характерное для всего языческого полисного мира един-
ство гражданской и культовой общины. Совместные жертвоприно-
шения и празднества, почитание «богов-хранителей города» — все
это еще у Аристотеля входило составными частями в смысл понятия
πολιτικὴ κοινωνία14; это было утрачено задолго до христианизации, од-
нако только с распространением христианства и превращением его
в «церковь» возникли разделение и противопоставленность полиса,
или civitas, с одной стороны, и ecclesia — с другой. В связи с этим раз-
делением возникла идея двойного гражданства человека, которую Ав-
густин на излете Античности свел в историко-теологическое учение
о противостоящих друг другу civitas Dei и civitas terrena. В течение пер-
вых веков христианской эры это учение почти полностью вытеснило
и обрекло на забвение классическую политику и лежавшую в ее основе
языковую референтную систему.
У Августина термин «гражданское общество» (в латинизирован-
ной форме: societas civilis) встречается только в одном месте15, где речь
идет о вышеупомянутом единстве гражданской и культовой общины
в дохристианской Античности. В то же время большинство употреб-
ленных в Новом Завете античных политических терминов имели уже
не исходное свое значение, а аллегорически-мистическое. В этом, воз-
можно, наиболее четко проявился начавшийся уже в эллинистических
философских школах процесс смыслового опустошения этих понятий,
продолжившийся затем в патристической литературе16. Однако уже
в IV–V веках началось противоположно направленное движение, пред-
ставленное Лактанцием, Амвросием Медиоланским и, не в последнюю
очередь, тем же Августином, которые усиленно использовали поздне-
а право народов вводит разделение на слуг и свободных (Dig. 1, 1, 4), и потому оно
ближе к праву гражданского общества (ius civile), чем к естественному праву.
14
Aristoteles. Pol. 1322b 18 ff., 1328b 11 ff.
15
Augustinus. De civ. Dei. 4, 32. О гражданском лексиконе Августина см.: Kam-
lah W. Christentum und Geschichtlichkeit. Stuttgart; Köln, 1951. S. 155 ff.
16
Обзор изменения значений политической терминологии при переходе
от эллинизма к христианству дают статьи Теологического словаря Нового Завета
Киттеля, прежде всего см.: χοιυός // Kittel G. Theologisches Wörterbuch zum Neuen
Testament. Stuttgart, 1967. Bd. 3. S. 789 ff.; см. также: οίχος // Ibid. 1966. Bd. 5. S. 122 ff.;
Πολις // Ibid. 1965. Bd. 6. S. 516 ff. В связи с этим см. также богатый материал объяс-
нения политической терминологии у Дюканжа (Dufresne du Cange Ch. Glossarium ad
scriptores mediae et infimae latiniatis. 3 vols. Paris, 1768).
104 ________________________________________________ Манфред Ридель
античную образовательную традицию и связали ее с миром библейско-

христианских представлений.
Это же, между прочим, относится и к систематическому построению
римского права, о котором еще пойдет речь ниже в связи с терминоло-
гическими пересечениями между ним и аристотелевской философией.
К исходу Античности положение церкви вновь стало «публичным»,
и это имело, во всяком случае, то следствие, что христианская обра-
зовательная традиция стала сильнее опираться на унаследованные
от греко-римского прошлого политические идеи и основные языковые
фигуры. В той мере, в какой это допускали десекуляризация и религи-
озная реинтерпретация политических понятий в раннем христианстве,
учителя церкви обновили античный фундамент теории κοινωνία, откуда
мы можем сделать вывод, что и христианское послание Нового Завета
не способно было навсегда взорвать классическое, традиционное по-
литическое понимание «гражданского общества».
III.2. Перевод на латинский язык

Тот факт, что понятие «гражданское общество» вновь вошло в лек-
сикон политической философии, связан преимущественно с рецепцией
Аристотеля в Средневековье. Именно с нее, а не с теории естественного
права XVII века началась новая история понятия «гражданское об-
щество». Хотя латинизированные варианты словосочетания πολιτικὴ
κοινωνία существовали в языке европейской учености еще со времен
Цицерона, все же в массовом порядке они вошли в языковой и по-
нятийный мир германо-романских народов только после перевода
Политики и Никомаховой этики в XIII–XIV веках и составленных за-
тем схоластических комментариев к ним. У Цицерона πολιτικὴ κοινωνία
переведено как societas civilis или communitas civilis17. Если говорить
о тонкостях перевода с греческого на латынь, то прежде всего бро-
сается в глаза, что слово κοινωνία можно было перевести и другими
словами кроме societas и communitas: communicatio, communio, coetus.
Вильгельм из Мёрбеке, первый средневековый переводчик Политики
(1261), использовал всегда слова communitas либо communicatio civilis.
Этим, возможно, объясняется предпочтение, отдаваемое этим поня-
тиям в комментариях Альберта Великого и Фомы Аквинского, осно-
ванных на латинском тексте Вильгельма из Мёрбеке. Помимо этого
17
См.: Cicero. Rep. 1, 49; Fin. 3, 66; Nat. deor. 2, 78; De orat. 2, 68; Leg. 1, 62.
слова Фоме были известны такие обороты, как societas politica, societas
publica и, наконец, societas civilis. Этот вариант перевода греческого сло-
восочетания первым использовал Цицерон, а в позднейшей европей-
ской литературной традиции он утвердился, по всей видимости, после
переводов, выполненных в XV–XVI веках гуманистами. Возглавляет
их список латинское издание Политики, осуществленное Леонардо
Бруни (1438) и пользовавшееся большим успехом у читателей. Обо-
роты, использовавшиеся Вильгельмом из Мёрбеке, показались Бру-
ни «абсурдными» и варварскими18. В XVII веке выражения societas
civilis, civil society, société civile, società civile встречались одинаково часто
как у сторонников, так и у оппонентов Аристотеля: это позволяет
сделать вывод, что более новый перевод постепенно вытеснял уже
существовавшие как «более старые».
В связи с этими проблемами перевода для нас важна двоякая си-
нонимия между словами civilis и politicus, с одной стороны, и словами
societas и communitas — с другой. Третий важный момент — сохранение
аристотелевской формулы, отождествлявшей πόλις c πολιτικὴ κοινωνία.
Так, например, в начале XIV века Иаков из Витербо писал: «Harum
autem communitatum seu societatum institutio ex ipsa hominum naturali
inclinatione processit ut Philosophus ostendit I. Politicorum»19 (Перевод:
«Установление этих общностей, или обществ, происходит из самой есте-
ственной человеческой наклонности, как показывает Философ в первой
книге Политики».) Здесь отождествляются communitas и societas, а уже
у Альберта Великого наблюдается синонимическое употребление слов
civilis и politicus; в его комментарии к Политике Аристотеля говорится:
«В числе присущих человеку по природе вещей есть государство и граж-
данское, или политическое, общение»20. Синонимичность латинских
прилагательных civilis и politicus объясняется заимствованием грече-
ских терминов. Цицерон первым заговорил о том «месте в философии,
которое, нам следует называть гражданским, по гречески — πολιτικόν»21.
18
Bruni L. De interpretatione recta. II // Viti P. Opere Letterarie e politiche di Leonar-
do Bruni. Torino, 1996. P. 150–193. См. также: Aristoteles. Aristotelis in libros Politico-
rum prooemium // Idem. Opera / Ed. J. Mantinus. Venezia, 1562. T. 3. P. 225–226.
19
Jacques de Viterbe. De regimine christiano (1301–1302) / Éd. H. X. Arguillière. Pa-
ris, 1926. P. 91.
20
«De numero eorum quae sunt naturalia homini, civitas est, et communicatio civi-
lis, sive politica». — Albertus Magnus. Commentarii in octo libros Politicorum Aristotelis
1, 1. Opera. Paris, 1891. T. 8. P. 6.
21
«locum in philosophia, quem civilem recte appellaturi videmur, Graeci πολιτι-
κόν». — Cicero. Fin. 4, 5. См. также: Ibid. 5, 66; Idem. Epist. ad Atticum. 6, 1.
106 ________________________________________________ Манфред Ридель
Для римлянина civilis — это то, что отличает гражданина (civis) в каче-
стве члена civitas Romana, а philosophia civilis — это политика, составная
часть классической греческой философии. Эти языковые факты перево-
да необходимо учитывать для понимания того, что означало в то время
понятие «гражданское общество». А если окинуть взглядом историю
этого понятия в Новое время, то можно сказать, что ему неведома
не только современная, существующая с конца XVIII века разница меж-
ду «государством» (civitas, res publica) и обществом (societas, societas
civilis, populus), но и постулированная несколько позже разница между
обществом (societas) и общностью (communitas) или «товариществом»
(Genossenschaft).
III.3. Толкование понятия в схоластике периода расцвета

Многое для понимания судьбы этого понятия дает нам история
рецепции аристотелевской терминологии схоластикой XIII–XIV веков.
Альберт Великий и Фома Аквинский соединили это понятие с библей-
ско-христианским содержанием, с одной стороны, и с определенными
юридическими и политическими элементами средневековой городской
жизни — с другой. В соответствии с теологическим различением между
Божественными и человеческими законами, структура политической
философии в схоластике была выстроена вокруг двух полюсов: один
из них — это гражданское общество (communitas civilis), понимавшееся
как «мирское», а другой — надмирная общность в Боге (communitas
divina), трансцендентная по отношению ко всем человеческим уста-
новлениям и, в свою очередь, разделявшаяся Фомой на два варианта —
существующий и будущий:
Устройство общности, которой управляет человеческий закон, от-

личается от устройства общности, управляемой законом Божественным:
человеческий закон управляет гражданским обществом, то есть общно-
стью людей между собой […] А общность, управляемая Божественным
законом, есть общность людей и Бога в этой или будущей жизни22.
22
«Est autem alius modus communitatis ad quam ordinatur lex humana, et ad quam
ordinatur lex divina. Lex enim humana ordinatur ad communitatem civilem, quae est
hominum ad invicem […] Sed communitas ad quam ordinat lex divina, est hominum ac
Deum vel in praesenti, vel in futura vita». — Thomas Aquinas. Summa theologica. 1, 2,
qu. 100, art. 2c. См. тоже qu. 100, art. 5 («republica sub Deo».)
Таким образом, хотя классическая гражданская община утратила

благодаря христианству свою историческую ситуационную обуслов-
ленность, у Фомы Аквинского она вновь предстала систематической
референтной точкой для верующих — граждан Града Божьего (civitas
Dei, res publica sub Deo). В силу своей трансцендентальности она была
(в качестве ecclesia visibilis et invisibilis) выше гражданской общины Ари-
стотеля, но ее историческая имманентность при этом не нарушилась.
С тех пор она стала занимать определенное место в выстроенной Фо-
мой иерархии общественных форм, отличаясь от расположенной ниже
(как и у Аристотеля) «домашней» общности и от расположенной выше
«Божественной» (соответствовавшей civitas Dei Августина). Поэтому
в своем комментарии к Аристотелю Фома называл разные формы
κοινωνία «diversas communicationes», причем перед communicatio politica
у него шли «природная» и «домашняя» общности, а выше ее стояла
«божественная», которая, в свою очередь, воплощалась в церкви:
Ибо общность природная есть та, в соответствии с которой объ-

единяются в естественный род, и на этой общности основывается
дружба отца и сына и других кровных родственников. Другая общ-
ность — хозяйственная, в соответствии с которой люди объединяются
друг с другом в домашних делах. Еще одна общность — политическая,
в соответствии с которой люди общаются со своими согражданами.
Четвертая общность — Божественная, в соответствии с которой все
люди объединяются в едином теле Церкви действием либо силой23.
Этому соответствует еще одно — выходящее за границы аристо-

телевского определения понятий — разделение, которое предпринял
в данном случае Фома Аквинский: это различение моментов вечного
и временного (perpetuum et temporale) в общественной жизни людей.
В качестве «вечного общества» (societas perpetua) Фома соотносил
гражданское общество с ограниченной во времени жизнью человека
в целом («ad totum tempus vitae hominis»), и это означало для него —
с «пребыванием» человека в «граде» (mansio civitatis). Эта морально-
23
«Est enim communicatio alia quidem naturalis, secundum quod in naturali origine
aliqui communicant; et in ista communicatione fundatur amicitia patris et filii et aliorum
consanguineorum. Alia vero communicatio est oeconomica, secundum quam homines
sibi in domesticis officiis communicant. Alia vero communicatio est politica, secundum
quam homines ad concives suos communicat. Quarta communicatio est divina, secun-
dum quam omnes homines communicant in uno corpore Ecclesiae vel actu vel potenti-
al». — Idem. Super libros sententiarum. 3, 29, 6.
108 ________________________________________________ Манфред Ридель
политическая форма жизни рассматривалась уже не только природ-

но-телеологически (пребывание во граде необходимо для завершения
человеческого бытия), но мыслилась вместе с конечностью гражданской
жизни и ее несопоставимостью с жизнью Божественной. Аристотель
был релятивирован Августином, полисная идея Политики — проти-
вопоставлением civitas Dei и civitas terrena. Не затрагивавшееся вре-
менем бытие античного города было ограничено временным земным
бытием средневековых христиан-горожан, и в этом Аквинату виделось
аристотелевское «гражданское общество». Societas publica sive perpetua
обозначалась понятием societas politica:
То вечное, чем связано некоторое множество, или даже двое

или трое, а также те, кто представляет собой граждан какого-либо
государства, входят в вечное общество, так как пребывание человека
в граде относится ко всей человеческой жизни, и это и есть полити-
ческое общество24.
IV. Civitas и societas civilis в естественном праве

Нового времени
Схоластическое понятие гражданского общества в форме, рекон-
струированной Альбертом Великим и Фомой Аквинским, сохраняло
свои позиции до XVIII века. Такой долгий срок его действия связан,
естественно, с тем, что мы имеем дело с языком, на котором создава-
лась европейская схоластическая философия, и этот язык привязан
к определенным внешним формам, в которых он транслировался. Од-
нако этот язык — больше, чем просто терминология некоего закрепив-
шегося схоластического, образовательного знания; будучи составной
частью заложенной Аристотелем традиции, этот язык исторически
принадлежал европейскому обществу старого порядка, чье потестар-
ное и политическое устройство он выражал присущими ему понятий-
ными средствами. Аристотелианско-схоластический язык не испытал
релятивирования своих терминов под воздействием философии ис-
тории или социальной теории, равно как ему полностью неведомо
24
«Illud enim, ad quod aliqua multitudo, vel et iam duo, vel tres obligantur, quan-
doque est perpetuum, sicut illi qui efficiuntur alicujus civitatis cives perpetuam societa-
tem ineunt: quia mansio civitatis eligitur ad totum tempus vitae hominis, et haec est so-
cietas politica». — Thomas Aquinas. Contra impugnantes Dei cultum et religionem. 3.
было и нормирование политического лексикона в рамках основанного

на априористских принципах учения о естественном праве. Здесь перед
нами политическая философия в том облике, который она приняла
у Аристотеля и в котором она на протяжении столетий оставалась
теорией общественно-исторического мира, где природа и история че-
ловека сходились в гражданском обществе, мыслившемся в принципе
как неизменное.
IV.1. Реформация: Лютер, Меланхтон, Кальвин

Несмотря на то что деятели Реформации критиковали схоластиче-
ское аристотелианство, они тоже не ставили под вопрос неизменный
характер структуры общества и обслуживавшей эту структуру тер-
минологии. Скорее наоборот, некоторые их базовые представления,
которые легко согласовывались с аристотелианством, дополнительно
способствовали такой неизменности. Это в особенности относится
к учению Лютера и Меланхтона о трех сословиях и к нормирующей
функции этого учения по отношению к комплексу общество — пра-
во — власть. «Право» у Лютера означало «мирское правление» в самом
общем смысле, «политию», власть в стране и в городе, понималось
как человеческое правительство в status politicus, правление «властей
предержащих» (Obrigkeiten) по отношению к подданным25. Люди во-
обще имели свое происхождение в «доме», в домохозяйстве, в упоря-
доченной согласно нормам «домашнего права» (Hausrecht) иерархии
родителей, детей и челяди. А над обоими «мирскими» правлениями
высилось «духовное» — церковь, ecclesia, которая, как говорил Лютер,
получала от дома «людей», а от града, от «политии» — защиту и по-
кровительство:
Гласит Псалом 127, что на земле есть только два материальных

(leiblich) правления, град и дом: «Если Господь не созиждет дома». А так-
же: «Если Господь не охранит города». Первое — домохозяйство, оттуда
25
Luther M. Predigten über das 5. Buch Mose // Idem. Werke. Kritische Gesamtaus-
gabe. Weimar, 1903. Bd. 28. S. 543: «‘Право’ есть мирское правление, земское пра-
во, городское право, по которому должны править бургомистры и князья в делах
внешних». Понятие «внешние дела» («Eusserliche dinge») опирается на понятие
права, лежащее в основе трехчастной схемы общества, и относится ко всей сово-
купности мирских юридических отношений. См.: Beyer H. W. Luther und das Recht.
München, 1935.
110 ________________________________________________ Манфред Ридель
происходят люди. Второе — правление града, это страна, люди, князья

и господа (что мы называем светскими властями). Это значит — все
даваемое, ребенок, имущество, деньги, скот, и так далее […] Затем идет
третье, собственный дом и град Бога, это есть церковь, она должна
получать из дома людей, из города — защиту и покровительство26.
Лекция о Книге Бытия 1534–1535 годов, в которой содержится

в наиболее развернутом виде учение Лютера о трех сословиях, позво-
ляет сделать вывод, что перед нами определенная ученая топология,
тесно связанная со схоластической традицией и более древняя, нежели
ее систематизация в идеях Реформации27.
Однако главное значение в Лютеровой картине общества имела его
теология, а не традиционная моральная философия, подкрепленная
теорией естественного права. В отличие от античной проблемы про-
исхождения общества и власти, сформулированной, например, в пер-
вой книге Аристотелевой Политики или в софистических и стоических
размышлениях об изначальном состоянии человека, у Лютера «начало»
всякого мирского порядка — домашнего, политического и церковно-
го — содержится в повествовании о сотворении мира, а это значит,
что он установлен непосредственно Богом. Поэтому из учения о трех
сословиях выпадала как Аристотелева теория общества, так и схола-
стическая идея perfectio, так что применявшееся Лютером в этих лек-
26
«Also sagt Psalm 127, das auff erden allein zwey leiblich regiment sind, Stad und
Haus: ‘Wo der Herr das Haus nicht bauet’. Item: ‘Wo der Herr die Stad nicht behütet’.
Das erst ist Haushalten, daraus komen Leute. Das ander ist Stad regirn, das ist Land,
leute, Fürsten und Herrn (das wir die weltliche Oberkeit heissen). Das ist alles geben,
kind, gut, geld, thier etc. […] Darnach kömpt das dritte, Gottes eigen Haus und Stad,
das ist die Kirche, die mus aus dem Hause Personen, aus der Stad schutz und Schirm
haben». — Luther M. Von den Konziliis und Kirchen // Idem. Werke. 1914. Bd. 50. S. 652.
Лютер называет их также «тремя иерархиями, упорядоченными Богом», добавляя
при этом: «а других нам и не надо, нам и так более чем достаточно, чтобы в этих
трех нам жить праведно, наперекор дьяволу» (Ibid.). От этих трех потестарных
сословий отличаются сословия профессиональные — status или ordines в узком
смысле. Интересно употребленное здесь слово stad, которое как бы стоит между
словами «государство» (Staat), «сословие» (Stand) и «город» (Stadt), означая одно-
временно civitas, politia, status и ordo politicus (мирское правление, Weltlich Regiment).
О трехчастной схеме общества см.: Elert W. Morphologie des Luthertums. München,
1932. Bd. 2. S. 49 ff.
27
См.: Elert W. Morphologie. Bd. 2. S. 52 ff.; Troeltsch E. Die Soziallehren der christ-
lichen Kirchen und Gruppen. Tübingen, 1911. S. 522 ff. Лютер тем самым продолжает
восходящее к Платону средневековое разделение populus christianus на status ecclesi-
asticus, politicus и oeconomicus, с чем согласуется то, что лютерова экономика явля-
ется традиционно аристотелианской.
циях понятие гражданского общества подразумевало человека, с одной

стороны, как гражданина, но, с другой стороны, это его состояние по-
нималось не как атрибут «естественного» совершенства человеческого
бытия, но как созданное и установленное по воле Творца:
Ранее было сказано, что во всяком управлении следует оглядывать-

ся на Божественный порядок и волю, и то же самое учение предлагается
нам и здесь, а именно: Бог по своему единоличному замыслу захотел,
чтобы в этой жизни были «маски», или «персоны», то есть сословия
и уровни гражданского общества28.
Фон здесь образовывало реформаторское учение о двух царствах —

духовном и мирском, — наиболее четко сформулированное в ранних
трудах Лютера29. Поэтому заимствованное из ученого лексикона по-
нятие societas civilis носило, скорее, характер политической метафо-
ры, с помощью которой Лютер описывал «мирское» бытие человека,
рассматривавшееся им как материально-телесное, то есть с позиций
теологии истории, а не моральной философии или естественного права.
В отличие от Лютера у Меланхтона это понятие вновь получило
свой морально-философский фундамент и традиционно-политиче-
ское значение: оба этих момента связаны были с повторным обраще-
нием лидеров Реформации к Аристотелю. Очень показателен в этом
отношении комментарий Меланхтона к Политике, который начина-
етcя с традиционного разграничения политики и этики. В то время
как этика, по словам автора, толкует о «приватных» нравах («sicut
Ethica de privatis moribus disputant»), предметом политики является
гражданское общество, обязанности людей по отношению к нему
и естественная природа возникновения этого общества («ita politica
disputant de societate civili, et officiis ad societatem pertinentibus, et causas
ex natura ducit»)30. В данном случае, особенно по экспозиции к пер-
28
«Antea dictum est in omni gubernatione respiciendum esse ad ordinationem et
voluntatem Dei, et eadem doctrina nobis hoc in loco proponitur et commendatur, quod
singulari consilio voluerit Deus esse in hac vita istas larvas sive personas, hoc est, ordines
et gradus civilis societatis». — Luther M. Vorlesungen über 1. Mose (1535–1545) // Idem.
Werke. 1915. Bd. 44. S. 440.
29
Luther M. An den christlichen Adel deutscher Nation (1520); Idem. Von weltlicher
Obrigkeit (1523); см.: Törnvall G. Geistliches und weltliches Regiment bei Luther. Mün-
chen, 1947; Bornkamm H. Luthers Lehre von den zwei Reichen im Zusammenhang seiner
Theologie. Gütersloh, 1958.
30
Melanchthon Ph. Comentarii in Politica Aristotelis // Corpus reformatorum (далее:
CR) / Hrsg. J. W. Baum u.a. Halle, 1850. Bd. 16. S. 421 ff.
112 ________________________________________________ Манфред Ридель
вой книге Аристотелевой Политики, можно видеть, в какой мере

господствующая у Меланхтона теория общества испытала влияние
Аристотеля и стоико-гуманистической традиции и в какой мере по-
нятие гражданского общества зависимо от традиционного слово-
употребления31. И, наконец, из комментариев к Никомаховой этике
становится видна вся Philosophia moralis Меланхтона, которая уже
даже по названию своему связана с прежней морально-философ-
ской традицией и которой суждено было оказать большое влияние
на протестантские университеты и школы. Здесь, в переплетении
с многочисленными цитатами из Аристотеля и Цицерона, намечены
подступы к естественно-правовому обоснованию понятия общества
(«…движущей причиной является склонность, или стремление чело-
веческой природы к общественной жизни»), которые непосредствен-
но противопоставлены теологическим обоснованиям («Богу угодно
объединение»)32. Выступая против аристотелианско-схоластической
аргументации, основанной на «законе природы» (lex naturae) и чело-
веческом разуме (ratio), Меланхтон в Loci theologici разъяснял, что ис-
тинной причиной гражданского общества является Бог:
Хотя это суждение и верно, однако его недостаточно для объяс-

нения причины гражданского общества или власти. Ибо одними толь-
ко решениями людей и человеческими силами невозможно удержать
ни справедливые законы, ни гражданское общество. Будем знать, таким
образом, что этот порядок установлен по гласу Божьему, одобрен и по-
истине Богом поддерживается33.
31
Melanchthon Ph. Comentarii in Politica Aristotelis. S. 423–424, 435. Одновре-
менно приобретают одинаковый статус civitas и societas: «Finis omnium civium est
publica utilitas seu, ut dicam clarius, tranquillitas vel incolumitas publici status» (Ibid.
S. 435). — (Перевод: «Целью всех граждан является общественная польза, или,
чтобы выразиться яснее, спокойствие или невредимость общественного состоя-
ния») — здесь status publicus, соответствует в других местах (CR. 1854. Bd. 21. S. 549,
992 ff., 1009) status civilis и, соответственно, politicus. См. также колебания «societas
civilis seu imperium» (Ibid. S. 991) и «status civilis seu Imperium» (Ibid. S. 992).
32
«causa efficiens est declinatio, seu iudicium naturae humanae ad collendam so-
cietatem»; «vult Deus esse consociationem». — Melanchthon Ph. Philosophiae moralis
epitome // CR. Bd. 16. S. 159 ff.; Idem. Grammatica Graeca // Ibid. 1854. Bd. 20. S. 152.
См. истолкование в: Elert W. Morphologie. Bd. 2. S. 29 ff., 308 ff.
33
«Etsi vera est haec sententia, tamen nondum satis de causa civilis societatis seu im-
periorum dixit. Nam solis humanis consiliis et viribus nequaquam retineri honestae leges
et civilis societas possunt. Sciamus ergo voce Dei institutum esse hunc ordinem et com-
probatum et vere ab eo iuvari». — Melanchthon Ph. Loci theologiсi // CR. Bd. 21. S. 991.
«Закон природы» еще не есть закон профанного естественно-

правового разума, он основывается на Моисеевом законе, который,
хоть и был дан Богом только одному народу, представляет собой сви-
детельство Его воли относительно политической жизни вообще. И,
как человеческий разум и Божественная воля связаны друг с другом,
точно так же, в соответствии с христианской морально-теологической
традицией, Моисеев закон и «природа» — понимаемая как моральный
закон — образуют единство, которое, согласно Меланхтону, лежит в ос-
нове гражданского общества, служа его «порядком»:
Свидетельство этому — весь закон Моисеев, который хотя и был

установлен для одного народа, однако является свидетельством того,
что эта общественная жизнь установлена по воле Бога. А само устрой-
ство гражданского общества, если его правильно понимать, и есть закон
нравственный34.
В представлении Меланхтона и в раннепротестантской этике с за-

конами и с формами жизни в «политике» связывалась вторая скрижаль
декалога, в то время как первая относилась к духовной сфере церкви.
Подобным же образом разделение на духовный и мирской «порядок»
(ordo ecclesiasticus — ordo civilis sive politicus)35 проводилось у Кальвина,
Цвингли и Буцера. Меланхтон же идет дальше этого разделения по-
стольку, поскольку он, под влиянием гуманистического образования
XVI века, был склонен придавать философским моральным учениям
Античности, Этике и Политике, большее значение, чем остальные
34
«De hac voce manifestum testimonium est tota lex Moysi, quae etsi uni populo
proposita est, tamen testimonium est voluntatis Dei de hac vita politica. Est autem Lex
moralis, ille ipse ordo societatis civilis, si dextre intelligatur». — Ibid.
35
См. среди проч.: Calvin J. Institution de la religion chrétienne. 3, 19, 15. Opera //
CR. 1865. Bd. 31. S. 358 (regnum spirituale — regnum politicum); Zwingli U. De vera et
falsa religione commentaries // Ibid. 1914. Bd. 90. S. 867 (civitas — ecclesia, vita civita-
tis — vita ecclesiae Christianae); Bucer M. Das Ym Selbs niemant sonder anderen leben
soll, und wie der mensch dahyn kommen mög // Idem. Opera. Ser. 1: Deutsche Schrif-
ten. Gütersloh, 1961. Bd. 1. S. 57–58 (божий «порядок» — человеческая «политика».)
См.: Bohatec J. Calvins Lehre von Staat und Kirche. Breslau, 1937; Farner A. Die Leh-
re von Staat und Kirche bei Zwingli. Tübingen, 1930. Относительно Буцера, который
вместе с Меланхтоном в наибольшей степени находился под влиянием гуманизма,
см.: Koch K. Studium Pietatis. Martin Bucer als Ethiker. Neukirchen, 1962. Societas civilis
в подобном контексте обнаруживается только у Кальвина: «Neque […] tantum civi-
lis societas sumus, sed insiti in Christi corpus, alii sumus vere aliorum membra». [Толко-
вание первого послания к Коринфянам (1 Кор. 12: 26)]. — Calvin J. Opera // CR. 1892.
Bd. 77. S. 501); Bonatec J. Calvins Lehre. S. 628–629.
114 ________________________________________________ Манфред Ридель
деятели Реформации. Теологический фундамент, с его точки зрения,

включает в себя и морально-философское оправдание ordo politicus,
а оно, в свою очередь, объясняет тот этико-политический ранг и то об-
щественное положение, которое получает понятие societas civilis.
У Меланхтона в одной фразе сказано, что «гражданское общество
следует поддерживать: гражданское общество не может сохраняться
без управления»36.
IV.2. Философия Нового времени и политика:

Бэкон, Гоббс, Боден
Свой неизменный характер, теснейшим образом связанный с ари-
стотелевым понятием и историей его рецепции в языке, изучаемый
термин сохранил и в тех течениях политической философии Нового
времени, которые постепенно эмансипировались от схоластической
философии. Это относится, например, к Фрэнсису Бэкону, который на-
ряду с аристотелевой логикой пытался реформировать и политику, до-
полняя ее учением об общении (de conversatione) и о делах (de negotiis),
отсутствовавшим в традиционной аристотелевской концепции. Субъ-
36
«societas civilis est colenda: societas civilis non potest sine imperio retineri». — Me-
lanchthon Ph. Commentarii // Сorpus Reformatorum. Bd. 16. S. 424. О единстве тео-
логических и морально-философских оснований см.: CR. Bd. 21. P. 999: «Postquam
igitur salis ostensum est politicum ordinem esse rem bonam et Deo placentem, adiiciam
aliquod regulas utiles ad pacem et ad allendam reverentiam in bonis mentibus erga magis-
tratus et universum ordinem civilis societatis, quae certe digna est bonis ingeniis et cum
refertur ad gloriam Dei, cultus est gratus Deo». — (Перевод: «После того как в доста-
точной степени показано, что общественный порядок есть вещь хорошая и угодная
Богу, добавлю некоторые правила, полезные для мирного существования, а так-
же помогающие взрастить в праведных умах почтение по отношению к властям
и всему устройству гражданского общества, которое, конечно, приличествует бла-
гим умам и, так как направлено во славу Божью, почитается как угодное Богу».)
См.: Ibid. S. 984, взаимопереход понятий ecclesia, oeconomia и politia, разделение ко-
торых для Меланхтона, в противоположность Лютеру, играет подчиненную роль:
«Hactenus Ecclesiam descripsi ac recitavi […] Nunc quia necesse est eam inter homines
vivere in oeconomiis, politiis, imperiis, ubi vult Deus audiri confessionem verae doctrinae
imo ubi colligit sibi Ecclesiam, collocanda est in oeconomiis et societate civili, et docenda,
quid de coniugio et de imperiis sentiendum sit». — (Перевод: «До сих пор я писал и го-
ворил о Церкви […] Теперь, так как Церкви среди людей необходимо проживать
в хозяйственной, общественной и государственной жизни, где Бог хочет, чтобы
было услышано истинное учение и где он и собирает себе Церковь, ее необходи-
мо поместить в хозяйственной жизни и в гражданском обществе, а также обучать
тому, как следует мыслить о браке и о государстве».)
ект в ней, впрочем, оставался все тот же — гражданское общество, ко-

торому люди обязаны «благами», разбираемыми в этом учении («bona
quae ex societate civili homines sibi parare expetunt»)37. Среди дисциплин,
которые могли бы дополнить политику в более узком понимании, Бэ-
кон называл, кроме этого, еще учение о расширении пределов державы
(«de proferendis finibus imperii») и учение о всеобщей справедливости
или об истоках права («de justitia universali, sive de fontibus juris».) Вве-
дение первой дисциплины связано с тем специфическим для Нового
времени понятием о политике, которое после Макиавелли и его шко-
лы ассоциировалось со словосочетанием «государственный интерес»
(ragione di stato): это техника обретения политической власти, сохране-
ния, увеличения и расширения «силы» абсолютистского государства.
Этому понятию о политике Бэкон противопоставлял учение о спра-
ведливости, которая имеет своим ориентиром не «силу», а «закон».
Здесь наметилась оппозиция между политикой (в названном выше
смысле слова) и естественным правом, и для дальнейшего развития
изучаемого понятия это имело огромные последствия. В «societate
civili, — говорится у Бэкона, — aut lex aut vis valet»: в гражданском
обществе действует либо закон, либо насилие38. Это положение прямо
противоречит классической теории понятия гражданского общества,
согласно которой оно определяется тем, что в нем царят как насилие,
так и закон. Закон образует с теорией гражданского общества единство
постольку, поскольку это общество само легитимировано «естествен-
ным» (в соответствии со схоластическим взглядом — Божественным)
законом, или правом, которое властитель и народ обязаны в своих
действиях соблюдать.
Хотя средневековая схоластическая философия, оправдывавшая
фундаментальные политические понятия ссылкой на lex naturalis и при-
частность к lex aeterna, готовила дорогу к юридической акцентуации
гражданского общества, на этой стадии политика и естественное пра-
во еще постоянно перетекали друг в друга. Только в XVII веке, после
того как с возникновением новой концепции политической филосо-
фии и с оформлением не-телеологического понятия природы в гали-
леевой физике основания этого учения сделались неубедительными,
единая прежде теория политики распалась на две части, из которых
одна представляла собой по преимуществу учение о высшей власти,
37
Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum. 8, 1. London, 1623 («…блага, ко-
торых люди требуют для себя от гражданского общества».)
38
Ibid. 8, 3 (Tractatus de justitia universali sive de fontibus juris. Aphorismos I).
116 ________________________________________________ Манфред Ридель
или «суверенитете», тогда как другая выводила политические понятия

из принципов естественного права.
Такова ситуация, в которой оказалась политическая философия
после Макиавелли, Бодена и Гоббса. Если Боден придерживался тер-
мина «гражданское общество», то Макиавелли вместо него употреблял
менее четко дефинированное выражение «гражданская жизнь» (vivere
civile, politico)39. Боден исходил из того, что гражданское общество
(civitas, societas civilis) обретает политическую организационную фор-
му (respublica, république) только благодаря такому признаку, как выс-
шая власть (summa potestas, maiestas, puissance souveraine). С введением
этой категории в политическую философию Нового времени отноше-
ние гражданского общества и политической власти суверена в корне
меняется. Вместо гражданского общества, основывающегося на идее
равенства властвующих и подвластных в их качестве «граждан», теперь
в центре нового понимания стояла обусловленная той самой puissance
souveraine эффективность «правления», которое постепенно начина-
ло выделяться в самостоятельную сферу «государства». Обладание
puissance souveraine юридически и политически отделяло «государ-
ство» от профессиональных корпораций, организаций и общин. Теперь
«государство» образовывало уже не «гражданское», а «управляемое»
общество, терминологически отличающееся от того, «гражданского»
в более узком смысле, слова: «Семья — это естественное сообщество,
коллегия — гражданское сообщество, а республика отличается тем,
что это сообщество, управляемое суверенной властью»40.
Так Боден артикулировал те элементы, на взаимодействии кото-
рых отныне суждено было строиться истории понятия «гражданское
общество» как в профанных теориях, основанных на идее естествен-
ного права, так и в абсолютистских политических теориях XVII века.
Следует, однако, подчеркнуть, что названные структурные сдвиги нача-
лись сперва в периферийных точках и еще не охватывали внутреннюю
структуру понятия. Статика и динамика в его устоях переходили друг
в друга: это соответствовало, не в последнюю очередь, политической
ситуации эпохи, когда эмансипация от аристотелианства пробивала
себе дорогу лишь очень постепенно, так как этот процесс во многом
тормозила схоластическая философия, снова консолидировавшаяся
39
Machiavelli N. Discorsi sopra la Prima Deca di Tito Livio. I, 3. 6. 18. 49. Roma,
1531.
40
«La famille est une communité naturelle, le Collège est une communité civile, la
République a cela d’avantage, que c’est une communité gouvernée par puissance souverai-
ne». — Bodin J. Les six livres de la république. 3, 7. Paris, 1583. P. 474.
в XVI веке. При таком видении ситуации не покажется случайностью,

что для Бодена разделение «гражданского» и «управляемого» обще-
ства не находило своего продолжения в разделении «государства»
и «общества». Здесь он продолжал говорить на языке традиционной
политической философии. В латинском варианте своего основного по-
литического труда о «государстве», которое он все еще понимал как res
publica, Боден писал: «Ибо государство есть гражданское общество,
которое может существовать само по себе без объединений и общин,
но не без семьи»41.
В то время как у Бодена релятивирование аристотелева понятия
гражданского общества было выражено еще нечетко и противоречиво,
Гоббс порвал с более или менее традиционной посылкой, согласно ко-
торой «суверенная» власть правителя, сконденсированная в «государ-
стве», состоит в непосредственных политических отношениях со сферой
гражданского общества. При этом Гоббс тоже поначалу не имел вполне
ясного представления о потенциальных применениях новой доктри-
ны о суверенитете. Поэтому в своем первом политическом трактате,
Elements of Law (1640), он просто перенял у своих предшественников
традиционное толкование civitas как societas civilis. Здесь «гражданское
общество» выступало как термин, известный и в обиходном, и в уче-
ном языке эпохи; его происхождение из классической политической
философии еще совершенно не представляло собой никакой проблемы
и без всяких трудностей могло быть идентифицировано с конструктом
«договора», столь любимым Гоббсом:
Устроенный так союз — это и есть то, что сейчас называют поли-
тическим телом или гражданским обществом; греки же называют его
полисом, то есть городом, каковой можно определить как множество
людей, объединенное в одну личность общей властью ради мира, без-
опасности и общего блага42.
Идея соглашения, составляющая важнейший элемент в дефиниции

суверенного политического тела, понималась тогда еще не в смысле
41
«Est enim res publica civilis societas, quae sine collegiis, et corporibus stare per se
potest, sine familia non potest». — Idem. De republica libri sex. Frankfurt, 1597. P. 521.
42
«This union so made, is that which men call now-a-days a Body Politic or civil
society; and the Greeks call it πόλις that is to say, a city, which may be defined to be a
multitude of men, united as one person by a common power, for their common peace,
defence and benefit». — Hobbes Th. The Elements of Law, Natural and Politic (1640). 1,
19, 8. London, 1650.
118 ________________________________________________ Манфред Ридель
«фикции», а, как и везде в новой теории естественного права, нагляд-

но-реально: субъектом государственного тела представлялась «масса
людей». Не без основания Гоббс ссылался на принятые в языковом
обиходе его времени выражения и, без тени полемики, на понятие
«полис» в греческой философии.
В De cive (1642) конструкт договора выглядит уже принципиально
иначе: идею соглашения Гоббс стал сам рассматривать как фикцию43.
Государство (civitas) понималось им теперь не как «масса людей», об-
щей принудительной силой объединенная в одну личность: личность
как обладательница высшей власти (summum imperium, summa potestas)
стала репрезентировать само объединение. «Такое объединение называ-
ется государством или гражданским обществом или даже гражданской
личностью»44. Зафиксированная в таком виде формула тождества (civitas
= societas civilis) при ближайшем рассмотрении оказывается столь же
фиктивной, как и идея единства воли, на которой она основывалась.
Societas civilis была persona civilis, потому что сама по себе она не об-
ладала единством. В силу естественного права индивидуальной воли
распространяться на саму себя, согласно посылкам теории договора,
воля всех отделена от воплощенного в гражданском обществе единства
воли; из-за этого здесь была необходима высшая власть, принуждавшая
к этому единству. Эта власть обеспечивала фиктивной личности, репре-
зентирующей единство civitas, ту реальность, которая прежде гаранти-
ровалась гражданским обществом в смысле потестарно-корпоративного
соглашения свободных домохозяев, которое помышлял и Боден. Логиче-
ским следствием этого подхода стало то, что в Левиафане Гоббс понятие
societas civilis уже полностью исключил из дефиниции civitas. Формула
тождественности не упоминалась не только потому, что persona гораз-
до четче выражала единство civitas, но и потому, что благодаря связи
с summa potestas оно полностью перемещалось в ту сферу, где поли-
тическое устройство гражданского общества институционализируется
в современное «государство». Суверенитет, который еще Боден понимал
в основном как суверенитет властителя, эволюционировал в суверени-
тет «государства», а «гражданская» личность — в «государственную»
43
Hobbes Th. Elementa philosophica de cive. 5, 9. Paris, 1642. Фиктивный мо-
мент в Элементах права у Гоббса есть лишь в описании передачи «власти и силы»
от каждого индивида суверену (1, 19, 10). См. об этом ценный труд: Tönnies F. Die
Lehre von der Volksversammlung und die Urversammlung in Hobbes’ Leviathan // Zeit-
schrift für die gesamte Staatswissenschaft. 1930. Bd. 89. S. 17.
44
«Unio autem sic facta, appellatur civitas sive societas civilis, atque etiam persona
civilis». — Hobbes Th. Elementa philosophica de cive. 5, 9.
(Staatsperson). Civitas, писал Гоббс, не есть ни какой-то один гражданин,

ни все граждане вместе45. По отношению к носителю высшей власти,
без которой civitas была бы лишь пустым словом («civitatem, sine summa
potestate unius hominis vel coetus, vocabulum inane esse»46), граждане прин-
ципиально являются подданными. Для Гоббса уже ничего не значили
ни представление о гражданине как человеке, являющемся хозяином
самому себе (sui juris), ни представление о естественной иерархии «об-
ществ», вершину которой образует «гражданское». Не без оснований он
особо подчеркивал тот факт, что все общества возникают не «от приро-
ды», а лишь случайно («quod aliter fieri natura non possit, sed ex accidente».)
Если люди собираются вместе и наслаждаются обществом друг друга
(«societate mutua gaudent»), то происходит это, согласно Гоббсу, для того,
чтобы приобрести сначала выгоду (utilitas), а потом, как следствие ее,
честь (honor)47. Приведенный Гоббсом пример торговой компании при-
меним к любым человеческим объединениям: «unusquisque non socium,
sed rem suam colit». Индивид, которому природа дает исконное и первое
право на самосохранение, уже не является частью целого, которое по-
велевало бы им и распоряжалось бы как средствами его деятельности,
так и самой деятельностью сообразно заданным целям: он из этого
целого выпущен. Поэтому гоббсово естественное право формулирует
принципы гражданской эмансипации, приоритет индивидуума, кото-
рый только и создает «общество», занимаясь реализацией своих есте-
ственных целей.
IV.3. Апория конструкта договора в естественном праве

Если сравнить эти разнообразные дифференциации в формах
понятия гражданского общества с одновременно развивавшимися
основными направлениями теории естественного права, то перед
нами предстанет картина, сильно отличающаяся от того, что нам
представлялось до сих пор. Ведь в центре учения о естественном
праве стояла та самая традиционная политическая формула тожде-
ственности civitas и societas civilis, которая начала размывать доктрину
о суверенитете. Этому процессу размывания были поставлены из-
вестные границы, что хорошо заметно как раз на примере Гоббса,
45
Ibid.
46
Hobbes Th. Leviathan. 2, 31. London, 1651.
47
Hobbes Th. Elementa philosophica de cive. 1, 2; см.: Idem. Leviathan. 2, 17.
120 ________________________________________________ Манфред Ридель
принадлежавшего к наиболее умным и радикальным критикам схола-

стической традиции в XVII веке: у него тоже отсутствует, выражаясь
словами Фердинанда Тённиса, «замковый камень теории» — четкое
и полное отделение civitas не только от просто какого-нибудь обще-
ства и социабильности, но и от крупных и долговечных обществ,
от всех социальных состояний, которые возможны также и в status
naturalis48. Отсутствие этого замкового камня в здании новой теории
естественного права связано было прежде всего с тем, что теория
эта интересовалась преимущественно таким понятием о гражданском
обществе, в котором в многообразных теоретических преломлениях
и маскирующих терминологических обличьях вплоть до Канта от-
четливо просматриваются языковые основания традиционно-ари-
стотелианской референтной системы. Теория естественного права,
исходившая, в отличие от классической политики, из существования
отдельно взятого человека, перенесла societas civilis аристотелианской
традиции на свою собственную проблематику. В системах XVII века
отдельно взятый индивид имел приоритет перед общественным це-
лым. Гражданское общество обладало в них не исконным («естествен-
ным»), а деривативным характером, оно было posterius, а не prius, было
результатом процесса, который начинался с отдельного индивида.
Учение о природном, естественном состоянии человека — ядро но-
вой теории естественного права — обозначило разрыв с природным
горизонтом классической теории понятия. Под заголовком «De statu
hominum extra societatem civilem»49 Гоббс сформулировал важнейший
постулат, который извлекал родовое понятие классической политики
из присущей ему неисторичности: природа вещей и человека не пред-
ставляет собой возможный принцип объединения в societas civilis.
Природа и история человека, которые в классической традиции по-
литики образовывали единство, теперь разделились. Status civilis —
не важно, был ли он вызван инстинктом или рациональным сооб-
ражением (recta ratio), — подчинялся условиям природы уже лишь
постольку, поскольку «состояние» природы задавало те условия, ко-
торые делали необходимым уход из него. У Локка эта необходимость
возникает из того, что индивид в природном, естественном состоянии
трудом своих рук вырывает вещи из предназначенного им природой
порядка. Предназначение природы заключается в том, чтобы быть
48
Tönnies F. Hobbes und das Zoon Politikon // Zeitschrift für Völkerrecht. 1922.
Bd. 12. S. 477–478.
49
Hobbes Th. Elementa philosophica de cive. 1, 1.
присвоенной человеком, поэтому не природа вещей, не затронутая

трудом, а собственность является основой civil society50.
Если отправляться от существования отдельно взятого индиви-
да, то распадается тождество civitas и societas civilis, которое в теории
естественного права схоластической философии легитимировано те-
леологией естественного закона (lex naturalis), где природные цели
(инстинкты, потребности и тому подобное) индивида совпадают
с нравственными целями целого. Этот разрыв с традицией не озна-
чает, однако, отхода от теории понятия societas civilis. Дифференциа-
ция в естественно-правовых принципах естественного права не про-
должается в дополнениях, которые определяют отношения между
гражданским обществом и политическим устройством. Ведь теория
естественного права вместе со схоластической философией XVII века
придерживаются классической политической формулы синонимии:
смысл понятия «гражданское общество» — традиционно-политиче-
ский, оно тождественно «государству». При разговоре о нем взаимо-
заменяемыми являются слова и словосочетания civitas, societas, societas
civilis, populus, res publica. «Следует различать два объединения, или об-
щества, людей, — говорит поздний схоласт Франсиско Суарес. — Одно
называется домашним, или семейным, другое гражданским, или народ-
ным, или государственным»51. Подобные обороты встречаются в XVI
и XVII веках постоянно, причем как в рамках схоластической филосо-
фии, так и за ее пределами — например, у Меланхтона («societas civilis
seu imperium»), у Коваррувиаса («civitas id est civilis societas»), у Германа
Конринга («civitas sive civilis societas»), у Фрэнсиса Бэкона («civitas sive
societas»), у Гуго Гроция («civitas ac populus sive coetus») и у Спинозы
(«civitas sive societas»)52. В отличие от теоретических подходов Бодена
и Гоббса, здесь «государство» еще вовсе не фигурирует само по себе, оно
еще мыслится как конструкция, составленная из «граждан», то есть сво-
бодных, политически активных мужчин. В этом едины даже те направ-
50
Locke J. The Second Treatise of Civil Government. 5, 27 ff.; 9, 123–124; 11, 134.
London, 1690.
51
«Duplex communitas seu societas humana distinguenda est. Una dicitur domesti-
ca, seu familiae, alia civilis seu populi aut civitatis». — Suarez F. De opere sex dierum. 5, 7,
1 // Idem. Opera / Éd. M. André. Paris, 1856. T. 3. P. 413.
52
См.: Melanchthon Ph. // CR. Bd. 21. S. 991; Covarruvias D. Practicae quaestiones
(1556). 1, 2. Leiden, 1558. P. 3; Conring H. De civili prudentia. Cap. 5. Helmstedt, 1662.
P. 64; Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum. 3, 2; Grotius H. De iure belli ac pa-
cis. Paris, 1625. 2, 5, 23; 1, 3, 6, 1 ff.; Spinoza B. de. Ethica, ordina geometrica demonstrata.
4, propositio 37, scholium 2 // Idem. Opera posthuma. Amsterdam, 1677.
122 ________________________________________________ Манфред Ридель
ления политической философии Нового времени, которые в остальном

друг от друга полностью отличаются. Так, Меланхтон в своем коммен-
тарии к Политике Аристотеля писал: «Государство есть сообщество
граждан, установленное по праву ради взаимной пользы и особенно
ради защиты. Граждане — это те, кто в одном и том же сообществе
могут добиваться государственных должностей или права судить»53.
Схожее определение дал Спиноза: «Это общество, укрепленное зако-
нами и способностью себя удерживать, называется государством, а те,
кто защищен его правом, — гражданами»54. И, наконец, следует упомя-
нуть в связи с этим еще и Второй трактат о правлении Локка (1689),
а также Метафизические начала учения о праве Канта (1797). Локк дал
седьмой главе своей книги заглавие «О политическом или гражданском
обществе», а Кант в § 45 своего учения о праве разъяснял соотношение
между «государством» и «гражданским обществом», используя фор-
мулу тождества: civitas sive societas civilis.
В силу постоянной ориентации на эту формулу учение о естествен-
ном праве в Новое время осталось слепо к собственной проблематике.
Мало того, что дифференциация между индивидуальной и всеобщей
волей не находила своего отражения в форме понятия гражданского
общества вплоть до Канта, теория естественного права не проясни-
ла даже исходные предпосылки и основания этой формулы. Они по-
чти целиком были ею восприняты, причем не в последнюю очередь
в учении о договоре, которое обычно рассматривают как показатель
дистанции между классической политикой и учением о естественном
праве Нового времени. То обстоятельство, что распад общественного
целого на индивидов как на его составные части и ориентация на су-
ществование отдельно взятого индивида вели не к постоянному раз-
личию, а к конструированию способов его преодоления, объяснялось,
как это ни парадоксально, существовавшим в теории естественного
права учением о договоре: оно есть и проявление различия, и одно-
временно средство его преодоления. Проявлением различия оно яв-
ляется постольку, поскольку договор представляет собой адекватную
форму организации для обособленных индивидов, а средством его
преодоления — поскольку в нем общество снова конституируется по-
литически, как «гражданское общество». Дело в том, что контрагентом
53
«Civitas est societas civium iure constituta, propter mutuam utilitatem, ac maxime
propter defensionem. Cives sunt, qui in eadem societate magistratus aut judicandi potes-
tatem consequi possunt». — Melanchthon Ph. Commentarii. 1530 // CR. Bd. 16. S. 435.
54
«Haec autem societas legibus et potestate sese conservandi firmata civitas appella-
tur, et qui ipsius iure defenduntur cives». — Spinoza B. Ethica. 4, propositio 37, scholium 2.
договора о гражданском обществе является — и это нельзя упускать

из внимания при оценке так называемого «индивидуализма» теории
естественного права Нового времени — не отдельно взятый индивид
как таковой, но всегда — свободный индивид, который способен су-
ществовать сам по себе и обладает бытием в силу собственного права
(sui iuris)55. Тем самым из договора исключаются «несамостоятельные»
(alieni iuris), но для теории естественного права XVII века это не пред-
ставляло проблемы.
V. Фиксация и распад терминологической традиции

в период Просвещения
V.1. Социальная модель и семантическое поле
в XVII–XVIII веках
Существовавшее в теории естественного права понятие societas
civilis передавалось в немецком языке конца XVII — начала XVIII века
словами Buergerliche Gemeinschaft или Bürgerliche Gesellschaft56, при-
чем второе выражение в целом преобладало. Его распространение
в XVIII веке связано было, таким образом, с буквальным переводом
с латыни, а вовсе не с заимствованием под влиянием английского (civil
society) и французского (société civile) Просвещения57. В XVII веке упо-
треблялись латинизированные формы Civil societät или Civil Gemeind58,
а кроме того Bürgerliche Societät59: в передаче этого понятия средствами
немецкого языка еще обнаруживалась известная неуверенность. Это же
можно сказать и о введении словосочетания bürgerliche Gesellschaft,
которое, как кажется, было для тогдашнего языкового обихода скорее
55
См.: Idem. Tractatus politicus. 11, 3; Grotius H. De iure belli ac pacis. 2, 5, 23; Lo-
cke J. The Second Treatise of Civil Government. 6; 7, 77 ff.
56
Leibniz G. W. Textes inédits / Éd. G. Grua. Paris, 1948. T. 2. P. 602; Rädlein J. Euro-
päischer Sprach-Schatz, oder an Wörtern sowohl als auserlesenen und der Sprachen Ei-
genschaft gemäßen Redens-Arten reiches und vollkommenes Wörterbuch der vornehms-
ten Sprache in Europa. Leipzig, 1711. Bd. 1. S. 369.
57
Так было еще написано в: Handwörterbuch der Sozialwissenschaften. Stuttgart;
Tübingen, 1964. Bd. 4. S. 427 ff.
58
Becher J. J. Politischer Discours von den eigentlichen Ursachen des Auf- und Ab-
nehmens der Städte, Länder und Republicken. Frankfurt, 1673. S. 2, 5.
59
Pufendorf S. Einleitung zur Sitten- und Staatslehre. Leipzig, 1691. S. 444; Zed-
ler J. H. Großes vollständiges Universallexicon aller Wissenschaften und Künste. Halle;
Leipzig, 1743. Bd. 38. Sp. 174.
124 ________________________________________________ Манфред Ридель
непривычным переводом данного схоластического понятия. На это,

по крайней мере, указывает одно замечание переводчика трактата
Пуфендорфа De jure naturae et gentium:
Таким названием выражено употребляемое автором латинское сло-

во Civitas, о чем здесь следует раз и навсегда объявить, дабы уважаемый
читатель знал, что часто встречающимся словосочетанием гражданское
общество обозначается и имеется в виду не что иное, как связанные
вместе власти предержащие и подданные, которые образуют опреде-
ленную державу, республику и так далее60.
Эта ремарка переводчика Пуфендорфова трактата еще очень точно

передавала прежний смысл названного понятия. «Гражданское обще-
ство» — как в классической политической науке, так и в теории есте-
ственного права Нового времени — представляло собой объединение
лиц, политическую общность свободных, ответственных мужчин (до-
мохозяев или граждан) страны или города. Разделение на «государство»
как институт (то есть рациональную организацию для осуществления
власти и управления, со штатом чиновников) и «общество» как объеди-
нение подданных в этом понимании отсутствовало. Если в какой-то мере
такое разделение и намечалось в процитированном выше пассаже,
то понятие как бы само его пресекало: власти предержащие (то есть
осуществляющая господство организация, состоящая из определенных
людей) и подданные в этом понятии были «связаны вместе». Граждан-
ское общество и форма политической организации еще приравнивались
друг к другу: их «связанные» члены «вместе» образовывали монархию
или республику. При этом слово civitas, переводом которого здесь высту-
пало выражение «гражданское общество» (Bürgerliche Gesellschaft), вовсе
не означало только «государство» или тем более только «город»; оно
могло распространяться на все «политические» объединения, то есть
и на различные потестарные образования, существующие в стране,
«будь то династия, барония, графство или герцогство»61.
60
«Mit solchen Namen hat man das vom Autor gebrauchte lateinische Wort Civitas
ausdrücken / und dieses hier einmal für allemal melden sollen / damit der geehrte Lehrer
wüßte / daß mit dem öfters vorkommenden Worte Bürgerliche Gesellschaft nicht anders
zu verstehen gegeben und gemeinet seie / als die zusammen verbundene Obrigkeiten und
Untertanen / welche ein gewisses Reich Republic u.dgl. ausmachen». — Pufendorf S. De
jure naturae et gentium. 1672. Frankfurt, 1711. Bd. 2. P. 420.
61
«sive sit dynastia, sive baronia, sive comitatus, sive principatus». — Alsted J. H. Cur-
sus philosophici encyclopaedia. Herborn, 1644. Bd. 3. P. 167.
Такое словоупотребление получило парадигматическую разработ-

ку прежде всего в трудах Лейбница. Он рассматривал гражданское об-
щество как «естественную общность», члены которой «иногда живут
вместе в одном городе, иногда разбросаны по стране; ее цель — посю-
стороннее благополучие (счастье)»62. Значение понятия гражданского
общества здесь не зависело ни от разделения между городом и де-
ревней, ни от размеров управляемой территории. «Если она невели-
ка, — писал Лейбниц, — то зовется городом, а земля (Landschaft) — это
сообщество разных городов; королевство же или большое владение
(große Herrschaft) есть сообщество разных земель»63. То, что философия
государства и права в XIX веке отмечала как типичные проявления
«феодального общества», — многоступенчатость власти в странах, где
правила знать, и лежавшая в основе этой власти система личных от-
ношений зависимости, — входило составными частями в это понятие
«гражданского общества». Отсюда понятно, почему societas civilis и есть,
собственно, название феодально-сословного общества, то и дело встре-
чающееся нам в политической теории XVII–XVIII веков64. Городская об-
щина образовывала лишь один из элементов этого потестарно органи-
зованного общества. Этим словосочетанием могло быть названо любое
потестарное объединение людей, наделенное собственными правами
(привилегиями) и законами: города, земли, королевства, княжества,
графства, «малые» или «большие владения», как сказано у Лейбница65.
Структура понятия определялась тесным, неразрывным единством
общества и власти. Базой власти являлась всегда власть над домом —
будь то над «домами» (то есть династиями, родами), участвовавшими
во власти, или же над имениями землевладельцев, которые в сово-
купности своей («meliores et majores terrae») образовывали «земство»
62
Leibniz G. W. Textes inédits. T. 2. P. 602.
63
Ibid. P. 602 ff.
64
См.: Thomasius J. De societatis civilis statu naturali ac legali. Leipzig, 1675; Nie-
meyer J. B. De societatibus tam primis et minoribus, quam civilibus, illarumque cum his
convenientia et analogia. Helmstedt, 1684; Boeckelen J. G. Societatis civilis prima elemen-
ta. Helmstedt, 1683; Gryphiander J. De civili societate; Bielfeld J. F. de. Institutions poli-
tiques, ouvrage ou l’on traite de la société civile. Paris, 1761; Fredersdorf L. F. System des
Rechts der Natur, auf bürgerliche Gesellschaften, Gesetzgebung und Völkerrecht ange-
wandt. Braunschweig, 1790. Также и французские переводы основных трудов Гоббса
и Локка сохраняют в заглавиях société civile и politique. См.: Locke J. Du gouvernement
civil, ou l’on traite de l’origine, des fondemens, de la nature, du pouvoir et des fins des so-
ciétés politiques. Amsterdam, 1691; Hobbes Th. Elemens philosophiques de citoyen traité
politique, ou les fondemens de la société civile sont decouverts. Amsterdam, 1649.
65
Leibniz G. W. Textes inédits. T. 2. P. 602 ff.
126 ________________________________________________ Манфред Ридель
(Landschaft) в политическом смысле. Хозяин земли или дома — даже

если это не дворянин, а крупный крестьянин-хуторянин, ремесленник,
мастер ремесленного цеха — был носителем части политической вла-
сти; из таких частей складывалась присущая гражданскому обществу
собственная власть. Поэтому оно, как правило, охватывало лишь мень-
шую часть всего «общества» (то есть массы людей, населявших страну
или область) — в него входили только свободные мужчины, выделен-
ные происхождением, наличием собственности, сословной принадлеж-
ностью и традицией66. Это означало, с другой стороны, что домочадцы
(женщины, работники, прислуга) не принадлежали к гражданскому
обществу, как не принадлежал к нему и весь более или менее широкий
слой лично несвободных («крепостных») или людей, живших в еще ка-
ких-либо отношениях зависимости и кормившихся наемным трудом
(или подаянием). Границы могли проводиться по-разному, однако все-
гда сохранялся один и тот же принцип: правом членства в граждан-
ском обществе не обладал тот, кто не обладал властью. Признание
«экономической» основы гражданского общества — владения домом —
с необходимостью подразумевало господство человека над человеком.
Как античный гражданин был выше своих домочадцев, так и монарх
стоял над свитой и двором, князь — над своими слугами, знатный
землевладелец — над арендаторами и лично зависимыми, а мастер —
над своими подмастерьями.
На этот фундамент, как уже было сказано выше, не посягали даже
представители новой теории естественного права. Та фигура «человека
как такового», от которой они отправлялись в своих построениях, —
это был всегда гражданин, pater familias; право на участие в граж-
данском обществе ему давала его «экономическая» (от слова οίϰος)
самостоятельность. Правовая конструкция гражданского общества,
выстроенная в течение XVII–XVIII веков, была неразрывно связана
с понятием о договоре, основанном на «собственности» (dominium).
Брачное и семейное право было правом собственности отца семей-
ства в отношении жены и детей, договорное право было правом соб-
66
См. об этом исследования: Brunner O. Das Problem einer europäischen Sozial-
geschichte // Idem. Neue Wege der Verfassungs- und Sozialgeschichte. Göttingen, 1968.
S. 80 ff.; Idem. Das «ganze Haus» und die alteuropäische «Ökonomik» // Ibid. S. 103 ff.;
Idem. «Feudalismus». Ein Beitrag zur Begriffsgeschichte // Ibid. S. 128 ff.; Conze W. Staat
und Gesellschaft in der frührevolutionären Epoche Deutschlands // Historische Zeit-
schrift. 1958. Bd. 186. S. 1 ff.; Idem. Sozialgeschichte // Religion in Geschichte und Ge-
genwart. Handwörterbuch für Theologie und Religionswissenschaft. 3. Aufl. Tübingen,
1962. Bd. 6. S. 170 ff.
ственности человека в отношении собственных поступков, свобода

была собственностью, которую можно было отчуждать, утрачивать
и вновь приобретать. Правоспособность человека вытекала не из того,
что он являлся человеком, а из того, что он был собственником прав,
поступков, вещей. Соответственно, и рабство (Knechtschaft) — наибо-
лее радикальная форма отчуждения прав, — и самые разнообразные
формы господства и зависимости между людьми считались в принципе
дозволенными, даже оправдывались — с помощью понятия договора.
Это значит, что не только гражданское общество конституировалось
посредством договора (между «домами»), но и внутри него самого
именно посредством договоров конституировались отдельные структу-
ры («особые общества», сословия, владения и общины), в силу которых
отношения индивидов с гражданским обществом как целым представа-
ли в виде сочетания причастности к одним его правам и отлученности
от других (Христиан Вольф). Привилегия (преимущественное право)
выступало центральной категорией этого общества, определявшей
политико-правовое положение индивида в нем, его принадлежность
к одному из «сословий» и «владений», из которых это общество со-
стояло67. Оно было одновременно и «гражданским», и «политическим»
обществом. Причастность к потестарной структуре превращала эле-
менты гражданской жизни (обладание имуществом, семью, вид тру-
да) в элементы жизни политической (территориальная власть, власть
над городом, сословие, корпорация).
Именно по этой причине гражданское общество и политическое
так долго не различали (societas civilis sive politica); понятие «полити-
ческое общество» (politische Societät) объяснялось посредством отсыл-
ки к «гражданскому обществу» (bürgerliche Societät oder Gesellschaft)68.
Прилагательное «гражданский» (bürgerlich) относилось, таким образом,
всегда к политической структуре этого общества, то есть к тем лицам
и сословиям, которые имели гражданские привилегии, были причастны
67
В узком смысле слова (применительно к Священной Римской империи) сюда
относятся курфюрсты (electores), князья духовные и светские (principes) и вольные
имперские города (civitates liberae) — см.: Vitriarius P. R. Corpus juris publici. 1, 12,
1 / Hrsg. J. F. Pfeffinger. Gotha, 1739. Bd. 1. S. 997. В более широком смысле (приме-
нительно к сословиям) сюда относятся все местные власти, называемые на языке
постановлений рейхстагов «княжества, графства, владения, власти и области […],
города, рынки, местечки, деревни и суды». — Schmauss J.J. Corpus juris publici aca-
dernicum. Leipzig, 1745. § 15; также § 24, 30, 35, 38, 54, 82. См. также: Monzambano S.
de. [Pufendorf S.] De statu imperii Germanici. 6, 3. Genève, 1667. P. 142 (автор оспари-
вает «гражданский» статус сословий Священной Римской империи).
68
См.: Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Bd. 38. Sp. 180.
128 ________________________________________________ Манфред Ридель
к власти. Синонимия слов civilis и politicus имела не только языковые при-

чины: в ней проявлялась внутренне гомогенная система власти граж-
данского общества при старом порядке, которая базировалась на отно-
шениях зависимости — непосредственных (крепостная, личная зави-
симость) либо опосредованных (служба, работа по найму) — и именно
через отличие от них себя определяла. Ее референтная система задана
была не такими измерениями, как «государство» и «общество», или от-
личное от них обоих, подчиненное автономным законом измерение
экономики («общество приобретения»): ее задавали граждане, «граж-
данское» сословие (status civilis sive politicus), с одной стороны, а с дру-
гой — власть над домом и обоснованное ею легитимное притязание
на личную самостоятельность, независимость. В языковом отношении
для этого на самом деле больше всего подходит старинное выражение
gemeines Wesen (res publica): оно всегда включало в себя, помимо все-
го прочего, и гражданское общество: «Res publica здесь [понимается]
в широком смысле: как политическое [объединение] или гражданское
общество»69.
V.2. Догматизация в римском праве:

Иоганн Готлиб Гейнекциус
Прежде чем мы сможем подробнее рассмотреть концепт soсietas
civilis, нужно сказать о некоторых важнейших особенностях юри-
дической догматики того времени. Ведь наряду с аристотелианской
традицией структуру этого понятия в огромной мере определяло
римское право, причем эти две традиции зачастую перетекали одна
в другую. Это можно проследить в деталях по широко распростра-
ненному в XVIII веке учебнику Иоганна Готлиба Гейнекциуса Основы
естественного права и права народов (1738). Понятие гражданского
общества вводится в главе 6 книги II под названием «De societatis
civilis origine, forma et adfectionibus». До этого, в главе 1, излагает-
ся общее учение о человеческом обществе и положении («De statu
hominis naturalis et socialis»), а в главах 2–5 по традиционной аристо-
телевской схеме разбирается социальная и потестарная структура
«дома» («De societate composita, quam familiam vocamus, officiisque in
illa observandis».) Уже из введения становится понятно, что и с точки
69
«Res publica latissime hoc in loco politica sive societate civili». — Alsted J. H. Cur-
sus philosophici. Bd. 3. S. 164.
зрения Гейнекциуса — societas civilis означает не что иное, как союз

домохозяев — отцов семейств под эгидой одной власти (communi
imperio)70. Структура этого союза лучше всего описана автором
в другом сочинении под названием Elementa juris civilis (1727). Здесь
наиболее важным является различение между «человеком» и «ли-
цом» (Person). Право быть лицом не относится к правам человека:
суть этого статуса вытекает из отношения человека к status civilis:
«Лицо есть человек, наделенный гражданским статусом»71. Каждое
лицо является человеком, но не каждый человек является лицом.
Сегодняшнее понятие правосубъектности человека этому мышле-
нию чуждо; стать лицом можно было только в силу принадлежности
к определенному status. Здесь Гейнекциус стал продолжателем уче-
ния римского права о трех status hominum, которое он, по примеру
систематической юриспруденции XVI века (Гюг Донелль), связал
с понятием лица. Статус человека у Гейнекциуса — это статус его
свободы, отношения к правам гражданства или семейного поло-
жения (status libertatis, civitatis, familiae), то есть человек мог быть
свободным или рабом, гражданином или негражданином, а также
либо человеком sui juris, либо alieni juris. Отсюда вытекали различ-
ные права у членов societas civilis: у свободного были не такие пра-
ва, как у раба, не обладавшего никакими гражданскими правами;
у гражданина — не такие, как у чужестранцев, жителей-арендаторов,
подданных; у pater familias права были иные, чем у filius familias.
В этих оппозициях первый член всякий раз описывал члена societas
civilis: свободный являлся одновременно гражданином и — в каче-
стве pater familias — он был сам себе хозяин. А жилец, арендатор
или чужестранец мог быть свободным, но не гражданином; filius
familie мог быть гражданином, но не sui juris. Общий принцип был та-
ков: кто не имеет никакого гражданского состояния, тот — не лицо,
70
Heineccius J. G. Elementa juris naturae et gentium. 2, 6, 105. Halle, 1738. P. 445:
«…ut et probos et iustos patres familias, improborum metu, vires iungere; et sub com-
muni impario certis legibus consociari, adeoque in societatem civilem, vel rempublicam
coalescere oportuerit». — (Перевод: «…так, что нужно порядочным и честным отцам
семейства из-за угрозы со стороны непорядочных соединить силы и под одной вла-
стью объединиться вплоть до гражданского общества, или государства».) Основа-
нием для такого объединения является договор (pactum); см.: Ibid. § 110 ff.
71
«Persona est homo statu civili praeditus». — Idem. Elementa juris civilis. § 70. Mar-
burg, 1727. То, что современное правовое понятие «лицо» было незнакомо римско-
му праву, отмечает: Schlossmann S. Persona und πρόσωπου im Recht und im christlichen
Dogma. Kiel, 1906. См. также важную работу: Coing H. Der Rechtsbegriff der mensch-
lichen Person und die Theorien der Menschenrechte. Berlin; Tübingen, 1950. S. 195–196.
130 ________________________________________________ Манфред Ридель
его рассматривают как вещь (по римскому праву таковы были рабы)
или как человека неполноправного72.
Теория статусов в римском праве важна еще и с другой точки
зрения. Дело в том, что она касалась положения не только отдельного
лица (как это принято в юриспруденции), но и положения группы
лиц, объединенных закрепленным за ними статусом. Зависимость
правового положения от status personarum включала в себя принад-
лежность человека к некоему «обществу», в котором он пребывал всю
свою жизнь. Лейбниц, например, согласно этой схеме определял ос-
новные типы обществ (societates naturales): «Кто-то [определяет] часть
универсального человеческого общества свободой, государством —
часть общества какого-либо народа, как римляне; семьей как основой
естественного общества, а именно домашнего»73. Своеобразие этого
понятия статуса в том, что оно внешне не противостояло ни ин-
дивиду, ни обществу, а, определяя правовое положение человека,
определяло тип того общества, к которому он принадлежал. Понятие
общества растворялось в понятии статуса, которое фиксировало су-
ществовавшие между индивидами правовые различия. Таким обра-
зом, отношение индивида к societas civitatis (= civilis) определялось его
отношением к тем правам, которыми он пользовался в силу своего
статуса. Правовое положение зависело от позитивности граждан-
ского общества, к сословному порядку которого приспосабливалось
учение о статусах74. При этом понятийная структура самого societas
civilis вытекала из различия «состояний», которые определяли облик
societas humana независимо от того, шла ли речь о взаимоотношени-
72
Heineccius J. G. Elementa juris civilis. § 76. P. 44: «Quicumque nullo horum tri-
um statuum gaudet, iure Romano non persona, sed res habetur». — (Перевод: «Всякий,
кто не принадлежит ни к одному из этих трех сословий, по Римскому праву счита-
ется не лицом, а вещью».)
73
«Libertate aliquis partem societatis hominum universalis, civitate societatis alicui-
us populi, ut Romani; familia societatis naturalis intestina, nempe domesticate». — Leib-
niz G. W. Textes inédits. T. 2. P. 841.
74
См.: Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. 1744. Bd. 39. Sp. 1100 ff.
(статья Stand.) Это учение, которое оказало значительное влияние на естественное
право, вплоть до середины XVIII века препятствовало формированию общего по-
нятия правоспособности человека (его юридического статуса «лица», в противо-
положность status personarum)»; см.: Conrad H. Individuum und Gemeinschaft in der
Privatrechtsordnung des 18. und beginnenden 19. Jahrhunderts. Karlsruhe, 1956. S. 8 ff.
Еще у Кристиана Вольфа положительность статуса societas civilis делает невозмож-
ной взаимосвязь между естественными правами человека и правом гражданского
общества.
ях между status civilis — naturalis, status civilis — domesticus или status

publicus — privatus75.
V.3. Власть и общество: Христиан Вольф

История схоластического понятия гражданского общества закан-
чивается на Христиане Вольфе. То влияние, которым пользовалась его
философская система не только в Германии, но и по всей Европе вплоть
до самой революции 1789 года, в основном объяснялось ее готовно-
стью к компромиссу, к посреднической функции между традицион-
ным аристотелианством и требованиями нового мышления, ориенти-
ровавшимися на теорию естественного права. Понятие «гражданское
общество» у Вольфа разбиралось как под рубрикой «Политика», так
и под рубрикой «Естественное право», само по себе не изменяясь. Его
первым «системным местом» была политика, которую Вольф понимал
как учение об «общественной жизни людей, в особенности о das gemeine
Wesen». Это gemeines Wesen у Вольфа не представляло собой ни позд-
нейшее «общество», которое возникло в результате приватизации дво-
рянско-бюргерского «дома», ни «государство», которое впитало в себя
все общественные структуры власти (дома, сословия, общины и тому
подобные): в ряду «обществ людей» оно представляло собой один «вид»
из нескольких видов общества, а именно — «гражданское» в отличие
от домашнего, господского (herrschaftlich), супружеского и отеческого
обществ76.
Вторую систематическую рамку для этого понятия образовывало
у Вольфа естественное право. Двоякое положение понятия объясняется
тем, что это было старое, лишь в незначительной мере модифициро-
ванное традиционное понятие, которое, в отличие от нового (Гегель),
75
См.: Werdenhagen J. A. Introductio universalis in omnes respublicas sive politica
generalis. 2, 13, 3. Amsterdam, 1632. P. 200.
76
Помимо выражения gemeines Wesen в Политике иногда встречается слово
Staat — см.: Wolff Ch. Vernünfftige Gedanken von dem Gesellschafftlichen Leben der
Menschen. Halle, 1721; см.: Ibid. Vorrede. 2, 3, § 274, — оно еще не имеет никакой
систематической или четкой терминологической оформленности. Ср. об этом при-
мечание переводчика в: Wolff Ch. Kleine philosophische Schriften / Hrsg. G. F. Hagen.
Halle, 1737. Bd. 3. S. 575, где сказано, что «господин сочинитель» руководствуется
здесь «привычкою», хотя теперь res publica гораздо лучше было бы перевести сло-
вом «государство» (Staat). И в самом деле Вольф в своих позднейших, появившихся
после 1740 года трудах о политике и естественном праве стал употреблять понятие
Staat в этом уже более привычном на тот момент значении.
132 ________________________________________________ Манфред Ридель
не разделяло естественное право и «государственную науку» (поли-

тику), а соединяло их. В соответствии с новой теорией естественного
права, у Вольфа возникновение гражданского общества и связанного
с ним господства человека над человеком основывалось на догово-
ре. Право публичной власти (imperium publicum) получало свою ле-
гитимацию не в силу «естественного» права, а, как и всякая власть
меж людьми, в силу общественного договора, что для Вольфа значи-
ло — договора, заключенного в таком обществе, которому публичная
власть (imperium publicum) изначально внутренне присуща. Это обще-
ство было societas civilis, идентичное civitas, существование которого
предполагалось Вольфом как факт. С Руссо Вольф, как представляется,
был един в мысли, что общественный договор — это договор о власти.
Посредством этого контракта индивиды отчуждают свое естествен-
ное право — власть над самими собой — в пользу общества как це-
лого, и последнее приобретает таким образом легитимное основание
для осуществления господства над ними: «Тотчас образуется общество,
или при помощи договора устанавливается государство; из самого это-
го договора для всех появляется право для каждого»77. Однако этот до-
говор о власти — односторонний: индивиды отдают свои права обще-
ству, но не получают взамен права, которое сделало бы власть общества
над ними всеобщей и необходимой. Для этого в дедукционной системе
Вольфа не хватало одного принципа, который у Руссо и Канта поднял
понятие гражданского общества на новую ступень: право публичной
власти у Вольфа все еще определялось законом, согласно которому
индивиды связаны между собой жизненными потребностями и целями
(«vitae necessitas, commoditas ac jucunditas, immo felicitas»)78.
Естественный закон целей у Вольфа был принципом договора —
договора об образовании не только гражданского общества, но об-
щества вообще. Поэтому, когда он в своей теории естественного
права попытался легитимировать власть человека над человеком по-
77
«Quamprimum in societatem coitur, seu pacto civitas constituitur; ex ipso hoc
pacto universis nascitur jus in singulos». — Wolff Ch. Jus naturae methodo scientifica
petractatum. 8. § 29, 31−32. Halle; Magdeburg, 1768. Встречающееся в естественном
праве XVII столетия (Хукер, Локк, Пуфендорф) различение между обществен-
ным договором и договором подчинения, которое разделял и Вольф (см.: Frauen-
dienst W. Christian Wolff als Staatsdenker. Berlin, 1927. S. 99 ff.), не касается акценти-
руемого нами принципиального совпадения понятий «общество» и «господство».
Оно лежит исключительно в государственно-правовом поле. См.: Wolff Ch. Jus na-
turae. 8, § 16.
78
См.: Idem. Jus naturae. 8, § 30: «Jus universorum in civitate in singulos ex fine
civitatis metiendum». См.: Ibid. Vol. 8. § 1 ff., 9 ff.
средством договора, эта попытка потерпела неудачу, натолкнувшись

на факт существования «общества». Хотя Вольф уже не рассматривал
гражданское общество как аналог природы, а считал его — как уже
в XVII веке Гроций, Локк и Пуфендорф — продуктом договора, этот
договор, со своей стороны, основывался на фундаменте естественного
закона, связывающего индивидов между собой в стремлении к их це-
лям, понимаемым как «права». Онто-телеология lex naturae, из которой
теоретики естественного права до тех пор тщетно пытались вывести
некий универсальный принцип права, объединяющий власть и обще-
ство, предопределяла такое неизменное понимание societas civilis, ко-
торое приравнивало его к природе: «С природным законом сообразно
сочетались гражданские общества, и так из этого сочетания появилась
гражданская, или публичная, власть»79. Здесь еще раз нам встречают-
ся различные моменты, которые в политической и естественноправо-
вой традиции Нового времени обусловили тождество «государства»,
«народа» и «гражданского общества». Публичная власть (imperium
publicum) вытекала из договора, который одновременно конституи-
ровал гражданское общество; контрагентами этого договора являлись
«дома», мотивом его заключения — их недостаточная общественная
самостоятельность80. Гражданское общество было синонимично, с од-
ной стороны, «народу» (populus) как массе людей, объединившихся
ради цели «хорошей» жизни81, а с другой — «государству» как власти,
легитимированной тем, что она эту цель обеспечивает и способствует
ее достижению82. Полное тождество значений в сфере понятий было
79
«Legi naturae convenienter contractae sunt societates civiles, et sic ex subjectione
natum est Imperium civile, sive publicum». — См.: Wolff Ch. Institutiones juris naturae
et gentium. Halle; Magdeburg, 1754. Praefatio (12); Idem. Jus naturae. 8. Praefatio; Ibid.
§ 26 ff., § 965 ff.
80
См.: Wolff Ch. Jus naturae. 8, § 1 ff.
81
Ibid. § 5: «Multitudo hominum in civitatem consociatorum dicitur populus, sive
gens, idiomate patrio ein Volck. Quam ob rem cum civitas, tanquam societas ( § 4 ) fine
differat ab aliis societatibus (Jus naturae. § 3. Part. 7), multitudo hominum alio fine con-
sociatorum, quam qui civitas est, populus, sive gens non est. § 6: Membra civitatis, seu
singuli, qui societatem civilem ineunt, dicuntur cives». — (Перевод: «Множество лю-
дей, объединенных в государство, называется народом или племенем, на родном
языке ein Volck. Поэтому, так как государство, так же как и общество, отличается
от других обществ целью, множество людей, объединенных иной целью, чем госу-
дарство, не является народом или племенем. Члены государства, или индивиды,
которые входят в гражданское общество, называются гражданами».) — Wolff Ch.
Institutiones juris naturae et gentium. § 974.
82
Wolff Ch. Jus naturae. 8. § 4: «Societas inter plures domus contracta eo fine, ut con-
junctim sibi parent ad vitae nacessitatem, commoditatem ac jucunditatem […] civitas
134 ________________________________________________ Манфред Ридель
результатом того тождества, которое существовало у Вольфа, выво-

дившего происхождение и цель гражданского общества из закона
природы, между целями его (общества) частей и целого. Вспоминая
традиционалистские взгляды европейских теоретиков естественного
права, Вольф писал:
Все согласны с тем, что люди соединились в гражданское общество

не с какой иной целью, как чтобы объединенными силами продвигать
общее благо […] благополучие государства (которое представляет со-
бой некое множество людей, объединенными силами продвигающих
общее благо) должно состоять в том, чтобы у них не было препятствий
в достижении цели, ради которой они образовывали общество83.
V.4. Civilstaat и Civilisierung: дифференциация

«политического» и «гражданского» (bürgerlich) строя
Постепенно за очертаниями этих традиционных понятийных
структур стало намечаться первое изменение в самых устоях граж-
данского общества. Началось оно с дихотомии, которая впоследствии
стала определяющей для истории этого понятия, — дихотомии ме-
жду понятиями civilis (гражданский) и politicus (государственный).
Впервые она обнаруживается у итальянского автора Гравины (1664–
1718), однако своим распространением в XVIII веке обязана влиянию
Монтескьё: «Общество не может существовать без правительства.
‘Соединение всех отдельных сил’, — как прекрасно говорит Гравина, —
dicitur, idiomate patrio ein Staat». — (Перевод: «Общество, составленное из многих

домов с той целью, чтобы сообща устраивать удовлетворение жизненных потреб-
ностей, удобную и благополучную жизнь […] называется государством, на нашем
языке ein Staat».) — см.: Ibid. § 9 ff.; Wolff Ch. Institutiones juris naturae et gentium.
§ 975 ff.
83
«Nemo non concedit, non alio fine coivisse homines in societatem civilem, quam ut
conjunctio viribus commune bonum promoverant […] beatitudo Reip [ublicae] quae ho-
minum quaedam multitudo est, conjunctis viribus bonum commune promoventium in eo
consistere debet, ut finem, cujus gratia in societatem coiverant, consequi non impedian-
tur». — Wolff Ch. Horae subsecivae. Frankfurt, 1731. Bd. 2. P. 565. См.: Wolff Ch. Jus natu-
rae. 8. § 393: «Dum societas civilis initur, seu civitas constituitur, homines inter se conve-
niunt, quod conjunctim sibi parare velint ea, quae ad vitae necessitatem, commoditatem
ac jucunditatem, immo felicitatem requiruntur». — (Перевод: «Когда образуется гра-
жданское общество, или устанавливается государство, люди объединяются меж-
ду собой, так как хотят сообща добиться для себя того, что необходимо для жиз-
ненных потребностей, удобства и благополучия, и даже счастья».)
образует то, что называется политическим состоянием (государством)

[…] Это последнее единство и есть то, что, опять-таки по прекрасному
выражению Гравина, называется гражданским состоянием» 84.
При этом Монтескьё (или Гравина, на которого он ссылался) все-
го лишь дал естественно-правовой теории двоякого общественного
договора (pactum unionis — pactum subjectionis) двоякое же название,
так что гражданский статус общества (простое объединение воль
индивидов) отличался от его политического статуса (переноса его
«власти» на правительство).
С введением этого различия начались структурные подвижки в ис-
тории традиционного понятия гражданского общества. Дихотомия
«политическое» — «гражданское» (civil) выразила в языке то, что в ис-
тории было следствием возникновения государства Нового времени:
концентрацию политической власти в руках абсолютного монарха и его
бюрократии. Общество, называвшееся прежде bürgerliche Gesellschaft,
то есть само бывшее политической структурой, стало теперь называть-
ся zivile Gesellschaft: status civilis sive politicus превратился в Civilstaat.
Здесь civilis является противоположностью militaris. Конечно, выделе-
ние армии и всего связанного с ней из сферы гражданского общества
происходило уже в XVII веке — с того момента, как «государство» на-
чало прибирать к рукам монополию на военное насилие. Тем самым
понятие, обозначавшее прежде политическое устройство, status civilis
в узком смысле, было низведено до обозначения гражданской, штат-
ской, то есть неармейской, сферы:
Гражданское, или штатское государство, status civilis, status politicus

[…] есть, собственно говоря, строй государства или республики в том
отношении, в каком он противоположен военному государству; и вклю-
чает в себя всех так называемых гражданских служащих85.
84
«Une société ne saurait subsiste sans un gouvernement. La réunion des toutes les
forces particulières, dit très bien Gravina, forme ce qu’on appelle l’Etat Politique […] La
réunion de ces volontés, dit encore très bien Gravina, est ce qu’on appelle l’Etat Civil». —
Montesquieu Ch.-L. de Secondat. De l’ esprit des lois. 1, 3. Genève, 1748 (цит. по: Мон-
тескьё Ш.-Л. О духе законов. 1. 3 / Он же. Избр. произв. / Общ. ред. и вступ. ст.
М. П. Баскина. М., 1955. — Примеч. пер.); см.: Gravina G. V. De iure naturali gentium.
Leipzig, 1708. P. 256 ff.; Pufendorf S. De iure naturae et gentium. 2, 6, 5. Frankfurt, 1694.
Здесь также подразумевается двоякий договор, однако без терминологической
дифференциации.
85
«Bürgerlicher oder Civilstaat, status civilis, status politicus […] ist eigentlich
die Verfassung eines Staates oder Republik, insofern dieselbe dem Kriegsstaat entge-
gensteht; und begreift überhaupt alle sogenannten Zivilbediente unter sich». — Zed-
136 ________________________________________________ Манфред Ридель
Вообще сфера «штатского» (das Zivile), обретавшая самостоя-

тельность, вместе с тем обретала и все большее значение. В теории
естественного права понятие societas civilis оказалось между линия-
ми фронтов в борьбе различных взглядов. В этих представлениях
о естественном праве на первый план выходило не столько характер-
ное для классической политической теории внутреннее противопо-
ставление civilis vs oeconomicus/domesticus, сколько внешнее — civilis
vs naturalis. Гражданское общество, в теории которого status naturalis
означал отсутствие гарантий порядка, теперь не вписывали в гори-
зонт природы: наоборот, природа фигурировала теперь в горизонте
гражданского общества. В связи с этим вставала задача преодоления
границ природы (как изнутри наружу, так и снаружи внутрь), то есть
задача «цивилизовать» человека и общество. Место характерного
для societas civilis порядка «состояний» (status) заступил процесс «ци-
вилизирования» (Civilisierung — или, как стали выражаться со второй
половины XVIII века, заимствовав французское слово, — Civilisation).
Этот процесс сломал границы, которые теория старого, политическо-
го гражданского общества устанавливала для «утончения» (культуры)
нравов и искусств85a.
Впрочем, «гражданская сфера» (Zivilsphäre) зачастую еще своди-
лась к категориям моральной философии. Даже эти понятия отражали
не возросший товарообмен и не изменившуюся структуру производства
в раннекапиталистической торговой экономике (культуру «искусств»
и торговли, выросшую благодаря мануфактурам и коммерции), кото-
рые были их социально-историческими предпосылками, а культуру
обхождения, нравов и вкуса. Сфера публичного, «публичное общество»
ler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. 1744. Bd. 39. Sp. 640; см.: Rosenstock-
Huessy E. Die europäischen Revolutionen und der Charakter der Nationen. Stuttgart,
1961. S. 241, 245.
85а
См. исследование: Elias N. Über den Prozeß der Zivilisation. Soziogenetische
und psychogenetische Untersuchungen. Bern; München, 1969 (рус. пер.: Элиас Н.
О процессе цивилизации: Социогенетические и психогенетические исследова-
ния. М.; СПб., 2001. — Примеч. пер.) Bd. 1–2. См. также мою статью: Fisch J. Zivili-
sation, Kultur // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbe-
griffe. Stuttgart, 1992. Bd. 7. S. 679–774. Генезис этого понятия, которое приобрело
свою звуковую форму, основанную на французском слове, лишь около 1750 года,
начинается с этнографической литературы XVI века, которая, сравнивая «ста-
рый» и «новый» свет (Америку), показала необходимость скорректировать по-
литические понятия, ориентированные на Античность. См.: Elliott J. H. The Old
World and the New, 1492–1650. Cambridge, 1972. P. 44 ff.; Vivanti C. Alle origini
dell’idea di civiltà. Le scoperte geografiche e gli scitti di Henri de la Popelinière // Rivista
Storica Italiana. 1962. Vol. 74. P. 225 ff.
(societas publica) оставалась главным признаком этой «гражданской сфе-

ры». Мерки ее были хотя и аполитичными, но отнюдь не «приватны-
ми»: «свет» или «общество», где формировалась культура обхождения
и вкуса, требовали свободы от всех ограничений, свойственных чело-
веку как гражданину (= политическому лицу) и как частному лицу,
то есть связанных с рождением, сословием, профессией, делом86. В на-
чале XVIII века Фюретьер сформулировал это так: «Общество означает,
кроме того, светское общение […] Настоящая светскость позволила
ввести в обхождение некоторую непринужденную вежливость, кото-
рая делает общество удобным и приятным»87. Здесь цивильная сфера
еще однозначно связывалась с «обществом» в смысле придворно-гу-
манистического «образованного общества», которое со времен Ренес-
санса и гуманизма противостояло «свету» владетельной аристократии.
В немецкоязычном ареале эта сфера конституировалась в начале эпохи
Просвещения, и, что показательно, возникла она изначально не в силу
свободной социабельности (Geselligkeit) индивидов, которые получали
воспитание и образование в обществе и благодаря ему, а в рамках по-
рядка, понимавшегося как естественный и богоугодный и совпадав-
шего с предписаниями государственной власти (Polizey) и «статутов»
гражданского общества: «Общество публичное (öffentliche oder gemeine
Societät, societas publica) — означает всеобщее обхождение всех людей
друг с другом и между собой, устроенное Богом и природой»88.
V.5. Влияние англо-французской экономической теории:

популярная философия
В западноевропейской мысли эта сфера общения — которая здесь
понималась как принципиально неизменный порядок движения и ста-
вилась в один ряд с гражданским обществом — была включена в мате-
риальную сферу торговли и мануфактурного производства, в перепле-
тение отношений частных лиц — буржуа, которые были связаны между
86
См.: Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. 2. Aufl. Tübingen, 1965. S. 32–33.
87
«Société, signifie, encore, le commerce civil du monde […] Le véritable ésprit
du monde a trouvé l’art d’introduire une certaine civilité familière, qui rend la société
commode et agréable». — Furetière A. Dictionnaire universel, contenant généralement
tous le mots françois tant vieux que modernes. Paris, 1721. P. 1768 ff.; см.: La Roche-
foucauld F. Réflexions diverses // Œuvres compl. / Éd. L. Martin-Chauffier. Paris, 1950.
P. 758–759.
88
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Bd. 38. Sp. 180.
138 ________________________________________________ Манфред Ридель
собой в своей деятельности не интересом образования, а интересами

собственности и владения имуществом. Отражалась эта сфера теперь
в тех понятийных формах гражданского общества, которые встречают-
ся в шотландской моральной философии, у Фергюсона, Юма и Смита,
у Гилберта Стюарта и Джона Миллара, а также у французских физио-
кратов (Кенэ, Мирабо-старший, Тюрго). Экономический и индустри-
альный подъем, который после политических революций XVII века
переживал английский средний класс, «утончение» искусств и нравов,
«исправление» законов и установлений повсюду в этой сфере прини-
мались как данность. Статичная теория естественного права граждан-
ского общества приобрела эволюционную, естественно-историческую
форму, в которой шотландская моральная философия историософски
легитимировала постепенное освобождение экономических и полити-
ческих элементов жизни нового гражданского общества. Предметом
их истории — History of Civil society (Фергюсон) — был естественный
прогресс (natural progress) в деле цивилизирования человеческого об-
щества89. Эта история изучала уже не поддававшуюся описанию с по-
мощью традиционных категорий естественного права структурную
трансформацию, которая охватила начиная с XVII века все внешние
(экономические, военные, правовые, технические) условия европейско-
го общества старого порядка, и то, как оно постепенно превращалось
в либерально-гражданское общество в политико-правовом и эконо-
мическом смысле.
Только теперь утратила силу основная догма традиционного ари-
стотелианского понятия о гражданском обществе, состоявшая в том,
что экономику следует ограничивать «приватным» фундаментом
в виде «дома», а с публично-политической сферой гражданского об-
щества она никак не должна быть связана: «пусть она не имеет ника-
89
См.: Ferguson A. An Essay on the History of Civil Society. Edinburgh, 1759; Stu-
art G. A View of Society in Europe, in its Progress from Rudeness to Refinement. Edin-
burgh, 1778. Advertisement. P. V, автор пишет о «periods of society which pass from
rudeness to civility». — (Перевод: «об этапах развития общества от грубости к ци-
вилизованности».) Аналогично рассуждает: Mittlar J. Observations Concerning the
Distinctions of Ranks in Society. Basil, 1798. Introduction: «There is sure, in human soci-
ety, a natural progress […] from rude to civilized manners». — (Перевод: «Несомненно,
в человеческом обществе имеет место естественный прогресс […] от грубых манер
к цивилизованным».) Ср. об этом работу, открывающую новые исторические и си-
стематические перспективы: Medick H. Naturzustand und Naturgeschichte der bürger-
lichen Gesellschaft. Die Ursprünge der bürgerlichen Sozialtheorie bei Samuel Pufendorf,
John Locke und Adam Smith. Göttingen, 1972.
кого отношения к гражданскому обществу»90. На место этой догмы

пришла другая, согласно которой гражданское общество есть эко-
номический порядок и порядок отношений собственности, который
теперь, наоборот, определял приватное общение между индивидами.
«Немного наслаждений дарует нам открытая и щедрая рука природы,
но посредством искусства, труда и прилежания мы можем извлекать
их в большем изобилии. В результате этого-то идеи собственности ста-
новятся необходимыми во всяком цивилизованном обществе»91. Необ-
ходимость собственности для общественной жизни, впрочем, вскоре
была оспорена — но никем не было подвергнуто сомнению положе-
ние, что возникновение гражданского общества имеет своей предпо-
сылкой факт существования собственности. У Руссо в Рассуждении
о происхождении неравенства между людьми говорится: «Первый, кто,
огородив участок земли, придумал заявить: ‘Это мое!’ — и нашел лю-
дей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным
основателем гражданского общества»92.
Эти новые идеи, переворачивавшие самые основы традицион-
ной политической философии, были во второй половине XVIII века
подхвачены немецкой популярной философией. Исаак Якоб Изелин
в предисловии к своему Опыту об общественном порядке (1772) одним
из первых указал на то, что под впечатлением экономического учения
физиократов он полностью «переделал» основания «гражданской фи-
лософии» (philosophia civilis в значении «политика»)93. В соответствии
с тем местом, которое экономика начала занимать в построениях физио-
кратов, у Изелина речь шла 1) «О хозяйственном порядке», 2) «О нрав-
ственном порядке» (этика) и 3) «О гражданском порядке» (политика).
Функция понятия «порядок» при этом состояла в том, чтобы показать,
что три рассматриваемые области автономны, подчиняются каждая
90
«nullo habito respectu ad societatem civilem». — См.: Wolff Ch. Oeconomica me-
thodo scientifica petractata. Prolegomena. § 1 / Hrsg. M. C. Hanov. Teil 1. Halle; Magde-
burg, 1754. S. 1.
91
Hume D. An Inquiry Concerning the Principles of Morals. 3, 1 // The Philosophical
Works of David Hume / Ed. Th. H. Green, Th. H. Grose. Vol. 4 [London, 1873−1875]. Re-
print: Aalen, 1964. P. 183 (цит. по: Юм Д. Исследование о принципах морали // Он же.
Соч.: В 2 т. М., 1996. Т. 2. С. 194. — Примеч. пер.).
92
«Le premier, qui ayant enclose un terrain s’avisa de dire: Ceci est à moi, et trouva
des gens assez simples pour le croire, fut le vrai fondateur de la société civile». — Rous-
seau J. J. Discours sur l’origine de l’inégalité parmi les hommes (1754) // Idem. Œuvres
compl. Paris, 1964. T. 3. P. 164 (цит. по: Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969. С. 72. —
93
Iselin I. J. Versuch über die gesellige Ordnung. Basel, 1772. Vorrede. S. VII.
140 ________________________________________________ Манфред Ридель
своим законам. Их основные черты были им взяты из Экономической

таблицы (1758) Кенэ. В центре всего стоял «круговорот обществен-
ных услуг и работ»94, который открыл Кенэ. Закон круговорота хозяй-
ственной жизни, писал Изелин, высвобождает индивидов из принад-
лежности к определенным сословиям и обществам; они включаются
в движение саморегулирующегося общественного целого, которое уже
невозможно адекватно понять в традиционных политических катего-
риях: «Все общество, если его рассматривать с хозяйственной точки
зрения, состоит только из покупателей и продавцов, из потребителей,
или поглотителей, и производителей, или работников»95. Понятие граж-
данского общества время от времени встречается у Изелина96, однако
выражениями вроде «все общество» (ganze Gesellschaft) оно уже лиша-
ется своего значения. Если, тем не менее, автор его продолжал употреб-
лять, то главным образом применительно не к правовому и этическому
порядку, лежащему в основании общественной жизни, а к «культуре»
и «благосостоянию» — двум целям, к которым в идеале стремилась
освобожденная от феодальных оков экономика.
Это само по себе вовсе не было бы чем-то революционным, если бы
эти две цели в то же самое время не определялись как цель граждан-
ского общества и таковое не считалось бы способным к постоянно
прогрессирующему совершенствованию и вместе с тем нуждающим-
ся в нем. А в связи с этим центральное место в концепции понятия
не могла не занять идея общественной эволюции. Немецкая популяр-
ная философия заимствовала эту идею тоже из англо-шотландской
моральной философии. Природа и история человека представлялись
уже не как ограниченные порядком гражданского общества, потому
что к этому времени стало понятно, что у него самого тоже есть ис-
тория. В союзе с физиократической теорией эволюционистски ориен-
тированная моральная философия освободила понятие гражданского
общества от своеобразной неисторичной статики, которая была прису-
94
См.: Iselin I. J. Versuch über die gesellige Ordnung. S. 56. Ссылку на «экономиче-
скую таблицу» Кенэ находим в предисловии: Ibid. S. V–VI.
95
«Die ganze Gesellschaft, im wirtschaftlichen Gesichtspunkt betrachtet, besteht nur
aus Käufern und Verkäufern, aus Verbrauchern oder Verzehrern und Hervorbringern
oder Arbeitern». — Ibid. S. 63. См. также: Ibid. S. 68, относительно необходимости
«полностью свободной конкуренции» индивидов как диктуемого законом при-
роды «условия, только при соблюдении которого человеческое общество в целом
и каждое более мелкое общество в частности смогут достичь истинного и прочно-
го процветания».
96
См.: Ibid. S. 104, 108, также: Iselin I. J. Über die Geschichte der Menschheit. 5, 8.
Zürich, 1768. Bd. 2. S. 33: «Как возникают гражданские общества».
ща ему, сконструированному по образцу естественно-правового учения

об общественном договоре. В лексическом плане это проявилось таким
образом, что у англичан civil society было превращено в civilized society,
а у французов société civile — в société civilisée97. Это превращение ясно
показывает, что касавшиеся экономики морально-философские теории
XVIII века имели своим предметом уже не status civilis гражданского
общества (societas civilis) с его центральным элементом — учением о по-
литическом устройстве, а «цивилизованное» состояние «общества».
Хотя идея эволюционистского — и потому аполитичного — поня-
тия об обществе у представителей немецкого Просвещения выступа-
ет далеко не так рельефно, как в западноевропейской общественной
мысли, все же некоторые подступы к ней обнаружить можно. Так,
прежде всего Виланд в своих статьях в Der Teutsche Merkur отожде-
ствлял «состояние гражданского общества» с «состоянием хорошо
управляемого (policiert) общества»98. Переход от status naturalis к status
civilis, по мнению Виланда, представлял собой не скачок, а скорее
«лишь прогресс в этом самом состоянии»99, основанный на постепен-
ном раскрытии социабельности (Geselligkeit). Теория социабельности
в популярной философии характерна для формирования специфиче-
ски популярно-философского понятия общества. В версии Виланда
оно может быть описано примерно так: социабельность есть вопрос
образования человека; образование же связано с умножением и утон-
чением потребностей и талантов; они, в свою очередь, предполагают
существование «великих или, по меньшей мере, восходящих обществ»,
чтобы иметь возможность во «взаимном воздействии друг на друга»
постоянно производить себя и все больше и больше себя же диффе-
ренцировать100. Общество есть продукт человеческой социабельности и,
97
См.: Smith A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. 1,
2. 3, 1. London, 1776. P. 17, 459; Hume D. Of the Original Contract // Idem. Essays. 1898.
Vol. l. P. 456; Holbach P. T. Système social. Londres, 1773. P. 202 ff.
98
См.: Wieland C. M. Gespräche unter vier Augen. Gespräch 5. Entscheidung des
Rechtshandels zwischen Demokratie und Monarchie // Idem. Sämmtliche Werke /
Hrsg. J.G. Gruber. Leipzig, 1857. Bd. 32. S. 131; Idem. Betrachtungen über J. J. Rousseaus
ursprünglichen Zustand des Menschen // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Königlich
Preußische (bzw. Deutsche) Akademie der Wissenschaften. 1. Abt. Berlin, 1911. Bd. 7.
S. 376; Idem. Betrachtungen über des Hrn. Condorcet Erklärung, was ein Bauer und ein
Handarbeiter in Frankreich sey // Ibid. 1. Abt. 1930. Bd. 15. S. 754.
99
Wieland C. M. Betrachtungen // Ibid. 1. Abt. Bd. 7. S. 379.
100
См.: Idem. Über die Behauptung, daß ungehemmte Ausbildung der menschlichen
Gattung nachtheilig sey // Ibid. 1. Abt. Bd. 7. S. 436; Herder J. G. Kalligone (1800) // Idem.
Sämtliche Werke / Hrsg. B. Suphan. Berlin, 1880. Bd. 22. S. 242 ff.
142 ________________________________________________ Манфред Ридель
наоборот, социабильность есть продукт общества. У них есть общий

центр притяжения — человек, который свою социабильность форми-
рует в обществе и с помощью общества.
Согласно Мозесу Мендельсону, «образование, культура и просве-
щение […] — модификации общественной жизни, эффект, достига-
емый с помощью усердия и усилий людей, направленных на улучшение
собственного общественного состояния»101. «Культура» обозначает об-
разование человека как гражданина, «просвещение» обозначает обра-
зование человека как человека. Образование человека как гражданина,
однако, не значит его образования для гражданского общества, оно
значит образование для такой общественной формы жизни, которая
проявляется в «социабельности», «культуре» и «глянце»102. Как в Ан-
глии и Франции, так и в Германии наряду с «гражданским» (политиче-
ским) возникло «цивилизованное» и «хорошо управляемое» (policiert)
общество103. Политике в традиционном смысле теперь предшествовала
в систематическом строении гражданского общества новая дисципли-
на, «метаполитика» (Август Людвиг Шлёцер), которая, «исходя из по-
стулата о возможности безграничного совершенствования человека,
описывает переход его из домашних обществ в гражданские, или, —
что в конечном счете почти одно и то же, — от дикости к культуре»104.
101
«Bildung, Cultur und Aufklärung […] Modifikationen des geselligen Lebens, Wir-
kungen des Fleißes und der Bemühungen der Menschen, ihren geselligen Zustand zu ver-
bessern». — Mendelssohn M. Ueber die Frage: was heißt aufklären? // Idem. Gesammelte
Schriften / Hrsg. G. B. Mendelssohn. Leipzig, 1843. Bd. 3. S. 399–400.
102
Ibid. S. 400. См.: Idem. Sendschreiben an den Herrn Magister Lessing in Leipzig.
Nachschrift (1756) // Ibid. Bd. 1. S. 390, 392–393. О том, в какой мере эти понятия
были всеобщим достоянием в эпоху Просвещения, см. обобщенный обзор в: May-
er J. E. Philosophisches Gespräch über den Ursprung der Gesellschaft, Kultur und Politur.
Wien, 1781. Далее см.: Fisch J. Zivilisation, Kultur // Brunner O., Conze W., Koselleck R.
(Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Bd. 7. S. 679–774.
103
Wieland C. M. Gespräche // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 32. S. 131; Idem. Plan einer
Akademie zur Bildung des Verstandes und Herzens junger Leute // Idem. Gesammelte
Schriften / Hrsg. Königlich Preußische (bzw. Deutsche) Akademie der Wissenschaften.
1. Abt. 1916. Bd. 4. S. 186–187; Abbt Th. Vom Verdienste im Privatleben // Vermischte
Werke. Frankfurt; Leipzig, 1783. Bd. 1. S. 299–300; Gentz F. Ueber den jetzigen Zustand
der Finanz-Administrazion und des Nazional-Reichthums von Großbrittannien // Histo-
risches Journal. 1799. Bd. 3. S. 23.
104
«bei Voraussetzung der unbegrenzten Perfektibilität des Menschen den Übergang
desselben aus den häuslichen Gesellschaften in die bürgerliche, oder, welches fast auf
eins hinausläuft, von der Wildheit zur Cultur, beschreibt». — Schlözer A. L. Weltgeschich-
te nach ihren Haupttheilen, im Auszug und Zusammenhang. Teil 1. Göttingen, 1792.
S. 58. § 26.
V.6. «Гражданское общество» как негативное понятие:

Лессинг, Гердер, Гёте, Якоби, Мёзер
Если до сих пор мы видели свидетельства того, как гражданское
общество в его модифицированной форме понималось как нечто впол-
не положительное и соответствующее рассчитанной на возможность
совершенствования природе человека, то раздавались в ту эпоху и со-
всем другие голоса. Они, в большей или меньшей мере, были связаны
с тем откликом, который вызвала в Европе критика парадоксов соци-
ально-культурного развития Нового времени, высказанная Руссо. В те-
чение второй половины XVIII века эти голоса сложились в воззрение,
согласно которому в ближайшее время должен был наступить кризис
господствующих социальных порядков. В рамках этого воззрения само
выражение «гражданское общество» превратилось в понятие, описы-
вающее кризисный феномен. Не без оснований гёттингенский исто-
рик и философ Кристоф Майнерс заявил, что Руссо объявил войну
не только «просвещенным и испорченным народам старого и нового
времени, но и всему гражданскому обществу»105.
Предпосылкой этой постепенно складывавшейся критической
позиции в отношении гражданского общества стало либерально-бур-
жуазное или же просвещенно-абсолютистское понимание этого вы-
ражения, при котором оно либо редуцируется до обозначения плат-
формы интересов третьего сословия, либо означает рациональную
административную практику просвещенных властителей. Иоганн
Август Шлетвайн называл активную внутреннюю политику (Policey)
«первой благодетельницей гражданского общества», потому что она
делает возможным «беспрепятственное осуществление» «личной соб-
ственности»106; Август Людвиг Шлёцер говорил о гражданском обществе
и «государстве» как о «машине» и «изобретении»: «Люди изобрели ее
для своего блага, как они изобрели страхование от огня и так далее»107;
наконец, Юстус Мёзер — сам еще далекий от кризисного сознания —
облек хорошо знакомые ему элементы традиционного гражданского
общества в прагматичную терминологию просвещенной буржуазии:
105
«aufgeklärten oder verdorbenen Völkern der alten und neuen Zeit, sondern al-
ler bürgerlichen Gesellschaft den Krieg an». — Meiners C. Historische Vergleichung der
Sitten, Verfassungen, der Gesetze und Gewerbe etc. des Mittelalters mit denen unsres
Jahrhunderts. Hannover, 1793. Bd. 1. S. 6–7.
106
Schlettwein J. A. Grundfeste der Staaten. § 197. Gießen, 1779. S. 504–505.
107
«Menschen erfanden sie zu ihrem Wohl, wie sie Brandkassen etc. erfanden». —
Schlözer A. L. Allgemeines StatsRecht und StatsVerfassungslehre. Göttingen, 1793. S. 3.
144 ________________________________________________ Манфред Ридель
он описывает их как «компанию», «акционерное общество», в кото-

ром «каждый гражданин […] представляет владельца определенной
доли» — в отличие от не-гражданина (раба или жителя без прав гра-
жданства), который, согласно Мёзеру, был «в государстве человеком
без доли»108. Именно в этом, впрочем, и заключается проблематичность
изучаемого понятия: в исключении непривилегированных слоев из кру-
га причастных к гражданским правам (и привилегиям). Проблему эту
поначалу осознавали лишь немногие, например Христиан Вильгельм
Дом, который в 1786 году требовал «улучшения гражданского положе-
ния евреев» («Ни в одном уголке Европы еще до сих пор эта несчастная
нация не пользуется полными правами человечества и гражданского
общества»)109, или Фридрих Генрих Якоби, который «общение» (Umgang)
между индивидами, навязанное либеральным «хозяйственным стро-
ем», в 1775 году назвал «коммерцией» и заметил по этому поводу:
Нужно тратить и приобретать, нужно быть вовлеченным во все-

общую коммерцию, чтобы не считаться в гражданском обществе
чем-то хуже зверя; таким образом, коммерция является подлинным
связующим элементом общества точно так же, как установление соб-
ственности было его первым необходимейшим условием110.
Позитивность гражданского общества и его ограниченность, нор-

мированная привилегиями, часто становились в эпоху Просвещения
предметом размышлений в масонских ложах и орденах, прежде всего
в ордене иллюминатов. Оглядываясь назад, Эрнст Брандес в 1808 году
сказал, что он был примером того, «как человек, крепко связанный
механизмом деспотических установлений в гражданском обществе,
ищет выходы к свободной активности»111. Это в самом деле была та
108
Möser J. Patriotische Phantasien: Der Bauernhof als eine Aktie betrachtet // Idem.
Sämtliche Werke. Historisch-kritische Ausgabe / Hrsg. Akademie der Wissenschaften zu
Göttingen. Oldenburg; Berlin, 1954. Bd. 6. S. 255–256.
109
«In keinem Winkel von Europa genießt […] noch bis itzt diese unglückliche Na-
tion der vollkommenen Rechte der Menschheit und der bürgerlichen Gesellschaft». —
Dohm Ch. W. Ueber die bürgerliche Verbesserung der Juden. Berlin; Stettin, 1783. Bd. 1. S. 91.
110
«Man muß ausgeben und erwerben, man muß in das allgemeine Commerz verwi-
ckelt sein, um nicht in der bürgerlichen Gesellschaft noch weniger als ein Tier zu gelten;
also ist das Commerz ebenso gewiß das eigentlich wahre Band der Gesellschaft, als die
Festsetzung des Eigentums ihr erstes notwendigstes Bedingnis war». — Jacobi F. H. Eine
politische Rhapsodie // Idem. Werke. Leipzig, 1825. Bd. 6. S. 351.
111
«der durch den Mechanism despotischer Einrichtungen in der bürgerlichen Ge-
sellschaft fest gebundene Mensch Auswege zu einer freien Regsamkeit sucht». — Bran-
проблема, которую пыталось решить масонско-иллюминатское дви-

жение в эпоху Просвещения. Первым эту проблему распознал и с об-
разцовой ясностью сформулировал Лессинг. Любовь к тайным об-
ществам, распространившаяся в то время, имела, согласно Лессингу,
«онтологическое» обоснование, которое заключалось в «злополучном»
воздействии, оказываемом гражданским обществом (вопреки его на-
мерениям) на отношения между людьми: «Оно не может объединять
людей без того, чтобы их разделять; не может разделять без того, чтобы
закреплять пропасти между ними»112. Внешнему разделению на народы
и религии соответствовало внутреннее разделение на сословия и клас-
сы, на бедных и богатых. Тайные общества, по мысли Лессинга, пред-
ставляли собой попытку что-то предпринять против «зол» граждан-
ского общества и насадить в нем «разум», то есть из «гражданского»
сделать «человеческое общество» — «идеальное общество» «мыслящих
людей во всех частях света», о котором писал и Гердер, постулируя его
как то «незримо-зримое общество», что возвышается над «разделен-
ностью гражданского общества»113.
V.7. Распад гражданского общества и превращение его

в «государственное общество»: Юнг-Штиллинг,
Шлёцер, Хуфеланд и другие
Наиболее значительное по своим последствиям явление в истории
понятия «гражданское общество» и одновременно важнейший резуль-
тат того кризиса, который охватил во второй половине XVIII века ста-
рое, традиционное понятие о нем, — это наблюдавшийся повсемест-
но распад существовавшего веками тождества между «государством»
(civitas, res publica) и «гражданским обществом» (societas civilis). Это
был сравнительно долгий непрерывный процесс, в первой своей фазе
еще зачастую связанный с теми традиционными понятиями, к исчез-
новению которых он вел.
des E. Betrachtungen über den Zeitgeist in Deutschland in den letzten Decennien des
vorigen Jahrhunderts. Hannover, 1808. S. 90–91.
112
«Sie kann die Menschen nicht vereinigen, ohne sie zu trennen; nicht trennen, ohne
Klüfte zwischen ihnen zu befestigen». — Lessing G. E. Ernst und Falk // Idem. Sämtliche
Schriften / Hrsg. K. Lachmann. Stuttgart; Leipzig; Berlin, 1897. Bd. 13. S. 352.
113
Herder J. G. Gespräch über eine unsichtbar-sichtbare Gesellschaft // Idem. Sämtli-
che Werke. 1881. Bd. 17. S. 123 ff.
146 ________________________________________________ Манфред Ридель
Прежде всего мы наблюдаем распад ряда понятий, которые сами

по себе слабо различимы на фоне традиции. Появлявшиеся неоло-
гизмы могли значительно ускорять процесс этого распада. Эти два
момента лучше всего можно проследить на примере нового членения
«общественной жизни», которое обнаруживается у Генриха Юнга-
Штиллинга: «Общественная жизнь трояка: она относится 1) к се-
мье, или к домашним отношениям, 2) к общежитию отцов семейств,
или к гражданскому обществу, и 3) к отношению к правящим властям
и их законам, то есть к государственному обществу»114. Это членение
опиралось на схему «общественной жизни людей» Христиана Воль-
фа, однако, в отличие от Вольфа, у которого societas civilis и civitas
были понятиями, не отделенными друг от друга, Юнг-Штиллинг
проводил различие между «гражданским» и «государственным» об-
ществом. Подобное же различие встречается чуть позже у Генриха
Бензена, который, в отличие от Генриха Юнга-Штиллинга, исхо-
дил из генетически-исторической концепции: «Наши государства
и их жители лишь постепенно обрели свою нынешнюю форму. Род
человеческий продвигался от домашнего общества к гражданско-
му, а от него — к государственному обществу»115. Это выражение —
«государственное общество» (Staatsgesellschaft) представляло собой
неологизм, который демонстрировал и намечавшееся расхождение
между государством и обществом, и одновременно его стирание116.
Это слово могло употребляться в сочетании с другими обозначе-
ниями (например, Staatsgesellschafts-Genosse в значении «гражданин»,
Staatsgesellschaft-Polizei в значении «управление»), от него могло об-
разовываться прилагательное: так, Иоганн Кристиан Майер писал
о «культуре государственно-общественной (staatsgesellschaftlich)
связи» и о «государственно-общественной (staatsgesellschaftlich)
114
«Das gesellschaftliche Leben ist dreifach: 1) bezieht es sich auf die Familie oder
auf das häusliche Verhältnis, 2) auf das Zusammenwohnen der Hausväter oder auf die
bürgerliche Gesellschaft, und 3) auf das Verhältnis gegen die regierende Gewalt und ihre
Gesetze, das ist: auf die Staatsgesellschaft». — Jung-Stilling H. Die Grundlehre der Staats-
wirthschaft. Marburg, 1792. S. 680.
115
«Unsere Staaten und ihre Bewohner haben nur allmählich ihre jetzige Form er-
halten. Von der häuslichen Gesellschaft rückte nämlich das Menschengeschlecht zur bür-
gerlichen und von dieser zur Staatsgesellschaft fort». — Bensen H. System der reinen und
angewandten Staatslehre. Erlangen, 1804. Bd. 1. S. 266.
116
Самое раннее упоминание о Staatsgesellschaft в: Schutzmann F. von. Von dem
Entstehungsgrund der Gesellschaft // Berlinische Monatsschrift. 1783. Bd. 1. S. 445.
См.: Kraus C. J. Staatswirthschaft / Hrsg. H. von Auerswald. Königsberg, 1808. Bd. 1.
S. 26; 1808. Bd. 2. S. 257.
жизни»117 — и то и другое были замены для прилагательного «граж-

данский» (bürgerlich), ограниченное значение которого теперь уже
не могло в равной степени покрывать и политическую, и обществен-
ную сферы. Несомненно, и в этом случае терминологическая тра-
диция, шедшая еще от схоластической философии, способствова-
ла тому, что дифференциация (как, например, у Юнга-Штиллинга)
описывалась терминами более давнего происхождения. В понятии
«государственное общество» сконцентрированная в «государстве»
политическая власть релятивировалась воспоминанием о прежнем
societas civilis, но, с другой стороны, оно подчеркивало и отличие
от «гражданского общества», определение которого все еще сохра-
няло традиционно-аристотелианское представление о его фундамен-
те — независимости домохозяина.
Те же категории вновь встречаются нам там, где в немецкоязыч-
ном ареале впервые было обращено внимание на разницу между
гражданским обществом и государством, — в StaatsAnzeigen Августа
Людвига Шлёцера (1792)118 и в его Всеобщем государственном праве
(1793). У Шлёцера — одного из главных авторов северогерманского
Просвещения (он работал в Гёттингене) — домашнее, гражданское
и «государственное общество» противопоставлялись друг другу:
Все известные на сегодняшний день человеческие множества древних,

средних и новых времен живут в трех видах домашнего общества. Все
без исключения живут в гражданском обществе. И подавляющее большин-
ство, хотя и не все, живут в государственном обществе, или под властью119.
Ради интерпретации «разницы» Шлёцер использовал старое по-

нятие societas civilis, добавив, однако, что государственное общество
(StaatsGesellschaft) представляет собой «societas civilis cum imperio
или Imperium», а гражданское общество — «societas civilis или civitas»120.
117
Majer J. C. Theorie der Staatskonstitution. Hamburg; Kiel, 1799. S. 28f. Словосо-
четания см. в: Schmalz T. Handbuch der Staatswirthschaft. Berlin, 1808. S. 481, 487–488.
118
Schlözer A. L. StatsAnzeigen. 1792. Bd. 17. S. 354.
119
«Alle bisher bekannt gewordene Mnschenhaufen alter, mittler und neuer Zeiten,
leben in den 3 Arten häuslicher Gesellschaft. Alle ohne Ausnahme leben in bürgerlicher
Gesellschaft. Und bei weitem die allermeisten, wenngleich nicht alle, leben in Staats-Ge-
sellschaft, oder unter Obrigkeit». — Idem. Allgemeines StatsRecht. S. 4; Idem. Theorie der
Statistik. H. 1. Göttingen, 1804. S. 27–28, § 11.
120
См.: Ibid.; Schlözer A. L. StatsAnzeigen. 1792. Bd. 17. S. 354, где автор ссылается
на одно место у Цезаря (Bell. Gall. 7, 4, 1).
148 ________________________________________________ Манфред Ридель
Иными словами, у Шлёцера различие между гражданским и «государ-

ственным» обществом было в языковом отношении связано со старым
выражением societas civilis. При этом Шлёцер не заметил, что его объяс-
нение сути гражданского общества в точности повторяло ту формулу,
которая, согласно традиционному взгляду, отражала непосредствен-
ный политический характер этого понятия.
Реинтерпретация формулы была связана с тем, что «государство»
ликвидировало потестарно-политические структурные формы граж-
данского общества. Системным местом гражданского общества стала
теперь не политика (StatsRecht, как называл ее Шлёцер), а новая дисци-
плина, которую Шлёцер определил как «метаполитику». Она предше-
ствовала «государственному обществу», сфере господства и подчине-
ния (pactum subjectionis voluntatum). Метаполитика превратила старое
гражданское общество в societas civilis sine imperio, в «союз сил» (pactum
unionis virium), который некоторые стали определять с помощью поня-
тий английской моральной философии и экономики121. Однако Шлёцер
еще был далек от развития понятия в этом направлении; во всяком
случае, не приходится говорить о том, что он выяснил специфические
формы проявления современного «гражданского общества»122. Шлёцер,
например, предложил вообще отказаться от этого выражения, которое
он назвал «неуклюжим», а вместо него употреблять слово «община»
(Gemeinde)123: тем самым проблематика разницы между «гражданским»
и «государственным обществом» получила бы очень простое разреше-
ние, не требующее особой рефлексии.
И все же различение это отвечало явно широко распространенному
тогда осознанию того факта, что политические термины и их языковые
референтные системы стали проблематичными. Еще до того, как Шлё-
цер отважился представить свою идею «метаполитики» ученой пуб-
лике, она — вероятно, посредством устной беседы или через третьих
лиц — стала известна Готлибу Хуфеланду, который вставил ее в свое
Естественное право (1790) и зафиксировал ее там в форме теоремы
об «отличии гражданских обществ от государства»124. Он доказывал
ее ссылкой на приватизацию гражданской жизни, осуществленную
абсолютистской государственной властью, благодаря чему туманное
121
См.: Schlözer A. L. Allgemeines StatsRecht. S. 17 ff., 64–65 (Метаполитика).
122
Этому препятствует уже то, что Шлёцер понятие воли из естественного права
(Руссо) не считал формальным основанием всякого «общества», а вновь обращал-
ся к аристотелеву понятию πόλις (см.: Ibid. S. 75 ff., 64 ff.).
123
Schlözer A. L. Allgemeines StatsRecht. S. 78.
124
Hufeland G. Lehrsätze des Naturrechts. § 21. Anm. Jena, 1790. S. 10.
прежде различение стало применимо к общественно-исторической

ситуации конца XVIII века. Оно постепенно выходило из неисторич-
ной рамки теории естественного права, в силу которой оно у Шлёцера
было оттеснено в своего рода пограничную зону между природным
и гражданским состоянием, совпадавшую с границами современного
европейского мира125.
Как бы ни оценивать этот процесс конкретизации, проблема-
тичность старого, традиционного понятия стала — благодаря отгра-
ничению нового («государственное общество») — отчетливо видна
и там, где пытались по-прежнему этого старого понятия придер-
живаться. Политическое значение гражданского общества теперь,
когда началась его деполитизация, приходилось заново определять,
необходима была новая терминологическая конвенция. «Объеди-
нение в целях безопасности без ограничения по времени и ради
обеспечения всех прав может быть названо политическим обще-
ством (societas politica)», — писал Теодор Шмальц и добавлял такое
замечание: «Чтобы избежать двусмысленностей, я предпочитаю
использовать выражение ‘политическое общество’, а не ‘граждан-
ское’»126. Ту же самую двусмысленность, судя по всему, имел в виду
Виланд, когда в Der Neue Teutsche Merkur за 1792 год инициировал
полемику против того, чтобы отличать «гражданское общество»
от «политического». Отмежевываясь от тенденции разграничивать
понятия «государственное общество» и «гражданское», сводя значе-
ние последнего к отношениям между частными лицами бюргерского
(bürgerlich) сословия, Виланд напоминал о прежнем политическом
характере этого понятия:
Гражданское общество означает — с позволения некоторых господ

и дам, которых слово bürgerlich здесь могло бы ввести в заблуждение, —
не общество бюргеров (roturiers): оно означает ни больше и ни мень-
ше, как политическое общество или государство, а слово «гражданин»
125
Schlözer A. L. Allgemeines StatsRecht. S. 31 ff.; Ibid. S. 64: «Так [в societas civilis
Imperio] жили еще в недавние времена камчадалы, чукчи и гренландцы до прихода
русских и датчан — единые, но все же без властителей. Также и древние немцы,
и поныне еще многие дикари в Америке». См.: Ibid. S. 64 ff.
126
«Ein Sicherheitsbund ohne Einschränkung auf Zeit und zur Sicherung aller Rech-
te kann eine politische Gesellschaft (societas politica) genennet werden. Um Zweideu-
tigkeiten zu vermeiden, wähle ich lieber den Ausdruck politische Gesellschaft, als den:
bürgerliche». — Schmalz Th. Das natürliche Staatsrecht. Königsberg, 1804. S. 6.
150 ________________________________________________ Манфред Ридель
в этом значении подобает в равной мере любому члену политического

общества, к какому бы классу он в остальном ни относился127.
VI. Немецкий идеализм и Великая Французская

революция: Кант, Фихте
VI.1. Апория либерального разумного права: Кант
В отличие от философов Просвещения, которые все больше и боль-
ше утрачивали нить проблемы и погрязали в пустых дистинкциях, Кант
свою теорию гражданского общества разрабатывал с самого начала
на основе критики традиционного, схоластического понятия. Это сле-
дует понимать в двояком смысле. Во-первых, Кант, хотя и критиковал
лишь позднюю, естественно-правовую фазу (Ахенваль), в основных
пунктах оставался зависим от той традиции, которую подвергал кри-
тике; во-вторых, кантова критика преодолевала границы не только схо-
ластически-аристотелианской, но и новой теории естественного права,
мешавшие переопределению понятия в соответствии с изменившимися
общественно-историческими условиями.
Правда, сначала Кант, казалось бы, полностью перенял язык новой
теории естественного права. Вводя понятие гражданского общества
в правовую теорию, он воспользовался методологической фикцией
«естественного» состояния и необходимости преодоления его «граж-
данским». Гражданское состояние объединяет изолированных друг
от друга и юридически незащищенных индивидов в систему некоего
правопорядка и сообщает этой простой «массе людей» некое полити-
ческое устройство.
Такое состояние отдельных индивидов в составе народа в отно-

шении друг к другу называется гражданским (status civilis), а их со-
вокупность в отношении своих собственных членов — государством
(civitas), которое в силу своей формы как нечто связанное общей заин-
127
«Bürgerliche Gesellschaft heißt (mit Erlaubnis einiger Herren und Damen, die das
Wort bürgerlich hier irre machen könnte) nicht eine Gesellschaft von roturiers, sondern
bedeutet just so viel als politische Gesellschaft oder Staat, und der Name Bürger kommt
in dieser Bedeutung jedem Gliede der politischen Gesellschaft, von welcher Klasse es üb-
rigens sei, in gleichem Maße zu». — Wieland C. M. Anmerkungen… zu Einige Bemer-
kungen über das Sendschreiben des Herausgebers des teutschen Merkurs an Hrn. Prof.
Ehlers // Idem. Gesammelte Schriften. 1. Abt. Berlin, 1930. Bd. 15. S. 470, Anm.
тересованностью всех в том, чтобы находиться в правовом состоянии,

называется общностью (res publica latius sic dicta)128.
Как государство все еще называлось civitas и res publica, так и граж-
данское общество выступало под названием societas civilis. Однако это
словосочетание имело у Канта иную семантику, нежели в классиче-
ской политической философии и в новой теории естественного права.
В отличие от своих предшественников Кант задался вопросом, являет-
ся ли гражданское общество этого status civilis еще «обществом»: ведь
«сотоварищество» (Mitgenossenschaft) и «отношения координации»
(Beiordnung) между «товарищами» (Gesellen) в политической теории
и практике «подчинения» воле суверена или «всеобщей воле» вынуж-
дены были исчезнуть:
Даже гражданский союз (unio civilis) нельзя назвать обществом, ибо

между повелителем (imperans) и подданным (subditus) не существует
сотоварищества; они не товарищи, а находятся в отношении суборди-
нации, но не координации; те же, кто находится в отношении координа-
ции, должны именно в силу этого рассматривать друг друга как равных,
поскольку они подчиняются общим для всех законам. Таким образом,
указанный союз не столько есть общество, сколько создает его129.
В теории естественного права в ту эпоху данное различение зача-

стую встречало непонимание и отторжение. Его считали «чрезмерным
изощрением», поскольку практически все исходили из того, что «гос-
подство и подданство» не отменяют «общественного [характера] отно-
128
Kant I. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre. § 43 (1797) // Idem. Gesammelte Schrif-
ten / Hrsg. Königlich Preußische (bzw. Deutsche) Akademie der Wissenschaften. Berlin;
Leipzig, 1907. Bd. 6. S. 311: «Dieser Zustand der einzelnen im Volke in Verhältnis unter-
einander heißt der bürgerliche (status civilis) und das Ganze derselben in Beziehung auf
seine eigene Glieder der Staat (civitas), welcher seiner Form wegen, als verbunden durch
das gemeinsame Interesse aller, im rechtlichen Zustande zu sein, das gemeine Wesen (res
publica latius sic dicta) genannt wird» (цит. по: Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4, ч. 2.
С. 230. — Примеч. пер.).
129
«Selbst der bürgerliche Verein (unio civilis) kann nicht wohl eine Gesellschaft ge-
nannt werden; denn zwischen dem Befehlshaber (imperans) und dem Untertan (subdi-
tus) ist keine Mitgenossenschaft; sie sind nicht Gesellen, sondern einander untergeordnet,
nichtbeigeordnet, und die sich einander beiordnen, müssen sich eben deshalb unterein-
ander als gleich ansehen, sofern sie unter gemeinsamen Gesetzen stehen. Jener Verein ist
also nicht sowohl als macht vielmehr eine Gesellschaft» (Ibid. § 41. S. 306–307). — Пер.,
цит. по: Там же. С. 224 ff.
152 ________________________________________________ Манфред Ридель
шений ни здесь, ни в других неравных обществах»130. Именно в этом

и заключалась точка зрения Канта. При этом введенное им различение
было призвано не только заново определить отношение между власти-
телем и подданным, но и не позволить долее сохранять общеприня-
тое понимание гражданского общества как естественно возникшего
общества господства («неравного общества») и переносить его на ис-
торические условия позднефеодального дворянского мира. Для этой
цели Кант осуществил такое определение термина «гражданское об-
щество» и его языковой референтной системы, которое отклонялось
от прежнего узуса. Он не выводил гражданское общество из поэтапно-
го развития «обществ» от естественного состояния, а также исключил
некритическое применение этого термина к отношениям «господства
и подданства», потому что эти отношения, интерпретировавшиеся
Кантом, вслед за его предшественниками, как договорные, базируют-
ся на определенном правовом принципе, который только и позволяет
понять необходимость договора, соединение свободы и принуждения
(«власти»): это принцип «права человечества». Каждый человек име-
ет право ограничивать свободу каждого такими условиями, которые
неразрывно связаны с возможностью самой свободы, с ее «законом».
У Канта свобода и принуждение не противопоставлены друг другу
(как в новой теории естественного права), но и не оправдываются
присущим гражданскому обществу отличием от рабства (классическое
учение о политике), но связаны друг с другом в понятии правомерной
(обеспечивающей свободу каждого) принуждающей власти, которая
происходит из a priori объединенной воли всех (volonté générale Руссо),
то есть из норм, установленных самим практическим разумом. Такая
норма, согласно Канту, должна прилагаться ко всем общественным
отношениям как мерило их правомерности или неправомерности.
Говорить о гражданском обществе можно только тогда, когда некое
исторически данное общественное устройство соответствует это-
му нормативному мерилу универсального человеческого права или,
как выражался Кант, «актуирует» всеобщую волю: «Согласно правилу
права воля каждого должна быть согласна с самой собой по общему
и внешнему праву; следовательно, она должна быть как бы волей це-
лого, и актуацией общей воли является гражданское общество»131.
130
Rüdiger J.C.C. Lehrbegriff des Vernunftrechts und der Gesetzgebung. § 198. Halle,
1798. S. 173.
131
«Nach der Regel des Rechts muß eines jeden Willen mit sich selbst nach allge-
meiner und äußerlicher Regel übereinstimmen; folglich muß er gleichsam ein Wille des
Ganzen sein, und die actuation des gemeinschaftlichen Willens ist die bürgerliche Gesell-
За счет того, что «всеобщая воля» стала нормой гражданского об-

щества, понятие обрело систематически измененную функцию. В нем
выражалась уже не позитивность исторического права, а тот процесс
позитивизации естественного права, который начался с революций
в Северной Америке и во Франции. Гражданское общество, понима-
емое как проявление a priori объединенной воли всех, которая есть
идея разума классического буржуазного либерализма, из «причины»
политического устройства превратилось в его эффект: «Гражданское
устройство не произвольно, а необходимо по причинам права ради
безопасности других. И общество — не причина этого состояния, а его
эффект. Практическая суверенная причина права создает общество»132.
Тот факт, что гражданское общество выводилось из a priori объ-
единенной законодательной воли, придавал ему некий априорно-
правовой смысл, который в корне менял отношение этого понятия
как к исторически-общественному миру, так и к его собственной ис-
тории. Достигнутая универсальность языковой и политической рефе-
рентной системы означала ни больше ни меньше чем разрыв со всеми
партикулярными юридическими и потестарными порядками, которые
определяли прежнее использование этого понятия. Так, Кант отно-
сил традиционные политические формы власти (монархию, аристо-
кратию, политию, или демократию) старого гражданского общества
лишь к «механизмам» (Maschinenwesen) общественно-политического
устройства, которые, будучи единожды установлены, сохранялись
лишь в силу привычки и для правового (гражданского или не граж-
данского) характера общества не имели никакого значения. Больше
того: Кант утверждал, что, «пока указанные формы государства должны
по букве первоначального договора представлять столь же различные
облеченные верховной властью моральные лица, можно признать лишь
временное внутреннее право, но нельзя признать никакое абсолют-
но-правовое состояние гражданского общества»133. Отсюда становится
schaft». — Kant I. Reflexion 7682 (ок. 1772–1775) // Idem. Gesammelte Schriften. 1934.
Bd. 19. S. 489; см.: Idem. Reflexion 7665 // Ibid. S. 482.
132
«Die bürgerliche Verfassung ist nicht willkürlich, sondern nach Gründen des
Rechts um der Sicherheit der andern notwendig. Die Gesellschaft ist auch nicht die Ursa-
che dieses Zustandes, sondern die Wirkung. Der praktische souveräne Grund des Rechts
macht die Gesellschaft». — Idem. Reflexion 7847 (ок. 1775–1777) // Ibid. S. 533.
133
«…dem Buchstaben nach eben so viel verschiedene mit der obersten Gewalt be-
kleidete moralische Personen vorstellen sollen, nur ein provisorisches inneres Recht
und kein absolut-rechtlicher Zustand der bürgerlichen Gesellschaft zugestanden werden
kann». — Idem. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre. § 52 // Idem. Gesammelte Schriften.
Bd. 6. S. 341 (цит. по: Кант И. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 267. — Примеч. пер.); Idem. Streit
154 ________________________________________________ Манфред Ридель
понятно, почему это понятие в своей нормативной функции оказалось

в напряженных отношениях с исторической действительностью своей
эпохи. Кант, с одной стороны, полностью отказался от гражданского
общества как фундаментальной догмы политики, каковой оно изна-
чально было и оставалось в теории естественного права еще и в Но-
вое время; но одновременно, с другой стороны, он возвел его в ранг
правового субъекта истории: «Величайшая проблема для человеческо-
го рода, разрешить которую его вынуждает природа, — достижение
всеобщего правового гражданского общества», — гласило Положение
пятое Кантовой Идеи всеобщей истории во всемирно-гражданском плане
(1784)134. Реализация такого общества, то есть закрепление основных
гражданских прав и свобод во всех конституциях, с необходимостью
ведет, по мысли Канта, к установлению всеобщего мира между наро-
дами и государствами. Это состояние мира невозможно помыслить
иначе как по аналогии с нормированным таким образом гражданским
обществом: тем самым понятие «гражданское общество» расширяет-
ся еще раз. Применительно к международному праву Кант говорил
о «гражданском обществе государств» (staatsbürgerliche Gesellschaft),
которое должно было реализовать идею установления публичного
права «народов»; применительно ко всемирному гражданскому пра-
ву, которое представляет в виде идеи разума (Vernunftidee) возмож-
ное объединение всех народов в соответствии со всеобщими закона-
ми их торговых отношений (commercium), Кант говорил о «всемирном
гражданском обществе»135.
Универсальность, которую Кант в своей юридической теории при-
знавал за понятием bürgerliche Gesellschaft, соответствовала универсаль-
der Fakultäten // Ibid. 1907. Bd. 7. S. 87–88; Kant I. Zum ewigen Frieden // Ibid. 1912.
Bd. 8. S. 349 ff.
134
«Das größte Problem für die Menschengattung, zu dessen Auflösung die Natur ihn
zwingt, ist die Erreichung einer allgemein das Recht verwaltenden bürgerlichen Gesell-
schaft». — Idem. Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht // Ibid.
Bd. 8. S. 22 (цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском
плане // Он же. Соч. Т. 6. С. 11. — Примеч. пер.).
135
См.: Kant I. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre. § 53 ff. // Ibid. Bd. 6. S. 343 ff.;
Idem. Über den Gemeinspruch III: Vom Verhältnis der Theorie zur Praxis im Völker-
recht // Ibid. Bd. 8. S. 307 ff.; Idem. Zum ewigen Frieden. 2. Abschn. // Ibid. Bd. 8.
S. 348 ff. У Канта понятие «гражданское общество» (staatsbürgerliche Gesellschaft)
означает исключительно следующее: то гражданское общество, которое среди
государств существует или к которому следует стремиться, что не означает всту-
пить в «договор гражданского общества» («pactum societatis civilis»); см.: Idem.
Vorarbeiten zur Rechtslehre // Ibid. 1955. Bd. 23. S. 352; Idem. Vorarbeiten zum ewigen
Frieden // Ibid. S. 171.
ности права человечества: право служило его основой. Благодаря праву

либеральная концепция гражданского общества сокрушила границы
традиционной политической философии, признала и вобрала в себя
свободу как неотчуждаемое право всех людей136. Сущность человека,
заключающаяся в том, что он является субъектом права, «лицом», опре-
деляла теперь гражданское общество, а не наоборот, когда «лицо» опре-
делялось правами человека в гражданском обществе137. В силу этого
становились юридически невозможными «феодальный» порядок с его
сословиями и привилегиями, иерархическая система «неравных об-
ществ» и «господств» внутри них. По поводу оправдания их у Вольфа
и авторов вольфовской школы уже у раннего Канта было сказано:
Всякое societas является aequalis. Ведь все части целого скоордини-

рованы друг с другом (это reciproce actio). Для unione voluntatum требует-
ся, чтобы каждая воля была частью совокупной воли и, таким образом,
чтобы каждый индивид управлялся совокупной волей лишь постольку,
поскольку он связал свою собственную волю с волей других138.
136
См.: Idem. Über den Gemeinspruch II: «Такое право на свободу принадлежит
члену общности как человеку, поскольку он вообще правоспособное существо» //
Ibid. Bd. 8. S. 291 (цит. по: Кант И. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 79. — Примеч. пер.).
137
См.: Idem. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre. Einleitung. IV // Ibid. Bd. 6. S. 221
ff.; Idem. Über den Gemeinspruch II // Ibid. Bd. 8. S. 289 ff., с обратным, сословно-
государственным, консервирующим общественные установления определением
Всеобщего земского права для Прусских государств: Allgemeines Landrecht für die
Preussischen Staaten. Teil 1. Tit. 1, § 1. Berlin, 1794: «Der Mensch wird, insofern er ge-
wisse Rechte in der bürgerlichen Gesellschaft genießt, eine Person genannt». — (Перевод:
«Человек постольку, поскольку он пользуется определенными правами в граждан-
ском обществе, называется лицом».)
138
«Alle societas ist aequalis. Denn alle Teile eines Ganzen sind einander koordiniert
(das ist reciproce actio). Zu der unione voluntatum wird erfordert, daß ein jeder Wil-
le ein Teil vom gesamten Willen sei und also ein jeder durch den ganzen Willen nur
regiert wird, sofern er seinen eignen Willen mit der anderen ihrem verbunden hat». —
Kant I. Reflexion 7548 (ок. 1769–1770 или 1773–1775) // Idem. Gesammelte Schriften.
Bd. 19. S. 452. «Рефлексия» входит в круг попыток заново определить понятие об-
щества в целом (его «форму») на основании объединения воль всех и происте-
кающего из них «правила закона», которое Кант к этому времени сформировал.
См.: Reflexion 7524 (ок. 1768–1768): «Societas est totum personarum, quatenus obli-
gatae sunt ad agendum secundum voluntatem commune» (Ibid. S. 446); Reflexion 7528
(1766–1769): «Societas vel denotat totum sociorum ratione communi iunctorum quae
est finis, vel formam coniunctionis. Forma societatis constat in subiectione voluntatum
sub voluntate communi» (Ibid. S. 447); Reflexion 7550 (1769–1770 или 1773–1775): «So-
cietatis aequalis est, quae non tantum oritur ex arbitrio communi»; ср. далее: Reflexionen
7553, 7682, 7841. В остальном Кант впоследствии трансформировал эту концеп-
цию в «домовладельческое сообщество». Ср.: Idem. Bemerkungen zur Rechtslehre //
156 ________________________________________________ Манфред Ридель
А также: «Всякий pactum, который противоречит человечеству,

от природы ничтожен и недействителен»139. Так, Кант выступал против
различных форм крепостного права, поскольку оно самым очевидным
образом противоречило существу человека, его правоспособности140.
«Подданство (в государстве), — писал Кант в 60–70-х годах, — есть
власть под властью, которая есть pactum правителей, но не отношение
подданных в государстве между собой»141.
Всегда взаимное и равное принуждение, которого требовало по-
нятие права, делало невозможной стратификацию власти в рамках
гражданского общества. Поэтому Кант поддерживал тот крупномас-
штабный процесс экспроприации всех корпоративных и сословно-
публичных властей, который был начат абсолютистским государством
и нашел свое завершение в декретах Великой Французской революции.
К числу важнейших «правовых последствий», с необходимостью вы-
текавших из идеи a priori объединенной воли, относились ликвидация
тех вещных прав (например, собственности на землю), на которые при-
тязали корпорации, сословия и ордена, а также отмена личных прав
(привилегий) и прерогатив дворянского сословия «государством»142.
Idem. Gesammelte Schriften. 1942. Bd. 20. S. 467: «Das Wort Gesinde, für die häusli-
che Dienerschaft gebraucht, ist dem Begriffe der häuslichen Gesellschaft und des Rechts
der Glieder derselben gegen einander nicht wohl angemessen. Denn Gesellschaft kann
nur unter Gleichen gedacht werden, und der Ausdruck societas inaequalis enthält einen
Widerspruch». — (Перевод: «Слово “челядь”, используемое для домашней прислуги,
не вполне адекватно понятию домашнего общества и права членов такового в от-
ношении друг друга: ведь общество мыслимо только между равными, и выражение
“неравное общество”заключает в себе противоречие».)
139
«Alles pactum, welches der Menschheit widerstreitet, ist a natura, null und nich-
tig». — Kant I. Reflexion 7576 (ок. 1769–1770 или 1773–1775) // Ibid. Bd. 19. S. 459; см.:
Reflexion 7564: общество (Societät) законно, если оно не противоречит никакому
праву (Ibid. S. 455); см. также: Idem. Reflexionen 7572, 7630, 7633, 7635.
140
См.: Kant I. Reflexion 7400 (ок. 1773–1775 или 1776–1778): «Есть противоре-
чие в том, чтобы быть субъектом в своем праве (sui juris) и при этом предостав-
лять другому право совершенно неопределенного использования своих сил. То-
гда это просто инструмент, а не лицо. Такой договор ничтожен и не имеет силы»
(Ibid. S. 357). См.: Reflexion 6891 (1776–1778) против наследственного подданства:
«И смешно, когда говорят о неспособности таких лиц управлять самими собой,
ведь они только в силу такого своего положения и оказываются к этому неспособ-
ны» (Ibid. S. 195).
141
«Die Untertänigheit (im Staate) ist eine Herrschaft unter einer Herrschaft, welche
ein pactum der Regenten ist, aber nicht ein Verhältnis der Untertanen im Staate gegenei-
nander». — Kant I. Reflexion 7641 (ок. 1769 или 1773–1775) // Ibid. S. 475.
142
См.: Kant I. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre. Allg. Anmerkung B nach § 49 //
Ibid. Bd. 6. S. 324: «Отсюда следует, что в государстве не может быть никакой корпо-
рации, никакого сословия и сословной организации, которые могли бы в качестве
Основные черты классической либеральной концепции понятия

гражданского общества Кант разработал в работе О поговорке «Может
быть, это и верно в теории, но не годится для практики» (1793) и в не-
изменном виде включил во вторую часть Учения о праве (1797). Эта
концепция основывалась на трех «априорных принципах», которые
претендовали на то, чтобы репрезентировать исходящие из чистого
разума принципы внешнего человеческого права вообще: это «1) сво-
бода каждого члена общества как человека; 2) равенство его с каждым
другим как подданного; 3) самостоятельность каждого члена общно-
сти как гражданина»143. Принципы первый и второй, точно так же
как и принципы Декларации прав человека и гражданина, были прямо
противоположны правовому принципу прежнего гражданского обще-
ства, то есть общества, расчлененного по потестарному признаку и по-
литического по самому своему устройству. Право на свободу, которым
обладал каждый член общества, отрицало права и свободы корпора-
ций, городских и сельских общин, партнерств (Societäten) и сословий.
Это было право человека эмансипированного, свободного от той власти
над ним, которой обладали «господа» в старом гражданском обществе;
право, относящееся к самому человеку, к его частному интересу (сча-
стью) и его частному произволению. Кант выразил это в «формуле»,
согласно которой каждый «вправе искать своего счастья на том пути,
который ему самому представляется хорошим, если только он этим
не наносит ущерба свободе других стремиться к подобной цели — сво-
боде, совместимой по некоторому возможному общему закону со сво-
бодой всех (то есть с их правом искать счастья)». Право на свободу
заключает в себе и правовое равенство, равенство людей в качестве
«подданных». Оно есть «полное равенство людей в государстве» — пра-
собственников земли согласно тем или иным уставам передавать ее последующим

поколениям (до бесконечности) в исключительное пользование. Государство мо-
жет в любой момент отменить это пользование» (цит. по: Кант И. Метафизика
нравов // Он же. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 246. — Примеч. пер.). Об отмене сословных при-
вилегий см.: Ibid. S. 328 ff., 369–370; Idem. Über den Gemeinspruch II // Ibid. Bd. 8.
S. 292–293; Idem. Vorarbeiten zum Gemeinspruch II // Ibid. 1922. Bd. 23. S. 136–137;
Idem. Vorarbeiten zum Streit der Fakultäten // Ibid. S. 462. См. далее: Idem. Reflexi-
on 1235 // Ibid. 1913. Bd. 15. S. 544–545; Idem. Reflexion 7974 // Ibid. Bd. 19. S. 568.
О влиянии Канта на прусские реформы начиная с 1806 года см.: Müller J. Kantisches
Staatsdenken und der Preußische Staat. Kitzingen, 1954. S. 48 ff.
143
Кант И. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 78; Kant I. Über den Gemeinspruch II // Idem. Gesam-
melte Schriften. Bd. 8. S. 290; Idem. Rechtslehre. § 46 // Ibid. Bd. 6. S. 314. См.: Idem.
Vorarbeiten zur Rechtslehre // Ibid. Bd. 23. S. 292 («три принципа всеобщего человече-
ского права»); Idem. Vorarbeiten zum Gemeinspruch II // Ibid. Bd. 23. S. 136.
158 ________________________________________________ Манфред Ридель
вовое равенство всех в плане равной подчиненности закону, данному

«государством»144.
В связи с этим слово «государство» у Канта наполнилось значением,
которое не встречается ни в предшествующей литературе по теории
естественного права, ни в современных Канту трудах похожего со-
держания. Априорно требуемое понятием права, полностью взаим-
ное и равное принуждение являло собой — в своем представлении
вовне — принцип того всеобщего правового принуждения, который
связан с именем государства:
Но всякий, кто находится под законом, есть в государстве поддан-

ный, стало быть, подчинен принудительному праву наравне со всеми
остальными членами общности, за исключением только одного (фи-
зического или морального лица) — главы государства, который один
только и может осуществлять всякое правовое принуждение145.
Если можно вообще найти первое упоминание понятия «госу-

дарство» в том специфически модерном смысле, какой оно получило
в Европе, — то есть в смысле единственной легитимной и всеохватной
принудительной власти, — то именно здесь. «Неразрывная связь госу-
144
«seine Glückseligkeit auf dem Wege suchen darf, welcher ihm selbst gut dünkt,
wenn er nur der Freiheit anderer, einem ähnlichen Zwecke nachzustreben, die mit der
Freiheit von jedermann nach einem möglichen allgemeinen Gesetze zusammen bestehen
kann (d.i. diesem Rechte des andern) nicht Abbruch tut». — Idem. Über den Gemein-
spruch II // Ibid. Bd. 8. S. 290–291. В предварительных работах к Gemeinspruch II //
Ibid. Bd. 23. S. 136 эмансипация, заложенная в этом принципе, утверждается
с еще большей решительностью: «Каждый член народа обладает по отношению
к правительству тремя качествами: 1. как человек он по прирожденному праву об-
ладает свободой не быть подчиненным произволу других в качестве лишь сред-
ства; следует исходить из того, что он имеет право действовать так, словно делает
все ради своей выгоды и лишь опосредованно — ради выгоды других, даже прави-
тельства». Сжатый вывод, не вошедший в печатную версию текста, гласит: «Про-
тив наследственного подданства». Определение свободы из Декларации (статья 4)
Кант отверг как недостаточное, хотя по сути оно совпадает с его собственным; см.:
Idem. Reflexion 8078 // Ibid. Bd. 19. S. 612.
145
«Es ist aber alles, was unter Gesetzen steht, in einem Staate Untertan, mithin dem
Zwangsrechte gleich allen andern Mitgliedern des gemeinen Wesens unterworfen; einen
einzigen (physische oder moralische Person), das Staatsoberhaupt, durch das aller rechtli-
che Zwang ausgeübt werden kann, ausgenommen». — Kant I. Über den Gemeinspruch II //
Ibid. Bd. 8. S. 291 (цит. по: Кант И. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 79. — Примеч. пер.); см. соответ-
ствующий вывод в: Idem. Vorarbeiten // Ibid. Bd. 23. S. 136: «Против привилегиро-
ванных с точки зрения статуса подданных»; см.: Idem. Vorarbeiten zur Rechtslehre //
Ibid. S. 292.
дарства и права» (К. Боррис) напрямую связана с априорно-правовым

определением термина «гражданское общество». Государство, которое
должно гарантировать равенство людей в качестве подданных, не мо-
жет устранить имманентно присущие старому societas civilis принуди-
тельные права иначе, как заменив их одним-единственным, конституи-
рующим само это государство и общество принудительным правом.
Это, однако, не означает, что Кант понятие гражданского общества
тоже интерпретировал в этом смысле. Скорее, можно сказать, что содер-
жательная реинтерпретация этого понятия в Учении о праве не удалась.
С точки зрения первого и второго принципов было бы логично, чтобы
Кант, распространив название «гражданин» (Bürger) на «каждого челове-
ка в государстве», последовательно употреблял бы понятие гражданско-
го общества в смысле «общества граждан государства» (staatsbürgerliche
Gesellschaft), то есть совокупности свободных и равных перед законом
людей. Этому воспрепятствовала своеобразная формулировка третьего
принципа — «самостоятельность каждого члена общности как граж-
данина». С формулировкой данного принципа трансцендентальный
метод перешел в эмпирически-социальную область, с тем результа-
том, что априорная конструкция права гражданского общества в среде
естественно-правового societas civilis рухнула. Апория нормы и факта,
которая вновь проявилась в этом понятии, была вызвана в основном
тем, что Кант использовал предикат самостоятельности (sibisufficientia).
Введя его, он был вынужден вернуться к конвенциональному употреб-
лению понятия гражданского общества, потому что системным местом
данного принципа являлось «право домашнего сообщества», которое
Кант разбирал под рубрикой «вещно-личного права»146.
«Примеры», на которых Кант предпринял нормирование колеб-
лющегося словоупотребления в области политической терминологии
(прежде всего это относилось к понятию гражданина), относятся к кру-
гу представлений о «доме» как о потестарно-экономической сфере
гражданского общества, притом что члены дома, зависимые от распо-
рядительной власти домохозяина над местом, орудиями и материалами
производства, из гражданского общества исключались:
Приказчик у купца или подмастерье у ремесленника, слуга

(не на государственной службе), […] каждая женщина и вообще все те,
кто вынужден поддерживать свое существование (питание и защиту)
146
Kant I. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre I. § 22 ff. Anh. 1 ff. // Ibid. Bd. 6.
S. 276 ff., 357 ff.
160 ________________________________________________ Манфред Ридель
не собственным занятием, а по распоряжению других (за исключени-

ем распоряжения со стороны государства), — все эти лица не имеют
гражданской личности, и их существование — это как бы присущность.
И второй пример:
Домашняя прислуга, приказчики, поденщики, даже цирюльники

просто operarii, а не artifices (в более широком смысле слова) и не под-
ходят под определение членов государства, а стало быть, и граждан147.
Здесь перед нами классически-либеральная концепция новоев-

ропейского гражданского общества, во всей своей исторической об-
условленности. С традиционной политической концепцией старого
(«феодального») гражданского общества она взаимосвязана двояким
образом. С одной стороны, эта концепция выходит за рамки прежне-
го словоупотребления, поскольку, наряду с приятием установленного
Аристотелем «права» гражданского общества, дает отношению свобо-
ды и господства новый ракурс за счет того, что вводит саму свободу
как всеобщее право человека и тем самым оправдывает политическую
эмансипацию европейского бюргерства от континуитета европейской
истории и философии. С другой стороны, эта концепция не преодолела
тормозящего воздействия моментов того самого континуитета: полити-
ческая эмансипация оставалась частным делом, а свобода оставалась
привязанной к власти над домом, то есть сдерживалась непреложными
экономическими условиями. Это противоречие, не отрефлексирован-
ное ни Кантом, ни следовавшей ему либеральной теорией, стало той
точкой, вокруг которой в XIX веке разгорелся «социальный вопрос»,
искра в истории эмансипации европейского общества — точнее, тех его
слоев и классов, которым старый либерализм пытался отказать в праве
на участие в жизни гражданского общества, на «гражданскую личность».
147
«Der Geselle bei einem Kaufmann oder bei einem Handwerker; der Dienstbo-
te (nicht der im Dienste des Staats steht); […] alles Frauenzimmer und überhaupt je-
dermann, der nicht nach eigenem Betrieb, sondern nach der Verfügung anderer (außer
der des Staats) genötigt ist, seine Existenz (Nahrung und Schutz) zu erhalten, entbehrt
der bürgerlichen Persönlichkeit, und seine Existenz ist glweichsam nur Inhärenz»; «Der
Hausbediente, der Ladendiener, der Taglöhner, selbst der Friseur sind bloß operarii, nicht
artifices (in weiterer Bedeutung des Worts) und nicht Staatsglieder, mithin auch nicht
Bürger zu sein qualifiziert». — Ibid. § 46 // Ibid. Bd. 6. S. 314 (цит. по: Кант И. Соч.
Т. 4, ч. 2. С. 234); Idem. Über den Gemeinspruch II // Ibid. Bd. 8. S. 295. Anm. (цит. по:
Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 2. С. 84. — Примеч. пер.).
VI.2. Уничтожение старого гражданского общества

в противопоставленности общества и государства:
Фихте и Французская революция
В первой фазе, которая последовала сразу за Великой Французской
революцией и продолжалась примерно до 1820 года, это противоре-
чие развивалось в языковой политике, предусматривавшей различе-
ние между «государством» и «обществом», за счет чего прекращалось
совмещение этих двух понятий, которое имело место в традиционном
определении гражданского общества. То, что уже энциклопедисты
в теории клали в основу понимания société civile ou politique его рас-
ширение до «société qui embrasse tous les hommes»148, нашло свое осу-
ществление в политическом перевороте 1789 года. Ссылаясь на droits de
l’homme, революция уничтожила партикулярные формы политической
жизни, которые существовали в старом гражданском обществе в виде
прав и свобод провинций, городов и общин, сословий и корпораций.
В ночь на 4 августа 1789 года оба высших сословия утратили свои
права господства; провинции, общины и корпорации утратили свои
особые права, а непривилегированные слои — свое бесправие. Тем са-
мым все общество сделалось «гражданским» в том смысле, что оно
теперь не состояло из обладавших политическими правами свободных
мужчин, «сословий» и «корпораций», но охватывало всю совокупность
свободных и равных, объединенных под одной «верховной» властью
индивидов149.
148
См.: Société, Morale // Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts
et des metiers, par une Société de gens de lettres. Mis en ordre et publié par M. Diderot, et,
quant à la partie mathématique, par M. d’Alembert. Lausanne; Berne, 1781. T. 31. P. 217;
Société, Jurisprudence // Ibid. P. 219. Там, где речь идет об «обществе, включающем
в себя всех людей» (société qui embrasse tous les hommes), сделана ссылка на статью
Humanité; о «человечности» (это другое значение слова humanité — Примеч. пер.)
говорится, что она хочет обойти весь мир, дабы истребить рабство, суеверия, по-
роки и несчастья.
149
Déclaration des droits de l’homme et du citoyen (1789). Art. 1. 3. 6. См. француз-
скую конституцию 1791 года, вступление к которой еще раз подтверждает отмену
старого общества: «Il n’y a, plus ni noblesse, ni pairie, ni distinctions héréditaires, ni
distinctions d’ordres, ni régime féodal, ni justices patriomoniales […] Il n’y a plus, pour
aucune partie de la Nation, ni pour aucun individu, aucun privilège, ni exception au droit
commun de tous les Français. Il n’y a plus ni jurandes, ni corporations de professions,
arts et métiers». — (Перевод: «Нет более ни дворянства, ни пэрства, ни наследствен-
ных, ни сословных отличий, ни феодального порядка, ни вотчинной юстиции […]
Ни для какой части нации, ни для одного индивида не существует более никаких
особых преимуществ или изъятий из права, общего для всех французов. Не суще-
162 ________________________________________________ Манфред Ридель
Право человека, которое Декларация 1789 года предпосылала опре-

делению прав гражданина, взрывало — причем сразу в двух смыслах —
порядок господства, существовавший в старом гражданском обществе.
С одной стороны, это право предполагало определенное общественное
право (в таком виде не существовавшее в естественном праве) — пра-
во société universelle, которое энциклопедисты связывали с société civile.
Революционный процесс 1789–1795 годов в основном состоял в том,
чтобы добиться совпадения этих двух обществ. То «общество», которое
фигурирует в статьях 5, 15 и 16 Декларации прав человека и гражданина,
конституировалось вновь как «политическое общество» (association
politique, а не société civile ou politique)150, но теперь — на базе суверенной
и всеобщей воли равноправных граждан (citoyens). Оно превратило
старое «гражданское» общество в общество «граждан государства»
(staatsbürgerliche Gesellschaft), которое оказалось осуществленным от-
рицанием прежнего понимания термина «гражданское общество». Ведь
распространение права и понятия гражданина в принципе на всех
людей в обществе происходило в такой форме впервые в истории:
раньше такого никогда не бывало — помимо всего прочего, потому,
что это было просто несовместимо с некоторыми элементарнейшими
предпосылками политического и естественно-правового мышления.
Это по большей части укрывалось от сознания французских револю-
ционеров, которые полагали, что, осуществляя эмансипацию совре-
менного гражданского общества, они реализуют порядок добродете-
лей античных республик. Право человека, которое в качестве права
общества (права человечества) преодолевало традиционный порядок
ствует более ни сословных цеховых управ, ни профессиональных, художественных

или ремесленных корпораций» — цит. по: Документы истории Великой француз-
ской революции. М., 1990. Т. 1. С. 114. См. далее гл. 1, ст. 1 и сл.; гл. 3, ст. 3 консти-
туции 1791 года.
150
Déclaration des droits de l’homme et du citoyen (1789). Art. 2: «Le but de tou-
te association politique est la conservation des droits naturels et imprescriptibles de
l’homme». — (Перевод: «Цель всякого политического союза — обеспечение есте-
ственных и неотъемлемых прав человека» — цит. по: Французская Республика:
Конституция и законодательные акты. М., 1989. С. 26.) В якобинской конституции
1793 года это понятие также выпало; 1-я статья разделяет société и gouvernement
как его инструмент: «Le but de la société est le bonheur commun. Le gouvernement
est institué pour garantir à l’homme la jouissance de ses droits naturels et imprescriptib-
les» (art. 1). — (Перевод: «Целью общества является общее счастье. Правительство
установлено, чтобы обеспечить человеку пользование его естественными и неотъ-
емлемыми правами» — цит. по: Французская Республика: Конституция и законода-
тельные акты. С. 216.) Société и social (corps social, garantie sociale) встречаются здесь
гораздо чаще в ст. 4, 8, 15, 21, 22, 23.
власти, одновременно имело в виду индивидуальное право; «полити-

ческое общество» имело своей целью сохранение «естественных прав
человека»: на свободу (liberté), собственность (propriété) и безопасность
(sûreté)151. В этом двояком понимании droits de l’homme было заложено
то противоречие, которое после окончания революционной эпохи про-
явилось между обществом граждан государства (то есть политическим
обществом) и «гражданским» (в нынешнем смысле этого понятия).
Для современников основной интерес представляла сначала толь-
ко политическая эмансипация «общества» от «государства» старого
гражданского общества. В немецкоязычном ареале одним из наиболее
проницательных интерпретаторов этого процесса был Фихте.
В отличие от политической философии XVIII века Фихте не только
проводил четкую границу между обществом и государством, но и по-
нимал, почему эти две области обычно пересекаются друг с другом.
С точки зрения Фихте, которую он впервые кратко сформулировал в ра-
боте К исправлению суждений публики о Французской революции (1793),
причина заключалась в том, как оперировали прежде понятием «обще-
ство», а точнее — в естественно-правовом конструкте «общественного
договора», который это понятие растворял частично в «договоре» во-
обще, частично в «гражданском договоре», то есть в объединении всего
общества (Gesamtgesellschaft) в «гражданское» общество «государства»
(civitas). Из этого смешения civitas с societas civilis произошло, по словам
Фихте, «смешение понятий, которое, насколько мне известно, по сей
день царило повсюду». Оно настолько укоренилось в политическом
и естественно-правовом языке, что трудно было найти такое слово,
которое положило бы ему конец. Само слово «общество», экспозиция
которого подошла бы для этого, являлось одновременно «источником
этого досадного недоразумения», когда путали государство и обще-
ство. Фихте же попытался ввести такое понятие об «обществе», которое
не совпадало бы больше с «договорным» конструктом societas civilis,
каковой положил в основу учения о праве еще Кант, не осознававший
сути и значения принципа свободы. Кант, как и школа нового есте-
ственного права, полагавшая, что все права и обязанности человека
определены договорами, сосредоточился на этом, контрактно детерми-
нированном, значении понятия «общества» и «забыл» исконное его зна-
чение, согласно которому под обществом понималось не одно только
государство, а вообще всякое объединение разумных существ, которые
живут в пространстве вместе и благодаря этому вступают во взаимные
151
См.: Déclaration (1789). Art. 2.
164 ________________________________________________ Манфред Ридель
отношения152. Эту «разницу между обществом и государством» Фихте

связал с бурно обсуждавшимся в начале 90-х годов XVIII века вопро-
сом о том, имел ли французский народ право изменить «гражданский
договор».
Превосходство истолкования революции, предложенного Фихте,
над всеми прочими ходившими тогда теориями заключалось в том,
что он понимал революцию как преодоление государства обществом.
Право на изменение гражданского договора, которое Фихте отстаивал
(а Август Вильгельм Реберг и ссылавшийся, в частности, на него Кант
отрицали), вытекало из разницы между обществом и государством,
возникшей, например, в силу развития человеческой «культуры»; эту
разницу Фихте ставил в один ряд с постулировавшейся в абстрактной
теории естественного права разницей между естественным и граж-
данским состоянием. Естественное право (droits de l’homme) есть об-
щественное право государства постольку, поскольку «естественное
состояние человека» не отменялось (как единодушно полагали про-
тивники Французской революции) в гражданском договоре: оно, писал
Фихте, «непрерывно проходит сквозь государство». Человек, которому
в силу его человеческой природы не может быть дано никакого закона
никем, кроме него самого, в любой момент имеет полное право поки-
нуть государство, а общество имеет право отменить существующий
гражданский договор и заключить новый153.
Выведя право на революцию из «разницы между обществом и го-
сударством», Фихте ушел от традиционного исторического понятия
о гражданском обществе (societas civilis), которого в это время еще при-
держивались Эдмунд Бёрк и Реберг154. Словосочетание «гражданское
152
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung der Urtheile des Publicums über die Fran-
zösische Revolution. 1. Teil // Idem. Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der
Wissenschaften / Hrsg. R. Lauth, H. Jacob. 1. Abt. Stuttgart, 1964. Bd. 1. S. 276, 284.
В Лекциях о предназначении ученого Фихте говорит не только о «разнице», но по-
стулирует растворение государства в «обществе». См.: Ibid. 1. Abt. 1966. Bd. 3. S. 37:
общество, чей позитивный характер заключается во взаимной свободе, «вообще
не следует путать с определенной эмпирически обусловленной разновидностью
общества, которую называют государством. Жизнь в государстве не принадлежит
к числу абсолютных целей человека […] — она есть средство (имеющее место лишь
при определенных условиях) для создания совершенного общества». См. также:
Schelling F.W.J., Hegel G.W.F. Erstes Systemprogramm des Deutschen Idealismus (1796) //
Hoffmeister J. (Hrsg.) Dokumente zu Hegels Entwicklung. Stuttgart, 1936. S. 219–220.
153
См.: Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung // Idem. Gesamtausgabe. 1. Abt. Bd. 1.
S. 277–278.
154
Настоящим оппонентом Фихте является Эдмунд Бёрк, который в проти-
вовес констатированному Фихте распаду civil society стремится актуализировать
общество» встречается у Фихте лишь изредка, да и тогда оно опи-

сывает фундамент «общества граждан государства» (staatsbürgerliche
Gesellschaft), созданного Великой Французской революцией, — напри-
мер, когда Фихте пишет, что это общество основывается на «договоре
всех членов с одним или одного со всеми и не может основываться
ни на чем другом, так как просто неправомерно позволять кому-то,
кроме себя самого, устанавливать для себя законы»155. Поскольку не-
изменяемость гражданского договора противоречит предназначению
человечества156, гражданин, как только ему станет ясно, что договор
неправомерен, может отменить его. Фихте исходил из всеобщего
традиционно-аристократические основания. Для Бёрка естественное положение

вещей («общество») уже потому не является более давним и более долговечным,
чем «государство», что изначально существует в виде «гражданского». А человек
в соответствии со своей природой не может без «общества» обходиться: «The state
of civil society […] is a state of nature». — (Перевод: «состояние гражданского обще-
ства […] есть состояние природное».) — (Burke E. Appeal from the New to the Old
Whigs // Idem. Works. London, 1815. Vol. 6. P. 218). Бёрк прежде всего возражает про-
тив отделения «общества» от «гражданского общества» (= государства), что пред-
полагается в Декларации прав человека и гражданина: «I must deny to be amongst the
direct original rights of man in civil society: for I have in my contemplation the civil social
man, and no other». — (Перевод: «Я вынужден отрицать его наличие среди прямых
естественных прав человека в гражданском обществе, ибо в моих рассуждениях
речь идет о гражданском, общественном человеке, а не о каком-либо другом».) —
(Reflexions on the Revolution in France (1790) // Idem. Works. Vol. 5. P. 121). Требова-
ние прав человека Бёрк — с его точки зрения совершенно последовательно — счи-
тает абсолютно несовместимым с Dasein (presence) гражданского общества: «The
pretended rights of man […] cannot be the rights of the people. For to be a people, and to
have these rights, are things incompatible. The one supposes the presence, the other the
absence of civil society». — (Перевод: «Так называемые права человека […] не могут
быть правами народа. Быть народом и иметь такие права — вещи несовместимые.
Одно предполагает наличие, другое — отсутствие гражданского общества»): Idem.
Works. Vol. 6. P. 234. На труды Бёрка ссылается: Rehberg A. W. Untersuchungen über
die Französische Revolution. Hannover, 1793. Bd. 2. S. 309 ff. Его понимание граждан-
ского общества находится под непосредственным влиянием Бёрка, см.: Ibid. Bd. 1.
S. 50–51. Несомненно, частичное отрицание Кантом права на революцию (Wider-
standsrecht) связано с тем, что он вместе с понятием «гражданское общество» (so-
cietas civilis) с неизбежностью принимает исторические импликации (идея неотме-
нимости государственного устройства), которые с древних времен были присущи
этому понятию.
155
Fichte J. G. Das System der Sittenlehre // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. I. H. Fich-
te. Berlin, 1845. Bd. 4. S. 13.
156
Это вытекает из содержания нравственного закона, культуры свободы, кото-
рая существует совершенно независимо от того, что «не есть мы сами» (Ibid. S. 86
ff.). По мнению Фихте, в этом заключается единственная возможная конечная цель
гражданского общества (bürgerliche Gesellschaft — Ibid. S. 106), к которой необходи-
мо бесконечно приближаться.
166 ________________________________________________ Манфред Ридель
и равного права граждан государства (Staatsbürgerrecht), установлен-

ного Французской революцией и пришедшего на смену праву господ
(Herrschaftsrecht) старого гражданского общества. Он отказался от дву-
смысленного различения между гражданами как «членами» государ-
ственной общности (das gemeine Wesen), с одной стороны, и находя-
щимися под защитой государства не-гражданами (Schutzverwandte)
как его «частями», — с другой. Это различение проводил еще Кант,
несмотря на то, что включил в свое учение о праве французское по-
нятие о гражданине государства (citoyen). В отличие от Канта у Фихте
отсутствовало представление о «доме» как об отдельной правовой сфе-
ре, позволяющей домохозяину пользоваться правом члена гражданско-
го общества. Между «государством» и гражданином у Фихте больше
не посредничали такие сравнительно самостоятельные власти, как,
например, «дома» (то есть семьи феодалов, владевших землями и го-
родами): у него государству непосредственно подчинялся отдельный
«гражданин государства» (Staatsbürger) и его «семья». А «весь дом» (das
«ganze Haus») у Фихте превращался в простой «суррогат тела», в «кор-
пус», внутри которого гражданин — будь то домохозяин или «аренда-
тор» — имеет свою «собственность», не отличающуюся принципиально
от других форм «частной» собственности157.
Приватизации «дома» соответствовало абстрактно-публичное
значение понятия гражданина государства. Хотя у Фихте в Основах
естественного права (1796) понятие общества опять сводилось к кон-
структу договора, он все же придерживался обретенной в размыш-
лениях по поводу Великой Французской революции идеи «общества
157
См.: Fichte J. G. Grundlagen des Naturrechts (1796) // Idem. Gesamtausgabe. 1.
Abt. 1970. Bd. 4. S. 45: «Es muß ein Surrogat des Leibes geben, durch welche das, was
damit verknüpft ist, absolut dadurch, daß es damit verknüpft ist, als mein Eigentum be-
zeichnet werde. So etwas nennen wir das Haus (Gehäuse im weitesten Sinne des Wortes),
das Zimmer, das jemand gemietet hat, die Lade der Dienstmagd, der Koffer, der auf die
Post gegegeben wird u. dgl.». — (Перевод: «Должен […] существовать суррогат тела,
через который то, что с ним связано, именно в силу того, что оно с ним связано,
называлось бы моей собственностью. Это нечто мы называем домом (зданием в са-
мом широком смысле слова), комнатой, которую кто-то снял, сундучок служанки,
чемодан, отправляемый по почте, и т. п.») См. также: Ibid.: «Wenn ich absoluter Herr
und Besitztümer bin in meinem Hause, in der bestimmtesten Bedeutung des Wortes, d.i.
in meinem Zimmer, wenn ich kein eignes Haus habe, so steht alles, was hineinkommt, un-
ter meiner Herrschaft und unter meinem Schutze». — (Перевод: «Если я полный хозяин
и владелец в своем доме, в самом определенном значении этого слова, т. е. в моей
комнате, если у меня нет дома, то все, что в нее попадает, находится под моей вла-
стью и под моей защитой».)
граждан государства»158, согласно которой «все» люди как граждане име-

ют равные права и обязанности. Основу этого общества составляет
«договор между гражданами государства» (Staatsbürgervertrag), который
имел своей предпосылкой не зависевшую от дополитических (= «эконо-
мических») условий способность человека быть самому себе хозяином
(sui juris) или «самостоятельным» (sibisufficiens), а всего лишь наличие
у него некой «собственности» в смысле распоряжения «правами на сво-
бодные действия в чувственно воспринимаемом мире (Sinnenwelt) во-
обще»159. Место той взаимосвязанности власти и «гражданского обще-
ства», что была конститутивной для конструкта «договора» в теории
естественного права вплоть до Канта, у Фихте поставлена взаимосвя-
занность «лица» и «собственности», причем в качестве собственности
могла признаваться даже просто способность выступать в качестве
рабочей силы. Правда, Фихте не видел, что, благодаря свободному
распоряжению собственной персоной и собственностью, на более
низком уровне, чем тот, где заключался договор, возникала «граждан-
ская» (в более узком смысле) сфера обращения труда, собственности
и товаров, и она образовывала новое, подчинявшееся определенным
законам (а не только «договорам») понятие «общества». Здесь Фихте
не раскрыл плодотворность впервые открытого им момента спонтанно-
сти общества, подведя вновь всю эту сферу под естественно-правовое
понятие о договоре.
VI.3. Государство и гражданское общество в литературе

по естественному и государственному праву
1790–1820 годов
От этого более или менее спекулятивного подхода к проблеме
антагонизма государства и общества отличалась стоявшая ближе к со-
циально-исторической действительности литература по теории госу-
дарства и права, в том числе и по национальной экономике. В ней —
по крайней мере, если брать конец XVIII и начало XIX века — о четком
разделении между государством и обществом нет и речи. Это неуди-
вительно, если учесть, что различные конкурировавшие в то время
друг с другом концепции государства основывались на структурно
158
См.: Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung. 1. Teil // Ibid. 1. Abt. Bd. 1. S. 256, 265;
2. Teil // Ibid. S. 302–303, 317 ff., 263.
159
Idem. Grundlagen des Naturrechts // Ibid. 1. Abt. Bd. 4. S. 8.
168 ________________________________________________ Манфред Ридель
идентичной базе. В целом можно выделить две модели, различав-

шиеся теоретической терминологией и глобальной соотнесенностью
со специфическими целями государства: модель «полицейского госу-
дарства» и модель «правового, или конституционного, государства».
Первая предусматривала концентрацию политических функций
на интересе общества (его «благосостоянии»), вторая же, наоборот,
предусматривала направленность интереса общества на его органи-
зацию, то есть на «конституцию» (Constitution). Хотя обе модели ис-
ходили из того, что гражданское общество связано с государством
и разделение их в большинстве случаев еще не становилось предметом
рефлексии, все же эти две концепции в своей противоположности
отражали фактически состоявшуюся эмансипацию общества от го-
сударства. То, чему содействовала на практике ориентация «полицей-
ской» модели на поддержание общественного благосостояния, ока-
зывалось в центре теоретической концепции благодаря требованию
конституции, заложенному в другой модели.
Конкретно это можно проследить по тем выражениям и оборотам
речи, которым отдавалось предпочтение в рамках каждой из двух
моделей, хотя об их строгой терминологической фиксации говорить,
конечно, не приходится. Согласно модели полицейского государства,
благосостояние и «счастье» граждан представляли собой «конечную
цель» государства, понимаемого, в свою очередь, как «всеобщее об-
щество» (allgemeine Gesellschaft)160. Наряду с неразрывной взаимосвя-
занностью этих двух сфер отчетливо заметна и их раздельность: «Все
гражданское или государственное общество, — писал Генрих Юнг-
Штиллинг, — состоит не из одних подданных, но из них и из всего
персонала правящей власти, правителя и его слуг (к которым отно-
сится также армия) вместе взятых»161.
Между тем, как констатировал Юнг-Штиллинг, зоны действия
этих двух «классов граждан» были весьма различны. Подданные, ко-
торые занимались ремесленным, торговым и индустриальным тру-
дом, образовывали свое отдельное общество, которое уже нельзя
было назвать «государственным обществом» (Staatsgesellschaft), так
160
Sonnenfels J. von. Handbuch der innern Staatsverwaltung. § 2. Wien, 1798. S. 4;
Idem. Grundsätze der Polizey, Handlung und Finanzwissenschaft / Hrsg. F. X. Moshamm.
München, 1787. S. 13.
161
«Die gesamte bürgerliche oder Staatsgesellschaft besteht nicht allein aus den Un-
tertanen, sondern aus diesen und dem ganzen Personale der regierenden Gewalt, dem
Regenten und seiner Dienerschaft, wozu auch das Militäre gehört, zusammengenom-
men». — Jung-Stilling J. H. Die Grundlehre der Staatswirthschaft. S. 77 (см. примеч. 116).
как оно было «обществом в государстве» или, точнее, «приватным

обществом» (Privatgesellschaft):
То же самое количество людей, которые объединены ради цели го-

сударства, можно представить себе также объединенным и для других
общих целей, и в этом отношении оно составляет не государство […]
а общество в государстве, причем последнее всегда надо рассматривать
как частное общество, хотя оно и охватывает всех граждан162.
Наиболее открыто это разделение проявилось в том учении

об управлении государством, которое развилось из науки о правильной
внутренней политике (Polizeiwissenschaft). Согласно Генриху Бензену,
оно занимается тем, что «а) устанавливает социальные отношения
граждан между собой и указывает, чтó в них является законным
и справедливым (Rechtens). То же самое оно делает б) применительно
к их отношениям с государством»163. «Социальные отношения» станови-
лись предметом рефлексии особенно в том разделе Polizeiwissenschaft,
который образовался к тому времени вследствие рецепции Адама
Смита и назывался «государственное хозяйство» (Staatswirtschaft). Этот
раздел изучал «всевозможные связи людей между собой, а равно мно-
гие их связи с внешней природой […] в том виде, как все это можно
представить себе без влияния полностью организованного общества
или законодательной власти»164.
Хотя возможность провести границу между экономически «прива-
тизированным» и политически «организованным» обществом никогда
всерьез не рассматривалась, все же авторы осознавали, какой важный
перелом наступил в политической философии после выхода работы Ада-
ма Смита. До Смита, писал Людвиг Генрих Якоб, никому не приходило
162
«Dieselbe Anzahl von Menschen, welche zum Staatszweck vereinigt sind, kann
auch noch als zu andern gemeinschaftlichen Zwecken vereinigt gedacht werden und macht
in dieser Rücksicht nicht den Staat […], sonderm die Gesellschaft im Staat aus, welche
letztere immer als Privatgesellschaft zu betrachten ist, obgleich sie alle Bürger umfaßt». —
Gros K. H. Lehrbuch der philosophischen Rechtswissenschaft. Tübingen, 1805. S. 168.
163
«a) die Socialverhältnisse der Bürger unter sich festsetzt und angibt, was in den-
selben Rechtens sein soll. Ein gleiches tut sie zu b) in Ansehung ihrer Verhältnisse zum
Staat». — Bensen H. System der reinen und angewandten Staatslehre. Bd. 1. S. 312–313
(см. примеч. 117).
164
«mannigfaltigen Beziehungen der Menschen unter sich, so wie manche ihrer Be-
ziehungen gegen die äußere Natur […] so wie alles dies ohne Einfluß der völlig organi-
sierten Gesellschaft oder einer gesetzgebenden Gewalt gedacht werden kann». — Schlö-
zer Ch. Anfangsgründe der Staatswirthschaft. Riga, 1804. Bd. 1. S. 11–12.
170 ________________________________________________ Манфред Ридель
в голову «излагать учение о причинах гражданского благосостояния от-

дельно от науки о правлении (политики)»165. Одной из особенностей гер-
манской рецепции Адама Смита является то, что здесь воспринимающее
мышление было ориентировано на модель полицейского государства
с главенствующей ролью монархической или аристократической вла-
сти; здесь государство эмансипировало общество, а экономика была
«государственным хозяйством». Поэтому в германских землях отсут-
ствовало необходимое условие для ясного, основанного на опыте знания
того, чтό следует называть специфически «общественным». Дифферен-
циация между государством и гражданским обществом, как правило,
осуществлялась исходя из понимания государства: «Государство на са-
мом деле имеет двойное значение: 1) гражданское общество как нация
и 2) как публичное правительство или верховная власть»166.
Это правило подтверждается, если подробнее рассмотреть место
и роль гражданского общества в модели правового, или конститу-
ционного, государства. Здесь тоже институционально и терминоло-
гически обособляется именно «государство». Согласно Принципам
естественного права Готлиба Хуфеланда (1790), «государство» есть
«учреждение крупного общества, с помощью которого обеспечивает-
ся возможность употреблять объединенные силы этого [государства]
для достижения всякий раз заданной конечной цели. Отличие граж-
данского общества от государства»167. В чем это отличие заключается,
указывал Карл Генрих Грос:
Общество людей, которые объединились ради взаимной защиты

своих прав, называется гражданским обществом. Общество, которое
объединено ради обеспечения всех прав его членов под руководством
власти публичной, то есть перевешивающей любую частную власть,
называется государством (civitas, res publica)168.
Различение здесь мотивировано представлениями, характерны-

ми для поздней теории естественного права. Генезис гражданско-
165
Jakob L. H. von. Grundsätze der National-Ökonomie. Halle, 1805. S. 10.
166
Ibid.
167
Hufeland G. Lehrsätze des Naturrechts. Jena, 1790. S. 171.
168
«Eine Gesellschaft von Menschen, welche sich zum wechselseitigen Schutz ihrer
Rechte vereinigt haben, heißt eine bürgerliche Gesellschaft. Eine Gesellschaft, welche zur
Sicherung aller Rechte ihrer Mitglieder unter der Leitung einer öffentlichen, d. h. jede
Privalgewalt überwiegenden Gewalt vereinigt ist, heißt ein Staat (civitas, res publica)». —
Gros K. H. Lehrbuch. S. 168.
го общества как «правового общества» — это понятие иногда могло

употребляться как синоним «гражданского общества»169 — допускал
несколько степеней и уровней, которые делали возможным такое раз-
личение без того, чтобы дело дошло до подлинной «разницы», то есть
до видового различия между понятиями. У Карла Генриха Хайденрайха
на этот счет говорится:
Если люди свое решение выйти из естественного состояния реали-

зуют так, что ставят себе общую цель создать объединение, в котором
отказ от всякого беззакония будет обеспечиваться с помощью всех
необходимых и всеми одобряемых средств, то возникает гражданское
общество; если же они договариваются между собой о форме, в кото-
рой будет реализовываться цель этого общества, то возникает госу-
дарство170.
За этим стояло естественно-правовое учение о договоре об объ-

единении и подчинении; теперь с помощью термина «государство» (это
тоже был неологизм XVIII века171) можно было это учение детальнее
разъяснить и дифференцировать. Конституированию государства, осу-
ществляемому политической властью (Herrschaftsgewalt), предшество-
вало образование гражданского общества. Если некая группа людей
«сделала целью своего объединения совместную защиту своей внеш-
ней и внутренней безопасности, то такой народ называется граждан-
ским обществом. Если общество делегировало использование своих
соединенных сил для достижения общей цели некоей высшей власти
или некоему правителю, то его называют государством»172. Подобное же
разграничение встречается у Фейербаха, который отличал гражданское
общество — как «учреждение ради возможной безопасности» — от госу-
дарства. Только посредством «договора подчинения и [государственно-
169
См.: Pölitz K.H.L. Die Staatswissenschaften im Lichte unserer Zeit. Leipzig, 1823.
Bd. 1/2. S. 141–142.
170
«Wenn die Menschen, ihren Entschluß, aus dem Naturstande zu treten, so realisie-
ren, daß sie es sich zum gemeinschaftlichen Zwecke machen, eine Verbindung zu stiften,
in welcher die Unterlassung alles Unrechts durch alle notwendige und allgemein beliebte
Mittel erzwungen werden soll, so entsteht bürgerliche Gesellschaft; wenn sie über die Form
unter sich einig werden, in welcher der Zweck dieser Gesellschaft realisiert werden soll, so
entsteht Staat». — Heydenreich K. H. System des Naturrechts. Leipzig, 1795. S. 205.
171
См.: Hoffmann G. D. Von dem wahren Begriff des Worts Stat. Tübingen, 1767.
S. 12–13.
172
Svarez C. G. Vorträge über Recht und Staat / Hrsg. H. Conrad, G. Kleinheyer. Köln;
Opladen, 1960. S. 141.
172 ________________________________________________ Манфред Ридель
го] устройства», считал Фейербах, гражданское общество превращается

в государство, «то есть в организованное гражданское общество, а стало
быть — в учреждение, в котором наличествует искомое правовое со-
стояние, полное обеспечение взаимной свободы»173.
Не удовлетворяет в этих различениях прежде всего то, что госу-
дарство по сути понимается лишь как добавляющаяся к гражданскому
обществу форма политического устройства. Мир естественно-право-
вых представлений, более или менее отчетливо проявляющийся в ста-
роевропейском конституционализме, покоился на двояком допуще-
нии: во-первых, что нет государства без гражданского общества и,
во-вторых, что в устройстве гражданского общества уже наличествует
структура, в чем-то подобная политическому устройству государства.
Благодаря этому опять легко возникала иллюзия, будто они все-таки
тождественны друг другу, тем более что установление «формы государ-
ства» рассматривалось как дело гражданского общества174. В этом пункте,
имевшем важнейшее значение для определения понятия государства,
теория конституционализма и правового государства так никогда
и не достигла ясности, и не без основания было сказано, что подлин-
ный источник неустойчивости в терминологии государственного пра-
ва следует искать в недостаточном различении между «государством»
и «гражданским обществом»175.
Эта неустойчивость сохранялась и в более позднем конститу-
ционализме (1820–1830-х годов). Хотя он постепенно освобождался
от догматики теории естественного права и, приближаясь к Гегелю
и экономическим реалиям эпохи начала индустриализации, обнаружил
у гражданского общества собственные законы176, все же проблематика
173
Feuerbach P. J. A. Anti-Hobbes. Erfurt; Jena, 1798. S. 25, 34–35.
174
См.: Pölitz K. H. L Staatswissenschaften. Bd. 1. S. 143.
175
См.: Thilo L. Der Staat. Breslau, 1827. S. 122, с примечанием: «Эти понятия были
настолько равнозначными и поэтому их смешение стало происходить столь непро-
извольно, что сочинения, посвященные учению о государстве, обычно озаглавли-
вали так: “О гражданском обществе, или О государстве”».
176
См.: Schmitthenner F. Über den Charakter und die Aufgaben unserer Zeit in Be-
ziehung auf Staat und Staatswissenschaft. Gießen, 1832. S. 2–3, 4; Zachariä K. S. Vierzig
Bücher vom Staate. Heidelberg, 1839. Bd. 1. S. 56: «Die Gemeinschaft, welche unter den
Mitgliedern eines und desselben Staatenvereines in Beziehung auf ihre Interessen und
die Verfolgung derselben nach Naturgesetzen, d.i. ohne Zutun des Staats eintritt, wird
die bürgerliche Gesellschaft genannt». — (Перевод: «Сообщество, которое объединяет
членов одного и того же государственного образования в отношении их интере-
сов и преследования таковых в соответствии с естественными законами, то есть
без участия государства, называется гражданским обществом».)
разницы то и дело затушевывалась, потому что вместо «социальных»

компонентов в фокусе теоретического интереса либеральной буржуа-
зии стояла политическая форма организации гражданского общества,
процесс возведения его в статус государства — процесс, который, од-
нако, постоянно был чреват идеализацией государства. Карл Заломо
Цахарие писал:
Независимость гражданского общества от государства не следует

толковать так, будто между государством и гражданским обществом
не существовало также и причинной, или каузальной, связи. Скорее
это общество именно потому и носит название гражданского, что узы
человеческого общества в отношении к его членам государство умно-
жает, стягивает, укрепляет, берет под свою защиту. Согласно теории
разумного права в государстве должно быть гражданское общество,
независимое от государства объединение, а государство должно от-
носиться к гражданскому обществу как средство к цели, как государ-
ственное право к естественному177.
VII. Линии развития в XIX веке: гражданское общество

между реставрацией и революцией
VII.1. Краткий историко-терминологический обзор
История понятия «гражданское общество» в XIX веке обнару-
живает два определяющих направления развития. С одной стороны,
в классическом буржуазном либерализме продолжало действовать тра-
диционное определение этого понятия, данное Кантом; правда, револю-
ция зашла так далеко, что этот либерализм вынужден был защищать
привилегированные имущие классы, и потому нельзя сказать, что он
полностью принадлежал к старому миру представлений; с другой сто-
177
«Die Unabhängigkeit der bürgerlichen Gesellschaft vom Staat, ist nicht so zu deu-
ten, als ob der Staat und die bürgerliche Gesellschaft nicht auch in einem ursächlichen
oder Kausalverhältnisse zueinander stünden.Vielmehr führt diese Gesellschaft eben
deswegen den Namen der bürgerlichen, weil der Staat die Bande der menschlichen Ge-
sellschaft in Beziehung auf seine Mitglieder vervielfältigt, anzieht, verstärkt, unter seinen
Schutz nimmt. — Nach dem Vernunftrecht soll es im Staate eine bürgerliche Gesellschaft,
einen vom Staate unabhängigen Verein geben, soll sich der Staat zu der bürgerlichen Ge-
sellschaft wie das Mittel zum Zwecke, wie das Staatsrecht zum Naturrechte verhalten». —
Zachariä K. S. Vierzig Bücher vom Staate. Bd. 1. S. 56.
174 ________________________________________________ Манфред Ридель
роны, сформулированная Фихте новая позиция «общества» вела к от-

казу от прежнего словоупотребления и к появлению многообразных
«социальных» теорий в период после 1800 года, к науке об обществе (со-
циологии)178, которая начала теперь вытеснять традиционные теории
политики и естественного права. Между этими двумя направлениями
располагалось третье, где данный термин оставался в употреблении,
однако получил принципиально измененное — тоже «социальное» —
содержание. Это направление началось с Гегеля, однако скоро исчезло:
его сменили те два великих параллельных направления социально-
политической истории XIX века, в которые превратились, разойдясь,
старая, либеральная линия гражданского общества и радикально-де-
мократическая линия «общества»: с одной стороны, это общество,
в котором господствует бюргерство, или буржуазия, — «буржуазное
общество»; с другой стороны, это концепция общества пролетариата,
то есть «социалистическое», или «коммунистическое», общество.
Изменение функции понятия становится заметно уже в раннем
либерализме, где «гражданское общество» тоже представляло собой
политическое выражение, связанное с традицией, однако вокруг него
уже началась дискуссия по поводу поднятой революцией проблемы ра-
венства. Новый, неведомый до 1800 года тон слышался теперь в разго-
ворах о гражданском обществе. Так, например, у кантианца Вильгельма
Траугота Круга говорится: «Когда речь идет о гражданском равенстве,
то под этим разумно было бы понимать только равенство перед зако-
ном, то есть равное право всех членов гражданского общества на за-
щиту закона и справедливо применяющей этот закон государственной
власти»179. Таким образом, Круг еще определял государство как граж-
данское общество, но ему уже известны были социальные и полити-
ческие различия внутри этого нового «общества граждан государства»
(staatsbürgerliche Gesellschaft), равно как и значение основы его — «граж-
данина государства», о котором Круг писал:
178
Такое употребление уже в: Schlegel F. Transzendentalphilosophie (1800–1801) //
Idem. Kritische Friedrich Schlegel Ausgabe / Hrsg. E. Behler. 2. Abt. München u.a., 1964.
Bd. 12. S. 84; далее см.: Buchholz F. Hermes oder über die Natur der Gesellschaft. Tübin-
gen, 1810. S. 16 ff.
179
«Wenn von bürgerlicher Gleichheit die Rede ist, so kann darunter vernünftiger-
weise nichts anderes verstanden werden als die Gleichheit vor dem Gesetze, d. h. der
gleiche Anspruch, den alle Glieder der bürgerlichen Gesellschaft auf den Schutz des
Gesetzes und der dasselbe mit Gerechtigkeit handhabenden Staatsgewalt haben». —
Krug W. T. System der praktischen Philosophie. Wien, 1818. Bd. 1. S. 275.
В расширительном значении все члены гражданского общества

могут претендовать на это звание, в более узком же — только те, кого
можно считать изначальными членами-создателями гражданского об-
щества […] Иначе говоря, тот, кто полностью распоряжается своими
разумом и свободой либо, что то же самое, является совершеннолетним,
дееспособным и внешне независимым, — и есть гражданин государства
в более узком значении, а остальные — члены гражданского общества
лишь в расширительном значении. Можно было бы первого называть
также активным, а последних — пассивными гражданами или просто
жителями государства180.
К последним Круг причислял, в частности, «всех женщин» и «всех

господских слуг или холопов (Knechte)», а также «всех бедных, то есть
всех, кто не могут или не хотят кормить себя трудом своих рук, а жи-
вут подаянием: ибо их существование зависит от чужой доброты».
Здесь сказывалось еще влияние кантовского разделения на «граждан»
(Bürger) и «жителей» (Schutzverwandte), (не являющихся ни подданны-
ми, ни гражданами государства, а находящихся лишь под его защи-
той. — Примеч. пер.) которое теперь, однако, приобрело отчетливую
классовую окрашенность.
В сравнении с этим интересно проследить, как гёттингенский ис-
торик Хеерен отграничивался от распространившейся после Великой
Французской революции «социальной» тенденции в сторону равенства
или стирания антагонизма между гражданами и не-гражданами: Хее-
рен критиковал contrat social Руссо за то, что он
…членов гражданского общества рассматривает только как людей,

а отнюдь не как собственников. А между тем ведь именно обеспече-
ние собственности и есть главная цель этого общества […] Если же
понятие собственника неотделимо от понятия гражданина государства,
то рушится и принцип политического равенства, ибо тогда само собою
разумеется, что более крупный собственник должен пользоваться боль-
180
«In der weiteren Bedeutung können alle Glieder einer bürgerlichen Gesellschaft
auf diesen Titel Anspruch machen, in der engeren aber nur diejenigen, welche als ur-
sprüngliche Konstituenten einer bürgerlichen Gesellschaft gedacht werden können […]
Wer also den vollen Gebrauch seiner Vernunft und Freiheit hat oder, was ebensoviel
heißt, mündig und äußerlich unabhängig ist, der ist Staatsbürger in der engeren Bedeu-
tung, die übrigen Glieder der bürgerlichen Gesellschaft aber sind nur in der weiteren.
Man könnte jene auch aktive, diese passive Staatsbürger oder bloße Staatsgenossen nen-
nen». — Ibid. S. 245.
176 ________________________________________________ Манфред Ридель
шей долей участия в законодательной деятельности, нежели тот, у кого

меньше [собственности] или нет ничего181.
Для либералов прежних времен сама собою разумеющейся была

различная доля участия граждан в законодательной деятельности го-
сударства, а не понятие гражданского общества, которое все больше
и больше отрывалось от традиции и значение которого становилось
текучим. Помимо уже названных неологизмов «государственное об-
щество» (Staatsgesellschaft) и «правовое общество» (Rechtsgesellschaft),
можно было бы привести еще целый ряд слов-заменителей, которые
только усиливали неуверенность в применении этого понятия, — на-
пример, «общество граждан государства» (Staatsbürgergesellschaft)182,
«общество граждан» (Bürgergesellschaft)183, «государственная общность»
(Staatsgemeinschaft)184, «цивилизованное государственное общество»
(Civilisierte Staatsgesellschaft)185. Главная проблема, однако, заключалась
теперь уже не в описании понятия с помощью неологизмов, а в размы-
вании его фундамента, который еще виден в этих описаниях. В этом
отношении ситуация изменилась с редукцией гражданского общества
к таким двум элементам, как собственность и доход. В рамках «социаль-
ной» стратификации индивидов по критерию материального достатка
наличие собственности превращало «человека» в «гражданина государ-
ства» и тем самым служило политическому структурированию нового
«общества граждан государства»; благодаря этому само понятие было
втянуто в социальный водоворот революции, где оно реинтерпрети-
181
«…die Mitglieder der bürgerlichen Gesellschaft nur als Menschen, aber gar nicht
asl Eigentümer betrachtet. Gleichwohl ist doch Sicherung des Eigentums der Hauptzweck
dieser Gesellschaft […] Ist aber der Begriff des Eigentümers von dem des Staatsbürgers
unzertrennlich, so fällt auch der Grundsatz der politischen Gleichheit über den Haufen;
denn es versteht sich alsdann von selbst, daß der größere Eigentümer auch eines größeren
Anteils an der Gesetzgebung genießen muß als derjenige, der weniger oder nichts hat». —
Heeren A. H. L. Ueber die Entstehung, die Ausbildung und den practischen Einfluß der
politischen Ideen in dem neueren Europa // Idem. Kleine historische Schriften. Wien,
1817. Bd. 1. S. 348–349.
182
Behr W. J. Neuer Abriß der Staatswissenschaftslehre. Bamberg; Würzburg, 1816.
S. 305.
183
Schmidt-Phiseldeck C. F. von. Das Menschengeschlecht auf seinem gegenwärtigen
Standpunkte. Kopenhagen, 1827. S. 207; Krug W. T. System der praktischen Philosophie.
Bd. 1. S. 356; Königsberg, 1818. Bd. 2. S. 222 ff.
184
Humboldt W. von. Denkschrift über Preußens ständische Verfassung (1819) //
Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Königlich Preußische (bzw. Deutsche) Akademie der
Wissenschaften. Berlin; Leipzig, 1904. Bd. 12/1. S. 231.
185
Kraus C. J. Staatswirthschaft. Bd. 2. S. 257.
ровалось или яростно отвергалось и использовалось для обозначения

партийной принадлежности — в дискредитирующем или апологети-
ческом смысле.
Показательно в этом процессе то, что как консервативные, так
и прогрессистские партии вплотную подошли к разрыву с политиче-
ской нормативной системой европейского общества старого порядка
и связанного с этим обществом лексиконом или же совершали этот
разрыв более или менее бессознательно. Так, например, Карл Людвиг
фон Халлер — репрезентативный для периода 1815–1830 годов теоре-
тик европейской «контрреволюции» — уже не понимал традиционно-
го значения понятия «гражданское общество» и его истории. Автор
Реставрации учения о государстве (1816–1820) рассматривал societas
civilis как всего лишь термин республиканского Рима, который Про-
свещение XVIII века якобы изобрело ради своей революции против
существующего порядка. В программном предисловии к своей книге
Халлер провозгласил, что «мать и корень всех заблуждений» револю-
ционной эпохи заключалась только в «пагубной идее некоего римского
societas civilis, которую перенесли на все другие общественные усло-
вия». Происхождение революции, по мнению Халлера, следовало ис-
кать не в последнюю очередь в употреблении латыни учеными новой
Европы, так как именно она и привела их к различению «естественных»
обществ и «гражданских»:
Ибо поскольку латинский язык содержит почти одни лишь рес-

публиканские выражения и названия или, по меньшей мере, когда речь
идет о государствах, чаще всего именно их употребляет, то означенные
выражения стали применяться и к совсем другим вещам и отношени-
ям. Точно так же, поскольку граждане Рима между собой составляли
общину, гражданскую общность, подлинное societas civilis, то все челове-
ческие объединения и отношения тоже стали вынужденно называться
societates civiles, или гражданскими ассоциациями186.
186
«Denn da die lateinische Sprache beinahe nur republikanische Redensarten und
Benennungen hat oder wenigstens, wenn von den Staaten die Rede ist, am häufigsten
gebraucht: so wurden die nämlichen Ausdrücke auch auf ganz andere Dinge und Ver-
hältnisse angewendet. Gleichwie demnach die Bürger von Rom untereinander eine Ge-
meinde, eine Bürgerschaft, eine wahre societas civilis ausmachten: so mußten alle übrigen
menschlichen Verknüpfungen und Verhältnisse ebenfalls societates civiles oder bürgerli-
che Vereinigungen heißen». — Haller C. L. von. Restauration der Staatswissenschaft. Win-
terthur, 1816. Bd. 1. Cap. 7. S. 90.
178 ________________________________________________ Манфред Ридель
Поэтому Халлер лишь проявил последовательность, когда в своем

описании естественных общественных условий (а этим описанием он
на самом деле пытался реставрировать отношения, царившие в фео-
дальном обществе) ни разу не употребил выражение «гражданское
общество».
В этом Халлер смыкался с политической мыслью немецких роман-
тиков, которая еще до выхода его труда отвергала нормы политического
языка, понятные в то время еще во всей Европе и привычные благо-
даря длительной традиции. Во всяком случае, романтики не придава-
ли практически никакого значения понятию гражданского общества
и сочетавшейся с ним терминологии, ориентированной на образ жизни
горожанина, связанный с государством или с цивилизационно-куль-
турной деятельностью. Один лишь Адам Мюллер (1809) часто исполь-
зовал это понятие, однако не связывал с ним никакого поддающего-
ся точному определению смысла187. В общем и целом можно сказать,
что политический язык романтиков формировался из предпосылок,
которые не относились к общеевропейской понятийной культуре.
Мир представлений действующих политиков того времени, на-
против, еще во многом был связан с этой культурой. Так, барон фом
Штейн в своих меморандумах и письмах употреблял словосочетание
«гражданское общество» в его изначальном смысле, то есть как поня-
тие, которое выражает основанные на законе и обычае формы жизни
и поведения определенной социальной группы188. Под впечатлением
от революционного движения в европейском обществе Штейн начи-
ная с 20-х годов XIX века неоднократно указывал на грозившую этому
обществу опасность: например, он протестовал против раздробления
земельной собственности на «атомы» и против накопления ее «масс»
в руках немногочисленных богатых людей: «И то и другое сотрясает
гражданское общество в самых его устоях и имеет равно пагубные
последствия — перенаселение, размножение пролетариев и рост пре-
ступлений»189. Уже в 1826 году Штейн выступал против тенденций в сто-
рону дезорганизации и распада гражданского общества, связанных
со стремлением буржуазии сделать «индустрию» своей целью: «Не наи-
187
См.: Müller A. Elemente der Staatskunst / Hrsg. J. Baxa. Jena, 1922. Bd. 1. S. 54,
176, 179–180, 187–188.
188
Stein H.F.K. Nassauer Denkschrift (1807) // Idem. Briefe und Amtliche Schriften.
Stuttgart u.a., 1959. Bd.2/1. S. 395, 398; K.H.F.J. von Stein an F. Schlosser (17.12.1817) //
Ibid. 1964. Bd. 5. S. 680.
189
Stein H.F.K. Denkschrift «Über die Vererbung und die Zersplitterung der Bauern-
höfe in Westfalen» (1830) // Ibid. 1969. Bd. 7. S. 997.
большее возможное производство средств пропитания и фабричных

материалов является целью гражданского общества, а религиозно нрав-
ственное и духовное облагораживание человека»190.
Квиетистские черты и стремление к роли посредника между поли-
тическими лагерями преобладали у Фридриха Генца — например, когда
он по поводу предусмотренных статьей 13 Союзного акта «земельных
сословных конституций» писал, что они должны «покоиться на есте-
ственной основе упорядоченного гражданского общества, в котором
права сословий […] существуют без урезания основных прав сувере-
на»191. Меттерних же, по всей видимости, термин «гражданское обще-
ство» употреблял крайне редко. В Воспоминаниях он иногда встреча-
ется, причем терминологический статус его остается всегда туманным
и неопределенным; с ним связано всякий раз сознание глубокого кри-
зиса, охватившего в XIX веке это нечетко очерченное гражданское об-
щество, например: «Всему гражданскому обществу, наверное, никогда
не приходилось выдерживать того, с чем оно сталкивается теперь»192.
Из прогрессирующего выхолащивания смысла традиционного
понятия гражданского общества и из трансформации европейского
общества, начавшейся в последнее десятилетие XVIII века, первым
сделал терминологические выводы для языка политической филосо-
фии Гегель. Он видел фундаментальный недостаток методологического
построения всей понятийной системы естественного права, а равно
и ориентации этой системы на языковую сетку координат классической
политической науки, в том, что «государство» в них всегда определя-
лось как объединение людей, «единство различных лиц» и «общность»
индивидов, живущих вместе и рядом друг с другом. Поскольку при-
знак «общности» (Gemeinsamkeit) применим «только» к гражданскому
обществу как субъекту, считал Гегель, в сложившейся в Новое время
теории государства и естественного права гражданское общество было
приравнено к государству и отношения между ними были определены
не «правдиво», то есть не сообразно их «понятию»: «Если государство
представляют как единство различных лиц, как единство, которое есть
лишь общность, то имеют в виду лишь определение гражданского об-
190
Stein H. F. K. Denkschrift «Über Entwerfung eines zweckmäßigen Gewerbe-Poli-
zei-Gesetzes»// Ibid. 1965. Bd. 6. S. 929–930.
191
Gentz F. Über den Unterschied zwischen den landständischen und Repräsentativ-
Verfassungen // Klüber J. L. (Hrsg.) Urkunden für den Rechtszustand der deutschen Na-
tion. Mannheim, 1844. S. 220 ff.
192
Metternich K. von. Denkwürdigkeiten / Hrsg. O.H. Brandt. München, 1921.
Bd. 2. S. 342.
180 ________________________________________________ Манфред Ридель
щества. Многие новейшие специалисты по государственному праву

не сумели прийти к другому воззрению на государство»193. Чтобы уйти
от этого «воззрения» — лишь мнения о новоевропейском государстве,
которое далеко ушло от его понятия, — Гегель предложил задать новое
значение политической терминологии, отличавшееся от прежнего глав-
ным образом тем, что вместо «общности», то есть единства государства
и гражданского общества, в качестве терминологического отличитель-
ного признака выступала теперь разница между ними. Таким образом,
против существовавшей в традиционной политической философии
формулы, отождествлявшей государство и общество, Гегель выдвинул
новую формулу, которая лучше отвечала изменившемуся месту граж-
данского общества в современном мире, где оно эмансипировалось
от власти тех, кто господствовал в дореволюционном обществе: «Граж-
данское общество, — писал Гегель, — есть дифференциация, которая
выступает между семьей и государством, хотя развитие гражданского
общества наступает позднее, чем развитие государства; ибо в качестве
дифференциации оно предполагает государство, которое оно, чтобы
пребывать, должно иметь перед собой как нечто самостоятельное»194.
Исторически Гегель связывал появление этой «дифференциации»
с конституционно-административным типом государства, сложив-
шимся в Новое время, — государством «современного» (modern)
гражданского общества. Это государство как самостоятельная, то есть
ставшая в XVII–XVIII веках «абсолютной», институция продуцирует
самостоятельное, то есть становящееся «субстанциальным», существо-
вание общества, которое в качестве «гражданского» выстраивает некую
лишь ему свойственную, отделенную от «государства», «социальную»
деятельностную и жизненную взаимосвязь между индивидами. По-
нятно, что Гегель, исходя из таких посылок, уже не мог «понимать»
традиционное понятие общества и его определение в политической
науке и теории естественного права, так что неразличение государства
и гражданского общества он должен был критически уничтожить. Его
возражение против новоевропейской теории государства исторически
коренилось в нарушенных отношениях между терминами европейской
193
«Wenn der Staat vorgestellt wird als eine Einheit verschiedener Personen, als eine
Einheit, die nur Gemeinsamkeit ist, so ist damit nur die Bestimmung der bürgerlichen
Gesellschaft gemeint. Viele der neueren Staatsrechtslehrer haben es zu keiner anderen
Ansicht vom Staate bringen können». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie (1821). § 182.
Zusatz // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe / Hrsg. H. Glockner. 1928. Bd. 7.
S. 262–263 (цит. по: Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 228. — Примеч. пер.).
194
Ibid.
образовательной традиции и изменением содержательного наполне-

ния этих терминов при переходе к современной эпохе (Moderne), ко-
гда индустриально-техническая революция и исходившее из Франции
движение за социальную эмансипацию привели язык политической
философии к ситуации кризиса.
VII.2. Освобождение понятия от исторической привязки

Этот процесс капитальной внутренней структурной трансформа-
ции, характерный для истории политических понятий современности
(Moderne) вообще, едва ли можно проследить более наглядно, чем на при-
мере радикального переосмысления термина «гражданское общество»
в период социальной революции между 1830 и 1860 годами — переосмыс-
ления, результаты которого и по сей день в значительной мере опреде-
ляют наше языковое сознание в области политической лексики. Если
у Гегеля и Халлера наряду с новыми направлениями значения прежний
смысл слова, по крайней мере, еще присутствовал, то теперь он полно-
стью поблек, причем произошло это одновременно с переопределением
понятия «гражданское общество». Только теперь возникла та своеобраз-
ная сокращенная историческая перспектива, в которую оказались как бы
втиснуты старые политические понятия, вышедшие из унаследованного
от прежних эпох обиходного и ученого языка, а их историческая авто-
номность начала раскрываться в условиях общества, все больше подвер-
женного господству классовых и групповых идеологий.
У представителей либерально-конституционалистских направ-
лений термин «гражданское общество», как правило, рассматривал-
ся в рамках теории государства, но теперь уже только под рубрикой
«Родственные понятия» (то есть родственные понятию «государство»):
Сюда относятся: 1) Так называемое гражданское общество (поли-

тическое общество, societas politica, corps politique). Оно представляет
собой государство без всей высшей власти, то есть объединение людей,
которое имеет все атрибуты государства — конституцию, территорию
и цель (Staatszweck) — кроме государственной власти. Эта форма обыч-
но рассматривается как начало государства, как догосударственное
состояние195.
195
«Dahin werden gezählt: 1) Die sogenannte bürgerliche Gesellschaft (politische Ge-
sellschaft, societas politica, corps politique). Diese ist der Staat ohne alle höhere Gewalt
182 ________________________________________________ Манфред Ридель
Согласно другому воззрению, гражданское общество переноси-

лось — как у Гегеля — в историческое государство, и оба — здесь откло-
няясь от Гегеля — отличались от «человеческого общества» как «свя-
зи, которая существует между людьми потому, что один нуждается
в другом […] Гражданское общество есть эта самая связь — постольку,
поскольку она существует между гражданами одного и того же госу-
дарства. Если бы государство охватывало все человечество, то челове-
ческое общество невозможно было бы отличить от гражданского»196.
Происхождение этого понятия, «родственного» государству, датирова-
лось здесь — например, у Ромео Мауренбрехера и Генриха Цёпфеля197 —
не ранее чем концом XVIII века (Август Людвиг Шлёцер!).
Похожими мыслями руководствовались и поборники консерва-
тивных воззрений на общество, такие как Карл Фридрих Фольграф
и Фридрих Шмиттхеннер, хотя они и стремились получить более
наглядное представление об этом понятии. Так, например, у Шмитт-
хеннера «экономическое членение или гражданское общество» ока-
зываются вместе на ступеньке, которая в структуре теории государ-
ства находилась между «естественным» и «политическим членением
народа» и описывалась — в гегельянских понятиях — как «система»
потребностей, труда и обмена198. Фольграф же отделял «гражданское»
общество от политического и понимал под вторым старое граждан-
ское общество, а первое представляло собой новый тип «общества
граждан государства»:
В таковое входят лишь самостоятельные, свободно распоряжа-

ющиеся своей собственностью отцы семейств и так далее; в граждан-
ское же общество входят также все, кто от этих отцов семейств зави-
сит; поэтому оно всегда многочисленнее, чем собственно политическое
общество; однако лишь последнее имеет мнение и может принимать
d.h. ein Verein von Menschen, welcher alle Requisite des Staats hat (Verfassung, Landge-
biet und Staatszweck), ausgenommen die Staatsgewalt. Sie wird gewöhnlich als der An-
fang des Staats, als der vorstaatliche Zustand gesetzt». — Maurenbrecher R. Grundsätze
des heutigen deutschen Staatsrechts. Frankfurt, 1843. S. 22; Zachariä K. S. Bücher vom
Staate. Stuttgart; Tübingen, 1820. Bd. 1. S. 38.
196
Zachariä K. S. Bücher vom Staate. 1820. Bd. 1. S. 99.
197
См.: Maurenbrecher R. Grundsätze des heutigen deutschen Staatsrechts. S. 22.
Anm.: «Со времен Шлёцера понятие гражданского общества было унаследовано
всеми теориями государства»; Zöpfl H. Grundsätze des allgemeinen und des constitu-
tionell-monarchischen Staatsrechts. Heidelberg, 1841. S. 5.
198
Schmitthenner F. Zwölf Bücher vom Staate. Gießen, 1839. Bd. 1. S. 213 ff. (§ 125 ff.).
решение, то есть образует в каком-то смысле аристократию граждан-

ского общества199.
Фольграф усматривал проблему «общества граждан государства»

(Staatsbürgergesellschaft), возникшего в результате распространения ре-
волюцией гражданских прав на все население Франции, как раз в том,
что оно сделало институционально невозможной эту «аристократию»,
ставя «холопа, бессемейного и неимущего», в один ряд с естественным
авторитетом прежнего полноправного бюргера; тем самым к власти
призывались «чернь и поголовье»200.
Здесь перед нами та же проблема, которая после 1830 года вы-
нудила конституционно-либеральных теоретиков закрыть граждан-
ское общество для «черни», для неимущей и необразованной «мас-
сы» представителей «четвертого сословия», и одновременно вызвала
социально-революционное движение, протестовавшее против того,
что эмансипация остановилась на требованиях «третьего сословия»,
и диагностировавшее превращение буржуазии в новую «аристокра-
тию», то есть в господствующий класс гражданского общества. Теоре-
тики этого движения — например, Маркс и Энгельс — тоже относили
появление термина «гражданское общество» к XVIII веку, причем, бу-
дучи учениками Гегеля, они считали его создателями не Августа Люд-
вига Шлёцера (в этом отношении довольно незначительного автора),
а английских экономистов и французских историографов. При этом
создатели Немецкой идеологии отождествили «гражданское» (bürgerlich)
общество с современным обществом, в котором господствует буржуа-
зия (Bürgertum), хотя вполне отдавали себе отчет в том, что термин
«гражданское общество» и до XVIII века употреблялся «постоянно» —
для обозначения «античных» или «феодальных» общественных форм201.
Понимание специфической проблематики этого понятия, кото-
рое — в качестве исторического парадокса — еще заметно у Маркса
199
«Zu dieser gehören nur die selbständigen, über ihr Besitztum frei verfügenden Fa-
milienväter etc., zur bürgerlichen Gesellschaft aber auch alle, welche von diesen Famili-
envätern dependieren; diese ist also stets zahlreicher als die eigentlich politische Gesell-
schaft, letztere hat aber allein eine Meinung und Entscheidung, bildet gewissermaßen die
Aristokratie der bürgerlichen Gesellschaft». — Vollgraf C. F. Staats- und Rechtsphiloso-
phie. Frankfurt, 1864. Bd. 2. S. 117–118.
200
Ibid. S. 948.
201
Marx K., Engels F. Deutsche Ideologie (1845/46). Einleitung // MEW. 1958. Bd. 3.
S. 36; Idem. Zur Kritik der Politischen Ökonomie (1859). Vorwort // Ibid. 1961. Bd. 13.
S. 8.
184 ________________________________________________ Манфред Ридель
и Энгельса, после 1840 года почти полностью исчезло из политическо-

го сознания. Его уже не найти у Вильгельма Генриха Риля, который,
в отличие от партии Маркса и Энгельса, пытался обуздать тенденции,
волновавшие эпоху, действием «консервативных» сил. С этих позиций
написал он книгу Гражданское общество (1851), где, адресуясь к бур-
жуазии, со времен революции 1848 года ощущавшей угрозу для своей
собственности и образования, изображает гражданское общество — по-
среди социального движения XIX века — как покоящееся в рамках со-
словной организации и связанное с ней. При этом заголовок книги сам
Риль называл «знаком времени», специфическим для эпохи понятием:
Каждый век находит пару великих истин, пару общих положений,

с помощью которых он завоевывает себе свой собственный мир. Одно
такое положение, наряду с другими, для нашей эпохи обнаруживает-
ся в том, что «гражданское общество» значит вовсе не то же самое,
что «политическое общество», что понятие «общества» в узком смысле,
как бы часто оно на самом деле ни отсылало к понятию государства,
теоретически от него все же следует отделять202.
Это «гражданское общество» в рилевском смысле конституируется

преимущественно за счет отрицания «политического», то есть государ-
ства, и это отрицание выступает в качестве последней формы связи
с традицией (не присутствующей уже и в сознании консервативной
партии), в которой государство и общество понимались как «граждан-
ское» в позитивном смысле, то есть как «политическое общество».
О том, каким образом этот термин утратил в политической мысли
XIX века свой изначальный смысл и превратился в пустую оболоч-
ку, и о том, сколь разнообразным социальным содержанием он мог
наполняться, можно судить не только по трудам репрезентативных
авторов эпохи, но и по справочным изданиям. Так, Карл Велькер в эн-
циклопедическом словаре Государство (1843) говорил, что характерно,
уже о «так называемом гражданском обществе» и называл его «управ-
ляемым народным телом», впрочем замечая, что это тело не должно
202
«Jedes Zeitalter findet ein paar große Wahrheiten, ein paar allgemeine Sätze, mit
denen es sich seine eigene Welt erobert. Ein solcher Satz, neben anderen, ist für unsere
Epoche darin gefunden, daß die ‚bürgerliche Gesellschaft‘ durchaus nicht gleichbedeu-
tend sei mit der ‚politischen Gesellschaft‘, daß der Begriff der ‚Gesellschaft‘ im engeren
Sinne, so oft er tatsächlich hinüberleiten mag zum Begriffe des Staates, doch theoretisch
von demselben zu trennen sei». — Riehl W. H. Die bürgerliche Gesellschaft. Stuttgart,
1851. Bd. 2. S. 4.
полностью поглощаться правительством государства. В подстрочном

примечании Велькер добавил:
То, что я называю управляемым народным телом, признавали

и теоретики государства, когда под названием «гражданское обще-
ство» они обозначали связанную общими правами и интересами нацию
без высшей власти. Но они недостаточно задумывались о необходимо-
сти организации и о постоянно сохраняющемся статусе субъекта права
(rechtliche Persönlichkeit) по отношению к правительству203.
Как это часто бывало в ранней либеральной мысли, здесь не сразу

понятно, в какой мере понятия восприняли в себя импульсы из XIX века
или же, наоборот, черпали свое содержание из дореволюционного
времени. С одной стороны, Велькер помещал гражданское общество
в дуалистическую оппозицию государства и общества, подчеркивая его
«необходимую организацию» и «статус субъекта права». С другой сто-
роны, оно представлялось ему «управляемым народным телом», то есть
он одновременно и разделял, и соединял правительство с гражданским
обществом, не приводя антагонизм между государством и обществом
к разрешению. В связи с этим показательно, что «необходимая орга-
низация» гражданского общества подчеркивалась Велькером не по от-
ношению к «государству»: он употребил более старинное — и потому
не случайно политически нейтральное — слово «правительство».
Авторы энциклопедического словаря Государство и общество
с характерным для консервативной партии в XIX веке обостренным
вниманием к изменившимся социальным отношениям писали только
об эмансипации буржуазии и значении этого процесса для политиче-
ского устройства современного общества. У них понятие «граждан-
ское общество» связывалось с ростом городов, где «в малом масштабе
формировался облик новой народности (Volkstum) с сословиями, ко-
торые поддерживают друг друга посредством взаимного признания,
постепенно, без шумных шагов, налаживают контакты друг с другом
и путем разделения труда начали представлять подлинное гражданское
203
«Das, was ich den regierten Volkskörper nenne, erkannten die Staatslehrer an,
wenn sie unter dem Namen ‚bürgerliche Gesellschaft‘ die durch gemeinsame Rechte und
Interessen verbundene Nation ohne Obergewalt so bezeichneten. Aber man dachte nicht
klar genug an die notwendige Organisation und die fortdauernde rechtliche Persönlich-
keit auch gegenüber der Regierung». — Welcker C.Th. Staatsverfassung // Rotteck C. von,
Welcker C.Th. (Hrsg.) Staats-Lexicon oder Encyclopädie der Staatswissenschaften. Alto-
na, 1843. Bd. 15. S. 59–60.
186 ________________________________________________ Манфред Ридель
общество»204. В качестве «истока и почвы» этого понятия и его истории

в Европе Нового времени авторам представлялось «третье сословие»
и связанные с его эмансипацией буржуазно-сословные черты, опреде-
лявшие современное им общество: «И именно потому, что это пред-
ставление исходило из замка (Burg) и от его жителей, их только что на-
званное прозвище, которое было не столько употреблено в качестве pars
pro toto, сколько указывало на происхождение и почву обозначаемого,
закрепилось за целым»205.
Эти несколько примеров — а их применительно к 1840–1860 годам
можно было бы привести еще сколько угодно — призваны были по-
казать, как произошедший (видимо, окончательно) разрыв с прежним
миром основанных на естественном праве политических представле-
ний в XIX веке привел к тому, что понятие обрело другие, социально-
исторические предпосылки и основания, которые уже не восходили
к классическому учению о политике и приписанной к ней же фило-
софии. Результат был таков, что в Германии XIX века и революция,
и реставрация уже не только не способны были понимать язык ев-
ропейской традиции и говорить на нем, но были вынуждены, исходя
из диагноза собственного положения, разрушать его, — и этот резуль-
тат и представляет собой специфическую историко-терминологиче-
скую проблему. С одной стороны, диссоциация, наступившая в си-
стеме политических понятий и их употребления, была взаимосвязана
в своем действии как с изменением социальных структур, лежавших
в их основе, так и с эволюцией теорий права, государства и полити-
ки. С другой стороны, освобождение понятия от его семантической
привязки открыло новые возможности употребления; их сбивающее
с толку многообразие было составной частью и выражением обще-
ственного кризиса современного мира и связанного с ним историче-
ского сознания. Термин «гражданское общество» больше не являлся
элементарным понятием политики как теории «всего государства»,
но не был он уже и элементом или кирпичиком конструкта «граждан-
ского договора» в теории естественного права: теперь этот термин
обозначал устройство новоевропейского общества труда и обмена,
которое еще только начинало поддаваться первым усилиям языка
по его терминологическому освоению.
204
Wagener H. Staats- und Gesellschaftslexikon. Berlin, 1860. Bd. 4. S. 674. Статья
Bürger, Bürgerstand, Bürgertum.
205
Ibid.
VII.3. Структурная эволюция гражданского общества:

Гегель и гегельянская школа
Великий исторический и системный перелом в области образова-
ния политических понятий произошел с выходом в свет Оснований
философии права (1821) Гегеля. Если в традиционном языке полити-
ческой философии от Аристотеля до Канта государство можно было
свободно назвать гражданским обществом, потому что это общество
само по себе уже было устроено политически — в смысле дееспособно-
сти полноправных граждан (cives) и совместного осуществления ими
правительственных потестарных функций, — то Гегель отличал «поли-
тическую» сферу государства от сферы общества, которая теперь стала
«гражданской»: данное прилагательное, в отличие от своего исконного
значения, теперь стало употребляться преимущественно в «социаль-
ном» смысле, а не в качестве синонима «политического»; оно обозна-
чало общественное положение гражданина, который в абсолютистском
государстве был превращен в частное лицо, в bourgeois (§ 190, При-
мечание)206. Эмансипированное от своего политико-правового значе-
ния понятие «гражданин» (Bürgerbegriff) сочеталось с эмансипирован-
ным же обществом, так что Гегель объединил понятия «гражданский»
(bürgerlich) и «общество» в одно. Оно по букве совпадало с понятием
«гражданского общества», которое имели в виду Аристотель, Цицерон
и Вольф, но его возникновение как раз и стало возможно лишь бла-
годаря исчезновению того терминологического понимания, которое
было связано с ними.
Государство стало «политическим государством», а отделенное
от него гражданское общество стало сферой частных лиц-буржуа, ко-
торые взаимодействовали в качестве «лиц» и «собственников» и были
связаны между собой своей — экономически опосредованной — «осо-
бостью» (потребность, труд и обмен). Гегель ввел свое определение
термина, основываясь на принципах буржуазно-либеральной эман-
сипации, сформулированных эмпирически, исходя из фигуры изоли-
рованного индивида, частного гражданина экономического общества,
которое, лишившись своего политического характера, таким образом
стало «гражданским» в указанном смысле слова:
206
Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. § 190. Zusatz // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 7.
S. 272–273.
188 ________________________________________________ Манфред Ридель
Одним принципом гражданского общества является конкрет-

ное лицо, которое есть для себя как особенная цель, как целостность
потребностей и смешение природной необходимости и произвола,
но особенное лицо как существенно соотносящееся с другой такой
особенностью, так что каждое из них утверждает свою значимость
и удовлетворяется только как опосредованное другой особенностью
и вместе с тем как всецело опосредованное только формой всеобщно-
сти, другим принципом гражданского общества207.
Внутреннее структурирование этого общества в соответствии

с «системой потребностей» (§ 189 и следующие), частноправового
«правосудия» (§ 209 и следующие) и политико-моральной интеграции
в государство посредством «полиции и корпорации» (§ 230 и следу-
ющие) Гегель разработал, исходя из представлений, более или менее
ярко выраженных в обиходном и научном языке его времени (тео-
ретическая экономика, теория государства и права), с целью понять
положение европейских обществ и народов, возникшее в результате
политической и индустриальной революции.
При этом понятие гражданского общества получило у Гегеля смысл,
который в терминологическом отношении имел несколько ступеней.
На первой ступени оно означало то общество, которое — эманси-
пируясь от всех унаследованных от прошлого политических и нрав-
ственных жизненных порядков — «имеет своим содержанием лишь
потребностную природу человека как индивида и ее удовлетворение
в форме абстрактного труда и разделения труда»208. Гражданское обще-
ство представало здесь как индустриальное общество труда, распро-
страняющееся на всю Землю. Труд, однако, не являлся ни одним лишь
средством удовлетворения потребностей, ни целью этого общества,
а был моментом воспитания, подготовки к формальной всеобщно-
сти индивидов, которые посредством ее и на ее почве совершали шаг
от природы и связанности естественным произволом — к культуре
207
«Die konkrete Person, welche sich als Besondere Zweck ist, als ein Ganzes von
Bedürfnissen und einer Vermischung von Naturnotwendigkeit und Willkür, ist das eine
Prinzip der bürgerlichen Gesellschaft, — aber die besondere Person als wesentlich in
Beziehung auf andere solche Besonderheit, so daß jede durch die andere und zugleich
schlechthin nur als durch die Form der Allgemeinheit, das andere Prinzip, vermittelt sich
geltend macht und befriedigt». — Ibid. § 182. S. 262–263 (цит. по: Гегель Г.В.Ф. Филосо-
фия права. М., 1990. С. 227. — Примеч. пер.).
208
См.: Ritter J. Hegel und die Französische Revolution (1957). Frankfurt a.M., 1965.
S. 53.
и свободе: «Эта форма всеобщности осуществляется посредством граж-

данского общества, и потому оно совершенно необходимо для того,
чтобы дух существовал как свободный»209. С этой культурно-цивили-
зационной точки зрения Гегель оправдывал существование граждан-
ского общества как общества образовывающего, расположенного по-
середине между двумя крайностями — слепым отрицанием культуры
(Руссо) и столь же слепой ее апологией (например, в экономической
теории Адама Смита и либеральной школы индустриальной системы).
На третьей ступени этот термин регулирует историко-политический
процесс позитивизации естественного права, признание основных
прав человека и гражданина в конституциях европейских государств
в период после Великой Французской революции. Здесь гражданское
общество было обществом права, то есть тем обществом, которое
в своем исторически возникшем и опосредованном трудом и образо-
ванием состоянии обеспечивало бытие праву «лица» и «собственно-
сти», а тем самым — всеобщее признание свободе. В этом обществе
«Значение человека в том, что он человек, а не в том, что он еврей,
католик, протестант, немец, итальянец и т. д.»210. Наконец, на четвертой
ступени гражданское общество представляло собой то общество, ко-
торое «при чрезмерном богатстве […] недостаточно богато, т. е. не об-
ладает достаточным собственным достоянием, чтобы препятствовать
возникновению преизбытка бедности и возникновению черни»211. Здесь
гражданское общество в тенденции приобретало характер классового
общества, которое в диалектике бедности и богатства грозило уни-
чтожить реализованную в нем нормативную систему права и свобо-
ды. Чтобы избегнуть этого уничтожения, Гегель считал необходимым
с помощью «полиции» (то есть управления) и «корпорации» (то есть
объединения производителей) ограничивать «беспрепятственную дея-
тельность» гражданского общества и «возводить» его в ранг государ-
ства в качестве «истинной» (политической) реализации нормы права
и свободы. «Государство» как «гражданское общество» сделалось «по-
литическим государством», действительностью конкретной свободы,
в которой прекращала свое движение история эмансипации человека,
прошедшая путь от гражданского общества греческого πόλις и римско-
209
Hegel G.W.F. Vorlesungen über die Philosophie des Rechts (1824/25). Nachschrift
von Griesheim. Bd. 2. S. 91–92 (неопубл. рукопись).
210
«…der Mensch […] weil er Mensch ist, nicht weil er Jude, Katholik, Protestant,
Deutscher, Italiener usf. ist». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. § 209 // Idem. Sämtliche
Werke. Bd. 7. S. 286 (цит. по: Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 236. — Примеч. пер.).
211
См.: Ibid. § 245. S. 319.
190 ________________________________________________ Манфред Ридель
го civitas, где только немногие считались свободными, до гражданско-

го общества современного правового конституционного государства,
которое гарантирует свободу всех212.
Под влиянием гегелевской школы это определение термина после
1830 года утвердилось и получило распространение в языковом обихо-
де. Хотя Гегель с его помощью удовлетворял потребность в прояснении
и замене прежнего понятия, ставшего к тому времени уже туманным
и ничего не значащим, все же выдвигались и возражения против него.
«Мне кажется заносчивостью, — писал еще в 1856 году Фридрих Бюлау,
профессор практической философии и политики в Лейпцигском уни-
верситете, — когда некая философская школа выбирает в качестве своих
технических терминов — а ни о чем ином тут речь не идет — слова, кото-
рые принадлежат общему обиходному языку»213. Подобные же сомнения
высказывались и из другого лагеря214. Но они не помешали «общему
обиходному языку» сравнительно быстро усвоить определение поня-
тия, введенное Гегелем. При этом стало заметно, что встретил интерес
и понимание прежде всего перенос семиотической и систематической
референтной системы понятия в область теоретической экономики и ис-
ториософии; это дало важнейший импульс к актуализации новой нормы.
«Бытие субъективной воли, эгоизма в его полноте, назвали гражданским
обществом», — отмечал в 1844 году Фаллати215. То, что этот аспект те-
перь выходит на первый план, объясняется в существенной мере тем,
что понятие получило дальнейшее развитие в рамках гегелевской шко-
лы. «Потребность, — писал в 1842 году Бруно Бауэр, — вот та могучая
пружина, которая приводит в движение гражданское общество. Каждый
использует другого, чтобы обеспечить удовлетворение своей потреб-
ности, и сам, в свою очередь, используется другим для той же цели»216.
212
См.: Hegel G.W.F. § 260. S. 337–338.
213
Bülau F. Encyclopädie der Staatswissenschaften. 2. Aufl. Leipzig, 1856. S. 21. Бю-
лау отмечает, что у Гегеля в генезисе государства из гражданского общества играл
решающую роль диалектический мотив. Если уж использовать гегелевскую терми-
нологию, считал он, то генезис должен идти от государства к более высокой фор-
ме — гражданскому обществу, а не наоборот (Ibid.).
214
См.: Rotteck C. von. [Рец. на: Eiselen J. F. G. Handbuch des Systems der Staatswis-
senschaften (1828)] // Rotteck H. von. (Hrsg.) Gesammelte und nachgelassene Schriften.
Pforzheim, 1841. Bd. 2. S. 149, 156; Eisenhart H. Philosophie des Staats oder Allgemeine
Socialtheorie. Leipzig, 1843. S. 26.
215
Fallati J. B. Die Genesis der Völkergesellschaft // Zeitschrift für die gesammte
Staatswissenschaft. 1844. Bd. 1. S. 261.
216
Bauer B. Die Juden-Frage // Deutsche Jahrbücher für Wissenschaft und Kunst.
1842. Bd. 5. S. 1096.
Нечто подобное писал и Людвиг Буль: «Гражданское общество есть место

битвы взаимно пересекающихся приватных интересов, конфликт выгоды
индивида с высшими соображениями государства»217.
При этом отношение человека к социальной действительности
гражданского общества и его индивидуальное и общественное поло-
жение, остававшееся у Гегеля еще неопределенным, постепенно стало
центральной проблемой эпохи. «Когда мы пытаемся разработать поня-
тие гражданского общества, — писал Конрад Мориц Бессер (1830), —
мы говорим о нем как об обществе реальном […] Таким образом, нам
придется рассматривать членов общества как реальных людей»218. Ре-
альность человека и общества заключалась, с точки зрения Бессера,
в законах теоретической экономики, влияние которых на социальную
жизненную ситуацию индивидов попытался осветить и Эдуард Ганс
в своих берлинских лекциях по теории естественного права и всеобщей
истории права. В них особую актуальность приобрел вопрос о стояв-
шей вне гражданского общества «черни», который разбирал Гегель.
Ганс говорил о необходимой — в силу действия механизмов эконо-
мических законов — «организации гражданского общества», которое
«делится на богатых, состоятельных или таких [людей], которым есть
на что жить, и таких, которым не на что жить и у которых нет созна-
ния обеспеченности их существования. Последние относятся к черни».
На вопрос о том, входит ли чернь в понятие гражданского общества
в качестве неотделимой его части, Ганс отвечал, что она представляет
собой «факт», но не право и потому нужно найти «причины этого
факта» и их устранить219.
Тем самым Ганс затронул ту фундаментальную проблему устройства
гражданского общества, которая начиная с 40-х годов XIX века обсужда-
лась под названием «социальный вопрос». С точки зрения левых гегель-
янцев, «задача будущего — после организации государства подумать так-
же и о лучшей организации общества»220. Мнения о том, в чем конкретно
эта лучшая организация заключается, расходились. Арнольд Руге считал,
что она состоит в превращении гражданского общества в «свободное
товарищество рабочих», в котором за счет полной реализации труда
как принципа этого общества сам собой исчезнет факт существования
черни и рабочий станет ровней «буржуа»: «Однако только после того,
217
Buhl L. Hegels Lehre vom Staat. Berlin, 1837. S. 22.
218
Besser K. M. System des Naturrechts. Halle, 1830. S. 177.
219
Gans E. Vorlesungen über Naturrecht und Universalrechtsgeschichte. WS 1832/33.
S. 113–114. (Неопубл. рукопись).
220
Buhl L. Die Weltstellung der Revolution // Athenäum. 1841. Bd. 31. S. 480.
192 ________________________________________________ Манфред Ридель
как общество становится гражданским, оно представляет собой обще-

ство человеческое, а в нечеловеческом обществе, которое отдает своих
членов — буржуа или рабочего — во власть нищеты или даже рабства,
никакой свободы ввести невозможно»221. А Карл Науверк писал: «Госу-
дарство будущего — подлинно общественное» — не «политическое» го-
сударство гражданского общества в гегелевском смысле, а «социальное»
государство или «человеческое государственное общество»222. При этом,
считал он, стадия гражданского общества может и полностью выпадать.
По мнению Августа Цешковского, в процессе правового и социально-фи-
лософского развития следуют друг за другом не семья, гражданское обще-
ство и государство, как у Гегеля, а «семья, государство и человечество»223.
На место гегелевского опосредования теперь — в период революционного
кризиса, предшествовавшего мартовским событиям 1848 года, — пришел
дуализм государства и общества, который разрушил теорию граждан-
ского общества, сформулированную Гегелем и среди младогегельянцев
наиболее активно пропагандировавшуюся Морицем Файтом:
Общество (под которым я понимаю не то, что Гегель называет

«гражданским обществом») имеет в качестве своего необходимого
условия государство; однако оно (то есть общество. — Примеч. пер.)
есть бродящее, прорастающее, раскрывающееся содержание его (то есть
государства. — Примеч. пер.), живая живопись, которая вечно поро-
ждает форму из себя224.
VII.4. Социальное движение и социализм-коммунизм:

Маркс, Энгельс, Лоренц фон Штейн
С помощью такой терминологии младогегельянцы, конечно,
не могли ни полностью аннулировать введенное Гегелем определение
221
Ruge A. Aus früherer Zeit. Berlin, 1867. Bd. 4. S. 360.
222
Nauwerk K. Vorlesungen über Geschichte der philosophischen Staatslehre // Wi-
gands Vierteljahrsschrift. 1845. Bd. 1. S. 73.
223
Cieszkowski A. Aus den Verhandlungen der Philosophischen Gesellschaft. 1843/44
(цит. по: Kühne W. Graf August Cieszkowski, ein Schüler Hegels und des deutschen Geis-
tes. Leipzig, 1938. S. 160).
224
«Die Gesellschaft (worunter ich nicht das verstehe, was Hegel die ‘bürgerliche Ge-
sellschaft’ nennt) hat den Staat zu ihrer Voraussetzung; aber sie ist der gärende, keimende,
treibende Inhalt desselben, die lebendige Malerei, die ewig die Form aus sich gebiert». —
Veit M. Gesellschaft und Staat. Vortrag vor der Philosophischen Gesellschaft. 1843 // Der
Gedanke. 1861. Bd. 1. S. 58 ff.
понятия, ни, тем более, осуществить его дальнейшую научную разра-

ботку. Это произошло только тогда, когда Маркс и Энгельс выступи-
ли со своей критикой гражданского общества, взращенной целиком
на почве, подготовленной Гегелем.
У Маркса это понятие впервые употреблено в статье 1842 года
в Рейнской газете, где говорится о волновавшей гегельянцев пробле-
ме черни и бедности. «Существование бедного класса» Маркс называл
здесь «не более как обычаем гражданского общества, не нашедшим
еще надлежащего места в кругу сознательно расчлененного государ-
ства»225. Таким образом, лексикон молодого Маркса в первое время
еще был далек от часто встречавшегося в раннем социализме поле-
мического переноса понятия «гражданское общество» на буржуа-
зию. Можно даже сказать, что вплоть до времени создания Святого
семейства (1844) Маркс гораздо отчетливее имел в виду изначальный
политический смысл гражданского общества, чем, например, Гегель.
В своей Критике гегелевской философии права (1843) Маркс разрабо-
тал концепцию средневекового «феодального общества», которая была
задумана как противоположность современному разделению общества
и государства и призвана реконструировать утраченное тождество
«гражданского» и «политического» общества.
Дух средних веков можно характеризовать так: сословия граждан-

ского общества и сословия в политическом смысле были тождествен-
ны, так как гражданское общество было политическим обществом, так
как органический принцип гражданского общества был принципом
государства […] Все существование сословий Средних веков было по-
литическим существованием, их существование было существованием
государства. Их законодательная деятельность, вотирование ими нало-
гов для империи представляли собой лишь особую форму их всеобщего
политического значения и политической действенности. Их сословие
было их государством226.
225
Marx K. Debatten über das Holzdiebstahlsgesetz (26.10.1842) // Marx K., Engels F.
MEW. Berlin, 1955. Bd. 1. S. 119 (цит. по: Маркс К. Дебаты шестого Рейнского ланд-
тага о краже леса (статья третья) Дебаты по поводу закона о краже леса // Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1955. Т. 1. С. 511. — Примеч. пер.).
226
«Der Stand der bürgerlichen Gesellschaft hat weder das Bedürfnis, also ein natür-
liches Moment, noch die Politik zu seinem Prinzip. Es ist eine Teilung von Massen, die
sich flüchtig bilden, deren Bildung selbst eine willkürliche und keine Organisation ist.
Wie sich die bürgerliche Gesellschaft […] von der politischen, so hat sich die bürgerli-
che Gesellschaft innerhalb ihrer selbst getrennt in den Stand und die soziale Stellung». —
194 ________________________________________________ Манфред Ридель
Только имея в виду это осмысление Марксом предреволюционного

устройства европейского общества и структуры его понятий, можно
объяснить ту резкость, с которой он критиковал «идеализм» политиче-
ского государства, представлявший собой у Гегеля оборотную сторону
«материализма» (= эгоизма) гражданского общества. Гегель не смог отож-
дествить гражданское общество с государством и — в этом Маркс был
того же мнения, что и Руге, — не смог осуществить превращение «го-
сударства нужды и рассудка» в государство свободы, а гражданского
общества как «частного сословия» — в политическое сословие государ-
ства: «Сословие в гражданском обществе не имеет своим принципом
ни потребности, — т. е. природный момент, — ни политику. Мы имеем
здесь разделение на массы, которые являются текучими, возникают
произвольно и не отливаются в форму организации». Подобно тому
как «гражданское общество отделилось от политического, точно так же
само это гражданское общество разделилось внутри себя на сословие
и на социальное положение»227, определенную жизненную деятельность
и жизненную ситуацию индивида или, как добавил Маркс после из-
учения теоретической экономики в Париже (1843–1844), — на эконо-
мические классы. Современное гражданское общество превратилось
в «классовое общество» или, как сказано в Немецкой идеологии, «бур-
жуазное общество». Формулировка эта была заимствована Марксом
из раннесоциалистической пропагандистской литературы228.
При таком полемическом употреблении гражданское общество
противостояло уже не только «государству», но и «социалистическо-
му» и «коммунистическому» обществу безгосударственного будущего,
которое должно было начаться с освобождения трудящихся классов.
Здесь в некотором роде воспроизводился выбор младогегельянцев
в пользу «человеческого» общества и против «гражданского» (в ге-
гелевском смысле) — с той, правда, разницей, что Маркс, перейдя
к «практическому» (впоследствии «историческому») материализму, мог
исторически конкретизировать свой футуризм посредством методоло-
гических вспомогательных средств — критики политической экономии:
«Точка зрения старого материализма есть ‘гражданское’ общество; точ-
ка зрения нового материализма есть человеческое общество, или об-
Marx K. Kritik des Hegelschen Staatsrechts (1843) // MEW. Bd. 1. S. 275–276 (цит. по:
Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1.
227
Ibid. S. 284, 285. См.: Ruge A. Aus früherer Zeit. Bd. 4. S. 356.
228
Marx K. Deutsche Ideologie // MEW. Bd. 3. S. 194.
обществившееся человечество»229. В качестве модели «социалистиче-

ского» или «коммунистического» общества, призванной преодолеть
«гражданское / буржуазное» и отсылать к предыстории человечества,
служила здесь модель ассоциации, в соответствии с которой свободное
развитие каждого есть условие свободного развития всех230: это была
концепция, диаметрально противоположная буржуазно-либеральной
координационной модели договора.
От этого идеологически, политически и историософски опреде-
ленного употребления понятия «гражданское общество» отличается
то критически-научное его применение, которое также встречается
у Маркса. Здесь речь идет о понятии эпохи, которое сформировалось
с эмансипацией европейского городского бюргерства от политических
и духовных средневековых властей в XVII–XVIII веках и теперь, по-
сле распада единства граждан государства (Staatsbürgertum) на различ-
ные классы, обозначает также основанную на частной собственности
на средства производства форму общественной организации и обмена.
Форма общения, на всех существовавших до сих пор исторических

ступенях обусловливаемая производительными силами и в свою оче-
редь их обусловливающая, есть гражданское общество […] Оно обнима-
ет всю торговую и промышленную жизнь данной ступени и постольку
выходит за пределы государства и нации, хотя, с другой стороны, оно
опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строить-
ся внутри в виде государства231.
Это определение понятия, здесь еще сравнительно неисторичное,

Маркс впоследствии ограничил хронологическими рамками — обще-
ством Нового времени, XVIII–XIX веков, в котором господствовала
буржуазия.
229
Marx K. 10. These über Feuerbach // Ibid. Bd. 3. S. 535.
230
Marx K., Engels F. Manifest der Kommunistischen Partei (1848) // Ibid. 1959.
Bd. 4. S. 482.
231
«Die durch die auf allen bisherigen geschichtlichen Stufen vorhandenen Produk-
tionskräfte bedingte und sie wiederum bedingende Verkehrsform ist die bürgerliche
Gesellschaft […] Sie umfaßt das gesamte kommerzielle und industrielle Leben einer
Stufe und geht insofern über den Staat und die Nation hinaus, obwohl sie andrerseits
wieder nach außen hin als Nationalität sich geltend machen, nach innen als Staat sich
gliedern muß». — Marx K. Deutsche Ideologie // MEW. Bd. 3. S. 36 (цит. по: Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 35. — Примеч. пер.).
196 ________________________________________________ Манфред Ридель
Главное значение для дальнейшей связи этого понятия с конкрет-

ным историческим моментом и контекстом имело в особенности то,
что, освоив понятие «капитала» из теоретической экономики, Маркс
прояснил функцию собственности на средства производства там, где
у Гегеля и его учеников еще царили туманные разговоры о богатстве
и собственности вообще232. Проблема гражданского общества — не в его
связи с государством, а в его «анатомии», которую, согласно Марксу,
следовало искать в политической экономии233. Только теперь, в резуль-
тате методологической редукции политики к «материальным условиям
жизни», понятие это получило в мышлении Маркса ключевую роль,
так что его можно было теперь, наоборот, «абстрагировать» от обли-
ка современного Марксу общества и использовать его терминологию
(средства производства, производительные силы и так далее) также
и для анализа «общественных формаций прошлого»:
Гражданское общество есть наиболее развитая и наиболее много-

сторонняя историческая организация производства. Поэтому катего-
рии, выражающие его отношения, понимание его организации, дают
вместе с тем возможность проникновения в организацию и производ-
ственные отношения всех отживших общественных форм, из обломков
и элементов которых оно строится, частью продолжая влачить за собой
еще не преодоленные остатки, частью развивая до полного значения то,
что прежде имелось лишь в виде намека, и т. д. Анатомия человека —
ключ к анатомии обезьяны234.
232
См.: Brunner O. «Feudalismus»// Idem. Neue Wege. S. 138–139.
233
См. предисловие к Критике политической экономии (1859), где Маркс так
резюмирует результаты своей критики Гегеля: «Мои исследования привели меня
к тому результату, что правовые отношения, так же точно как и формы государ-
ства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего разви-
тия человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных
отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и француз-
ских писателей XVIII века, называет ‘гражданским обществом’, и что анатомию
гражданского общества следует искать в политической экономии». — MEW. 1961.
Bd. 13. S. 8 (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6. — Примеч. пер.).
234
«Die bürgerliche Gesellschaft ist die entwickeltste und mannigfaltigste historische
Organisation der Produktion. Die Kategorien, die ihre Verhältnisse ausdrücken, das
Verständnis ihrer Gliederung, gewährt daher zugleich Einsicht in die Gliederung und
die Produktionsverhältnisse aller der untergegangenen Gesellschaftsformen, mit deren
Trümmern und Elementen sie sich aufgebaut, von denen teils noch unüberwundene Reste
sich zu ausgebildeten Bedeutungen entwickelt haben etc. Anatomie des Menschen ist ein
Schlüssel zur Anatomie des Affen». — Marx K. Kritik der Politischen Ökonomie (1859) //
MEW. 1961. Bd. 13. S. 636 (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 731−732. В этом
В одном ряду с марксовой политэкономической «анатомией граж-

данского общества» стоит грандиозная попытка Лоренца фон Штейна
написать Историю социального движения с 1789 года до наших дней.
Понятие об обществе, которое у него, как и у Маркса, основывалось
на отношениях труда и собственности на капитал, Штейн сделал
инструментом, превращавшим историческое прошлое Европы в со-
временное, а современность раскрывавшим в плане ее социальной
структуры. Штейн воспринимал социальное движение Нового времени
как исторический поворот; континуитет европейского общества, евро-
пейской истории и связанного с ней понятия гражданского общества
распался в этом движении на триаду, состоявшую из «феодального
общества» дореволюционной Европы, «общества граждан государства»
революционной эпохи и «индустриального общества» в период после
1830 года235. Между вторым и третьим типами общества располагалось
«экономическое общество», которое возникло в результате упразд-
нения правовых различий, существовавших в старом гражданском
обществе («феодальном»), и, в свою очередь, различиями между иму-
щими и неимущими уничтожило единство свободных и равных пред
законом граждан. Оно преобразовало «общество граждан государства»
в «индустриальное» общество, которое Штейн считал определяющей
общественной формацией современности; понятие индустриального
общества, писал он, состоит «в постепенно, но с неотвратимой необхо-
димостью вытекающем из народно-хозяйственного общества господ-
стве капиталистической собственности надо всей товарной жизнью
и ее движениями»236.
Таким образом, у Штейна в «понятии общества» исчезло «граж-
данское общество» как термин. Сохранить Штейн пытался его прин-
цип — принцип человека как «лица», принцип собственности, принцип
свободы индивида — и считал, что государство должно не допускать
перерождения этого принципа в принцип капитала, находящегося
во владении господствующего класса собственников. Вместо того,
что искал Гегель (и не нашел молодой Маркс), а именно возведения
гражданского общества в ранг «политического государства», необхо-
дим был, по мнению Штейна, только компромисс между государством
русском издании bürgerliche Gesellschaft в начале процитированного пассажа пере-

ведено как «буржуазное общество». — Примеч. пер.).
235
Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung in Frankreich von 1789 bis auf
unsere Tage / Hrsg. G. Salomon. München, 1921. Bd. 1. S. 267–268, 273, 434, 447–448;
1921. Bd. 2. S. 25–26.
236
Ibid. Bd. 2. S. 26.
198 ________________________________________________ Манфред Ридель
и обществом (который тогдашним политикам еще нигде не удалось

реализовать)237. Тот «общественный строй взаимного интереса», кото-
рый, как считал Штейн накануне революции 1848 года, восходил на го-
ризонте современности как надежда и выход из социального кризиса,
нуждался не в «политическом», а в «социальном» государстве — «со-
циальной демократии»238.
VIII. Позиции и понятия после революции 1848 года

VIII.1. Социальный кризис гражданского общества:
Блунчли, Рёслер, Моль
Если верно, что и в языке и его референтных системах соверша-
ются определенные процессы и находят свое выражение исторические
ситуации и тенденции каждой эпохи, то с наступлением решающего
для европейской истории 1848 года история термина «гражданское об-
щество» пришла к некой конечной точке. С одной стороны, тенденция
преобразования старого, сословного общества в классовое, его разно-
образные противоречия — внешние (между реставрацией и револю-
цией) и внутренние (между капиталом и трудом, городом и деревней,
и так далее) — и прежде всего структурная эволюция его индустри-
альных условий бытия — все это со времен Просвещения в нараста-
ющей мере изменяло возможности применения этого понятия. Однако
наряду с этими изменениями и в их контексте сохранялись всякий
раз существенные элементы прежней традиции; именно они и сдела-
ли возможными интеграцию и непрерывное дальнейшее существо-
вание этих выражений в «буржуазном» мире представлений раннего
либерализма. Достаточно вспомнить хотя бы пример старого понятия
«гражданин» и его классических либеральных предикатов или тесно
связанную с моделью «экономической» автаркии «дома» проблему
«самостоятельных» и «несамостоятельных» (зависящих от зарплаты)
и ее взаимосвязь с цензовым избирательным правом и образованием
классов. Хотя ведущие представители немецкого либерализма и по-
пытались во франкфуртской церкви Св. Павла устранить «недоверие
237
См.: Stein L. von. Gegenwart und Zukunft der Rechts- und Staatswissenschaften
Deutschlands. Stuttgart, 1876. S. 213.
238
Idem. Geschichte der sozialen Bewegung. 1921. Bd. 3. S. 408.
целых классов гражданского общества к другим классам»239, все же

их устремления были направлены преимущественно на то, чтобы не
допустить определяющего воздействия «большой несамостоятельной
массы» на «государственную жизнь» и только «регулировать ее состоя-
ние и обеспечить им подобающее место в гражданском обществе»240.
Поэтому не случайно, что параллельно с первой крупной вол-
ной индустриализации в Германии после 1850 года ярко проявился
«социальный вопрос», который в Англии и Франции уже давно вос-
принимался как опасность, и с тех пор он стал основной проблемой
для формы жизни и деятельности самогό гражданского общества. Вну-
треннее единство социального движения и индустриализации, ранне-
социалистическая критика «буржуазного» общества и конструирова-
ние нового («социалистического», или «коммунистического») обще-
ства в предреволюционные годы, наконец, связь социального движения
и политической революции в 1848–1849 годах — все это способствова-
ло разрушению понятия, распаду его языковой референтной системы
и окончанию его истории. То, что от него осталось после 1848 года,
значило уже нечто принципиально иное, нежели прежде, даже если
просто воспроизводились позиции и понятия, актуализировавшиеся
еще до 1850 года, как это было в случае с противопоставлением «про-
летарской» партии — впоследствии «социал-демократии» — и «буржу-
азного» общества или в случае новой «общественной науки», проис-
хождение которой тоже относилось ко времени до 1848 года, когда
начиналась трансформация гражданского общества в гегелевском
смысле, соотнесенного с государством и с историей, превращение его
в лишенное государства и истории общество абстрактного будущего241.
Внутренняя эволюция исторических условий и политики в отно-
шении языка прослеживается по нескольким свидетельствам периода
реакции после 1849 года. В этих текстах словосочетание «гражданское
общество» в качестве термина употребляется как будто лишь похо-
дя: например, Константин Франц в 1850-х годах неоднократно писал
о «нынешнем состоянии гражданского общества», которое, «с одной
239
См. речь фон Гагерна в Wigard F. (Hrsg.) Stenographischer Bericht über die Ver-
handlungen der deutschen constituierenden Nationalversammlung zu Frankfurt a.M.
1849. Bd. 7. S. 5303.
240
Речь Вайца — Ibid. S. 5224.
241
Выражение «социал-демократия» встречается уже до 1848 года и обознача-
ет самые разные радикально-демократические течения в среде бюргерства и ремес-
ленников, которые провозглашают себя сторонниками социальных реформ. См.:
Balser F. Sozial-Demokratie 1848/49–1863. Stuttgart, 1963.
200 ________________________________________________ Манфред Ридель
стороны, потеряло прежнюю стабильность, а с другой — не приобрело

никакой новой организации и скреплено так непрочно, что по дик-
туемой природой необходимости в нем не могут не прийти к власти
подвижные элементы, следовательно — силы интеллекта и капита-
ла»242. Примерно в те же годы консервативный гегельянец Константин
Рёслер описывал изменения в облике общества, произведенные тех-
никой и индустриальным производством. При этом и он вынужден
был констатировать, что гражданское общество во второй половине
столетия являло собой «нерегулярную» картину: «Гражданское обще-
ство в наше время представляет собой столь нерегулярную картину
потому, что оно переживает революцию. Под этим мы имеем в виду
не классовую борьбу, но поразительное по своей быстроте и по своему
охвату изменение труда, идущее изнутри»243.
В то время как у Рёслера впечатление внутренне распавшегося
гражданского общества было вызвано прежде всего индустриализа-
цией, Иоганн Каспар Блунчли усматривал угрозу для «всего социаль-
ного существования» этого общества в политической борьбе классов,
которая у Рёслера была лишь походя упомянута. Вспоминая причины
революции 1848 года, Блунчли указывал на дезорганизацию сословий,
с одной стороны, и атомизацию общества — с другой, — в особенности
это касалось четвертого сословия. «Низшие слои, — писал он, — неслы-
ханным в прежние периоды всемирной истории образом» вмешались
в судьбу Европы: «В феврале 1848 года они, к изумлению Франции
и всего мира, опрокинули в Париже трон июльской монархии и учре-
дили республику. И в течение нескольких месяцев после этого они угро-
жали всему социальному существованию гражданского общества»244.
В отличие от Блунчли Рихард Вагнер рассматривал физиогномию граж-
данского общества под углом зрения неудавшейся революции, то есть
неспособности этого общества освободиться от бремени прошлого и,
по примеру Франции, перестроить государство в Германии изнутри:
Это гражданское общество являло собою, однако […] лишь от-

печаток давящей на него сверху истории — по крайней мере, в том,
что касалось его внешней формы. Впрочем, со времени консолидации
современного государства начинает исходить от гражданского обще-
ства новый жизненный импульс в мире: живая энергия исторических
242
Frantz C. Der Militärstaat. Berlin, 1859. S. 113 ff.
243
Roessler C. System der Staatslehre. Leipzig, 1857. Bd. 1. S. 165.
244
Bluntschli J. C. Allgemeines Staatsrecht. 2. Aufl. München, 1857. Bd. 1. S. 133.
явлений притупляется ровно в той степени, в какой гражданское об-

щество в государстве стремится отстоять свои требования. Именно
своей внутренней безучастностью к историческим явлениям […] оно
и обнаруживает для нас то давление, которое они на него оказывают
и на которое оно отвечает искреннейшим отвращением245.
Как показывают эти несколько примеров, преобладающим впечат-

лением, которое послереволюционное гражданское общество в течение
десятилетий вызывало у наблюдателей, было впечатление внутреннего
неблагополучия. И многие современники знали, что причины револю-
ции в значительной степени были связаны с исторически сложившим-
ся устройством этого общества и противоречием, возникшим между
этим устройством и общественно-исторической современностью. Од-
новременно революция показала со всей ясностью, что старое понятие
гражданского общества с недавних пор начало вытесняться новым,
воплощавшим в себе не историческое прошлое, а современность и бу-
дущее: это было понятие общества.
Важность этой точки зрения усиленно подчеркивал гегельянец
Карл Розенкранц: «То, что наша революция носит по преимуществу
социальный характер, связано с ее происхождением, которое имело
своим истоком самокритику гражданского общества»246. Роберт фон
Моль, первый крупный специалист по правовому государству, за-
нимавшийся в XIX веке юридическим просвещением немецкой бур-
жуазии, выразил «социальный характер» революции 1848–1849 годов
в следующих драматично-взволнованных фразах:
245
«Diese bürgerliche Gesellschaft war aber […] nur ein Niederschlag der von oben
herab auf sie drückenden Geschichte, wenigstens ihrer äußeren Form nach. Seit der Kon-
solidierung des modernen Staates beginnt allerdings die neue Lebensregung der Welt von
der bürgerlichen Gesellschaft auszugehen: die lebendige Energie der geschichtlichen Er-
scheinungen stumpft sich ganz in dem Grade ab, als die bürgerliche Gesellschaft im Staate
ihre Forderungen zur Geltung zu bringen sucht. Gerade durch ihre innere Teilnahms-
losigkeit an den geschichtlichen Erscheinungen […] offenbart sie uns aber den Druck,
mit dem sie auf ihr lasten und gegen den sie sich eben mit ergebenem Widerwillen ver-
hält». — Wagner R. Oper und Drama (1851) // Idem. Sämtliche Schriften und Dichtun-
gen / Hrsg. R. Sternfeld. Leipzig. Bd. 3. S. 51.
246
«Daß unsere Revolution vorzugsweise einen sozialen Charakter hat, liegt in ih-
rem Ursprung, der von der Selbstkritik der bürgerlichen Gesellschaft seinen Ausgang
genommen hat». — Rosenkranz K. Die Bedeutung der gegenwärtigen Revolution und die
daraus entspringende Aufgabe der Abgeordneten // Idem. Politische Briefe und Aufsätze.
1848–1856 / Hrsg. P. Herre. Leipzig, 1919. S. 95–96.
202 ________________________________________________ Манфред Ридель
Прозвучало слово «общество». Его произносят одни с глубокой оза-

боченностью, другие с ядовитой угрозой. Оно служит лозунгом в споре
на ораторской трибуне и в пивной; им обозначают могущественные
партии и намерения, целые теоретические системы. В жизни и в науке
навязывается нам понятие, особое бытие, потребность, настоящее и бу-
дущее общества, принося с собой совершенно новый предмет сознания,
желания, мышления247.
Так к уже надломленному дуализму общества и государства до-

бавилось языковое противопоставление «гражданского общества»
и «общества» в описанном выше смысле. Тем самым для дальнейшей
истории понятия возникла альтернатива: сузиться до «классового по-
рядка» или примкнуть к позиции «общества» и вместе с ним сглажи-
вать дуализм государства и общества.
VIII.2. Диагноз консервативных направлений:

Риль, Константин Франц
Несмотря на важнейший «социальный» поворот 1840-х годов, тер-
мин «гражданское общество» не вышел из употребления; более того,
можно сказать, что после революции он сделался «популярным» и про-
ник в бытовой язык. Популяризовал его Вильгельм Генрих Риль, вы-
пустив книгу Гражданское общество (1851)248, хотя название это для нее
было придумано вовсе не им самим. Он изначально планировал назвать
свой труд Четыре сословия.
В своей книге Риль, намереваясь ограничить рассмотрение лишь
«четырьмя сословиями», представил всеохватную картину общества
и эпохи. Такое видение общества только как совокупности профес-
247
«Das Wort Gesellschaft hat ertönt. Es wird mit tiefer Besorgnis, von anderen mit
giftiger Drohung ausgesprochen; es dient zum Stichworte des Streites auf der Rednerbühne
und in der Schenke; es werden mächtige Parteien und Absichten, ganze Lehrgebäude da-
mit bezeichnet. In Leben und Wissenschaft drängt sich der Begriff, das besondere Dasein,
das Bedürfnis, die Gegenwart und Zukunft der Gesellschaft auf und bringt einen ganz
neuen Gegenstand des Bewußtseins, des Wollens, des Denkens». — Mohl R. von. Gesell-
schafts-Wissenschaften und Staats-Wissenschaften // Zeitschrift für die gesammte Staats-
wissenschaft. 1851. Bd. 7. S. 6; см. статью Общество, общность в настоящем томе.
248
«Первоначально я хотел дать последней название ‘Четыре сословия’. Изда-
тель возражал, и справедливо. ‘Четыре сословия’ выдержали бы не более двух из-
даний. ‘Гражданское общество’ же дошло уже до восьмого издания» (Riehl W. H. Die
bürgerliche Gesellschaft. Stuttgart, 1885. S. VII).
сиональных сословий можно считать вполне типичным для времени

после 1848 года. В отличие от сословного общества старого порядка
«гражданское» сословное общество XIX века уже не покоилось в целост-
ности, а разделилось на «силы инерции» (крестьян и дворян) и «силы
движения» (буржуазию и четвертое сословие). В этих силах, считал
Риль, являло себя «историческое общество», которое, в его сословности,
он пытался восстановить в «современном» обществе, дав ему название
«гражданского»249. Он сознавал, что это понятие неизбежно должно было
поначалу оставаться нечетким, лишенным устойчивых очертаний, и по-
этому вслед за книгой выступил в 1864 году в Академии наук с докла-
дом О понятии гражданского общества, в котором попытался задним
числом дать ему определение, но эта попытка не удалась, так как Риль
выстроил невнятную связь между романтически-консервативным по-
нятием «народ» и «обществом» — социально-революционным понятием
Нового времени. Вводилось оно следующей фразой: «Кто говорит о со-
циальных и политических вопросах, тот говорит как человек XIX века,
и если кто-то захочет в нескольких словах наметить свое принципиаль-
ное воззрение на всю нашу общественную жизнь, то ему трудно будет
сделать это определеннее, нежели дав свою дефиницию гражданского
общества»250. Хотя «естественная история народа» отличается от теории
общества как учения о гражданском обществе, между ними все же есть
непрекращающаяся взаимосвязь. Труд, собственность и вытекающая
из них «культура» (Gesittung) связывают «народ» с гражданским обще-
ством. Правосознание и правовая «культурная жизнь» (Gesittungsleben)
конституируют его в качестве «государственного общества»:
Гражданское общество есть народ с точки зрения его общей жизни

в труде и собственности и в происходящей из них культуре. А госу-
дарственное общество есть народ с точки зрения его правосознания
249
Относительно его возникновения в «современном обществе», где «полное
нивелирование созрело» лишь на поверхности, см.: Ibid. S. 34 ff. Касательно обо-
значения сословно расчлененного общества как «исторического общества», про-
тивоположность которому составляет социал-демократия, см. прежде всего: Ibid.
S. 184–185, 199, 282 ff. Параллельно с этими употребляются выражения «истори-
ческое понятие общества» (Ibid. S. 282) и «исторически расчлененное общество».
250
«Wer von socialen und politischen Fragen spricht, der redet als ein Mann das 19.
Jahrhunderts, und nicht leicht wird jemand in wenigen Worten seine Grundanschauung
unseres gesamten öffentlichen Lebens bestimmter andeuten können, als indem er uns
seine Definition der bürgerlichen Gesellschaft gibt». — Riehl W. H. Über den Begriff der
bürgerlichen Gesellschaft. Vortrag in der öffentlichen Sitzung der kgl. Akademie d. Wiss.
am 30. März 1864. München, 1864.
204 ________________________________________________ Манфред Ридель
и правовой воли и всей культурной жизни (Gesittungslebens), постро-

енной на основе этой правовой общности251.
Отсюда Риль еще раз перебросил мостик к «историческому по-

нятию» общества, ограничив термины «государство» и «гражданское
общество» эпохой Нового времени:
Государство есть организованный народ, или: гражданское об-

щество есть организованный народ, но государство не есть организо-
ванное (юридически) гражданское общество. Разве что о государстве
Средневековья мы могли бы утверждать последнее, но и то лишь по той
парадоксальной причине, что Средневековье еще не имело самостоя-
тельного понятия гражданского общества252.
Представление о государстве как о юридически организованном

обществе было постулатом античной политики, равно как и теории
естественного права Нового времени, в том, что касалось отношений
общества и государства. Таким образом, здесь, в консервативной, свя-
занной с «историческим обществом» теории Риля в конце концов снова
проявились нарушенные отношения XIX столетия с языком историче-
ской традиции. Риль сам говорил парадоксами, утверждая, что только
«государство Средневековья» можно было бы приравнять к обществу,
построенному на началах права. Этот исторически парадоксальный
тезис об «отсутствии» гражданского общества в Средневековье срав-
ним, пожалуй, только с гегелевским возражением против новой теории
естественного права, которая, по его словам, смогла понять государство
251
«Die bürgerliche Gesellschaft ist das Volk hinter dem Gesichtspunkt seines Ge-
meinlebens in Arbeit und Besitz und in der hieraus erwachsenden Gesittung. Die Staats-
gesellschaft dagegen ist das Volk unter dem Gesichtspunkte seines Rechtsbewußtseins
und Rechtswillens und des ganzen auf Grund dieser Rechtsgemeinschaft entwickelten
Gesittungslebens». — Ibid. S. 3. См. там о роли понятия «гражданского общества»
при различении науки об обществе (Gesellschaftslehre) и народоведения (Volkskun-
de): «Гражданское общество — это весь народ; однако государственное общество
(Staatsgesellschaft) — это тоже весь народ, и общество приобретателей благ (Er-
werbsgesellschaft) — тоже; следовательно, гражданское общество — это не народ во-
обще, и наука об обществе (Gesellschaftslehre) — не то же самое, что народоведение
(Volkskunde)».
252
«Der Staat ist das organisierte Volk, oder auch: die bürgerliche Gesellschaft ist
das organisierte Volk; nicht aber: der Staat ist die (rechtlich) organisierte bürgerliche Ge-
sellschaft. Vom Staate des Mittelalters könnten wir allenfalls das letztere behaupten, aber
doch nur aus dem paradoxen Grunde, weil das Mittelalter den selbständigen Begriff der
bürgerlichen Gesellschaft noch gar nicht besaß». — Ibid. S. 4.
«только» как гражданское общество, или с не менее красноречиво-па-

радоксальными словами Маркса и Энгельса о том, что словосочетание
«гражданское общество» возникло в XVIII веке с появлением буржуа-
зии, а «между тем» оно «постоянно» использовалось и до того.
Второй важный документ эпохи, отражающий отношение 50-х го-
дов XIX века к понятию гражданского общества, — это опубликованная
в 1857 году работа Константина Франца Физиология государства. Эта
книга представляла собой параллель к рилевской программе «есте-
ственной истории народа» постольку, поскольку в ней автор тоже стре-
мился охватить социальные изменения XIX века с помощью аналогий
из мира природы. Правда, Франц — и в этом он отличался от Риля —
принадлежал к числу наиболее резких критиков эпохи между 1848
и 1870 годами. Своим консервативно-критическим образом мысли он
напоминал скорее Якоба Буркхардта: подобно ему, Франц с точностью
сейсмографа регистрировал ту великую революцию, которая начиная
с исхода XVIII века все больше преображала старый европейский мир.
Исходным пунктом своего политического естествознания Франц
тоже сделал отношения государства и общества. Хотя, вслед за Рилем,
он все еще использовал трудноопределимый термин «государственное
общество» (Staatsgesellschaft), который по своему происхождению и сво-
ей семантической неопределенности был порождением переходной
эпохи между 1790 и 1820 годами, Франц все же — в отличие от ранних
либералов — понимал и классифицировал «общество» как специфи-
ческий феномен современности (Moderne). После того как революция
1848–1849 годов закончилась с негативным для всех сторон итогом,
главное, по мнению Франца, состояло в том, чтобы «приобрести ясное
понимание элементов современного (modern) общества»253. Эти элемен-
ты определялись в первой главе Физиологии государства, в которой
автор осмыслял современное общество как специфически «граждан-
ское» и от него отграничивал «государственное общество» — в отли-
чие от той трактовки связи между обществом и государством, кото-
рая была характерна для раннелиберального мышления. Франц писал:
«Гражданское общество состоит, таким образом, из связей отдельных
индивидов между собой, а государственное общество — из взаимо-
связей индивидов с целым или, выражаясь яснее, из взаимосвязей
между гражданами государства и государственными властями». Пер-
вое представало у Франца в виде деполитизированного государством
и основанного на конкуренции индивидов общества современности,
253
Frantz C. Die Staatskrankheit. Berlin, 1852. S. 100.
206 ________________________________________________ Манфред Ридель
«вызванного» техническими изобретениями и открытиями, в то время

как последнее проявляло себя в качестве «государственной власти»
и в отношении «граждан государства» к ней: «Гражданское общество
[…] говоря коротко, охватывает частную жизнь и поэтому развивается
лишь частными силами, а его прогресс вызван не столько актами госу-
дарственной власти, сколько изобретениями, открытиями и всеобщим
просвещением»254.
Открытие, совершенное на Северном полюсе, писал Франц, до-
стигает Южного полюса, а неурожай хлопка в США или сахарного
тростника на Кубе оказывает воздействие даже на состояние «наших
ткацких областей»: одним словом, мировая торговля и мировая дер-
жава — вот те две силы, которые, с точки зрения Франца, продуци-
ровали в процессе вселенского товарообмена гражданское общество
как специфическое социальное образование современного (modern)
мира. За счет того, что товарное производство и товарообмен охватили
всю Землю, «возникает в конце концов такое всеобщее переплетение
интересов и такая одинаковость образа жизни и мышления у всех ци-
вилизованных народов, что гражданское общество повсюду принимает
одинаковый облик и сливается в одно»255.
Выходя в своем определении далеко за границы, намеченные
Гегелем и Лоренцем фон Штейном, Франц описывал всемирно-ис-
торическую универсальность гражданского общества с помощью ме-
тафоры, в которой одновременно артикулировалось новое понятие
о XIX веке — то, которое, например, выразили в Коммунистическом
манифесте Маркс и Энгельс: «Гражданское общество, — писал
Франц, — подобно океану, а государства — это острова, которые
поднимаются из него, и в то время, как в воде все нейтрализуется,
различия сохраняются на суше»256. Всемирно-историческая формула
современного гражданского общества перешла здесь в мифическое
измерение — в миф о Левиафане, который теперь с государства был
254
«Die bürgerliche Gesellschaft besteht demnach aus den Beziehungen der einzelnen
Individuen unter sich, die Staatsgesellschaft hingegen aus den Wechselbeziehungen der
einzelnen zu dem Ganzen, oder deutlicher gesprochen, der Staatsbürger und den Staats-
gewalten»; «Die bürgerliche Gesellschaft, welche kurz gesagt das Privatleben umfaßt, wird
dalier auch durch Privatkräfte entwickelt, und ihr Fortschritt ist weit weniger durch Akte
der Staatsgewalt als vielmehr durch Erfindungen und Entdeckungen und durch die all-
gemeine Aufklärung bewirkt». — Frantz C. Vorschule zur Physiologie der Staaten. Berlin,
1857. S. 19–20.
255
Ibid. S. 20.
256
Ibid. S. 20–21.
перенесен на общество и который рассказывался в равной мере

консерваторами и революционерами. Впрочем, помимо этого мифа,
Францу ведом был и немифологический способ добиваться нагляд-
ности — с помощью геометрических фигур, таких как плоскость
и пирамида, которые были призваны положить пределы безмерности
мифических величин и вновь гармонизировать отношения граждан-
ского общества с государством. Плоскость гражданского общества
«распространяется» далеко вширь, а пирамида «концентрируется»
в направлении вершины: «Можно сказать, что гражданское общество
представляется в образе плоскости, а государство в образе пирами-
ды; откуда вытекает, что гражданское общество распространяется
далеко вширь и обретает нужную ему концентрацию лишь благода-
ря государству»257. И здесь Франц с поразительной для консерватора
сухостью говорил о государстве как об административном органе
для гражданского общества, который с помощью законов регули-
рует все общественные частные предприятия и осуществляет лишь
право общего надзора258. Тесная взаимосвязь между пирамидой с ее
вершиной-государством и общественной плоскостью сохранялась,
несмотря на их различную направленность, потому что плоскость
образовывала одновременно и базу для пирамиды: «Ибо если госу-
дарство и представляет собой административный орган граждан-
ского общества, то все же, с другой стороны, оно черпает из него
свои силы, и если мы захотим представить себе государство в образе
пирамиды, то основание этой пирамиды и есть не что иное, как граж-
данское общество»259.
Так исследование об отношениях между государством и граждан-
ским обществом в самом деле приобрело для политической физиологии
«величайшую важность»260. Франц знал, какую гигантскую роль теории
либеральной и социальной революции XIX века сыграли в конфликте
между государством и обществом. Он тоже считал, что антагонизм
современной революции теснейшим образом связан с проблематикой
гражданского общества и его отношений с «государством»:
257
Ibid. S. 21.
258
«Государство не занимается ни земледелием, ни торговлей, но оно дарует
законы, в которых нуждаются земледелие и торговля, и оно cодержит все учрежде-
ния, которые служат защите или поддержанию частной деятельности. Оно также
пользуется правом общего надзора и может коротко быть названо администраци-
ей гражданского общества».
259
Ibid. S. 22–23.
260
Ibid. S. 23.
208 ________________________________________________ Манфред Ридель
Здесь ограничимся замечанием о том, как к этому вопросу при-

мыкает спор между либерализмом и коммунизмом. Дело в том,
что либеральная партия стремится насколько возможно уменьшить
деятельность государства и расширить права гражданского общества,
в то время как коммунисты, наоборот, хотят расширить компетенцию
государства безгранично, так чтобы земледелие, ремесло и торговля
осуществлялись от имени государства и всякая частная промышлен-
ность прекратила свое существование261.
В интересах разумного разрешения описанной таким образом ан-

тиномии необходимо, считал Франц, чтобы государство не растворя-
лось в гражданском обществе, а гражданское общество не растворялось
в государстве. Этот путь — путь к социальному государству в смысле
социальной демократии — был в обстановке политико-исторического
кризиса современного (modern) мира еще открыт, и раньше или поз-
же по нему пришлось бы пойти, если только гражданское общество,
в котором, согласно Францу, господствующими силами стали сила ин-
теллекта и сила капитала, не замкнулось бы в классовый строй.
VIII.3. Переход от либерализма к национал-либерализму:

Генрих фон Трейчке
Реинтерпретация понятия гражданского общества в этом смысле,
прямое, далеко выходившее за пределы раннелиберальных определе-
ний затвердевание и замыкание его семантических выразительных
возможностей началось в Германии только после 1871 года. Тем са-
мым либеральная концепция гражданского общества в своем отно-
шении к языку задним числом приняла критику ранних социалистов
в адрес «буржуазного общества», сформулированную наиболее полно
на французском материале 1830-х годов и перенесенную на германскую
261
«Hier nur die Bemerkung, wie sich an diese Frage der Streit zwischen Liberalis-
mus und Kommunismus anschließt. Die liberale Partei nämlich sucht die Tätigkeit der
Staatsgewalt so viel als möglich einzuengen und die Rechte der bürgerlichen Gesellschaft
auszudehnen, während umgekehrt die Kommunisten diese Kompetenz ins Grenzenlose
erweitern wollen, so daß Ackerbau, Gewerbe und Handel von Staatswegen betrieben, und
alle Privatindustrie aufhören soll». — Ibid.; «Одни желали, — как продолжает Франц
в этом месте, — растворить государство в гражданском обществе, другие — граж-
данское общество в государстве»; таким образом, и те и другие не понимали «необ-
ходимого в силу природы различия между государством и обществом».
ситуацию предреволюционного периода. В 1848 году это понятие было

еще в значительной мере связано с нравственно-правовыми условиями
своего бытования, и только после образования Германской империи
оно консолидировалось и превратилось в классовую формацию и по-
рядок господства. Этот переход сформулировал выразитель позиции
национал-либеральной буржуазии — Генрих фон Трейчке. В отличие
от «прогрессивных» теоретиков буржуазного либерализма, таких
как Роберт фон Моль, Лоренц фон Штейн и в более позднее время
Рудольф Гнейст, Трейчке истолковывал разделение между государством
и обществом не как «критическое улаживание пограничных споров»,
а как извращение основ политической философии, которые, на его
взгляд, необходимо было восстановить, противодействуя превращению
гражданского общества в «социальную демократию», а политического
гражданского общества — в «социальное государство»262.
Историческая локализация этой ранней (1859) критики среднего
пути — который либеральные лидеры буржуазии еще едва наметили,
не говоря уже о том, чтобы по нему идти, — представляет интерес в двух
отношениях. Трейчке, во-первых, смог показать — вполне справедли-
во, — что наука об обществе и социальная политика 50-х годов не смог-
ли сформулировать единого понятия общества. Но само доказательство
этого основывалось у него не на реальных фактах общественной жизни
современного (modern) индустриального мира, а, наоборот, на обра-
щении к прежнему единству государства и общества. Следствием яви-
лось то, что теперь снова старое гражданское общество было возведено
в ранг искомого единого понятия и — как очень скоро выяснилось —
при этом было идеологически трансформировано. На взгляд Трейчке,
наука об обществе («социология») была новой наукой без устойчивых
определений, а значит — не наукой. Свой предмет она, по его словам,
не могла указать — уже потому только, что из общественно-государ-
ственного союза, прежде «единого» по своей структуре, она вырывала
отдельные составные части и ставила сама себя на место другой, очень
древней науки, а именно политики. Именно ее терминологию и ме-
тодологическую структуру Трейчке попытался использовать против
современных социальных теорий и их исторической предпосылки —
различия государства и общества. Раз «область государствоведения»
охватывает вместе государство и общество, то наука о государстве есть
одновременно и наука об обществе, политика в классическом смысле,
262
Treitschke H. von. Die Gesellschaftswissenschaft. Ein kritischer Versuch (1859) /
Hrsg. E. Rothacker. Halle, 1927.
210 ________________________________________________ Манфред Ридель
утверждал Трейчке. Хотя при этом он прекрасно знал, что, в отличие

от политического образа жизни античного гражданского общества,
в современном гражданском обществе преобладает образ жизни «со-
циальный» (то есть «частный»), и не соглашался признать в качестве
исторически оправданной реинтерпретацию политики, превращавшую
ее в политику социальную. «Социальная жизнь в целом гораздо бога-
че политической, однако она лишена единства. Социальная политика
не нужна, так как вся наука о государстве является социально-поли-
тической»263. В соответствии с этой позицией Трейчке призывал к тому,
чтобы «политика на широкой основе» была «настоящей наукой»264, на-
полненной содержанием.
Здесь, конечно, надо задаться вопросом: в какой мере такое по-
вторение старой политики было еще возможно после разрыва исто-
рической традиции, имевшего место в начале XIX века?265 Можно ли
было, как Трейчке, в конце 50-х — начале 60-х годов все еще рассма-
тривать взаимодействие правящих и управляемых как средоточие
современного государствоведения, а политику — как его «главную
дисциплину» — в отличие от социологии?266 И что означала в эпоху ин-
дустриальных и социальных трансформаций, которая делала или уже
давно сделала устаревшими парадигмы классического либерализма,
эта антикизирующая параллель между управлением домом и управ-
лением государством267 (если это не была просто реминисценция об-
разованности)? Правда, Трейчке не побоялся в связи с этим вновь
использовать и термин «гражданское общество» в его традиционном,
263
Treitschke H. von. Die Gesellschaftswissenschaft. Ein kritischer Versuch (1859) S. 61, 81.
264
Ibid. S. 79.
265
См.: Ibid. S. 59: «Die Auffassung des Staates als eines Aggregates atomistischer
einzelner, ist längst, ohne diese Lehre, antiquiert und war wohl nie allgemein anerkannt:
Aristoteles und Bodin wissen so wenig davon wie die Praxis des englischen Staats-
rechts». — (Перевод: «Взгляд на государство как на скопление атомизированных
индивидов уже давно устарел и без этой теории, да он, наверное, никогда и не был
общепринятым: Аристотель и Боден ничего о нем не знают, и практика английско-
го государственного права тоже».)
266
См.: Ibid. S. 61, 80.
267
Ibid. S. 51: «Weil unser Volk ein gebildetes und doch kein unnatürliches Leben
führt, sorgt es ganz von selbst dafür, daß der Staat sich der Natur nicht entfremdet, daß
in der weit überwiegenden Mehrzahl nur gereifte Männer, Männer, die auch im Hause
regieren, seine Zügel lenken». — (Перевод: «Поскольку наш народ ведет жизнь обра-
зованную, но все же не неестественную, он совершенно самостоятельно заботит-
ся о том, чтобы государство не отчуждалось от природы и чтобы в подавляющем
большинстве случаев бразды правления находились лишь в руках зрелых мужей,
мужей, которые правят и у себя в доме»); см. также S. 83.
политическом значении. В центре той политики, которую он понимал

как «науку, оппозиционную социологии», снова — в последний раз —
стояло «представление о государстве как об упорядоченном в виде
единого целого гражданском обществе» и о «нераздельности государ-
ства и общества»268. Поскольку у Трейчке такое понятие об обществе
изначально предполагало политическое его устройство, с точки зре-
ния терминологического самопонимания его теории политики, было
вполне «оправданно говорить о гражданском обществе государства»269.
Однако было бы неверно видеть в этой фразе одно лишь возвра-
щение к классическому принципу политической философии, чья тра-
диционная языковая референтная система, основанная на единстве
государства и общества, исключала общее понятие о гражданском
обществе в том смысле, который оно приняло в XIX веке: это означа-
ло бы не разглядеть за формальной рецепцией понятий исторически
многозначные позиции Трейчке. Ведь для его политической термино-
логии основное значение имели не, так сказать, «образцы общества»
Античности и раннего Нового времени и не их артикуляция в тради-
ционной языковой структуре гражданского общества, а современная
государственная идея. Семантика ее определялась референтной систе-
мой, заданной Макиавелли и Гоббсом, но в еще большей степени — эта-
тистской идеологией националистически настроенной немецкой бур-
жуазии. Дефиниция государства как общества предполагала прежде
всего, что государство организует общество: «Государство есть едино
организованное общество […] Государство есть общество в его под-
линной организации […] организованное общество […] упорядочен-
ное общество»270. Сочетая эту «политическую» дефиницию «государства
как упорядоченного в виде единого целого гражданского общества»
со своей национал-либеральной позицией, Трейчке критиковал со-
циологию, сформировавшуюся под воздействием опыта 1848–1849 го-
дов, и в конце своей критики предвосхитил то политическое событие,
благодаря которому без малого десять лет спустя немецкое общество
получило свое государство: речь идет об образовании Германской
империи в 1871 году. Ссылка политики на историю и ее традиции
соединилась с национальными ожиданиями немецкой буржуазии
1859 года, тоска либералов по английским порядкам — с упованием
консерваторов на ход истории:
268
Ibid. S. 71.
269
Ibid. S. 68.
270
Ibid. S. 73, 68, 81, 83.
212 ________________________________________________ Манфред Ридель
Почему, если мы оглядываемся на историю всех великих народов,

не взглянуть нам светлым взором в наше собственное будущее, чтобы
понять: как в Англии уже сегодня государство и общество совпада-
ют, так же когда-нибудь с необходимостью и германское государство
будет — в этом его предназначение — упорядоченным в единое целое
немецким обществом?271
Конечно, вопреки надеждам Трейчке и национал-либеральной бур-

жуазии, созданием «немецкого государства» в 1871 году еще не была
решена проблема общества и его кризиса. Хотя этому государству
удалось, говоря словами Трейчке, упорядочить общество в единое
целое и в значительной мере примирить буржуазию с национальным
государством, ему не удалось нейтрализовать свойственную обществу
«социальную» дезорганизацию и построить в настоящем «социальное
государство» будущего. Те начатки бисмарковского социального за-
конодательства, которые приобрели историческую значимость, имели
место гораздо позже, и, при всей их практической эффективности и об-
разцовом для своего времени характере, они постоянно осуществля-
лись все же под знаком параллельно шедшей борьбы против социал-де-
мократии. Сразу после создания империи (1870–1871), наверное, только
небольшая часть немецкой буржуазии ясно отдавала себе отчет в том,
что национальное единение еще не привело к исторически необходи-
мому компромиссу между государством и обществом. «Социальный
вопрос» по-прежнему оставался открытой проблемой.
В этом направлении был ориентирован доклад Густава Шмоллера
Социальный вопрос и прусское государство (1874)272; на него Трейчке
ответил двумя статьями под названием Социализм и его покровители,
первая из которых имела подзаголовок Принципы гражданского
общества273.
271
«Warum, wenn wir zurückblicken auf die Geschichte aller großen Völker, sollen wir
nicht hellen Auges in unsere eigene Zukunft schauen und die Notwendigkeit begreifen,
daß einst, wie in England schon heute Staat und Gesellschaft zusammenfallen, auch der
deutsche Staat sein wird — was seine Bestimmung ist — die einheitlich geordnete deut-
sche Gesellschaft?» — Ibid. S. 83.
272
Schmoller G. Die sociale Frage und der preußische Staat // Preußische Jahrbücher.
1874. Bd. 33. S. 323 ff.
273
См. вводные фразы в названном письме Шмоллеру. Обе статьи повторно
напечатаны в собрании сочинений Трейчке 10 лет немецких битв (Treitschke H.
von. 10 Jahre deutscher Kämpfe. Berlin, 1874). После того как Шмоллер поддержал
взгляды Союза социальной политики в открытом письме Über einige Grundfragen
des Rechts und der Volkswirtschaft (Jena, 1875), Трейчке написал третье возражение
В то время как построенная на обращении к традиции критика

социологии была сравнительно далека от идеологии, полемике Трейч-
ке против продолжения идей «социальной политики» после 1871 года
суждены были гораздо более значительные последствия. Ибо теперь
он не просто полемизировал с новой теорией общества, отстаивая фи-
лософски понимаемое «государство»: теперь, после создания гогенцол-
лерновского рейха, Трейчке отстаивал национально-государственный
компромисс буржуазии против нараставшей социальной силы герман-
ской социал-демократии274. Использование давних политических обо-
ротов речи соединялось здесь с открытым отстаиванием принципов
манчестерского либерализма.
«Гражданское» общество превратилось в «классовую формацию»
(Klassenordnung), в качестве его основ назывались собственность и об-
разование, фигуры речи оказывались пустыми словесами, поддающи-
мися произвольным манипуляциям; короче говоря, традиция превра-
щалась в идеологию национал-либеральной буржуазии: «Гражданское
общество есть воплощение отношений взаимной зависимости, которые
возникают в связи с естественным неравенством людей, с распределе-
нием собственности и образования и благодаря общению каждодневно
формируются заново, пребывая в бесконечном становлении»275. Этот
постулат Трейчке не уставал вновь и вновь повторять, варьировать
и противопоставлять современной ему идее общества: «Итак, прежде
чем мы рассмотрим в отдельности пожелания социал-демократии,
мы зафиксируем этот постулат: гражданское общество культурного
(gesittet) народа представляет собою естественную аристократию, оно
может и должно предоставлять высочайшие работы и радости куль-
туры лишь меньшинству»276. Хотя, по мнению самого Трейчке, эти ста-
тьи содержали всего лишь «более четкую проработку» ряда мыслей,
которые были намечены уже в критике социологии277, не может быть
никакого сомнения в том, что идеологизация понятий связана у него
и выпустил его в 1875 году вместе с двумя предыдущими статьями в: Treitschke H.

von. Der Socialisrnus und seine Gönner. Nebst einem Sendschreiben an Gustav Schmol-
ler. Berlin, 1875. Мы цитируем по этому изданию.
274
Трейчке обратил внимание на то, что доклад буржуазного адепта соци-
альной политики Шмоллера был перепечатан в социал-демократической газете,
причем с весьма одобрительным комментарием (Treitschke H. von. Der Socialismus.
S. 104 ff.).
275
Ibid. S. 9.
276
Ibid. S. 45.
277
См.: Ibid. S. 103.
214 ________________________________________________ Манфред Ридель
с враждебностью к социал-демократии и с апологией «политического

государства» 1871 года. Понятия «общество» и «членение», «общество»
и «классовая формация», которые в 1859 году у него еще не назывались
в одном ряду, теперь он употреблял как синонимы. И если раньше
на первом плане стояла проблема взаимодействия между государством
и обществом, то в 1874 году Трейчке писал: «На необходимом членении
общества покоится везде порядок государства. Собственность, обра-
зование и тесно связанное с ними выполнение тяжелых государствен-
ных обязанностей являются повсюду признанными основаниями права
на политическую власть»278. Концепцию социальной политики в духе
Риля и Моля Трейчке отвергал в резких выражениях уже в 1859 году,
но все же без таких ядовитых насмешек, какие он расточал по адресу со-
циал-демократии, о которой писал, что она признает «уже самим своим
названием, что ни к чему, кроме глупостей, не стремится»279. Пожалуй,
наиболее важное отличие можно отметить в том, что обращение к тра-
диции политики в 1859 году привело Трейчке к представлению, что го-
сударство есть упорядоченное как единое целое гражданское общество,
тогда как теперь только гражданское общество связывалось с понятием
классового порядка: общий тезис Трейчке гласил, что «всякое мыс-
лимое устройство гражданского общества есть классовая формация,
и все те планы социальных реформ, которые нацелены на устранение
расчлененности общества, всегда будут невыполнимы»280.
В связи с этим были произнесены жесткие слова о рабах у станков,
о «массе» тех, кто должен пахать, ковать и строгать ради того, чтобы не-
сколько тысяч человек могли заниматься наукой, рисовать и править281.
В этом Трейчке не встретил понимания даже у многих из своих прежних
друзей-либералов. Когда он говорил о «естественной аристократии»
гражданского общества, в образованных слоях буржуазии это вызыва-
ло ощущение «феодальных поползновений»282. Однако нельзя упускать
278
Treitschke H. von. Der Socialismus. S. 118; аналогично и: Ibid. S. 119.
279
Ibid. S. 18.
280
Ibid. S. 106.
281
См.: Ibid. S. 17 ff. См. связанное с этим высказывание: Ibid. S. 23: «Es ist kei-
neswegs die Aufgabe der Gesellschaft, alle Menschen zum Genuß aller Güter der Cultur
heranzuziehen». — (Перевод: «Перед обществом никоим образом не стоит задача
привлекать всех людей к вкушению всех благ культуры».)
282
См.: Ibid. S. 107, а также ссылку на речь кайзера о достоинстве сословий, вы-
держанную в аристократическом духе: «Es war die Sprache eines guten und großen
Fürsten, der die sittlichen Grundlagen der bürgerlichen Gemeinschaft kennt». — (Пере-
вод: «Это была речь доброго и великого монарха, которому ведомы нравственные
основания гражданского общества». — Ibid. S. 23.)
из виду того, что эта позиция Трейчке не находилась в безусловном

противоречии с его прежними, старолиберальными представления-
ми. «Аристократическое» членение гражданского общества, которое,
как он считал, не обеспечивалось более политическими средствами
после введения Бисмарком всеобщего избирательного права, Трейч-
ке хотел сохранить хотя бы в социальном отношении, то есть за счет
классовой структуры. Отсюда и резкость его полемических выпадов
против социал-демократов и буржуазных социальных политиков, ко-
торые несли теоретическую и практическую угрозу этому — теперь уже
чисто «социальному» — членению гражданского общества. Отсюда же
и его критика введенного Бисмарком всеобщего избирательного права283:
Трейчке называл его одной из «воистину роковых ошибок германской
политики» и говорил, что оно представляет собой не средство в руках
государства против классового господства буржуазии, как утверждали
социальные политики, а, наоборот, признак дезорганизации граждан-
ского общества, а по своему эффекту равнозначно «политическому
обескультуриванию (Entsittlichung) толпы»284.
В своих позднейших лекциях о политике285, где Трейчке обстоятель-
но развил важнейшие свои мысли из первого критического сочинения
и в сжатой форме воспроизвел почти все полемические положения
из предыдущих дискуссионных публикаций, он систематически ис-
пользовал понятие гражданского общества, чтобы обосновать прио-
ритет политического устройства государства по сравнению с притяза-
ниями «общества»286. Правда, гражданское общество он рассматри-
вал исключительно как «все переплетение взаимной зависимости»,
наглядно показывающее, что «всякое общество в силу своей природы
образует аристократию». В то время как молодой Трейчке в попытке
воспроизвести аристотелианскую традицию встраивал государство
в рамки взаимодействия управляемых и правящих, теперь он писал,
283
Ibid. S. 43.
284
Ibid. S. 43–44. Ср. там же (Ibid. S. 45) вывод, что гражданское общество яв-
ляет собой естественную аристократию. Этому предшествует тезис, что всеобщее
право голоса «в этом государстве благородной образованности есть организован-
ное забвение дисциплины, признанное возвышение суверенной глупости, возвы-
шение солдата над офицером, подмастерья над мастером, рабочего над предпри-
нимателем».
285
Трейчке читал их повторно в 1864/1865 годах во Фрайбурге и затем только
еще один раз — в Гейдельберге. См. об этом предисловие Макса Корницелиуса
к первому изданию лекций, выпущенных под его редакцией.
286
См. об этом прежде всего: Treitschke H. Politik / Hrsg. M. Cornicelius. Leipzig,
1913. Bd. 1. S. 202 ff.: глава Die socialen Grundlagen des Staates.
216 ________________________________________________ Манфред Ридель
что в силу существования государства «данностью» является «различие

власти и подданных». И, по аналогии с «политическим» государством
как авторитарным (Obrigkeitsstaat), здесь гражданское общество тоже
названо классовой формацией, являющейся «данностью» («gegebene»
Klassenordnung): «сущность общества» такова, писал Трейчке, что оно
«раз и навсегда задает различные положения и жизненные условия
для своих членов. Коротко говоря, всякое гражданское общество есть
классовая формация»287.
IX. Заключение
Так, в характерном для Германии конца XIX века сочетании обра-
зовательных традиций, старого либерализма и консервативной теории
государства понятие гражданского общества в последний раз пережило
взлет общей значимости и политической актуальности. Гражданское
общество вильгельмовской поры, конечно, не могло и не хотело счи-
тать себя «буржуазным обществом» в том полемически-идеологиче-
ском смысле, какой вкладывали в это выражение социал-демократы
или французские социальные теоретики до 1850 года. Однако точно
так же невозможен был для него и возврат к деидеологизированному
смыслу прежнего понятия «гражданское общество», пусть даже лишь
в его раннелиберальном облике. Поэтому перетолкование термина,
взятого из традиционно-политического языка образованных людей,
и превращение его в «классовую формацию» наглядно показывает ис-
торическое положение германского общества в государстве, созданном
в 1871 году, и эволюцию языковых референтных систем. А в значении
«классовая формация» государства (в данном случае бисмарковского)
это понятие было усвоено и употреблялось в период до 1914 года подав-
ляющим большинством национал-либеральной германской буржуазии.
Одновременно происходило сужение систематической референт-
ной рамки и историко-терминологической перспективы в лексиконе
германской социал-демократии, основные деятели которой — в от-
личие от Маркса и Энгельса, дифференцированно использовавших
термины, — глобально отождествляли гражданское общество с капита-
287
«…Wesen der Gesellschaft sei ein für allemal gegeben die Verschiedenheit der Le-
benslage und Lebensbedingungen ihrer Glieder. Um es kurz zu sagen: alle bürgerliche
Gesellschaft ist Klassenordnung». — См. об этом параграф о гражданском обществе:
Ibid. S. 49–50, а также тему Государство и общество (Ibid. S. 55 ff.).
листическим288. В бисмарковской империи с ее классовым антагонизмом

уже нельзя было сказать, как Лассаль, что «сословие рабочих» есть
лишь «одно сословие среди многих сословий», которые «составляют
гражданское общество»289. Если Лассаль вместе с Фридрихом Альбертом
Ланге и «социал-политиками» 60–70-х годов XIX века верили в переход
гражданского общества в «государство», то есть в «социальное» и «на-
родное» государство будущего, а, с другой стороны, Рудольф фон Гнейст
надеялся преодолеть социальный кризис эпохи с помощью «правового
государства», которое вместо дуализма государства и общества име-
ло бы своим содержанием «взаимоотношения» между ними290, то в виль-
гельмовскую эпоху наблюдается все большее расхождение терминоло-
гических концепций обеих партий, что соответствовало социальной
реальности гражданского общества как классовой формации. Соедине-
ние концепций «правового государства» и «социального государства»,
которое в 1860-х годах еще казалось возможным и отвечало бы логике
исторической эмансипации современных буржуазии и рабочего класса,
не состоялось. Государство гражданского общества стало — как пра-
вильно отмечали теоретики германской социал-демократии и Ленин291 —
«буржуазным государством» (bürgerlicher Staat), которое только после
потрясений двух мировых войн и последовавших за ними социальных
революций вновь вступило в процесс европейского социально-осво-
бодительного движения.
Так на примере понятия «гражданское общество» можно наблю-
дать то, что с начала XIX века происходило с политическим языком
в целом. Многозначность употребляемых понятий стала характерна
не только для обиходного языка, но распространилась и на научную
(или прикидывавшуюся научной) терминологию, которая по идее
призвана была ее устранять. Исходя из этой ситуации, Макс Вебер
в своих методологических работах о структуре общественных наук
и при объяснении социально-исторических явлений от использо-
вания термина «гражданское общество» полностью отказался. Это,
однако, не означает, что с осуществленной Вебером формализацией
социально-экономической терминологии, которая в современном
288
См., например: Bebel A. Die Frau und der Sozialismus. 45. Aufl. Stuttgart, 1919. S. 5.
289
Lassalle F. Arbeiter-Programm (1862) // Idem. Gesammelte Reden und Schriften /
Hrsg. E. Bernstein. Berlin, 1919. Bd. 2. S. 148.
290
Gneist R. von. Der Rechtsstaat. Berlin, 1879. S. 8 ff.
291
Ср. прежде всего первый немецкий перевод работы Lenin V. I. Staat und Revo-
lution. Berlin, 1919. S. 15, 83 (рус. изд: Ленин В. И. Государство и революция // Он же.
Полное собрание сочинений. Т. 33. С. 18, 99. — Примеч. пер.).
218 ________________________________________________ Манфред Ридель
функционализме системной теории пошла еще значительно дальше,

оказалась разрешена и та содержательная проблематика, которая свя-
зана с понятием «гражданское общество» и его историей. Именно
в силу того, что в работах Вебера эта история нашла свое завершение,
а фактическая самоизоляция существующих в наши дни «граждан-
ских» и «социалистических» обществ от их «предыстории» привела
к политическим апориям (в том числе к апориям фашизма и стали-
низма), необходим ретроспективный, ориентированный на историче-
ские и семантические различия дискурс истории понятий, ибо без нее
диагноз современной общественной ситуации в поле напряжения
между прошлым и будущим был бы не доведен до конца и во мно-
гих отношениях остался бы неполным. Критика гражданского обще-
ства Марксом и марксистами метко продемонстрировала недостатки
либеральной концепции общества автономных индивидов, которые
скоординированы друг с другом по схеме договора и дефинированы
как субъекты правопорядка. Но вместе с недостатками эта критика
уничтожила и преимущество гражданско-либеральной концепции —
ее систему норм, обеспечивающих индивидуальные права и свободы,
а также позволяющих различать и оценивать материальные и соци-
альные условия жизни. Как история гражданского общества восходит
к античному миру, а не начинается только с эмансипации городской
буржуазии в Новое время, так и термин этот представляет собой
понятие, которое не только описывает реальные исторические состоя-
ния обществ, но и предписывает нормы (такие, например, как «пра-
во» или «свобода»), которые должны соблюдаться в условиях этих
обществ. Нормативная функция, конечно, проявляется в истории по-
нятия лишь сравнительно поздно (со времен Канта), а потом — после
реализации основных прав в «гражданском» конституционном госу-
дарстве — снова скрывается за фактическими практиками современ-
ного экономического общества, ориентированного на приобретение
материальных благ. Поэтому получилось так, что с марксовой крити-
кой гражданского/буржуазного общества либеральная «договорная»
схема координации автономных индивидов в обществе, рассматри-
вающем себя как «небуржуазное», сменилась схемой «ассоциации»,
согласно которой «свободное развитие каждого является условием
свободного развития всех». Апория этой формулы заключается в том,
что она взяла на себя те цели, на которые притязала либеральная
концепция, и занялась дописыванием до конца истории эмансипации
гражданского общества, однако систему норм «автономных» индиви-
дов не связала с системой норм «ассоциированных».
Как можно было бы разрешить эти апории двух конкурирующих

друг с другом социальных моделей в теории современного общества
(которое является «постбуржуазным», но при этом неизбежно — и «об-
ществом граждан государства») и соответствующего ему «политиче-
ского» устройства — вопрос, на который история понятий не способна
дать ответ. Но она может показать проблематику, заложенную в основе
такой теории, ее генезис и ее исходную ситуацию, а также в ретро-
спективном движении историко-терминологического дискурса слу-
жить регулятивом для критического понимания слов и критического
понимания истории.
Angermann E. Das Auseinandertreten von Staat und Gesellschaft im
Denken des 18. Jahrhunderts // Zeitschrift für Politik. 1963. Bd. 10. S. 89 ff.;
Brunner O. Neue Wege der Verfassungs- und Sozialgeschichte. 2. Aufl.
Göttingen, 1968; Neu K. Zur Entwicklung der Gesellschaftsvorstellung von
Grotius bis Rousseau: Phil. Diss. Berlin, 1922; Joachimsen P. Zur histori-
schen Psychologie des deutschen Staatsgedankens // Die Dioskuren. 1922.
Bd. 1. S. 106−177; Medick H. Naturzustand und Naturgeschichte der bür-
gerlichen Gesellschaft. Göttingen, 1972; Riedel M. Studien zu Hegels Rechts-
philosophie. Frankfurt a.M., 1969; Idem. Bürgerliche Gesellschaft und Staat.
Grundproblem und Struktur der Hegelschen Rechtsphilosophie. Neuwied;
Berlin, 1970; Ritter J. Das bürgerliche Leben Zur aristotelischen Theorie des
Glücks // Vierteljahresschrift für wissenschaftliche Pädagogik. 1956. Bd. 32.
S. 60−94; Idem. Metaphysik und Politik. Studien zu Aristoteles und Hegel.
Frankfurt a.M., 1969; Schwenger R. Der Begriff der bürgerlichen Gesellschaft
bei Kant und Fichte: Phil. Diss. Bonn, 1929; Schulz G. Die Entstehung der
bürgerlichen Gesellschaft // Ritter G. A. (Hrsg.) Enstehung und Wandel der
modernen Gesellschaft. Festschrift für H. Rosenberg. Berlin, 1970; Unruh A.
von. Dogmenhistorische Untersuchung über den Gegensatz von Staat und
Gesellschaft vor Hegel. Leipzig, 1928.
Общество, общность
(Gesellschaft, Gemeinschaft)
Riedel M. Gesellschaft, Gemeinschaft // Brunner, O., Conze W., Kosel-
leck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-
sozialen Sprache in Deutschland, Stuttgart 1975. Bd. 2. S. 801–862.
I. Введение: лексические и терминологические определения. II. Тра-

диционная теория общества. II.1. Образование социально-философ-
ского понятия общества у Аристотеля. II.2. Трансформация термина
в позднеантичной и средневековой христианской социальной фило-
софии. II.3. Лексическое разнообразие и синонимичные обозначения
понятия «общество» в раннее Новое время. II.4. Теория естественно-
го права и общество. III. Социальный идеал Просвещения: общность
как совершенное общество. III.1. Общность и господство у Христиа-
на Вольфа. III.2. Языковая политика в юриспруденции и в практике
кодификации законов. III.3. Лексические стандарты в словарях и эн-
циклопедиях. III.4. Теория социабельности и популярная философия.
III.5. «Общество» и «общность» в классическом литературном языке.
III.6. Критика традиционной теории общества: Кант и молодой Фих-
те. IV. Лексические регрессии у сторонников реставрации, романтиков
и буржуазных либералов. IV.1. Социальная философия как социаль-
ный романтизм. IV.2. «Общность» и «общество»: к генезису термино-
логического различения. IV.3. Буржуазно-либеральное понятие обще-
ства. IV.4. Различение «государства» и «общества»: Гегель и переход
к критической теории общества. V. Критическая теория общества.
V.1. Переоценка понятия общества: «социология» и социальное дви-
жение в XIX веке. V.2. «Общество» и «общность» в немецкой социо-
Общество, общность (Gesellschaft, Gemeinschaft) _____________________ 221
логической школе (Лоренц фон Штейн). V.3. Общество и государство

в буржуазной теории правового государства. V.4. Gemeinwesen, «обще-
ство», «государство»: понятие общества в историческом материализме.
V.5. Синкретизм и языковая анархия в философии и науке (историо-
графия, юриспруденция, учение о государстве). VI. История понятий,
философия истории и формирование идеологии. VI.1. Критика «чистой
социологии» (Фердинанд Тённис). VI.2. Различение «общество — общ-
ность» в социологии и в философии истории. VII. Заключение.
I. Введение:
Лексические и терминологические определения
«Общество» и «общность» — основные понятия социологии, со-
циальной философии и философии истории; в качестве понятий-ан-
тонимов они, наряду с подобной парой «государство — общество»,
сыграли важнейшую роль в языковой и идейной борьбе, особенно
в Германии, в период социальных революций XIX−ХХ веков. Слово
«общество» (Gesellschaft) этимологически родственно древневерхнене-
мецким словам sal («пространство», «помещение»), selida («жилище»),
gisellio, средневерхненемецкому geselle («обитатель того же помеще-
ния»), от этого же корня образованы средневерхненемецкие слова
gesellec («приставленный», «связанный») и gesellen («соединять», «свя-
зывать».) Означает это слово в общем случае некую созданную речью
(языком) и действием с в я з ь между людьми, совокупность разгова-
ривающих друг с другом и совместно действующих индивидов и од-
новременно — с о с т о я н и е с в я з а н н о с т и, сами узы, возникающие
в деятельностном контексте потребности, труда и господства и обстав-
ленные определенными речевыми и поведенческими нормами, иначе
говоря — социальное о б ъ е д и н е н и е (Verband). Таким образом, слово
это заключает в себе сразу два смысла: воплощение актуально-социаль-
ной деятельности и социальную схему деятельности (примеры: семья,
государство, предприятие, школа), которая исторически актуализиру-
ется в институтах, группах, объединениях и так далее.
То же самое двоякое значение имеет и слово «общность» (Gemeinschaft).
Оно образовано от средневерхненемецкого прилагательного gemeine
(«единый», «совместный», «всеобщий»), с основным значением «при-
читающийся многим (= совместный) или всем (= всеобщий) равным
образом». Этимологически это слово родственно латинскому munus
222 ________________________________________________ Манфред Ридель
(«причитающееся с кого-либо», «должность», «сфера деятельности» —

в социальном объединении), что заметно в слове communis («общий», «со-
вместный», «публичный») и образованных от него; также оно родственно
готским словам gamains («общий», «совместный»), gamainja («участник»,
«член объединения»), gamainths («собрание»), древневерхненемецкому
gimeinida («общность»), средневерхненемецкому gemeine или gemeinae
(«собравшаяся масса», «войско», «совместная собственность», «причаст-
ность», «участие».) Слово это обозначает, с одной стороны, созданную
совместным говорением (ср. в древневерхненемецком meinan — «думать»,
«сказать», «совещаться» = ответственно говорить в «кругу» общности,
советовать) и действием персональную с в я з ь между людьми, требу-
ющую актуализации (примеры: брак, профсоюз, коллектив предприятия,
религиозная община); с другой стороны — с о с т о я н и е с в я з а н н о с т и
как социальную схему деятельности. Старинным обозначением «общно-
сти» является слово «община» (Gemeinde — коллектив жителей города
или деревни, Gemeine — ср. у Лютера: «…всей общины (gemeine) детей
Израилевых»1), в котором зафиксирована первостепенная отнесенность
к социальной схеме деятельности, «общности» как и н с т и т у т у:
Они исходно относятся к общему основному значению слова «об-

щий» (gemein), причем изначально как обозначения состояния; ср. по-
говорку «Лучше одному, чем в дурной компании». В этой функции они
вытеснены словом Gemeinschaft и сохранились лишь как обозначения
коллективов в узкополитическом смысле2.
В традиционной лексической связи с «общиной» (Gemeinde, в от-

дельных случаях зафиксировано в значении Gemeinschaft) «общность»
означает ассоциационные отношения между лицами на основе их об-
щего отношения к вещам. Этому соответствует также слово Gemeinheit,
часто употреблявшееся до XVIII века вместо Gemeinschaft, частично
тождественное Gemeinde (Шиллер: «эти привилегии общин» — «diese
1
Исх. 16: 1 (Die Luther Bibel 1534; см., например: Biblia: das ist: Die ganze heilige
Schrift: Deudsch. Auffs neu zugericht. D. Mart. Luth. Wittemberg, 1545; (и др. издания);
ср.: Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Leipzig, 1879. Bd. 4, Abt. 1, Teil 2. S. 3255.
2
«Sie stellen sich ursprünglich zu der allgemeinen Grundbedeutung von ‘gemein’,
und zwar zunächst als Zustandsbezeichnungen; vgl. noch das Sprichwort: «besser al-
lein als in böser Gemein». In dieser Funktion sind sie durch ‘Gemeinschaft’ verdrängt
und nur erhalten als Kollektivbezeichnungen in spezifisch politischem Sinne». — Her-
mann P. Deutsches Wörterbuch. 4. Aufl. Halle, 1935. S. 200. Cp.: König R. Grundformen
der Gesellschaft // König R. (Hrsg.) Die Gemeinde. Hamburg, 1958.
Privilegien der Gemeinheiten»)3 и отчасти используемое для обозначе-

ния прочих человеческих объединений, созданных ради некоторой
цели (Zweckverbände). Это слово происходит из юридического языка
и представляет собой перевод латинского universitas. В римском пра-
ве наряду с понятием societas, означавшим свободные договорные от-
ношения между лицами, находящимися лицом к лицу, существовало
понятие universitas (bonorum), означавшее не связанную ни с какими
лицами часть имущества, отведенную для некой цели (Zweckvermögen).
Точно так же в древнем германском праве сформировалось понятие
Gemeinheit, означавшее неделимое общее имущество, которое особо тес-
но сплачивает лиц на основе их совместной собственности на предметы
(«альменда»)4. Наряду с этим «общность» означает вообще все другие,
в особенности же не связанные с вещами или конкретными целями,
«формы совместной жизни и совместного бытия»5. Так, сакральный
язык христианской теологии и церкви испокон веков говорит об «общ-
ности святых» или — метафорически расширяя значение слова за преде-
лы человеческого рода — об общности людей с Богом. Но и профанный
язык философии, этики и социологии использует это слово, применяя
его, наоборот, к более тесным и даже самым тесным группам или объ-
единениям в человеческом общежитии и тем самым придавая ему чисто
персональное значение — например, когда оно ограничивается любов-
ными, брачными и дружескими связями, отношениями между препо-
давателями и слушателями учебных заведений, учителями и учениками
в ремесле, искусстве или духовных практиках или сопринадлежностью
к одной возрастной, профессиональной или сословной группе, а так-
же общностями религиозного, культового характера или отношениями
между людьми, ведущими совместную жизнь. Отсюда может развиться
и то «в высшей степени эмфатическое значение слова ‘общность’, ко-
гда оно получает смысл величайшей ощущаемой ценности»6, каковое,
по всей видимости, и отличает его терминологически от «общества».
Впрочем, с критико-лингвистической и историко-генетической
точки зрения такое ценностно нагруженное значение в равной мере
3
Schiller F. von. Geschichte des Abfalls der Vereinigten Niederlande von der spani-
schen Regierung (1788) // Schillers Werke. Nationalausgabe / Hrsg. K.-H. Hahn. Weimar,
1970. Bd. 17. S. 28.
4
См.: Geiger Th. Art. Gesellschaft // Vierkandt A. (Hrsg.) Handwörterbuch der So-
ziologie. Stuttgart, 1931. S. 202.
5
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Bd. 4, Abt. 1, Teil 2. S. 3264 ff.
6
König R. Die Begriffe Gemeinschaft und Gesellschaft bei Ferdinand Tönnies // Köl-
ner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 1955. Bd. 7. S. 388.
224 ________________________________________________ Манфред Ридель
присуще и слову «общество». Согласно словарю братьев Гримм, слово

Gesellschaft со времен классического Средневековья и до XVIII века обо-
значало отношения между Gesellen — членами свиты или дружины, со-
провождавшими знатных людей в путешествиях, на войне и дома; кро-
ме того, оно означало товарищество, союз, братство, корпорацию, орден
(духовный либо мирской), племенной или родовой союз, политическую
городскую и церковную общину, дружески-благожелательное собрание
и связанность его членов, объединение (Gesellung) и социабельность
(Geselligkeit) — не в последнюю очередь в смысле общества вообще
(сначала сословно разграниченного, потом открытого для буржуазии
образования, но в любом случае «хорошего»)7. Хотя названия много-
образных социальных объединений и связей колеблются и с лексиче-
ской точки зрения бывают в высшей степени дифференцированными,
все же слова Gesellschaft и Gemeinschaft остаются на протяжении этого
времени синонимами. Они оба представляют собой одно и то же поня-
тие, причем порой эта языковая близость заходит так далеко, что слова
эти могут сплавляться в одно: Gesell- und Gemeinschaft8.
II. Традиционная теория общества

II.1. Образование социально-философского понятия
общества у Аристотеля
Все древние определения «общества» (в его уже упоминавшемся
выше значении, синонимичном «общности») восходили к понятию
7
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Bd. 4, Abt. 1, Teil 2. S. 4049 ff.
8
«Классическим» примером этого является диплом о присвоении дворянства
Ф. Шиллеру, составленный особым канцелярским языком и с использованием со-
ответствующих формул: «So haben wir demnach […] ihn samt seinen ehelichen Lei-
beserben und derselben Erbeserben beiderlei Geschlechts […] in des heiligen römischen
Reichs Adelstand gnädigst erhoben, eingesetzt und gewürdigt, auch der Schar, Gesell-
und Gemeinschaft anderer adeliger Personen dergestalt zugeeignet, zugefüget und vergli-
chen, als ob sie von ihren vier Ahnen […] in solchem Stande hergekommen und geboren
wären». — (Перевод: «Сообразно этому мы нашей милостью возвысили и отметили
его вместе с его наследниками, рожденными в законном браке, и их потомством
обоего пола […] введя в дворянское сословие Священной Римской империи, и та-
ким образом причислили и ввели его в круг, общество и общение других благород-
ных особ и поставили в один ряд с теми, кто был рожден в этом сословии и имеет
четыре поколения благородных предков».) — Цит. по: Schwab G. Schiller’s Leben.
Stuttgart, 1840. S. 711−712.
κοινωνία, которое разработал Аристотель в рамках практической фи-

лософии, охватывавшей этику и политику. Образцы, на которые он
при этом ориентировался, можно найти у Платона и Ксенофонта9.
Уже тот языковой контекст, в котором это слово впервые употреблено
в Никомаховой этике, хорошо показывает структуру аристотелевской
социальной философии. Не задаваясь с самого начала вопросом о том,
как образуется понятие общества, Аристотель говорил вместо этого
об основных видах дружбы (φιλία). Лишь разобрав их, он перешел
к обсуждению тематики «социального» в узком смысле этого слова10,
но даже здесь не оставил полностью тему «дружбы», а только взял
другой ее аспект — тот, что касается связи между правом (δίϰη) и друж-
бой в различных «обществах» или «общностях» (κοινωνίαι), связанных
с институтами дома и города.
Выражение κοινωνία применяется у Аристотеля в равной мере
ко всем социетарным объединениям и связям — как природно-семей-
ного характера, так и утверждаемым на началах склонности и при-
вычки или произвольно-договорным, созданным ради внешней цели
и скрепленным юридически, «статусным или контрактным отноше-
ниям», как называли их в социальной философии Нового времени
(сэр Генри Мэн, Спенсер, Тённис). Хотя Аристотель придавал поня-
тию права основополагающее значение в деле образования «обществ»,
или «общностей», меж людьми, все же κοινωνία — не правовое обозна-
9
Platon. Gorgias. 507c ff. (см. любое издание, например: Platon. Gorgias /
Übersetzung und Kommentar von J. Dalfen. Göttingen, 2004 (Platon. Werke. Überset-
zung und Kommentar; VI: 3); ср. рус. пер.: Платон. Горгий // Платон. Собр. соч.:
В 4 т. М., 1990. Т. 1. С. 477−574. — Примеч. пер.); Idem. Symposion. 188b-d (см., на-
пример: Platon. Symposion / Griechisch/deutsch, Übers. und hrsg. von Th. Paulsen und
R. Rehn. Stuttgart, 2006; ср. рус. пер.: Платон. Пир // Он же. Собр. соч. М., 1993.
Т. 2. С. 81−134. — Примеч. пер.); Idem. Politeia. 351 d, 442c-d (см., например: Pla-
ton. Der Staat / Hrsg. K. Vretska. Stuttgart, 2000; ср. рус. пер.: Платон. Государство //
Он же. Собр. соч. 1994. Т. 3. С. 79−420. — Примеч. пер.); Idem. Nomoi. 738d-e (см.,
например: Platon. Nomoi / Übers. und Kommentar v. K. Schöpsdau // Platon. Werke /
Hrsg. E. Heitsch, C. W. Müller. Göttingen, 1994, 2003. Bd. 9, Abt. 2.1–3; ср. рус. пер.:
Платон. Законы / Общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи. М., 1999. —
Примеч. пер.); Xenophon. Memorabilia. 2, 2–6, 3, 11 (см., например: Xenophon. Memo-
rabilia / Trans. A. L. Bonnette; Introd. by Ch. Bruell. Ithaca (N. Y.), 1994; ср. рус. пер.:
Ксенофонт. Сократические сочинения / Пер., ст. и примеч. С. И. Соболевского. М.;
Л., 1935; и последующие переиздания. — Примеч. пер.). Cp.: Dirlmeier F. Philos und
Philia im vorhellenischen Griechentum: Phil. Diss. München, 1931; Gigon O. Kommentar
zum 2. Buch von Xenophons Memorabilien. Basel, 1956. S. 7 ff. (1252a).
10
Aristoteles. Eth. Nic. 1155a 3 ff.; 1159b 20 ff. (см., например: Aristoteles. Nikoma-
chische Ethik / Übers. von O. Gigon. Düsseldorf, 2001; ср. рус. пер.: Аристотель. Ни-
комахова этика / Пер. Н.В. Брагинской. М., 1997. — Примеч. пер.).
226 ________________________________________________ Манфред Ридель
чение (которое можно было бы сравнить, например, с societas в римском

праве), а дополнительное понятие к понятию «господство» (ἀρχή)11. Кро-
ме того, это слово не являлось синонимом слова φιλία, хотя последнее
означало отнюдь не только основанные на «симпатии» близкие отно-
шения между частными лицами, как можно было бы подумать, исхо-
дя из сегодняшнего (приватно-сентиментального) понимания слова
«дружба» (Freundschaft), используемого для его перевода. Между φιλία
и κοινωνία, с одной стороны, и κοινωνία и δίϰαιον, с другой, существуют
отношения взаимного языкового соответствия. Под κοινωνία («обще-
ство» или «общность»), Аристотель понимал состояние объединен-
ности в общество (Vergesellschaftetsein) в элементарном смысле, так
что это понятие охватывало как разнообразные формы человеческих
объединений, основанных на соглашении (обещании, договоре), так
и «от природы существующие» базовые формы общежития в домовом,
общинном или племенном коллективе. Помимо основанных на отно-
шениях родства и товарищества форм, которые в качестве специальных
обозначений социетарных связей обладают собственным терминоло-
гическим статусом, Аристотель различал еще множество κοινωνίαι,
которые возникают в рамках полиса, в общении граждан, и держат-
ся на их общих религиозных, военных, хозяйственных целях и целях
общения в узком смысле: это союзы, существовавшие среди воинов,
купцов, плававших по морю, филы и демы как племенные союзы, а так-
же сообщества, образованные ради совместных жертвенных пиров
и трапез. Как видим, Аристотель здесь систематизировал богатое раз-
нообразие объединений, существовавших в аттической демократии.
Однако все эти κοινωνίαι, объединенные правом и дружбой, не обра-
зовывали самостоятельной, свободной зоны действия в пространстве
между индивидом и полисом; они не получили и собственного, лишь
им присущего, независимого от полиса понятия. Аристотель называл
их составными частями, или членами, той κοινωνία, которая в его пони-
мании репрезентирует полис и его формы господства, того «граждан-
ского общества», чьим «понятийным» аналогом они являлись: «αἱ δὲ
κοινωνίαι πᾶσαι μο ίοις ἐοιϰασι τῆς πολιτιϰῆς»12.
Таким образом, Аристотель шел не тем методологическим путем,
каким идет современная теория общества. Он никоим образом не ис-
11
См., например: Aristoteles. Pol. 1252a 1 ff. (ср. рус. пер.: Аристотель. Полити-
ка // Он же. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 4 / Пер. С.А. Жебелева.— Прим. пер.). Здесь,
анализируя «господство», Аристотель выстраивает логический ряд производных
друг от друга видов общества (χοιvωνία).
12
Idem. Ēthiká Nikomácheia. 1160a 8−9, повторно в a28.
пользовал родовое понятие κοινωνία в качестве субъекта «социологи-

ческих» предикаций, а, наоборот, брал и за отправную, и за конечную
точку своей процедуры построения теории и образования понятия
одно специальное понятие этого рода — «гражданское» или «полити-
ческое» общество. Как понятия «общество» или «общность» всегда
привязаны к комплементарным понятиям («право», «дружба», «гос-
подство»), они нигде не понимаются и как «целое», но всегда — лишь
как часть и притом связанная с основным институтом — полисом13.
II.2. Трансформация термина в позднеантичной

и средневековой христианской социальной философии
Учение Аристотеля о κοινωνία имело большое значение для антич-
ной и средневековой европейской социально-философской парадигмы
как с точки зрения истории ее структуры, так и с точки зрения истории
ее воздействия: ведь эта языковая парадигма характеризовалась имен-
но тем, что ей не были известны ни различение государства и общества,
ни различение общества и общности. Это в принципе относится и к ис-
тории рассматриваемых понятий в теории естественного права в Новое
время, которая после Гоббса стала антиаристотелианской. Естественное
право и политика — вот те две теоретические конструкции, в которых
традиционная европейская философия «социального» нашла свое по-
нятийное выражение. Учение об обществе есть политика как главная
дисциплина «практической философии» потому, что полис и κοινωνία
в языковом и в политическом отношении идентичны, а все прочие виды
κοινωνία суть их «части». Терминология учения об обществе в теории
естественного права, по-видимому, выходила за пределы этого огра-
ничения: здесь человеческое общество (societas humana) представляло
собой родовое понятие, а сам человек уже был не аристотелевским
ζῷον πολιτιϰὸν, а получил более общее определение — ζῷον κοινωνιϰὸν,
или animal sociale14.
13
Н. Луман расставил акценты несколько по-иному: Luhmann N. Moderne
Systemtheorien als Form gesamtgesellschaftlicher Analyse (1968) // Habermas J., Luh-
mann N. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnologie. Frankfurt a.M., 1971. S. 7−8.
14
Cp.: Aristoteles. Pol. 1253 a 3; Stoicorum veterum fragmenta / Hrsg. H. von Ar-
nim. Leipzig, 1903. Bd. 3. No. 346, 686; Epictetus. Dissertationes ab Arriani digestae. Lib.
3, 13, 5 (см., например: Idem. Dissertationes ab Arriani digestae. Accedunt fragmenta;
enchiridion ex recensione Schweighaeuseri, gnomologiorum Epicteteorum reliquiae /
Hrsg. H. Schenkl. 2. Aufl. Stuttgart, 1916).
228 ________________________________________________ Манфред Ридель
Эта трансформация произошла уже в позднеантичный период.

Затем она получила продолжение в XVII веке, в классический пери-
од теории естественного права, когда радикализировались и стоиче-
ский (Гроций), и эпикурейский (Гоббс) подходы. Невозможно, однако,
не заметить, что понятие общества, разработанное в обеих теорети-
ческих формах европейской социальной философии, обнаруживало
инвариантные структуры. В то время как классическая греческая
мысль не решалась толковать связи общественного характера, суще-
ствовавшие в полисе, космологически, в позднеантичной философии
(отчасти опираясь на досократовские теории общества) сам космос
был возведен в ранг единственной κοινωνία полиса, которая теперь
охватывала всех разумных существ. Космо-полис стоиков управлялся
единым для богов и людей законом (κοινὸς νόμος), который в качестве
логоса царил над всей природой15. Та κοινωνία, которая отвечала это-
му «закону природы» (φύσει κοινὸν δίϰαιον), уже не ограничивалась
двойной привязкой к общности (κοινὸν) определенного политическо-
го общинного объединения и входившего в него коллектива граждан:
она расширилась до идеи всемирного гражданства, причем идея эта
мыслилась уже не институционально-политически. На языке ранне-
го христианства она возникла вновь — уже как общность верующих
15
См. высказывания Зенона у Диогена Лаэртского (Diogenes Laërtius. Vitae
philosophorum. Lib. 7, 88 — см., например: Diogenes Laertius. Vitae philosophorum /
Hrsg. M. Marcovich, H. Gärtner. 3 Bde. Stuttgart; Leipzig; München, 1999−2002) и Хри-
сиппа у Плутарха (Plutarch. De stoicorum repugnantiis. Lib. 9, 4 — см., например:
Plutarque. Œuvres morales. Les Belles Lettres / Ed. M. Casevitz, D. Babut. Paris, 2004.
Vol. 15. Cp.: Cicero. De finibus bonorum et malorum. Lib. 3, § 19, 64 (см., например:
Cicero Marcus Tullius. De Finibus Bonorum et Malorum / Ed. L. D. Reynolds. Oxford,
1998; ср. рус. пер.: Цицерон Марк Туллий. О пределах блага и зла. Парадоксы стои-
ков / Пер. с лат. Н. А. Федорова; Коммент. Б. М. Никольского. М., 2000. — Примеч.
пер.); Idem. De legibus. Lib. 1, § 7, 23 (см., например: Idem. De legibus / Hrsg. K. Zieg-
ler, W. Görler. 3 Aufl. Freiburg; Würzburg, 1979; ср. рус. пер.: Цицерон Марк Туллий.
Диалоги: О государстве. О законах / Пер. В.О. Горенштейна; Примеч. И. Н. Веселов-
ского и В. О. Горенштейна; Ст. С.Л. Утченко; Отв. ред. С.Л. Утченко. М., 1966. —
Примеч. пер.); Seneca. Epistulae morales ad Lucilium. Ep. 95 (Lib. 15), § 51−53 (см.,
например: Seneca Lucius Annaeus. Philosophische Schriften. Lateinisch und deutsch /
Hrsg. M. Rosenbach. Darmstadt, 1999. Bd. 4: Ad Lucilium, epistulae morales LXX–CX-
XIV [CXXV]; ср. рус. пер.: Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию /
Пер. и примеч. С. А. Ошерова. М., 1977. — Примеч. пер.); Marcus Aurelius. Τὰ εἰς
ἑαυτόν / Meditationes. Lib. 9, § 9 (см., например: Marcus Aurelius Antoninus. The Medi-
tations of the Emperor Marcus Antoninus. Greek/English / Ed. A.S.L. Farquharson. 2 vols.
Oxford, 1944; ср. рус. пер.: Марк Аврелий Антонин. Размышления / Пер. и примеч.
А.К. Гаврилова; Ст. А.И. Доватура, А.К. Гаврилова, Я. Унта; Комент. Я. Унта. Л.,
1985. — Примеч. пер.).
с Богом и Христом16. Новозаветное понятие о κοινωνία, обозначавшее

сопричастность общему благу, причащение как совместное культо-
вое действие и как возможность взаимной передачи добра — равно
как и всех вообще благ — между людьми, связанными друг с другом
в вере17, соответствовало — за исключением заостренно акцентиро-
ванной Павлом и Иоанном причастности к Богу — эллинистическому
словоупотреблению. Здесь тоже слово κοινωνία нередко использовалось
как выражение общности между человеком и Богом, причем, конечно,
на первом плане стояла скорее идея «общего» в смысле равного и род-
ственного, а не идея людей как детей Божьих.
В этой связи аристотелевская теория κοινωνία претерпела различ-
ные трансформации. Знаменитое высказывание Стагирита о человеке
как «ζῷον πολιτιϰὸν» дополнилось постоянно выдвигавшимися тези-
сами стоиков о «социальной» природе человека18. Более того: была до-
полнена, углублена и расширена также сама структура классической
греческой социальной философии. В первую очередь это коснулось
позднеантичной концепции ступенчатой структуры «обществ», ко-
торая встречается уже у Цицерона (есть много ступеней человече-
ского общества»)19, а затем у Августина («за гражданским обществом
или городом следует государственный союз, в котором видят третью
степень человеческого общения, начиная от семьи, переходя к городу
и оканчивая государством»)20: у них она распространялась уже на весь
16
Ин. 1: 1, 3 и далее.
17
См.: Seesemann H. Der Begriff χοιvωνία im Neuen Testament. Gießen, 1933.
18
Epictetus. Dissertationes ab Arriani digestae. Lib. 3, 13, 5; Marcus Aurelius. Τὰ εἰς
ἑαυτόν / Meditationes. Lib. 5, § 16; Stobaeus Johannes. Florilegium. Lib. 4, cap. 22, 21
(см., например: Stobaeus J. Antologium / Hrsg. C. Wachsmuth, O. Hense. 5 Bde. Berlin,
1884–1912); Stoicorum veterum fragmenta. Bd. 3. No. 346, 686 (см. примеч. 14).
19
«gradus autem plures sunt societatis hominum». — Cicero Marcus Tullius. De of-
ficiis. Lib. 1, § 17 (см., например: Cicero Marcus Tullius. De officiis / Ed. M. Winterbottom.
Oxford; New York, 1994; ср. рус. пер.: Цицерон Марк Туллий. О старости. О дружбе.
Об обязанностях / Пер., ст. и примеч. В. О. Горенштейна; Под ред. М. Е. Грабарь-
Пассек. М., 1974. — Примеч. пер.); Cicero Marcus Tullius. Laelius de amicitia. Cap. 5,
§ 19 (см., например: Cicero Marcus Tullius. Laelius de amicitia / Hrsg. C.F.W. Müller.
Leipzig, 1884; ср. рус. пер.: Цицерон Марк Туллий. Лелий, или О дружбе // Цицерон
Марк Туллий. Избр. соч. / Сост. и ред. М. Л. Гаспарова, С. А. Ошерова, В. М. Смири-
на; Вступ. ст. Г. С. Кнабе. М., 1975. С. 386−416. — Примеч. пер.).
20
«post civitatem vel urbem sequitur orbis terrae, in quo tertium gradum ponunt
societatis humanae, incipientes a domo atque inde ad urbem, deinde ad orbem progre-
diendo venientes». — Augustinus. De civ. Dei. Lib. 19, cap. 7 (см., например: Augustinus
Aurelius Hipponensis. De civ. Dei / Hrsg. B. Dombart, A. Kalb. Vol. 2. Turnhout, 1955;
цит. по: Августин Блаженный. О граде Божьем. — http://azbyka.ru/otechnik/?Avrelij_
Avgustin/o-grade-bozhem [последнее посещение 5.2.2014]. — Примеч. пер.).
230 ________________________________________________ Манфред Ридель
род человеческий в целом — «societas generis humani» или просто

«societas humana». Предпринятому здесь терминологическому расши-
рению греческого понятия κοινωνία соответствовало, в числе прочего,
и то, что идея стоиков о «societas humana sive naturalis»21 в представлениях
римских юристов императорского времени институционализировалсь
в союзе nationes и gentes Римской империи. Этот союз под названием
доступного для всех людей «общества» лежал в основе международ-
ного права (Völkerrecht, ius gentium): «Но то общество, о котором мы
говорим, — написано у Гая, — то есть то, которое объединяется только
согласием, есть общество международного права; таким образом, оно
существует между всеми людьми по природе»22.
Терминологическая трансформация в период поздней Античности
и раннего христианства сопровождала исторически важную рецепцию
социальной философии Аристотеля, происходившую в XIII веке пу-
тем перевода и комментирования его трудов философами-схоластами.
С этой рецепции началось складывание самостоятельной, не завися-
щей от церковно-теологических посылок философии «социального»
в учебной программе формировавшихся в то время европейских уни-
верситетов.
Перевод греческого слова κοινωνία на латынь представлял собой уже
в позднеантичный период в высшей степени сложный и многозначный
процесс. У Цицерона мы встречаем «societas» наряду с «communitas»,
«consociation» наряду с «coniunctio», «communicatio» наряду с «coetus»23.
Найти для этого греческого слова подходящий латинский эквивалент
было трудно, и трудность эта обнаруживалась после рецепции Ари-
стотелева учения о κοινωνία и в схоластической философии. Прежде
всего, важно отметить, что в первых средневековых переводах Этики
и Политики слово κοινωνία передано словами communio, communitas,
communicatio (Вильгельм фон Мёрбеке). Именно поэтому данным выра-
жениям отдано предпочтение в комментариях к трудам Аристотеля, со-
ставленных Фомой Аквинским, Альбертом Великим, а затем Уильямом
21
Cicero Marcus Tullius. De officiis. Lib. 1, § 16; Idem. De legibus. Lib. 1, § 5, 16;
Lib. 7, § 23.
22
«Sed ea quidem societas, de qua loquimur, id est, quae nudo consensu contrahitur,
iuris gentium est; itaque inter omnes homines naturali ratione consistit». — Institutiones
Gaji. Commentarius. 1, § 1; см. также: Ibid. Commentarius 3, § 154 (см., например:
Gaius. Institutiones / Hrsg. E. Seckel, B. Kübler. 7. Aufl. Stuttgart, 1969).
23
См., например: Cicero Marcus Tullius. De officiis. Lib. 1, § 45 («communitas»/ «so-
cietas vitae»); § 157 («coniunctio» / «consociation» / «communitas»); § 12 («societas» /
«coetus».)
Оккамом и Марсилием Падуанским. Слово societas часто встречается

лишь начиная с тех переводов Аристотеля, которые были выполнены
гуманистами (Леонардо Бруни), однако и в них оно с самого начала вы-
ступает на равных с такими вариантами, как communitas, communicatio
и так далее. У Иакова из Витербо говорится:
А создание этих общностей или обществ происходит из самóй

естественной склонности людей, как утверждает Философ в первой
главе Политики24.
Для этой синонимии характерна первая схоластическая дефиниция

понятия общества, данная Фомой Аквинским в Contra impugnantes Dei
cultum:
Общество же есть […] объединение людей для совершения че-

го-то […] Именно поэтому Философ в VIII главе Этики различает
разные виды общения, которые суть не что иное как некие общества,
соответствующие разным делам, по которым люди общаются друг
с другом25.
II.3. Лексическое разнообразие и синонимичные

обозначения понятия «общество» в раннее Новое время
Слово κοινωνία и его латинские эквиваленты (включая основное
слово societas) нельзя приравнивать к слову «общество» в том его пони-
мании, которое существует в нынешних социальных науках: об этом го-
ворит не только соседство и переплетение понятий «общество» и «общ-
ность» в ориентирующейся на Аристотеля социально-философской
терминологии, но и — прежде всего — тот факт, что вплоть до XVII−
24
«Harum autem communitatum seu societatum institutio ex ipsa hominum natu-
rali inclinatione processit ut Philosophus ostendit I Politicorum». — Arquillière H. X. Le
Plus ancien traité de l’Église: Jacques de Viterbe. De Regimine christiano (1301–1302),
étude des sources et édition critique. Paris, 1926. P. 91.
25
«Est enim societas […] adunatio hominum ad aliquid perficiendum […] Et inde
est quod Philosophus in VIII Ethicorum diversas communicationes distinguit, quae nihil
aliud sunt quam societates quaedam, secundum diversa officia, in quibus homines sibi
invicem communicant». — Thomas Aquinas. Liber contra impugnantes Dei cultum et
religionem. Pars 2, cap. 2 co. (см.: Idem. Sancti Thomae de Aquino Opera omnia iussu
Leonis XIII P. M. edita. Romae, 1970. T. 41A: Contra impugnantes.).
232 ________________________________________________ Манфред Ридель
XVIII веков слово это связывалось с понятием «дружба». И κοινωνία,

и societas могли применяться в широком спектре значений, прости-
рающемся от «общности», «совместности», «причастности» (пассив-
ной), «участия» (активного), «связи» и «союза» до «товарищества»,
«дружбы», «братства», «корпорации» и так далее. Известная со вре-
мен Сенеки26 формула «societas = amicitia» (к которой может еще до-
бавиться familiaritas как специфически интимная «форма общности»
малой группы) не была новацией римской общественной культуры,
а восходила к греческому учению о κοινωνία и φιλία. Ему же следова-
ли в своем словоупотреблении Монтень (société d’amitié)27 и Боден («Le
fondement principal des mariages et de la société humaine gist en amitié»)28.
Даже во франко-немецко-латинских словарях XVII и начала XVIII века
еще отмечались эти взаимосвязи: «Gesellschaft, Gemeinschaft, Société,
compagnie, Societas […] Socialité, Gemeinsamheit, Freundlichkeit, Sociali-
tas […] Société, Gemeinschaft, Societas»29. Подобный же ряд слов находим
и в Сокровищнице европейских языков Редляйна: «Société, Gemeinschaft,
Gesellschaft, it eine Societät oder Zusammentretung einiger zu einem Ge-
werbe, it. Verbindung, Freundschaft […] Gesellschaft, Gemeinschaft, Com-
pagnia, consorzio, communitá, societá, société, compagnie»30.
Широта и многозначность основных социально-философских по-
нятий «общество» и «общность», таким образом, свойственны были
уже происходившим из греко-латинской языковой традиции назва-
ниям социетарных связей, и даже более того: зачастую разнообразие
этих понятий оказывается шире, чем в Античности. Так, в начале
XVII века Иоганн Ангелий Верденхаген в своей Politica generalis, от-
вечая на вопрос о синонимах слова «общество» («Quaenam synonyma
habet aliasve appellationes societatis hoc vocabulum»), привел длинный
ряд равнозначных обозначений от consociatio, consortium, fraternitas,
sodalitas, coniunctio, communio, participatio, communitas, commercium
и comitatus до pactio, foedus, liga и ordo31. Сравнимые с этим наблюдения
26
Seneca. Epistulae morales ad Lucilium. Ep. 6 (Lib. 1), Ep. 48 (Lib. 5), § 3
27
Montaigne M. E. de. Essais. Liv. 1, chap. 27 (см., например: Montaigne M. E. de.
Essais / Ed. J. Balsamo, C. Magnien-Simonin et M. Magnien. Paris, 2007).
28
Bodin J. Les six livres de la république. Liv. 6, 6. Paris, 1583 (reprint: Aalen, 1961). P. 1018.
29
Dictionnaire françois-allemand-latin, et allemand-françois-latin / Ed. N. Duez.
Dernière éd. Genève, 1660. T. 2. P. 183; T. 1. P. 668.
30
Rädlein J. Europäischer Sprach-Schatz oder […] Wörter-Buch der vornehmsten
Sprachen in Europa. Leipzig, 1711. Teil 2. S. 770; Teil 1. S. 369.
31
Werdenhagen J. A. Introductio universalis in omnes respublicas sive politica gene-
ralis. 2, 6, 15. Amsterdam, 1632. P. 272.
можно сделать и в отношении языка канонического права тех времен,

в том числе Corpus Juris Canonicum, где специфически церковные поня-
тия, обозначающие общность (conventus, coetus, concilium, congregatio),
дефинируются через понятие societas («a societate dicitur multorum in
unum»)32. «Общность» могло также — без уточняющего слова — озна-
чать единство и связанность членов некоего института или адеп-
тов некоего вероисповедания, как в Аугсбургском вероисповедании:
«И как мы все под одним Христом существуем и боремся, так всем
в одной общности, церкви и единстве (ita in una etiam ecclesia christiana
unitate et concordia) жить»33.
Эти примеры показывают, что более старые основные понятия
социальной философии имели более широкую сферу применения
и значения. Это теснейшим образом связано с их не-эмфатическим,
ценностно-нейтральным употреблением. Они обозначают факт связан-
ности людей вообще, независимо от каких бы то ни было ценностно
окрашенных чувств, степеней единства, видов и форм, в которых эта
связанность может иметь место. Показательна дефиниция понятия
societas у Якоба Томазия: «Общество есть состояние лиц, заключа-
ющееся в их соединенности или упорядоченности»34. Здесь нашли вы-
ражение оба момента — союз лиц как таковой, связь с определенным
«состоянием» и одновременно с его «порядком», откуда вытекает члене-
ние понятия и его приложимость к сословно-господскому «обществу»
Европы эпохи Ancien Régime. Когда люди объединены друг с другом
в общество (vergesellschaftet), они пребывают в комплексе взаимосвязей
того или иного порядка (Ordnungszusammenhang), принадлежа — в со-
ответствии с распространенным в Средние века и обновленным в пе-
риод Реформации учением о трехчастном делении общества — к духов-
ному, секулярно-политическому или домовому сословию (Stand) (status
ecclesiasticus, politicus sive civilis, oeconomicus) или к одному из сословий
в узком, «политическом», смысле, то есть приписаны к городской, де-
ревенской общине либо феодальному поместью. Но индивиды, дей-
ствовавшие совместно, образовывали сословие и в тех случаях, когда
32
Corpus iuris canonici / Ed. Æ. Friedberg. Lipsiae, 1879. T. 1. Col. 34−35 (Notatio-
nes correctorum *** ad verbum «Concilii vero» ad Dist. 15, cap. 1).
33
«Und wie wir alle unter einem Christo sind und streiten, also auch alle in einer
Gemeinschaft, Kirchen und Einigkeit [ita in una etiam ecclesia christiana unitate et con-
cordia] zu leben». — Confessio Augustana (1530) // Die Bekenntnisschriften der evange-
lisch-lutherischen Kirche. 6. Aufl. Göttingen, 1967. S. 44.
34
«Societas est status personarum consistens in unione seu ordine earum». — Tho-
masius J. Philosophia practica. Leipzig, 1661. Tab. XXXIII.
234 ________________________________________________ Манфред Ридель
складывание общества было связано с торговлей, обменом, трудом,

профессией, они являлись ремесленниками или купцами, мясниками
или пекарями, учителями или учащимися и так далее.
Более точное представление о внутреннем строении этого сред-
невекового понятия общества, дифференцированного по сферам гос-
подства и синонимичного «общности», дает предложенная Лейбницем
классификация элементарных социетарных связей между людьми.
К числу важнейших классификационных критериев в ней относились
равенство/неравенство связанных между собой индивидов и ограни-
ченность/неограниченность их общих целей:
Всякое общество является либо обществом равных, либо неравных.

Равных — когда у одного столько же власти, сколько у другого; нерав-
ных — когда один правит другим. — Всякое общество является либо не-
ограниченным, либо ограниченным. Неограниченное общество рассчи-
тано на всю жизнь и на общее благо. Ограниченное общество рассчитано
на определенное намерение — например, торговлю, судоходство, военную
службу, путешествия.
Эти признаки можно комбинировать — например, неопределен-

ность целей с равенством/неравенством связанных в общество инди-
видов и так далее, — причем в качестве еще одного отличительного
признака может добавляться уровень сложности общества:
Неограниченно равное общество существует среди настоящих дру-

зей […] Неограниченно неравное общество существует между правя-
щими и подчиненными. […] Все эти общества являются простыми либо
составными, а также предполагают большое или маленькое количество
членов. […] Все неограниченные общества, хотя и рассчитаны на бла-
годенствие, все же не всегда могут таковое обеспечить; поэтому множе-
ство людей было вынуждено собраться вместе и образовать общность,
более крупную и сильную. Отсюда — домохозяйства, роды, деревни,
монастыри, ордена, города, земли и, наконец, весь род человеческий,
который под Божьей заповедью образует как бы одну общину35.
35
«Alle Gesellschaft ist gleich oder ungleich. Gleich, wenn einer so viel als der andere
dabei Macht hat, ungleich, wenn einer den anderen regiert. — Alle Gesellschaft ist ent-
weder unbeschränkt oder beschränkt. Eine unbeschränkte Gesellschaft geht aufs ganze
Leben und gemeine Beste. Eine beschränkte Gesellschaft geht auf gewisse Absicht, zum
Exempel, Handel und Wandel, Schiffahrt, Kriegsdienst, Reisen»; «Eine unbeschränkt glei-
che Gesellschaft ist zwischen wahren Freunden […] Eine unbeschränkt ungleiche Gesell-
Здесь слова «общество» и «общность» применены к ограниченным

образованиям (монастырям, орденам, деревням и так далее) и одновре-
менно ко всему человечеству. Немецкому слову «община» (eine Gemeine)
здесь соответствовало, вероятно, латинское res publica, civitas Dei.
У Лейбница «общество» еще означает просто «публичное»
(publicum), совместную жизнь, совместное говорение и действие, ко-
торые совершаются в публичном пространстве. Поэтому противопо-
ложностью общества является не государство и не индивид, а «оди-
ночество», то есть одинокая жизнь (vita solitaria) того «уединенного
человека», который — будь то по воле необычной судьбы или вслед-
ствие необычного, особого осознавания — удалился от общества,
причем так, что этот поступок одновременно и является примером
для других, и едва ли может быть повторен другими. Многократно
становившийся предметом литературно-риторических описаний об-
разец простой жизни не следует путать с проблемой изоляции ин-
дивида внутри общества, — эта тема встречается нам в социальной
философии начиная со второй половины XVIII века (Руссо). Возводи-
мые к античным истокам рассуждения об «обществе» и «одиночестве»,
которым часто предавались авторы раннего Нового времени, проис-
ходили не из социальной, а из моральной философии; они выводили
индивида из окружения «общества». В рамках топики древнего учения
об «общественной жизни» (vita socialis) эти авторы разрабатывали ее
антитопосы. «Общество» конституировалось за счет того, что чело-
век обладает разумом (ratio) и речью (oratio). Кроме того, для само-
сохранения общество нуждается в господстве (imperium); и, хотя это
и сопряжено с бременем и трудами, человек предпочитает общество
одиночеству. Таковы основные темы, затрагиваемые при обсуждении
проблемы общества в XVII веке Иоганном Генрихом Альштедом в его
энциклопедическом компендиуме:
Об общественной жизни: Превосходит ли жизнь одиночная об-

щественную? О предпочтительности общественной жизни. Человек —
schaft ist zwischen den Regierenden und Untergebenen […] Alle diese Gesellschaften
sind einfach oder zusammengesetzt, auch zwischen wenig oder viel Menschen […] Alle
unbeschränkte Gesellschaften gehen zwar auf die Wohlfahrt, können aber nicht solche
allemal leisten; daher haben mehr Menschen zusammentreten und größere und kräftige
Gemeinschaft machen müssen. Daher Haushaltungen, Geschlechter, Dörfer, Klöster, Or-
den, Städte, Landschaften, und endlich das ganze menschliche Geschlecht, welches unter
dem Gebot Gottes gleichsam eine Gemeine macht». — Leibniz G.W. Vom Naturrecht //
Idem. Deutsche Schriften / Hrsg. G. E. Guhrauer. Berlin, 1838. Bd. 1. S. 417−418.
236 ________________________________________________ Манфред Ридель
общественное животное. Средства, данные ему для установления и под-

держания общества: разум, речь. Ни один вид жизни не лишен тягости.
Во всяком обществе есть какая-либо власть: мужа над женой, хозяина
над слугами, отца над детьми, души над телом, человека над зверями,
человека над другими людьми36.
II.4. Теория естественного права и общество

Понятие об обществе, имеющее уже иную структуру, оформилось
в XVII веке у Гоббса и Спинозы. Они первыми перестали ссылаться
на природу как мотив, объясняющий, почему люди объединяются
в общности. Слова «общество» или «общность» не являлись у них
понятиями, описывающими цель или субстанцию. Если люди со-
бираются вместе и радуются обществу друг друга («societate mutua
gaudent»), то происходит это, как считал Гоббс, не по природной
необходимости, а лишь по случайности («quod aliter fieri natura non
possit, sed ex accidente»)37. Одновременно исчезла и многоступенчатая
иерархия «естественных» общностей или обществ; за исключением
«семьи», утратившей свою потестарно-экономическую основу, все
прочие формы общества (коллегии, корпорации, цехи, общины, тор-
говые компании и так далее) стали рассматриваться лишь как вто-
ричные образования в рамках государства (civitas, res publica), консти-
туированного общественным договором. Скорее всего, не случайно
у Гоббса они получили новое название, которое позволяло толковать
аристотелевские κοινωνίαι функционально: «системы» («systems […]
of people») — «множества людей, объединенных одним интересом
или одним делом»38. Место политического понятия гражданского об-
щества все больше и больше стало занимать общее, единое понятие
общества, которое было тождественно «государству» в современном
36
«De vita sociali: Praestetne vita solitaria sociali? […] Socialem praeferendam.
Hominem esse animal sociale. Data ei ad societatem constituendam confirmandamque
instrumenta: rationem, orationem. Nullum vitae genus expers esse molestiae. In omni so-
cietate aliquod esse imperium: viri in uxorem, domini in servos, patris in liberos, animae
in corpus, hominis in belluas, hominis in alios hominess». — Alsted J. H. Encyclopaedia
Cursus Philosophici. 3. Aufl. Herborn, 1649. Bd. 3. S. 7.
37
Hobbes Th. De cive. Part 1, cap. 2 // Idem. Opera philosophica, quae latine scrip-
sit… / Ed. W. Molesworth. London, 1839. Vol. 2. P. 159.
38
Hobbes Th. Leviathan. Part 2, chap. 22 // Idem. The English Works / Ed. W. Moles-
worth. London, 1839. Vol. 3. P. 210, 225.
смысле этого слова, однако тождественность эта уже покоилась на дру-

гом основании — на «договоре».
Переход от традиционных понятий, использовавшихся в теории
естественного права, к новым, связанным с теорией права разумного,
можно наблюдать у Джона Локка. Он, с одной стороны, считал осно-
вой всякого образования общества договор и заменил классическую
аристотелевскую идею цели (цель общества — совершенство) функцио-
нальной идеей безопасности (функция общества — обеспечение без-
опасности жизни и собственности), значительно перетолковав тем са-
мым традиционную схему общества, но, с другой стороны, эту схему
он все же сохранил, включая идею гражданского общества (political or
civil society):
Первое общество состояло из мужа и жены, что дало начало об-

ществу, состоящему из родителей и детей; к этому с течением вре-
мени добавилось общество из хозяина и слуги. И хотя все они мог-
ли, как это обычно и происходило, сочетаться и образовывать одну
общую семью, в которой хозяин или хозяйка обладали в некотором
роде правом правления, свойственным семье, однако ни одно из этих
обществ, ни все они вместе не являлись политическим обществом,
как мы увидим, если рассмотрим различные цели, связи и границы
каждого из них39.
Эта систематика, характеризовавшая естественно-правовое по-

нятие общества, подводила к вопросу о месте этого понятия в струк-
туре философии или относящихся к ней наук. Понятно, что и тут
перед нами еще не образование теории «общества» с помощью
«чистой социологии», а морально-философские размышления. Си-
стемным местом естественноправовой теории общества, которая
не тождественна «социологии» в нынешнем смысле этого слова, была
39
«The first society was between man and wife, which gave beginning to that bet-
ween parents and children; to which, in time, that between master and servant came to
be added: and though all these might, and commonly did meet together, and make up
but one family, wherein the master or mistress of it had some sort of rule proper to a
family: each of these, or all together, come short of political society, as we shall see, if
we consider the different ends, ties and bounds of each of these». — Locke J. The Second
Treatise of Government: An Essay Concerning the True Origin, Extent, and End of Civil
Government (1689). Chap. 7, § 77 // Idem. The Works. A New ed., corrected. London,
1823 (reprint: Aalen, 1963). Vol. 5. P. 339−484 (здесь p. 383), 77, 78 ff. (цит. по: Локк Дж.
Два трактата о правлении // Он же. Соч.: В 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 305. — Примеч. пер.).
238 ________________________________________________ Манфред Ридель
практическая философия, то есть тот раздел философии, который

включает в себя этику и политику. В той мере, в какой практиче-
ская философия находилась под влиянием идей Аристотеля, учение
о естественном праве связывалось с этими двумя дисциплинами.
И даже когда оно начало отделяться от практической философии,
естественно-правовое понятие об обществе сохранило свою эти-
ко-политическую базу. Теория общества была одной из дисциплин
моральной философии, которая, в свою очередь, рассматривала себя
как политическую философию в самом широком смысле этого слова.
Даже во французской Энциклопедии40 под заголовком «Общество»
еще написано «см. Мораль». Наряду с морально-философским смыс-
лом этого понятия, однако, существовало — сравнительно независи-
мо от него (это проявлялось, в частности, в том, что в энциклопеди-
ях XVII−XVIII веков слову «общество» всегда были посвящены две
статьи) — специфически правовое его значение. В юриспруденции
термином «общество» (societas), как правило, обозначалось осно-
ванное на договоре (consensus, pactum) объединение двух или не-
скольких лиц ради взаимной поддержки в достижении их экономи-
ческих или иных целей; оно отличалось от collegium (объединения,
которое конституировалось не на определенное время, как об-
щество, а навсегда) и от communio (то есть общности имущества,
не основанной на договоре).
Как стало видно впоследствии, эти отношения, поначалу ре-
гулировавшиеся в рамках частного и обязательственного права,
на определенной стадии развития современного понятия общества
служили в качестве модели, регистрировавшей социально-исто-
рические изменения в период позднего Просвещения и Великой
Французской революции. Возможность такого переноса возникла
вследствие ликвидации политики и экономики как научных дисци-
плин в рамках традиционной теории общества, но прежде всего —
благодаря возникновению современной макроэкономической теории
и политэкономии. Покуда социальная философия сводила «обще-
ства» к домохозяйствам и рассматривала их как «части» «граждан-
ского общества», никакой «социологии» как отдельной дисциплины
возникнуть не могло. Государство (civitas) и гражданское общество
(societas civilis) представляли все бытие «общества» или «общности»,
40
Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers, par
une Société de gens de lettres / Éd. D. Diderot, J.-B. le Rond d’Alembert. Lausanne; Bern,
1781. T. 31. P. 206.
и их теория — политика — уже заключала в себе всю возможную

«практическую» науку о них. «Общество» рода человеческого (societas
generis humani), о котором говорили теоретики естественного права
XVII века и философы XVIII века, оставалось пока еще темой из об-
ласти этики или гипотетически формулируемого естественного пра-
ва, а то, что располагалось на нижележащих ступеньках — домовые
«общества» и отношения индивидов между собой, — представляло
собой составные части экономики (Ökonomik) как сопутствующей
дисциплины практической философии, и не было ни возможности,
ни необходимости создавать для этого специальное понятие ввиду
неупорядоченности этой сферы.
III. Социальный идеал Просвещения:

общность как совершенное общество
III.1. Общность и господство у Христиана Вольфа
Еще в начале XVIII века Христиан Вольф, предтеча германского
раннего Просвещения, в своей книге Разумные мысли об общественной
жизни людей сумел воспроизвести учение Аристотеля о κοινωνία,
приведя его в соответствие с «контрактным» естественно-правовым
мышлением. Описанию устройства «обществ людей» Вольф предпо-
слал краткое объяснение термина, показывающее, как он его понимал:
как понятие, лишенное истории, указывающее на связь, телеологиче-
ское, логически-классификационное. Схемой функционирования об-
щества является договор — соглашение между индивидами касательно
общих целей: «Когда люди становятся друг с другом заодно, то они
образуют друг с другом общество, [чтобы] в нем объединенными си-
лами способствовать своему благу. А потому общество есть не что
иное, как договор нескольких лиц [о том, чтобы] объединенными
силами способствовать своему благу»41. В слове «общество» (societas)
Вольф усматривал двоякий смысл: оно, с одной стороны, значило то же,
41
«Wenn Menschen miteinander eines werden, mit vereinigten Kräften ihr Bestes
worinnen zu befördern; so begeben sie sich miteinander in eine Gesellschaft. Und dem-
nach ist die Gesellschaft nichts anderes als ein Vertrag einiger Personen, mit vereinigten
Kräften ihr Bestes worinnen zu befördern». — Wolff Ch. Vernünfftige Gedancken von
dem gesellschaftlichen Leben der Menschen, insonderheit dem Gemeinen Wesen. 4. Aufl.
Frankfurt; Leipzig, 1736. Bd. 1. § 2; cp.: Ibid. § 3 ff. S. 3 ff.
240 ________________________________________________ Манфред Ридель
что «договор», но, с другой стороны, — «массу самих людей», которые

и заключают этот договор, то есть образуют общество42.
В то же время естественно-правовая идея договора не включала
в себя традиционный, существенный для смысла понятия «общество»
момент господства: у Вольфа господство и общество рассматривались
все еще как единство. Господство есть право распоряжаться действия-
ми другого43 и потому есть право «общественное». То обстоятельство,
что распоряжение может оказаться произвольным, Вольф в расчет
не принимал, так как «цель» (Absicht) всякого общества является «об-
щей», то есть ориентированной на пользу и «благоденствие» индиви-
дов. Утилитаристское толкование Просвещения — рационализация
традиционной идеи эвдемонии — нейтрализовало потестарную ори-
ентированность «допросвещенческой» традиции. «Благо» как «цель»
объединения основывалось на «благоденствии общества», которое
Лейбниц объявил «основным законом» «общественной жизни людей»44.
III.2. Языковая политика в юриспруденции

и в практике кодификации законов
В то время как философия, несмотря на «утилитаристскую» обра-
ботку, которой подвергся язык аристотелевской традиции, продолжала
некритически придерживаться, в частности, постулата о единой приро-
де господства и общества («imperium omne nascitur ex societate» — «вся
власть рождается из общества»)45, в юриспруденции эпохи Просве-
щения произошел сдвиг в сторону правового толкования этого поня-
тия. Симптоматично в этом плане возникновение новой дисципли-
ны — «всеобщего общественного права» (ius sociale universale), которая
развивалась параллельно с развитием «всеобщего государственного
права» (ius publicum universale), начало которому было положено но-
вой доктриной о суверенитете (Боден, Гоббс). Правда, с точки зре-
ния содержания это общественное право большой оригинальностью
не отличалось. Зачастую оно лишь консервировало терминологические
42
Wolff Ch. Grundsätze des Natur- und Völkerrechts. Halle, 1754. § 836.
43
Ibid. § 833: «Von der Herrschaft und der Gesellschaft überhaupt» («О власти
и обществе в целом».)
44
Wolff Ch. Vernünfftige Gedancken. Bd. 1. § 11. S. 7; cp. § 3−4.
45
Wolff Ch. Jus naturae methodo scientifica pertractatum. Halle; Magdeburg, 1748.
Bd. 7. § 213; cp. § 195−196.
топосы традиционной теории общества46. Однако дальнейшая разра-

ботка общественного права влиятельными вольфианцами Дарьесом
и Неттельбладтом в значительной мере способствовала ограничению
догматически-наивного представления о господстве, заложенного
в прежнем понятии общества, — прежде всего благодаря последова-
тельному применению конструкта «договора» ко всем социетарным
и кооперативно-коллегиальным образованиям и связанной с этим пе-
реоценке самого понятия. Каждое общество является носителем опре-
деленных естественно-общественных прав, называемых jura socialia sive
collegialia, которые неотделимы от данного общества (ponuntur posita
societate). Потом к ним добавляются права, приобретенные по договору
(jura societatis contracta), которые вместе с «естественными» обществен-
ными правами ограничивают долю господства в социетарных объеди-
нениях47. При этом могут возникать автономные общества, которые
сами полномочны осуществлять господство (так называемые societates
privatae in republica, которые не нуждаются в получении таких полно-
мочий от суверена, — например, торговые и промысловые компании).
В государственном и ленном праве второй половины XVIII века,
на которое оказали влияние Христиан Вольф и его школа (Неттель-
бладт), наметилась, однако, тенденция в сторону включения всех
и всяких «обществ» в ставшее «суверенным» территориальное мо-
нархическое государство — организованный как единое целое поте-
старный комплекс (Herrschaftsverband). Частично этому соответство-
вало ограничение понятия господства в теории естественного права.
«Общества» или «общности» — то есть облеченные властными полно-
мочиями индивидуальные и коллективные крупные землевладельцы,
сельские и городские общины, корпорации, церкви и университеты —
были подчинены суверену. На место различных сословных по своему
устройству социетарных объединений постепенно приходило одно,
зависимое от «государства» суверенного властителя, «общество», со-
46
Langemack L. Fr. Allgemeines gesellschaftliches Recht. Berlin, 1745; Höpf-
ner J. Fr. Naturrecht des einzelnen Menschen, der Gesellschaften und Völker. 2. Aufl. Gie-
ßen, 1783; Pütter J. H. Neuer Versuch einer Juristischen Enzyklopädie. Göttingen, 1767.
S. 8 ff.; Achenwall G. Juris naturalis pars posterior. 5. Aufl. Göttingen, 1763. Lib. 2.
47
Nettelbladt D. Systema elementare universae jurisprudentiae naturalis. 5. Aufl. Hal-
le, 1785. Lib. 1, sect. 1: «Generalissima de societatibus principia» («Важнейшие основы
обществ»); Darjes J. G. Institutiones jurisprudentiae universalis in quibus omnia juris
naturae socialis et gentium capita in usum auditorii sui methodo scientifica explanantur.
5. Aufl. Jena, 1757.
242 ________________________________________________ Манфред Ридель
стоявшее теперь уже не из «обществ и сословий»48, а из одного корпуса

подданных — гомогенных «индивидуумов».
Эта тенденция прослеживается в Справочнике по германскому
государственному и ленному праву Шайдемантеля (второе издание —
1783). О том, что «общества» становились проблемой для государ-
ства, Шайдемантель писал еще и до этого: «Прежде всего следует
отметить общества в нашей стране, ибо всякое собрание, которое
посредством договоров или же случайно собирается в государстве
ради определенной цели, оказывает по меньшей мере косвенное
влияние на правление»49. «Разумная» конституция не должна позво-
лять никаких тайных сборищ, не должна признавать правомерными
никакие «общества», кроме тех, которые «гласно или молчаливо доз-
волены Его Величеством»50. Поэтому Шайдемантель лишь проявлял
последовательность, когда называл «общества» «подданными», при-
равнивая их по статусу к частным лицам51. Наряду с различением
между правомерными и неправомерными «обществами» он ввел
деление на публичные и приватные, необходимое в интересах су-
верена. Критерием различия являлось их влияние на государство:
«приватные общества» обладали лишь опосредованным, публич-
ные же — непосредственным влиянием. Публичные общества, писал
Шайдемантель, возникают «отчасти по той причине, что верховный
властитель желает осуществлять свои права в области управления
через некий коллегиальный орган, а отчасти потому, что авторитет,
которым правитель облекает публичное общество, позволяет оному
тем лучше способствовать общему благу»52. К таким публичным об-
ществам он относил, с одной стороны, правительство, «полицию»,
48
Ср. юридические формулы в: Allgemeines Landrecht für die Preußischen Staa-
ten. Berlin, 1794 [см. также новое издание: Hattenhauer H. (Hrsg.) Allgemeines Land-
recht für die preußischen Staaten. Frankfurt; Berlin, 1970] (далее: ALR). Teil. 1. Tit. 1, § 2.
49
«Vor allen Dingen sind die Gesellschaften in unserem Territorium zu bemerken,
denn eine jede Versammlung, die sich durch Verträge oder auch zufälligerweise zur Be-
förderung einer bestimmten Absicht im Staat vereinigt, hat wenigstens durch Umwege
einen Einfluß in die Regierung». — Scheidemantel H. G. Staatsrecht nach der Vernunft
und den Sitten der vornehmsten Völker. Jena, 1770. Bd. 1. S. 253.
50
Ibid. Сp.: Ibid. 1783. Bd. 2. S. 270.
51
Scheidemantel H. G. Staatsrecht. Bd. 2. S. 270 ff. (статья Gesellschaft, § 2).
52
«teils dadurch, daß der Oberherr seine Regierungsrechte durch ein bestimmtes
Kollegium ausüben will, teils auch, daß eine öffentliche Gesellschaft durch das Ansehn,
welches ihr der Regent beilegt in Stand gesetzt werden soll, das Beste des Ganzen um so
leichter befördern zu können»; «ansehnliche Verknüpfungen, welche der Regent wegen
besonderer Verfassung seines Landes auch unter die öffentlichen Gesellschaften rech-
net». — Ibid. S. 271.
военную коллегию, юстиц-коллегию и «разные общества, которые

учиняются всяческими департаментами», а с другой стороны — цер-
кви, «высшие школы», академии художеств и наук, крупные и при-
вилегированные торговые товарищества, общины или «почтенные
объединения, которые правитель в силу особого устройства своей
страны также причисляет к публичным обществам». За этими по-
строениями Шайдемантеля стояла амбивалентная социальная модель
новоевропейского государства, которое, чтобы обеспечить основу
для своего господства как абсолютного, вынуждено было создать
свободную от господства сферу — сферу «обществ», превращающих-
ся в «общество». В связи с этим начало меняться значение понятия
«общество», однако данное изменение представляло собой специ-
фическую форму общей языковой политики: это было «юридиче-
ское языковое планирование»53. Не случайно Шайдемантель ставил
вопрос, «должно ли общество, которое образуют феодал (Lehnsherr)
и его вассалы, быть отнесено к публичным или же к приватным». Его
ответ лишь подтверждал общую тенденцию в сторону ликвидации
государственной властью тех потестарных привилегий, которыми
обладали старинные «общества»:
Где ленные обязанности связаны с государственным интересом,

там собрание вассалов может быть названо публичным обществом;
помимо этого […] оно — по крайней мере, согласно новейшим обыча-
ям, — является приватным обществом, потому что не остается почти
ничего, кроме обязанностей, касающихся ленных имений54.
Впрочем, нельзя не заметить, что понятие общества все еще оста-

валось связанным со множеством возможных «обществ», а не выте-
кало как объективное единство действий из преследования субъек-
тивных интересов и целей. Это, не в последнюю очередь, проявляется
в том, что Шайдемантель следовал здесь примеру вольфианской шко-
53
Это выражение очень точно описывает юриспруденцию эпохи Просвещения
в целом, а Р. Козеллек обозначает им юридическую работу над прусским сводом за-
конов — см.: Koselleck R. Preußen zwischen Reform und Revolution. Allgemeines Land-
recht, Verwaltung und soziale Bewegung von 1791–1848. Stuttgart, 1967. S. 53.
54
«Wo die Lehnspflicht mit dem Staatsinteresse verknüpft ist, da kann die Versamm-
lung der Vasallen eine öffentliche Gesellschaft genennt werden; außerdem […] ist wenigs-
tens nach den neuern Gebräuchen eine Privatgesellschaft, weil fast nichts mehr als die
Pflichten in Ansehung der Lehnsgüter übrig bleiben». — Scheidemantel H. G. Staatsrecht.
Bd. 2. S. 272.
244 ________________________________________________ Манфред Ридель
лы и осмыслял «вообще все приватные общества, в которые объ-

единяются частные лица ради того, чтобы объединенными силами
добиваться хорошей цели», по аналогии с менее сложными соци-
альными подсистемами — домовыми сообществами, — причисляя
их (на основании их якобы низкой степени сложности) к классу «про-
стых» обществ: «Двое или несколько купцов или умельцев [то есть
ремесленников] собираются вместе, объединенными усилиями они
управляют своей торговлей, фабриками, мануфактурами или другими
промыслами, и эти общества — простые»55. Столь же беспроблемно
выглядела классификация понятия общества в государственно-пра-
вовой концепции Иоганна Якоба Мозера, который понимал под ним
«либо всех подданных страны [в их отношениях] между собою, либо
только определенные классы и разряды таковой». Тенденция в сто-
рону формирования единого общества подданных государства была
релятивирована Мозером с помощью постулата, который уже не от-
вечал реальности государственного устройства того времени: «все
подданные», писал он, «представляются» в сословно-представитель-
ном органе56, то есть они суть «общество» в смысле публично-поли-
тической организации. Приватные, основанные на труде и обмене
общества играют при этом столь незначительную роль, что Мозер
отказывался включать их в рассмотрение: «И здесь не идет речь о та-
ких мелких обществах, когда два или три лица вместе состоят в од-
ном деле или совместно затевают какое-то предприятие — фабрику,
мануфактуру и тому подобное»57.
В Прусском земском праве (1794) нашел свое завершение ха-
рактерный для «просвещенного абсолютизма» XVIII века процесс
интеграции «обществ» в государство. Нововведенная юридическая
терминология стала претворяться в политическую практику. Зем-
ское право в целом проводило различие только между «дозволен-
55
«überhaupt alle Privatgesellschaften, wo sich einzelne Personen vereinigen, um mit
gemeinschaftlichen Kräften eine gute Absicht zu bewirken»; «Zween oder auch mehrere
Kaufleute oder Künstler treten zusammen, mit vereinigter Bemühung besorgen sie ihre
Handelschaft, Fabriken, Manufakturen oder andere Gewerbe, und diese Gesellschaften
sind einfach». — Ibid. § 5.
56
«entweder alle Untertanen eines Landes unter sich oder nur gewisse Classen und
Gattungen desselbigen»; «Es ist hier aber nicht die Rede von solchen kleinen Gesellschaf-
ten, wann zwei oder drei Personen in einer Handlung miteinander stehen, oder eine Fa-
bric, Manufactur etc. gemeinschaftlich unternehmen». — Moser J. J. Von der Teutschen
Unterthanen Rechten und Pflichten. Frankfurt; Leipzig, 1774. Bd. 2, 1. § 1. S. 86.
57
Ibid. Bd. 4. § 1. S. 261.
ными», «недозволенными» и «привилегированными» обществами58.

Недозволенными считались те, «чьи цель и дела противодействуют
всеобщему спокойствию, безопасности и порядку»: это определе-
ние затрагивало важнейшие признаки суверенного государства.
«Всеобщее корпоративное право», закрепленное в этом кодексе,
пробивало насквозь специфические сословные права и обеспе-
чивало — на базе кодифицированного тогда же «всеобщего го-
сударственного права» — возможность общего нормирования
самых разных исторически сложившихся социетарных формиро-
ваний. Все имевшиеся в государстве «общества», под которыми
составители кодекса понимали не только «приватные общества»,
но также «корпорации и общины» (ср. часть 2, раздел 6: «Об
обществах в целом и о корпорациях и общинах в частности»), ради
спокойствия и безопасности подлежали надзору и руководству
со стороны правительства. Их зависимость от государственных
норм и интересов наиболее явно проявилась в том, что государ-
ство теперь само включалось в определение общества. «Общества
в целом» — это были уже не объединения «индивидов вообще»,
а «объединения некоторого числа членов государства» ради общей
цели, каковая, следовательно, тоже должна была касаться «целей
государства»59. Сословное общество — в Прусском земском праве
оно еще было названо «гражданским» (bürgerlich) — находилось
на пути к «государственному обществу» — той исторически бес-
прецедентной парадигме общества, которую создало само ново-
европейское государство60. Этот процесс интеграции дополнялся
процессом освобождения: корпоративное право, превращенное го-
сударством в позитивное, предоставило всем «членам государства»
свободу образовывать объединения (при условии их соответствия
«общему благу»), причем в скором времени это стало допускаться
и независимо от сословно-правовых границ. Это законодательство
имело важное значение прежде всего для «приватных обществ»,
всякого рода досуговых клубов, организаций и ассоциаций, а также
для торгово-промышленных компаний, которые в прусском кодек-
58
«deren Zweck und Geschäfte der gemeinen Ruhe, Sicherheit und Ordnung zuwi-
derlaufen» ALR. Teil 2. Tit. 6. § 2 ff.
59
«Von Gesellschaften überhaupt, und von Corporationen und Gemeinen insonder-
heit». — Ibid. Tit. 6.
60
См. статью Общество, гражданское в настоящем томе, а также: Kosel-
leck R. Preußen zwischen Reform und Revolution. S. 42 ff. (см. примеч. 53).
246 ________________________________________________ Манфред Ридель
се еще регламентировались особыми нормами, не относившимися

ко всеобщему корпоративному праву61.
III.3. Лексические стандарты в словарях и энциклопедиях

Приведенные выше примеры фактического словоупотребления
показывают, что слово Gesellschaft наиболее часто встречалось в соци-
ально-философской терминологии XVIII века. Однако этот факт лишь
отчасти объясняется влиянием естественно-правового конструкта
«договора». Если не считать того, что в экономической науке значение
термина Gesellschaft было сужено до «компании», занимающейся инди-
видуалистической предпринимательской деятельностью, в остальном
с 1720 по 1780 год преобладали, как правило, прежние терминологиче-
ские структуры: Gemeinschaft по-прежнему означало обычно «коммуну
или общину», которую легко можно назвать и «обществом» (Gesellschaft)62.
Ведь это слово включало в себя и «общностные» (gemeinschaftliche) от-
ношения, поэтому сравнительно более редкое использование с л о в а
Gemeinschaft не следует интерпретировать так, будто оно в своем значе-
нии было поглощено понятием Gesellschaft и вытеснено из употребления
как термин. Как раз наоборот: прежние значения продолжали существо-
вать в качестве стандартов и бытового, и ученого языка, а наметившие-
ся изменения их не коснулись. Даже латинизированное слово Societät
(популярное уже в XVII веке) в репрезентативных словарях и энцикло-
педиях того времени толкуется как синоним слов «общность», «товари-
щество», «союз», «объединение» (Gemeinschaft, Genossenschaft, Verband,
Vereinigung)63. В отличие от слова «товарищество» (Genossenschaft), ко-
торое в бытовом языке воспринималось как устаревшее («И хорошее,
немного устаревшее слово Genossenschaft заслуживает того, чтобы снова
ввести его в обиход вместо Societät. Можно было бы говорить gelehrte
Genossenschaft [ученое товарищество] вместо Societät der Wissenschaften
[научное общество]»)64, слово Gemeinschaft в XVIII веке не приобрело
61
ALR. Teil. 1. Tit. 17.
62
См.: Moser J. J. Von der Teutschen Unterthanen Rechten und Pflichten. Bd. 2, 3.
§ 3. S. 162.
63
См.: Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon aller Wissenschafften und
Künste. Halle; Leipzig, 1743. Bd. 38. Sp. 174 ff.
64
«Auch das gute, etwas veraltete Wort Genossenschaft verdiente, für Societät wie-
der üblich gemacht zu werden. Die gelehrte Genossenschaft könnte man für Societät der
Wissenschaften sagen». — Campe J. H. Wörterbuch zur Erklärung und Verdeutschung der
никаких дополнительных оттенков значения: оно как было, так и оста-

лось синонимом слова Gesellschaft.
Синонимию этих слов подтверждают и толковые словари того вре-
мени. В Универсальном толковом словаре Цедлера сказано: «Общество
есть действительное объединение сил многих ради достижения общей
цели». Простое нахождение людей рядом друг с другом — еще не «об-
щество». Более того, как отмечали авторы, ссылаясь на пример но-
вооснованных ученых академий, пространственная близость даже
не является необходимой, «поскольку общество может прекрасно
существовать и без присутствия всех в одном месте»65. В словаре раз-
бираются выражения, заимствованные Вольфом из традиционной
аристотелевской социальной философии, — «общество простое, пер-
вичное и наименьшее, общество составное, или вторичное и большее»
(«societas simplex, prima et minima, societas composita sive secunda, et
major»)66. Лишь изредка встречаются отклонения от традиционных
стандартов, как, например, в определении слова Societät:
Общество (публичное) или gemeine Societät (societas publica

или societas communis) означает в принципе общее обхождение всех
людей друг с другом и меж собою, которое Бог и природа — или, точнее,
первый через вторую — упорядочили и на которое направлены также
все добрые полицейские законы, статуты и распоряжения, для того
чтобы они сохранялись и применялись67.
unserer Sprache aufgedrungenen fremden Wörter. 2. Aufl. Teil 1. Braunschweig, 1813 (re-
print: Hildesheim; New York, 1970). S. 558.
65
«Gesellschaft ist eine würkliche Vereinbarung der Kräfte vieler zu Erlangung eines
gemeinschaftlichen Zweckes»; «immaßen eine Gesellschaft unter Anwesenden auch wohl
unterhalten werden kann». — Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon aller
Wissenschafften und Künste. 1735. Bd. 10. Sp. 1260.
66
Ibid. 1743. Bd. 38. Sp. 233, 227: «Societas simplex, prima und minima […] werden
diejenigen Gesellschaften genennet, welche bloß für sich und ohne anderer Gesellschaf-
ten Beilhülfe bestehen können […] Societas composita oder secunda, auch major […]
werden diejenigen Gesellschaften genennet, welche aus anderen kleineren Gesellschaften
bestehen». — (Перевод: «‘Простым’ сообществом, первичным и минимальным […]
называется то общество, которое может существовать только за счет собственных
сил без содействия других сообществ […] Сообществом ‘сложным’ или ‘второго
порядка’, ‘высшим’, называется общество, состоящее из более мелких сообществ».)
67
«Societät (öffentliche) oder gemeine Societät (societas publica oder societas com-
munis) — heißt insgemein der allgemeine Umgang aller Menschen mit und untereinan-
der, welchen Gott und die Natur, oder vielmehr der erstere durch die letztere selbst, ge-
ordnet, und wohin auch alle gute Polizei-Gesetze, Statuten und Ordnungen abgezwecket
sind, daß solche erhalten und gehandhabet werden». — Ibid. S. 180.
248 ________________________________________________ Манфред Ридель
Рядом со словом Gesellschaft стоит латинизированное Societät («до-

мовое или экономическое общество (Societät)», «Societät [bürgerliche]
или bürgerliche Gesellschaft»), из чего ясно видно, что это слово про-
никло в немецкоязычный ареал отнюдь не через английское society
или французское société68 в XVIII веке.
Если провести лингвостатистическое сравнение словарей того вре-
мени и их систематической структуры, то бросится в глаза, что статьи
на слово Gemeinschaft, как правило, короткие, а на слово Gesellschaft —
сравнительно подробные. Не будет ошибкой предположить, что это
объясняется тогдашним пониманием термина «общество», которое
еще не было «индивидуалистически» ограниченным и включало в себя
такие элементы значения, которые относились к общностям и парт-
нерским отношениям. Так, например, у Й. А. Эберхарда в Попытке
всеобщего немецкого синонимического словаря (1795) вообще отсутству-
ет указание на слово Gemeinschaft, но под словом Gesellschaft в качестве
conditio sine qua non приводится «общественная (gemeinschaftlich) цель»69.
Нередко под заглавным словом «общность» (Gemeinschaft) встречается
указание на «первобытную общность имущества» (communio primaeva),
которая, согласно как библейско-мифическим, так и философско-есте-
ственно-правовым представлениям, царила у людей в «изначальные
времена». Согласно Вальху, под последней подразумевается «право,
при котором многие из них могут нераздельно владеть и пользовать-
ся одной вещью»70. Если авторы вообще различали эти два термина,
то ограничивались разъяснением, что «общность» означает долю лиц
в некоем вне их лежащем «общем» деле или причастность к владению
некой вне их лежащей «общей» вещью, а «общество» означает меж-
личностное участие, «сопричастность и связанность» людей между со-
бой. Эта дифференциация получила дальнейшее развитие в Германской
энциклопедии и была перенесена на отношения между сеньором и вас-
салом. В противоположность той сентиментализации «средневековых»
общественных отношений, которая распространилась в период роман-
68
Этот термин употребляется до сих пор, см., например, у Д. Амброса: Ambros D.
Gesellschaft // Beckerath E. von, Bente H., Brinkmann C. (Hrsg.) Handwörterbuch der
Sozialwissenschaften. Stuttgart; Tübingen; Göttingen, 1964. Bd. 4. S. 427−433.
69
Eberhard J. A., Maas J. G. E. Versuch einer allgemeinen teutschen Synomymik in
einem critisch-philosophischen Wörterbuch der sinnverwandten Worte der hochdeut-
schen Mundart. 3 Aufl., fortgesetzt von J. G. Gruber. Halle, 1827. Bd. 3. S. 185.
70
«ein Recht, da ihrer etliche eine Sache unverteilt besitzen und gebrauchen kön-
nen». — Walch J. G. Philosophisches Lexicon / Hrsg. J.Chr. Hennings. Leipzig, 1775.
Bd. 1. S. 1583.
тизма, социальная философия эпохи Просвещения определяла эти от-

ношения именно не как «общность»:
Общностью называют ситуацию, когда нескольким лицам при-

надлежат совместные, неразделенные права на какую-то вещь. Таким
образом, между несколькими совладельцами существует общность,
однако никоим образом нельзя говорить о наличии общности, когда
права на одну и ту же вещь разделены. Так, например, сеньор и вассал
в отношении к той собственности, которой они управляют и пользу-
ются, не состоят друг с другом в общности, хотя оба и имеют каждый
со своей стороны права на этот лен71.
Подобным же образом словарь немецкого языка Аделунга в статье

Общность прежде всего обращает внимание читателя на совместное
владение некой вещью:
Общность — состояние, когда у человека есть с другим человеком

что-то общее или когда человек действует с другим сообща. В особен-
ности — взаимное участие в положении и в собственности друг друга;
поскольку это выражение может получать столько уточняющих опре-
делений, сколько существует разных положений, в которых принимают
участие72.
В качестве примера помимо общности имущества супругов при-

водятся традиционное теологическое истолкование «общности»
(communio, commercium) между душой и телом или общности веру-
ющих в Боге, и лишь в заключительной фразе говорится: «Иногда также
71
«Gemeinschaft, nennt man, wenn mehrere Personen ungeteilte Rechte bei einer
Sache haben. So ist überhaupt unter mehreren Miteigentümern eine Gemeinschaft, kei-
neswegs aber ist eine Gemeinschaft, vorhanden, wenn geteilte Rechte bei einerlei Sache
vorkommen. Auf diese Weise sind z. B. der Lehnsherr und Vasall in Rücksicht des diri-
gierenden und Nutzungseigentums nicht in der Gemeinschaft, ob sie gleich beiderseits
ihre Rechte an dem Lehngut haben». — Deutsche Encyclopädie, oder Allgemeines Real-
Wörterbuch aller Künste und Wissenschaften. Frankfurt, 1786. Bd. 11. S. 656.
72
«Gemeinschaft, der Zustand, da man etwas mit einem andern gemein hat oder
sich mit ihm gemein macht. Besonders die gegenseitige Teilnehmung an den Umständen
und an dem Eigentume des andern; da denn dieser Ausdruck so viele nähere Bestim-
mungen leidet als es Arten von Umständen gibt, an welchem man teilnimmt». — Ade-
lung J. Chr. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuches der hoch-
deutschen Mundart. 2. Aufl. Leipzig, 1796. Bd. 2. Sp. 552.
250 ________________________________________________ Манфред Ридель
в более широком значении близкого общения и в еще более широком

значении всякого общения»73.
О нюансах значений слова «общество» можно узнать из соответ-
ствующей статьи словаря, которая у Аделунга тоже по сравнению
со статьей Общность гораздо более обширна. И тут на первом плане
рассмотрения стоит не участие во владении некой вещью, а взаим-
ное участие в достижении некоторой цели, которая неотделима от са-
мого состояния «объединенности в общество» (Geselltsein). Согласно
интерпретации Аделунга, слово «общество» в узком смысле означает
«личное собрание множества людей ради общей (gemeinschaftlich) ко-
нечной цели», а в более широком смысле — «связь» множества людей
ради совместной цели — как, например, в выражении «люди рождены
для общества». От этого «абстрактного» выражения Аделунг отличал
«конкретное», относящееся к отдельным «лицам» как членам общества,
причем слово это может означать и человечество в целом: «Челове-
ческое общество всех людей вообще, рассматриваемое как связанное
множеством различных уз целое, которое зачастую только и называют
обществом как таковым. Быть полезным членом человеческого обще-
ства»74. Эти высказывания указывают, по-видимому, на структурную
эволюцию понятия, произошедшую в эпоху Просвещения. «Общество»
(die Gesellschaft) было увидено как целое, которое является одновремен-
но и абстрактным, и конкретным: абстрактным — как в силу имма-
нентно присущих ему способов действия, так и самого понятия целого
(которое как таковое не поддается наглядной верификации), а кон-
кретным — из-за возможных последствий «общественного» действия
для бытия индивида и его вытекающей отсюда зависимости от целого.
На это же очевидно указывает и выражение «быть полезным членом
(человеческого) общества», которое на исходе XVIII века стало не ме-
нее распространенным, чем разговоры об «интересах всего общества»,
в которых характерным образом переосмысливался давно существо-
вавший термин bonum commune, который теперь стал толковаться
утилитаристски, в смысле соображений полезности для бюргерства
и его эмансипационных чаяний: «Благо, всеобщее — так называется
то хорошее, что составляет общую конечную цель всякого общества.
Его называют также общественным благом, bonum publicum, — всеоб-
73
Adelung J. Chr. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuches
der hochdeutschen Mundart.
74
«Die menschliehe Gesellschaft aller Menschen überhaupt, als ein auf mancherlei
Art verbundenes Ganzes betrachtet, welche oft auch nur die Gesellschaft schlechthin ge-
nannt werden. Ein nützliches Glied der menschlichen Gesellschaft sein». — Ibid. S. 623.
щий интерес общества»75. Впрочем, это — выражения, которые были

сформулированы в Германии только в более позднее время. Для языка
германского Просвещения они играют второстепенную роль.
III.4. Теория социабельности и популярная философия

Первая важная метаморфоза в развитии обсуждаемых понятий
произошла в рамках открытой для западноевропейских (английского,
французского) влияний немецкой популярной философии. Из понятия
языка социального «общения» (geselliger Umgang, Verkehr), о котором
в традиционной теории общества лишь бегло упоминалось, было вы-
ведено понятие Geselligkeit (общительность, социабельность), струк-
турно изменившее традиционное понятие общества, в котором слова
Gemeinschaft и Gesellschaft были синонимичны. Вне пределов схоласти-
ческой философии, ориентированной на Аристотеля, эта тема разраба-
тывалась моралистами XVII века (Бальтазаром Грасианом, Ларошфуко,
Лабрюйером), давшими меткий и беспощадный критический анализ
придворных и городских форм жизни. В их произведениях нашли свое
выражение как реальность культуры общения (gesellige Kultur), охва-
тывавшей в равной мере аристократию и бюргерство, двор и город,
так и связанные с ней видимости, и развеяние иллюзий относительно
общественных норм и добродетелей.
Немецкой философии остался почти полностью неведом этот оду-
хотворенный взгляд, направленный на те составляющие общественной
жизни и деятельности, которые случайны и во многих отношениях
обусловлены обстоятельствами. Одно из немногих исключений —
Христиан Гарве. Метод морально-философского наблюдения, кото-
рый он перенял у англичан или шотландцев (Юма, Смита, Фергюсона)
и у французов, привел его к тому, что в своей работе Об обществе
и одиночестве он занялся анализом сферы буржуазного «общения»
в сословном обществе, сделавшемся теперь уже и в Германии из тради-
ционно-политического — «приватным». Если пользоваться языком той
эпохи, то можно было бы сказать, что «общество» у Гарве превратилось
в понятие, относящееся к миру (Weltbegriff), — в отличие от Вольфа,
75
«Beste, gemeines, heißt das Gute, welches den gemeinschaftlichen Endzweck einer
Gesellschaft ausmacht. Man nennt es auch die gemeine Wohlfahrt, das bonum publicum,
das allgemeine Interesse der Gesellschaft». — Deutsche Encyclopädie, oder Allgemeines
Real-Wörterbuch aller Künste und Wissenschaften. 1780. Bd. 3. S. 472 (см. примеч. 71).
252 ________________________________________________ Манфред Ридель
который рассматривал его как понятие, относящееся к знанию о мире

(Schulbegriff). «Общение» у Гарве — категория по сути своей историче-
ская. Оно, по его словам, «предназначено, собственно говоря, для отды-
ха, но у культурных народов новой Европы стало важным делом в жиз-
ни […] прежде всего для высших классов людей»76. Происходило это
на фоне тенденции в сторону эмансипации сферы общения в приват-
ном буржуазном обиходе от тех ограничений, которые налагало на нее
абсолютистское государство (и законы о нравственности, существовав-
шие в прежнем гражданском обществе). Гарве увидел, что структура
«той особой и более тесной связи, которую мы называем общением
в обществе» — иная, нежели у тех «обществ», которые раньше клас-
сифицировались в теории естественного права и политике. Характер-
ная для общения ситуативность (Kontingenz), составляющая, по мне-
нию Гарве, подлинную основу общественной жизни, не охватывается
ни такими словами, как «договоренность» или «контракт», ни ссылкой
на «природу». Необходимо понимание того, что общение постоянно
модифицируется теми «обстоятельствами» (случайными или нароч-
но созданными), в которых люди общаются друг с другом. Поэтому,
хотя Гарве и постарался выстроить классификацию, она носила у него
лишь характер интерпретации примеров77. Принцип, на котором, в его
представлении, основываются различия между «разновидностями об-
щества», — это разновидности общения, которое осуществляют между
собой индивиды в рамках сословий, профессиональных групп, партий
и объединений. Разновидность общения определяется, как правило,
тем, имеет ли оно цель развлекательную или же деловую. Соответ-
ственно, к первой группе относятся «общества ради удовольствия»
(общества, собирающиеся при дворе, ассамблеи; общества на семейных
сборах; общества, собирающиеся в кофейнях; клубы — политические
и ученые; общества, действующие на общественном рынке. Ко второй
группе относятся те «общества», которые «созданы ради дел», в том
числе дел правительства, дел предпринимательских, военных, препода-
вательских. Структура понятия общества у Гарве определялась аполи-
тичной, но могущественной публичной сферой, которую непрерывно
производит интенсифицированное и относительно мало дифференци-
76
«…eigentlich zur Erholung bestimmt, aber bei den cultivierten Völkern des neu-
eren Europa eine wichtige Angelegenheit des Lebens […] vornehmlich für die höheren
Classen der Menschen geworden». — Garve Chr. Versuche über verschiedene Gegen-
stände aus der Moral, der Literatur und dem gesellschaftlichen Leben. Breslau, 1792.
Bd. 1. S. 157.
77
См.: Ibid. 1797. Bd. 4. S. 57 ff.
рованное от сословия к сословию общение между приватными лицами,

стремящимися к удовольствиям и занимающимися делом.
В этом Гарве соприкасался с Адольфом фон Книгге, чья работа
Об общении с людьми (первое издание — 1788), вероятно, оказала
на него влияние и в содержательном плане. Однако у Книгге язык
«общения» нигде не выкристаллизовался в термин для каждой разно-
видности общества, какие мы находим у Гарве. Правда, это «общество»
в своей приватно-публичной сути было очень далеко от экономической
базы и «социальной» конкретизации, хотя у Гарве и играли значитель-
ную роль такие обороты, как «общественные условия», «обществен-
ная жизнь», «общественные учреждения», «общественные предметы»
или «общественные нравы и обычаи». Слово Gesellschaftslehre (наука
об обществе), занявшее впоследствии место «общественного права»
(jus sociale universale), было создано моральным философом Т. Аббтом78.
Наблюдения относительно «приватной жизни», которую Аббт опре-
делил как «произвольное употребление времени и сил», и связанное
с этим восприятие разницы, существующей между приватным об-
ществом и государством («Можно выстроить людей, которые живут
в государстве, в два ряда. Один ряд — те, кто исполняют публичные
должности и службы, другой ряд — те, кто ведут приватную жизнь»)
уже явно невозможно было подвести целиком под правовые понятия.
III.5. «Общество» и «общность» в классическом

литературном языке
В литературном немецком языке того времени появлялось все
больше многослойных оттенков значений у основных понятий со-
циальной философии. При этом, с одной стороны, ослабла тесная
некогда связь между «обществом» и «общностью», а с другой сто-
роны — посредством нововведенных терминологических различений
подчеркивалась соотнесенность с государством. Однако, поскольку
политическая глубинная структура в немецком лексиконе отсут-
ствовала («государство» — это было либо карликовое территориаль-
78
«Man kann die Menschen, welchem einem Staate leben, in zwo Reihen stellen. Die
eine Reihe führt öffentliche Ämter und, Bedienungen, die andre Reihe führt ein Privat-
leben». — Abbt Th. Gedanken von der Einrichtung der ersten Studien an einen jungen
Herrn von Stande (1759) // Idem. Vermischte Werke. Teil 5. Frankfurt; Leipzig, 1783.
S. 45−104, здесь S. 100. Цит. по: Idem. Vom Verdienste (1765) // Ibid. Teil 1. S. 299 ff.
(Hauptstück 3, Artikel 4).
254 ________________________________________________ Манфред Ридель
ное княжество, не имевшее никакой значимости, либо абстракция,

не имевшая никакого значения), это слово в ситуативно обусловлен-
ном литературном языке оставалось характерным образом лишенным
окраски и четких контуров. Как правило, оно обозначало некую более
или менее рыхлую либо скорее внешнюю, нежели внутреннюю со-
вместность: «общества», которые основывались для достижения опре-
деленной цели, или вообще встречу людей (или самих встречающихся
людей) ради приятного совместного времяпрепровождения, общения.
Хотя последнее приобретало все более важное значение для литерату-
ры и часто подчеркивалось, что это общение обладает определенной
ценностью для формирования человека, критика в его адрес открыла
новое семантическое поле, в котором аспект «общности» отступил
на задний план. Чтобы обозначить объединение людей на основе
того общего, что у них есть, стали использовать слово «общество»,
либо с уточняющими определениями, либо без таковых. Наиболее
однозначными были сочетания со словами «политическое», «благо-
устроенное (poliziert)», «политически устроенное (politisch formiert)».
Когда Виланд проводил «Изыскания о […] цели и важнейших правах
политического общества»79 или говорил о «Неравенстве между гражда-
нами большого политического общества»80, то имелось в виду при этом
государство. Слово «государство» (Staat) подчеркивает единство, замк-
нутость организации; слово же Gesellschaft подчеркивает разнообразие
тех, кто объединился, и тем самым — право индивида.
Более ясные границы просматриваются при сопоставлении «госу-
дарства» и «церкви». В качестве родового понятия раньше выступало
слово «общество», обладавшее такой широтой и разнообразием значе-
ний, что легко включало в себя и «общину» (Gemeinde), и «общность».
В эпоху Просвещения, в процессе рефлексии по поводу ситуативной
обусловленности форм христианской веры и осознания их исторически
преходящего характера, с этой языковой наивностью было покончено.
Чтобы освободить дух от буквы, надысторическое «ядро» христиан-
ства — от его оболочки, от переплетенности с государством, Гердер
призывал не упускать из внимания «разницу» в социально-философ-
79
«Untersuchungen über […] den Zweck und die wesentlichen Rechte der politi-
schen Gesellschaft». — Wieland Chr. M. Der goldne Spiegel // Wielands gesammelte
Schriften. Abt.: Werke. Berlin, 1931. Bd. 9. S. 126.
80
«Ungleichheit unter den Bürgern einer großen politischen Gesellschaft». — Wie-
land Chr. M. Kosmopolitische Adresse an die Französische Nationalversammlung //
Idem. Wielands gesammelte Schriften. 1. Abt., 1930. Bd. 15. S. 319.
ских понятиях — «разницу между обществом и общностью»81. «Обще-

ством» Гердер называл христианство в его отношении к государству,
в чьем господстве оно участвует институционально посредством цер-
ковной иерархии и юрисдикции (Kirchenregiment), а «общностью» —
в его отношении к «духу», его оживляющему: «Общность духа — дело
другое. Дух не зависит от государства, и государство его не защищает
и не оплачивает. Дух не стремится участвовать в господстве, а господ-
ствует в одиночку, ибо он есть дух»82.
Но это гердеровское различение, в котором древние библейско-хри-
стианские формулы κοινωνία и древние разговоры об «общине христи-
ан»83 интерпретированы «буквально», но в новом смысле, не получило
всеобщего распространения. Оно осталось элементом специфически
религиозного стиля, который не оказал влияния ни на систематиче-
скую рефлексию в философии религии того времени (Кант, Гегель),
ни на установившееся словоупотребление литературного языка эпохи.
Намечавшиеся терминологические дифференциации лишь по-
степенно находили признание и понимание, как показывает, в част-
ности, знакомство с языком немецкой литературы. Шиллер в своих
историософских произведениях отличал «политическое общество»
как государство от состояния человеческого общежития, которое,
невзирая на свою «безгосударственность», уже допускает образова-
ние «политических тел». Речь идет о различии между европейским
и неевропейским «обществами». Племена аборигенов Северной Аме-
рики, например, Шиллер считал уже политически структурирован-
ными, однако их членам недоставало, по его мнению, возможности
использования разума. В этих племенах, считал он, царила «свобода
дикого зверя», которая должна быть преодолена «свободой человека».
В этом — цель «политического общества», которую Шиллер считал
еще делом будущего84. Такое общество — разумный идеал гражданского
81
«den Unterschied zwischen Gesellschaft und Gemeinschaft». — Herder J. G. von.
Christliche Schriften, 4. Sammlung (1798) // Idem. Sämmtliche Werke / Hrsg. B. Suphan.
Berlin, 1880. Bd. 20. S. 101. Я благодарю Дитриха Харта (D. Harth, Эрланген) за ука-
зание на эту цитату.
82
«Gemeinschaft des Geistes ist eine andre Sache. Er hängt nicht vom Staat ab, wird
vom Staat auch weder beschützt noch besoldet. Er will nicht mitherrschen; sondern herr-
schet allein: denn er ist Geist». — Ibid. S. 102.
83
Ibid. S. 32 ff.
84
Schiller Fr. von. Was heißt und zu welchem Ende studiert man Universalgeschich-
te? // Idem. Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe / Hrsg. E. von der Hellen. Stuttgart, 1904.
Bd. 13. S. 9, 11 (цит. по: Что такое всеобщая история и для чего его изучают / Пере-
вод учителя Истории Воронежской духовной семинарии Александра Раменскаго.
256 ________________________________________________ Манфред Ридель
общества, восславленный Шиллером в свойственной ему форме «поэ-

тической» историософии. Оно конституируется человеком как разум-
ным существом, освобождающимся от оков природного инстинкта,
заменяющим принудительные обязанности облагораживающими нра-
вами и обычаями, которые — с тем чтобы объединить цели индивидов
в единую цель, сохраняющую и развивающую общественное целое, —
гарантируют каждому безопасность, собственность и свободное само-
раскрытие в рамках добровольно взятых на себя ограничений. Здесь
проявилась оптимистическая вера Просвещения в прогресс, вера в то,
«что свободный обмен разума — единственное, что делает общество
человеческим»85.
Впрочем, выражение «человеческое общество» не только в обиход-
ном, но и в поэтическом языке имеет чрезвычайно широкий спектр зна-
чений, плохо поддающийся определению. Особенно трудно определить
соотношение «политического» и «человеческого» общества. Поскольку
люди, согласно историософским представлениям Просвещения, начи-
ная с некоторой ступени развития переходят к государственно орга-
низованному общежитию, выражение «человеческое общество» может
очень тесно примыкать к «политическому». Шиллер говорил о «первом
человеческом обществе», Гёте задавался вопросом, «как, собственно,
испокон веков происходило формирование людей и человеческого об-
щества»86. Под словом «общество» во многих случаях подразумевались
отдельные группы людей, и при этом никаким эпитетом не подчерки-
вался их политический характер. А «человеческое общество», как пра-
вило, — понятие более общее, более всеохватное, так что отдельные
государства представляют собой лишь особые его формы. У Виланда
Агатон старается доказать, что «справедливость есть единственное ос-
нование силы и долговечности государства, а также единственный вид
уз, скрепляющий человеческое общество; что справедливость требует
рассматривать каждое политическое общество (не важно, большое оно
Воронеж, 1869. С. 16. — Примеч. пер.). Сp.: Schiller Fr. von. Etwas über die erste Men-
schengesellschaft nach dem Leitfaden der mosaischen Urkunde // Ibid. S. 24 ff.
85
«daß der freie Tausch von Vernunft das Einzige sei, was eine Gesellschaft zur
menschlichen mache». — Knebel K. L. von. Brief an Karl August von Sachsen-Weimar
(1787) // Maltzahn H. von. K. L. von Knebel. Jena, 1929. S. 134.
86
«wie es eigentlich von jeher mit der Bildung der Menschen und menschlicher
Gesellschaft zugegangen sei». — Schiller F. Etwas über die erste Menschengesellschaft //
Idem. Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe. Bd. 13. S. 24 ff.; Goethe J. W. von. Tag- und
Jahreshefte // Idem. Goethes Werke / Hrsg. im Auftrage der Großherzogin Sophie von
Sachsen. Weimar, 1892. Bd. 35. S. 187.
или маленькое) как равное нам»87. Гёте, взирая на окружающую его

социальную действительность, находил, что «человеческое общество»
являет собой противоположность природе и одиночеству. Оно означает
жизнь человека в общении с себе подобными, жизнь с некими задан-
ными нормами нравственности и конвенциями: «И хотя человеческому
обществу уделено некоторое место в этих письмах, все же самую боль-
шую их часть занимает описание мест»88. Это человеческое общество
предполагает совместную жизнь значительного числа людей, нравы
и обычаи, законы, институты и так далее, так что группы, которые
живут в уединении гор, «удалены от всякого человеческого общества»89.
И наконец, именно поэт может рассматривать человеческое об-
щество «нормативно», с точки зрения моральных ценностных пред-
ставлений и их реализации. Если уже для «политического» общества
наличие норм взаимодействия является необходимым условием его су-
ществования, то тем более это верно в «нравственном» обществе, кото-
рое подчиняет человеческое общежитие моральным базовым нормам,
которые каждый индивид должен понять и принять и даже частичное
нарушение которых (например, в рамках института «семьи») рассма-
тривается общественным целым как «аморальное» действие: «Кто про-
тив брака, — восклицает один из персонажей повести Избирательное
сродство, — кто словом, а то и, хуже того, делом расшатывает эту ос-
нову всякого нравственного общества, тот будет иметь дело со мною»90.
Шиллер попытался путем эстетического воспитания человека реализо-
вать идею морального целого, члены которого были бы способны осу-
ществлять между собой взаимодействие, свободное от господства, —
87
«die Gerechtigkeit der einzige Grund der Macht und Bauer eines Staats sowie das
einzige Band der menschlichen Gesellschaft sei. Daß die Gerechtigkeit fodre, eine jede
politische Gesellschaft (sie möge groß oder klein sein) als unsers gleichen anzusehen». —
Wieland C. M. Geschichte des Agathon // Idem. Gesammelte Schriften. 1. Abt., 1937.
Bd. 6. S. 210.
88
«Wenn nun aber der menschlichen Gesellschaft mancher Raum in diesen Briefen
gegönnt ist, so nimmt doch bei weitem die Beschreibung von Gegenden den größten
Teil derselben ein». — Goethe J. W. von. Rezension: Pückler-Muskau Hermann Fürst von.
Briefe eines Verstorbenen // Idem. Goethes Werke / Hrsg. im Auftrag der Großherzogin
Sophie von Sachsen. Weimar, 1904. Bd. 42/1. S. 58.
89
Goethe J. W. von. Wilhelm Meisters Lehrjahre // Ibid. 1898. Bd. 21. S. 137.
90
«Wer mir den Ehestand angreift,wer mir durch Wort, ja durch Tat diesen Grund
aller sittlichen Gesellschaft untergräbt, der hat es mit mir zu tun». — Idem. Die Wahlver-
wandtschaften // Ibid. 1892. Bd. 20. S. 107 (цит. по: Гёте И. В. Избирательное срод-
ство // Он же. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6 / Под общ. ред. А. Аникста и Н. Вильмонта.
М., 1978. С. 277. — Примеч. пер.).
258 ________________________________________________ Манфред Ридель
«идеал общества»91. Эстетическое воспитание у него включало в себя,

помимо всего прочего, и сферу политики, которая должна была нахо-
диться в гармонии с обществом. Государство и общество соответству-
ют друг другу и обусловливают друг друга в физическом, моральном
и эстетическом устройстве, причем лишь последнее представляет собой
нормативное понятие об обществе (которое тут опять же совпадает
с «общностью».) Когда господство и принуждение, борьба и споры
устранены, наступает примирение между индивидом и обществом.
Индивид сохраняется и утверждается в целом, а целое — в индивиде,
так что «норма» общежития в виде «истинного» общества полностью
реализуется, и в этом — отличие от других (лишь возможных) обществ:
Динамическое государство лишь делает возможным общество,

покоряя природу природою же; этическое государство делает его (мо-
рально) необходимым, подчиняя единичную волю общей воле; только
эстетическое государство может сделать общество действительным,
ибо оно приводит в исполнение волю целого через природу отдельно-
го индивида. Хотя уже потребности человека и заставляют его жить
в обществе, а разум насаждает в нем основы общественности, однако
только одна красота может придать ему общественные качества92.
III.6. Критика традиционной теории общества:

Кант и молодой Фихте
Иначе выглядела в философии проблема нормы «совершенного
общества». Это понятие восходило к критически очищенному понятию
права, подрывавшему традиционное социально-философское единство
власти и общества, постулировавшееся теорией естественного права
и в Новое время. Именно потому, что понятие «совершенного обще-
91
Schiller F. Ästhetische Erziehung // Idem. Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe. Stutt-
gart, 1904. Bd. 12: Philosophische Schriften, Teil 2. S. 9.
92
«Der dynamische Staat kann die Gesellschaft bloß möglich machen, indem er die
Natur durch Natur bezähmt; der ethische Staat kann sie bloß (moralisch) notwendig ma-
chen, indem er den einzelnen Willen dem allgemeinen untenwirft; der ästhetische Staat
allein kann sie wirklich machen, weil er den Willen des Ganzen durch die Natur des Indi-
viduums vollzieht. Wenn schon das Bedürfnis den Menschen in Gesellschaft nötigt und
die Vernunft gesellige Grundsätze in ihm pflanzt, so kann die Schönheit allein ihm einen
geselligen Charakter erteilen». — Ibid. S. 117 (цит. по: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М.,
1956. Т. 6. С. 122. — Примеч. пер.).
ства» означало, что связанность индивидов (например, в рамках таких

институтов, как брак, государство, община и так далее) рассматрива-
ется не дескриптивно-телеологически и не морально-эмоционально
или тем более эстетически (как у Шиллера), а нормативно-рациональ-
но, как «отношения общности свободных существ, которые благодаря
взаимному влиянию […] согласно закону внешней свободы (причинно-
сти) составляют сообщество членов чего-то целого (лиц, находящихся
в общности)»93, оно ориентировано прежде всего на право. Норматив-
но-рациональное правовое мышление подчиняет «причинность» ин-
дивидов, действующих вместе или же друг против друга, возможность
их взаимного влияния «принципу», требующему от человека внешне
действовать так, чтобы свобода (причинность) каждого могла сосуще-
ствовать со свободой всякого другого в соответствии с неким всеоб-
щим законом совместимости свобод94. Лишь при условии соблюдения
этого «принципа права» человеческое общество можно представить
себе как моральное целое, как сообщество личностей. Оба термина —
«общество» и «общность» — Кант употреблял как синонимы. Невзи-
рая на критику посылок теории естественного права, он был согла-
сен со своими предшественниками в том, что «общность с другими»
людьми, то есть «тяготение к обществу»95, следует понимать не только
как средство, но как цель и даже в каком-то смысле как самоцель (ко-
торая приписывалась «природе».) Примеры тому дает — как у Шилле-
ра — искусство: наивысшая цель наслаждения эстетическими предме-
тами заключается в том, чтобы «воспринимать совместно с другими
(общественно)»96.
Тот факт, что в контексте философии права, государства и истории
Кант терминологически говорит все же обычно об «обществе», объяс-
няется, с одной стороны, вышеуказанной синонимичностью значений,
а с другой стороны — разбиравшимися выше лексическими конвенция-
ми новоевропейской теории естественного права. У Канта в основании
93
«die durch den wechselseitigen Einfluß […] nach dem Prinzip der äußeren Frei-
heit (Kausalität) eine Gesellschaft von Gliedern eines Ganzen (in Gemeinschaft stehender
Personen) ausmachen». — Kant I. Metaphysik der Sitten. Rechtslehre, § 22 // Idem. Ge-
sammelte Schriften. Berlin; Leipzig, 1907. Bd. 6. S. 276 (цит. по: Kант И. Метафизика
нравов // Он же. Соч.: В 6 т. М., 1965. Т. 4, ч. 2. С. 190. — Примеч. пер.).
94
Ibid. S. 230−231 (Einleitung, § C).
95
Kant I. Kritik der Urteilskraft. § 41 // Idem. Gesammelte Schriften. 1908. Bd. 5.
S. 297, 296 (цит. по: Kант И. Критика способности суждения // Он же. Соч. 1966.
Т. 5. С. 309. — Примеч. пер.).
96
Kant I. Anthropologie // Idem. Gesammelte Schriften. Berlin; Leipzig, 1907. Bd. 7.
S. 244.
260 ________________________________________________ Манфред Ридель
этого термина тоже лежит схема договора, посредством которого «мно-

жество людей связывается в общество (pactum sociale)». Поэтому мо-
жет существовать большое число «обществ», характеризующихся раз-
личным типом соединения множества людей ради некой общей цели,
которую все они имеют фактически. От них отличается — не по реа-
лизации, а по строению — такое объединение многих лиц, которое
само по себе есть цель (которую каждый должен иметь)97, — идеальная
норма «общества» (в смысле динамической общности между людьми),
которая, по мнению Канта, может быть реализована только политиче-
ски, в гражданском правовом государстве. Эта норма не постулирует
общества, «свободного от господства», наоборот: непременным усло-
вием возможности ее реализации является всех связующая и для всех
обязательная господствующая власть (Herrschaftsgewalt). Однако, в от-
личие от традиционной естественно-правовой теории общества, Кант,
под влиянием идеи Руссо о contrat social (который он называл не «об-
щественным договором», а «гражданским союзом», Bürgerbund), смог
привести принцип господства (подчинение) в согласие с принципом
общества (объединение). Для этого недостаточно было просто принять
некий договор, постоянно зависящий от условий опыта: нужна была
практически-рациональная идея «государственного строя, основанно-
го на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря
которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных»98.
То, что в рамках нормативно-рациональной системы представлений
философии государства и права рассматривалось как задача разума, из-
дающего законы: найти для «некоторого количества разумных существ,
которые в своей совокупности для поддержании жизни нуждаются
в хороших законах, но каждое из которых втайне склонно уклоняться
от них», такой строй, при котором всеобщий закон и частный интерес
будут совпадать друг с другом, в ситуативной, описательной системе
представлений историософии и антропологии представляло собой ос-
нование и исходную точку построения такой конструкции, базу кото-
рой образовывало «патологически вынужденное согласие к жизни в об-
97
Kant. I. Über den Gemeinspruch: Das mag in der Theorie richtig sein, taugt
aber nicht für die Praxis // Idem. Gesammelte Schriften. 1912. Bd. 8. S. 289 (цит. по:
Кант И. О поговорке «может быть, это и верно в теории, но не годится для практи-
ки» // Он же. Соч. Т. 4, ч. 2. С. 76 ff. — Примеч. пер.).
98
«Verfassung von der größten Menschlichen Freiheit nach Gesetzen, welche ma-
chen, daß jedes Freiheit mit der andern ihrer zusammen bestehen kann». — Idem. Kritik
der reinen Vernunft (1. Aufl. 1781) // Ibid. 1903. Bd. 4. S. 201 (цит. по: Кант И. Критика
чистого разума // Он же. Соч. 1964. Т. 3. С. 350. — Примеч. пер.).
ществе» вместо «полного» (durchgängig), то есть основанного на разуме,

согласия99. Кантовская социальная модель в обоих случаях описыва-
ла схему действия «гражданского общества» в нынешнем (либераль-
ном) смысле этого слова, то есть в смысле динамичного целого, части
которого действуют одновременно и «вместе друг с другом», и «друг
против друга»: «Под антагонизмом я понимаю здесь необщительную
общительность людей, то есть такую склонность к общению, которая
вместе с тем связана с непрерывным сопротивлением, постоянно гро-
зящим обществу разъединением»100. Очевидны параллели между этим
утверждением Канта и системами представлений об обществе, которые
существовали в популярной философии, а также и — в особенности —
в англо-шотландской моральной философии (Смит, Юм, Фергюсон,
Миллар), вдохновлявшейся историософскими идеями. Эти параллели
следовало бы обозначить более четко101.
Сформулированный Кантом вопрос о совершенном обществе,
построенном на свободном «взаимодействии», был подхвачен Фихте
и помещен в интерпретативный контекст, поддающийся более точной
фиксации как в плане историческом, так и в плане критики языка. Хотя
Фихте зачастую употреблял слова «общество» и «общность» в качестве
синонимов102, он был первым, кто в связи с понятиями cоциальной
философии начал критически размышлять о языке. В 1792 году Фихте
отметил «смешение понятий», которое, по его мнению, «по сей день
99
«eine Menge von vernünftigen Wesen, die insgesamt allgemeine Gesetze für ihre
Erhaltung verlangen, deren jedes aber insgeheim sich davon auszunehmen geneigt ist». —
Idem. Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht // Ibid. Bd. 8.
S. 21 (цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане //
Он же. Соч. 1966. Т. 6. С. 11. — Примеч. пер.).
100
«Ich verstehe hier unter dem Antagonism die ungesellige Geselligkeit der Men-
schen, d. i. den Hang derselben, in Gesellschaft zu treten, der doch mit einem durchgän-
gigen Widerstande, welcher diese Gesellschaft beständig zu trennen droht, verbunden
ist». — Ibid. S. 20 (цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории. С. 10. — Примеч. пер.).
101
Модель превращения человека в члена общества (Vergesellschaftung) в ре-
зультате взаимодействия различных противоположно направленных факторов
развивал Адам Фергюсон (разобщение и объединение, инстинкты и разум, приро-
да и культура): Ferguson A. Essay on the History of Civil Society. Dublin, 1767. Vol. 1.
P. 1−6. В историографии эту модель применил впервые Гильберт Стюарт: Stu-
art G. A View of Society in Europe in Its Progress from Rudeness to Refinement or, In-
quiries concerning the History of Law, Government, and Manners. Edinburgh, 1778. Ср.
работу 70-х годов ХХ века Ханса Медика: Medick H. Naturzustand und Naturgeschich-
te der bürgerlichen Gesellschaft. Göttingen; Zürich, 1972.
102
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung der Urteile des Publikums über die Franzö-
sische Revolution (1793) // Idem. Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der Wissen-
schaften. Reihe I: Werke, Stuttgart, 1964. Bd. 1. S. 275 ff.
262 ________________________________________________ Манфред Ридель
[…] господствовало и до такой степени внедрилось в самую сердцевину

языка, что трудно найти такое слово, чтобы положить ему конец. Имен-
но слово ‘общество’ и является источником досадного недоразумения».
Главное возражение, которое выдвинул в своей критике Фихте, было
направлено против той модификации понятия общества, которая была
осуществлена теоретиками естественного права. Это понятие, писал
Фихте, употребляют как обозначение то людей, которые состоят во-
обще в каких-либо договорных отношениях друг с другом, то людей,
которые состоят в «особом гражданском договоре» с государством.
Тем самым тот, кто использует это слово, «уклоняется от важного во-
проса: а что же с теми людьми, которые живут вместе, рядом, впере-
мешку друг с другом, а при этом не состоят ни в каких договорных
отношениях, не говоря уже о гражданском договоре?»103.
В то время как Кант готов был понимать нормативное, не «данное»
ни в каком опыте понятие общества лишь как условие его (общества)
возможности (полное согласие на жизнь в обществе в соответствии
с внешними законами права), Фихте некритически перенес это понятие
из сферы практического разума в область реального опыта: «Обще-
ством я называю отношение разумных существ друг к другу. Понятие
общества невозможно без предположения, что действительно кроме
нас имеются разумные существа…»104 Наряду с договорными, рацио-
нально регламентированными отношениями индивидов между собой,
существуют не скрепленные никакими договорами «отношения в про-
странстве» — социетарная взаимосвязь, не сводимая к разуму и дого-
вору. Смысл общества поэтому требовал нового терминологического
определения: «Я различаю в слове ‘общество’ два основных значения;
во-первых, оно выражает физическое отношение некоторого числа
людей друг к другу, и отношение это не может быть никаким иным,
кроме пространственного; затем, оно выражает моральное отношение,
взаимное соотношение прав и обязанностей»105.
103
«bis auf diesen Tag […] geherrscht und so sehr bis in das Innere der Sprache sich ver-
webt hat, daß es schwer fällt, ein Wort zu finden, um ihr ein Ende zu machen. Das Wort ‘Ge-
sellschaft’ nämlich ist die Quelle des leidigen Mißverständnisses». — Fichte J. G. Beiträge zur
Berichtigung der Urteile des Publikums über die Französische Revolution (1793). S. 275−276.
104
«Gesellschaft nenne ich die Beziehung der vernünftigen Wesen aufeinander. Der
Begriff der Gesellschaft ist nicht möglich, ohne die Voraussetzung, daß es vernünftige
Wesen außer uns wirklich gebe». — Fichte J. G. Vorlesungen über die Bestimmung des
Gelehrten // Ibid. Reihe 1. Bd. 3. S. 34 (цит. по: Фихте И. Г. Несколько лекций о назна-
чении ученого // Он же. Соч.: В 2 т. СПб., 1993. Т. 2. С. 19. — Примеч. пер.).
105
«Ich unterscheide beim Worte Gesellschaft zwei Hauptbedeutungen; einmal, in-
dem es eine physische Beziehung mehrerer aufeinander ausdrückt, welches keine andere
В последнем значении, писал Фихте, это слово употреблялось шко-

лой естественного права, которая считала, что все права и обязанности
человека определяются договорами — либо вообще, либо в особенно-
сти гражданским договором, — так что получалось, что всякое обще-
ство возникло благодаря договору, а без такового никакое общество
невозможно. Но при этом забывали, указывал Фихте, «первое из зна-
чений слова ‘общество’». Он называл его «физическим», однако речь
шла не о человеческой природе и заложенных в ней потребностях:
наоборот, Фихте понимал под этим словом всякую «агрегацию» свобод-
ных, не связанных договором существ, живущих «естественно», а это
значит всего лишь — «живущих в пространстве рядом друг с другом
и благодаря этому вступающих во взаимоотношения»106. «Общество»
было для Фихте суммой индивидов, а не выражением их несамостоя-
тельности и зависимости:
Люди могут в самом деле […] жить вместе, рядом, вперемешку

друг с другом, не состоя при этом в обществе во […] втором значении,
то есть в договорных отношениях. Они в этом случае живут не без вза-
имных прав и обязанностей. Их общий (gemeinschaftlich) закон, кото-
рый достаточно четко это определяет, — это закон свободы; главный
принцип — не стесняй ничьей свободы, покуда она не стесняет твою107.
Из этого различения Фихте — одним из первых в немецкоязычном

ареале — вывел «разницу между обществом и государством»108. Она,
с одной стороны, подразумевает суверенное государство Нового вре-
мени, каковое Фихте рассматривал как «машину» в чисто негативном
смысле этого слова — как уже не достойное восхищения, а «странное»
sein kann als das Verhältnis zueinander im Baume; dann, indem es eine moralische Be-
ziehung ausdrückt das Verhältnis gegenseitiger Rechte und Pflichten gegeneinander». —
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung der Urteile des Publikums über die Französische
Revolution // Ibid. Reihe 1. Bd. 1. S. 276.
106
«im Raume beieinander leben und dadurch in gegenseitige Beziehungen versetzt
werden». — Fichte J. G. Vorlesungen über die Bestimmung des Gelehrten. S. 27 (цит. по:
Фихте И. Г. Несколько лекций. С. 10. — Примеч. пер.).
107
«Die Menschen können allerdings, […] um, neben, zwischen, untereinander le-
ben, ohne in Gesellschaft in euerer zweiten Bedeutung, im Vertrage, zu stehen. Sie sind
dann nicht ohne gegenseitige Rechte und Pflichten. Ihr gemeinschaftliches Gesetz, wel-
ches dies scharf genug bestimmt, ist das Freiheitsgesetz; der Grundsatz: hemme nieman-
des Freiheit, insofern sie die deinige nicht hemmt». — Fichte J. G. Beiträge zur Berichti-
gung. S. 276−277.
108
Ibid. S. 284.
264 ________________________________________________ Манфред Ридель
произведение искусства, которое «своей конструкцией грешит против

природы»109. Поэтому его отличие от общества было исторически кон-
кретизировано. Но, с другой стороны, это отличие, с точки зрения Фих-
те, означало враждебность по отношению к любому роду государства,
ибо оно само существует лишь «благодаря обществу»110. Так, в лекциях
О назначении ученого (1794) Фихте не просто говорил об «отличии»,
но и постулировал «исчезновение» государства в обществе, которое
представляет собой «взаимные отношения разумных существ» и кото-
рое важно не смешивать «с особым эмпирически обусловленным родом
общества, называемым государством. Жизнь в государстве не принад-
лежит к абсолютным целям человека […], но она есть средство, имеющее
место лишь при определенных условиях, для основания совершенного
общества»111. Абстрактное и неисторичное представление Фихте о раз-
нице между государством и обществом не должно заставлять нас забы-
вать о том, что он предпринимал терминологические дифференциации
не ради них самих: за разрешение апорий естественно-правового по-
нятия об обществе Фихте взялся с тем, чтобы сделать важный вывод,
касающийся оценки Французской революции. Сформулированное им
различение он связал с бурно дебатировавшимся в начале 90-х годов
XVIII века вопросом о праве французского народа на пересмотр «гра-
жданского договора». Ответ, данный философом, продемонстрировал
то преимущество перед всеми остальными существовавшими на сей
счет теориями, что в нем революция толковалась как преодоление
государства обществом. Право на изменение гражданского договора,
которое Фихте отстаивал в полемике с Исследованиями о Французской
революции А. В. Реберга (1793), вытекало из обнаружившегося в конце
XVIII века несовпадения между обществом и государством, и это не-
совпадение Фихте начал систематически добавлять к существовавшему
в теории естественного права абстрактному различению естественного
и гражданского состояния людей. Естественное право (droits de l’homme)
есть общественное право государства постольку, поскольку «естествен-
ное состояние человека» не прекращается, как единодушно полагали
109
Fichte J. G. Beiträge zur Berichtigung. S. 249.
110
Ibid. S. 288.
111
«besondren empirisch bedingten Art von Gesellschaft, die man den Staat nennt,
[zu verwechseln ist]: Das Leben im Staate gehört nicht unter die absoluten Zwecke des
Menschen […]; sondern es ist ein nur unter gewissen Bedingungen stattfindendes Mittel
zur Gründung einer vollkommenen Gesellschaft». — Fichte J. G. Vorlesungen über die
Bestimmung des Gelehrten. S. 37 (цит. по: Фихте И. Г. Несколько лекций. С. 23. —
противники Французской революции, с заключением гражданского

договора: оно «продолжается непрерывно, до, во время и после госу-
дарства». Человек, которому как существу разумному никто не может
давать никакого закона, кроме него самого, в любой момент имеет пол-
ное право покинуть государство, а общество имеет право отменить
существующий гражданский договор и заключить новый112.
IV. Лексические регрессии у сторонников реставрации,

романтиков и буржуазных либералов
IV.1. Социальная философия как социальный романтизм
Хотя эти терминологические различения представляли собой
по сути открытие, Фихте скоро отказался от них — сначала (в Основах
естественного права, 1796) в пользу контрактной схемы из теории
естественного права, потом (в Речах к немецкой нации, 1807−1808) —
по причине «природного» характера того понятийного языка, в ко-
тором социально-философское понятие общества перекрывалось
дофилософскими языковыми обозначениями — такими словами, на-
пример, как «народ», «народность» (Volkstum), «нация», «племя» и так
далее. Отказ Фихте от своего открытия совпал по времени с возник-
новением романтического движения — попыткой литературно-куль-
турного и политического отпора Просвещению и его практическим
последствиям, особенно Французской революции. «Общество» по-
нималось Кантом и молодым Фихте как «общность», как взаимодей-
ствие свободных и равных индивидов в единой системе деятельностей
и целей (Handlungs- und Zweckzusammenhang), основанной на разуме.
Общественное целое при этом не объявлялось самоцелью, а все вре-
мя было еще и средством реализации обоснованных целей индиви-
дуума; даже государство представлялось раннему Фихте средством
для создания выходящего за его пределы, «совершенного» общества
разума. Приверженцы романтизма развернули «разумное» отношение
между индивидом и обществом в обратную сторону. Они, во-первых,
снова субстанциализировали реляционные категории и тем самым
представили общественное целое и его части социальными «целост-
ностями», имеющими приоритет перед деятельностью индивида;
во-вторых, они отказались от презумпции рационального субъекта
112
Idem. Beiträge zur Berichtigung. S. 277−278, 290−291.
266 ________________________________________________ Манфред Ридель
общественного действия, в силу чего индивидуум как моральная лич-

ность с четко определенными правами и обязанностями растворился
в образе «индивидуальной» личности, уже не поддающейся, однако,
никакому определению. «Личность» и «общность» — вот те два по-
нятийных экстремума, вокруг которых вращались в литературе мне-
ния романтиков относительно проблемы государства и общества. Эта
очевидным образом неудачно выбранная система координат обусло-
вила, с одной стороны, сентиментализацию общественных отноше-
ний, в которой значительную роль сыграло обращение к природным
по своему происхождению и ставшим историческими основам соци-
альных связей (то есть семье, племени, народу и так далее); с другой
стороны, она обусловила сведение общественных отношений к от-
ношениям приватным, к «общению» (Geselligkeit), понимаемому уже
не как что-то публичное, а как нечто интимное. Обе тенденции имели
одну общую черту: в отличие от характерной для понятия разумного
права у философов-идеалистов тенденции к эфемеризации социетар-
ных систем они обеспечивали осознание того, что «общество» есть
факт, или, как говорил Ф. Шлегель, «эмпирическая данность»: «Из од-
ного лишь понятия права невозможно вывести общность и общество,
при этом всегда нужно уже предполагать существование общества
как эмпирической данности»113. Тривиальная сама по себе констатация
того, что «общество» есть понятие эмпирическое, еще не отличала
романтизм от аристотелевской и естественно-правовой традиции;
отличие было в том, что заложенная в этой констатации критика
контрактной схемы разрушала нормативно-рациональное единство
обоснований (Begründungszusammenhang) права и общества. Аргумен-
тация была такова: теория договора переоценивает роль разума в воз-
никновении человеческих отношений; она понимает под «обществом»
некий комплекс средств для достижения целей, которые в результате
разумного рассуждения ставит себе индивид ради удовлетворения
своих потребностей и интересов. Из-за этого данная теория не учи-
тывает «истинную суть человеческих отношений», которая заключа-
ется не в «разумных» речах и поступках, а в доразумных инстинктах,
113
«empirisches Datum [ist]: Aus dem bloßen Rechtsbegriff kann die Gemeinschaft
und Gesellschaft nicht hergeleitet werden, es muß dabei dann schon immer eine Gesell-
schaft als empirisches Datum angenommen werden». — Schlegel F. von. Die Entwicklung
der Philosophie in 12 Büchern // Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe / Hrsg. E. Beh-
ler unter Mitarbeit von J.-J. Anstett, H. Eichner. München; Wien; Paderborn, 1964.
2. Abt., Bd. 13. S. 110.
чувствах, привычках, обычаях и зависимостях (от семьи, племени,

народа и так далее)114.
Так в раннеромантической философии государства и права про-
изошло смещение значения слова, имевшее в высшей степени весомые
последствия. Причиной его стало недоразумение, связанное с кон-
трактной схемой, в особенности с теорией общественного договора.
Хотя эта схема у теоретиков естественного права в XVII и XVIII веках
считалась лишь нормой для оценки разумности создаваемого людь-
ми общества вообще, а не фактическим описанием исторического
генезиса конкретных «обществ», теперь ее стали толковать как факт,
причем по образцу схемы юридического частноправового договора.
Конечно, часть вины за эту ошибочную интерпретацию лежит на по-
пуляризаторах идей Просвещения (таких, как Шлёцер в Германии115);
однако со стороны романтиков здесь имело место сознательно не-
верное толкование в русле их политической теории. Недоразумение
было проявлением не недостаточного понимания предмета, а пони-
мания, направляемого идеологическим интересом. Государство, гово-
рил Адам Мюллер в своих лекциях об Основах искусства управления
государством (1809), прочитанных перед дрезденским дворянством,
есть не «просто мануфактура, молочная ферма, страховая компания
или коммерческое товарищество», а народ как естественная основа
государства есть не просто масса людей. Он:
…возвышенная общность длинного ряда былых, ныне живущих

и грядущих родов; все они в жизни и смерти своей связаны между
собой в великий и тесный союз, и каждый отдельный род, а в каждом
отдельном роде — каждый отдельный человеческий индивид — являет-
ся порукой общего единства, а оно, в свою очередь, является порукой его
и всего его существования; какая прекрасная […] общность является
глазам и чувствам в общем языке, в общих нравах и законах, в тысяче
благодатных установлений116.
114
Ср.: Lerch E. «Gesellschaft» und «Gemeinschaft» // Deutsche Vierteljahrsschrift für
Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. 1944. Bd. 22. S. 112.
115
Schlözer A. L. Allgemeines Staatsrecht und Staatsverfassungslehre. Göttingen,
1793. § 4.
116
«erhabene Gemeinschaft einer langen Reihe von vergangenen, jetzt lebenden und
noch kommenden Geschlechtern, die alle in einem großen innigen Verbände zu Leben
und Tod zusammenhangen, von denen jedes einzelne und in jedem einzelnen Geschlech-
te wieder jedes einzelne menschliche Individuum den gemeinsamen Bund verbürgt
und mit seiner gesamten Existenz wieder von ihm verbürgt wird; welche schöne […]
268 ________________________________________________ Манфред Ридель
Как в плане содержания, так, вероятно, и в плане терминоло-

гии Мюллер опирался в этом пассаже на Размышления о революции
во Франции (1793) Эдмунда Бёрка, опубликованные в Германии в пе-
реводе Фридриха Генца и оказавшие на политический вокабулярий
романтиков такое влияние, которое сказывалось в течение многих
последующих лет. Общество, говорится у Бёрка, в определенном смыс-
ле, пожалуй, являет собой договор (contract), однако не такой договор,
который, подобно соглашению о деловом партнерстве (partnership
agreement) у торговцев перцем или табаком, может быть по желанию
расторгнут одним из партнеров: «Поскольку цели такого соединения
(Verbindung: это слово употреблено у Генца, у Бёрка — partnership)
не могут быть достигнуты в одном поколении, оно превращается
в общность (Gemeinschaft; у Бёрка и тут partnership) между живущими,
жившими и теми, кому еще предстоит жить»117. Таким образом, сло-
вом «общность» здесь переведено не community, а partnership — слово,
которое свидетельствует о постоянной ориентации на контрактную
схему и которое Генц время от времени передает также словом «го-
сударственное объединение» (Staatsverein). У Бёрка/Генца идет речь
об общности м е ж д у живыми как об ассоциации лиц с общими ин-
тересами, совместно пользующихся определенными благами, причем
эти блага отнюдь не только материальные118. Лексику Бёрка — Генца,
еще лишенную эмоциональной окраски, описывающую просто некое
состояние (отношения между поколениями), Адам Мюллер сентимен-
тализировал: он патетически говорил о «возвышенной общности»,
которая, по его утверждению, связывает поколения и отличает посто-
янный порядок под названием «государство» от других социетарных
взаимосвязей как исторически ценный. И в самом деле, это сентимен-
тально-патетическое выражение указывало в будущее119. Генрих фон
Клейст употреблял слово «общность» уже для передачи ценности,
ощущаемой как максимальная, — в качестве самоназвания «той са-
Gemeinschaft sich den Augen und den Sinnen darstellt in gemeinschaftlicher Sprache,
in gemeinschaftlichen Sitten und Gesetzen, in tausend segensreichen Institutionen». —
Müller A. Die Elemente der Staatskunst (1809) / Hrsg. J. Baxa. Jena, 1922. Bd. 1. S. 37,
145−146.
117
«Da die Zwecke einer solchen Verbindung nicht in einer Generation zu erreichen
sind, so wird daraus eine Gemeinschaft zwischen denen, welche leben, denen, welche
gelebt haben, und denen, welche noch leben sollen». — Burke E. Betrachtungen über die
französische Revolution / Hrsg. D. Henrich, L. Iser. Frankfurt a.M., 1967. S. 160.
118
Ibid.
119
Cp.: Lerch E. «Gesellschaft» und «Gemeinschaft». S. 116.
мой» общности («die» Gemeinschaft), без последующих определений

отношений или состояний. Общность людей, связанных меж собой,
превращалась вопреки или благодаря политической интенции (са-
моутверждению немецкой нации перед лицом наполеоновского гос-
подства) в самоцель:
Нужна общность, чьи корни тысячью отростков, подобно дубу,

внедряются в почву времени […] общность, которая незнакома с духом
властолюбия и завоевания […] общность, которая […] подобно
прекрасной душе, до сего дня не верила в то, что она великолепна […]
общность, после конца которой не будет биться ни одно немецкое
сердце и которая будет сведена в могилу лишь кровью — такой, от ко-
торой померкнет солнце120.
В ином отношении говорил об «истинной общности» Фридрих

Шлегель. Он связывал «общность» как ценностное понятие с церков-
но-теологическим понятием иерархии, с идеей статичных отношений
верховенства и подчиненности в церковной организации, которые —
по средневековому образцу — находят свое продолжение в государстве:
Род человеческий должен быть если не непосредственно подве-

ден, то хотя бы подготовлен к истинной общности. Для этого служит
иерархия. Императорская власть с пронизывающим все общество свер-
ху донизу сословным государственным устройством и иерархия удо-
влетворяют оба требования — требование обособления и требование
связи наций121.
120
«Eine Gemeinschaft gilt es, deren Wurzeln tausendästig, einer Eiche gleich, in den
Boden der Zeit eingreifen […], eine Gemeinschaft, die unbekannt mit dem Geist der
Herrschsucht und der Eroberung […], eine Gemeinschaft, die […] einem schönen Ge-
müt gleich, bis auf den heutigen Tag an ihre eigne Herrlichkeit nicht geglaubt hat […],
eine Gemeinschaft, deren Dasein keine deutsche Brust überleben und die nur mit Blut,
vor dem die Sonne verdunkelt, zu Grabe gebracht werden soll». — Kleist H. von. Was gilt
es in diesem Kriege? (1809) // Idem. Sämtliche Werke und Briefe / Hrsg. H. Sembdner.
2. Aufl. Darmstadt, 1962. S. 378−379.
121
«Das Menschengeschlecht soll doch zu einer wahren Gemeinschaft, wenn nicht
unmittelbar geführt, doch dazu vorbereitet werden. Hierzu dient die Hierarchie. Durch
das Kaisertum mit durchgehender ständischer Verfassung und die Hierarchie werden
beide Forderungen der Absonderung und der Verbindung der Nationen befriedigt». —
Schlegel F. von. Die Entwicklung der Philosophie in 12 Büchern // Idem. Kritische Fried-
rich- Schlegel-Ausgabe. Bd. 13. S. 168.
270 ________________________________________________ Манфред Ридель
Связь — дело церкви, а обособление — следствие государства. Госу-

дарство и церковь, считал Шлегель, относятся друг к другу как услов-
ная («относительная») и безусловная («абсолютная») общности, так
что он мог сказать, что «иерархия» имеет целью «безусловную общ-
ность и связь» между людьми: это была спиритуализация социетарных
отношений, основанная на кардинальной реинтерпретации того обще-
принятого понятия о церкви и государстве, которое обеспечивалось
традиционными понятийными средствами социальной философии.
IV.2. «Общность» и «общество»: к генезису

терминологического различения
С этим был связан встречавшийся в публикациях даже самого
недавнего времени тезис о том, будто романтически-консервативные
авторы в своей терминологии использовали только слово «общность»
(Gemeinschaft): «Для природно и исторически предзаданных целост-
ностей (семьи, общины, сословия, народа) или для тех, что облада-
ли нравственным правом первенства (государство), синонимически
или предикативно использовался термин “общность”»122. В таком ка-
тегоричном виде тезис этот несостоятелен. Хотя романтики и вели
полемику против неконтролируемого использования схемы договор-
ных отношений в социальной философии Просвещения, сами они
регулярно употребляли сочетания со словом «общество» — как, на-
пример, Генрих фон Клейст, который требовал «общественного союза»
(Gesellschaftsbund)123, или Адам Мюллер, который вслед за традиционной
теорией общества еще отождествлял «общество» с «государством»:
«Тот вечный альянс людей между собой, который мы называем об-
ществом или государством […] столь же легитимен, сколь и поле-
зен»124. Слово «общность» не употреблялось еще в функции противо-
поставления в полемическом контексте. Это лишает вышеупомянутую
эволюцию значения терминологической заостренности. И Фридрих
Шлегель, который со своим отождествлением «иерархии» и «безуслов-
ной общности», как кажется, дальше всех вышел за пределы круга
122
Ср., например, статью Петера Фурта: Furth P. Art. Gemeinschaft // Evangeli-
sches Staatslexikon. Stuttgart; Berlin, 1966. S. 608.
123
Kleist H. von. Gewerbfreiheit // Berliner Abendblatt. 1810. 3. Dezember. Nr. 55.
124
«Die ewige Allianz der Menschen untereinander, welche wir Gesellschaft oder
Staat nennen, ist […] ebenso rechtmäßig als nützlich». — Müller A. Die Elemente der
Staatskunst. Bd. 1. S. 59.
социологических идей Просвещения, тоже пользовался старой фор-

мулой синонимичности, когда писал: «Из нравственного требования
абсолютной общности вытекает форма общества вообще […] Церковь
есть безусловное общество и общность всех людей в их отношении
к самим себе и к Божеству»125. Примерно столь же широко исполь-
зовал оба понятия и Новалис. С одной стороны, он уничижительно
говорил о том, что всякая «сравнительно долгая общность» (в значе-
нии «совместность») приучает людей к тому, чтобы «все свои мысли
и соображения направлять исключительно на средства достижения
комфорта»; с другой стороны, он восхвалял организацию церковных
орденов как «образец всех обществ […] которые чувствуют органи-
ческую тоску по бесконечной распространенности и неограниченной
долговечности»126. Наряду с этим Новалис использовал встречавшееся
прежде лишь в переводах произведений по эмпирической психологии
(Юм) слово «ассоциация», которое в немецкой популярной философии
переводилось как «объединение в общество» (Vergesellschaftung127), —
у него оно выступало как родовое понятие, покрывавшее разные
виды социальных отношений: «Государство, церковь, брак, общество,
публика — все это понятия, которые имеют самое прямое касатель-
ство к нашим непосредственно человеческим отношениям, то есть
к нашему существованию в бесконечной ассоциации разумных су-
ществ»128. Не чуждо было Новалису и выражение «учение об обществе»
(Gesellschaftslehre); правда, он не пошел дальше нескольких туманных
125
«Aus der sittlichen Forderung absoluter Gemeinschaft geht die Gesellschaftsform
überhaupt hervor […] Die Kirche ist die unbedingte Gesellschaft und Gemeinschaft aller
Menschen in ihrem Verhältnis zu sich selbst und zur Gottheit». — Schlegel F. von. Die
Entwicklung der Philosophie. S. 143. Cp.: Ibid. S. 168: «Es ist daher auch eigentlich nicht
zu sagen, die Kirche habe einen Zweck, sie ist sich vielmehr selbst Zweck, sie hat ihren
unbedingten Wert in sich und ist die unbedingte Gemeinschaft und Gesellschaft». — (Пе-
ревод: «Поэтому, собственно, и нельзя сказать: ‘Церковь имеет цель’: она сама —
цель, ее безусловная ценность в ней самой, она является абсолютным сообществом
и обществом».)
126
Novalis (Hardenberg F. Freiherr von). Die Christenheit oder Europa (1799) // Idem.
Schriften / Hrsg. P. Kluckhohn, R. Samuel. 2. Aufl. Stuttgart; Darmstadt, 1968. Bd. 3.
S. 509, 513.
127
Eberhard J. A. Über den moralischen Sinn // Idem. Neue vermischte Schriften.
Halle, 1788. S. 198: «Gesetz der Vergesellschaftung der Ideen».
128
«Staat, Kirche, Ehe, Gesellschaft, Publikum sind lauter Begriffe, die auf unsere ei-
gentlich menschlichen Verhältnisse, das ist auf unsern Bestand in einer unendlichen As-
soziation von Vernunftwesen, den eigentlichsten Bezug haben». — Novalis. Fragmente //
Idem. Schriften. 2. Aufl. Bd. 3. S. 571.
272 ________________________________________________ Манфред Ридель
намеков относительно роли и места этой явно новой по своей природе

научной дисциплины129.
Подлинный научный интерес романтиков применительно к «об-
ществу» касался приватных отношений «общения» (Geselligkeit), ко-
торые здесь занимали место публичной сферы (Öffentlichkeit) — того,
что в общественной мысли Просвещения называлось «публикой»
(Publikum)130. Новалис понимал «общество» по аналогии с человече-
ским индивидуумом; оно, хотя и представляет собой «жизнь сообща»
(gemeinschaftliches Leben), есть, на его взгляд, не что иное, как одно
«неделимое, мыслящее и чувствующее лицо». Поэтому оно способ-
но испытывать самые личные ощущения — включая и такие, кото-
рые требуют участия других лиц: «Танец — еда — речь — ощущать
и работать сообща — быть вместе — слышать, видеть, чувствовать
друг друга и так далее, — все это условия и поводы и одновременно
функции деятельности высшего сложного человека», они «возникли
благодаря этому чувству высшей жизни в обществе»131. В более ясном
виде эти соображения предстают у Шлейермахера в Попытке теории
поведения в обществе (1799), где впервые проведено эксплицитное
терминологическое различие между «обществом» и «общностью».
Однако Шлейермахер определил соотношение этих двух терминов
не так, как можно было бы ожидать после критической полемики ран-
них романтиков с просвещенческой теорией договора. «Общество»
в его понимании — проявление взаимодействия между индивидами,
которое не имеет никакой цели, в то время как «общность» связана
с некими целями и потому менее свободна. Идеальной формой не-
принужденного общения является всестороннее, не ограниченное
никакими определенными целями взаимодействие между обща-
129
Cp.: Novalis. Das Allgemeine Brouillon (1798/1799) // Ibid. S. 320: «Die Politik —
die Gesellschaftslehre — die Ehetheorie gehören in die höhere Menschenlehre, wo von
zusammengesetzten Menschen gehandelt wird». — (Перевод: «Политика — учение
об обществе — учение о браке принадлежат к высшим учениям о человеке, в кото-
рых рассматриваются человеческие коллективы».)
130
См., например: Schlegel F. von. Über die Philosophie. An Dorothea // Idem. Seine
prosaischen Jugendschriften / Hrsg. J. Minor. Wien, 1882. Bd. 2. S. 330.
131
«Tanz — Essen — Sprechen — gemeinschaftlich Empfinden und arbeiten — zusam-
mensein — sich hören, sehn, fühlen etc. alles sind Bedingungen und Anlässe und selbst
schon Funktionen — der Wirksamkeit des Höhern zusammengesetzten Menschen, [sie
sind] entstanden durch dieses Gefühl des höhern Lebens in Gesellschaft». — Novalis.
Vermischte Bemerkungen und Blüthenstaub // Idem. Schriften. 1965. Bd. 2. S. 430, 431;
Idem. Allgemeines Brouillon // Ibid. Bd. 3. S. 425; Idem. Poëticismen // Ibid. Bd. 2. S. 538
ющимися партнерами, находящее адекватное языковое выражение

в слове «общество»:
Если мы разложим понятие свободного общения, общества в соб-

ственном смысле, то мы обнаружим, что множество людей должны
воздействовать друг на друга и что это воздействие ни в коем отноше-
нии не должно быть односторонним. Те люди, что собрались в театре
или сообща присутствуют на лекции, вовсе не образуют между собой,
собственно говоря, никакого общества, и с художником каждый пребы-
вает в состоянии не свободного, а связанного общения, потому что ху-
дожник ставит своей целью только некое определенное воздействие […]
Ибо в том-то и состоит истинный характер общества с точки зрения
его формы, что оно должно быть взаимодействием — пронизывающим
насквозь всех участников, но ими же полностью определяемым и со-
вершаемым132.
Общество как воплощение свободной обоюдной коммуникации

требует самоутверждения и самосохранения индивидов, оно требует
индивидуации. В пояснении о том, что значит «Общество в собствен-
ном смысле слова», Шлейермахер отмечал:
Это слово надо использовать только в таком понимании. Во вся-

ком предполагающем общение объединении, связанном и определя-
емом некой внешней целью, участникам свойственно нечто общее, и эти
объединения представляют собой общности, κοινωνίαι; а тут у них, соб-
ственно говоря, ничего нет общего, но все взаимно, то есть на самом
деле противоположно друг другу, и это — общества, συνουσίαι133.
132
«Wenn wir den Begriff der freien Geselligkeit, der Gesellschaft im eigentlichen
Sinn zerlegen, so finden wir hier, daß mehrere Menschen aufeinander einwirken sollen
und daß diese Einwirkung auf keine Art einseitig sein darf. Diejenigen, welche im Schau-
spielhause versammelt sind oder gemeinschaftlich einer Vorlesung beiwohnen, machen
untereinander eigentlich gar keine Gesellschaft aus, und jeder ist auch mit dem Künstler
eigentlich nicht in einer freien, sondern in einer gebundenen Geselligkeit begriffen, weil
dieser es nur auf irgendeine bestimmte Wirkung abgelegt hat […] Denn das ist der wah-
re Charakter einer Gesellschaft in Absicht ihrer Form, daß sie eine durch alle Teilhaber
sich hindurchschlingende, aber auch durch sie völlig bestimmte und vollendete Wechsel-
wirkung sein soll». — Schleiermacher Fr. Versuch einer Theorie des geselligen Betragens
(1799) // Idem. Werke. Auswahl in 4 Bände / Hrsg. O. Braun, J. Bauer. Leipzig, 1913 (re-
print: Aalen, 1981). Bd. 2. S. 8−9.
133
«Das Wort sollte nur in diesem Verstande genommen werden. In jeder durch einen
äußeren Zweck gebundenen und bestimmten geselligen Verbindung ist den Teilhabern
274 ________________________________________________ Манфред Ридель
Теоретически обоснованный выбор в пользу того или другого

термина не определился и в более позднее время, когда романтизм
победил в общеполитическом смысле, то есть в 1800−1830 годах.
Наоборот, у наиболее выдающихся его представителей периода ре-
ставрации преобладали термины «общество» (Gesellschaft, Sozietät),
«общительность» (Geselligkeit), а также «товарищество» (Genossen-
schaft) — слово, которое попытался возродить в прежнем достоин-
стве Франц фон Бадер. Наряду с «сентиментальными» и «персональ-
ными» формами (например: «Всякое общество — супружеская чета,
семья, племя, народ — начинается с такой любви, которая является
непосредственной, а потому может быть утрачена; завершение же
свое оно должно найти в любви опосредованной, скрепленной»)134
фундаментальное значение здесь имел теологизирующий взгляд:
«Без изначального и коренного общества, в котором были объеди-
нены Бог и люди, не смогло бы ни возникнуть, ни существовать обще-
ство человеческое»135. Особое положение занимает понятие «общения»
(Geselligkeit) К.Л. фон Халлера, которое, с одной стороны, призвано
было — в противоположность публично-правовой интерпретации,
характерной для Просвещения, — выразить «приватный» характер
всех общественных связей, но, с другой стороны, подчеркнуто ухо-
дило от открытой ранними романтиками приватной сферы общи-
тельного (das Gesellige):
Это произведение (Реставрация учения о государстве, или тео-

рия естественного состояния общения, противопоставленная химере
искусственно-гражданского) можно было бы назвать и вообще тео-
etwas gemein, und diese Verbindungen sind Gemeinschaften, κοινωνίαι hier ist ihnen
eigentlich nichts gemein, sondern alles ist wechselseitig, d. h. eigentlich entgegengesetzt,
und dies sind Gesellschaften, συνουσίαι». — Schleiermacher Fr. Versuch einer Theorie des
geselligen Betragens (1799). Anm.
134
«Jede Sozietät (die der Ehe, der Familie, des Stammes des Volkes) geht aber von der
unmittelbaren, darum verlierbaren Liebe aus und soll in der mittelbaren, konfirmierten
Liebe sich vollenden». — Baader F. von. Über den verderblichen Einfluß der herrschen-
den rationalistisch-materialistischen Vorstellungen auf die höhere Physik und Kunst
(1834) // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. F. Hoffmann, J. Hamberger. Leipzig, 1852 (re-
print: Aalen, 1963). Bd. 3. S. 298 Anm.
135
«Ohne eine ursprüngliche und radikale Gesellschaft zwischen Gott und den Men-
schen würde eine Gesellschaft der Menschen unter sich […] weder entstehen noch be-
stehen können». — Baader F. von. Rez. der Schrift Essai sur l’indifférence en matière de
Religion par M. l’ Abbé de Lamennais // Ibid. 1854. Bd. 5. S. 244; кроме того см. Ibid.
S. 125−126, 166−167, 199−200, 296−297.
рией всех социабельных отношений, однако с тем, чтобы в первую

очередь были учтены те могучие и свободные, которые я называю
государствами136.
То «естественно-социабельное», которое противопоставлено здесь

«искусственно-гражданскому», приближалось к области «социально-
го», к сфере «общества», по структуре своей еще ни приватного, ни пуб-
личного и не совпадающего с государством: такое общество в эту эпоху
сделалось проблемой социальной философии.
IV.3. Буржуазно-либеральное понятие общества

В отличие от сторонников романтизма и реставрации представите-
ли буржуазно-либеральной философии государства и права продолжи-
ли традицию теории естественного права в том, что касалось понятия
общества. Точкой, в которой их взгляды с ней сходились, была идеа-
листическая философия (Кант), однако они не просто заимствовали
ее нормативно-рациональное обоснование «общества» как взаимодей-
ствия свободных и равных индивидов («общность»), а адаптировали
это обоснование к интеллектуальной и общественной ситуации начала
XIX века и к специфическим эмансипационным устремлениям герман-
ской буржуазии. Проблемой германского раннего либерализма было
устранение противоречия между «разумным правом» (Vernunftrecht)
и «историческим правом», с одной стороны137, и «свободной» народной
жизнью и «органической» организацией власти — с другой. Термино-
логия романтиков и сторонников реставрации, идеи «исторической
школы» (Савиньи) и немецкого идеализма слились с топосами тра-
диционной теории общества Аристотеля. Соответственно, на первом
плане в раннелиберальной мысли стояла не противоположность между
государством и обществом, а равноправный компромисс между ними.
Понятиями-посредниками выступали при этом «народ» и «нация».
136
«Man könnte dieses Werk (“Restauration der Staats-Wissenschaft oder Theorie des
natürlich-geselligen Zustands der Chimäre des künstlich-bürgerlichen entgegengesetzt”)
auch überhaupt eine Theorie aller geselligen Verhältnisse nennen, doch, so, daß die mäch-
tigen und freien, welche ich Staaten nenne, vorzüglich berücksichtiget werden». — Hal-
ler C. L. von. Restauration der Staats-Wissenschaft oder Theorie des natürlich-geselligen
Zustands der Chimäre des künstlich-bürgerlichen entgegengesezt. Winterthur, 1820 (re-
print: Aalen, 1964). 2. Aufl. Bd. 1. S. XLVI.
137
Cp.: Salomon-Delatour G. Moderne Staatslehren. Neuwied; Berlin, 1965. S. 529.
276 ________________________________________________ Манфред Ридель
Уже Вильгельм фон Гумбольдт ввел их в таком качестве и связал с тер-

мином «общность»: согласно Гумбольдту, это название для «членов
одной нации», которые, при органически развившемся разнообразии
и индивидуальности, живут «в общности» друг с другом. Ее лишает
силы всемогущее государство:
Именно разнообразие, возникающее из объединения многих, есть

высшее благо, какое приносит общество, и это разнообразие, несо-
мненно, всегда утрачивается пропорционально степени вмешательства
государства. И уже не собственно члены нации живут друг с другом
в общности, а отдельные подданные, которые с государством […] всту-
пают в отношения138.
Либералы начала XIX века развили эту мысль, не выводя, однако,

терминологических последствий из заложенной Гумбольдтом возмож-
ности различения «общности» и «общества». Границы между этими
двумя терминами остались нечеткими, точно так же, как и границы
между «государством» и «обществом» по-прежнему были размыты, —
и это было показательно для ситуации того времени.
Наглядно проследить сказанное можно на примере крупнейшего
предприятия либералов Юго-Западной Германии в области языко-
вой политики — энциклопедического словаря Государство Роттека
и Велькера. Авторы зачастую использовали понятия, совершенно
разнородные по своему происхождению, чтобы провести эти гра-
ницы как можно дальше. Так, Карл Велькер писал, что «идея госу-
дарства» заключается в «народной жизни, организованной в сво-
бодное, нравственное, живое, организованное общественное целое
(Gemeinwesen)», — это «отражают греческие и римские названия:
κοινωνία, res publica, societas civilis, civitas»139. Близкие к буржуазному
либерализму политэкономы того времени, пытавшиеся освоить и пе-
138
«Gerade die aus der Vereinige mehrerer entstehende Mannigfaltigkeit ist das höchs-
te Gut, welches die Gesellschaft gibt, und diese Mannigfaltigkeit geht gewiß immer in dem
Grade der Einmischung des Staats verloren. Es sind nicht mehr eigentlich die Mitglieder
einer Nation, die mit sich in Gemeinschaft leben, sondern einzelne Untertanen, welche
mit dem Staat […] Verhältnis kommen». — Humboldt W. von. Ideen zu einem Versuch
die Gränzen der Wirksamkeit des Staats zu bestimmen // Idem. Gesammelte Schriften /
Königlich Preußische (Deutsche) Akademie der Wissenschaften; Hrsg. A. Leitzmann,
B. Gebhardt. Berlin; Leipzig, 1903 (repr.: 1968). 1. Abt., Bd. 1. S. 113.
139
Welcker C. von. Art. Staatsverfassung // Rotteck C. von, Welcker C.Th. (Hrsg.)
Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. Altona, 1843. Bd. 15. S. 66.
ренести на германскую действительность «индустриальную систему»

Адама Смита, тоже изъяснялись языком, в котором было сравнимое
изобилие многозначных понятий и условных значений. «Нация» в ее
отношении к «государству» (а не «государство» в его отношении
к «обществу») представляла собой постоянно дискутировавшуюся
тему — не в последнюю очередь потому, что новая наука политической,
или национальной, экономии допускала в английском и француз-
ском языках альтернативные понятия, которые в немецком являлись
взаимоисключающими: «государственное хозяйство» (Staatswirtschaft)
и «национальное хозяйство» (Nationalwirtschaft)140. Нация же, соглас-
но воззрениям либерально-буржуазных политэкономов (фон Зоден),
не есть то же самое, что общество, потому что общество представляет
собой естественно-историческую индивидуальность141. Дистинкции по-
добного рода, которые ничего не называют и не допускают никакого
познания, показательны для образования социально-философских
понятий в классическом буржуазном либерализме. Его понятие об
обществе, имевшее тенденцию к «конституционному» посредничеству
ради смягчения социальных противоречий, возникших после Вели-
кой Французской революции, по сути своей представляло дальнейшее
развитие всеобщего общественного права (ius sociale universale) вре-
мен Просвещения: «Ни один юридический предмет не представляет
для учения о государстве, прежде всего для государственного права
и в особенности для конституционной теории, такой большой важно-
сти, как учение об обществе, а именно — естественное общественное
право»142. Либеральная теория общества была в основе своей теорией
права, причем «естественное общественное право» находило «орга-
ничное» продолжение в государственном праве. Под «обществом» Рот-
тек и Велькер понимали «существующее в законном порядке (в част-
ности, в силу договора) соединение множества лиц ради достижения
общей цели»143. Согласно такому определению понятия, общество от-
140
Soden J. Graf von. Die Nazional-Oekonomie: ein philosophischer Versuch über
die Quellen des National-Reichthums, und über die Mittel zu dessen Beförderung [1805].
Wien, 1815. Bd. 1. S. 8.
141
Ibid. S. 10−11.
142
«Kein Rechtsgegenstand ist für die Staatswissenschaft, allernächst für das Staats-
recht und ganz insbesondere für die Verfassungslehre, von so großer Wichtigkeit als die
Lehre von der Gesellschaft, und zwar namentlich als das natürliche Gesellschaftsrecht». —
Rotteck C. von. Gesellschaft, Gesellschaftsrecht // Rotteck C. von, Welcker C.Th. (Hrsg.)
Staats-Lexikon oder Encyklopädie der Staatswissenschaften. Altona, 1838. Bd. 6. S. 703.
143
«eine rechtskräftig (insbesondere vermöge Vertrags) bestehende Verbindung
mehrerer Personen zur Erstrebung eines gemeinschaftlichen Zweckes». — Ibid. S. 705.
278 ________________________________________________ Манфред Ридель
личается а) от множества индивидов, которые, хотя все и преследуют

одну и ту же цель, делают это каждый поодиночке, не взаимодействуя
с другими (пример: ассоциации, обеспечивающие своим членам теа-
тральные абонементы), б) от массы индивидов, которые, хотя и взаи-
модействуют ради достижения общих целей, делают это без всякого
на то обязательства и без взаимной правовой обязательности (пример:
культовые общины), и в) от группы, в которой некое количество лю-
дей на основе правовой обязательности работают ради общей цели,
при этом не представляя собой личности, «одушевленной» единой
общей волей, как, например, фабрика:
Так, совокупность (или, точнее, сумма) рабочих на одной фабрике,

хотя все они обязаны контрактом участвовать в создании продукции
этой фабрики, все равно не общество, так как обязательство работать
они взяли не друг перед другом, а только перед хозяином фабрики,
и потому не образуют лица ни рабочие сами по себе, ни тем более ра-
бочие вместе с хозяином144.
Таким образом, «общество» как правовое понятие требовало кон-

ституирования «лица» за счет общего желания, единой цели, право-
вой обязательности реализации этой цели, а кроме того — специ-
фической «природы» присущей ему личности: оно требовало, чтобы
члены его между собой были «не только связаны (выступая в силу
общности прав и обязанностей в качестве совокупного субъекта та-
ковых), но и действительно объединены, то есть превращены в живое
целое, приводимое в действие одной общей для всех них душой»145.
Короче говоря, «общество» было не только «нормативным», но и «ор-
ганическим» понятием и потому представляло собой нечто большее,
чем «общность» в смысле сопричастности или взаимного участия:
оно предполагало, что члены общества становятся одним целым,
144
«So bildet die Gesamtheit (oder eigentlicher die Summe) der Arbeiter in einer
Fabrik, obschon sie alle kontraktmäßig verbunden sind, zur Hervorbringung der Fabrik-
erzeugnisse […] mitzuwirken, gleichwohl keine Gesellschaft, weil sie sich nicht unterein-
ander gegenseitig, sondern nur dem Fabrikherrn […] zur Arbeit verpflichtet haben und
weil sie daher weder untereinander selbst und noch viel weniger mit dem Fabrikherrn
zusammen eine Person ausmachen». — Ibid. S. 705−706.
145
«nicht nur verbunden (namentlich vermöge einer Gemeinschaft von Rechten
oder Schuldigkeiten als ein Gesamtsubjekt derselben erscheinend), sondern wirklich ver-
einiget, d. h. zu einem lebendigen, durch eine ihnen allen gemeinsame Seele in Tätigkeit
gesetzten Ganzen gemacht sind». — Ibid. S. 706−707.
объединившись в «живую» совокупную личность. Сюда не подпа-

дали институты позитивного права, такие как корпорации, школы,
союзы, организации и так далее, но только «установления» разумного
права — семья, община, государство. Роттек и Велькер различали не-
сколько ступеней образования общества, причем для всех ступеней
действовала контрактная схема:
Общество и общественный договор, заключаемый гласно

или по умолчанию, — частноправовые и государственно-правовые,
тайные и публичные, хорошие и не хорошие общества самого разно-
образного рода — являются основой человеческой жизни и ее обличья,
всякого высшего, в особенности всякого правового ее порядка, и гос-
подствуют над нею146.
Первую, «главную ступень» создания общества образовывали со-

брания с целью общения (gesellige Zusammenkünfte), которые могли
быть названы «обществами» лишь метафорически; вторая ступень
включала в себя общества-компании, создававшиеся на основе норм
частного или обязательственного права и предполагавшие только от-
дельные и временные права и обязанности участников; третья сту-
пень — «общность лиц» (Personengemeinheit) — «то самое истинное,
морально личное общество, такое как семья, община, государство,
церковь»147. Эта модель ориентировалась не на новоевропейское, инду-
стриальное, нацеленное на доход общество, не на раскрытие его эко-
номических и социальных потенциалов, а на «разумный», еще не раз-
двоенный порядок, который, будучи основан на единстве правовой
«субъектности» и гражданской «самостоятельности», сохранял в себе
еще немало элементов традиционной модели общества. Возможность
отделения от государства еще не осознавалась, поскольку «учение
об обществе» Роттека—Велькера строилось на контрактной теории,
идущей от теории естественного права и лишь переделанной под «ор-
ганическую». Распространившееся под влиянием Гегеля определение
«общества» как «системы потребностей» и как воплощения индиви-
146
«Gesellschaft und gesellschaftlicher Vertrag — ausdrücklich und stillschweigend
abgeschlossen, privatrechtliche und staatsrechtliche, geheime und öffentliche, gute und
nicht gute Gesellschaften der verschiedensten Art — begründen und beherrschen das
menschliche Leben und seine Gestalt und alle höhere, insbesondere auch alle rechtliche
Ordnung desselben». — Welcker C. von. Gesellschaft, Gesellschaftscontract // Ibid. S. 666.
147
«wahre, moralisch persönliche Gesellschaft, wie die Familie, die Gemeinde, der
Staat die Kirche». — Ibid. S. 667.
280 ________________________________________________ Манфред Ридель
дов, которые в преследовании своих целей зависят друг от друга и по-

тому связаны общественными узами, представлялось авторам словаря
«туманным», ибо общественное целое подобного рода представляет
собой «в любом случае лишь фактические отношения, не заключаю-
щие в себе никакой юридической обязательности»148. Либералы начала
XIX века не видели — или не хотели видеть, — что преобразование
современного общества создавало между индивидами и классами та-
кие отношения и связи, которые было невозможно охватить одними
только правовыми категориями.
IV.4. Различение «государства» и «общества»:

Гегель и переход к критической теории общества
В то время как социальная философия классического либерализма
при образовании своих понятий практически не учитывала (или учи-
тывала в недостаточной мере)149 такую возникшую в XVIII веке науку,
как национальная экономия, у Гегеля и представителей его школы она
образовывала системную рамку для принципиально измененной про-
цедуры построения «учения об обществе». Здесь речь шла не о про-
должении традиции «общественного права», а о начале чего-то но-
вого — об открытии «общества», отличаемого от всяких правовых
и государственных форм, представляющего собой самостоятельную
систему деятельностей, базирующуюся на труде и обмене. В соответ-
ствии с либеральным общественным правом (которое придерживалось
в этом положений традиционной теории общества), «подлинные об-
щества» строятся по персональному принципу, то есть являют собой
объединения лиц, которые с помощью разумных речей и направля-
емых разумом действий формируют некую общую волю, обладающую
правовой обязательностью для всех: это воля «субъекта права». Разго-
воры и поступки имеют при этом общественное значение: они проис-
ходят в публичной сфере, которая конституирует всякое «общество»
(а не только государство) в качестве правового института. С точки же
148
Rotteck C. von. Rez. J. F. G. Eiselen, Handbuch des Systems der Staatswissenschaft
(1828) // Rotteck C. von. Gesammelte und nachgelassene Schriften mit Biographie und
Briefwechsel / Hrsg. H. von Rotteck. Pforzheim, 1841. Bd. 2. S. 156.
149
См., например: Rotteck C. von. Lehrbuch des Vernunftrechts und der Staatswis-
senschaften. Stuttgart, 1835. Bd. 4. S. 24. Роттек который «стилизует» политическую
экономию под специальную дисциплину общественно-политических наук — «эко-
номическую политику» (Ökonomische Politik).
зрения Гегеля, «общество» по определению состоит из частных лиц,

которые — еще до всяких разговоров и поступков — связаны друг
с другом потребностью и трудом. «Труд» есть специфическая разно-
видность деятельности, «потребность» — природная основа челове-
ка как «частного лица»; оба они только теперь, с появлением науки
о национальной экономии, вступили в поле зрения теории общества.
Философское достижение Гегеля в этой области заключалось прежде
всего в том, что он представил их «приватную» систему координат
как публичную, а природную основу осмыслил как общественную кон-
станту. Теоретическая парадигма его социальной философии — не до-
говор как соглашение разумных, отличающихся речью и деятельностью
правовых субъектов, а «система потребностей» — сеть связей между
«частными лицами», образующаяся из потребностей, труда и средств
удовлетворения потребностей, постоянно воспроизводящая сама себя
за счет собственной активности150.
«Личная» деятельность входит у Гегеля составной частью в «об-
щественную систему», фундаментом которой является соотношение
между приватными и публичными целями, понимаемое им как «диа-
лектическое»: «Способствуя осуществлению моей цели, я способствую
и осуществлению всеобщего, а оно в свою очередь способствует осуще-
ствлению моей цели»151. Это — приватно-буржуазное общество в ны-
нешнем смысле, над соотношением приватного и публичного в кото-
ром размышляли уже представители англо-шотландской моральной
философии (Юм, Смит, Фергюсон) и теории интересов во Франции
в эпоху Просвещения. Уже здесь контрактная схема наряду со своей
формально-правовой функцией приобрела материально-социальное
содержание за счет того, что приватные цели — защита жизни и соб-
ственности индивида — были провозглашены общественным делом.
Исчезли прежние оппозиции как между обществом и одиночеством,
так и между экономически-приватным и граждански-публичным
обществом, а их место заняло «социальное» как область приватно-
го воспроизводства труда и удовлетворения потребностей индиви-
да. При этом новая диалектика приватного и публичного — «private
vices — public benefits» (Мандевиль), лежащая в основе хозяйственной
150
Hegel G.W.Fr. Rechtsphilosophie. § 187 // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausga-
be. Stuttgart, 1928. Bd. 7. S. 267 ff. (ср. рус. пер.: Гегель Г.В.Ф. Философия права / Ред.
и сост. Д. А. Керимов, В. С. Нерсесянц. М., 1990. — Примеч. пер.).
151
«Meinen Zweck befördernd, befördere ich das Allgemeine, und dieses wiederum
befördert meinen Zweck». — Hegel G.W.Fr. Rechtsphilosophie. § 184, Zusatz. S. 264 (цит.
по: Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 228. — Примеч. пер.).
282 ________________________________________________ Манфред Ридель
модели новоевропейской политэкономии, встретилась со старой кон-

трактной схемой, которая в своем качестве частноправовой схемы
действия основывалась на той же самой диалектике — комбинации
«индивидуальных» и «общих» целей. «Обществом» назывался договор
двух или более лиц, которые, действуя ради себя, действуют и ради
других, а действуя ради других, действуют и ради себя. Возможность
перенесения этой схемы на общество в целом предполагает в каче-
стве предпосылки выход производства и движения товаров за гра-
ницы домохозяйства или поместья, что превращает эти процессы
в государственное дело («государственное хозяйство».) Более того,
эта возможность зависит еще и от того, в какой мере производство
и движение товаров эмансипируются от государственной регламен-
тации, а значит — в какой мере они могут выступать одновременно
и как приватное дело, и как публичное.
Это наблюдалось повсеместно в индустриально высокоразвитых
странах Западной Европы (Голландии, Англии, Франции), где «обще-
ство» сначала понималось как целевое объединение правоспособных
и способных к заключению контракта индивидов, которые сведены
к своему приватному «интересу» и в таком виде выступают в отно-
шениях как между собой, так и с государством. Здесь «общество»
стало ключевым словом эмансипации буржуазии, заявившей о своей
заинтересованности в нестесненных деловых и торговых отношениях.
Дэвид Юм считал, что уже не договор как таковой привязывает ин-
дивидов друг к другу и к государству, а интерес и «необходимости»
общества, которые обусловливают обязательность, хоть и не подда-
ющуюся оформлению в юридические категории, но все же оказыва-
ющую свое действие: «Общее обязательство, которое связывает нас
с правительством, заключается в интересах и потребностях обще-
ства; и это обязательство обладает очень большой силой», — писал
Юм152. Теория полезности и интересов господствовала в европейской
мысли конца эпохи Просвещения, когда создавались те тексты, ко-
торые штудировал молодой Гегель. Они провозглашали принципы
взаимодействия (Verkehr) между гражданами как частными лицами —
взаимодействия, свободного от сословных и наложенных властями
уз и регулирующего через «личный интерес» (intérêt personelle у Ди-
152
«The general obligation, which binds us to government, is the interest and necessi-
ties of society; and this obligation is very strong». — Hume D. Essays // Idem. The Philo-
sophical Works. London, 1882 (reprint: 1964). Vol. 3. P. 459 (цит. по: Юм Д. О первона-
чальном договоре // Соч. М., 1996. Т. 2. C. 666–675. — Примеч. пер.).
дро, Гельвеция, Гольбаха или selfinterest у Франклина, Бентама) все

общественные отношения. Наукой, к которой относилась эта теория,
была политэкономия, а классическая интерпретация ее понимания
общества была дана Адамом Смитом:
Он имеет в виду свою собственную выгоду, а отнюдь не выгоды

общества. Но когда он принимает во внимание свою собственную вы-
году, это естественно или, точнее, неизбежно приводит его к предпо-
чтению того занятия, которое наиболее выгодно обществу […] Пресле-
дуя свои собственные интересы, он часто более действенным способом
служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится
служить им153.
В классической буржуазной политэкономии общество рассматри-

валось как собственный субъект цели, который независимо от государ-
ства управляется законами «рынка», имманентными для экономической
деятельности. Хотя общество и остается подчиненным объективному
ходу некоего «природного порядка» (ordre naturel), призванного гаран-
тировать компромисс между конкурирующими интересами, все же этот
порядок предполагает такое явление, как общественный беспорядок —
случайность (Kontingenz) субъективных действий с ее повседневным
актом — обменом.
Господствовавший в эпоху Просвещения образ общества, подчер-
кивавший гармонию, у Гегеля — на фоне опыта Великой Француз-
ской революции и первых зримых последствий введения смитовской
«индустриальной системы» — истолкован как модель конфликта. От-
ношение Гегеля к терминологической проблеме этой конструкции —
уже не синонимичной другим понятиям (таким, как «государство»,
«общность», «гражданское общество»), а ставшей анонимной, — ам-
бивалентно. С одной стороны, общество есть образование правовое:
право, бытие разумной («свободной») воли. С другой стороны, воля
только с частноправовой точки зрения оформляется в договор: обще-
ство как естественно-исторический институт, реализующийся в семье,
153
«It is his own advantage, indeed, and not that of the society, which he has in view.
But the study of his own advantage, naturally, or rather necessarily, leads him to prefer
that employment which is most advantageous to the society […] By persuing his own
interest he frequently promotes that of the society more effectually than when he really
intends to promote it». — Smith A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth
of Nations. London, 1776. Vol. 2. P. 32, 35 (цит. по: Смит А. Исследование о природе
и причинах богатства народов. М., 1962. С. 332. — Примеч. пер.).
284 ________________________________________________ Манфред Ридель
«гражданском обществе» и государстве, покоится не на юридически

обязательных положениях некоего договора, не на «совместности»
(Gemeinsamkeit) человеческого объединения: «Если государство, —
говорится в Прибавлении к § 182 Философии права, — представляют
как единство различных лиц, как единство, которое есть лишь общ-
ность, то имеют в виду лишь определение гражданского общества»154.
«Общество» перестает быть синонимом «общности» и «государства»
и низводится до одного из моментов «гражданского общества» —
до «системы потребностей», то есть до его «фактической», уже не под-
дающейся разумному нормированию основы.
Эта основа общества стала проблемой при образовании понятий
социальной философии. Началось это образование тогда, когда Эдуард
Ганс уже очень рано (в 1831−1834 годах) подхватил идеи Фурье и Сен-
Симона и познакомил с ними немецкую аудиторию. Для Ганса было
несомненно, что гражданское общество как общество «не может быть
само возведено в ранг государства»: его основой должна оставаться
«конкуренция» (политэкономическая реинтерпретация идеи «взаимо-
действия»)155. В то же время у Ганса перед глазами было следствие все-
общей конкуренции — «борьба пролетариев против средних классов
общества»156. Чтобы выстоять в ней, им придется искать формы обще-
ственной организации, точнее говоря — «ассоциацию»: это слово, вве-
денное Фурье, Ганс перевел немецким Vergesellschaftung и связал с Геге-
левым понятием «корпорации»/«ассоциации»157. Гегельянцы 40-х годов
XIX века пошли новыми путями, чтобы ответить на «социальные»
вызовы своего времени. В докладе на тему Общество и государство
(1843) Мориц Файт прямо указал, что под «обществом» он понимал
не то, «что Гегель называет ‘гражданским обществом’»158. Первое, хотя
и предполагает в качестве необходимого условия государство, про-
стирается дальше последнего: оно есть «бродящее, нарождающееся,
прорастающее содержание такового, живая материя, которая вечно
154
«Wenn der Staat vorgestellt wird als eine Einheit verschiedener Personen, als eine
Einheit, die nur Gemeinsamkeit ist, so ist damit nur die Bestimmung der bürgerlichen
Gesellschaft gemeint». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie, § 182, Zusatz. S. 262−263 (цит.
по: Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 227. — Примеч. пер.).
155
Gans E. Rückblicke auf Personen und Zustände. Berlin, 1836. S. 99.
156
Ibid. S. 100.
157
Ibid. S. 100−101; Gans E. Vorlesungen über Naturrecht (1832/33). S. 114. (Неопуб-
ликованная рукопись).
158
Впервые издано: Veit M. Gesellschaft und Staat // Der Gedanke: Philosophische
Zeitschrift. Organ der philosophischen Gesellschaft zu Berlin. 1861. Bd. 1. S. 52 ff.
рождает из себя форму», оно — «взаимное дополнение всех человече-

ских деятельностей» и «сосуд для высших целей и прогресса человече-
ства»159. Здесь перед нами с пафосом XIX века звучит язык социального
движения — язык, который грозил абсолютизировать понятие «обще-
ства» и тем самым вновь впасть в тот ложный социальный романтизм,
которого гегелевской философии права удавалось избегать, невзирая
на романтическое и реставрационное движение, поднявшееся против
Французской революции.
V. Критическая теория общества

V.1. Переоценка понятия общества: «социология»
и социальное движение в XIX веке
Проблематизация Гегелем политэкономической «системы понятий»
представляла собой промежуточный этап на пути от традиционной тео-
рии общества к критической — процесса, который происходил в Герма-
нии в середине XIX века. Выражение «критическая теория общества»
нужно рассматривать в контексте определенной ситуации в истории на-
уки. Это не оценочное название, а теоретическая парадигма историческо-
го процесса, который не всегда легко проследить, но который в равной
степени важен как с точки зрения истории понятий, так и с точки зрения
истории науки. Под «критической теорией» общества следует понимать
в основном три вещи: 1) что вновь введенные научные термины разде-
ляли и различали то, что раньше считалось синонимичным или тер-
минологически идентичным (например, «общество» — «общность»;
«государство» — «общество»; «гражданское общество» — «общество»);
2) что терминологические различения были продуктом критики тради-
ционной теории общества; 3) что критическая теория общества возникла
в связи с социально-революционным движением XIX века и в ней следует
видеть ответ на тот кризис, который со времен Великой Французской
революции и пришедшей из Англии промышленной революции охва-
тил исторический жизненный мир европейских (а вскоре и не только
европейских) стран. Хотя зачастую разные течения друг друга не при-
159
«der gährende, keimende, treibende Inhalt desselben, die lebendige Materie, die
ewig die Form aus sich gebiert, [die] gegenseitige Ergänzung ‘aller menschlichen Tätig-
keiten [und das] Gefäß für die höchsten Zwecke und den Fortschritt der Menschheit». —
Ibid. S. 60.
286 ________________________________________________ Манфред Ридель
знавали, а то и жестоко враждовали между собой, их связывал пафос

научности, то есть ссылки на уже сложившиеся и зарекомендовавшие
себя научные методы (например, физики) или сознание открытия некой
«новой науки» — «науки об обществе» (то есть социологии). При этом
различения, которые объявлялись ими «научными», отнюдь не всегда
основывались на научной критике. В «науке об обществе» немало было
таких систем, которые означали возврат на позиции социальной мета-
физики (старой или новой), чьи притязания на обладание абсолютными
ответами на все вопросы скорее мешали, чем способствовали критиче-
скому прояснению понятий и формированию самопонимания науки,
направляющего ее деятельность.
Это относится к целому ряду терминов, которые в ситуации со-
циального кризиса и радикальной критики «существующего» снова
пережили расширение спектра своих значений. Для «новой науки», на-
чавшей формироваться на почве современного общества, терминологи-
ческое соотношение между «обществом» и «общностью» усложнялось
тем, что она была не способна исполнить то, что было под силу другим
сопоставимым с нею «дисциплинам» из традиционного научного ряда,
таким как политика и этика, а именно — более или менее однозначно
определять термины и сохранять их из поколения в поколение в рамках
относительно стабильной институциональной среды. В социологии все
было наоборот, потому что она с самого начала была связана с про-
цессом трансформации европейского общества. У Сен-Симона она
еще фигурировала под названием политики (politique), но тождество
ее с основополагающей дисциплиной традиционной теории общества
ограничивалось одним этим обозначением, потому что она имела сво-
им предметом уже не формы правления и государственного устрой-
ства, а экономические категории, такие как богатство, производство,
распределение и так далее. «Политика» превратилась в «науку о произ-
водстве» (science de la production)160, а на этой основе — в науку о новой
организации общества (science sociale).
И только здесь был реально сделан тот шаг от «первого» (исто-
рически данного) ко «второму» (замысленному разумом) обществу,
который, согласно Токвилю, уже сделало французское Просвещение
в XVIII веке:
Таким образом, над реальным обществом с еще традиционным,

запутанным и беспорядочным устройством […] постепенно надстраи-
160
Saint-Simon H. de. L’ Industrie // Idem. Œuvres. Paris, 1966. T. 1. P. 188.
валось общество воображаемое, в котором все казалось простым и упо-

рядоченным, единообразным, справедливым и разумным. Постепенно
воображение толпы отвернулось от первого общества, чтобы обратить-
ся ко второму161.
Языком «первого общества» был язык политики и естественного

права; языком «второго» — абстрактные обозначения социетарных си-
стем, слово «общество», употребляемое в единственном числе, без по-
ясняющего прилагательного, и так далее. Этот язык сложился в рамках
science sociale, не без опоры на предшественников из школы Сен-Симона
(Морелли, Бабёф)162. Общество представало здесь не как особая область
между семьей и государством (как у Гегеля) и не как расположенная меж-
ду сферами частного и публичного права сфера общественного права
(«естественного права» Просвещения), а как социальная парадигма,
которая была призвана охватить все человечество и преодолеть преж-
ние извечные институциональные порядки человеческого общежития.
Science sociale Сен-Симона имела теологические и эсхатологические об-
основания: он исходил из того, что в обществе будущего — «всеобщая
ассоциация» (association universelle), — которое реализует христианские
заповеди любви и мира, религия и политика, церковь и государство
сольются воедино163.
161
«Au-dessus de la société réelle, dont la constitution était encore traditionnelle,
confuse et irrégulière […], il se bâtissait ainsi peu à peu une société imaginaire, dans
laquelle tout paraissait simple et coordonné, uniforme, équitable et conforme à la raison.
Graduellement l’imagination de la foule déserta la première pour se retirer dans la secon-
de». — Tocqueville A. de. L’ Ancien régime et la révolution // Idem. Œuvres compl. Paris,
1952. T. 2/1. P. 199 (цит. по: Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М., 1997.
162
См.: Morelly É.-G. Gesetzbuch der Natur (Hauptwerke des Sozialismus und der
Sozialpolitik). Leipzig, 1925 (оригинальное название: Code de la nature, ou Le véri-
table esprit de ses lois de tout temps négligé ou méconnu, 1755). Art. 1: «Nichts in der
Gesellschaft soll jemand besonders oder zu Eigentum gehören» (ср. рус. пер.: Морелли.
Кодекс природы или истинный дух ее законов / Пер с фр. М. Е. Ландау; Вступ. ст.
В. П. Волгина. М.; Л., 1947. Ст. 1: «В обществе ничто не будет принадлежать отдель-
но или в собственность кому бы то ни было». — Примеч. пер.); Babeuf F.-N. (Grac-
chus). Manifest (оригинальное название: Maréchal Sylvain. Le Manifeste des Egaux;
или Babeuf G. Manifeste des plébéiens // Le tribun du peuple. 1795); Art. 2: «Der Zweck
der Gesellschaft ist, die Gleichheit zu verteidigen und alle gemeinschaftlichen Genüsse
durch die gemeinsame Mitwirkung zu vermehren» («Цель общества — защищать ра-
венство и умножать все общественные блага общим содействием».)
163
Doctrine de Saint-Simon: exposition, Première année, 1829 / Éd. C. Bouglé,
E. Halévy. Paris, 1924. P. 203 ff.
288 ________________________________________________ Манфред Ридель
Science sociale — это оборот, который возник у французских

революционеров конца XVIII века (Сийес) в ходе рассуждений об
«общественной механике» (mécanique sociale), «общественном искус-
стве» (art social) и тому подобном. В Германии новую дисциплину
под таким названием восприняли отнюдь не сразу. Похоже, первое
время рецепция тормозилась тем, что в немецком языке лексика,
связанная с социальной сферой, была еще слабо развита. Краткие
французские выражения mécanique sociale или science sociale поначалу
переводили громоздкими конструкциями вроде «механика граждан-
ского общества»164 или «учение о гражданском обществе»165; лишь по-
степенно в обиходе закрепилась новая терминология, описывавшая
общество и сферу социального. Лидировал в этом процессе полити-
ческий публицист и философ-аутсайдер Фридрих Буххольц, который
в своей книге Гермес, или О природе общества, со взглядами в будущее
(1810) переводил science sociale как «наука общества» (Wissenschaft der
Gesellschaft). Вслед за Сен-Симоном166, на которого он первым указал не-
мецким читателям в 20-х годах XIX века, Буххольц считал, что состоя-
ние общества в Европе кризисное и что кризис этот можно преодолеть
только с помощью «критической науки»: «То, что я бы назвал наукой
общества, премного способствовало бы тому, чтобы придать государ-
ствам надежность, которой они до сих пор не могли обрести, ибо то,
что лежало в основе их возникновения и развития, было недостаточ-
но познано»167. Для этой цели, писал Буххольц, необходимо выяснить,
что мы называем «обществом», на каких основаниях оно покоится
и как их лучше всего можно сохранить168. Основания общества он усма-
тривал в факте разделения труда; «общество» представляло собой,
по его определению, «объединение различных отдельных сил», цель
которых заключается в том, чтобы «породить совокупную силу, кото-
рая предоставит каждому индивиду защиту и безопасность, в каковых
он нуждается для своего сохранения и развития»169. Буххольц стремил-
164
Sieyès E.-J. A. Politische Schriften / Aus dem Franz. von D. Usteri. 1796. Bd. 1, s. l.
S. 196.
165
Storch H. Fr. von. Handbuch der National-Wirthschaftslehre / Hrsg. D. K.H. Rau.
Hamburg, 1819. Bd. 1. S. 5.
166
См. примеч. 160 и 163.
167
«Was ich die Wissenschaft der Gesellschaft nennen möchte, würde sehr viel dazu
beitragen, den Staaten eine Sicherheit […] zu geben, die sie bisher nicht erhalten konnten,
weil das, was ihrer Entstehung und Fortbildung zum Grunde lag, so wenig erkannt wur-
de». — Storch H. Fr. von. Hermes oder über die Natur der Gesellschaft. Tübingen, 1810. S. 18.
168
Ibid. Vorrede. S. III−IV.
169
«eine Gesamtkraft hervorzubringen, die jedem Individuum den Schutz und die
ся не только познать «социальные законы» человеческого общежития,

но и, на этой основе, с практическими целями доказать равенство
и единообразие в системе «общественных функций» — «что каждая
заключена во всех и все в каждой. О ‘верхе’ и ‘низе’ применитель-
но к обществу точно так же нельзя говорить, как применительно
к космосу»170. Введенное Буххольцем словосочетание Wissenschaft der
Gesellschaft соединил в одно слово Gesellschaftswissenschaft только М.
фон Лавернь-Пегилен в своих Основах обществоведения (1838−1841);
оно и закрепилось в немецком языке вместо термина «социология»,
введенного О. Контом и поначалу не принятого в Германии. Слово
«общество», по Лаверню, означает людей, связанных общими закона-
ми и институтами, включая находящиеся на заселенной ими терри-
тории предметы и силы — постольку, поскольку они имеют отноше-
ние к человеческой жизни и общежитию. Рассказывая о французских
«социальных писателях», Лавернь сам, как и они, искал «законы»,
которые определяют отношения общественной «массы» с внешней
природой и отношения людей между собой. Когда его книга вышла,
ее приветствовали как важный труд, открывающий дорогу «социаль-
ному учению» (Social-Lehre)171.
Под воздействием исходившего из Франции социального движе-
ния, которое в начале 40-х годов XIX века перекинулось и на Германию,
понятие общества, которое у Лаверня еще сливалось с понятием госу-
дарства и социальных институтов (сельской, городской, приходской,
окружной и провинциальной общины), стало постепенно приобре-
тать более четкие очертания. Слово Gesellschaft при этом обозначало
не только изменившееся социальное положение низших слоев, кото-
рые, превратившись из «черни» в «пролетариат», оказались вовлечены
в «историю общества» (Т. Мундт)172, но и изменившуюся систему мораль-
ных норм и ценностей, появление новой «нравственности» (Gesittung)173.
Sicherheit gewähre, deren es zu seiner Erhaltung und Fortdauer bedarf». — Ibid. S. 10.
170
«daß jede in allen, und alle in jeder enthalten sind. Von einem Oben und Unten
sollte in Beziehung auf die Gesellschaft ebensowenig die Rede sein als in Beziehung auf
das Weltall». — Ibid. S. 13.
171
Bodz R.F.H. Staatswesen und Menschenbildung umfassende Betrachtungen über
die jetzt allgemein in Europa zunehmende National- und Private-Armuth, ihre Ursachen,
ihre Folgen, die Mittel ihr abzuhelfen, und besonders ihr vorzubeugen. Berlin, 1839.
Bd. 4. S. 280.
172
Mundt Th. Die Geschichte der Gesellschaft in ihren neueren Entwicklungen und
Problemen. Berlin, 1844; Bensen H.W. Die Proletarier. Eine historische Denkschrift. Stutt-
gart, 1947.
173
Cp.: Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften. Bd. 1. S. 80.
290 ________________________________________________ Манфред Ридель
Абстрактное обозначение Gesellschaft получило в социальном движении

более конкретное политическое наполнение, превратилось в позитивно
либо негативно ценностно нагруженное слово-лозунг для политиче-
ских партий и группировок:
И тут, наконец, было произнесено слово «общество». Сначала —

мечтателями и их учениками; потом постепенно и на ораторской трибу-
не, и в пивной, и на тайных собраниях заговорщиков; его несли впереди,
как знамя, во время ужасных уличных боев. Теперь вдруг открылись
глаза. Полное пренебрежение сменилось безграничным ужасом, так
что совершенно неизвестное прежде слово стало служить головой
Медузы Горгоны, превращавшей в камень свободолюбивые привычки
и требования образованных и умеренных174.
Здесь «общество» использовано как термин со специфичным

для исторического момента значением и содержание его интерпрети-
ровано в ситуативно обусловленном контексте социального движения.
«Это понятие, — писал Роберт Моль, — напрашивается в жизни и в на-
уке как особое бытие, потребность, настоящее и будущее общества
и приносит с собой совершенно новый объект желания, сознавания,
мышления»175.
V.2. «Общество» и «общность» в немецкой

социологической школе (Лоренц фон Штейн)
Одним из первых, кто обратился с этим словом к буржуазной пуб-
лике, долгое время лишенной возможности что-либо разглядеть в об-
ласти «социального», был молодой Лоренц фон Штейн, выпустивший
174
«Da wurde denn endlich das Wort Gesellschaft ausgesprochen. Zuerst von
Schwärmern und ihren Schülern; dann aber allmählich auf der Rednerbühne, in der
Schenke und in den heimlichen Versammlungen Verschworener; es ward in entsetzlichen
Straßenschlachten als Banner vorangetragen. Jetzt öffneten sich plötzlich die Augen. Die
gänzliche Nichtbeachtung schlug in maßlosen Schrecken um, so daß nun das früher ganz
unbekannte Wort als Medusenhaupt dient, welches die Freiheitsgewohnheiten und For-
derungen der Gebildeten und Gemäßigten versteinert». — Ibid. S. 71.
175
«In Leben und Wissenschaft drängt sich der Begriff, das besondere Dasein, das
Bedürfnis, die Gegenwart und Zukunft der Gesellschaft auf und bringt einen ganz neuen
Gegenstand des Bewußtseins, des Wollens, des Denkens». — Mohl R. von. Gesellschafts-
Wissenschaften und Staats-Wissenschaften // Zeitschrift für die gesammte Staatswissen-
schaften. Tübingen, 1851. Bd. 7. S. 6.
в 1842 году книгу Социализм и коммунизм сегодняшней Франции. Штейн

утверждал, что поставленная на систематическую основу дисциплина
«обществоведение» представляет собой специфически немецкий вклад
в социальное движение Европы — возведение этого движения в ранг
«понятия». При этом Штейн был согласен со своими приверженцами
и критиками (Р. Моль, И. К. Блунчли) в том, «что до сих пор не су-
ществует совершенно никакого понятия об обществе»176. Темой этой
науки Штейн объявил промежуточную зону между экономической на-
укой, с одной стороны, и учением о государстве (Staatslehre) — с дру-
гой: у Буххольца и Лаверня эти три зоны еще смешаны друг с другом.
А Штейн как раз и хотел показать, что терминологические различения
стали уже неизбежны, хотя область «общества» во многих отношениях
определялась упомянутыми двумя другими областями и, со своей сто-
роны, определял их177. Главное здесь — обратимость перспектив. Ключ
к пониманию государственных, правовых и экономических институтов
человека следует искать в «обществе» и его истории, считал Штейн.
«До сих пор государство […] обусловливало общество», в то время
как социальные движения конца XVIII — первой половины XIX века
во всех своих проявлениях и направлениях содержали в себе попытку
добиться того, чтобы «государство формировалось и обусловливалось
понятием и действительной жизнью общества»178.
Наиболее заметна взаимозависимость «обществоведения»
(Gesellschaftswissenschaft) и конкретной исторической обстановки в ран-
них трудах Лоренца фон Штейна. Претензия современного буржуазного
общества на свободу и равенство (= Civilisation) и обусловленные от-
ношениями труда и собственности общественные классы и классовые
противоречия превратили вопрос о «правомерности личной собствен-
ности и о ее примирении с неотложным требованием цивилизации —
короче говоря, науку общества — в подлинно европейскую задачу»179.
176
«daß es bisher noch gar keinen Begriff von der Gesellschaft gibt». — Stein L. von.
System der Staatswissenschaft. Stuttgart; Tübingen; Augsburg, 1856 (reprint: Osnabrück,
1964). Bd. 2. S. 22.
177
Ibid. S. 23.
178
«den Staat durch den Begriff und das.wirkliche Leben der Gesellschaft gestalten
und bedingen zu lassen». — Stein L. von. Der Socialismus und Communismus des heuti-
gen Frankreichs. Ein Beitrag zur Zeitgeschichte. Leipzig, 1842. S. 446−447.
179
«Berechtigung des persönlichen Eigentums und seiner Versöhnung mit der unab-
weisbaren Forderung der Civilisation — kurz die Wissenschaft der Gesellschaft zu einer
wahrhaft europäischen Aufgabe». — Ibid. S. 28.
292 ________________________________________________ Манфред Ридель
Роберт Моль резко отверг заложенную в этой формуле крити-

ческую редукцию общества к системе классов, интересов и деятель-
ностей180, а Штейна обвинил в том, что тот пошел на поводу у «соци-
альных писателей» и стал «видеть в обществе […] по сути только
отношения, направленные на труд и упорядоченные системой соб-
ственности»181. После этого Штейн отказался от этого терминологи-
ческого ограничения. После 1850 года он довел разработку своей
теории социального движения до «системы учения о государстве»,
а новую науку критиковал за то, «что в качестве предмета познания
в человеческом обществе сначала рассматривали только современное
состояние, потом противоречия и движения современности. Именно
поэтому область, которая была таким образом отведена науке об об-
ществе, оказалась весьма ограниченной». Наука эта ограничивалась
рассмотрением проблемы пауперизма, попытками гармонизации
отношений между трудом и капиталом, а также теориями социа-
лизма и коммунизма182. Штейн попытался «научно» генерализировать
понятие общества, свойственное данной сомнительной дисциплине,
и при этом был вынужден дополнить его понятием «общности», кото-
рое было призвано вновь связать терминологию «социальной» сферы
с политическим языком учения о государстве. «Общность» — поня-
тие, дополняющее область общества и компенсирующее ее недостат-
ки. С его введением новое «обществоведение» было не только лишено
своего подрывного потенциала в «социальном» смысле, но и сдела-
но исторически нейтральным: «Общество становится наукой лишь
тогда и за счет того, что оно само начинает выступать постоянной
и всеобщей чертой, присутствующей во всех состояниях челове-
ческой общности […] Из понятия общества следует, что общество
само есть существенный и могущественный элемент всей мировой
истории»183. Слово «общность» не только выступало в качестве обще-
180
Stein L. von. Der Socialismus und Communismus des heutigen Frankreichs. Ein
Beitrag zur Zeitgeschichte. Leipzig; Wien, 1848. 2. Aufl. Bd. 1. S. 93−94.
181
«in der Gesellschaft […] wesentlich nur ein auf Arbeit gerichtetes und durch das
System des Eigentums geordnetes Verhältnis zu sehen». — Mohl R. von. Gesellschafts-
Wissenschaften. S. 21.
182
«daß man als Gegenstand der Erkenntnis in der menschlichen Gesellschaft zu-
erst nur die gegenwärtigen Zustände, dann die Gegensätze und Bewegungen derselben
betrachtet hat. Das Gebiet, welches auf diese Weise der Gesellschaftslehre übergeben wor-
den ist, ist eben dadurch ein sehr eng beschränktes». — Stein L. von. System der Staats-
wissenschaft. Bd. 2. S. 268.
183
«Die Gesellschaft wird zu einer Wissenschaft erst dadurch, daß sie selbst als eine
dauernde und allgemeine Seite in allen Zuständen der menschlichen Gemeinschaft er-
го понятия в обществознании (Gesellschaftslehre), но и представляло

собой ценностное понятие, выражавшее бытие друг для друга (das
Füreinander) индивидов в обществе (понимаемом здесь как простое
нахождение их рядом друг с другом). Штейн говорил, далее, о «жизни
всякой общности», которая строится на двух принципах: принципе
«сохранения» и принципе «движения»: «Сохраняющий принцип —
это, в общем, тот, который ради данного порядка духовной жизни
защищает лежащее в его основе распределение общественных благ
от изменения, которого мог бы желать индивид, получивший мень-
шую долю, чем другие». Сохраняющий принцип — это государство,
которое Штейн вслед за Гегелем понимал как персонифицированную
«волю общности». С другой стороны, «государство» и «общность» —
не полные синонимы, потому что Штейн рассматривал общность
как наиболее общую форму человеческой связанности, причем
«государство и общество» представляют, с его точки зрения, «два
жизненных элемента всякой человеческой общности»184. Общность
превратилась в «целое, которое охватывает противоположности»185.
Главный же из всех социальных антогонизмов — между государством
и обществом — при взгляде под таким углом зрения представал
«естественной» дихотомией человеческого общежития: «Государство
и общество по самой своей внутренней сути образуют не просто две
разные организации человеческого бытия, но представляют собою
именно два жизненных элемента всякой человеческой общности»186.
Тем не менее у Штейна «общность» как понятие нигде не было сдела-
но предметом специального рассмотрения или хотя бы обстоятельно
разъяснено. Обозначен лишь тот тривиальный факт, что индивиды
и классы, несмотря на антагонизм между трудом и капиталом, живут
в «народно-хозяйственном» обществе «вместе». Но основой для об-
разования социально-философских понятий оставалась собствен-
ность, определяющая различия между индивидами и превращающая
scheint […] Der Begriff der Gesellschaft ergibt vielmehr, daß die Gesellschaft selbst ein
‘wesentliches und machtvolles Element der ganzen Weltgeschichte ist». — Ibid. S. 269.
184
Ibid. S. 134−135; Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung in Frankreich von
1789 bis auf unsere Tage. 3. Aufl. / Hrsg. G. Salomon. Leipzig, 1850 (reprint: München,
1921). Bd. 1. S. 13 ff. (здесь S. 31). Cp.: Кönig R. Die Begriffe Gemeinschaft und Gesell-
schaft. S. 382−383 (см. примеч. 6).
185
Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung. Bd. 1. S. 31.
186
«Staat und Gesellschaft bilden ihrem innersten Wesen nach nicht bloß zwei ver-
schiedene Gestaltungen des menschlichen Daseins, sondern sie sind eben die beiden Le-
benselemente aller menschlichen Gemeinschaft». — Ibid.
294 ________________________________________________ Манфред Ридель
«общность в общество», в силу чего Штейн время от времени мог

сказать, что «человеческая общность есть общество»187.
V.3. Общество и государство в буржуазной теории

правового государства
Когда Кант относил право к «обществу», а последнее определял
как «общность» (= взаимовлияние разумной деятельности свободных
индивидов), у него государство по определению было правовым. За счет
все большего подчинения всех общественных отношений и, в частно-
сти, отношений насилия и власти господству разума государственная
власть перестала выглядеть чем-то «естественным» (naturwüchsig).
Из средства для осуществления произвола господина она преврати-
лась в инструмент для реализации права. Государство — это правовое
государство, общество — это общность («правовое общество».) Это
классическое либеральное понятие о правовом государстве претерпело
модификацию в XIX веке под влиянием «социального движения». Кан-
товское учение о государстве и праве, писал Роберт фон Моль в своей
Истории и литературе о науках о государстве (1855), было
…преобладающим на протяжении жизни более чем одного поколения;

оно вошло […] повсеместно в сознание образованных людей и пото-
му имело величайшее влияние на законодательство и на позитивные
государственные установления. Но при этом нельзя отрицать его не-
достатков, как то: явно слишком узко определена цель государства, иг-
норируются и какая бы то ни было естественная организация в народе,
и общечеловеческая необходимость государства188.
Эти два момента — естественное возникновение общественной

организации и необходимость государства и политики — в рамках
187
«Jede menschliche Gemeinschaft ist Gesellschaft». — Stein L. von. Geschichte der
sozialen Bewegung. S. 42; Bd. 2. S. 106.
188
«während mehr als eines Menschenalters die herrschende; und zwar ging sie […]
ganz allgemein auch in das Bewußtsein der Gebildeten über und hatte dadurch den größ-
ten Einfluß auf Gesetzgebung und positive Staatseinrichtungen. Dies aber bei unleugba-
ren Mängeln, so namentlich bei offenbar allzu enger Zweckbestimmung des Staates, bei
Übersehung aller naturwüchsigen Organisation im Volke und der allgemeinen menschli-
chen Notwendigkeit des Staates». — Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staats-
wissenschaften. Bd. 1. S. 242.
либерально-буржуазной теории правового государства были как бы

реабилитированы. Государство должно быть правовым, но не в смысле
кантовского правового общества как общности свободных индивидов,
где государство «всего лишь осуществляет правопорядок без админи-
стративных целей или вообще только защищает права индивида»189,
а, наоборот, в том смысле, что оно само себя защищает от «естествен-
ной» власти индивидов, или общества. Фридрих Юлиус Шталь писал,
что правовое государство XIX века уже не только противоположно
патримониальному и полицейскому государствам, но «не в меньшей
степени […] противоположно и, как я бы его назвал, народному госу-
дарству (Руссо, Робеспьер), в котором народ именем государства тре-
бует полной и положительной политической добродетели от каждого
гражданина и не признает по отношению к его собственному нрав-
ственному достоинству никаких правовых ограничений»190.
В ходе социального движения XIX века дуализм представитель-
ной и плебисцитарной демократии обусловил движение общественной
мысли дальше, через Руссо и Робеспьера — к начавшейся в социали-
стической и коммунистической литературе (Маркс, Энгельс) дискуссии
о советском строе. В буржуазной теории правового государства этот
дуализм обсуждался в рамках, заданных понятиями «общность» — «го-
сударство» — «общество». Правовое государство более не представ-
ляло собой основанной на принципах формального разумного права
общности свободных существ, каковую Кант и Фихте представляли
себе в качестве идеала эмансипации. Это не было такое государство,
«в котором ‘царит право вместо произвола’, или которое имеет сво-
ей задачей ‘реализовывать право’, или какие там еще есть подобные
выражения, — правовое государство есть государство конституци-
онного административного права, нормального правопорядка между
законом и распоряжением»191. Это разъяснение Лоренца фон Штейна
189
Stahl Fr. J. Die Philosophie des Rechts nach geschichtlicher Ansicht (1830–1837).
Heidelberg, 1856. 3. Aufl. Bd. 2/2: Rechts- und Staatslehre. S. 137−138.
190
«nicht minder […] auch im Gegensatze zum Volksstaate (Rousseau, Robespierre),
wie ich ihn nennen möchte, in welchem das Volk die vollständige und positive politische
Tugend von Staatswegen jedem Bürger zumutet und seiner eigenen jeweiligen sittlichen
Würdigung gegenüber keine rechtliche Schranke anerkennt. — Ibid. S. 138.
191
«in welchem ‚das Recht statt der Willkür gilt’ oder welcher die Aufgabe hat, das
,Recht zu verwirklichen’ oder was dergleichen Redensarten mehr sind, sondern der
Rechtsstaat ist der Staat des verfassungsmäßigen Verwaltungsrechts, der normalen
Rechtsordnung zwischen Gesetz und Verordnung». — Stein L. von. Handbuch der Ver-
waltungslehre mit Vergleichung der Literatur und Gesetzgebung von Frankreich, Eng-
land, Deutschland und Oesterreich. 2., bis auf die neueste Zeit fortgeführte Aufl. Stuttgart,
296 ________________________________________________ Манфред Ридель
мы можем понимать так: правовое государство имеет материальное

содержание — тот не отменимый разумом произвол общественных сил,
которыми в лучшем случае можно лишь «управлять». Как слово «общ-
ность» обозначало вообще фактическое состояние связанности людей
(«жизнь общности»), так «управление» было понятием, которое не от-
меняло фактического положения дел, а сохраняло его. Либерально-
буржуазная теория правового государства возводила обусловленный
историческими обстоятельствами антагонизм между государством
и обществом в некий вечный, имеющий абсолютную значимость дуа-
лизм, и из-за этого лежавшая в ее основе критическая теория общества
в конце концов снова сделалась догматической и вылилась в историче-
ски недоказуемое утверждение, что «содержанием жизни человеческой
общности не может не быть постоянная борьба государства с обще-
ством, общества с государством»192.
Тем самым были намечены рамки для этого понятия, за которые
в основном не вышла и теория общества Моля. В ней «общность»
понималась как отношения связанности между людьми, как «общая
жизнь» (gemeinschaftliches Leben), и это понятие равным образом охва-
тывало «общество» и «государство», а вопросы о происхождении
и значимости его не ставились, хотя генезис терминологии, связан-
ной с новым открытием общества, казалось бы, делал необходимой
подобную критическую рефлексию в отношении языка: «В самое
недавнее время, — писал Роберт фон Моль, — стало отчетливо ясно,
что общая жизнь людей отнюдь не заключается в одном только го-
сударстве, но что в пространстве между сферой отдельной личности
и органическим единством народной жизни располагается некоторое
число жизненных кругов»193.
В том, что касалось терминологии, теория общества Р. фон Моля
унаследовала понятие жизненных кругов у ученика Краузе Генриха
Аренса, который примерно в одно время с Лавернем-Пегиленом высту-
пил за создание «обществоведения» и на этой основе еще до Штейна
1876. S. 72.
192
«der Inhalt des Lebens der menschlichen Gemeinschaft, ein beständiger Kampf
des Staats mit der Gesellschaft, der Gesellschaft mit dem Staate sein muß». — Stein L. von.
Geschichte der sozialen Bewegung. Bd. 1. S. 32.
193
«Seit ganz kurze, ist man zu der deutlichen Erkenntnis gekommen, daß das ge-
meinschaftliche Leben der Menschen keineswegs im Staate allein besteht, sondern daß
zwischen der Sphäre der einzelnen Persönlichheit und der organischen Einheit des Volks-
lebens eine Anzahl von Lebenskreisen in der Mitte liegt». — Mohl R. von. Die Geschichte
und Literatur der Staatswissenschaften. Bd. 1. S. 70.
и Моля ввел различение между государством и обществом194: понятие

общества у Аренса было настолько всеохватным, что в нем исчезали
многие из тех терминологических дистинкций, которые он сам же вво-
дил. «Обществом» он называл сумму всех «жизненных кругов», которые
реализуют основные цели человеческой деятельности. Общество у него
включало в себя государство, церковь и все остальные социальные
институты, а потому означало практически то же самое, что и столь же
бесцветный «человеческий союз» его учителя Краузе195. Наметившееся
здесь расширение понятий стало роковым для теории общества Моля.
Идущей еще дальше генерализации «общества» — его обозначению
как «действительно существующей» в определенном жизненном круге
«общественной организации (Gestaltung)» — предшествовало сведение
его определения к лишенной как исторической, так и социальной при-
вязки схеме «человеческого общежития». Согласно последней, «у каж-
дого народа, какими бы ни были во всем остальном его нравы и обычаи
(Gesittung) и его форма правления», можно найти «три […] разных
[…] состояния»: личностную жизнь (Persönlichkeitsleben), общество
и государство196. Собственно проблематичным «состоянием» является
то, которое существует между индивидуумом и государством, потому
что для него в прежнем языке политики и юриспруденции не имелось
подходящего названия197. В то время как государство актуализирует
«общностный характер» (Gemeinschaftlichkeit) целого народа, обще-
ство имеет всегда лишь фрагментарную жизненную цель. Хотя они
должны быть отделены друг от друга, Моль отвел государству задачу
«уравновешивания» конфликтующих общественных интересов. Со-
гласно нормативной системе буржуазного правового государства, оно
должно было «исполнять цели общества и исправлять его естественные
несовершенства»198. В этой концепции, эклектично объединившей в себе
самые разные терминологические направления, многое оставалось
неясным. В частности, непроясненной осталась понятийная структу-
194
Ahrens H. Juristische Encyclopädie. Wien, 1855. S. 107. Соображения по поводу
новой «науки об обществе» (Gesellschaftswissenschaft) см. в предисловии к первому
(французскому) изданию Философии права Г. Аренса.
195
Ср., например: Grünfeld E. Lorenz von Stein und die Gesellschaftslehre. Jena,
1910. S. 193.
196
Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften. Bd. 1. S. 101, 88.
197
Mohl R. von. Gesellschafts-Wissenschaften. S. 49.
198
«Zwecke der Gesellschaft zu erfüllen und deren natürliche Unvollkommenheiten
zu verbessern». — Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften.
Bd. 1. S. 86; cp.: Mohl R. von. Enzyklopädie der Staatswissenschaften. 2. Aufl. Tübingen,
1872. S. 325−326.
298 ________________________________________________ Манфред Ридель
ра нового «обществоведения», которое еще во многом пользовалось

языком прежнего «общественного права», этики и политики199 — чем,
возможно, отчасти и объяснялась невнятность предложений Моля.
Основанная Штейном и Молем «немецкая» школа обществоведе-
ния снискала целый ряд последователей, прежде всего в 50–60-х годах
XIX века200. Первым критиком этой школы стал Иоганн Каспар Блунчли,
написавший статью О новых обоснованиях общества и общественного
права201. Выдвинутые им возражения были направлены прежде всего
против требования Моля дополнить частное и публичное право за счет
создания третьей правовой сферы — «общественного права». С точки
зрения систематики знания Блунчли готов был признать новую на-
уку — обществоведение — только в качестве «вспомогательной дис-
циплины» учения о государстве202. Оправданность ее существования
он под сомнение не ставил:
Понятие общества приобрело за последние лет сто такое значение,

которого оно не имело ни в одну из прошлых эпох. В Древнем Риме
были, пожалуй, известны […] отдельные общественные объединения,
и римская юриспруденция пыталась оформить юридическое значение
частноправового общественного договора. Однако лишь в Новейшее
время выдающееся экономическое и морально-политическое значение
общества стало очевидным и, с другой стороны, появились побуждения
к тому, чтобы его несколько преувеличивать203.
199
Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften. S. 50−51.
200
См.: Widmann A. Die Gesetze der sozialen Bewegung. Jena, 1851; Rimpel J. Zur
Theorie der Gesellschaft // Magazin für Rechts- und Staatswissenschaften mit besonderer
Rücksicht auf das österreichische Kaiserreich. 1853−1856. Bd. 7−13; Costa E. H. Ency-
clopädische Einleitung in ein System der Gesellschaftswissenschaft. Wien, 1855; Diet-
zel K. Die Volkswirthschaft und ihr Verhältnis zu Gesellschaft und Staat. Frankfurt a.M.,
1864; Glaser J. C. Enzyklopädie der Gesellschafts- und Staatswissenschaften. Berlin, 1864;
Idem. Die Idee der Gesellschaft und Gesellschaftswissenschaften // Jahrbücher für Gesell-
schafts- und Staatswissenschaften. 1864. Bd. 1; Rossbach J. J. Vom Geiste der Geschichte.
Geschichte der Gesellschaft. Würzburg, 1868−1875. Bd. 1−8.
201
Bluntschli J. C. Über die neuen Begründungen der Gesellschaft und des Gesell-
schaftsrechts // Idem et al. (Hrsg.) Kritische Überschau der deutschen Gesetzgebung und
Rechtswissenschaft. München. Bd. 3. S. 229 ff.
202
Deutsches Staats-Wörterbuch / Hrsg. J. C. Bluntschli, K. L. Th. Brater. Stuttgart;
Leipzig, 1859. Bd. 4. S. 250.
203
«Der Begriff der Gesellschaft hat seit etwa einem Jahrhundert eine Bedeutung ge-
wonnen, welche er in keinem früheren Zeitalter besessen hatte. Man kannte wohl […]
im römischen Altertum einzelne gesellschaftliche Verbindungen, und die römische Ju-
risprudenz hatte auch, die juristische Bedeutung des privatrechtlichen Gesellschaftsver-
Блунчли считал, что «общество» — это понятие, относящееся

не к народу, а к «третьему сословию» (Drittenstandsbegriff)204, а потому
оно не может претендовать на универсальную значимость.
Однако самые большие последствия в истории науки имела не эта
критика, а та, что была высказана Генрихом фон Трейчке в его первой
публикации Обществоведение. Критическое эссе (1859). Остро поле-
мический характер этой работы объясняется тем, что Трейчке — в от-
личие от куда более осторожного в своих суждениях Блунчли — был
убежден, что «обществознание не может не привести к полному пере-
вороту в учении о государстве»205, каковой не является ни желательным,
ни необходимым. Общество, независимое от государства, в представ-
лении Трейчке не являло собой единой составной части человеческого
общежития, а потому не могло быть ни предметом отдельной науки,
ни методологической референтной точкой других наук — например,
истории. Но все же Трейчке не мог не увидеть, что между государством
и обществом существует разница, хотя она послужила ему только по-
водом для подчеркивания их неразделимости206. Тот факт, что Трейч-
ке осудил новое «обществоведение», в сочетании с высказанными
в то же время Дройзеном аргументами против западноевропейского
исторического позитивизма (представленного Боклем)207, в решающей
степени способствовал тому, что германская историография XIX века
поначалу оставила без внимания предложенную Штейном и Молем
методологическую концепцию «общественной истории» (= социаль-
ной истории)208, продолжив односторонне ориентироваться на историю
государств и личностей.
trags auszubilden versucht. Aber erst die neuere Zeit hat die eminente wirtschaftliche und
moralisch politische Bedeutung der Gesellschaft offenbar gemacht und freilich auch zu
mancherlei Übertreibung derselben gereizt». — Ibid. S. 246−247.
204
Ibid. S. 247.
205
«die Gesellschaftswissenschaft eine gänzliche Umwälzung der Lehre vom Staate
herbeiführen müßte». — Treitschke H. von. Die Gesellschaftswissenschaft. Ein kritischer
Versuch. Leipzig, 1859 (reprint: Halle, 1927). S. 87.
206
Ibid. S. 81.
207
См.: Riedel M. Positivismuskritik und Historismus // Blühdorn J., Ritter J. (Hrsg.)
Positivismus im 19. Jahrhundert. Frankfurt a.M., 1971. S. 81 ff.
208
«История общества» (Gesellschaftsgeschichte) — это теоретическая программа
Истории социального движения с 1789 года до наших дней Лоренца фон Штейна
(Geschichte der sozialen Bewegung von 1789 bis auf unsere Tage). У Роберта фон Моля
«историческая» [наука], охватывающая «историю» и «статистику», подкрепляет
«всеобщую» и «догматическую» (= систематическую) науку об обществе (Gesell-
schaftswissenschaft): Mohl R. von. Die Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften.
Bd. 1. S. 94 ff. Применение концепции Штейна — Моля демонстрирует Й. Й. Росбах,
300 ________________________________________________ Манфред Ридель
V.4. Gemeinwesen, «общество», «государство»: понятие

общества в историческом материализме
Концепцию «истории общества» в середине XIX века разраба-
тывали в рамках своего «обществоведения» Маркс и Энгельс. Здесь
еще раз произошла переоценка терминологии критической теории
общества, базирующейся на теории «исторического материализма»,
в особенности на теории политической роли пролетариата. Описать
этот процесс можно приблизительно так: «общество» превратилось
в понятие, относящееся к «четвертому сословию», причем одновре-
менно с этим получили новую оценку термин «общность» и связанные
с ним основные политические термины «коммунизм» и «социализм».
Уже Лоренц фон Штейн отличал не имевшие политических и социаль-
ных последствий «социалистические и коммунистические системы»
философов Просвещения и их интеллектуальных предшественников
(Платона, Мора, Кампанеллы и других) от социалистического и ком-
мунистического движений XIX века209, а эти последние он, в свою оче-
редь, дифференцировал еще более дробно. Штейн ставил в заслугу
социализму то, что тот распознал проблематичные отношения между
нормативной «идеей свободной личности» и фактическим состоянием
труда и условий производства: «Он именно потому с полным правом
и называется социализмом, что прежде всего научил нас человече-
скому обществу как порядку, подвластному определенным законам
и стихиям»210. Социализм с его идеей «свободной личности» — таков
был аргумент Штейна — примыкал к существующей нормативной си-
стеме буржуазного правового государства. Коммунизм же представлял
собой простое отрицание существующей системы классовым сознани-
ем пролетариата, которое теперь передавалось уже не «лично»: «Это
был исторический факт величайшего значения; но, конечно, это был
исторический факт только для истории общества»211. Маркс и Энгельс
который рассматривает историю общества (Gesellschaftsgeschichte) как основопола-

гающую историческую дисциплину, в первую очередь, в области истории государ-
ства (Staatsgeschichte): Rossbach J. J. Vom Geiste der Geschichte. S. 1868 ff.
209
Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung. Bd. 1. S. 5; Idem. Socialismus und
Communismus. S. 100 ff., 130 ff., 347 ff.
210
«Er heißt eben darum mit Recht der Sozialismus, weil er zuerst von der menschlichen
Gesellschaft als einer von bestimmten Gesetzen und Elementen beherrschten Ordnung
sprechen gelehrt hat». — Stein L. von. Geschichte der sozialen Bewegung. Bd. 2. S. 124.
211
«eine historische Tatsache von der allerhöchsten Bedeutung; aber freilich eine his-
torische Tatsache nur für die Geschichte der Gesellschaft». — Ibid. S. 348; cp.: Ibid. S. 347;
Stein L. von. Socialismus und Communismus. S. 131.
придали этому «факту» политический оборот и применили его к Но-

вейшей истории государств.
Что касается раннего, во многом еще «донаучного» лексикона,
то и на Маркса, и на Энгельса оказали влияние отчасти франко-ан-
глийские социальные теоретики, отчасти — немецкая философия того
времени (Фейербах). К этому добавился опыт новой социабельности
(названной впоследствии «солидарностью») в борьбе «четвертого со-
словия» за эмансипацию — социальный энтузиазм раннего рабочего
движения, который Маркс в начале 40-х годов XIX века выразил в крас-
норечивых словах: «Для них достаточно общения, объединения в союз,
беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое брат-
ство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас
сияет человеческое благородство»212. Этому соответствовала социальная,
основанная на принципе любви антропология Фейербаха, в которой
слово «общность» акцентировалось эмфатически и в скором времени
стало ассоциироваться с модным «коммунистическим» течением: «От-
дельный человек, как нечто обособленное, не заключает человеческой
сущности в себе ни как в существе моральном, ни как в мыслящем.
Человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека
с человеком»213. Это единство (которое у Фейербаха, однако, не отменя-
ет различия между индивидами, между Я и Ты, а, наоборот, на него
опирается) молодой Маркс назвал словом Gemeinwesen:
Так как истинной общественной связью [Gemeinwesen] людей

является их человеческая сущность, то люди в процессе деятельно-
го осуществления своей сущности творят, производят человеческую
212
«Die Gesellschaft, der Verein, die Unterhaltung, die wieder die Gesellschaft zum
Zweck hat, reicht ihnen hin, die Brüderlichkeit der Menschen ist keine Phrase, sondern
Wahrheit bei ihnen, und der Adel der Menschheit leuchtet uns aus den von der Arbeit
verhärteten Gestalten entgegen». — Marx K. Ökonomisch-philosophische Manuskripte //
Marx K., Engels F. Werke / Hrsg. Institut für Marxismus-Leninismus beim Zentralkomi-
tee der SED (далее — MEW). Erg. Berlin, 1968. Bd. 1. S. 554 (цит. по: Маркс К. Эко-
номическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42.
С. 41−174. — Примеч. пер.).
213
«Der einzelne Mensch für sich hat das Wesen des Menschen weder in sich als
moralischem, noch in sich als denkendem Wesen. Das Wesen des Menschen ist nur in
der Gemeinschaft, in der Einheit des Menschen mit dem Menschen enthalten». — Feu-
erbach L. Grundsätze der Philosophie der Zukunft. § 59 // Idem. Sämtliche Werke /
Hrsg. W. Bolin; F. Jodl. 2. Aufl. Stuttgart, 1959. Bd. 2. S. 318 (цит. по: Фейербах Л. Ос-
новные положения философии будущего // Он же. Избр. филос. произв: В 2 т. М.,
1955. Т. 1. С. 203. — Примеч. пер.).
302 ________________________________________________ Манфред Ридель
общественную связь, общественную сущность, которая не есть некая

абстрактно всеобщая сила, противостоящая отдельному индивиду,
а является сущностью каждого отдельного индивида, его собственной
деятельностью, его собственной жизнью, его собственным наслажде-
нием, его собственным богатством214.
Как в обиходном, так и в ученом языке Gemeinwesen (перевод

латинского res publica) есть изначально политическое — а Марксом
деполитизированное — понятие, которое означает состояние мак-
симальной связанности людей, «родовую жизнь». Хотя значение его
не было закреплено и не проецировалось на какой-то определенный
словесный образ (например, «общность»), Маркс противопоставлял
его политэкономическому понятию общества. «Общественную связь
людей (Gemeinwesen), или их деятельно осуществляющуюся человече-
скую сущность» политическая экономия односторонне рассматривала
как форму обмена и торговли:
Общество, — говорит Дестют де Траси, — есть цепь взаимных об-

менов […] Оно как раз и есть это движение взаимной интеграции.
Общество, — говорит Адам Смит, — есть торговое общество. Каждый
из его членов является купцом. Как видно, эту отчужденную форму
социального общения политическая экономия фиксирует в качестве
существенной и изначальной и в качестве соответствующей человече-
скому предназначению215.
Хотя Маркс и критиковал понятие общества, принятое в политэко-

номии, он использовал ее терминологию в разработанной им лексиче-
214
«Indem das menschliche Wesen das wahre Gemeinwesen der Menschen, so schaf-
fen, produzieren die Menschen durch Betätigung ihres Wesens das menschliche Gemein-
wesen, das gesellschaftliche Wesen, welches keine abstrakt-allgemeine Macht gegenüber
dem einzelnen Individuum ist, sondern das Wesen eines jeden Individuums, seine eigne
Tätigkeit, sein eignes Leben, sein eigner Geist, sein eigner Reichtum ist». — Marx K. Aus-
züge aus Mills «Élémens d’ économie politique» // MEW. Erg. Bd. 1. S. 451 (цит. по:
Маркс К. Конспект книги Джемса Милля «Основы политической экономии» //
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 23. — Примеч. пер.).
215
«Die Gesellschaft, sagt, Deslutt de Tracy, ist eine Reihe von wechselseitigen échan-
ges. Sie ist eben diese Bewegung der wechselseitigen Integration. Die Gesellschaft, sagt
Adam Smith, ist eine handelstreibende Gesellschaft. Jedes ihrer Glieder ist ein Kaufmann.
Man sieht, wie die Nationalökonomie die entfremdete Form des geselligen Verkehrs als
die wesentliche und ursprüngliche und der menschlichen Bestimmung entsprechende
fixiert». — Ibid.
ской системе исторического материализма. Эта рецепция «буржуазной»

теории общества имела большие последствия, а причины ее следует
видеть прежде всего в том, что Маркс вскоре отошел от абстрактно-
эмфатических разговоров об «общественной связи людей» и не под-
дался шедшему от Фейербаха и «истинных социалистов» искушению
ограничиться лишь словами о предстоящем наступлении «неотчужден-
ных» общественных отношений. Языковая политика не могла заменить
язык политики, организацию политической деятельности, слова и дела
в рамках определенных институтов и организаций.
«Общество», сфера производства, распределения и потребления,
отмечали Маркс и Энгельс, конституируется как система интерсубъ-
ектной деятельности. Как не бывает «производства вообще», «общего
производства», а всегда только производство в конкретных («обще-
ственных») условиях, так нет и никакого «общества вообще»: согласно
Марксу и Энгельсу, всегда существовала только та или иная конкрет-
ная «общественная формация» как исторически сложившееся целое
(«единство») производительных сил и производственных отношений216.
При этом в своей историко-генетической системе задуманной «истории
общества» Маркс и Энгельс различали пять таких формаций: перво-
бытное, рабовладельческое, феодальное, буржуазное (или капитали-
стическое) и социалистическое (или коммунистическое) общество.
«Общественная формация» — основной термин в науке об обществе,
построенной на принципах исторического материализма; благодаря
этому термину понятие общества представало исторически изменчи-
вым — столь же изменчивым, как и понятие государства, которому
предстояло быть преодоленным в результате эмансипации пролетариа-
та. Тезис об «отмирании государства» подтверждался, по мнению Марк-
са, в частности, той политической организационной формой, которую
явила миру Парижская коммуна: Маркс считал (в отличие от того, какие
выводы впоследствии делала из этой истории «марксистская» теория
государства), что коммунальное устройство вернуло общественному
телу все его силы, «которые до сих пор пожирал этот паразитический
нарост ‘государство’, кормящийся на счет общества и задерживающий
его свободное движение»217. Здесь слово «общество» уже получило ту
положительную оценочную коннотацию, которую имело в политиче-
216
Marx K. Kritik der politischen Ökonomie. Vorwort // MEW. 1961. Bd. 13. S. 8−9.
217
«die bisher der Schmarotzerauswuchs‚ Staat», der von der Gesellschaft sich nährt
und ihre freie Bewegung hemmt, aufgezehrt hat». — Marx K. Der Bürgerkrieg in Frank-
reich // MEW. 1962. Bd. 17. S. 341 (цит. по: Маркс К. Гражданская война во Фран-
ции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 345. — Примеч. пер.).
304 ________________________________________________ Манфред Ридель
ской системе исторического материализма слово «союз» (Assoziation),

обозначавшее ожидавшееся в будущем состояние завершенного осво-
бождения, а тем самым — «конец» государства: «Общество, которое
преобразовывает производство на основе свободного и равного сою-
за производителей, переводит весь государственный механизм туда,
куда он с этих пор должен принадлежать, — в музей древностей, рядом
с прялкой и бронзовым топором»218. Созданная Марксом и Энгельсом
модель общества как союза индивидов, в котором «свободное развитие
каждого является условием свободного развития всех»219, представляла
собой не только отход от буржуазно-либеральной модели координации,
в которой индивиды объединены на основе правила взаимодействия
(равенства действия и противодействия). Она превосходила и допол-
няла эту модель за счет того, что предполагала самодеятельную («ав-
томатическую») координацию, которая сделает господство над людьми
излишним и оставит одно лишь «управление» вещами.
Модель будущего общества, базирующегося на «ассоциации»,
Маркс в 40-х годах иногда выделял, называя «общностью» в эмфатиче-
ском смысле. «Общность» означала у него состояние, в котором больше
нет ни разделения труда, ни господства, ни атомизации. Их уничтоже-
ние (= отрицание) невозможно без общности [в русском переводе —
«коллектива» (Gemeinschaft). — Примеч. пер.]:
Только в коллективе индивид получает средства, дающие ему воз-

можность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно,
только в коллективе возможна личная свобода. В существовавших
до сих пор суррогатах коллективности — в государстве и т. д. — личная
свобода существовала только для индивидов, развившихся в рамках
господствующего класса…220
218
«Die Gesellschaft, die die Produktion auf Grundlage freier und gleicher Assoziati-
on der Produzenten neu organisiert, versetzt die ganze Staatsmaschine dahin, wohin sie
dann gehören wird: ins Museum der Altertümer, neben das Spinnrad und die bronzene
Axt». — Engels F. Der Ursprung der Familie, des Privateigentums und des Staats // MEW.
21. 1962. S. 168 (цит. по: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности
и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 173. — Примеч. пер.).
219
Marx K., Engels F. Kommunistisches Manifest // MEW. 1959. Bd. 4. S. 482.
220
«Erst in der Gemeinschaft [mit andern] hat jedes Individuum die Mittel, seine Anla-
gen nach allen Seiten hin auszubilden; erst in der Gemeinschaft wird also die persönliche
Freiheit möglich. In den bisherigen Surrogaten der Gemeinschaft, im Staat usw. existierte
die persönliche Freiheit nur für die in den Verhältnissen der herrschenden Klasse entwi-
ckelten Individuen». — Marx K. Die deutsche Ideologie // MEW. 1958. Bd. 3. S. 74 (цит. по:
Маркс К. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 75. — Примеч. пер.).
Эти суррогаты Маркс называл не «обществами», а «мнимыми

коллективностями» (scheinbare Gemeinschaften), объединениями одно-
го класса против другого, — в противоположность «действительной
коллективности» (wirkliche Gemeinschaft) будущего, в которой индиви-
ды «обретают свободу в своей ассоциации и посредством ее»221. В ра-
ботах 50–60-х годов Маркс уже говорил не о Gemeinschaft, а больше
о Gemeinwesen. Но теперь это слово означало у него институт, «общину»
(Gemeinde) в смысле первобытно-примитивных или элементарно-поли-
тических общественных форм, «естественность» которых разрушается
развитием экономики денег и обмена, а на более высокой ступени мо-
жет быть восстановлена только в социалистическом или коммунисти-
ческом обществе, в «царстве свободы»222.
V.5. Синкретизм и языковая анархия в философии и науке

(историография, юриспруденция, учение о государстве)
Как Маркс и Энгельс, при всей важности их достижений в об-
ласти «обществоведческого» познания, не смогли создать внутренне
последовательной понятийной системы, так же и «буржуазная» тео-
рия общества во второй половине XIX столетия была все еще далека
от терминологического единогласия в этой области. Разнобой в сло-
воупотреблении, относительная случайность выбора слов и зачастую
произвольное толкование понятий, наблюдавшиеся и ранее, достигли
в это время размаха, граничившего с языковой анархией. «Со слова-
ми ‘общество’, ‘социализм’, ‘социальный’ и ‘социалисты’, — писал Карл
Марло, — связываются настолько различные понятия, что, во избежа-
ние форменного смешения языков, по поводу их необходима специаль-
ная договоренность»223. Призыв Марло не был услышан. Конечно, одной
из причин тому была личная идиосинкразия некоторых представителей
221
Там же.
222
Cp.: Marx K. Grundrisse der Kritik der Politischen Ökonomie (1857−1858). Berlin,
1953. S. 375 ff. («Formen, die der kapitalistischen Produktion vorhergehen». — Перевод:
«Формы, предшествующие капиталистическому производству»).
223
«Mit den Worten: Gesellschaft, Socialisrnus, social und Socialisten, werden so
verschiedene Begriffe verbunden, daß, zur Vermeidung einer förmlichen Sprachverwir-
rung, eine spezielle Verständigung über dieselben erforderlich ist». — Marlo K. (Winkel-
blech K. G.). Untersuchungen über die Organisation der Arbeit. 2. Aufl. Tübingen, 1885.
Bd. 1. S. 303. Anm. 1.
306 ________________________________________________ Манфред Ридель
«новой науки»224, но в еще большей степени это было симптомом об-

острившейся культурно-исторической ситуации, в которой находилась
буржуазия. Она уже была не способна — ни в научном, ни в политиче-
ском отношении — собственными силами справляться с конфликтом,
разразившимся в недрах того «общества», несущим элементом кото-
рого она являлась. Распространявшееся сознание глубокой растерян-
ности и бессилия вело либо к паллиативным решениям, либо к уходу
в произвольные построения.
Философия — в лице Лотце — сначала еще рассматривала государ-
ство как продукт общественно-исторического развития, конфликты
которого оно должно не просто отрицать, а позитивно разрешать:
Ясно это ощущая, приходилось задаться вопросом о том, в чем же

на самом деле смысл и право этих многочисленных образований, каж-
дое из которых стремится устоять против других; и отсюда возникло
современное понятие «общества» как множества живых индивидов,
которые связаны между собой ради совместного осуществления всех
своих жизненных целей. В этом смысле понятие «общества», казалось,
обозначало подлинный нравственный институт, которому политиче-
ская форма «государства» давала, самое большее, определенную необ-
ходимую в данных обстоятельствах конечную форму225.
Однако — в лице Дильтея и в согласии с Лотце, который подал

для этого повод, — философия отрицала тенденцию к самостоятель-
ной организации общества (например, в форме «демократии», которая
«ближе всего к понятию просто ‘общества’»)226, равно как отрицала
она и возможность самостоятельного знания об обществе. «Социо-
логию» в том виде, как она представлена у Конта и Милля, Спенсера,
224
См., например, ориентированную на биологию лексику «социологического»
языка Пауля фон Лилиенфельда и Альберта Шэффле: Lilienfeld P. von. Gedanken über
die Sozialwissenschaft der Zukunft. 5 Bde. Mitau; Hamburg, 1873−1881; Schäffle A. Bau
und Leben des sozialen Körpers. 4 Bde. Tübingen, 1875−1878.
225
«Das lebhafte Gefühl hiervon veranlaßte die Frage nach dem eigentlichen Sinn
und Recht dieser vielen Bildungen, von denen jede sich gegen die andern zu erhalten
sucht, und erzeugte dabei den modernen Begriff der ‚Gesellschaft’ als einer Vielheit le-
bendiger Individuen, die zu gemeinsamer Erfüllung aller ihrer Lebenszwecke verbunden
sind. In diesem Sinne schien der Begriff der ‚Gesellschaft’ das eigentliche wahre sittliche
Institut zu bezeichnen, dem die politische Form des ‚Staats’ höchstens eine bestimmte un-
ter gegebenen Umständen notwendige Endform gab». — Lotze H. Grundzüge der prakti-
schen Philosophie. 2. Aufl. Leipzig, 1884. § 47. S. 57−58.
226
Ibid. § 64. S. 77.
Шеффле и Лилиенфельда, Дильтей не считал «настоящей наукой», по-

тому что «общество» охватывает не целиком исторический и духовный
мир человека, а лишь часть его, «внешнюю организацию общежития»
как «условие и фундамент государства»227. Нормы и правила, по которым
происходит взаимодействие между ними, у Дильтея крайне индиви-
дуалистически рассматривались как внутренние «психические факты»
и относились к двум внеисторическим сферам — «общностных отно-
шений» (Gemeinschaftsbeziehungen), с одной стороны, и «отношениям
господства и зависимости» — с другой228. Выстроенный еще Штейном
и Молем понятийный ряд «общество — государство — общность» так
и не был прояснен ни целиком, ни в своих частях.
Историография — в лице Дройзена — еще относила сферу
«общества» к систематической категории тех «всеобщих норм»
(Gemeinsamkeiten), которые историку надлежало описать как узы, скреп-
ляющие человеческое общежитие: «Общество претендует на то, чтобы
предоставить каждому место, где для него исполняются нравственные
общности, и он исполняет их»229. Правда, элементы этой систематики,
полностью обязанные своим происхождением конфликтной ситуации,
были весьма далеки от того космоса нравственных сил, который Дрой-
зен описывал в качестве исторического идеала: «Различия по классам,
крови, образованию, имуществу. Происхождение и нравы; инертные
элементы; партии; общественное мнение и т. д. Социальная республи-
ка»230. В лице Трейчке и в форме методологического спора, разгоревше-
гося в 90-х годах XIX века по поводу «истории общества (= культуры)»,
немецкая историография отказалась от подобного отнесения общества
к категории «общих нравственных норм и сил» в пользу подчинения
его власти национального государства.
Если в учении о правовом государстве еще содержалась попытка
установить связь с обществоведением, то теперь юриспруденция эту
связь разорвала: «материю государственного права» составляла, соглас-
227
Dilthey W. Einleitung in die Geisteswissenschaften // Idem. Gesammelte Schriften.
4. Aufl. Stuttgart; Göttingen, 1959. Bd. 1. S. 36 Anm.
228
Ibid. S. 64−65.
229
«Die Gesellschaft macht den Anspruch, jedem die Stelle zu bieten, in der die sitt-
lichen Gemeinsamkeiten sich ihm erfüllen und er sie erfüllt». — Droysen J. G. Grundriss
der Historik. Vorlesungen über Enzyklopädie und Methodologie der Geschichte (1858) /
Hrsg. R. Hübner. München, 1937. § 68. S. 351 (цит. по: Дройзен И. Г. Историка. СПб.,
2004. С. 486. — Примеч. пер.).
230
«Der Unterschied der Klassen, des Bildes, der Bildung, des Vermögens, Herkom-
men und Sitte; die trägen Elemente; die Parteien; die öffentliche Meinung usw. Die soziale
Republik». — Там же.
308 ________________________________________________ Манфред Ридель
но воззрениям юридического позитивизма, представленным Гербером

и Лабандом, «сумма правовых норм и институтов», которые гаранти-
руются единственно государством и потому могут конструироваться
без оглядки на социальное движение общества. Эта нацеленность по-
зитивизма на конструирование вела к превозношению государства,
которое у Гербера представало уже не как орган общества, а как «хра-
нитель и открыватель всех народных сил, направленных на нравствен-
ное совершенствование общежития»231.
Таким образом, во второй половине XIX века начался карьерный
взлет слова «общность», обусловленный ситуацией, которая была
в равной мере проблематична как в области социальной политики, так
и в области политики языковой. Употреблялось это слово в основном
в положительном смысле, с ним были связаны чувства и ценности до-
логического происхождения, что объясняется, с одной стороны, про-
грессировавшей рационализацией всех сторон общественной жизни,
а с другой — историзацией моральных, правовых и социальных норм
и превращением их в позитивные. После того как общество сделалось
фактом опыта (как новый, ставящий под вопрос государство «факт»
человеческого общежития), теперь, в свете этого опыта, государство
стало рассматриваться в качестве «нормы». При этом в случае необ-
ходимости и его исторические разновидности — например, бисмар-
ковское национальное государство — подлежали, согласно принципу
Г. Еллинека, оправданию «нормативной силой фактического»232. «Госу-
дарство» и «общество», «юридическое» и «социологическое» понятия
государства сходились в той же мере, в какой норма и факт расхо-
дились друг с другом. И то, что Рудольф фон Иеринг пытался наве-
сти между ними мосты, лишь подтверждает этот дуализм. Формулу
Иеринга — «общество как обладатель принуждающей силы есть госу-
дарство» — можно было и повернуть задом наперед — «государство
есть общество, которое принуждает»233: эта фраза ничего не определяла
и соединяла два понятия в буквальном смысле лишь насильственно,
с помощью понятия силы.
231
«Bewahrer und Offenbarer aller auf die sittliche Vollendung des Gemeinlebens ge-
richteten Volkskräfte erscheint». — Gerber K. Fr. Grundzüge eines Systems des deutschen
Staatsrechts. Leipzig, 1869. S. 2.
232
Jellinek G. System der subjektiven öffentlichen Rechte. 2. Aufl. Tübingen, 1910.
S. 16 ff., 27−28.
233
«Die Gesellschaft als Inhaberin der Zwangsgewalt ist der Staat»; «Staat ist die Ge-
sellschaft, welche zwingt». — Jhering R. von. Der Zweck im Recht. Leipzig, 1877. Bd. 1.
S. 295, 307.
VI. История понятий, философия истории

и формирование идеологии
VI.1. Критика «чистой социологии»
(Фердинанд Тённис)
Из этой ситуации, в научном отношении неудовлетворительной,
даже запутанной, нужно было искать выход. Выход был предложен
в двух направлениях, которые многое связывает друг с другом: одни
обратились к знакомому из юридического языка былых времен (и об-
новленному Георгом Безелером) слову «товарищество» (Genossenschaft),
другие по-новому определили слово «общность», относительно кото-
рого до сих пор не существовало терминологических конвенций, оно
было лишь синонимом «общества».
К слову Genossenschaft обратился Отто фон Гирке, который попы-
тался на основе общей теории объединений (generelle Verbandstheorie)
интерпретировать социальное движение своего времени «эволюцио-
нистски». Интерпретативной схемой его была уже не пара «государ-
ство — общество», а пара «господство — товарищество»: Гирке про-
слеживал линии их развития на протяжении всей истории, причем
эволюция получалась в большинстве случаев параллельная. В линии
развития «товарищества» фигурировали род, племя, городская общи-
на и, наконец, буржуазное правовое государство (идеализированное),
которое в виде «товарищеского государства» (Genossenschaftsstaat)
будущего было призвано обеспечить баланс и примирение между
властью и обществом, единством и личной самостоятельностью его
членов (= множественностью). Основным институтом товарищества,
а в известном смысле и интерпретативной схемой для социального
примирения, у Гирке являлась малая ассоциация — семья: «Старейшее
из всех человеческих объединений, семья дала жизнь правовой идее
немецкого товарищества в доисторические времена»234.
Второе направление — в сторону понятия «общности» — было
представлено Фердинандом Тённисом, у которого с Гирке было общее
то, что и он сменил понятийную перспективу, перенеся свой теоре-
тический интерес со всего общества и его политической организа-
ции — государства — на малые социальные ассоциации и группы. Эта
234
«Die älteste aller menschlichen Verbindungen, die Familie, war es, welche der
Rechtsidee der deutschen Genossenschaft in vorhistorischer Zeit das Dasein gegeben hat-
te». — Gierke O. von. Das deutsche Genossenschaftsrecht. Berlin, 1868. Bd. 1. S. 14.
310 ________________________________________________ Манфред Ридель
перемена была отнюдь не случайной, она была обусловлена истори-

чески. Произошла она на фоне резко ускорившейся во второй по-
ловине XIX века индустриализации, которая охватила, в частности,
малые ассоциации, привязанные к аграрным формам жизни (семью,
деревню). Здесь слово «общность» еще и до Тённиса несло в себе от-
звук социального романтизма, связанного со специфической ситуа-
цией и специфическим институтом (семьей). «Распад пожизненной
личной общности, — писал Рудольф фон Гнейст, — которая некогда
связывала друг с другом собственность и труд, устанавливает новую
иерархию среди людей в городе и деревне, с новыми потребностя-
ми и новыми притязаниями»235. Хотя результат этой смены иерархии
тоже назывался «обществом», Гнейст отказался от использования
отдельных терминологических выражений для обозначения малых
ассоциаций и групп, поскольку его интересовало развитие право-
вого государства на основе «взаимоотношений между государством
и обществом»236.
Только Тённис сделал следующий шаг своей книгой Общность
и общество (1887). Как показывает подзаголовок первого издания
(«Рассмотрение коммунизма и социализма как эмпирических куль-
турных форм»), эта книга была непосредственно связана причинно-
следственной связью с социальным движением XIX века. Намерение
Тённиса заключалось в том, чтобы понятиям, сделавшимся политиче-
скими лозунгами и партийными названиями, «дать научный облик,
который бы учитывал эти особенности словоупотребления, но вместе
с тем имел бы характер идеи, к которой как определенные явления
действительности, так и представления и идеалы людей некоторым
образом приближаются, никогда с нею полностью не совпадая»237.
В этой методологической перспективе «социализм» и «комму-
низм» понимались как эмпирические культурные формы и прово-
дилась параллель между этой парой понятий и парой «общество» —
235
«Die Auflösung der persönlichen Lebensgemeinschaft, welche einst Besitz und
Arbeit miteinander verband, schichtet die Menschen in Stadt und Land in neuer Weise,
mit neuen Bedürfnissen und neuen Ansprüchen». — Gneist R. von. Der Rechtsstaat und
die Verwaltungsgerichte in Deutschland. 2. Aufl. Berlin, 1879. S. 4.
236
Ibid. S. 8.
237
«…eine wissenschaftliche Gestalt zu geben, die zwar jenen Weisen des Sprachge-
brauchs gerecht würde, zugleich aber den Charakter einer Idee hätte, der sowohl bestimm-
te Erscheinungen der Wirklichkeit als auch die Vorstellungen und Ideale der Menschen
irgendwie nahekommen, ohne sich je damit zu decken». — Tönnies F. Gemeinschaft und
Gesellschaft. Vorrede zur 3. Auflage // Idem. Soziologische Studien und Kritiken. Jena,
1925. Bd. 1. S. 59.
«общность». Впрочем, историко-генетически и с точки зрения

критики языка база для этого сравнения была недостаточно хорошо
обеспечена. Тённис писал: «Я хотел понять коммунизм как культур-
ную систему общности, социализм — как культурную систему об-
щества. Ради этой цели я расширил обе идеи, дабы распространить
их значение как форм права собственности на все хозяйственное,
политическое и духовное общежитие людей»238.
Генезис обоих понятий, изначально тесно связанный с социальным
движением XIX века, Тённис свел потом, изменив подзаголовок книги
(на «Основные понятия чистой социологии»), к противоположности
между теорией естественного права и исторической школой, — хотя
противопоставление это в самом социальном движении, тем более
у Конта и Маркса, не играло никакой роли. Тённису же оно было
необходимо потому, что при систематическом формулировании его
понятий, несмотря на значительный исторический охват, оставалось
неучтенным важнейшее промежуточное звено — «буржуазно-инди-
видуалистическое» общество Нового и Новейшего времени: «Истоки
моих социологических понятий лежат в значительном для Германии
антагонизме между историческим и рационалистическим способами
мышления и школами, каковой антагонизм, согласно господствующему
мнению, был разрешен преодолением рационалистического мышления
историческим»239. Тённис придерживался того мнения, что антагонизм
этот разрешен не был: его следовало вначале постичь как перманентную
антиномию, а затем преодолеть посредством «синтеза». «Социализм»
и «коммунизм», с его точки зрения, представляют собой «эмпирические
культурные формы», принадлежащие социальному движению, а есте-
ственное право и историзм — культурные явления, принадлежащие ис-
тории науки. Тённис смешал одно с другим: он, с одной стороны, хотел
показать, «что естественная и минувшая (для нас), но все еще лежащая
в основе культуры ее конституция является коммунистической, а акту-
238
«Ich wollte Kommunismus begreifen als das Kultursystem der Gemeinschaft, So-
zialismus als das Kultursystem der Gesellschaft. Zu diesem Behufe dehnte ich beide Ideen
aus, um ihre Bedeutung als Formen des Eigentumsrechts auf das gesamte wirtschaftliche,
politische und geistige Zusammenleben der Menschen zu erstrecken». — Ibid.
239
«Der Ursprung meiner soziologischen Begriffe liegt in dem für Deutschland be-
deutenden Gegensatz der historischen gegen die rationalistische Denkungsart und Schu-
le, welcher Gegensatz der vorherrschenden Auffassung nach mit der Überwindung des
rationalistischen durch das historische Denken gelöst worden sei». — Tönnies F. Die Ent-
stehung meiner Begriffe Gemeinschaft und Gesellschaft (posthumer Redaktionstitel) //
Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 1955. Bd. 7. S. 463.
312 ________________________________________________ Манфред Ридель
альная и нарождающаяся — социалистической»240, а с другой — пытался

доказать, что новоевропейская теория естественного права есть теория
«общества» и ее следует отделять от исторически-органичной теории
«общности». В результате этих его усилий социологические термины
утратили свою историческую привязку и принадлежность к подда-
ющимся различению социальным и деятельностным схемам. Из тео-
ретически, равно как и практически пригодных к использованию
понятий, имевших отчасти дескриптивную, а отчасти нормативную
роль, они были превращены в научные «нормативные понятия» —
разновидность веберовских «идеальных типов», — с помощью кото-
рых, как предполагалось, социолог будет подходить «к исторической
и нынешней действительности человеческого общежития» и путем
эмпирического исследования показывать, «что вообще этим понятиям
соответствует имеющая значение действительность»241.
В своем вышедшем в 1931 году Введении в социологию Тённис,
«поставив в один ряд» оба этих термина как «нормативно-понятий-
ные» точки зрения на анализ социальной действительности, наконец
задался вопросом о том, не является ли каждый из этих двух взглядов
«по-своему правильным» и содержащим «частицу истины», так что ис-
тину «целиком» нужно искать «в примиряющем взгляде более высокого
порядка». Однако ответ, несмотря на ясную позицию автора, получился
амбивалентным. Оставив без внимания и «среднюю» позицию, которой
тут резонно было бы ожидать, и критическую теорию общества, которая
вновь связала бы друг с другом и взаимно аннулировала бы антаго-
нистические импликации этой пары понятий, и даже первоначальную
привязку их к «эмпирическим культурным формам» (социального дви-
жения XIX века), Тённис заявил, что социологическая теория должна
«вобрать в себя и удерживать в зависимости от себя» естественно-
правовой взгляд, которому до тех пор негативно противостоял взгляд
«исторический» и «органический». «Тем самым сказано, что ‘органиче-
ский’ взгляд одновременно есть изначальный и всеохватный, а потому
единственно правильный. Именно такого мнения я и придерживаюсь»242.
240
«daß die natürliche und (für uns) vergangene, aber immer zugrunde liegende Kon-
stitution der Kultur kommunistisch ist, die aktuelle und werdende sozialistisch». — Tön-
nies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. Vorrede der ersten Auflage // Idem. Soziologische
Studien und Kritiken. Bd. 1. S. 43.
241
Tönnies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. Einleitung // Ibid. S. 33.
242
«Womit gesagt ist, daß die ‚organische‘ Ansicht zugleich die ursprüngliche und
die umfassende ist, also insoweit die allein recht habende. Dies ist durchaus meine Mei-
nung». — Tönnies F. Zur Einleitung in die Soziologie // Ibid. S. 71.
VI.2. Различение «общество — общность» в социологии

и в философии истории
Тот факт, что Тённис придерживался «органического» взгляда
как «единственно правильного» и в связи с этим формально поставил
«общность» выше «общества», обеспечил его теории большое влия-
ние в последующие десятилетия. За этим стояла высокая нормативная
оценка, которая материально проявляла себя в негласно предполагав-
шейся связи сконструированного «нормативного понятия» с филосо-
фией истории. «Общность» не только в систематическом смысле стояла
выше всякого социологического понятия, но и в историческом смысле
предшествовала образованию понятий в социологии. Она была той
«диалектической материнской утробой», из которой в какой-то момент
времени возникло «общество»:
Таким образом, понятие ‘общество’ обозначает нормальный и за-

кономерный процесс распада всякой ‘общности’. Это — его истина;
для того чтобы выразить ее, оно необходимо и его пришлось бы об-
разовать, если бы оно не было уже образовано; хотя его образование
произошло без всякого понятия о его обусловленности и подлинном
значении243.
В отличие от «обществоведения» как дополнения к буржуазной тео-

рии правового государства, а также в противоположность органицист-
ски-искаженному пониманию социологии Шеффле и Лилиенфельда
«чистая социология» Тённиса отчасти еще сохраняла ситуативную при-
вязку к критической теории общества. Однако исторические измерения
изменили свою роль и значение. Тот же самый процесс, который Маркс
и Энгельс (в полном соответствии с духом социального оптимизма
классической идеалистической философии и с ее критически-норма-
тивной интерпретативной схемой, толковавшей общество как «общ-
ность») оценивали в положительном смысле как высвобождение эле-
ментов и форм «социализма» или «коммунизма», будущего «союза»
свободных индивидов, — высвобождение, осуществляемое эконо-
мическим законом современного буржуазного общества, — при рас-
243
«Der Begriff “Gesellschaft” bezeichnet also den gesetzmäßig normalen Prozeß
des Verfalles aller “Gemeinschaft”. Dies ist seine Wahrheit; und sie auszudrücken, ist
er unentbehrlich und müßte gebildet werden, wenn er nicht schon ausgebildet vorläge;
obgleich seine Ausbildung ohne die Ahndung seiner Bedingtheit und echten Bedeutung
geschehen ist». — Ibid.
314 ________________________________________________ Манфред Ридель
смотрении его через оптику тённисовского различения «общности»

и «общества» представлялся синдромом упадка и гибели. Историосо-
фия — систематическое продолжение и материально-содержательное
исполнение нормативных понятий чистой социологии в ходе своего
рода «нормального исторического процесса» (= движения от «общ-
ности» к «обществу») — делала выбор в пользу культуры общностей,
в историческом смысле относившейся к минувшему, и тем самым
вступала на запутанные дорожки пророчествования, обращенного
в прошлое. На будущее оставалась только смутная надежда, что «сила
общности и в условиях общественной эпохи сохранится, хотя и умень-
шится, и останется реальностью социальной жизни»244. Эта надежда,
как считал Тённис, отчасти эмпирически подтверждалась тем фактом,
что либерально-буржуазное государство стало содействовать развитию
коммунального движения и товариществ, а отчасти — тем, что рабочее
движение и вышедшие из него социальные институты (профсоюзы,
потребительские ассоциации, производственные товарищества и так
далее) возродили идею союза и идеи солидарности.
VII. Заключение
Критическое понятие общества подразумевает, согласно Марксу
(и Гегелю, который первым его сформулировал), осуществляемое через
труд разделение труда и обмен, то есть воплощение системы потребно-
стей и средств к их удовлетворению — системы, ставшей универсальной
и постоянно самовоспроизводящейся в деятельности индивидов. Эта
парадигма теории общества, не отрекавшаяся ни от собственной си-
туативной обусловленности, ни от традиционной философской претен-
зии на критическое понимание, была Тённисом отброшена. «Общество»
у Тённиса представляло собой воплощение социальной воли и социаль-
ного действия, в соответствии с которым «освобожденные от всех изна-
чальных и естественных связей индивиды вступают в отношения друг
с другом только через абстрактно-рассудочные соображения взаимной
пользы и оплаты»245. Тённисовское понятие общества еще охватывало всю
244
«Kraft der Gemeinschaft auch innerhalb des gesellschaftlichen Zeitalters, wenn
auch abnehmend, sich erhält und die Realität des sozialen Lebens bleibt». — Tön-
nies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. Grundbegriffe der reinen Soziologie. 6./7. Aufl.
Berlin, 1926. S. 252.
245
«die von allen ursprünglichen und natürlichen Verbindungen losgelösten Indi-
viduen nur durch die abstrakt vernünftigen Erwägungen gegenseitigen Nutzens und
совокупность опосредованных обменом отношений между индивидами

и потому поддавалось исторической привязке. Однако апория такой
исторической привязки состоит в том, что с ней связаны терминологи-
ческие различения, которые не могут быть оправданы ни с точки зрения
критики языка, ни генетически. Эту апорию разглядели ведущие пред-
ставители новой социологии, такие как Макс Вебер и Георг Зиммель,
с одной стороны, и Фиркандт и Маннгейм — с другой; они попытались
разрешить ее с помощью изменения социальнофилософской системы
понятий. Макс Вебер считал недопреодоленным остатком «метафизи-
ки» в социологии стремление рассматривать социальные институты —
государство, церковь, товарищество и так далее — как самостоятельные,
предзаданные индивиду сущности (Wesenheiten) и относить их к обще-
му понятию общества. Вместо этого, считал Вебер, социолог должен
стремиться свести эти «категории для определенных разновидностей со-
вместной человеческой деятельности […] к ‘понятной’ деятельности»246.
Насколько убедительна эта точка зрения была для методологического
построения социологии, настолько же запутывающими и даже вводя-
щими в заблуждение были те выводы, которые Вебер с ней связывал.
Ориентация социологии на изучение «понятной» деятельности импли-
цитно ограничивала ее деятельностью индивида и эксплицитно вела
к отказу от познания надындивидуальных, общественно-исторических
комплексных явлений. Поэтому неслучайно предложения Вебера по об-
разованию социологических понятий не включали в себя фундаменталь-
ного понятия общества. Его место занимал крайне генерализованный
(«формальный») термин «образование общества» (Vergesellschaftung),
который, как считал Вебер, можно использовать во всех тех случаях,
«когда и поскольку установка социального действия основывается
на рационально […] мотивированном балансе интересов и на так же
мотивированной связи интересов»247. Тем самым социология отказы-
Entgeltens in Beziehung zueinander treten». — Так характеризует понятие общества

у Ф. Тённиса Эмиль Ласк: Lask E. Rechtsphilosophie // Idem. Gesammelte Schrif-
ten / Hrsg. E. Herrigel. Tübingen, 1923 (reprint: Jena, 2002). Bd. 1. S. 302. См. также:
Lenk K. Marx in der Wissenssoziologie. Studien zur Rezeption der Marxschen Ideolo-
giekritik. Neuwied; Berlin, 1972 (рассуждения автора о деисторизации понятия об-
щества в немецкой социологии начиная с Ф. Тённиса во многом перекликаются
с вышеприведенными утверждениями).
246
«Kategorien für bestimmte Arten des menschlichen Zusammenhandelns […] auf
“verständliches” Handeln zu reduzieren». — Weber M. Soziologie. Weltgeschichtliche
Analysen. Politik. Stuttgart, 1956. S. 110.
247
«wenn und soweit die Einstellung des sozialen Handelns auf rational […] moti-
viertem Interessenausgleich und auf ebenso motivierter Interessenverbindung beruht». —
316 ________________________________________________ Манфред Ридель
валась от притязания на то, чтобы критически постигать реальные,

объясняемые рационально мотивированной деятельностью явления
в масштабах общества и их взаимосвязи. Генерализация и функцио-
нализация социологических понятий вели к тому, что утрачивалась
их связь с конкретной ситуацией, то есть историческое измерение.
За формализованным понятийным каркасом социологии историческое
могло проявляться лишь в описаниях, не использовавших терминов, —
как «трагедия культуры» (Зиммель) или как «судьба рационализации
общественного мира наукой» (Вебер).
Процесс деисторизации понятия общества, начавшийся в новой
социологии с тённисовского терминологического различения и его кри-
тики (имплицитной или эксплицитной) Вебером и Маннгеймом, имел
своей оборотной стороной актуализацию слова «общность», которую
можно назвать «псевдоисторизацией». Речь идет о еще одном аспек-
те историософской проблемы чистой социологии, о ее включенности
в европейскую культурную ситуацию рубежа XIX−ХХ веков с точки
зрения истории науки и терминологической политики. С введением
слова «общность», как было уже сказано выше, социологическая тео-
рия невольно сделала шаг навстречу реакционной оппозиции совре-
менному индустриальному обществу. Если другие европейские языки
по сей день сохранили синонимичность слов «общество» и «общность»,
то в Германии «общность» (Gemeinschaft) стала важнейшим понятием
социальной идеологии того национально-консервативного и «народно-
го» (völkisch) движения, которое развернулось после Первой мировой
войны и стремилось «преодолеть» социализм, капитализм и инду-
стриализм одновременно.
Не без оснований автора книги Общность и общество считали
представителем специфически «немецкой» социологии — в отличие
от западноевропейской рационалистической социальной философии —
и таким образом относили его к истории немецкой идеологии особого,
«антизападного» пути развития248. Зависимость «немецкой» социоло-
гии от социокультурной ситуации исторически «запоздалой нации»
(Х. Плеснер) была заметна и в систематических дополнениях к парам
понятий, и в их исторических интерпретациях, причем влияние ее уже
не поддавалось методологическому контролю. Ганс Фрайер подчерки-
Weber M. Soziologie. Weltgeschichtliche Analysen. Politik. Wirtschaft und Gesellschaft.

Tübingen, 1922. S. 21. О его расхождениях с Ф. Тённисом см.: Idem. S. 22−23.
248
Freyer H. Ferdinand Tönnies und seine Stellung in der deutschen Soziologie //
Weltwirtschaftliches Archive. Zeitschrift für Weltwirtschaft und Seeverkehr an der Uni-
versität. 1936. Bd. 4. S. 7 ff.
вал фатальность «нормального процесса», историософскую состав-

ляющую деградации «общности» и превращения ее в «общество» (эти
структуры сменяют одна другую во времени в таком, и только таком
порядке: они являются не просто двумя возможными вариантами че-
ловеческого общежития, а двумя этапами общественной действитель-
ности; общность может превратиться только в общество, общество же
всегда возникает из общности; обратимым реальный процесс не бы-
вает никогда)249. Напротив, Герман Шмаленбах с его категорией «союза»
(Bund) отмечал дуалистическую структуру «нормативных понятий»,
которая не устранялась с помощью систематического расширения. Обе
эти инициативы укрепляли и расширяли базу специфической идеоло-
гии общности, которая сформировалась к 1933 году. Это было преиму-
щественно аффективное, связанное с чувствами движение протеста
против рационалистических и стирающих общественные различия
тенденций модернизированного индустриального массового обще-
ства, которое Хельмут Плеснер охарактеризовал как разновидность
социального радикализма. Он показал, что еще до того, как национал-
социалисты политизировали это движение, оно уже было представлено
в молодежном движении, в движении «Вандерфогель», в среде много-
численных приверженцев идеи «жизни союзом» (bündisches Leben), та-
ких как члены кружка Георге, разных религиозных общин и так далее250.
Культ общности и связанная с ним догматизация социологических
понятий нашли свое отражение и в философии. Макс Шелер отожде-
ствлял «общность» со своеобразной «личностью, состоящей из лично-
стей» (Person von Personen), которая, в отличие от «общества», не воз-
никает из суммы индивидов. Шелер еще сильнее заострил различение,
введенное Тённисом: в том, что касалось систематики и истории, он
исходил из тезиса, что общество «в такой малой степени являет собой
родовое понятие по отношению к ‘общностям’, которые объединены
кровью, традицией, историчностью жизни, что скорее всякое ‘обще-
ство’ можно считать лишь остатком, мусором, который возникает
при процессах внутреннего разложения общностей»251. Шелер понимал
249
Freyer H. Soziologie als Wirklichkeitswissenschaft. Logische Grundlegung des
Systems der Soziologie. Leipzig, 1930. S. 182; Schmalenbach H. Die soziologische Katego-
rie des Bundes // Die Dioskuren. Jahrbuch für Geisteswissenschaften. 1922. Bd. 1. S. 35 ff.
250
Plessner H. Grenzen der Gemeinschaft. Eine Kritik des sozialen Radikalismus.
Bonn, 1924; cp.: Idem. Nachwort zu F. Tönnies // Kölner Zeitschrift für Soziologie und
Sozialpsychologie. 1955. Bd. 7. S. 341 ff.
251
«so wenig der Oberbegriff zu den “Gemeinschaften”, die durch Blut, Tradition, Ge-
schichtlichkeit des Lebens geeint sind, daß vielmehr alle “Gesellschaft” nur der Rest, der
318 ________________________________________________ Манфред Ридель
социетарные взаимосвязи неверно — персоналистски. Его социаль-

ным идеалом была «любовная общность» (Liebesgemeinschaft), которая
в иных формах встречалась и в экзистенциализме того времени (Яс-
перс, Хайдеггер, Марсель). «Общность» в понимании экзистенциали-
стов представляла собой межличностные связи, построенные на отно-
шениях «Я — Ты», не одностороннюю причастность, а взаимное участие
(«коммуникацию») партнеров — в отличие от «общества» как «мира
сосуществования с другими», который Хайдеггер называл (и уже этим
названием обесценил) субстантивированным неопределенно-личным
местоимением Man. В соответствии с персоналистской терминологиче-
ской схемой экзистенциализма, «общество» синонимично «публичной
сфере» (Öffentlichkeit), которая постоянно отдаляет индивида от себя,
а «общность» — синоним «личной связанности», позволяющей инди-
виду снова прийти к самому себе; это сфера «самобытия» (Selbstsein)
в отличие от сферы «инобытия» (Anderssein).
Роковое в политическом отношении влияние идеологии «общно-
сти», по понятным причинам, повредило дальнейшей карьере этой
теории. В той мере, в какой пара понятий «общность — общество»
отражала пусть грубое по своей сути, но в целом «правильное»
и кажущееся метким различение между аграрными социальными
отношениями и такими, которые обусловлены господством инду-
стриальной промышленности, зарубежная социология, несмотря
на принципиальную критику, восприняла эту пару понятий и вся-
чески ее варьировала. Так, например, американские социологи-аг-
рарники Браннер и Колб, оттталкиваясь от идей Кули, противопо-
ставляли «первичной организации групп» с тесными социальными
связями (face-to-face relation) «вторичную организацию групп» — со-
ответственно, с абстрактными и частичными социальными связями.
Это же различение, оформленное другими лексическими средствами,
встречается в американской социологии неоднократно — например,
у Говарда Беккера («изолированно-сакральные», то есть замкнутые,
с неизменными ценностями, структуры противопоставлены «до-
ступно-секулярным» — открытым, с изменяющимися ценностями),
у Питирима Сорокина (familism vs. contractualism), у Мак-Айве-
ра (communal-associational groupings), у Лумиса и Бигля (которые
в 1950 году в своих аграрно-социологических изысканиях использо-
Abfall ist sich bei den inneren Zersetzungsprozessen der Gemeinschaften ergibt». — Sche-
ler M. F. Vom Umsturz der Werte (1919) // Idem. Gesammelte Werke / Hrsg. M. Scheler,
M. S. Frings. 4. Aufl. Bern, 1955. Bd. 3. S. 140.
вали тённисовскую пару понятий, не переводя слова на английский:

familistic Gemeinschaft — contractual Gesellschaft)252.
Тенденция развития этих двух понятий как в германской, так
и в западноевропейской и американской социологии направлена в сто-
рону все большей формальности и функциональности. Уже Макс Вебер
заменил слово «общность», которое относили к «конкретным» социаль-
ным институтам (семье, племени, сельской и городской общине и так
далее), воспринимали как обозначение реально существующей суб-
станции и вообще связывали с определенной идеологией истории, —
на более нейтральный термин Vergemeinschaftung, определявшийся
как «субъективно ощущаемое основанное на аффекте или традиции
единство (Zusammengehörigkeit) участников». Альфред Фиркандт, опи-
раясь на концепт «состояния специфической внутренней связанно-
сти», который допускал разные градации, но был ограничен сферой
социальной психологии, различал отношения «близкие к общности»
(gemeinschaftsnah) и «далекие от общности» (gemeinschaftsfern). После
Вебера и Фиркандта глобальная теория «чистой социологии», задавшая
эти «нормативные понятия», была взорвана теорией групп, работав-
шей на микросоциологическом уровне. В Германии первые подступы
к этому наблюдались уже у Теодора Гайгера, который понимал «обще-
ство» и «общность» как формальные способы рассмотрения группы
(общность = рассмотрение изнутри, общество = рассмотрение извне).
Во Франции Жорж Гурвич дополнил тённисовскую пару запомина-
ющейся социальной схемой («Мы»), которая, в зависимости от сте-
пени частичной связанности индивидов в группе, различала «массу»
как самую слабую, «сообщество» (communauté) как более сильную
и «общность» (communion) как самую тесную степень сплоченности
индивидов в коллективное «сознание ‘мы’». В США Толкотт Парсонс
раздробил понятия «общество» и «общность» на ряды признаков и раз-
рабатывал дальше эти ряды как структурно-функциональную альтер-
нативную схему ценностных ориентаций (pattern variables: affectivity vs.
affective neutrality, particularism vs. universalism, ascription vs. achievement,
diffuseness vs. specifity). По мысли Парсонса, эти ряды покрывали все
возможные социальные интеракции и решения в группе; они сыграли
значительную роль прежде всего в рамках теории социальных ролей253.
252
См. примеры в: Wurzbacher G. (Hrsg.) Gruppe, Führung, Gesellschaft. Begriffs-
kritik und Strukturanalysen am Beispiel der Christlichen Pfadfinderschaft Deutschlands.
München, 1961. S. 19.
253
Формулировка Юргена Хабермаса: Habermas J. Technik und Wissenschaft als
«Ideologie». Frankfurt a.M., 1968. S. 61.
320 ________________________________________________ Манфред Ридель
При всей формализованности этой альтернативной схемы, историче-

ские корни тех понятий, которые в ней противопоставлены друг другу,
очевидны. Схема Парсонса по-своему отражала релевантные аспек-
ты изменения установок и поведенческих ожиданий при переходе
от традиционного общества (= «общности») к «модернизированному»254.
В этой последней интерпретации, сформулированной Ю. Хабермасом,
рассматриваемая пара понятий может быть реконструирована мето-
дологически и историко-критически в качестве ключевой проблемы
социально-культурного развития человека и общества в индустриаль-
ную эпоху. «Традиционное» и «модернизированное» общества здесь
противостоят друг другу, однако это еще ничего не говорит об истори-
ческих детерминантах и характеристиках процесса: вопрос о них встает
применительно к каждой культуре и к каждой эпохе по-разному, в том
числе и в терминологическом аспекте.
Поздний отзвук вышеописанной социологической дихотомии мож-
но отметить в противопоставлении «первичных» и «вторичных» си-
стем, «естественных порядков» (gewachsene Ordnungen) и «созданных»
структур в Теории нынешней эпохи Ханса Фрайера (1957). Ввиду того,
что языковые основания гуманитарных наук до сих пор не прояснены,
неотложной необходимостью является построение систематической
терминологии для «науки о современности» — социологии — и приме-
нение ее к науке истории. Для этой цели рассмотренная дуалистическая
схема бесполезна. На сегодняшний день она продолжает существовать
только в качестве идеологически сомнительной лексики в публици-
стике, в критике культуры, а также латентно в тех псевдомарксист-
ских текстах «новых левых», которые — зачастую с использованием
терминов экзистенциалистской (Ясперс) или техницистской теории
коммуникации — воспроизводят культ общности, существовавший
в период после Первой мировой войны.
Dunckmann K. Die Bedeutung der Kategorien Gemeinschaft und Gesell-
schaft für die Geisteswissenschaften // Kölner Vierteljahresschrift für Sozio-
logie. Zeitschrift des Forschungsinstituts für Sozialwissenschaften in Köln.
254
Сp. критику Ф. Тённиса у: Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie. Pa-
ris, 1950. P. 101 ff.; Parsons T. The Structure of Social Action. 2nd ed. Glencoe (Ill.), 1949.
P. 686−688.
Bd. 5. 1925/1926. S. 35 ff.; Geiger Th. Art. Gemeinschaft // Vierkandt A. (Hrsg.)

Handwörterbuch der Soziologie. 1931 [reprint: Stuttgart, 1959]. S. 173 ff.;
Idem. Art. Gesellschaft // Ibid. S. 201 ff.; Gurvitch G. La vocation actuelle de la
sociologie. Paris, 1950; König R. Die Begriffe Gemeinschaft und Gesellschaft
bei F. Tönnies // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie.
1955. Bd. 7. S. 12 ff.; Kopper J. Die Dialektik der Gemeinschaft. Frankfurt
a.M., 1960; Krüger F. (Hrsg.) Philosophie der Gemeinschaft. Berlin, 1929;
Hildebrand D. von. Metaphysik der Gemeinschaft. 2. Aufl. Regensburg, 1955;
Jerusalem F. W. Der Begriff Gemeinschaft und seine Stellung im Ganzen der
Soziologie // Studium Generale. Zeitschrift für die Einheit der Wissenschaf-
ten im Zusammenhang ihrer Begriffsbildungen und Forschungsmethoden.
1950. Bd. 3. S. 626 ff.; Litt Th. Individuum und Gemeinschaft. Leipzig, 1929;
Luhmann N. Moderne Systemtheorien als Form gesamtgesellschaftlicher
Analyse (1968) // Habermas J., Luhmann N. Theorie der Gesellschaft oder
Sozialtechnologie. Frankfurt a.M., 1971; Pichler H. Zur Logik der Gemein-
schaft // Plewe E., Sturm E. (Hrsg.) Ganzheit und Gemeinschaft. Wiesba-
den, 1967; Plessner H. Grenzen der Gemeinschaft. Eine Kritik des sozialen
Radikalismus. Bonn, 1924; Parsons T. The Structure of Social Action. New
York; London, 1937; Riedel M. Zur Topologie des klassisch-politischen und
modern-naturrechtlichen Gesellschaftsbegriffs // Archive für Rechts- und
Sozialphilosophie. 1965. Bd. 51. S. 291 ff.; Idem. Art. Gesellschaft, bürgerli-
che. S. 719 ff. (статья Общество, гражданское в настоящем томе); Tön-
nies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. Grundbegriffe der reinen Soziologie
(1887). 8. Aufl. Leipzig, 1935; Trier J. Arbeit und Gemeinschaft // Studium
Generale. Zeitschrift für die Einheit der Wissenschaften im Zusammenhang
ihrer Begriffsbildungen und Forschungsmethoden. 1950. Bd. 3. S. 603 ff.
Карл Фердинанд Вернер,
Фриц Гщницер,
Райнхарт Козеллек,
Бернд Шëнеман
Народ, нация, национализм, масса

(Volk, Nation, Nationalismus, Masse)
Gschnitzer F., Koselleck R., Schönemann B., Werner K. F. Volk, Nation,
Nationalismus, Masse // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschicht-
liche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in
Deutschland. Stuttgart, 1992. Bd. 7. S. 141–431.
I. Введение. I.1. Общие структурные свойства, зафиксированные

семантически. I.1.а. Отношения «верх — низ». I.1.б. Отношения «вну-
три — вне». I.2. Структурная трансформация Нового времени, зафик-
сированная в понятиях. I.3. Слово «немецкий»/«немец» как понятие.
II. Античность. II.1. Народы как политические объединения. II.2. Назва-
ния для общины граждан (Bürgerschaft) и для государства (Gemeinwesen).
II.3. «Простой народ», «толпа» и «люди». II.4. Народы как неполити-
ческие (этнические) величины. II.5. Народы мира; варвары и язычни-
ки. II.6. Соотношение между gens и natio. III. Средние века: Введение.
III.1. От гуманистического понятия нации и романтического понятия
народа и племени — к истории понятий и «этногенезу». III.2. Основы:
римская, церковная, этническая. IV. Народ/нация как политическое объ-
единение. IV.1. Спектр понятий gens/regnum, populus. IV.2. Natio/patria
как объекты юридической и эмоциональной привязанности индиви-
да. IV.3. Выводы. V. Народ как масса, социальные низы. V.1. Multitudo/
Народ, нация, национализм, масса... ______________________________ 323
«масса»: восприятие толпы. V.2. «Народ» в значении «низшие слои».

VI. Раннее Новое время и XIX век: вводный обзор. VII. Вторая половина
XV века: гуманизм. VII.1. Понятие нации в дискуссии о реформе империи
и церкви. VII.2. Понятие нации у немецких гуманистов: идентификация и ис-
торизация. VII.3. Понятие народа у немецких гуманистов. VIII. Реформация
и конфессиональная эпоха. VIII.1. Имперская нация (Reichsnation) как апел-
ляционная инстанция в политико-религиозном конфликте. VIII.2. От «на-
рода Божьего» к «живой силе». VIII.3. «Народ» как государственно-право-
вое понятие: Альтузий. IX. От Вестфальского мира до Венского конгресса.
IX.1. Разделение «империи» и «нации» в дискуссиях второй половины
XVII века о государственном праве. IX.2. «Нация» как понятие языко-
вого и культурного патриотизма эпохи барокко. IX.3. «Нация» как ду-
ховно-культурная референтная величина во второй половине XVIII века:
«национальный театр» и «национальное воспитание». IX.4. Различные
толкования понятия «нация» в дискуссии о патриотизме до 1789 года.
IX.5. «Народ» как социальное понятие. IX.6. Гердер. IX.7. Кант. IX.8. Экс-
курс: о развитии понятий peuple и nation во Франции (1760–1815).
IX.9. «Народ» и «нация» как понятия с комплементарными значения-
ми: о семантических последствиях Великой французской революции
в Германии. IX.10. От упразднения Священной Римской империи гер-
манской нации до Венского конгресса. IX.11. Понятие массы до Ново-
го времени. Х. «Народ» и «нация» как категории научного мышления.
Х.1. Теория войны. Х.2. Педагогика. Х.3. Правоведение. X.4. Национальная
экономия. Х.5. Историческая наука. XI. От Венского конгресса до созда-
ния Германской империи. XI.1. Особенности различения понятий народа
и нации в разных партиях. XI.2. Понятие народа и нации у консерваторов
до 1830 года. XI.3. Понятие народа и нации в политическом католицизме.
XI.4. Понятие народа и нации у консерваторов до 1871 года. XI.5. Понятие
народа и нации у либералов и у демократов. XI.6. Понятие народа и на-
ции у социалистов. XI.7. Понятие массы в общественно-политическом
языке. XII. От создания Германской империи до Первой мировой войны.
XII.1. Сужение и расширение: к проблеме приятия малогерманского на-
ционального государства. XII.2. Либералы. XII.3. Консерваторы. XII.4. Ка-
толики. XII.5. Социал-демократы. XIII. Лексикологическая ретроспектива.
XIII.1. «Толпа», «масса» и «народ». XIII.2. «Нация» как догосударствен-
ное понятие, «народ» как политическое понятие: попытки установления
нормы. XIV. «Народ», «нация», «национализм» и «масса» в 1914–1945 го-
дах. XIV.1. Структура понятийного аппарата, заложенная в 1914 году.
XIV.2. «Народ» и «нация» в контексте, связанном с государством.
XIV.3. «Национализм». XIV.4. «Интернационал» и «паннационализм».
324 _ Карл Фердинанд Вернер, Фриц Гщницер, Райнхарт Козеллек, Бернд Шëнеман
XIV.5. «Народ» и «народный характер» (Volkstum) во внегосударственном

контексте. XIV.5.а. Догосударственный народ. XIV.5.б. Внегосударствен-
ный народ. XIV.6. «Народ» и «раса». XIV.7. «Народ» и «масса». XV. Заклю-
чение: 1945–1991.
I. Введение
Истории понятий «народ», «нация» и «масса» — вместе со всеми
их языковыми эквивалентами и смежными понятиями — имеют важней-
шее значение для западной, а теперь уже и для всей мировой истории, по-
тому что эти понятия означают как самоорганизацию и самовосприятие
политических действующих коллективов (politische Handlungseinheiten),
так и исключенных из этой самоорганизации и этого самовосприятия
других действующих коллективов или чуждые группы. При этом зача-
стую восприятие «себя» и «другого» конституируется в процессе взаи-
модействия с помощью тех же самых понятий. Слова «нация» и «масса»
даже превратились путем заимствований в интернациональные, тогда
как для «народа» обычно используется только собственное слово в каж-
дом национальном языке. В любом случае — если не считать их приме-
нения к себе в эмфатических целях — слова «народ» и «нация» могут
означать как собственный действующий коллектив, так и другие народы
или нации. Данные понятия, таким образом, обладают сравнительно вы-
сокой степенью абстрактности, которая делает возможным неспецифи-
ческое их применение, хотя в конкретном приложении они охватывают
всегда только конкретные народы, нации или массы. Поэтому теория
демократии существует, а теории нации или теории народа практически
нет. Но есть, правда, типологии народов и наций, равно как и понятий,
применяемых для их обозначения и поддающихся генерализации. Только
в самое последнее время под названием «этногенез» стало появляться не-
что вроде теории минувших трех тысячелетий, в рамках которой с помо-
щью эмпирико-генетического подхода делается попытка анализировать
возникновение, изменение и перемещение тех активных коллективов,
которые сегодня называются «народом» или «нацией», а в целях объек-
тивации к ним применяется научный термин «этнос». Продолжая начатое
«психологией народов», «народоведением» и языкознанием, этнология
и этносоциология идут дальше, проводя общий и сравнительный анализ
вариантов конституирования наций или народов и масс1.
1
Ср.: Emerich F. Ethnos und Demos. Soziologische Beiträge zur Volkstheorie. Berlin,
1965; Lepsius R. M. Nation und Nationalismus in Deutschland // Lepsius R. M. Interessen,
Предлагаемые здесь истории понятий представляют собой лишь

подступы к построению общих теорий «нации», «народа» или «нацио-
нализма» и «массы». Но они вносят свой вклад в этот процесс, пото-
му что каждое из рассматриваемых здесь понятий не просто означает
конкретную нацию, конкретный народ или конкретную массу: в его
семантике заложена претензия на некий более высокий, более общий
уровень значения. С другой стороны, по этой же причине излагаемую
ниже историю понятий невозможно свести к чисто диахронной исто-
рии значения слов и их последовательного применения к конкретным
субъектам, ситуациям или обстоятельствам, хотя понятия всегда имеют
в виду и их тоже. Те истории понятий, которые предлагаем мы, распо-
лагаются на двух аналитически разделимых уровнях, которые в оби-
ходном языке обычно совпадают: с одной стороны, оформляются в по-
нятия семантически устойчивые, долговременные, лишь постепенно
изменяющиеся структуры, которые, несмотря на меняющиеся назва-
ния (populus, natio, Volk и так далее), остаются подобными сами себе
или воспроизводятся. С другой стороны, выкристаллизовываются тер-
минологически вполне конкретные модели политической и социальной
организации и интерпретативные схемы, которые благодаря своему
индивидуальному наименованию (populus romanus, nation française,
deutsches Volk и так далее) претендуют на уникальность и безошибоч-
ную опознаваемость. Разумеется, конкретные наименования, сочета-
ющиеся с родовым понятием, таким как «народ» или «нация», обладают
своей длительной временнóй протяженностью, которая не допускает
произвольных резких изменений. Таким образом, эмпирическая не-
посредственность терминологических наименований и структурная
универсальность наших фундаментальных понятий, означающих од-
новременно множество действующих коллективов и их самовосприя-
тие, отсылают друг к другу. Они синхронно и диахронно различным
образом друг с другом сцеплены.
Этому постоянно способствуют переводы, которые представляют
собой как бы коммутационные узлы в процессе формирования поня-
тий. Греческие понятия, пришедшие к нам через посредство римских,
а также собственно латинские образования сохранились до наших дней,
Ideen und Institutionen. Opladen, 1990. S. 232–246; Idem. «Ethnos» und «Demos». Zur
Anwendung zweier Kategorien von Emerich Francis auf das nationale Selbstverständnis
der Bundesrepublik und auf die europäische Einigung // Kölner Zeitschrift für Soziologie
und Sozialpsychologie. 1986. Heft 4. S. 751–759; Idem. Der europäische Nationalstaat:
Erbe und Zukunft // Idem. Interessen, Ideen und Institutionen. Opladen, 1990. S. 256–
269. Ср. параграф XIV.5, примеч. 105.
однако в каждом из национальных языков они претерпели различные

преломления. Понятия «демократия» («народовластие») или res publica/
res populi (республика, Gemeinwohl, около 1800 года также Volkswohlfahrt)
заключают в себе общие для всех языков теоретические допущения
и интерпретации, которые не утратили своей силы со времен Антич-
ности. В отличие от них понятие natio, изначально соотносившееся
с рождением и происхождением, претерпевает (в немецком языке —
только начиная с XV века, когда оно было заимствовано) медленные,
долгосрочные изменения в сторону большей значимости и широты,
так что теперь оно занимает почти во всех языках ключевую позицию,
превратившись в незаменимое политическое понятие, в котором про-
исхождение или рождение мыслятся уже только как одно из возмож-
ных второстепенных значений.
При этом традиционное двуязычие историй европейских стран
очень по-разному отразилось на западных языках, выросших из латин-
ского, и на немецкоязычном ареале. На Западе переход из латыни в на-
родные языки протекал более гладко, чем в немецком, где всякий раз
должно было происходить либо усвоение заимствованных слов, либо
создание эквивалентных неологизмов. Так, от древнеримского populus,
которое могло означать как «народ этого государства» (Staatsvolk), так
и «население», во французском peuple и в английском people сохранился
лишь последний смысл, а перейдя в немецкий, то же самое слово сузило
свое значение до Pöbel («чернь».) И наоборот, слово Volk переживает
в немецком примерно с 1800 года расширение смысла, так что в него
могло или должно было войти и значение «народ этого государства»
(Staatsvolk), и «нация», и «население», то есть оно стало как бы общим
понятием для nation и peuple. За этим стоит дольше сохранявшаяся
в Германии сила латыни как языка власти и языка ученых. В традиции
теории естественного права понятие Volk стало употребляться для пе-
ревода латинского populus, сохраняя его старое политическое значение
«народ этого государства»2. Поэтому в революционную эпоху на рубе-
2
Ср. еще вполне традиционную, в 1853 году на Западе в таком виде уже не-
возможную, дефиницию Августа Людвига фон Рохау (Rochau A. L. von. Grundsätze
der Realpolitik, angewendet auf die staatlichen Zustände Deutschlands (1853/69) / Hrsg.
H.-U. Wehler. Frankfurt; Berlin; Wien, 1972. S. 55): «Die Nation ist ein genealogisch-
geschichtlicher, das Volk hingegen ein rein politischer Begriff. Das Volk besteht nur im
Staat und durch den Staat, entweder als Gesamtheit der Staatsangehörigen oder im enge-
ren und politisch wichtigeren Sinne des Wortes als die große gesellschaftliche Gruppe der
Regierten gegenüber den Regierenden». — (Перевод: «Нация есть понятие генеалоги-
чески-историческое, а народ — чисто политическое. Народ существует только в го-
же XVIII–XIX веков понятие «народ» смогло сделаться параллельным

или даже скорее противоположным понятию «нация». И поэтому же
в немецком языке почти без изменений продолжал существовать та-
кой религиозный пережиток прошлого, как понятие «народ Божий»
(Gottesvolk): оно сохранилось в теологически окрашенном языке об-
разованных людей3.
Итак, наши истории понятий черпают свой материал из прелом-
ленных различным образом континуитетов и из переносов, а также
из новообразований, в силу которых общеевропейская традиция
терминологически дифференцируется. За обоими этими процессами
просматриваются устойчивые черты семантической общности, позво-
ляющие сделать вывод о существовании подобных или аналогичных
структур в исторической действительности, даже при том, что диа-
хронная трансформация понятий постепенно или скачкообразно при-
водила к необратимым изменениям.
I.1. Общие структурные свойства,

зафиксированные семантически
Семантика нашей связки понятий, с одной стороны, всегда соот-
носится с чем-то предзаданным, но, с другой стороны, связана она
с ним таким образом, что сама осуществляет его языковую фиксацию
или даже впервые его конституирует. Современная научная антитеза —
является ли народ чем-то объективно предзаданным или же становится
реальностью только благодаря субъективным волеизъявлениям — под-
сударстве и благодаря государству, либо как совокупность всех, кто составляет это
государство, либо — в более узком и политически более важном смысле слова —
как большая общественная группа управляемых по отношению к правящим».)
3
Ср.: Büchner M. G. Biblische Real- und Verbal-Hand-Concordanz / Hrsg.
H. L. Heubner. Braunschweig, 1873. S. 1064 (cм. статью Volk): «Ein Volk Gottes zu wer-
den, ist die höchste Aufgabe für jedes Volk, unendlich mehr als ein konstitutionelles. Ja,
das blinde konstitutionelle Treiben kann wohl eher jenen höhern Zweck so ganz aus den
Augen rücken, daß es ein Volk zuletzt gar nicht mehr weiß, was es zu bedeuten hat, ein
Volk Gottes zu sein […] Christokratie ist die einzige heilbringende Verfassung». — (Пере-
вод: «Стать народом Божьим — наивысшая задача для любого народа, это — беско-
нечно важнее, чем стать [народом] конституционным. Более того, слепая консти-
туционная суета скорее может заставить полностью упустить из виду эту высшую
цель, так что народ в конце концов уже и знать не будет, что же это означает: быть
народом Божьим […] Христократия — вот единственный благодатный государ-
ственный строй».)
держивается семантикой. Семантика — это то и другое одновременно,

«объективно» и «субъективно»; ее языковой статус заключает в себе
и означаемую или называемую действительность, и лингвистическое
действие, посредством которого действительность тем или иным об-
разом постигается и понимается4.
Одним из поразительных выводов, к которому приводят излага-
емые ниже истории понятий, является то, что структурные признаки
употребления слов «народ», «нация» и «масса» проявляются снова
и снова, невзирая на то что реально происходящая история медленно
или быстро меняется. К таковым структурным признакам относятся
оппозиции «верх — низ», «внутри — вне», а примерно с 1800 года —
также «раньше — позже». Снова и снова, в разных языках понятия
«народ», «нация» и «масса» конституируются этими оппозицион-
ными отношениями. А кроме того используются те же самые сло-
ва, чтобы эти системные границы нарушать. Таким образом, одни
и те же слова в зависимости от социально-политического окружения
или перспективы заключают в себе разные понятия, которые друг
друга исключают или точно повторяют, даже когда фактические усло-
вия меняются в корне.
4
Ср.: Humboldt W. von. Über die Verschiedenheiten des menschlichen Sprachbaues
(1827/29) // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Kgl. Preußische Akademie der Wissen-
schaften. Berlin; Leipzig, 1907. Bd. 6/1. S. 188: «Was die Nationen im großen gestaltet, läßt
sich auf allgemeine Punkte zurückführen. Obenan stehen in diesen Einwirkungen Ab-
stammung und Sprache. Dann folgen das Zusammenleben und die Gleichheit der Sitten.
Die dritte Stelle nimmt die bürgerliche Verfassung ein und die vierte die gemeinschaft-
liche Tat und der gemeinschaftliche Gedanke, die nationelle Geschichte und Literatur.
Der durch diese gebildete Geist tritt nicht sowohl zu den übrigen Einwirkungen hinzu,
als er vielmehr alle zusammenschließend vollendet. Eine Nation wird erst wahrhaft zu
einer, wann der Gedanke, es zu wollen, in ihr reift, das Gefühl sie beseelt, eine solche
und solche zu sein». — (Перевод: «Те воздействия, которые определяют облик на-
ций в целом, можно свести к нескольким общим пунктам. Выше всех остальных
стоят среди этих воздействий происхождение и язык. Затем следуют совместное
проживание и одинаковость нравов. Третье место занимает гражданское устрой-
ство, а четвертое — общее дело и общая идея, национальная история и литература.
Образованный ею дух не столько добавляется к остальным воздействиям, сколь-
ко приводит их все к соединению и завершению. Нация только тогда становит-
ся истинно нацией, когда в ней созреет идея, что она этого хочет, и ее одушевит
чувство, что она является таковою».) Хотя тот порядок, в котором перечислены
здесь исходные условия, принять как данность решительно невозможно, все равно
очевидно, что в семантике базового понятия «нации» у Гумбольдта конвергируют
объективные и субъективные факторы, и к тому же он предвосхищает идею Ренана
о «ежедневном плебисците» (plébiscite de tous les jours).
I.1.а. Отношения «верх — низ»
Отношения «верх — низ» фиксируются постоянно на протяжении

всей диахронии. «Демосом» называется политически и юридически пол-
ноправная община граждан полиса, которая властвует над самой собой
и одновременно над неполноправными низшими слоями — рабами, мете-
ками, чужеземцами. Аналогичным образом в Риме populus (называемый
также gens, natio, но главным образом — civitas) является «сувереном»
по отношению к тем, кто ниже и кто вне. В так называемые Средние века
и так называемое Новое время повторяется то же самое. «Благородные
нации», являющиеся таковыми по праву рождения и по закону страны
(Landesrechte), господствуют над этнически совершенно гетерогенными
(выражаясь сегодняшним языком) слоями или населением. Вследствие
этого в Новое время, которое легитимировало себя «демократически»,
понятие «народ» удваивается и превращается в «народ-господин»
(Herrenvolk) (Макс Вебер): таким способом, во всяком случае, заявля-
лось притязание на господство по отношению к меньшинствам внутри
государства или вне его по отношению к народам, в меньшей степени
обладающим признаками, дающими право на господство.
Однако разграничение «верх — низ» могло производиться и сим-
метрично, снизу вверх, с помощью тех же самых слов: в таких случаях
demos, populus или Volk — это были как раз не те, кто юридически и по-
литически обладал статусом господствующих, а, наоборот, множество
управляемых или подвластных. «Народ» при этом легко сливался с по-
нятиями multitudo (множество), vulgus (простонародье), «население»,
«толпа», «масса» или «чернь». Тогда demos = plethos противостоял граж-
данам, populus, прежде всего plebs — патрициям (patres), а церковный
народ (plebs) — церковным сановникам. Или «народом» называлась —
прежде всего в эпоху абсолютизма — вся совокупность «подданных»,
независимо от всех юридических и социальных различий между ними.
И именно этот «народ» в эпоху тоталитарных практик господства
становится объектом и адресатом действий правящей элиты, орга-
низованной в политическую партию. Таким образом, одно и то же —
или структурно аналогично ему употребляемое — слово могло на про-
тяжении эпох обслуживать взаимоисключающие по сути определения,
направленные сверху вниз или снизу вверх. «Народ» или те понятия,
которые ему исторически предшествовали, могли в разных случаях
означать то властвующих, то подвластных, то и тех и других сразу.
Политическая реальность могла с помощью одних и тех же слов кате-
горизироваться диаметрально противоположным образом. Языковые
возможности были, таким образом, ограниченны: совершенно разно-

родные предметы описывались одними и теми же словами. Поэтому
понятия удается интерпретировать только исходя из их меняющихся
контекстов. И особенно интересной история понятий становится там,
где разные поля значений начинают пересекаться.
I.1.б. Отношения «внутри — вне»
То же самое явление — хотя и не в столь противоречивом виде —

можно наблюдать на примере употребления тех слов, которые должны
были терминологически фиксировать противоположность между теми,
кто «внутри», и теми, кто «вне». Понятия, служащие самоконституиро-
ванию некоего политического действующего коллектива, предпочита-
ют отграничивать от тех понятий, с помощью которых обозначаются
другие такие коллективы — чужие. Это может иметь конституцион-
но-политические причины: например, demos — народ греческих поли-
сов — отличают от koinon или ethnoi — народов соседних «племенных
государств»; или римский populus — народ властвующий — отличает
себя от gentes или nationes, живущих внутри или вне империи. Струк-
турно аналогичные терминологические дифференциации встречаются
и в Средневековье: например, когда франкский populus превращает
несколько gentes, живущих в его государстве, в административные еди-
ницы, как бы в «провинции», чего не происходит за пределами этого
государства; или когда средневековая «Римская империя» объединяет
в себе несколько народов (gentes, nationes), которые продолжают на-
зываться народами и вне пределов, подвластных королю/императору.
То же самое в Новое время, когда принято, чтобы — как в Пруссии
или в Австро-Венгрии — несколько «наций», различаемых по своим
нравам, языку и культуре, составляли вместе один народ этого госу-
дарства (Staatsvolk). И, зеркально симметрично, такие «нации» — на-
пример, датчане или поляки — могут быть членами народов других
государств. Если говорить о тенденциях, то можно отметить, что всегда
необходимые с конституционно-политической и международно-пра-
вовой точек зрения операции включения и исключения осуществля-
лись посредством одних и тех же фундаментальных понятий, которые
в соседней стране могли использоваться в противоположном значении.
Полемическое заострение этой противоположности между кон-
ституированием «внутри» и отграничением «вовне» происходит лишь
после того, как фундаментальные понятия связываются с именами.
Поэтому здесь — в отличие от остальных статей словаря — рассма-

триваются также понятия-имена (Namensbegriffe). Лишь тогда, когда
другим народам даются индивидуализирующие названия, понятия пре-
вращаются в асимметрические антонимы, выделяющие собственный
народ. Мифические или научные легенды об истории и происхожде-
нии, религиозные или миссионерские призвания, культурно-цивили-
зационные миссии или «националистические» предрассудки начинают
действовать вместе. По-разному смещенные в диахронии и по-разному
смешанные в синхронии, такого рода легитимации служат для того,
чтобы конституировать и мотивировать тот или иной «народ» как дей-
ствующий коллектив. Асимметричное противопоставление эллинов
или римлян «варварам» структурно повторяется на протяжении всех
эпох, пусть названия для них и меняются5. В языке церкви оппозиция
laos — ethne (populus/plebs — gentes/pagani) обретает свой смысл только
благодаря тому, что она отличает христиан от язычников. Асимме-
трия возникает из названия христиан и из обозначения «язычников»,
которые придают соответствующим понятиям со значением «народ»
(Volksbegriffe) их специфическое правовое или религиозное полемиче-
ское содержание. То же самое повторяется в последующие века, когда
политически оформляющиеся нации, или народы, Европы заявляют
о своей христианской вере, чтобы составить понятие о самих себе.
В обороне или в нападении, в расчете на внутриевропейское или внеш-
нее употребление национально-церковные и христианские дефиниции
вплоть до середины XIX века являются конституирующими для поли-
тических действующих коллективов. Сознание собственной миссии
в них заложено навечно — во всяком случае, его можно активировать.
Patria — отечество, определяемое через происхождение или через под-
властность данному монарху, — обладало способностью расширяться.
I.2. Структурная трансформация Нового времени,

зафиксированная в понятиях
Все описанные выше дефиниции понятий касались не конкретных,
исторически уникальных случаев применения. Наоборот, анализ показал,
что заложенная в понятиях семантика, позволяющая понимать истори-
чески уникальные действующие коллективы как populus, natio или «на-
5
Ср.: Koselleck R. Zur historisch-politischen Semantik asymmetrischer Gegenbegriffe //
Idem. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt a.M., 1979. S. 211 ff.
род», допускает лишь определенный, ограниченный спектр вариантов.

В известном смысле можно дефинировать наши понятия как стереотипы,
многократное употребление — и употребимость — которых позволяют
сделать вывод о структурно подобных обстоятельствах в так называемой
действительности, которые их спровоцировали. Постепенной, длитель-
ной трансформации этой семантики, по всей вероятности, соответство-
вало бы постоянство прилагаемых к ней понятий. Во всяком случае, по-
литические события сменяют друг друга быстрее, чем может изменяться
семантика, если оформляет в понятия повторяемые структуры.
О том, в сколь большой мере наши понятия охватывают — и тем са-
мым ускоряют — структурную трансформацию, можно судить на при-
мере начала Нового времени. Четыре гипотезы нашего словаря, ка-
сающиеся этого поворотного момента, находят свое подтверждение,
невзирая на то что аналогичные ситуации можно обнаружить и в более
ранние эпохи. Прежде всего следует назвать д е м о к р а т и з а ц и ю , ко-
торая со времен Античности заложена в наших понятиях. Основная
трансформация начинается, правда, в эпоху Просвещения под влия-
нием теории естественного права и происходит благодаря Великой
Французской революции. С тех пор понятие Volk («народ») охватывает
прежде всего в с е х членов некоего «народа», подобно тому как во фран-
цузском языке слово nation, а еще более того — peuple (в якобинский
период), со значением «народ этого государства» (Staatsvolk) поглотило
все автономные побочные значения. В немецкоязычном ареале говори-
ли о «народной душе» или об общности языка, но тем не менее понятие
«народ» только в это время стало родовым понятием, охватывающим
все сословия или классы, правящих и управляемых. Разумеется, по-
следовательно демократическое понятие народа не сразу закрепилось;
на самом деле до 1918 года оно оставалось политическим понятием, ко-
торым пользовались партии. Но важнее в данном случае его новое при-
тязание на способность сплавить воедино гетерономные определения
одного-единственного политического «народа государства» (Staatsvolk)
и многослойного, в правовом и в социальном отношении, населения.
Именно в качестве орудия в руках политических партий поня-
тие «народ» претендует на тотальность: все прочие, доминировавшие
прежде, применимые наряду друг с другом сословные, региональные
или социальные значения оттесняются на задний план. «Еще вчера
вы, братья, были лишь толпою: а ныне, братья, вы — народ»6. Пере-
6
«Noch gestern, Brüder, wart ihr nur ein Haufen; ein Volk, o Brüder seid ihr
heut». — Freiligrath F. (1858), цит. по: Götze A. (Hrsg.) Trübners Deutsches Wörterbuch.
ход от сословно раздробленного понятия к потенциально демократи-

ческому проявился (неотрефлексированно) в том, как было создано
название «Битвы народов» (Völkerschlacht) под Лейпцигом. Полковник
фон Мюффлинг, который в 1813 году вставил это новое выражение
в свой рапорт7, наверняка еще помнил старинное, уходящее во вре-
мена древних германцев значение слова Volk/Völker: так называли ар-
мии абсолютистских монархий. Но теперь он видел, как сражаются
мобилизованные всеобщей воинской повинностью «целые» народы
Европы и даже Азии.
С этим связана и п о л и т и з а ц и я нашего понятийного поля.
Хотя центральную ось значения понятий demos, populus, позже natio
и (с XVIII века) Volk образует конституирование политических дей-
ствующих коллективов, оно всегда допускает и другие, неполитические
варианты. Эта ситуация меняется в Новое время. Политическое содер-
жание — прежде всего, выделенное с помощью артикля: la nation, das
Volk — собирает воедино специфические для слоев или групп значения,
которые прежде могли употребляться раздельно. После первой волны
около 1800 года, а затем постоянно, начиная с Первой мировой войны,
во всех тоталитарных языках «народ» выступает как главное слово
в сотнях словосочетаний — от «народного духа» и «народной кухни»
до «народного благосостояния», от «народного гренадера» до «народ-
ной армии», — которые были призваны полностью политизировать
будни. Даже такая открытая также около 1800 года и, казалось бы,
до-политическая сущность, как «языковая нация», сразу исполняет
политическую функцию: она направлена против французского понятия
государственной нации, призывает еще не существующий «немецкий
народ» к единству. И, в соответствии с демократической интонацией,
понятие толпы, означавшее прежде низшие сословия, теперь — в форме
«массы» — также становится понятием позитивным, политическим,
бросающим вызов всем правительствам и торящим дорогу ко всеоб-
щему, равному избирательному праву для обоих полов.
И только теперь, в этом контексте старый, до тех пор не привлекав-
ший к себе внимания термин «национализм» был волюнтаристски под-
хвачен — сначала во Франции около 1900 года, потом в Германии 1920-х
годов — и получил агрессивное наполнение, хотя соответствующие ему
Im Auftrag der Arbeitsgemeinschaft für deutsche Wortforschung. Berlin; Leipzig, 1956.

Bd. 7. S. 691–692 (см. статью Volk.)
7
Ladendorf O. Historisches Schlagwörterbuch. Ein Versuch. Straßburg; Berlin, 1906.
S. 327–328 (см. статью Völkerschlacht.)
модели поведения существовали и в додемократические времена. По-

этому данное политическое понятие ХХ века научно-терминологически
можно применять и к предыдущему веку.
То же самое касается и и д е о л о г и з а ц и и; она по сути своей
уходит корнями в риторику, но ее специфическая современность
происходит от нового политического притязания наших понятий
на исключительность. После того как понятия «народ» или «нация»
были однажды приняты в качестве незаменимых фундаментальных
понятий, они стали требовать дифференцирующих определений —
христианский, либеральный, примерно с 1900 года также «völkisch»,
демократический, даже народно-демократический и другие: эти диф-
ференцирующие определения порой частично, а то и полностью
исключают друг друга, но при этом призваны описывать качества
одного и того же фундаментального понятия. Такая семантика делает
необходимой или, по меньшей мере, возможной взаимную критику
идеологии, целью которой является для каждой партии полное за-
владение общим понятием. «Вопрос об истинном, настоящем народе
обычно очень хорошо знаком всем партиям, и каждая партия нахо-
дит истинный, настоящий народ там, где она встречает свои соб-
ственные представления или по крайней мере добровольные орудия
для своих целей»8. Так Бисмарк в 1873 году защищался в рейхстаге
от притязаний депутатов-либералов, претендовавших на то, чтобы
представлять народ:
Мы все принадлежим к народу, у меня тоже есть народные права;

Его Величество император тоже принадлежит к народу; народ — это
мы все, а не те господа, которые отстаивают определенные старинные,
по традиции называемые либеральными и не всегда либеральными яв-
ляющиеся, притязания. Я возражаю против того, чтобы имя Народа
монополизировали, а меня из него исключали!9
8
«Die Frage nach dem wahren, dem eigentlichen Volk, pflegt allen Parteien sehr
geläufig zu sein, und jede Partei findet das wahre, das eigentliche Volk da, wo sie ihre
eigenen Ansichten oder wenigstens bereitwillige Werkzeuge für ihre Zwecke findet». —
Rochau A. L. von. Grundsätze der Realpolitik. S. 57.
9
«Zum Volke gehören wir alle, ich habe auch Volksrechte, zum Volke gehört auch
Seine Majestät der Kaiser; wir alle sind das Volk, nicht die Herren, die gewisse alte, traditi-
onell liberal genannte und nicht immer liberal seiende Ansprüche vertreten. Das verbitte
ich mir, den Namen Volk zu monopolisieren und mich davon auszuschließen». — Bis-
marck O. von. Rede (16.6.1873) // Idem. Werke in Auswahl / Hrsg. A. Milatz. Darmstadt,
1973. Bd. 5. S. 358–359.
В политическом отношении отнюдь не бывший демократом, в се-

мантическом отношении Бисмарк пользовался демократически все-
объемлющим фундаментальным понятием «народ», которое позволяло
ему — риторически — ставить под сомнение позицию своих либераль-
ных противников. Бисмарк представил пример критики идеологии, ко-
торую он мог выводить непосредственно из тотального понятия «народ».
И наконец, наши понятия — прежде всего, «немецкий народ» —
попадают в историософскую стремнину т е м п о р а л и з а ц и и .
Еще в XVIII веке они описывали то, что было дано — зачастую на-
глядно явлено — в опыте. Когда появилось представление о языковой
и культурной индивидуальности, которая не получила еще никакой по-
литической формы в качестве «народа», а особенно — когда появилось
демократическое понятие «народ» (или «нация»), которому суждено
было реализоваться только в будущем, — только тогда понятие превра-
тилось в предвосхищение, в понятие-ожидание, которому в реальности
еще никакой опыт не соответствовал. Это был «воображаемый поря-
док» (Френсис). Единственное, что существовало, — это разве лишь
французская нация, которая служила раскритикованным образцом
того, чего нужно было достичь, но лучшим способом. Так, Лессинг
в 1768 году трезво констатировал, что «мы, немцы, — еще не нация!»10.
И Кампе подтверждает это: Германия, пишет он, не знает едино-
го общего «народа», она состоит только из «совокупности народов»
(Völkerschaft), — такое понятие верно отражало тогдашнюю ситуацию
в федерации немецких государств11. Поэтому понятие «народ» стало
в немецком языке понятием, обращенным в будущее, и свое дина-
мическое оправдание оно получало от темпоральных определяющих
понятий «движение», «история», «развитие» или «прогресс»12. «Весна
народов» — это демократический лозунг, точно так же, как выраже-
ние «народ в процессе становления» превратилось в идеологический
топос языка национал-социалистов и националистически-народного
(völkisch) движения. Невзирая на все перемены в государственном
устройстве, понятие Volk в немецком языке служит кристаллизации
все новых ожиданий, а также религиозно окрашенной избыточной
10
Lessing G. E. Hamburgische Dramaturgie. 101.−104. Stück (19.4.1768) // Gotthold
Ephraim Lessings sämtliche Schriften / Hrsg. K. Lachmann. 3. Aufl. Stuttgart; Leipzig;
Berlin, 1886. Bd. 7. S. 419; cр.: Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. 1889 (reprint:
Bd. 13. Leipzig, 1984). Bd. 7. S. 425 (см. статью Nation.)
11
Ср.: Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Bd. 5. Braunschweig, 1811
(reprint: Hildesheim; New York, 1970). S. 433 (см. статью Volk).
12
Wülfing W. Schlagworte des Jungen Deutschland. Berlin, 1982.
потребности в избавлении и освобождении с происходящим от нее

сознанием собственной миссии. Итак, даже современная (modern) тем-
порализация нашего понятия «народ» отсылает назад, к теологической
«предыстории» «народа Божьего». Понятия накапливают в себе в том
числе и долгосрочные задачи, из которых они черпают силу для дви-
жения в открытое будущее.
I.3. Слово «немецкий»/«немец» как понятие

Описанная нашими четырьмя гипотезами структурная трансфор-
мация Нового времени уже показала, что понятие «народ» в немецком
языке только на рубеже XVIII–XIX веков приобретает статус фунда-
ментального. Оно нацелено на то, чтобы народы отдельных государств
распавшейся империи объединить в один — das Volk. Понятие это
получает свое особое звучание за счет претензии на то, чтобы одно-
временно и означать, и порождать «немецкий народ», точно так же,
как Deutschtum (прибл. «немецкость», «немецкая культура и дух»)
и Volkstum (прибл. «народность», «народная культура и дух») пред-
ставляют собой параллельные понятия, которые взаимно поясняют
друг друга. Понятие «народ» стало как бы специфически немецким
компенсационным понятием, которое должно было реализовать то,
что сосед-француз с помощью своего nation не только оформил в по-
нятие, но и, как казалось, осуществил. Поэтому то обстоятельство,
что для характеристики «немецкого» (Deutschtum) слова Volk и Nation
время от времени менялись местами, свидетельствует о структурной
общности с соседями, а также о желании специфически засвидетель-
ствовать и отграничить себя именно как «немецкий народ». Если
при этом была открыта культурная и, прежде всего, языковая нация,
то это легко объяснить, принимая во внимание множественность и раз-
нообразие «немецких» народов после распада империи на отдельные го-
сударства в 1806 году: в качестве обруча, скрепляющего их, естественно,
могли рассматриваться общий письменный язык и литература на нем.
В том, что именно этноним Deutsch, последним появившийся в ев-
ропейской «семье народов», изначально образовался из названия языка,
есть некая ирония истории понятий, но не только. Для политической,
социальной и конституционной истории этот семантический факт,
если его строго «поймать на слове» и проанализировать — как это
будет сделано в следующем параграфе, — имеет весьма значительные
последствия.
Немецкий народ как субъект действия, сам себя так называющий

и понимающий, возник только в XIX веке. Все удревняющие интер-
претации приходится подозревать — теперь с позиций истории поня-
тий — в служении идеологии. Семантика принуждает к значительным
дифференциациям. Поэтому сначала напомним о нескольких извест-
ных фактах, установленных наукой.
Прилагательное deutsch, впервые зафиксированное в латинской
форме theodiscus в 786 году, изначально значило «просторечный», не-
латинский, сказанный на lingua vulgaris, или языческом lingua gentilis.
В IX веке так был назван «франкский язык». Только в 1080 году (Песнь
об Анно) это чисто языковое обозначение становится чем-то более
близким к наименованию, речь идет уже о «немецких людях» и «не-
мецких землях», но из этого еще не образовалось имя собственное,
пригодное для политического самоопределения. О едином gens teutonica
впервые говорится в 1100 году. Прилагательное субстантивируется
в Саксонском зерцале (после 1220 года), где слово Deutsche представляет
собой коллективное имя имперских князей, которые управляют своими
странами, имеют право выбирать короля и обязаны участвовать в по-
ходах на Рим. В противоположность заимствованным из латинского
языка названиям, таким как Germania, Teutonia, Alemannia, собственно-
го коллективного имени у объединенных в рамках Священной Римской
империи gentes, populi, «народов» или «наций» нет. Объединяющее всех
внутри и отграничивающее от тех, кто снаружи, определение — «Импе-
рия германской нации» — появляется только в XV веке. А коллективное
имя Deutschland закрепляется — наряду с продолжающимся примене-
нием формы множественного числа deutsche Lande («немецкие зем-
ли») — только в XVI веке13. Понятие patria, Vaterland («отечество»), сна-
чала относившееся к территориям и их правителям, после этого было
не вытеснено, а перекрыто «немецким отечеством», которое должно
было вовне защищаться от турок, шведов и французов, а внутри найти
путь к межконфессиональному миру14. Динамичное, заимствованное
из Франции понятие «патриотизм», первое современное понятие, обо-
значающее движение, было создано лишь в XVIII веке.
Этот патриотизм должен был, как писал Мозер, породить то,
что уже давно отличало британцев, Швейцарию, Нидерланды
13
Lutz H. Die deutsche Nation zu Beginn der Neuzeit. Fragen nach dem Gelingen
und Scheitern deutscher Einheit im 16. Jahrhundert. München, 1982.
14
Wanstetten A.W. von. Vom Begriff des «Vaterlands» in der Politik des Dreißigjäh-
rigen Krieges (1938) // Rudolf H. U. (Hrsg.) Der Dreißigjährige Krieg. Perspektiven und
Strukturen. Darmstadt, 1977. S. 175 ff.
или Швецию: «любовь к отечеству», которая у нас должна была охва-

тывать одновременно всю империю и все сосуществующие в ней со-
словия (Mitstände) со всеми, кто носил название немцев (Mitdeutsche)15.
При этом патриотизм наталкивался на структурно долгосрочную про-
блему немецкой государственности: это было «извращенное и вред-
ное понятие о двойном отечестве», так как отечество было расколото
на множество союзных государств и множество конфессий. Для кня-
зей и их «сепаратистского образа мыслей» (который только теперь
можно стало так назвать!) это отечество было не более чем «мертвое
имя»; только граждан имперских городов интересовала «Германия»16.
Мозер строил свою аргументацию, отталкиваясь от «воображаемого
порядка»; «народ» стало понятием, задающим определенный опыт
(Erfahrungsstiftungsbegriff). Поэтому Мозер апеллировал к воле, что-
бы достичь того, к чему снова и снова тщетно призывали начиная
еще со времен гуманизма, а именно трансформации гетерогенных со-
ставных элементов империи в одно общее «государство». Для этого
Мозер, дабы политически обосновать свою программу — еще очень ту-
манную, — сформулировал одно общее понятие, в котором сходились
народ, его немецкое имя собственное и его язык: «Мы — один народ,
с одним именем и языком»17. Просвещенный патриотизм Мозера был
нацелен уже не на имперское государственное устройство и л и на тер-
риториальные государства, как было до тех пор, а — в будущее. «На-
род» с его немецким именем и его общим языком превратился в то,
чем прежде не был, — в понятие, связанное с политическим действием
(politischer Aktionsbegriff). Оно было призвано действием и изменением
образа мыслей помогать созидательной работе, хотя весь прежний
опыт этому противился. В этом отношении новому понятию народа
присущ также и утопический элемент, которому суждено было стать
стимулом для последующей истории. Куда она на сегодняшний день
привела — рассказано в Заключении.
Райнхарт Козеллек
15
Moser F. C. von. Von dem Deutschen Nationalgeist (1766). Selb, 1976. S. 9, 23.
16
Ibid. S. 19, 21, 33.
17
Ibid. S. 5.
II. Античность*
II.1. Народы как политические объединения
Греческие и латинские слова, которые мы обычно переводим
как Volk («народ»), в большинстве случаев означают не то, что мы
понимаем сегодня под словом «народ». Такие выражения, как δῆμος
и ἔθνος, populus, gens и natio, означают в первую очередь конкрет-
ные политические величины, которые мы, сегодняшние, считали бы
«государствами», а не «народами». Это теснейшим образом связано
с тем известным фактом, что греко-римская Античность понимает
государство — по крайней мере, в его отношении к другим государ-
ствам1 — не как абстрактную или даже хотя бы географическую ве-
личину, а как объединение людей (или, в других случаях, еще более
конкретно, как одного человека, атрибутами которого считается все
разнообразие земель и подданных, доходов и вооруженных сил, дел
и интересов, прав и обязанностей; но это нас здесь не касается)2. Часто
употребляемым как в официальном, так и в повседневном языке фор-
мам множественного числа вроде οἱ Ἀθηναῖοι («афиняне»), οἱ Αἰτωλοί
(«этолийцы»), οἱ Καρχηδόνιοι, Carthagenienses («карфагеняне»), Romani
(«римляне») и, с другой стороны, таким оборотам, как Διονύσιος ϰαὶ οἱ
ἔϰγονοι αὐτοῦ («Дионисий и его потомки»), βασιλεὺς Ἀντίοχος («царь
Антиох»), которые все означают государства в нашем смысле этого
слова, соответствуют такие имена нарицательные, как πόλις («город»,
«община граждан»), δῆμος («община», «община граждан», «народ»),
ἔθνος («народ», «народность», «племя») и так далее, а также βασιλεὺς
(«царь») или δυνάστης («властитель») — например, в уточняющих,
тоже очень распространенных формулах вроде ὁ δῆμος ὁ Ἀθηναίων
(«народ афинян»), τὸ ἔθνος τὸ Αἰτωλων («народ этолийцев»), populus
Romanus («народ римский») или в такой, допускающей многочислен-
ные видоизменения формуле, с помощью которой в эллинистически-
римскую эпоху обычно обобщали все государства земли или ка-
кой-то крупной географической области, а также все подчиненные
господству Рима или какого-то царя общины и владения: βασιλεῖς
*
Первоначальный вариант статьи был закончен в 1981 году; затем в 1991 году
он был переделан. Все переводы с греческого языка на немецкий выполнены авто-
ром, за исключением пассажей из Фрагментов досократиков.
1
Об обозначении государства во внутренних отношениях см. параграф II.2.
2
Ср.: Gschnitzer F. Gemeinde und Herrschaft. Von den Grundformen griechischer
Staatsordnung. Graz; Wien; Köln, 1960.
ϰαὶ πόλεις ϰαὶ ἔθνη = reges civitates gentes («цари, города и народы»)
или как-нибудь в этом роде3.
При этом, если говорить о государствах, понимаемых как объеди-
нения лиц, а только они нас здесь и интересуют, проводилось термино-
логическое различие между двумя основными их формами проявления:
городом-государством и племенным, или территориальным, государ-
ством (которое часто организовано по образцу федерации)4. В грече-
ском языке, по крайней мере с классической эпохи, между словами
для города-государства, с одной стороны, и племенного государства,
с другой стороны, существенной разницы нет5: на одной стороне стоят
20
Diodor. 19, 57, 3: Антигон Одноглазый «τά τ᾽ ἔθνη καὶ πόλεις καὶ δυνάστας
προσεκαλεῖτο εἰς συμμαχίαν». — (Перевод: «призвал народности, города и династии
оказать ему помощь»); договор между Филиппом V и Карфагеном (215 до н.э.)
[Schmitt H. H. (Hrsg.) Die Staatsverträge des Altertums. München, 1969. Bd. 3. S. 246,
Nr. 528]; Polybios. 7, 9, 9: Врагам царя Филиппа и мы будем врагами «χωρὶς βασιλέων
καὶ πόλεων καὶ ἐθνῶν, πρὸς οὓς ἡμῖν εἰσιν ὅρκοι καὶ φιλίαι». — (Перевод: «кроме тех
царей, городов и народностей, с которыми нас связывают клятвы и договоры
о дружбе»); Polybios. 9, 1, 4: писание истории о деяниях «τῶν ἐθνῶν καὶ πόλεων καὶ
δυναστῶν» («народностей, городов и династических правителей»); — Auctor ad
Herenn. 2, 48: «quantae curat ea res fuerit diis immortalibus aut maioribus nostris, re-
gibus, civitatibus, nationibus, hominibus sapientissimis, senatui». — (Перевод: «будет
сей предмет для богов бессмертных или наших предков, царей, городов, народов,
мудрейших людей, сената»); Sallust. Cat. 20, 7: «Semper illis (римской знати) reges te-
trarchae vectigales esse, populi nationes stipendia pendere». — (Перевод: «их постоян-
ные данники, народы и племена платят им подати»); Aelius Gallus в Sextus Pompeius
Festus. De verborum significatu quae supersunt / Hrsg. W. M. Lindsay. Leipzig, 1913.
S. 342, Zeile 9 (cм. Reciperatio): «cum inter populum et reges nationesque et civitates pe-
regrinas lex convenit». — (Перевод: «когда закон совпадает у народа, царей и племен,
и чужих городов».)
4
Это различение было исследовано историками прежде всего применительно
к греческому миру, см., например: Hermann K. F. Lehrbuch der griechischen Staats-
altertümer (1831). Tübingen, 1913. S. 3 ff.; Larsen J.A.O. Representative Government in
Greek and Roman History. Berkeley; Los Angeles (Ca.), 1955; Gschnitzer F. Stammes- und
Ortsgemeinden im alten Griechenland (1955) // Idem. Zur griechischen Staatskunde.
Darmstadt, 1969. S. 271 ff.; Giovannini A. Untersuchungen über die Natur und die Anfän-
ge der bundesstaatlichen Sympolitie in Griechenland. Göttingen, 1971. Относительно
Древнего Востока cр.: Buccellati G. Cities and Nations of Ancient Syria. Rome, 1967.
Касательно запада античного мира см.: Schulten A. Die peregrinen Gaugemeinden des
römischen Reichs // Rheinisches Museum für Philologie. 1895. Bd. 50. S. 489 ff.
5
Если не считать того, что πόλις очень часто значит «государство» в самом об-
щем смысле и поэтому множественное число πόλεις в общих высказываниях может
подразумевать также и «племенные государства», а также того, что, с другой сто-
роны, греки часто говорят обо «всех народах» (ἔθνη) всей земли или определенной
области и подразумевают при этим всех людей, живущих на соответствующей тер-
ритории, независимо от того, как они политически организованы (см. параграф
II.5, примеч. 80). Многочисленные примеры мнимых и действительных пересече-
πόλις (первоначально «крепость», потом «город») и δῆμος (букв. «общи-

на»)6, на другой — ἔθνος («народ[ность]», «племя», в буквальном зна-
чении — «сонм», «толпа») и ϰοινόν (букв. «общество» — Gemeinwesen)7.
ний между областями применения слов πόλις и ἔθνος перечисляет: Weil R. Aristote
et l’histoire. Paris, 1960. P. 380 ff.
23
Например: Herodot. 1, 144, 3: «διὰ ταύτην τὴν αἰτίην αἱ πέντε πόλιες […]
ἐξεκλήισαν τῆς μετοχῆς (т. е. τοῦ ἱροῦ) τἠν ἕκτην πόλιν Ἁλικαρνησσόν». — (Перевод:
«за это пять городов […] отстранили шестой город — Галикарнасс — от участия
[в религиозных обрядах]»); договор о союзе на 100 лет между Афинами, Аргосом,
Мантинеей и Элидой (420 г. до н.э.) [Bengston H. (Hrsg.) Die Staatsverträge des Alter-
tums. München, 1975. Bd. 2. S. 126, No. 193, Zeilen 10 ff.]: «ἐὰν δὲ δειόσαντες οἴχονται,
πολεμίαν εἶναι ταύτεν τὲν πόλιν Ἀργείοις καὶ Μαντινεῦσιν καὶ Ἐλείοις καὶ Ἀθεναίοις,
καὶ κακõς πάσχεν hυπὸ hαπασõν τõν πόλεον τούτον· καταλύεν δὲ μὲ ἐχσεναι τὸν
πόλεμον πρὸς ταύτεν τὲν πόλιν μεδεμιᾶι τõν πόλεον, ἐὰν μὲ hαπάσαις δοκει». — (Пе-
ревод: «Если же они, опустошив страну, уйдут, то да будет этот город аргивянам,
мантинейцам, элидянам и афинянам врагом, и да претерпит он зло от всех этих
городов. Однако ни одному из этих городов да не будет позволено, прекратить
войну против этого города, если такого решения не примут они все»); Guarduc-
ci M. (Ed.) Inscriptiones Creticae. Roma, 1935. T. 1. P. 112. No. XVI Lato, No. 3, Zeilen
4 ff.: «πρειγευσάντων Κνωσίων τᾶς πόλιος ἐπί τε τὰν τῶν Λατίων πόλιν καὶ ἐπὶ τὰν τῶν
Ὀλοντίων». — (Перевод: «после того, как город кносян отправил послов к городу
латян и к городу олунтян»); возобновление союза между Афинами и Митиленой
(346 год до н.э.) [Bengtson H. (Hrsg.) Die Staatsverträge des Altertums. München, 1962.
Bd. 2. S. 311, No. 328, Zeilen 9 ff.]: «τὴν μὲ [ν φιλία] ν καὶ τὴν συμμαχίαν [ὑ] πάρχειν [τῶι
δήμ] ωι τῶι Μυτιληναίων [π] ρὸς [τ] ὸν δ [ῆμον τὸ] ν Ἀθηναίων, ἥ [ν] δ [ι] έθεντο πρὸς
ἀ [λλήλας] αἱ πόλεις». — (Перевод: «Народ митиленян да будет соединен с народом
афинян договором о дружбе и союзе, который заключили между собой эти два го-
рода»); Cnidiorum inter Calymniorum urbem et homines Coos arbitrium (II в. до н.э.) //
Dittenberger W. Sylloge inscriptionum Graecarum (1833). 3. ed. Leipzig, 1920. T. 3. P. 37,
No. 953, Zeilen 70–71: «ἐν τᾶι ἀποκρίσει ἅν ἔδωκε ὁ δᾶμος ὁ Κώιων τῶι Καλυμνίων
δάμωι». — (Перевод: «в ответе, который народ косцев дал народу калимнийцев»);
Cassius Dio 68. 24. 2: при землетрясении в Антиохии в 115 году н.э. «οὔτε ἔθνος οὐδὲν
οὔτε δῆμος οὐδεὶς ἀβλαβὴς ἐγένετο» (перевод: «ни один народ (ἔθνος) и ни одна об-
щина (δῆμος) не избежали урона»), — потому что послы со всех концов и частные
лица обратились к императору. — Кстати, слово δῆμος в раннем древнегреческом
означало еще и политически несамостоятельную сельскую общину (и это осталось
техническим термином в Афинах и некоторых других местах), а также территорию
общины, территорию города и даже целого племени.
24
Например: Herodot. 7, 130, 3: Алевады изъявили покорность Ксерксу;
как он думал, «ἀπὀ παντός σφεας τοῦ ἔθνεος ἔπαγγέλλεσθαι φιλίην». — (Перевод:
«они обещали дружбу от имени всего народа [фессалийцев]»); Ibid. 2, 99, 2: «τῶν
γὰρ Μακεδόνων εἰσὶ καὶ Λυγκησταὶ καὶ Ἐλιμιῶται καὶ ἄλλα ἔθνη ἐπάνωθεν, ἃ ξύμμαχα
μέν ἐστι τούτοις καὶ ὑπήκοα, βασιλείας δ’ἔχει αὑτά»; создание греческого союза
под руководством Антигона Одноглазого и Деметрия Полиоркета (302 г. до н.э.)
[Schmitt H. H. (Hrsg.) Staatsverträge. Bd. 3. S. 69, No. 446, III. Zeile 78]: «Пять πρόεδροι
(председателей) — не более одного из каждого города (ἐξ ἔθνους ἢ πρόλεως)»; Tech-
nitarum de Museis Thespiensium decretum (ок. 250 до н.э.) // Dittenberger W. Syllo-
И римляне тоже часто стремились подчеркнуть это различие, но стал-

кивались с лексическими трудностями, потому что, с одной сторо-
ны, слова gens и natio (об их основном значении см. II.6) в политиче-
ской сфере были закреплены за племенным государством, а с другой
стороны, оба слова для «общины граждан» — более старое populus
и более новое civitas — применяются предпочтительно к «городу-го-
сударству», но все же нередко и к «территориальному государству»8.
Так, мы встречаем «города-государства», называемые словами populi
или civitates, или прямо противопоставленные «племенным государ-
ствам» и народностям9, а эти последние, в свою очередь, спокон веков
ge inscriptionum graecarum. Leipzig, 1915. T. 1. P. 697, No. 457, Zeilen 7 ff.: «ἐπειδὴ
παραγενόμενος πρεσβευτὴς Ἱεροκλῆς παρὰ τῆς πόλεως Θεσπιέων καὶ τοῦ κοινοῦ τῶν
Βοιωτῶν ψηφίσματά τε ἀπέδωκεν καὶ ἐπιστολήν». — (Перевод: «после того как к нам
пришел Иерокл в качестве посланника города Феспий и государства Беотийцев
и передал нам указ и письмо»); «Aetoli Magnetibus Maeandriisius asyli et suffragium
Amphictyonicum tribuunt» (ок. 208/7 [?] до н.э.) [Ibid. 3. ed. T. 2. 1917]. S. 43, No. 554,
Zeilen 4 ff.]: «ἐπειδὴ Μάγνητες οἱ ἀπὸ Μαιάνδρου ἀποστείλαντες πρεσβευτὰν […] τάν
τε οἰκειότατα τὰν ποτὶ τὸ ἔθνος ἀνενεώσαντο καὶ τὰν εὔνοιαν ἐνεφάνιξαν, ἃν ἔχοντι ποτὶ
τὸ κοινὸν τῶν Αἰτωλῶν Μάγνητες». — (Перевод: «после того как Магнеты [жители
Магнесии] с [реки] Меандр выслали одного посланца […] они возобновили род-
ственные отношения с нашим народом и выказали доброе расположение, которое
[магнеты] хранили по отношению к обществу этолийцев».) — Об общем (и перво-
начальном) значении выражения κοινόν см. параграф II.2 и примеч. 35.
8
О греческих и латинских обозначениях политически организованной на-
родности (Völkerschaft), равно как и народа (Volk) в неполитическом смысле
(см. параграф II.4), особенно в поздней Античности и в раннем Средневековье,
см.: Dove A. Studien zur Vorgeschichte des deutschen Volksnamens. Heidelberg, 1916.
S. 25 ff. — Слова, означавшие «город» как поселение, — oppidum и urbs — в латин-
ском языке не были перенесены ни на общину граждан, ни — именно по этой при-
чине — на государство; но, наоборот, слово civitas («община граждан») через обо-
значение «города-государства» превратилось, особенно в постклассическую эпоху,
в обозначение «города» как такового.
26
Например: Marcus Porcius Cato. Origines. Frag. 58 // Peter H. Historicorum Ro-
manorum reliquiae (1870). Leipzig, 1914. T. 1. P. 72: «lucum Dianium […] Egerius Laevi-
us Tusculanus dedicavit dictator Latinus. hi populi communiter: Tusculanus, Aridnus». —
(Перевод: «рощу посвятил Диане Эгерий Левий Тускуланский, диктатор Лация. Эти
народы вместе: жители Тускула, Ариции»); Cicero. Balb. 55: «has sacerdotes video fere
aut Neapolitanas aut Veliensis fuisse, foederatarum sine dubio civitatum». — (Перевод:
«Эти жрицы, как я знаю, были почти все из Неаполя или из Велии, несомненно, со-
юзных гражданских общин»); Livius. 27, 38, 4: «ea die ad senatum hi populi venerunt:
Ostiensis, Alsiensis». — (Перевод: «в тот день в сенат прибыли следующие народы:
остийцы, альсиенцы»); Ulpian. Dig. 50, 15, 4: «nomen fundi cuiusque, et in qua civitate
et in quo pago est». — (Перевод: «имя каждого владения, а также в каком он городе
и области»); Marcus Porcius Cato. Pro Rhodiensibus (167 до н.э.) // Malcovati H. (Ed.)
Oratorum Romanorum fragmenta liberae rei publicae (1930). 4. ed. Torino, 1976. T. 1.
P. 64, frag. 164: «sed non Rodienses modo id noluere, sed multos populos atque multas
и до самого позднего времени называются не только gentes или, реже,

nationes10, но зачастую тоже populi, а в позднереспубликанское и ран-
неимператорское время нередко и civitates11; наконец, populus и civitas
в единственном числе употребляются — как греч. πόλις — во многих
случаях для обозначения всех видов общественно-государственных
образований12. И древний оборот nomen Latinum, nomen Romanum и так
nationes idem noluisse arbitror». — (Перевод: «но не только родосцы этого не хотели,
но я полагаю, что многие народы и многие племена этого тоже не хотели»); Livius.
33, 34, 5: «conventus civitatium gentiumque» (Polybios. 18, 47, 5: «τοὺς ἀπὸ τῶν ἐθνῶν
καὶ πόλεων παραγεγονότας». — Перевод: «те, кто явились из народов и городов».)
10
Например: Cicero. Pis. 84: «Bessicae gentis principem» («вождь племени бес-
сов»); Caesar. Bell. Gall. 6, 10, 1: «Suebos […] iis nationibus, quae sub eorum sint impe-
rio, denuntiare, uti auxilia […] mutant». — (Перевод: «свебы […] требуют от подчи-
ненных им племен присылки пеших и конных подкреплений»); Livius 31, 14, 9: «id
tam foede atque hostiliter gens Arcananum factum ad Philippum detulit». — (Перевод:
«об этом гнусном враждебном деянии народ Акарнании доложил Филиппу»); Des-
sau H. Inscriptiones Latinae selectae. T. 2/1. Berlin, 1902. P. 673, No. 6857, Zeilen 14–15:
«princeps et undecimprimus gentis Saboidum»; De bonis militum (Anthemio praefecto
praetorio, 12.4.409) // Cod. Theod. 5, 6, 3: «Scyras barbaram nationem […] imperio nos-
tro subegimus». — (Перевод: «скиров, варварское племя […] подчинили мы нашей
власти».)
11
Caesar. Bell. Gall. 6, 13, 6: «si qui aut privatus aut populus eorum decreto non
stetit, sacrificiis interdicunt» [друиды]. — (Перевод: «если кто — будет ли это частный
человек или же целый народ — не подчинится их определению, то они отлучают
виновного от жертвоприношений»); Tacitus. Germ. 39, 1: «omnes eiusdem sangui-
nis populi legationibus coeunt». — (Перевод: «представители всех связанных с ними
по крови народностей сходятся в лес, почитаемый ими священным»); Caesar. Bell.
Gall. 4, 3, 3: «Ubii, quorum fuit civitas ampla atque florens». — (Перевод: «убии, которые
когда-то образовали обширное и цветущее государство»); Dessau H. Inscriptiones
Latinae selectae. T. 2/1. S. 704, No. 7008: «quoi publice funus Haeduorum civitas et Helvet
(iorum) decreverunt». — (Перевод: «которого общины эдуев и гельветов постанови-
ли похоронить на общественные деньги».)
12
Claudius Quadrigarius. Frag. 41 // Peter H. Historicorum Romanorum reliquiae.
2. ed. T. 1. S. 220: «ne quid eius modi […] nostro consilio civitates putarent factum». —
(Перевод: «чтобы общины не полагали, что это сделано таким образом по нашему
совету»); Vergil, Aen. 6, 852: «tu regere imperio populos, Romane, memento». — (Пере-
вод: «ты, римлянин, не забывай силою править народами»); Gaius. Inst. 1, 1: «omnes
populi […] partim suo proprio, partim communi omnium hominum iure utuntur: nam
quod quisque populus ipse sibi ius constituit, id ipsius proprium est vocaturque ius civi-
le, quasi ius proprium civitatis». — (Перевод: «все народы […] пользуются частично
своим правом, частично общечеловеческим; то есть право, которое каждый народ
установил себе сам, есть его собственное право и называется гражданским правом,
как бы собственное право общины»); Dessau H. Inscriptiones Latinae selectae. 1892. T. 1.
S. 310, No. 1395 (Q. Lollio Q. f. Ani.): «Frontoni […] civitates XXXXIIII ex provinc (ia)
Africa, quae sub eo censae sunt». — (Перевод: «У Фронтона […] 44 (города-государ-
ства) из провинции Африка под его руководством».) Об употреблении греческого
слова πόλις по отношению к городам любого рода см. примеч. 5.
далее, означающий изначально «все, кто зовутся латинянами/римляна-

ми», потом «все латиняне/римляне (вместе)», тоже применяется рав-
ным образом и к городам-государствам, и к племенным государствам13.
Кстати, никакого различия между племенными государствами Греции
и Италии и «варварскими» народностями, например, Фракии, Галлии
и Германии, ни в греческом, ни в латинском языке не делается — и это
оправданно, потому что государственные институты были в принципе
повсюду одинаковы, хотя мы и застаем их на разных стадиях разви-
тия14.
II.2. Названия для общины граждан (Bürgerschaft)

и для государства (Gemeinwesen)
C названиями, использовавшимися для политического объедине-
ния, «рассматриваемого извне», о которых шла речь в первом пара-
графе, тесно связаны — в силу античного представления о государстве
как об объединении лиц — названия, с одной стороны, для «общины
граждан» как совокупности членов и носителей государства, прояв-
ляющей себя, в особенности, в форме народного собрания, а с другой
стороны — для «государства» (Staat, Gemeinwesen) и в отношении к его
отдельным представителям, и как референтной точки, и как абстракт-
13
Например: Cicero. Mur. 80: «consilia […] nominis Romani exstinguendi». — (Пе-
ревод: «планы […] уничтожения римского имени [= всех римлян]»); Idem. Balb. 39:
«mentis suas ad nostrum imperium nomenque flexerunt». — (Перевод: «обратили свои
помыслы к нашей державе и перешли на нашу сторону»); Livius. 9, 41, 6: «ut nomen
omne Etruscum foedus ab consule peteret». — (Перевод: «все этрусское имя [= все эт-
руски] молило консула о союзном договоре»); Tacitus. Germ. 43, 7 ff.: «dirimit enim
scinditque Suebiam continuum montium iugum, ultra quod plurimae gentes agunt, ex
quibus latissime patet Lugiorum nomen in plures civitates diffusum». — (Перевод: «Све-
бию делит и разрезает надвое сплошная горная цепь, за которою обитает много
народов; среди них самые известные — расчленяющиеся на различные племена
лугии».) — Сюда же относится официальное именование всех римских союзников
в латинском праве nomen Latinum, например: Degrassi A. Inscriptiones Latinae libe-
rae rei publicae. Firenze, 1963. T. 2. P. 15, No. 511, Zeilen 7−8: «vir nequis […] ceivis
Romanus neve nominus Latini neve socium quisquam». — (Перевод: «чтобы ни один
муж, ни римский гражданин, ни с латинским именем, ни какое-либо общество».)
Латинское право есть не что иное, как продолжавшее жить гражданское право ла-
тинского союза, распавшегося в 338 году до н.э. Ср.: Catalano P. Linee del sistema
sovrannazionale romano. Torino, 1965. T. 1. P. 216 ff.
14
Ср.: Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 18 ff.; Sordi M. La simpolitia presso i
Galli // La parola del passato. 1953. Vol. 8. P. 111 ff.; Wenskus R. Stammesbildung und
Verfassung. 2. Aufl. Köln; Wien, 1977, особенно S. 46 ff.
ного обобщения конкретных политических институтов. Если говорить

о греческом языке, здесь надо прежде всего назвать слова πόλις и δῆμος,
которые — вопреки широко распространенному мнению — оба означа-
ют и «совокупность граждан»15, и «народное собрание»16, и суверенный
«народ»17 — носитель государственности, и, наконец, «государство»
32
Homer. Odyssea 16, 114: «οὔτε τί μοι πᾶς δῆμος ἀπεχθόμενος χαλεπαίνει». —
(Перевод: «Я не враждовал с целым мятежным народом») в качестве ответа на 16,
95−96: «ἦ σέ γε λαοὶ / ἐχθαίροθσ’ ἀνὰ δῆμοω». — (Перевод: «Неужели ты сделал людей
в стране своими врагами»); Hesiod. Opera et dies 240: «πολλάκι καὶ ξύμπασα πόλις
κακοῦ ἀνδρὸς ἀπηύρα». — (Перевод: «Часто целый город расплачивался за одно-
го плохого человека»); Hеraklit. Frag. 44 «μάχεσθαι χρὴ τὸν δῆμον ὑπὲρ τοῦ νόμου
ὅκωσπερ τείχεος». — («Горожане должны сражаться за свой закон, как за городские
стены».) — Diels H., Kranz W. Die Fragmente der Vorsokratiker (1903). 12. Aufl. Berlin,
1966. Bd. 1. S. 160; Platon. Politeia 9, 578d: богатые в городах не боятся своих рабов,
«ὅτι γε πᾶσα ἡ πόλις ἑνὶ ἑκάστῳ βοηθεί τῶν ἰδιωτῶν». — (Перевод: «поскольку целый
город придет на помощь каждому частному человеку»); Polybios 6, 53, 2−3 (похоро-
ны одного благородного римлянина): «πέριξ δὲ παντὸς τοῦ δήμου στάντος […] ὥστε
μὴ τῶν κηδευόντων ἴδιον, ἀλλὰ κοινὸν τοῦ δήμου φαίνεσθαι τὸ σύμπτωμα». — (Перевод:
«Весь народ стоит кругом […] так что скорбь не представляется частным делом
семьи умершего, а напротив, делом всего народа»); Delamarre J. (Ed.) Inscriptiones
Graecae, 1.12/7. Berlin, 1908. S. 63, No. 239, Zeilen 31 ff.: «πανδημὶ τὴν πόλιν παρείναι
ἐπ [ὶ] τὴν παραπονπὴν καὶ κηδείαν τοῦ σώμτος». — (Перевод: «Город должен собраться
в полном составе на похороны и погребение тела».)
16
Homer. Ilias 18, 295−296: «μηκέτι ταύτα νοήματα φαῖν’ἐνὶ δήμῳ· οὐ γάρ τις Τρώων
ἐπιπείσεται». — (Перевод: «Не высказывай такие мысли больше перед народом, ибо
ни один троянец не даст тебе себя убедить»); Meiggs R., Lewis D. (Ed.) A Selection
of Greek Historical Inscriptions. Oxford, 1969. P. 2, No. 2: «ἆδ’ ἔϝαδε πόλιν». — (Пере-
вод: «Так решил город»); договор народов Аттики об отношениях с Халкидикой
(446/45 до н.э.) // Bengtson H. (Hrsg.) Die Staatsverträge des Altertums. Bd. 2. S. 71,
No. 155, Zeilen 12–13: «καὶ πρεσβείαν ἐλθõσαν προσάχσο πρὸς βολὲν καὶ δεμον δέκα
ἑμερõν». — (Перевод: «и если придет какое-нибудь посольство — я их в течение
десяти дней выведу перед советом и народом»); Moretti L. (Ed.) Iscrizioni storiche
ellenistiche. Firenze, 1975. T. 2. P. 60, No. 95, Zeilen 8–9: «ἔδοξεν τῇ Χυρετιέων πόλει ἐν
[τ] οῖς ἀρχοστασίοις». — (Перевод: «Город Хиретии постановил на выборном собра-
нии».) — Рядом располагаются в подобном смысле описания «выборного собра-
ния» в качестве такового, например, ἀγορά, ἁλία и прежде всего ἐκκλησία.
34
Homer. Odyssea 7, 150: «γέρας θ ὅ τι δῆμος ἔδωκεν». — (Перевод: «и почетный
дар, которым наградил народ»); Euripides. Hik. 406 ff.: «δῆμος δ ἀνάσσει διαδοχαῖσιν ἐν
μέρει / ἐνιαυσίαισιν, οὐχὶ τῷ πλούτῳ διδοὺς». — (Перевод: «Народ тем правит, что еже-
годно сменяется (в учреждениях), и не богатству принадлежит большая часть,
но более важно то, что бедный имеет столько же прав»); Xenophon. Mem. 2, 1, 9: «καὶ
γὰρ ἀξιοῦσιν αἱ πόλεις τοῖς ἄρχουσιν ὥσπερ ἔγὼ τοῖς οἰκέταις χρῆσθαι». — (Перевод:
«Города считают это нормальным — использовать магистратов, как я свою прислу-
гу»); Polybios. 31, 7 (речь родосского посланника в Сенате): «διόπερ […] ἀπολωλεκὼς
ὁ δῆμος τὰς προσόδους, τὴν παρρησίαν, τὴν ἰσολογίαν, ὑπὲρ ὧν τὸν πρὸ τοῦ χρόνον πᾶν
ἄναδεχόμενος διατετέλεκεν, ἀξιοῖ καὶ δεῖται…» — (Перевод: «народ [Родоса] утратил
свои доходы и возможность свободно высказываться, свое положение в качестве
(Gemeinwesen)18, хотя, конечно, наблюдаются значительные различия

в словоупотреблении в зависимости от места и времени, но на них
мы здесь останавливаться не можем. Наряду с ними стоят два слова,
образованных от πόλιτης («гражданин»), или, точнее, от однокоренного
ему глагола πολιτεύω, — εύομαι («быть гражданином, жительствовать,
заниматься гражданскими делами, быть политически активным»), —
это πολιτεία19 и πολίτευμα20. В латыни более древнее слово populus
в первичном значении «совокупность граждан»21 постепенно вытес-
няется более новым словом civitas22, зато во вторичных значениях оно
тем лучше закрепляется, чем сильнее политико-правовая составляю-
равноправной власти, вещи, ради сохранения которых до сих пор он был готов
на все, потому он требует и просит», по крайней мере, договора с Римом в качестве
знака того, что гнев того смягчен). — С этого момента δῆμος рано приходит к зна-
чению «нарοдная власть», «демократия»; см. об этом: Meier Ch. Drei Bemerkungen
zur Vor- und Frühgeschichte des Begriffes Demokratie // Sieber M. (Hrsg.) Discordia
Concors. Festgabe für E. Bonjour. Basel, 1968. Bd. 1. S. 18 ff.
18
Договор между Спартой, Аргосом, Пердиккой II и халкидонцами (418
до н.э.) (Bengtson H. Die Staatsverträge des Altertums. Bd. 2. S. 132, No. 194); Thuky-
dides 5, 79, 4: «αἰ δὲ τις τῶν ξυμμάχον πόλις πόλι ἐρίζοι […] τὼς δὲ ἔτας…» — (Пере-
вод: «Но если из городов одного союза один препирается с другим […] но част-
ные люди…»); Ibid. 3, 38, 7: «σοφιστῶν θεαταῖς ἐοικότες καθημένοις μᾶλλον ἢ περὶ
πόλεως βουλευομένοις». — (Перевод: «Вы больше похожи на слушателей софистов,
чем на людей, которые ведут один спор о государстве (de re publica)»; Schwyzer E.
(Hrsg.) Dialectorum Graecarum exempla epigraphica potiora. Leipzig, 1923. S. 313,
No. 654. § 1: «hεκοτὸν δραχμὰς ὀφλὲν ἰν δᾶμον». — (Перевод: «он задолжал городу
100 драхм»); Dion Chrysostomos 31, 48: если бы кто-то стал выдвигать такие аргу-
менты, тогда получилось бы, что и товары на рынке — «τοῦ δήμου» («собственность
народа»), и корабли в гавани — «τῆς πόλεως» («собственность государства».)
19
Xenophon. Mem. 2, 1, 13: «οὐδ’ εἰς πολιτείαν ἐμαυτόν κατακλείω, ἀλλὰ ξένος
πανταχοῦ εἰμι». — (Перевод: «я нигде не становлюсь гражданином, я повсюду чу-
жой»); Decretum Larisaeorum, quod duas Philippi regis epistulas continet (214 до н.э.) //
Dittenberger W. Sylloge inscriptionum Graecarum. 1917. T. 2. P. 19, No. 543, Zeile 17:
«ἐψάφιστει τᾷ πολιτείᾳ» («стал гражданином»); Josephus. Ant. 9. 250: человек из тех,
«τῶν εὐδοκιμούντων ἐν τῇ πολιτείᾳ» («которые удостоены быть гражданами».) В дру-
гих значениях («гражданское право», «законодательство», «политическая деятель-
ность», «образ жизни») слово встречается чаще.
20
Об истории и значениях этого слова см.: Ruppel W. Politeuma. Bedeutungsge-
schichte eines staatsrechtlichen Terminus // Philologus. 1927. Vol. 82. S. 268 ff., 433 ff.;
Engers M. Πολίτευμα // Mnemosyne. Nachsatz 54. 1926. S. 154 ff.; Robert L. Noms
indigènes dans l’Asie mineure gréco-romaine, Ie partie. Paris, 1963. P. 477, Anm. 2. —
О πλῆθος в значении «общность», «гражданство» см. параграф II.3 и примеч. 67.
21
Например: Cicero. Phil. 7, 19: «Uti vaсuum metu populum Romanum nostra
vigilia et prospicientia redderemus». — (Перевод: «Чтобы мы своей бдительностью
и предусмотрительностью вновь избавили римский народ от страха».)
22
Auctor ad Herenn. 4, 19: «ex quo tempore concordia de civitate sublata est». — (Пе-
ревод: «с этого времени мир из города исчез».)
щая в его означаемом. То есть populus по-прежнему остается словом

для собравшейся общины граждан23, в большинстве случаев — для на-
рода, понимаемого как суверенный носитель государственности24; оно
сохраняется в качестве абстрактного обозначения государства прежде
всего в тех контекстах, где речь идет о правовых отношениях25. Во всех
этих контекстах обозначения «племенного» или «федеративного госу-
дарства» почти полностью отсутствуют26: это связано, вероятно, с тем,
что общину граждан города можно наблюдать более непосредственно
и более часто, чем совокупность всех членов некоего племени или сою-
за, которые даже во время племенного или союзного собрания — там,
где таковое существует, — обычно не собираются все вместе, а чаще
отряжают туда небольшое число своих представителей27.
От слов, означающих общину граждан, образуются прилагатель-
ные, которые выражают связь человека с государством и со всем обще-
ством (Allgemeinheit) — в противоположность сфере приватного и ин-
23
Например: Cicero. Flacc. 44: магистраты Темноса, которых у них избирает
народ («qui apud illos a populo creantur».) Уже и здесь используется слово comitia
(«собрание».)
24
Например: Cicero. Phil. 7, 22: «quae est igitur spes, qui Mutinam circumsedent,
imperatorem populi Romani exercitumque oppugnant, eis pacem cum populo Roma-
no esse posse?» — (Перевод: «Итак, какова надежда на то, что с теми, кто осаждает
Мутину и нападает на главнокомандующего римского народа и на войско, может
быть мир с римским народом?») Но также: Marcus Antonius. Pro C. Nordano (95 год
до н.э.) // Malcovati H. (Ed.) Oratorum Romanorum fragmenta. Т. 1. P. 232, frag. 26: «si
magistratus in populi Romani esse potestate debent, quid Norbanum accusas, cuius tribu-
natus voluntati paruit civitatis?». — (Перевод: «если магистраты должны находиться
во власти римского народа, что ты обвиняешь Норбана, трибунат которого подчи-
нялся воле народа?».)
25
Cicero. Flacc. 43: «Lysanias, cuius fratris bona, quod populo non solvebat […] pu-
blice venierunt». — (Перевод: «Лисаний, имущество его брата, так как он не платил
общине […] было продано в пользу казны».)
26
Ср., однако, такие примеры, как: Polybios. 23, 16, 12: «Решение в целом он
[стратег] предоставил народу [союзу]», — последующий текст свидетельствует,
что в виду имеется предстоящее собрание; Pleket H. W. Epigraphica. Leiden, 1969.
Vol. 2: Texts on the Social History of the Greek World. S. 23, No. 8, Zeilen 50−51: («ко-
торый от народа [общества] и от отдельных городов откомандированным по-
сланникам»); Tacitus. Ann. 1, 55, 3: «Segestes, quamquam consensu gentis in bellum
tractus, discors manebat»; Cassiodor. Variae 10, 31, 4: «ad gentis utilitatem respiciet
omne quod agimus».
27
О том, в какой мере можно говорить о существовании в так называемых
«племенных» или «союзных государствах» (Stamm- oder Bundesstaaten) собраний,
в которых принимали участие принципиально все члены племени или племенного
союза, — см. литературу, указанную выше, в примеч. 4.
дивидуального. Это прилагательное δήμιος (от δῆμος)28 и уже вскоре

пришедшее ему на смену δημόσιος29, образованное от δημότης («член
общины»), но сразу же напрямую соотнесенное с δῆμος. В латыни это
poplicus, publicus, образованные от populus30. От этих (и конкурирующих
с ними ϰοινός31 и communis32 в значении «общий») прилагательных,
в свою очередь, образуются абстрактные существительные, которые
означают не только достояние, дела и интересы государства и всего
общества (Allgemeinheit), но и конкурируют за роль названий для аб-
страктного «государства» (Gemeinwesen) с выражениями, означающими
общину граждан. В греческом языке это субстантивированные прила-
гательные τὸ δημόσιον33 и τὰ δημόσια34, τὸ ϰοινόν35 и τὰ ϰοινά36, которые
28
Например: Homer. Odyssea 3, 82: «πρῆξις δ’ ἥδ’ ἰδίη, οὺ δήμιοσ, ἣν ἀγορύω». —
(Перевод: «Дело, о котором я говорю, носит частный, а не общественный характер».)
29
Decretum Atticum de Iulietis (363/2 до н.э.) // Dittenberger W. Sylloge inscrip-
tionum Graecarum. T. 1. P. 236, No. 173, Zeilen 41–42: «καὶ τὴν οὐσίαν αὐτῶν δημοσίαν
εὶναι τοῦ δή [μο] τοῦ Ἰουλιητῶν». — (Перевод: «и их имущество должно быть государ-
ственной собственностью народа Юлиды».)
30
Degrassi A. Inscriptiones Latinae. 1957. T. 1. P. 255, No. 454, Zeile 15: «forum
aedisque poplicas heic fecei». — (Перевод: «Я сделал здесь форум и общественные
здания».)
31
Amissio possessionis, expropriatio (III век до н.э.) // Dittenberger W. Sylloge in-
scriptionum Graecarum. T. 3. P. 342, No. 1185, Zeilen 16−17: «κατ τὸν νόμον τὸν κυνὸν
Βοιωτῶν». — (Перевод: «по закону союза беотийцев».)
32
Например: Cicero. Rab. perd. 3: «ferre opem patriae, succurrere saluti fortunisque
communibus». — (Перевод: «нести защиту родине, способствовать общественному
благополучию и благосостоянию); Idem. De leg. agr. 1, 19: «maiores nostri Capua ma-
gistratus, senatum, consilium commune, omnia denique insignia rei publicae sustuler-
unt». — (Перевод: «наши предки отняли у Капуи магистрат, сенат, общественный
совет, одним словом, все признаки государства».)
33
Herodot 1, 14, 2: «ἀληθέι δὲ λόγῳ χρεωμένῳ οὑ Κορινθίων τοῦ δημοσίου ἐστὶ ὁ
θησαυρός, ἀλλὰ Κυψέλου τοῦ Ἠετίωνος». — (Перевод: «Но, сказать по правде, сокро-
вищница эта принадлежит не государству Коринф, а Кипселу, сыну Ээтиона».)
34
Например: Koerner R. Vier frühe Verträge zwischen Gemeinwesen und Privatleu-
ten auf griechischen Inschriften // Klio. 1981. Bd. 63. S. 18 ff., Zeilen A 5 ff.: «ποινικάζεν
δὲ [π] όλι καὶ μναμονευϝεν τα δαμόσια μήτε τα θιήια μήτε τάνθρώπινα μηδέν’ άλον αϊ
μή Σπενσίθ [ιο] ν αυτόν τε καΐ γενιαν τõνυ». — (Перевод: «Только Спенсифий и его
потомки, и никто иной, должны быть писарями для города и записывать все город-
ские дела, как Божественные, так и человеческие».)
35
Например: Herodot 1, 67, 5: Так называемые ἀγαθοεργοί («те, кто хороши
в деле») на протяжении одного года находятся в распоряжении спартанского госу-
дарства (Σπαρτιητέων τῷ κοινῷ) в качестве гонцов. — Об употреблении рассматри-
ваемого выражения применительно к так называемым племенным или союзным
государствам см. параграф II.l и примеч. 7.
36
Herodot 3, 156, 2: «ὴνον δή μιν οί πυλουροὶ […] ἐπὶ τὰ κοινὰ τῶν Βαβυλωνίων». —
(Перевод: «И привратники отвели его […] к вавилонским властям».)
в данной функции стоят в одном ряду с πόλις и δῆμος, впрочем не от-

тесняя их в тень. В латыни же словосочетание res publica, означающее,
собственно, «дело народа», получает такое широкое распространение,
что populus в этом значении отступает на задний план, а civitas даже
не занимает сколько-нибудь значительных позиций37. Общественные
объединения и у греков, и у римлян сознательно организовываются
по аналогии с политическим устройством государства в целом; поэто-
му некоторые специальные выражения, изначально принадлежащие
к сфере государственности, могут применяться и для них. Так, напри-
мер, собрание какого-нибудь объединения может называться ἀγορά
или ἐϰϰλησία, его денежные средства могут называться его res publica,
совокупность его членов — populus (а масса рядовых, не занимающих
никакой должности членов — его plebs)38.
II.3. «Простой народ», «толпа» и «люди»

Названия для «общины граждан» двумя путями эволюционирова-
ли в названия для «толпы народа» (Volksmenge), «массы» и «простона-
родья»39. С одной стороны, имелась тенденция из всех членов общины
выделять правящих, или руководящую элиту (состоящую из индиви-
дов или кругов лиц), и противопоставлять им весь остальной пестрый
состав общины как просто «народ»40. С другой стороны, собравшийся
народ часто рассматривали как бурлящую толпу, в которой, естествен-
но, тон задает масса маленьких людей, тогда как правящие — магистра-
ты и совет — зачастую обособлены от нее даже зрительно, и уж во вся-
37
Основополагающий труд: Stark R. Res publica // Oppermann H. (Hrsg.) Römi-
sche Wertbegriffe. Darmstadt, 1967 (reprint: 1983). S. 42 ff.; Suerbaum W. Vom antiken
zum frühmittelalterlichen Staatsbegriff (1961). 3. Aufl. Münster, 1977.
38
Примеры собраны в работе: Dessau H. Inscriptiones Latinae selectae. 1916. T. 3/2.
S. 719. Отсюда и употребление слов populus и δῆμος для обозначения цирковых пар-
тий: Cameron A. Demes and Factions // Byzantinische Zeitschrift. 1974. Bd. 67. S. 74 ff.
39
Об обозначениях «массы» и простого народа в латинском языке см.:
Hellegouarc’h J. M. Le vocabulaire latin des relations et des partis politiques sous la Répu-
blique. Paris, 1963. P. 506 ff.
40
Homer. Ilias 2, 188, 198: «ὅν τινα μὲν βασιλῆα καὶ ἔξοχον ἄνδρα κιχείη […] Ὃν δ’
αὖ δήμου τ’ ἄνδρα ἴδοι βοόωντά τ’ ἐφεύροι». — (Перевод: «Там властелина или зна-
менитого мужа встречая […] Если ж кого-либо шумного он находил меж наро-
да…»); Cicero. Phil. 5, 49: «quique se ab senatu, ab equitibus Romanis populoque Romano
universo senserit civem carum haberi». — (Перевод: «и тот, кто почувствовал, что его
считают ценным гражданином сенат, римские всадники и весь римский народ».)
ком случае участвуют в происходящем на особых ролях: такой образ

собрания побуждает к тому, чтобы потом этим же словом называть
любое скопление людей, любую «толпу»41. И по тому, и по другому пути
уже очень рано пошла эволюция значений δῆμος42 и populus43, в то вре-
мя как их конкуренты πόλις и civitas с тем большей однозначностью
сохраняли свою привязку к общине граждан в целом, без различия
социальных слоев. А для «массы» и для «простонародья» имелись выра-
жения, происходившие от других слов: слова со значением «избыток»,
«большое количество» (как немецкое слово Menge) — πλῆθος44 и род-
ственное ему pleb(e)s45, а в более позднее время — οἱ πολλοί («многие»)46
и multitudo47, затем выражения со значением «куча», «скопление», такие
как латинское vulgus48 и, вероятно, греческое ὅμιλος49, или древние аб-
страктные существительные, такие как turba («толчея», «сутолока»)50
и ὄχλος, базовое значение которого однозначно определить не удается:
41
Ср., например: Homer. Ilias 2, 87 ff.; Cicero. Flacc. 19; Idem. Mur. 36 ff.; Idem.
Plane. 9 ff.
42
Donlan W. Changes and Shifts in the Meaning of Demos in the Literature of the
Archaic Period // La parola del passato. 1970. Vol. 25. P. 381 ff. Пример см. в примеч. 40.
43
Cicero. Ad Att. 7, 13a 3: «quae sit populi urbani voluntas». — (Перевод: «такова
воля городского люда».)
44
Platon. Politikos 291 e: «ἐάντ οὖν βιαίως ἐάντε ἐκουσίως τῶν τὰς οὐσίας ἐχόντων
τὸ πλῆθος ἄρχη». — (Перевод: «властвует ли теперь большинство над состоятельны-
ми насильственно, или по их доброй воле».)
45
Terentius. Adelphoe 898: «paullatim plebem primulum facio meam». — (Перевод:
«вначале я постепенно склоняю на свою сторону простых людей».)
46
Например: Thukydides. 1, 6, 4: самую простую одежду, как теперь приня-
то, сначала носили лакедемонцы, «καὶ ἐς τὰ ἄλλα πρὸς τοὺς πολλοὺς οἱ τὰ μείζω
κεκτημένοι ἰσοδίαιτοι μάλιστα κατέστησαν». — (Перевод: «и состоятельные [из них]
походили и в прочих деталях образа жизни на большинство».)
47
Cicero. Verr. 5, 93: «concurrebat urbe tota maxima multitudo». — (Перевод: «сбе-
жалась в город вся огромная толпа».)
48
Cicero. Brut. 183: «sеmperne in oratore probando volgi iudicium cum inlelligen-
tium iudicio congruit?» — (Перевод: «А всегда ли при оценке оратора общее мнение
совпадает с мнением знатоков?») — Ср.: Bilinski B. Intorno alla semasiologia del ter-
mine «vulgus» // Guarino A., Labruna L. (Ed.) Synteleia Vincenzo Arangio-Ruiz. Napoli,
1964. T. 2. P. 722 ff.; Newbold R. F. The Vulgus in Tacitus // Rheinisches Museum für
Philologie. 1976. Bd. 119. S. 85 ff.
49
Heraklit. Frag. 104: «δήμων ἀοιδοῖσι πείθονται καὶ διδασκάλῳ χρείωνται ὁμίλῳ,
οὐκ εἰδότες ὅτι οἱ πολλοὶ κακοί, ὀλίγοι δὲ ἀγαθοί». — (Перевод: «Они верят народным
певцам, а учителем им служит толпа, ибо они не знают: многие плохи, только не-
которые хороши»); Diels H., Kranz W. (Hrsg.) Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd. 1.
S. 174.
50
Например: Livius 3, 48, 3: «I […] lictor, submove turbam». — (Перевод: «Иди,
ликтор, прогони толпу».)
это может быть «движение, сутолока», но может быть и «бремя», «тя-

желый груз», «досаждение»51.
Одно из этих выражений — pleb(e)s — в раннеримскую эпоху при-
обрело еще одно дополнительное значение: оно стало официальным
названием для особой, образованной по принципу добровольного
объединения общины, включавшей в себя всех тех граждан, которые
не относились к patres, то есть не могли участвовать в выборных ор-
ганах власти и занимать должности. Институты этой общины в ходе
дальнейших сословных конфликтов интегрировались в римское госу-
дарственное устройство, но таким образом, что при использовании
технического языка и в тех случаях, когда речь шла о тонкостях госу-
дарственного права, plebs и его функционеров еще долго терминологи-
чески отделяли от populus — прежней совокупности всех граждан с ее
институтами52. Позже, в организациях эпохи империи, слово «плебс»,
как мы уже видели53, стало употребляться как термин для обозначения
их рядовых членов, а в церковном языке позднеримского времени его
употребляли — изначально тоже в противопоставлении церковных
сановников и мирян — для обозначения «церковного народа», «цер-
ковной общины» и, наконец, «прихода»54.
Если абстрагироваться от этих технических тонкостей, то все эти
слова, означающие «толпу» и «простой народ» (при всех различиях
их значений в конкретных контекстах, которые тут нет возможности
разбирать), были в той или иной степени эмоционально нагружены,
причем эта нагрузка была принципиально амбивалентной. В зависимо-
сти от обстоятельств и от позиции наблюдателя при их использовании
могли проявляться больше позитивные или — чаще — больше нега-
тивные аспекты, например такие, как большая численность или малая
весомость, бедственное положение, потребность в помощи и защите
или низкая эффективность, грозная мощь толпы или ее пестрая, бе-
залаберная и бессильная хаотичность, здравое, взвешенное и автори-
тетное суждение не извращенного образованием разума большинства
и репрезентативного социального среза или необразованность, без-
вкусие ветреной толпы, не имеющей собственных суждений. Толпа
охотно подчиняется хорошему вождю, но, с другой стороны, слишком
51
Thukydides. 7, 8, 2: «τῷ ὄχλῳ πρὸς χάριν τι λέγοντες». — (Перевод: «тем, что они
говорят массе что-то приятное».)
52
Mommsen T. Römisches Staatsrecht. Leipzig, 1887. Bd. 3/1. S. 143 ff.
53
См. выше, параграф II.2 и примеч. 38.
54
Ср.: Löfstedt E. Syntactica. Studien und Beiträge zur historischen Syntax des La-
teins. Lund, 1933. Bd. 2. S. 469−470.
легко идет за демагогами, она столь же легко может быть милосердной,

сколь и жестокой, и так далее55. Не приходится удивляться, что слова-
ми со значением «масса», «толпа» зачастую называли конфликтующие
стороны во время расколов и гражданских войн56.
Но толпа не обязательно рассматривалась как часть (пусть
и бóльшая часть) целого: порой и все люди, о которых в том или ином
контексте в принципе могла идти речь, рассматривались как один ог-
ромный, бесформенный коллектив, который плещется, заполняя улицы
и площади, принимает то или иное участие во всех событиях в городе
или во всей стране, выступает носителем слухов и общественного мне-
ния, простонародных взглядов и предрассудков, но, с другой стороны,
являет собой анонимную массу тех, кого надо снабжать продовольстви-
ем или кто уже голодает, и так далее. Так названия для общины граж-
дан, для народа-в-собрании, а также термины иного происхождения,
55
См. также, например: Homer. Ilias 2, 198 ff. (по отношению к людям знатным
Одиссей ограничивался дружескими увещеваниями): «ὃν δ’αὗ δήμου ἄνδρα ἴδοι
βοόωντά τ’ ἐφεύροι, | τὸν σκήπτρῳ ἐλάσασκεν ὁμοκλήσασκέ τε μύθῳ· Δαιμόνι’, ἀτρέμας
ἧσο καὶ ἄλλων μῦθον ἅκουε, | οἳ σέο φέρτεροί εἰσι, σὺ δ’ἀπτόλεμος καὶ ἄναλκις, | οὕτε
ποτ’ἐν πολέμῳ ἐναρίθμιος οὔτ’ ἐνὶ βουλῇ». — (Перевод: «Если ж кого-либо шумного
он находил меж народа, / Скиптром его поражал и обуздывал грозною речью: /
‘Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай, / Боле почтенных,
как ты! Невоинственный муж и бессильный, / Значащим ты никогда не бывал
ни в боях, ни в советах’»); [Xenophon], Ἀθ. Πολ. 1,2: «ὅτι δικαίως (δοκοῦσιν) αὐτόθι οἱ
πέντητες καὶ ὁ δῆμος πλέον ἔχειν τῶν γενναίων καὶ τῶν πλουσίων διὰ τόδε, ὅτι ὁ δῆμός
ἐστιν ὁ ἐλαύνων τὰς ναῦς καὶ ὁ τὴν δύναμιν περιτιθεὶς τῇ πόλει». — (Перевод: «справед-
ливо […] бедным и простому народу иметь большее значение, чем благородным
и богатым, вследствие того, что именно народ и двигает кораблями и дает силу го-
сударству»); Polybios. 11, 29, 9: «ὅθεν αἰεὶ τὸ παραπλήσιον πάθος συμβαίνει περί τε τοὺς
ὄχλους καὶ τὴν θάλατταν…» — (Перевод: «Со всякой толпой бывает то же, что и с мо-
рем»); [как море само получает свойство ветров, на нем свирепствующих] «τὸν
αὐτὸν τρόπον καὶ τὸ πλῆθος ἀεὶ καὶ φαίνεται καὶ γίνεται πρὸς τοὺς χρωμένους οἵους
ἂν ἔχῃ προστάτας καὶ συμβούλους». — (Перевод: «так и толпа всегда проявляет те
самые свойства, какими отличаются вожаки ее и советчики»); Cicero. Brut. 184–185:
«et enim necesse est, qui ita dicat ut a multitudine probetur, eundem doctis probari […]
efficiatur autem ab oratore necne, ut ii, qui audiunt, ita afficiantur ut orator velit, volgi
adsensu et populari adprobatione iudicari solet. itaque numquam de bono oratore aut non
bono doctis hominibus cum populo dissensio fuit». — (Перевод: «ибо тот оратор, кото-
рого одобряет толпа, неизбежно будет одобрен и знатоками […] А достиг оратор
или не достиг желаемого впечатления на слушателей — об этом можно судить сразу
по согласию толпы и одобрению народа. Вот почему знатоки никогда не расходятся
с народом во мнении о том, какой оратор хорош и какой нет».)
56
Например: Thukydides 1, 24, 5: «ὁ δῆμος αὐτῶν ἐξεδίωξε τοὺς δυνατούς» — (Пе-
ревод: «ваш народ изгнал сильных»); Cicero. Cluent. 151: «L. Sulla, homo a populi causa
remotissimus». — (Перевод: «Луций Сулла, человек, весьма далекий от дела народа».)
означающие массу, зачастую превращались в самые нейтрально-общие

обозначения для «населения» — совокупности жителей некоего города
или региона, включая чужестранцев и рабов, — или «людей» вообще;
наряду с этими названиями в той же функции встречаются и слова
иного происхождения: по-гречески их могли называть просто ἄνδρες57,
ἄνθρωποι58, по-латыни homines59, mortales60 («смертные»), а могли исполь-
зовать выражение, которое изначально применялось для обозначения
личного состава войска, объединенного под командованием одного че-
ловека, — таковы, видимо, греческое λαός, аттическое λεώς61 — а теперь
стало обобщающим62. При этом наряду с существительным в форме
собирательного единственного числа нередко имелось и слово множе-
ственного числа, подразумевавшее скорее многочисленных (но более
никак, естественно, не определяемых) индивидов, чем их скопление
и совокупное действие63. Так, например, можно встретить слова πόλις,
populus, civitas, значащие «весь город» в только что описанном смысле64;
в архаическом древнегреческом языке слова λαός и λαοί (аттич. λεώς,
λεῴ), в более позднее время δῆμος (и в совсем позднее — δῆμοι), πλῆθος
57
Например: Herodot. 1, 164, 3: «τὴν δὲ Φώκαιαν ἐρημωθείσαν ἀνδρῶν ἔσχον οἱ
Πέρσαι». — (Перевод: «Фокею же, оставленную жителями, заняли персы».)
58
Herodot 1, 34, 3: «ἀκόντια δὲ καὶ δοράτια καὶ τὰ τοιαῦτα πάντα τοῖσι χρέωνται εἰς
πόλεμον ἄνθρωποι» — (Перевод: «дротики, копья и другое подобное оружие»); Ibid.
1, 45, 3: «ἐπείτε ἡσυχίη τῶν ἀνθτρώπων ἐγένετο περὶ τὸ σῆμα». — (Перевод: «когда все
стихло и у могилы больше никого не осталось».)
59
Cicero. Verr. 2, 160: «si scirent homines statuam eius a Tauromenitanis esse deiec-
tam». — (Перевод: «если бы люди знали, что его статуя была низвергнута жителями
Тавромения».)
60
Cato. In Q. Minucium Thermum de falsis pugnis (190 г. до н.э.) // Malcovati H.
(Ed.) Oratorum Romanorum fragmenta. T. 1. P. 26−27, frag. 58: «decemviros Brut-
tiani verberavere, videre multi mortales». — (Перевод: «жители Бруттия бичевали
децемвиров, (это) видели многие смертные».)
61
О происхождении и об истории этого слова см., например: Björck G. Das Al-
pha impurum und die tragische Kunstsprache. Uppsala, 1950. S. 318 ff.; Heubeck A. Ge-
danken zu griech. λαόσ // Studi linguistiche in onore di V. Pisani. Brescia, 1969. T. 2.
P. 535 ff.; Effenterre H. von. Laos, laoi et lawagetas // Kadmos. 1977. Bd. 16. S. 36 ff.; Lata-
cz J. Kampfparänese, Kampfdarstellung und Kampfwirklichkeit in der Ilias, bei Kallinos
und Tyrtaios. München, 1977. S. 121 ff. — См. примеч. 65 и параграф II.5.
62
Ср. также gentes («народы») — см. параграф II.5 и примеч. 82.
63
Wackernagel J. Vorlesungen über Syntax. Basel, 1920. Bd. 1. S. 92–93; Schwy-
zer E. Griechische Grammatik. München, 1950. Bd. 2. S. 43; Leumann M., Hofmann J. B.,
Szantyr A. Lateinische Grammatik. München, 1965. Bd. 2. S. 21, § 32; Cameron A. Demes
and Factions. P. 78 ff.
64
Euripides. Phoin. 970–971: «πρὶν μαθεῖν πᾶσαν πόλιν, / […] φεῦγ’ ὡς τάχιστα». —
(Перевод: «Пока об этом не узнал весь город, / […] убегай как можно быстрее!»);
Terenz. Adelphoe 93: «in orest omni populo». — (Перевод: «на устах у всего народа».)
и πλήθη, ὄχλος и ὄχλοι, в латыни vulgus, populus и populi значили «народ»

(в смысле — «все, кого видно кругом», или «все, кто есть в том месте»),
«люди»65. Там, где мы встречаем этот образ мыслей и способ выраже-
ния, мы — по крайней мере, в этот момент — находимся очень далеко
от того четко очерченного, организованного и структурированного
объединения лиц, которое в общем случае подразумевают античные
названия для «народа»; вместо него перед нами аморфная, пребыва-
ющая в непрестанном движении и при этом все равно в целом непо-
движная, пассивная туча людей. Если в императорскую эпоху слова та-
кого рода получили большое распространение и особенно центральные
термины — populus и δῆμος — стали фигурировать преимущественно
в этом значении66, то одним из факторов, способствовавших этому,
было, вероятно, растворение множества мелких городских и племен-
ных государств в деспотической — или, во всяком случае, управляемой
немногочисленной элитой — Римской мировой империи.
С другой стороны, термин, означающий массу людей, раз начав
употребляться для обозначения всей их совокупности, по привычке
мог применяться и к отдельным четко очерченным совокупностям,
65
Aristophanes. Pax 551: «ἀκούετε, λεῴ» («Слушай, народ!» [древнеаттиче-
ская формула публичного оглашения]); Lex de sceuotheca Piraei aedificanda (347/6
до н.э.) // Dittenberger W. Sylloge inscriptionum Graecarum. T. 3. S. 77, No. 9 (59), Zeilen
12–13: «διαλείπων δ [ί] οδον τῶι δήμωι». — (Перевод: «оставляя при этом свободным
проход для людей»); Plautus. Capt. 813: «piscatores, qui praebent populo piscis foeti-
dos». — (Перевод: «рыбаки, которые поставляют народу зловонных рыб»); Polybios
5, 86, 10: «οἱ κατὰ Κοίλην Συρίαν ὄχλοι» («жители Келесирии») больше склоняются
на сторону Птолемеев; Cicero. Rcp. 1, 21: «venustior et nobilior in volgus». — (Перевод:
«более милостивы и благородны по отношению к народу»); Diodor 5, 15, 2: Иолай
«τοὺς μὲν λαοὺς προσηγόρευσεν ἀφ’ ἑαυτοῦ Ἱολαείους». — (Перевод: «назвал своих
людей иолаями в честь себя самого») — древнее слово λαοί вновь возродилось в эл-
линистическую эпоху: так, прекраснейшие равнины Сардинии называются Иолеей
в честь Иолая — «τὸ δὲ πλῆθος μέχρι τοῦ νῦν φυλάττει τὴν ἀπὸ Ἰολάου προσηγορίαν». —
(Перевод: «население же сохраняет по сей день это название, образованное от [име-
ни] Иолая»); Epiktet. 4, 4, 25: «ὄχλον οὐ θέλω, θόρυβός ἐστιν». — (Перевод: «Толпу
я не люблю, толпа — это значит сутолока»); Gellius. 3, 13, 1: (Демосфен) «cum ad Pla-
tonem pergeret complurisque populos coneurrentes videret». — (которые желают слы-
шать Каллистрата); Philostratos. Vita Apoll. 8, 26 (Домициан убит): «καὶ πιστεύουσι
μὲν ἤδη μύριοι, πηδῶσι δ’ὑφ’ ἡδονῆς δὶς τόσοι καὶ διπλάσιοι τούτων καὶ τετραπλάσιοι,
καὶ πάντες οἱ ἐκείνῃ δῆμοι». — (Перевод: «и уже десять тысяч верят в это, а еще столь-
ко же скачут от радости, и еще дважды столько и четырежды столько — в конце
концов, все люди там [то есть в Риме]».) — О слове populus, populi cм.: Dove A. Stu-
dien zur Vorgeschichte. S. 40 ff. (со множеством примеров, часть из которых выбрана
ошибочно); о слове δῆμος, — οι см.: Cameron A. Demes and Factions. S. 78 ff.
66
Примеры — в предыдущем примечании и указанной там литературе.
то есть к объединениям частных лиц. Так, например, в греческом,

с одной стороны, слово δῆμος (собственно «община граждан») мог-
ло означать «толпу», а с другой стороны, πλῆθος (собственно «толпа»,
«масса» или «совокупность») зачастую употреблялось в значении «об-
щина граждан»67.
II.4. Народы как неполитические (этнические) величины

Наряду с описанным выше (II.1) политическим понятием «народ»
(дальнейшие разветвления которого мы прослеживали в параграфах
II.2 и II.3) греко-римская Античность также знала и «народы» в совсем
или почти совсем неполитическом смысле, который был гораздо бли-
же к тому, что мы сегодня понимаем под этим словом: группы людей,
которые по происхождению, языку, нравам и обычаям, общим назва-
нием и так далее или же только по какому-то одному из этих крите-
риев обнаруживают некое единство независимо от того, связаны ли
они между собой политически и отграничены ли они от остального
мира. Народ в таком смысле назывался у греков обычно ἔθνος, гораз-
до реже — γένος (что значит, собственно, «род») или φῦλον («племя»),
а у римлян — gens, реже natio или genus68. Таким образом, он термино-
логически почти приравнивался к племенному государству (которое,
впрочем, имело и однозначно политические названия — ϰοινόν, civitas,
в целом также populus, но они здесь не рассматриваются). Во многих
случаях это и в самом деле были одни и те же группы людей: в зави-
симости от контекста они могли рассматриваться то как политические
67
Например: Herodot. 3, 83, 2: один из семерых должен был стать царем — либо
при посредстве жребия, «ἢ ἐπιτρεψάντων τῷ Περσέων πλήθεϊ τὸν ἂν ἐκεῖνο ἔληται». —
(Перевод: «либо толпе персов предоставляли выбрать одного»), либо иным обра-
зом; Demosthenes. 24, 204: «ὂς νόμον εἰσενήνοχ᾽ἐπὶ βλάβῃ τού πλήθους». — (Перевод:
«который внес законопроект, вредивший интересам народа»); cр.: Ibid. 24, 205:
«οὗτος ἀδικεῖ τὴν πόλιν». — (Перевод: «он вредит всему городу»); первое постанов-
ление по Зосиме (после 84 года до н.э.), опубликовано: Hiller F. Frh. von Gaertrin-
gen F. (Hrsg.) Inschriften von Priene. Berlin, 1906. S. 106, No. 112, Zeilen 128 ff.: «ὅπως
οἱ λοιποὶ θεωροῦντες τὴ [ν] τοῦ πλήθους εὔνοιαν πρὸς τοὺς ἀγαθοὺς ἄνδρασ ἐ [κ] τενῶς
προσφέρωνται τῇ πόλει». — (Перевод: «дабы все прочие видели доброе отношение
народа к дельным мужам и безоговорочно отдавали себя в распоряжение города».)
См. об этом: Meier Ch. Drei Bemerkungen. S. 25 ff.
68
Ср.: Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 27 ff. — Наряду с этим с древних вре-
мен имеется описание с помощью nomen, например, nomen Latinum («все, что име-
ет латинское имя, принадлежит латинянам»); cр.: Ibid. Anm. 13. Другие примеры,
позднейшего времени, см.: Ibid. S. 26 и Anm. 1.
объединения, то как племенные государства, то как этнические едини-

цы, характеризующиеся определенными неполитическими признака-
ми69. Однако и на взгляд греков и римлян эти неполитические единицы
никак не были привязаны к политическим объединениям, называемым
теми же самыми именами нарицательными ἔθνη, gentes, nationes. Народ
в таком смысле (ἔθνος) оставался «народом» и тогда, когда он давно
утратил свое политическое единство, — как, например, все аркадцы
(и до воссоединения, и после распада союза), все дорийцы, все ионий-
цы, пусть даже они были рассеяны по миру в результате походов и коло-
низации70; каждый из народов, подчиненных некой мировой империи,
образовывал ἔθνος, gens или natio, независимо от того, совпадали ли
его границы с границами вассального государства или администра-
тивного района71 (отсюда использование слова ἔθνος для обозначения
«провинции»); крупные семьи народов, такие как индийцы, фракийцы,
кельты или германцы, а также все греки, могли считаться за о д и н
ἔθνος, gens или natio72, но могли и распадаться на многочисленные ἔθνη,
gentes или nationes, независимо от того, представляли они собой поли-
тические объединения или нет; и наконец, с другой стороны, все граж-
дане какого-нибудь города-государства тоже могли рассматриваться
как «народ» в неполитическом смысле с определенными этнографи-
ческими признаками, и тогда к ним тоже применялись понятия ἔθνος,
gens или natio, которые иначе были бы тут неуместны73. Таким образом,
69
Например: Livius 36, 17, 8: «in Aetolis […] gente vanissima et ingratissima». —
(Перевод: «у этолийцев […] народа пустейшего и неприветливейшего».)
70
Например: Herodot 8, 73 (о семи ἔθνεα Пелопоннеса: аркадцах, кинуриях,
ахейцах, дорийцах, этолийцах, дриопах и лемносцах); Polybios 4, 20, 1 (о той репу-
тации, которой пользовался ἔθνος аркадцев среди всех греков: они гостеприимны,
человеколюбивы и набожны).
71
Об этом предупреждает, например, Гекатей в: Herodot 5, 36, 2 (касательно
восстания — «перечисляя все ἔθνεα, над которыми царствовал Дарий».)
72
Например: Herodot 4, 197, 2: ливийцы, эфиопы, финикийцы и греки — четы-
ре ἔθνεα Африки; Ibid. 4, 167, 3: «Λιβύων γὰρ δὴ ἔθνεα πολλὰ καὶ παντοῖά ἐστι». — (Пе-
ревод: «ибо у ливийцев есть множество разнообразнейших народов»); Caesar. Bell.
Gall. 6, 16, 1: «Natio est omnis Gallorum admodum dedita religionibus». — (Перевод:
«Все племя галлов весьма привержено суевериям»); Jordanes. Get. 34: «Venetharum
natio populosa». — (Перевод: «многочисленное племя венетов».)
73
Herodot. 1, 57, 3: «τὸ Ἀττικὸν ἔθνος ἐὸν Πελασγικὸν ἅμα τῇ μεταβολῇ τῇ ἐς Ἕλλην
καὶ τὴν γλῶσσαν μετέμαθε». — (Перевод: «и аттический народ, будучи пеласгическим
по происхождению, также должен был изменить свой язык, когда стал частью элли-
нов»); Polybios. 36, 9, 9: «ἕτεροι δὲ καθόλου μὲν πολιτικὸν εἶναι τὸ Ῥωμαϊκὸν ἔθνος ἔφασαν». —
(Перевод: «Другие полагали, что римский народ по характеру своему — полностью
политический»); Livius. 9, 3, 12: «ea est Romana gens, quae victa quiescere nesciat». — (Пе-
ревод: «таков римский народ, который, будучи побежден, не может успокоиться».)
это неполитическое понятие народа не было раз и навсегда закреплено

за этническими группами определенного размера: оно произвольно
могло применяться к единицам различного систематического ранга74.
Из принципиально неполитической природы такого, «этниче-
ского», понятия народа не следует, что Античности чужда была идея
(столь могущественная в более поздние времена), согласно которой
этническому единству должны бы соответствовать и общие поли-
тические институты или по крайней мере солидарное политическое
действие, и особое, братское отношение друг к другу. Вполне можно
было бы написать историю идеи национального единения в Антич-
ности и попыток ее реализации — как на общегреческом и общеита-
лийском уровне, так и, в особенности, на уровне отдельных племен
и местностей; впрочем, здесь ей, даже в виде самого беглого очерка,
было бы не место; поэтому ограничимся тем, что для примера ука-
жем на три пассажа у Геродота: во-первых, это приписываемый Фалесу
Милетскому и расцениваемый Геродотом как «хороший» совет — всех
ионийцев Малой Азии объединить в одно государство75; во-вторых, это
вложенные автором в уста афинян прекрасные слова о «греках, — одна
кровь и один язык, общие обиталища богов и празднества в их честь,
одинаковые нравы и обычаи, которых афинянам никак нельзя пре-
дать»76; и, наконец, констатация Геродотом того, что фракийцы — после
индийцев — самый большой из всех народов и что никто не смог бы
ни победить их, ни противостоять им, если бы они были политиче-
ски объединены, — но как раз это-то совершенно для них немыслимо,
и в том заключается их слабость77.
II.5. Народы мира; варвары и язычники

Греки и римляне, а до них и народы Древнего Востока представ-
ляли себе население всего мира и каждой его части полностью поде-
ленным на «народы»78. Это в исторически более или менее светлые
74
Это касается, mutatis mutandis, слов gens и natio, см. параграф II.6.
75
Herodot 1, 170, 3.
76
Ibid. 8, 144, 2.
77
Ibid. 5, 3, 1.
78
Ibid. 4, 38, 2; 39, 2: согласно Геродоту, из тех двух «полуостровов», которые
вместе образуют Переднюю Азию, на северном живут тридцать ἔθνεα, а на юж-
ном — всего четыре; cр. примеч. 72 об Африке; в латинской литературе, например:
Caesar. Bell. Gall. 4, 20, 4: «neque quanta esset insulae magnitudo neque quae aut quantae
эпохи, конечно, надо понимать в неполитическом, этнографическом

смысле понятия «народ»: когда хотели обратить внимание на мир
государств во всем его многообразии, то, как мы уже видели выше
(II.1), обычно проводили различие между πόλεις и ἔθνη, populi и gentes,
а также не забывали упомянуть самодержавных монархов. Вероятно,
такое понимание народов происходило из тех времен, когда город-
государство еще не был известен (или, по крайней мере, его не учи-
тывали)79; и в смысле, отвечающем этому древнему представлению,
в более поздние времена часто говорили обо «всех народах» всего
мира или какой-то его части, даже когда по контексту однозначно
ясно, что речь идет о политической и военной сфере80. Отсюда сле-
дующий шаг ведет, с одной стороны, к тому, чтобы говорить «наро-
ды», имея в виду «весь мир, человечество, все люди»: в этом смысле
слово gentes употреблялось с самого зарождения латинской литера-
туры81, а в период империи оно значило, хотя и очень редко, «весь
мир, все люди»82: так слова gens и populus разными путями в конце
nationes incolerent». — (Перевод: «как велик остров, какие народности его населяют
и насколько они многочисленны».)
79
Вспомним членение пилейско-дельфийской амфиктионии на двенадцать
ἔθνη или то, что в гомеровском эпосе политические объединения, как правило,
называются по народностям, а не по городам: Gschnitzer F. Stadt und Stamm bei Ho-
mer // Chiron. 1971. Bd. 1. S. l ff.
80
Xenophon. Hell. 6, 1, 9: «οὔκ εἶναι ἔθνος, ὁποίῳ ἂν ἀξιώσαιεν ὑπήκοοι εἶναι». —
(Перевод: «нет такого народа, которому фессалийцы готовы были бы повиноваться
как подданные»); Plautus. Cure. S. 442 ff.: «quia enim Persas, Paphlagonas, / Sinopas […]
dimidiam partem nationum usque omnium / subegit solus inira viginti dies». — (Перевод:
«так как он персов, пафлагонцев, синопцев […] и половину всех других народов /
покорил в одиночку за двадцать дней»); Caesar. Bell. Gall. 3, 9, 3: «legatos, quod no-
men apud omnes nationes sanetum inviolatumque Semper juisset». — (Перевод: «послов,
звание которых всегда и у всех народов было священным и неприкосновенным».)
81
Сюда относятся прежде всего древние обороты ubi gentium (то есть «где
на свете»), minime gentium («вообще не») (Thesaurus Linguae Latinae. Leipzig, 1925–
1934. T. 6, 2. Sp. 1856, Zeilen 52 ff. [статья Gens]); также, например: Naevius в Sextus
Pompeius Festus. De verborum significatu. P. 418, Zeile 16: «sin Mos deserant fortissimos
viros, magnum, stuprum populo fieri per gentis». — (Перевод: «если они покинут этих
сильнейших мужей, будет большой позор народу среди племен»); Plautus, Rud. 1:
«qui gentis omnis mariaque et terras movet». — (Перевод: «кто движет все народы,
моря и земли»); Horat. Carm. l, 327–328: «audax Iapeti genus (то есть Прометей) /
ignem fraude mala gentibus intulit». — (Перевод: «дерзкий отпрыск Иапета / сквер-
ным обманом принес народам огонь»); Vitruv. 2, 1, 6: «cum […] natura non solum
sensibus omavisset gentis, quemadmodum reliqua animalia, sed etiam…» — (Перевод:
«так как […] природа наделила людской род не только чувствами, как прочих жи-
вотных, но и…»)
82
Об этом свидетельствуют примеры, приводимые в: Cramer F. Was heißt
концов пришли к одному и тому же значению83. С другой стороны,

из представления о поделенности человечества на «народы» вытекают
некоторые ставшие привычными случаи специального словоупотреб-
ления, заслуживающие особого интереса историка.
Так, ius gentium («право народов») для римлян с позднереспубли-
канского времени означало право, которое (в соответствии с пред-
ставлением, существовавшим уже у греков) действует одинаково по-
всюду в мире, составляя общий фонд для всех различных правовых
систем. Лишь частным случаем этого ius gentium являются те общие
правовые принципы международных отношений в условиях войны
и мира, которые мы называем Völkerrecht (букв. «право народов», меж-
дународное право)84.
Мировое господство в Риме, как и в древних культурах Ближнего
Востока, понималось как господство над «народами». Поэтому, когда
говорилось об omnes gentes или просто о gentes, или nationes, то очень
часто имелся в виду на самом деле не весь мир, а только та его часть,
на которую распространялись власть и культурное влияние Рима: так,
например, Цицерон85 говорил о «римском народе» (populus Romanus)
как о «господине царей, победителе и повелителе всех народов» (domnius
regum, victor atque imperator omnium gentium). При этом в зависимости
от контекста подразумевались либо области, входившие собственно
‘Leute’? // Arсhiv für lateinische Lexikographie und Grammatik. 1889. Bd. 6. S. 341 ff.;
Meyer G. Gens // Thesaurus Linguae Latinae. 1862. T. 6. P. III. Впрочем, большинство
из этих примеров, в том числе, видимо, и все наиболее древние, не выдержали
критической проверки; cр. примеч. 81 и: Glare P.G.W. (Ed.) Oxford Latin Dictio-
nary. Oxford, 1982. P. 759 (cм. статью Gens, параграф 2b). Надежным примером
может быть место из латинского перевода послания Климента к коринфянам
(58,2): «in numero salvatorum (siс!) gentium per Christum» в качестве перевода «εἰς
τὸν ἀριθμὸν τῶν σῳζομένων διὰ Ἰησοῦ Χριστοῦ» («в число народов, которые будут
спасены Христом».)
83
О слове populus, populi («народы») см. выше, параграф II.3.
84
Например: Cicero. Har. resp. 32: «quamquam hoc si minus civili iure per scriptum
est, lege tamen naturae, communi iure gentium sanetum est ut…» — (Перевод: «хотя это
в меньшей степени прописано гражданским правом, по закону природы в общем
праве народов является священным, что…».) О сути см., например: Kaser M. Das rö-
mische Privatrecht (1955). 2. Aufl. München, 1971. Bd. 1. S. 202 ff.; указания на литера-
туру см.: Ibid. 1975 (1959). Bd. 2. S. 578 (к § 50); Wieacker F. Römische Rechtsgeschichte.
Quellenkunde, Rechtsbildung, Jurisprudenz und Rechtsliteratur. 1. Abschnitt. München,
1988. S. 444–445 (с литературой). См.: Steiger H. Völkerrecht // Brunner O., Conze W.,
Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Stuttgart, 1992. Bd. 7. S. 97–141, осо-
бенно разделы II и III.
85
Cicero. Dom. 90.
в состав Римского государства, покоренные и цивилизованные86, либо

внешние, соседние, которые должны были быть в скором времени либо
побеждены, либо без борьбы встроены в римский и мировой порядок87.
Во всех этих случаях этим gentes, внешним народам, противопоставлял-
ся Рим, называемый обычно populus Romanus: антитеза populus — gens
приобрела новый смысл88.
Чем шире распространялось в императорскую эпоху право римско-
го гражданства, чем меньше оставалось внутри империи таких «наро-
дов», о власти Рима над которыми можно было бы говорить — потому
что все в равной мере стали римлянами, — тем больше стало выходить
на передний план использование слов gentes и nationes применительно
к варварским народностям на окраинах империи и за ее рубежами:
в конце Античности эти понятия означали прежде всего варваров,
особенно германцев, которые в ходе Великого переселения народов
проникли глубоко на территорию Римской империи89.
В ветхозаветных текстах обнаруживается следующая усилива-
ющаяся со временем тенденция: из двух основных слов со значени-
ем «народ» одно — am (собств. «родня, родственники, люди тако-
86
Cicero. Flacc. 2 говорит о себе самом и своих помощниках в низвержении
заговора Катилины: «quibus auctoribus et defensoribus omnium tum Salus esset non
civium solum, verum etiam gentium defensa ac retenta». — (Перевод: «с помощью тех
деятелей и защитников, благодаря которым было защищено и укреплено благопо-
лучие не только всех граждан, но и всех народов»); Idem. Off. 3, 83 говорит о Цезаре,
«qui rex populi Romani dominusque omnium gentium esse concupiverit idque perfece-
rit». — (Перевод: «который пожелал быть правителем римского народа и господи-
ном всех народов и сделал это».) В Bellum Hispaniense 17, 3 Цезарь говорит: «qua-
lem gentibus me praestiti, similem in civium deditione praestabo». — (Перевод: «каким
я предстал перед народами, таким я отдам себя в руки граждан».)
87
Cicero. Dom. 89: «o speciem dignitatemque populi Romani, quam reges, quam
nationes exterae, quam gentes ultimae pertimescant». — (Перевод: «достойный образ
римского народа, которого должны страшиться цари, чужеземные народы, дале-
кие племена»); Tacitus. Germ. 33, 6–7: «maneat, quaeso, duretque gentibus, si non amor
nostri, al certe odium sui». — (Перевод: «Да пребудет, молю я богов, и еще больше
окрепнет среди народов Германии если не расположение к нам, то по крайней мере
ненависть к своим соотечественникам».)
88
Ср.: Löfstedt E. Syntactica. Bd. 2. S. 464.
89
Так говорит, например, Ammian. 21, 5, 5 о битвах «contra conspiratas gentium
copias». В Historia Augusta (Triginta tyranni 5, 7) констатируется, что во времена Гал-
лиена Римская империя едва не рухнула «consentientibus in Romano solo gentibus».
Согласно Jordanes. Rom. 348–349, император Зенон, получив известие о захвате вла-
сти в Италии Одоакром, вынужден признать «iam gentes illam patriam possidere»
и почитает за лучшее вверить управление страной Теодориху, который после этого
в качестве rex gentium et consul Romanus отправляется завоевывать Италию. — Ср.:
Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 30 ff.; Löfstedt E. Syntactica. Bd. 2. S. 465 ff.
го-то») использовать только для избранного Богом народа Израиля,

а второе — gôj (которое приблизительно соответствует греческому
ἔθνος) — применять к окружающим народам: такая дифференциация
похожа на противопоставление populus Romanus и gentes, или nationes,
только в ней акцент все больше делался на то, что остальные наро-
ды — язычники90. Древние переводы и придерживающийся их лексики
церковный язык переняли эту дифференциацию и даже отчасти ста-
рались провести ее еще более последовательно: так, греческий язык
противопоставляет друг другу λαός91 и ἔθνη, латинский (где на выбор
слов повлияла не в последнюю очередь вышеупомянутая профанная
оппозиция «народ [Рима]» vs. «народы» [внешние]) противопоставляет
populus и gentes, nationes. Это было сразу же перенесено и на отноше-
ние христиан к язычникам: христианский мир или отдельная община
стали называться «народом» (λαός, populus) Божьим, или Христовым,
а язычники — «народами» (ἔθνη, gentes, nationes)92.
90
Rost L. Die Bezeichnungen für Land und Volk im Alten Testament (1934) //
Rost L. Das Kleine Credo und andere Studien zum Alten Testament. Heidelberg, 1965.
S. 76 ff., особенно S. 86 ff.; Speiser E. A. «People» and «Nation» of Israel (1960) // Idem.
Oriental and Biblical Studies / Ed. J. J. Finkelstein, M. Greenberg. Philadelphia (Pa.), 1967.
P. 160 ff.; Hulst A. R. ‘ăm / gôy Volk // Jenni E., Westermann C. (Hrsg.) Theologisches
Handwörterbuch zum Alten Testament. München; Zürich, 1976. Bd. 2. S. 290 ff., осо-
бенно S. 319 ff.
91
Древнее слово λαός (прибл. «команда», «люди» — ср. параграф II.3, примеч.
61 и 65) хорошо годилось для перевода слова ăm в нескольких его применениях, и,
по установившемуся благодаря Септуагинте всеобщему обыкновению, его стали
использовать для перевода этого слова зачастую и в тех случаях, где оно на самом
деле не подходило.
92
Для греческого мира см., например: Bertram G., Schmidt K. L. ἔθνος, ἐθνικός //
Kittel G. Theologisches Wörterbuch zum Neuen Testament. Stuttgart, 1935 (reprint:
1967). Bd. 2. S. 362 ff.; Strathmann H. Λαός // Ibid. 1942 (reprint: 1966). Bd. 4. S. 29 ff.,
49 ff.; Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1961. P. 407 (статья ἔθνος),
792–793 (статья λαός). Применительно к латинскому миру см.: Dove A. Studien zur
Vorgeschichte. S. 50 ff.; Löfstedt E. Syntactica. Bd. 2. S. 464 ff.; Thesaurus Linguae Latinae.
T. 6/2. Sp. 1862 ff. (cм. статью Gens). — Отдельные примеры: Деян. 26: 23: Мессия
«φῶς μέλλει καταγγέλλειν τῷ τε λαῷ καὶ τοῖς ἔθνεσιν», в передаче Вульгаты: «lumen
annuntiaturus est populo et gentibus» (в Синодальном переводе: «возвестить свет на-
роду [Иудейскому] и язычникам»); Деян. 15: 14: «Σθμεὼν ἐξηγήσατο, καθὼς πρῶτον
ὁ θεὸς ἐπεσκέψατο λαβεῖν ἐξ ἐθνῶν λαὸν τῷ ὀνόματι εὐτοῦ»; «Simeon narravit quemad-
modum primum Dens visitavit sumere ex gentibus populum nomini suo» (в Синодаль-
ном переводе: «Симон изъяснил, как Бог первоначально призрел на язычников,
чтобы составить из них народ во имя Свое»); Eusebius. Vita Const. 3, 62: «πρὸς τὸν
Ἀντιοχέων λαὸν ἔγραψα ὅπερ ἀρεστὸν τε τῷ θεῷ ἦν». — (Перевод: «я написал наро-
ду Антиохии то, что было богоугодно»); Lactantius. De mort. persec. 52, 5: молится
Богу, «ut omnes insidias atque impetus diaboli a populo suo arceat». — (Перевод: «чтобы
II.6. Соотношение между gens и natio

Из ныне существующих немецких выражений, относящихся к смыс-
ловому ареалу понятия «народ», только одно — Nation («нация») — ухо-
дит корнями непосредственно в Античность. Нам придется немного
углубиться в его происхождение, то есть попытаться отграничить ла-
тинское natio от близкородственного и почти равнозначного ему gens.
До сих пор мы рассматривали эти два выражения как равноценные.
Но на самом деле это не совсем так (не говоря уже о том, что gens озна-
чает также «род», то есть всю совокупность носителей одной фамилии
в Риме). Прежде всего: gens употреблялось гораздо чаще, чем natio.
Поэтому его использование следует считать нормальным случаем,
а употребление natio — отклонением, которое всякий раз нуждается
в особом объяснении. Чаще всего решающую роль играли, вероятно,
стилистические соображения — например, стремление разнообразить
свои выразительные средства93 или дать несколько синонимов94. Кроме
того, надо учитывать особое пристрастие некоторых авторов к слову
natio95 и то, что не так уж редко каждое из этих слов имело все же
особое значение в определенных контекстах96.
Как мы видели выше97, оба слова были применимы к народам, рас-
полагавшимся на различных ступенях этнографической системы, — как,
отвадить все козни и нападки дьявола от своего народа»); Guenther O. (Hrsg.) Cor-
pus scriptorum ecciesiasticorum Latinorum. Leipzig; Prag; Wien, 1895. T. 35: Collectio
Avellana 51, 2. S. 117: «quod ab Alexandrinae ecclesiae iugo improbus parricida depulsus
est et populus Dei, cui praedo nefarius incubabat, in antiquam fidei libertatem reductus
etc.». — (Перевод: «так как негодный отцеубийца был изгнан из лона Александрий-
ской церкви, и народ Божий, к которому прильнул нечестивый злодей, вернулся
к древней свободе веры».) Кроме populus, в этом значении используется также сло-
во plebs, см. параграф II.3.
93
Cicero. Font. 30: «an vero istas nationes religione iuris iurandi […] commoveri
arbitramini? quae tantum a ceterarum gentium more ac natura dissentiunt […] hae sunt
nationes quae […] ab isdem gentibus». — (Перевод: «или вы полагаете, что эти племе-
на движимы священностью клятвы? они отличаются от прочих народов нравом
и природой […] это племена, которые […] от тех же народов».)
94
Например: Quintilian. Inst. 11, 3, 87: «in tanta per omnes gentes nationesque lin-
guae diversitate». — (Перевод: «в таком разнообразии языков среди всех народов».)
95
Свод данных в: Thesaurus Linguae Latinae. 1843. T. 6/2. Sp. 54 ff. (cм. статью Gens.)
96
Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 9−10. Автор неправ, когда приписыва-
ет слову natio «односторонне физическое содержание». Вернее было бы сказать,
что оно — точно так же, как и gens, — обозначает и племенное государство как та-
ковое (примеры см. в примеч. 3).
97
См. параграф II.4.
впрочем, и на различных ступенях систем политических98. Но там, где,

в порядке исключения, они не образуют пару, а ставятся в оппозицию друг
к другу, gens обозначает целое, а natio — часть, как, например, в знаменитом
пассаже из Германии Тацита99, где говорится о названии германцев: герман-
цами, пишет он, некогда называли только сегодняшних тунгров к западу
от Рейна, «ita nationis nomen, non gentis evaluisse paulatim» (перевод: «так
имя племени, а не [всего] народа постепенно распространилось на всех»)100.
«Происхождение» конкретного индивида, которого занесло
на чужбину, обычно называлось natio, а не gens101. Также слову natio
отдавалось предпочтение, когда шла речь о сосуществовании частей
народа, имеющих различное происхождение102, или, что близко, когда
делался акцент на пестром разнообразии народов103.
98
Примеры для natio в значении «ветвь племени» см. ниже в тексте и примеч.
100; для gens в таком же значении см., например: Livius. 33, 34, 6; Ammian. 29, 4, 7.
99
Tacitus. Germ. 2, 3.
100
Об этом пассаже и о соотношении между gens и natio здесь и в других слу-
чаях см. прежде всего: Heller H. J. Beiträge zur Kritik und Erklärung der Taciteischen
Werke // Philologus. 1892. Bd. 51. S. 340 ff.; Norden E. Die germanische Urgeschichte in
Tacitus’ Germania (1920). 4. Aufl. Darmstadt, 1959. S. 314 ff.; Kraft K. Zur Entstehung
des Namens ‘Germania’ (1970) // Idem. Kleine Schriften. Bd. 1: Gesammelte Aufsätze zur
antiken Geschichte und Militärgeschichte / Hrsg. H. Castritius, D. Kienast. Darmstadt,
1973. S. 96 ff.; Theiler W. Drei Vorschläge zum Namenssatz der taciteischen Germania //
Museum Helveticum. 1971. Bd. 28. S. 119−120; Pekkanen T. Tac. Germ. 2,3 and the Name
Germani // Arctos. 1972. Vol. 7. S. 107 ff. (особенно p. 121, note 3); Koch H. Zum Ver-
ständnis des «Namenssatzes»in Tacitus’ Germania // Gymnasium. 1975. Bd. 82. S. 442 ff.;
Lund A. A. De Germaniae vocabulo (Taciti Germaniae 2,5) // Glotta. 1977. Vol. 55. S. 93 ff.;
Kraggerud E. Der Namenssatz der taciteischen Germania. Oslo; Bergen; Tromsø, 1981;
Dobesch G. Zur Ausbreitung des Germanennamens // Alzinger W. (Hrsg.) Pro arte anti-
qua. Festschrift für H. Kenner. Wien; Berlin, 1982. S. 77 ff., особенно S. 82; Flach D. Ta-
citus über Herkunft und Verbreitung des Namens Germanen // Kneissl P., Losemann V.
(Hrsg.) Alte Geschichte und Wissenschaftsgeschichte. Festschrift für K. Christ. Darm-
stadt, 1988. S. 167 ff., особенно S. 181 ff. — Другие примеры такого же словоупотреб-
ления (cр.: Thesaurus Linguae Latinae. 1848. T. 6/2. Sp. 55 ff., cм. статью Gens): Velleius.
2, 98, 1; Tacitus. Germ. 14, 2; 34, 1; 38,1f.; Idem. Ann. 2, 44, 2.
101
Например: Plautus. Capt. 887; Caesar. Bell. Gall. 1, 53, 4; Ulpian. Dig. 21, 1, 31,
21 (в этом параграфе длиной в несколько строк слово natio встречается шесть раз,
а слово gens — ни разу).
102
Например: Tacitus. Ann. 14, 44, 3: «postquam vero nationes in familiis habe-
mus». — (Перевод: «а потом мы стали владеть рабами из разных народов»); Cassio-
dor. Var. 12, 9, 2: «universanatio» (африканцы в Риме); Ibid. 2, 16, 5: «ut utraque natio»
(готы и римляне), «dum communiter vivit, ad unum velle convenerit». — (Перевод:
«чтобы и то и другое племя, так как они живут сообща, захотело сойтись в одно»);
cр.: Iordanis Romana et Getica // MGH. Scriptores. 1882 (reprint: 1961). T. 5/1. Index.
P. 193 (cм. статью Natio.)
103
Например: Catull. 9, 7: «narrantem loca facta nationes». — (Перевод: «Видя
В слове gens можно было расслышать однокоренное ему genus

(«род», «разновидность»), а главное — вспомнить о его собственном
значении «род», а в слове natio — глагол nascor («рождаться»): отсюда
могло возникнуть впечатление, что gens связано с происхождением
от кого-то, а natio — с происхождением откуда-то. По крайней мере,
грамматики, размышлявшие о соотношении этих двух синонимов,
действительно пытались дифференцировать их примерно таким об-
разом104. Но, по всей видимости, расхождение их смыслов в обиходном
словоупотреблении все же нельзя этим объяснить105.
Истинные причины небольших различий, наблюдаемых в упо-
треблении и значении слов gens и natio, следует искать, вероятно,
в их происхождении. С древних времен существовали рядом два
отглагольных существительных, образованные с помощью одного
и того же суффикса -ti- от корня *g’enh1- («порождать», «рождаться»):
*g’enh1-ti-s и *g’ h1-ti-s. Изначально они были просто двумя формами
одного и того же существительного с чередующимися гласными106,
но одно слово осталось без расширений, так как уже рано приобрело
конкретное значение и утратило в языковом чутье носителей языка
свою связь с глаголом (geno, gigno, nascor), а другое и тогда, и позже
воспринималось как отглагольное имя существительное с абстракт-
ным значением (Verbalabstraktum)107 и поэтому, подобно всем живым
существительным такого типа, образованным с помощью -ti-, было
дополнено суффиксом -ōn-108. Natio в древнем латинском еще действи-
тельно значило иногда «роды»109, «рождение», «помёт» (то есть появ-
целым тебя, вновь буду слушать / Об иберских краях, делах, народах»); Ammian.
23, 6, 75: «per has nationes dissonas et multipliсes». — (Перевод: «среди этих народов,
разных и многочисленных»); cр.: Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 36−37.
104
Festus 164, 15; Charisius. Artis grammaticae libri 5 / Hrsg. C. Barwick. Leipzig,
1964. S. 397, Zeilen 26−27.
105
Иного мнения придерживается: Kraft K. Zur Entstehung des Namens ‘Germa-
nia’. S. 105 ff.
106
Ср.: Wackernagel J., Debrunner A. Altindische Grammatik. Göttingen, 1954.
Bd. 2/2. S. 629 ff.; Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bern; Mün-
chen, 1959. Bd. 1. S. 373 ff.; Rix H. Historische Grammatik des Griechischen. Darm-
stadt, 1976. S. 73; Mayrhofer M. (Hrsg.) Indogermanische Grammatik. Heidelberg, 1986.
Bd. 1/2. S. 128−129; Idem. Die Vertretung der indogermanischen Laryngale im Lateini-
schen // Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung. 1987. Bd. 100. S. 101, 103; Idem.
Etymologisches Wörterbuch des Altindoarischen. Heidelberg, 1990. Bd. 1/8. S. 567−568.
107
Ср. также agnatio, cognatio от agnascor, agnatus, cognatus.
108
Leumann M. Lateinische Laut- und Formenlehre (1963). München, 1977. S. 344,
366; Reichler-Béguelin M.-J. Les noms latins du type mens. Bruxelles, 1986.
109
Degrassi A. Inscriptiones Latinae. T. 1. P. 80, No. 101.
ление потомства у домашних животных)110. В качестве абстрактного

существительного оно выступает также в значении «происхождение».
Отсюда понятно, почему древнее конкретное gens служило главным
и общепринятым обозначением «народа», а позже его проникшее в это
семантическое поле natio, еще воспринимавшееся языковым чутьем
как производное абстрактное и коллективное, поначалу выступало
главным образом в качестве слова-заменителя, обслуживавшего сти-
листические потребности, а позже стало использоваться и для подчи-
ненных «народностей» (Völkerschaften, Volkstümer), входивших в состав
собственно «народа» (gens)111.
Фриц Гшницер
110
Varro. Res rust. 2, 6, 4; Sextus Pompeius Festus. De verborum. P. 165 (cм. статью
Natio.)
111
То обнаруженное Норденом (Norden E. Die germanische Urgeschichte in Taci-
tus’ Germania. S. 314–325. Anm. 2) обстоятельство, что в поэзии слово natio встре-
чается редко, тоже можно, пожалуй, легко объяснить тем, что оно воспринималось
как абстрактное понятие.
III. Средние века: Введение

III.1. От гуманистического понятия нации
и романтического понятия народа и племени —
к истории понятий и «этногенезу»
Такие понятия, как «народ» (Volk) и «племя» (Stamm), употребля-
емые в их нынешнем значении только с XIX века, по сей день влияют
на представления о «немецком Средневековье». В XV веке гуманисты
способствовали воцарению мифа о якобы прямом происхождении
наций из Античности, приравняв галлов к французам, а герман-
цев — к немцам. Этот миф как само собой разумеющийся факт был
воспринят исторической филологией, которая стала развиваться
в XVIII–XIX веках на гуманистическом фундаменте1. Якобы доказы-
1
Graus F. Deutsche und slawische Verfassungsgeschichte // Historische Zeit-
schrift. 1963. Bd. 197. S. 277: «Представление об определяющей роли германского
или славянского единства возникает […] в науке Нового времени, сложившейся
в XVI веке и достигшей своего пика в эпоху романтизма. Научный фундамент
под эту теорию подвела современная филология […] Делались попытки […] обна-
ружить некое единое ‘германское право’ […] из которого якобы вышло все после-
дующее». Об отождествлении германцев с немцами, начавшемся в эпоху гуманиз-
ма, см.: See K. von. Deutsche Germanenideologie vom Humanismus bis zur Gegenwart.
Frankfurt a.M, 1970; Erler A. Germania, Germanisten // Handwörterbuch zur deutschen
Rechtsgeschichte. 1971. Bd. 1. S. 158 ff.; Ridé J. L’ image du Germain dans la pensée et la
littérature allemandes de la redécouverte de Tacite à la fin du 16e siècle. Lille; Paris, 1977;
Krapf L. Germanenmythus und Reichsideologie. Frühhumanistische Rezeptionsweise der
taciteischen «Germania». Tübingen, 1979; Beck H. (Hrsg.) Germanenprobleme in heu-
tiger Sicht. Berlin; New York, 1986; Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. Die Geburt
zweier Völker. Köln, 1990. S. 7 ff. Об ошибочной идентификации галлов и французов
см.: Werner K. F. Les origines: avant l’an mil // Favier J. (Éd.) Histoire de France. Paris,
1984. T. 1. P. 20 ff., 34 ff., 64; немецкий перевод: Werner K. F. Die Ursprünge Frankreichs
bis zum Jahr 1000. Stuttgart, 1989. S. 28 ff., 43 ff.; Ibid. S. 151 ff. (фр.); соответственно:
Ibid. S. 164 ff. (нем.): Цезарь заявляет, что Галлию и Германию разделяет Рейн: этой
его фразой и было впервые создано географическое и политическое понятие «Гер-
мания». Похожий, хотя и не столь далекоидущий тезис выдвигает: Ament H. Der
Rhein und die Ethnogenese der Germanen // Prähistorische Zeitschrift. 1984. Bd. 58.
S. 37 ff. О том, как продолжало существовать и было воспринято, в том числе и цер-
ковью, это значение, исключавшее вплоть до эпохи гуманизма географическое то-
ждество Germania и Deutschland (ибо последняя состояла из Gallia и Germania),
см.: Werner K. F. Deutschland // Lexikon des Mittelalters. 1986. Bd. 3. S. 783. Зигмунт
Файст [Feist S. Germanen und Kelten in der antiken Überlieferung (1927). 2. Aufl. Halle,
1948. S. 52 ff.] напомнил о том, что слово Germani изначально подразумевало только
жителей Germania, но не скандинавов. До и вне гуманистической науки население
немецкоязычных стран не видело в «германском» происхождении ничего при-
влекательного: древние сакcы утверждали, что являются потомками македонцев,
ваемые этим происхождением древность и единство исторически сло-

жившейся «индивидуальности» германцев-немцев укрепляли их ис-
торическое самосознание в эпоху, когда победа «суверенного народа»
в Великой Французской революции произвела на всех огромное впе-
чатление и стала вызовом для соседних стран. Возникли неологизмы,
такие как Volkheit, Volkstum (прибл. «народный характер»), а также —
по аналогии с peuple français — возникло (только теперь!) политическое
понятие deutsches Volk («немецкий народ»)2. Это, по сей день еще по-
чти не отрефлексированное, заемное новое применение слова Volk
обеспечило возможность двух иллюзий: во-первых, иллюзии, будто
немцы представляют собой, как и французский peuple souverain, «со-
временную нацию»; во-вторых — еще более опасной иллюзии, будто
испокон веков существовал в историческом и биологическом смысле
какой-то один «немецкий народ» в «национальном» понимании3.
подданных Александра (Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. Das Werden der

frühmittelalterlichen Gentes. Köln; Graz, 1961. S. 79), а трансильванские «саксы» воз-
водили свою родословную к дакам, которых они в XVII веке противопоставляли
«римским» румынам, и таким образом получалось, что «саксы» — более древние
жители этого края — см.: Panick K. La race latine. Politischer Romanismus im Franken-
reich des 19. Jahrhunderts. Bonn, 1978. S. 662.
2
Werner K. F. Deutschland. S. 782; cр. также Anm. 4. О древнем значении слова
Volk = масса, «нищеброды» (cр. параграф V.2) и, соответственно, «пехота» см.: Ibid.
Anm. 54. — Ср.: Luther M. An den christlichen Adel deutscher Nation von des christ-
lichen Standes Besserung (1520) // Joachimsen P. (Hrsg.) Der deutsche Staatsgedanke.
München, 1921 (reprint: Darmstadt, 1967). S. 72: «wodurch das arme Volk deutscher
Nation guter […] Prälaten muß ermangeln». — (Перевод: «…из-за чего бедному на-
роду немецкой нации […] приходится терпеть недостаток в хороших прелатах»);
Ibid. S. 69: «sintemal die deutsche Nation selbst Volk genug hat zum Streit» (gegen die
Türken). — (Перевод: «…поскольку у немецкой нации у самой достаточно людей
для борьбы [против турок]»; Kluge F. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Spra-
che (1883). 25. Aufl. Berlin, 1975. S. 823−824 отрицает французскую, политическую
составляющую в эволюции значения слова Volk: «Entscheidend wird die geistige
Wandlung unsres 18. Jh., die im Volk den Ursprung der edelsten Güter und Sitten erken-
nen lehrt und damit auch das Wort zu neuer Würde adelt, zu der es, das fremde Nation
zurückdrängend, um 1800 mit dem Ringen um Freiheit und Einheit der Deutschen voll-
ends erstarkt». — (Перевод: «Решающее значение имеет духовный переворот нашего
XVIII века, который привел к тому, что в народе научились видеть источник благо-
роднейших достояний и нравов, благодаря чему и само слово это приобрело новое
высокое достоинство, в котором оно, оттеснив иноязычное Nation, окончательно
укрепилось около 1800 года, в ходе борьбы за свободу и единство немцев».)
3
Joachimsen P. Vom deutschen Volk zum deutschen Staat (1920). 3. Aufl. Göt-
tingen, 1956. S. 5: «Wir verstehen […] unter Volk etwas Natürliches, Gewachsenes»;
«unter Nation etwas bewußt Gebildetes […]: ein Volk ist, eine Nation wird». — (Пере-
вод: «Мы понимаем […] под народом нечто натуральное, естественно сложив-
шееся»; «под нацией нечто сознательно образованное […]: народ существует,
Благодаря этой иллюзии появилась возможность писать «историю

немецкого народа»4, и чем более разочаровывающей была политиче-
нация — возникает»); Maschke E. Begegnungen mit Geschichte (1980) // Idem. Städ-

te und Menschen. Beiträge zur Geschichte der Stadt, der Wirtschaft und Gesellschaft,
1959–1977. Wiesbaden, 1980. S. X (говоря о 20-х годах ХХ века): «Если государ-
ство было искусственным образованием […] то народ был общностью, объеди-
ненной происхождением от общих предков (Abstammungsgemeinschaft) […] ор-
ганическим образованием». — Своего рода «народническую» (völkisch) теорию
выдвинул: Boehm M. H. Das eigenständige Volk. Volkstheoretische Grundlagen der
Ethnopolitik und Geisteswissenschaften. Göttingen, 1932; Szücs J. «Nationalität» und
«Nationalbewußtsein» im Mittelalter. Versuch einer einheitlichen Begriffssprache //
Acta Historica Academiae Scientiarum Hungaricae. 1972. Vol. 18. S. 3. Anm. 3, назы-
вает работу Hugelmann K.G. Stämme, Nation und Nationalstaat im deutschen Mittel-
alter. Stuttgart, 1955 «школьным примером искажающей ретроспективной приз-
мы национализма». Опровержение германско-немецкой картины истории см. в:
Dannenbauer H. Vom Werden des deutschen Volkes. Indogermanen, Germanen, Deut-
sche. Tübingen, 1935 [!]; Основопологающий труд см.: Gollwitzer H. Zum politischen
Germanismus des 19. Jahrhunderts // Festschrift für H. Heimpel zum 70. Geburtstag
am 19. September 1971 / Hrsg. Max-Planck-Institut für Geschichte. Göttingen, 1971.
Bd. 1. S. 282 ff. Однако, как правильно заметил Kahl H.-D. Wendentum und christliche
Stammesfürsten // Archiv für Kulturgeschichte. 1962. Bd. 44. S. 75. Anm. 9, «представ-
ление романтиков, будто народы и нации являются как бы некими изначально
заданными, неизменными единицами, которые, подобно растениям, развивались
из зародыша […] уже давно опровергнуто исторической наукой как абсолютно
неадекватный биологизм». Это, к сожалению, еще не значит, что исчез «продукт»
этого представления — идея существования единого германского народа с доис-
торических времен. Ценная работа на эту тему — Deutschland in Europa. Ein histo-
rischer Rückblick. München, 1992; cр. также: Werner K. F. Der Streit um die Anfänge.
Historische Mythen des 19./20. Jahrhunderts und der Weg zu unserer Geschichte //
Hildebrand K. (Hrsg.). Wem gehört die deutsche Geschichte? Köln, 1987. S. 19 ff.
4
Werner K. F. Deutschland. S. 782; Luden H. Geschichte des teutschen Volkes.
12 Bde. Gotha, 1825–1837 (запланирован уже примерно в 1800 году). Об этом см.:
Marquardt I. Volk im Mittelalter. Seine Spiegelung im historischen Schrifttum von Her-
der bis Burckhardt. München, 1940. S. 55 ff. То, что немецкий «новый национализм»
первоначально возник против Франции, правильно замечает Blansdorf A. Die Rolle
der Nation in der deutschen Geschichte // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht.
1984. Bd. 35. S. 28. Раннее свидетельство употребления выражения «немецкий на-
род» видим в 1792 году, когда Эрфуртская академия «по высочайшему повелению»
учредила премию «за лучшее популярное сочинение […] через посредство кото-
рого немецкий народ мог бы получить сведения о преимуществах своей родной
формы правления и быть предупрежден от бед, к которым ведут высокие поня-
тия о безмерной свободе и идеалистическом равенстве» («populäre Schrift, […]
wodurch das deutsche Volk von den Vorteilen seiner vaterländischen Verfassung beleh-
ret und vor den Übeln gewarnet würde, wozu überspannte Begriffe von ungemessener
Freiheit und idealischer Gleichheit führen») // Geschichte der Erfurter Akademie. Er-
furt, 1854. S. CXIL; представление о том, как выглядел мир понятий до отмечаемого
с тревогой появления нового, политического «народа», который нужно было ин-
тегрировать в мир немецких государств, cм.: Stiftungsurkunde der Churbayerischen
ская ситуация в современности, тем более блестящую роль приписы-

вали этому народу в прошлом. Он — хотя им по-прежнему правили
монархи — стал тайным сувереном германской истории. Это ему слу-
жили «его» князья, если только они его не «предавали». Национальная
легенда, кульминационной точкой которой стала История Германии
императорской эпохи Гизебрехта с ее устремленностью навстречу
новой империи, сама себе создала свой предмет5 — опирающийся
на древнегерманский фундамент народ с его империей, понимаемой
как национальная, но все же имеющая мировую значимость; ни со-
мнительность этой легенды, ни произведенный ею эффект еще до кон-
ца не осознаны, а потому и не полностью преодолены. Исходя из той
посылки, что существовал континуитет между древними германцами
и немцами, было сформировано представление о «народе», существо-
вавшем еще задолго до всякой «искусственной» государственности,
и это представление господствовало как в правоведении, так и в ис-
тории литературы. Таким образом в науке была произведена исто-
рицистская эрзац-революция, задним числом создавшая в «немецкой
древности» ту свободу и то единство, которые в настоящем еще да-
леко не были завоеваны6.
Akademie (1759) — Акт об основании Баварской академии, в котором говорится,

что без истории нельзя было бы «осветить достойным образом ни славу, ни пра-
ва и привилегии немецких народов, среди которых баварской нации принадлежит
первенство древности» (цит. по: Kraus A. Vernunft und Geschichte. Freiburg, 1964.
S. 207). За оба указания я благодарю Ю. Фосса (Маннгейм, Париж). — От полити-
ческого понятия «немецкий народ» важно отличать употребление понятия Deut-
sche/Teutsсhe уже в: Schmidt M. I. Geschichte der Deutschen. Ulm; Stettin, 1778–1830.
27 Bde, или в работе Mascov J.-J. Geschichte der Teutschen [= германцев. — К. Ф. В.].
Leipzig, 1726–1737, которые под меняющимися заголовками переходят в историю
Imperii Romano-Germanici. — Менее научно выглядит признание Штенцеля (Sten-
zel G. A. H. Geschichte Deutschlands unter den Fränkischen Kaisern. Leipzig, 1827. Bd. 1.
S. VII), что в 1810 году он решил «узнать из источников и затем написать историю
немцев […] В то время [Штенцель] хотел сказать порабощенному народу (!), сколь
отважными и свободными были его предки». («die Geschichte der Deutschen […] aus
den Quellen kennenzulernen und darin zu schreiben […] Damals wollte [Stenzel] dem
unterjochten Volke (!) sagen, wie tapfer und frei die Väter waren».)
5
Giesebrecht F. W. B. Geschichte der deutschen Kaiserzeit. Leipzig, 1855–1888.
7 Bde. Следующий шаг сделал в «Третьем рейхе» Генрих Гиммлер: «Священная не-
мецкая империя германской нации» (Heiliges deutsches Reich germanischer Nation).
Ср.: Heuss T. Die deutsche Nationalidee im Wandel der Geschichte. Stuttgart, 1946. S. 34.
6
«Германцы» и «немецкий народ» тождественны у Вайца: Waitz G. Ueber die
Gründung des deutschen Reichs durch den Vertrag zu Verdun. Vortrag (1843) // Idem.
Abhandlungen zur deutschen Verfassungs- und Rechtsgeschichte / Hrsg. K. Zeumer.
Göttingen, 1896. S. 1 ff. См.: Blasius D., Gall L., Segermann K. Einheit // Brunner O.,
Терминологически нечетким было также употребление слова

«гражданин» (Bürger) как аналога citoyen. Раньше «гражданин» значи-
ло «полноправный житель города», тогда как для государства человек
был «подданным». А теперь слово Bürger стало объединять в себе два
таких разных значения, как bourgeois и citoyen, и при этом могло значить
только «гражданин государства» (Staatsbürger), но никак не «гражданин
народа» (Volksbürger). Таким образом, это понятие — в полном соот-
ветствии с французской его интерпретацией — относилось к «нации»
государственного типа. Однако такую нацию поборники романтиче-
ского понятия о народе отвергали; они, следуя своим принципам, впо-
следствии добились закрепления другого понятия: Volksgenosse (букв.
«товарищ по народу»)7. Возникла двойная неясность: слово Volk долж-
но было значить то же, что французское peuple, «суверенный народ»,
и одновременно нечто совсем иное, догосударственное, а потому него-
сударственное. А немецкое Nation соединяло в себе старый смысл «гер-
манской нации» (от лат. natio — см. IV.2) и новый смысл «политической
нации» (от фр. nation) . Проблемы адаптации к внезапно изменившейся
политической и интеллектуальной ситуации отразились в языке и ока-
зали на представления немцев о политической истории и на связанные
с ней понятия сильнейшее влияние, которое сохраняется по сей день.
Это касается в особенности нового понятия «племя» (Stamm),
которое было создано на основе той посылки, что существовал
Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1975. Bd. 2. S. 117 ff., где
Л. Галль и Д. Блазиус показывают, что «единство» как политическая концепция
возникает только в XVIII веке. Ее взрывная сила становится видна в письме Штей-
на от 1.12.1812 года (Stein K. vom und zu. Briefe und amtliche Schriften. Stuttgart, 1961.
Bd. 3. S. 818), буквально: «Ich habe nur ein Vaterland, das heißt Deutschland […] Mir
sind die Dynastien […] vollkommen gleichgültig; es sind bloß Werkzeuge». — (Пере-
вод: «У меня лишь одно отечество, оно называется Германия […] Мне династии
[…] совершенно безразличны; это всего лишь орудия».) (Эта идея была перенесена
на германскую историю: Штейн — основатель серии Monumenta Germaniae Histo-
rica! — К. Ф. В.); мое исповедание веры — единство». — Историк должен противо-
действовать не этой германской революции, а искажению германской истории,
которую она отвергала как ложный путь, и фикции исконного германо-немецкого
единства. Именно это делает, в частности, Ehlers J. Die Entstehung der Nationen und
das mittelalterliсhe Reich // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 1992. Bd. 43.
S. 274: «Роковая ошибка германской историографии заключается в том, что она
развернула задом наперед ход истории и утверждала, будто народ сформировался
на раннем этапе и народное сознание создало империю (очень верно! — К. Ф. В.)» —
именно историография «сделала» картину германской истории, но это означает
не трагедию, а ответственность!
7
См. статью Гражданин в настоящем томе.
единый народ германцев-немцев. Оно позволяло те народы (Franci,

Alamanni, Saxones, Baiuuarii), которые появляются в источниках
более чем за полтысячелетия до «немцев», объявить «немецкими
племенами»: Райнхард Венскус образовал это понятие по образ-
цу выражения Stämme Israels (в русской традиции «колена Израи-
левы». — Прим. пер.) из Лютерова перевода Библии8. Теперь уже
никто не согласился бы смириться с тем, что наряду с «немецким
народом», а тем более до него существовали «народы», однознач-
но идентифицированные в источниках как таковые и обладавшие
ярко выраженным самосознанием. Это поставило бы под сомнение
тезис об исконном единстве германцев-немцев. Право на «подлин-
ное национальное самосознание» признавали только за крупными
современными нациями, «племенам» же дозволялось иметь только
8
Однако там речь идет не о gentes, а о tribus («племя», в русской традиции —
«колено») одного народа (gens) евреев, чего Венскус не отмечает. К тому же, такое
происхождение слова еще не означает, что самому Лютеру было известно поня-
тие «племя» (Stamm), возникшее позже: 12 племен восходят к 12 сыновьям Иако-
ва; в этом строго генеалогическом смысле и употребляется образ древа (другое
значение слова Stamm — «ствол дерева»): с рубежа XVI–XVII веков используются
выражения Stammbuch («родословная книга»), Stammbaum («родословное дре-
во») — Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 82–83: «…с рубежа XVIII–
XIX столетий начали по образцу Лютеровой Библии […] усматривать в племени
(Stamm) колено (Glied) или часть ‘большого’ народа». Венскус не отмечает, что но-
вое употребление слова Stamm связано с начавшим свое триумфальное шествие
после Великой Французской революции политическим неологизмом «немецкий
народ», хотя видит (Ibid. S. 14) взаимосвязь между понятием племени и полити-
ческими идеями XIX века. В другой работе (Wenskus R. Die deutschen Stämme im
Reiche Karls des Großen (1965) // Idem. Ausgewählte Aufsätze zum frühen und preu-
ßischen Mittelalter / Hrsg. H. Patze. Sigmaringen, 1986. S. 96) автор говорит о «транс-
формации раннесредневековых gentes франков, баваров, алеманнов, тюрингов, сак-
сов и фризов в племена (Stämme) немецкого народа», которая произошла, по его
теории, очень рано, как показывает следующий пассаж: Wenskus R. Stammesbildung
und Verfassung. S. 574: «И немецкий народ тоже существовал еще до своего госу-
дарственного выделения из франкского государства». Здесь Венскус ссылается
на Вальтера Шлезингера, Франца Штайнбаха и Генриха Миттайса. Ганс Шройер
(Schreuer H. Stamm // Hoops J. (Hrsg.) Reallexikon der germanischen Altertumskunde.
Straßburg, 1919. Bd. 4. S. 260 ff.) уже в 1919 году установил, что термин «племя»
(Stamm) является творением немецких историков права и что на самом деле су-
ществовали германские «группы народов» (Völkergruppen), которые образовывали
«национальные единства» (nationale Einheiten). А Йорг Ярнут (Jarnut J. Langobarden
in Paderborn? // Westfälische Zeitschrift. 1986. Bd. 136. S. 221), наоборот, считает слово
Volk лучшим по сравнению с Völkerschaft или Stamm переводом для gens. Так же ис-
пользует его уже в заглавии своей работы Цёльнер: Zöllner E. Die Stellung der Völker
im Frankenreich. Wien, 1950; cр. также: Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 243 ff.:
«Völker oder Stämme im 9. u. 10. Jh.» (см. примеч. 76 к статье Stammesherzogtum.)
«чувство племени» (Stammesgefühl)9. Заодно это позволяло подчер-

кивать контраст между ясным современным сознанием и смутными
чувствами «Средневековья» или говорить о «временах, когда нации
вели скорее растительное, дремлющее существование», хотя в от-
дельные моменты и «открывали глаза» (Фридрих Майнеке)10.
Даже медиевисты, которые понимают, что приравнивать немцев
к германцам нельзя, продолжают говорить о «создании франкско-
9
Rückert H. Deutsches Nationalbewußtsein und Stammesgefühl im Mittelalter //
Raumers Historisches Taschenbuch. 4. Folge. 1861. Bd. 2. S. 371: «существовало лишь
чувство племени, ничего более высокого не было». Но проблематичность этого
вопроса он чувствовал и говорил (Ibid. S. 376–377) о «самоощущении племени
или народа» франков, об «упорном сопротивлении, с которым все немецкие племе-
на противились уничтожению их самостоятельной замкнутости». Могла бы, писал
Рюккерт, «выработаться настоящая алеманнская, баварская, саксонская нацио-
нальность. И никакого немецкого народа в таком случае уже никогда бы не было».
Франки — орудие в руках Провидения — «принудили одно племя за другим при-
мкнуть к единству». Здесь видно, что автор осознавал вторичный характер возник-
новения немецкого народа. Халлер (Haller J. Die Epochen der deutschen Geschichte.
Stuttgart, 1950), как напоминает нам Венскус (Wenskus R. Stammesbildung und Ver-
fassung), сформулировал это так: немецкий народ младше, чем «древние племена»
(Altstämme). От себя добавим, что националистически (völkisch) окрашенный ответ
на это дал Цаунерт (Zaunert P. Die Stämme im neuen Reich. Jena, 1933. S. 34): «Die
Altstämme sind älter als die Nation, aber jünger als das Volkstum. Im Buch der deutschen
Geschichte […] steht also nicht geschrieben: Im Anfang war der Stamm, sondern: im
Anfang war das Volk». — (Перевод: «Древние племена старше, чем нация, но млад-
ше, чем народ. В книге немецкой истории […] написано не в начале было племя,
а в начале был народ». — Читай: немецкий народ.) Романтический неологизм
Volkstum служил для «опровержения» неприятных фактов. Вначале были народы
(см. примеч. 12, 76 и сл.).
10
Meinecke F. Weltbürgertum und Nationalstaat (1907) // Idem. Werke. Bd. 5 /
Hrsg. H. Herzfeld u.a. München, 1962. S. 13−14; аналогично высказывались Роберт
Михельс, Вальдемар Митшерлих и др., cр.: Kirn P. Aus der Frühzeit des Nationalge-
fühls. Studien zur deutschen und französischen Geschichte sowie zu den Nationalitä-
tenkämpfen auf den britischen Inseln. Leipzig, 1943. S. 10 ff.; Werner K. F. Les nations
et le sentiment national dans l’Europe médiévale // Revue historique. 1970. Vol. 244.
P. 285 ff. — Еще в 1955 году Вальтер Хольцман на Международном конгрессе ис-
ториков в Риме заявлял: «Но следует остерегаться […] говорить применитель-
но, скажем, к Х веку о нациях, когда речь идет о племенах (Stämme) или, самое
большее, народах (Völker), у которых самосознания еще не было вовсе или оно
было еще очень слабо выражено и его невозможно обнаружить в источниках»
(Atti del Xmo Congresso internazionale di scienze storiche / Ed. Giunta centrale per gli
studi storici. Roma, 1957. P. 337). Это говорилось уже в порядке защиты от наме-
чавшегося поворота — ср.: Werner K. F. Vergangene Staaten- und Völkerwelt. Eine
Herausforderung für die internationale Organisation der Historiker // Boockmann H.,
Jürgensen K. (Hrsg.) Nachdenken über Geschichte. In memoriam K. D. Erdmann.
Neumünster, 1991. S. 293 ff.
го государства» как о составной части «истории племен западных

германцев», то есть по-прежнему встраивать его в контекст некой
изначально единой истории тех, кто позже стал «немецкими племена-
ми»11. При этом они упускают из виду, с одной стороны, то, что части
франков и саксов участвовали в создании других крупных наций
(Франции, Англии), а к немецкому восточнофранкскому государ-
ству, не говоря уже о «немецком народе», никогда не принадлежали,
так что обобщение этих народов под названием «немецких племен»
(пусть даже только будущих) есть грубая ошибка, происходящая от-
того, что поздние исторические представления, сложившиеся в эпо-
ху национальных государств, накладываются на раннюю историю
Европы. С другой стороны, они упускают из виду, что нынешние
нации, такие как датчане, чехи, поляки, напрямую восходят к gentes,
уже в первом тысячелетии нашей эры носившим эти имена и жив-
шим тогда бок о бок с не менее самостоятельными gentes, например,
саксов и баваров, которые потом растворились во франкском госу-
дарстве (не отбиравшем у них, впрочем, их прав и имени) и в во-
сточнофранкском, немецком государстве. Так следует ли те древние
народы считать лишь племенами — или, если признать за ними право
называться нациями, следует их тогдашних соседей, в отличие от них
самих, причислять к низшей категории «племен» только из-за того,
что они позже превратились в немцев?12
11
Людвиг Шмидт озаглавил свою статью по библиографии германской ис-
тории (Schmidt L. Die Ausbreitung der Deutschen und die Begründung germanischer
Reiche // Dahlmann F. C., Waitz G. (Hrsg.) Quellenkunde der deutschen Geschichte.
Leipzig, 1912. S. 257 ff.) так: «Распространение немцев (! — К. Ф. В.) и основание
германских государств»; 9. Aufl. Leipzig, 1931. S. 292 ff. Богатый материалом глав-
ный труд Л. Шмидта назывался «История немецких племен до окончания Вели-
кого переселения народов» (Schmidt L. Geschichte der deutschen Stämme bis zum
Ausgang der Völkerwanderung. Berlin, 1904–1918. 3 Bde); таков же был заголовок
второго издания (Bd. 1 (1941) — Die Ostgermanen и там же Berlin, 1938–1940.
Bd. 2/1–3.— Die Westgermanen, так же и в репринтном издании 1969 года). Обла-
дающие большими достоинствами частичные переработки (Zöllner E. Geschichte
der Franken. München, 1970; Wolfram H. Geschichte der Goten. München, 1979), хотя
авторы их уже не разделяют представления о «немецкой» первобытной общности
всех этих народов, почтительно воспроизводят схему изложения, согласно кото-
рой создание государств в период до середины VI века (то есть до конца рассма-
триваемого в книге периода) представляется в сущности как феномен племенной
истории. Ср. замечание после примеч. 49.
12
О соседях по политической карте Х века (поляках, саксах, чехах, баварах,
не «немцах») см.: Manteuffel T. L’ État de Mesco Ier et les relations internationales au Xe
siècle // Revue historique. 1962. Vol. 228. Р. l ff.: автор показывает, что славянское
nemci и т. п. изначально было названием для баваров, а уже потом было перенесе-
Если сегодня Херберт Лудат может писать о хорватах, сербах, че-

хах, поляках и русских, что «ни один из этих народов, образовавший
в Х веке государство и одновременно принявший христианство, никогда
не утрачивал характера нации», то это свидетельствует о том, что взгля-
ды историков в корне изменились13. Это изменение позволяет теперь
непредвзято оценить, в какой мере можно говорить о «национальной»
сплоченности в ранние периоды. Новейшие исследования, посвящен-
ные «этногенезу»14, ставят своей целью прояснение понятий и инте-
грируют импульсы, исходящие от археологии, этнологии и социологии.
Этнологические наблюдения позволяют проследить, как достаточно
рано, уже в трудах Венскуса появляется фикция общего происхождения
немцев и благодаря ей гетерогенные, как правило, общности совместно
переселявшихся и затем оседавших на новых местах германцев превра-
щаются в gentes, то есть «народы» (Венскус говорит еще об «образова-
но на «немцев» (Deutsche) — ср. в Северной Европе saxa, в Западной — allemands.

Это подтверждают и арабские источники. Слово, значащее «немые» (Graus F. Böh-
men zwischen Bayern und Sachsen. Zur böhmischen Kirchengeschichte des 10. Jahrhun-
derts // Historica. 1969. Bd. 17. S. 5 ff.; Idem. Die Entstehung der mittelalterlichen Staaten
in Mitteleuropa // Historica. 1965. Bd. 10. S. l ff.; Lewicki T. L’ apport des sources arabes
médiévales (9e — 10e siècles) à la connaisance de l’Europe centrale et orientale // 12ma
Settimana del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1965. P. 520), означало
людей, которые не могли разговаривать на славянских языках: тут налицо полная
аналогия со значением германского Slawo («немой») — готск. slawan («молчать»),
ср.: Köbler G. Germanisches Wörterbuch. Gießen; Lahn, 1980. S. 437.
13
Ludat H. Die Slaven und das Mittelalter // Die Welt als Geschichte. 1952. Bd. 12.
S. 78; Idem. Slaven und Deutsche im Mittelalter. Köln, 1982; Manteuffel T., Gieysztor A.
(Hrsg.) L’ Europe aux IXe — XIe siècles. Aux origines des états nationaux. Warszawa, 1968;
Gieysztor A. Gens Polonica: aux origines d’une conscience nationale // Études de civili-
sation médievale. Poitiers, 1974. P. 351–352; Graus F. Die Nationenbildung der Westsla-
ven im Mittelalter. Sigmaringen, 1980. — Рано появившееся национальное сознание
у валлийцев было зафиксировано уже в 1943 году Кирном (Kirn P. Aus der Frühzeit
des Nationalgefühls. Leipzig, 1943). В недавнее время об этом писал: Richter M. Mit-
telalterlicher Nationalismus: Wales im 13. Jh. // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Na-
tiones. Historische und philologische Untersuchungen zur Entstehung der europäischen
Nationen im Mittelalter. Sigmaringen, 1978. Bd. 1: Aspekte der Nationenbildung im Mit-
telalter. S. 465 ff.
14
Наряду с Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung, где видно влияние «по-
литической этнологии» Эмиля Мюльмана, ср. «этногенетический метод» венского
историка Х. Вольфрама, отраженный в предисловии к: Pohl W. Die Awaren. Mün-
chen, 1988, с примерами, а также: Wolfram H., Pohl W. (Hrsg.) Typen der Ethnogenese
unter besonderer Berücksichtigung der Bayern. Teil 1. Wien, 1990. Фундаментальной
работой по теме является: Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 1: Aspekte.
S. 11 ff. О состоянии исследований в области этногенеза в славянском, особенно
восточнославянском, мире см.: Kälin C. G. U. Frühzeit des Ostslawentums. Darmstadt,
1992. S. 5 ff., 48 ff.
нии племен», Stammesbildung). Такие генеалогические мифы, в которых

праотцы возводятся к собственным богам или к почитаемым народам
библейской и греко-римской древности, постулируют обманчивую
гомогенность раннеэтнических образований; это — далекие предтечи
«становления народа путем создания мифов» в XIX веке15. Ранняя лите-
ратура жанра origo gentis существует у народов, впоследствии ставших
немецкими, точно так же, как и для других gentes, — но не для немцев.
Этому обстоятельству удивлялся Грундман. Он, находясь еще в плену
терминологических традиций романтизма, не замечал, что немецкий
gens никогда не существовал, а наоборот, только из объединенных
в восточнофранкское государство gentes возникла нация как вторич-
ное образование16. Лишь после того как будет устранен миф о «наро-
15
Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 14 ff. — Хорошие доказательства
этого процесса в: Salvianus. De gubernatione Dei (V в.) // MGH. Scriptores. Hannover;
Leipzig, 1877. T. 1/1. P. 63, 83: «ex diversis nationibus» (происхождение, cр. параграф IV.2),
«adgregati gentem fecerunt» («народ как политический союз», cр. параграф IV.1). —
Литературу об origo gentis см.: Borst A. Der Turmbau von Babel. Geschichte der Mei-
nungen über Ursprung und Vielfalt der Sprachen und Völker. Stuttgart, 1958. Bd. 2/1.
S. 442. Уже в V веке бургунды вели свое происхождение от римлян (Ibid. S. 444),
см. об этом: Jarnut J. Frühgeschichte der Langobarden // Studi medievali. 3. ser. 1983.
Vol. 24. S. 1 ff.; Hauck K. Goldbrakteaten aus Sievern. München, 1970. S. 8, 16, 36, 458;
о происхождении саксов; Wolfram H. Conversio Bagoariorum et Carantanorum. Wien,
1979. S. 28 ff., 102: origo gentis; fränkische Völkertafel.
16
Grundmann H. Geschichtsschreibung im Mittelalter. Göttingen, 1965. S. 17:
«Германия […] не получила в Средние века никакого изложения истории своего
народа, как если бы не было у нее такого взгляда на общее прошлое. У каждого
племени были […] свои собственные воспоминания». — Schlesinger W. Die Auflö-
sung des Kaiserreichs (1965) // Idem. Ausgewählte Aufsätze 1965–1979 / Hrsg. H. Pat-
ze, F. Schwind. Sigmaringen, 1987. S. 121−122; чтобы «заместить» это положение,
были обратные аргументы: Ehlers J. [Рец. на:] Schlesinger W. Ausgewählte Aufsätze,
1965–1979 // Göttingische Gelehrte Anzeigen. 1988. Bd. 240. S. 275. Поэтому смогли
остаться незамеченными новизна и значимость одного текста 1090–1100 годов,
в котором Норберт Ибургский (Vita Bennonis // MGH. Scriptores rerum Germanica-
rum in usum scholarum Germanicarum. Hannover, 1902. T. 40. P. 15–16) говорит о су-
ществовании gens (!) Teutonica, созданного Карлом Великим после победы над сак-
сами: «tota […] Saxonia in fidem christianam et deditionem Francorum redacta, cum
imperatore […] regnique prirnatibus communi placuisset consilio, ut universa gens teu-
tonica aequali conditione sub uno Semper rege parili subiectione consisteret». — (Пере-
вод: «вся […] Саксония, обращенная в христианскую веру и в подданство франков,
так как император и приближенная к власти знать на общем совете постановила,
чтобы весь тевтонский народ всегда находился в одинаковых условиях, подчиняясь
одинаково одному правителю».) В эпитете universa gens проявляется характер
«большего народа» (Groß-gens), включающего в себя народы в качестве составных
частей (Teilvölker). — Потом, в XIII веке, Александр фон Рос, подражая франкской
легенде о троянцах, писал о происхождении «немцев от связи троянских мужчин
де», в течение двух веков покрывавший непроницаемым слоем наше

прошлое, мы сможем подступиться к миру представлений ранних эпох
и адекватно интерпретировать существовавшие в этом мире понятия
для обозначения того, что мы сегодня называем «народом» и «нацией».
То же самое относится и к скрытой от нас поздним националь-
ным мифом роли правящих династий как кристаллизационных точек,
вокруг которых формировались политические лояльности в «отече-
ствах»: ведь в период с XII по XIX век это была по преимуществу ло-
яльность монарху, его династии, его государству (ср. параграф IV.2). Все
сомнения в том, что это было именно так, развеивает проявление этой
лояльности в названиях народов или племен, образованных из обозна-
чений династий: например, Pfälzer, Märker (жители Пфальца или Мар-
ки, то есть территории, принадлежащей пфальцграфу или маркграфу),
Württemberger, Badener (вюртембергцы, баденцы — жители территорий,
называемых по родовому замку правящей династии), Mecklenburger
(мекленбуржцы — по названию замка вендского князя в районе Висма-
ра)17. Династии были в Европе первостепенным фактором националь-
ного членения, и то, что этим феноменом стали пренебрегать в исто-
риографии, когда от превозношения князей она перешла к восхвалению
народа, отрицательно сказалось на понимании развития «народа»
и «нации». Национальные историографии с позиций своего времени
напрямую обращались к далекому прошлому, интерпретируемому ими
в духе народно-националистической (völkisch) идеологии, и игнориро-
вали при этом данные о тех эпохах, через которые они перескакивали,
либо клеймили их как блуждания и отклонения в истории немецкого
с туземными женщинами», которые «происходили от великана Тевтона»: Wens-

kus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 59. Время «рождения» народов — это вре-
мя, когда были сочинены мифы об их происхождении.
17
Популярно эта связь описана в книге: Obermüller С. Die deutschen Stämme.
Bielefeld; Leipzig, 1941. S. 387 ff., 421 ff., 477 ff. Халлер (Haller J. Die Epochen der deut-
schen Geschichte) тоже указывает на династическое происхождение большей ча-
сти «племен». Значение единого правителя и названия страны (какового не было
у «Бургундии» Карла Смелого) для формирования «национального чувства» (sen-
timent national) подчеркивает: Guenée B. L’ occident aux 14e et 15e siècles. Paris, 1971.
P. 132, 115. Ср. также: Bader K. S. Volk, Stamm, Territorium (1953) // Kämpf H. (Hrsg.)
Herrschaft und Staat im Mittelalter. Darmstadt, 1956. S. 243 ff. Ротфельс (Rothfels H. Na-
tionalität und Grenze im späten 19. und frühen 20. Jh. // Vierteljahrshefte für Zeitge-
schichte. 1961. Bd. 9. S. 225 ff.) подчеркивает ту роль, которую играет в формиро-
вании нации территория, складывающаяся в определенных границах. Ротфельс
отличает государственный патриотизм элит от государственной нации (Staatsnati-
on), имеющей более широкую базу, и обращает особое внимание на близость прус-
ского государства к французской концепции нации.
народа, потому что эти данные ломали их идеалы — как национальные,

так и народно-националистические (völkisch), и либеральные. Высоко-
мерные насмешки Трейчке над «скопищем мелких государств» поло-
жили начало историографической традиции, для которой характер-
на пренебрежительная оценка периода политического многообразия
XIII–XIX веков, когда как раз еще только складывалось то, что можно
уже с некоторым основанием назвать «немецким народом»18. Иначе
оценивались монархи в связи с Реформацией, так как она одержала
победу именно на уровне отдельных государств, а не на уровне импе-
рии. В действовавшей по принципу ab eventu историографии XIX века
«император и империя» как бы сменили вероисповедание: историче-
ски-национальная легитимность и лояльность принадлежали теперь
протестантскому государству Бранденбург-Пруссия, которому задним
числом отводилась роль «немецкого»19.
18
Уже позиция немецких князей в борьбе за инвеституру была названа «пар-
тикуляристской» в одной истории империи, написанной в стиле Гизебрехта.
Ее интерпретации Шмайдлер (Schmeidler B. Königtum und Fürstentum in Deutschland
in der mittelalterlichen Kaiserzeit // Preußische Jahrbücher. 1927. Bd. 208. S. 280–281)
не без основания критиковал как «централистские», видя в этом косвенное влия-
ние тех представлений о национальном, которые сложились в послереволюци-
онной Франции. — Jakobs H. Der Adel in der Klosterreform von St. Blasien. Köln;
Graz, 1958. S. 239 ff., затрагивает эту проблематику и воздает должное религи-
озным мотивам и человеческим качествам «реформаторов». — Конститутивную
роль «партикуляризации наций и территорий» для возникновения современного
(modern) плюрализма отмечает: Nipperdey T. Die Aktualität des Mittelalters. Über die
historischen Grundlagen der Modernität // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht.
1981. Bd. 32. S. 431. Гигантский материал и библиографию по европейским монар-
хиям можно найти в статье: Wolf A. Die Gesetzgebung der entstehenden Territorial-
staaten // Coing H. (Hrsg.) Handbuch der Quellen und Literatur der neueren europäi-
schen Privatrechtsgeschichte. München, 1973. Bd. 1: Mittelalter, 1100–1500. S. 517 ff.;
см. об этом: Wolf A. Die Gliederung Europas in Nationen im Spiegel von Recht und Ge-
setzgebung des Mittelalters // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Historische
und philologische Untersuchungen zur Enstehung der europäischen Nationen. Bd. 8:
Ansätze und Diskontinuität deutscher Nationsbildung im Mittelalter / Hrsg. J. Ehlers.
Sigmaringen, 1989. S. 83 ff.
19
Преданность династии, столь невысоко ценимая в наши дни, могла пре-
вращаться в национальную добродетель, а территориальный правитель, такой
как Фридрих Великий, — в национального героя. Хотя он, как показал Шидер
(Schieder T. Friedrich der Große — eine Integrationsfigur des deutschen Nationalbewußt-
seins im 18. Jahrhundert? // Dann O. (Hrsg.) Nationalismus in vorindustrieller Zeit. Mün-
chen, 1986. S. 113 ff.), в XVIII веке не был национальной интегративной фигурой, его
превратили в таковую легенды, созданные в XIX веке. Им следует и Томас Манн
(Mann T. Friedrich und die große Koalition. Berlin, 1915). — О значении Реформации
для престижа протестантских монархов в XIX веке см.: Werner K. F. Fürst und Hof im
19. Jh.: Abgesang oder Spätblüte? // Idem. (Hrsg.) Hof, Kultur und Politik im 19. Jh. Bonn,
III.2. Основы: римская, церковная, этническая

До рубежа XII–XIII веков латынь практически неизменно сохраняла
господствующее положение в административных и церковных текстах
(если не считать англосаксонских регионов); только с этого времени
народные языки, которые раньше использовались в качестве вспомо-
гательных, начали раскрывать свои многогранные литературные воз-
можности и превратились в значимый фактор в плане терминологии,
хотя латынь — особенно в Германии и в ученом мире — продолжала
играть очень важную роль. Если в прошлом исследователи рассматри-
вали латинские термины как переводы с народных языков, то новей-
шие исследования показывают, что дело обстояло скорее наоборот:
традиция римской провинциальной администрации и должностной
иерархии была сильнее, чем можно было предполагать, и именно она
определяла социально-политическую терминологию, причем до такой
степени, что термины в народных языках возникали в качестве калек
с латинских. Однако в юридическом языке — в узком смысле — уже
очень рано важную роль стали играть германские termini technici20.
Позднеримский латинский языковой обиход отражает интеллекту-
альную революцию: Римская империя переживала отнюдь не «приход
христианства в античный мир»: она, с ее императорской идеологией
и элитами, вступила в мир, в котором царил один лишь Бог — Бог
Ветхого и Нового Заветов. Греческие и латинские переводы Библии
1985. S. 28 ff. — В последнее время наблюдается большее внимание к роли династий

в формировании государства: Vogler G. (Hrsg.) Europäische Herrscher. Ihre Rolle bei
der Gestaltung von Politik und Gesellschaft vom 16. bis zum 18. Jh. 2. Aufl. Weimar, 1989;
Kunisch J. (Hrsg.) Der dynastische Fürstenstaat. Zur Bedeutung von Sukzessionsordnun-
gen für die Entstehung des frühmodernen Staates. Berlin, 1982.
20
Langosch K. Europas Latein des Mittelalters. Wesen und Wirkung. Essays und
Quellen. Darmstadt, 1990; Uytfanghe M. von. Histoire du latin, protohistoire des langues
romanes // Francia. 1984. T. 11. P. 579 ff.; Lüdtke H. Die Entstehung romanischer Schrift-
sprachen // Vox Romanica. 1964. Vol. 23. S. 3 ff. Первопроходцем в области приори-
тета народных языков или латыни в институциональной сфере был: Zeiss H. Her-
zogsname und Herzogsamt // Wiener prähistorische Zeitschrift. 1932. Bd. 19. S. 145 ff.,
который доказывал первенство позднелатинского dux по отношению к «гер-
цог». — О названиях должностей см.: Wolfram H. u.a. Intitulatio. 3 Bde. Graz; Wien,
1967/1988. Ноткер Заика применял слово burgreht для перевода Боэциева ius civile:
Köbler G. Burgrecht // Lexikon des Mittelalters. 1983. Bd. 2. S. 1057−1058 (Burg = civitas,
cр.: Ibid. (статьи Augsburg, Burggraf). — Относительно симбиоза традиций римско-
го и франкского права см.: Goffart W. Merovingian Polyptychs // Francia. 1982. T. 9.
P. 57 ff.; далее: Schott C. Zum Stand der Leges-Forschung // Frühmittelalterliche Studien.
1979. Bd. 13. S. 29 ff.
с их терминами стали оказывать определяющее воздействие на струк-

туры политического мышления, причем римская терминология влилась
в политическую терминологию Ветхого и Нового Заветов и за счет этого
приобрела дополнительный авторитет21. Император, которого со вре-
мен Константина называли novus David, созывал епископов в свои ре-
зиденции на соборы, устанавливавшие догматы. Римская империя по-
нималась как изначально предусмотренный Богом сосуд для излияния
евангелия (этим придавался смысл римским завоеваниям), и только
за счет этого она как Imperium Christianum и достигла своего предна-
значения. Убежденность в этом так и не смогли разглядеть и понять
в Новое время историки, исходившие по заложенной гуманистами тра-
диции из того, что в 476 году «Рима не стало»22. Они игнорировали то,
21
Kottje R. Studien zum Einfluß des Alten Testaments auf Recht und Liturgie im
frühen Mittelalter. 6. — 8. Jh. Bonn, 1970; Anton H. H. Fürstenspiegel und Herrscherethos
in der Karolingerzeit. Bonn, 1968. S. 357 ff.: «Положение и функция королевской вла-
сти в Божественном миропорядке». — Петер Классен (Classen P. Karl der Große, das
Papsttum und Byzanz // Braunfels W. (Hrsg.) Karl der Große. 1965–1968. Bd. 1. (2-е изд.:
Hrsg. H. Fuhrmann, C. Märtl. Sigmaringen, 1985. S. 3) распознал в важной формули-
ровке «Gens francorum inclita auctore Deo condita» отклик на слова Моисея (Втор.
4: 8): «Quae est enim alia gens sic inclita» (в Синодальном переводе: «и есть ли какой
великий народ».) — Множество примеров см.: Ullmann W. The Bible and Principles of
Government in the Middle Ages // 10ma settimana del centro italiano di studi sull’alto me-
dioevo. Spoleto, 1963. P. 181 ff., 201 ff.: subditus/subjectus для иноплеменных народов
в Ветхом Завете; для рабов и женщин и для всех, кто подчинен государственной
власти, в посланиях ап. Павла — Рим. 13: 2: «Qui potestati resistit, Dei ordinationi
resistit» (в Синодальном переводе: «Посему противящийся власти противится Бо-
жию установлению»); Тит. 3: 1: «principibus et potestatibus subditos esse, dicto obedi-
re» (в Синодальном переводе: «повиноваться и покоряться начальству и властям».)
«Подданный» — категория библейская и потому встречается у Лютера — Ull-
mann W. The Bible and Principles of Government. S. 207–208: понятия ministerium, of-
ficium, dignitas; Ibid. S. 208–209: законодательство; Ibid. S. 211–212: Книга Маккавей-
ская содержит в себе римские идеи: salus patriae; pro legibus et patria mori — Mach. 2,
13, 3 и 24. Ср.: Есф. 16: 9: «ut rei publicae poscit necessitas». См.: Riche P. La bible et la vie
politique dans le haut moyen âge // Riche P. Le moyen âge et la bible. Paris, 1984. P. 385 ff.
22
Историографические итоги гуманистического понимания истории подво-
дятся в книге: Demandt A. Der Fall Roms. Die Auflösung des römischen Reiches im
Urteil der Nachwelt. München, 1984. S. 78, где автор — тоже вполне в традиции гу-
манистов, — объясняя, почему германцы не заметили падения Римской империи,
называет в качестве причины «духовное убожество завоевателей»! Ср. об этом:
Tellenbach G. Germanentum und Reichsgedanke im früheren Mittelalter // Historisches
Jahrbuch. 1949. Bd. 62/69. S. 118−119; Werner K. F. Les origines. P. 22 ff.; Idem. Die Ur-
sprünge Frankreichs. S. 30 ff. — Об истоках «истолкования Рима как praeparatio evan-
gelica» около 400 года Пруденцием: Fuhrmann M. Die Romidee der Spätantike // His-
torische Zeitschrift. 1978. Bd. 207. S. 556 ff. — Относительно влияния исторической
картины, сложившейся под влиянием Ветхого Завета у Орозия с осмыслением на-
что якобы «погибшее» государство обеспечило триумф христианства,

и называли ту империю, которая продолжала существовать, Византией.
Но не Рим был побежден варварами-язычниками, а наоборот, христи-
анская империя и ее государства-преемники — в том числе франкское,
которое в Средней Италии, всегда остававшейся римской (и называв-
шейся поэтому Romania), восприняло имперскую форму и традицию, —
понесли крест как знак победы за пределы, достигнутые легионами
Августа, в германские и славянские земли от Англии до России. В тот
момент, когда англосаксонские, скандинавские и славянские народы,
а также венгры были приняты в римско-христианскую ойкумену (orbis
latinus или orbis graecus — две ветви христианства, впоследствии рас-
пространившиеся по континентам от Северной и Южной Америки
до Дальнего Востока), они становились нациями23.
Таким образом, в поле нашего внимания попадает ведущая роль
церкви в формировании наций. Если сначала император был един-
ственным источником легитимации в вопросах ранга, подобающего
тому или иному народу и властителю, то теперь на Западе эту функцию
наряду с ним и даже вместо него стал исполнять римский епископ. Он
подтвердил «народу франков» (populus Francorum — см. параграф IV.1),
что последний отныне является новым «народом Божьим» вместо ев-
реев, и наконец признал одного из франкских правителей императором
латинского мира, эмансипировавшегося от восточноримского импера-
тора. Папа сыграл важнейшую роль в обращении арианских народов
(вестготов, лангобардов) и язычников (англосаксов, позже — хорватов,
венгров и поляков) и легитимировал их ранг автономных христианских
народов и королевств, последствия чего сохраняются до сегодняшнего
правляемой Богом истории Рима и всех королей, cр.: Werner K. F. Gott, Herrscher
und Historiographie. Der Geschichtsschreiber als Interpret des Wirkens Gottes in der
Welt und Ratgeber der Könige (4. — 12. Jh.) // Hehl E. D., Seibert H., Staab F. (Hrsg.) Deus
qui mutat tempora. Menschen und Institutionen im Wandel des Mittelalters. Festschrift
für A. Becker. Sigmaringen, 1987. S. 7 ff.
23
McCormick M. Eternal Victory. Triumphal Rulership in Late Antiquity, Byzantium
and the Early Medieval West. Cambridge; Paris, 1986. — При Цезаре стали заканчи-
ваться переселения кельтов, при Хлодвиге — германцев, в эпоху каролингско-от-
тоновской и восточноримской империй — славян, венгров и скандинавов, кото-
рые благодаря легитимации признавших их авторитетов (императора или папы)
перешли к оседлости: формирование нации — это выход из характерных для эпохи
переселений циклов складывания и распадения народа. — О христианизации см.:
Frohnes H. u.a. (Hrsg.) Kirchengeschichte als Missionsgeschichte. München, 1974/1978.
Bd. 1: Die alte Kirche. Bd. 2/1: Die Kirche des frühen Mittelalters; об экспансии в Се-
веро-Восточную Европу: Christiansen E. The Northern Crusades. The Baltic and the
Catholic Frontier, 1100–1525. London, 1980.
дня. Римский понтифик вступил в конкурентную борьбу за положение

властителя, который до тех пор, по модели Константинополя, господ-
ствовал над «своим» епископством в качестве rex et princeps24. Прямое
влияние ecclesia Romana на церкви в других государствах сделалось
начиная с XI века настолько сильным, что понятие «римская церковь»
стали переносить на всю церковь Запада. Развитие церковного права
усиливало власть и возможности этого института, который наряду
с императором, римским правом и законодательством каждого отдель-
ного государства выступал теперь в качестве определяющего фактора
в мире политико-правовых представлений25.
Но до того и наряду с тем, как укрепилась центральная власть
Папской курии, церковь — сила, присутствовавшая среди всех наро-
дов, — в значительной мере способствовала формированию их поли-
тического самосознания. «Святые короли» и прочие «национальные
святые» (в том числе в роли «ратных помощников» Schlachtenhelfer)
были духовными центрами кристаллизации «своих» народов (gentes),
видевших в них прямую связь между собой и Богом26. «Национальные
24
Borgolte M. Petrusnachfolge und Kaiserimitation. Die Grablegen der Päpste, ihre
Genese und Traditionsbildung. Göttingen, 1989; Bierbach K. Kurie und nationale Staa-
ten im frühen Mittelalter bis 1245. Leipzig; Dresden, 1938; Императорская и папская
власть как факторы легитимации: Angenendt A. Kaiserherrschaft und Königstaufe:
Kaiser, Könige und Päpste als geistliche Patrone in der abendländischen Missionsge-
schichte. Berlin; New York, 1984. — Папа Стефан III не только прославлял франков
и их королей, но и предостерегал Каролингов около 770 года от брака с уроженка-
ми Ломбардии: через них благородный франкский народ мог оказаться запятнан
еретической проказой (понимавшейся как конкретная физическая и «наследствен-
ная» лепра), потому что лангобарды были (когда-то!) еретиками (Pichon G. Essai
sur la lèpre du haut moyen âge // Le moyen âge. 1984. Vol. 90. P. 340−341). Правителям,
их державам и народам Бог Ветхого Завета посылает награду или наказание: и то
и другое формирует национальную идентичность.
25
Szabo-Bechstein B. Libertas ecclesiae // Lexikon des Mittelalters. 1991. Bd. 5.
S. 1950 ff. (с литературой); Tellenbach G. Die westliche Kirche vom 10. zum frühen 12.
Jh. // Moeller B. (Hrsg.) Die Kirche in ihrer Geschichte. Ein Handbuch. Göttingen, 1988.
S. l ff. — О позднейшем развитии см.: Feine H. E. Kirchliche Rechtsgeschichte. Die ka-
tholische Kirche. Köln; Graz, 1964. S. 271 ff.
26
Graus F. Der Heilige als Schlachtenhelfer. Zur Nationalisierung einer Wundererzäh-
lung in der mittelalterlichen Chronistik // Jäschke K.-U. u.a. (Hrsg.) Festschrift für H. Beu-
mann. Sigmaringen, 1977. S. 330 ff.; Graus F. Lebendige Vergangenheit. Überlieferung im
Mittelalter und die Vorstellungen vom Mittelalter. Köln; Graz, 1975; Idem. Volk, Herrscher
und Heiliger im Reich der Merowinger. Prag, 1965; Folz R. Les saints rois du moyen âge en
occident, 6e—13e siècle. Bruxelles, 1984; Corbet P. Les saints ottoniens. Sainteté dynastique,
sainteté royale et sainteté féminine autour de l’an mil. Sigmaringen, 1986; Guillot O. Les
saints des peuples et des nations dans l’occident des 6e—10e siècles // 36la Settimana del
centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1989; Boureau A., Ingerflom S. (Hrsg.)
церкви» в лице высшего, а зачастую и низшего клира (как в Шотлан-

дии и Чехии) принимали активное участие в процессах образования
наций27. Таким образом, выясняется, что антитеза «универсализм
Средневековья — национальное многообразие Нового времени» —
это упрощение, в силу которого ошибочно приписывается меньшая
интенсивность национальных энергий как раз тем векам, в течение
которых и возникли сегодняшние нации Европы. С одной стороны,
церковь, организационно приспосабливавшаяся к политической гео-
графии империи и возникших на ее месте государств, всегда была
поделена на региональные и «национальные» епархии, в рамках кото-
рых местный клир был тесно связан с населением. С другой стороны,
нации и в Новое время сохраняли интенсивный христианский харак-
тер, то есть являлись частями мировой религии: короли, аристокра-
тия и народ независимо от конфессии апеллировали к Богу и цер-
кви — даже Наполеон не отказался от такой легитимации. Из мира
Бога (а это значило также — из мира поставленных Богом королей
и служащих Ему церквей) никто до эпохи революций уходить не хотел.
Точно так же сохраняла свою силу и идея совместного действия церкви
и государства служащих Богу и людям (выражение «трон и алтарь»
появилось в 1792 году, в ходе революции27а). С тех пор как христиан-
La royauté sacrée dans le monde chrétien. Paris, 1992. — Для Чехии св. Вацлав сыграл
прямо-таки роль создателя нации: Fritze W. H. Frühzeit zwischen Ostsee und Donau.
Berlin, 1982. S. 271: «Народ осознает сам себя не только как gens, он обретает и са-
кральное единство как familia sancti Wenzeslai, ядро которой образуют правитель
и знать. Вацлав и (св.) Адальберт — патроны страны […] под их знаками, дарую-
щими победу, войско идет в битву». См. об этом: Graus F. Der Herrschaftsantritt St.
Wenzels in den Legenden // Lemberg H. u.a. (Hrsg.) Osteuropa in Geschichte und Gegen-
wart. Festschrift für G. Stökl. Köln; Wien, 1977. S. 287 ff. — Примеры интеграционной
силы национальных святых (королей или же нет) см.: Heinzelmann M. Translations-
berichte und andere Quellen des Reliquienkultes. Brepols, 1979. S. 31 ff.; cр. также: Prey-
er H. C. Stadt und Stadtpatron im mittelalterlichen Italien. Zürich, 1955.
27
Относительно Шотландии см.: Shaw I. P. Nationality and the Western Church
before the Reformation. London, 1959; Kalckhoff A. Nacio Scottorum. Schottischer Re-
gionalismus im Spätmittelalter. Frankfurt a.M.; Bern, 1983; о Чехии: Graus F. Böhmen
zwischen Bayern und Sachsen. S. 5 ff., cр. Anm. 177; в остальном (подгонка церков-
ных границ к государственным) см.: Fobeville R. Royaumes, métropolitains et conciles
provinciaux // Atti della 5a settimana internazionale di studio. Mendola (1971). Milano,
1972. P. 272 ff.
27a
Написанное двумя эмигрантами — Пелленком и маркизом де Линоном —
воззвание герцога Брауншвейгского от 25 июля 1792 года содержало следующую
декларацию о намерениях прусского и австрийского монархов: цель вторжения —
«de faire cesser l’anarchie dans l’intérieur de la France, d’arrêter les attaques au trône et à
l’autel, de rétablir le pouvoir légal, de rendre au roi la sureté et la liberté dont il est privé,
ство победило, правитель, поставленный Всевышним, получал тем са-

мым обязанность заботиться о надлежащем порядке в церкви, точно
так же, как церковь, свыше поставленная над народом Божьим, должна
была в силу этого заботиться о надлежащем порядке в государстве,
к которому принадлежали (и в котором нередко занимали высокое
положение) ее представители. Церковь освящала, порицала и хвалила
властителей, участвовала в их возведении на троны и свержении с них.
Четкое терминологическое и фактическое отделение церкви от госу-
дарства было совершенно невозможно до той поры, когда появился
«эмансипированный народ-нация (Volksnation)», устранивший церковь
из публичной сферы. В секуляризованных таким образом государствах
историческая наука, над которой теперь царили «нация» и «народ»
в послереволюционном смысле этих слов, осуществила это термино-
логическое разделение задним числом. Внутренние конфликты единой
системы теперь анахронистически рассматривались как столкновения
принципов и борьба за власть между двумя силами, которые якобы
с самого начала друг с другом боролись, а не дополняли друг друга28.
Таким образом, «народ» и «нация» в христианский век Европы
представляли собой нечто принципиально иное, нежели новая «су-
веренная нация». До появления последней трон под тем или иным
властителем мог, конечно, быть поколеблен и даже опрокинут «наро-
дом» (populus) — таким, который включал в себя крупные светские
и церковные фигуры и участвовал в осуществлении публичной власти
(см. параграф IV.1). Но этот «народ», представляемый знатью, связан-
ный по рукам и ногам церковью и богоугодными порядками, не мог
быть суверенным, он должен был обзавестись правителем, который
отправлял бы высшую власть именем того, от кого только и могла она
происходить. И только в конце XVIII века англичанин Томас Пейн
выступил с новой оценкой ветхозаветной модели: на основе Библии
et de le mettre en état d’exercer l’autorité légitime qui lui est due». — (Перевод: «пре-
кратить анархию во Франции, остановить нападки на трон и церковь, восстано-
вить законную власть, вернуть королю безопасность и свободу, которых он ли-
шен, и позволить ему исполнять власть, которой он наделен по закону») цит. по:
Thiers A. L. Histoire de la Révolution Française. 9e ed. Paris, 1829. T. 2. P. 219); затем сле-
довали те угрозы — вплоть до полного разрушения Парижа, — которым суждено
было способствовать резкой эскалации гражданской войны (примеч. Р. Козеллека).
Ср. также: Stolleis M. Thron und Altar // Erler A. (Hrsg.) Handwörterbuch zur deutschen
Rechtsgeschichte. 33. Lfg. Berlin, 1991. S. 22 ff.
28
Об этом см.: Werner K. F. Gott, Herrscher und Historiographie. S. 17 ff. — О при-
сутствии религиозного фактора в Новое время см.: Greyerz K. (Ed.) Religion and
Society in Early Modern Europe, 1500–1800. London, 1984.
он доказал американцам, что не Бог создал власть монархов, а наобо-

рот, евреи, вызывая на себя гнев Господень, жаждали иметь царей,
как остальные народы, то есть — как язычники! Тем самым Пейн от-
крыл американцам возможность оставаться христианами в Божьем
мире, не имея короля: это была важная альтернатива той картине мира,
которую создала Великая Французская революция29.
«Позднеантичный», то есть христианский, Рим, «Средние века»
и «Новое время» образуют вместе о д н у эпоху — век «монархов и свя-
щенников» (Виктор Гюго), то есть век христианской, основывающей
свой суверенитет на Боге, монархии и определяемых ею политических
и социальных порядков. Монархия достигла в Новое время очередного
политико-идеологического расцвета как угодное Богу установление30,
а христианство, хотя и разделенное на конфессии, только в этот период
добилось успехов своей миссионерской деятельности, охватившей все
континенты.
Наряду с римским и церковным фундаментами этого периода нель-
зя забывать также и третий — этнический субстрат. Между тем вре-
менем, когда обитателей Европы к северу от Альп описывали Цезарь
и Тацит, и VI веком произошли коренные этнические изменения31.
Наибольшие последствия из них имело объединение «малых племен»
в «племенные союзы» (Stammesverbände), которые зачастую обрели по-
стоянные организационные формы только после того, как столкнулись
29
Paine Th. Common Sense (1776) / Ed. I. Kramnick. Harmondsworth, 1976.
P. 72−73: «No truly natural or religious reason can be assigned […] for […] the distinction
of men into Kings and Subjects». — (Перевод: «Никакого истинно натурального либо
религиозного довода невозможно привести […] в пользу […] разделения людей
на королей и подданных».) — Ср.: Vincent B. Thomas Paine ou la religion de la liberté.
Paris, 1987. P. 64–65 (о молниеносном и невероятном успехе этого памфлета), P. 74 ff.
(о его интеллектуальном и политическом влиянии).
30
Канторович [Kantorowicz E. H. The King’s Two Bodies. A Study in Mediaeval
Political Theology. Princeton (N.J.), 1957] рассматривает — вопреки тому, что ска-
зано в подзаголовке, — отнюдь не только Средневековье. — Duchhardt H. (Hrsg.)
Herrscherweihe und Königskrönung im frühneuzeitlichen Europa. Festschrift für H. We-
ber. Wiesbaden, 1983 (в статьях Германа Вебера (Майнц), которому посвящен этот
сборник, показаны границы «секуляризации мышления в Новое время»); Wer-
ner K. F. Gott, Herrscher und Historiographie. S. 23, Anm. 67.
31
Schwarz E. (Hrsg.) Zur germanischen Stammeskunde. Aufsätze zum neuen For-
schungsstand. Darmstadt, 1972; Jankuhn H., Beck H. (Hrsg.) Reallexikon der germanischen
Altertumskunde. 2. Aufl. 35 Bde. Berlin; New York, 1968–2007 (там же см. о названиях
отдельных племен); Demougeot E. La formation de l’Europe et les invasions barbares.
2 t. Pаris, 1969–1979; Werner J., Ewig E. (Hrsg.) Von der Spätantike zum Frühen Mittelal-
ter. Aktuelle Probleme in historischer und archäologischer Sicht. Sigmaringen, 1979.
с великим Римским государством. Появляющиеся начиная с III века

собирательные названия, такие как «франки» или «алеманны», в конце
концов сделались названиями «народов» (gens). К этим новым народам
относятся и саксы32, и фризы33, и тюринги34, и появляющиеся толь-
ко в VI веке бавары, и лангобарды, тоже относившиеся к западным
германцам; они, после того как провели некоторое время в Богемии
и Паннонии и насильственно интегрировали гепидов, в VI веке окку-
пировали значительную часть Италии, откуда оказывали культурное
и языковое влияние на баварoв и алеманнов35. Во всех случаях — в том
32
Саксы — враги, вызывавшие страх у франков и оттеснившие их к Западу, —
в Северной Галлии практически не сумели закрепиться, однако вместе с ютами
и англами сыграли в Британии ту же роль, что франки в Галлии: они были вспомо-
гательными войсками, сначала оборонявшими римскую территорию, а потом захва-
тившими на ней власть (Demougeot E. La formation de l’Europe et les invasions barbares),
только их небольшие королевства не были так быстро поглощены крупным. — Capel-
le T. Archäologie der Angelsachsen. Eigenständigkeit und kontinentale Bindung vom 5. —
9. Jh. Darmstadt, 1990; Krieger K. F. Geschichte Englands von den Anfängen bis zum 15. Jh.
München, 1990; Wormald P. Bede, the Bretwaldas and the Origins of the Gens Anglorum //
Ideal and Reality in Frankish and Anglo-Saxon Society: Studies presented to J. M. Wallace-
Hadrill. Oxford, 1983. P. 99 ff.; П. Уормолд (Ibid. P. 123 ff.) показывает, как название
Angli, несмотря на доминирование саксов и lingua Saxonica, еще до политического
объединения закрепило за собой ведущие позиции, потому что папа Григорий Ве-
ликий, который повстречался в Риме с angli и решил обратить их в истинную веру,
освятил именно это название. — Саксы, оставшиеся на континенте, сформировали
сравнительно гомогенные социальные структуры (знатные, свободные, литы) и тер-
ритории (Вестфалия, Ангария, Остфалия). У них было общее собрание, но во главе
их не стоял монарх. О саксах (до 843 года) см. превосходную работу: Freise E. Westfä-
lische Geschichte / Hrsg. W. Kohl. Düsseldorf, 1987. Bd. 1. S. 275 ff. — Далее: Lammers W.
(Hrsg.) Entstehung und Verfassung des Sachsenstammes. Darmstadt, 1967. S. 402 ff. (о со-
словиях); Idem. (Hrsg.) Die Eingliederung der Sachsen in das Frankenreich. Darmstadt,
1970; Hauck K. Goldbrakteaten; Idem. Stammesbildung und Stammestradition am sächsi-
schen Beispiel // Jahrbuch der Männer von Morgenstern. 1969. Bd. 50. S. 35 ff.
33
Хотя pagi фризов были пространственно изолированы друг от друга и носили
собственные названия, фризы образовывали один gens: Wilibald. Vita Bonifatii (VIII в.) /
Hrsg. R. Rau. Darmstadt, 1968. Ср. о них: Siems H. Studien zur Lex Frisionum. Ebelsbach,
1980; Lebecq S. Marchands et navigateurs frisons du haut moyen âge. 2 t. Lille, 1983.
34
Patze H., Schlesinger W. (Hrsg.) Geschichte Thüringens. Köln; Graz, 1968.
35
Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Die transalpinen Verbindungen der Bayern,
Alemannen und Franken bis zum 10. Jh. Sigmaringen, 1987; Wolfram H., Schwarcz A.
(Hrsg.) Die Baiern und ihre Nachbarn bis 907. Teil 1 (hist.). Wien, 1985; Friesinger H.,
Daim F. (Hrsg.). Die Baiern und ihre Nachbarn bis 907. Teil 2 (archäol.). Wien, 1985.
Также об Алеманнии см.: Gruenich D., Keller H. // Ibid. S. 135 ff.; о других народах
см.: Wolfram H. Die Geburt Mitteleuropas. Geschichte Österreichs vor seiner Entstehung,
378–907. Wien, 1987; Menghin W. Die Langobarden. Archäologie und Geschichte. Stutt-
gart, 1985 пишет также о влиянии археологии на баваров и алеманнов; о литера-
турном влиянии — Bach A. Geschichte der deutschen Sprache. Wiesbaden, 1965. S. 154:
числе и у северо- или восточно-германских народов, таких как готы,

бургунды, вандалы, чье присутствие начиная со II века н.э. зафиксиро-
вано в районе Балтийского моря и южнее, в Силезии и Причерномо-
рье, — только на территории Рима или под сильным римским влиянием
(тюринги)36 появились собственные государства (см. параграф IV.1).
Всем народам было свойственно сильное политическое самосозна-
ние в качестве gens/natio (см. параграфы IV.1 и IV.2). Почти необозримая
литература, включающая в себя таблицы различных народов, списки
правителей и легенды о происхождении, была изучена Арно Борстом:
как она показывает, люди уже тогда знали о том, что народов на зем-
ле множество, и пытались на основе предполагаемых или фиктивных
родственных связей между ними объединять их в группы37. Только тот,
кто имеет представление о существовавшем когда-то — в реальности
и в представлениях — разнообразии этого множества народов, сможет
понять реальность «народа»/«нации» в раннесредневековой Европе.
IV. Народ/нация как политическое объединение

IV.1. Спектр понятий gens/regnum, populus
Одним из следствий вступления Римской империи в иудеохри-
стианский мир было то, что наряду с противопоставлением populus
(Romanus) — gentes/nationes (barbari) возникло еще одно: populus Dei/
«в VIII веке существовал лангобардско-баварский культурный круг, центром кото-

рого была Павия». — Christlein R. Die Alamannen. Archäologie eines lebendigen Volkes.
Stuttgart; Aalen, 1978. Впервые политико-административное деление в Алеманнии
и Баварии возникло в рамках государства Меровингов: Schaab M., Werner K. F. Das
merowingische Herzogtum Alemannien (Ducatus Alemanniae) // Historischer Atlas von
Baden-Württemberg. II. Lfg. Stuttgart, 1988. S. l ff., пояснения к листу V, l (с литерату-
рой); Keller H. Fränkische Herrschaft und alemannisches Herzogtum im 6. und 7. Jh. //
Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins. 1976. Bd. 124. S. l ff, 398−399. — Коммен-
тированные издания источников см.: Bosl K. (Hrsg.) Dokumente zur Geschichte von
Staat und Gesellschaft in Bayern. München, 1974. Bd. 1/1: Altbayern vom Frühmittelalter
bis 1180; Quellen zur Geschichte der Alemannen. Sigmaringen, 1976–1987. Bd. 1–7.
36
Patze H., Schlesinger W. (Hrsg.) Geschichte Thüringens. Köln; Graz, 1968; Wolf-
ram H. Das Reich und die Germanen. Berlin, 1990. Последний автор рассматривает
империю скорее как экран, на который проецировался процесс развития герман-
цев. — Об отдельных народах см.: Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 458 ff.;
Idem. Die deutschen Stämme.
37
Borst A. Der Turmbau von Babel. Bd. 2/1. Там же см. старинные перечни свойств
разных народов, зачастую риторически-шаблонные.
populus electionis (то есть ветхозаветные евреи и христиане) — gentes/

nationes (так в латинской Библии назывались нехристиане и неиудеи —
ср. gojim = gentes). В качестве синонима gentes в этом смысле уже
в IV веке стало употребляться готское существительное во множе-
ственном числе thiudos (ед. ч. thiuda — «народ», см. ниже). Для нехри-
стиан, которых было больше в сельской местности, появилось название
pagani (от pagus — «поле за городом», ср. французское païens наряду
с paysans), по аналогии с которым было образовано готско-германское
haithi (от Heide — «поле», отсюда Heiden — «язычники»)38. Поскольку
в этой концепции язычники, в отличие от христиан, были (или оста-
вались) gentes, то есть варварами, для варварских военачальников
в империи («федератов») и у ее границ открылись новые возможно-
сти. Военачальники-нехристиане требовали и получали от императора
повышение в ранге, которое обеспечивало им более стабильное поло-
жение в среде соплеменников. Это повышение чем дальше, тем больше
было связано с условием перехода в христианство, но вместе с тем тот,
кто получал его, одновременно обретал и место в христианско-рим-
ском мире: для Хлодвига, Роллона, Владимира и других это было одним
из мотивов обращения, на который до сих пор обращали мало внима-
ния39. В ранний период войско такого военачальника интегрировалось
в римско-христианскую систему за счет того, что ему жаловался статус
федератов и отводилась какая-нибудь провинция, в которой воины
размещались в гарнизонах и с которой собиралось все необходимое
для их довольствия (но они почти никогда не селились там, как раньше
38
См. выше, раздел II, а также отдельные термины: Cange du Ch. du Fresne.
Glossarium ad scriptores mediae et infimae latinitates (1678). 9e éd. Graz, 1954; Souter A.
A Glossary of Later Latin to 600 A. D. (1949). 3rd ed. Oxford, 1964; Mittellateinisches
Wörterbuch bis zum ausgehenden 13. Jahrhundert / Hrsg. Bayerische Akademie der
Wissenschaften. München, 1967; Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. Leiden,
1954/1976; Hemme A. Das lateinische Sprachmaterial im Wortschatze der deutschen,
französischen und englischen Sprache. Leipzig, 1904 (reprint: Hildesheim, 1979); Meyer-
Lübke W. Romanisches etymologisches Wörterbuch (1911/1920). Heidelberg, 1968; за-
тем: Zöllner E. Die Stellung der Völker. S. 38 ff.; Ullmann W. The Bible and Principles
of Government (o господстве библейского понятия populus). Относительно thiuda
cр. примеч. 62.
39
Werner J. Kagan Kuvrat, der Begründer Großbulgariens — sein Grab in Malaja
Perescepina bei Poltava // Südosteuropa-Mitteilungen. 1984. Bd. 24. S. 64 ff. — Каган
Кубрат (ум. ок. 650 г.), крещенный в детстве при императорском дворе, был возве-
ден Ираклием (610–641) в патрикии. Раскопанное в 1912 году и верно датирован-
ное и идентифицированное Й. Вернером «пожалуй, самое богатое раннесредневе-
ковое захоронение Европы» у села Малая Перещепина включало в себя цингулум
и перстень с надписью «Chobratou Patrikiou».
считали). Важно было то, что это войско, наравне с exercitus Romanus,
получало признание как exercitus Gothorum, Francorum и так далее. Это
признание означало право на снабжение (помимо оружия из войско-
вых мастерских) в денежной и натуральной форме или в виде твердой
доли от дохода с крупных поместий — hospitalitas40. Представителя-
ми провинциальных властей во время переговоров и осуществления
платежей нередко выступали епископы: император, чтобы защищать
население от злоупотреблений со стороны фискальной администра-
ции, сделал их над ней контролерами41.
То обстоятельство, что знатные варвары дослуживались до выс-
шей военной должности, обладатели которой зачастую решали, кому
быть императором, способствовало не только «варваризации» армии
и государства, но и «романизации» варварских элит42. Процесс интегра-
40
Wolfram H. Die Aufnahme germanischer Völker ins Römerreich. Aspekte und
Konsequenzen // 29na settimana del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto,
1983. P. 87 ff.: «Popoli e paesi nella cultura altomedievale»; Diskussion // Ibid. P. 118 ff.
Ср.: Idem. Zur Ansiedlung reichsangehöriger Föderalen. Erklärungsversuche und For-
schungsziele // Mitteilungen des Instituts für Österreichische Geschichtsforschung.
1983. Bd. 91. S. 12 ff. Об exercitus Gothorum, которому соответствовал fiscus Gotho-
rum (Ibid. S. 19), и о том, когда происходило наделение землей, — sors Gothica, см.:
Ibid. S. 22−23. — О роли, которую в более позднее время играло это «войско готов»,
в VII веке у Юлиана Толедского слившееся с «королевством готов» и идеей Hispa-
nia в «войско Испании», — «la preuve d’une évolution dans la formation de l’idée de
nation», — см.: Teillet S. Des Goths à la nation gothique. Les origines de l’idée de nation
en occident, du 5e au 6e siècle. Paris, 1984. P. 633. — Новые тезисы о hospitalitas (на-
делении не землей, а доходами с нее) см.: Goffart W. Barbarians and Romans, A. D.
418–584. The Techniques of Accomodation. Princeton (N. J.), 1980; см. также критиче-
скую рецензию на эту книгу: Claude D. [Рец.] // Francia. 1983. T. 10. P. 753–754. — Ср.,
однако: Durliat J. Les finances publiques de Dioclétien aux Carolingiens, 284–889. Sig-
maringen, 1990. P. 48−49; Idem. Le salaire de la paix sociale dans les royaumes barbares,
5e — 6e siècle // Wolfram H. (Hrsg.) Anerkennung und Integration. Zu den wirtschaftli-
chen Grundlagen der Völkerwanderungszeit 400–600. Wien, 1988. S. 21 ff. — Недавно
об этом писал: Krieger R. Untersuchungen und Hypothesen zur Ansiedlung der West-
goten, Burgunder und Ostgoten. Bern, 1992, с критикой Гоффарта и Вольфрама; см.
также: Durliat J. [Рец.] // Franсia. 1991–1992. Bd. 18/1. S. 128 ff. (ответ на собрание
статей: Goffart W. Rome’s Fall and after. London; Ronceverte, 1989). — Привилегиро-
ванные воины-варвары были естественными союзниками римских элит в борьбе
против революционных движений, таких как багауды: это аргумент в пользу того,
что между элитами существовала кооперациия, а не конфронтация.
41
Heinzelmann M. Bischof und Herrschaft vom spätantiken Gallien bis zu den karo-
lingischen Hausmeiern. Die institutionellen Grundlagen // Prinz F. (Hrsg.) Herrschaft und
Kirche. Beiträge zur Entstehung und Wirkungsgeschichte episkopaler und monastischer
Organisationsformen. Stuttgart, 1988. S. 23 ff. (там же см. отсылки к другой литературе).
42
Demandt A. Magister militum // Realenzyklopädie. Supplement. 1970. Bd. 12.
S. 553 ff. (это основополагающий труд с точки зрения истории и просопографии);
ции осложнялся тем, что среди варваров преобладало арианство: готы,

служившие Риму, приняли это вероучение, позже объявленное ересью,
когда оно еще господствовало при императорском дворе, и передали его
другим германским народам43. Тем не менее Теодорих Великий около
500 года считал возможным римско-германский симбиоз после того,
как стал королем в римской иерархии рангов (Flavius Theoderichus rex),
и мог назначать людей на все должности в сохранившей свою римскую
структуру административной системе Италии, вплоть до облаченного
в пурпур Praefectus praetorio и до консула Запада, признававшегося даже
на Востоке. Теодорих мечтал о том, что Gothorum populus (!) как народ
империи вместе с римлянами — uterque populus — будет стоять над gentes
Запада, но при этом вовлечет их в состав римского мира44. Готы — хри-
стиане, хотя и арианского толка, — первыми среди варваров заявили
Matthews J. F. Western Aristocracies and Imperial Court, A. D. 365–425. Oxford, 1975;

Werner K. F. Du nouveau sur un vieux thème. Les origines de la ‘noblesse’ et de la ‘chevale-
rie’ // Académie des Inscriptions et Belles-Lettres. Comptes rendus. Paris, 1985. P. 186 ff. —
Для преемственности в названиях должностей важно уже: Helm R. Untersuchungen
über den auswärtigen Verkehr des römischen Reiches im Zeitalter der Spätantike // Ar-
chiv für Urkundenforschung. 1932. Bd. 12. S. 375–436.
43
Об арианстве готов см.: Stroheker K. R. Die geschichtliche Stellung der ostger-
manischen Staaten am Mittelmeer // Saeculum. 1961. Bd. 12. S. 14 ff.; Werner K. F. Gott,
Herrscher und Historiographie. S. 12−13. — О последствиях см.: Salvianus. De guber-
natione Dei. 1, 1. S. 49: «omnes […] barbari aut pagani sunt aut haeretici». Это — обоб-
щающее (так как случались индивидуальные обращения в католицизм) описание
ситуации до Хлодвига.
44
См.: Ensslin W. Theoderich d. Gr. München, 1959. S. 159 ff.; Ibid. S. 155 ff. (о его
атрибутах — это атрибуты римского rex). О титулах см. также: Fuchs S. Kunst der
Ostgotenzeit. Berlin, 1944. S. 11–12 (в том числе надпись на золотом медальоне: «rex
Theodericus pius princeps (христианин! — К. Ф. Вернер) invictus semper»). Кассио-
дор (Cassiodor. Variae 1, 1 (508) // MGH. Scriptores. 1894. T. 12. P. 10–11) поставил
то письмо Теодориха императору, где говорится о положении готов между кесарем
и другими gentes, первым в корреспонденции своего короля. — Появляющееся то-
гда готское слово rejks (король) — вместо thiudans — означает римского rex. Титул
rex Gothorum Теодорих в Италии никогда не носил; ср. также: Suerbaum W. Vom an-
tiken zum frühmittelalterlichen Staatsbegriff. Über Verwendung und Bedeutung von res
publica, regnum, imperium und status von Cicero bis Jordanis. Münster, 1961. S. 255 ff.:
regna Romana — обобщающее понятие для римской и романо-готской державы, то-
гда как regnum Gothorum применительно к последней никогда не употреблялось. —
Теодорих на одном золотом медальоне назван victor gentium, как император: Alföl-
di M. R. Il medaglione d’oro di Teodorico // Rivista italiana di numismatica. 1978. Vol. 80.
P. 133; Idem. Das Goldmultiplum Theoderichs des Großen. Neue Überlegungen // Ibid.
1988. Vol. 90. P. 367. — Вывод в: Wolfram H. Gotisches Königtum und römisches Kai-
sertum von Theodosius d. Gr. bis Justinian I // Frühmittelalterliche Studien. 1979. Bd. 13.
S. 26: «Regna на территории Рима коренились в традиции externae gentes, но пред-
ставляли собой латинские, позднеримские институции».
притязания на ранг populus в римской иерархии народов. Попытка

симбиоза, пусть неудавшаяся, показывает, как Римская империя в ка-
честве модели и легитимирующего фактора оказывала влияние на по-
литическую организацию новых государственных народов, желавших
посредством imitatio imperii встать рядом с римлянами или на их ме-
сто45. Одним из сохранившихся надолго значений слова populus стало
«народ империи», стоящий над другими народами (gentes), — народ, чья
«держава» (regnum) стоит над державами (regna) других народов (тут
один и тот же термин regnum служил для обозначения двух рангов,
или двух порядков величин46, если только для собственной державы
не употреблялся — опять же по аналогии с Римом — термин imperium).
Бóльшие последствия, нежели замысел Теодориха, имело создание
собственной державы франком Хлодвигом. Он тесно взаимодействовал
с галло-римскими епископами, рекрутировавшимися в основном из се-
наторского сословия, и стал первым варварским королем, связавшим
образование своего королевства с принятием католицизма47. Таким об-
разом, император признал его не только как союзника, но и как rex в рим-
ской иерархии, что подняло его над аристократами-сенаторами и дало
ему право самому назначать людей — в том числе и варваров — на вы-
сокие должности, такие как comes, обладатели которых получали статус
vir illuster и становились членами nobilitas48. Для церкви в своей державе
45
Об Imitatio imperii см.: Stroheker K. R. Die geschichtliche Stellung. S. 140 ff.;
Ewig E. Zum christlichen Königsgedanken im Frühmittelalter // Mayer T. (Hrsg.) Das
Königtum. Seine geistigen und rechtlichen Grundlagen. Darmstadt, 1969. S. 7 ff.; Wolf-
ram H. u.a. Intitulatio; Classen P. Karl der Große. — Моделью затем становится Ви-
зантия: Anton H. H. Beobachtungen zum fränkisch-byzantinischen Verhältnis in karo-
lingischer Zeit // Schieffer R. (Hrsg.) Beiträge zur Geschichte des Regnum Francorum.
Sigmaringen, 1990. S. 97 ff.
46
Иерархия regna: крупная держава (Gesamtreich) — малая держава (Klein-
reich) — образуемая малыми державами бóльшая держава, являющаяся частью
крупной (Teilreich), как Восточнофранкское королевство / «Германия» (Wer-
ner K. F. La genèse des duchés en France et en Allemagne // Idem. Vom Frankenreich zur
Entfaltung Deutschlands und Frankreichs. Sigmaringen, 1984. S. 278 ff.).
47
Gallien in der Spätantike. Von Kaiser Konstantin zu Frankenkönig Childerich.
Mainz, 1980; Ewig E. Spätantikes und fränkisches Gallien Gesammelte Sсhriften. 1952–
1973 / Hrsg. H. Atsma. 2 Bde. München, 1976–1979; Idem. Die Merowinger und das
Frankenreich. Stuttgart, 1988; Zöllner E. Geschichte der Franken. S. 182 ff. (касательно
сотрудничества с церковью).
48
О приоритете сенаторской знати, которая, хотя и была обязана своим ран-
гом не королю, тем не менее признавала его стоящим выше себя в римской иерар-
хии, впервые писал: Werner K. F. Bedeutende Adelsfamilien im Reich Karls d. Gr. //
Braunfels W. (Hrsg.). Karl der Große. Bd. 1. S. 83 ff., переиздано: Werner K. F. Vom Fran-
kenreich. S. 22 ff. — Материал по давно уже проведенной нами линии от Римского
католический rex был, подобно императору, pius princeps, princeps et

dominus и мог, как и римский кесарь, созывать синоды «своих» еписко-
пов у себя в резиденциях49. Категории, которыми оперировала история
германо-немецких племен, явно неадекватны, они не позволяют по-
стичь масштабы и характер того события, которым стало основание ко-
ролевства Хлодвигом. Католики-франки теперь претендовали на ранг
populus — равного римскому народа, победившего еретиков-вестготов
и язычников-алеманов и возвышенного Господом над прочими gentes50.
В литургических призываниях милости Бога и святых на правителей,
державу и войско новый народ (Reichsvolk) занял наконец свое место
в одном ряду с римлянами51. Неразрывная связь собственной государ-
королевства Одоакра и Теодориха к признанию франкского короля в качестве rex

в римской иерархии, которое позволило ему сделать Париж своей cathedra regni
по образцу Равенны, см. в статье: Faussner H. C. Die staatsrechtliche Grundlage des rex
Francorum // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Ab-
teilung. 1986. Bd. 103. S. 42 ff. Хотя надо заметить, что предположение о «регентстве»
Хлодвига (Ibid. S. 79) неверно и неадекватно характеру иерархии рангов импера-
тора и автономных королей, который уже давно продемонстрировал: Dölger F. Die
Familie der Könige im Mittelalter // Historisches Jahrbuch. 1940. Bd. 60. S. 397 ff. —
Об институциональных последствиях для франкского королевства и его знати см.:
Werner K F. Du nouveau sur an vieux. См. также: Idem. Naissance de la noblesse. L’essor
des élites politiques en Occident. 4e—12e siècle. Paris, 1998.
49
Ewig E. Zum christlichen Königsgedanken. S. 7 ff.; Idem. Spätantikes und fränki-
sches Gallien. Bd. 1. S. 3 ff.
50
Авит из Вьенна поздравил Хлодвига (496/497) (MGH. Scriptores. 1883. T. 6/2.
P. 76) с принятием крещения и сразу сделал вывод: «quia deus gentem vestram per vos
ex tota suam faciet». — (Перевод: «так как бог через вас сделает весь ваш народ сво-
им».) Теперь, считал он, остальные gentes последуют примеру, и потому «vestra fides
nostra victoria est» («ваша вера есть ваша победа»), (Ibid. S. 75–76.) Ремигий видел
в Хлодвиге (512) «praedicator fidei catholicae […] custos patriae, gentium triumpha-
tor». — (Перевод: («учредителя католической веры […] стража родины, победителя
народов»): MGH. Epistulae. 1892. T. 3. P. 114. Это — ранние императорские атри-
буты в приложении к рангу франкских королей в Божьем мировом плане. Папы
в VIII веке умело связали его с заслугой римской церкви: «ut […] victor, intercedente
beato Petro, super omnes barbaras nationes efficiaris». — (Перевод: «чтобы ты, победи-
тель, через посредство блаженного Петра совершил (это) над всеми варварскими
народами»): см. письмо папы Стефана II к Пипину, 24.2.756 г. (MGH. Epistulae. T. 3.
P. 498). — Rorico Moissiacensis. Gesta Francorum // Recueil des historiens des Gaules et
de la France. 2e éd. 1877. T. 3. P. 17: Господь сопровождает войско Хлодвига — Franco-
rum populus — как некогда Israeliticum populus.
51
Tellenbach G. Römischer und christlicher Reichsgedanke in der Liturgie des frühen
Mittelalters // Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften. Philoso-
phisch-historische Klasse. Heft 1. 1934/1935. S. 19 ff.; Idem. Germanentum und Reichs-
gedanke. S. 122 ff.: молитва за «Imperium Romanorum sive Francorum». — Франкские
короли уже в 584 году в письме в Константинополь говорили о «pax […] inter ut-
ственности и соответствующей ей «национальной гордости» с выдаю-

щейся набожностью и правоверностью (франки — особо излюбленный
Христом и потому победоносный народ, который облекает в золото
мощи святых, принявших мученическую смерть от римлян)52 с самого
начала была и осталась характерной чертой «народа франков» (gens
Francorum), формировавшегося из совокупности франкских и галло-
римских (привлекавшихся на военную службу!) подданных «короля
франков» (rex Francorum) в Галлии к северу от Луары. Эти «неофранки»,
хотя по языку и происхождению состояли в основном из галло-римско-
го элемента, уже в VII веке все утверждали, что являются потомками
франков Хлодвига, которые, как только теперь стали утверждать, якобы
были победоносными завоевателями, перебившими римлян (Romani)
или прогнавшими их за Луару53. Тут можно проследить этногенез хри-
ramque gentem» (MGH. Epistolae. T. 3. P. 141–142).

52
В прологе Салического закона (около 700 года) сказано: «…gens Franco-
rum inclita […] emunis ab herese […] vivat qui Francus diligit Christus […] sancto-
rum martyrum corpora, quem Romani igne cremaverunt […] Franci super eos aurum
et lapidos preciosos ornaverunt». — (Перевод: «…славный народ франков […] не за-
тронутый ересью […] да здравствует Христос, который избрал франков […] тела
святых мучеников, кого римляне сожгли огнем […] франки украсили их золотом
и драгоценными камнями».) — (MGH. Leges. Sectio 1. 1969. T. 4/2. P. 2 ff.; Schmidt-
Wiegand R. Lex Salica // Handwörterbuch zur deutschen. Rechtsgeschichte. 1978. Bd. 2.
S. 1949 ff.; Idem. Gens Francorum inclita // Scheil U. (Hrsg.) Festschrift für A. Hofmeister.
Halle, 1955. S. 240, 236). О геллонском сакраментарии, содержащем прославление
франков как нового gens Davitica, см.: Tellenbach G. Germanentum und Reichsgedan-
ke. S. 124–125. Ср. новые примеры: «удивительно […] как германцы воспринимали
христианскую веру […] как национальное достояние». Выступая наследниками
Рима и избранного еврейского народа, они отказывались считать себя «варварами»
и «язычниками»: Ewig E. Zum christlichen Königsgedanken. S. 47.
53
Ewig E. Volkstum und Volksbewußtsein im Frankenreich des 7. Jahrhunderts //
5ta Settimana del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1958. P. 587 ff.; пе-
реиздано: Idem. Spätantikes. Bd. 1. S. 231 ff.; Kienast W. Studien über die französischen
Volksstämme des Frühmittelalters. Stuttgart, 1968. S. 19. Последний автор еще обна-
руживает представление о франкском государстве как о государстве завоевателей
и ментальность побежденных, характерную для галло-римского населения, и ци-
тирует (Ibid. S. 21, Anm. 17) дополнение (IX века) к Льежскому кодексу Liber Histo-
riae Francorum (MGH. Scriptores rerum Merovingicarum. 1919–1920. T. 7. P. 773), где
делается попытка увязать истребление римлян, о котором говорится в тексте (око-
ло 725 года), с тем фактом, что франки, тем не менее, говорили на романском языке:
«Omnesque Romanes (sic!) […] qui tunc in Gallia habitabant, exterminavit Chlodovicus
[…] Et videntur Franci illis temporibus linguam romanam, qua usque hodie utuntur, ab
illis Romanis qui ibi habitaverant, didicisse». — (Перевод: «И всех римлян, которые
жили в Галлии, изгнал Хлодвиг […] И очевидно, что в те времена франки у тех
римлян, которые там жили, научились романскому языку, которым пользуются
вплоть до сегодняшнего дня».) (Перед тем как перебить их?!) Их прежнего naturalis
стианской нации через фикцию общего происхождения — рождение

«нового народа», который в легенде о троянских корнях, появившей-
ся тогда же, в VII веке, представлял себя как ровню римлянам и од-
новременно как народ не германский (!), а как populus, в библейском
и римском смысле этого слова, стоящий выше gentes в силу своего
происхождения и богоизбранности54. Эту франкскую нацию можно
было отрицать только одним способом: идентифицировав ее с другой,
возникшей много позже, в результате нового этногенеза, — француз-
ской нацией, опираясь на идентичность названий (Francia — France)
и преемственность власти франкских и французских королей (les trois
races)55. Первая нация возникла в результате сплавления франкских
и других варварских элементов с галло-римским населением к северу
от Луары (IV–VIII века), вторая — из сплавления западной части этих
неофранков с нефранкскими, особенно южногалльскими народами:
сначала, в XII веке, потребовалось общее название для всего народа,
подчиненного королю, а только потом, в XIII веке, начался процесс
интеграции Юга (см. параграф IV.2).
Претензию на статус народа великой державы (Reichsvolk) наряду
с римлянами или вместо них заявляли и успешно отстаивали не только
франки, но и другие народы — в пределах той территории, которой
lingua не знает никто.

54
Folz R. Sur la légende d’origine des Francs // Mémoires de l’Académie de Dijon.
1983–1984. T. 126. P. 187 ff.; Graus F. Lebendige Vergangenheit. S. 86 ff.; Zöllner E. Die
Stellung der Völker. S. 70–71. — Вывод, что франки не могут и не хотят быть герман-
цами, исторически разработан около 1000 года у Аймоина из Флёри: Werner K. F. Die
literarischen Vorbilder des Aimoin von Fleury // Jauss H. R., Schaller D. (Hrsg.) Medium
aevum virum. Festschrift für W. Bulst. Heidelberg, 1960. S. 69 ff. Придя из Трои, франки
благодаря своей maior fortitudo побеждают римлян, германцев и галлов (Ibid. S. 98).
Мотив Трои сохранял свою действенность и позже: Schneidmüller B. Nomen Patriae.
Die Entstehung Frankreichs in der politisch-geographischen Terminologie. 10.—13. Jh.
Sigmaringen, 1987. S. 167 ff.; Melville G. Troja: Die integrative Wiege europäischer Mäch-
te im ausgehenden Mittelalter // Seibt F., Eberhardt W. (Hrsg.) Europa 1500. Integrations-
prozesse im Widerstreit: Staaten, Regionen, Personenverbände, Christenheit. Stuttgart,
1987. S. 415; Beaune C. Naissance de la nation France. Paris, 1985. P. 19 ff.
55
Werner K. F. Les origines. Chap. 1; Idem. [рец. на книгу: Bezzola G. A. Das otto-
nische Kaisertum in der französischen Geschichtsschreibung des 10./11. Jahrhunderts.
Graz; Köln, 1956] // Historische Zeitschrift. 1960. Bd. 190. S. 578–579: «Некая ‘Франция’
[…] равномерно заселенная ‘французами’ […] применительно к Х веку есть фик-
ция». — О длительности процесса срастания см.: Werner K. F. Historia mundi. Bern,
1958. Bd. 6. S. 138. О Francia, Franci, Francigenae см.: Lugge M. «Gallia»und «Francia»im
Mittelalter. Bonn, 1960; Brühl C. R. Deutschland — Frankreich. S. 83–84; Schneidmül-
ler B. Nomen Patriae (со множеством примеров, в том числе и касающихся того,
о чем пойдет речь ниже).
правили их короли. На Пиренейском полуострове соединились древняя

иберийская солидарность и вестготская королевская власть, причем
римские элиты этой Hispania-Gothia создали литературу, восславляв-
шую этот новый народ (Reichsvolk) и в своих произведениях признавали
за ним ранг, одинаковый с римлянами и даже более высокий. Подобно
вере во «франкское» происхождение в Галлии, вера в «готское» про-
исхождение живет до сих пор среди части испанской аристократии,
которая на этом основании выдвигает соответствующие социальные
притязания56. Таким образом, уже с VI века, после образования симбио-
за новых gentes с населением покоренных ими частей Римской империи
(или, по крайней мере, симбиоза элит), у них сформировались общие
картины исторического прошлого, связывавшие их историю с круп-
ными римскими провинциями («галлы», «испанцы», «бритты».) На ис-
пано-готскую, галльско-франкскую, италийско-готско-лангобардскую,
брито-англосаксонско-англонорманскую национальную историогра-
фию VI–XII веков постоянно опирались и ссылались те крупные на-
ции, которые позже формировались на этих пространствах57. Перенос
56
Vones L. Hispania // Lexikon des Mittelalters. Bd. 5. S. 38 ff.; Teillet S. Des Goths
à la nation gothique. P. 33 ff. Симбиоз с римской Испанией, модель народа Божьего
приходит на место populus Romanus. — Fontaine J. Culture et spiritualité en Espagne
du 4e au 7e siècle. Paris, 1986; Idem. Isidor von Sevilla // Lexikon des Mittelalters. Bd.
5. S. 677 ff., 679 — о его origo Gothorum (правильно именно так, а не historia Gotho-
rum. — MGH. 1894. T. 11. P. 267), с предисловием-«похвалой Испании» (laus Spaniae)
(«политический манифест […] за новую романо-готскую Испанию»), см.: Mess-
mer H. Hispania-Idee und Gotenmythos. Zürich, 1960. — В 1436 году кастильская де-
легация на Базельском соборе требовала для себя более высокого ранга, ссылаясь
на то, что кастильский король — вестготских кровей, см.: Maravall J. A. El concepto
de España en la edad media (1954). 3e ed. Madrid, 1981. P. 354. — О том, как социаль-
ные элиты вплоть до сегодняшнего дня претендуют на «готское» происхождение,
см.: Poliakov L. Der arische Mythos. Zu den Quellen von Rassismus und Nationalismus.
Wien, 1977. S. 27 ff.; cр. примеч. 57.
57
Goffart W. The Narrators of Barbarian History (A. D. 550–800). Jordanes, Gregory
of Tours, Bede, and Paul the Deacon. Princeton (N.J.), 1988. P. 20. — Националисти-
ческую историографию Х. Вольфрам [Wolfram H., Haupt H. (Hrsg.) Quellen zur Ge-
schichte des 7. u. 8. Jahrhunderts. Darmstadt, 1982. S. 5] усматривает в переизданном
там Псевдо-Фредегаре: эта история франков (VII века) упоминает македонян и рим-
лян только для того, чтобы показать, как франки их превосходят. — Поражения
в Италии от восточноримских войск превращаются в победы. Римско-франкская
модель, согласно которой народ в соответствии с Божьим мировым планом обра-
щается в христианство и затем выходит на ведущую позицию, получила распро-
странение и среди англосаксов — ср.: Alkuin. Versus de patribus, regibus et sanсtis Eu-
boricensis ecclesiae. The Bishops, Kings and Saints of York / Ed. P. Godman. Oxford, 1982:
саксы «antiqua, potens bellis et corpore praestans Germaniae populos gens» (Ibid. P. 46–
47) уже в языческие времена были «gens ventura Dei» (Ibid. P. 78), и победы их были
элементов римской государственности в новые королевства (regna)

породил структурированный мир государств и народов, в котором
ранг того или иного государства определялся не только его фактиче-
ской мощью, но и легитимными притязаниями, основанными на этих
легитимирующих факторах (таких, например, как раннее вхождение
в католический мир) и частично подтвержденными императором и/
или папой. Атрибуты, полученные на такой основе, обеспечили, напри-
мер, франкской державе и ее государствам-преемникам вплоть до сере-
дины XIX века преимущество перед другими странами, связывавшими
себя исторически с Римской империей (см. ниже).
Ярко выраженный «государственный» характер христианских
gentes подтверждается терминами национальных языков, относя-
щимися к семантическому полю понятия «народ». Как и до 500 года
(см. параграф II.4), в административном, церковном и литературном
латинском языке для этого поля существовали (с учетом вышеупомя-
нутых трансформаций значений) термины populus, gens, natio (о по-
следнем см. параграф IV.2). Их эквивалентами в германских языках
были: thiuda, liut, folc.
Древневерхненемецкое folc, средневерхненемецкое volc в первом
значении — это «войско», как старославянское «пълъкъ» и русское
«пълк»: этимологический корень voll/viel («полно»/«много»), контами-
нированный с древневерхненемецким folgen, средневерхненемецким
volgen («следовать»)58. В англосаксонском folc или sigefolc значит «группа
предопределены; их король — «отец отечества» («patriae pater». — Ibid. P. 118). Эд-

вин царствует над несколькими народами — саксами, пиктами, скотами, бритами
(Ibid. P. 123), а значит, является верховным королем (Großkönig). Король Освальд
(почитаемый как святой) «stravit […] phalanges barbaricas» (Ibid. P. 255–256): теперь
другие стали варварами. — О «формировании традиции по политическим моти-
вам» в средневековой английской историографии до Х века см.: Kleinschmidt H. Un-
tersuchungen über das englische Königtum im 10. Jh. Göttingen, 1979. S. 171 ff. — О бри-
танских мифах см.: Pilch H. Geoffrey of Monmouth // Lexikon des Mittelalters. 1982.
Bd. 4. S. 1263–1264: Гальфрид Монмутский в XII веке перерабатывает отчасти очень
древние предания в триумфальную национальную историю. — Об использовании
ранних преданий в историографии новых крупных государств начиная с XII века
см.: Guenée B. Histoire et culture historique dans l’occident médiéval. Paris, 1980. P. 332
ff. — «Национальная история» существует с VI века постоянно, хотя форма ее ме-
няется, а объект эволюционирует; об этом см. также примеч. 195.
58
Kluge F. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache (1883). 21. Aufl. Berlin,
1975. S. 823 ff. (см. статью Volk): древневерхненем. folc(h) — основное значение «от-
ряд воинов» (Heerhaufe, Kriegerschar), здесь же славянские аналогии; Herold G. Der
Volksbegriff im Sprachschatz des Althochdeutschen und des Altniederdeutschen // Junge
Forschung. 1941. Bd. 8. S. 230 ff.; Ehrismann O.-R. Volk. Eine Wortgeschichte vom Ende
воинов»; однако bufolc значит «население», и другие составные слова

с этим корнем, такие как folccyning («король»), folcesman («мужчина»)
или folcraed («благо народа»), позволяют увидеть в этом слове и по-
литический смысл. В одной проповеди Х века король, как и епископ,
назван пастырем христианского народа — Cristenra folca59. Соответ-
ственно, в древнесаксонском Гелианде встречается слово thiedo в зна-
чении gens/gentes и elitheodon для чужих народов, но неоднократно
встречается и that Iudeono folc в политическом смысле. В других за-
падногерманских языках тоже имели место подобные словоупотреб-
ления, однако они не привели к перманентному закреплению за сло-
вом политического смысла60, тем более что значение «простой народ»
des 8. Jahrhunderts bis zum Barock. Gießen, 1970. S. 130. Политическое понятие о на-
роде с национальной привязкой к немцам получило свое выражение только около
1430 года — в слове Nation (Ibid. S. 5; cр.: Ibid. Anm. 2. — Значение «войско» встреча-
ется уже в древневерхненем. Песни о Хильдебранде: Hildebrandslied / Hrsg. G. Baes-
ecke. Halle, 1945. S. 10. Zeilen 8, 22; Schützeichel R. Althochdeutsches Wörterbuch.
Tübingen, 1909. S. 55 (cм. статью Folk: Volk, Volksmenge, Schar); Lexer M. Mittelhoch-
deutsches Taschenwörterbuch. Leipzig, 1943. S. 294: «volc: leute, volk (kriegsvolk, heer,
untertanen, deinerschaft); schar, menge, haufen» («люди, народ (войско, подданные,
прислуга); группа, толпа, отряд»); Götze A. Frühneuhochdeutsches Glossar. Berlin,
1950. S. 87: «Volk: auch Kriegsvolk» («также войско».) В одной Мальбергской глос-
се встречается аналогия со стадом, которое ведет бык-вожак, называемый Heer-
heiß: — «taurum qui gregem regit», цит. в: Wenskus R. Bemerkungen zum Thungius der
Lex Salica // Classen P., Scheibert P. (Hrsg.) Festschrift für P. E. Schramm. Wiesbaden,
1964. Bd. 1. S. 235, Anm. 141.
59
Сжатая информация для ориентации — в: Köbler G. Germanisches Wörterbuch.
S. 155–156, 417. — В деталях о древнеангл. слове folc см.: Bosworth J. Folc // Toller T. N.
(Ed.) An Anglo-Saxon Dictionary. Oxford, 1954. P. 290 ff. [с примерами, в том чис-
ле касающимися слов, образованных от этого корня, например folcriht = publicum
jus (публичное право); многие примеры касаются войска]. — Grein C.W.M. Sprach-
schatz der angelsächsischen Dichter / Hrsg. J. J. Köhler. Heidelberg, 1912. S. 204–205.
Заслуживает внимания употребление слова folctoga как перевода лат. dux populi,
princeps (аналог here-toga, «воевода».) — О выражении Cristenra folca см.: Morris R.
(Ed.) The Buckling Homilies of the Tenth Century. London, 1874–1880. P. 44 (указание
Х. Фольрат).
60
Iudeono folc (Heliand, IX век) // Deutsche National-Litteratur. Historisch-kritische
Ausgabe / Hrsg. J. Kürschner. Stuttgart; Berlin, 1882. Bd. 1. S. 164, Vers 61; S. 170, Vers
766); grimfolc Iudeono («враждебный народ») (Ibid. S. 180, Vers 4826); thiod/folc пе-
ременно (Ibid. S. 172, Verse 4317–4318); thiodo («народы»), в политическом смысле
также: «thero thiodo drohtin» (Ibid. S. 104, Vers 56); elitheoda («чужие народы») (Ibid.
S. 176, Vers 4384). — Другие случаи употребления см.: Köhler F. Lateinisch-althoch-
deutsches Glossar zur Tatianübersetzung. Paderborn, 1914 (reprint: Darmstadt, 1962).
S. 89–90 (folc в значении populus); thiota в значении gens и natio (Ibid. S. 39, 73). —
Определенно военно-политическим является употребление thes Christanes folches
в Страсбургских клятвах (842 год), с романским соответствием Christian poblo,
(см. параграф V.2) оставалось — наряду со значением «войско» — наи-

более распространенным.
В древневерхненемецком liut (мн.ч. liuti, средневерхненемецкое
liute) индоевропейский корень (греч. eleutheros, старослав. ljud — людъ)
позволяет распознать лежащую в основе этого понятия идею личной
свободы «людей». Они представляли собой правоспособное населе-
ние, хотя в формуле «страна и люди» (IX век, древнеангл. lant enti
liode) акцент был на той власти, которая осуществлялась над страной
и людьми61.
Готское слово thiuda означает «народ» в политическом смысле:
thiudanon значит «править, господствовать», thiudans — «король»,
thiudangardi — «государство, держава» (о древнверхненемецком thiot —
«народ» и о предыстории прилагательного theodisc см. ниже). Эта груп-
па понятий соответствует тесной связке латинских gens-rex-regnum.
По всей видимости, предполагалось, что полноценный народ (gens)
имеет короля (rex)62. Народ мог даже возникнуть только после появле-
то есть populus christianus (Nithard. Historiarum libri. 4,1 // MGH. Scriptores rerum
Germanicarum in usum scholarum. 1907. T. 44. P. 36). — Это согласуется с тезисом (Ol-
berg G. von. Freie, Nachbarn und Gefolgsleute. Volkssprachige Bezeichnungen aus dem
sozialen Bereich in den frühmittelalterlichen Leges. Frankfurt a.M.; Bern, 1983. S. 119)
о том, «что значение слова folk — особенно в текстах, которые писались с опорой
на латинские образцы, — выходило за пределы военной сферы и здесь, например,
охватывает также сферу политическую». Слово Volk = Heer («войско») прекрасно
подходило для передачи латинского populus в значении «войско, войсковое собра-
ние» (ср. примеч. 90–94).
61
Об основном значении свободного происхождения см.: Paul H. Deutsches
Wörterbuch / Hrsg. W. Betz. Tübingen, 1966. S. 398: древневерхненем./средневерхне-
нем. liut, древневерхненем. liuti, средневерхненем. Liute — все значат «народ», «люд»;
cр.: Green D. H. The Carolingian Lord. Semantic Studies on Four Old High German
Words ‘Balder’, ‘Frô’, ‘Truhtin’, ‘Hêrro’. Cambridge, 1965. О древнеангл. leôd см.: Schmidt-
Wiegand R. Land und Leute // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. 1978.
Bd. 2. S. 1361 ff.; см. об этом: Schlesinger W. Herrschaft und Gefolgschaft in der germa-
nischdeutschen Verfassungsgeschichte // Historische Zeitschrift. 1953. Bd. 176. S. 225 ff.,
расширенная редакция в: Kämpf H. (Hrsg.) Herrschaft und Staat im Mittelalter. Darm-
stadt, 1956. S. 135, касательно раннего древнесаксонского примера IX века — пол-
ностью соответствует: Iudeono liudi (Heliand // Deutsche National-Litteratur. S. 165,
Vers 72, где идет речь о «власти» над иудейским народом). — Относительно fahrende
Leute см. выше, параграф V.2.
62
Близость thiudanon/thiudans/thiudangardi к gens видел уже: Dove A. Studien zur
Vorgeschichte. S. 65. Oднако вывод, который он из этого делал, касался не аналогии
с глаголом regnare и производными от него, а «этнического происхождения» «вла-
сти народных королей периода переселения». На это возражал: Wenskus R. Stam-
mesbildung. S. 12 ff. — О готск. thiuda и производных от него см.: Köbler G. Germa-
nisches Wörterbuch. S. 507–508. — Gut-thiuda («народ готов») у Krause W. Handbuch
ния новой королевской власти, а мог и прекратить свое существование

после гибели короля в проигранной битве, утратить свое имя (nomen
gentis) и раствориться в народе-победителе63. Впрочем, побежденный
gens, если победитель его не истреблял, а интегрировал в состав своего
государства, мог сохранить свой nomen gentis, но в таком случае он дол-
des Gotischen. München, 1968. S. 5. — По поводу готской терминологии Д. Грин

(Green D. H. The Carolingian Lord. P. 219) полагает, что слово thiudans показыва-
ет «тесную связь короля с народом (thiuda)». Он указывает также на древнеангл.
слово м. р. lêod («властитель») и ж. р. lêod («свободнорожденные»), делая из это-
го вывод: «Король у германцев получает свою власть от людей, избирающих
из множества прочих […] поэтому очевидно, что люди имеют право и сместить
правителя». На практике и случаи, когда войско отказывалось следовать за своим
королем, и юридические акты низложения правителей имели место, поскольку
позиции «народа» (то есть знати) были сильнее, нежели допускала римская тео-
рия делегирования суверенитета народа (populus) правителю (princeps). Но все же
государства, возникшие на месте бывшей Римской империи, были не просто
«германскими королевствами»: королевская власть и администрация в них были
насквозь римскими и легитимировались христианской религией. Прирожденные
привилегии знати и зависимость ее прав на должности от власти принцепса —
единственного источника легитимации и рангов — это два конфликтовавших
и находивших различные компромиссы начала в европейском конституционном
процессе. Р. Венскус (Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 12–13, 47 ff.,
66 ff., 69) убедительно показал, что именно в эпоху Великого переселения наро-
дов (в том числе и у готов) король и его обычно этнически гетерогенное войско
играли главную роль в этногенезе. См. там же (Ibid. S. 69) об образовании thiuda/
thiudans как аналогичных двойных понятий для обозначения «войска» и «власти-
теля», — наоборот, gens возникает вокруг ядра, образуемого королем, stirps regia,
знатью, войском, и порой в конце концов гибнет вместе с ним (см. примеч. 63). —
Король выступает как бы точкой, вокруг которой кристаллизуется «народ», так-
же в: Graus F. Littérature et mentalité médiévales: le roi et le peuple // Historica. 1969.
Vol. 16. S. 5 ff. Пример неразрывности gens и rex см.: Salvianus. De gubernatione Dei.
S. 58: «omnes se fere barbari, qui modo sunt unius gentis et regis, mutuo amant». — (Пе-
ревод: «почти все варвары, по крайней мере те, кто одного племени и объединены
одним правителем, взаимно друг друга любят».)
63
Chronik des Hydatius // MGH. Antiquitates. 1894. T. 11. P. 19 (418 год): «Ala-
ni […] adeo caesi sunt a Gothis, ut extincto Addace rege ipsorum pauci, qui superfu-
erant, abolito regni nomine, Gunderici regis Vandalorum […] se patrocinio subiuga-
rent». — (Перевод: «Аланы до такой степени были вырезаны готами, что после
убийства короля Аддака те немногие из них, кто выжил, предав забвению
название королевства, подчинили себя покровительству Гундерика, короля
вандалов».) — Johannis Chronica // Ibid. S. 217 (об уничтожении государства све-
вов вестготами): «Leovigildus rex […] Audecanem regem comprehensum regno pri-
vat, Suevorum gentem, thesaurum et patriam in suam redigit potestatem et Gothorum
provinciam facit». — (Перевод: «Король Леовигильд […] захватывает и лишает
власти короля Аудекана, а народ свевов, их богатства и землю подчиняет своей
власти и превращает в провинцию готов».)
жен был служить в армии нового повелителя; иногда ему разрешалось

нести эту службу в форме отдельного собственного войска (exercitus).
На примере франкской державы можно хорошо проследить этот
процесс, который вел к разделению gentes на народ высшего ранга
(populus), с одной стороны, и ассоциированные народы — с другой. Так
называемые Мецские анналы (Annales Mettenses), составленные в окру-
жении сестры Карла Великого Гислы, аббатисы монастыря Шель, пере-
числяют «народы, которые некогда были покорены франками» (gentes,
quondam Francis subiectae) и которые Пипинидам пришлось покорять
заново, ведя войны «против саксов, фризов, алеманнов, баваров, акви-
танцев, басков, а также бриттов» («contra Saxones, Frisiones, Alemannos,
Bawarios, Aquitanios, Wascones atque Brittones».) После меровингско-
го и каролингского завоеваний эти народы были включены в состав
франкской державы, ядро которой отражало древние структуры.
При разделе 511 года Francia Rhinensis, лишь незадолго до смерти Хлод-
вига сделавшая его своим королем, стала самостоятельным государ-
ством с собственным королем — старшим сыном Хлодвига Теодерихом,
который, завоевав Овернь, включил ее в состав той части державы, ко-
торая впоследствии получила название Австразии64. Точно так же после
раздела 561 года завоеванная в 534 году держава бургундов продолжала
существовать (хотя и в иных границах) в виде «Бургундии» — части
франкского королевства. И Австразия, и Бургундия после 613/614 года,
когда в Monarchia regni Хлотаря I они остались без собственных коро-
лей, все же сохранили за собой майордомов, боролись за право иметь
собственное войско (exercitus Burgundionum), одним словом — каждая
из них оставалась королевством (regnum), где преобладающим влияни-
ем пользовалась собственная аристократия, за которой была законом
закреплена монополия на судопроизводство65. Таким образом, данные
«три королевства» (tria regna) — Нейстрия, Австразия и Бургундия, —
64
Annales Mettenses priores // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum
scholarum. 1905. T. 10. P. 12–13. — Интерпретацию см.: Werner K. F. Les principautés
périphériques dans le monde franc du 8e siècle // 20ma Settimana del centro italiano di
studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1973. P. 483 ff. — Об источнике см.: Hoffmann H. Un-
tersuchungen zur karolingischen Annalistik. Bonn, 1958. S. 53; Haselbach I. Aufstieg und
Herrschaft der Karolinger in der Darstellung der sog. Annales Mettenses priores. Lübeck;
Hamburg, 1970. — О статьях 511 и 561 годов см.: Ewig E. Die fränkischen Teilungen
und Teilreiche (511–613) // Idem. Spätantikes. Bd. 1. S. 114 ff.; Idem. Rheinische Ge-
schichte / Hrsg. F. Pétri, G. Droege. Düsseldorf, 1980. Bd. 1/2.
65
Ewig E. Die fränkischen Teilungen. S. 172 ff.; Werner K. F. Les principautés.
P. 489 ff.; Idem. Introduction // Atsma H. (Éd.) La Neustrie. Les pays au nord de la Loire
de 650 à 850. Sigmaringen, 1989. T. 1. P. XIV ff. (с библиографией).
из частей государства (Reichsteile) консолидировавшиеся в частичные

государства (Teilreiche), составили ядро франкской державы: в доку-
ментах того времени они всегда назывались прежде всех остальных
ее частей66. А те (включая и готов в Южной Галлии, называвшейся
«Готия», а в VIII веке «Септимания»), при всех различиях в деталях,
добились сохранения за собой права носить прежнее название (nomen
gentis), служить в составе собственного войска, иметь собственного
предводителя (dux) и, наконец, собственный закон (lex, см. ниже), дей-
ствовавший в regnum этого dux67. Концепция «королевства без соб-
ственного короля» — признак развитой способности к абстрактному
мышлению — давала возможность разрешать народам, включенным
в состав франкской державы, сохранить свою политическую иден-
тичность. Некоторые из них получили даже нечто вроде вице-коро-
лей — впрочем, только из франкского королевского дома68. Великая
держава народа (populus) франков — regnum Francorum / imperium —
охватывала множество народов с их маленькими державами (regna);
ее структура, характеризовавшаяся тем, что состояла из этих элемен-
тов — regna, обычно воспроизводилась и в государствах-преемниках,
таких, например, как восточнофранкское / немецкое, где герцогства
представляли собой точный эквивалент regna, причем именно в тех
границах, которые определила им великая держава (в случае Алеман-
нии они были сужены, в случае Баварии — существенно расширены)69.
66
Werner K. F. La genèse des duchés. S. 278 ff., 286. — О монополии франков
на статус имперского народа (Reichsvolk): Zöllner E. Die Stellung der Völker. S. 78–79,
автор подчеркивает, что верностью gentes были обязаны народу франков точно
так же, как и его королю: с точки зрения императора Карла Великого в 802 году
(MGH. Capitularia regum Francorum. 1883. T. 1. P. 156), нарушивший верность был
«infidelis noster et Francorum»; Тассило Баварский нарушил клятву «ut in omnibus
oboediens et fidelis fuisset […] Carolo et filiis eius vel Francis». — (Перевод: «быть
во всем послушным и верным […] Карлу и его сыновьям, или франкам».) — (Anna-
les regni Francorum… ad annum 787 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum
scholarum. 1895. T. 6. P. 78.)
67
Werner K. F. Les principautés. P. 483; об Алеманнии: Schaab M., Werner K. F. Das
merowingische Herzogtum Alemannien. S. l ff. (с библиографией). — Важная рабо-
та по теме франкизации Востока, связанной с расширением системы dux/regna:
Schmidt-Wiegand R. Stammesrecht und Volkssprache in karolingischer Zeit // Beu-
mann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 1. S. 171 ff.
68
Eiten G. Das Unterkönigtum im Reiche der Merowinger und Karolinger. Heidel-
berg, 1907. — Ценная работа об истоках каролингской системы regna: Classen P. Karl
d. Gr. und die Thronfolge im Frankenreich // Festschrift für H. Heimpel zum 70. Geburts-
tag am 19. September 1971. Göttingen, 1972. Bd. 3. S. 109 ff.
69
Бавары, со своей стороны, считали себя имперским народом (Reichsvolk)
и с чувством собственного достоинства демонстрировали это франкам, как сви-
Именно франкская держава стала тем объединением (Reichsverband),

благодаря которому германские народы, включенные в него порой в ре-
зультате длительных войн, остались — в отличие от прочих gentes —
в рамках того крупного франкского (позже — восточно-франкского)
пространства, которое впоследствии получило название «Германия»
(Deutschland). О том, как крепко был укоренен в сознании народов
этих regna их конститутивный территориальный характер, показывают
Анналы Ламберта Герсфельдского, даже в XI веке называвшего бава-
ров и швабов в имперском войске regna (а не Stämme — «племена»),
и Саксонское зерцало Эйке фон Репкова, который в 1220–1230 годах,
говоря об основных составляющих империи — Франконии, Саксонии,
Швабии и Баварии, — напоминает, что все они когда-то были «коро-
левствами» (koninkrîche, то есть — regna)70.
детельствует написанное в Регенсбурге — первой каролингской столице к восто-

ку от Рейна — продолжение Фульдских анналов (статья 895 года) (MGH. Scriptores
rerum Germanicarum in usum scholarum. 1891. T. 7. P. 126): герцоги Чехии подчи-
няются «consortio et potestate Baioaricae gentis». В Conversio Bagoariorum et Caran-
tanorum. C. 10 / Hrsg. H. Löwe. Köln, 1946. S. 14–15 показывается, как правителю
(praefectus/rex) баварского regnum в IX веке были подчинены франкские графы
и многочисленные славянские duces gentis, параллельно с церковной иерархией,
возглавлявшейся архиепископом Зальцбургским, кафедра которого была специ-
ально создана Карлом Великим для этого regnum. — Баварское самосознание про-
явилось в том же IX веке в одной кассельской глоссе: «stulti sunt Romani, sapienti
sunt Paioari / tole sint uualha, spahe sint peigira» [Codex Casselanus theol. 4°24 (Kloster
Fulda); цит. по: Penzl H. «Stulti sunt Romani». Zum Unterricht im Bairischen des 9. Jahr-
hunderts // Wirkendes Wort. 1985. Bd. 35. S. 246]. — Об Алеманнии: Schaab W. Das
merowingische Herzogtum Alemannien. S. l ff.
70
Lampertus Hersfeldensis. Annales ad annum 1075 // MGH. Scriptores rerum Ger-
manicarum in usum scholarum. 1894. T. 38. P. 220: «duoruni regnorum exercitus, Sue-
viae et Baioariae»; Eike von Repgow. Sachsenspiegel. Landrecht. 3, 53 (ок. 1225) // MGH.
Fontes iuris Germanici antiqui. Nova series. 1933. T. 1/1. P. 138: четыре немецких зем-
ли — Саксония, Бавария, Франкония, Швабия — «все были королевствами (kunin-
grîche)». — Языковые данные подтверждают (после преодоления прежних заблуж-
дений), что Германия возникла из существовавших прежде нее народов: «Раньше
отстаивали тот взгляд, что процессу складывания отдельных древневерхненемец-
ких диалектов предшествовал период единого ‘пранемецкого’ языка: этот взгляд
оказался несостоятельным»; не «раннесредневековые племенные наречия […] воз-
никли из изначального единства, а наоборот, немецкий язык вырос из диалектов
нероманизированных германских племен, которые были политически объедине-
ны во франкскую, а позже немецкую державу». Соответственно, раннесредневе-
ковая письменная традиция на народных языках «почти не имела единой языко-
вой, письменной и звуковой системы» [Geuenich D. Soziokulturelle Voraussetzungen,
Sprachraum und Diagliederung des Althochdeutschen // Ungeheuer G. (Hrsg.) Hand-
bücher zur Sprach- und Kommunikationswissenschaft. Bd. 2/2: Sprachgeschichte. Ein
Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer Erforschung / Hrsg. W. Besch
На народных языках regnum называли riche, а чаще — lant, и в ре-

зультате латинское regnum Baiuuariorum переводилось словосочетанием
thero Beiaro riche или государственно-правовым термином Baierlant —
независимо от того, правил ли в этом regnum поставленный франками
«вице-король», marchio/dux или герцог. Одновременно над Баварией
царствовал восточнофранкско-немецкий король, и в этой связи воз-
никали проблемы с пфальцем в Регенсбурге71. Даже в XI веке король
еще совершал объезд всех regna и в каждом получал признание местной
аристократии в виде присяги на верность72. Некоторые герцогства со-
хранили собственные столицы, где герцоги собирали советы (Hoftage)
и где постоянно проживали епископы (например, в Регенсбурге),
и даже собственное, герцогское законодательство73. Поскольку regna
было много, говорили обычно «немецкие земли», так как единственное
число (Deutschland) низвело бы великую державу до уровня мелких
государств, ее составных частей. И только благодаря пангерманско-
u.a. Berlin; New York, 1985. S. 984]. Еще в XIII веке в статье L 32 Швабского зерца-
ла о том, что в наши дни называется «племенами» (Stämme), говорилось «языки»
(sprachen), то есть подчеркивалось несходство саксонского, баварского или шваб-
ского, а не единство немецкого языка.
71
Примеры, касающиеся баваров: Werner K. F. La genése des duchés. S. 202–203. —
Otfrid von Weissenburg. Evangelienbuch. Vorrede an Salomo von Konstanz (XIX век) //
Deutsche National-Litteratur. Bd. 1. S. 197, Vers 101: «in regno Suevia» переводится
как «in suâbo rîchi». — Вольфрам фон ден Штайнен (Steinen W. von. den. Notker der
Dichter und seine geistige Welt. Bern, 1948. Bd. 1. S. 42; Bd. 2. S. 128–129) цитирует тор-
жественное прославление Suevi и Suevia в IX–X веках и справедливо отмечает (Ibid.
Bd. 1. S. 13), что держава Карла была «не бессмысленным механическим соединени-
ем» Германии, Франции и Италии, «которых как наций и государств ни в то время,
ни когда-либо прежде не существовало. Вернее было бы сказать, что множество
составлявших империю частей, каждая из которых внутри была совершенно са-
мостоятельной, образовывали естественную совокупность […] пестрое многооб-
разие германско-романских племен». — Планиц [Eckhardt K. A. (Hrsg.) Deutsche
Rechtsgeschichte. Graz; Köln, 1961. S. 142–143], впрочем, рассматривает «племенные
территории (Stammgebiete) как державы (Reiche)». — Келлер (Keller H. Reichsstruktur
und Herrschaftsauffassung in ottonisch-frühsalischer Zeit // Frühmittelalterliche Studi-
en. 1983. Bd. 17. S. 83) подчеркивает, что как в Западно-, так и в Восточно-Римской
империи «королевский фиск, включая пфальцы […] был слит с базой власти гер-
цогов»: Генрих I с этим мирился, и его наследники вплоть до Оттона III уважали
этот обычай.
72
Schmidt R. Königsumritt und Huldigung in ottonisch-salischer Zeit. Stuttgart;
Konstanz, 1961. S. 97–233; Schlesinger W. Die sogenannte Nachwahl Heinrich II. in Mer-
seburg // Prinz F. u.a. (Hrsg.) Geschichte in der Gesellschaft. Festschrift für K. Bosl. Stutt-
gart, 1974. S. 350 ff.
73
Многочисленные примеры в: Ficker J. Vom Reichsfürstenstande. Bd. 2. Teile
1−3. Innsbruck, 1911; cм. также справочные издания по истории отдельных земель.
му патриотизму гуманистов (Ульриха фон Гуттена и других) слово

Deutschland, дотоле редкое, стало употребляться наряду с выражени-
ем deutsche Lande74.
В западной части франкской державы, где право избирать короля
и избираться королем оставалось эксклюзивной привилегией франков,
аристократии после 843 года (собрание в Кулене) удавалось добиваться
от короны все более прочных гарантий сохранения правового статуса
за отдельными родами; это постепенно вело к тому, что honores (то есть
пожалованные в лен должности и связанные с ними территории) ста-
новились наследственными75. Особенность восточной части держа-
вы заключалась в том, что там нефранкские народы regna поднялись
до уровня равноправного партнерства с франками. Уже при каролинге
Людовике IV в 903 году Адальгарда «Бабенберга» судили не «судом
74
Майнен (Meynen E. Deutschland und Deutsches Reich. Sprachgebrauch und Be-
griffswesenheit des Wortes Deutschland. Leipzig, 1935. S. 7) уже отмечал, что «мно-
жественное число ‘немецкие земли’ (die deutschen Lande), сначала царившее почти
везде без исключений» оставалось общепринятым вплоть до середины XVI века,
однако он не понимал, откуда оно произошло: «земли» (lande) «державы» (rich) —
это королевства (regna); именно поэтому в Саксонском зерцале (Landrecht. 3, 53.
1 nebst 3, 57, 2) четыре «королевства» (Königreiche — см. примеч. 70) — Баварию,
Швабию, Франконию и Саксонию — называют «немецкими землями» (dudische
lande). Случаи употребления единственного числа редки, они встречаются там, где
слово lant = regnum относится не к отдельным regna, а к Regnum Teutonicorum (XI век,
см. примеч. 101–102), который Вальтер фон дер Фогельвейде около 1200 года воспе-
вал как «нашу землю» (unser lant). Но написанная около 1150 года первая немецкая
хроника (MGH. Deutsche Chroniken. 1982. Bd. 1/1. S. l ff.; cр.: Schmidt-Wiegand R. Kai-
serchronik // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2. S. 548 ff.) гласит
(в том месте, где утверждается, что римский император Карл был немцем, — Ver-
se 14818–14819), «что он был первым императором в Риме / из немецких земель
(von diutsken landen)», см.: Ohly E. F. Sage und Legende in der Kaiserchronik. Müns-
ter, 1940 (reprint: Darmstadt, 1968). S. 228. О понятии Germania до эпохи гуманизма
ср. примеч. 1, о гуманизме — примеч. 2, о Гуттене: Grimm H. Neue deutsche Biblio-
thek. Berlin, 1974. Bd. 10. S. 99 ff.; Kreuz W. Die Deutschen und Ulrich von Hutten. Re-
zeption von Autor und Werk seit dem 16. Jh. München, 1984.
75
Classen P. Die Verträge von Verdun und von Coulaines 843 als politische Grund-
lagen des westfränkischen Reiches // Historische Zeitschrift. 1963. Bd. 196. S. l ff. —
При выборах немецкого короля три основных франкских королевства (tria reg-
na) Нейстрия, Франция и Бургундия сохраняли привилегированное положение
на Западе — см.: Werner K. F. Avant les Capétiens // Hamon L. (Éd.) L’ élection du chef
de l’état en France. Paris, 1988. P. 20 ff. O предыстории монополии франков на ак-
тивное и пассивное право избрания на королевский трон см.: Ewig E. Descriptio
Franciae // Braunfels W. (Hrsg.) Karl der Große. Bd. 1. S. 274. Эвиг называет фран-
ков «королевским народом» (Königsvolk), «ибо правитель мог быть взят только
из их рядов» (это же читаем и у Регинона Прюмского, писавшего в 908 году, —
см. примеч. 114 и 149).
франков» (iudicio Francorum), как раньше было принято писать в ко-

ролевском суде, а «iudicio Franchorum, Alamannorum, Bauuoariorum,
Thuringionum seu Saxonum». У франков осталась лишь та привилегия,
что их называли прежде всех других народов. Преемник Людовика,
франкский герцог Конрад, был избран знатью gentes («a Francis et
Saxonibus, seu Alamannis ac Bauguariis»), которые таким образом под-
нялись в ранге до основных народов державы (Reichsvölker)76. Умирая,
76
Грамота Людовика Дитяти (903) (MGH. Die Urkunden der deutschen Karolin-
ger. 1963. Bd. 4. S. 129. No. 23). — Выборы Конрада: Annales Alamannici за 912 год.
Для избрания короля (причем представителя не каролингской династии) в восточ-
нофранкской державе требовалось согласие всех regna. По заключению Майера
(Mayer T. Fürsten und Staat. Weimar, 1950. S. 223–224), «держава не подразделялась
на племенные герцогства, а составлялась из них […] они были членами державы,
а не ее региональными частями». Таковыми они еще были во Франкской империи
(Großreich), и, как показывает пример Гессена, быть «племенем» было недостаточно
для того, чтобы добиться политической автономии, — ср.: Demandt K. E. Geschichte
des Landes Hessen. Kassel, 1959. S. 99. Элементами, из которых складывалась дер-
жава, были regna — учреждения франкской власти. — Карл Бруннер в Wolfram H.
u.a. Intitulatio. Bd. 2. S. 282 пишет: «Мы до сих пор находили лишь подтверждения
выдвинутого К. Ф. Вернером тезиса, что возникновение княжеств всегда проис-
ходило на основе какой-нибудь части каролингской державы (Reichsteil oder Teil-
reich)». — Маурер (Maurer H. Confinium Alamannorum // Beumann H. (Hrsg.) His-
torische Forschungen für W. Schlesinger. Köln; Wien, 1974. S. 150 ff., 160–161) считал,
что, поскольку границы Алеманнии представляли собой франкское «политическое
творение», методологически необходимо «различать народ (Volkstum) и политиче-
скую организацию». — Таким образом, использовавшийся прежде термин «племен-
ное герцогство» (Stammesherzogtum) для такого дифференцированного явления,
как gens/regnum/Dukat, столь же неадекватен, сколь и анахронистичен. По пово-
ду работ Stingl H. Die Entstehung der deutschen Stammesherzogtümer. Aalen, 1974
и Goetz H. W. «Dux» und «ducatus». Begriffs- und verfassungsgeschichtliche Untersu-
chungen zur Entstehung des sog. «jüngeren» Stammesherzogtums an der Wende vom 9.
zum 10. Jh. Bochum, 1977 Хаген Келлер (Keller H. Reichsstruktur und Herrschaftsauf-
fassung. S. 83, Anm. 39) замечает, что авторы «упускают из внимания общий поздне-
каролингский контекст». Келлер следует предложенной нами терминологии, когда
говорит (Ibid. S. 113) о «герцогском достоинстве в regna Алеманнии, Баварии и Ло-
тарингии». Ср.: Werner K. F. La genèse des duchés, а также: Idem. Les duchés «natio-
naux» d’Allemagne au 9e et 10e siècles (1979) // Idem. Vom Frankenreich. S. 311 ff. — Ки-
наст (Kienast W. Der Herzogstitel in Frankreich und Deutschland. 9. — 12. Jh. München;
Wien, 1968, с ценными примерами) говорил о «племенных герцогах» (о которых
в этих примерах не упоминается), а ввиду неоспоримой аналогии развития regna
на Востоке и на Западе он распространял термин «племена» и на Францию (cр.:
Idem. Studien über die französischen Volksstämme); этот взгляд отвергал Гансхоф
(Ganshof F. L. Stämme als Träger des Reiches im mittelalterlichen Frankreich? // Zeit-
schrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1972. Bd. 89.
S. 147–160. Tакже: Journal des savants. 1972. P. 3 ff.). — Ср. также: Brühl C.-R. Deutsch-
land — Frankreich. S. 316 ff.); Жан Дон (Dhondt J. Le haut moyen âge, 8e—11e siècle /
Конрад наметил кандидатуру своего наследника — им должен был

стать саксонский герцог Генрих; согласие баваров и алеманнов при-
шлось обеспечивать потом задним числом77. В результате впервые
верховным королем (Großkönig) над несколькими regna во франкском
мире стал нефранк (хотя и связанный с франками семейными узами).
С точки зрения современников, его держава была вовсе не «немецкой»
(deutsch — об этом см. ниже), а саксонской — если не считать франкской
традиции, которую она продолжала: Генрих получил по Боннскому
договору 921 года подтверждение этому — западнофранкский король
признал за ним статус rex Francorum orientalium78. Автор старшего
жития королевы Матильды, близкий к оттоновскому двору, описы-
вая достижения Генриха I, говорил о покорении соседних «regna […]
scilicet Sclavos, Danos, Bawaros, Behemos ceterasque gentium nationes, quae
saxonico nunquam subesse videbantur imperio». — (Перевод: «королевств,
то есть славян, данов, баваров, богемов и прочих народов племена, ко-
торые, кажется, никогда не подчинялись саксонскому владычеству».)79
Ни о какой Deutschland агиограф не знал.
Двоякий франко-саксонский характер оттоновской империи име-
ет важную историческую предысторию. Gallia с V века была франк-
ской, а Germania (это слово означало «земли к востоку от Рейна»)80
долгое время представляла собой периферию; ее франкская часть
была колонизирована только в VI–VII веках, а северная половина лишь
в позднее время была христианизирована. Структурное несовпадение
между этими двумя половинами империи сказалось после ее разде-
ла: на востоке франки были всего лишь одним из «базовых народов».
Привилегированное положение занимала какое-то время связка Franci
Éd. M. Rouche. Paris, 1976. P. 86–87) полагал, что мы отрицаем «национальные» эле-
менты в regna, вероятно, потому, что отвергаем понятие «племенное герцогство»
(Stammesherzogtum), которое на французский переводится как duchés nationaux.
На самом же деле, наоборот, мы говорим о «народах», которые, однако, интерпре-
тируем не völkisch, потому что государственный характер образования regna очеви-
ден и этническое смешение завершилось только в них (regna-Dukaten).
77
Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 411 ff. О «франках и саксах»
как об особом объединении, со ссылками на литературу, см.: Ibid. S. 287 ff.
78
Werner K. F. Bonn, Vertrag von // Lexikon des Mittelalters. Bd. 2. S. 428–429;
Schmid K. Unerforschte Quellen aus quellenarmer Zeit. Zur amicitia zwischen Heinrich I.
und dem westfränkischen König Robert im Jahre 923 // Francia. 1985. T. 12. P. 119 ff.;
Brühl С.-R. Deutschland — Frankreich. S. 431 ff.
79
Vita Mathildis reginae antiquior. Cap. 4 (um 974) // MGH. Scriptores. 1892.
T. 10. P. 577. Об этом житии, написанном вскоре после кончины Оттона I (видимо,
в 974 году), см.: Corbet P. Les saints ottoniens. P. 120 ff.
80
Примеч. 1 к параграфу V.1.
et Saxones — это было политическое следствие покорения саксов, ко-

торые поначалу не имели права на собственный regnum, а должны
были слиться с восточными франками в «один народ». Поэтому они
были объединены с ними в один regnum под властью Людовика III,
сына Людовика Немецкого, в то время как у баваров и алеманнов был
собственный король из династии Каролингов81. Но в этой паре саксы
из роли младшего партнера вышли на первое место и на основании
своей тесной связи с франками и их державой стали претендовать
на лидерство по отношению к остальным gentes, часть которых — тю-
рингов — они абсорбировали. Поэты, агиографы и историографы Сак-
сонии рассматривали «перенос королевской короны» (translatio regni)
с франков на саксов в свете переноса мощей святого Вита из франкско-
го монастыря Корби в дочернее аббатство Корвей как выражение воли
Всевышнего. Saxonia, писали они, бывшая некогда в рабстве, сделалась
теперь владычицей надо многими народами, и у народов Germania есть
все основания быть ей верными, дабы сохранить свой новый статус82.
На те многочисленные места в восточно- и западнофранкских, равно
как и в итальянских источниках, где говорится о «Саксонской дер-
жаве», исследователи начали обращать внимание всего несколько лет
назад, так как были убеждены, что со времен Конрада I или Генриха
I существовал deutsches Reich83. И лишь после того, как королевская
81
Brühl С.-R. Deutschland — Frankreich. S. 278 ff. Теперь вопрос окончательно
прояснен Земмлером (Semmler J. Francia Saxoniaque oder die ostfränkische Reichstei-
lung von 865/76 und ihre Folgen // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters.
1990. Bd. 46. S. 337 ff.), который подтвердил верность нашего мнения о более тесном
союзе, существовавшем между франками и саксами.
82
Widukind von Corvey. Hist. 1, 34 // MGH. Scriptores. 1935. T. 60. P. 48 (о переносе
империи в IX веке): «ex hoc res Francorum coeperunt minui, Saxonum vero crescere;
Saxonia ex serva facta est libera et ex tributaria multarum gentium domina». — (Перевод:
«после этого государство франков начало уменьшаться, а саксонцев — расти; Сак-
сония из рабыни сделалась свободной и из обложенной данью — госпожой мно-
гих народов».) Призыв к Germania быть верной своему повелителю-императору
содержится в житии Матильды (Vita Mathildis reginae antiquior. С. 4. P. 576): в гла-
зах ее автора оттоновская империя состоит из regnum Saxonum на севере и regnum
Latinorum (Ibid. C. 16. P. 581) на юге: для «Германии» (Deutschland) там места нет.
См. также: Eggert W., Pätzold B. Wir-Gefühl und Regnum Saxonum bei frühmittelalter-
lichen Geschichtsschreibern. Weimar, 1984.
83
Примеры господствовавших прежде воззрений см. в: Brühl C.-R. Deutsch-
land — Frankreich. S. 7 ff. — При этом уже Ястро (Jastrow I. Geschichte des deutschen
Einheitstraumes und seiner Erfüllung. Berlin, 1890. S. 31) лучше, чем многие после
него, видел «национальности франков, саксов, баваров, швабов», с «национальным
своеобразием», «национальным энтузиазмом» их историографов, «национальным
правом» — атрибутами, которых не хватало еще «новой народной национально-
корона перестала быть исключительно саксонским достоянием (в 1002

и особенно в 1024 году) и вернулась к франкам («Салической» ди-
настию стали называть позже), чей новый королевский дом тут же
заявил о своем происхождении от Карла Великого, за этим тесным
объединением regna и его составляющими закрепилось общее название
deutsch, в то время как вся империя в целом со времени коронации
Оттона I начала и впредь продолжала называться «римской»84. Этот
избыток названий — «франкская», «римская», «саксонская», «немец-
кая» — означал полное отсутствие интеграции частей империи во-
круг какого-то ядра, точно так же, как избыток столиц — Аахен, Рим,
Франкфурт, Регенсбург, впоследствии Вена — означал ее постепенное
превращение в «империю без столицы»85. Федеративная базовая струк-
тура восточной империи как сообщества народов-regna, помимо всего
прочего, способствовала и формированию системы выборной коро-
левской и императорской власти86.
сти» (каковую он противопоставлял «племенной национальности»): она проявля-

лась «лишь постепенно и робко. Она еще только искала себе имени и очень не сразу
нашла его в названии deutsch». Удивленно, но честно Ястро констатировал: «В са-
мом деле складывается такое впечатление, что в Х веке в Европе понятие о некой
немецкой нации еще не было известно».
84
Заслуживает внимания вводное эссе «Немцы и их держава» в: Keller H. Zwi-
schen regionaler Begrenzung und universalem Horizont. Deutschland im Imperium der
Salier und Staufer 1024 bis 1250. Berlin, 1986. S. 13 ff. — См. также: Weinfurter S. (Hrsg.)
Die Salier und das Reich. 3 Bde. Sigmaringen, 1990. — О «саксонской державе» Х века
говорит уже: Leyser K. Henry I and the Beginnings of the Saxon Empire // The English
Historical Review. 1968. Vol. 83. P. 1 ff. — О римском характере империи и о прилага-
тельном deutsch см. ниже, примеч. 98 и 99.
85
О множестве названий «империи» (Reich) и «имперского народа» (Reichs-
volk) — собственно говоря, римлян (Romani), как они порой назывались во фран-
цузских и датских текстах, — см.: Vigener F. Bezeichnungen für Volk und Land der
Deutschen vom 10. bis zum 13. Jh. Heidelberg, 1901; Berges W. Das Reich ohne Haupt-
stadt // Das Hauptstadtproblem in der Geschichte. Festschrift für F. Meinecke. Tübingen,
1952. S. l ff. Эвиг (Ewig E. Résidence et capitale pendant le haut moyen âge // Revue histo-
rique. 1963. Vol. 230. P. 72) называет Регенсбург, Франкфурт, Гослар и Ахен как наи-
более важные среди «множества королевских резиденций» Восточно-франкского
государства.
86
О связи между выборностью и неделимостью, наследственностью и дели-
мостью пишет: Schmid K. Das Problem der ‘Unteilbarkeit’ des Reiches // Idem. (Hrsg.)
Reich und Kirche vor dem Investiturstreit. Sigmaringen, 1985. S. 1 ff. Автор хорошо
подчеркивает новое качество власти знати как партнера королевской власти. Мы
идем еще дальше: если начиная с рубежа IX–Х веков regna как принципаты нахо-
дятся в руках региональных династий (в том числе на Западе!), то что же остает-
ся еще делить тому верховному монарху (Großkönig), который посажен на трон
по договоренности между всеми regna? О процессе преодоления принципа вы-
Общим франкским наследием восточной и западной держав был

их имперский статус. Он был по Верденскому договору 843 года при-
знан как за восточным, так и за западным монархом и выражался
в их полной независимости от императора Лотаря I. У него были осо-
бые права и обязанности в Италии и по отношению к папе римскому,
но во франкской державе, которая, несмотря на раздел, в принципе
сохранилась как единое целое, он был лишь первым среди равных,
и равенство это было институционально оформлено в виде братского
союза (confraternitas) трех монархов87. Статус франкского верховного
монарха (caesar, imperator, magnus rex), повелевающего несколькими
regna и абсолютно суверенного по отношению к императору, сохранил-
ся за королем западнофранкской державы, тогда как восточнофранк-
скому правителю досталась центральная часть империи Карла Вели-
кого, вместе с притязаниями на императорскую корону и на Италию88.
Таким образом, Франция и Германия — державы-наследницы великой
франкской державы (в связи с чем Испанская марка, позже ставшая
Каталонией, до середины XIII века оставалась владением Франции,
а франкская политика в отношении Рима и Италии стала называться
«германской» [deutsche Italienpolitik]). И если говорить о превращении
жителей Франции и Германии во французскую и немецкую «нации»,
борности королей на Западе, которому обязаны своей короной французские

Капетинги, см.: Werner K. F. Les Carolingiens il y a mille ans: fin d’une dynastie, dé-
but d’un mythe // Annuaire de la Société de l’histoire de France. 1991–1992. P. 17–89.
Ср.: Muhlack U. Thronfolge und Erbrecht in Frankreich // Kunisch J. (Hrsg.) Der dynas-
tische Fürstenstaat. S. 173 ff.
87
О паритете императора и франкских верховных монархов (Großkönige)
на Востоке и Западе после Верденского договора 843 года см.: Werner K. F. L’Empire
carolingien. Le Saint Empire // Duverger M. (Éd.) Le concept d’Empire. Paris, 1980. P. 151
ff., 172–173, перепечатано: Werner K. F. Vom Frankenreich. S. 329 ff., 350–351. — О по-
следующем периоде см. новую работу: Voss I. Herrschertreffen im frühen und hohen
Mittelalter. Köln; Wien, 1987. — По XI веку хорошее исследование: Boshof E. Lothrin-
gen, Frankreich und das Reich in der Regierungszeit Heinrichs III // Rheinische Vier-
teljahrsblätter. 1978. Bd. 42. S. 63 ff.; на середину XI века приходится первый кризис
в отношениях между двумя державами — см.: Ibid. S. 108 ff.
88
Voss I. Herrschertreffen; Werner K. F. Das hochmittelalterliche Imperium im poli-
tischen Bewußtsein Frankreichs (10. — 12. Jh.) // Historische Zeitschrift. 1965. Bd. 200.
S. l ff., 16 ff., особенно S. 24–25: на «двух королевствах» (duo regna) лежит ответ-
ственность за весь христианский мир. — См. также новую работу: Ehlers J. L’image
de la monarchie française dans 1’ historiographie de l’Empire (10e et 11e siècles) // Ge-
net J. Ph. (Éd.) L’ historiographie médiévale en Europe: Actes de colloque organisé par la
Fondation Européenne de la Science au Centre de Recherches Historiques et Juridiques
de l’Université Paris I du 29 mars au 1er avril 1989. Paris, 1991. P. 119 ff.
то это тоже вторичные образования, они лишь постепенно возникли

из множества сраставшихся gentes89.
Адекватным названием для «государственного народа» (то есть gens,
имеющего собственный regnum) мог выступать и этноним, который
в этом случае имел такой же политико-институциональный характер,
как и название страны. Если же давалось более конкретное указание
на тот круг лиц, о котором шла речь, то в каролингскую эпоху назы-
вали основных сановников этого regnum — «episcopi, abbates, comites,
vassi dominici»90. Terminus technicus для этого аристократического слоя,
89
Наследием раздела франкской державы являлась, в частности, принадлеж-
ность «имперской римской территории» (Reichsromania) с Камбрэ и Безансоном
к Восточно-франкской, Римской, а не к Германской империи. По поводу «герман-
ской политики в отношении Италии» спорить могли только те, кто игнорировал
ее преимущественно франкско-римские корни. Поэтому полученную в качестве
франкского наследства римско-имперскую миссию, которая обеспечивала членам
империи влияние в богатой Италии, «малогерманцы» не могли оценить как куль-
турный импульс и объединительную деятельность, а сожалели о ней как о причине
отказа от «национальной восточной политики»: Smidt W. Deutsches Königtum und
deutscher Staat des Hochmittelalters während und unter dem Einfluß der italienischen
Heerfahrten. Wiesbaden, 1964, с литературой о споре Зибеля и Фикера; см. об этом
также: Ehlers J. Deutsche Nation // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 8.
S. 47 (о Фрице Керне); о роли правителя см.: Schneider R. Das Königtum als Integra-
tionsfaktor im Reich // Ibid. S. 59 ff. Бойман (Beumann H. Die Bedeutung des Kaiser-
tums für die Entstehung der deutschen Nation im Spiegel der Bezeichnungen von Reich
und Herrscher // Idem, Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 1. S. 317 ff.) видит «супра-
гентильный» характер немецкой нации, складывавшейся из государств-наследни-
ков каролингских regna. — О Франции см. примеч. 55, а также: Ehlers J. Elemente
mittelalterlicher Nationsbildung in Frankreich // Historische Zeitschrift. 1980. Bd. 231.
S. 565 ff.; Idem. Die Anfänge der französischen Geschichte // Historische Zeitschrift. 1985.
Bd. 240. S. l ff.; Idem. Kontinuität und Tradition als Grundlage mittelalterlicher Nations-
bildung in Frankreich // Beumann H. (Hrsg.) Nationes. Sigmaringen, 1983. Bd. 4: Beiträge
zur Bildung der französischen Nation im Früh- und Hochmittelalter. S. 15 ff.; Schneidmül-
ler B. Nomen Patriae: Германия и Франция, великие империи (Großreiche), состоящие
из множества народов под властью одного «верховного монарха» (Großkönig) — это
не современное (modern) представление; Энгельберт Адмонтский (Engelbert von
Admont. De regimine principum (um 1300) / Hrsg. J.G.T. Huffnagel. Regensburg, 1725.
S. 31) дал такое определение: «Appellantur proprie reges gentium, quales reges sunt re-
ges magni sicut Alemanniae, Franciae, Hispaniae et Graeciae et consimiles». — (Перевод:
«По-настоящему называются царями народов такие правители, которые являются
великими, как правители Германии, Франции, Испании, Греции и подобные им».)
90
Этноним в форме множественного числа мог означать как весь gens в целом
(ср. примеч. 96: mos Baiuwariorum = mos gentis), так и его государство — ср., напри-
мер, около 600 года gens Gotorum в одном договоре с франкским королем: Gund-
lach W. Epistolae ad res Wisigothorum pertinentes // Neues Archiv der Gesellschaft für
ältere deutsche Geschichtskunde. 1891. Bd. 16. S. 40, и примеч. 1. — Так и сочетание
слова regnum с этнонимом (regnum Aquitanorum) являлось столь же официальным
выступавшего носителем государственности, было слово populus, из ко-

торого уже в римскую эпоху было образовано прилагательное publicus,
значившее «государственный», а вовсе не «народный» (см. раздел II).
Populus/народ здесь — абстрактное понятие, легитимирующее власть
над жизнью и смертью, войной и миром. Оно фигурировало наряду
с Божественной легитимацией, обычно даже в связке с ней, потому
что res publica могла существовать только в согласии со своими богами.
И только после Великой Французской революции выражение «именем
народа» стало сознательно употребляться вместо «именем Бога» (ка-
ковое теперь не признавалось в качестве легитимации былой власти
монархов и священников). Основное значение слова publicus, связанное
с публичной/государственной властью, в послеримскую эпоху всегда
сохраняло свою актуальность: оно встречается, например, в названиях
монарших резиденций-пфальцев и судилищ (villa publica, locus publicus),
без указания которых судебные грамоты не имели юридической силы91.
обозначением монархии с устойчивыми границами, входившей составной частью

в империю, как сочетание слова regnum с названием страны (regnum Aquitaniae);
множество примеров см. у Флодоарда Реймсского (Flodoardus Remensis. Annales /
Hrsg. P. Lauer. Paris, 1905). — Делать на основе неверно понятой формы этнонима
вывод о существовании «государства, представляющего собой союз лиц» (Perso-
nenverbandsstaat), — ошибка, если только не подразумевать под этим «союз» зна-
ти — носительницы публичной власти, будь то в рамках монархии, входившей
в империю (Teilreich), как в одном капитулярии Карла Лысого за 865 год (MGH.
Capitularia regum Francorum. 1890–1897. T. 2/2. P. 329, No. 274) — «omnibus episco-
pis, abbatibus, abbatissis, comitibus et vassis nostris seu cunctis Dei et nostri fidelibus in
regno Burgundiae consistentibus». — (Перевод: «всем епископам, аббатам, аббатисам,
графам и нашим вассалам, или всем верным Богу и нам, состоящим в королевстве
Бургундском»), — или же в рамках всей большой империи в целом (Gesamtreich),
как в Завещании Карла Великого: «coram episcopis, abbatibus comitibusque», после
чего идут имена 11 епископов, 4 аббатов и 15 графов. — Werner K. F. Heeresorgani-
sation und Kriegführung im deutschen Königreich des 11. und 12. Jahrhunderts // 15ma
Settimana del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1973. P. 791 ff.; см. так-
же дискуссию в этом томе: Ibid. S. 223; cр.: Idem. Vom Frankenreich. S. 108–109, 127.
91
О populus/publicus cр.: Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus; Geni-
cot L. Sur la survivance de la notion d’ état dans l’Europe du nord au haut moyen âge.
Exemples de ‘publicus’ dans les sources belges antérieures à l’an mil // Fenske L. (Hrsg.)
Institutionen, Kultur und Gesellschaft im Mittelalter. Festschrift für J. Fleckenstein. Sig-
maringen, 1984. S. 147 ff. — И в 614, и в 891 и 894 годах франкские властители гово-
рили о высокопоставленном сановнике как о persona publica: Borst A. Findung und
Spaltung der öffentlichen Persönlichkeit (6. — 13. Jh.) // Marquard O., Stierle K. (Hrsg.)
Identität. München, 1979. S. 625, 629. — Об идентичности должностных лиц, знати
см.: Werner K. F. Du nouveau sur un vieux thème. — Карл Великий (MGH. Capitula-
ria regum Francorum. T. 1. P. 147. No. 60 [802–813 годы]) приказывал: «Comites […]
et centenarii et ceteri nobiles viri legem suam pleniter discant». — (Перевод: «Графы
Так наряду с описывавшимся до сих пор развитием понятий gens,

populus в их отношении ко внешнему миру («народ среди народов»)
в поле нашего внимания попадает теперь внутренняя структура («на-
род в его правовой системе».)
В грамотах правители, как правило, — в том числе и в формулах
вроде «omnibus fidelibus nostri», звучащих как обращение ко всем, —
адресовались только к сановникам своего государства92. Эти последние
в своей совокупности были несущим каркасом regnum или империи;
зачастую в текстах законов они назывались populus, так что при Лю-
довике Благочестивом было введено уточнение: когда имелись в виду
не только они, но и все прочие свободные, писали «всему нашему наро-
ду в общем» («omnis generalitas populi nostri»)93. Таким образом, populus
как «государственный народ» был политически представлен чиновной
аристократией, которая выбирала короля и при определенных обстоя-
тельствах могла его сместить94. Епископов избирали клир и populus,
[…] и центенарии и прочие знатные люди пусть в полной мере учат свой закон»);
долг и право аристократа — исполнять публичные и судейские функции, в том
числе в собственных владениях, где он сам воплощает публичную власть. Слой
сановников (знать) стоит над остальным gens и политически репрезентирует его
как populus.
92
Нет принципиальной разницы между меровингскими грамотами, которые
в стиле римских юридических и административных предписаний называли адре-
сатов по отдельности, лично, или через обозначения их должностей, — и каролинг-
скими, с их общим перечислением всех сановников-адресатов («всем епископам,
аббатам, графам»), завершавшимся формулой «всем верным нашим». Эта формула
была основана на присяге, которая эволюционировала из должностной присяги
в клятву верности и, наконец, в оммаж — васальную присягу, которую требовали
от сановников, см.: Scheyhing R. Eide, Amtsgewalt und Bannleihe. Köln; Graz, 1960;
Kienast W. Untertaneneid und Treuvorbehalt in Frankreich und England. Weimar, 1952.
93
Правда, в формулярной книге Маркульфа даже выражение generalitas populi
означало ограниченный круг leudes, которые приносили королю присягу на вер-
ность (fidelitas, leudesamio), — см.: Hägermann D. Leudes // Lexikon des Mittelalters.
Bd. 5. S. 1919. — Примеры, касающиеся Людовика, см.: Werner K. F. Hludovicus Au-
gustus. Gouverner l’ empire chrétien. Idées et réalités // Goodman P., Collins R. S. (Ed.)
Charlemagne’s Heir. New Perspectives on the Reign of Louis the Pious, 814–880. Oxford,
1990. P. 87, notes 318, 319. Император требует от сановников быть справедливыми
по отношению ко всем: «iustitia in omni generalitate populi nostri» (Ibid.). Другим
термином для обозначения populus в более широком смысле было слово universi.
94
Schneider R. Königswahl und Königserhebung im Frühmittelalter. Untersuchun-
gen zur Herrschaftsnachfolge bei den Langobarden und Merowingern. Stuttgart, 1972;
Hlawitschka E. (Hrsg.) Königswahl und Thronfolge in fränkisch-karolingischer Zeit.
Darmstadt, 1975. — Flodoardus Remensis. Annales, ad annum 948. P. 112, в рассказе
о возведении на престол Людовика IV (в 936 году): «cunctorumque votis et accla-
mationibus procerum militiaeque Francorum sublimatus est». — (Перевод: «Он был
состоявший из местных потентатов, а не plebs («церковный народ» —

см. параграф V.1). Правитель и знать — это два полюса, то есть rex
противостоял populus, не принадлежал к нему, хотя являлся, естествен-
но, частью gens. Gens — это общее понятие, охватывавшее rex, populus
и остальных членов gens, включая несвободных; а populus — более узкое,
исключавшее короля, равно как и полусвободных и несвободных, а за-
частую и свободных, не имевших никаких чинов и должностей (не-
знатных). C точки зрения структуры государственности populus — одно
из центральных понятий95. В правовой же сфере величайшую важность
имело понятие gens, что проявлялось уже в таких формулах, как mos
gentis, ritus gentis, consuetudo gentis, lex gentis, — это были правовые уста-
новления, которым подчинялись все, в том числе и король, хотя именно
он, при содействии знати, их издавал или утверждал96.
Описанное выше сохранение идентичности gens, подчиненного
доминирующему народу империи (Reichsvolk), включало в себя такую
важную составляющую, как разрешение ему иметь собственное право.
Предоставлялось это разрешение либо по умолчанию, когда mos gentis
возведен во главу войска франков голосами всех и одобрительными восклица-

ниями».) — Б. Гене (Guenée B. État et nation en France au moyen âge // Revue histo-
rique. 1967. Vol. 237. P. 18–19) тоже подчеркивает, что с римских времен populus
имел, как было сказано выше, государственный, а вовсе не народный (volklich)
характер: слово populus, наряду с respublica, regna, corona, было одним из поня-
тий, которые могли значить «государство» в эпоху, когда этого слова еще не было,
а предмет уже существовал.
95
Rex не принадлежал к populus уже хотя бы потому, что тот ему «принад-
лежал»: populus noster («наш народ».) Еще и в XIX веке монархи говорили «мой
народ», хотя и без той терминологической четкости, которая подразумевала раз-
ницу между populus и gens (к которому сам властитель принадлежал). О взаимо-
отношениях и взаимозависимости между королем и знатью, а впоследствии —
между «императором и империей» см.: Werner K. F. Adel // Lexikon des Mittelalters.
Bd. 1. S. 119 ff., перепечатано в: Idem. Vom Frankenreich. S. 12 ff.; библиография:
Ibid. S. 464–465, 468.
96
Множество примеров употребления слова mos — в кн.: Köbler G. Das Recht im
frühen Mittelalter. Köln; Wien, 1971. S. 107 ff., 186–187. Немецкое соответствие: Sitte
= Rechtsbrauch («нравы = правовой обычай»); Ibid. S. 114 ff.: mos + этноним и mos
gentis (а также ritus — см.: Ibid. S. 261); лишь в конце XI века появляется mos patri-
ae или mos provinciae — в отличие от lex patriae, о котором см. ниже. (Ibid. S. 222):
«С неожиданной быстротой и поразительной ловкостью германцы усвоили позд-
неантичные техники создания и кодификации законов и продолжали ими пользо-
ваться». Кёблер не отмечает, что эти понятия встречаются в паре с gens, а не с popu-
lus или natio. Gens — это совокупность лиц, подчиненных одному (своему) закону
(lex), а populus — совокупность тех, кто вместе с королем принимает этот закон,
который потом будет провозглашен королем и приобретет за счет этого юридиче-
скую силу. — О natio см. примеч. 114 и сл.
просто не отменялся, либо посредством того, что франкский властитель

учреждал, как правило, на всеимперском собрании, для этого народа
специальный свод законов (lex gentis). Его содержание и форма, даже
при учете местных правовых традиций, в основном определялись
франкской имперской властью, которая учитывала в том числе и ин-
тересы церкви — это отчетливо заметно при взгляде на leges алеман-
нов, баваров, тюрингов и саксов97. Прежде всего, как уже было сказано
выше, территория действия таких правовых сводов (ср. параграф IV.2)
ограничивалась той областью (regnum), на которую распространялись
полномочия dux как представителя имперской власти. За счет regnum
и lex укреплялись жизнеспособность и достоинство gens — это ста-
ло возможно благодаря тому, что на востоке gentes наконец добились
партнерского статуса, приравнивавшего их к франкам98.
На фоне однозначно политического и правового характера тер-
минов gens и populus большое значение приобретает факт отсутствия
определения «немецкий» (deutsch, Teutonicorum) при существительных
gens, regnum, populus, lex до второй половины XI века при одновремен-
ном изобилии свидетельств об употреблении имен gentes (будущих
«племен»)99. Только в 1919–1921 годах стал известен один совершен-
97
Об отдельных «законах» (leges) см. соответствующие статьи: Nehlsen H.,
Schmidt-Wiegandt R. Lex // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2.
S. 1902 ff., 1915 ff.; Schott C. Leges // Lexikon des Mittelalters. Bd. 5. S. 1802, а также
примеч. 123 и 130–145 в настоящей статье.
98
См. примеч. 67 и 138. — Верные выводы из одного отдельного случая делает
Цёльнер (Zöllner E. Die Stellung der Völker. S. 54–55): готы Септимании в 759 году
вступили в состав франкской державы «с условием, что им будет оставлено их соб-
ственное народное право». «Так же поступали во франкской державе и в других
случаях». Тот факт, что gentes продолжали существовать, приводил, естественно,
к «сложной национальной структуре империи». — Об интегративном эффекте
законодательства и о его римских, библейских и германских корнях см. интерес-
ную работу: Wormald P. Lex scripta and verbum regis: Legislation and Germanic King-
ship, from Euric to Cnut // Sawyer P. H., Wood N. (Ed.) Early Medieval Kingship. Leeds,
1977. P. 134. Уормолд пишет: «Салический закон стал идентифицировать франков
как народ». Однако автор недооценивает государственную консистентность gens
и эффективность королевского законодательства.
99
В том, что касается понятия deutsch, следует различать название я з ы к а
theodisk (Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 181 ff.) и название н а р о д а (Ibid.
S. 205 ff.); см. также: Thomas H. Die Deutschen und die Rezeption ihres Volksnamens //
Paravicini W. (Hrsg.). Nord und Süd in der deutschen Geschichte des Mittelalters. Sig-
maringen, 1990. S. 19 ff. Самый ранний случай употребления — готск. thiudisko —
представляет собой ученую кальку, сделанную Ульфилой с греч. ethnicos (= язы-
ческий, неиудейский). — Streitberg W. (Hrsg.) Die gotische Bibel. 4. Aufl. Heidelberg,
1960. S. 355 (= Gal. 2,14). Cр.: Krause W. Handbuch des Gotischen. S. 314. Еще в древ-
неверхненемецком встречается слово thiot/thiota в значении «язычники», как и gen-

tes: Schützeichel R. Althochdeutsches Wörterbuch. S. 31. Лерх (Lerch E. Der Ursprung
des Wortes «Deutsch» (1942) // Eggers H. (Hrsg.) Der Volksname Deutsch. Darmstadt,
1970. S. 261 ff.) опровергал толкования Т. Фрингса и Л. Вайсгербера, утверждавших,
что название языка уже в ранний период имело политическое значение, служило
названием некоего немецкого народа; он показал, что Teudisca lingua (в страсбург-
ских присягах и других источниках) обозначало то же самое, что современные
филологи называют словом «германский» (germanisch): theotisk — это язык скан-
динавов, вестготов, англосаксов и лангобардов — см.: Thomas H. Der Ursprung des
Wortes Theodiscus // Historische Zeitschrift. 1988. Bd. 247. S. 295 ff. — Около 830 года
Фрекульф из Лизьё (Freculf de Lisieux. Chronicon 1, 2, 17 // Migne J. P. (Ed.) Patrolo-
gia latina. Paris, 1864. T. 106. P. 967) писал о «Gothi et caeterae nationes theotiscae»,
а около 945 года в Салернской хронике язык, на котором когда-то говорили лан-
гобарды, назван lingua Todesca. — Применительно к «немецкому языку» в узком
смысле слово diutisc впервые употребил Ноткер Губастый, он же Ноткер Немец
(ум. 1022), из Санкт-Галлена: Lühr R. Deutsche Sprache // Lexikon des Mittelalters.
Bd. 3. S. 759. — Превращение в этноним произошло, как предполагается, около
1120 года в Песни о Роланде: Bedier J. (Éd.) Chanson de Roland. 6e ed. Paris, 1937.
P. 314, Verse 3793 ff. Однако там слово Tideis еще означает не «немцев вообще» (die
Deutschen), а восточных франков, названных наряду с «баварами», «саксами»,
«алеманнами», так как слово Franceis было закреплено за романизированными
западными франками. Только в конце XII века «значение слов Tiedeis, Tieis, Tiois,
как и Allemand, ‘распространилось’ на всех немцев» (которые к этому времени уже
появились!) — см.: Wenskus R. Die deutschen Stämme. S. 189 и Anm. 97. Богатый
материал на эту тему — в книге: Heim R.-D. Romanen und Germanen in Charlemag-
nes Reich. Untersuchung zur Benennung romanischer und germanischer Völker, Spra-
chen und Länder in französischen Dichtungen des Mittelalters. München, 1984. S. 70 ff.
О Thios см.: Ibid. Register, oб Alemans и т. д. — Ibid. S. 642 ff. Подобно западнофранк-
ским примерам, наиболее ранние итальянские случаи употребления слов Teutoni-
ci, Theotisci, Tedeschi (Thomas H. Die Deutschen und die Rezeption ihres Volksnamens.
S. 32 ff.) показывают, что изначально они значили не «немецкий народ», посколь-
ку они встречаются нам в одном ряду с Franci, Galli и, прежде всего, Saxones: они
обозначали говоривших на верхненемецких диалектах соседей Италии: баваров,
алеманнов. — Сложная эволюция значений слов theotisc/teutonicus (c одной сторо-
ны, сужение от общего обозначения германских языков до региональных ареалов
и только после этого — расширение значения с включением в него всех «немецких»
языков; с другой стороны, употребление в качестве этнонима сначала для частей,
а потом — для всей совокупности «немецких» народов в «немецких землях»: оба
процесса завершились только в XI веке) оставалась прежде непонятной для ис-
следователей, стремившихся найти как можно более ранние свидетельства суще-
ствования «немецкого народа»; см.: Weisgerber L. Deutsch als Volksname. Stuttgart,
1953; Baesecke G. Das Nationalbewußtsein der Deutschen des Karolingerreiches nach
den zeitgenössischen Benennungen ihrer Sprache // Kleinere Schriften zur althochdeut-
schen Sprache und Literatur. Bern, 1966. S. 292 ff.; Rexroth K. H. Volkssprache und wer-
dendes Volksbewußtsein im ostfränkischen Reich // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.)
Nationes. Bd. 1. S. 275 ff., 289 ff.. Рексрот, как и Löwe H. Die karolingische Reichsgrün-
dung und der Südosten. Stuttgart, 1937. S. 71, считает, что gens teudisca у Готшалька
(ок. 850) можно переводить как «немецкий народ»; ср. опровержение в: Ehlers J. Die
но изолированный случай использования применительно к 920 году

выражения «in regno Teutonicorum», и он вызвал ажиотаж в научной
среде — казалось, что он согласуется с версией о том, что «немецкая
история началась» с Генриха I. Но это текст XII века, и в нем, помимо
всего прочего, фигурирует и Карл Мартелл, называемый «императо-
ром»100. Восточнофранкские властители, как уже говорилось выше,
были франкскими, саксонскими, с точки зрения западных франков —
«зарейнскими» (Transrhenenses), и, наконец, римскими (если речь идет
deutsche Nation des Mittelalters als Gegenstand der Forschung // Idem. (Hg.) Ansätze.
S. 55: имеются в виду люди, говорящие не на латинском или не на романских язы-
ках. — Заслуживают внимания рассуждения в: Rheinische Vierteljahrsblätter. 1968.
Bd. 31. S. 86 ff.; Thomas H. Frenkisk. Zur Geschichte von ‘theodiscus’ und ‘teutonicus’
im Frankenreich des 9. Jahrhunderts // Schieffer R. (Hrsg.) Beiträge zur Geschichte des
Regnum Francorum. S. 67 ff.
100
Annales Iuvavenses maximi, ad annum 920 // MGH. Scriptores. 1926/1934.
T. 30/2. P. 742: «Bawarii sponte se reddiderunt Arnolfo duci et regnare eum fecerunt in
regno Teutonicorum». — Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 228, c фотографией
fol. 32 Codex 718, где Эрнст Клебель в 1921 году обнаружил этот текст; историо-
графическую дискуссию см.: Ibid. S. 27 ff. Интерпретацию Брюлем событий после
смерти Конрада I см.: Ibid. S. 411 ff. Автор подчеркивает (Ibid. S. 420), что Лиуд-
пранд Кремонский (Liudprand Cremonensis. Antapodosis II, 21 // MGH. Scriptores.
1915. T. 41. P. 47) сообщает в записи за 917 год: после возвращения из Венгрии
Арнульф «honorifice a Bagoariis atque ab orientalibus suscipitur Francis […] [et] ut
rex fiat, ab iis vehementer hortatur». Это позволяет сделать вывод, что часть фран-
ков сопротивлялась намерениям Конрада оставить после себя преемника-сакса
и Арнульф мог стать опорой этого сопротивления. Со всем вниманием следует
также отнестись к возникшему одновременно с описываемыми событиями Frag-
mentum de Arnulfo duce: Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 418, где о попытке
Генриха I добиться в Баварии признания себя в качестве короля говорится: «Tunc
vero idem Saxo (!) Heimricus […] hostiliter regnum Baioarie intravit, ubi nullus pa-
rentum suorum nec tantum gressum pedis habere visus est» (MGH. Scriptores. 1889.
T. 17. P. 570): притязания саксов отвергнуты в Баварии — монархии, которая была
частью (Teilreich) каролингской державы и герцог (dux) которой был, как подчер-
кивается в этом же тексте, сам каролингского происхождения (что проявлялось
в его имени)! Это говорит о том, что необходимо видеть разницу между поздней
традицией политической деятельности, о которой свидетельствуют современные
ей источники, и использовавшимся при этом в XII веке термином regnum Teuto-
nicorum: это вопиющий анахронизм. Об этом пишет и Гюнтер Вольф (Wolf G. Das
sogenannte «Gegenkönigtum» Arnulfs von Bayern (919) // Mitteilungen des Instituts
für Österreichische Geschichtsforschung. 1983. Bd. 91. S. 375 ff., 396): «‘Южногерман-
скому’ претенденту противостоял ‘северогерманский’, и обоих при этом поддер-
живали ‘восточные франки’ — все это части имперского народа (Reichsvolk)». —
Интересные соображения об источниках возникшего после 956 года протографа
зальцбургского текста см. в книге: Koller H. Forschungen zur Geschichte der Städte
und Märkte Österreichs. Linz, 1991. Bd. 4. S. 85 ff.
об императорах), но не немецкими101. В Нидеральтайхских анналах

впервые говорится о regnum Theutonicorum в записи, повествующей
о событиях 1046 года, но сама запись была сделана после 1073 года102.
101
Людовик, для западных франков — Germaniae rex (то есть король восточ-
норейнских областей — ср. примеч. 80), из чего потом сделали «Людовика Не-
мецкого», — для своего современника Отфрида Вайсенбургского был «orientali-
um regnorum (!) rex», а его держава называлась ôstarrîchi («восточная держава»),
что понималось как frankôno lant («земля франков»), управляемая frankôno kuning
(«королем франков»); свой собственный язык Отфрид называл frénkisgon, frénkisga
zùngun («франкский язык») и хотел возвести его в ранг священных языков наряду
с древнееврейским, греческим и латинским. — О правителях оттоновской дина-
стии см.: Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 163 ff. Обозначение иностранца-
ми: Flodoardus Remensis. Annales. 3, 6 о Генрихе I: princeps Transrhenensis; об Оттоне I
(Ibid. S. 69): rex Transrhenensis. — Об их «саксонском государстве»: Ibid. S. 82–84
и Anm. 77, 79, 81. См. также: Karpf E. Herrscherlegitimation und Reichsbegriff in der
ottonischen Geschichtsschreibung des 10. Jahrhunderts. Wiesbaden; Stuttgart, 1985; Tho-
mas H. Die Deutschen und die Rezeption ihres Volksnamens. S. 41: «Временами каза-
лось, что Восточнофранкская держава постепенно превращалась в regnum Franco-
rum et Saxonum или даже в regnum Saxonum».
102
Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 224, cо ссылкой на: Müller-Mer-
tens E. Regnum Teutonicum. Aufkommen und Verbreitung der Reichs- und Königsauf-
fassung im frühen Mittelalter. Wien; Köln. 1970. S. 88 ff. У обоих — дополнительные,
более поздние документальные упоминания deutsches Reich. — Ранее, при Генрихе II,
с которого, по мнению Брюля (Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 627), началась
«новая эра», появляются упоминания о «немцах» (Deutsche) — ср.: Vigener F. Be-
zeichnungen für Volk und Land der Deutschen. S. 42 ff. — Во «внезапном появлении
названия немецкого народа» — Theutones, или Theotisci, — уже в политическом
смысле у Бруно Кверфуртского (MGH. Scriptores. 1841. T. 4. P. 596 ff. — Р. Венскус
(Wenskus R. Studien zur historisch-politischen Gedankenwelt Bruns von Querfurt.
Münster; Köln, 1956. S. 114, Anm. 144, 113 ff.) видел реакцию на Оттона III. Томас
(Thomas H. Die Deutschen und die Rezeption ihres Volksnamens) приводит важные
цитаты из источников, в том числе о гневе римлян на «тех, кто говорит на том же
языке», что и император, («suis linguasticis»), и у Тангмара Хильдесхаймского
(ок. 1015). Томас указывает (S. 36) на то, что оба автора стали свидетелями краха От-
тона III. Они, по словам Томаса, включили в свои произведения в качестве «римско-
го местного колорита» те названия для людей с Севера, которые давно уже вошли
в обиход в Италии. Тангмар вложил обвинения в адрес Оттона (высказываемые,
как сегодня мы можем сказать, с немецкой политической точки зрения), «в уста са-
мому правителю» (Vigener F. Bezeichnungen für Volk und Land der Deutschen. S. 43),
который якобы воскликнул, обращаясь к предавшим его римлянам: «Vosne estis
mei Romani? Propter vos quidem meam patriam propinquos quoque reliqui. Amore
vestro meos Saxones (более узкая этническая принадлежность. — К. Ф. В.) et cunc-
tos Theotiscos (‘tedeschi’) sanguinem meum, proieci» (Vita Bernwardi. Cap. 25 // MGH.
Scriptores. T. 4. P. 772). — Об изменении политических настроений, отразившемся
в реакции на Оттона III, см.: Althoff G. Kaiserin Theophanu // Euw A. von, Schreiber P.
(Hrsg.) Begegnung des Ostens und Westens um die Wende des ersten Jahrtausends. Köln,
1991. S. 286 ff. Оттон как император не принадлежал уже более отдельным народам:
Термин rex Teutonicorum, как показал Мюллер-Мертенс, был введен

папой Григорием VII, который с его помощью, вопреки официальной
титулатуре, хотел подчеркнуть, что король был не «римским», а всего
лишь «немецким». Кто не был императором, апробированным и коро-
нованным папой, тот должен был оставаться лишь повелителем одного
народа, как всякий другой король. Название это было подхвачено в на-
рождавшейся Германии, причем Ламберт Герсфельдский вложил в него
положительный смысл, использовав как выражение утверждающегося
самосознания «немецких земель» и их жителей, которые в это же время
появляются и в Песни об Анно, созданной на их собственном языке103.
в нем выразилось новое сознание собственной идентичности, сформировавшее-

ся у ведущих политических фигур имперской политики, которые ради этого его
и сформулировали. — Переоценивать глубину и широту воздействия не следует,
как учит нас литературная традиция: Boor H. de, Newald R. Geschichte der deutschen
Literatur. München, 1960. Bd. 1. S. 101: «…одновременно с угасанием рода Каролин-
гов […] еще раз [умолкает] и письменная литература на немецком языке […] более
чем [на] полтора столетия. В великие эпохи — Оттоновскую и раннюю Саличе-
скую — места для немецкого языка не было […] [Все] снова полностью вернулись
к латыни. Вместо немецкой похвалы королю (адресованной западнофранкскому
королю! — К. Ф. В.) в каролингской Песни о Людовике теперь звучит похвала Отто-
нам в стиле латинских секвенций». Римская империя воистину была римской! —
Чтобы сказать «немец» (Deutscher), приходилось образовывать слово diutschman,
дабы уйти от прилагательного, означавшего язык, — ср.: Lexer. Taschenwörterbuch.
S. 32. — «Es gibt deutsche Mannen, aber keine Deutschen». — (Перевод: «Есть немецкие
мужи, но нет немцев».) — Thomas H. Julius Caesar und die Deutschen. Zu Ursprung
und Gehalt eines deutschen Geschichtsbewußtseins in der Zeit Heinrichs IV. und Gregors
VII. // Weinfurter St. (Hrsg.) Die Salier und das Reich. Sigmaringen, 1991. Bd. 3. S. 260.
103
Müller-Mertens E. Regnum Teutonicum. S. 168–169; Thomas H. Bemerkungen zu
Datierung, Gestalt und Gehalt des «Annoliedes» // Zeitschrift für deutsche Philologie.
1977. Bd. 96. S. 48; цит. по сокращенной перепечатке: Schnell R. (Hrsg.) Die Reichsidee
in der deutschen Dichtung des Mittelalters. Darmstadt, 1983. S. 384 ff. — это главное
исследование по реакциям (на титулование папой Римским Генриха IV rex Teuto-
nicorum в 1074 году) у Ламберта Герсфельдского (см. примеч. 70), у опирающегося
на него автора жития Анно (Vita Annonis // MGH. Scriptores. 1866. T. 11. P. 462 ff.)
и в Песни об Анно (Annolied (1080/1085) / Hrsg. E. Nellmann. 2. Aufl. Stuttgart,
1975). — Из Анналов Ламберта Герсфельдского (Lampertus Hersfeldiensis. Annales
ad annum 1076. P. 274) Томас (Thomas H. Bemerkungen. S. 396, Anm. 43) цитирует
пассаж, на который Мюллер-Мертенс не обратил внимания и который показывает,
из чего по-прежнему состояла эта держава римского короля, которую папа рим-
ский призывал к «немецкому единству с немецким названием» («deutsche Einheit
mit deutschem Namen»), как мы бы сегодня сказали, и в которой созывалось собра-
ние для выборов антикороля (Gegen-König). Эта держава состояла из своих regna:
«Hoc Sueviae, hoc Baioariae, hoc Saxoniae, hoc Lutheringiae, hoc Franciae Teutonicae
(герцогство Франкония. — К.Ф.В.) principibus denunciarunt». — В более раннем,
как показал Томас (Thomas H. Bemerkungen. Nachtrag. S. 400), Житии св. Анно (Vita
Annonis // MGH. Scriptores. T. 11. P. 495) вместо regna говорится Völker/gentes: фран-
Теперь возникла и антинемецкая полемика за рубежом, которая раньше

отсутствовала, потому что никаких «немцев» не существовало104. Таким
ки Лотарингии и герцогства Франконского в ней объединены (Ibid. S. 495): «conf-

ligentibus inter se Francis et Saxonibus, immiscebant se […] nunc his, nunc illis Suevi
gensque Baiorariorum, fiebantque caedis […] per omne regnum Teutonicum (!)». Томас
(Thomas H. Bemerkungen. S. 395) показывает, как немецкий парафраз этого пассажа
в Песни об Анно воспроизводит перечисление народов, но не новое название импе-
рии: автор «избегает […] говорить о diutisch rîche» и вместо этого описывает некий
rîche (Annolied. Verse 678 ff.), «простирающийся от Дании до Апулии, от Керлинге-
на (Франция) до Венгрии». Тем не менее Томасу хочется видеть в Песни об Анно
попытку создания мифа о происхождении народа (origo gentis, см. примеч. 16),
которого у немцев еще не было (Ibid. S. 385, 401). Но достаточно того, что останет-
ся и без такого допущения: ранние свидетельства употребления оборотов in diu-
tischemi lande («в немецкой земле»), Diutischu liuti («немецкие люди»), diutschi man
(«немецкий человек») — Annolied. Verse 112, 474, 479, ср. примеч. 102. — О генезисе
пренебрежительного смыслового оттенка выражения regnum Theutonicorum у папы
Григория VII, который еще в 1079 году называл его «hactenus inter omnia mundi reg-
na nobilissimum», хорошо написано в статье: Schieffer R. Gregor VII. und die Könige
Europas // Studi Gregoriani. 1989. Vol. 13. S. 192 ff.
104
«Немцы» (Alemanni) были во втором крестовом походе importabiles для фран-
цузов, пишет Одон Дейльский, который, правда, признает и «глупую надменность
(stulta superbia)» собственного войска. Иоанн Солсберийский в 1160 году вопро-
шал: «Кто сделал немцев судьями наций?» («Quis Teutonicos instituit iudices natio-
num?») При этом он называл их «bruti et impetuosi homines» (Werner R. F. Imperium.
S. 40, Anm. 2; S. 41, Anm. 1). — Ср. также: Keller H. Zwischen regionaler Begrenzung.
S. 237, 391 ff.: в это же время в Италии «немцев» отвергали: Фридрих I впервые
выдвинул в качестве обоснования своих прав на власть над Римом и Италией не-
мецкое право завоевателя. В конце XII века Иннокентий III говорил о Translatio
Imperii («переносе империи») к «немцам»: Goez W. Translatio Imperii. Ein Beitrag zur
Geschichte des Geschichtsdenkens und der politischen Theorien im Mittelalter und in
der frühen Neuzeit. Tübingen, 1958. — Иначе смотрел на это Марсилий Падуанский
(Marsilius Paduensis. De translatione imperii // Jeudy С., Quillet J. (Éd.) Œuvres mineu-
res. Paris, 1979. P. 372): он различал «Imperii Romani translatio de Graecis in Fran-
cos» («перенос Римской империи от греков к франкам») и «a Francis seu Gallis (!)
in Germanos» («от франков и галлов (!) к германцам».) — О противопоставлении
«славяне vs. немцы» (теперь уже не «саксы» или «бавары») см. свидетельства из ис-
точников в книге: Maschke E. Das Erwachen des Nationalbewußtseins im deutsch-sla-
wischen Grenzraum. Leipzig, 1933. В XII веке (!) одному слепому славянину советуют
для излечения глаз прикоснуться к мощам императора, а он отвечает, что тот был
немцем и венду помогать не станет. Немцы презирали св. Вацлава (ср. примеч. 26),
и их «надменность» была для славян невыносима точно так же, как для немцев —
надменность французов. Польский король в 1313 году при закладке богадельни
распорядился, чтобы в нее не принимали немцев — ни мирян, ни священников. —
А пекари в Риге, соответственно, не принимали в 1235 году в свой цех undüdesche
knapen («не-немцев»); в 1424 году в Виттенберге ученик мясника должен был иметь
четырех предков-немцев. «Параграф о немцах» вошел постепенно в цеховые регла-
менты к востоку от Эльбы — например, самое раннее в 1450 году в Лужицах и Си-
лезии, где для вступления в холстоткацкие корпорации Циттау, Бауцена, Гёрлица
образом, Оттоны и Салическая династия не взошли на престол некой

уже существовавшей «Германии»: в основном благодаря им она и воз-
никла. Управляемой ими «Римской» империи (название это с XIX века
стали считать не совсем правильным, однако оно всегда было офици-
альным наименованием и державы, и ее правителя — римского короля
или императора)105, наряду с франкской державой, к которой она по-
литически восходит, обязана своим возникновением нация, чьи исто-
рики долгое время ошибочно интерпретировали историю этой якобы
«первой германской империи» как историю некой господствовавшей
над всей Европой немецкой «нации-народа» (Volksnation)106.
нужно было быть немецкого, то есть неславянского, происхождения; при этом

всегда наряду с национальными мотивами следует учитывать и социальные.
См.: Hopp D. Die Zunft und die Nichtdeutschen im Osten, insbesondere in der Mark
Brandenburg. Marburg, 1954. S. 71; Johansen P., Zur Mühlen H. von. Deutsch und un-
deutsch im mittelalterlichen und frühneuzeitlichen Reval. Köln; Wien, 1973.
105
Генрих Фихтенау (Fichtenau H. Vom Verständnis der römischen Geschichte bei
deutschen Chronisten des Mittelalters // Classen P., Scheibert P. (Hrsg.) Festschrift für
P. E. Schramm. Bd. 1. S. 419) полагает, что «гуманистическим можно назвать как раз
именно тот тип человека (Menschentum), которому постепенно сделался недосту-
пен наивный, но непосредственный подход ко столь многим вещам в Антично-
сти». — До того, в первом историческом произведении на немецком языке — Им-
ператорской хронике (о ней см.: Schmidt-Wiegand R. Kaiserchronik. S. 548 ff.), Траян
был изображен «идеалом неподкупного рыцаря», Константин — основателем под-
линной (христианской) Римской империи, создавшим ее за семь дней творения
и принявшим императорскую корону в седьмой день, воскресение. — Людовик
Благочестивый дал знати свод законов «nâch Rômiscem recte» («по римскому пра-
ву») и установил всеобщий мир между христианами («Божий мир».) — О восприя-
тии империи ее жителями как римской см.: Thomas H. Julius Caesar und die Deut-
schen. S. 245 ff.; Beumann H. Der deutsche König als «Romanorum Rex». Wiesbaden,
1981; Koch G. Auf dem Wege zum Sacrum Imperium. Berlin; Wien; Köln, 1972. S. 111 ff.;
см. об этом: Eichmann E. Studien zur Geschichte der abendländischen Kaiserkrönung //
Historisches Jahrbuch. 1918/1919. Bd. 39. S. 609: «Империя с самого начала была
римской — по своему названию, происхождению и существу, по своим формам
и знакам». Скорее против воли признает это Фриц Хартунг (Hartung F. Die Ent-
stehung und Gründung des Deutschen Reiches // Harms B. (Hrsg.) Volk und Reich der
Deutschen. Bd. 1. Berlin 1929. S. 84): «Ein Deutsches Reich haben wir erst seit 1871. Es
ist die Größe, aber auch zugleich das Verhängnis unseres mittelalterlichen Reiches […],
daß es eben nicht deutsch, sondern römisch gewesen ist». — (Перевод: «Германская
империя у нас существует лишь с 1871 года. Величие, но одновременно и роковое
проклятье нашей средневековой империи было в том […] что она была именно
римской, а не германской».)
106
См. примеч. 1, особенно: Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich. S. 7 ff., 707 ff.
и его предыдущую работу: Die Anfänge der deutschen Geschichte. Wiesbaden, 1972,
а также богатое материалом исследование более ранних представлений: Müller-
Mertens E. Die Reichsstruktur im Spiegel der Herrschaftspraxis Ottos d. Gr. Berlin, 1980.
S. 15 ff. — О предпринятой в 1943 году в диссертации Hessler W. Die Anfänge des
Надо иметь в виду описанный выше имперский характер государст-

внаследников франкской державы, включавших в свой состав несколь-
ко народов, чтобы оценить революционный характер предпринятой
Григорием VII попытки низвести одного из их властителей до уровня
«низших» королей. Показательно, что подобного не потерпел не только
римский, но и французский «верховный» король: Филипп II Август
отстаивал перед папой Иннокентием III высшее достоинство (dignitas)
императорского ранга, которое было важно для чести всех королей
и сомнению не подвергалось107. С другой стороны, когда Генрих VII
своей энцикликой потребовал от христианских королей подчинения,
Филипп IV справедливо сослался на «историю» (historiae), согласно
deutschen Nationalgefühls in der ostfränkischen Geschichtsschreibung des 9. Jahrhun-

derts. Halle; Berlin, 1943 безуспешной попытке доказать существование в IX веке
немецкого национального чувства см.: Werner K. F. Les nations. S. 291. Бартмус
(Bartmuss H.-J. Die Geburt des ersten deutschen Staates. Berlin, 1966. S. 267), правиль-
но видя государство, в рамках которого «жители […] постепенно превратились
в немецкий народ», говорит о «немецком государстве», которое «родилось в […]
919 году». — Прямо-таки религиозной верой в даты «911–919 годы» дышит работа:
Schlesinger W. Die Königserhebung Heinrichs I., der Beginn der deutschen Geschichte
und die Geschichtswissenschaft // Historische Zeitschrift. 1975. Bd. 221. S. 529 ff., где
к тому же характер 911 года как «вехи» ошибочно распространен на весь «долгий
путь возникновения французской нации» (Ibid. S. 546). — Уже сама по себе фор-
мулировка темы «возникновение средневековой германской империи» как апри-
орная схема мысли далеко уводит от реальности IX–XI веков, как показывает
богатое материалом исследование: Jarnut J. Gedanken zur Entstehung des mittelal-
terlichen deutschen Reiches // Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 1981. Bd. 32.
S. 99 ff. Хотя Ярнут пришел к выводу (Ibid. S. 111), что «не германский народ создал
германскую империю, а империя сформировала свой народ, с тем чтобы потом
быть названной по нему», он все равно считает, что Восточно-франкская империя
закончила свое существование в 919 году (Ibid. S. 104), и заявляет (Ibid. S. 107):
«За 15 лет Генриху в сотрудничестве с gentes удалось создать империю, где те пле-
мена, которым впоследствии суждено было образовать Regnum Teutonicum, были
объединены под его водительством». Ср. верный взгляд в: Brühl C.-R. Deutsch-
land — Frankreich. S. 424, в связи с: Sproemberg H. Die Anfänge eines deutschen Staates
im Mittelalter // Sproemberg H. Mittelalter und demokratische Geschichtsauffassung.
Berlin, 1971. S. 16: «Делом жизни Генриха стало возвращение Восточно-Франкской
империи тех границ, которые она имела во времена императора Арнульфа». Ярнут
(Jarnut J. Gedanken. S. 107) сам подчеркивает, что Оттон I «сознательно продол-
жал линию» Франкской империи. Те, кто считают, что Генрих I был меньше связан
с франкским миром, недооценивают ведущей роли верховного короля (Großkönig)
в нем — например, во взаимодействии с западнофранкской знатью — только по-
тому, что полагают, будто именно Генриха надо рассматривать в контексте «созда-
ния» некой «германской империи», которой — надо признать! — для него самого
еще вовсе не существовало.
107
О Филиппe II Августe см.: Werner K. F. Das hochmittelalterliche Imperium. S. 53.
которой король Франции подчиняться императору не обязан. Ста-

тус остальных королей Филипп защищать не собирался — ему важно
было лишь особое положение его собственной державы108. Иерархия
западноевропейских властителей была отображена на стене одной
церкви в Страсбурге, где все они вслед за императором и француз-
ским королем идут навстречу Христу; это соответствовало официаль-
ной терминологии: про императора говорили, что он стоит не «над»,
а «пред» остальными монархами (praestat). Император не осуществлял
всей полноты власти в державах других королей, но он мог возвышать
князей до королей и в качестве хранителя римской правовой традиции
назначать нотариусов по всей Европе, а главное — имел специфические
функции в Риме: он должен был оберегать римскую церковь и жить
с ней в мире109; пока он эти задачи выполнял, за ним признавалось
особое достоинство. В том числе и из-за того, что универсальность им-
ператорской власти существовала лишь в опосредованном виде, через
связь с римской церковью, за пределами империи вслед за Григорием
VII титул императора все больше стали связывать с разными назва-
ниями, указывавшими на немцев: imperator Teutonicorum, Alamannorum,
Germanorum и так далее. Чем более «немецкой» становилась империя —
как в лице своих жителей, совокупно называвшихся теперь «немца-
ми» (Deutsche), так и в своем территориальном составе, все больше
ограничивавшемся немецкими землями, — тем менее «римскими»
становились ее императоры для остальной Европы110. Показательно,
однако, что именно в немецких землях продолжали считать не только
императорскую, но и королевскую власть «римской», и этот ее рим-
ский характер всегда больше подчеркивали, чем немецкий, — потому
108
О Филиппе IV: Werner K.F. Das Imperium und Frankreich im Urteil Dantes //
Hauck K., Mordek H. (Hrsg.) Geschichtsschreibung und geistiges Leben im Mittelalter.
Festschrift für H. Löwe. Köln; Wien, 1978. S. 549 ff.
109
Werner K. F. Das hochmittelalterliche Imperium. S. 52, Anm. 1; в общем: Ibid.
S. 48 ff.
110
Vigener F. Bezeichnungen für Volk und Land der Deutschen; Müller W. Deut-
sches Volk und deutsches Land im späteren Mittelalter // Historische Zeitschrift. 1925.
Bd. 132. S. 450 ff.; Schubert E. König und Reich. Studien zur spätmittelalterlichen Ver-
fassungsgeschichte. Göttingen, 1979. S. 232: Вормсский Конкордат отделяет Regnum
teutonicum от «других частей империи» (aliae partes imperii), что имеет юридические
последствия: теперь это «германская империя» (deutsches Reich), о которой Оттон
Фрайзингский (Otto von Freising. Chronicon 6. 17 // MGH. Scriptores rerum Germani-
carum in usum scholarum. 1912. T. 47. P. 277) пишет как об обладателе Imperium. Пре-
восходно описаны названия империи и вся имперская проблематика в статье: Mo-
raw P. Reich // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe.
Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland. Bd. 5. S. 423–486.
что им обосновывалось притязание на особое место среди всех наро-

дов. Купцы, которых в Лондоне уже в Х веке называли «императоровы-
ми», в XII–XIII веках на Балтике назывались mercatores Romani Imperii
(«купцы Римской империи»)111. Пауль Гёрлих, изучавший восточногер-
манские источники, установил, что еще и в XII–XIV веках среди 275
случаев употребления слова gens, 75 слова natio и 430 случаев употреб-
ления слова populus встречаются и gens Ungariae, и gens Poloniae/Polonica,
и gens Danorum, однако ни разу не встречается выражение gens Teutonica
или populus Teutonicus, или natio Teutonica112. В Чехии же, параллельно
с natio Bohemica, заявлявшей о себе в политической области, как нечто
само собой разумеющееся упоминались Teutonici, которым монарх под-
твердил их особое правовое и языковое положение — lex Teutonicorum
(!), да и вообще немецкое право начало в это время свое победоносное
шествие в качестве образца для правовых систем на востоке Европы113.
Таким образом, понятие «немецкого права» получило распростране-
111
«Homines imperatoris, qui veniebant in navibus suis». — (Перевод: «Люди им-
ператора, которые прибывали на своих кораблях».) — Liebermann F. Die Gesetze
der Angelsachsen. Halle, 1903. Bd. 1. S. 232 ff. (лондонские таможенные книги, около
1000 года); cр.: Lebecq St. Marchands et navigateurs. — О «купцах Римской империи»
в Балтийском регионе — см.: Rörig F. Wirtschaftskräfte im Mittelalter. Abhandlungen
zur Stadt- und Hansegeschichte. Weimar, 1959. S. 490 ff.; Hugelmann K. G. Stämme, Nati-
on und Nationalstaat. S. 420–421: «Universitas mercatorum Romani imperii» (1229 год);
«de ghemeenen coplude uten Romeschen rike van Almanien» (1347 год); «alle de coop-
manne van den Rommschen rike van der Duutscher tonghen» (1356 год), «Universi
Theutonici mercatores in partibus Livoniae et Gotlandiae constituti» (1233 год).
112
Görlich P. Zur Frage des Nationalbewußtseins in ostdeutschen Quellen des 12. bis
14. Jahrhunderts. Marburg, 1964. S. 112, 101: совершенно неверные данные о значе-
нии слова natio в раннюю эпоху.
113
О немецком праве и немецком имени на Востоке cм.: Menzel J. J. Ius Teutoni-
cum // Lexikon des Mittelalters. Bd. 5. S. 818–819; см. об этом: Labuda G. Ius Polonicum,
ius Bohemicale, ius Slavicum, ius ducale // Ibid. S. 817–818 (с литературой). — Фактор
правовой и политический, который, как признано исследователями, дал начало
«немецкому движению на Восток» (приглашение со стороны славянских князей)
и обусловил его форму, имел конститутивное значение для последующих «этниче-
ских групп» (Volksgruppen). Так, король Собеслав II в 1178 году, гарантировав нем-
цам сохранение их собственного закона (lex) и иммунитет по отношению к закону
чешскому, оградил их от интеграции в право их новой родины (см. ниже): «sicut
iidem Teutonici sunt a Boemis natione diversi sic eciam a Boemis eorumque lege vel con-
suetudine sint divisi», цит. по: Stasiewski B. Diskussionsbeitrag (7.9.1955) // Atti del Xmo
Congresso (см. примеч. 10). P. 330–331. — Без такой правовой и сословной фикса-
ции немцы в других местах растворялись в населении принявшей их страны. Тезис,
будто «этническая группа» держится только за счет уз крови и языка, не учитывает
государственного элемента, который (даже при том, что впоследствии он отпал!)
придавал этим группам облик и долговечность.
ние как раз вне пределов собственно немецких земель в узком смысле.
«Немцы» (die Deutschen) не могли в политическом смысле никак себя
манифестировать — ни через империю, которая оставалась «римской»,
ни через отдельные ее части, которые все больше оттягивали на себя
все элементы государственности (см. ниже). Но как смогло при этом
возникнуть понятие «немецкая нация»? Чтобы ответить на этот во-
прос, надо предварительно прояснить особый характер понятий natio
и patria, которые только кажутся очень близкими к gens и regnum.
IV.2. Natio/patria как объекты юридической

и эмоциональной привязанности индивида
Хотя слова natio/nationes и gens/gentes встречаются в источниках
и в качестве полных синонимов, о них имеет смысл говорить по от-
дельности — как в силу различий в происхождении и значении, так
и в силу того ранга, который занимает «нация» с точки зрения истории
понятий. В отличие от gens и populus natio — на самом деле не коллек-
тивное понятие: оно описывает индивидов (в любом количестве), кото-
рые natione, то есть «по рождению», принадлежат к некоему сословию
или некой стране114. В том, что касается сословного положения, человек
«по рождению» (natione, natura) мог быть: несвободным, полусвобод-
ным, полностью свободным, более или менее знатным. Это было его
личное «состояние» (conditio, фр. condition), которое могло измениться,
только если человек попадал в плен и его продавали в рабство, если
его выкупали, если хозяин давал ему вольную или если политическая
либо церковная власть возводила его в более высокий ранг115. Ingenuitas
114
И поэтому — не mos nationis, а mos gentis, см. примеч. 96. Kahl H.-D. Einige
Beobachtungen zum Sprachgebrauch von ‘natio’ im mittelalterlichen Latein mit Ausbli-
cken auf das neuhochdeutsche Fremdwort «Nation»// Beumann H., Schröder W. (Hrsg.)
Nationes. Bd. 1. S. 63 ff. (не без ошибок); Becker H.-J. Natio // Handwörterbuch zur deut-
schen Rechtsgeschichte. Bd. 3. S. 862 ff. (для времени до 1000 года недостаточно). —
О проблематике «немецкой нации» cр. хорошую работу: Ehlers J. Deutsche Nation //
Beumann H., Schröder W. (Hrsg.). Nationes. Bd. 8. S. ll ff., и недавнюю: Thomas H. Das
Identitätsproblem der Deutschen im Mittelalter // Geschichte in Wissenschaft und Unter-
richt. 1992. Bd. 43. S. 135 ff.
115
О conditio: Rigaudiere A. L’ homme et son statut // Favier J. (Éd.) La France mé-
diévale. Paris, 1983. P. 101 ff. — Ср.: Zotz T. Die Formierung der Ministerialität // Wein-
furter St. Das Jahrhundert der Salier. Bd. 3. S. 41: богатство supra natales у министериа-
лов. — Наряду с natione и natura (см. параграф V.2) также ex nativitate. См.: Corpus
iuris civilis // Codex Iustiniani. Novellae 90, 6, 3. — Natio/nativitas как правовой статус:
nationis означало личную «свободу по рождению», которая зачастую со-

четалась со «свободой от налогов»: под этим выражением, как правило,
подразумевалась знать, стоявшая над «свободными» (liber), а иногда —
как у Григория Турского — даже сенаторское сословие. Сохранившаяся
надпись меровингских времен говорит об одном епископе: «Vir gente
Romanus, nacione clarus». Здесь «народ» обозначен словом gens, а ранг —
словом natio116. И даже в XIII веке выражение noblece de nacion еще озна-
чало тот ранг, которым обладал по рождению индивид117.
Соответственно, natio зачастую представляет собой не обозначе-
ние народа, а часть формулы, описывающей сословное происхождение
человека. Об этом говорят как каролингские и лангобардские источни-
ки, так и формулярный сборник Маркульфа: «Как о благородных, так
и о подневольных, или какие угодно nationes людей»118. Благодаря этой
формуле становится понятным загадочное словосочетание nationes
populorum, которое встречается в часто цитируемой фразе из посвя-
щения трактата Регинона Прюмского De synodalibus causis: ««Разные
nationes populorum отличаются друг от друга происхождением, нрава-
ми, языком, законами»119. Каль увидел в этой фразе размышления по
поводу «возникающей [в Х веке] новой величины» — то есть наций! —
для которой, по его словам, «не годились названия» natio или populus,
и поэтому Регинон якобы попытался «решить проблему с помощью
комбинации из двух этих слов»120. Однако Регинон — в не менее часто
цитируемом пассаже своей Хроники — ясно показывает, кого он имеет
в виду под словом populi: populus — это знать того или иного regnum
франкского мира, избиравшая в 888 году королей в государствах—на-
следниках империи, вновь воссоединенной при императоре Карле III
(Толстом): одна «pars italici populi» (в Италии был только один regnum,
а значит, и только один populus) избрала Беренгара, другая — Гвидо;
Lex Ribuaria. 61, 1 // MGH. Leges. T. 3/2. 1954. — Ср.: Scheyhing R. Freilassung // Hand-
wörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 1242–1243.
116
MGH. Scriptores rerum Merovingicarum. 1910. T. 5. P. 213. — О Григории Тур-
ском см.: Irsigler F. Untersuchungen zur Geschichte des frühfränkischen Adels. Bonn,
1969; об ingenuitas см. также параграф V.2.
117
Wandruszka M. Der Geist der französischen Sprache. München, 1959. S. 71.
118
«Tam de ingenuis quam de servientibus vel quaslibet nationes hominum». — Mar-
culf 1, 4 // MGH. Leges. Formulae Merowingici et Karolini aevi. 1886. P. 45, Vers. 5.
119
«Diversae nationes populorum inter se discrepant genere moribus lingua le-
gibus». — Regino Prumensis. De synodalibus causis et disciplinis ecclesiasticis /
Hrsg. F. G.A. Wasserschieben. Leipzig, 1840. Послание с посвящением см. также:
MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum. 1890. T. 50. P. 129–130.
120
Kahl H.-D. Einige Beobachtungen zum Sprachgebrauch. S. 65.
«Galliarum populi» (Западнофранкская держава состояла из несколь-

ких regna) сделала своим королем Эда; а лишь «quibusdam primores et
nonnulli sacerdotes» (поскольку еще не существовал тот regnum, кото-
рый они могли бы представлять, Регинон не признавал за ними статус
populus!) избрали верхнебургундского Рудольфа — впрочем, с притя-
занием на «universum regnum Lotharii». Эти regna, отмечает Регинон,
после смерти Карла III постановили «что каждое делает правителем
кого-либо из своего народа»121. Данное высказывание было истол-
ковано как сильная формула, описывающая возникновение наций.
Но Регинон подчеркивает, что все эти короли были франками (а не,
скажем, итало-лангобардами или бургундами). Они (см. ниже), правда,
родились в «своих» regna, — поэтому «de suis visceribus». Регинон имеет
в виду, что в составе populi каждого regnum жили «diversae nationes»
(в Италии, например, это были франки, бургунды, бавары, алеман-
ны, римляне и лангобарды)122. Эти nationes различались рождением,
нравами, языком (ср. фламандцы, бретонцы), испанцы наряду с рим-
лянами и франками в западнофранкской державе, славяне, римляне,
а также народы, говорившие на нижне- и верхненемецких диалек-
тах в восточнофранкской) и правом. Регинон говорит не о разнице
(для этого нужно было бы сказать distinctio, inter se differre) между
якобы возникавшими государственными нациями, а о «несхожести»
(discrepatio) nationes внутри знати (populus) каждого из regna. Такое
понятие natio встречается в одном из источников, которыми пользо-
вался канонист Регинон, — постановлениях Трибурского синода (895):
это запрет на расторжение браков, заключенных, например, между
франком и баваркой или саксонкой, потому что «una fides, unum
121
«unumquodque de suis visceribus regem sibi creari». — Regino Prumensis. Chro-
nicon, ad annum 888 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum. T.
50. P. 129–130; перепечатка: Rau R. (Hrsg.) Quellen zur karolingischen Reichsgeschich-
te. Darmstadt, 1969. Bd. 3. P. 278–280 (лат.), 279–281 (нем.). — О многосторонно-
сти Регинона Прюмского см.: Wattenbach W., Levison W., Löwe H. Deutschlands Ge-
schichtsquellen im Mittelalter. Vorzeit und Karolinger. Heft 6. Weimar, 1990. S. 898 ff.,
901–902. О самой хронике: Werner K. F. Zur Arbeitsweise des Regino von Prüm // Welt
als Geschichte. 1959. Bd. 19. S. 96 ff.; Eggert W. Das ostfränkisch-deutsche Reich in der
Auffassung seiner Zeitgenossen. Wien, 1973. S. 155 ff. Указания на родство Регинона
с робертингами см.: Werner K. F. Les Robertiens // Parisse M., Barral i Altet X. (Éd.) Le
Roi de France et son royaume autour de l’an mil. Paris, 1992. P. 15 ff.
122
Ср.: Hlawitschka E. Franken, Alemannen, Bayern und Burgunder in Oberitalien,
774–962. Freiburg, 1956 (с просопографическими сведениями о франкских сановни-
ках в Италии, включая данные об их происхождении).
baptisma utrique communis sit nationi, legem tamen habent diversam»123:

у супругов общие вероисповедание и крещение, но разный закон, ко-
торый соответствует личной natio каждого из них. Он в том же тексте
назван gentis lex, потому что правитель и знать (populus) издавали его
для всего gens, — а для каждого индивида в отдельности он есть lex
его natio. Это тонкие различия, которые уже недоступны для нашего
недифференцированного категориального аппарата, построенного
на понятии «народ» (Volk).
«Несхожесть закона» (discrepatio legis) — в силу которой даже
в знатных семействах люди имели разный закон, поскольку у каждого
была своя natio, — оказывается ключевым понятием для «персональ-
ности права»124 и придает особое значение вопросу о втором смысле
слова natio — принадлежности по рождению к той или иной стране.
Ведь если natio (у каждого своя, личная) связывалась с географиче-
ским происхождением, то тогда это понятие перекликалось с patria125.
Под ним часто — но не всегда — подразумевался родной город чело-
века со своей округой (civitas). Списки римских пап в Liber Pontificalis
указывают их происхождение — natione: обычно называется город,
но иногда и регион (natione Campanus) или народ (natione Afer, Syrus,
Grecus)126. Первичный смысл слова natio — «рождение» — в романском
мире никогда не утрачивался: в IX веке о неком потентате из Шартра
было сказано, что он «natione Carnotensis», в 1305 году приор аббатства
Сен-Дени был «de la nacion de Pontoise»127.
123
MGH. Capitularia regum Francorum. Cap. 39/39a. T. 2/2. P. 235–236, No. 252.
124
Из безбрежной литературы на эту тему назовем: Brunner H. Deutsche Rechts-
geschichte. Berlin, 1906. Bd. 1. S. 382 ff.; d’Ors A. La territorialidad del derecho de los Visi-
godos // 323 Settimana del centro italiano di studi sull’ alto medioevo. Spoleto, 1956. P. 363 ff.;
Sturm F. Personalitätsprinzip // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 3.
S. 1587–1588 (с богатой литературой); Rigaudiere A. L’homme et son statut. P. 102 ff.
подчеркивает, что natio относилось к индивиду и его социальному и национально-
му правовому статусу.
125
Ср. раздел II: римские грамматики различали gens и natio, относя первое
скорее к генетическому, второе — скорее к географическому происхождению че-
ловека. — О patria (до 1200 года) теперь есть исчерпывающая по информативности
работа: Eichenberger T. Patria. Studien zur Bedeutung des Wortes im Mittelalter, 6.—12.
Jh. Sigmaringen, 1991. Важным термином является также compatriota. См.: Mittella-
teinisches Wörterbuch bis zum ausgehenden 13. Jahrhundert. S. 1042–1043 (с IX века).
126
Duchesne L. (Ed.) Liber Pontificalis. Paris, 1886. T. 1. P. 115 ff; cр.: Kahl H.-D. Ei-
nige Beobachtungen zum Sprachgebrauch. S. 69–70; Zimmermann H. Das Papsttum im
Mittelalter: eine Papstgeschichte im Spiegel der Historiographie. Stuttgart, 1981. S. 14.
Автор говорит о «национальной принадлежности» (Nationalität).
127
Gesta episcoporum Antisiodor. 2, 41 // MGH. Scriptores. 1881. T. 13. P. 400.
Поскольку оба понятия — и natio, и patria — могли иметь и юри-

дическое смысловое наполнение, эта пара подводит нас к самой серд-
цевине проблемы «принадлежности к народу» (Volkszugehörigkeit).
Такая область, как Аквитания, где gens вестготов, состоявший на во-
енной службе у Рима, был дислоцирован, а потом стал и властвовать
(присоединив к своим владениям часть Пиренейского полуострова),
сделалась patria Gothorum. Властитель издавал по примеру римлян за-
коны, которые имели силу во всей державе (patria, regnum) для всех
жителей. Таким образом, наряду с малой patria — местом рождения,
«родиной», появилась и обрела приоритет бóльшая patria — «отече-
ство». Так, в Вестготском законе (Lex Visigothorum) осуждается измена
«adversus regem, gentem vel patriam»128: в один ряд с правителем и наро-
дом становится здесь страна, охраняемая законом от «измены родине»;
формула «народ, король и отечество» была популярна еще и в XIX веке.
Между 633 и 653–672 годами, как пишет Дитрих Клауде, на смену gens
Gothorum как «государственному народу» (Staatsvolk) пришел «го-
сударственный народ, состоящий из римлян и вестготов», который
«определялся не этнической принадлежностью, а пространственной
протяженностью regnum»129.
В связи с такой «территориализацией» встает вопрос: обретал ли че-
ловек эту юридически релевантную принадлежность к стране «по рож-
дению» (natione), то есть в силу места своего личного (!) рождения
в данной patria? — Но историография, ослепленная понятием «народ»,
сложившимся в XIX веке, почти не обращала на этот вопрос внима-
O происхождении знатного епископа Герифрида из Шартра см.: Ibid. P. 1305. O про-

исхождении приора (впоследствии аббата) Сен-Дени Жиля см.: Codex Bernensis
307. Fol. 55. Cр.: Historische Forschungen. 1981. Bd. 20. S. 545 ff., 725 ff.
128
Leges Visigothorum 2, 1; 4, 1 // MGH. Leges nat. Germ. 1902. T. 1. P. 43, 53 ff.;
см. об этом: Eichenberger T. Patria. S. 71 ff., который выделяет триаду rex — gens —
patria и демонстрирует ее присутствие в источниках, в том числе и касающихся
других новых regna.
129
Claude D. Gentile und territoriale Staatsideen im Westgotenreich // Frühmittelal-
terliche Studien. 1972. Bd. 6. S. 27, 37; cр.: Ibid. S. 26, 31; Eichenberger T. Patria. S. 77 ff.
Он отмечает (Ibid. S. 37), по поводу пары patria/Land (уже не civitas): «Слово patria
в этом значении не входило в вокабулярий античной географии». — Пример бы-
строго «слияния» приводит Wolfram H. Geschichte der Goten. S. 212: тот самый ош-
ский епископ Ориенций, который в самых ярких красках описывал разорение Гал-
лии варварами около 500 года, в 439 году, как гласит его житие, успешно молился
за победу готов над римскими войсками под командованием Литория и восславлял
его смерть как освобождение patria от иностранного угнетения. Воины римлянина
были гуннами! См. также: Teillet S. Des Goths à la nation gothique. P. 412 ff.: «La nais-
sance de la patrie nationale».
ния. Даже Венскус говорит о gentes: «Они ощущали себя […] общно-
стью по происхождению (natio)» (истолкование natio как коллектива
смягчается здесь субъективным «ощущали себя», и Венскус — в от-
личие от других авторов — не утверждает, что действительно имело
место общее происхождение). «Каждый индивид, — писал в 1910 году
швейцарец Поль Э. Мартен, ссылаясь на француза Поля Виолле, —
подчиняется закону своей расы (!), а не закону страны, в которой он
пребывает» (здесь говорится об индивиде, однако его lex связывается
с коллективными узами крови и понимается подчеркнуто не-террито-
риально)130. «Professio iuris» — имеющее обязательную силу заявление
человека о том, по праву какого народа (в терминологии новейшего ис-
торического правоведения это называлось Stammesrecht) он хочет быть
судим, — понималось как указание права его предков. И в каролинг-
ской Италии, где жило множество народов, человек в данном случае
не говорил, что он, как и его отец, — лангобард и должен быть судим
по лангобардскому праву; он говорил: «Мне положено ex natione mea (!)
жить по закону […] лангобардов»131. То есть спрашивали не о «народе
отцов», а о natio каждого отдельного человека в строгом смысле слова:
130
«Sie empfanden sich […] als eine Abstammungsgemeinschaft (natio)». — Wens-
kus R. Die germanische Welt am Vorabend des Hunnensturms // Schieder Th. (Hrsg.)
Handbuch der Europäischen Geschichte. Stuttgart, 1976. Bd. 1. S. 103. Хотя Венскус
прибавляет оговорку «конечно, достаточно часто вопреки действительному поло-
жению дел», он здесь понимает natio как слово, соотносящееся с «общностью кор-
ней» (Abstammungsgemeinschaft), говорит о «гентильном (от слова gens) мышлении»
и заключает словами: «Это политическое мышление определялось личным союзом,
а не абстрактно-институциональным государством»; Martin P. E. Études critiques sur
la Suisse à l’époque mérovingienne. Genève, 1910. P. 311: «Chaque individu est soumis à
la loi de sa race [!], non à celle du pays dans lequel il séjourne». — Основополагающая
работа по «территориализации»: Ewig E. Volkstum und Volksbewußtsein; описанная
там смена государства и «смена нации» (называемая иногда «этноморфозом» —
Umvolkung) могла применительно к галло-римскому населению происходить толь-
ко на территориальной, а не на «народной» (völkisch) основе: те, кто жил во Francia
к северу от Луары, стали «франками», а те, кто жил во франкской державе (Teilreich)
Бургундии, — «бургундами». Соответственно, воздействие этого процесса на коро-
левский народ (Königsvolk), в свою очередь романизированный, было тоже терри-
ториальным: общей patria для всех стала одна и та же территория. Автор жития
Цезария Арелатского (Die Vita des Caesarius von Arles. Cap. 34 // MGH. Scriptores
rerum Merovingicarum. 1896. T. 3. P. 470) рассматривал этот процесс в библейском
свете: «transierunt de gente in gentem et de regno ad populum alterum». — (Перевод:
«перешли от племени к племени и от regnum к другому народу».)
131
«Professus sum ex natione mea (!) lege vivere […] Langobardorum». — Dil-
cher G. Langobardisches Recht // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte.
Bd. 2. S. 1607 ff., 1614.
от нее зависело, какой lex gentis к нему должен был быть применен.
Эта дистинкция не нужна, если под natio понимается этническая при-
надлежность (Volkszugehörigkeit) отца, но она существенна, если имеет
принципиальное значение место рождения самого подсудимого, так
как его patria может не совпадать с patria его родителей. Применитель-
но к VII веку ответ дает процессуальная норма Рипуарского закона:
«Из какого бы народа он ни был, представ перед судом (так гласит
местный закон), пусть отвечает так, как там, где он родился»132. Здесь
дефинирован индивидуальный и территориальный (эти два признака
не являлись взаимоисключающими) характер подлинной «персональ-
ности права». Историки же вместо нее представляли себе некую «на-
циональность права», имея в виду «нацию» в неадекватном, современ-
ном смысле этого слова. Индивид — а при рождении и смерти человека
речь шла только о нем лично — жил по своему lex loci, который для всей
совокупности жителей patria представлял собой lex gentis. Еще Гётц
Ландвер считал, что natio имеет «то же значение, что и gens», то есть
обозначает «народ, племя» (Volksstamm). При этом он, рассматривая
свидетельства источников, касающиеся совокупности natio/nationes,
сделал верное наблюдение, что слово gens — несмотря на кажущуюся
синонимичность с natio — выражает «скорее узы, возникающие в ходе
смены нескольких поколений», в то время как natio — «скорее процесс
рождения в составе сообщества» (лучше было бы сказать: «включение
в его состав через сам факт рождения». — К.Ф.В.). «Кроме этого, natio
132
«De quacumque natione […] fuerit, in iudicio interpellatus, sicut lex loci con-
tenet, ubi natus fuerit, sic respondeat». — Lex Ribuaria. 35 (31), 3 (см. примеч. 115).
S. 87. — Первые указания на следствия из этого и следующих мест в источни-
ках — но еще без прояснения терминов — у Регинона — см.: Werner K. F. Hludo-
vicus Augustus. S. 24 ff. — Waitz G. Verfassungsgeschichte des deutschen Volkes. Berlin,
1883. Bd. 3. S. 349. Автор принижал значение упоминаний lex loci: «В отдельных
случаях говорится, вероятно, о праве или законе какого-то определенного ме-
ста (!). Но едва ли это можно связывать с некой подлинной территориальностью
права». — Brunner H. Deutsche Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 382: «Племенное право
(Stammesrecht) являет собой право членов племени и не имеет территориаль-
ного действия». — Planitz H. Deutsche Rechtsgeschichte. Graz, Köln, 1971. S. 78:
«За неимением имперского права гражданина империи на всей ее территории
судили по праву его племени, lex originis (такого нет в источниках! — К.Ф.В.)». —
Ср. противоречащие этому прямые указания на использование lex loci (так и на-
зываемого в тексте источников) в конце VII и в VIII веке в: Hübner R. Gerichtsur-
kunden der fränkischen Zeit. Berlin, 1891. Bd. 1. S. 8, 11, No. 49, 70; Ibid. S. 57–58, No.
318: в mallus publicus и в соответствии с франкской организацией права в 843 году
в Испанской марке судили по Lex Visigothorum: это было само собой разумеющей-
ся повседневной юридической практикой.
указывает на место рождения и таким образом — на географическое

основание общности происхождения»133.
Историкам хорошо известен процесс территориализации у вест-
готов, равно как и у «франков» к северу от Луары (см. выше). За ним
в большинстве случаев вскоре последовал процесс «регентилизации»,
когда народы, состав которых изменился за счет проживания на одной
территории, стали вновь претендовать на общее происхождение. Такая
регентилизация очень часто встречается в качестве основополагающе-
го элемента «этногенеза». Он представляет собой склонность — по мере
все более длительного совместного проживания на одной территории
все более оправданную склонность — населения рассматривать себя
как общность, основанную на происхождении всех жителей этой мест-
ности от единых предков134. Подобные примитивные ходы сознания
133
Landwehr G. «Nation» und «Deutsche Nation». Entstehung und Inhaltswandel
zweier Rechtsbegriffe unter besonderer Berücksichtigung norddeutscher und hansischer
Quellen vornehmlich des Mittelalters // Aus dem Hamburger Rechtsleben. Festschrift für
W. Reimers. Berlin, 1979. S. 3 ff. — О якобы «национальном» характере права: Buch-
ner R. Die Rechtsquellen. Weimar, 1953. S. 4–5: «Ведь по франкскому праву каждого
[…] должны были судить по праву его рождения, то есть (!! — К. Ф. В.) его племе-
ни». Если понятие natio связывать с биологическим происхождением, с родителями
и «племенем», а не с личными обстоятельствами появления на свет в то или иное
время в том или ином месте, то верное истолкование этих мест в источниках невоз-
можно. Еще в XVI веке различали «пруссаков родом и языком» («Preußen der geburt
und der sproch) и «пруссаков по рождению, но по языку — немцев» («Preußen noch
der Geburt, aber noch der sproche Deutzsch».) — Maschke E. Preußen. Das Werden eines
deutschen Stammesnamens // Ostdeutsche Wissenschaft. Jahrbuch des deutschen Kultur-
rates. München, 1955. Bd. 2. S. 116 ff., 154. В XIV веке «взрывообразное распростра-
нение чувства родины» (Ibid. S. 147) было столь сильно, что все жители Пруссии —
и пруссы, и немцы — стали восприниматься как «местные» (inlender), а рыцари
Ордена, прибывшие из империи, — как «иностранцы» (auslender), и от Ордена тре-
бовали, чтобы он больше таковых не принимал (Ibid. S. 148 ff.). Принадлежность
к «старопруссакам» или «новопруссакам» определялась по языку: через языковую
«германизацию» путь к превращению в «немецкого пруссака» был всегда открыт
и им пользовались. Вывод Машке (Ibid. S. 156): «Начиная с этого времени немец-
кое население Пруссии, включая ненемецкие его части, можно называть племенем
(Stamm) […] [которое было] […] создано государством».
134
Ранний пример приводит Kienast R. Studien über die französischen Volksstäm-
me. — После «регентилизации» и складывания единого языка (процесс этот был
зачастую лишь вторичным и завершился во многих случаях позже) этот общий
язык мог играть роль залога единства всего населения страны (см. ниже о позд-
нем Средневековье). Раньше подчеркивали языковые различия внутри regnum,
вызванные как национальными, так и социальными факторами, а теперь можно
было подчеркивать языковое единство, которое стали считать исконно существо-
вавшим. Диалектологи установили, что языковые границы в огромной степени
совпадают с административными границами прошлого. Это значит, что гомогени-
историк должен уважать, однако он не должен в своем анализе да-

вать им ввести себя в заблуждение, как это произошло в случае, когда
на основе источников VII века историки сделали ошибочный вывод,
будто догерманское население Галлии было в V веке «искоренено»135.
Источники подтверждают, что patria представляла собой вско-
ре после перехода к оседлости территориальное, но неизменно лич-
ное юридическое основание для принадлежности индивида к тому
или иному праву: по рождению (natio) в той или иной стране (patria)
человек мог претендовать на то, чтобы его судили по ее закону — lex
patriae (!). Франкский верховный король (Großkönig) в 614 и 675 годах
должен был предоставить «трем королевствам» (tria regna) — Ней-
стрии, Австразии и Бургундии — гарантии, «что будет соблюдать закон
и обычаи каждой patria»136. «Местный закон» (lex loci) был «законом
страны» (lex patriae): Установление (Decretio) Хильдеберта II (596 год)
справедливо было определено как австразийский «закон страны»
(Landesgesetz): оно действовало, как у вестготов, только на террито-
рии одного regnum, но имело силу для всех137. По вестготской модели
франкский король издал для баваров и алеманнов соответственно lex
Baiuuariorum и lex Alamannorum, каждый из которых имел силу только
на территории созданного франками герцогства (Dukat), называвше-
зация языка осуществлялась через деятельность чиновников и духовенства; это

в малом масштабе соответствует тому, чего в конце концов удалось осуществить
французской администрации, добившейся победы пропагандировавшегося ею
«французского языка» по всей стране. Государство и администрация (язык судо-
производства и преподавания) — рычаги формирования вторичной общности,
которая со временем начинает казаться «естественной», даже «извечной». Ср., од-
нако, в примеч. 166 свидетельства о вновь возросшем значении территориального
аспекта для французской национальности.
135
Ewig E. Volkstum und Volksbewußtsein. S. 231 ff.
136
«ut uniuscuiusque patriae legem vel consuetudinem observaret». — MGH. Capi-
tularia regum Francorum. Cap. 12. T. 1. P. 22, No. 9; Passio Leudegarii. Cap. 7 // MGH.
Scriptores rerum Merovingicarum. T. 5. P. 289: «Interea Childerico rege (675) expetiunt
universi, ut talia daret decreta per tria quam obtinuerat regna, ut uniuscuiusque patriae le-
gem vel consuetudinem deberent, sicut antiquitus, iudices conservare, et ne de una provin-
tia rectores in aliis introirent». — (Перевод: «В то время как от короля Хильдерика все
требовали, чтобы он издал для трех королевств, которыми правил, такие декреты,
которые должны были сохранять прежние закон, обычай, а также судей для каждой
patria, и чтобы наместники не переходили из одной провинции в другие».)
137
Decretio Childeberti // MGH. Leges. T. 4/2. P. 174 ff.; Schmidt-Wiegand R. Lan-
desgesetz // Reallexikon der germanischen Altertumskunde. 1986. Bd. 6. S. 442; Eck-
hardt W. A. Decretio Childeberti // Lexikon des Mittelalters. Bd. 3. S. 623 («закон го-
сударства Австразии»); Idem. Decretio Childeberti // Handwörterbuch zur deutschen
Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 666 ff.
гося regnum. Следствием (которого долго не замечали историки) стало

то, что одни лишь жители герцогства, которому франки определили
меньшую территорию, жили по алеманнскому праву и поэтому оста-
лись «алеманнами», в то время как их соплеменники, жившие дальше
к северу и больше не считавшиеся соотечественниками (compatriotae),
превратились во «франков», а те, что жили к востоку, стали «бавара-
ми»: этим процессом объясняется тот факт, что археологами в Баварии
было обнаружено так много остатков алеманнских поселений138. Подоб-
ным же образом принадлежавшая прежде к Реции «natio Noricorum et
Pregnariorum» с долиной Айзакталь отошла к герцогству Баварскому,
подпала под действие Lex Bavariorum и растворилась в «баварском на-
роде»139. В Capitulare Aquitanicum короля Пипина (768) выражение lex
patriae представляет собой официальный термин, относящийся к каж-
дому индивиду: «Что все люди имеют свои законы, (каждый свой. —
К.Ф.В.), как римляне, так и салики, и если кто приходит из другой
провинции, пусть живет по закону своей patria (по закону своей соб-
ственной patria. — К.Ф.В.)»140. Не право отцов, а право родной страны
138
Относительно границ Алеманнии см.: Schaab M., Werner K. F. Das merowin-
gische Herzogtum Alemannien; Maurer H. Confinium Alamannorum. — Об археоло-
гических находках см.: Hübener W. (Hrsg.) Die Alamannen in der Frühzeit. Freiburg,
1974; Steuer H. Alemannen // Reallexikon der germanischen Altertumskunde. 1973.
Bd. 1. S. 137 ff.
139
Meyer-Marthaler E. (Hrsg.) ‘Natio Noricorum’: Lex Romana Curiensis. Aarau,
1966. S. LV (введение, где высказывается предположение об адаптации права к «ба-
варским иммигрантам».) При этом автор сама отмечает, что ретороманское право
и «название ретов […] ограничивались кругом подданных Южной Реции, управ-
лявшейся из Кура» (точно так же, как название и право алеманнов ограничива-
лись кругом жителей алеманнского герцогства). Судьба романской natio Noricorum
в Баварии не отличалась от судьбы алеманнов. Тот, кто считает, что в «германско-
немецком раннем Средневековье» могли иметь место только негосударственные,
народные (volklich) процессы и колонизация, не сможет увидеть юридических след-
ствий, которые имели государственные границы.
140
«Ut omnes homines eorum leges habent, tam Romani quam et Salici, et si de alia
provincia advenerit, secundum legem ipsius patriae vivat». — Pippin Capitulare Aquita-
nicum. Cap. 10 (768) // MGH. Capitularia regum Francorum. T. 1. P. 43; ср. меровин-
скую формулу введения в должность dux, comes, patritius — в ней уже намечается
то, что потом войдет в капитулярий Пиппина: «…et omnis populus ibidem (то есть
in illo pago — в этом административном округе. — К.Ф.В.) commanentes, tam Fran-
ci, Romani, Burgundiones vel reliquas nationis […] secundum legem et consuetudinem
eorem regas». — (Перевод: «…и всяким населением, пребывающим там же, такими,
как франки, римляне, бургундцы или остальные народы, […] управляй согласно
их закону и обычаю».) — (MGH. Leges. Formulae Merowingici et Karolini aevi. P. 47–
48.) — Внутри народа (populus) как населения определенной территории есть natio-
nes (как у Регинона), представители которых имеют «свои» законы (lex).
берет индивид с собой на чужбину, где он воплощает одну из nationes

в составе populus того regnum, о которой сказано у Регинона.
В свете этих свидетельств о lex patriae возникают сомнения в пра-
вильности существующего в науке мнения, будто «право страны»
(или «земское право», Landrecht) появилось только в XII веке, а до того
господствовали объединения индивидов (Personenverband). В 1961 году
филолог-германист Петер фон Поленц с удивлением обнаружил в ис-
точниках древневерхненемецкой эпохи (IX–Х веков) — то есть, как он
полагал, в «политических условиях германского раннего Средневеко-
вья, когда структуры определялись принципом объединения индиви-
дов», свидетельства того, что терминология народного языка относи-
лась к пространству, а не к группам лиц, то есть говорили не liutreht
или хотя бы «theses landes liutreht», a «thero liudio landreht»!141 Это
убедительное доказательство того, что право обладало как террито-
риальным, так и персональным действием, показывает, что «право
страны» (Landrecht) — и реалия, и понятие — коренится во франк-
ском законодательстве, основанном на принципе patria. Вальтер Шле-
зингер признавал, что в древней юридической формуле «landes endi
liodio» присутствовал — «несмотря» на персональность права — от-
тенок территориального суверенитета142. Но никакого противоречия
141
Polenz P. von. Landschafts- und Bezirksnamen im frühmittelalterlichen Deutsch-
land. Marburg, 1961. S. 27. Кёблер (Köbler G. Landrecht // Lexikon des Mittelalters. Bd. 5.
S. 1672–1673) считает, что не существует «свидетельств в раннесредневековых ла-
тинских источниках о некоем особом lеx какой-то области». Только в XII веке автор
видит «переход от союза лиц к стране». Еще сдержаннее, чем Кёблер и его рассуж-
дения (Idem. Land und Landrecht im Frühmittelalter // Zeitschrift der Savigny-Stiftung
für Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung. 1969. Bd. 86. S. l ff.), высказываются:
Laufs A., Schroeder K.-P. Landrecht // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte.
Bd. 2. S. 1528. — Значительно более дифференцировано смотрит на эту проблему:
Müller G. Zur Geschichte des Wortes Landschaft // Wallthor A. H., Quirin H. Landschaft
als interdisziplinäres Forschungsproblem. Münster, 1977. S. 4 ff., 8: «явно политическое
значение […] было заложено уже в древневерхненемецком». Опираясь на один ка-
питулярий Карла Лысого, Р. Шрёдер (Schröder R. Das Strafrecht // Idem, Künssberg E.
von. Lehrbuch der deutschen Rechtsgeschichte. Berlin; Leipzig, 1932. S. 708) приходит
к выводу, что уже в IX веке «право народа стало правом страны». — Kienast R. Stu-
dien über die französischen Volksstämme. S. 27 пишет уже о середине VIII века, когда
под gens Burgundionum понималось все население regnum Burgundiae, что «natio Bur-
gundionum изменила свою сущность» (прежде всего свой состав! — К.Ф.В.), «свою
народно-национальную (völkisch) основу сменила на местную (landschaftlich)» (сло-
ва «территориальную» автор избегает. — К.Ф.В.).
142
Schlesinger W. Herrschaft und Gefolgschaft. S. 225 ff., 135 ff., 178 (расширенная
редакция) (Historische Zeitschrift. S. 264–266); с точки зрения как личного права,
так и территориального действовала обязанность lantweri/defensio patriae («защиты
тут нет, потому что человек жил по праву той страны, в которой он
лично был рожден. Территориализация не обязательно означала ко-
нец «персональности права», даже наоборот: имеющее обязательную
юридическую силу заявление индивида о том, по какому праву его
надлежит судить, — professio iuris — открывало возможность лично-
го выбора. При этом играло определенную роль и соотношение сил
между странами. В западнофранкском государстве, по понятным
причинам, pagenses (по преимуществу романское население), которые
должны были воевать за короля франков, придавали большое значение
тому, чтобы принадлежать к populus Francorum со всеми вытекавшими
из этого правами. В результате, как уже говорилось выше, все, кто нес
военную службу, в VII веке были «франками» и судились по Саличе-
скому закону, по франкской судебной процедуре, с широким приме-
нением римского права в области имущественных отношений, в том
числе с практикой составления письменных правоустанавливающих
документов, которую франки, изначально говорившие на германском
языке, в значительной мере переняли у римлян143. Этот длительный
процесс гомогенизации, приведший в конечном итоге к складыванию
consuetudines (coutumes) французских земель, протекал в Бургундии,
входившей во франкскую державу, своеобразно. Там тоже существо-
отечества»), и эти два термина были неразрывно друг с другом связаны: Meier-Wel-
cker H. Heerbann // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2. S. 22–23;
Groote W. von. Landesverteidigung // Ibid. S. 1433 ff.; Möller H.-M. Landfolge // Ibid.
S. 1448 ff. (Правильно переведено как «общественный долг» «всего народа этого
королевства» в MGH. Capitularia regum Francorum. Cap. 5. 1890/1897. T. 2/1. P. 71).
143
О праве на оптацию см.: Constitutio Romana императора Лотаря I (824 года),
цит. по: Waitz G. Verfassungsgeschichte des deutschen Volkes. 2. Aufl. Berlin, 1883. Bd. 2.
S. 348. Anm. 2: «Volumus, ut cunctus populus Romanus interrogetur, qua lege vult vivere,
ut tali qua se professi fuerint (каждый из них. — К.Ф.В.) vivere velle, vivant […] eidem
legi quam profitentur […] subjacebunt». — (Перевод: «Мы хотим, чтобы весь римский
народ был спрошен, по какому закону он хочет жить, чтобы они жили по тому
закону, по которому, как они скажут, они хотят жить, и они будут подчиняться
закону, который назначат».) — О представлениях знати о «крови» и «происхожде-
нии» см. прославляющую графа Genealogiea Arnulfi comitis Х века (MGH. Scriptores.
1851. T. 9. P. 302 ff.), которая приписывает ему, как и Каролингам, самое благород-
ное происхождение — от римских сенаторов; это подчеркивается и в другом тек-
сте: MGH. Scriptores. 1888. T. 15/2. P. 627: «…a sancto Arnulfo […] et nomen traxit
et genus a sanguine Romanorum». — (Перевод: «….от святого Арнульфа […] и имя
свое ведет и род от крови римлян»), о чем напоминает О. Эксле: Oexle O. G. Die Ka-
rolinger und die Stadt des hl. Arnulf // Frühmittelalterliche Studien. 1967. Bd. 1. S. 263,
Anm. 61. — О симбиозе во франкской державе см.: Ewig E. Volkstum und Volksbe-
wusstsein. — Первый пример заявлений бургундов о своем римском происхожде-
нии см.: Borst A. Der Turmbau. Bd. 2/1. S. 442, Anm. 25.
вала политическая легенда, гласившая, что все «римляне» при втор-

жении бургундов были перебиты или изгнаны144. Однако влияние
этой легенды было невелико: в IX веке, по свидетельству Агобарда
Лионского, лишь немногие в Бургундии жили по Lex Burgundionum.
Одни жили по Lex Salica, другие по Lex Burgundionum, третьи по Lex
Romana Burgundionum короля Гундобальда. Существовал также осно-
ванный на этом последнем свод региональных обычаев, которые вместе
с эдиктами, изданными исключительно для этого regnum, возводились
к Закону Гундобада145. Если постепенные изменения в данном случае
прослеживаются лишь косвенно, то проблему выбора, стоявшую пе-
ред франкской, бургундской, баварской и алеманнской знатью, после
завоевания Италии переселившейся туда и служившей каролингам,
можно довольно хорошо наблюдать. Мы видим, что для того, чтобы
побудить этих людей отправиться служить в чужие края, разрешалось
жить в Италии по своему (например, салическому) праву не только
им самим, но и их родившимся там детям. Поэтому принадлежность
к различным leges в грамотах каролингской и посткаролингской Италии
фиксировалась более часто и более тщательно, нежели в других регио-
нах Франкской империи146. С другой стороны, можно доказать, что,
например, алеманнские аристократы — независимо от того, были ли
они связаны через браки с лангобардской знатью, — через несколько
поколений уже жили по лангобардскому праву147, то есть факт рожде-
ния в Италии рано или поздно тоже стал играть решающую роль.
144
Kienast R. Studien über die französischen Volksstämme. S. 28, Anm. 11. Автор
ссылается на: Passio Sancti Sigismundi (до 750 года) // MGH. Scriptores rerum Mero-
vingicarum. 1956. T. 2. P. 333.
145
Об Агобарде: Boshof E. Erzbischof Agobard von Lyon. Leben und Werk. Köln;
Wien, 1969. См. рец.: Lohrmann D. [Рец.] // Francia. 1973. T. 1. P. 790 ff. — Тексты см.:
MGH. Epistulae. T. 5. 1898/1899. P. 150 ff.; Kienast R. Studien über die französischen
Volksstämme. S. 23 ff. — об эволюции бургундских границ и традиций. Утверждение
(Ibid. S. 39) о якобы встречающемся в источнике IX века выражении «natio nostra
Burgundiae» основано, однако, на ошибке: в тексте (Ibid. Anm. 58) идет речь о чело-
веке, который «natione […] Burgundio» и потом о «nostra Burgundia». О «bon roy […]
Gondebaut» см.: Ibid. S. 38, Anm. 52. — Ср. закон Гундобада: Nehlsen H. Lex Burgun-
dionum // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2. S. 1913; живущие
по этому закону назывались Gundbadingi.
146
Hlawitschka E. Franken. S. 46 [о числе (⅔) и привилегированном положении
сановников-франков]. О юридических последствиях см.: Dilcher G. Langobardisches
Recht. S. 1613–1614.
147
Рауль Глабер (середина XI века) (Vita domini Willelmi abbatis / Hrsg. N. Bulst //
Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1974. Bd. 30. S. 463) сообщает
о Вильгельме Вольпианском, что тот «natione quidem Italus […] avus tamen eius Vibo
Эти историко-правовые наблюдения заставили нас обратить внима-

ние на то, какое важное значение место рождения человека имело в поли-
тической сфере; так, нам удалось показать, что Карл Великий «устроил»
своему сыну Людовику аквитанское происхождение для того, чтобы его
в возрасте трех лет представить аквитанцам как «их», то есть родившего-
ся в их стране, короля (Unterkönig). Император Генрих II, франкский пра-
витель саксонских кровей, в своем качестве баварского герцога мог рас-
сматривать Баварию как свою terra nativa, поскольку там он родился148.
Роберт Сильный, отец Эда, был ortus de Francia (то есть рейнским фран-
ком), а сам Эд — Nustricus, то есть западным франком по рождению (!).
Беренгар и Гвидо тоже были франками, родившимися в Италии149. На-
ряду с фактом рождения в той или иной стране существовали установ-
ленные процедуры, которые позволяли служившему и жившему в ней
знатному уроженцу других земель обрести полноправный статус члена
местной аристократии (которая в любой terra ревниво ограждала свои
права), а тем самым в конечном итоге получить новую «национально-
государственную принадлежность». Ее персональный характер (признак
права и свободы, а потому — привилегия знатных и свободных), таким
образом, сохраняется на протяжении всей истории и существует поныне
в виде паспорта, с которым человек ездит за границу.
Понятие natio, наряду с правовыми, а значит — политическими
импликациями, имело благодаря своей персональности еще и опре-
деленное аффективное значение, которое подтверждалось и усили-
валось за счет привязки к patria, потому что и это понятие больше,
чем, например, regnum или gens, подчеркивало внутреннюю и личную
связь индивида с его личным «отечеством». Рождение и родина, равно
как и сохранявшийся античный мотив смерти за отчизну, на все после-
дующие века срослись с понятием «нация», которое сильнее всех про-
чих выражало групповую солидарность и отличие своих от чужих150.
nomine militari industria clarus gente Suevus fuit». — (Перевод: по народности ита-
лиец […] однако его дед по имени Вибон, прославившийся на военном поприще,
по племени был свевом»); он покинул «родную провинцию» («nativam […] provinci-
am»), «намереваясь поселиться в Италии» («habitaturus Italiam»), где его сын Роберт
женился на знатной лангобардке и стал графом. Вильгельм прибыл во Францию
как сын лангобардского графа; его дед по отцовской линии еще жил по алеманн-
скому праву — ср.: Werner K. F. Hludovicus Augustus. S. 25–26.
148
О месте рождения Людовика в Аквитании см.: Werner K. F. Hludovicus Au-
gustus. S. 23–24, 27, а также Anm. 87 (о Генрихе II в Баварии).
149
Werner K. F. Les Robertiens.
150
Kantorowicz E. H. Pro Patria Mori in Medieval Political Thought // American
Historical Review. 1951. Vol. 56. P. 472 ff.; Contamine P. Mourir pour la patrie, 10e—0e
Роль понятий natio/Nation и patria/Vaterland, а также взаимоотно-

шения между ними помогает понять сравнение между их эволюцией
в Германии и во Франции. Кроме того, это сравнение дает возможность
увидеть, как произошел переход от только что проанализированного
нами значения natio к Nation в различных контекстах употребления это-
го понятия. Франция до XII века представляла собой несколько круп-
ных монархий, таких как Нормандия, Аквитания, Бургундия, а также
небольших patriae, таких как Блуа или Невер151. В Невере о Крестовом
походе Людовика VII еще говорили: «Rex Francorum cum exercitu suo et
comite nostro». (Перевод: «Король франков со своим (!) войском и на-
шим (!) герцогом».) Но в 1214 году жители Санса, охваченные новым
«чувством Мы», праздновали победу, одержанную при Бувине над вра-
гом, выступившим «против нас» (contra nos)152. В условиях единого
общенорманнского сознания153, которое выражалось в докатившихся
siècles // Nora P. (Éd.) Les lieux de mémoire de la nation. Paris, 1986. T. 3. P. 11 ff.; Ei-
chenberger T. Patria. S. 249. Автор подчеркивает, что понятие patria «до наших дней
сохранило особую эмоциональную окраску, во многом связанную с идеями Антич-
ности». Так, например, молитвы, как правило, возносятся за благополучие «отече-
ства». К мотиву «смерти за отчизну» относится и «любовь к отчизне»: Waltharius //
MGH. Antiquitates. 1951. T. 6/1. P. 24 ff.: «patriam (sc. Aquitaniam) defendere dulcem»
(Vers. 60); «Concupiens patriam dulcemque revisere gentem» (Vers. 600), (dulce France
в Песни о Роланде); «odium exilii patriaeque amor» (Vers. 354). Ср.: Werner K. F. Hlu-
dovicus Augustus. S. 115–116, где на стр. 102 и сл. это произведение приписывается
аквитанцу Эрмольду Нигеллу (середина IX века).
151
О взлете и падении французских региональных органов власти с рубежа
Х—XI по XII век, со свидетельствами из источников, см.: Werner K. F. Königtum und
Fürstentum im französischen 12. Jh. // Vorträge und Forschungen / Hrsg. Konstanzer Ar-
beitskreis für mittelaltrliche Geschichte. Sigmaringen, 1958. Bd. 12. S. 177 ff.; более крат-
ко, до 1060 года: Idem.Westfranken unter den Spätkarolingern und frühen Kapetingern
(888–1060) // Schieder Th. (Hrsg.) Handbuch der europäischen Geschichte. Bd. 1. S. 731 ff.,
765 ff.; репринт в: Werner K. F. Vom Frankenreich. S. 225 ff., 259 ff. — Теперь также:
Eichenberger T. Patria. S. 193 ff. — Обширную, зачастую превосходную литературу
по отдельным регионам перечислять здесь нет возможности, см. библиографию
в приложении к: Werner K. F. Die Ursprünge Frankreichs. S. 540 ff.
152
Annales Nivernenses (1147 г.) // MGH. Scriptores. T. 13. P. 91; Annales Saneti
Columbani Senon., ad annum 1213 // Ibid. 1820. T. 1. P. 109.
153
О норманнском сознании см.: Le Patourel J. The Norman Empire. Oxford, 1976.
P. 353–354; Buisson L. Formen normannischer Staatsbildung. 9.—11. Jh. (1960) // Le Pa-
tourel J. Lebendiges Mittelalter. Köln; Wien, 1988. S. 291 ff.; Boehm L. Gedanken zum
Frankreich-Bewußtsein im 12. Jh. // Historisches Jahrbuch. 1953. Bd. 74. S. 681 ff. — Ис-
полненная чувства собственного достоинства нормандская историография просто
игнорировала заслуги Западнофранкской державы и Рима в деле христианиза-
ции: Guillot O. La conversion des Normands peu après 911. Des reflets contemporains
à l’historiographie ultérieure (10e/11e siècle) // Cahiers de civilisation médiévale. 1982.
Vol. 24. P. 198 ff. Эта историография в XI веке датировала появление возникшего
от скандинавских стран и Англии через Сицилию до Святой Земли

проявлениях гордости по поводу побед норманнов, в XII веке в ко-
ронных землях стали заявлять, что все жители «франкского королев-
ства» ipso facto являются «франками» (Franci), в том числе и норман-
ны154. Их французский язык был при этом веским аргументом, ведь
нормандские завоеватели даже в Англии официально отличали себя
от Angli, называясь Franci. Две nationes в одном regnum — этот мир
ранних nationes до территориальной гомогенизации ушел с норманд-
цами в прошлое: будущее принадлежало крупным территориальным
и даже субконтинентальным государствам, чьи границы в конечном
счете совпадали с западноевропейскими полуостровами, архипелагами
и морскими побережьями галльского континентального блока155: стра-
на и тут постепенно одержала победу над происхождением. Во Фран-
ции благодаря успехам королевской власти притязания превратились
в реалии: Людовик VIII, разгромив альбигойцев, начал политическую
интеграцию Юга, Людовик IX сумел заставить аристократию делать
выбор между его владениями в Англии и на континенте: с возмож-
как раз в то время титула dux 911 годом, что оставалось долгое время не замечен-
ным исследователями, — см.: Werner K. F. Quelques observations au sujet des débuts du
«duché» de Normandie // Droit privé et institutions régionales. Études historiques offerts
à J. Yver. Paris, 1976. Р. 691 ff. Фальсификация истории всегда есть симптом ярко вы-
раженного национального самосознания — в даном случае сконцентрированного
на династии и на gens Normannorum.
154
Аббат Гвиберт Ножанский (ок. 1055 — ок. 1125) — см.: Bulst N. Guibert von
Nogent // Lexikon des Mittelalters. 1989. Bd. 4. S. 1768–1769 — требовал, чтобы ста-
тус «франка» (Francus) действовал на всей территории королевства. Одновременно
Гвиберт, написавший Деяния Бога через франков, считается зачинателем «экспан-
сивного национализма», тогда как на самом деле в отвоевании земного Иерусалима
он видел подтверждение той угодной Всевышнему роли, которую франки со времен
Хлодвига выполняли в Божественном плане спасения, — ср.: Boehm L. Gedanken
zum Frankreich-Bewußtsein. S. 681 ff. Это северофранцузское национальное чувство
основывается на раннефранкско-христианских традициях, воспринятых через
посредство Реймсской школы IX века: их поддерживала как духовная, так и свет-
ская знать (из которой происходил Гвиберт). Примерно в то же время возникла
и Песнь о Роланде, также воспевавшая войну франков с язычниками и их богоиз-
бранность. — По Англии: в глазах заказчиков ковра из Байё [Stenton F. M. (Ed.) The
Bayeux Tapestry. 2nd ed. London, 1965] противниками «англов» (Angli) при Гастингсе
были «франки» (Franci). Скандинавских «норманнов» называли «данами» (Dani),
cр.: Le Patourel J. The Norman Empire.
155
Победа континентальных блоков: Renouard Y. 1212–1216. Comment les
traits durables de l’Europe occidentale moderne se sont définis au début du 13e siècle //
Annales de l’Université de Paris. 1985. Vol. 28. P. 5 ff. (с картой); cр.: Werner K. F. Les
nations. P. 303.
ностью служить двум королям было покончено156. Соответственно,

утвердилась — даже в каноническом праве — идея patria communis,
«общего отечества» как единицы, имевшей обязующую юридическую
силу и совпадавшей с regnum Franciae (так теперь называлась держава,
прежде звавшаяся regnum Francorum), или royaume de France157. К этой
большей patria могла применяться норма, обязывавшая человека «уме-
реть за родину» (pro patria mori) — по крайней мере, в случае нападения
на нее врагов158. На этом основании Филипп IV (1285–1314) со сво-
ими легистами продолжал государственное строительство, включая
созыв Генеральных штатов (états généraux), которые дали голос новой
единой «нации», то есть всем подданным французской короны; этот
голос призван был не дополнять центральную власть, а обслуживать ее
потребности159. За королевской властью — гарантом единства и симво-
лом — в XIII веке уже был виден отдельный и единый народ Francigenae,
Franceis как предмет патриотической любви: примером может служить
156
Brun A. Recherches historiques sur l’introduction du français dans les provinces
du Midi. Paris, 1923; Buisson L. König Ludwig IX., der Heilige und das Recht. Studie
zur Gestaltung der Lebensordnung Frankreichs im Mittelalter. Freiburg, 1954. S. 212 ff.
(о таком особом случае, как Гиень); см. также: Werner K. F. [Рец. на: Buisson L. König
Ludwig IX. der Heilige und das Recht. 1954] // Historische Zeitschrift. 1959. Bd. 186.
S. 155 ff.; Richard J. Saint Louis. Paris, 1983. P. 27 ff., 277 ff., 372 ff. — О культе святого
Людовика см.: Beaune C. Naissance de la nation France. P. 129 ff.
157
Post G. Two Notes on Nationalism in the Middle Ages // Traditio. 1953. Vol. 9.
P. 281–282; Kantorowicz E. The King’s Two Bodies. Р. 241 ff.; Werner K. F. Les nations.
S. 296–297; Ehlers J. Kontinuität und Tradition. S. 39; Baldwin J. W. The Government of
Philip August. Berkeley; London, 1986. P. 362 ff.: «The Emergence of Royal Ideology».
Там же (Ibid. P. 573 ff.) см. важные примеры и литературу. Ibid. P. 569 — указание
на Петра Кантора, который различал Francia particularis circa Parisius и Francia ge-
neralis. — О переходе от «короля франков» (rex Francorum) к «королю Франции»
(rex Franciae) см.: Schneidmüller B. Herrscher über Land und Leute? Der kapetingische
Herrschertitel in der Zeit Philipps II. August und seiner Nachfolger (1180–1270) // Wolf-
ram H. u.a. Intitulatio. Jh. 1988. Bd. 3: Lateinische Herrschertitel und Herrschertitulatu-
ren vom 7. bis zum 13. S. 131 ff. (автор указывает на более сильное абстрагирование
от персоны короля в понятиях regnum и corona Franciae: Ibid. S. 152).
158
Kantorowicz E. Pro patria mori; Contamine Ph. Mourir la patrie; Beaune C. Nais-
sance de la nation France. P. 324: «Aimer sa patrie et mourir pour elle». — (Перевод:
«Любить свою родину и умереть за нее».)
159
См.: Favier J. Philippe le Bel. Paris, 1978. P. 50–51, 352–353, 373 ff. — о «собра-
ниях» (assemblées), впоследствии получивших преувеличенное название «Генераль-
ные штаты» (états généraux); Kämpf H. Pierre Dubois und die geistigen Grundlagen des
französischen Nationalbewußtseins um 1300. Leipzig; Berlin, 1935. S. 65 ff. — О даль-
нейшем развитии см.: Lewis P. S. L. Later Medieval France. The Polity. London; New
York, 1968. P. 328 ff.; Bulst N. Die französischen Generalstände von 1468 und 1484. Pro-
sopographische Untersuchungen. Sigmaringen, 1992.
сочинение по истории Франции, доведенное до 1214 года — года

битвы при Бувине. В прологе говорится, что автора побудило к ее
написанию желание дать отпор заграничным завистникам, а также
«любовь к нашему народу» («nostrae amor gentis»)160. Это было начало
пути к складыванию «отечества» (patrie), совпадающего с «Францией»
(France), и соответствующей ему «нации» (nation). Правда, на этом пути
предстоял тяжелый кризис — Столетняя война, однако именно в ходе
этого кризиса, в споре по поводу Droit salien, были закреплены иден-
тичность и неотчуждаемость государства и их приоритет перед каки-
ми бы то ни было чисто династическими правилами161. Важнее всего
было то, что монарх, представлявший «правую» линию королевского
дома, пришел к победе благодаря проявлениям заботы о «националь-
ных» интересах (понимаемых как интересы монархии). Среди таких
проявлений наиболее выдающееся место занимает деятельность Жан-
ны Д’Арк, потому что в этом случае народные слои, которые раньше
вовсе не принимались во внимание, выступили под знаменем веры
в богоизбранность roi de France, а значит, и его державы, и ее жите-
160
Historia regum Francorum, ad annum 1214, Prolog // Recueil des historiens des
Gaules et de la France. 2e éd. 1878. T. 17. P. 423. — О Бувине см.: Duby G. Le dimanche
de Bouvines. Paris, 1973; Francigenae — cр.: Ehlers J. Elemente mittelalterlicher Nati-
onsbildung. S. 581–582. — О королевской символике (лилии, знамя, боевой клич)
и легендах, связанных с ними, см.: Beaune C. Naissance de la nation France. Р. 237 ff.;
до него эту тему разрабатывал в особенности: Schramm P. E. Der König von Frank-
reich. Wahl, Krönung, Erbfolge und Königsidee vom Anfang der Kapetinger (987) bis
zum Ausgang des Mittelalters (1939). Weimar, 1960. — Французское самосознание
проявляется также в идее translatio studii (то есть «переноса учения», а также пере-
носе подлинного рыцарства) из Афин через Рим в Галлию-Францию, где она про-
явилась в парижском «учении», с XIII века — в Сорбонне, — см.: Grundmann H. Sa-
cerdotium — regnum — studium // Archiv für Kulturgeschichte. 1951. Bd. 34. S. 5 ff., где
в примеч. 31 цитируется: Finke H. Mitteilungen des Instituts für Österreichische Ge-
schichtsforschung. 1905. Bd. 26. S. 207 (о реакции в Испании на французский образ
мыслей, ставящий Францию в центр мироздания: «Totum mundum habent pro ni-
hilo nisi nationem suam».) Правда, Вольфрам фон Эшенбах признавал французское
рыцарство образцом — каковым оно и являлось, будь то с точки зрения образа
жизни, будь то с точки зрения литературной репрезентации: см. обширный обзор,
отражающий «перемещение всемирной истории во Францию»: Bertau K. Deutsche
Literatur im europäischen Mittelalter. München, 1972. Bd. 1: 800–1197. S. 226–227. —
Концепция движения культуры с востока на запад содержится в истории фило-
софии Гегеля. — О теориях «переноса» хорошо написал: Patschovsky A. Der Heilige
Dionysius, die Universität Paris und der französische Staat // Innsbrucker Historische
Studien. 1978. Bd. 1. S. 19 ff.
161
Подробно о Салическом законе (loi salique) см.: Beaune C. Naissance de la na-
tion France. P. 267–268, 392 (и примеч. 20–21 о рукописях, положенных в основу).
лей162. Подобный культ династии и символа короны был выражением

национального чувства, распространявшегося уже на всю Францию,
что отчетливо видно у авторов XV века163. Оборотной его стороной
была ненависть к англичанам. Этот подъем национального чувства был
недолговечным. Впоследствии монархия и король сделали самих себя
практически самоцелью и заняли центральное место в государстве.
Но они позволяли надрегиональным инстанциям — например, Гене-
ральным штатам (которые, правда, собирались лишь изредка), а потом
парижскому парламенту — демонстрировать наличие «национальной»
составляющей в государстве: парламент в середине XVIII века рассма-
тривал себя как представительство «нации» (nation), противостоящей
162
Contamine P. Naissance d’une historiographie. Le souvenir de Jeanne d’Arc, en
France et hors de France, depuis le «procès de son innocence» (1455–1456) jusqu’au
début du XVIe siècle // Francia. 1989. T. 15. Р. 241: Матьё Томассен видит в том,
что Бог послал Франции деву (pucelle), доказательство его любви ко «Французско-
му королевству» (royaume de France), которое было избрано, «чтобы поддержать
святую католическую веру» («pour entretenir la saincte foy catholique»); «исправле-
нию и восстановлению» («reparacion et restauracion») человечества девой Мари-
ей соответствовало исправление и восстановление королевства девой Жанной.
Именно религиозное толкование, в центре которого стояла королевская власть,
доходило до масс. Об этом же пишет Бон (Beaune C. Naissance de la nation France),
которая во второй, центральной части своей работы (Ibid. P. 77 ff. — «La France
et son Dieu») стремится приблизиться именно к peuple illetré («неграмотному на-
роду») и которая там же (Ibid. P. 207 ff.) прослеживает путь от «христианнейшего
короля» к «христианнейшей Франции», то есть путь национализации заслуг коро-
лей. — О реинтерпретации этого религиозного (а позже квазирелигиозного) опы-
та и превращении его в одну из протоформ послереволюционного национализма
см.: Krumeich G. Jeanne d’Arc in der Geschichte. Historiographie — Politik — Kultur.
Sigmaringen, 1989; см. также недавнюю публикацию: Tanz S. Jeanne d’Arc. Spätmit-
telalterliche Mentalität im Spiegel eines Weltbildes. Weimar, 1991.
163
Богатый материал — в: Lacaze Y. Philippe le Bon et l’Empire: bilan d’un règ-
ne // Francia. 1982–1983. T. 9, 10. P. 133 ff., 167 ff., 225, note 593. — Chastellain G. Œu-
vres. Brüssel, 1864. T. 5. P. 449: автор сетует, что Карл Смелый «стал по натуре (!)
совсем не французом» («estoit devenu tout d’autre nature (!) que françoise»); Ibid.
1854. T. 4. P. 392: Шателлен (как любезно указал мне Филипп Контамин) говорит
о «двух натурах» («ces deux natures (!) de nations, François et Bourgongnons, tou-
tes toutesvoies d’un royaume»), примирение между которыми — залог изгнания
англичан. — Переход от подчеркивания различий к требованию солидарности
всех французов против «англичан» и симметричные английские явления были
показаны в работе: Perroy E. La guerre de cent ans. Paris, 1945–1977. См. также: Wis-
man J. A. L’ éveil du sentiment national au moyen âge: la pensée politique de Christine
de Pisan // Revue historique. 1977. Vol. 257. P. 289 ff.; Grévy-Pons N. Propagande et
sentiment national pendant le règne de Charles VI.: l’ exemple de Jean de Montreuil //
Francia. 1981. T. 8. P. 127 ff.
короне164. Возникшее таким образом новое понятие нации, которое

потом восторжествовало в ходе революции, происходило — об этом
нельзя забывать — напрямую из персонального, юридического, но так-
же и аффективного понятия nacion. Однако указывало оно на рождение
человека не в Шартре, например, или в patriola графства Понтьё165,
а в общей patria/patrie, в «королевстве Франция» (royaume de France).
У всех родившихся там людей была одна и та же nacion, вместе они об-
разовывали одну «нацию» (Nation). Победоносная королевская власть,
расширявшая коронный домен, расширяла «рамки patria» и связан-
ные с ней правовые обязательства, доводя это до сознания населения
с помощью пропаганды, нацеленной на всю совокупность подданных
монарха: так было создано единство Франции166, но вместе с ним была
164
Guenée B. État et nation. P. 17 ff; Autrand F. Naissance d’un grand Corps d’État.
Les gens du Parlement de Paris, 1345–1454. Paris, 1981. О XVIII веке очень хорошо
пишет: Fehrenbach E. Nation // Reichardt R., Schmitt E. (Hrsg.) Handbuch politisch-
sozialer Grundbegriffe in Frankreich, 1680–1820. Heft 7. München, 1986. S. 75 ff., 82 ff.
165
О «малой родине» — территории вокруг замка феодала — см.: Perroy E. [Рец.
на:] Kantorowicz E. H. The King’s two Bodies. A Study in Mediaeval Political Theology
(1957) // Revue historique. 1958. Vol. 220. Р. 159–160. Такие феодалы обитали, на-
пример, в 1108 году «coram principibus castri nostri», жаловали свидетельства своей
милости «per totam terram meam coram principibus patriae» (Gallia christiana. Paris,
1656. T. 2. Instrumenta, сol. 277). Графство Понтьё в XI веке было «отчизной» (patria),
называемой наряду с Нейстрией, Фландрией, Аквитанией, Венгрией — см.: Eichen-
berger T. Patria. S. 230 (там еще и другие примеры). — По отдельным французским
территориям см. литературу в: Werner K. F. Die Ursprünge Frankreichs. S. 551 ff.
166
Элерс (Ehlers J. Kontinuität und Tradition. S. 38 ff.) справедливо усматривает
в этом процесс, протекавший не на культурно-языковой основе, как представля-
ли это себе романтики, а как «результат политически-исторического процесса»,
в котором «начиная с XIII века» обнаруживало свое действие «понятие юристов
Patria propria». За счет разрастания домена короны жители малых «отечеств» (pat-
riae) вливались в большее, представителем которого выступал теперь уже король,
а не знать. — Интеллектуалы уже очень рано стали писать обо всей стране и всех
ее жителях — например, Иоанн Солсберийский (ум. 1180): «Francia omnium mitis-
sima et civilissima nationum» — цит. по: Heer F. Aufgang Europas. Eine Studie zu den
Zusammenhängen zwischen politischer Religiosität, Frömmigkeitsstil und dem Werden
Europas im 12. Jh. Wien; Zürich, 1949. Bd. 1. S. 358. — О Сен-Дени и расцветшей
там с XII века, а с XIII века писавшейся по королевским заказам историографии,
см. Schramm P. E. Der König von Frankreich; Kirn P. Aus der Frühzeit des National-
gefühls. S. 80 ff. (о Сугерии, аббате Сен-Дени): Guenée B. Les grandes chroniques de
France. Le Roman aux roys. 1274–1518 // Nora P. (Éd.) Les lieux de mémoire. Paris, 1986.
T. 2. P. 189 ff.; Beaune C. Naissance de la nation France. Р. 83 ff. (где разбирается роль
святого покровителя, его церкви и ее пропаганды в пользу короля и державы —
роль, которую Lombard-Jourdan A. Montjoie et Saint Denis! Paris, 1989 преувеличи-
вает: Сен-Дени превращается в пуп Галлии и Франции). — Б. Гене (Guenée B. État
et nation. P. 24 ff.) показывает, как распространялось осознание французами того,
создана и «нация», которая сделалась полюсом, противоположным ко-

роне, и в конце концов научилась существовать и без нее.
В империи пути patria и natio разошлись. Императорская власть
была достаточно сильна, чтобы из единой франкско-римской держа-
вы сделать немецкую общность (deutsche Gemeinsamkeit), но она была
также слишком велика и обременена слишком разнообразными зада-
чами на территории от Антверпена до Венгрии, от Безансона и Арля
до Праги, от Дании до Рима и даже до Сицилии, поэтому придать
ей долговечную государственную форму не удалось. Уже из устрой-
ства армии во время оттоновских итальянских походов 981–982 годов
видно, что крупных духовных и светских вассалов можно было побу-
дить к тому, чтобы предоставить войска для установления контроля
над Италией и Римом, только одним способом: признав за ними право
самим устанавливать порядки в подчиненной каждому из них обла-
сти167. Это сказалось в будущем. Император был — помимо итальянских
дел — занят тем, что с помощью тех же самых церковных и светских
что они являются именно французами: он прослеживает этот процесс в террито-

риальном аспекте — до границ империи, в социальном аспекте — за пределы элит,
группировавшихся вокруг короля и администрации: в 1200 году папский интер-
дикт касался всех жителей страны («tota terra regis Franciae» превратилась в про-
сто «Franciae»), около 1300 года впервые было проведено различие между теми,
кто родился в пределах страны, и теми, кто родился за ее пределами; в 1328 году
Филиппу Валуа было отдано предпочтение перед лучшим с точки зрения династи-
ческого права наследником — английским королем — «потому, что он родом был
из этого королевства» («pur ceo qu’il estoit nee du realme»); Гене делает вывод (Ibid.
P. 29): «Появление Жанны Д’Арк — это не чудо, а достижение» (L’ apparition de Jean-
ne d’Arc n’est pas un miracle, c’ est un aboutissement). Таким образом он показывает,
что территория Франции и факт рождения человека в пределах этой территории
являлись решающими факторами образования нации, и тем самым опровергает
принятое им же самим (Ibid. P. 19) толкование понятия «нации» Исидором Севиль-
ским (Isidor de Sevilla Etym. 9, 2, 1 // Migne J. P. (Ed.) Patrologia Latina. 1850. T. 82.
P. 328): «multitudo ab uno principio orta» — толкование, которое, по мнению Гене,
якобы «господствовало на протяжении всего Средневековья», и из которого он вы-
водит противопоставление populus (= политическое сообщество) vs. natio (= этни-
ческое сообщество). Здесь становится очевидно, что правильным является то кон-
кретное значение понятия natio (а именно: факт рожденности индивида — будь
то короля или подданного — на территории некой «его» страны), которое выше
было установлено нами по источникам. В полном соответствии с этим А. Боссюа
(Bossuat A. L’ idée de nation et la jurisprudence du Parlement de Paris au 15e siècle //
Revue historique. 1950. Vol. 204. P. 59) замечает: «L’ individu lié à sa nationalité (!) doit
savoir que la querelle du prince est devenue la sienne», короче — «une querelle nationa-
le», потому что, провозглашает Procureur du roi, «que chascun est astreint et obligé a la
tuicion et defense de pais ou il demeure (!)» (Ibid. P. 59, note 1).
167
Werner K. F. Heeresorganisation und Kriegführung. S. 838 ff.
магнатов выхолащивал политическую самостоятельность regna, сохра-

нявшуюся в виде власти герцогов. Это в основном удалось сделать
в XII веке, однако плоды этой победы достались уже не императору,
а его помощникам, которые повысились в статусе до «имперских кня-
зей» (Fürst im Reichsfürstenstand) и в конце концов превратились в со-
словие, противостоящее императору как «империя» (Reich). Почти все
права суверенитета, на которые князья претендовали в своих terrae,
император подтвердил в индивидуальном, а в XIII веке уже и в общем
порядке168. Таким образом, местная власть перетянула на себя столь-
ко государственности, сколько отдал император. Он оставил за собой
верховный суверенитет над вновь возникающими территориальными
государствами, однако непосредственную государственную власть мог
осуществлять лишь на территории наследственных владений своей
династии, если не считать отдельных исключений (таких, например,
как имперские города; но их император часто отдавал в заклад князь-
ям)169. Эволюционировавшая в территориальное государство terra
168
Moraw P. Von offener Verfassung zu gestalteter Verdichtung. Das Reich im späten
Mittelalter. Berlin, 1985. S. 183 ff. В то же время Блашке (Blaschke K. Landgraf, -schaft //
Lexikon des Mittelalters. Bd. 5. S. 1662–1663) применительно к XII веку признает
существование подлинного «суверенитета над страной», а значит — «публичной
власти, которую уже можно называть государственной». Шуберт (Schubert E. Lan-
desherrschaft, -hoheit // Ibid. S. 1653 ff.) высказывает очень странные утверждения,
согласно которым в Средние века существовала не более чем «тенденция в сторо-
ну территориального господства», а terra воспринималась как «слово нечеткое»
и даже представлявшее собой оппозицию монаршей власти. Шуберт принимает
как понятия только терминологию юристов XVII века, в силу чего мощная тра-
диция территориальной potestas (это слово у него даже не фигурирует) в подне-
римско-франкском мире и в наследовавших ему монархиях неизбежно остается
вне поля его внимания. Некоторые методические зазоры настоятельно требуют
обсуждения и прояснения. Ср.: Werner K. F. Du nouveau sur un vieux thème; Idem.
Naissance de la noblesse; библиографию по Франции см.: Idem. Die Ursprünge Frank-
reichs. S. 539 ff., 551 ff. — Об исторической роли новой территориальной монархии
см.: Beumann H. Kreuzzugsgedanke und Ostpolitik im hohen Mittelalter // Historisches
Jahrbuch. 1953. Bd. 72. S. 130. Автор показывает, как правители XII века со «рве-
нием, подобным ветхозаветному» (Kahl H.-D. Die völkerrechtliche Lösung der «Hei-
denfrage» bei Paulus Vladimiri von Krakau [ум. 1435] und ihre problemgeschichtliche
Einordnung // Zeitschrift für Ostforschung. 1958. Bd. 7. S. 185–186) по призыву Берна-
ра Клервоского выступили на войну с язычниками за «нашу землю» (terra nostra)
и в защиту «нашего народа» (populus noster — здесь новый princeps использует одну
из королевских формул), то есть в том числе и славянского населения.
169
Landwehr G. Die Verpfändung der deutschen Reichsstädte im Mittelalter. Köln,
1967; Moraw P. Wesenszüge der Regierung und Verwaltung des Königs im Reich, ca.
1350–1450 // Paravicini W., Werner K. F. (Dir.) Histoire comparée de l’ administration
(4e—18e siècles). München, 1980. P. 149 ff.; Idem. Von offener Verfassung. S. 169: «Все
округляла свои границы, нейтрализовывала на внутренней арене кон-

курирующие силы и сделалась для своих жителей единственным реле-
вантным в политическом и правовом отношении отечеством (patria)170.
‘государственные’, то есть придворные, должности упразднялись со смертью коро-

ля. Печати разбивали, так что и деятельность канцелярий прекращалась», — и это
в тот период, когда в Англии и Франции складывались постоянные центральные
органы власти! Недостаток политического континуитета оправдывает излагаемый
далее «пессимистический» взгляд на вопрос о присутствии «германской нации»
в политических представлениях населения — cр.: Conze W. Die deutsche Nation. Er-
gebnis der Geschichte. Göttingen, 1963. S. 18 ff. — «Оптимистичнее» выглядят тезисы,
изложенные в сборнике: Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 8. Разумеет-
ся, говорится там, по сравнению с западноевропейскими монархиями империя об-
ладала значительно менее плотной тканью государственных структур, но «все же
породила политическую нацию», причем за счет того, что ее ведущие элиты свя-
зывали себя с Римской империей, а вовсе не с каким-то «немецким народным со-
знанием». С последним утверждением, безусловно, следует согласиться, однако
для различных регионов и периодов необходимо будет установить точнее, в какой
степени империя — политически или хотя бы идейно — присутствовала в жизни
обитателей своих территорий, не считая тонкого слоя элиты. Нация имела поли-
тический аспект, который был связан с империей, — но говорить о «политической
нации» все же было бы преувеличением. Если Элерс (Ehlers J. Deutsche Nation //
Beumann H., Schröder W. (Hrsg.). Nationes. Bd. 8. S. 26) говорит о «континуитете гер-
манского государства как нации (или германской нации как государства)», спра-
ведливо отрицая обоснованность прежних представлений, в которых «первичной
величиной» был «немецкий народ», то при этом сам он знает, что империя с тече-
нием времени все меньше и меньше была «государством», то есть что — вполне
в соответствии с заглавием книги, где говорится о «дисконтинуитете», — налицо
разрыв преемственности германской государственности. Хотя даже Реформация
оказалась не в состоянии «взорвать почтенную древнюю великую империю и ее
привязанность к императору, пусть он и был католиком», — Werner K. F. Schluß-
wort // Paravicini W. (Hrsg.) Nord und Süd. S. 235. Oднако «нация», основы которой
были заложены во времена более сильной королевской власти, оставалась в по-
литическом отношении столь же ни к чему не обязывающей, как и та нежесткая
рамка империи, в которой она продолжала существовать.
170
О «господине земли» (dominus terrae) в немецких источниках около
1000 года см.: Wenskus R. Studien zur historisch-politischen Gedankenwelt. S. 111; Wil-
loweit D. Territorium und Territorialstaat // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsge-
schichte. 1991. Bd. 5. Lfg. 33. S. 149 ff.; Patze H. (Hrsg.) Der deutsche Territorialstaat im
14. Jahrhundert. 2 Bde. Sigmaringen, 1970–1971; Idem. Die Herrschaftspraxis der deut-
schen Landesherren während des späten Mittelalters // Paravicini W., Werner K. F. (Hrsg.)
Histoire comparée de l’ administration. P. 363 ff.; литературу по отдельным террито-
риям см.: Dahlmann F. C., Waitz G. (Hrsg.) Quellenkunde der deutschen Geschichte. —
Хорошее исследование по Баварии опубликовал уже М. Шпиндлер: Spindler M. Die
Anfänge des bayerischen Landesfürstentum. München, 1937. — Из числа отдельных
«отечеств» (patriaе) в составе империи хорошо изучено епископство Льежское: Le-
jeune J. Liège et son pays. Naissance d’une patrie, 13e—14e siècle. Lüttich, 1948; Lot F. La
naissance et le développement d’un sentiment national // Revue historique. 1950. Vol.
В XIV–XV веках часть церковного суверенитета перешла к светским

территориальным властителям: «Герцог Клеве на своей территории —
папа римский»171. Это стало предпосылкой для успеха Реформации,
которая, в свою очередь, обеспечила монарху новую функцию: теперь
от его вероисповедания зависела конфессиональная принадлежность
его подданных. Тем самым он сделался для всех — а не только для вас-
салов и чиновников, как раньше, — «отцом отечества» (pater patriae).
Как чисто юридическая, так и экзистенциальная привязанность к это-
му «отечеству» (территориальное понятие «страны» пришло на смену
прежнему regnum)172 для его обитателей не релятивировалась идеей
203. P. 206 ff.; об исторических основаниях прекрасно пишет: Kupper J.-L. Liège et
l’ église impériale, 10e—12e siècles. Paris, 1981. — Как «отечество» воспринимался
и город (снова!) Кёльн: «Достославный имперский город Кёльн, мое возлюбленное
отечество» — см.: Bezold F. von. Staat und Gesellschaft des Reformationszeitalters. Leip-
zig; Berlin, 1908. S. 94. — Ср. также адресованную суверенам территориальных го-
сударств литературу жанра «княжеских зерцал»: Anton H. U., Schulze U. Fürstenspie-
gel // Lexikon des Mittelalters. Bd. 4. S. 1046–1047 (лат.), 1051 (нем.), а также в примеч.
172 — о династической историографии.
171
«Dux Cliviae est papa in territoriis suis»; О «дореформационном управлении
церковью со стороны территориальных правителей» см.: Feine H. E. Kirchliche
Rechtsgeschichte. Köln; Graz, 1964. S. 497 ff., 501–502; о формуле «герцог на своей
территории — папа», применительно к Клеве, — Ibid. S. 499: там цитируются сло-
ва, сказанные Рудольфом IV Австрийским уже в середине XIV века: «In meinem
Lande will ich Papst, Erzbischof, Bischof, Archidiakon und Dekan sein». — (Перевод:
«В моей стране я хочу быть папой, архиепископом, епископом, архидиаконом и де-
каном».) — Ср. теперь также: Sieglerschmidt J. Territorialstaat und Kirchenregiment.
Köln, 1987 (диссертация, подготовленная в Констанце и посвященная главным об-
разом церковному патронатному праву XV–XVI веков).
172
Солидаризацию вокруг «отца отечества» и его династии можно наблюдать
особенно в территориальной историографии, которая в это время переживала
свой расцвет: Patze H. Mäzene der Landesgeschichtsschreibung im späten Mittelalter //
Idem. (Hrsg.) Geschichtsschreibung und Geschichtsbewußtsein im späten Mittelalter.
Sigmaringen, 1987. S. 331 ff.; в том же томе — статьи об отдельных произведени-
ях. Эберхард из Регенсбурга (Eberhardi archidiaconi Ratisbonensis annales (около
1300) // MGH. Scriptores. 1861. T. 17. P. 593) пишет: вместе с чешским королем От-
токаром пали «те, кто предпочли умереть за господина и отечество» («qui mori
elegerunt pro domino et patria».) Во введении автор говорит, что хочет поведать
о том, что происходило «в отечестве нашем» («in patria nostra», то есть в Баварии).
По Баварии см. работу: Moeglin J.-M. Les ancêtres du Prince. Propagande politique et
naissance d’une histoire nationale en Bavière au moyen âge. 1180–1500. Genève; Paris,
1985. — Целый ряд важных произведений возник в Австрии: Fürstenchronik Янса
Эникеля, Steyrische reimchronik Оттокара, Liber certarum Historiarum Иоганна Вик-
трингского, — см.: Lhotsky A. Quellenkunde zu mittelalterlichen Geschichtsschreibern
Österreichs. Graz; Köln, 1963. — В Северной Германии, например, были написаны
Gandersheimer Reimchronik священника Эберхарда, Braunschweiger Reimchronik,
Chronica comitum de Marka Леопольда фон Нортхофа. — По поводу нижеследую-
большей patria. Принадлежность к империи стала преимуществен-

но делом правителя территории или властей города. Их подданные,
не имевшие прямого контакта с императором и империей, практиче-
ски не могли — за некоторыми исключениями — проявиться в качестве
«немцев» в политическом смысле. Если у них вообще сохранилось некое
представление об империи, частью которой являлась их собственная
страна, то было оно туманным. «Имперский патриотизм» — термин, за-
фиксированный лишь в позднее время, — название неадекватное, пото-
му что империя как раз не была patria для немцев: им еще и в XIX веке
Арндт не зря задавал вопрос: «Отечество немца — это какая земля?
Баварская? Швабская?» Некое общеимперское самосознание проявля-
лось — в подходящие моменты — скорее у тех сословий, в чью компе-
тенцию входили общеимперские вопросы, и в их среде раньше всего
стало использоваться понятие deutsche Nation для немецкоязычных ча-
стей империи. Откуда произошло это новое применение понятия natio?
Оно восходит к терминологии, с помощью которой начиная с XIII–
XIV веков классифицировались по «нациям» студенты, съезжавшиеся
в университеты «из земель всех государей»173, а впоследствии и участ-
щего (то есть по поводу того, что политическое национальное самосознание встре-
чается скорее у представителей имперских сословий, нежели у их подданных) —
ср. предостережение, высказанное в 1338 году, вероятно, Рудольфом Лоссе — нота-
риусом Балдуина Трирского: позор (infamia) грозит королю и «всей нации Герма-
нии» (nacio tota Germanie) — Stengel E. E. (Hrsg.) Nova Alamanniae. Urkunden, Briefe
und andere Quellen besonders zur deutschen Geschichte des 14. Jahrhunderts vornehm-
lich aus den Sammlungen des Trierer Notars und Offizials, Domdekans von Mainz Rudolf
Losse aus Eisenach in der Ständischen Landesbibliothek zu Kassel und im Staatsarchiv zu
Darmstadt. Hannover; Berlin, 1921/1930. Bd. 1/1. S. 286, No. 581. Это одно из ранних
свидетельств употребления слова Germania в значении «вся Германия».
173
Недавняя публикация: Verger J. (Hrsg.) Histoire des universités en France. Tou-
louse, 1986; Книга Schwinges R. C. Deutsche Universitätsbesucher im 14. u. 15. Jh. Stutt-
gart, 1986, вопреки тому, что сказано в заглавии, содержит информацию обо всей
Священной Римской империи, то есть и о Праге, Лёвене и так далее. — «Нации»
в Париже существовали с 1245 году, в Болонье — с 1260-х годов. — Языковой прин-
цип проявляется в таких названиях наций, как «неаполитанская» или «ганзейская»
(что соответствует южноитальянскому и нижненемецкому языкам), но бывали
и землячества, образованные по принадлежности к неким центральным террито-
риям и соседним с ними землям. В списке студентов Венского университета (Die
Matrikel der Universität Wien / Bearb. v. F. Gall. Wien, 1959. Bd. 3/1. S. l ff.) под 1518 го-
дом зафиксированы: «австрийская нация, нация рейнландцев, венгерская нация,
нация саксонцев»; их же могли называть (Ibid. S. 39, 1525 год; S. 50–51, 1533 год)
и просто «австрийцы (Australes/Austriaci), рейнландцы, венгры, саксонцы». Одна
из редких «национальных» интерференций в политическом смысле заключалась
в том, что в Болонье немецкая нация, куда входили всегда также скандинавы и сла-
вяне, записала в 1497 году в своем уставе, что члены ее обязаны быть ex Teutonico-
ники церковных соборов, собиравшиеся со всей Западной Европы

на церковные соборы174. При этом ведь не было возможности опереть-
ся на принадлежность к малой patria (то есть к числу подданных того
или иного территориального властителя), поскольку в династическую
эпоху эта принадлежность имела необозримое количество разнообраз-
ных форм. Чтобы обозначить происхождение индивидов, само собой
напрашивалось понятие natio, которое использовалось для этой цели
во все времена: уже в Античности было известно деление учащихся
в школах на «нации»175. Для образования категорий более высокого
порядка за основу могли быть взяты только более или менее круп-
ные регионы Европы или языки (либо языковые семьи). Чем меньше
был университет, тем более обобщенно определялись в нем «нации»,
rum natione, а это — «id est omnes qui nativam Alemanicam habent linguam». — (Пе-
ревод: «все, у кого родной язык немецкий».) — Hugelmann K. G. Stämme, Nation und
Nationalstaat. S. 289.
174
Finke H. Die Nation in den spätmittelalterlichen allgemeinen Konzilien // Histo-
risches Jahrbuch. 1937. Bd. 57. S. 323 ff.; Loomis L R. Nationality at the Council of Con-
stance // American Historical Review. 1939. Vol. 14. P. 508 ff. На Констанцском соборе
имперские прелаты из Савойи, Прованса и Лотарингии входили — из-за языка —
во французскую нацию, в то время как к natio germanica относились представители
Англии, Венгрии, Польши и скандинавских стран, а к не существующей в поли-
тическом смысле итальянской нации — прелаты из Греции, Славонии и Кипра.
Стали различать natio alemanica, или teutonica, в узком и в более широком смысле,
и действие конкордата 1448 года Фридрих III ограничивал именно nacia alemani-
ca. Для представителей ее высшего клира уже в письме императора Сигизмунда
в 1433 году было употреблено обращение «prelaten von Dütschen Landen und naci-
on» («прелаты Немецкой земли и нации»), хотя и невозможно определить, вытека-
ет ли новый элемент из узуса собора или уже носит политический характер. — Hu-
gelmann K. G. Stämme, Nation und Nationalstaat. S. 401 ff. пишет, что окончательный
переход произошел в 1441 году на Франкфуртском рейхстаге, где Томас Эбендор-
фер использовал формулировку «sacro imperio et inclitae (институционализиро-
ванно. — К. Ф. В.) Germanicae nacioni», а в немецком языке уже в 1452–1454 годах
использовалась формула «Das Römische rych, der Kayser, die fürsten und alle Dutsche
nacio» («Римская империя, император, князья и вся немецкая нация».) — Об орга-
низации тамплиеров — модели, по которой впоследствии создавались рыцарские
ордена, — см.: Legras A.-M. Les Commanderies des Templiers et des Hospitaliers de
Saint-Jean de Jérusalem en Saintonge et en Aunis. Paris, 1983. Р. 12–13: около 1300 года
орден делился на семь «языков» (langues): Прованс, Франция, Овернь, Англия, Ита-
лия, Испания, Германия. — Об охватывавшей всю Европу интернациональной сети
аристократических связей рыцарей Тевтонского ордена см.: Paravicini W. Die Preu-
ßenreisen des europäischen Adels. Teil 1. Sigmaringen, 1989.
175
Chantraine H. Römisches «Universitätsleben» // Mitteilungen der Gesellschaft der
Freunde der Universität Mannheim. 1981. Bd. 30. S. 26: студенты «организовывались
[…] преимущественно по признаку страны происхождения, nationes», то есть «зем-
лячеств».
и наоборот — чем он был крупнее, тем более дифференцированно

они назывались — как, например, «пикардийская нация» в Париж-
ском университете176. Есть что-то трогательное в том, как историки
пытались вложить некий «национальный» (в политическом значении)
смысл в это сугубо прагматическое употребление термина natio или же
рассматривать его отсутствие как доказательство того, что в «Средние
века» люди еще не знали, что такое «нация», а это якобы убедительно
свидетельствует о том, что нации возникли только в Новое время. Тут
становится видна ценность истории понятий для адекватной истори-
ческой интерпретации источниковых данных. Гибкость и персональ-
ный характер латинского понятия natio использовали в XIV–XVI ве-
ках, как и прежде, нередко для того, чтобы делить на группы людей
в очень гетерогенных коллективах или учреждениях. Один из критери-
ев, на которых основывалась такая классификация, отличался особой
природой: он связывал natio уже не с местом рождения, а с языком.
Люди, у которых был общий язык (или хотя бы языки, принадлежав-
шие к одной и той же семье), ощущали свое «единство» не на родине,
а на чужбине! Сугубо прагматическая классификация иностранцев
в университете или на церковном соборе, осуществляемая с исполь-
зованием термина natio, исконно служившего для различения инди-
видов по происхождению, привела к возникновению «языковых на-
ций» (Sprachnation). Это было отражением того факта, что, несмотря
на господство латыни в преподавании, теологии и дипломатии, мир
стал многоязычным; в нем произошли значительные социальные
изменения: теперь и незнатные, не сведущие в латыни сегменты на-
селения стали активно участвовать в политических и в особенности
в религиозных делах. Для них — например, в Чехии — их язык был
священным оберегом и первостепенным отличительным признаком.
Здесь мы наблюдаем предвосхищение «современных» (modern) форм
национального самосознания, вплоть до «языковой политики», по-
скольку речь шла о жизненных вопросах, касавшихся «всех»177. В какой
мере это относилось к немцам?
176
Fossier R. (Éd.) Histoire de la Picardie. Toulouse, 1974. P. 6: «le parler picard au
XIIe siècle suffit à caractériser toute une partie des étudiants de l’Université de Paris».
Пикардийский язык, временами даже становившийся литературным, отличался
и от «французского» в узком смысле, и от «бургундского», равно как и от норманд-
ского и валлонского. См. библиографические сведения Жана Батани в новом издании:
Brunot F. Histoire de la langue française des origines à 1900. Paris, 1966. T. 1. P. 618–619.
177
Об «университетских нациях», «нациях на церковных соборах», о «языковой
нации» (позднего периода) и, наконец, о политически-государственном понятии
Имперские сословия, которые с начала XV века были представлены

на соборах в лице своих определяемых через язык «наций», которые со-
стояли из духовных и светских делегатов, могли непосредственно вос-
пользоваться понятием «немецкой нации», которое стало для них на-
столько привычным в контексте этих соборов, что с середины XV века
даже было добавлено к названию «Римской империи». Официально ее
именовали «Heiliges Römisches Reich deutscher Nation» лишь до начала
XVI столетия178. Только на рубеже XIX–XX веков стали утверждать, буд-
то это название «старой империи», употреблявшееся на протяжении
нескольких десятилетий, якобы закрепилось навсегда179.
На церковных соборах представители имперских сословий об-
разовывали «нацию»: таким образом, теперь и эти «чины», то есть
территории и города, а не их подданные, выступали в качестве «не-
мецкой нации» и применяли новое понятие, обозначавшее языковую
«нацию», к немецкоговорящим регионам империи. В силу специфи-
ческой структуры германской государственности не только «народ»
и «империя» (Reich), но и «народ» и «нация» существовали в созна-
нии немцев по-прежнему раздельно. О странах «немецкого языка»
(deutsche Zunge) стали говорить начиная с XV века монархи180. Они,
нации (середины XV века) есть ценная обзорная работа: Landwehr G. «Nation» und
«Deutsche Nation». S. 6 ff., где рассматривается и распространение этого понятия
на купцов, ведущих дела за границей и объединяющихся там. — О «языковой поли-
тике» в Польше и Чехии ср.: Maschke E. Das Erwachen des Nationalbewußtseins., а так-
же литературу, указанную в примечаниях 113, 180 и 200 к настоящему параграфу.
178
Zeumer K. Heiliges römisches Reich deutscher Nation. Eine Studie über den
Reichstitel. Weimar, 1910; Schubert E. König und Reich. S. 226 ff.: «Vom Regnum
Alamanniae zum Heiligen Römischen Reich deutscher Nation», с экскурсом о natio
(за указание на эту работу благодарю Р. Козеллека); Meuthen E. Das 15. Jahrhun-
dert. München, 1980. S. 42 ff., 145–146; Nonn U. Heiliges Römisches Reich deutscher
Nation // Zeitschrift für historische Forschung. 1982. Bd. 9. S. 129 ff.; Moraw P. Heiliges
Reich (Heiliges Römisches Reich) // Lexikon des Mittelalters. Bd. 4. S. 2025 ff.: офи-
циально и на немецком языке эта формула впервые встречается во Франкфурт-
ском мирном договоре (Landfrieden): Römisches Reich Teutscher Nation («Римская
империя германской нации»); к ней могло добавляться слово Heiliges («Священ-
ная».) — По поводу того, о чем пойдет речь далее, см. параграфы VI и VII, где
изложение охватывает и XV век.
179
Основной элемент названия — ср.: Moraw P. Heiliges Reich. S. 2025 ff. — про-
должал использоваться за границей (фр. Saint-Empire, англ. Holy Roman Empire),
а не в самой Германии, где его сначала превратили в altes Reich («старая империя»),
а потом в erstes Reich der Deutschen («первую империю немцев») — после того,
как возникла совершенно не похожая на нее «вторая империя».
180
Этими сведениями я обязан Х. Томасу — Thomas H. Die Deutsche Nation und
Martin Luther // Historisches Jahrbuch. 1985. Bd. 105. S. 436 ff. Выходцем из окруже-
несшие часть ответственности за дела империи в целом, претендовали

на то, чтобы представлять совместные интересы территорий и горо-
дов ее немецкой части в противовес интересам императора из дома
Габсбургов, носившим зачастую скорее интернационально-династи-
ческий характер. Исследователями, однако, доказано, что и импера-
торская дипломатия и публицистика тоже успешно пользовались этим
новым «национальным» аргументом181. В применении к империи,
ния трирского архиепископа Якоба фон Зирка (который в 1452 году инициировал
программу реформы империи с акцентом на усилении позиции духовных кур-
фюрстов и при этом говорил о «нашей nacio») был советник трирского курфюрста
Иоханнес Люзура, который на Регенсбургском рейхстаге 1454 года — «турецком
рейхстаге», проходившем в настроении шока от падения Константинополя, —
произвел неизгладимое впечатление своей речью, где то и дело говорил о «свя-
щенной империи и немецком языке (Gezunge)». Формула «Священная империя,
[название] которой столь славно переведено на немецкий язык» («Das heilig reich,
so loblich an Teutsch gezunge bracht») подразумевала «партикулярную немецкую
языковую нацию (Sprachnation), которая […] повышалась в статусе до истин-
ной несущей силы империи», она «по сравнению с лат. natio germanica (то есть
германской нации на церковных соборах, которая включала в себя и скандина-
вов, и др. — К. Ф. В.) имела преимущество однозначности». Включение понятия
deutsche Nation в «политический вокабулярий» (Ibid. S. 438) было осуществлено,
как показывает Томас (Ibid. S. 438), по примеру гуситов с их агрессивным подчер-
киванием языка как национального отличительного признака: «jazyk cesko, lingua
Bohemica, das behemisch gezung». Только в порядке реакции на выступление Лю-
зуры и тех оппонентов-курфюрстов, которые выступали от имени империи и «ее»
немецкоязычной нации, императорский советник Энеа Сильвио Пикколомини
на следующем, Франкфуртском рейхстаге сам воспользовался лексикой и нацио-
нальным пафосом противной стороны и противопоставил жалобам имперских
сословий оптимистический образ немцев (названных им по гуманистической тра-
диции Germani) и их финансовой мощи; этот образ он облек в литературную фор-
му, выпустив в 1457–1458 годах свою Германию (Ibid. S. 441–442). Отсюда Томас
(Ibid. S. 443 ff.) убедительно делает переход к deutsche Nation у Лютера и Карла V. —
Империя, между прочим, пользовалась во Франции и Италии далеко не такой
дурной репутацией, как немцы, которых единодушно обвиняли в пьянстве, об-
жорстве, связанной с этим нечистоплотности, а также в грубости и пустословии;
нельзя сказать, что эти утверждения вовсе не верифицируются, в том числе и при-
менительно к немецким монархам — см.: Hartmann P. C. Die Deutschen. Deutschland
und das Heilige Römische Reich im Urteil der französischen und franko-burgundischen
Historiographie und Memorialistik in der 2. Hälfte des 15. Jahrhunderts // Historisches
Jahrbuch. 1981. Bd. 101. S. 462 ff. — Общий анализ см.: Finke H. Weltimperialismus
und nationale Regungen im späteren Mittelalter. Freiburg; Leipzig, 1916; Wagner J. Äu-
ßerungen des deutschen Nationalgefühls am Ausgang des Mittelalters // Deutsche Vier-
teljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. 1931. Bd. 9. S. 389 ff.,
а также несколько статей в сборнике: Paravicini W. Nord und Süd.
181
Thomas H. Die Deutsche Nation und Martin Luther. S. 442: император в 1475 году,
во время войны против Карла Смелого, систематически обращался с призывами
которая благодаря реформам рубежа XV–XVI веков несколько укре-

пила свою политическую силу и организационную волю182, языковая
«нация», носившая поначалу неполитический характер, приобрела
также и в германских землях некоторую политическую «плотность»;
в понятии «немецкая нация» смогли найти свое выражение чаяния,
которые в то время зарождались. Но уже и в императорской публи-
цистике эпохи гуманизма присутствовал тот элемент, который при-
дал идее немецкой общности новую силу и привлекательность. Дело
в том, что гуманисты, основываясь на античной риторике и подражая
как древнеримскому, так и новоитальянскому национализму, разра-
батывали совершенно новый семантический аспект таких понятий,
как deutsch, germanisch, Nation183. Когда была найдена Германия Тацита,
эта невероятная находка оказала на немецких гуманистов окрыляю-
щее действие184. Так германо-немецкое национальное чувство получи-
ло «гуманистический импульс» — это было первое проявление немец-
кого шовинизма (Deutschtümelei) в нашей истории, задавшее образец
к «германской нации». — Альфред Шрёкер (Schröcker A. Die Deutsche Nation. Beob-

achtungen zur politischen Propaganda des ausgehenden 15. Jahrhunderts. Lübeck, 1974.
S. 15 ff.) разбирает использование понятия deutsche Nation Фридрихом III и Мак-
симилианом I в их связях с Римом, в дебатах по турецкому вопросу (Ibid. S. 31 ff.),
в полемике с Бургундией и Францией (Ibid. S. 41 ff., 58 ff.), однако роли монар-
хов и курфюрстов в этом он не разглядел. Шрёкер считает множество «ни к чему
не обязывающих, пустых пропагандистских терминов» свидетельством «идеоло-
гии», тогда как его рецензент Э. Изенман (Isenmann E. [Рец. на] Schröcker A. Die
Deutsche Nation // Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins. 1975. Bd. 123. S. 306–
307) справедливо обращает внимание на то, «что понятие deutsche Nation служит
обоснованием прежде всего для императорских мандатов, юридически формаль-
ных призывов к оказанию империи финансовой помощи» (!), в то время как «со-
словия […] иногда открыто [высказывают] сомнения в том, что дела Габсбургов
вообще касаются империи и нации (!!)».
182
Isenmann E. Kaiser, Reich und deutsche Nation am Ausgang des 15. Jahrhun-
derts // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.). Nationes. Bd. 8. S. 145 ff.; Krieger K.-F. König,
Reich und Reichsreform im Spätmittelalter. München, 1992; Moraw P. Reich // Brun-
ner O. Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Stuttgart, 1984.
Bd. 5. S. 423–486.
183
«Национальные» мотивировки в различных формах среди боровшихся друг
с другом сил в империи хорошо описывает: Ehlers J. Die Entstehung der Nationen und
das mittelalterliche Reich. S. 272–273. — О гуманизме, помимо литературы, указан-
ной в примеч. 1, все еще актуальна работа: Joachimsen P. Geschichtsauffassung und
Geschichtsschreibung in Deutschland unter dem Einfluß des Humanismus. Leipzig; Ber-
lin, 1910. Bd. 1. — Хорошая новая работа о гуманизме и мире его идей в отдельных
европейских странах — Böhme G. Bildungsgeschichte des europäischen Humanismus.
Darmstadt, 1986.
184
О Таците cр.: Krapf L. Germanenmythos und Reichsideologie.
для всех позднейших185; благодаря ему «немецкая нация», не носившая

изначально политического смысла, все же возымела определенный
политический эффект, как непосредственный, так и — в еще большей
степени — постепенно сказывающийся: были высвобождены аффек-
тивные силы, заложенные в natio (например, у Лютера), хотя единое,
общее «немецкое отечество» возникнуть не могло, поскольку для это-
го отсутствовали какие бы то ни было предпосылки. Лютер тоже
считал, что эта «нация» представлена исключительно своей «аристо-
кратией» (Adel): в его обращении «К аристократии немецкой нации»
(«An den Adel der deutschen Nation») в виду имелись, как показали
исследования, только монархи186: от них одних он ожидал помощи
и блага для империи и веры.
Народ, как считалось, не может стать политической реальностью
без государства. Политико-правовая patria все больше и больше отде-
лялась от «империи» (Reich): этот процесс начался вскоре после того,
как в XII веке впервые возникло «немецкое самосознание». Именно
тогда франкско-бургундский эпический цикл Der Nibelunge Nôt, рас-
пространенный во всей Европе, был преобразован в немецкий эпос
(поэтому в последующее время Песнь о Нибелунгах вместе со своими
донемецкими и ненемецкими ранними версиями считалась немец-
кой); именно тогда штауфенско-немецко-имперские идеи, нашедшие
выражение в немецком языке, определили тенденцию Императорской
хроники187. Символом мечты о сильной немецкой центральной вла-
185
Ср. примеч. 1 и 201.
186
Luther M. An den christlichen Adel deutscher Nation. Адресаты — курфюрсты,
см.: Thomas H. Die Deutsche Nation und Martin Luther. S. 448: в политическом плане
для Лютера существовали «германская нация, епископы и князья», а «народ, кото-
рый им поручен» оставался объектом. В неопубликованной диссертации В. Мюл-
лера (Müller W. Nationaler Name und nationales Bewußtsein der Deutschen. Heidelberg,
1923. S. 54) об этом говорится так: «‘О германском народе никогда речь не шла, пока
он не возвысил свой голос при Лютере’, — полагал Дальман. Если рассматривать
только названия, то немецкоязычное выражение deutsches Volk действительно ни-
где не встречается в источниках XVI и XV веков». — Ср.: Idem. Deutsches Volk und
deutsches Land.
187
Ср., например: Langosch K. Politische Dichtung um Kaiser Friedrich Barbaros-
sa. Berlin, 1943; Heinzle J. Das Nibelungenlied. München; Zürich, 1987, — в том числе
и об «использовании в идеологических целях» после 1807 года (Ibid. S. 98 ff.); Grund-
mann H. Das deutsche Nationalbewußtsein und Frankreich. Vom Antichristspiel bis zu
Alexander von Roes // Jahrbuch der Arbeitsgemeinschaft der Rheinischen Geschichts-
vereine. 1936. Bd. 2. Schnell R. Deutsche Literatur und deutsches Nationsbewußtsein
in Spätmittelalter und Früher Neuzeit // Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes.
Bd. 8. S. 247 ff.; Moraw P. Bestehende, fehlende und heranwachsende Voraussetzungen
сти навеки остались поэтические произведения, прежде всего Валь-

тера фон дер Фогельвейде188. В мире династических государств все
это не могло получить никакого продолжения — ни в литературе,
ни по сути. Только ученым позднейших поколений эта литература —
вместе с недолго продержавшейся формулой «немецкая нация», энту-
зиазмом гуманистов и текстами Лютера — внушила иллюзию, будто
в истории непрерывно существовало некое «немецкое национальное
самосознание».
Слово «нация» имело для немцев эмоциональный, предъявля-
ющий к индивидууму определенные требования характер, роднивший
его со словом patria. Словосочетание же deutsche Nation оставалось
(если не считать случаев, когда речь шла о защите от турок) столь же
ни к чему не обязывающим, как и слово Reich, а политически релевант-
ной величиной было «отечество» — собственное государство во главе
с монархом из местной династии. Примером для остальных служи-
ла Пруссия, которая, войдя в 1871 году в состав империи, обретшей
«национальный» характер благодаря идеологии нации как народа
(или «нации-народа» — Volksnation), привнесла в нее элементы силь-
ной государственности189.
IV.3. Выводы
Анализ политического поля значений понятий Volk/Nation при-
менительно к VI–XV векам приводит к удивительным выводам:
«немецкая нация» зафиксирована начиная с XV века, «немецкий
des deutschen Nationalbewußtseins im späten Mittelalter // Ibid. S. 99 ff. Морав тоже

отметил, что Александра фон Роса, которого в XIV веке почти забыли, в XV веке
снова стали читать: это свидетельствует о «прерывистом» немецком национальном
сознании. — Isenmann E. Kaiser, Reich und deutsche Nation. S. 145 ff. (о политических
предпосылках «национальных» надежд).
188
В сублимированной форме следы этой иллюзии континуитета общегер-
манского национального чувства, связанной с образом Вальтера фон дер Фо-
гельвейде, обнаруживаются и в отличающейся дифференцированностью книге:
Conze W. Die deutsche Nation. Ergebnis der Geschichte. S. 18 ff. — Подобные же рассу-
ждения о «пути сквозь века» от Вальтера фон дер Фогельвейде к Ульриху фон Гут-
тену и Мартину Лютеру («то одно, то другое произведение […] как будто говорит
нам: вот политическая цель, а в основе — немецкое чувство») встречаются в книге:
Heuss Th. Die deutsche Nationalidee. S. 3.
189
Ср. высказывание Ф. Майнеке (Meinecke F. Weltbürgertum und National-
staat. S. 443) о наследии «прусского военного государства» в Германской империи
как «словно бы главном бастионе всей крепости».
народ» — с XIX века. Далее, использование слова Volk (ср. выше

древнеангл. folc) в качестве эквивалента для gens является лексиче-
ски и по сути оправданным, когда речь идет о более древних gentes:
Беда Достопочтенный190 писал в VIII веке Церковную историю народа
англов (Historia ecclesiastica gentis Anglorum), где с гордостью говорил
о «славных мужах нашего народа» («nostrae gentis virorum illustrium»)
и даже — видимо, первым из всех — об «истории […] нашей нации»
(«historia […] nostrae nationis».) Ничего подобного мы не найдем при-
менительно к «немцам» (die Deutschen) — именно потому, что они
не были древним gens. Такие народы, как саксы и бавары, лишь вто-
ричным образом стали, наряду с другими gentes, частью немецкой
нации, которая была выстроена над ними наподобие купола. В про-
шлом это было всем известно: Эгидий Чуди противопоставлял друг
другу, с одной стороны, «Баварскую землю, Швабскую землю, землю
Франков» и, с другой стороны, «немецкие земли» как собирательное
понятие, объединявшее их191. Даже после того, как на смену regna-
gentes пришли территориальные государства и империя утратила
свой римско-«мировой» характер, это осталось единственной связкой,
объединявшей государства, каждое из которых было политическим
отечеством (patria) своих подданных и впоследствии граждан. Им-
перия стояла выше государств, как император стоял выше «князей»:
она была «более чем государством», однако сама государством быть
не могла, а значит, не могла быть patria, и именно поэтому немцам
пришлось бесконечно долго ждать, пока у них не появилось отечество.
Понять историю немцев в последние столетия невозможно, не поняв
истории более ранних веков.
190
О Беде есть небезынтересные замечания у Жоржа Тюжена (Tugène G. L’ histo-
ire «ecclésiastique» du peuple anglais. Réflexions sur le particularisme et 1’universalisme
chez Bède // Recherches augustiniennes et patristiques. 1982. Vol. 17. P. 142), который
указывает на фразу «спасение нашего народа» («salvationem nostrae gentis») в: Beda
Venerabilis. Historia gentis Anglorum ecclesiastica. 1, 30; Тюжен (Tugène G. L’histoire.
P. 165 ff., см. также примеч. 86) понимает, что в картине мира англосаксов, центром
которой являлся Рим, естественно, не было места каким-либо притязаниям Визан-
тии. Едва ли можно ошибиться, предположив, что сильное влияние на Каролингов
оказывали англосаксы и они же отвергали претензии императора на управление
церковью и догматикой. Роль англосаксов здесь, как и в христианизации континен-
тальных германцев, была поистине всемирно-исторической.
191
Tschudi A. Chronicon Helveticum (1000–1470 годы, впервые опубликована
в 1734–1736 годах) / Hrsg. P. Stadler, B. Stettier. Bern, 1968. За указание на цитату
я благодарен Ю. Фоссу (Париж/Мангейм).
В Германском союзе, хотя он наследовал структуру империи и пред-

ставлял собой не государство, а союз государств (Staatenbund), все же
использовалось для обозначения такой рамочной конструкции понятие
deutsch. «Основание империи» в 1871 году представляло собой замену
этой структуры на союзное государство (Bundesstaat), созданное за счет
вступления в него монархов со «своими» государствами и народами.
Его назвали «империей» (Reich), то есть попытались использовать над-
государственное понятие в качестве названия для государства, которо-
му даже дали императора, хотя и пришлось признать, что он не может
быть правителем «Германии», потому что новое союзное государство
по-прежнему состояло из территорий государств-членов. «Императору
и империи» (Kaiser und Reich) были рады, поскольку они, как в про-
шлом, делали возможным создание единой крыши для монархов и тер-
риторий: таким образом «империя» и государственный плюрализм
взаимно обусловливали друг друга.
«Новая империя», которая, при всех своих отличиях от «старой»,
репрезентировала себя в качестве наследницы последней, основыва-
лась все же на новом национальном чувстве. Оно строилось на вновь
созданном политическом понятии «немецкого народа», происходившем
от германского корня. Этому народу приписывали некое древнейшее,
исконное единство, существовавшее задолго до «племен» (Stämme),
как их теперь называли, и впоследствии, к сожалению, утраченное
в результате раздробленности. Тем самым исторический процесс сра-
стания из множества в единство был поставлен с ног на голову. Наука,
еще не зараженная этим мифом XIX века (но отметавшаяся новой ис-
торической наукой как «донаучная»), говорила с фактической точки
зрения совершенно правильно о migratio gentium191а, естественно, пе-
реводя это понятие на немецкий словом Völkerwanderung (переселениe
народов), а не Stämmewanderung (переселение племен), что было бы
последовательнее с точки зрения тех, кто писал о племенах. Читатель,
знакомящийся лишь с трудами тех немецких авторов, которые пере-
сочиняли немецкую историю, не замечает, насколько долог был путь
государственно-правового становления германского единства. В ба-
денской конституции, принятой 22 августа 1818 года, еще говорится,
что она представляет собою «установление, гарантированное всем
немецким народам». И только в преамбуле конституции Веймарской
191а
Migratio gentium (переселение народов) — термин, появившийся в трудах
гуманиста Вольфганга Лациуса: Lazius W. De gentium migrationibus. Basel, 1557.
Ср.: Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 18.
республики 11 августа 1919 года содержится декларация: «Немецкий

народ (das Deutsche Volk), единый в своих племенах (Stämme) и оду-
шевляемый волей к обновлению своей империи (Reich) в духе свободы
и справедливости…» «Народ» и «империя» («его» империя!) наконец
объединились — по крайней мере в риторике. Впрочем, когда речь
идет о серьезных государственно-правовых предметах, в Веймарской
конституции тоже говорится, что «территория империи [состоит] […]
из территорий немецких земель»192. Бывшие династические государства
продолжали существовать и после свержения монархов; об их жиз-
ненной силе можно судить по тому, что жители оставались в первую
очередь гражданами своих земель: это гражданство (Staatsangehörigkeit)
было первичным, а общегерманское гражданство (Reichsangehörigkeit)
вытекало из него в качестве вторичного. Только в 1934 году (!) было
издано распоряжение (!), в 1935 году закон, а в 1950-х годах ряд мо-
дифицирующих указов193, которые создали единое общегерманское
гражданство в качестве первичного. Вступление в него было открыто
для каждого индивида немецкого происхождения (ср. выше индивиду-
альный характер natio и «национальности» в прошлом), что имело исто-
192
Verfassungsurkunde für das Großherzogtum Baden (22.2.1818), опубликовано
в Huber E. R. Dokumente zur deutschen Verfassungsgeschichte. Stuttgart, 1961. Bd. 1.
S. 157, No. 52/53; Weimarer Reichsverfassung (11.8.1919), опубликовано в: Ibid. 1966.
Bd. 3. S. 129, No. 154. Präambel; Ibid. Art. I. 2; Ibid. S. 145. Art. II, 110: «Jeder Angehö-
rige eines Landes ist zugleich Reichsangehöriger». — (Перевод: «Каждый подданный
одной из земель является одновременно подданным империи».) — Риторически
исполнившаяся здесь, после крушения «второй империи», мечта об «империи
немецкого народа» продолжала жить в сознании ведущих представителей исто-
рической науки, будучи спроецированной на прошлое: Schlesinger W. Die Grund-
lagen der deutschen Einheit im frühen Mittelalter // Geschichte in Wissenschaft und
Unterricht. Beiheft 34: Die deutsche Einheit als Problem der europäischen Geschichte.
1959. S. 34: «Немецкому народу, который тогда (в 919 году!) окончательно обрел
единство, была суждена такая судьба, что е г о и м п е р и я сразу же […] нагрузи-
ла себя европейской концепцией. Германия стала передовой державой Европы».
В качестве доказательства цитируются слова Видукинда о триумфе саксонских
правителей Генриха и Оттона. Видукинд — автор, который писал о франках и сак-
сах, но не знал никакой «Германии».
193
Verordnung über die deutsche Staatsangehörigkeit (5.2.1934) // Reichsgesetz-
blatt. 1934. Teil 1. Nr. 14 (6.2.1934). S. 85, § 1: «Die Staatsangehörigkeit in den deutschen
Ländern fällt fort. Es gibt nur noch eine deutsche Staatsangehörigkeit (Reichsangehörig-
keit)». — (Перевод: «Гражданство немецких земель упраздняется. Существует толь-
ко одно германское гражданство (гражданство Рейха)»; Gesetz zur Änderung des
Reichs- und Staatsangehörigkeitsgesetzes (15.5.1935) // Reichsgesetzblatt. 1935. Teil 1.
No. 50 (17.5.1935). S. 593. — О модификациях норм, касающихся гражданства, в 50-х
годах, см.: Bonner Kommentar zum Grundgesetz, особенно к статьям 16 и 116; cр.:
Ruby M. L’ évolution de la nationalité allemande d’après les textes, 1843–1953. Paris, 1954.
рическое значение для граждан «другого немецкого государства». Даже

воссоединение ГДР и ФРГ происходило с конституционно-правовой
точки зрения путем вхождения спешно восстановленных в Восточной
Германии земель в состав ФРГ. Федеративный характер Германии и ее
истории, существовавший с самого начала, сохраняется по сей день
в формуле «Bund und Länder» («федерация и земли»), но в сознание
немецких историков он в должной мере еще не вошел. Миф о том,
что немецкий народ существовал с доисторических времен, исследо-
вателям надлежит изучать, отдавая ему должное как историческому
явлению XIX–ХХ веков, сыгравшему определенную политическую
роль. Но в то же время необходимо понимать, что это была картина
прошлого, дорисованная, когда выпали нужда и возможность, к тому,
что некогда реально произошло. Ту историю, которую прожили наши
предки и в которую влились еще и другие мифы, тоже имевшие боль-
шие последствия (как, например, миф о «Римской империи»), историк
должен во всем ее богатстве сделать близкой и понятной немецкому
народу, достигшему наконец единства. При этом в выборе понятий
надо соблюдать большую осмотрительность.
С тех пор как на рубеже XVIII–XIX веков понятие «народ» было
политизировано, оно стало синонимом понятия «нация» и оттеснило
его на второй план, потому что, с одной стороны, прежнее, латинское
понятие «нации» (то есть то, которое существовало до Великой Фран-
цузской революции и означало только национальную аристократию)
постепенно забылось, а с другой стороны, французское nation стало
использоваться даже в пейоративном значении. В научном обиходе
употребление слова Nation старались ограничить современной (modern)
государственной нацией (Staatsnation), носителем которой выступает
суверенный народ, в то время как слово Volk считалось теперь приме-
нимым в политическом смысле (!) ко всей немецкой истории194. Была ли
194
Об этом см. также параграф IX.4. — К тому, о чем пойдет речь ниже,
см. Brühl C.-R. Deutschland — Frankreich; Schlesinger W. Die Grundlagen der deutschen
Einheit. S. 34 (см. примеч. 192); Zientara B. Populus — Gens — Natio. Einige Proble-
me aus dem Bereich der ethnischen Terminologie des frühen Mittelalters // Dann O.
(Hrsg.) Nationalismus in vorindustrieller Zeit. München, 1986. S. 11 ff. Венскус (Wens-
kus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 242) подчеркивает, что он понимает «‘На-
род’ не в смысле современного (modern) национализма […] Этническое сознание
не так интенсивно охватывало все население и все без исключения его слои как на-
ционалистическое». — На сегодняшний день установлено, даже применительно
к Франции, что тотальный национализм — это иллюзия: огромное большинство
ничего о нации не знало и/или не интересовалось, национальные темы и здесь «вол-
новали» лишь многих людей из многих слоев, но вовсе не всех людей всех слоев.
эта мифологизация словосочетания и понятия «немецкий народ», ко-

торые уже чисто семантически как бы подразумевают существование
некоего вечного целого, осознана исторической наукой вместе со сво-
ими анахронистическими последствиями, превращающими историо-
графию истории Германии в грезы о ней? В других языках латинского
культурного ареала понятие «нация» осталось обобщающим истори-
ческим термином, означавшим такой политический феномен, как «на-
род среди народов» (и не было ограничено или вытеснено, например,
понятием peuple/people, которое означает скорее народ во внутригосу-
дарственных отношениях). Это в особенности касается производных
понятий (national, Nationalismus), которые в немецкоязычном обиходе
предпочитают использовать только в приложении к современности
(Moderne), тогда как в англоязычном Питер Браун, например, говорит
о «национализме» в Восточной Римской империи и о «наднационализ-
ме» (supranationalism) в Западной195.
Впрочем, по-немецки тоже говорят, в том числе и применительно
к далекому прошлому, о «национальных конфликтах» и «национальных
предрассудках» — а не о «народных» (völkisch): это вообще дискреди-
тированное прилагательное. После того как для перевода двух фран-
цузских терминов peuple français и nation française использовалось одно
немецкое слово Volk, в нашем языке появились два понятия для обо-
значения одного явления. Осознают ли поборники терминологиче-
Только в конце XIX века подросло молодое поколение, которое в школе и в армии
было воспитано в духе национальной идеи, как ее понимали элиты и государство.
Об этом см.: Christadur M. Kriegserziehung im Jugendbuch. Literarische Mobilmachung
in Deutschland und Frankreich vor 1914. Frankfurt a.M., 1978.
195
О слове Nationalism см.: Brown P. The Making of the Later Antiquity. Cam-
bridge (Mass.), 1978; Idem. Genèse de l’antiquité tardive. Paris, 1983; см. также: Wood-
ward E. L. Christianity and Nationalism in the Late Roman Empire. London, 1916; Mes-
lin M. Nationalisme, état et religions à la fin du 4e siècle // Archive de sociologie des
religions. 1964. Vol. 18. P. 3 ff.; Ganshof F. L. Le moyen âge. 4e éd. / Éd. P. Renouvin. Paris,
1968. P. 36. Автор говорит о «technique des relations internationales au très haut moyen
âge»: как бы иначе он мог назвать эти отношения? — Coulton G. G. Nationalism in
the Middle Ages // The Cambridge Historical Journal. 1935. Vol. 5. P. 15–40; Koht H. The
Dawn of Nationalism in Europe // American Historical Review. 1947. Vol. 52. P. 265 ff.:
«Непрерывная история европейского национализма идет с начала XII века» (на са-
мом деле она началась гораздо раньше, если автор не имеет в виду только новый
на тот момент феномен больших наций). — По-иному толкует это понятие Арм-
стронг (Armstrong J. A. Nations before Nationalism. Chapel Hill (N.C.), 1982) который,
однако, считает, что ранние нации, появившиеся до современных (modern) и при-
вязанные к фиксированной территории (см. выше о patria), являют собой харак-
терную особенность Западной Европы.
ского разделения «народа» (как универсально применимого понятия)

и «нации» (каковое понятие, вопреки текстам источников, они хотят
зарезервировать за эпохой после 1789 года), что это ярко выраженное
дублирование представляет собой специфически немецкий феномен?
Во всяком случае, перед ними встает терминологическая проблема:
«национальные предрассудки и конфликты» имели место в те времена,
когда, по их утверждению, «наций» не существовало. Выход из этого
противоречия пытаются найти с помощью употребления таких форму-
лировок, как «гентильные структуры», которые позволяют избегать по-
нятия Nation в применении к ранним историческим периодам. Однако
такая этнологическая терминология, полезная при описании внегосу-
дарственных реалий, не отражает однозначно политического характера
древних народов, который не отрицал, а, даже наоборот, подчеркивал
Венскус, хотя он использовал эту формулировку и не отказывался
от понятия «племени» (Stamm)196. Попытка принципиально отделять
«гентильные образования» от более высокоразвитых «национальных»
образований не находит себе подкрепления ни в терминологии источ-
ников, ни в историографической терминологии других языков, помимо
немецкого. Mutatis mutandis эта попытка ведет к уже упоминавшейся
выше (см. параграф III.1) дискриминации gentes, разжалуемых в «пле-
мена» (Stämme), якобы не доросшие до «национального сознания».
Другой выход — использование термина «донациональные (pränational)
196
Раньше историки, в том числе значительные, были менее осторожны: они
говорили о «возвращении национального начала в европейскую историю в эпоху
переселения народов» (таково заглавие одного исследования: Dove A. Ausgewähl-
te Schriftchen vornehmlich historischen Inhalts. Leipzig, 1898). Это подхватили: Fin-
ke H. Weltimperialismus. S. 9 («Расовая сила молодых и свежих германских народов
[…] Германцам обязан западный мир своим национальным устройством»); Au-
bin H. Vom Altertum zum Mittelalter. Absterben, Fortleben und Erneuerung. München,
1949; Huizinga J. Patriotisme en nationalisme in de Europeesche geschiedenis tot hed
einde der 19e eeuw. Haarlem, 1940; Idem. Wachstum und Formen des nationalen Be-
wußtseins in Europa bis zum Ende des 19. Jahrhunderts (1942) // Idem. Im Bann der
Geschichte. Betrachtungen und Gestaltungen. Basel, 1943. S. 131: «Европейский нацио-
нализм начал свой исторический путь». См. также: Brackmann A. Der mittelalter-
liche Ursprung der Nationalstaaten // Sitzungsberichte der Preußischen Akademie der
Wissenschaften. Philosophisch-historische Klasse. 1936. Bd. 13. Zöllner E. Die Stellung
der Völker. S. 5: «в то время неизменные основы национальной структуры Евро-
пы еще только складывались»; Borst A. Der Turmbau. Bd. 2/1. S. 441: «Миграция-
ми германцев […] и были созданы существующие поныне нации Европы». Дове
(Dove A. Ausgewählte Schriften) уже установил, что империя франков еще имела
дело с «старыми и прекрасно знакомыми gentes», а вот после ее распада «на перед-
ний план выходят новые народные образования, в которых мы должны усматри-
вать формирующиеся современные (modern) нации».
стереотипы»: те, кто его применяют, порой даже говорят об отсутствии

донациональных предрассудков в определенных исторических контек-
стах, которые они считают гораздо более «примитивными», чем те были
на самом деле197. Когда речь идет о прошлом, то примитивными неред-
ко являются представления о нем у потомков. Так, например, когда
ученые с насмешкой пишут о том, что подборки цитат из источников,
свидетельствующие о взаимной неприязни между «этническими груп-
пами», никак не могут служить доказательством существования наций
в «донациональную эпоху», они предпочтительно выбирают в качестве
примеров те периоды или регионы, которые они считают достаточно
«примитивными», чтобы считать себя вправе отказать им в высоком
статусе нации. Древних греков, изобретших демократию, и римлян,
изобретших республику, они благоразумно не трогают, оставляя их ис-
торикам-античникам. А между тем и древние евреи, и греки, и римляне
с их ультранационалистическим литературным наследием являются
неотъемлемыми составляющими истории европейского национализ-
ма, как «домодерного» (prämodern), так и «модерного» (modern). Они
во многих случаях поставляли ему понятия, модели, аргументы; короче
говоря, они дали ему язык — например, для того, чтобы сформулиро-
вать притязание на статус первого народа, который стоит над всеми
прочими и может их (с Божьей помощью) порабощать, уничтожать
или в любом случае презирать198. Уже хотя бы поэтому никак не могли
197
Так пишет: Schmugge L. Über «nationale»Vorurteile im Mittelalter // Deutsches
Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1982. Bd. 38. S. 456–457, который считает,
что стереотипы взаимной антипатии между немцами, с одной стороны, и фран-
цузами, англичанами и славянами — с другой, следует относить к «донациональ-
ным»; опираясь на один пассаж из Вильгельма Бергеса, Шмугге говорит о человеке
«во всех районах Европы», который, живя «на обитаемых островках своей terra
culta, был окружен лесами, незаселенными местами или пустыней terra inculta»
и потому «лишь изредка сталкивался с соседями, жившими и говорившими ина-
че». При этом автор вполне осознает, что «с XI века […] Европа вышла за пределы
своих прежних жизненных пространств и рубежей». Но скандинавы уже в IX—Х
веках установили связи между Константинополем, арабским и англо-саксонским
миром. С терминологической точки зрения интересен вывод Шмугге (Ibid. S. 459):
«Многие из этих форм проявления (то есть ‘донационального’ сознания!) в виде
стереотипных представлений о чужаках и ‘национальные’ (!) предрассудки наблю-
даются и по сей день».
198
Meyer E. Geschichte des Altertums. Stuttgart, 1944. Bd. 4/1. S. 26–27: «Ми-
ровая держава Ахеменидов была одновременно национальным государством».
Дарий молился за свою страну и народ, его эпитафия прославляет победонос-
ного «перса» (который никому не должен был платить дань). Израиль благодаря
Ветхому Завету стал для Европы образцом народа-войска, populus Dei как «сол-
даты Господа» — сначала напрямую, а после Саула и Давида — через посредство
быть «примитивными» народы, которые начиная с V века с опорой

на эту идейную традицию воспринимали себя в качестве обитателей
мира, созданного Богом как мир множества народов (Völkerwelt). Со-
став народов — и прежде всего состав тех элит, которые от их имени
выступали, — мог меняться, но механизмы национальных конфликтов,
их артикулирования и военно-политического разрешения представля-
ют собой исторический континуум, который как таковой еще ожидает
своего обстоятельного исследования.
Историк, воспитанный уже не в духе «национальной школы»,
не обязан признавать за тем специфическим понятием Volk, которое
утвердилось в германской историографии Нового времени, право огра-
ничивать применимость как минимум равноправного, общего и более
давнего понятия Nation, принятого в международной историографии.
Ни французская, ни немецкая история этих понятий не может пре-
тендовать на исключительную правильность тех теорий и терминов,
которые выведены из реального или воображаемого ее течения: ведь
если признать право на существование только за ними, то не будут
учтены другие, не менее показательные, зачастую более ранние вариан-
ты образования наций у меньших народов Европы. Наряду с народами-
гегемонами, такими как франки, были и другие gentes, которые после
христианизации, а то и до нее тоже стали нациями («гентильными
первичными нациями» в противоположность «вторичным супраген-
тильным».) И в тот момент, когда они были признаны представителя-
ми римско-христианских легитимирующих инстанций — императора
в Константинополе, «верховного» короля, а затем и императора в Риме
или папы Римского, — они достигли того самого статуса, который
не хотят за ними признать судьи, глядящие из Нового времени. Они
не были просто «этническими образованиями»: они рассматривали
себя как нации, оберегаемые Всевышним и «их» святыми, исполненные
чувства собственного достоинства199. Как можно относить понятийную
царей. Бог сражается в отважных, он уничтожает врагов (Суд. 5: 13); «Sic pereant
omnes inimici tui, Domine» (Суд. 5: 31, в Синодальном переводе: «Так да погиб-
нут все враги Твои, Господи!».) У евреев — не свой бог, как у других народов:
у них — единственный Бог. — В одной заметке в газете Frankfurter Allgemeine Zei-
tung (30.8.1983. S. 1) «тождественность государства, нации и религии» названа
«явно средневековым идеалом». На самом деле это идеал антично-иудейский, он
имеет в виду нацию до того, как она (исторически поздно) отделилась от рели-
гии. — О римлянах см. примеч. 201.
199
Из литературы, посвященной бесчисленным текстам, в которых выразился
ранний национальный антагонизм, укажем на: Fichtenau H. Gentiler und europäi-
scher Horizont // Idem. Beiträge zur Mediävistik. Stuttgart, 1986. Bd. 3. S. 80 ff. (примеры
систему Беды Достопочтенного — одного из лучших историков, пи-

савших на латыни, — к «донациональным стереотипам»? Проявления
национальной гордости и самосознания у англосаксонских, сканди-
навских, славянских gentes заслуживают всяческого внимания и пред-
ставляют собой наследие, без которого не может обойтись история
европейских наций. У датчан, наследников данов, нет причин отрицать
национальную (и династическую!) преемственность на протяжении
более 1000 лет. То же самое относится к полякам и чехам. Последние,
как напомнил Фердинанд Зайбт, восприняли влияние раннего Ренес-
санса, и в гуситскую эпоху их национальное чувство, стимулируемое
одновременно религиозными мотивами, стало одним из наиболее ин-
тенсивных проявлений национализма в Европе200.
Х века). Томас (Thomas H. Nationale Elemente in der ritterlichen Welt des Mittelalters //
Beumann H., Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Bd. 8. S. 346) констатирует, опровергая
тезис Лемберга (Lemberg E. Geschichte des Nationalismus in Europa. Hamburg, 1964.
Bd. 2. S. 45): «Кто […] утверждает, что ‘средневековая история не мыслила нация-
ми’, тот не знает соответствующих источников». — О том, как в дискуссии о нациях
упускают из внимания малые народы, интересно пишет: Kaegi W. Über den Klein-
staat in der älteren Geschichte Europas // Idem. Historische Meditationen. Zürich, 1946.
Bd. 2. S. 43 ff. — Существование национального чувства еще до возникновения
современного (modern) государства постулирует Й. Хёйзинга: Huizinga J. Aus der
Vorgeschichte des niederländischen Nationalbewußtseins (1912) // Idem. Im Bann der
Geschichte Betrachtungen und Gestaltungen. Basel, 1943. S. 221, 225; cр.: Idem. Wachs-
tum und Formen des nationalen Bewußtseins. S. 131 ff.
200
Seibt F. Hussitica. Zur Struktur einer Revolution. Köln; Graz, 1965. S. 117 ff.;
Graus F. Hagiographische, dynastische und «nationale» Strömungen in der tschechi-
schen Historiographie des 14. und 15. Jahrhunderts // Genet J.-Ph. (Éd.) L’ historiogra-
phie médiévale. P. 209 ff.; ср. также: Graus F. Die Nationenbildung der Westslawen im
Mittelalter. где проводится полезное различение между «начатками […] наций»
(Ibid. S. 38 ff.) и «завершением процесса формирования средневековых наций»
(Ibid. S. 85 ff.) и выдвигается ряд принципиальных соображений на эту тему (Ibid.
S. 11–12, 138 ff.). — О данах см.: Hoffmann E. Dänemark // Reallexikon der germa-
nischen Altertumskunde. 1984. Bd. 5. S. 170: две рунические надписи из Йеллинга
свидетельствуют о существовании в Х веке династии Горма (ок. 940) и Харальда
Синезубого (к которому возводит свою родословную нынешний королевский
дом Дании, старейший в Европе). Примером континуитета могут служить древ-
ние vascones — баски, которые сопротивлялись романизации и неоднократным
попыткам полной политической интеграции со стороны соседей: Banus y Aguir-
re J. L. u.a. Basken // Lexikon des Mittelalters. Bd. 1. S. 1534 ff.; Alliers J. Les Basques.
Paris, 1977. — Наше указание на однозначно национальный характер ранних
народов являет собой полную противоположность тезисам Хугельмана (Hugel-
mann K. G. Stämme, Nation und Nationalstaat), который стремился доказать, будто
существовало некое «немецкое национальное государство» (!) с «правами нацио-
нальностей». Ср. опровержение этих тезисов в рецензии Э. Главички (который
в отдельных пунктах относится к ним с несколько избыточным пониманием)
Однако «гуманистический импульс» с его римской литературной

моделью оказал в условиях раздробленности XIV–XV веков плодотвор-
ное воздействие прежде всего на формирование надрегионального
национального сознания, которое он подпитывал рассказами о славе
таких стран, как Italia, Hispania, Britania, Gallia. При этом через посред-
ство текстов V–VI веков (см. выше) устанавливалась ассоциативная
связь с одноименными крупными провинциями Рима. Это осознание
народами своей этнической идентичности использовали в политиче-
ских целях Испания, Франция и Англия/Великобритания, превратив-
шиеся за период с XV века по XVII век в крупные государства. Между
тем Germania, которая никогда не была завоевана и структурирована
римлянами, осталась чисто географическим понятием, обозначавшим
только расположенные к востоку от Рейна части обширной империи,
и в то время, когда еще сравнительно сильна была имперская власть,
оно не оказало своего действия в качестве солидаризующего поня-
тия: не существовало «немецкого» народа, ограниченного террито-
рией Germania и обладавшего политическим центром в ее пределах
(даже церковная столица, Metropolis Germaniae — Майнц, была осно-
вана римлянами и потому располагалась на западном берегу Рейна).
И только гуманисты, поставившие — пусть и ошибочно с точки зрения
истории — знак равенства между Germania и Deutschland, обеспечи-
ли возможность для того, чтобы это слово возымело интегрирующее
действие в более широком, «общенемецком» (gesamtdeutsch) масшта-
бе. Однако действие это могло быть лишь вторично-мифологическим,
поскольку исторический фундамент отсутствовал: эти земли не были
в прошлом римской провинцией201. Таким образом, в условиях Свя-
щенной Римской империи, состоявшей преимущественно из терри-
торий-«отечеств» (patriae), эти идеи за недостатком политического
единства в прошлом и настоящем были способны лишь породить гре-
в Le moyen âge. 1959. Vol. 65. Р. 398 ff., где приведено множество дополнительных
свидетельств из источников.
201
Уже Т. Целински [Zielinski T. Cicero im Wandel der Jahrhunderte (1897). Leip-
zig, 1912. S. 323 ff.] установил, что гуманизм стал одним из источников совре-
менного (modern) национализма: благодаря исследованиям гуманистов европей-
цы — сначала итальянцы, потом остальные — научились у римлян «пламенному
патриотизму» и прилагали его по преимуществу к собственным нациям. Целински
оценивал это положительно: «Народ, испивший образованности из ее (Антично-
сти. — К.Ф.В.) родника, именно благодаря этому обретает силу, чтобы сбросить иго
иноземного духовного засилья и самому обрести перевес над соседними народа-
ми». — Об историографии, посвященной римским большим patriae, см. примеч. 57.
О Germania — примеч. 1.
зы о былом и будущем величии; средством конкретной политической

интеграции они служить не могли. В длительном процессе образова-
ния большой немецкой нации было — если говорить о ее осознава-
нии — три «рывка», или активные фазы: 1050–1250-е годы («немецкие
земли», regnum Teutonicorum), 1450–1550-е годы («Священная Римская
империя немецкой нации», Germania = Deutschland) и с 1750/1800 года
(«немецкий народ» становится субъектом своей истории), но не было
непрерывного роста, опиравшегося на некий понятийный и политико-
географический центр, как это было у западного соседа: Francia/France
с Парижем как столицей.
Как показал наш обзор, до образования «современной нации»
(во время которого не создавались новые нации, а «всего лишь» из-
менялась структура уже давно существовавших) было две формы скла-
дывания наций в Европе — первичная, основанная в каждом случае
на одном gens и на формировании его политического самосознания,
и вторичная, которая означала длительный процесс срастания несколь-
ких gentes воедино. Некоторые историки верно распознали супраген-
тильный характер второй формы, но ошибочно приняли ее за един-
ственную форму образования наций, потому что она была характерна
для немецкой нации, которой они противопоставляли применительно
к «раннему и высокому Средневековью […] чувство общности, [суще-
ствовавшее] к востоку от Рейна лишь в рамках племенных союзов». Так,
ограничив перспективу лишь узкими рамками собственной истории
в том виде, как ее представляли в XIX веке, они оказались не способ-
ны верно оценить истинные масштабы средневекового европейского
мира народов и государств, равно как и истинный характер вторичных
крупных наций; эту ошибку делал, в частности, Джозеф Р. Стрейер,
полагающий, будто Англия и Франция являются самыми древними
из ныне существующих европейских государств202. Это утверждение
можно было бы признать правильным разве что для того англосак-
сонского или франкского «гентильного ядра», которое имеет в виду
историческая традиция обеих наций и имплицитно обличает ложность
теории о ненациональном характере раннеевропейских государств203.
202
Strayer J. R. On the Medieval Origins of the Modern State. Princeton (N. J.), 1970
(нем. пер.: Die mittelalterlichen Grundlagen des modernen Staates. Köln; Wien, 1975.
S. VII). — Справедливое возражение см.: Fritze W. H. Frühzeit zwischen Ostsee und
Donau. Ausgewählte Beiträge zum geschichtlichen Werden im östlichen Mitteleuropa
vom 6. bis 13. Jh. / Hrsg. L. Kuchenbuch, W. Schich. Berlin, 1982. S. 209, Anm. 1.
203
Brühl C.-R. Deutschland—Frankreich; Werner K. F. Die Ursprünge Frankreichs
и другие напоминают о том, что Западнофранкская держава еще не была Франци-
Феномен нации, история которого представляла собой единый про-

цесс, претерпевал трансформации в плане состава и ареала народов
и государств, равно как и в плане их структуры и репрезентации. Более
старые национальные образования репрезентировались по преимуще-
ству аристократическими элитами, на смену которым пришли потом
новые элиты, конституировавшиеся в качестве «народа», и в резуль-
тате этой смены основывалась новая нация, необходимым условием
которой было существование старой. Понятие «нация-народ» (это
не плеоназм, как можно было бы подумать, если исходить из исто-
рии немецкого слова Volk в новейший период), предложенное Хагеном
Шульце для эпохи после 1789 года, если выстроить последовательность
«аристократическая нация» (Adelsnation) — «народная нация», точно
отражало бы политико- и социально-историческую эволюцию, объ-
единяя как элементы государственно-национальные, но основанные
на «народном суверенитете», так и те, что связаны с языком и этно-
культурным единством (Volkstum)204.
ей; французские историки сегодня выражаются точнее, говоря о «Западно-Франк-

ском королевстве» (royaume franc occidental). — Однако Шульце (Schulze H. Gibt es
überhaupt eine deutsche Geschichte? Berlin, 1989. S. 15) верно замечает, что, несмо-
тря на всю историческую критику в Новейшее время, «представление французов
о своей истории» не меняется: «оно остается той осадочной породой в коллек-
тивном сознании, в которой коренятся единство и идентичность». Достаточно
указать на преемственность, выраженную статуями королей (которым созна-
тельно придана двойственность: они могут быть истолкованы и как библейские,
и как франкско-французские правители) на французских соборах: кто стал бы
отрицать непрерывность престолонаследия от Хлодвига — первого Людовика —
до последнего Людовика? Кто стал бы отрицать, что «королевство франков» (ro-
yaume des Francs), «королевство Французское» (royaume de France) и «Франция»
(France) связаны между собой? См., например: Beaune С. Naissance de la nation
France. Р. 55 ff.; о культе «святого Хлодвига — прообраза и архетипа христианней-
шего короля» — см.: Ibid. P. 61; об этом см.: Mérindol C. de. Bulletin de la Société na-
tionale des Antiquaires de France (19–20 septembre, 1988). Paris, 1990. P. 295: с рубежа
XIII–XIV веков крещение и помазание Хлодвига небесным елеем напрямую ассо-
циируются с крещением Христа (Св. Дух в облике Голубя). Материал о формиро-
вании сознания и идентичности на основе памяти см. в книге: Nora P. (Ed.) Les li-
eux de mémoire de la nation; Nelson J. L. Inauguration Rituals // Sawyer P. H., Wood I. N.
(Ed.) Early Medieval Kingship. Leeds, 1977. P. 50 ff. В последней работе речь идет
о проблеме «политической нации» (political nation — Volk в политическом смысле)
и показывается, например, связь между коронационным ритуалом VII–VIII веков
и коронацией Елизаветы II (1953).
204
Schulze H. Der nationale Faktor in Europa. Geschichte und Begriffsklärung //
Europäische Rundschau. 1991. Bd. 2. S. 23 ff. Автор использует понятия «аристокра-
тическая нация» (Adelsnation) и «народная нация» (Volksnation) и применительно
к национализму последней проводит различие между «национализмом рисорджи-
V. Народ как масса, социальные низы

V.1. Multitudo/ «масса»: восприятие толпы
Немецкое слово «народ» (Volk) этимологически (см. параграф
IV.1) близко к понятию «множество», так что выражения viel Volks
(«много народу») или средневерхненемецкое volcrîche являются плео-
назмами. Слово «народ» всегда могло значить «толпа», или «множе-
ство» (Menge), — свидетельством тому средневерхненемецкое volc-haft
(= volkreich, «изобилующий народом».) Хотя массы в современ-
ном (modern) смысле этого слова редко встречались в те века, когда
не было больших городов, этот феномен проявлялся в войнах, палом-
ничествах, при перенесениях мощей, а также в качестве жертв ката-
строф. Для обозначения множества людей — как в абстрактном, так
и в конкретном смысле — использовались предпочтительно термины
multitudo (hominum, laicorum), multi, innumeri (sc. homines, habitatores),
древневерхненемецкое maneke (от man — «человек, мужчина»; отсюда
через прилагательное mannisco произошло слово Mensch — «человек»),
средневерхненемецкое menige (отсюда Menge)205. Конкретное значение
менто», характерным для «элитарного меньшинства» (Honoratioren-Minderheit),

и «интегральным национализмом» (Шарль Морра). Выражение Volksnation —
не плеоназм, если вспомнить основное значение слова Volk («множество» —
см. примеч. 96 и 90), равно как и новый смысл, приданный ему с начала XIX века
и позволивший этому слову в немецком языке встать рядом со словом Nation
или занять его место. — О. Дан во введении к книге: Dann O. (Hrsg.) Nationalismus
in vorindustrieller Zeit. München, 1986. S. 10, предпочитает говорить о «протонацио-
нализме»; ср.: Schulze H. [Рец. на] Dann O. (Hrsg.) Nationalismus // Francia. 1988. T. 15.
P. 1037–1038. — С понятием «народная нация» связан (при наличии соответствую-
щих институциональных предпосылок) и термин «национальная демократия»,
который Maier H. Probleme einer demokratischen Tradition in Deutschland (1967) //
Idem. Politische Wissenschaft in Deutschland. Lehre und Wirkung. München; Zürich.
1985. S. 145 ff. отличает как постабсолютистский от более ранней, доабсолютист-
ской «общинной демократии» (Gemeindedemokratie — о ней см. примеч. 278).
205
Lexer M. Mittelhochdeutsches Taschenwörterbuch (cм. статьи volc, menige);
Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. P. 659 (cм. статью Multitudo); см. так-
же примеч. 212 и 213. По поводу конкретных терминов общую информацию см.
в примеч. 238 и 258 к настоящему параграфу, где приведены цитаты из латинских
и германско-немецких словарей. — О войске (Heeresmasse) см.: Nithard. Historiarum
libri 1, 4. P. 7: слишком уверенные в победе в силу многочисленности своих войск
(«maxima multitudo»), 834 полководца были разгромлены и перебиты, «а также
бессчетное множество народа» («ac plebis innumera multitudo».) — О взятии Да-
миетты в 1219 году в Chronicon Sancti Petri Vivi (Продолжение) плеонастически
говорится «tam nobilium quam ignobilium multitudine copiosa». — Катастрофы:
преобладало у слова populus (хотя имелись и производные от него аб-

страктные populosus, populositas, populatio), нередко использовавшегося
во множественном числе — populi, populorum frequentia. Для обозначе-
ния скопления людей часто употреблялись слова conventus, turba (напри-
мер, «plebium turbae»), coetus (= co-itus, например, «coetum celebrare»)206.
Слово massa (греч. «тесто», лат. «слиток металла», отсюда средне-
верхненемецкое messinc, нововерхненемецкое Messing — латунь) уже
в позднеримскую эпоху могло использоваться в значении «масса/толпа
см. примеч. 212. — Демографической динамике с древнейших времен до наших

дней, и не только во Франции, Фернан Бродель посвятил один из томов своей ра-
боты: Braudel F. L’ identité de la France. Paris, 1986. T. 2/1: Les hommes et les choses. —
Обзор (с цифрами и картами) процесса возрождения крупных городов (после того,
как некоторое время лишь Константинополь насчитывал более 1 млн жителей) —
см.: Genicot L. Les grandes villes de l’ occident en 1300 // Économies et sociétés au mo-
yen âge, Mélanges offerts à É. Perroy. Paris, 1973. P. 199 ff. — О возобновлении роста
населения в целом — см.: Idem. Sur les témoignages d‘ accroissement de la population
en occident du 11e au 13e siècle // Cahiers d‘histoire mondiale. 1953. Vol. 1/2. P. 446 ff.;
Russel J. C. Die Bevölkerung Europas 500–1500 // Cipolla C. M., Borchardt K. (Hrsg.) Eu-
ropäische Wirtschaftsgeschichte. New York, 1978. Bd. 1: Mittelalter. Stuttgart. S. 13 ff.;
Cipolla C. M. Die Ursprünge // Ibid. S. 3 ff.; Keller H. Veränderungen des bäuerlichen
Wirtschaftens und Lebens in Oberitalien während des 12. und 13. Jahrhunderts. Bevölke-
rungswachstum und Gesellschaftsorganisation im europäischen Hochmittelalter // Früh-
mittelalterliche Studien. 1991. Bd. 25. S. 340 ff. (с библиографией).
206
Множественное число (populi) — см.: Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon
minus. P. 813–814 (cм. статью Populus); Ibid. S. 814; populositas в значении «толпа»
(Menge) — Chlotharii II. praeceptio // MGH. Capitularia regum Francorum. T. 1. P. 18.
Vers. 2: «omnium populorum»; MGH. Leges. Formulae Merowingici et Karolini aevi.
P. 362: «cum iudicibus et reginburgis et aliis populis»; Alcimus Ecdicius Avitus // MGH.
Scriptores. T. 6/2. P. 161: «concursus plurimorum populorum»; Miracula Sancti Viviani.
Cap. 35 говорят об одном раннем (до 1000 года) синоде, посвященном «Божьему
миру», что это было «coniunctio episcoporum atque innumerabilium populorum»:
Analecta Bollandiana. 1889. Bd. 8. S. 274 (цит. по: Töpfer B. Volk und Kirche zur Zeit der
beginnenden Gottesfriedensbewegung in Frankreich. Berlin, 1957. S. 95); Rusticius Helpi-
dius. In historiam testamenti veteris et novi carmina (520) // Migne J. P. (Ed.) Patrologia
Latina. 1863. T. 62. P. 545: «populorum quattuor milia». — Единственное число (popu-
lus) с обозначением численности — в: MGH. Leges. Formulae Merowingici et Karolini
aevi. P. 346, 358: «frequentia populi»; Ibid. S. 549: «coram multitudine populi»; Annales
Sancti Stephani Frisingenses, ad annum 1090 // MGH. Scriptores. 1881. T. 13. P. 52: «ple-
bium turbae». — Turba могло означать и десяток — например, 10 свидетелей: Gilis-
sen J. La coutume. Turnhout, 1982. (Typologie des sources du moyen âge occidental; 41).
P. 65 ff.: catervae = «толпы» (Scharen), как в классической латыни. — Большое коли-
чество людей могло обозначаться также выражением «многие тысячи»; особенно
примечательно это в тех случаях, когда речь шла о работниках, как во время зате-
янного Карлом Великим строительства канала: «multisquoque milibus illuc conductis
operatorum» (Poeta Saxo. lib. 3. ad annum 793 // MGH. Antiquitates. 1899. T. 4/1. P. 35,
Verse 168–169).
людей». Отсюда произошли древневерхненемецкое massa (встречается

у Ноткера Губастого — он же Ноткер Немец, ум. 1022), средневерхнене-
мецкое masse, старофранцузское masse (см. Песнь о Роланде) и итальян-
ское massa (в XIII веке — «боевой порядок», то есть структурирован-
ная, не аморфная масса). Эти слова встречаются в источниках лишь
изредка, никак не предвещая того успеха, которым стало пользоваться
французское слово masse в XIX–ХХ веках207.
Тем не менее толпу — непредсказуемую, опасную массу, против
которой нужно было действовать с помощью репрессий и/или пропа-
ганды, хорошо знала не только Античность, но и раннее Средневековье
(см. параграф V.2). Так, король Гундобад стремился не допустить, чтобы
«turbae excitentur»208. В середине IX века участники (seditiosi) восста-
ния Стеллинга (см. ниже) происходили из «бесконечного множества»
(infinita multitudo) фрилингов и литов (то есть свободных и полусво-
бодных)209. В источниках «толпа»/«масса» связывается с «народом»
в политическом смысле (populus, см. параграф IV.2): один из Меровин-
гов, претендовавших на трон, пытался «соблазнять народ» («seducere
populum») — и достиг успеха среди «rustica multitudo»210. Таким образом,
массы вновь вступили на историческую арену не тогда, когда начались
«народные движения», отражавшие изменившиеся общественные от-
ношения (XI–XV века, см. ниже), а значительно раньше. Чтобы влиять
на них и контролировать их, властители использовали церковь, чья cura
animarum распространялась на всех, от короля до раба, и которая с по-
мощью проповеди могла достигать широких слоев населения, а с появ-
лением в VI веке колоколов (signa, подававших «сигнал» при опасности)
могла их даже мобилизовать. Так, в IX веке приходские священники
доносили о нарушителях мира епископу, выступавшему королевским
уполномоченным по вопросам общественного спокойствия: это были
государственные корни компетенции епископата в движении Божьего
207
Hemme A. Das lateinische Sprachmaterial. S. 492 (cм. статью Massa); cр.: Sou-
ter A. A Glossary of Later Latin. P. 244 [cм. статью Massa (1)]: «crowd (of persons)».
208
Alcimi Ecdicii Aviti Viennensis opera quae supersunt // MGH. Scriptores. Aucto-
res antiquissimi. T. 6/2. P. 162–163. См. также у Петра Дамиани: Migne J. P. (Ed.) Patro-
logia Latina. 1873. T. 145. P. 93 A: «furens populus». — Только о шуме толп писал им-
ператор Лотарь в 842–846 годах в письме к Храбану: MGH. Epistolae. T. 5. 1898/99.
P. 475, No. 38: «vulgari tumultu cesis auribus circumseptus». — Об их непостоянстве —
Lampert von Hersfeld. Annales, ad annum 1074. S. 185, 187: «levitate vulgi; vulgus intem-
perans novarum rerum studio»; см. статью Революция в настоящем сборнике.
209
Nithard. Historiarum libri. 4, 2. P. 41.
210
Gregorius Touronensis. Historiae 3, 14 // MGH. Scriptores rerum Merovingica-
rum. 1951. T. 1. P. 110.
мира, которое в Х–XI веках стремилось вовлечь «народные массы»

в дело всеобщего замирения211. И тем не менее одного господствующего
термина в качестве собирательного понятия для такого политико-пси-
хологического феномена, как народные массы, не существовало.
«Толпа» (Menge) фигурирует в сообщениях о голоде, эпидемиях, на-
воднениях и тому подобном. «Статистическую» (хотя и ограниченную)
значимость с точки зрения частотности словоупотребления представ-
ляют около 670 примеров таких событий на территории империи к се-
веру от Альп («in Gallia et Germania») за VIII–XIV веками, которые пе-
речисляет в своей работе Куршман212. Они подводят нас к теме «народа»
как низших слоев населения (см. параграф V.2) постольку, поскольку
в этих источниках социально более слабые группы в тех случаях, когда
они пострадали особенно сильно или были вообще единственными
пострадавшими, обозначаются специфическими терминами — наряду
с безоценочными словами. Последние используются более чем в поло-
вине случаев: homines встречается 292 раза, incolae, habitatores, mortales,
multi, multitudo и неоднозначное слово populus — 33 раза. Из выраже-
ний, обозначающих социальные слои, 55 относятся к высшим слоям,
17 — к профессиональным группам. Представители «низов» всего пять
раз названы vulgus/vulgares, 3 раза — grex и только дважды — plebs, зато
pauperes — 92 раза, а также egeni, inopes, minores, inferiores — вместе 24
раза213. Значимая разница между pauperes и plebs (соотношение 92:2)
211
О signa см.: Kramer K., Zumbroich E. M. Glocke // Lexikon des Mittelalters. 1989.
Bd. 4. S. 1497 ff.: в Европе их существование доказано только начиная с IX века. —
О борьбе епископов против нарушителей мира, объявленного королем, см.: Wer-
ner K. F. Observations sur le rôle des évêques dans le mouvement de paix aux 10e et 11e
siècles // Viola С. E. (Éd.) Mediaevalia Christiana. 11e—13e siècle. Hommage à Raymonde
Foreville. Paris, 1989. Р. 155 ff., 167 ff.
212
Нижеследующая статистика базируется на данных из Хроники стихийных
явлений 709–1316 годов — см.: Curschmann F. Hungersnöte des Mittelalters. Ein Beitrag
zur deutschen Wirtschaftsgeschichte des 8. bis 13. Jahrhunderts. Leipzig, 1900 (reprint:
Aalen, 1970). S. 87 ff. — О массовых бедствиях см. также: Biraben J.-N. Les hommes
et la peste en France et dans les pays européens et méditerranéens. 2 t. Paris, 1975–1976.
213
Если упоминания в источниках расположить хронологически, то полу-
чается следующая динамика: слово pauperes встречается до 1000 года — 2 раза,
в XI веке — 14 раз, в XII веке — 32 раза, в первой половине XIII века 6 раз, во второй
половине XIII века (и до 1316 года) — 21 раз. — Слово grex в текстах варварских за-
конов применяется к стадам скота, иногда включая рабов: Lex Thuringorum, XXXI–
XXX // MGH. Fontes iuris Germanici antiqui in usum scholarum separatim editi. 1918. T.
4. P. 62 (с указанием на аналогичные случаи). — Niermeyer J. F. Mediae latinatis lexicon
minus. P. 475 (cм. статью Grex): «troupeau des fidéles, paroisse». У Нирмайера не при-
ведено место из капитулярия Карла Великого 784/85 года (MGH. Capitularia regum
Francorum. T. 1. P. 225, No. 111): «universus grex et populus Francorum», — вероятно,
заставляет задаться вопросом, сохраняло ли вообще в Средние века

слово plebs за собой ту роль главного специального понятия для обо-
значения низших слоев, какую оно играло еще в Кодексе Феодосия214.
V.2. «Народ» в значении «низшие слои»

Об этом пишут: «Plebs и vulgus — несомненно, наиболее общие
понятия; они охватывают ‘простой народ’ вообще, без всяких уточне-
ний […] Иногда это сочетается с пренебрежительной оценкой». Иные
заходят еще дальше: «Латинский вокабулярий Средневековья», пишут
они, «весьма показателен», потому что в нем «для ‘людей из народа’»
якобы имеются «только либо презрительные (vulgus, idiotae, minores,
rudes, simplices […]), либо ограничивающие (illiterati, ignobiles, indocti
[…]) выражения»215. К таким обобщениям следует относиться осто-
потому, что в издании это прочтение отмечено как вызывающее сомнения. Однако
оно было подтверждено: Vezin J., Atsma H. Chartae latinae antiquiores XVII. Dieti-
kon, 1984. S. 64, No. 655. — Интересно об этом значении (rex и populus = rex и grex),
о «правителе как пастыре»: Murray O. The Idea of the Shepherd King from Cyrus to
Charlemagne // Godman P., Murray O. (Ed.) Latin Poetry and the Classical Tradition.
Oxford, 1990. P. l ff. — Niermeyer J. F. Mediae latinatis lexicon minus. P. 475 (о gregari-
us, с важным вариантом использования этого слова в выражении milites gregarii
для обозначения неблагородных конных воинов, министериалов).
214
В Кодексе Феодосия в IV и V веках 6 раз встретилось слово vulgus, 30 раз —
слово plebs и 21 раз — слово plebeius (возможно, в неспецифическом значении):
Mommsen T. (Hrsg.) Codex Theodosianus. Berlin, 1905. См. об этом: Gradenwitz O. Hei-
delberger Index zum Codex Theodosianus (1925). Heidelberg, 1970. — Дословные заим-
ствования в VIII веке: Meyer-Marthaler E. (Hrsg.) ‘Natio Noricorum’: Lex Romana Cu-
riensis. S. 289); Dove A. Studien zur Vorgeschichte. S. 63. Дове явно считал plebs и turba
общепринятыми, то есть наиболее распространенными обозначениями для толпы.
Нирмайер (Niermeyer J. F. Mediae latinatis lexicon minus. P. 807) приводит для слова
plebs в качестве первого значения «толпа» (Menge), но дает мало примеров, и из них
только «inmensa Longobardorum plebe» [Westerbergh U. (Hrsg.) Chronicon Salerni-
tanum. Lund, 1956. S. 28] отражает употребление именно в этом значении. О plebs
как «les couches les plus humbles» говорит: Payen J. C. Le peuple dans les romans français
de ‘Tristan’: La ‘povre gent’ chez Béroul, sa fonction narrative et son statut idéologique //
Cahiers de civilisation médiévale. 1980. Vol. 23. P. 189 ff., однако приводит примеры
употребления не слова plèbe и т. п. из семантического поля слова Volk (народ), а li
petit, la povre gent (pauperes см. примеч. 227), paisanz, vilain (ср. примеч. 247).
215
Schmitt J. C. Menschen, Tiere und Dämonen // Saeculum. 1981. Bd. 32. S. 336. Пред-
шествующая цитата — из: Goetz H.-W. «Unterschichten» im Gesellschaftsbild karolin-
gischer Geschichtsschreiber und Hagiographen // Mommsen H., Schulze W. (Hrsg.) Vom
Elend der Handarbeit. Probleme historischer Unterschichtenforschung. Stuttgart, 1981.
S. 114; Eggert W. Rebelliones servorum. Bewaffnete Klassenkämpfe im Früh- und frühen
рожно и критично. Так, например, слово ignobilis означало «незнат-

ный», а не то, что нынешнее ignoble («подлый», «низкий».) Illiteratus
Hochfeudalismus // Zeitschrift für Geschichtswissenschaft. 1975. Bd. 23. S. 151: «Слово vul-
gus большинство [средневековых] авторов использовало как уничижительное понятие
для обозначения низших слоев». Правда, приведенные Эггертом примеры из источ-
ников в основном относятся к случаям, когда простолюдины нарушали сословные
границы (см. примеч. 254–258). — Ср. в одном из писем Петра Достопочтенного о vul-
gus: Petrus Venerabilis. Epist. libri 6. 27 // Migne J. P. (Ed.) Patrologia Latina. 1854. T. 189.
P. 436, цит. по: Fechter J. Cluny, Adel und Volk. Studien über das Verhältnis des Klosters
zu den Ständen, 911–1156. Tübingen, 1956. S. 91: «exultabant burgenses, ipsique qui prae-
da raptorum, imo qui cibus luporum esse solebant, rustici, agricolae, pauperes, viduae, or-
phani, omneque vulgi genus […] gratulabantur». — (Перевод: «ликовали горожане, даже
те, кто обычно был добычей хищников, кто был пищей волков, деревенские жители,
земледельцы, нищие, вдовы, сироты и все простолюдины […] радовались».) Здесь, од-
нако, представители vulgus описаны наряду с клириками и монахами, в ревностной
набожности, без всякого уничижения; соответственно, Гётц (Goetz H.-W. «Unterschich-
ten» im Gesellschaftsbild karolingischer Geschichtsschreiber und Hagiographen. S. 126, 129)
заключает: «Присутствие ‘низших слоев’ в источниках является чем-то само собой
разумеющимся, и там не заметно никакой принципиальной критики или презрения
в их адрес. Осуждается не сословие, а неправильное поведение […] Источники нико-
гда не критикуют сами низшие слои, но они решительно осуждают переворот обще-
ственных отношений с ног на голову». — Весьма результативным анализом семанти-
ческого поля слова Volk на материале одного типа источников мы обязаны Ф. Граусу:
Graus F. Volk, Herrscher und Heiliger im Reich der Merowinger. Studien zur Hagiographie
der Merowingerzeit. Prag, 1965. S. 293. — См. также: Goetz H.-W. «Unterschichten»im Ge-
sellschaftsbild karolingischer Geschichtsschreiber und Hagiographen; Fechter J. Cluny, Adel
und Volk; Zimmermann A. (Hrsg.) Soziale Ordnungen im Selbstverständnis des Mittelalters.
Berlin, 1979; Batany J., Contamine P., Guenée B., Le Goff J. Plan pour l’ étude historique du
vocabulaire social de l’occident médiéval // Roche D., Labrousse C. E. (Éd.) Ordres et classes.
Paris; Le Haye, 1973. P. 87 ff.; Michaud-Quantin P. Le vocabulaire des catégories sociales chez
les canonistes et les moralistes du 13e siècle // Ibid. P. 73 ff.; Le Goff J. Le vocabulaire des
catégories sociales chez S. François d’Assise et ses biographes du 13e siècle // Ibid. P. 93 ff.;
Bosl K. Freiheit und Unfreiheit. Zur Entwicklung der Unterschichten in Deutschland und
Frankreich während des Mittelalters // Idem. Frühformen der Gesellschaft im mittelalterli-
chen Europa. München; Wien, 1964. S. 180 ff.; Epperlein S. Herrschaft und Volk im karolin-
gischen Imperium. Berlin, 1969; Monfrin J. A propos du vocabulaire des structures sociales
du haut moyen âge // Annales du Midi. 1968. Vol. 80. P. 611 ff.; Kellenbenz H. Wirtschaft und
Gesellschaft Europas, 1350–1650 // Idem. (Hrsg.) Handbuch der europäischen Wirtschafts-
und Sozialgeschichte. Tübingen, 1986. Bd. 3. S. l ff.; Ennen E., Jansen W. Deutsche Agrarge-
schichte. Wiesbaden, 1979. Последние авторы учитывают также данные археологии; см.
об этом: Steuer H. Frühgeschichtliche Sozialstrukturen in Mitteleuropa. Eine Analyse der
Auswertungsmethoden des archäologischen Quellenmaterials. Göttingen, 1982; cр.: Schmidt-
Wiegand R. Zum Dorf in den leges // Jankuhn H. (Hrsg.) Das Dorf der Eisenzeit und des
frühen Mittelalters. Siedlungsform — wirtschaftliche Funktion — soziale Struktur. Göttingen,
1977. S. 408 ff. — Давняя и совершенно неудовлетворительная попытка обобщающего
обзора: Eccardus (Pseud.) Geschichte des niederen Volkes. 2 Bde. Berlin; Stuttgart, [o.J.]; ср.
новую работу: Mirow J. Geschichte des deutschen Volkes. Von den Anfängen bis zur Gegen-
wart. Darmstadt, 1990, где особое внимание обращается на условия жизни населения.
значило «говорящий не по-латыни», то есть относилось и к аристо-

кратии; то же касается слова vulgus (vulgaris lingua, см. ниже). Plebeius
в позднеримскую эпоху означало не «плебей», а «гражданское лицо»
(то есть не военный) или «мирянин» (то есть не клирик). В формулах
IX века, таких как «proceres et populares», «plebei», «principes et vulgares»,
эти plebei, populares и даже vulgares выступают партнерами магнатов:
они — землевладельцы, представители свободных, заседающие рядом
с графом и аристократами в суде или в собрании216.
Этому соответствует в древнеанглийском языке двоякое значе-
ние слова folc (о его политическом употреблении см. параграф IV.1):
и populus, и plebs. Это говорит о том, что, в противоположность тезису,
процитированному в начале этого параграфа, слово plebs вовсе не озна-
чало одних лишь бедных и слабых, а тем более — презираемых людей.
Когда Эйнгард, описывая своего героя — Карла Великого, — подчерки-
вает, что одежда его «не сильно отличалась от общей и народной»217, не-
гативные коннотации исключены. Толпа, названная словом plebs, могла
подразумеваться и в политическом смысле — например, когда Карл
Лысый пытался завоевать себе в союзники «maximam partem plebis»218.
216
Plebeius = «невоенный человек» (у Аммиана Марцеллина), с III века также
«мирянин». См.: Souter A. A Glossary of Later Latin. P. 306; ср. эволюцию греч. laos
(«народ»), через laikós превратившегося в лат. laicus («не священник»), нем. laih-
mann, англ. layman. Форма Laie («мирянин», «профан») в немецком зафиксирована
только с 1691 года. Ср. также vulgaris в значении «мирянин» — Niermeyer J. F. Mediae
latinitatis lexicon minus. P. 1118: vulgaris — «жить как мирянин»; там же vulgares —
«le peuple par opposition aux grands», цит. в: Collectio Sangallensis III… No. 10 // MGH.
Formulae Merowingici et Karolini aevi. P. 403: «Conventus principum et vulgarium […]
ad dividendam marcham inter fiscum regis et populares possessiones». — (Перевод:
«Съезд властителей и народа […] по вопросу разделения территории между об-
лагаемой налогами короля и народными владениями») = полностью свободные
землевладельцы. О «народе» — vulgares homines — говорится в Capitulare missorum
Aquisgranense primum. Cap. 4 (810 год) // MGH. Capitularia regum Francorum. T. 1.
S. 153, No. 64. Я благодарю коллегу И. Хайдрих за ценные сведения.
217
«parum a communi ac plebeio abhorrebat». — Einhard. Vita Caroli. Cap. 23. S. 28.
О германско-немецких терминах см.: Schmidt-Wiegand R. Fränkische und frankolatei-
nische Bezeichnungen für soziale Schichten und Gruppen in der Lex Salica. Göttingen,
1972. Превосходно описана социальная действительность (и терминология) после-
дующей эпохи в книге: Kuchenbuch L. Bäuerliche Gesellschaft und Klosterherrschaft im
9. Jh. Studien zur Sozialstruktur der Familia der Abtei Prüm. Wiesbaden, 1978. Важная
рецензия на нее — Webner M. [Рец.] // Blätter für deutsche Landesgeschichte. 1980.
Bd. 116. S. 633 ff.
218
Nithard. Historiarum libri. 2, 9. P. 23: circumfusae plebi о «толпе» (в основном
состоявшей из знатных!), которая стремилась оказывать влияние на Лотаря с по-
мощью дезинформации; Ibid. 1, 3. P. 3–4: universam plebem и снова plebs universa
говорится о населении всей империи, а «cum omni populo» — о войске. Знатным
Именно об этом «народе» вел речь около 1000 года Эльфрик, когда пи-
сал, что деятельность купца приносит пользу не только королю и знати,
но и всему народу — «eallum follce»219. Как минимум нейтральным было
выражение «illius regionis plebs» в значении «население»; население это
фактически совпадало с церковным народом. К «plebs Dei» («plebs mea»
в латинском тексте Библии IV века, а затем у Августина) — «народу
Божьему» — хотели принадлежать все, включая короля и аристократов.
В христианском мире уже не казалось оптимальным использование
слова plebs — в качестве первичного значения — для принижающего
обозначения «простого народа». Это слово стало terminus technicus
в церковном обиходе: слова plebs/plebes, а также plebicula использо-
вались повсеместно, как регионально, так и локально. В последнем
случае (то есть в рамках приходской общины) из plebs образовыва-
лись итальянское pieve, бретонское plou. Presbiter plebis, или plebanus,
назывался по-немецки приходской священник — Leutpriester (liute =
«свободнорожденные» (ср. параграф IV.1) = plebs)220. А древневерх-
(nobiles) противопоставляются незнатные свободные, названные plebiales (этого

нет в: Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus), ср.: Vita Vedasti // MGH. Scrip-
tores rerum Merovingicarum. T. 3. P. 419: «multi […] nobilium vel plebialium», а также
указатель: Ibid. S. 681.
219
Aelfric. Brief an Bischof Wulfstan von Worcester. Cap. 14 // Fehr B. (Hrsg.). Die
Hirtenbriefe Aelfrics in altenglischer und lateinischer Fassung. Hamburg, 1914. (Biblio-
thek der angelsächsischen Prosa; Bd. 9). S. 225.
220
Plebs как обозначение «населения судебного округа» (Gerichtsvolk) или «жи-
телей» одного pagus — Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. P. 807: третье
и четвертое значения — «народ Божий»: Исайя 26: 20: plebs mea означает одновре-
менно и «еврейский народ» — цит. в: Augustinus. Ep. 36. Cap. 13 // Migne J. P. (Ed.)
Patrologia Latina. 1845. T. 33. P. 151, и «церковный народ» — а это цитируется Ама-
ларием из Меца в эпоху Людовика Благочестивого (Neues Archiv der Gesellschaft für
ältere deutsche Geschichtskunde. 1888. Bd. 13. S. 321). — О plebes см.: Stengel E. E. Kir-
chenverfassung West-Europas im Mittelalter // Idem. Abhandlungen und Untersuchun-
gen zur mittelalterlichen Geschichte. Köln; Graz, 1960. S. 10. — Plebanus, фр. plebain,
и plebs/plèbe — см.: Avril J. La «paroisse» dans la France de l’an mil // Parisse M., Barral i
Altet X. (Éd.) Le roi de France et son royaume autour de l’an mil. Paris, 1992. P. 203 ff. —
Обзорная работа — Aubrun M. La paroisse en France des origines au 15e siecle. Paris,
1986. — O pieve rurale в Италии см.: Toubert P. Les structures du Latium medieval. 2 t.
Rome, 1973; Violante C. Pievi e parrocchie // Atti della 7ma settimana internazionale di
studio, Mendola… Milano, 1974. — Фундаментальное описание интеграции мирян
(включая незнатных) в церковь и империю см.: Chélini J. L’ aube du moyen âge. Nais-
sance de la chrétienté médiévale. La vie religieuse des laïcs dans l’Europe carolingienne,
750–900. Paris, 1991. P. 47 ff.: «un peuple de baptisés»; Ibid. P. 96: «les homéliaires ger-
maniques», «ad predicandum populo»; Ibid. P. 171–172: семья и брак; Ibid. P. 241–242:
празднование воскресенья, культ святых, календарь; Ibid. P. 362–363: грех и покая-
ние; Riche P. La pastorale populaire en occident: Histoire vécue du peuple chrétien. Tou-
ненемецкое и средневерхненемецкое volc, когда не означало «пеших

воинов» (Heervolk: volcmagen — «мощь войска», volcwîc — «бой между
двумя армиями»), обнаруживало сильную тенденцию в сторону значе-
ния «простой народ» — ср. volkelech («маленький, небольшой народ»),
volcwîp («баба из народа»), — приобретшего дополнительный смысл
«слуга», «свита»221.
Даже слово vulgus значило не только «простой народ» и уж тем бо-
лее не имело исключительно пренебрежительного смысла. Оно исполь-
зовалось, например, в значении «общественность», «все» — например,
у Бонидзо из Сутри для объявления опалы на Генриха IV: «После того
как весть об опале короля дошла до ушей народы, весь наш романский
мир содрогнулся»222. Соответственно, vulgaris — это «всем знакомое»,
«общее» — как, например, язык. Vulgaris lingua («вульгарная латынь»,
романский язык) использовалась в том числе и знатью, поэтому ее
нельзя называть просто «вульгарной», точно так же, как древневерхне-
немецкое gimeni, средневерхненемецкое gemeine, нововерхненемецкое
gemein (родственно слову communis) до XIX века не значило «подлый»
в пейоративном смысле223. Когда Людовик Немецкий в политике учи-
louse, 1988. P. 195 ff. — Об институциональном развитии церковной организации

см. также новую работу: Castagnetti A. L’ organizzazione del territorio rurale nel me-
dioevo. Bologna, 1982. P. 64: в Италии слово plebs спустя сорок лет после франкского
завоевания появляется в законодательных текстах.
221
О латинском словоупотреблении необходимо сказать, что не только слово po-
pulus, но и слово plebs нередко требует уточняющего определения, чтобы эти слова
можно было применить к «мелкому люду» (ср. также примеры презрительного упо-
требления в примеч. 254 и сл.) — например, в Hrabanus Maubus. Brief No. 15. Cap. 9
(834) // MGH. Epistolae. T. 5. P. 412: «de minoribus et plebe vulgi». У Григория Турского
(Gregorius Touronensis. Historiae. 2, 33. P. 80) выражения minor populus, minores populi
включают в себя незнатных горожан, мостостроителей, ремесленников, торговцев
и проч. Примеры, касающиеся сословий и относящихся к ним терминов, см. в книге:
Weidemann M. Kulturgeschichte der Merowingerzeit nach den Werken Gregors von Tours.
Mainz, 1982. Bd. 2. S. 209. — Григорий Турский (Gregorius Touronensis. Historiae. 10, 31.
P. 533) называет епископа iniuriosus только потому, что тот был не сенаторского рода,
«de inferioribus quidem populi, ingenuus tamen» (то есть сравнительно высокого про-
исхождения: при истолковании слова inferiores необходима осторожность!).
222
«Postquam de banno regis ad aures personuit vulgi, universus noster Romanus
orbis contremuit». — Bonizo di Sutri. Liber ad amicum VIII // MGH. Libelli de lite im-
peratorum et pontificum. 1891. T. 1. P. 609; cр.: Schieffer R. Von Mailand nach Canossa.
Ein Beitrag zur Geschichte der christlichen Herrscherbuße von Theodosius d. Gr. bis zu
Heinrich IV. // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1972. Bd. 28. S. 361. —
О vulgus также Fichtenau H. Lebensordnungen des 10. Jahrhunderts. Stuttgart, 1984.
Bd. 2. S. 399 ff.
223
Hemme A. Das lateinische Sprachmaterial (см. статьи Vulgus, Vulgaris.) S. 1048;
Herrmann P. Deutsches Wörterbuch. 5. Aufl. / Hrsg. W. Betz. Halle, 1956. S. 243–244
тывал vulgi aestimatio, то это было «общественное мнение»224. Около

1000 года Герберт Орильякский использовал выражение popularis opinio
как понятие225. Как объясняли Людовику Благочестивому, учитывать
то, что говорит «omnis vero populus», а именно — «молва народная,
которая распространяется через уши vulgus» («laus popularis, quae per
vulgares (!) spargitur aures»), — есть часть sapientia. Но и в более уз-
(см. статью Gemein.) — За словом vulgus в Анналах Ламберта Герсфельдского (Lam-

pert von Hersfeld. Annales, ad annum 1074. P. 185) скрывается кёльнское купечество,
понесшее страшную кару за свое восстание против архиепископа в 1074 году, — ср.:
Ibid. P. 192: «шестьсот или и того больше самых богатых купцов» («sexcento aut eo
amplius mercatores opulentissimi») (!) бежали к королю! — Намеренно унижающее
использование слова vulgus применительно к ордену тамплиеров см.: Düchting R.
(Hrsg.) Versus de ordinibus // Mittellateinisches Jahrbuch. 1981. Bd. 16. S. 2171: «Sunt
equites templi gens subdola, vulgus acerbum». — (Перевод: «рыцари-тамплиеры суть
народ хитрый, толпа суровая».)
224
Annales Fuldenses, ad annum 858 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in
usum scholarum. 1891. T. 7. P. 50: Людовик колебался и не нападал на Западную им-
перию, так как опасался vulgi aestimatio; Hrabanus Maurus. Brief No. 15. Cap. 9 (834) //
MGH. Epistolae. T. 5. P. 412. В обоих случаях речь шла о политически релевантных
частях населения — точно так же, как и для Карла Лысого, который своим браком
в 841 году надеялся «заполучить себе большую часть народа» («maximam partem
plebis (!) sibi vindicare posse».) См.: Nithard. Historiarum libri. 4, 6. S. 142. — Ср. также
анекдот, рассказываемый в: Chronicon Epternacense // MGH. Scriptores. 1874. T. 23.
P. 59, о Карле Мартелле: «ut erat acer ingenio et ad captandum populi favorem instruc-
tissimus». — (Перевод: «что он обладал острым умом и был весьма способен завое-
вывать расположение народа».) Идея политической пропаганды той эпохе не была
чужда, хотя и осуществлалась она часто при посредстве церкви (или клириков)
и в связи с церковными целями. См.: Prédication et propagande au moyen âge: Islam,
Byzance, Occident. Paris, 1982. — Штаубах (Staubach N. Das Herrscherbild Karls des
Kahlen. Phil. Diss. Münster, 1981. S. 85) говорит в связи с этим о форменной «пропа-
гандистской войне» между сыновьями Людовика Благочестивого; Fichtenau H. Mo-
narchische Propaganda in Urkunden // Idem. Ausgewählte Aufsätze. Stuttgart, 1977. Bd.
2. S. 18 ff. — Ср. также хорошо описанную публицистику времен борьбы за инве-
ституру: MGH. Scriptores. Libelli de lite imperatorum et pontificum. 1891/1897. T. 3.
225
Собрание писем Герберта Реймсского (MGH. Briefe der deutschen Kaiserzeit.
1966. Bd. 2. S. 122, No. 93): «secundum popularem opinionem», что Вайгле в регесте
переводит как «общее настроение» (в Реймсе); речь идет о политическом контек-
сте. — Lattin H. P. The Letters of Gerbert. New York, 1961. P. 129–130, No. 95, переведено
по: Havet J. P. E. Lettres de Gerbert, 983–997. Paris, 1889. P. 85–86, No. 93: «по мнению
многих» («according to the opinion of many».) — Популярность правителя в обще-
стве описывал и Храбан Мавр (842/846) в письме к Людовику Немецкому (Hrabanus
842/46 an Ludwig den Deutschen // MGH. Epistolae. T. 5. S. 472, No. 37): «Audita bona
opinione vestra, quae praedicatur per totas provincias Germaniae et Galliae, et pene in
cunctis partibus Europae crebris laudibus intonat». — (Перевод: «Выслушано ваше хо-
рошее мнение, которое объявляется во всех областях Германии и Франции и сни-
скало себе многочисленные похвалы во всех частях Европы».)
ком значении «простой народ» слово vulgus означало тех, кто выпол-
нял в устроенном по Божественному плану мире пусть и роль слуг,
но все же роль, необходимую для церковных и имперских властей226.
Постепенно слово plebs и даже слово vulgus в качестве обозначе-
ния низов были почти полностью вытеснены словом pauper/pauperes,
нем. arme liute227. Причины этого можно усматривать в негативном
226
MGH. Formulae Merowingici et Karolini aevi. P. 220, No. 18. Formulae Senonenses
recentiores, о Людовике Благочестивом: «Hinc rogo vos et ammoneo, ut laus popularis,
quae per vulgares spargitur aures, vestram adtingat mentem et crescendo pollulat sapien-
tia vestra apud Deum et homines. Omnis vero populus ac (hac) proclamat». — (Перевод:
«И вот я прошу вас и увещеваю, чтобы похвала народная, которая распростра-
няется через уши народы, затронула ваш разум и, возрастая, порождала бы вашу
мудрость пред лицом Бога и людей. Весь народ ее провозглашает».) — О мудрости
(sapientia) правителя см.: Staubach N. Hofkultur und Politik in der Spätzeit der karolin-
gischen Renaissance. Münster, 1985 [машинопись]. Teil 1: автор описывает «специфи-
ческое значение ‘мудрости’ как добродетели правителя»; Idem. Herrscherbild. S. 306,
Anm. 78; «quasi sitis semper in publico» (Hinkmar an Ludwig den Deutschen // MGH.
Capitularia regum Francorum. T. 2. P. 435); Ibid. P. 253–254: о «народе». — Роль народа
(vulgus) в планах Всевышнего определил Гумберт из Сильва Кандида (MGH. Libelli
de lite imperatorum et pontificum. T. 1. P. 235): «Est deinde vulgus tanquam inferiora
et extrema membra ecclesiasticis et saecularibus potestatibus pariter subditum et perne-
cessarium». — (Перевод: «Далее, народ как самая низшая часть равным образом
подчинен и в высшей степени необходим церковным и светским властям».) — Су-
ществовавшая с античных времен [см. параграф II и статьи: Conze W. Adel // Brun-
ner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1974. Bd. 1. S. 1–48;
Hilger D. Herrschaft // Ibid. 1982. Bd. 3. S. 1–102] и считавшаяся естественной про-
пасть между людьми, рожденными властвовать, и людьми, рожденными служить,
не только не оспаривалась церковью (невзирая на все равенство душ пред Богом),
так как считалась необходимой для поддержания в человеческом мире порядка,
но и получила новое обоснование — например, в труде такого специалиста по ка-
ноническому праву, как Бурхард Вормсский (ум. 1025) — Lex familiae Wormatiensis
ecclesiae // MGH. Constitutiones et acta publica imperatorum et regum. 1893. T. 1. Бур-
хард — автор первого свода правовых норм, регулировавших службу (Dienstrecht)
лично зависимых работников своей церкви, — писал в своем декрете (Decretum 5.
43 // Migne J. P. (Ed.) Patrologia Latina. 1880. T. 140. P. 908): «За грех первого человека
на род людской Божественным произволением наложено наказание рабства […]
И хотя первородный грех снят со всех верующих благодатью крещения […] Бог
[…] [сделал] одних рабами, других — господами, чтобы возможность бесчинства
для рабов была ограничена властью господ» (перевод мой — К. Ф. В.). — Для ве-
ликого юриста-канониста Иво Шартрского (Ivo de Chartres. Correspondance. 1.1 /
Éd. J. Leclerq. Paris, 1949. P. 244, No. 60) в 1097 году первым аргументом в пользу
кандидата на пост епископа было не его образование и образ жизни, а то, что он
«persona nobiliter nata».
227
Основополагающая работа — Bosl K. Potens und Pauper. Begriffsgeschichtliche
Studien zur gesellschaftlichen Differenzierung im frühen Mittelalter und zum ‘Paupe-
rismus’ des Hochmittelalters // Alteuropa und die moderne Gesellschaft. Festschrift für
O. Brunner. Göttingen, 1963. S. 60 ff.
побочном эффекте идеи (которая сама по себе была задумана с бла-

гими намерениями), что социально более слабых должны защищать
государственные органы и опекать церковные инстанции: «plebs tibi
a Deo commissa» («народ, вверенный тебе Богом») — эта формула
относилась как к королю, так и к епископу. Этот статус «вверенных»
снижал ранг и престиж как римских cives, так и германских сво-
бодных. В позднеримскую эпоху появился феномен «защиты» cives
(в том числе состоятельных), которые должны были платить налоги
на содержание армии, но сами были безоружны и потому называ-
лись plebs inermis, plebs imbellis. Ради них в 364 году была учреждена
функция defensor plebis; мотивировка законодателя гласила: «Пусть
он (т. е. весь народ. — К.Ф.В.) будет защищен от несправедливости
со стороны властителей»228.
Тем не менее потентаты (potens/potentes стало новым ключевым
понятием) с помощью своих вооруженных дружинников (bucellarii,
Vasallen) превращали тех, кто не мог сам себя оборонять, в «подопеч-
ных» (Schutzbefohlene), которые опускались таким образом до положе-
ния близкого к клиентеле и теперь противостояли — как индивиды
или как группа — своим «защитникам», называясь pauper/pauperes.
Оппозиция «potens — pauper» встречается уже в латинском переводе
Библии IV века, куда она, впрочем, пришла из римского терминоло-
гического обихода. Pauper характеризовался не бедностью (хотя и она
могла его постичь), а приниженным правовым статусом человека, кото-
рый уже не мог вести свои дела без помощи или защиты третьих лиц229.
228
«contra potentium defendantur (sc. plebs omnis. — К.Ф.В.) iniurias». — Schlum-
berger J. A. ‘Potentes’ and ‘potentia’ in the Social Thought of Late Antiquity // Clover F. M.,
Humphreys R. S. (Ed.) Tradition and Innovation in the Late Antiquity. Madison (Wis.),
1989. P. 91 ff.
229
Bosl K. Potens und pauper: автор не обратил внимания на случаи употреб-
ления пары potens/pauper в библейских текстах, которые приводит: Oexle O. G. Die
funktionale Dreiteilung der Gesellschaft bei Adalbero von Laon // Frühmittelalterliche
Studien. 1978. Bd. 12. S. l ff.; репринт (частичный) с дополненными примечания-
ми см.: Kerner M. (Hrsg.) Ideologie und Herrschaft im Mittelalter. Darmstadt, 1982.
S. 421 ff. — Очень хорошо разъясняет смысл понятия pauper/arm начиная с каро-
лингской эпохи Эксле (Oexle O. G. Armut und Armenfürsorge um 1200 // Sankt Eli-
sabeth, Fürstin, Dienerin, Heilige. Aufsätze, Dokumentation, Katalog. Ausstellung zum
750. Todestag der Hl. Elisabeth / Hrsg. Philipps-Universität Marburg. Sigmaringen, 1981.
S. 82–83): «беден» тот, кто одинок и покинут, — в том числе Дитрих Бернский после
того, как все его люди погибли (в Песни о Нибелунгах [около 1200 года] он назван
«бедным Дитрихом»); «беден» тот, кто нуждается в защите, кто принимает под-
держку. В каждом слое есть свои бедные — это те, кому «недостает того, что не-
обходимо представителю данного сословия», — см. также: Stammler W. Arm //
Следствием этого принципа защиты (в одном законе Людовика Бла-

гочестивого, следуя библейско-церковным формулам, всем должност-
ным лицам — militia — вменялось в обязанность защищать вдов, сирот
и pauperes, что впоследствии было высшим идеалом появившихся в XI–
XII веках «рыцарей»230) уже в позднеримскую эпоху стал — еще не de
iure, но уже de facto — конец прославленной «свободы» (libertas) рим-
ского гражданина (civis Romanus): теперь существовал только о д и н
б о л ь ш о й нижний слой населения — так можно понимать то деление
на senatores, milites и plebes, которое приводит Исидор Севильский231.
Противоположная тенденция, казалось бы, наметилась в связи с тем,
что свободные франки были обязаны служить в армии, а с VI века и гал-
ло-римских pagenses стали принимать во франкское войско. Однако
в каролингскую эпоху начался полный кризис, охвативший большин-
ство свободных и приведший к снижению их статуса по отношению
к профессиональным воинам, которые институционально оформи-
лись в ленников и пользовались такими привилегиями, как свобода
от налогов, право ношения оружия и участие в общественных делах.
Возникла пропасть между ними и теми, кто был отстранен от военной
службы и, во все большей мере, также от участия в судопроизводстве,
однако должен был платить всевозможные налоги и подати232. Чтобы
Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 223 ff. (с примерами). —

В немецком языке понятие pauper продолжает существовать в выражении armer
man, мн. ч. arme lüt («бедняк, бедняки»), которое означает в большинстве случаев
«селян» («lüte in dem lande»), то есть негорожан, людей неискушенных в юридиче-
ских и денежных делах, людей маленьких; cр.: Schuler P.-J. Die «armen lüt» und das
Gericht // Clausen P. (Hrsg.) Recht und Schrift im Mittelalter. Sigmaringen, 1971. S. 221 ff.
(об одном страсбургском реформаторском памфлете XV века).
230
О Людовике Благочестивом как предтече рыцарского идеала защиты «бед-
ных» см.: Werner K. F. Hludovicus Augustus. S. 73–74, 121, Anm. 435.
231
Isidor de Sevilla. Etym. 9, 4, 7 / Ed. W. M. Lindsay. Oxford, 1911 (без пагинации).
Vol. 1. Третий элемент схемы часто неправильно цитируют в единственном чис-
ле — plebs. См.: Conze W., Oexle O. G., Walther R. Stand, Klasse // Brunner O., Conze W.,
Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1990. Bd. 6. S. 159 ff.
232
Но прежде всего — должен был отдавать свой труд, зачастую с дополни-
тельными «барщинными» нагрузками. Работы должны были выполнять как не-
свободные, так и свободные в рамках домохозяйства (familia) своего духовного
или светского сеньора — см.: Kroeschell K. Familia // Handwörterbuch zur deutschen
Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 1066–1067; Bosl K. Die ‘Familia’ als Grundstruktur der mit-
telalterlichen Gesellschaft // Zeitschrift für bayerische Landesgeschichte. 1975. Bd. 38.
S. 403–424. Уже в меровингскую эпоху возникли различия между robustiores —
воинской элитой, inferiores и еще хуже вооруженными pauperes — см.: Brunterc’h
J.-P. Le duché du Maine // Atsma H. (Éd.) La Neustrie. Les pays au nord de la Loire
de 650 à 850. Sigmaringen, 1989. T. 1. P. 34–35. В каролингскую эпоху, в 807 году,
иметь возможность их выплачивать и обеспечивать себе пропитание,

эти люди вынуждены были заниматься тяжелым физическим трудом,
а это становилось дополнительным фактором нисходящей социальной
мобильности. Как в языческий, так и в христианский период светский
(а теперь и церковный!) сан (dignitas) был несовместим с физическим
трудом, так что с этих пор и до конца ancien régime знать и клир принци-
пиально были от работы освобождены (если не считать чрезвычайных
ситуаций — например, строительства укреплений при угрозе нападе-
ния) точно так же, как от налогов233. В отличие от римского сословия
всадников, которому не возбранялась деятельность, приносящая при-
быль, эти слои не могли заниматься даже ею, не говоря уже о работе
по найму: подобное оценивалось резко отрицательно и могло привести
к утрате положения (фр. dérogeance)234. По сей день существуют нации,
в ментальности которых сохраняется пренебрежительное отношение
к труду и прибыли (но не к богатству!), обычно не осознаваемое ими
как антично-христианское и «аристократическое» наследие. Им проти-
востоят сторонники диаметрально противоположного мировоззрения,
для которого характерна высокая и даже завышенная оценка труда
и его плодов (Leistung, performance)235.
в одном капитулярии уже проводилось различие между свободными pauperiores,

каждые шесть из которых должны были снаряжать седьмого для службы в ар-
мии, и caballarii, которые должны были являться на воинскую службу все, — см.:
Lebecq St. Marchands et navigateurs. T. 1. P. 135. — В одном лишь недавно снова
ставшем доступным тексте Хинкмара Реймсского находим уточняющие сведения
о закате древней системы комплектации войска: «unde prius centum in exercitu ire
poterat, vix quinque aut sex pergant». — (Перевод: «откуда раньше в войско могла
пойти сотня, идут едва ли пятеро-шестеро».) — Schieffer R. Eine übersehene Schrift
Hinkmars von Reims über Priestertum und Königtum // Deutsches Archiv für Erfor-
schung des Mittelalters. 1981. Bd. 37. S. 517. Опубликованный там же (Ibid. S. 519 ff.)
фрагмент содержит до и после процитированного пассажа (строка 183 и сл.) важ-
ные высказывания автора о бедственном положении pauperes, или plebs, и упреки
в адрес сильных мира сего: «in tantum afflicti sunt pauperes». — (Перевод: «настоль-
ко несчастны бедняки».) — У Эйльгарта фон Оберга те, кто ходит на судебные
заседания, названы lut («люди», см. выше, примеч. 220 о liute), а те, кто носят ору-
жие, — guote mannen («добрые мужи») — цит. по: Payen J. Ch. Le peuple dans les
romans français. P. 194.
233
Conze W. Arbeit // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche
Grundbegriffe. Bd. 1. S. 155 ff.; Heers J. Le travail au moyen âge. Paris, 1965; Wolff P. (Éd.)
Histoire générale du travail. L’ âge de l’ artisanat, 5e — 16e siècle. Paris, 1960.
234
Dravasa E. «Vivre noblement». Recherches sur la dérogeance de la noblesse du 14e
au 16e siècle. Bordeaux, 1965.
235
Werner K. F. Gemeinsamkeiten und Unterschiede des deutschen und des franzö-
sischen Weges // Cohen Y., Manfrass K. (Hrsg.) Frankreich und Deutschland: Forschung,
Эта оценка возникла как результат тоже светского, противопо-

ложно направленного процесса, начавшегося с принципа ora et labora
из Правила св. Бенедикта, который, в свою очередь, восходит к аскети-
ческому идеалу. Изначально, впрочем, она не означала высокой оценки
труда, а лишь признавала за трудящимся человеком его «достоинство»
(dignitas); правда, это было специфическое достоинство аскета, кото-
рый сознательно смирял себя, занимаясь тем, что считалось (все еще)
презренным делом. Тем не менее в этой монастырской среде произо-
шел переход к положительной оценке труда и трудовых достижений,
вплоть до технических усовершенствований в трудовом процессе
и до создания рационального управления, который был неизвестен
в Античности236: историческое значение этого достижения средневе-
ковых монахов лишь в самое недавнее время оценено исследователя-
ми. Новое отношение к труду и новые навыки монастыри передавали
служившим им мирянам — как в аграрном секторе, так и в городах
(burgi), возникавших вокруг них237.
Technologie und industrielle Entwicklung im 19. und 20. Jh. München, 1990. S. 8–9.
236
Treiber H., Steinert H. Die Fabrikation des zuverlässigen Menschen: Über die
«Wahlverwandtschaft» von Kloster- und Fabrikdisziplin. München, 1980; Kieser A. Von
asketischen zu industriellen Bravourstücken. Die Organisation der Wirtschaft im Kloster
des Mittelalters // Mannheimer Berichte. Bd. 30. Dezember 1986. S. 3 ff.; Murray A. Re-
ason and Society in the Middle Ages. Oxford, 1978; Hägermann D., Hedwig A. Das Poly-
ptychon und die Notitia de Areis von St. Maur des Fossés. Analyse und Edition. Sigma-
ringen, 1990 — о мельницах, каковых у монастыря Сент-Вандриль уже в 787 году
имелось 64, а также о пивоварнях, которые содержало аббатство Лоб в сотрудни-
честве со своими безземельными крестьянами. «На это удивительно ‘cовременное’
предпринимательство с интенсивными капиталовложениями и использованием
техники (в IX–XI веках) исследователи […] до сих пор не обращали внимания» —
Hägermann D., Ludwig K. H. Mittelalterliche Salinenbetriebe // Technikgeschichte. 1984.
Bd. 51. S. 155 ff. — О технике вообще см.: White L. Jr. Die mittelalterliche Technik und
der Wandel der Gesellschaft. München, 1968; Idem. Die Ausbreitung der Technik, 500–
1500 // Cipolla C. M., Borchardt K. (Hrsg.) Europäische Wirtschaftsgeschichte. Bd. 1.
S. 91 ff.; Gille B. La révolution industrielle du moyen âge. Paris, 1975; Idem. Les dévelop-
pements technologiques en Europe de 1100 à 1400 // Cahiers d’histoire Mondiale. 1956.
Vol. 3. P. 63 ff.; Troitzsch U., Weber W. (Hrsg.) Die Technik: Von den Anfängen bis zur
Gegenwart. Braunschweig, 1982. См. также: Oexle O. G. Die mittelalterliche Zunft als
Forschungsproblem // Blätter für deutsche Landesgeschichte. 1982. Bd. 118. S. 42, Anm.
223: опровержение «столь же живучего, сколь и ошибочного тезиса, будто в Сред-
ние века не было никакой целенаправленной практической деятельности».
237
О том, как реформаторское движение Х века выросло из процессов, про-
текавших в каролингскую эпоху со времен Бенедикта Анианского и Людовика
Благочестивого, см.: Kottje R., Maurer H. (Hrsg.) Monastische Reformen im 9. und 10.
Jh. Sigmaringen, 1989. Там прежде всего см. статью: Semmler J. Das Erbe der karolin-
gischen Klosterreform im 10. Jahrhundert // Ibid. S. 29 ff. — Об эволюции взглядов
Между тем в миру — в том числе и среди белого духовенства — важ-

нейшую роль играли ранг и превосходство в ранге, и именно консер-
вативные клирики пытались систематизировать и интерпретировать
созданный Всевышним, а значит, угодный ему порядок в человеческом
на труд см.: Oexle O. G. Le travail au 11e siècle: réalités et mentalités // Hamesse J., Murail-
le-Samaran C. (Éd.) Le travail au moyen âge. Une approche interdisciplinaire. Louvain la
Neuve, 1990. P. 49 ff. — Эта эволюция отразилась в высказывании, приписываемом
монаху и реформатору Франциску Ассизскому: «Recipiet unusquisque mercedem
non secundum auctoritatem, sed secundum laborem». — (Перевод: «Каждый получит
плату согласно не положению, а по работе»), цит. по: Le Goff J. Le vocabulaire des
catégories sociales. P. 120. Хотя и «труд», и «награда» подразумеваются здесь в духов-
ном смысле, все равно нормы прежней иерархии ценностей радикально сломлены.
Обзор (с цитатами из источников) эволюции оценки труда до конца Средних веков
см. в Seibt F. Vom Lob der Handarbeit // Mommsen H., Schulze W. (Hrsg.) Vom Elend
der Handarbeit. Probleme historischer Unterschichtenforschung. Stuttgart, 1981. — Об-
зор исследований об изменениях в землевладении, характеризовавшемся преобла-
данием grande domaine, особенно у монастырей, см.: Toubert P. La part du grand do-
maine dans le décollage économique de l’occident, 8e — 10e siècle // Flaran. 1988. Vol. 10.
P. 53 ff.; с тех пор появилась работа: Rösener W. (Hrsg.) Strukturen der Grundherrschaft
im Frühen Mittelalter. Göttingen, 1989. — Что касается общеэкономической эволю-
ции, в работе Houtte J. A. von. (Hrsg.) Europäische Wirtschafts- und Sozialgeschichte im
Mittelalter. Stuttgart, 1980. S. 146 подчеркивается демографическая экспансия, начав-
шаяся в Х веке, как «отправная точка коммерческой революции рубежа тысячеле-
тий». О «революции», по аналогии с индустриальной, говорят также: Lopez R. S. The
Commercial Revolution of the Middle Ages. 1972, цит. по: Idem. La révolution com-
merciale dans l’Europe médiévale. Paris, 1974; Gille B. La révolution industrielle. —
Ср. также: Endemann T. Markturkunde und Markt in Frankreich und Burgund vom 9.
bis 11. Jh. Konstanz; Stuttgart, 1964. S. 105 ff. (o portus); Ibid. S. 123 ff. (o burgus); Ibid.
S. 168 ff. (o рынках в civitates, castra и монастырях или возле них). — Помимо аб-
батств центрами новой торговой экспансии становились в самом деле епископ-
ские города, а также королевские резиденции. Впечатляющий пример приводит:
Bosl K. Die Sozialstruktur der mittelalterlichen Residenz- und Fernhandelsstadt Regens-
burg. Die Entwicklung ihres Bürgertums vom 9.—14. Jh. // Abhandlungen der Bayeri-
schen Akademie der Wissenschaften. Philosophisch-historische Klasse. 1966. Bd. 63.
О динамике раннесредневековой дальней торговли см.: Pitz E. Fernhandel // Lexi-
kon des Mittelalters. Bd. 4. S. 378 ff. — О подъеме текстильного производства в Се-
веро-Западной Франции и Фландрии и связанной с этим производством торговли
см.: Dubois H. Le commerce et les foires au temps de Philippe Auguste // Bautier R. H.
(Éd.) La France de Philippe Auguste: le temps des mutations. Paris, 1982. P. 701 ff. —
О балтийской торговле мехами в позднее Средневековье (опиравшейся на предше-
ствующий опыт скандинавских купцов) см.: Delort R. Le commerce des fourrures en
occident à la fin du moyen âge. 2 t. Rome, 1978. — Начало великого переселенческого
движения на восток в XI веке тоже восходит к Фландрско-Нидерландскому регио-
ну, где рано стало развиваться индустриальное текстильное производство и взры-
вообразно расти население. Город Зост в Вестфалии — один из центров восточной
колонизации, возникший под влиянием исходивших оттуда процессов, — см.: Hi-
gounet C. Die deutsche Ostsiedlung im Mittelalter. Berlin, 1986.
обществе: они около 1000 года ввели его разделение на oratores, bellatores
и laboratores238. С помощью понятия laboratores, или operatores/operarii
(отсюда фр. ouvriers), они подчеркивали физический труд как признак,
отличавший «трудящихся» от духовной и светской элит; с другой сто-
роны, этот термин охватывал не только крестьян (rustici), но и всех тех
сельских и городских жителей, которые трудом обеспечивали пропи-
тание себе и другим. Эта показательная для экономических и социаль-
ных трансформаций, начавшихся после XI века, терминологическая
трансформация — переход от pauper к «работнику», «делателю» — была
(пусть лишь в теории и зачастую с негативной оценочной коннота-
цией) тем источником, из которого много времени спустя появилось
«третье сословие», пока еще практически не осознававшее само себя
в социальной действительности239.
238
Прежде всего — епископ Адальберон (Асцелин) Ланский (977 — ок. 1030),
около 1025 года, в своей Песни королю Роберту (Adalbéron de Laon. Poème au roi
Robert / Éd. C. Carozzi. Paris, 1979; см. об этом: Oexle O. G. Adalbero von Laon und sein
«Carmen ad Rodbertum regem» 629–638 // Francia. 1980. T. 8. P. 629 ff.) и епископ Ге-
рард Камбрейский (1036 год), по сообщению: Oexle O. G. Die «Wirklichkeit» und das
«Wissen». Ein Blick auf das sozialgeschichtliche Oeuvre von Georges Duby // Historische
Zeitschrift. 1981. Bd. 232. S. 74–75. — Адальберон показывает, как, в отличие от «за-
кона Божественного», который знает «aequalis conditio» всех людей, земной «за-
кон человеческий» различает «duas conditiones, nobiles et servi», которые разделены
по Божьей воле или по собственной вине: рождением (см. параграф IV.2, о natio),
долгами, пленом. Этот традиционный правовой порядок он дополняет различе-
нием (восходящим опять же к воле Всевышнего) по функциям, которые поручены
людям; таких он называет три: «oratores, bellatores et laboratores» («молящиеся, сра-
жающиеся и работающие».) Такой порядок Адальберон отстаивает — в этом и за-
ключается цель написания его трактата — против клюнийцев, которые хотят «весь
мир перевернуть вверх дном»: этот перевернутый мир он пародирует. — О том,
что человек по рождению становился членом того или иного сословия (status,
Stand), и это считалось естественным и богоугодным порядком вещей, — см.: Tel-
lenbach G. Irdischer Stand und Heilserwartung im Denken des Mittelalters // Festschrift
für H. Heimpel zum 70. Geburtstag am 19. September 1971. Göttingen, 1972. Bd. 2. S. l ff.
(репринт в: Tellenbach G. Ausgewählte Abhandlungen und Aufsätze. Stuttgart, 1989.
Bd. 4. S. 1218 ff.).
239
Схема Адальберона вновь стала актуальна в 1610 году: Loyseau C. Traité des
ordres et simples dignitez [1610]. Paris, 1636. P. 3: «Les uns sont dédiés particulièrement
au service de Dieu; les autres à conserver l’Estat par les armes; les autres à le nourrir
[…] Ce sont nos trois ordres ou estats généraux de France, le Clergé, la Noblesse et le
Tiers-Estat». Эволюция от интерпретации общества в XI веке до схемы сословной
структуры «старого порядка», то есть до появления «третьего сословия», которое
потом, в ходе Великой Французской революции, объявило себя нацией, прослеже-
но в книге: Duby G. Les trois ordres ou l’imaginaire du féodalisme. Paris, 1978; о цитате
из Луазо см.: Ibid. P. 11; о Герарде и Адальбероне см.: Ibid. P. 25–26. Дюби рассма-
тривал идеи в контексте социальных отношений; ср.: Fossier R. [Рец. на] Duby G. Les
Вариации схемы, состоявшей обычно из трех частей (société

tripartite), делили общество по традиционным сословиям, различая
«правящих, как правители, трудящихся, как воины, повинующихся,
как плебейские люди» (такую схему предложил Алан Лилльский, оста-
вивший церковную сферу без внимания)240. Другие авторы, из числа
trois ordres ou l’imaginaire du féodalisme (1978) // Revue historique. 1980. Vol. 263.
P. 196 ff.; и прежде всего: Oexle O. G. Die «Wirklichkeit» und das «Wissen». S. 61 ff. Вы-
соко оценивая труд Дюби, Эксле все же корректирует предложенную им датировку
обоих средневековых сочинений, однозначно устанавливая приоритет Адальберо-
на перед Герардом (Ibid. S. 74–75). Предположение о «затмении» этой темы до кон-
ца XII века в изложенном автором виде, полагает Эксле, также не верно (Ibid. S. 79).
Но главное — Адальберон не просто отстаивал «феодальную идеологию»: ведь он
воздавал должное труженику (о чем Дюби не упоминает, но что отмечает Ле Гофф),
говоря: «Ведь на самом деле холоп кормит господина, который мнит, будто кор-
мит холопа»; господа могут существовать лишь благодаря тому, что существуют
холопы. То, что пишет Адальберон, коренится «в радикальном отказе раннего
христианства от античного очернения физического труда», однако «по интенсив-
ности и четкости, с которой он разбирает проблему принуждения к физическому
труду» трактат Адальберона выходит «далеко за пределы всего, что было сказано
до него». Адальберон, считает Эксле, был предтечей не столько Луазо, сколько Ди-
дро, который сделал зависимость господ от их холопов темой критики общества
Нового времени (Ibid. S. 82 ff.). Отметим, что Адальберон в своем восприятии мира
труда — именно в Северо-Восточной Галлии, переживавшей в то время период
экспансии, — оказывается ближе к своим клюнийским противникам (см. примеч.
241–243), чем можно было бы ожидать.
240
«imperantes, ut principes, operantes, ut milites, obtemperantes, ut plebei homi-
nes». — Еще примеры см.: Le Goff J. Le vocabulaire des catégories sociales. P. 98 ff., где
подчеркиваются и их библейские прототипы. — Здесь нет возможности осветить
ту оживленную дискуссию о времени возникновения трехчастной функциональной
схемы общества, в ходе которой Дюби обнаружил ранние тексты из Осера (IX век);
в последнее время она была углублена: Iogna-Prat D. Le «baptême» du schéma des trois
ordres fonctionnels. L’ apport de l’ école d’ Auxerre dans la seconde moitié du IXe siècle //
Annales. Économies, sociétés, civilisations. 1986. P. 101 ff.; Ortigues E. L’ élaboration de
la théorie des trois ordres chez Haymo d’Auxerre // Francia. 1987. T. 14. P. 27 ff. Осер-
ским текстам как предтечам Адальберона Дюби отдавал предпочтение перед при-
мерами из англосаксонского мира, тоже раннего времени. Обобщающий обзор см.:
Oexle O. G. Tria genera hominum. Zur Geschichte eines Deutungsschemas der sozialen
Wirklichkeit in Antike und Mittelalter // Fenske L. (Hrsg.). Institutionen, Kultur und Ge-
sellschaft im Mittelalter. Festschrift für J. Fleckenstein. Sigmaringen, 1984. S. 483 ff., 536 ff.:
Альфред Хаферкамп обнаруживает у Хильдегарды Бингенской деление на principes,
nobiles, communis populus. Европейский аспект подчеркнул еще в 1968 году Ле Гофф:
Le Goff J. Note sur société tripartite, idéologie monarchique et renouveau économique
dans la chrétienté du 9e au 12e siècle. Paris, 1968; reprint: Idem. Pour un autre moyen âge.
Paris, 1977. P. 80 ff. — Обстоятельно пишет об этом также: Rouche M. De l’ Orient à
l’ Occident: Les Origines de la tripartition fonctionnelle et les causes de son adoption par
l’ Europe chrétienne à la fin du Xe siècle // Orient et occident au 10e siècle. Paris, 1979.
P. 31 ff. — Нам представляется, что эта схема, столь же общая, сколь и влиятель-
сторонников монастырской реформы, подчеркивали духовное превос-

ходство religiosi, то есть монахов, над белым духовенством и над про-
стыми прихожанами, тем самым отчасти провоцируя рефлексию по по-
воду сословной структуры. Вторичным, но революционным следствием
такого взгляда было исчезновение пропасти между королем и знатью,
с одной стороны, и всем прочим народом — с другой, — пропасти, ко-
торая отделяла также высший клир от низшего и до тех пор была не-
преодолимой, в том числе и с идеологической точки зрения. Дело в том,
что этот иной, построенный на измерении относительной близости
к Богу порядок просто игнорировал прежнюю социальную пропасть.
Именно им было создано сословие мирян (Laienstand), членом которого
был даже император, в силу чего он лишился того места, которое за-
нимал со времен Константина, — на вершине пирамиды человечества,
на ступень ниже Бога241. Не случайно в тех регионах, которые были
ная, имела в христианском мире явно принудительный характер: ср. уже послание
папы Захарии к Пиппину (747 год) (MGH. Epistolae. T. 3. P. 479–480): «principes et
seculares homines atque bellaiores convenu curam habere […] contra inimicorum, as-
tuiiam […], praesulibus atque Dei servis pertinet salutaribus consiliis et oracionibus
vacare, ut, nobis orantibus et Ulis bellantibus, Deo prestante, provincia salva persistât».
В тот момент, когда остальные люди попадали в поле зрения, становились «темой»,
важно было только одно: как их называли. Поэтому в названии laboratores (вместо
servi и т. п.) и заключается подлинная новация. Ср. также: David M. Les ‘laboratores’
jusqu’ au renouveau économique des 11e/12e siècles // Études d’histoire du droit, dédiés
à P. Petot. Paris, 1959. P. 107 ff. — По-немецки Освальд фон Волькенштейн (Oswald
von Wolkenstein. Die Gedichte / Hrsg. J. Schatz. Göttingen, 1904. No. 118. Verse 163 ff.,
цит. по: Conze W. Arbeiter // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche
Grundbegriffe. Bd. 1. S. 216 ff.; начало XV века) делил общество на «духовных, благо-
родных и работников», или «бедных». — По-французски Этьен де Фужер (Etiènne de
Fougères) писал: «li clerc […] orer, li chevalier […] defendre, li paisant laborer» (Batany J.,
Contamine P., Guenée B., LeGoff J. (Éd.) Plan pour l’ étude historique. P. 99).
241
Было бы, однако, ошибкой из позднейшего развития реформаторского дви-
жения в империи делать вывод об «антиаристократизме» клюнийцев в Х–XI ве-
ках (что часто встречается в работах германистов): Клюни добился своих успе-
хов в союзе с аристократией и императорами, такими как Генрих II и Генрих III.
Так, Фехтер (Fechter J. Cluny, Adel und Volk. S. 69) отмечает, говоря о реформаторе
Вильгельме (Гийоме) Дижонском: «Он, как и все клюнийцы, в принципе вполне
положительно относился к знати». И только в результате григорианского направ-
ления реформы (исчерпывающе о ней см.: La riforma gregoriana e l’Europa // Studi
gregoriani. Vol. 13. 1969) поддерживавшая реформы часть имперской знати всту-
пила в конфликт с императором и его сторонниками — см.: Schieffer T. Cluny et la
querelle des investitures // Revue historique. 1961. Vol. 225. P. 47 ff., нем. пер.: Rich-
ter H. (Hrsg.) Cluny. Beiträge zu Gestalt und Wirkung der cluniazensischen Reform.
Darmstadt, 1975. S. 226 ff. См. также: Jakobs H. Der Adel in der Klosterreform von
St. Blasien. Köln, 1968 (важная работа о немецкой реформаторской знати). —
О взаимоотношениях между аристократией и происходившими из ее среды абба-
особенно сильно подвержены влиянию реформы, начиная с XI века мо-

нахи неблагородного происхождения начали становиться епископами,
а Папская курия, охваченная идеей реформы и применявшая ее прин-
ципы в своей церковной политике, стала завязывать контакты с город-
скими populosi Северной Италии — контакты, которые в долгосрочной
перспективе были направлены против знати и против консервативного
высшего духовенства242. Именно клюнийские монахи, служившие при-
тами Клюни см.: Wollasch J. Parenté noble et monachisme réformateur. Observations

sur les «conversions»à la vie monastique aux 11e et 12e siècles // Revue historique. 1980.
Vol. 264. P. 3 ff. — Об идеале Крестового похода и его клюнийских корнях см.: Iogna-
Prat W. D. Agni immaculati. Recherches sur les sources hagiographiques relatives à saint
Maieul de Cluny, 954–994. Paris, 1988. P. 361–362. Автор пишет: «les Clunisiens de l’an
mil forgent l’idéal de la croix». Майол, временно находящийся в плену у «сарацин»,
становится символом активной борьбы с ними, а его освободитель, граф Прованса
Гильом Благочестивый, завещает похоронить себя в церкви, посвященной победо-
носному Кресту Христову и подаренной монастырю Клюни. Майол, кстати, считал
императора из оттоновской династии первым защитником креста.
242
Динамику нового идейного мира Бозль (Bosl K. Armut Christi, Ideal der
Mönche und Ketzer, Ideologie der aufsteigenden Gesellschaftsschichten vom 11. bis
zum 13. Jh. // Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Philo-
sophisch-historische Klasse. 1981. H. 1. S. 37) описывает формулой: «Наряду с бед-
ностью, факторами, определявшими облик нового мобильного общества, были
труд и эмансипация», из чего, однако, не следует делать ошибочный вывод, буд-
то вообще начиная с XI века существовало «мобильное общество». Но нельзя
не констатировать, что древнехристианская, проистекавшая из аскезы динамика
задолго до веберовской «мирской аскезы» протестантов указывала путь к евро-
пейскому принципу ориентации на достижения (Leistungsprinzip). Фундаменталь-
ная работа о церковной, политической и социальной трансформации XI века —
Tellenbach G. Libertas. Kirche und Weltordnung im Zeitalter des Investiturstreits.
Tübingen, 1936; см. об этом: Fried J. (Hrsg.) Die abendländische Freiheit vom 10. zum
14. Jh. Sigmaringen, 1991; Violante C. La pataria milanese e la riforma eeclesiastica.
Roma, 1955. T. 1: Le premesse, 1045–1057. Сp.: Idem. I laici nel movimento patari-
no // Violante C. Studi sulla cristianità medioevale (1968). 2da ed. Milano, 1975. P. 145 ff.
Следует учитывать, что (Ibid. P. 167 ff.) на стороне как архиепископа, так и па-
таренов были представители всех слоев. Под папским знаменем святого Петра
за патарию — «iuvenes civitatis, ordinis utriusque, populi et nobilium», а у их про-
тивников — «pars maxima clericorum et militum, nec non et multi de populo mino-
re». — О революционном, даже принимавшем еретические черты характере спора
о pauperes и pauperes Christi см.: Heer F. Aufgang Europas. Bd. 2. S. 172 ff. Бернар
Клервоский называл предводителей еретиков, ассимилировавшихся с сельским
населением, среди которого они имели успех, «Rusticani homines […] et idiote, et
prorsus contemptibiles» (Ibid. Примеч. к Bd. 1. S. 451, Zeile 33); Людовик III называл
их соответственно «людьми из народа» (populicani) (Ibid. Примеч. к Bd. 1. S. 466,
Zeile 32), а сами они, как известно, называли себя «бедняками христовыми». Хеер
показывает, как в XII веке свободная от подозрений в ереси концепция paupe-
res Christi использовалась в политических целях: Иоанн Солсберийский (Johan-
мером для подражания также и в деле вспомоществования бедным

(см. ниже), обратили внимание на тяжкую долю подавляющего боль-
шинства людей, своим трудом кормивших привилегированные сосло-
вия: например, о «miserorum et pauperum multitudo» («множестве убогих
и нищих») писал Одило Клюнийский в 1046 году в письме к Генриху III,
которого удалось зажечь идеями реформы (об их подрывной силе Ген-
рих не догадывался)243.
При этом Одилон имел в виду вовсе не лично зависимых, а ра-
стущее число свободных, чей статус ухудшался. Группу plebs/pauper
историки слишком поспешно сочли чем-то близким к несвободным
(servus, mancipium) — тем, кто по римскому, франкскому и канониче-
скому праву были «простыми и занимающими положение слуг людь-
ми» и — если их предварительно не «отпускали на волю» — не могли
становиться священниками, а при Карле Великом не имели права и вы-
ступать обвинителями в суде: «Простые люди пусть не имеют права
nes von Salisbury. Epist. 263, 268 (1168) // Migne J. P. (Ed.) Patrologie Latina. 1855.
T. 199. P. 305, 308) противопоставил «бедняков христовых» императору; у Суге-
рия из Сен-Дени (Suger de Saint-Denis. Vie de Louis VI le Gros / Hrsg. H. Waquet.
Paris, 1929. P. 182) король борется «pro quiete ecclesiarum et pauperum» — цит. по:
Heer F. Aufgang Europas. Bd. 2. S. 167 (примеч. к Bd. 1. S. 433, Zeile 30). — Иоахим
Флорский (ум. 1202) предрекал Третий век Святого Духа, которому на земле бу-
дет соответствовать власть бедняков Христовых!
243
Sackur E. (Hrsg.) Odilo von Cluny an Heinrich III. (1046) // Neues Archiv der
Gesellschaft für ältere deutsche Geschichtskunde. 1899. Bd. 24. S. 734. — Цитаты из ис-
точников, свидетельствующие об обеднении pauperes, приводит: Violante C. Riflessi-
oni sulla povertà nel secolo XI // Studi sul medioevo cristiano offerti a Raffaello Morohen.
Roma, 1974. P. 1061 ff.: в отличие от текстов Бозля, описывающих ситуацию IX и Х ве-
ков, здесь, в текстах XI века, говорится о нужде «inermes, rustici, agricultores», ко-
торые не могут помочь себе сами. Завоеванные недавно социальные позиции
не удавалось закрепить, о чем напоминает: Wollasch J. Gemeinschaftsbewußtsein und
soziale Leistung im Mittelalter // Frühmittelalterliche Studien. 1975. Bd. 9. S. 268 ff.: до-
статочно было болезни или несчастного случая, чтобы сделать человека зависи-
мым от посторонней помощи. Об изменении ситуации в Италии см.: Bosl K. Europa
im Aufbruch. Herrschaft, Gesellschaft, Kultur vom 10. bis zum 14. Jh. München, 1980.
S. 43 ff., 109 ff. Начиная с 1210 года видим коллективное освобождение rustici италь-
янскими коммунами. Селянин (rusticus), переселявшийся в город, утрачивал свое
servilis conditio, но сельское хозяйство оставалось ars vilis, низменным ремеслом,
rustica conditio народа (vulgus ignobile). См.: Ibid. S. 238 ff., о германских землях: хотя
экономическое положение rusticus, armer man, Bauer (селян, бедняков, крестьян)
и улучшалось, все же их социальное положение оставалось тяжелым, они были
привязаны к familia, двору, наделу. Изменение в положении крестьян — например,
улучшившееся мнение о них — хорошо проиллюстрировано источниками в рабо-
те: Struve T. Pedes Rei Publicae. Die dienenden Stände im Verständnis des Mittelalters //
Historische Zeitschrift. 1983. Bd. 236. S. 1 ff.
обвинения»244. Нельсен показал, в какой большой мере римские право-

вые нормы, касавшиеся рабовладения, были заимствованы франкским
законодательством. В этом мире, где, собственно, и появилось впервые
слово Sklave (раб), вплоть до XI века работорговля имела огромный
размах245. Нанесения бесчестья клирикам в Х веке сравнивали с тем,
как обращаются с несвободными («quasi vilia mancipia»): это показы-
вает, что даже среди беднейших свободных такое обращение не было
принято246. И только в результате длительной эволюции к рубежу
244
«vilis et servili condicioni obnoxia persona»; «Viles personae non habeant po-
testatem accusandi». — Admonitio generalis. Cap. 45 // MGH. Capitularia regum Fran-
corum. T. 1. P. 56. Приведенная цитата — из Praeceptio Людовика Благочестивого
819 года (Ibid. P. 356). При этих императорах появляется законодательство, которое
изначально было направлено на защиту беднейших свободных и постепенно при-
вело через ограничение обязанности носить оружие к полному запрету его ноше-
ния, закрепленному в законе об имперском земском мире Фридриха Барбароссы
1152 года: Wenskus R. «Bauer» — Begriff und Wirklichkeit // Wenskus R., Jahnkuhn H.,
Grinda K. (Hrsg.) Wort und Begriff «Bauer». Göttingen, 1975. (Abhandlungen der Aka-
demie der Wissenschaften zu Göttingen. Philosophisch-historische Klasse; 3. Folge, Nr.
89). S. 21.
245
Nehlsen H. Sklavenrecht zwischen Antike und Mittelalter. Göttingen, 1972. —
О рабстве, продолжавшем существовать в Средневековье, см.: Bonassie P. Survie et
extinction du régime esclavagiste dans l’ occident du haut moyen âge, 4e — 11e siècle // Ca-
hiers de civilisation médiévale. 1985. Vol. 28. P. 318 ff. Автор подчеркивает, что право
(существовавшее в Риме и отмененное только около 650 года вестготским королем
Хиндасвитом) бить несвободных и даже увечить их существенно отличало их по-
ложение от положения свободных (об этом см. след. примеч.); он также указывает
на то, что нелегитимная половая связь свободной женщины с рабом наказывалась
так строго (в Испании — смертью на костре) еще и потому, что приравнивалась
к скотоложеству. См. также: Ibid. P. 326–327, о приобретении новых рабов путем
пленения или покупки. Ср. также: Hoffmann H. Kirche und Sklaverei im frühen Mit-
telalter // Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters. 1986. Bd. 42. S. l ff.; Verlin-
den C. L’ esclavage dans l’Europe médiévale. 2 t. Paris, 1955–1977. См. обзорную работу:
Idem. Wo, wann und warum gab es einen Großhandel mit Sklaven während des Mittel-
alters. Köln, 1970.
246
Richer de Saint-Remi. Historiae 4, 104 / Éd. R. Latouche. Paris, 1937. T. 2. Р. 324
(о клириках, захваченных врагом).
246а
Rodungsfreiheit (прибл. «свобода за раскорчевку») получали те, кто по зову
духовных и светских cеньоров шел осваивать новые земли, расчищая их от леса.
Во Франции с Х века они получали статус hospites, в Германии самое позднее
с XII века образовывали «новые поселения по хагенскому праву». За эту колониза-
ционную деятельность они получали материальные и правовые выгоды — см.: Rö-
sener W. Bauern im Mittelalter. München, 1985. S. 231 ff. и Anm. 568 ff. Об аналогичном
процессе, со многими параллелями, — уходе зависимых в города, где они получали
свободу по городскому праву, см.: Ibid. S. 233 и Anm. 576–577. — По данным Bonas-
sie P. Survie et extinction. S. 329 ff., доля сервов в населении Южной Франции с при-
мерно 40–45 процентов в IX — начале Х века сократилась до 20 процентов к концу
XI–XII веков, с одной стороны, многие сервы получили волю — напри-

мер, при переселении на расчищаемые от леса земли (так называемые
Rodungsfreiheit)246а, — а с другой стороны, часть свободных опустилась
в своем статусе настолько, что уже и терминологически слилась с лично
зависимыми: все, кто платили поземельную подать, как свободные, так
и несвободные, назывались теперь homines или villani, то есть обита-
телями villa. Во французском языке слово vilain, смешавшись с vilis
(persona), приобрело значение «злой, плохой»; в Германии зафиксиро-
вано средневерхненемецкое слово vîlan (или калька с него — dörpel).
Из французских грамот (но не из литературных текстов) слово vilain
в XIV веке исчезло, а вместо него стало использоваться слово roturier —
собирательное понятие, означавшее незнатных людей, обязанных пла-
тить подати и налоги. Это свидетельствует о том, что и новые термины,
отражавшие вместо прежних юридических сословных обозначений
социальный статус, сразу приобретали характер, опять же имевший
в том числе и юридически обязывающий характер247.
Х века и до 10 процентов в XI веке, а потом servus и ancilla исчезают «без следа».

Свобода означала рост экономической динамики, поскольку человек, ведший соб-
ственное хозяйство, платил подати (censives, champarts) и продавал излишки про-
дукции. De facto он распоряжался своими ресурсами так же свободно, как мелкий
землевладелец. В этот же период значительно усовершенствовалась сельскохозяй-
ственная техника: получили распространение водяные мельницы (они заменили
мельницы с ручным приводом, на которых использовалась мускульная сила ра-
бов), новая упряжь (хомут для лошади), использование конской тяги позволило
применять больший плуг, который глубже вспахивал землю, а соответственно
возросли и урожаи. См.: Bonassie P. Les paysans du royaume franc au temps d’Hugues
Capet et de Robert le Pieux, 987–1031 // Parisse M., Barrel i Altet X. (Éd.) Le roi de France
et son royaume autour de l’an mil. Paris, 1992. P. 117 ff.
247
О собирательном названии homines, будь то hommes de taille, hommes de poes-
té (от лат. potestas) или (с 1330 года) просто hommes de basse loi, в отличие от hommes
de lignage знати, см.: Genicot L. L’ économie rurale namuroise du bas moyen âge. T. 3: Les
hommes — le commun. Louvain-la-Neuve; Bruxelles, 1982. P. 61 ff. — По проблеме fran-
ci homines, или liberi homines, в которых пытались видеть «королевских свободных»,
то есть поселенных на королевской земле «государственных колонистов», см. кри-
тический обзор литературы: Fuhrmann H. Deutsche Geschichte im hohen Mittelalter.
Göttingen, 1978. S. 215; Schmitt J. Untersuchungen zu den Liberi Homines der Karolin-
gerzeit. Frankfurt a.M.; Bern, 1977; Rösener W. Bauern im Mittelalter. S. 229–230 и Anm.
563 ff. — О villanus см.: Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. P. 1103 ff.:
в VIII–Х веках — техническое обозначение жителя виллы; в 1026 году свободные
делятся на milites и villani («Omnia jura […] quae […] tam super militibus quam su-
per villanos jure hereditario habebam». — Перевод: «Все права […] которые я по на-
следственному праву имел как над военными, так и над вилланами») — грамота
1026 года цит. по: Lobineau G.-A. Histoire de Bretagne. Paris, 1907. T. 2. P. 161; cр. Guil-
lot O. La liberté des nobles et des roturiers dans la France du 11e siècle // La notion de
Многообразие и изменчивость, царившие в обширном мире низ-

ших слоев общества, становятся еще более очевидными, если включить
сюда mediani или meliores, то есть тех свободных, которые стояли между
знатью и «простыми свободными» (Gemeinfreie)248, а также тех свобод-
ных и даже зачастую несвободных или полусвободных, кто начиная
liberté au moyen âge. Islam, Byzance, Occident. Paris, 1984. P. 155 ff.: трансформация
завершилась в XI веке; диплом императора Генриха III (1055) // MGH. Diplomata.
Deutsche Könige und Kaiser. 1931. Bd. 5. S. 478, No. 351: «Villanos […] ad publicum
placitum non venire, sed dominis pro illis respondere concedimus». — О социальной де-
градации см.: Hollyman K. J. Le développement du vocabulaire féodal en France pendant
le haut moyen âge. Étude sémantique. Genève; Paris, 1957. P. 72 ff. — Семантическая
эволюция слова vilain описана: Baldinger K. Der freie Bauer im Alt- und Mittelfranzö-
sischen // Frühmittelalterliche Studien. 1979. Bd. 13. S. 132–133: грамоты XI–XII веков
упоминают rusticus и villanus, ср. фр. vilain (XII век), а в XIII–XIV веках это сло-
во перестает употребляться в качестве обозначения сословной принадлежности
из-за пейоративной коннотации (vilis). Слово ruptuarius (тот, кто платит ruptura —
подать), зафиксированное с XI века в Пуату, превращается в roturier; в XV–XVI ве-
ках по всей Северной Франции это было главное понятие-антоним «знати» —
ср.: «gens roturiers et de poté, et non nobles» (кутюма города Мо, 1509 год), «hommes
[…] les ungs francs (благородные, то есть свободные от податей. — К.Ф.В.), les autres
roturiers taillables, exploictables et mortaillables» (Ordonnances des rois de France. T. 18.
Paris, 1828. P. 741; цит. по: Baldinger K. Der freie Bauer. S. 126, 135).
248
Maschke E. Mittelschichten in den deutschen Städten des Mittelalters // Masch-
ke E., Sydow J. (Hrsg.) Städtische Mittelschichten. Stuttgart, 1972. S. l ff.; по Германии
см.: Planitz H. Zur Geschichte des städtischen Meliorats // Zeitschrift für Rechtsgeschich-
te. Germanistische Abteilung. 1950. Bd. 67. S. 141 ff.: с рубежа XI–XII веков — meli-
ores, maiores, optimi. См.: Maschke E. Die Unterschichten der mittelalterlichen Städte
Deutschlands // Maschke E., Sydow J. (Hrsg.) Gesellschaftliche Unterschichten in den
südwestdeutschen Städten. Stuttgart, 1967. S. l ff. — По раннему Средневековью см.:
Nielsen-Stryk K. von. Die boni homines des frühen Mittelalters. Berlin, 1981 (со множе-
ством примеров докаролингской эпохи). — Ср. также mediani, meliores и другие тер-
мины для людей относительно высокого положения, но незнатных, встречающиеся
в варварских законах и у Григория Турского. Зачастую в городах cives представляли
собой изолированный от остального населения верхний слой — о Регенсбурге см.:
Bosl K. Die Sozialstruktur der mittelalterlichen Residenz- und Fernhandelsstadt; об Аугс-
бурге: Werner K. F. Zur Überlieferung der Briefe Gerberts von Aurillac // Deutsches Ar-
chiv für Erforschung des Mittelalters. 1961. Bd. 17. S. 100, 110–111, Anm. 57. — Бозль
(Bosl K. Die wirtschaftliche und gesellschaftliche Entwicklung des Augsburger Bürger-
tums vom 10. bis zum 14. Jahrhundert // Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der
Wissenschaften. No. 3. 1969. S. 13) применительно к XII веку говорит о «благород-
ных вассалах», чьей резиденцией был укрепленный собор (Domburg); однако в civis,
упоминаемом в Vita Udalrici (Х век), он видит «вероятно, купца» и даже «лично
зависимого» жителя окруженного стеной епископского города. Процитированный
нами астроном, который в начале XI века в письме во Францию гордо называл себя
«Ascelinus Teutonicus, civis Augustae civitatis», наверняка хотел подчеркнуть не свое
происхождение из несвободных. Но это не отменяет того факта, что Бозль сообща-
ет важные вещи об urbani — собственно городских жителях, обретавших свободу.
с XI века стали подниматься вверх по социальной лестнице за счет

занятий ремеслом и торговлей либо за счет службы в армии или в услу-
жении у аристократов (в качестве министериала — см. ниже).
На таком разнообразном фоне необходимо интерпретировать
те высказывания о низших слоях, которые исходили от потентатов
и их привилегированных слуг в церкви и в миру. Презрение к «чер-
ни» существовало всегда (включая достойные сожаления проявления
высокомерия со стороны «интеллектуалов» в литературе, насмехав-
шихся над неотесанными мужланами, — это особый жанр, репрезен-
тативность которого часто преувеличивают)249, однако и тут необхо-
димо различать: многие подобные насмешки адресованы не беднякам
как таковым, а тем, кто восставал против угодного Всевышнему со-
словного порядка. Ведь помощь бедным была одним из добрых дел,
необходимых богатым и могущественным людям для спасения души,
и превратилась в социальный и экономический фактор первой вели-
чины250. Огромное богатство церкви не в последнюю очередь объяс-
249
Curtius E. R. Europäische Literatur und lateinisches Mittelalter. München; Bern,
1963. S. 126. Автор цитирует одного анонимного клирика XII века: «Rustici qui pe-
cudes possunt appellari». — (Перевод: «Деревенские, которые могут называться ско-
тиной».) — Тот противопоставляет мужицким половым связям с женщинами (cum
mulieribus) более изысканную любвь оптиматов (optimates) к мальчикам! См. так-
же: Grundmann H. Litteratus — illiteratus // Archiv für Kulturgeschichte. 1958. Bd. 40.
S. l ff.; Richter M. Urbanitas — Rusticitas: Linguistic Aspects of a Médiéval Dichotomy //
Baker D. (Ed.) The Church in Town and Countryside. Oxford, 1979.
250
С одной стороны, задачей могущественных людей было держать в узде «до-
зволение плохо обращаться со слугами» («licentia male agendi servorum») [Isidor de
Sevilla. Sententiarum libri très 3, 47 // Migne J. P. (Ed.) Patrologia Latina. 1862. T. 83.
P. 717], но, с другой стороны, задачей бедных в миропорядке было, принимая от бо-
гатых милостыню, давать им возможность спасать свою душу — ср.: Oexle O. G. Le
travail au 11e siècle. P. 55–56; Graus F. Volk, Herrscher und Heiliger. S. 293, Anm. 621;
Bosl K. Das Problem der Armut in der hochmittelalterlichen Gesellschaft // Sitzungsbe-
richte der österreichischen Akademie der Wissenschaften. Nr. 294. 1974; Oexle O. G. Ar-
mut, Armutsbegriff und Armenfürsorge im Mittelalter // Sachsse C., Tennstedt F. (Hrsg.)
Soziale Sicherheit und soziale Disziplinierung. Frankfurt a.M., 1986. S. 73 ff.; Wenskus R.,
Beck H. Arme // Reallexikon der germanischen Altertumskunde. Bd. 1. S. 413 ff.; Gere-
mek B. Geschichte der Armut. Elend und Barmherzigkeit in Europa. München; Zürich,
1988; Mollat M. Les pauvres au moyen âge. Paris, 1978; Idem. (Éd.) Études sur l’histoire
de la pauvreté. 2 t. Paris, 1974. — В обзорной работе Фишера (Fischer W. Armut in der
Geschichte. Erscheinungsformen und Lösungsversuche der «sozialen Frage» in Europa
seit dem Mittelalter. Göttingen, 1982. S. 10 ff.) см. разделы, посвященные бедности
и попечительству о бедных в средневековой Европе, в работах: Oexle O. G. Armut,
Armutsbegriff und Armenfürsorge im Mittelalter. S. 73–101; Idem. Armut und Armen-
fürsorge um 1200. Ein Beitrag zum Verständnis der freiwilligen Armut bei Elisabeth von
Thüringen // Sankt Elisabeth. Fürstin, Dienerin, Heilige. Sigmaringen, 1981. S. 78–100
няется именно тем, что прихожане жертвовали в пользу неимущих,

накапливая таким образом «сокровища на небесах», то есть спасая
душу свою и своих ближних: роль получателя этих пожертвований
от имени нуждающихся все больше и больше брала на себя церковь.
Уже в позднеримскую эпоху государство почти целиком перепоручи-
ло ей заботу о бедных. Впоследствии эта забота (cura pauperum) была
объявлена elemosyna (новозаветное слово, означающее сострадание,
милосердие). Вскоре при дворах появилась должность elemosinarius
(фр. aumonier)251. Меровинги направляли часть королевских и дво-
рянских дарений на поддержку благотворительности, организа-
ционной основой которой служили церковные книги приходских
храмов. С сокращением численности городского населения число
бедных не уменьшилось: теперь «мигрирующая беднота» ходила
от монастыря к монастырю. Аббатство Клюни кормило в своих
приоратах по всей Европе десятки тысяч людей ежедневно252. После
того как в XI–XIV веках наступил новый расцвет городов, наряду
с благотворительной деятельностью, которой занимались приход-
ские церкви и монастыри новых нищенствующих орденов, город-
ские власти и молитвенные братства бюргеров тоже стали оказывать
поддержку неимущим253.
Враждебные, жесткие и презрительные суждения о бедных выска-
зывались, как правило, только в тех случаях, когда индивиды или груп-
(Рус. пер. см.: Эксле О. Г. Бедность и призрение бедных около 1200 г.: к вопросу о по-
нимании добровольной бедности Елизаветы Тюрингской // Он же. Действитель-
ность и знание: очерки социальной истории Средневековья / Пер. с нем. и предисл.
Ю. Е. Арнаутовой. М., 2007. С. 188–232. — Примеч. пер.).
251
См. об этом: Niermeyer J. F. Mediae latinitatis lexicon minus. P. 369 (статья
Elemosinarius.) О нижеследующем см.: Rouche M. La matricule des pauvres. Évolution
d’une institution de charité du Bas Empire jusqu’à la fin du haut moyen âge // Mollat M.
(Éd.) Études sur l’histoire de la pauvreté. Paris, 1974. T. 1. Р. 83 ff.; Boshof E. Untersuchun-
gen zur Armenfürsorge im fränkischen Reich des 9. Jahrhunderts // Archiv für Kulturge-
schichte. 1976. Bd. 58. S. 265 ff.
252
Wollasch J. Neue Methoden der Erforschung des Mönchtums im Mittelalter //
Historische Zeitschrift. 1977. Bd. 225. S. 561 ff.; ср. также: Fechter J. Cluny, Adel und
Volk. S. 46 — об указаниях Одона «cotidie misericordiae opera pauperibus, indigen-
tibus, advenis peregrinantibus, summa intencione […] exibeatur». — Исторический
фон благотворительных мероприятий Клюни в XI веке образуют случаи массового
голода (например, 1005 и 1031–1032 годов), которые одновременно являлись кри-
зисом адаптации к росту населения и новым вольностям и инициативам крестьян-
ского слоя. Оба аспекта хорошо описаны: Bonnassie P. Les paysans du royaume franc.
P. 117 ff.
253
Vauchez A. Les confréries au moyen âge: esquisse d’un bilan historiographique //
Revue historique. 1987. Vol. 275. P. 467 ff.; cр. примеч. 269–281.
пы возвышались над тем положением, которое было им предназначено

по рождению (см. параграф IV.2), и подвергали опасности тот порядок,
который уже Аристотель считал естественным, а христиане — угодным
Богу. Поставленные на то власти (Obrigkeit), правители, церковь и ари-
стократия должны были немедленно этот порядок восстанавливать.
Позднеримские законы предусматривали суровые наказания для тех,
кто подстрекал народ к подобным выступлениям. В Вестготском
и Франкском королевствах эти законы были тоже введены, в IX веке
они вошли в Lex Romana Curiensis, а затем в каролингские законы
против «заговоров» (coniurationes)254. Саксонское восстание Стеллин-
га (validissima conspiratio), инспирированное Лотарем I против своего
брата Людовика, было разгромлено со всей жестокостью: «Людовик
[…] надменных саксонских слуг (смертный грех гордыни! — К.Ф.В.)
благородным образом разбил и вернул к подобающей им природе»255.
Когда измученные норманнами селяне стали оказывать вооруженное
сопротивление своим притеснителям, хронист насмешливо называл
их «vulgus promiscuum». Аристократ Регинон Прюмский говорил
о них как о «ignobile vulgus» и «множество пеших из полей и вилл […]
как будто собирающееся сражаться с ними (т. е. норманнами). Такая же
насмешка — у Ламберта Герсфельдского (XI век): хотя, как отмечает
автор, селян принудила к восстанию против короля саксонская знать,
он все равно называет их «vulgus ineptum», пишет, что они, не владея
оружием («quoniam arma ferre non possent»), затеяли биться «contra
254
Уже в VII веке Псевдо-Киприан среди 12 зол называл «pauper superbus (!),
plebs sine disciplina, populus sine lege» — Hellmann S. Pseudo-Cyprianus de XII abusivis
saeculi // Harnack A., Schmidt C. (Hrsg.) Texte und Untersuchungen zur altchristlichen
Literatur. Leipzig, 1909. Bd. 34/1. — О преследовании coniurationes при Каролингах
см.: Althoff G. Verwandte, Freunde und Getreue. Zum politischen Stellenwert der Grup-
penbindungen im früheren Mittelalter. Darmstadt, 1990. S. 127; См.: MGH. Capitularia
regum Francorum. Cap. 16. T. 1. P. 51, No. 20: «De sacramentis per gildonia invicem coni-
urationibus, ut nemo facere praesumat». — (Перевод: «Об обязательствах для гильдии
против заговоров, чтобы никто не задумывал их совершить».)
255
«Ludewicus […] servos Saxonum superbe elatos (Todsünde der superbia. —
K.F.W.) nobiliter afflixit et ad propriam naturam (!) restituit». — Annales Xantenses, ad
annum 842 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim edi-
ti. 1909. T. 12. P. 13. — О validissima conspiratio говорится в Фульдских анналах (о том,
что этому предшествовало, — см.: Ibid., ad annum 841. Р. 12). — Об уголовном су-
допроизводстве сообщается в Бертинских анналах (Annales Bertiniani, ad annum
842 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. 1883.
T. 5. P. 43): 140 человек были обезглавлены, 14 повешены, многие изувечены; это
стало традицией — cр.: Epperlein S. Herrschaft und Volk. S. 57 ff.
mores et instituta sua»256. Когда в 1038 году епископ Буржа во имя Божь-
его мира (а на самом деле — ради защиты своих имущественных инте-
ресов в конфликте с одним графом) поднял на бой ополчение из 2000
крестьян и оно было разгромлено, об этих людях пренебрежительно
писали как о plebeia multitudo257. Крестьяне, которых в 1078 году поднял
на борьбу с князьями император Генрих IV, тоже думали, что бьются
за правое дело, но их тем не менее жестоко убивали и кастрировали
как coniurati populi, то есть нарушителей закона. Список длинный, он
доходит до Союзов Башмака и Великой крестьянской войны, когда
в 1525 году герцог Антон Лотарингский устроил резню, унесшую жизни
десятков тысяч крестьян258.
К злым насмешкам над народом, забывающим положенный ему
сословным порядком предел, добавлялось социальное и профессио-
нально-военное презрение к пешим воинам-крестьянам со стороны тех,
чьим занятием была военная служба и кто сражался верхом на коне.
Оно переносилось и на пехоту (нем. Fußvolk, букв. «пеший народ»),
которую монархи регулярно набирали — зачастую из числа городских
ополченцев. Для пехотинцев уже в старофранцузском языке появился
пейоративный термин pietaille (от лат. peditalia); слово pedester тоже пре-
вратилось в презрительное piètre («убогий», «низкий», «низменный»)259.
На этом фоне можно оценить масштабы той военной и социальной
катастрофы, которой становились победы фламандцев, швейцарцев
256
«multitudo peditum ex agris et villis […] eos (sc. Nortmannos. — K.F.W.) quasi (!)
pugnatura»; об этом см.: Regino Prumensis. Chronicon, ad annum 882. P. 118: «multi-
tudo pedilum ex agris et villis […] ignobile vulgus», cр.: Goetz H. W. ‘Nobilis’. Der Adel
im Selbstverständnis der Karolingerzeit // Vierteljahrsschrift für Sozial- und Wirtschafts-
geschichte. 1983. Bd. 70. S. 166, Anm. 66. Автор описывает выход массы свободных
из состава войска и политического populus — Lampert von Hersfeld. Annales, ad an-
num 1078.
257
Werner K. F. Observations. P. 159, 176; Devailly G. Le Berry du 10e siècle au mili-
eu du 13e. Paris; Le Haye, 1973. P. 147–148; André de Fleury. Miracula Sancti Benedicti.
1, 5 // Certain A. E. de. (Éd.) Les miracles de saint Benoît. Paris, 1858. P. 196–197.
258
Lampert von Hersfeld. Annales, ad annum 1078; Blickle P. Bäuerliche Erhebungen
im spätmittelalterlichen deutschen Reich // Zeitschrift für Agrargeschichte und Agrarso-
ziologie. 1979. Bd. 27. S. 208 ff. См. также статью Революция в настоящем томе.
259
Meyer-Lübke W. Romanisches etymologisches Wörterbuch (см. статью Pedester/
piètre.) S. 522. Помимо pietaille существовало еще понятие pietonaille — «пехота»: Go-
defroy F. Dictionnaire de l’ancienne langue française et de tour ses dialects du IXe — XVe
siècle (1881–1991). New York, 1964. P. 391. — Ср. также социальные различия между
гостями, прибывавшими в монастырь верхом, которых обслуживал custos hospitii,
и пешими (pedites), которые получали более скромное пристанище и о которых за-
ботился элемозинарий: Fechter J. F. Cluny, Adel und Volk. S. 84.
и жителей Дитмаршена — пеших воинов из городских и крестьянских

республик — над рыцарскими армиями.
Ненависть и презрение постигали и конкретных индивидов, кото-
рые поднимались выше своего «состояния» (conditio), даже когда это
происходило законно. Когда Эбо, рожденный несвободным на землях
королевского фиска к востоку от Рейна и возведенный императором
Людовиком на архиепископскую кафедру в Реймсе, предал (как и мно-
гие другие) своего повелителя, старший пастор знатного происхожде-
ния Теган назвал его turpissimus rusticus, тем более что тот осмелился
ущемлять интересы дворян, дабы возвысить свою vilissima propinquitas.
Людовик, писал Теган, риторически обращаясь к Эбо, «сделал тебя сво-
бодным, а не благородным, что невозможно»260.
В сохранявшем до XI века изрядную устойчивость социальном
порядке начались «одновременно с первыми политическими движе-
ниями городского населения […] к северу от Альп» крупные пере-
мены и в сельской местности (Р. Шмидт-Виганд)261, которые нашли
отражение в терминологии. На смену прежнему сословному порядку,
в котором господствовал принцип личного правового статуса (liber,
libertus, servus, mancipium, а также различные промежуточные формы
и варианты262), пришли более общие «сословные» обозначения, кото-
рые в большей мере зависели от фактических условий жизни людей.
260
«fecit te liberum, non nobilem, quod impossibile est». — Thegan. Vita Hludovici.
Cap. 44 // MGH. Scriptores. T. 2. P. 599; см. также: Ibid. Cap. 20. P. 595; Goetz H.-W.
«Unterschichten» im Gesellschaftsbild karolingischer Geschichtsschreiber und Hagiogra-
phen. S. 127. Об односторонности Тегана см.: Werner K. F. Hludovicus Augustus. S. 55,
Anm. 193.
261
Schmidt-Wiegand R. Der «Bauer» in der Lex Salica // Wenskus R., Jahnkuhn H.,
Grinda K. (Hrsg.) Wort und Begriff «Bauer». S. 128–152.
262
О том, что этот старинный порядок был, естественно, римским, говорят
определения понятий liberi, ingenui, liberti, servi из Институций Гая, которые в изме-
ненном виде вошли в Вестготскую правду, а из него в VIII веке — частично в Lex Ro-
mana Curiensis [Meyer-Marthaler E. (Hrsg.) ‘Natio Noricorum’: Lex Romana Curiensis.
XXII/1. S. 417 ff.]; Ibid. S. 169 — об освобождении через manumissio «in basilica pre-
sente sacerdotes vel plebem»: эта процедура восходит к одному из законов Констан-
тина Великого 321 года, Codex Theodosianus IV/7. Поэтому в Средние века (уточним:
в церковном обиходе) вольноотпущенники становились «римскими гражданами»
(cives Romani) — «национальная» категория превратилась в социальную. См. также:
Chantraine H. Zur Entstehung der Freilassung mit Bürgerrechtserwerb in Rom // Tem-
porini H. (Hrsg.) Aufstieg und Niedergang der Römischen Welt. Teil I. Berlin; New York,
1972. Bd. 2. S. 59 ff. — о взятых из народных языков терминах в древней традиции
варварских законов (leges), соединившей в себе римские и германские традиции,
см.: Olberg G. von. Freie Freie, Nachbarn und Gefolgsleute, там для «вольноотпущен-
ника» (совр. нем. Freigelassener) приводится слово frilaz/frilaza.
Примерно одновременно с «рыцарским сословием» возникло «кре-

стьянское сословие». Упрощая, можно сказать: раннесредневековая
(а на самом деле еще римская) оппозиция «liber — servus» сменилась
оппозицией «miles — rusticus» (нем. «Ritter — Bauer»)263. При этом надо
знать, что понятие miles означало до тех пор представителя militia,
то есть знати (до последнего Dei Gratia miles из рода бывших vassi
dominici, которые еще относились к числу лиц, обладающих честью
и занимающих почетные посты), управлявшей государством на высо-
ких должностях под властью римского императора, а затем франкско-
го (и проч.) короля. А с XI–XII веков это слово стало употребляться
для обозначения мелкого конного воина («рыцаря»), статус которо-
го теперь причислялся к дворянству в качестве его низшей ступени:
процесс возникновения рыцарского сословия некоторые историки
принимали за «возникновение дворянства»264. В этот слой влились
263
Wenskus R. «Bauer» — Begriff und Wirklichkeit. S. 22: «Этот переход (то есть
возникновение большой части крестьянства из раннесредневековых несвобод-
ных. — К.Ф.В.) хорошо прослеживается в XI веке, когда мы можем видеть, как,
например, в льежском законе о Божьем мире 1082 года servus еще противопостав-
ляется liber, в кёльнском законе 1083 года еще говорится о nobiles, liberi и servi,
а другие источники уже отделяют miles от rusticus». В 825 году, пишет Венскус,
уже существовали liberi secundi ordinis. В XI и XII веках бедные свободные были
«закрепощены», а крепостные «окрестьянены» — см.: Lütge F. Geschichte der deut-
schen Agrarverfassung. Stuttgart, 1967. S. 29. Или, как пишет Франц (Franz G. Sach-
wörterbuch zur deutschen Geschichte. München, 1958. S. 74), «коммутация некогда
лежавших на человеке податей и повинностей в обременение, лежащее на земле,
означала превращение крепостного в крестьянина» (цит. по Венскусу). — На-
сколько многообразной оставалась, тем не менее, социальная действительность,
можно судить по ситуации, отраженной в Саксонском зерцале: среди тех, кто объ-
единен под собирательным названием lantlude (селяне), верхний слой образуют
«свободные, имеющие право быть судебными заседателями, шеффенами» (Schöf-
fenbarfreie). Они обладают неотчуждаемыми владениями — свободными от чинша
усадьбами размером как минимум по 3 гуфы и, как писал Эйке фон Репков, они —
«то же, что рыцари» («von ridders art».) Терминами Pfleghafte и Biergelden обозна-
чены в Саксонском зерцале те, кто обязан платить подати духовным или светским
сеньорам, в том числе бывшие вольноотпущенники. Низшую группу исконно сво-
бодных образовывали Landseten, которые не владели «никакой собственной зем-
лей». Потомки прежних полусвободных литов отчасти продолжали существовать
в виде категории dagewerchten (поденщиков). — Обзорные работы: Rösener W. Bau-
ern im Mittelalter; Duby G. L’ économie rurale et la vie des campagnes dans l’ occident
médiéval (France, Angleterre, Empire), 9e–15e siècle. 2 t. Paris, 1962; Fossier R. Paysans
d’occident, 11e–14e siècle. Paris, 1984; Idem. La société médiévale. Paris, 1991. P. 304–305
(автор тоже подчеркивает неоднородность сельского населения, «la diversité pay-
sanne» — Ibid. P. 309).
264
Duby G. Hommes et structures du moyen âge. Paris; Den Haag, 1973. P. 152 ff.
Ссылаясь на работы К. Шмида и К. Ф. Вернера, автор скорректировал высказанные
в больших количествах вооруженные профессиональные конные

воины, в том числе родом из полусвободных или из несвободных —
так называемые министериалы, которых начиная с Х века рекрути-
ровали на службу короли, епископы, аббаты, князья и нижестоящие
аристократы. У этого нового рыцарского сословия при содействии
реформировавшейся церкви вместе с заимствованными старинными
нормами аристократического поведения сложился свой уклад жизни
и даже собственная идеология, породившая в том числе значительные
литературные произведения265. Понятно, что все это вызвало реакцию
со стороны древних родов (domini), которые немедленно образовали
«сословие господ» (Herrenstand) и дистанцировались от новой, «низ-
шей» знати. Над этими двумя сословиями стояли духовные и светские
князья, которые после кодификации ленного права (Heerschildordnung)
в XII веке образовали «сословие князей» (Fürstenstand), делившееся,
в свою очередь, на несколько категорий.
Слово Bauer (крестьянин), обозначавшее в немецком языке про-
тивоположность «рыцаря», тоже лишь в эту эпоху общественных пе-
ремен и формирования сословий обрело свой новый смысл266. Пре-
М. Блоком соображения на сей счет (Bloch M. La société féodale. Paris, 1940. T. 2.

Впервые в: Revue historique. 1961. Vol. 226. P. 1–22).
265
Об идейно-культурной трансформации, сопровождавшей появление «но-
вого рыцарства»: после германистики («куртуазная литература») и романистики
(Беццола, Кёлер) историческая наука открыла (или заново открыла) двор правите-
ля (короля, епископа, князя) в его важнейшем значении для этой культуры — см.:
Fleckenstein J. Miles und clericus am Königs- und Fürstenhof // Fleckenstein J. (Hrsg.)
Curialitas. Studien zu Grundfragen der höfisch-ritterlichen Kultur. Göttingen, 1990.
S. 302 ff.; Kaiser G., Müller J.-D. (Hrsg.) Höfische Literatur, Hofgesellschaft, höfische
Lebensformen. Düsseldorf, 1985. — О многообразии сосредоточенных при дворе
и живших за счет него людей разных профессий и состояний см.: Bumke J. Höfische
Kultur. Literatur und Gesellschaft im hohen Mittelalter. München, 1986. Bd. 2. S. 34 ff.,
137 ff., который говорит о «рецепции французской дворянской культуры в Герма-
нии»; Idem. Mäzene im Mittelalter: die Gönner und Auftraggeber der höfischen Literatur
in Deutschland 1150–1300. München, 1979. — О статусе министериалов см.: Zotz Th.
Die Formierung der Ministerialität. S. 3 ff.; Fleckenstein J. (Hrsg.) Herrschaft und Stand.
Untersuchungen zur Sozialgeschichte im 13. Jh. Göttingen, 1988; Schulz K. Ministeriali-
tät, Ministerialen // Lexikon des Mittelalters. Bd. 6. Lfg. 3. 1992. S. 636 ff.
266
Wenskus R. «Bauer» — Begriff und Wirklichkeit; Schmidt-Wiegand R. Historische
Onomasiologie und Mittelalterforschung // Frühmittelalterliche Studien. 1975. Bd. 9.
S. 63 ff. Последний автор приводит полную номенклатуру деревенской и кре-
стьянской терминологии для саксонско-нижненемецкого ареала. О gebûr/gebûre
(древневерхненем. gibûro = «сосед», от bûr — «дом») см.: Ibid. S. 60, 65. Ср. статью:
Conze W. Bauer // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbe-
griffe. Bd. 1. S. 409 ff., где еще не отмечено позднее возникновение этого понятия. —
Во Франции в качестве обозначения крестьянина смогло закрепиться слово paysan,
жде вместе с древними обозначениями правового статуса и вместо

них использовались скорее технические термины, такие как agricola,
accola, встречающиеся в грамотах наряду с преобладающим терми-
ном rusticus. У них практически не было немецких эквивалентов, если
не считать слов landmann/landliute и неестественно выглядящих ка-
лек вроде ackerbigengo или терминов-заменителей вроде skalk. Начиная
с XII столетия в глоссах встречается новый (по крайней мере, в таком
значении) термин gibur/giburo (Gebur, Bauer — «крестьянин»), постепен-
но вытеснивший landmann/landliute. Корень bur («здание»), доживший
до наших дней и в слове Vogelbauer (клетка для птиц), исконно мог
означать любого «человека, принадлежащего к коллективу жителей
некоего поселения», то есть и горожанина. В значении «поселянин»,
«односельчанин» gibur встречается изолированно уже у Отфрида Вай-
сенбургского, в IX веке. Интересно, что слово Bauer в узком смысле
означало особый слой, в политическом, правовом и экономическом
отношении стоявший выше прочих сельских жителей и включавший
в себя также «крестьян-торговцев» (Bauernkaufleute). Иными словами,
«крестьянин» (Bauer) — это сельский вариант «поднявшегося» чело-
века, как «рыцарь» или как «бюргер» в городе. Подобно им, «крестья-
не» оформились в особое сословие. Пейоративные выражения, такие
как bäuerisch (досл. «крестьянский» в смысле «мужицкий»), dummer
Bauer (досл. «тупой крестьянин», «деревенщина»), затмили в сознании
большинства тот факт социальной истории, что в сельской местности
вплоть до середины ХХ века под этим словом понимали представителя
элиты, то есть того, кто владел двором (а не только домом, как Sellner),
имел собственное место в церкви, заседал в совете общины и избегал
браков с теми, кто стоял ниже его на сословной лестнице. Недавно
было также установлено, что в Средние века и в раннее Новое время
«крестьяне», особенно в Юго-Восточной Германии, добились устойчи-
вого политического влияния, успешно отстаивая перед властями свои
местные права267.
от лат. paganus, которым прежде называли жителя села (лат. pagus, фр. pays; от него
уже раньше образовалось слово païen — см. примеч. 38). Наряду с ним существова-
ли другие формы — например, савойское pégan.
267
Что касается укрепившегося экономического положения сельских жителей,
а также возросшего социального и даже политического статуса отдельных vilains,
показательна реакция на это бедной мелкой знати, отраженная в литературе: Pa-
yen J. Ch. L’ idéologie chevaleresque dans le ‘Roman de Renart’ // Marche romane. 1978.
Vol. 28. P. 38–39: «бедный человек» (povre homme) здесь — это Бедный Рыцарь,
а не селянин, который еще по крайней мере хорошо питается («Les poètes du ‘Ro-
Еще более кардинальный характер носили изменения, произошед-

шие в связи с новым расцветом городов268, поскольку они, как уже
man du Renart’ méprisent les vilains, mais leur reconnaissent une certaine aisance».) —
Эволюция, таким образом, шла от pauper, чья действительная бедность имела лишь
вторичное происхождение (см. выше), к «бедняку» (armer Mann), который зача-
стую уже не был бедным, — ведь крестьянские революции, как и прочие, начина-
лись теми, кто стал состоятельнее и увереннее в себе: Bierbauer P. Bäuerliche Revol-
ten im Alten Reich. Ein Forschungsbericht // Blickle P. (Hrsg.) Aufruhr und Empörung?
Studien zum bäuerlichen Widerstand im Alten Reich. München, 1980. S. 26 ff. Автор пе-
речисляет на территории между верховьями Рейна в Швейцарии, Верхней Шваби-
ей и Зальцбургом в XIV веке четыре крестьянских бунта, а в XV веке — уже 55, при-
чем ни в одном из них ведущая роль не принадлежала «деревенской бедноте». — Об
общественной роли организованного крестьянства см.: Blickle P. Landschaften im Al-
ten Reich. Die staatliche Funktion des gemeinen Mannes in Oberdeutschland. München,
1973. В позднем Средневековье конъюнктура в империи — в отличие от Франции,
которая помимо Черной смерти пострадала еще и от Столетней войны, — была
очень благоприятной, во всяком случае благоприятнее, нежели в раннее Новое
время, как показал Абель (Abel W. Massenarmut und Hungerkrisen im vorindustriellen
Europa: Versuch einer Synopsis. Hamburg; Berlin, 1974). — О важнейшем крестьян-
ском бунте во Франции (1358 год) см.: Bulst N. Jacquerie // Lexikon des Mittelalters.
Bd. 5. S. 265–266; о более раннем периоде: Blöcker M. Volkszorn im frühen Mittelalter //
Francia. 1986. T. 13. P. 113 ff. — О чуме см.: Bulst N. Der Schwarze Tod. Demographische,
wirtschafts- und kulturgeschichtliche Aspekte der Pestkatastrophe von 1347–1352. Bilanz
der neueren Forschung // Saeculum. 1979. Bd. 30. S. 45 ff.
268
Mayer T. (Hrsg.) Studien zu den Anfängen des europäischen Städtewesens. Lindau;
Konstanz, 1958 (reprint: Darmstadt 1965); Verhulst A. Les origines urbaines dans le nord-
ouest de l’Europe: essai de synthèse // Francia. 1988. T. 15. Р. 408. Автор подчеркивает,
что наряду с биполярной моделью, включавшей castrum (монастырь, замок сеньора
и так далее) и suburbium (купеческий квартал), где первый полюс обеспечивал вто-
рому как защиту, так и рынок сбыта, бывали и случаи, когда исходных точек фор-
мирования города было несколько (polynucléare); Chédeville A. Le paysage urbain vers
l’an mil // Parisse M., Barral i Altet X. (Éd.) Le roi de France autour de l’an mil. Paris, 1992.
P. 157 ff. — Древнейшая вольная грамота в империи выдана в 1066 году епископом
Льежа горожанам (burgenses) города Юи на Маасе, см.: Kupper J. L. Lüttich // Lexikon
des Mittelalters. Bd. 6/1. S. 25 ff. — О феномене в целом см.: Haase C. (Hrsg.) Die Stadt
des Mittelalters. 3 Bde. Darmstadt, 1969–1973; Besch W. (Hrsg.) Die Stadt in der europä-
ischen Geschichte, Festschrift für E. Ennen. Bonn, 1972; Stoob H. Die hochmittelalterli-
che Städtebildung im Okzident; Stadtformen und städtisches Leben im späten Mittelal-
ter // Idem. (Hrsg.) Die Stadt. Gestalt und Wandel bis zum industriellen Zeitalter. Köln;
Wien, 1979. S. 131 ff. (с картами и библиографией). — В период с 1100 по 1400 год
в Центральной Европе возникло почти 5000 городских поселений, после 1300 года
в основном мелкие — см.: Idem. Forschungen zum Städtewesen in Europa. Bd. 1. Köln;
Wien, 1970. S. 33, 246–247; Toubert P. Les structures du Latium médiéval. T. 1. P. 313 ff. —
о не менее динамичном развитии городов в Италии, где с ростом населения
с Х века начался так называемый процесс incastellamento — организованной зача-
стую представителями знати планомерной закладки небольших укрепленных по-
селений; Le Goff J. La ville médiévale. Paris, 1980 // Duby G., Le Goff J. (Éd.) Histoire de la
France urbaine. Paris, 1980. T. 2. P. 164 ff. — о коммунальном движении; Ibid. P. 324 ff. —
говорилось выше, привели к трансформации ментальных структур:

в противовес «раннеевропейским» возникли новые иерархии ценно-
стей269. Движущими силами этого процесса были, с одной стороны, тор-
говля и ремесло, служившие источниками богатства, которое уже могло
сравниться с богатством аристократии и превосходило его в результате
поразившего последнюю кризиса270. С другой стороны, это были новые
учебные заведения в епископских городах, изменившие образователь-
ный ландшафт, в котором прежде господствовали придворные и мо-
настырские школы. Соборные капитулы, епископы, городские власти,
о gros и menus, социальных конфликтах; Ibid. P. 349 ff. — о бедноте; Michaud-Quan-

tin P. Universitas: Expressions du mouvement communautaire dans le moyen âge latin.
Paris, 1970; Dilcher G. Die Entstehung der lombardischen Stadtkommune. Aalen, 1967;
Keller H. Die Entstehung der italienischen Stadtkommunen als Problem der Sozial-
geschichte // Frühmittelalterliche Studien. 1976. Bd. 10. S. 169 ff.; Idem. «Kommune»:
Städtische Selbstregierung und mittelalterliche «Volksherrschaft» im Spiegel italienischer
Wahlverfahren des 12.—14. Jahrhunderts // Althoff G. (Hrsg.) Person und Gemeinschaft
im Mittelalter. Festschrift für K. Schmid. Sigmaringen, 1988. S. 573 ff.; Engelmann E. Zur
städtischen Volksbewegung in Südfrankreich. Kommunefreiheit und Gesellschaft. Arles
1200–1250. Berlin, 1959. S. 110 ff.: описывается образование коммуны в 1218 году,
предводители ремесленников (métiers) избираются в городское правительство (uni-
versitas), остальное население называется populаres. — В Льеже (Kupper J. L. Lüttich.
S. 25–26) около 1230 года наряду с шеффенами (судебными заседателями) появля-
ются присяжные (jurati/jurés), которые от имени горожан (citains) правят и управ-
ляют городом. О роли гильдий см.: Oexle O. G. Die mittelalterlichen Gilden // Zimmer-
mann A. (Hrsg.) Soziale Ordnungen im Selbstverständnis des Mittelalters. Berlin, 1979.
S. 203 ff.; Schwinenköper B. (Hrsg.) Gilden und Zünfte. Kaufmännische und gewerbliche
Genossenschaften im frühen und hohen Mittelalter. Sigmaringen, 1985. — О социаль-
ной структуре городов см.: Ibid. S. 283.
269
Об идейной эволюции см. примеч. 236 и сл. и 273 и сл. Очень глубокие из-
менения были вызваны распространением письменности и образования, которые
в новом городском мире стали доступны горожанам, в особенности купцам: Pi-
renne H. L’ instruction du marchand au moyen âge // Annales d’histoire économique et
sociale. 1929. Vol. 1. P. 13 ff.; Rörio F. Mittelalter und Schriftlichkeit // Die Welt als Ge-
schichte. 1953. Bd. 13. S. 29 ff.; Ennen E. Stadt und Schule // Haase C. (Hrsg.) Die Stadt
des Mittelalters. Darmstadt, 1973. Bd. 3. S. 455 ff.; Despy G., Ruelle P. (Ed.) Bourgeois et
littérature bourgeoise dans les anciens Pays-Bas au 13e siècle. Bruxelles, 1978. P. 451 ff.;
Uyttebrouck A. L’ enseignement et les bourgeois; Moeller B. (Hrsg.) Studien zum städti-
schen Bildungswesen des späten Mittelalters und der frühen Neuzeit. Göttingen, 1983;
Keller H. u.a. Träger, Felder, Formen pragmatischer Schriftlichkeit im Mittelalter. Der
neue Sonderforschungsbereich 231 // Frühmittelalterliche Studien. 1988. Bd. 22. — См.
также примеч. 283 о «втором слое».
270
Об экономическом подъеме XI–XIII веков см.: Wolff P. Monnaie et développe-
ment économique dans l’ Europe médiévale // Histoire, économie et société. 1982. P. 497 ff. —
Огромное богатство новых слоев — «больших людей» (grand bourgeois, le peuple
gras): Favier J. De l’or et des épices. Naissance de l’homme d’affaires au moyen âge. Paris,
1987; Le Goff J. Marchands et banquiers du moyen âge. 5e éd. Paris, 1972.
наконец, папа римский и короли основывали и поддерживали школы

и «университеты», где сочетались новая динамика, многостороннее
обучение и разнообразие педагогических методик, а ученики рекру-
тировались из жителей ближних и дальних городов; из них формиро-
валась совершенно новая элита, делавшая карьеры на государственной
и церковной службе271. Если раньше, с позднеримских и франкских вре-
мен, знать обладала монополией на образование — и пользовалась ею
для подготовки к службе на высоких постах при королевских дворах
и в церкви с большей интенсивностью, чем долгое время полагали
историки272, — то теперь эта монополия пала, равно как и монополия
знати на власть, потому что, хотя среди учащихся блистали и выходцы
из знатных семей, сначала церковь (в Италии и во Франции раньше,
чем в Германии), а потом светские правители стали назначать на высо-
271
Об идейной и социальной трансформации см.: Bosl K. Regularkanoniker
(Augustinerchorherren) und Seelsorge in Kirche und Gesellschaft des europäischen 12.
Jahrhunderts // Abhandlungen der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Philoso-
phisch-historische Klasse. Heft 86. 1979; Chenu M. D. Civilisation urbaine et théologie.
L’ école de Saint-Victor au 12e siècle // Annales. Économies, sociétés, civilisations. 1974.
Vol. 29. P. 1253 ff.; Le Goff J. Les intellectuels au moyen âge. Paris, 1957. Новое начинается
с «городской революции» XII века: Classen P. Die hohen Schulen und die Gesellschaft
im 12. Jh // Archiv für Kulturgeschichte. 1966. Bd. 48. S. 155 ff.; Idem. Zur Geschich-
te der «akademischen Freiheit», vornehmlich im Mittelalter // Historische Zeitschrift.
1981. Bd. 232. S. 529 ff., 534 ff.: академическая свобода (libertas scolastica) появляется
в 1230–1250 годах по аналогии с libertas ecclesiae. Это приводит к тому, что «на про-
фессоров и магистров начинают смотреть как на людей особого класса, подобно
дворянству, потому что их труд особым образом служит общественной пользе,
publica utilitas». — Привилегии, выданные Фридрихом Барбароссой Болонье (1155–
1158), Филиппом-Августом Парижу (1200) и одним кардиналом-легатом Оксфорду
(1214), даровали «вольности» (libertates, franchises, Fryheiten) организации — univer-
sitas — и вместе с тем положили начало существованию нового сословия; ценное
введение в историю возникновения университетов дает: Oexle O. G. Alteuropäische
Voraussetzungen des Bildungsbürgertums. Universitäten, Gelehrte und Studierte // Con-
ze W., Kocka J. (Hrsg.) Bildungsbürgertum im 19. Jh. Stuttgart, 1985. Bd. 1. S. 29 ff., 37 ff.;
Fried J. (Hrsg.) Schulen und Studium im sozialen Wandel des hohen und späten Mittelal-
ters. Sigmaringen, 1986; Miethke J. Die Studenten // Schultz R. (Hrsg.) Unterwegssein im
Spätmittelalter // Zeitschrift für historische Forschung. 1985. Beiheft 1. S. 49 ff.
272
Werner K. F. Adel — «Mehrzweckelite» vor der Moderne? // Soutou G., Hude-
mann R. (Hrsg.) Eliten in Deutschland und Frankreich im 19. und 20. Jh. München,
1994. Bd. 1. S. 17–32. — Стратегию социального восхождения через образование,
которой в IX веке пользовались еще редко, обличает Теган (Thegan. Vita Hludovici.
Cap. 20. S. 595), отстаивающий монополию знати: «Turpissimam cognationem eorum
a iugo debitae servitutis nituntur eripere […] Tunc aliquos eorum liberalibus studiis inst-
ruunt, alios nobilibus feminis coniungunt». — (Перевод: «Они пытаются вырвать свой
низкий род из-под ига вынужденного услужения […] Тогда одних из них обучают
свободным искусствам, других женят на благородных женщинах».)
кие должности способных выпускников этих школ даже в тех случаях,

когда те были незнатного происхождения273.
Между новым богатством, новой образованностью и homines novi
в церковном и государственном аппарате существовали тесные свя-
зи как личного, так и политического характера. Произошла револю-
ционная трансформация социальной системы, деньги стали значить
столько же или больше, чем земельные владения, и роскошную жизнь
стали, в отличие от прежних времен, вести люди, которым она не по-
лагалась по рождению. Это вызвало в обществе культурный шок: его
отражением явились распространение нищенствующих монашеских
орденов в городах и новый «культ бедности» как формы жизни274. Этот
культ был обращен против верхушки клира, которая демонстрировала
свое богатство и — поскольку изменились и ее социальный состав,
и воззрения — уже не относилась, как прежде, к тем высшим сферам
этого мира, которые не подлежали критике. Кризис клира надо рас-
сматривать в одном ряду с кризисом рыцарства. Принесенные в массы
клюнийским реформаторским движением более строгие представления
о подобающем духовным лицам образе жизни явились одним из источ-
ников нараставшей антипатии к клиру — важной составляющей esprit
laïc, который был враждебен не религии, а именно клиру275. Это же
273
В XII веке Оттон Фрайзингский (Otto von Freising. Gesta Friderici 2. 14 // MGH.
Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. 1912. T. 46. P. 116)
возмущался по поводу перемен в Италии, где доступ к дворянскому достоинству
и высоким должностям («ad militiae cingulum vel dignitatum gradus») открывали мо-
лодым людям низкого происхождения, даже ремесленникам, каковых другие наро-
ды не подпускают к высшему образованию, как зачумленных: «inferioris conditionis
iuvenes vel quoslibet contemptibilium etiam mechanicarum artium opifices, quos cetere
gentes ab honestioribus et liberioribus studiis tamquam pestem propellunt». — (Пере-
вод: «Юношей низкого состояния или презренных ремесленников, которых дру-
гие народы отгоняют от учения как чуму». — О Франции см.: Autrand F. Offices et
officiers royaux en France sous Charles VI // Revue historique. 1969. Vol. 241. P. 285 ff.;
Fédou R. Les hommes de loi lyonnais à la fin du moyen âge. Études sur les origines de
la classe de robe. Paris, 1964. О превращении в «парламентскую аристократию» см.:
Bulst N. Studium und Karriere im königlichen Dienst in Frankreich im 15. Jh. // Fried J.
(Hrsg.) Schulen und Studium. S. 375 ff. — Об империи см.: Moraw P. Gelehrte Juristen
im Dienst der deutschen Könige des späten Mittelalters, 1273–1493 // Schnur R. (Hrsg.)
Die Rolle der Juristen bei der Entstehung des modernen Staates. Berlin, 1986. S. 77 ff.
274
La conversione alla povertà nell’Italia dei secoli XII–XIV // Atti del XXVIImo Con-
vegno storico internazionale, Todi 1990. Spoleto, 1991. О нищенствующих орденах см.:
Le Goff J. Ordres mendiants et urbanisation dans la France // Annales. Économies, socié-
tés, civilisations. 1970. P. 924 ff.; Idem. Le vocabulaire des catégories sociales.
275
Lagarde G. de. Naissance de l’ esprit laïc au déclin du moyen âge, 3e éd. Louvain;
Paris, 1956. T. 1. P. 165 ff. о враждебном отношении к клиру; Ibid. P. 175–176 — о про-
стало и одной из предпосылок успеха Реформации в XVI веке: Лютер,

монах-августинец, помимо всего прочего продолжал мендикантскую
традицию критики клира.
Историческая школа права в германской историографии XIX века
стремилась свести все многообразие и сложность грандиозных соци-
альных перемен, начавшихся с рубежа Х–XI веков, к оппозиции между
«господством» и «товариществом» (Herrschaft и Genossenschaft), подчер-
кивая при этом, что последнее основывалось на «типичном для герман-
цев мышлении в категориях товарищества»276. Никто, конечно, не ста-
нет отрицать, что у народов, говорящих на германских языках (хотя бы
частично, как в Англии), равно как и других народов, существовали
традиции и предпочитаемые формы объединений по принципу «това-
рищества», однако они вовсе не происходили от какого бы то ни было
единого «германского» корня. Что касается монашеской общины — од-
ного из факторов, спровоцировавших трансформацию как в идейном,
так и в фактическом плане, — то она, разумеется, зародилась не в гер-
манском мире. То же самое относится к «низам», которые в некоторых
романских странах добились перемен, порой превосходивших по мас-
штабам все прочие. Особая заслуга в освобождении историографии
от никчемных оков прежних понятийных и интерпретационных схем
принадлежит Отто Герхарду Эксле, который доказал, что ранние формы
товариществ, существовавшие во франкской державе и в наследовав-
ших ей государствах, в том числе в Германии, имели римско-среди-
земноморские корни277.
исхождении солидарности мирян в городах: с середины XIII века против клириков

и их особых привилегий объединялись «milites, communitates et barones, rustici et
burgenses» (Ibid. P. 169) — какое повышение в статусе для последних! О кризисе
клира см.: Favier J. Le temps des principautés de l’an mil à 1515 // Idem. (Éd.) Histoire de
France. Paris, 1984. T. 2. P. 190 ff.
276
«Классик» Отто фон Гирке (Gierke O. von. Das deutsche Genossenschaftsrecht.
4 Bde. Berlin, 1868–1881; reprint: 1954) еще полностью остается в русле традиции
германистики в узком смысле этого слова. См.: Bader K. S. Otto v. Gierke // Neue
deutsche Biographie. Berlin, 1964. Bd. 6. S. 374–375. — Представление о сильных
и слабых сторонах этого подхода дает статья: Vollrath H. Herrschaft und Genossen-
schaft im Kontext frühmittelalterlicher Rechtsbeziehungen // Historisches Jahrbuch.
1982. Bd. 102. S. 33 ff.
277
Oexle O. G. Conjuratio und Gilde im frühen Mittelalter. Ein Beitrag zum Problem
der sozialgeschichtlichen Kontinuität zwischen Antike und Mittelalter // Schwineköper B.
(Hrsg.) Gilden und Zünfte. S. 151 ff. Континуитет античных понятий, их содержания
и употребления автор убедительно продемонстрировал для слов (con)fraternitas,
consortium, societas, coniuratio, universitas.
Не менее полезным является указание Петера Бликле и других

исследователей на структурное сходство между процессами возник-
новения и формирования общины в городе и в деревне278:
Город и деревня представляют собой отдельную мирную зону,

которая обозначена городской стеной либо сельской околицей; город
и деревня являются отдельными юридическими зонами […] городско-
му суду соответствует деревенский суд; городскому бургомистру соот-
ветствует деревенский амтман, а городскому совету — коллегиальный
орган в деревне, состоящий из четверых (шестерых, восьмерых, две-
надцати) человек; ремесленнику, обладающему правами гражданства
и собственным домом в городе, соответствует крестьянин, обладающий
правами члена общины и собственным двором в деревне.
Свое терминологическое отражение эта структурная общность

находит в понятии gemeiner Mann («рядовой человек»), распростра-
няющемся как на крестьян, так и на бюргеров. Этот термин, пожа-
луй, можно рассматривать как немецкое терминологическое прояв-
ление «третьего сословия»279. Те порядки, которые сумел установить
«рядовой человек» в городе и на селе, Бликле считает фундаментом
Реформации, которая, по его словам, была «сначала коммунальным
движением», а ее движущей силой являлись «бюргеры и крестьяне […]
короче — ‘община’, и за этими людьми […] теологи-реформаторы даже
278
Blickle P. Die politische Theorie des deutschen Verwaltungsstaates und ihre re-
alhistorischen Grundlagen // Internationales Archiv für Sozialgeschichte der deutschen
Literatur. 1984. Bd. 9. S. 149–150. — О нижеследующем: деревня как зона мира и пра-
ва разбирается в книге: Bader K. S. Studien zur Rechtsgeschichte des mittelalterlichen
Dorfes. 2 Bde. Köln, 1957–1962. — Точно так же Платель (Platelle H.) отмечает приме-
нительно к Северо-Восточно-Французскому/Нижнелотарингскому Региону XII–
XIII веков, что communauté rurale приобретает personalité juridique и становится
активным контрагентом как светских, так и церковных сеньоров. Приблизительно
в то же время начинает все больше увеличиваться разрыв между теми, кто рабо-
тал лишь собственными руками (manoperarii/manouvriers), и теми, у кого имелась
упряжка; из среды последних вышли, в свою очередь, riches laboureurs, поднявшие-
ся высоко над остальной «крестьянской массой», — см.: Trenard L. (Éd.) Histoire
des Pays-Bas français. Flandre, Artois, Hainaut, Boulonnais, Cambrésis. Toulouse, 1972.
P. 109, 116.
279
И, соответственно, понятие это «снова оказывается в центре внимания»
в германских землях в XVIII веке — см.: Voss J. Der Gemeine Mann und die Volksauf-
klärung // Mommsen H., Schulze W. (Hrsg.) Vom Elend der Handarbeit. Probleme
historischer Unterschichtenforschung. Stuttgart, 1981. S. 208. — О tiers état см. выше,
примеч. 238–240.
признавали способность выносить суждение о правильном вероучении

и выбирать приходского священника» (какая легитимация для общины
как формы социальной организации!). Важным и верным в этих словах
является то, что наряду с властителями (вплоть до монархов) — чью
истинную роль Бликле, видимо, не совсем верно оценивает (тот факт,
что Реформация, в отличие от Крестьянской войны, не ограничилась
кратковременными «движениями», а победила и закрепилась, объяс-
няется тем, что новая церковь, исходя из собственных убеждений, ста-
новилась «церковью страны» (Landeskirche), а государство охраняло ее
от посягательств католических сил), — в центр внимания выдвигаются
политико-юридическая роль общины и те ее уходящие в XII–XV века
корни, которые нас в данном случае интересуют.
Здесь нет возможности подробно говорить о борьбе за власть,
развернувшейся начиная с XI века между сеньором города (обычно
это был епископ) и организованными в коммуну горожанами, а также
о борьбе внутри города между патрициатом, рекрутировавшимся часто
из купеческого сословия, и представителями цехов, которая стала ши-
роко распространенным феноменом начиная с рубежа XII–XIII веков280.
280
Примеры от раннего до позднего Средневековья: около 960 года в Льеже
(cives Leodicenses против епископа Эверахуса) — Kupper J. L. Lüttich. S. 25 ff.; восста-
ние в Кёльне — Lampertus Hersfeldiensis. Annales, ad annum 1074. P. 186 (с указани-
ем на pessimum exemplum изгнания вормсского епископа бюргерами, стоявшими
на стороне Генриха IV); говоря о кровавой бане, учиненной после подавления вос-
стания, Ламберт (Ibid. P. 192) признает эксцессы, однако считает их все же «iustae ul-
tionis negocium», потому что «gravior morbus acriori indigebat antidoto». — Во Фран-
ции и в романской части империи — восстания в Ле Мане (1070), Камбрэ (1077),
Лане (1112), Сансе (1147); о восстании в Лане ср. драматичное описание у Гвиберта
Ножанского (Guibert de Nogent. De vita sua 3. 1 ff. // Labande E.-R. (Éd.) Guibert de No-
gent. Autobiographie. Paris, 1981. P. 268 ff.; см. об этом теперь: Saint-Denis A. Pouvoirs
et libertés à Laon dans les premières années du XIIe siècle // Magnou-Nortier E. (Éd.) Pou-
voirs et libertés au temps de premiers Capétiens. Maulervier, 1992). — В Невере: Annales
Nivernenses ad annum 1177 // MGH. Scriptores. 1881. T. 13. P. 90: «Hoc anno plebecula
Nivernensis eiecit garciones Renaudi de Disesi propter nimiam oppressionem quam fa-
ciebant in Civitate». — (Перевод: «В том году неверская чернь изгнала разбойников
Ренауди из Дизеза из-за чрезмерного насилия, которое они совершали в городе».)
В 1303 году в Льеже «лучшие люди» (majores, insignes, potentiores) вынуждены были
принять в состав правящего совета присяжных (jurés) поддерживаемых канониками
собора Св. Ламберта «меньших» (minores, populares, plebei). При попытке отменить
это нововведение многие патриции были убиты — см.: Kupper J. L. Lüttich. S. 25 ff.;
Brandt A. von. Die Lübecker Knochenhaueraufstände von 1380/84 und ihre Vorausset-
zungen // Zeitschrift des Vereins für Lübeckische Geschichte und Altertumskunde. 1959.
Bd. 39. S. 123 ff.; Fédou R. Le cycle médiéval des révoltes lyonnaises // Cahiers d’histoire.
1973. Vol. P. 233 ff. — Обобщающее иследование см.: Fourquin G. Les soulèvements
populaires au moyen âge. Paris, 1972; Blickle P. Unruhen in der ständischen Gesellschaft,
Эти битвы придавали позднему Средневековью зачастую такие черты,

которые как бы сближают его с Новым временем, поскольку в них «на-
род» в виде различных группировок горожан играл — по крайней мере
временно — определенную политическую роль и возникали городские
республики. Эти последние не смогли (за несколькими исключениями)
выжить в наступившую затем эпоху, когда преобладали династические
формы управления281, а государственные и церковные власти к тому же
выработали или расширили в эти неспокойные времена действенные
1300–1800. München, 1988; Mollat M., Wolff P. Ongles bleus, Jacques et Ciompi. Les
révolutions populaires en Europe au 14e et 15e siècles. Paris, 1970.
281
В том, что касается «средневекового» (prämodern) притязания прежних низ-
ших слоев на принадлежность (наряду с дворянами или вместо них) к «народу»
(populus) в том политическом значении, о котором говорилось в параграфе IV.1,
показательны фигура и учение Манегольда из Лаутербаха (ок. 1030 — между 1103
и 1109), тем более что именно в нем хотели видеть «средневекового представите-
ля учения о народном суверенитете», против чего справедливо выступал Фурман:
Fuhrmann H. «Volkssouveränität» und «Herrschaftsvertrag» bei Manegold von Lauten-
bach. Festschrift für H. Krause. München, 1975. S. 21 ff. Ср.: Schwab D. Manegold von
Lautenbach // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 3. S. 240 ff. и ниже,
примеч. 293, о том, что представление о существовании в средневековых городах
«демократии» в современном смысле является недоразумением. С одной стороны,
на практике знать постоянно участвовала в управлении городами, а король его
контролировал, включая «право на сопротивление» и низложение правительства
(см. параграф IV.1): новыми были попытки расширения тех групп горожан, кото-
рые представляли populus; как известно, королевская власть часто содействовала
этим реформам и использовала их в борьбе со знатью. С другой стороны, литера-
тура по теории государства всегда ссылалась на учение римских юристов о пол-
ноте власти, переданной римским народом правителю, из чего можно было вы-
водить право на низложение — после Манегольда это делали, в частности, Фома
Аквинский и Марсилий Падуанский. Подобные теории, выдвигавшиеся по самым
разным мотивам, отражают политический и социальный климат, изменившийся
в связи с тем, что господство знати было поколеблено. — Блеск городов, блекну-
щий под властью князей, — часть начавшегося в XIV веке более общего процесса,
который можно наблюдать и на примере университетов: университетские корпо-
рации (Einungen), основанные на принесении клятвы, с момента их официального
признания монархом или папой становились интегральной частью государствен-
но-церковного порядка — ср.: Oexle O. G. Alteuropäische Voraussetzungen. S. 48–49.
Автор указывает на аналогичные явления в среде ремесленных цехов, то есть
на феномен «социального дисциплинирования» (Герхард Эстрайх). — К числу ис-
ключений относятся (до XVI века) ганзейские города с их политической, военной
и экономической мощью и высоким (в течение какого-то времени) престижем,
которым пользовались их представители. См.: Wriedt K. Hanse // Lexikon des Mit-
telalters. Bd. 4. S. 1921 ff.; Dollinger P. Die Hanse. Stuttgart, 1981 (оригинал: La Hanse,
12e—17e siècle. Paris, 1964). — Ранний кризис коммун во Франции, которые были —
отчасти в результате банкротств — взяты короной под свою власть, освещен в:
Petit-Dutaillis C. Les communes françaises. Paris, 1970. P. 108 ff., 139 ff.
репрессивные механизмы, характерные для государственности раннего

Нового времени282. Во всяком случае, город на несколько столетий сде-
лался основным местом сословной дифференциации, где лучше всего
можно наблюдать сложный состав низовых слоев населения283.
И именно в связи с этим встает проблема дефиниции: как опреде-
лить «низовые слои» в мире, в котором то тут, то там индивиды и груп-
282
Foucault M. Surveiller et punir. Paris, 1975 (ср. рус. пер.: Фуко М. Надзирать
и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. В. Наумова; Под ред. И. Борисовой. М.,
1999. — Примеч. пер.); Elias N. Die höfische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie
des Königtums und der höfischen Aristokratie. Berlin, 1969 (ср. рус. пер.: Элиас Н. При-
дворное общество. М., 2002. — Примеч. пер.); Breuer S. Sozialdisziplinierung // Sachs-
se C., Tennstedt F. (Hrsg.). Soziale Sicherheit und soziale Disziplinierung. Frankfurt a.M.,
1986. S. 45 ff. — Первое ужесточение правовой и пенитенциарной системы уже око-
ло 1100 года обнаружил: Keller H. Zwischen regionaler Begrenzung. S. 9 ff.
283
Обзор социальной структуры позднесредневековых городов см.: Kel-
lenbenz H. Wirtschaft und Gesellschaft Europas. S. 139 ff.: «верхушка» (в Италии
их титулы — signore, messer, dominus), иногда образовывавшая «патрициат», ре-
крутировалась из жившей в городе аристократии (особенно в Южной Европе),
министериалов, богатых купцов и ремесленников; патриции нередко приобрета-
ли землю и загородные усадьбы. «Второй слой» образовывали те, кого в Нюрн-
берге именовали «названными», — уважаемые общественные деятели, исполняв-
шие руководящие должности безвозмездно (Honoratioren): они рекрутировались
из числа купцов и университетски образованных людей (нотариусов, адвокатов,
врачей, аптекарей); они иногда вступали в браки с представительницами «родов».
Ученые и художники, нажившие богатство, могли входить в этот слой. «Средний
слой» образовывали ремесленники, организованные в цехи, между которыми су-
ществовала иерархия. Далее — низшие слои: к ним принадлежали те, кто не был
экономически самостоятелен (но в некоторых случаях имел шанс, как подмасте-
рье, подняться выше), — наемные работники; они, в свою очередь, стояли выше
поденщиков. Также частью этого слоя являлись разнообразные бедняки и ижди-
венцы: их, в свою очередь, отделяла четкая грань от тех, кто был исключен из со-
циума (см. примеч. 290). Политическую границу задавали право гражданства,
которое было доступно не всем ремесленникам, и гражданская присяга, которую
не могли приносить подмастерья. Социальная структура находила свое отраже-
ние в налогообложении (см. примеч. 292). Ср. обзор по всей Германии: Masch-
ke E. Die Unterschichten der mittelalterlichen Städte. S. l ff.; Idem. (Hrsg.) Städtische
Mittelschichten — о средних слоях, кроме того, см.: Maschke E., Sydow J. (Hrsg.) Stadt
und Ministerialität. Stuttgart, 1973; Ehbrecht W. Zu Ordnung und Selbstverständnis
städtischer Gesellschaften im späten Mittelalter // Blätter für deutsche Landesgeschich-
te. 1974. Bd. 110. S. 83 ff.; Elze R., Fasoli G. (Ed.) Aristocrazia cittadina e ceti popolari
nel tardo medioevo in Italia e in Germania. Bologna, 1984; Mayer T. (Hrsg.) Untersu-
chungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittelalterlichen Städte in Europa. Konstanz;
Stuttgart, 1966; Engelmann E. Zur städtischen Volksbewegung. S. 72 ff. (о гражданском
полноправии melius citadanagii Arelatis, о сращивании семей milites и probi homines,
о повышении социального статуса burgenses (бюргеров) как среднего слоя: осталь-
ное население называлось populares).
пы, традиционно относившиеся к этим слоям общества, покидали их,

поднимаясь по экономической и социальной лестнице? Можно ли от-
носить к низам всех, кто стоял ниже короля и аристократии, то есть,
в частности, и тех, кто поднялся на сколько-то ступеней выше своего
изначального положения? Ответ дать трудно в особенности еще и по-
тому, что суждения и понятия, встречающиеся в источниках, весьма
неодинаковы и даже противоречивы, они зависят от происхождения
авторов и от традиций, которые те представляли. Так, существовали
homines novi, которым в отдельных случаях удавалось добиться при-
знания со стороны церкви, короны и князей, тогда как традицион-
ные высшие слои, с их рефлексом на парвеню, по-прежнему взирали
на них свысока. Складывается амбивалентная картина: возникли новые
элиты — такие, например, как «лучшие люди» (Meliorat), в 1283 году
составившие городской совет Эрфурта; это были люди, которые тре-
бовали именовать себя divites et nobiliores и тем самым подчеркивали,
что они покинули мир низов как в своем самосознании, так и в плане
того социального положения, на которое они теперь претендовали.
В их глазах бунт (Aufruhr), который был направлен против порядка,
установленного в городе, выглядел кознями дьявола точно так же,
как некогда их собственное восхождение в глазах старых элит284. Воз-
284
Эрфуртская цитата — в: Ehbrecht W. Zu Ordnung und Selbstverständnis.
S. 83. Те, кто бунтует против новых элит, названы там «людьми, воспылавшими
дьявольским духом». Пример нового самоощущения подала, как установлено,
Италия — см.: Schmale F.-J. Das Bürgertum in der Literatur des 12. Jh. // Mayer T.
(Hrsg.) Probleme des 12. Jahrhunderts. Sigmaringen, 1968. S. 416 ff. Появившиеся
там в XII веке письмовники (artes dictandi) для городов (в Германии первый та-
кой письмовник был составлен около 1300 года Тимо Эрфуртским, мирянином)
содержат вымышленные письма императора к бюргерам, где он величает их «cla-
rissimi et nobilissimi (!) cives», а они, со своей стороны, выступают как «consules
et universus populus» или «consules et cives maiores et minores». Императора они,
благодаря поддержке папства, уже рассматривали не как повелителя, а как пред-
ставителя «superbia Teutonicorum, crudelitas tyrannorum, saevitia barbarorum». —
Ср.: Heers J. Le clan familial au moyen âge. Paris, 1974: «династические» структуры
городских аристократий в Италии; Bordone R. Kommune (Stadtgemeinde) // Lexikon
des Mittelalters. Bd. 5. S. 1285–1286, где об Италии говорится, что там «культура го-
родских верхов (то есть крупных и мелких рыцарей, capitanei, valvassori и negotiato-
res. — К.Ф.В.) […] [была] рыцарски-куртуазной, хотя бóльшая часть доходов этого
слоя происходила от торговли». — Lestocquoy J. Les villes de Flandre et d’ Italie sous le
gouvernement des patriciens, 11e—15e siècle. Paris, 1952: в XV–XVI веках лица бюр-
герского происхождения в Италии достигали ранга князей и даже пап. Папского
ранга чести достиг в результате спорной с мирской точки зрения карьеры и Жак
Кёр — см.: Mollat M. Jacques Coeur ou l’esprit d’ entreprise. Paris, 1988. — О Германии:
Moraw P. Deutsches Königtum und bürgerliche Geldwirtschaft // Vierteljahrsschrift
рождение и расцвет городов привели к тому, что иерархия людей по ро-

ждению была поколеблена, однако в ходе многочисленных кризисов
и «сословных битв» они же привели и к созданию новых иерархий,
которые затем отстаивались с не меньшим «консерватизмом» и, в свою
очередь, были подвержены закоснению.
При всех этих изменениях продолжали существовать «сословия»,
дифференциация и иерархизация которых шли все дальше и дальше.
«Рыцарское сословие», «крестьянское сословие», «купеческое сосло-
вие», «ремесленническое сословие» и так далее — таковы новые эле-
менты, дополнившие картину «сословного общества» (société d’ordres),
существовавшего до конца ancien régime285. Каждое из этих сословий,
пусть даже самое незначительное, обеспечивало себя — как некогда
знать — собственной духовной легитимацией, поддерживавшейся цер-
ковью и мирскими братствами, не говоря уже о тех его представителях,
которые делали церковную карьеру286. Каждый, кто вел жизнь, сообраз-
ную его сословной принадлежности, не позорил свое сословие, теперь
считался «честным» (ehrbar, или ehrlich), в то время как все, кто к это-
му новому сословному миру не принадлежали, неизбежно попадали
в число «бесчестных» (ehrlos, или unehrlich). Это была не столько мо-
ральная оценка, сколько сухая констатация факта, имевшего юридиче-
ские последствия287. Новшество это было неслыханное, если вспомнить,
für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1969. Bd. 55. S. 289 ff., с примерами крупных
состояний начиная с XIV века (Ibid. S. 307 ff.). — Важная работа о новом стиле
мышления: Irsioler F. Kaufmannsmentalität im Mittelalter // Meckseper C., Schrauth E.
(Hrsg.) Mentalität und Alltag im Spätmittelalter. Göttingen, 1986. S. 53 ff.
285
Понятие société d’ordres основано на понятии ordres у Луазо — см.: Mous-
nier R. Les hierarchies sociales de 1450 à nos jours. Paris, 1969. P. 60 ff. Соответству-
ющее представление систематизировано только с XIV века, причем применявший-
ся для этого термин — estats. См.: Batany J., Contamine P., Guenée B., LeGoff J. Plan pour
l’ étude historique. P. 72; Bulst N. Die französischen Generalstände. S. 28: в 1461 году
«третье сословие» (tiers estat) сменяет «общее» (estat comun).
286
Vauchez A. Les confréries au moyen âge.
287
Здесь и далее взаимосвязь между honor/dignitas, «саном» и «достоинством»
высокопоставленных позднеримских сановников, а потом старинной знати, с од-
ной стороны, и новой «сословной честью» — с другой, лишь намечена — об этом
см.: Werner K. F. Naissance de la noblesse. Нет возможности обстоятельнее разбирать
проблематику этого обширного понятийного поля — особенно в том, что касается
чести римского гражданина (civis) и свободного германца (мужчины и свободной
[!] женщины) до распада Рима (см. выше). Отметим лишь, что в немецком сло-
ве «честь» (Ehre) смешиваются два совершенно разных понятия: честь, воздава-
емая Богу (gloria), и честь социального ранга (honor, фр. honneur); см. литературу
в: Scheyhing E. Ehre // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 1. S. 846 ff.
Автор отмечает «давно вошедшее в привычку приравнивание» друг к другу «пра-
что до тех пор «честь» (honor) вместе с подобающим ей «достоинством»

(dignitas) были атрибутами «власти» (potestas), которую жаловали в им-
перии и в церкви только Бог и поставленный им правитель и кото-
рая была исключительной привилегией дворянства: оно как бы было
единственным сословием, поэтому лишь из него рекрутировались те,
кого называли Standespersonen (досл. «сословные лица», то есть лица
высокого положения), и аристократы всегда были убеждены, что лишь
они могут защищать честь («правом на сатисфакцию» обладали только
дворяне вплоть до конца XIX — начала ХХ века). Теперь же и другие
социальные группы стали претендовать на собственную «сословную
честь» и при одобрении как церкви, так и государства утверждали это
притязание, живя «по чести».
Вступая в одно из сословий, представители низших слоев мог-
ли вырваться из рядов собственно «низов» (niederes Volk). С другой
стороны, именно теперь масса тех, к кому подобное обозначение все
еще было применимо, дифференцировалась. Путь от populus/peuple
(«народ») к Pöbel («чернь») был открыт. Терминологически это про-
являлось в том, что от этого корня вновь и вновь образовывались
пейоративные формы, такие как французское poble, которое было
заимствовано в средневерхненемецкий (pobel, povel, pöbel, pövel) —
не в XVI веке, как думал Вернер Конце, а гораздо раньше288. Спектр
маргинальных социальных групп, лишенных в принципе всяких прав,
охватывал уже в Х веке иноземцев (не получавших легитимного стату-
са или поступавших под защиту властей), язычников, еретиков, евреев
(частично пользовавшихся защитой короны), объявленных вне закона,
преступников, а теперь, особенно в крупных городах, он расширялся
ва [на что-либо]» и «чести», однако, следуя традиции немецкой школы права,

несколько односторонне выделяет германский компонент. См.: Zunkel F. Ehre //
Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1975. Bd. 2.
S. 1–63. Те, кто не обладал сословной честью, были, тем не менее, тоже защищены —
за счет включенности в состав familia своего господина — см.: Bosl K. Die ‘Familia’
als Grundstruktur. S. 400 ff. (о «бесчестных»); см. также примеч. 292.
288
Conze W. Vom «Pöbel» zum «Proletariat» // Vierteljahrsschrift für Sozial- und Wirt-
schaftsgeschichte. Bd. 41. 1954 [репринт — в: Wehler H.-U. (Hrsg.) Moderne deutsche So-
zialgeschichte. Göttingen, 1966]. Cр.: Hemme A. Das lateinische Sprachmaterial. S. 689. —
Об ухудшении отношения к крестьянам и бедноте в XV–XVI веках писал уже: Bezold F.
von. Die «armen Leute»und die deutsche Literatur des späteren Mittelalters // Historische
Zeitschrift. 1879. Bd. 41. S. l ff. См. также: Bosl K. Europa im Aufbruch. S. 300–301, о XII–
XIV веках: «‘Бедняк’ превратился в общественный и религиозный идеальный тип»
для клира и знати. Проводимая далее параллель с «простолюдином» (der gemeine Mann)
не совсем удачна, так как последний термин представляет собой также самоназвание.
и дифференцировался289. Были люди без постоянного места жительства
289
Schubert E. Gauner, Dirnen und Gelichter in deutschen Städten des Mittelalters //
Meckseper C., Schrauth E. (Hrsg.). Mentalität und Alltag im Spätmittelalter. S. 97 ff. —
На примере Кёльна эту тему разбирают: Irsigler F., Lassotta A. Bettler und Gaukler,
Dirnen und Henker. Außenseiter in einer mittelalterlichen Stadt. Köln 1300–1600. Köln,
1984 (reprint: München, 1989). Авторы пишут о прокаженных, сумасшедших, цы-
ганах, банщиках, фокусниках, предсказателях. — Ф. Граус в своей книге объемом
более 500 страниц (Graus F. Pest — Geissler — Judenmorde: das 14. Jh. als Krisenzeit.
Göttingen, 1987) рисует панораму XIV века — века великой эпидемии чумы и ев-
рейских погромов; эти феномены теснейшим образом связаны с социальной
историей городов и тех из их жителей, кто был исключен из социума. О евреях
см.: Ristow G. Zur Frühgeschichte der rheinischen Juden. Von der Spätantike bis zu den
Kreuzzügen // Schilling K. (Hrsg.). Monumenta Judaica. 2000 Jahre Geschichte und Kul-
tur der Juden am Rhein. Köln, 1964. S. 33 ff. В тот период правовое положение евреев
в целом было гораздо лучше, чем после Крестовых походов (если не считать того,
что немецкие короли ввиду возникшей необходимости стали брать под защиту
своих «камер-евреев», — см.: Battenberg F.-R. Schutzjuden // Handwörterbuch zur
deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 4. S. 1535 ff.). Ср. исследования: Graboïs A. Civilisation
et société dans l’ occident médiéval. Londres, 1983 (главы X, XI, XV), а также работы
Гидо Киша и, наконец: Chélini J. L’ aube du moyen âge. P. 112 ff. — По всем периодам
см.: Battenberg F. Das europäische Zeitalter der Juden. Zur Entwicklung einer Minder-
heit in der nichtjüdischen Umwelt Europas. 2 Bde. Darmstadt, 1990; основополагающая
работа по Германии: Haverkamp A. (Hrsg.) Zur Geschichte der Juden im Deutschland
des späten Mittelalters und der Frühen Neuzeit. Stuttgart, 1981; по Франции: Blumen-
kranz B. Histoire des juifs de France. Toulouse, 1972. См. также материалы коллоквиу-
ма: De l’antijudaïsme antique à l’antisémitisme contemporain. Lille, 1979. — О еретиках
см.: Grundmann H. Ketzergeschichte des Mittelalters // Schmidt K. D., Wolf E. (Hrsg.) Die
Kirche in ihrer Geschichte. Ein Handbuch. 2. Aufl. Bd. 2. Lfg. G. Teil 1: 1963. Göttingen,
1967; Patschovsky A. Häresie // Lexikon des Mittelalters. Bd. 4. S. 1933 ff.; Musy J. Mou-
vements populaires et hérésies au 11e siècle en France // Revue historique. 1955. Vol.
253. P. 33 ff.; Kieckhefer R. Repression of Heresy in Medieval Germany. Liverpool, 1979;
Kurze D. Häresie und Minderheit im Mittelalter // Historische Zeitschrift. 1979. Bd. 229.
S. 529 ff.; Kolmer L. Ad Capiendas Vulpes. Die Ketzerbekämpfung in Südfrankreich in
der ersten Hälfte des 13. Jahrhunderts und die Ausbildung des Inquisitionsverfahrens.
Bonn, 1982; Erler A. Inquisition // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte.
Bd. 2. S. 370 ff. (с литературой); Le Goff J. Hérésies et société dans l’Europe préindustriel-
le, 11e—18e siècle. Paris, 1968. — О преступниках см.: Lanhers Y. Crimes et criminels au
14e siècle // Revue historique. 1968. Vol. 240. P. 325 ff.; Robert V. Les signes d’infamie au
moyen âge // Mémoires de la Société Nationale des Antiquaires de France. Paris, 1888. —
Обзорная работа по всем маргиналам: Goglin J.-L. Les misérables dans l’ occident mé-
diéval. Paris, 1976 (в ней кратко говорится и о создании богаделен и лепрозориев);
Schmitt J.-C. L’ histoire des marginaux // Le Goff J. (Éd.) La nouvelle histoire. Paris, 1978.
S. 344 ff.; Geremek B. Les marginaux parisiens aux 14e et 15e siècles. Paris, 1976; Idem.
La potence ou la pitié. L’ Europe et les pauvres du moyen âge à nos jours. Paris, 1987 —
автор различает «интегрированную бедность» (pauvreté intégrée) Средневековья
и репрессии в отношении «нежелательных бедняков» (pauvres indésirables) начи-
ная с 1525–1535 годов; Graus F. Au bas moyen âge: pauvres des villes et pauvres des
campagnes // Annales. Économies, sociétés, civilisations. 16e année. 1961. P. 1053 ff. —
(vagabundi, varende lute), чье соседство с криминальными элементами

стало настолько тесным, что граница грозила исчезнуть290. К «бесчест-
ным людям» относились, в том числе уже в Новое время, «бродячие»
певцы, артисты, художники, которым зачастую отказывали в праве
быть похороненными на кладбище. Хотя уже начиная с XV века имели
место блестящие исключения и эти люди всегда стремились найти
себе высокопоставленных покровителей, чтобы не только материально
обеспечить себя, но и обрести место в обществе, положение в целом
изменилось только в последние столетия291.
Что касается массы «интегрированных» сословий, то показательны
количественные соотношения, которые для некоторых городов можно
установить достаточно точно: они показывают, насколько мала была
(в относительном выражении) общая численность тех жителей города,
Об атмосфере см.: Favier J. François Villon. Paris, 1982. P. 23 ff., 163 ff., 399 ff. — Тем,
кто хочет отнести к хотя и не отверженным, но все же неполноправным членам
общества также и женщин (жен), напомним, что правовое положение и дееспособ-
ность женщин — не только вдов (обладавших капиталом), но и женщин, имевших
в городе собственное дело, — значительно улучшилось, как показал уже: Schmelz-
eisen G. K. Die Rechtsstellung der Frau in der deutschen Stadtwirtschaft. Stuttgart, 1935;
см. также: Power E. Les femmes au moyen âge. Paris, 1979.
290
Graus F. Fahrende, fahrendes Volk // Lexikon des Mittelalters. Bd. 4. S. 231: на-
звание farende lute («бродяги», «странствующие») — позднесредневекового проис-
хождения, Граус отсылает к статье Spielleute, Prostitution (fahrende Frauen), Vagan-
ten; Idem. Die Randständigen // Zeitschrift für historische Forschung. Beiheft 1. S. 93 ff.;
Philipp G. Leute, fahrende // Handwörterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte. Bd. 2.
S. 1858 ff. Автор подчеркивает, что шпильманы, шуты, жонглеры могли иметь са-
мый различный социальный статус, вплоть до «поэтов» рыцарского происхожде-
ния (см. примеч. 265 о куртуазной культуре). По случаю Франкфуртского рейхста-
га 1397 года собралось, как сообщает Лимбургская хроника, «четыре с половиной
сотни бродячих артистов — шпильманов, дударей, трубачей, декламаторов и ва-
гантов». — Карл Великий в 789 году объявил «гистрионов» бесчестными наряду
с рабами, еретиками, язычниками и евреями; в Саксонском зерцале шпильманы
не имеют никаких прав; в баварском законе 1256 года о мире в стране говорится,
что они «из мира» исключаются. И в более позднее время они относились «к груп-
пе ‘бесчестных’, обладавшей лишь ограниченной правоспособностью». Название
блатного языка «ротвельш» тоже восходит к «бродячим» (средневерхненем. rot —
«бродяга», «нищий».) Ср. примеч. 291.
291
Muratova X. Vir quidem fallax et falsidicus, sed artifex praeelectus. Remarques
sur l’image sociale et littéraire de l’artiste au moyen âge // Barral i Altet X. (Éd.) Artistes,
artisans et production artistique au moyen âge. T. 1: Les hommes. Paris, 1986. P. 53 ff.;
Hesse P.-J. Artistes, artisans et sécurité sociale au moyen âge // Ibid. P. 85 ff.; Idem. Artis-
tes, artisans ou prolétaires? Les hommes de la mine au moyen âge // Ibid. P. 431 ff.; Du-
mas F. Monnayage et monnayeurs // Ibid. P. 483 ff.; Robin F. L’artiste de cour en France:
le jeu des recommandations et des liens familiaux (14e—15e siècle) // Ibid. P. 537 ff.;
cр. примеч. 290.
которые принадлежали к какой-нибудь из групп, обладавшей своим

легитимным местом в сословной структуре, и насколько велика была
доля тех, кто не входили никуда292, а существовали более или менее бес-
правно в этом вовсе не демократическом, а олигархическом обществе293.
292
Ценные конкретные сведения о социальном порядке и стоящих за ним
демографических цифрах приводит: Diblmeier U. Untersuchungen zu Einkommens-
verhältnissen und Lebenshaltungskosten in oberdeutschen Städten des Spätmittelalters.
Mitte 14. bis Anfang 16. Jh. // Abhandlungen der Heidelberger Akademie der Wissen-
schaften. Philosophisch-historische Klasse. Jg. 1978. S. 507 ff.: о «беднейших налогопла-
тельщиках» и «неплатежеспособных». Автор обнаруживает (Ibid. S. 511) «слой, за-
писанный в налоговых книгах как не имеющий или почти не имеющий состояния
и охватывающий как минимум 50 процентов населения города». В Страсбурге 37–
40 процентов жителей не имели собственных запасов. В Нюрнберге их называли
«бедный народ» (daz arm volk), а поденщиков, получавших временный вид на жи-
тельство (и не имевших состояния), — «худыми бюргерами» (sleht bürger) — Ibid.
S. 522, 520. Представительствовать от цехов в Страсбурге в 1472 году могли только
«порядочные благополучные состоятельные люди», жившие «в чести и достатке»
и имевшие 4000 гульденов облагаемого налогом состояния (Ibid. S. 525). См. также:
Kirchgässner B. Probleme quantitativer Erfassung städtischer Unterschichten im Spätmit-
telalter, besonders in den Reichsstädten Konstanz und Esslingen // Maschke E., Sydow J.
(Hrsg.) Gesellschaftliche Unterschichten; Kirchgässner B. Wirtschaft und Bevölkerung der
Reichsstadt Esslingen im Spätmittelalter. Nach den Steuerbüchern 1360–1460. Esslingen,
1964. S. 69: «неимущий» (термин в системе налогообложения в Аугсбурге) — тот,
«у кого ничего нет», в Эслингене — даже тот, «кто ходит за подаянием», но тем не ме-
нее должен платить «похозяйственный налог с лиц, не имеющих собственности».
В 1500 году в Мюнхене почти 60 процентов населения платили небольшой налог
под названием «нету» (Habnit), принося клятву, что не могут платить подушную
подать в размере 1 гульдена, которая в других городах соответствовала состоянию
в 240 или 500 гульденов. Таким образом, перед нами не полное отсутствие средств
к существованию: «в подлинном смысле слова нищими», как писал Кирхгеснер,
были лица, записанные в эслингенской налоговой книге как pauper.
293
Склонность XIX века считать средневековые города «демократическими»,
равно как и склонность исследователей последних лет подчеркивать их «олигар-
хический» характер, хорошо показаны в работе: Keller H. Die Enstehung der italie-
nischen Stadtkommunen. S. 573 ff. Келлер, который демонстрирует (Ibid. S. 599 ff.),
насколько недемократичной по нынешним понятиям была система выборов на-
родных представителей и «народного капитана», или подеста, справедливо ука-
зывает на опасность использования современной (modern) «терминологии […]
которая создает иллюзию сходства с ситуацией, основанной на совершенно иных
принципах» (Ibid. S. 616). Понятие «олигархия» представляется нам, однако, менее
опасным, чем «демократия», поскольку оно отражает критический, а не идеологи-
чески панегирический взгляд; надо только не забывать, что состав членов органов
власти в олигархической системе городов часто менялся. Важно также помнить
о том, что городские власти вели себя столь же жестко и властвовали с такой же
гордостью и помпой, как и монархи. — О выделившихся в XIII веке в «касту» груп-
пах с «классовым сознанием» пишет на богатом источниковом материале и приво-
дит численные соотношения: Derville A. Le bourgeois artésien au 13e siècle // Revue de
Обобщая, можно сказать, что низы в любую эпоху следует де-

финировать как с исторической, так и с терминологической точки
зрения. Если наверху имеется единственная общественная группа,
отделенная от всех прочих, как nobilitas (знать) в позднеримский
и «раннеевропейский» период (конец III–XI век), в течение которо-
го в структуру добавился и занял в ней ведущие позиции высший
клир (и только он), — значит, все остальные люди, за исключением
бесправных рабов, образуют один низший слой, внутри которого
зачастую существуют дробные подразделения. Революционная пе-
ремена, по масштабу и последствиям сравнимая с промышленной
революцией, произошла в период высокого Средневековья: часть
незнатных социальных групп приобрела характер сословий, на ко-
торый дотоле имела право только знать, и сословную честь, так
что в «сословном» обществе (XI–XVIII веков) «собственно» низы
складывались из всех тех, кто не принадлежали ни к рыцарскому,
ни к купеческому, ни к ремесленническому, ни к крестьянскому,
ни к какому-либо другому сословиям, не обладали сословной честью,
то есть были «бесчестными». Это по-прежнему было большинство
населения, ибо не существовало «рабочего сословия» для работников
в городе и на селе, которые в позднейшую эпоху составили «рабочий
класс». Но еще н и ж е этого низшего слоя располагались различные
группы, исключенные из общества, которых роднило с постепенно
исчезавшей группой рабов и лично зависимых более или менее пол-
ное отсутствие прав. Общей чертой этих двух периодов является
то, что политические и социальные механизмы, имевшие «идеоло-
гическую» (преимущественно религиозную) подоплеку, в основном
препятствовали выпадению людей из структур, в которые те были
интегрированы и которые они признавали. Это касалось и «бедных»,
но пользовавшихся уважением людей, за счет чего еще резче прояв-
лялась дистанция между ними и теми, кто были исключены из обще-
ства, язычниками, евреями, еретиками, объявленными вне закона,
преступниками, рабами и так далее: некоторым не доставалось даже
христианского сострадания.
Хотя слово Volk употреблялось в разнообразных относящихся
к данному семантическому полю названиях для различных аспектов
l’Université de Bruxelles. 1978. Vol. 4. P. 389 ff.; Prevenier W. La bourgeoisie en Flandre

au 13e siècle // Ibid. P. 407 ff. Превенье, резюмируя, подчеркивает, что и слом «замк-
нутой касты» XIII века в следующем столетии мало что изменил в mécanismes du
comportement: «le pouvoir restait l’affaire des gens aisés».
и групп, входивших в низшие слои общества, или для всей их сово-

купности, все же его едва ли можно счесть адекватным или тем бо-
лее однозначным термином для обозначения «низов». В тех случаях,
когда «народ» выступал в качестве активной политической силы
или тем более в качестве выразителя всеобщей воли, это слово
обозначало как раз не низы, а верхи общества, знать либо неким
образом отобранный, обычно смешанный с аристократическими
элементами, количественно небольшой слой, который говорил
и действовал от имени «народа» в широком смысле, однако самому
ему практически не давал влиять на ход дела. Характерной особен-
ностью сословного периода является то, что на смену дворянской
монополии на власть пришла власть смешанного верхнего слоя,
пополнявшегося за счет постоянного включения в него индивидов
и групп из «народа» в широком смысле. Этот слой впоследствии
стал политически воплощать «нацию», причем в Священной Рим-
ской империи — в отличие, например, от Англии и Франции — су-
ществовало мощное сословие князей, которое само претендовало
на роль воплощения «нации» и как бы вклинивалось между осталь-
ными элитами и вершиной власти.
В социальном отношении «народ» в широком смысле — это на са-
мом деле был обширный средний слой, в который не входила огромная
масса неполноправных людей («низший слой» в строгом смысле этого
слова). Показательно, что для последней постоянно придумывались
все новые и новые пейоративные добавления к слову «народ» или осо-
бые формы этого слова. Все группы характеризовались не столько
биологической гомогенностью, сколько традиционными правилами
признания либо отказа в признании принадлежности к ним: сюда
относятся и приобретшее значительный размах во второй период
аноблирование, осуществлявшееся монархами, и прием ремесленника
в цех. Все группы почти всегда опирались при этом на церковную
легитимацию, поскольку — каждая на своем месте — они рассматри-
вали себя в качестве элементов угодного Всевышнему порядка, ко-
торый обеспечивал им наряду с соответствующими обязанностями
и определенные права по отношению к тем, кто выше и ниже их,
а за счет этого поддерживались их гордость и чувство собственного
достоинства.
Карл Фердинанд Вернер

VI. Раннее Новое время и XIX век: вводный обзор

Для истории понятий Volk, Nation и Masse в период с 1450 по 1914 год1
характерны четыре основных признака. Во-первых, эти понятия все вре-
мя были многозначны: их значения имели ядро, поддающееся определе-
нию, но границы их семантических полей редко бывали четко очерчены.
Во-вторых, на протяжении всего их развития наблюдается тенденция
к обозначению крупных комплексов, к генерализации и абстракции,
а также — и в связи с этим — нарастающая дифференциация значений
слов. В-третьих, это понятия, которые в ходе развития со времен гу-
манизма и Реформации приобретали все новые и новые политические
и социальные значения в последовательности «Nation — Volk — Masse».
И, наконец, в-четвертых, история этих понятий протекала отнюдь не рав-
номерно. В их использовании имели место колебания, их значение эво-
люционировало скорее скачкообразно, нежели в ходе какого-то непре-
рывного процесса. Как выясняется, происходили эти колебания и скачки
пусть не исключительно, но все же по преимуществу под воздействием
перемен в социально-политической жизни Германии и Европы, а также
под влиянием восприятия и оценки этих событий немецким обществом.
Понятие «нация» первым обрело сравнительно широкий поли-
тический смысл. В спорах о реформе империи и церкви, кипевших
в первой половине XV века, оно использовалось сначала в качестве
антиуниверсалистского полемического понятия (Kampfbegriff) против
императора и папы римского, но не позже начала XVI века оно уже
в качестве понятия, воплощающего консенсус (Konsens-Begriff), вошло
в состав официальной титулатуры империи: германская нация (deutsche
Nation) стала имперской нацией (Reichsnation). Одновременно с этим
культурно-языковое самосознание образованных немцев получило
мощнейший стимул благодаря тому, что была заново открыта Германия
Тацита, давшая повод немецким гуманистам утверждать, будто нем-
1
Автор данного раздела многим обязан покойному Вернеру Конце. В большой
мере высказанные здесь соображения были вдохновлены именно тем материалом
по истории описываемых понятий, который начал собирать ушедший от нас ис-
торик и который г-жа Гизела Конце с готовностью предоставила в распоряжение
автора. Полезный обзор проблематики нации можно найти уже в работе: Con-
ze W. Die deutsche Nation. Ergebnis der Geschichte. Göttingen, 1963; Idem. Nation und
Gesellschaft. Zwei Grundbegriffe der revolutionären Epoche // Historische Zeitschrift.
1964. Bd. 198. S. l ff.; Idem. «Deutschland» und «deutsche Nation» als historische Begrif-
fe // Büsch O., Sheehan J. J. (Hrsg.) Die Rolle der Nation in der deutschen Geschichte und
Gegenwart. Beiträge zu einer internationalen Konferenz in Berlin vom 16.–18. Juni 1983.
Berlin, 1985. S. 21 ff.
цы тождественны древним германцам. Это утверждение необычайно

укрепляло историческое самосознание, оно призвано было обеспечить
немецкой нации в глазах европейского ученого мира большее историче-
ское достоинство и одновременно служить повышению политического
престижа императора и империи как внутри нее, так и вовне.
В эпоху Реформации и Контрреформации понятие нации утра-
чивало свою интеграционную силу по мере того, как обнаружива-
лось, что реформа церкви на общеимперском уровне неосуществима.
С углублением конфессионального раскола идея имперско-националь-
ной общности бледнела, хотя к ней продолжали апеллировать всякий
раз, когда нужно было пресекать конфликты — будь то в пользу нена-
сильственного сосуществования конфессий на основе закона о мире
в империи, будь то ради создания надконфессионального союза в борьбе
против иностранных держав. Общность возникала также и в результа-
те общих страданий от нескончаемых бедствий Тридцатилетней войны,
и на почве общей мечты об установлении прочного мира, и вследствие
того, что у всех сторон в конфессиональных противостояниях исчер-
палась конфликтная энергия. Подобные чувства, типичные для того
времени, нашли свое отражение как в трудах ученых, так и в народном
творчестве. Но с каждым годом войны к понятию «нация» обращались
все реже и реже. В последние военные годы всеобщие страдания и наде-
жды связывались уже в основном с понятиями «Германия» (Teutschland)
и «Отечество» (Vatterland) — потому, может быть, что понятие «нация»
все еще слишком тесно ассоциировалось со Священной Римской импе-
рией германской нации, то есть с политическим порядком, неэффек-
тивность которого становилась все очевиднее.
После Вестфальского мира «империя» и «государство» разошлись
в очень большой мере. Империя отныне выступала прежде всего в ка-
честве правовой системы, которая, с одной стороны, еще способна была
обеспечить защиту и опору особенно для малых и самых малых импер-
ских сословий, но, с другой стороны, не обладала ни достаточными юри-
дическими полномочиями, ни необходимыми рычагами власти для того,
чтобы запустить процесс формирования централизованного государ-
ства, преодолевая при этом сопротивление как иностранных держав
извне, так и имперских сословий изнутри. Образование и упрочение
ранних форм современной государственности происходили не на уров-
не империи, а на уровне составлявших ее стран. Вследствие этого можно
говорить лишь о почти чисто формальном характере встречающихся
в литературе по вопросам государства и права апелляций к «немецкой
нации» как нации имперской: после 1648 года она перестала быть зна-
чимой величиной в раскладе политических сил. Если применительно

ко второй половине XVII века искать примеры такого употребления
понятия нации, которое подчеркнуто нацелено на перемены и реформы,
то найти его можно прежде всего в барочном языковом патриотизме,
представители которого подхватывали и культивировали гуманисти-
ческие топосы культурно-языкового самосознания.
Впоследствии, начиная с середины XVIII века, стали множить-
ся признаки того, что понятие нации, прежде в течение некоторого
времени ограничивавшееся в основном сферой культуры, стало все
более интенсивно возвращать себе политическое значение. Этот про-
цесс был неразрывно связан с тем подъемом, который переживал тогда
образованный слой, по преимуществу состоявший из представителей
буржуазии. Не замышляя никакой коренной перемены существующего
социально-политического строя, а считая необходимой его реформу,
этот слой поначалу претендовал на компетенцию интеллектуально-
культурных интерпретаций, причем поверх государственных границ.
Данное притязание проявлялось, например, в дискуссиях о националь-
ном театре и национальном воспитании, в том числе и тогда, когда
уже было признано, что подобные проекты на тот момент не могли
быть реализованы. Затем образованный слой придал понятию нации
подлинно политическое качество, связав его с различными видами
патриотизма — как с тем, который был обращен на отдельное госу-
дарство, так и с тем, который был обращен на всю империю. При этом
можно — по крайней мере, если говорить об идеальных типах — разли-
чать просвещенно-волюнтаристский и исторически-органологический
варианты. Необходимо, однако, учитывать, что оба этих направления
отвергали притязания на абсолютность и выступали за космополити-
чески-универсальную ориентацию.
И наконец, в последней трети XVIII века были написаны осно-
вополагающие работы Гердера, который произвел своего рода копер-
никанский переворот в семантическом развитии понятия «народ».
Если не считать литературы по государственному праву, в особен-
ности по теории форм государственности, где издавна существовала
традиция говорить о «народе» в смысле «государственного народа»
(Staatsvolk, populus), то большинство авторов до Гердера употребля-
ли понятие народа либо в теологическом («народ Божий»), в военном
(Kriegsvolk — «живая сила») или географическом (Bevölkerung — «на-
селение») смысле, либо в применении к социальным группам самого
разного размера и состава вплоть до совокупности всех неимущих
и необразованных членов общества. С начала XVIII века, если не рань-
ше, такое социологическое значение «народа» как низшего слоя стало

доминировать, так что имевшие место изредка попытки приравнять
друг к другу «народ» и «нацию» первое время оставались безуспешны-
ми. И только Гердер осуществил решающий семантический переворот:
у него народ значил нечто более высокое — коллективную, наделенную
языком, душой и характером индивидуальность. Такая генерализация
лишала понятие «народ» его только что достигнутой однозначности
и если не предопределяла, то по крайней мере подготавливала введение
нового социологического понятия «масса».
До тех пор «масса» было в основном понятием физики; теперь его
значение пополнилось общественно-политической составляющей.
Нельзя, впрочем, считать это чисто вторичным явлением, следствием
того изменения трактовки понятия «народ», которое произвел Гердер.
Только после того как революции 1789 и 1830 годов обнаружили си-
стемоизменяющую силу действующих масс и после того как из наблю-
дения и изучения более прогрессивных социальных условий в Англии
и Франции стало ясно, что вследствие распада прежнего аграрного
и ремесленного строя, а также вследствие начавшейся индустриали-
зации появился количественно и качественно новый низший слой
общества в лице пролетариата — обнищавший, почти полностью бес-
правный, борющийся за физическое выживание и в своем нараста-
ющем отчаянии представляющий собой постоянную угрозу для вся-
кого общественного порядка, — и наконец, после того как осознание
этого факта, смешанное со страхом, распространилось более или менее
широко, понятие массы обрело общественно-политическое значение.
Великая Французская революция и ее последствия, ликвидация
Священной Римской империи, модернизационные и реформаторские
программы в масштабах отдельных государств, установление наполео-
новского господства и затем его крушение в ходе освободительных
войн — все это в конце концов привело к тому, что представления
о народе и нации вступили в Германии в новую эпоху своего раз-
вития. Стремительный распад прежних порядков под воздействием
внешних причин вызвал сильную политизацию населения, которая
в долгосрочной перспективе привела к тому, что солидарность с наро-
дом и нацией стала значить больше, чем все прочие солидарности —
с церковью, с государством, с династией, с сословием или классом, —
и постепенно начала их исключать2: «народ» и «нация» (в XIX веке эти
2
Ср.: Wittram R. Nationalismus und Säkularisation. Beiträge zur Geschichte und
Problematik des Nationalgeistes. Lüneburg, 1949. S. 6.
два понятия постепенно стали использоваться в качестве синонимов,

но не всегда) заняли самую верхнюю позицию в иерархии полити-
ко-моральных ценностей. Конечно, и здесь перед нами тоже не ка-
кая-то резкая или последовательно осуществленная переориентация
и не равномерно или, тем более, прямолинейно протекавшая эволю-
ция3. Лучше всего можно представить себе историю значения понятий
«народ» и «нация» в период между 1815 и 1914 годами как своего рода
осциллограмму — зигзагообразную линию, переломы которой связаны
со множеством интеллектуально-политических и реально-историче-
ских колебательных процессов. Ее «основное» направление можно
разглядеть только тогда, когда мы наблюдаем всю картину целиком.
Необходимо выделить три главные линии развития. Во-первых, поня-
тия «народ» и «нация» в качестве ориентиров, задающих мысленную
перспективу, вошли в интеллектуальный аппарат наук. Во-вторых, они
приобрели ранг ключевых политических понятий, и по поводу того,
какое их значение является «правильным», начались нескончаемые
споры как внутри различных политических течений и партий, так
и между ними. Наконец, в-третьих, на формы и функции идей «наро-
да» и «нации» в Германии оказали определяющее воздействие крупные
политические переломы 1848, 1866 и 1870–1871 годов.
VII. Вторая половина XV века: гуманизм

VII.1. Понятие нации в дискуссии
о реформе империи и церкви
Начиная примерно с 1450 года нам встречается все больше свиде-
тельств того, что применявшийся раньше для обозначения универси-
тетских землячеств самого пестрого состава, фракций на церковных
соборах и купеческих ассоциаций термин «нация»4 стали все чаще
3
Ср.: Meinecke F. Weltbürgertum und Nationalstaat. Studien zur Genesis des deut-
schen Nationalstaates // Idem. Werke / Hrsg. H. Herzfeld, C. Hinrichs, W. Hofer. Mün-
chen, 1962. Bd. 5. S. 24.
4
Ср.: Nonn U. Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation. Zum Nationen-Be-
griff im 15. Jahrhundert // Zeitschrift für historische Forschung. 1982. Bd. 9. S. 129 ff.;
Kahl H.-D. Einige Beobachtungen zum Sprachgebrauch von «natio» im mittelalterlichen
Latein mit Ausblicken auf das neuhochdeutsche Fremdwort «Nation» // Beumann H.,
Schröder W. (Hrsg.) Nationes. Historische und philologische Untersuchungen zur Ent-
stehung der europäischen Nationen. Sigmaringen, 1978. Bd. 1: Aspekte der Nationenbil-
применять и к Священной Римской империи. Формулировки вроде

«Римская империя, император, князья и вся немецкая нация» (в так
называемом Постановлении духовных курфюрстов, около 1452–1454),
«священной империи и немецкой нации» (в послании курфюрстов
Фридриху III, 1456) и «дела, которые творятся в священной Римской
империи, немецкой нации и в епископстве Кёльнском» (в расписке
ландграфа Германа Гессенского как регента архиепископства Кёльн-
ского с гарантией покорности императору, 1474) говорят о стремлении
к более точному наименованию для империи. В конце концов была из-
менена и официальная имперская титулатура, причем паратактические
конструкции, такие как «священная Римская империя и нация достой-
ных немцев», и гипотактические формулировки, такие как «Римская
империя германской нации» (и та и другая взяты из постановления
Франкфуртского рейхстага 1486 года о мире в стране), вполне могли
использоваться параллельно друг другу. Краткое и внятное название
«Священная Римская империя германской нации» впервые зафикси-
ровано в постановлениях Кёльнского рейхстага 1512 года5. Однако
еще и в XVIII веке языковой узус не был единым, в нем существовало
множество вариантов. Когда значения понятий «нация» и «империя»
были связаны друг с другом (что имело место далеко не всегда), эти
связи могли принимать разнообразные формы6.
Бросается в глаза то, как часто понятие «нация» использовалось
в связи с реформой империи: на первом из так называемых «турецких
рейхстагов», поводом для созыва которых послужило взятие турками
Константинополя в 1453 году, — то есть на Регенсбургском рейхстаге
мая 1454 года — руководитель императорской делегации Энеа Силь-
вио Пикколомини, который в то время был еще императорским со-
dung im Mittelalter. S. 63 ff.; Schubert E. König und Reich. Studien zur spätmittelalterli-
chen deutschen Verfassungsgeschichte. Göttingen, 1979. S. 240 ff.; Grundmann H. Vom
Ursprung der Universität im Mittelalter. Darmstadt, 1964. S. 17 ff., 34–35, 47; Mül-
ler R. A. Geschichte der Universität. Von der mittelalterlichen Universitas zur deutschen
Hochschule. München, 1990. S. 21–22.
5
Все цитаты в: Hugelmann K.G. Stämme, Nation und Nationalstaat im deutschen
Mittelalter. Stuttgart, 1955. S. 402 ff.; cр. также: Schottenloher K. Die Bezeichnung «Heili-
ges Römisches Reich Deutscher Nation» // Redenbacher F. (Hrsg.) Festschrift für E. Stoll-
reither zum 75. Geburtstage gewidmet von Fachgenossen, Schülern, Freunden. Erlangen,
1950. S. 301 ff.; Müller R. A. Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation. Anspruch und
Bedeutung des Reichstitels in der Frühen Neuzeit. Regensburg, 1990.
6
Исчерпывающее сопоставление вариантов понятия в: Moser J. J. Neues teut-
sches Staatsrecht. Stuttgart, 1766 (reprint: Osnabrück, 1967). Bd. 1: Von Teutschland und
dessen Staats-Verfassung überhaupt. S. 1 ff.
ветником и епископом Сиенским, призвал идти крестовым походом

на турок и отвоевать Константинополь. На это состоявший на службе
курфюршества Трирского Иоханнес Лизура по поручению курфюрста
ему ответил, что «такая исполненная достоинства и благородства стра-
на, как страна немецкого языка […] и священная империя» («solich
fuernemig wirdig und edel land, als Teutsch gezunge ist, […] und auch
das heilig reich»), пребывают в большом «беспорядке» («unordenung».)
Для того чтобы неверным туркам можно было оказать сопротивление,
необходимо, по мнению курфюрстов, прежде всего, чтобы импера-
тор — Фридрих III —
…соизволил последовать приличествующим обычаям и устоям импе-

рии […] установить порядок всех вещей против всяческих нестроений,
империю и [земли] немецкой нации […] привести […] в порядок и ис-
правность, и тогда […] его императорское величество встретит […]
в достойной священной империи и [земле] немецкого языка столько
власти, повиновения и сил, чтобы не только неверным туркам, но и всем
прочим напастям и неподобающим посягательствам и вторжениям дру-
гих языков против немецкого языка […] противостоять7.
Употребленное Лизурой несколько раз понятие «[нации] немец-

кого языка» (Teutsch gezunge) выгодно отличалось от латинского natio
germanica своей однозначностью: оно означало отдельную немецкую
языковую нацию (Sprachnation)8, которая одновременно выступала
истинной нацией — носительницей империи. Требуя восстановить
внутренний порядок в империи, курфюрсты тем самым призывали
Фридриха сделать первый шаг: только после того как он обеспечит
политический порядок, они сами внесут свой вклад в исполнение гло-
бальных обязанностей императорской власти. Таким образом, понятие
нации, использованное Лизурой в немецком переводе, выступало в ка-
7
«…sich an gepuerliche herkomende gelegen ende und stete im reiche fuegen wolle,
[…] der dinge aller wider ufruckunge ordenung und bestellung zu tun und das reich
und Teutsch gezunge […] in gut fuge bestellung und ordenung […] zu setzen, alsdann
[…] sein keiserlich maiestat werde […] in dem wirdigen heiligen reich und Teutschem
gezunge sovil macht volge und manheit wol finden, damit nit allein den ungleubigen Tu-
ercken, sundern auch allen andern widerwertickeiten und ungepuerlichen bezwengen
und inbruechen von andern gezungen wider teutsch gezunge […] widerstanden werden
könne». — Johannes Lysura Aufzeichnung zur Reichsreform (12./13.5.1454) // Deutsche
Reichstagsakten. Göttingen, 1969. Bd. 19/1. S. 245–246.
8
Ср.: Thomas H. Die Deutsche Nation und Martin Luther // Historisches Jahrbuch.
1985. Bd. 105. S. 426 ff., особенно S. 436. Ср. параграфы III; IV.2; XIII.2; XIV.2.
честве инструмента разграничения партикулярных интересов и ин-

тересов имперских сословий. Национальные дела, то есть внутриим-
перски-немецкие реформаторские планы, пользовались, по мнению
курфюрстов, приоритетом перед борьбой с турками.
Второй комплекс проблем, в связи с которым шла речь о немецкой
нации, образуют «жалобы» (Gravamina), которые все чаще стали выдви-
гаться против папского престола после того, как начатое на церковном
соборе движение за реформу церкви потерпело крах9. Один из первых
систематических сводов такого рода жалоб мы обнаруживаем в пись-
ме канцлера Майнца Мартина Майра от 31 августа 1457 года, адресо-
ванном Энеа Сильвио Пикколомини, к тому времени уже кардиналу,
впоследствии ставшему папой римским под именем Пия II. Тысячу
предписаний, писал Майр, выдумали в Римской курии, чтобы вытя-
гивать денежки из кармана у немцев. Поэтому их «некогда знаменитая
нация», которая «своею доблестью и своею кровью добыла Римскую
империю» и была «всего мира госпожою и царицею» («natio nostra,
quondam inclita, que sua virtute suoque sanguine Romanum imperium
coemit fuitque mundi domina ac regina»), теперь ввергнута в бедность,
сделана рабыней и обязана платить дань10. Своими «жалобами» против
Римской курии церковная оппозиция в Германии преследовала, поми-
мо всего прочего, и собственные корыстные интересы11; но нас интере-
сует здесь другое: ею снова применено понятие нации, чтобы отграни-
чить свою отдельную сферу интересов, в данном случае — от интересов
папства; и снова немецкая нация выступает в качестве носительницы
и даже основательницы империи как главная точка отсчета.
В 1457–1458 годах Энеа Сильвио Пикколомини написал свою
Германию: по форме это был ответ на письмо майнцского канцлера,
а по сути этот трактат представлял собой попытку с помощью срав-
нения современной автору Германии с Германией древней (Германию
Тацита Пикколомини к тому времени уже знал12) продемонстриро-
вать несостоятельность тезиса об упадке империи. Германия, писал
епископ, ныне богаче, чем когда-либо прежде, и о ее «обеднении»
9
Ср.: Gebhardt B. Die gravamina der Deutschen Nation gegen den römischen Hof.
Ein Beitrag zur Vorgeschichte der Reformation. 2. Aufl. Breslau, 1895.
10
Martin Mayr an Enea Silvio Piccolomini (31.8.1457) // Wimpfeling J. Responsa et
replicae ad Eneam Silvium (1497) / Hrsg. A. Schmidt. Köln; Graz, 1962. S. 10.
11
Ср.: Gebhardt B. Die gravamina der Deutschen Nation. S. 10.
12
Joachimsen P. Tacitus im deutschen Humanismus // Idem. Beiträge zu Renaissance,
Humanismus und Reformation; zur Historiographie und zum deutschen Staatsgedan-
ken / Hrsg. N. Hammerstein. Aalen, 1970. S. 275 ff., особенно S. 279.
не может быть и речи. В отношении власти и мощи империи автор,

правда, высказывался гораздо сдержаннее; сначала он разобрал тот
контраргумент, который мог бы привести Майр: мол, во времена Карла
Великого не одна только Германия, но и Галлия, Италия и Испания
подчинялись «немцам» (Theutonibus), а теперь они не владеют ничем
«вне тех пределов, где говорят по-немецки» («sed refricabis: […] nunc
extra Theutonicam linguam nihil obtinemus»), и даже Италия, где власть
империи некогда была наиболее прочной, теперь им не подчиняется13.
Это ограничение власти империи немецкоязычным ареалом Пикколо-
мини не собирался оспаривать (и у него явно был при этом свой ин-
терес). Он лишь подчеркнул, что этот процесс, во-первых, происходил
не по вине Святого престола и, во-вторых, был вполне обратимым:
«Если только немецкая нация захочет, ничто не сможет помешать ей
вновь обрести прежнюю славу»14.
Таким образом, инструментализация понятия нации имперскими
сословиями и имперской церквью в их борьбе за свои интересы про-
тив высших властей — императорского и папского престолов — была
основана на реальном историческом процессе, который был замечен
всеми: империя утрачивала власть и глобальность; без этого посто-
янные апелляции к немецкой нации не имели бы большого смысла.
Кроме того, и Фридрих III, и его сын Максимилиан начали использовать
мобилизующую силу национальных призывов к своей выгоде. Со вре-
мен конфликта с Карлом Смелым (1474–1475) одним из непременных
топосов императорской пропаганды было такое обоснование для обра-
щаемых к имперским сословиям требований оказать поддержку день-
гами или людьми: этим-де они будут способствовать «чести и спасению
немецкой нации», а если помощи не окажут, то поставят под удар ме-
роприятия императора, которые «служат общей пользе Священной им-
перии и немецкой нации»15. Эти и им подобные топосы, игравшие важ-
ную роль и в военных действиях против Матвея Корвина, и в борьбе
за бургундское наследство, говорят о том, что понятие «нация» с самого
начала обнаруживало функциональную амбивалентность: оно не было
обозначением просто оппозиции, служащим лишь для того, чтобы
13
Aeneas Silvius. Germania. 2, 29. P. 66.
14
«nec, si velit, natio vestra impediri potest, quin pristimam gloriam recuperet». —
Ibid. 2, 29. P. 67.
15
Письмо императора Фридриха III к герцогам Герхарду и Вильгельму Юлих-
ским (26.1.1475) и его же к властям города Страсбурга (2.12.1474); цит. по: Schrö-
cker A. Die Deutsche Nation. Beobachtungen zur politischen Propaganda des ausgehen-
den 15. Jahrhunderts. Lübeck, 1974. S. 42–43.
артикулировать частные интересы и отграничить их от прочих. Оно

в такой же степени, если не больше, было понятием интегрирующим,
и габсбургская пропаганда целенаправленно употребляла его для того,
чтобы именно эти интересы встраивать в более крупные контексты
своей имперской и династической политики. Только с учетом этого
можно понять смысл изменения официальной титулатуры империи.
VII.2. Понятие нации у немецких гуманистов:

идентификация и историзация
Примерно в то же самое время, когда понятие нации приобрело
более высокий статус в имперской государственно-правовой публици-
стике, необычайно усилилось как культурно-языковое, так и историко-
политическое самосознание немцев — по крайней мере, образованных.
Лидерами этого процесса выступили германские гуманисты16. Их про-
изведения, являвшие собой в той же мере продукт, в какой и фактор
меняющегося сознания, обнаруживает — невзирая на многочисленные
различия жанров, тем и адресатов — четыре общих семантических
слоя, связанные с Германией, немцами и их нацией.
Прежде всего, немецкая нация была нацией имперской (Reichsnati-
on), и в таковом качестве она вовлекалась в ореол доходившего порой
до эйфории патриотического энтузиазма в отношении императора
и империи. В глазах Себастьяна Бранта молодой король Максимилиан
был прямо-таки живым воплощением всех надежд на будущее («Рим-
ской чести и немецкой нации / Ты, о высочайший король, — оплот»)17,
а Ульрих фон Гуттен еще в 1520 году призывал императора Карла V
возглавить борьбу всех благочестивых немцев за свободу от римской
церкви:
Я говорю […]
Богом предначертано, чтобы теперь
16
Knepper J. Nationaler Gedanke und Kaiseridee bei den elsässischen Humanisten.
Ein Beitrag zur Geschichte des Deutschtums und der politischen Ideen im Reichslan-
de. Freiburg, 1898; Joachimsen P. Tacitus im deutschen Humanismus; Graus F. Natio-
nale Deutungsmuster der Vergangenheit in spätmittelalterlichen Chroniken // Dann O.
(Hrsg.) Nationalismus in vorindustrieller Zeit. München, 1986. S. 35 ff., 39.
17
Sebastian Brant. Von dem donerstein, gefallen vor Ensisheim. An Maximilianum
(1492) // Liliencron R. von (Hrsg.) Die historischen Volkslieder der Deutschen vom 13.
bis 16. Jahrhundert. Leipzig, 1866. Bd. 2. S. 307–308. Verse 58–59.
Эта нация была освобождена […]

И потому я призываю всех князей,
А прежде всех прочих — благородного Карла,
Дворянство и благочестивые города
Приняться за это дело.
Ибо тот, чье сердце к нему глухо,
Тот не любит свою родину […]
Сюда, все благочестивые немцы!
С Божьей помощью, слово истины […]
Суеверие мы искореним
И истину вновь возвратим18.
Фон Гуттен — пожалуй, наиболее радикальный «политик» среди

немецких гуманистов, который начиная с 1520 года сознательно об-
ращался к «отечеству немецкой нации на ее языке», чтобы обеспе-
чить своим сочинениям максимально широкий резонанс19, — понимал
под «нацией» нечто большее, нежели совокупность всех властей в им-
перии: его воззвание, адресованное «всем сословиям немцев»20, имело
в виду нацию как форум и как инстанцию; национальные интересы
для Гуттена, в отличие от Лютера21, обладали очевидной собственной
политической значимостью, выходившей за пределы узкого контекста
борьбы против римской церкви22.
18
«Ich sag […] gotts habs gespart uf diße zeyt, das werd diß Nation gefreut… Hie-
rumb all Fürsten ich verman, den edlen Carolum voran, das sye sich solichs nemen an,
den Adel, und die frommen Stett. dann wem diß nit zu hertzen geet, der hat nit lieb sein
vatterlandt […] Herzu ir frommen Teütschen all, mit gottes hilff, der warheit schall […]
den aberglauben tilgen wir, die warheit bringen wider hir». — Ulrich von Hutten. Glag
und vormanung gegen dem übermässigen unchristlichen gewalt des Bapsts zu Rom […]
(1520) // Idem. Schriften / Hrsg. E. Böcking. Leipzig, 1862. Bd. 3. S. 522–523. Verse 1441 ff.,
1465 ff.
19
Ibid. S. 484. Verse 264–265; cр. об этом: Holborn H. Ulrich von Hutten. Göttingen,
1968. S. 142; Hardtwig H. Ulrich von Hutten. Überlegungen zum Verhältnis von Indi-
viduum, Stand und Nation in der Reformationszeit // Geschichte in Wissenschaft und
Unterricht. 1984. Bd. 35. S. 191 ff., особенно S. 198.
20
Ulrich von Hutten. Clag. S. 505 (Marginalie); о надежде Гуттена на объединение
рыцарей, графов, благородных и горожан в борьбе cр.: Ibid. S. 526. Verse 1571 ff.
21
См. параграф VIII.l.
22
Тем не менее представляется, что нет большого смысла говорить в свя-
зи с этим об «уникальном проявлении как бы ‘слишком раннего’ национализма
у Гуттена» или даже о «переходе к национализму современного образца» (Hardt-
wig H. Ulrich von Hutten. S. 203, 199). Национальная лояльность Гуттена не была
направлена ни против империи, ни против христианской церкви как таковых.
Предпосылки для специфической разновидности национализма, характерной
Но нация была не только объектом, с которым отождествлял

себя патриот империи: она — и тут мы переходим ко второму слою
значений — выступала носительницей интеллектуально-культурных
достижений, на которые с гордостью указывали гуманисты. За этой
гордостью скрывалась нередко известная предвзятость, ощущение соб-
ственной отсталости, проигрываемого соревнования: наиболее заметно
оно тогда, когда выливается в резкое отторжение иноземных, в осо-
бенности романских (welsch), веяний. Так, например, Себастьян Брант
клеймил не только заполонившие страну новые моды в одежде («Фу,
позор немецкой нации: / То, что натура повелевает прикрывать, — /
Оголяют»23), но и поездки на учебу в заграничные университеты:
Многие дураки очень гордятся тем,

Что приехали из романских стран
И что они учились там
В Болонье, в Павии, Париже […]
Часто думают, что ничему нельзя научиться
Кроме как за морем, в Афинах,
И туда стремятся […]
А теперь мы видим это и в немецкой стороне24.
Взгляд за границу, постоянно сопровождающийся некоторым

беспокойством, встречается нам даже в Кратком описании Германии
Иоанна Кохлеуса 1512 года25 — произведении, которое в остальном
свидетельствует скорее о трезвом уме автора: из множества новых
технических и художественных достижений (среди которых на пер-
вом месте он называет бомбарды и книгопечатание) Коклеус делал
в высшей степени показательный вывод, «что немцы очевидно не тупее
для Нового времени (modern), — распад глобальных порядков, прекращение суще-

ствования империи, секуляризация — в Германии начала XVI века отсутствовали.
23
«Phfuch schand der tütschen nacion / Das die natur verdeckt will han / Das man
das blöst». — Sebastian Brant. Das Narrenschiff. Cap. 4 (1494) / Hrsg. M. Lemmer. Tübin-
gen, 1968. S. 14. Verse 27 ff.
24
«Manch narr halt sich gar hoch dar umb / Das er uß welschen landen kum / Und sy
zü schulen worden wiß / Zu Bonony / zu Pauy / Pariß […] Man meynt ettwan es wer keyn
ler / Dann zu Athenas über mer / Dar noch man sy / byn walhen fandt / Jetz sieht mans
ouch jn tütschem land». — Ibid. Cap. 92. S. 241. Verse 11 ff., 27 ff.
25
Johannes Cochlaeus. Brevis Germaniae Descriptio (1512); mit der Deutschlandkar-
te des Erhard Etzlaub von 1501 / Hrsg. K. Langosch. Darmstadt, 1976.
и не менее изобретательны, чем какая-либо другая нация» («ut nulla

natione videantur obtusiores minusque solertes Germani»)26.
Особенный интерес представляет Германия Коклеуса — первое
описание Германии, сочиненное для школы, — также с точки зрения
третьего семантического слоя в понятии «нация»: нация как языковая
и этническая общность. Кохлеус, как установил Генрих Лутц, определял
границы Германии прежде всего по языковым и этническим критери-
ям, а имперское право играло при этом лишь второстепенную роль.
В результате эти границы — если не считать особого случая орденских
земель в Пруссии — оказались у него ýже, чем границы империи27. Ори-
ентацию, лежащую в основе этой географической концепции, Лутц
характеризует следующим образом:
Бок о бок сосуществуют более недавнее, национальное понятие

о Германии, которое опирается на восходящее к итальянским гума-
нистам представление о языковой и культурной общности, — и более
древнее, но сохраняющее свою действенность имперское сознание, ко-
торое с позиций средневекового универсализма продолжает считать,
что у немцев и у врученной им императорской короны имеется некая
наднациональная миссия28.
Это древнее имперское сознание, которое и полвека спустя еще от-

нюдь не угасло, нашло яркое выражение в одном постановлении импера-
тора по юридическому вопросу в 1556 году. Когда Карлу V нужно было
принять решение относительно границ компетенции папского нунция,
который прибыл с полномочиями, распространявшимися «на всю Гер-
манию» («ad universam Germaniam»), император постановил, что они
распространяются «на всех подданных империи прославленной герман-
ской нации» («ad omnes imperio inclyte Germanice nationis subiectos»),
а стало быть, и на епископа и епископство Камбрэ, хотя в данной обла-
сти говорят не на немецком, а на французском языке («quamvis lingua
Germanica illis vernacula non sit, sed gallico ideomate utantur»)29.
26
Ibid. Cap. 3, 5. S. 64.
27
Lutz H. Die deutsche Nation zu Beginn der Neuzeit. Fragen nach dem Gelingen
und Scheitern deutscher Einheit im 16. Jahrhundert // Historische Zeitschrift. 1982. Bd.
234. S. 529 ff., особенно S. 537.
28
Ibid. S. 537–538.
29
Kabl V. Declaratio episcopum et episcopatum Cameracensem sub sacro Romano
imperio Germanice nationis esse, quamvis Germanico ideomate non untantur pro Jacobo
Lamberti (1556) (цит. по: Kahl H. D. Einige Beobachtungen. S. 95).
Такое юридическое понимание «нации» как совокупности под-

данных империи постепенно уступало позиции культурно-этно-язы-
ковому пониманию. Оно было более убедительным, прежде всего
потому — и тут мы переходим к четвертому семантическому слою, —
что благодаря «отождествлению немцев с германцами» происходила
«историзация самосознания»30. Ключевую роль в этом процессе играла
Германия Тацита: рецепция античных авторов, в особенности Тацита,
позволила подвести исторический фундамент под немецкий патрио-
тизм, а тем самым и под немецкое национальное сознание31. При этом
апелляция немецких гуманистов к истории происходила на фоне специ-
фических, зачастую сильно расходящихся вариантов опыта настоящего
и ожиданий относительно будущего. Так, Себастьян Брант надеялся,
что империя станет владычицей мира («что она еще станет такой ве-
ликой, / что вся земля ей подчинится»)32, хотя и вынужден был конста-
тировать, что даже нарастающая опасность со стороны турок не могла
положить конец внутренним раздорам:
Многие города взялись за оружие

И не почитают теперь никакого императора,
Каждый князь стремится урвать
Себе от гуся хоть одно перо33.
Нередко добродетели и нравы древних германцев описывались

главным образом ради того, чтобы представить их в качестве живых
и достойных подражания образцов, что тоже указывает на восприятие
настоящего как недостаточно удовлетворительного состояния:
30
Graus F. Nationale Deutungsmuster (см. примеч. 16). S. 49.
31
Ср.: Joachimsen P. Tacitus im deutschen Humanismus (см. примеч. 12). S. 281;
Srbik H. von. Geist und Geschichte des deutschen Humanismus bis zur Gegenwart. Mün-
chen; Salzburg, 1964. Bd. 1/3. S. 61 ff.; Muhlack U. Die Germania im deutschen National-
bewußtsein vor dem 19. Jahrhundert // Jankuhn H., Neumann G. (Hrsg.) Beiträge zum
Verständnis der Germania des Tacitus. Teil 1: Bericht über die Kolloquien der Kommis-
sion für die Altertumskunde Nord- und Mitteleuropas im Jahr 1986. Abhandlungen der
Akademie der Wissenschaften zu Göttingen. Philosophisch-historische Klasse. Folge 3.
No. 175. Göttingen, 1989. S. 128 ff., особенно S. 136 ff.
32
«das es noch werd so groß / Das jm all erd sy underthon». — Sebastian Brant. Das
Narrenschiff. Cap. 56 (см. примеч. 23). S. 138, Verse 92–93.
33
«Vil stett sich brocht hant jnn gewer Und achten yetz keyns heysers mer / Eyn
yeder fürst / der ganß bricht ab Das er dar von eyn fäder hab». — Ibid. Cap. 99. S. 261,
Verse 119 ff.
Я спрашиваю, где отвага немцев? […]

Римляне, некогда бывшие людьми чести,
Как учит нас история […]
Хотели победить немцев,
Захватывали землю и свободу;
Этого немецкая натура терпеть не желала;
Многие достойные герои были убиты […]
И все же лавры достались этой нации,
А римляне были изгнаны,
Отчизна освобождена34.
Помимо этой (не отличающейся конкретностью) апелляции к исто-

рии в интересах национальной идентификации можно проследить и бо-
лее определенную историческую аргументацию, служившую для леги-
тимации титулов собственности на земли. Так, например, в Германии
Якоба Вимпфелинга, которую он посвятил совету города Страсбурга,
читаем: «И вот по этой причине со времен Августа Октавиана на этом
нашем берегу Рейна […] были немцы, а не французы […] Так что ваш
город и вся земля Эльзаса по праву […] сопротивляется тому, чтобы
попасть под ненавистное господство франузов»35.
В целом можно сказать, что в Германии на рубеже XV–XVI веков на-
чалась более интенсивная рефлексия по поводу нации (Nationsdenken). Это
понятие, частично применявшееся к империи в узком, государственно-
правовом смысле, а частично использовавшееся в контексте широкого,
то есть имперского патриотизма, стало вбирать в себя культурно-языко-
вые, этнические и исторические элементы. В связи с этим происходили
и изменения в сознании, постепенно отходили на задний план глобальные
34
«Ich frag, wo ist der Teütschen mut? […] Die Römer ettwan erber leüt, als uns der
gschichten schrifft bedeüt […] die Teütschen wolten bzwungen han, gewonnen land und
freyheit an, das mocht nit leiden Teütsche art, manch werder held erschlagen wart […]
Doch bhielt diß Nation den strauß, und wurdent Römer gtriben auß, das vatterland in
freyheit gsetzt». — Ulrich von Hutten. Clag. S. 513, Verse 1156 ff., 1163 ff., 1168 ff.
35
«Darum also von den Zeiten Augusti Octaviani sind auf diesem unserm Gestade
des Rheins […] Teutsche gewesen und nicht Franzosen […] Darum gar billig diese eure
Stadt, und das ganze land Elsaß […] sperrt sich zu fallen in die verargwöhnte Dienstbar-
keit der Franzosen». — Tütschland Jacob Wimpfelingers von Slettstadt zu Ere der Statt
Straßburg und des Rhinstroms / Hrsg. J. M. Moscherosch. Straßburg, 1648; опубликова-
но в: Joachimsen P. Der deutsche Staatsgedanke von seinen Anfängen bis auf Leibniz und
Friedrich den Großen. Dokumente zur Entwicklung. München, 1921. S. 29. Ту же линию
аргументации Вимпфелинг продолжает и применительно к Карлу Великому, лако-
нично констатируя, что тот «был немцем» (ein Teutscher). — Ibid. S. 24.
мыслительные рамки, уступая место национальным: это очевидно был

процесс, происходивший уже давно и не только в Германии, а по всей Ев-
ропе, и он не мог укрыться от внимания наиболее чутких из современни-
ков. Эразм Роттердамский прокомментировал его в своем Μωρίας ἐγϰόμιον,
написав, причем без всякой иронии, что природа наделяет как каждого
человека индивидуальной любовью к самому себе, так и разные нации
и города — коллективной («Но я вижу, что природа, наделив всякого
смертного в отдельности любовью к себе, таким же образом наделила
некой общей филавтией также отдельные народы, а то и государства»36).
VII.3. Понятие народа у немецких гуманистов

По сравнению с понятием нации то понятие народа, которое фигури-
рует в произведениях гуманистов, гораздо менее абстрактно. Всего можно
выделить четыре варианта его значений: социологическое, военное, гео-
графическое и теологическое. Из них наиболее высокий относительный
уровень общезначимости имел теологический вариант. У Себастьяна
Бранта «народ иудейский» выступает в качестве примера, показываю-
щего, что Господь не терпит прекословий37, а у Гуттена благочестивые
немцы называются «народ христианский» и «народ Божий»38. В значениях
«войско, живая сила» (Kriegsvolk)39 и «совокупность жителей определен-
36
«Iam vero video naturam, ut singulis mortalibus suam, ita singulis nationibus,
ac pene civitatibus communem quamdam insevisse Philautiam». — Erasmus von Rot-
terdam. Mωρίας ἐγκώμιον sive laus stultitiae (1511) // Idem. Ausgewählte Sсhriften /
Hrsg. W. Welzig. Darmstadt, 1975. Bd. 2. S. 102. Из того глубокого скепсиса, с которым
Эразм наблюдал за процессами интеллектуального и религиозного раздробления,
и возникло, по всей видимости, его желание не стать ничьей добычей: когда Цвин-
гли предложил ему права гражданства в городе Цюрихе, Эразм ответил вежливым
отказом: Idem an Zwingli, Sept. 1522 // Idem. Briefe / Hrsg. W. Köhler. Wiesbaden, 1947.
Bd. 2. S. 310. «Ich danke sehr für Deine und Deiner Stadt liebenswürdige Gesinnung
mir gegenüber. Ich wünsche Weltbürger zu sein, allen zu gehören, oder besser noch
Nichtbürger bei allen zu sein. Möchte ich doch das Glück haben, in die Bürgerliste der
himmlischen Stadt eingetragen zu werden». — (Перевод: «Премного благодарю за Твое
и Твоего города любезное ко мне расположение. Я предпочитаю быть граждани-
ном мира, принадлежать всем или, еще лучше, повсюду быть негражданином, ибо
мечтаю о счастье быть занесенным в списки граждан Града небесного».)
37
Ср.: Sebastian Brant. Narrenschiff. Cap. 28. S. 72, Verse 29–30.
38
Ср.: Ulrich von Hutten. Clag. S. 525, 495, Verse 1566, 593 ff.
39
Tütschland Jacob Wimpfelingers. S. 28: сообщает о вторжении даков в Римскую
империю, которое Август отразил «с помощью большого множества народа» («ei-
ner großen Menge Volks».)
ного географического пространства»40 это понятие использовалось срав-

нительно редко. Его встречаемость увеличивается в тех контекстах, где
нужно было как-то обозначить социальные группы самого различного
размера и состава. У Гуттена паломники — «народ» (Volk), который не зная
меры валит посмотреть на чудеса, а для тех, кто обретался при дворе
папы римского, — это был в его глазах «бесполезный народ», живущий
на деньги немцев, — он специально придумал понятия bubevolck («наро-
дишко») и völcklin («народец»)41. Брант употреблял выражение «простой
народ» (gemeynes volck) в абстрактном значении «незнатный обществен-
ный слой»42, а Вимпфелинг, говоря о Страсбурге, даже проводил разли-
чие между населением города и городскими низами: «ворчанье народа
и в народной черни» («Murmeln des Volks und in dem Pöbelvolk»)43. Это
соответствовало классическому различению в теории государства между
δῆμος, populus и ὄχλος, vulgus — то есть между ценностно более или менее
нейтральным понятием, означавшим совокупность членов некоего го-
сударства (Gemeinwesen), с одной стороны, и однозначно пейоративным
понятием, описывавшим только низшие слои общества, — с другой.
VIII. Реформация и конфессиональная эпоха

VIII.1. Имперская нация (Reichsnation) как апелляционная инстанция
в политико-религиозном конфликте
В первом из трех больших реформационных трактатов Лютера,

написанных в 1520 году, адресат и тема были названы уже в заглавии:
«К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христи-
анства»44. В этом тексте Лютер констатировал, что «немецкую нацию»
как «благородную по натуре постоянную и верную во всех историях
40
В наиболее абстрактной формулировке у Бранта: Sebastian Brant. Narrenschi-
ff. Cap. 66. S. 166. Vers 12: «Was volcks wone under yeder schnur». — (Перевод: «Сколь-
ко народу живет под каждой ниткой» (имеются в виду параллели и меридианы).
41
Ср.: Ulrich von Hutten. Clag. S. 488, 494, Verse 393 ff., 567 ff.
42
Ср.: Sebastian Brant. Narrenschiff. Cap. 112. S. 314–315, Verse 8–9 (в родитель-
ном падеже).
43
Tütschland Jacob Wimpfelingers (см. примеч. 35). S. 30.
44
Luther M. An den Christlichen Adel deutscher Nation von des Christlichen Stan-
des besserung (1520) // Idem. Werke. 1888. Bd. 6. S. 404 ff.; о возникновении, содержа-
нии и воздействии этого воззвания к дворянству см.: Brecht M. Martin Luther. Sein
Weg zur Reformation 1483–1521. Stuttgart, 1983. S. 352 ff.
хвалят»45, а теорию translatio imperii он опровергал с помощью того

аргумента, что «Римская империя, о которой гласили писания проро-
ков [Моисея] и Даниила, давно была разрушена» прежде, чем папа —
несправедливо и лишь номинально — вручил ее немцам46. Тем самым
Лютер продемонстрировал исторически ориентированное понимание
нации, которое во многом походило на то, как понимали ее гуманисты.
Однако главный интерес реформатора был теологического свойства.
Призыв Лютера, обращенный к немецкой нации, был нацелен в первую
очередь не на укрепление ее исторического самосознания или на по-
вышение ее внешнеполитического престижа, а на реформу римской
папской церкви: в тот момент он еще мог надеяться, что с помощью
империи эту реформу удастся осуществить47.
С точки зрения Лютера, «Бог использовал злобность пап, чтобы
дать немецкой нации такую империю»48. Таким образом, империя, хотя
и возникла в результате обмана, могла все же считаться мирской вла-
стью, поставленной от Бога и врученной им немецкой нации49. А отсюда
логически следователо, что для устранения церковных нестроений надо
было обратиться прежде всего к реальным обладателям этой власти:
«И тут немецкой нации, епископам и князьям, следовало бы тоже по-
ступать как христианам и народ, который им вверен […] оберегать
от таких хищных волков, которые рядятся в овечьи шкуры и выдают
себя за пастырей и правителей»50. В этих словах намечается тенденция
связывать понятие нации с духовными и светскими властями входя-
щих в империю государств; она же заметна и в требовании, чтобы
«законом императорским или всей нации (gemeyner Nation)»51 было
предписано не отправлять аннаты в Рим. По всей видимости, за этим
45
Luther M. An den Christlichen Adel. S. 453.
46
Ср.: Ibid. S. 462.
47
Ср.: Angermeier H. Reichsreform und Reformation. München, 1983. S. 9; Idem.
Die Reichsreform 1410–1555. Die Staatsproblematik in Deutschland zwischen Mittelalter
und Gegenwart. München, 1984. S. 256; Jacobs M. Die Entwicklung des deutschen Natio-
nalgedankens von der Reformation bis zum deutschen Idealismus // Zillessen H. (Hrsg.)
Volk — Nation — Vaterland. Der deutsche Protestantismus und der Nationalismus. Gü-
tersloh, 1970. S. 51 ff., особенно S. 59–60; Thomas H. Die Deutsche Nation (см. примеч. 8).
S. 452–462; Lutz H. Die deutsche Nation (см. примеч. 27). S. 547.
48
Luther M. An den Christlichen Adel. S. 463.
49
Ср.: Jacobs M. Die Entwicklung des deutschen Nationalgedankens. S. 59.
50
« Hie solte nw deutsche Nation, Bischoff und Fursten sich auch für Christen leut
halten und das volck, das yhn befolen ist, […]. für solchen reyssendenn wolffen beschir-
men, die sich unter den schaffs kleydern dar geben als hyrtten und regierer». — Lu-
ther M. An den Christlichen Adel. S. 419.
51
Luther M. An den Christlichen Adel.
стояли функциональные мотивы, равно как и за апелляцией ко всей

нации в целом: она неизбежно теряла свой смысл в тот момент, когда
выяснилось, что империей и в империи не может быть осуществлена
реформа церкви. Во всяком случае, Лютер под «нацией» понимал боль-
ше, чем совокупность правящих или привилегированных в силу своего
благородного происхождения сословий: он сетовал, что «бедному на-
роду немецкой нации» недостает хороших и образованных прелатов52.
С углублением религиозного раскола и политизации конфессио-
нальных конфликтов понятие «нация» все больше утрачивало свою
интегративную силу, хотя современники многократно пытались его
реактивировать. Такого рода попытки предпринимались, что харак-
терно, всякий раз в тех ситуациях, когда необходимо было прекратить
конфессиональный конфликт. Правда, этой целью, которой в любом
случае необходимо было достичь, могли быть связаны совершенно
различные иные намерения — иногда благоразумно замалчиваемые,
иногда открыто заявлявшиеся. В качестве первого примера можно при-
вести, несомненно, самый важный имперский конституционный акт
конфессиональной эпохи — Аугсбургский религиозный мир 1555 года,
посредством которого был установлен «политически-секулярный поря-
док мира между двумя крупными конфессиями»53. Текст закона, от ко-
торого можно было бы ожидать скорее терминологически бесстрастной
трактовки государственно-правовых проблем, поражает — по крайней
мере, там, где в нем использовано понятие «нация», — неожиданно
сильным патриотическим пафосом. В первых же параграфах подчерки-
вается намерение императора (чьим представителем выступает его брат
Фердинанд) не допускать никаких проволочек «во всем том, что Свя-
щенной империи, особенно же возлюбленному отечеству немецкой на-
ции, полезно и служит их чести, выгоде, процветанию и благу, а также
миру, спокойствию и единству»54: такая формулировка могла скорее
затушевать, нежели продемонстрировать крах политики Карла V.
Наряду с религиозно-правовыми положениями, задачей которых
было «уберечь эту славную нацию от окончательной, близкой поги-
52
Ibid. S. 428.
53
Ср.: Heckel M. Deutschland im konfessionellen Zeitalter. Göttingen, 1983. S. 39.
54
«…in allem dem, so dem Heiligen Reich, sonderlich dem geliebten Vatterland
Teutscher Nation zu Ehren, Nutz, Wolfahrt, und Gutem, auch Fried, Ruhe und Einig-
keit erschießlich und dienstlich seyn möcht». — Abschied des Augsburger Reichsta-
ges (25.9.1555) // Zeumer K. (Hrsg.) Quellensammlung zur Geschichte der Deutschen
Reichsverfassung in Mittelalter und Neuzeit. 2. Aufl. 1903. Bd. 2. Tübingen, 1913. S. 342,
§ 4; cр. также Ibid. S. 342, § 5.
бели» («diese löbliche Nation vor endlichem, vorstehendem Untergang zu

verhüten»)55, постановления Аугсбургского рейхстага заключали в себе
ряд других, в том числе хозяйственно-правовых, положений. Запре-
щалось вывозить «из Священной империи немецкой нации» шерсть
и серебро. В том, что касалось запрета на экспорт шерсти, обоснование
было следующим: «вывоз шерсти в чужую нацию» («Verführung der
Wollen in fremde Nation») уже привел к удвоению цен на импортируемое
сукно «в немецкой нации» («in der Teutschen Nation»)56. Эти — повтор-
ные — запреты представляют интерес не столько потому, что отражают
ранние формы меркантилистски-протекционистской экономической
политики, не учитывавшей экономических взаимозависимостей57,
сколько потому, что понятие нации — частично в связи с понятием
империи, частично без такового — применено здесь для обозначения
экономического пространства, требующего защиты.
Впрочем, усилия по сохранению внутреннего мира и охране эконо-
мических интересов представляют собой не единственные контексты,
в каких осуществлялась реактивация понятия нации. Еще одним та-
ким контекстом была угроза со стороны внешних врагов. Когда турки
в XVI веке угрожали юго-восточному флангу империи, они поставили
этим императора в неловкое политическое положение: с одной стороны,
пока боевые действия не перекинулись на территорию империи, у него
не было требуемых по имперскому праву законных оснований для того,
чтобы взимать военные налоги; с другой стороны, из-за хронически
пустовавшей казны он был полностью зависим от финансовой под-
держки всех имперских сословий, включая и протестантские. В таких
условиях политическая агитация по необходимости обрела стратегиче-
ское значение. Поэтому в конце XVI века императорские пропозиции,
представлявшиеся рейхстагам, раз за разом взывали к патриотизму
и национальному чувству сословий58. Так, например, в пропозиции,
представленной Регенсбургскому рейхстагу 1594 года, говорится, что,
после того как Венгрия и Нижняя Австрия — юго-восточные бастионы
империи — падут, туркам будет открыта дорога «в сердце немецкой
55
Ibid. S. 346, § 25.
56
Ср.: Ibid. S. 365–366, § 135–236, 139.
57
Ср.: Bog I. Der Reichsmerkantilismus. Studien zur Wirtschaftspolitik des Heiligen
Römischen Reiches im 17. und 18. Jahrhundert. Stuttgart, 1959. S. 44 ff., 67–68.
58
Ср.: Schulze W. Reich und Türkengefahr im späten 16. Jahrhundert. Studien zu den
politischen und gesellschaftlichen Auswirkungen einer äußeren Bedrohung. München,
1978. S. 67 ff., 93 ff.
нации» («in das Hertz teutscher nation»)59. Турецкой угрозой были оза-
бочены не только рейхстаги, но практически все население. Церкви
беспрестанно старались наглядно разъяснять прихожанам экзистен-
циальный масштаб угрозы; в этом их поддерживала политическая пуб-
лицистика, которая в это время достигла большого размаха и исполь-
зовала аргументы, рассчитанные на разные социальные слои, с целью,
прежде всего, укрепить готовность населения к обороне и побудить
его исправнее платить налоги60. Понятие нации в пропаганде времен
турецких войн выглядит несколько амбивалентным. Когда Иоганн Бап-
тист Фиклер публично увещевал имперские сословия, собравшиеся
в Регенсбурге: «У вас есть люди, у вас есть оружие, у вас есть лошади,
у вас есть деньги, нет такой нации под небесами, к которой Бог бли-
же, чем к нам, христианам»61, под «нацией» он понимал совокупность
не-язычников. С другой стороны, понятие «нация» могли употреблять
и в более узком смысле, относя его к империи: так, например, Райнхольд
фон Гротенбек характеризовал различные предложения по ведению
войны против турок следующим образом: «Ведь там у одного все сво-
дится ко всеобщему и всемирному объединению всех христианских
властителей и господ […] у другого — только к партикулярной защите
и сопротивлениию [со стороны] империи немецкой нации»62. Едва ли
можно было бы однозначнее указать на утрату империей ее глобаль-
ного характера.
Четыре десятилетия спустя, в условиях хаоса Тридцатилетней вой-
ны, понятие нации снова стало пользоваться большей популярностью.
В начале 1635 года императорская политика круто переменила свой
курс: теперь тон при дворе Фердинанда II задавали уже не экстремисты
из круга отца-иезуита Ламормена, категорически отвергавшие любые
договоренности с протестантами, а прагматики из круга графа Тра-
утмансдорфа, стремившиеся к политическому компромиссу63. Этот
59
Proposition an den Regensburger Reichstag (1594), цит. по: Ibid. S. 97.
60
Ср.: Ibid. S. 33 ff., 57 ff.
61
«Ihr habt leut, ihr habt wehr und waffen, ihr habt pferd, ihr habt gelt, kein nation
ist unter dem himmel, denen Gott näher bey der hand ist als bei uns christen». — Fick-
ler J. B. Trewhertzige Warnungsschrifft an die Stände zu Regensburg auf dem Reichstag
daselbst (1598), цит. по: Ibid. S. 45.
62
«Denn da gehet einer hierunter uff eine allgemeine und universal zusammenset-
zunge aller christlichen potentaten und herrschaften […] Der ander nur auf eine par-
ticular defension und widerstand des reichs deutscher nation». — Grotenbeck R. von.
Außführlich Bedencken oder Rathschlag über dem noch sehwebenden Kriegswesen in
Ungarn (1598), цит. по: Ibid. S. 32.
63
Ср.: Parker G. Der Dreißigjährige Krieg. Darmstadt, 1987. S. 224–225.
прагматический поворот стал одной из важнейших предпосылок мира,

заключенного в 1635 году в Праге, — мира, о котором договорились им-
ператор и курфюрст Саксонский как глава умеренных протестантских
сословий, заявив, что целью является покончить с интервенцией ино-
странных держав: «Особенно из-за находящихся еще на территории
империи иностранных наций и военных партий», писали они, до сих
пор не состоялось всеобщее имперское собрание, и потому стороны,
заключающие данный договор, для начала достигли согласия между со-
бой, чтобы подкрепить Священную Римскую империю «после стольких
длительных войн и перенесенных из-за них бедствий, нужды и разру-
шений» и уберечь от погибели «возлюбленное отечество высокобла-
городной немецкой нации»64. Политическая констелляция Пражского
мира, то есть заключение военного союза против держав-интервен-
тов — Швеции и Франции — на основе конфессионального компромис-
са, который исключал реформатов и потому был неполным, — не могла
не способствовать пусть и кратковременному политическому ренес-
сансу национального чувства — как основанного на холодном расче-
те, так и подлинно переживаемого65. В заключительный период войны
и воззвания к национальному чувству уже не помогали. Когда Швеция
и Франция по инициативе ландграфини Амалии Гессен-Кассельской
пригласили все имперские сословия к участию в Вестфальском мирном
конгрессе66, Фердинанд III, хотя и отреагировал однозначным запре-
том, все же прибавил к нему уверения в том, что с момента своего
вступления на престол он «не имел высшего и большего желания, не-
жели чтобы Священная Римская империя, наше возлюбленное отече-
ство Немецкой нации […] и иностранные враждебные державы были
64
«…sonderlich wegen dero auffs Reichs Boden sich noch befindenden ausländi-
schen Nationen und Kriegs-Partheyen»; «nach so vielen lang gewährten Kriegen / und
darüber ausgestandenem Elend / Noth und Zerstörung […] und das geliebte Vatterland
der Hoch-Edlen Teutschen Nation». — Pragischer Friedens-Schluß, welcher zwischen der
Rom. Kayserl. Majestät Ferdinando II. und Churfürst Johann Georg dem I. zu Sachsen
Anno 1635 zu Prag auffgerichtet worden // Lünig J. C. Das Teutsche Reichs-Archiv. Leip-
zig, 1713. Bd. 5. Pars Specialis. 1. Abt. S. 104.
65
Ср.: Wandruszka A. Reichspatriotismus und Reichspolitik zur Zeit des Prager Frie-
dens von 1635. Eine Studie zur Geschichte des deutschen Nationalbewußtseins. Graz;
Köln, 1955. S. 27, 30, 42, 65–66, 72–73, 80–81. Cр.: Stolleis M. Reichspublizistik und
Reichspatriotismus vom 16. zum 18. Jahrhundert // Birtsch G. (Hrsg.) Patriotismus //
Aufklärung. 1991. Bd. 4. S. 7 ff. (там также дальнейшие сведения).
66
Ср.: Dickmann F. Der Westfälische Frieden / Hrsg. K. Repgen. Münster, 1985.
S. 163 ff.
приведены к справедливому мирному решению»67. Однако имперские

сословия невозможно было ни запретами, ни уверениями заставить
отступиться от их притязаний на участие в конгрессе: констелляция
Пражского мира невозвратимо стала делом прошлого.
Волны разрушения и разорения, которыми прокатывалась по стра-
не Тридцатилетняя война, а также неслыханные дотоле масштабы бед-
ствий, голода, болезней и смерти, которые она принесла людям, оказа-
ли на сознание современников более сильное влияние, чем какой бы
то ни было другой опыт. Поэтому страдание от войны и стремление
к миру сделались непременными топосами барочной литературы того
времени, произведения которой — как ученые, так и народные — были
продуктами широкого патриотического течения68. Особенно в произ-
ведениях народного поэтического творчества (число которых быстро
росло до середины 1630-х годов, а потом столь же быстро пошло сно-
ва на спад69) отражается связанность понятия нации с патриотизмом.
«Сердечные вздохи и жалобы, а также христианское утешение и на-
конец Божья помощь нашего горячо любимого отечества, дорогой не-
мецкой нации: всем в утешение издано печатно любителем Божествен-
ной истины»: уже название этой песни, опубликованной в 1620 году70,
наглядно отражает включенность нации в исполненную внутренних
напряжений структуру сознания того времени — синтеза из давящих
страданий и потребности в утешении, любви к отечеству и упования
на Бога. Если анонимный автор (явно приверженец протестантской
веры) призывал всех благочестивых германских князей предать себя
в руки Божьи, «дабы нам не стать посмешищем / дикой чужеземной
нации»71, то это еще можно было понять как апелляцию к некоему «все-
67
«…nichts höhers und mehrers angelegen seyn lassen, als wie das Heilige Römische
Reich, unser geliebtes Vaterland Deutscher Nation […] und die ausländische feindliche
Cronen zu billig-mäßigen Friedens-Mitteln gebracht werden möchten». — Kaiserliches
Zirkular (14.6.1644) // Meiern J. G. von. Acta Pacis Westphalicae Publica. Oder Westphä-
lische Friedens-Handlungen und Geschichte. Hannover, 1734. Bd. 1. S. 224.
68
Ср.: Weithase I. Die Darstellung von Krieg und Frieden in der deutschen Barock-
dichtung. Weimar, 1953; Wels K. Die patriotischen Strömungen in der deutschen Litera-
tur des Dreißigjährigen Krieges. Greifswald, 1913.
69
Ср.: Ibid. S. 22.
70
Hertzliches Seufftzen unnd Wehklagen, auch Christlicher Trost, unnd endtlich
Göttliche Hülff unsers vielgeliebten Vatеerlandes, werther Teutscher Nation: Mennigli-
chen zum Trost in offenen Truck geben, Durch einen Liebhaber der Göttlichen Wahrheit
(1620) // Weller E. Die Lieder des Dreißigjährigen Krieges nach den Originalen abge-
druckt. Basel, 1855 (reprint: Hildesheim, 1968). S. 96.
71
«Auff daß wir nicht werden zu hohn / Den wilden frembden Nation». — Ibid. S. 97.
германскому» чувству органического единства (Zusammengehörigkeit).

Но когда другой, тоже неизвестный автор, обращаясь к пфальцграфине
Элизабет, которая только что рядом со своим супругом Фридрихом V
была коронована королевой Чехии, выражал надежду, что «ты станешь
Эсфирью, и за свой народ, как она, будешь молиться и представлять
чешскую нацию»72, то он использовал понятие нации снова в тради-
ционном, территориально-сословном смысле.
Конечно, было бы неверно выводить из этого случая некую об-
щую тенденцию в сторону репартикуляризации нового, широкого
понятия нации в результате конфессиональных и конституционных
конфликтов. Скорее, бросается в глаза то, что, по мере того как дли-
лась война, ощущение национальной общности, когда оно получало
выражение в виде аргумента, все больше сводилось к отторжению так
называемого «модничества» (Alamodewesen). Страх перед засильем
чужого в культуре, который находил свое выражение в этой борьбе
с иностранными модами, имел и политическую составляющую, однако
по преимуществу нация понималась при этом как общность, объеди-
ненная языком, нравами и культурой: именно ее считали необходимым
защитить от негативных иноземных влияний, в особенности фран-
цузских. Убеждение в том, что заимствование чужих мод в одежде,
блюд и застольных обычаев, а также слов и выражений выставляет
«немецкую нацию […] на позор и посмешище»73, наиболее сильно в по-
литическом отношении выразил, пожалуй, Ганс Михаэль Мошерош:
в эпизоде «Модный танец» его романа Диковинные и истинные видения
Филандера фон Зиттевальда (1640–1643) описывается строгий допрос,
во время которого Филандер, представляющий слой новых немцев, пад-
кий на новинки, вынужден держать ответ перед собравшимся в замке
Герольц Эк сонмом «древних немецких героев»74, включающим Ариови-
ста, Арминия и Видукинда. В основании обвинительного заключения,
всеобъемлющего и уничтожительного, лежат три тесно друг с другом
72
«Daß du Esther mögest seyn, Und für dein Volck, wie sie thet, betten, Die Böh-
misch Nation vertretten». — Wie es bey höchstbemeldten Königs, und seinen Königli-
chen Gemahlin, Elisabethen, Princessin in Gros Brittanien, Krönung zu Prag zugangen
(1619) // Ibid. S. 56. См. параграф IV.l, примеч. 77 ff., примеч. 110 ff., и параграф IV.3,
примеч. 200.
73
Moscherosch H. M. Alamodo Monsiers […] (1628) // Opel J., Cohn A. (Hrsg.) Der
Dreißigjährige Krieg. Eine Sammlung von historischen Gedichten und Prosadarstellun-
gen. Halle, 1862. S. 412.
74
Moscherosch H. M. Gesichte Philanders von Sittewald (1640/43) // Kürschner J.
(Hrsg.) Deutsche National-Litteratur. Historisch-kritische Ausgabe. Berlin; Stuttgart,
[o.J.]. Bd. 32. S. 111 ff.
взаимосвязанных мыслительных ряда: историческое обоснование нор-

мативного германско-немецкого набора добродетелей, интерпретация
отклоняющегося от них поведения современников с помощью теории
упадка и конструирование идеологии вечной вражды, в рамках ко-
торой исконными врагами немцев объявляются теперь уже не тур-
ки75, как было еще в конце XVI века, а французы. В данном контексте
понятие нации играет важнейшую роль. Известно, пишет Мошерош,
что «благороднейшая немецкая кровь, в силу прирожденной ее доб-
родетели, более, чем какой-либо другой нации, всегда была и остается
ненавистна именно этой [то есть “французам”], которая предается по-
казному лицемерию в словах и нравах»76. Когда речь заходит о людях,
которые поступают на военную службу за границу, резкий пафос об-
винительной речи достигает своего высшего накала:
Древние считали великим предательством, когда кто-то против

своего господина, против своей родины и отчизны шел [служить] к чу-
жеземному господину, как наши немцы к королю Франции. И если когда
один человек предает другого, — это предательство, то тем более — ко-
гда человек покидает целую нацию, свое отечество […] Поэтому всякий,
кто бы он ни был, духовного или светского звания, князь, епископ,
который связывается с врагом своей нации или своего короля либо
поступает к нему на службу, должен быть караем смертью77.
В этих словах Мошероша отчетливо просматривается повышение

статуса нации до нормативной политической инстанции. Это может
показаться предвосхищением арндтовской пропаганды времен На-
полеоновских войн, однако, при всей своей радикальности, этот ход
привязан к наличному политическому порядку: нация и король/им-
ператор фигурируют в качестве величин одного уровня, оба требуют
75
Ср.: Schulze W. Reich (см. примеч. 58). S. 35, 49, 52 ff.
76
«…das Hochedele Teutsche Blut auß angebohrner Tugend keiner Nation spinnen-
feinder, alß eben denjenigen jederzeit gewesen und noch ist, die der scheinbaren Heuche-
ley in Worten und Sitten ergeben». — Moscherosch H. M. Gesichte. S. 155; об использо-
вании понятия Erbfeind cм.: Ibid. S. 156.
77
«Die Alten habens für die größte Verrätherey gehalten, wo eiтer wider seinen Her-
ren, wider sein Heymat und Vatterland einem Frembden Herren zu zщge, wie unsere
Teutschen dem König von Franckreich. Ist es ein Verrätherey, wen einer einen einigen
Mänschen verräth, so ists vielmehr, wo einer eine gantze Nation, sein Vatterland, […]
verläßt […] Drumb ein jeglicher, er sey wer er wölle, Geistlich oder Weltlich, Ein Fürst,
ein Bischoff, der sich zu seiner Nation oder zu seines Königes Feind verbindet oder Ihm
zu ziehet, soll Leib und Leben verwircket haben». Ibid. S. 164.
от всех своих подданных, немцев, солидарности, и за обоими призна-

ется право при необходимости добиваться должного соблюдения этого
требования с помощью драконовских наказаний78. Кроме того, роман
Мошероша о Филандере, видимо, представлял собой скорее исключе-
ние, нежели правило: большинство написанных в последний период
войны и в первые годы мира литературных произведений, от Слез
отечества Андреаса Грифиуса (1636)79 до Радующейся миру Германии
Иоганна Риста (1653)80, хотя и было исполнено патриотического духа,
но не выражало его в понятии «нация» — потому, вероятно, что с ним
по-прежнему ассоциировался также и политический порядок империи,
который так явно продемонстрировал свою несостоятельность.
VIII.2. От «народа Божьего» к «живой силе»

Если проследить эволюцию понятия «народ» с 1517 по 1648 год в ко-
личественном отношении, то обнаруживаются достаточно убедитель-
ные признаки того, что невоенные варианты его значения постепенно
отошли в лексике на второй план. Анализ употребления этого понятия
Лютером81 на примере послания к дворянам 1520 года дает в первом при-
ближении следующий результат: слово Volk встречается 36 раз, из них
по два раза в военном значении («народ боевой, перебитый […] турка-
ми») и в государственно-правовом (народ, который «вверен […] епи-
скопам и князьям»; «правители […] как и народ»); лишь один раз Лютер
использует этот термин в географическом смысле (народ «в окрест-
ных деревнях».) Социолого-теологическое значение явно преобладает:
в 15 случаях «народ» значит либо отдельные социальные группы, либо
весь низший слой общества («молодой народ»; «столько дворян и бога-
того народа, который впадает в бедность»; «бедный народ»; «простой на-
род»), в 12 случаях — всю совокупность христиан или отдельные группы
78
По этой причине даже у Мошероша, который далеко превосходит Ульриха
фон Гуттена по политической радикальности своих требований, отсутствуют пред-
посылки современного (modern) протонационалистического мышления, которое
должно было бы ставить нацию выше императора и империи. Ср. выше, примеч. 22.
79
Gryphius A. Threnen des Vatterlandes (1636) // Schöne A. (Hrsg.) Das Zeitalter des
Barock. Texte und Zeugnisse. München, 1968. S. 270.
80
Rist J. Das Friedejauchtzende Teutschland (1653) // Ibid. S. 748 ff.; Weithase I. Die
Darstellung (см. примеч. 68). S. 115 ff.
81
Ср. об этом: Jacobs M. Die Entwicklung des deutschen Nationalgedankens
(см. примеч. 47). S. 61 ff.
в составе церкви («народ христианский»; «народ монастырский»; «народ

[…] который называется кардиналами»)82. Столетием позже частотность
значений уже сильно отличается — проанализировав народные песни
XVII века, Петер Бликле приходит к следующему результату: «В песнях
слово Volk означает в 60 процентах случаев живую силу (Kriegsvolk),
в 17 процентах случаев — народ короля либо народ Божий, в 15,8 про-
цента — бедный или простой народ либо подданных»83. Этой информа-
ции, разумеется, недостаточно для того, чтобы предположение об об-
щей милитаризации понятия «народ» в конфессиональную эпоху можно
было счесть обоснованным, однако она все же придает этому предполо-
жению изрядную убедительность — особенно если принимать в расчет
ход реальных исторических событий. Во всяком случае, понятие народа
было, по крайней мере во внутреннем военном лексиконе, настолько
однозначным, что не требовало никаких поясняющих добавлений. Так,
например, Валленштейн накануне битвы при Лютцене отдал своему
генерал-фельдмаршалу Паппенхайму приказ: «Противник движется
сюда, оставьте всё и направляйтесь сюда со всем народом и обозом так,
чтобы завтра утром быть у нас»84. Авторы же текстов по государствен-
ному праву, когда писали о вопросах, касавшихся армии, пользовались
в основном составными понятиями, такими как Kriegsvolk или geworben
Volck («наемные солдаты»)85.
Одна из особенностей развития понятия «народ» заключается
в том, что в отдельных случаях оно встречается в абстрактных значе-
ниях вне контекста, связанного с государством и правом. Упоминав-
шаяся выше связь чешского народа и чешской нации86 снова указывает
на более давние варианты значения: на относительно глобальное тео-
82
Примеры см.: Luther M. An den Christlichen Adel (см. примеч. 44). S. 407, 416,
419, 428, 437–438, 446 ff., 450, 453 ff., 458–459, 461–462, 465 ff., 469. В четырех случаях
едионообразный порядок невозможен.
83
Blickle P. Untertanen in der Frühneuzeit. Zur Rekonstruktion der politischen Kul-
tur und der sozialen Wirklichkeit Deutschlands im 17. Jahrhundert // Vierteljahrsschrift
für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1983. Bd. 70. S. 485–486.
84
«Der Feind marchirt hereinwarths der Herr lasse alles stehn und liegen und in-
caminire sich herzu mitt allem volk undt stücken auf das er morgen fru bey uns sich
befündet». — Albrecht Wenzel Eusebius von Wallenstein an Gottfried Heinrich von Pap-
penheim, 15.11.1632 // Förster F. (Hrsg.) Albrechts von Wallenstein, des Herzogs von
Friedland und Mecklenburg, ungedruckte, eigenhändige vertrauliche Briefe und amtliche
Schreiben aus den Jahren 1627 bis 1634. Berlin, 1829. Bd. 2. S. 273.
85
Ср.: Abschied des Augsburger Reichstages (см. примеч. 54). S. 351, § 49 ff.; Pragi-
scher Friedens-Schluß (см. примеч. 64). S. 111, 114 ff.
86
См. примеч. 72.
логическое понятие народа в его ветхозаветно-исторической версии

(«народ Израилев»)87, которое, однако, тут же опять ограничивалось,
поскольку относилось к территориально и сословно четко очерченной
богемской аристократической нации. А когда Мартин Опиц начинал
обоснование своего тезиса о теологическом происхождении поэзии
(Poeterey) с замечания, что наблюдающаяся «у всех народов» вера в не-
коего единого и вечного, но в конечном счете непостижимого бога
дала помимо всего прочего мощный стимул воображению88, в этих
его словах уже намечается то культурное понятие народа, которое
встречается и у Мошероша, где в значительной мере сводится к чисто
внешнему аспекту: «Где под солнцем есть народ такой, каковы теперь
бестолковые немцы в их манере одеваться, столь непостоянной, столь
отвратительной, столь дурацкой»89. И наконец, у Риста в Радующейся
миру Германии появляется связка «немецкий народ»:
Триумф, триумф, сгинул Марс,

Отныне не будут ни грабеж, ни убийство
Тиранить немецкий народ…90
Рассматривая эти примеры использования понятия «народ» в более

общем значении, не следует, впрочем, забывать, что это единичные
случаи. Типичными для словоупотребления той эпохи были конкрет-
ные значения.
VIII.3. «Народ» как государственно-правовое понятие:

Альтузий
В качестве государственно-правового термина слово «народ» до-
стигло, по понятным причинам, весьма высокого уровня абстрактно-
сти. В том пункте постановлений Аугсбургского рейхстага, согласно ко-
87
Luther M. An den Christlichen Adel (см. примеч. 44). S. 448, 467.
88
Ср.: Opitz M. Buch von der Deutschen Poeterey (1624) / Hrsg. W. Braune,
R. Alewyn. Tübingen, 1966. S. 8.
89
«Wo ist ein Volck under der Sonnen, als die ungerathene Teutsche jetzt sind in ih-
rem Kleidertragen, so unbeständig, so Eckel, so Närrisch». — Moscherosch H. M. Gesichte
(см. примеч. 74). S. 146.
90
«Triumph, Triumph, der Mars ist fort, Hinfüro wird noch Raub noch Mord Das
teutsche Volk tyrannisieren…» — Rist J. Das Friedejauchtzende Teutschland (см. при-
меч. 80). S. 748; Weithase I. Die Darstellung (см. примеч. 68). S. 127.
торому каждый был обязан «поступать в соответствии с требованиями

естественных прав, прав народов и общих прав, законов Св[ященной]
империи о мире в стране, конституций, ордонансов и статутов, а также
христианской, братской любви»91, это понятие встречается нам в значе-
нии римского ius gentium. Но прежде всего повысился его статус в трудах
Иоганна Альтузия. Это был первый немецкий специалист по вопросам
государства и права в раннее Новое время, отводивший народу роль
и значение политического суверена. В интеллектуальном отношении
на него оказали влияние споры между французскими тираноборцами
и сторонниками абсолютистского учения о государстве. Носителем
того «суверенитета», который до него Жан Боден определял расши-
рительно, Альтузий объявил неотчуждаемой собственностью всего
народа (Gesamtvolk), состоящего из множества малых политических
сообществ (Konsoziationen)92: «Я признаю правителя руководителем,
распорядителем и управляющим суверенитета, однако собственником
и пользователем высшей власти я признаю не кого иного, как весь на-
род, соединенный из множества меньших объединений в единое живу-
щее сообща тело»93. А монарх, называемый также summus magistratus,
является, по теории Альтузия, всего лишь уполномоченным, занимаю-
щим свой пост в силу договора94, и справедливо говорят, что «народ
старше и по природе достойнее, чем его магистрат»95. Между высшим
магистратом и народом Альтузий помещает эфоров — тех, «кому в силу
согласия народа, объединенного в политический союз, вверена как его
представителям вся полнота государства или всего объединения». Эфо-
91
«…vermög der natürlichen, Völcker- und gemeinen Rechten, des H. Reichs Land-
Frieden, Constitutionen, Ordnungen und Satzungen, auch Christlicher, brüderlicher Lieb
zu thun». — Abschied des Augsburger Reichstages. S. 352, § 55. См. Steiger H. Völker-
recht // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1990.
Bd. 6. S. 98−140, здесь параграф IV.
92
Ср.: Gierke O. von. Johannes Althusius und die Entwicklung der naturrechtlichen
Staatstheorien. Zugleich ein Beitrag zur Geschichte der Rechtssystematik (1880). Aalen,
1968. S. 18 ff. См. также: Klippel D. Staat und Souveränität // Brunner O., Conze W., Ko-
selleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1990. Bd. 6. S. 106.
93
«Administratorem, procuratorem, gubernatorem jurium majestatis, principem
agnosco. Proprietarium vero & usufructuarium majestatis, nullum alium, quam popu-
lum universum, in corpus unum symbioticum ex pluribus minoribus consociationibus
consociatum». — Althusius J. Politica methodice digesta atque exemplis sacris et profanis
illustrata (1603). Herborn, 1614 (reprint: Aalen, 1981). Praefatio.
94
Ср.: Ibid. Cap. 19, § 4, 7 (p. 327, 329).
95
«populum suo magistratu priorem tempore & natura digniorem esse». — Ibid.
Cap. 19, § 15 (p. 332).
ры как сословные представители государства должны, считает Альту-

зий, и выбирать верховного магистрата, и контролировать его96.
Эта модель государства, сконструированная на принципах народ-
ного суверенитета, договора и представительства, включала в себя,
однако, целый ряд специфически домодерных элементов, которые
в совокупности не позволяют говорить об Альтузии как о предте-
че Руссо. Во-первых, «весь народ» (Gesamtvolk) у Альтузия состо-
ит не из равноправных индивидов, а из партнерств или сообществ
(Lebensgemeinschaften, Konsoziationen), имеющих каждое свои пред-
ставления о порядке и свои структуры власти. При этом высшие
вырастают из низших, так что получается своего рода ступенчатая
пирамида, в основании которой лежат приватные партнерства (брак,
семья, товарищество), выше — более крупные публичные объединения
(община, провинция, страна), а на самом верху — государство. Этой
модели корпоративно структурированного государства, которую срав-
нительно беспроблемно можно было перенести на сложное государ-
ственное устройство империи97, соответствовало представление о кор-
поративно структурированном государственном народе (Staatsvolk),
в котором индивидуум в качестве самостоятельной политической
величины вообще никак не проявлялся. Поэтому Альтузий — и это
во-вторых — не имел никакой возможности объяснить возникновение
государства общественным договором. Вместо этого он как приверже-
нец христианского (кальвинистского образца) учения о естественном
праве исходил из того, что государственный народ одновременно есть
и populus Dei, связанный с Богом «религиозным договором» (pactum
religiosum), и поэтому ему принадлежит лишь вторичный, земной суве-
ренитет, и только в силу того, что этот суверенитет ему принадлежит,
народ оказывается способен передать его властителю, заключая с ним
соответствующий договор. Таким образом, Альтузий рассматривал
договор о власти (Herrschaftsvertrag) как дополнение к религиозному
союзу между Богом и народом, а не как составную часть или следствие
некоего общественного договора, заключенного в пределах дольнего
мира98. В-третьих, Политика Альтузия имеет любопытную оборотную
96
«quibus populi in corpus politicum consociati consensu demandata est summa Reip.
seu universalis consociationis, ut representantes eandem». — Ibid. Cap. 18, 48 (p. 292).
97
Ср.: Schubert F. H. Die deutschen Reichstage in der Staatslehre der frühen Neuzeit.
Göttingen, 1966. S. 407 ff.
98
Ср.: Winters P. J. Die «Politik» des Johannes Althusius und ihre zeitgenössischen
Quellen. Zur Grundlegung der politischen Wissenschaft im 16. und beginnenden 17.
Jahrhundert. Freiburg, 1963. S. 179, 214 ff., 223 ff., 246 ff., 256 ff.; относительно понятий
сторону: народ, возведенный им в ранг политического суверена, он же

сам понижает в ранге в контексте своей prudentia politica — учения
об искусстве правления, которое он разработал специально для маги-
стратов с опорой на многочисленные образцы, в особенности на Юста
Липсия99. Магистрату — рекомендует Альтузий — следует своевре-
менно познакомиться «с нравами и характером народа» («moribus
et ingenio populi»), чтобы он мог издавать уместные законы и таким
образом легче и дольше править100. Народ — тут он называется vulgus
или multitudo101 — становится первостепенным фактором политическо-
го риска: Альтузий характеризует его как «непостоянный, поспешный,
неспособный к суждению, легковерный, невеликодушный, дикий, бес-
покойный, склонный к бунтам, переменчивый, ненадежный, неблаго-
дарный и завидующий образу жизни правителя»102. Государственная
теория и практика правления у Альтузия, таким образом, расходятся
друг с другом, и этот процесс отражается в напряженном отношении
между значениями понятий populus и vulgus.
IX. От Вестфальского мира до Венского конгресса

IX.1. Разделение «империи» и «нации» в дискуссиях
второй половины XVII века о государственном праве
Мирный трактат, составленный в Мюнстере и Оснабрюке, оставил
определенную свободу для последующего развития имперского кон-
ституционного права: так, например, сначала был оставлен открытым
вопрос о том, сохранит ли империя свою прежнюю иерархическую
структуру или приобретет скорее характер сословной федерации103.
pactum religiosum и populus Dei, а также возведения и свержения короля и эфоров

Богом и народом cр.: Althusius J. Politica. Cap. 28, § 15, 18. P. 575 ff.; Cap. 19, § 69. P. 361.
99
Ibid. Cap. 21, § 8, 10. P. 398 ff.; Gierke O. von. Johannes Althusius (см. примеч.
92). S. 32.
100
Althusius J. Politica. Cap. 23, § 19. P. 451.
101
Ibid. Cap. 23, § 23. P. 453.
102
«Vulgus inconstans, praeceps, judicii expers, credulus, invidus, ferox, turbidus,
seditiosus, varius, levis, ingratus, aemulator vitae principis». — Ibid. Cap. 23, § 21. P. 446:
«De natura et affectione populi».
103
Ср.: Aretin K. O. von. Das Reich. Friedensgarantie und europäisches Gleichge-
wicht 1648–1806. Stuttgart, 1986, особенно S. 32, 59, 69 ff. См.: Koselleck R. Bund //
Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1972. Bd. 1.
S. 615 ff.
Но все же этот мирный договор с самого начала пресек процессы фор-

мирования централизованного государства в империи, которому про-
тиводействовали как внешние, так и внутренние, сословные силы. Им-
перские сословия, за которыми был однозначно признан суверенитет
над их территориями, получили право заключать союзы между собой
и с иностранными державами: оговорка, что они обязаны при этом со-
хранять верность императору и империи, была лишь незначительным
ограничением этого права. Кроме того, все важные политические ме-
роприятия императора требовали согласия представителей сословий,
то есть рейхстага104. Поэтому вполне логичной была позиция Самуэля
Пуфендорфа, который заявил, что вызывавший в то время множество
дебатов вопрос о форме государственности Священной Римской им-
перии ответа не имеет: если прилагать к Германии (Germania) те обыч-
ные критерии, которыми оперирует государствоведение, лаконично
констатировал он, то ее можно назвать лишь «нерегулярным телом»,
которое «подобно чудищу»105. Время от времени Пуфендорф высказы-
вался в том духе, что пусть немецкая нация как «беспорочнейшая из на-
ций» (integerrima nationum) наслаждается самым цветущим состоянием,
но такие заявления можно считать скорее проявлениями в основном
риторического патриотизма. А на первом плане стоял трезвый юриди-
ческий анализ, который оказывал определяющее воздействие и на ис-
торические построения Пуфендорфа. Так, например, он отверг и теорию
translatio imperii, и, вместе с ней, ту титулатуру империи, которая к его
времени уже стала общепринятой. Конечно, говорил он, немцы по сей
день торжественно именуют свое государство «Римской империей не-
мецкой нации» (Imperium Romanum Teutonicae nationis), но эта формула
не может не представляться абсурдной с тех пор, как стало достаточ-
но ясно, что новое германское государство (modernam Germanorum
rempublicam) не тождественно древней Римской империи106. Эта крити-
ка интересна не столько потому, что была направлена против римской
традиции империи, сколько потому, что Пуфендорф — почти похо-
104
Ср.: Osnabrücker Friedensvertrag zwischen dem Kaiser und Schweden. Art. VIII,
§ 1, 2 // Müller K. (Hrsg.) Instrumenta Pacis Westphalicae. Die Westfälischen Friedens-
verträge 1648. Vollständiger lateinischer Text mit Übersetzung der wichtigeren Teile und
Regesten. Bern, 1949. S. 109 ff.; Heckel M. Deutschland (см. примеч. 53). S. 197–198.
105
Monzambano S. de [Samuel Pufendorf]. De statu imperii germanici. 6, 9 (1667) /
Hrsg. F. Salomon. Weimar, 1910. S. 126: «Nihil ergo aliud restat, quam ut dicamus, Ger-
maniam esse irregulare aliquod corpus et monstro simile, siquidem ad régulas scientiaz
civilis exigatur».
106
Ibid. 8, 1; 1, 14. S. 146, 46.
дя — удалил из названия государства понятие «нация». Он вообще

без большого понимания относился к тому историзированию нации,
которое было характерно для немецких гуманистов. Большинство нем-
цев, констатировал он, «стараются, исполненные страха, заполучить
Карла Великого в свою нацию» («Carolum suae nationi vindicare Germani
plerique anxie satagunt») на том основании, что он родился в Ингельхай-
ме под Майнцем и говорил по-немецки. Он же, Пуфендорф, советовал
немцам со спокойной душой отказаться от этих притязаний, тем более
что их нынешней державе никакого ущерба это не принесет. Всеми при-
знано, что центр власти своего королевства франки сделали в Галлии,
что отец Карла был франкским королем и что его предки занимали
высшие посты в империи. «А к какой нации человека причислять, —
писал Пуфендорф, — зависит от нации его отца и от расположения
владений, доставшихся ему по наследству от отца и его предков. Одно
только место рождения, отличное от нации отца, еще не повод для того,
чтобы относить человека к другой нации»107. Здесь перед нами откры-
вается одна из возможных причин, в силу которых Пуфендорф был
индифферентен к «нации» как государственно-правовой точке отсчета:
очевидно, он склонен был толковать понятие natio буквально, в его
древнем смысле — как термин, обозначающий место происхождения.
Признаки постепенного распада связи между «империей» и «наци-
ей» обнаруживаются и у Файта Людвига фон Зекендорфа, чей трактат
Немецкое монархическое государство (Teutscher Fürsten-Staat) (1656)108
был задуман как введение в правовые вопросы территориальной го-
сударственности. Зекендорф подчеркивал, «что наше произведение
направлено прежде всего на каждую страну и провинцию Римской
империи немецкой нации»109, то есть придерживался понятия «немец-
кая нация», закрепленного в титулатуре империи. Однако внутри этой
нации и под ней у Зекендорфа существовали еще другие нации: «На-
звание княжества возникает обычно либо из названия нации или на-
рода, либо из [названия] стольного города или замка, или древнего
родового гнезда той династии, которая властвует в данной стране»110.
107
«Illius porro nationis quisque censetur, cuius ipsius pater est, et ubi sedem for-
tunarum a patre maioribusque traditam obtinet. Solus nativitatis locus diversae a paterna
nationi aliquem hautquidquam inserit». — Ibid. 1, 6. S. 36–37. См. параграф IV.2.
108
Seckendorff V. L. von. Teutscher Fürsten-Staat (1656). Jena, 1737 (reprint: Aalen,
1972).
109
Ibid. 2–3. Vorbericht.
110
«Der nahme eines fürstenthums pfleget mehrentheils zu entstehen, entweder von
dem nahmen der nation oder des volcks, oder von der residentz-stadt oder schloß, oder
Переходы с «общенемецкого» уровня на уровень территориального го-

сударства и обратно встречались у Зекендорфа не только когда речь
шла о понятии нации: так, он, с одной стороны, говорил о «состоянии
нашего отечества немецкой нации»111, а с другой — о «благоденствии»
и «общей пользе Отечества» как о целях законодательной и распоря-
дительной деятельности в рамках отдельного государства112. Закреп-
ленный в Вестфальском мирном договоре конституционно-правовой
дуализм императора и сословий, империи и отдельных государств стал
важнейшей предпосылкой того, что понятия «нация» и «отечество»
вернули себе свою прежнюю многозначность, потому что они могли
теперь относиться к системе конкурирующих друг с другом — хотя
и не исключающих друг друга — лояльностей. Если четкость дефини-
ции понятия в самом деле является показателем его релевантности,
тогда, во всяком случае, Зекендорф придавал понятию «нация» уди-
вительно скромное государственно-правовое значение по сравнению,
например, с понятием «подданный»113.
В отличие от Зекендорфа для Лейбница имел значение прежде
всего концепт нации, определяемой через язык (Sprachnation). В своем
Sekuritätsgutachten 1670 года114 он сделал вывод, что Франция не может
занять высокое положение наставника Германии:
…нынешняя и прошлая войны много дали примеров тому, как труд-

но заставить немцев неизменно служить французам […] а о том,
как плохо выносят друг друга эти совершенно различные по языку
и характеру нации, свидетельствует повседневный опыт. С испанскими
Нидерландами, с Франш-Конте — другое дело, они и без того по нации
своей практически французы115.
auch einem alten stamm-hause des geschlechts, durch welches solches land beherrschet
wird». — Ibid. 1, 1, 1. S. 6.
111
Ibid. 2, 14, 1. S. 330.
112
Ibid. 2, 8. S. 203 (название главы).
113
Ibid. 2, 1, 3. S. 33–34.
114
Leibniz G. W. Bedencken Welchergestalt Securitas publica […] auf festen Fuß zu
stellen (1670) // Idem. Sämtliche Schriften und Briefe / Hrsg. Deutsche Akademie der
Wissenschaften. 4. Reihe. Berlin, 1983 (1931). Bd. 1. S. 133 ff.; cр. об этом также: Schnei-
der H.-P. «Staatsraison» bei Leibniz // Schnur R. (Hrsg.) Staatsraison. Studien zur Ge-
schichte eines politischen Begriffs. Berlin, 1975. S. 506–507.
115
«…denn wie schwehr die Teütschen dran zu bringen unter den Franzosen be-
ständig zu dienen, haben viele dieses und vorigen Krieges exempel geben […], wie wenig
diese an Sprach und art ganz unterschiedene nationen einander dulden können, bezeugt
die tägliche erfahrung. Mit den Spanischen Niederlanden, mit der Freyen graffschaft ists
Язык и характер (Art) Лейбниц явно считал главными признаками

нации, даже тогда, когда рассматривал сугубо государственно-право-
вую проблематику. Во всяком случае, он безо всяких сомнений при-
числял к французской нации значительную часть Бургундского им-
перского округа, принадлежность которого к империи была только
что специально подтверждена в Вестфальском мирном договоре116: это
еще один показатель того, как после Тридцатилетней войны понятия
«империя» и «нация» стали расходиться друг с другом.
IX.2. «Нация» как понятие языкового и культурного

патриотизма эпохи барокко
Выраженное понятием осознание национальной общности обна-
руживало после 1648 года скорее языковые, культурные, исторические,
нежели имперские акценты. В особенности языковой патриотизм эпо-
хи барокко был связан со стремлением реанимировать и интенсифи-
цировать созданные немецкими гуманистами топосы национального
сознания, основанного на общем языке, культуре и истории117. Так,
например, в 1663 году Юстус Георг Шоттелиус опубликовал Обстоя-
тельную работу о коренном немецком языке (Teutsche HaubtSprache)118,
подзаголовок которой целенаправленно обращал внимание читателя
на то, что она пользуется императорской благосклонностью как «ра-
бота общеполезная и служащая на благо Немецкой нации119»:
Если как следует задуматься о сущности немцев, включая и то,

что касается их первобытной древности […] и то, что они в конце кон-
цов, по Божьему провидению, взяли в свои руки последнюю мировую
империю; то, что они имеют значительное преимущество в славе верно-
ein ander werck, die sind ohne das der nation nach so viel als französisch». — Ср.: Leib-
niz G. W. Bedencken. S. 176.
116
Ср.: Münsterischer Friedensvertrag zwischen dem Kaiser und Frankreich Mül-
ler K. (Hrsg.) Instrumenta Pacis Westphalicae. Die Westfälischen Friedensverträge 1648.
Vollständiger lateinischer Text mit Übersetzung der wichtigeren Teile und Regesten.
Bern, 1949 S. 153 ff., особенно S. 157.
117
Ср.: Frenzen W. Germanienbild und Patriotismus im Zeitalter des deutschen
Barock // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte.
Bd. 15. 1937. S. 208 ff., 215–216. См. параграф IV.2, примеч. 173 и сл.
118
Schottelius J. G. Ausführliche Arbeit Von der Teutschen HaubtSprache… (1663) /
Hrsg. W. Hecht. Tübingen, 1967.
119
Ibid. (подзаголовок).
сти и доблести, в количестве […] самых богатых добродетелями героев,

в самом большом числе самых образованных людей […] в обладании
таким великолепным, богатым и чистым языком и тому подобным;
и даже то, что они, изобретя книгопечатание, сделали весь мир ученым
и умелым, а изобретя ружья и искусство изготовления пороха, сделали
его доблестным […] хочется, чтобы мысли легко ходили от востока
до запада, с юга до севера, и точно такого же превосходного [языка],
как у немцев, у других народов не сыскать120.
Правда, под этой гордостью за историю и интеллектуально-

культурные достижения своей нации и связанной с ней претензией
на первенство этой нации среди прочих скрывался зачастую — как,
например, у гуманистов — конкретный страх перед иноземным куль-
турным засильем и собственным политическим бессилием. Поэтому,
конечно, не случайно Гриммельсгаузен в своем романе Симплициссимус
в эпизоде с Юпитером представил утопию мирового господства Гер-
мании — основанного, в частности, на том, что христианские короли
Европы «получат свои короны, королевства и входящие в них земли
от немецкой нации по доброй воле в ленное владение»121, — и тут же
ее релятивировал посредством сатирического контекста и комментари-
ев122, тогда как, говоря о недугах современной ему реальности, он вполне
способен был отказаться от авторской дистанции: «Дурной знак, если
нация подражает иностранцам! […] Как же мы выстоим, если вдруг
захочет пойти на нас войной и подчинить себе нашу свободу народ,
120
«Wan man dem Wesen der Teütschen eigentlich nachdenket / so wol was de-
roselben Uhraltertuhm […] betreffen mag; Als auch / daß sie endlich durch göttliche
Vorsehung das letzte Weltreich […] auf sich gebracht; daß sie an Ruhm der Treu und
Tapferkeit / an Anzahl derer […] tugendreichsten Helden / an vollester Menge der ge-
lahrtesten Leute […] / an besitzung einer so prächtigen / wortreichen und reinen Haupt-
sprache und derogleichen / einen ansehnlichen Vortrit haben; ja daß sie die Welt durch
erfindung der Truckerey gelahrt und geschikt / wie auch durch erfindung der Büchsen
und PulverKunst, tapfer […] gemacht haben; man möchte die Gedanken gar wol von Ost
biß Westen / von Süden biß Norden herum wanderen lassen / und solcher der Teutschen
Vortrefflichheit / bey einigem Volke volle Gleichheit hierinn vergeblich auffsuchen».
Ibid. (предисловие).
121
«…ihre Kronen / Königreich und incorporirte Länder / von der Teutschen Nation
auß freyen Stücken zu Lehen empfahen». — Grimmelshausen H. J. C. von. Der Abentheur-
liche Simplicissimus Teutsch… (1669) / Hrsg. R. Tarot. Tübingen, 1984. S. 214 (цит. по:
Гриммельсгаузен Г.Я.К. Симплициссимус / Пер. А.А. Морозова, Э. Г. Морозовой. Л.,
1967. C. 115. — Примеч. пер.).
122
Ср.: Meid V. Grimmelshausen. Epoche — Werk — Wirkung. München, 1984.
S. 113 ff.
на языке которого мы уже говорим и чей образ жизни нам нравится,

чью одежду мы уже носим, чьи дела и обычаи мы любим и во всем ему
подражаем»123. Таким образом, вновь и вновь раздававшиеся в литера-
туре того времени призывы к немцам хранить свой язык и свою куль-
туру, поддерживать их и оберегать от чуждых влияний вовсе не были
проявлениями аполитичного эстетизма: в основе их лежало опасение,
что политическая сопротивляемость немецкой нации — а точнее, ее
способность выдерживать нарастающее давление со стороны Людовика
XIV на восточную границу империи — будет убывать в той мере, в ка-
кой будут слабеть узы ее культурной и языковой общности. Лейбниц
даже возвел тезис о параллелизме между состоянием языка и силой
государства в ранг исторической теории: истории всех стран показы-
вают, писал он,
что обычно нация и язык расцветают одновременно, что сила гре-

ков и римлян достигла высшей точки, когда у первых был Демо-
сфен, у вторых — Цицерон, и что нынешний стиль письма, принятый
во Франции, — почти цицероновский, потому что и нация эта в де-
лах войны и мира так неожиданно и почти невероятно выдвигается
вперед. Я не думаю, что это произошло случайно. Скорее я полагаю,
что как есть связь между луной и морем, так существует она и между
ростом и убыванием народов и языков124.
В целом можно сказать, что невозможно верно понять сути бароч-

ного языкового и культурного патриотизма — а стало быть, и господ-
ствовавшего в конце XVII века понятия нации, — если рассматривать
123
«Ist ein schlimm omen, wann ein Nation den Ausländern nachöhmet! […] Wie
werden aber wir bestehen / wann uns ein volck bekriegen und unser Freyheit unter sich
zwingen wollte / dessen Sprache wir schon reden / dessen Lebens-Art uns wolgefält /
dessen Kleidung wir bereits tragen / dessen Thun und Wandel wir lieben und ihme in
allem nachäffen». — Grimmelshausen H.J.C. von. Dess Weltberuffenen Simplicissimi Pra-
lerey und Gepräng mit seinem teutschen Michel (1673) / Hrsg. R. Tarot. Tübingen, 1976.
S. 64–65.
124
«…daß gemeiniglich die Nation und die Sprache zugleich geblühet, daß der Grie-
chen und Römer Macht aufs höchste gestiegen gewesen, als bei jenen Demosthenes, bei
diesen Cicero gelebet, daß die jetzige Schreibart, so in Frankreich gilt, fast ciceronianisch,
da eben auch die Nation in Krieg und Friedenssachen sich so ohnverhofft und fast un-
glaublich hervortut. Daß nun solches ohngefähr geschehn, glaub ich nicht, sondern halte
vielmehr dafür, gleich wie der Mond und das Meer, also habe auch der Völker und der
Sprachen Ab- und Aufnehmen ein Verwandtnis». — Leibniz G. W. Ermahnung an die
Teutsche, ihren Verstand und Sprache besser zu üben (1697) // Idem. Politische Schrif-
ten / Hrsg. H.H. Holz. Frankfurt a.M.; Wien, 1967. S. 75–76.
их вне политического контекста, с которым они, несомненно, были

связаны. С другой стороны, однако, нельзя не отметить, что эта связь
с политическим контекстом была опосредованной, что она касалась
не напрямую империи, а, как правило, некоего неопределенного со-
общества немцев, чье политическое единство необходимо было кре-
пить — как бы обходным путем, через язык и культуру.
IX.3. «Нация» как духовно-культурная референтная

величина во второй половине XVIII века: «национальный
театр» и «национальное воспитание»
На протяжении XVIII века взаимосвязи между культурой и поли-
тикой, казалось, сначала слабели. В особенности восходящий слой уче-
ных или просто образованных буржуа был заинтересован в том, чтобы
зарезервировать за собой интеллектуально-культурную сферу как ту
область, в которой он мог утверждать свою специфическую интерпре-
тативную компетенцию, не создавая при этом политических проблем
и не навлекая на себя подозрений в излишнем стремлении к участию
во власти. И все же нельзя отрицать, что политический элемент в ка-
кой-то мере присутствовал в большинстве выдвинутых буржуазией
образования проектов — например, тех, которые касались националь-
ного театра или национального воспитания: такие попытки создания
и укрепления внутринациональных связующих структур, как бы ста-
рательно они ни ограничивались интеллектуально-культурной сферой,
подразумевали возможность частичного преодоления государственной
раздробленности немцев.
Первым, кто выдвинул требование специфически немецкого нацио-
нального театра, был Иоганн Элиас Шлегель125. Отправляясь от мысли,
что «каждая нация» предписывает театру «в силу своих различных
нравов» различные правила и что поэтому, создавая новый театр,
необходимо принимать в расчет «особый характер своей нации»126,
125
Ср.: Kittenberg H. Die Entwicklung der Idee des deutschen Nationaltheaters im
18. Jahrhundert und ihre Verwirklichung: [Машинопись]. München, 1924. S. 24–25;
Feustel W. Nationaltheater und Musterbühne von Lessing bis Laube. Zur Entwicklung
und Wertung der deutschen Theatergeschichte des 18. und 19. Jahrhunderts: [Машино-
пись]. Greifswald, 1954. S. 9 ff.
126
Schlegel J. E. Gedanken zur Aufnahme des dänischen Theaters (1764) // Idem.
Ästhetische und dramaturgische Schriften / Hrsg. J. von Antoniewicz. Stuttgart, 1887 (re-
print: Darmstadt, 1970). S. 194, 197.
Шлегель пришел к тому выводу, что немцы, переводя без разбору фран-
цузские комедии, совершали ошибку: «Они сделали из своего театра
не что иное, как французский театр на немецком языке»127. К призыву
создавать оригинальные пьесы, «которые не подходят никакой другой
нации, помимо немецкой», присоединил свой голос и Иоганн Фрид-
рих Лёвен — впоследствии директор первого немецкого национально-
го театра, который был открыт в 1767 году в Гамбурге и за которым
последовало создание таких театров в Вене (1776), Мангейме (1777),
Берлине (1786) и Веймаре (1791). Принципалы, писал Лёвен, недоста-
точно ясно отдают себе отчет в том, что и в их власти «формировать
вкус нации и приучать ее к истинно прекрасному»128. Предложения
Шлегеля и Лёвена в основном были нацелены на изменение репертуара,
и это вполне согласовывалось с плюрализмом национальных театров
в различных государствах империи. В основе этих предложений лежало
сравнительно статичное понимание нации: нация уже существовала, ее
нравы и характер уже сформировались, только ее вкус еще предстояло
облагородить. Именно эти посылки вызывали несогласие у Лессинга,
который критическим взором следил за постановками гамбургско-
го театра. В своей Гамбургской драматургии (1767–1769) он дистан-
цировался от «добросердечной идеи создать немцам национальный
театр, ибо мы, немцы, — еще не нация! Я говорю не о политическом
строе, а просто о нравственном характере. Он же заключается, почти
можно сказать, в том, чтобы не желать иметь никакого собственного
[нравственного характера]»129. Это волюнтаристское понятие о нации,
которое ставило ее существование в зависимость от субъективно же-
лаемого консенсуса ее членов в интеллектуально-культурной области,
разделял и Шиллер, хотя то влияние, «которое хорошо поставленный
театр имел бы на дух нации», он оценивал гораздо позитивнее:
127
Schlegel J. E. Gedanken zur Aufnahme des dänischen Theaters (1764) S. 225.
128
Löwen J. F. Geschichte des deutschen Theaters (1766) / Hrsg. H. Stümcke. Berlin,
1905. S. 4; Idem. Flugschriften über das Hamburger Nationaltheater (1766/67) // Ibid.
S. 57.
129
«…dem gutherzigen Einfall, den Deutschen ein Nationaltheater zu verschaffen,
da wir Deutschen noch keine Nation sind! Ich rede nicht von der politischen Verfassung,
sondern bloß von dem sittlichen Charakter. Fast sollte man sagen dieser sei: keinen ei-
genen haben zu wollen». — Lessing G. E. Hamburgische Dramaturgie. 101. — 104. Stück
(1767/69) // Idem. Sämtliche Schriften / Hrsg. K. Lachmann. 3. Aufl. 1894. Bd. 10. S. 213.
См. параграф XV, примеч. 184.
Национальным духом народа я называю сходство и совпадение

его мнений и склонностей в тех предметах, относительно которых
другая нация имеет другие мнения и чувства. Только театр способен
обеспечить это совпадение в высокой степени […] если бы нам случи-
лось должить до того, чтобы у нас был национальный театр, то мы бы
и стали нацией130.
Отсылка к «нации» играла важную роль не только в дискуссиях

о сути и функции театра: представители педагогической мысли того
времени тоже занимались проблематикой нации131, причем таким об-
разом, который позволяет особенно наглядно увидеть латентную поли-
тическую составляющую в рефлексии по поводу черт интеллектуально-
культурного единства. В 1786 году Фридрих Габриэль Резевиц, аббат
монастыря Берге и генеральный суперинтендант Магдебурга, писал:
Под национальным воспитанием я не могу себе представить ниче-

го иного, кроме как публичное и всеобщее мероприятие государства,
направленное на то, чтобы всему своему подрастающему поколению
привить одинаковые принципы, настроить его на один царящий дух,
направлять его телесные и умственные силы […] только на ту деятель-
ность, которая способна привести к поставленной цели государствен-
ного устройства132.
Жесткая соотнесенность с государством, которую предполагала

такая концепция воспитания, ставила непреодолимые препятствия
на пути ее осуществления в Германии:
130
«Nationalgeist eines Volks nenne ich die Ähnlichkeit und Übereinstimmung sei-
ner Meinungen und Neigungen bei Gegenständen, worüber eine andere Nation anders
meint und empfindet. Nur der Schaubühne ist es möglich, diese Übereinstimmung in
einem hohen Grad zu bewirken, […] wenn wir es erlebten, eine Nationalbühne zu ha-
ben, so würden wir auch eine Nation». — Schiller F. von. Was kann eine gute stehende
Schaubühne eigentlich wirken? (1784) // Idem. Werke. Nationalausgabe / Hrsg. J. Peter-
sen, H. Schneider, G. Fricke u.a. Weimar, 1962–1963. Bd. 20/21. S. 99.
131
Ср.: König H. Zur Geschichte der Nationalerziehung in Deutschland im letzten
Drittel des 18. Jahrhunderts. Berlin, 1960.
132
«Unter Nationalerziehung, kann ich mir nichts anderes vorstellen als die öf-
fentliche und allgemeine Veranstaltung eines Staates, seiner gesamten Jugend einerlei
Grundsätze einzuflößen, sie auf einen herrschenden Geist zu stimmen, ihre Leibes- und
Geisteskräfte […] nur auf diejenige Tätigkeit zu richten, die den vorgesetzten Zweck
der Staatsverfassung bewirken kann». — Resewitz F. G. Über Nationalerziehung und
zweckmäßige Einrichtung des öffentlichen Erziehungswesens (1786) // König H. (Hrsg.)
Sсhriften zur Nationalerziehung in Deutschland am Ende des 18. Jh. Berlin, 1954. S. 41.
Что никакого национального воспитания у нас нет — достаточно

известно, и что никакого быть не может — тоже не требует особых
доказательств. Да и как у нации, которая разделена на столько независи-
мых государств […] где южный житель от северного по большей части
настолько сильно отличается религией, нравами, обычаями и образом
мыслей […] могло было бы стать возможным национальное воспитание
или создание всеобщего чувства нации?133
Для просвещенной педагогической мысли, которая и в других проб-

лемных сферах была склонна к вере в возможность гармонизации кон-
трастов, очень показательно то, что Резевиц в силу изложенных обстоя-
тельств выступал за профессионально и сословно ориентированное
преподавание знаний и навыков в рамках системы воспитания, органи-
зованной внутри отдельных государств, надеясь, что, по крайней мере
косвенно, это будет способствовать приращению «национального бо-
гатства и национальной силы»134. Резевиц — и это отличало его от позд-
нейших теоретиков национального воспитания — не собирался ставить
под вопрос существующие социальные и территориальные границы135,
однако его рассуждения достаточно ясно показывают, что подобная
концепция за три года до начала Великой Французской революции
уже по меньшей мере могла кому-то прийти в голову.
В противоположность Резевицу, молодой Вильгельм фон Гум-
больдт поначалу придерживался того мнения, что в задачи государ-
ства не входит забота об образовании его граждан136. В педагоги-
ческих пассажах своих опубликованных в 1792 году Соображений
к попытке определить границы деятельности государства137 Гум-
133
«Daß keine Nationalerziehung unter uns sei, ist bekannt genug, und daß keine
stattfinden könne, bedarf auch keines großen Beweises. Wie sollte bei einer Nation, die
in so viele unabhängige Staaten geteilt ist, […] wo der südliche Bewohner von dem nörd-
lichen durch Religion und Sitten und Gebräuche und Denkungsart großentheils so weit
verschieden ist, […] eine Nationalerziehung möglich zu machen sein oder ein allgemei-
ner Nationalsinn erzeugt werden können?» — Ibid. S. 49–50.
134
Ibid. S. 50–51.
135
Ср. об этом: Jeismann K.-E. Das preußische Gymnasium in Staat und Gesell-
schaft. Die Entstehung des Gymnasiums als Schule des Staates und der Gebildeten. 1787–
1817. Stuttgart, 1974. S. 256.
136
Ср. об этом также: Spranger E. Der Zusammenhang von Politik und Pädagogik
in der Neuzeit. Umrisse zu einer Geschichte der deutschen Schulgesetzgebung und Schul-
verfassung // Die deutsche Schule. 1914. Bd. 18. S. 356 ff.
137
Humboldt W. von. Ideen zu einem Versuch, die Gränzen der Wirksamkeit des
Staates zu bestimmen. 1792 // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Königlich Preußische
(Deutsche) Akademie der Wissenschaften. 1903 (reprint: 1968). Bd. 1. S. 97 ff.
больдт высказывался не за воспитание с целью превращения в на-

цию, а за воспитание нацией — при этом нацию он понимал как про-
тивостоящее государству общество свободных людей, то есть обще-
ство, которое вполне в состоянии было бы само организовать «самое
высшее и самое сбалансированное образование» для объединенных
в нем индивидов138. Этот пронизанный духом раннего либерализма
проект не связанного с государством образования для людей ни-
коим образом не являлся аполитичным, ибо включал в себя также
расчет ожидаемого эффекта, а таковой был однозначно направлен
на изменение государственного строя: «Получивший такое образо-
вание человек, — писал Гумбольдт, — должен был бы затем вступить
в государство, с тем чтобы строй государства как бы прошел на нем
испытание. Только при условии такой борьбы я мог бы с уверенно-
стью надеяться на подлинное улучшение государственного строя,
осуществляемое нацией»139.
IX.4. Различные толкования понятия «нация»

в дискуссии о патриотизме до 1789 года
Понятие «нация» сыграло свою роль не только в интеллектуаль-
но-культурной, но и в политической дискуссии второй половины
XVIII века. Особенно часто оно употреблялось в тех случаях, ко-
гда образованные люди начинали рефлексировать по поводу сво-
его отношения к государству в целом (Gemeinwesen), рассуждать
об обязанностях гражданина перед отечеством, размышлять о том,
какие средства наиболее подходили для того, чтобы пробуждать
и пестовать патриотические добродетели, или когда они задавались
вопросом о том, как, собственно, должно быть устроено государ-
ство (Gemeinwesen), чтобы оно таковых добродетелей своих граждан
еще и «заслуживало». Патриотизм образованных людей, который был
направлен на их родной город, на отдельное государство или на всю
империю, но мог космополитически распространяться и на весь мир,
не был патриотизмом жестких альтернатив: ярко выраженные пред-
почтения существовали, но выбор в пользу одной позиции не обя-
138
Ibid. S. 105–106, 145–146.
139
«Der so gebildete Mensch müßte dann in den Staat treten, und die Verfassung
des Staats sich gleichsam an ihm prüfen. Nur bei einem solchen Kampfe würde ich wahre
Verbesserung der Verfassung durch die Nation mit Gewißheit hoffen». — Ibid. S. 144.
зательно вел к исключению всех других140. И наконец, помимо этого

отсутствия притязаний на абсолютность, у дискуссии о патриотизме
был еще один признак: она в значительной мере определялась рецеп-
цией эпохальной работы Монтескьё О духе законов (1748). Монтескьё
считал, что «esprit général d’une nation» или «caractère d’une nation»
зависит от специфических законов, нравов и обычаев страны, и это
его представление оказывало большое влияние на то, как обсужда-
лись в Германии понятия «национальный дух» (Nationalgeist) и «дух
народа» (Volksgeist)141.
Одним из главных представителей имперского патриотизма
как направления мысли можно назвать Фридриха Карла фон Мозе-
ра. В своей вышедшей вскоре после окончания Семилетней войны
работе О немецком национальном духе (1765)142 он сетовал на то,
что ни «в огромной толпе немецкого простонародья», ни среди не-
мецких монархов не найти ни у кого «такого национального образа
мысли, всеобщей любви к отчизне […], какие встречаются у бри-
танца, швейцарца, нидерландца или шведа»143. Причинами такого
прискорбного отсутствия патриотического настроя в умах немцев
Мозер считал недостаточное знание правовых норм и государствен-
ного устройства империи (у которой уже более ста лет имелось «на-
140
Ср.: Vierhaus R. Politisches Bewußtsein in Deutschland vor 1789 // Der Staat.
1967. Bd. 6. S. 175 ff.; Idem. «Patriotismus» — Begriff und Realität einer moralisch-poli-
tischen Haltung // Herrmann U. (Hrsg.) «Die Bildung des Bürgers». Die Formierung der
bürgerlichen Gesellschaft und die Gebildeten im 18. Jahrhundert. Weinheim; Basel, 1982.
S. 119; cр.: Prignitz C. Vaterlandsliebe und Freiheit. Deutscher Patriotismus von 1750
bis 1850. Wiesbaden, 1981. Об интересной попытке огосударствления патриотизма,
нацеленной на то, чтобы изначально приватное и потому добровольное отношение
человека к государству (Gemeinwesen) превратить в осознанный долг государствен-
ного чиновника, см. недавнюю работу: Klueting H. «Bürokratischer Patriotismus». As-
pekte des Patriotentums im josephinisch-theresianischen Österreich // Birtsch G. (Hrsg.)
Patriotismus (см. примеч. 65). S. 37 ff.
141
Montesquieu Ch.-L. de. S. De l’esprit des lois. 19, 5, 27 (1748) // Idem. Œuvres
compl. / Éd. R. Caillois. 1976. T. 3. P. 559, 574; cр.: Fehrenbach E. Nation // Reichardt R.,
Schmitt E. (Hrsg.) Handbuch politisch-sozialer Grundbegriffe in Frankreich 1680–1820.
Heft 7. München, 1986. S. 79; Vierhaus R. Montesquieu in Deutschland. Zur Geschich-
te seiner Wirkung als politischer Schriftsteller im 18. Jahrhundert // Idem. Deutschland
im 18. Jahrhundert. Politische Verfassung, soziales Gefüge, geistige Bewegungen. Ausge-
wählte Aufsätze. Göttingen, 1987. S. 9 ff., 18 ff.
142
Moser F. C. von. Von dem deutschen Nationalgeist. 1766 (reprint: Selb, 1976).
143
«…bei dem großen Haufen des gemeinen deutschen Mannes noch bei den deut-
schen Fürsten eine solche National-Denkungsart, eine allgemeine Vaterlandsliebe […],
wie man sie bei einem Briten, Eidgenossen, Niederländer oder Schweden antrifft». −Ibid.
S. 9. См. параграф I.3, примеч. 10 и сл.
циональное собрание» в виде рейхстага), конфессиональный раскол,

продолжавшийся и «после того, как были пролиты реки крови не-
мецких граждан», и, наконец, могущественные позиции «германских
провинций и династий», которые способствуют «сепаратистскому
образу мысли», вследствие чего «национальный долг» постепенно
оказался предан забвению144. Национальный дух и патриотизм —
таково было убеждение Мозера — невозможно было бы создать ис-
кусственно:
…к этому свободным, мягким, непринужденным побуждением

(Trieb) должно привести человека немецкое сердце; подходящие обстоя-
тельства для этого нельзя обеспечивать принудительно, и даже искать
их нельзя, их можно только находить и использовать; час патриота
должен настать; и тогда один такой благословенный день окажет более
быстрое и верное действие, нежели все искусственные предприятия145.
Таким образом, главной проблемой, занимавшей Мозера, была

не нация как таковая: в том, что она существовала и была тождествен-
на империи в ее наличном состоянии, у него не было ни малейшего
сомнения. Поэтому Мозера можно считать носителем объективного
понятия нации с акцентом на имперском ее характере. Беспокойство же
ему доставляло то обстоятельство, что нация его идеальному пред-
ставлению о живой общности, одушевляемой патриотическим духом,
никоим образом не отвечала: чтобы она стала самой собой, ее еще тре-
бовалось пробудить, она еще должна была пережить момент спасения
и благодати (Heilserlebnis). Таким образом, понятие «нация» у Мозера
содержало в себе выраженные спиритуалистские элементы, которые
были заимствованы из мира представлений немецких пиетистов и пе-
ренесены в политическую сферу146.
144
Ibid. S. 5, 12, 17, 20–21, 23.
145
«das deutsche Herz muß in einem freien, sanften, ungezwungenen Trieb dazu lei-
ten; die Gelegenheiten dazu lassen sich nicht erzwingen, nicht einmal suchen, sondern
nur finden und ergreifen; die Patriotenstunde muß gekommen sein; ein solcher Tag des
Heils würkt alsdann schneller und gewisser als alle erkünstelte Anstalten». — Ibid. S. 46.
146
Ср.: Kaiser G. Pietismus und Patriotismus im literarischen Deutschland. Ein Bei-
trag zum Problem der Säkularisation. Wiesbaden, 1961. S. 224 ff. Вместе с тем нельзя
упускать из виду, что эмоционально окрашенное понимание Мозером «националь-
ного духа» базировалось на рациональном фундаменте. Ср.: Hammerstein N. Das
politische Denken Friedrich Carl von Mosers // Historische Zeitschrift. 1971. Bd. 212.
S. 316 ff., 320, 338. — О дальнейшем развитии имперского патриотизма и в особен-
ности о возрождении требования национальной церкви в контексте так называ-
Сторонникам Просвещения такое мышление было чуждо. Томас

Аббт вопрошал:
Какого же человека желает господин фон Мозер? […] Немецкого

гражданина? Сначала он должен определить такой немецкий интерес,
который все подданные разных провинций Германии […] могли бы
разделять. Но раз есть прусские подданные и австрийские, раз у их пра-
вителей интересы различны, то обязанность […] подданного — в том,
чтобы выяснять не чего же, собственно, требует от него германская
империя, а в чем его долг перед его отечеством, то есть перед той стра-
ной, чьи законы его защищают и обеспечивают его счастье147.
Это — в ситуации, когда кругом шла Семилетняя война, — означало

для Аббта, прусского патриота родом из имперского города148, прежде
всего одно: готовность пожертвовать собственной жизнью ради прус-
ской монархии. Кто хочет считаться «частью этой нации», писал он
в статье О смерти за отчизну (1761), тот может этого достичь «лишь
при одном единственном условии», а именно: «быть полезным отчизне
или, что то же самое, королю и, если тот потребует, за него или за нее
умереть». Эти слова производят впечатление безусловного самоотре-
чения ради нации, неограниченной готовности к самопожертвованию
и абсолютной покорности, однако (несмотря на то что война, безуслов-
но, требовала от человека при необходимости отдать свою жизнь) этого
Аббт не имел в виду: задав самому себе вопрос, что же такое отчизна,
он ответил так:
емого фебронианизма, а также о княжеском союзе 1785 года см.: Aretin K. O. von.
Vom Deutschen Reich zum Deutschen Bund. Göttingen, 1980. S. 45 ff.; Idem. Reichspat-
riotismus // Birtsch G. (Hrsg.) Patriotismus (см. примеч. 65). S. 25 ff.
147
«Was für einen Mann will denn der Herr von Moser haben? […] Den deutschen
Bürger? Er muß erst ein deutsches Interesse feststellen, an dem alle Untertanen der
verschiedenen Provinzen in Deutschland […] Anteil nehmen können. Sobald es aber
preußische und österreichische Untertanen gibt, sobald deren Regenten verschiedene
Interessen haben, so ist es nicht mehr die Pflicht […] des […] Untertanen, zu untersu-
chen, was eigentlich das deutsche Reich von ihm fordert: sondern was er seinem Va-
terlande, das heißt dem Lande, dessen Gesetze ihn beschützen und glücklich machen,
schuldig sei». — Abbt Th. [рец. на: Moser F. C. von. Beherzigungen (1761), Briefe, die
neueste Literatur betreffend (6.8.1761)], цит. по: Kluckhohn P. (Hrsg.) Die Idee des
Volkes im Schrifttum der deutschen Bewegung von Moser und Herder bis Grimm.
Berlin, 1934. S. 1.
148
Ср. об этом: Bödeker H. E. Thomas Abbt: Patriot, Bürger und bürgerliches Be-
wußtsein // Vierhaus R. (Hrsg.) Bürger und Bürgerlichkeit im Zeitalter der Aufklärung.
Heidelberg, 1981. S. 221 ff.
Не всегда можно понимать под нею одно лишь место рождения.

Но если рождение или мой свободный выбор связывают меня с неким
государством, чьим благотворным законам я подчиняюсь, — законам,
которые отбирают у меня моей свободы не больше, чем необходимо
для блага всего государства, — тогда я называю это государство своей
отчизной.
Таким образом, понятие нации у Аббта отличалось от мозеров-

ского в двух отношениях: в нем акцентировалась связь не с империей,
а с территориальным государством и оно заключало в себе мощный
волюнтаристский элемент. Принадлежность к нации и отечеству зави-
села от выбора индивида, который — и это была типичная для мысли-
телей Просвещения оговорка, — основываясь на том, хороши ли законы
и сколько ему остается личной свободы в государстве, управляемом
этими законами, сам решал, хочет он взять на себя обязанности па-
триота или нет149.
В качестве примера того, что понятие «нация» в Германии могло
обсуждаться и на большей рефлексивной дистанции по отношению
к вопросам политики на уровне империи или отдельного государ-
ства, — как бы в рамках некоей политико-психологической дискуссии
об основах, — можно привести работу под названием О национальной
гордости, опубликованную в 1758 году Иоганном Георгом Циммерма-
ном — практиковавшим в Ганновере «королевским великобританским
лейб-медиком» родом из Ааргау150. Это, пожалуй, наиболее полный
149
Wer «mit zu dieser Nation gerechnet werden wolle», der könne dies «nur unter
einer einzigen Bedingung erreichen, unter dieser nämlich, dem Vaterland oder, welches
einerlei ist, dem Könige brauchbar zu sein und, wenn er es fordert, für ihn oder für
dasselbe zu sterben»; «Man kann nicht immer den Geburtsort allein darunter verstehen.
Aber wenn mich die Geburt oder meine freie Entschließung mit einem Staate vereini-
gen, dessen heilsamen Gesetzen- ich mich unterwerfe, Gesetzen, die mir nicht mehr
von meiner Freiheit entziehen, als zum Besten des ganzen Staats nötig ist: alsdann nen-
ne ich diesen Staat mein Vaterland». — Abbt Th. Vom Tode für das Vaterland (1761) //
Brüggemann F. (Hrsg.) Der Siebenjährige Krieg im Spiegel der zeitgenössischen Litera-
tur. Leipzig, 1935. S. 74, 53. — О важнейшем представителе государственного па-
триотизма в Австрии Йозефе фон Зоннефельсе и его сочинении: Sonnenfels J. von.
Über die Liebe des Vaterlandes. Wien, 1771. Ср.: Klueting H. «Bürokratischer Patriotis-
mus» (см. примеч. 140). S. 41 ff.
150
Zimmermann J. G. Vom Nationalstolze (1758). Frankfurt; Leipzig, 1783. Психо-
логически ориентированные пассажи, в которых рассматриваются «национальная
гордость, национальное тщеславие» и «привязанность к нации» — правда, глав-
ным образом с точки зрения их полезности для техники властвования, — можно
найти также в: Sonnenfels J. von. Vaterland. S. 10 ff., 21 ff., 26, 34–35, 50 ff.
для того времени разбор вопроса, «когда патриотизм перестает быть

добродетелью»151. Прежде всего автор проводит фундаментальное раз-
личие: «Всевозможные проявления гордости целых наций сами собою
распадаются на две разновидности […] Либо те преимущества, на ко-
торых основывается гордость нации, — воображаемые, либо — истин-
ные»152. Здесь важно, что для Циммермана коллективный индивиду-
ум «нация» был наделен разумом и способен к совершенствованию
точно так же, как в представлении других просветителей — отдель-
ный человек или вид. Поэтому Циммерман и не верил в опасность
той национальной гордости, которая основывалась на воображаемых
достоинствах: «Проснись и читай — вот самое лучшее правило для из-
лечения от предрассудков против незнакомых наций […] Науки на-
саждают среди самых враждебных народов дух согласия и взаимной
любви, уменьшают национальную ненависть, которая затесняет душу,
разрушают барьеры, которые возводят корысть и ревность, сообщают
разуму большее распространение». И наконец, Циммерман настоятель-
но рекомендовал не пытаться уничтожать национальную гордость, ос-
нованную на истинных преимуществах нации, — этот «зародыш столь
многих талантов и добродетелей», — а направлять ее на добрые дела:
Тому, кто захотел бы повелевать умонастроениями вместо того,

чтобы пробуждать их, пришлось бы вышибать мозг из черепа целым
нациям. Против своего собственного нутра поступал бы тот, кто […]
вместо того чтобы руководить людьми с помощью их страстей и пользо-
ваться даже их слабостями для того, чтобы привести их к добру, стал бы
душить те принципы, которые воодушевляют целую нацию на благо-
родные поступки153.
Несмотря на все различия, существовавшие между имперским

патриотизмом Мозера, государственным патриотизмом Аббта и пси-
хологизированным патриотизмом Циммермана, общим для всех трех
подходов было эмфатически акцентированное понятие нации. Этого
нельзя сказать о четвертой позиции, которую мы здесь упомянем: кри-
тическом конституционном патриотизме.
151
Lessing G. E. Ernst und Falk. Gespräche für Freimaurer (1778/80) // Idem. Werke.
Vollständige Ausgabe / Hrsg. J. Petersen, W. von Olshausen. Berlin; Leipzig, 1925. Bd. 6.
S. 36.
152
Zimmermann J. G. Vom Nationalstolze. S. 56.
153
Ibid. S. 171, 355–356.
Например, Виланд считал, что «нашему патриотизму, в особенно-

сти писательскому, который уже давно порхает, как ноев голубь, и,
не находя нигде суши, […] высиживает химер», — надо срочно «указать
его верное направление и его подлинное дело». Для этого нужно было
сначала устранить одно фундаментальное заблуждение, которое Виланд
с меткой иронией обличал как общий источник многочисленных па-
триотических мечтаний: «Германия в ее высшем расцвете, если она захо-
чет — не сомневайтесь, благородный, патриотичный немец! Почему бы
ей не захотеть? Кто же не захочет высшего расцвета своего отечества?
Разумеется, она захочет! — Прекрасные времена! Я уже вижу их! Они
наступили! Германия хочет!»154 Виланд был убежден, что из-за своего
безудержного волюнтаризма энтузиасты-патриоты утрачивали ясное
видение политической реальности, а она, между тем, четко задавала те
границы, в пределах которых немецкая нация могла развиваться. По-
этому приверженцам волюнтаристского принципа Виланд прежде всего
указывал на действовавший в империи конституционный порядок:
Именно наше государственное устройство […] препятствует осу-

ществлению любого предложения, любого устремления, направленного
к общенациональному благу, общенациональной славе, общенацио-
нальным реформам. Именно это государственное устройство никогда
не позволит нам иметь какой-то иной общенациональный интерес кро-
ме простого сохранения этого устройства […] Именно из-за него немцы
никогда не думают и не действуют как один народ, никогда не будут
иметь того, что можно было бы назвать национальным единообразием
в моральном смысле.
Однако эти недостатки государственного устройства, продолжал

Виланд, более чем компенсируются одним-единственным преимуще-
ством: «что до тех пор, пока мы его сохраняем, ни один большой управ-
154
«…unserm Patriotismus, besonders dem schriftstellerischen, — der seit geraumer
Zeit wie die Taube Noahs herumflattert und, weil er nirgends Grund finden kann, […]
Chimären ausbrütet […] — seine wahre Richtung und sein echtes Geschäft anzuweisen»;
«Deutschland in seinem höchsten Flor, wenn es will — zweifeln Sie nicht, edler, vater-
ländischer deutscher Mann! Warum sollte es nicht wollen? Wer sollte nicht den höchs-
ten Flor seines Vaterlandes wollen? O, ganz gewiß, es will! — Die herrlichen Zeiten! Ich
sehe sie schon! Sie sind da! Deutschland will!» — Wieland C. M. Patriotischer Beitrag
zu Deutschlands höchstem Flor, veranlaßt durch einen im Jahr 1780 gedruckten Vor-
schlag dieses Namens (1780) // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. J. G. Gruber. Leipzig, 1857.
Bd. 30. S. 366–367.
ляемый государством (policirt) народ в мире не будет наслаждаться

большей степенью человеческой и гражданской свободы и не будет луч-
ше защищен от всеобщего иностранного и внутреннего, политического
и церковного угнетения и рабства, чем немцы». Из всего этого, по мне-
нию Виланда, можно было сделать лишь один вывод: волюнтаристский
патриотизм, который предпочитал рассматривать немецкую нацию
как основанную на воле индивидов общность (Willensgemeinschaft)
с почти безграничными возможностями, должен отказаться от своих
завышенных планов и превратиться в реалистический конституцион-
ный патриотизм, который под нацией понимал бы то, чем она могла
являться в силу положения вещей и, кстати, уже спокон веков и явля-
лась, а именно — государственно-правовой общностью всех немцев:
Если наше нынешнее законодательное устройство — это единствен-

ное, что делает нас, немцев, одной нацией, и если оно, как представля-
ется, есть причина наших самых важных преимуществ, то чем еще мо-
жет быть немецкий патриотизм, как не любовью к теперешнему строю
государства и не искренним стремлением содействовать сохранению
и совершенствованию этого строя всем, что каждый способен дать со-
образно своему сословию, достатку и отношению к целому?155
IX.5. «Народ» как социальное понятие

Действительно политическим понятие «народ» не смогло стать
и после 1648 года. В обиходном политическом языке правовых кодексов
155
«Unsere Staatsverfassung […] ist es, welche jedem Vorschlage, jeder Bestrebung,
die auf allgemeines Nationalbestes, allgemeinen Nationalruhm, allgemeine Nationalre-
formen abzweckt, im Wege steht. Diese Staatsverfassung ist es, die uns immer verhindern
wird, ein anderes allgemeines Nationalinteresse zu haben, als die bloße Erhaltung der-
selben […]. Sie ist es, weswegen die Deutschen nie als ein Volk denken und handeln, nie
das, was man im moralischen Sinne National-Uniform nennen könnte, haben werden»;
«daß, solange wir sie erhalten, kein großes policirtes Volk in der Welt einen höhern Grad
menschlicher und bürgerlicher Freiheit genießen und vor allgemeiner auswärtiger und
einheimischer, politischer und kirchlicher Unterjochung und Sklaverei sicherer sein wird,
als die Deutschen»; «Wenn unsere dermalige gesetzmäßige Constitution das einzige ist,
was uns Deutsche zu einer Nation macht, und wenn sie augenscheinlich der Grund uns-
rer wesentlichsten Vorteile ist: was kann denn also deutscher Patriotismus anders sein, als
Liebe der gegenwärtigen Verfassung des gemeinen Wesens und aufrichtiges Bestreben,
zu Erhaltung und Vervollkommnung derselben alles beizutragen, was jeder nach seinem
Stande, Vermögen und Verhältnisse zum Ganzen dazu beizutragen fähig ist». — Wie-
land C. M. S. 353, 364–365, 367.
территориальных государств, их ордонансов, полицейских регламентов

и мандатов XVII века, которые всегда были адресованы «подданным»,
а не «народу», это понятие вообще не фигурировало; только в рамках
теории государства, особенно в рамках классического учения о формах
государственности, оно по-прежнему находило применение, потому
что без него как «дефиниционного элемента» просто невозможно было
обойтись156. В то время как тот вариант значения слова «народ», кото-
рый был закреплен в государственном и естественном праве, закреплял
свои позиции в семантическом спектре, другие варианты значения —
теологический и военный — постепенно отмирали157: в 1780 году Аде-
лунг мог констатировать, что слово «народ» как обозначение для сол-
дат или армий употреблялось уже только в стилистически сниженных
регистрах речи, а те места из Библии, которые он цитировал, служили
ему не примерами выражения populus dei, а доказательствами того,
что «народ» представляет собой профанную общность, основанную
на единстве происхождения и языка. И в этом смысле, говорится затем
в словаре Аделунга, данное понятие чаще всего применяется к древним
народам, тогда как для новых более употребительно название «нация»
либо «народность» (Völkerschaft) — «вероятно, из-за презрительной
коннотации, которая «в большинстве случаев» присуща слову Volk158.
И в самом деле, Volk как социальное понятие, то есть как синоним
«нижних классов в членении нации или народа», синоним «просто-
народья […] простых людей […] большой массы (der große Haufen)»
или «самых низших классов в государстве»159, несло на себе однозначно
пейоративную окраску. Лейбниц в 1697 году писал:
Если меня спросят, что, собственно, значит «простолюдины»,

то я не сумею их описать иначе, нежели сказав, что под ними понима-
ют тех, чей разум не занят ничем иным, кроме мыслей о пропитании
[…] Они живут на свете, как придется, день за днем, и бредут вперед,
словно скот; рассказы из истории для них — все равно что сказки, пу-
тешествия и описание мира их не трогают […] От этого глупого народа
следует отделять всех тех, кто ведет жизнь скорее вольную, кто име-
ет пристрастие к рассказам из истории и путешествиям, кто порой
156
Ср.: Blickle P. Untertanen (см. примеч. 83). S. 484–485, 489.
157
Ср.: Ibid. S. 487.
158
Adelung J. C. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuches
der hochdeutschen Mundart. Leipzig, 1780. Bd. 4. Sp. 1614. См. там же статью Volk
(Ibid. Sp. 8, Anm. 472, 488 ff.).
159
Ibid.
услаждает себя неплохой книгой […] И чем больше этих людей в стране,
тем более нация утончена или цивилизована и тем счастливее и доб-
лестнее ее жители160.
Однако это узко — по сравнению с понятием «нация» — очерчен-

ное и к тому же однозначно негативно нагруженное понятие «народ»
на протяжении XVIII века претерпело важные изменения. Во-первых,
у него появлялась все более сильная педагогическая коннотация: уче-
ные стали заметно реже просто возмущаться по поводу ограниченно-
сти простолюдина и чаще стараться устранить или, по крайней мере,
уменьшить дефицит образованности в народе. Эти усилия, правда,
предпринимались не столько ради самих людей, сколько ради государ-
ства и нации, и со стороны тех, кто уже приобщился к Просвещению,
в них все еще присутствовало непоколебимое чувство собственного
превосходства над слоем неимущих и необразованных. Во-вторых,
отчетливо прослеживается тенденция в сторону синонимического
употребления слов Volk и Nation. В отличие от Лейбница, который
еще использовал понятие «народ» как обозначение одного конкрет-
ного социального слоя в составе «нации», Шиллер уже говорил о «на-
циональном духе народа» («Nationalgeist eines Volkes»)161. Достаточно
бросить один взгляд на историю рода человеческого, писал он, чтобы
увидеть, «как рабски основная масса народа закована в цепи предрас-
судков и мнений, которые вечно противодействуют его (!) счастью,
и что чистые лучи истины освещают лишь немногие редкие головы
[…] На вопрос, как мудрый законодатель может приобщить к ним
нацию», Шиллер отвечал: «Театральная сцена — вот тот общий канал,
в который устремляется от мыслящей лучшей части народа свет муд-
рости и из которого он распространяется мягкими лучами по всему
160
«Wann man nun mich fragen will, was eigentlich der gemeine Mann sei, so weiß
ich ihn nicht anders zu beschreiben, als daß er diejenigen begreife, deren Gemüt mit
nichts anders als Gedanken ihrer Nahrung eingenommen. […] Sie leben in der Welt in
den Tag hinein und gehen ihren Schritt fort wie das Vieh; Historien sind ihnen so gut
als Mährlein, die Reisen und Weltbeschreibung fechten sein nichts an […] Von diesem
dummen Volk sind alle diejenigen abzusondern, so ein mehr freies Leben führen; die
eine Beliebung an Historien und Reisen haben, die bisweilen mit einem annehmlichen
Buche sich erquicken […]. Je mehr nun dieser Leute in einem Land, je mehr ist die Nation
abgefeiert oder zivilisiert, und desto glückseliger und tapferer sind die Einwohner». —
Leibniz G.W. Ermahnung (см. примеч. 124). S. 67–68.
161
Schiller F. von. Was kann eine gute stehende Schaubühne eigentlich wirken?
(см. примеч. 130). S. 99.
государству. Более верные понятия, исправленные принципы, более

чистые чувства текут отсюда по всем артериям народа»162.
Народ как объект поучений — такова была вначале концепция,
лежавшая в основе вышедшей в 1788 году первым изданием Книж-
ки-помощницы крестьян Рудольфа Захария Беккера163 — несомненно,
самой успешной немецкой книги в области народного просвещения.
Сначала Беккер только подчеркивал, что его «народная книга» призвана
служить «просвещению и умалению бедствий самого многочисленного,
самого полезного и самого страдающего человеческого класса»164, одна-
ко в скором времени он дал понять, что просвещение народа, то есть
крестьян, он рассматривал как потенциальный процесс, оказывающий
и непосредственное обратное воздействие на образованный слой: воз-
можно, писал он, «что истинное практическое просвещение, о котором
утонченные сословия обычно только говорят и пишут, способно сна-
чала укорениться среди селян, а потом распространяться снизу вверх
точно так же, как утонченность заражала разные классы народа сверху
вниз»165. Концепция народного просвещения Бекера — просвещения,
обретающего практическую наполненность и идущего как бы снизу
вверх, — явно релятивировала притязания образованных сословий
на интеллектуально-культурное лидерство. До полного отрицания этой
претензии на ведущую роль оставался всего один, хотя и самый важ-
ный, шаг. Романтики, которые в теории этот шаг совершили, в прин-
162
«…wie sklavisch die größere Masse des Volkes an Ketten des Vorurteils und der
Meinung gefangen liegt, die seiner (!) Glückseligkeit ewig entgegen arbeiten — daß die
reinern Strahlen der Wahrheit nur wenige einzelne Köpfe beleuchten […]. Auf die Frage,
“wodurch der weise Gesezgeber die Nation derselben teilhaftig machen” könne, antwor-
tete er: “Die Schaubühne ist der gemeinschaftliche Kanal, in welchen von dem denkenden
bessern Teile des Volks das Licht der Weisheit herunterströmt, und von da aus in milderen
Strahlen durch den ganzen Staat sich verbreitet. Richtigere Begriffe, geläuterte Grund-
sätze, reinere Gefühle fließen von hier durch alle Adern des Volkes”». — Ibid. S. 97–98.
163
Becker R. Z. Noth- und Hülfsbüchlein für Bauersleute (1788) / Hrsg. R. Siegert.
Dortmund, 1980; cр. об этом: Siegert R. Aufklärung und Volkslektüre. Exemplarisch dar-
gestellt an Rudolph Zacharias Becker und seinem «Noth- und Hülfsbüchlein». Frankfurt
a.M., 1978.
164
«Volksbuch […] zur Aufklärung und Verminderung des Elendes der zahlreichs-
ten, nützlichsten und geplagtesten Menschen-Classe». — Becker R. Z. Erste Ankündigung
des «Noth- und Hülfsbüchleins». Deutsche Zeitung. 12.2.1784 // Idem. Noth- und Hülfs-
büchlein. S. 487.
165
«…daß die wahre praktische Aufklärung, von der die verfeinerten Stände meis-
tens mir reden und schreiben, bei dem Landmanne zuerst Wurzeln fassen und sich von
unten hinauf verbreiten könne; so wie die Verfeinerung die verschiedenen Klassen des
Volks von oben herunter angesteckt hat». — Becker R. Z. Versuch über die Aufklärung des
Landmannes. Dessau; Leipzig, 1785. S. 35, цит. по: Siegert R. Aufklärung. S. 672.
ципе сохранили просвещенческую модель, противопоставлявшую друг

другу народ и образованные слои, — только с противоположным зна-
ком. «Старинные немецкие народные песни», сетовал Людвиг Ахим
фон Арним, на сцене больше не звучат, потому что театр ориентируется
на одни лишь «классы буржуазного общества, которые либо стали во-
все чужды поэзии, либо утратили определенность вкуса […] И теперь
наш театр — лишь уродливая тень подлинно народного театра»166. Глав-
ную причину такого прискорбного положения вещей Арним видел в
…изысканном языке […] ученых […] который в течение длительно-

го времени отсекал все высокое и прекрасное от народа […] Только
из-за этого языкового разрыва, этого невнимания к лучшей поэтиче-
ской части народа нынешняя Германия почти лишена народной поэ-
зии; только там, где меньше учености […] возникают порой народные
песни, которые, не записанные и не напечатанные, доносятся до нас
по воздуху167.
В этой резкой антитезе, лишь незначительно смягченной за счет

частичного употребления интегрального понятия народа, противо-
поставлялись друг другу, с одной стороны — просвещенческая куль-
тура буржуа и ученых, якобы лишившаяся содержания, пораженная
элитарной вкусовщиной, но все еще доминирующая, а с другой сто-
роны — находящаяся под угрозой забвения культура народа, в ко-
торой надлежало видеть подлинную обитель неподдельной поэзии.
Эта антитеза была отнюдь не лишена политических импликаций. Так,
например, Арним дошел даже до того, что утверждал, будто Великая
Французская революция, может быть, только и стала возможна бла-
годаря исчезновению народных песен168. Однако истинные и главные
предпосылки романтического представления о народе уходят корнями
в эпоху до 1789 года. Антитезу, сформулированную Арнимом, трудно
было бы вообразить себе без Гердера, который возвел понятие «народ»
166
Arnim L. A. von. Von Volksliedern (1805) // Brentano C. Sämtliche Werke und
Briefe / Hrsg. J. Behrens, W. Frühwald, D. Lüders. Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz, 1975.
Bd. 6. S. 406, 411, 423.
167
«…der vornehmen Sprache der Gelehrten, […] die auf lange Zeit alles Hohe und
Herrliche vom Volke trennte […] Nur wegen dieser Sprachtrennung in dieser Nichtach-
tung des besseren poetischen Teiles vom Volke mangelt dem neueren Deutschlande gro-
ßenteils Volkspoesie, nur wo es ungelehrter wird, […] da entsteht manches Volkslied, das
ungedruckt und ungeschrieben zu uns durch die Lüfte dringt». — Ibid. S. 430.
168
Ibid. S. 408.
в ранг благородных169. Эту семантическую трансформацию следует, по-

жалуй, расценивать как событие, имевшее самые большие последствия
для дальнейшей истории данного понятия.
IX.6. Гердер
То эпохальное влияние, которое приобрело понятие «народ» в гер-
деровской интерпретации, связано было, во-первых, с расширением его
смыслового охвата: слово Volk теперь означало уже не одну социальную
группу в составе нации (или на низшей таксономической ступени),
а саму нацию: эти два понятия всюду использовались как синонимы.
Во-вторых, — и это более важное объяснение — Гердер придал этим
понятиям неведомую дотоле глубину, полностью проработав и истори-
ческий, и культурный их фундамент170. Язык и поэзия играли при этом
ключевую роль. Так, Гердер считал, что узнать «души народов» («Seelen
der Völker»), «идя обманчивым и удручающим путем [изучения] их по-
литической и военной истории», нельзя: их надо искать в поэзии, кото-
рая во все времена является «воплощением недостатков и совершенств
нации, зеркалом ее умонастроений, выражением того высшего, к чему
она стремится»171. И то же самое говорил Гердер о языке:
Кто был воспитан в этом языке, кто научился изливать в него свое
сердце, выражать в нем свою душу, тот принадлежит к народу этого
языка […] Посредством языка нация воспитывается и образовывается;
посредством языка она учится любить порядок и честь, становится
послушной, благовоспитанной, обходительной, знаменитой, прилежной
и могущественной. Кто презирает язык своей нации […] тот становится
[…] опаснейшим убийцей ее духа172.
169
Kreutzer H. J. Der Mythos vom Volksbuch. Studien zur Wirkungsgeschichte
des frühen deutschen Romans seit der Romantik. Stuttgart, 1977. S. 53; cр. также: Ni-
colaus C. Zur literarischen Spiegelung des Begriffskomplexes «Volk» vom «Sturm und
Drang» bis zur «Heidelberger Romantik». Berlin, 1926.
170
Barnard Y. F. M. Zwischen Aufklärung und politischer Romantik. Eine Studie über
Herders soziologisch-politisches Denken. Berlin, 1964. S. 72 ff., 92 ff.
171
Herder J. G. Briefe zu Beförderung der Humanität 8, 107 (1796) // Idem. Sämtliche
Werke / Hrsg. B. Suphan. Berlin, 1883 (reprint: 1967). Bd. 18. S. 137.
172
«Wer in derselben Sprache erzogen ward, wer sein Herz in sie schütten, seine Seele
in ihr ausdrücken lernte, der gehört zum Volk dieser Sprache […] Mittelst der Sprache
wird eine Nation erzogen und gebildet; mittelst der Sprache wird sie ordnung- und ehr-
liebend, folgsam, gesittet, umgänglich, berühmt, fleißig und mächtig. Wer die Sprache
Таким образом, язык и поэзию Гердер считал не внешними при-

знаками, а конститутивными факторами, которые только и сделали
народ и нацию тем, чем они являются: духовными человеческими общ-
ностями, основанными преимущественно на совпадении внутренних
ценностей. Значение таких общностей отнюдь не исчерпывалось тем,
что они репрезентировали своих членов: нет, они сами обладали ква-
зиперсональными качествами, такими как умонастроение, дух и душа,
и жили некой собственной жизнью в качестве коллективных индиви-
дуумов. Для этого им не обязательно требовалось внешне объединяться
в государство. Хотя Гердер и считал, что «естественное государство […]
тоже есть один народ с одним национальным характером»173, все же он
был весьма далек от того, чтобы признавать за государством значение,
сопоставимое с языком и поэзией: «Государства […] могут быть побеж-
дены, нация же не прекращает существовать»174.
Народы же Гердер считал — и тут мы переходим к исторической со-
ставляющей его понятия «народ» — одновременно еще и подлинными
носителями общеисторического развития, направляемого Провидени-
ем. Дух человеческой истории (которую в другом месте Гердер назвал
также «хождением Бога в нации»175) оставляет «каждый народ на своем
месте, ибо каждый [народ] имеет в себе свои установления права, свою
меру счастья»176. Поэтому Гердер считал, что просвещенные философы
в высшей степени дерзко присваивают себе неподобающие полномо-
чия, если полагают, что, взяв в руки «детские весы» своего столетия,
могут определить «квинтэссенцию всех времен и народов», в то время
как в действительности один лишь Творец в состоянии помыслить «все
единство одной нации, всех наций, во всем их многообразии» и охва-
тить взором то добро, которое разделено на тысячу образов и, подобное
Протею, шествует через века и континенты177. Сознание Гердера было
ориентировано пиетистско-органологическими влияниями на мышле-
seiner Nation verachtet, […] wird ihres Geistes […] gefährlichster Mörder». — Ibid. S. 5,
57, Beilage (1795); Ibid. 1883 (reprint: 1967). Bd. 17. S. 287.
173
«…der natürlichste Staat […] auch Ein Volk, mit Einem Nationalcharakter sei». —
Herder J. G. Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit 2, 9, 4 (1785) // Ibid.
1877 (reprint: 1967). Bd. 13. S. 384.
174
«Staaten […] können überwältigt werden, aber die Nation dauret». — Ibid. 3, 12,
6 (1787) // Idem. Sämtliche Werke. 1909 (reprint: 1967). Bd. 14. S. 87.
175
«…jedes Volk an Stelle und Ort: denn jedes hat seine Regel des Rechts, sein Maß
der Glückseligkeit in sich». — Herder J. G. Auch eine Philosophie der Geschichte zur Bil-
dung der Menschheit (1774) // Ibid. 1891 (reprint: 1967). Bd. 5. S. 565.
176
Herder J. G. Briefe 10, 121 (1797) // Ibid. Bd. 18. S. 284.
177
Ср.: Herder J. G. Auch eine Philosophie der Geschichte. S. 507, 503, 505, 511.
ние в категориях развития, поэтому он творение рассматривал как «ог-

ромный сад, в котором народы выросли, подобно растениям» («großen
Garten, in dem Völker, wie Gewächse erwuchsen»)178. По этой же причине
он не отдавал какой-то одной нации первенства перед всеми другими,
однако считал, что равноправная совместная жизнь наций не должна
приводить к их слиянию, а должна сохранять форму мирного сосуще-
ствования отдельных друг от друга индивидов179.
Природа разделила народы посредством языка, нравов, обычаев,

зачастую посредством гор, морей, рек и пустынь […] Различность […]
должна бы стать заслоном против дерзкого и неподобающего соеди-
нения народов, стать плотиной на пути чужеродных наводнений, ибо
Хозяину мира было важно, чтобы […] каждый народ и род сохранял
свою особенность, свой характер. Народы должны жить рядом друг
с другом, а не вперемежку и не давя друг на друга180.
Поэтому Гердер был несогласен с теми, кто критиковал «ограничен-

ный национализм» («eingeschränkter Nationalismus» — он первым упо-
требил данное понятие в общем смысле): по его убеждению, существу-
ющие у народов предрассудки относительно друг друга имеют и свою
положительную сторону: «Предрассудок хорош — в свое время — ибо
он делает народы счастливыми, заставляет их сплотиться вокруг своей
сердцевины»181. Это не относилось, однако, к «национальной славе»:
178
Herder J. G. Briefe 10, 116 (1797) // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 18. S. 249.
179
Ср.: Kaiser G. Pietismus (см. примеч. 146). S. 205 ff.
180
«Die Natur hat Völker durch Sprache, Sitten, Gebräuche, oft durch Berge, Meere,
Ströme, und Wüsten getrennt […] Die Verschiedenheit […] sollte ein Riegel gegen die an-
maßende Verkettung der Völker, ein Damm gegen fremde Überschwemmungen werden:
denn dem Haushalter der Welt war daran gelegen, daß […] jedes Volk und Geschlecht
sein Gepräge, seinen Charakter erhielt. Völker sollen nebeneinander, nicht durch- und
übereinander drückend wohnen». — Herder J. G. Briefe 10, 115 (1797) // Idem. Sämtliche
Werke. Bd. 18. S. 235–236.
181
«Das Vorurteil ist gut, zu seiner Zeit: denn es macht glücklich. Es drängt Völker zu
ihrem Mittelpunkte zusammen». — Idem. Auch eine Philosophie der Geschichte. S. 510;
cр. сюда же: Idem. Briefe 10, 121 // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 18. S. 284–285. До Гер-
дера понятие «национализм» было специальным термином, относившимся к сфере
высшей школы: оно описывало социальное поведение «университетских наций»,
то есть землячеств студентов и профессоров. Йоганн Хюбнер (Hübner J. Reales
Staats- und Zeitungslexicon. Leipzig, 1704, цит. по: Kemiläinen A. Nationalism. Prob-
lems Concerning the Word, the Concept and Classification. Jyväskylä, 1964. Р. 49) опре-
деляет национализм как «объединение студентов определенных наций, в силу
которого они держались очень сплоченно, защищали своих земляков от других
ее Гердер считал «коварной соблазнительницей» и предостерегал, что,

как только она «достигает определенного уровня», она сковывает «голо-
наций и делали взносы в свою общую кассу для бедных. Но поскольку подобная
сплоченность давала повод для многих неприятных ситуаций (Ungelegenheiten), на-
ционализм наряду с пеннализмом среди студентов был полвека назад повелением
высшей власти отменен. На сегодняшний день в Лейпциге еще существует опреде-
ленный национализм среди профессоров, выражающийся в том, что они делятся
на саксонскую, мейсенскую, франконскую и польскую нации, и сообразно этому
порядку каждые полгода сменяется ректор». На то же самое направлены были
принципы замещения должностей, сформулированные ингольштадтским про-
фессором Иоганном Адамом фон Икштадтом (Ickstatt J. A. von. Akademische Rede
von der stufenmäßigen Einrichtung der niederen und höheren Landesschulen…, цит.
по: Hammerstein N. Aufklärung und katholisches Reich. Untersuchungen zur Univer-
sitätsreform und Politik katholischer Territorien des Heiligen Römischen Reiches Deut-
scher Nation im 18. Jahrhundert. Berlin, 1977. S. 129): «Bei einländischem Mangel hört
der Nationalismus auf». — (Перевод: «При недостатке своих [профессоров] в стране
национализм прекращается».) См. параграф XIII.2, примеч. 484; параграф XIV.3;
IV.3, примеч. 195. Гердеровская функциональная социально-психологическая ин-
терпретация национализма как вполне осмысленной, но при этом хронологически
ограниченной фазы развития народов, по всей видимости, не нашла себе места
в широком языковом обиходе, равно как и само понятие «национализм». Правда,
Арндт, говоря о космополитических тенденциях в немецкой философии, еще ис-
пользовал его в сугубо положительном смысле: «Unsere Philosophen geben uns ei-
nen hohen Rang. Sie sagen, […] Kosmopolitismus sei edler als Nationalismus und die
Menschheit erhabener als das Volk. So möge das Volk verschwinden wie die Spreu vor
dem Winde, auf daß die Menschheit werde. Diese Ideen sind hoch, aber sie sind nicht
verständig, und das Verständige ist höher. Ohne das Volk ist keine Menschheit und ohne
den freien Bürger kein freier Mensch. Ihr Philosophen würdet es begreifen, wenn ihr Irdi-
sches begreifen könntet». — (Перевод: «Наши философы обеспечивают нам высокое
положение. Они говорят […] космополитизм благороднее национализма, а челове-
чество превыше народа. Так пусть же народ сгинет, как полова на ветру, и да будет
человечество. Это идеи высокие, но они не разумны, а разумное выше. Без народа
нет человечества, а без свободного гражданина нет свободного человека. Вы, фило-
софы, поняли бы это, если бы могли понимать земные вещи»). — (Arndt E.M. Geist
der Zeit. Teil 1 [1806] // Idem. Ausgewählte Werke / Hrsg. H. Meiner, R. Geerds. Leipzig,
[o.J., 1908]. Bd. 9. S. 111). Но после этого понятие национализма странным образом
исчезает: в публицистике той эпохи оно больше не фигурирует, и в энциклопеди-
ческих словарях XIX века его не найти — ср.: Kemiläinen A. Nationalism. P. 49. Это
отсутствие понятия «национализм» интересно, поскольку оно заставляет предпо-
ложить, что в эпоху, когда национальная идея начала свое триумфальное шествие,
практически не было такого понятия, которое обеспечивало бы дистанцию, необ-
ходимую для рефлексии по поводу этого феномена. Тот факт, что понятие нацио-
нализма вновь появилось (теперь уже с отрицательным оттенком) только в конце
XIX — начале ХХ века в работах авторов, критиковавших «дух времени», — на-
пример, у католического теолога-моралиста Йозефа Маусбаха и социал-демократа
Карла Каутского (см. параграфы XII.4, XII.5), — придает дополнительную убеди-
тельность этому предположению.
ву стальным обручем»182. Уже одну только идею «кровавой борьбы од-

них отечеств против других» Гердер считал «жутчайшим варваризмом
человеческого языка» и восклицал, даже чуть ли не заклинал: «Разве
на Земле не хватает места нам всем? Разве не лежит одна страна мирно
рядом с другой? Пусть правительства обманывают друг друга; пусть
политические машины сталкиваются, пока одна не разнесет другую.
Отечества так не сталкиваются; они лежат мирно рядом друг с другом
и помогают друг другу как семьи»183.
IX.7. Кант
Кант относился к феноменам «народ» и «нация» значительно бо-
лее скептически, нежели Гердер: их способность к совершенствованию
внушала ему недоверие, и поэтому он вообще склонялся скорее к тому,
чтобы рассматривать их как факторы риска, которые могли — если
не пресечь этого эффективными контрмерами — нарушить процесс
превращения человека как рода из существа, просто наделенного
способностью быть разумным, в существо действительно разумное184.
В своей Антропологии Кант прежде всего провел различие между «на-
родом», «нацией» и «чернью»:
Под словом народ понимают объединенное в той или другой мест-

ности множество людей, поскольку они составляют одно целое. Это
множество или часть его, которая ввиду общего происхождения при-
знает себя объединенной в одно гражданское целое, называется нацией
(gens), а та часть, которая исключает себя из этих законов (дикая толпа
в этом народе) называется чернью (vulgus), противозаконное объедине-
182
Herder J. G. Briefe 9, 113 (1797) // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 18. S. 208.
183
«hat die Erde nicht für uns alle Raum? liegt ein Land nicht ruhig neben dem an-
dern? Kabinette mögen einander betrügen; politische Maschinen mögen gegeneinander
gerückt werden, bis eine die andre zersprengt. Nicht so rücken Vaterländer gegeneinan-
der; sie liegen ruhig nebeneinander und stehen sich als Familien bei». — Idem. Briefe 5,
57, Beilage // Ibid. Bd. 17. S. 319. Эти заклинающие интонации справедливо были
истолкованы исследователями как реакция Гердера на Великую Французскую
революцию — см.: Zaremba M. Johann Gottfried Herders humanitäres Nations- und
Volksverständnis. Ein Beitrag zur politischen Kultur der Bundesrepublik Deutschland.
Berlin, 1985. S. 104 ff., 176 ff.
184
Kant I. Anthropologie in pragmatischer Hinsicht. 2. Teil, E (1798) // Idem. Ge-
sammelte Schriften / Hrsg. Königlich Preußische (Deutsche) Akademie der Wissenschaf-
ten. Berlin; Leipzig, 1907–1917 (reprint: 1968). Bd. 7. S. 321–322.
ние которой называется скопищем (agere per turbas); это такое поведе-
ние, которое лишает их достоинства граждан государства185.
Подобные дифференциации, однако, не играли никакой роли

в дальнейших антропологических построениях Канта, более того: от-
части они были нейтрализованы за счет многократного синонимичного
употребления слов «народ» и «нация»186. Это же относится и к попыт-
ке определить разновидности коллективных естественных наклонно-
стей, которые Кант называл то «характером народа» («Volkscharakter»)
то «национальным своеобразием» («Nationaleigentümlichkeit».) Тот
факт, что он намеревался представить «не столько их хорошие сторо-
ны, сколько их недостатки и отклонение от правил», дабы с помощью
порицания исправить их, говорит о том, что его понимание народа
и нации было нормативным, негативно относящимся к проявлениям
своеобразия187. Но самая важная информация содержится в рукопис-
ных подготовительных материалах к Антропологии. Там мы читаем
следующее:
Поскольку замысел Провидения — в том, чтобы народы не слива-

лись воедино, а под действием некой отталкивающей силы пребывали
в конфликте между собою, то национальная гордость и национальная
ненависть необходимы для раздельности наций […] Это тот механизм
в устройстве мира, который нас инстинктивно связывает и разделяет.
Разум, с другой стороны, дает нам закон, — это потому, что инстинкты
слепы, и хотя они управляют тем животным, что в нас есть, но их не-
обходимо […] заменить максимами разума. Ради этого надо искоре-
нить эту национальную манию, чье место должен занять патриотизм
и космополитизм188.
185
«Unter dem Wort Volk (populus) versteht man die in einem Landstrich vereinig-
te Menge Menschen, insofern sie ein Ganzes ausmacht. Diejenige Menge oder auch der
Teil derselben, welcher sich durch gemeinschaftliche Abstammung für vereinigt zu einem
bürgerlichen Ganzen erkennt, heißt Nation (gens); der Teil, der sich von diesen Gesetzen
ausnimmt (die wilde Menge in diesem Volk), heißt Pöbel (vulgus), dessen gesetzwidrige
Vereinigung das Rottiren (agere per turbas) ist; ein Verhalten, welches ihn von der Quali-
tät eines Staatsbürgers ausschließt». — Ibid. 2. Teil C. S. 311.
186
Ibid. S. 311, 313, 318.
187
Ср.: Ibid. S. 312–313, 315.
188
«Weil es eine Absicht der Vorsehung ist, das Völker nicht zusammenfließen, son-
dern durch gewisse zurücktreibende Kraft sich selber unter einander im Konflikte sein, so
ist der Nationalstoltz und Nationalhaß zu Trennung der Nationen notwendig […] Dieses
ist der Mechanismus in der Welteinrichtung, welcher uns instinktmäßig verknüpft und
Таким образом, национальная гордость и национальная ненависть

были в понимании Канта феноменами, относящимися к уровню низ-
менных коллективных инстинктов, и их требовалось нейтрализовать
посредством разумных политических воззрений, патриотизма и кос-
мополитизма. Названные ключевые понятия одновременно указывают
на то, что при анализе кантовских представлений о народе и нации не-
обходимо учитывать наряду с антропологическим аспектом еще и пра-
вовой.
Первый из противовесов национальной мании (Nationalwahn), дей-
ствующий как бы изнутри или снизу, — патриотизм — Кант определил
как «такой образ мыслей, когда каждый в государстве (не исключая
и его главы) рассматривает общность как материнское лоно и страну
свою как родную почву, на которой и из которой он сам вырос и ко-
торую он как драгоценный залог должен оставить после себя для того
лишь, чтобы охранять права общности посредством законов совмест-
ной воли, а вовсе не считает себя правомочным подчинять ее своему
безграничному произволу для использования»189. В этой дефиниции
уже видна та важнейшая посылка, которая определила все мышление
Канта в области теории государства: он рассматривал государство
не с точки зрения народа, а с точки зрения права. Чуть ниже Кант
говорит:
Следовательно, если народ может с полным основанием предпо-

ложить, что при определенном, действующем в данное время законо-
дательстве он лишится своего счастья, то что же ему делать? Не сле-
дует ли ему противиться этому? Ответ может быть только один: ему
absondert. Die Vernunft gibt uns andrerseits das Gesetz, das, weil Instinkte blind sein,
sie die Tierheit an uns zwar dirigieren, aber durch Maximen der Vernunft müssen […]
ersetzt werden. Um deswillen ist dieser Nationalwahn auszurotten, an dessen Stelle Pat-
riotism und Cosmopolitism treten muß». — Kant I. Nachlaß zur Anthropologie // Idem.
Gesammelte Schriften. 1923 (reprint: 1969). Bd. 15. S. 590–591.
189
«Denkungsart, da ein jeder im Staat (das Oberhaupt desselben nicht ausgenom-
men) das gemeine Wesen als den mütterlichen Schoß, oder das Land als den väterlichen
Boden, aus und auf dem er selbst entsprungen, und welchen er auch so als ein teures
Unterpfand hinterlassen muß, betrachtet, nur um die Rechte desselben durch Gesetze des
gemeinsamen Willens zu schützen, nicht aber es seinem unbedingten Belieben zum Ge-
brauch zu unterwerfen sich für befugt hält». — Idem. Über den Gemeinspruch: Das mag
in der Theorie richtig sein, taugt aber nicht für die Praxis II (1793) // Ibid. Gesammelte
Schriften. 1912–1923 (reprint: 1968). Bd. 8. S. 291 (цит. по: Кант И. О поговорке «Мо-
жет быть, это и верно в теории, но не годится для практики» // Он же. Соч.: В 6 т.
М., 1965. Т. 4, ч. 2. С. 59–105, здесь с. 79. — Примеч. пер.).
нечего делать, кроме как повиноваться. Ведь здесь речь идет не о сча-
стье, которого подданный может ожидать от того или иного устроения
или управления, а прежде всего только о праве, которое этим должно
быть каждому обеспечено; это право есть высший принцип, из кото-
рого должны исходить все максимы, касающиеся общества, и который
не ограничен каким-либо другим190.
Будучи государственным народом (Staatsvolk), народ всегда явля-

ется подданным законодателя191; даже в конституционной буржуазной
республике — идеальном, с точки зрения Канта, государстве, — где
свободные люди являются равноправными подданными и (если это
взрослые мужчины, обладающие «какой-нибудь собственностью»)
гражданами с правом голоса и участниками законодательного про-
цесса, — все равно они все подчинены принудительным законам192.
Второе, действующее как бы извне или сверху, средство, с по-
мощью которого Кант хотел бороться с национальной манией
(Nationalwahn), — это космополитизм. Его Кант в 1798 году определил
как «регулятивный принцип» межгосударственного порядка, основан-
ный на идее «всеобщего последовательного включения» всех людей
«в космополитическое общество»193. Требование международного пра-
ва, основанного на «федерализме свободных государств» и конкрети-
зированное в концепции «союза народов», было выдвинуто Кантом
в 1795 году, во второй главе трактата К вечному миру194. Он предпри-
нял попытку устранить конфликтный потенциал из отношений между
национальными иррационализмами с помощью двоякой стратегии,
предусматривавшей, с одной стороны, патриотическую идентифи-
190
«Wenn also ein Volk unter einer […] wirklichen Gesetzgebung seine Glückselig-
keit einzubüßen mit größter Wahrscheinlichkeit urteilen sollte: was ist für dasselbe zu tun?
soll es sich nicht widersetzen? Die Antwort kann nur sein: es ist für dasselbe nichts zu tun,
als zu gehorchen. Denn die Rede ist hier nicht von Glückseligkeit […], sondern allererst
bloß vom Rechte, das […] einem jeden gesichert werden soll: welches das oberste Prin-
zip ist, von welchem alle Maximen, die ein gemeines Wesen betreffen, ausgehen müssen,
und das durch kein anderes eingeschränkt wird». — Ibid. S. 297–298 (цит. по: Там же.
191
Ср.: Kant I. Zum ewigen Frieden. Ein philosophischer Entwurf 2, 2 (1795) // Ibid.
Bd. 8. S. 354.
192
Kant I. Gemeinspruch. S. 295. См. статью Общество, гражданское в настоя-
щем томе.
193
Kant I. Anthropologie, 2. Teil E (см. примеч. 183). S. 331.
194
Kant I. Ewiger Frieden 2, 2. S. 354. См.: Koselleck R. Bund // Brunner O., Con-
ze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Bd. 1. S. 636 ff.
кацию с буржуазным правовым государством, а с другой — всемир-

но-гражданскую идентификацию с универсальным порядком мира.
В общем и целом можно, пожалуй, назвать эту попытку значительным
вкладом Канта в просвещенческую рефлексию по поводу народа и на-
ции в Германии XVIII века. Хотя понятия «народ» и «нация» никоим
образом не занимали центрального места в теории Канта, исходив-
шего к тому же из совершенно других посылок, нежели Гердер, все же
представления о той цели, к которой надлежало двигаться, были у них
одинаковыми. Оба стремились к тому, чтобы нации не наращивали
разрушительные силы, оба выступали за мирный глобальный порядок.
Но если Кант рассчитывал установить этот порядок средствами поли-
тического разума и старался нейтрализовать национальные энергии
с помощью внутри- и межгосударственных правовых систем, то Гердер
делал ставку на гармоничное, направляемое заповедями Божественно-
го разума сосуществование народов при одновременном признании
и сохранении их неповторимой индивидуальности195.
IX.8. Экскурс: о развитии понятий peuple и nation

во Франции (1760–1815)
Кто хочет адекватно понять историю терминов «народ» и «нация»
в Германии в Новое время, тому не обойтись без изучения эволюции
понятий peuple и nation во Франции196. Незадолго до Великой Фран-
цузской революции понятие «народ» было, по всей видимости, еще на-
сквозь пропитано традиционалистским смыслом, тогда как с понятием
«нация» уже связывались более близкие к нынешним (modern) поли-
тические представления. Определение в одном энциклопедическом
словаре 1785 года гласит:
Нация есть тело Граждан, народ есть совокупность подданных ко-

ролевства. […] Мы в особенности ценим в нации власть, права граждан,
отношения гражданские и политические. Мы уважаем в народе под-
чинение, главным образом потребность в защите и различных союзах
всякого рода. Король есть глава нации и отец народа197.
195
См. параграф IX.6.
196
Главная работа об этом: Fehrenbach E. Nation (см. примеч. 141).
197
«La nation est le corps des Citoyens, le peuple est l’ ensemble de regnicoles […]
Наибольшее значение для политизации французского понятия

nation в годы перед революцией 1789 года имело, как оказалось, его
употребление в качестве «слова-оружия (Schlagwort) в парламентской
идеологии». Тринадцать «парламентов» времен Ancien Régime — ис-
ключительно аристократические суды высшей инстанции, имевшие
право регистрации и ремонстрации королевских законов, — были
крепкими бастионами антиабсолютистской оппозиции, и в поли-
тической борьбе этих судов против короны апелляции к «нации»
играли начиная с 1750-х годов все более важную роль. В особенно-
сти следующие три программных элемента в доктрине парламентов
увеличили политическую нагруженность этого понятия: разделение
«короля», «закона» и «нации», различение между правами суверени-
тета и историческими, унаследованными от прошлого правами, «lois
fondamentales […] qui forment le droit sacré de la Nation» и, наконец,
притязание парламентов на роль представителей нации (в качестве
преемников Генеральных штатов). Такое понятие нации, с заложен-
ными в него требованиями участия сословий во власти, корона, ра-
зумеется, принять не могла, и уже во время знаменитого «Сеанса
Бичевания» 3 марта 1766 года Людовик XV резко отверг его: «Права
и интересы нации, из которой осмеливаются делать тело, отдельное
от монарха, обязательно объединены с моими и находятся только
в моих руках»198. Впрочем, столь резкая отрицательная реакция ко-
роля как раз и показывает, что подчеркнуто демонстрируемое им
абсолютистское самосознание монархии уже стало понемногу рас-
шатываться: в борьбе против оппозиции парламентов, все больше
и больше принимавшей форму борьбы по поводу «правильного» ис-
пользования понятий, королевской власти очень быстро пришлось
перейти к обороне.
Поборники идеологии парламентов, выдвигавшие на передний
план своей аргументации исторические права нации — а это значило
в данном случае, прежде всего, собственный интерес аристократиче-
Nous considérons particulièrement dans la nation la puissance, les droits des Citoyens, les
relations civiles et politiques. Nous considérons dans le peuple la sujéstion, le besoin sur-
tout de la protection, et des rapports divers de tout genre. Un Roi est le Chef d’une nation,
et le père du people». — Roubaud P.-J.-A. Nouveaux synonymes français. Paris, 1785. T. 3.
цит. по: Fehrenbach E. Nation. S. 78.
198
«Les droits et les interêts de la Nation, dont on ose faire un corps séparé du Mo-
narque, sont nécessairement unis avec les miens et ne reposent qu’en mes mains». — Re-
montrances (Paris). 26.12.1763, цит. по: Ibid. P. 88; Louis XV. Séance de la flagellation
(3.3.1766), цит. по: Ibid. P. 86.
ского сословия, — спустя два с небольшим десятилетия тоже утратили

свои позиции. Причиной стало в основном то эпохальное действие,
которое произвела опубликованная в январе 1789 года прокламация
Эммануэля Жозефа Сийеса под заголовком «Что такое третье сосло-
вие?» («Qu’est-ce que le Tiers état»). Изложенная в ней программа буржу-
азного революционного преобразования государственного устройства
Франции базировалась на последовательном перетолковании понятия
«нация», нацеленном на то, чтобы «бить парламентскую аристократию
ее же собственным оружием и сокрушить королевско-абсолютистскую
монополию на правление»199.
В качестве отправной точки Сийес констатировал: все необходимое
для существования и благоденствия нации обеспечивается третьим
сословием, которое, в то же время, не допускается ни к каким более
или менее высоким должностям, так что управление государством
превратилось в «передаваемую по наследству добычу одного особого
класса». Отсюда следовал вывод, «что та польза, которую привилегиро-
ванное сословие якобы приносит на службе обществу, есть не что иное,
как химера […] Третье сословие охватывает […] всё, что нужно для на-
ции; а всё то, что не есть Третье сословие, считать себя составной
частью нации не может»200. «Нацию» Сийес приравнивал к «эгалитар-
ному обществу граждан», а «национальное государство» — к «пред-
ставительному конституционному государству»201: нация — таково его
определение — есть «корпорация компаньонов (Gesellschafter), живущих
по одному общему закону и представляемых одним и тем же законода-
тельным собранием»202. И наконец, Сийес выбил почву из-под той ис-
торической концепции права, которую выдвигали парламенты, за счет
того, что представил нацию как политическую корпорацию, предше-
ствующую всякому государственному устройству и всегда имеющую
право его изменить:
Сама же нация — может ли кто-нибудь нам сказать, по каким сооб-

ражениям, вследствие какого интереса надо давать ей государственное
устройство? Ведь нация возникает первой, она есть источник всего.
Ее воля всегда законна, ибо сама и есть закон. Раньше и ниже нации
существует только естественное право […] Нация не зависит ни от ка-
199
Ibid. P. 94–95.
200
Sieyès E. J. Was ist der dritte Stand? (1789) // Idem. Politische Schriften. 1788–
1790 / Hrsg. E. Schmitt, R. Reichardt. Darmstadt; Neuwied, 1975. S. 122 ff.
201
Ср.: Fehrenbach E. Nation (см. примеч. 141). S. 93.
202
Sieyès E. J. Was ist der dritte Stand? S. 124.
кой формы; каково бы ни было ее желание, простого изъявления ее

воли достаточно, чтобы […] лишить силы всякое позитивное право203.
Выдвинув свою концепцию буржуазной нации — такой, которая

организована в конституционное государство, основана на доброволь-
ном единении ее членов и изначально заключает в себе всю законо-
дательную власть, — Сийес подготовил важнейшие интеллектуальные
предпосылки для Конституции 3 сентября 1871 года. Ее текст открыва-
ется Декларацией прав человека и гражданина 26 августа 1789 года, где
в статье 3 сказано: «Источником суверенной власти является нация.
Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью,
которая не исходит явно от нации»204. В качестве носителя сувере-
нитета здесь, как видим, фигурировала нация, а не народ. Хотя про-
возглашали эти права человека «представители французского народа»
(«représentants du peuple français»), делали они это именно и только
в качестве народных представителей, собравшихся на Националь-
ную ассамблею205. Перенесение суверенитета с «французской нации»
на «французский народ» было закреплено лишь позже, в конституции
24 июня 1793 года: «Суверенитет, — гласила статья 25 Декларации прав
человека и гражданина, — зиждется в народе; он един, неделим, не по-
гашается давностью и неотчуждаем»; а в дополнение к этому статья 7
Конституции гласила: «Суверенный народ есть совокупность всех
французских граждан»206.
Наряду с процессом трансформации конституционно-правовой
терминологии, отражавшим победу городской народной революции
над революцией в государственном устройстве207, происходило так-
же изменение общего политического лексикона. Особенно отчетливо
это можно проследить на примере понятия «нация». До 1791 года оно
служило преимущественно интегративным инструментом208, призван-
203
Sieyès E. J. Was ist der dritte Stand? S. 166–167, 169.
204
Constitution de 3 mars 1791 // Godechot J. (Éd.) Les constitutions de la France
depuis 1789. Paris, 1970. P. 33–34. Art. 3: «Le principe de toute souveraineté réside es-
sentiellement dans la Nation. Nul corps, nul individu ne peut exercer d’autorité qui n’en
émane expressément».
205
Ibid. P. 33 (преамбула).
206
Constitution de 24 juin 1793 // Ibid. P. 82–83. Art. 25: «La souveraineté réside
dans le peuple; elle est une et indivisible, imprescriptible et inaliénable»; Art. 7: «Le peuple
souverain est l’universalité des citoyens français».
207
Ср.: Reichardt R. Die städtische Revolution als politisch-kultureller Prozeß //
Idem. (Hrsg.) Die Französische Revolution. Würzburg, 1988. S. 55.
208
Ср.: Fehrenbach E. Nation (см. примеч. 141). S. 95 ff.
ным объединять всех французов под знаком верности завоеваниям

революции и одновременно показывать организующимся контррево-
люционным силам, что они имеют дело с могущественным противни-
ком. Характерным для этой фазы является текст присяги гражданина:
«Клянусь быть верным нации, закону и королю»209. Хотя гражданская
присяга содержится уже в Конституции 1791 года, ее глубинный смысл
становится понятен только в том случае, если вспомнить, где и как она
впервые была произнесена: это было торжественное, сакраменталь-
ное, символическое действо Праздника федерации 14 июля 1790 года.
Командующий Национальной гвардией Лафайетт, стоя перед «Алта-
рем отечества», воздвигнутым в центре Марсова поля, в присутствии
короля принес эту клятву, а король присоединился к ней под апло-
дисменты более чем трехсоттысячной толпы участников торжества,
собравшихся под открытым небом на празднование первой годовщины
взятия Бастилии210.
В сравнении с интегративным использованием понятия нации
во время первой фазы революции получавшая все более широкое рас-
пространение после 1791 года концепция nation sans-culotte выглядела
весьма амбивалентной. С одной стороны, она означала расширение
понятия в сторону «низов», потому что теперь не только активные
(то есть обладавшие избирательным правом в соответствии с цен-
зом, установленным конституцией 1791 года) граждане, но вообще
все готовые к борьбе патриоты могли рассматривать себя в качестве
полноценных членов нации. Но, с другой стороны, в ней проявлялось
и четкое отграничение от «верхов»: состоятельные и богатые гражда-
не, в особенности предприниматели и крупные коммерсанты, были
огульно записаны в «ростовщики и спекулянты» и приписаны к посто-
янно разраставшейся категории врагов революции, которые утратили
свое право считаться членами национальной общности211. В эволюции
понятия «народ» можно проследить аналогичные интерпретативные
модели и схожие ритмы изменений. Если в течение периода «братания»
(до 1791 года) господствовал «вокабулярий единодушия», то в тече-
ние последовавшего затем периода поляризации понятие peuple «все
209
Constitution de 3 septembre 1791 // Godechot J. (Éd.) Les constitutions
(см. примеч. 203). P. 37. Art. 5: «Je jure d’ être fidèle à la Nation à la loi et au roi».
210
Ср.: Ziebura G. Frankreich 1790 und 1794. Das Fest als revolutionärer Akt //
Schultz U. (Hrsg.) Das Fest. Eine Kulturgeschichte von der Antike bis zur Gegenwart.
München, 1988. S. 260–261.
211
Ср.: Fehrenbach E. Nation (см. примеч. 141). S. 101–102.
больше суживалось до значения petit peuple»212. Наблюдаемое в данном

контексте переплетение дискриминации с интеграцией, очень метко
охарактеризованное как «диалектика подозрительности и братства»213,
достигло своей кульминации во время террора.
«Французская нация, — говорилось еще в разделе VI Конституции
1791 года («Об отношении французской нации к иностранным на-
циям»), — отказывается от ведения каких-либо завоевательных войн
и ни в каком случае не станет обращать свои вооруженные силы про-
тив свободы какого-либо народа»214. Есть основания усматривать в по-
следовавшем затем постепенном пересмотре именно этих принципов
(отказ от завоевательных войн и от вмешательства во внутренние дела
других народов) важнейший признак наступления третьей и послед-
ней фазы в эволюции «революционного» понятия народа и нации. Се-
мантическая трансформация имела здесь вполне осязаемые причины
в событийной истории: чем дальше война против Первой коалиции,
начавшаяся в 1792 году, меняла свой характер и превращалась из обо-
ронительной в освободительную, а потом в завоевательную и чем оче-
виднее становилось в то же самое время, что политически и социаль-
но расколотое французское общество срочно нуждалось в клапане
для отвода вовне накопившихся в ней взрывоопасных напряжений215,
тем яснее было, что концепция самодостаточной во внешнеполити-
ческом отношении французской нации устарела. Новым вариантом
этого понятия, адаптированным к изменившейся ситуации, стало по-
нятие grande nation, то есть нации, достигшей имперского величия.
Это словосочетание-лозунг было изобретено санкюлотами во время
весенней кампании 1794 года, включено термидорианцами в офици-
альный политический лексикон, а при Наполеоне Бонапарте достигло
высшей точки своего развития216.
212
Vovelle M. Die Französische Revolution. Soziale Bewegung und Umbruch der
Mentalitäten. Frankfurt a.M., 1985. S. 111 ff.
213
Ibid. S. 113. См.: Walther R. Terror // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.)
Geschichtliche Grundbegriffe. Bd. 6. S. 339 ff.
214
Constitution de 3 septembre 1791 // Godechot J. (Éd.). Les constitutions
(см. примеч. 203). P. 65. Tit. VI: «La nation française renonce à entreprendre aucune
guerre dans la vue de faire des conquêtes, et n’ emploiera jamais ses force contre la liberté
d’aucun people».
215
Ср.: Fehrenbach E. Vom Ancien Régime zum Wiener Kongreß. München; Wien,
1981. S. 38, 42.
216
Ср.: Fehrenbach E. Nation (см. примеч. 141). S. 103–104.
IX.9. «Народ» и «нация» как понятия

с комплементарными значениями: о семантических
последствиях Великой Французской революции в Германии
Если бы Германия находилась в таких же условиях, в каких находи-
лась Франция четыре года назад; если бы у нас не было такого государ-
ственного устройства, благотворные действия которого все еще переве-
шивают неблагоприятные; если бы мы не обладали в действительности
уже большой долей той свободы, которую нашим западным соседям
еще надо было завоевать; если бы у нас не было в большинстве своем
правительств мягких, законных и внимательных к благу подданных […]
если бы наши траты настолько же превосходили наши средства, если бы
наши финансы были в таком же отчаянном состоянии, если бы наши
аристократы были так же невыносимо высокомерны, так же огражде-
ны привилегиями от всех законов, как в прежней Франции, — то нет
никакого сомнения, что примеры, которые в последние несколько лет
являла нам эта страна, произвели бы на нас совсем иное действие; так,
дело не ограничилось бы предрасположенностью к заражению, а про-
явились бы сами симптомы лихорадки, и немецкий народ из просто
участвующего зрителя уже давно превратился бы в действующих лиц.
Эта выдержка из опубликованных в 1793 году Размышлений о со-

временном положении отечества Виланда217 показывает, что эмоцио-
нально окрашенная реакция многих образованных немцев на револю-
цию во Франции сравнительно быстро уступила место более трезвой
оценке ситуации. От первоначального энтузиазма, который мы видим,
например, у Клопштока и к которому примешивалась изрядная досада
217
«Befände sich Deutschland in eben denselben Umständen, worin sich Frankreich
vor vier Jahren befand; hätten wir nicht eine Verfassung, deren wohltätige Wirkungen die
nachteiligen noch immer überwiegen; befänden wir uns nicht bereits im wirklichen Be-
sitz eines großen Teils der Freiheit, die unsre westlichen Nachbarn erst erobern mußten;
genössen wir nicht größtenteils milder, gesetzmäßiger und auf das Wohl der Untertanen
aufmerksamer Regierungen; […]. wären unsre Abgaben so unerschwinglich, unsre Finan-
zen in so verzweifeltem Zustande, unsre Aristokraten so unerträglich übermütig, so gegen
alle Gesetze privilegiert, wie in dem ehemaligen Frankreich: — so ist kein Zweifel, daß
die Beispiele, die uns seit einigen Jahren in diesem Lande gegeben wurden, ganz anders
auf uns gewirkt hätten; so würden, anstatt daß es bloß bei Dispositionen zur Ansteckung
blieb, die Symptome des Fiebers selbst ausgebrochen, und das Deutsche Volk aus einem
bloßen teilnehmenden Zuschauer schon lange handelnde Personen geworden sein». —
Wieland C.M. Betrachtungen über die gegenwärtige Lage des Vaterlandes (1793) // Idem.
Sämtliche Werke. 1840. Bd. 31. S. 222. См. Abschnitt VLI, Anm. 2; IV.3, Anm. 190 ff.
по поводу того, что «они, а не мы»218 свершили дело освобождения,

у Виланда уже не найти и следа: обосновывая созерцательно-пассивную
позицию немецкого народа ссылкой на то, что политическая система
в Германии была прогрессивнее французской, и полностью отрицая
необходимость революционных действий, Виланд занял позицию, диа-
метрально противоположную позиции Клопштока. Впрочем, помимо
таких резких контрастов существовали не менее важные моменты сход-
ства между ними: так, высказывания обоих построены на сравнении.
Такая сравнительная перспектива определила специфический характер
не только восприятия революции современниками, но и эволюции по-
нятий «народ» и «нация» в Германии.
Как же отразилась реинтерпретация этих понятий в революцион-
ной Франции на понимании народа и нации немцами? Прежде всего,
не может быть никаких сомнений в том, что она стала важнейшим
стимулом для политической карьеры слов Volk и Nation: оба стали
и в Германии ключевыми понятиями общественно-политического язы-
ка, означавшими точку схода и смысловую сердцевину того, что в наши
дни именуется «культурой политической интерпретации»219. Правда,
их становление в этом качестве никак нельзя было назвать беспроблем-
ным. Связано это было, во-первых, с тем, что данный процесс проте-
кал на семантическом уровне не изолированно, а в связи с реальными
историческими событиями: рецепция революционного вокабулярия
не была самоцелью, она представляла собой побочный, но неизбежный
результат интеллектуального и политического реагирования немцев
на революционные события. Во-вторых, самое позднее в тот момент,
когда революция перекинулась с территории Франции на сопредельные
218
Таков был заголовок его знаменитой оды 1790 года; cр. об этом также: Vier-
haus R. «Sie und nicht wir». Deutsche Urteile über den Ausbruch der Französischen Re-
volution // Idem. Deutschland im 18. Jh. (см. примеч. 141). S. 202 ff., 297 ff.
219
Ср.: Rohe K. Politische Kultur und der kulturelle Aspekt von politischer Wirklich-
keit. Konzeptionelle und typologische Überlegungen zu Gegenstand und Fragestellung
politischer Kultur-Forschung // Berg-Schlosser D., Schissler J. (Hrsg.) Politische Kultur in
Deutschland. Bilanz und Perspektiven der Forschung. Opladen, 1987. S. 42–43. О «воз-
никновении современного немецкого национализма в порядке реакции на кризи-
сы модернизации, революцию и иноземное господство» cр.: Wehler H.-U. Deutsche
Gesellschaftsgeschichte. München, 1987. Bd. 1: Vom Feudalismus des Alten Reiches bis
zur defensiven Modernisierung der Reformära 1700–1815. S. 506 ff., 657 ff. Попытку
компаративного историко-понятийного анализа предпринимает Schönemann B.
«Volk» und «Nation» in Deutschland und Frankreich 1760–1815. Zur politischen Karri-
ere zweier Begriffe // Herrmann U., Oelkers J. (Hrsg.) Französische Revolution und Päd-
agogik der Moderne. Aufklärung, Revolution und Menschenbildung im Übergang vom
Ancien Regime zur bürgerlichen Gesellschaft. Weinheim; Basel, 1989. S. 275 ff.
государства, немцы перестали быть просто «зрителями», события стали

касаться их непосредственно. Принесенные извне, сопровождаемые
многочисленными войнами, необычайно ускоренные и эскалирующие-
ся до кризисного уровня перемены, вследствие которых немцам за ко-
роткий срок пришлось познать коренную перестройку всей германской
территориальной и потестарной системы, ликвидацию Священной
Римской империи и ее церкви, начало реализации модернизационных
и реформаторских программ в рамках отдельных государств, круше-
ние наполеоновского господства и, наконец, переустройство Германии
и Европы на Венском конгрессе, — эти перемены практически лиши-
ли немцев возможности сохранить свое прежнее самопонимание. И,
в-третьих, поскольку в период конфронтаций и кризисов между 1792
и 1815 годами немцы особенно нуждались в некой новой идентично-
сти и поскольку, в то же самое время, ядро этой новой идентичности
обозначалось именно понятиями «народ» и «нация», которые несли
на себе груз революционного прошлого, рано или поздно эти поня-
тия неизбежно приобрели двоякие значения: когда они использовались
применительно к Франции, их смысловая окраска была негативной,
а в приложении к Германии — позитивной. Через какое-то время это
привело к тому, что семантическим полям этих слов стала присуща
комплементарная структура.
Произошло это, конечно, не автоматически. Как показывает одна
из речей Георга Форстера, когда восприятие себя и другого осуществля-
лось посредством одних и тех же понятий, оно могло строиться сим-
метрично — особенно если на первом месте стояли восторг по поводу
Французской революции и надежда на то, что ее завоевания не обойдут
и немцев: 15 ноября 1792 года, меньше чем за месяц до взятия города
Майнца французскими революционными войсками, Форстер, высту-
пая там перед Обществом друзей народа, сказал:
До сих пор хитрая политика князей заключалась в том, чтобы

тщательно отделять народы друг от друга, заботиться о том, чтобы
они нравами, характером, законами, образом мыслей и чувств остава-
лись совершенно несхожими друг с другом, подпитывать ненависть,
зависть, насмешки, пренебрежительное отношение одной нации к дру-
гой и таким способом укреплять свое собственное верховенство […]
Но не позволяйте, сограждане, тому, что было прежде, вводить вас
в заблуждение; свободе франков всего четыре года — и вот они уже
новый, преображенный народ; они, победители наших тиранов, пада-
ют как братья в наши объятия… Кем мы были еще три недели назад?
Как только столь скоро могло произойти волшебное превращение при-

ниженных, забитых, безмолвных холопов священника в распрямивших-
ся, громко говорящих, свободных граждан, в смелых друзей свободы
и равенства […] Сограждане! Братья! Сила, которая смогла нас так
преобразить, может и сплавить в один народ франков и жителей Майн-
ца! Наши языки различны, — но значит ли это, что и понятия наши
тоже различны? […] Что истинно, то остается истинным и в Париже,
и в Майнце, и неважно […] где это говорится и на каком языке220.
На примере этой речи немецкого якобинца Форстера отчетливо

видно, что дальнейшее историческое развитие понятий «народ» и «на-
ция» могло пойти и другим путем: они могли бы стать обозначения-
ми не для объединения подданных или для генетической, языковой
и культурной общности, а для общности свободных и равных граждан
государства, устроенного по французскому образцу, которое в принци-
пе могло бы включать все человечество. Однако эта республиканско-
универсалистская версия не имела в Германии никаких шансов, потому
что политические предпосылки для этого отсутствовали221. Но она все
равно остается важной — как отсеченная альтернатива.
«Народ» и «нация» — такова была доминирующая линия — в спе-
цифической констелляции принесенного извне кризиса политической
системы в Германии и связанного с ним кризиса идентичности нем-
цев превратились в понятия с комплементарными значениями, потому
220
«Bisher war es eine schlaue Politik der Fürsten, die Völker sorgfältig voneinander
abzusondern; sie an Sitten, Charakter, Gesetzen, Denkungsart und Empfindung gänzlich
voneinander verschieden zu erhalten; Haß, Neid, Spott, Geringschätzung einer Nation
gegen die andere zu nähren und dadurch ihre eigene Oberherrschaft desto sicherer zu
stellen […] Laßt Euch aber nicht irreführen, Mitbürger, durch die Begebenheiten der
Vorzeit; erst vier Jahre alt ist die Freiheit der Franken und seht, schon sind sie ein neues,
umgeschaffenes Volk; sie, die Überwinder unsrer Tyrannen, fallen als Brüder in unsre
Arme […] Was waren wir noch vor drei Wochen? Wie hat die wunderbare Verwandlung
nur so schnell geschehen können, aus bedrückten, gemißhandelten, stillschweigenden
Knechten eines Priesters in aufgerichtete, lautredende, freie Bürger, in kühne Freunde der
Freiheit und Gleichheit […] Mitbürger! Brüder! die Kraft, die uns so verwandeln konnte,
kann auch Franken und Mainzer verschmelzen zu Einem Volk! Unsere Sprachen sind
verschieden, — müssen es darum auch unsere Begriffe sein? […] Was wahr ist, bleibt
wahr in Mainz wie in Paris, und es mag gesagt werden, […] wo und in welcher Sprache
man will». — Forster G. Über das Verhältnis der Mainzer gegen die Franken. Gesprochen
in der Gesellschaft der Volksfreunde (15.11.1792) // Scheel H. (Hrsg.) Die Mainzer Repu-
blik. Protokolle des Jakobinerklubs. Berlin, 1975. S. 220 ff.
221
Ср.: Aretin K. O. von. Das Reich (см. примеч. 146). S. 64 ff.; Fehrenbach E. Vom
Ancien Régime (см. примеч. 214). S. 57 ff.
что в них соседствовали интерпретация себя и восприятие другого.

В качестве первого примера назовем Юстуса Мёзера. Уже в конце
1760-х годов Мёзер видел в социальном слое дееспособных свобод-
ных наследственных собственников подлинное ядро немецкой нации
и утверждал, что с погибелью этого слоя пришла в упадок и вся на-
ция222. Поэтому можно считать лишь проявлением последовательно-
сти с его стороны, что он видел задачу историографии в том, чтобы
реконструировать этот процесс. Программный тезис его предисловия
к Оснабрюкской истории звучал так:
На мой взгляд, можно надеяться, что история Германии примет

совершенно новый оборот, если мы проследим все изменения, через
которые прошли простые землевладельцы — истинные составляющие
нации; если мы из них образуем тело, а больших и малых служителей
этой нации будем рассматривать как дурные или хорошие случайности,
происходившие с этим телом 223.
Консервативные импликации этого понятия нации, основанно-

го на историко-социологическом подходе, особенно отчетливо про-
явились с началом Великой Французской революции. В статье Когда
и как нация может изменить свое устройство?, опубликованной в кон-
це 1791 года в журналах Westfälische Beiträge и Berlinische Monatsschrift,
Мёзер высказывал мнение, что во всех странах, городах и селах возник
«двойной общественный договор» («ein doppelter Sozialkontrakt»)
…один — который первые завоеватели заключили между собой,

а второй — который они признали за своими потомками или за теми,
кто поселился в этой местности позже. Эти две стороны стоят в качестве
контрагентов друг против друга или рядом друг с другом; и хотя их объ-
единяют под названием нации (!), этим не снимается явное различие
222
Ср.: Möser J. [Рец. на: Moser F. C. von. Von dem deutschen Nationalgeist
(1766) // Allgemeine Deutsche Bibliothek. Bd. 6. 1768], цит. по: Kluckhohn P. Die Idee
(см. примеч. 147). S. 12.
223
«Die Geschichte von Deutschland hat meines Ermessens eine ganz neue Wen-
dung zu hoffen, wenn wir die gemeinen Landeigentümer, als die wahren Bestandteile der
Nationб durch alle ihre Veränderungen verfolgen; aus ihnen den Körper bilden und die
großen und kleinen Bedienten dieser Nation als böse oder gute Zufälle des Körpers be-
trachten». — Möser J. Osnabrückische Geschichte. Allgemeine Einleitung (1768) // Idem.
Sämtliche Werke. Historisch-kritische Ausgabe / Hrsg. Akademie der Wissenschaften zu
Göttingen. Oldenburg; Berlin, 1964. Bd. 12/1. S. 34.
между ними; было бы очевиднейшим мошенничеством, если бы вторые,

или наделенные меньшими правами, стали устанавливать некое обще-
человеческое право, своим большинством отменять прежнее устройство
и как люди, равные первым, присваивать себе одинаковые с ними права224.
Несомненно, Мёзер в данном случае имел в виду прежде всего

французскую конституцию 3 сентября 1791 года. Историзируя обще-
ственный договор и указывая на неустранимое различие в правовом
статусе между контрагентами, он тем самым разоблачал эгалитарную
французскую гражданскую нацию как идеологический конструкт,
единственным предназначением которого было затушевать узурпацию
прав на власть и собственность у их законных владельцев. Однако та-
кое разоблачение — и в этом как раз и заключается комплементарный
элемент значения — имеет смысл лишь в том случае, если его одновре-
менно понимать как предостережение Мёзера, обращенное к немец-
ким читателям: не следует поступать так, как французы, необходимо
уважать исторически сложившийся правопорядок.
Шиллер тоже не хотел применять новое (modern) французское по-
нятие о нации к немцам.
Германская империя и немецкая нация, — писал он в 1797 году, —

это две разные вещи. Величество немца никогда не покоилось на го-
ловах его князей. Отдельно от политической ценности немец создал
себе свою собственную, и, даже если бы империя погибла, немецкое
достоинство осталось бы неприкосновенным. Оно есть нравственная
величина, оно живет в культуре и в характере нации, которая незави-
сима от своих политических судеб.
Конечно, в этом часто цитируемом пассаже из стихотворного от-

рывка Немецкое величие225 проявляется стремление провести четкие
224
«einer, welchen die ersten Eroberer unter sich geschlossen, und ein anderer, den
diese ihren Nachgebornen oder spätem Ankömmlingen zugestanden haben. Beide Tei-
le stehen als Kontrahenten gegen- oder nebeneinander; und wenn sie gleich unter dem
Ausdrucke Nation (!) vereiniget sind, so ist dadurch jener augenscheinliche Unterschied
kenntlich nicht gehoben; es würde vielmehr die offenbarste Erschleichung sein, wenn die
letztern oder die Minderberechtigten, ein Menschenrecht aufstellen, durch ihre Mehrheit
die bisherige Konstitution aufheben und sich, als gleiche Menschen mit den erstem glei-
che Rechte beilegen wollten». — Möser J. Wann und wie mag eine Nation ihre Konstituti-
on verändern? (1791) // Ibid. 1958. Bd. 9. S. 180–181.
225
«Deutsches Reich und deutsche Nation sind zweierlei Dinge. Die Majestät des
Deutschen ruhte nie auf dem Haupt s(einer) Fürsten. Abgesondert von dem politischen
границы между властью и духом, политикой и культурой, государством

и обществом, империей и нацией. Но все же едва ли можно усматри-
вать в нем свидетельство неполитического, как бы «чисто культурного»
национального сознания: попытка Шиллера отстоять автономию куль-
туры от посягательств политики и даже превратить ее в неприступный
бастион национальной идентичности была реакцией на военное по-
ражение империи в Войне Первой коалиции. «Имеет ли право немец
в этот момент, когда он бесславно возвращается со своей плачевной
войны […] поднять голову и с чувством собственного достоинства
идти в ряду народов?»226 — таков был вопрос, волновавший Шилле-
ра. Его ответ — идея автономной культурной нации — призван был
указать немцам средства и пути к сохранению своего коллективного
самоуважения, причем в такой ситуации, когда казалось, что оно на-
ходится под угрозой извне. Эксплицитный уход от политики, таким
образом, подразумевал имплицитный политический вызов, и именно
в этом состоит внутреннее напряжение, заключенное в шиллеровской
концепции немецкой культурной нации.
Комплементарность была характерна у Шиллера и для понятия
«народ». С одной стороны, он оценивал Реформацию как в высшей
степени позитивное свершение немцев, потому что она вывела народы
из папской духовной неволи:
Тяжкие оковы давили все

Народы земного шара,
Когда немец их разбил,
Выступил против Ватикана,
Объявил войну безумью,
Которое подкупало весь мир.
Высшей победы добился тот,
Кто метнул молнию истины,
Кто освободил сами умы,
Завоевывать свободу разума —
hat der Deutsche sich einen eigenen Wert gegründet und wenn auch das Imperium un-
terginge, so bliebe die deutsche Würde unangefochten. Sie ist eine sittliche Größe, sie
wohnt in der Kultur u(nd) im Charakter der Nation, die von ihren politischen Schicksa-
len unabhängig ist». — Schiller F. von. Deutsche Größe (1797) // Idem. Nationalausgabe /
Hrsg. N. Oellers. Weimar, 1983. Bd. 2/1. S. 431.
226
«Darf der Deutsche in diesem Augenblicke, wo er ruhmlos aus seinem tränen-
vollen Kriege geht, […] sein Haupt erheben und mit Selbstgefühl auftreten in der Völker
Reihe?». — Ibid.
Значит биться за все народы,

И так будет во все времена227.
С другой стороны, Шиллер выступал категорически против како-

го бы то ни было политического самоосвобождения — в первую оче-
редь имея в виду, конечно, революцию, устроенную французами. Так,
в опубликованной в 1800 году Песни о колоколе говорится:
Разбить лишь мастер может форму

Рукою мудрой в должный срок;
Но, горе! если сам из горну
Прорвется пламенный поток!
С громóвым треском дом на части
Взрывает меди бурный пар
И, как из черной адской пасти,
Стремит погибельный пожар.
Где буйных сил кипит восстанье,
Там гибнет каждое созданье;
Где самовольствует народ,
Там время бедствий настает228.
IX.10. От конца Священной Римской империи германской

нации до Венского конгресса
Одной из основных политических проблем в период между 1806
и 1815 годами была проблема адекватной административной реакции
на изменения, произведенные Наполеоном. Естественно, перед Прусси-
ей, которая после битвы под Йеной должна была освоиться с военным
227
«Schwere Ketten drückten alle / Völker auf dem Erdenballe / Als der Deutsche sie
zerbrach / Fehde bot dem Vatikane / Krieg ankündigte dem Wahne / Der die ganze Welt
bestach. / Höhern Sieg hat der errungen / Der der Wahrheit Blitz geschwungen, / Der die
Geister selbst befreit, / Freiheit der Vernunft erfechten, / Heißt für alle Völker rechten, /
Gilt für alle ewge Zeit». — Schiller F. von. Deutsche Größe (1797) S. 435.
228
«Der Meister kann die Form zerbrechen / Mit weiser Hand, zur rechten Zeit, /
Doch wehe, wenn in Flammenbächen / Das glühnde Erz sich selbst befreit! […] / Wo
rohe Kräfte sinnlos walten, / Da kann sich kein Gebild gestalten, / Wenn sich die Völker
selbst befrein, / Da kann die Wohlfahrt nicht gedeihn». — Schiller F. von. Lied von der
Glocke (1800) // Ibid. S. 236–237 (цит. по рус. пер. Д. Е. Мина: Лирические стихотво-
рения Шиллера в переводах русских поэтов / Под ред. Н.В. Гербеля. СПб., 1857. Т. 1.
поражением, означавшим угрозу для самой субстанции прусского го-

сударства, эта проблема стояла иначе, чем, например, перед Баварией,
главная забота которой заключалась в том, чтобы интегрировать свои
многочисленные территориальные приобретения, полученные в ре-
зультате секуляризации и медиатизации. Эти интеграционные усилия
нашли отражение в конституции 1 (25) мая 1809 года, предписывавшей
созыв баварского «национального представительства», но предписание
это осталось на бумаге: собрание так никогда и не состоялось229. Свя-
зано это было с самосознанием бюрократии, проводившей реформу:
она полагала, что может решать проблемы страны и без участия органа
народного представительства, который в соответствии с положения-
ми избирательного права в основном состоял бы из представителей
землевладельческой аристократии. И все-таки даже в баварском «псев-
доконституционализме» времен Монжела присутствовала некоторая
оглядка на сознание подданных, которых еще только предстояло объ-
единить в самостоятельную государственную нацию230. Неисполнен-
ные конституционные обещания, в которых использовались понятия
народа и нации (толкуемых как народ и нация уже не империи, а од-
ного отдельно взятого государства) известны и из прусской истории.
Первым таким актом стал Эдикт о финансах 27 октября 1810 года,
в котором Фридрих-Вильгельм III оставлял за собой прерогативу
«дать нации целесообразно устроенные представительные собрания
как в провинциях, так и в целом», выражая одновременно надежду,
что «узы любви […] между Нами и Нашим верным народом будут
становиться все прочнее»231. Затем можно вспомнить Распоряжение
о создании собрания народных представителей от 22 мая 1815 года,
которым король, находившийся к тому времени уже в Вене, намере-
вался дать «Прусской нации залог Нашего доверия»232. Возможность
229
Möckl K. Der moderne bayerische Staat. Eine Verfassungsgeschichte vom aufge-
klärten Absolutismus bis zum Ende der Reformepoche. München, 1979. S. 148.
230
Ср.: Ibid. S. 95, 148 ff. О проблеме ложного конституционализма см.: Hu-
ber E. R. Deutsche Verfassungsgeschichte seit 1789. 2. Aufl. Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz,
1967. Bd. 1: Reform und Restauration 1789 bis 1830. S. 88 ff., 321.
231
«…der Nation eine zweckmäßig eingerichtete Repräsentation, sowohl in den
Provinzen als für das Ganze zu geben; […] daß sich das Band der Liebe […] zwischen
Uns und Unserm treuen Volk immer fester knüpfen werde». — Edikt über die Finanzen
des Staats und die neuen Einrichtungen wegen der Abgaben (27.10.1810) // Huber E. R.
(Hrsg.) Dokumente zur deutschen Verfassungsgeschichte. Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz,
1978. Bd. 1: Deutsche Verfassungsdokumente 1803–1850. S. 46.
232
[Hardenberg K. A. Fürst von.] Verordnung über die zu bildende Repräsentation
des Volks (22.5.1815) // Ibid. S. 61.
того, что эти конституционные обещания, формулировки которых

принадлежали Гарденбергу, представляли собой чисто риторические
апелляции к государственному патриотизму подданных, практически
исключена: во-первых, с 1812 по 1815 год в самом деле существовало
так называемое «временное национальное представительное собра-
ние» (interimistische Nationalrepräsentation), хотя и крайне ограниченное
в своих компетенциях и деятельности233. Во-вторых, одно из фунда-
ментальных убеждений прусских реформаторов заключалось в том,
что государству настоятельно необходимо активное сотрудничество
со стороны граждан для того, чтобы оправиться от поражения в войне
с Наполеоном. В особенности Штейн не имел ни малейших сомнений
в том, что целесообразно сформированный орган сословного пред-
ставительства — это «превосходно». В его Нассауском меморандуме
(июнь 1807 года) говорится: «Я рассматриваю его как мощное средство
усилить правительство знаниями и авторитетом всех образованных
классов, привязать их все к государству посредством убеждения, уча-
стия и содействия в национальных делах, дать силам нации свобод-
ную деятельность и направленность на общую пользу». Штейн считал,
что правительству — и тут снова звучит комплементарный мотив — нет
ни малейших причин «опасаться чего-либо в связи с влиянием класса
собственников из спокойной, нравственной, толковой нации»; наобо-
рот, предлагаемое им участие собственников в управлении на провин-
циальном уровне, по его мнению, содействовало бы не только гармонии
между «духом нации» («Geist der Nation») и взглядами государствен-
ных органов, но и «оживлению чувств к отечеству, самостоятельности
и национальной теории» («die Wiederbelebung der Gefühle für Vaterland,
Selbständigkeit und Nationalehre»)234. Таким образом, Штейн понимал
отдельно взятую прусскую нацию — которую он практически отожде-
ствлял с образованными и имущими слоями — как еще не использо-
ванный потенциал силы, с помощью которого абсолютистски-бюрокра-
233
Ср.: Huber E. R. Deutsche Verfassungsgeschichte. 2. Aufl. Bd. 1. S. 300.
234
«Ich sehe sie als ein kräftiges Mittel an, die Regierung durch die Kenntnisse und
das Ansehen aller gebildeter Klassen zu verstärken, sie alle durch Überzeugung, Teil-
nahme und Mitwirkung bei den National-Angelegenheiten an den Staat zu knüpfen,
den Kräften der Nation eine freie Tätigkeit und eine Richtung auf das Gemeinnützige
zu geben; […] über den Einfluß der Klasse der Eigentümer aus einer ruhigen, sittlichen,
verständigen Nation etwas befürchten zu müssen». — Stein H. F. K. Freiherr vom. Über die
zweckmäßige Bildung der obersten und der Provinzial-, Finanz- und Polizei-Behörden in
der preußischen Monarchie. Nassauer Denkschrift (Juni 1807) // Idem. Briefe und amtli-
che Schriften / Hrsg. W. Hubatsch. Stuttgart, 1959. Bd. 2. S. 391, 394–395.
тическое прусское государство могло обновиться изнутри. Пока конца

наполеоновского господства в обозримом будущем не предвиделось,
эта партикуляристская перспектива имела однозначный приоритет —
по крайней мере для тех, кто, работая в правительстве и администра-
ции, должен был ориентироваться на критерии возможности и осу-
ществимости.
В отличие от них свободная от диктата прагматических соображе-
ний интеллигенция могла дать своим мыслям бόльшую волю. Так, Фих-
те говорил «за немцев вообще, о немцах вообще, не признавая, а пол-
ностью […] отбрасывая все разделяющие различения внутри одной
нации, созданные несчастливыми событиями на протяжении веков».
И когда Фихте высказывал надежду на то, что удастся не допустить «ги-
бели нашей нации в слиянии ее с заграницей» («des Unterganges unsrer
Nation im Zusammenfließen derselben mit dem Auslande setzte»)235, он
при этом изначально имел в виду не какие-то конкретные политические
шаги, а всеохватные мероприятия в области национальной педагогики:
Государство, сообразное разуму, невозможно построить с помо-

щью искусственных мер из любого наличного материала: нация долж-
на сначала быть образована и взращена, чтобы превратиться в такое
государство. Лишь та нация, которая прежде всего решит задачу вос-
питания совершенного человека […] решит затем и задачу построения
совершенного государства» 236.
Но его Речи к немецкой нации (1808) не исчерпывались формулиро-

ванием педагогического ответа на злободневные проблемы: за ними стоял
историософский проект, в котором космополитическая ориентация и со-
знание национальной миссии немцев переплетались в высшей степени
показательным образом. С одной стороны, в то время Фихте еще считал,
что главное — в том, «верим ли мы в нечто абсолютно первое и изначаль-
235
«für Deutsche schlechtweg, von Deutschen schlechtweg, nicht anerkennend, son-
dern durchaus […] wegwerfend alle die trennenden Unterscheidungen, welche unselige
Ereignisse seit Jahrhunderten in der einen Nation gemacht haben». — Fichte J. G. Reden
an die deutsche Nation, 1. Rede (1808) // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. I. H. Fichte.
Bd. 7. 1846 (reprint: Berlin, 1968). S. 266.
236
«Der vernunftgemäße Staat läßt sich nicht durch künstliche Vorkehrungen aus
jedem vorhandenen Stoffe aufbauen, sondern die Nation muß zu demselben erst gebil-
det und herauferzogen werden. Nur diejenige Nation, welche zuvörderst die Aufgabe der
Erziehung zum vollkommenen Menschen […] gelöst haben wird, wird sodann auch jene
des vollkommenen Staates lösen». — Ibid. 6. Rede. S. 353–354.
ное в самом человеке, в свободу, в возможность бесконечного улучшения,

в вечный прогресс нашего рода». Но, с другой стороны, круг людей, которые
могли в силу такой веры чувствовать себя призванными к тому, чтобы
привести мир в более совершенное состояние, следовало, по мнению Фих-
те, в будущем ограничить «изначальным народом» (Urvolk) немцев: «Все,
кто либо живут сами, творчески и создавая новое, либо […] по крайней мере
решительно отбрасывают ничтожное […] либо те […] кто имеют хотя бы
смутное представление о свободе и не ненавидят ее […] все они — изначаль-
ные люди; если рассматривать их как народ, то они есть изначальный на-
род, народ вообще, немцы»237. Однако «немцем» — и это типично для идеа-
листического понятия народа в историософии Фихте — человек являлся
или становился не благодаря происхождению или языку, а исключительно
благодаря «верной» установке: «Кто верит в духовность (Geistigkeit) и сво-
боду этой духовности, кто желает вечного приращения этой духовности
посредством свободы, тот, где бы они ни был рожден и на каком бы языке
ни говорил, — по роду наш, он один из нас и придет к нам»238. И наконец,
помимо историософского варианта понятия народа существовал у Фихте
еще один, относившийся к теории государства. В ранней версии 1796 года
«народ» имел однозначную республиканско-демократическую окраску: «На-
род не может быть мятежником […] Мятеж всегда против того, кто выше.
Но кто на Земле выше народа?! […] Над народом только Бог; поэтому, чтобы
можно было сказать ‘народ поднял мятеж против своего государя’, придется
предположить, что государь — бог, а это было бы трудновато доказать»239.
237
«Alle, die entweder selbst, schöpferisch und hervorbringend das Neue, leben,
oder, die […] das Nichtige wenigstens entschieden fallen lassen […], oder die […] die
Freiheit wenigstens ahnen, und sie nicht hassen […] alle diese sind ursprüngliche Men-
schen, sie sind, wenn sie als Volk betrachtet werden, ein Urvolk, das Volk schlechtweg,
Deutsche». — Fichte J. G. Reden an die deutsche Nation, 1. Rede (1808). 7. Rede. S. 374.
Об истории гипотезы «изначального народа», которая была впервые сформулиро-
вана в 1775 году Жаном Сильвеном Байи в его многотомной истории астрономии,
см.: Petri M. Die Urvolkhypothese. Ein Beitrag zum Geschichtsdenken der Spätaufklä-
rung und des deutschen Idealismus. Berlin, 1990; согласно Петри, Фихте должен счи-
таться последним поборником этой теории в литературе. См. Fichte J. G. Grundzüge
des gegenwärtigen Zeitalters (1806) // Idem. Briefe und amtliche Schriften. Bd. 7. S. 133:
Фихте исходил из предположения, что существовал некий «изначальный нормаль-
ный народ» («ursprüngliches Normalvolk».)
238
«was an Geistigkeit und Freiheit dieser Geistigkeit glaubt und die ewige Fortbil-
dung dieser Geisligkeit durch Freiheit will, das, wo es auch geboren sei und in welcher
Sprache es rede, ist unsers Geschlechts, es gehört uns an und wird sich zu uns tun». —
Fichte J. G. Reden an die deutsche Nation, 7. Rede. S. 375.
239
«das Volk ist nie Rebell […] Nur gegen einen Höheren findet Rebellion statt. Aber
was auf der Erde ist höher, denn das Volk! […] Nur Gott ist über das Volk; soll daher ge-
Такого рода рассуждений из области государственной теории

не найти у Фридриха Людвига Яна, который писал в 1810 году:
После двух тысяч лет блужданий теперь […] наконец настало время
нам, самому многочисленному народу Европы, договориться меж собой
ради нынешнего поколения и будущего: «Что нужно для того, чтобы
народ существовал последовательно? Чем были мы прежде? Что мы
теперь? Как мы к этому пришли? Чем нам следовало бы быть? Как мы
можем этим стать и, став, остаться?»
Ответ на эти жгучие вопросы Ян, как ему казалось, нашел в «на-
родном духе (Volkstum)» немцев:
Это — то, что у народа общее, его внутренняя сущность, его движе-
ние и жизнь, его воссоздающая сила, его способность к продолжению
рода. Благодаря этому во всех членах народа царит народное (volkstümlich)
мышление и чувствование […] страдание и действие […] предугадыва-
ние и вера. Это сводит всех отдельных людей народа […] в соединении
со многими или всеми остальными, в хорошо сплоченную общину240.
В ходе освободительных войн «хорошо сплоченная община» превра-

тилась в армейскую часть, которую надо было вдохновить на «священ-
ную войну» против ненавистных французов и их безбожного императо-
ра: «Народ, — провозгласил Шлейермахер в одной военной проповеди
sagt werden können: ein Volk habe gegen seinen Fürsten rebelliert, so muß angenommen
werden, daß der Fürst ein Gott sei, welches schwer zu erweisen sein dürfte». — Fichte J. G.
Grundlage des Naturrechts nach Prinzipien der Wissenschaftslehre (1796) // Idem. Sämt-
liche Werke. 1845 (reprint: 1968). Bd. 3. S. 182.
240
«Nach zweitausend Irrjahren wird es […] endlich einmal hohe Zeit, daß wir, das
menschenreichste Volk Europas, uns miteinander für Zeitwelt und Nachwelt verständi-
gen: “Was gehört zu einem folgerechten Volk? was waren wir vormals? was sind wir nun?
wie kamen wir dahin? was sollten wir sein? wie können wir es werden und, wenn wir es
geworden sind, bleiben?”»; «Es ist das Gemeinsame des Volks, sein inwohnendes We-
sen, sein Regen und Leben, seine Wiedererzeugungskraft, seine Fortpflanzungsfähigkeit.
Dadurch waltet in allen Volksgliedern ein volkstümliches Denken und Fühlen, […] Lei-
den und Handeln, […] Ahnen und Glauben. Das bringt alle die einzelnen Menschen des
Volks […] in der Viel- und Allverbindung mit den übrigen zu einer schönverbundenen
Gemeinde». — Jahn F. L. Deutsches Volkstum (1810) // Idem. Werke / Hrsg. C. Euler. Hof,
1884. Bd. 1. S. 154–155. О понятиях «народ» и «нация» у Яна и в раннем гимнастиче-
ском движении см. также: Düding D. Organisierter gesellschaftlicher Nationalismus in
Deutschland (1808–1847). Bedeutung und Funktion der Turner- und Sängervereine für
die deutsche Nationalbewegung. München, 1984. S. 22 ff., 79 ff.
1813 года, — который хочет защитить любой ценой своеобычный смысл

и дух, вложенный в него Господом Богом, — этот народ борется, следо-
вательно, за дело Божье»241. И наконец, своей кульминации религиозное
возвеличивание войны достигло в получившем широкое распростра-
нение Катехизисе немецкого воина и ратника Эрнста Морица Арндта:
Три столетия спал немецкий лев […] Он уже не чувствовал,

на что способен народ […] Он пробудится, разобьет свои цепи и в устра-
шающем великолепии явит ничтожность и убожество тех, кто надеялся
удержать его в путах коварства и мошенничества. Да, немецкий народ,
Бог даст тебе любовь и доверие, и ты познаешь, кто ты есть и кем ты
должен быть […] Так поднимайся же, немец! Поднимайся, за свободу
и верность, против рабства и лжи! […] И не бойся этих французов […]
Воистину, у французов есть лишь блеск, у тебя же есть пламя; у них
есть лишь гибкость, у тебя есть сила; у них есть лишь ложь, у тебя
есть верность […] Ты размечешь их, как ветер разметывает солому242.
Так комплементарность восприятия заострилась до степени рез-

кой дихотомии. Стереотипы арндтовской военной пропаганды, каж-
дый в отдельности, имели давнюю традицию; однако теперь они были
скомбинированы друг с другом так, что из них сложилась абсолютно
манихейского толка картина противостояния добра и зла — простая,
но тем более убедительная и, главное, совершенно фатальная, потому
что в ней обретение идентичности и осуществление агрессии сплелись
в такое единство, которое казалось нерасторжимым243.
241
Schleiermacher F. D. Die große Veränderung, deren unser Volk sich erfreut, von
Seiten unsrer Würdigkeit vor Gott betrachtet… (28.3.1813) // Idem. Sämtliche Werke. 2.
Abt. Berlin, 1835. Bd. 4. S. 38, 43.
242
«Drei Jahrhunderte hat der teutsche Löwe geschlafen […] Er hat nicht mehr gefühlt,
was ein Volk vermag […] Er wird erwachen, seine Fesseln zerbrechen und in fürchterlicher
Herrlichkeit die Nichtigkeit und Elendigkeit derer offenbaren, die ihn in den Stricken der
Hinterlist und Büberei zu halten meinten. Ja, teutsches Volk, Gott wird dir Liebe und Ver-
trauen geben, und du wirst erkennen, wer du bist und wer du sein sollst […] Auf denn, teut-
scher Mann! Auf mit der Freiheit und der Treue gegen die Knechtschaft und Lüge! […] Und
fürchte diese Franzosen nicht […] Wahrlich, die Franzosen haben nur Schimmer, du aber
liast Flammen; sie haben nur Geschmeidigkeit, du hast Kraft; sie haben nur Lüge, du hast
Treue […] Du wirst sie verwehen, wie der Wind Stoppeln verweht». — Arndt E. M. Kate-
chismus für den teutschen Kriegs- und Wehrmann… (1813) // Idem. Werke / Hrsg. A. Leff-
son, W. Steffens. Berlin; Leipzig; Wien; Stuttgart, 1913. Bd. 10. S. 161–162.
243
Не исключено, что теолог Арндт при написании этого пассажа вдохновлялся
текстом из Ветхого Завета (Исх. 15: 3–7): там, после того, как сыны Израилевы перехо-
дят через море, они поют хвалебную песнь, в которой говорится: «Господь муж брани,
По мере того как грядущее поражение Наполеона принимало

черты реальности, все более актуальным становился вопрос о кон-
кретном устройстве мирного порядка, в том числе и будущего гер-
манского государственного устройства. До тех пор на сей счет име-
лись только самые туманные соображения. О том, насколько сильно
изменились самые основы политического мышления за прошедшие
годы, можно судить по статье под названием О сути теперешней
войны. К ответу на вопрос: когда может быть заключен мир? И как он
должен быть заключен?, опубликованной в ноябре 1813 года. Ее ав-
тор — старопрусский консерватор Фридрих Август Людвиг фон дер
Марвиц — похвально отозвался о том энтузиазме, с которым «вся
прусская нация» выступила на бой за свободу, однако в то же время он
говорил о «Германии» (Teutschland) как о «коренной нации» (Stamm-
Nation) в центре Европы, о «немецкой нации», которая, со своими
властителями и союзниками, выступила в поход против «француз-
ской нации», представляющей «злое начало». Одно из главных усло-
вий для грядущего заключения мира Марвиц сформулировал так:
«Всякий народ отныне будет отличаться от другого своим языком.
Естественные границы, какие преподает нам язык», должны быть за-
креплены в договоре и вместе с остальными положениями мирного
трактата скреплены клятвой «депутатов всех сословий обеих наций,
во главе с их правителями, в ходе публичного и торжественного акта».
И в заключение: «Который монарх своих подданных захочет уступить
чужеземному властителю, тот своего трона лишается, и нация имеет
право помогать себе сама»244. В этих словах прусского патриота Мар-
вица, в чьей лояльности по отношению к короне и отечеству не может
быть никаких сомнений, проявляется весь масштаб произошедших
перемен в сознании: немецкая нация стала в глазах Марвица высшей
Иегова имя ему. Колесницы фараона и войско его ввергнул Он в море, и избранные
военачальники его потонули в Чермном море. Пучины покрыли их: они пошли в глу-
бину, как камень. Десница твоя, Господи, прославилась силою; десница Твоя, Госпо-
ди, сразила врага. Величием славы твоей ты низложил восставших против тебя. Ты
послал гнев Твой, и он попалил их, как солому». — Об «определении себя через обо-
значение врага» как «константе немецкой идентичности» со времени наполеоновской
оккупации см.: Schulze H. Gibt es überhaupt eine deutsche Geschichte? Berlin, 1989. S. 28.
244
«Welcher Monarch, heißt es schließlich, seine Untertanen einem fremden Herr-
scher abtreten will, der ist seines Thrones verlustig, und die Nation hat das Recht, sich selber
zu helfen». — Marwitz F.A.L. von der. Von dem Wesen des jetzigen Krieges. Zur Beanwor-
tung der Frage: wann kann der Friede gemacht werden? und wie muss er gemacht werden.
(Nov. 1813) // Meusel F. (Hrsg.) Friedrich August Ludwig v. der Marwitz. Ein märkischer
Edelmann im Zeitalter der Befreiungskriege. Berlin, 1913. Bd. 2/2. S. 212, 214, 216f.
инстанцией, чьи коренные интересы династии уже не смели нарушать,

если не хотели собственной политической погибели. «Идея общего
немецкого отечества, — писал Марвиц в сентябре 1814 года Гарден-
бергу, находившемуся в Вене, — пустила неистребимые корни […]
Кто овладеет этой идеей, тот будет царить в Германии». Поэтому если
можно подвигнуть прусского короля к тому, чтобы он принял титул
«короля немцев в Пруссии, Бранденбурге и Саксонии», то он, Мар-
виц, готов «поручиться, что не пройдет и 50 лет, как король немцев
помимо Пруссии, Бранденбурга и Саксонии будет числить в своем
титуле также Франконию, Швабию, Рейнскую область и так далее»245:
этот прогноз, объявлявший создание немецкого национального го-
сударства «сверху» императивом прусской династической политики,
оказался, как можно констатировать, глядя из сегодняшнего дня, уди-
вительно провидческим.
В кругу Штейна сначала отдавали предпочтение весьма унита-
ристски ориентированному проекту государственного устройства
Германии. Еще в июле 1814 года Гёррес писал в газете Der Rheinische
Merkur, что «принцип империи» должен быть таков: «все силы бро-
сить на то, чтобы нация была одной и той же». Немецким монар-
хам следовало бы «не просто образовать конфедерацию […]: лучше
и надежнее всего было для всех считать себя лишь подчиненными
членами одной-единственной единицы и государственной власти».
Для более успешной популяризации конституционных (а не во-
енных, как раньше) принципов необходим «народный катехизис»
(«Volkskatechismus»), а доступ французским модам в Германию дол-
жен закрыть один всеобщий «народный костюм» («Volkstracht»)246,
считал Гёррес. Впрочем, всего полтора месяца спустя он пересмотрел
свои взгляды. В той же газете он опубликовал написанную им вместе
со Штейном статью «О будущем немецком государственном устрой-
стве», в которой описывал федералистскую модель:
Все соседние народы […] выбрали единство монархической формы

без промежуточных органов […] В Германии этому единству противодей-
245
Friedrich August von der Marwitz an Hardenberg (Sept. 1814) // Ibid. S. 223–224.
246
«alles aufzubieten, damit die Nation eine sei und dieselbe». Die deutschen Fürsten
dürften «nicht bloß eine Conföderation bilden […], sondern am besten und sichersten für
alle wäre es, sich nur als untergeordnete Glieder einer einzigen Einheit und Staatsgewalt
zu betrachten». — Görres J. An Teutschlands Fürsten und Völker. Rheinischer Merkur.
No. 82/83 (5./7.7.1814) // Idem. Gesammelte Sсhriften / Hrsg. im Auftrag der Görres-
Gesellschaft von W. Schellberg. Bde. 6–8. Köln, 1928 (без пагинации).
ствует прежде всего религиозный раскол; ему противодействуют [также]

древнейший самостоятельно-своеобычный племенной дух, который, по-
добно горным хребтам, внутренне разделил и расчленил нацию, любовь
и привязанность народностей к их правящим родам и, наконец, благо-
честивое почтение к традиции и к […] защищенной собственности».
Самое лучшее — это «сильное единство в свободной множественности
[…] правители, признавая себя в высшем достоинстве имперскими со-
словиями и голосом своих народов, но подчиняясь, однако, закону, будут
признавать под собой и представителей этих их народов247.
Таким образом, целью Гёрреса и Штейна была теперь уже не гомоген-

ная немецкая государственная нация, которую еще только надо было бы
создать, а составленная из отдельных народов имперская нация, разделен-
ная на несколько сословий, которую следовало воскресить вместе с былой
империей: этот план, явно вдохновленный романтически идеализирован-
ными представлениями о средневековом устройстве Священной Римской
империи, Гёррес чуть позже свел к следующей формуле: «Чтобы прежнее
императорское достоинство было восстановлено у немцев во всем своем
блеске и великолепии — вот чего требует честь нации»248.
Взгляд немцев, как показывают эти цитаты, после окончания на-
полеоновского господства снова обратился в большей степени внутрь.
Идея нации — сначала модель, предусматривавшая использование ре-
сурсов отдельных государств ради реформ и служившая одновременно
ответом на вопрос о том, кто же такие немцы, потом интегрирующий
момент в борьбе против французов и их императора — эта идея в конце
концов сделалась точкой схода весьма гетерогенных представлений
о будущем государственном устройстве Германии. Как известно, даже
тех, кто предлагал «умеренно» национальные решения, ждало горькое
247
«Alle benachbarten Völker haben […] die Einheit der monarchischen Form ohne
Mittelbehörden gewählt […] In Teutschland widerstrebt zuoberst die religiöse Entzwei-
ung dieser Einheit; ihr widerstrebt der uralte selbständig eigentümliche Stammesgeist,
der wie Bergzüge die Nation in sich abgeteilt und gegliedert hat, die liebevolle Anhäng-
lichkeit der Völkerschaften an ihre Fürstenstämme; endlich die fromme Achtung für das
Herkömmliche und den […] gesicherten Besitzstand». Das Beste «sei die starke Einheit
in der freien Vielheit […] Während die Fürsten sich selbst in höherer Würde als Reichs-
stände und Stimmführer ihrer Völker, aber untergeordnet dem Gesetz erkennen; werden
sie abwärts Vertreter dieser ihrer Völker anerkennen». — Görres J. Die künftige Teutsche
Verfassung. Rheinischer Merkur. No. 104–107 (18., 20., 22., 24.8.1814) // Ibid.
248
«daß die alte Kaiserwürde bei den Teutschen in all ihrem Glanze und ihrer Herr-
lichkeit wieder hergestellt werde, das fordert die Ehre der Nation». — Idem. Oesterreich,
Preußen und Bayern. Rheinischer Merkur. Nr. 138 (25.10.1814) // Ibid.
разочарование: те конституционные принципы, которые под давлени-

ем Меттерниха были приняты Венским конгрессом, никоим образом
не учитывали потребностей нации. Поборникам национальной идеи
не осталось ничего иного, кроме как перейти в оппозицию. Там они
оформились в движение, которое в скором времени начало доставлять
силам реставрации все больше проблем.
IX.11. Понятие массы до Нового времени

Еще в конце XVIII века понятие «масса» в Германии имело преиму-
щественно физический смысл. В 1789 году Аделунг определял «массу»
как «количество материи некоего тела» и добавлял, что это слово можно
применять ко всем телам, если не иметь в виду ничего, «кроме того,
что они состоят из большого количества связной материи». Этому пони-
манию соответствовали и те примеры, которые приводил автор словаря:
«Наиболее крупные части живописного полотна состоят из масс, будь
то массы света или массы тени […] В самом узком значении масса — это
порой то же самое, что тесто. Скульпторы также имеют обыкновение
называть массой большой молот, которым они бьют по резцу, когда
намечают самые общие контуры произведения»249. Правда, в отдельных
случаях понятие массы уже и до Великой Французской революции упо-
треблялось для описания групп людей. Так, например, Гёте, на которого
при пересечении Альп оказали большое впечатление «гигантские массы
туч»250, описывал бурление карнавала на улицах Рима как
…давк[у], которую и вообразить невозможно […] Никто уже

не в состоянии сдвинуться с места, на котором он стоит или сидит;
тепло стольких людей, стольких огней, […] крики многолюдной толпы,
[…] под конец кружат даже самую здоровую голову […] И все же, по-
249
«Die beträchtlichsten Partien eines Gemäldes bestehen aus Massen, es mögen nun
Lichtmassen oder Schattenmassen sein […] In der engsten Bedeutung ist Masse zuweilen
so viel als ein Teig. Die Bildhauer pflegen auch einen großen Hammer, womit sie auf den
Meißel schlagen, wenn ein Werk aus dem Gröbsten gearbeitet wird, eine Masse zu nen-
nen». — Adelung J. C. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuches
der hochdeutschen Mundart. 2. Aufl. Leipzig, 1798. Bd. 2. Sp. 102−103 (статья Masse.)
250
Ср.: Goethe J. W. von. Italienische Reise (1816–1817) // Idem. Werke /
Hrsg. E. Trunz. Hamburg, 1955. Bd. 11. S. 18 (цит. по: Гёте И.-В. Из «Итальянского
путешествия» // Он же. Собр. соч.: В 10 т. М., 1980. Т. 9. Воспоминания и встречи.
скольку каждый больше или меньше жаждет выбраться отсюда, толпа

мало-помалу расходится, тает, и этот праздник всеобщей свободы и не-
обузданности […] заканчива[е]тся всеобщей усталостью»251.
Масса, как показывают эти слова, была в представлении Гёте

еще феноменом сугубо преходящим, это было множество сошедших-
ся вместе людей, которое существовало лишь до тех пор, покуда было
доступно органам чувственного восприятия: простое скопление гете-
рогенных индивидов, которых случайно свело вместе в одной точке
диффузное желание поучаствовать в большом увеселительном действе.
Лишь с точки зрения наблюдателя, уже не способного отличить друг
от друга отдельных людей в этой толпе, их деятельность, на самом деле
не управлявшаяся никакими надындивидуальными интенциями, могла
показаться совместной252.
В отличие от эйдетика Гёте Шиллер уже понимал «массу» более аб-
страктно. В своей статье для журнала Schaubühne он противопоставлял
друг другу «массу народа», cкованную «цепями предрассудка», и «не-
многие отдельные головы», освещенные «чистейшими лучами исти-
ны»253, то есть употреблял понятие «масса» уже в значении количества,
не зависящего от чувственного восприятия, как иллюстрацию числен-
ной диспропорции между необразованными средними людьми и интел-
лектуально-культурной элитой. Но главное — это тот факт, что «масса»
у Шиллера тоже была массой чего-то: это значит, что данное понятие
еще было лишено однозначности; оно оставалось, по сути дела, неопре-
деленным обозначением количества, требовавшим конкретизирующей
спецификации для того, чтобы можно было понять, что имеется в виду.
Причины, в силу которых понятие «масса» на рубеже XVIII–XIX ве-
ков еще не могло обрести общественно-политического характера, свя-
251
«ein Gedränge, das alle Begriffe übersteigt […] Niemand vermag sich mehr von
dem Platze, wo er steht oder sitzt, zu rühren; die Wärme so vieler Menschen, so vieler Lich-
ter, […] das Geschrei so vieler Menschen […] machen zuletzt selbst den gesundesten Sinn
schwinden […] Und doch weil sich endlich jeder weniger oder mehr hinweg sehnt, […]
löst sich diese Masse auch auf, schmilzt von den Enden nach der Mitte zu, und dieses Fest
allgemeiner Freiheit und Losgebundenheit […] endigt sich mit einer allgemeinen Betäu-
bung». — Ibid. S. 514 (цит. по: Гёте И.-В. Из «Итальянского путешествия» // Он же.
Собр. соч. Т. 9. С. 227. — Примеч. пер.); написанная в 1788 году работа Римский кар-
навал была уже в 1789 году напечатана отдельным изданием — cр.: Ibid. S. 669.
252
О «массе» как множестве людей см.: Geiger T. Die Masse und ihre Aktion. Ein
Beitrag zur Soziologie der Revolutionen. Stuttgart, 1926 (reprint: 1967). S. 2–3, 12 ff.
253
Schiller F. von. Was kann eine gute stehende Schaubühne eigentlich wirken?
(см. примеч. 130). S. 97.
заны с историей понятия «народ». Последнее на протяжении веков

всегда использовалось помимо всего прочего и как социальный термин,
означало простых людей, низшие классы неимущих и необразованных
и — в особенно пейоративном смысле — чернь. И только после того,
как понятие народа было «облагорожено», такая его интерпретация
стала казаться неловкой254. У Аделунга в статье Volk говорится:
Некоторые новейшие писатели попытались снова облагородить

это слово в значении самой большой, но самой низшей части нации
или гражданского общества, и нельзя не пожелать, чтобы это встретило
всеобщее одобрение, поскольку нет такого слова, чтобы обозначить
самую большую, но незаслуженно презираемую часть государства, с по-
мощью благородного слова, не имеющего двойного дна255.
И вот по мере того как понятие народа повышалось в статусе, оно

теряло не только свою пейоративную окраску, но и свою пригодность
для употребления в качестве социального термина вообще. В обще-
ственно-политическом языке благодаря семантическому сдвигу возник-
ла своего рода лексическая вакансия — вакансия, которая впоследствии
была заполнена модерным понятием «масса».
Х. «Народ» и «нация» как категории научного мышления

Х.1. Теория войны
В XIX веке «народ» и «нация» стали не просто ключевыми понятиями
в политических дискуссиях: они начали оказывать неослабное влияние
на научное мышление немцев — на постановки вопросов, методы и вы-
воды. В качестве катализатора нового познания мог выступать в данном
случае опыт наполеоновской эпохи — это можно продемонстрировать
на примере теории войны: «Война, ставшая со времен Бонапарта сперва
254
255
«Einige neuere Schriftsteller haben dieses Wort in der Bedeutung des größten, aber
untersten Teiles einer Nation oder bürgerlichen Gesellschaft wieder zu adeln versucht, und
es ist zu wünschen, daß solches allgemeinen Beifall finde, indem es an einem Worte feh-
let, den größten, aber unverdienter Weise verächtlichen Teil des Staates mit einem edlen
und unverfänglichen Worte zu bezeichnen». — Adelung J. C. Versuch (см. примеч. 157).
1801. Bd. 4. Sp. 1225 (cм. статью Volk.)
на одной, затем на другой стороне снова делом всего парода, приобрела

совершенно другую природу», — писал Карл фон Клаузевиц. Не исклю-
чено, допускал он, что многие еще смотрят «с благосклонностью и до-
верием на благородство устаревших […] учреждений и манер», однако
теория должна предостерегать от этого. Последние войны показали, «ка-
кой огромный фактор в комплексе государственной мощи, способное
к войне государства и вооруженных сил составляет сердце и настрое-
ние народа», и после этого нельзя больше ожидать, что правительства
в будущих войнах оставят подобные «вспомогательные средства» неис-
пользованными, подчеркивал Клаузевиц и делал из этого заключение:
«войны, которые будут вестись всей тяжестью народных масс (в ориги-
нале — национальных сил, Nationalkraft. — Примеч. пер.) обеих сторон»,
должны быть организованы на других началах, нежели те, что были
приняты до тех пор256. Таким образом, если в эпоху ограниченных или,
по крайней мере, обставленных дипломатическими переговорами, войн
«народ» и «нация» рассматривались еще как величины пренебрежимые,
то теперь они обрели новое — военное — качество. В качестве почти
неисчерпаемого, мобилизуемого в любой момент и потому чрезвычайно
эффективного потенциала, каковым показали себя «народ» и «нация»
в войнах революционной эпохи, их теперь необходимо включать во все
стратегические расчеты, резюмировал Клаузевиц, — и это учение усвои-
ли многие поколения офицеров Генеральных штабов257.
Х.2. Педагогика
Если военная теоретическая мысль представляла собой скорее
обобщение опыта, приобретенного в минувшую эпоху, то новая пе-
256
«Seit Bonaparte hat der Krieg, indem er zuerst auf der einen Seite, dann auch auf
der anderen wieder Sache des ganzen Volkes wurde, eine ganz andere Natur genommen»;
«mit Wohlgefallen und Zutrauen auf den Galanteriedegen veralteter […] Einrichtungen
und Manieren»; «welch ein ungeheurer Faktor in dem Produkt der Staats-, Kriegs- und
Streitkräfte das Herz und die Gesinnung der Nation» sei; «Kriege, welche mit der gan-
zen Schwere der gegenseitigen Nationalkraft geführt werden». — Clausewitz C. von.
Vom Kriege (1832) / Hrsg. W. Hahlweg. Bonn, 1973. S. 972, 470, 413 (цит. по: Клаузе-
виц К. О войне. М., 1934. С. 534, 151). См. параграф XIV, примеч. 17.
257
Ср.: Regling V. Grundzüge der militärischen Kriegführung zur Zeit des Absolutis-
mus und im 19. Jahrhundert // Handbuch zur deutschen Militärgeschichte. 1648–1939 /
Hrsg. Militärgeschichtliches Forschungsamt. München, 1979. Bd. 5, особенно S. 180 ff.,
186, 191 ff.; Howard M. Der Krieg in der europäischen Geschichte. Vom Ritterheer zur
Atomstreitmacht. München, 1981. S. 110, 130, 134–135.
дагогическая мысль появилась уже тогда, когда все еще пребывало

в движении. О соображениях Фихте относительно национальной пе-
дагогики уже говорилось выше258. В числе тех, кто их подхватил и раз-
вил, выдающееся место занимает Райнхольд Бернхард Яхман, наибо-
лее радикально выступавший за подготовку единого национального
государства посредством единой национальной школы259. В его статье
«Национальная школа», опубликованной в 1812 году в журнале Archiv
deutscher Nationalbildung, говорится:
Чтобы образование нации шло успешно, вся школьная система

нации должна выводиться из одного и того же источника и строиться
на изначальной почве национальности […] Есть только одно челове-
чество, и каждая нация есть завершенное и замкнутое в себе целое;
поэтому национальные образовательные заведения должны служить
не образованию индивидов и сословий, а образованию нации; поэтому
и все школы вместе должны составлять одну национальную школу260.
И, добавлял Яхман в опубликованной в том же году статье Сущ-

ность национального образования,
…не следует думать, что мы […] требуем совершенного государствен-

ного строя как условия национального образования […] На наш взгляд,
правительство, как и все национальное, есть функция национальности.
Поэтому правительство и государственный строй […] совершенству-
ются только по мере совершенствования национальности261.
258
См. примеч. 234 и сл.
259
Jeismann K.-E. «Nationalerziehung». Bemerkungen zum Verhältnis von Politik
und Pädagogik in der Zeit der preußischen Reformen 1806–1815 (1968) // Idem. Geschich-
te als Horizont der Gegenwart. Über den Zusammenhang von Vergangenheitsdeutung,
Gegenwartsverständnis und Zukunftsperspektive / Hrsg. W. Jacobmeyer, E. Kosthorst.
Paderborn, 1985. S. 89 ff., 326 ff., особенно S.100 ff.; König H. Zur Geschichte der bür-
gerlichen Nationalerziehung in Deutschland zwischen 1807 und 1815. Berlin, 1972. Bd. 1.
S. 247 ff.
260
«so muß das ganze Schulwesen der Nation aus ein und derselben Quelle […].
abgeleitet und auf den ursprünglichen Boden der Nationalität gegründet sein […] Es gibt
nur eine Menschheit, und jede Nation ist ein in sich abgeschlossenes Ganzes; daher die
nationalen Bildungsanstalten nicht Individuen und Stände, sondern eine Nation bilden
sollen; daher auch alle Schulen zusammen eine Nationalschule ausmachen müssen». —
Jachmann R. B. Die Nationalschule (1812) // König H. (Hrsg.) Deutsche Nationalerzie-
hungspläne aus der Zeit des Befreiungskrieges. Berlin, 1954. S. 74–75.
261
«Man glaube nicht, daß wir […] eine vollkommene Staatsverfassung als Bedin-
gung der Nationalbildung verlangen […] Nach unserer Ansicht ist die Regierung so wie
Так политика была оттеснена на второй план. Подлинным мотором

изменений должна была выступать не она, а стоящая выше ее педагоги-
ка, которая — как полагал Яхман, пребывая в грандиозном заблужде-
нии относительно ее возможностей, — сначала должна была преодолеть
социальные и государственно-политические границы внутри нации
с помощью организации школы и общего образования человека, чтобы
затем политика, как бы задним числом, могла приняться за решение
своей задачи — создания адекватного государственного строя262.
По сравнению с этим образовательная программа прусских ре-
форматоров, отнюдь не лишенная элементов, опережавших свое
время, выглядела, можно сказать, реалистичной. В проекте закона
о школе, составленном Иоганном Вильгельмом Зюферном по итогам
более чем десятилетней реформаторской деятельности Вильгельма
фон Гумбольдта и его соратников, было сказано гораздо осторож-
нее: «Публичные общие школы» — под ними имелись в виду исклю-
чительно три ступени: начальная школа, городская школа и гимна-
зия — «должны состоять с государством и его конечной целью в таких
отношениях, чтобы они, будучи стержнем и центром воспитания мо-
лодого поколения народа, образовывали основу всего национального
воспитания»263. В этом единении национального воспитания и целей
отдельного государства заключалось важное отличие данной кон-
цепции от той, которую представлял Яхман. Зюферн прежде всего
заботился о том, чтобы во всех провинциях прусского государства
насадить единую школьную организацию. Необходимо, писал он
в своем меморандуме от октября 1817 года, «чтобы в понятных буквах
закона глазам всего народа являлся […] тот дух, который государство
[…] хочет пробудить, которым оно хочет наполнить с юных лет весь
свой народ и в котором оно хочет сплавить воедино всех своих чле-
нов». Таким путем, продолжает Зюферн, прусское государство может
стать «образцом продуманного в немецком духе и благодаря этому
alles Nationale eine Wirkung der Nationalität. Die Regierung und Staatsverfassung […]
vervollkommnet sich daher auch nur nach Maßgabe der Vervollkommnung der Nationa-
lität». — Jachmann R. B. Das Wesen der Nationalbildung (1812) // Ibid. S. 142.
262
Ср.: Jeismann K.-E. «Nationalerziehung» (см. примеч. 258). S. 101.
263
«Die öffentlichen allgemeinen Schulen sollen mit dem Staate und seinem End-
zwecke in dem Verhältnisse stehen, daß sie, als Stamm und Mittelpunkt für die Ju-
genderziehung des Volks, die Grundlage der gesamten Nationalerziehung bilden». —
Süvern J. W. Entwurf eines allgemeinen Gesetzes über die Verfassung des Schulwesens
im preußischen Staate (1819) // Schweim L. (Hrsg.) Schulreform in Preußen 1809–1819.
Entwürfe und Gutachten. Weinheim, 1966. S. 124.
единственно подходящего немцам государственного строя для всей

Германии»264.
Показательно, что критика в адрес выдвинутого Зюферном плана
национального воспитания касалась в первую очередь не его расчета
на общегерманский эффект, к тому же лишь очень туманно обрисовы-
вавший ту функцию примера для остальных государств, которую долж-
на была исполнять прусская школьная система. Силы реставрации, чье
влияние постепенно крепло, в большей мере опасались социальных
последствий введения единой школы: она, хотя и поделенная на сту-
пени, все равно сознательно игнорировала различия в происхожде-
нии и имущественном положении; цель ее была в том, чтобы каждому
школьнику дать возможность так долго участвовать в процессе общего
образования — формирования человека, — как позволят ему его интел-
лектуальные силы. Лудольф фон Бекедорф писал, обосновывая свою
отрицательную позицию в отношении законопроекта Зюферна:
Главное — не всеобщее и одинаковое народное образование, —

а чтобы каждый к тому сословию или занятию, к которому он по рож-
дению или по воле родителей, или по собственному выбору определен
[…] с раннего детства основательно и полно воспитанием и образова-
нием подготавливался. Через то, первое, воспитание не может в нации
быть порождено ничего иного, кроме мелкого, поверхностного харак-
тера […] Через второе же насаждаются трудолюбие, сноровка, порядок
и постоянство…265
264
«daß in den verständlichen Buckstaben eines Gesetzes deutlich dem ganzen Vol-
ke vor Augen trete […] der Geist, den der Staat […] anregen, mit dem er von Jugend auf
sein ganzes Volk erfüllen, in dem er alle seine Glieder verschmelzen will»; «Muster einer
in deutschem Geiste gedachten, und darin den Deutschen einzig angemessenen Ver-
fassung des ganzen Deutschlands werden». — Süvern J. W. Promemoria (Okt. 1817) //
Jeismann K.-E. (Hrsg.) Staat und Erziehung in der preußischen Reform 1807–1819.
Göttingen, 1969. S. 63.
265
«Nicht auf eine allgemeine und gleichartige Volksbildung kommt es an, sondern
darauf, daß ein jeder zu dem Stande oder Berufe, wozu er durch Geburt oder elterlichen
Willen oder eigene Entschließung bestimmt worden ist, auch […] von früher Kindheit
auf gründlich und vollständig auferzogen und vorgebildet werde. Durch jene erste Art
der Erziehung kann in der Nation nichts anderes hervorgebracht werden als ein seichtes
und oberflächliches Wesen […] Durch diese andere Art hingegen werden Tüchtigkeit,
Geschick, Ordnung und Beständigkeit gegründet…» — Beckedorff L. von. Beurteilung des
Süvernschen Unterrichtsgesetzentwurfs (1819/22) // Schweim L. (Hrsg.) Schulreform in
Preußen (см. примеч. 262). S. 226.
Слова Бекедорфа показывали, как сильно за несколько лет сместились

акценты в педагогической дискуссии. Речь шла уже давно не о том, мож-
но ли добиться государственного единства немецкой нации средствами
воспитания, а о том, следует ли школе в рамках одного отдельного госу-
дарства разрушать или консервировать сословно-иерархический социаль-
ный порядок. Все участники дискуссии пользовались понятием народа
и нации, однако они — в зависимости от своих намерений и концепций —
придавали ему эмфатическое или скептическое смысловое наполнение.
Х.3. Правоведение
Ликвидация Священной Римской империи и крушение наполео-
новского господства привели к складыванию совершенно новой кон-
стелляции в области правовой политики: Кодекс Наполеона в качестве
всегерманского свода гражданского права всерьез никем не рассма-
тривался, а древнеримская правовая традиция тоже, казалось, была
лишена прежнего обоснования своего действия266. В этой ситуации
гейдельбергский юрист Антон Фридрих Юстус Тибо выдвинул тре-
бование: ввести «национальный свод законов», который в качестве
кодификации общегерманского гражданского права заменил бы собою
«бесчисленные партикулярные законы»267. Тибо, конечно, отдавал себе
отчет в том, что решения, шедшие против «безусловного единства»
Германии, уже были давно приняты268, но он как «друг отечества»
(«einbem Vaterlandsfreunde») не мог не желать, «чтобы простой свод
законов, создание собственной силы и деятельности, наконец дал нуж-
ную основу и прочность нашему гражданскому состоянию, сообразно
потребностям народа, и чтобы патриотический союз всех германских
правительств даровал всей империи блага одинакового гражданского
строя на вечные времена»269. В дополнение к научным доводам, которые
266
Ср. введение Хаттенхауэра к: Hattenhauer H. (Hrsg.) Thibaut und Savigny. Ihre
programmatischen Schriften. München, 1973. S. 40–41.
267
Thibaut A. F. J. Über die Notwendigkeit eines allgemeinen bürgerlichen Rechts für
Deutschland (1814) // Ibid. S. 74–75.
268
Ibid. S. 64–65.
269
«daß ein einfaches Gesetzbuch, das Werk eigner Kraft und Tätigkeit, endlich un-
sern bürgerlichen Zustand den Bedürfnissen des Volks gemäß, gehörig begründen und
befestigen möge, und daß ein patriotischer Verein aller Deutschen Regierungen dem gan-
zen Reich die Wohltaten einer gleichen bürgerlichen Verfassung auf ewige Zeiten ange-
deihen lasse». — Ibid. S. 73.
Тибо приводил в пользу кодификации, он сконструировал также сво-

его рода моральный долг немецких монархов по отношению ко всем
«народам немецкого происхождения» («Völkern deutscher Abkunft»),
которые в войне против Наполеона совершили невероятные подви-
ги: «Поэтому наши правители не могут закончить последний акт так
голо — предоставить народу честь вернуть себе ценой безграничных
жертв все то дурное, что было прежде»270. Против этой идеи единого
гражданского правопорядка для всех немецких государств как награ-
ды политически активному народу выступил основатель германской
исторической школы права — берлинский юрист Фридрих Карл фон
Савиньи, выдвинувший веские контраргументы. Признавая, что и он
хотел бы, чтобы «общность нации» была укреплена, он в то же время
энергично оспаривал мысль Тибо, что единый гражданский кодекс
был бы для этого подходящим средством: не только Кодекс Наполео-
на, но и Прусское всеобщее земское право, и Австрийский свод зако-
нов вполне убедительно доказали, писал Савиньи, что «у нынешнего
времени» нет «призвания к законотворчеству»271. Поэтому главное,
считал он, — сделать существующие и вполне достаточные источники
права, то есть общее (римское) право и право отдельных государств,
«действительно пригодными для употребления» с помощью строгого
исторического метода юридической науки272. При этом важнейшее
значение Савиньи придавал научному исследованию древнегерман-
ского права, «непосредственно и народно» связанного с немцами:
«Во-первых, потому, что права земель по большей части можно понять
только путем их сравнения и прослеживания их древних националь-
ных корней; во-вторых, потому что все историческое, что касается
отдельных немецких земель, уже само по себе представляет есте-
ственный интерес для всей нации»273. После того как исследователи
проникнут в историческую материю права, появится у немцев «свое,
национальное право» и римское право можно будет объявить достоя-
270
«Unsere Regenten können daher den letzten Akt nicht so kahl enden, daß sie dem
Volk die Ehre lassen, alle alten Schlechtigkeiten durch grenzenlose Opfer wieder erlangt
zu haben». — Thibaut A. F. J. Über die Notwendigkeit eines allgemeinen bürgerlichen
Rechts für Deutschland (1814)S. 93–94.
271
Savigny F. C. von. Vom Beruf unsrer Zeit für Gesetzgebung und Rechtswissen-
schaft (1814) // Ibid. S. 192, 160–161, 123 ff.
272
Ibid. S. 162; cр.: Ibid. S. 166.
273
«Erstlich, weil die Landesrechte großenteils nur durch Vergleichung und durch
Zurückführung auf alte nationale Wurzeln verstanden werden können: zweitens weil
schon an sich alles Geschichtliche der einzelnen Deutschen Länder für die ganze Nation
ein natürliches Interesse hat». — Ibid. S. 166, 186.
нием истории274. Как видим, Савиньи — и в этом его вполне можно

сравнить с Юстусом Мёзером — понимал немецкую нацию прежде
всего как историческую правовую общность, корни которой надле-
жало выявить, прежде чем начинать органически совершенствовать
национальное право. Путь искусственного насаждения нового права
по политическим мотивам Савиньи категорически отвергал: это лишь
увело бы нацию с пути в прошлое, который одновременно казался ему
единственным возможным путем в будущее.
X.4. Национальная экономия

Развитие национальной экономии (Nationalökonomie) может слу-
жить еще одним примером того, что историзация наук275 и концеп-
туализация «народа» и «нации» представляли собой два тесно пе-
реплетенных друг с другом процесса. Хотя термины «национальная
экономия» и «народное хозяйство» встречаются в источниках доста-
точно рано — первый в 1805 году был введен Людвигом Генрихом
фон Якобом и Юлиусом фон Зоденом, а второй в 1807 году Готлибом
Хуфеландом276, — в первое время эти понятия не имели еще специфи-
чески исторического содержания и были, по-видимому, вторичным
феноменом, порожденным рецепцией книги Адама Смита Исследо-
вание о природе и причинах богатства народов (1776) и основанной
на ней «классической» системы национальной экономии. Либерально-
капиталистическая экономическая теория, основанная на принципах
международного разделения труда и свободной мировой торговли277,
была в Германии заимствована «почти без всякого собственного вкла-
274
Ibid. S. 176.
275
Ср. об этом: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866. Bürgerwelt und star-
ker Staat. München, 1983. S. 498 ff.
276
Ср.: Timm A. Von der Kameralistik zur Nationalökonomie. Eine wissenschaftsge-
schichtliche Betrachtung auf den Spuren von Gustav Aubin // Brunner O. (Hrsg.) Fest-
schrift für H. Aubin. Wiesbaden, 1965. S. 358 ff., особенно S. 370–371; Stollberg G. Zur
Geschichte des Begriffs «politische Ökonomie» // Jahrbücher für Nationalökonomie und
Statistik. 1977–1978. Bd. 192. S. 18–19. См. также: Burkhardt J. Wirtschaft // Brunner O.,
Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1992. Bd. 7. См. парагра-
фы VI.l, VII.2.
277
Ср.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte (см. примеч. 274). S. 519–520; Exkurs:
Wirtschaftlicher Liberalismus // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtli-
che Grundbegriffe. Bd. 3. S. 787 ff.
да»278 и только позже была подвергнута принципиальной критике

такими разными экономистами, как Адам Мюллер и Фридрих Лист.
Мюллер — ведущий представитель романтической школы — выступал
за возрождение доиндустриальных форм хозяйственной деятельности,
а Лист — одна из важнейших фигур в либерализме первой половины
XIX века — считал нужным ускорить развитие Германии и превраще-
ние ее в экономическую нацию. Сходились они в том, что принципы
классической национальной экономии, которые без проблем гармони-
ровали с интересами более далеко ушедшего вперед английского хозяй-
ства, нельзя было просто переносить на Германию, где условия были
иные279. Лист, который «все здание» своей теории строил «на природе
национальности как опосредующего звена между индивидуальностью
и человечеством»280, определил «национальную экономию» как «ту на-
уку, которая, признавая существующие интересы и индивидуальные
состояния наций, учит, каким образом каждая отдельная нация может
быть поднята на ту ступень экономического формирования, на которой
объединение с другими устроенными так же нациями, а следовательно,
и свобода торговли будут для нее возможны и полезны»281. Классиче-
ская школа, писал он, исходила из предположения, что это идеальное
состояние уже есть реальность282, но «история», на которую не может
не опираться политическая экономия, учит, «как нации […] не прихо-
дя в противоречие со своим стремлением, могут и должны сообраз-
но своему развитию менять свои системы». При этом Лист различал
три ступени развития: на первой нации поднимаются «из варварства»
благодаря «свободной торговле с более далеко ушедшими вперед на-
циями»; на второй ступени ограничения международной торговли
способствуют развитию мануфактуры и внешней торговли, а кроме
278
Ср.: Winkel H. Die deutsche Nationalökonomie im 19. Jahrhundert. Darmstadt,
1977. S. 20.
279
Ср.: Ibid. S. 57 ff., 69 ff.; Eisermann G. Die Grundlagen des Historismus in der
deutschen Nationalökonomie. Stuttgart, 1956. S. 98 ff.
280
«auf die Natur der Nationalität als des Mittelgliedes zwischen Individualität
und Menschheit». — List F. Das nationale System der politischen Ökonomie. Vorrede
(1841) // Idem. Schriften, Reden, Briefe / Hrsg. E. von Beckerath, K. Goeser. Berlin, 1930.
Bd. 6. S. 34.
281
«Nationalökonomie als diejenige Wissenschaft, welche mit Anerkennung der
bestehenden Interessen und der individuellen Zustände der Nationen lehrt, auf welche
Weise jede einzelne Nation auf diejenige Stufe der ökonomischen Ausbildung gehoben
werden kann, auf welcher die Einigung mit andern gleich gebildeten Nationen, folglich
die Handelsfreiheit, ihr möglich und nützlich sein wird». — Ibid. 2, 11. S. 168.
282
Ср.: Ibid. S. 167.
того нации получают стимул к закреплению достигнутого перевеса

за счет «постепенного возврата к принципу свободной торговли и сво-
бодной конкуренции». Этой, последней, ступени достигла одна лишь
Англия, в то время как Германия еще находится на второй283. Стоящий
за этой ступенчатой моделью генетический подход стал впоследствии
фундаментом для так называемой старшей, основанной Вильгельмом
Рошером исторической школы в немецкой национальной экономии284.
Рошер, определявший «национальную экономику» (Nationalökonomik),
или «теорию народного хозяйства» (Volkswirtschaftslehre), как «учение
о законах развития народного хозяйства», подчеркивал, что его дис-
циплина взаимосвязана с остальными «науками о народной жизни».
Как любая жизнь, так и жизнь народная есть целое, чьи разнообраз-
ные проявления — язык, религия, искусство, наука, право, государ-
ство и хозяйство — внутренне связаны между собой: «Поэтому тот,
кто хочет достичь научного понимания одной ее стороны, должен знать
все стороны»285. Вывод Рошера был таков: национальной экономикой
нельзя заниматься как изолированной дисциплиной. Ввиду комплекс-
ной природы ее предмета, изучение которого намного превосходило
ее собственные возможности, она по необходимости должна была со-
трудничать с целым кругом «родственных наук»286.
Х.5. Историческая наука

Между тем концептуализация «народа» и «нации» привела
не только к установлению новых междисциплинарных взаимосвя-
зей, но и к коренным изменениям во внутренней структуре некото-
рых наук. В качестве примера можно привести историческую науку.
«Немецких юношей», констатировал преподававший в Йене историк
Генрих Луден в 1809 году, в прошлом увлекало что угодно, «только
283
«wie Nationen, […] ohne mit ihrem Bestreben in Widerspruch zu geraten, nach
Maßgabe ihrer Fortschritte mit ihren Systemen wechseln können und müssen»; «aus der
Barbarei durch freien Handel mit weiter vorgerückten Nationen»; «allmähliche Rückkehr
zum Prinzip des freien Handels und der freien Konkurrenz». — Ibid. 1, 10. S. 157–158;
Ibid. S. 41 (Vorrede).
284
Ср.: Winkel H. Die deutsche Nationalökonomie (см. примеч. 277). S. 92–93.
285
Roscher W. System der Volkswirtschaft. Ein Hand- und Lesebuch für Geschäfts-
männer und Studierende. Stuttgart; Tübingen, 1854. Bd. 1: Grundlagen der Nationalöko-
nomie. S. 22, § 16.
286
Ibid.
не самое святое, не отечество и его история». Это он объяснял пре-

жде всего «публицистической» направленностью своей дисципли-
ны: она, по его мнению, ограничивалась тем, что описывала «вплоть
до мелочных подробностей» развитие имперского государственного
права, а «подлинную народную жизнь» не учитывала. Неудивительно
поэтому, что курсы имперской истории, как правило, слушали одни
лишь юристы — «не потому, что они искали по-человечески немец-
кого образования, стремились постичь дух отечества и проникнуть
разумом в своеобразие немецкой нации […]: а ради конечной, земной
и банальной цели — чтобы понимать современные правовые нормы»287.
Поэтому Луден был далек от того, чтобы сожалеть о конце империи:
ведь это создало одну из важнейших предпосылок для освобождения
немецкой истории от рабского статуса профанной вспомогательной
юридической дисциплины288. Подлинное же ее священное предназна-
чение могло открыться только тому, кто занимался ею не как историей
права, а как историей народа и национальной историей. То «Вечное
и Святое», что является общим для «всех народов и времен», можно
познать только индивидуально, «только так оно нам доступно», считал
Луден, тогда как о «своеобразии каждого народа» («das Eigentümliche
eines Volks») рассказывает нам его история. Поэтому тот, кто хочет
«на прочных основаниях жить и действовать ради своего народа», дол-
жен заниматься его историей, ибо в человеческой жизни есть «лишь
один путь к познанию современности — путь через прошлое»289.
Выдвинутая Луденом программа немецкой народной и националь-
ной истории была, несомненно, порождением наполеоновской эпохи:
в тот самый момент, когда специфические предпосылки ее возникно-
287
«nur für das Heiligste nicht; nicht für das Vaterland und dessen Geschichte»; «weil
sie menschlich deutsche Bildung suchten, den Vaterlandsgeist zu erfassen und das Eigen-
tümliche der deutschen Nation zu durchdringen strebten […]: sondern um den endli-
chen, irdischen und gemeinen Zweck, um die laufenden Rechtsnormen […] zu verste-
hen». — Luden H. Einige Worte über das Studium der vaterländischen Geschichte. 1809
(reprint: Darmstadt, 1955). S. 29–30; сюда же относится: Nürnberger R. Heinrich Ludens
Auffassung von der Einheit der deutschen Geschichte // Berglar P. (Hrsg.) Staat und Ge-
sellschaft im Zeitalter Goethes. Festschrift für H. Tümmler zu seinem 70. Geburtstag.
Köln; Wien, 1977. S. 229 ff.
288
Ср.: Luden H. Einige Worte über das Studium der vaterländischen Geschichte.
S. 32. Относительно контекста в истории дисциплины см.: Engel J. Die deutschen
Universitäten und die Geschichtswissenschaft // Historische Zeitschrift. 1959. Bd. 189.
S. 223 ff.
289
Luden H. Einige Worte über das Studium der vaterländischen Geschichte
(см. примеч. 286). S. 17–18.
вения отпали, она с неизбежностью утратила значительную долю своей

убедительности, которая была обусловлена конкретной исторической
ситуацией. Поэтому не приходится говорить о том, что немецкая ис-
торическая наука после 1815 года сразу возвела национальную точку
зрения в ранг единственно признаваемой или хотя бы господству-
ющей историографической нормы. Этот факт объясняется прежде
всего тем, что сохранялись еще универсалистские интерпретативные
схемы. В понимании Леопольда фон Ранке, например, ход европейской
истории в Новое время определяли прежде всего великие державы Пен-
тархии — силы, подчинявшиеся каждая своим тенденциям развития,
однако оказывавшие влияние друг на друга. Народы и нации Ранке
не считал непосредственными носителями политического развития,
причем «народ» — если под ним не имелся в виду низший слой обще-
ства — проявлял себя прежде всего в своем отношении к государству,
то есть как «государственный народ» (Staatsvolk), в то время как слово
«нация» помимо этого могло означать еще и коллективную личность,
духовное или социально-политическое образование, обладающее соб-
ственным качеством и консистенцией290.
На вопрос баварского короля Максимилиана, является ли «про-
явление национальностей» чертой времени, Ранке дал ответ, который
весьма показателен для его мышления:
Конечно, национальный суверенитет обнаруживает тенденцию

в том направлении. Франция, к примеру, поднялась как нация против
иноземного господства; точно так же Россия и Германия — против
французов. Эти национальности приобрели, таким образом, большее
значение. Но совсем иной вопрос — оформление национальностей
в качестве государств […] Германия […] как один человек поднялась
против Франции, хотя не была оформлена как государство; так что эти
два понятия — проявление национальностей и оформление их в госу-
дарства — не обязательно связаны друг с другом291.
290
Ср.: Vierhaus R. Ranke und die soziale Welt. Münster, 1957. S. 61 ff.
291
«Frankreich zum Beispiel hat sich als Nation gegen die Fremdherrschaft erhoben;
ebenso Rußland und Deutschland gegen die Franzosen. Diese Nationalitäten haben also
eine größere Bedeutung gewonnen. Eine ganz andere Frage ist aber die Konstituierung
der Nationalitäten als Staaten […] Deutschland […] hat sich wie ein Mann gegen Frank-
reich erhoben, ohne als Staat konstituiert gewesen zu sein; also hängen diese beiden Be-
griffe, Ausprägung der Nationalitäten und Konstituierung derselben zu Staaten, nicht mit
Notwendigkeit zusammen». — Ranke L. von. Über die Epochen der neueren Geschichte
(1854). Historisch-kritische Ausgabe / Hrsg. Th. Schieder, H. Berding. München; Wien,
Базельский историк Якоб Буркхардт, занимавший весьма скеп-

тическую позицию в отношении «современного движения народов
к великому государству», пошел еще на шаг дальше, чем Ранке: хотя
в качестве цели национально-объединительных устремлений называют
и «определенные высшие достижения культуры», писал он,
…однако же в первую очередь нация хочет […] прежде всего могуще-

ства; мелкогосударственное существование с отвращением отвергается
как царивший до сих пор позор […] люди хотят всего лишь быть частью
чего-то великого, и тем самым они ясно показывают, что могущество
есть первая цель, а культура — цель в лучшем случае совершенно вто-
ростепенная. Особенно же хотят демонстрировать соединенную волю
вовне — назло другим народам292.
Буркхардт, который причислял культуру — наряду с государством

и религией — к трем всемирно-историческим «силам» (Potenzen), не со-
глашался с тем, что «нации в самом деле есть что-то такое обязательное,
а priori имеющее право на вечное и могущественное существование»293.
В его понимании слова «народ» и «нация» скорее представляли со-
бой коды, за которыми скрывались новые, доселе неведомые притя-
зания на могущество, способные вырасти в неконтролируемую угрозу
не только для системы государств, но и для внутригосударственного
порядка и для духовной культуры.
Впрочем, помимо универсалистских интерпретативных схем,
утверждение немецкой народной и национальной истории задержи-
валось сначала еще и в силу господства прежней историографии, ори-
ентированной на историю территориальных государств и династий294.
1971. Bd. 2. S. 444.

292
«Allein in erster Linie will die Nation […], vor allem Macht; das kleinstaatliche
Dasein wird wie eine bisherige Schande perhorresziert […]; man will nur zu etwas Gro-
ßem gehören und verrät damit deutlich, daß die Macht das erste, die Kultur höchstens ein
ganz sekundäres Ziel ist. Ganz besonders will man den Gesamtwillen nach außen geltend
machen, andern Völkern zum Trotze». — Burckhardt J. Über das Studium der Geschichte
(1868/73). Text der «Weltgeschichtlichen Betrachtungen» auf Grund der Vorarbeiten von
Ernst Ziegler / Hrsg. P. Ganz. München, 1982. S. 302.
293
«die Nationen wirklich etwas so Unbedingtes, a priori zu ewigem und mächtigem
Dasein Berechtigtes [seien]». — Ibid. S. 254, 402.
294
Ср.: Schieder Th. Partikularismus und Nationalbewußtsein im Denken des deutschen
Vormärz // Conze W. (Hrsg.) Staat und Gesellschaft im deutschen Vormärz 1815–1848. Stuttgart,
1962, особенно S. 30 ff.; Kötzschke R. Nationalgeschichte und Landesgeschichte (1923–1924) //
Fried P. (Hrsg.) Probleme und Methoden der Landesgeschichte. Darmstadt, 1978. S. 13 ff.
Тем примечательнее поэтому, что именно история территориально-

го государства вновь сделала национальную немецкую точку зрения
программным требованием: в 1845 году Людвиг Хойсер опубликовал
свою двухтомную Историю Рейнского Пфальца, где он писал, что «вре-
мя для германской истории» еще не пришло; «пока провинциальная
жизнь германской нации не будет во всех ее важных частях исчерпана
и не будет таким образом подготовлена почва для того, кто возьмет-
ся описать великое целое […] об исчерпывающем изложении нашей
истории все еще не может быть и речи»295. Хойсер, который свою ис-
торию Пфальца называл «частью отечественной истории», осознавал,
что «национальное своеобразие» пфальцской земли не могло больше
проявляться с тех пор, как она вошла «кусками в состав трех или четы-
рех бόльших территорий». По его мнению, «Германия только в выигры-
ше от того, что одна провинциальность за другой начинает привыкать
к идее некой большей совместной жизни, и Пфальц, похоже, ничего
при этом не потерял»296.
Однако такая переориентация исторической науки, за которую
выступал Хойсер, была делом отнюдь не беспроблемным: ведь су-
ществовало не одно, а несколько, и к тому же очень разных пред-
ставлений о будущем облике немецкого национального государства;
эти представления именитые представители исторической науки
проецировали на прошлое и делали их мерилами для оценки немец-
кой (в особенности) истории. Тем самым научный спор превратился
в своего рода продолжение политики другими средствами: основная
линия фронта проходила при этом между историками великогерман-
ской и малогерманской ориентации. Одним из знаменитых примеров
этого конфликта является так называемый спор о Средневековье ме-
жду Генрихом фон Зюбелем и Юлиусом Фикером. Зюбель в 1859 году
выдвинул тезис, что для оценки императоров Священной Римской
империи важен лишь вопрос, отвечала ли их политика «потребно-
стям и процветанию нации»297. Ответ был отрицательным: «Импе-
295
«Bevor das provinzielle Leben der deutschen Nation in allen wichtigen Partien
ausgebeutet und dem Darsteller des großen Ganzen […] der Boden erst urbar gemacht
ist, kann von einer erschöpfenden Darstellung unserer Geschichte noch immer keine
Rede sein». — Häusser L. Geschichte der Rheinischen Pfalz nach ihren politischen, kirch-
lichen und literarischen Verhältnissen. 1845 (reprint: Heidelberg, 1924). Bd. 1. S. III.
296
«Deutschland hat damit nur gewonnen, wenn eine Provinzialität nach der andern
sich an den Gedanken eines größern Gesamtlebens zu gewöhnen anfängt, und die Pfalz
hat, scheint es, nichts dadurch verloren». — Ibid. S. XVI–XVII.
297
«den Bedürfnissen und dem Gedeihen der Nation». — Ср.: Sybel H. von. Über die
раторская власть […] Карла и Оттона» взяла на себя «важнейшие

функции церкви и самого папства» и тем самым спровоцировала
«войну […] между двумя главами духовно-политического мирового
господства», и война эта «повсюду велась не на почве национальных
интересов»298, а «национальное дело» следует «на самом деле» искать
не «в лагере императора», а «в противоположном лагере», там, «где
Генрих I и Генрих Лев начали свою великую карьеру, где соединенным
силам всех немецких племен удалось осуществить германизацию на-
ших восточных земель, где на протяжении веков реяли в националь-
ном блеске знамена Баварии, знамена Виттельсбахов»299. Подлинно
национальный момент, как выразился Зюбель, заключался именно
в децентралистских тенденциях средневековой истории, в консоли-
дации восточнофранкско-немецкой половины распавшейся держа-
вы Карла Великого, в вельфской оппозиции итальянской политике
Штауфенов, в колонизации Востока, тогда как универсалистскую им-
ператорскую политику, по сути, следует признать ошибочным путем
национального развития.
На этот тезис Зюбеля последовало самое решительное возражение
со стороны преподававшего в Инсбруке историка Юлиуса Фикера,
который, несомненно, мог опираться на лучшие аргументы. Велико-
германская тенденция его реплики была очевидна. «Несчастье нации»,
писал Фикер, проистекает «не из основания, а из упадка этой импе-
рии»300, которая именно благодаря своей многоликости и отвечала
«важнейшим национальным, равно как и мировым потребностям».
По мнению Фикера, «вечное немецкое призвание» заключается в том,
чтобы образовывать центр власти в центре Европы, который спо-
собен развести «беспокойных и толкающихся членов нашей семьи
народов» и обеспечить «самой Германии возможность национального
развития, не нарушаемого извне»; поэтому «в Германской империи
neueren Darstellungen der deutschen Kaiserzeit (1859) // Schneider F. (Hrsg.) Universal-

staat oder Nationalstaat. Macht und Ende des Ersten Deutschen Reiches. Die Streitschrif-
ten von Heinrich v. Sybel und Julius Ficker zur deutschen Kaiserpolitik des Mittelalters.
Innsbruck, 1941. S. 10–11.
298
«welcher überall auf einem anderen Boden als dem der nationalen Interessen ge-
führt wurde». — Ibid. S. 16.
299
«wo die Germanisierung unserer östlichen Lande den vereinten Kräften aller
deutschen Stämme gelang, wo Jahrhunderte hindurch in nationalem Glanze die Banner
Bayerns, die Banner Wittelsbachs voranflogen». — Ibid. S. 18.
300
«Das Unglück der Nation [sei] nicht aus der Gründung, sondern aus dem Ver-
fall dieses Kaiserreiches herzuleiten». — Ср.: Ficker J. Das Deutsche Kaiserreich in seinen
universalen und nationalen Beziehungen (1861) // Ibid. S. 19 ff., особенно S. 31.
как встарь, так и теперь в основном предначертано то направление

[…] в котором и ныне следует искать задачи нашей нации»301. С точ-
ки зрения Фикера, «независимая, защищенная от внешних опасно-
стей» Германия «без сильной Австрии […] совершенно немыслима
[…] Распад Австрии, образование национального немецкого госу-
дарства, — говорится в патетическом финале статьи, — это, конечно,
звучит намного проще, чем те воззрения, к которым нас привели здесь
размышления о долгом прошлом; не дай бог, чтоб довелось нам до-
жить до того дня, когда печальный итог смог бы доказать их полную
обоснованность»302.
Спор между историками великогерманской и малогерманской
ориентации не ограничивался Средневековьем, он распространялся,
по сути, на всю немецкую историю. При этом решающее значение
придавалось вопросу о том, кто в какой момент разрушил единство
нации, которое, как предполагалось, имело место. Это было очевидным,
но и весьма показательным заблуждением: единства немецкой нации
в том смысле, какой вкладывался в это понятие в XIX веке, никогда
не существовало. С точки зрения Иоганна Густава Дройзена, конец
немецкой нации и начало правления Великого курфюрста почти совпа-
дали: «Не было больше, — писал он о событиях 1640 года, — никакой
немецкой нации […] а были только несчастные, разорванные остатки
погибшего народа»303. Вину за это он возлагал в основном на поли-
тику Габсбургов, которые посредством Пражского мирного договора
1635 года попытались установить «над Германией чуждое господство
австрийского дома, переставшего быть немецким», и тем самым отка-
зались от «правовой преемственности империи»304. Программное за-
301
«die unruhigen und drängenden Glieder unserer Völkerfamilie»; «Deutschland
selbst die Möglichkeit einer von außen ungestörten nationalen Entwicklung [gewähren
könne]»; «in dem deutschen Kaiserreiche, wie es einst gewesen, [sei] noch immer wesent-
lich die Richtung vorgezeichnet, […] in welcher auch jetzt die Aufgaben unserer Nation
zu suchen sind». — Ibid. S. 155–156.
302
«Ein unabhängiges, nach außen gesichertes Deutschland […] ohne ein starkes Ös-
terreich […] gar nicht denkbar […] Der Zerfall Österreichs, die Bildung eines deutschen
Nationalstaates, das klingt freilich viel einfacher als die Ansichten, auf welche die Erwä-
gungen einer langen Vergangenheit uns hier geführt haben; möge Gott verhüten, daß
wir den Tag erleben, an welchem ein trauriger Ausgang sie als wohlbegründete erweisen
könnte». — Ibid. S. 158.
303
«Es gab keine deutsche Nation mehr […]; es waren nur noch elende, zerrissene
Reste eines untergegangenen Volkes». — Droysen J. G. Geschichte der Preußischen Poli-
tik. Teil 3: Der Staat des großen Kurfürsten. Leipzig, 1861. S. 202.
304
Ibid. S. 153.
явление самого Дройзена было таково: «Мы увидим, что можно было
спасти при крушении нашей национальной истории и что было спасено
Бранденбургским домом и положено им в фундамент нового государ-
ства; ибо это и есть то, что его оправдывает, что его объясняет, что дало
ему его будущее»305. А с великогерманской точки зрения, на которой
стоял Онно Клопп, проблема единства империи и нации выглядела
совершенно иначе: «Коротко говоря: король Фридрих II сделал един-
ство германской империи и немецкой нации невозможным. Ни раскол
церкви, ни Тридцатилетняя война и Вестфальский мир этого сделать
не смогли […] Он один. Он расколол империю. Он создал дуализм»306.
В общем и целом можно констатировать, что понятия «народ»
и «нация» в германской историографии понимались и концептуа-
лизировались очень по-разному. Привязка к национальному госу-
дарству — отнюдь не единственный вариант, а один из нескольких
конкурировавших. И даже там, где он смог взять верх над универ-
салистскими или династически-партикуляристскими толкованиями,
результатом оказывался не консенсус, а поляризация. В особенности
на рубеже 50–60-х годов XIX века немецкая историческая наука пред-
ставляла собой в высшей степени политизированную дисциплину,
неспособную примирить те споры, которые в ней разгорелись. В опуб-
ликованной в 1865 году статье Бернхарда Эрдмансдёрффера «К ис-
тории и историографии Тридцатилетней войны» сказано: «Вся наша
литература в этой области стала полемической […] Уже несколько
десятилетий длится борьба […] похоже, нам суждено вести ее так же
и дальше, — до тех пор, возможно, пока изменившиеся политические
условия в Германии не приведут к менее распаленному и полемиче-
скому настроению умов»307.
305
«Wir werden sehen, was in dem Untergang unsrer nationalen Geschichte […] zu
retten blieb und von dem Hause Brandenburg gerettet, in die Fundamente des neuen
Staats mit eingesenkt wurde; denn das ist es, was ihn rechtfertigt, ihn erklärt, ihm seine
Zukunft gab». — Ibid. S. 3. Относительно «телеологической конструкции националь-
ного немецкого континуитета в бранденбургско-прусской истории» у Дройзена cр.:
Birtsch G. Die Nation als sittliche Idee. Der Nationalstaatsbegriff in Geschichtsschreibung
und politischer Gedankenwelt Johann Gustav Droysens. Köln; Graz, 1964. S. 244.
306
«Denn daß wir es kurz und mit einem Worte sagen: der König Friedrich II. hat
die Einheit eines deutschen Reiches und einer deutschen Nation unmöglich gemacht.
Nicht die Kirchenspaltung […] hat das vermocht, nicht der dreißigjährige Krieg und der
westfälische Friede […] Er allein. Er zerspaltete das Reich. Er schuf den Dualismus». —
Klopp O. Der König Friedrich II. von Preußen und die deutsche Nation. Schaffhausen,
1860. S. 108.
307
Erdmannsdörffer B. Zur Geschichte und Geschichtsschreibung des dreißigjähri-
XI. От Венского конгресса до создания Германской империи

XI.1. Особенности различения понятий народа и нации
в разных партиях
Описывая изменение ситуации в науке, мы далеко опередили ход
событий в политической истории. А между тем значение последней
для семантической эволюции изучаемых понятий едва ли можно пе-
реоценить, ведь именно политические течения и партии эту эволюцию
двигали вперед, прекрасно зная, что если они хотят победить в борьбе
за лидерство в общественном мнении, то не имеют права уклонить-
ся от дефиниционного императива, исходившего от понятий «народ»
и «нация» как новых ключевых терминов общественно-политического
языка. Август Людвиг фон Рохау писал:
Вопрос об истинном, о подлинном народе всем партиям обычно

прекрасно знаком, и каждая партия находит истинный, подлинный
народ там, где находит свои собственные взгляды или, по крайней
мере, тех, кто охотно готов выступить инструментом для достижения
ее целей. Военный абсолютизм называет армию «элитой» народа, па-
триархальное правительство имеет обыкновение именовать неповорот-
ливое крестьянское сословие католических провинций «ядром народа»,
бюрократия усматривает «настоящий народ» предпочтительно в самой
мещанской части горожан, конституционная партия признает подлин-
ным народом только состоятельное и образованное среднее сословие,
а демократия склонна исключать из «народа» всякого, кто не принад-
лежит к пролетариату или не выступает хотя бы с ним заодно308.
gen Krieges // Historische Zeitschrift. 1865. Bd. 14. S. 5, 9–10.

308
«Die Frage nach dem wahren, dem eigentlichen Volke pflegt allen Parteien sehr
geläufig zu sein, und jede Partei findet das wahre, das eigentliche Volk da, wo sie ihre
eigenen Ansichten, oder wenigstens bereitwillige Werkzeuge für ihre Zwecke findet. Der
militärische Absolutismus nennt das Heer die “Elite”des Volks, das patriarchalische Regi-
ment pflegt den schwerfälligen Bauernstand altgläubiger Provinzen den Kern des Volks
zu heißen, die Bürokratie sieht das echte Volk vorzugsweise in dem spießbürgerlichsten
Teile der Städtebewohner, die konstitutionelle Partei läßt nur den wohlhabenden und ge-
bildeten Mittelstand als eigentliches Volk gelten, und die Demokratie ist sehr geneigt,
einen jeden vom Volke auszuschließen, der nicht dem Proletariat angehört, oder sich
nicht wenigstens zum Proletaria hält». — Rochau A. L. von. Grundsätze der Realpolitik,
angewendet auf die staatlichen Zustände Deutschlands (1853/69) / Hrsg. H.-U. Wehler.
Frankfurt a.M.; Berlin; Wien, 1972. S. 57.
Констатируемая Рохау разная акцентуация понятия «народ»,

зависевшая в первую очередь от политической «клиентуры» той
или иной партии, отражает более общий феномен, который ниже
будет, хотя бы в основных своих чертах, рассмотрен: это феномен
дифференциации понятий «нация» и «народ» в словоупотреблении
различных партий. Процесс это был очень многосложный, и проте-
кал он под воздействием многочисленных эндогенных и экзогенных
факторов: к ним относились и начавшееся в 30-х годах XIX века об-
разование организованных политических партий, которые пришли
на смену рыхлым объединениям единомышленников309 и внутри
которых, в свою очередь, стали формироваться новые направления
и группировки; далее, к ним относилось то обстоятельство, что ввиду
быстро сменявшихся констелляций внутренней и внешней политики
в парламентах и во внепарламентском пространстве нужно было вести
активную пропагандистскую деятельность, нападать на позиции про-
тивников и отстаивать собственные, создавать программы и предвос-
хищать цели; и наконец следует упомянуть тот факт, что возрастало
значение самой идеи национального государства, которую, хотя она
и оставалась вплоть до основания империи в 1871 году идеологией
оппозиции310, самое позднее начиная с Рейнского кризиса 1840 года
уже нельзя было ни остановить, ни, тем более, подавить: что харак-
терно, подъему национального движения опять способствовала си-
туация угрозы извне, но на этот раз оно стало массовым феноменом
с широким организационным фундаментом в дополитическом про-
странстве, — в среде гимнастических и хоровых обществ, на всегер-
манских научных конгрессах, в Национальном союзе (Nationalverein)
и в созданном в противовес ему, но менее значительном Германском
обществе реформ (Deutscher Reformverein)311.
309
Ср.: Ritter G. A. Die deutschen Parteien 1830–1914. Parteien und Gesellschaft im
konstitutionellen Regierungssystem. Göttingen, 1985. S. 10–11; также об этом см.: Val-
javec F. Die Entstehung der politischen Strömungen in Deutschland 1770–1815. [1951]
(reprint: Kronberg; Düsseldorf, 1978); Bergsträsser L. Geschichte der politischen Parteien
in Deutschland (1921) / Hrsg. W. Mommsen. München; Wien, 1965.
310
Ср.: Winkler H. A. Der Nationalismus und seine Funktionen // Idem. Liberalis-
mus und Antiliberalismus. Studien zur politischen Sozialgeschichte des 19. und 20. Jahr-
hunderts. Göttingen, 1979. S. 52 ff., 301 ff., особенно S. 61–62; Gall L. Bismarck. Der
weiße Revolutionär. Frankfurt a.M.; Berlin; Wien, 1980. S. 402.
311
Ср.: Düding D. Organisierter gesellschaftlicher Nationalismus (см. примеч. 239).
S. 258 ff.; Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 274). S. 709 ff.;
Schulze H. Der Weg zum Nationalstaat. Die deutsche Nationalbewegung vom 18. Jahr-
hundert bis zur Reichsgründung. München, 1985. S. 80 ff.; Wehler H.-U. Deutsche Gesell-
XI.2. Понятие народа и нации у консерваторов

до 1830 года
В развитии того понятия народа и нации, которое использовалось
в политическом лексиконе консерваторов312, можно — по аналогии
с развитием самого консерватизма в эпоху Реставрации313 — выделить
прежде всего три направления: католико-романтическое, прагматиче-
ски-этатистское и сословно-патримониальное. Последнее было пред-
ставлено главным образом бернским патрицием Карлом Людвигом фон
Халлером, который в 1816 году писал:
Монархи властвуют в силу собственных прав, а не вверенных им

[…] Они […] не посажены и не созданы народом, а наоборот — они
этот народ (сумму всех своих подданных) постепенно собрали вокруг
себя […] они — создатели и отцы этого взаимного союза. Изначально
не народ перед монархом, а наоборот, монарх перед народом, словно
отец перед своими детьми, господин перед слугами — всюду главный
перед подчиненными314.
Это подчеркивание собственных прав монарха, базирующихся

на его роли основателя и творца народа, одновременно заключало
в себе и важный элемент ограничения права: «Ибо именно потому,
что монархи имеют лишь собственные […] права, они естественным
образом и ограничены таковыми […] и из обладания могуществом
и независимостью не вытекает ни право, ни предлог для злоупотреб-
schaftsgeschichte (см. примеч. 218). 1987. Bd. 2: Von der Reformära bis zur industriellen
und politischen «deutschen Doppelrevolution» 1815–1848/49. S. 394 ff., 845 ff.
312
Ср.: Kondylis P. Konservativismus. Geschichtlicher Gehalt und Untergang. Stutt-
gart, 1986. S. 286 ff.
313
Ср.: Faber K.-G. Politisches Denken in der Restaurationszeit // Berding H., Ull-
mann H.-P. (Hrsg.) Deutschland zwischen Revolution und Restauration. Königstein;
Düsseldorf, 1981. S. 258 ff.
314
«Die Fürsten herrschen nicht aus anvertrauten, sondern aus eigenen Rechten […]
Sie sind […] nicht von dem Volk gesetzt oder geschaffen, sondern sie haben im Gegenteil
dieses Volk (die Summe aller ihrer Untergebenen) nach und nach um sich her versam-
melt, […] sie sind die Stifter und Väter dieses wechselseitigen Verbandes. Das Volk ist ur-
sprünglich nicht vor dem Fürsten, sondern im Gegenteil der Fürst vor dem Volk, gleich-
wie der Vater vor seinen Kindern, der Herr vor den Dienern, überall der Obere vor den
Untergebenen». — Haller C. L. von. Restauration der Staatswissenschaft oder Theorie des
natürlich-geselligen Zustands, der Chimäre des künstlich-bürgerlichen entgegengesetzt.
Winterthur, 1820 (reprint: Aalen, 1964). Bd. 1 (1816). S. 510–511.
ления властью»315. Халлер отвергал «принцип гражданского договора,

суверенитета народа и делегированной власти народа»316, но в этом
выражалось не только неприятие революции, но одновременно и не-
приятие абсолютизма. «Распространяющаяся на собственность и лиц
безграничная власть» монарха, осуществляемая «под предлогом обще-
го блага», была для него совершенно неприемлема потому, что вместо
желаемого воскрешения средневековой феодальной системы она при-
вела бы к стиранию сословных различий в народе317.
В отличие от Халлера представителей прагматически-этатист-
ского направления более всего заботили сохранение и упрочение
того порядка, что был создан в 1815 году. Фридрих Генц, который
в 1806 году еще был убежден, что «национальная воля должна быть
едина», прежде чем «смогут стать едины государственные силы Гер-
мании», и который поэтому призывал «все немецкие народности»
«принести в жертву любую отдельную выгоду великому националь-
ному делу»318, — этот же самый Гентц десять с небольшим лет спустя
энергично выступал против «излюбленного текста демагогов», то есть
утверждения, будто победу над Наполеоном завоевал один лишь на-
род. Минимум 200 000 солдат «регулярных частей», которых никак
нельзя причислить к народу, участвовали в битве под Лейпцигом,
писал Генц, и «то, что ее назвали битвой народов, не может изменить
[…] истину». Вывод: «Без присутствия монархов, их воодушевляющей
деятельности […] их смелых и мудрых оперативных планов Наполеон
и сейчас сидел бы еще на своем троне»319.
Таким образом, Генц хотел насколько можно принизить роль наро-
да в победе над Наполеоном, потому что это позволило бы ему разоб-
315
«Denn gerade deswegen, weil die Fürsten nur eigene […] Rechte haben, so sind sie
auch durch dieselben natürlicher Weise beschränkt […], und aus dem Besitz von Macht
und Unabhängigkeit fließt weder Recht noch Vorwand zum Mißbrauch der Gewalt». —
Haller C. L. von. Restauration der Staatswissenschaft oder Theorie des natürlich-geselligen
Zustands, der Chimäre des künstlich-bürgerlichen entgegengesetzt. S. 516.
316
«des Princips des bürgerlichen Contrakts, der Volks-Souverainität und delegierter
Volks-Gewalt». — Ibid. S. 512.
317
Ibid. S. 516–517.
318
Ср.: Gentz F. von. Fragmente aus der neuesten Geschichte des politischen Gleich-
gewicht in Europa (1806) // Idem. Ausgewählte Schriften / Hrsg. W. Weick. Stuttgart;
Leipzig, 1838. Bd. 4. S. 34–35.
319
«daß man sie eine Völkerschlacht genannt hat, kann die Wahrheit […] nicht
ändern»; «:Ohne die Gegenwart der Monarchen, ihre begeisternde Tätigkeit, […] ihre
kühnen und weisen Operationsplane säße Napoleon noch jetzt auf seinem Throne». —
Gentz F. von. Über das Wartburgfest (1817/18) // Idem. Sсhriften / Hrsg. G. Schlesier.
Mannheim, 1839. Bd. 3. S. 41 ff., 40. — См. параграф 1.2.
лачить политические требования национального движения как осно-

ванные на исторической легенде. Народы же он вообще считал скорее
лишь языковыми общностями, за которыми ни в коем случае нельзя
признавать право на объединение в одном государстве. В 1822 году он
писал, имея в виду ситуацию в Италии:
То, что народ или народы, которые говорят на одном и том же

языке, ибо одинаковые происхождение, религия, отдельные черты ха-
рактера и так далее суть отчасти ненадежные, отчасти очень непрочные
основания для объединения, якобы приобретают за счет этого неотчуж-
даемое право образовывать одно и то же политическое целое, — такого
положения государственное право до сих пор не знало. Стало ли бы так
называемое естественное право это положение постулировать — пусть
выясняют те, кто еще уделяет этому несуществующему праву место
в своей теории. История же решила не в его пользу320.
Не вступая в принципиальное противоречие со взглядами Халлера

и Генца, представители католико-романтического направления стара-
лись подвести более серьезный исторический фундамент под понятие
народа и нации. Определение Адама Мюллера гласило:
Народ есть возвышенная общность длинного ряда былых, ныне жи-

вущих и грядущих родов […] каковая прекрасная и бессмертная общность
является глазам и чувствам в общем языке, в общих нравах и законах,
в тысяче благодатных установлений […] наконец, в одной бессмертной
семье, которая стоит в центре государства, — в правящем доме321.
320
«Daß ein Volk oder Völker die eine und dieselbe Sprache rede — denn Gleichheit
der Abkunft, der Religion, einzelner Charakterzüge u.s.f. sind teils unsichere, teils sehr
lose Vereinigungs-Punkte — dadurch das unverlierbare Recht, ein und dasselbe politische
Ganze zu bilden, erwerben sollten, — dieser Satz war dem Staatsrecht bisher unbekannt.
Ob das sogenannte Naturrecht ihn postulieren würde, mögen die, welche diesem Undinge
noch einen Platz in ihrem Lehrgebäude einräumen, untersuchen. Die Geschichte hat für
das Gegenteil entschieden». — Gentz F. von. Konnten die verbündeten Mächte 1815 Itali-
en in ein Reich verschmelzen? (1822) // Ibid. 1840. Bd. 5. S. 84.
321
«ein Volk ist die erhabene Gemeinschaft einer langen Reihe von vergangenen,
jetzt lebenden und noch kommenden Geschlechtern […]; welche schöne und unsterb-
liche Gemeinschaft sich den Augen und den Sinnen darstellt in gemeinschaftlicher Spra-
che, in gemeinschaftlichen Sitten und Gesetzen, in tausend segensreichen Instituten […],
endlich in der einen unsterblichen Familie, welche in der Mitte des Staates steht, in der
Regenten-Familie». — Müller A.H. Die Elemente der Staatskunst (1809) / Hrsg. J. Baxa.
Jena, 1922. Bd. 1. S. 145–146.
Историзация и партикуляризация понятия «народ» у Мюллера,

таким образом, пересекались друг с другом: народ как исторически
сложившаяся языковая и культурная общность был в то же время
народом династических государств, в политической оправданности
существования которых не было никаких сомнений. Вследствие это-
го понятие нации не допускало унитаристского толкования. Фридрих
Шлегель писал в 1820–1823 годах:
Разве состояние Германии, которое еще несколько лет назад пред-

ставлялось столь тревожным, не улучшилось и не укрепилось самым
зримым образом? […] Замечательно полезным для сохранения спокой-
ствия оказалась […] федеративная связь между средними, крупными
и малыми государствами, особенно там, где одна нация, которая явля-
ется таковою исторически и таковою себя ощущает, оказалась разделена
на множество различных государств322.
Историзация понятия «нация» служила, таким образом, для оправ-

дания существования Германского союза, который, как признавал
Шлегель, смог удовлетворить «далеко не все национальные чаяния»323,
но который все-таки можно было рассматривать в качестве подходя-
щего корпуса для нации, с давних пор организованной по федера-
листскому принципу. Как уже было описано выше, в более открытой
ситуации 1814 года Гёррес и Штейн исходили из похожих посылок,
однако пришли к другим выводам324.
Основной интерес Шлегеля, впрочем, был направлен на уровень
государственного устройства отдельных государств, на который
во все большей мере переносились политические дебаты. С Халле-
ром его роднили неприятие как абсолютизма, так и либерализма,
а кроме того — то, что он выступал за позитивное право, покоящее-
ся на историческом основании. Но при этом Шлегель критиковал
322
«Wie ist nicht der Zustand von Deutschland, der noch vor wenigen Jahren man-
chen so besorglich erschien, ganz sichtbar beruhigt und befestigt worden […].Vorzüg-
lich wohltätig und heilsam, um die Ruhe zu erhalten, zeigt sich […] eine föderative
Verbindung unter mittlern, größeren und kleineren Staaten, besonders wo eine Nation,
die historisch eine solche ist, und sich als eine solche fühlt, in eine Mehrheit verschie-
denartiger Staaten zerteilt wurde». — Schlegel F. Signatur des Zeitalters (1820/23) //
Idem. Kritische Friedrich Schlegel Ausgabe / Hrsg. E. Behler. München; Wien; Pader-
born, 1966. Bd. 7. S. 535.
323
Ibid.
324
систему Халлера, говоря, что в ней отсутствует «высшее живое пози-

тивное — Христос в своей всеобщей церкви» — и из-за этого «всему
его труду недостает замкового камня, который бы держал вместе всю
конструкцию»325. А «спасительное средство против политических не-
дугов эпохи» заключается «в сохранении и развитии самостоятельных
корпораций», в которые входят все, «от мельчайшего и простейшего
[…] — семьи» до «великого и божественного» — церкви, каковая есть
не просто «суррогат […] других общественных институтов», а пред-
ставляет собой «особую, свободную корпорацию, проходящую сквозь
все государства, а с точки зрения своей цели и выходящую за их пре-
делы». По мнению Шлегеля,
между этими двумя корпорациями […] в центре стоит государство,

которое охватывает, оживляет и несет, ведет и направляет все про-
чие сословия, общественные институты […] и […] корпорации […]
и если оно эту сферу […] покидает и вырывается — как абсолютная
всемогущая сила […] из этих легитимных границ […] то оно тем самым
подрывает свои собственные жизненные корни326.
XI.3. Понятие народа и нации

в политическом католицизме
Тот ход событий, которого опасался Шлегель, стал в 1837 году
реальностью. Арестовав архиепископа Кёльнского, прусское прави-
тельство переступило границы легитимности и тем самым одновре-
менно дало толчок всеохватному процессу политизации католициз-
ма не только у себя в государстве, но и по всей Германии: католики
образовали свою отдельную партию, и ее понимание народа и нации
определялось в первую очередь конфессиональной перспективой327.
325
Schlegel F. Signatur des Zeitalters. S. 525.
326
«Zwischen diesen beiden Korporationen steht nun der Staat, alle andern Stände,
gesellschaftlichen Institute […] und […] Korporationen umfassend, belebend und tra-
gend, leitend und lenkend, in der Mitte und so wie er diese Sphäre […] verläßt, und sich
als absolute Allgewalt […] aus diesen legitimen Schranken […] herausreißt, so untergräbt
er seine eigne Lebenswurzel». — Ibid. S. 524 ff.
327
Сравнимой по прочности «взаимосвязи между конфессией и политической
партией» (Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 274). S. 381)
в протестантизме не существовало. Поскольку протестантизм был явлением, при-
сущим до некоторой степени всем некатолическим буржуазным партиям, особен-
ности протестантского понимания народа и нации невозможно здесь описывать
«В мирное время вызвано состояние войны. Католический народ

возбужден — вся его масса, вплоть до самого глубокого дна» — так
Гёррес в Атаназиусе описывал настроение своих единоверцев после
кёльнского инцидента328, которое он истолковывал как крайнюю точ-
ку процесса, вызванного Реформацией и революцией. «Церковь, —
считал он, — все больше и больше испарялась в анархию», а государ-
ство распадалось «на свои атомы», и таким образом немцы подошли
«к краю культурной части земли, за которым — пустыня». А по эту
его сторону «как церковь и государство, так и романский юг и герман-
ский север отстранились друг от друга, и как народы в обеих массах
отделены друг от друга, так и конфессии, и политические партии,
сословия и интересы противостоят друг другу как начала несвязан-
ные и неопосредованные»329. Если Шлегель еще возлагал большие на-
дежды на отдельное государство, построенное по корпоративному
принципу, то Гёррес, по всей видимости, считал, что с его помощью
не удастся преодолеть ту глубокую трещину, которая прошла через
весь европейский мир после того, как было разрушено средневековое
единство государства и церкви: ведь граница, отделявшая протестант-
ские народы севера от католических народов юга, проходила через
Германию, она рассекала прусское государство надвое, и политика
этого государства только усиливала противоречия вместо того, чтобы
примирять их. Поэтому не было ничего удивительного в том, что ка-
толики, в отличие от консерваторов, во время революции 1848 года
перешли в наступление — не потому, что были более всего заинтере-
сованы в решении национального вопроса, а потому, что с помощью
национального движения рассчитывали добиться максимально воз-
в качестве именно протестантских, так как данная история понятий ориентируется

в основном на вопрос о специфике употребления языка в политических партиях.
Конкретно по этой теме см.: Jacobs M. Die Entwicklung des deutschen Nationalgedan-
kens (см. примеч. 47); Kupisch K. Die Wandlungen des Nationalismus im liberalen deut-
schen Bürgertum // Zillessen H. (Hrsg.) Volk — Nation — Vaterland (см. примеч. 47).
S. 111 ff.; Tilgner W. Volk, Nation und Vaterland im protestantischen Denken zwischen
Kaiserreich und Nationalsozialismus, ca. 1870–1933 // Ibid. S. 135 ff.
328
«Mitten im Frieden ein Zustand des Kriegs hervorgerufen. Das katholische Volk
in ganzer Masse bis zu seinem allertiefsten Grunde aufgeregt». — Görres J. Athanasius
(1837). Regensburg, 1838. S. 136.
329
«Diesseits haben, wie Kirche und Staat, so auch die romanische Südwelt und die
germanische Nordwelt voneinander abgelasssen, und wie die Völker in beiden Massen
voneinander sich abgelöst, so stehen die Konfessionen und die politischen Parteien, die
Stände und die Interessen wie die Prinzipien ohne Bindung und Vermittlung einander
sich entgegen». — Ibid. S. 141.
можной независимости церкви от государства330. Первый германский

конгресс католиков «Общее собрание союзов Пия», состоявшийся
в октябре 1848 года в Майнце и представлявший собой, по словам его
председателя Франца Йозефа Буса, «духовный парламент католиче-
ского народа»331, стал, пожалуй, наиболее впечатляющим примером
того, как внепарламентские группы оказывали политическое влияние
на конституционную работу в церкви Св. Павла (во Франкфурте-на-
Майне, где заседало Национальное собрание, готовившее конститу-
цию. — Примеч. пер.): так, он подал протест против уже принятого
в первом чтении 14 параграфа III статьи конституции, признававшего
за каждой религиозной общностью право самостоятельно устанавли-
вать свои порядки и вести свои дела, но в остальном подчинявшего
их, «как любое другое общество в государстве», законам государства.
Протест имел полный успех: пассаж был переработан и при втором
чтении уже безо всяких дебатов принят в качестве параграфа 17 ста-
тьи V. В новой версии говорилось лишь, что церкви подчиняются об-
щим законам государства, а от оскорбительного сравнения с другими
обществами отказались332.
Хотя католики выступали за великогерманский путь с наслед-
ственным императором из дома Габсбургов, все же вопросам церков-
ной политики они по-прежнему отдавали приоритет. В опубликован-
ном Бусом в 1851 году программном тексте Задача католической части
немецкой нации в настоящее время лаконично сказано: «Когда время
и нация разорваны, наш первый долг — католическое единение»333.
Однако самое позднее в конце 60-х годов, после Австро-прусской вой-
ны и создания Северогерманского союза, политический католицизм
330
Ср.: Lill R. Katholizismus und Nation bis zur Reichsgründung // Langner A.
(Hrsg.) Katholizismus, nationaler Gedanke und Europa seit 1800. Paderborn; München;
Wien; Zürich, 1985. S. 51 ff., особенно S. 59.
331
Amtlicher Bericht der Verhandlungen der 1. Versammlung der katholischen Ver-
eine in Deutschland (1848). S. 13–14, цит. по: Huber E. R. Deutsche Verfassungsgeschich-
te (см. примеч. 229). 1968. Bd. 2. S. 703.
332
Ср.: Ibid. S. 704; Vorlage für die 2. Lesung der Grundrechte des Deutschen Volkes
(6.12.1848) // Stenographischer Bericht über die Verhandlungen der Deutschen consti-
tuierenden Nationalversammlung zu Frankfurt am Main. 1848. Bd. 5. S. 3875; Votum
Wilhelm Hartwig Beseler (14.12.1848) // Ibid. 1848. Bd. 6. S. 4128.
333
«In der Zerrissenheit der Zeit und Nation ist unsere erste Pflicht katholische Eini-
gung». — Buss F. J. Ritter von. Die Aufgabe des katholischen Teils teutscher Nation in der
Gegenwart oder der katholische Verein Teutschlands. Regensburg, 1851. S. VIII, цит. по:
Langner A. (Hrsg.) Katholizismus und nationaler Gedanke in Deutschland // Zillessen H.
(Hrsg.) Volk — Nation — Vaterland (см. примеч. 47). S. 240.
вынужден был признать, что преимущественно конфессиональный

подход к национальным вопросам, терминологически выраженный
в таких конструкциях, как «католический народ» и «католическая
часть нации» (Teilnation), уже был неадекватен требованиям време-
ни: тридцать лет спустя после «кёльнских волнений» католическая
церковь снова столкнулась с превосходившим ее силой прусским
государством, которое к тому же теперь стремилось стать ведущей
силой нации. Поэтому оказавшиеся отныне в оборонительной по-
зиции католики стали больше использовать политические аргумен-
ты. «Нам, — писал епископ Майнцский Вильгельм Эммануэль фон
Кеттелер в 1867 году, — нужно быстрое решение немецкого вопроса,
а таковое в данный момент сулят, как представляется, лишь присо-
единение к Северному союзу и тесный альянс с Австрией». Одна-
ко, прибавил он, нельзя забывать, «что этот новый союз составляет
лишь одну, хотя и бόльшую, часть Германии и что другая большáя
ее часть относится к Австрии, и что поэтому эти две части одной
нации не должны относиться друг к другу как чужие или поддер-
живать как чуждые друг другу народы лишь дипломатические свя-
зи»334. Итак, основное внимание переместилось с объединения като-
лической части нации (Teilnation) на интеграцию австрийской части
нации (Teilnation) в союз, а с католического народа — на состоящий
из множества отдельных немецких народов единый народ Германии
(deutsches Gesamtvolk): одним из последствий войны 1866 года, писал
Кеттелер, стало то, что укорененное со времен Наполеоновских войн
«в сердцах немецкого народа» благословенное убеждение в невозмож-
ности «войны между немецкими народами» оказалось разбито335. Этот
параллелизм двух понятий «народ» был не случаен: он отражал пози-
цию Кеттелера как решительного сторонника федералистской орга-
низации большого союза во главе с Пруссией: «Самостоятельность,
на которую имеют право германские земли», настаивал он, должна
быть в таком союзе надежно гарантирована336. Конечный смысл
334
«Wir bedürfen einer schnellen Lösung der deutschen Frage, und diese scheint
im Augenblick nur noch der Anschluß an den Nordbund und ein inniges Bündnis mit
Österreich zu bieten»; «daß dieser neue Bund nur einen, wenn auch den größeren Teil
Deutschlands bildete und daß ein anderer großer Teil zu Österreich gehört, daß daher
diese beiden Teile einer Nation sich nicht als fremd betrachten oder als fremde Völker nur
internationale Beziehungen unterhalten dürfen». — Ketteler W. E. Freiherr von. Deutsch-
land nach dem Kriege von 1866. Mainz, 1867. S. 83–84.
335
Ibid. S. 53.
336
Ibid. S. 85.
аргументации Кеттелера был таков: если уж возвышению Пруссии

и превращению ее в гегемона среди германских государств нельзя
воспрепятствовать, то, может быть, все-таки можно создать поли-
тические противовесы, которые были бы способны не допустить са-
мого худшего — угнетения католической церкви в могущественном
унитарном прусском государстве. Отсюда требование тесной связи
нового союза с ведущей католической державой — Австрией, отсю-
да же и принцип федерализма, и деконфессионализация понятий
«народ» и «нация». Впрочем, Кеттелер с его конструктивной реак-
цией на события 1866 года был скорее исключением среди немецких
католиков337. Большинство их мыслило гораздо пессимистичнее, было
настроено скептически и не ждало в политической области ничего
хорошего. Примером может служить Эдмунд Йорг, издатель журнала
Historisch-politische Blätter für das katholische Deutschland, который видел
в исходе Австро-прусской войны «не что иное, как чистое отрица-
ние всякой формы политического существования одной немецкой
нации»338, а позже комментировал создание Германской империи
знаменитой формулой «недовершенное национальное государство»
(«unvollendeter Nationalstaat»)339.
XI.4. Понятие народа и нации у консерваторов

до 1871 года
Дальнейшее развитие представлений консерваторов о наро-
де и нации характеризовалось амбивалентностью: если силы, ста-
равшиеся модернизировать консерватизм, исходя из правильно
понимаемого государственного и партийного интереса, считали
уместными некоторые политические уступки национальному духу,
то старые и радикальные консерваторы, особенно прусские, продол-
жали от него дистанцироваться. Эрнст Людвиг фон Герлах писал
в 1844 году:
337
Ср.: Faber K.-G. Realpolitik als Ideologie. Die Bedeutung des Jahres 1866 für das
politische Denken in Deutschland // Historische Zeitschrift. 1966. Bd. 203. S. 7.
338
«nichts als die bare Negation jeder politischen Daseinsform einer deutschen Nati-
on». — Jörg E. Zeitläufte. Waffenstillstand und Friedenspräliminarien // Historisch-politi-
sche Blätter für das katholische Deutschland. 1866. Bd. 58. S. 223.
339
Jörg E. Das große Neujahr // Ibid. 1871. Bd. 67. S. 9.
Национальности, образованные, как сейчас, языком и литерату-

рой, очень важны. Они оспаривают у Божьей церкви — по сути своей
универсальной — ее высокое предназначение: быть духом государств.
Поэтому именно сейчас такое большое и практическое значение име-
ет та истина, что государство существует раньше нации и есть нечто
большее, чем нация, а последняя возникает только из государства. По-
нятие «нация», как все, что касается чистой натуры, есть нечто туманно
расплывчатое, и именно поэтому оно так удобно для пантеистического
духа нынешнего времени340.
Таким образом, Герлах готов был признавать нацию только в ка-

честве языковой и культурной общности, низшей и позднейшей
по отношению к государству, но как политический принцип, непра-
вомерно вступающий в конкуренцию с христианскими принципами
внутри- и межгосударственного порядка, он ее отвергал. Поэтому
двадцать два года спустя он и не хотел, и не мог принять антиавстрий-
ский альянс, заключенный Бисмарком с революционным Итальян-
ским королевством: 8 мая 1866 года он опубликовал в Kreuzzeitung
статью Война и реформа союза341, которая привела не только к разры-
ву давней дружбы между ним и канцлером, но и к жестоким спорам
между прусскими консерваторами, выступавшими одни за бисмар-
ковскую политику, другие против нее. Герлах в этих спорах неуклонно
придерживался тех принципов, в правильность которых однажды
уверовал. Об этом свидетельствует запись в его дневнике от 29 апреля
1867 года, где он сетовал:
Глубокая безнравственность […] в оценке явленных на всеобщее

обозрение злодеяний 1866 года происходит оттого, что люди не знают,
что такое государство, народ, король, национальность. Эти непонятые
340
«Ausgebildet, wie sie jetzt sind, durch Sprache und Literatur, sind die Nati-
onalitäten sehr wichtig. Sie machen der — wesentlich universalen Kirche Gottes ihr
erhabenes Amt streitig, Geist der Staaten zu sein. Deshalb ist gerade jetzt die Wahr-
heit so höchst bedeutend und praktisch, daß der Staat eher und mehr ist als die Nati-
on, die aus dem Staate erst entsteht. Der Begriff Nation hat, wie alles bloße Naturtum,
etwas nebelhaft Verschwimmendes, was eben darum dem heutigen pantheistischen
Zeitgeiste gemütlich ist». — Gerlach E. L. von. Notiz (1844) // Idem. Aufzeichnungen
aus seinem Leben und Wirken 1795–1877 / Hrsg. J. von Gerlach. Schwerin, 1903.
Bd. 1. S. 397.
341
Gerlach E. L. von. Krieg und Bundesreform (8.5.1866) // Bismarck-Jahrbuch.
1897. Bd. 4. S. 175 ff.
слова превращаются у них в руках в природные субстанции или в идо-

лов, к которым божеское и человеческое право неприменимо342.
Однако Герлах с его фундаментальным неприятием духа эпохи

реальной политики постепенно оказался в изоляции. Впоследствии,
правда, еще раздавались отдельные голоса, выражавшие несогласие
с новым политическим устройством Германии, — например, голос гра-
фа цур Липпе, который в октябре 1869 года протестовал в верхней
палате прусского ландтага против создания Верховного германского
торгового суда в Лейпциге и «национальную идею» называл при этом
«мечтаниями», из которых «никогда еще не выходило ничего долго-
вечного»343. Большинство же консерваторов приспособились к новым
условиям: уже за два года до протеста графа Липпе 32 депутата Се-
верогерманского рейхстага от консервативной партии заявили в сво-
ем предвыборном воззвании, что их партия больше, чем все прочие,
имеет право «называть себя национальной», потому что, неуклонно
выступая «за организацию армии королем Вильгельмом», помогла
подготовить почву, на которой только и могло действенным обра-
зом осуществиться возрождение Германии»344. Эти слова, разумеется,
были продиктованы соображениями тактики предвыборной борьбы,
но в них проявились тенденции, которые — по крайней мере, в ря-
дах реформаторски настроенных консерваторов — имели давнюю
традицию, уходившую в прошлое гораздо более далекое, чем победа
под Кёниггрецем и стремление объявить себя ее отцами. Так, Йозеф
фон Радовиц уже в 1846 году высказывал мнение,
что «требование проявлений национальной жизни отклонить уже не-

возможно», так как «оно будет опасным оружием в руках партии рево-
люции до тех пор, пока не будет вырвано у нее […] Неимоверная сила
342
«Die tiefe Unsittlichkeit […] in Beurteilung der offen vorliegenden Untaten von
1866 kommt daher, daß man nicht weiß, was Staat, Volk, König, Nationalität ist. Diese
unverstandenen Worte verwandeln sich einem unter den Händen in Natursubstanzen
oder Götzen, auf welche göttliches und menschliches Recht sich nicht anwenden läßt». —
Idem. Tagebucheintrag (29.4.1867) // Idem. Aufzeichnungen. 1903. Bd. 2. S. 297.
343
Leopold Graf zur Lippe-Biesterfeld-Weissenfeld. Rede (Okt. 1869), цит. по: Rit-
ter G. Die preußischen Konservativen und Bismarcks deutsche Politik 1858–1876. Hei-
delberg, 1913. S. 317.
344
Wahlaufruf der konservativen Reichstagsfraktion zu den preußischen Landtags-
wahlen (Okt. 1867) // Mommsen W. J. (Hrsg.) Deutsche Parteiprogramme. München,
1960. S. 52.
национального чувства» может подействовать в двух направлениях,

считал он: таким государствам, как Австрия, «которые включают в себя
разноплеменные народы (Volksstämme), проявление этой центробежной
силы постоянно грозит опасностью развала […] А обратное неизбежно
произойдет там, где одна и та же нация разделена между несколькими
правительствами; тут опасность имеет центростремительную форму,
как ежедневно показывает пример Италии. Разве мы в Германии не име-
ем дело с той же опасностью?345
Главным средством против этой опасности, которое порекомендо-

вал Радовиц своему королю Фридриху-Вильгельму IV годом позже, была
коренная реформа Германского союза — «крупные союзные учрежде-
ния, способные привлечь к себе всеобщее участие Германии и мощно
захватить национальное чувство»346. Радовиц подчеркнул, что от «тес-
нейшей общности с прежней империей» отказаться при этом можно
было бы «только в самом крайнем случае», но прибавил, что «уже одно
только сознание общего, немецкого» будет оказывать «на самоощуще-
ние нации» такое влияние, «которое стоит любой жертвы»347. В целом
это был верный анализ политической силы национальной идеи. Одно-
временно Радовиц для профилактики революции советовал дать нации
как духовной общности хотя бы те символы и учреждения, в которых
она, как представлялось, нуждалась прежде всего.
Фридрих Юлиус Шталь — пожалуй, самый значительный консер-
вативный мыслитель эпохи, предшествовавшей созданию Германской
империи, — десятилетием позже пришел к схожим выводам, только
подвел под них более обширный теоретический фундамент и различал
345
«Forderung nach den Äußerungen eines nationalen Lebens unabweislich gewor-
den sei: sie wird so lange eine gefährliche Waffe in den Händen der Revolutionspartei
bleiben, bis sie ihr entwunden ist. […] Die unermeßliche Kraft des Nationalgefühls»; «die
verschiedene Volksstämme umfassen, werden durch die Äußerung dieser zentrifugalen
Kraft in stete Gefahr gesetzt, auseinander gesprengt zu werden […] Das Umgekehrte
muß da eintreten, wo dieselbe Nation unter mehrere Regierungen verteilt ist; hier hat die
Gefahr die zentripetale Form, wie Italien täglich zeigt. Finden wir uns in Deutschland
nicht derselben Gefahr […] gegenüber?» Radowitz J. M. von. Gespräche aus der Gegen-
wart über Staat und Kirche (1846) // Idem. Ausgewählte Schriften / Hrsg. W. Corvinus.
Regensburg, 1911. Bd. 1. S. 213–214.
346
«Bundesinstitutionen im großen Stile, fähig, die allgemeine Teilnahme Deutsch-
lands zu fesseln und das nationale Gefühl mächtig zu ergreifen». — Idem. Denkschrift
über die vom Deutschen Bunde zu ergreifenden Maßregeln (1847) // Idem. Ausgewählte
Schriften und Reden / Hrsg. F. Meinecke. München, 1921. S. 103.
347
Ibid. S. 104, 107–108.
при этом три понятия народа: естественное, историческое и юридиче-

ское. «Единство происхождения и обусловленный им рисунок лично-
сти», вместе с которым дается «единство духа, нравов, языка», — вот
в чем, по мнению Шталя, заключалось «изначальное понятие народа»348.
Уже этим указанием на дополитический характер «народа», основан-
ный на общности происхождения, царившая дотоле консервативная
догма, согласно которой народ создается монархом или государством,
была поставлена под сомнение. К тому же Шталь отказывался рас-
сматривать исторические отношения между народом и государством
как одностороннюю зависимость: «И как народ есть основа и предвари-
тельное условие государства, так, с другой стороны, сам он обусловлен
и вызван государством»349. Таким образом, исторически народ и госу-
дарство были взаимозависимыми величинами, народы были не просто
порождениями государственного порядка, но и сами участвовали в его
создании. Однако Шталь был далек от мысли делать из этого юридиче-
ские выводы. Благодаря «совместному образованию государства», писал
он, возникает «второе, а именно — правовое понятие народа, в отличие
от [понятия] естественного и исторического: единство политической
власти. Народ, согласно этому понятию, — это всякое большое коли-
чество людей, являющихся подданными одной государственной власти
[…] Право и авторитет государств по отношению к подданным» не за-
висят «от того, что те по своим естественным или историческим на-
родным обстоятельствам распределены между ними», и поэтому «одна
из основных целей движения 1848 года […] — переустройство состава
европейских государств по национальностям» — должна быть сочтена
«противоправной»350. Впрочем, Шталь считал, что интересы государства
требуют внимательно относиться к потребностям народов. Пожалуй,
наиболее примечательная из его политических рекомендаций звучала
так: «Если нация делится на племенные государства — как, например,
немецкая, — то следует стремиться к созданию некоего высшего госу-
дарственного единства, чем сильнее тем лучше, в котором общее на-
циональное сознание получило бы свое выражение и обеспечение»351.
348
Ср.: Stahl F. J. Die Philosophie des Rechts (1830/37). Heidelberg, 1856. Bd. 2/2.
S. 163.
349
« Wie nun aber das Volk die Unterlage und Vorbedingung des Staates ist, so ist es
andererseits selbst wieder bedingt und bewirkt durch den Staat». — Ibid. S. 164.
350
Ibid. S. 165.
351
«Es soll, wenn eine Nation sich in Stammstaaten teilt, wie z. B. die deutsche, eine
höhere Staateneinheit, je stärker desto besser, angestrebt werden, in der das gemeinsame
nationale Bewußtsein seine Manifestation und seine Sicherung erhalte». — Ibid. S. 166.
Для последнего из консервативных мыслителей, о которых здесь

следует упомянуть, Вильгельма Генриха Риля, строгое различение
между абстрактным государственным народом и исторически сло-
жившимся народом в его сословно-корпоративном членении было
прямо-таки аксиомой консервативной политики. «Разве не бросается
в глаза, — писал он во втором томе своей Естественной истории наро-
да как основы германской социальной политики, — что демократическая
партия, которая больше всех говорит о ‘народе’ и эксплуатирует общее
понятие народа с ростовщическими процентами, в своей прессе так
мало делает для исследования и познания народной и общественной
жизни в конкретных ее чертах?»352 Как раз «идя от индивидуального»
должна «строиться социальная политика», ибо «каждая общественная
реформа» только в том случае «имеет ценность», если оставляет не-
тронутой «естественную свежесть и оригинальность народной жизни».
Поэтому для «науки о народе», которая «в последней инстанции должна
привести к оправданию консервативной социальной политики»353, Риль
считал необходимым особый методический подход:
Кто рассматривает современное общество только сверху, большим

общим обзором, тому оно может показаться нивелированным или гото-
вым для полного нивелирования; но кто спускается в глубины народной
жизни и из малого и отдельного составляет себе общее представление,
тот будет повсюду замечать еще очень строгие и по существу отдельные
группы354.
Этот кажущийся удивительно современным эмпирико-социо-

логический подход позволил народоведу Рилю выделить четыре
больших сословия, частично исторически уже сложившиеся, а ча-
стично еще только складывавшиеся. Первые два — крестьянство
352
«Ist es nicht auffallend, daß die demokratische Partei, welche doch das «Volk»
am meisten im Munde führt und den allgemeinen Begriff des Volkes mit Wucherzinsen
ausbeutet, in ihrer Presse so wenig tut für die Untersuchung und Erkenntnis des Volks-
und Gesellschaftslebens in seinen Einzelzügen?» — Riehl W. H. Die Naturgeschichte des
Volkes als Grundlage einer deutschen Social-Politik. Stuttgart; Augsburg, 1855. Bd. 2: Die
bürgerliche Gesellschaft (1853). S. 32.
353
Ibid. S. 33, 38.
354
«Wer die moderne Gesellschaft nur von obenher in allgemeinen großen Überbli-
cken betrachtet, dem mag sie nivelliert oder zur vollständigen Nivellierung reif erschei-
nen; wer aber hinabsteigt in die Tiefen des Volkslebens und aus dem kleinen und ein-
zelnen heraus sich seine Gesamtanschauung zusammenfügt, der wird überall noch sehr
strenge und im wesentlichen gesonderte Gruppen wahrnehmen». — Ibid. S. 34.
и аристократию — он считал «силами социальной неподвижности»,

а два других — буржуазию и еще только формирующееся четвертое
сословие — «силами социального движения»355. Хотя подлинной ос-
новной задачей консервативной социальной политики Риль объявил
укрепление крестьянского и дворянского сословий, он и для треть-
его, и для четвертого разработал целый ряд реформаторских пред-
ложений. Так, например, четвертое сословие, представлявшее собой,
с его точки зрения, сборище недовольных из всех слоев общества,
среди которых тон задавали прежде всего «пролетарии умственно-
го труда», он хотел заменить «настоящим», корпоративно закрытым
«сословием наемных рабочих». Антисоциалистический смысл этого
предложения ясен из слов: «Нужно бороться с четвертым сослови-
ем и добиться его исчезновения — с помощью рабочих»356. Как бы
ни оценивать такие социально-технологические игры в бисер, глав-
ное — то, что они позволяют еще раз наглядно увидеть основной
мотив тех представлений о народе, которые существовали в консер-
вативном лагере: народ консерваторы считали не абстрактной по-
литической величиной, а исторически сложившимся и живым со-
циальным организмом, чье корпоративно-сословное деление нужно
было сохранять и укреплять, чтобы эффективно противодействовать
всеобщей нивеляции, будь то осуществляемой бюрократически-аб-
солютистским государством или пропагандируемой демократически-
социалистической революцией.
XI.5. Понятие народа и нации

у либералов и у демократов
Если реформаторы из консервативного лагеря начали требовать
ориентации на национальное государство только сравнительно поздно
и лишь в зачаточных формах, то у либералов она была с самого начала
неотъемлемой составной частью их программы. Так, например, Карл
Теодор Велькер писал, что «исторически наивысшая идея и предна-
значение немецкой нации» — в том, чтобы служить «живым центром
для постоянно прогрессирующего осуществления свободы и культуры
человеческого рода, руководимого христианскими основополагающи-
ми идеями, но с национальной самостоятельностью и при свободном,
355
Ibid. S. 39, 193.
356
Ibid. S. 274 ff., 305, 290.
немецком государственном устройстве»357. Эта формулировка цели ин-

тересна не столько потому, что она понималась как альтернатива «чисто
внешней связи тридцати восьми различных правительств», которую
представлял собой Германский союз358: важнее то, что за ее позитив-
ными высказываниями о космополитической миссии немецкой нации,
независимой от внешних сил и внутри страны живущей при свободном
государственном строе, уже скрывались важнейшие проблемы, связан-
ные с понятием «нация» в словоупотреблении либералов.
Выдвигая требование «национальной свободы и единства»
или «национального единства и свободы»359, Велькер формулировал
двоякую цель, к которой, по сути, стремились все либералы. Однако
едва ли кто-то из них понял так рано, как Пауль Пфицер, что с этой
двоякой целью был связан потенциальный конфликт выбора: «Необ-
ходимость гражданской свободы, — писал он в 1832 году, — думаю-
щим большинством признана, но не признана в такой же степени та
еще более настоятельная потребность в национальной самостоятель-
ности, которая этой свободе никогда не должна добровольно прино-
ситься в жертву». Вполне можно быть искренним другом свободы,
считал Пфицер, и при этом все же мириться с тем, что «разумный
деспотизм принуждает немецкие народы […] пока бороться лишь
за прочную материальную (körperlich) почву для будущего более
свободного и более духовного развития»360. Это было нечто гораздо
большее, чем просто критика позиции тех, кто преимущественное
внимание уделял проблеме государственного устройства361, которая
357
«geschichtlich höchste Idee und Bestimmung der deutschen Nation […], für
die stets fortschreitende Verwirklichung der Freiheit und Cultur des menschlichen Ge-
schlechtes unter Leitung christlicher Grundideen, aber mit nationaler Selbständigkeit
und in freier, deutscher Verfassung einen lebendigen Mittelpunkt zu bilden». — Wel-
cker C. Th. Deutsche Staatsgeschichte, Deutschland, Deutsche, Germanen, deutsche
Standesverhältnisse, deutsche Kaiser und deutsche Grundgesetze // Rotteck C. von, Wel-
cker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexicon oder Encyclopädie der Staatswissenschaften. Altona,
1837. Bd. 4. S. 290.
358
Ibid.
359
Ibid. S. 289, 337.
360
«Die Notwendigkeit bürgerlicher Freiheit ist von der denkenden Mehrzahl an-
erkannt, aber nicht in gleichem Grade das noch dringendere Bedürfnis nationaler Selb-
ständigkeit, die jener mit freiem Willen niemals aufgeopfert werden sollte»; «wenn ein
intelligenter Despotismus die deutschen Völker zwänge, […] für die künftige freiere und
geistigere Entwicklung einstweilen nur den festen körperlichen Boden zu erkämpfen». —
Pfizer P. A. Gedanken über das Ziel und die Aufgabe des deutschen Liberalismus (1832) /
Hrsg. G. Küntzel. Berlin, 1911 (reprint: Nendeln, 1968). S. 336–337.
361
Об этом прежде всего см.: Rotteck C. von. Vorwort // Rotteck C. von, Wel-
к тому же стояла не только на национальном уровне, но и на уровне

отдельных государств и на социальном уровне362 и поэтому грозила
распылить силы либерального движения. Главное — это было указа-
ние на то, что государственное объединение немецкой нации являло
собой прежде всего вопрос власти, для решения которого сил ли-
бералов могло оказаться вообще недостаточно. Тридцать с лишним
лет спустя «разумный деспотизм» в самом деле добился решающей
победы, и Герман Баумгартен, со смесью облегчения и сокрушения
констатируя, «что хорошее дело нации одержало чудесный триумф
вопреки всему, что делали против него его же самые естественные
представители», требовал в этой связи «обновления» германского
либерализма «с головы до ног»363. Нужно, писал он, чтобы либера-
лизм перестал «предаваться иллюзиям относительно своей силы,
лишающим его всякой действительной мощи»; вместо того чтобы
«быть по преимуществу оппозицией», он должен прийти к тому, что-
бы «определенные запросы нации, бесконечно более важные […]
удовлетворять собственной правительственной деятельностью», —
короче говоря, он должен обрести способность стать идеологией
правительства364.
Таким образом, концепция «нации» как раз для тех, кто рассматри-
вал себя в качестве подлинных ее поборников, представляла большие
сложности, поскольку ставила перед ними целый ряд принципиальных
вопросов, разрешить которые было очень трудно. Либеральный обще-
ственный строй или государственное единство, верность принципам
ценой оппозиционного бессилия или участие в осуществлении власти
правительством, связанное с вынужденными компромиссами и опас-
ностью самокомпрометации? — вот лишь две из тех дилемм, с кото-
рыми столкнулись либералы. К этому добавилась проблема — какую
сторону принимать в тех случаях, когда интересы собственной нации
сталкивались с интересами других? Вплоть до середины 1830-х годов
все выглядело очень просто: либеральные националисты были интер-
националистами, они могли с энтузиазмом поддерживать сперва осво-
cker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexicon (см. примеч. 356). 1834. Bd. 1. S. III ff., особенно
S. XVII.
362
Ср.: Böckenförde E.-W. Verfassungsprobleme und Verfassungsbewegung des 19.
Jahrhunderts // Idem. Staat, Gesellschaft, Freiheit. Studien zur Staatstheorie und zum
Verfassungsrecht. Frankfurt a.M., 1976. S. 93 ff.
363
Baumgarten H. Der deutsche Liberalismus. Eine Selbstkritik // Preußische Jahr-
bücher. 1866. Bd. 18. S. 616.
364
Ibid. S. 627.
бодительную борьбу греков, потом — поляков365. Однако уже на Гамбах-

ском празднестве 27 мая 1837 года стало очевидно, что определенные
части либерального движения начали постепенно отходить от таких
солидарных позиций. В речи Иоганна Георга Августа Вирта говорится:
Жажда обладать левым берегом Рейна до такой степени стала

для подавляющего большинства французского народа второй натурой,
что маленькая кучка прозорливых космополитов не могла бы противо-
стоять всеобщему национальному желанию, если бы в случае войны,
насильственного переворота или какой-либо катастрофы в Германии
предоставился бы случай завоевать рейнскую границу […] Поэтому
от Франции нам в борьбе за наше отечество приходится ожидать мало
помощи или вовсе никакой366.
Поначалу это было глубокое недоверие, распространявшееся

лишь на гипотетическую ситуацию, однако в 1848 году, когда нацио-
нальные интересы в самом деле жестко столкнулись в политическом
поле, оно превратилось в чистой воды мышление в категориях силы
и власти государства (Machtstaatsdenken). Это особенно отчетливо
стало заметно в прениях на Франкфуртском национальном собра-
нии, которое сразу по пяти вопросам — о Познани, о Южном Тироле,
о Богемии и Моравии, о Лимбурге и о Шлезвиг-Гольштейне — ока-
залось перед абсолютно неразрешимой структурной проблемой: не-
обходимо было провести границы, соответствующие национальному
принципу, в областях, население которых было гетерогенно по своему
национальному составу367. Наиболее ярким примером можно, пожа-
365
Ср.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 274). S. 310.
366
«Die Begierde nach dem linken Rheinufer [sei] der großen Mehrheit des franzö-
sischen Volkes doch so sehr zur andern Natur geworden, daß das kleine Häuflein hell-
sehender Kosmopoliten dem allgemeinen Nationalwunsche nicht widerstehen könnte,
wenn bei einem Kriege, einer gewaltsamen Umwälzung oder irgendeiner Katastrophe
in Deutschland zur Eroberung der Rheingrenze Gelegenheit gegeben wäre […] Von
Frankreich haben wir daher in dem Kampfe um unser Vaterland wenig oder keine Hülfe
zu erwarten». — Wirth J. G. A. Rede (27.5.1832) // Das Nationalfest der Deutschen zu
Hambach. Unter Mitwirkung eines Redaktions-Ausschusses beschrieben v. J. G. A. Wirth.
Neustadt, 1832 (reprint: 1981). S. 45.
367
Об этом: Faber K.-G. Nationalität und Geschichte in der Frankfurter Nationalver-
sammlung // Klötzer W., Moldenhauer R., Rebentisch D. (Hrsg.) Ideen und Strukturen
der deutschen Revolution 1848. Frankfurt a.M., 1974. S. 103 ff.; Wollstein G. Das «Groß-
deutschland» der Paulskirche. Nationale Ziele in der bürgerlichen Revolution 1848/49.
Düsseldorf, 1977. S. 98 ff., 313 ff.
луй, назвать так называемые «дебаты по польскому вопросу», в ходе

которых депутатам нужно было принять решение о том, следует ли —
и в каких пропорциях — разделить провинцию Познань, населенную
в основном поляками, и интегрировать ее в немецкое национальное
государство. В «конфликте […] между требованиями справедливости
и требованиями, которые идут от национального чувства» демократ
Роберт Блюм выступал прежде всего за равенство в отношении на-
циональных меньшинств:
Вы исходите из территориального взгляда на вещи, как, по всей

видимости, и в вопросе о Шлезвиг-Гольштейне? Почему же Вы тогда
не исходите из этого же принципа, когда речь идет о том, чтобы судить
о другом народе, в состав которого входит некоторое количество нем-
цев? […] Или же Вы руководствуетесь национальной точкой зрения? —
Что ж, тогда будьте столь же справедливы и к другой стороне, и если
вы разрезаете Познань, чтобы заполучить немцев, то тогда разрезайте
и Шлезвиг.
Впрочем, Блюм с этой своей позицией остался в меньшинстве.

Либеральное большинство было озабочено прежде всего ограждени-
ем национальных интересов; эта его цель особенно ярко проявилась
в речи Вильгельма Йордана, последовавшей непосредственно за вы-
ступлением Блюма. «Самое время нам наконец очнуться от того меч-
тательного самозабвения, в котором мы с таким восторгом смотрели
на всевозможные национальности, в то время как сами пребывали
в позорной неволе […] очнуться и перейти к здоровому народному
эгоизму, который во всех вопросах ставит превыше всего благосостоя-
ние и честь отчизны». Перед лицом такого «эгоизма […] без которого
народ никогда не сможет стать нацией» Йордан отвергал и те требо-
вания справедливости, которые выдвигали «симпатизанты поляков»:
Ибо, откровенно говоря, установления принципиального права

мне нигде не кажутся более жалкими, чем там, где они берут на себя
смелость определять судьбу нации. С их помощью предписывать пути
народам — значит натягивать паутину, чтобы ловить в нее орлов […]
Нет, я признаю без обиняков: наше право есть не что иное, как право
сильнейшего, право завоевания.
О том, что из историософских посылок Гегеля, к которым —

в значительной мере — явно восходила аргументация Йордана,
можно было сделать и противоположные выводы, свидетельствует

выступление в тех же дебатах Арнольда Руге, депутата от левых де-
мократов. «Раздел Польши, — говорил он, — был позорным безза-
конием». Именно потому, что поляки в качестве «элемента свободы
[…] в истории и в развитии европейских народов необходимы […]
действительны и действенны», их как нацию трогать нельзя: «Чего
не смогли сделать деспоты, в том им немецкая нация не должна
помогать; немецкая нация не должна позорить себя тем, что осу-
ществляет раздел Польши и узаконивает угнетение этой необхо-
димой нации». Германское национальное собрание, считал Руге,
должно вместо этого заняться «реконституированием нового меж-
дународного права» в смысле «реконституирования европейских
цивилизованных наций» и дать поручение центральной власти,
чтобы та совместно с Англией и Францией готовила созыв «кон-
гресса для восстановления свободной и независимой Польши»368.
Финальное голосование показало, как относилось подавляющее
большинство депутатов к подобным альтернативам: 342 голоса-
ми против 31 они проголосовали за то, чтобы разделить Познань
368
«Ist es die territoriale Auffassung der Dinge, die Sie bestimmt, wie das z. B.
hinsichtlich Schleswig-Holsteins […] der Fall gewesen zu sein scheint? Warum sind
Sie dann nicht von demselben Prinzip ausgegangen, wenn es sich darum handelt, ein
andres Volk zu beurteilen, dem eine Anzahl Deutscher einverleibt ist? […] Oder ist es
der Nationalgesichtspunkt, der Sie leitet? — Nun, dann seien Sie auf der andern Seite
so gerecht, und wenn Sie Posen durchschneiden, um die Deutschen zu reklamieren, so
schneiden Sie auch Schleswig durch». — Blum R. Rede (24.7.1848) // Stenographischer
Bericht über die Verhandlungen der Deutschen constituierenden Nationalversamm-
lung zu Frankfurt am Main. Frankfurt a.M., 1848. Bd. 2. S. 1141–1142; «Es ist hohe Zeit
für uns, endlich einmal zu erwachen aus jener träumerischen Selbstvergessenheit, in
der wir schwärmten für alle möglichen Nationalitäten, während wir selbst in schmach-
voller Unfreiheit darniederlagen, […] zu erwachen zu einem gesunden Volksegoismus,
[…] welcher die Wohlfahrt und Ehre des Vaterlandes in allen Fragen obenan stellt»;
«Egoismus, […] ohne den ein Volk niemals eine Nation werden [könne]»; «Denn, auf-
richtig gesagt, mir kommen die Satzungen des prinzipiellen Rechts nirgends erbärmli-
cher vor, als wo sie sich anmaßen, das Schicksal der Nationen zu bestimmen. Mit ihrer
Hilfe den Völkern ihre Bahnen vorzeichnen, das heißt, Spinnengewebe ausspannen,
um darin Adler zu fangen […] Nein, ich gebe es ohne Winkelzüge zu: Unser Recht ist
kein anderes als das Recht des Stärkeren das Recht der Eroberung». — Jordan W. Rede
(24.7.1848) // Ibid. S. 1145–1146; «Was die Despoten nicht vermocht haben, dazu soll
die deutsche Nation ihnen nicht helfen, die deutsche Nation soll die Schmach nicht auf
sich laden, daß sie die Teilung Polens vollzieht und die Unterdrückung dieser notwen-
digen Nation dekretiert». — Ruge A. Rede (27.7.1848) // Ibid. S. 1184 ff.; о Гегеле cм.
параграф XI.6.
и признать включение в Германский союз тех территорий, которые

обозначило прусское правительство369.
Итак, во внешнеполитической области понятие нации сузилось
до термина, относящегося к области политики власти и интересов;
во внутриполитической этому соответствовало сужение понятия
«народ» до термина, означавшего конкретный общественный слой.
Так, в Политике Фридриха Кристофа Дальмана говорится: «Народ —
не считая монарха, которого его профессия от народа отделяет […]
этот народ предстает в форме разных профессий, которые […] в свою
очередь, образуют сословия с различными жизненными ориентирами
[…]; одинаковой массой народ выглядит только [в той своей части, ко-
торую составляет] не имеющая профессии чернь»370. Почти везде в Ев-
ропе, продолжал Дальман, «положение народных элементов» характе-
ризуется тем, что «широко распространенное, становящееся все более
однородным среднее сословие образует ядро населения», на котором
покоится «центр тяжести государства». И «если это среднее сословие
хочет заставить к себе прислушиваться как к массе, то оно способно
[…] превратиться в чернь, лишенную образования и собственности.
Если же оно благоразумно стремится к оберегающим учреждениям,
то пусть его представители помнят о том, что ничто не оберегает нас
кроме того, что стоит над нами»371. Эти высказывания — характерное
свидетельство наблюдаемой у многих старых либералов тенденции
в сторону ресоциологизации понятия народа. Такие социально-оборо-
нительные и этатистские представления — народ, структурированный
по профессионально-сословному принципу; образованное и имущее
среднее сословие как его ядро и опора государства; однородная мас-
са народа как чернь, несущая угрозу духовной культуре и порядку
распределения собственности; и, наконец, стоящее над народом го-
369
О значении «польских дебатов» для немецко-польских отношений cр.: Mül-
ler M. G., Schönemann B. Die «Polen-Debatte» in der Frankfurter Paulskirche. Darstel-
lung, Lernziele, Materialien. Frankfurt a.M., 1991.
370
«Ein Volk ist es zwar, allein abgesehen vom Fürsten, den sein Beruf vom Volk
absondert, stellt sich dieses Volk selber deutlich in der Form verschiedener Berufe dar, die
[…] doch wieder Stände von entschiedener Lebensrichtung bilden […]; als gleichartige
Masse zeigt sich das Volk bloß im berufslosen Pöbel». — Dahlmann F. C. Die Politik, auf
den Grund und das Maß der gegebenen Zustände zurückgeführt (1835) / Hrsg. M. Riedel.
Frankfurt a.M., 1968. S. 133.
371
«Will dieser Mittelstand sich als Masse geltend machen, so hat er die Macht sich
in einen bildungs- und vermögenslosen Pöbel zu verwandeln. Strebt er einsichtig nach
schützenden Einrichtungen, so mögen seine Mitglieder bedenken, daß nichts schützt, als
was über uns steht». — Ibid. S. 207.
сударство как необходимое учреждение, оберегающее от переворота

и революции, — трудно было совместить с идеями народного сувере-
нитета. Поэтому вполне логично, что либералы «не хотели […] опре-
деленно назвать носителя политического суверенитета»372. Как писал
Карл фон Роттек,
…демократический принцип в нашем понимании вовсе не означает

то же самое, что народовластие или тем более власть черни […] мы
понимаем под ним лишь направление, основанное на идее единого
права (Gesamtrecht) народа […] Вопрос о том, сколько политического
права народу […] действительно причитается или может без сомнений
и опасений быть предоставлено, пока еще не обсуждался373.
Если принятую в марте 1848 года германскую конституцию счи-

тать результатом такого обсуждения, то приходится констатировать,
что депутаты Франкфуртского национального собрания в большин-
стве своем не рассматривали немецкий народ как политического су-
верена: в качестве законодателя, от которого исходила эта конститу-
ция, в ней фигурировало «германское […] национальное собрание»,
а не (как было потом в Веймарской конституции) «германский народ»,
который «дал себе свою конституцию»; была установлена «державная
власть» (Reichsgewalt), однако — опять же в отличие от Веймарской
конституции, согласно которой «государственная власть» исходила
«от народа», — в конституции 1848 года неясно, из какого источника
она питалась; а об «основных правах» сказано — и это тоже показа-
тельно, — что они «немецкому народу […] гарантированы»374.
Впрочем, была во время обсуждения проекта этой конституции
в церкви Св. Павла предложена и другая, леводемократическая концеп-
ция, в которой народ и нация понимались совсем не так, как у либера-
372
Sheehan J. J. Der deutsche Liberalismus. Von den Anfängen im 18. Jahrhundert bis
zum Ersten Weltkrieg. 1770–1914. München, 1983. S. 55.
373
«Das demokratische Prinzip gilt uns keineswegs für gleichbedeutend mit Volks-
herrschaft oder gar mit Pöbelherrschaft […], sondern wir verstehen darunter bloß die auf
der Idee eines Gesamtrechts des […] Volkes beruhende Richtung […] Die Frage, wie-
viel politisches Recht einem Volke wirklich gebühre oder unbedenklich könne gewährt
werden, bleibt dabei noch unerörtert». — Rotteck C. von. Demokratisches Prinzip; de-
mokratisches Element und Interesse, demokratische Gesinnung // Rotteck C. von, Wel-
cker C. Th. (Hrsg.) Staats-Lexicon. 1846. Bd. 3. S. 713–714.
374
Verfassung des Deutschen Reichs (28.3.1849) // Huber E. R. (Hrsg.) Dokumente
(см. примеч. 230). Bd. 1. S. 375, 389. Präambel u. Abschn. VI, § 130; Verfassung des
Deutschen Reichs v. 11.8.1919 // Ibid. 1966. Bd. 3. S. 129. Präambel u. 1. Abschn. Art. 1.
лов. С начала 1840-х годов демократическая левая все больше обособ-

лялась от либерального оппозиционного движения и превращалась
в радикальную альтернативу его программе. Народный суверенитет
и господство большинства вместо государственного суверенитета
и разделения властей, демократическая республика вместо конституци-
онной монархии, неограниченное равенство всех граждан государства
вместо иерархии неравных политических прав и сохранения социаль-
ных различий между народными слоями: между этими двумя проти-
воположными позициями пролегала граница, разделявшая демократов
и либералов375. На уровне программ этот раскол проявился на Оффен-
бургском собрании демократов Юго-Западной Германии 12 сентября
1847 года. В Оффенбургской программе, выработанной в основном Гу-
ставом фон Струве и Фридрихом Хеккером, в статье 6 было сказано:
«Мы требуем представительства народа в германском союзе. У немца
должны появиться отечество и право голоса в его делах»376. Эти тре-
бования созыва германского парламента и предоставления равных
избирательных прав поначалу еще не сопровождались открытыми
призывами к установлению республики: опасаясь репрессий со сто-
роны своих правительств, демократы пока оставили проблему формы
государственного устройства открытой. Но такая сдержанная их по-
зиция сохранялась лишь до 31 марта 1848 года, когда во Франкфурте
собрался предпарламент. По ходатайству Струве демократы объявили,
что «все узы […] которые связывали немецкий народ с прежним так
называемым порядком вещей» теперь «расторгнуты». Одно из главных
требований демократической фракции было сформулировано совер-
шенно недвусмысленно: «Ликвидация наследственной монархии […]
и замена ее свободно избранными парламентами, возглавляемыми
свободно избранными президентами, с тем чтобы все они были объ-
единены в федеративном союзном государственном устройстве по об-
разцу североамериканских свободных государств». Эта устроенная
по федеративному принципу республика должна была гарантировать
своим гражданам максимальное политическое и социальное равенство.
«Гарантированность собственности и личности, благосостояния, об-
375
Ср.: Wende P. Radikalismus im Vormärz. Untersuchungen zur politischen Theorie
der frühen deutschen Demokratie. Wiesbaden, 1975; Huber E. R. Deutsche Verfassungs-
geschichte. Bd. 2. S. 3; Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866. S. 388 ff., 606–607.
376
«Wir verlangen Vertretung des Volks beim deutschen Bund. Dem Deutschen
werde ein Vaterland und eine Stimme in dessen Angelegenheiten». — Offenburger Pro-
gramm der südwestdeutschen Demokraten (12.9.1847) // Huber E. R. (Hrsg.) Dokumente
(см. примеч. 230). Bd. 1. S. 324.
разования и свободы для всех без различия происхождения, сословия

и веры»: все это демократы обозначили как «цель», к которой «стре-
мится немецкий народ»; тем самым они маркировали и ту большую
дистанцию, которая отделяла их от представлений либералов, отражав-
ших позиции среднего сословия377. Если не считать вопроса об изби-
рательном праве, демократам, как известно, не удалось провести свою
программу ни в предпарламенте, ни в самом национальном собрании.
Но как самостоятельная концепция, как альтернатива либерализму и,
не в последнюю очередь, как формулировка той цели, которая была
реализована лишь позднее, в конституции Веймарской республики,
их понимание «народа» и «нации» сохраняет свое значение.
XI.6. Понятие народа и нации у социалистов

Разбор социалистического понятия о народе и нации надо начи-
нать с Гегеля — не в том смысле, конечно, что Гегель был социалистом,
а потому, что его представления о ходе мировой истории и роли в ней
народов и наций оказало определяющее влияние на представления
Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Фердинанда Лассаля (хотя этим
воздействие гегелевских идей, разумеется, не исчерпывалось)378. Гегель,
который понятия «народ» и «нация» почти всегда использовал как си-
нонимы379, интерпретировал мировую историю как процесс в своих
предпосылках и в своем результате разумный, потому что основанный
на способности человека к совершенствованию380 и телеологически
направленный на осознание мировым духом своей свободы. «Всемир-
377
«Aufhebung der erblichen Monarchie […] und Ersetzung derselben durch frei
gewählte Parlamente, an deren Spitze frei gewählte Präsidenten stehen, alle vereint in
der föderativen Bundesverfassung nach dem Muster der nordamerikanischen Freistaa-
ten»; «Sicherheit des Eigentums und der Person, Wohlstand, Bildung und Freiheit für alle
ohne Unterschied der Geburt, des Standes und des Glaubens». — Struve G. von. Antrag
(31.3.1848) // Ibid. S. 332, 334.
378
Ср.: Wehler H.-U. Sozialdemokratie und Nationalstaat. Nationalitätenfragen in
Deutschland 1840–1914. Göttingen, 1971. S. 19–20, 37 ff.
379
Hegel G.W.F. Grundlinien der Philosophie des Rechts oder Naturrecht und
Staatswissenschaft im Grundrisse (1821) // Idem. Sämtliche Werke. Jubiläumsausgabe /
Hrsg. H. Glockner. 1928. Bd. 7. S. 436, § 324; S. 440, § 329; Idem. Vorlesungen über die
Philosophie der Geschichte. Einleitung (1822/23; 1837) // Idem. Sämtliche Werke. 1928.
Bd. 11. S. 97.
380
Hegel G.W.F. Philosophie der Geschichte. Einleitung. S. 34 ff., 89; Idem. Rechts-
philosophie. S. 447, § 343.
ная история» как «прогресс в сознании свободы» есть одновременно

исполнение Божественного «плана»381: великие индивиды и народы,
которые преследуют и удовлетворяют собственные частные интере-
сы, выступают — и в этом заключается «хитрость разума» — одновре-
менно бессознательными «средствами и орудиями» того «мирового
духа», который через них приближается к своему совершенству382.
Воплощением уровня осознания свободы в каждый момент явля-
ется государство — оно «есть Божественная идея как она существу-
ет на земле» и в таковом качестве «оно есть точнее определяемый
предмет всемирной истории»383. На основе этих рассуждений Гегель
пришел к классификации народов по признаку их государственно-
сти или их функции во всемирном историческом процессе. На самой
низшей — доисторической — ступени стоят у него народы, которые
создания государства не (или еще не) осуществили: «Народ изначаль-
но еще не государство, и переход семьи, стада, племени, толпы и так
далее в состояние государства составляет формальную реализацию
идеи вообще в нем. Без этой формы ему как нравственной субстан-
ции, каковой он сам по себе является, недостает объективности […]
и поэтому он не получает признания». Над народами без государства
возвышаются «цивилизованные нации», которые «с другими, кото-
рые отстают от них в существенных моментах государства, обраща-
ются как […] с варварами, осознавая неравенство прав». И наконец,
верхнюю ступень в иерархии народов занимает тот народ, который
в каждый данный момент является «всемирно-историческим»: «Он
во всемирной истории для данной эпохи — господствующий народ,
и лишь однажды он может составить в ней эпоху. Перед лицом этого
его абсолютного права быть носителем ступени развития мирово-
го духа в настоящее время духи других народов бесправны»384. Это
381
Hegel G.W.F. Philosophie der Geschichte. Einleitung. S. 46, 67.
382
Ibid. S. 63; cр.: Ibid. S. 54, 119; Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. S. 448, § 344.
383
Hegel G.W.F. Philosophie der Geschichte. Einleitung. S. 71.
384
«Ein Volk ist zunächst noch kein Staat, und der Übergang einer Familie, Horde,
Stammes, Menge u.s.f. in den Zustand eines Staats macht die formelle Realisierung der
Idee überhaupt in ihm aus. Ohne diese Form ermangelt es als sittliche Substanz, die es an
sich ist, der Objektivität […] und wird daher nicht anerkannt»; «zivilisierten Nationen,
[die] andere, welche ihnen in den substantiellen Momenten des Staats zurückstehen, […]
als Barbaren mit dem Bewußtsein eines ungleichen Rechts […] behandeln»; «welthisto-
rische Volk: Dieses Volk ist in der Weltgeschichte, für diese Epoche. — und es kann in ihr
nur einmal Epoche machen, das Herrschende. Gegen dies sein absolutes Recht, Träger
der gegenwärtigen Entwicklungsstufe des Weltgeistes zu sein, sind die Geister der andern
Völker rechtlos». — Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. S. 450–451, 449, § 349, 351, 347.
уже указывало на то, что всемирный исторический процесс Гегель

понимал как «движение по ступеням», в ходе которого «четыре все-
мирно-исторических царства: 1) восточное; 2) греческое; 3) римское;
4) германское» — последовательно воплощают ступени развития ми-
рового духа. Переход с одной ступени на другую происходит диалек-
тически: продвигаясь к совершенной идее самого себя, «конкретный
дух народа» готовит собственную гибель, которая одновременно озна-
чает выступление «другого всемирно-исторического народа» и начало
новой «эпохи» всемирной истории385.
Маркс и Энгельс, которые перенесли гегелевскую историческую
телеологию в сферу экономики, считали нацию вторичным феноменом
капиталистического экономического порядка, то есть необходимым,
но в конечном счете преходящим явлением внутри другого, гораздо
более обширного — истории борьбы классов386. В Коммунистическом
манифесте об этом сказано так:
Буржуазия все более и более уничтожает раздробленность

средств производства, собственности и населения. Она сгустила на-
селение, централизовала средства производства, концентрировала
собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого
была политическая централизация. Независимые, связанные почти
только союзными отношениями области с различными интересами,
законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались
сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним зако-
нодательством, с одним национальным классовым интересом, с одной
таможенной границей387.
385
Hegel G.W.F. Rechtsphilosophie. S. 451–452, § 352 ff.; Hegel G.W.F. Philosophie
der Geschichte. Einleitung. S. 92, 111.
386
Ср.: Wehler H.-U. Sozialdemokratie (см. примеч. 377). S. 18 ff.
387
«Die Bourgeoisie hebt mehr und mehr die Zersplitterung der Produktionsmittel,
des Besitzes und der Bevölkerung auf. Sie hat die Bevölkerung agglomeriert, die Pro-
duktionsmittel zentralisiert und das Eigentum in wenigen Händen konzentriert. Die
notwendige Folge hiervon war die politische Zentralisation. Unabhängige, fast nur ver-
bündete Provinzen mit verschiedenen Interessen, Gesetzen, Regierungen und Zöllen
wurden zusammengedrängt in eine Nation, eine Regierung, ein Gesetz, ein nationales
Klasseninteresse, eine Douanenlinie». — Marx K., Engels F. Manifest der Kommunisti-
schen Partei (1848) // Idem. Werke / Hrsg. Institut für Marxismus-Leninismus beim ZK
der SE (далее: MEW). Berlin, 1959. Bd. 4. S. 466–467; cр. об этом также: Marx K., En-
gels F. Die deutsche Ideologie (1845–1846) // MEW. 1958. Bd. 3. S. 62 (цит. по: Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. Т. 4. М., 1955. С. 428. — Примеч. пер.).
Классовый характер нации как формы капиталистической орга-

низации экономики и господства имел важные следствия для борьбы
рабочих, которые, собственно, «не имели отечества»:
Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против

буржуазии является сначала борьбой национальной […] Так как про-
летариат должен прежде всего завоевать политическое господство,
подняться до положения национального класса, конституироваться
как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том смысле,
как понимает это буржуазия388.
Господство пролетариата, согласно ожиданиям Маркса и Энгель-

са, «еще более ускорит» исчезновение «национальной обособленности
и противоположностей народов», которые и так «все более и более
исчезают» при капитализме в связи со складыванием всемирного рынка
и «единообразием промышленного производства […] Вместе с антаго-
низмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций
между собой»389.
Стоя на позициях интернационализма, Маркс и Энгельс не хо-
тели признавать за нациями никакого права на самостоятельное
бытие. Свойственное им телеологически ориентированное понима-
ние истории побуждало их мерить ценность наций по значимости
для общего революционного процесса, который занял у них место
гегелевского мирового духа, постепенно осознающего свою свободу.
То есть их понимание нации было в основном функционалистским.
Оно могло принимать самые разные конкретные формы390: если
«польский народ» Маркс и Энгельс в своих репортажах о дебатах
во Франкфуртском национальном собрании еще причисляли к «не-
обходимым народам», потому что его революционную борьбу за на-
циональную независимость они рассматривали и как борьбу против
388
«Obgleich nicht dem Inhalt, ist der Form nach der Kampf des Proletariats ge-
gen die Bourgeoisie zunächst ein nationaler […]. Indem das Proletariat zunächst sich
die politische Herrschaft erobern, sich zur nationalen Klasse erheben, sich selbst als Na-
tion konstituieren muß, ist es selbst noch national, wenn auch keineswegs im Sinne der
Bourgeoisie». — Marx K., Engels F. Manifest. S. 479, 473, 479 (цит. по: Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. Т. 4. 1955. С. 445, 436, 445. — Примеч. пер.).
389
«noch mehr verschwinden machen […] Mit dem Gegensatz der Klassen im In-
nern der Nation fällt die feindliche Stellung der Nationen gegeneinander. — Ibid. S. 479
(цит. по: Там же. Т. 4. С. 444. — Примеч. пер.).
390
Ср.: Wehler H.-U. Sozialdemokratie (см. примеч. 377). S. 22–23.
реакционного Священного союза391, то всего лишь два с половиной

года спустя в одном письме Энгельса к Марксу читаем: «Чем больше
я размышляю над историей, тем яснее мне становится, что поляки —
une nation foutue [пропащая нация, обреченная нация], которая нуж-
на, как средство, лишь до того момента, пока сама Россия не будет
вовлечена в аграрную революцию. С этого момента существование
Польши теряет всякий смысл»392.
Впрочем, наряду с элементами, касавшимися экономической функ-
ции, в социалистическое понятие народа и нации вошли и такие эле-
менты, которые касались национальных и демократических смыслов;
это в основном происходило благодаря влиянию Фердинанда Лассаля393
и в значительной мере объясняет наблюдаемую в позднейшее время
амбивалентную позицию германской социал-демократии в националь-
ных вопросах. Лассаль был убежден в том, что государственная неза-
висимость наций есть непременное условие для их демократизации.
В 1859 году он писал:
Понятие демократии означает не что иное […], как: автономию,

когда народ сам издает для себя внутренние законы. Но откуда взяться
этому праву, как можно было бы его хотя бы помыслить, если бы ему
не предшествовало право автономии внешней, право на свободное,
не зависящее от иностранных держав самостоятельное устройство на-
родной жизни! Принцип свободных, независимых национальностей
является, таким образом, базисом и источником, матерью и корнем
понятия демократии вообще394.
391
Engels F. Polendebatte in Frankfurt (20.8.1848) // MEW. 1959. Bd. 5. S. 332.
392
«Je mehr ich über die Geschichte nachdenke, desto klarer wird es mir, daß die Po-
len une nation foutue sind, die nur so lange als Mittel zu brauchen sind, bis Rußland selbst
in die agrarische Revolution hineingerissen ist. Von dem Moment an hat Polen absolut
keine raison d’ étrê mehr». — Friedrich Engels an Karl Marx (23.5.1851) // Ibid. 1963.
Bd. 27. S. 266 (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. 1962. С. 240. — Примеч. пер.).
393
394
«Der Begriff der Demokratie [bedeute] nichts anderes […] als: Autonomie, Selbst-
gesetzgebung des Volkes nach innen. Woher aber sollte dieses Recht […] kommen, wie
sollte es nur gedacht werden können, wenn ihm nicht zuvor das Recht auf Autonomie
nach außen, auf freie, vom Ausland unabhängige Selbstgestaltung eines Volkslebens vo-
rausginge! Das Prinzip der freien, unabhängigen Nationalitäten ist also die Basis und
Quelle, die Mutter und Wurzel des Begriffs der Demokratie überhaupt». — Lassalle F. Der
italienische Krieg und die Aufgabe Preußens (1859) // Idem. Gesammelte Reden und
Schriften / Hrsg. E. Bernstein. Berlin, 1919. Bd. 1. S. 31.
Тем самым Лассаль признавал за национальным государством

самостоятельную политическую ценность, намного превосходившую
значение вторичного феномена капиталистического порядка производ-
ства и господства. О том, в какой большой мере Лассаль еще находился
в плену категорий гегелевской мысли, не перенося их в экономическую
область, говорит тот факт, что он выводил «принцип свободных нацио-
нальностей» из «права народного духа на свое собственное историче-
ское развитие и самоосуществление», однако связывал это право с усло-
вием, «чтобы наличествовал народный дух, развивающийся по-своему
и идущий в ногу с культурным процессом целого. Иначе, — лаконично
заключает Лассаль, — завоевание станет правом, причем либо с само-
го начала, либо потом будет доказано, что оно таковым являлось»395.
Применительно к конкретной политической ситуации 1859 года Лас-
саль делал из этого вывод, что австрийское государство, которое
в 1848–1849 годах смогло «покорить» «три» жившие в нем «большие
культурные нации — немцев, итальянцев, венгров […] лишь натра-
вив на них дикие и варварские составные части своего народа, подняв
с помощью лести малюсенькие нации (Natiönchen), такие как русины
и рацы», — должно быть «разорвано, разрублено на куски, уничтожено»
и «размолото в пыль»396. Лассаль считал, что «великодушная немецкая
нация» просто обязана рассматривать борьбу итальянцев «за народную
свободу» как дело, касающееся и ее самой (tua res agitur)397, и рекомен-
довал в связи с этим Пруссии не занимать сторону Австрии, тем самым
«делая мир народных духов своими врагами», а «позаботиться о нашем
собственном национальном деле […]: ‘Если Наполеон пересматривает
европейскую карту по принципу национальностей на юге, — хорошо,
тогда мы сделаем то же самое на севере. Если Наполеон освободит
Италию, — хорошо, тогда мы возьмем Шлезвиг-Гольштейн!’ И с этим
заявлением послать наши войска против Дании!»398.
Этот, пожалуй, самый радикальный голос в публицистической дис-
куссии по поводу войны в Италии399 еще раз показывает, что было бы
большой ошибкой рассматривать понятие народа и нации у социа-
395
Ibid. S. 33–34.
396
Ibid. S. 36, 60.
397
Ibid. S. 38.
398
«“Revidiert Napoleon die europäische Karte nach dem Prinzip der Nationalitäten
im Süden, gut, so tun wir dasselbe im Norden. Befreit Napoleon Italien, gut, so nehmen
wir Schleswig-Holstein!” Und mit dieser Proklamation unsere Heere gegen Dänemark
gesendet!». — Ibid. S. 107.
399
Ср.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 247). S. 695 ff.
листов как однородное. Его очевидные внутренние противоречия

проистекали в конечном счете из того, что германская буржуазия —
как и третье сословие во Франции в 1789 году — пыталась закрепить
статус нации только за собой, а широкие низшие слои стремилась
по-прежнему не допускать к политической, социальной и хозяйствен-
ной жизни. Тем самым «поднимающееся эмансипационное движение
‘четвертого сословия’ оказалось перед выбором: либо поставить свой
социализм на национальную основу […] либо в соответствии с принци-
пом интернациональной солидарности обратиться против чисто ‘бур-
жуазной’ нации»400. Поскольку социалисты в этом конфликте не сумели
прийти к однозначному решению, их понятие о народе и нации не мог-
ло не остаться внутренне противоречивым.
То, что касается социалистов, mutatis mutandis верно, однако,
и для остальных политических направлений и партий. У всех были
свои проблемы с определением того, кто же составляет ядро «народа»
и «нации», причем не только потому, что их словоупотребление должно
было оставаться адекватным ситуации, а значит, вариативным: дело
было еще и в том, что внутри каждого направления и каждой пар-
тии заявляли о себе разнообразные интеллектуальные течения и по-
литические пристрастия. Поэтому если обсуждаемые понятия часто
использовались, то это не должно скрывать от нас того факта, что се-
мантический консенсус — хотя бы в рамках отдельных групп — пока
еще отсутствовал. В этом, возможно, и заключается подлинное значе-
ние понятия народа и нации: оно было индикатором гетерогенности
политической мысли в Германии до 1871 года.
XI.7. Понятие массы в общественно-политическом языке

И наконец, на период между 1815 и 1871 годами приходится также
складывание понятия «масса» как отдельного термина социально-поли-
тического языка. Оно происходило в контексте более широкого процес-
са, по мере того как «социальные условия Западной Европы принима-
лись к сведению и обсуждались в Германии»401, то есть было результатом
знакомства с ситуацией за границами собственных стран. А там срав-
нительно рано стало очевидно, что распад феодального обществен-
ного строя под воздействием индустриализации и революции привел
400
Conze W. Nation und Gesellschaft (см. примеч. 1). S. 12.
401
Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 377). S. 242.
к появлению «массы совершенно особой социологической структуры»:

это была не эфемерная, а «перманентная масса», которой — независимо
от ее доступности конкретному чувственному восприятию — суждено
было просуществовать по меньшей мере столько же, сколько тому дли-
тельному социальному кризису, вследствие которого она возникла402.
Франц фон Баадер, который первым ввел в широкий оборот по-
нятие «пролетарий» (Proletair) в Германии403, искал «более глубокие
корни» наблюдаемой «абсолютно повсеместно высокой склонности об-
щества к революционизации» уже не в «формах правления», а в «дис-
пропорции неимущего или бедного народного класса с точки зрения
его обеспеченности по сравнению с имущими». Баадер без колебаний
клеймил «правовую незащищенность (Vogelfreiheit), беззащитность
и беспомощность» английских и французских рабочих — «самой
большой части наших, как говорят, наиболее образованных и культур-
ных наций», — говоря, что это вопиющая несправедливость, которая
по своей жестокости, бесчеловечности и христопротивности превосхо-
дит даже крепостное право404. Правда, представления о сознании про-
летариев были у Баадера еще сравнительно статичные: если казалось,
что Proletairs убеждены в необходимости насильственного свержения
существующей власти, то, считал он, это лишь потому, что их одура-
чили «демагоги», и это их заблуждение можно исправить, если пойти
на то, чтобы церковь снова использовать в ее прежних благотворитель-
ных функциях и одновременно наделить ее функциями политической
консультации, чтобы научить пролетариев правильно использовать
то ограниченное право участия в представительских органах власти,
которое должно быть им предоставлено405. Эта модель — совмещение
благотворительности с профилактикой революции в руках нового ли-
дера — показывает, что и материальное положение «бедного народ-
ного класса», и определявшие его факторы Баадер прекрасно видел,
402
Vierhaus R. Ranke und die soziale Welt (см. примеч. 289). S. 121. См.: Conze W.,
Oexle O. G., Walther R. Stand, Klasse // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Ge-
schichtliche Grundbegriffe. 1990. Bd. 6. S. 263 ff.
403
Ср.: Baader F. von. Über das dermalige Mißverhältnis der Vermögenslosen oder
Proletairs zu den Vermögen besitzenden Classen der Societät (1835) // Idem. Sämtliche
Werke / Hrsg. F. Hoffmann. Leipzig, 1854 (reprint: Aalen, 1963). Bd. 6. S. 125 ff.; об этом
см.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1800–1866 (см. примеч. 377). S. 242. См. так-
же: Conze W. Proletariat // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche
Grundbegriffe. 1984. Bd. 5. S. 39 ff.
404
Ср.: Baader F. von. Über das dermalige Mißverhältnis der Vermögenslosen.
S. 129, 132.
405
Ibid. S. 131, 138.
но то специфически новое, что отличало субъективное самоощущение

пролетариев, он упустил. Обнаружить эту особенность пролетариата
суждено было Лоренцу фон Штейну. «В жесточайших бурях револю-
ции, — писал он в 1842 году, — пролетариат извлек два урока; сначала
он постепенно постиг самого себя как отдельное сословие, а потом
познал свое значение во всем, что зовется революцией». Это знание,
уже почти забытое, было Июльской революцией вновь разбужено и од-
новременно радикализировано:
Это пролетарий начинает теперь чувствовать; он постепенно начи-

нает чего-то самостоятельно хотеть, иметь собственную цель и пони-
мать, что до сих пор он трудился и истекал кровью только для других.
К этому добавляется осознание своей силы […] он знает, что у него
не будет в ней недостатка, стоит ему лишь поставить себе определенную
цель, и так постепенно из хаоса этой массы, не имеющей ни собственно-
сти, ни образования, возникает нечто целое […] Это тот новый элемент,
который, будучи помещен в самую середину французского общества,
может быть назван опасным, — опасен он своей численностью и своей
не раз уже доказанной отвагой, опасен сознанием своего единства, опа-
сен, наконец, ощущением того, что лишь путем революции он может
прийти к осуществлению своих планов406.
Если Штейн различал аморфную массу неимущих и необразованных,

с одной стороны, и целостность постепенно пришедшего к осознанию
самого себя пролетариата — с другой, то Маркс еще больше заострил это,
противопоставив друг другу «массу» и «класс»: «Экономические условия
превратили сначала массу народонаселения в рабочих. Господство капи-
тала создало для этой массы одинаковое положение и общие интересы.
406
«Unter den gewaltigsten Stürmen der Revolution lernte das Proletariat zweierlei;
zuerst begriff es sich selber allmählig als einen eignen Stand, dann aber erkannte es seine
Bedeutung in allem, was Revolution heißt»; «Das beginnt jetzt der Proletarier zu fühlen;
er beginnt allmählig ein selbstständiges Wollen, einen eignen Zweck zu haben, und zu
erkennen, daß er bis dahin nur für andre gearbeitet und geblutet hat. Dazu kommt das
Bewußtsein seiner Kraft […]; er weiß, daß diese ihm nicht fehlen wird, wenn er nur erst
das bestimmte Ziel gesetzt hat, und so wird allmählig aus dem Chaos dieser eigentums-
und bildungslosen Masse ein Ganzes […] Das ist jenes neue Element, das, mitten in die
Gesellschaft Frankreichs hineingestellt, wohl ein gefährliches genannt werden darf, ge-
fährlich durch seine Zahl und seinen oft bewiesenen Mut, gefährlich durch das Bewußt-
sein seiner Einheit, gefährlich endlich durch das Gefühl, daß es nur durch Revolution zur
Verwirklichung seiner Pläne gelangen kann». — Stein L. von. Der Socialismus und Com-
munismus des heutigen Frankreichs. Ein Beitrag zur Zeitgeschichte. Leipzig, 1842. S. 8–9.
Таким образом, эта масса является уже классом по отношению к капита-

лу, но еще не для себя самой». И только в «борьбе» против капитала эта
масса сплачивается, она конституируется как «класс для себя»407. В этом
различении между объективным понятием массы и субъективным по-
нятием класса проявляется временная остановка на пути исторического
развития понятий, начавшегося с «облагораживания» народа. Место со-
циологического понятия «народ» заняло понятие «масса». Оно означало
не только демографический субстрат капитализма, но — по крайней мере,
опосредованно — также и революционный потенциал. Масса, осознавшая
себя как класс, могла обрушить те столпы, на которых держалось здание
общества. Одни боялись этого, другие, наоборот, на это надеялись.
Неудивительно поэтому, что и историческая наука обратилась к фе-
номену массы. С точки зрения Ранке, например, массы, с одной стороны,
не обладали исторической реальностью в такой же степени, как великие
личности, но, с другой стороны, он их и не игнорировал, а относился
к ним вполне серьезно как к факторам исторического процесса, хотя
и действующим под сценой или за кулисами истории408. Наблюдая вну-
триполитическую ситуацию во Франции после Июльской революции,
Ранке отмечал, «как массы то со стороны политиков, то со стороны
некой якобы религиозной секты […] приводятся в движение»409: эту
стратегию он сравнивал с взбаламучиванием «ила со дна» и ставил ее
в вину особенно роялистам, поскольку они — те, кого «масса всегда пре-
зирала и била», — должны были бы лучше всех знать, что она за ними
не пойдет410. Видя, насколько участились попытки эту массу, которая
сама по себе скорее пассивна, привести в движение извне, Ранке счи-
тал, что есть основания «опасаться нового кризиса»411. Тем самым он
применительно к конкретной политической обстановке во Франции
сконструировал ту взаимосвязь, которую примерно тридцать пять лет
407
«Die ökonomischen Verhältnisse haben zuerst die Masse der Bevölkerung in
Arbeiter verwandelt. Die Herrschaft des Kapitals hat für diese Masse eine gemeinsame
Situation, gemeinsame Interessen geschaffen. So ist diese Masse bereits eine Klasse gegen-
über dem Kapital, aber noch nicht für sich selbst». — Marx K. Das Elend der Philosophie.
Antwort auf Proudhons «Philosophie des Elends» (1847) // MEW. Bd. 4. S. 180–181 (цит.
по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 183. — Примеч. пер.).
408
Ср.: Vierhaus R. Ranke und die soziale Welt (см. примеч. 289). S. 116.
409
«wie die Massen bald von politischer Seite her, bald auch durch eine angeblich re-
ligiöse Sekte […] in Bewegung gesetzt werden». — Ranke L. von. Über einige französische
Flugschriften aus den letzten Monaten des Jahres 1831 (1832) // Idem. Sämmtliche Werke.
Leipzig, 1887. Bd. 49–50. S. 125.
410
Ibid. S. 100.
411
Ibid. S. 125.
спустя Якоб Буркхардт сформулировал значительно более абстрактно:

в своем исследовании роли масс в «исторических кризисах», которые
он определял как «ускоренные процессы»412, Буркхардт писал: «Кризис,
начинающийся ради одного дела, несет с собой мощнейший ветер мно-
гих других дел; индивиды и массы — если выступают вместе — ставят
в счет прежней, непосредственно предшествующей ситуации все под-
ряд, что их не устраивает». Только благодаря этой «слепой коалиции
всех, кто хотят изменения чего-нибудь» и оказывается вообще воз-
можно «перевернуть вверх дном прежнюю ситуацию»413. Но «возбуди-
мость» масс «лишь поначалу» высока: если они отпадут от движения
или просто станут равнодушны, то исходная тенденция превратится
в свою противоположность, начнется реакция414. «Масса», таким об-
разом, есть антоним «индивида», это фактор, который в начале исто-
рических кризисов оказывает ускоряющее действие, но вскоре превра-
щается в замедляющий или регрессивный. Сделав такую обобщающую
оценку, Буркхардт пошел на шаг дальше, чем Ранке. Однако и он, и вся
историческая наука в целом были еще очень далеки от ликвидации того,
что Лоренц фон Штейн назвал «недостатком понятия, науки и истории
общества»415, — от поставленной на научную основу истории общества,
в рамках которой должно было бы происходить, помимо всего прочего,
изучение и прояснение социального феномена «массы».
XII. От создания Германской империи

до Первой мировой войны
XII.1. Сужение и расширение: к проблеме приятия
малогерманского национального государства
Осуществленное в форме договоренности монархов, то есть свер-
ху, создание прусско-малогерманского национального государства
412
Burckhardt J. Über das Studium der Geschichte (см. примеч. 291). S. 342.
413
«Die um einer Sache willen beginnende Krisis hat den übermächtigen Fahr-
wind vieler anderer Sachen mit sich; die einzelnen und die Massen, soweit sie mithalten,
schreiben überhaupt alles, was sie drückt, dem bisherigen letzten Zustand auf die Rech-
nung». Nur durch diese blinde Koalition aller, die etwas anders haben wollen, werde es
überhaupt möglich, einen alten Zustand aus den Angeln zu heben». — Ibid. S. 351.
414
Ibid. S. 357.
415
Stein L. von. Der Socialismus (см. примеч. 405). S. VI.
было не результатом многолетних усилий немецкого национального

движения, а плодом бисмарковской державной политики. Герман-
скую империю 1871 года, которая, согласно ее конституции, была
«вечным союзом ради защиты союзной территории и действующего
на ней права, а также ради заботы о благополучии немецкого наро-
да»416, в самом деле можно считать недостроенным национальным
государством417. С одной стороны, ее территория — в тексте кон-
ституции неоднократно обозначенная довольно туманно как «Гер-
мания», а один раз даже «вся Германия»418 — включала в себя далеко
не все «области расселения немцев в Центральной Европе», а с другой
стороны, на севере, востоке и западе она включала в себя террито-
рии, жители которых — датчане, поляки, эльзасцы и лотарингцы —
либо в этноязыковом, либо в политическом отношении причисляли
себя к другим национальностям, которые против своей воли были
включены в состав новой империи419. Но в долгосрочной перспективе
ограничения национально-государственного сознания — а помимо
ненемецких групп к противникам создания империи можно отнести
еще и решительных партикуляристов, и настроенных великогерман-
ски католиков, и интернационалистски ориентированных социал-
демократов420 — были слабее, нежели «нормативная сила фактов»,
заставлявшая главные политические силы примириться с новыми
данностями и приспособиться к ним. Постепенно, хотя никоим об-
разом не гладко, расширявшееся признание малогерманского нацио-
нального государства, с точки зрения истории понятий, начинает
представлять собой, пожалуй, наиболее любопытный из процессов,
протекавших в политическом сознании современников; оно и будет
поэтому главной темой нашей заключительной главы.
416
«ewiger Bund zum Schutze des Bundesgebietes und des innerhalb desselben gül-
tigen Rechtes, sowie zur Pflege der Wohlfahrt des Deutschen Volkes». — Verfassung des
Deutschen Reichs (16.4.1871) // Huber E. R. (Hrsg.). Dokumente (см. примеч. 230).
1986. Bd. 2. S. 385, Präambel.
417
См. параграф X.5.
418
Verfassung des Deutschen Reichs // Huber E. R. (Hrsg.) Dokumente. Bd. 2. S. 385,
§ 3; S. 391, § 33; S. 393–394, § 41, 46.
419
Schieder Th. Das Deutsche Kaiserreich von 1871 als Nationalstaat. Köln; Opladen,
1961. S. 7, 17.
420
Ср.: Ibid. S. 13 ff.
XII.2. Либералы
Либералы первыми в большинстве своем встали на почву фактов,
созданных Бисмарком, однако они заплатили за это двойную цену:
сначала, в 1866–1867 годах, — раскол на оппозиционную леволибераль-
ную и проправительственную праволиберальную партии, из которых
вторая на протяжении примерно десятилетия играла роль главной
группировки на политической арене; а потом, с 1877–1879 годов, — по-
литическая эрозия и утрата влияния, вызванная и ускоренная сменой
внутриполитического курса Бисмарка и его союзом с консерватора-
ми421. У большинства либералов создание империи вызвало просто
эйфорическую реакцию. Генрих фон Зюбель писал в Карлсруэ своему
коллеге Герману Баумгартену:
Чем мы заслужили такую милость Божью, что нам довелось стать

свидетелями таких великих и мощных событий? […] То, что двадцать
лет было предметом всех желаний и стремлений, теперь исполнилось
столь бесконечно великолепным образом! Откуда в мои годы взять
еще какое-то новое содержание для оставшейся жизни?422
На фоне такого безудержного восторга по поводу нежданного по-

ворота в политической судьбе немцев не приходится удивляться тому,
что резко ослаб элемент предвосхищения, заложенный в либеральном
понятии о нации, которое до тех пор — как в своем этатистском, так
и в либерально-конституционалистском варианте — означало что-то,
у чего не было географического места. С созданием империи это по-
нятие утратило — по крайней мере, для тех, кто полагал, что цель
достигнута, — принципиальную остроту. Генрих фон Трейчке, долгое
время выступавший радикальным критиком бисмарковской политики,
особенно красноречиво выразил то удовлетворенно примирительное
настроение, которое стало на некоторое время определяющим в вы-
сказываниях либералов по вопросу о нации:
421
Ср.: Sheehan J. J. Der deutsche Liberalismus (см. примеч. 371). S. 147 ff., 214 ff.
422
«Wodurch hat man die Gnade Gottes verdient, so große und mächtige Dinge er-
leben zu dürfen? […] Was zwanzig Jahre der Inhalt alles Wünschens und Strebens gewe-
sen ist, das ist nun in so unendlich herrlicher Weise erfüllt! Woher soll man in meinen
Lebensjahren noch einen neuen Inhalt für das weitere Leben nehmen?» — Heinrich von
Sybel an Hermann Baumgarten (27.1.1871) // Mommsen W. J. (Hrsg.) Deutsche Partei-
programme (см. примеч. 343). S. 152.
Мы, немцы, никогда не понимали принцип национальности в том

грубом и преувеличенном смысле, что будто все немецкоязычные ев-
ропейцы должны принадлежать к нашему государству. Мы почитаем
удачей для мирного сообщения на континенте, что границы наций, так
сказать, не процарапаны ножом по земной коре […] Если […] в цен-
тре континента существуют две большие империи, одна — паритетная
и чисто немецкая, другая — католическая и многоязыкая, но оплодо-
творяемая немецкой культурой, — кто посмеет утверждать, что такое
состояние унизительно для национальной гордости немцев?423
Тридцать с небольшим лет спустя точки зрения либералов карди-

нально переменились. В своей знаменитой речи по случаю вступления
в должность профессора Фрайбургского университета — она стала «ис-
крой, из которой возник либеральный империализм в вильгельмовской
Германии»424 — Макс Вебер выдвинул требование коренной переори-
ентации германской политики: «Мы должны понять, что объединение
Германии было юношеской выходкой, которую нация совершила на ста-
рости лет, выходкой настолько дорогостоящей, что лучше было бы
от нее воздержаться, если бы она представляла собой завершение,
а не отправную точку политики Германии как мировой державы»425.
Это не была программа территориальных завоеваний, Вебер говорил
с позиций экономического дарвинизма, движимый опасением, что нем-
цы «в экономической борьбе за существование» потерпят поражение,
если германское «национальное государство» как «мирская державная
423
«Wir Deutschen haben das Nationalitätsprinzip niemals in dem rohen und über-
treibenden Sinne verstanden, als ob alle Europäer deutscher Zunge unserem Staate ange-
hören müßten. Wir betrachten es als ein Glück für den friedlichen Verkehr des Weltteils,
daß die Grenzen der Nationen nicht gleichsam mit dem Messer in die Erdrinde einge-
graben sind […] Wenn […] in der Mitte des Weltteils zwei große Kaiserreiche bestehen,
das eine paritätisch und rein deutsch, das andere katholisch und vielsprachig, doch von
deutscher Gesittung befruchtet — wer darf behaupten, daß ein solcher Zustand für den
deutschen Nationalstolz demütigend sei?» — Treitschke H. von. Österreich und das Deut-
sche Reich (1871) // Idem. Aufsätze, Sсhriften und Reden / Hrsg. K.M. Schiller. Meers-
burg, 1929. Bd. 3. S. 521.
424
Ср.: Mommsen W. J. Max Weber und die deutsche Politik 1890–1920. Tübingen,
1974. S. 76.
425
«Wir müssen begreifen, daß die Einigung Deutschlands ein Jugendstreich war,
den die Nation auf ihre alten Tage beging und seiner Kostspieligkeit halber besser unter-
lassen hätte, wenn sie der Abschluß und nicht der Ausgangspunkt einer deutschen Welt-
machtpolitik sein sollte». — Weber M. Der Nationalstaat und die Volkswirtschaftspolitik
(1895) // Idem. Gesammelte politische Schriften / Hrsg. J. Winckelmann. Tübingen, 1971.
S. 23.
организация нации» и «носитель» ее «экономических и политических

державных интересов» не сумеет обеспечить грядущим поколениям
то «пространство для маневра […] в мире», которое нужно для «вечной
борьбы за сохранение и взращивание нашей национальной породы»426.
Ведущее энергичную внешнюю политику национальное государ-
ство, чьим глобальным политическим амбициям должны быть под-
чинены все народно-хозяйственные и социально-политические сооб-
ражения, — так были расставлены приоритеты у Вебера. У Фридриха
Наумана иерархия их была ровно противоположной: в его мышле-
нии была сильная христианско-социальная составляющая, и с его
точки зрения сильное национальное государство являлось прежде
всего «средством для проведения социальной реформы в стране»427.
Это интересный контраст, выглядящий как повторение характерного
для либералов до 1848 года конфликта целей — «свобода или един-
ство» — в новых условиях национально объединенной Германии в век
индустрии и империализма. Демократия и императорская власть: та-
ков был не только заголовок опубликованной Науманом в 1900 году
программной работы, но и его ответ на «национальный вопрос», ко-
торый встал «после создания Германской империи», — вопрос об ин-
дустриализации428. Решить этот вопрос, считал Науман, можно только
в одном случае: если императорская власть и демократия будут идти
вместе и в процессе своего сотрудничества претерпят изменения: «им-
ператорская власть, — писал он еще четырьмя годами раньше в жур-
нале Hilfe, — должна стать социальной, а масса — национальной»429.
Массу щедрый на неологизмы Науман называл «индустриальным
трудовым народом», той «частью народа», которой уже в силу одной
только постоянно растущей ее численности принадлежит будущее
и «естественная политическая формула» которой — «демократия»430.
«Патриотизм массы, — гласило пророчество Наумана, — должен по-
явиться и появится, и когда это произойдет, тогда никто не сможет
вырвать из рук у отечественной массы первое политическое право
гражданина немецкого государства. Отечественная демократия непо-
426
Weber M. Der Nationalstaat und die Volkswirtschaftspolitik (1895). S. 2, 14–15.
427
Mommsen W. J. Max Weber und die deutsche Politik. S. 136.
428
Naumann F. Demokratie und Kaisertum (1900) // Idem. Werke / Hrsg. H. Laden-
dorf, T. Schieder, W. Uhsadel. Köln; Opladen, 1964. Bd. 2. S. 56.
429
Naumann F. Einleitung // Die Hilfe. Jg. 3. 1896. No. 21, цит. по: Momm-
sen W. J. Einleitung // Idem. Demokratie und Kaisertum. S. XL.
430
Naumann F. Demokratie und Kaisertum. S. 82–83.
бедима. На ней покоится народное будущее»431. Тем самым история

понятий «народ», «нация» и «масса» достигла новой кульминационной
точки: в выдвинутой Науманом концепции «национальной народной
императорской власти на демократической основе»432 нация, народ,
масса и демократия превратились в политические величины, которые
хотя и не были полностью равнозначны друг другу, но все же внутренне
были явным образом неразрывно едины.
XII.3. Консерваторы
Следующей политической группировкой, занявшей позитивную
позицию в отношении новооснованной Германской империи, были
прусские консерваторы, однако у них это был шаг, вызванный главным
образом соображениями тактики предвыборной борьбы, и, совершая
его, они делали оговорку, что одобрят империю только при условии
сохранения в ней федералистской структуры433. В воззвании по случаю
создания Германской консервативной партии 7 июня 1876 года гово-
рилось: «Мы хотим укреплять и расширять завоеванную для нашего
отечества свободу на почве имперской конституции в интересах на-
ции». Однако сразу вслед за заявлением о верности идее единой нации
следовала оговорка о федерализме: «Мы хотим, чтобы в рамках этого
единства сохранялась правомерная самостоятельность и своеобразие
отдельных государств, провинций и племен»434. Этой концепции фе-
дералистски структурированной нации консерваторы неуклонно при-
держивались. Еще в январе 1914 года их лидер Хайдебранд совершенно
открыто высказывал ту «прусскую национальную точку зрения», на ко-
торой стояла консервативная партия в своих суждениях:
431
«Der Patriotismus der Masse wird und muß kommen, und wenn er kommt, dann
kann einer vaterländischen Masse niemand das erste politische Recht des deutschen
Staatsbürgers aus der Hand nehmen. Eine vaterländische Demokratie ist unbesiegbar. Sie
ist die Trägerin der Volkszukunft». — Ibid. S. 100.
432
Mommsen W. J. Einleitung. S. XL.
433
Ср.: Booms H. Die Deutschkonservative Partei. Preußischer Charakter, Reichsauf-
fassung, Nationalbegriff. Düsseldorf, 1954. S. 10 ff.
434
«Wir wollen die für unser Vaterland gewonnene Einheit auf dem Boden der
Reichsverfassung in nationalem Sinne stärken und ausbauen»; «Wir wollen, innerhalb
dieser Einheit die berechtigte Selbständigkeit und Eigenart der einzelnen Staaten, Pro-
vinzen und Stämme gewahrt werde». — Gründungsaufruf der Deutschen Konservati-
ven Partei (1876) // Mommsen W. J. (Hrsg.) Deutsche Parteiprogramme (см. примеч.
343). S. 67.
Мы хорошие немцы и в полнейшей мере ценим национальные

великие ценности, которыми мы обязаны Германской империи […]
Но вот чего мы ни при каких обстоятельствах потерпеть не можем,
так это того, чтобы […] в нашу правовую сферу […] вторгались […]
нам не хочется отказываться от прав нашего прусского государства,
чтобы отдать их империи435.
Соответственно, немецкая национальность понималась

не как порождение этноязыковой общности и, тем более, не как ре-
зультат политического волеизъявления, а как гражданство империи,
которое возникает лишь в результате принадлежности человека к од-
ному из входящих в эту империю государств. По словам депутата
рейхстага Вестарпа, «понятие польской национальности», которое
приводили в полемике противники прусского колонизационного
законодательства, есть величина неизвестная германскому государ-
ственному праву. «Поляки — прусские граждане, и, поскольку они
прусские граждане, они — граждане Германской империи. Они входят
в германский народ […] Они не имеют права говорить об особой
польской национальности»436. Если задаться вопросом о причинах
такого сравнительно прохладного, сводящегося к аргументам госу-
дарственного права, отношения консерваторов к «нации», то наряду
с заботой о сохранении прусской самостоятельности надо прежде
всего указать на их страх перед отменой трехклассной избирательной
системы, существовавшей в Пруссии: это было избирательное право,
приносившее им непропорциональные преимущества и обеспечи-
вавшее их ведущее положение в самом крупном из государств им-
перии437. Не в последнюю очередь поэтому они и оперировали двумя
435
«Wir sind gute Deutsche und würdigen in vollstem Maße die nationalen großen
Werte, die wir dem Deutschen Reiche verdanken […] Was wir aber unter keinen Umstän-
den dulden können, das ist, daß […] in unsere Rechtssphäre […] eingegriffen wird; […]
wir haben keine Lust, Rechte unseres preußischen Staates aufzugeben, um sie dem Reiche
auszuliefern». — Wilhelm von Heydebrand und der Lasa. Rede (15.1.1914) // Stenogra-
phische Berichte über die Verhandlungen des Preußischen Abgeordnetenhauses. 22. Le-
gislaturperiode. 2. Session. 1914. Berlin, 1914. Bd. 1. S. 250, 264–265.
436
«Die Polen sind preußische Staatsangehörige, und weil sie preußische Staatsange-
hörige sind, sind sie deutsche Reichsangehörige. Sie gehören zum deutschen Volke […]
Sie haben nicht das Recht, von einer besonderen polnischen Nationalität zu sprechen». —
Westarp K.F.V. Graf von. Rede (25.2.1909) // Stenographische Berichte über die Ver-
handlungen des Deutschen Reichstags. Bd. 12. Legislaturperiode. 1. Session. 1909. 1909.
Bd. 7. S. 7144.
437
Ср.: Ritter G. A. Die deutschen Parteien (см. примеч. 308). S. 36–37.
понятиями «народ»: первое относилось к устройству и управлению

отдельного государства, которые, как было сказано уже в манифесте
консервативной партии, должны «основываться […] не на всеобщем
избирательном праве, а на существующих от природы группах и ор-
ганичных разделениях народа»438. Второе же относилось к империи,
где, как выразился депутат Дитрих во время одного из многочис-
ленных дебатов в рейхстаге по вопросу об избирательном праве,
«важнейшие национальные вопросы, армия, флот, колонии являют-
ся предметом наших забот». В них «весь народ» должен принимать
«равное участие», — здесь нужно «апеллировать к национальному
чувству всех»439. Таким образом, народ государства (Staatsvolk) и на-
род империи (Reichsvolk), иерархия и равенство политических прав,
сословная дифференциация внутри страны и национальная сомкну-
тость вовне — представляли собой не жесткие альтернативы, а ком-
плементарные элементы одной и той же концепции, специфически
консерваторской концепции немецкой нации, устроенной по прин-
ципу федерализма, и народа, разные части которого имеют разные
политические права.
Однако поверх этого более старого, федералистского семанти-
ческого слоя в понятии нации у консерваторов накладывался более
новый, аннексионистско-народнический (völkisch) слой. Этот процесс
был форсирован ассоциациями, создававшимися начиная с 1890-х
годов для защиты экономических интересов и для агитации. Так,
в 1893 году Союз сельских хозяев, который как бы изнутри захватил
Германскую консервативную партию440, преобразовал не только орга-
низацию, но и ее идеологию и категориальный аппарат441, и все более
разраставшаяся аннексионистская программа созданного в 1891 году
Пангерманского союза (который, правда, следует считать надпартий-
ным оппозиционным движением)442 постепенно стала засасывать
438
Gründungsaufruf der Deutschen Konservativen Partei (см. примеч. 433). S. 68.
439
Dietrich H.A.C. Rede (19.2.1910) // Stenographische Berichte über die Verhand-
lungen des Deutschen Reichstags. 12. Legislaturperiode. 2. Session. 1909/1910. 1910.
Bd. 2. S. 1414.
440
Ср.: Ritter G. A. Die deutschen Parteien (см. примеч. 308). S. 24.
441
Ср.: Puhle H.-J. Agrarische Interessenpolitik und preußischer Konservatismus
im wilhelminischen Reich (1893–1914). Ein Beitrag zur Analyse des Nationalismus in
Deutschland am Beispiel des Bundes der Landwirte und der Deutsch-Konservativen Par-
tei. Hannover, 1966. S. 274 ff.
442
Ср.: Schilling K. Beiträge zu einer Geschichte des radikalen Nationalismus in der
wilhelminischen Ära 1890–1909. Die Entstehung des radikalen Nationalismus, seine
Einflußnahme auf die innere und äußere Politik des Deutschen Reiches und die Stellung
консерваторов, и этому ее действию они, несмотря на определенные

оговорки, уже не способны были сопротивляться, особенно после
начала Первой мировой войны443. В одном периодическом издании
Союза сельских хозяев говорилось: «Наше государство национально,
оно немецкое и должно таким оставаться или не существовать во-
все. Государства без народной (volklich) основы и своеобразия несут
в себе зародыш смерти и становятся жертвами быстрого крушения
или медленного умирания»444, а председатель Пангерманского союза
Генрих Класс в своей статье о целях войны в 1917 году призывал
наконец отказаться от «вечной оглядки на интересы чужих народов»
и мерить цену победы в соответствии с верховным законом самосо-
хранения — а это в его понимании означало «только по потребно-
стям своего народа»; на французской территории он призывал создать
«военную границу» и упрочить ее с помощью «политики расчистки
и пересадки»; и, наконец, он говорил о «земельном голоде немецко-
го народа», который нужно утолить «занятием земли» и «народным
переделом земли (völkischе Feldbereinigung)» в России445: все это по-
казывает, что вульгарно-дарвинистская и аннексионистская радика-
лизация понятия народа и нации в Германии обрела политическую
вирулентность уже в вильгельмовскую эпоху.
Поиск корней этого мышления в истории идеологии поведет нас,
впрочем, еще дальше в прошлое — к зарождению консервативной
критики культуры. Сначала ее поборниками были лишь маргиналы,
стремившиеся обличать внутреннюю пустоту и внешние ограничения
новооснованной бисмарковской империи и надеявшиеся их преодо-
леть. Ведущими фигурами этого направления были Пауль де Лагард
и Юлиус Лангбен446. Мир политических представлений гёттингенского
востоковеда Пауля де Лагарда, в котором ключевое место занимало
von Regierung und Reichstag zu seiner politischen und publizistischen Aktivität. Köln,
1968. S. 13 ff.
443
Ср.: Booms H. Die Deutschkonservative Partei (см. примеч. 432). S. 126 ff.
444
«Unser Staat ist national, ist deutsch und muß so bleiben, wenn er überhaupt
bleiben soll. Staaten ohne volkliche Grundlage und Eigenart tragen den Todeskeim in
sich und verfallen einem jähen Zusammenbruche oder einem langsamen Absterben». —
Oertel G. [ohne Titel] // Deutsche Tageszeitung. 1899. 11. Sept. No. 426, цит. по: Puh-
le H.-J. Agrarische Interessenpolitik (см. примеч. 440). S. 90–91.
445
Class H. Zum deutschen Kriegsziel. Eine Flugschrift. München, 1917. S. 10, 13–14,
36 ff., 47.
446
Cр.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1866–1918. München, 1990. Bd. 1: Ar-
beitswelt und Bürgergeist. S. 523–524, 825 ff.; Stern F. Kulturpessimismus als politische
Gefahr. Eine Analyse nationaler Ideologie in Deutschland. Bern; Stuttgart, 1963. S. 25 ff.
понятие народа, обрел четкие очертания уже в 1875 году. Под «наро-
дом» Лагард понимал прежде всего объединение индивидов, которое,
однако, могло обрести значимость только тогда, «когда народная сущ-
ность […] в индивидах проявит себя: это значит, когда сознание общей
для всех людей основной и племенной натуры проснется и осознает
свое отношение к великим фактам истории». Кроме того, народ и на-
ция, рядом с которыми государство выступало лишь в качестве «до-
полнения» (Supplement), представляли собой сословно-патриархально
структурированный организм, состоящий «из одних господ» — от им-
ператора как верховного «представителя нации» до «домохозяев, учите-
лей и кормильцев (Haus-, Lehr- und Brotherren)», которые имеют право
чувствовать себя «родными братьями князей». И, наконец, еще одно
понимание «народа» у Лагарда — это духовная общность, которую,
однако, уже не должны более раскалывать исторические религии
(они подлежат запрету), а должна объединить новая, «национальная
религия»447. Если не считать радикального требования отмены уко-
ренившихся традиционных конфессиональных общностей, то подоб-
ные представления еще вполне вписывались в рамки традиционной
консервативной мысли. Новым было и имело бόльшие последствия
для радикалистской «теневой линии»448 в развитии германской полити-
ческой культуры то обстоятельство, что Лагард выступал решительным
поборником последовательной политики аннексий и германизации.
Включение в состав империи Бельфора и российской части Польши
для гарантии обороноспособности Германии в случае войны на два
фронта; «германизация» Познани и Западной Пруссии как вклад
в решение социального вопроса, проблем эмиграции и обеспечения
унтер-офицеров; превращение Австрии в «государство-колонию Гер-
мании», которое должно будет оттягивать на себя немецких эмигран-
тов так долго, «пока от всех этих жалких мелких национальностей
(Nationalitätchen) [Австрийской] империи ничего не останется»449 —
так выглядела его территориально-политическая программа всего
через четыре года после основания Германской империи. Но Лагард
не знал меры и смог еще больше расширить эту программу, дополнив
447
«wann die Volkheit […] in den Individuen zu Worte kommt: das heißt, wann das
Bewußtsein der allen einzelnen gemeinsamen Grund- und Stammnatur wach, und sich
über ihr Verhältnis zu großen Tatsachen der Geschichte klar wird». — Ср.: Lagarde P. de.
Über die gegenwärtige Lage des deutschen Reiches. Ein Bericht (1875) // Idem. Deutsche
Schriften. Göttingen, 1920. S. 128, 132–133, 146.
448
Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1866–1918 (см. примеч. 445). Bd. 1. S. 824.
449
Lagarde P. de. Über die gegenwärtige Lage. S. 118, 121–122.
ее к тому же расистскими и антисемитскими элементами, как показы-

вает его эссе Ближайшие обязанности немецкой политики 1886 года.
Здесь немцы объявлены «господствующей расой» Австрии, а польские
евреи названы «палестинцами», которых надо «выдворить», потому
что они — «смертельный яд для всякого незрелого народа». О том,
какого размаха достигли его планы «создания Центральной Европы,
которую можно назвать, скажем, Germanien» и какие военные операции
и мероприятия в области демографической политики он готов был
ради этого одобрить, можно судить по его планам аннексий в России:
Земля, которую добром или злом надо получить от России, долж-

на быть достаточно обширна, чтобы в Бессарабии и к северо-востоку
от нее поселить всех живущих в Австрии и Турции румын (за выче-
том румынских евреев, которых вместе с евреями Польши, России
и Австрии надо сплавить в Палестину или еще лучше на Мадагаскар)
как подданных короля Карла. Эта политика несколько ассирийская,
но кроме нее другой нет. Немцы мирный народ, но они убеждены
в своем праве жить самим, причем жить как немцы, и убеждены в том,
что у них есть миссия среди всех наций земли: если им мешают жить
как немцам, то им мешают исполнять свою миссию, и тогда они имеют
право прибегнуть к насилию450.
У Юлиуса Лангбена, чья вышедшая в 1890 году книга Рембрандт

как воспитатель в кратчайший срок стала бестселлером451, подобные
представления подверглись еще большей радикализации. При этом
понятие народа у Лангбена изначально снова отправлялось от того,
что обобщенно можно назвать антиэгалитарной концепцией консер-
ваторов, направленной против того проекта общества, который был
выдвинут Великой Французской революцией:
450
«Das von Rußland in Gutem oder in Bösem zu erwerbende Land muß weitläufig
genug sein, um in Bessarabien und nordöstlich von ihm auch alle in Österreich und der
Türkei lebenden Rumänen (weniger der mit den Juden Polens, Rußlands und Österreichs
nach Palästina oder noch lieber nach Madagaskar abzuschaffenden rumänischen Juden)
als Untertanen des Königs Karl anzusiedeln. Diese Politik ist etwas assyrisch, aber es gibt
keine andere mehr als sie. Die Deutschen sind ein friedfertiges Volk, aber sie sind über-
zeugt von dem Rechte, selbst, und zwar als Deutsche, zu leben, und überzeugt davon, daß
sie für alle Nationen der Erde eine Mission haben: hindert man sie als Deutsche zu leben,
hindert man sie, ihrer Mission nachzugehen, so haben sie die Befugnis, Gewalt zu brau-
chen». — Lagarde P. de. Die nächsten Pflichten deutscher Politik (1886) // Idem. Deutsche
Schriften. S. 431, 441, 448, 423.
451
Nipperdey Th. Deutsche Geschichte 1866–1918 (см. примеч. 445). Bd. 1. S. 826–827.
Сколь угодно большое число индивидов, полностью равных между

собою в правах, никогда не является народом; это даже не армия, а стадо
[…] Народ состоит из бюргеров, крестьян, художников, дворян, князей;
это множество людей (Menge), имеющее много пестрых оттенков, при-
чем эта пестрота оттенков подчиняется определенным законам; если эти
законы не соблюдать, то народное тело заболевает, а если полностью
от них отказаться, то оно умирает452.
Одним из таких «законов», которые Лангбен, как он считал, вывел,

был принцип вождя: «Монархическое призвание немецкого народа
выражено уже самим словом народ (Volk — folk), ибо оно исходно озна-
чает дружину (Gefolge), а у дружины обязательно должен быть вождь
(Führer)». Второй «закон» у Лангбена — «принцип корпоративного
членения» или «социальной аристократии»: его он понимал прежде
всего как оружие в борьбе против «социал-демократии» и якобы тож-
дественной ей «нечленораздельной, неоплодотворенной, неоживлен-
ной человеческой массы»: «неимущий […] всегда относится к черни,
равно как и вся социал-демократия; эту чернь надо снова превратить
в народ. Она должна […] образовать часть аристократического це-
лого; это, конечно, может произойти только на национальной базе;
и таким образом аристократизация сегодняшней социал-демокра-
тии станет одновременно ее национализацией»453. В качестве треть-
его «закона» уже достаточно отчетливо проступало у Лангбена то,
что впоследствии в виде идеологии «крови и почвы» привело к столь
фатальным последствиям: утверждение о «прирожденном земляном
характере (Erdcharakter) немецкого народа» и приравнивание «народа»
и «крестьянства» (Volkstum и Bauerntum), «народной души» и «кре-
стьянской души»; затем предположение, что «врожденный характер
452
«Eine auch noch so große Anzahl unter sich ganz gleichberechtigter Individuen ist
niemals ein Volk; sie ist nicht einmal ein Heer, sondern eine Herde […] Ein Volk besteht
aus Bürgern, Bauern, Künstlern, Edlen, Fürsten; es ist eine buntschattierte, und zwar nach
bestimmten Gesetzen buntschattierte Menge; beachtet man diese Gesetze nicht, so wird
der Volkskörper krank, und gibt man sie gar ganz auf, so stirbt er». — Langbehn J. Remb-
randt als Erzieher. Von einem Deutschen. Weimar, 1922. S. 141.
453
«Der monarchische Beruf des deutschen Volkes wird schon durch das Wort
Volk — folk — selbst ausgedrückt; denn dasselbe bedeutet ursprünglich Gefolge; zu ei-
nem Gefolge aber gehört notwendig ein Führer»; «Der Besitzlose […] gehört stets zum
Pöbel, so auch die gesamte Sozialdemokratie; dieser Pöbel muß wieder in Volk verwandelt
werden. Er muß den […] Teil eines aristokratischen Ganzen bilden; natürlich kann dies
nur auf nationaler Basis geschehen; und somit wird eine Aristokratisierung der heutigen
Sozialdemokratie zugleich eine Nationalisierung derselben sein». — Ibid. S. 117, 141–142.
немцев» глубже всего ощущается в его «определении» как «арийского»,

причем Лангбен был убежден, что «арийская кровь» хочет и будет
«одерживать верх над любой другой»; далее, требование, чтобы Гер-
мания всеми силами сопротивлялась «огромной массе современных,
то есть плебейских, евреев», которые суть «яд» для немцев и с кото-
рыми надо «и обращаться как с таковым»; и наконец — ожидание,
что «политика кровного родства», которая дотоле распространялась
на внутренние племена (Stämme) Германии, распространится «сперва
духовно, а позже, может быть, и действительно» на внешние ее пле-
мена, чтобы Germania начала «всех своих детей собирать вокруг себя»
и объединила их в одну «будущую Великую Германию»454.
Если посмотреть на все эти артикулированные маргинальны-
ми консервативными критиками культуры представления вместе,
то нетрудно заметить, что они образовали семантический субстрат
радикально антисемитской народно-националистической (völkisch)
идеологии. Арсенал представлений, которым суждено было оказать
на политическое мышление и действие немцев в последующие полвека
более чем роковое влияние, был, как видим, в основном сформирован
уже около 1890 года.
XII.4. Католики
Остаются католики и социал-демократы — две крупные поли-
тические группировки, чье самопонимание было подчеркнуто (хотя
и по-разному) интернационалистским и которым трудно было поддер-
живать малогерманское национальное государство, — не в последнюю
очередь потому, что в первые два десятилетия своего существования
обе они были объявлены врагами империи и оттеснены на обочину
политической жизни дискриминационными законодательными мера-
ми. Данные меры иллюстрировали кардинальную «смену функции»
национализма, превратившегося из эмансипационной и оппозицион-
ной идеологии в концепцию, используемую правительством для дисци-
плинирования и собирания нации455. Но не менее интересны, чем сами
эти меры, были их долгосрочные последствия: они способствовали
тому, что группировки, против которых они были направлены, стали,
как только давление было ослаблено, обнаруживать все бόльшую го-
454
Langbehn J. Rembrandt als Erzieher. S. 183 ff., 193–194, 242, 211 ff.
455
Winkler H. A. Der Nationalismus (см. примеч. 309). S. 61.
товность к уступкам; пусть и не отказываясь от своих базовых миро-

воззренческих убеждений, они все же начали приспосабливать свою
практическую политическую деятельность к неоспоримой реальности
национального государства. Запоздалое примирение католиков с им-
перией, начавшееся в то время, когда либералы и консерваторы уже
предавались империалистическим мечтаниям, отразилось и в лекси-
коне этой группировки.
Тем тенденциям внутри германского католического лагеря, ко-
торые были представлены фигурой майнцского епископа Кеттелера,
выступавшего за более позитивное отношение к созданной Бисмар-
ком империи, культуркампфом был нанесен тяжелый удар456. Сам
Кеттелер был вынужден в 1873 году признать, что «на то доверие,
с которым большинство католиков в Германии встретило новообра-
зование империи […] они получили самый отталкивающий, самый
жесткий, самый враждебный ответ»457. Поэтому, хотя он и продол-
жал рекомендовать своим единоверцам конструктивную позицию, он
не мог отказаться от тех национальных оговорок, которые высказы-
вал еще тогда, когда был создан Северогерманский союз458. Когда Кет-
телер называл Германскую империю «крупным авансом», который
«был выдан […] праву немецкого народа создать единую великую
нацию», и когда он неуклонно требовал, чтобы сохранялся тесный
союз «двух братских народов — Австрии и Германии», чтобы Пруссия
полностью отказалась от «осуществления унитарного государства»,
по справедливости признавая вместо этого «совершенно оправдан-
ное своеобразие отдельных германских земель»459, он тем самым ука-
зывал на то, что имперская нация, созданная по малогерманскому
принципу, была в сущности нацией неполной и что ее государствен-
ная конструкция должна была сохранить федералистское устройство,
чтобы католики могли ее поддерживать: это, таким образом, была
федералистская оговорка, которая — в отличие от оговорки, выдви-
нутой Германской консервативной партией, — была продиктована
не про-, а антипрусскими мотивами.
456
Ср.: Morsey R. Die deutschen Katholiken und der Nationalstaat zwischen Kul-
turkampf und Erstem Weltkrieg // Historisches Jahrbuch. 1970. Bd. 90. S. 31 ff.; Grün-
der H. Nation und Katholizismus im Kaiserreich // Langner A. (Hrsg.) Katholizismus,
nationaler Gedanke und Europa seit 1800 (см. примеч. 329). S. 67–68.
457
Ketteler W. E. von. Die Katholiken im Deutschen Reiche. Entwurf zu einem politi-
schen Programm. Mainz, 1873. S. VII.
458
См. параграф XI.3, примеч. 333.
459
Ketteler W. E. von. Die Katholiken im Deutschen Reiche. S. 14–15, 17.
По мере того как правительство ослабляло давление на католиков,

возрастала их готовность к интеграции в национальное государство.
Эта трансформация сознания перешла в течение 1890-х годов в новое
качество, проявившееся, во-первых, в том, что центристская фракция
в рейхстаге поддержала все крупные национальные законопроекты
в области торговли, финансов, права, армии, флота и колониальной
политики, а во-вторых — в целом ряде внепарламентских изъявле-
ний лояльности460. Карл Бахем в своей неоднократно прерывавшей-
ся бурными аплодисментами речи на Съезде католиков в Дортмунде
в 1896 году говорил:
Когда и где католики Германии и Пруссии хоть раз проявили не-

достаток воли к самопожертвованию ради нации и недостаток рвения
в исполнении национального долга? Может быть, в 1870–1871 годах,
когда они все до последнего человека […] пошли на фронт, чтобы от-
разить несправедливое нападение кровного врага — француза? […] Мы
в своей национальной верности никогда не колебались, и если бы все
немцы всегда были настроены столь же национально, как католики, то,
воистину, старая германская империя никогда бы не погибла и не при-
шлось бы, проливая реки крови, нам завоевывать новую германскую
империю.
Само собой разумеется, продолжал Бахем, «что верующие католи-

ки радовались бы больше, если бы и новый императорский дом при-
надлежал к их конфессии», и тем не менее они «безо всякой задней
мысли» признали новый «исторический факт» и подчинились ему.
«И если союзные немецкие монархи, во главе с императором, нас по-
ведут к высоким и благородным национальным целям, то мы первые
готовы с энтузиазмом за ними последовать»461. Эта энтузиастическая
460
Ср.: Morsey R. Die deutschen Katholiken. S. 36 ff., 49 ff.
461
«Wann und wo haben die Katholiken Deutschlands und Preußens es jemals an
nationalem Opfermut und nationalem Pflichteifer fehlen lassen? Etwa im Jahre 1870/71,
als sie alle Mann für Mann […] ins Feld zogen, um einen ungerechten Angriff des franzö-
sischen Erbfeindes abzuwehren? […] Wir haben in unserer nationalen Treue nie gewankt,
und wenn alle Deutschen stets ebenso national gesinnt gewesen wären, wie die Katholi-
ken, so wäre das alte deutsche Reich führwahr niemals untergegangen, und es wäre nicht
notwendig geworden, unter Strömen von Blut uns ein neues deutsches Reich zu erkämp-
fen»; «daß gläubige Katholiken sich mehr freuen würden, wenn auch das neue Kaiser-
haus ihrer Konfession angehörte»; «Und wenn die verbündeten deutschen Fürsten, und
an ihrer Spitze der Kaiser, uns zu hohen und edlen nationalen Zielen führen, so sind wir
die ersten, die bereit sind, ihnen mit Begeisterung zu folgen». — Bachem K. Rede (Aug.
готовность следовать, это примирение с историческими фактами, это

чувство долга и верность идее невзирая на разрывы в истории империи,
эта идеология кровной вражды — все указывает на то, что понятие на-
ции для католиков в корне изменило свое значение. Разумеется, звучали
и предостерегающие, взывающие к благоразумию голоса: например,
теолог-моралист Йозеф Маусбах, преподававший в Мюнстере, с боль-
шой озабоченностью наблюдал, как «буйно разрастаются чрезмерный,
разобщающий народы национализм и еще более негуманная, натура-
листская расовая теория», и считал, что католическая церковь — уже
хотя бы в силу своей «интернациональности» — обязана «противо-
действовать всякому опасному для сохранения мира перерождению
национального чувства»462. Но такие голоса серьезного воздействия
на практическую политику не оказывали.
XII.5. Социал-демократы
И наконец, если говорить о германской социал-демократии, то ее
интерпретация понятий народа и нации обнаруживала, с одной сторо-
ны, сильную интернационалистскую составляющую, но, с другой сто-
роны, скорее гражданские и демократические, нежели экономические
и материалистические акценты. В Готской программе 1875 года гово-
рилось: «Хотя Социалистическая рабочая партия Германии действует
прежде всего в национальных рамках, она сознает интернациональ-
ный характер рабочего движения и исполнена решимости претворить
в жизнь все обязательства, которые он налагает на рабочих, чтобы
осуществить на деле братство всех людей»463. На взгляд Маркса, ко-
торого ознакомили с проектом программы, этого было решительно
недостаточно. В опубликованной лишь в 1891 году Критике Готской
1896) // Verhandlungen der 43. General-Versammlung der Katholiken Deutschlands zu

Dortmund, 23. — 27.8.1896. Dortmund, 1896. S. 191.
462
Mausbach J. Nationalismus und christlicher Universalismus // Hochland. 1912.
Bd. 9. S. 402, 598.
463
«Die sozialistische Arbeiterpartei Deutschlands, obgleich zunächst im nationalen
Rahmen wirkend, ist sich des internationalen Charakters der Arbeiterbewegung bewußt
und entschlossen, alle Pflichten, welche derselbe den Arbeitern auferlegt, zu erfüllen, um
die Verbrüderung aller Menschen zur Wahrheit zu machen». — Das Gothaer Programm
der Sozialistischen Arbeiterpartei Deutschlands (1875) // Mommsen W. J. (Hrsg.) Deut-
sche Parteiprogramme (см. прмеч. 343). S. 313; см.: Friedemann P., Hölscher L. Internati-
onale // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. 1982.
Bd. 3. S. 367 ff.
программы, направленной прежде всего против лассальянцев в рядах

новооснованной партии, он отверг интернационализм германских
социал-демократов как «заимствованную у буржуазной Лиги мира
и свободы фразу, которая должна сойти за эквивалент международ-
ного братства рабочих классов разных стран в их совместной борьбе
против господствующих классов и их правительств» и с едкой насмеш-
кой прибавил, что «на самом деле интернационализм программы стоит
еще бесконечно ниже, чем интернационализм партии свободной тор-
говли»: она и делает кое-что для того, чтобы сделать торговлю меж-
дународной, и отнюдь не удовлетворяется сознанием того, что все на-
роды у себя дома занимаются торговлей464.
В 1896 году на страницах журнала Die Neue Zeit состоялась поле-
мика между Розой Люксембург и Карлом Каутским по вопросу о поли-
тическом значении независимости Польши. При чтении ее возникает
впечатление, что это было продолжение спора об интернационализме
1875 года. Камнем преткновения стала неприкрыто проводившаяся
польскими социалистами в Германии и Австрии агитация за восста-
новление польского национального государства465. Роза Люксембург
считала такой образ действий абсолютно неприемлемым, равнознач-
ным созданию искусственной «границы, разделяющей» польский,
германский и австрийский пролетариат. Вместо того чтобы «делать
главным вопросом национальное угнетение, которое само по себе есть
для рабочих явление второстепенное» и тем самым преследовать стра-
тегию, ведущую к «затушевыванию классовой позиции», надо, полагала
она, «централизующее действие капитализма» использовать, а «суще-
ствующие государственные границы как исторически данный факт»
принять, чтобы тем самым «ускорить» «момент», когда «окончательная
победа пролетариата полностью освободит и польскую нацию»466. Этот
строгий интернационализм Карл Каутский не готов был разделять.
464
«dem bürgerlichen Freiheits- und Friedensbund entlehnte Phrase, die als
Äquivalent passieren soll für die internationale Verbrüderung der Arbeiterklassen im
gemeinschaftlichen Kampf gegen die herrschenden Klassen und ihre Regierungen […],
daß das internationale Bekenntnis des Programms noch unendlich tief unter dem der
Freihandelspartei [stehe]». — Marx К. Randglossen zum Programm der deutschen Ar-
beiterpartei. Kritik des Gothaer Programms (1875) // MEW. 1962. Bd. 19. S. 24 (цит. по:
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. 1961. С. 22, 23. — Примеч. пер.).
465
Ср. об этом прежде всего: Wehler H.-U. Sozialdemokratie (см. примеч. 377).
S. 122 ff.
466
Luxemburg R. Neue Strömungen in der polnischen sozialistischen Bewegung in
Deutschland und Österreich // Die Neue Zeit. 1896 (reprint: 1972). Bd. 14/2. S. 208–209,
211, 216.
В ответной статье, озаглавленной Finis Poloniae?, он указывал на то,

что «материализм фроелейн Люксембург» однобок, в частности потому,
что он игнорирует языковой аспект: «Общественное производство, вся
общественная жизнь невозможны без языка […] В приложении к Поль-
ше это значит […] что, несмотря на таможенные границы, несмотря
на различность практических задач социал-демократии в Германии,
Австрии и России, языковая общность образует более прочные узы,
нежели боевое товарищество в практических боях», поэтому на ме-
ждународных конгрессах польские социал-демократы из всех трех им-
перий выступают «как отдельная нация»; поэтому в каждой из стран
ими ведется именно национальная польская агитация. Опасность того,
что польская социал-демократия, пока сотрудничающая с СДПГ, по-
грязнет «в мелкобуржуазном национализме», существует, но — успо-
каивал Каутский — «мы должны доверять нашей партии настолько»,
чтобы быть уверенными: «она в состоянии справиться с теми опасно-
стями, которые встречают ее при вступлении в жизнь»467.
Эти две полемики с достаточной ясностью показывают, что соци-
ал-демократия в Германской империи была далека от теоретической
проработки и прояснения понятия нации468. Восходящие к Марксу
и Энгельсу экономические и интернационалистские семантические
составляющие, с одной стороны, и восходящие к Лассалю либераль-
но-демократические — с другой, жестко противостояли друг другу,
и концепции, которая могла бы обеспечить консенсус, разработано
не было. При таких обстоятельствах особенно интересно проследить,
как социал-демократия в своей практической политике противостояла
«тем опасностям», которые встретили ее «при вступлении в жизнь».
В качестве примера можно взять вопрос об Эльзасе-Лотарингии. Если
до 1891 года ведущие представители социал-демократов недвусмыс-
ленно высказывались в том смысле, что их партия осуждает аннексию
этих территорий как элементарное нарушение права народов на са-
467
«Das gesellschaftliche Produzieren, das ganze gesellschaftliche Leben ist unmög-
lich ohne Sprache […] Auf Polen angewendet besagt das, […] daß trotz der Zollgrenzen,
trotz der Verschiedenheit der praktischen Aufgaben der Sozialdemokratie in Deutsch-
land, Oesterreich und Rußland, die Sprachgemeinschaft ein festeres Band bildet als die
Kampfgenossenschaft in den praktischen Kämpfen»; «so viel Vertrauen müssen wir
schon zu unserer Partei haben, daß sie im Stande ist, den Gefahren zu begegnen, die der
Eintritt in das Leben mit sich bringt». — Kautsky K. Finis Poloniae? // Ibid. S. 521–522.
См. параграф XIV.4.
468
О развитии в Австро-Венгрии см.: Mommsen H. Die Sozialdemokratie und die
Nationalitätenfrage im habsburgischen Vielvölkerstaat. I. Das Ringen um die supranatio-
nale Integration der zisleithanischen Arbeiterbewegung, 1867–1907. Wien, 1963.
моопределение, то впоследствии они уже ограничивались лишь тем,

что критиковали отдельные детали того особого конституционно-пра-
вового статуса, которые Эльзас и Лотарингия получили в качестве од-
ной из земель империи469. Переход к более прагматическому взгляду
на проблему наметился уже в конце 1889 года, когда Август Бебель
с трибуны рейхстага заявил, «что, хотя сегодня о безоговорочном воз-
врате Эльзаса-Лотарингии Франции, как я признаю, речи, естественно,
быть не может, все же первая заповедь и самая священная задача наших
государственных деятелей должны бы заключаться в том, чтобы по-
пытаться создать такие условия относительно этой земли […] которые
обеспечили бы прочные дружественные и мирные отношения между
Германией и Францией». Уже хотя бы в силу включенных в нее огово-
рок эта рекомендация производит довольно неискреннее впечатление;
к тому же она совершенно не согласуется с тем, что Бебель говорил
непосредственно перед этим, а именно: «народы» имеют «неоспоримое
право на самоопределение», а «огромное большинство населения Эль-
заса-Лотарингии враждебно германской империи»470. Это колебание
между верностью принципам и оппортунистическими соображения-
ми, которое объяснялось стремлением социал-демократов преодолеть
политическую изоляцию и не подавать больше повода для дискрими-
национных мер, не позволявших им присоединиться к национально-
му консенсусу, в 1914 году дошло до того, что СДПГ проголосовала
за военные кредиты. В заявлении социал-демократической фракции
рейхстага говорилось:
Для нашего народа и его свободного будущего в случае победы

русского деспотизма […] будет поставлено под удар многое, если не все
[…] Сейчас мы осуществляем то, что мы всегда подчеркивали: мы
не оставляем в час опасности наше отечество на произвол судьбы […]
Мы требуем, чтобы войне, как только цель обеспечения безопасности
будет достигнута и противники склонятся к миру, был положен конец
469
470
«daß, wenn heute von einer bedingungslosen Zurückgabe von Elsaß-Lothringen
an Frankreich naturgemäß, wie ich anerkenne, nicht die Rede sein kann, es doch aber
das erste Gebot und die heiligste Aufgabe unserer Staatsmänner sein müßte, zu versu-
chen, ob nicht ein Verhältnis in bezug auf dieses Land […] sich herstellen ließe, das diese
Beziehungen zwischen Deutschland und Frankreich zu dauernd freundschaftlichen und
dauernd friedlichen mache». — Bebel A. Rede (30.10.1889) // Stenographische Berich-
te über die Verhandlungen des Deutschen Reichstags. 7. Legislaturperiode. 5. Session.
1889–1890. 1889. Bd. 1. S. 45.
посредством такого мирного договора, который сделает возможной

дружбу с соседними народами. Мы требуем этого не только в инте-
ресах международной солидарности, за которую мы всегда боремся,
но и в интересах немецкого народа […] Руководствуясь этими положе-
ниями, мы одобряем запрашиваемые военные кредиты471.
К прежнему либерально-демократическому интернационализму,

который был направлен на объединение не пролетариев, а народов всех
стран, добавился, таким образом, новый национальный патриотизм,
которого дотоле не было в представлениях (в остальном весьма гете-
рогенных) социал-демократов о народе и нации. Сорок с лишним лет
спустя после создания Германской империи лояльность по отношению
к нации овладела и теми, кто изначально был от нее дальше всего:
это, пожалуй, можно считать самым неоспоримым доказательством
интегрирующей силы принципа «нации» — силы, которая еще раз про-
демонстрировала, что особенную мощь она приобретает в моменты
противостояния с внешним врагом.
Бернд Шёнеман
XIII. Лексикологическая ретроспектива*

Оглядываясь на «эпоху водораздела» с середины XVIII по середи-
ну XIX века, сравним пять энциклопедических и толковых словарей:
Цедлера, Аделунга, Кампе, Брокгауза (1820) и Блунчли-Братера. Они
принадлежат к разным жанрам, но все дефинируют нашу двойную
471
«Für unser Volk und seine freiheitliche Zukunft steht bei einem Sieg des russi-
schen Despotismus […] viel, wenn nicht alles auf dem Spiel […] Da machen wir wahr,
was wir immer betont haben: Wir lassen in der Stunde der Gefahr das eigene Vaterland
nicht im Stich. Wir fordern, daß dem Kriege, sobald das Ziel der Sicherung erreicht ist,
und die Gegner zum Frieden geneigt sind, ein Ende gemacht wird durch einen Frieden,
der die Freundschaft mit den Nachbarvölkern ermöglicht. Wir fordern dies nicht nur
im Interesse der von uns stets verfochtenen internationalen Solidarität, sondern auch im
Interesse des deutschen Volkes […] Von diesen Grundsätzen geleitet, bewilligen wir die
geforderten Kriegskredite». — Erklärung der SPD-Reichstagsfraktion (4.8.1914) // Steno-
graphische Berichte über die Verhandlungen des Deutschen Reichstags. 13. Legislaturpe-
riode. 2. Session. 1914. 1914. Bd. 3. S. 9.
*
За помощь при подготовке этого раздела я благодарю участников одного
из семинаров, а также особенно И. Борн, Хо Кьюн Ким и У. Край.
терминологию с претензией на нормативность, независимо от того,

идет ли речь о предмете или о словах. В области семантики сравнение
позволяет наблюдать как стабильную структуру, так и скачкообразные
новации, которые осознанно регистрировались или инициировались.
В принципе, понятие «народ» на протяжении всего рассматриваемого
времени оставалось прежде всего понятием политическим, связанным
с государством, тогда как слово «нация» обычно использовалось в до-
политическом значении, но с осциллирующими приближениями к по-
нятию «народ». Социальное понятие «толпа» (Menge) (а после 1800 года
также «масса») постепенно повышалось в статусе и политизировалось.
XIII.1. «Толпа», «масса» и «народ»

В обиходном языке, бесспорно, наблюдался континуитет традици-
онного использования слова Volk как обозначения для большого ко-
личества людей (в словарях немецкого языка — также для большого
количества животных). Однако к концу «эпохи водораздела» баланс
решительно сместился. В словаре Цедлера определение еще очень об-
щее: «Вообще народом (Volck) называется собрание множества людей»,
но если оно происходит непреднамеренно, то «ничего значительного
не отмечается»472. По сравнению с однозначно политическим смыс-
лом преднамеренного собрания народа (= civitas) социальное значение
слова Volck — «толпа» (Menge) — является общепринятым, но почти
не стоящим упоминания.
Аделунг делил Kollektivum толпы (Menge) на сословные катего-
рии, которые все назывались (хотя бы когда-то в прошлом) «наро-
дом» (Volk): «семья, […] прислуга, […] солдаты […] (например, die
preußischen Völker — “прусские войска”)» или «низшие классы членов
нации или народа […] которые добывают себе пропитание трудом
своих рук». Поскольку это наименование обычно воспринимается
как обладающее «презрительной коннотацией (Nebenbegriff)», писал
Аделунг, писатели в последнее время стараются за неимением друго-
го слова «снова облагородить» слово Volk473. Таким образом, в период,
472
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon aller Wissenschaften und Küns-
te. Bd. 50. Halle; Leipzig, 1746 (reprint: Graz, 1982). Sp. 362 (статья Volck.)
473
«Familie, […] Gesinde, […] Soldaten […] (z.B. die preußischen Völker) oder
die unteren Classen der Glieder einer Nation oder eines Volkes […] welche sich von der
Handarbeit nähren». — Adelung J. C. Versuch (см. примеч. 157). Bd. 4. Sp. 1612 (cм. ста-
тью Volk.)
предшествовавший Великой Французской революции, понятие «народ»

пытались освободить от его сословных (связанных именно с низшим
сословием) значений и превратить в общее понятие не только в поли-
тическом, но и в социальном смысле.
Тем же путем со всей решительностью последовал Кампе. По его
определению, это понятие тоже еще описывает большое количество
людей определенной сословной принадлежности, однако он фиксиру-
ет около 140 словосочетаний со словом Volk, в которых проявляется
направляющая и инновативная сила этого понятия, — в частности,
Volksgenoß и Volksgenossin (досл. «товарищ по народу», «товарка по на-
роду»), Volksgeist («дух народа» — определяется как «господствующий
образ мысли и чувства народа и большой массы в каждом народе») вме-
сте с Zeitgeist («дух времени»), Volksherrschaft (= Democratie), Volkskrieg
(«народная война» — прежде всего американцев против англичан),
Volksstimme («глас народа» — vox populi, vox Dei) и так далее. Поня-
тие Volk стало одним из главных (Leitbegriff), тогда как Nation было
для Кампе «словом иностранным»894а, и если о «большей части наро-
да», которая, по вполне понятным причинам, является «более грубой
894а
Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Braunschweig, 1811 (reprint:
Hildesheim; N. Y., 1970). Bd. 5. S. 436–437. Ср.: Idem. Wörterbuch zur Erklärung und
Verdeutschung der unserer Sprache aufgedrungenen fremden Ausdrücke. Ein Ergän-
zungsband zu Adelungs und Campes Wörterbüchern (1801). 2. Aufl. Braunschweig, 1813
(reprint: Hildesheim; N.Y., 1970). S. 431 (cм. статью Nation.) Здесь предлагается сло-
во Volk, поскольку оно «двусмысленно» (в отличие от того, что сказано в статье
Volk издания 1811 года), использовать только для «большого множества (die große
Menge, le peuple) или для низших классов народа», а «для нации» — в смысле «го-
сударственного народа (Staatsvolk)» — «исключительно […] слово ‘народность (Völ-
kerschaft)’». Суффиксом -schaft, происходящим от слова schaffen (творить, создавать,
строить), подчеркивается «в двояком значении — выстраивать (anordnen) и быть
устроенным (beschaffen sein)», — что подразумеваться могут «несколько народов
вместе взятых и как одно целое», так как в государственно-политическом понима-
нии (ср. примеч. 494). Что касается слова «национальный», то без «этого прилага-
тельного» можно обойтись, если использовать «составные слова» с корнями Land
(здесь — «страна») — например, Landesversammlung (буквально — «собрание стра-
ны») — или Volk — например, Volkswille (буквально — «воля народа»): Ibid. S. 431
(статья national.) И, наконец, слово Nationalitaet, по мнению Кампе, можно было бы
просто перевести на немецкий с помощью слова Volksthümlichkeit или Volkseigenheit
(приблизительно «народное свойство», «народное качество»): Ibid. S. 432 (статья
Nationalitaet.) — Революционный и взывающий к идентичности пафос французских
понятий притупляется за счет перевода их частично с помощью старых, сословных,
а частично с помощью новообразованных, но старомодных слов. Это очень сильно
отличается от терминологических неологизмов, которые в тот же период встреча-
ются, например, у Арндта или Яна (ср. параграф IX.10).
и необразованной», так говорят с пренебрежением, то, считал Кампе,

дело тут только в высокомерии меньшинства, которое, возвышаясь
над народом, считает себя «изысканнее и лучше». Таким образом,
Кампе резко критиковал сословную самооценку, заложенную в том,
как понятие «народ» употребляла буржуазия образования, и выступал
за надсословный, общий характер этого понятия474.
Словарь Брокгауза в издании 1820 года, которое сильнее всего
проникнуто духом романтизма, идет еще дальше. В силу своей ко-
личественной и качественной значимости понятие «народ» должно
было стать здесь социально-интегративным. При этом автор словарной
статьи одним из первых использовал в позитивном смысле и понятие
массы, лишая его сословной составляющей. «Благородство националь-
ного характера», писал он, проявляется в наиболее чистом виде как раз
там, где он себя «не осознает», то есть в «сильной и неиспорченной
массе народа», тогда как его «теневые стороны» обнаруживаются среди
«высших сословий»475.
Сорок лет спустя Блунчли, будучи юристом и весьма четко разли-
чая термины, мыслил в том же направлении. Когда, глядя сверху вниз,
«крупные массы […] особенно из самых низших слоев» или тем бо-
лее «самые низы пролетариата» называют «народом» (das «Volk»), это,
по мнению Блунчли, «вульгарный способ изъясняться», и «это нена-
учное словоупотребление привело к большой путанице и беде. Оно
лишило понятие народа его достоинства», оно означает, что говорящий
относится к «пониженному в достоинстве народу как к чему-то едино-
му», оно способствует «высокомерию у монархов и высших классов».
Оттого, что «чернь […] и демагоги» усвоили это выражение, «настоя-
щий народ и его права» терпят «урон»476.
Как видим, на протяжении многих десятилетий наши образован-
ные и ученые авторы пытались добиться того, чтобы понятия, описы-
вающие социальные группы, — Menge и Masse — и политическое поня-
тие Volk стали однородны. Эта попытка нормировать и реформировать
обиходный язык, насильно объединить понятия «народ» в значении
«массы» и «народ» в значении «народа государства (Staatsvolk)» потер-
пела неудачу — и будет терпеть неудачи и впредь. Тихий призыв к де-
474
Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Bd. 5. S. 433 (статья Volk und
Komposita.)
475
[Brockhaus] Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie für die gebildeten Stände. 5.
Aufl. Leipzig, 1820. Bd. 6. S. 717 ff. (статья Nation, Nationalität, Nationalcharakter.)
476
Bluntschli J. C. Nation und Volk, Nationalitätsprinzip // Bluntschli J. C., Bra-
ter K. L. T. Deutsches Staatswörterbuch. Stuttgart; Leipzig, 1862. Bd. 7. S. 155.
мократизации не находил со времени Великой Французской революции

своего семантического осуществления. Не способствовала ему и воз-
можная, казалось бы, двойная терминология с использованием слов
Nation и Volk (в отличие от французской дихотомии nation vs. peuple).
XIII.2. «Нация» как догосударственное понятие,

«народ» как политическое понятие: попытки
установления нормы
Все авторы проанализированных нами словарей отмечали в ка-
кой-то момент, что области употребления слов Nation и Volk перекры-
ваются или пересекаются477. И тем не менее они как лексикографы
старались давать ясно дифференцированные определения. Тенденция
этих определений однозначна: Nation — в основном понятие догосудар-
ственное, Volk — главным образом политическое. Эта давняя традиция
языка ученых прервалась только в конце XIX века, когда господствую-
щие позиции стал занимать народный (völkisch) и демократический
язык и начало использоваться введенное романтиками понятие наро-
да, одновременно догосударственное и государственное, направленное
против понятия «нация» и стирающее различия.
Цедлер считал очевидным, что слово «Volck, лат. populus» означает,
как у Цицерона и Августина, «большое количество или кучу людей»,
которые объединились в общество, чтобы отстаивать «одинаковые пра-
ва и выгоды» — короче говоря, «общее благо». Поэтому «сам народ»
также «называется civitas». Цедлер различал «три вида народа, из ко-
торых обычно состоят государства (Republiquen)»478 — в зависимости
от того, образовалось ли то или иное общество путем договора, насилия
или заселения новых земель. Все истории о происхождении государств
Цедлер относил к области легенд, признавая только библейский свод
народов (Völkertafel), и то после долгих попыток критической компиля-
ции. На этом основании Цедлер вывел и теологическое доказательство
477
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon (см. примеч. 471). Bd. 23. 1740
(reprint: 1982). Sp. 902 (статья Nation); Adelung J. C. Versuch. Bd. 4. Sp. 1225 (cм. статью
«Volk»); Campe J. H. Wörterbuch. Bd. 5. S. 434 (cм. статью Völkerschaft); [Brockhaus].
Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie. 5. Aufl. Bd. 6. S. 718 (статья Nation); Bluntsch-
li J. C., Brater K. L. T. Staatswörterbuch (статья Nation und Volk.)
478
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Bd. 50. Sp. 362 (статья Volck);
cр.: Cicero. De rep. 1, 26; Augustinus. De civ. Dei. 19, 21.
того минимума общего, что есть у народов: ни один народ, считал он,
не является атеистическим.
А если при этом в нравах народов существуют большие различия,
вплоть до «привитой враждебности»479 между двумя народами — на-
пример, между англичанами и шотландцами, французами и испанцами,
немцами и поляками и мн. др., — то, по мнению Цедлера, природные
объяснения годятся лишь с большими оговорками. Важнее — пере-
мены, происходящие с течением времени: «В каждом столетии есть
свои хорошие и плохие нравы». Однако ссылки на дух времени Цедлер
решительно отметал: ссылаться на «какой-то дух, который действует
в то или иное время», на Genius sаeculi — это ученое «суеверие», писал
он и приводил теоретическое обоснование, которое может претендо-
вать на истинность и в наши дни: «Не может служить причиной время
само по себе, но лишь те вещи, которые в это время существуют»480.
Поэтому истинные различия между народами Цедлер искал, руко-
водствуясь дифференцированной причинной теорией, — например,
в изменении нравов или в климатических факторах. И, как полага-
лось просвещенному автору, в заключение он констатировал, что все
народы равноправны — как каждый народ внутри себя, так и с другими
народами. «Глас народа — глас Божий»481.
На фоне этой концепции, основанной на теории естественного пра-
ва и в этом смысле политической, становится понятно, почему Цедлер
пытался, насколько возможно, противопоставить «нацию» «народу».
Он признавал, что в немецком языке, вслед за латинским и француз-
ским, под «нацией» понимается «некое объединенное множество гра-
ждан», которые «имеют одинаковые привычки, нравы и законы»482.
Тем не менее все приводимые Цедлером примеры были нацелены
на то, чтобы оторвать понятие нации от единой территории прожи-
вания (что противоречило изложенной им в статье Народ климати-
479
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Bd. 50. Sp. 373 (статья Volck.)
480
Ibid. Sp. 370.
481
«Vox populi, vox Dei». — По Бюхманну, самый старый источник — это Се-
нека (Seneca. Rhetor. Controv. 1, 1, 10): «Crede mihi, sacra populi lingua est» (Büch-
mann G. Geflügelte Worte. Der Zitatenschatz des deutschen Volkes. 23. Aufl. Berlin, 1907.
S. 349). Бюхманн возводит этот оборот к фразе Гесиода (Hesiod. Erg. 5, 763–764):
«Никогда не исчезнет тот слух, который часто повторял разный народ, ибо Бог сам
есть слух». Семантически это объяснение проблематично. Выражение Цедлера от-
личается тем, что оно обогащено спинозианским элементом: голос природы и го-
лос Бога в нем соединяются.
482
Zedler J. H. Großes vollständiges Universallexicon. Bd. 23. Sp. 901–902 (статья
Nation.)
ческой теории), то есть отделить понятие догосударственной нации

от государственного территориального принципа. Самые различные
по своему «образу жизни и обычаям» нации могут, по словам Цедле-
ра, жить на общей земле, как венды среди немецкой нации или евреи
по всему миру483. Но не место рождения, а «отец» (или «у евреев —
мать») определяет нацию, или — как во Франции — кредитор либо
хозяин определяет судьбу «военнопленного». Поэтому «можно сказать,
что слово ‘нация’ противопоставляется образу различных наций, ко-
торые живут в одной округе и на самом деле называются народом»484.
Направленность аргументации ясна. «Народ» как понятие поли-
тическое закрепляется за населением, организованно проживающим
на некой территории, а «нация» терминологически определяется глав-
ным образом через семейное происхождение, нравы, обычаи и при-
вычки (в том числе сословий и сект)485. При этом бросается в глаза,
что языковой критерий, хотя имплицитно и он должен подразумевать-
ся, приведен только для нации евреев. Еще существовавшую в то время
гуманистическую традицию, согласно которой немецкая «нация» опре-
делялась преимущественно через единый язык — прежде всего через
становившийся для нее единым благодаря книгопечатанию письмен-
483
Ibid. — Истинное своеобразие еврейского народа получает у Цедлера тео-
логическое толкование. Евреи, которые в ветхозаветные времена были «склонны
к бунтам», начиная с эпохи Нового Завета постоянно несут наказание «за поноше-
ние, которому они подвергли Христа»; от этого они стали меланхоличными, ску-
пыми и раболепными. Так Господь в гневе Своем не попускает им создать «могу-
чую монархию», ведь они, «живя рассеянными по всему миру, переписываясь друг
с другом, могли бы собрать жуткое количество народа» [Ibid. Bd. 50. Sp. 371 (статья
Volck)] — теологическая версия универсальной теории заговора.
484
«kann man sagen, daß das Wort Nation dem Inbegriff verschiedener Nationen,
die in einem Bezirke wohnen, und eigentlich ein Volck (Populus) heißt, entgegengesetzt
werde». — Ibid. Bd. 23. Sp. 902–903 (статья Nation.)
485
У Цедлера зафиксирован также «национализм», толкуемый как существо-
вавший прежде принцип деления студентов-«земляков» в университетах. Этот
«национализм», отмечал он, «наряду с пенализмом среди студентов был отменен
полвека назад высшим приказом властей». Однако он продолжал существовать
в Лейпциге, поскольку там одни должности были постоянными, а на других про-
исходила ротация между представителями саксонской, майсенской, франкон-
ской и польской наций; в Падуе и в Париже с его «четырьмя нациями, как то:
французы, пикардийцы, нормандцы и немцы», — тоже. Это раннее свидетельство
того, как понятие, оканчивающееся на -изм, которое в наше время обозначает
движение, тогда могло еще использоваться для описания домодерных и догосу-
дарственных форм организации. О самом раннем из известных случаев его упо-
требления см.: Hübner J. Reales Staats- und Zeitungslexicon. Leipzig, 1704; cр. пара-
граф IX.6, примеч. 180.
ный язык486 — то есть все еще по дополитическим критериям, Цедлер

игнорировал. Но в скором времени языку было суждено стать важным
критерием определения нации, хотя и не превратиться в новый крите-
рий различия между «нацией» и «народом»: ведь понятие «язык» можно
было и употреблять в дополитическом значении, и политизировать.
Аделунг, хотя его словарь был посвящен не предметам, как у Цед-
лера, а истории языка, все же придерживался заданного последним
канона. Аделунг пытался провести различие между такими единицами,
которые можно определить по догосударственным признакам, — их он
называл «народами» или «нацией», — и целостностями, организован-
ными государственно. Называться последние могли точно так же. Од-
нако в том, что касается предметов, Аделунг по традиции нормативно
закрепил альтернативность значений: Nation у него — «коренные жи-
тели страны, имеющие общее происхождение и говорящие на общем
языке, независимо от того, образуют ли они одно государство или раз-
делены на несколько»487. Таким образом, «нация» дефинирована как до-
государственное явление. А понятие Volk, если оно не употребляется
в его социальном и специфическом для обозначения слоя значении488,
Аделунг определял почти точно так же, привязывая «народ» к «об-
щему предку» или «общему языку». Впрочем, признавал он, именно
такое понимание стало реже встречаться «с тех пор, как было введено
иностранное слово ‘нация’ в этом значении»489. Таким образом, консер-
вативный Аделунг зафиксировал для этих двух слов — якобы нового,
но старого слова «нация» и слова «народ» — конвергенцию в догосу-
дарственном значении. Но когда политический критерий все же был
введен, он предпочел для «государственного народа» (Staatsvolk) взять
слово Volk, а не Nation: в этом был скрытый выпад против Франции.
Аделунг исходил из традиционной сословной действительности, ко-
гда писал, что «иногда слово Volk выражает также политическое объ-
единение и означает множество людей, которые подчинены одному
486
Об этом см.: Giesecke M. Der Buchdruck in der frühen Neuzeit. Eine historische
Fallstudie über die Durchsetzung neuer Informations- und Kommunikationstechnologi-
en. Frankfurt a.M., 1991 (с многочисленными примерами национального самоопре-
деления в немецкой печати).
487
«Nation sind die eingebornen Einwohner eines Landes, sofern sie einen gemein-
schaftlichen Ursprung haben, und eine gemeinschaftliche Sprache reden, sie mögen übri-
gens einen einzigen Staat ausmachen oder in mehrere verteilt sein». — Adelung J. C. Ver-
such. 1777. Bd. 3. Sp. 742 (статья Nation).
488
См. примеч. 472.
489
Adelung J. C. Versuch. Bd. 4. Sp. 1613 (статья Volk).
и тому же главе, пусть даже они при этом и относятся к разным племе-
нам и языкам»490. Дореволюционный плюрализм не совпадающих друг
с другом государственных народов и догосударственных наций Аделунг
попытался терминологически развести. В этом ему — под давлением
революционного французского понятия nation в значении Staatsvolk —
помог специфически немецкий неологизм «народность» (Völkerschaft):
«Это слово, очевидно, было введено в недавние времена, чтобы уйти
от многозначного слова Volk и от прилипшей к нему в большинстве слу-
чаев презрительной коннотации»491. Тем самым Аделунг опередил яко-
бинцев, которые позже попытались поднять в статусе понятие peuple,
означавшее народ как общественный слой, и сделать его синонимом
государственно-правового термина nation. «Французская нация, фран-
цузы» сказать можно, писал Аделунг, а «французский народ» — нельзя,
разве что «французская народность»492. С точки зрения социальной
истории Аделунг с его попытками нормативных дефиниций был очень
близок к реальности. Ведь если французское понятие нации (nation) —
аналогично римскому populus — означает государственно-правовую
единицу, то в социальной реальности Германии можно было говорить
только о сумме народов, о социально, лингвистически и этнически ге-
терогенной Völkerschaft. В период Великой Французской революции
и позже это было верно и для французской нации.
Кампе — противник Аделунга, внимательно относившийся к рево-
люции, — воспользовался этой дефиницией, чтобы в противовес со-
циальному и политическому плюрализму понятия Völkerschaft создать
новаторское собирательное понятие «немецкий народ» (deutsches Volk),
по аналогии с «нацией», — понятие, в котором заключены программа
и ожидание.
Если Цедлер еще разделял свои дефиниции понятий на относя-
щиеся к сфере теологии, к сфере естественного права и к сфере все-
общей истории, а Аделунг, при всем своем нежелании, не мог обой-
тись без использования французского нового коллективного понятия
нации, то Кампе принял этот вызов и конкретно определил понятие
«немецкий народ» как обращенное в будущее.
490
«Zuweilen drückt Volk auch die politische Verbindung aus und bezeichnet eine
Menge Menschen, welche unter einerlei Oberhaupte stehen, wenn sie gleich von verschie-
denen Stämmen und Sprachen sind». — Ibid.
491
«Das Wort ist vermutlich in den neuern Zeiten eingeführt worden, dem vieldeu-
tigen Worte Volk und dem demselben in den meisten Fällen aufklebenden verächtlichen
Nebenbegriffe auszuweichen». — Ibid. Sp. 1614 (статья Völkerschaft).
492
Ibid. Sp. 1613 (статья Volk).
Сначала Кампе зафиксировал сословные, описательные понятия,

обозначавшие множество людей, такие как Schiffsvolk (команда кораб-
ля), Volk in der Kirche («народ в церкви», а уже не Kirchenvolk — «цер-
ковный народ»), Mannsvolk («мужчины», «мужская часть населения»),
Frauenvolk («женщины», «женская часть населения») или «все множе-
ство жителей страны», с тем чтобы потом отделить от них то поня-
тие народа, которое без презрительной коннотации охватывает всех
людей, «которые живут под властью одного и того же правительства
или при одинаковом государственном строе и обычно еще и говорят
на одном и том же языке», то есть образуют «устойчивое целое»493.
Кампе подчеркнуто отказывается использовать применительно к та-
кому народу, определенному через язык и государство, понятие «на-
ция» или тем более называть его вслед за Аделунгом «народностью»,
чтобы избежать негативных ассоциаций, вызываемых словом Volk
в обиходном языке. Он ищет общее понятие «немецкий народ», одна-
ко не находит никакого соответствия ему в действительности: «Часто
приходится говорить и читать о британском, французском, шведском,
испанском и прочих народах. Только немецкого народа, к сожалению,
до сих пор не было, и остается надеяться, что он когда-нибудь под-
нимется из развалин Германской империи»494. Словарь Кампе, насы-
щенный эмпирическим материалом и семантически чуткий, однознач-
но определил с помощью этого понятия то, что можно было сказать
о народе на рубеже XVIII–XIX веков. Плюралистичную как в сослов-
ном, так и в территориально-государственном отношении общность
немцев, как было известно каждому по собственному опыту, нельзя
было категоризовать ни как «народ, который состоит из множества
мелких народов или племен (нацию)», ни как математическую сумму
«немецких народностей, австрийцев, баварцев, швабов, франконцев,
саксонцев, пруссаков и других, которые населяют Германию»: лучше
всего эта общность описывалась новым, терминологически абсолютно
точным собирательным существительным «народность» (Völkerschaft).
Понятие «немецкий народ» было для Кампе прогностическим, а «на-
родность» — диагностическим.
493
«unter derselben Regierung und in einerlei Staatsverfassung leben und gewöhn-
lich auch eine und dieselbe Sprache reden», also «ein bestehendes Ganzes bilden». —
Campe J. H. Wörterbuch. Bd. 5. S. 433 (статья Volk.)
494
«Man spricht und liest vielfach von dem britischen, französischen, schwedischen,
spanischen etc. Volke. Nur an einem deutschen Volke hat es leider gefehlt, und man muß
hoffen, daß eins aus den Trümmern des deutschen Reichs einst erstehen werde». — Ibid.
Немцев, которые в силу несовершенного государственного устрой-

ства были объединены в одно целое, но в силу различных государствен-
ных устройств, правительств и так далее в отдельных частях Германии
представляли собой довольно сильно отличающиеся друг от друга
и чужие друг другу части, тоже нередко называли Völkerschaft, како-
вое название им более подходит, нежели название Volk […] Поэтому
можно, пожалуй, говорить «немецкая народность», но не «немецкие
народности»495.
Дефиниция Кампе — аутентичное свидетельство поразительно

адаптивной продуктивности немецких терминологических новообра-
зований того времени. Volk как понятие, отражавшее политическое
ожидание, было привязано к новому и диагностически точному соби-
рательному понятию Völkerschaft. Многообразие сословного и террито-
риально-государственного происхождения членов будущего одного не-
мецкого народа, а также минимальный уровень общности между ними
были выражены производным от слова Volk во множественном числе
собирательным существительным (Völker). То, что в диахронной пер-
спективе уже нельзя было рассматривать как «империю» и еще нельзя
было рассматривать как «народ», — множество народов, подчиненных
разным правителям, — было синхронизировано в Völkerschaft, ставшем
залогом потенциального единства в многообразии.
С чисто семантической точки зрения в этом понятии получило
выражение проблемное поле, которое, независимо от специфиче-
ски немецкой коннотации рубежа XVIII–XIX веков, свидетельствует
о структурированной модерности. Хотя в обществе существуют разно-
образные генетические, языковые, культурные, религиозные, а сегодня
еще и «этнические» определения народа, они не исключают полити-
ческой связи и могут образовывать «народность» (Völkerschaft), даже
если одного однородного народа из них создать и невозможно. Понятие
Völkerschaft, таким образом, заключало в себе идею сочетания мини-
495
«Man hat die Deutschen, welche durch eine mangelhafte Verfassung zwar zu ei-
nem Ganzen vereiniget waren, aber doch durch verschiedene Verfassungen und Regie-
rungen etc. der einzelnen Teile Deutschlands ziemlich voneinander verschiedene und sich
fremde Teile waren, oft auch Völkerschaft genannt, welcher Name für sie auch passender
ist als der Name Volk […] Man kann daher wohl die deutsche Völkerschaft, aber nicht
die deutschen Völkerschaften sagen». — Ibid. S. 434–435 (статья Völkerschaft.) — Со-
ставные слова с элементом Völker-, по мнению Кампе, имели тенденцию «усиливать
понятие множества» и при этом «избегать» негативной коннотации (Nebenbegriff)
низшего слоя, характерной для слова Volk.
мальной гомогенности и максимальной гетерогенности, а такое было

осуществимо только на началах федерализма. Семантика была мудрее,
чем могли представить себе те, кто ею пользовался. Об этом свидетель-
ствует словарь Брокгауз издания 1820 года.
Автор открыто отказался от того, чтобы рассматривать пробле-
мы федерализма, связанные со «старой» немецкой «нацией»: вместо
этого он в статье Нация, национальность, национальный характер
набросал пафосную картину культурной и языковой нации, явно
имея при этом в виду единый немецкий народ. Слова Volk и Nation
с учетом их догосударственного самостоятельного развития он ис-
пользовал почти как синонимы. В лексикологическом плане впервые
было констатировано, что «немецкий народ […] изначально состоял
из многих племен», но теперь никто не смог бы возвести свою родо-
словную к какому-то одному «племени народа» (Volksstamm) — пре-
жде всего по причине смешения с «народами славян»496. Тем не ме-
нее в историософски ориентированной статье Нация говорилось,
что главным признаком «национальности» является «одинаковое
происхождение и язык», а из этого можно делать выводы о «на-
циональном характере»497. Однако роль природы в национальном
многообразии человечества — например, роль климата или тело-
сложения — автор оценивал сравнительно невысоко. Главным он
считал развитие культуры — оно придавало понятию временнόе
измерение и динамику, о которых шла речь отдельно, под словом
Nationalbildung («национальное образование».) Роль подлинной силы,
движущей развитие нации и обеспечивающей ее индивидуальность,
автор отводил языку. Его влияние охватывает и по-разному разви-
тые «органы речи», и «единую систему обозначений», и «мышление
и творчество», которые формируют нацию. «Язык есть национальная
собственность и национальная святыня народа». Именно поэтому
писателям и философам, великим мужам и великим умам принадле-
жит ведущая роль: они, выступая посредниками между индивидами
и человечеством, должны продвигать вперед дело «национального
образования»498.
Слово «нация» стало понятием, связанным с культурным дви-
жением, и — несмотря на универсалистские идеалы — в силу зави-
496
[Brockhaus]. Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie. 5. Aufl. 1820. Bd. 10. S. 448
(статья Volk, Volksstamm.)
497
Ibid. Bd. 6. S. 717 (статья Nation.)
498
Ibid. S. 722 (статья Nationalbildung.)
симости от языка оно заключало в себе жесткий критерий, по кото-

рому одни люди в нацию включались, а другие из нее исключались.
Хотя концепция языка не была принципиально политической, язык
как политическая интеграционная сила стал приобретать все более
взрывоопасный политический потенциал. Впрочем, Брокгауз тоже шел
по традиционному пути. Там, где речь заходила о политике, понятие
«народ» применялось в издавна употребительном смысле499. «Ибо
не всегда народ состоит из одной нации, точно так же, как не все-
гда одна нация образует один народ. Понятие народа в узком смысле
указывает на государство, которое (как, например, прусское) точно
так же может охватывать несколько наций, как одна нация (напри-
мер, немецкая) включает в себя несколько народов или государств»500.
Как видим, тут, назло всем французским веяниям, была сохранена
без всяких изменений строгая теоретическая оппозиция: с одной сто-
роны — народ, связанный с государством, с другой — существующая
помимо политики нация. Только в обиходном языке это противопо-
ставление сглаживалось: «Самый веселый народ в Германии — пожа-
луй, австрийский», так как там отмечают и «дни народных праздни-
ков», в то время как немецкая нация, к сожалению, все еще не имеет
«никакого организуемого повсеместно национального праздника»501.
Идея национального праздника нацелена на конвергенцию народа
и нации в культурном, языковом и политическом смысле.
Вызывавшим зависть идеалом была Франция, в устройстве ко-
торой государственный народ, нация и государство совпадали. Там,
говорится в словаре Брокгауз, можно найти «национальный характер,
национальное единство и национальную честь», которых в Германии
можно и должно достичь лишь посредством «национального воспита-
ния» и «национального образования»502. Как выясняется, специфически
499
Ср.: Ibid. Bd. 10. S. 448 (статья Volk): «Зачастую [слово Volk] означает вся-
кое объединенное одним правительством или в одном государстве множество лю-
дей; зачастую правителя и народ противопоставляют друг другу, в каковом случае
под последним [понимают] всех подданных (subditi)». Эта дефиниция, в XVIII веке
общепринятая, теперь стала достоянием консервативного лагеря.
500
«Denn nicht immer besteht ein Volk aus einer Nation, so wie nicht immer eine
Nation ein Volk bildet. Der Begriff des Volks im engern Sinn nämlich deutet auf einen
Staat hin, welcher (wie der preußische) eben sowohl mehrere Nationen begreifen kann,
als eine Nation (z. B. die deutsche) mehrere Völker oder Staaten umfaßt». — Ibid. Bd. 6.
S. 718 (статья Nation.)
501
Ibid. S. 724 (статья Nationalfeste.)
502
Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie. S. 717 ff. (статья Nation.)
модерное понятие языковой и культурной нации тоже образовалось

как политическое понятие, описывавшее будущее.
Блунчли осмыслял — с точки зрения государственного и между-
народного права — уже политические последствия, которые понятие
«культурная нация» возымело к 1862 году, то есть в то десятилетие,
когда шли войны, приведшие к объединению Германии. В своей де-
финиции он пытался следовать традиционному словоупотреблению,
но вынужден был констатировать, что за счет его немцы отчуждались
от Запада. «Французы и англичане часто говорят о нации там, где не-
мец предпочтет выражение ‘народ’, и, наоборот, о peuple, people там, где
мы скорее скажем ‘нация’». Запад, считал Блунчли, понимает «под на-
цией политически объединенную общность», а слова peuple или people
означают «неорганичное, связанное лишь общим нравом и языком
или местожительством множество». Немецкое же «языковое чутье
предпочитает чисто культурную общность скорее называть нацией,
а народом — только государственную общность». Те «упорные недора-
зумения и заблуждения», которые возникали по причине этого несо-
впадения между Германией и Западом в словоупотреблении, вызывали
сожаление Блунчли, однако он пытался этимологически обосновать
правильность именно немецкого варианта, «ведь слово Nation указы-
вает на родовое происхождение, на расу, то есть на этническую взаи-
мосвязанность, а слово Volk (populus) — на политические узы. Таким
образом, по сравнению с народом ‘нация’ является понятием природ-
ным или общекультурным, а ‘народ’ — понятием государственным»503.
Пусть значения слов и развивались в диаметрально противоположные
стороны, обозначавшиеся ими реалии, по мнению Блунчли, по-преж-
нему поддавались аналогичной терминологической идентификации.
Западные и немецкие понятия еще допускали буквальный перевод.
Так, например, понятие «нация» Блунчли определял динамически:
«Все понятие нации […] подвижно и переменчиво, потому что оно
основано главным образом на духовной общности». В противопо-
ложность этому, «народ» — понятие, относящееся к государственной
организации, которое охватывает все сословия, классы или членов
народа, включая правителя. «Народ, понимаемый так, до государства
503
«denn das Wort Nation weist auf die Abstammung, auf die Rasse, also auf den
ethnischen Zusammenhang hin, das Wort Volk (populus) dagegen auf eine politische
Verbindung. Im Vergleich mit dem Volk ist also die Nation ein Natur- oder ein allge-
meiner Kulturbegriff, das Volk aber ein Staatsbegriff». — Bluntschli J. C. Nation und Volk
(см.: примеч. 475). S. 152. См. параграф XIV.4.
не существует», — писал Блунчли, предвосхищая тем самым социо-

логическую концепцию Макса Вебера504.
Все эти дефиниции еще позволяли установить связь между тра-
дицией и настоящим. Взрывной потенциал и новизна заключались
на самом деле в политизированном дифференцирующем определении
государственного «народа» и языковой «нации», во взаимной полити-
зации этих двух — прежде раздельных — понятий. Блунчли назвал это
«национальным принципом» и писал, что тот теперь
…приобрел совсем другое, главным образом политическое, значение

[…] Его даже провозгласили современным государственным принци-
пом и во имя его потребовали полной перестройки всей европейской
системы государств […] Каждая нация имеет право объединиться и ор-
ганизоваться в государство, то есть стать народом […] Территория
государства и область, занимаемая нацией, должны совпадать».
Этот принцип, писал Блунчли, легитимирует нарушение любого

«государственного порядка» и «международно-правовых договоров»,
он обладает «огромной духовной мощью» и движет «массами с силой
урагана»505. Демократизация понятия народа, дотоле бывшего сослов-
но-государственным, и политизация понятия нации, дотоле бывшего
догосударственным, были взаимно усиливавшими друг друга процес-
сами, приведшими к возникновению «национального принципа».
С помощью этого «принципа» Блунчли оформил в понятие то,
что с середины XIX века порождало неразрешимые конфликты, а в наш
век — каскады катастроф. Чтобы этого не допустить, он как специа-
лист по государственному и международному праву попытался сфор-
мулировать правила, которые и в наши дни заслуживают обсуждения.
Подавление культуры и языка некой нации государственным наро-
дом он назвал «преступлением, совершаемым против человечества».
Всякую догосударственную национальную самостоятельную жизнь,
считал Блунчли, необходимо поддерживать и охранять. Разумеется,
504
«Der ganze Begriff der Nation ist […], weil er wesentlich auf geistiger Gemein-
schaft beruht, beweglich und veränderlich»; «Das Volk, so verstanden, existiert nicht vor
dem Staate». — Ibid. S. 154.
505
«ganz andere, wesentlich politische Bedeutung erhalten [habe]. Man hat dasselbe
sogar als das moderne Staatsprinzip proklamiert und im Namen desselben eine totale
Umgestaltung des europäischen Staatensystems gefordert […] Jede Nation ist berechtigt,
sich zum Staate zu einigen und zu organisieren, d. h. Volk zu werden […] Das Staatsgebiet
und die Ausdehnung der Nation sollen sich decken». — Ibid. S. 157–158.
в интересах прогресса цивилизации он допускал необходимые элемен-

ты унификации в правовой системе, что могло быть в ущерб малым
нациям. Но «более одаренные и более зрелые нации» или «высшие
расы», подчеркивал он, преступным образом злоупотребляют своим
превосходством, если «обращаются с подчиненными как с бесправ-
ными существами»506.
Сформулировав принцип национальности, Блунчли оформил
в понятие структурную проблему Нового времени, которая и по сей
день сохраняется без значительных изменений и далека от решения.
Вместе с тем его подчиненное нормам правового государства употреб-
ление понятий «народ» и «нация» (пусть в иных языковых контек-
стах их и можно встретить в зеркально симметричном распределении)
свидетельствует о том, что противопоставление догосударственной
и неполитической культурной и языковой «нации» политическому
государственному народу разваливается, как только они вступают
друг с другом в конфликт, что исторически неизбежно. Поэтому оба
понятия — невзирая ни на какие самоинтерпретации — с научно-
терминологической точки зрения надо признать абсолютно поли-
тическими. Оба они подразумевают автономную самоорганизацию
и осуществление, а какое слово — «народ» или «нация» — использу-
ется, не имеет значения. Наш лексикографический срез показал, что,
как только язык и культура были вовлечены в определение понятия,
они стали во все большей мере превращаться в политические фак-
торы. А как показывает последующая история этих понятий, многие
немецкие интеллектуалы, с энтузиазмом развивая дополитическое
понятие о народе, по упущению или в силу своей «идеологии» этого
обстоятельства не учитывали. Так слово Volk превратилось для многих
немцев в некую субстанцию, обладавшую в языке самостоятельным
существованием: ее считали не поддающейся оформлению в какое бы
то ни было понятие, а доступной лишь переживанию в опыте507.
506
Bluntschli J. C. Nation und Volk. S. 155 (как, например, «пантеисты арийцы
против шудр […] христиане американцы […] против негров и индейцев» [Ibid.
S. 155–156]; для «немецкой нации» — этой «Золушки среди европейских народов» —
он предлагал благоразумный компромисс между «партикуляризмом» и «космопо-
литизмом», чтобы она научилась «своим трудом выбираться […] из политической
нищеты» и «выполнять […] свою государственную миссию» [Ibid. S. 160]).
507
См. параграф XIV.5а.
XIV. «Народ», «нация», «национализм» и «масса»

в 1914–1945 годах
Едва ли есть другое понятие, которое сыграло бы такую важную
роль в политическом языке периода 1914–1945 годов, как «народ». Это
понятие означало последнюю нравственно-религиозную, социально-
политическую и историческую инстанцию, выше которой, казалось,
никого и ничего уже быть не могло. Поэтому оно было одновременно
одним из центральных факторов как в процессе рефлексии и формиро-
вания сознания, так и в структуре деятельности. Все конфликтовавшие
друг с другом партии и направления манипулировали этим поняти-
ем в своей пропаганде, оно безотказно апеллировало к верованиям
и убеждениям, во имя которых они действовали. Понятие «народ»
было всеобщим, причастность к нему была непременным условием
легитимности для всех политических лагерей.
В плане конституционной политики и социальной истории взрыво-
образный рост употребляемости этого понятия (вместе с его бесчислен-
ными вариациями) указывает на необратимую тенденцию в сторону
«демократизации», которая охватила все формы правления — и кон-
ституционную монархию, и парламентскую республику, и национал-
социалистический режим, называвшийся в течение определенного
времени «государством фюрера». Несмотря на то что в конституци-
онно-правовом отношении толковалось и применялось оно совершенно
по-разному, в семантическом отношении понятие «народ» после Пер-
вой мировой войны представляло собой непременный стержень любой
политической и общественной аргументации или агитации.
Правда, надо сказать, что это фундаментальное понятие, исполь-
зовавшееся почти всегда эмфатически с целью создания и ограждения
некой идентичности немецкого «народа», было решительно подорвано
и релятивировано: во-первых, справа — понятием «раса», во-вторых,
слева — понятием «класс», в-третьих — понятием «масса» и слева,
и справа. Все три были нацелены на то, чтобы свести на нет общеев-
ропейскую, специфически национально-государственную составляю-
щую понятия «народ».
По-прежнему существовало несколько понятий, смежных с «наро-
дом», которые по риторическим или стилистическим соображениям
иногда использовались в качестве альтернатив ему, но все же покрыва-
ли меньшие семантические поля: «нация» (хотя оно сохраняло еще лег-
кий привкус французского происхождения), «отечество» и связанные
с ним «патриотизм» и «любовь к отчизне» (Vaterlandsliebe). С точки зре-
ния семантики данные понятия продолжали не прерывавшуюся с до-

революционных времен традицию. По сравнению с понятием народа,
которое стало динамичным, они постепенно устаревали и потому были
постепенно монополизированы консерваторами. Когда в 1917 году об-
разовалась Отечественная партия (Vaterlandspartei), Макс Вебер воз-
мущался — политически совершенно справедливо, но семантически
напрасно: «Уже само название бесстыдно»1.
В лагере левых, не отказываясь от понятия «народ», статус поня-
тий «нация» и «отечество» понижали, повышая вместо этого статус
понятия «интернационализм», которое, в свою очередь, было создано
для того, чтобы вытеснить старое, дореволюционное, просвещенчески-
либеральное понятие «космополитизм»2.
Хотя само слово Volk — как и Nation — было старше, чем все на-
званные выше сложные слова, оно начиная приблизительно с 1800 года
приобрело значение инновационное, указывающее путь в будущее,
и поэтому понятие «народ» самое позднее с 1914 года превратилось
в стереотипное «ведущее понятие» (Leitbegriff). Свой эмфатический
характер оно приобрело благодаря тому, что эксплицитно или импли-
цитно ему была назначена функция: подразумевать «немецкий» народ.
В число конкретных обозначений входили несколько альтернативных
вариантов — «Германия», «немецкое» (Deutschtum) и «немецкость»
(Deutschheit). Даже слова «родина» (Heimat) и «империя» (Reich) при-
обрели значения, близкие к имени собственному. Недаром в конститу-
ции 1871 года было записано, что создаваемый союз государств «будет
носить название Германская империя»3. Слова Heimat и Reich служи-
ли в качестве специальных немецких слов для того, чтобы описывать
«пространство» (Raum), полагающееся «народу» — немецкому народу.
Но как раз на фоне многочисленных индивидуализирующих опре-
делений понятие «народ» претендовало на более высокий уровень все-
общности: оно обозначало как собственный народ, так и другие, вместе
с которыми он в том или ином контексте упоминался. Аналогично
1
Weber M. Gegen die alldeutsche Gefahr. Rede (5.11.1917) // Idem. Gesamtausgabe /
Hrsg. H. Baier. Abt. I.: Sсhriften und Reden. Bd. 15: Zur Politik im Weltkrieg. Sсhriften
und Reden 1914–1918 / Hrsg. W. J. Mommsen, G. Hübinger. Tübingen, 1984. S. 726.
2
Friedemann P. Hölscher L. Internationale // Brunner O., Conze W., Koselleck R.
(Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Stuttgart, 1982. Bd. 3. S. 395.
3
Verfassung des Deutschen Reiches. Reichsverfassung (16.4.1871), опубл. в:
Franz G. (Hrsg.) Staatsverfassungen. Eine Sammlung wichtiger Verfassungen der Ver-
gangenheit und Gegenwart in Urtext und Ubersetzung (1950). München, 1964. S. 168
(Präambel).
своему французскому прообразу — nation — немецкое Volk допускало

и эмфатическое использование в применении к себе, и дистанциру-
ющее в применении к иным народам. Поэтому оно стало и активист-
ским ведущим понятием в «определении Мы», и незаменимым общим
историческим фундаментальным понятием, сортирующим мировую
историю по народам. В нем были заложены и заданные смысловые
координаты (Vorgaben), семантически законсервированные на долгое
время, и лозунги, единожды в него «заряженные», а потом структури-
ровавшие политическую и социальную жизнь.
XIV.1. Структура понятийного аппарата,

заложенная в 1914 году
Семантические координаты (Vorgaben) модерного понятия «народ»,
как оно бытовало в первой половине нашего столетия, почти все вос-
ходили к так называемой эпохе водораздела. Повышение эстетическо-
го, социального и исторического статуса этого понятия началось уже
до Великой Французской революции, а полемическое его заострение
против французского nation стало результатом революции и наполео-
новского господства. Словарь братьев Гримм содержит показательный
источниковый материал по данным темам. Статья Нация, написанная
в 1880-х годах и очень сдержанно относящаяся к этому иностранно-
му (или заимствованному) слову, занимает один неполный столбец,
хотя на самом деле употребление слова Nation отличается широким
спектром оттенков4. Статья же «народ», написанная во время Первой
мировой войны, растянулась на 17 столбцов, а для составных слов с эле-
ментом Volk- потребовались 45 столбцов, и это при том, что, как обыч-
но, сочетания с иностранными корнями не включались. Составленная
с филологической любовью подборка примеров показывает, что все
невзаимозаменяемые варианты — Volksgeist («дух народа»), Volkstum
(прибл. «народный характер», «народная культура»), Volkheit («народ-
ность» как качество), Volkslied («народная песня»), Volkskunde («наро-
доведение»), Volksgemeinschaft («народная общность»), Volkssouveränitat
(«народный суверенитет»), Volksgenosse (букв. «товарищ по народу»)
и еще сотни других комбинаций, в которых элемент «народ» выступает
в качестве уточняющего, были порождены языком образованных в пе-
4
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Leipzig, 1889 (reprint: Bd. 13. 1984).
Bd. 7. S. 425 (статья Nation.)
риод между Просвещением и романтизмом5. Их семантические струк-

туры были на рубеже XIX–ХХ веков уже закреплены, их политический
потенциал — предзадан.
Хотя слово «народ» и бесчисленные сочетания с ним всегда вы-
полняли социальные функции и служили политическим целям, все
это поле перешло в новое агрегатное состояние с началом Первой
мировой войны. Теперь все оттенки смысла, специфичные для разных
социальных слоев, были вытеснены, и понятие «народ» стало означать
всю полноту той общности, которая совместно выступала в «борь-
бе народов». Говоря словами протестанта Фридриха Наумана, «так,
как мы, еще никто никогда не лицезрел нашего народа. Даже наши
писатели, мыслители и пророки не видели своим мысленным взором
народ этих двух лет [1914–1916. — Р. К.]: это время, когда претворя-
ется в жизнь то, что воспитывалось более ста лет. Большего, нежели
этот народ, они не могли желать, наши великие» — от Клопштока
до Лассаля. «Мечты отцов ходят по земле, как будничная действи-
тельность», а павшие на фронте «ушли на вечную родину в момент,
когда их народ достиг высшей точки»6. А вот слова католика Макса
Шелера, обращенные к Франции: «Первое, что позволяет познать вой-
на и что неразрывно связано с формой ‘опыта войны’ во всей его пол-
ноте, — это реальность нации как мысленной совокупной личности».
То, что в мирное время было «для ее членов скорее символическим
понятием», — нация, — теперь становится наглядно, «истинно видно
умственному взору и осязаемо»7.
Мечтательская программа интеллектуального меньшинства
1813 года теперь служила для того, чтобы с ее помощью понимать саму
действительность. Тем самым понятие «народ» (как уже было в истек-
шем столетии) приобрело имманентные языку идеологические тона,
потому что семантически утверждаемая тотальность народа эмпири-
5
Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. 1951 (reprint: Bd. 26. 1984). Bd. 12/2.
S. 453–515 (статья Volk und Komposita.)
6
«So wie wir hat noch nie jemand vorher unser Volk geschaut. Auch unsere Dichter,
Denker und Propheten haben das Volk dieser zwei Jahre (1914–1916. — R. K.) nicht im
Geiste gesehen: es ist Erfüllungszeit der Erziehung von über hundert Jahren. Mehr als
dieses Volk konnten sie nicht wollen, alle unsere Großen». — Naumann F. Kriegsgedan-
ken zur Welt- und Seelengeschichte. Nachdruck eines Artikels aus der «Hilfe». Wien,
1917. S. 75.
7
«Eine erste Erkenntnis, die der Krieg möglich macht, und die an die Form der
«Kriegserfahrung» in ihrer vollen Fülle geradezu gebunden ist, ist die Erkenntnis der Re-
alität der Nation als geistige Gesamtperson». — Scheler M. Der Genius des Krieges und
der deutsche Krieg. Leipzig, 1915. S. 119–120.
чески никогда не поддается однозначной верификации. Эмфатическое

понятие было объявлено реальностью — и в силу этого стало само
индуцировать реальность.
XIV.2. «Народ» и «нация» в контексте, связанном

с государством
С точки зрения государственного права народ только в результа-
те революции 1918 года стал сувереном. «Немецкий народ» говорил
в преамбуле конституции 1919 года о «своей державе (Reich)», которая
в статье 1 была определена как «республика». Далее в этой статье было
закреплено, что «государственная власть исходит от народа»8. В кон-
ституции 1871 года народ еще был определен как объект политического
и социального действия: монархи заключили свой «союз для защиты
территории» и «права», а также «ради заботы о благополучии немецко-
го народа»9. И здание рейхстага — представительства немецкого наро-
да — лишь в 1915 году было украшено надписью, которая по-прежнему
дефинировала народ как адресата, а не как суверена: «Немецкому наро-
ду»10. Даже эта формула только в условиях войны получила одобрение
императора, который при торжественном открытии здания рейхстага
в 1894 году назвал его в приватной беседе «имперским обезьянни-
ком» (Reichsaffenhaus)11. В своей тронной речи по случаю начала войны
Вильгельм II, конечно, не мог обойтись без того, чтобы обратиться
к «представителям немецкого народа», хотя его «призыв» еще был,
в соответствии с династической и территориально-государственной
традицией, обращен «к народам и племенам Германской империи».
Но собственно политическим адресатом был все-таки «весь немецкий
народ […] Я больше не знаю никаких партий. Я знаю только немцев»12.
Невзирая на последующие конституционно-политические бои
и государственно-правовые дефиниции — Вильгельм II продолжал ад-
8
Verfassung des Deutschen Reiches. Weimarer Verfassung (11.8.1919), опубл. в:
Franz G. (Hrsg.) Staatsverfassungen (см. примеч. 3). S. 192 (Präambel, Art. 1).
9
Reichsverfassung (16.4.1871) // Ibid. S. 168 (Präambel).
10
Cullen M. S. Der Reichstag. Die Geschichte eines Monuments. Berlin, 1983. S. 313 ff.
11
Ibid. S. 246.
12
Wilhelm II. Rede (4.8.1914), опубл. в: Koselleck R. (Hrsg.) Bibliothek der Ge-
schichte und Politik. Bd. 25: Politische Reden. Bd. 2: 1869–1914 / Hrsg. P. Wende. Frank-
furt a.M., 1990. S. 662 ff.
ресоваться к «Моему народу»13, — в 1914 году произшел необратимый

поворот в истории понятия. Когда был провозглашен социальный мир
перед лицом внешней угрозы (Burgfrieden), особый, классовый народ
«не имеющих отечества» влился составной частью в единый народ Гер-
мании: Гаазе говорил о «миллионах товарищей по народу», ради которых
СДПГ одобрила военные кредиты14. Народ — восторженный или сопро-
тивляющийся — стал един в действии. Давление опыта изменило созна-
ние, а с ним и семантику. В языке буржуазии образования это выража-
лось в виде заклинаний вроде: «[…] что государство не должно быть
классовым государством, что ему не следует быть расовым государством,
что оно не есть государство образованных, а есть немецкое народное
государство — вот идеал многих (Menge) […] Да здравствует народ!»15.
Императорская армия превратилась в «народную армию»16 (Volksheer),
война против целого мира врагов — в «народную войну»17. За такими
13
Koselleck R. (Hrsg.) Bibliothek der Geschichte und Politik. Bd. 25: Politische Reden.
Bd. 2: 1869–1914. S. 664: «Sie haben gelesen, meine Herren, was Ich an Mein Volk vom
Balkon des Schlosses aus gesagt habe». — (Перевод: «Вы читали, господа, что Я сказал
Моему народу с балкона дворца».)
14
Hugo Haase. Rede (4.8.1914) // Ibid. S. 665.
15
«daß der Staat kein Klassenstaat sein dürfe, daß er kein Rassenstaat zu sein habe,
daß er kein Gebildetenstaat sei, sondern ein deutscher Volksstaat, ist das Ideal der Menge
[…] Es lebe das Volk!» — Naumann F. Kriegsgedanken (см. примеч. 6). S. 54.
16
Так, Франц Лист (Liszt F. von. Ein mitteleuropäischer Staatenverband als nächs-
tes Ziel der deutschen auswärtigen Politik. Leipzig, 1914. S. 12–13) видел в «армии
наиболее ярко выраженную форму организованного народа»; это «народная
армия», связанная «верностью отчизне […] самоотверженностью» и «интеллек-
том»; и это — «та народная (volkstümlich) черта, которая характеризует весь наш
способ ведения войны и так резко отличает его от того, как воюют наши про-
тивники», и поэтому необходимо обеспечить «после заключения мира участие»
всех «слоев народа […] в ведении дел государства». Свои размышления в связи
с началом войны Лист начал с фразы, которую мог бы написать и Гитлер во время
Второй мировой войны: «Народ, исполненный решимости сражаться до послед-
него издыхания, — непобедим».
17
Понятия эти возникли еще до революционных войн: так, например, в сло-
варе Кампе [Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Braunschweig, 1811 (re-
print: Hildesheim; N. Y., 1970). Bd. 5. S. 436] в статье Народная война читаем: «Война,
в которой участвует весь народ, против другого народа […] раньше называлась
Volkwig, под каковым словом понимали также справедливую войну. Война, кото-
рую американцы вели против англичан, была народной войной»; точно так же
у Фихте [Fichte J. G. Aus dem Entwurfe zu einer politischen Schrift (Frühling, 1813) //
Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. I. H. Fichte. 1846 (reprint: 1968). Bd. 7. S. 551: «Понятие
истинной войны — войны народной, в отличие от войны правителей»]. О Мольтке
см. ниже, примеч. 32. — Ср.: Clausewitz C. von. Vom Kriege 6, 26 (1832) / Hrsg. A.W.
Bode. Leipzig, 1935. S. 473: «Народная война есть в культурной Европе явление де-
вятнадцатого столетия». — Строки Теодора Кёрнера из стихотворения Мужчины
публицистическими оборотами просматривалось изменение обществен-

ного устройства, требовавшее и государственно-правовых последствий.
Гуго Пройсс, который в 1910 году еще был активным членом Пангер-
манского союза, а впоследствии стал отцом Веймарской конституции,
в 1915 году постулировал «тождество народа и государства, государ-
ственного народа в народном государстве» — только так может «взрасти
настоящая национальная общность»18. Левый либерал Пройсс оформил
в понятие то, что под давлением военной организации и удушающей
нужды военного времени представлялось всеохватной формулой кон-
сенсуса. Аналогично французскому понятию nation времен революцион-
ных войн — но не идентично — немецкий народ тоже должен был стать
«государственным народом в народном государстве». Как подчеркивал
Макс Вебер в серии статей Народное государство 1917 года, «демокра-
тизацию вполне можно сорвать (на данный момент) […] Но вскоре вы-
яснилось бы, что ценой этого стало бы все будущее Германии»19.
Как социолог, Вебер аналитически разобрал понятия «нация»
и «народ», дабы разоблачить любое расовое, этническое, языковое,
религиозное или культурное, любое вещественное или естественное
объяснение как эпифеномен политического процесса образования
общности. Он настоятельно подчеркивал «‘искусственный’ характер
возникновения» той «веры в общность», которая генерируется ис-
ключительно политически20 и потом, задним числом, осознает себя
как «народ» или «нация». Именно поэтому Вебер в своем политическом
и мальчики (1813): (Körner Th. Werke. Leipzig; Wien, 1893. Bd. 1. S. 35: «Встает народ,
и буря грянет») столетием позже стали одной из стандартных формул аутосугге-
стии, формировавших поведение немцев. Ср. замечание Шелера [Scheler M. Genius
des Krieges (см. примеч. 7). S. 176]: «Так называемое ‘объявление войны’ в совре-
менной народной войне всегда происходит после того, как война в силу накопив-
шихся напряжений уже начинается».
18
Preuss H. Das deutsche Volk und die Politik. Jena, 1915. Umschlagstext. — цит. по:
Bruch R. vom. Kulturstaat — Sinndeutung von oben? // Bruch R. vom, Graf F. W., Hübin-
ger G. (Hrsg.) Kultur und Kulturwissenschaften um 1900. Wiesbaden, 1989. S. 96.
19
«Man kann die Demokratisierung sehr wohl (für jetzt) vereiteln […] Aber es
würde sich bald zeigen, daß dies um den Preis der ganzen Zukunft Deutschlands ge-
schähe». — Weber M. Wahlrecht und Demokratie in Deutschland (1917) // Idem.
Gesamtausgabe. Abt. I. Bd. 15. S. 396. — За полвека до этого журнал с таким же
названием — «Народное государство» (Der Volksstaat) — еще был «органом Соци-
ал-демократической партии Германии» (Leipzig, 1869 ff.): это показатель семанти-
ческого сдвига слева вправо, шедшего в направлении, противоположном сдвигу
справа влево в политике.
20
Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Grundriß der verstehenden Soziologie
(1911/13; 1921) / Hrsg. J. Winckelmann. Tübingen, 1972. S. 237.
языке мог в порядке волюнтаристской аналогии требовать, чтобы нем-

цы назывались «народом-господином» (Herrenvolk): это понятие дей-
ствовало в двух направлениях — внутрь, чтобы, независимо от формы
государственного устройства, на сословно окрашенном языке говорить
о демократическом самодержавии: «Только политически зрелый на-
род является ‘народом господ’; народ, который держит в своих руках
контроль над управлением своими делами и через своих выборных
представителей оказывает решающее влияние на отбор своих полити-
ческих вождей»21; а также вовне — на имперском языке: «только такой
[…] народ господ […] имеет вообще возможность и право вести ‘ми-
ровую политику’»22. «Только народы господ призваны к тому, чтобы
вторгаться в ход мирового развития»23. Или, как выразил эту же мысль
в напыщенных словах один школьный директор в сентябре 1914 года,
«человечество имеет неоспоримое право на то, чтобы порядок и на-
правление ему задавал самый сильный, самый мощный народ, чтобы
богаче всех одаренный, нравственно наиболее зрелый народ взял в свои
руки поводья мировой истории»24. Переход от сословного народа гос-
под ко всемирно-историческому произошел в вильгельмовскую эпоху
гладко, оставшись за пределами рефлексии большинства авторов.
Партийные программы, которые пришлось заново писать после
крушения империи, показывают, что понятие «народ» стало незаме-
нимым средством легитимации любой политической деятельности.
Все самоназвания политических сил сместились по терминологиче-
ской шкале настолько «влево», что уже ни одна партия не обходилась
21
Weber M. Parlament und Regierung im neugeordneten Deutschland (1917) //
Idem. Gesamtausgabe. Abt. I. Bd. 15. S. 525.
22
«nur ein solches […] Herrenvolk […] kann und darf überhaupt “Weltpolitik” trei-
ben». — Weber M. Wahlrecht und Demokratie in Deutschland. S. 396.
23
«Nur Herrenvölker haben den Beruf, in die Speichen der Weltentwicklung einzu-
greifen». — Weber M. Parlament und Regierung. S. 525. — С точки зрения семантики
бросается в глаза, что Вебер, который для обозначения «государственного народа»
(Staatsvolk) предпочитал понятие «нация», едва ли смог бы образовать от этого сло-
ва термин «нация господ» (Herrennation). А используя слово Herrenvolk, Вебер опи-
рался на сословную коннотацию слова Volk, восходящую к populus, точно так же,
как он применительно к разным слоям он говорил об «образованном народе» (Bil-
dungsvolk), «промышленном народе» (industrielles Volk), «плебейском народе» (Ple-
bejervolk) или «буржуазном народе» (bürgerliches Volk).
24
«Die Menschheit hat ein unbestreitbares Recht darauf, daß sie von dem stärksten,
leistungsfähigsten Volk geordnet und gerichtet wird, daß das reichbegabteste, das sittlich
reifste Volk die Zügel der Weltgeschichte in die Hand nimmt». — Bachmann R. [ohne Ti-
tel] // Mitteilungen des Deutschen Patriotenbundes zur Errichtung eines Völkerschlacht-
denkmals bei Leipzig. Jg. 20/11. 1914 (за указание благодарю Шт. Хоффмана).
без понятия народа. Каковы бы ни были взаимопротиворечащие ин-

тересы сил, участвовавших в политической жизни после Ноябрьской
революции, и какие бы проекты нового государственного устройства
для Германии ни конкурировали в это время, по крайней мере, семан-
тически победителем в 1918 году вышел народ.
В политическом языке это слово уже нельзя было связывать с низ-
шими слоями и их специфическими конституционными целями. Теперь
и консервативные партии в целях своей агитации вынуждены были
использовать его, пусть и в том расплывчатом значении, которое было
характерно для употребления его образованными слоями: «немецкая
сущность и немецкая порода больше, чем когда бы то ни было, должны
наполнить собой весь наш народ»25. Это было результатом войны, опыт
которой коснулся всех и каждого, а также, само собой разумеется, ре-
волюции. Поэтому правые и монархисты организовались в Немецкую
национальную народную партию26, причем это дополнительное опреде-
ление «национальная» имело ограничивающее значение, оно отсылало
в прошлое, к империи Бисмарка. Бывшие национал-либералы основа-
ли Немецкую народную партию — теперь без слова «национальная»27.
Персональной преемственности между старыми и новыми партиями
не было. А бывшая Партия прогресса стала называться в полном со-
ответствии с принципом, установленным конституцией, Германской
демократической партией, открыто встав на сторону республики
и сблизившись с СДПГ, которая, в свою очередь, единодушно высту-
пила за участие в выборах в Национальное собрание, подобно всем
партиям правее ее. Тем самым был сделан выбор в пользу националь-
ного государства, построенного на демократических, принимаемых
большинством решениях и держащегося на принципах разделения
властей и гарантированных основных гражданских прав.
Таким образом, партии — одни против воли, другие с надеждой —
заявили в своих программах о приверженности западной конституци-
25
«deutsches Wesen und deutsche Art müssen mehr denn je unser ganzes Volk
erfüllen». — Deutschnationale Volkspartei, Wahlaufruf (1919), опубл. в: Mahler K.
(Hrsg.) Die Programme der politischen Parteien in Deutschland nach dem Kriege.
Leipzig, 1919. S. 1.
26
Ibid.
27
Deutsche Volkspartei, Aufruf (18.12.1918) // Ibid. S. 9. О попытке основать пар-
тию центра заново под названием Христианско-демократическая народная партия
см.: Ibid. S. 4. Ср. см. об этом: Huber E. R. Deutsche Verfassungsgeschichte seit 1789.
Stuttgart; Berlin; Köln; Mainz, 1978. Bd. 5: Weltkrieg, Revolution und Reichserneuerung
1914–1919. S. 966.
онной модели (или модели революции 1848 года). И понятие «народ,

которым пользовались все подряд, служило залогом минимального
консенсуса. Лишь три партии (если не считать мелких политических
группировок) остались от него в стороне: во-первых, консервативная
и региональная, вышедшая из Партии патриотов 1870 года Баварская
народная партия, которая по-прежнему возводила это понятие к его
корням в христианском и территориально-государственном смысле
и потому не шла на сближение с имперско-германским «Центром»28;
во-вторых, в стороне от демократического минимального консенсуса
осталась расколовшаяся Независимая социал-демократическая пар-
тия, которая говорила лишь о «революционном народе», захватившем
власть в рабочих и солдатских советах: «конечной целью» его является
«изгнание царящего до сих пор имущего меньшинства со всех господ-
ствующих позиций» и установление «социализма и международной
солидарности»29. В-третьих, полностью отказалась от конституционно-
государственного понятия «народ» Коммунистическая рабочая партия
Германии (Союз Спартака): она выступала против любого разделения
властей и всенародного парламентского представительства, за «воору-
женную революцию рабочих», за «пролетарское массовое действие,
вооруженное господство рабочего класса». Это было понятие «класс»,
переплюсовавшее демократическое понятие «народ» на активистское
понятие «масса». «Саму народную массу» коммунисты призывали с по-
мощью «Красной гвардии» бороться за «социалистическое общество»,
сущность которого заключается в том, «что великая трудящаяся масса
перестанет быть массой, которой правят»30.
Жесткая семантическая альтернатива (в нашем стоп-кадре
1918 года) разделяла Volk как народ государства и Volk как революци-
онную массу. Тем самым были заданы фронты гражданской войны меж-
ду диктатурой советов и либеральной демократией, которая в конце
концов одержала победу в Учредительном собрании (о понятии völkisch
у правых см. ниже). Семантическая шкала, таким образом, простира-
28
Bayrische Volkspartei, Programm (1919) // Mahler K. (Hrsg.) Die Programme der
politischen Parteien (см. примеч. 25). S. 42; с ней конкурировала, скорее, либераль-
ная Немецкая народная партия в Баварии — см. ее программу: Ibid. S. 36.
29
Unabhängige Sozialdemokratische Partei Deutschlands, Aktionsprogramm
(5.12.1919) // Ibid. S. 27 ff.
30
Kommunistische Arbeiterpartei Deutschlands «Spartakusbund», Programm
(1919) // Ibid. S. 31 ff. — О спорах по поводу названия КПГ в период учредительного
съезда этой партии cм.: Weber H. Einleitung // Idem. Der Gründungsparteitag der KPD.
Protokoll und Materialien. Frankfurt a.M.; Wien, 1969. S. 38 ff.
лась от «отечества» и «патриотизма» через «нацию» до «демократии»

и от «социальной демократии» через «революционную массу» до «Ин-
тернационала». Все партии использовали одновременно по нескольку
понятий (семантически накладывавшихся друг на друга), и при этом
понятие «народ» однозначно занимало магическую центральную пози-
цию, на него, чтобы обеспечить себе поддержку, ссылались все партии,
включая часть левых. Даже в тех случаях, когда вводились многочислен-
ные дифференцирующие определения, этот компонент — «народная»
[партия] — сохранялся. В семантическом отношении главным было то,
что после 1918 года все употребления слов «нация» и «народ» в контек-
стах специфических интересов или классов отсылали к одному общему
фундаментальному понятию. Однако этот семантический наимень-
ший общий знаменатель в плане языковой прагматики не обеспечи-
вал — в отличие от военных лет — никакого консенсуса. В реальности
именем народа велись ожесточенные и кровавые бои, так что всякое
употребление этого слова — именно вследствие вербальной идентич-
ности — тут же обрастало идеологическими акцентами и в каждом
данном партийно-политическом и пропагандистском контексте прово-
цировало взаимную критику идеологий. Переход смысловых оттенков
от центрального понятия конституционного строя к идеологическому
слову-лозунгу происходил без резких границ.
Если задаться вопросом об аналогии или оппозиции между поня-
тиями «нация» и «народ», то картина вырисовывается в виде эллипса.
Претендовали оба понятия на одно и то же, использовались порой
как тождественные, но один полюс — «нация» — скорее консерватив-
ный, связанный с государством, а другой — «народ» — скорее радикаль-
ный, причем радикализм, в свою очередь, охватывает широкий спектр
от националистов (völkisch) до крайних левых, у которых понятие «на-
род» переплавлялось в понятие «класс» или «масса». В зависимости
от того, использовались ли понятия как аналоги или как противопо-
ложности друг друга, они включали и исключали разные значения.
Понятие нации, например, интегрировал (или захватил) левый Ин-
тернационал31, в то время как в правом лагере и в центре оно черпало
свой полемический смысловой потенциал из жесткой оппозиции в от-
ношении КПГ с ее Интернационалом, активно действовавшим внутри
страны. Вербальное совпадение в словоупотреблении, таким образом,
отнюдь не подразумевало предметного совпадения между понятиями.
Необходимо помнить о разнице: существовал базовый консенсус отно-
31
См. параграф XIV.4.
сительно того, что «народ» или «нация» являются последней инстанци-

ей в политическом языке, но тем не менее в языковой прагматике они
отсылали к противоположным критериям исключения, что указывало
на латентную гражданскую войну или вызывало открытую.
Сами эти критерии исключения были давно заложены в немецкой
семантике предыдущего столетия. Немецкое и общеевропейское поня-
тие нации, традиционно связывавшееся с происхождением и со стра-
ной, обрело свой революционный заряд в 1789 году. Оно было нацелено
на новую государственную нацию (Staatsnation). В противовес этому
понятию с его французской интонацией сформировалось новое не-
мецкое понятие «народ»; общество постепенно утратило свое преж-
нее, преимущественно сословно-потестарное значение в смысле populus
и вместо него приняло значения древнего natio — «происхождение»,
«страна», «нравы». Это новое понятие народа связывалось прежде всего
с общим языком и культурой. Поэтому оно все больше приобретало ис-
торический смысл, который ошибочно принимали за догосударствен-
ный. Однако в то же самое время этому понятию придавался вполне
политический, а именно — революционный заряд (и это характери-
зует его семантическую поливалентность). Понятие народа сделалось
политическим понятием, обозначавшим цель и имевшим обязующую
силу для «всех» немцев; в XIX веке его использовали либералы, а осо-
бенно — демократы. Так по иронии судьбы слово Nation как понятие
для обозначения «государственной нации» (Staatsnation) переместилось
в основном в консервативный лагерь, тогда как слову Volk в значении
государственного народа (Staatsvolk) как цели и предмета чаяний был
присущ революционный заряд.
Так, например, в 1890 году престарелый Мольтке в рейхстаге за-
щищался от инвективы «крайних левых», что «наши военные меры
обеспечения безопасности принимаются только в интересах имущего
класса» и неизбежно приведут к войне. «Прежде всего, что касается
имущего класса — а это класс очень большой, он охватывает в опре-
деленном смысле почти всю нацию, ибо есть ли кто-нибудь, кому
было бы нечего терять?» — то интерес этого класса, как и интерес
монархов и правительств, обращен на все установления, гарантиру-
ющие неприкосновенность собственности. С этой стороны никакая
опасность не грозит. «Время войн между государями позади — теперь
у нас бывает только народная война […] Элементы, которые угрожают
миру, располагаются в народах», — констатировал Мольтке, дистан-
цируясь от них. «Это — внутри страны — алчность не столь щедро
одаренных судьбой классов», а «снаружи — это определенные нацио-
нальные и расовые устремления, повсеместная неудовлетворенность

существующим положением вещей». По этой причине он, Мольтке,
выступал за увеличение численности армии и взывал к «патриотизму
этой палаты и нации»32.
Классовая терминология, спектр которой включал справа «нацию»,
а слева «народ» и которую Мольтке сознательно и хладнокровно ис-
пользовал, оставалась в распоряжении политиков и позже, после того
как слово «народ» в 1918 году было в государственно-правовом зна-
чении возведено в ранг обозначения для всей совокупности народа
государства. Так, например, Карл Шмитт строил свою «конституцион-
ную теорию» — вслед за Руссо и Кантом — на постулате: «Субъектом
всякого определения понятия государства является народ»33, даже если
политическое тождество народа самому себе может быть установлено
лишь с помощью представительских институтов. А «понятие нации
[…] есть понятие образованных» людей XIX века34. Как сказал Лагард
в 1878 году, «нация состоит не из массы, а из аристократов духа»35.
Эта связанная с государством составляющая национального, которая
подразумевала, помимо всего прочего, также защиту собственности
и образованность, сужала поле значения слов Nation и national по срав-
нению со все более широким понятием Volk, хотя они и использовались
как синонимы.
Подвижный эпитет national служил главной лакмусовой бумажкой,
позволявшей отделять единомышленников от идейно чуждых. Это при-
лагательное было монополизировано правыми партиями. После того
как исчерпали свои возможности те правительства, которые опирались
на парламентское большинство, и те правительства меньшинства, ко-
32
«Was nun vorweg die besitzende Klasse betrifft, — und das ist jedoch eine sehr gro-
ße, sie umfaßt in gewissem Sinne nahezu die ganze Nation, denn wer hätte nicht etwas zu
verlieren? […] Die Zeit der Kabinettskriege liegt hinter uns, — wir haben jetzt nur noch
den Volkskrieg […] Die Elemente, welche den Frieden bedrohen, liegen bei den Völkern
[…] Das sind im Innern die Begehrlichkeit der vom Schicksal minder begünstigten Klas-
sen, [und] von außerhalb sind es gewisse Nationalitäts- und Rassenbestrebungen, überall
die Unzufriedenheit mit dem Bestehenden». — Moltke H. Graf von. Rede (14.5.1890) //
Gesammelte Sсhriften und Denkwürdigkeiten des Generalfeldmarschalls Grafen Hel-
muth von Moltke. Berlin, 1892. Bd. 7. S. 137 ff.
33
«Subjekt jeder Begriffsbestimmung des Staates ist das Volk». — Schmitt C. Verfas-
sungslehre. München; Leipzig, 1928 (reprint: Berlin, 1954). S. 205.
34
«der Begriff der Nation […] ein Bildungsbegriff». — Ibid. S. 311.
35
«Die Nation besteht nicht aus der Masse, sondern aus der Aristokratie des Geis-
tes». — Lagarde P. de. Die Religion der Zukunft (1878) // Idem. Deutsche Sсhriften (1886).
Göttingen, 1891. S. 225; cр. параграф XII.3, примеч. 446.
торые остальные лишь терпели, и на смену Брюнингу пришел Папен,

он получил от президента «поручение» сформировать «правитель-
ство национального сплочения»36. Этой же риторики, автоматически
исключавшей СДПГ и КПГ, придерживался и Гитлер, когда он, как это
официально называлось, формировал «правительство национального
единения»37. В публичных речах говорилось не о национал-социали-
стической революции, а о «национальном восстании (Erhebung)», «на-
циональной революции», которая на словах все еще оставалась в госу-
дарственных рамках и призвана была завоевать поддержку всех партий,
за исключением двух «марксистских» или «интернациональных». Кри-
терием «национального» народ делился на две части. Символом этого
стало введение черно-бело-красного флага и флага со свастикой в ка-
честве «цветов рейха» 12 марта 1933 года: как гласил указ Гинденбурга
(противоречивший конституции), «вместе они призваны воплощать
мощь государства и внутреннюю связь всех национальных кругов
немецкого народа»38. Используя ту же самую риторику исключения,
Гитлер пытался дисциплинировать своих боевиков: «поскольку теперь
и символически вся исполнительная власть перешла в руки нацио-
нальной Германии», начинается «второй этап нашей борьбы. Отныне
борьба за очищение […] будет вестись планомерно и под руководством
сверху»39. Прилагательное national позволяло «выключить» из единого
народа произвольно определяемую «ненациональную» часть. А сле-
дующим законом о предоставлении чрезвычайных полномочий Гитлер
однозначно легализовал гражданскую войну: «образование фронта на-
шего народа» должно быть ориентировано на «национальные интере-
сы». «Я не признаю требование интернационала»40. Эта откровенная
и открыто используемая риторика гражданской войны объясняет и по-
зитивное употребление Гитлером понятия «национализм».
36
Wolff ’sches Telegrafenbureau (WTB). Meldung (1.6.1932) // Forsthoff E. Deutsche
Geschichte von 1918 bis 1938 in Dokumenten. Leipzig, 1938. S. 194. См. об этом: Hu-
ber E. R. Deutsche Verfassungsgeschichte (см. примеч. 27). 1984. Bd. 7: Ausbau, Schutz
und Untergang der Weimarer Republik. S. 982.
37
Verordnung des Reichspräsidenten zur Auflösung des Reichstages (1.2.1933) //
Forsthoff E. Deutsche Geschichte. S. 207.
38
«Vereint sollen sie die Macht des Staates und die innere Verbundenheit aller na-
tionalen Kreise des deutschen Volkes verkörpern». — Erlaß vom 12.3.1922 // Doma-
rus M. Hitler. Reden und Proklamationen 1932–1945. München, 1965. Bd. 1/1. S. 221.
39
Hitler A. Rede (12.3.1933) // Ibid. S. 221.
40
Hitler A. Regierungserklärung (23.3.1933) // Ibid. S. 232; Idem. Rede (23.3.1933) //
Ibid. S. 246.
XIV.3. «Национализм»
29 января 1933 года, накануне того дня, когда Гитлер стал рейхс-
канцлером, рабочие на организованном СДПГ митинге пели Интерна-
ционал41, и при этом невозможно было расслышать, кто пел про Второй,
а кто про Третий интернационал. А с точки зрения Гитлера в обоих
случаях это был одновременно и внутренний, и внешний враг, которо-
го надлежало уничтожить. Это двойное направление удара — против
«марксизма» и против «интернационала» вообще — Гитлер эмфатиче-
ски и агрессивно выражал с помощью контрпонятия «национализм»42.
С точки зрения истории понятий «национализм» — понятие, при-
мыкающее к понятию «патриотизм». Это слово, как и многие другие
«-измы», было давним порождением общеевропейского языка Про-
свещения43. Тогда было создано первое крупное и широкоохватное
понятие, описывавшее движение и призванное объединять разумных
граждан истинной республики; тем самым оно было вполне совме-
стимо с «космополитизмом». А в той мере, в какой оно включало
в себя «любовь к отечеству», оно принадлежало к еще более давней,
дореволюционной традиции, которая, видоизменяясь, продолжала су-
ществовать. И только после того как в 1789 году понятие «нация» во-
шло в разряд революционных, с помощью слова «национализм» стало
возможно оформить в понятие некую новую реальность. Зафиксиро-
вано это слово впервые в 1798 году, но в XIX веке оно как во Фран-
ции, так и в Германии использовалось редко, хотя (и потому что)
обозначавшиеся им установки и модели поведения — национальная
аутичность и агрессивность — цвели повсеместно махровым цветом44.
В отличие от конституционализма, либерализма, демократизма, со-
циализма или коммунизма в так называемую (ретроспективно) «эпо-
ху национализма» не существовало никакой эксплицитной теории,
обосновывавшей ее. Национальные — а это значило всегда и на-
41
Winkler H. A. Der Weg in die Katastrophe. Arbeiter und Arbeiterbewegung in der
Weimarer Republik 1930 bis 1933. Bonn, 1990. S. 855.
42
Friedemann P., Hölscher L. Internationale // Brunner O., Conze W., Koselleck R.
(Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Bd. 3. S. 396–397; Conze W. Marxismus // Ibid.
Bd. 3. S. 973 ff.; см.: Walther R. Terror // Ibid. Bd. 6. S. 426 ff.
43
Ср.: Birtsch G. (Hrsg.) Patriotismus // Aufklärung. 1991. Bd. 4. См. параграфы
IX.4, IX.7.
44
Berlin I. Der Nationalismus. Frankfurt a.M., 1990 (с очень важным введением
Х. Риттера). Примеры см.: Robert P. Dictionaire historique et biographique de la Re-
volution et de l’Empire. 1789–1815. Paris, 1962. T. 4. P. 577 (cм. статью Nationalisme.)
ционалистические — предрассудки существовали в Европе повсюду

и разрастались; при этом они как таковые не требовали никакого
оправдания. Первая осознанная и направленная на завоевание сим-
патий теория, связанная с понятием «национализм», была выдвинута
Морисом Барресом на рубеже XIX–ХХ веков, между буланжистским
кризисом и делом Дрейфуса45. Только после Первой, и уж бесспорно
после Второй мировой войны «национализм» стал темой для социоло-
45
Barrès M. Scènes et doctrines du nationalisme // Idem. Œuvres / Hrsg. P. Barrès.
Paris, 1966. T. 5. «Национализм» в этой теории понимается как «детерминизм», ко-
торый коренится в бессознательном доиндивидуалистического общества и связан
с «почвой» (terre), с умершими, с кровью и расой: все это — вечные или по крайней
мере долговременные условия, предопределяющие судьбу нации и недоступные
рациональному воздействию. Соответственно, национально-религиозный культ
умерших играет конститутивную роль для обретения надпартийного, эмоцио-
нального единства. Конкретно этот национализм направлен был вовне против
Германии (реванш, отвоевание «исконно французских» Эльзаса и Лотарингии),
а внутри страны — против парламентской республики. Цезаристски-плебисцитар-
ный строй, по возможности с генералом во главе государства, — идеал Барреса.
Все внутренние враги были также и внешними: еврейско-германские финансисты,
импортированный из Германии интернационализм, от которого французскую на-
цию необходимо оградить экономическими и социальными барьерами: «On voit
comment nationalisme engendre nécessairement socialisme» (Ibid. P. 387). Существуют,
по мнению Барреса, французская правда и французская справедливость: «c’ est la
raison française. Et le nationalisme net, ce n’ est rien d’ autre que de savoir l’ existence de ce
point, de le chercher et, l’ ayant atteint, de nous y tenir pour prendre de là notre art, notre
politique et tous nos activités» (Ibid. P. 27). А все, кто этому не подчинятся и не впи-
шутся в новый порядок, заслуживают справедливой ненависти: космополитичная
интеллигенция, евреи, которых можно узнать по их расе, все интернационали-
сты — déracinés, а также непременно немцы, которые все это зло порождают.
Очевидно, что здесь — при том, что встречаются зачастую дословные совпа-
дения, — перед нами все функциональные эквиваленты, характерные для немец-
кого, раздуваемого движением völkisch, национализма, который можно наблю-
дать у Лагарда, Лангбена или пангерманцев, хотя никто из них данного понятия
не употреблял (ср. параграф XII.3). Прекрасное исследование Курциуса [Curti-
us E. R. Maurice Barrès und die geistigen Grundlagen des französischen Nationalismus.
1921 (reprint: Hildesheim, 1962)], читается на семантическом уровне как критиче-
ское предвосхищение немецкого национализма, который после 1918 года стал сам
себя так осознавать и называть. Поэтому неудивительно, что десять лет спустя
Франк [Frank W. Nationalismus und Demokratie im Frankreich der dritten Republik
1871–1918 (1933). Hamburg, 1942] который многое списал у Курциуса (без ссылок
на него), с другой стороны, без всякой критики положительно оценивал Барреса.
Не занимаясь вопросом о том, кто был виноват в войне, Франк пытался показать
структурную аналогию (при хронологическом несовпадении фаз) в истории анти-
демократического национализма, чтобы показать, что немецкий национализм по-
сле 1933 года превзошел свой французский прототип. — О понятии «национализм»
у Гердера и Арндта см. параграф IX.6, примеч. 180, и параграф IV.3, примеч. 195.
гии и исторической науки46. В научном языке это понятие имеет ней-

тральную окраску, а в моральном и политическом — в силу известного
опыта — только негативные коннотации. Соответственно, с тех пор
как национализм существует, его сопровождают критические оценки.
Как сказал Грильпарцер, «путь новейшего образования ведет прочь
от гуманизма — через национальность — к зверству»47. А Гофмансталь
в 1919 году писал: «Эти загадочные сущности — нации — вселяют
в меня такой ужас, что мне становится плохо от любого безобидного
слова, касающегося нации»48.
В Германии после поражения 1918 года (примерно как во Фран-
ции после 1870 года) революционный правый лагерь с его позицией
«уж теперь-то точно!» стал активно использовать понятие национа-
лизма, придав ему положительный смысл. «Мы называем себя нацио-
налистами, — писал Эрнст Юнгер в 1928 году, — это слово освящено
для нас ненавистью образованной и необразованной черни, армией
оппортунистов духа и материи […] Мать этого национализма — война».
А его брат Фридрих Георг Юнгер объяснял «шествие национализма»
с использованием трудно верифицируемой и кровожадной термино-
логии: «Национализм рожден новым сознанием кровной общности;
он хочет кровь привести к власти» — двусмысленный прогноз-поже-
лание. Национализм решительно нетолерантен и фанатичен, он верит
в «избранность» народа, преодолевает внутри страны классовое госу-
дарство, а вовне — «идейное направление национализма […] с необхо-
димостью является одновременно империалистическим»49. Хотя Юнгер
в этом программном произведении отвергает гитлеровскую тактику
46
Winkler H. A. (Hrsg.) Nationalismus. Königstein/Ts., 1978 (там же см. библио-
графию).
47
«Der Weg der neueren Bildung geht — Von der Humanität — Durch die Nationali-
tät — zur Bestialität». — Grillparzer F. Gedichte // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg. M. De-
cker. Leipzig. Bd. 2. S. 186.
48
«Mir flössen nun diese rätselhaften Entitäten, die Nationen, ein solches Grauen
ein, daß jedes harmlose Wort, das auf die Nation reflektiert, mich krank macht». — Hugo
von Hofmannsthal an Richard Beer-Hofmann (23.5.1919) // Hofmannsthal H. von. Brief-
wechsel mit Richard Beer-Hofmann / Hrsg. E. Weber. Frankfurt a.M., 1972. S. 167.
49
«Wir nennen uns Nationalisten, dieses Wort ist uns durch den Haß des gebildeten
und ungebildeten Pöbels, durch das Heer der Opportunisten des Geistes und der Mate-
rie geweiht […] Der Vater dieses Nationalismus ist der Krieg»; «Der Nationalismus ist
geboren aus einem neuen Bewußtsein blutmäßiger Gemeinschaft; er will das Blut zur
Herrschaft bringen»; «[ist] die Gesinnung des Nationalismus […] notwendig zugleich
eine imperialistische»; «der Nationalist gehört in keine Partei und kein Parlament, er ge-
hört in einen soldatischen Verband». — Jünger F. G. Der Aufmarsch des Nationalismus /
Hrsg. E. Jünger. Berlin, 1928. S. VII, IX (E. Jünger); Ibid. S. 22, 28, 63 (F. G. Jünger).
завоевания парламентского большинства — «националисту не место

ни в какой партии и ни в каком парламенте, его место — в солдатской
организации»50, — вся его терминология вполне совпадает с той, ко-
торую Гитлер использовал в Mein Kampf.
Хотя речи и письменные высказывания Гитлера никак не назо-
вешь логичными или тем более теоретически выверенными, можно
тем не менее выделить три семантических слоя в его определениях
врага и, соответственно, в его националистическом самоопределении.
Первый слой — буржуазия, которую он не уставал высмеивать и прези-
рать. «Трусливая буржуазность»51 не заслуживала в его глазах даже не-
нависти. Ко второму слою он, наоборот, относился вполне серьезно: это
был рабочий класс, который Гитлер называл «совращенной жертвой»
Интернационала52 и за который он вел свою борьбу. Он с гордостью
навлекал его ненависть на себя — с тем, чтобы ее переломить. Тре-
тий слой — те, кого Гитлер считал первородным мировым злом в силу
природных и расовых причин: «еврей», или «еврейство» (он любил
использовать такое собирательное обозначение). На этот слой он воз-
лагал ответственность за разложение буржуазии, равно как и за марк-
систский Интернационал, который отчуждал рабочих от их народа.
Название гитлеровской партии — национал-социалистическая немец-
кая рабочая — говорило о той программе, которую она себе ставила
на будущее: «национализация сознательно антинациональной массы»53.
Традиционный патриотизм — «обычный», «династический» или «мо-
нархический» — Гитлер считал помехой на пути к исполнению этой
воспитательной задачи54. Вместо него он пользовался динамическим
понятием «национализма» как движения, по определению не допу-
скавшим более никаких классов. «Теснейшее единение национализма
и чувства социальной справедливости следует насаждать уже в юных
сердцах»: тогда «народ» станет в будущем «неколебимым и непобеди-
мым навсегда»55.
50
Jünger F. G. Der Aufmarsch des Nationalismus / Hrsg. E. Jünger. S. 32.
51
Hitler A. Aufruf an alle Parteiorganisationen der NSDAP zum Boykott gegen die
Juden (28.3.1933) // Domarus M. Hitler (см. примеч. 38). Bd. 1/1. S. 249.
52
Hitler A. Regierungserklärung (23.3.1933) // Ibid. S. 232.
53
«die Nationalisierung der bewußt antinationalen Masse». — Hitler A. Mein Kampf
(1924/25). München, 1934. S. 366.
54
Ibid. S. 470 ff.
55
«Die innige Vermählung von Nationalismus und sozialem Gerechtigkeitssinn ist
schon in das junge Herz hineinzupflanzen: [Dann werde] das Volk [dereinst] unerschüt-
terlich und unbesiegbar für immer». — Ibid. S. 474–475.
Связывая «национализм» с таким понятием о социализме, которое

отрицало классовую борьбу, Гитлер вышел на обширную семантическую
территорию, созданную буржуазными народно-националистическими
(völkisch) движениями. Здесь это понятие тоже было положительным.
Герстенхауэр в 1928 году писал Этику национализма56, Вильгельм
Штапель в 1932 году Теологию национализма57, направленную против
«буржуазного» государства, существовавшего в Веймарской республи-
ке. А Мёллер ван ден Брук поливал очередями своей народно-нацио-
налистической (völkisch) риторики устаревший государственно ориен-
тированный патриотизм: «Разрушенное государство сделало в конце
концов из патриотизма дело нашего образования», в то время как «де-
мократическое участие во власти и пролетарская доля» были делом
«противоположно направленного […] консервативно-революционного
[…] движения […] национализма». Это движение было сознательно
антирациональным, подчеркивал Мёллер, оно отправлялось «не от по-
нятий, а от переживаемого (Erlebnis)»58. Семантика, которая в прагма-
тическом отношении давала возможность самовыразиться народному
(völkisch) национализму, была неподвластна построенной на понятиях
теории государства. «Немецкий национализм борется за окончательный
рейх (Endreich)», а он — этот Третий рейх — не вписывается в класси-
фикацию государств. «Немецкий национализм борется за возможный
рейх. Немецкий националист нашего времени как немецкий человек все
еще мистик, но как политический человек он стал скептиком»: этими
словами описывалась та выжидательная позиция буржуазии образова-
ния, которая во имя обетованного будущего уклонилась от гражданской
ответственности за Веймарскую республику59.
В этом же духе, то есть подчеркивая в качестве главного в национа-
лизме не понятие, допускающее теоретизирование, а внутреннее пере-
56
Gerstenhauer M. R. Ethik des Nationalismus (1928), цит. по: Möhler A. Die kon-
servative Revolution in Deutschland 1918–1932. Grundriß ihrer Weltanschauungen
(1950). Darmstadt, 1972. S. 345.
57
Stapel W. Der christliche Staatsmann. Eine Theologie des Nationalismus (1932),
цит. по: Möhler A. Die konservative Revolution. S. 410.
58
«Der gestürzte Staat hatte aus dem Patriotismus schließlich eine Angelegenheit
unserer Bildung gemacht, demokratische Teilnahme und proletarischer Anteil gehör-
ten dagegen zur konservativ-revolutionären […] Gegenbewegung […] des Nationalis-
mus. — Möller van den Bruck A. Das dritte Reich (1923). Hamburg; Berlin; Leipzig, 1931.
S. 306–307.
59
«Der deutsche Nationalismus kämpft für das mögliche Reich. Der deutsche Nati-
onalist dieser Zeit ist als deutscher Mensch immer noch ein Mystiker, aber als politischer
Mensch ist er Skeptiker geworden». — Ibid. S. 320–321.
живание, говорил (и писал) Гитлер. Поэтому при анализе нацистского

языка история понятий, руководствующаяся теорией, не может обой-
тись без использования социально-психологических интерпретаций.
Понятие «национализм» в представлении Гитлера не поддавалось
рационализации, но и не было просто лозунгом. Скорее, для него лич-
но, внутренне, это было аутосуггестивное понятие, а вовне — пропа-
гандистская формула, служившая идейному воспитанию и призван-
ная обеспечивать Гитлеру общественную поддержку его собственной
ненависти. Без всяких прикрас он описывал национализм как «дви-
жущую силу […] фанатичных, даже истерических страстей». По этой
причине он и «шовинизм» оценивал положительно как эквивалент
национализма в психологии масс. С вызовом он писал: «Страх нашей
эпохи перед шовинизмом есть признак ее импотенции»60. Объясне-
ние, согласно которому национализм Гитлера служил компенсацией его
собственного полового бессилия, возможно, с психологической точки
зрения обоснованно. Во всяком случае, если он выводил национализм
из сексуальных влечений, то это было больше, чем просто метафо-
рой. «Национализм» был психологически идентичен «шовинизму»
и любимому Гитлером «фанатизму»61. Все три выражения обладали
для него и одновременно для народа индуктивной функцией. Лишь
в ненависти, сковываемой инстинктом, реализовывалась их потенция,
лишь через национализм реализовывался «тот род, который созрел
для последних и величайших решений на земном шаре» и «победит»62.
С народом как «нацией», как «государственным народом» этот нацио-
нализм, служивший для управления поведением и для аутосуггестии
и на том кончавшийся, уже никак не был связан; и уж тем более он
не имел ничего общего с «отечеством», о котором прежде все время
говорили патриоты. В этом смысле Гитлер оставался верен себе, ко-
60
«Triebkraft […] fanatischer, ja hysterischer Leidenschaften […] Die Angst un-
serer Zeit vor Chauvinismus ist das Zeichen ihrer Impotenz». — Hitler A. Mein Kampf
(см. примеч. 53). S. 475.
61
См.: Conze W. Fanatismus // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Ge-
schichtliche Grundbegriffe. Bd. 2. S. 326. См.: Walther R. Terror // Ibid. Bd. 6. S. 427.
62
Hitler A. Mein Kampf (см. примеч. 53). S. 475. См. об этом методологически
важную работу: Sombart N. Die deutschen Männer und ihre Feinde. München; Wien,
1991. Объяснять, как это делает автор, все государственно-теоретические понятия
сексуальной патологией определенных социальных групп — это недопустимое об-
общение, так как содержание понятий все же должно отделяться от их возможных
инстинктивных мотивов. Однако применительно к Гитлеру, несомненно, верно,
что политическая риторика и сексуальные влечения сливались воедино: он сам
этого хотел и целенаправленно добивался.
гда незадолго до самоубийства заявил, что «отечество» превратилось

в «понятие-пустышку»63. Национализм привел к тому, что понятие
отечества истерлось; оно продолжало существовать главным образом
в среде консервативного антифашистского движения сопротивления.
XIV.4. «Интернационал» и «паннационализм»

Все три интернационала, в соответствии с положениями своей тео-
рии, пытались на место наций в качестве главных социальных и поли-
тических действующих сил поставить экономические в своей основе
классы. Классы должны были как продукт либерализованной, капита-
листической, интернациональной экономической системы выступать
подлинными и реальными действующими лицами истории. Поэтому
понятие «интернационал» было понятием-антонимом «народов» (будь
то догосударственных или народов национальных государств), кото-
рые считались лишь фасадом реальности. Как действующие единицы
они считались достоянием прошлого по сравнению с экономически
обусловленными классовыми интересами, за которыми было будущее.
Синхронно доминировавшему дуализму — диктатура буржуазного
классового государства vs. диктатура «интернационального» проле-
тариата — отвечал диахронный дуализм — национальное государство
прошлого vs. интернациональное, глобальное и свободное от гос-
подства социалистическое или коммунистическое будущее. Понятие
«класс» еще имело будущее, оно должно было самоликвидироваться
только при коммунизме, в то время как «нация» считалось поняти-
ем, обремененным грузом прошлого и в принципе уже устаревшим64.
С помощью этой темпоральной антитезы многочисленные теоретики
трех интернационалов поместили исторически предзаданную апорию
ниже порога ее политической разрешимости. Гетерогенные данные,
пожелания относительно национальной идентичности и специфиче-
ские классовые интересы рассматривались через темпоральную приз-
му и проецировались на однолинейную историю. При этом сложные
взаимодействия и взаимовлияния между национальным и социальным
процессами образования общества сводились к принудительной аль-
тернативе, к кажущемуся дуализму. «Национал-социализм» Гитлера
и «социализм в одной отдельно взятой стране» Сталина уже представ-
63
Hitler A. Rede (15.4.1945) // Domarus M. Hitler. 1965. Bd. 2/2. S. 2224.
64
См. параграф XI.6, примеч. 386; параграф XII.5, примеч. 463.
ляли собой компромиссные идеологические фигуры, означавшие по-

правку по крайней мере на то, что, как показывал опыт, нельзя было
решить либо только национальные, либо только социальные проблемы.
В действительности со времен Великой Французской революции
уже было невозможно отделить понятие «нация» от его социальных
условий, а понятия «класс» и «масса» — от их национальных условий.
Маркс и Энгельс в принципе интерпретировали нации лишь функцио-
нально — с точки зрения той роли, которую те должны были играть
в борьбе за мировую пролетарскую революцию.
Под давлением опыта конкретных конфликтов понятия, однако,
менялись — постепенно или быстро. Об этом свидетельствует слово-
употребление в том государстве, самому существованию которого кон-
фликт национальностей нес смертельную угрозу: в Австро-Венгрии.
Для социал-демократического Интернационала внутри этой двойной
монархии национальный вопрос представлял собой самым непосред-
ственным образом вопрос выживания в полиэтничном государстве:
как и сама Австро-Венгерская империя, он именно в связи с этим во-
просом и раскололся65. Перед лицом неразрешимых конфликтов дебаты
внутри социал-демократической партии велись на высоком теоретиче-
ском уровне. Напряженные отношения между внешними экономиче-
скими и классовыми интересами, между внутренними социальными
условиями и партийными организациями, между догосударственными
языковыми и культурными идентификациями, а также государствен-
но-административными и политическими задачами приводили на всех
уровнях к пересекавшимся апориям. Эти ситуации неразрешимых про-
тиворечий после крушения монархии структурно обострились и стали
постоянно воспроизводиться в Европе, а после 1945 года и по всему
земному шару. Таким образом, в лагере австрийской социал-демокра-
тии были оформлены в понятие проблемы, которым суждена была
очень долгая жизнь.
На основании собственного опыта участники споров сходились
в одном: понятие «нация» они использовали вполне традиционно,
как догосударственное. «Нация есть факт природы, государство — факт
права; национальность существует до государства и до права». Но это
не означало, что эти понятия не были политическими. Минимальной
национальной организационной формой считалась «политическая
65
Mommsen H. Die Sozialdemokratie und die Nationalitätenfrage im Habsburgi-
schen Vielvölkerstaat. I. Das Ringen um die supranationale Integration der zisleithani-
schen Arbeiterbewegung, 1867–1907. Wien, 1963.
партия» — в любом государстве66. А во время Первой мировой вой-

ны Реннер подчеркивал наднациональный аспект именно в «нацио-
налистической» борьбе империй. Намекая на этническое многообра-
зие, царившее в Британской, Французской и Российской империях,
он иронизировал по поводу терминологической тупости германского
империализма: «Каждая нация — государство, каждое государство —
только одна нация […] Какое дурацкое представление. Немецкое на-
циональное государство будет достроено только после того, как по-
мимо местных немцев еще и африканские негры, индийские парии,
малайские и китайские кули тоже станут немцами».
Собственными идеалами Реннера были «европейская Швейцария,
западная Швейцария, мировая Швейцария», то есть «интернациональ-
ные федеративные государства»67, — типичный пример того, как поня-
тия, выведенные по рассудочным принципам, обнаруживают пробле-
мы, но исторически не могут их непосредственно решить. Во всяком
случае, существовавшие с догосударственных времен «нации» вынуж-
дали австрийских социал-демократов постоянно приспосабливаться.
В международных программных текстах понятие «нация» необходимо
было употреблять позитивно, чтобы сохранялась возможность кон-
сенсуса по его поводу. Как писал в 1916 году Пернерсторфер, «третий
интернационал будет национальным — или его не будет вовсе»68. Чтобы
спасти пролетарский «интернационализм», Генрих Вебер уже до войны
сформулировал для набиравших мощь национально-демократических
сил народов Австро-Венгрии корректное родовое понятие «паннацио-
нализм»69. После 1918 года оно стало реальностью, хотя и не закре-
пилось в качестве термина: каждый практикуемый национализм —
как понятие динамическое, обозначавшее движение, — исключал все
другие национализмы. Понятие «паннационализм» как аналитическое
и описательное было адекватно действительности, но именно по этой
причине оно не могло эмпирически примирить друг с другом взаимо-
66
«Die Nation ist Naturtatsache, der Staat rechtliche Tatsache; die Nationalität ist
vorstaatlich und vorrechtlich». — Renner K. Das nationale Problem in der Verwaltung //
Der Kampf. 1907/1908. Bd. 1. S. 23 ff.
67
«Jede Nation ein Staat, jeder Staat nur eine Nation […] Welche törichte Vorstel-
lung. Der deutsche Nationalstaat ist erst vollkommen, wenn außer den Deutschen des
Stammlandes afrikanische Neger, indische Parias, malaische und chinesische Kulis auch
Deutsche werden». — Idem. Der Krieg und die Wandlungen des nationalen Gedankens //
Ibid. 1915. Bd. 8. S. 25.
68
«Die dritte Internationale wird national sein, oder sie wird nicht sein». — Perner-
storfer E. Nationalismus und Internationalismus // Ibid. 1916. Bd. 9. S. 98.
69
Weber H. Das Wesen des Internationalismus // Ibid. 1909–1910. Bd. 3. S. 60.
исключающие, экспансивные определения разных «Мы». Даже пред-

ставителям «Интернационала» приходилось признать, что подлинно
первичным фактором являлась нация.
Исходя из этого вопроса, Сталин, у которого перед глазами была
ситуация в Вене, писал в 1913 году свою работу Марксизм и нацио-
нальный вопрос. В ней сделана уступка догосударственному понятию
нации, без классовой привязки: «Нация есть исторически сложившаяся
устойчивая общность людей, возникшая на основе общности языка,
территории, хозяйственной жизни и психического характера, прояв-
ляющегося в общности культуры»70. Как стало очевидно вскоре после
революции 1917 года, это определение понятия, обходившееся без вся-
кого упоминания классов, играло тактическую роль: радикальное про-
тивостояние между Вторым и Третьим интернационалами возникло
именно в связи с постулатом о национальной автономии. Отто Бауэр
беспомощно заклинал в 1924 году:
Не нивелировать национальные особенности, а создавать интерна-

циональное единство в национальном многообразии — вот в чем мо-
жет и должна заключаться задача Интернационала. Эту национальную
дифференциацию социализма мы не сможем преодолеть за счет того,
что подчиним рабочие партии всех наций диктатуре одной националь-
ной рабочей партии (то есть российской. — Р. К.)71.
Пожелание-диагноз Бауэра показывает, какая новая ситуация сло-

жилась: из краха Второго интернационала во время войны московский
Третий интернационал сделал вывод, что он может и должен действо-
вать только служа одному национальному — «социалистическому» —
центру власти. Главной действующей единицей оставалась нация
(русская) — сначала под маской Интернационала, а во время Второй
мировой войны — и открыто. «Классы» всех стран определялись в виде
функции наций, и управление ими осуществлялось через наднацио-
нальную партийную бюрократию.
70
Stalin J. Marxismus und nationale Frage (1913) // Idem. Werke. Berlin, 1953. Bd. 2.
S. 272 (цит. по: Сталин И. В. Cоч. М., 1946. Т. 2. С. 296. — Примеч. пер.).
71
«Nicht die nationalen Besonderheiten zu nivellieren, sondern die internationale
Einheit in der nationalen Mannigfaltigheit hervorzubringen, kann und muß die Aufga-
be der Internationale sein. — Diese nationale Differenzierung des Sozialismus können
wir nicht dadurch überwinden, daß wir die Arbeiterparteien aller Nationen der Dikta-
tur einer nationalen Arbeiterpartei (d. h. der russischen. — R. K.) unterwerfen». — Bau-
er O. Kulturgemeinschaft und Sprachgemeinschaft // Die Gesellschaft. 1924. Bd. 1. S. 144.
Диагностически корректное понятие «паннационализма», родив-

шееся из опыта австрийских социал-демократов, нигде не нашло при-
менения для национальной самоидентификации, потому что все нации
хотели определять себя только через отличие и противопоставление
друг другу. Понятие «интернационал» идеологически могло рассчи-
тывать на поддержку с классовых позиций, а «паннационализм» —
по определению нет. И все же как научно-теоретический термин оно
верно описывает то положение вещей, которое представляет собой
главную структурную проблему современного мира. Это весьма на-
глядно, но безуспешно пришлось испытать на собственном опыте ав-
стрийской социал-демократии.
XIV.5. «Народ» и «народный характер» (Volkstum)

во внегосударственном контексте
Наука выстроила идеально-типическое противопоставление
субъективной государственной нации, которая утверждается в сво-
ей идентичности посредством актов политического волеизъявления,
и объективным народом, «субстанция», «порода», «существование»
или «способ бытования» которого якобы уже предзаданы его исто-
рией, нравами, религией, культурой или языком72. Эта оппозиция
возникла из ожесточенной борьбы языков в XIX и еще больше в ХХ
веке: она давала тем народам, которые проживали не только на своей
государственной территории, «объективный», то есть сильный аргу-
мент в пользу того, чтобы
— либо образовать свое собственное государство (все государ-
ства-наследники Австро-Венгрии и России);
— либо требовать присоединения всех территорий, на которых
говорили на том же языке (немецкоязычная Австрия73 и Германская
империя, Судеты, а также области, прилегавшие к Германии почти
по всей длине границ, установленных договорами 1919 года);
72
Ср.: Francis E. Ethnos und Demos. Soziologische Beiträge zur Volkstheorie. Berlin,
1965.
73
О долгом пути от понятия Deutsch-Österreich («немецкая Австрия»), которое
победившая Антанта в 1919 году запретила, к сознательно допускаемому понятию
«австрийской» (уже не «немецкой») «нации» в 1945–1955 годах пишет с отсылка-
ми к истории понятий: Brix E. Zur Frage der österreichischen Identität am Beginn der
Zweiten Republik // Bischof G., Leidenfrost J. (Hrsg.) Die bevormundete Nation. Öster-
reich und die Alliierten 1945–1949. Innsbruck, 1988. S. 93 ff.
— либо искать защиты меньшинств от иноязычного большин-

ства — того народа государства (Staatsvolk), к которому принадлежали
сами борцы.
Ссылка на «объективно» данный язык (или историю, или культу-
ру) является, таким образом, сама результатом формирования в выс-
шей степени субъективной политической воли74. Она стала возможна
только после того, как Великая Французская революция задала модель
государственной нации, которая сама себя демократически легитими-
ровала. Поэтому так называемые «объективные» критерии приложимы
и к французской государственной нации, которая ссылалась на «циви-
лизацию» (образовывавшую пару с «культурой»)75 и централистская
языковая политика которой после революции тоже была нацелена
на создание «языковой нации» как залога ее «цивилизации».
Оппозиция «субъективные» vs. «объективные» критерии понятия
народа, которые приравнивались к «политическим» vs. «дополитиче-
ским», возникла, таким образом, в Новое время и сама (будучи поме-
щена в контекст истории понятий) выполняла политическую функ-
цию. Макс Вебер это заметил, но его наблюдение поначалу осталось
без последствий76.
В принципе, эмфатические понятия Volk, Volksgeist, Volkstum,
völkisch и даже volklich поддаются переводу (Nation, nationalité, ésprit
national, national). И даже звучащий как нечто специфически немец-
кое неологизм Volkheit поначалу еще вписывался в просвещенческий
европейский контекст — об этом свидетельствует толкование, которое
дал ему Гёте:
Нам нужно в нашем языке слово, которое выражало бы отношение

народности к народу — как слово «детство» относится к слову «дитя».
Воспитатель должен слышать детство, а не дитя; законодатель и пра-
витель — Volkheit, а не народ. Volkheit всегда говорит одно и то же, оно
разумно, постоянно, чисто и истинно; народ все время хочет и поэтому
74
Conze W. Ethnogenese und Nationsbildung — Ostmitteleuropa als Beispiel // Stu-
dien zur Ethnogenese. Abhandlungen der Rheinisch-Westfälischen Akademie der Wis-
senschaften. 1985. Bd. 72. S. 189 ff.
75
Jeismann M. Das Vaterland der Feinde. Studien zum nationalen Feindbegriff und
Selbstverständnis in Deutschland und Frankreich 1792–1918. Phil. Diss. Bielefeld, 1990.
76
Ср. примеч. 19 и 20, а также резюме прошедших с тех пор дискуссий (с боль-
шим количеством примеров и списком литературы) в: Hoffmann L. Das ‘Volk’. Zur
ideologischen Struktur eines unvermeidbaren Begriffs // Zeitschrift für Soziologie. 1991.
Bd. 20. S. 191 ff.
никогда не знает, чего он хочет. И в этом смысле закон должен и мо-

жет быть высказанной единой волей Volkheit — волей, которую толпа
никогда не высказывает77.
Проводившееся Руссо различие между volonté générale и volonté de

tous вело к созданию определения, различавшего Volkheit как инкар-
нацию всеобщей, разумной воли чистого народа и «народ» как толпу,
понимавшуюся как адресат, к которому обращался просвещенный
правитель. Ф. Л. Ян в своей книге Deutsches Volkstum (1810), оказав-
шей влияние на многие умы, дефинировал это понятие с однозначно
демократическим акцентом — как «объединяющую силу» народа78.
Если немецкие понятия, тем не менее, почти во всех дефинициях
всегда отличались от западных, то отличия эти касались двух аспек-
тов. Во-первых, семантический ряд комбинаций со словом Volk с точ-
ки зрения конституционной теории был направлен против индиви-
дуалистической идеи договора, характерной для гражданской нации
(Bürgernation). «Народ» постулировался сначала как метафизическая
эманация (Volksgeist, «дух народа»), позже — как культурная или био-
логическая целостность, существующая еще до того, как появляются
индивиды. Поэтому такой народ мыслился как нечто догосударствен-
ное, хотя и объединяющееся — в «организм» или в «народную общ-
ность» — политически.
Во-вторых, этот «народ» воспринимался как внегосударствен-
ный, потому что границы Volkstum — «народного характера» (нацио-
нальности) — в германской истории никогда не совпадали с грани-
цами германских государств. Оба определения народной общности,
которая одновременно выходила за свои государственные границы,
были связаны друг с другом и в рамках так называемого народного
77
«Wir brauchen in unserer Sprache ein Wort, das, wie Kindheit sich zu Kind verhält,
so das Verhältnis Volkheit zum Volke ausdrückt. Der Erzieher muß die Kindheit hören,
nicht das Kind; der Gesetzgeber und Regent die Volkheit, nicht das Volk. Jene spricht im-
mer dasselbe aus, ist vernünftig, beständig, rein und wahr; dieses weiß niemals für lauter
Wollen, was es will. Und in diesem Sinne soll und kann das Gesetz der allgemein ausge-
sprochene Wille der Volkheit sein, ein Wille, den die Menge niemals ausspricht». — Goe-
the J. W. von. Maximen und Reflexionen 154 (1809/31) // Idem. Werke / Hrsg. E. Trunz.
Hamburg, 1953. Bd. 12. S. 385.
78
Ср. параграф IX.10, примеч. 239; Schmidt J. Die Geschichte des Geniegedankens
in der deutschen Literatur, Philosophie und Politik 1750–1945. Darmstadt, 1985. Bd. 2:
Von der Romantik bis zum Ende des Dritten Reiches. S. 214.
(völkisch) движения стали с начала ХХ века приобретать все более

широкое интеллектуальное влияние79.
XIV.5.а. Догосударственный народ
Догосударственный народ во внутренней политической системати-

ке был сравнительно непротиворечиво описан Вильгельмом Штапелем
в книге Volk. Untersuchungen über Volkheit und Volkstum80. Он исходил
из того, что «‘народ’ […] есть сущность, а не понятие»81. Сознательно
отвергая какую бы то ни было социологическую или политологическую
категоризацию, Штапель, чтобы продемонстрировать противополож-
ность «народа» и «государства», пользовался языком, проникнутым
мистицизмом, и выстраивал такие оппозиции, как «природа vs. ис-
тория», «творящее vs. сотворенное», «становящееся vs. сделанное»,
«любовь vs. принуждение или власть», «организм vs. организация»
и так далее. Вся книга представляет собой одно большое, обращенное
к народу заклинание выйти из бессознательного состояния и соеди-
ниться в неповторимое, отграниченное от внешнего мира мистиче-
ское единство. «Сознание того, что мы, немцы, образуем не только
государство, но и народ, было до 1918 года развито очень слабо»82.
Volkstum и Volkheit — вот определения, которые, по мнению Штапеля,
конституируют народ еще до государства. «Никакой народ немыс-
лим без Volkstum. Существо его таково, что он представляет собой
не случайное скопление людей, а своеобычное и всегда уникальное
образование, которое пронизано, движимо и отделено от других на-
родных организмов единонаправленной ‘душой’»83. А Volkheit, заклю-
79
Möhler A. Die konservative Revolution (см. примеч. 56); Sontheimer K. Anti-
demokratisches Denken in der Weimarer Republik. München, 1964; Fay J. P. Totalitä-
re Sprachen. Kritik der narrativen Vernunft. 2 Bde. Frankfurt a.M.; Berlin, 1977; Du-
mont L. Individualismus. Zur Ideologie der Moderne. Frankfurt a.M.; New York, 1991;
Vondung K. Die Apokalypse in Deutschland. München, 1988.
80
Stapel W. Volk. Untersuchungen über Volkheit und Volkstum (1932). Hamburg,
1942. Изначально работа называлась Volksbürgerliche Erziehung.
81
Ibid. S. 71.
82
«Das Bewußtsein, daß wir Deutsche nicht nur ein Staatswesen, sondern ein Volk
bilden, war bis 1918 nur schwach ausgebildet». — Ibid. S. 228.
83
«Kein Volk ist denkbar ohne Volkstum. Es gehört zu seinem Wesen, daß es nicht
eine zufällige Zusammenballung von Menschen ist, sondern ein eigenartiges und jedes-
mal einzigartiges Gebilde, das von einer einheitlich gerichteten «Seele» durchströmt, ge-
trieben und gegen andere Volkskörper abgegrenzt wird». — Ibid. S. 21.
чающая в себе и изначальный образ сотворенного природой народа,

и его образ-цель, есть «субъективность народа в его закономерном
развитии»84. Эту Volkheit невозможно вполне понять рационально, ее
можно только «непосредственно проживать […] из бессознательного.
Вольнее всего она проявляется в дыхании и звучании языка»85. И если
из этого народного образования (Volksgebilde) делается какой-то по-
литический вывод, то он однозначен: он направлен против любого
рода «индивидуалистической демократии» и «показывает, что настоя-
щую демократию — такую, которая по существу своему есть выра-
жение Volkheit, — можно найти не там, где случайность голосования
устанавливает законы, а там, где закон есть выражение внутреннего
закона жизни народа, то есть Volkheit»86. Государство же, по мнению
Штапеля, «должно быть политическим проявлением Volkheit», кото-
рую может — «время от времени» — репрезентировать некий вождь
(Führer)87. Здесь, как и в процитированном выше пассаже из Гёте, мы
тоже встречаем основные положения конституционной теории Руссо,
только с тем принципиальным отличием, что прославляемая здесь раз-
новидность демократии конституируется не через акт волеизъявления
народа как народа государственного: этот народ существует изначаль-
но — как дополитический и догосударственный, более того — как непо-
литический. Тем самым все институциональные нормы и политические
модальности процесса принятия решения либо вообще исключаются,
либо привязываются к дорациональным вещам — «жизни» и «чувству»,
которые неподвластны волевым решениям.
Штапель, который, в полном соответствии со своими теоретиче-
скими посылками, был антисемитом, но не национал-социалистом,
очертил своим не-понятием народа все диспозиции, которые порож-
дало антигосударственное, не связывавшее себя конституцией, вдох-
новлявшееся эмоциями движение в сторону вождистской демократии
(Führerdemokratie).
Следует добавить несколько критериев, которые в ареале нацио-
налистических (völkisch) понятий претендовали на дополитическое
происхождение, отнюдь не теряя из-за этого, однако, своей полити-
ческой подрывной силы. Прежде всего, это религиозная метафорика,
которую в контексте словоупотребления völkisch понимали политиче-
84
Ibid. S. 53.
85
Ibid. S. 59, 54–55.
86
Ibid. S. 52.
87
Ibid. S. 58.
ски дословно. Самое позднее начиная с 1914 года — после длительной

эмбриональной фазы88 — она стала бурно разрастаться и окрашивать
понятия, относившиеся к народу. Идея, что немцы — избранный народ
и могут со спокойной душой быть уверены в том, что они — «народ
Божий», — пронизывает всю теологию войны и язык нацизма, но по-
явилась она раньше. Первую мировую войну воспринимали как «свя-
щенную историю» — «эта война есть Гефсиманский сад немецкого
народа»89, «священная война за само существование»90, и еще задолго
до поражения 1918 года во множестве стали раздаваться заклинания,
гласившие, что униженному народу предстоит «возрождение», «избав-
ление» и «воскресение»91. В 1903 году, например, продолжая традицию
пиетистского языка времен Наполеоновских войн, писали о «возрож-
дении немецкого народного характера (Volkstum)» и призывали: «Не-
мецкий народ, просыпайся!» — предвосхищая растиражированный
в миллионах экземпляров нацистский лозунг Дитриха Эккарта «Гер-
мания, просыпайся»92. Всегда бывшее под рукой ветхо- и новозаветное
понятие народа Божьего постоянно служило подоплекой немецкому
понятию «народ». Внутренняя темпоральная структура его держалась
в каждой данной своей актуализации на этой более чем двухтысячелет-
ней предыстории и на ее присутствии в современности. Эдгар И. Юнг,
убитый в 1934 году эсэсовцами, в 1930 году «констатировал, что именно
немецкий народ живее всех ощущает тихое дуновение нового ‘Святого
Духа’»93. И Фитбоген предварил свой справочник, посвященный нем-
88
См. параграф XII.3, примеч. 449.
89
«heilige Geschichte». — Sombart W. Händler und Helden. Patriotische Besinnun-
gen. München; Leipzig, 1915. S. 142; «dieser Krieg ist das Gethsemane des deutschen
Volkes». — Garnisonspfarrer О. Meyer (20.9.1914), цит. по: Hammer K. Deutsche
Kriegstheologie 1870–1918. München, 1971. S. 219; «ein heiliger Volkskrieg um die gan-
ze Existenz». — Gottesdienst im Hauptquartier 1917 // Ibid. S. 214 (там же множество
примеров).
90
Weber M. An der Schwelle des dritten Kriegsjahres (1.8.1916) // Idem. Gesamtaus-
gabe (см. примеч. 1). Abt. I. Bd. 15. S. 682.
91
Jung J. E. Die Herrschaft der Minderwertigen. Ihr Zerfall und ihre Ablösung durch
ein neues Reich (1930). Berlin, 1930. S. 16–17.
92
«Wiedergeburt des deutschen Volkstums beschworen, […] Deutsches Volk, er-
wache». — Clemens Thieme auf der Gedenkfeier zum 90. Jahrestag der Völkerschlacht
(18.10.1903) // Mitteilungen des Deutschen Patriotenbundes zur Errichtung eines Völker-
schlachtdenkmals bei Leipzig (см. примеч. 24). 1903. Bd. 9/12; за указание благодарю
Шт. Хоффмана.
93
«feststellen, daß gerade das deutsche Volk das leise Wehen eines neuen «Heiligen
Geistes» am lebhaftesten spürt». — Jung J. E. Die Herrschaft der Minderwertigen. S. 9.
цам в сопредельных и иностранных государствах, то есть внегосудар-

ственному народу, девизом «Служение народу есть служение Богу»94.
Семантика религиозно окрашенного понятия о народе всегда ха-
рактеризуется тем, что он познается в опыте не как политический субъ-
ект самого себя, а как объект некой истории спасения или как транс-
цендентная величина, служение которой не позволяет «товарищам
по народу» (Volksgenossen) стать «гражданами государства». Поэтому
Гитлер, который бесконечно презирал народных (völkisch) бродячих
проповедников95, постоянно использовал их лексику, чтобы привлекать
«последователей»: «Ты — ничто, Твой народ — всё».
Спектр простирался от «блага» (Heil — также значит «спасение
[души]»), которого желали фюреру, произнося приветствие «Heil
Hitler», до «Провидения», по велению которого этот фюрер вел свой
народ. «Всемогущий Бог создал наш народ. Отстаивая его существо-
вание, мы защищаем Его творение»96, — утверждал Гитлер перед кон-
цом Третьего рейха; «потому что я не могу отказаться от веры в мой
народ, не могу отречься от убеждения, что эта нация когда-нибудь
снова воскреснет […] Аминь», — писал Гитлер в его начале97. О том,
что фюрер в действительности думал относительно грядущего при-
шествия немецкого народа, он тоже писал: «Новое время уже насту-
пило, и нам приятно, что оно наступило: новое время — это новый
немецкий народ, который мы создали!»98 А слова о том, что именно
94
«Volksdienst ist Gottesdienst». — Fittbogen G. Was jeder Deutsche vom Grenz-
und Auslandsdeutschtum wissen muß (1924). München; Berlin, 1934. Несмотря на па-
фосный девиз и национал-социалистическую ангажированность, книга написана
удивительно трезво, как показывает, например, раздел по Эльзасу-Лотарингии
(S. 14 ff ).
95
Hitler A. Mein Kampf (см. примеч. 53). S. 515–516. Гитлер заявлял при этом,
что «только благодаря работе НСДАП […] это понятие [völkisch] стало словом, на-
полненным весомым содержанием»: другие партии или организации, утверждал
он, не имеют никакого понятия о том, «в чем нуждается немецкий народ. Самым
убедительным доказательством тому служит поверхностность, с какой они своими
нечистыми рылами произносят слово völkisch».
96
«Der Allmächtige hat unser Volk geschaffen. Indem wir seine Existenz verteidi-
gen, verteidigen wir sein Werk». — Hitler A. Rede (30.1.1945) // Domarus M. Hitler (см.
примеч. 38). Bd. 2/2. S. 2196.
97
«denn ich kann mich nicht lösen von dem Glauben an mein Volk, kann mich
nicht lossagen von der Überzeugung, daß diese Nation wieder einst auferstehen wird […]
Amen». — Hitler A. Rede (10.2.1933) // Ibid. Bd. 1/1. S. 208.
98
«Die neue Zeit ist schon da, und es ist uns angenehm, daß sie da ist: Die neue Zeit
ist das neue deutsche Volk, das wir geschaffen haben!». — Hitler A. Rede (7.9.1932) //
Ibid. S. 134.
национал-социалистическое движение, именно партия имеет «миссию»

руководить немецким народом, он повторял все время. Но иногда он
высказывался более конкретно и признавал, что исполняет «веление
судьбы — объединить этот строптивый немецкий народ, если понадо-
бится — то силой»99.
Характерное для движения völkisch толкование «народа» как до-
политической сущности, равно как и религиозная метафоризация
последней вели к тому, что народ воспринимался как пассивный,
страдающий, нуждающийся в избавлении и просящий его. Поэтому
Гитлер мог воспользоваться этими предзаданными семантическими
обстоятельствами и видеть в самом себе активного, выполняющего
порученную Провидением миссию — спасти народ. Психологическая
двойственность Гитлера — он был одновременно циником и веру-
ющим — оставалась в семантическом отношении непротиворечивой.
Ибо народ, который нуждается не в действии, а в избавлении, должен
понимать самого себя не политически, а дополитически и не может
не доверять своему вождю. Спасает ли этот вождь свой народ или ма-
нипулирует им — различить в таком случае уже невозможно, и Гитлер
умело пользовался этим «или так, или сяк». В семантических структу-
рах догосударственного понятия народа были заложены долговремен-
ные установки, которые не вызывали каузально политических событий,
но обусловливали их и делали их возможными.
XIV.5.б. Внегосударственный народ
«Народ есть совокупность определяемых кровью, почвой и культу-

рой носителей исторической жизни. Поэтому и не совпадают понятия
национального государства и народного (völkisch) государства» — так
звучит одно из многочисленных, амбивалентных с точки зрения госу-
дарственного права определений того, что такое völkisch100. Националь-
ное государство угнетает иноэтничные (andersvölkisch) меньшинства,
99
«Beauftragung des Schicksals, dieses störrische deutsche Volk, wenn notwendig
mit Gewalt zusammenzuschließen». — Hitler A. Rede (25.1.1936) // Ibid. Bd. 1/2 (1965).
S. 568–569; см.: Walther R. Terror // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Ge-
schichtliche Grundbegriffe. Bd. 6. S. 426 ff.
100
«Volk ist die Gesamtheit der durch Blut, Boden und Kultur bestimmten Träger
des geschichtlichen Lebens. Darum decken sich auch nicht die Begriffe Nationalstaat und
völkischer Staat». — Kayser E. Die völkische Geschichtsauffassung // Preußische Jahrbü-
cher. 1933. Bd. 234. S. 6.
а «народное (völkisch) уважает чужой народный характер (Volkstum)

как свой собственный […] Государственные границы не суть грани-
цы народа. Национальный образ мысли всегда связан с государством.
Народный же (völkisch) образ мысли выходит за пределы государства
и его границ». Проблема государственного управления полиэтничным
обществом часто формулировалась движением Völkisch как задача, тре-
бовавшая взаимного признания101. Так, Юнг утверждал, что необходи-
ма «Великая Хартия» для «иноэтничных (andersvölkisch) […] основные
права народов»: в конституционном праве этнические меньшинства
в национальных государствах должны быть защищены от решений,
принимаемых большинством102. Однако все подобные предложения,
адекватные пестрому полиэтничному составу населения, страдали од-
ним недостатком: немецкому народу в них приписывалось некое вне-
и надгосударственное культурное превосходство. Это было — и тут
сказывалось действие догосударственного понятия народа — с виду
неполитическое, как бы надгосударственное притязание на господство
немцев как «культурного народа» (deutsches Kulturvolk), который охотно
рядился в старое понятие империи. Экспансионистские притязания
народа, с необходимостью стремившегося выйти за пределы своих го-
сударственных границ, обрели свое удачное выражение в суггестивном,
оказавшем на многих влияние заголовке романа Ганса Гримма: Volk ohne
Raum (Народ без пространства) (1926; тираж в 1930 году 60 тысяч,
в 1943 — 505 тысяч). Или понятие Volkstum, чтобы противодействовать
универсалистским притязаниям западных держав, расширялось — во-
преки логике — до понятия deutsches Weltvolkstum (прибл. «всемирный
немецкий народный характер»): по крайней мере семантически все
остальные народные характеры при этом либо исключались, либо под-
чинялись немецкому103.
И здесь тоже была точка приложения силы для Гитлера, чтобы —
в зависимости от ситуации — ставить государственное или внегосу-
дарственное понятие народа на службу своей экспансионистской по-
101
«Der völkische Staat achtet fremdes Volkstum wie sein eigenes […] Staatsgrenzen
sind nicht Volksgrenzen. Nationale Gesinnung ist stets auf den Staat bezogen. Völkische
Gesinnung schweift über den Staat, und seine Grenzen hinaus». — Ср.: Rust B. Friede
auch zwischen den Völkern (1935) // Deutsches Grenzland. Jahrbuch des Instituts für
Grenzland- und Auslandsstudien. 1936. S. 14–15; Boehm M. H. Vom Chauvinismus zum
völkischen Nationalismus // Ibid. S. 16 ff.
102
Jung J. E. Die Herrschaft der Minderwertigen (см. примеч. 91). S. 660, 651.
103
Rohrbach P. Der deutsche Gedanke in der Welt. Leipzig, 1920. S. 132; Ibid. S. 6.
литике104. «Общество в поддержку немецкой культуры за границей»

(Verein für das Deutschtum im Ausland) было переименовано в «народ-
ный союз» (Volksbund), а с началом войны рейхсфюрер СС Гиммлер
был назначен «имперским комиссаром по консолидации немецкого
народа» (Reichskommissar für die Festigung des deutschen Volkstums). Уже
не прикрываясь, как раньше, словами о признании полиэтничного —
называвшегося также völkisch — многообразия, СС приступила к серии
депортаций и переселений (Umvolkung — прибл. «народозамена», этно-
морфоз)105 с целью объединить «великогерманский народ» и распро-
104
Ср.: Leuschner J. Volk und Raum. Zum Stil der nationalsozialistischen Außenpo-
litik. Göttingen, 1958.
105
О том, что с помощью того же вокабулярия, который использовали на-
ционал-социалисты, можно было также осуществлять научно обоснованную
критику расистской и националистической (völkisch) идеологии, свидетельству-
ет работа: Mühlmann W. E. Umvolkung und Volkwerdung // Deutsche Arbeit. Die
volkstumspolitische Monatsschrift. 1942. Bd. 42/10. S. 287 ff., причем нельзя исклю-
чить (хотя невозможно установить), что автор считал себя истинным, или на-
стоящим, «национал-социалистом». Будучи этнографом, Мюльман привел боль-
шое количество примеров из Восточной Европы, Азии, Америки и Африки, дабы
показать, что ни одна народность (Volkstum) не представляет собой когда-то за-
данную, законченную величину. «Контакты», «контрасты» и «конфликты» пре-
пятствуют какой бы то ни было фиксации постоянных признаков у народа.
«Этноморфозы» (Umvolkungen) — понимаемые не как «переселения» — и «этно-
генезы» (Volkswerdungen) Мюльман считал вариантами реализации народов в те-
чение всей истории, отмечая, что религиозные, языковые, потестарные, военные
и колонизационно-политические факторы постоянно создавали новые констел-
ляции. В силу «этнодезинтеграции» (Zervölkerung) и «этноморфоза» (Umvolkung)
невозможна и никакая расовая идентичность, кроме вымышленной: например,
в силу того, что русские давят на финнов, финны на лапландцев и самоедов,
лапландцы становятся «русскими», писал он. «Расовая трансформация» (Umras-
sung) и «этноморфоз» (Umvolkung) — движения, направленные в противополож-
ные стороны. «Но время теории этноса еще не пришло». В научном плане самой
важной задачей Мюльман считал разоблачение «магии этнонимов», которая
обладает политическим эффектом (Ibid. S. 292). Изменение национального ха-
рактера (Volkstumswandel) редко связано или вовсе не связано с биологическим
вымиранием. Ни «этнология ножа и вилки» (= история культуры), ни субъек-
тивные схемы восприятия не могут, по мнению Мюльмана, объяснить длитель-
ные процессы интеграции и дезинтеграции: «Опасность заключается, самое
большее, в том, что судорожно цепляются за неподходящие для этого народные
(völkisch) исторические предания» (Ibid.). — Текст Мюльмана нельзя не признать
удивительно смелым, особенно если учесть внутреннюю и внешнюю цензуру.
Он свидетельствует о том, что и с помощью понятий, казалось бы, пропитанных
нацизмом, можно было выстраивать критическую аргументацию, направленную
против господствующей идеологии. Понятия не сводятся к своей пригодности
для идеологического использования, у них есть и контрфактическая сила, ав-
тору только надо уметь ею воспользоваться. 43 года спустя Мюльман смог свои
странить его на восток за счет смещения славянских народов. Угнете-

ние, изгнание, уничтожение — такова была реальность, скрывавшаяся
за словом Volkstumfront106, к которой привело «новое строительство
на народной (volklich) основе»107. Хотя в повседневном языке нацист-
ской пропаганды слово Volk удерживало за собой первенство — «народ-
ный канцлер», «народный радиоприемник», «народный автомобиль»,
«народный суд», «народные гренадеры», «народное ополчение», — это
понятие давно было выхолощено. Оно не только уже утратило свое
государственно-правовое значение, но и уступило свою идеологиче-
скую функцию — легитимацию позиций и действия — понятию «раса».
XIV.6. «Народ» и «раса»

С конца XIX века термин «раса»108 как естественно-научное по за-
мыслу, но легко доступное для использования в исторических и по-
литических контекстах основное понятие лишило термин «народ»
возможности претендовать на роль обозначения государственной
и культурной идентичности. Дело в том, что концепция «расы» рас-
калывала любой народ по якобы биологическим критериям, дифферен-
цируя и квалифицируя составляющие его разные расовые элементы.
Часто говорили о взаимосвязанности «народа» и «расы» через «кровь»
или «кровь и почву», однако это не должно затмевать от нас того факта,
что легитимирующий концепт «расы», понимавшейся как природная
константа или как историческая сила, не мог не разрушать единство
любого «народа», будь то как государственной или же как культурно-
языковой единицы.
В теоретически диффузном нацистском лексиконе пересекались
два семантических поля. Одно было связано с естественно-научной
расовой гигиеной, которая делила людей по наследуемым признакам
на полноценных и неполноценных и еще задолго до 1914 года заявляла
в принципе антирасистские и антинационалистические (antivölkischen) тезисы

изложить заново — см.: Mühlmann W. E. Ethnogonic und Ethnogenese. Theoretisch-
ethnologische und ideologiekritische Studie // Studien zur Ethnogenese. Abhandlun-
gen der Rheinisch-Westfälischen Akademie der Wissenschaften. 1985. Bd. 72. S. 9 ff.
106
Kopes W. Die Volkstumsfront im Warthegau // Deutsche Arbeit. Die volkstums-
politische Monatsschrift. 1942. Bd. 42. S. 170.
107
Ibid. S. 107.
108
См.: Conze W. Rasse // Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche
Grundbegriffe. Bd. 5. S. 165 ff.
свои права на вмешательство в социально-политические дела. Другое

восходило к теологии истории и философии истории, с примесью дар-
винизма, которые учили, что любая политика как «борьба за выжива-
ние» должна вестись по схеме, согласно которой из двух борющихся
спастись может только кто-то один. Так, Гитлер видел в «оставшихся
несмешанными контингентах нордически-германских людей» в «не-
мецком народном теле» — тех, кто еще не «потонул в общей каше едино-
го народа», — избранных судьбой «единственных носителей» будущего
в движении к «завершенности»109. Поэтому, считал Гитлер, необходимо
ликвидировать «отравление нашего народного тела» в плане «крови»110
или «расы»111. Что это означало конкретно, показывает обращенный
в прошлое прогноз-пожелание, сформулированный в Mein Kampf:
«Если бы в начале или во время войны тысяч двенадцать — пятнадцать
этих еврейских губителей народа подержали под отравляющим газом
так, как это пришлось вытерпеть на передовой сотням тысяч наших
лучших рабочих из всех слоев и профессий, тогда миллионные жертвы
фронта были бы не напрасны». Здесь семантически, вплоть до выбора
слов, перед нами обратное умозаключение из дуалистической принуди-
тельной альтернативы: с помощью отравления газом миллионов евреев
можно было бы спасти немецкий народ.
Гитлер, хотя и взывал к «народной общности» (Volksgemeinschaft),
всегда подразумевал только тот «народ», представители которого от-
вечали расовым критериям. «Нам следует самым четким образом от-
личать государство как сосуд от расы как содержания». Высшая цель
«народного (völkisch) государства» есть «забота о сохранении тех ра-
совых исконных элементов, которые, питая культуру, создают красо-
ту и достоинство высшего человеческого типа (Menschentum)»112. Или,
как фюрер это многозначно сформулировал в своей речи на Нюрнберг-
ском рейхстаге 1937 года, «сегодня создается новое государство, свое-
образие которого в том, что оно видит свою основу не в христианстве,
не в государственной идее, а усматривает первоначало в сплоченной
народной общности. Главное поэтому — чтобы ‘Германская империя
109
Hitler A. Mein Kampf (см. примеч. 53). S. 438–439.
110
Ibid. S. 437.
111
Ibid. S. 432.
112
«Hätte man zu Kriegsbeginn und während des Krieges einmal zwölf- oder fünf
zehntausend dieser hebräischen Volksverderber so unter Giftgas gehalten, wie Hundert-
tausende unserer allerbesten Arbeiter aus allen Schichten und Berufen es im Felde erdul-
den mußten, dann wäre das Millionenopfer der Front nicht vergeblich gewesen». — Ibid.
S. 772, 434.
немецкой нации’ эту самую могущественную идею будущего осуще-

ствила, без всякого милосердия к супостатам»113. Если проанализиро-
вать используемые тут понятия, то перед нами словесный салат, в ко-
тором перемешаны гетерогенные семантические слои: историческое
преклонение перед неверно понимаемым государственным народом
(«империя немецкой нации») в настоящем уступает место нехристи-
анской и догосударственной «народной общности» (во главе которой
стоят Гитлер и его партия: «Один народ, один рейх, один фюрер»),
чтобы в будущем осуществить «германскую империю», построенную
по расовому принципу. Это, однако, станет возможно только тогда,
когда будут изничтожены все «супостаты». Таким образом, создаваемое
«новое государство» с самого начала служит для того, чтобы была соз-
дана превосходящая его империя. Чисто терминологически немецкий
народ как народ государственный, как субъект истории и политики
уже исчез114.
Расово-биологическая редукция понятия «народ» была закрепле-
на Законом о защите немецкой крови и немецкой чести от 15 сентября
1935 года115. «Чистота немецкой крови, — говорилось в его преамбу-
ле, — необходимое условие дальнейшего существования немецкого
народа». Поэтому запрещались браки или половые связи «между ев-
реями и гражданами немецкой либо родственной (artverwandt) ей
113
«Heute vollzieht sich eine neue Staatsgründung, deren Eigenart es ist, daß sie
nicht im Christentum, nicht im Staatsgedanken ihre Grundlage sieht, sondern in der
geschlossenen Volksgemeinschaft das Primäre sieht. Es ist daher entscheidend, daß das
“Germanische Reich Deutscher Nation”diesen tragfähigsten Gedanken der Zukunft nun
verwirklicht, unbarmherzig gegen alle Widersacher». — Hitler A. Rede (23.11.1937) //
Domarus M. Hitler (см. примеч. 38). Bd. 1/2. S. 761.
114
Томас Манн (Mann Th. Deutsche Hörer! (15.1.1943) // Radiosendungen nach
Deutschland aus den Jahren 1940 bis 1945. Frankfurt a.M., 1987. S. 86) с позиций гу-
манистической традиции говорил в 1943 году, что «эта народная общность […]
диктатура сброда, отвратительный партийный террор, который принес невидан-
ные в истории народов моральное опустошение, порчу людей, развращение сове-
сти, разрушение природных, священных уз». — («diese Volksgemeinschaft […] die
Diktatur des Gesindels, ein scheußlicher Parteiterror, der eine moralische Verwüstung,
einen Menschenverderb, eine Gewissensschändung, eine Zerstörung der natürlichen,
ehrwürdigsten Bande mit sich brachte, wie nie ein Volk sie erlebt hat».) В сколь высокой
мере его собственный аполитичный язык образованного человека был подвержен
проникновению расовых или националистических (völkisch) оценочных категорий,
показывает характеристика, данная им нацистам и эсэсовцам: «кровавые кафры»
(Mann Th. Sendung v. 24.10.1942 // Ibid. S. 79) и «эсэсовские готтентоты», убивающие
евреев «ядовитым газом» (Mann Th. Sendung (27.9.1942) // Ibid. S. 78).
115
Gesetz zum Schutze des deutschen Blutes und der deutschen Ehre // Reichsgesetz-
blatt. Teil 1. 1935. S. 1146.
крови» (§ 1–2). Поскольку исключающие критерии «кровь» и «раса»

как таковые определению не поддавались, исполнительный подзакон-
ный акт опирался на критерий, не имевший к ним никакого отноше-
ния: «Евреем-полукровкой является тот, кто происходит в третьем
поколении от одного или двух лиц, являющихся по расе полными
евреями […] Чтобы считать предка в третьем поколении полным
евреем, достаточно, чтобы он принадлежал к иудейской религиоз-
ной общине»116. Таким образом, текст закона саморазоблачительно
показывал, что понятия «кровь» и «раса» невозможно было пре-
вратить в четкие юридические термины. А позитивная дефиниция
Закона о гражданстве рейха (по которому евреям в правах граждан-
ства было отказано) показывает, что за определением через «кровь»
на самом деле скрывался контроль за поведением и направлением
мыслей: «Гражданином рейха является только тот подданный государ-
ства (Staatsangehöriger) немецкой или родственной крови, кто своим
поведением доказывает, что он имеет желание и способность верно
служить немецкому народу и рейху»117.
Однако и сам народ дифференцировали по так называемым расо-
во-биологическим критериям и с помощью проверок арийского про-
исхождения создавали видимость его аристократизации. «Вредители
народа» исчезали в концлагерях, евреев «выводили» из народного тела,
а право «товарища по народу» на гражданство зависело от того, мог ли
он представить «свидетельство об арийском происхождении» до треть-
его колена. Члены ордена СС должны были доказать «благородство
крови» всех своих предков с 1648 года118. Это доказательство строилось
по-прежнему на негативном определении расы — к ней принадлежал
тот, среди чьих предков ни один не принадлежал к иудейской религи-
озной общности.
116
«Jüdischer Mischling ist, wer von einem oder zwei der Rasse nach volljüdischen
Großelternteilen abstammt […] Als volljüdisch gilt ein Großelternteil ohne weiteres,
wenn er der jüdischen Religionsgemeinschaft angehört hat». — Erste Verordnung zum
Reichsbürgergesetz (14.11.1935) // Ibid. S. 1333.
117
«Reichsbürger ist nur der Staatsangehörige deutschen oder artverwandten Blutes,
der durch sein Verhalten beweist, daß er gewillt und geeignet ist, in Treue dem deutschen
Volk und Reich zu dienen». — Reichsbürgergesetz (15.9.1935) // Ibid. S. 1146.
118
Гиммлер [Heinrich Himmler an den Gefreiten Walter Kachlin (3.4.1940) // Hei-
ber H. (Hrsg.) Reichsführer! Briefe an und von Himmler. München, 1970. S. 92] заявлял:
«В вопросах крови я установил для СС в качестве точки отсчета конец Тридцати-
летней войны […] Если после этой даты в ряду предков имеется еврей, то человек
должен уйти из СС»: он должен принести эту «жертву», чтобы никакое исключение
не стало правилом.
После начала войны этнические немцы-«фольксдойче» за пре-

делами рейха119 делились на четыре категории. «Особые комиссии
проверяющих (Volkstumsprüfer и rassische Beurteiler)» выносили ре-
шение о том, кто достоин считаться «немцем»; при этом им было
поручено провести «необходимый народный (völkisch) передел земли
как можно скорее»120.
Законодательная база для дифференциации по так называ-
емым расовым критериям состояла из указов фюрера и инструкций
по их выполнению для инстанций, которые на первый взгляд кажутся
подчиненными121. Легализованное членение бывшего «народа госу-
дарства» на «граждан рейха» (Reichsbürger), «подданных государства»
(Staatsangehörige) и «подлежащих защите рейха» (Schutzangehörige)
окончательно перешло в компетенцию СС и созданного Гиммле-
ром Высшего проверочного комитета по вопросам этнической
принадлежности на присоединенных восточных территориях
(Oberster Prüfungshof für Volkszugehörigkeitsfragen in den eingegliederten
Ostgebieten). Некоторым лицам присваивался такой статус поддан-
ных государства, который мог быть аннулирован (Staatsangehörige
auf Widerruf), но потом возвращен тому, кто «показывал себя впол-
не достойным». Расовая зоология «четырех разделов», на которые
был поделен «список немецкого народа», превратила понятие народ
в идеологический инструмент управления на службе у планиро-
119
Ирония в словоупотреблении: около 27 миллионов немцев, живших в раз-
ных концах земного шара за пределами Германии, получили суггестивное опре-
деление «немцы по принадлежности к народу» (Volksdeutsche), хотя они как раз
не были членами немецкого государственного народа (Staatsvolk). Проводилось
различие между понятием народа в государственном праве и политическим, вы-
ходившим за границы государства. Впрочем, такое дифференцированное опреде-
ление существовало почти у всех европейских народов. В зависимости от побед
и поражений в войнах различный успех имели попытки добиться совпадения этих
двух категорий. Пангерманская лига — как и VDA — проводила с 1909 года раз-
личие «между Германской империей и Германией, между имперскими немцами
(Reichsdeutsch) и немцами (Deutsch)»; за последними после 1918 года закрепилось
название «этнических немцев» (Volksdeutsch) — cр.: Zwanzig Jahre alldeutscher Arbeit
und Kämpfe / Hrsg. Hauptleitung des Alldeutschen Verbandes. Leipzig, 1910. S. 435 ff.
120
Sattler W. Die Untersteiermark wird deutsch // Deutsche Arbeit. Die volkstums-
politische Monatsschrift. 1942. Bd. 42. S. 8–9.
121
Erlaß des Führers und Reichskanzlers über Gliederung und Verwaltung der Ost-
gebiete // Reichsgesetzblatt. Teil 1. 1939. S. 2042; Verordnung über die deutsche Volksliste
und die deutsche Staatsangehörigkeit in den eingegliederten Ostgebieten (4.3.1941) //
Ibid. Teil 1. 1941. S. 118 (подписано Фриком, Гессом и Гиммлером); Zweite Verord-
nung über die deutsche Volksliste (31.1.1942) // Ibid. 1942. Teil 1. S. 51–52 (подписано
Штуккартом, Борманом и Гиммлером).
вавшегося СС «расового» порядка власти. Евреи и цыгане, а также

все «антиобщественные элементы» (Asoziale)122 утратили 31 января
1942 года — одновременно с гибелью армии под Сталинградом —
последний легальный статус: они перестали быть «подлежащими
защите» Германского рейха.
Тем временем внутри страны уничтожались в газовых камерах
лица, страдавшие наследственными и психическими заболевания-
ми, — «не стоящая сохранения жизнь», — а на востоке проводились
акции истребления, а потом строились газовые камеры для евре-
ев, цыган и представителей славянских народов. Натуралистская
метафора «саранчи» истолковывалась буквально, а новозаветная
метафора «избавления» превратилась в «окончательное решение»
вопроса о евреях, которые, в соответствии с дуалистической схемой,
как «неарийцы» исключались из числа людей и «искоренялись».
Эта политика уничтожения проводилась национал-социалистами
в соответствии с заданными квазиестественно-научными и квазиис-
торико-теологическими толкованиями, терминологически разделяв-
шими германский «государственный народ» и немецкий «культурный
народ», чтобы фактически обеспечить возможность постановки этих
понятий на службу данной политике. Не поддающийся ни естествен-
но-научному, ни законодательному, ни государственно-правовому
однозначному определению термин «раса» был именно по этой при-
чине понятием чисто идеологическим; из-за своей неопределимости
он был семантически пригоден для оправдания абсолютной власти
тех, кто его использовал, и совершенно самовластного террора против
«расово неполноценных», то есть для оправдания их смерти123.
122
См. об этом: Sachsse C., Tennstedt F. Der Wohlfahrtsstaat im Nationalsozialis-
mus. Stuttgart; Berlin; Köln, 1992. См. особенно S. 218 ff. (о государстве всеобще-
го благосостояния как агенте «народной [völkisch] внутренней войны») и S. 261 ff.
(об исключении «элементов, чуждых общности».)
123
О несовпадении между якобы биологическими расовыми критерия-
ми различения и фактически проводившимися акциями по отнесению людей
к тем или иным государственно-правовым категориям, по включению и исклю-
чению, депортации и переселению, умерщвлению и уничтожению пишет с приве-
дением статистических доказательств: Broszat M. Nationalsozialistische Polenpolitik
1939–1945. Frankfurt a.M., 1965. См. статьи: Conze W. Rasse // Brunner O., Conze W.,
Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Bd. 4. S. 176; Walther R. Terror // Ibid.
Bd. 6. S. 426 ff.
XIV.7. «Народ» и «масса»

Понятие «масса», вошедшее в немецкий политический лексикон
во время Великой Французской революции, охватывало ту увеличивав-
шуюся часть населения, которая была исключена из состава сословного
общества и с тех пор стала претендовать на социальное самоопреде-
ление и на все больший вес в процессе формирования политической
воли — и добивалась этого124. Однако для самообозначения она этот
термин не использовала. Он почти всегда применялся для ее психологи-
ческого или социологического описания сверху и извне. Лебон положил
начало потоку аналитических работ125, писавшихся с позиций критики
культуры и всегда ставивших такие конституционно-политические во-
просы, которые принес с собой «век масс» (или, в формулировке Ор-
теги-и-Гассета, «восстание масс»)126. Параллельно спорам о всеобщем
и равном избирательном праве произошло повышение статуса понятия
«масса» — оно сделалось одним из фундаментальных исторических по-
нятий. При этом оно никогда не утрачивало своей амбивалентности
(ср. выражение «массовая демократия»): считалось, что никакая по-
литика невозможна без активного движения массы и именно поэто-
му любая масса требует политического руководства. Понятие «масса»
подразумевает (будь то критически или одобрительно) существование
«элиты», и потому оно всегда оставалось описательным понятием, про-
воцировавшим действие, устанавливавшим дистанцию и поддерживав-
шим ее. Так, например, Фридрих Науман определял современную войну
как «войну масс […] Все полководцы заявляют о своем безусловном по-
чтении к массе», признавая тем самым ее самостоятельность. Впрочем,
после этого неожиданно следует описание извне: «Когда им [то есть на-
родом как массой] хорошо руководят и почтительно с ним обращаются,
он безупречно хорош. Ни одна другая нация не обладает таким крепким,
непритязательным человеческим материалом»127, как немецкая.
124
Ср. параграф IX.7.
125
Bon G. le. Psychologie des foules. Paris, 1895.
126
Ortega y Gasset J. La rebelión de las masas. Madrid, 1929; cр. изложение истории
понятия и явления в: Rassem M. Masse // Staatslexikon. 1987. Bd. 3. S. 1051 ff.; Panko-
ke E. Masse, Massen // Historisches Wörterbuch der Philosophie. 1980. Bd. 5. S. 828 ff.
127
«Da ist wohl die Frage am Platze: Was kann diese unorganisierte Masse als solche
leisten? Was haben wir von ihr zu erwarten?»; «Wenn es (das Volk als Masse. — R. K.)
gut geführt und achtungsvoll behandelt wird, so ist es tadellos gut. Keine andere Nation
hat ein so kräftiges, anspruchsloses Menschenmaterial». — Naumann F. Kriegsgedanken
(см. примеч. 6). S. 51–52. См. параграф XII.2.
Превращение слова «масса» в понятие с позитивными коннота-

циями впервые было осуществлено в марксистском лагере. «Стало из-
битой истиной, что политические и экономические бои нашей эпохи
всегда превращаются в массовые акции», — отмечал Карл Каутский
в 1911 году128. В 1893 году он изобрел понятие «массовая стачка», учтя
опыт неудачной всеобщей забастовки чартистов 1839 года и возоб-
новляя спор между Бакуниным, провозглашавшим стачку, и Марксом,
выступавшим против него129.
Десятилетиями шли споры — в Интернационале, в СДПГ, а затем
прежде всего в КПГ — по поводу целей и момента, подходящих для объ-
явления массовой стачки. За счет этого понятие «масса» заняло свое
центральное место в марксистской философии истории. Масса стала
великой неизвестной величиной, которую учитывала теория и которая
должна была быть выпущена на свободу путем практического при-
менения этой теории. Главный вопрос при этом всегда заключался
в том, когда экономическую стачку — разрешенную законом — можно
расширить до «политической массовой стачки»130 — всегда незакон-
ной. Цели ее всегда были внеконституционными (в вильгельмовскую
эпоху), потом антипарламентскими (в веймарскую эпоху) — начать
революцию, которая приведет к социализму. При этом продолжались
споры о том, когда экономически, социально и политически «созреет
момент» для революции; это означало, в любом случае, необходимость
расчета, когда эта большая неизвестная величина — «масса» — созреет
для того, чтобы революцию поддержать и осуществить. Неустрани-
мый зазор между жестко организованным и бюрократизированным
меньшинством — партией и профсоюзами (с их внутренними напря-
жениями), — с одной стороны, и большинством, состоявшим из не-
организованных (или как-то иначе организованных) остальных слоев
населения — с другой, таил в себе риск: возможность как успеха, так
и неуспеха. «Тут, я думаю, уместен вопрос: что эта неорганизованная
128
«Es ist eine Binsenwahrheit geworden, daß die politischen und ökonomischen
Kämpfe unserer Zeit immer zu Massenaktionen werden». — Kautsky K. Die Aktion der
Masse // Die Neue Zeit. 1911–1912 (reprint: 1974). Bd. 30/1. S. 43.
129
Ср.: Gilcher-Holtey I. Das Mandat des Intellektuellen. Karl Kautsky und die So-
zialdemokratie. Berlin, 1986. S. 184 ff. (о типологии политической массовой стачки);
Walther R. «Aber nach der Sündflut kommen wir und nur wir». «Zusammenbruchsthe-
orie», Marxismus und politisches Defizit in der SPD 1890–1914. Frankfurt a.M.; Berlin;
Wien, 1981.
130
О вопросе легальности см.: Huber E. R. Deutsche Verfassungsgeschichte
(см. примеч. 27). 1969. Bd. 4: Struktur und Krisen des Kaiserreichs. S. 125, 378, 1140,
1179.
масса как таковая может сделать? Что нам ожидать от нее?» Масса
была потенциальным субъектом действия, это было понятие-пустыш-
ка, которое в зависимости от «диагноза» могло быть заполнено разным
содержанием. «Единая воля массы вытекает из условий, в которых не-
организованная масса только и может превратиться в действующую»131.
Больше всех на стихийность масс рассчитывала, исходя из своего
опыта участия в русской революции 1905–1906 годов, Роза Люксембург.
На учредительном съезде КПГ она воскликнула: «Масса должна, осу-
ществляя власть, научиться осуществлять власть. Нет никакого дру-
гого способа ее этому научить». Нельзя осуществить «захват власти»
лишь в отдельных точках: «Мы должны, действуя снизу, внутренне
опустошить буржуазное государство […] Социализм должен твориться
массами, каждым пролетарием». Только в процессе научения путем
«поступка» создается «массовый характер нашей революции»132. Эта
масса была действующим субъектом в «желательном наклонении»
(как сказал Р. Вальтер) и поэтому для своего осуществления нуждалась
в «управлении», в «политическом руководстве» со стороны партии133.
Самая главная задача — в развязывании «массовых акций»134, го-
ворил на учредительном съезде Карл Либкнехт: необходимо «нести
революционное просвещение, революционный энтузиазм в рабочие
и солдатские массы», а кто этого не делает, тот совершает «преда-
тельство революции»135. Масса как объект политического действия
с тех пор стала одним из догматических стереотипов ленинских
коммунистических партийных директив: от каждого члена партии
требовалось вести «революционную массовую политику, […] револю-
ционную массовую работу, […] массовую борьбу, […] мобилизацию
масс», но вместе с тем — внутри партии — постоянно признавалось,
131
«Da ist wohl die Frage am Platze: Was kann diese unorganisierte Masse als solche
leisten? Was haben wir von ihr zu erwarten?»; «Der einheitliche Wille der Masse ergibt
sich aus den Bedingungen, unter denen allein eine nichtorganisierte Masse zu einer agie-
renden werden kann». — Kautsky K. Die Aktion der Masse (см. примеч. 128). S. 235, 238.
132
«Die Masse muß, indem sie Macht ausübt, lernen Macht auszuüben. Es gibt kein
anderes Mittel, ihr das beizubringen»; «wir müssen von unten auf den bürgerlichen Staat
aushöhlen. Der Sozialismus muß durch die Massen, durch jeden Proletarier gemacht
werden». — Luxemburg R. Rede (31.12.1918) // Weber H. Der Gründungsparteitag
(см. примеч. 30). S. 197–198, 190.
133
Eadem. Massenstreik, Partei und Gewerkschaften (1906) // Idem. Gesammelte
Werke / Hg. G. Radczun. Berlin, 1972. S. 145–146. Позицию Ленина излагает: Panko-
ke E. Masse, Massen (см. примеч. 126).
134
Liebknecht K. Rede (30.12.1918) // Weber H. Der Gründungsparteitag. S. 55.
135
Ibid. S. 59.
что «контроль над массами» с тем, чтобы их «организационно охва-

тывать, политически просвещать, активизировать и […] обучать»,
еще не на должном уровне136.
«Масса», в повседневном языке буржуазии ассоциировавшаяся
с ненавистью и истерией, страхом и террором, в коммунистическом
лексиконе повысилась в статусе: она была теперь не только адресатом
агитации: это понятие стало использоваться в качестве противопо-
ложности республиканскому «государственному народу» (Staatsvolk).
«Товарищи, — взывал Карл Либкнехт на учредительном съезде пар-
тии в 1918–1919 годах, — это же признак парламентского кретинизма,
это его самое худшее действие, что он, вместо того чтобы подстегивать
массы, успокаивает их бредовым представлением, будто достойные
представители оберегают их интересы в парламенте»137. Или, как про-
возгласил в 1930 году в рейхстаге Вильгельм Пик: «Наступит день,
когда рабочие массы, когда неимущие под руководством Коммунисти-
ческой партии этот парламент предпринимателей и фашистов разгонят
[…] установят диктатуру пролетариата» и «прогнившее буржуазное
общество» заменят на «свободную социалистическую Советскую Гер-
манию»138.
Именно в этой точке, только не слева, а справа, начал действовать
Гитлер. Он тоже ставил себе целью низвергнуть веймарскую «систему»,
а сделать это было невозможно без агитации, психологии и демагогии:
только они приводят массы в движение. Все эти три средства Гитлер
с сознательным расчетом использовал, чтобы добиться роли вождя.
«Ибо быть вождем означает — уметь приводить в движение массы»139.
136
Anweisungen des Sekretariats zur Einheitsfrontpolitik (14.7.1932) // Quellen zur
Geschichte des Parlamentarismus und der politischen Parteien. 3. Reihe. Bd. 6: Die Gene-
rallinie. Rundschreiben des ZK der KPD an die Bezirke 1929–1933 / Hrsg. H. Weber. Düs-
seldorf, 1981. S. 529; Anweisungen des Sekretariats an die Bezirksleitungen (25.3.1931) //
Ibid. S. 320; Resolution des Politbüros zum Berliner Metallarbeiterstreik (15.11.1930) //
Ibid. S. 247.
137
«Genossen, das ist ja das Kennzeichen des parlamentarischen Kretinismus, das ist
seine schlimmste Wirkung, daß er, statt die Massen aufzupeitschen, die Massen beruhigt
in dem Wahn, daß ja tüchtige Vertreter ihre Interessen im Parlament schützen». — Lieb-
knecht K. Rede (30.12.1918). S. 54.
138
«Es wird der Tag kommen, wo die Arbeitermassen, wo die Erwerbslosen unter
Führung der Kommunistischen Partei dieses Parlament der Unternehmer und Faschisten
auseinanderjagen, [..] die Diktatur des Proletariats aufrichten». — Pieck W. Reichstagsre-
de (13.10.1930), цит. по: Winkler H. A. Der Weg in die Katastrophe. Arbeit und Arbeiter-
bewegung in der Weimarer Republik (1987). 2. Aufl. Bonn, 1990. S. 242.
139
«Denn Führen heißt: Massen bewegen können». — Hitler A. Mein Kampf
(см. примеч. 53). S. 650.
Гитлеровское словоупотребление тоже указывает на имманентно при-

сущую этому понятию амбивалентность. «Масса» понимается у него
и как активный субъект действия, без которого никакого успеха до-
стичь нельзя, и как пассивный, поддающийся манипулированию объ-
ект пропаганды, прямых призывов и речей. Обе стороны эмпириче-
ски тесно друг с другом связаны, но, как показывают успехи Гитлера,
он — в отличие от коммунистов с их догматическим словоупотребле-
нием — лучше умел управляться со второй стороной. «Масса» была —
по крайней мере риторически — одним из эффективных пунктов его
агитации. Он хотел «найти путь к сердцу массы»140 — только это давало
возможность разжечь в ней фанатизм и мобилизовать ее. При этом
Гитлер (в данном случае совпадая с коммунистами) отграничивал
«массу» как слой от презираемого им буржуазного мира. Чем сильнее
буржуазное влияние в партии, тем больше она, по Гитлеру, утрачивает
«значительных сил из широких слоев народа»141. Если эти силы упу-
стить, то вернуть их уже не удастся. Прежде всего именно к массам,
к низшим социальным слоям народа, а не к государственному наро-
ду обращался Гитлер как к непосредственному адресату, собеседнику
в своих публичных речах. «Без могучей силы массы народа» никакая
«великая идея» неосуществима142. В существовавшей в умах обра-
зованных буржуа оппозиции — «здесь настоящий, истинный народ,
там угрожающая масса» — Гитлер риторически поменял полюса. Вы-
смеивая «дегенеративное искусство», например, он ссылался на «самое
радостное и самое искреннее одобрение широкой массы народа»143.
В этом смысле «масса» оставалась положительным действующим ядром
постоянно поминаемого «народа».
Двойственное положение эта масса начинала занимать, как только
Гитлер — логически абсолютно непоследовательно — прилагал свои ра-
совые критерии. С одной стороны, он испытывал страх за ядро «остав-
шихся несмешанными контингентов нордически-германских людей»,
которые могли «потонуть в общей каше единого народа». С другой
стороны, он говорил, что в историческом развитии именно немецко-
го народа недостает «того стадного единства […] сомкнутого фрон-
та единого стада», который служит залогом победы и триумфа. «Нет
140
«Weg zum Herzen der Masse finden». — Ibid. S. 405.
141
Ibid. S. 111.
142
Ibid. S. 117.
143
Hitler A. Rede zur Eröffnung der «Großen Deutschen Kunstausstellung» in Mün-
chen (19.7.1937) // Schuster P.-K. (Hrsg.) Die Kunststadt München 1937. Nationalsozia-
lismus und «Entartete Kunst». München, 1988. S. 251.
у немецкого народа того непогрешимого стадного инстинкта, который

основывается на единстве крови». Его утрата «стоила нам мирового
господства»144.
Итак, в расовой зоологии Гитлера народ сводился к массе, а масса —
к «стаду». В полной мере это проявилось в его секретной речи о регла-
ментации языка прессы в ноябре 1938 года: «У широкой массы лишь
одно-единственное желание: чтобы ею хорошо руководили». Но если
не будет успеха, то «масса поплывет, зачастую просто отвратительным,
омерзительным образом». Тогда немецкий народ, вместо того чтобы
«упорно и фанатично» стоять за своим фюрером, показывает, чем он
является на самом деле, — «народом клуш»145.
Этот вычлененный нами из речей Гитлера спектр — от позитив-
ного, связанного с действием, понятия «масса» через двусмысленное
понятие расовой биологии «стадо» до презрительного «народа клуш»,
указывающего на легкость манипуляции этими «курами», — невозмож-
но интерпретировать как логически последовательное использование
терминов, ведущее от внешнего, риторического, рассчитанного на об-
щественный резонанс утверждения к внутреннему или тайному ядру
гитлеровской системы понятий. Скорее, мы здесь, как и в других слу-
чаях, наблюдаем семантическую связку едва прикрытого цинизма и на-
ивной веры Гитлера, возбуждаемой его успехом среди масс. Презрение
к массе и самоотождествление с ней, заставлявшее верить в нее, взаим-
но усиливали друг друга. Геринг, семантически следуя своему фюреру,
продемонстрировал это в своей речи памяти «героев» Сталинграда
30 января 1943 года: «Каков фюрер, таковы и его последователи», а Гит-
лер сумел из разобщенного народа, «всей этой каши, человеческой
каши, создать нацию, крепкую, как сталь»146.
Постулируемое и одновременно создаваемое тождество между
фюрером и его последователями (которое само может быть понято
лишь с позиций психологии масс) превратило в идеологические все
понятия, использовавшиеся в языке национал-социализма: «масса»,
«народ», «народная общность», «раса», «стадо», «нация» и даже «госу-
дарственный народ» и «культурный народ»147.
144
Hitler A. Mein Kampf (см. примеч. 53). S. 437–438.
145
«Die breite Masse hat einen einzigen Wunsch: daß sie gut geführt wird». — Hit-
ler A. Geheimrede (10.11.1938) // Domarus M. Hitler (см. примеч. 38). Bd. 1/2. S. 976.
146
Göring H. Rede (30.1.1943) // Heinzle J., Waldschmidt A. (Hrsg.) Die Nibelungen.
Ein deutscher Wahn, ein deutscher Alptraum. Frankfurt a.M., 1991. S. 172.
147
См. об этом: Klemperer V. LTI. Die unbewältigte Sprache (1947). München,
1969 (рус. пер.: Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филоло-
Собственные понятия Гитлера логически непротиворечивому ана-

лизу не поддаются. Такой анализ методически требует функциональ-
ной, психологической или социологической интерпретации. Однако
терминологическая непоследовательность точно так же не позволяет
обойтись без критики идеологии, имманентно присущей языку Гит-
лера. «Масса» — обозначение, не поддающееся определению, «раса» —
неизвестная истории величина, «народная общность» — убеждающая
формула-заклинание. Пусть все эти слова в обыденном или в научном
языке имеют определимое содержание; будучи перенесены в полити-
ческий язык национал-социализма, они превращались в инструменты,
которыми могли манипулировать люди, распоряжавшиеся (или думав-
шие, что распоряжаются) языковым каналом передачи информации.
Идеологически нагруженные понятия, помогавшие создавать действи-
тельность, «сгорали», как только реальность оказывалась иной, не та-
кой, какой ее требовалось понимать.
Однако возможности, задаваемые языком, не безграничны
и не произвольны. Понятия «народ», «масса» и «нация» — в отличие
от износившихся «раса» и «народная общность» — оказались незамени-
мыми, когда после катастрофы 1945 года нужно было сдержать и кана-
лизировать ее последствия. Внутренне присущие понятиям темпораль-
ные протяженности не заканчиваются с теми событиями, для описания
которых эти слова используются. «Народ», «нация» и (в коммунистиче-
ской Восточной зоне) «масса» остались фундаментальными понятиями,
на долгие годы сохранившими остатки той идеологической окраски,
которую получили когда-то в языке национал-социализма.
XV. Заключение: 1945–1991

В двух германских государствах, возникших после войны, история
понятий имеет дело со структурно различными текстами. В Восточ-
ной зоне, или ГДР, доминировали проходившие партийную цензуру,
га. М., 1998. — Примеч. пер.). Непосредственные наблюдения, сделанные автором

в условиях постоянной угрозы смерти, остаются, невзирая на заблуждения каса-
тельно истории слов, непревзойденными с точки зрения прагматики языка. В срав-
нении с книгой Клемперера не менее интересна с точки зрения истории понятий
работа: Sternberger D., Storz G., Süskind E. W. Aus dem Wörterbuch des Unmenschen
(1957). München, 1962. Последняя книга страдает тем методологическим недо-
статком, что вина за преступления неоправданно возлагается в ней на сами слова,
а не на их применение.
более или менее догматически управляемые типы текстов, и поня-

тия, использовавшиеся в них, могли переопределяться в зависимости
от изменений ситуации. Поскольку марксистские исходные постулаты
несмотря ни на что сохранялись, сразу становились очевидны дефи-
ниционные противоречия между понятиями, равно как и между по-
нятиями и той реальностью, которую они якобы описывали. Поэтому
в данном случае — в отличие от аморфного нацистского языка — кри-
тика заложенной в языке идеологии может быть осуществлена более
последовательно148. В западных оккупационных зонах и в возникшей
из них ФРГ использование понятий носит плюралистический ха-
рактер со множеством социальных и партийных вариаций, однако
в плане конституционного права оно закреплено и остается почти
неизменным, гарантируя сохранение обязательного минимума пре-
емственности. Критика идеологии составляла в Западной Германии
часть длительных публичных дебатов149. Но при этом в обоих ареа-
лах бытования немецкого языка слова «народ» и «нация» сохраняли
за собой некий имманентный терминологический собственный вес,
который невозможно было быстро и произвольно изменить с помо-
щью разных дефиниций и употреблений.
Так, например, эти понятия в 1945–1990 годах в обоих ареа-
лах имели два «центра тяжести», отсылавшие друг к другу: понятие
«народ» употреблялось и на Западе, и на Востоке преимущественно
для того, чтобы легитимировать внутригосударственное устройство,
тогда как понятие «нация» прежде всего служило для терминологи-
ческого оформления открытого вопроса о том, существует ли нечто
общее (и что) между двумя немецкими государствами. Понятие народа
имело внутри государства более высокую «плотность», нежели поня-
тие нации, отличавшееся более общим характером. В эпоху холодной
войны вопрос о том, что является народом и что — нацией, был всегда
предметом одновременно внутри- и внешнеполитического, государ-
ственно- и международно-правового выбора, причем для обеих сторон.
Словоупотребление не изменялось, а все расходившиеся дефиниции
148
Ср.: Gudorp O. Sprache als Politik. Untersuchung zur öffentlichen Sprache und
Kommunikationsstruktur in der DDR. Köln, 1981; солидную подборку примеров
и предысторию понятия Volk и составных слов с этим элементом см.: Barthol-
mes H. Das Wort ‘Volk’ im Sprachgebrauch der SED. Wortgeschichtliche Beiträge zur
Verwendung des Wortes ‘Volk’ als Bestimmungswort und als Genitivattribut // Moser H.
(Hrsg.) Die Sprache im geteilten Deutschland. Düsseldorf, 1964. Bd. 2.
149
Britsch E. Wunschmaschine Deutsche Nation // Kursbuch. 1987. Sept. Heft 89.
S. 79 ff.
выдвигались всегда с оглядкой на соседа. «Народ» и «нация» были цен-

тральными понятиями, за которые и с помощью которых шла борьба:
при том, что в обиходном языке их семантика была предзадана, это
служило в первое время залогом сохранения минимальной общности.
Несмотря на высокую историческую, языковую и культурную гомо-
генность немецкого населения, в оккупационных зонах под давлением
держав-победительниц возникли две экономические системы, две кон-
ституции — два государства. Вопрос о том, возникли ли в связи с этим
два народа, а тем более две нации, в течение 45 лет сопровождал и на-
правлял все политические действия и решения — до тех пор, пока, тоже
при юридически и фактически необходимом участии бывших держав-
победительниц, в 1990 году не произошло воссоединение и тем самым
основной закон не стал распространяться на «весь Немецкий народ»150.
Это тоже было следствием чисто политических решений, пусть они
и были давно обусловлены социально-экономическим успехом за-
падной системы и социально-экономическим упадком (в сравнении
с нею) системы восточной. Все равно можно сказать, что на протя-
жении полувека основным вопросом был вопрос о самопонимании
и самоорганизации каждого из двух немецких государственных на-
родов в качестве суверенного перед лицом другого. Ответы на этот
вопрос давались в ФРГ и в ГДР очень разные, и решался он с очень
неодинаковым успехом.
Не следует недооценивать то значение (в плане права, символи-
ки и действия), которое имела при этом политически обусловленная
разница между понятийными системами двух государств. Нормы
и тонкости словоупотребления были не только барометром, но, даже
в еще большей степени, непосредственным осуществлением того,
что представлял или должен был представлять собой «народ».
Уже первые предвыборные воззвания новых партий говорили
о том, какое понятие народа те имели в виду. Христианско-демокра-
тический союз обращался ко всей совокупности немцев: «Немецкий
народ!»151, ставя программную цель создания государственного народа.
Социал-демократическая партия Германии предпочитала обращаться
к определенным слоям: «Рабочие, крестьяне и буржуазия! Мужчины
150
Такова новая формулировка преамбулы, принятая 30 августа 1990 года; cр.:
Maunz T., Dürig G., Herzog R. Grundgesetz. Kommentar. München, 1991. Bd. 1. Lfg. 29
(Präambel).
151
«Deutsches Volk!» — Gründungsaufruf der CDU Deutschlands (26.6.1945), цит.
по: Klessmann C. Die doppelte Staatsgründung. Deutsche Geschichte 1945–1955. Bonn,
1982. S. 421.
и женщины! Немецкая молодежь!»152, подчеркивая тем самым соци-

альные, половые и поколенческие различия в рамках одного народа.
А Коммунистическая партия Германии пользовалась замаскированным
понятием из лексикона классовой борьбы; ее воззвание начиналось сло-
вами: «Трудящийся народ в городе и деревне!»153, что сразу исключало
из состава народа непроизводительный класс эксплуататоров. Спектр,
таким образом, простирался от государственного народа до народа
классового: в этом уже было заложено различие будущих консти-
туций. Понятием «нация» не пользовался никто. Только Свободная
демократическая партия еще говорила (в 1946 году) о «воскресении
германской державы (Reich)», которая, правда, планировалась как «под-
линное народное государство»154. Курс на последующие десятилетия
был определен, когда появились две конституции.
Обе конституции, созданные в 1949 году, претендовали на то,
чтобы действовать во всей Германии. Но у боннского варианта было
то семантическое преимущество, что слово Deutschland было включено
в самоназвание государства и что временный характер существующей
ситуации был открыто проговорен в тексте. Этот основной закон дей-
ствовал только на «переходный период», пока «весь Немецкий народ»
не добьется возможности «в ходе свободного самоопределения завер-
шить дело единства и свободы Германии»155.
Эта оговорка, указывавшая на будущее, которое еще только пред-
стояло осуществить, была закреплена Федеральным конституционным
судом, и ее соблюдали все боннские правительства. В нормах госу-
дарственного и международного права сохранялось единое граждан-
ство, ГДР никогда не признавалась в качестве иностранной державы.
В соответствии с этими принципами понятие народа в конституции
выступало в трех видах: во-первых, был «Немецкий народ», который
в западных федеральных землях юридически уже непосредственно
наличествовал и «дал себе» свой «новый порядок». Во-вторых, этот
152
«Arbeiter, Bauern und Bürger! Männer und Frauen! Deutsche Jugend!» — Auf-
ruf des Zentralausschusses der SPD zum Aufbau eines antifaschistisch-demokratischen
Deutschlands (15.6.1945), цит. по: Klessmann C. Die doppelte Staatsgründung. Deutsche
Geschichte 1945–1955. S. 415.
153
«Schaffendes Volk in Stadt und Land!» — Aufruf des Zentralkomitees der KPD
an das deutsche Volk zum Aufbau eines antifaschistisch-demokratischen Deutschlands
(11.6.1945), цит. по: Ibid. S. 411.
154
Programmatische Richtlinien der FDP in der britischen Zone (4.2.1946), цит. по:
Ibid. S. 432–433.
155
Grundgesetz für die Bundesrepublik Deutschland (23.5.1949), Präambel.
народ выступал в качестве заместителя той части немецкого народа,

которая не могла путем свободных выборов сделать свой выбор от-
носительно того, что было закреплено в статьях 23 (присоединение
к ФРГ) и 146 (свободное решение всего народа)156. В-третьих, «немцем»
считался тот, «кто имеет германское гражданство (Staatsangehörigkeit)»,
а кроме того — любой, кто эмигрировал после 1933 года, если он сам
был согласен таковым считаться, и, наконец, все, кто «в качестве бе-
женцев или изгнанных лиц немецкой этнической принадлежности
(Volkszugehörigkeit)» были допущены в Германию в границах 1937 года
(статья 116). Таким образом, в соответствии с неоднозначной ситуа-
цией, закон продолжал различать «германское гражданство (deutsche
Staatsangehörigkeit)» и «немецкую этническую принадлежность (deutsche
Volkszugehörigkeit)» — однако с намерением слить их воедино. Все (мно-
го миллионов), прежде называвшиеся Volksdeutsche, которые бежали
или были изгнаны из государств Восточной Европы, становились
Deutsche, то есть гражданами Германии. Немецкий народ, таким обра-
зом, состоял теперь из граждан ФРГ, из всех немцев с территории быв-
шего рейха, включая утраченные восточные земли и ГДР, а также изо
всех немцев, которые раньше принадлежали к нациям восточно- и юж-
ноевропейских государств, а теперь из-за своей «языковой» или «куль-
турной» идентичности вынуждены были их покинуть. Юридическая
ситуация была очень осложнена и в силу смешанного этнического про-
исхождения людей, и в силу смешанных браков, и из-за нацистских
«списков народа» (Volkslisten), и в силу интерпретаций того или иного
вопроса державами-победительницами. Федеральный закон о беженцах
1961 года обеспечил гибкую «правовую дефиницию», в которой были
соединены прежние субъективные и объективные критерии, дававшие
право человеку быть принятым в состав германского государственного
народа: «Этническим немцем (deutscher Volkszugehöriger)» является тот,
«кто у себя на родине признавал свою принадлежность к немецкому
народу, если это признание подтверждается определенными признака-
ми, такими как происхождение, язык, воспитание, культура»157. Герман-
156
Поэтому в преамбуле подчеркивается воля немецкого народа, направлен-
ная на двойную цель: сохранить свое национальное и государственное единство.
Такая двойная формулировка была бы в западногерманском словоупотреблении
излишней.
157
«Deutscher Volkszugehöriger ist, wer sich in seiner Heimat zum deutschen
Volkstum bekannt hat, sofern dieses Bekenntnis durch bestimmte Merkmale, wie Ab-
stammung, Sprache, Erziehung, Kultur bestätigt wird». — Bundesvertriebenengesetz
(23.10.1961) // Bundesgesetzblatt. Teil 1. 1961. S. 1883; см. об этом: Maunz T., Dürig G.,
ская государственная нация и немецкая этническая принадлежность

в значительной мере стали совпадать: если в межвоенный период это
было тлеющей проблемой, то в результате поражения Германии во Вто-
рой мировой войне эта конвергенция вынужденно стала реальностью
и была принята. (Сохраняющееся право на переселение в Германию
немецких этнических групп, не принадлежащих к германскому госу-
дарству, или защита их прав как национальных меньшинств с тех пор
не порождают таких конфликтов, которые нельзя было бы решить
внешнеполитическими средствами.)
В ГДР официальная языковая политика была направлена в про-
тивоположную сторону, что не осталось без последствий для рас-
щепления ментальности как внутри страны, так и между двумя
немецкими государствами. Сначала ГДР — как бы зеркально сим-
метрично ФРГ — тоже заявила, что выступает от имени всей Гер-
мании, и использовала при этом тот же вокабулярий и тот же флаг.
Согласно преамбуле Основного закона ГДР, «немецкий народ дал себе
эту конституцию. Германия является неделимой демократической
республикой» (статья 1) и образует «единую таможенную и торго-
вую территорию» (статья 118). «Существует только одно германское
гражданство» (статья 1, пункт 4). Однако уже пункт 2 статьи 1 се-
мантически демонстрирует, что народ — не только суверен (статья 3),
но также объект и адресат для государства: «Республика ведает дела-
ми, которые имеют существенное значение для существования и раз-
вития немецкого народа в его совокупности»158. Не весь немецкий
народ, как этого требовал основной закон, должен был принимать
решения, а ГДР. Иными словами, руководимое Социалистической
единой партией Германии (СЕПГ) правительство решало, чтó для на-
рода важно и в какой мере он будет участвовать в управлении. Закон,
который в 1952 году пришел (как в свое время нацистское законо-
дательство) на смену конституциям земель с тем, чтобы усилить
Herzog R. Grundgesetz. Kommentar (см. примеч. 150). 1990. Bd. 4. Art. 116. Это почти
дословно заимствованное определение понятия «этнического немца» (deutscher
Volkszugehöriger), данного в циркуляре Имперского Министерства внутренних дел
от 29 марта 1939 года, после включения «Протектората» в состав Третьего рейха.
Цит. в кн.: Broszat M. Nationalsozialistische Polenpolitik (см. примеч. 123). S. 196.
158
«Deutschland ist eine unteilbare demokratische Republik»; «ein einheitliches
Zoll- und Handelsgebiet»; «Es gibt nur eine deutsche Staatsangehörigkeit»; «Die Republik
entscheidet alle Angelegenheiten, die für den Bestand und die Entwicklung des deutschen
Volkes in seiner Gesamtheit wesentlich sind». — Verfassung der Deutschen Demokrati-
schen Republik (7.10.1949), опубл. в: Hohlfeldt J. (Hrsg.) Dokumente der deutschen Poli-
tik und Geschichte von 1848 bis zur Gegenwart. Berlin; München, 1952. Bd. 6. S. 409, 430.
централизацию, содержал уже более однозначные формулировки.

В преамбуле закона говорится:
Старое германское государство крупных капиталистов и помещи-

ков, которое сознательно отграничивало себя от трудящегося народа,
[…] Новое же социалистическое государство Германской Демокра-
тической Республики лишь в том случае будет представлять собой
необоримую силу, если будет близко трудящемуся народу, если […]
будет привлекать народ к постоянному систематическому, активному
и решающему участию в управлении государством159.
Таким образом, народ был разделен на слои и как таковой представ-

лял собой объект воспитательной функции государства, со встроенной
оговоркой об условиях возможного успеха, которая законодательно
закрепила разницу между социалистическим государством и его на-
родом.
Даже в терминологии государственного права мы видим, что поня-
тие «народ» в управлявшемся партией языке было преимущественно
нормативным, обосновывавшимся средствами философии истории.
В Философском словаре 1964 года дана следующая дефиниция:
Народ в политико-социологическом смысле есть историческая ка-

тегория. Она охватывает все те классы и социальные слои общества,
которые заинтересованы и объективно способны осуществлять об-
щественный прогресс. Остальные классы или слои, или их части, чьи
интересы направлены против исторического прогресса, в этом смысле
относятся не к народу, а к категории врагов народа.
Здесь «народ» выступал в качестве политизированного классово-

го понятия из языка гражданской войны. Компетенция определять,
кто относится к народу, а кто нет (то есть является «врагом народа»),
находилась в руках властей, то есть партийной верхушки СЕПГ. Со-
гласно интерпретации словаря, «в настоящее время рабочий класс
159
«Der alte deutsche Staat der Großkapitalisten und Großgrundbesitzer, der sich be-
wußt vom werktätigen Volk abgegrenzte, […] Der neue sozialistische Staat der Deutschen
Demokratischen Republik wird dagegen nur dann eine unüberwindliche Kraft darstellen,
wenn er dem werktätigen Volk nahesteht, wenn er […] das Volk zur ständigen systemati-
schen, aktiven und entscheidenden Teilnahme an der Leitung des Staates heranzieht». —
Gesetzblatt der DDR (1952). S. 613, цит. по: Krause H., Reif K. (Hrsg.) Die Welt seit 1945.
München, o. J. S. 275.
является решающей, важнейшей и в конечном счете ведущей силой

народа»160. А согласно преамбуле Кодекса законов о труде 1966 года,
«рабочий класс», освободившийся от всякой эксплуатации, «ведет
народные массы по пути сознательного строительства их жизни»161.
Заимствованное из традиционной политической педагогики различе-
ние «ведущих» и «ведомых» ставило, как и в Веймарской республике,
«народные массы» в пассивную роль. Целью являлось «образование
социалистической человеческой общности» — такой оборот употребил
в тексте закона Ульбрихт, чтобы избежать привычного, но изношенного
за период национал-социализма выражения «народная общность»162.
Только «после победы социалистических производственных отно-
шений, — признавал Философский словарь, — понятие народа станет
тождественно населению социалистического государства»163. В офици-
альном и официозном лексиконе понятие «народ» дифференцировалось
по классовому признаку, дуалистически раскалывалось на противобор-
ствующие классы и только в будущем должно было привести к тому озна-
чающему идентичность понятию, которое признает и реализует народ
как суверенный субъект действия. Иными словами, в условиях, когда
СЕПГ претендовала на роль передового отряда трудящихся масс, «народ»
был лишь потенциальным сувереном; это было, выражаясь в темпораль-
ных терминах, понятие, обозначавшее ожидаемое, и оно по определению
закрепляло нетождественность народа и государства, или партии.
За этой дифференцирующей дефиницией, которая воспроизводи-
лась в бесчисленных диалектических вариантах164, узко ограниченных
160
«Volk im politisch-soziologischen Sinne ist eine historische Kategorie. Sie umfaßt
alle jene Klassen und sozialen Schichten der Gesellschaft, die daran interessiert und ob-
jektiv dazu fähig sind, den gesellschaftlichen Fortschritt zu verwirklichen. Die anderen
Klassen oder Schichten oder Teile von diesen, deren Interessen gegen den historischen
Fortschritt gerichtet sind, gehören in diesem Sinne nicht zum Volk, sondern zur Katego-
rie der Volksfeinde»; «Gegenwärtig [ist] die Arbeiterklasse die entscheidende, wichtigste
und schließlich führende Kraft des Volkes». — Klaus G., Buhr M. (Hrsg.) Philosophisches
Wörterbuch (1964). 12. Aufl. Berlin, 1974. Bd. 2. S. 1269 (статья Volk.)
161
Gesetzbuch der Arbeit, DDR (1966), цит. по: Krause H., Reif K. (Hrsg.) Die Welt
seit 1945 (см. примеч. 159). S. 301.
162
Ibid.
163
«nach dem Sieg der sozialistischen Produktionsverhältnisse wird der Begriff Volk
identisch mit der Bevölkerung des sozialistischen Staates». — Klaus G., Buhr M. (Hrsg.)
Philosophisches Wörterbuch. 12. Aufl. Bd. 2. S. 1269 (статья Volk.)
164
См. об этом фундаментальный и по существу исчерпывающий коммента-
рий: Mampel S. Die sozialistische Verfassung der Deutschen Demokratischen Republik.
Kommentar. Frankfurt a.M., 1982. S. 1364 ff., а также краткие пояснения к отдельным
статьям в: Ludz P. C. (Hrsg.) DDR Handbuch. Köln, 1979.
партийно-официозными указаниями, стоял историософски неруши-

мый базовый постулат Маркса, Энгельса и Ленина о том, что истори-
ческое движение неотвратимо или закономерно ведет от феодализма
через капитализм и социализм к коммунизму, и только при коммуниз-
ме народ, или человечество, освободится от господства и будет само-
стоятельно решать свою судьбу, то есть в терминах теории государства
станет своим собственным сувереном.
Эта аксиоматическая посылка имела двоякие последствия. Во-пер-
вых, в силу имманентных свойств понятий, любое утверждение офици-
альной языковой политики о том, что она являлась «демократической»
или «социалистической», невольно оказывалось под имплицитным по-
дозрением в идеологичности, потому что, невзирая на все заверения
в тождестве, народ — пока СЕПГ руководила им от его имени — как су-
верен оставался несамостоятельным, его время должно было наступить
только в будущем. Как историософское понятие, обозначавшее цель,
слово «народ» eo ipso было понятием идеологическим.
Это видно по реинтерпретациям «народа» в пересмотренных кон-
ституциях 1968 и 1974 годов, которые подавались как адаптации основ-
ного закона к прогрессивным изменениям в обществе. В преамбулах
обеих новых версий говорилось, в соответствии с западной традицией
языка государственной теории, что «народ Германской Демократиче-
ской Республики […] дал себе эту социалистическую конституцию».
Этому соответствовали и те права и обязанности «граждан» (Bürger),
которые устанавливались конституцией. С другой стороны, в этих двух
новых версиях народ получил новое релятивирующее определение,
ограничивавшее принадлежность к нему по критерию социального
слоя. Республика, гласили оба текста, есть «политическая организация
трудящихся города и деревни», а в версии 1974 года к этому добавле-
но еще одно ограничение: ГДР — это «социалистическое государство
рабочих и крестьян». Тем самым буржуазия (Bürger), за которой при-
знавались права гражданства, терминологически из состава «народа»
исключалась. В обоих текстах государство существовало «под руко-
водством рабочего класса и его марксистско-ленинской партии»165.
И наконец, при определении суверенитета «народ» исчез совсем: «Вся
политическая власть осуществляется […] трудящимися». В центре всех
усилий «общества» стоял «человек», а «важнейшая задача» общества
заключалась в том, чтобы ускоренным темпом развития обеспечивать
165
Präambel und Art. 1 der DDR-Verfassungen 6.4.1968 und 7.10.1974, цит. по:
Mampel S. Die Sozialistische Verfassung (см. примеч. 164). S. 32, 81.
«дальнейшее повышение материального и культурного уровня жизни

народа»166. Несмотря на то что слова «народ» и «гражданин (государ-
ства)» здесь продолжали использоваться, обе дефиниции превратились
в такие определения, которые следует назвать идеологическими. Их по-
глотили партия и распределение людей по общественным классам.
Юридический язык конституции уже в имманентных структурах текста
превратил понятие «народ» в слово с заменяемыми значениями. «Госу-
дарственный народ (Staatsvolk)», с одной стороны, в соответствии с за-
падной традицией признавался сувереном, но с другой — совершенно
открыто лишался непосредственной власти. Само понятие стало оказы-
вать на сознание раскалывающее действие и не поддавалось познанию
в опыте. Понятие и реальность народа, историософски растянутые,
не совпадали даже в собственном государстве — ГДР, а уж тем более
в тех случаях, когда этим же понятием охватывалась и ФРГ.
Это подводит нас ко второму следствию из того факта, что по-
нятие народа поддавалось редефиниции в соответствии с партийной
догматикой. В принципе ФРГ рассматривалась как буржуазное классо-
вое государство, место которому в прошлом, так как на историософ-
ском пути прогресса его уже обогнала ГДР, устремленная в будущее
и превращающая социализм в реальность. Понятие народа при этом
могло употребляться применительно к обоим немецким государствам,
либо как описывающее класс, либо как отражающее классовую борьбу.
Классы или слои населения ФРГ, определявшиеся как прогрессивные,
становились соратниками дефинируемых таким же образом частей не-
мецкого народа в ГДР; а те классы, которые, согласно дуалистической
схеме, прогрессивными не являлись, объявлялись лакеями американ-
ского империализма и так далее, то есть не получали права репрезен-
тировать немецкий народ. Если в этой дуалистической конструкции
подчеркивалось «противоречие» (Widerspruch), то она служила инте-
ресам прогрессивной классовой борьбы, а если тот же самый дуализм
определялся как «антагонизм» (Gegensatz), то он служил интересам так
называемого «сосуществования»167. Классово-специфическим поняти-
166
Mampel S. Die Sozialistische Verfassung. S. 146. — статья 2 (Verfassung v.
7.10.1974).
167
Ludz P. C. Zum Begriff der «Nation»in der Sicht der SED. Wandlungen und
politische Bedeutung // Deutschland Archiv. 1972. Bd. 5. S. 17 ff.; Idem. Deutschlands
doppelte Zukunft. Bundesrepublik und DDR in der Welt von morgen. München, 1974;
Idem. Die DDR zwischen Ost und West von 1961 bis 1976. München, 1977. Программа,
нацеленная на устранение всех классовых противоречий, допускала многослойное
прочтение: «народ» как понятие, описывающее цель (Zielbegriff), мог охватывать
ем народа, таким образом, можно было манипулировать в зависимости

от политической ситуации. Та же амбивалентность была присуща ему
и в том, что касалось будущего. Программа, направленная на устране-
ние всех классовых антагонизмов, допускала многослойное прочтение:
слово «народ» как понятие, описывавшее цель, могло относиться только
к ГДР, а могло — и к обоим германским государствам. Но для утвержде-
ния некоего социалистического единства, объединявшего Восточную
и Западную Германию, стало использоваться понятие «нация».
В отличие от термина «народ», обозначавшего либо определенный
социальный слой, либо население государства, понятие «нация» было
гораздо более диффузным. Оно предполагало наличие общего языка,
который, с одной стороны, существовал как таковой, но, с другой сто-
роны, требовалось различать два его варианта; оно, далее, указывало
на существование у этих двух стран общего прошлого, которое сна-
чала отрицалось, а потом из него отбиралось то, что было приемлемо;
и наконец, это понятие подразумевало некую общую для двух стран
культуру, которая, однако, в конечном итоге была сведена к культу-
ре социалистической нации168. Особенно прочно с понятием нации
в немецком языке были связаны преимущественно консервативные
настроения, которые трудно было совместить с интернационалистски-
революционными советскими идеями. Аналогичные проблемы с семан-
тическими свойствами, присущими понятию нации, были и у западных
немцев, только спектр интерпретаций оставался здесь открытым и до-
ступным для дискуссии. Для ГДР же этот термин нес с собой конно-
тации, которые уже семантически сопротивлялись принудительным
классово-дихотомическим и телеологическим дефинициям. Поэтому
здесь — как и в поле интерпретаций понятия «народ» — все официаль-
ные и официозные партийные дефиниции в силу имманентных язы-
ковых причин попадали под подозрение в идеологической двусмыс-
ленности или произвольности. Ни с помощью материалистической
(по ее собственным утверждениям) историософии, ни с помощью ди-
хотомической классовой схемы невозможно было удовлетворительно
или только ГДР, или и Восточную, и Западную Германии вместе. Для обозначения
этой претензии на социалистическую общность более высокого порядка стало
применяться понятие «нация» (Nation). См.: Einheit der deutschen Nation // Mate-
rialien zum Bericht der Lage der Nation 1974. Bonn, 1974. S. 66 ff. (это исследование,
имеющее фундаментальное значение в историко-систематическом, аналитическом
и терминологическом отношении).
168
Jeismann K. E. Die Einheit der Nation im Geschichtsbild der DDR // Fischer A.,
Heydemann G. (Hrsg.) Geschichtswissenschaft in der DDR. Berlin, 1988. Bd. 1. S. 511 ff.
определить, что должна или что может представлять собой именно гер-
манская нация. Трудности, связанные с понятием народа, которое уже
в конституционной лексике имело два значения, удваивались еще раз
в связи с понятием нации, которое в силу своих иных семантических
предзаданных свойств не поддавалось непосредственному воздействию
языковой политики.
С 1949 по 1970 год Германская Демократическая Республика неиз-
менно придерживалась принципа единства германской нации. При соз-
дании ГДР Гротеволь заявил, «что демократические силы нашего народа
не желают смириться с расколом нашего отечества и порабощением
его западных частей; они исполнены железной воли настойчиво вести
борьбу за восстановление единства Германии и ее суверенитета на де-
мократическом и мирном фундаменте». С принятием конституции ГДР,
говорил он, происходит «возрождение германского государства», чья
«непоколебимая воля» — во всех зонах — заключается в том, чтобы
обеспечить «спасение германской нации»169. Этими словами, в стили-
стике которых легко узнается язык национал-социализма (продолжав-
ший, несмотря на частую критику, существовать и на Западе), ГДР
брала на себя ответственность за всю Германию, за «нацию». Зеркально
симметрично, но без пафоса, канцелярским языком, Аденауэр 21 ок-
тября 1949 года объявил: «Только Федеративная Республика Германия
имеет право говорить от имени немецкого народа»170.
Даже после постройки в 1961 году Берлинской стены — этого «ан-
тифашистского защитного вала», который на самом деле призван был
положить конец массовому бегству из ГДР, — СЕПГ в своей програм-
ме (1963) оставалась «неизменно верна своей цели — восстановлению
единства Германии»171.
В новой конституции 1968 года тоже еще говорилось об «ответ-
ственности» ГДР за то, чтобы «указать всей германской нации путь
в мирное и социалистическое будущее»172, а сама ГДР определяется
169
«daß die demokratischen Kräfte unseres Volkes nicht gewillt sind, sich mit der
Spaltung unseres Vaterlandes und der Versklavung seiner westlichen Teile abzufinden,
sondern daß sie von dem eisernen Willen beseelt sind, beharrlich den Kampf um die Wie-
dererlangung der Einheit Deutschlands und seiner Souveränität auf demokratischer und
friedlicher Grundlage zu führen». — Grotewohl O. Regierungserklärung (12.10.1949),
цит. по: Hohlfeldt J. (Hrsg.) Dokumente der deutschen Politik (см. примеч. 158). Bd. 6.
S. 435, 441, 438.
170
«Die Bundesrepublik Deutschland ist allein befugt, für das deutsche Volk zu spre-
chen». — Adenauer K. Regierungserklärung (21.10.1949), цит. по: Ibid. S. 443.
171
Programm der SED (15./21.1.1963), цит. по: Ludz P. C. (Hrsg.) DDR Handbuch. S. 749.
172
Präambel der DDR-Verfassung (6.4.1968), цит. по: Mampel S. Die Sozialistische
как «социалистическое государство германской нации»173: тем самым

законодательно закреплялось существование двух германских госу-
дарств с двумя государственными народами и одной общей нацией. По-
нятие нации как догосударственное осталось нерешенной проблемой
как для ГДР, так и для ФРГ. Но ровно в тот момент, когда ФРГ в Договоре
об основах взаимоотношений 1972 года признала существование двух
равноправных государств174, ГДР попыталась с помощью политики «от-
граничения» избавиться от общего с ФРГ понятия нации. Договор был
подписан «невзирая на различающиеся подходы […] к национальному
вопросу». ФРГ настаивала на едином гражданстве обоих государств
и на особых отношениях между ними — то есть фактически на при-
знании одной всегерманской нации, — в ответ на что ГДР предпочла
отказаться от единого понятия «нация». «Так проблема нации стала
для нас важным полем идеологической классовой борьбы»175.
С тех пор все дефиниционные усилия ГДР были направлены на то,
чтобы отделить понятие «нация» от постулировавшегося им единства
Германии. Создатели конституции 1974 года отказались от самоназва-
ния «социалистическое государство германской нации» и заменили
его классовым определением «социалистическое государство рабочих
и крестьян»176. Гимн «Германия, единая отчизна» (Deutschland, einig
Vaterland) теперь полагалось исполнять без слов; единую германскую
историю пришлось переписывать как предысторию социализма, общее
культурное «наследие» подверглось сортировке с социалистических
позиций и тем самым было монополизировано. Не только «народ»,
но и «нация» теперь стала проявлением «общественно-экономической
формации»177. Оставались, впрочем, во всеобщем употреблении вы-
ражения «немец» (как «национальная принадлежность») и «немецкая
земля» — такие определения этнической и территориальной принад-
лежности, без которых было не обойтись178.
Verfassung (см. примеч. 164). S. 31.

173
Ibid. S. 81.
174
Dokumentation zu den innerdeutschen Beziehungen / Hrsg. Presse- und Infor-
mationsamt der Bundesregierung. Bonn, 1989. S. 21.
175
«Das Problem der Nation ist so für uns zu einem wichtigen Feld des ideologischen
Klassenkampfs geworden». — Kosing A. Nation in Geschichte und Gegenwart. Berlin,
1976. S. 16.
176
«sozialistischer Staat deutscher Nation»; «ein sozialistischer Staat der Arbeiter
und Bauern». — DDR-Verfassung (7.10.1974), цит. по: Mampel S. Die Sozialistische Ver-
fassung (см. примеч. 164). S. 81.
177
Kosing A. Nation in Geschichte und Gegenwart. S. 99.
178
Ср.: Ludz P. C. (Hrsg.) DDR Handbuch (см. примеч. 164). S. 750; Honecker E. Aus
Но все диалектические нормативные меры в области языка оказа-

лись недостаточны для того, чтобы терминологически отразить дей-
ствительность, — а именно на это претендовала СЕПГ с ее гегельянско-
марксистским идейным багажом.
Когда под давлением стихийных массовых движений система вла-
сти ГДР осенью 1989 года рухнула, идеологема «социалистическая на-
ция» была забыта. Восстание шло под лозунгом «Мы — народ» («Wir
sind das Volk».) Слово «народ» сделалось понятием, относящимся
к стихийному действию — с конституционно-правовыми притязания-
ми. Все воззвания, плакаты и речи однозначно показывают, что это
самоопределение имело в виду суверенный государственный народ,
требовавший для себя основных прав, провозглашенных революцией
1848 года и Федеративной Республикой, разделения властей, правового
государства, многопартийной системы: все эти требования сочетались
с надеждой на то, что удастся сохранить или найти социалистические
формы жизни179.
Не классовое, использовавшееся в классовой борьбе понятие наро-
да, а конституционно-политическое понятие «государственный народ
(Staatsvolk)» обеспечивало концентрацию энергий, воскрешая (в этом
отношении) революционную традицию 1789 и 1848 годов. Одновре-
менно подразумевались также импликации и успехи западного госу-
дарственного строя в области экономической политики, так что лозунг
«Мы — один народ» (Wir sind ein Volk) без проблем смыкался с про-
граммой воссоединения двух Германий.
Анализируя причины крушения режима СЕПГ, необходимо сре-
ди них назвать его неспособность найти такой язык, который был бы
коммуникативно пригоден для контакта с другими языками или нахо-
дил бы свое соответствие в эмпирической реальности. Одной из при-
чин была, как ни парадоксально, его историософская и экономическая
терминология: партии приходилось легитимировать понятия «народ»
и «нация», исходя из тех самых условий, в которых у ГДР — за недо-
статком экономических успехов — нужда в обоснованиях была вдвойне
сильна. Режим вводил языковые нормы, которые дезавуировали как су-
ществовавшие нормы обиходного языка, так и заявленные самим ре-
жимом теоретические посылки. Понятия «народ» и «нация» сделались
meinem Leben. Berlin, 1981. S. 415 (интервью с Р. Максвеллом).

179
Schüddekopf C. (Hrsg.) Wir sind das Volk. Reinbek, 1990. — уже плюралистич-
ный взгляд; Hahn A. (Hrsg.) 4. November ‘89. Der Protest, die Menschen, die Reden.
Berlin, 1990. — Тут рассмотрение еще полностью сосредоточено на ГДР.
поддающимися манипулированию идеологемами, и утверждение о том,

что они якобы наполнены содержанием, соответствующим опыту, дер-
жалось исключительно на способности властей заставить эти понятия
признавать. Обозначавшиеся этими словами действующие единицы
оставались объектами, а не субъектами, каковыми они, согласно госу-
дарственной теории, являлись и, согласно философии истории, во все
большей мере должны были становиться.
В ФРГ ситуация с употреблением этих понятий была прямо про-
тивоположная. Здесь следует различать два уровня: официальный лек-
сикон государственного права и общественно-политический лексикон.
Во-первых, официальные лексические нормы строго придерживались
юридического определения, согласно которому «народом» является
лишь то, что на основе свободного формирования воли само себя вы-
ражает через конституционные органы как суверенная действующая
единица. Требование основного закона — «в ходе свободного само-
определения завершить дело единства и свободы Германии» — во всех
разнообразных политических ситуациях сохраняло свое притязание
на нормативность. После заключения Договора об основах взаимоот-
ношений, закрепившего существование двух государств одной нации,
Конституционный суд ФРГ специально подтвердил, что было бы «от-
ступлением от юридической позиции, отказ от которой неприемлем»,
если бы «за этой новой формулой ‘германская нация’» осталось «лишь
понятие языкового и культурного единства, существующего в сознании
населения»180. Тем самым — еще резче, чем после принятия конститу-
ции 1949 года, — было подчеркнуто, что ФРГ отвергает догосударствен-
ное понятие культурной нации (Kulturnation) и стремится к тому, чтобы
понятие государственного народа (Staatsvolk) и понятие всегерманской
нации (gesamtdeutsche Nation) оставались тождественными друг другу.
Таким образом, Конституционный суд сделал в нормативном языке
именно то, чего ГДР начиная с 1974 года пыталась не допустить. Фунда-
ментальный терминологический антагонизм свелся к оппозиции «все-
германский государственный народ, конституирующий себя посред-
ством свободных выборов, vs. социалистическая нация, цель которой
ограничительно устанавливалась СЕПГ, распоряжавшейся языком».
Оба определения претендовали на нормативную силу, только на Западе
дефиниция имела, с точки зрения теории государства, неограничен-
ный срок действия, а на Востоке обладала, в соответствии с политикой
180
Bundesverfassungsgericht, Urteil v. 31.7.1973 // Entscheidungen des Bundesver-
fassungsgerichts. Tübingen, 1974. Bd. 36. S. 19.
партии, изменчивой адаптивностью в зависимости от ситуации. Несо-

мненно, эта разница в определении и использовании понятий сыграла
в реальном ходе истории роль, которую нельзя недооценивать.
Во-вторых, характерной особенностью общественно-политиче-
ского лексикона в ФРГ было то, что там могли вестись и непрерывно
велись дискуссии именно по поводу одновременного нормативного
употребления понятий в Западной и Восточной Германии, и в ходе
этих дискуссий выдвигались как аргументы в пользу того или иного
варианта, так и сомнения с позиций критики идеологии181. Спектр мне-
ний (изменявшийся с течением времени и отличавшийся от поколения
к поколению) был широк: от заявлений, что все немцы, само собой
разумеется, есть и должны быть одно, до национал-демократических
постулатов и строго легалистских требований того единства, что было
записано в основном законе; от относительного или безоговорочного
признания двух государств (зачастую в смеси с проектами конфедера-
ции) до почти полностью индифферентного отношения к этому вопро-
су или до надежд на некий третий путь к «подлинному» социализму,
который должен был прийти на смену «реальному» и таким образом
обеспечить возможность будущего единства Германии. Или надежда
на «воссоединение» называлась просто-напросто «ложью, которой
жила вторая Германская Республика», «иллюзией и самообманом»182.
В то время как большинство было за или хотя бы не против закреплен-
ной в конституции цели — осуществления всегерманских выборов, —
меньшинство (впрочем, все более многочисленное) было безразлич-
но или даже отрицательно настроено в отношении ее. Но, каковы бы
ни были менявшиеся пожелания и волеизъявления, сами дебаты сви-
181
Из потока публикаций можно выделить диспут в журнале: Hochland. Bd.
59. 1967; Bd. 60. 1968, а также: Wagenbach K. (Hrsg.) Vaterland, Muttersprache. Deut-
sche Schriftsteller und ihr Staat von 1945 bis heute. Berlin, 1980; Weidenfeld W. (Hrsg.)
Die Identität der Deutschen. Bonn, 1983; множество публикаций в Das Parlament
и в Unteilbares Deutschland, а также теоретически строгие и новаторские статьи:
Lepsius R. M. Nation und Nationalismus in Deutschland // Idem. Interessen, Ideen und
Institutionen. Opladen, 1990. S. 232–246; Idem. «Ethnos» und «Demos». Zur Anwendung
zweier Kategorien von Emerich Francis auf das nationale Selbstverständnis der Bundes-
republik und auf die europäische Einigung // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozi-
alpsychologie. 1986. Heft 4. S. 751–759; Idem. Der europäische Nationalstaat: Erbe und
Zukunft // Idem. Interessen, Ideen und Institutionen. S. 256–269.
182
Так выразился Вилли Брандт, если верить репортажам в газетах Frankfur-
ter Rundschau (15.9.1988) и Frankfurter Allgemeine Zeitung (5.10.1987), цит. по: Murs-
wiek D. Das Staatsziel der Einheit Deutschlands nach 40 Jahren. Vortrag in der Carl Fried-
rich v. Siemens-Stiftung am 31.5.1989. München, 1989. S. 9–10.
детельствуют о высоком уровне согласия с конституцией в ФРГ. Эти

непрекращавшиеся дебаты, в которых понятия «народ» и «нация»
не подчеркивались и не использовались инфляционно, служили при-
знаком того, что по крайней мере в ФРГ государственный народ сфор-
мировался. Штернбергер в 1982 году ввел в связи с этим неологизм
«конституционный патриотизм (Verfassungspatriotismus)»183. Именно
благодаря дистанцированию от всякого национального самоназвания
это понятие может претендовать на очень большую обязывающую
силу, потому что консенсус в государственном народе гарантируется
на сегодняшний день конституционными правилами и институтами,
без которых немыслима политическая система.
После того как воскресшие федеральные земли на востоке были
включены в состав ФРГ, появились проблемы, требующие своего по-
нятийного оформления: например, гигантский прессинг в сторону
взаимной адаптации, который в экономической, интеллектуальной
и социальной сферах имеет различный характер и в связи с которым
возродилось старое понятие «нации в процессе становления» и даже
возникло негативное определение «нация, которая не хочет стано-
виться нацией»184. Или, например, по-прежнему открыт вопрос о том,
требует ли трансформация основного закона в единую германскую
конституцию подтверждения или дополнения со стороны суверенного
государственного народа — или же «народ» теперь есть всего лишь
понятие, на которое ссылается основной закон, а в реальности ему уже
больше не следует выступать как действующему лицу185. Кроме того,
перед государственным народом встает вопрос, нужно ли (и в какой
мере) под давлением миграционных движений и притока беженцев
модифицировать понятие «немец». Во всяком случае, вхождение муль-
тикультурных элементов принуждает к изменению системы полити-
ческих, социальных и экономических координат, в которой должен
определять себя государственный народ, чтобы сохранять способность
к действию. И наконец, «народ» или «нация» как действующие и как ре-
ферентные субъекты релятивируются в связи с тем, что все возрастает
роль наднациональных институтов, которые уже существуют и должны
183
Sternberger D. Verfassungspatriotismus / Hrsg. Niedersächsische Landeszentrale
für politische Bildung. Hannover, 1982.
184
Meier C. Die Nation, die keine sein will. München; Wien, 1991. См. параграф
IX.3, примеч. 129.
185
См. об этом: Mahrenholz E. G. Die Verfassung und das Volk. München, 1991;
Stern K. Die Wiederherstellung der deutschen Einheit // Rheinisch-westfälische Akade-
mie der Wissenschaften. Geisteswissenschaften. Vorträge 313. 1992.
еще больше расширяться. Конечно, любая федеративная структура спо-

собна сохранить народы в качестве действующих субъектов, но толь-
ко в том случае, если им удастся не допускать какого бы то ни было
«национализма», — а это значит, что проблема, которая, как казалось,
ушла в прошлое, встает снова.
Alter P. Nationalismus. Frankfurt a.M., 1985; Conze W. Die deutsche
Nation. Ergebnis der Geschichte. Göttingen, 1963; Idem. Nation und
Gesellschaft. Zwei Grundbegriffe der revolutionären Epoche // Historische
Zeitschrift. 1964. Bd. 198. S. 1 ff; Idem. «Deutschland» und «deutsche
Nation» als historische Begriffe // Büsch O., Sheehan J. J. (Hrsg.) Die Rolle
der Nation in der deutschen Geschichte und Gegenwart. Beiträge zu einer
internationalen Konferenz in Berlin vom 16.—18. Juni 1983. Berlin, 1985.
S. 21 ff.; Dierse U., Rath H. Nation, Nationalismus, Nationalität // Historisches
Wörterbuch der Philosophie. 1984. Bd. 6. S. 406 ff; Hayes Ch.J.H. The
Evolution of Modern Nationalism. 4th ed. N. Y., 1951; Hobsbawm E. J. Nations
and Nationalism since 1780. Programme, Myth, Reality. Cambridge, 1990;
Kemiläinen A. Nationalism. Problems concerning the Word, the Concept
and Classification. Jyväskylä, 1964; Kohn H. The Idea of Nationalism: A
Study in Its Origins and Background. N. Y., 1944; Lemberg E. Nationalismus.
2 Bde. Reinbek, 1964; Meinecke Fr. Weltbürgertum und Nationalstaat (1908) //
Idem. Werke / Hrsg. H. Herzfeld, C. Hinrichs, W. Hofer. Bd. 5. München,
1962; Mommsen H. Nation und Nationalismus in sozialgeschichtlicher
Perspektive // Schieder W., Sellin V. (Hrsg.) Sozialgeschichte in Deutschland.
Entwicklungen und Perspektiven im internationalen Zusammenhang. Bd. 2:
Handlungsräume des Menschen in der Geschichte. Göttingen, 1986. S. 162
ff.; Pankoke E. Masse, Massen // Historisches Wörterbuch der Philosophie.
1980. Bd. 5. S. 828 ff.; Schieder Th. Nationalismus und Nationalstaat /
Hrsg. O. Dann, H.-U. Wehler. Göttingen, 1991; Schultze H. Der Weg zum
Nationalstaat. Die deutsche Nationalbewegung vom 18. Jahrhundert bis zur
Reichsgründung. München, 1985; Idem. Gibt es überhaupt eine deutsche
Geschichte? Berlin, 1989; Weisgerber L. Deutsch als Volksname. Ursprung
und Bedeutung. Stuttgart, 1953; Winkler H. A. (Hrsg.) Nationalismus. 2. Aufl.
Königstein/Ts., 1985; Wittram R. Nationalismus und Säkularisation. Beiträge
zur Geschichte und Problematik des Nationalgeistes. Lüneburg, 1949.
Список принятых сокращений
ALR — Allgemeines Landrecht für die Preußischen Staaten. Berlin, 1794
[см. также новое издание: Hattenhauer H. (Hrsg.). Frankfurt a.M.; Berlin, 1970].
Art.: Artikel, articulus
Bl.: Blatt
Cap.: Capitel
CC — Corpus Christianorum. Series Latina. Turnhout, 1954 ff.
Chap.: Chapitre
CR — Corpus Reformatorum / Hrsg. K.G. Brettschneider u.a. Berlin, 1834 ff.
Lib: Liber
Liv.: Livre
MEW — Marx K., Engels F. Werke. Hrsg. Institut für Marxismus-Leninismus
beim Zentralkomitee der SED. 43 Bde, 2 Erg.-Bde. Berlin, 1957−1990.
MGH — Monumenta Germaniae historica. Hannover; Leipzig, 1826 ff.
No.: Nummer
qu.: quaestio
RWB — Deutsches Rechtswörterbuch. Wörterbuch der älteren deutschen
Rechtssprache / Hrsg. von der Preußischen Akademie der Wissenschaften (Bde. 1–3),
der Deutschen Akademie der Wissenschaften (Bd. 4), der Heidelberger Akademie
der Wissenschaften (Bd. 5), der Heidelberger Akademie der Wissenschaften in
Verbindung mit der Akademie der Wissenschaften der DDR (Bde. 6–8) und der
Heidelberger Akademie der Wissenschaften (Bd. 9–12), 12 Bde. Weimar, 1914–2013.
Sect.: Section
Содержание
Манфред Ридель. Бюргер, гражданин, бюргерство/буржуазия

(Bürger, Staatsbürger, Bürgertum)............................................................... 5
Манфред Ридель. Общество, гражданское (Gesellschaft, bürgerliche).....93
Манфред Ридель. Общество, общность (Gesellschaft, Gemeinschaft)....220
Карл Фердинанд Вернер, Фриц Гщницер, Райнхарт Козеллек,

Бернд Шëнеман.
Народ, нация, национализм, масса (Volk, Nation, Nationalismus,
Masse)........................................................................................................... 322
Список принятых сокращений.................................................................. 753

Словарь
основных исторических понятий
Избранные статьи в 2-х томах

Т. 2
Редактор Ю. Арнаутова
Художник Д. Черногаев
Корректоры М. Смирнова
Верстка А. Кондаков
Налоговая льгота —
общероссийский классификатор продукции
ОК-005-93, том 2;
953000 — книги, брошюры
ООО РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА

«Новое литературное обозрение»
Адрес издательства:
129626, Москва,
абонентский ящик 55
тел./факс: (495) 229-91-03
e-mail: real@nlo.magazine.ru
Интернет: http://www.nlobooks.ru
Формат 60×90 1/16. Бумага офсетная № 1.

Печ. л. 28,5. Тираж 1000. Заказ №
Отпечатано в ОАО «Издательско-полиграфический комплекс
“Ульяновский Дом печати”»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14

Словарь основных исторических понятий. Том 2

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Словарь основных исторических понятий. Том 2

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

S T U D I A E U RO PA E A

Редакторы проекта STUDIA EUROPAEA

C48 Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи в 2-х т.

ISBN 978-5-4448-0205-2 (т. 2)

Вышедшее в 1972—1997 годах фундаментальное восьмитомное издание Основные

Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche

Riedel M. Bürger, Staatsbürger, Bürgertum // Brunner O., Conze W.,

I. Введение. II.1. Классическая греческая философия. II.2. Римское право.

герство» — «граждане» — «буржуазия»: о генезисе классовой терминологии.

II.1. Классическая греческая философия

и в категориях, описывавших внутреннюю структуру полиса. Слово

Наиболее значительная в литературном отношении теория πολίτης

II.2. Римское право

подчинен отцовской власти (homo alieni iuris); собственность, которую

II.3. Влияние христианства

в «отечестве небесном»13, на земле же христиане — чужаки, метеки14,

необходимо было адаптировать еще и ко вполне сформировавшемуся

III.1. Бюргер как гражданин города;

ранее масштабах благодаря тому, что в пределах города властями га-

ноправные роды, называвшиеся «бюргерами» в узком смысле слова,

тывало, как правило, все сословия, не относившиеся к знати и духо-

III.2. Гражданин и подданный в учении

боденовской теории; гражданин как член городской общины носил,

III.3. Традиционно-аристотелевское понятие

понятие «подданного», то есть его признаком стала подчиненность

и классы в это понятие изначально не включались по определению:

нами (Status et Ordines imperii. — М.Р.), а прочие — скорее жителями,

лятивизировавший классическое понятие гражданина, ограничивая его

III.4. Структурные формы понятия в 1680−1750 годах:

аспекта, которые вместе образуют значение слова Bürger в XVIII веке,

В Универсальном энциклопедическом словаре Цедлера (1733) слово

И, строго говоря, [гражданин] отличается от подданного, ибо по-

Цедлеровское различение «подданных» и «граждан» в рамках од-

IV.1. Германское Просвещение: Шайдемантель,

чем подданный, достоинством и свободами. В республике может быть много под-

летия в крупных государствах империи (Пруссии и Австрии) суверен

и «горожанина», фактически превратившегося в совершенно аполитич-

Важное различие существует между гражданином (Bürger) и под-

Соотношение между гражданином и подданным становилось

абсолютистской доктрины, так и по принципам более давней доктрины

Все действительные члены государства называются гражданами

Это означало, что понятие гражданина начало распадаться на «граж-

«содружества»61. С другой стороны, граждане тоже подчинены «власти

слово имело и ярко выраженный полемический смысл, направленный

Какой же человек потребен господину фон М[озеру]? Гражданин

«Гражданин мира» стоял выше «патриота», который довольство-

космополиту перед патриотом, встречало и негативную оценку: на-

Поскольку мы не имеем нервов, — да они нам и не нужны в том

Слово Bürger на протяжении XVIII века еще означало преимуще-

Wielands gesammelte Schriften / Hrsg. Deutsche Kommission der königlich-preußischen

wandte (жителей, пользовавшихся защитой города, но не имевших прав

IV.2. Реконструкция традиционного понятия

и тем самым в конце концов каждый человек стал членом большого

«полные, половинные и четвертинные владения (Waren), сообразно

IV.3. Генеалогия «гражданина государства»:

собранием в 1789 году: впервые в истории в основу «гражданского об-

последние границы между «человеком» и «гражданином»: «Суверен-

употребления несут на себе отпечаток той возвышенной оценки, ко-

здесь главную роль в его распространении сыграл Кант (1793). Он,

что во Франции было необходимо прожить в течение десяти лет, чтобы

шлось передавать неологизмом Staatsbürger — гражданин государства.

ваются гражданами, как со-участники в верховной власти, и подданными, как по-

обоих понятий во Франции к этому времени уже были четко закреп-

ходили в то время. Однако благосостояние есть нечто большее, нежели