Министерство Высшего и Среднего Специально!

'
Образования Республики Узбекистан

Карабаева Луиза Иннокентьевна

РУССКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
1 ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА

Методическое пособие для студентов

педвузов

Ташкент - 2008
 В методическом пособии анализируются взгляды ученых XX
века в России на общие проблемы языка и даны методические
рекомендации по использованию инновационной технологии в
образовательном процессе., в частности, для изучения русского
языкознания XX века.

Рецензенты:

1. Профессор кафедры русского языкознания НУУЗ им. М.Улу.г-

бека, доктор педагогических наук Ахмедов И.Р.

2. Кандидат педагогических наук, преподаватель кафедры

русского языкознания ТГПУ им. Низами Кон О.В.

Методическое пособие утверждено и рекомендовано к печати

Ученым Советом or 28 февраля 2008 г. Протокол №7, 4Л 1.

© Ташкентский Государственный
педагогический Университет им. Низами,
 Введение

Русская языковедческая наука приблизительно за полутора

вековой период своего существования накопила много фактов,
интересных мыслей, представляющих определенную ценность для
истории языкознания. Это обобщение и изучение достижений
русской лингвистической науки необходимо не только для по­
полнения наших сведений по истории языкознания, но и для
правильного понимания путей развития русской лингвистической
мысли.
Необходимость более подробного критического анализа путей
развития русского языкознания с большей остротой встала за
последнее время. Современные языковеды должны изучать старое
лингвистическое наследство, правильно оценить его и использовать
вей положительное из богатства русского языкознания.
Изучение трудов теорети ков-л и нгзистов XX века заплани­
ровано в Рабочей программе по дисциплине «Общее языкознание»,
но зз разных разделах, в частности в «Истории языкознания - 1,5 -
«Психологическая школа языкознания (творческий путь Д.Н. Куд­
рявского); - 1.6 - «Московская школа языкознания» (лингвисти­
ческие труды А.А. Шахматова, А.М. Пешковского); -1,6 - «Основ­
ные идеи Бодуэна де Куртенэ, Богородицкого В.А.., Л.В. Щербы); в
разделе «Теория языкознания - 2 2 - «Лзык как система и струк­
тура» (словообразовательный ярус в концепции В.В. Виноградова);
в разделе «Лингвистические методы» - 3,3 -- «Сопоставительный
метод» (лингвистическое наследие Е.Д. Поливанова).
Мы считаем, что можно объединить труды этих ученых -
л л гвистов в единое понятие как «Русс:кое языкознание 1 половины
>' к ■».
 Руководствуясь этими соображениями, мы сделали попытку
обобщить и проанализировать груды замечательных лингвистов
теоретиков:
Ф.Ф. Фортунатова, И.А. Бодуэна де Куртенэ, А.А. Шахматова.
Д.И. Кудрявского, В.А. Богородицкого. А.М Пешковского, Л.В. Щер ­
бы, Е.Д. Поливанова, В.В. Виноградова.
В- предлагаемом вниманию читателей пособии анализируются
взгляды учёных XX в. на общие проблемы языка, при чём делается
попытка дать не отдельный портрет каждого учёного, а показать
закономерности в развитии их идей, показать их точки сопри­
косновения и разногласия, обусловленные стремлением осознать
новые, стоящие перед языкознанием задачи и даны методические
рекомендации по использованию инновационной технологии в
образовательном процессе, в частности, для изучения русского
языкознания XX века.
Данное пособие предназначено для широкой аудитории: для
научных-работников, для вузовских преподавателей, для студенток,
для магистрантов.

4
РАЗВИТИЕ РУССКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
 Глава I.
Использование инновационных технологий при изучении
русского языкознания 1 половины XX века

Принятие закона «Об образования» и Национальном про­

грамм ы по подготовке кадров явилось началом крупномасштабного
ре формирования и создания на этой основе современной и цельной
системы образования Республики Узбекистан. Все это приззегю
способствовать достижению главного цели образования - все­
стороннего и гармоничного развития личности обучаемого Основ­
ным средством достижения в данном пособии будет идея техно-
дегазации образования на основе информационного подхода к
познавательному процессу при учете современного состояния
развития педагогических и инновационны): технологий.
В настоящее время многими преподавателями используют ея
компьютерные педагогические программные средства и различные
методы обучения:
1. Интерактивный метод.
2. Объяснительно-иллюстративный метод.
3. Эвристический метод.
4. Исследовательский метод.
Что такое интерактивное обучение?
Интерактивное обучение -- это взаимодействие ученика с
учебной средой, которая служит областью осваиваемого опыта.
Интерактивные методы преподавания предполагают большу ю
активность обучаемого, его творческое переосмысление получен­
ных сведений. Применение интерактивных методов может придать
обучению исследовательский характер, столь важный для форми­
рования профессиональной компетенции студентов и совершенс­
твования педагогического мастерства преподавателя. Как же на
практике осуществить интерактивное обучение? Какие интерак­
тивные методы нужно использовать преподавателю при изучении
русского языкознания 1 половины XX века? На наш взгляд, нужно
ж пользовать следующие виды:

6
 I. Интерактивные методы, способствующие образовательной
мотивации, т.е. ориентированные на пробуждение интереса к
получению новой информации:
1. Использование слайдов.
2, Проблемные вопросы.
3, Кластеры.
4. Проведение дискуссии.

И. Интерактивные методы, способствующие осмыслению но­

вой информации, т.е. ориентированные на активное получение
информации:
1. Учебная дискуссия.
2 .Тур по галерее.
3. Работа с карточкой.
4. Использование таблиц.

ill Интерактивные методы, ориентированные на суммиро­

вание й систематизацию новой информации, выработку собствен­
ного отношения к изучаемому материалу:
1. Аргументированное эссе.
2. Концептуальная карта.
3. Выходная таблица,
4. Презентация проекта.
Таким образом, интерактивное обучение помогает готовить
молодых людей нового поколения до уровня коллег, умеющих
думать, общаться, слышать и слушать других, способствует станов­
лению специалиста, соответствующего современным требованиям..
Мы считаем, что по усмотрению преподавателя можно
использовать тот или иной метод, предложенный в пособии и
предлагаем следующие методические рекомендации:
I) для знакомства с лингвистическими . концепциями
Ф.Ф, Фортунатова, В.А. Богородицкого, Л.В Щербы, Е.Д. Поли­
ванова, В.В. Виноградова можно использовать интерактивные или
лЕристические методы обучения;
2 для изучения творческой деятельности А.А. Шахматова,
А.М Пешковского, И.А. Бодуэна де Куртенэ, Д.Н. Кудрявского
нужно использовать объяснительно-иллюстративные или исследо­
вательские методы обучения.
Для примера дана в пособии разработка лекционного занятия
с использованием интерактивного метода.

Разработка
Лекционного занятия на тему: «Лингвистическая концепция
В.А. Богородицкого»

Цель занятия:
1. Познакомить студентов с лингвистической концепцией
В.А. Богородицкого.
2. Научить студентов использовать интерактивные методы о
получении новой информации.
3. Дать студентам четкое понятие о кластерах и концеп­
туальных картах.
4. Развитие логического мышления студентов.

Оборудование: учебное пособие, слайды, кластеры, раз,даточ ­

ный материал.

Ход занятия

I. Организационный момент.
Подготовка аудитории к занятию.
II. Знакомство с новым материалом,
Для получения новой информации преподаватель может
использовать следующие интерактивные методы обучения:
1. Интерактивные методы, способствующие образовательной
мотивации, т.е. ориентированные на п р о б у ж д е н и е интереса к
получению новой информации:
а) использование слайдов,
б) кластеры,
в) проблемные вопросы,
г) опорные слова.
Преподаватель сообщает студентам название новой темы,
план работы и даег опорные слова.

8
 Слайд № 1
j План
j 1. Взгляды ученого на развитие языка.
' 2. Деятельность В.А. Богородицкого в Казанской лингвистической
j школе.
3. Фонетические исследования В.А. Богородицкого.
4. Учение В.А. Богородицкого о морфологической структуре слова.

Слайд № 2
Опорные слова:
Процесс аналогии, семантический аспект, фонетические исследования,
морфологическая структура слова, лингвистическая концепция.

Слайд № 3
Текст лекции
В первые десятилетия XX века в ряду с именами Бодуэна де Куртенэ,
А.А. Шахматова, Пешковского по праву стоит имя В А . Богородицкого,
который внес значительный вклад в решение проблем общего
языкознания, грамматики современного русского языка, сравнительной
грамматики индоевропейских языков, фонетики и т.д.

Кластер № 1

9
 2. Интерактивные методы, способствующие осмыслению но­
вой информации, т.е. ориентированные на активное получение
информации:
а) учебная дискуссия;
б) тур по галерее;
в) работа с карточкой;
г) использование таблиц.
После знакомства с текстом лекций студенты начинают дис­
куссию. Для этого используются слайды, в которых даны вопросы
Слайд № 4 I
1. С чем связывал В.А. Богородицкий развитие языка? |
2. Какую классификацию частей речи разработал В. А.Богородицкий
3. Каковы особенности лингвистической концепции В.А.Богородиц- ’
кого?

После дискуссии можно провести игру «Тур по галерее» при

помощи карточек. Аудитория делится на команды, представителям
каждой группы даются карточки с заданием. Самые лучшие ответ :>?
оцениваются баллами.
3. Интерактивные методы, ориентированные на суммиро­
вание и систематизацию новой информации и выработку собствен­
ного отношения к изучаемому материалу:
а) аргументированное эссе;
б) концептуальная карта;
в) выходная таблица.
Можно предложить студентам написать аргументированнее
эссе о своем отношении к новой теме, например, «Морфо­
логическая структура слов в концепции В.А. Богородицкого»,
«Классификация частей речи в концепции В.А. Богородицкого»,
Для систематизации новой информации и выработки собственного
отношения к данной теме нужно создать концептуальную карту.
Студентам дается тема для создания концепт - карты. Например,
«Лингвистическая концепция В.А. Богородицкого».
При этом необходимо разделить аудиторию на несколько групп
и представитель каждой команды должен презентовать свой проект.
Лекционное занятие заканчивается подведением результатов:
1. Каждая группа получает заслуженные баллы.
2. Наиболее активные студенты награждаются «призами >>
(общая тетрадь маркеры, ручки, карандаши).
10 -
 Глава II.
Творческий путь и деятельность Ф.Ф.Фортунатова

Выдающийся русский языковед Филипп Фёдорович Форту­

натов родился 2 января 1848 г. в г. Вологде в семье учителя Воло­
годской гимназии. В 1852 г. семье переехала в г. Петрозаводск,
куда его отец был назначен [директором народных училищ,, Здесь
Фортунатов Ф.Ф. начал проходить гимназический курс обучения,
который кончил уже, в Москве в 1864 г. Уже в раннем возрасте у
Фортунатове! пробудился интерес к вопросам языка, о чём свиде­
тельствуют находящиеся в его архиве записки по русской
грамматике, тетради ис русской словесности, сделанные в десяти­
летнем возрасте. Рассказывая о своей жизни в Петрозаводске,
Форту натов называет свой интерес к языку «первой любовью». В
период обучения в Московском университете (1864-1868),
Фортунатов приобрёл весьма солидные познания в области
языкознания, которым занимался самостоятельно, так как в это
время эта наука не преподавалась. В течение последующих после
окончания университета трёх лет он готовился к сдаче магис­
терски к экзаменов, которые сдал в 1871 г. Осенью этого же года он
был командирован за границу и за два года пребывания там
посетил тогдашние центры лингвистической деятельности в
Германии, Франции и Англии. Результатом заграничной команди­
ровки Фортунатова была его диссертация, представляющая собой
перевод на русский язык и комментарий одной из частей Вед-
Самаведы. На протяжении четверти века Фортунатов читал в
Московском университете лекции по готскому, литовскому и
старославянскому языкам, санскриту, общему языкознанию, срав­
нительной фонетике и морфологии индоевропейских языков, вёл
семинары, готовил молодых учёных.
В 1902 г. Ф.Ф. Фортунатов был избран в члены Академии наук
по отделению русского языка. Это было не только официальное
признание заслуг Фортунатова. Это было признание заслуг рус­
ского языкознания. Фортунатовская школа получила не только
всероссийское, но и европейское признание. Вслед за избранием
Фортунатова в академики российской Академии наук, он был
избран действительным членом Сербской Королевской Академии
(1907 г.), доктором философии университета в Христиании (Нор­
вегия, 1911 г.), действительным членом Финно-Угорского общества
в Гельсингфорсе (Хельсинки, 1908 г.) и почётным членом многих
русских обществ.
В истории сравнительно-исторического изучения индоевро­
пейских языков в России и за рубежом одно из почётнейших м ес
принадлежит академику Ф.Ф. Фортунатову. Взгляды, изложенные1
им в различных лекционных курсах в Московском университете,
были совершенно новыми и оригинальными для своего времени.
Новым в этих лекционных курсах, освещавших проблематику срав­
нительно-исторических исследований, было то, что выдвигались
совершенно иные принципы исследования, шедшие вразрез с усто­
явшимися к тому времени в европейской, большей частью немец­
кой, лингвистике. Большое внимание в этих курсах обращалось на
эе^шьные процессы, составляющие основу языковых изменений, на
каузальную зависимость между наблюдаемыми фактами, на уста ­
новление непосредственной связи сравнительно-исторических ис­
следований с изучением истории отдельных языков, на выработку
новых принципов построения сравнительно-исторической грамма­
тики и сравнительно-исторического метода исследования.
Высоко оценивая роль Ф. Боппа, в систематизированном виде
представившего факты родства индоевропейских языков, Форту­
натов отмечал в то же время ограниченность его наблюдений л
вь водов относительно исторического развития этих языков: «...у
Бслпа на первом плане сравнение между собою представителей
вегх ветвей индоевропейской семьи языков по отношению к их
общему достоянию». «Но мысль об истории самого языка, - пишет
Фортунатов далее, - оставалась чуждой прежним исследованиям и
сопоставлением языков». «... Чем большие успехи делало изучение
индоевропейских языков, тем яснее создавалось то, для сравнитель­
ного исследования языков, родственных между собою, по отно­
шению к их общей истории в прошлом, требуется знание
дальнейшей истории каждого из этих отдельных языков точно
также, как, с другой стороны, историческое изучение отдельных
языков точно так же, как, с другой стороны, историческое изучение
отдельных языков прежде всего встречается с такими вопросами,
ре шение которых принадлежит сравнительному исследованию
языков, родственных между собою » 1
Зачем же нужно было, по мнению Фортунатова, изучение
истории развития каждого конкретного языка?
1Ф.Ф. Фортунатов. Избранные труды, т. 1. М., 1956, стр. 47.
 «Изучение истории развития того или другого индоевро­
пейского языка в с;го отдельном с у щ е с т в о в а н и и есть, понятно,
изучение дальнейшей истории тех фактов, которые открываются из
сравнения этих языков с другими, языками, родственными по
происхождению; но для этого сравнения требуется в свою очередь
выделение в данном случае его наиболее древних фактов, а такое
выделение может быть точным лишь, тогда, когда основываются на
изучении дальнейшей истории этих фактов в данном языке; затем и
самое сравнение между собой индоевропейских языков должно
быть сравнительно-историческим па методу, так как различные
индоевропейские языки находятся в различной степени родства
между собой, т.е. в различном отношении между собою по самим
историческим связям, а потому сравнительное изучение их должно
быть изучением сравнительно-историческим, основывающимся на
различиях в исторических отношениях между этими языками.
Таким образом, та и другая сторона изучения индоевропейских
языков, т.е. сравнительное их исследование по отношению к обще­
му происхо:вдению и историческое изучение тех же языков и их
ветвей в отдельном существовании, так неразлучно связаны между
собой, что полное научное исследование индоевропейских языков
может быть только сравнительно-историческим их исследова­
нием»2
В этом высказывании Фортунатова содержится указание на то,
что при соединении сравнительного изучения языков с историчес­
ким мы подходим к тому периоду индоевропейской языковой
общности, который непосредственно предшествовал её разделению
на отдельные группы родственных языков. «Только путём срав­
нительно-исторического изучения возможно большего числа
семейств языков, только путём постепенного перехода от одного
воссоздаваемого нами праязыка к другому, более древнему, только
так лингвистика могла бы приблизиться к решению вопроса,
произошли ли все человеческие языки от одного праязыка или
нескольких первоначальных языков»3. Следует отметить, что, в
отличие от многих представителей западной науки того времени,
Фортунатов не связывал генеалогическую классификацию языков с
делением человечества на расы.

2 Ф.Ф. Фортунатов, Сравнительное языковедение. Курс лекций, читанных в 1883/84

году, стр, 43 -44.
" Ф Ф. Фортунатов. Избранные труды, т.1, стр. 60.
13
 Из развившихся в дальнейшем языков наибольший интерес:
представляют индоевропейские языки, т.к. их историческая измен
чииость зафиксирована письменными памятниками в большинстве
случаев в их исторической преемственности, а точность выра­
ботанной методики исследования может быть перенесена на другие
языки. Поэтому понятны тот глубокий интерес и то большое
внимание, которое Фортунатов уделял индоевропейским языкам и
методикам их реконструкций и исследования. Важные методолога ■
чес кие замечания Фортунатова по этим вопросам мы находим в его
статье «Разбор сочинения А.В. Попова «Синтаксические исследо­
вания»». В этой работе он указывает, что с углублением в историк)
самого общеиндоевропейского языка теряется связь между этим
языком и лингвистическими данными какого-либо конкретного
языка, что ведёт к нарушению принципа ист оризма,
Большой интерес для понимания методики сравнительно-
исторических исследований у Фортунатова имеет его статья
((Старославянское- тъ в 3-м лице глаголов», где он критически
разбирает точки зрения Вондрака* Бернекера, Педерсена, Бругмана
и Мейе по спорному вопросу происхождения старославянского тъ в
3-м лице глаголов. Ф.Ф. Фортунатов опровергает взгляды указан­
ных учёных, полагавших, что это тъ является видоизменением
старого ть из общеиндоевропейского -ti. Общая ошибка этих
ученых, по мнению Фортунатова, заключается в том, что они
допускают большой методологический промах -- «не останав­
ливаются на вопросе о том, в какую именно эпоху образовалось ъ
из ь в старославянском - тъ в 3-м лице»4, т.е. допускают нарушение
принципа историзма.
Отметив несостоятельность точек зрения европейских язы­
коведов, Фортунатов предлагает свой путь решения этой морфоло­
гической проблемы, который состоит в том, что: 1) следует
принимать во внимание и искать подтверждение выдвигаемы?;
положений в родственных языках и 2 ) надо исходить из признания
многообразия грамматических форм в праязыке, из которого
развивались близкородственные языки. По мнению Фортунатова,
ужз в балто-славянском языке в образованиях прошедшего
времени., кроме старой формы на слабое - t имелась и новая форма
na-tas, например, imetas. Придерживаясь теории агглютинации
Ф.Боппа, Фортунатов считает, что это-tas по происхождению
4 ф ф Фортунатов. Старославянское -тъ в 3 -м лице глаголов т. 13. ВН.2, с гр !
14
шляется местоимением * tas (лит. tas, ст. слав, тъ), которое
Присоединилось к глагольной форме 3 лица. Подобные примеры
можно найти в истории других индоевропейских языков: так, совр.
кем,-- St 2 лица ед.ч. состоит из старого показателя 2 лица SH-
местоимение tu/ (du). В дальнейшем своём развитии одни диалекты
бшгго-славянского языка употребляли формы на 1;ъ, другие
употребляли формы на- tas, давшее фонетически в общеславянском
*ios,*tus и далее tb.
Поскольку язык принадлежит обществу, а общество не стоит
ка месте, изменяется, имеет свою историю, то ту же историю имает
] язык как категория, связанная с обществом. Поэтому у языка, по
мнению Фортунатова, отдельного развития как это утверждал в
русском языкознании И. А. Бодуэн де Куртенэ. У языка есть только
кстория, связанная с историей общества, причём связь эта нас­
только тесная, что изменения, происходящие в составе общества,
отражаются соответствующими изменениями в языке - считает
Фортунатов.
Вопрос о связи истории языка с историей общества находи гея
е тесном единстве с учением о внешней и внутренней истории
языка, изложенном Фортунатовым в лекциях 1883/84 уч. г. Внеш­
няя история, по мнению Фортунатова, определяется той тесной
связью, которая существует между языком и обществом, а внут­
ренняя история языка зависит от каждого отдельного индивидуума.
Провозглашение Фортунатовым в самой общей форме учение о
внешней истории языка и социальной обусловленности его диффе­
ренциации и интеграции нашло своего продолжателя и исследо­
вателя в лице А.А.Шахматова, который указывал, что история
языка не только связана с историей народа, но является её частью и
слшзана также с изучением всех сторон общественно-исторического
процесса. Из существующей между языком и обществом связи
вытекает новое положение, сформулированное Фортунатовым,
положение о различии диалектов местных, образуемых в сил)'
совместного житья, и диалектов отдельных промыслов и т.д. Это
изучение человеческого языка в его истории и связано с обществом
v, определяет по Фортунатову, задачи и методологию языкознания
как науки, а учение Фортунатова о связи истории языка к истории
общества было оригинальным и передовым для своего времени.
Как же представлял себе Фортунатов звуковой состав индо­
европейского праязыка и какие он видел там особенности, поззо-
лившие ему поставить ряд таких проблем сравнительно-исто­
рической фонетики, которые породили оживлённую полемику и
далеко опередили современное ему состояние языкознания?
В общеиндоевропейском 5 языке в эпоху его распадения Фор­
тунатов выделял следующие гласные: аа, ае а0 , а°2; аа . а е, ас, е", э;
а в слоговом и неслоговом употреблении, т.е. как а и a; i, i, и, й.
Гласные i, i и и, й существовали как в слоговом, так и в неслоговом
употреблении. Относительно долгих слоговым гласных общеиндо­
европейского языка Фортунатов замечает, что в них долготы были
двоякие по качеству ( в зависимости от различия в происхождении
долгой гласной): 1) в большинстве случаев, «длительные» (т.е,
«непрерывистые»), 2 ) а в других, более редких случаях, долготы
были «прерывистые», т.е. «нисходяще-восходящие» в тоническом и
экспираторном отношениях; три плавных согласных: I) согласный
г, который во всех отдельных индоевропейских языках оставался
как г; 2 ) согласный 1, сохранившийся как I во всех европейских
языках и армянском и в санскрите и перешедший в г в древ­
неиранских языках; 3) неопределенный X,, совпавший с ! в евро­
пейских языках и армянском и изменившийся в индоиранскую
эпоху в г в древнеиндийском и иранских языках: эти плавные
согласные могут быть долгими и краткими. В отдельных диалектах
общеиндоевропейского языка эти долгие сонорные согласные
сокращались с последующим появлением неопределённой гласной
э (например, дифтонгическое сочетание аг агэ). Из носовых
согласных Фортунатов отмечает п зубное, п задненёбное (перед к и
g задненёбными) и in; общеиндоевропейские дифтонги aei, aJji, а 3,
аеи, а 2 % с различными разновидностями а.
В редких случаях в числе отдельных согласных общеиндо­
европейского языка в эпоху его распадения Фортунатов находит и
придыханное h как отдельный звук перед слоговой гласной как в
начале, так и внутри слова. Такой звук h то Фортунатову, можно
найти в общеиндоевропейской местоименной основе ha°/hae (лат,
Нопс, общеслав. he', откуда русское э в словах этот, эх).
Ударение слов в общеиндоевропейском языке было свобод­
ным, т.е. не зависело ни от места в слове данного слога, полу­
чавшего ударение, н:и от различий в долготе и краткости отдельных
слогов слова. По природе своей эго ударение было выдыхательно­
музыкальным.
5 О ранних взглядах Фортунатов-а по данному вопросу, см. т.1., стр. 52.
 Таково изложение взглядов Фортунатова на звуковой состав
индоевропейского праязыка, причём он видел в звуках не только
праязыковые символы, но стремился выяснить в них конкретные
зв у ч а н и я и конкретные исторические изменения. А, Брюкнер
упрекал его за придумывание слишком тонких нюансов в этих
звуках,, за конструирование недоказанных звуковых переходов и
т.п. Но так ли уж гипотетичны были утверждения Фортунатова и не
получили своего подтверждения в дальнейшем ходе сравнительно-
исторического языкознания? В постулировании богатой в звуковом
с -1 ношении фонетической системы индоевропейского праязыка
Фортунатов стремился создать такую систему, которая характе­
ризовалась бы разнообразием своих различительных возможностей
1 разнообразной функциональной ролью входящих в неё звуков.
С именем Ф.Ф. Фортунатова связана разработка такой важной
< -пjc ги сравнительно-исторической фонетики индоевропейсшх
я ык,>б, как историческая акцентология, причём определяющая
у 1 шовка в его работах была сделана не на исследовании каждого
•«у<* вне связи с общей фонетической системой, как это было
>практерно для младограмматиков, а на установление внутренней
г а и мс зависимости между сонантами и интонацией. Фонетическая
ворона звуковых явлений, по Фортунатову, включала в себя не
ч льн ) отдельные звуки, но и связанную с количественными раз-
. икия ми в вокализме слоговую интонацию, что приводило к рас-
I Iирению содержательной стороны фонетики в историческом
плане, в отличие от фрагментального рассмотрения звуков у мла­
дограмматиков.
По свидетельству самого Ф. де Соссюра, «в 1878г. Фортунатов
выдвинул чрезвычайно новую и неожиданного рода идею о том,
что между некоторыми явлениями санскрита, греческого,
латинского и интонацией литовского существуют определённые
отношения»6 В своих немногочисленных, но насыщенных глуэо-
кими мыслями работах Фортунатов ставил и решал чрезвычайно
сложные проблемы философского и лингвистического характера. В
его работах встречаются такие высказывания о соотношении языка
и мышления, которые не потеряли своего значения и до настоящего
времени.

F. de Saussure. A propos de Гaccentuation liluaanienne “Recueildc oublicalions

Stientifiques” Heidelberg, 1922, crp. 496.
г
17 '
j f : ■^ ' 1 /
6 1 к *1г' :
 Процесс мышления он представлял себе следующим образом:
«Процесс мышления состоит в образовании чувства соотношения
между представлениями как частями одной цельной мысли» .7
Основной недостаток всей концепции Фортунатова заключа ­
ется, на наш взгляд, в том, что он при рассмотрении вопроса с
соотношении языка v мышления ограничивается только чувствен­
но-образной формой мышления без рассмотрения абстрактного
содержания. Представление характерно для чувственной ступени
познания и общение, получаемое с помощью слова, невозможно,
если бы чувственная ступень познания не содержала бы в себе
известные элементы абстракции. Чувственная ступен ь познан а:
допускает абстрагирование до известных пределов, до тех пор, пок,
становится возможным создание образа, созерцаемого также, как s
реальная вещь. Естественно, что образ того или иного предмета
отсутствии этого предмета есть не: что иное, как представление об
этом предмете. При чувственно-образной форме мышления, одни?^
из компонентов которого является предогавление, обобщение
абстрагирование всех свойств в одном образе невозможно. Обрат
ещё сохраняет известные индивидуальные признаки. Поскольку.,
например, слово яблоко может обозначать любое яблоко, т<
происходит вычленение из состава всех признаков представления о
яблоке таких признаков, которые относятся и к любому яблоку,
являясь индивидуальными признаками этого образа, и одновре­
менно отличает яблоко от других предметов. Представляется., чтг.
именно это имел в виду Фортунатов, когда писан: «Все наши
ощущения, а потому и представления, индивидуальны»8., иллю­
стрируя это положения примером со словом берёза и указывая, что
предмет мысли, обозначаемый данным словом, есть какая бы то ни
было индивидуальная берёза, в тех её свойствах, какие являются >•
неё общими с другими берёзами.
По мнению Фортунатова, через ощущение можно получить,
представление о том или ином предмете внешнего мира. Но с этим
основным представлением могут являться и сопутствующие
представления* И в процессе формирования мысли могут воспро­
изводиться не основные представления, а сопутствующие представ
ления, являющиеся знаками иевоспроизведённых представлений
самих предметов. Представления, по Фортунатову, могут вступать»

7Ф.Ф. Фортунатов. Избранные труды, т I. М ., 1956, стр. 116.

8 Там же, стр. Г19.
18
между собою в соотношения двух видов - объединения и отде­
ления, а вообще связь представлений в смысле их соотношения
носит у Фортунатова название суждения. Суждение, по Форту­
натову, как и представление, является психологической категорией,
сущность которого определяется как связь двух преставлений-
господствующего и подчинённого. Язык, по Фортунатову, имеет
дело с процессом мышления как способом выявления сообщения
между представлениями. К нему принадлежат предложения в
мысли, т.е, психологические суждения. Итак, язык имеет дело с
психологическими суждениями. Речь в интерпретации Фортунатова
выступает как выражение мысли, как обнаружение в звуках речи
представлений слов и соотношений между ними и оперирует
предложениями в речи.
С точки зрения языка психологическое суждение состоит из
трёх элементов: 1 ) представление первого предмета мысли; 2 ) пред­
ставление второго предмета; 3) связь или её отсутствие между
этими предметами мысли.
ФормС'й выражения психологического суждения, по Форту­
натову, является предложение. Однако анализ предложения с
грамматической точки зрения может не совпадать с анализом
психологического суждения. Так, например, предложение, NN
приехал из Москвы, как психологическое суждение, по словам
Фортунатова, членится на психологическое подлежащее NN
приехал (факт,, известный говорящему или слушающему) и
психологическое сказуемое из Москвы (утверждение нового об
известном факте). Отмечая, что суждения могут быть называемы
предложениями, Фортунатов исходит из своего общего положения
0 тесной связи языка и мышления, ибо суждение настолько тесно
связано с мышлением, что в живом реальном процессе мышления
человек не отделяет суждения от предложения, мыслит сужде­
ниями --предложениями, а не чистыми мыслями - суждениями и
эго суждение - предложение и является, по Фортунатову, пред­
ложением в речи.
Исследователи объективно отмечают, что при рассмотрении
как вопроса о соотношении логических и языковых категорий у
Фортунатова явственно чувствуется психологизм. Но обычно мало
акцентированным остаётся гот фаю:, что Фортунатов, выражая
1посредством психологических категорий грамматические кате-
гэрин, проводил между ними строгое различие, устанавливая

19
соотношение между ними в другой речи. И считать его последо­
вательным психологом нельзя, поскольку «грамматика вступает у
Фортунатова то в союз, то в конфликт с психологией»9, тем более,,
что сами ученики его отмечают, что <:Ф.Ф. Фортунатов мало
занимался психологией речи» .10
Учение Фортунатова о психологическом суждении находи­
лось в общем русле основных направлений европейской синтакси­
ческой мысли, которые можно определить как психологический
синтаксис., нашедший своё выражение у Г. Пауля. Однако, если
синтаксическая концепция Пауля представляла собой «оторванную
от действительности теорию «сдвигов» психологических категорий
относительно «грамматических»11, то синтаксические взгляды
Фортунатова более гибко выражали динамику отношений между
логическими и психологическими категориями и основывались на
анализе конкретной языковой действительности. Кроме того, если
Пауль отрицал наличие системы в синтаксисе, то в синтаксических
взглядах Фортунатова, ядром которых является учение о словосо­
четании, на первый план выступает понятие системы. Если
психологическое суждение является предложением в мысли, то
словосочетание является предложением в речи, которое Форту­
натов определяет как мысль, выражающуюся в предложении и
имеющую две части, которые сами могут быть сложными.
Словосочетания, по Фортунатову, могут проявляться в виде полных
и неполных предложений. Под неполным предложением Форту­
натов понимает выражение такого психологического суждения, в
кстором только одна часть находит словесное выражение, а друга я
часть выступает в виде внеязыкового выражения действительности.
Например, вид пламени, дыма представляет собой подлежащее
психологического суждения, языковым выражением сказуемого
которого будет слово пожар, выступающее следовательно, в виде
неполного предложения. Полное предложение Фортунатов опре­
деляет как такое выражение психологического суждения, которое в
обеих своих частях имеет представления слов, причём оно может
ссстоять не только из словосочетания, но и из одного слова. Такие
предложения он удачно называет «словами - предложениями». В
9 В.В. Виноградов Русская наука о русском литературном языке «Уч. зап. МГУ»
вып. 106, т. 3 ., ан. 1., стр. 106.
10 Е.Ф. Будде Фортунатов Казань, 1914, стр. 5.
11 Ю.В. Попов. Очерки развития синтаксической теории в Германии в конце XI Хь. -
пе:>вой половине XX в. Автореф. канд. дисс,- М., 1963, спр. 8
20
индоевропейских языках Фортунатов; выделяет два типа таких слов
- предложений: личные и безличные. Примером личного слова -
предложения являются русское иди, лат. Die о и др., в которых
подлежащим служит форма лица. К безличным словам —предло­
жениям, генезис которых Фортунатов относит к общеиндоевро­
пейскому языку, относятся предложения типа смеркается, морозит
и ло.. в которых сам глагол включает в себя предмет мысли. Этот
п Оезличных предложений можно представить в виде раз-
в t)Н%гых словосочетаний и предложений: признак смеркания
происходит, мороз в настоящее время происходит и т.д.
Ф.Ф. Фортунатов делит словосочетания ка грамматические
неграмматические. К грамматическим словосочетаниям относятся
такие, в которых вычленяются грамматические части, т.е. формы
языка, показывающие отношение, например, птица летит, воспи­
танник корпуса и т.д. Примеры неграм магических словосочетаний:
Пушкин-позт, сегодня мороз, поскольку здесь не обозначено
формами языка отношение одного предмета к другому. Понятно,
ч о словосочетания - предложения по Фортунатову, тоже могут
быть грамматическими и неграмматическими. Грамматические -
эго те, где «грамматические части его различаются как грамма­
тическое сказуемое и как грамматическое подлежащее; грамма­
тическим сказуемым является та часть словосочетания, которая
заключает в себе форму сказуемости, а грамматическое подле­
жащее есть та часть словосочетания, с которою сочетается
грамматическое сказуемое» 12 Неграмматические предложения ~ это
та, в которых нет выраженного грамматического сказуемого и
подлежащего, а потому нет и противопоставления, например орёл -
п гида, Петр - ученик и т.д.
С учётом признания теской взаимосвязи языка и мышления
Фортунатов решал многие конкретные вопрос!л языка, в частности,
вопрос о форме слова, Подобно тому, как мышление, по Форту­
натову, состоит из чувства соотношения входящих в него
представлений, так и форма слова является результатом живых
соотношений, существующих в данном языке в данную эпоху.
Исходной точкой Фортунатова было своеобразное понимание им
слова как всякого звука речи, имеющего в языке значение отдельно
от других звуков, являющихся словами. Он делил слова на полные,
частичные и непростые?, или сложные. Полными он называл слова,
" Ф.Ф. Фортунатов Избранные труды, т. 1.. стр. 186.
21
обозначающие предметы мысли, образующие часть предложения
или целое предложение. Отдельные полные слова могут иметь
формы. «Формой отдельных полных слов в собственном значении
этого термина называется... способность отдельных полных слов
выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную
принадлежность слова» .13 Под формой слова Фортунатов понимал
внешнее морфологическое выражение грамматического значения,
т.е. он сводил её к флексии (внешней и внутренней), к её
отсутствию или словообразовательным аффиксам.
Ф.Ф. Фортунатов различал два вида форм отдельных полных
слои в зависимости от того, предстают ли они как знаки отдельных,
предметов или обозначают отношения между предметами. В
соответствии с этим выделяются формы отдельных знаков пред­
метов мысли (формы словообразования) и формы слов в предло­
жении (формы словоизменения).
Формы словообразования, по Фортунатову, бывают двух
категорий. Первую составляют формы, обозначающие различия в
признаке того или иного предмета мысли, обозначаемого данным
словом: беленький, красненький, но белый, красный, волк, но
ШШ!Шл Ко второй категории относятся формы, существенную черту
которых составляет не различие в признаке предмета, как в первом
случае, а формы, образованные от той же основы, находящиеся в
определённых отношениях к предметам мысли, обозначаемым
другими словами, например, синька по отношению к синий,
читатель по отношению к читать и т.д.
Форма словообразования в простых словах может быть
формой целого слова (например, в формах числа: стол - столы) или
формой основы (например, красненький). В формах образования
слокных слов Фортунатов различает формы словосложения (типа
пароход, водовоз) и формы, принадлежащие второй части данною
сложного слова (например, длинношеий, голубоглазый и т.д.), не
употребляющиеся отдельно.
Также на две категории Фортунатов делит формы слово­
изменения или формы флексии слов. К первой категории относятся
формы времени, наклонения и лица в глаголе; эти формы
показывают определённые отношения, существующие между
подлежащим и сказуемым. Вторая категория форм словоизменения
включает в себя формы, обозначающие различия в уже известных
*Ф.Ф Фортунатов Избранные труды, г. 1, стр. 136.
22
отношениях данного предмета мысли к другим предметам В
индоевропейских языках к этим формам относятся формы
склонения существительных и прилагательных (например, я назову
друга и я назову другом, хороший день, но хорошая погода).
Кроме форм отдельных полных слов, Фортунатов выделяет
также формы словосочетаний: порядок слов, различие в музы­
кальном ударении, положение главного ударения и т.д. Такие
формы существуют в немногих языках, где нет отдельных полных
слов , например в китайском, где единственно возможным:»
формами являются формы самих словосочетаний. Форма, по
Фортунатову, может быть не только положительной (иметь
звуковое выражение), но и отрицательной (выражаться отсутствием
этого звукового выражения). Фортунатов говорит, что «самое
отсутствие в слове какой бы то ни было положительной формгшь-
и принадлежности может само осознаваться говорящим как
< рмальная принадлежность этого слова... по отношению к другой
q>opMe... где являются положительные формальные принадл еж-
ности. Например, в русском языке слова дом, человек заключают в
себе известную форму, называемую именительным падежом, при
чём формальной их принадлежностью к данной форме является
самое отсутствие в них какой-либо положительной формальной
принадлежи остыо» . 14
Это отсутствие формы, по мнению Фортунатова, выполняет в
языке определённую функцию -- показывает соотношение этого
слова с другими словами. Идея функциональности формы, осно­
ванная на соотнесённости членов грамматической парадигмы:,
позволила Фортунатову представить формо- и словообразователь­
ные категории как микросистемы грамматической структуры,
помогающие осуществлять коммуникативную функцию языка..
Перед нами предстаёт не младограмматическое понимание языка, а
совершенно оригинальная концепция, легшая в основу современ­
ных направлений структурального и исторического функциона­
лизма.
В грамматике Ф.Ф. Фортунатов различает морфологию и
синтаксис, причём морфология рассматривает отдельные слова по
отношению к отдельным словам, а в синтаксисе изучаются формы
отдельных слов по отношению к употреблению их к словосо­

14 Ф.Ф. Фортунатов Избранные труды, т. П, стр., 137-138.

23
четаниях. равно как и такие формы языка, которые представляют
собой не формы отдельных слов, а формы словосочетаний.
В зависимости от наличия у полных слов форм словоиз­
менения и форм словообразования Фортунатов различает грамма­
тические и неграмматические классы слов. Под грамматическими
классами слов он понимал разряды (группы) слов, или имеющих
одну общую форму, или соотносительных между собой по
значению.
Грамматическим классом слов противопоставляются неграм-
матические, основывающиеся на классах значений слов. В.К. Пор-
жезинский разъясняет, что наиболее общими неграмматически ч и
классами слов являются слова названия, обозначающие либо
предметы мысли (стол), либо совокупность признаков этих
предметов (белизна), и слова - местоимения, обозначающие либо
предметы мысли в их отношении к речи (я, ты. этот), либо
отношение этих предметов к речи (который) и т.д.
Предложенную Фортунатовым классификацию грамматичес­
ких классов слов можно представить следующей схемой:

Слава
__ .

Частичные Междоме­ Непростые

тия или
сложные
. . . I T
полные
f
1 2 |3 4

С формами С форм ами Без форм

словообразо­ словоизмене­ словоизменения
вания ния (наречия)
 Критикуя традиционную классификацию частей речи, пред­
ставляющую, по мнению Фортунатова, смешение грамматических
и неграмматических классов слов, он предлагает свою класси­
фикацию частей речи, основанную на наличии или отсутствии в
слове формы.
Части речи, по Фортунатову, - это классы слов, различаю­
щиеся по значению, по способности сочетаться с другими словами
в предложении и выполнять определённые синтаксические
функции и по своим грамматическим функциям. Синтаксическими
свойствами частей речи определяется структура данного языка,
морфологическими - вся система грамматических форм. Фор­
тунатов рассматривает части речи как чисто формальные классы
слов. Он выделял полные, т.е. самостоятельные слова, имеющие
фэрмы словоизменения, и слова, не имеющие такой формы. Первые
в свою очередь он разделял на слова с формами склонения
(существительные), формами спряжения (глаголами) и слова,
которые, кроме форм склонения, имеют ещё формы согласования
(прилагательные). Вторые он делит на слова, имеющие формы
словообразования (большинство наречий), и слова, не имеющие

25
никакой формы (некоторые наречия и отдельные числительные).
По этой схеме получается, что местоимения и числительные не
являются отдельными частями речи; причастие относится к
прилагательному, а не к глаголу; деепричастие и инфинш ш
попадают в одну категорию с наречиями, т.е, категорию слов. ie
имеющих ни словообразования, ни словоизменения С о i »
стороны эго противоречит реальным фактам языка, а с другой яь
отмечает академик В.В. Виноградов, «попытка морфологической
классификации частей речи на основе форм словоизменения -ie
могла удаться, так как Ф.Ф. Фортунатов вкладывал чисто синтак­
сический смыс л в само понят Fie форм слово изменения» .15
Основная особенность формального подхода при классик] и
кации частей речи у Фортунатова заключается в том, v ш
отличительные признаки частей речи он сводил к одни /13
формальному критерию - наличию или отсутствию аффикс— г
словах. В этом отношении он предварил некоторые совреме! \ 1
структуралистские течения, не принимающие во внимание раз п \
ные критерии при определении и классификации грамматичен i
явлений. Задолго до Ф. де Соссюра у Фортунатова содержа >
указания на необходимость принимать во внимание существуют пг
в языке отношения. Когда Фортунатов обращал внимание :»
изучение формы слова и отношений, в которые эти фораы
вступают между собой, он предполагал в форме наличие <о j
жания - материального и формального, Эти положения, в какой к
мере предвосхитившие некоторые современного зарубежного
языкознания, были гораздо более прогрессивными в том отноше­
нии, что они основывались на языковом содержании, на языковом
значении и давали больше для исследования языка, чем изучение
только чистых отношений.
Деятельность Фортунатова .продолжалась до самой его кон ­
чины - 20 сентября 1914 г. Неожиданная смерть Фортунатова
глубоко потрясла, русских языковедов, отмечавших, что «русская
наука понесла тяжёлую утрату в лице Филиппа Фёдоровича. Его
смерть явилась полной неожиданностью... Лучший памятник воз­
двигнут Филиппу Фёдоровичу его ученики, если займутся рас­
пространением его оригинальных теорий в области индоевропей­
ского языкознания».

15 В.В. Виноградов Словообразование в его отношении к грамматике и лекси­

кологии. «Вопросы теории и истории языка» М., 1952, стр. 103.
26
 Глава III.
Общие проблемы языка в работах: И.А. Бодуэна Де Куртенэ

В чем. же заключается сила воздействия научных положений

этого гениального польско-русского языковеда на методику и
методологию основных положений современного языкознания?
Уже с юношеских лет Иван Александрович (Ян Игнацы
Нециспав) Бодуэн де Куртенэ (родился 1 марта 1845 г.) проявлял
интерес к: вопросам языкознания. Поступив в 16-летнем возрасте в
Варшавский университет, Бодуэн начал интенсивно заниматься
«физиологией звуков, сан скриптом, языком литовским и славян­
скими языками, в особенности собирал с большим усердием
материал для истории польского языка». 16 Результатом занятий по
польскому языку Бодуэн обобщил в ряде своих работ, в том числе и
в работе «Ei njge Fa lie der Wiling der Analog ue in der Polnilchen
Declination» (1868), в которой, «вопреки обычаям тогдашних
лингвистов, особенно внимание обращено на современное состоя-
if е польского языка... и впервые подчеркивается значительное
j }яние аналогии на звуковые изменении, т.е, впервые обращается
и^мание на психологические изменения в языке». 17 В 1870 г.
Бодуэн защитил диссертацию «О древнепольском языке до XIУ
столетия», не потерявший научного значения до настоящего
времени и был допущен к чтению лекций по сравнительной
грамматике индоевропеских языков в качестве приват-доцента.
После защиты докторской диссертации «Опыт фонетики резьян-
еких говоров» в 1875 г. Бодуэн де Куртенэ уехал в Казанский
университет, где и пробыл в течение девяти лет.
В казанский период интересы Бодуэна были сосредоточены на
двух основных вопросах: на фонетике в ее отношении к физио­
логии звуков и на сравнительной типолог ии. За это время из-за ряда
внешних обстоятельств Бодуэн не создал сколько-нибудь крупных
работ, но в программах лекций,, читанных в Казанском универ­
ситете, золотыми россыпями разбросаны его оригинальные мысли
в области фонологии и морфологии, в области типологии на разных
уровнях языка, В 1887 г. Бодуэн был избран членом Краковской

6 И.А. Бодуэн де Кургенэ. Автобиографическая заметка в «Критико-биио-

иркфическом словаре русских писателей и ученых» под ред. С.А. Венгерова, г. 1, 1897,
стр. 22
" М.Р. Фасмер. И.А. Бодуэн де Куртенэ. «Живая старина», 1906, стр. 136-137.
27
академии наук и через шесть лет, после русификации Деритского
университета, переселился в Краков. В университете Кракова
Бодуэн читал курсы антропофоники и общей фонетики, сравни­
тельной грамматики славянских, балтийских и германских языков,
вел семинар по Ригведе. К этому времени Бодуэн уже приобрел
европейскую известность. Он был избран пожизненным членом
Парижского лингвистического общества, поддерживал дружеские
связи и переписывался с Ф, де Соссюром, А. Мене., был лично
знаком с Г. Паулем и др. Как и Ф.Ф. Фортунатов, Бодуэн был
избран членом Финно-угорского общества. В Гельсингфорсе. 3
1£97 г. он был избран членом-корреспондентом Петербургской
академии наук, а в 1901 г. был назначен профессором по кафедре
сравнительного языковедения и санскритского языка.
В творческой деятельности Бодуэна наиболее примеча­
тельными являются казанский (1875-1883) и дерптский (1883-1889)
периоды его жизни, ибо в казанский период «оригинальность и
смелость творчества Бодуэна обнаруживаются в предельной
степени», 18 а дерптский период является «вершиной творческой
биографии Бодуэна, временем, когда его научный гений проявил
себя наиболее ярко и наиболее законченно», 19 и система взглядов
казанского периода несколько отличается от системы взглядов
дерптского периода.
Для понимания всей лингвистической концепции Бодуэна де
Куртенэ большое значение имеет рассмотрение его философских
взглядов, ибо хочет того исследователь 20или нет, в его творчестве
всегда проявляется философская основа, тем более что Бодуэн
считал языкознание философией языка.
Когда, например, Бодуэн де Куртенэ говорил, что «язык
существует только в индивидуальных мозгах, только в психике
индивидов или особей, составляющих данное языковое общество»,
что»... ни какой...язык вовсе не существует. Существуют как пси­
хические реальности одни только индивидуальные языки, точнее ~
игдивидуальные языковые мышления» п то все это на первый

18 А.А. Леонтьев. Творческий путь..стр. 12.

19 В.В. Иванов. И.А. Бодуэн де Куртенэ и типология славянских языков., И.А. Боду:ж
де Куртенэ». М., 1960. стр. 37.
И.А. Бодуэн де Куртенэ Избранные труды по общему языкознанию, г. 1*0 М.,
1963: Вв. е. яз.
21 Т.А Дегтярева. Краткий обзор лингвистических учений. «Проблемы изучс* > *
языка». М., 1957.
28
взгляд давало основания для обвинения его в идеализме, тем более
что и причину языковых изменений Бодуэн видел в законах
психических и социологических, отождествляя социологию с
психологией народов Исследователь лингвистического творчества
Бодуэна де Куртенэ А.А. Леонтьев справедливо подчеркивал, что
Бодуэн, признавая реальность языка в его индивидуальных
проявлениях в противовес абстрактно-социальному аспекту языка,
придерживался ограниченно-материалистической точки зрения,
Полагая, что человеческий мир представляет собой не что
иное, как совокупность социальных группировок, Бодуэн де
Куртенэ устанавливает, что у людей наличествует сходство
психических свойств и в этих свойствах заложены условия для
изменения языка вообще и для изменения языка данного племени
или данного народа, в частности. И языковые изменения возникают
не где-то в сферах подсознательного в душе человека, «а в
лингвистическом процессе, являющемся не чем иным, как
передачей языковых представлений от одного человека к другому».
Данное отношение И.А. Бодуэна де Куртенэ перекликается со
взглядами замечательного русского ученого А.А. Потебни, обще­
теоретическая концепция которого тоже окрашен психологизмом,
но психологизмом эволюционным, в отличие от психологизма
статистического, неподвижного, усвоенного младограмматиками от
Г. Штейнталя. Генезис языка Потебня выводил, основываясь на
психологической основе языкового творчества, из глубины инди­
видуальности, т.е. из души как начала, производящего все эти
Языковые явления. Но причину языковых изменений, по мнению
Пстебни, нужно искать не в глубине индивидуальности, так как «в
действительности язык развивается только в обществе, и притом не
только потому, что человек всегда есть часть целого, к которому
принадлежит, именно своего племени, народа, человечества, не
только вследствие необходимости взаимного понимания как
условия возможностей общественных предприятий, но и потому,
что человек понимает самого себя, только испытывая на других
людях понятность своих слов». 23.
Звуковые изменения, по Бодуэну, происходят в индиви­
дуальных психических системах, взятых как в отдельности, так и в

11 А.А. Леонтьев Общелингсистчеосие взгляды И.А. Бодуэна де Куртенэ.- Р.Я.,

Ха 6, cip. 116.
' А. А. Потебня Мысль и язык, Харьков, 1913 стр. 25.
29
совокупности, во время проявления произносительных и слуховых
представлений и во время воздействия на органы чувства.
Причем для концепции Бодуэна де Куртенэ в целом харак­
терно, что психический момент, присущий по его представлению,
только отдельному индивиду, и происходащие в речи индивида
языковые изменения объясняются психическими факторами.
Во всей философской концепции Бодуэна следует отметить
его стремление к монизму, причем монизму диалектическому,
приведшее его к пониманию языка как мира психо-социального.
Монистическое понимание языка как психо-социальной сущ­
ности, имеющей «коллективно-индивидуальное» или «собиратель­
но-психическое» существование, предп слагает, по Бодуэну,
наличие и нераздельность в языке индивидуального и общего:
«Индивидуальное является одновременно и общим, общечелове­
ческим». 24 Здесь уже не имплицитно, а совершенно ясно л
определенно становится проблема взаимоотношений индивидуаль­
ного и социального, общего и частного в языке, языка и речи, языка
и речевой деятельности. Кроме того, различая в языке вообще две
стороны, психическую и физиологическую, или иначе говоря,
цеэебрацию (мозговой процесс) и фонацию (звукопроизводство,
Бодуэн в языке каждой особи выделяет звук (духовные, мозговые
стороны) и говорение (внешняя, чувственная сторона,, соотношение
между которыми можно представить следующей схемой:

24 А.А. Леонтьев. Обшелингвистимескис взгляда И.А. Бодуэна де Куптенэ. - В.Я,,

195‘> , № 6 , с т р . 2 0 7 .
 Не отдав себе ясного отчета в том, каким является язык -
индивидуальным или коллективным, как соотносятся между собой
язык и речь, Бодуэн де Куртенэ, естественно, не мог ясно понимать,
как соотносятся между собой развитие языка и история языка. 25
И,А. Бодуэн де Куртенэ рассматривая историческое движение
языка как процесс последовательного перерождения одного
языкового строя в другой, а не как смену одной формы другой.
Языковед А.А. Леонтьев в результате исследования твор­
чества И.А Бодуэна де Куртенэ обратил внимание на то, что уже в
начале 1880-х годов у Бодуэна на месте двучленной системы встает
трехчленная система категорий: статика-динамика-история. Это
особенно сказывается при описании звуковой системы языка, где
под статикой понимается описание и исследование того, ^то
существует, без учета понятия изменчивости, т.е. каузальная часть
фонетики, а история констатирует изменения в языке и является
общественной социологической наукой. 26 В этой связи И.А. Бо­
дуэн де Куртенэ выдвинул четко сформулированные им принципы
относительной хронологии, теоретическое значение которых важно
до сих пор. При грамматическом рассмотрении языка необходимо
соблюдать хронологический принцип, т.е. принцип объективности
по отношению к совершенствующемуся во времени генетическому
развитию языка.
Идеи И.А. Бодуэна де Куртенэ об относительной хронологии
были развиты В.А. Богородицким в его курсах по сравнительной
грамматике индоевропейских языков, где он, указав на ряд
недостатков в сравнительно-грамматических исследованиях, пред­
ложил совершенно новую методологию этих исследований,
расширив ее содержание;. Выдвинутая Богородицким новая методо­
логия сравнительно-исторических исследований получила высокую
сценку Бодуэна де Куртенэ, указавшего, что «этот раздел курса,
сравнительной грамматики индоевропейских языков можно реко­
мендовать для прочтения не только всем начинающим языковедам.,
но даже более или менее известным специалистам в этой области
знания» . 27 ,

25 Ф И. Буслаев. О преподазании отечественного языка.-М., 1941, стр. 169.

26 А. А. Леонтьев. Общелингвистические взгляды И.А. Бодуэна де Куртенэ. - Е.Я.,
1959, №6, стр. 118.
27 И.А. Бодуэн де Куртенэ. Лингвистические заметки и афоризмы. - ЖМНП, 4, лр.
384.
31
 При изучений языкового развития Бодуэн с самого наняла
своей творческой деятельности четко разграничивал внешнюю и
внутреннюю историю. Уже в своей магистерской диссертации «О
древнеиольском языке до Х1У столетия» (1870) он писал: «История
языка представляет две стороны - внешнюю (географически -
этнологическую) и внутреннюю' (грамматическую). Материал для
внешней истории языка совпадает в значительной степени с
материалом для истории и истории литературы. Для внутренней же
истории языка материалом служит сам язык как предмет
исследования. В этой связи необходимо указать на интерес Бодуэна
к проблеме соотношения истории языка и истории литературы,
языка и литературы и языкознания и литературоведения. В
частности, история литературы, по Бодуэну, в значительной мере
совпадает с материалом для внешней истории языка, а внутренняя
история языка влияет на замедленное или ускоренное развитие
литературы.
В лингвистической концепции Бодуэна де Куртенэ привлекает
внимание его трактовки языка как системы. Этого вопроса касалксь
и предшествующие поколения учёных., в частности, В. Гумбольдт,
А. Шлейхер, младограмматики. В связи с рассмотрением значений
слов в древневерхненемецком языке Г. Пауль выделяет понятие
системы языкового строя.
В 1910-х гг. Бодуэн де Куртенэ идёт глубже в понимании
системы языка, выделяя в ней подсистемы фонетическую («фо­
нетическую структуру слов и предложений))), морфологическую
(«морфологическую структуру слов») и синтаксическую («морфо­
логическую структуру предложений»). Бодуэн понимал синтаксис
часть морфологии, как морфологию высшего порядка, считая
морфологию «душою языка» со своими уровнями. Эта подсистемы
в свою очередь подразделялись на микросистемы. Так, например, в
фонологии Бодуэн выделяет фонемы на низшем, среднем, высшем
уровнях с их специфическими особенностями.
Наряду с понятием системы языка у Бодуэна де Куртенэ есть
ещё понятие структуры языка, под которой он понимает морфо-
логию высшего порядка (морфемы, т.е. неделимые морфологи­
ческие единицы языка; единство, состоящее из морфем, или слова;
единство, состоящее из слов или грамматические предложения, и
т.д.) и которая является промежуточным звеном между
фонетической («план выражения») и семасиологической («план

32
содержания») сторонами. Такое понимание структуры языка в
применении только к одному из уровней языка (морфологи­
ческому) как совокупности элементов морфологии, пожалуй,
представляется у Бодуэна правильным: не вызывает сомнений и
утверзкдение Бодуэна, что структурность является одной из
специфических особенностей человеческого языка; однако навряд
ли можно согласиться с промежуточным положением структуры в
системе языка.'
Понятие системности языка у Бодуэна теснейшим образом
связано с понятием языка как системы знаков, но не выражающих
идей, как у Соссюра, а как совокупности «множества случайных
символов, связанных самым различным образом» (О зад. яз.1, 2С9)
«Подавляющая часть слов человеческого языка, - по Бодуэну
лишь случайно возникшие символы... И как раз эта случайность
есть характерная черта» (Чел. яз. И, 261-262). Особенности
человеческих слов как символов наиболее характерно проявляются,
по мнению Бодуэна, при сравнении со знаковыми системами,
используемыми для цен общения в других биологических общес­
твах, в частности среди животных. «Постоянные и неустранимые
различия между языком людей и «языком» животных составляют
следующие отличительные черты: 1) голоса животных неделимы,
неразложимы, сначала до конца однородны, без переходов от одних
звуков к другим; 2 ) голоса или звуки человеческого языка являются
голосами членораздельными и артикулированными» (Язык II, 73).
Основные особенности, отличающие знаки человеческого
языка от «языка» животных, - это отсутствие в нём «необхо­
димости, непосредственности и относительной неизменности» (О
зад. яз. I, 209).
При сравнении этих положений Бодуэна с выделяемыми
Соссюром особенностями знака оказывается, что случайность знака
у Бодуэна совпадает с произвольностью знака у Соссюра; Соссюр
приписывает знаку качества изменчивости, необходимости, то, что
отрицал Бодуэн де Куртенэ. И особенно важно отметить указание
Бодуэна на социальный характер языкового знака. Упрекая Н.В.
Крушевского за то, что он иногда смотрит на морфемы, корни как
на голые звуки, лишенные значения, Бодуэн замечает: « Если
можно составлять морфологические единицы (морфемы), слова,

28 Г.С. Щур О некоторых общих категориях лингвистики «Вопросы общего

языкознания» М., 1964

33
предложения и вообще речь, из простых, голых звуков, то, может
быть, в языке гоЕюрящей машины или фонографа, но никогда в
живом человеческом языке, в языке живых общественных существ»
(Нак. Круш. I, 182).
Концепция непреложности действия звуковых законов
вызвала горячую полемику, которая разгорелась не только между
представителями старого и нового направлений в языкознании, но
и встретила резкую критику дальновидных языковедов своего
времени. «Что касается меня, - писал в 1885 г. Гуго Шухардт, - то
мне... учение о непреложности фонетических законов представ-
ляется тормозом для дальнейшего развития науки...». 29 В русском
языкознании напористости младограмматиков в данном вопросе
противоборствовал И А. Бодуэн де Куртенэ, которого не удовлет-
воряла трактовка фонетических различий как «переходов» одного
звука, языка в другой.
В казанский период деятельности Бодуэн чётко осознаёт
необходимость выделения фонетических единиц, которые нельзя
отождествлять со звуками., К таким фонетическим единицам отно­
сятся когеренты и дивергенты, с одной стороны и коррелятивы и
корреспонденты - с другой. Поскольку звуки находятся в более или
менее близком соседстве друг с другом и между ними устанавли­
вается тесная причинная связь, то они находятся в отношениях
зависимости и различия. Комбинационную зависимость звуков
друг от друга или одного звука от другого Бодуэн называл коге-
ренцией; В когерентных отношениях находятся [ б. ]: [ б. ] [ ы ] :
[ и ] в был: бил. Эта комбинационная зависимость вызывает
комбинационные изменения, которые Бодуэн называет диверген­
цией. Дивергенты - это однородные, по приспособлению (гомоген­
ные) звуки, подвергающиеся комбинационным изменениям., ср.
лодка - лодочка, год - года ~ годовой, где [ m ] и [ g ] [ о ] [ А ] [ ъ ]
- дивергенты. Дивергенты отличаются от коррелятивов -
различных звуков на данном этапе развития языка, но имеющих
одно происхождение (исторические чередования звуков: г/ж в бегу
(бежать, к/ч в теку/течь и т.п.). Дивергенты и коррелятивы
отличались от корреспондентов, однородных по происхождению
звуков, сопоставляемых в области нескольких родственных языков:
р и f в латин. pater и англ. father «отец». Для таких фонетических

29 Г Шухардт О фонетических законах. Избранные статьи по языкознанию М., 1950,

стр. 48.

34
единиц, как коррелятивы и корреспонденты., которые нельзя
отождествлять со звуками, Бодуэн предлагает термин «фонема»,
определяя ее как «сумму обобщенных антропофонических свойств
известной фонетической части слова, неделимую при установлении
коррелятивных связей в области одного языка и корреспондентных
связей в области нескольких языков» (Нек. отд. 1, 121). В работе
Бодуэна «Некоторые отделы «Сравнительной грамматики» сла­
вянских языков» (1881) дается фонетическое определение фонемы:;
она понимается как обобщенное выражение всех антропофо­
нических свойств звуков, как фонетический тип: «знаки же фонем —
это знаки фонетических типов, знаки отвлеченностей, знаки
результатов обобщения, очищенных от положительно данных
свойств действительного появления или существования».
Примечательно, что, оперируя примерами чередования к/к” к/ё,
Бодуэн говорит о возможности обобщения определенных свойств
фонемы и в фонемы более общие, в фонемы высшего порядка». В
более поздних работах эта совокупность смыслоразличительных
признаков, общих для двух фонем, получила название
архифонемы30,
И.А. Бодуэн де Куртенэ отошел от прямолинейной эмпири­
ческой констатации младограмматиков в вопросе о соотношении
между звуковыми законами и аналогией. Он отмечал, что аналогия
не вступает в производство со звуковыми закономерностями, а
связана с ними, обращается к ним. Выдвинутое им в 1870 г.
положение об изменении основ или тем под влиянием изменений
двоякого рода - чисто фонетических и изменений под влиянием
аналогии - было настолько значительным для своего времени
открытием, что В.А. Богородицкий предлагал назвать его «законом
Бодуэна де Куртенэ» .31
Данные положения Бодуэна де Куртенэ о равноценной
важности анапогий и фонетических закономерностей получили
весьма полное и подробное освещение в трудах ученого -
лингвиста - В.А. Богородицкого, указывающего, что «процессы
аналогии в языке являются тоже закономерными, как и процессы
фонетические».
Работа И.А. Бодуэна де Куртенэ «Опыт теории фонетических
альтернаций» полна не только идей о регулярном чередовании

30 Н.С. Трубецкой. Основы фонологии. М., 1960, стр. 87,

п Л.О. Архива АН России. Ф. 898, од 1, № 41, Я. 93.
фонем в разных вариантах одной и той же морфемы, - идей,
приведенных к созданию морфологии, но и изобилует россыпями
типологических наблюдений, обобщение которых нагляднее пред­
ставляет Бодуэна как основоположника типологического изучения
языков в России. Уже в «Опыте...» он указывал, что «аналити­
ческому состоянию языков, характеризующемуся децентрали­
зующей тенденцией в области морфологии, морфологически е
корреляции чужды» ,32 в то время как традиционные альтернации,
происходящие из дивергенций, встречаются в некоторых гер­
манских языках, в латинском и чувашском, например чередования
с/ч. И вообще, по мнению Бодуэна, «вместо необоснованного
различия языков «флексивных» и агглютинативных следует гово­
рить... о различии между сочетаниями морфем друг с другом я
между психо-фонетическими альтернациями одних и тех же
морфем»3,3. Требование Бодуэна заменить морфологическую клас­
сификацию языков связано с его стремлением найти классифи­
кацию языков связано с его стремлением найти иные критерии
классификации языков, которые основывались бы не на пред­
взятой, «сомнительной», идее об исторической последовательности
языковых морфологических типов, а на выяснении сходства и
различия между ними.
Сравнение родственных языков в двух планах - статическом я
динамическом - с целью изучения фонологической и
морфонологической структуры этих языков легло в дальнейшем в
основу бодуэновского понимания сущности сравнительной
грамматики, которая занимается «сопоставлением и сравнением
структуры разных родственных языков». В подробной программе
лекций, читанных Бодуэном в Казанском университете в 1877/78
уч. году, дана типологическая классификация славянских языков по
двум структурным принципам - долгота ! краткость гласных и
морфологическая функция ударения, на основании которых Бодуэн
выделяет пять структурных признаков среди славянских языков:
1. Морфологически подвижное ударение... Морфологически
живая противоположность...слогов ударяемых и неударяемых -
сербо-хорватские наречия и говоры:

32 И.А. Бодуэн де Куртенэ. Избранные пруды по общему языкознанию, т. 1, М., 1963,

стр. 18.
33 Там же, стр. 25.

36
 а) чакавские, б) штокавские...
2. Ударение подвижно, но выражение противоположности
краткости или долготы возможно только в слогах ударяемых... -
Крайно-словенские (словенские наречия и говоры. Резьянские
говоры.. .)34.
3. Подвижное ударение без противоположности долгих и
кратких гласных... - Болгарские и русские наречия и говоры...
4. Сохранение противоположности долгих и кратких гласных
при потере подвижного ударения. - Чешско-словацкие наречия и
говоры...
5. Нет противоположности ни долгих и кратких, ни ударяемых
и неударяемых. - Лужицкое наречие и говоры. Польские наречия и
говоры, Кашубско-полабские наречия и говоры...»
Эта классификация языков до сих пор не потеряла своего
значения. Плодотворные идеи Бодуэна де Куртенэ о характе­
ристике языков по признаку долготы и краткости звуков в
славянских языках были развиты его учеником В.А. Богородицким
применительно к тюркским языкам.
С другой стороны, в статье «О задачах языкознания» (1889)
Бодуэн выдвинул идею о том, что сопоставительное (т.е.
типологическое) изучение языков, имеющее дело с определением
сходств и различий между языками, может основываться на
выявлении общего сходства состояния и изменения, «совершенно
независимо от исторических или генеалогических связей». При
выявлении общих структурных черт в неродственных языках
Бодуэн основной акцент делает на фонетическую типологию, так
как, по его мнению, «фонетический цемент» имеет большую
значимость. Наиболее характерным общим фонетическим призна­
ком, типичным для ряда языков (романских, германских, индий­
ских, семитических., финских и т.д.) является, по Бодуэну, консо-
натное чередование типа к/ч в пеку-нечём. Этот тип чередования
настолько общий, что его можно назвать «общечеловеческим
языковым явлением», или, иначе говоря, языковой универсалией.
Особенно подробно общие фонетические признаки, встречаю­
щиеся, в языках различного морфологического строя, не связанных
между собой генетически, разбираются Бодуэном в его известных
«Лингвистических заметках и афоризмах» (1903), представляющих

34 И.А. Бодуэн де Куртенэ. Подробная программа лекций в 1877-78 уч. году. Казань,
I \8‘ , стр. 144-145

37
собой критический анализ лингвистических трудов проф, В.А.
Богородицкого. Говоря здесь о морфологическом использовании
ударения в урало-алтайских и финно-угорских языках и индо­
европейских, Бодуэн отмечает, что основная разница между ними
закл ючается в том, что в урало-алтайских и ф и н н о -у г о р с к и х языках
ударении е падает на слоги синтаксически неделимых слов, в то
Bpeiv я как в некоторых индоевропейских языках ударение падает на
определенные морфемы, в противоположность другим морфемам.
Из других типологических особенностей в области фонети­
чески неродственных языков Бодуэн приводит исчезновение
звонких смычных, или сжатых, согласных в датском, средневерх­
ненемецком, эстонском и других языках, регрессивное направление
ассимиляции в индоевропейских языках и прогрессивное в финно-
угорских и урало-алтайских и т.д.
Указывая, что при сравнительной характеристике языков для
выяс нения их сходства и различий следует принимать во внимание
и морфологические различия между существующими языковыми
мышлениями, потому что они принадлежат к таким характерным
признакам, которые имеют общую значимость, пронизывают мор­
фологический строй языка, Бодуэн де Куртенэ заложил основы
морсэологической типологии. Характеристика языков по общим
морфологическим чертам, на его взгляд, была бы наиболее целе­
сообразной. Так, в одной из первых сопоставительных грамматик
родственных языков («Польский язык сравнительно с русским и
древнецерковнославянским», 1912) Бодуэн много места уделяет
морфологической типологии родственных языков, в частности
выяЕлению сходства в окончаниях склонений и спряжений слов, в
выражении перифрастических форм, различию в синтаксических
оборотах речи и т.д. Основные морфологические различия в
неродственных языках Бодуэн сводит к некоторым частным
наблюдениям, Так, он отмечает в программе лекций 1876/77 уч. г.,
что и индоевропейских языках преобладает глагольный характер, а
в урало-алтайских и финно-угорских (гуранских) языках - имен­
ной. Здесь мы встречаем у него такое замечание о равновесии
языковой системы, которое заключается в том, что «для воз­
награждения слабого развития самостоятельных глаголов туран-
ским языкам свойственно большое количество глаголов вспомога­
тельных» (Подр. Программа лекций в 1876/77 уч. г. 1, 104). Если
сравнить, как предлагает Бодуэн, это замечание с рассуждениями о
влиянии на язык социального и политического движения, различия
в социальном быту и в историческом движении вообще, то с
осторожностью можно предположить у Бодуэна наличие неявно
выраженных указаний на опосредствованное влияние на грам­
матику языка изменений в жизни общества.35
Утверждение В.А. Богородицкого о том, что характерную
черту семитских языков составляет согласование прилагательного с
существительным в роде, числе, падеже, Бодуэн допошяет
указанием на параллельность этого явления в индоевропейских
языках., с той только разницей, что «в арноевропейских языках
имеется грамматическая конгруэнция (согласованное) подчинение
слов с главным словом, в туранских же «строго логически»
«склоняется и спрягается» только главное слово, конгруэнция же
вовсе не существует» (подр. Прогр. Лекций в 1876/77 уч. г. 1, 104).
Здесь мы имеем прямое указание на синтаксическую типологию в
неродственных языках.
Приведенные выше отдельные наблюдения Бодуэна в области
морфологической типологии не обладают той глубиной и
обобщением, которые характерны для его наблюдений в области
фонетических сопоставлений в родственных и неродственных
языках, но они приближаются к тем требованиям, которые
представляет современное типологическое изучение языков.
Наряду с рассматриваемым выше сопоставительным изучением
языков на основе выявления их общих сходств и различий
независимо от исторических и генеалогических связей, Бодуэн
выдвинул следующий тип сравнения языков - «сравнение языков
по их географической, общественной и литературной смеж­
ности... географическое соседство, проживание сообща или впере­
межку, торговые и другие тому подпобные сношения, войны,
разного рода культурные влияния, даже на известном расстоянии,
как географическом, гак и историческом и т.д., - все это дает
основание для создания сравнительного рассмотрения двух или
более языков на исторической подкладке» .36 Е.Д. Поливанов
справедливо указывал,.что здесь у Бодуэна явственно проступает
идея языковых союзов, и в частности его интерес к балканскому
языковому смешению. Территориальная близость различных

3> В.А. Звегинцев Очерки по общему языкознанию М., 1960, стр. 284
36 Л. В. Щерба. О понятии смешения языков.- Избранные работы по языковедению и
фонетике, т.1?ЛГУ, 1958, стр.40
39
языков приводит, по Бодуэну, к появлению сходных ЯЗЫКОВЫХ
явлений* Так, в армянском языке наблюдаются звуковые и иные
особенности, характерные для других кавказских языков.
Результатом географической близости латышского (бал­
тийский язык) и эстонского (финно-угорский язык) было появление
в латышском языке особенностей, свойственных эстонскому:
ударение на первом слоге вместо подвижного, различие долгих и
кратких слогов. Особенно географическая близость отражается в
языках Балканского полуострова, где мы имеем «факт общего
существования пост-позиционного члена (т.е. после слова) в языках
болгарском, румынском, албанском, исчезновение инфинитива (Ср.
гр-ка слав. яз. П, 31). Возникновение этих общих черт в языках
различных типов, но территориально соприкасавшихся друг с дру­
гом, происходит, по мнению Бодуэна, в результате смешения звуков,
причем это смешение идет по линии наименьшего сопротивления.
Предложенный в данной работе Бодуэна синтез типологичес­
ких и сравнительно-исторических исследований был настолько
новым и смелым для своего времени, что эта новизна первоначально
не привлекала внимглия. Достаточно сказать, что в вышедшей спустя
30 лет книге А. Мейе «Сравнительный метод в историческом
языкознании» не только противополагается два вида сравнения, но и
делается вывод об. их несовместимости.37 И лишь представители
пражской лингвистической школы, унаследовав - с]реди многих
других - и эту идею Бодуэна, выдвинули тезис об объединении
сравнительного языкознания и типологии языка: «...сравнительный
метод должен быть использован гораздо шире; он позволяет вскрыть
законы структуры лингвистических систем и их эволюции*..
Эволюция славянских языков создает свою типологию, т,е.
группирует ряд взаимообусловленных явлений в одно целое» .38
Предложенное выше рассмотрение ряда лингвистических
вопросов у Бодуэна де Куртенэ не является исчерпывающим, ибо,
по справедливому замечанию А.А. Леонтьева, «взгляды Бодуэна
стали... неисчерпаемым источником развития для лингвистики XX
в. Он стоял на перекрестке множества дорог, указывая будущим
поколениям ученых правильный путь; не в тех или иных кон­
кретных идеях, а именно в этом заключается непреходящее
значение Бодуэна для современной науки.

37 А. Мейе Сравнительный метод в историческом языкознании М., 1954, стр. 18.

38 «Тезисы Пражского лингвистического кружка».- «Хрестоматия по истории
языкознания XIX-XX вв.» под. Ред. В А.Звегинцева. М., 1956, стр.428
40
 Глава IV.
Лингвистические труды А.А. Шахматова

Высокий уровень развития русского языкознания начала XX в.

нашел свое отражение в лингвистических трудах Алексея Алек­
сандровича Шахматова (1864-1920), посвященных исто рии
русского языка, диалектологии, лексикографии, современному
русскому литературному языку, истории восточных славян (всего
более 150 работ). Все эти проблемы объединяются вокруг одн ого
основного вопроса - и с г о р и и р у с с к о г о я з ы к а в с в я з и
с и с т о р и е й н а р о д а. Выдающийся советский языковед а:<ад.
В.В. Виноградов писан о своем учителе, что «в истории русской
филологии нет главы более яркой и волнующей, чем деятельность
Шахматова»39.
Юношеские годы Шахматов провел в Москве. У него рано
пробудился интерес к истории и языкознанию. Еще в гимназии он
занимается сравнительным изучением корней арабских, еврейских,
египетских, армянских, литовских, кельтских слов. Пятнадца­
тилетним гимназистом Шахматов знакомится с профессорами
Московского университета —В.Ф. Миллером, Ф.Ф. Фортунатовым,
Ф.Е. Коршем. Фортунатов отнесся к молодому филологу с
отеческой любовью, сразу заметив в нем большой тгшант. Шах­
матов начинает заниматься по программе, составленной для него
Фортунатовым.
Будучи сту дентом 1 курса историко-филологического факуль­
тета Московского университета, Шахматов печатает «Исследо­
вание о языке новгородских грамот ХШ и XIУ века» (1886), а на II
курсе пишет кандидатское сочинение «О долготе и ударении в
общеславянском языке», которое Фортунатов и Корш признали
«весьма удовлетворительным». После окончания курса Шахматов
оставлен в университете для подготовки к профессорскому зват ию.
Прочитав пробные лекции о составе «Повести временных лет»,
Шахматов приступает к преподаванию в Московском университете
в . качестве приват-доцента. В 1891 г. семейные обстоятельства
заставили Шахматова оставить университет и уехать земским
начальником в Саратовскую губернию. В 1894 г. он представил в
Московский университет свои «Исследования в области русской
фонетики». В отзыве о диссертации Фортунатов и Р.Ф. Брандт
:'9 Виноградов В.В. Алексей Александрович Шахматов. Пг., 1922, с. 5.

41
 посчитали возможным просить факультет о присвоении Шахматову
степени доктора наук (минуя степень магистра), поскольку его
фонетические исследования «открывали новую эпоху в построении
истории звуков русского языка».
С 1894 г. Ш аб атов --- академик. В 1906 г. он становится
председателем Отделения русского языка и словесности Академии
наук (ОРЯС). Г1о инициативе Шахматова был возобновлен выпуск
периодических изданий ОРЯС; он стал первым редактором
«Известий ОРЯС»; после смерти Я.К. Грота Шахматовым был
преобразован «Словарь современного русского литературного
языка», издававшийся Академией наук. В Комиссс по выработке
проекта реформы орфографии Шахматов трудился вместе с
Фортунатовым. Созданный под их руководством проект реформы
орфографии утвержден декретами Советского правительства в
1917-1918 гг.
Академическую деятельность Шахматов совмещал с активной
преподавательской работой. С 1908 г. в Петербургском универси-
, тете он читает курсы: введения в историю русского языка»
исторической фонетики, исторической морфологии, грамматики
современного русского литературного языка, сравнительной
грамматики славянских языков, великорусской диалектологии,
белорусского языка. В последние годы своей жизни Шахматов
читал в университете курс по синтаксису русского языка.
В научных исследованиях Шахматов использовал методы
Московской лингвистической шкорлм, развивал и уточнял многие
положения своих учителей (Фортунатова, Миллера, Корша).
Шахматов соединял в себе богатое воображение, страсть филолога-
исследователя, воспринятые им от Ф.И. Буслаева, со строгой
точностью лингвиста, характерной для Фортунатова.
Следуя учению Фортунатова о внешней истории языка и
социальной обусловленности его дифференциации и интеграции,
Шахматов пытается связать историю русского языка с истори­
ческим процессом образования русской нации и культуры. Развивая
традиционную для русского языкознания тему о связи истории
языка с историей народа, он изучает доисторическую эпоху в
жизни русских племен, этапы образования русского народа. В
таких работах, как «К вопросу об образовании русских наречий»
(1894). «К вопросу об образовании русских наречий и русских
народностей» (1899), «Очерк древнейшего периода истории

42
русского языка» (1915), «Введение в курс истории русского языка.
Ч. 1. Исторический процесс образования русских племен и наре­
чий» (1916), «Древнейшие судьбы русского племени» (1919),
Шахматов выдвигает теорию образования современных восточно-
славянских языков.
При изучении происхождения и развития восточнославянских
народностей и языков Шахматов не ограничивается данными
памятников русского, украинского или белорусского языков, а
воссоздает прарусскую и праславянскую формы, выявляет анало­
гии в индоевропейском праязыке. Большое значение придает Шах­
матов тем языковым фактам, возникновение которых «возможно
перенести в эпоху доисторическую... в историческую эпоху
русский язык раздробился, но в эпоху доисторическую он...
представлял известное единство»40.. При сопоставлении фактов
различных языков представляется важным вскрыть общие
элементы, имеющиеся в родственных языках, найти источники этой
общности, выяснить* дальнейшее развитие и видоизменение общих
форм, грамматических категорий, слов, звуков. Шахматова
привлекают факты, которые характеризуют родственные связи
языков, а не просто констатируют их близость или взаимовлияние.
Процесс образования восточнославянски?: языков в концепции
Шахматова выглядит следующим образом. Прародиной русских
(т.е. восточных славян) были зели, расположенные между
низовьями Прута и Днепра. В этих местах примерно в конце У в. -
в У1 в. происходит разделение юго-восточной ветви славянства на
восточную (прарусы) и южную. С этого времени начинается
самостоятельная история восточных славян и общерусского пра­
языка. Реконструкцию общерусского праязыка, не имевшего пись­
менности, Шахматов проводит на фонетическом уровне. Из круп­
ных фонетических изменений он выделяет следующие: 1 ) изме­
нение носовых гласных О и е в гласные чистого образованиями а;
2 ) изменение tj d i в ч и ж (*svetga >свеча, *tiudj > чужой); 3 ) смяг­
чение согласных перед гласными переднего ряда {сестра, н' изъко)\
4) образование полногласия и др.
В IX-X вв» восточнославянские племена занимали территорию
ог Черного моря до озера Ильмень, от Карпат до Дона. Обширность
этой территории неминуемо должна была привести к распаду
общерусского этноязыкового единства. Шахматов предполагал, что
40 Шахматов А.А. Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916, ч. 1, с. 14
43
еще до начала IX в. общерусский праязык распался на южное и
северное наречия: С этого же времени начинается новый период в
истории восточнославянских племен - древнерусский. Шахматов
отмечает условность границ между общерусским праязыком и
древнерусским языком.
Впоследствии Шахматов отказался от деления общерусского
праязыка на два наречия: в 1899 г. он выделяет уже три наречия
(основываясь на состоянии современных восточнославянских
языков и диалектов) - севернорусское, ю»:норусское- и восточно-
русское (среднерусское). Эти наречия обособились с того времени,
когда прарусские племена начали свое .движение из среднего
Поднепровья в основном на север и восток. Часть племени осела в
верховьях Днепра, Волги и Западной Двины, затем в бассейне озер
Ильмень и Чудского. В IX в. эти племена заняли земли между
Екхлгой и Окой. Севернорусы представляли собой политический
племенной союз, в который входили, по Шахматову, и финно-
угорские племена меря, весь, чудь, мурома. Господствующими в
этом племенном союзе Шахматов первоначально предполагая
кривичей, заселивших Суздальскую землю Однако позже таким
основным племенем от считал славян, живших там ранее. Эти столь
различные гипотезы объяснялись тем, что у Шахматова не было
фактического языкового материала.
Севернорусское наречие унаследовало от общерусского
праязыка оканье, взрывной г. При продвижении ка север север-
норусы сталкивались с ляшскими племенами (которые продви­
нулись далеко восток из районов современной Полыни). От них
сев зрнорусы заимствовали некоторые языковые особенности:
цоканье, отчасти смешение свистящих и шипящих (с и ш, з и ж),
гп кл на месте общеславянских dl tl, сохранившихся в псковских и
некоторых других северных говорах. Позднее границы распрос­
транения древнего севернорусского наречия несколько изменились.
В Поочье формируется южнорусское наречие. Современное
состояние украинского языка и его говоров Шахматов механически
переносит в глубь времен. Древние южнорусы, по его мнению,
распались на южные племена (уличи, тиверцы и волыняне) и
северные (дулебы, поляне и древляне). Под натиском кочевников
важные племена отступают на север, тесня северные племена»
После разгрома татар южнорусы покинули среднее Поднепровье,
отступили на север. Но в XIУ в. южнорусы переходят через Днепр,.

44
продвигаются на Полтавщину. В ХУ в. киевское княжество прос­
тирается до Донца и Черного моря; южнорусы (украинцы)
представляю-т собой, тесное этническое единство. Современные
диалектные группы Шахматов объясняет делением древних
южнорусских племен. Он говорит, что прямых потомков полян,
д ювлян, северян можно признать в населении северных уездов
К 1евгкой губернии и современной Волыни, южных уездов
Черниговщины и северной Полтавщины.
Южнорусское наречие существовало до середины ХШ в. В
XIII в. восточнорусы, двигавшиеся от кочевников на запад,
занимают все северное Поднепровье и современную Белоруссию.
Специфические южнорусские языковые явления возникают в ХП
в.: 1) на месте группы «согласный + j» образуются удвоенные
согласные (свыння); кы, гы, хы переходят в ки, хи с мягкими задне­
язычными, которые позже в украинском языке отвердевают; 3) л в
конце слога изменяется в Y и др. С середины ХШ в. наблюдаются
такие явления, как отвердение согласных перед гласными
переднего ряда и, е, переход сочетания «мягкий губной + а» в
«мягкий губной + /а» (мъясо, пьятъ) и т.д. Начинает форми­
роваться малорусское наречие (украинский язык).
Сложнее судьба восточнорусского (среднерусского) наречия.
Уже само колебание в употреблении терминов показывает,, что для
Шахматова неясно было происхождение этого наречия -
восточнорусское наречие должно было бы занимать восточную
окраину древнерусской земли, а сред,нерусское - промежуточное
положение между севернорусами и южнорусами. В первом случае
территория современной Белорусси и исключается, во втором
случае, наоборот, входит. Первоначально Шахматов считал, что из
«общерусского пранарода».выделились среднерусы - дреговичи,
радимичи., вятичи и северяне. Потом среднерусы распались
(Шахматов не уточняет, когда и каким образом) на две ветви;
западную (дреговичи, радимичи, вятичи) и восточную (северяне).
Двигаясь на Восток, радимичи и вятичи увлекли за собой
балтийское племя голядь, жившее по реке Протве. Позднее
Шахматов объявляет радимичей и вятичей ляшскими племенами. С
одной стороны, он утверждает, что северяне (восточная часть
среднерусов) под защитой хазар продвигаются на юго-восток,
колонизируют Подонье и северное побережье Азовского моря,
основывают Тьмутаракань,. С другой стороны, Шахматов относит

45
северян к южнорусам, заселяя на место северян вятичей, В этом'
случае остается неясным, кто же заселил Подонье и Тьмутаракань
В связи с произвольностью определения передвижений восточнг
(средне)руссов Шахматов неоднозначно решает вопрос и о проис­
хождении белорусской народности и белорусского языка. Перво
начально он предполагал, что основу белорусской народности
составляли западные среднерусы (драговичи и радимичи).
С переходом же е к гипотезе о восточно-русском наречии
происхождение белорусов Шахматов объясняет совершенно иначе
Сначала на территории Белоруссии проживали ляхи (дреговичи и
рад имичи), которые в Х-Х1 вв. ассимилируются южнорусами. В
XIII в. вятичи приносят в Белоруссию аканье и другие восточно­
русские языковые особенности. Таким образом, белорусы
образовались из древнеполъеких, южнорусских и восточно-русских
племен, и белорусский язык в основе своей имеет древнее
южнорусское наречие (с ляшским субстратом), испытывавшим
сильное влияние древнего восточнорусского наречия. Однако в
последние годы своей научной деятельности Шахматов уже
полагай, что безымянные юго-восточные племена Дона и При­
азовья, продвигаясь в северо-западном направлении, достигают
современной Белоруссии, где смешиваются с ляхами-радимичами,
южнорусами-дреговичами (дреговичи здесь, уже не ляхи) и север-
нерусами-кривичами. В результате этого смешения возникают
бедорусы.
Из краткого изложения гипотезы Шахматова о происхож­
дении восточнославянских языков видно, что он придает слишком
большое значение фактам непрерывной дифференциации, которая
вызывалась расселением одноязычного населения, утратой кон­
тактов между разделившимися племенами. В то же время
Шахматов допускал и интеграцию, смешение близкородственных
диглекгов. В построении этой гипотезы у него явственно
ощущается влияние теории «родословного древа» А. Шлейхера,
хотя ему не чужда была и «теория волн» И. Шмидта (например, в
трактовке происхождения белорусского языка). Основной
недостаток гипотезы заключался в том, что Шахматов переносил
систему современных диалектных отношений в глубокое прошлое,
не обосновывал хронологии исследовавшихся им явлений, не
учи тывал сложности исторического процесса образования русского
языка в эпоху позднего феодализма. Поэтому его лингво­

46
историческая гипотеза образования восточнославянских языков
:казалась в значительной степени схематичной, но не лишенной
размахи и творческой выдумки. Известный советский языке вед
С.П. Обнорский писал о своем учителе: «.. .Шахматов знал за собой
способность к гипотетическим построениям и, видимо, дорожил
этой способностью. И действительно, гипотеза, даже неверная,
будит мысль, которая и исправит в конце концов ее, если она
неверна. И сам Шахматов не любил типа ученых, корпящих над
одними фактами и не решающихся из-за них к выводам, и,
напротив, из малого количества данных, требовал выводов, ждал
предположений, пусть даже предварительных, но все же
раздвигающих путь к абсолютной истине»41.
Шахматов был первым учёным, который, следуя заветам
Буслаева и Срезневского, проследил «историю» происхождения и
развития восточнославянских языков и народностей, начиная о" их
индоевропейских предков и кончая современностью. Эта «исто­
рия», естественно, не лишенная недостатков, вызвала оживлённую
полемику.
В 1921г. с: гипотезой о происхождении восточнославянских
языков выступил польский учёный Т. Лер-Сплавинский, который,
критикуя Шахматова, сам недалеко ушёл от его схемы. В 1925г. к:
этой проблеме обратился Н.С. Трубецкой, который вместо
шахматовского деления общерусского языкового единства на три
первоначальных древнерусских наречия предложил деление на
юго-западный и северо-восточный диалекты. Над проблемой
происхождения восточнославянских языков работал замечательный
русский славист Б.М.Ляпунов. Он предполагал, что диалектов
общерусского языка было много (а не два и не три). Этой же точки
зрения придерживается и учёный Р.И. Аванесов, который в работе
«Вопросы образования русского языка в его говорах» скептически
пишет о возможности реконструкции восточнославянских диа­
лектов древнейшей поры.42 Как считает Аванесов, в эпоху
племенного строя у восточных славян должно было быть мгого
диалектов. Племена были неустойчивыми этническими единицами.,
находились в постоянных передвижениях. Воз никнове ни е

41 Обронский С П. Памяти акад. А.А. Шахматова. - Изв. ОРЯС, (1920), 1922, т. 25, с
463.
42 Вестник МГУ, 1947, №9
47
 феодализма и становление территориальных диалектов привели к
полному разрушению старых племенных диалектов.
Восточнославянским языкам гюсвящеяы монографии извес­
тного языковеда Ф.П. Филина «Образование языка восточных
славян» (1962) и «Происхождение русского, украинского и
белорусского языков» (1972), сочетающие в себе шахматовскке
размахи смелость мысли со строгим анализом языкового материала
и хронологии его развития. Филин считает, что древний
общеславянский язык распадался на ряд племенных диалектов.
Общеславянские реконструируемые явления возникли в эпоху
распада родового общества и расселения славян на обширных
территориях. Все предшествующие деления общерусского пра­
языка на диалекты обладают, по мнению Филина, двумя
недостатками: Г) опираются лишь на немногие признаки фоне­
тических различий, вовсе не исчерпывающие диалектного
разнообразия древнерусского языка, и 2 ) исходят из наличия
праязыка, что предполагает наличие диалектов или диалектных
, групп с более или менее чёткими границами между ними, На
самом деле, таких монолитных диалектных единиц в
древнерусскую эпоху не существовало. Существовал единый язык
восточнославянской (древнерусской) народности, которы й в
разных местностях имел диалектные своеобразия. В эпоху
восточнославянских племён и образования древнерусского
государства не было ещё зачатков русского, украинского и
белорусского языков, поэтому нет оснований говорить о членении
древнерусского языка на два или три чётко противопоставленных
диалектных массива
Великая заслуга Шахматова - историка русского языка
заключается в том. что он предложил комплексный метод изучения
явлений языка, заключающийся в том, что собственно линг­
вистическое изучение он стремился связать с социальными
причинами передвижении я: племен, с их историей, культурой.
Конечной целью исторических исследований Шахматова, по
словам акад. Виноградова, «было восстановить общерусский
праязык - подробно и точно., как живой, и сделать ясным весь
процесс его диалектологических дроблений и скрещений во всех
частях и во все эпохи» 43.

43 Виноградов В.В. Алексей Александрович Шахмато», с. 42.

48
 Другой областью научных исследований, которой Шахматов
уделял много внимания, был синтаксис русского языка. В центре
синтаксических исследований Шахматова («Синтаксис русского
5?зыка», вып. 1-2, 1925-1927) стоит п р е д л о ж е н и е как
словесное выражение единицы мышления. Именно через
предложение реализуется связь языка и мышления, ведь «язык в
своих элементах зародился и развивался в составе предложения,
ибо предложение является единственным способом обнаружения
мышления в слове» 44 Шахматов поддерживает мысль А.А.
П.отебни о первичности предложения: «...в языке бытие получили
сначала предложения; позже путем расчленения предложений,
основанного на взаимном их сопоставлении и влиянии, из них
выделились с л о в о с о ч е т а н и я и с л о в а для
самостоятельного (хотя весьма ограниченного и случайного) бытия
» употребления (обычно же слова и словосочетания обретаются в
составе предложения)».
Особенностью лингвистической концепции Шахматова явля­
ется то, что он не рассматривает важнейший методологи чески Гг
вопрос о связи языка и мышления отдельно (связь языка и
мышления он, конечно, признает). Язык неотделим от мысли и не
может поэтому стать предметом, объектом мысли. Это происходит
н силу' того, что язык является орудием мысли: человек мыслит
словами, т.е. элементами языка. Шахматов считает, что вне связи с
мышлением могут изучаться только звуки, поэтому фонетика не
требует психологического обоснования. Однако позже он делает
оговорку, что звуковые изменения должны быть поставлены в связь
с психологическими явлениями. Следует сказать, что уступка
Шахматова психологическому направлению в фонетике навряд ли
составляет сильную сторону его системы взглядов. Однако в
большей мере этот психологизм взаимосвязи языка и мышления
сказался в синтаксических построениях Шахматова.
Пытаясь установить логико-психологическую природу гои
единицы мышления, словесным выражением которой является
предложение, Шахматов выдвигает понятие п с и х о л о х и ч е с к
о й к о м м у н и к а ц и и, он говорит, что «психологической
(зоновой нашего мышления является тот запас представлений,
который дал нам предшествующий опыт и который увеличивается
текущими ..нашими переживаниями; психологическою же оснозой

44 Цит. По кн.: Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

49
 предложения является сочетание этих представлений в том особом
акте мышления, который < .,> мы назовем к о м м у н и к а ц и е й».
Поэтому Шахматов определяет коммуникацию как сочетание двух
представлений, приведенных движением воли в предикативную
(т.е.. определяющую), в частности зависимую, причинную
генетическую связь.
В самом начале XX в. учение Шахматова о коммуникации
было крупным вкладом в развитие общей синтаксической теории,
так как выдвинутая 1". Паулем теория о психологическом субъекте
(подлежащем) и предикате (сказуемом) потерпела крах. По
Шахматову, субъект и предикат имеются не только в психо­
логическом суждении, но и в других психологических комму­
никациях. Шахматов: пытается найти понятие, которое обобщило
бы не только типы словесных предложений!, соответствующие
суждениям, но и другие единицы мышления. Таким всеохва­
тывающим понятием и явилась коммуникация. Коммуникация
шире, чем суждение, поскольку суждение содержит лишь
ь утверждение или отрицание чего-нибудь, а к коммуникации
относятся и другие виды сочетания представлений, приведенных ?
зависимую или причинную связь. Под понятие коммуникации,
таким образом, Шахматов подводит самые разнообразные
предложения, в том числе и предложения с сильной эмоциональной
нагрузкой (Уходите!; Посидел бы ты с нами! И т.п.). Само понятие
предложения становится очень широким, охватывает почти все
существующие в русском —да и не только в русском - языке виды:
предложений.
Обычным посредником между коммуникацией и предло­
жением, в котором коммуникация находит свое выражение,
Шахматов считает в н у т р е н ю ю речь. Внутренняя речь - это
«облеченная в слуховые, частью зрительные знаки мысль»,
Внутренняя речь конкретизирует сложные расплывчатые образы,
которые сочетались в коммуникации. «....Внутренняя речь, - пишет
Шахматов, - главный материал свой заимствует из звуковых
представлений о. словах, оперирует., следовательно, слуховыми
знаками; но вызвавший ее психологический акт (коммуникация)
может сообщить ей не только эти слуховые знаки но также и
ряд других элементов, в виде представлений об отношениях и
чувствах, вызываемых таким сочетанием». Сложный физиолого­
психологический процесс, происходящий в голове человека.,
х арактеризуется как процесс преобразования, разложения
сочетавшихся образов на соответствующие элементы, вследствие
чего в процессе мышления сама коммуникация приобретает и
возможность обнаружения. Этот процесс проходит постепенно:
г стихологические комплексы вступают в связь со звуковыми
о Зразами внутренней речи, отчего волевые импульсы, внутренние
побуждения, обусловленные нервной деятельностью, обнаружи­
ваются в речи. Свое начало «коммуникация получает за пределами
внутренней речи, но завершается она в процессе внутренней речи,
откуда уже переходит во внешнюю речь.».. Таким образом,
Шахматов пытается раскрыть сложнейший процесс зарождения и
последовательного формирования речи-мысли, предвосхищая
современные исследования характера мыслительных процессов и
структур, которые они образуют и которыми они функционируют.
Коммуникация, тесно связанная с внутренней речью,
представляет собой категорию речевого мышления, и в этом ее
особенность. Шахматовская коммуникация свидетельствует о
взаимосвязи языка и мышления, потому что, с одной стороны, она
«отражает на себе...глубочайшие недра человеческой психики, а с
другой -- те внешние средства, которыми она обнаруживается, т.е.
звуковые представления о словах».
Вместе с тем в учении Шахматова, о коммуникации
наблюдаются и внутренние противоречия, и неясности. Прежде
всего неясна связь между представлениями психологической
коммуникации» Шахматов определяет ее то как причинную или
зависимую, то как генетическую, то как вообще определяющую.
Такое широкое понимание связи позволяет подводить под понятие
коммуникации самые разнообразные предложения. В силу этого
понятие предложения принимает настолько всеобъемлющий
характер, что оно может быть приложимо к языкам разных систем
на разных этапах исторического развития. За этой глобальностью
определения коммуникации теряется ее специфика. Шахматов на
основе психологической коммуникации анализирует только
двусоставные предложения, упрощая тем самым синтаксический
строй русского языка. Кроме того, как отмечал акад. Виноградов,
шах матовс кое учение о коммуникации совсем не принимает во
внимание категорию модальности, т.е. отношение высказывания к
действительности. Неясно у Шахматова представлено и соот-
ношение между коммуникацией и предложением, между членами
коммуникации и членами предложения45.
С одной стороны, Шахматов пишет: «Предложение соот­
ветствует коммуникации, ни в коем случае, впрочем, не вос­
производя ее сколько-нибудь точно; Зто дает основание думать, что
по существу не может быть противоречия между природе!]
предложения и коммуникации, но, конечно, не в отношениях
материальной природы первого к психологической природе второй,
а б отношениях смысла, значения предложения и психологической
природы коммуникации». С другой стороны, в черновых набросках
он отмечает отсутствие соответствия между формой предложения и
внутренним составом вызвавшей его коммуникации. Такое
соответствие достигается только между результатом всего
предложения и совокупностью содержания коммуникации.
Поскольку нераскрытым оставалось содержание коммуни­
кации, то неясно было и то, в чем должно состоять соответствие
значения предложения психологической природе коммуникации,
Шахматов утверждает, что можно настаивать на прямом
соответствии целого состава предложения внутреннему единству
коммуникации, но нельзя говорить о прямом параллелизме между
членами предложения и членами коммуникации (члени
предложения не могут быть отвлечены от членов коммуникации, но
и прямого соответствия между ними нет). Существенное различие
между членами предложения и членами коммуникации Шахматов
видит в «конкретизме членов коммуникации и расчлененности
предложения». Например, предложению Испуганная, нами ворона
взлетела на высокую липу соответствует коммуникация, субъектом
которой является испуганная нами ворона, а предикатом -- взлетел а
на высокую липу. Двум членам коммуникации, выражающим
психологический субъект и предикат, соответствует шесть членов
предложения. Несоответствие словесного высказывания субъекта с
предикатом, т.е. коммуникации, восполняется интонацией
предложения, особым произношением слов и словосочетаний.
Вгервые выдвинутая в русском языкознании в синтаксических
грудах А.В. Добиаша роль интонации в оформлении предложения
получила в синтаксической концепции Шахматова дальнейшее
развитие.

45 См.: Виноградов В.В. Избр. труды. Исследования по русской грамматике. М

19 / 5, с. 363.

52
 Вопреки мнению Потебни, считавшего невозможным дать
определение предложения, Шахматов был убежден в возможности
сформулировать общее определение предложения, приемлемое для
всех языков исторического развития. Шахматов выступает против
ч к:'ло психологического определения предложения, даваемого
н стример, Паулем (Пауль определял предложение как языковое
выражение того, что в душе говорящего произошло сочетание
н ‘скольких представлений или групп представлений). Не согласен
0 1 и с мнением немецкого психолога В. Вундта о том, что
предложение - это языковое выражение произвольного расчле­
нения целого сложного представления на составные части.
Подобные определения, по мнению Шахматова, игнорируют
существо предложения, которое заключается в том, что
предложение - это прежде всего единица человеческой pevn,
и предающая словом (или словами) готовый акт мышления.
.Шахматов протестует и против узкограмматического определения
л редложения, согласно которому для признания слова или
сочетай ия слов грамматическим предложением требовалось
языковое выражение законченности. Он возражает против поисков
г )й законченности в морфологических категориях, например,
глагола,,
Поэтому Шахматов считает необходимым дать такое
; ределение предложения, которое позволило бы объединить оба
1 и яака - логико-психологический и грамматический. Наиболее
г ; }1ным определением предложения, обоснованным Шахматовым,,
ираяется следующее:
«Что же характеризует всякое предложение, что является
определением предложения вообще?» - спрашивает Шахматов. -
</'оглашаясь вообще, - отвечает он, 0 что предложение как акт
грамматический должен найти грамматическое определение, я
думаю, однако, что в данном определении должно быть прежде
всего выражено отношение словесной формы к соответствующему
психологическому акту. Определение предложения, как и всякой
вообще словесной формы, должно исходить из того, что слова -.это
знаки, для выражения мысли. Поэтому определение предложения
должно прежде всего установить - для какого именно
пс ихол огического акта оно является знаком, а кроме того, указать,
что именно предложение отличается от других словесных форм:
^ деп-ных слов, словосочетаний, речи, языка вообще. Правда,

53
 такое определение будет весьма общим, а потому ему мог бы быть
брошей упрек в бессодержательности, но это только в том случае-,
если им не может быть предусмотрено то существенное отлична
которым определяется индивидуальный строй каждого языка,
присущие каждому языку особенности, отличающие его от
особенностей других языков, для н е т типичные, свойственные
именно ему. Приняв это во внимание, я определяю предложение
как единицу речи, соответствующую единице психологического
мышления, т.е. соответствующую коммуникации.., и определяю
его, с другой стороны, как целое. Первая часть данного
определения является действительно весьма общей, применимой ко
всякому вообще языку, а потому «бессодержательной», но вторая
часть определения, характеризующая его как грамматическое
целое, указывает на то, что предлагающий это определение имеет в
виду определенный язык, ибо грамматическая цельность возможна,
в каждом языке только при определенных условиях» 46
В тексте Синтаксиса Шахматов даёт несколько определений
I предложения, постоянно подчёркивая его грамматическую
целостность, но, к сожалению, не раскрывая,, что же он пен? mi
под «грамматическим целым». Одним из способов выра^с *■
целостности, законченности предложения он считает интонацию,
особые условия произнесения данного слова или словосочетания:
«эти условия, это интонация [являются] грамматическим и
факторами и должны быть предметом изучения грамматики; дтя
разных языков они различны; для русского языка только ука­
занными грамматическими факторами и определяется закончен­
ность словесного выражения»47. Именно темп и интонацию
Шахматов называет главными грамматическими средствами для
образования законченных единиц речи, в том числе и предложение.
Однако интонация и темп не находят своего отражения в
письменной речи, и вышеприведённые замечания относятся только
к устной речи. Об этом упоминает и сам Шахматов: «Определение
предложения, как и вообще весь синтаксис, имеет в виду ж и в у о
ч е л о в е ч е с к у ю. р е ч ь , а не то несовершенное и бедное
отражение, какое она получает на письме»48. К этому положению

46 Пит. По канн.: А.А. Шахматов. (1864 - 1920). Сб. статей и материалов. М.-Л.. '
323-324.
47 Там же, с. 328
48 Там же, с. 327

54
г о и мыкает и другое замечание Шахматова: «... в письменной речи
предложениями могут признаны только те написания, которые
могу г найти себе соответствие в живой речи, только те написания,
которые действительно являются или могут явиться передачей
живого слова»49.
В шахматовском учении о предложении строй языка и
словесное выражение выступают, таким образом, совершенно
разобщёнными, и универсальность определения предложения
оказывается в значительной мерз сниженной ограничением задач
синтаксиса только синтаксисом устной речи с преобладанием
характерных для неё односоставных предложений. Синтаксис
сложного предложения оказался вне синтаксических построений
Шахматова. В связи с этим следует признать справедливость
замечания акад. Виноградова:
«... Шахматов, с одной стороны, теоретически как будто бы
выступает на борьбу с абстрактным, традиционным, формально­
логическим подходом к изучению предложения. Но, с другой
стороны, он- в противоположность Потебне - в области синтак­
сического исследования становится на явно антиисторическую
точку зрения. Теоретическая база синтаксической концепции
Шахматова крайне противоречива и методологически неустойчива.
< ...> Тем не менее .значение синтаксических работ Шахматова в
истории русского языкознания очень велико. В Синтаксисе Шах­
матова впервые собран колоссальный материал,, характеризующий
поразительное разнообразие синтаксических конструкций совре­
менного русского языка, особенно в кругу р(1зных типов предло-
еиия. Шахматовым впервые была сделана попытка найти в этом
разнообразии стройную систему, тщательно описать и охарактери­
зовать разные виды предложений. Многие конкретные наблюдения
и соображения Шахматова в области современного русского
синтаксиса предложения и синтаксиса словосочетания сохраняют
свою ценность, своё значение для нас»50.
Одним из вопросов, привлекших внимание Шахматова, был
вопрос о классификации частей речи в русском языке («Курс
истории русского языка», ч. 1-3, 1910; « Очерк современного
русского литературного языка», 1913). Начиная с 80-х годов XIX в.
русском языкознании сложились два подхода в понимании задач

49 Там же, с. 331

5(1 Виноградов В.В. Избр. труды. Исследования по русской грамматике, с. 373*41,9

55
морфологии русского языка. Согласно первому из них (представ­
ленному в трудах Греча, Востокова, Буслаева, Давыдова, Потебни и
др.), морфология понималась как такой раздел языкознания, в
котором описывались структурные особенности разных част/й
речи как в их формировании (включая словоизменение каждой
части речи), так и в словообразовании. Другой подход был
предложен Фортунатовым, который стремился построить морфо­
логию на понятии «формы слова» как внешнего выражения грам­
матического значения в строе отдельного слова. Ученики Фор­
тунатова (В.К. Поржезинский, Д.Н. Ушаков и др.) при морфо­
логической классификации слов исходили из признания в рус» \
языке слов склоняемых, слов склоняемых с формой согласов;- н i>
роде, слов спрягаемых, т.е. основывались на различиях (].о1...
словоизменения, на распределении всех форм русского языка но
системам склонения и спряжения, на наличии или отсутствии в
слове форм.
Шахматову предстояло решить, какое из этих двух направ­
лений развивать. Первоначально Шахматов склонялся к
морфологическому принципу классификации частей речи, давая
своё определение понятия грамматической формы, под которой он
понимал «разные виды слова, отличающиеся между собой своим;
формальным значением (познаваемым только из связи с другими
словами)»51. Формальные значения как более абстрактные
противопоставлялись реальным (т.е. лексическим) значениям,
возникающим в мышлении в результате знакомства с внешним
миром. Три главные категории реальных значений, связанные со
словами русского языка, объединяются терминами ~ имя
существительное, имя прилагательное и глагол. К ним Шахматов
присоединял и четвёртую категорию - местоимение. Таким,
образом Шахматов отходит от фортунатовской классификации
слов, основанной на форме слов, и привносит новый момент ~
семантический признак (реальное, лексическое значение слова). 3
«Синтаксисе русского языка», выдвигая семантический критерий ,
он отмечает, что семасиологическое основание для классификации
частей речи является более важным, поскольку разграничению
частей речи соответствует различная природа наших представлений
о предметах и явлениях внешнего мира, их качествах, свойствах,
действиях или состояниях.

51 Из трудов А.А. Шахматова по современному русскому языку М., 1952. с

56
 По Шахматову в русском языке 14 частей речи. Он выделяет
знаменательные (существительное, глагол, прилагательное, наре­
чие) и незнаменательные (местоимение, числительное, местоимен­
ное наречие) части речи. Широко представлены в его концепции
служебные слова - предлог, союз, связка, частицы и даже префикс.
Местоимение Шахматов считает заместителем предмета или лица.
Поэтому местоимение воспринимается им не как одна часть речи, а
как сочетание частей речи. Отдельное место у Шахматова
•ан имают междометия.
Морфологию Шахматов определяет как учение о граммати­
ческих категориях частей речи вообще и о грамматических формах
вменяемых частей речи в частности. Изменяемость - неизме-
1 ясмость, по Шахматову, - вторичные свойства, обусловленные
з сальным (лексическим) значением слов. Признавая морфологи­
ческие отличия одной части речи от другой, Шахматов в то же
время выступал против деления слов на грамматические классы на
основе морфологического принципа, поскольку в языке сущес­
твуют отклонения от этого принципа (так, в русском языке наряду
со склоняемыми имеются и несклоняемые существительные).
Значит, невозможно определять существительное как част речи,
изменяющуюся по падежам. Кроме того, в составе глагольных
форм имеются формы спрягаемые, неспрягаемые (инфинитив,
деепричастие) и склоняемые (причастия). Следовательно, глггол
нельзя определять как часть речи, изменяющуюся по лицам и
числам. Наконец, по родам изменяются не только прилагательные,
но и глаголы прошедшего времени на -л. Поэтому и
прилагательные нельзя определять как часть речи, изменяющуюся
по родам. Так Шахматов приходит к выводу, что морфологический
принцип не пригоден для классификации частей речи, и
утверждает, что классификацию частей речи следует об основьшать
синтаксическими условиями.
В «Очерке современного русского литературного языка» по
поводу объёма и содержания морфологии Шахматов замечает, что
значение частей речи .определяется синтаксически, в зависимости
т выполняемой ими функции. Одно и то же слово, выполняя
различную синтаксическую роль, может быть различной частью
речи. Наречием, например, становится существительное, ксгда
получает в предложении значение обстоятельства {пора вставать,
шутка сказать), Если наречие сочетается с косвенным падеком

57
 существительного ддя выражения тех или иных отношений, оно
становится предлогом; употреблённое для выражения отношений
между двумя словами, наречие?; становится союзом. Прилагательное
переходит в существительное, как только оказывается вне
сочетания с существительным..
Е1 положениях Шахматова происходит смешение понятий ..
вместо грамматических классов слов с определёнными граммати­
ческими формами речь идет о членах предложения, части речи
приравниваются к членам предложения. Когда Шахматов
утверждает, что всякая часть речи в функции подлежащего может
перейти в существительное (Ср.: Это твоё «перестань»меня
раздражает; Далече грянуло «ура»), то он снимает всякое
функциональное и грамматическое различие между частями речи
как морфологическими категориями и членами предложения как
синтаксическими единицами. Определяя структуру учения о язьке,
Шахматов пишет: «... учение о языке могло бы, начинаясь с син­
таксиса предложения, переходить последовательно к синтаксису
I словосочетаний, синтаксису частей речи, учению о грамматических
формах, учению о звуках, учению о словообразовании и учению о
словарном составе.. Перв ые три дясци плины объединяются
термином - синтаксис, за ним следует морфология, дал ее фонетика,
учение о словообразовании и лексикология». Таким образом,
учение а частях речи, по Шахматову, отходит к синтаксису, а
морфология определяется как учение о грамматических формах,
превращаясь во вспомогательную дисциплину для синтаксиса.
Пытаясь прео дол еть схемати зм фор туя атовс кого уче ния о
форме слова, Шахматов не хочет ограничивать морфологию
изучением только форм склонения и спряжения. Но расширен ie
границ морфологии привело к её поглощению синтаксисом, к
выделению словообразования в самостоятельный раздел грамма­
тики, тесно связанный с описанием грамматического строя языка.
Непоследовательность в выделении морфологических критериее
при классификации частей речи, неоправданное расширение сферы
синтаксиса объясняется .неудовлетворённостью Шахматова
предшествующими грамматическими традициями. Гонкий анализ
грамматических категорий наталкивал его на мысль о тесном
взаимодействии морфологии с синтаксисом, словообразованием,
семантикой и лексикологией. Фактически от Шахматова идёт
свойственная советскому языковедению традиция классифи-

58
ц фовать части речи с учётом морфологического, семантического и
синтаксического принципов.
Ие все положения грамматической концепции Шахматова
приемлемы для советских лингвистов. Не, как справедливо
указывал акад. Виноградов, поразительное богатство собранного
Шахматовым материала, строгая систематизация грамматических
явлений и глубина анализа грамматических категорий делают
работы Шахматова живыми и ценными для филологов. Ученики
Шахматова - С.П. Обронский, В.В. Виноградов, Д.С. Лихачёв, Д.К.
1снин, E.G. Истрина - и их з^ченики продолжили шахматовские
)d 1иции в советском языкознании.
 Глава V*
Лингвистические труды А,М* Пешковского

Влияние грамматической концепции Шахматова ощущалось в

разработке проблем русской грамматики в работах Александра
Матвеевича Пешковского (1878-1933), особенно в книге «Русский
синтаксис в научном освещении» (1914). Лингвистические взгляды
Пешковского формировались под воздействием взглядов Потебни,
Фортунатова, Шахматова. Как Потебня и Шахматов, Пешковский
считал синтаксис основным разделом грамматики, потому ню, по
его мнению, всякая грамматическая форма определяется лишь ь
синтаксисе, т.е. в структурной связи слов - в предложении.
Заимствовав у Фортунатова понятие грамматической формы с лова,
словосочетания и предложения. Пешковский в то же время
отмечает недооценку им собственно синтаксической точки зрения
на язык.
Если первоначально Пешковский принимает фортунатовское1
определение формы слова как его способности выделять из себя де
сознания говорящего формальную и основную принадлежности, в
дальнейшем он выступает против разрыва формы и значения и
принимает точку зрения Потебни, утверждающего, что форма есть
функция значения. Пешковский вносит семантический аспект в
определение формы слова, которую он понимает как «особое
свойство его, в силу которого оно распадается по звукам и по
значению на основу и формальную часть, причём по звукам
формальная; часть может быть и нулевой»52. Анализируя различные
ряды слов (например: разговорчивьщ сговорчивый, уговор и т.дД,
Пешковский приходит к идее о существовании скрытых в словах
формальных значений, которых может быть несколько. Так, -о в
слове стекло обозначает и падеж, и число, и род, и часть речи. т.е.
имеет четыре значения; -у в слове веду обозначает и лицо, и число,
и время, и наклонение, и часть речи, т.е. имеет пять значений.
Кроме формы отдельного слова, Пешковский, подобие
Фортунатову, выделяет форму словосочетаний. Словосочетание он
определяет как два или несколько слов, объединённых в речи и
мысли, а форму словосочетания - как его определённое внешнее и
внутреннее строение. Поскольку в языке существуют формы слова

52 Цит. По кн.: Пешковский А.М. Русский синтаксис е научном освещении 7-е ь д

М., 1956

60
и словосочетания, то грамматику Пешковский считает разделом
я мьлнания, в котором изучаются формы языка: морфология
г чает формы отдельных слов, синтаксис - формы словосо-
1 о гний. Говоря о соотношении этих двух разделов, Пешковский
t f ^Сркивает приоритет синтаксического начала. В понятие формы
словосочетания он включает и порядок слов, и интонацию, и ритм,
Ш :хматов, как известно, считал синтаксической формой всякую
гр:!ммагическую форму, рассматриваемую со стороны значения, а
морфологическую понимал как подсобную дисциплину синтаксиса.
Пулковский тоже пришёл к убеждению, что абсолютно несин-
i.j *:ич:еских категорий в языке не существует. Однако совпадение
к> с к зрения Шахматова Пешковского только кажущееся.
Пешковский «сходит из того, что лишь приоритет синтаксических
ьл егорий на,о, морфологическими обеспечивает связность речи в
предложении В этом сказывается влияние Потебни, который
у к; зывал, что грамматическая и лекси ческая реальность отдельного
о. >ва аознаётся только в предложении.
Пешковский считал, что фортунатовское, учение о форме
отдельных полных слов не позволяет раскрыть систему грамма­
тических отношений между словами и группами слов в русском
языке. Поэтому он выдвинул понятие грамматической (формаль-
ю i) категории как центральное грамматическое понятие своей
1 шы. Так, глагольные формы нес-и, вед-и имеют в формальной
Lа ри - и значение повелительности (так же как и в глаголах чита-
й\ уля-й). Эти формы по значению повеления можно объединить в
С'Д in ряд - «вот такой-то ряд форм, различных по своим
формальным частям, ко совершенно одинаковых по одному
ьа'юму-нибудь значению, мы и будем называть одной формальной
кг.егорией слов, в данном случае категорией повелительного
наклонения глагола»,. Важно отметить, что (в отличие от форту­
натовской концепции) у Пешковского в основе понятия фор­
мальной категории лежит не только значение составляющих
категорию форм, но и то, что наличие собственной звуковой
характеристики считается для языковой формы не обязательным.,
Громе того, если Фортунатов вводил понятие «кулевой» формы, то
\ к ч.ювский вводит понятие «нулевого» значения, утверждая, что
<ч> суютвие значения создаёт здесь своего рода значение». Это
>г'ч,уи:лгвие» значения признака наблюдается в словах красивый -
красиво, умный ~ умно и т.п. (по сравнению с формами срав­
нительной и превосходной степеней).
Так как всякая грамматическая форма, по Пешковекому, есть
форма синтаксическая, то он и делит все грамматические категории
на синтаксические и несинтаксические (словообразовательные).
Категории, обозначающие зависимость одних слов от других
Не нковский называет синтаксическими и относит к. ним категории;
надежа существительного, падежа, числа, рода и краткости
прилагательного, лица, числа, рода, времени и наклонения у
глаголов. Синтаксические категории не меняют лексического
значения слов. Напротив, несинтаксические категории вносят
новый оттенок в лексическое значение (ср.: стол - столик --столы
ходит - похаживает).
Решение проблемы грамматических категорий в связи с общей
семантической стороной языка - это то новое, что внес
Пешкове кий в понимание грамматической системы русского языка
Грамматические формы и категории у Пешковского связаны с
семантикой языка, объединяя конкретное грамматическое и
лексическое значения слов.
Слово и словосочетание выступают у Пешковского как две
первичные основные единицы грамматики. Причём словосочетание
понимается им настолько широко, что даже понятие Предложения
вызтупает вторичным, производным по отношению к слово­
сочетанию. Отсюда и синтаксис определяется Пешковским как
такой раздел грамматики, в котором изучаются формы словосо­
четания. Однако, хотя словосочетанию и придаётся больше
значения, весь свой синтаксис Пешковский строит как учение о
предложении. Фортунатов тоже считал, что предметом синтаксиса
является не предложение, а учение о формах словосочетания.
Пешковский критиковал такую точку зрения за ее формальность,
справедливо полагая, что синтаксические отношения нельзя
рассматривать вне смысла и значения. Вот почему, утверждая
взаимодействие логики и грамматики, он определял предложение
как слово или сочетание слов, выражающее мысль. Это не было
возвратом к старому логическому определению предложения
прежде всего потому, что 1) для Пешковского слово «мысль» •
синоним термина «психологическое суждение» и 2 ) полагая, что
целью грамматического анализа предложения является нахождение
грамматических подлежащего и второстепенного члена ^ *

62
iловский основывает определение предложения на грамматически?:
гризнаках, отражающих категории мысли.
Таким главным грамматическим признаком Пешкове* ли
считает понятие сказуемости (предикативности). «... Оттенок в
слове, показывающий, что слово соответствует не представлению
'только, а целой мысли, называется в синтаксисе сказуемостью.
Сказуемость - это грамматическая категория, и притом важнейшая
з >категорий, гак как в ней тесно сцепляются речь с мыслью». Язык
служит, по мнению Пешковского, для выражения мысли, или
сказуемости. Учение о сказуемости сближает концепции Шш-
ковского и Потебни.
Говорить и типах сказуемости, по Пешковскому, значит
г о в о р и т ь о «способах выражать человеческую мысль». Способы э т и
» l и-шые. В категорию сказуемости Пешковский включает: 1)
< м нно глаголы; 2 ) сочетания глагола-связки с целым рях,ом
t i бесформенных слов, а в некоторых случаях и одни эти
ipvib и бесформенные слова без глагола-связки; 3) несколько
с ос.форменных слов, стоящих по значению в связи с глаголами
(есть, нет, на); 4) формы именительного падежа существительных
б бытийном, указательном и назывном значениях и в сочетания с
соответствующими интонациями (например, Москва; Носильщики,
вокзальная суетня...), 5) инфинитив в целом ряде значений и в
с очетаяии с соответствующими интонациями (.Возбуждать
любопытство егшъно льстило его самолюбию). Пешковский не
с водит категорию сказуемости к категории глагольности. Он
замечает, что категория сказуемости, не совпадая с категорией
глагольности, тесно с ней связана, так как глагольность лежит в
основе сказуемости.
Учение о сказуемости становится у Пешковского исходным
моментом в понимании грамматической и семантической природы
предложения. Предложение как бы вырастает из формы отдельного
слова (прежде всего из глагола) и из формы словосочетания. Ведб
даже простое нераспространённое предложение Пешковский
рассматривает как обычное словосочетание, стирая тем самым
различие между логико-семантическими и грамматическими раз­
рядами речи, принадлежащими к различным семантическим и
стилистическим плоскостям.
Гиперболизация роли сказуемости в предложении вызвала
возражение современников. Шахматов, например, отмечал, что
сказуемость как выражение мысли в языке наблюдается только и

63
 двусоставных предложениях. Кроме того, выразителем сказуемости
может быть не только глагол-сказуемое, но и прилагательное-
сказуемое, имя-сказуемое и т.д. Поэтому Шахматов и приходит к
выводу, что ни о какой особой морфологической категории
сказуемого не может быть и речи.
Важнейшим вкладом Пешковского в изучение предложения
является учение об интонации как важнейшем: факторе образования
предложения, его ритмико -мелодического строя. (О влияв ии
интонации на формирование предложения говорили и Шахматов, и
Добиаш). Интонация входит у Пешковского в понятие сказуемости,
хотя она не является единственным средством её выражения* Т *м
не менее Пешковский утверждает, что интонационный способ
выражения сказуемости всегда присутствует в речи „ Во прос и -
тельность предложения выражается, например, не только вопро­
сительными частицами (ли, разве, неужели), вопросительны;ли
членами (кто, что, когда, где и др.), или порядком слов, не и
«особой вопросительной интонацией, характеризующейся оа ^ ■
высоким произношением того слова, к которому преимущество
1 относится вопрос » (ср.; Ты вчера был с ним в театре? - Ты вч*я*'
был с ним в театре? - Ты вчера с ним. был в театре? - Ты *:
был с ним в театре?- Ты вчера был с ним в театре или t на )
Интонация выступает как один из способов выражения синтак­
сических отношений в составе словосочетания я как средство
членения предложения на синтагмы. Интонационный гриз>
Пешковский считает нужным ввести в определение сложного
предложения. Интонация помогает различить обращение и
обособленный второстепенный член предложения (ср.: различное
произношение пушкинской фразы Приветствую тебя, пустынней*
уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья). В беса, я-
зочных предложениях интонация является средством: выражен и?:
предикативности существительного (Стишки для вас одна забава ),
полного и краткого прилагательного (Катя ты нынче странная;
Мазепа мрачен) и т.д.
По Пешковскому, в контексте любое слово, любое слово­
сочетание, интонация может превратить в предложение. Обратив
внимание на важность изучения интонации и признав её огромную
роль в. выражении синтаксических отношений в предложении
Пешковский указывает, что интонационные:: средства остаются
«при всей их важности все же в огромном большинстве случаев
только вспомогательными синтаксическими средствами». Поэтому

64
с i выступает против концепции Шахматова, приравнивавшего
синтаксические признаки интонации и порядка слов к морфоло­
гическим признакам. Определение интонации как фонетического
признака оформления предложения (свидетельство связи фонетики
I грамматики) заставило Пешковского изучать грамматические
Сункции интонации как особую область явлений, со своими
мконами, со соей природой. В статье «Интонация и грамматика»
( 928) Пешковский писал, что интонационная грамматика - это
.почти особая наука, во всяком случае, особый отдел грамматики,
нуждающийся в дальнейшей разработке.
Наконец, Пеш конскому принадлежит определение важного
понятия, привлекающего внимание современных лингвистов, -
понятия сложного целого. Сложное целое - эго сочетание предло­
жений, соединённых союзами, союзными словами или синтакси­
ческими средствами и не разъединённых разделительными синтак-
с ическими паузами. Особенность интерпретации предложения
\ кчпковским заключается в том, что он рассматривал смысловой и
с «ирмалъно-грамматический аспекты предложения в их неразрыв­
ном единстве. Связав предложение с ритмикой и интонацией,
Пешковский развил учение об обособлении второстепенных членов
предложения.
Учение Пешковског о принципах классификации-частей речи,
если и не решило окончательно эту сложную проблему в
грамматике русскою языка, то, во всяком случае, способствовало
Солее глубокому пониманию этого вопроса. Пешковский выступает
против чисто морфологического принципа деления слов по классам
(по окончаниям склонений и спряжений). Он считает части речи
такими категориями, которые существуют в языке объективно, а не
являются научной фикцией: «Мы не делим слова на разряды, а
выделяем, из языка группы слов и форм с од иFtаховым формальным
значением». Понятие частей речи Пешковский связывает с по­
нятием грамматической категории, так как от принадлежности
слова к той или иной грамматической категории зависит
способность слова к склонению или спряжению. Поэтому
Пешковский и подходит к определению частей речи на основе
соединения данных морфологии и синтаксиса, включая сюда и
.-ексико-семантический компонент ~ «значение предметности». Он
называет части речи «основными категориями мышления в их
1 римитивной общенародной стадии развития».
 Концепция частей речи, изложенная Пешковским в первом
издании «Русского синтаксиса.. .», претерпела значительна е
изменения к 1928г., когда вышло второе издание этой книги. В
1514г. он признавал в русском языке семь частей речи (глагол
существительное, прилагательное, причастие, наречие, деепрн-
частие, инфинитив), исходя из фортунатовского деления слов в*
«форменные» и «бесформенные». В 1928г. на основе единства
значения слова и его грамматической формы он выделяет только
четыре части речи (существительное, прилагательное, глагол и
наречие). Существительное для него является носителем пред-
метности. Прилагательное и глагол обозначают приписываемые
предмету признаки. Это и есть самое общее значение этих частей
речи. В глаголе признак изображается как деятельность предмета, в
прилагательном же даётся признак, заложенный в при| *
предмета. Это, по мнению Пешковского, наиболее точное onh
деление категорий глагола и прилагательного. В наречиях же
изображаются признаки признаков.
Именно единство семантического и грамматического значе ­
ний в слове делает существительное, прилагательное, глагол и
наречие основными частями речи в языке. Эти категории в
из вестной степени, считает Пешковский, являются универсал ь~
ными: они существуют во всех языках, независимо от языковые
средств, которыми они выражаются. Эти категории: обуславливают
все другие категории (причастие, деепричастие, герундий и т.д.),
которые являются по значению смешанными категориями, К
категориям, не попавшим ни в основные части речи, ни в
смешанные, Пешковский относит местоимение, числительное,
предлог, союз и междометие. Предлоги и союзы- это бескорневые,
«бесформенные» слова, обнаруживающие своё значение лишь в
словосочетаниях, поэтому Пешковский не ставит их в один ряд
частями речи. Числительные он не считает отдельной частью речи
потому, что численные представления ничем не отличаются от
количественных представлений (на этом основании он сближает
слова сто и сотня, пять и пяток, третий и тройной
Местоимение тоже не часть речи, так как в нём нет лексического
значения, а грамматическое значение Е.ыражается аффиксами.
Междометия не относятся к частям речи по той простой причине,
что это знаки чувствований, а не представлений. В целом при
рассмотрении принципов классификации частей речи для Пет л-

66
коеского важно указание именно на взаимодействие граммати-
? и лексических форм в структуре слова или словосочетания,
л концепции Пешковского значение слова и его грамматическая
форма - величины, рассматриваемые в плане их соотносительности
друг с другом и в их единстве.
Пешковский выступал против тех исследований, которые
размещали все слова языка по установленным данной класс и»
фгкацией рубрикам. Он предложил не делить слова на разряды, а
в iдел ять из языка группы слов и форм с одинаковым формальным
зплгением. Понимая грамматический строй языка как подвижную
систему, Пешковский говорит о том, что отдельные слова языка,
п-;«еняя своё значение и звуковой состав, могут постепенно
преходить в новую категорию. На определённых этапах развития
языка может оказаться, что некоторые слова будут никакими
in тш речи, аморфными. К таким словам Пешковский относит
с f?Bd есть, нет, надо, можно, нельзя, жаль, стыдно, болыю,
х а ко. Фактически он выделил такие слова, которые позднее Л.В.
Щерба назвал категорией состояния, а В .В. Виноградов ввёл
к.тегорию состояния в разряд частей речи. Хотя этот вопрос
о«.гаст:;. спорным до настоящего времени, заслуга Пешковсксго
\:\ слнуыется в том, что он обособил слова, выступающие в безлично-
!• едшсативной функции, в определённую категорию и привлёк к ней
н'ммлние языковедов. Плодотворной представляется и его идея о
р.'-делении слов по основным и смешанным категориям.
Характеризуя книгу Пешковского, Шахматов писал о ней как
о «ценнейшем научном пособии», в котором автор «с удиви-
тельным талантом развил основные положения, добытые пред­
шествующими исследователями, и прежде всего Потебнёй, но
вместе с тем он внёс в науку много нового и самостоятельного»53.
Как о мастерски написанной и увлекательно изложенной работе
Пешковского отозвался один из крупных русских языковедов
изчала ХХв. Д.Н. Кудрявский. Он писал, что своей книг эй
Пешковский оказал большую услугу в деле выяснения многих
неясных вопросов нашего синтаксиса. Кудрявский отмечает также
новые и интересные наблюдения Пешковского в обл ает интоыа-

53 Учебные пособия по синтаксису и темы для семинарских сочинений,

рекомендованные акад. Шахматовым.- Вопр. Языкознания, 1973, № 6, с. 116
54 См.: Смирнов С.В. Неопубликованная рецензия Д.Н. Кудрявского. - Уч. зап.
Тартуского ун-та, 1959, вып. 78, о. 303

67
 Глав а VI.
Творческий путь и деятельность Д.Н. Кудрявского

Труды Дмитрия Николаевича Кудрявского (1867“1920) сыг­

рали большую роль в развития русского языкознания. Выпу^кш^
Петербургского университета, специалист по сравнит* ььн
историческому языкознанию, он изучает труды зарубежных
ученых-лингвистов и принимает активное участие в лингвис­
тических кружках Петербурга. В этот же период Кудрявский много
переводит с немецкого языка. Так, он перевёл работу Ф. Энгельса
«Происхождение семьи, частной собственности' и государства» и на
её основе написал несколько популярных лекций, в которых
излагал вопросы происхождения мира и человека, историю
первобытной культуры, возникновения капитализма и классовой
борьбы. Эти лекции пользовались большим успехом у
пропагандистов и передовых рабочих. Кудрявский принимал
активное участие в работе социал-демократических кружков.
Наиболее интересны работы Кудрявского «Психология i
языкознание» (1905) и «Введение в языкознание» (1910), в которы <
он с материалистических позиций решал некоторые фундамен­
тальные вопросы языкознания. Одним из таких вопросов бы л
вопрос о происхождении языка («О происхождении языка», 1912
На протяжении: всего XIX в. достаточно широко были рас­
пространены теории звукоподражательного, или междометного,
характера происхождения языка. В работах А.А. Потебни, И.А
Бодуэна де Куртенэ вопрос о происхождении языка решался и л
психологической основе, вне связи с возникновением человека т
выявлением его общественной сущности; проблема сводилась с
выработке языковых понятий у отдельного индивида. По мнению
Кудрявского, вес вопросы общего языкознания сходятся как с
центру к вопросу о происхождении языка.
Кудрявский считает прежде всего, что говорить следует не о
происхождении какого-нибудь конкретного языка, а о возник­
новении у человека способности выражать свои мысли при помощи
звуков, о способности человека к речи. На формирование этой
способности у человека влияет ряд условий. К их чи:л
Кудрявский относит определённый уровень развития головное
мозга, особенно тех центров, которые управляют сложным
процессом речи. Далее речь появляется при определённом развитии

68
органов речи. Кудрявский подчёркивает, что если возникновение
языка требовало известного развития органов речи, то и их
современное^ строение не могло сложиться без языка. И наконец,
для возникновения языка необходимо вертикальное положение
тела. (Бодуэн де Куртенэ также подчёркивал роль выпрямления
человеческого тела в возникновении речи, так как прямая походка
человека привела к более совершенному состоянию человеческого
организма ) Особенность решения вопроса о происхождении языка
Кудрявским заключается в том, что он одним из первых ввязал этот
вопрос с общими условиями становления человеческого рода. Хотя
в ряде его работ чувствуется сильное влияние идей Энгельса,
однако Кудрявский не учитывает высказанное Энгельсом
положение о том, что в появлении языка большую роль сыграл
труд, ибо именно в процессе труда у людей возникла потребность
сказать что-то друг другу. Эта потребность и создала себе свой
орган в виде неуклонно изменяющейся гортани, а органы речи
постепенно стали воспроизводить один членораздельный звук за
другим.'
Кудрявский приходит к выводу, что язык возникает в
процессе анализа представлений при помощи звуковых символов,
которые постепенно превращаются в слова. В этом процессе
выделяются следующие этапы: « 1 ) звуки являются непосред­
ственным отражением впечатлений внешнего мира, 2 ) звуки
становятся символами воспринятых впечатлений и 3) сопостав­
ление звуковых симво лов' и соответствующих сложных представ­
лений ведёт к обоюдному анализу и вырабатывает слово с его
значением»'J
Необходимо отметить, что Кудрявский постоянно подчёр­
кивает социальный характер происхождения языка. Язык, по его
мнению, «есть деятельность, проявляющаяся только в обществе, и
его возникновение может быть объяснено только на почве
взаим одействия многих лиц. Появление языка предполагает, что до
него доросла не какая-нибудь гениальная личность, а всё общество
людей». Понимание: общественного характера языка, указание на
связь языка и мышления проявляется и в определении сущности
языка: « язык служит выражению наших мыслей и является
средством общения людей между собою». Этим определением
Кудрявский отвергает широко распространённую в то время

Цит. по !>:н Кудрявский ДИ . Введение в языкознание. 2-е изд. Юрьев, 1913

69
индивидуально-психологическую точку зрения на язык и утверж­
дает материалистическую концепцию языка как общественного
явления..
Язык и мышление, по Кудрявскому, не только тесно связаны
между собой, но и взаимодействуют. Язык помогает формировать
мысль, но «язык как орудие нашей мысли оказывает обратное
влияние на мысль, увеличивает её силы, изощряет её.» Мышление
всегда выражается в слове, всегда сопровождается словом, всегда
опирается на него.
Через призму связи языка и мышления Кудрявский рас­
сматривает соотношение логических и грамматических категорий.
Он убеждён, что язык есть форма нашей мысли, но она не
совпадает с логической формой мысли. Кудрявский доказывает, что
слово и понятие, предложение и суждение не совпадают. Это видно
из того, что если бы понятие совпадало со словом, то каждому
понятию соответствовало бы только одно слово, а это делало бы
невозможным существование синонимов. Логика различает в
суждении субъект, предикат и связку, а грамматика в предложении
- подлежащее, сказуемое, определение, дополнение, обстоя­
тельство. Последним трём категориям в логике нет соответствий.
Чем подробнее мы рассматриваем логику и грамматику, говори!
Кудрявский, тем больше несоответствий находим между ними -
значит, логика для объяснения грамматики непригодна. Из этого не
следует, что Кудрявский полностью отрицает связь логических и
грамматических категорий. Признавая эту связь, он делает основ­
ной упор на их различие, выступает против их отождествления и
против логического объяснения грамматических категорий.
Критикуя логико-грамматическое направление, Кудрявский со
своей грамматической концепцией примыкает к теории Потебни,
которого он высоко ценил. Кудрявский, как и Потебня, считаем,
что единственным объектом научной грамматики должна быть
живая речь. Поэтому он основной единицей языка считает
предложение, а не слово. Стремясь разграничить морфологию и
синтаксис в определениислова и предложения* Кудрявский
полагает, что анализ слова входит в задачу трёх разделов -
мсрфологии, словообразования и фонетики. Синтаксис же он
определяет как учение о предложении и его частях; в синтаксис же
он включает изучение функций отдельных грамматически к
категорий (рода, числа, падежа, залога, наклонения, времени, вида

70
и г.д.). Кудрявский признаёт тесную взаимосвязь морфологии и
синтаксиса и считает, что чёткую границу между ними провести
нельзя, так как морфология рассматривает различные формы
грамматических категорий, которые создаются в связной речи, в
предложении.
Подобно Потебне, Кудрявский определяет части речи -т
основе их лексико-грамматического значения. Он понимает части
речи как «более общие грамматические категории, выходящие за
пределы одного предложения и составляющие материал, из
которого слагается предложение». Из этого определения следует
вывод о параллелизме между частями речи и членами предложения
(i.e. существительное должно быть подлежащим, прилагательнэе
определением и т.д.). В этом заключается одно из внутренних
противоречий грамматической системы Кудрявского, так как такой
параллелизм, естественно, наблюдается не всегда (глаголу, на­
пример, соответствует не только простое, но и составное ска­
зуемое).
К частям речи Кудрявский относит существительное, прила­
гательное, глагол., наречие и союз. Вслед за Потебыёй и
Пешковским основными частями речи он считает существительное,
глагол, прилагательное и наречие. В этой системе отсутствуют
числительное и местоимение. По мнению Кудрявского, они
выделяются в особые категории, поскольку на основе значения
(у казательность местоимения и обозначение числа числительным )
эти части речи совпадают с другими частями речи. Союз не
функционирует как самостоятельное слово* а имеет лишь
грамматическое значение;. Но исходя из положения о соответствии
членов предложения какой-либо части речи Кудрявский включает
союз в состав частей речи, тем более что их форма и значение
одинаковы в морфологии и синтаксисе.
Влияние Потебни чувствуется и в том, как Кудрявский
рассматривает предложение. Потебня во всяком предложении
предлагал отмечать ферму, бес которой нет предложения по
крайней мере .во флективных языках. Другим существенном
признаком предложения Потебня считал наличие в нём частей
речи Основную ошибку в определении предложения, которое
давали представители логического и психологического направ­
лений, Кудрявский видит в том, что они забывали, чтов
предложении есть форма выражения нашей мысли. Определение

71
предложения, по Кудрявскому, должно быть формальным, т е.
должно включать в себя описание его частей. А части речи, как
историческая категория, постоянно меняются. Поэтому Кудрявский
присоединяется к выводам Потебни и считает невозможным дать
общее определение предложения. Он возражает против широко
распространённого в начале ХХв. учения о глагольности как
основе предложения. Как и Шахматов, Кудрявский призна.-зт
существование в русском .языке безличных и назывных предло­
жений, которые, хотя и имеют сравнительно узкую сферу
употребления, тем не менее в языке существуют и игнорировать их
нельзя.
Недостаток грамматической системы Кудрявского заключа­
ется в том, что она основывается только на грамматической форме;
лексика совершение» не учитывается, хотя, как известно, некоторые
грамматические формы выражаются лексически. Но проводимый
Кудрявским тонкий анализ грамматических явлений способствовал
решению многих неясных вопросов русской грамматический
системы.
 Глава VIL
Лингвистическая концепция В.А. Богородицкого

В первые десятилетия XX в. в ряду с именами Шахматова,

Пешковского. Бодуэна де Куртенэ по праву стоит имя В.А.
Богородицкого, который внес значительный вклад в решение
проблем общего языкознания, грамматики современного русского
язь ка, сравнительной грамматики индоевропейских языков,
фонетики. Основные идеи ученого в области теоретического
языкознания нашли свое выражение в таких работах, как «Очерки
по языковедению и русскому языку» (1901), «Общий курс русской
грамматики» (1904), «Лекции по общему языковедению» (1911,
1915)и др.
Язык, по мнению Богородицкого, не только служит для
выражения мыслей, он в значительной степени является и орудием
мышления в том смысле, что элементы языка воплощают успехи
его познавательной деятельности и оказываю!, в свою очередь,
влияние на развитие; мышления. Язык выступает показателем
успехов классифицирующей деятельности ума. Позднее, в 1935 г.,
рассматривая связь языка и мышления, Богородицкий полагал, что
вся работа мысли и речи, классифицируя каши представления,
протекает по законам диалектики. Он отмечает, что развитие мысли
и выражение ее в слове обусловлены окружающей нас
действительностью.
Элеменпя диалектики Богородицкий подчеркивает и во
взаимосвязи грамматики и логики. Он указывает, что грамматика
никоим образом не может игнорировать логического момента в
речи, разумея под ним элементы естественной логики. Это не
означает, что в начале XX в. Богородицкий возвращается к
положениям логической грамматики. Он считает необходимым
различать «науку формальной логики» и «естественнологический
момент мысли»., или «естественную логику ума». Паука логики,
указывая условия получения правильных выводов, признает только
два члена в суждения субъект и предикат, не совпадающие с
одноименными грамматическими членами предложения. А естес­
твенная логика является необходимым элементом мыслительной
деятельности человека, и проявляется в том, что мы ставим вопросы
к главным и второстепенным членам предложения, которые
расчленяют нашу мысль на части, находящиеся в определенны к
отношениях.
Возникновение и первоначальное развитие языка Богоро­
дицкий всегда связывал с его о б щ е с т в е н н о й сущностью, с
трудовой деятельностью человека. Возникновение языка был о
возможно «только на почве общественное™, так как в этом именно
случае могла представляться необходимость обращения к дру­
гим»56. Именно эта общая практическая необходимость становится
«социологическим фактором первейшей важности», Материалис­
тическая трактовка сущности языка к 193 5 г. приобретает более
законченную форму, когда ученый говорит, что ^язык -- это
«продукт деятельности социальной среды, <...> он становится
естественно-необходимой нормой общения членов коллектива
данного времени и частных в нем объединений по труду,
классовости и др. <...>; в своем развитии он отражает
хозяйственно-экономические, социально-политические и уметвек-
ные переживания общества»5'.
Многие положения Богородицкого напоминают взгляды
Потебни. Зародышем языка, по мнению Богородицкого, были
инстинктивные крики, вызываемые различными эффектами. Эти
крики постепенно превращались в артикуляционно-слуховые
символы для обозначения тех или иных предметов или явлений
действительности. К восклицаниям как к аффективным реакциям
присоединялись и звукоподражания. Все это могло сопровож­
даться жестами и мимическими движениями. Жесты по мере
развития звуковой речи все более и более отступали на задний
план. «Что касается самой мысли, выражавшейся звуками, то она в
.первые времена была настолько несложна, что даже представления
предмета и действия смешивались в ней в одно неопределеннее
целое». Богородицкий (как и Потебня) считает, что имя и глагол в
первобытном языке не различались, и лишь постепенно мысль
усложнялась и расчленялась, приобретая большую отчетливость,
Э от процесс сопровождался развитием звуковых символов.
При анализе природы языка Богородицкий обращает вни­
мание на такую его специфическую особенность, как изменчивость
ВС' времени и пространстве. Причину этой изменчивости Богоро*

56 Цит. по канн.: Богородицкий В.А. Лекции по общему языковедению. 2-е изд.

Казань, 1915
57 Богородицкий В.А. Общий курс русской граммгоки. 5-е изд. М., 1935. с. t

74
цицкии видит в смене генераций, или поколений. Смена генераций
является важнейшим культурно-социальным фактором, вызываю­
щим изменение языка. Теория Богородицкого примечательна в том
плане., что в ней ученый стремится найти психологические и:
социальные причины возникновения и развития языковых:
изменений. Сущность смены генераций Богородицкий видит в
следующем:
«Дети, встречая в речи взрослых звуки в различных вариациях
в зависимости от положения в словах, могут подметить тот или
другой нюанс и облюбовать его, т.е. употреблять предпочтительно
перед другими, причем слегка намеченный нюанс может быть и
преувеличен; если же такой нюанс гармонирует с целой звуковой
системой говора и удобен для произношения в большей части
звукосочетаний, то при подражании со стороны других индивидов
он легко может утвердиться и в целом говоре, особенно среди
молодого поколения. Отсюда и получаются отмечаемые отдель­
ными исследователями некоторые звуковые различия у старших, и
м ладших представителей того или другого говора, причем старшим
кажется, что молодая генерация модничает. Указанным путем и
создаются в ходе времени, т.е. при последовательной смене
генераций , более или менее значительные изменения в языках».
Вообще Богородицкий впервые в русском языкознании
обратил внимание на ряд интересных явлений. Так, при решении
вопроса о возникновении и постепенном формировании челове­
ческого языка он изучает детскую речь, справедливо полагая, что
развитие отдельной особи может помочь развитие вида. Анализ
эволюции детской речи, наблюдения над жизнью народностей и
племен, стоящих на нашей ступени развития, имеют большое
значение для воссоздания картины первоначального языкового
строя в силу возможности непосредственного наблюдения этих
фактов. Так языкознание в лингвистической концепции Богоро­
дицкого сближается с этнографией и этнологией.
Богородицкому же принадлежат тщательные описания слу­
чаев патологического нарушения речевой деятельности, различных
форм афазии. Он утверждал, что изучение таких явлений имеет
большое значение не только для исследования индивидуальной
речи, но и для понимания жизни языка вообще.
Впервые в русской науке Богородицкий выдвинул вопрос о
значении для языкознания малограмотных написаний. Он считал их

75
ценным источником для пополнения сведений с диалектных
особенностях среды. Кроме того., изучение неправильных на­
писаний может помочь лингвистической критике текстов древних
памятников письменности, в которых встречаются аналогичные
написания. И наконец, малограмотные написания представляют
интерес и в педагогическом отношении, так как показывают, какие
особенности правописания труднее всего усваиваются учащимися.
Дпя начала XX в. новаторской была мысль Богородицкого о
различении языкового восприятия говорящим и слушающим: «... у
г о в о р я щ е г о речь есть функция мысли, так как у него мы;шь
ищет соответствующего словесного выражения из запаса слог, и
оборотов, хранимых его памятью; у с л у ш а ю щ е г о же,
наоборот, мысль есть функция речи или, точнее,, слуховых
представлений, возбужденных у него слышимою речью; короче: в
процессе речи у говорящего мысль как бы ведет за собою слова, у
слушающего же, наоборот, под влиянием слов складываются
мысли)). Процесс мыслительной деятельности у говорящего и
слушающего рассматривается Богородицким в психологическом
плане и объясняется «творческой силой фантазии», «Сильным
подъемом душевной энергии». Такие объяснения, конечно, не
раскрывают специфических особенностей языковой структуры у
говорящего и слушающего, но эти идеи Богородицкого предваряют
позднее развившееся в зарубежном языкознании положение о
«лингвистике говорящего» и о «лингвистике с лушающего».
Когда говорят о Казанской лингвистической школе, пред­
ставителем которой был Богородицкий, ее определяют иногда как
экспериментально-фонетическую. Эта сторона деятельности Ка­
занской школы непосредственно связана с именем Богородицкого.
Бодуэн де Куртенэ называл его «точным и основательным
фонетиком», ценя его тонкие наблюдения чад звучащей речью.
Богородицкий был убежденным сторонником так называемой
«звуковой филологии». Он говорил о необходимости «оставить
взгляд на язык, как на сочетание букв, из которых слагается
письменность, и иметь в виду живую речь,». Поэтому он призывал
внимательно наблюдать живые языки и диалекты для понимания
различных процессов, совершающихся в звуках, формах и лексике
языка и позволяющих судить о направлении языковых изменений.
Если большинство языковедов начала XX в. считали воз­
можным ограничиваться только физиологией звуков речи, то

76
 Богородицкий предлагает дополнить физиологию звуков эечи
характеристикой звуков речи в условиях их действия на слух. т е.
изучением их внешних параметров: темпа речи, ее тембра, года
голоса, его усиления или ослабления, пауз и т.д. Объединение этих
двух аспектов позволит исследовать отношение между физио­
логической и акустической сторонами речи. Акустическая сторона
речи исследуется с помощью разнообразных приборов. Эти
исследования, углубляя и расширяя сведения по физиологии
звуков, составляют сущность экспериментальной фонетики. В
Казани Богородицкий создал первый в России кабинет
экспериментальной фонетики. (Позднее подобные кабинеты были
созданы в Одессе, Петербурге и Москве).
Оригинальность фонетических исследований Богородицкого
заключается также в том, что он сопоставлял особенности физио­
логии произношений звуков и их акустических свойств в
различных языках. Богородицкий считал, что фонетические
сопоставления, основанные на фактах различных языков, позволят
установить антропофоничесхие соотношения между ними.
В работе «Опыт физиологии общерусского произношения в
связи с экспериментально-фонетическими данными» (1909)
Богородицкий исследует фонетику русского языка со строгим
'/четом его фонологической структуры. Он не употребляет термин
(фонема», предпочитая термин «речевой звук». Он, например,
разграничивает такие моменты, как фонологическое различие
твердых и мягких согласных и изменения внутри фонемы (ср. шест
и шесть). Богородицкий определил основное различие между
гласными и согласными, отметив его относительный (а не
абсолютный) характер. Это различие он выразил в образной форме:
гласные - ртораскрыватели (т.е. для них характерно увеличение
раствора рта), согласные - ртосмыкатели (т.е. для них характерно
усиление смыкания органов речи). Богородицкий впервые
вычислил относительную (в процентах) частотность употребления
звуков в русской речи (для гласных - отдельно ударные и
. безударные, для согласных - звонкие и глухие, твердые и мягкие и
Т.д.).
Фо нетические исс ледовани я Богородицкого полу1[или
высокую оценку современников. Бодуэн де Куртенэ, в частности,
писал, что главную заслугу Богородицкого «составляют его
исследования по фонетике, по взаимному отношению фонетики и

77
грамматики»58. Эта связь проявляется не только в том, что при
изучении предложения он уделял большое внимание интонащш.
Богородицкий выступал против тех языковедов, которые считали
интонацию, речевые паузы неграмматическими элементами речи.
Интерес к интонации предложения в русском языкознании идет
еще от А.А. Барсова. В конце XIX в. изучение интонации
предложения, например Фортунатовым, под влиянием немецких
младограмматиков велось в психологическом плане - с точки
зрения выделения психологического подлежащего и сказуемого.
Введение этих понятий Богородицкий считает' неудачной заменой
понятия логического ударения (которое может приходиться на
любой член предложения); с изменением места логическою
ударения меняется и интонация предложения.. Изучая интонацию
предложений, Богородицкий выдвигает интересную мысль о
классификации предложений по их тоническому характеру, что
позволит дать «музыкальную характеристику синтаксиса данного
языка».
Лингвистическое изучение языка должно состоять, по мнен^ <»
Богородицкого, из фонетического, морфологического, сиита* с \~
ческого и семантического аспектов. Морфологию Богородицким
определяет как: такой раздел грамматики, который изучает звуки и
звуковые комплексы, связанные со значениями и образующие
знаменательные (морфологические) части слов. Морфология
показывает, как язык пользуется морфологическими частями слов
для изменения слов по склонениям и спряжениям, а также для
словопроизводства. Богородицкий не только дает общепринятую
сейчас морфологическую структуру слова, но и четко определяет
общее значение приставок и суффиксов; приставки указывают
направление действия, а суффиксы - класс, к которому
принадлежит данное представление. Богородицкий ввел в научный
оборот также понятие «производящее слово» (т.е. производящая
основа), которое является теперь фундаментальным понятием
теории словообразования. «Производящее слово» он определяет
как слово, от которого непосредственно производится другое слово
(ср.: сахар - сахаристый - сахаристость и т. д.).
Определения частей речи Богородицкий не дает; он только
называет их наиболее крупными морфологическим категориями, на
которые разделяются слова в речи Но в основу классификации

,
58 Бодуэн де Куртенэ И.А. Избр. труды по общему языкознанию, т. 2 с, 35.

78
частей речи им положен семантический и синтаксический прин­
ципы.
Классификацию частей речи, по Богородицкому, можно пред­
ставить следующей схемой:

Недостаточное внимание к формальным признакам и пре­

увеличение семантических критериев привело к тому, что а
классификации частей речи у Богороди цкого грамматически
однородные категории (например, прилагательные и определи-
тельные местоимения) были раздроблены, а некоторые категории
оказались очень «пестрыми» (к наречиям были отнесены такие
слова, как значит, кажется, было, знать, будет и т.п.).
Крупным вкладом в русскую грамматику стало учение
Богородицкого об изменении морфологической структуры слова в
процессе исторического развития языка. Он выделяет четыре типа
изменений: опрощение, переразложение, аналогию и дифферен­
циацию.
Опрощением Богородицкий называет такой процесс, в
результате которого слово утрачивает значение отдельных своих
морфологических частей и воспринимается как простое слово.
Сейчас, например, никто не воспринимает слова кольцо, пир и т.п.
как сложные, состоящие из основы., приставки, суффикса (ср.
корень коло - в слове коловорот, корень jac - в пояс).
Первоначальное или «генетическое» значение таких, слов вое
станавливается в процессе сложного этимологического анализа.
В результате переразложения изменяется граница между
морфологическими элементами слова. Примером переразложения
могут служить формы жёнам, жёшти, жёнах, которые
первоначально разлагались на основу и окончание не так, как
теперь: ранее а принадлежало к основе (жёна-м, жёна-ми, жёма-
х,), а сейчас основа слова жён-.
Процесс аналогии заключается в том. что одна морфема
заменяется другой. Например, вместо ходят произносят ходют по
аналогии с глаголами первого спряжения (колют); формы пекёшь,
пекёт вместо печёшь, печёт представляют распространение по
аналогии основы пек- свойственной 1-му лицу единственного числа
и 3-му лицу множественного числа.
Дифференциация заключается в том, что возникающий новый
опенок значения требует своего особого звукового выражения,
Пример дифференциации мы встречаем в склонении сущес­
твительных мужского рода при различении по оттенку значения
окончаний родительного падежа единственного числа - а и -у (ср.
цвет снега, но много снегу). Другим примером дифференциации
мажет служить различение наречия бегом от формы творительного
падежа существительного бегом при помощи ударения.
При изложении грамматических взглядов Богородицкий
ориентируется на строй индоевропейских языков (указанные выше
морфологические процессы он склонен видеть почти во всех
индоевропейских языках). В анализе морфологии проявилось также
стремление Богородицкого, как и других представителей Казан­
ской, а также Московской лингвистических школ, разграничивать
синхронный и исторический подходы к языку.
В грамматической концепции Богородицкого морфология
находится в самой тесной связи с синтаксисом, так как «мор-
фол эгия представляет ... инвентарь отдельных категорий слов и их
форм, а синтаксис показывает, как этими словами и формами
пользуются для превращения их в члены высказываемых
предложений». Предмет синтаксиса Богородицкий видит в
рассмотрении отношений между членами предложения и в изу­
чении типов сочетаний предложений. Предложение, по Бого­
родицкому,- это сочетание слов (а иногда к одно слово), служащее
для выражения цельной мысли и известным образом рам-

80
магически оформленное, Богородицкий отходит от психологи­
ческой интерпретации предложения, свойственной Шахматову, и
обращает внимание на его грамматическую оформленность.
При классификации предложений Богородицкий учитывает
объективный (с точки зрения соответствия миру действительности)
и субъективный моменты. С объективной точки зрения простые
предложения делятся на предложения, отражающие факт (.Лошадь
идёт), классифицирующие предложения (Лошадь - животное) и
предложения, обозначающие качество предмета {Лошадь пуглива).
С точки зрения субъективной предложения делятся на повес­
твовательные, восклицательные и желательные (повелительные), в
зависимости от отношения говорящего к высказываемому факту.
В учении о предложении у Богородицкого можно отметать
ряд оригинальных положений. Мы уже говорили о том, что в
характеристику предложения Богородицкий вносит момент инто­
нации, подробно разбирая интонационный рисунок предложений с
помощью нотной записи. Кроме того, он высказал интересное
предположение о связи разных типов предложений с различными
жанрами художественных произведений (по его наблюдениям, в
рассказах преобладают повествовательные предложения, в одах -
повествовательные в сочетании с восклицательными и т.д,)*
Богородицкий говорит о необходимости изучения частности
употребления различных типов предложений в художественных
произведениях. (Более детальные исследования на эту тему
появились в советском языкознании в 50-60-е годы). И наконец, в
30-х годах Богородицкий высказывал замечания об объеме
предложения, утверждая, что нормальное по объёму предложение
выражает мысль не слишком обширную59. В общетеоретической и
грамматической концепциях Богородицкого содержалось много
интересного для современного языкознания.

59 В начале 60 х годов американский ученый В.Ингве экспериментально доказал, что

предложение состоит из 7±2 слов; именно этот объём предложения обеспечивает ого
еди нство для говорящего и слушгиющего.
к

РАЗВИТИЕ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
В СЕРЕДИНЕ XX ВЕКА

82
 Глава УП1
Значение работ академика Л.В. Щербы в русском
языкознании

Заслуги Л.В. Щербы перец русской наукой и русским

просвещением очень велики. С первых лет с всей деятельности он
много и плодотворно занимался популяризацией лингвистики и
широкой научной пропагандой. Еще в 1913 г. он опубликовал
перевод )с дополнениями и редакционной переработкой для
русского читателя) книги Элизе Рихтер «Как мы говорим». На
первом съезде преподавателей русского языка в военно-учебных
заведениях в 1904 г, он сделал доклад «О служебном и
самостоятельном значении грамматики как учебного предмета».
Всю жизнь он уделял время разработке вопросов обучения
родному и иностранным языкам, организации русской школы - от
первой ступени до университета., и трудно сказать, чем был он
больше увлечен в последние годы жизни - линг вистикой или своим
участием в деятельности Академии педагогических наук и
Наркомпроса. Его помощь строительству советской школы и
повышению качества работы советских гуманитарных вузов была
очевидна и высоко оценена. Он редактировал, шлифовал, дополнял
стабильные'учебники русского языка и иностранных языков, много
работал над школьными планами и программами.
В годы полного господства у нас формализма в школьной
грамматике, порой доводимого до абсурда некоторыми москов­
скими эпигонами фортунатовской школы, Л.В. Щерба в одино­
честве смело выступал против этого уклона, вскрывал его
методологические ошибки, призывал к здоровому синтезу методов
смыслового и формального синтаксического анализа. На Петро­
градском съезде преподавателей русского языка в 1921 г. он
выступил с докладом «Формальное направление грамматики»; под
этим заголовком вышла его статья в журнале «Родной язык в
школе» (1923, ,№> 1).
Начиная с 1915 г., когда,Л.В. Щерба написал «Особое мнение
по вопросу о роли языков в средней школе», и после доклада на
Первом Всероссийском съезде преподавателей русского языка
средней школы, состоявшемся в 1917 г. в Москве, на тему
«Филология как одна из основ общего образования» - он до
последних лет жизни был рыцарем филологии, не изменявшим ей в

83
гогды самых больших потерь, унижений и нападок на фило­
логическое образование. Впоследствии, уже тяжело больной, он
продолжал везде, где это было целесообразно, добиваться
восстановления филологии в средней школе и подъема ее в высшей
нгсоле. Эти усилия Л.В. Щербы оказались не безуспешными, хстя
многие его идеи, планы и предложения остались заветом дгя
светлого будущего русской школы.
Большие теоретические проблемы стояли в центре исследо­
вательских интересов Л.В. Щербы, но это никогда не мешаю ему
подолгу заниматься практическими вопросами русского языка
языковой политики, трудные отнюдь не в исследовательском плане,
а потому и гораздо менее для него увлекательными.60
Реформа русской орфографии, а затем не прекращавшаяся до
последнего года его жизни работа над дальнейшей рационали­
зацией и упорядочением реформированной орфографии проходили
при постоянном участии и все возраставшем влиянии идей и
предложений Л.В. Щербы. Сорок лет назад, в «Русском филоло­
гическом вестнике» за 1905 г., была напечатана его статья
«Несколько слов по поводу Предварительного сообщения орфогра­
фической подкомиссии». В 1911 г. он опубликовал «Дополнения и
поправки к «Русскому правописанию» Я.К. Грота». В 1930 г. в
журнале «Русский язык в школе» он поместил статью «К вопрос) о
реформе орфографии». Два года, проведенные в Нолинске во время
последней войны, посвящены были в числе других работ и
составлению обширной «Теории русского правописания» в двух
частях.
Как крупный языковед и теоретик:, он вносил в разработку
вопросов прикладного языкознания последовательную принци-
лиальность и большую перспективу громадного научного круго­
зора. Книга «Теория русского правописания» (еще не опублико­
ванная и не совсем законченная ею второй части) представляет
замечательное по замыслу и ювелирно отделанное в деталях
произведение этого выдающегося мыслителя и практика-языко-
Е;еда. В ней дано блестящее завершение почина, сделанного
Зрителем Л.В. Щербы - проф. И.А. Бодуэном де Куртенэ в
известной работе «Об отношении русского письма к русскому
языку». Ни одна из старейших по разработке европейских
орфографий не получила такого тщательного, глубокого и

оСЛарин Б.А. История русского языка и общее языкознание. - М., 197'?.

84
систематического анализа и истолкования. В отличие от работы
Бодуэна де Куртенэ, в книге JLB. Щербы вскрыта систем русской
орфографии., дана апология высоких достоинств наших орфогра­
фических традиций., намечены пути завершающей кодификации ее.
Как и в других работах Л.В. Щербы, здесь обильно рассыпаны
поучительные и интереснейшие сопоставления с материалами из
истории орфографических норм многих других языков. Они
позволяют как бы осязать закономерную механику орфографи­
ческих норм. Для учителя, для студента эта книга долго будет
важнейшим настольным руководством.
Нельзя забывать и о большой помощи Л.В. Щербы в реформах
правописания тюркских народов. Прежде зсего укажу на его
руководящую роль на Бакинском тюркологическом съезде 1926 г.,
посвященном латинизации письменности тюркских народов. Там
он сделал доклад «Основные принципы орфографии и их со­
циальное значение», напечатанный в трудах этого съезда.
Второй большой проблемой в области прикладного языко­
знания, которая занимала Л.В. Щербу, была орфоэпия. В 1910 г. он
поместил в «Известиях ОРЯС», т. XV, «Критические заметки по
поводу книги д-ра Фринты о чешском произношении». В 1911 г. он
напечатал Court expose de la prononciation russe”. Вершиной в этой
области был его доклад 1915 г. Петербургском Неофилологическом
обществе «О разных стилях произношения и об идеальном
фонетическом составе слов» («Записки Неофилологи ческого
общества». Т. VIII. Пг., 1915): Эта работа останется крупнейшей
вехой в истории теоретического осмысления орфоэпии. Научное
открытие Л.В. Щербы сразу прояснило много запутанных рассуж­
дений, разрешило долголетние, казавшиеся безнадежными споры,
у казало пути дальнейших орфографических наблюдений.
В 1916 г. Л.В. Щерба изложил на французском языке главные
отличия французской звуковой системы от русской («Краткий
обзор» деятельности Педагогического музея военно-учебных
заведений за 1913-1914 гг.». Вьш. IV, 1916). В 1936 г. в журнале
«Русский .язык в советской школе» (№ 5) появилась его заметка «К
вопросу об орфоэпии», а в 1937 г. - первое издание «Фонетики
французского языка. Очерк французского произношения сравни­
тельно с русским», которая надолго останется образцовой книгой в
изучении орфоэпии.

85
 О нормативных научных построениях в области русской
грамматики и словаря Л.В. Щерба размышлял и писал много раз и
сумел поднять престиж нормализации языка, так скомпро­
метированной у нас реакционными и невежественными пуристам]!
дореволюционной поры. Л.В. Щерба подготовил первый том
«Нормативной грамматики русского языка АН России», содер­
жащий раздел фонетики. Редакторская работа тут перешла в
авторскую, он почти целиком и заново написал этот том. Вместе с
акад. СП. Обнорским он начал редактировать второй том, пос­
вященный морфологии.
Под влиянием Л.В. Щербы руководство академического
Словаря современного русского языка отошло от традиций
шахматовского Thesaurus’a и решительно поставило задачей
словарного отдела составление именно нормативного словаря,
отражающего существующие а нашу эпоху системные связи и
противопоставления слов и понятий русского языка с их
социально-стилистической приуроченностью. Сам Л.В. Щерба
написал часть одного из томов этого словаря на букву И) в 1933 г,
был напечатан один выпуск его).
Обобщение своего большого словарного опыта Л.В. Щерба
дал в первой части незаконченной работы «Опыт общей теории
лексикографии»)» Известия ОЛЯ АН России», 1940, № 3). Эта
работа остается драгоценным наследием Щербы не только н
русской, но и в мировой науке уже по одному тому, что она не
имеет предшественников. В истории русской лексикографии и
словари, написанные Л.В. Щербой (русско-французский) или его
учениками под его руководством, и только что названная обоб­
щающая теоретическая работа являются большим достижением.
Зарубежная критика не раз отмечала блестящее развитие
словарного дела в России после революции (Р. Якобсон, Л. Теньер,
А. Мейе, Б. Унбегаун и др.). В этом успехе русских языковедов
Л.В. Щербе принадлежит, несомненно, наибольшая заслуга как
теоретическому лидеру. Наше словарное дело шагнуло далеко
вперед не только от своего дореволюционного этапа, но и в кругу
европейской лексикографии, - оно признано теперь и поучитель­
ным и образцовым как в теоретическом, та к и в техническом
отношении.
Идеи Л.В. Щербы по вопросам общего построения синтаксиса
и системы русского синтаксиса почти не воплощены в закон*

86
ченных, напечатанных его трудах. Разработка архива его рукописей
позволит полнее оценить значительный вклад его теоретических
исканий в назревшую коренную ломку наших синтаксических
традиций. Известно, какое большое впечатление оставила его
статья «О частях речи в русском языке» («Русская речь». Новая
серия. Кн. 2, Л., 198), отразившая в дальнейших теоретических
работах по русскому синтаксису (прежде всего в обширном труде
II.В. Виноградова «Современный русский язык». Вып. 1-2. ML,
938).
Чаще всего вспомнил и наиболее ценил Л.В. Щерба одну се-ою
небольшую статью - «О трояком аспекте языковых явлений и об
эксперименте в языкознании» («Известия АН России», 1931). Эта
статья была декларацией новых теоретических позиций. Она
явилась результатом острого и болезненного кризиса методологии
Л.В. Щербы и его школы. Он нашел пути преодоления идеалис­
тических концепций ф р а н ц у з с к о й лингвистики (Фердинанда де
Соссюра, Антуна Мейе) и философски порочного психологизма.
Отчасти продолжая и углубляя материалистические поло­
жения своего учителя -- И.А. Бодуэна де Куртенэ, отчасти
освобождаясь от его психологических излишеств, Л.В. Щерба з
я ой своей декларации заложил основы плодотворной теории языка
как системы, имманентно содержащейся в социальном опыте и
организующей языковой материал речевого общения, - «как
системы, составляющей величайшее культурное достоятие
народа». Л.В. Щерба вскрывает внутреннюю противоречивость
понятий «индивидуальная психо-физиологическая организация»,
или, короче, «индивидуальный язык», - понятия, фундирующего у
крупнейших языковедов старшего поколения (начиная с Германа
Пауля в Германии и кончая Шахмтовым у нас). Взамен его Л.В.
Щерба выдвигает, как основополагающее, понятие «языкозой
системы», которое он определяет так: «...то, что объективно
заложено в данном «языковом материале» и что продолжается в
«индивидуальных языковых системах», возникающих тод
влиянием этого языкового материала. Следовательно, в языковом
материале и надо искать единство языка внутри данной
общественной группы» («О трояком аспекте...», с. 117).
«Языковой материал» - как третий аспект языковых явлений -
противопоставлен 1) речевой деятельности и 2) системе языка.
Этим Л.В. Щерба снимает антиномию индивидуального л

87
социального, разоблачает миф-идеал реальной и тем не менее
метафизической сущности языка. «Языковой материл» поэтому
оказывается первым и важнейшим, непосредственно доступным
объектом языкознания, В исследовании его возможен и необходим
эксперимент, что представляет преимущество лингвистики перед
другими гуманитарными науками. Новым было указание на
эксперимент в области не только фонетики, но и грамматики,
словаря, стилистики.
Однако эксперимент возможен без больших ограничений
лишь при изучении живых языков. Он очень ограничен в
применении к мертвым языкам. Отсюда - призыв к изучению
бесписьменных языков, к изучению языков далеких, неродс­
твенных по строю. Иными путями, с иной аргументацией к этому
же положению пришли раньше И.А. Бодуэн де Куртенэ и НЛ.
Марр. 'Эти теоретические положения не оставались одной
декларацией: Л.В. Щерба много лет деятельно помогал научней
разработке палеоазиатских языков (например, эвенского,
нивхского), а также иранских (таджикского., вершикского), тюрк­
ских и др. «Языковой материал» ** в литературных текстах и в
записях разговорной речи, в словарных фонда}-: - был постоянным
объектом его исследований. Менее всего свойственны ему были
замкнутость и отрешенность кабинетного ученого. Неустанно и
мастерск и вел он наблюдения над живыми языками,
Особенно много сил и времени в зрелый период своей
научной деятельности отдал Щерба диалектологии - сначала
итальянской, потом чешской и лужицкой и, наконец, русской.
В 1940 г. Щерба был поставлен во главе Всесоюзной диалек­
тологической комиссии, и только война помешала наметившемуся
огромному размаху работ этой комиссии.
Горячий патриот, Лев Владимирович Щерба был чужд всякой
национальной кичливости, великодержавного национализма,
Убежденный франкофил, исключительный знаток немецкой
культуры, он вел пропаганду лучших традиций Романо-германской
филологии и лингвистики, он всегда призывал к изучению и
максимальному использованию западноевропейских научных
достижений. Но при этом он больше, чем многие противники!
«буржуазных влияний», якобы оберегающие нас от этой «чумы»,
верил в одаренность наших ученых и великое будущее русской
 i ~' ки, русской культуры. Именно уверенность в наших
it v‘ а>рядных силах и была в основе западничества Л.В. Щербы.
Он тщательно изучал диалектологическую литературу и
особен но - многочисленные лингвистические атласы западно-
сгя •чшйских языков: французский и немецкий, итальянский и
т о 1ьский, швейцарский и каталонский. Он делал доклады о них,
гр тотально следил за ходом работ по подготовке русского атласа и
с I самым суровым судьей, самым взыскательным и придирчивым
тиком начинаний, наших первых опытов в области
j н п вистичесхой географии,
Еще в июле 1944 г., во время тяжелой болезни, истощившей
его жизненные силы, он руководил работой Диалектологической
конференции по севернорусским говорам в Вологде и, верный
своему основному лозунгу - везде и всегда учит ься и искать новых
путей, • провел для собравшихся на конференции опытных русских
диалектологов увлекательный семинар по фонетике; записи этих
десяти чтений Л.В. Щербы опубликованы.
Не на последнем месте стояли в кругу его интересов задачи
разработки русской стилистики. И в этой области Л.В. Щерба был
смелым начинателем работ широкого кругозора и дальнего
прицела.
В предисловии к первому выпуску «Русской речи», основан­
ного им органа Ленинградских языковедов, он писал: «В истории
науки о языке за последние 50 лет обращает на себя внимание ее
расхождении с филологией и, я бы сказал, с самим языком,
понимаемым как выразительное средство... Нельзя не признать,
что это имело своим последствием ослабление интересов к
языковедению в широких кругах образованного общества: тогда
как в начале X IX века вопросы языка могли быть предметом
обсуждения на страницах литературных журналов, в настоящее
время они почитаются скучными и чересчур специальными»
(Русская речь. Вып.1. Пг.. 1923, с. 7-8), И ниже: «[Настоящий
сборник] ставит своей задачей исследование русского литератур­
ного языка вс* всем разнообразии его форм, а также в его основных
источниках. В связи с этим главный интерес сборника направлен на
семантику, словоупотребление, синтаксис, эстетику языка - вообще
на все то, что делает' наш язык выразителем и носителем наших
дум. А поэт ому он адресуется не только к лингвистам, но и ко всем

89
тем читателям из широких слове образованного общества, в
которых жива любовь к слову, как к выразительному средству».
Этот первый сборник открывается статьей его редактора
«Опыты лингвистического толкования стихотворений. 1. «Воспоми­
нание» Пушкина. Тринадцать лет спустя Л.В. Щерба опубликовал
анализ стихотворения Лермонтова «Сосна» (в сборнике «Русское
яз ыкознание». Т. П посвящ. В. Шишмареву. Л., 1936). Обе эти статьи
резко противостоят всей нашей старой литературе по стилистике,
ксгати сказать, и до сих пор еще бедной и отсталой.
Анализ стихотворений в плане заостренного
лингвистического и стилистического истолкования, как осуществил
егэ Л.В. Щерба, остается непревзойденным образцом как но
строгости метода, так и по мастерству изложения. К нашему
большому сожалению, остались не обработанными и не
опубликованными этюды Щербы по стилистике «Медного
всадника», «Героя нашего времени», басен Крылова и Лафонтена.
Дальнейшим этапом этих увлечений Л.В. Щербы была про­
паганда филологического образования, которой, как уже сказано,
он горячо отдавался в последние годы жизни.
Если суждено его идеям найти широкое применение, - эго
приведет к новому расцвету русской художественной литературы,
как и литературы других народов Союза, и тогда мы должны будем
помянуть благодарным ловом пионера современного нефилолоп -
ческого образования - академика Л.В Щербу.
Вокруг Л.В. Щербы давно сложилась научная школа. В
большой и постоянной связим с ним вели свою научную дея­
тельность акад. Б.Я. Влидимирцов, акад. А.П. Баранников, В.В,
Виноградов, Л.П. Якубинский, И.И. Зарубин, И.И. Зарубин, С.К.
Боянус, Я В . Лоя, С.Г. Бархударов, О.И. Никонова, Л.Р.Зиндер,
М.И. Матусевич, С.И. Бернштейн, И.П. Сунцова, покойный А.Н.
Генко и многие другие.
Чем привлёк к себе Лев Владимирович такую плеяду талант­
ливых русских языковедов? Подобно Бодуэну де Куртенэ, он
восхищал своих учеников острым критическим анализом обвет­
шалых традиционных догм западной и нашей науки, силой своей
творческой мысли, изяществом и законченностью своих построе­
ний, изощрённостью своего стилистического вкуса и такта. Кто
узнал Льва Владимировича в годы его смертельной болезни, гот не
может, конечно, при всём напряжении воображения, представить
себе его в расцвете сил, во всём блеске его педагогического i

90
исследовательского таланта. Может быть, поэтому ему пришлось
изведать в последние годы не только радость всеобщего признании
1: почёта, но и ослиное лягание. Критика младограмматических
теорий была им начата ещё в годы первой заграничной коман­
дировки, что и определило недоброжелательное отношение к нему
многих немецких учёных;, сказывавшееся до последних лет.. Зрелым
выражением его новых воззрений была книга «Восточнолужицкое
дарение», 1915г. В том же году вслед за этой книгой вышли в
печати «Некоторые выводы из моих диалектологических лужицких
наблюдений». Здесь в лаконичной формулировке даны все
важнейшие идеи дальнейших работ Л.В. Щербы. Он остался верен
до конца большим открытиям самой творческой и самой
эволюционной поры своей научной деятельности. Едва ли не
наиболее характерной для него и является преемственность идей
три постоянных размышлениях, при теоретическом созерцании
текущей языковой дейсгвительности. Упорно и остро анализирует
он всегда текущий языковой опыт своего народа; обострённо
ощущает живой и наиболее активный процесс его; умело
применяет в этих наблюдениях все новые достижения своей науки,
совершенствуя методы наблюдения, анализа, истолкования и
обобщения.
В декабре 1944г., в последние дни свои, между двумя
операциями -- в больнице, Лев Владимирович написал больную
г атью «Очередные проблемы языковедения» (54 страницы
крупного формата).
В первой части изложены его взгляды по общим вопросам: об
изучении языка животных, о различи строя языков и обус­
ловленности этого различия, о существующих морфологических
классификациях языков, о двуязычии; о понятиях слова, синтагмы,
предложения; об изучении языка жестов и речи афатиков, о
проблеме понимания.
Вторая часть содержит наблюдения и размышления над
современным русским языком и его научной разработкой. Самыми
актуальными Л.В. Щерба считает у нас задачи создания русских
грамматики и словаря, которые отвечали* бы языковой действи­
тельности и свободны были бы от всяких традиционных и
формалистических п р е д р а с с у д к о в схоластической школьной грам­
матики. Он пишет о том, что дети изучают родной язык вопреки
школьной грамматике, силою своего здорового языкового чутья и

91
говорят по своей выработанной из опыта грамматике, какой ещё не
написали, но должны написать лингвисты.
Широкому рассмотрению подвергает далее ЛВ. Щерба
разграничение или противоположение словаря и грамматики,
устанавливая необходимость ещё третьего основного раздела -
лексикологии, куда относится, например, вся теория частей речи.
Все правила образования слов и групп слов, а также языковых
единств высшего порядка относятся к грамматике, как и нормы
формообразования., но творческие неологизмы неповторимого
характера - к словарю. Глаголы>связки должны быть перечислены
в грамматике, но формы спряжения глаголов дать, есть и глагол
быть относятся к словарю. Заключительный раздел этой последней
работы посвящён различию грамматики пассивного и активного
аспектов. Грамматика активного аспекта ~ самая неразработанная
область современной лингвистики, Она должна систематически
осветить вопросы выражения на данном языке категории мысли,
например, предикативности, логического суждения с его S и Р,
независимости действия от воли лица действующего, пре­
дикативного качественного определения, количества вещества и
т.п. Множество свежих иллюстративных материалов из русской
языковой практики наших дней оживляет эту работу и делает ее
своеобразным документом эпохи не только в плане .развития
русского языкознаиия.
В грозе и бзрях революции и двух мировых войн нашим
поколениям достапгись тяжкие испытания. Даже «кроты» или
«премудрые пескари» не мо гли прожить эти десятилетня безмятежно
и благополучно. Такой высокий человек, такой целеустремлённый,
несгибаемый в верности своим принципам борец и искатель, - жил
беспокойно, напряжённо, порой бедственно. Этой полной преврат­
ностей и несчастливой жизнью он напоминал нам не раз Рыцаря
Печального Образа, в его биофафии были и встречи с разбойниками
на большой дороге, и схватки с ветряными мельницами. Но он знал и
счастье побед, дож^л до признания и почёта. То ли надо было больше
беречь этого хрупкого телом и сильного духом человека, то ли не
может быть долговеяным такой яркий и неспокойный человек, но мы
потеряли его слишком рано...
Заветы JI.B. Щербы нам дороги и долго ещё будут вдох­
новлять нас. Идеи его будут жить и станут достоянием многях-
многих •• и даже тех, кто никогда не услышит и не узнает имени
Щербы,
 Глава IX.
Лингвистическое наследие Е.Д. Поливанова

Основные этапы научной биографии Е.Д. Поливанова - предс­

тавителя блестящей плеяды отечественных лингвистов старшего
поколения.
Имя Евгения Дмитриевича Поливанова, крупнейшего отечес­
твенного лингвиста-полиглота, теоретика языкознания и выдаю­
щегося ориенталиста, широко известно не только в нашей, стране,
ю и за рубежом. Необычайно широк круг проблем, которыми
занимался Е.Д. Поливанов.
Он оставил богатейшее наследие в языкознании и в смежных
областях науки ~ педагогике, литературоведении, истории,
этнографии,.. Он занимался фонологией, морфологией, синтак­
сисом, лексикой, фразеологией, диалектологией, этимологией, сам
создавал словари, буквари, учебники и учебные пособия. Его
интересовали социальные функции языка, и он написал статью о
воровским жаргоне и о языке интеллигенции. Выдающееся
врожденные способности к языкам в соединении с гигантской
работоспособностью, неутомимой и пытливой мыслью и дали
Поливанову возможность сделать столько удивительных,
прорывающихся в будущее, открытий в разных языках и прийги к
(Юистине ошеломляющим гю новизне и смелости замыслам - к
созданию «свода поэтик», «метаязыка» и «грамматики всех
народов». Прикладные начала в языковедении для Е.Д. Поливанова
являлись необходимым подступом к лингвистической теории.
Поэтому разрешение важных теоретических задач у него всегда
имело выход в практику - лингвопедагогику, методику обучения
языку и сопоставительную грамматику. Новизна языкозого
материала, знакомство с малоизученными языками позволяли
впервые сформулировать положения, которые и сегодня не
утратили своей актуальности.
О способностях Е.Д. Поливанова, его методах изучения языка
ходили легенды. Но еще больше мифов породили сам образ его
жизни, его путешествия. Да и как не возникнуть легендам, когда
многие его шаги в жизни и науке, описанные друзьями и
очевидцами, иначе как легендарными не назовешь.
В. Г. Ларцев, автор книги «Е.Д. Поливанов: Страницы жизни и
деятельности», так пишет об этом ученом: Неординарностью

93
 поведения, поступками, удивлявшими многих врожденным та­
лантом этот поразительный человек так просился на страницы
романа. Неудивительно, что он стал одним из героев романа
В.А„ Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове»
и рассказа «Большая игра» [4, с.4.|. Е.Д. Поливанов - человек
сложной судьбы. Обратимся к воспоминаниям В. Каверина, лично
знавшего Евгения Дмитриевича.
«Представьте себе гениального ученого, оставившего г л у ­
бокий след в мировом языкознании., рукописи которого по крохам,
по отдельным листкам собираются в различных городах России и
за рубежом.
Представьте себе Всесоюзную конференцию лингвистоз,
которая прошла без портрета того, кому она была посвящена,
потому 410, несмотря на все усилия, портрет достать не удалось.
Представьте себе ученого, знавшего лингвистически не
меньше 35 языков, написавшего грамматику японского, китайского,
бухаро -еврейского, дунганского, мордовского, туркменского,
к казахского, таджикского языков, о котором спорят, родился ли он в
1891 или 1892 г., в Петербурге или Смоленске. Представьте себе
человека, которому удалось напечатать лишь двадцатую часть
своих работ, в то время когда едва ли не каждая его фраза могла
быть развернула в принципиально новую теоретическую работу.
Представьте себе политического деятеля, опубликовавшего тайные
договоры царского правительства в 1917 году, который впоследс­
твии годами бродил по стране, как дервиш. Представьте себе
человека, оставившего, несмотря на необычайно сложную,
трагическую жизнь., более ста научных работ, в т.ч. 17 книг, -
человека, имя которого в течение трех десятилетий замалчивалось,
пока в 1957 году известный наш лингвист Вячеслав Всеволодович
Иванов не опубликовал о нем статью, положившую конец этой
беспримерной несправедливости. Этот человек - Евгени й
Дмитриевич Поливанов» [4, с. 12-13].
Кратко осветим основные этапы научной биографии этого
выдающегося лингвиста, представленные в книге А,А. Леонтьева
[3, С.6.].
Евгений Дмитриевич Поливанов родился в Смоленске 28
февраля 1891. года. В 1901 г. Евгений поступил в Рижскую
Александровскую гимназию. В 1908 году он ее заканчивает с
серебряной медалью и поступает в Петербургский университет на

94
словесное отделение историко-филологического факультета.
Поливанов слушал Зелинского и Платонова, Шахматова и Щербу,
китаиста В.М. Алексеева и литературоведа В В. Сосновского -
многих замечательных ученых. Но Евгений Дмитриевич с самого
начала выделил среди них одного и остался его учеником до конца
дней своих Это был Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ,
вступивший в го время в седьмое десятилетие своей жизни. «Со
второго курса мое мировоззрение обусловлено всестороыиейшим
ка меня влиянием моего учителя Бодуэна де Куртенэ - по
убеждениям интернационалиста-радикала», писал Поливанов чет­
верть века спустя. По окончании университета (1912) Е.Д.
Поливанов получил разу два приглашения остаться в университете,
как мы сейчас сказали бы в аспирантуре: от литературоведа И.А.
Шляп кина и' от Бодуэна.
Поливанов выбрал бодуэновскую кафедру сравнительного
языкознания.
Параллельно с занятиями в университете Е.Д. Поливанов
учился в Практической восточной академии, закончив ее по
японскому разряду (в 1911 г.).
| Поливанов - представитель особого направления в русской, а
затем советской ориенталистике: он, как и Н.И. Конрад соединял в
себе филолога и лингвиста-теоретика.
В представлении Бодуэна факультету по поводу оставления
Поливанова при кафедре говорится, что Поливанов, «правда, не
известен в ученой литературе, но отличается обширными
познаниями в области избранной им специальности и смежных с
ней областях».
Два года Поливанов интенсивно работает над магистерской
диссертацией. И вот сданы экзамены и защищена диссертация. В
1914 году Поливанов становится приват-доцентом восточного
факультета по японскому языку ив частности японским диалектам.
В 1917 и до февраля 1918 г. - Поливанов работал в
Наркоминделе. В те же меясцы ему поручается руководство
политработой среди китайских рабочих (их в .те годы было в
Петрограде до 300 тыс.). В 1918 г. он был одним их организаторов
«Союза китайских рабочих».
В 1919-1921 гг. Поливанов работал в политотделе Балфлота и
в политотделе 9-й армии. В 1919 г. его принимают в члены РКП (б).
В том же 1919 г. Поливанов избран профессором факультета

95
общественных наук Петроградского университета (приват
доцентом он стал еще в 1915 г. - по восточному факультету). В
1921 г. Е.Д. Поливгшов переехал в Москву, где стал помощником
заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна и одновре­
менно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся
Востока (КУТВ). Осенью того же года (в августе) Коминтерн
посылает его в командировку в Ташкент. Для окружающих
Поливанов просто был направлен в Восточный институт (т.е. на
вос очный факультет САГУ), где и начал преподавать.
Командировка эта, по-видимому предполагалась как непро­
должительная, но в Ташкенте Поливанов провел целых пять лет
Он вернулся в Москву только в 1926 году. В Туркестане он показа,
себя тюркологом самого высшего класса: описал множество
диатектов и говоров узбекского и других тюркских языков, а также
таджикского: активно включился в дискуссию о диалектной базе:
узбекского литературного языка, настаивая на том., что в его основу
дол жен лечь иранизованный (несингармонистический) диалект
Ташкента, Самарканда и Ферганы. Он участвовал в создании ряда
новых алфавитов для языков народов России. Он участвовал также
в лингвистической переписи населения и в национальном
размежевании Туркестана; создавал вместе с другими лингвистами
и педагогами учебники, программы и другие учебные материалы,
Наконец, он читал лекции и вел занятия в Восточном институте и
на историческом факультете САРУ. Параллельно Поливанов очень
много занимался научной работой - как в области тюркологии, так
и в области общего языкознания.
В эти годы он особенно интенсивно разрабатывал вопросы
эволюции языка.
В 1926 году Поливанов был вызван в Москву руководителем
РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских
институтов общественных наук) академиком В.М. Фриче - как
впоследствии писалось, он «был выдвинут на руководящую
лингвистическую работу в РАНИОН в противовес представителям
«Московской фортунатовской школы». Поливанов (фазу стат
действительным членом лингвистической секции Института языка
и мышления, профессором Московского института востоковедения,
руководителем секции родных языков КУТВ, действительным
членом Института народов Востока, членом бюро лингвисти­

96
 ческою раздела Института языка и литературы, а затем (с 1927 г.) -
председателем лингвистической секции РАНИОНа.
Он делает, по собственному признанию, до 4-х докладов в
месяц, читает лекции студентам и аспирантам и т.п. И уже в это
время, в 1926-1928 гг., намечается научный конфликт Е.Д. Поли­
ванова с Н.Я. Марром к его окружением (подробнее об этом будет
сказано в основной части работы).
События, связанные с этим конфликтом, завершились осво­
бождением Поливанова от занимаемых им ответственных постов и
его отъездом в Самарканд (1929 г.).
К 1936 г., когда «марристские» страсти поостыли, положение
Поливанова начало укрепляться, его работы пошли в печать.
Научное; наследие Поливанова огромно. Даже если говорить
пока только об изданных работах, одних книг (включая брошюры)
он успел опубликовать 28, а всего число работ, изданных при его
жтзни, дости гает 140.
Из чего это наследие складывается?
Основное место в нем занимают две темы: японоведение и
тюркология. Особое место в наследии Е.Д. Поливанова занимают
теоретические работы по методике преподавания языков и
практические учебники. Огромное число публикаций посвящено
языковому строительству и вопросам разработки письменностей
для языков народов России. Наконец, серия статей посвящена
русскому литературному языку.
Но все это будет позже. А пока, в 1929 году, как описывает в
своей книге 13. Ларцев |4, с. 16.], Поливанов был изгнан отовсюду,
лишен всех своих должностей, лишен возможности печатать свои
работы. Он уехал в Ташкент, потом в Самарканд, одна из его
последних работ посвящена самаркандскому говору. <...> Старый
узбек Махмуд Хаджимурадов рассказал на конференции, как
Поливанов приехал к нему едва ли не босиком, в рваной одежде и
остался на несколько недель в кишлаке, изучая особенности
местного диалекта, составляя словарь, которого еще не было в
мире. Он работал неустанно, а для отдыха поправлял ошибки в
религиозных книгах на арабском языке, которым пользовались
ivr ллы. Что произошло с этой работой? Где она? Махмуд
Хаджимурадов сжег ее, узнав об аресте Поливанова. Он сказал об
этом со спокойным достоинством, и никто из нас, помнящих те
тяжелые годы, не посмел упрекнуть его за этот поступок.

97
 Вот гак Поливанов и жил в кишлаках, пригородах., где
придется. В сущности, с ним ничего нельзя было сделать. Ведь
куда он ни попадал, везде были люди, и он мгновенно усваивал их
язык, научно изучая его и пользуясь им доя развития своих,
воззрений.
В 1937 г. он был арестован в г. Фрунзе и 25 января 1938 г.
погиб» [4, с Л6-17].
Е.Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание.
1. Лингвистические взгляды Е.Д. Поливанова и идеи его
учителя И.А. Бодуэна де Куртенэ.
История становления научных взглядов Е.Д. Поливанова
св5[зана с непосредственным влиянием на его мировоззрение
учителя И.А. Бодуэна де Куртенэ.
Будучи верным учеником и последователем И.А. Бодуэна де
Куртенэ,, Поливанов - как Л.В. Щерба, ЛЛ. Якубинский и другие
его ученики - не мог не воспринять и его методологи чес кую
позицию в отношении как самого языка, так и языковедческой
науки. Правда, как известно, позиция Бодуэна в этих вопросах была
непоследовательна, противоречива и не могла полностью удов­
летворить его учеников, НО, во всяком случае, первоначальный
«толчок» был дан и воспринят. Существо философских взглядов
Бодуэна де Куртенэ, основу его лишъистйческой концепции
составляет материалистический монизм (философское учение,
которое, в противоположность дуализму, принимает за основ}/
всего существующего одно начало). Эго философское учение
привело Бодуэна де Куртенэ к пониманию языка как явлении
психосоциального. Он указывал на социальную природу речевых
актов: «...индивид может развиваться в языковом отношении и
вообще духовно только в обществе, т.е. в сношении с другими
индивидами» [1, с, 138]. Бодуэн де Куртенэ считал, что сопос­
тавительное изучение языков может основываться на выявлении
общего сходства независимо от исторических или генеалогических,
связей: «Мы постоянно находим одинаковые свойства, одинаковые
изменения, одинаковые исторические процессы и перерождения в
языках, чуждых друг другу и исторически, и географически. С этой
точки зрения мы можем сравнивать развитие языков романских с
развитием языков новоиндийских, развитие языков славянских с
развитием языков семитических, развитие языка русского и
развитием языка коптского и т.д.» [1, с. 153-154].

98
 Здесь он подходит к выделению и сопоставлению в языках
целостных систем, определенных структурных отношений, в
которых обнаруживаются функционально-тождественные общие
черты. Именно такой подход принят в современных направлениях
типологического изучения языков. Итак, понимание языка как
системы., понимание множественности причин изменений языка,
социальная обусловленность языковых изменений, элементы
таковой теории языка, теория фонем и морфонологических
вменений (альтернаций), типология языков составили тот круг
проблем и задач общего языкознания, которые решали в своих
работах представители Казанской лингвистической школы, ярким
представителем которой был учитель Е.Д. Поливанова ~ И.А.
Бодуэн де Куртенэ. Правомерно говорить о преемственности идей
ушжду И,А. Бодуэном де Куртенэ и его учеником Е.Д. ПсЛи­
вановым. Речь может идти прежде всего о всем комплексе линг­
вистических идей., о лингвистическом мировоззрении как такозом
I о круге научных интересов Поливанова.
Опираясь на теоретические положения, содержащиеся в
грудах своих учителей И.А Бодуэна де Куртенэ и Л.В. Щербы,
Е.Д. Поливанов развил в своих работах концепцию, отражающую
его собственное понимание языка и языковых процессов, а та:оке
задач лингвистической науки.
Автор статьи, посвященной 90-летию со дня рождения
ученого, Л.П. Крысин пишет так: «Е.Д. Поливанов обладал ярким
талантом лингвиста-исследователя, поразительными способнос­
тями полиглота и имел глубокие познания в области теории языка.
Это счастливое и редкое сочетание во многом объясняет не­
обыкновенную тщательность его работ в анализе конкретного
материала, оригинальность теоретической интерпретации и сме­
лость лингвистической мысли, позволявшую Е.Д. Поливанову
/делать научные открытия» [2, с.28]. Обладая весьма широким
диапазоном исследовательских интересов, Е.Д. Поливанов не
отдавал предпочтения какому-либо одному из двух принятых в
лингвистике подходов к изучению языка - диахроническому или
синхроническому. В его трудах мы находим органическое
сочетание тонкого и всестороннего анализа системных отношений
а данном языке с фундаментальными описаниями истории
языковых явлений. Такая связь обоих подходов - синхронического
и диахронического -- позволяла Е.Д. Поливанову вскрывать

99
истинные причины, приведшие к современному состоянию языка,,
Правильному пониманию этих причин способствовало и то. что
при изучении языковых явлений Е.Д. Поливанов большое внимание
уделял культурному и этнографическому фону этих явлений,
исследованию быта и обычаев носителей данного языка.
Весом вклал Е.Д. Поливанова и в русистику.
Изучая процессы, происходившие в русском языке после
революции, Е.Д. Поливанов дал им всестороннее теоретическое
освещение, исследовал движущ ие силы языковых изменений и
особенно внимательно анализируя характер влияния на язык
социальных факторов. Е.Д. Поливанов выдвинул идею создания
«социологической лингвистики» (термин Е.Д. Поливанова), i.e.
такого раздела языкознания, который занимался бы изучением
социальных стимулов развития и функционировании я языка,
механизма взаимодействия между языком и обществом.
Т.о., остановимся подробнее на заслугах Е.Д. Поливанова,,
связанных со становлением социолингвистики.
2. Е.Д. Поливанов-социолог языка.
В своих работах Е.Д. Поливанов неоднократно указывая, что в
прошлом языковеды уделяли недостаточное внимание социальным
причинам языковых изменений. В лучшем случае это делалось
декларативно. В статье «Специфические особенности последнего
десятилетия 1917-1927 в исп ори и нашей лин гвистической мысли»
читаем:; «Это не отрицалось, но забывалось, на деле - в самом
процессе творческой работы, которая была напрвлена именно на
физические, физиологические и индивидуально-психологические
явления языкового процесса, тогда как социальная его сторона на
деле оставалась почти без внимания. Вот почему революционный
сдвиг в сторону марксистской идеологии должен осуществляться
здесь не в виде похоронного шествия за гробом естествен­
ноисторического языкознания и добытой им конкретной истории
языков, а в построении новых отделов - языкознания социо­
логического, которое сольет’ в стройное прагматическое целое
конкретные факты языковой эволюции с эволюцией (т.е. историей)
общественных форм и кон кратных общественных организмов» Г5,
с.52].
Внимательно изучив всю предшествующую лингвистическую
литературу, Е.Д. Поливанов пришел к выводу, что «вопрос о
влиянии социологических (экономических и политических) фак-

100
i I I на эволюцию языка далеко не выяснен даже теми, кто
c»*et'iDQHHO безапелляционно настаивает на социальном объяс­
нении всякого развития. Для тех же, кто начитав в лингвистической
литературе <...>, вполне естественно было бы начать с указания не
на ясность, а на полную неясность, полное недоумение и
противоречие при попытках синтезировать социологическую и
с сгественноисторическую мотивировку языковых явлений» («Фо­
нетика интеллигентского языка») [2, с.99].
Важнейшим компонентом социологической лингвистики Е.Д.
I (оливанов считал теорию языковой эволюции, точнее - ту ее часть,
которая должна иметь дело с выяснением социальных причин
языковых изменений., Ратуя за создание социолингвистики и
общего учения об эволюции языка,, Е.Д. Поливанов вместе с тем
предостерегал от фетишизации социальных факторов, от попыток
все в языке объяснить воздействием экономических и
политических сил.
В своих работах Е.Д. Поливанов приходит к выводу, что
социальные факторы не могут изменять природу языковых
процессов, но от них «зависит решение 1} быть или не быть
данного рода языковой эволюции вообще и 2 ) видоизменение
отправных пунктов развития» («О фонетических признаках со-
циалъно-групповых диалектов и, в частности, русского стандарт­
ного языка») [2 , с. 100 ].
Влияние социальных факторов на язык происходит не непос­
редственно, В статье «Где лежат причины языковой эволюции?»
читаем: «Путей или способов, какими могут экономические (и
иол итические) или вообще культурно-исторические явления
воздействовать на языковую эволюцию, много, но в качестве
основного момента здесь нужно указать на следующее: экономико­
политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так
называемый субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда
вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции» [5,
с. 8 6 ].
Яркий пример такого рода видоизменений дает русский
литературный )или, как называет его Е.Д. Поливанов, стандартный)
язык послереволюционной эпохи. После революции значительно
изменился состав носителей литературного языка. Расширившийся,
обновленный контингент носителей русского литературного языка
в 2 0 -е годы включал в себя: «революционный актив (в том числе

101
эмиграция предшествующего периода, вернувшаяся после
революции), культурные вехи рабочего класса и прочие элементь,
входящие в понятие «красной интеллигенции, в том числе и
значительные слои прежней интеллиген ции, осуществляющие,
следовательно, реальную связь со стандартом предшествующе]!
эпохи. [2, с.100]. Изменение состава носителей литературного
языка обусловливает новую цель языковой эволюции - создание
единого языка для всех объединяемых в новом составе слов, «ибо
потребность в перекрестном языковом общении здесь обязывает ;с
выработке единого общего языка (т.е. для языковой системы)
взгмен двух языковых систем, каждая из которых неспособна с
обслуживанию всего нового коллектива полностью» [5, с.87].
В ходе этого процесса выясняется, язык какой из объеди­
няемых социальных групп будет «играть первую скрипку» в
эволюции, направленной к установлению единообразной (для все;;
данных групп) системы речи» [2, с.100]. Эта мысль Е.Д.
Поливанова замечательна тем, что она предвосхищает более
поздние по времени разработки в области теории социальных
1РЗ'пп.
«Выработка единого общего языка», о которой говорит Е.Д.
Поливанов, идет неравномерно на разных участках языковой
системы. Это объясняется тем, что уровни структуры языка
лексика, фонетика, морфология, синтаксис -- неодинаково
восприимчивы к влиянию социальных факторов., В наибольшей
степени подвержены такому влиянию лексика и фразеология:
изменения в жизни общества отражаются в этих сферах языка в
виде новых наименований и оборотов, в переосмыслении стары?;
слов, в заимствованиях и т.п.
Накопление обусловленных социальными сдвигами языковых
новшеств происходит неравномерно не только на разных уровнях
языковой структуры, но и в различной языковой среде: одни
группы говорящих консервативны, последовательно придержи­
ваются. старой нормы (как, например, представители интелли­
генции), в речи же других наблюдается смешение разнородных
черт - литературных, диалектных, профессиональных. Это
вызывает необходимость изучать «социально-групповые диалек­
ты». В статьях «О фонетических признаках социально-групповых
диглектов и в частности, русского стандартного языка» и
«Фзнетика интеллигентского языка» Е',.Д. Поливанов, во-первых

102
попытался выделить конкретные черты, которые отличают речь
интеллигенции от речи других общественных групп, и, во-вторых,
поставил более общие вопросы о критериях разграничения
социальных разновидностей одного и того же языка.
; Главный принцип применения социологического подхода к
пучению языка, по мнению Е.Д. Поливанова, заключается в том,
чтобы путем анализа языковых фактов приходить к вывод]/ о
влиянии на язык социальных сил, а не исходить из постулата о
гаком влиянии и подгонять его под факты. «...Нужно заведомо
отказаться от допущения каких-либо таинственных соотношений
между социальной историей общества и историей языка,
соотношений, которые нельзя бы разложить на цепь конкретных
причинных связей и которые можно только постулировать, исходя
из предвзятой предпосылки о том, что все зависит от социально-
экономических явлений. Нам же, лингвистам, надлежит не
исходить, а прийти к подобному положению в качестве вывода из
изучения и обобщения реальных фактов» [5, с.8 6 ].
В статье «И математика может быть полезной» (1931 г.) Е.Д.
Поливанов пишет о роли математической статистики в социально-
циаиехтологических исследованиях. При этом он подчеркивает
вспомогательную функцию этой науки для лингвистики и говорит о
недопустимости абсолютизации статистических методов, возра­
жает против «неограниченного доверия» методу процентов»:
нельзя ограничиваться одной статистикой в характеристике
носителей данной языковой черты, необходим учет социального
облика этих носителей, их «веса» в изучаемом коллективе
(Статьи.,,, с 289-290). Эти мысли предвосхищают современные
разработки в области массовых обследований языковых
коллективов, где применение статистических методов органично
сочетается с качественным социологическим анализом различных
(возрастных, территориальных, профессиональных и других) групп,
образующих такие коллективы» [2, с. 103]. Взгляды Е.Д. Поли­
ванова на развитие языка, на соотношение внутренних и внешних
стимулов языковой эволюции были не свободны и от некоторых
ошибок. Так, он высказывал точку зрения, согласно которой
литературный язык является классовым, а именно - что им владеет
господствующий класс общества (эту мысль он пытался доказать
на материале японского литературного языка).

103
 Однако эта прямолинейная точка зрения, не соответствующая
действительному положению вещей, вступала в противоречие с его
же собственным конкретным анализом состояния других языков, з
частности русского литературного, носителями которого Е.Д.
Поливанов признавал и старую, дореволюционную, и новую
интеллигенцию, и передовые слои рабочего класса.
Не подтвердилось и мнение Е}.Д, Поливанова о том, что в
эпоху революционных катаклизмов убыстряется темп языковой
жизни. Как показали исследования и русского, и других языков, з
вопросах о темпе языковой эволюции многое зависит от уровня
развития данного литературно языка: чем он развитее, тем
медленнее темпы происходящих в нем изменений. В связи с этим
гораздо более справедливой кажется такая мысль Е.Д. Поливанова,
высказанная в несколько парадоксальной форме: «Развитие
литературного языка заключается, в частности, в том. что он все
меньше изменяется». Ведь чем больше культурных ценностей
накоплено на данном языке, тем сильнее стремление общества.,
* владеющего этим языком, сохранить его в неизменности, чтобы
облегчить передачу культуры следующим поколениям [2, с. 1031.
Итак, в круг проблем социологической лингвистики Е.Д. Поли­
ванов включал определение языка как социального исторического
факта, описание языков и диалектов с социологической точки
зрения, изучение причинных связей между социально-экономичес­
кими и языковыми явлениями, выработку языковой политики.
Поливанов считал, что общественные сдвиги отражаются языком
более или менее непосредственно только в лексике и фразеологии.
Он возражал против лженаучных попыток объяснить фонетические
и грам магические явления непосредствен ным в оздействием
социально-экономических факторов. Согласно его точки зрения, от
социально-экономических факторов зависят не изменения в
фонетики и морфологии, а образование семей языков и языковое
скрещивание.
3. Полемика Е.Д. Поливанова с HJL Марром и сторонниками
«нового учения» о языке.
В первое послеоктябрьское десятилетие в отечественном
языкознании, наряду с поворотом к описанию современного
состояния языков и к решению прикладных задач, поставленных
практикой культурного строительства, шли упорные поиски
создания нового языкознания. Поиски эти осуществлялись разными

104
riv гямм. Одни ученые старались строить марксистское языкознание
т основе критического освоения всего накопленного опыта в науке
о языке и усиленного внимания к социальной стороне языковых
явлений. Другие же пытались во главу угла ставить общие
положения исторического материализма, непосредственно приме­
няя их к языковому материалу. Этот момент и определял острую
идейную борьбу между представителями русской классической
филологии и сторонниками яфетической теории по вопросу об
отношении к индоевропейскому сравнительно-историческому
языкознанию-. Эта борьба нередко выливалась в ожесточенные
схватки с полемическими издержками и перехлестами [4, с.74].
Возникла резкая конфронтация точек зрения, равно претен­
довавших на исключительность, но по-разному интерпретиро­
вавших суть марксистского подхода в языкознгшии. Одно из таких
направлений возглавил Н. Я. Марр - его концепция была объявлена
единственно!! марксистской языковедческой теорией. Во главе
второго направления оказался Е.Д. Поливанов.
Основные положения «нового учения о языке» сводится к
следующему. Язык, считает Марр, «есть надстроечная категория на
базе производства и производственных отношений, предполагаю­
щих наличие трудового коллектива»,, это «такая же надстроечная
общественная ценность, как художество и вообще искусство». Из
представления о языке как надстроечной категории Марр сделал
ряд выводов:
1. Языковые состояния сменяются в результате смены
общественных формаций (учение о стадиальности языка): «...так
называемые семьи языков... представляют различные системы,
отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в
процессе смены одной культуры другой одна система языков
преображалась в другую». Таким образом, переход общества из
одной формации в другую должен еопровоэдаться переходом
языка из одного состояния в другое, причем зта смена языковых
состояний сопровождается коренной ломкой одной структуры
языка и появлением новой, качественно отличной языковой
системы, но сохраняющей мног о элементов старой.
2. Пути развития всех языков едины (теория единства
глоттомического процесса).
3. Искпючительно большое значение в формировании
отдельных, особенно индоевропейских языков, имеет языковое

105
скрещивание. В скрещивании языков Марр видел главный фактор,
обусловивший расхождение близкородственных диалектов.
4. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща
классовая сущность, то и язык, будучи надстройкой, тоже является
классовым (учение о классовости языка) [1, с.269],
Линия компаративистов была четко сформулирована в
работах и выступлениях Е.Д. Поливанова, который, решительно
отстаивая достижения сравнительно-исторического языкознания,
стремился осмысленно, путем строгих лингвистических методов и
на надежных фактах увязать языковую эволюцию с историей
общества. Н.Я. Марр же, вульгарно-социологизаторски истолковав
общие положения марксизма и перенеся их на яфетическую
теорию, развил «новое учение о языке», а его ученики провоз­
гласили эту теорию единственно марксистским направлением в
советской лингвистике.
4 февраля 1929 года Поливанов открыто выступил против
марристов. Именно после этого выступления его труды были
объявлены «истошным воем эпигона субъектино-идеалистической
школы» а он сам — «разоблаченным в свое время черносотенным
лингвистом-идеалистом». Так писал о нем некто В Б. Аптекарь в
книге «Н.Я. Марр и новое учение о языке», вышедшей в 1934 году.
На дискуссиях принимались резолюции, в которых'клеймили
позором» хулигански-наглое, циничное выступление профессора
Поливанова». Его называли «кулацким волком в шкуре советского
профессора». Ответ Поливанова (разумеется, оставшийся ненапе­
чатанным _ полон достоинства. Он писал: «В пересмотре, которому
подлежит все наследуемое совегской наукой, нет места ни
авторитарному мышлению, ни кваканью профанов» [4, с. 16].
Получился своеобразный исторический парадокс. Еще в 1929 году
Е.Д. Поливанов выступил с уничтожающей, но конструктивной
критикой яфетической теории Н.Я. Мара, за что был обвинен
марристами в идеализме, «буржуазном индоевропеизме» и прочих
смертных грехах, и, лишенный возможности работать в Москве или
Ленинграде, был вынужден уехать в Среднюю Азию, но именно он
оказался пророчески прав. «Новое учение о языке» Н.Я. Марра,
хстя почти безраздельно и господствовапо в советском языкоз­
нании на протяжении двух десятилетий, в результате известной
дискуссии 1950 года потерпело полное фиаско: оно было признано
лженаучным, вульгаризаторским, антимарксистским. Кринка

106
м£!.рровского «нового учения» начиная с 1950 г. по существу велась
по тем же параметрам, которые в свое время отметил Е.Д. Поли­
ванов. Между тем в ходе дискуссии 1950 года о Поливанове как
главном оппоненте Мара, не было сказано ни слова, т.е. тем самым
не была отмечена выдающаяся роль Е.Д. Поливанова в развенчании
антинаучного характера «нового учения о языке», не была дана
объективная оценка его научной деятельности [4, с.74-75].
В заключение отметим, что Е.Д. Поливанов не отверпш
целиком Н.Я. Мара и его труды, он утверждал, что «за вычетом
яфетической теории остается очень много материала, которь й
делает Мара великим ученым». Он ценил его как археолога, в
частности как (описательного» языковеда, например, авто{>а
чанекой грамматики. Да и в самой яфетической теории Мара
Поливанов видел здоровое зерно, а именно - сравнительно­
грамматическое исследование южно-кавказских языков, «прово­
дившееся, однако, неумело, без должного знания методов
компаративистики и общего языкознания, отчего в этой теории
спл ошь и рядом грубые лингвистические ляпсусы» [4, с.78].
4. Взгляды Е.Д. Поливанова на сущность языка и на
методологию языкознания в 20-30-е годы. [Этот вопрос мы осветим
на материале книги А.,А. Леонтьева «Евгений Дмитриевич
Поливанов и его вклад в общее языкознание].
Взгляды Е.Д. Поливанова по принципиальным вопросам
теории языка, естественно, претерпевали определенную эволюцию.
Вот что нового мы находим в работах Е.Д Поливанова 20-х годо в:
связь языка с совместной трудовой деятельностью коллектива и
понимание языка (речи) как деятельности. Приведем некоторые
примеры.
Язык есть «достояни е и орудие борьбы определенного общес­
твенного коллектива, объединенного кооперативными потребнос­
тями» [5, с.51].
В основе концепции лежит понимание языка как трудовой
деятельности, имеющей целью коммуникацию...» [5, с.57].
К вопросу «о принципе экономии» в языке: «...экономия
энергии впредблах, обеспечивающих, однако, достижение резуль­
тата. ... есть типичная черта любой трудовой деятельности,
имеющей-определенное задание...» » [5, с.60]. С другой стороны,
«экономический уклад» и «характер» кооперативных связей»
определяют систему общения в коллективе, а также сам
«контингент носителей» [5, с.86-87].
107
 «Что нужно для того, чтобы данная произвольно созданная
индивидуумом система получила реальное существование в
качестве языка.,?» Ответ: нужно, «чтобы нашлись лица,
заинтересованные в том, чтобы эту систему усвоить для взаимного
общения», а «для этого требуется реальное существование
коллектива, реально объединенного известными и потребностями и
неспособного обслужить себя... какой-либо другой системой (те.
другим языком) [5, 0.179].
Думается., достаточно уже приведенных примеров. Во всяком
случае ясно, что Е.Д. Поливанов не ограничивался «определением
языка как социально-исторического факта». Напротив, он самым
четким образом формулировал «элементарнейшее из методологии
марксистской лингвистики» в виде следующего тезиса: «Язык
должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до
известной степени найдется в изучении производственнь ч
процессов); но не индивидуальная, а коллективная». И д а т
требуется искать связь языка» не только с культурой как таково L
но и со всей совокупностью явлений экономического быта данж <
* коллектива, прежде всего.. . с кооперативной деятельностью э
коллектива» [5. с. 177].
Все это, казалось бы, звучит достаточно тривиально. Но ,ш я
второй половины 2 0 -х - начала 30-х гг. сказанное далеко ге
очевидно.
Само речевое общение Поливанов понимал как сторону или
условие трудовой деятельности; язык же был для него не только
системой абстрактно-социальных, надиндивидуальных ценностей,
но в то же время (и в первую очередь!) деятельностью, - в более
современных терминах, субстано,ией языка была для нею
социальная деятельность.
Под этим углом зрения надо рассматривать и его теорию
эволюции языка, разрабатывавшуюся Поливановым в основном в
узбекский период (1921-1926) и отчасти в годы его работы в
Москве. Она сводится в общих чертах к следующему. » [5, с. 177].
В эволюции языка имеют значение два вида деятельности: ,
1)усвоение языка; 2) речевое общение. Однако их функция и
относительная значимость различны. Что касается процессов
усвоения языка, то здесь Поливанов указывает на наличие двух
эталонных моделей: речь взрослых: и речь сверстников. Вторая
модель - в соответствии с общим понимание сущности языка -

108
обеспечивает (через единство общения в детском коллективе)
модификацию отклонений от языковой модели взрослых: т.е. эти
отклонения, когда они возникают в массовом порядке, «получают
социальное оправдание» [5, с.59] в общении внутри детского
коллектива. Это чрезвычайно интересное рассуждение, как ни
странно, осталось совершенно чуждым психологии детской речи и
не получило дальнейшего расшитая.
Что же касается процессов речевого общения, то исключи-
гельно важное указание Поливанова на «предварительную...
мыслительную работу», состоящую в анализе (расчленении)
коммуницируемой совокупности идей и в мобилизации соответ­
ствующих этому расчленению языковых ассоциаций» [5 , с.60].
Поливанов говорит в этой связи о внутренней речи.
Вторая сущетсвенная мысль Поливанова касается роли
(экономии энергии» в речевых процессах: «Экономия энергии...
есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей
определенное задание» [5, с.60]. Поливанов вводит понятие о двух
видах материала речевого общения: это представления языковых
единиц и представления готовых речевых стереотипов. И эволюция
v-.ожет идти как перестройка системы единиц, а может - как
перестройка структуры речевого стереотипа (слова, высказывания).
На уровне фонетики мы имеем дело с двумя основными типами
эволюции: отождествление того, что было различным (кон­
вергенция), и различение того, что было общим (дивергенция).
Существенно, что Поливанов не просто построил некоторую
систему научных конструктов, но показал, как эти конструкты
работают» на конкретно-языковом материале, и даже сделал
■некоторые предсказания относительно будущего развития реаль­
ных языков. Например», он выдвинул гипотезу о будущей утере
.японским языком и ганьсуйским диалектом дунганского языка
политонического ударения. В русском языке Поливанов пред­
полагал «падение» безударных гласных и снятие противопос­
тавления палатализованных и непалатолизованных согласных и др.
Защищая компаративистику (сравнительно-исторический ме­
тод) от нападок марристов, Поливанов четко определяет ее место в
системе современного язык, знания. Это — область языкознания,
позволяющая через установление истории конкретных языковых
семейств, во-первых, построить «лингвистическую историологию»
как. учение о механизме языковой эволюции (и в конечном счете

109
 прийти к общей лингвистике, в которой... лежит философское
значение нашей науки»; во-вторых, в известной мере прогнози­
ровать языковое будущее, что имеет социальную значимость; в
третьих., от истории языка перейти к истории культуры и кон
кретных этнических культур. Компаративистика, следовательно,
необходимая часть лингвистики, но только часть ее. Она не может
быть отброшена на том основании, что является «буржуазной»: она
имеет дело с фактами или с вполне допустимыми гипотезами. С
другой стороны, он сама по себе не может ответить на вопрос
«почему?» - ведь лингвистика в целом ставит своей задачей
«установление причинных связей между изучаемыми явлениями,
именно объяснение причин языковых явлений», а компарати­
вистика лишь частично способна к такому объяснению, ибо она не
является «социологической» наукой.
В связи со сказанным стоит вспомнить и то, что говорил
Поливанов о философском значении лингвистики. Оно состоит б
том, что данная дисциплина в ряду других наук служит для
в выработки общих философских положений реалистического
мировоззрения...» В другом месте Поливанов говорит: «...всякая
наука, претендующая на участие в создании реалистического и, п
частности, марксистского миропонимания, должна вытекать из
фактического материала, а не сводиться к нескольким обидим
положениям, не связанным с конкретными фактами данной области
явлений», Отсюда путь построения марксистской лингвистики
предполагает марксистское объяснение твердых языковых фактов и
лишь затем - переход «вглубь к известном}'», Значит, нельзя
игнорировать лингвистическую культуру прошлого, «нельзя не
знать установленных ею фактов, как и методов, позволяющих
убедиться в математически точной доказанности этих фактов».
Именно здесь и лежит основной пункт расхождений между
Поливановым и учениками И.Я. Мара. Вяч. Вс. Иванов достаточно
подробно охарактеризовал компаративистические штудии Е.Д,
Поливанова. Он отметил следующее: а) использование Полива­
новым сравнительно-исторического метода ка материале японских
диалектов и рюкюского языка; б) теорию родства корейского языка
с алтайским; в) теорию родства японского с алтайскими и
австронизинекими языками; г) применение приемов внутренней
реконструкции к материалу неиндоевропейских языков; д) пос­
ледовательное проведение принципа относительной хронологии;

110
е) использование в сравнительно-историческом исследовании идеи
смешения или скрещивания языков; ж) разработку теории языко­
вых союзов; з) идею «сравнительной грамматики неродственных
языков».
5. Е.Д. Поливанов и обучение русскому языку в национальной
школе.
А.А. Леонтьев в книге «Е.Д. Поливанов и его вклад в общее
языкознание» в главе, посвященной роли Поливанова в разработке
методики преподавания русского языка в национальной школе, в
сжатом виде излагает основные идеи Е.Д. Поливанова по этому
вопросу [3, с.57-68].
Среди многих лингвистических «специальностей» Е.Д. Поли­
ванова были и проблемы обучения языку, в частности в
национальной школе. В основе его высказываний по этим вопросам
лежит богатый личный опыт. Уже в 1915 г. ему приходилось
обучать русскому языку калмыков - народных учителей. Особенно
значительна была научно-методическая и педагогическая деятель­
ность во время его пребывания в Средней Азии (главным образом в
Ташкенте) в 1921 -1929 гг. в Москве. Поливанов активно участвовал
в работе секции русского языка КУТВ. После вторичного отъезда в
Среднюю Азию (в Самарканд, Ташкент, затем Фрунзе) деятель­
ность Поливанова в этой области продолжалась* В эти годы была,
например., написана и опубликована интереснейшая его книга
«Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам».
Остановимся, прежде всего, на основных работах Поливанова
в данной области. Кроме указанной книги, сюда можно отнести
«Русскую грамматику в сопоставлении с узбекским язьгком», а
также статью «Чтение и произношение на уроках русского языка в
связи с навыками родного языка». Интересные соображения обще­
методического характера, хотя и не связанные непосредственно с
обучением второму языку, имеются в его статье «Родной язык в
национальной партшколе». Наконец, с интересующей нас точки
зрения нельзя не остановиться на статье «Субъективный характер
восприятия звуков языка».
Этим не исчерпывается, строго говоря, методическое (и
лингводидактическое) наследие Поливанова. Проблемы преподава­
ния языка затрагиваются в целом ряде его статей и книг, хотя и
попутно,. Прежде всего, упомянем о со<5ственно методических
воззрениях Поливанова., Именно ему принадлежит идея того, что

111
ныне называется «учебным комплексом»: такой комплекс (для
узбекских школьников) должен был включать букварь, хресто­
матию для чтения, русско-узбекский словарик и свод всех
идеограмм (фразеологизмов) русского языка с примерами. Е.Д
Пол Иванов настаи вал на принци пиал ьной необходимост о
дифференцированных учебников русского языка для разныч
народностей, подчеркивая, однако, что здесь можно опираться как
на генетически близкие языки, так и на общетипологические
сходства. Ему принадлежит мысль о необходимости сначала
обучать слуховому различению русских звуков, затем их вое-
производству, а лишь затеи уже их слышанию и произношению в
составе целых слов. Очень любопытны (и не потеряли своего
значения) соображения Е.Д. Поливанова о необходимости разви­
вать языковое мышление не только на изучаемом втором (русском)
языке, но и на родном языке учащихся. Также Поливанов
обосновывает идею дифференциального изложения языковых
ф а к т о в , что, по его мысли, «облегчит наблюдение (ив частности
самонаблюдение) над языковыми явлениями»: это было особенно
важно подчеркнуть в 2 0 -е годы, когда в преподавании русского
языка в национальных школах и вузах «дифференциальный метод»
не использовался.
Важно и указание Поливанова, что «грамматические
обобщения должны непосредственно выводиться самими учащи­
мися, или сознательно проверяться ими». Отсюда предложение,
чтоэы «грамматические понятия и правила вводились бы лишь
постольку, поскольку они нужны для практических выводов.... и
поскольку сам учащийся сознает эту целевую установку для
данного грамматического материала». Очень существенно обра­
щение Е.Д. Поливанова к коллективным формам работы, и
частности, - к коллективному переводу с русского на родной язык.
Наиболее общая идея Поливанова, на первый взгляд довольно
тривиальна., заключается в невозможности построения полноцен­
ной методики обучения языку без обращения к данным научного
языкознания. Другой важный тезис Поливанова заключается в том,
чго «звуковосприятие носит субъективный характер, бывая
различным для представителей различных языков, причем эта
субъективность и эти различия (в восприятии одного и того же
звукокомплекса разноязыковыми мышлениями) зависят... от комп ­
лекса языковых навыков, приобретенных каждым данным индн
видуумом'в процессе усвоения его материнского (родного) языка».
Эта субъективность сказывается прежде всего в том, что
представитель того или иного языка «склонен бывает производить
привычный для него анализ на свои элементарные фонологические
представления (фонема и т.п.) даже в отношении слышимых им
слов (или фраз) чужого языка, т.е. языка с иной системой
э гтементарных фонологических представлений». Т.о., возникает
расхождение «между чужеязычным восприятием звукового
комплекса и его составом».
Констатируемая Поливановым принципиальная возможность
несовпадения структуры восприятия речи и «состава», :\е.
языковой структуры текста имеет значение не только для обучения
языку. В голове носителя языка не находится простой «отпечаток»
системы языка (как это думал Ф. де Соссюр); в результате усвоения
системы языка у человека формируется то, что можно условно
назвать языковой способностью - своего рода психофизиоло­
гический механизм, порождающий речь. Лишь результат действия
этого механизма (порождаемый им текст) может быть описан с
помощью системы языка. Необходимость различать структуру
речевого механизма и систему языка до сих пор не до конца
осознана не только методистами, но и многими лингвистами. Вс»
всяком случае, лингвистические проблемы обучения языку и
двуязычия чаще всего «решаются» путем простого наложения
системы одного языка на систему другого языка и анализа
несовпадающих фрагментов этих систем.
Е.Д. Поливанов -едва ли не первым поставил вопрос в
отношении системного рассмотрения языковых фактов для
обучения языку. Уже в 194 г. в небольшой заметке «О гортанных
согласных в преподавании арабского языка», он обращается к
принципу системности, считая весьма желательным, чтобы уча­
щиеся умели не только подражать произношению соответствую­
щих фонем, но и «уяснить...их взаимные соотношения». Принцип
субъективности распространяется» не только на качественную
характеристику отдельных фонетических представлений (фонем и
т.п.), но даже и на число фонем, необходимых в данном комплексе
(слове)». Так, русское слово драма может быть воспринято японцем
только как dorama или durama старик, сказал воспринимаются
корейцем как тарик, казал и т.п. Еще более важно, как влияет на
субъективность восприятия различие акустико-артикуляционной
структуры слога.
ИЗ
 Укажем на одну интереснейшую мысль Е.Д. Поливанова,
абсолютно не получившую распространения ни :в современной ему
методике, ни позднее и лишь сейчас начинающую занимать
достойное место в преподавании языка. Это - мысль о различной
функциональной нагрузке системных противопоставлений: так,
«мягкие» губные являются менее важные в социально­
фонологическом отношении, чем прочие парные «мягкие» русского
языка». Обращаясь к проблемам усвоения грамматической стороны
языка, отметим прежде всего., что изучение грамматики не
мыслилось Поливановым как самостоятельный, замкнутый в себе
курс. В частности, он опираясь на представления о закономерной
связи различных уровней внутри целостной системы языка,
требовал «увязки данных морфологичеасих фактов с опреде­
ленными фонетическими упражнениями: например, постановку
неконечного ударения естественно будет связать с прохождением
склонения существительных женского рода и именно таких
падежей, как воды и воды, ноги и ноги и т.д. или же с усвоением
формообразования множественного числа на а ударное - например,
доктор — доктора, город - города, войско — войска и т.д.». Эти
примеры очень ясно показывают, кстати, как Е.Д. Поливанов
последовательно стрем идея подать любое явлени е изучаемого
языка в его функциональном аспекте. В основе изучения грам­
матики, по Поливанову, должно лежать прежде всего осознание
учащимися принципиального различия: в грамматическом строе
изучаемого (русского) и родного языка. Анализируя отдельные
грамматические категории, Е.Д. Поливанов не только дает нам
четкую формальную характеристику, но вскрывает их функцио­
нальную значимость, собственно и определяющую с его точки
зрения существование этих категорий. Особенно хорошо это видно
при освещении им проблемы, грамматического рода.
Поливанову принадлежит вы вод, который представляет
необычайно большой интерес даже не столько в плане обучения
языку, сколько в плане теоретико-лингвистическом. Речь идет о
различии системы и нормы: в языке, - различие,. которое было
введено в современную лингвистику Э. Косериу в начале 50-х
годов и ныне стало весьма распространенным, если не обще-
принятым. Если система охватывает, так сказать, языковые
инварианты, т.е. го, что в языке не только константно, но и
общеобязательно (нельзя нарушить, например, фонологическое
противопоставление), то норма - это не общеобязательные, но
общепринятые особенности речи (например, мы говорим жир с
«твердым» ж, хотя ж не имеет парной фонемы, противопос­
тавленной ему по признаку палатальности - непалатальности). Вот
это различие, весьма тонко нащупано Поливановым в области
синтаксиса. Кроме того, он детально анализирует и ту дополни­
тельную функциональну ю нагрузку, которую может нести «свобод­
ный» порядок слов в русском языке. Возвращаясь к методическим
проблемам, надо отметить в первую очередь настоятельное
стремление Е.Д. Поливанова к максимальной активизации речи на
изучаемом языке с самого начала обучения. Вот' яркий пример того,
как это стремление преломляется при изложении им методики
изучения конкретной грамматической категории - имен
существительных: «Я не буду останавливаться на вопросе с чего
начинать преподавание языка -- с существительного или глагола?
Вопрос: этот, по-моему, в значительной мере излишен, праздный
вопрос, - поскольку имеется в виду вся совокупность преподавания
(а не только систематическое изложение морфологии): дело в том,
что практические условия обязывают нас начинать сразу и с того, и
с другого. Можно горячо протестовать, например, против такого
изложения материала, какое - для узбекского (не русского, а для
узбекского!) языка мы найдем хотя бы, в учебнике узбекского
языка Грамаговича, где автор учебника (или преподаватель)
стремится к тому, чтобы на первых уроках избежать хотя бы одной
глагольной формы. Чтобы говорить, учащийся должен иметь дело с
фразой. А для фразы обычно необходимы и существительное, и
глагол». Соответственно в грамматике должны выделяться те
моменты, без; которых невозможна правильная речь на языке,
которые, так сказать, формируют «порождающий механизм» речи;
усвоение понятий гипа склонения, грамматического рода и
основного значения падежа» в сто раз важнее, чем заучивание
десятка таблиц суффиксов». Здесь Поливанов в известной мере
подходит к разграничению «активной» и «пассивной» грамматики,
предложенному Л.В. Щербой. H er необходимости в наше время
особенно подчеркивать «принципиальное различие между звуком
)зьуком языка, или звукопредставлением - фонемой) и буквой
соответствующей письменности». Однако, в те годы, когда работал
Поливанов, это было еще весьма животрепещущей проблемой. Это
отгосится и к последовательному противопоставлению им двух

115
форм существования звука в том или ином языке: как основного
(независимого) и как позиционного варианта.
Не в меньшей мере тривиальным стал в настоящее время и
теше о необходимости учета диалектных особенностей речи
учащихся, Но мало кто из современных исследователей уделяет
этому вопросу столько внимания и дает такое количесп и
кенкретных, весьма важных для практики обучения рекомендуем'
как Поливанов. Большой интерес представляет и указание Г ",
Поливанова на необходимость систематического изучения з шьо.*
в частности в национальной школе, интернациональной терми­
нологии, вошедшей в русский язык, и намеченные им пути этого
изучения.
Укажем, наконец, на решительное мнение Поливанова о
ненужности исторической мотивировки в практическом курсе
русской грамматики; впрочем, Поливанов тут же оговаривался:
«Для преподавателя теоретическое знакомство с исторической
грамматикой русского языка я считаю обязательным».
Уже сказано достаточно для того, чтобы видеть, шк много
дают труды Е.Д. Поливанова в теории и практике обучения. К
сожалении, эти труды были фактически забыты.
Ш. Заключение.
Подводя итог всему вышесказанному, еще раз уточним ряд
вопросов. В чем открытия Е.Д. Поливанова? В чем состояли
основные положения концепции Е.Д. Поливанова? Чем опреде­
ляется его вклад в теорию языкознания?
Для лингвистики первой половины XX века было характерно
изолированное рассмотрение языковой системы в отвлечении от
исторических, культурных, социальных факторов. Господство*
вавшая в мировой науке точка зрения была выражена во фразе,
которой кончался знаменитый «Курс общей лингвистики» Ф. де
Соссюра. «Единственным и истинным объектом лингвистики
является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя».
Исследователи не шли дальше выявления системных отношений
между единицами языка: фонемами, морфемами и т.д. Вопрос же о
том, почему эти отношения таковы, не решался и даже не ставился
как выводящий за пределы науки о языке. Точно также выводились
за ее пределы и социолингвистические исследования. Ведуш.те
ученые изучали язык синхронно, в отвлечении от его истории.
Историческое языкознание продолжало в это время оставаться ia

116
уровне X IX в., изучая отдельные изолирующие факты. Наблю­
далась и противоположная тенденция к построению широких
глобальных теорий, не подкрепленных фактами, нашедшая выра­
жение в марризме. Е.Д. Поливанов не мог согласиться ни с тем, ни
другим подходом. Он в полной мере воспринял сильные стороны
современной ему мировой лингвистики: строгое обращение с
фактами, стремление к системному охвату явлений языка. Но ему
чуждо было рассмотрение языка «в самом себе и для себя», не
созвучное, по его мнению, революционной эпохе. Он стремился
создать основанную не на абстрактных догмах, а на анализе
огромного количества фактов марксистскую теорию языкового
развития.
Первым в мировой науке того времени Е.Д. Поливанов
распространил принцип системности на историю языка. Им была
разработана теория филологических изменений, рассматриваю щ\я
их во взаимосвязи и взаимообусловленности, выявлен механизм
конвергенций (объединения первоначально разных фонем в одну) и
дивергенций (расщепления фонемы на несколько фонем). Под
влиянием Е.Д. Поливанова эта теория в дальнейшим была развита
Р. Якобсоном.
На материале японских диалектов Е.Д. Поливанов впервые
рассмотрел процесс «цепочечного» изменения фонетической
системы, когда каждое изменение является причиной следующего.
Этот процесс позднее исследовали такие лингвисты, как, например,
А. Мартине. Поливановские идеи оказались хорошо применимыми
к объяснению истории английского и других языков.
Е.Д. Поливанов стремился вскрыть причины языковых из­
менений. Он выделял два комплекса таких причин а) Один связан с
физиологическими характеристиками речи, из которых он главным
считал принцип экономии произносительной энергии, ведущий к
постоянному упрощению фонологической и грамматической
с истемы; эта концепция также позднее нашла продолжение в науке,
например, в книге А. Мартине «Принцип экономии в лингвистике;»
(М., 1960), б) Другой комплекс причин определяется социально-
экономическими условиями. Е.Д. Поливанов был далек от свойс­
твенного некоторым советским ученым 20-30-х гг., упрощенного
понимания этих причин,. Он указывал, что сами изменения звуков
или речевых форм нельзя объяснять воздействием «материально-
общественной жизни», как писал Н.Я. Марр, или «силой прэиз-

117
 водственно-общественных корней)), однако «экономико-полити-
ческие сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так
называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а
отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюция ».
Е.Д. Поливанов выявлял и законы функционирования языка в
обществе; известен, например, «закон Поливанова»: «Развитие
литературного языка заключается отчасти е том, что он все меньше
развивается».
Е.Д. Поливанов был основоположником нашей отечественной
социолингвистики. В 1929 г. он так определял проблемы этой
науки:
1. Определение языка как социально-исторического фактора.
Собственно говоря, сочетание лингвистики и марксизма уже
предполагает решение этой задачи. Но все-таки нужна еще
формулировка. Итак, это лишь первый необходимый шаг, не бол ее
того.
2. Описание языков и диалектов с социологической точки
* зрения. Нужна, ко вечно, методоло гия прежде всего (с новыми
понятиями вроде социально-групповых диалектов и т.,п.).
3. Оценочный анализ данного языка как орудия общения.
4. Изучение причинных связей между социально-эконо­
мическими и языковыми явлениями.
5. Оценочный анализ языка (и отдельных его сторон) как
средства борьбы за существование.
6 . Общая типологическая схема эволюции языка в связи с
историей культуры.
7. Прикладные вопросы социологической лингвистики:
языковая политика.
Для 1929 года сама постановка этих проблем была новой и
перспективной. По сути это была задача создания перспективных
основ для языкового строительства в России, в котором активное
участие принимал Е.Д. Поливанов.
Много внес Е.Д. Поливанов в изучение языковых контактов, В
науке XIX века сходства между языками рассматривались либо в
связи с языковым родством (социально-историческое языкознание),
либо безотносительно к историческим взаимосвязям языков
(типология). Однако сходства языков могут вызываться и контак­
тами между языками, эти сходства могут проявляться не только в
области лексики, не» и в области фонетики и грамматики. В связи с

118
этим в лингвистике возникло понятие языкового союза - общности
контактных языков, приобретших общие черты . Это понятие было
введено двумя выдающимися учеными, хорошо знавшими друг
друга, и во многом близкими по идеям. - Е.Д,, Поливановым и Н.С.
Трубецким. Хотя идеи Трубецкого получили более широкую
известность, роль Поливанова неоднократно отмечалась. Е.Д.
Ливанова и в другие области теоретического языкознания. Именно
он впервые установил фонологическую роль слога и выявил законы
слоговой культуры..
Значительно продвинул он вперед изучение ударения; до Е.Д.
Поливанова был хорошо изучен лишь один его вид -• силовое
ударение (типа русского), к нему часто сводили ударения других
видов. Е.Д. Поливанов создал общую типологию ударения,
разграничил ударение и тон,,
Едва ли не впервые в отечественном языкознании он выд­
винул мысль о выделении фразеологии в особый раздел лингвис­
тики.
Он был также основателем такой дисциплины, как изучение
«звуковых» жестов. В 1914 г. вышла первая небольшая книжка В.
Шкловского, которая, по словам самого автора, «приводила случай
глоссолалии - слова, восклицания, звуковые жесты, не получающие
смысл, иногда как бы предваряющие слово». В Шкловский пишет,
чю этой книжкой «заинтересовался ученик Бодуэна де Куртенэ -
однорукий Евгений Дмитриевич Поливанов, специалист по
корейскому языку, человек широчайших лингвистических знаний и
безумной жизни». Продолжая исследования в этом направлении,
Е.Д. Поливанов закладывал основы паралингвистики- По его
словам, «значение слов дополняется разнообразными видоизме­
нениями звуковой стороны, куда входит главным образом мелодия
голосового тона (а кроме нее, еще темн речи, различные степени
силы звука, разные оттенки в звукопроизводных работах отдельных
органов, например, вялая или энергичная их деятельность и пр. и
пр.), и, наконец, - жестами.
Не надо думать, что эти стороны речевого процесса есть нечто
не подлежащее ведению лингвистики, т.е. науки о языке. Только,
разумеется, рассмотрение этих фактов...составляет особый самос­
тоятельный отдел лингвистики.,.При этом надо иметь в виду, что в
разных языках имеется различное использование интонации и
жестов. Эти мысли Е.Д. Поливанова по ряду причин, к сожалению,

119
не л олучили дальнейшего развития в отечественном языкознании в
2 0 -х годах.
Все теоретические положения формулировались Е.Д. Поли
вановым на материале огромного количества языков, которыми он
в тсй или иной степени владел. Наряду с общей теорией языка он
внес большой вклад и во многие частные области языкознания
тюркологию, японистику и др. [4, с. 19-22]. !3клад Е.Д. Поливанова
в отечественную и мировую лингвистическую науку -- даже если
ограничиться пределами теории языкознания - настолько огромен,
что поддается описанию и оценке только частично, в главных
чертах. Нет сомнения, что это был талантливейший и самобыт-
ней пий ученый-мыслитель. Поливанов не только обладал прекрас­
ной лингвистической школой и владел неизмеримо большим
языковым материалом; но - что самое главное - он умел поставить
и решить на этом материале фундаментальные, общетеоретические
проблемы, увидеть в самом, казалось бы, конкретном факте
действие глубинных языковых и психологических закономерностей
и вскрывать эти закономерности.
В феврале 1981 года в Москве состоялась научная конфе­
ренция, посвященная 90-летию со дня рождения Е.Д. Поливанова,
ставшая значительным явлением в изучении творческого наследия
этого ученого. В своем вступительном слове И.Ф. Вардуль
охарактеризовал Е.Д. Поливанова «как одного из самых ярких
лингвистов XX века, внесшего огромный вклад в развитие
различных отраслей отечественного языкознания» [4, с. 11].

120
 Глава X.
В.В. Виноградов - филолог - энциклопедист XX века

В,В. Виноградов — выдающийся русский филолог-энцикло-

педист, ученик А.А, Шахматова и Л.В. Щербы, наиболее влияя-
тельная фигура русской филологической науки XX века: он более
>ги лет руководил Институтом русского языка АН России,
\* {гчавлял в Академии Наук Отделением литературы и языка (в
I ‘'О-1963 годах был академиком-секретарем этого отделения),
i { ? jaji журнал «Вопросы языкознания» и много лет работал его
и шчым редактором, был председателем Международного коми­
тета славистов, создал собственную лингвистическую школу (т.н.
В -1ног радовекую школу русистики ).
Научные интересы В.В. Виноградова были чрезвычайно
широки - в его лице как бы объединялись, лингвист и лите­
ратуровед, что являлось большой редкостью в российской
филологии XX века. Возможно, в этом сыграю свою роль
увлечение Виктора Владимировича исследованиями памятников
древнерусской литературы, которые традиционно всегда требовали
совмещения лингвистического и литературоведческого подходов.
Первую научную работу («Орфография и язык Жития Саввы
Ос вященного по рукописи ХШ века») он выполнил под руко­
водством А А . Шахматова в 1917 г., параллельно с этим
Виноградов занимался вопросами исторической фонологии.
В 20-е годы В.В. Виноградов увлеченно и плодотворно
занимался изучением произведений художественной литературы,
опубликовал ряд выдающихся работ о языке; и стиле таких
писателей и поэтов, как Гоголь, Достоевский, Анна Ахматова. В.В.
Виноградову принадлежит заслуга создания двух лингвистических
наук: историй русского литературного языка и науки о языке
художественной литературы и стилистике. Его книги - «Язык
Пушкина» (1935 г.), «Язык Гоголя» (1936), «Сталь Пушкина» (1941
г.) «Стиль прозы Лермонтова» (1941 г.) - и сейчас представляют
огромный интерес не только для профессионаловОфилологов,. но и
для самого широкого круга читателей.
Перу ученого принадлежит первый полный курс русской
грамматики - «Русский язык, Грамматическое учение о слове»
(1947 г.), который в свое время получил Государственную премию
( 1951).

12 !
 Велики заслуги В.В. Виноградова и в области лексикографа -и
лексикологии и фразеологии. Он был одним из составителей
первого научного Толкового словаря русского языка иод редакцией
Д.Н. Ушакова (1938 - 1940 гг.), одним из редакторов 4- томного и
17-томного академических словарей русского языка, руководил
работой по составлению словаря А.С. Пушкина («Проект словаря
яз ыка Пушкина», 1949 г.).
Центральными понятиями в научной концепции Виноградова
были понятия слова и стиля языка, связанные системно, социально
и исторически. Его учение о слове как единстве грамматического и
лексического значений оказалось чрезвычайно плодотворным и
находилось в русле общих тенденций развития филологической
науки. Систематика понятий, предложенных ученым, оказала
влияние на построение описаний многих языков.
Будучи профессором Ленинградского и Московского универ­
ситетов, Московского педагогического университета, ВВ
Виноградов воспитал целое поколение русских лингвистов., которое
продолжает развивать идеи своего учителя.

Научная деятельность В.В. Виноградова

Научное наследие Виноградова чрезвычайно широко и разно­

образно. Круг его научных интересов охватывает самые различные
проблемы фонологии: от исследования языка древнерусской
письменности и исторической фонетики до поэтики и эвристики.
Сам он так определял главные направления своей работы:
«исследование современного русского языка, его грамматики,
словарного состава и стилистики, изучение истории русского
л итературного языка и языка русской художественной литерату ры
ХУШ-Х1Х вв.» Такое разнообразие происходило из обшей
методологической установки Виноградова на комплексное,
синтетическое исследование языка как феномена национальной
духовной жизни.
Особое место в научной деятельности Виноградова занимает
грамматика. Им написано более 50 работ, посвященных морфо­
логии, синтаксису и словообразованию русского языка. Одним лз
наиболее значительных его трудов по грамматике является
монография «Русский язык (грамматическое учение о слове))). 6 В

61 В.В. Виноградов. Русский язык. Грамматическое учение о слове - М , 1997

122
этой книге Виноградов ставит задачу «не только изложить свою
систему грамматического учения, но и показать те пути, по
к это рым двигалась лингвистическая мысль в поисках решения
основных вопросов русской грамматики». Таким образом, ученый
обобщает предыдущие исследования и выдвигает собственные
о |:и гинальные решения основных вопросов грамматической
теории. Определив слово как систему форм и значений, об
предложил деление грамматики на 1) грамматическое учение с
спове. 2) учение о словосочетании; 3) учение о предложении; 4)
учение о сложном синтаксическом целом и о синтагмах как его
основных частях. Заслуга Виноградова состоит в том, что, не
игнорируя формальную сторону грамматических явлений, он делая:
акиен г на их семантику, на их функцию в речи, на синтаксические
функции и связи, на семантику слова, на соотношение формальной
и функциональной стороны грамматических единиц. Кроме того,
Виноградов подчеркивал органическую связанность морфологи­
ческих и синтаксических значений, генетическую связь мороо-
легии с синтаксисом.
Следующий важный блок в деятельности Виноградова -
изучение истории русского литературного языка. Это направление
е отечественной науке было практически на разработано и
тематически разобщено. Виноградов не просто дополнил и
упорядочил сведения и мысли своих предшественников, но дал
направление целой научной дисциплины: обосновал ее предметы и
задачи, принципы и методы исследования; междисциплинарные
связи, тем самым сформировав теоретически обоснованную
систему взглядов и фактов. История русского литературного языка
для Виноградова - это история не только и не столько форм этого
языка (грамматических, фонетических, лексических), сколько
история его структуры, коррелятивных отношений идиом, его
составляющих, - стилей, письменных традиций, разговорного
языка, просторечия, делового языка, языка литературы и т.п. и
историко-культурных и социальных процессов в обществе.
В своих исследованиях Виноградов показал непрерывность
развития литературного языка в России, идущую параллельно с
непрерывностью развития русской литературы. Не случайно то, что
Виноградов одновременно работает над проблемами истории
русского языка и проблемами индивидуально-авторских стилей. Он
выдвигает категорию «образа автора» как центральную, «стерж­

123
 невую»,, вокруг которой организуется речевая и композиционная
структура художественного произведения. Вопрос об индиви­
дуально-авторском стиле рассматривается им в связи с «образом
автора». Изучение стилей художественной: литературы, по
Виноградову, «должно составить предмет особой филологической
науки, близкой к язь кознанию и литературоведению, вместе с тем
отличной от того и другого».
В свою очередь проблемы индивидуально-авторского стиля,
языка художественной литературы тесно взаимосвязаны с проб­
лемами стилистики и культуры речи. В общей лингвистической
концепции Виноградова стилистика занимает предпочтительное
место: она завершает системно-структурное исследование совре­
менного русского языка, выясняет закономерности и особенности
функционирования языковых элементов в речевой коммуникации.6'"'
Впервые в истории русистики Виноградов предложил
теоретическое обоснование вопроса о типах лексических значений
слова. Первым же в отечественном языкознании он разработан
теоретические основы русской фразеологии, классифицирован
1 фразеологические единицы и создав учение о фразеологии как
особом разделе языкознания. Вместе с Винокуром он заложил
теоретические осноеы русского словообразования, обратив вни­
мание на сложность соотношений лексикологии и грамматики в
изучении этого вопроса.
В своем труде «О языке художественной прозы» Виноградов
писал: «Среди линг&истических дисциплин, изучающих основы и
особенности речи ,в ее разных формг1Х и функциях, особое место
должна занять стилистика. Об этом говоря! многие ученые (Ries,
Bally, Sechehaye, Schober, Maretic и др.); они пытались определить
ее взаимоотношения с другими областями науки о речи. Но 8
обширной области лингвистики, которая распадается на ряд
отдельных дисциплин, нет установленной их классификации,
Положение лингвистики остается неопределенным, особенно п о ­
тому, что разные исследователи, устанавливая понятая этой науки,
кладут в основу разные принципы (например, теорию эмоцио­
нальной функции слова и словесного ряда, принцип «слова как
такового», теорию «внутренней формы» и т.п.).
А между тем, если, строя объект науки, исходить не только из
общих рассуждений, но и из конкретных данных, то станет ясно,

62 В.В. Виноградов. О языке художественной литературы. - М., 1959.

124
что есть два разных аспекта, из которых может вырастать сти­
листика: 1 —стилистика как надстройка над диалектологией.
«Диалектологическая» стилиста ка исследует такие эстети­
ческие нормы, которые63 определяют выбор и оценку возможных
форм выражения мысли в определенной языковой сфере; этим
нормам подчинены принципы комбинации словесных формул в
ней. Эти стилистические нормы речевого коллектива или жанра —
то поле, на котором вырастают индивидуальные отличия. Потому
рядом с «диалектологической» стилистикой должна быть дисцип­
лина, которая изучает индивидуальные тенденции и способы
преодоления стилистических шаблонов коллектива. Это - сти­
листика индивидуальной речи.
Понятие поэтической речи все исследователи представляют
себе достаточ но туманно; оно как будто потерялось в сфере речи
литературно-художественных произведений. Однако речь литера­
турно-художественных произведений опять-таки не совпадает с
поэтическою (иначе - художественной) речью. Элементы «поэти­
чен кого» словоупотребления и словосочетания есть лишь
вкрапления в речь литературно-художественных произведений. Эти
элементы отыскиваются при анализе их (произведений)
композиционной структуры. Таким образом, прежде чем изучать
стилистику как теорию поэтического языка (поэтическую
стилистику), мы должны создать науку о словесной структуре
художественных произведений.,
Эта наз'ка может пытаться воспроизвести исторический
процесс движения, изменения и взаимовлияния литературных
сталей. В этом аспекте она стоит близко к истории художественных
форм, имея, однако, свой особый («своерщний») объект и методы
исследования. Раскрывать эти методы - не есть задача моей статьи.
Но история литературных стилей опирается на теоретическую
дисциплину - теорию литературных стилей.
Прежде всего перед теорией литературных стилей стоит
задача принципиально разграничить - с лингвистической точки
зрения - основные жанровые модификации речи литературно­
художественных произведений. Формы монологической и
диалогической речи - поэтические и прозаические - имеют каждая
свои законы сцепления словесных рядов, свои нормы внутренней
динамики и своеобразную семантику. Речь литературно-худо-

*■' В 8 Виноградов. Стилистка. Теория поэтической речи. Поэтика-М ., 1963.

явственных произведений - та область, где перекрещиваются
языковые и стилистические явления; самые широкие ее разделения
обусловлены, с одной стороны, границами между поэзией и
прозой. Нужно помнить, что в стилистических формах, как и везде
в сфере речи, границы представляют собой поле смешанно-
пограничных типов. С другой стороны, линия раздела устанав­
ливается на основе различия между монологом и диалогом как
разными системами языковой композиции. Опять-таки монологи­
ческие и диалогические построения не всегда предстают в чистом
виде, и в них тоже обнаруживается сложное разнообразие
смешанных типов. И действительно, раскрыть основные виды речи,
анализируя разнообразные художественные структуры, четко
обозначить границы между ними, установить самые дробные
конструктивные формы - жанры в сфере каждой речевой разно­
видности, показать смешанные типы и их эстетико-лингвисти­
ческое обоснование - вот первая и центральная проблема теории
литературных стилей. Вопрос структурных возможностей, а не
исторической преемственности - ее цель.
Чтобы лучше осветить поставленную проблему, позволю себе
привести несколько примеров. Художественная проза, являя
монологическую речь, перерезанную диалогами, представляет
сложное типологическое многообразие монологических конструк­
ций и их смешанных форм. Она может ориентироваться на виды
монолога -- устного и письменного, известные нам из социальной
практики речевых взаимодействий или из бытовой сферы, однако
своеобразно их стилистически интерпретируя. Так, новелла Бабеля
«Соль» стилизует письмо « солдата революции» к «товарищу
редактору»; новелла того же автора «Письмо» в авторской рамке
прилагает письмо мальчика из экспедиции Курдюкова к «любезной
маме Евдокии Федоровне». «Послание Замутия», епископа обезьян*
ского» Евг. Замятина комически имитирует епархиальные реляции
архиерея к пастве. «Записная тетрадь старого москвича» у Гор­
бунова пародирует записную книжку бюрократа первой четверти
XIX в. В «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с
Иваном Никифоровичем» Гоголь обнажает комически формы
приказных донесений и прошений. «Наровчатовская хроника»
К. Федина веденасимоновского монастыря послушником Игнатием
в лето 1919-е. Эти иллюстрации ограничены кругом сравнительно
простых типов письменно-монологических конструкций з ткани

126
художественных произведений. «Записки сумасшедшего» Гоголя,
«Мои записки» Леонида Андреева, «Верное зеркало» Евгения
Гсебенки являют также чистые типы письменно-монологической
речи уже иного характера - с более сложной, не такой
вьфазительной психологически-бытовой основой стилистической
ориентации. Но другая серия письменно-стилистических
конструкций художественной прозы совсем лишена бытового фона,
свободна от установки: на сопоставление с различными пись­
менными жанрами общественно-бытовой практики. Прозаические
фермы этого типа - чистая художественная условность, не
соотносимые с явлениями речевого быта. Их можно соотнести
только с параллельными стилистическими рядами в иных сферах
речи литеартурных произведений, например прозу «Страшной
мести» Гоголя - со стиховыми формами или новеллы А. Ремизова -
с архаическими книжными жанрами. Кроме того, они могут
представить собою продукт индивидуальной перестройки данной
я зыковой системы, как, напррмер, «Мир с конца» В. Хлебникова.
Это только беглые силуэты случайно набранных форм письменно»
монологических конструкций художественной прозы. Ими не
исчерпываются все возможные типы. Ведь рядом с письменно­
повествовательными формами художественная проза использует и
другие построения, которые создают иллюзию устного
произведения. «Лекция о вреде табака» Чехова, «Тост генерала.
Дитянина» Горбунова, речи на суде в «Братьях Карамазовых»
Достоевского и др. - все это художественные построения по типу
ораторской речи в ее разных функциях и формах. С изучением
(ораторских» отражений в прозе связан вопрос о «сказе» и его
видах.
Конечно, одним только описанием, одною классификацией
затронутая проблема не исчерпывается. Напротив, здесь только
начинается. Отсюда далекой вереницей тянутся вопросы.,
направленные на раскрытие закономерностей в приемах словесной:
организации прозаических форм. Вот некоторые из них. Что
общего между монологическими конструкциями художественной
прозы, у которых есть соответствия в речевом быту, с этими
«омонимами»? В чем состоят специфические особенности
литературно-стилистического оформления композиционных типов
диалектической речи? В особых ли приемах семантических и
синтаксических преобразований или в принципах соотношения

127
этих речевых форм с другим конструктивным материалом? Нельзя
ли установить каких-нибудь норм литературного использования
архаических видов речи? Какие тенденции можно наблюдать в
приемах конструирования прозаических форм за пределами
языкового бытового материала? Соотношения разных форм худо­
жественной прозы между собой и соответствующими компози­
ционными системами бытовой речи меняются ли исторически, в
чем сущность этой эволюции, и нет ли твердых норм, которые
управляют типами соотношений? Число этих вопросов можно еще
увеличить, но и без того ясно, какие разнообразные задачи стоят
перед исследованием форм художественной прозы.
Также разнообразны и сложны вопросы, связанные с другой
речевой разновидностью, которая; входит в структуру художес­
твенных произведений разного типа, а именно - с диалогом.
Диалогическая речь является составной частью новеллы или
романа. Вместе с тем она организует самостоятельные литератур­
ные жанры драматических произведений, Функции ее, приемы
построения и семантики ее элементов могут быть различны в
каждом круге явлений. И определение структурных типов но­
веллистического диалога, их взаимоотношений с другим речевым
материалом, изучение связи семантики их словесного ряда с
соответствующим и представлен иями о мим лческой и жестик у-
ляциоиной системах произнесения - всех этих задач не следует
смешивать с проблемами типологического изучения речи драмати­
ческих произведений. Тут, в быту и в области художественной
прозы, находим сложное переплетение вопросов - не только
описания и классификации стилистических типов, но и обнару­
жения закономерностей в принципах диалогического построения. И
особый теоретический вопрос возбуждает проблема взаимоот­
ношения той потенциальной семантики, которую таит в себе
словесно- смысловой рису н о к драматического произведения, с
широким диапазоном колебаний в угадывании мимического и
жестикуляционно-пластического сопровождения, реализованного в
акте сценического воплощения.
Вопрос о речевых преобразованиях в структуре художес­
твенных произведений выдвигает новую проблему - о типах
композиционно-стилистических построений в пределах однород­
ных жанров. Эта проблема теснейшим образом смыкается с
процессом изучения целостной с'грукгуры отдельных художес­

128
твенных произведений, если брать во внимание значение разных
композиционных факторов в данной структуре. Конечно, изучение
разнообразных речевых форм обычно идет вместе со смысловым
рассмотрением целостных художественных структур. Однако это
изучение связано с группировкой не самих литературных
произведений, а абстрагированных от них функциональных форм
реч и в обще лингв истическом плане, И одновременно нельзя
миновать вопроса о принципах объединения разных стилисти­
ческих типов в целостное художественное единство (иначе - о
способах включения разных форм речи в одно произведение), а
также о принципах соотношения словесных форм с другими
композиционными рядами ~ в структуре этогр произведения.
Так определяется другая задача, стоящая перед теорией
литературных стилей:: разграничить и обосновать разные типы
композиционно-словесного оформления. Дело в том, что в
структуре художествен ных произведений (даже объединенных
одной общей разновидностью речи), каждое из которых являет
собой сложное взаимодействие разных композиционных факторов,
функции речевой стихии не одинаковы, Это бывает, например, в
сказовых формах, Новеллы Тургенева («Жид», «Три портрета»,
«Андрей Колосов» и др.), «Невский проспект» Гоголя, «Левша»
или «Очарованный странник» Лескова, «Сказки» Даля, «босяцкие»
рассказы Горького, повести Квитко и т.п. -- все они, принадлежа к
одной и той же категории сказовых построений, значительно
(типологически) - разнятся одно от другого системой соотношений
принципов словесного оформления и другими факгорами
композиции. Таким образом, в пэаницах одного литературного
жанра, в рамках изучения трансформаций речи в структуре
литературно-художественных произведений, теория сталей должна
показать и обосновать разнообразие композиционно-словесных
типов.
Третий круг задач, который стоит перед теорией лите­
ратурных стилей, - это вопросы «символики» художественной речи.
Обосновав теорию об общих разновидностях речи в структуре
литературных произведений, а также теорию об основных типах
словесной организации литературных жанров, теория литера­
турных стилей, естественно, останавливается перед вопросами об
элементах словесной ткани отдельных художественных произве­
дений, о простейших («предельных») стилистических единицах.

129
Охватывая литературное произведение в целом как специфичес*) \\
тип словесного объединения, вычленяя в нем различные формт
речи, они должны вскрыть принцип создания и объединен и*
простейших стилистических элементов в составе каждой речевой
формы. Эти элементы не есть данность; их необходимо отысклы.'ь
гг/тем анализа художественного произведения. Их нельзя выреза ь
и:; художественного произведения механически, аналогично словам
яз ыка: это не слова, а «символы»»
Теория литературных стилей в качестве предельной единицы
может взять только такие словесные объединения, которые
представляют собой не непосредственную «данность» языка, а
определенный продукт построения. Это органические элементы
художественного произведения, найденные в процессе имманент­
ного анализа. Их не следует расчленять .далее, ибо таким образом
мы можем вскрыть только их языковую структуру, а не стилис­
тическую природу. Языковая морфология этих стилистических
единиц очень невыразительна. Они могут совпадать со еловам-i,
фразами, предложениями, с большими синтаксическими един*:
тЕами, с комплексом синтаксических групп. Критерий как т.х
тождества, так и их расподобления следует искать не в ик
сс«ответствии семантическим явлениям языка, но в соотнесенности
с иными частями данного художественного произведения, Иначе
гсворяб стилистические единицы в структуре данного художес­
твенного целого нужно соотносить друг с другом, а не с лекси­
ческими единицами языка. Процесс языкового понимания только
помогает обознач ить эстети ческую ценность стил истически х
единиц, ибо при их посредничестве и на фоне этого понимания
сс относятся словесные ряды и концепции художественного
организма. Условно такие стилистические единицы я буду называть
символами.
Отметим, что художественное произведение не представляет
ссбой «прямолинейного» построения, в котором символы при­
соединялись бы один к другому наподобие разложенных в ряд
прямоугольников домино или такой мозаичной картины, гое
составные части непосредственно явлены и четко отделены.
Символы, соприкасаясь, объединяются в большие концентры,
которые в свою очередь следует рассматривать опять-таки как
новые символы, которые в своей целостности подчиняю гея новым
эстетическим преобразованиям. Дробные стилистические об'ы л*

130
нения смыкаются в большие стилистические группы, которые
вчлючаются в композицию «объекта» уже как самостоятельные,
целые, как заново созданные символы. И значение их в обшей
концепции отнюдь не равняется простой сумме значений тех
сповесных рядов, из которых они складываются. Таким образом, в
художественном произведении следует различать симво пы
простые, соотнесенные друг с другом, и символы сложные,
которые объединяют в себе, как цикл морфем, группу дробных
символов. Эти сложные символы также соотнесены со сложными
словесными группами, но представляют собою новую ступень
смыслового восхождения. Поэтому в теории литературных стилей
одним из нейтральнейших является вопрос о типах символов, о
с пособах конструирования их и о принципах их преобразования.
Для освещения общих теоретических проблем символики не
все художественные произведения дают одинаково яркий и
показательный материал. Например, во многих романах и новеллах
Писемского, Тургенева, Толстого, даже Чехова архитектоника
собственно словесных рядов не является источником острых
эстетических эффектов. Своеобразно приспособленная к пред­
метной динамике повествования, она являет собой индивидугль-
ную, но прямую символизацию предметной композиции, без
пользования внутренними поэтическими формами языкозыХ
элементов. Во всяком случае вопрос о способах и принципах
создания и преобразования символов не стоит здесь в центре
понимания данной художественной структуры. Тут важнее - аншшз
способов объединения разных форм речи или больших
композиционных единств. Но всего острее выступает вопрос о
соотношении словесного ряда с рядом предметным, о приспособ­
лении словесной стихии для передачи сюжетного движения. По
сути, эта задача сводится к тому, чтобы как осколки разбитого
зеркала, собрать словесные элементы произведения, установив
последовательность в выборе определённых формул и вос­
станавливая систему семантических соответствий. Это как раз и
есть проблема определения типа композиционно-словесного
оформления. Конечно, решая её, можно обойтись и без особых
понятий и терминов, кроме таких, как «слово», «словесная
формула» и др., морфологическая ясность которых есть только
сладкая иллюзия, созданная привычкою. Однако и тут элементы
словесного покрова нужно рассматривать в их взаимной

131
согласованности, в их оби}ей устремлённости к созданию единого
«эстетического» объекта. Однако эта подчинённость слов и
словесных рядов художественному единству, а также то, что их
композиция предопределяет данную структуру, - всё это
существенно изменяет их значения. Ведь они таят в себе тенденции
обсланватъся только теми группами ассоциаций, которые скрыты с
концепции данного литературного произведения. Например,
«миллион терзаний»,
Но я дру гому отдана
И буду век ему верна,.. и т.д.
При этом следует оговориться: не всегда и не все символы
скованы неразрывной эмоционально-смысловой цепью со н:сн
структурой художественного произведения; ведь и принц.' ны
художественных объединений бывают разные. В больших фор/^х
связанность частей уменьшается, иногда как бы совсем исчез ie г
Тогда символы непосредственные определяются только соседи ми
частями произведения. Кроме: того, в некоторых жанрах или
школах сами произведения конструируются как мозаика, из
разнообразных кусочков, которые сами по себе, в своих переходах
от одних к другим подчиняются определённому ком позиционному
принципу, но внутри самозамкнуты. Поэтому и символы отдельных
частей как бы разорваны.. Однако же для того чтобы понять все эти
принципы композиционных соотношений, чтоб постичь формы и
природу символов, нужно прежде всего изучить все художес­
твенное произведение - как особый тип целостной системы.
Поэтому изучение символов даже таких литературных произ­
ведений, в которых мы не чувствуем тенденции к чисто словесным
«эстетическим» перемещениям, существенно отличается от
изучения соответственных фраз и формул языка.
Основные проблемы изучения символов - это проблемы
значения. К ним сводятся и вопросы конструкции символов;
невыразительность морфологической структуры символов - только
мнимая. Ведь границы символов в значительной степени заранее
предопределены общей композиционной схемой. Особенно чётко
это видно в стиховых формах. Кроме того, смысловые переклички,
повторения, движение «эмоциональное тож», развитие словесных
образов, сцепления и разрывы эвфонической цепи- словом, все эти
семантические процессы, давая ключ к композиции произведения,
помогают вычленить его простейшие компоненты™ символы.

132
 Способы вычленения символов можно проиллюстрировать
примерами. В мозаике символов гоголевского «Невского прос­
пекта» границы их легко устанавливаются благодаря разности
эмоционально смысловых переходов. Символы кажутся прикреп­
ленными друг к другу как будто механически, без глубоких
логических оснований. Они выхвачены из разных предметных
плоскостей. Поэтому непосредственного движения от одного к
другому, так сказать, по логическому вызову, между ними нет.
Наоборот - создаются смысловые скачки, и потому линии разрыва,
которыми отмечаются границы между символами, являются
непосредственно очевидными,. Вот отрывки из «Невского
проспекта», в которых скрепами цепи символов служат фразы:
шачнем с самого раннего утра» и «тогда Невский проспект пуст».
«[Начнем с самого раннего утра, когда] весь Петербург пахнет
горячими, только что выпеченными хлебами / и наполнен
•гтарухами (в изодранных платьях и салопах) /, совершающими свои
наезды на церкви и на сострадательных прохожих. // [Тогда
Невский проспект пуст]: плотные содержатели магазинов и их коми
еще спят { в своих голландских рубашках) или мылят свою
благородную щеку и пьют кофий /; нищие собираются у дверей
кондитерских /, где сонный Ганимед, летавший вчера как муха, с
шоколадом /, вылезает, с метлой в руке (без галстуха), и швыряет
им черствые пироги и объедки.
Линии прикрепления символов, кажущихся нам соединен­
ными благодаря случайной комбинации ассоциаций, даны здесь
объективно: «весь Петербург пахнет хлебами» - неожиданно
соединяется этот символ с новым: «и наполнен старухами»; точню
также: «мылят свою благородную щеку», а потом «и пьют кофий»
и .т.д. Прибавленные комические детали замыкаются в отдельные
символы (бабы в «изодранных платьях и салопах», содержатели
магазинов и их коми еще спят в своих голландских рубашках»,
«сонный Ганимед без галстуха»). Некоторые символы отличаются
своеобразием своей семантической конструкции, например:
«старухи, совершающие свои наезды на церкви» - и даже добавлен,
новый символ из иной предметной плоскости: «и на сострада­
тельных прохожих». Или оксюморное соединение символов с
разрывом одного из них комическим сравнением: «сонный
Ганимед, летавший вчера, как муха» с шоколадом».

133
 Символы такой) типа'объединяются обычно в символы более
сложного строения. Так, в романе Пильняка «Голый год»
лирический пейзаж выступает чаще всего в форме целостного
символа, который варьируясь, неожиданной эмоциональной нотой
вторгается в пестрый рисунок повествования, то выступая как
запев, то в качестве концовки, контрастно обрывающей не-
досказанный диалог или протокольно-лаконический сказ.
Вот пример: «Серою нечистою мутью зачинался: рассвет, и
ползли по улице серые туманы. На рассвете в тумане заиграл на
рожке пастух, скорбно и тихо, как пермский северный рассвет».
Сохраняя Вов всех своих вариациях смысловое единство и
выполняя при этом разные функции в словесной композиции,
данный символ вместе с тем позволяет обнаружить его составную
природу и сами эти составные части. Ведь компоненты символа
укореняются в разных местах романа, этим символом осененных,
Так, прежде создания этого символа даны фразы о туманах:
«День отцвел желтыми сумерками, к ночи пошли сырые
туманы».
«По улице ползли сырые туманы, вдалеке лиловела заря».
И «серая рассветная нечистая муть» является также н
некоторых местах самостоятельным символом: «Оленька Кунц
плакала, в серой рассветной нечистой мути, плакала обиженная
Оленька Кунц [...].
«И в серой рассветной нечистой мути понесся по дому
богатырский хохот [...]. Ср. также: «Серая рассветная муть
сползла с земли, загорелся день яркий - жаркий»; «Серою
нечистою мутью зачинался рассвет». Таким образом элементы
составного символа, который выполняет разные функции в
композиции целого и потому имеет разные формы и разные
значения, могут выступать как отдельные символы. Они
своеобразными эмоциональными нитями связаны с общей
динамикой сюжета и также изменяют свое семантическое лицо под
влиянием сложных частей.
Можно привести также пример и такого типа символов,
которые в словесной: композиции резко выделяются как особые
единицы; они не совпадают с границами слов, они меньше, чем
слова, и, во всяком случае, выступают в другом смысловом
отношении морфем, чем созвучные слова.

134
 Гак, например, у Влад. Маяковского е стихотворении «Из
улицы в улицу»:
У -
Лица.
Лица
У
догов
годов
рез­
че.
Че
рез
железных коней
с окон бегущих домов
прыгнули первые кубы....
Таким образом, проблемы морфологии символов - это прежде
всего проблемы их функциональных отношений в составе данного
художественного единства.
После этого возникает множество вопросов - о создании и
преобразовании символа, - и среди них в новом свете должен
предстать вопрос о тропах и фигурах; здесь до сих пор царит хаос,
ибо мы не имеем определенных границ междз' диалектологической
лингвистикой и стилистикой в ее разных формах.
Действительно, изучал речь художественных произведений,
до сих пор! смешивают стилистический и «диалектологический»
взгляды. Между тем природа символа оригинальна. Он не
подчиняется культурно-историческим, и гносеологическим нормам,
которые определяют и ограничивают приро,цу лексемы в языке.
Включенный в систему художественного единства, он не только
скован соседними символами семантически - он подчиняется
динамике своеобразного словесного потока, от которого в процессе
развертывания темы летят на него новые брызги. Поэтому его
семантическое лицо вырисовывается нечетко; оно пребывает в
состоянии семантической подвижности, неустойчивой многознач­
ности. Во многих художественных конструкциях - разнородные
эмоционально-смысловые волны наплывают на данные символы -
особенно на стержневые - последовательно, по мере развертывания
словесных рядов. Ясно, таким образом, что изучение значения
символов с этой точки зрения имеет очень мало общего с

135
семасиологическим исследованием лексем» И поэтому было бы
ошиэочно е небезопасно термины стилистики черпать в линг­
вистической диалектологии (и наоборот). В лучшем случае
приходится придавать им новый смысл, создавая таким образом
целый ряд «омонимов». Но наука должна остерегаться к а л а м б у р о в
в терминологии: терминологическая путаница приводит к
хаотичной чересполосице дисциплин, как в системе Потебни.
Эти путаницы особенно следует избегать в таком важном для
теории литературных стилей вопросе, как вопрос о тропах. Ведь
речь художественная по самой сути своей есть речь образная,
«иносказательная». Вот почему теория литературных стилей
должна оторвать и принципиальное обоснование метафоризации
как способа художественных преобразований, и классификацию ее
форм от тех этимологических сопоставлений и тех культурно-
бытовых и психологических аналогий, с помощью которых обычно
объясняются метафоры в языке. Языковые метафоры, хотя они и
бывают разных типов, есть всегда продукт нового познания. Они
рождаются обычно не из внутренней динамики самих слов, а в
сближении речевых представлений; результатом этого сближения
является новый термин, который их замещает. Языковые метафоры
- это знаки группировки понятий в идеологической системе языка
и запечатления бытийных связей в процессе завоевания мира. А
метафоры художественной речи, особенно те, которые не
npOF осятся, как метеор, по полю произведения, а тянут за собою,
как комета, обрывки своих словесных сфер, - эти метафоры есть
продукт чисто словесных сочетаний.
Символ - понятие не статическое, а динамическое. Однако же
динамика символических рядов в составе целого сама становится
источником острых эмоционально-смысловых эффектов и тем
самым — причиной преобразования смысловой стихии. Поэтому
теория литературных стилей должна к теории символов (о способах
их. создания и природе их значений) прибавить исследование форм
расположения этих символов и принципов их композиционных
объединений. Это - синтактика речи литературно-художественных
произведений. Синтактика опирается на синтаксис речи, ко
надстраивается над ним. Она изучает не столько синтаксические
схемы, используемые в художественных произведениях, а также их
функции, сколько взаимоотношения синтаксического и c h m i о н и -

ческэго рядов. Проблема ритма, мелодики, интоиациоины *

ций, эвфонических явлений, необычного порядка слов и других
синтаксических феноменов интересуют синтактику не столько с
точки зрения грамматической (иначе морфологической), сколь ш с
эмоционально-семантической; специфические формы расположе­
ния словесных рядов, явления симметрии и ее закономерностей,
эмоционально-смысловые функции ритмического, мелодического,
интонационного и эвфонического принципов символических
группировок в зависимости от жанровых видоизменений {ючи
художественных произведений - все эти вопросы яснее и
конкретнее очерчены в русской и западной литературе )особенно -
современная школа Leo Spitzer а), чем вопросы символики.
Разрешив все поставленные здесь задачи, теория литера­
турных стилей достигает своей заветной цели - всесторонне
раскрыть понятие художественной речи и установить законы ее
организации»
И тогда возникает наука о поэтической речи, наука, к которой
путь - с иной стороны - расчищает эстетика слова.
В поле зрения Виноградова были и вопросы лексикографии.
Ему принадлежат как теоретические, так и практические раз­
работки. Он участвовал в составлении Толкового словаря под эед.
Ушакова, в редактировании 4-томного и 17-томного академических
словарей русского языка, руководил работой по составлению
«Словаря языка А.С. Пушкина».
Велика роль словарей в современном мире. Словарная форма
подачи материала (удобная для оперативного получения необхо­
димых сведений) становится все более и более популярной в наш
динамический, информационно насыщенный век. «Ословарн-
ваются»,, становятся «словареподобными», дополняются лексико­
графическими компонентами многие издания, прежде не связанные
со словарями. Эту тенденцию еще в ХНШ веке отметил Вольтер:
«Многочисленность фактов и сочинений растет так быстро, что в
недалеком будущем придется все сводить к извлечениям и сло­
варям», Французский лексикограф Алан Рей назвал современную
цивилизацию цивилизацией словарей.
Лексикография - относительно молодая наука хотя практика
словарного дела имеет более чем 4000-летнюю историю и в
настоящее время является одной из наиболее динамично разви­
вающихся областей языкознания.

137
 Динамизм развития лексикографии, включение в ее орбиту
новых объектов нередко заставляет по-новому взглянуть на
некоторые постулаты, установки. Это в раде случаев касается и
терминов данной науки, в том числе и основных.
Уточнению, дополнению, углублению и пересмотру ряда
положений, понятий и терминов лексикографии способствует
также (помимо бурного развития этой науки, появления словарных
продуктов новых типов) и ее компьютеризация; ср.: «Новым
стимулом для развития теоретической лексикографии является
разработка учебных словарей и использование компьютерно и
техники в лексикографической практике».
Лексикография (от греч. lexikos «относящийся к слову» я
grapho «пишу») - традиционный термин, имеющий в совре­
менной науке несколько значений; например: 1. Наука о состав­
лении словарей. 2. Составление словарей как описание лексики
данного языка. 3. Совокупность словарей, относящихся к данному
языку или области знания»: (1 Раздел языкознания,, занимающийся
вопросами составления словарей и их изучения. 2. Собирание слов
какого-либо языка, приведение их в систему и издание в виде
словарей. 3. Совокупность словарей общего или специального
типа» и др.
Объектом описания большинства словарей является слово.
Таким образом, в центре терминов лексикография и словарь, в
основе их внутренней формы изначатьно лежит понятие «слово».
До недавнего времени это обстоятельство обычно не вызывало
особых неудобств в использовании указанных терминов, так как с
момента появления ранних произведений словарного типа и
довольно длительный период основным (и часто практически
единственным) объектом их описания являлось слово. 04
Следует отметить, что некоторые словари, единицей описания
которых выступает слово, не является «лексикологическими»
(поскольку содержат в основном сведения нелексикологического
характера), они с учетом характера отражаемой ими информации
могут быть отнесены к «акцентологическим», «морфологическим»
и т.п. справочникам (например, известный «Грамматически й
словарь русского языка (Словоизменение)» А.А. Зализняка) и
должны в первую очередь находиться в компетенции соответ­
ствующих областей языковой науки.

64 Кодухов В.И Общее языкознание. - М., Просвещение, 1987.

138
 Виноградов принадлежит к тем ученым, которые заложили
фундаментальные основы филологической науки. Его труды и идеи
о пред еляли методологические подходы, исследовательскую раз­
работку основных разделов русского языкознания и оказали
огромное влияние на развитие филологических исследований XX
века, под их влиянием сформировалась крупна.*, авторитетная
академическая школа.

139
 Л итература

1. Амирова Т.А., Ольховиков Б,А. Очерки по истории линг­

вистики. - М., 1975.
2. Белов А.И. А.М. Пешковский как лингвист и методист. - М.
1958.
3. Березин Ф.М. Вопросы индоевропейской проблематики в
лингвистическом наследии В. А. Богородицкого. - Уч. зап.,
11УГПИИЯ, - М., 1964, т. 31.
4. Березин Ф.М. Жизненный путь и ранний период творческой
деятельности Ф.Ф. Фортунатова. Уч. зап. 1МГПИИЯ, - М., i 966,
т. 37.
5. Богородицкий В.А. Казанская лингвистическая школа,
Труды МИФЛИ, 1930, т.5.
6 . Виноградов В.В.. Из истории изучения русского синтаксиса,
(от Ломоносова до Потебни и Фортунатова). - М., 1958.
7. Виноградов В.В. История русских лингвистических учений..
-М ., 1978.
8 . Гельгардт P.P. В.А. Богородицкий и его лингвистические
труды. -РЯШ , 1947, №3.
9. Земская Е.А. «Казанская лингвистическая школа»
профессора И.А. Бо-дуэна де Куртенэ. -- Русский язык в школе,
1951, № 6 .
10. Зиндер Л.Р. Щерба и фонология. - В кн.: Памяти академика
Льва Федоровича Щербы. Л., 1951.
11. Златоусова Л.В. Научная деятельность В.А. Богородиц­
кого. - Уч. зап. Казанского ун-та, 1961, т. 119, кн. 5.
12. Кацнельсон С.Д. Краткий очерк истории языкознания -- Л ,
1961.
13. Кузнецов П.С. У истоков русской грамматической мысли.
-М ., 1958.
14. Леонтьев А.А. Бодуэн де Куртенэ и его учение о языке.
- Русский язык в школе, 1965, №2.
15. Лоя Я.В. Жизнь и деятельность Д.Н. Кудрявского. Уч.
зап. Лиепайск. пед. ин-та, 1958, вып.Ь
16. Соснина Р.В. А.А. Потебня о значении слова» - Уч. зап.
Рязанского пед. ин-та, 1962, т. 30.
17. Соснина Р.В. Слово как речевая единица в учении В.А.
Богородицкого. Уч. зап. Рязанского пед. ин-та, 1959., т. 25.

140
 18. Соснина Р.В. Слово как речевая единица в учении Д.Н.
Кудрявского. Уч. зап. Рязанского пед. ин-та, 1958, т. 21.
19. Топоров В.Н. И.А. Бодуэн де Куртенэ и развитие фоно­
логии. - И.А. Бодуэн де Куртенэ (к 30-летию со дня смерти). М.,
1960.
20. Фидроская А.С. В.А Богородицкий и сравнительное изу­
чение языка. - Памяти В.А. Богородицкого, Казань, 1961.
21. Фортунатов Ф.Ф. Избранные груды, т. 1-2, М., 1956.
22. Чернышев В.И. Фортунатов и Шахматов - реформаторы
русского правописания. - А.А. Шахматов M.-JL, 1947.
23. Щерба Л.В. И.А. Бодуэн де Куртенэ и его значение в науке
о языке, - Избранные работы по русскому языку, М., 1957.
24. Щерба Л.В. Фортунатов в истории нвуки о языке. - Вопр.
языкознания, 1963, №5.
25. Ярошевский М.Г. Понятие внутренней формы слова у
Потесни. - Изв. АНОЛЯ, 1946, т. 5, вып. 5.
26. Ярошевский М.Г Философско-психологические воззрения
А,А, Потебни. - Изв. АНОЛЯ, 1946, т. 5, вып. 5.

141
 С одерж ание

Введение....... ............ ...................... ............ ............. 3

Глава I. Использование инновационных технологий при
изучении русского языкознания 1 половины XX
века....................................... ..................................... 6
Глава И. Творческий путь и деятельность Ф.Ф.Фор-
тунатсва......................... ............................ ............. 11
Глава III. Общие проблемы языка в работах И.А. Бодуэна
Де Куртенэ................................................................. 27
Глава IV. Лингвистические труды А. А. Шахматова......... 41
Глава V. Лингвистические труды А.М. Пешковского....... 60
Глава VI. Творческий путь и деятельность Д.Н. Кудряв-
ского.................................. ......... ................... ............ 68
Глава VII. Лингвистическая концепция В.А. Богородиц­
кого................................. ...................................... 73
Глава VIII. Значение работ академика Л .В. Щербы в рус­
ском языкознании........ ............. ......... ............ 83
Глава IX. Лингвистическое наследие Е.Д. Поливанова...., 93
ГлаваХ. В.В. Б»иноградов - филолог-энциклопедист XX
века....... .................................... .................. ... ........... 121
Литература.................................................... . — 14 ()

142
 Карабаева Луиза Иннокентьевна

РУССКОЕ ЯЗЫКО ЗНАНИЕ

1 ПОЛОВИНЫ XXВЕКА

Методическое пособие для студентов

педвузов

Р ек ом ен довано к печати Учсеным Советом ТГП У

им. Н изам и от 28 февраля 2008 г.

Формат 60x84 Vi6- Гарнитура «Times New Roman».

Печать офсетная. Печ.л., 9,0. Тираж 100. Заказ №55.
Отпечатано в типографии «Fan va texnologiyalai
Markazining bosmaxonasi».
700003, г. Ташкент, улАлмазар, 171.