r I ‘

SKIll K < > . l Ы IА Л БИБЛИОТЕКА

Ш К О Л Ь Н АЯ

ЛИТЕРАТУРА
НАРОДОВ
СССР
МОСКВА «Г1РОСВГ1ЦГ.НИГ» Him»

и
i'llil
I 'Willi*! 'nr!! 'il1
т

Как могучий самолет,

Сквозь туманы и метели
Мы летим к заветной цели
Всё вперед!

От мечты к заветной цели

Перекинул мост народ.
М чатся дни, летят недели
Всё вперед!

Максим Рыльский
ЛИТЕРАТУРА
НАРОДОВ
СССР
КНИГА
Д Л Я ВН ЕК Л А С С Н О ГО ЧТЕНИЯ

6— 7 классы

Составители
Е. А. Богуславская, С. Р. Богуславский

П од р е д а к ц и е й
С. А. Баруздина

Рекомендовано
Министерством просвещения Р С Ф С Р

Москва
П росвещ ение»
1986
 '

ББК 8 4 (2 )
JT64

К ЮНЫМ ЧИТАТЕЛЯМ

Оформление А. Ф. Сергеева Д орогие юные друзья! Книга, которую вы сейчас держите

в руках, о с о б а я и неповторимая. Она впитала в себя м н ого­
летний опыт десятков разных народов, и она же говорит нам
о сегодняшнем дне, о расцвете нашей многонациональной с о ­
ветской культуры, о том, что завоевано в прошлом и обога­
тилось ныне новым содержанием.
Советская многонациональная литература, которая создается
сейчас на 78 языках народов и народностей нашей с т р а н ы ,—
явление прекраснейшее. При этом многие литературы родились
в своем письменном виде после Великого Октября. Одно это
говорит о подлинной культурной революции, происшедшей в на­
шей стране, о т орж естве ленинских идей.
Великолепная поэзия разных народов, от «Д авида Сасунско-
го», «М а н а с а » и «К алевал ы » до произведений современных пи­
сателей народов Севера, от Рудаки, Руставели, Хайяма до Б а ­
раташвили и Шевченко, Райниса и Исаакяна, от времен Вели­
кой Отечественной войны до наших дней, — все это вы с м о ж е ­
те прочитать и перечувствовать на русском языке в отличных
Л64 Литература народов С С С Р : Кн. для внеклас. чтения: переводах.
6— 7 кл. /С о с т . Е. А. Богуславская, С- Р. Богуславский; П од По велению долга и сердца, наконец по писательской своей
ред. С. А. Баруздина. — М.: Просвещение, 1986. — 320 с.: с л у ж б е 1 я давно и х ор ош о знаю нашу советскую литературу.
ил. — (Ш к. б -к а ).
Но вот перечитал эту книгу и вновь, какой уже раз, сердце
Книга вк л ю ч ае т про из вед ен ия у с т н о г о н ар о дн о го т в о р ч е с т в а и х у д о ж е с т в е н н о й ли тер ату ры
н ар о до в С С С Р начиная с д р е вн о ст и и. з ак а нч ив ая сег од н я ш ни м днем. О т о б р а н ы прои зведени я мое наполнилось гордостью за св ою страну и свой народ, к ото­
ре ко м ен дов ан ны е списк ами для в н е к л ас сн о г о чтения, а т а к ж е и д р уг и е пр оиз вед ен ия , досту пы!
для уч ащ и х ся 6 7 к л а сс о в и о т л и ч а ю щ и е ся высо ки м и де й н о- х у до ж ес т в е н н ы м уров не м, н ра в ­
ств е нн о -в о с пи т ат е л ьн о й н ап ра вл ен н ост ью .
рые дали миру такую цельную и вместе с тем наполненную
4306020000— 573 БКК
л — Инф. письмо — 86 ЬЬК 84(2)
103 ( 0 3 ) — 86
1 С. А. Баруздин — главный редактор журнала «Д р уж ба народов», публи­
(6) Издательство «П росвещ ение», 1986 кующего произведения писателей всех республик Советского Союза. — Ред.
всем многоцветьем национальных красок и оттенков литературу.
Д ум а ю , вам, как и мне, не удастся, пожалуй, прочитать все
книги и все произведения советской и мировой литературы, к ото­
рые стоят того, чтобы быть прочитанными. Но каж дое прикосно­
вение к таланту, больш ом у и настоящему, — всегда огромная р а ­
дость.
Вы испытаете эту радость, открыв книгу.
Уверен, что вы будете читать ее не потому, что так надо, что
за это чтение вы получите отметки, а потому, что без знакомства
с писателями, произведения которых включены в эту книгу,
нельзя — нельзя жить, нельзя любить, нельзя думать о н асто­
ящем, прошлом и будущ ем. Великая многонациональная литера­
тура, небольшая часть которой представлена здесь, п омож ет вам,
нашим маленьким юным гражданам, расти добрыми, справед­
ливыми, честными, лучше видеть красоту о к р у ж а ю щ ег о мира,
бор оться за коммунистическое будущ ее человечества.
Сергей Баруздин
О СОД Е Р ЖА НИ И КНИГИ
Эта книга п омож ет вам получить представление о литера­
туре народов, населяющих С С С Р . Наша страна — многона­
циональная. П о законам др уж бы и братства живут в ней все
пароды. У ка ж дого народа, каким бы маленьким он ни был,
есть своя культура, своя литература; она включает в себя произ­
ведения устного народного творчества, произведения писате-
лей-классиков, современную литературу.
Иногда литература уходит в глубь веков, как, например, а р ­
мянская или тадж икская художественная литература. А у не­
которых народов — например, у народов Севера и Дальнего В о с ­
тока — письменность появилась лишь с приходом Советской
власти. Их литература, ровесница Великого Октября, сейчас з а ­
нимает достой ное место в нашей многонациональной культуре,
получившей небывалое развитие после Великой Октябрьской с о ­
циалистической революции.
Современная литература наших народов — явление много-
жанровоё. Она оригинальна и в то же время развивается во взаи­
мосвязи и взаимовлиянии братских культур. Произведения пи­
сателей народов С С С Р переводятся на русский и другие языки
и таким обр а з ом становятся доступны широким кругам чита­
телей. Вот и в создании этой книги бол ьш ую роль сыграли пе­
реводчики: они перевели на русский язык множ ество прекрасных
произведений писателей всех советских республик, благодаря ч е­
му читатели разных национальностей могут познакомиться с этими
произведениями.
Книга расширит и ваше представление о б известных русских
писателях, вы ступающ их в роли переводчиков. Имена перевод­
чиков указаны в «С одер ж а ни и». Среди них — А. Фет, С. Маршак,
5
В. Рождественский, А. А хматова, А. Прокофьев, М. Дудин, Н. З а ­
болоцкий, Б. Пастернак и другие.
Устное
Некоторые писатели — представители национальных литера­ народное творчество
тур — писали и пишут по-русски. Например, в книгу включены
стихотворения осетинского поэта Косты Х етагурова, рассказы
киргизского писателя Чингиза Айтматова, бел орусского писате­
ля Ивана Шамякина.
Оригинальная (не переводная) русская литература в книгу
не входит: произведения для внеклассного чтения по русской ли­
тературе включены в книги под общ им названием « В мире р у с­
ской литературы» — для 4, 5-го и 6-го классов.
Читая эту книгу, вы будете постепенно двигаться от др ев­
нейшего искусства — устного народного творчества *— к соврем ен­ Д орогие ребята, с русским народнопоэтическим творчеством
ной художественной литературе. Разделы книги расположены вы в какой-то мере уже знакомы: слушали и читали много сказок,
в основном хронологически, то есть в соответствии со време­ знаете загадки, песни, былины, пословицы, поговорки... В этом
нем создания входящ их в них произведений: сначала идет раздел знакомстве вам помогли и учебники-хрестоматии для началь­
«Устное народное т во р ч ест во » (оно — древнейшее у всех наро­ ных и средних классов, и книги для внеклассного чтения « В мире
д о в ) , затем раздел «Д ревн яя литература В ост ок а » (произведения русской литературы», и другие книги, включающие русский
X — XIII веков) и т. д. фольклор1.
Самостоятельный раздел книги — « О В. И. Ленине, о Вели­ А теперь давайте познакомимся с фольклором некоторых д р у ­
ком Октябре». Раздел этот открывает тему Революции и с о ­ гих народов нашей страны — армян (народный эпос «Д а в и д С а ­
циалистического преобразования страны — тему, которая про­ су нский »), киргизов ( « М а н а с » ) , карелов и финнов («К а л е в а л а »),
ходит и через следующие разделы. азербайджанцев и тадж иков («П о х о ж д е н и я Моллы Н а с р е д д й н а »).
Труд советских людей, высокая нравственность, присущая
н аш ем у общ еству, готовность к' защите Отечества, героизм на­
рода в годы Великой Отечественной войны, ответственность к а ж ­
дого советского гражданина за судьбу Родины — всё это темы,
которые пронизывают предлагаемую книгу. Из повести, созданной И. Зарьяном на основе
Составители армянского народного эпоса «Давид Сасунский»

В эпосе «Д а в и д Сасунский» нашли отражение героическая

борьба армянского народа за независимость, его гордый, не­
преклонный дух и ж аж да справедливости. Почти четыре с т о ­
летия борол ся народ Армении против порабощения Багдадским
халифатом (VII — XI века). Ученые считают, что «Д а в и д Са-

1 Слово фольклор происходит от английского folk-lore (folk — люди, народ:

lore — знания определенной группы людей) и в дословном переводе означает:
народные знания, народная мудрость. Эти знания, эта мудрость заключены в
устном народном творчестве — народных сказках, песнях, былинах, частушках,
пословицах, поговорках, загадках.
 сунский» — отклик на события более чем тысячелетней д а в ­ У Мгера было два верных и могучих пахлевана1: Чарбахар-
ности. Ками и Батман-Буга. Горлан Оган позвал их, с рук на руки
Д ух эпоса, обр азы героев береж но хранились в народной передал спеленутого Д авида, вручил им письмо и сказал:
памяти. Сасун — одна из горных областей Армении, но Д а ­ — Отвезите в М сы р и отдайте Исмил-хатун.
вид Сасунский стал национальным героем всей Армении. П ер­ Ками и Буга сели на коней, взяли спеленутого Д авида и о т п р а ­
воначально эпос передавался из уст в уста и хранился как вились в путь. Д авида они держали на руках по очереди, п о т о ­
цепь устных сказаний. Первый вариант этого разветвленного му что сын Мгера был тяжел, как взрослый мужчина.
сказания был записан армянским ученым Гарегином Срванд- Наконец добр ал и сь до города М сы ра, спеленутого младенца
зтянцем в 1873 году. К началу 50-х годов X X века число запи­ вместе с письмом отдали Исмил-хатун. Исмил прочитала письмо.
санных вариантов достигло семидесяти. Оган ей писал:
«Д а в и д Сасунский» состоит из четырех частей (или вет­ «Исмил-хатун, сестра наша, достойная наша невестушка2!
вей), которые, вероятнее всего, первоначально су щ е ст в о в а ­ Когда Мгер воротился в Сасун, у него сын родился, имя дали
ли самостоятельно. Ветвь третья — «Д а в и д Сасунский» — з а ­ сыну — Д авид. Мгер и жена его умерли, ребенок оста л ся си ­
нимает господствую щ ее положение среди других сказаний. ротой. Не берет он грудь у сасунских кормилиц. Если ты чтишь
«Д а в и д Сасунский» — неиссякаемый источник вдохнове­ память Мгера, то вскорми нашего Д авида, пока подрастет ма­
ния для поэтов и художников. По мотивам эпоса создали лость, а там я возьму его к себе на попечение».
поэмы Ованес Туманян, Аветик Исаакян, Егише Чаренц, Исмил-хатун подумала:
Наири Зарьян. «М гер делал мне добр о, и я должна вскормить его сына.
Это хорош о, что ребенок не берет грудь у сасунских кормилиц.
Он будет питаться моим молоком, станет сыном моим, побратается
Д авид сиротою остался. с моим Меликом. П одрастут мальчики и будут властвовать над
Кери-Торос и дяди Д авида Верго и Горлан Оган п осовещ а ­ М сыром, над Сасуном и надо всем миром».
лись. Исмил-хатун несколько дней кормила Д авида. Но вот однаж ды
в Оган спросил: дала она ему грудь — Д ав ид отвернулся... Трое суток младе­
— Верго! Кто возьмет Давида на попечение — ты или я? нец ничего не ел. Исмил-хатун позвала Мсра-Мелика.
— У меня свои сыновья, — отвечал Верго. — Бери Давида — Мальчик уже три дня грудь не берет, — сказала она. —
себе. П омрет он от голода. Как нам быть?
Горлан Оган Д авида усыновил. Но как его вскормить? Всех — М атуш ка! — сказал Мсра-М елик. — Сасунцы — упрямцы
сасунских кормящих матерей Оган по очереди призывал — Д а ­ и сумасброды . С этим малым мы горя хлебнем. Он — армянин,
вид ничьей груди не брал. Тогда Горлан Оган обратился к жене мы — арабы. Не давай гяуру3 грудь!
своей, Сарье-ханум: — Сынок! — молвила Исмил-хатун. — Мальчик без молока
— Ж ена! Как же нам быть? Младенец умрет без молока. умрет, и мы оп озоримся в глазах всего сасунского народа. Раз уж
— Пошли ребенка в Мсыр к Исмил-хатун, — предложила мы за это взялись, надо довести дело до конца.
жена. — Она семь лет была Мгеру женой, ради Мгера она грудью А визирь4 ей в ответ:
своей вскормит его сына. — Великая хатун! Ты напрасно волнуешься. Разве у них б е д ­
Горлан Оган созвал сасунских князей на совет. Сасунские ная страна? Разве в Сасуне нет меду и масла? Нет разве вкус­
князья сказали:
1 Пахлеван — подданный, оруженосец.
— Если и есть для Д авида кормилица, то это Исмил- 2 Невестушка, невестка — жена сына.
хатун. Только она и мож ет его вскормить. Отошли Давида 3 Гяур — у мусульман — человек иной религии, иноверец.
в Мсыр. 4 Визирь — сановник, один из главных советников царя.

8
ных яств? Пусть Бат'ма.н--Буга и Ч арбахар-К ам и съездят в Сасун
и привезут бурдюк меду и бурдюк масла. Сасунский мед и са-
сунское масло мальчик из Сасуна съест и вырастет большой.
Ч арбахар-К ам и и Батман-Буга отправились в Сасун. Горлан
Оган дал им бурдюк меду и бурдюк масла. Они привезли это
в Мсыр и положили перед царицей.
Стала Исмил-хатун кормить Д авида медом и маслом. Другие
дети растут по годам — Д а в и д рос по дням. Исмил-хатун глядела
на младенца любящ им взором. «П од р а сте т Д а в и д , — говорила
она себе, — станет Мелику моему братом, помощником, и вместе
они много стран завою ю т, весь мир покорят».
Младенец Д ав ид так был силён, что ремни колыбельные р а з ­
рывал. Стала Исмил-хатун обм аты вать Д авида железной цепью.
Но и железная цепь не выдержала — с лязгом обор ва ла сь, звенья
ее разлетелись в разные стороны, ударились о каменные стены
дворца, от стен посыпались искры. Тогда сплели из пеньки
нетугой канат и этим канатом привязали Д авида к люльке.
Выдержал нетугой пеньковый канат. Младенец вдохнет в себя
воздух — растягивается канат нетугой, а выдохнет — стягивается.
Мгер лежал в могиле, Д а в и д — в колыбели.
М сра-М елик войско собрал и пошел войной на Сасун. С а ­
сун разорил, взял дань, взял добычу, угнал много скота, мно­
го овец и коней, много золота увез в Мсыр, многих в плен
забрал.
Стал Оасун подданным и данником М сра-М елика. Правите­
лем Сасуна был назначен Пачкун Верго.
Мгер лежал в могиле, Д ав и д — в колыбели.
БОЙ С Л У Ч О М С О Л Н Ц А
Когда М сра-М елик добы ч у и пленников из Сасуна пригнал,
Д ав и д уж е вышел из колыбели, начал выходить на улицу со мсыр-
скими детьми играть. О днаж ды вышел он в царский сад, а в саду
княжеские дети играли, на низких сучьях раскачивались.
— Во что это вы играете? — спросил Давид.
— В «качалки», — отвечали ему.
Д авид смотрел, смотрел и говорит:
— Это что! Поглядите, какая у меня «качалка»!
Недолго думая ухватился он за стройный тополь, верхушку
к земле пригнул и крикнул:
Эй, ребята! Идите в лошадки играть!
Дети сели верхом на макушку. Веселились они, смеялись,
приговаривали:
— Д обрый конь! Д обры й конь!
Д авид долго держал пригнутый тополь за макушку, нако­
нец руки у него затекли, и он крикнул:
— Д овольно! Слезайте! Руки устали!
Тут дети заголосили хором:
— Мы сидим на добр ом коне, нам хорош о! Зачем нам слезать?
Нет, мы не слезем!
Д авид умолял их:
— Ой-ой-ой! Руки отнимаются! Слезьте!
— Не слезем, не слезем, не слезем!
Обессилел Давид, тополь вырвался у него из рук, распрямился,
а ребята попадали кто куда; один руку себе сломал, другой — ногу,
третий упал гол овою на камень и расш ибся насмерть.
А ведь все это были дети знатных родителей!
Отцы их пришли к Мсра-Мелику, подняли шум.
— Государь! — сказали они. — Или ты сасунского сиро-
ту-сум асбр ода от сю д а удали, или мы сами удалимся в другую
страну.
Осерчал М сра-М елик и велел заключить Д авида в темницу,
чтоб он свету б о ж ь е г о не видел. Приставил к нему воспитателя
и воспитателю наказал:
— Обучи сасунского су м а сбр ода чтению и письму, уму-разуму
его обучи и воспитай в нем покорность.
Всем слугам своим М сра-М елик приказал каждый раз, перед
тем как Д авида кормить, все до одной кости вынимать из мяса и
все косточки из плодов. Однажды тот слуга, что кормил Давида,
обиделся на наставника и сказал себе: «П о г о д и ж ты у меня! Я при­
несу малому обед с костями, малый станет давиться, взбесится
и прибьет т ебя !»
Положил Д а в и д себе в рот кусок мяса, зубы щелкнули о
кость. Вынул он кость изо рта, поглядел: ч то : то белое, опять
положил себе в рот, но так и не разгрыз — зубам стало б о л ь ­
но. Рассердился Д авид, вынул кость изо рта, швырнул, угодил
в стену, в стене щель пробил, и проник в комнату солнечный
луч.
 Удивился Давид:
— Эге-ге! Кто это вошел ко мне в комнату?
Засучил рукава, кинулся на солнечный луч — и давай с ним
бор оться! Руку протягивал, чтоб схватить солнечный луч, сж ать
его в кулаке, падал на него животом, чтоб под себя подмять,
вскакивал, снова лож ился — и все понапрасну: не ушел солнечный
луч из комнаты. Так долго с ним дрался Д авид, что пот лился
с него градом.
Вошел наставник, глядит: Д авид то подпрыгнет, то грянется
о б пол.
Давид, — спросил он, — что это ты подпрыгиваешь, а потом
о б пол колотишься?
Д авид указал на солнечный луч.
— Кто это? — спросил он. — Влетел в мою комнату, никак не
могу его выгнать.
— Закрой глаза, Д авид! — молвил наставник.
Д ав ид закрыл. Наставник заткнул щель платком, и солнечный
луч мгновенно исчез.
— Теперь открой глаза, — молвил наставник.
Д авид открыл — и луча в комнате не увидел.
Подивился Д авид:
— Вот тебе раз!.. Я с сам ого утра бился, но так и не выгнал
его. Значит, ты сильнее меня? Как тебе удал ось выгнать его?
Рассмеялся наставник.
— Давид, голубчик! — сказал он. — Ведь то не человек был,
а луч Солнца!
— Луч Солнца? А разве на дворе есть Солнце?
— Есть, мой драгоценный! И Солнце есть, и звезды есть,
и ночь есть, и день.
Тут Д ав ид как заорет:
— Если на дворе есть Солнце, почему же ты меня не выводишь,
чтобы я на. него поглядел? Почему я си ж у в этих четырех темных
стенах?
— Потерпи, голубчик, — молвил наставник, — я уведомлю
о твоем желании М сра-М елика. Посмотрим, что он скажет.
Наставник предстал перед Мсра-Меликом.
— М ного лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Д авид
хочет выйти из темницы, хочет поглядеть на солнечный свет.
М сра-М елик приказал:
— Выведи его — пусть пройдется по солнцу.
12
КАК Д А В И Д П О ЙМ АЛ Д РОТИ К М СРА -М Е Л И К А
Взял наставник Д авида за руку, вывел из темницы и повел
по городу. Д ав ид о б о всем его расспрашивал:
— Это что такое? А это? А вон то?
Наставник отвечал:
— Это — лош адь, вон то — осел, а это — буйвол.
Наконец они вышли за город. Д ав ид вдали разглядел толпу,
попросил:
— Учитель, пойдем туда!
Испугался наставник.
— Д а там ничего такого нет, голубчик! Пойдем лучше сюда!
А Д авид обозлился.
— Нет, веди меня туда! — сказал он.
— Д а зачем? — возразил наставник. — Там и смотреть-то
не на что.
— Поведеш ь ты меня туда или нет?
— Не поведу!
— Не поведешь?
Д авид схватил наставника за ухо да как рванет — чуть
напрочь не оторвал.
Испугался наставник.
— Ну ладно, ладно, пойдем! — сказал он и привел Д авида на
тот конец поля.
Здесь М сра-М елик со своими людьми метали дротики. Вот
настал черед Мсра-М елика. Метнул он дротик. Д авид протянул
руку, поймал, метнул — дротик просвистел над самой головой
Мсра-Мелика и упал от него в десяти шагах.
— Ого! — вскричал Мсра-Мелик. — Кто это мой дротик метнул
дальше меня? Какан, Аслан! Пойдите посмотрите, кто он таков.
Пахлеваны пошли, поглядели и вернулись.
— М ного лет тебе здравствовать, царь! То был Давид! —
сказали они.
— Подведите его ко мне! — вскричал Мсра-М елик. — Я голову
ему отрублю.
Тут все визири и векилы1 пали к ногам царя:
— Упаси тебя бог, государь! Ведь он ж е еще дитя. За что ему
рубить голову?
1 Векйл — местный властитель, наместник.
13
 Визирь бросился к наставнику:
А, чтоб ты пропал! Не нашел другого места! Зачем ты ре­
бенка сюда привел?
— Да разве я его по своей воле привел? Он мне ухо чуть не
оторвал! Он меня силой сюда притащил!
— Уведи ты его, уведи! — сказал визирь.
Наставник долго упрашивал, долго уговаривал Д авида и в
конце концов повел домой.
Давид, придя домой, обратился к Исмил-хатун с вопросом:
М атуш ка! Куда мой брат каждый день уходит?
Ах ты, желанный мой! — молвила Исмил-хатун. —г Он
гуляет, мечет палицу, др оти к 1 или толкает ядро.
П очему же он меня с собой не берет? Я бы с ним играл,
веселился. А то я си ж у дома один и скучаю. Н евмоготу мне! Пусть
Мелик возьмет меня с собой в поле.
Исмил-хатун ему на это сказала:
— Дите мое родное! Ты еще мал. Там кони могут тебя р астоп ­
тать.
— Я стану подальше.
Вечером И сми л-хатун 'сказал Мелику:
— Мелик, ненаглядный ты мой! Возьми завтра Д авида с со б о ю
в поле — пусть учится толкать ядро!
М сра-М елик обратился к Д авиду:
— Давид! 1ы же еще мал! Толкать ядро тебе не по силам.
Д авид заупрямился:
— Нет, я пойду с тобой!
Мелик! — молвила мать. — Возьми с со б о й Давида, ну
пожалуйста! Смотри, как он плачет!
— Ох, уж этот н арод-сум асброд! — сказал Мсра-М елик. —
Экие они все упрямцы! Чует мое сердце: не о б о б р а т ь ся нам с этим
малым беды.
— С ним ничего не случится, — возразила Исмил-хатун. —
Посади его на высокий холм — пусть себе с холма на игры глядит.
К лошадям он не подойдет, не бойся!
Призадумался М сра-М елик: «К ол ь не взять его, скаж ут: М сра-
Мелик сироту заброси л...»
1 Палица — древнее оружие, тяжелая дубинка, иногда с камнем или брон зо­
вым острием на конце. Дротик — короткое метательное копье с металлическим
наконечником.
— Ладно, матушка, возьму с соб ой завтра утром Давида.
Поутру М сра-М ел ик увез Давида в поле.
По цареву указу пахлеваны Какан и Аслан привели упрямца
Давида на холм, связали ему руки и ноги и стали его сторож ить.
Д авид до полудня глядел-глядел — ничего не увидел. В зы гр а ­
ло в нем ретивое, и сказал он своим стор ож ам :
— Развяж ите мне руки и ноги!
— Нельзя, — молвили пахлеваны. — Мы сторож им тебя здесь
по велению царя, чтоб тебя кони не растоптали.
Рассвирепел Д ав ид и с рук и с ног путы сорвал. Пахлеваны
навалились на него, да не под силу им было его удержать. Д авид
обоих довол ок до са м ого города, пришел домой, повалился на пол
ничком.
— Ты что, Д ав и д? — спросила мать.
Д авид ей пожаловался:
— Мелик связал меня по рукам и ногам, посадил на высокий
холм, а сам пошел в поле ядро толкать. Так я ничего и не увидел.
Вечером Исмил-хатун спросила Мсра-М елика:
— Почему ты не позволил Д авиду подойти поближе, на игры
посмотреть?
—■ Матуш ка! Ведь он же меня не послушается, — отвечал
Мсра-Мелик. — Убьет его ядром — люди скаж ут: «М ср а-М ели к
убил сироту, чтобы избавиться от лишнего рта».
Сели ужинать. Д авид ни к чему не притронулся.
Взмолилась Исмил-хатун:
— Мелик, дорогой ты мой! Не оби ж ай брата! Завтра возьми
его с собой и подведи поближе к играм — пусть он посмотрит.
П оутру М сра-М елик с князьями и пахлеванами выехал в поле
метать палицу. Д авида посадили в сторонке.
— Смотри, Д авид! — сказал Мсра-М елик. — Это палица.
Опасная вещь, очень опасная! Заденет — наповал. Не вздумай с о ­
ваться в круг. Стой здесь, в сторонке, и смотри.
Д авид обещ ал:
— Ладно, брат! Я никуда не пойду.
М сра-М елик со своими сподвижниками палицу метал, а Д авид
играл, копался в песке, сыпал его себе на ноги.
Д о самого полудня метали палицу.
Д авид поглядывал издали. Вот настал черед Мсра-Мелика.
О товсю ду собра л ся народ поглядеть, как царь палицу метать
будет. Весом царская палица была в триста пудов. Мсра-Мелик
правой рукой подкидывал палицу, левой подхватывал. Как взмах­
нет он ею — во все стороны искры летят. Оземь ударит — тре­
скается земля, словно колея под тяжелым возом.
Как увидел Д авид, что настал М сра-М елика черед, тот же
час залез в одну из трещин, стал дырявой своей шапкой песок
мерить. Меряет да приговаривает: «О ди-ин !» Высыплется песок, он
опять наберет полную шапку и всякий раз приговаривает: «Оди-
ин!» ( « Д в а » он еще не умел выговаривать.)
— Эй, Давид! — крикнул Мсра-Мелик. — Уйди оттуда! Я сей­
час палицу буду метать.
Три раза крикнул, а Д авид будто и не слышит — знай себе
меряет да приговаривает:
— Оди-ин!
— Какан, Аслан! — завопил Мсра-М елик. — Схватите его
за шиворот и вы бросьте из впадины.
Пять пахлеванов набросились на Д авида и схватили за ши­
ворот, чтобы вытащить его из впадины. Как ни старались, из сил
выбились — Д авид ни с места. Меряет песок, и всё у него: «О ди-
ин!» да «О ди-ин !»
Намучились с ним пахлеваны, Но так и не сдвинули Д авида —
это было все равно что дерево с корнями вырвать.
4 Озверел Мсра-Мелик.
— Отойдите! — гаркнул он. — Сейчас я пущу в него палицей!
Говорил я матери: «Н е возьму его с собой — знаем мы сасунский
норов». С ним, гляди, как бы беды не нажить. Он мне враг. Так
лучше уж мне загодя с ним разделаться, прикончить его. Отойдите!
Д авид услышал эти слова.
— Мелик! — крикнул он. — Кидай палицу, кидай палицу!
Давш и слово, держи!
— Прахом ты был, прахом тебе и быть! — загремел в ответ
М сра-М елик и метнул палицу.
Д авид руку протянул, палицу схватил, подкинул, поймал.
— Жаль, легковата, — сказал.
Так Д авид осмеял Мсра-Мелика.
Теперь Д авид метнул в св ою очередь палицу — Какана, Аслана
и еще пять пахлеванов на месте убил.
Люди сказали царю:
— Государь! Ради чего мы сюда пришли? Играть или же людей
убивать? Ты же знал, что Д ав ид — су м а сбр од! Зачем ты с собой
его взял? Теперь что горож ане скаж ут?

16
 Осатанел Мсра-М елик, вместе со слюной кровь выплюнул, меч
поднял.
Пустите! — рявкнул он. — Сейчас я этой паршивой сироте
голову снесу!
Гут визири, векилы и пахлеваны обступили царя, пали к его
ногам.
Век живи, царь! — сказали они. — Он ж е еще дитя малое,
неразумное!
— Пожалей сироту!
— Что люди ск а ж у т ? «М ср а-М ели к кусок хлеба
сиротке!»
Один из визирей молвил:
— М ного лет тебе здравствовать, царь! Хоть и су м а сбр од
Д авид, а все же царевич. Нет такого закона, чтобы царевичам г о ­
ловы сечь мечом.
Визири, векилы и князья отстояли Давида.
Д АВИ Д А ИСПЫТЫВАЮ Т ОГНЕМ И ЗОЛОТОМ
Д ав ид прибежал домой и уткнулся матери в колени.
Исмил-хатун испугалась.
— Что с тобой, Д ав и д? — спросила она.
— М атуш ка! Сейчас придет Мелик и голову мне отрубит, —
отвечал Давид:
— За что? Что ты наделал?
Д ав ид ей все рассказал. Не успел он кончить свой рассказ,
как вошел Мсра-Мелик.
— I де гяур? — рявкнул он. — Сейчас я ему голову срежу!
— Д а за что ж е? — спросила мать.
■— Опозорил он меня пред людьми.
— Что ж е такого он сделал?
— Я палицу метал, а он руку протянул и поймал.
— Ну так что ж е? — молвила Исмил-хатун. — Ведь он — дитя!
— Какое он дитя!
Тут М сра-М елик схватил Д авида за руку.
— Зачем ты ловил мою палицу? — крикнул он.
— Х о р о ш о сделал, что поймал!— отвечал Давид. — Чем я хуже
тебя? Я такой же молодец, как и ты. Я т ож е хочу метать палицу.
Слышишь, матушка? — вскипел Мсра-Мелик, выхватил
из ножен меч. — Я его убью!
18
Исмил-хатун заслонила Давида:
Мелик, ты с ума сошел!
М а-а-атуш ка, пойми-и-и! — взревел Мсра-Мелик. — Нынче
пи к моей палице потянулся, а завтра к рукам приберет мой дом,
мое добро!
Зачем ты так говориш ь? — сказала Исмил-хатун. — Д а-
пнд твой брат, сила твоей десницы1, меч в твоей руке. Оба вы от
одного отца рождены, вспоены молоком одной матери. Курица,
н та, где клюет зерно, где кормится, там и яйца несет. Так неужто
пожалел же Д авид уйдет от нас в Сасун? Й к кому? Здесь он вырос, здесь
■■му и жить. Он тебе брат, и вместе вам царить, над М сы ром , над
Сасуном и надо всем миром!
Мсра-Мелик подумал, подумал и говорит:
Нет, матушка, не могу я на это пойти. В кого бы палица моя
ни попала, всякого бы насмерть сразила. Д авид палицу мою с л о ­
вил, жив остался и метнул ее назло мне. Нет, я его убью!
Так не годится, сынок! — возразила Исмил-хатун. — С о ­
с н и визирей, векилов, князей — посмотрим, что они скажут.
Мсра-Мелик созвал диван2 из визирей, векилов, князей и с
га кою речью к ним обратился:
Мсырские князья! Что вы мне посоветуете? Безумный этот
гяур уже сейчас тянется к моей палице, убивает моих пахлеванов.
Что же натворит он, когда подрастет? Д а он весь мир разрушит!
Тут один из визирей молвил:
М ного лет тебе здравствовать, царь! Д авид — ребенок,
ум у него что вода, он еще не со об р а ж ает .
Нет, — возразил Мсра-Мелик. — Ума у него поболе, чем у
меня и у тебя. М ал -то он мал, а уж е говорит со мной на языке си ­
лы А как подрастет — разрушит весь мир. Он прекрасно пони­
мает, что делает. Отсеку я ему голову!
Визирь припал к ногам М сра-Мелика:
Век живи, царь! Д авай испытаем Давида. И если у него
окажется смекалка, тогда секи голову и ему и мне!
Как ж е его испытать? — спросил царь.
А вот как, — отвечал визирь. — Справа блюдо с огнем
ставим, а слева — бл ю до с золотом. Коли схватится он за огонь,
( гало быть ум у него не дозрел, стало быть он-еще дитя. А вот ес-
1 Десница — правая рука.
2 Диван — здесь: совет, совещание.
 ли он золото схватит, стало быть у него уже есть смекалка, стало
быть он уж е не дитя, — вот тогда и убей его.
Подвели Давида к столу. Справа был огонь, слева — золото.
Д авиду сказали:
— На, Давид, бери что хочешь.
У Д авида глаза разбеж ались. Протянул он руку к золоту,
но по произволению бож ь ем у ангел взял его за руку и поднес
ее к бл ю ду с огнем. Д ав ид схватился за огонь — огонь так и прилип
к его Пальцам. Тогда он палец с огнем сунул в рот и о б ж е г себе
язык. Заревел, завизжал Д авид от боли. Исмил-хатун обняла
его и сказала:
— Ну что, Мелик, теперь ты удостоверился? Д авид — с у ­
щий младенец, смекалки у него еще нет, убивать его — грех.
Тут заговорил визирь:
Д авид — ребенок, ум у него еще не дозрел, грешно уб и ­
вать Д авида!
— Д о б р о ! — рассудил Мсра-Мелик. — Д а р ю я вам Давида.
П усть живет!
О бж ег себе язык Д ав ид и стал косноязычным. Так его с той
поры и прозвали: «Тлол Д а в и д » — Косноязычный Давид.
Д А В И Д НЕ П Р О Ш Е Л П О Д М Е Ч О М М С Р А - М Е Л И К А
Недели две-три Д авид жил-поживал во дворце. Нрав у него
был беспокойный, шальной. Вот как-то раз вышел он на улицу,
пошел по городу, добр ал ся до М сра-М еликовой оружейной. Дверь
в оруж ейную была отворена. Д авид спустился по лестнице. В о р у ­
жейной больш ущ ая палица лежала.
Х орош ая игрушка! — сказал Давид, взял палицу, взмах­
нул ею да как грянет о б пол! Гром пошел по городу. Г о р о ж а ­
не перепугались насмерть: подумали, землетрясение.
М сра-М елик пробудился от сна.
— Это грохот от моей палицы, — сказал он. — Поглядите,
кто взял мою палицу и что сталось с городом?
Визирь смекнул, что палицу мог взять только Давид. П обеж ал .
в оруж ейную, остановился у входа.
Эй, Давид! — крикнул визирь. — Бога ты не боиш ься! Что
ты там делаешь? Вылезай скорей, а то сейчас сю да М сра-М елик
придет и тебе достанется!
Д ав ид бросился наутек.
Мсра-Мелик прибежал, совсем было задохнулся от бы строго
бега, остановился у дверей оружейной, спросил:
Визирь! Кто это палицей грохнул?
М ного лет тебе здравствовать, Мелик! — молвил ви-
шрь. — Когда я сю да прибежал, дверь была отворена, но в о р у ­
жейной никого нет.
Это, у ж верно, Давид. Кто еще, кроме Давида, мог бы под­
мять мою палицу?
М сра-М елик рвал и метал. Кинулся искать Давида по всему
городу, да так и не нашел и вернулся к себе во дворец. Д авид
сп а л . М сра-М елик снял с лука тетиву — хотел удушить Д а в и ­
да. Но тут подоспела Исмил-хатун и схватила М сра-М елика за
РУку:
— Мелик! Что ты делаешь?
Я удавлю этого щенка! — вскричал Мсра-Мелик. — Он
| моей палицей играл, такой поднял грохот, что все подумали
землетрясение!
— Мелик! — сказала Исмил-хатун. — Убьешь Д авида — в
яд для тебя превратится мое молоко!
— Знай, матушка, — крикнул Мсра-М елик, — Д авид — зм е­
еныш! Каждый миг я ж ду от него беды. Д овольно! Я с ним по­
кончу!
На ту пору вошел к ним визирь и, услышав такие речи, ск а ­
зал:
Зачем убивать Давида, кровь проливать, грех на душ у
брать? Пошлите лучше Д авида в его отчий край — в Сасун!
Приготовила Исмил-хатун хлеба на девять дней, девять пар
грехов1, девять пар чулок, благословила М герова сына.
— Иди, сынок! — сказала она. — Иди к дядям, иди в страну
своего отца. Д а хранит тебя господь!
Тут М сра-М ел ик поднял меч и сказал:
— Э, нет! Д ав и д должен сначала пройти под моим мечом,
только тогда отпущ у я его в Сасун.
— Ч тобы я прошел под твоим мечом? Как бы не так! — мол­
вил Давид.
— А что ж тут плохого, Давид, если ты пройдешь под ме­
чом? — вмешался визирь. — Пройди, а потом ступай себе с богом
в Сасун.
1 Трех — обувь из сыромятной кожи.
п
 ’ пройду! — объявил Давид. — М сра-М ел ик для того
заставляет меня пройт под его мечом, чтобы впоследствии, ког­
да я подрасту, я не поднимал меч на него, чтобы он поднял меч
на меня, а я чтобь; не трогал его. Пусть хоть тысяча Мсра-Мели-
ков потребую т этого от меня — не пройду! Я скорее под покрыва­
лом моей матери пройду, только не под мсырским мечом!
Так ты не пройдешь под моим мечом? — заревел М сра-
Мелик.
— Не пройду, — отвечал Давид. — Что хочешь делай со
мной — не пройду!
Тут визирь взял Д авида за руку, чтобы под мечом его прове­
сти. Но Д авид увернулся, прошел мимо меча, задел мизинцем за
камень — из камня искры посыпались.
Мсра-М елик ужаснулся.
Д ав ид еще малыш, а что вытворяет! — молвил о н . ' — Дай
подрастет — весь мир разрушит!
Тут Исмил-хатун и визирь пали к ногам М сра-М елика, нача­
ли просить его, убеж дать: Д авид, мол, еще несмышленыш, да
к тому же блажной, пусть себе идет в Сасун, и мы от него
избавимся.
У ВАТМАНСКОГО МОСТА
В Мсыре проживали два пахлевана: Батман-Буга и Ч арбахар-
Ками. М сра-М елик позвал их и сказал:
Уведите Д авида за семь гор, на Ватманский мост. Там
убейте Давида...
Пахлеваны собрались в дорогу. Д авид поцеловал Исмил-
хатун руку, попрощался с ней и пошел.
Д ол го ли, коротко ли, вот уж е и пять, вот уж е и шесть дней
находятся они в пути. Батман-Буга и Ч арбахар-К ам и всё ищут,
где бы им удобнее Д авида убить. А мож ет быть, просто рука у
них не поднимается на Д авида?..
Д авид ни словом не обменивался со своими провожатыми.
Не по дор оге шел, а сторонкой, то опережал пахлеванов, а то о т ­
ставал, бегал по горам и долам, камешки пошвыривал, через
кусты перепрыгивал, птиц-зверей пугал, с рути сбивался, б л у ж ­
дал...
Пахлеваны усядутся при дороге, сами хлеб ж ую т, а Д авиду
не дают. Д авид съедобные травы собирал, кореньями питался,
,,, мок и зайцев ловил, убивал, насыщался. Из рук пахлева-
нмп хлеба не просил.
I n, шли они, шли и наконец дошли до Ватманского моста.
Что же нам делать, Ками? — сказал Буга. — Покончить
. Давидом, бросить его в реку?
А как ж е иначе, Буга? — сказал Ками. — Гаков приказ
Мера Мелика.
Д авид был далеко и слов этих не слышал. Пахлеваны сдела-
ривал и позвали Давида:
Давид! Иди скорее сюда!.
Давид приблизился к ним и сказал:
Мы уж е шесть дней идем, а вы ни разу у меня не спроси-
пп «Д авид! Тебе есть-пить х оч ет ся ? » Что это с вами случилось,
почему возле эт ого моста вы вдруг вспомнили о Давиде?
Давид! — сказали они. — Д о сих пор мы по земле и воде
Мсра-Мелика шли, а нынче дошли до земли и воды твоего отца.
Бот почему мы тебя позвали. Подойди к нам, Давид, подойди!..
Подойди, хлебца пожуй!
Нет, не подойду! — молвил Д авид. — Исмил-хатун на д е ­
вять дней хлеба нам запасла. Вы сами съели его, а мне ничего не
дали. Нынче же, когда я ступаю по земле и воде отца моего, вы
меня подзываете: «П одойди , Давид, хлебца пож уй». Не нужен
мне ваш хлеб!
Пахлеваны встали, несколько ш агов прошли и остановились
у Ватманского моста. Подошел к ним Д авид и спросил:
— Что стали?
— Мы ст.али здесь ради тебя, Давид, — отвечали они. — М сра-
Мелик нам наказывал: « П о мосту ведите Д авида за руки, а то как
бы он от страха не свалился в воду».
Вот как! — молвил Давид. — От Мера досю да мы вместе
шли, и ни разу вы не сказали: «Д а в и д еще мал, ему страш но ид­
ти». А сейчас чего ради вы стали тут? Идите, идите по мосту, а я —
вслед за вами.
Пахлеваны пошепту сказали друг другу:
— Один из нас впереди Д авида пойдет, а другой сзади. Как
дойдем до середины моста, схватим Д авида — и в воду!
Тут они обратились к Д авиду:
— Давид! Один из нас пойдет впереди тебя, другой сзади, а
то ну как ты от страха свалишься в реку!
— Пусть будет по-вашему, — молвил Давид, а сам подумал:
 «П оч е м у это они о б а шли д о сих пор впереди меня, а сейчас один СТРЕЛЬБА ПО. Д Ж АМ Б Е
прошел вперед, а другой идет сзади меня? Ч то-т о у них недоброе
на ум е!» И з киргизского н а родн ого эп оса «М а н а с»

Дош ли до середины моста. И тут пахлеваны схватили Д а в и ­ Киргизский народный эпос «М а н а с » повествует о подвигах
да за руки — один спереди, другой сзади.
богатыря М ан аса, его сына Семетея и внука Сейтека, с о в е р ­
— Зачем вы меня схватили? — спросил Д авид. — Ой-ой-
шённых ради своего народа.
ой! Вы хотите меня в реку бросить?
Согласно предположениям специалистов, легенды о бо г а т ы ­
Д а, хотим, отвечали пахлеваны, — иначе поступить мы ре М анасе стали создаваться в середине IX века, а основное
не можем. Ц арь велел тебя порешить, в реку бросить.
содержание поэмы слож илось в X V I — X V II веках. Первые
— Что я сделал М сра-М ел ику? — воскликнул Давид. —
записи были сделаны во второй половине X IX века.
Я не зарился ни на землю его, ни на воду его, ни на его сокровища, Исполняется « М а н а с » сказителями — манасчи без м у­
ни на царский его престол. Что он мне дал и чего не м ож ет полу­ зыкального сопровож дения, но с использованием определен­
чить обратн о?
ных мелодий.
— Э того мы не знаем, — отвечали пахлеваны. — Он приказал В эпизоде «С трельба по д ж а м б ё » рассказы вается о с о с т я ­
тебя порешить, в реку бросить. А не то М сра-М елик головы нам заниях в силе, ловкости, меткой стрельбе, устроенных б о г а т ы ­
обоим снесет.
рем М анасом на поминках по своему другу.
Так вы и впрямь собираетесь меня утопить? — спросил
Давид.
...Подумал так М а н а с -б а т ы р 1:
— В от ей-богу, нам велено тебя умертвить! — отвечали па­ «Л ю д я м без игрища пир — не пир,
хлеваны.
Как бы не заскучал народ!
Тут Д авид схватил одн ого из них правой рукой, другого — Соорудим высоченный столб,
левой, друг о друга ударил и, держ а их на весу по обе стороны
Зол отую подвесим дж ам бу,
моста, сказал:
Стрельбу объявим по той д ж а м б е 2,
Не умеете вы бр оса ть людей в реку. В от я вам сейчас пока­
П о больш ой золотой дж ам бе, —
ж у, тогда вы научитесь.
Проверим своих и чужих стрелков,
Пахлеваны в у ж а се завопили:
П осмотрим , каждый народ каков!»
— Д авид! Ради бога, не бр оса й нас в реку! Собачий сын
М сра-М ел ик силком заставил нас пойти с т обой и дорогой тебя Ель каркаринскую стали рубить —
умертвить. Это мы из страха перед ним подняли на тебя руку. Низких деревьев не трогали там:
Ведь мы еще отцу твоему служили, Л ьвораздирателю Мгеру. Срубили — мало ли, много ли там —
Он нас поил-кормил. Когда ж е твой отец умер, М сра-М елик Тысячу самых могучих стволов!
пошел войной на Сасун, взял нас в плен и заставил служить ему. Ш ест ь сот отобрали лучших стволов.
Смилуйёя над нами, не губи ты нас! Раз ты такой си л ач -бога ­ Основанье укрепив,
тырь, отныне мы будем служить тебе. В память отца твоего п ощ а ­ Стали наращивать ствол на ствол —
ди нас, Давид! Столб вонзился в небеса.
Д а в и д поднял перепуганных пахлеванов повыше, затем по­ В изумленье народ пришел:
ставил на мост и сказал: «И стинные чудеса!
— Ну, коли так, пойдемте со мною в Сасун!
1 Батыр — богатырь.
Тут все трое расцеловались и двинулись по дор оге к С а ­ 2 Джамба — старинный вид мишени: металлический круг, подвешенный
суну. на шнурах к высокому столбу.

24
 Что задумал хан М анас? Пищальники1 и пушкари
Чем порадовать хочет н ас?» На коней спешили сесть.
Ч тоб устойчивым быть столбу, Ты на тех удальцов посмотри:
Стали в этот самый час Как состязанию рады они!
Из нитей стальных веревки вить — Спеша на клич со всех концов,
К подпорам вкопанным крепить... П о полусотне, по сотне стрельцов
Богатством славился Кокетей. Сбивались там в отряды они.
Когда преставился Кокетей, Хватило стрельцам заботы в тот день,
'С т а л а преемницей трона его,
Была удальцам работа в тот день!
Наследницей законной его
Луки проверяли они,
Кюлаим, его вдова.
Ружья протирали они,
Одеж ды скорби надела она.
Смазывали пищали они,
Д ж а м б о й золотой владела она —
Ставили на подпорки их;
Сто р абов д ж а м б е цена!
Пушки-единороги свои
Взяли ту д ж а м б у для игры.
Тщательно прочищали они,
Для подвески той дж ам бы
Ставили на треноги свои,
Золотые сплели шнуры —*
Забивали снаряды в них,
Сорок два шнура сплели!
Запаливали фитили.
Так поминал Кокетея Манас!
П одвесив п овод на луку,
Вот он что для веселья народа затеял, Манас!
Они — стрелок вослед стрелку, —
К месту стрельбища стремясь,
Подвесили д ж а м б у к столбу,
Гнали вскачь своих коней.
Глашатаи вошли в толпу,
Объявили про стрельбу. Среляли стрелами они,
«Б удет стрельба с коней! — кричат. — Били пулями в дж ам бу,
Кто в прицеле сильней? — кричат. — Палили ядрами по ней.
Лук имеющий — стреляй, В высоченную мишень,
Ружье имеющий — стреляй, В драгоценную мишень
Испытай св ою судьбу: Никому стрелять не лень —
Кто из лука, кто из ружья, Изловчись-ка попасть в нее!
Сбей д ж а м б у — д ж ам ба т в о я !» Ч то ни миг — то ружейный треск,
Так объявляли глашатаи там. Ч то ни миг — то пламени блеск,
Что ни миг — удар громовой.
Несметное число гостей, Долину и горы окутала пыль;
Услаж давш ихся едой, Г у ст ою тучей дож девой
Услыхав такую весть, Клубился дым пороховой;
Не успев куска доесть, С неба лился д о ж д ь пулевой,
Устремились к д ж а м б е золотой. Падал синий свинцовый град.
Луконосцы все как есть,
Т Т ^ ьн и к - стрелок из пищали (старинного огнестрельного оруж и я ).
Ружьеносцы все как есть,

26
 Глядит народ — и сам не свой.
«П уля не разберет, -— говорят. —
Случайно и у б ь е т !» — говорят.
О й раты 1 были в тревоге большой.
Затее такой кто был душ ой?
Все дело затеял батыр Манас!
Кто старшим на майдане2 был,
Кто судьей состязаний был?
Многопочтенный дед Кошой!
Несчетное число стрелков
По д ж а м б е вело стрельбу —
Ни один не сбил дж ам бу!..
Теперь на восточный склон посмотри:
На восточном склоне горы,
На верхней части Каркари,
Сел на коня могучий Манас.
Сели на коней своих
С оставлявш ие свиту его,
Опора и защита его,
Лучшие батыры его —
В осемьдесят четыре всего.
На запад М а н ас повернулся лицом —
Л юдьми усеянный западный склон
Пред собой увидал хан Манас.
Могучий, как индийский слон,
Ударил в барабан Манас.
Когда ударил он в свой барабан,
В золотой громовой барабан,
Отряд его был пополам разделен.
Среди восьмидесяти четырех —
Сорок ближайш их батыров его,
Его боевых товарищей там:
Куда б ни помчались — пожарищ е там!..
Ойраты монголы, говорящ ие на одном из западных диалектов монголь
ского языка.
2 Майдан — праздник, торж ество.
28
Знак батырам подал М анас
В два ряда становятся все,
Ряд против ряда, к лицу лицом,
К новой заба ве готовятся все.
Грозные луки они берут,
Стрелы точёные в руки берут,
Тетивы натягивают все,
Н атягивают их туго они
Целятся друг в друга они.
Зрители вздрагивают все.
Ударил М анас в барабан наконец
Ума лишается народ:
Целится стрелок в стрелка,
Спускает тетиву рука —
С орок две стрелы сюда,
Сорок две стрелы туда,
В колпаки стрелков летят —
Срезаю т кисточки с колпаков,
Не задев самих стрелков!
Целы и невредимы стоят
Восем ьдесят четыре стрелка!
" М а н ас подскакивает к ним —
В барабан ударяет он —
Выходят из ряда стрелков
Сорок его боевых друж ков,
С орок доблестных волков,
Вы хватывают из ножон
С орок блещ ущ их клинков,
Д ел аю т клинками взмах
Людей охватывает страх,
Затменье у людей в умах!
А сорок тех волков лихих
Зубами заскрежетали все
И, не щадя голов своих,
Рубить друг друга стали все,
Рубить по шеям норовят!
Л язгает булат о булат,
Искры из-под булатов летят,
 Искры сыплются из глаз. Великий мастер пики — Манас.
Сходились батыры сорок раз — С ним сорок витязей-волков —
Крови не пролилось пока: Сорок остры х метких пик,
И царапины никто С орок синих бунч уков1 —
Д руг другу не нанес пока! Украшенье их полков,
Был М анасом дан приказ: Устрашение врагов.
«Если кто-нибудь из вас, Красный над ними стяг боевой.
Не отбив чуж ой булат, Построились батыры в строй,
Хоть оцарапан будет слегка, В ба ра ба н свой золотой
Гот предо мною виноват!» Ударил громко Л ев-М анас.
Гак наказал им Л ев-М анас.
Первым поскакал Бакай,
Каждый клинок был остёр, как алмаз, Храбрый аксакал2 Бакай.
Рука у ка ж дого из сорока Ш ею бел ого коня
Тоже была, как булат, крепка: Что есть мочи он стегал;
Одним ударом кулака Белую позатыкал
М ог л ю бой из тех рубак Бороду за воротник;
Насмерть улож ить быка! К р уж ью своему он грудью приник -
Хоть сеча не бранной расправой была, Нацелился герой-старик.
Лишь боевой забавой была, Когда оставил строй старик,
Но каждый из бойцов забыл, Сорока батыров крик
Что не на поле брани был: Так приветствовал его,
Битва их делом славы была, Что слуха всех людей лишил,
Сила к а ж дого из них Зверей в берлогах оглушил.
Силой киргизской держ авы была!.. Выстрел хлопнул в этот миг,
Пулей плюнуло ружье,
О заряя черный бор И один из 'шнуров, на которых висела дж ам ба,
Ельником заросш их гор, С треском лопнул в этот миг!
Солнце за полдень пошло, Сделав славный тот почин,
Ниже к западу пошло — Кликом победным долину Бакай огласил.
Вспомнил о д ж а м б е Манас.
Слышит он разговор. — Говорят: Седобород ы й дед Кыргын
«В исит д ж а м б а до сих п ор!» — говорят. С гиком вскачь коня пустил.
« И М а н асу д ж а м б у не сбить: Гулко бухнул самопал —
Слишком высоко висит», — говорят. __ И Кыргын в д ж а м б у попал,
«П уля ей не грозит!» — говорят.
У всех к д ж а м б е прикован взгляд...
■ Бунчук - знак власти: длинное древко, украшенное наверху кистью или

КОНСКИМ ВОЛОСОМ . «М П
Великолепный вышел Манас, 2 Аксакал — уважительное обращение к старш ему у ряда восточных н р
Л ев-баты р грозноликий Манас,
дов.

I
Лопнул еще один шнур золотой!
Поскакал обратн о дед,
Ему на смену — Алмамбет,
Несравненный Алмамбет.
Грохнул из алмабаша он —
М еткою пулей еще один шнур перешиб!

А дж ибай стрелял — попал;

Чалыбай стрелял — попал;
Стрелял потом калмык Мадж ик,
Стрелял Камбара сын — Чалик,
/
Стрелял Атай, стрелял Сатай,
Умет и сын его — Д ж айсан.
Как высоко ни висела дж ам ба,
Каждый стрелок сбивал по шнуру.
От стрельбы, как на ветру,
Качалась то и дело дж ам ба...

Удачно стреляли не только киргизы тогда.

Были казахи: Д ж орунчу,
Кайгыл, Богель и Торунчу;
Был Шыангына сын Кербен —
Все сорок из свиты М ан аса-Л ьва,
Сорок его боевых волков,
М олоды х и стариков,
Начальников его полков,
Память о коих в народе поныне жива,
Не только у нас — и в дальней чужбине жива!
Каждый в свой черед стрелял,
Каждый по шнуру сбивал.
Было сор ок два шнура —
Один остал ся на дж ам бе.
Стрелять М анасу пришла пора.
\

Золотой кушак надев,

На высокую д ж а м б у
Львиным оком поглядев,
Знаменитое свое
В руки он берет ружье.
 Название было р уж ью дано —
Ак-Кельте называлось оно,
В Исфагани сотворено.
Украшен золотом приклад,
Затвор его — голубой булат,
Алмаз — блестящий ствол его,
Мушка — свирепый тигровый глаз,
Смертоубийственна пуля его.
Цель близка иль далека,
Ты на цель навел его —
Бьет руж ье наверняка.
В руки взял его Л ев-М анас,
Огневой вложил припас,
Скакуна А рч а -Т ору
Плетью он сплеча хлестнул —
Вихрем с места конь рванул,
Вмиг у д ж а м б ы очутился Манас,
Поднял ружье, навел его —
Гром громады гор потряс,
П адать стала с неба д ж а м ба !
Соскочил с коня батыр,
С л ом ал .осн ов н ую опору столба,
Коня назад погнал — и вновь
Вернул А рч а -Т ору к столбу.
Пока скакал он в два конца,
Низвергнутая им дж ам ба,
Разрывая всем сердца,
В воздухе кувыркалась еще.
В ообрази, вышина какова!
Прыть у того скакуна какова!
Когда на высоте копья
От земли была дж ам ба,
Прискакал М анас-баты р.
Как ловкий кобчик — воробья,
Д ж а м б у огром нейш ую ту
Подхватил он на лету —
Повергнул в изумленье мир;
П одобн ого зрелища всех удостоил М анас!
О брадовал современников он,
Утешил всех своих друзей,
Козни вражьи расстроил Манас,
Славу с в о ю утроил Манас!
М ного деся тков тысяч людей
Очевидцами были тому —
Поняли все, что героев нет, равных ему!..
С тех пор, как жил батыр Манас,
М ного минуло веков.
Именно с той стародавней поры
Л ю би т д ж а м б у наш киргизский народ!
Праздник она — для наших стрелков.
Такой обычай есть у нас:
Когда игра в д ж а м б у идет,
Когда стрелок ружье берет,
Имя « М а н а с » произносит он.
Он был гр оз ою для врагов,
Щ итом стране киргизской был,
Сияньем своим озарял бедняков Манас!
РОЖДЕНИЕ КАНТЕЛЕ
Из поэмы, созда н н ой Э. Лёнротом из песнопений (р у н )
карело-ф инского н а родн ого эп оса «К а л ева л а »
Карело-финский народный эпос «К а левал а » имеет все­
мирную известность.
«К а л ев ал а » состоит из возникших в далеком прошлом на­
родных песен (р у н ) о приключениях и подвигах героев ск а з оч ­
ной страны Калевы — ста рого мудрого певца Вейнемейнена
и «то друзей: кузнеца Ильмаринена, охотника Лямминкяйнина
и других.
Народные песни «К а л ев ал ы » сохран яю тся на севере К ар е­
лии, по всей границе между Карелией и Финляндией, на К а ­
рельском перешейке, в приморской полосе Ленинградской о б ­
ласти. Руны были записаны и объединены в цельное эпи­
ческое произведение финским ученым и поэтом Элиасом
Лёнротом; он опубликовал это произведение в 1835 и 1849
годах.
35
 Руны исполнялись без сопровож дения или под аккомпане­
мент кантеле струнного музыкального инструмента вроде
славянских гуслей, т о ж е древнего народного инструмента. О с о ­
здании кантеле талантливым мастером из народа и р ассказы ­
вается в помещенном здесь отрывке.
Старый, вещий Вейнемейнен,
П роходя опушкой леса,
Услыхал: береза плачет,
Д ерево роняет слезы.
Он подходит к свил еватой1,
Тихо плачущей березе
И такую речь заводит,
Говорит слова такие:
— Что ты, дерево, тоскуеш ь?
Что ты плачешь, белый пояс?
На войну тебя не гонят,
Воевать не заставляют.
Тихо молвила береза:
— Л юдям мож ет показаться,
Будто я см еюсь на солнце,
Будто весело ж и ву я.
Мне же, слабой, не до смеха.
В еселюсь порой от скуки,
Глупая, от горя плачу.
Как не плакать мне, бессильной,
Не томиться, бесталанной!
Кто удачею богаче,
Тот надеется на лето,
Красное, бол ьш ое лето.
Я же, бедная, тревож усь,
Ч т об кору с меня не сняли,
Не срубили тонких веток.
Свилевйтая (от слова свильнуть) — растущ ая неровно.
36
К раткою весной к березам
Резвые приходят дети,
Реж ут нас пятью ножами,
Д о б ы в а я сок прозрачный.
Летом пастухи-злодеи
Белый пояс мой сдирают,
Ч тоб оплести кошель и ковшик
И для ягод кузовочек.
П одо мной, березой белой,
П од листвой моей кудрявой,
Девушки в круж ок садятся,
Игры девичьи заводят
И зеленый веник вяжут
Из моих душ истых веток.
А порою ствол березы
П одсекаю т для пожоги,
Р а зр уб аю т на поленья.
Трижды этим жарким летом
П одо мною дровосеки
Топоры свои точили,
Чтобы стройную березу
П одрубить под самый корень.
В от что лето мне приносит,
Таковы его подарки.
А зима не лучше лета,
Снег и сту ж а — не милее.
I pyi и. меня зимой сжимает.
И . I ио люсь от заботы ,
п ницо мое бледнеет.
1ную боль несет мне ветер,
Иной горькую обиду.
Бури с плеч срывает шубу,
I Iу т а платье золотое.
II тогда я, молодая,
' нротливая береза,
' I иось под ветром голой,
I Кодотой, неприкрытой.
Мрожью я д р о ж у от вьюги,
I не ч ,1 стынут на морозе.
н промолвил Вейнемейнен:
Перестань грустить, береза
Полно плакать, белый пояс!
| норо ты дож д е ш ься доли,
Пучшей доли, жизни новой.
1м от счастья плакать будешь
II смеяться от веселья!
| н и м словом Вейнемейнен
И oi.li плакучую березу.
11,слый день ее строгал он,
Долгий день над ней работал.
Кантеле построил за день,
( .делал гусли из березы
Па мысу среди тумана,
На пустынном побережье.
П промолвил Вейнемейнен:
Сделан короб деревянный,
Вечной радости жилище.
Славный короб —
весь в прожилках,
1 Колки — деталь в музыкальном инструменте, служ ащ ая для натяжения
струн.
Весь в разводах и узорах.
Где ж е я колки1 достану,
Где достану я гвоздочки?
Д ерев о росло на воле —
Д у б высокий на поляне,
Ветви друж ные вздымались.
Желуди на каждой ветке
В золотых росли колечках,
И на каж дом из колечек —
Голосистая кукушка.
Чуть кукушка закукует,
В пять л адов несутся звуки, —
Золото из клюва каплет,
С еребро из клюва льется.
В от для кантеле гвоздочки!
Вот колки для звонких гусель!
Есть гвоздочки золотые,
Но теперь нужны и струны.
Целых пять доста ть их надо,
А без струн играть не будешь.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Он искать пустился струны,
Струны тонкие для гусель.
И д о р о г о ю в долине
М ол оду ю видит деву.
Д евуш ка не плачет горько
И не слишком веселится.
П р о с то — песню напевает,
Ч тоб скорее минул вечер
И пришел ее любимый.
37
Старый, вещий Вейнемейнен
Сапоги свои снимает
И, подкравшись к юной деве,
Говорит слова такие:
— Пять вол ос твоих, девица,
Д ай для кантеле на струны,
Д обр ы м людям на утеху!
И без ропота девица
Пять волос дала тончайших,
Пять иль шесть нежнейших
прядей
Вейнемейнену на струны,
Д обр ы м людям на утеху.
В от и кончена работа —
Вышло кантеле на славу.
Вещий, старый Вейнемейнен
Сел на плоский серый камень,
На гранитную ступеньку.
Взял он гусли о ст о р ож н о ,
В руки взял земную радость,
Выгибом поставил кверху,
А основой — на колени.
И настраивает струны,
Согласует их звучанье.
Наконец, настроив струны,
К ороб кантеле кладет он
Поперек своих коленей,
Наискось слегка поставив.
Опускает он на струны
Ногти рук своих проворных.
Пять его искусных пальцев
По струнам перебегают,
Перепархивают ловко.
38
Так играет Вейнемейнен,
Отогнув большие пальцы,
Струны чуть перебирая.
И откликнулась береза,
Д ерево заговорило
Всей листвой своей зеленой,
Всеми гибкими ветвями,
Звонким голосом кукушки,
Нежным волосом девичьим.
Заиграл он побыстрее —
Громче струны зазвучали.
А кругом трясутся горы,
Валуны, катясь, грохочут,
В море падают утесы,
Мелкая скреж ещ ет галька.
Пляшут сосны на вершинах,
Пни обрубленные скачут.
Девы Калевы и жёны,
В хижинах шитье оставив,
Как река с горы, бежали.
Как поток весенний, мчались.
Шли, танцуя, молодицы,
Шли стеленные старухи —
Вейнемейнена послушать,
Похвалрть его искусство,
Рокот струн звонкоголосых.
Из мужчин, кто был поближе,
Ш апку снял и слушал тихо.
Ж енщины стояли молча,
Подперев руками щеки.
Девушки роняли слезы,
Головы склонили парни
И внимали вечным рунам,
Пенью нежному березы.
 Все уста одно шептали,
Языки одно твердили:
— Никогда никто не слышал
Музыки такой приятной
С той поры, как светит солнце,
Золотится в небе месяц!
Далеко, за шесть селений,
Пенье кантеле звучало.
И селенья опустели.
Все, что было там ж ивого,
П обеж ал о слушать гусли,
Струн приятное звучанье.
Слушали не только люди —
Звери дикие лесные
На своих когтях сидели,
Пенью кантеле внимая,
Удивляясь нежным звукам.
Опустились с неба птицы
И расселись на деревьях.
Разные морские рыбы
К берегам подплыли близко.
И бесчисленные черви
Из земли ползли наружу,
Чтобы слушать, изгибаясь,
Гусель нежное звучанье,
Р а дость струн звонкоголосых.
Тут уж старый Вейнемейнен
П оказал себя на славу.
ПОХОЖДЕНИЯ МОЛЛЫ НАСРЕДДИНА
Азербайджанские и таджикские народные легенды
Одним из героев а зер бай дж ан ского и тадж икского фоль­
клора является Насреддин. Имя его мож ет звучать по-разному:
его знают то как Х о д ж е или Х о д ж у Насреддина, то как
40
Он сыграл им хорошенько,
Очень чисто и красиво.
День играл, другой и третий.
Всё в один присест играл он,
Обуви не сняв ни разу,
П ояса не распуская.
Он играл в своем жилище,
М еж ду стен своих сосновых,
И гудела крыша дома,
Сотрясались половицы,
Окна весело смеялись,
Потолки и двери пели,
Каменная печь плясала,
Притолочный столб качался.
Поднял гусли Вейнемейнен
И пошел зеленым лесом,
А потом сосновы м бором.
Ели низко наклонялись,
Сосны головы сгибали,
Шишки с них валились градом,
Сыпались дож д ем иголки.
А пошел он через рощи,
По лесным побрел полянам —
Рощ и радовались гуслям
И поляны веселились,
А цветы медовой пылью
Усыпали путь-дорогу.
Моллу Насреддина, т о просто как Х од ж у , то как Эфенди .
Но почтительные прозвища не связывались с каким-либо с а ­
ном. Называя Насреддина Моллой, или Х одж ой , или Эфенди,
народ подчеркивал его образованн ость, почтенность, а
иногда это прозвище указывало, что он был учителем бедных
людей.
В рассказах о Молле Насреддине высмеиваются людские
пороки. Ч ащ е всего наиболее злой насмешке п одверга­
ются представители власти: слабоумный сам одерж ец и его
тупые, жестокие придворные, невежественный священник-
ханжа, льстивые и продажные чиновники, судья-взяточник,
скряги-богачи и прочая знать феодального строя.
ПРИЗНАНИЕ М О Л Л Ы
Однажды Тимур давал большой званый обед. Среди гостей
был и Молла.
Тимур увидел, что Молла ведет приятную беседу с одним
из гостей. Он подошел к нему и сказал:
— Кто знает, какую лживую похвалу ты воздаешь!
— Что мне делать, государь? — невозмутимо ответил Мол-
ла. — Без лжи не обойдеш ься, ибо я рассказы ваю моему другу
о твоей справедливости.
ПРИДВОРНЫ Е ВОРОНЫ
Однаж ды Тимур2 пригласил М оллу на охоту. Гонец сообщ и л,
что Молла сейчас придет. Его долго ждали. Наконец он при­
шел — с вороной на руке.
Тимур, увидев Моллу, не мог удер ж аться от смеха и сп р о ­
сил:
1 Х одж ё — персидское: господин; молла (или мулла) — азербайдж анское:
священнослужитель; эф енди (или афанди) — тадж икское: господин.
2 Тим$р, или Тамерлан (1 3 3 6 -1 4 0 5 ), - среднеазиатский правитель, полко­
водец, создатель обш ирного государства со столицей в Самарканде.
41
 Ай, Молла, что это за ворона? Неужели ты собираеш ься
идти на о х о т у с вороной?
— А разве нельзя? — спросил в с в о ю очередь Молла.
— Ведь ворона — не ловчая птица.
— Она мож ет охотиться, и даж е очень хор ош о. Я знаю таких
иорон, которые охотятся лучше сокола. Они набрасы ваются
не только на птиц, но и на людей.
Заметив на лице Тимура недоумение, Молла, указав на при­
дворных, добавил:
— Оглянись вокруг!

И М Ч И С Л А НЕТ

Тимуру сообщ или, что кое-кто из придворных сошел с ума.

Вызвав Моллу, он приказал узнать, сколько человек сош ло
с ума и кто именно. Получив такое приказание, Молла, немного
подумав, сказал:
— Слава повелителю! Ты бы лучше приказал мне сообщ ить,
сколько у тебя людей в своем уме: такие всё же есть, и их мож но
сосчитать быстрее. А как мне сосчитать сумасш едш их? Им же
нет числа! "

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЗАЯЦ

Как-то Молла остал ся без денег. Как он ни старался что-либо

заработать, у него ничего не выходило. Потеряв всякую надеж ­
ду, печальный, он расхаж ивал по ба за р у и вдруг увидел, что
охотник продает двух зайцев. Он обр адовал ся, подошел к о х о т ­
нику, купил на последние гроши обои х зайцев и принес их
домой.
Ж ена спросила:
— Что это такое?
— Молчи, жена! — ответил Молла. — Это западня для
денег. Сегодня с ее п омощ ью я как-нибудь общ и п аю городского
правителя.
— Как это? — спросила жена.
— Вот посмотри! Одного зайца я привяжу здесь. Ты пригото­
вишь хороший плов, принесешь с нашей бахчи одну-две спелые
 — Пойдешь сейчас ко мне домой и передашь жене, чтобы
дыни и будешь дер ж а ть все наготове. А дальше уж не твое она приготовила что-нибудь вкусное. Вечером мы придем с
дело.
Моллой.
Ж ена начала готовить плов, а Молла, привязав одного зай­ Сколько Молла ни уговаривал отл ож и ть это дело на завтра,
ца в комнате к столбу, др угого взял с соб ой и пошел прямо правитель не соглашался:
к городском у правителю. П оздор овавш ись с ним, Молла ска­ — Нет, я должен сегодня же угостить тебя хорошим у ж и ­
зал:
ном.
— Господин правитель, у меня есть хороший заяц, я трудился Он выпустил зайца, и тот исчез в одну минуту. О бр а д ов а н ­
несколько лет и научил его говорить. Теперь, правду сказать, ный правитель сел и сказал:
дела мои плохи, и я вынужден продать его. Н о я не хочу, чтобы — Д авай сейчас поедим плов, а ужинать будем у нас.
он достал ся плохому человеку, и поэтому принес его тебе. Если Подали плов, а Молла задумался, что он будет делать вече­
хочешь, купи. ром.
Правитель посмотрел на зайца и спросил: Наступил вечер. Молла всячески старался отвязаться от п ра­
— То есть как это научил его говоршть? вителя и на несколько дней куда-нибудь скрыться, но тот не о т ­
Он понимает все, что бы я ему ни сказал, а потом идет ставал и чуть ли не насильно повел его к себе домой.
и передает жене. Пришли они и увидели, что жена правителя гуляет по саду
Правитель не поверил: со своими служанками.
— Этого не м ож ет быть. — Ж ена, — спросил правитель, — заяц пришел?
— Проверить не трудно, — ответил Молла, — хочешь, — Какой заяц? — удивилась она. — Ч то за заяц?
сделаем это сейчас. — Как? Разве заяц не пришел к тебе и не сказал, что сегодня
Правитель согласился. вечером у меня гость?
Молла нагнулся и сказал на ухо зайцу: Ж ена правителя попятилась от него, решив, что муж сошел
Пойдешь домой, скаж еш ь жене, чтобы она приготовила с ума, и спросила:
хороший плов и купила одну-две дыни. Сейчас мы с правителем — Что за заяц? Не заболел ли ты?
придем домой. — Сказав это, Молла выпустил зайца, и тот Правитель рассказал ей все. К счастью, она быДа еще глупее
убежал. своего мужа и стала сетовать:
П обеседовали они немного, и Молла предложил: — Ах, -как жаль! Какой, оказывается, был хороший заяц!
— Вставай и пойдем. Если бы у нас был такой заяц, который бы стр о мог бы передавать
Правитель с Моллой пришли к нему домой и увидели, что мне, что сказал ты, и тебе, что сказала я, мне бы завидовали
плов у ж е на очаге, дыни в углу, а заяц привязан к столбу. все женщины! Куда же ты девал его?
Молла, кивнув на зайца, спросил жену: — Послал его домой, чтобы он передал тебе то, что я сказал, —
— Ж ена, заяц пришел? ответил правитель.
Та сразу смекнула, в чем Дело, и ответила: Они с женой заспорили, а Молла все думал, как ему вывер­
— Пришел. И я сделала все, что ты велел. нуться. Правитель заметил, что Молла задумался, его взяло
За сколько же ты продаешь эт о го зайца? — спросил пра­ сомнение, и он спросил:
витель. — Ну, М олла, скажи, где же этот заяц?
Они долго торговались, и Молла продал зайца за больш ую А жена правителя тут же перебила мужа:
цену. — А вдруг заяц не узнал наш дом и пошел в другое
Но дело обернулось не так, как думал Молла. Правитель место?
захотел тут ж е дать зайцу поручение, отвязал его от столба Ее слова натолкнули Моллу на счастливую мысль.
и сказал ему на ухо:
45
 Х орош о, господин правитель, — бы стро спросил Молла, — Откуда ты это знаешь?
когда ты посылал его, сказал ему, где ваш дом ? — Когда покупал, то зажигал их все, одну за другой, прове­
Нет, ответил правитель, — как раз об этом я и не п оду­
рил и только потом взял.
мал.
Ж ена накинулась на правителя:
Гы всегда был глупцом. Упустил из рук такого удивитель­ О Т Н Я Т Ь НЕ Т А К У Ж Т Р У Д Н О
ного зайца!
Однажды ночью к Молле забрался вор. Ж ена от шума просну­
лась и тихонько толкнула Моллу:
НЕ Д АЙ , А ВОЗЬМИ — Встань! У нас в доме врр!
Молла повернулся на другой бок и сказал:
Однаж ды некий молла, соверш ая омовение перед намазом — Молись, чтобы он что-нибудь нашел, а отнять у него
(м ол итвой ), свалился в бассейн. Бассейн был очень глубок, не так уж трудно.
а молла плавать не умел. Он то погружался в воду, то всплывал,
не забывая при этом кричать. С обрался народ.
К О Г Д А НЕ Х О Ч Е Ш Ь Д А Т Ь
Д авай руку,— кричали все вокруг, но он руки никому
не давал и продолжал барахтаться. Однажды какой-то человек пришел К Молле, постучал в дверь
Никто не знал, что делать, но в это время подошел Молла
и попросил:
Насреддин. Узнав, в чем дело, он подошел к бассейну и, протянув — Молла, одолж и мне на день своего осла, я хочу поехать
руку, сказал.
в лес за дровами.
— Молла, возьми!
— Ей-богу, — сказал Молла, — дал бы, но осел у меня
Утопающий как клещ впился в руку Моллы, и тот вытянул
черной масти.
его из бассейна.
— Ну и что ж тут такого? — спросил пришедший.
Л юди недоумевали. Один из собравш ихся спросил моллу: — А то, что не могу дать, —- ответил Молла.
Почему, сколько мы тебе ни кричали: « Д а й руку!», ты — Не даешь — не давай, при чем ж е тут черная масть? —
не давал, а когда Молла Насреддин сказал: «В оз ь м и !», ты
возразил тот человек.
ср азу схватил?
— Как при чем? Когда не хочешь дать, то и это причина,
Молла молчал. За него ответил Молла Насреддин:
сказал Молла.
Удивляться тут нечему. Вы кричали: « Д а й руку!», он не
давал. Я сказал: « В о з ь м и » — и он взял. Все дело в том, что
моллы привыкли брать, а не давать. П РИ Г О В О Р АФ АН ДИ НА ПАЛКЕ

Некий человек, заподозрив в краже своего кошелька соседей,

ОСТОРОЖНЫ Й с ы н привел их к судье Афанди.
Соседи не признали за собой вины. Тогда Афанди дал к а ж ­
Однаж ды Молла послал сына на базар за спичками. Сын
дому из них по палке одинаковой длины и сказал:
купил их и принес.
— Завтра с этими палками вы придете ко мне, и я устан ов­
— Купил? — спросил Молла.
лю, кто из вас виновен: у того, кто украл деньги, палка за
— Купил, — ответил сын.
ночь удлинится на четверть.
— Ну ладно, а они не отсыревшие?
Подозреваемы е взяли свои палки и разошлись по домам. Н а ­
— Нет, они загор аю тся хорош о.
ступила ночь, и те, чья совесть была чиста, спокойно легли

47
спать. А вор не спал и думал, объяты й страхом: « Д о завтра
моя палка увеличится на четверть, и я бу д у изобличен».
Он успокоился, только укоротив нож ом с в о ю палку как раз
настолько, насколько она должна была вырасти. К утру палка
не выросла, и когда все вновь собра л ись у Афанди, тот прика­
зал уличенному вору вернуть деньги владельцу. Но вор в о з р а ­
зил:
— Разве этот суд мож но назвать судом по ш ариату1,
если приговор выносят по палке?
Афанди ответил:
— Будь признателен мне, что сознаться я заставил тебя пал­
кой, ни разу не ударив ею тебя. Что сказал бы ты, если бы я,
подобно падиш аху2, заставлял тебя палочными ударами с о ­
знаваться в преступлении, которого ты, быть может, и не с о ­
вершал?

К АК М О Л Л А
ОБМАНУЛ ХВАСТЛ ИВОГО

Некий человек хвастался, что его никто не м ож ет обмануть.

Однажды, когда он снова завел о б этом речь, Молла наконец
разозлился и сказал ему:
— Ты постой здесь и подожди. Я с х о ж у домой, вернусь и ты
увидишь, как я тебя обману.
Сказав это, Молла ушел. Хвастун ждал, ждал, но Молла
не возвращ ался. Тогда он созвал людей и рассказал все как
было.
— Теперь вы сами убедились в том, что Молла удрал, поняв,
что обмануть меня не может.
Все расхохотались. Хвастун рассердился:
— Чего вы смеетесь?
— Д руг, — ответили ему, — как ж е еще мож но обмануть?
Ты обм анут с той минуты, как он от сю д а ушел.

1 Шарибт — в мусульманских странах — свод религиозных и юридических

законов.
2 Падиш ах — титул монарха, ‘правителя в некоторых странах Ближнего и
Среднего Востока.
 Ч Е РТЫ П О Д Л И Н Н О Ч Е Л О В Е Ч Е С К И Е Древняя литература
Однажды у Моллы спросили:
— Молла, в чем черты подлинно человеческие?
Востока
Подлинно человеческих черт, — Ответил Молла, — в осн о в ­ / '
ном две: первая — когда говорят люди знающие, нужно х о ­
рошенько слушать; вторая — когда говоришь сам, взвесь и
пойми, что ты говоришь.

А ТЕБЕ ЧТО? ПЕРСИДСК О-Т АД ЖИК СКА Я ПОЭЗИЯ

Однажды приятель Моллы, желая поморочить его, сказал: (на языке фарси)
— Молла, смотри, несут плов.
— А мне что? — ответил Молла. «Родником ж емчуж ин» называют персидско-таджикскую
—- Так несут-то к вам! — возразил приятель. литературу — литературу, созданную на языке фарси.
— Ну, а тебе что? — ответил Молла. Таджики и персы являются иранскими народностями: пер­
вые — потомки восточных, среднеазиатских иранцев, вторые —
западных. В течение веков каждая из этих народностей р а з ­
вивала св ою сам обы тн ую культуру. Но и восточные и з ап ад ­
ные иранцы в X I — XIII веках одинаково называли себя таджик,
а свой язык — фарсй. П оэтом у классики того периода вошли в
национальное сознание обои х народов как родные, националь­
ные поэты.
Рудаки — основоположник поэзии фарси. Колыбелью его
поэзии был Таджикистан. Это, однако, не означает, что он лишь
таджикский классик, — он и признанный корифей мировой
литературы.
Помимо произведений Рудаки, в раздел вошли сти хотвор е­
ния и отрывки из поэм других персидско-таджикских поэтов
классического периода: Фирдоуси, Омара Хайяма, Руми,
Саади, Хафиза.

Р у д а к и

Рудаки А б у Абдаллах Д ж а ф а р (около 860— 941 гг.) родил­

ся неподалёку от Самарканда, значительную часть жизни п ро­
вел в Бухаре и под конец жизни, попав в опалу, вернулся в
родной кишлак1. Основополож ник поэзии на языке фарси.

1 Кишлак — небольшое поселение.

51
 *
* *
С тех пор как синий свод небес
В оздвигся благодатной сенью,
Еще никто не сожалел
О том, что отдал жизнь ученью.
М обеды ! всех земных племён
На всех наречьях всех времён
Познанья путь хвалой венчали
И на скрижалях начертали:
«П ознанье — сердца яркий свет,
Защита от житейских бед».
РУ БА И
Р убай — четверостишие, как правило ф и л ософ ского с од ер ­
жания; в нем риф мую тся первая, вторая и четвёртая строки,
а третья остается без рифмы. Это одна из самых р аспр остр а ­
ненных форм лирической поэзии народов В остока.
*
* *
Владыки мира все скончались, и ныне горсть земли они.
П ред смертью головы склонили и в вечность отошли они.
Скопили тысячи сокрови щ и наслаждались высшей славой.
И что же! К дню своей кончины лишь саван донесли они.
* И тотчас безмерно щедрым мир п окаж ется тебе.
* *
Однаж ды время мимоходом отличный мне дало совет
(В едь время, если поразмыслить, умней, чем весь учёный с в е т ):
«О , Рудаки, — оно сказало, — не зарься на ч уж ое счастье;
Твоя судьба не из завидных, но и такой у многих нет».
1 М обёды — мудрецы, учёные люди.
52
Всевышний спас меня от горя, четыре качества мне дав:
Прославленное имя, разум, здоровье и хорош ий нрав.
Л ю бой, кому даны всевышним четыре качества такие,
Пройдет свой долгий путь без горя, людских печалей не узнав.
*
* *
Слепую прихоть подавляй — и будеш ь благороден!
Калек, слепых не оскорбляй — и будеш ь благороден!
Не благороден, кто на грудь упавшему наступит.
Нет! Ты упавших поднимай — и будеш ь благороден!
БЕЙТЫ
Бейт — двустишие, основная поэтическая единица в во с т о ч ­
ной поэзии; бейт входил в состав газели (стихотворения, ч а ­
ще всего лирического, сост оя щ его из двенадцати бейтов) или
касы ды — оды. Бейты Рудаки дошли до нас лишь в разрознен­
ном виде.
*
* *
Как тебе не надоело в каждом ближнем видеть скрягу,
Быть слепым и равнодушным к человеческой судьбе!
Изгони из сердца ж адность, ничего не жди от мира —
*
* *
Тех, кто жизнь прожив, от жизни не научится уму,
Никакой учитель в мире не научит Ничему.
* .. *
Не слушай треска саранчи, душевный мир храня,
Не приносила никому покоя трескотня.
5*3

* *
Д оста точ н о реке могучей слегка напор усилить свой,
И смотришь: крепкая плотина бурлящей снесена волной
*
* *
Точёной тросточке, блестящей и красивой,
Не стать плакучею зеленокудрой ивой.
Ф и р д о у с и
Абулькасйм Фирдоуси ( 9 4 0 - 1 0 2 5 ) - п ерсидско-таджик­
ский поэт, автор гениальной эпопеи « Ш а х -Н а м е » , в которой
поэтически обр абота н ы сказания народного героического э п о ­
са. В творении Фирдоуси нашли отражение не столько взгля­
ды феодальной знати, сколько чаяния тружеников, простых
людей с их наивной верой в «спр а ведл ивого» царя. П роизве­
дения Фирдоуси оказали влияние на литературы Востока
идеями справедливости и гуманизма, отточенностью формы.
ЩАХ-НАМ Е
И з поэмы
С КА З О К О В Е -К У З Н Е Ц Е
В аравийской пустыне ж ивет царевич Заххок. Оборотень Эблис
с ов ра щ ает его: Заххок убивает родного отца и завладевает т р о ­
ном. П осле этого Эблис, обернувш ись поваром, вновь предстает
перед Заххоком и соблазняет его лакомыми яствами.
И молвил Заххок: «За такое старанье
Ч то хочешь проси, о б е щ а ю заране».
А повар ему: «Благосклоннейший царь,
Д а будешь ты счастлив и ныне, как встарь!
К тебе мое сердце пылает лю бовью ,
Твой лик мне приносит и жизнь и здоровье.
С каж у я по правде — желание есть,
Б ою сь одн ого — велика будет честь.
54
П рости мне мои дерзновенные речи,
Хотел бы я обл обы зать твои плечи!»
Когда услыхал эту просьбу Заххок
(А умысла беса постичь он не м о г ),
Промолвил: «Т воя да исполнится воля!
Кто знает, какая дана тебе доля».
И, выслушав д э в а 1 хитрейшую речь,
Д озволил коснуться лобзанием плеч.
Мирволил он бесу, как близкому другу,
Ему благодарен он был за услугу.
И тотчас ж е б ес под землею исчез.
Никто не запомнит подобных чудес!
О горе! Из плеч поднимаются змеи
И, черные, вьются вкруг царственной шеи.
Что делать Заххоку? Срезает он змей...
Но тут не конец еще сказке моей.
Вновь черные змеи, как ветви на ивах,
Растут на плечах, столь доселе спесивых.
Немало сходилось искусных врачей,
Немало велось многомудрых речей:
Какие заклятия будут полезней,
Как лечат царей от подобных болезней.
Эблису быть оборотнем нипочем,
И он обернулся ученым врачом.
И молвил царю: «Д е л о трудное, ясно!..
Что змей убивать и калечить напрасно?
Их нужно кормить, уб л а ж ая едой,
Иначе не справишься с лютой бедой.
А пища для змей — всем известно от века
Одна лишь и есть: это мозг человека».
Скажите: чего же хотел сатана,
Зачинщик неправедных дел — сатана?!
Быть мож ет, он думал: «З а х х ок у внушу я,
Ч тоб он обезлюдил всю землю бол ьш у ю ».
Д эв — демон, злой дух.
 Заххок послуш ался Эблиса и стал приносить в ж ертву змеям
мозг юношей: только это успокаивало змей.
Вскоре Заххок во главе бол ьш ого войска вторгся в Иран,
сверг и казнил царя Д ж ам ш ёда. В стране воцаряется гнет и п ро­
извол. Малолетний сын Д ж ам ш еда царевич Фаридун скрылся.
Вся страна в страхе. Но неспокоен и Заххок. Он знает, что может
явиться Фаридун, законный наследник престола, — и тогда конец
Заххоку.

Так думой о недруге, о Фаридуне,

Томился Заххок, ждал забвения втуне.
Уныло согнулся прямой его стан —
Смертельной боязнью был царь обуян.
О днаж ды , воссевши в палатах на троне
Из кости слоновой, с алмазом в короне,
Созвал о т о в с ю д у он знатных вельмож
(На них не надеяться — так на кого ж ? )
И рек, о б р а щ а я сь к любимым мобедам:

« О вы, что привыкли к боям и победам!

Есть в мире противник один у меня,
О б этом все шепчут средь бел ого дня.
Врага я и сл а бого не презираю,
А с грозной судьбой никогда не играю.
Мне войско огромное нужно теперь,
Ч тоб не было невозвратимых потерь,
Из пери1 и дэвов хочу я соб ра ть
Несметное войско, великую рать —
И вы мне помож ете в том, без сомненья.
Я долго терпел, но не стало терпенья.
Теперь ж е составить посланье пора
О том, что я сеял лишь зёрна добр а,
Что были мои справедливы законы,
Что я п равосудью не ставил препоны».

Х оть были вельможи правдивы, но страх

Сковал сл ово правды на рабьих устах.
И нехотя все подписали посланье,
Покорно исполнив тирана желанье.

1 Пёри — в восточной мифологии — фея, волшебница, охраняющ ая людей

от злых духов.

57
 И вдруг во дворце прозвучал в этот миг
Молящий о помощи, жалобный крик.
Немедленно позван был к трону проситель,
Поставлен меж знатных. И молвил властитель,
Нахмурившись, словно о чем-то скорбя:
«П оведай нам, кто оби ж а ет т еб я ? »
Тот крикнул, земли под со б о ю не чуя:
«З ов у сь я Кова, правосудья ищу я!
Я с ж ал обой горькой к тебе прибежал,
Ты в сердце вонзаешь мне острый кинжал.
Когда ты неправды и зла избегаешь,
Зачем ты на гибель детей обрекаеш ь?
Шах, я восемнадцать имел сыновей —
Один лишь ост а л ся под кровлей моей:
Оставь мне Последнего, шах бессердечный,
Души не сжигай мне разлукою вечной.
Скажи: в чем виновен я, мрак разгони,
А если невинен — меня не вини.
О, сж алься над бедной моей головою,
Не дай мне поникнуть иссохшей травою !
Ты видишь, как старость согнула меня,
Ослаб и качаюсь, от горя стеня.
Прошла моя молодость. Где мои дети?
Ведь крепче, чем с ними, нет связи на свете.
Есть мера и край у обиды и лжи,
Причину насилья поведай, скажи,
Коль есть у тебя для злодейства причина.
Оставь мне, властитель, последнего сына.
П ростой человек я, смиренный кузнец,
Не лей на меня раскаленный свинец!
Ты царь наш, хотя и в обличье дракона,
Нельзя же казнить без суда и закона!
Семи поясов ты земных госп один 1 —
Зачем ж е тебе и последний мой сын?
1 Семи поясов ты земных господин — по древним мусульманским поверьям,
земной мир делится на семь поясов; здесь это выражение означает: властитель
всего мира.
58
Йастала пора посчитаться с т о б о ю —
Д а будет весь мир нашим правым судьею!
Быть может, покажет н а ш праведный счет,
Зачем для меня наступил сей черед
И я осуж ден был доставить покорно
Сынов моих мозг для змеиного корма».
Заххок изумленно смотрел на Кова:
Впервые такие он слышал слова...
Последнего сына отцу возвратили,
Осыпали ласками, всласть угостили.
А после изволил Заххок приказать,
Ч тоб дали посланье Кове подписать.
Едва лишь прочел он, как в гневе великом
Старейшин смутил он неистовым криком:
«В ы — беса подножие! — крикнул кузнец.
Вы совесть изгнали из ваших сердец!
Идете вы в пекло дорогой прямою,
Он души окутал вам л о ж ь ю и тьмою.
Не дам я свидетельства, не подпишусь,
Тирана ж ест ок ого не устраш усь».
Так молвил он и, трепеща возмущенно,
Посланье порвав, растоптал исступленно
И с юношей-сыном ушел из дворца,
И долго звучал еще голос отца...
Тут льстиво к царю обратились вельможи:
«Властитель земли, ты, что всех нам д ор ож е! -
Не смеет над царской твоей головой
Д охнуть ветерок даж е в день грозовой,
Зачем ж е ты речи внимал своенравной?
Зачем ж е ушел он с почетом, как равный?!
Посланье — сою з наш с т обой — разорвал.
Мятежник! Тираном тебя называл!
Ушел он, исполнен обиды и мести,
Д уш ой — с Фаридуном-царевичем вместе.
Гнуснее безумства не видывал свет,
П од обн о го не было в мире и нет.
 А кожаный фартук взял царь молодой,
Неведеньем нас, повелитель, не мучай
Сочтя своей доброй, счастливой звездой;
И нам объясни сей неслыханный случай!»
Убрал его римской парчою на диво,
«П ослуш айте, — царь отвечал им, — друзья,
Узор из камней подбирая красиво,
Вам дивное диво поведаю я:
И поднял, как лунный блистающ ий диск,
Едва появился кузнец на пороге
Как ба ш н ю надежды, мечты обелиск;
И крик услыхал я, в невольной тревоге,
Назвал его: «Знам я К овы », и отныне
Как тотчас в палате, где столько добра,
Все стали простой поклоняться святыне.
Железная встала меж нами гора.
Когда ж заломил он в отчаянье руки,
С тех пор каждый царь, восходящ ий на трон,
Удар ощутил я и вздрогнул от муки.
Наследник издревле носимых корон,
Не знаю, что ж дет нас, мы — рока рабы,
Кузнечному фартуку нес приношенья:
Неведомы предначертанья судьбы».
Алмазы и жемчуг, шелка, украшенья.
Н знамя Ковы зацвело навсегда
Кузнец меж ду тем у дворца, разъяренный,
Так ночью, как солнце, блистает звезда.
Базарною шумной толпой окруженный,
К звезде устремились усталые вежды ,
Взывал к правосудью, народ поднимал —
Для мира она — воплощенье надежды.
И каждый горячим реченьям внимал.
Он кожаный фартук сорвал непокорно
(Тем фартуком он прикрывался у горн а ),
На пику надел и подъял его вверх, О м а р Х а й я м
Чем всех предстоящ и х1 в смятенье поверг;
Омар Хайям (1 0 4 0 -1 1 2 3 ) - всемирно известный поэт,
Подъял, точно стяг, и пошел, восклицая:
выдающийся философ и математик. В своих трудах Хайям
предвосхитил некоторые открытия европейской математики
«Эй, люди, как вы, почитаю творца я!
XVII века, однако поэт-ученый настолько опередил свое время,
Внемлите же: кто Фаридуну не враг,
что они были забыты и не нашли практического применения.
Кто хочет повергнуть насилье во прах,
На русский язык неоднократно переводились философские
Гот пусть не страш ась поспешает за мною
четверостишия — рубай — Омара Хайяма, проникнутые па­
Туда, где нет места палящему зною.
фосом св ободы , антирелигиозными настроениями. Цикл четве­
Бегите! Зачем вам дракон Ахриман?
Создателю мира враж дебен тиран! ростиший-рубаи составляет рубайят.

А бедный мой фартук сослуж ит вам сл у ж бу ,

Сказав, где найдете вр аж д у или д р у ж б у » . РУБАЙЯТ
*
Был ведом Кове Фаридуна дворец, * *

И толпы повел справедливый кузнец. Если б мне всем огущ ество было дано,
И вот из палат молодого владыки Я бы небо такое низринул давно
Навстречу летят друж елю бны е клики... Й воздвиг бы другое, разумное небо,
Ч тобы только достойных л юбило оно!

1 Вёжды — глаза, взоры.

Предстоящие — здесь: стоящ ие перед ним (кузнецом).
 * *
Если мельницу, баню, роскошный дворец
Получает в подарок дурак и подлец,
А достойный идет в кабалу из-за хлеба —
Мне плевать на твою справедливость, творец!
* Х орош о, если платье твое без прорех.
* *
Мы источник веселья — и скорби рудник.
Мы вместилище скверны - и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир, многолик.
Он ничтожен — и он ж е безмерно велик!
*
* *
Книга жизни моей перелистана — жаль!
От весны, от веселья осталась печаль.
Ю ность — птица: не помню, когда прилетела
И когда унеслась, легкокрылая, вдаль.
*
* *
Недостойно — стремиться к тарелке любой,
Словно ж адная муха, рискуя собой.
Лучше пусть у Хайяма ни крошки не будет,
Чем подлец его будет кормить наубой!
*
* *
В поднебесье светил ослепительных тьма,
Помыкая т об ою , блуж дает сама.
О мудрец! Забл уж даясь, в сомненьях теряясь,
Не теряй путеводную нитку ума!
*
* *
Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!
Нет из мрака возврата, о сердце мое!
И не надо надеяться, сердце мое!
И бояться не надо, о сердце мое!
*
* *
Поутру просыпается роза моя,
На ветру р аспуска ется.р оза моя.
О ж естокое небо! Едва распустилась,
Как уж е осыпается роза моя.
*
* *
И о хлебе насущном подумать не грех.
А всего остального и даром не надо —
Ж изнь д о р о ж е бога тства и почестей всех.
Руми
Джалаладдйн Руми, известный также под именем Балхи
( 1 9 0 7 __1272)
— один из известнейших поэтов Сред
Его предки происходили из Балха - города, который в с р е д ­
ние века был крупным культурным и торговым центром. Рум
написал ш еститомное произведение, где использованы
и притчи фольклорного происхождения. Писал также газели,
отличающиеся психологической глубиной, искренностью
костью в выражении чувств.
ПРИТЧИ
Р ассказ об украденном баране
Барана горожанин за соб ой
Тащил с базара — видно, на убой.
И вдруг в толпе остался налегке,
С веревкой перерезанной в руке.
Барана нет. Д обы ч е ю воров
Овчина стала, и курдю к1, и плов.
Тот человек, в пропаже убедясь,
Забегал, бестолково суетясь.
А вор возле колодца, в стороне,
Вопил и причитал: «О й, горе мне!»
_ жировые отложения у овец особой (курдючной) породы.
63-
 « О чем т ы ? » — обворованный спросил.
«Я кошелек в колодец уронил.
Все, что имел я, — сто динаров там!
Д оста неш ь — я в награду двадцать дам».
А тот: « Д а это целая казна!
Ведь десяти баранов в ней цена.
Я одного барана потерял,
Но б ог взамен верблюда мне послал!»
В колодец он с молитвою полез,
А вор с его од е ж д о ю исчез.
О друг, по неизвестному пути
Ты должен осмотрительно идти.
Но ж адн ость заведет в колодец бед
Того, в ком осмотрительности нет.
Н апуганный горож анин
Однажды некто в дом чужой вбеж ал;
От перепугу бледный, он дрожал.
Спросил хозяин: «К т о ты? Что с тобой ?
Ты отчего трясеш ься, как бол ьной ?»
А тот хозяину: «Н а ш грозный шах
Испытывает надобность в ослах.
Сейчас, во исполненье шахских слов,
На улицах хватаю т всех осл ов ».
«Х ва т а ю т ведь ослов, а не людей!
Что за печаль тебе от их затей?
Ты не осел, благодаря судьбе;
Так успокойся и ступай себе».
А тот: «Т ак горячо пошли хватать,
Что и меня, пожалуй, могут взять.
А как возьмут, не разберут сп роста —
С хвостом ты ходишь или без хвоста.
Готов тиран безумный, полный зла,
И человека взять взамен осл а ».
- ■ . , / . .
С а а д и
Муслихиддин Саади (ок. 1 2 0 3 - 1 2 9 2 ) - один из величай­
ших поэтов и мыслителей Ю го-В осточ н ой Азии. Более два дц а ­
ти лет странствовал в одеж де дервиша (нищего м о н а х а ) . В пес­
нях, газелях, притчах, посланиях-поучениях царям ставил
сложные философские и нравственные вопросы, проповедо­
вал д о б р о т у и справедливость.
Всемирно известна лю бовн ая лирика Саади, его поэма «Б у с-
тан», носящ ая характер ф и л ософ ского трактата, и сборник прит-
чей-рассказов «Гулистан».
БУСТАН
Из поэмы
РАССКАЗ
...Однажды был в пути султан Махмуд.
И вот в ущелье сорвался верблюд
И в пропасти застрял между камнями.
На нем сундук разбился с жемчугами.
Ц арь п одобрать тот жемчуг приказал,
А сам поспешно дальше поскакал.
Все от султана всадники отстали,
Полезли жемчуг подбирать в провале.
Д о р о г о й обернулся властелин
И видит — скачет с ним Аяз один.
65
 Султан ему: «Ты что же не остался
Сказал: «Н е прав я был, его ругая,
И жемчуга соб ра ть не п опы тался?»
Его искусства дивного не зная!»...

Аяз в ответ: «Я у тебя служу

Тот видит Тайну, у кого жива
И долгом выше перлов1 д о р о ж у » .
Д уш а в мельчайших складках рукава.

Не забы вай вы сокого служенья

Так опытный пловец лишь обнаженный
Для благ земных и для обогащ енья!
В пучине не потонет разъяренной.

От Истины лишь Истины хотят

! Намокнет грузный плащ, пловца губя, —
Те, перед кем открылся тарикат2.
Ты скинь притворства рубище с себя!

Не другом занят ты, а сам собой,

Привязанный, в оковах ты плетешься,
Коль в д р у ж б е ищешь прибыли одной.
П орвав все связи — с Истиной сольешься.

Пока ты дышишь алчностью презренной,.

Ты не услышишь правды сокровенной.

Желанья — прах клубимый. А высок : X а ф И 3 ..

И светел только Истины чертог.
Где буря тучи праха подымает,
Там зоркий глаз пути не различает.
РАССКАЗ
Хафиз Ш ирази Ш амседдин (ок. 1325— 1390) — один из
величайших лириков Востока, автор непревзойденных газелей.
Стихам Хафиза свойственны глубина мысли и соверш енство
формы, они проникнуты жизнелюбивыми и бунтарскими м о ­
тивами, часто облеченными в форму поучений. (С а м о слово ха-
фйз означает по-таджикски: народный певец.)

Играть на флейте юноша учился

И соверш енства в музыке добился. ГАЗЕЛИ

Сердца сгорали, как сухой камыш, *

Когда звучал его живой камыш.
Отец сердился, флейту отнимал он.
«Б ездельник!» — сына гневно упрекал он.
Но, как-то ночью услыхав сквозь сон,
И грою сына был он потрясен.
' Перлы — жемчуга.
2 Тарикат — одна из ступеней познания в -древневосточной философии.
* *
Ветер нежный, окрыленный, благовестник красоты,
Отнеси привет мой страстный той одной, что знаешь ты.
Расскаж и ей, что со света унесут меня мечты,
Если мне от ней не будет тех наград, что знаешь ты,
П отом у что под запретом видеть райские цветы
Тяжело — и сердце гложет та печаль, что знаешь ты.
И на что цветы Э д е м а 1, если в душ у пролиты
А роматы той долины, тех цветов, что знаешь ты?

Не орлом я быть желаю, видеть землю с высоты:
Соловей Хафиз ту розу будет петь, что знаешь ты.
*
* *
А ром ат ее крова, ветерок, принеси мне
И покой, — я ведь болен, — хоть на срок принеси мне!
Для души изнуренной дай хоть малость бальзама,
С д обр ой вестью о друге хоть пять строк принеси мне.
Взор и сердце в боренье. С тетивы ее взгляда
И от стрелки-ресницы хоть намек принеси мне.
На чужбине, в разлуке постарел я — из чаши
Сладкой юности, ветер, ты глоток принеси мне.
Д ай ту чаш у пригубить всем понурым, но если
Этот будет напиток им не впрок — принеси мне.
Брось о завтрашнем, кравчий2, размышлять — иль охранный
За печатями рока ты листок принеси мне.
В ночь над плачущим сердцем пел Х афиз неустанно:
«А р ом а т ее крова, ветерок, принеси мне!»
ГРУЗИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Шо та Руставел и .
Ш ота Руставели — великий грузинский поэт. Его поэма
«В итязь в тигровой ш куре» приобрела всемирную известность,
но сведений о самом Руставели сохранилось очень мало. Только
в советское время ученым удалось выяснить, кем был автор
этой бессмертной поэмы, откуда он родом и где похоронен.
Эдем — в мифологии древних — один из двенадцати райских садов.
Кравчий — придворный, ведающий подачей кушаний.
П оэма написана не раньше 80-х годов XII века и не п озд­
нее первого десятилетия XIII века. Автор, Руставели, — « в ы ­
ходец из Рустави», маленького села на юге Грузии, на границе
с Турцией, в Месхетии.
Ш ота Руставели был казначеем при дворе царицы Тамар,
много путешествовал; смерть настигла его в Палестине. Там, на
колонне грузинского монастыря, сохранился портрет Ш оты
Руставели с надписью. Оригинал этого портрета был открыт
экспедицией советских ученых в 1960 году.
Подлинник поэмы не сохранился. Самый древний список
(копия) относится к 1646 году; сейчас списков обн ар уж ен о
уже более 150. Первое печатное издание было осущ ествл ено
в 1712 году. В X IX веке бол ьш у ю р а бот у по установлению
подлинного текста поэмы проделал грузинский поэт Илья
Чавчавадзе.
П оэма написана оригинальным шестнадцатисложным сти­
хотворным размером — шаирй.
Ш ота Руставели провозглаш ает в поэме св о б о д у личности,
воспевает возвыш енную л ю бовь, товари щ ество, патриотизм,
славит саму поэзию как «отр асл ь мудрости», проявляет тонкий
психологизм.
' С ТРЕЧА Ц А РЯ А Р А Б О В 1 С В И Т ЯЗ Е М В Т И Г Р О В О Й Ш К У Р Е
Глава ив поэм ы «Витязь в тигровой ш кур е»
Видят: некий витязь странный плачет, сидя над рекой.
С львиным сх о ж героя обр аз. Не разнуздан вороной.
По доспехам, сбруе, латам ж емчуг блеск рассыпал свой.
Розу изморозь покрыла с сердца бр ы зж ущ ей слезой.
Ш ерстью пестрою наруж у он в тигровом был кафтане;
Из такой же шкуры тигра голова его в тюрбане;
Иноземного чекана плеть держал он толще длани2;
С/гранным видом л ю боп ы тство возбудил он в царском стане.
' Страна арабов, или Аравия, — в поэме — родина двух героев, Тинатин и
Автандила. Некоторые детали в описании этой страны показывают, что Руставели
везде говорит о Грузии, о разных ее областях.
2 Длань — ладонь.
69
И к печальному герою раб был послан для допроса.
Но не блещет взором витязь, плачет около утеса.
Д о ж д ь хрустальный по ланитам1льет с янтарного откоса;
Раб приблизился, но словом не расщеплет губы роза.

Р а б стоял пред ним, о т страха слов не молвя никаких;

Д ол го он смотрел в смущенье; из последних сил своих
Произнес: «Велит владыка...» — и, приблизясь, вновь затих.
Ничего не видит витязь, кроме горьких слез своих.

Он словам раба не внемлет, с ним напрасен разговор,

Он не слышит шума войска по долине между гор.
Странно в нем стонало сердце, точно жег его костер,
С кровью смешанные слезы прорывались сквозь затор.

Вдаль он мыслями умчался, в голове их след угас.

Передать дерзнул повторно раб ему царя указ;
Ничему не внемлет витязь, слезы вновь текут из глаз —
Роза губ не раскрывает, лепестками скрыт алмаз.

И ответа не добивш ись, раб шаги направил вспять;

Молвит он Ростану: «Видно, витязь вас не хочет знать.
Страх пред ним объемлет сердце, глаз от блеска не отнять.
Безуспешно речь держал я, повторив приказ опять».

Царь разгневан, озадачен, и на сердце огорченье.

П одозвал двенадцать храбрых, принимает он решенье.
Им велит: « С собой возьмите вы для битвы снаряженье
И того ко мне доставьте, кто отвергнул приглашенье».

И, доспехами бряцая, подошли рабы к нему;

И тогда лишь вздрогнул витязь, разрывая слез кайму.
Взором все кругом окинув, увидал отрядов тьму,
«Г о р е мне!» — сказал и смолкнул, равнодушный ко всему.

Д ланью он очей коснулся, отметая слез напор,

И колчан и меч нащупал, чуя вновь в руках задор;
Сел верхом и, не желая, ч тоб вели с ним разговор,
По другой тропе уехал, омрачив посланцев взор.

1 Ланиты — щёки.

70
 Вслед рабы простерли руки, чтоб его замедлить шаг,
Он им так отмстил несчастным, что заплакал бы и враг:
Д р у г на друга повергая, не щадил он их никак;
Рассекал иных до сердца беспощ адной плети взмах.
Царь разгневан и встревож ен; войско слышит к б о ю зов.
Но не ждал погони витязь, не смотрел он на гонцов.
Он готовил всем нагнавшим бледный облик мертвецов,
Д р у г о друга он метал их. Рок Ростана был таков!
На конях вдогонку мчатся Автандил и царь Ростан.
Едет витязь горделиво, в лад качая стройный стан.
М чится конь его мер аном 1, солнце блещет, где ни стань.
Видит он, что царь несется и крепчает вражий стан.
Чуть заметив нападенье, он коня хлестнул тотчас
И исчез в одно мгновенье, как — ничей не видел глаз.
Иль сквозь землю провалился, иль вознес его Пегас;
Тщетны поиски погони — след пути его угас.
Тщетно след его искали. Всех объ я л о удивленье:
Человек не мог исчезнуть, будто дэв иль привиденье.
Плачут воины по мертвым, повязать спешат раненье,
М олвит царь: «П ирам веселым ныне вижу завершенье».
М олвит: «С частья нашей жизни претерпеть не мож ет бог,
П отом у сменил на горечь жизни сладостный поток.
Мне в беспом ощ ны х страданьях смерти видится порог.
Слава богу, коль желает так судить всевышний рок».
Так сказав, он повернулся, преисполненный тоской,
Вздохи сердца участились, звероловам дан отбой.
Л юди бросили охоту, где кто занят был стрельбой.
К то-то молвит: «Т ак и надо». Кто с упреком: « Б о г с т о б о й !»
Ц а рь в покой к себе вернулся опечален, полон мук,
Взял с соб ой лишь Автандила — он ему и сын и друг;
1 Меран, или Мерами, — в грузинской мифологии — волшебный крылатый
конь, способный мчаться с необычайной скоростью.
/ Все ушли, и домочадцы не сош лись в обычный круг,
( Роковыми стали радость и кимвалов1 сладкий звук.
Тинатин о том проведав, что отца объ я л о горе,
Подошла к его покоям, светом лика с солнцем споря;
Царедворца вопрош ала: «Спит он, иль визири2 в с б о р е ? »
Гот в ответ: «С идит в тревоге, бледен он, и тень во взоре.
Автандил один в покоях перед ним сидит на ложе.
Повстречался с ними витязь, оттого-то царь встревож ен».
Тинатин в ответ: «У йду я, мне войти сейчас не гоже,
Приходила на минуту — долож и, коль спросит позж е».
Царь осведомился вскоре: «З н ать хотел бы, где же дочь?
Мне она — источник жизни. Мне могла б она помочь!»
Отвечали: «П риходила, грусти ей не превозмочь,
Услыхав, что вы в тревоге, отош ла от двери прочь».
Приказал: « П р о си явиться, тяж ко мне в разлуке с ней...
Отошла зачем от двери? Ты ведь мне всего ценней.
Приходи, врачуй мне сердце, боль души пройдет скорей,
Отчего — тебе ск а ж у я — стал весь мир земной тесней».
Тинатин пошла послушно, ч тоб предстать пред отчим взглядом,
Блеск луны она затмила лика солнечным нарядом;
В лоб отец ее целует, посадив с с о б о ю рядом.
«Ты зачем, — сказал, — не с нами? Приглашать тебя ли н а д о?»
Д ева молвит: «Повелитель, коль судьба к тебе жестока,
Д а ж е смелому д у ш ою путь к тебе тогда нелегок.
Гнев твой грозный д а ж е звезды ввергнет в бездну свысока.
Л учше в деле расторопность, чем бездельная тоска».
Он ей: «Ч а до, как бы сильно ни владела мной беда,
О бр а з твой, с т о б о ю близость исцеляют навсегда.
Ты спасаешь о т печали, боль снимаешь без следа,
Коль поймешь тоски причину, и меня поймешь тогда.
1 Кимвалы (или цимбалы) — старинный музыкальный инструмент.
2 Визири — сановники, царские советники.
73
Иноземный витязь странный повстречался мне случайно,
Он блистал над всей вселенной, озарил земли окрайну,
Но по ком страдал и плакал, не открыл св ою нам тайну,
Не пришел меня увидеть, — гнев разлился мой бескрайно.
Сел верхом и слезы вытер при моем он появленье,
Я гонцов к нему направил, он почтил их избиеньем;
П осле этой странной встречи сгинул дьявольским виденьем;
И доныне я не знаю, явью был иль наважденьем.
Д и в у я д а ю сь — кто это, по природе он — каков?
Перебил мои отряды, пролил кровь моих бойцов.
Человека вдруг не скроет с глаз таинственный покров;
Нет, до этих дней счастливый, потерял я бож ий кров.
■Царь, — осмелились посланцы, — мы прошли всю твердь до
края,
11о не встретился нам витязь: шли мы, радости не зная.
Ничего о нем поведать не могла молва людская.
Мы тебе не услужили — видно, тайна тут иная».
Царь вещал: «С казала правду дочь моя, мое потомство!
Видел я, в том нет сомненья, л ож ь и дьявола притворство,
; )то — враг ко мне явился, было неба тут притворство,
Отрешаюсь от печали, пусть вернется к нам д ов ол ь ст в о!»
Так сказав, воспрянул духом, в жизни вновь нашлась услада.
Песнопевцев и гимнастов разыскал он, сколько надо,
Одарил гостей без меры, не вместит друзей ограда, —
Ведь столь щ едрого другого у всевышнего нет чада!

П од конец мне стала горькой сладость бож еск их деяний,

П озабы ты дни веселья пред лицом моих страданий.
Ч тобы вновь вернуть мне счастье, в мире нет таких созданий.
Не возрадовать мне сердца до конца земных скитаний!»

Отвечает дева: «С м ел о я ск а ж у тебе, родитель:

Недостоин бог упрека, всей судьбы распорядитель,
Не причастен к жизни горькой тварей щедрый покровитель,
Зло творить зачем тот будет, кто добр а творец-зиждитель?

М ой совет: ведь ты — владыка над подвластными царями;

Ш ирь дана твоим владеньям беспредельными краями;
Шли гонцов твоих повсю ду — пусть разведы вают сами:
Из живых людей тот витязь иль низвергнут небесами».

Ш лет людей в четыре края под лазурью н ебосвода:

«Отправляйтесь, да не будет вам страшна трудов невзгода,
Все обш арьте, обыщ ите, твердо помня цель похода,
Напишите, коль дороги не найдете до народа».

В путь отправились посланцы, проходили круглый год,

В сю ду витязя искали, всех спросив наперечет;
Не встречал никто такого, и людской ь^е видел род.
И с д о с а д о ю вернулись. В сердце горе от невзгод.

74
 Литература XIX— П оэзия Шевченко, выразителя интересов тру дового кре­
стьянства, непримиримого врага са м одер ж авия и крепостни­
начала XX века чества, отличается близостью к народному творчеству, гл у бо ­
ким лиризмом.

ПЛАТОК

Аль была уж б о ж ь я воля, И сестра родного брата,

Аль ее девичья доля, Сиротину сиротинка
Что в чужой семье вскормилась, П р ов ож а л а : вороному
С сиротою полюбилась. Налила воды студёной
Сиротина, словно голубь, И сняла с стены винтовку
Девятнадцатый век в развитии русской литературы — Бесталанной1 см отрит в очи Вместе с саблей золочёной,
время величайшего взлета, когда русские писатели ста н о­ И воркует у соседки П р ов о ж а л а за три поля;
вятся всемирно известными. В многонациональной России С ней с утра д о поздней ночи. П оп р ощ а л ась при долине,
это и время активного развития творчества других народов. Говорили-ворковали, И дала д р уж ку платочек,
Идеология России не была единой: наряду с идеологией, Госпож инок2 п од ж и д а л и : Ч т об попомнил на чужбине.
насаж давш ейся власть имущими, су щ е ствова л о мощное Д ож далися... В Чигирине3
влияние великих русских писателей, мыслителей на культуру В сю Украйну созвонили, Ой, платок ты мой, платочек,
всех народов, входящ их в империю. Творчество лучших пред­ Чтоб коней седлали хлопцы, Шитый шелком по узору!
ставителей национальных литератур в св ою очередь оказало Сабли острые точили, На седле тебе казачьем
влияние на русское искусство. На веселый пир сбирались, Красоваться только впору!
Передовые силы многонациональной Российской империи На казацкое веселье —
всегда были едины в бо р ьб е с самодерж авием, в утверждении На кровавое похмелье. А она-то, сиротинка,
истинных человеческих ценностей, высокой нравственности. О позн ала гр у ст ь -т р ев ог у :
В воскресенье, раным-рано, Что ни свет-заря, выходит
Сурмы-трубы заиграли — Каж ды м утром на дорогу,
Тарас Шевченко С красной зорькой компанейцы4 А в воскресный день с кургана
В путь-дорогу выступали. Смотрит... Очи помутились...
Тарас Григорьевич Шевченко (1814— 1861) — украинский Провожала мать-вдови ц а Через два года на третий
поэт и художник, революционер-демократ. Родился в семье С воего родного сына, Компанейцы воротились.
крепостного крестьянина; в 1838 году был выкуплен из неволи
деятелями русской культуры и поступил в П етербургскую
академию худож еств. В 1847 году за участие в нелегальном
(не разрешенном властями) общ еств е был арестован и оп ре­
делен рядовым солдатом в Оренбургский корпус. Вернулся 1 Бесталанная — несчастная.
2 Госпожйнки — праздник, совпадавший со сбором урожая (в середине
в Петербург только в 1858 году.
а вгуста ); после госпож инок и сбора урож ая обычно игрались свадьбы.
В Петербурге Ш евченко сблизился с Н. Г. Чернышевским 3 Чигйрин — резиденция гетмана Украины Богдана Хмельницкого, борца за
и Н. А. Д о б р ол ю б ов ы м , вместе с ними своим творчеством воссоединение Украины с Россией, руководителя войны украинского народа про­
бор ол ся за св о б о д у народа. тив польско-ш ляхетского гнета в 1648— 1654 годах.
4 Компанейцы — участники освободительного похода, гетманское войско.

76 77
Рать гремит, гремит другая,
А за третьей ратью тихо
(Не гляди туда, голубка!)
Не д о б р о везут, а лихо:
Г р об везут, китайкой1 крытый,
И со двух сторон у гроба
Сам полковник с старш иною
В черных свитках идут оба,
Сам полковник компанейский,
Характерник2 с Сечи — значит;
Следом — паны есаулы...
Кто идет за гробом — плачет...
И несут они доспехи:
Броню крепкую, литую,
В сю в рубцах, в рассечках
вражьих,
Д а и са бл ю золотую ,
А за саблей три винтовки
Д а еще три самопала,
И по всем по ним казачья
Кровь горячая бежала.
Ох! Ведут и вороного;
Поразбиты все копыта;
И платком шелковым
шитым
У него седло покрыто...

ВЕЧЕР

Вишневый садик возле хаты, Все уж инают возле хаты,

Х ру щ и 3 над вишнями снуют. Звезда вечерняя встает,
С плугами пахари идут, И дочка ужин подает.
Идут домой, поют дивчата, Ворчала б мать, да вот беда-то:
А матери их дома ждут. Ей соловейко не дает.

М ать уложила возле хаты

Ребяток маленьких своих,
Сама заснула возле них.
Затихло все... Одни дивчата
Д а соловейко не затих.

N. N.

Солнце заходит, горы чернеют,

Пташки стихают, поле немеет;
Отдых приходит — люди довольны,
А я лишь гляну... и сердцу больно.
И на Украйну стремлюсь невольно,
Д ум а ю думу, вдаль улетаю,
И словно сердцем я отдыхаю.

1 Китайка — шелковая ткань, ввозивш аяся из Китая.

2 Характерник — имя казачьего полковника.
3 Хрущ й — жуки.

78
 Поле чернеет, и сад, и горы, И звучала твоя к о б з а 1 П усть ж е дум твоих высоких
Звезда восходи т в синих просторах. Звоном серебристым, Луч средь нас сияет, —
Звезда святая! лью слезы тайно. Отдавалась в каждом сердце «И скр а пламени бол ь ш ог о»
Уж не взошла ль ты и на Украйне? Эхом ясным, чистым. В век не угасает.
Карие очи тебя нашли ли
В просторе синем? Иль позабыли? Ты спокойно отдыхаешь, Ч тоб сиянье не угасло
Если забыли — лучше бы спали, Наш отец, в могиле, — Пламени бол ьш ого, —
Про мою дол ю ш ку и не слыхали. Твои ж песни на Украйне Свое вечное «на стр аж е »
Думы разбудили. Ты поставил слово.

Как тебя, нас не приманят

Мне золотую, дорогую, Что это м олодость моя! Пороги чужие,
С вою су дьб у совсем не жаль, И мнится мне: в суровой доле И пахать мы будем нивы
Не жаль мне дол ю молодую; Он не увидит вольной воли, Милые, родные.
А все же иногда печаль Священной воли... И вот так —
Найдет такая, что заплачу! Напрасно — прахом пролетят *
Когда еще, к тому в придачу, Все лучшие его года. * *
Мальчишку встречу. Одинок, Нигде не сыщет он привета За правду встанем единой ратью,
Как с ветки сорванный И, побродив по белу свету, У нас единый правый путь.
листок, Пойдет батрачить... Ну, а тут — Единой верой сильны мы, братья,
Сидит он, прислонившись к Чтоб он не плакал, не грустил, Одним дыханьем бьется грудь.
тыну, Чтоб как-нибудь пристроен
Одетый в рваную холстину, — был, — Нет, братья, среди нас измены,
И мнится мне, что это я, Его в солдаты отдадут. Мы не боимся лжи и тьмы.
Мы держим правды стяг священный,
И злу не поддадимся мы.
Л е с я У к р а и н к а
Все к нам, кто правду ценит свято,
Л еся Украинка (1871 — 1913) — украинская писательница,
Кто жизнь отдать за правду рад!
автор лирических и драматических поэм, стихотворений, с т а ­
Его мы примем, словно брата,
тей. П оэтесса испытала влияние идей революционных д е м о ­
Кто любит правду — тот нам брат.
кратов, творчества Т. Г. Шевченко. Драматические поэмы
Леси Украинки написаны преимущественно на исторические
и мифологические сю ж еты , проникнуты революционными иде­
ями.
Ш л ю зеленый листок тебе ныне,
НА Г О Д О В Щ И Н У Ш Е В Ч Е Н К О Этим издали напоминая
Рощи нашего тихого края,
В дни былые наша хата Но тебя, Кобзарь, чужие Уголок нашей милой Волыни.
Темная стояла, Не влекли пороги,
А соседская, чужая Ты пахал родную ниву, К обза — старинный музыкальный инструмент (иногда кобзу называют
Огнями сияла. Свой клочок убогий. ба н д у р ой ). К обзарь — народный певец.

81
 Отзовись же, мой друг, поскорее, —
Слов твоих не слыхала я с лета,
А душа моя ж а ж д ет привета,
Как до ж д я деревцо, зеленея...

И еще окажи мне услугу,

П р осьбу шлю твоей музе такую:
Пусть, кукушкой лесною кукуя,
Оживит она грустного друга!

Д а, я нынче печальна, родная,

На су ров ую сетую долю,
Что мечты заточила в неволю,
Все надежды мои убивая.

Вянут лучшие думы и грёзы,

Как цветы, что порою осенней
Расцветают всего на мгновенье,
Ч тоб на солнце взглянуть до мороза.

Но затихнет и зимняя вьюга!

П росьбу шлю твоей музе такую:
Пусть, кукушкой лесною кукуя,
Оживит она грустного друга!

Н и к о л о з. Б а р а т а ш в и л и
Николоз Бараташвили (1817— 1845) — грузинский п оэт -р о­
мантик, а такж е талантливый художник. Большую часть
жизни провел вдали от родной Грузии, служа чинов­
ником; умер в Елисаветполе (ныне Кировабад, в А зер ба й­
д ж а н е).
При жизни Бараташвили не пользовался широкой из­
вестностью, так и не увидал своих стихов напечатанными.
Первое отдельное издание его произведений вышло лишь
в 1875 году.
Бараташвили оказал значительное влияние на развитие
грузинской поэзии, высоко оценен всеми народами нашей
страны.
 * Д Ж У К -Т У Р 1
* *
Бестрепетно, гордо стоит на утесе
Осенний ветер у меня в саду
Д ж ук -ту р круторогий в застывших снегах,
Сломал нежнейший из цветов на грядке,
И, весь индевея в трескучем морозе,
И я никак в сознанье не приду,
Как жемчуг, горит он в багровы х лучах.
Тоска в душ е и мысли в беспорядке.

Над ним лишь короной алмазной сверкает

Тоска не только в том, что он в грязи,
В прозрачной лазури незыблемый Ш а т 2;
А был мне чем-то непонятным дорог, —
У ног его в дымке Кавказ утопает,
Ш аг осени услышал я вблизи,
Чернеют утесы и реки шуршат.
Отцветшей жизни помертвелый шорох.

И луг зеленеет, и серна младая

ГОЛУБОЙ ЦВЕТ
Ц вет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.
Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.
Задумчиво смотрит в туманную даль.
И, смутно на эту картину взирая,
Познал я впервые л ю бовь и печаль.
П А М Я Т И А. Н. П Л Е Щ Е Е В А 3

И теперь, когда достиг Это легкий переход Его ланит рукой безжизненной и влажной
Я вершины дней своих, В неизвестность от забот Коснулась смерть, и вмиг застыли все черты,
В ж ертву остальным цветам И от плачущих родных И он покинул нас, испытанный, отважный
Гол убого не отдам. На похоронах моих. П оборник разума, д обр а и красоты.

Он прекрасен без прикрас. Это синий, негустой М ой друг, не плачь о нем безумными слезами,
Это цвет любимых глаз. Иней над моей плитой. Ты р обост ь детскую пред битвой не буди!
Это взгляд бездонный твой, Это сизый, зимний дым Он не умрет для нас, пока позорно сами
Напоённый синевой. Мглы над именем моим. Мы не сойдем с его тернистого пути...

Ему не надо слез. Лишь то святое дело,

К о с т а ;X е т а г у р о в .
Коста Хетагуров (1859— 1906) — осетинский поэт и х у д о ж ­
ник, революционер-демократ. Писал свои произведения на
осетинском и русском языках. При жизни Хетагурова его
стихи и поэмы на русском языке были опубликованы в книге
«Стихотворения», на осетинском — в сборнике «Осетинская
лира».
П оэт защищал интересы бедноты, обличал власть имущих,
вымогателей, обиравш их народ.
К отор ом у он жизнь с л ю бо вь ю посвятил,
Пусть не умрет в тебе, — иди под знамя смело,
Храня его завет и не жалея сил...
1 Джук-тур — дикий баран.
2 Шат — Э льбрус (вспомните стихотворение М. Ю. Лермонтова «С п ор»:
«...У Казбека с Ш ат-горою был великий сп о р »).
3 П лещ еев Алексей Николаевич (1825— 1893) — русский поэт, известный
своими революционными убеждениями, мужеством.

84 85

Не верь, что я забыл родные наши горы,
Густой, безоблачный, глубокий небосвод,
Твои задумчиво-мечтательные взоры
И бедный наш аул, и бедный наш народ.
Нет, друг мой, никогда! Чем тягостней изгнанье,
Чем дальше я от вас, чем бессердечней враг,
Тем слаще и милей мне грезится свиданье
Со всем, мне дорогим, в родных моих горах...
Не бойся за меня! — Я не способен к мщенью,
Но злу противиться везде присуще мне.
Не бойся! — Я и здесь не дамся обол ы цен ью
Красавиц, чуж ды х мне по крови и стране...
Л ю бл ю я целый мир, л ю бл ю людей, бесспорно,
Л ю б л ю беспомощных, обиженных сирот,
Но больше всех л ю бл ю — чего скрывать позорно?
Тебя, родной аул и бедный наш народ.
За вас отдам я жизнь, все помыслы и силы —
Всего себя лишь вам я посвятить готов.
Вы так мне дороги, так бесконечно милы,
Что сил нет выразить, что высказать нет слов!
ЧЕРДАК
Осенняя полночь холодным покровом
Одела столицу. Как стогны гробов,
Теснятся вдоль улиц в молчанье суровом
Лепные фасады громадных домов.
В слезливом тумане, как звезды мерцая,
Ушли в перспективу ночные огни
И, слабый свой отблеск в Неве отраж ая,
По зыби, как бисер, дробились они.
У клубных подъездов отдались дремоте
Усталые «ваньки» на др ож ка х своих.
Кипучие страсти, дневные заботы,
Борьба и тревоги замолкли на миг.
Уснула столица... в предместье далеком,
В глухом переулке все спали давно.
Д ом а утопали во мраке глубоком.
В одном чердаке лишь мерцало окно.
Калитка раскрыта... гнилые ступени...
Помои... отбросы... Куда же теперь?
Завалены хламом и мусором сени, —
Не хочется дальше... Но — скрипнула дверь.
Д еш евая лампа едва озаряет
Убогую келью... Некрашеный пол,
Железная печка... Кровать занимает
Всю задню ю стену... Два стула и стол.—
Вот вся обстановка обители тихой
Заветных мечтаний, излюбленных дум
И честных стремлений... Склонившись над книгой,
Юнец напрягает пытливый свой ум.
Припухлые веки, смертельная бледность,
Бескровные губы, упавшая грудь
И сдержанный кашель... Недаром же, бедность,
И ты поспешила сю да заглянуть!..
Но память тупеет... Сливаются строки.
И череп — как будто наполнен свинцом...
Уснуть бы... Улегся... Но кашель жестокий
Сильнее глумится над бедным юнцом...
И сон не см еж ает усталые очи,
И хрупкое тело под пледом дрожит,
А мысль, напрягаясь в безмолвии ночи,
Далеко в сторонку родную бежит.
 Вот луг со стогами и сж аты е нивы.
В скирдах наливное хранится зерно.
Вот мельница, речка, плакучие ивы.
Вот старая церковь... родное село...

Вот школа, ст ор ож ка и с т о р о ж знакомый,

Седой и ворчливый солдат отставной.
Вот домик с крылечком, покрытый соломой.
Сестра у постели старухи больной...

Вчера получилось письмо из столицы,

Не мож ет расстаться с ним бедная мать, —
В очках, обливая слезами страницы,
Вновь стала по буквам его разбирать.

« З д ор ов я, родная... р абота ю много...

Науки даются... Годок подождем —
Окончу, приеду, и с пом ощ ью бога
Легко, припевая, втроем заживем...

Ах, милая мама, сестра дорогая!

Д о ж д е м ся л ь ? » — Он вздрогнул, и слабая грудь
Вновь бор ется с кашлем и рвется, пылая.
«А х, если б забыться!.. Ах, если б уснуть!..»

УТЕС

М рачного утеса только что коснулся

Первый луч восхода, весело, шутя.
И утес холодный ожил, улыбнулся,
Запылал румянцем ярким, как дитя.

На челе высоком, зеленью обвитом,

Ландыш и азалья снежные цветут;
На порфире царской, вышитой фельзитом1,
В золотых узорах блещет изумруд.

' Порфира — мантия, торжественное одеяние пурпурного цвета. Фельзйт

полудрагоценный камень, использовавшийся для украшения тканей.
 Всё залито солнцем: лес, долины, горы.
Серебрятся реки... беспредельна даль...
В оздух наполняют радостные хоры.
Чужды великану горе и печаль.
2 1
Показалась туча из-за снежной цепи.
Почернели горы, багровел закат,
В синеву густую облачились степи,
Потрясал ущелья громовой раскат.
Застонали скалы, повалились ели,
П од ударом бури дрогнул великан.
Ландыши измяты, камни потускнели,
Хлынули потоки из глубоких ран.
Наступила полночь, тихая, немая.
В сон невозмутимый погружен утес.
Только, по ланитам змейкою сбегая,
П адают беззвучно в бездну капли слез.
Шолом-Алейхем
Ш олом-Алейхем (1859— 1916) — еврейский писатель,
выступавший за реалистическую народную литературу, автор
рассказов, повестей, романов, проникнутых л ю бовь ю к « м а ­
ленькому человеку», полных юмора, часто сострадательного
и грустного. Слова Ш олом -А лейхем означают: М ир вам. Эти
слова Ш олом Нахумович Рабинович (та ково настоящее имя
писателя) избрал своим псевдонимом.
В 1910 году М. Горький, прочитав книгу «М альчик М отл »,
написал автрру: «Искренне уважаемый соб ра т! Книгу Ваш у
получил, прочитал, смеялся и плакал. Чудесная книга!..
Вся она искрится такой славной, добр отной и мудрой л ю ­
б ов ь ю к народу, а это чувство так редко в наши дни. Искрен­
не ж елаю Вашей книге успеха, не сом неваюсь в нем».
Из повести
С Е Г О Д Н Я П Р А З Д Н И К — П Л А К А Т Ь Н Е Л Ь ЗЯ !
Я готов поспорить с вами на что угодно, что никто во всем
мире не был так рад теплому, яркому предпасхальному дню,
как мы, — я, Мотл, сын кантора1 Пейси, и соседский теленок
по имени Мени (эт о я, Мотл, дал ему такое имя — М ени).
О ба вместе почувствовали мы первые лучи весеннего солнца
в первый теплый предпасхальный день, о б а вместе ощутили мы
запах первой зеленой травки, пробивающ ейся из обнаженной
земли, и оба вместе мы выбрались из мрачной тесноты навстречу
первому, сладостному, светлому, теплому весеннему утру.
Я, Мотл, сын кантора Пейси, вылез из ямы, из холодного, с ы ­
рого подвала, пропахшего крслым тестом и аптекой. А Мени, с о с е д ­
ского теленка, выпустили из еще более зловонного места:
из маленького, темного, грязного, загаж ен ного хлева с искрив­
ленными полуразрушенными стенами, сквозь которые зимой вры ­
вается ветер и снег, а летом хлещет Дождь.
Вырвавшись на вольный бож ий свет, мы оба — я и Мени, —
преисполненные благодарности к природе, стали выраж ать св ою
радость. Я, сын кантора Пейси, поднял обе руки, раскрыл рот
и втянул в себя столько свеж его воздуха, сколько мог, и п ока­
залось мне, что я расту и расту, что меня тянет все вверх и
вверх, в синеву гл убокого-глубокого н ебосвода, туда, где сколь­
зят редкие перистые облака, туда, где ныряют белые птицы,
то показываясь, то исчезая, с чириканьем и писком. И из моей
переполненной груди, помимо воли, вырвалась песня, более
прекрасная, чем та, что мы с отцом певали по праздникам
у амвона, песня без слов, без нот, без мелодии, как напев па­
дающ ей воды, набегающ их волн. Песнь Песней2, бож ественная
радость: «О тец небесный! Бож е милосердный!»
1 Кантор — певец, читающий нараспев молитвы в синагоге (еврейской мо­
лельне).
2 П есн ь П есней — древняя поэма о любви.
 Так выразил с в о ю радость в первый день весны мальчик
Мотл, сын кантора Пейси. Совсем по-иному проявил ее Мени,
соседский теленок.
Мени, соседский теленок, прежде всего уткнулся черной
влажной мордой в мусор, раза три поскреб передней ножкой
землю, задрал хвост, затем подпрыгнул всеми четырьмя нога­
ми и издал глуховатое «м е-е-е-е». Это « м е -е » показалось мне
таким забавным, что я не мог не р асхохотаться и не издать
такого ж е «м е-е-е», в точности подражая Мени. Теленку, видно,
это понравилось: он, недолго думая, повторил мычание, со п р о в о ж ­
дая его таким ж е прыжком. Само со б о й разумеется, что и я
не замедлил со всей возм ож ной точностью проделать то же
самое и голосом и ногами. И так несколько раз: я — прыг, теле­
нок — прыг, теленок — «м е-е-е », и я «м е-е-е».
Кто знает, сколько длилась бы эта игра, если бы мой старший
бр ат Эля не огрел меня всей пятерней по затылку.
— Провались ты сквозь землю! Парню уж е почти девять лет,
а он пускается в пляс с теленком! Д ом ой пошел, паршивец
ты эдакий! Погоди, отец тебе задаст!

Вздор! Ничего мне отец не задаст! Отец болен. Он не молит­

ся у амвона уж е с са м ого праздника « с и м х е с-т о й р е »1. Ночи
напролет кашляет. К нам ходит доктор, черный, толстый,
с черными усами и см еющ имися глазами — веселый доктор.
Меня он называет «п узы р ь » и щелкает пальцами по животу.
Он всякий раз наказывает матери, чтобы меня не перекар­
мливали картошкой, а больному велит давать лишь бульон и м о­
локо, молоко и бульон. М а ть внимательно выслушивает его,
а когда доктор уходит, она прячет лицо в передник и плечи ее
вздрагивают... Затем она вытирает глаза, отзы вает в сторону
моего брата Элю и о чем-то с ним шепчется. О чем они говорят,
я не знаю. Но мне кажется, они ссорятся. М ать его куда-то
посылает, а он не хочет идти.
— Чем у них просить, — говорит он, — лучше в могилу!
Л учш е помереть мне не сходя с места!
— Откуси себе язык, нечестивец этакий! Что ты говориш ь?

1 Сймхес-тойре — последний день одного из осенних праздников.

92
 Будь это « М и ш н а э с » 1, полное собрание, я бы, пожалуй,
Так отвечает ему мать вполголоса, стиснув зубы, и машет
на него руками; она, кажется, готова его растерзать. Однако купил...
Мать побелела как полотно, а брат Эля, наоборот, покраснел
скоро она смягчается и говорит:
как рак. Он набросился на книгоношу:
— Что же мне делать, сын мой? Ж а л ко отца... Надо же
его спасти... — Что ж вы не могли сразу сказать, что покупаете только
«М и ш н а э с»! Чего же вы пришли голову морочить и время о т ­
— Продай что-нибудь! — отвечает мой брат Эля, поглядывая
на застекленный шкаф. нимать?
— П ож ал уйста, тише! — упрашивает его мать.
М ать тож е смотрит на шкаф, вытирает глаза и тихо говорит:
А из соседней комнаты, где лежит отец, уж е слышен хрип­
— Что продать? Д у ш у ? Нечего уж е продавать. Разве что
пустой шкаф? лый голос:
А почему нет? — отвечает мой брат Эля. — Кто там?
Никого нет! — отвечает мать и отсылает брата Элю к
— Разбойник! — шепчет мать, глядя на него покрасневшими
больному, а сама тем временем торгуется с книгоношей, продает
глазами. Откуда только у меня дети такие разбойники?!
ему книги, видно очень дешево, потому что, когда Эля во з вр а ­
Мама возмущается, кипятится, но, выплакавшись, вытирает
щается из отцовской комнаты и спрашивает: «С к ол ьк о?», она
глаза и идет на уступки. Так же было и с книгами, и с сер ебр я­
его отстраняет и говорит: «Н е твое д ел о!»
ной каймой от о т ц о в ск ого т а л е с а 1, и с двумя позолоченными б о ­
А Михл хватает книги, наскоро сует их в мешок и поспешно
калами, и с ее шелковым платьем, и со всеми прочими вещами,
распроданными поодиночке и каждый раз кому-нибудь другому. исчезает.
Книги купил книгоноша Михл, человек с редкой бор оден ­ з
кой, которую он постоянно почесывает. М ой бр ат Эля ходил
Из всех вещей, распроданных нами, ни одна мне не д о ­
к нему, бедняга, трижды, покуда удалось привести его к нам
ставила столько удовольствия, сколько застекленный, шкаф.
домой. М ать очень обр адовал а сь, когда увидала книгоношу,
П равда, когда пришлось отпарывать серебряную кайму от
и, приложив палец к губам, просила говорить тихо, чтобы не у с ­
отцовского талеса, мне тож е не было скучно. П режде всего
лыхал отец. Михл понял, задрал голову к полке, почесал б о р о д ­
торг с ювелиром Иоселем, изможденным человеком с красным
ку и произнес:
пятном на лице! Три раза он уходил и, конечно, поставил
Ну-ка, покажите, что у вас там такое?
на своем. Затем он, залож ив ногу за ногу, уселся к окошку, взял
М ать кивнула мне, чтобы я влез на стол и достал книги.
отцовский талес, достал маленький ножик с желтым черенком
Вторично просить меня не пришлось. Одним прыжком я очутился
из оленьей кости, согнул средний палец и стал отпарывать
на столе, но от восторга тут ж е растянулся во всю длину, да еще
кайму так искусно, что, умей я так отпары вать каймы, я, кажется,
в придачу получил нахлобучку от моего брата Эли, чтобы я
был бы самым счастливым человеком на свете. И все же, по­
не прыгал как сумасшедший. Брат Эля взобрал ся на стол и пе­
смотрели бы вы, как моя мать тогда расплакалась! Д а ж е мой
редал книгоноше книги.
брат Эля, уж е взрослый парень, жених, и тот вдруг отвер ­
Михл одной рукой листал книги, другой почесывал бородку
нулся лицом к двери, сделал вид, что сморкается, скривил
и во всех книгах обнаруж ивал недостатки. У каж дой книги свой
лицо и, издав горлом какой-то странный звук, вытер полою
изъян: тут переплет нехорош, у той корешок сильно изъеден,
а эта книга во о б щ е не книга... Когда ж е Михл пересмотрел глаза.
Что там? — спрашивает отец из своей комнаты.
все книги, все переплеты и все корешки, он почесал бороденку
и сказал: — Ничего! — отвечает мать, вытирая красные глаза,

1 «М иш н аэс» — религиозная книга, состоящ ая из шести томов.

Талес торжественное облачение для церковных служб.
95

а нижняя губа и вся половина лица у нее так трясутся, что,
право же, нужно быть крепче железа, чтобы не рассмеяться.
Но куда веселее было, когда дело дош ло до шкафа.
Во-первых, как его заберут? Мне всегда казалось, что наш
шкаф прирос к стене, — как же его возьм ут? Во-вторы х, куда
мать будет запирать хлеб, халу, тарелки, оловянные ложки и вил­
ки (у нас были две серебряные ложки и одна серебряная вилка,
но мать их уж е давно п рода л а ), и где мы будем держать мацу
на п асху1?
Все эти мысли приходили мне на ум, когда столяр Нахмен
стоял у шкафа и измерял его огромным красным ногтем бол ьш ого
пальца измазанной руки. Он все время уверял, что шкаф не
пройдет в дверь. Смотрите сами: вот вам ширина шкафа, а вот
вам дверь — никак не вынести!
— Как же он попал в дом? — спрашивает мой брат Эля.
— А ты его спроси! — сердито отвечает Нахмен. — Почем
я знаю, как он попал в дом? Внесли его, он и попал!..
Была минута, когда я очень боялся за наш шкаф. То есть я д у ­
мал, что он останется у нас. Однако вскоре столяр Нахмен
пришел с двумя сыновьями — т о ж е столярами, и подхватили
наш шкаф, как черт меламеда.
Впереди шел Нахмен, за ним оба сына, а позади — я. Отец
командовал: «К опл, в сторону! Мендл, вправо! Копл, не торопись!
Мендл, держ и !..» Я помогал. М ать и бр ат Эля не хотели п ом о­
гать. Они стояли, смотрели на пустую стену, покрытую паути­
ной, и плакали... Удивительные люди: только и делают, что
плачут!.. Вдруг — тррах! У самой двери в шкафу треснуло
стекло. Столяр и его сыновья стали ругаться, сваливать один
на другого вину.
— Повернулся! Оловянная птичка!
— Косолапый медведь!
— Черт его побери!
— П ровались ты ко всем чертям!..
Что Там? — слышится хриплый голос из комнаты бол ь ­
ного.
Ничего! — отвечает мать и вытирает глаза.
1 П асха — весенний религиозный праздник. М аца — пресные лепешки.
96
4
Самая больш ая радость была у меня, когда дело дош ло до ку­
шетки брата Эли и до моей кроватки. Кушетка брата раньше
была диваном, на котором сидели. Но с тех пор как брат Эля
стал женихом и начал спать на диване, а я на его кровати,
диван превратился в кушетку.
Раньше, в добр ы е времена, когда отец был здоров и вместе
с четырьмя певчими распевал молитвы в синагоге, в диване были
пружины. Теперь пружины мои. Я проделывал с ними всякие ф ок у­
сы. покалечил руки, чуть не выколол себя глаза, а однажды
надел на шею и едва не задохся. Кончилось это тем, что брат
Эля отдубасил меня, забросил пружины на чердак и убрал
лестницу.
Кушетку и кровать купила Хана. Д о того как она купила
Э1и вещи, мать не позволяла чересчур тщательно разглядывать
их.
Вот, что видите, можете купить, а см отреть там нечего!
Но когда Хана уж е сторговалась и дала задаток, она п од о­
шла к кушетке и к кровати, приподняла постель, ост о р о ж н о загля­
нула во все потайные места и стала неистово отплевываться...
Мать рассердилась и д а ж е хотела вернуть задаток, но вмешался
брат Эля:
— Купили — пропало!
Постелив себе на полу, мы оба — я и мой брат Эля —
растянулись как графы, накрылись одним одеялом (его одеяло
продали), и мне было очень приятно услышать от моего старше-
ю брата, что спать на полу вовсе не так плохо.
Я дож дал ся, пока он прочел молитву на сон грядущий и з а ­
снул. Тогда я стал кататься по всему полу. Места теперь, слава
богу, вдоволь. Раздолье! Простор! Рай земной!
5
— Как дальш е-то быть? — говорит однаж ды утром мать,
обр а щ а я сь к моему брату Эле, и, наморщив л об, оглядывает
голые стены.
Я и брат Эля помогаем ей осматривать все четыре стены.
Брат смотрит на меня озабоченно и с жалостью.
— Ступай во двор! — говорит он мне строго. — Нам нужно
кое о чем посоветоваться...
 На одной ноге я выскакиваю на улицу и, конечно, сразу же
Легко ему говорить — не скучать! Л ето — а мне не скучать?
к соседск ом у теленку.
Солнце печет, небо как хрусталь, грязь уж е давно просохла.
За последнее время Мени подрос, похорошел, черная мор доч ­
11а улице возле нашего дома свалены бревна. Это не наши, это
ка стала миловидней, круглые глаза — умней, совсем как у чело­
оревна богача Иоси. Он собирается строить дом, приготовил
века, как у разумного сущ ества: глядит, не дадут ли ему чего-
бревна, но некуда было их сложить, — он и бросил их возле
нибудь, и очень любит, когда ему двумя пальцами почесывают
шею. нас.
Большое сп асибо ему, богачу Иосе! Ведь я из бревен могу
Уже? Опять с теленком возиш ься? Никак расстаться
строить для себя крепость, а между бревен растет репейник
не мож еш ь со своим дорогим другом?
н хлопушка. Колючками репейника мож но швыряться и ко­
Это говорит мой брат Эля, но на этот раз не ругается. Он б е ­
лоть, а хлопушки надувают и хлопают ими себе по лбу — они
рет меня за руку и рассказывает, что мы пойдем к кантору
лопаются. Мне хор ош о! И Мени, соседск ом у теленку, т ож е хо­
Герш-Беру. У кантора Герш-Бера, говорит он, мне будет х о ­
рошо. Я и Мени здесь единственные хозяева. Так как же мне
рошо. Во-первых, меня там будут кормить. А дома сейчас
не скучать по сосед ск ом у теленку Мени?!
скверно: отец болен, надо его спасать.
Мы, —г- говорит Эля,1 — спасаем его, как можем... 6
При этом он расстегивает свой кафтан и показывает на ж и ­
Вот уж е скоро три недели, как я живу у кантора 1 ерш-
лет.
Бера, но петь мне почти не приходится. У меня другая забота.
Вот... Были у меня часы... подарок от бу дущ его тестя...
Я по целым дням таскаю на руках его дочку Д обц ю . Она гор ­
пришлось продать. Если бы он узнал, творилось бы бог знает
батая. Ей еще и двух лет не исполнилось, но она тяжеленькая, —
что! Светопреставление!
пожалуй, тяжелее меня. Я надрываюсь, таская ее на руках.
Я бл агодарю бога за то, что будущий тесть Эли ничего не зна­
Д обц я меня любит. Она обнимает меня тощими ручонками
ет о часах, что светопреставления не будет. П одумать только —
и цепляется тоненькими пальчиками. Зовет она меня «К и к о».
если бы дело дош л о до светопреставления! Что бы тогда было
Почему Кико — не знаю. Д обц я меня любит. Не дает мне
с Мени, с соседским теленком? Бессловесное сущ ество!..
спать ночи напролет: «Кико, ки!» Это значит: укачивай ее.
В от мы и пришли! — говорит брат Эля, который с каждой
Д обц я меня любит. Когда я ем, она вырывает у меня кусок
минутой становится все добр ее и ласковее ко мне.
изо рта: «Кико, пи!» Это значит: отдай мне!...
Герш-Бер слывет знаменитым кантором. С обственно, сам он Меня тянет домой... Кормят здесь т о ж е не ахти как. Нынче
не поет у него, бедняги, голоса нет. Так говорит отец. Но он праздник. Канун «ш в у э с » . Хочется выйти из д о м у , посмотреть,
знает толк в пении. Певчих у него десятка полтора, а сам
как небо р аскал ы ва ется1, но Д об ц я не пускает. Д обц я меня
он страсть какой сердитый!
любит: «Кико, ки!» — качай ее. Я качаю, качаю и засыпаю.
Он прослушал меня. Я с выкрутасами спел одну из с у б б о т ­
И приходит ко мне гость, Мени — соседский теленок, смогрит
них молитв. Кантор провел рукой по моим волосам и заявил
на меня понимающими глазами и говорит: « И д е м !» Мы с п у с ­
брату, что у меня с о п р а н о 1.
каемся с горы к реке. Недолго думая я засучиваю штанишки.
Браг Эля добавил:
« Г о п ! » _ и я уж е в воде. Плыву, а Мени за мной. На том б е ­
Не просто сопрано, а всем сопрано сопрано!..
регу хорош о. Нет ни кантора, ни Д обц и, ни больного отца...
Брат Эля поторговался с ним, получил задаток и сказал,
П росы паюсь — это лишь сон...
что я уж е ост а ю сь здесь, у кантора Герш-Бера. Мне надо его
во всем слушаться и не скучать...
1 Ш вуэс — религиозный праздник, приуроченный церковниками к народному
празднику сбора урож ая. По древним народным поверьям, в ночь накануне этого
1 Сопрано — высокий певческий голос.
праздника на миг «раскалываю тся небеса».

Бежать! Бежать! Бежать! Но как беж а ть ? Куда? Д омой,
конечно... Но кантор Герш-Бер уже встал раньше меня. У него
большой камертон 1, он пробует его зубами, подносит к уху.
Он велит мне наскоро одеться и следовать за ним в синагогу.
Сегодня во время предобеденной служ бы будут петь «и скл ю ­
чительную вещ ь».
В синагоге я встречаю своего брата Элю. Как он сюда попал?
Ведь он всегда молится в той синагоге, где отец служит канто­
ром! Что это значит? Брат Эля говорит о чем-то с Герш-Бером.
М ой хозяин недоволен. Он говорит:
Так помни же, ради бога, сейчас же после обеда!..
— Пойдем! С отцом повидаться!. — говорит мне брат Эля,
и мы вместе' идем домой.
Он идет, а я прыгаю, бегу, лечу.
Погоди! Куда ты летишь? — говорит брат и сдерживает
меня.
Ему, видно, хочется со мной поговорить.
Знаешь? Отец болен, очень, очень болен... Бог знает,
что с ним будет... Н адо его спасать, а спасать нечем. Никто
не хочет помочь... А в больницу мать ни за что не отдает. Она
лучше умрет, говорит, чем отдаст его в больницу... Тише, вот
мама идет!..
7 Вы мне, даст бог, вернете...
С распростертыми руками идет нам навстречу мать, бросается
ко мне на шею, и я чувствую на своих щеках ее слезы. Брат
Эля уходит к больном у отцу, а я с матерью о ст а ю сь на улице.
Н ас окружили со всех сторон: туг и жена нашего соседа, Песя
ю л ст а я , ее дочь Миндл, ее невестка Перл и еще две женщины.
У вас гость к празднику? С гостем вас!..
М ать опускает опухшие глаза.
Д а, гость, гость. Ребенок! Пришел проведать больного о т ­
ца... Как-никак дитя родное, — отвечает она собра вш им ся женщ и­
нам и добавляет тихо, о б р а щ а я сь к одной соседке Песе, сочувствен­
но кивающей головой: — Ну и город! Хоть бы кто-нибудь обратил
внимание... Д вадцать три года отбарабанил у амвона... Здоровье
Камертон прибор, применяющийся при настройке музыкального инстру-
мента.
шгубил... Я бы, мож ет быть, и спасла его, да нечем... Все, с бож ьей
помощью, продала... Д о последней подушки. Сына в певчие к кан­
тору отдала... Все ради него... Все ради больного.
Так ж алуется мама соседке Песе. Я огляды ваю сь во все
стороны.
К ого ты ищешь? — спрашивает мать.
Кого ему, шалуну, искать? Теленка, верно... — отвечает
паша соседка Песя и обр ащ а ется ко мне как-то особенн о д р у ж е с ­
ки: Эх, мальчик! Нет уж е теленка! П риш лось продать мяснику.
Ничего не поделаешь. Одну скотину едва прокормишь — где уж
там о двух думать!..
Вот как — и теленок, значит, у нее у ж е «скоти н а»?
Чудная эта Песя. В сю ду сует свой нос. Ей обязательно нужно
знать, есть ли у нас к празднику молочная трапеза.
—- Это вы к чему? — спрашивает мать.
— П росто так! — отвечает Песя и, д ост а в из-под шали гор ­
шок со сметаной, сует его матери.
Мать обеими руками отталкивает от себя горшок.
— Господь с вами, Песя! Что вы делаете? Что вы? Разве
мы бог весть кто? Вы меня разве не знаете?
— Вот именно, — оправдывается Песя, — потому что я вас
знаю... К оровка — не сглазить бы — за последнее время попра­
вилась... Есть, слава богу, и сыр и масло. Я вам даю взаймы.
И соседка Песя еще долго о чем-то говорит с матерью, меня
тянет к бревнам, к теленку, к теленку! Если бы не стыдно было,
я бы расплакался.
— Если отец будет тебя о чем-нибудь спрашивать, говори.
«Слава б о г у !» — наказывает мне мать, а брат Эля объясняет
подробнее:
Ты не вздумай ж аловаться, басни рассказывать, выдумки
разные!.. Отвечай только: слава богу. Слышишь, что тебе г о в о ­
рят?
И брат Эля вводит меня в комнату отца. Стол уставлен
склянками, коробочками, баночками. Пахнет аптекой. Окно з а ­
крыто. Ради праздника комната убрана зеленью, на стенке у изго­
ловья висит «м о г и н д о в и д »1, сплетенный из любистики. Это,
верно, Эля смастерил. Пол устлан пахучей травой.
1 «М огин довид» — буквально: «щит Д авида».
 Увидев меня, отец делает мне знак длинным тонким пальцем. Благодарение .богу! — отвечает отец с мертвой улыбкой
Брат Эля подталкивает меня. П од х ож у поближе. Я едва узнал
па губах.
отца. Л ицо землистое. Седые волосы блестят, торчат поодиночке,
А именно? Меньше кашляли? Х ор о ш о спали? — спрашива-
будто нарочно воткнутые чужие волосы. Черные глаза сидят
| I доктор, наклонившись к нему совсем близко.
глубоко, как вставные, чужие глаза. Зубы тож е выглядят как
Н ет! — отвечает отец, едва переводя дыхание. Н аобо
вставные, чужие зубы. Шря до того исхудала, что голова на ней
рот... Кашлять — кашляем... А спать — как раз не спится... Но,
еле держится. Х о р о ш о еще, что он сидеть может... Губы издают
слйва богу... праздник... такой день... Д а и гость... на праздники...
какой-то странный звук, как при плавании: мпфу!.. Отец кладет
Глаза всех устремлены на « г о с т я », а « г о с т ь » стоит потупив­
мне на лицо горячую руку с костлявыми пальцами и криво у лы бает­
шись, и мысли его витают где-то далеко отсю да , — возле свален­
ся, как мертвец.
ных бревен, где растут колючий репей и щелкающие хлопушки,
В комнату входит мать, а следом за нею доктор, веселый возле соседск ого теленка, такого понятливого и превратившегося
доктор с черными усами. Он встречает меня как ста рого приятеля, уже в «скотину», возле речки, шумно сбегаю щ ей вниз, или еще
yi ощает щелчком по ж ивоту и весело говорит отцу: дальше — в необъятной шири лазурного свода, который называют
У вас гость к празднику? С гостем вас!
небом... -
Спасибо! отвечает мать и кивает доктору, чтобы тот
осмотрел больного и прописал ему что-нибудь. 8

Д октор с шумом распахивает окно и сердится на брата Элю

Сметана, которую наша соседка Песя толстая дала нам « в з а й ­
за то, что окно постоянно закрыто.
мы», пришлась очень кстати. Я и брат Эля справили молочную
— Я вам уже тысячу раз говорил: окно любит, чтобы его
трапезу: оба макали св еж у ю булку в холодную сментану. Это
держали открытым!
было совсем не плохо.
Брат Эля кивает в сторону матери: это она виновата, не дает
— П лохо только, что так мало, — заметил мой брат Эля,
открывать окно, все боится, как бы отец, упаси бог, не простудил­
который в этот день был так настроен, что позволил мне даж е
ся. Мать знаком просиг доктора, чтобы он скорее осмотрел б ол ь ­
не торопиться к кантору Герш-Беру и поиграть немного дома.
ного и прописал что-нибудь. Д октор достает часы, большие з о ­
— Ведь ты у нас на праздники! — сказал он и позволил
лотые часы. Брат Эля впивается в них глазами. Д октор зам е­
мне играть на бревнах, правда, с условием, чтобы я не слишком
чает это.
шалил и не порвал, чего д обр ого, единственную пару штанишек.
— Вы хотите знать, который час? Без четырех минут половина
Х а-ха-ха! Не порвать единственную пару штанишек! Смеяться
одиннадцатого. А на ваших?
некому, честное слово! Вы бы видели эту пару штанишек,
— Мои остановились, — отвечает брат Эля и как-то странно
ну и ну! Д авай те лучше о штанишках не говорить! Поговорим
краснеет при этом от кончика носа до ушей.
лучше о бревнах богача Иоси. Ах, бревна, бревна! Богач И ося д у ­
Магери не терпится. Ей бы хотелось, чтобы доктор скорее
мает, что бревна принадлежат ему. Вздор! Бревна — мои! Я из
осмотрел больного и прописал что-нибудь... Но доктор не т о р о ­
них сделал дворец и виноградник. Я — принц. Принц разгули­
пится. Он расспрашивает о посторонних вещ ах: когда свадьба
вает у себя в винограднике, срывает хлопушку и — щелк по лбу,
моего брата? Что говорит кантор Герш-Бер по поводу моего
еще хлопушку — и снова щелк по лбу... И все мне завидуют.
голоса? У меня, вероятно, говорит он, хорош ий голос. Голос, г о­
Д а ж е сынишка богача Иоси, Генех-кривой. Он проходит мимо
ворит он, передается по наследству. Матери невтерпеж! Д октор
в новом л ю стр и н овом 1 костюмчике, показывает на мои штаны,
вместе со стулом поворачивается к больному и берет его сухую
горячую руку. хохочет, щурит свой кривой глаз и говорит.

Ну, кантор, как справляем нынешние праздники? Как м о­

лимся?
1 Люстриновый — полушерстяной, с глянцем.
 Смотри, как бы ты чего не потерял...
плакать, сам не знаю по ком... Мне жаль матери, смотреть не
Уходи лучше п одобру-п оздорову, — отвечаю я, __ могу, как она плачет, как убивается, как она трепещет у брата
не то брата позову!
ил руках. Я покидаю свой дворец, свой виноградник, подхож у
К моему брату Эле мальчики питают уважение, и Генех- к ней сзади и со слезами на глазах говор ю ей то же, что и брат
кривой убирается восвояси, а я снова ост а ю сь один, я — снова
принц у себя в винограднике... Ж а л ь только, что Мени нет! ■)ля:
— Мама! Сегодня праздник! М ама, сегодня швуэс! М ама.
Наш соседский Теленок уж е больше не теленок, он уж е «скоти ­
Нельзя плакать, мама!..
на». Так говорит наша соседка Песя. Что это значит «скотин а»?
И зачем его продали мяснику? Неужели на убой? Для- того ли
он родился, чтобы его потом зарезали? Д л я чего рождается
Н А П И Т О К М О Е Г О Б Р А Т А ЭЛ И
теленок, для чего р ож да ется человек?
Вдруг я слышу из дома страшные крики и плач... Узнаю 1
мамин голос... П оды м аю глаза, — возле нашего дома толпа.
«За один рубль — сто рублей! Сто рублей в месяц и больше
Мужчины... Женщины... Входят, выходят... Я л еж у на бревне
может зар абота ть всякий, кто ознакомится с содержанием нашей
ничком, мне хорош о! Погодите! Вон идет богач Иося! Он ст а ­
книги, стоящ ей всего один рубль с пересылкой. Налетайте. П ок у­
роста синагоги, в которой мой отец двадцать три года служит кан­
пайте! Ловите! Спешите! Не то о п озда ете!»
тором. Иося когда-то был мясником. Теперь он торгует скотом
Такое объявление вычитал мой брат Эля где-то в газете
и кожами и богат, очень богат. Иося машет руками, сердится
вскоре после того, как перестал жить на содержании у своего
на мать и толкует:
гестя. А перестал он не потому, что срок кончился. О бещ а но
Сто знацит? Сто знацит? Поцему мне не сказали, сто
ему было, собствен но говоря, целых три года, а кормили его
кантор Пейся так серьезно болен? (Он не выговаривает ш и ч.)
три четверти года, да и то неполных. С его богатым тестем сл у­
Поцему вы молцали?
чилось несчастье. Пекарь Иойна обанкротился и превратился
— А зачем мне кричать? — оправдывается мать, обливаясь из богача в нищего. Каким обр азом все это произошло, я уже
слезами. Весь город видел, как я мучаюсь, хочу его спасти... вам рассказывал. Д в а ж д ы одно и то же я никогда не р ассказы ­
Он сам все время так просил, чтобы его спасли...
ваю — разве что попросят.
М ать не м ож ет больше говорить, она заламывает руки, з а ­ Но на этот раз и просьбы не помогут, потому что я очень
прокидывает голову. Брат Эля подхватывает ее.
занят. Я з ар аба ты ваю деньги. Я разнош у напиток, который мой
Мама! Зачем ты оправды ваеш ься? М ама! Не забывай, брат Эля приготовляет собственными руками. Научился он этому
мама, сегодня праздник, сегодня плакать нельзя! Мама! по книжке, которая стоит всего один рубль, а мож ет принести
А богач И ося горячится:
заработка сто рублей в месяц и д а ж е больше.
Сто вы мне рассказываете — весь город! Кто это — город? Как только мой бр ат Эля прочел о том, что есть на свете такая
Мне надо было сказать! Обязательно — мне! Все на мой сцет! книга, он сейчас же послал по почте рубль (последний рубль)
Погребение, саван все, все на мой сцет! А если нужно сто-нибудь
и сообщ и л маме, что больше ей горевать нечего.
для сирот, обращ айтесь ко мне без стеснения! — ■ Мама! Слава богу, мы спасены! Заработком мы уже о б е с ­
Но слова богача мало успокаивают мать. Она все время
печены вот так (он провел рукой по ш е е ) !
плачет и виснет на руках у брата без чувств. А мой брат Эля, — А что такое? — спрашивает мать. — Ты получил д о л ж ­
не переставая плакать, все напоминает ей:
ность?
— Сегодня праздник, мама! Сегодня праздник! М ама, нельзя Это получше долж ности! — отвечает брат, и глаза у него
плакать, мама!
светятся. Видно, от большой радости. Он просит ее подож дать
Вдруг мне все становится ясным. Сердце сж имается, хочется
еще несколько дней, пока прибудет книга.
 — Какая книга? — спрашивает мать.
Уж это книга так книга! — отвечает Эля и спрашивает,
хватит ли ей ста рублей в месяц?
М ать смеется и говорит, что она рада была бы ста рублям
в год, лишь бы верным. На это брат отвечает, что у нее слишком
скромные требования, и отправляется на почту. Каждый день
он ходит на почту — справляется о книге. Уж е больш е недели, как
он отослал рубль, а книги все еще нет! А пока что надо жить.
Д у ш у не выплюнешь! — говорит мама.
Не понимаю, как это мож но выплюнуть душ у?
2 i казано в книге) — и напиток готов. Затем его вливают в б ол ь ­
Но вот и книга! Не успели мы распаковать ее, как мой брат
Эля принялся читать. Батюшки, и чего только он там не вычи­
тал! Сколько средств делать деньги по различным рецептам!
М о ж н о зарабаты вать сто рублей в месяц изготовлением х о р о ­
шей черной ваксы. М о ж н о зарабаты вать сто рублей в месяц унич­
тожением мышей, тараканов и прочей нечисти. Сто рублей и бо л ь ­
ше мож но зарабаты вать изготовлением ликеров, сладкой водки,
лимонада, содовой воды, кваса и других еще более дешевых
напитков.
Мой брат Эля остановился на последнем рецепте. Во-первых,
потому, что он сулит за р а бот о к свыше ста рублей в месяц.
Ведь буквально так и написано в книге. Во-вторы х, не нужно
пачкаться с чернилами, ваксой, иметь дело с мышами, тар ак а ­
нами и прочей гадостью. В опрос только в том, за какой напиток
приняться? Для ликеров и сладких водок требуется состояние
Ротшильда. Для приготовления лимонада и содов ой воды нужна
машина, какой-то камень, который бог весть сколько стоит.
Остается, значит, одно — квас. Квас — это такой напиток,
который и стоит деш ево и расходится хорош о. О собенно в такое
ж аркое лето, как нынче. От кваса, надо вам знать, у нас Борух-
квасник разбогател. Он изготовляет бутылочный квас, который
славится по всему свету. Квас этот стреляет из ■бутылки, как
из пушки. В чем тут фокус, никто не знает. Это — секрет Бору-
ха. Говорят, что он кладет туда что-то такое, что стреляет. Кто г о ­
ворит изюминку, кто говорит — хмель. Как только наступает
лето, Боруху рук не хватает. Так бойко идет торговля!
Наш квас, который мой бр ат Эля приготовляет по рецепту,
не бутылочный и не стреляет. Наш квас — это совсем особенный
106
напиток. Каким обр азом его приготовляют, я не могу вам сказать.
Мой брат Эля к себе никого не допускает, это все видят. Но
in и да идет самое приготовление, он запирается в маминой ком-
пи.- Ни я, ни мама, ни моя золовка Броха — никто не удостаи-
|1 и Iсн присутствовать при этом. Но если вы пообещ аете мне
править тайну, то я могу вам сказать, из чего состоит напиток.
Я ведь знаю, что мой брат изготовляет. Туда входят лимонные
кирки, жидкий мед, какая-то штука, которая называется «кри-
мстлртерум» — кислее уксуса, а остальное — это вода. Воды
IBM больше всего. Чем больше воды, тем больше квасу.
Все это хорош енько размешивается обыкновенной палкой (так
ши й кувшин и кладут кусок льда. Л ед — это главное! Без льда
весь напиток ни к черту не годится. Это я вам говорю уж е не
по книге: однаж ды я попробовал немного квасу без льда и п оду­
мал, что жизни моей конец!
з
Когда приготовили первую бочку квасу, было решено, что
продавать его на улице буду я. Кто же, как не я? М оему брату
)ле такое дело не пристало. Ведь он уж е женатый. Маме
и подавно. Д а мы и не допустим, чтобы мама расхаживала
с кувшином по ба за р у и выкрикивала: «К в а с! Квас! Кому квас!».
Все решили, что это работа для меня. Я и сам так думал. Я
прямо-таки был счастлив, когда услыхал такую новость. Мой
брат Эля начал меня поучать: кувшин я должен держ ать в одной
руке на веревочке, стакан — в другой, а для того, чтобы народ
останавливался, мне нужно кричать громко и нараспев вот так:
Евреи, напиток!
Копейка — стакан!
Холодно и сладко,
Освежительно!
Г олос у меня, как я вам давно говорил, хороший, сопрано,
по наследству от отца, царство ему небесное. Я и запел во весь
голос, нарочно перепутав слова:
Сладкого квасу стакан!
Копейка — еврей!
Глоток — холодок!
Пей — захлебывайся!..
 Не знаю, то ли пение мое так понравилось, то ли напиток
был и в самом деле хорош , а может быть, оттого, что день вы­
дался такой знойный, — первый кувшин я распродал за пол­
часа и вернулся домой, наторговав чуть ли не семьдесят пять
копеек! Мой брат Эля отдал матери деньги и сейчас же наполнил
еще кувшин. Он сказал, что если я смогу обернуться таким
обр азом пять-шесть раз в течение дня, то мы заработаем как
раз сто рублей в месяц.
Теперь вычтите, будьте любезны, четыре су бботы , которые
приходятся на месяц, рассчитайте, сколько эт от напиток нам с т о ­
ит, и тогда вы сами поймете, какой процент мы на нем з ар аба ты ­
ваем. Напиток обх од и т ся нам очень дешево. М о ж н о сказать,
почти задаром. Все деньги уходят на лед. П оэтом у надо стараться
как мож но скорее распродать кувшин с напитком, чтобы куска
льда хватало на второй кувшин, на третий и так далее. В от и
приходилось с кувшином двигаться быстрее, вернее, бегать. За
мной следом носятся целой ватагой мальчишки. Они передраз­
нивают мое пение. Но я не о б р а щ а ю на них никакого внимания.
С тараюсь как можно быстрее опорожнить кувшин и беж ать
домой за следующим. Сколько я наторговал в первый день, я и сам
не знаю. Знаю только, что мой брат Эля, золовка Броха и мама
меня очень хвалили. На ужин мне дали кусок дыни, кусок арбуза
и две венгерские сливы. О квасе и говорить нечего. Квас мы
все пьем, как воду.
Перед сном мама постелила мне на полу и спрашивает, не б о ­
лят ли у меня, упаси бог, ноги? Брат Эля смеется и говорит,
что я такой мальчик, у которого никогда ничего не болит.
— Конечно! — говор ю я. — Хотите, я сейчас, среди ночи,
пойду с кувшином?
Все смеются над моей прытью. Но на глазах у мамы я вижу
слезу. Ну, это старая история — мама должна обязательно пла­
кать. Я хотел бы знать: все мамы так, не переставая, плачут,
как моя?
4
Везет нам зд ор ово — не сглазить бы! Дни стоят один другого
жарче. Печет. Люди изнывают от зноя. Если бы не стаканчик
квасу — сгореть можно! Я о бор ач и ваю сь со своим кувшином,
не преувеличивая, раз десять на дню! Мой бр ат Эля заглядывает
одним глазом в бочку и говорит, что мы уж е добираемся до дна.
Гогда ему приходит в голову блестящ ая мысль, и он доливает
и бочку еще пару ведер воды.
I [ремудрость эту я постиг еще раньше его. Д ол ж ен вам
признаться, что этот фокус я несколько раз проделывал. Почти
каждый день я забега ю к нашей соседке Лесе и даю ей отведать
нашего собствен ного напитка. Ее мужу, переплетчику Мойше,
и даю два стакана — он хороший человек. Детям тож е даю
по стаканчику кваса. Пускай и они знают, какой напиток мы
умеем делать. Слепому я т ож е подношу стаканчик. Ж а л ко его,
он ведь калека. Всех моих знакомых я у г о щ а ю квасом. Д ар ом ,
без копейки денег. А для того чтобы не было убытка, я в кув­
шин доливаю воды. На каждый стакан квасу, который раздаю
даром, два стакана воды.
То же самое делают и у нас дома. Например, когда мой
брат Эля выпьет стакан квасу, он сейчас же доливает воды.
Он прав: жаль копейку! Золовка выпьет пару стаканов (она
страсть как любит квас моего б р а т а ), сейчас же доливает водой.
Иной раз и мама попробует стаканчик (ее надо упрашивать,
сама она не возьмет) — и опять-таки ср азу же доливают. Одним
словом, ни одна капля не пропадает, и мы, слава богу, совсем
неплохо зарабаты ваем. Мама уже уплатила много долгов, выкупи­
ла самое необходимое, постель. В доме появилось кое-что из ме­
бели — стол, стулья. На су б б о т у у нас бывает рыба, мясо и белая
булка. Мне обещ али на праздник новые сапоги! Никому, кажется,
ие живется гак хор ош о, как мне!
Поди, однако, будь пророком и угадай, что стрясется такая
беда, и наш напиток вдруг сделается противен людям, хоть вы­
ливай его на помойку! Счастье еще, что меня сам ого не забрали
в полицию. П ослуш айте, как дело было._
Однаж ды я со своим кувшином забрел к нашей соседке
Песе. Вся публика выпила по стаканчику квасу, да и я с ними
за компанию. П одсчитав, что мне не хватает стаканов двен ад­
цать — тринадцать, я выскочил в сени, где у них обыкновенно
стоит вода. Но вместо бочки с водой я, видно, попал в бадью, в ко­
торой стирают белье, плеснул в кувшин стаканов пятнадцать —
двадцать и побежал на улицу, распевая новый куплет, который я
сам придумал:
Люди добрые! Напитком
Райским вас напоим!
Мне б такую жизнь
И вам — и нам обоим!
109
 Останавливает меня один прохожий, дает копейку и велит Я вырываюсь, смазы ваю пятки и — бегом! Ни жив ни мертв
налить себе стакан квасу. вваливаюсь в дом.
Выпил его залпом и сморщился: — Где кувшин? — спрашивает мой брат Эля.
— Мальчик! Что это у тебя за напиток? — В полиции! — отвечаю я и с плачем припадаю к маме.
Но я не о б р а щ а ю на него внимания. Тут же стоят еще двое
и дож ида ю тся, чтобы я им налил. Один отпил полстакана, д р у ­
гой — треть. Уплатили, сплюнули и ушли. Еще один поднес с т а ­ Габдулла Тукай
кан ко рту, и, не попробовав, сказал, что пахнет мылом и как
будто солоно. Следующий только взглянул на стакан, вернул Габдулла Тукай (1886— 1913) — татарский поэт, публи­
мне его и спросил: цист. Зачинатель революционно-гражданской лирики и крити­
— Что это у тебя? ки в татарской литературе. Автор стихов, сатирической поэмы
— Напиток такой, — отвечаю, — водичка! «Сенной базар, или Новый К исекбаш », статей. Писал для
Водичка? — переспросил он. ;— Воничка, а не водичка! детей.
Еще один подошел, попробовал и выплеснул весь стакан
прямо мне в лицо.
КНИГА
Минуту спустя меня окружили со всех сторон мужчины,
женщины, дети. Все говорят, размахивают руками, горя­ Когда душа измучится в борьбе,
чатся. Когда я ненавистен сам себе,
Увидал городовой, что собир аю тся в кучу, подошел и сп р аш и­ Когда я места в мире не найду
вает, в чем дело. Рассказали ему. Он подошел, заглянул в кувшин И, утомясь, проклятье шлю судьбе;
и велел дать ему пробу. Я налил стакан квасу. Г ородовой о т ­
хлебнул, сплюнул и рассвирепел. Когда за горем горе у дверей
— Где ты взял такие помои? И ясный день ненастной тьмы темней;
- Это по книге, — отвечаю я,— работа моего брата. Мой Когда сквозь слезы белый свет не мил,
бр ат его сам делает. Когда не станет сил в душ е моей, —
— Кто твой брат?
— М ой брат Эля... Тогда я в книгу устремляю взгляд.
— Какой такой Эля? Нетленные страницы шелестят —
Не болтай, дурья голова, про брата! — заговорило Я исцелен, я счастлив, я живу,
несколько человек сразу, примешивая древнееврейские слова, Я пью тебя, отрада из отрад.
чтобы городовой не понял.
Поднялся шум, крики, скандал. Все время прибывают новые И слово, мной прочтенное тогда,
люди. Городовой держит меня за руку и хочет нас (меня и на­ Встает, как путеводная звезда,
питок) отвести прямо в полицию. Шум усиливается: «С ирота! Бесстраш но сердце, радостна душа,
Несчастный си р о т а !» — слышу я со всех сторон. Чует мое сердце, И суета вседневная чужда.
что дела мои плохи. Я огляды ваю сь по сторонам: «Л ю ди , п о ж а ­
лейте!» Пытаются сунуть г ород овом у в руку монету. Но он не б е ­ И, вновь рожденный чистою мечтой,
рет. Тогда один старик с вороватыми глазами говорит мне « С п а с и б о » говорю я книге той.
по-древнееврейски: И, распрямленный верою в себя,
Мотл! Вырви руку, ноги на плечо — и драла! Я вдаль гляжу с н адеж дою святой.

111
110
 МУЛЛЫ

Таскаются к каж дом у на беляши, проводят в безделии дни.

Лишь небо молить о спасенье души да клянчить умеют они.

Ни света в сердцах, ни чести в делах, — знать, совесть покрылась

жирком.
Твердят: «С охран и от шайтана, аллах!» — а возят шайтана
верхом.

И если душа благородна, горда, с презреньем отвергнешь их ты, —

Настолько ленивы и тупы всегда духовные эти скоты!

Янис Райнис
Янис Райнис (1865— 1929) — латышский писатель, н арод­
ный поэт Латвийской ССР, автор поэм, стихотворных пьес,
стихотворений.
Во времена царизма борол ся за св о б о д у народа, за права
рабочего класса; долгие годы провел в заключении и ссылке,
а затем в эмиграции. Революционным пафосом пронизано
все твор чество Райниса.

СЛОМАННЫЕ СОСНЫ'

Сломил беспощ адно ветер злой

Высокие сосны на дюне морской.
Их взоры стремились до края земли —
Скрываться и гнуться они не могли.

«В р а ж д ебн а я сила сломила нас,

Но битва не кончена и сейчас.
Ведь в каждой ветке отпор живет,
И в каждом стоне — порыв вперед!»

1 Это стихотворение Я. Райниса стало народной песней и боевым гимном

латышских революционеров (музыка В. Д арзиня).

113
 И сосны, хотя и сломило их,
Плывут кораблями средь волн морских.
Идут против бури грудью крутой.
И с волнами вновь п родол ж аю т бой.

«В р а ж д еб н а я сила, волну вздымай, —

А все ж мы увидим счастливый край!
Ты мож еш ь сломить нас, в щепы разметать —
Достигнем мы дали, где солнцу встава ть!»

РОДИНА1

«За ширью полей, болот и лесов,

Д алеко от этого дома,
Л еж и т моя родина, после трудов
Объята полуденной дремой,
И солнечно-синий небесный покров
Ее укрывает от бурь и ветров...» —

Так песня моя начиналась одна;

Ее продолженье забылось...
Была на чужбине пропета она,
А прошлое пылью покрылось.
Когда я вернулся на родину вновь,
Не стал ворошить запыленных листов.

Когда я вернулся на родину вновь2,

Д р у г о ю совсем она стала,
И солнечно-синий небесный покров
С нее словно бурей сорвало.
Мятежные грозы стремительных дней
П орывом св ободы промчались над ней.

Мы, бывшие ссыльные, ср а зу ожив,

Свое ощутили призванье,

1 Стихотворение написано в 1907 году, после поражения революции 1905—

1907 годов. Райнис был активным участником революции.
2 После ссылки (1897— 1903) за революционную деятельность.

115
 Д о самых окраин пронесся порыв
В сеобщ его ликованья,
И новая жизнь, что едва расцвела,
Расплатой за наши страданья была.
Едва эта новая жизнь расцвела,
Увы, мы с нею простились,
Над нами снова нависла мгла,
И вороны закружились,
И снова настал расставанья час,
Ворота отчизны закрылись для нас.
Без злобы у х од и м 1, и в дальнем краю
Для нас ты останеш ься милой.
Мы, дети, не мать обвиняем свою,
А тех, кто лишил тебя силы.
Д олжны тебе новую жизнь мы добыть,
Те искры, что тлеют едва, сохранить.
О родина, нивой под грозами зрей,
И пусть летит над т о б о ю
Привет от далеких твоих сыновей,
Как облачко дож девое!
Ничто наши узы не разрывает:
Из тех мы, которые не забывают.
Мы в памяти всё — и былое храним,
И то, что еще не настало,
Верны устремленьям грядущим твоим,
Грядущим твоим идеалам.
Они в нашем сердце не умирают:
Ведь мы — те, которые не забывают.
ОДИНОКОЕ ОБЛАКО
Смотрю с горы: осенней тишиною
Приглушены в долинах голоса,
Как на столе, лежит передо мною
Последняя, прозрачная краса.
После поражения революции 1905— 1907 годов Я
эмигрировать.
116
Ввысь обл ако уходит утомленно,
Струится влажный воздух сквозь леса —
Д ух листьев прелых и травы зеленой.
Сквозь запах тленья льется запах трав,
Со смертью жизнь так глубоко связав!
Н Е Ж Н Ы Й СВЕ Т
Когда в разлуке мы, родная,
Когда тебя со мною нет,
Не одинок я, ощ ущ а я
Тебя как лучезарный свет.
Ты, нежная, всегда со мною,
Как дева та, что на луне,
Ты там — за дальней стороною ,
Зато душа твоя — во мне.
А к о п А к о п я н
Акоп Акопян (1866— 1937) — армянский поэт, зачина­
тель армянской пролетарской литературы. В доревол ю ци он ­
ном творчестве — борец за справедливость, против угнете­
ния человека человеком. Послеоктябрьские стихи и поэмы
Акопяна посвящены социалистическому с т р о и т е л ь с т в у /в них
воспевается героический труд советских людей (поэма
« В о л х ов ст р ой », баллада «Солнце и тру д» и другие произведе­
ния).
П ЕСН Я К У З Н Е Ц А
Товарищ, бей, ударь сплеча!
Ударь со всею силой,
Ч тоб сталь, светла и горяча,
Согрела мрак унылый.
Чтоб не напрасно пот бежал,
Р ож да я крепость стали,
Райнис вынужден был Ч тоб день над тьм ою ночи встал,
Чтоб искры солнцем стали!
117
 Ударь, товарищ , крепче бей! А чего ж теперь захотелось им,
Смотри: уходят беды — Угнетенным века, им, слепым и глухим? —
Навек уходит тьма ночей, Людьми зваться.
Куется день победы!
1905
Я — М УЖ И К БЕЛОРУС

Я — мужик-белорус, Впряг кобылку в соху,

Я нка Ку п а л а Пан сохи и косы, М а л ость плечи пригнул.
Тёмен сам, белый ус. Месяц в лес заглянул,
Янка Купала (настоящ ее имя — Иван Доминикович Лу-
Пряди словно снопы. Видит — пашня в лесу!
цёвич; 1882— 1942) — белорусский писатель, народный поэт
Б С С Р , академик Белорусской и Украинской Академий наук,
Батькой голод мне был, Весь засеял кусок,
лауреат Государственной премии С СС Р. В дореволюционное
И растил, и кормил. После с жёнкой пожал.
время —■ автор нескольких стихотворных сборников ( « Ж а ­
Беда теткой была. Пан пшенички возок —
лейка», «Г у с л я р », « Д о р о г о й ж изни») и драмы «Разоренное
Земля силу дала. Л ю б о глянуть — забрал.
гнездо»; эти произведения посвящены тяжелой доле народа в
царской России, труду, природе.
Хоть обиды терплю, Эх, мужик-белорус,
В послереволюционных стихах воспевал новую жизнь,
Буду глух, буду нем. Темен сам, белый ус.
социалистическую Родину (поэма «Н а д рекой О р ёсой », сти хо­
Сытых хлебом кормлю, Больше, чем пятаков,
творный сборник «Белоруссии о с в о б о ж д е н н о й » ).
Сам мякиночку ем. У меня синяков.
Помещенные в этом разделе стихи Купалы написаны в
начале X X века, в 1906— 1907 годах.
В моем тяж ком труде — Если б кто просветил
Всем корысть и д обр о, Д а читать научил,
А КТО ТА М И Д Е Т?
А « с п а с и б о » нигде Я б о горе забыл,
А кто там идет по болотам и лесам Не слыхал я давно. Я бы песню сложил!
Огромной такой толпой? —
Белорусы. Глянь, высоконький бор Я сумел бы сказать,
Темень-сырость таит. Что и я — человек,
А что они несут на худых плечах, Засверкал мой топор — Ч то и мне горевать
Что подняли они на худых руках? — И вокруг все лежит. Надоело весь век!
С вою кривду.

А куда они несут эту кривду всю,

РАСШ УМ ЕЛ СЯ ЛЕС ТУМАННЫ Й
А кому они несут напоказ св ою ? —
На свет божий.

Расш умелся лес туманный, Зашумели, загремели

А кто же это их — не один миллион — М олоды е песни:
Вихрь прошел по полю.
Кривду несть научил, разбудил он сон? — « Полго, долго мы терпели,
Заметалися тираны,
Нужда, горе. Д ол ю ш к а, воскресни!»
Что несли неволю.
И глядите, что за диво! Верьте песне — выйдут зори! О В. И. Ленине,
Предрекать не надо — Время наступает:
Буйно встанет наша нива, На волнах л ю дского горя о Великом Октябре
Будет нам награда! Правда выплывает.

И туда, где спины гнулись Пусть противятся тираны,

Перед паном вечно, В ноги к ним не ляжем,
Где казенные тянулись Кровью вымоем поляны,
Д ебри бесконечно, Но свое докажем!

Где была одна пустыня, Наше горе, наши слезы,

Кочки да болота, — Ж а л о б ы глухие
Выйдут люди, пуща сгинет, Встанут силой, встанут грозной
Закипит работа! За права людские.
Яков Пинясов
Яков Максимович Пинясов (род. в 1914 г.) — м ор д ов­
Наша сила и отвага По просторам в поднебесье ский писатель. Д етство его прошло в деревне, где он вместе
Вспыхнет, как зарница. Звонко понесутся с родителями участвовал в крестьянском труде. Окончил
Наша воля алым стягом Наши думы, наши песни педагогический техникум. Начал печататься в 1929 году. Герои
Ярко загорится. И в одну сольются: книг Пинясова — любознательные и трудолюбивые сельские
ребята. Большое место в его творчестве занимает об р а з
«С мерть тому, кто у голодных В. И. Ленина.
Пищу отбирает,
Кто на наш народ свободный
СМЕЛЕЙ, САША!
Цепи надевает!»

Жила у нас в М ордовии старая заслуженная учительница Алек­

сандра Петровна Л авровская. Многие помнят ее. Сотни соколов
из-под своего крыла выпустила в науку, в технику, в поднебесье.
Имена многих и далеко от родины прогремели. А сама жила ти­
хо, скромно коротая почетную старость.
Радовалась, когда ее навещали дети. Очень цветы любила.
И вот однаж ды , растроганная поднесенными цветами в какой-
то из своих юбилеев, рассказала нам, когда я еще был школьником,
удивительный случай из своей жизни.
Рассказывала так хор ош о, что мы вместе с ней волшебно пере­
носились в годы ее юности.
Перед нами возникал город Симбирск в морозной дымке над
Волгой, скованной льдом. Пар поднимается из полыней, промы­
тых ее могучим течением, и оседает блестками на городских з д а ­
ниях. С тужа. А в городском парке искрятся огоньки среди заинде-

вевших деревьев. Звенят, дребезж а т трубы зазябн увш его д у х о ­
вого оркестра. Мимо музыкантов-пожарных проносятся по льду
катка барышни-гимназистки в нарядных ш убках с меховой
опушкой, гимназисты в серебристых шинелях, в синих венгерках1.
Парочки, парочки, легкий смех, негромкий говор. М о р о з красит
щеки. Иней пудрит ресницы.
Все оживлены, веселы, все в движении. А на одной из скамеек
одиноко сидит бедно одетая девушка. Это Саша Л авровская.
Все здесь друг друга знают, каж дом у есть чем погордиться.
Кому — знатностью, кому — богатством. У того папа — владе­
лец пароходов, у этой мама — урожденная барон есса или княжна.
Отцу такого-то принадлежат мельницы, дедушке такой-то — леса
за Волгой. Лишь Саша всем чужая.
Странно и да ж е смешно выглядела она среди этих молодых
зазнаек, щ еголяющих цветущим здоровьем и нарядами, — х у д о ­
щавая, темнолицая, в старом пальто, из которого она явно в ы р о с­
ла. Руки торчат из коротковатых рукавов и каж утся уродливо длин­
ными. Смешны варежки домашней вязки да и вся ее сутулая фи­
гурка. Никто такую не пригласит покататься, просто не осмелится.
Ведь страшней всего в этом общ естве показаться смешным.
И вот она сидит одна, съеживш ись, на скамейке, а мимо проно­
сится сверкающ ая коньками, белозубыми улыбками, см еющ аяся,
самодовольная молодежь.
Всем весело, а ей плакать хочется. И зачем пошла на каток,
да еще в праздник! И стоило с таким трудом доста ва ть коньки,
привинчивать их к единственным ботинкам, с оп асностью порвать
и испортить, когда других нет.
Саша попала в Симбирскую гимназию из лесной глуши, не б у ­
дучи ни дворянкой, ни богачкой. Ее родители — бедные учителя
из глухой мордовской деревни. Они едва денег собрали ей на д о р о ­
гу. Сами не верили таком у счастью.
П омог Саше инспектор народных училищ Илья Николаевич
Ульянов. Этот добрый человек, забо тясь о просвещении людей
из народа, узнал, что Саша очень способна к учению, и сам ре­
комендовал ее директору гимназии.
Классные дамы фыркали, недовольные ее угловатыми мане­
рами. Бедно одетая, она всех стеснялась, перед всеми робела. Д а ­
же перед одноклассницами, которые посмеивались над ее несклад­
ностью. И откуда взялась такая дикарка?
1 Венгерка — гусарская куртка с поперечными шнурами.
Саша все терпела, лишь бы учиться. Но иногда ей хотелось
и повеселиться, и порезвиться, и покататься со всеми вместе под
музыку на сверкающ ем льду, озаренном огнями.
Но почему же она не катается? Ведь она же отлично р аска­
тывалась дома по речке на самодельных коньках, а теперь на
ней настоящиё «снегурочки».
Всему виной ее старое пальто, из которого она давно в ы р о с­
ла. Перед отъездом в гимназию родители долго рассматривали
его на свет и уговаривали:
— На годик еще хватит, Сашенька, если его поберечь. К о ­
нечно, новое лучше бы, но у нас средств нет... Надо форменное
платье... Д а за квартиру. Да на еду... Где ж е взять, потерпи. Гл ав­
ное, ты будеш ь учиться, и не где-нибудь, а в гимназии. Это же
счастье, Сашенька!
«Конечно, счастье, — согласилась Саша. — Подумаешь, паль­
то, не сидеть ж е в нем на уроках. Как-нибудь до гимназии д о б е ­
гу, вобрав руки в рукава». Но когда стараеш ься не показать св ою
бедность, люди, как нарочно, ее замечают. Вот недавно какой-
то незнакомый гимназист вдруг спросил:
— Вам, наверное, холодно?
И хотя произнес он эти слова участливо, Саша покраснела
от стыда.
А теперь вот, не рассудив, что в городе на катке принято на­
рядами хвастаться, явилась сюда просто покататься. Но какое
же катание в одиночку, когда все круж атся парами, только л ю ­
дей насмешишь...
— Я уж хотела уйти, — вздохнула Александра Петровна, —
но вдруг на катке появился новый конькобежец. В обычной гим­
назической шинели, в фуражке с черными наушниками, р ум я­
ный, плотный и какой-то очень устойчивый на ногах.
Медленно скользя вдоль скамеечек, на которых отдыхали б а ­
рышни, он оглядывал — кого бы пригласить.
Гимназистки, завидев его, оживились.
— 'З д р а в с т в у й т е , Володя! Где вы задерж ались? Чудесный
лед!
По тому, как раскрывались их улыбки, видно было, что им
очень хочется покататься с ним в паре, но из приличия они не мб-
гут пригласить первыми: это будет навязчиво.
А гимназист словно растерялся среди этих красивых и наряд­
ных барышень, не зная, какую же выбрать. Д о б р од у ш н о ул ы ба ­
ясь, он скользил навстречу несущимся конькобежцам. И вдруг
взгляд его скользнул по моей одинокой фигуре.
— А почему вы не катаетесь? спросил он. Вы не уш и б­
лись? Вам дурно?
— Нет, нет.
— Ну, так поедемте, вы замерзнете без Движения!
Конькобежец предложил мне руку. Взглянув на его откры ­
тое, добр о е лицо, я узнала того самого гимназиста, который
спросил однажды, а не холодно ли мне; Я приняла пригла­
шение.
Каталась я плохо, неумело, но Володя, бы стр о почувствовав
это, не оставил меня, а принялся подбадривать:
— Я вас поддержу... Действуйте энергичней. Как вас зовут?
— Саша.
— Смелей, Саша, смелей!
И с каждой минутой я стала уверенней двигать коньками,
держ аться прямей, р обость моя проходила. И, забывшись, я уже
не думала ни о своем старом пальто, ни о своей сутулой фигуре.
Меня захватило движение. Мне становилось все радостней, все
веселей. «Смелей, Саша, смелей!» — эти слова звучали в м ор оз­
ном воздухе, соп р ово ж д ая меня неотступно, вместе с музыкой
оркестра.
И вот мы с Володей уж е несемся, обгоняя другие пары. И мне
становится еще приятней, когда я встречаю завистливые взгля­
ды гимназисток и особенн о когда узнаю среди завидующ их б о ­
гатых зазнаек моих одноклассниц.
«Ч т о ж е — позавидуйте! Самый хороший конькобежец ката­
ется со мной, с замараш кой, с дикаркой, с бедно одетой м ор д ов­
кой!»
Время летело как сон. Сколько кругов сделали мы с В ол о­
дей — не счесть. Я н аслаж далась катанием, не задумываясь, по­
чему этот гимназист сделал такой странный выбор. Зачем посвя­
тил мне весь этот вечер?
Когда я, поблагодарив его после закрытия катка, хотела
скользнуть в аллею заснеженных деревьев, Володя вдруг сказал:
— Послушайте, Саша, а я знаю вашу тайну!
— Какую? — обернулась я, очень испугавшись почему-то.
— Тайну, отчего вы такая сердитая. Хотите скаж у? Вы сер ­
дитесь на ваше пальто!
Меня бросило в краску.
—- Но вы напрасно его стыдитесь. У вас очень хорош ее паль­
то. И право, нечего на него сердиться, чем оно виновато, что вы
из него выросли? Ведь это же закон природы. Вы и должны расти,
а пальто этого сделать не может!
И тут я впервые улыбнулась. Ведь я действительно могла по­
казаться ему сердитой — так я была озабочена, стараясь х о ­
рошо кататься и не горбиться, скрывать, что мне мала моя з л о­
счастная одеж да.
В ответ на м ою улыбку Володя рассмеялся.
Что за чудо, все посмеивались над моим пальто, но помал­
кивали, а он сказал вслух, и это не было ни насмешкой, ни о с к о р б ­
лением. Мы пошли вместе по хрусткому снегу, и Володя все не
отставал от моего злополучного одеяния.
— П ослушайте, — сказал он, — на другой девушке, меньше
вас ростом, это пальто выглядело бы д а ж е нарядным. У него
очень милая мерлушка на воротнике, серебристая.
Я согласилась. М еховой воротник — это, пожалуй, было един­
ственное, что мне нравилось. Я сказала, что к тому же воротник
с изобретением. М ама так сделала, что на зиму он пристегивает­
ся, а к весне снимается, на пуговицах.
Володя потрогал пуговицы и одобрил мамино изобретение.
— М аняше это понравится.
Я не поняла, что это за Маняша, почему ей это мож ет понра­
виться.
— Хотите мое посредничество в одном взаимно выгодном
деле? Ну, соглашайтесь заранее. У одной девушки есть пальто,
которое ей великовато. Куплено на рост, и ее это раздражает...
Девуш ка как раз немного меньше вас... Так вот, если произвести
обмен, мож но устроить удовольствие для двух человек. П редста в­
ляете, как вопреки арифметическим правилам от перемены мест
слагаемых все меняется!
Я улыбаюсь, думая, что он шутит, а Володя говорит:
— Вы напрасно смущ аетесь: тот, кто получит старое пальто,
да ж е выгадает. Ведь новое пальто всегда не так удобно, как-то
непривычно. Мне, например, моя старая шинель гораздо милее
новой. Не верите? — И, заглядывая в глаза, добавляет: — У нас
в семье много детей, мы растем лесенкой. Одни других догоняют.
И всегда младшие донаш ивают одеж ды старших. Понимаете, как
это удобно, когда носишь не жесткие, не угловатые, а уже смяг- и
ченные человеческим теплом обж иты е вещи.
 Говорил он это так убедительно, что мне поверилось, и мое
ненавистное пальто, от которого у меня стал портиться харак­
тер, показалось добры м и хорошим, д а ж е каким-то близким.
В нем жили следы маминых рук, тепло ее дыхания. Мне уж с о ­
всем и не стыдно было идти в нем рядом с гимназистом. Я пере­
стала горбиться и не обр ащ ала внимания, что руки слишком дале­
ко вылезали из коротковатых рукавов. М ор оз, правда, обращ ал
внимание...
П роводив меня до дому, где я снимала угол комнаты, В ол о ­
дя попрощался, сказав:
— Так, значит, условились, я буду вашим посредником в
обмене?
Я только кивнула, не думая, что из этого последует.
А наутро, перед тем как мне идти в гимназию, в дом зашла
какая-то незнакомая женщина, очень скромно одетая. Принесла
мне новенькое, не надеванное еще пальто, взамен попросила мое
старое. И, убедившись, что обновка сидит на мне очень хорош о,
будто на меня сшита, ушла.
Это было как в сказке. Я шла в гимназию, и мне ка­
залось, что все прохожие см отрят и радуются: «В о т какая
идет милая гимназисточка, какое на ней ладное, красивое
пальто!»
Я улыбнулась старику швейцару, и он удивленно поднял б р о ­
ви, ведь я всегда старалась, сбросив ему на руки свое пальто, по­
скорей проскользнуть мимо.
Я приветливо поздоровалась в раздевалке с девочками. И они
т ож е переглянулись: всегда я старалась пройти, потупив голову.
М ое необыкновенное поведение сразу стало заметно.
На большой перемене задорные девчонки даж е подбегали з а ­
глянуть мне в глаза. И я не отводила взгляда.
Я даж е не сердилась, когда слышала, как иные трещотки,
любящ ие посплетничать, говорили:
— Ну, теперь все понятно, как она попала в нашу гимназию.
Она же родственница Илье Николаевичу... Иначе почему бы В о ­
лодя Ульянов катался с ней вчера весь вечер!
— Конечно, она же ничего собой не представляет!
— Разве у него не было выбора среди гимназисток?
— А он сам к ней подкатил и пригласил.
— Конечно, родственница Ульяновых, это ясно!
Я только улыбалась и смотрела все смелей, все выше подни-

127
мала голову: «Н у и пусть все думают, что я родственница таких Пишет, нахмурив брови,
хорош их людей, как Ульяновы!» Перебирает, листает, в ящике шарит.
Я почувствовала, что в чуж ом, незнакомом городе у меня, Лучится с о светом настольным вровень
одинокой мордовской девушки, есть защита! Огромного лба полушарие.
«Смелей, С а ш а !» — эти слова Володи Ульянова, услышанные Напрягся всесильный ленинский гений,
в морозный день на симбирском катке, я вспоминала всегда, Стальной пружине под стать...
когда было трудно, и они помогали мне шагать по жизни. Такую армию нужно создать,
Ч тобы не знать поражений.
Н еобходимо... В опросов бездна.
Е г и ш е Ч аренц Необходимо, чтоб не было меж,
Егише Чаренц (1897— 1937) — армянский поэт, автор сти­ Мотыги.
хотворений, баллад, поэм о В. И. Ленине, о Великой Октябрь­ Необходимы газеты, книги,
ской революции. Ему принадлежит такж е роман «Страна Наи- Л и к б е з 1.
ри», сатирически изобр аж а ю щ ий врагов революции. Из тех, что в рабстве были вчера,
Д ол ж н ы быть выкованы профессора.
Б АЛЛАДА О ВЛАДИМИРЕ ИЛЬИЧЕ, Л ю б о й ценой.
М У Ж И КЕ И ПАРЕ САПОГ И каждая труженица-кухарка —
Д овол ьн о ей кухонной копотью харкать! —
1 Д ол ж н а научиться править страной...
За красной чертой — что шаг,
То враг. В опр осов бездна,
И хрипло, Конца им нет.
Когда от волнения в горле першит, Не отвлечешься, не дорешив.
Д он осится с фронта Однако с фронта
Шифр. Д оносится шифр...
Волнение катится в Кремль, Депеши захлестывают кабинет.
Клокоча.
Вестей, донесений поток
2
Врывается в Кремль
И потом Все выше горы за бот и дум.
П роходит сквозь мозг Ильича. Ильич др обит их и знай размалывает.
Ильич в кабинете. А время проносится, как самум,
Движенья спокойны, легки. А времени мало!
Читает. Но что это?
Д ает указания. Рядом какой-то спор.
Мысли Басят во весь голос...
Сосредоточены, сжаты.
Нависли,
1 Ликбез —- буквально: ликвидация безграмотности (все мероприятия, про­
Как кулаки. водимые Советской властью с этой целью в первые годы после Великой О ктябрь­
Сидит он, ской революции).
Ну и народ!
Ильич поднимается,
В глазах — задор,
П одходит к двери
Плечом вперед.

Подходит,
Приоткрывает чуть-чуть.
За дверью —
Говорок старика:
Пришел — притащился, мол,
Издалека.
Хочу, говорит, к Ильичу.

Ильич настораживается...
Эх, мужик!
М уж ик нуждается в паре сапог.
Выпрашивал не у чужих.
Сказали — нету. Никто не помог,
Похлопали разве что по плечу.
Вот он и пришел к Ильичу.

У секретаря иссякают слова,

Какие придумать,
Ч тоб он ушел?
М уж ик несговорчивый,
Врос в пол.
Отваж иш ься вывести?
Кишка слаба!
Ильич не торопится,
Хоть недосуг.
Глаза улы баются — два луча.
И вдруг открывается дверь,
И вдруг —
Порывистый шаг Ильича.

— Откуда?
— Из самой Сибири.
— Д ав н о?
— Д а месяцев этак четыре.
Сын — красноармеец,
Со мной заодно...
— Землей обеспечен?
— Теперь-то богат.
— В М ос к в у — по делам?
— Делегат.
Косилки нужны мне, плуги.
Отправил уж больш ую часть.
— Еще что? —
Пора уж сказать — сапоги...
Глядит испытующе на Ильича.
Э-эх, мужик!
М уж и к нуждается в паре сапог.
Выпрашивал не у чужих.
Сказали — нету. Никто не помог,
Похлопали разве что по плечу.
Вот он и пришел к Ильичу.
Х охочет, берется Ильич за бока,
Трясет ул ы ба ю щ егося мужика.
В глазах — лукавство и нежность.
Потом садится,
Становится строг,
И пишет:
« П о принадлежности.
Снабдить подателя парой сап ог».
Эх, эх!
Надевает мужик шапку,
Взяв ордер, как сапоги,
В охапку.
За красной чертой — что шаг,
То враг.
И хрипло,
Когда от волнения в горле першит,
Д оносится с фронта
Шифр.
И снова напрягся мозг Ильича.
Нещаден времени вихрь.
И снова мысли взлетают, мчат,
И всё — ничто
Перед силищей их.
...Эх, мужик!
Тебе нужна была пара сапог,
И не выслушать Ленин
Тебя не мог.
Все нужды твои понимал он!
А дел
Было много у Ильича,
А времени мало.
Расул Рза
Расул Рза (1910— 1981) — азербайджанский поэт, автор
стихов, р ассказов, пьес; народный поэт А зербайдж анской ССР,
лауреат Государственной премии С С С Р . К лучшим произведе­
ниям Расула Рзы принадлежит небольшая поэма «Л енин», а
также крупное эпическое произведение, основанное на старин­
ной легенде о любви, — «Лейли и М едж нун».
ЛЕНИН
Полустанки, перегоны,
пестрядь елей и берез...
Обветшалые вагоны
тащ ит старый паровоз.
А в вагонах тех солдаты из далекой стороны,
в тесноте, да не в обиде, в озвр ащ а ю тся с войны.
В о зв р а щ а ю т ся солдаты
из далекой стороны,
а шинелишки помяты,
щеки впалые бледны.
Те — поют, а эти — спят,
курят или так сидят.
Едкий дым вагон скрипучий пеленою заволок,
и дрожит, как лист осенний,
свечки желтый огонек.
 У солдат в руках — винтовки, И прощай, тоска — печаль!
тускло светятся штыки. Хорош а у нас землица,
Говор часто заглуш ают паровозные гудки. да не наша — вот что жаль... —
Свет дрож и т, и пляшут тени. И солдаты понемножку
На скамье, усевшись в ряд, приутихли все подряд...
три немолодых солдата меж с о б о ю говорят. Эти спят, а те сидят —
И стоит перед окош ком Ленин. ничего не говорят.
В ож д ь народа Ленин Закурил тут козью ножку
из краев чуж их в Россию возвращ ается назад'. и запел один солдат.

Говорит один солдат: И звучала в песне этой беспредельная тоска;

— Мы и пашем, мы и сеем, словно птица, песня билась,
мы и жнем, и слезы льем. замирала, нарастала,
Ну, а сами чем владеем? затихала, набегала,
Что имеем? Как живем? трепетала, замирала,"
Воду пьем, едим мякину, расходилась и катилась,
спину гнем пред кулаком, как широкая река.
под помещиком живем. А как начал запевала —
Чем владеем? А вот этим хор согласный, полный сил,
закопченным котелком эту песню подхватил:
да винтовкой со штыком.
«В ы , зеленые, широкие поля!
Хватит, — говорит другой, — Земля-матушка, родная мать-земля!
за бурж уя воевать Ты прощай, мать-земля, воевать иду.
да помещику на радость Не ходил бы воевать, да велят идти.
кровь на фронте проливать! Сила-то моя, да воля не моя.
Сколько смертью храбрых пало, Руки-то мои, да соха не моя,
сколько без вести пропало, а моя соха — земля не моя.
сколько бом бам и земли на войне перепахало!.. Не родная ты мне мать, а мачеха ты,
Поглядишь на землю гам — а была бы матерью — расступилась бы,
слезы льются по щекам. схоронила бы меня, сынка, сберегла...
А правительству все мало... Ты прощай, Россия-мать, родная земля!..
Я, товарищ дорогой, Скоро ли увидимся, дальние поля!»
доотвала сыт войной.
Не отводит Ленин глаз ,
Третий молвит: — По весне от суровы х лиц солдат,
добрый плуг бы в руки мне! песню слушает, а песня,
Мне бы в поле потрудиться. отзвучав, оборвалась,
позади остал ась где-то:
В. И. Ленин возвратился в Россию из эмиграции в апреле 1917 года. в тех п росторах необъятных,

134
 разгорается, мелькает
в тех стремглав бегущих пятнах
за деревьями заря,
вечереющего света —
и уж е на небосводе
затерялась, унеслась...
ярко-красный луч горит...
В этой песне Ленин слышал
О земле и о св ободе
по земле тоску. Она
незнакомец говорит:
в песнях Волги и Сибири
— Ни рабочим, ни крестьянам,
с давних пор заключена.
ни солдатам не нужна
Он встречал ее повсюду,
эта тяж кая война.
где бы к тру довом у люду
Власть богаты х не нужна нам,
сердцем он ни припадал.
воли требует страна.
Ж изнь под гнетом — горше смерти,
Песня кончилась. Он встал,
как поддаш ься — пропадешь.
подошел к фронтовикам
А э с е р а м 1 вы не верьте:
и расспрашивать их стал:
все их обещ анья — ложь.
каково им воевалось,
Вы покончили с царями,
каково им было там,
да помещики над вами.
где в сырой земле осталось
Чем они сильны? Землей.
столько братьев их — солдат?
Нужно их с земли — долой!
Каковы их офицеры?
Д остоянием народа
Что на фронте о Советах,
скоро станет вся земля,
о св обод е говорят?
и богатые подарки
И тогда солдат один
принесет ему природа,
из нагрудного кармана
ж а ж д у счастья утоля;
вынимает ключ дверной:
и не мож ет быть иначе —
— Поглядите, гражданин,
поведет Р о сси ю нашу
вот уже четыре года
власть рабочих и крестьян,
я ношу его с собой ;
и светлей ее, и краше,
вы скажите, гражданин,
и сильнее, и богаче
кто же, кто повинен в том,
не найдется в мире стран.
что уж е четыре года
заперт на замок мой дом ? —
У солдат светлеют лица
И торопятся колеса, и бегут, бегут, стуча,
и в глазах рассвет лучится,
и одна в углу вагона, трепеща, горит свеча.
блещет неба глубина.
П росы паются солдаты, о бсту п а ю т Ильича,
отвечают на вопросы и вопросы задаю т —
с незнакомым человеком задуш евную беседу,
как с товарищем, ведут.
1 Эсеры — буквально (сокращ ен н о): социалисты-революционеры (с.-р .),
бурж уазно-демократическая партия; после Великой Октябрьской революции
Ночь прошла, уж е светает,
примкнули к врагам Советской власти.
и уже, в вагон смотря,
137
 Близка русская граница
и родная сторона,
и бегут назад перроны,
перелески, перегоны,
и врывается в вагоны
беспокойная весна.
Ива» ш а мя к и н
Иван Петрович Шамякин (род. в 1921 г.) — белорусский
писатель, общественный деятель, народный писатель Белорус­
ской ССР, депутат В ерховного совета БССР, лауреат Государ-
с 1венной премии С СС Р. Автор романов «Г л у б ок о е течение»,
«Сердце на ладони» и других, а также повестей, рассказов.
Произведения Шамякина посвящены главным обр азом жизни
советских людей, их труду, нравственным проблемам.
ХЛЕБ
Д я д ю Ивана, маминого брата, мы ждали долго. Ждали как
бога. Д ядя должен был привезти хлеб. М ного хлеба — сколько
мож ет поднять один человек.
Мне тогда было шесть лет, но я знала, что взрослый человек,
и особенно из деревни, где хлеба едят вдоволь, мож ет поднять и
принести большой мешок.
Я болела: обессиленная, много спала, и мне часто снился
хлеб целые горы мешков с мукой или с буханками. При виде
мешков не просыпалась — они не пахли; круглые же буханки с
поджаренной корочкой так вкусно пахли, что во сне гнало слюну.
Я проглатывала ее и просыпалась от боли в животе.
Х орош о, когда дома был Василь, мой брат. Он был уже в з р о с ­
лый —- ему шел двенадцатый год. Он все знал и все умел. Вася
топил «б ур ж у й к у», и мне было тепло, так как диванчик стоял
возле чугунной печки. Я могла высунуть из-под одеяла руки и
играть со старой куклой и блестящими гильзами1.
/ йльза часть патрона: металлический стакан для порохового заряда.
Вася никому не говорил, где и как он добывает дрова. Он
ичид за ними поздно вечером или утром, на рассвете. Но мама
tilн адывалась, откуда берутся прогнившие доски, радовалась тому,
II н в комнате тепло, и вместе с тем боял а сь за Васю.
Убьют тебя бандиты когда-нибудь, — л асково упрекала она
ми Те, что дома свои имеют, — звери, за щепку человека
убыот.
Мне становилось страшно, когда Вася уходил. Казалось, что
п и убивают, и я плакала, потому что знала: без Васи мне не
пмжить. Разве мож но пролежать целый день без хлеба, в хо-
II,дс? А с братом было хорош о: топилась «б у р ж у й к а », на ней
■юял чайник с теплой водой. Когда я просыпалась, кашляла и
корчилась от боли в животе, Вася давал мне воды, иногда в
кружку бросал щепотку сахарина (откуда он брал сахарин —
ионе неизвестно), и вода становилась сладкой; напьешься —
п д<ивот перестает болеть. А когда Вася варил суп и мы обедали,
и бывала и счастлива. Это не то что завтрак: мать, торопясь на
in вод, давала нам по кружке кипятка и по кусочку черного как
уголь хлеба, маленькому, не больше, чем мой худенький паль­
чик, — третья часть пайки.
Вася натапливал «б у р ж у й к у » так, что краснела жестяная
Iруба; она выходила в окно, наполовину забитое старым вой ло­
ком и ржавой жестью . К горсти пшена, оставленного мамой, у
Виси находилась картошина, морковка или репа. Он говорил,
ч го добы вает их на станции, помогая разгруж ать вагоны. И эго
была наша с ним тайна.
Весело булькала вода в почерневшем солдатском котелке.
- А я опять видела хлеб во сне. М ного-м ного хлеба, р а с­
сказывала я брату. — Его везли на санках целую гору вот таких
буханок, — и широко разводила руки.
Когда я говорила об этом матери, она тайком вытирала
глаза. А Вася смеялся:
— Ну и глупая ж е ты, Анечка. Не думай про хлеб — и он не
будет сниться.
Но разве мож но не думать про хлеб? М ож ет, те, у кого было
вдоволь, и не думали, а я все время думала.
Когда Василь сыпал в котелок пшено и бросал мелко нарезан­
ную картошку, пар начинал так смачно щекотать ноздри, что
я не успевала глотать слюну.
На обед мне отдавали половину всей нашей хлебной пайки.
М ама никогда не прятала хлеб — она знала, что никто из нас не
съест больше, чем положено, не может съесть: голод научил и
нас, детей, строгой дисциплине. Иногда Вася предлагал:
— Хочешь, я тебе отломлю немножко от своего ломтика?
Мне страш но хотелось съесть лишний кусочек, но я отказы ва­
лась:
— Нет-нет, я не хочу. Я уж е наелась.
Однажды утром, когда мама собиралась на работу, Вася,
как взрослый, сказал ей:
— М ама, не хитри. Как ты делишь хлеб? Ч тоб себе меньше,
а нам больше? Так нельзя, мама, — ты работаешь. Если забол е­
ешь, без тебя и мы не проживем. С сегодняшнего дня я сам буду
делить хлеб. По справедливости. Вот так. Тебе — рабочая норма.
Мама заплакала.
С наступлением зимы она все больше и больш е худела, в ее
глазах появилась печаль, горе.
Мамино лицо сразу же просветлело, и ж иво загорелись глаза,
когда пришло письмо от ее братьев из деревни. Мама читала его
по складам, водя по бумаге пальцем, и, не кончив читать, сказала
радостно:
— Д ядя Иван привезет муки. Три пуда муки! Это ж целый
мешок. Перезимуем, деточки! П оправишься, Анечка! — И под­
бежала ко мне, поцеловала.
А потом письмо читал Вася: он уж е две зимы ходил в школу.
Я каждый день просила брата еще и еще раз прочесть это
письмо. Д авно заучила наизусть; знала всех детей, дядей, б а б у ­
шек, сестер и братьев, двою родны х и всяких других, которых ни­
когда не видела; знала, кто какой поклон шлет — низкий или
нижайший. И каждый раз, когда Вася читал, я с душевным трепе­
том ждала слов: «...и решила вся родня наша, дорогая сестра,
собрать и отвезти твоим деткам три пуда муки и полпуда крупы
разной».
Д ве недели читали письмо. Д ве недели жили надеждой.
Д ядя Иван приехал вечером, когда все были дома и Вася
только что принес дрова, выслушал мамины упреки и растапливал
«б у р ж у й к у », чтобы согреть на ночь комнату. За окном зловеще
выл морозный ветер. Я боял а сь ветра: когда он вот так начинал
голосить и стучать ж естью на соседней крыше, у нас станови­
лось очень холодно, а печь дымила, дым ел глаза и раздирал
грудь, кашель отдавался болью во всем теле.
 Мать, увидев на пороге брата, не бросилась к нему — отступили
и бессмысленно глядела, как на пришельца. Мы с Васей тоже
ничего не понимали. Д ядя был с пустыми руками, с одной тор
бёшкой. Какое-то время я ждала, что кто-то другой, как сказом
ный чародей, из-за дядиной спины заброси т в комнату мешок
с мукой.
Дядя осмотрел нашу комнатенку, «б у р ж у й к у » , которая дыми­
ла дрова, как на беду, не разгорались, — остановил взгляд на
мне, посиневшей от голода и холода, и сорвал с головы лохматую
овечью шапку, вытер ею глаза и бросил на пол. Прохрипел:
— Нет хлеба. Нет. Отняли. Заградники1. Просил. Умолял.
Справку из волости показывал, что свой хлеб, голодным племян­
никам везу. Куда там! Слушать не хотели. Спекулянт, говорят...
Гады! Воры! Голодранцы! В сю Расею разорили. Д о голода д ов е­
ли... Чтоб вам есть не наесться никогда этим хлебом!
Обиженный мужик страшен в гневе. За хлеб может бога и
отца родного проклясть.
Мама сначала слушала как онемевшая, кивала, будто согл а­
шалась с братом. А потом спохватилась и закричала на него:
Гы чего это при детях разматюкался! Бога побойся. За пуд
хлеба людей проклинаешь.
— Не иуд, а три.
— Разве ж они, заградники, себе его забрали?
— А для кого же?
— Для отца ихнего, — показала мама на нас, — который
бурж уев бьет. Для голодных рабочих...
— Погляжу, как ты накормишь их тем хлебом. Сколько они
тебе дадут его...
— Осьмуш ку дадут! Осьмушку! — в отчаянии, в злобе закри­
чала мама, подбежала к шкафчику, что висел на стене, выхватила
из него пайку, оставленную на завтрашний день на троих нас:
ломтик с мою ладонь. — Вот сколько дадут! Вот! Но дают. А б у р ­
жуи да спекулянты, если б смогли, то давно бы нас голодом з а ­
душили. А вы там... морды наели, хлеб в землю позакапывали и
казанскими сиротами прикидываетесь... Рабочая власть вам не по
нутру! Кого ты проклинаешь? Кого? Подумай! Сын же твой тоже
в Красной Армии!
1 Заградники — красноармейцы, дежурившие в поездах и на ж елезнодорож ­
ных станциях в первые годы Советской власти для борьбы со спекулянтами.
- Мой да твой на фронте - по вагонам мешки не трясут, ■—
огрызнулся дядя, но уж е мягче, шапку поднял с пола, заговорил
по-мирному: — Обидно, сестра. Для голодных детей вез. Для
твоих же. Не ради наживы...
— Кому-то надо и мешки трясти, —■ не унималась мать. —
11е было бы заградотрядов, кто возил бы хлеб в М оскву? Д умаеш ь,
рабочий? А у кого хлеб, у того и власть, сам знаешь. Так неужели
ты хочешь, чтоб снова фабриканты да купцы хомут на нас надели?
I (ет, не допустим. Послушай, что рабочие говорят. Голодать будем,
по кланяться в ноги пузатому Калашникову не пойдем!
Никогда не видели мы маму такой: глаза горели, кулаки с ж а ­
ты, и всю ее прямо трясло. И слов таких не слышали. От Васи я
слышала иногда, так как Вася не пропускал ни одного митинга.
Вася даже Ленина слушал — летом, до того, как в Ленина ст р е­
ляли.
Дядя Иван был удивлен. Чтобы баба да так все по-ученому,
по-большевистски гюнимал-а, такое не часто встречается, о с о б е н ­
но в деревне. Д ядя пытался оправдаться:
— Да мы что... против власти разве?.. Советы землю мужику
дали: Но разве это порядок хлеб отбирать? Кто его вырастил?
Кому его везут? Ты разберись., разберись, говор ю я, товарищ
начальник. А ежели ты от рабочей власти, то обходись со мной
как со своим товарищем, ведь гак Ленин объявил? С ою з рабочих
и крестьян. А он мне, заградник этот: замолчи, говорит, контра,
спекулянт! По морде, говорит, видно, что сало ж реш ь каждый
день. А разве я виноват, что она красная у меня, морда?
Очевидно, растерянность дяди и то, что он стал оп равды ­
ваться (а норов у него, говорила мама, крутой был, и гонору
мужицкого х в а т а л о), как-то сразу повлияло на мамино настрое­
ние. На мгновение она стала страдалицей, вчерашней крестьян­
кой, которая и после замужества др ож а л а перед старшими
братьями.
Д ядя испугался маминой смелости, а мама — своей соб ст вен ­
ной. Смутилась, сж алась. Извинения у брата попросила за то, что
встретила так не по-людски.
Угостить тебя, браточек, нечем. — И мама заплакала. —
Хлеба вашего мы как бога ждали. П осмотри на Анечку: как
свеча тает. Боюсь, не дотянет до весны, дитятко мое.
У дяди угощение нашлось. Вынул из торбы буханку хлеба и
ладный кусок сала. Положил на стол. Разделил. Какой это был
143
 вкусный хлеб! Мне дали большой ломоть, не меньше как три
наших пайки. Д ядя сам столько отрезал. С каким наслаждением
ела я тот хлеб! А ночью, хотя и сытно поужинали, мне все равно
почему-то не спалось, и я слышала разговор мамы с дядей.
Несмело, шепотом, мать спрашивала:
— Что ж мне делать, браток? Как перезимовать с детьми?
М ать хотела отдать меня в деревню, но дядя — может, потому,
что не посоветовался со своими, или по другой причине :— укло­
нился от ответа. Он долго молчал, только вздыхал и чесал г о ­
лову. Сказал:
Если бы как-то провезти, то собрали б тебе еще немного,
хоть и у самих небогато, р азверстка1 знаешь какая.
М ать долго думала. И вдруг зашептала со странной реши­
мостью:
— Я привезу хлеб! Я к товарищ у Ленину пойду, чтоб разре­
шил!
Дядя ухмыльнулся:
— Ха, куда захотела баба! К Ленину! Д умаеш ь, так тебя
и пустят к нему? Д о него добраться, может, как до царя раньше.
По году ждали и с «т а к о м » возвращались.
— Нет! — возразила мама. — Ленин на завода х выступает,
он — рабочий вождь.
Д ядя не верил в сущ ествование справедливости в мире.
Я уснула. И снова мне снился хлеб, но уже совсем по-другому.
С газетного портрета, который Вася приклеил на стене над моим
диванчиком, сошел живой Ленин. Открыл наш шкафчик, который
сделался во сто раз больше: полки на всю стену, на полках —
хлеб — ароматные, свежие, с золотой коркой буханки, — взял
одну буханку, отрезал ломоть и подал мне. Я откусила и вновь
почувствовала тот неповторимый, незабываемый вкус — может,
потому и сохранился он у меня на всю жизнь.
В Кремль мама шла уверенно, быстро. За бессон ную ночь так
настроила себя, что не сомневалась: она обязательно пройдет к
Ленину. «Три дня буду стоять перед дверями, а попаду к нему», —
сказала она дяде, который посмеивался в усы и в бороду, глядя
на сестру в праздничном наряде: мать надела платье, которое
1 Развёрстка — продовольственная развёрстка: обязательная продажа излиш­
ков хлеба и других продуктов государству по твердым ценам; была установлена на
1919— 1921 годы, прежде всего как мера борьбы со спекуляцией.
еще до войны подарил ей отец и которое на моей памяти она
никогда не надевала — не до гулянья было в то суровое время, —
и повязалась кашемировым платком, который обещ ала подарить
мне, когда я вырасту.
Но перед величественной Кремлевской стеной, перед башней
с золотым куполом и орлом с золотыми стрелками на больших
часах исчезла мамина уверенность. Стыдливость и страх овладет
ли ею. Вспомнила брата, его насмешки: «И ди, иди, так тебя там
и ждут. Дурная ты, Аксинья, бабья у тебя голова, хоть и г о р о д ­
ская ты». И собственные сомнения ожили снова: «У Ленина вон
сколько за бот на плечах — вся держ ава расейская; в него враги из
револьверов стреляют, а я буду беспокоить его из-за пуда муки.
Будто одни мои дети голодные».
Д ол го ходила мама по площади, по которой гуляли снег да
ветер. Наконец осмелилась зайти в Кремль — может, затишнее
там, за высокой стеной. И когда в вор отах никто не остановил
ее — приободрилась. Спросила встречного человека, где тут т о в а ­
рищ Ленин. А тот просто и вежливо, будто это входило в его
повседневную обязанность, показал ж елтоватое здание и даж е
провел несколько шагов, чтоб видно было крыльцо, с которого
надо зайти, чтоб попасть к Председателю Совнаркома, на третий
этаж. Мама поблагодарила его, и он ответил:
— П ож алуйста, товарищ.
Очень понравилось это маме — простота такая и слово дор огое
«то ва р и щ ». Обрадованная, уверенная, что на пути к Ленину нет
больше никаких преград, как на крыльях полетела она к тому
зданию, к заветному подъезду. Онемевшей от холода рукой взялась
за красивую медную ручку, легко открыла тяжелые, высокие
двери. И готова была не оглядываясь лететь дальше, по широкой
лестнице вверх, как вдруг ее остановил чей-то голос:
— Вы к кому, граж даночка? Ваш пропуск?
М ать застыла на месте, оглянулась. Сбоку, за маленьким с т о ­
ликом, на котором лежала развернутая книга, сидел кр асн о­
армеец в зимней шапке с красной звездой, в шинели, на поясе
желтая кобура.
М ать смело ответила:
— Мне к това ри щ у Ленину.
Красноармеец немного смутился — бровями так удивленно по­
вел и поднялся с табуретика, будто из уважения к такой почетной
посетительнице, которая идет к самом у Ленину.
 — ’ Идемте со мной, товарищ.
Вас вызывали?
И по широкой лестнице повел маму на третий этаж . В свет­
— Нет, — тут мама немного растерялась. — Мне надо...
лой комнате за письменным столом, на котором лежали кипы
поговорить...
бумаг, сидела молоДая женщина, одетая просто, но красиво:
— Поговорить? — еще больше удивился красноармеец,- —
черная юбка, белая кофточка, на плечах пуховый платок. По
О чем?
облику и наряду она напоминала учительницу, которая когда-то
— О жизни, — . мама потом все время недоумевала, как
упросила маминых родителей отдать девочку в школу и две зимы
неожиданно для самой себя сказала она это, что ей надо п огов о­
учила: мама часто вспоминала народницу, что по доброй воле
рить с Лениным о самой жизни.
приехала в их глухую деревню, и очень хотела, чтоб и я, когда
Ч асовой был парень молодой, лет двадцати, не более, с про­
вырасту, стала учительницей. Как мама радовалась, когда
стым, добрым крестьянским лицом и, безусловно, как и многие
осущ ествилась ее мечта!..
в его возрасте в то время, любопытный и разговорчивый:
Человек в туж урке сказал женщине:
— Что это вы себе в голову втемяшили? Думаете, у товарища
—- Лидия Александровна, товарищ хочет пройти к Владимиру
Ленина больше дел нет, как беседовать с тобой ? Д а ты знаешь,
Ильичу. Поговорите.
сколько у него р аботы ? Ночами просиживает. Это ж е не ш уточ­
Секретарь вежливо пригласила мать сесть и так же вежливо
ки ■" управлять такой страной. Разруха, голод, бурж уазия со
спросила:
всех сторон прет как саранча, пожар революции потушить хочет...
— Скажите, пожалуйста, какое у вас дело. М ож ет, его можно
А мы должны раздуть его во всем мире. И товарищ Ленин р уково­
решить без П редседателя Совнаркома?
дит всем пролетариатом в Европе и в Америке...
Мама доверительно, как женщина женщине, рассказала ей о
М ать почувствовала, что рушится ее надежда, представила,
своей жизни, о хлебе, о б о мне.
что вернется домой ни с чем, увидит мои голодные глазенки (мать
Лидия Александровна внимательно выслушала и записала
раньше как-то просила: «Анечка, не смотри на меня т а к » ) , и тогда
только фамилию и имя. Сказала:
еще сильнее будет злорадствовать дядя Иван, ибо хоть и добрый
— П одож дите, я передам Владимиру Ильичу вашу просьбу.
он, но не преминет позлословить —- мол, правда на его стороне,
Поднялась и пошла к дверям напротив. Скрылась за ними.
и глаза ее набрякли слезами. Вытерла слезы краем платка и по­
И тогда мама поняла, что Ленин тут, за дверями, так близко, и
просила совсем по-бабьи, по-простому:
мож ет случиться, что ее быстро позовут к нему. Подумала об
- Солдатик, миленький, пропусти меня. Мне очень надо...
этом и ужаснулась. А тут еще обнаруж ила, что не одна в комнате,
просьбу имею великую... Горе у меня...
что в разных углах приемной сидят четыре человека. Ждут.
Ч асовой ответил поучительно-строго:
Откуда они взялись? Когда зашла сюда, никого, кроме этой ж ен ­
— Солдатиков, мамаша, больше нет, есть красноармейцы. Не­
щины, вроде не увидела. Значит, они слышали все, о чем она р а с­
сознательный вы элемент, женщины. — И сразу сделался серьез­
сказывала? Особен но не понравились ей двое мужчин. Они были
ным, задумался.
одеты в черные сюртуки, один из них в золотых очках, и оба они
У мамы екнуло сердце — не пустит, обиделся. Но парень тут же
были похожи на бурж уев. П оказалось, что они излишне присталь­
подошел к телефону, что висел на стене, и начал крутить ручку.
но р ассматривают ее, придирчиво, бессты ж е. Мама не знала, куда
М ать стояла с замирающ им сердцем и не сразу поняла, о чем
девать глаза, руки. А когда те заговорили между собой не по-
говорил в трубку часовой.
русски, то наша чересчур впечатлительная мамуля чуть не с о м ­
Скоро появился человек в кожаной тужурке, похожий на р а­
лела — подумала, что совершила преступление, рассказав при
бочего. Он спросил, есть ли у мамы какой-нибудь документ. У нее'
чужеземцах всю правду о хлебе. Х ор ош о , если они не понимают
был пропуск на завод. Человеку понравилось, что она работница,
по-русски. И тут же подумала: «Зачем Ленин пускает к себе
да еще такого завода — патронного. Он л асково кивнул маме и
таких? М ож ет, у них бом ба в толстом портфеле?»
сказал:
147
146
 Пока ждала, у нее похолодели руки и ноги. Кружилась голо­
ва. А буржуи в манишках таращили на нее глаза и непрерывно
болтали. Если бы мож но было убеж ать, хоть сквозь пол провалить­
ся, мама сделала бы это, но она чувствовала, что не хватит ни сил,
ни мужества да ж е подняться с места.
К счастью, открылась дверь, с которой она не сводила глаз,
и оттуда вышла Лидия Александровна. Она тут же обратилась к
иностранцам:
— Товарищ... — и назвала фамилию, но мать не запомнила
ее и потом, рассказывая, упрекала себя, что была такая беспамят­
ная, — Владимир Ильич просит вас извинить и немного п о д о­
ждать.
Один из тех, кого мама приняла за иностранного бурж уя,
ответил чисто по-русски, с приятной улыбкой. У мамы немного
отлегло от сердца, теперь она с любопы тством смотрела на него,
думала: «И ш ь нарядился — как жених». Чрезмерное внимание к
« б у р ж у я м » отвлекало ее, и она не ср азу сообразила, кого секре­
тарь приглашает пройти к Ленину.
— Заходите, товарищ. Владимир Ильич ж дет вас, — сказала
Лидия Александровна, стоя у двери.
Мама ждала, кто встанет.
— Вы, вы — товарищ Кузьменкова.
— Я? — У мамы заняло дыхание.
Лидия Александровна подошла, прикоснулась рукой к ее
плечу и как бы помогла ей: не снимая руку с плеча, провела
обр адован ную и испуганную работницу к двери, открыла ее.
И... мама увидела Ленина. Лицо такое, как на портретах.
А вот фигура ниже, меньше, чем она представляла, ибо казался
ей Ленин богатырем наподобие Ильи М уром ца. А встал из-за
письменного стола обыкновенный человек среднего роста.
Ленин подошел к маме и поздоровался за руку:
— День добрый, товарищ.
Мама пожала руку Владимиру Ильичу крепко, по-мужски,
по-рабочему. А когда Ленин пригласил ее сесть и сам сел на­
против, в одном шаге от нее, в мягкое кресло, оперся локтем
на подлокотник, подперев пальцами щеку — приготовился слу­
шать, — на маму, как она говорила, будто затмение нашло:
в ж ар бросило, пот на л бу выступил. Она вытерла пот кашеми­
ровым платком, хотя никогда раньше этого не сделала б, и
молча глядела на Ленина, на его широкий лоб, в карие прищу­
ренные глаза, на р ыж еватую бородку, которую он с правой с т о ­
роны помял пальцами.
Владимир Ильич х ор ош о понимал ее состояние и л асково
спросил:
— Как вас зовут?
— Аксинья.
— А по отчеству?
— Ой, никто меня по отчеству не звал. Ерофей — отец наш.
— Вы работница, Аксинья Ерофеевна?
— На патронном заводе работаю...
— Очень важный завод. Патроны нам теперь нужны как
хлеб.
Ленин сам первый сказал про хлеб, и это как-то сразу успокои­
ло маму, придало ей смелости. Ещ е бы! Он все знает и по­
нимает, ему мож но рассказать про все так же просто, как говорит
он. И мама сказала:
— Просить о хлебе пришла вас, товари щ Ленин. Помогите.
Владимир Ильич на мгновение опустил глаза, на лбу у него
собрались в один пучок морщинки. М аме показалось, что вож дя
охватила печаль. Она понимала причину этой печали: больно
ему, что он не мож ет дать хлеба всем, как больно бывает ей,
когда нечем накормить детей. Но Ленин тут же поднял глаза -
в них уж е не было печали, боли, в них горел огонь решимости.
Ленин начал говорить тихо, доверительно, как с другом.
Мама слушала и все понимала. Ильич говорил, что трудящ иеся
полны революционной энергии, но у нас мало хлеба и б у р ­
жуазия стремится задушить пролетариат костлявой рукой г ол о­
да. И только железная дисциплина, только продовольственная
программа, классовый паёк, твердая продразвёрстка, х ор ош о на­
лаженная работа заградотрядов могут спасти Москву, П е тр о­
град, армию от голода.
— Паёк бедный, это верно, но мы не допустим, чтобы р а б о ­
чие, их дети умирали с голоду. А разобьем б у рж уа зи ю будет
у нас хлеб. Росси я — страна хлебная. Всё будет. Для детей мы
уже теперь, несмотря на нашу бедность, вводим бесплатное
питание. — И неожиданно Ленин спросил маму: — Заградотряд
отнял у вас хлеб? Д а ?
Лидия Александровна доложила Ленину, с какой просьбой
пришла работница, но, видно, сказала о б этом в общ их чертах,
обратив внимание на главное — на изъятие хлеба, так как в то

время ж ал об таких поступало немало. Мама начала торопливо,
сбиваясь, глотая слова, рассказывать все по порядку.
Владимир Ильич выслушал ее внимательно, не перебивая,
только позу сменил — положил ногу на ногу, охватил колено рука­
ми, наклонился вперед, а голову склонил набок.
Когда мама сказала, что хлеб брата спасет меня, а так она
боится, что я умру, Владимир Ильич прервал ее, спросил:
Сколько лет вашей дочери? Чем она больна? Врача вы­
зывали?
Ш есть лет. Смотрел заводской врач, выписал лекарства,
но разве купишь их: то нет, то цена бурж уйская, не по нашему
карману.
Владимир Ильич нахмурил лоб, задумался:
М-да. -П овернулся в кресле, достал со стола блокнот,
карандаш, что-то записал.
М аму удивило, как бы стро он писал, никогда до того она не
видела, чтоб кто так бы стро писал. А Ленин вдруг оторвался от
бумаги и спросил:
— А сын ваш учится в школе?
Нет, не учится. Д ве зимы походил, а больше не выходит.
Владимир Ильич внимательно посмотрел маме в глаза:
— Почему не выходит? Почему?
Как же ему учиться, товарищ Ленин? Я на заводе, де­
вочка больна. Кто присмотрит, накормит? Кто дрова достанет?
Без Васи мы от холода умерли бы давно. И б о ю с ь я, убью т его
бурж уи: он заборы у них ломает.
М ама потом диву давалась, как это она вдруг так р азговори ­
лась. с соседками, с подругами по работе и то не была такой
разговорчивой.
Л ом ает бурж уйские забор ы ? — переспросил Владимир
Ильич и х ор ош о этак, искренне засмеялся, но тут ж е серьезно
спросил. Скажите, товарищ., а вы могли бы устроить так,
чтобы сын пошел в школу? — И горячо стал ее убеж дать: — Для
революции очень важно, чтобы дети рабочих учились. Рабочий
класс взял власть, , начал строить новую жизнь, и нам без п ро­
медления надо готовить образованны х людей. Учить детей ра­
бочих, крестьян. Я понимаю, что вам нелегко. Но нельзя, чтобы
сын красноармейца не учился! П рош у вас сделать все' в о з м о ж ­
ное... Скажите, можете сделать это?
М ама ответила — не очень, правда, уверенно:
— Сделаем, товари щ Ленин. П ошлю В асю в школу.
— Отлично. Отлично, — от души обр адов ал ся Владимир
Ильич, будто давно знал нашего В асю и беспокоился о нем.
А потом ср а зу ж е спросил о другом: — А как живут ваши
братья? Что в деревне? Что говорят мужики?
— Братья мои довольны, что землей крестьян наделили. I о-
ворят, если земля будет у тех, кто трудится на ней, то Россия
не умрет с голоду.
— Правильно, очень правильно р а с су ж д а ю т ваши братья.
Землю помещичью им дали?
— Князя великого земля возле нашего села. И лес его...
— Великие и малые князья владели миллионами десятин,
а крестьяне гнули на них спины. Сколько земли было у ваших
братьев?
—■ Мало. Мало. Я д а ж е не знаю, сколько ее было, но знаю,
что мало. Отец только одного старш его, Кузьму, смог отделить.
Когда я замуж выходила, то братья радовались, что за з а в о д с к о ­
го вы хожу: земли не надо давать.
— Радовались? — переспросил Владимир Ильич.
Мать испугалась, что Ленин мож ет плохо подумать о ее
братьях, и пояснила:
— От бедности эта радость.
— Да, от бедности, — согласился Ильич. — А вы не жалеете,
что пошли в город?
— Не жалею. Тяжела на селе бабья доля. В городе нашей
сестре вольнее дышится. Если муж не пьет да не бьет. Мой
не пил и очень уж мастеровой человек. Д ай бог дож дать ся его...
Зазвенел телефон. Ленин попросил извинения, бы стро поднял­
ся из кресла. Пока шел к телефону, что висел на стене, сбоку от
стола, мама с у ж а со м подумала, что она так откровенно р а з г о­
ворилась, расселась как в гостях и ж алобами своими отнимает
у Ленина время, которое нужно не для таких мелких, как у нее,
дел, а для больших, государственных. Да еще бога вспомнила,
а большевики в бога не верят.
Ленин взял трубку, стал слушать, и мама увидела,-как изме­
нилось его лицо. Только что был добры м, внимательным и вдруг
сделался строгим-строгим:
— Д а, я читал и уж е написал Члену Реввоенсовета пред­
писание по этому делу, Феликс Эдмундович! От чека требуют
обязательно — подчеркиваю — обязательно поймать и р асстре­
151
 лять этих спекулянтов и взяточников. С этой сволочью нужно
расправиться так, чтоб все на долгие годы запомнили эту историю.
П рош у вас взять дело под контроль. Пошлите умных чекистов.
Маме от таких слов сделалось страшно: она не знала всей
слож ности законов классовой борьбы, и само слово «р асстр ел »
ее пугало.
Ленин повесил трубку и возбуж денно прошелся по кабинету,
залож ив руки за спину, как бы забыв о маме, охваченный д р у ­
гими мыслями. Но вскоре остановился перед ней, пояснил:
— Банда спекулянтов и взяточников п робралась в советские
органы и срывает обеспечение армии. Мы воюем за каждый пуд
хлеба, отрываем его от вашей больной дочери, чтоб накормить
армию, а они крадут тысячи пудов, одеж ду. Что прикажете
делать с такими людьми? Расстреливать! Д а, да, расстреливать!
И б о они хуже тех, кто стреляет в красноармейцев на фронте.
Д а, да, хуже самых заклятых открытых врагов!
Владимир Ильич повернулся к столу, на миг задумался,
потом взял тот же блокнот, спросил, где мы живем. Записал
адрес и, держ а в одной руке блокнот, крутнул ручку телефона:
П ожалуйста, товарищ а Семашко. Николай Александро­
вич! Я прошу вас выполнить одну мою просьбу. У меня на
приеме работница патронного завода товарищ Кузьменкова.
У нее больна дочь, девочке шесть лет. Дайте, пожалуйста, ука­
зание больнице послать на квартиру Кузьменковой толкового
доктора. Д а, опытного врача, который мог бы поставить диагноз,
назначить лечение. Запишите адрес: улица Околоточная, дом
номер семнадцать, квартира три. И дайте указание, чтоб лекар­
ства, которые будут назначены, выдали Кузьменковой бесплатно.
И еще, Николай Александрович. М о ж е т ли Наркомздрав взять
всех больных детей на учет?.. Не повторяйте, пожалуйста, о б ­
щеизвестные истины. Я знаю, что у нас мало врачей, больниц.
Но мы должны начать это дело. Начните с Москвы. Внесите
ваши предложения в Совнарком.
М ама сидела и думала: выходит, Ленин ничего не забыл, —
ни больную Анечку, ни фамилию ее, имя и отчество, а заодно
подумал и о б о всех детях.
И тут ж е Владимир Ильич сказал маме:
Аксинья Ерофеевна, я напишу в М осковский продсовдеп,
попрошу товарищей, чтоб выдали вам удостоверение на право
провоза некупленного, своего, от братьев, хлеба.
Мать почувствовала, что вот-вот разрыдается от радости,
от благодарности. Понимала, как это будет глупо, стыдно
зареветь по-бабьи у Ленина, и держ ал ась изо всех сил, закрыла
рот, будто у нее разболелись зубы.
Ленин сел в кресло за стол и начал писать. Остановился.
Поднял глаза:
— Сколько братья о бещ а ю т вам хлеба?
М ама прошептала, как тайну:
— Три пуда.
Напишем — четыре, — сказал Владимир Ильич и, допи­
сав, вырвал листок из блокнота, подошел к маме, протянул зап ис­
ку: — В приемной вам р асскаж ут, как пройти в совдеп, к кому
обратиться. Всего вам д обр ого, товарищ. — П ож ал на прощание
руку. Провел к двери и снова напомнил: — А сына все-таки пошли­
те в школу. Обязательно.
Слова ленинские сильно запечатлелись в памяти — на всю
жизнь: мама все сделала, чтоб мы учились. А вот ответила ли
она что Владимиру Ильичу на эти слова — не помнила. Помнила
только, что не поблагодарила. Забыла. Когда вышла в приемную,
только тогда подумала о б этом. И так ей нехорош о сделалось,
о ттого что не поблагодарила. Остановилась посреди комнаты,
остор ож н о, чтоб не помять, прижимая записку к груди, и см отре­
ла на тех, кто ждал своей очереди, — а их много было в прием­
ной, всем хотелось поговорить с Лениным. И они смотрели на
маму, некоторые с улыбкой — очевидно, понимали, что у нее
на душе после такой встречи. Улыбнувшись, прошла мимо нее —
в кабинет к Ленину — Лидия Александровна.
Мама решила п одож дать, когда она вернется, и передать б л а ­
годарность через нее, ч тоб не подумал Ленин, что она такая по­
бираха и глупёпа: получила записку на провоз хлеба и о б о всем
забыла.
Секретарь вскоре вышла и обратилась к маме.
— П одож дите минутку, товари щ Кузьменкова.
А потом пригласила к Ленину тех, что разговаривали между
со б о й на иностранном языке.
Когда двери за ними закрылись, Лидия Александровна п од о­
шла к маме, тихо сказала:
— Сейчас Вас проведут в совнарком овскую столовую, и вы по­
завтракаете. В от вам талончик. Подкрепитесь — вы, наверное,
давно из дома. И очень бледны.
 Мама догадалась, что все это — от Ленина, и... задохнулась,
спазмы сдавили горло; проглотив слезы, она призналась:
А я не поблагодарила... П ож алуйста, прошу вас, пере
дайте товарищ у Ленину, что... мои дети...
Не волнуйтесь. Владимир Ильич все понимает, — успокой
ла маму Лидия Александровна.
В столовой небольшом зале — было пусто, завтрак давно
закончился, П ожилая женщина подала маме тарелку супа и
маленький ломоть хлеба — треть рабочей пайки. Суп был редкий,
ненаваристый, но от него вкусно пахло приправами — луком!
лавровым листом, перцем.
Мама ушла из дом у не завтракая, проголодалась, но зачерп­
нула первую л о ж к у — и из глаз ее брызнули слезы, одна, крупная,
капнула в ложку. И она не вытирала их, не стыдилась, что кто-
то увидит. Это были слезы радости, какой она никогда не знала.
Р а д о о и не оттого, что она получила больше, чем надеялась,
идя к Ленину. Радость была оттого, что она почувствовала, по­
няла сердцем и умом, что-то значительно большее в своей жизни.
Она была счастлива.
Мама сорок лет рассказывала про это событие, самое памят­
ное в ее жизни, и каждый раз переживала, что она не может — не
хватае! у нее слов передать первое свое ощ ущ ение от встречи
с Лениным, и каждый раз боялась, что не все понимают, что имен­
но она почувствовала. М алограмотная, она не понимала всего
смысла революции, а в Кремле, у Ленина, за каких-нибудь полчаса
поняла самое существенное, самое главное. Открылся перед ней
новый мир, и она вступила в него, почувствовала себя совсем дру-
1 им человеком, вольным, равным — гражданкой. И увидела
будущ ее детей своих — наше счастье.
Мама смутилась, когда кто-то попросил разрешения сесть за
ее стол. Человек в пенсне, с седой бородкой, сел напротив. М о ж н о
было выбрать л ю бой стол, но, возмож но, человек увидел, что
женщина плачет, и, не поняв сразу отчего, решил утешить ее.
Мама вытерла слезы и улыбнулась, не стыдясь, смело и просто,
будто перед ней оказался добрый старый знакомый, хотя сидел
ученый человек, интеллигент, а ученых она до того дня стыдилась,
боялась и не любила, ибо считала, что все они из бурж уй ского
класса.
154
Новому посетителю подали суп и такой же ломоть хлеба. Мама
хлебала суп без хлеба. Незнакомец спросил:
— Почему вы не едите хлеб?
Мама посмотрела на хлеб и будто невзначай ответила:
- Я возьму его детям. М о ж н о?
— Конечно, можно. Я дам вам бумагу. — Он полез в портфель,
который стоял на полу.
Мама обр адов ал а сь — она принесет мне и В асе хлеб от Ленина.
Маленький ломоть стал для нее великим символом, как и многое
другое в тот день.
Человек положил на стол белый-белый листок бумаги. Мать
завернула в него хлеб. Спросила у человека.
— Вы Ленина видели?
— Я работаю в С овн а р ком е1. — И, поняв, что она не сразу
уяснила, добавил: — Мы встречаемся с ним почти ежедневно.
— Ежедневно?! — Мама ощутила огром ное уважение к этому
пожилому человеку с худым болезненным лицом, позавидовала
ему.
И, конечно, не могла удерж аться, ч тоб не сказать ему о своей
радости:
— Я т ож е была у Ленина. Только что.
Старый большевик дружески улыбнулся. Он все понял: и ее
слезы, и неожиданную улыбку, и ломоть хлеба, завернутый в
бумагу.
Еще будучи школьницей, слушая рассказ мамы, я подумала:
чужой человек понял душ у простой женщины. А вот дядя Иван
это я сама видела — долго не мог поверить ей, понять родную
сестру.
М ама, вернувшись домой, бросилась ко мне, радостная,
кусочек хлеба дала:
— Это тебе от Ленина, Анечка.
Д ядя кисло улыбнулся, бор одатое лицо его скривилось. Мать
начала рассказывать, как была она у Ленина, о чем они говорили.
Д ядя по-прежнему хмурился:
— Накорми их байками. Научилась ты, Аксинья, байки баять.
' Совнарком — Совет Народных К омиссаров, высший распорядительный и
исполнительный орган государственной власти в 1917— 1946 годах (с 1946 года
называется: Совет М инистров).
 Тогда мама показала удостоверение на провоз хлеба, которое
выдали но распоряж ению сам ого Ленина.
О социалистическом
На моих глазах менялось выражение дядиного лица. Легко преобразовании жизни
поднял он руку, перекрестился и сказал:
— Слава богу. Значит, правду говорил нам комиссар.

Максим Рыльский
Максим Рыльский (1895— 1964) — украинский поэт, о б ­
щественный деятель, действительный член Академии наук
УС С Р, депутат В ерховного Совета С С С Р , лауреат Г ос у д а р с т ­
венной и Ленинской премий. М. Рыльский создал несколько
стихотворных сборников («Р о з ы и виноград», «Далекие не­ Витаутас М онт вил а
босклоны » и др уги е), ему принадлежат такж е труды по лите­
ратуроведению и устному народному творчеству. Витаутас Монтвила (1902— 1941) — литовский поэт. В б у р ­
жуазной Литве был рабочим, участвовал в революционном
К О М Н А Т А Л Е Н И Н А В П Р А ГЕ движении, неоднократно арестовывался. Г орячо приветство­
Здесь всё бессмертия достойно, вал вступление Литвы в семью советских республик в 1940 г о­
И нам дано его постичь: ду и, хотя недолго прожил в осв обож де н н ой Литве, считал
Ведь в этой комнате спокойной этот период самым плодотворным в своем творчестве, стал
Вел конференцию1 Ильич. одним из наиболее активных, боевых советских литовских
поэтов. Автор сборников: «Н очи без ночлега», «Н а широкую
Д а, в Праге, в дни больших свершений, д ор огу», «В енок Советской Литве».
Предвидя явь других времен, Монтвила героически погиб в гитлеровском застенке.
Горел, как светоч, вещий гений,
И тьму веков развеял он.
МАЙСКИЙ ПРАЗДНИК

Здесь, в этой комнате рабочей, Землю

Мужчины и женщины!
Д рузья встречались той порой, в кулак
Со знаменами —
Чтоб смело правде глянуть в очи зажми хорош о!
на улицы!
И кривде дать смертельный бой. Банду бу рж уев —
В оздух пахуч,
небеса чисты. В пыль,
И люди, что тихонько ныне
Красные, в порошок!
П ереступают здесь порог,
красные, Люди, на улицу!
Пришли отдать поклон святыне —
красные П есню пропели
О тсюда в вечность путь пролег.
расцвели цветы. в майском небе
Головы вверх! мотор и пропеллер.
Конференция — собрание, совещание. Речь идет о Ш естой Всероссийской
конференции Российской социал-демократической рабочей партии (Р С Д Р П ), Мускул упруг. Рабочие
проходившей под руководством В. И. Ленина с 5 по 17 января (с 18 по 30 января Ступай бороться поля,
по новому стилю) 1912 года в Праге. и цеха,
на улицу, друг!
157
 и. шахт,
и крови,
в страну свободы Из края в край, весны полна,
и мглы
чеканьте шаг! Вас воспитавшая страна
фабрики, сёла
Бомбой, Пускай цветет, сильна, стройна,
зажить бы смогли,
лавой вулканов Сверкая, как алмаз, ребята.
смогли бы запеть
рвись, товарищ, вперед! каждой трубой,
Ч тоб засверкал после ночи каждой избой:
солнца восход,
«Э то есть наш последний А к о п А к о п я н1
чтоб после дыма,
и решительный бой».
СОЛН ЦЕ И ТРУД
1924
Баллада
Сулейман С та л ь с к и й Задумало Солнце, поднявшись в зенит,
Построить по-новому все мирозданье:
Сулейман Стальский ( 1 8 6 9 - 1 9 3 7 ) _ лезгинский поэт Пускай человечеству счастье звенит,
народный поэт Д агестанской АССР. Д о Великой Октябрьской Пускай позабудет оно про страданья!
революции писал социально-бытовые эпиграммы, сатиричес­
кие стихи и песни. После Октября, сохранив близость к т р а ­ Взметнулись лучи огневые, ища
дициям народной поэзии, воспевал советский Д агестан, нашу Товарища в битве, помощника в братстве:
об щ у ю великую Родину — Советский Союз. «Эй, Труд! Если хочешь, начнем с о о б щ а !
Кому ж еще рядом с Солнцем стараться!
РЕБЯТА
Отныне сою з заключаем с тобой
От Сулеймана вам привет!
И честных условий его не нарушим.
Страна цветет для вас, ребята.
Ведь соревнованье в работе любой
В стране для вас встает рассвет,
Полезно живым человеческим д у ш а м !»
Для ваших умных глаз, ребята.

«Ч т о ж, мудрое Солнце, я, право, не прочь! —

I оните прочь злодейку лень,
Откликнулся Труд. — Принимайся за дело.
Встречайте песней каждый день,
Готов я твоим начинаньям помочь,
Чтоб солнца радость, как олень,
Чтоб мощ ь не иссякла и страсть не хладела!»
Скакала к вам, резвясь, ребята.
И Солнце, подобно павлиньим хвостам,
Вам всё открыто, как тетрадь, Стоцветных лучей веера развернуло,
Вам мож н о плавать и летать. П робилось оно к черноземным пластам,
И звездный блеск, и моря гладь К земле поцелуем горячим прильнуло.
Всегда пленяли вас, ребята.
Запела морская волна горячей,
Просторен мир наш и велик, И в тучах седых закурчавилась влага,
В нем много счастья, много книг. И хлынули с гор миллионы ключей
Но чтобы каждый все постиг, На радость природе и людям на благо.
Учитесь каждый час, ребята.
1 Справку об А. Акопяне смотрите на стр. 117.
158
159
И ринулись воды потоков, бурля,
На вешние нивы, на хлебные пашни.
Проснулись для жаркой работы поля
И маршем пошли в наступленье бесстраш но.

Пошли в наступленье на каждый колхоз,

Направились хр аб р о к амбарам и гумнам.
И следом поплыл за о б о з о м о б о з
К фабричным поселкам и ярмаркам шумным.

А жгучие стрелы рассвета прожгли

Стоячую гнилость бол от одичалых.
И людям д ост а л ось бога тст во земли,
Где издавна яд малярии встречал их.

И в чайных плантациях, в цитрусах вся,

Блаженно дыша ароматом цветений,
Лежала земля, благодарно неся
И солнечный зной, и вечерние тени.

И вот уж огнем изумрудным горят

Лимонные и апельсинные рощи.
С Аджарией нынче становится в ряд
Абхазия в блеске полуденной мощи.

И там, где жила лихорадка одна,

С осавш ая кровь поколений от века, —
Горит поколениям новым весна.
Кончается древняя скорбь человека!

А Труд говорит: « В о т что сделано мной

При помощи Солнца в далеких походах.
Пока ты пылало над твердью земной,
Я глаз не смыкал, забывая про отдых.

Не тратил я попусту дней и ночей,

Себя не жалел до кровинки последней,
Все яростней действовал, все горячей
Боролся с природой за план пятилетний.
П одобн о твоим огненосным лучам, Аветик Исаакяи
Я шел по своей триумфальной дороге
Аветик Исаакян (1875— 1957) — армянский поэт. В д о р е ­
И кряжей скалистых отроги встречал,
волюционное время — заступник обездоленных, борец против
Но передо мной расступались отроги.
деспотизма. В 1911 — 1936 годах жил в основном за рубеж ом.
После возвращения на родину, в советскую Армению, — автор
Росли корпуса у Магнитной горы.
патриотических, лирических стихотворений, многие из которых
Созвездья заводов сливались друг с другом.
стали народными песнями.
Мне сталь и чугун предлагали дары,
Рожденные в др уж естве тысячеруком.
АВИКУ
Вздымались гигантские профили стен,
Ушли котлованы в земную утробу. П усть будет прям всегда твой путь.
И каждая домна и каждый мартен Будь справедлив и честен будь.
Осанкой своей удивляли Европу. Горячей д о б р о ю душой
Л ю би весь этот мир большой.
И каменный уголь пошел на-гора, Л ю би товарищей своих,
И тоннами кокса он стал на Урале. Всегда будь радостью для них.
Кузнецк и Магнитка, как брат и сестра, В беде от друга не беги,
В невиданных подвигах темп набирали. Ему, чем можешь, помоги.
И до конца счастливых дней
Будь предан родине своей,
Недаром у нас говорится, что Труд Ее защитой верной будь.
Есть дело геройства, и чести, и славы. И если ты когда-нибудь
Недаром гудки и сирены поют Пойдешь на подвиг для нее, —
Во славу грядущ его гимн величавый. Не возгордись, дитя мое:
Ты только долг исполнишь свой.
Взгляни на седые пороги Днепра, Иди ж дорогой трудовой
Грозившие раньше ладьям быстроходным. И с чистой совестью живи
То руки мои, поработав вчера, Для мира, счастья и любви.
Открыли д ор огу по пажитям водным. Когда ж умру я, ты, один,
К моей могиле подойди
И Днепр, словно море, сегодня широк, И помолчи над ней, грустя,
По воле моей он волну св ою катит. Л ю би м ое мое дитя.
И тысячелетний окончится срок —
Энергии волн человечеству хватит. ДЕТСТВО

Там с Балтикой Белое, с Волгой М оскву Пылало солнце. Тенью злаков

Играла речка — радость всех.
Связал я каналом, как др уж бой сердечной...
И красных роз и красных маков
Я многое завтра еще до ск а ж у
Переливался красный смех.
В поэме Труда, как и Труд, бесконечной!»
Сливалось жаворонка пенье И речка обдавала тело Я нка Купала 1
С призывным ржанием коней. Брызг изумрудною росой,
Кипело зелени цветенье, И детство песней отзвенело МАТЬ СЫНОЧКА П РО ВО Ж АЛ А
И крылья ветра бились в ней. П од солнцем радости босой.
М ать сыночка провожала
I
Из колхозной хаты,
Д Ы М ОТЕЧЕСТВА Не в чуж ой край отправляла,
Я снова на земле своей родной. Не дивчину сватать.
И снова детским н аблюдаю взглядом
Свет чистых звезд из вечности. И рядом П ров ож а л а и сказала:
Мир Чудом предстает передо мной. « М о й сыночек милый,
У тебя уж е немало
Бежит, ж урча и веселясь, поток, И ума и силы.
Как старый друг игры и удивленья,
Качая на зеркальности движенья 4 В свет пойдешь сейчас ты, в люди,
Моей судьбы ликующий цветок. В строй ты вступишь ратный,
П ред т о б о ю , сын мой, будет
Щ ебечет птица, в синей тишине, Край наш необъятный.
И, не спеша, под бременем заботы,
Отец мой возвр ащ а ется с работы Знать крутых не будешь стежек,
С н адеж дою своей наедине. Сытый и одетый, —
Будешь ты беречь надежно
И милый голос входит в мой покой. Вольный край Советов.
Зовет меня. Пора кончать забавы.
И мать, как солнце на вершине славы, Там найдешь дорогу в жизни,
Меня ласкает легкою рукой. , Горя не узнаешь,
С береж ет тебя Отчизна,
Смеркается. Над старым очагом Словно мать родная.
Д ы м ок струится, как душистый ладан.
Беседуют родные чинно, ладом, Не царю служить идешь ты,
И я дремлю, и сказки спят кругом. Не под кнут жандармский, —
Будешь ты служить Советам,
И, кроме света эт ого огня Власти пролетарской».
В пустынном мире горя и отравы, —
Ни женщины желанной, и ни славы, М ать сыночка провожала
Ни золота — не надо для меня. Из хаты колхозной,
Не в чуж ой край отправляла,
Хотел бы я туда, в тепло и свет А в строй краснозвездный.
Начальных дней, чтоб увидать оттуда
Весь мир п реобр азую щ его Чуда
И тех, кого среди ж ивущ их нет. 1 Справку о Я- Купале смотрите на стр. 118.

165
164

Пятрас Цвирка
Пятрас Цвйрка (1909— 1947) — литовский
автор романов о трудовом крестьянстве и его пути в р ево­
люцию («Земля-кормилица» и д р .), о бессмертии х у д о ж е с т ­
венного творчества («М а ст е р и его сы н о в ь я »). Знаток на­
родного языка, мудрый и тонкий художник, психолог. Перу
Цвирки принадлежат также разнообразные по содержанию,
талантливые рассказы.
ПЕСНЯ :
Й ок уба с в доме со всеми перессорился. Топорщ ась, как
чертополох, второй день ни с кем не разговаривал, сидел в углу
или бродил вокруг дома. Подумать только: в ответ на его о т ­
цовское поучение сыновья ухмыльнулись и на его слова только
рукой махнули. « А еще говорят, что яблоко от яблони недалеко
падает. Поглядите лучше, как в жизни бывает: упало яблоко
и укатилось так далеко, что д а ж е и не отгадаешь, с какого оно
дер ева !»
В сю весну Й о к уба с слышал разговоры про эту обр аботк у
земли на новый лад. Сколько раз приезжали в село из вол остн о­
го комитета, созывали сходки, читали письма из партийного
комитета, а разве хоть один разумный хозяин подписал д оговор ?
Слушать-то все слушали, а как только надо было в бумажке
расписаться, сразу изба и опустела. Где же это видано, чтобы
бросаться с высунутым языком на каждый призыв власти?
Когда же это бывало, чтобы власть желала людям д об р а ? Есть
еще время подумать, послушать людей поумнее — выйдет или
не выйдет какой толк от такой обработки земли. Пустовала
земля года два — мож ет и еще лето, другое подождать. Мало
ли на свете пустырей, полей да некошеных лугов. Паны о с т а в ­
ляли их нетронутыми, с борзыми на зверей там охотились, ни­
когда участки эти ни плуга, ни бороны не видели. Пан знал свой
порядок, мужик — свой, и каж дом у все было ясно. А теперь —
что ни день, то новости, что ни слово, то поучение, а когда сп р о­
сил. кто власть? где власть? — твои же работники отвечают:
«М ы власть. Рабочая власть!» Еще год назад
такие слова и слушать бы не стал, а теперь выходит, пожалуй,
что это на правду похоже.
Ве/гь вот сын его, сын бывш его батрака, сам делил г осп од ­
ское поместье Левонполис, а управляющим стульгинской п ар о­
вой мельницы и всего имения посадили сына бобыля Кличу-
писатель,
каса. А левонпольский пан Мураш ка сам пришел в избу Йоку-
баса, шапку снял и со слезами просил, чтобы ему хоть клочок
земли оставили. Вот и понимай как знаешь: Й ок уба с двадцать
лет по имениям проработал, а не случалось ему видеть, чтобы
пан со слезами, без шапки, перед батрацким сыном стоял!
Глазам своим не верил Й окубас, и так и эдак прикидывал:
как и куда все это обернется? А кругом люди шептались, б о ­
гатеи над Советской властью издевались, а сами тайком зерно
в землю закапывали, коров по лесам прятали. В долине, по
ту сторону речки, только три хозяйства; были они самые крупные
и самые лучшие по всей округе. Хозяева их во время войны
сбежали, и уж е второй год земля стояла нетронутой. Но как
можно, чтобы добр ая земля пустой стояла! Начали малоземель­
ные и батраки из нее пыль выколачивать. Сходки устраивали,
на бумаге подписывались и додумались, чтобы всем вместе эту
землю обр аб ота ть, «куперативом». Самыми первыми вызвались
оба сына Й ок уба са да четверо новоселов из деревни Гарляускай.
Который день уж е сыновья Й ок уба са ездят в долину, тащ ат
за собой борону, каток, а теперь вот прихватили еще и лаучкасо-
ву кобылу — свой навоз на ч уж ую землю возить. П одумать
только: «куператив»!
Й ок уба с знал, что в городах есть «куперативы», и кероси­
ном, и гвоздями, и подковами, и солью торгуют, но чтобы земля
«куперативом» называлась — это всё новые выдумки. Й ок уба с
не вмешивался в дела своих сыновей: давно уже они себя на­
чальниками в доме поставили и совсем перестали слушать отца.
Все утро Й о к у б а с расхаживал вокруг дома, собирал в кучу
щепки, носил под навес сухие дрова. Утомившись, он присел
возле сарая на сани погреться на солнышке. Пашни еще не зе­
ленели, но уж е подсыхали и трескались и белели издали.
Ослепительно сверкало железо плугов, уж е врезавшихся в зем­
лю. Овраг звенел от свистулек, которые детвора мастерила из
коры ивняка. Услышав шаги, Й ок уба с оглянулся и увидел, что
по двору его идет какой-то человек, высокий, в шляпе... Из ко­
Й ок уба с митета, дол ж но быть, — бу м аж ку какую принес или кого из с ы ­
новей ищет.
— Грееш ься? — спросил человек.
167
 Теперь Й ок уба с узнал гостя. И прежде в этих местах он ред­
ко показывался, а теперь все больше норовит мимо пройти.
Бенедиктас Бредикис. С первого взгляда показалось Й окубасу,
что он какой-то другой стал: хоть и в шляпе, а весь обтрепанный,
помятый.
«Е щ е года три назад каким ты гордецом выступал! Еще бы —
первым богатеем ведь был. А теперь тебя и не узнать, — поду­
мал старик, захирел ты совсем.;. И как не захиреть — половину
земли в тот раз Советская власть отрезала, а после войны и от
остатка еще жирнее кусок откроили».
Где ж е твои работнички, почему на дворе такая тишина? —
снова спросил Бредикис.
Й ок уба с подвинулся, и гость присел на сани.
Куперативную обрабаты ваю т. Половину, говорят,
вспахали.
Гость помолчал, поглядел на навес и, задрав кверху п од бо­
родок, уставился в небо. Слышно было, как за облаками курлы­
кали невидимые журавли.
Уж так заведено, — молвил Бредикис. — Теперь что с
землей, что без земли — один толк. Сейчас и не поймешь, что
х орош о, что плохо. Ох, подымется еще ветер, подует, а как поды­
мется все перевернет, как стог сена. Правильно человек
этот говорил: учите молитвы, шейте торбы из мешков — пойдете
по миру хлеба просить.
- Какой человек? — спросил Й окубас, ничего не понимая в
замысловатой речи гостя, но все ж е встревоживш ись.
Д а так, — не объясн яя отозвался Бредикис. — Теплынь-
то какая, чтоб ее! Вспотел весь, как росой покрылся!
Сняв шляпу и вывернув оторвавш ую ся подкладку, человек
утер ею лоб.
Он встал, вскинул на плечи вилы, с минутку помешкал,
но не дож дав ш и сь от Й ок убаса ни р ассп росов, ни даль­
нейшего разговора, проворчал что-то и со вздохом зашагал
прочь.
Где-то, слышно, гремит. Для грозы еще рановато, — крик­
нул он, отойдя уж е на изрядное расстояние.
У Й ок уба са была так забита голова, что теперь он уж е и
вовсе не разбирался, чья ж е правда. Что бы там ни говорили про
Бредикиса, а он все-таки кое-что знает. Пускай 6н сейчас и о б ­
трепанный, силу и бог а тс т в о свое потерял, но ведь прежде с
168
начальниками, с ксендзами-настоятелями за одним столом сидел.
Говорят, сын его в лесу прячется.
Отец услышал стук колес и поспешно поднялся с саней. Вне-
запно он решил выругать-таки как следует сыновей. Однако в
спешке зацепился одной ногой за полоз саней и упал ничком на
мягкие опилки. Куры, которые рылись тут же, испуганно за х л о­
пали крыльями.
— Хватит шутки шутить! — сам себе сказал Й ок уба с, сер ­
дись еще больше, и с вываленной в опилках головой вышел
из-под навеса. Сыновья заворачивали на двор с пустой подводой.
Увидев, что они опять подъезж ают к дверям хлева, отец мелкой
рысцой подбежал к ним.
— Что, вам мало этого? Нет у вас своей земли, что ли, своей
уже работы нет? На сторону зерно разбрасываете! Для голоштанни­
ков хлеб растите!
Старший сын Юргис, забредя в лужицу, мыл ноги. Засучив
штаны по колено, он взглянул на отца.
Д а что ты, отец, пустое мелешь. Неужели, по-твоему,
для богатеев надо хлеб растить?
— Нет, а то для голышей, для бродяг всяких!
— А с каких это пор, отец, ты дворянином заделался? Забыл
что ли, как всю жизнь вшей кормил, пока свои пять десятин з а ­
работал!
— Мне и их довольно. Вы столько заработайте! — кричал
отец. Он тряс головой, и с волос его сыпались опилки. - Д о б р а
не дож детесь! Захотелось из о б щ е г о котла кашу хлебать!
— А ты, тятя, по панской палке соскучился, а? — спросил
младший, Андрюс, подмигивая старшему.
— Хватит шутки шутить! Ты смотри, ч тоб я тебя сам ого пал­
кой не огрел.
— Ну, ну, отец. Уж не п ообещ ал ся ли Бредикис тебя в поли­
цейские нанять, что ты так разошелся. Слушаешь тут всяких
проходимцев.
— П роходимец лучше твоего понимает! — не уступал отец.
Старика опять обступили куры, и петух, склонив на бок г о­
лову, глядел на Й окубаса.
— Что ему по нутру, то нам не к добру. А ты в другой раз
объяснил бы этому мудрецу: мы, мол, не из одного котла кашу
хлебать будем, а каждый — из десяти котлов. А что останется,
ему полизать дадим.
169
 Й ок уба с почувствовал, что спорить с сыном — напрасный
еердясь на тех, кто уж е спит, как бу д то его опять нарочно о с т а ­
труд, и к тому же старуха, выйдя на шум, позвала отца в горницу.
вили одного, наедине с его старостью. И почему это никто не
— Смотрите, как бы вам с торбами не пришлось пойти чу­
хочет его понять? Неужели он детям своим зла желает?
жих соб ак дразнить. Ничего не выйдет из этих куперативов, —
Жена несколько раз заговаривала во сне, потом поверну­
проворчал, уходя, отец.
лась на другой бок, и Й ок уба с почувствовал ее теплое дыхание.
Ю ргиса задели отцовские слова, и он громко сплюнул в лужу.
Она всегда спала крепко. Д а ж е днем, работая в поле, убирая
— А твои паны да поместья только нищих плодили! — крик­
лен или пропалывая огород, она могла завалиться где-нибудь
нул он, весь раскрасневшись.
за грядку и заснуть. Когда ее упрекали в этом или подсмеива­
Отец мелкой рысцой вбежал в избу, за ним спешили куры.
лись над ней, она говорила: «Н у что, я ведь ни разу в жизни
Последних слов сына он уж е не слышал. Сколько раз, начав
досыта не выспалась. Сперва пастушкой была, а потом детишки
спор с детьми, он потом срывал злость на жене. В беж ав в избу,
один за другим пошли, так я люльки всю жизнь и не убирала...»
он увидел, что ба ба сидит на полу у корыта и начиняет колбасы.
Она и во сне привыкла качать колыбель, укрывать тряпьем мла­
Недавно они зарезали свинку. Неделю ничего не ела, и в семье
денца. И теперь, когда столько лет прошло после последних р о ­
перепугались, как бы скотина не расхворалась всерьез.
дов, она, по старой привычке, ложилась с краю, и рука ее всегда
Й ок уба с швырнул палку в угол и, недовольный, уселся за
свешивалась к том у месту, где когда-то стояла колыбель. Иногда
стол, выжидая только, ч тоб жена его задела. Но та х о р ош о изу­
во сне она снова принималась ее покачивать. Четырнадцать д е ­
чила нрав своего старика, и, нисколько не боясь его злости, ум е­
тей родила, и почти все они поумирали, часто не дож ив до года.
ла мягко и без обиды его успокоить. Так и не д ож дав ш и сь, чтобы
Другие умерли в два, в три года. Уцелело только двое, и, может,
жена заговорила, он проворчал:
это к лучшему. Кому ж е под силу прокормить такую семью?
Начиняешь и начиняешь с сам ого утра. Все мясо изве­ Й ок убасу казалось, что еще так недавно он купал своего первен­
дешь!
ца в корыте, а ведь сколько времени с тех пор прошло! И ни­
— Вот и изведу! — ответила жена.
когда у них не бывало хлеба вдоволь, и радости настоящей не
Но что это? Этого еще не хватало! Ж ена, отвинтив раструб было... Пока сыновья подрастали, ему одному с женой из года в
кларнета, натянула на него,кишку, и, как через воронку, пальцем
год приходилось бороться с голодом. Весной всегда приходи­
проталкивает в кишку мясо. Кларнет превратился в машинку для
лось одалж ивать хлебушка у богатеев до нового урожая.
изготовления колбас! У Й ок уба са даж е язык к гортани прилип.
— Д а ты что это, ошалела, что ли? Кто ж е тебе позволил
Который уж е день в долине шла работа : земля, пустовавш ая
кларнет мой портить?
несколько лет, трудно поддавалась бороне и плугу. Глина затвер ­
— А что?
дела, пласты топорщились, вставали ды бом. На бороны прихо­
— А что, а что! Хватит шутки шутить! Д авай его сюда скорее!
дилось класть большие булыжники — иначе их на выбоинах
— Погляди, какой музыкант нашелся! Скажи спасибо, что я
швыряло из стороны в сторону. Л ош ади новоселов, отощ ав
его с чердака достала. Черви бы источили. Очень он тебе
на плохих кормах, плохо тянули плуг. Мужчины бегали в М ТС,
нужен!
просили прислать трактор. В конце концов, пыхтя и подпрыги­
— Нужен! А где другой конец?
вая, он выехал на пустырь. П осмотреть на машину сбеж а л ась
— Вот, вот, бери, пожалуйста! Не съела я его!
детвора, пришли и старики. Трактор бы стро врылся в пашню
Ж енщ ина обтерла о фартук засаленный конец кларнета и с у ­
клыками нескольких плугов и взрезал целину, не останавливаясь
нула мужу.
ни перед какими препятствиями. П о краям долины з а г ор е­
Й о к у б а с свинтил кларнет, но дулся потом целый вечер, по­
лись огни: дымился сваленный в кучу пырей. Вспаханная пло­
ка совсем не рассорился с женой.
щадь с каждым днем все расширялась и расширялась, захватывая
За ужином он не вымолвил ни слова и ночью не мог заснуть,
склоны. Дни стояли по-прежнему теплые и ясные.

17.1
 Й ок уба с только издали, со своего двора, поглядывал на
долину. Когда там появился трактор, он подошел поближе:
машина притягивала его с непонятной силой. Он по целым ча­
сам мог глядеть, как она шла по полю, изредка постреливая,
как из ружья. Он давно бы уж е пошел разглядеть ее поближе,
как следует, да гордость не позволяла: Й ок у ба с все еще дулся
на своих сыновей. Однако старик каждый день совершал не­
бол ьш ое путешествие, поодаль «куперативной» земли, обивая
палкой зазеленевшие кочки, сб расы вая с тропинок в канаву
комья и хворост. Иногда случалось спугнуть ж аворон ка, и птица,
заливаясь, подымалась к небу. Усевшись на пригорке, отец
снимал шапку, и легкий ветер ерошил его седые волосы. О д н а ж ­
ды, увидев в долине запряженную в бор он у сивую кобылу,
Й ок у ба с подумал: «О ткуда эта сивка появилась? Кобыл всяких
развели!»
Подле маленькой березовой рощи, на кооперативной земле,
полно было детей и взрослых. Тут же работал кузнец Марцин-
кус — правил на вольном воздухе плуги, бороны. Наконец
Й ок уба с не вытерпел и однаж ды спустился к толпе. Большая
часть кооперативного участка была уж е засеяна. Мужики, т о ­
ропясь управиться и со своей землей, и кооперативную чтобы
не оставить, трудились до полуночи. Глядишь, совсем уже тем­
неет, родители силком гонят спать малышей, а они ж мутся к
огоньку, бегают наперегонки с собаками. В темноте исчезают
пашни, люди, только там и сям раздаются голоса. Другие, окон ­
чив работу на своих полях и отужинав, с наступлением темноты
снова возвр ащ аю тся в долину.
Только и слышно:
— Так как же, Юргис, поработаем ночку?
— Отчего же нет? П ора ботаем ! Ночи стоят светлые!
И в их голосах звучит удовлетворение, а если кто-нибудь
чиркнет спичкой, то мож но разглядеть улы бающ иеся лица. Те­
перь так и жди: пустив изо рта первый дым папиросы, шутник
отпустит какое-нибудь остр ое слово, весело выругается или
громким голосом прикрикнет на коня, тянущ егося к свежей т р а в ­
ке. А там, глядишь, перепрягают лошадей, мужики советуются,
как бы получше сделать, разглядывают на ладони семена.
Теперь уж е Й ок уба с ежедневно стал спускаться в долину.
Встав поутру, он торопился накормить скот, наколоть дров и
как мож но скорее выбраться из дому. Какое-то новое чувство

172
 гнало его с бедного одинокого двора, из душной избы к людям.
И не только Й ок убас, но и старик Мартинас, и отец кузнеца
Антти Тимо нен
каждый день ходили на «куперативную» землю, и хотя они мало Антти Тимонен (род. в 1915 г.) — карельский писатель (пи­
чем могли помочь молодежи, а всё чего-то топтались вокруг, шет на финском языке), автор рассказов, повестей, романов.
о б с у ж д а я свои дела. Рассказ « П о к к о » был опубликован в книге карельских писате­
— Все-таки вместе работать весело, — молвил раз Йокубас, лей «Чайки над Онего».
разглядывая, как м олодеж ь четырьмя боронами продирала паш ­
ню и высаживала картофель. За картофельным полем уж е зе­
ленели яровые.
Д а, да, поддержал Мартинас, — много веселей и лег­
покко
че. Как пчелы, одна-за другой, одна за другой, глядишь — и улей
В наши дни мы так редко видим лошадей, что при встрече
наполнят.
с ними на душ е теплеет. Хочется сказать им что-то хорошее, теплое,
Оба старика сидели под березкой, к стволу которой был
как старым добры м друзьям. У меня во всяком случае есть на го
прилажен ж елобок. Березовый сок стекал в сол датскую каску,
подвешенную вместо котелка. о соб а я причина.
Когда наша семья возвратилась из Финляндии, куда нас в на­
Й ок уба с встал на колени, обеими руками взял каску за
чале 1922 года силой загнали белобандиты, в родных местах
края, наклонил и напился соку. Утерев полой рот, он стал мед­
жилось трудно, пока на помощь к нам не пришел Покко. Его
ленно разворачивать платок и вытащил свой кларнет. П о сл ю ­
подарила нашей семье Советская власть.
нявив язычок кларнета и о ст о р о ж н о наложив пальцы на все кла­
Внешний вид этой лошади был странен. Длинная, но к ор отк о­
паны, он подул.
ногая, с на редкость большой, не по росту, головой. К тому
- Давненько не играл! М ож ет, уж е лет двадцать, — выта­
же черная, как головешка. Мы не знали ни имени, ни возраста
щив на минутку изо рта кларнет, молвил Й окубас.
лошади.
Щеки старика надулись, глаза замигали и заплыли слезами.
Назвали мы ее Покко, что означает «б а р а н », потому что едва
Сначала трудно было разобр ать мелодию. Отвыкшие негибкие
ли кто видывал такое упрямое и своенравное животное. Несмотря
пальцы подпрыгивали так, как будто старик сучил нитки.
на свой малый рост, Покко возил такие большие возы, что крупные
Но вот торж ественно поплыла над полями песня, новая песня,
лошади, подняв уши, с удивлением разглядывали его. Но если
которую сейчас распевала молодежь.
ему хотелось сделать прогул, то шел на это без утайки и стоял на
Сыновья Й окубаса остановили лошадей, другие пахари и ж ен ­
своем. Бесполезно было прельщать его хлебом, овсом или кус­
щины, саж авш и е картофель, тож е на минутку оторвались от
ком сахара, либо пинать и ругаться — конь не сдвигался
работы и прислушались к его игре.
с места.
Юргис, поглаживая вспотевш ую грудь, слушал с улыбкой —
П окко не расстраивался, когда наши с ним отношения, к аза­
он словно пил св еж у ю воду.
лось, безнадеж но портились. На следующий день он дружелюбным
Да никак это отец! Вон там, под березкой! — вдруг з а ­
ржанием давал понять, что надо ж е входить в положение р а б о т ­
кричал он со смехом.
ника тяж елого труда и давать иногда ему отдых. После прогула
Пахари снова тронулись, а за ними вслед за боронами пошли конь работал еще старательнее. Когда П окко вошел в нашу семью,
работницы, кидая в б о р о з д у картофель. Ю ргис понял, что это мне было двенадцать лет, и мы стали вместе зарабаты вать свой
музыка примирения отца с сыновьями, с новым севом, с новой хлеб. В те годы в Ухте строились больница и электростанция. Мы
жизнью... И мысленно он повторил слова отца: «Веселее всем с Покко возили в больницу доски с деревообделочного завода
вместе жить, одной семьей. И люди как-то лучше становятся». и кирпичи — с кирпичного. Более крупные лошади и мужикг
А под березой старик-отец его все играл и играл...
постарше возили бревна.
17,
 Мы с Покко не были жадны до денег, но все-таки стали прилич­
но зарабатывать. Например, за перевозку кирпичей платили по
копейке за штуку. Расценщики, наверное, думали, что копейка не
велика монета, а меньше платить просто не могли. Мы брали на
воз двести пятьдесят кирпичей и в день проходили этот путь четыре
раза. Получалось по десять рублей на день, а учителям тогда
платили сем ьдесят-восемьдесят рублей в месяц. П о эт ом у родные
и деревенские очень удивились, когда осенью двадцать девятого
года я расстался с П окко и уехал в П етрозаводск учиться именно
на учителя. Не Покко был виноват в моем отъезде.
У нас с Покко слож ились хорошие товарищеские отношения
и строгое разделение труда. В начале весны, когда снега ста н о­
вилось меньше, мы спрямляли дорогу к Ухте. Воз как бы сам ка­
тился по вешнему льду. П окко вышагивал медленно, погруженный
в свои лошадиные думы, а я сидел на возу, усердно читая книгу.
Когда мы приближались к противополож ному берегу, Покко о с ­
танавливался и оглядывался на меня, намекая, чтобы я убирался
с воза, потому что от книжных знаний мало проку, когда предстоит
настоящее дело. Я подчинялся и слезал, оставив поводья на'возу.
Впереди высился крутой берег. Покко еще некоторое время стоял,
собир аясь с силами. Он знал, что одолеть подъем мож но только
в стремительном, упорном рывке. На такое-то он был великий
мастер, и я не поспевал за ним. Возле места, где кирпичи р азгру­
жали, было припасено лучшее сено. Там Покко, отдышавшись,
начинал спокойно есть, зная, что теперь мой черед попотеть на
разгрузке.
Без груза Покко не любил ходить кратчайшей дорогой. Он
был общителен и поэтому предпочитал возвращ аться на кирпич­
ный завод через деревню. Там можно было обменяться привет­
ствиями с идущими навстречу лошадьми, а если кто-нибудь г ов о­
рил мне « Т е р в е !» 1, Покко тотчас останавливался. П оговорите, мол,
всласть. Когда все было переговорено, П окко соглашался про­
дол ж ать путь, потому что он знал: до заката необходимо сделать
четыре ездки. Пожалуй, д а ж е прогулы Покко были выражением
сочувствия ко мне, чтобы я мог побольше почитать. Так что и в этом
пункте мы пришли к взаимопониманию.
Больше всего Покко любил еду, которую я ему готовил, не
ж алея ржаной муки. Были у него и замечания. Иногда он терся
1 Тёрве — здравствуй.
боком о косяк в стойле и при этом поглядывал на меня укоризненно,
недоумевая, почему я не почищу его. П осле рабочего дня он любил
поваляться на снегу, но так, чтобы я не придерживал его за по­
водья.
Иногда мы с П окко ездили домой, в Л уусалму. Отправлялись
обычно вечером. П оводья св обо д н о свисали, а я спал под меховой
шубой. Покко сам знал дорогу. Если навстречу попадалась лош адь
и мы ехали без. груза, П окко охотно сворачивал в сторону. С гр у­
зом он никак не хотел уступать дорогу. Тогда обе лошади ост а н а в ­
ливались и ждали, пока возницы решат, кому ехать, а кому съехать
на обочину. Н адо ж е и людям дать во зм ож н ост ь принимать какие-
то решения...
Весной мы пахали в своей деревне. П окко впрягали и в плуг,
и в телегу с навозом. Д ом а я вел себя иначе, чем в Ухте: ругался
и кричал во все горло. П окко понимал, что я кричу и ругаюсь не на
него. П росто вся деревня долж на была слышать, что здесь за плу­
гом шагает мужчина.
Военачальники прежних времен высечены в мраморе и граните
верхом на своих конях. Покко не принадлежал к числу героических
коней да и не был похож на них — он был простой работяга. Сейчас
на смену коням как в армии, так и в мирном труде пришли машины.
Но мое поколение хранит память о благородных четвероногих на­
ших друзьях, которые безропотно разделяли с нами все трудности
и страдания, которые выпали на нашу долю.
М у с т а й Карим
Мустай Карим (род. в 1919 г.) — народный поэт Башкирской
А С С Р , лауреат Государственной премии С С С Р ; автор поэмы
о Великой Отечественной войне «Д е к а бр ьск а я песня» и других
поэм, сборников лирических стихов «Реки разговаривают»,
«Г од а м во сл ед» и др. Популярны такж е его пьеса «В ночь
лунного затмения», повести для детей «Р а д о с т ь нашего д о м а »,
«Т аганок». Д о б р о т а , лиризм, л ю б о в ь к Родине, к человеку
пронизывают все творчество писателя.
П овесть «Д о л г ое -д ол г ое д е т ст в о » состоит из органически
связанных между собой лирических новелл. «А к -Й о н д о з » —
одна из них.
177

А К -Й О Н Д О З 1
И з повести «Д о л го е -д о л г о е детство»
...Наши наделы ржи по всему полю разбросаны : здесь десятина,
там четвертина, тут осьминник. П отом у и «помочники» раздели­
лись: одни к Заячьему наделу пошли, другие на берегу Барсуана
остались. Д о полудня порознь, каждый на своих наделах жали, а
в полдень все вместе на берегу Барсуана собрались. Здесь
край угодий нашего аула, за Барсуаном уж е чужие земли на­
чинаются.
На обед были медом заправленный катык и юаса. Ю асой мы
белый, круглый хлеб называем. Застолье в «п о м о ч и » 2 — это целое
развлечение. Большие деревянные миски стоят, горы нарезанной
юасы высятся. Вокруг каждой миски р асса ж и ва ю т ся «помочники»
и едят — только ложки мелькают. А замешкаешься, так и о с т а ­
нешься голодным.
Когда наелись, смех и розыгрыши начались. У одного ложку
из рук прямо в миску вышибут, у другого, только рот разинет
откусить, ломоть юасы выдернут. И все над раззявой хохочут.
В этот раз выставили на потеху С аж иду с Трех Петухов, которая
лож к у щепоткой держала, и Хамзу-молчальника. Сажида, лишив­
шись ложки, надулась и ушла от застолья. У Хамзы, разинувшего
рот, чтобы побольше откусить, да ж е зубы лязгнули. Но он не уди­
вился, только шмыгнул носом и потянулся за другим куском. У Ак-
Йондоз, как давеча, по обеим щекам румянец пробежал. Я, помимо
своей воли, за ними слежу, в дотош ного наблюдателя превратился.
Если д а ж е взгляд от Марагима и А к-Й он доз отведу, то думы ув ес­
ти не могу. П риворожили меня эти двое!
Я себе медового катыка в ковш налил и тяну через соломинку.
Так вкуснее, чем ложкой, сладость сильнее к языку льнет. Когда
я вырос, поездил, увидел земли й когда в больших городах д о в о ­
дилось через соломинку разные коктейли тянуть, я всегда думал:
наверное, эти лакомки премудрость сию у нас переняли. Смекнули.
Ведь и хорош ее перенять — сметка нужна.
— Кажись, катык больно медов оказался. У Нисы вон губы
слиплись... — сказал мой отец. — И голоса не подаст.
1 А к-Й ондоз — имя; означает: «Светлая звездочка».
2 Помочь (помощ ь) — коллективный труд всей деревни в помощь какой-либо
семье.
Ничего, агай, вечером от жирного мяса разлепятся, —
сверкнула мелкими зубами Ниса, — лишь бы мяса вдоволь было.
Все уж е встали с места, один только И схак с сам ого края
остался сидеть. На свадьбу ли, на похороны, на выпивку ли, на
п о м о ч ь » — Исхак приглашения не ждет, сам приходит. Он и есть
первейшая в ауле «мерзлая нога». Так у нас беззастенчивых на­
пивают, которые зимой, в гостевую пору, без зова-приглашения
из избы в избу ходят. Х одят гак, что лапти обледенеют. Оно и по­
нятно, только под одним столом подтают да не просохнут, как к
другому застолью надо идти. Исхака и гнать не гонят, и в красный
угол не саж аю т. Он свое место, чин свой знает. Его место — в с а ­
мом низу, на самом краю.
У этого ху досоч н ого длинного человека с маленькой головкой
па слабой, со скалку толщиной шее странное прозвище Царская
Казна. А такая «к а з н а » вот что означает: о б ж о р а невероятный, а
сала на кости и не пристает. Ж рет: и сыт не сыт, и стыд не в стыд.
Кто когда его этим прозвищем наградил, никто не знает. Но этот
забитый, почти до пятидесяти доживш ий одинокий человек и после
того, как царя скинули, все Царской Казной ходит. Рубаха на нем
из ситца в крупный цветочек. Из такого у нас женщины наволочки
на подушки шьют, потому что самый дешевый товар. Опять з а б е ­
гая вперед, скаж у: по нынешним временам Исхак из самых модно
одетых мужчин оказался бы.
Исхак допил из миски и начал вылизывать дно.
— Ну что, Исхак, наелся? — спросил отец.
— Нет, агай, не наелся, наполнился только, — отирая обильный
пот с тощей шеи, ответил тот.
— Эй, Исхак! Спор есть! Выиграешь — ремень с себя сниму,
твой будет! — сказал наш рыжеусый сват Хисматулла. Он во всей
округе первый спорщик. Однаж ды в какой-то чувашской деревень­
ке лош адь св ою проспорил, так сам в телегу запрягся и домой
прикатил. «Л о ш а д ь ведь и пасть могла», — утешил он св ою жену.
«Х о р ош о , что проспорил только. Ж а л ко было бы, если бы померла,
очень уж справная л ош адь», — п орадовалась наша простоватая
св ать я1.
Д а ведь и Исхаку об заклад биться не впервой. Хотя на схватку
выходит не он, а его живот. И сейчас он бы стр о смекнул, в чем дело.
1 Сватья — мать жены или мужа.
 — На сколько?
— С верхом полных десять ковшей.
— Спорят! Спорят! — зашумел народ. — Эй, не упустите!
И схак-богаты рь на бой выходит!
Все тут же обступили спорщиков.
— Ну-ка, покажи ремень, — сказал Исхак. Хисматулла тут же
снял его с пояса. Желтый, кожаный, с широкой медной пряжкой —
чудесный был ремень у рыж его свата! Исхак взял, покрутил его,
осмотрел.
— Н атощ ак твой ремень пятнадцать ковшей стоит, на все д в а д ­
цать даж е потянет. А сейчас больше пяти не смогу.
— На девять! На девяти соглашайтесь! — крикнул кто-то.
— Шесть, — упорствовал Исхак.
Рыжий сват прямо вырвал ремень из его рук. И ведь не ре­
мень — состояние целое.
— На шесть ковшей я вон и с Пупком спорить не буду, — ткнул
он подбородком в меня.
Та-ак, сват... Значит, меньше меня, немощней меня и человека
не нашлось? П равая рука моя взметнулась к фуражке. Взметну­
лась, но тут ж е опустилась. Хлопнул бы шапкой оземь, побился
о б заклад — людей только совестно. Как-никак эти рыжие оскре0-
ки — сват наш.
— Братья! Войдем в положение сы того Исхака: восемь опроки­
нет — и ладно, — пророкотал Н адовражный Тимербай. Если
пустую бочку вниз по склону пустить, она точь-в-точь его голосом
загремит.
Остальные поддержали Тимербая:
— Восемь в самый раз! Пусть эти еще уместит.
— И у Исхака, наверное, утроба не без кишок!
— Д а и восьми не см ож ет! Надорвется!
— Не тот уж е Исхак, сдал...
Это нарочно говорят, чтоб его раззадорить, — сразу видно.
И схак дваж ды гулко хлопнул себя по животу.
— Богу доверимся. Лопнешь, так лопни, только меня не п оср а ­
ми, — молвил он. — Несите катык. Считайте до восьми, дальше
видно будет.
Принесли большой ж бан катыка, порядком вместительный
ковш.
— Черпай, ровесник, — сказал Исхак Тимербаю, — ты человек
справедливый, твоя рука легкой будет.
180
— Ну, сядем. Ты, Исхак, т ож е садись, — сказал отец.
Все кто где стоял, там и сели. Один Исхак на ногах остался.
— Я бы стоя пил, если разрешение будет... — он просительно
посмотрел на моего отца.
— Нет разрешения! — отрезал владелец ремня. — Пищу у в а ­
жать надо.
Ясное дело, он это не из почтения к пище сказал. П росто, если
стоя пить, в утр обу больше входит. Вот чего боится, рыжий черт.
— Ладно, будь по-твоему, — согласился Исхак.
Сесть он все равно не сел, только опустился перед миской на
колени. Сейчас он походил на журавля, который вот-вот взлетит...
Завидев дно восьм ого ковша, Исхак хлебать перестал, высунул
длинный белый язык и, как кошка, принялся вылизывать. Все
вылизав, подбросил пустой ковш вверх и поймал. И капля не
капнула. Рыжий сват подошел и без слова повесил желтый ко­
жаный ремень И схаку на шею. Такой ремень — один на всю страну.
И в этот миг я в первый и в последний раз в жизни увидел на лице
Казны-Исхака лукавую улыбку.
— Давай, усишки, — сказал он, — продолжим спор.
— Говори условие! — опять загорелся наш сват.
— Решишься перед всем народом из штанов завязку вы­
тянуть — еще два опрокину.
Опять поднялся шум:
— Давай, давай, усатый!
— Ай, м аладис, Исхак, ну и хват, оказывается!
— Д ерж ись, куда восемь вошло, еще два войдет!
— Ну, рискни же!
— Вот бесстыдники! — заверещала одна женщина. — Нашли
потеху — «п о м о ч ь » срамить!
— Согласен! Черпай, Тимербай! — вспетушился Рыжий
зять. — Коли срамно будет — пусть стыдливые отвернутся.
Но тут победитель-богатырь схватился за ж ивот и рысцой
побежал за копны. Ни днем на жатве, ни вечером в застолье он
больше не показывался.
Но с того дня и покуда не оставил этот мир, ремня Исхак не
снимал. С ремнем его и похоронили. Говорят, это был его един­
ственный перед смертью наказ. М ож ет, самым большим его ж изнен­
ным выигрышем, самой высокой завоеванной наградой и был
этот ремень...
181

Но главный спор, главное состязание было, оказывается, впе­
реди. После обеда оставш иеся наделы дожинали все вместе. В
«п ом оч ь » народу много, так что не вдоль, а поперек жнут. Уже
ближе к вечеру все «помочники» с промежутком в три-четыре шага
встали от края до края последнего осьминника.
Девушки в белых фартуках, женщины в платках с завязанными
на затылке концами, юноши в распахнутых рубахах, мужчины с
мокрыми от пота и белыми от соли спинами, положив серпы на
плечи, на мгновение умолкли. Поле вызревшей ржи, застыв как
тихое озеро, дремало перед нами. Кажется, прыгнут сейчас люди
с берега и поплывут, широко раскидывая руки.
Вдруг Ак-Й ондоз, стоявш ая между Нисой и Хамзой, решитель­
но выступила вперед. Вышла и бы стро повернулась к нам. Сначала
она подобрала подол зеленого сатинового платья, по локоть з а с у ­
чила рукава, косы с звенящими накосниками обвила вокруг шеи
и завязала за спиной. И только потом, как выдергивают са бл ю из
ножен, взмахом сняла с левого плеча с красной ручкой лунный
серп свой. В ее глазах прыгали искорки непонятной, дотоле неви­
данной в ней удали. Всегда улыбчивые красивые губы сейчас
сузились и затвердели.
Ж дут. И А к-Й он доз стоит, чуть расставив ноги. Казалось,
очень много времени прошло. В какой-то миг мне д а ж е почудилось,
что все это происходит во сне. Нет, пока что явь. Эта красивая сн о ­
х а 1, стоящ ая сейчас на меже, еще много раз потом будет приходить
в мои сны. И вот так же будет стоять: то на острие вы сокого утеса,
то над самым краем страш ного водопада, то в горячих струях
гудящ его пожара, и, взмахнув над головой лунным осколком серпа,
готова уж е будет полететь со скалы, упасть в стремнину, рухнуть в
огонь, как я проснусь. Л иш ь в яви еще блеснет прощально ее
серп с красной ручкой. Проснусь — и радости моей не будет
конца.
М ож ет, не так уж и бессмысленны были мои сны, может, все
дни А к-Й он доз на эти сны были похожи...
Весь народ в изумлении смотрит: что же наша всегда сде р ж ан ­
ная и благонравная невестка затеяла? Все глаза на А к-Й ондоз
устремлены. Один Хамза на это зрелище не глазами, а раскрытым
ртом уставился.
— В нашем краю мужчины не в еде, а в труде состяза ю тся, —
сказала А к-Й ондоз. Опять, как прежде, мягким звоном зазвенел
1 Сноха — жена сына.
ее голос, ни задора в нем, ни заботы. — Кто храбрый? Пусть
мужчина, посмелей, выходит со мной состязаться. Ну, кто?
Все стоят, молчат растерянно. А к-Й он доз опять сказала, п од­
дразнивая:
— Разве перевелись мужчины в этом ауле?
Я сам не заметил, как отыскал глазами Марагима. Он стоял
на дальнем конце межи, самым первым. Х отел ось крикнуть: «Т ебе
же она говорит, тебе! Чего мнеш ься?»
— Давай, Х ам за, — сказал наш Рыжий сват, — коли так
пошли дела, выходи с женой состязаться, докаж и, что ты мужчина.
— Давай, Хамза, давай! — поддержали остальные.
— Верно усатый говорит, пусть Хамза состязается!
— П осмотрим, чей базар выше!
— В другой раз посмотришь, — буркнул Хамза, — я св ою
жену и без состязания давно победил. И состязаться нечего.
— Братья, всем же аулом осрамимся! — кипятился наш гор я ­
чий сват. — Сам бы вышел, да серп тупой, руки нескладны. Язы-
ком-то много не нажнешь. Н еуж то кроме меня и удальца нет?
Марагим неторопливо прошел вдоль межи, встал перед Ак-
Йондоз. Рядом с ним другие мужчины ростом пониже да статью
пожиже кажутся. П оэтом у, кто самолюбив, стараю тся возле него
не крутиться. А вот тонкая, как форель, А к-Й он доз рядом с б о г а ­
тырем не потерялась, меньше не стала, д а ж е выросла будто. Вот
чудеса!
— Я выхож у! — сказал Марагим. — Отмерь по три шага, М у р ­
таза!
И только теперь поднял взгляд на А к-Й он доз. Знакомый ру­
мянец охватил ее щеки и тут же погас.
— Победивший поцелуй получит, проигравший потеряет
честь... — сказал словами песни наш ремень проигравший сват.
— М у ж ск а я честь —■ не ремень. Коли один снимут, другим не
перетянешься, поддел его кто-то.
— Погибель батыра — в женщине, — так ведь говорят, —
воспрянул вдруг М арагим. — Что будет, т о будет. От А к-Й ондоз
и позор поражения за почет, за награду приму.
— Не о великой же награде помышляешь, Марагим, — сказала
Ак-Й ондоз, и еле приметная улыбка мелькнула на ее красивых
губах.
— Что назначено, то суждено... — вроде усмехнулся и тот.
А у сам ого синие глаза были такие печальные. Он снял с плеча
серп, и взгляд его оживился. — Решились, А к-Й он доз! Ты гори —
и я не погасну...
Какие красивые слова сказал вдруг М арагим! Смысл их
я х ор ош о понял. У остальных, думаю, на это смекалки не больно-
т о хватило. Люди, перебивая друг друга, начали обговаривать
условия.
— Снопы сами будут вязать? — спросила Ниса-апай.
— Сами, сами!
— Пусть жнут и ср а зу вяжут!
— Нет! Нет! Пускай сначала всё сож нут, потом вязать будут.
— Эй, ямагат! Как самим сподручно, пусть так и делают.
— Как сами хотят! Все равно по последнему снопу считать
будем!
Тем временем мой Самый Старший брат М уртаза отсчитал на
продольной меже осьминника два раза по три шага и, связав
узлом в трех местах три пучка ржаных стеблей, наметил две д е ­
лянки. Потом перешел на межу напротив и сделал три такие же
отметки там. Остальные мужчины, связав все вож ж и , сладили
три аркана, такие, что поперек осьминника достали. И точно по
отметкам от межи к меже протянули эти арканы. Получилось —
по чести-справедливости — одинаковые две делянки.
Сейчас начнется. За А к-Й он доз я не беспокоюсь. Всем известно,
что она — первая у нас жница. За М арагима бою сь. Правда, он
т о ж е сноровистый мужик, работа у него в руках горит. За плетень
возьмется — плетет красиво, как девушки кружева вяжут. Стог
мечет — стог у него стройный, как церковный купол, вырастает.
Оконные ставни, изготовленные и покрашенные им, издалека
улыбаются. Д а ж е из леса дрова везет — как попало не навалит,
ровно лежат, один к другому, картинка будто. Как на гармони
играет, этого и говорить не буду, вся округа сама слышала. А вот
жнет как? А к-Й ондоз проиграет — куда ни шло. Она — ж ен ­
щина. А вот если М арагим проиграет — всему аулу позор. Ай-хай,
к д о б р у ли это? А внутри меня баламут — бес маленький — п од­
зуживает, победы А к-Й о н доз желает. Почему всегда именно ж ен ­
щина проигрывать дол ж на?
— Ну, начинайте! П усть побежденный не плачет! — бл а госл о­
вил мой отец.
А к-Й он доз и Марагим встали рядом, по две стороны среднего
аркана. Утопят эти двое друг друга в желтой пучине или, н а о б о ­
рот, спасут? Обоих мне жаль. П отом у что они — мои люди. Я их
184
1лйну берегу. Делиться своей тайной мне уж е ни с кем не хочется.
Она — только моя. И Старшей Матери... Но почему они рядом
встали? Каждый жнец в своем углу должен стоять. Ведь ж нут-то
справа налево. Чудной этот Марагим — с изнанки встал, право­
лево не различает. Засмеют ведь! Мне хочется крикнуть, п од­
сказать ему, только решиться не могу.
— Почин за тобой, А к-Й он доз, — сказал Марагим.
Серп А к-Й он доз сверкнул и срезал первый пучок. И второй,
и третий... За серпом в ее правой руке не уследишь, только блики
от него летят и стебли ржи, в лад с серпом, круж ась в каком-то
танце, сами в левую руку стекаются. Когда собирается большой
пучок, она, придерживая его серпом возле самых колосьев, укла­
дывает назад. Уложит и снова начинает. Горбатый разбойник
снова в пляс пускается, и вместе с ним, в каждом прыжке ок­
ругляясь, пляшет ржаной пучок. От края до края своей делянки
Ак-Й ондоз в мгновенье ока проходит. Только на завязанных за
спиной косах монеты звякнут порой. Лица не видно. Головы не
поднимет. И кажется, что она в землю уходит, уходит. Она стебли
в пучок уж е не собирает, в горсть не сгребает, они сами вместе
сбиваются и ей в ладонь вбегают, поспевай только горсть сж имать
да разжимать. А сверкающий маленький горбун совсем разошелся,
вконец обезумел. П отом не просто будет его унять... Не ж атва ржи
это, а байга-скачки настоящие. Глаз не оторвеш ь. А оторвать надо.
П отому что рядом есть другой.
Я только сейчас понял: Марагим-то, оказывается, левша. О т ­
хватывая своим, чуть не с саблю, серпом большие пучки, он в о б ­
ратную сторону ж ать пошел. Его, как лопата, широкая ладонь —
ошалеть можно! — полснопа враз забирает. Этот идет помедлен­
ней, но каждым взмахом рож ь на охват сметает. Ай-хай, А л памы ш 1
прямо!
У промеж уточного аркана вместе они редко сходятся. Но если
и сойдутся, то лишь на миг, каждый сразу в св о ю сторону уходит.
Д а ж е головы не поднимут, друг на друга не посмотрят, соддутся
и разойдутся. М ож ет , это д а ж е лучше, что не посмотрят. Вон
у Марагима уж е белая рубашка потемнела и к спине прилипла.
Поначалу маленькое, с листок, влажное пятно уж е во всю спину до
пояса расплылось. У А к-Й он доз пока на спине и следа влажного
нет. Это хорош о. Пусть и не будет. Такой красивой женщине
' Алпамыш — герой баш кирского народного эпоса.
185
черным потом умываться совсем не пристало. Я на байге и приска­ и откатываются назад. И снопы-то не снопы — куклы стройные,
кавшую в белой пене кобылу жалею. в боках тугие, см еются будто. Однако М арагим в этой работе
Д о половины они шли вровень, пучок к пучку, серп к серпу. оказался еще искусней. Хотя вязать начал гораздо позже, но к
Но дальше А к-Й он доз начала обгонять М арагима, сначала на половине он догнал А к-Й ондоз. П равда, его снопы покрупней.
шаг обогнала, потом на два. Л в крупный сноп ржи больше уходит, работа быстрей идет. Но
Люди, до эт о го затаив дыхание следившие за состязанием, Марагим за край не перегибает, не заносится: «рука, дескать,
начали, всяк по-своему, кто радоваться, кто огорчаться. Одни у меня с лопату, сил невпроворот», — честь знает. Д о конца деляны
А к-Й ондоз подбадривали: «Хай, вот сноха так сноха! Не сноха — они, мож но сказать, вровень шли. Напоследок только обогнал
клад!», «П ривалило этом у Хамзе-молчальнику...», «Цени, Б арсук!» было Марагим на два-три снопа, но А к-Й он до з тут же догнала его.
Вот уж е и новое прозвище, Барсук, прилепилось к Хамзе, Перед сорока-п ятью десятью парами глаз ни один из них не схит­
Другие Марагима подгоняли: «Эй, гармонист, ты почаще на рил, не словчил друг перед другом.
клавиши наж имай!» — «П роиграеш ь — лож и сь да помирай со
Уж е сейчас, много лет спустя, я вот о чем подумал. Наверное,
ст ы д а !» — «Н е спешите, парни! Медведь разыграется, так и косулю
Ак-Й ондоз это состязание потому затеяла, что решила: сама выиг­
затравит!» — «У косули хвост короток — не ухвати ш ь!» Кто-то
рает — так М арагима на смех выставит, а проиграет — так сама
и срамное слово отпустил. Кто-то хохотнул. Ниса-апай не стерпела,
осрамится. Видно, надеялась хоть так к М арагиму остыть, а того
упершись кулаками в бока, подошла и встала перед этими ды рявы ­
от себя отвадить. А может, я ош ибаюсь... Ж енское сердце —
ми ртами.
бездонная пучина, разве узнаешь, что там, на дне лежит?
— Наглецы, паршивцы, бестолочь! Такое радостное зрелище
Вот А к-Й он доз связала последний сноп и, размахнувшись,
затаив дыхание надо смотреть, будто м у н а ж а т 1 слушаете! А вы
бросила им в Марагима. Сноп ударился ему в плечо. Марагим,
ржете, рот задрав, мерины старые! И душ ой немного гляньте,
который довязывал свой, тож е последний сноп, и головы не под­
бестолковые! — голос ее вдруг смягчился, лицо посветлело. —
нял. Он подошел к А к-Й ондоз, поставил свой большой сноп перед
Это же праздник бож ий! Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить! Здесь
ней. И, опустив голову, молча застыл. Все та ж е странная з а в о р а ­
же К расота с Силой состяза ю тся. Такой праздник за всю жизнь
ж ивающ ая улыбка пробежала по губам А к-Й ондоз. Сначала она
только один раз увидишь, и то если доведется... Н адо уметь во схи ­
развязала косы и закинула их назад, расправила подоткнутый
щаться. А вы, бессовестные, бу д то щенят стравливаете!..
подол. И только потом, посмотрев прямо в синие глаза Марагима,
П осле слов Нисы-апай состязание будто другим светом заигра­
сказала:
ло, другой смысл получило. «З десь же К расота с Силой со с т я ­
— И впрямь ты мужчина, Марагим...
з а ю т ся !..» Кто же из них победит? Народ затих, будто сл у­
Глубокий вздох разогнал тишину, в которой люди «внимали
шал мунажат.
мунаж ату». Вздохнули все разом, облегченно, словно это они
Косуля, все так же, одними мановениями рук заколдовывая
одержали победу. Ш ироко вздохнули, хорош о.
рожь, уж е подходила к концу своей делянки. Она так увлеклась
— Нет, они шалые какие-то! Бес в них сидит! — восхитился
своей волшебной игрой, будто только и были во всем свете — она
наш рыжеусый сват.
да это ржаное поле. И Марагим все чаще, как бьющ ий крылами
— Вот, по крайней мере, кто друг другу парой пришлись, —
беркут, стал целыми охапками откидывать р ож ь назад. С послед­
заключила одна сноха.
ним пучком в руке А к-Й он доз, крутнувшись веретеном, оглянулась
Вышел мой отец и встал между М арагимом и Ак-Й ондоз. Н а ­
назад. М арагиму оста ва л ось сж а ть еще с сажень.
верное, чтобы какое-то очень нужное слово сказать. Бороду под
Но спор не кончился. Кто вперед последний сноп свяжет, тот
самый корень в горсти зажал. Самые умные свои слова он вот так
победил. Теперь А к-Й он доз за снопы принялась. И когда только
из бороды вытягивает.
свясл о успевает скрутить, стянуть да перевязать — снопы только
— Вы оба победили, — сказал он. — Красиво победили. По
1 Мунажат — священное песнопение. высокой победе и награда должна быть высокой, да нет у меня
таких сокровищ. Вы молоды, работящ и, красивы. Каждый из тихли. Голос А к-Й он доз медленно протек над ночным аулом и,
вас — сам себе награда. Вы мою «п ом оч ь » возвысили и украсили. словно птичий клин, взял путь куда-то далеко-далеко. М ож ет,
Д ол го мы этот праздник вспоминать будем. С паси бо тебе, сноха! в чужих краях заблудивш аяся песня домой, в верховья Дёмы,
Марагим, тебе спасибо! к своему гнездовью полетела? Иусть летит.
Смотри, как интересно сказал мой отец! Что это — бл а год а р ­ И никаким в мире звукам не заглушить ее, не удержать. Д а
ность, одобрение, восхищение? Мне ж е слова отца благословением пет, насовсем не улетела, обратн о вернулась. Мне о тсю да, сверху,
послышались. Д а полно! Что это за привычка у меня — вижу, все видно.
Руки девичьи белье полоскали,
что люди не видят, слышу, что люди не слыщат. Помешанным,
Полоскали, будто милого ласкали,
что ли, помаленьку становлю сь?
В се-то смотрит на соседское крылечко,
После этого все жнецы снова по всей меже растянулись. В сю -то ночь горит-болит ее сердечко, —
Я глазом не успел моргнуть, как осьминник ржи был сж ат. На
пела наша красивая сноха. И потом, опустив голову, долго сидела
этом — вассалям — мы с нашей ж атвой ржи покончили. Если
неподвижно. В той жизни А к-Й ондоз, которая на наших глазах
слышали загадку: «Маленький горбун поле все опустош ил», —
прошла, эта песня была и первой, и последней. Больше ее пения
вот вам и отгадка.
никто никогда не слышал. Беды и радости свои она встречала
На вечернем пиру, когда люди по всему д вор у группами на
и провожала без песни.
разостланных на траве паласах расселись, Марагим и А к-Й ондоз
После этого застолье пошло на убыль. Больше и песни как-то
за одной скатертью друг против друга пришлись. Я си ж у на крыше
не пелись, с мелодией не слаживались. Н арод потихоньку стал
навеса и все вижу. М арагим не пил, не ел, только весь вечер играл
расходиться. Сильно захмелевшие еще немного посидели, каждый
на гармони. Ох, и играл он! Так играл, как никогда прежде. Грудь
на свой лад комедь показали, да и т о ж е по домам побрели. П р а зд ­
м ою то невидимые теплые лучи ласкают, то огненные стрелы
ник догорел...
впиваются, насквозь прожигают. Сердце т о от радости трепещет,
взлететь рвется, то в горе возле горла бьется. Черная мелодия
душ ит меня — задыхаться начинаю, И вот все, вот уж е конец, Самед В у р г у н
погиб!.. — как приходит белая мелодия и спасает меня.
Самёд Вургун (1906— 1956) — азербайджанский писатель,
Чуть мерцает лампа на опрокинутой деревянной чашке, и
народный поэт Азербайдж анской С СР , лауреат I осударствен-
склоненного лица гармониста я разглядеть не могу. А к-Й ондоз
ной премии С СС Р. Автор стихотворений о Великой О ктябр ь­
и вовсе ко мне спиной сидит. Но я вижу, как они, то в надежде, то
ской революции, о строительстве новой жизни, о Великой
в печали, перекидываются взглядами. (В от еще диковина: глаз
Отечественной войне, поэм о героях современности («Черты
не видит, а сам вижу.) И кажется, не вынесет А к-Й он доз этого
великих лет», «Знаменосец века» и д р .), стихотворных драм
плача гармони, вот-вот вспыхнет, займется пламенем. Кое-кто
(«В а г и ф », «Ф а р х а д и Ширин», « Ч е л о в е к » ).
за гармонью увязаться пытается. Но сегодня они только мелодию
портят. Словно сол овью петух подпевает.
Вдруг Марагим заиграл мелодию — протяжную, долгую, д о ­ Ч Е Р ТЫ В ЕЛ И К И Х J1ET
толе в наших краях неслыханную, доиграл до конца и снова начал.
И з поэмы
И, повергнув всех в изумление, красивым мягким голосом запела
А к-Й ондоз. И изумились мы потому, что за год с лишним в первый Как буревестник в выси небосвода
раз ее пение услышали. У нас народ на песню охоч. Д а ж е кто на Бросается на грозный вал морской,
сл ово застенчив, на песню смел. Есть голос, нет голоса, знай мычит. Так осенью семнадцатого года
Как красиво, как легко поет А к-Й ондоз! Д а ж е подвыпившие На штурм земли и неба шла св обода ,
мужики, которые никого не слушали, только свое мололи, и те при­ На битву поднимался род людской.

188 189
 Настал октябрь семнадцатого года.
По улицам шли толпы без числа,
И Партия шла во главе народа
И наше знамя красное несла...
Четырнадцать нас армий обложили,
Душили нас тупым кольцом блокад.
Мы не сдались. Мы выжили. Мы жили.
Мы нашей правде до конца служили,
Нас пушечный не оглушил раскат.
Мы шли сквозь пламя и сквозь дым пожарищ ,
Сквозь вьюгу и сквозь орудийный шквал.
И падающий впереди товарищ
«За власть С о в ет о в !» крикнуть успевал.
Наш натиск нарастал. Й все теснее
Казался мир для белого зверья.
Шла Партия со знаменем. И с нею
Шел наш народ. И над землей горя,
Росла, цвела победная заря!
Прошли года, не зная замедленья.
У нас в сердцах их легендарный след.
На всем крснознаменном поколенье
Ты узнаешь черты великих лет,
На всех на нас их легендарный след.
Перо и штык, лопата и кетмень,
Д о б ы в бога тство, создавали славу.
И русский, и грузин, украинец, туркмен
Плечом к плечу, как равные по праву,
Д обы в богатство, создавали славу.
Тепло одной любви соединило
Полярный лед и южные пески.
Одно родное знамя осенило
Все наши корабли и все полки.
С одною мыслью и с одною страстью
Творили сотни тысяч наших рук:
Чуж ое счастье — это наше счастье,
Чужой народ — нам не чужой, а друг!
Честны сердца у «ж ел ты х » и у «черных».
Товарищ — лучше слова в мире нет!
В чужих морях, на дальних высях горных
Сиял нам славный ленинский завет:
Товарищ — лучше слова в мире нет!
Не зарясь ни на чьи права и земли,
Мы дальним странам посылали свет,
И, нашим песням о св о бод е внемля,
Воспрял колониальный мир в ответ.
Мы дальним странам посылали свет.
И каждый год, хоть он и не вернется,
Но вечен, как созданье наших рук,
Он в верности грядущему клянется
И песнями звучит, как верный друг.
Он вечен, как созданье наших рук!
.* Ю р и й Р Ы Д. X 3 у
Юрий Сергеевич Рытхэу (род. в 1930 г.) — чукотский писа­
тель, автор трилогии «В ремя таяния снегов», романов «С он
в начале тум ан а», «М етательница гарпуна», «К онец вечной
мерзлоты» и других, а также рассказов. В своих произведениях
рисует жизнь преображенной Чукотки. Награжден несколь­
кими орденами; лауреат Государственной премии РС Ф С Р .
ГО ВО РИТ ЧУКОТКА!
ВЭ ТГА В Ы РК Ы Н ЧУКОТКА!
К АК М Е Т Е О Р О Л О Г С ТА Л Ш А М А Н О М '
На берег уэленской косы гигантские волны обрушивали тонны
ледяной воды.
В тот страшный вечер все жители нашей яранги2 сидели го т о­
вые к тому, чтобы схватить самые необходимые пожитки и убеж ать
на другой берег лагуны3 или на высокое место, куда не могли д о с ­
тать волны разъяренного Чукотского моря.
1 Шаман — колдун, предсказатель и целитель, по религиозным верованиям
древних. С победой Советской власти неграмотных шаманов, часто обманывавших
народ, заменили врачи, специалисты, ученые люди.
2 Яранга (а также чум, тордох) — переносное жилище народов Севера: ко­
нический остов из ш естов, покрытый оленьими шкурами или берестой, соломой.
3 Л агуна — залив, глубоко вдающийся в суш у и соединенный с морем узкой
полоской воды.
 Вместе с о школьной сумкой я прижимал к себе пионерский галс^
тук с блестящим металлическим значком.
Каждый член нашей большой семьи брал с соб ой только то,
что ему было дор ого. Дядя, у которого я воспитывался — свое
охотничье снаряжение, тетя - иглы, нитки из оленьих жил, а
бабуш ка, хранительница домаш него очага и традиций, держала
в руках отполированного дельфина из потемневшей м орж овой
кости и что-то шептала над ним.
Я прислушался. В словах бабуш ки ничего нельзя было р а з о ­
рить, и тогда я догадался, что говорит она тем самым шаманским
языком, который недоступен для понимания простого см ертного
Каждый уваж аю щ и й себя чукча всегда старался обзавестись
двумя-тремя заклинаниями на всякий трудный случай. Чем б е д ­
нее был человек, тем меньше он знал заклинаний, а богатые ол е­
неводы и владельцы байдар и вельботов не только приобретали
заклинания десятками, но порой д а ж е держали приближенного
шамана, который обслуж ивал своего хозяина, когда на него н а ­
двигалась беда.
Так мы и сидели в тот памятный вечер, пока в нашей яран­
ге не раздался веселый голос метеоролога полярной станции
Юрия Сергеевича:
— Буря утихает!
Откуда он мог узнать то, чего не могли предсказать д а ж е
могущественные шаманы и молчаливый костяной дельфин ле­
жащий йа сморщенной ладони бабуш ки ? Я уже догадывался,
что весть о б улучшении погоды принесли Ю рию Сергеевичу его
многочисленные приборы на метеорологической площадке. Мы б ы ­
ли там на экскурсии и да ж е присутствовали на запуске метеоро­
логического змея, поднявшего приборы в заоблачную высоту.
Действительно, когда мы с дядей вышли в ревущий ветер,
нам показалось, что ураган стал тише, и брызги волн больше не д о ­
летали до нашей яранги.
На следующий день море замерзло. Мой дядя пошел на по­
лярную станцию и понес Ю рию Сергеевичу горностаевую ш кур­
ку в^ благодарность за предотвращение стихийного бедствия.
Юрии Сергеевич, разумеется, не принял подношения и попытался
объяснить, почему он не мож ет взять подарок.
В таком причудливом смешении нового и старого проходило
детство моего поколения. Нам все казалось интересным, а вот
нашим отцам трудно было менять устоявш иеся представления.
192
С Л Е Д Ы Ч Е Л О В Е Ч Е С К О Й РЕЧИ
После этого случая дядя потребовал, чтобы по вечерам я учил
его читать и писать. Трудно было рукам, привыкшим держать
ыгговый гарпун, водить маленьким карандашом по бум аж н ом у
листу! В перерывах дядя устало рассказывал:
Когда я был в твоем возрасте, эскимос из Наукана Нуте-
IГ||]| _ он сейчас стал знаменитым певцом — говорил, что умение
наносить на бумагу и различать следы человеческой речи — т а ­
кое же прирожденное свойство белого человека, как его свет-
мая кожа, светлые волосы... Только русские большевики п о­
казали нам, что это не так. Когда в нашем Уэлене устан ови­
ли Советскую власть, к нам приехал учитель, которого звали
( '.корик...
Скорик... Петр Яковлевич Скорик. Нет ни одного чукчи, ко­
торому не было бы знакомо это имя. Оно стоит на книгах для
чтения на чукотском языке, на грамматике нашего родного языка.
Он приехал на Чукотку в конце двадцатых годов совсем молодым
парнем, только что окончившим педагогическое училище. Это
он организовал первый пионерский отряд у нас на Чукотке и был
его первым вожатым.
М ного лет спустя я встретился с Петром Яковлевичем Ско-
риком. Это случилось в Анадыре весной 1948 года. Через год
я стал его студентом в Ленинградском университете. Сейчас
Петр Яковлевич Скорик - профессор, доктор филологических
наук, руководитель сектора в .Институте языкознания Академии
наук СССР.
От него я узнал как пришел на Чукотку первый букварь.
Книга печаталась в московской типографии, а Петр Яковлевич
собирался в очередную поездку на Чукотку. Печатание букваря
затягивалось, и Скорику грозило опоздание на ледорез «Л итке»,
который отходил на Север из Владивостока. Тогда он пошел
в типографию, собрал комсомольцев и рассказал им о Чукотке,
о народе, который никогда не видел напечатанным свое слово.
Всю ночь проработали московские комсомольцы, и к утреннему
поезду, который отходил на Восток, было доставлено несколько
сот экземпляров первого букваря, который тогда назывался «Чел-
гыкалекал», что значит «К расная грамота».
Именно с этой книги и пошла наша грамота, и все п оследую ­
щие книги на чукотском — и повести, и стихи чукотских литера-
торов, которых с каждым годом становится больше, — младши
родственники «К расной грамоты».
Однаж ды в Каире на одной пресс-конференции меня спроси
ли, сколько профессиональных литераторов пишут на чукотско
языке. Членов С ою за писателей нас двое — я и моя землячка
Антонина Кымытваль. Всего чукчей — тринадцать тысяч человек
Цифры небольшие, но, когда я ответил, что на Чукотке на каж
дые шесть с половиной тысяч человек населения приходится
один профессиональный писатель, это произвело бол ьш ое впечат­
ление.

Л ЕН И Н СКИ Й СВЕТ

Мы писали первые буквы при свете жирника — каменного

светильника, заправленного тюленьим жиром, с фитилем из мха,
и мечтали о том, когда и до нас дойдет великое чудо — элект­
рический свет.
Полярники построили в Уэлене ветровой электродвигатель.
Охотники, возвр ащ а ясь с моря, останавливались и, задрав гол о­
вы, смотрели на большие металлические крылья и гадали, как
это ветер, от которого гаснет пламя в ж ировой лампе, будет
зажигать свет. Высказывались разные предположения: одни г о в о ­
рили, что свет будет такой силы, что яранги, сшитые из шкур,
попросту сгорят, превратятся в пепел. Д ругие считали, что все
это болтовня: разве стеклянный баллончик, укрепленный под по­
толком, мож ет светить так, как солидные колпаки керосиновых
ламп?
Иногда обр ащ а л и сь ко мне: все-таки я ходил в школу и что-то
должен был знать. Я же, со слов учительницы, знал только
одно: это ленинский свет, а сама лампочка называется «л а м п оч ­
кой Ильича». И это я сказал всем, кто в этот вечер был в нашей
яранге. Д ядя сказал:
— Ну, если это ленинский свет, то мож но в него поверить.
И когда в нашей древней яранге вспыхнул ослепительный
свет электричества и бабуш ка от неожиданности выронила свой
амулет — дельфина из морж овой кости, сомнениям пришел конец,
все в один голос сказали:
— З аж егся ленинский свет.
Необычно выглядел в тот вечер Уэлен, самый дальний насе­
ленный пункт Советской страны. Я ходил по освещенным элект-

194
 „■ И послевоенные годы началос W2Z-
ричеством улицам между я п я н г
деревянных дом ов „ м о„ мечты унД * * « « « 4
помов. В уэленскои школе в м е с т ' строителем,
был хорошим учеником, а потом стал хорош,
пн , гавил дома на месте старых яранг' Некоторые
п.. н е вес охот н о переселялись ,» новые д о ^
j o . n o ЖИЛИ на два дома, старики ! ’ слишком про-
« |врались найти изъяны в деревянной комнате^
уочется все время ходить из угла в угол,
мы С Ж И ГА ЕМ БОГОВ
" " 1 ’ полставке и многое-многое другое.
п н п ь па кровати-подставке, школьных рас-
Л недавно в одной из чукот состоится экскурсия
костяную собРа Чк Г „ " Г к р е ю Т « е ™ Г » л с "[Г " " енькУ »
шн аний я увидел объявление. « .' в древнее жилище,

Я Ре7 Л„ „ " 0 д™ствМо Учитсдьяица т о ж е застала ярангу

Н is..тором прошло мое детство. ^ черо шшш ^
н рассказывала со знанием дела, £ к ую мы 0Сматри-
, нальпый полог, где была кладова . Ц е л я м и , переселившимися
Z " ДРУГ0" ’ PyP“ " “ - « — « » ' Пе- IU.,и,, давно была оставлена . ^ нашл0 применения в доме:

»ул из-за ворота, Петя увидел его.1™ '"

:= ВЫГД»-
и новый дом. Но кое-что из вещ постели, камни для

f ™ КТ0? ~ Живо спР°сил он.

ой охранник, — ответил я с о 6 а " ка' может б ы т ;
намного побольше. пп Чукотке, и каждый
Д Р утогГ ™ Г 3 - РУССИИЙ язык „ „в мш м ,д кяж ды » год е о в е р ш а» путеШе тдне г ^ .

:™ 'а Г ™ к с т И
ре-ительУ
„ о движ ется вперед, что сегодняш-
в руки костяную собачИк у . ° ХР‘ШНИК!~ ВОСКЛИКНул Петя и нз'ял
„ " " ' « т и ж е н и я бы стр о становятся г‘ « 1 * “^ “ й3 Иультина
Однажды полярной ночью мне " рИ адный 0 н долго наби-
охотничий ножГд^лП^ТрГать ам улет" ВЫ ТаЩИЛ И3'33 ПОЯСа
Д р у г долго рассматривал собачку и ц а с сп п я „,и ' „а Север. Самолет был маленькя ю я л курс на берег Л едови-
рал высоту в стылом возду. , я туНдра. С одной с т о ­
И Г Но я сам sroro “ “ “ и т , океана. Внизу — заСа®Жв НЭТо время ГОда никогда не пре-
ропы горела заря, котор" ^ другой стояла полная Луна,
У и к е ^ о Г Г ы „П; ГЯеГ Р7 : Г » X меня нрашается в солнечное УЖ - идели далеко под нами уди-
огонь, и тут я взял да и б ™ Г пылал жаркий
;:Г ь н ^ Г н Г ^ небесные епблохи опустились на землк
отца. Он ep oeoof “ ь охранника!
„ х 7 а „ ;„ к СГ1 - ЧКУ “ б “ ° еПетя и позвал
закричал ” ™ »'
Н распростерлись на с п е ж н ы х п р о с т о ^ природНо.
Мы поначалу так и дум ^ ^^ нового колхоз
~ ЧудесМ Сожжение^ !3 П° КаЧаЛ ГОЛОВОЙ и сказал: явление. Но это, как нам сказал лег , ^ Дмгуэмской туНдр
„ о г о селения «П ол ярн ик». Испо ГЛубинна
кочевали потомственные оленеводы. Э о была‘ он

И н езы блем ы м . —а з а л о с ь
к пмр ш —
е жед“е у вечным
тундра. Оленеводы остались оленеводами, но
электричеством, жили в хороших, удобных домах. Одним с л о в о м !
были людьми нашего века, нашими современниками.
Когда я был в Канаде, то расказал о б этом одному худож-1
нику. Он внимательно выслушал меня и со вздохом заметил:
— Как это печально! Север теряет свое очарование. Вы тол
ко представьте: обыкновенные дома вместо живописных яранг
и снежных хижин, электричество вместо жировых ламп, т ран зис­
торный приемник вместо шаманского шепота, моторные лодки
вместо парусных байдар... Это уж асно!
Я не стал ему разъяснять, как это прекрасно, что се г о д ­
няшняя Чукотка не экзотическая окраина страны, а ее неотъем­
лемая современная часть, со всеми убедительными признаками
социалистической жизни.
Боги, котор 1ые осеняли своим призрачным покровительством
жизнь чукчей, выброшены. Им не наш лось места в сегодняшней
жизни.

ОТ ЯРАНГИ Д О Д В О РЦ А

Первый вож атый Петр Яковлевич Скорик и его товарищи про­

водили первые пионерские сборы в ярангах.
Наш отряд уже имел настоящ ую пионерскую комнату. Мы зна­
ли, что такое пионерский лагерь, и летом уезжали в бухту Л а в ­
рентия. На берегу собирались вельботы и байдары со всего по­
бережья. Родители провожали детей в неведомую жизнь и стояли
поодаль, пока мы строились на линейку под мачтой с красным
флагом.
Морской ветер развертывал флаг нашего лагеря, и нам каза­
лось, что мы сели на больш ой прекрасный корабль, который плывет
в страну Пионерию. Многие из наших русских товарищей приехали
из больших городов — Москвы , Ленинграда, Х аба р овск а, Влади­
востока... Они рассказывали о пионерских лагерях на берегах теп­
лых рек, о чудесном Артеке и о дворцах пионеров...
Д вор ец в нашем представлении тогда был чем-то вроде яран­
ги богача. Но когда мы увидели дворец на картинке и услышали,
что в Ленинграде и в других городах роскошные дворцы, принад­
лежавш ие богатым вельможам, представителям царской фамилии,
отданы под Д ворцы пионеров, это нас удивило. Мы пожалели,
что у нас на Чукотке не было таких богаты х людей, которые ж и ­
ли бы во дворцах.
 сбоп
^
спрлп !
z :; :: ~
.
r r кт ° * ■ * 4, 0 »
CTPdHe началась операция «Ч укотк а» — :: ;s .= .:= |:.=
дом, И я с удовольствием отдам ярангу в музеи при Р
Дыре, столице Ч у к о т с к о г Г н а Г 3 ДВ° РЦЭ пионеРов в городе Ана-
v ц ч у к от ск ог о национального округа
■ и11м Дворце пионеров.
|ак сказал Иван Аренто. будущем
эти дни школьники Чукотки жили мечтами о будущ е
Р „ч ,

р сих пор Я получаю письма о том, какой это будет два-

........... .. страны уж е выстроила дворец в своих мечта .
М арш рут пролегал по северной тпассе П п„ „А
" м Ж е Г Ж - с я “ л е в и в и ^ н ы Г р е п о р т а ж , который ведут ино-
? r “ - в“ Г * “

" о т о " Кольма

шейМ™ , ш К" л „ " " ° Г Р° " “ СТре™ " ш-льние пионеры- на-
« - * * “ ™ > р» й
О н ведет нас в музей под отк р ы т ы » небом. Первое,

чал ребят до города пг И ШЫИ вездех°Д- который и дом- : : Г в „ д ° » С з т о древняя яранга с

11мпнепия всей страны смотрит передачу, идущ ую через IV
^ ,, а“ ^ ~ ери ик™ е ибо от Москвы до Чукотки более десяти тысяш ™ л ом е ;
,....... Мой юный земляк смотрит в тысячи глаз, прильнуви
« t e s i r r в о,ф уж ,га“ д ° ме культуры о т ст ° ялась р Iгловизионным экранам, и произносит:
Вэтгавыркын Чукотка! Говорит Чукотка!

1 = - - : , , ^ н = Юхан Смуул
не говоря уже " " ° ДН° Й С° бачьей У" ряжки-
воображение московских пионеров Г т о г д а Т . L " ! ! " " ° РаЗНТЬ г' 1 1Q99__ 1Q71) — народный писатель Эстонской
Юхан Смуул (1922 19 ) V лауреат Ленинской
слетать в совхозное стадо к Г е п т л г
Ивану Аренто. ’
Родилась идея
Социалистического Труда
гГ Р прпутат Верховного Совета С С С Р , л аурез.
СС1 , Д - У ' „ С Г С р - я RTOD сборников стихо
• Г0СУДаРСТВеГ ; ь: сР7 в том са т и р и ч еск и х), очерков.
бинную " ° £ НЯЛИСЬ ° ледового аэропорта и полетели в глу-
■ ; : р Г : у 7 Г ; и Г : „ ': : , е в „ и к а „ я » — >
Н- Z с е Г с Г » 1 К„ Г аЛаВе “ “ ™ " Р— ■— о из у ч !
ду «Л ед ов а я книга».

ЭСТОНСКАЯ П ОЭМ А

r r 7 : z r r x— - *р- - — ;и Отрывок
Иван Аренто Рл= с к а з ы в Г
Море! Ты стало моложе,
ворил, что п а с т у х о в о б с л у ж и в а ю т с а м о л е т ы Г в е р т о л е т ы Т б о и г я л Стало синее и пламенней,
имеется вездеход. Кто-то сппогил- я - „ в е Р ™ л е г ы , в бригаде
Пыльная даль бездорож ья
- Не все что иэпг р осил' d почемУ зд е сь -с то я т яранги?
все, что изобрел наш народ в бор ьбе с холодом, устаре- Снова к тебе привела меня.
200
 Ты от усталости в поту,
Был я в сомнении снова: Тащи ярмо, трудись без меры
Гы это или не ты? Да тупо кланяйся кнуту.
Это Эстонии новой
Обозначались черты... Ты помнишь день — взошла заря,
С востока полыхнуло пламя.
И снова прошлого картины Услышав песню Октября,
Всплывают в памяти моей. Ты прозвенела кандалами...
Лодчонка. Невод, полный тины. Росла над мертвыми телами
Туман все гуще и мертвей. Трава...
Песок. Болота. Сосны. Вереск. А где же трон царя?
Унылый погребальный звон. А где же дворянин балтийский?
Пел Юхан Л и й в 1 про этот берег, Хозяин новый бродит близко,
Как горько ж аловался он, Ш вед Крейгер1 иль английский лорд
Что горизонт скрывает тьма, П окрикивают на лошадок!
Что злы осенние шторма, «Демократический порядок»
Что неприветлива природа, В Эстонии отменно тверд.
Что с черных балок потолка
Над горькой долею народа Крестьяне...
Свисает горькая тоска. С нищенским наделом,
Конец или начало ночи, Бедны душ ою , тощи телом.
Мигнет ли слабый огонечек — Там давят банки ссудой древней,
Тьма непроглядно глубока. Там фабрики в тиски берут.
Но в песнях Лийва прозвучали, И замкнут «угро-ф инн » в деревне,
Для правнуков не отзвенев, Он весь ушел в угрюмый труд.
Твои, Эстония, печали, И с жизнью, замершей на месте,
Твоя нужда, твой смутный гнев. С кулацким диким бытом слит,
Встал, охраняя «душ у Э сти », ^
Мечтала ты, что скинешь бремя, Белобандитский «Кайтселийт» .
Что сбудется иное время, Зияло серостью предсмертной,
П роснется «человечек с п я щ и й »2. М орщин извилистой резьбой
Сшибались на твоей равнине Лицо нужды немилосердной,
И юг, и север, и восток. Следившей зорко за тобой.
•А ты согнулась, ты в унынье.
Твой жребий смутен и жесток.
Твои права у лицемера.

. КрЫ
,р- фамилия ш ведского д е д ы .., и м е в » ™ « ш -И -* * -» *

« С о к » об о р о н и », .о .: « " — « *
2 ! ? хан Лийв — известный эстонский поэт (1864— 1913) ной Эстонии.
Так называл Эстонию Юхан Лийв. }’
203
202
 я Знал Эстонию такую.
™ на се го д н я ш н е м пути
И б е с п о к о я с ь и ликуя, О Великой Отечественной
R e СМ0Г минувшего найти,
есна кончается не пышно -
войне
„ Сиянье скромной красоты
аI землю сыплются неслышно
Черемух белые цветы
И ВСТер Ристрепал березки
И праздно по полю кружит
о пляшет он на перекрестке,
>о озимь на покой спешит

Г "

^ t s r r * Д ж а м б у л Д ж а б а е в

Д ж а м б у л Д ж а б а е в (18 46 — 1945) — казахский народный

поэт — акын. Д о Великой Октябрьской революции выступал
с песнями, главным обр азом обличительного характера.
Излюбленный вид творчества — айтыс: песня-импровизация
в виде диалога-состязания двух акынов. В годы социалисти­
ческого строительства, в период Великой Отечественной
войны — поэт-патриот, защитник советского строя, певец
народного труда. Д ж ам б ул Д ж а б а е в — лауреат Г о с у д а р с т ­
венной премии СССР.

Л ЕН И Н ГРА Д Ц Ы , ДЕТИ МОИ!

Ленинградцы, дети мои!

Ленинградцы, гордость моя!
Мне в струе степного ручья
Виден отблеск невской струи.
Если вдоль снеговых хребтов
Взором старческим я скользну,
Вижу своды ваших мостов,
Зорь балтийских голубизну,
Фонарей вечерних рои,
Золочёных крыш острия...
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!

205
 Не затем я на свете жил,
ТО) разбойничий чуять смрад-
Не затем вам, братья,
Чтоб забрался ползучий гад
В город сказочный, в город сад-
Не затем к себе Ленинград
зор Д ж ам б ул а приворожил!
А затем я на свете жил,
Чтобы сб р од фашистских громил
Не успев отпрянуть назад
Волчьи кости свои сложил
У священных ваших оград
Вот зачем на Север бегут
Казахстанских рельс колеи
Вот зачем Неву берегут
Ваших набережных края
Ленинградцы, дети мои» ’
Ленинградцы, гордость моя.»
Ваших Г " " 0МНИТ Д ж а мбул,
Ваших прадедов пом нит он:
х ссылали в его аул,
кандальный он слышал звон
Пережив четырех царей,
спытал я свирепость их-
Я хотел, чтоб пала скорей
Петербургская крепость их-
я под рокот моей струны
Воспевал, уж е поседев
Где” ? ™ “ Д б М ™ в“ » “ »0Д»ы,
д бурлил всенародный гнев.
Ппобл ВЯШИХ "РОЙНЫХ домах
Проблеск ленинских слов-лучей
Заиграл впервые впотьмах»'
Нто ваш, и больше ничей '
Первый натиск его р е ч е й ’
И РУки его первый взмах»
Ваших лучших станков д ары
К иров к нам привез неспроста:
МЫ Р° ДНЯ с давней поры,
Ближе брата, ближе сестры
Ленинградцу Алма-Ата.
Не случайно Балтийский флот,
Славный мужеством двух веков,
Делегации моряков
’ В Казахстан еж егодно шлет,
И недаром своих сынов
С юных лет на выучку мы
Шлем к Неве, к основе основ,
’ Где мужая зреют умы...
Что же слышит Д ж а м б у л теперь?
К вам в стальную ломится дверь,
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав...
Сдохнет он у ваших застав!
Без зубов и без чешуи
Будет в корчах шипеть змея!
Будут снова петь соловьи,
Будет вольной паша семья,
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!..
Ленинград сильней и грозней,
Чем в любой из прежних годов:
Он отпор отразить готов!
Не расколют его комней,
Не растопчут его садов.
К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда.
П р ов ож а ю т своих бойцов
Наши села и города.
Взор страны грозово-свинцов,
И готова уже узда
На зарвавшихся подлецов.
Из глубин казахской земли
Реки нефти к вам потекли,
Черный уголь, красная медь
И свинец, что в срок и впопад
 Песню смерти готов пропеть В сем св о и м се р д ц е м пр еданный,
Бандам, рвущимся в Ленинград. Т о л ь к о за ними п о с л е д у ю .
...Хлеб в тяжелом, как дробь, зерне В оли с в о е й не о с л а б л ю ,
Со свинцом идет наравне. В н о ж н ы не с п р я ч у с а б л ю .
Наших лучших коней приплод, П у т ь мне д р у го й н е в ед о м :
I руды яблок, сладких, как мед, — Р од и н а и П о б е д а !
Э ю все долж но вам помочь 1941
Д у ш е г у бов откинуть прочь.
Не бывать им в нашем жилье!
Не жиреть на нашем сырье!.. Микола Бажан
П редстоят большие бои, М икола Бажан ( 1 9 0 4 - 1 9 8 4 ) - ук р аи н ск и й поэт, о б щ е с т ­
Но не будет врагам житья! венный д ея т е л ь, дей ств и те л ьн ы й член А к ад ем и и наук УССР
Спать не в силах сегодня я... Герой С о ц и а л и с т и ч е с к о г о Т р у д а , д е п у т а т В е р х о в н о г о С о в е т а
Пусть подмогой будут, друзья, СССР л а у р е а т Г о с у д а р с т в е н н о й премии С С С Р . А в т о р п о л и ­
Песни вам на рассвете мои, тически острых, ф илософски н а сы щ е н н ы х ст и х о т в о р е н и и и
Ленинградцы, дети мои! „ о э м ( « Б е с с м е р т и е » , «Д а н и и л Г а л и ц к и й » ) . П е р у Б а ж а н а п р и ­
Ленинградцы, гордость моя! на д л еж и т ин тересный, содерж ательны й цикл ст и х о т в о р е н и

1942 « А н гл и й ск и е в п е ч а т л е н и я », п о с в я щ е н н ы х б о р ь б е за мир.

КЛЯТВА

М ы клятвой едины и вол ей едины,

О д н о в нас ст р ем л е н ье р а ст е т :
И р с иф Гриш ашвил и Не б у д е т , не б у д е т в о в е к Укр а ин а
Р а б о ю немецких го с п о д !

н а о о П ? „ГрИШгаШВ™ (1889 1965) - грузинский „исатеиь,

М ы с т а л ь ю ор у д и й , с в и н ц о м к а р а би н а
“Г " Гр уз".»“ °й ССР, действительный член Акаде-
Р а з р у ш и м ф а ш и ст с к и й оп л от.
С сср д Рузинскои ССР. лауреат Государственной премии
Не буд ет , не б у д е т в о в е к Украина
паГепиы Г Л“ Р" ческих стихотворений, д л , которых ха-
рактернь, общественные, гражданские мотивы. Грншашвнли Р а б о ю немецких г о сп о д !
. кже автор исследовании по истории грузинской культуры,
На б и т в у м о г у ч а я в ы ш л а д р у ж и н а —
В еликий с ов ет ск и й народ.
РОДИНА И ПОБЕДА
Не б у д е т , не б у д е т в о в е к У краина
Это давно уже сказано, Родина вечно цветущая Р а б о ю немецких го сп о д !

Слов!)0 п о гб еСЛ0Ва
Слова « П д а » и СВо
«Р о3аНЫ
д и н а »~. ЗВ0ШИе
С П6СНИ Поющая’
неудержимою силою О д е л а б р о н е ю л ю б и м о г о сына
Путь МЫ " Р а н н ы й , Как не любить тебя, милую! С т р а н а , п осы л а я в пох од .
Не б у д е т , не б у д е т в о в е к У краина
Род ’ н и
Родина и Победа!
п Т И ,НеВеД0М: ПуТЬ МНе
Родина и другой
П об неведом:
Р а б о ю немецких го с п о д !
208
 П озорная ждет лиходея кончина
П овсю ду, куда ни шагнет, —
Не будет, не будет вовек Украина
Р а б о ю немецких господ!
Проклятая свастика давит равнины,
Но гадину гнев наш сотрет:
Не будет, не будет вовек Украина
Р а б о ю немецких господ!
П од знаменем партии, словно лавина,
Отчизна стремится вперед.
Не будет, не будет вовек Украина
Р а бо ю немецких господ!
Петрусь Бровка
П етрусь Бровка (1905— 1980) — белорусский писатель,
народный поэт Б С СР , действительный член Академии наук
БССР, Герой Социалистического труда, депутат Верховного
Совета С С С Р , лауреат Ленинской и Государственной премий
С С С Р ; автор лирических стихотворений, поэм, романа « К о ­
гда сливаются реки».
Н А Д Я -Н А Д Е Й К А
Плачет в лесу сиротливо жалейка:
«Стихла ты,
П ятую ночь на березе у хаты
Низко висит она в петле проклятой.
Г орю ш ко-горе сердце сковало,
«Ч т о ж ты, березонька, не о т ст оя л а !»
Ж елтые листья, горькие слезы
Падают, сыплются, наземь с березы:
« Д о б р ы е люди, меня не вините,
Лучше под корень березу спилите».
Буйные ветры, лютые бури, —
По лесу бродит парень понурый.
«Х лопче-молодче, смутные очи,
Среж ь меня, белую, темною ночью,
С горем -бедою стоять уж нет мочи,
Помню я смех ваш,
Гул и-гул янки,
Песни-веснянки,
Зори-зорянки.
Темная туча с запада встала,
Танки пришли, земля застонала,
Ды мом дохнули — черной я стала.
Дикой ор дою
Кинулись с воем,
Надейку убили,
Красу загубили!»

Смолкла, Н адя-Надейка!»
Полем потоптанным, темной дубровой
Кто ж это думал, Ходит с винтовкою парень суровый:
Как это сталось:
Черная небыль в глазах закачалась, — Скоро вернусь я
Щеки запали, Вместе с друзьями, —
Руки завяли. Грянем нежданно,
Ударим громами,
«Н адя-Н адейка, — В ы ж ж ем врагов мы железом каленым,
Плачет жалейка, — Землю очистим, тучи разгоним.
Больше рукам твоим И, окликая:
Ж ита не жать, «Н а д я -Н а д ей к а !» —
Ж ита не жать, Песней свободной
Снопов не вязать!» Зальется жалейка.
210
 ПАРТИЗАНСКИЙ ТЕЛЕГРАФ

О телеграфе партизанском
Ни диссертаций, ни статей,
Он проще азбуки-морзянки,
А в чем-то, видимо, сложней.

П астушьей дудки звук певучий,

Рулады птичьи, волчий вой,
Зарубки на стволах и сучьях
'Включил он в код секретный свой.

Телеграфист лесной, бывало,

Все расшифровывал на слух:
Зачем кукушка куковала,
Что передал трубач-пастух?

Д озорный, разрешив задачу,

Л егко перелагал в слова:
О чем над речкой чибис плачет,
Кого зовет в ночи сов а?

Приказы, данные разведки,

Согласно азбуке штабной,
Писались ножиком на ветке,
Л опатой на тропе любой.

В землянках уточняли планы,

Бой, как по нотам, разыграв.
Не зря любили партизаны
Свой безотказный телеграф.

Алесь Адамович
Алесь Адамович (родился в 1927 г.) — белорусский
писатель и литературовед, лауреат Государственной премии
БССР. Творчество Адамовича посвящено главным обр азом
Великой Отечественной войне. Это — роман «П артизаны »,
«Хатынская повесть», произведения о стойкости, героизме бело-
 русского народа, всего сов етского народа, созданные в с о а в ­
торстве с другими писателями (Д. Граниным, Я. Брылем,
В. Колесником). Перу Адамовича принадлежат яркие, уб еди ­
тельные публицистические произведения в защ иту мира
Земле («O verkiU » и другие).
П А Р Т И З А Н С К И Й БОЙ
Из «Хатынской повести»
...В том б о ю меня контузило. Отряд наступал на ж елезн одо­
рож н ую станцию со стороны речушки и луга, поросших кусти­
ками березы и ольхи. Д ол го дож идались рассвета, прячась в
лож е речушки, туда же нашу тачанку спустили. Ровно в пять
без стрельбы бросились к огородам, над которыми, словно кре­
постная башня, темнела кирпичная водокачка.
Наш ротный, Илья Ильич, перед самой атакой предупредил:
Держ ите каланчу под прицелом. Ж л о б буду, если там не
сидит с пулеметом! Вот, пусть побудет с вами.
И кинул нам на телегу книжицу Некрасова «К ом у на Руси
жить хор ош о».
Мы повернули лошадей так, чтобы невысокий берег закры ­
вал, прятал хотя бы их, и остались один на один с башней.
Уже застучали выстрелы — бой начался. Плывущая в пред­
рассветном тумане башня внезапно заиграла, задразнилась
красным язычком — пулемет! Сашка сразу завязал с нею дуэль.
Сначала немец нас игнорировал, бил по наступающим. А Сашка
никак не мог хорошенько приноровиться, приказывал мне то
так, то этак повернуть лошадей. Наш «л ы ои с », высокий, как
велосипед, закреплен на станке от «м акси м а» — не
удобный гибрид: ни лежать за таким, ни сидеть, разве что по-
турецки. И щита у нас никакого. Наконец Сашка приспособил­
ся, и «л ь ю и с» загундосил басовито, по-бульдожьи. Прожевал
всю ленту — плоскую вафлю. Я подал новую, помог вставить в
окош ко-прорезь.
И тут нас достало, но пока что сзади, по воде, словно ка­
мешки сыпанули. Сашка снова «натравил бу льдога» (мы так
называли св ою стр е л ьбу ), я дер ж у наготове еще одну полу­
метровую ленту на ладонях, как официант. Больше мне делать
нечего, разве что считать камешки на воде, танцующие вокруг
нас. Вдруг появилась на воде красная змейка, неторопливая,
гибкая, всё удлиняющаяся... Не сразу сообрази л , что это кровь.
на Быстро (мысленно) ощупал себя всего. На Сашке т ож е ничего
не заметно. Л ош ади стоят спокойно-безразличные, но Геринг
все опускает храп к воде, как бы ловит губами красную змейку.
А она все растягивается, изгибается по течению и не может
J
оторваться, уплыть от нас.
Быстрее! — кричит Саша. — Быстрее! Пришьет он нас.
Стрельба то нарастает, то вдруг спадает, но уж е ясно, что сл у­
чилось самое паршивое: мы их не смяли, с налету, теперь все
зависит от боеприпасов и времени, у кого больше. У нас меньше
и того и другого.
На огород ах мины лож атся одна на одну, нам видны черные
верхушки взрывов. Топчут, втаптывают залегшие там цепи,
просто стонать хочется. Сашка снова пустил тра ссу пуль в чер­
ное окош ечко башни, которая с каждой минутой все больше о т ­
крывается, из темной делается кирпично-красной.
Сразу ощутили — есть, достал немца!
Давай еще одну! — кричит Сашка и от удовольствия л ок ­
тем, рукавом трет свой вспотевший веснушчатый нос и стри­
женую лишаистую голову. — Я его доколочу.
Я показал четыре пальца — столько лент оста л ось в ящиках.
Бухая по воде, кто-то бежит за кустами. А дъютант Косача.
— Вы что тут?! Командир приказал туда, на тот край... к
лесу... на фланг! Д авай быстрее!
Но «н а ш » немец снова ожил — осыпанный камешками
Женька припал к телеге у моих ног.
— А это видал? — заорал на него Сашка. Он добры й-доб-
очень рый, а заводится с пол-оборота. Он у нас старый партизан, вме­
сте с Косачем пришел в отряд, было время нервы измотать! С н о­
ва нажал на гашетку, «б у л ь д о г » гулко и четко отсчитал десять
патронов, почти пол-ленты прожевал.
Я показал Женьке, что у нас мало патронов.
— Давай! Косач приказал, — не взглянув даже, крикнул он
и побежал. А немец снова сыпанул, слышно, как ударило в коле­
со прямо под нами.
— Ладно, поехали, раз приказывают! — кричит Сашка.
П ерезаряжали пулемет, когда налетел Косач. Это был уже
Косач.
— Вы что? В небо? Ах вы!..
 Будучи воином Красной Армии, М уса Дж алиль в 1942 го-
Никогда я не видел так близко это крупное и в то же время ду б ы л и н е н и взят в плен. Цикл его стихотворении, « М о а б и .
резкое лицо. Резким его делают две глубокие, как шрамы, б о ­ ская тетрадь», написанный в фаш истском застенке,
розды, падающие по щекам от глаз к подбородку. И глаза. О с о ­ бесстраш ию и стойкости советского человека.
бенно глаза, яростные и все равно усмехающ иеся, беспощ адно Муса Дж алиль был казнен в фашистской тюрьме. Он п о­
увидевшие меня, наконец именно меня увидевшие, признавшие. гиб в расцвете творческих сил, и в заключении, под пытк ,
— А ну наверх! оставш ись бесстраш ным воином, коммунистом.
Не слыша, не понимая, что они, Косач и Сашка, кричат
друг другу и что делают, почему рвут друг у друга ручку пуле­ МОЕЙ ДОЧЕРИ Ч У Л П А Н 1
мета, я бросился к лош адям с каким-то восторженным чувством
непоправимости происш едш его и готовности делать что-то послед­ Я ст о я л на п о ст у , а в рассветной мгле
нее, страшное, чем лишь и мож но исправить случившееся. В о с х о д и л а Ч у л п а н -з в е з д а ,
Я тащил за морды коней. У Геринга ухо разорвано пулей (вот Словно дочка моя Чулпан на земле
откуда та красная змейка), кровь заливает его безумею щие гла­ Мне тянула руки тогда.
за, пенящиеся ноздри, окрасила мне руки, зеленые рукава не­
Когда я уходил, почему ты с тоской
мецкого мундира. Резко выдернув тачанку из воды на берег, я
оторвал от нее, от пулемета, Сашку и К осача, и они точно Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
опомнились.
Уже потом, перебирая все в памяти, я сообразил, что Косач Бьется сердце мое до конца?
яростно и презрительно отталкивал Сашку, хватался сам за Или думала ты, что разлука горька,
пулемет, а Сашка, матерясь и почти плача, не давался. Наконец
Что, как смерть, разлука страшна?
Сашка оттолкнул Косача. В збеж ав на берег, ввалился в телегу. Ведь л ю б о в ь ю к тебе навсегда, на века
— Гони!
Вся душа у меня полна.
И я погнал. Первые метров сто, наверное, сгоряча и от б е ­
шеной тряски по луговым кочкам, казалось, что мы несемся, Я уехал и видел в вагонном окне
как буря. Я лупил лошадей кнутовищем, больно подскакивая Моей милой дочки черты.
на колеях, а Сашка, вцепившийся в пулемет, все кричал: Для меня ты звездой з аж глась в вышине,
— Гони! Утром жизни была мне ты.
Башня, когда мы вынеслись на луг, сразу выросла над нами,
Ты и мама твоя, вы вдвоем зажглись,
надвинулась, совсем красная от вспыхнувшего солнца. Зато
лес — точно отнесло его еще дальше. И тут появилось чувство, Чтобы жизнь не была темна.
Вот какую светлую, славную жизнь
одновременно у обои х — мои и Сашкины глаза встретились, —
что нам уже известно, сколько секунд остал ось вот так скакать... Подарила нам наша страна.

Но фашисты вторглись в нашу страну.

Муса Джалиль За плечами у них топор.
Они ж гут и грабят, ведут войну.
М уса Джалиль (1906— 1944) — татарский поэт, Герой Как их можно терпеть до сих пор!
С оветского С оюза, лауреат Ленинской и Государственной пре­
мий С С С Р (посм ер тн о). Автор лирических стихотворений, ■ Татарское имя Чулпан переводится как «Полуденная звездочка», «Светлая
поэм, либретто (сл овесного текста) опер из истории родного
звездочка».
народа.
217
216

Но фаш ист наше счастье не отберет,
Я затем и ринулся в бой.
Если я упаду, то лицом вперед,
Чтоб тебя заградить собой.
Всею кровыо тебя в б о ю защ ищ у,
Клятву Родине дам своей,
И звезду Чулпан на заре оты щ у
И опять о б р а д у ю сь ей.
М оя кровь не иссякнет в твоей крови,
Д очь, на свет рожденная мной.
Я отдам тебе трепет своей любви,
Чтоб спокойно спать под землей.
Разгорайся же ярче и ярким лучом
Отраж ай волненье мое.
Мне за счастье твое и смерть нипочем,
Я с улыбкой встречу ее.
Д о свиданья, Чулпан! А когда заря
Разгорится над всей страной,
Я к тебе возвращ усь, победой горя,
С автоматом своим за спиной.
И, отец и дочь, обнимемся мы,
И, сквозь слезы смеясь легко,
Мы увидим, как после грозы и тьмы
Ясный день встает высоко.
О Д И Н СОВ ЕТ
О человечности
Л ю дей-слон ов нередко я встречал,
Дивился их чудовищным телам,
Но я за человека признавал
Лишь человека по его делам.
Вот, говорят, силач — железо гнет.
Вода проступит там, где он пройдет.
Но будь ты слон, а я не признаю,
Коль дел твоих — по горло воробью .
Пускай на всем, что соверш аеш ь ты,
П роступит след душевной чистоты:
Ведь сила не во внешности твоей,
А только в человечности твоей.
В твоих делах проявится сама
И справедливость твоего ума,
И. то, что сильным сердцем наделен,
Что ты л ю бовь ю к Родине силен.
Ж и ть бесполезно — лучше уж не жить.
На ровном месте кочкою служить.
Свети потомкам нашим, как маяк,
Свети, как человек, а не светляк.
Ж ел езо не ржавеет от труда,
И глина о бож ж ен н ая тверда,
Оценит мужа по делам народ,
Героя не забудет никогда.
СОЛОВЕЙ И РОДНИК
Баллада
Чуть займется заря, Как чудесно, друзья,
Чуть начнет целовать Знать, что любят тебя!
Ширь полей, темный лес Ж ить на свете нельзя,
И озерную гладь,— Никого не любя!
Встрепенется от сна, Птичка любит родник,
Бьет крылом соловей Птичку любит родник,—
И в притихшую даль Чистой др уж бы огонь
М еж ду ними возник.
Смотрит с ветки своей.
По утрам соловей
Там воркует родник,
П оявляется здесь,
Птичка рвется к нему,
И тоскует родник Нежной радугой брызг
Омывается весь.
По друж ку своему.
 Ах, как рад соловей!
Ах, как счастлив родник!
Кто способен смотреть,
Не любуясь, на них?
2
Разбудила заря
Соловья, как всегда:
Встрепенулся, взглянул
Он туда и сюда.
И вспорхнул-полетел
К роднику поскорей...
Но сегодня дружка
Не узнал соловей.
Не смеется родник
Звонким смехом своим,
Он лежит недвижим,
Тяжким горем томим.
Ключевая струя
Замутилась, темна,
Будто гневом она
Д о предела полна.
Удивился тогда
И спросил соловей:
— Что случилось, мой друг? —
И ответил ручей:
— Нашей родины враг
Тут вчера проходил
И мою чистоту
Замутил, отравил.
Прискакал молодец
С клятвой в сердце стальном,
С автоматом в руках,
С богатырским клинком.
Но хоть песне внимал
Он устал. Тяжелы
Чутким сердцем джигит,
Боевые труды.
Он не понял, о чем
Ох, сейчас бы ему
Хоть бы каплю воды! Соловей говорит.
Кровопийца, бандит, Наклонился к воде,
Вдруг родник перед ним.
Он трусливо бежит, П редвкуш ая глоток,
Соскочил он с коня,
А за ним- по пятам — На иссохших губах
Обессилев от ж аж ды ,
Наш отважный джигит. Ощутил холодок.
От злого огня.
Знает враг, что джигит К воспаленному рту
Устремился к воде — Птица прянула вмиг,
Пить захочет в бою,
Весь бы выпил родник!
Не удерж ится он, Каплю выпила ту
Но запел, защелкал И упала в родник...
Видя влагу мою.
Соловей в этот миг.
Счастлив был соловей —
Выпьет яда глоток —
И на месте убит, Рядом с воином сел, Как герой умирал:
И от мести уйдет Чтобы видел джигит. Клятву чести сдержал,
И поет. Так поет, Д руг его обнимал.
Кровопийца, бандит...
Словно речь говорит!
Друг, что делать, скажи! Зашумела волна,
Верный путь укажи: Грянул в берег поток
И поет он о том,
Как беду отвести? И пропал.
Как могуча любовь.
Как героя спасти? Лишь со дна
И поет он о том,
Вился черный дымок.
Как волнуется кровь.
И, подумав, сказал
М ол одой богатырь
Роднику соловей:
Гордой жизни бойца П о-н ад руслом пустым
— Не тревож ься, — сказал,
Он хвалу воздает — П остоял, изумлен
Не горюй, свет очей.
Ои о смерти поет, Страшным дивом таким.
Он о славе поет.
Коль захочет он пить
Вновь джигит на коне,
На твоем берегу,
Сердцу друга хвалу Ш арит стремя нога,
Знаю, как поступить,
Воздает соловей, Ж а ж д е т битвы душа,
Ж изнь ему сберегу!..
П отом у что л ю бовь Ищет сабля врага.
Д а ж е смерти сильней.
Больше жизни Новый ж ар запылал
Отчизна ему дорога. В самом сердце,
Славит верность сердец,
Он желаньем горит вот тут!
Славит д р у ж бу сердец.
Уничтожить врага. Силы новые в нем
Сколько страсти вложил
В эту песню певец! Все растут и растут.

Сын свободн ой страны,
Для свободы рожден,
Сердцем, полным огня,
Л ю би т родину он.
Встретит смертный свой миг,
Как встречали его
Соловей и родник.
П рощ ай, моя умница! В смертный мой час,
Когда расставаться придется,
Д уш а, перед тем как угаснуть навек,
Сияньем бы лого заж ж ется.
В горячих объятьях утихнет озноб,
И я, словно воду живую,
П очу вству ю на помертвелых губах
Тепло твоего поцелуя.

П РОЩ АЙ, МОЯ УМ НИ ЦА

Амине
Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю.
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.
Я видел тебя, покидая Казань,
Кремлевские белые стены,
Казалось — с балкона ты машешь платком,
И облик твой гас постепенно.
Казалось, ты долго мне смотришь в лицо
Блестящим взволнованным взглядом,
И я, утешая тебя, целовал,
Как будто со мною ты рядом.
Родной мой друж ок, я покинул тебя
С надеждой горячей и страстной.
Так буду сраж аться, чтоб смело в глаза
Смотреть нашей Родине ясной.
Как радостно будет, с победой придя,
Д о боли обняться с т обо ю !
Что м ож ет быть лучше? Но я на войне,
Где мож ет случиться любое.
Прощай, моя умница! Если судьба
Пошлет мне смертельную рану,
Д о самой последней минуты своей
Глядеть на лицо твое стану.
И, глядя на звезды, по милым глазам
Смертельно томиться я стану,
И ветра ладони, как руки твои,
П рох ла дою лягут на рану.
И в сердце останется только л ю бовь
К тебе и родимому краю,
И строки последние кровью своей
О ней напишу, умирая.
Ч тоб нашего счастья врагам не отдать,
Тебя я покинул, родная...
Я — раненный — грудью вперед упаду,
Д о р о г у врагу преграждая.
Спокоен и радостен будет мой сон,
Коль жизнь подарю я Отчизне,
А сердце бессмертное в сердце твоем
Забьется, как билось при жизни.
П рощ ай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю.
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.
ДВУЛИЧНОМУ
Я в девяноста девяти заплатах,
Но нет в душе прорех и нет заплат.
А ты в одеж дах щеголя богаты х —
Д уш а твоя с заплатами подряд!

222
д;
ЭноРауд — Вы хотели повидать меня? — спросила мама.
— Д а, да, — сказал он. — Ведь вы, кажется, если я не о ш и ­
Эно Рауд (род. в 1928 г.) — эстонский писатель, автор
баю сь, госпож а Пихлат?
книг для детей «Н ер ж а в е ю щ а я са бл я », «П оездка на оленях»,
— Д а, — сказала мама. — М оя фамилия действительно
«Маленький мотороллер», «О гон ь в затемненном городе»,
Пихлат. Входите, пожалуйста.
«И стор ия с летающими тарелками» и других, а также
Господин Вёлиранд прошел в комнату и уселся на диване.
автор сценариев кукольных фильмов. Есть у него и ск а з ­
Я мог бы теперь уйти в папину комнату, но я не хотел оставлять
ки, написанные на темы эстонских народных сказок. П р о ­
маму вдвоем с этим странным типом.
изведения Рауда отличаются романтикой, богатой ф анта­
— Видите ли, — заговорил господин Велиранд. — У меня
зией.
к вам просьба. Большая, огромная просьба. Я думаю, вы
не откажете, госп ож а Пихлат. У вас д об р а я душа, и вы не
откажете. В нынешние времена, тяжелые времена, мы, м а­
ленький народ, должны держ аться вместе. Верно, госп ож а
ОГОНЬ В ЗАТЕМ НЕННО М ГОРОДЕ
Пихлат?
Повесть Я видел, ч т о -м а м а немного нервничает и гость не очень-то
ей нравится. Мне т о ж е не нравился этот визит.
СТРАННЫ Й ГОСПОДИН — Видите ли, — продолжал господин Велиранд. — Я очень
интересуюсь са доводством . Именно в нынешнее время, когда
Однажды воскресным утром к нам пришел странный гость. происходят такие ужасные вещи, меня особенн о интересует с а ­
Случилось так, что на звонок дверь открыл я. За дверью доводство. В возникновении растений есть нечто божественное.
стоял невысокий, х ор ош о одетый господин. Он приподнял св ою О бр абаты ваеш ь сад и забы ваеш ь все остальное. Забы ваеш ь д а ­
велюровую ' шляпу и сказал: же войну и политику. Сам превращаешься словно бы в частицу
— Вёлиранд. великой природы. Еще Вольтер сказал: «К а ж д ы й должен возделы­
Я совершенно не понял, что он имел в виду, и ответил: вать свой сад». И что главное: са д о в о д с т в о — чистая работа.
— Это квартира Пйхлат. Д а-да. П равда, руки пачкаются в земле, но сердце остается
— Очень приятно, — сказал странный господин и бочком чистым.
протиснулся в дверь. — Я все-таки не понимаю, чем я могу вам помочь, — ск а з а ­
— Кто вам нужен? — спросил я. ла мама.
— Так, так, — сказал он и стал снимать пальто. — На улице — Ах, да! Видите ли, я слышал, что у вас большая би блиоте­
накрапывает. Хе-хе-хе. ка по са д овод ст ву и...
Это был действительно странный тип. — От кого вы это слышали? — вставила мама.
К счастью, в переднюю вышла моя мама. Чудной незнако­ — О-о, в нашем городке об этом знает каждый! Каждый,
мец обернулся к маме, просиял и снова произнес: кто хоть немного интересуется са доводством . ВеДь вы у
— Велиранд. нас, так сказать, человек и з в е с т н ы ^ Садовница, которая
Только теперь я догадался, что Велиранд — фамилия э т о ­ не только возделывает, но и создает. Именно создает и
го типа. преобразует природу. Изучает природу и проникает в ее
тайны.
Он еще долго трепался так, но в конце концов все-таки при­
ступил к делу:
' Велюр — высший сорт бархата или драпа. — Я был бы вам страш но благодарен, если бы смог взять у

224 ' 225

вас на время некоторые книги по садоводству. — Он улыбнулся,
извиняясь. — Только не особенно научные. Сначала я прочел Прежде чем уйти, Велиранд вырвал из записной книжки
бы что-нибудь подходящ ее для начинающего. листочек и написал на нем номер своего телефона: 22-34.
Если эта бр ош ю р а вам понадобится, непременно сразу же
Я видел, что мама сомневается.
— В о общ е-т о я не да ю книги, — сказала мама неуверенно. — нюните. Я возвр ащ у без промедления.
Но если это для вас так важно... Эта бр ош ю ра мне не понадобится, — сказала мама.
— Поверьте, госп ож а Пихлат, это действительно для меня — Ну, я надеюсь, вы мне доверяете. Она не пропадет. Ни в
у ж -ж а сн о важно, — сказал Велиранд. — Я был бы вам очень коем случае. Значит, я могу зайти к вам еще, когда прор абота ю
брош юру?
благодарен.
— П ож алуйста, — сказала мама, но лицо ее вы раж ало совсем
М ама подошла к книжным полкам. Велиранд тотчас же по­
обратное.
следовал за нею.
— Тысячу раз спасибо. Не знаю, как смогу вас от б л а г о д а ­
— Книги по са д ов од ст в у все здесь. — М ама показала на две
рить.
средние полки. — Но я ведь не знаю, что вас особенн о интере­
Я пошел проводить его в прихожую. Надев св ою велюровую
сует.
шляпу, он почему-то счел необходимым похлопать меня по пле­
Наш гость рассматривал корешки книг.
чу и сказать:
— О-о! — воскликнул он. — « Р у к о в о д ст в о по са д о вод ст ву и
пчеловодству»! Так сказать, энциклопедия вашего дела, верно? — Выше голову, молодой человек! Все кончится хорош о.
Нет-нет! Эту я не возьму. Такую ценную книгу нельзя давать с о ­ Затем дверь за ним захлопнулась.
вершенно ч уж ому человеку. М о ж ет быть, когда-нибудь потом, — П одозреваю , что он не совсем нормальный, — сказала
когда мы познакомимся поближе. мама, когда я вернулся в комнату.
Его последняя фраза прозвучала для меня довольно не­ Но у меня было совсем другое подозрение. И я заторопился
приятно. Да и по маминому лицу я мог понять, что она не о с о ­ к Олеву поделиться своими соображ ениями.
бенно заинтересована в углублении этого знакомства. Мне повезло: я застал своего друга дома в последнюю мину­
ту — он как раз собирался уходить, но сразу же отказался от
Наконец Велиранд нашел одну старенькую бр ош ю ру , к ото­
своего намерения, стоило ему только посмотреть на меня.
рая и по содерж ан ию и по объем у якобы как раз годилась ему
Ты хочешь что-то сказать, верно?
для начала. Но и после этого он не отошел от книжной полки,
а внимательно продолжал рассматривать корешки книг. И не И я рассказал Олеву о посещении нашей квартиры господи­
только в разделе са доводства. П охож е, он интересовался и д р у ­ ном Велирандом. Описал ему все как мож но точнее. Олев слушал

гими книгами. меня очень внимательно и временами просил повторить некото­

рые детали.
— Я вижу, у вас много книг и по педагогике, — сказал он. —
— Мама думает, что у него не все дома, — закончил я свой
Наверно, ваш супруг р аботает педагогом.
доклад.
— Он по профессии учитель.
— Это весьма похож е на правду, — сказал Олев. — Но
— Так-так. Д а-да. Учителям в нынешнее время нелегко.
что-то здесь все-таки не сходится.
Совсем нелегко. Он в начальной школе или в гимназии?
— Вот и мне так кажется.
— Его нет. Мобилизован.
— Ах так, — сказал господин Велиранд и сразу сделался — Странное впечатление оставляет его намек на грозу с В о с т о ­
очень серьезным. — Д а-да . Многие наши лучшие люди сейчас ка. Во всяком случае, говорить так незнакомым людям опасно.
там. На Востоке. И пройдет время, сколько бы ни потребовалось, Обращ ает на себя внимание и то, что он проявил интерес к тебе.
но однаж ды оттуда придет гроза, которая очистит спертый в о з ­ — Мне это т о ж е бросилось в глаза.

дух. — Очень странный визит. Почему какой-то чокнутый г осп о ­

дин приперся к вам именно тогда, когда по городу начали рыскать
226
227

немецкие шпики? П очему никогда раньше он не
интереса к са доводству?
У Олева возникли точно такие же мысли, как и у меня. П о ­
началу мы все же только строили предположения, кто такой
этот господин Велиранд. Мы не знали о нем ничегошеньки.
— Знаешь что, — сказал вдруг Олев. — Я возьму у соседей
телефонную книгу. Посмотрим-ка, где этот тип живет.
-Вскоре мы с ж аром принялись изучать телефонную книгу,
но тут нас постигло первое разочарование: фамилии Велиранд
в книге не значилось. Мы изумились. Были Вельдеман и Вельмре,
а Велиранда просто не сущ ествовало.
— Он ведь написал свой номер! — сказал я удивленно. —
Д ва дца ть два, тридцать четыре.
Мы растерянно молчали; наконец Олев нашел выход:
— Телефонная книга не такая уж толстая. Д авай поищем,
чей это номер.
Мы начали с первой страницы. На букву А такого номер,а не
оказалось. На В тоже. На С 1 в телефонной книге во об щ е не было
фамилий: сразу после В шла буква Д. И тут мы нашли этот но­
мер: Драбкин Даниель, Солнечный бульвар, 7, кв. 2...
Мы уставились друг на друга. Что бы это могло значить?
Даниель Драбкин был нашим учителем математики. « Д р а б с » ,
как прозвали его школьники.
Вывод был, конечно, простой: наш учитель убежал от немцев,
а Велиранд получил его квартиру.
Возник вопрос: где же был Велиранд раньше?
И еще один вопрос, более существенный: почему новые вла­
сти дали Велиранду квартиру, если он — человек, который ждет
грозы с Востока, из России?
Эти вопросы требовали ответа.
— Мы должны сходить туда, — сказал Олев.
— Куда? — не понял я.
— На Солнечный бульвар, в дом семь.
— Ну да... но... как же?
— Придется что-нибудь придумать.
И мы действительно придумали.
1 В, С — вторая и третья буквы эстонского алфавита.
228
Мы вспомнили, что приближается 10 ноября — М артов день,
чувствовал lid старинному народному обы ч аю накануне вечером дети ходят
ряжеными по домам, и появление ряженых д а ж е у незнакомых
людей никого не мож ет удивить.
РЯЖЕНЫЕ
Моя мама удивилась, когда я объявил ей вечером 9 ноября,
что пойду ряженым.
- Что это тебе вдруг в голову взбрело? — спросила она. —
В военное время!
Ну ведь есть же такой обычай! — сказал я. — Олев т ож е
пойдет.
Маски и од еж д у мы уже заготовили. Я должен был и з об р а ­
жать медведя, а Олев — дрессировщ ика. П о понятной причине
требовалось, чтобы именно мне не пришлось говорить. У меня
сохранилась медвежья маска, которую я надевал однаж ды на
маскарад в школе. Еще я собирался надеть отцовскую куртку на
меху. Когда я вывернул ее наизнанку, получилась мировая ш ку­
ра. Олев сделал себе маску сам. Он вырезал ее из плотной
бумаги для черчения и раскрасил пастелью. Еще он намеревался
надеть старое материнское зимнее пальто. Оно было ему до пят,
что вполне уместно для дрессировщ ика медведя. Затем он снял
цепочку с вентиляционной решетки, потому что опасного хищни­
ка нельзя вести просто на веревке.
— К кому ж е вы хотите пойти? — спросила моя мама.
— К чуж им -то мы, конечно, не пойдем, — ответил я неопреде­
ленно: нельзя ж е было выдавать нашу тайну.
Мы вовсе не собирались соверш ать обычный о б х о д домов,
как это всегда делают ряженые. Нет, для нас это была операция,
которую мы назвали «В торж ение в крепость противника». Е с ­
тественно, моя мама не должна была пока ничего знать об
этом.
Когда стемнело, Олев зашел за мной, и мы пустились в путь.
На улице мы маски ср азу не надели: боялись без необходи м о­
сти привлечь к себе внимание. Только в начале Солнечного
бульвара мы окончательно подготовили себя к операции: я пре­
вратился в медведя, а Олев — в дрессировщ ика. Цепочку Олев
прикрепил к пуговице моего полупальто.
Хотя улица была совсем темной, мы бы стро нашли дом номер
229
 семь. В парадном Олев заж ег спичку. Так. Квартира номер два
же в мирное время, когда еще в магазинах всего хватало. В бу-
находилась тут же, на нижнем этаже. Операцию «В торж ен ие в
гылках здесь т ож е не было недостатка. Когда мы вошли, п од­
крепость противника» мож но было начинать.
нялся веселый гвалт. Кто-то даж е зааплодировал. Кто-то выклю­
Я нажал на кнопку звонка — долго и требовательно.
чил радио.
Раз, два, три, — сосчитал Олев, и мы запели.
Я испугался, что Олев вдруг спасует: ведь его роль в нашей
Мы д а ж е прорепетировали свои куплеты, и я без хвастовства
операции была значительно труднее моей. Мы заранее д о г о в о ­
могу утверждать, что в пустом парадном они звучали д о с т а т о ч ­
но мощно: рились, что я ни в коем случае не раскрою рта, даж е если у меня
будут что-нибудь спрашивать. Мы опасались, что вдруг Велиранд
Вы впустите-ка ряженых, узнает меня по голосу.
мы пришли из дальних стран, - Д амы и господа! — начал Олев.
шли — плюх-плюх — через болота,
П охож е было, что за него можно не беспокоиться.
шли — топ-топ — через равнины,
и у нас замерзли пальцы,
— Дамы и господа! — перевел Велиранд на немецкий.
заболели наши ноги. — Разрешите представить вам моего медведя Мишку, п ро­
Вы впустите-ка ряженых, должал Олев.
коль не впустите, не спросим, Велиранд принял на себя роль переводчика.
сами выломаем дверь...
Я топтался по комнате и кивал компании. Это вызвало весе­
лое оживление. В ообщ е мне показалось, что развеселить п о д о б ­
Д верь выламывать не потребовалось. Нам открыл господин ное общ ест в о не так уж трудно, и я понемногу почувствовал себя
Велиранд собственной персоной.
более уверенно.
— Хе-хе, улыбнулся он. — Ах, какие настойчивые малень­ — Мой Мишка — мастер на разные штуки, продолжал
кие гости! Входите же, входите! Разве ж е мож но оставлять ря­ рассказывать Олев. — Он, например, умеет ездить на велосипеде,
женых за дверью?
но, поскольку мы забыли велосипед дома,, этот номер, к с о ж а ­
Переваливаясь по-медвежьи, я вошел в переднюю; Олев, лению, не состоится. Итак, нам придется ограничиться только
держ а цепочку, следовал за мною.
танцами. Хей, Мишка, а ну давай!
— Хе-хе, — снова засмеялся господин Велиранд. — Значит, Он вынул из кармана губную гармош ку и заиграл веселую
дрессировщ ик явился к нам прямо с медведем. Ну что ты ск а ­ польку. В своей маске он прорезал специально больш ое отверстие
ж ешь! Вот здорово! А у нас тут как раз соб р а л а сь компания, и для рта, чтобы мож но было играть на губной гармошке. Я т оп ­
маленькое развлечение будет очень кстати. тался кругами по комнате и иногда совершал довольно нелепые
Что тут соб р а л а сь компания, это мы уж е и сами поняли, по­ прыжки. Когда я под аплодисменты окончил свой танец, мы оба
том у что на вешалке гроздьями висели пальто. И не только паль­ с Олевом поклонились. Мы могли уж е с богом тронуться в о ­
то, но и несколько военных немецких шинелей. Нетрудно было свояси, но Олев х ор ош о вжился в св ою роль, поэтому он в о с ­
догадаться, что у господина Велиранда гости, и не было сом не­
кликнул:
ний в том, кто эти гости. — Уважаемые дамы! У вас есть во зм ож н ость испытать су д ь ­
Какой сюрприз! Какой сюрприз! — повторял господин бу. У древних эстонцев сущ ествовал о поверье, что тот, кто погла­
Велиранд и попросил нас, «к радости всего о б щ е с т в а » , пройти в дит медведя, ск оро выйдет замуж!
комнату. Он явно приложился к напиткам, и притом о сн о в а ­ Когда господин Велиранд перевел это, раздался взрыв см е­
тельно.
ха. Дамочкам перевод и не требовался, все они явно были э ст он ­
Мы вошли в гостиную, я сразу же заметил на длинном с т о ­ ками. Но смеялись на сей раз больше мужчины, и похож е было,
ле ж ирного праздничного гуся. Д ол ж ен честно признаться, что что мужская часть компании состоял а преимущественно из
столь бога то накрытого стола я до тех пор в жизни не видел. Д а ­
немцев.

231
 Женщины не страдали излишней скром ностью: одна за лру/ Конечно, я не был против: вдвоем веселее и легче, хотя бы насчет
гой они встали из-за стола, подошли ко мне и, хихикая, пощи­
подсказок.
пали мех моей «ш к у ры ». Я у г р о ж а ю щ е рычал.
Честно говоря, до сих пор я как-то не замечал Хельдура.
О стор ож н о! — воскликнул Олев. — Он м ож ет укусить. Д е р ­
>то было странно. О бычно появление в классе нового ученика —
житесь позади него.
событие. Но на него никто не обр ащ а л особенн ого внимания.
Я сам повернулся спиной к милым дамам и стоял теперь ли­
Может быть, оттого, что сам он был очень тихим и н есл овоо хот­
цом к книжной полке господина Велиранда. Мои глаза быстро
ливым парнем. Он был друж елюбным, но в то же время д е р ж а л ­
заскользили по корешкам книг. Здесь было много немецкой ли­
ся настороженно. О новенькой девочке уж е в первый день все
тературы. От волнения я плохо разбирал готический шрифт, но
оыло известно: что она приехала из Таллина, что она играет на
орел с расправленными крыльями и свастика на некоторых томах
рояле, что отец у нее инженер, что у нее есть собака, которая
говорили мне гораздо больше, чем имена авторов и названия
умеет ходить на двух лапах, разумеется задних. А о Хельдуре мы
книг. Но пару знакомых имен я все-таки разобрал. Геббельс...
как-то ничего не знали, кроме того, что его зовут Хельдур
Альфред Розенберг... Д а, не было никакого сомнения в том, что
Трей. Но д а ж е это казалось лишним: его прозвали просто « Н о ­
мы действительно вторглись во враж ескую крепость. И увидели
вичок».
тут довольно много. М о ж н о было спокойно уходить.
Теперь, очутившись с ним за одной партой, я узнал его по­
Олев обош ел компанию с шапкой, и вскоре она наполнилась
лучше.
конфетами, яблоками... Туда кидали даж е деньги. Мы вежливо
Однажды субботним вечером, когда мы вместе шли из ш ко­
поклонились, Олев пожелал о бщ ест в у хор ош его настроения.
лы, я спросил, как он попал в наш город. Казалось, Хельдур
-— Хе-хе, это действительно был веселый сюрприз, — бол­
несколько минут сомневался, потом сказал:
тал господин Велиранд, провож ая нас к двери. — Всего д обр ого,
маленькие друзья! Ж е л а ю вам удачи. — А ты никому не расскаж еш ь?
Я с удивлением посмотрел на него.
На улице мы сняли маски и глубоко вдохнули свежий воздух.
— Если это тайна, не стоит рассказы вать д а ж е мне. Мы ведь
Интересно, кто ж е он все-таки? — задумчиво произнес
Олев. слишком мало знакомы.
— Ты меня мало знаешь, — сказал Хельдур.
Он ■— немецкий прихвостень, —- ответил я. — Остальное
не так уж важно. Я понял, что он имел в виду. В то время как мы ничего о нем
не знали, он успел все-таки изучить нас. Он говорил мало, ма­
ло спрашивал, но замечал все, что происходило вокруг, и д е ­
НОВЕНЬКИЙ лал из этого свои выводы.
— Мы с мамой приехали с острова Сааремаа, — вдруг сказал
В середине января Олев заболел. Зима была морозной, и он, он. — М ой отец был журналистом. Он хотел беж а ть в Россию, но,
очевидно, простудился. Ежедневно после школы я заходил к не­
кажется, опоздал. В руки к немцам он т ож е, видимо, не попал,
му, показывал, что задано, и рассказывал новости.
иначе мою маму не стали бы допрашивать. Но мы действитель­
Учеба шла напряженно. Учебный год был коротким, а про­
но не знаем, где он теперь.
грамму предстояло пройти всю. И главное, в этот год мы кончали
— Из-за этих-то доп росов вы и бежали из дому? — сп р о ­
начальную школу.
сил я.
Однаж ды во время болезни Олева ко мне на перемене подо­
Хельдур кивнул.
шел наш новенький. Мы почему-то все еще звали его «Н о в и ч ­
— Думаете, здесь спокойнее?
ком», хотя у него имелись имя и фамилия — Хельдур Трей. Он — Пока что спокойнее. Мы живем у дальних родственников.
спросил, можно ли ему пересесть ко мне за парту, пока Олев
Вот если бы только мама смогла устроиться на работу...
не выздоровеет. Д о сих пор Хельдур сидел за своей партой один.
— Вам, наверно, довольно трудно?
232

— Да, нелегко. К счастью, нам достали дополнительные кар­
точки, которые да ю т больным. Денег пока хватает, чтобы выку­
пать норму продуктов. В о общ е это был случай, что нам уд а ­
лось достать дополнительные карточки. Один мужчина прихо­
дил к нам насчет обмена квартиры, совсем чуж ой человек. П ра в­
да, квартирами мы с ним не поменялись, но он теперь стал как бы
другом нашей семьи. М ама всегда говорит: «Ч то бы мы делали
без господина Велиранда?» Велиранд — фамилия этого челове­
ка. Он и достал нам эти карточки...
Хельдур продолжал говорить. Пожалуй, он никогда не г о в о ­
рил так много сразу.
Но я уже не слушал его.
Велиранд! Опять этот господин Велиранд! К нам он заходил
уже четыре раза. Его по-прежнему интересовало садоводство.
Но он вооб щ е был человеком с широкими интересами. Он любил
поговорить о политике, войне, правах человека. Частенько он
сворачивал разговор на моего отца. В последнее посещение он
принес полную банку брусничного варенья, но мама отказа ­
лась принять такой «п одар ок». У нас-то господин Велиранд р а­
ботал впустую, потому что мы видели его насквозь. Но в семье
Хельдура дело, казалось, обстои т иначе.
Как мне хотелось сейчас же предупредить Хельдура! Что-то
словно грызло меня изнутри, когда он радостно говорил о Велиран-
де. Но я не смел проговориться. Велиранд был тайной. И не мог же
я выдать эту тайну малознакомому парнишке! Правда, Хельдур
доверял мне: он рассказал мне свой больш ой секрет. Но
Велиранд был общ ей тайной — Олева и моей.
На следующем углу улицы мы расстались.
— Ты никому не скаж еш ь, да? — спросил он.
— М ож е ш ь быть уверен.
— Заходи как-нибудь ко мне. Парковая улица, четырнадцать,
квартира пять, дом во дворе.
У меня было тяж ело на сердце. Я да ж е не заметил, как затру­
сил полубегом к Олеву. И, едва присев на край постели своего
друга, я сказал:
— Знаешь, Велиранд интересуется и другими людьми.
— Куда же он еще ходит?
— К Хельдуру.
— Кто этот Хельдур?
— Новенький, который пришел в наш класс.
— Д а, верно. А где его родители?
— Знаешь, он просил, чтобы я о б этом никому не говорил.
— Разве с ними что-нибудь случилось?
— Случилось.
— Мы просто дураки.
Я смотрел на Олева с недоумением.
— Мы просто ужасные дураки, — повторил он.
— Я не совсем понимаю, о чем ты.
— Мы должны были бы сразу догадаться, что Велиранд
интересуется не только вашей семьей. Это же нелогично. За Ве-
лирандом надо было понаблюдать, чтобы точно установить, куда
еще он ходит вынюхивать. И тогда следовало бы как-нибудь
предупредить этих людей.
— М о ж е т быть, еще не поздно, — сказал я. А сам в это время
подумал: вдруг мать Хельдура успела открыть Велиранду душ у
больше чем надо? Правда, пока особенно бояться нечего. Д о тех
пор пока отец Хельдура не нашелся, его матери ничего не сдела­
ют. Она просто должна служить приманкой. Но, конечно, это
оыло очень сл абое утешение.
— Надо дать знать матери Новичка, — считал Олев.
— М ож ет быть, я завтра скаж у Хельдуру, — предложил я.
Олев был против.
- Не стоит. Подумай сам. Предположим, ты все ему р асск а ­
жешь. Он пойдет домой и скажет матери: «Я слышал от одного
мальчика из нашего класса, что Велиранд — шпик». Что сделает
его мать? Конечно, уж асно испугается. А потом она спросит:
■Кто этот мальчик из вашего кл асса ?» Допустим, Хельдур о т к а ­
жется отвечать. М ать его начнет плакать: она ведь как-никак
женщина. Сердце Хельдура смягчится. Затем его мать восклик­
нет: «Я должна сама поговорить с этим мальчиком из вашего
класса!» Нет, поверь мне, мож ет получиться жуткая белиберда.
Я был согласен с Олевом. Д ело действительно выглядело
слишком серьезным, чтобы действовать абы как.
Но что-то надо же было делать.
После долгих рассуждений мы решили послать матери Хель­
дура письмо.
Но об этом письме я р асскаж у уж е в следующей главе.
 ПРЕД УПРЕЖ Д ЕНИ Е
Было уж а сн о холодно. Я подумал, что не стоило бы тратить
столь крепкий мороз на воскресенье: в будни при такой погоде
мож но не пойти в школу и устроить по этому случаю праздничек.
Уже на полдороге к Олеву я стал тереть нос рукавицей, чтобы
не отморозить. А потом я подумал: как теперь там, на войне?
В тепло не спрячешься. Сиди в окопе или лежи на поле боя.
А вокруг свистят пули.
Немецкая молниеносная война провалилась. Фашисты больше
не продвигаются вперед ни на шаг. Сидят на растянувшейся
линии фронта и ж дут лета. Но до лета еще далеко. Оккупационные
газеты взывают о помощи: вяжите для солдат кашне и перчатки,
такие перчатки с двумя пальцами, чтобы мож н о было стрелять!
Д а, этого они не учитывали, составляя планы молниеносной вой­
ны, что придется воевать еще зимой. С Наполеоном было точно
так же. Сначала маршировал как на параде, а потом не хватило
разгону. И тогда они повернули назад. Но до дом у добрались
лишь немногие. Фрицы то ж е обязательно повернут назад тем же
путем. И еще неизвестно, сколько из них доберется до дому.
П редаваясь таким раздумьям и потирая нос варежкой, я п о­
дошел к двери дома Олева.
Олев сам впустил меня. Он уже почти поправился.
— М ать и отец на работе, — сказал он.
Это было очень кстати. Присутствие посторонних при таком
важном мероприятии, как составление предупредительного письма,
весьма нежелательно.
Мы уселись за стол и стали обсуж дать.
— Предупреждение дол ж н о быть коротким и бьющ им точно
в цель, — сказал Олев. — За большим количеством слов главная
мысль не будет звучать ясно. Нам надо придумать одну-единст-
венную, но зато сильно д ействую щ ую фразу.
Через полчаса мы записали уж е около двадцати вариантов
предупредительного письма. Вот некоторые из них:
«Н е доверяйте Иуде Велиранду!»
«Н а языке Велиранда мед, а в душ е — немецкий яд!»
«За смиренной маской Велиранда таится кровожадный хи щ ­
ник!»
«Велиранд — немецкая ищейка».
«Велиранд действует под знаком свастики!»
«Берегитесь сладкоречивого Велиранда, имя его близнеца —
<’. мерть!»
Но вскоре мы поняли, что взяли слишком высокопарный тон.
Предупредительное письмо долж но быть хотя и коротким, но д е ­
ловым. И мы решили написать просто так:
«Велиранд — провокатор».
Теперь надо было еще продумать, как написать это письмо.
Если следовать требованиям конспирации, нельзя было ни в коем
случае писать обыкновенным образом. А вдруг наше письмо
попадет в руки са м ого Велиранда?
— М ож н о воспользоваться системой четырех рук, — сказал
Олев.
— А как? — спросил я.
— В этом случае пользуются печатными буквами, — о б ъ я с ­
нил Олев. — И делается это так: ты пишешь одну букву правой
рукой, сл едую щ ую — я левой рукой, потом ты левой и в свой черед
я правой. Я читал об этом в каком-то детективном романе.
Но мне т ож е вспомнился один сп особ , вычитанный из какого-
то детектива.
— Уж лучше вырезать буквы из газеты и наклеить на листок
бумаги, — возразил я Олеву.
— Годится, — согласился Олев. ;— Н адо только не оставить
па бумаге отпечатков пальцев. Уж если конспирация, то полная.
Естественно, я т ож е был за полную конспирацию.
— У моей матери есть резиновые перчатки, — продолжал
Олев. — Она надевает их иногда, когда чистит картошку. Резино­
вые перчатки лучше всего.
Он пошел в кухню и вернулся с резиновыми перчатками.
Я с восхищением надел их. Они были мне в самый раз на­
стоящие, взаправдашние резиновые перчатки. Честно говоря,
никогда еще я не видел таких.
— У нас дол ж но быть тут где-то несколько старых газет,
сказал Олев, шаря по комнате.
— Старые не годятся, — сказал я. — На них полно отпечатков
пальцев. Я сейчас с х о ж у в резиновых перчатках и куплю новую
газету.
— Давай, — согласился Олев. — Пусть будет конспирация
до конца. И не забудь купить новый конверт.
Вскоре мне стало ясно, что варежки резиновыми перчатками
не заменишь. На морозе пальцы начали сразу страш но мерзнуть.
237

Пришлось пожалеть, что оставил варежки у Олева. Сунуть руки
некуда: у моего зимнего пальто не было карманов. Его перешили
из старого маминого пальто. Пальцы так закоченели, что у киоска
мне с большим трудом удалось достать кошелек из-за пазухи.
Бедный мальчик! — сказала подслеповатая старушка киос­
кёрша, подавая мне «Э эсти сы на» и почтовый конверт. — В такой
мороз бегаешь с голыми руками. Д а ж е перчаток для детей у нас
теперь нет.
И вдруг за моей спиной раздался грубый мужской голос:
— Ваше дело — продавать газеты, а не агитировать!
Д а ж е не взглянув на этого мужчину с грубым голосом, я ис­
пуганно заторопился прочь. Этот угр ож аю щ ий голос вернул меня
на землю. Мы с Олевом слишком увлеклись, будто играли в то,
что собирались сделать. Разве не игра, что я побежал на улицу
в резиновых перчатках? Варежки т ож е не оставили бы следов.
И вся наша великая конспирация тож е превращалась в игру.
А жизнь не игра. И там, где подкарауливает смерть, игра годится
меньше всего. Нашему письму предстояло отправиться туда, где
караулит смерть, а мы, словно для собственной потехи, придумы­
ваем всякие фокусы.
Странным обр азом за время моего отсутствия у Олева возникли
точно такие же мысли.
Д авай быстрей наклеим, — сказал он. — С таким делом
не годится слишком долго тянуть. Балуемся тут, словно стенгазету
делаем. А ты подумай, что значит наше письмо для Хельдура и
его матери!
Вечером, когда уж е стемнело, я пошел туда, куда приглашал
меня заходить Хельдур. На П арковую улицу, в дом номер четыр­
надцать во дворе, квартира пятая. Но я не постучал в дверь. Только
опустил письмо в ящик.
СЛЕЖКА
Пожалуй, мы целый час простояли с Олевом на Солнечном
бульваре, шагах в двадцати от дома, где жил господин Велиранд.
Всякий, кто проходил мимо нас, должен был думать, что
встретились тут случайно два приятеля и о б с у ж д а ю т какие-то
ерундовые, каждодневные мальчишеские или школьные дела.
И каждый прохожий мог услышать обры вок примерно сл еду ю щ е­
го разговора:
— А ты на завтра уж е выучил?
238
— Более или менее. Только это стихотворение никак не могу
запомнить.
—- Я во об щ е не л юблю забивать баш ку стихами. Не знаю
вообще, зачем это надо!
— Черт его знает!
— Завтра гимнастика, надо бы не забы ть дома тапочки.
— Ты, собственно, куда направлялся?
— К одному приятёлю, тут, неподалёку.
Но стоило только прохож ем у удалиться, наш разговор прини­
мал совсем другое направление.
— М о ж е т быть, Велиранд сегодня и не выйдет из дома?
— П одож дем еще. Хотя бы полчаса.
— Ведь он же дома.
— Точно. Из-за шторы затемнения видна полоска света.
— А что мы будем делать, если он пойдет в нашу сторону?
— Останемся на месте. Он нас не узнает.
Действительно, в затемненном городе вечером не так-то легко
узнать кого-нибудь. К тому же небо было в облаках. Только снег
белел. Правда, время от времени мимо проезжали машины, но их
фары сквозь маскировочные щели недалеко бросали свой синева­
тый свет.
И тут скрипнула дверь. Это дверь велирандовского парадно­
го. Скрипнула и со стуком захлопнулась.
Мы напряженно прислушались. Шаги. Медленные, спокойные
шаги, явно приближающ иеся к нам.
На всякий случай я повернулся к приближ ающ емуся человеку
спиной, потому что мое лицо могло сказать Велиранду гораздо
больше, чем лицо Олева.
— Черт его знает, что такое! — сказал Олев не своим г о­
лосом.
— Завтра гимнастика, надо не забы ть дома тапочки, ск а ­
зал я.
Мы оба старались изменить свои голоса насколько возможно.
— Ты, собственно, куда собирался?
— К одному приятелю, тут, неподалеку.
— Ладно, я п ровож у тебя: у меня все равно уроки на завтра
сделаны.
— Это стихотворение ты выучил?
.—: Конечно, оно так легко запоминается. Мне вообщ е нравит­
ся заучивать стихи.
239
 Мужчина, который прошел мимо нас, оказался Велирандом. приоткрыл дверь. Но в подъезде была кромешная тьма, мы ничего
Его рост. Его походка. 1олько св ою велюровую шляпу он сменил не видели.
на меховую шапку. Он д а ж е не глянул на двух мальчишек. Мы напряженно прислушались. Шаги. Они доносились с л ест­
Но если бы он догадался... ницы.
Олев посмотрел на часы. Они показывали четверть двена­ Мы беззвучно проскользнули в подъезд.
дцатого. Шаги остановились. Стук в дверь. Д ол га я тишина. Повторный
— Начнем, — сказал Олев. стук. Наконец дверь открыли. И вдруг прозвучал неприятно
И по пятам за Велирандом последовали две тени. знакомый голос:
Мы не видели Велиранда, но мы слышали поскрипывание — Господина Кярвета случайно нет дом а ?
снега у него под ногами. С Солнечного бульвара он свернул на Его нет, — ответил тоненький голосок. — Мы ничего о нем
улицу Звезды, а с улицы Звезды на Еловую аллею. Конечно, под не знаем.
нашими подошвами т ож е скрипел снег, мы должны были с о б л ю ­ Каж дое слово ясно доносилось до нас. По голосу можно было
дать осторож ность. На всякий случай мы шли в такт с Велиран­ судить, что Велиранд говорит с девочкой примерно нашего в о з ­
дом. Вдруг он остановился, и мы т ож е сразу остановились, з а ­ раста.
таив дыхание. Почему он остановился? Заметил, что за ним следят? — Как? — спросил Велиранд. — Что с ним случилось?
Нет, наверно, у него просто развязался шнурок, потому что не­ — Он пропал в начале войны.
сколько мгновений спустя он продолжил свой путь. — Уж ас! — сказал Велиранд. — П росто уж ас! Ах да, прости­
Загем Велиранд свернул на Терновую улицу. Эти повороты те. Я школьный това ри щ господина Кярвета, когда-то мы были
в о об щ е доставляли нам наибольшее беспокойство. Если он все- добрыми друзьями. А вы, очевидно...
таки что-нибудь заметил, то мог спокойно подкараулить нас за — Я квартирантка. Я ничего не знаю о господине Кярвете.
углом и неожиданно схватить. Ж у тк о было д а ж е представить — А его супруга случайно не дома?
себе такое. Он бы отвел нас в полицию и попросил бы обыскать — Она вернется не раньше чем через час.
нас, как подозрительных личностей. Что же нашли бы тогда у нас? — Ах так! Извините. Я, может быть, зайду еще раз вечером
Только крохотное письмецо, такое же, как то, что я опустил в попозже.
почтовый ящик к Хельдуру: «Велиранд — провокатор». Дверь захлопнулась, и шаги стали спускаться по лест­
Велиранд свернул на Терновую улицу. Что, если он действи­ нице.
тельно поджидает нас за углом? Но пока мы стояли бы и с о ­ Мое сердце бешено колотилось. Выскочить из подъезда
ветовались, как быть дальше, мы могли потерять Велиранда из поздно. Велиранд, безусловно, это заметит. А что, если хлопнуть
виду. дверью и пойти ему навстречу, словно мы только что вошли с ули­
— Вперед! — шепнул Олев. цы? Это годилось бы лишь в том случае, если б у Велиранда не б ы ­
Мы двинулись вперед. Д а ж е немного прибавили шагу. Дошли ло карманного фонарика. Но ведь мы знали: у него есть карманный
до угла Терновой улицы. Конечно, никакой Велиранд нас не под- фонарик. Он бы непременно меня узнал.
карауливал. П росто наши нервы были слишком напряжены. Шаги приближались. В от-вот Велиранд спустится с лестницы.
Но примерно на расстоянии до следующ его от нас телеграф­ И тогда...
ного столба мы увидели голубой лучик специального военного Вдруг я почувствовал, что Олев дергает меня за рукав. Я о с т о ­
фонарика, которым мож но пользоваться и во время затемнения. рожно придвинулся к нему. Он потянул меня дальше. Куда?
Луч начал шарить по стене — кто-то явно старался рассмотреть Олев нащупал лестницу в подвал. Мы ост о р о ж н о спустились
номер дома. Не было сомнений, что это Велиранд. на несколько ступенек. И успели сделать это в самый последний
Затем хлопнула дверь. Он вошел в подъезд. миг. Из своего убеж и щ а мы видели, как мелькнул синий луч
Мы бросились вперед. Д а, вот этот дом. Олев о ст о р ож н о фонарика. Затем хлопнула парадная дверь.

241
 Мы стояли неподвижно еще около минуты. Потом Олев шеп­
нул:
— Ушел.
Мы выбрались из своего укрытия, и я заж ег спичку. На стене
висели в ряд почтовые ящики. На одном из них была прикреплена
табличка: «К я р вет ». Мы попробовали дверку почтового ящика,
она оказалась крепко запертой, мож но было безбоязненно
опустить в ящик наше предупреждение.
Я усмехнулся. Велиранд еще только начинает расставлять в
этом доме силки, а в почтовом ящике уж е лежит предупрежде­
ние, что он провокатор! Теперь супруга Кярвета догадается, что
надо быть с ним осторож ней. М ы-то ничего не знаем о б этой
госпоже Кярвет. Ничего, кроме того, что Велиранд интересуется
ею. Мы предупредили ее. М ож ет быть, мы никогда и не узнаем,
насколько помогло наше предупреждение, но мы сделали что
смогли.
Во всяком случае, похоже, что матери Хельдура мы принесли
пользу. Уж е на следующий день после того, как я отнес на П а р ­
ковую улицу предупреждающ ее письмо, Хельдур на перемене о т о ­
звал меня в сторону.
— Ты помнишь, я говорил тебе о б этом человеке, о Велиран-
де? — спросил он.
— Д а, помню, — ответил я.
— Тогда читай, — сказал он и вынул из кармана наше письмо.
Я прочел письмо, которое изготовил сам вместе с Олевом,
и теперь на бумаге остались отпечатки моих пальцев.
— Разве твоя мать сама ничего не замечала? — поинтересо­
вался я. — Ничего не показалось ей подозрительным в Велиранде?
— После этого письма многие вещи действительно стали
казаться странными, — сказал Хельдур. — Во всяком случае,
мама теперь знает, что надо быть осторож нее.
Я вернул ему наше письмо.
— Как ты думаешь, кто мог послать это нам? — спросил Хель-
ДУР-
— Конечно, друзья! — ответил я, глядя мимо него.
И Хельдур сказал задумчиво:
— Я и не знал, что у нас здесь есть друзья.
М ож ет быть, госпож а Кярвет т ож е вскоре станет ломать г ол о ­
ву, кто это послал ей предупреждение. И, наверно, она поймет,
что это были друзья.

Мы с Олевом шли домой.
Небо слегка прояснилось. П одмораж ивало.
— Завтра у нас действительно гимнастика, — сказал Олев, —
" ^ н а д о не забыть дома тапочки.
КОНЕЦ ВЕЛИРАНДА
Однажды вечером в квартире у Велиранда зазвонил телефон.
Велиранд поднял трубку.
— Я слушаю.
Это господин Велиранд? — спросил торопливым и взволно­
ванным шепотом приглушенный голос.
— Я у телефона.
— Мне посоветовали вам позвонить, — продолжал голос. —
Д ело очень важное.
— Кто говорит? — спросил Велиранд.
Это сейчас не имеет значения. Д ело в парашютистах.
— Я вас не понимаю.
На пустоши Хаасвялья скрываются несколько п ар аш ю ­
тистов. Сегодня ночью с ними должна соединиться другая груп­
па. Завтра все они будут прятаться в одном из подземных ходов,
а следующей ночью попытаются взорвать мост через реку Кяре.
— Скажите, пожалуйста, кто вы?
— Я не могу сейчас назвать себя: слишком дор ого это м о­
ж ет мне обойтись. Когда параш ютистов поймают, все прояснится.
— Скажите хотя бы, откуда у вас эти данные?
Мои данные а бсол ю тн о точные. А сейчас я должен кон­
чать. Н адеюсь на ваш у помощь.
Олев повесил телефонную трубку на рычаг. Это он и говорил
с Велирандом.
Я понимаю, что читатель сейчас в некотором замешательстве.
Он спрашивает себя: что должен обозначать этот странный теле­
фонный разговор? Не стоит волноваться! Ведь нельзя же поду­
мать, что мы и в самом деле решили прийти на помощ ь Велиранду
в его подлой предательской службе! Нет, дело в том, что пред­
принятый нами осмотр катакомб породил великолепную идею.
Эта мысль несколько дней, так сказать, прорастала в нас и нако­
нец стала приобретать все более четкие формы, а затем блистатель-
244
пая идея превратилась в "блистательную операцию. Читайте
спокойно дальше, и вскоре все будет ясно.
— Пойдем, — сказал я.
Но Олев снова протянул руку к телефонной трубке.
— У нас дол ж но быть алиби, — сказал он задумчиво, набрал
номер своей тети и долго болтал с нею о всякой ерунде.
— О каком алиби ты говорил? — не понял я Олева.
— Кто-нибудь мог видеть, как мы звонили отсю да, объяс­
нил он . __ Если потом это дело начнут расследовать и на нас
падет подозрение, можем сказать, что говорили только с моей
тетей.
Я 'понял. На сей раз дело действительно о бсто я л о настолько
серьезно, что на каждом шагу необходимо было соблю дать
конспирацию.
Мы выбрались из будки телефона-автомата. Ноги словно сами
собой понесли нас на Солнечный бульвар, туда, где жил Вели­
ранд.
— Как думаешь, попадется он на удочку? — спросил я Олева.
Мой друг лишь пожал плечами.
Ответ на мой вопрос дала сама жизнь. С момента телефонного
разговора прошло минут десять-пятнадцать, как мы вдруг зам е­
тили в другом конце улицы мужчину, который приближался к
нам. Полы пальто его развевались... Этот человек был нам хорош о
известен — Велиранд. Он торопился в центр города.
В центре города находилась политическая полиция. Кроме т о ­
го, в центре города находились еще кинотеатр и аптека, но сеанс в
кино уже давно начался, а по внешнему виду Велиранда нельзя
было сказать, что он не совсем здоров. Куда еще в таком случае
он мог направляться? К кому-нибудь в гости? Но для чего тогда
нестись такой рысью ? Следовательно, он торопился именно в поли­
тическую полицию. Неужели он действительно попался на удочку?
Мы с Олевом свернули в ближайший переулок, чтобы не с о ­
ваться под нос Велиранду, и вскоре расстались.
Ночью мне плохо спалось. Меня мучили разные сновидения,
в которых Велиранд и оккупанты играли немаловажную роль.
Несколько раз я просыпался в испарине от страха. Но я не придаю
сновидениям в ооб щ е никакого значения: ведь сны от р а ж а ю т то,
что мы видели или переживали наяву. И я не верю, что по снам
можно предсказывать будущее. П оэтом у утром я был довольно
спокоен, хотя и видел во сне, что си ж у за решеткой в тюрьме.
245
 Уж не болен ли ты? Ч то-то ты очень бледный, — сказала
В этот момент позади нас послышалось гудение мотора, и мимо
мама, когда я сел завтракать.
пронесся грузовик, в кузове которого было полно солдат.
— Чувствую себя великолепно, — ответил я с максимальной
бодр ость ю в голосе. — Машина же поехала прямо, — сказал Олев. — Неужели же
мы на лошади не проедем?
У меня не было ни малейшего желания тратить время на изме­
рение температуры. — Не будем об с у ж д а т ь , — сказал полицейский, словно бы р а с­
сердившись. — Сказано вам, и все!
В подтверждение св оего заявления я вынужден был съесть две
—г Большой тут объ езд? — спросил я.
полные гарелки каши из ржаной муки, потому что мама часто пы­
— Пять-шесть километров, — сказал полицейский и отошел
талась определить состояние моего здоровья по моему аппетиту.
от повозки.
Затем я поспешил в детский сад, где мне давали кое-какую
Здесь, на развилке, собрались и другие люди, которых не пус­
работу, и договорился, какие продукты привезти из подсобного
кали дальше. Одна пожилая женщина подошла к нам и много­
хозяйства. Еще немного времени ушло на то, чтобы запрячь л о ­
значительно шепнула:
шадь, и вскоре у дома Олева прозвучал мой сигнальный свист.
— Вы, ребятишки, и не думайте ехать дальше. На Хаасвялья
Олев не заставил себя ждать. Мы уселись на облучок, и ко­
облава. Они могут и стрелять начать.
няге пришлось трусить рысью больше, чем когда-либо до этого.
У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости.
Честно говоря, торопиться нам было некуда. Мы сделали все, Но я не подал виду. Я уже научился скрывать и огорчение,
что было в наших силах. Л овуш ка для Велиранда была приготов­
и радость.
лена. Но попадется ли Велиранд в нее или нет — это уже от нас — Что еще за обл а ва? — безразличным голосом поинтересо­
не забисело. И все ж е мы хотели как мож но быстрее попасть
вался я.
на Хаасвялья. Мы хотели найти хотя бы крохотную примету того, — П араш ютистов, сыночки, ловят, настоящих парашютистов,
что наш телефонный разговор дал какой-то результат. Ведь,чест­
сброшенных с самолета!
но говоря, у нас было мало надежд, что нам удастся обмануть
— Не знаете, поймали кого? — спросил Олев.
опытного провокатора.
Всех поймают, — ответила тетенька. — Весь луг Хаасвалья
Хотя я часто взмахивал кнутом и лош адь трусила из последних
полон солдат.
сил, дорога казалась удивительно долгой — будто кто-то специ­ Мы решили все-таки отправиться в объезд. Поди знай, как
ально удлинил километры. А получилось так, что мы во об щ е и не долго собираю тся солдаты лазить по катакомбам, а картошку ведь
попали в Хаасвялья.
надо доставить в город.
На развилке дороги стоял полицейский пост. Л ош а дь пошла шагом. Нам больше некуда было торопи 1 ься.
Один из них преградил нам путь и махнул рукой, чтобы я о с т а ­
новил лошадь. все стало ясно.
— Кое-кто как следует промочит ноги, — сказал Олев.
— Куда едете?
Он имел в виду тех солдат, которые должны были войти в пер­
— В Тякену,. — ответил я, стараясь придать своему лицу вы­
вую катакомбу, залитую водой.
ражение крайнего изумления.
Мы-то с Олевом знали, что в катакомбах нет ни одного пара­
Тякеной называлось место, где находилось п одсобное хозяй­ шютиста, что там найдут только летучих мышей.: И еще там найдут
ство.
письмо, очень важ ное письмо, написанное по всем правйлам
Д ор ог а закрыта, — сказал полицейский. — Вам придется конспирации. Вот текст этого письма сл ово в слово:
ехать в объезд.
— А что случилось? — спросил Олев. «Товарищи!
Немедленно уходите! Некто Велиранд, р аботаю щ ий в поли­
Ничего не случилось, — буркнул полицейский. — П росто
дорога закрыта. ции, говорил в городе, что будет облава. Встреча в следующем
условном месте».
 Это письмо, оставленное нами у входа в одну из катакомб,
естественно, не предназначалось никаким парашютистам. Мы х о ­
тели, чтобы немцы потеряли доверие к Велиранду, и для этого
предприняли всю столь сл ож н ую операцию.
Велиранда мы больш е никогда не видели. В квартиру его
вселились новые жильцы. И больше мы ничего о нем не знали.
Но мы крепко надеемся, что он уж е не м ож ет никому причи­
нить зла.
В и т а у г ас Б у б ни с
Витаутас Бубнис (род. в 1932 г.) — литовский писатель,
лауреат Государственной премии Литовской С С Р и премии
Ленинского комсомола Литвы. В его повести «Березы на ветру»
и романе « Ж а ж д у щ а я земля» показаны столкновение б у р ­
ж уазной и советской морали, классовая бор ьб а в первые после­
военные годы в Литве. Повести « А р б е р о н а с» , «Белый ветер»
и другие посвяшены жизни учителей, проблемам воспитания.
В последних своих романах Бубнис рассказывает о современ­
ной жизни города и села, ставит важные для страны, для наро­
да проблемы.
ТРИ ШАГА ВОЙНЫ
Рассказы о моем детстве
ВЕЛОСИПЕД
Мы нашли этот велосипед в куче хвороста.' Но если бы не
Бёнюс Тракймас, который прибежал к нам во двор ср азу же после
обеда, неизвестно, обнаруж ил ли бы я в таком скучном месте,
за сараем, где еще весной отец свалил воз еловых веток, эту зам е­
чательную находку. А Бенюс не успел как следует осмотреться
во дворе, как тут ж е воскликнул:
— Вот это да — велосипед!
М ы вытащили велосипед из-под веток, выкатили на ровную
землю и остановились, не зная, что с ним делать. Я боязливо
озирался.
248
— А если вернутся?..
— Не бойся, не вернутся.
Немцы с са м ого утра остановились у нас во дворе. Устроились
под тополями и липами, покрыли свои машины зелеными ветками.
Они пили воду из нашего колодца, умывались, брились. И болтали,
шутили. Я стоял поодаль, с любопы тством наблюдал, как блестели
на солнце стволы автоматов, как солдаты ели мясо из ярких банок,
макая туда белый хлеб. Один из них поманил меня пальцем. Он дал
мне плитку шоколада, подмигнул и засмеялся. Он понравился
мне — молодой, веселый, добрый. Солдат что-то говорил, ж естику­
лировал, но я все равно не понимал. П отом они все улеглись
на лужайке. Но вскоре приехал еще немец, верхом на л о ш а ­
ди, что-то крикнул, и все бы стро вскочили на ноги, забегали,
засуетились, а потом уехали. Пыль долго клубилась на д о ­
роге.
— Это женский велосипед, — заявил Бенюс.
— Ну и что ж е? — возразил я. Мне показалось, будто Бенюс
считает, что велосипед никуда не годится.
— Ничего. П р осто говорю, что он женский. И без одной
педали. Отломалась педаль.
— Ты умеешь ездить?
— Я-то? А чего тут уметь?
Это было для меня новостью. Когда и где выучился Бенюс
ездить на велосипеде? У нас в деревне ни у кого не было этой
машины. Только староста раскатывал на собственном велосипеде.
Он приезжал, ставил его у ворот, и если мне удавалось п отр о­
гать тугие шины и блестящий никелированный руль, я был д о ­
нельзя рад. А теперь вдруг у меня оказывется свой велосипед!
Только бы выучиться кататься.
— Ты прокатись, Бенюс, а? Попробуй.
— А то как же! И попробую, покаж у тебе...
Он закатал обе штанины, поплевал на ладони, взял велоси­
пед за руль и повел его, точно упираю щ егося барана за рога.
— П оезж ай! П оезж ай ! — Мне не стоял ось на месте.
Тропинка сбегала с холма вниз. Бенюс занес правую ногу
и поставил ее на педаль, левой оттолкнулся. Велосипед качнулся
вбок, и Бенюс свалился с него. Он тут же вскочил на ноги, руг­
нулся и покраснел.
— Это пустяки...
И снова попытался сесть.
249
 — Велосипед — ничего штучка, — сказал он словами отца
Велосипед опять накренился, и Бенюс свалился с него. Он еще
и с силой надавил на педаль.
больше покраснел.
Над нами, высоко в небе, проносились самолеты, и тяжелый
Дурак! — сердито бросил он мне, хоть я и не думал см еять­
их рокот сотрясал опаленную июньским солнцем землю.
ся. У него всего одна педаль. — Он отер пот и тихо д о б а ­
вил: — Подержи-ка лучше сзади...
— Бе-е-нюс! — донесся до нас голос.
ЗА ЧТО?
Бенюс взглянул на свой дом. Там стоял его отец.
Бенюс любил отца и повиновался ему беспрекословно. Но сей­
Я не видел, как все это было. Ничего я не видел. Я только
час, вместо того чтобы бросить все и помчаться к дому, он т ол ь ­
слышал, как люди говорили. Сквозь ж алобный плач, сквозь слезы
ко подстегивал меня:
шелестел шепот женщин, глухо бормотали мужские голоса. Я все
— Д авай держи!
теперь знал, и мне не надо было д а ж е прищуриваться, чтобы
Тракимас-огец, увидев нас, пошел навстречу прямо через по­
увидеть...
ле с младшим сынишкой Альбинукасом на руках.
Это неправда, будто бы я не видел. Видел я!
— Немцы забыли, — похвастал я.
...Человек шел по середине дороги, босой, в одной рубахе.
—- Ничего штучка! одобрительно произнес он, наклонился
Его большие растрескавш иеся ступни поднимали облачка пыли.
и стал разглядывать велосипед. — Только починить надо. Я и с ­
Серая пыль, точно инеем, покрывала траву, клевер, листья при­
правлю как-нибудь. А мне дашь покататься?
дорож ны х вишневых деревьев.
Его выгоревшие на солнце брови и хитрые глаза весело улы­
Ч то-то блеснуло в пыли. Человек остановился, подвигал в пы­
бались.
ли большим пальцем босой ноги. Наклонился и поднял. Он никог­
— Конечно, даст! — ответил за меня Бенюс.
да не воевал, не держал в руках никакого оруж ия, однако он д о ­
— Хоть сейчас, —■ предложил я.
гадался: это гильза. Красноватая, блестящ ая. И теплая. П ри ста­
— Сейчас нет. Сейчас мне некогда. Бенюс, — обратился он
вив ко рту, дунул. Раздался глухой свист. Ага, он принесет ее сы ­
к сыну, — возьми-ка малыша, а я сб егаю за бабкой к Андрияуска-
нишке Альбинукасу! Это будет его первый подарок. Он еще ни­
сам. И пока не ходите в избу, поиграйте на улице, ладно?
когда не приносил ему игрушек, хоть и обещ ал давно. То-то р а­
И Тракимас побежал, босой, в одной рубашке, а мы смотрели
дости будет малышу — свистулька! Найти бы еще одну, для Бе-
ему вслед и молчали. Только Альбинукас тихонько хныкал. Ему
нюса. Не то, чего д обр о г о, передерутся. Человек внимательно
хотелось дотянуться до звонка у велосипеда.
вглядывался в д о р о ж н у ю пыль, разгребал ее ногой. Заметил ме­
— Б абка? Зачем вам ба бка ? — спросил я.
таллический прут. Поднял, прищурился и повертел в руках. П ри­
— Мама слегла.
годится — мож но ось для велосипедной педали сделать. Он же
— А бабка на что?
обещ ал исправить...
М ного ты понимаешь! — сказал Бенюс и значительно произ­
Из-за пригорка выскочил мотоцикл. На солнце блестела сол д а т ­
нес: — Над нашим дом ом аист кружит... Поехали!
ская каска.
Он поставил велосипед, нажал на педаль и налег на руль.
«Ф аш исты , — узнал человек и подумал: — Пожалуй, кину-ка
Я беж ал следом, подталкивая велосипед. За нами плелся малыш
Альбинукас. я это...»
Он отшвырнул железку в сторону, прямо в канаву, и вытер
А знаешь, х ор ош о все-таки, что война, а? — сказал я, ког­
пыльные руки о штаны.
да мы таким обр азом взбирались в гору.
Мотоцикл взревел совсем близко и резко затормозил. Солдат
Бенюс задумчиво посмотрел на меня:
соскочил на землю, автомат болтался у него на груди. Он выкрик­
— Как сказать...
нул какие-то непонятные слова.
А велосипед? Если бы не война, мы бы его не нашли.
 Человек еще раз отряхнул руки и поднял их над головой. С ол ­
дат кинулся к нему, ощупал рубаху, пояс штанов, обш арил ка р ­
маны. В руке у человека он заметил гильзу. Немец что-то кричал,
но человек не понимал его языка. Он ничего не понял, он не знал
ни единого слова из тех, что произносил солдат.
Солдат перепрыгнул через канаву, куда человек закинул ж е ­
лезную спицу, стал шарить в разросш емся клевере и все время
что-то выкрикивал, чего-то требовал.
- Человек остал ся посреди дороги, не смея опустить поднятые
руки.
Фашист ткнул дуло автомата прямо ему в грудь и стал отталки­
вать его назад. Человек пятился, глядя немцу в глаза своими
широко раскрытыми глазами. Он упал в канаву и кое-как выполз
из нее. Полусидя ползал он в траве под наведенным на него д у ­
лом автомата. Солдат снова выкрикнул ч то-то на своем языке,
и тишину знойного полдня нарушили выстрелы.
Человек нелепо подскочил, взмахнул руками и повалился
навзничь в пышный клевер.
Д ве маленькие теплые гильзы упали в д о р о ж н у ю пыль.

КОНЕЦ ВЕЛОСИ П ЕД А

Тракимаса схоронили соседи. В тот ж е гроб из необструганных

д осок положили и новорожденного, который в этот день появился
на свет.
Тихо было в деревне. Точно никто в ней и не жил. Только
женщины робко, тихонько заходили друг к другу и гадали: что же
это будет, как теперь жить?
За хлевом стоял велосипед. Время от времени я таскал его
по двору, катался немного и снова ставил на прежнее место.
Я ждал Бенюса, но тот не появлялся. Ни в этот день, ни на сл ед у ю ­
щий. Я слонялся по двору, висел у плетня, высматривая друга.
Вот их домик, ракита с раздвоенным стволом , забор... Но тишь,
пустота, д а ж е дым из трубы не валит.
Как-то я услышал, как мама шепотом сообщ и л а отцу:
— Прямо не знаю, что и говорить... Она все сидит как камен­
ная. Хоть бы сл ово вымолвила. Ей говоришь, а она молчит. А уж
глаза...

253
 мрачно смотрел на свои ноги, обутые в большие отцовские
Я сразу понял, о ком говорила мама
башмаки.
в„лсНя Т 1 Г „ " 0М,аЛСЯ К Д0“ ку ТРа “ " " а “ "- У Р « и ™ Я оетано- _ Где ты был, Бенюс?
вился. Смотрел в окна и не решался войти.
Он ничего не ответил мне, только потихоньку отвел за спи­
Через порог перекатился Альбинукас. Он стянул с себя ш та ­
ну руку с узелком, от которого пахло хлебом.
нишки и присел у стены. Руками он загребал песок.
Я поехал дальше, поднялся на холм и пустился назад, вниз.
Альбинукас! — позвал я его.
Мне хотелось покрасоваться перед Бенюсом. Пусть видит
Он приковылял, точно утенок, на искривленных ножках я здорово катаюсь! Не то что он - вправо-влево, набок -
— 1 де Бенюс, а, Альбинукас?
— Я ешть хотю, — прошепелявил малыш. ПЛЮЯ ! вовсю вертел педали, дергал звонок. Мне весело, р а д ос т ­
^ ГДС Бенюс? снова спросил я, но Альбинукас не от-
но смотри на меня, Бенюс!
ЛИ « л е 1 “ Г К С“ Р0Д" " М ° ” У " W . "■ котором аисе- ’ Бенюс оглянулся и, когда я уже поравнялся с ним, быстрым
движением сунул св о ю палку в переднее колесо велосипеда.
,,.„Я н°Д°Ш
„ !1 К 0КНУ- привс™ на “ “ "ОЧКИ и о с т о р о ж н о загля- В тот же миг я перекувырнулся в воздухе и покатился в ка­
ул. На краю разворошенной постели сидела Тракимене- ее наву. Бенюс хохотал. Но смех его был не тот, что прежде когда
сцепленные руки были заж аты между колен, и она покачивалась окрестные поля так и звенели от этого веселого заливистого
всем телом вперед-назад, вперед-назад. Рядом, „а кровати
СМТ м е д л е н н о поднялся. Бенюс замолчал, посмотрел на ме­
саЛуже
коса уГе б Г НЯ
была Х БеНЮС ИиРсвисала
заплетена ЗСЧеСЫВадо
Л "пола.
В° Л0СЫ- ° ДНа ~
ня на велосипед с помятым колесом и торчащими спицами.
Бенюс поднял голову и заметил меня
Он опустил голову, точно устыдившись сделанного, зажал под­
не ™ „ Ч; : л СКаЖеШЬ? ~ С" Р0СИЛ ВЫЙДЯ " а "ОРО". "О « 8 » “ К0 мышкой свой узелок с краюшками хлеба и пошел прочь р
ных стоптанных баш маках, шаркая, словно дряхлый старик,
Я растерялся:
— Ничего... с волоча ноги.
тоуяом „ _ Па
С ободр ан н ого локтя капала кровь, но боли я не чу
Бенюс смотрел куда-то мимо меня. Я т ож е посмотрел в ту вал. И мне не было жаль велосипеда. Я стоял на дороге и взгля­
сторону, но ничего там не увидел. У
дом провожал своего друга — маленького человека.
— А почему ты не приходишь? — спросил я.
— П отом у что война. .
— А почему твоя мама...
Бенюс повернулся и пошел назад в избу.
Чингиз Айтматов
п _ МаМа ЧТ ° Собирала Узелок и бегала к Тракимене. Я реже
потому что Бенюс не хотел со мной играть.
Чингйз Айтматов (род. в 1928 г.) - народный п и с а т е л ь

Осенью он не пришел в школу. И на д о р ог у не выходил Кипгизской С С Р Герой Социалистического Труда, депутат

о да я проезжал на велосипеде. Однаж ды я встретил его —
Верховного Совета С С С Р , лауреат Ленинской и Г о с У ^ СТВ^
он шел домой с корзинкой, висевшей на веревке через плечо.
ных премий С С С Р . В его повестях «Первый Учитель>>'
руке у него была палка. Он шел медленно и полосовал палкой полёк мой в красной косынке», «М атеринское поле», « П р о ­
придорож ную сухую полынь.
щай, Гульсары !», «Белый п ар оход» и других, в романе « у
Я соскочил с велосипеда, подождал его и спросил:
ранный полустанок» поднимаются острые нравствен^ ,
Ты откуда идешь?
общественные проблемы, современность сочетается . р
Бенюс остановился, повернулся ко мне лицом, и я з а м е­
дициями национального фольклора.
тил, что лицо у него узкое и серое, как пыль на дороге. Он
255
254
 СОЛДАТЁНОК
Рассказ
Первый раз он увидел отца в кино. Тогда он был малышом
лет пяти.
Произош ло это в той большой к о ш а р е 1, где каждый год
проводят стриж ку овец. Кошара эта, покрытая шифером, и по­
ныне стоит за совхозны м поселком, под горой, у дороги.
Сюда он прибегал с матерью. Его мать, Джеенгуль, телефо­
нистка почтового отделения совхоза, каж дое лето с началом
стригального сезона устраивалась подсобной работницей на стр и­
гальном пункте. Для этого она брала свой отпуск и отгул за
сверхурочные дни и ночи, проведенные у коммутатора во время по­
севной и скотной кампаний, и работала здесь до последнего
дня стрижки. Оплата на стрижке сдельная, тут можно было
неплохо заработать. А для нее, солдатской вдовы, ой как нужна
была каж дая лишняя копейка! Хотя семья и не велика — сама да
сын, но все одно: семья есть семья. Топливо надо запасти на
зиму, муки надо купить, пока не вздорож ала, приодеться надо,
обуться... Д а и мало ли чего надо.
Сына оставлять дома было не с кем, и потому она брала его
с собой на работу. Здесь он и бегал целыми днями, чумазый и
счастливый, среди стригалей, чабанов и лохматых пастушьих
собак.
Он первым увидел, как во двор кошары приехала кинопе­
редвижка, и первым пустился оповещ ать всех о б этом чрезвы­
чайно радостном событии:
- Кино приехало! Кино!
Картину начали показывать после работы, когда стемнело.
А до этого он просто истомился от ожидания. Но зато муки его
были вознаграждены. Фильм был про войну. На белом полот­
нище, повешенном меж ду двумя столбами в конце кошары на­
чалось сражение, загрохотали выстрелы, со свистом взмывали
ввысь ракеты, добела освещ ая истерзанную всполохами тьму и
приникших к земле разведчиков. Ракеты гасли, и разведчики
снова бросались вперед. А пулеметы строчили среди ночи так,
что у мальчика дух занимался. Вот это была война!
1 Кошара — помещение для овец и коз.
256
Они с матерью примостились на тюках шерсти, позади д р у ­
гих. Отсюда было виднее. Ему, конечно, хотелось сидеть в самом
первом ряду, там, где подле экрана устроились на полу прибе­
жавшие из совхоза ребятишки. Он было кинулся к ним, но мать
одернула.
— Хватит, носишься с утра до вечера, п обудь со мной.
усадила его к себе на колени.
Киноаппарат стрекотал, война шла. Л юди напряженно сл е­
дили за ней. М ать вздыхала, порой испуганно вздрагивала и
крепче прижимала его к себе, когда танк метил прямо в них.
Какая-то женщина, сидевшая рядом на тюках, то и дело гор ест ­
но цокала языком и бормотала:
— Бож е мой, что творится, б о ж е мой!..
А ему было не очень страшно, напротив, иногда даж е очень
весело - когда падали фашисты. А когда падали наши, ему ка­
залось, что они потом встанут.
В о об щ е -т о заба вн о падают люди на войне. Точь-в-точь как
они, когда играют в войну. Он тож е умеет так падать, с разбегу,
будто дали тебе подножку. Больно, правда, расш ибаеш ься, но
ничего, встанешь - и снова в наступление, и забудеш ь о б уш и­
бах. А эти не встают, оста ю тся лежать на земле темными не­
подвижными бугорками. Он умел падать и по-другому — как те,
кому пуля попадала в живот. Они падают не сразу, сперва
схватятся за живот, потом согнутся и медленно валятся на
траву, роняя из рук оружие. П осле этого он объявлял, что не
убит, и снова воевал. А эти не поднимались.
Война шла. Киноаппарат стрекотал. Теперь на экране появи­
лись артиллеристы. П од шквальным огнем, среди взрывов и ды ­
ма они выкатывали противотанковое орудие на прямую н авод­
ку. Они толкали орудие вверх, по склону оврага. Склон ыл
долгий и широкий, почти в полнеба. И по этому долгому и ши­
рокому склону, вскипающему черными всплесками взрывов,
двигалась кучка артиллеристов. В их движении, в их облике б ы ­
ло нечто такое, отчего сердце в груди переполнялось гордостью,
болью и ожиданием страш ного и великого. Их было человек семь.
О деж да на них тлела. Один из них обличьем не походил на р у с ­
ского. Быть может, мальчик и не обратил бы на него внимания,
если бы не мать. Она шепнула:
— Смотри, это твой отец...
И с этой минуты он стал его отцом. И весь фильм потом был
 про него, про его отца. Отец оказался совсем молодым, как м о­
лодые совхозные парни. Роста он был небольш ого, круглолицый,
с быстрыми глазами. Глаза его зло сверкали на черном от грязи
и дыма лице, и весь он был цепкий и стремительный, как кошка.
Вот он, подпирая плечом колесо пушки, обернулся и крикнул
кому-то вниз: «С наряд! Не задер ж и вай!» И гол ос его перекрыло
грохотом нового взрыва.
- М ама, это мой отец? — переспросил Авалбек у матери.
— Что? — не поняла она. — Сиди тише. Смотри.
— Ты же сказала, что он — мой отец.
Д а, конечно, твой отец. Только ты не разговаривай, не
мешай другим.
Почему она так сказала? Зачем? В озм ож н о, просто так, сл у­
чайно, не подумала в эту минуту, возм ож но, разволновалась,
вспомнила мужа. А он, несмышлёныш, поверил. И очень о б р а ­
довался, растерялся от этой неожиданной и незнакомой ему
р а д о а и и по-детски возгордился им, своим отцом, солдатом.
Вот это настоящий отец! Это он и есть, его отец, а мальчишки
дразнят, что у него нет отца. Пусть увидят они теперь его отца,
и чабаны пусть увидят! Эти чабаны, скитальцы гор, никогда т о л ­
ком не знают ребят. Он им помогает загонять отары во двор
стригального пункта, он разгоняет их собак, когда те дерутся,
а они донимают его расспросами. Каждый чабан, сколько их
есть на свете, обязательно спросит:
— Ну, джигит, как ж е тебя звать?
— Авалбек.
— Чей же ты будешь?
— Я сын Токтосуна!
Чабаны не сразу понимают, о ком речь.
Токтосуна? — нагибаясь с седла, переспрашивают они. —
Это какого же Токтосуна?
— Я сын Токтосуна, — твердит он.
Так велела отвечать мать, и слепая ба буш ка наказывала не
забы вать имя отца. Она уши надирала ему за это. Злая...
A -а, постой, постой, так ты сын телефонистки, что на почте,
так ведь, а?
Нет, я сын Токтосуна! — продолж ает он стоять на своем.
И тогда чабаны начинают догадываться, в чем дело.
— Верно, ты и есть сын Токтосуна! М олодец! Это мы п рос­
то испытать тебя решили. И не оби ж айся, джигит, мы круглый
год в горах, а вы тут растете, как трава, трудно узнавать
детвору.
И потом они между собой долго припоминают его отца. П е­
решептываются, говорят, что он совсем молодым ушел на фронт
и многие уж е не помнят его. И хор ош о, что остался сын. А сколь­
ко ребят ушли холостыми, и некому теперь носить их имя!
А теперь, с той минуты как мать шепнула ему: «С мотри,
это твой отец», солдат на экране стал его отцом. И мальчик уж е
думал о нем как о своем отце. Он действительно чем-то очень
походил на военную фотограф ию отца, молодого солдата в пи­
лотке. На ту са м у ю фотограф ию, которую они потом увеличили
и повесили в рамке под стеклом.
А в тот час А валбек смотрел на отца глазами сына, и в его де т ­
ской душе поднималась горячая волна неизведанной сыновней
любви и нежности. Отец на экране словно бы знал, что за ним
следит сын, и словно бы хотел за св ою мгновенную жизнь в кино
показать себя таким, чтобы сын вечно помнил о нем и вечно
гордился им — солдатом минувшей войны. И война с этой ми­
нуты у>Ке не казалась мальчику забавной, и ничего смешного
не было в том, как падали люди. Война стала серьезней, т р е в о ж ­
ней, страшней. И он впервые испытал чувство страха за бл из­
кого человека, за того человека, которого ему всегда не хватало.
Киноаппарат стрекотал, война шла. Впереди показались на­
ступающие танки. Они грозно надвигались, кромсая землю гусе­
ницами, и, разворачивая башни, с ходу стреляли из пушек. А на­
ши артиллеристы, выбиваясь из сил, тащили орудие наверх.
«Скорей, скорей, папа! Танки идут, танки!» торопил отца
сын. Наконец пушку выволокли, вкатили в кусты орешника и на­
чали палить по танкам. А танки палили в ответ. Их было много.
Ж утко становилось.
Сыну показалось, что и сам он там, рядом с отцом, в огне
н грохоте войны. Он подпрыгивал на коленях матери, когда т ан ­
ки горели черным дымом, когда гусеницы их слетали с колес,
когда они слепо и злобно кружились на одном месте. Он при­
тихал, собирался в комок, когда падали наши солдаты у о р у ­
дия. Их становилось все меньше и меньше... А мать плакала,
лицо ее было мокрым и горячим.
Киноаппарат стрекотал, война шла. Бой разгорался с новой
силой. Танки подходили все ближе и ближе. Пригнувшись у л а ­
фета, отец яростно и громко что-то кричал в трубку полевого
телефона, но ничего нельзя было разобрать в грохоте. Вот упал
еще один солдат у орудия; он пытался встать, но не мог, ткнул­
ся в землю. И земля почернела от его крови. Вот они остались
только вдвоем — отец и еще один солдат. Огонь и тьма. С земли
поднимается только один, это его отец. Он снова кидается к о р у ­
дию. Сам заряж ает, сам наводит. Это последний выстрел. С но­
ва взрыв окутывает экран. Пушку отца искорежило и о т б р о с и ­
ло в сторону. Но сам он еще жив. Он медленно встает с земли
и идет, обгоревший, в дымящ ихся клочьях одеж ды , навстречу
танку. В руках у него граната. Он уж е ничего не видит и не слы ­
шит. Он собирает в себе последние силы.
«С той, не пройдеш ь!» Он замахивается гранатой. И замирает
на секунду в этой позе, с искаженным от гнева и боли лицом.
М ать так сильно стиснула сыну руку, что он чуть не з а ­
дохнулся.
Он хотел вырваться и броситься к отцу, но из дула танка
плеснула длинная пулеметная очередь, и отец упал, как с р у б ­
ленное дерево. Он покатился по земле, пытался встать и снова
упал навзничь, широко раскинув руки...
Киноаппарат смолк, война оборвалась. Это был конец части.
Киномеханик включил свет, чтобы перезарядить ленту.
Когда в кошаре вспыхнул свет, все заж мурились и за м ор га ­
ли глазами, возвр ащ а ясь из мира кино, из войны в св ою реаль­
ную жизнь. И в этот момент мальчик скатился с тюков шерсти
с ликующим криком:
— Ребята, это мой отец! Вы видели? Это моего отца убили...
Никто такого не ож идал, и никто не мог сообрази ть, что
произошло. А мальчик беж ал с т орж еств ую щ им криком к экра­
ну, где в первых рядах сидели друзья-мальчишки, мнение ко­
торых было для него самым важным. На короткое время в
кош аре воцарилась странная, неловкая тишина. Д о людей пока
не доходил нелепый смысл радости этого маленького человека,
никогда прежде не видавшего своего отца. Никто ничего не
понимал, все растерянно молчали и пожимали плечами. Кино­
механик выронил из рук коробку от киноленты. Она звякнула и
покатилась, разделившись на две половинки. Но никто не обратил
на это внимания, и сам киномеханик не бросился поднимать. А он,
солдатенок, сын погибшего солдата, продолжал доказы вать свое.
—■ ь ы ж е видели, это мой отец!.. Его убили! — говорил он,
в о з б у ж д а я сь тем больше, чем дольше молчали люди, и не по-

260
нимал, почему они не радовались и не гордились его отцом так
же, как он сам.
Кто-то из взрослых недовольно шикнул:
— Ч-ч, перестань, не говори так.
Но другой ему возразил:
— А что такого? Его отец погиб на фронте. Не правда, что ли?
И тогда соседский мальчишка, школьник, первым решился
сказать ему правду:
— Д а это не твой отец. Что ты кричишь? В овсе не твой отец,
а артист. Спроси вон у дяди-киномеханика.
Взрослые не хотели лишать мальчишку его горькой и пре­
красной иллюзии, и потому они надеялись, что приезжий кино­
механик запросто скаж ет все, как есть. Все обернулись к нему.
Но и тот промолчал. Уткнулся в аппарат, будто занятый очень.
— Нет, мой отец, мой! — не унимался солдатенок.
— Какой твой отец? Который? — снова спросил соседский
парнишка.
— Он шел с гранатой на танк. Ты разве не видел? Он упал
вот так!
Мальчик бросился на землю и покатился, показывая, как
упал его отец. И сделал это в точности как было. Он лежал перед
экраном навзничь, широко раскинув руки.
Зрители невольно рассмеялись. А он лежал, как убитый, и не
смеялся. Снова наступила неловкая тишина.
— Да что же это, куда ж е ты смотришь, Д ж еенгул ь? — с упре­
ком проговорила старая женщина-чабан, и все увидели, как мать
шла к сыну, скорбная и строгая, со слезами на глазах.
Она подняла сына с земли.
— Пойдем, сынок, пойдем. Это был твой отец, — тихо сказала
она ему и повела его за соб ой из кошары.
Луна стояла уж е высоко. В темно-синей ночной дали белели
горные вершины, а степь внизу лежала громадная и непригляд­
ная, как омут...
И только теперь, впервые в жизни, он познал горечь утраты.
Ему вдруг стало до невозможности обидно, больно, горестно за
убитого в б о ю отца. Ему вдруг захотелось обнять мать и запла­
кать, и чтобы она плакала вместе с ним. Но она молчала. И он
молчал, сж а в кулаки, сглатывая слезы.
Он не знал, что с этого часа в нем начал жить отец, давно
погибший на войне.
Га фур Гулям
Гафур Гулям ( 1 9 0 3 - 1 9 6 6 ) - узбекский писатель, н арод­
ный поэт Узбекской ССР, лауреат Ленинской и Г о с у д а р с т ­
венной премий С С С Р ; автор стихотворных сборников «И д у с
В остока », «С ч астье родной земли», «Ленин и В осток » и д р у ­
гих. Поэзия Гуляма отра ж ает жизнь сов етского Узбекистана
в ее связях с жизнью всей нашей великой Родины.
ВСЕ ТВ ОЕ
Страна родная, как ты хорош а!
Цветет миндаль, и ветерок, шурша,^
Взлетел над пестроцветною долиной.
Биенье сердца, мысли и души
С тобой, Отчизна, слиты воедино.
Тюльпаны, маки. Их ковер кругом...
Здесь, ледяным вскипая серебром,
Родник хранит минувших лет сказанье,
К земле, согретой солнечным теплом,
Прильни на миг, услышь ее дыханье.
Уходят ввысь ступени снежных гор,
Мечтательной арчи1 сквозной шатер
Тебя укроет в знойный полдень тенью.
Родимый край, я славлю твой простор.
Как ты прекрасен в каж дое мгновенье!
Созреет хлопок, солнцем обогрет,
Ж ем чуж н ой тучки в небе тает след,
И д о ж д ь прольется, землю освеж ая.
Мы выйдем в поле, чуть блеснет рассвет,
Н астало время сб ора урож ая.
1 Арча — южное дерево.
 Мы план превысим, время нас не ждет!
Девичьих рук неуловимый взлет
Сбирает хлопка десять тонн с гектара,
И, прославляя труд, ш ай р1 поет, —
Над кишлаком трепещет звон дут а р а 2.

Здесь и мечты и юности исток,

Здесь взор любимой нежен и глубок,
И в золотой пыльце ее ресницы,
Когда повеет легкий ветерок,
Волнуя поле зреющей пшеницы.

Враг посягнул на наш святой простор,

Но в грозный час заж егся гневом взор.
Нас ленинское знамя осенило,
История свершила приговор —
И П равда мира в битве победила.

О партия, душа страны моей!

Ты вдохновляешь верных сыновей!
В победу коммунизма верю свято.
Стоят на стр аж е наших светлых дней
Непобедимой армии солдаты.

Шайр — поэт.
Дутар — струнный музыкальный инструмент.
 О жизни Советской страны Мне их в Самарканде слыхать довелось,
в наши дни В садах Ферганы — ж емчуг пушкинских строк.
Я видел, как Пушкина береж но нес
Ребенок в Ташкенте, спеша на урок.

Пел Пушкин прекрасные строфы свои

На севере, возле неласковых вод, —
В Хорезме, над волнами А му-Д арьи,
Узбечка о русской Татьяне поет.

Одни у нас песни, едины сердца,

Мы радостный, новый построили мир,
Скликает нас вещая лира певца
А йбек На праздник поэзии — солнечный пир!

Айбёк (настоящ ее имя — М уса Таш мухам мёдов; 1904—

1968) — народный писатель Узбекской ССР, лауреат Г о с у ­ Ем и л и а н Буков
дарственной премии С С С Р , действительный член узбекской
Емилиан Нестерович Буков (1909— 1984) молдавский
Академии наук, депутат В ерховного Совета С СС Р. Автор
писатель, участник революционного движения 30— 40-х годов
романов «Свящ енная кровь» (о собы тиях первой мировой
в Бессарабии, депутат Верховного Совета С С С Р ; автор сти хо­
войны ), «Н авой», «Великий путь». Писал такж е стихи. Высоко
творений, поэм, повестей, романов. Наиболее известны его
ценил русскую литературу, русский язык, исполняющий роль
роман в стихах « Г о р о д Рёут», пьеса «Бурлящ ий Д ун ай », р о ­
св язу ю щ его звена между культурами всех республик С оветско­
го Союза. ман «М а г и ст р а л ь» — о жизни мол давского народа, о груде
советских людей, строящ их новую жизнь.
ВЕЩАЯ ЛИРА
КТО С К А З А Л ?
Поэзии солнцем назвали певца:
Как солнце, он щ едро льет свет с вышины, Кто сказал, что разные наречья
Лучами его осиянны сердца, Разделяют нас? Не верю, нет!
Созвучья дыханьем весенним полны. Мы сильны одной могучей речью,
Нам один в веках сияет свет.
Поборник святых человеческих прав,
Он смелого разума пел торж ество. За одну великую надежду
Д рож а л венценосный тиран, услыхав Будем мы бо р оться до конца,
Бесстраш ную гордую лиру его. И у нас под разною одеж дой
Бьются одинаково сердца.
Он к воле звал в песнях отчизу свою,
И пели те песни в цветущих лугах, Если на пути леса и камни,
В барханной пустыне и в горном краю То леса и камни корпусов,
Народы Земли на своих языках. Ч то возводят сильными руками
Миллионы доблестных сынов.

267
 Д а ж е и наречьями иными
Не разделены мы вдалеке —
Все мы разговариваем ныне
На одном, советском языке.

Где б я ни был — в Минске, А ш хаб аде, —

Все равно во мне всегда жива
Л учш ая отрада и награда —
Наша светозарная Москва.

Д ружны м братьям враг л ю бой не страшен.

Мы идем д о р о г о ю зари.
И, как солнце, над землею нашей
Вечно имя Ленина горит.

Максим Танк
Максим Танк (Евгений Иванович Скурко; род. в 1912 г.) —
белорусский писатель, народный поэт Белоруссии, Герой С о ­
циалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной
премий С С С Р . Участник революционного движения в Западной
Белоруссии предвоенных лет, сотрудник фронтовой и партизан­
ской печати в годы Великой Отечественной войны. Видный
общественный деятель. Поэзия Максима Танка проникнута
романтикой, многие его стихи близки народным.
*
* *
Пожалуй, ни одна из королевских династий
Не мож ет соперничать в долговечности
С тем бессмертным мужицким родом,
Чей трон состоял из п ростого лемеха,
П одпертого косой и серпом,
Топором и навозными вилами.
Пожалуй, ни одна история
Коронованной фамилии
Не мож ет соперничать с летописью
Моей мужицкой династии.
Ее строки начертаны головешками
Сожж енны х помещичьих имений,
Стиснутыми кулаками,
 Тяжелыми, как гнев.
Ее авторы, не зная грамоты, Прости, если эти мои признания
Вместо подписей ставили крестики. Среди многих, возвышенных
и красноречивых,
Палачи вырывали не раз П окаж утся бледными и скупыми.
Страницы из этой летописи,
Перечеркивали историю рода
Плетьми и штыками,
Э д у а р д ас М е ж е л а й т и с
Но строки ее,
Словно кровь сквозь бинты,
Эдуардас Межелайтис (род. в 1919 г.) — литовский
П роступаю т сквозь борозды пашни,
писатель, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленин­
Сквозь мои бессонные песни.
ской и Государственной премий, известный общественный
деятель. Его поэзии присуща философ ская и гражданская
направленность. Признанием и л ю б о в ь ю читателей пользуются
«Б ратская п оэм а » (посвящ ена бр атств у н а р од о в ), ст и х о­
Деревья умирают, Земля умирает,
творные сборники «М ой соловей», «Ч ел овек», книги лири­
Когда перестают различать Когда, истощившись,
ческой прозы, перемежаемой стихами, сборники публи­
Времена года Внезапно перестает
цистических произведений («Л ирические э тю ды », «З д есь Л и т ­
И откликаться на их приход Р ож а ть повседневный хлеб
Раскатистым эхом. ва» и д р .) .
И быть колыбелью песен.
ЛИРА
Вода умирает, Человек погибает, Нет лиры у меня.
Когда забы вает однаж ды, Когда лишается дара Но ж а в ор он ок ранний,
В каком направлении течь, Удивляться всему ж ивом у В рассветном небе славя бытие,
И теряет сп особ н ость И взирать на мир О бразовал струну i
Утолять нестерпимую ж аж ду. С благодарностью. В остор гов и страданий,
К земле и к солнцу приковал ее.

Д о трепета натянута прямая,

* * Певучая и вечная струна.
Все выше землю к солнцу поднимая,
Многие признавались тебе в любви,
На тысячу ладов звучит она.
Родина.
И я, чтобы не произносить слова,
И верится, что утренняя птица
Стершиеся от ч астого употребления,
Еще не завершила свой полет.
П овторяю щ и еся в речах и цитатах,
А если кубок неба накренится —
Старался сказать тебе о своей любви
Струна дож д я под пальцами поет.
Плугом, прокладывая борозды без огрехов,
Топором, возводя сосновые срубы хат, Нет лиры у меня.
Косой — на лугах- нарочанского края, Но есть в лесу зеленом
Винтовкой, выручавшей в су ров ую пору. Д ремучая струна
С осн ового ствола;
270
271
 М еж небом и землей
Колеблется с о звоном,
В земле укоренясь,
Д о неба доросла.

И сладко сознавать, что мне в наследье

Струна сосны доста л ась неспроста, —
Ударит ветер по стозвонной меди,
И скорбно прозвучит за нотой нота,
Как будто « Л е с » Ч юрлёниса1 с листа
В лесу играет вдохновенный кто-то.

Я вижу поле. Пробил жданный срок,

Поспела р ож ь и струнами литыми
Задумчиво звенит в рассветном дыме
По сторонам проселочных дорог.

Нет лиры у меня.

Но есть священный жребий
В просторе полевом,
Где росы так свежи,
Задумать песню о насущном хлебе,
Перебирая струны спелой ржи.

Нет лиры у меня.

Но заводские трубы
Звучат ба сов ой , каменной струной,
Цехов горячих нестерпимый зной
Бросаю т в небо, тяжелы и грубы.

Там белокрылый голубь над трубой

Взмыл и связал со б о й тру бу завода
С необозримой высью голубой —
И дотянул струну до небосвода.

1 Чюрлёнис М иколоюс Константинос (Николай Константинович; 1875—

1911) — литовский живописец и композитор-романтик, создавш ий свой, удиви­
тельный, волшебный мир как в живописи, так и в музыке. « Л е с» — симфоническая
поэма Чюрлёниса «В лесу».

272
 Взмахну рукой,
Ударю по струне,
По Заводской, из камня и железа, —
В единую мелодию во мне
Сольются звуки труб,
Л угов и леса.
Нет лиры у меня.
Но струны нежных рук,
П ростертые ко мне неудержимо,
Звучат сквозь клубы городского дыма,
В полях, над синевой речных излук.
Сосна и стебель ржи.
Ч ащ оба труб и руки,
И ж аворон ок, льющийся звеня...
Сливаются во мне
Ликующие звуки
Мелодии...
Есть лира у меня!
ЯБЛОКО1
Я ст о ю под звездным небом, надо мною св од ночной.
Золотинки звездных яблок нависают надо мной,
Ах, как блещут надо мной!
Этой яблоне — Вселенной — изумляюсь молча я, —
С чем планета наша сх ож а , наша милая Земля?
Как ж е выглядит Земля?
Я украдкой представляю, что огромный шар земной
Круглым яблоком свисает, нависает надо мной,
Словно с ветки — надо мной.
Сторона, что ближе к Солнцу, много лет уж е красна.
Постепенно розовеет и другая сторона,
Та, другая сторона.
1 Стихотворение написано в Индии, в Дели.
Старый червь усердно точит, мякоть яблока грызет,
В сердцевину впиться хочет, но оно не упадет.
Нет, оно не упадет.
Мудр и опытен садовник. Та, другая, сторона
Зреет, спеет, розовеет. Будет и она красна.
Будет вся она красна.
Я ст ою под звездным небом, надо мною свод ночной.
Золотинки звездных яблок созр еваю т надо мной.
Чувствую:
Краснеют яблоки
с каждым часом
надо мной.
ИКАР1
Апрельское утро само как заглавье поэмы,
которой страна открывает великую книгу.
Я знаю, я строчки сегодня в нее не прибавлю —
я слишком волнуюсь... Я просто припоминаю.
Все чаще и чаще в зрачки опрокинуто небо,
и звезды крупнеют. И ж аркое их притяженье
т ревож н ую кровь неуклонно вращ ает по жилам.
Вот так, мой товарищ , мой гордый соб р а т по столетью,
ты шел в это вешнее утро,
вот так же, наверно, и птице,
едва только крылья почует, не терпится в небо:
наполнить их ветром полета.
Но разве
Земля не была тебе добрым гнездом?
Н еуж то тебе на Земле не хватает уюта
и трудного хлеба ее, и соли, и грешного меда,
и терпкой воды ключевой, до ломоты в зубах?
Н еуж то Земля не играла тебе колыбельной
ладонями ливня по струнам сос н ов о г о бор а?
1 Стихотворение посвящ ено советским космонавтам.
275
Не мож ет же быть и такого, ч тоб стрелки часов Сердечного огня, огня ж ивого,
на всех циферблатах любви до того торопились, И строфы повторял я слово в слово.
что счастья земного тебе не успели отмерить...
Чего же тебе на Земле не хватает, Был юнош а поющий мал и тонок
тебе, коммунисту? И улыбался робко, как ребенок,
Но прямо в сердце властно проникала
Всего только — звезд под ногами. И жгла строка вы сокого накала.
В сего лишь — Вселенной, как сердце распахнутой И, побежденные, ушли на отдых
настежь. Два старца,
Д в а певца седобороды х.

Ты слышишь, Пушкин!
Мы тогда впервые
С т обой сдружились, как с живым живые.
Расул Гамзатов (род. в 1923 г.) — аварский писатель,
Нам юнош а принес из дальней дали
народный поэт Д агестан ской А С С Р , Герой Социалистическо-
Напевы, о которых мы мечтали.
го Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий
Через пороги лет и рек суровы х
ССС Р. Автор поэм (« Р а з г о в о р с от ц о м », «Г о р я н к а » и др угих ),
Твой стих настиг аварцев чернобровых.
стихотворных сборников, лирической повести « М о й Д агестан ».
Аварки смело открывали лица,
Поэзия I амзатова посвящена жизни сов етского Дагестана,
Чтобы к тебе с вопросом обратиться...
отличается ярким национальным колоритом, в ней сильны т р а ­
П ора ученья для меня настала.
диции кавказского народного творчества.
В М оскве я молча встал у пьедестала.

СЛОВА СВОБОДЫ , М УЖ ЕСТВА И ГНЕВА

И поклонился до земли тебе я,
Д ва современника твоих последних, И так сказал, волнуясь и робея:
Д ва старца, — У нас в горах поэзия в почете.
Д ва седых певца столетних Вы, Пушкин, там стихи свои найдете
На родине моей в ауле жили. В л ю б о м дому, в л ю бом ауле дальнем,
Персидским шахам пели гимны. Или, В л ю бой библиотеке и читальне.
Закрыв глаза, с подобострастьем рабским,
Стихосложеньем тешились арабским. Вы в каждой школе смотрите с портрета,
И я, мальчишка, умолкал, внимая, И вашим взглядом детвора согрета,
Ни слов, ни музыки не понимая. И слушает ребенок увлеченный
Однажды к нам в аул из дальней дали Р а ссказ о том, как ходит кот ученый,
Пришел юнец. И в каж дом сердце, Пушкин, вы прочтете
И люди угадали, Свои стихи.
Что вплетены в печаль его напева Они у нас в почете...
Слова свободы , мужества и гнева.
Тогда впервые, затаив дыханье, Так я сказал. И горы повторили,
Смотрел я в песню, словно в полыханье Мой слабый голос удесятерили.
 МАТЕРИ

Мальчишка горский, я несносным

Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.

Но годы шли, и, к ним причастный,

Я не робел перед судьбой;
Зато теперь р обею часто,
Как маленький, перед тобой.

Вот мы одни сегодня в доме.

Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.

Мне горько, мама, грустно, мама,

Я — пленник глупой суеты,
И моего так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.

К руж усь на шумной карусели,

Куда-то мчусь... Но вдруг опять
С ож м ется сердце: «Н еужели
Я начал маму забы ва т ь?»

А ты, с л ю бо вь ю , не с упреком,
Взглянув т рев ож н о на меня,
Вздохнешь как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.

Звезда, сверкнув на небосклоне.

Летит в конечный свой полет.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладет.
*
* *
— Скажи мне, наша речка говорливая,
Длиною в сотни верст и сотни лет:
Что видела ты самое красивое
На этих сотнях верст за сотни лет?
 Ответила мне речка края горного:
Л иш ь цвет от Солнца зёрна обрели,
— Не знала я красивей ничего
А внутренняя суть их — от земли!
Бесформенного камня — камня черного
Но, этот вы вод сделав, не спеши —
У сам ого истока моего.
Заслугу всю земле не припиши.
* Зерно мертво до той поры, пока
* * Его не тронет теплая рука.
Утекает детство, как вода, Но и тогда, хлеба взрастив,
Утекает детство, но в наследство Она
О стается людям песня детства, Д о дна не исчерпает суть зерна:
Память оста ется навсегда. Рука творит деянья не сама,
Она — слуга желаний и ума...
Утекает юность, как река,
То, что утекает, не вернется. С начала дней суть хлебного зерна
От нее лишь подвиг остается, Как истина проста, как жизнь сложна!
Память остается на века.
СОВРЕМЕННИКУ

Ты видишь сам: пора красивых слов,

Давид К' у т.. у л ь т и и о в
О тгрохотав, уж верно миновала.
Д авид Никитич Кугультйнов (род. в 1922 г.) — н арод­ Ты вроде что-то обещ а ть готов?
ный поэт Калмыцкой А С С Р , лауреат Государственной премии Подумай основательно сначала.
СССР; автор поэм «М оабитски й узник» (о поэте, Герое
С оветского С ою за М усе Д ж а л и л е ), «Б унт р азум а», не­ Что покраснеть бумаге не дано,
скольких сборников философской лирики (« Ж и з н ь и р а з ­ Как все другие — ты усвоил тоже...
мышления», «Я твой ровесник» и д р .). Кугультйнов ри­ Зато лицо огнем пылать долж но,
сует новую жизнь Калмыкии, обр ащ а ется к ее историческо­ Как только правду ты подменишь ложью.
му прошлому, ставит серьезные нравственные проблемы.
Ты видишь сам, что похвальба не в счет
Vs- ' Л / ;/ * ■ ' - , *f !

Слова пустые потеряли силу,

ЗЕРНО
Делами нужно заслуж ить почет.
Когда сравнишь ты с золотом зерно, Такое время нынче наступило.
Смотри, чтоб не обиделось оно!
А что такое зол ото?
Металл. ГРАД В ВЕНЕЦИИ
Зато зерно — начало всех начал!
Скажи мне, с чем зерна сравнишь ты цвет? П оэм а
Знай, что сравним с ним
На море — штиль. В небесах — ни тучи.
Только Солнца свет!
Все п омогало вдали виднеться ей.
Хоть точность есть в сравнении таком —
В день, обещ а ю щ и й благополучие,
Внимательно подумай о другом:
Встретились мы с прекрасной Венецией.
280

Здравствуй, — вскричал я, — краса земная,
Ты, что на всех языках воспета!
Эхо, как будто меня понимая,
Вдаль устремило слова привета.
Пеною обдал о, донесло
Д о горожан, до всех горожанок.
Чудо-Венеция! Так светло
Ты улыбалась нам спозаранок.
М рамор двор ц ов над лазурным морем...
Миф, сохраненный в веках, таков:
Некогда сто восемнадцать зерен
В море упало из рук богов.
Зёрна невзрачны были сперва,
Но, полежав в бессмертной горсти,
Видно, впитали мощ ь бож е ства :
Стали они разбухать, расти,
И поднялись из пучин острова,
Словно сияющ ие цветы,
Земли — вместилища Красоты.
Слухи пошли о великом чуде.
И, восхваляя небесный дар,
Земли взялись изукрасить люди,
Стали работать и млад, и стар.
Не отдыхали ни днем, ни ночью
Все, кто чертил, рисовал, ваял.
Каменотёсы, скульпторы, зодчие
Вслушивались душ ой в материал.
Что перед ними? Вода и камень.
Все, что было спрятано в них,
Понял художник: рассудком вник
И воплотил искусно руками.
7 ^ рдла (от
В чем Красоты нетленной зерно?
Что на Земле навеки прекрасно?..
То, где разумно и целесообразно
И Человечность, и Вечность в одно
целое
стройное сопряж ено.
В од _ изобилие. Суши - мало.
Градостроители всё учли,
И вместо улиц прошли каналы,
Водные ленты — взамен земли.
Ночью вода, блестя как парча,
Переливается у порога.
Стали каналы одной дорогой,
Плещет она, ба рк ар олой 1 звуча.
И, осеняя, связуют воды,
Словно повторные рифмы стих,
Гнутых мостов ажурные своды.
Каждый - хорош. Четыреста - их.
Здесь не бывал я. Так отчего же
Странно знакомыми кажутся мне
Эти каналы, чертоги дожей?
М ож ет, я видел это во сне?..
Или сейчас это все мне снится?
Вдруг п р о бу ж у сь - и нет ничего.
Чудо-Венеция, синяя птица,
Не прерывай свое волш ебство!..
Нет, это все предо мной предстало
Не в сновидении!.. Я наяву
П о синеве Больш ого Канала
В сказочной гнутой гондоле плыву.
ит. Ьагса - лодка) - лирическая песня итальянских тон-
Венецианской „ с , » » , . • ™ - Х У Ш . . к » -
283
 Плещут под веслами синие воды, Все же в Венеции вдоль канала
Плавно гондолу несет канал. П осух у мож но пройти, и
тут
Гор од Венеция, как я мечтал В роде бы улочки - пусть их мало. -
О красоте твоей в юные годы! Где копошится торговый люд.

Вижу обличье венецианца я, В лавках - товары различной масти.

В сумрак двор ц ов устремляю взгляд. Всё вперемешку: модерн, ампир
Здесь где-то жил он, сенатор Брабанцио. Здесь и сегодня буш ую т страсти —
М о ж е т быть, я узнаю фасад? Не те, о которых писал Шекспир...

Если вглядеться в сумрак балкона, Здесь поединки — купли-продажи —

М о ж е т случиться, над синью вод Без секундантов ведут, вдвоем.
Профиль точеный твой, Д е з д е м о н а 1, М ож ет, заглянем? Не будем даж е
Все-таки хоть на миг промелькнет... И приценяться... Только зайдем.

Вот где разгадка... Вот потому-то Так же, как вы, я к вещам хладнокровен,
Стал мне знаком этот чудный мир Все это ш ушера, трын-трава!
Чуть ли не с самой первой минуты — Но от заморских здешних диковин
Прелесть его мне открыл Шекспир! Кругом пошла моя голова.

Ж изнь представала в ином разрезе, «К и ч » — говорите... В торого сор та?

В мощном, кипучем расцвете сил — Д еш ево, дескать, старо, пестро?
Как нам явил ее Веронезе, Нет, здесь ож ивш ие натюрморты.
Как Д ж о р д ж о н е 2 ее закрепил. Бархат и старое серебро.

Где вы, красотки?.. Ревнивцы мужчины? И К расота — хоть оно и странно -

Ды ш ит трагедией каждый альков... М еж пустяковин место нашла. ^
Нет никого. Лишь- видны морщины — В от образц ы искусства М урано —
Ш рамы на мрачном челе дворцов. Прелесть ажурная из стекла.

П рош лое сгинуло, замирая, Гол убова т и тончайш е-розов

Кануло в глубь венецейских вод. Этих игрушек прозрачный звон.
Впрочем, Венеция есть вторая — Словно дыханьем нездешних м орозов
Та, что хлопочет, шумит, живет... Радужный блеск в стекле закреплен.

1 Д ездем она — героиня трагедии В. Шекспира «О телло», венецианка

Шекспир Вильям (1564— 1616) — великий английский поэт и драматург.
2 В еронезе, Дж ордж оне — итальянские художники, представители венециан
ской школы живописи. изделиями из стекла.
 Сколько в безделках этих таланта, В нежный, ласкающий воздух Италии
В сю ду глубокой культуры знак. Вторглась, свистя, ледяная струя.
По соверш енству терцине Д а н т е 1 Мы у дверей захлопнутых встали,
Не уступает иной пустяк! Ж а л ко о помощи вопия...

Чудо? А разве оно не чудо — Не откликается ни один

То, что прибывшие издалека Мы ж за приют ему не заплатим,
Здесь постигают нивесть откуда Грязи натащим намокшим платьем
Смысл итальянского языка. И на полу у него наследим!

Пусть интересы двоих несхожи, Словно табун, прорвался из загона

Но их стремлений понятен ход: Ливень. И на плечи нам упал
Этот мечтает продать дорож е, Тяж ко, как будто горный обвал.
Хочет купить подешевле тот! К стенам мы ж мемся незащищенно.

Что в их беседе почудилось мне бы, Слева — канал, он черен теперь,

Трудно представить, но в этот миг Как легендарный Стикс или Лета!
В дело внезапно вмешалось небо: Справа — глухая, мертвая дверь:
М рак среди белого дня возник. Как ни стучи, не найдешь ответа!

То, что казалось облачком милым, Там, за дверьми — тепло, благодать.

Вдруг разгромадилось... Свет потух, Не помышляя о катастрофе,
Словно бы солнце вдруг проглотил он, Там попивает хозяин кофе —
Наш Араха — злой калмыцкий дух. Он не обязан нам помогать.

Холодно, др ож ко... В летнюю пору! М ечемся, тычемся наугад.

Мы друг на друга глядим, смутясь. Сбились, пытаясь согреть друг друга.
А с продавцами живая связь ...Д ож дь между тем превратился в град.
Вдруг порвалась — все забились в норы. Тут бесприютным и вовсе туго!

Залпами артиллерийских орудий Некуда нам от воды податься.

Х лопают двери. Гремит засов. Ж м ем ся друг к другу под мокрой стеной
Что приключилось, добры е люди? g ce — без различия лет и наций...
Люди, куда вы?.. Напрасен зов! Но нарастает слой ледяной
Выше ступней. Дош ел до лодыг —
Х ол од до самых костей проник.

КИ- т а 1 Г и “ 7 г п ~ * СТРОфа’ С0СТ0Я1Цая из т Рех с™ хов- со своей системой рифмов

1 Стикс - в древнегреческой мифологии - река в «царстве мертвых»;
<<Б° ЖеСТВеННаЯ — итальянского поэт;
Лёта река забвения в «подземном царстве».

286
 Ж изнь подтверждала мне еж ечасно
Я на войне и горел и дрог.
Великодушен у нас народ.
В тундре знавал холода и вьюгу.
Каждый, страдающ ий понапрасну,
Что ж ты, Венеция, диво Юга,
П ом ощ ь у добр ы х людей найдет.
Гостя коварно сбиваеш ь с ног!

В том у беж да л ся я, где бы ни был,

О мастера объем а и света,
Где бы, кому ни читал стихи...
Зря расточали вы мощь свою!..
Где б земляков таких, Тинторетто*
А между тем прояснилось небо,
Ты поместил? Н еуж то в раю?!
Угомонился разгул стихий.
Л ето вернулось. Светло и ж арко.
Город Венеция! Чудом искусства
Снова лазурны и даль и близь.
Ты удивляла мир неспроста,
В полдень опять у С вятого М а р к а 1
Но для чего, скажи, красота,
Мы, как условились, собрались.
Если она не смягчает чувства?

Все миновало. Вода в канале

Л ишь для забавы резец и кисть
Вновь зеленеет, как хризолит2.
Там, где единственный б ог — корысть.
В полдень с улыбкой мы вспоминали
Там, где Прекрасное — только для глаз,
Утренний наш злополучный вид.
Сохнет, черствеет сердце людское.
И, прикасаясь к недоброй теме,
Только шутили, забыв про злость,
И я подумал: случись такое
Точно не с нами, а с кем-то, с «тем и»
Д ом а , на Родине, там, у нас...
Малознакомыми — это стряслось...
Будь то в селе, в хотоне, в ауле,
Если бы странник в пути продрог,
В теплых лучах отогрелось тело,
Настеж ь бы дверь перед ним распахнули,
И, забы вая недавний гнев,
Не убоясь его грязных ног,
Сердце от зла отош ло, запело...
Слышите? Вправду звучит напев!
Чтоб, ощ у щ а я л ю бо вь и жалость,
Понял чужак, что вокруг друзья.
М ощ н о проплыв над улочкой узкой,
...Всё по себе это знаю я;
Он пересек, нарастая, канал —
М ал о ли бед на пути встречалось!
Старый напев, только текст не русский.
Это же... «Интернационал»!
Сам я, бывало, терял дорогу,
Это ж е гимн, с детских лет знакомый,
В чаще зим ою блуждал я сам,
Накрепко вросший в сердце ребят...
Но получал я всегда подмогу
Только сегодня, вдали от дома,
У эвенков и нганасан...
Здесь он звучит на особы й лад.

1 Святой Марк - собор в Венеции. ЖРПтовато-зеленого цвета.

1 Тинторетто Якопо (1 5 1 8 -1 5 9 4 ) _ итальянский художник представитель •* Хризолит - драгоценный камень, прозрачный, ж елтовато
Венецианской школы живописи. представитель
'289
288
 Вдруг обн ови лось каждое слово
И — как призыв гремит, как приказ.
Гимн наш партийный я слушал словно
Заново, бу д то бы в первый раз.

Разум опять кипел, возмущенный

Несправедливостями Земли...
К правде взывая, к ее закону,
Шли итальянцы. С пением шли.

Д а, о б р а щ а я сь к людям открыто,
От унижений долгих устав,
Шли безработные на защиту
Кровных своих человеческих прав.

Судостроители, люди моря

Двигались с пеньем. И мы им вслед
Тож е запели, негромко вторя
Гимну, знакомому с детских лет,

Гимну л ю дск ого честного братства...

И, разглядев нас издалека,
К нам зашагали по плитам пьяццы1
Три белозубы х паренька.
Лица их?.. Я позабыл их лица,
Я их не знаю по именам,
Но и теперь еще греет, длится
Свет их улыбок, летевших к нам.

Я не встречал теплей, благодарней,

Чем этот добрый, дружеский свет!
Руки нам жали смуглые парни,
Вместо «П р и вет » говоря: «С о в е т ».

С русским слилось итальянское слово,

И под негромкий, но стройный хор
Вдруг я увидел Венецию снова,
Как не видал ее до сих пор...

1 Пьяцца (ит.) — площадь.

 Здравствуй!..
Кусками пестрыми и рваными
Не мраморный, золочёный,
Лежит, залатанное странами,
Великолепный город-музей
Изнемогающ ее тело...
И не торгашеский рынок черный —
И мне ль до этого не дело!
Здравствуй, Венеция,
город друзей!
Земля летит в немой пустыне,
Летит от века и доныне.
Гор од товарищей, у которых
И снова гибнут на чужбине
Разум насилием возмущен,
Завоеватели-солдаты.
Гех, для кого, как для нас, он дор ог —
И где-то снова — как когда-то -
Правды и чести людской закон.
Парламентарии дерутся,
Мужчины за плуги берутся,
Чудо-Венеция!
А женщины детей р ож а ю т
К миру доверие
И в космонавты провож ают.
Ты возвратила мне до конца.
А ты молчишь, летишь, планета,—
Сердце забыло закрытые двери,
Обрывки тьмы, осколки света...
Помнит распахнутые сердца!

Скажи мне, как живешь, Земля?

Не ноют ли раны недужно?

Исхак Маш баш Скажи, а плечи не болят

Исхак М аш баш (род. в 1931 г.) - адыгейский писа­
тель (Краснодарский край Р С Ф С Р ) . В его стихотворные
сборники ( « М о й мир», «Н ов а я песня», «М е л од и я » и др.)
входят стихи и поэмы о мире и войне, о труде советских л ю ­
дей, о Родине, о д р у ж б е народов. Исхак М а ш ба ш
автор романов — о работе чекистов, о нравственных проблемах,
об участии адыгейцев в революции, о Великой Отечественной
войне.
М ОЙ Ш АР ЗЕМНОЙ
О старый мир, мой шар земной,
Летящий молча по орбите!
Совсем не мирная обитель —
Мой неспокойный шар земной.
Обрывки тьмы, осколки света —
Моя любимая планета.
Дырявым рубищем раба
Мне видится твоя судьба:
П од т яж естью оруж ья?
И разве в мире этом тишь?
А ты летишь, летишь, летишь,
Хранишь ты судеб миллионы
И павших горестный покой.
также И глажу я тебя влюбленно
С воею ж есткою рукой.
Ты молча говоришь со мной,
Твой ролос реками умножен,
Твой голос ветками умножен...
Так будь в полете осторож ен,, .
П ож алуйста, будь остор ож ен,
О старый мир, мой шар земной!
*
* *
— Как живешь ты, сынок? Не горюешь, не тужишь?
И достоин ли тот, с кем сегодня ты друж иш ь?
— Ни болезнь не настигла меня, ни беда,
Верен друг мой, и я ему верен всегда.
 Молодец, мой сынок, ты познал настоящее счасты
Никакой ураган над т о б о ю отныне не властен.
— Все же, мама, трев ож у сь я день от о дня:
Есть друзья у меня, но и недруги есть у меня.
Не тревожься, сынок, это радости новой причина:
Если недруги есть — значит, ты настоящий мужчина.
П УТЬ к ТЕБЕ, РО С С И Я
Как медлен был и крут невыносимо
Неторный путь к тебе, моя Россия!
Как нелегка дорога в высях горных,
Как круты нравы предков непокорных,
Глядевших на тебя из-под бровей,
В кинжальной непокорности своей!
Тебя гяуром яростно ругали
И именем твоим детей пугали,
Но каменные тронула уста
Улыбка — добр одуш н а и всесильна...
Как тягостна была и непроста
Д орога неизбежная к России!
Но все ж навстречу мы друг другу шли.
Мы всё прошли — лишения и войны,
И боль земли, и ск орбь моей земли,
И оставались в памятной дади
Могильные холмы — как будто волны...
А солнце... Солнце нам равно сияло,
Ведь солнце никогда не выбирало,
И было небо го л убою чашей
Над всей землей разноплеменной нашей.
И звезды одинаково красиво
Светили и Кавказу и России,
И песня одинаково близка...
Но не в коране я прочел об этом:
I лухонема коранова строка
К людскому браству, к радости всесветной,
Но я к тебе тропу св ою торил,
Я шел к тебе сквозь бурные столетья,
И радости и злое лихолетье
Не раз, как хлеб, с т обой я разделил.
Я шел к тебе, шел, не считая версты,
И жгучий ветер бил тревож н о в грудь.
Я шел к тебе — не компас и не звезды,
Но сердце мне указывало путь.
Как сложен был и крут невыносимо
Неторный путь к тебе, моя Россия!
Ка ю м Т а нг ры к у л и е в
Каюм Тангрыкулйев (род. в 1933 г.) — туркменский писа­
тель, автор повестей, поэтических сборников, сказок. В своих
произведениях он рассказывает а родном ауле, о своих дет­
ских и юношеских годах, о больших изменениях, которые
произошли в жизни туркменского народа за годы Советской
власти.
В ПЕСКАХ
Из повести «Д в а тополя»
...Я перебрался под навес, в тень. Чистил картошку, резал лук,
но все это по привычке, не замечая, что делают руки.
Мысли мои упорхнули в детство.
Мне вспомнилось вдруг: впервые у ч абанов я побывал бл а ­
годаря Мердану. Тогда я учился в ш естом, он — в пятом. В честь
окончания учебного года у нас в школе устроили спортивный
праздник. Наш класс был маленький, и мы с пятиклашками
объединились в одну команду. Нам очень хотелось обставить
семиклассников. Перед последним состязанием семиклассники
были впереди на пять очков, а очки мы считали по старой олим­
пийской системе: за первое место мы давали семь очков, за в т о ­
рое — пять и за ш естое — одно очко.
Последний вид наших состязаний был моим коронным номе­
ром — восемьсот метров. А Мердан незадолго перед этим бежал
сотку и прибавил в копилку команды только одно очко. Теперь он
снова рвался в бой, а наш капитан возраж ал : на бег мы могли
 выставить только двух бегунов. И я сказал тогда
капитану: «Р а з Мердан хочет беж ать, значит, он побеж ит изо
всех сил». Короче говоря, мы пришли к финишу с Мерданом
грудь в грудь. Бег наш, разумеется, не фотографировали, и
судьи присудили нам обоим первое место. Наша победа при­
несла команде пятого-ш естого классов четырнадцать очков и
общ ее первое место, — удалось одолеть семиклассников.
В те дни вся школа только и говорила, что о нас с Мерданом,
и мы с ним были неразлучны. Тогда он и предложил мне: « Х о ­
чешь к чабанам п оехать ?» — « Х о ч у !» — «Н а ш сосед Чары-
ага в пески собирается; если твоя мать не против — х у р д ж у н 1
готовь. Чары-ага нас об ои х берет».
М оя мать не особенно обр адовал а сь, когда я сказал, что чабан
берет меня в пески, но и противиться не стала. Что ты за туркмен,
если не ходил с отарами по бескрайним пескам?
Собирался к чабанам я, как в экспедицию: прихватил аль­
бом для гербария, набрал блокнотов, чтоб записывать наблюде­
ния, увеличительное стекло раздобыл. И очень горевал, что у меня
нет фотоаппрата. Ведь я наверняка увижу лисиц и волков,
варан ов2 и ядовитых змей.
Мы выехали из аула в первых числах июня. Дикий лук и елмик3
уж е пожелтели, а на пригорках и посохли. В песках стояла
духота...
Ехали на машине целый день. Но не только волков и лисиц,
д а ж е сусликов не видали. Все живое затаилось, пережидая зной.
Однако степь не была заунывно серой. Зеленели сазак, черкез,
бор дж ак, верблюж ья колючка. Этим жителям К аракумов с о р о к а ­
пятиградусный зной — как сибирским елям сорокапятиградусный
мороз.
Солнце стало клониться к закату, и ж ара, кажется, начала
спадать; я подумал: вот как здорово — чуть солнце пересекло
зенит, и тотчас зной на убыль! Но я ош ибся: за грядой б а р х а ­
нов мы увидели Каракум-канал. Здесь он разливался широко,
на д о б р у ю сотню метров.
1 Хурдж ун — дорожный мешок.
2 Варан — крупная ящерица.
3 Елмик — съедобная трава.
нашему Мердан, который не первый раз ехал этой дорогой, потрогал
обеими руками свои щеки.
— Чуешь?
Я тож е потрогал свои щеки, но ничего не почувствовал.
_ Нет, — сказал Мердан, — ты не руками, а щеками чуй!
И я почувствовал: левой щеке горячо от знойного дыхания
песков, а правую ласкает влажный ветерок канала.
— Далеко нам ещ е? — спросил я Мердана.
— Ты что? — удивился он. — Это только начало пути. Д о ко­
ш а 1 Чары-ага двести пятьдесят километров.
— Молодцы! — похвалил нас Чары-ага, когда мы вместе со
взрослыми выгрузили из машины пожитки. Ноги и руки не очень-
то нас слушались, но Чары-ага не жалел добр ы х слов. Вы на­
с т о я щ и е джигиты. Х о р о ш о дорогу осилили.
I Он ловко врыл в землю ч е ты р е ' жердины и повесил на них
два гамака.
— Вот, вербл ю ж ата мои, и кровати для вас готовы.
Мне стало обидно. Х орош джигит, коли спит в люльке! Ч а ­
ры-ага заметил, что я надулся, и положил мне руку на плечо.
— В песках, Д ж ум а, ядовитые змеи и скорпионы — частые
гости. Днем они сидят в норах, а ночыо выходят на охоту. Зна­
ешь, от греха подальше.
— А я лю блю в гамаке спать. — Мердан уже раскачивался
в своей «колыбельке».
Я тож е забрался в гамак и сразу заснул. Мердан не отставал
от меня, а проснулись мы от зноя в полдень. Отара после ночной
пастьбы уж е вернулась к кошу и залегла. Чары-ага тоже спал.
Его помощник накормил нас ишлекли и напоил чалом . Чал был
крепкий, шипящий от брожения. Мы выпили по три пиалы, по
лицу у нас градом покатился пот, но ж ара как будто поутихла.
— Дайте-ка и мне пиалу, — попросил Чары-ага, п р о б у ж ­
даясь. — Л учше чала в пустыне напитка нет.
Д ве недели прожил я тогда с чабанами. Мы с Мерданом з а ­
готовляли дрова, расчищали арбузное поле от перегородок, а в
лунные ночи пасли отару, и один раз совсем самостоятельно.
1 Кош — стоянка чабана
г Ишлекли — больш ая лепешка, в которой запечено мясо. Чал верблюжий
кумыс (кислое м олоко).
297
 Ты помнишь А к ба я ? — спросил меня Мердан, выходя
ки и, почесывая ему за ухом, виновато шептал ласковые слова.
из кибитки.
Акбай ж ал обн о скулил и крутил обр убк ом хвоста.
— Уже выспался?
Я вспомнил все это, и мне подумалось: « В о т бы такую собаку
Х ор ош о поспал, крепко. Машина не приехала?
М ердану!» И Мердан сказал вслух:
Нет. Ш у р п а 1 готова.
— Мне бы такую собаку! А впрочем, Сакар не вернулся. Зна­
Спасибо. Так ты помнишь Акбая?
чит, он при отаре, если жив.
— Кто это?
Я поставил перед Мерданом чашку с шурпой. Он ответил:
М ердан засмеялся.
— Хороший из тебя повар.
— Неужели забыл верного волкодава А кбая?
— Было бы из чего... А что Акбай, он так и жил в песках?
— Ах, Акбая!
— Так и жил... Чары-ага д а ж е работу ему нашел. Я еще на их
Э то случилось во время нашего житья-бытья на коше Чары-
чабанскую удочку попался. На следующий год ты, по-моему, в
ага. На третий день...
пионерском лагере был, а я — опять в пески. Приехал на кош,
— По-моему, он на третий день прибежал?
а Чары-ага мне говорит:
- Как раз на третий, — кивнул Мердан. — Явился не запы ­
— Сынок, если ты решил стать чабаном, начинай осваивать
лился.
дело всерьез. Чабанская наука проста, но учатся этой науке
Ну, положим, вид у него был потрепанный.
всю жизнь. Мы хотим, чтобы ты помогал нам в хозяйстве. Вон,
- Что ж ты хочеш ь? Д вести пятьдесят километров по пескам
видишь, я навьючил на верблюда две кадушки. Я сейчас его
за полтора дня отмахал.
усаж у, и ты верхом отправляйся к соседнему колодцу. Из воды
Акбай вырос и прожил всю св ою жизнь в песках, возле овец
того колодца чай вкуснее. Только очень прош у тебя, если в пути
и чабанов. Он душил волков и никогда не позволял им обмануть
верблюд станет щипать траву или ненадолго уклонится с дороги,
себя. Иногда хитрый вож а к разбивает стаю на две неравные части
не мешай ему. Не понукай, не бей и не слезай с него. Сиди себе;
Одна, меньшая, идет на отару в лоб: это - л ож н ое нападение.
если хочешь, книжку читай или песни пой, — это твое дело.
Волки уводят за собой собак, и тут с тыла наскакивает основная
В помощь тебе мы придаем еще и Акбая.
группа. Волки режут овец и уносят добычу.
В от мы и тронулись в путь: Акбай, верблю д и я. Идем, идем,
Акбай знал и волчьи уловки, и повадки овец. У него от отары
а колодца все нет и нет. Потом уж я узнал, что до того колодца
не отобьеш ься. Но прошло время, Акбай состарился, и Чары-ага
от нашего двадцать километров. Немалый путь. А верблюд мой
привел собаку в аул: пусть дож ива ет жизнь спокойно, среди
шлёп, шлёп, там травинку перехватит, там бархан стороной
зелени, в прохладной тени деревьев.
обойдет. Акбай за сусликами гоняется, зайцев спугивает.
Уезжая в пески, Чары-ага посадил Акбая на цепь и попросил
И попался нам навстречу один путник. «С ы н мой, куда направ­
домашних не спускать его. Акбай выл и метался весь день и всю
ляешься на ночь глядя? — спрашивает. — Из какого ты к ош а ? »
ночь, а когда его наконец отвязали, он не обратил внимания на
Так и так, говорю, а он д а ж е испугался: « Д о колодца недалеко,
миску с едой и тотчас пустился в путь-дорогу.
но солнце на закате». Хотел он посадить верблюда, взялся за
Примчавшись на кош, Акбай бросился к плошке с водой и
недоуздок, да тут Акбай как прыгнет ему на спину! Я кричу:
лакал, наверное, целый час. П отом, утомленно опустив голову,
«П ош ел прочь!» А пес и ухом не ведет. Отпустил человек недоуз­
добрел до своей конуры и лег возле нее, по-хозяйски, решительно
док — и Акбай человека отпустил. В ерблю д мой дальше поплыл.
оттеснив молодого пса.
«П одгоняй его, — кричит вслед путник, — ночь скоро. Заблудиш ь­
Чары-ага глядел на с в о ю ста рую собаку, и слезы текли у не­
ся в песках». — « Х о р о ш о » , — говорю, а сам наказ Чары-ага креп­
го по щекам. Он подошел к А кбаю , сел возле него на корточ­
ко в голове держ у: не бить верблюда и не понукать.
Пришли мы к колодцу. Бросились к нам собаки со стороны
Ш урпа крепкий бульон из баранины.
коша, но смолкли вдруг, хвостами завиляли, будто за своих при-
298
няли. За собаками вышел парень, лет на пять старш е меня.
Я сиж у на верблюде гордый-прегордый: «С мотри, как я по пескам
ез ж у ». А он кивнул мне так, будто я не джигит на верблюде, а
муха. Посадил верблюда, наполнил кадушки водой и рукой пом а­
хал: «С ч астл и во!» Встал верблюд и пошел. Теперь он уже не щи­
пал траву, широко шел, торопился. И Акбай уже за сусликами
не шнырял — рядом беж ал, как охрана. Затемно явились мы
на свой кош.
Чары-ага ждал нас и похвалил.
— Молодец, сынок! Молодец, Акбай! Д о б р о е дело сделали.
Ну что, Мердан, п оработаеш ь водов озом ?
— П ора ботаю , — говорю.
Д о самой осени возил я воду на кош. И только перед отъездом
в аул случайно узнал: Акбай и верблюд, когда меня не было, одни
воду доставляли чабанам. Чары-ага приучил их к этому.

Семен Курилов
Семен Николаевич Курйлов (род. в 1935 г.) — юкагйр-
ский писатель, автор романов, повестей, рассказов. Романы
«Ханидо и Х алерха», «Н овы е л юди» посвящены д о р е в о ­
люционной жизни племени юкагиров, от р а ж а ю т материальную
и духовную культуру различных племен С еверо-В остока. П р о ­
буждение этих племен к новой жизни — тема ряда других
произведений Курилова.

БЫЛ У МЕНЯ ДРУГ...

Рассказ

Не помню, сколько тогда было мне лет, но себя я считал

взрослым, так как в ту в'есну отец подарил мне веселого пестрого
щенка. Назвал я его л а с к о в о — Кучу-кучу.
С Кучу-кучу мы бегали по тундре наперегонки, играли в прят­
ки, боролись; случалось, что, в порыве нежности, д а ж е целова­
лись... Расставались разве что ночью. Но и во сне он прибегал ко
мне, прикидываясь то волком, то медведем. Утром я ощ ущ ал на
щеках прикосновение его теплого и влажного языка: скучно ему,
вот и будит меня — играть.

301
 Чего он только не вытворял — то обу вь спрячет, то шапку
унесет, то чижа разорвет в клочья. За все это дост а ва л ось от
матери мне: дескать твой щенок и приучай его к порядку. Когда
приезжал гость, то я заранее предупреждал его, что мой щенок
лю би т баловаться. И госта прятали одеж ду подальше. Щ енок
обы чно лежал молчком, забивш ись в угол, но как только мы на­
чинали есть, он п реображ ался. Н ахальству его не было предела:
то мясо с тарелки стянет, то строганину1 вырвет из рук. Меня,
как друга, не боялся, маму не слушался — привык к ее постоянно­
му крику. Признавал только отца. При нем он помалкивал. Отец
его вроде и не бил, не ругал, но все-таки Кучу-кучу его почему-то
боялся.
М ать привязывала щенка, и тогда он начинал повизгивать,
плакать от обиды. Я не выдерживал и, улучив момент, выпускал
бедн ого Кучу-кучу на волю. Пёсик от радости прыгал мне на шею,
благодарно лизал щеки и нос, певуче скулил, запрокинув назад
уши. М ать упрекала отца, что, как видно, мал я еще для щенка.
Отец же отвечал, что единственного сына ограничивать в ве­
селье не хочет, пусть, пока не появится братишка или сестрен­
ка, мальчик не чувствует себя одиноким. Я тут ж е встревал в раз­
говор и категорически заявлял, что кроме Кучу-кучу мне никого
др угого не надо ни братишки, ни сестренки.
Кучу-кучу действительно был не только веселым баловнем,
но и очень толковым, во всяком случае умнее, чем щенок Николай-
чана — нашего соседск ого мальчишки. Тот щенок лает без раз­
бору, д а ж е на Луну, и грызет что попало, д а ж е бабушкин по­
дол.
Однаж ды отец мне сказал:
— Скоро у тебя появится братишка или сестренка... Кучу-ку­
чу пора приучать к привязи. Больше не отпускай его без раз­
решения.
Я не понимал, зачем мне нужны бр ат или сестра, но отцу
возразить не решился. Однако делал по-своему: мама щенка при­
вязывала — я отвязывал, и потом оправдывался, копируя о т ц о в ­
ские интонации:
— Пусть наш единственный щеночек, пока у него не появится
братик или сестренка, не чувствует себя одиноким. Нельзя его
ограничивать в веселье...
1 Строганина — сильно замороженная рыба; при еде ее строгаю т ножом.
Помню, в ту весну мы с Кучу-кучу много бродили по тундре,
мокли в бол отах и луж ах, выслеживали куликов и д а ж е мышей.
Это было не просто: щенок находил мышиную нору и когтями р а з ­
рывал землю, а я недалеко у другой норки топал ногами и с т р а ш ­
но кричал, выгоняя мышей на свет. Перепуганная мышь вы ска­
кивала наружу, Кучу-кучу ловко сбивал ее лапой и тут же п ро­
глатывал.
Умный был щенок. Играл только со мной. На других детей
рычал. Не то что собачонка Николайчана — та возилась с кем
попало. Вцепится в подол старенькой бабуш ки и волочится за ней
по земле. Увидит п ролетающ ую куропатку, и ну за ней вд ог он ­
ку — дура! А мой Кучу-кучу такими глупостями не занимался.
Зато частенько издевался над глупым щенком Николайчана:
обхватит его лапами, придавит к земле и давай его за уши трепать.
Кучу-кучу я баловал, угощ ал его сахаром , конфетами и даж е
оленьим языком. А бесстыдник Николайчан как-то накормил с в о ­
его щенка мясом, перемешанным с табаком . Бедная собачка орала
на всю тундру, металась как угорелая. Но еще громче кричала-
ругалась мать Николайчана: это из ее кисета пропал измельчен­
ный листовой табак. А тому хоть бы что — от хохота по-налимьи
разинул рот.
Всяких малышей — оленят, щенят, птенцов и даж е голых мы­
шат — я очень любил. А вот детишек любил только до той поры,
пока они не начинали говорить. П отом у что, научившись склады ­
вать слова, они дразнили, обзывали меня. Одному мальчишке я в
штаны снегу напихал: он посмел сказать, что из шкуры моего
Кучу-кучу хор ош ая шапка получится.
П огода летом в тундре изменчива. Утром — ж ара, днем —
дож дь.
Однаж ды во время кочёвки мы попали в н астоящ ую пургу.
Я очень обр адов ал ся, что настала зима: значит, пропадут ко­
мары и каждый день мож н о будет есть строганину. Ехали долго,
с частыми остановками: то лямка лопнет, то нарта перевер­
нется. Люди бродили по колено в рыхлом снегу, из-под которого
зеленела трава. Я совсем продрог в матерчатой каретке мами­
ной нарты и д о ж д а т ь ся не мог окончания пути.
Проснулся, когда тордохи были уж е поставлены. Снегу стало
еще больше. Л юди ходили по сугробам , то и дело стряхивали
мокрые хлопья снега. Я заскучал по теплому комариному лету.
И даж е строганину есть расхотелось.
 Мама подошла ко мне и протянула сложенные лодочкой
ладони.
— Ну-ка, полюбуйся на мою находку. Отогрей.
Что я видел! Это был маленький взъерошенный птенец! Глаза
словно бисеринки, клюв тоненький как иголочка, коготки — т р а ­
винки. П од мокрыми перышками сильно и часто стучало сердце,
будто мышь грызла черствую корку.
О, как обрадуется нашему новому другу Кучу-кучу, как ве­
село будет лаять и прыгать на птенца! Нас отныне не двое, а
трое, трое веселых д р у з е й — я, Кучу-кучу и птенец. Люди будут
см отреть на нас и т о ж е радоваться. Птенец отогреется, взлетит,
весело чирикая, а если устанет, то сядет на ухо Кучу-кучу.
Ох, как позавидует нам Николайчан! Он п росто-н апросто з а ­
плачет от обиды.
Я долго отогревал птенца, едва прикасаясь к нему губами.
Немножко отойдя, он начал вырываться, тыкал в пальцы иголь­
чатым клювом. Но вскоре привык и доверчиво улегся в моих л а ­
донях.
Представьте себе, что ваши ладони стали птичьим гнездом!
И мое детское воображение подсказало, что я отныне могу
стать добрым волшебником и, если захочу, всех сделаю счастли­
выми.
Когда я протянул щенку ладонь с птенцом, с этой удивитель­
ной находкой, Кучу-кучу удивленно выгнул шею и весь как-то
заострился, вытянулся, обнюхивая птенца. О, я ликовал, ожидая
увидеть их первое знакомство! Сейчас Кучу-кучу, как всег­
да, л асково поцелует-лизнет нашего нового друж ка, а я, под­
дразнивая, отбегу в сторону, и мы втроем будем играть в
догонялки! А Николайчан, бледный от зависти, в штаны себе
намочит.
Но тут случилось такое... Щенок жадно облизнулся, и через
мгновение послышался слабый беспомощный писк. Я едвгг успел
заметить, как Кучу-кучу хищно и торопливо проглотил моего
птенца.
М ож н о ли свыкнуться с мыслью, что твой любимец способен
на убийство! Напрасно Николайчан убеждал меня, что щенок ни
при чем. Ведь это я протянул ему птенца как угощение — как мы­
шонка. Я заливался слезами, впервые так близко столкнувшись
с ж естокостью. Я не простил ее Кучу-кучу. На этом наша друж ба
оборвалась.
 А потом произошло событие, которое несколько облегчило
мои переживания, отодвинуло их на задний план. Это было поздней
осенью, когда мы уже прикочевали в тайгу: в нашем тордохе
появился новый житель. Еще вечером мама меня кормила, сушила
т орб аса и ругалась, а утром просыпаюсь —- слышу рев непонят­
ного существа. Вроде не щенок... Осмотрелся — много старух и
женщин сидят, а рядом на пыжиковой шкурке маленький чело­
вечек орет и ногами болтает. Мне сказали, что это мой брат, что
теперь я взрослый и должен быть подальше от матери. Такая
перспектива не очень радовала, но чувство изумления, вызван­
ное появлением младенца, было сильнее. С любопы тством, с неко­
торым отвращением я рассматривал красное орущ ее сущ ество и
удивлялся: неужели мой брат такой безобр азн о маленький, не
похож на других детишек, которые не орут, а просто плачут и
всё понимают?
Первым делом я поинтересовался, где они нашли его. Старухи
охотно пояснили: в лесу, в дупле дерева.
В тот же день мы с Николайчаном начали поиски. Планы
наши были обширные: найти как можно больше детей, потом раз­
нести их по домам, а нескольких припрятать для подарков. М ало ли
что, вдруг пригласят в гости. Обшаривали ближний лес; но, чтобы
не мешать друг другу, ходили врозь.
Ну, как, нашел? — спросил я вечером Николайчана.
Найти-то нашел, да оставил в дупле. Д упло узкое. Нужно
с топором прийти.
И мне повезло, — соврал я не моргнув глазом, — только
до дупла с земли не достать, придется это дерево ост о р о ж н о с р у ­
бить.
На другой день мы захватили топорик. Но Николайчан не
узнал свое дерево — запутался. А мое дерево я обн аруж ить-то
обнаруж ил, и даж е показал Николайчану пень, который после
него остался, — кто-то успел его срубить... Мы каждый день таким
обр азом «отыскивали», «н аходили» по одному ребенку, но с собой
не брали по самым разным причинам: то дупло узкое, то что-то
еще... Взрослые хохотали, слушая наши рассказы. По утрам, когда
я ленился вставать, бабуш ка заговорщически со об щ а л а, что
пока я бездельничаю, в лесу детишки плачут. Мы с Николайча­
ном сломя голову бежали им на выручку.
Однажды Николайчан на поиски детей взял своего щенка.
Это меня рассердило и я пнул его собачонку, да так сильно, что
сам тож е упал. Удивленному Николайчану объяснил, что все
собаки злые, что они могут загрызть ребенка. Не на шутку р азой­
дясь, я подбежал к Кучу-кучу, который теперь всегда был на при­
вязи, размахнулся и ударил его ногой по морде. Не мог я забыть,
как он ж естоко расправился с птенцом. Однако чем больше я не­
навидел Кучу-кучу, тем ласковей становились к нему старухи:
сытно кормили, часто меняли снег на л еж бищ е и даж е расчесы ­
вали его шерсть. Это злило меня еще больше, и в слепой нена­
висти я отбирал у него корм и относил глупому, зато б е з о б и д ­
ному щенку Николайчана.
Как-то утром мать протянула мне кусок жирного вареного
мяса и велела отнести Кучу-кучу:
.— Пусть последний раз поест горячей еды...
А отец добавил:
— Твой Кучу-кучу собирается в далекий путь. Насовсем.
Я сказал, что так и надо ему, пусть больше не появляется.
А раз он проглотил ни в чем неповинного птенца, то этот кусок
мяса я лучше съем сам. Отец все-таки заставил меня отнести
мясо собачке, и я, выйдя во двор, со злостью пнул дремавшего,
покрытого инеем Кучу-кучу. От второго моего пинка он ж ал обн о
взвизгнул и, слож ив уши, спрятался под нартой.
— Не приходи больше! Видеть тебя не хочу, сатана! — крикнул
я ему.
Потом отец взял ружье, повел Кучу-кучу на поводке куда-то
в тундру, будто на охоту.
Про щенка я больше не вспоминал, потому что мой братишка
уже стал глядеть на меня, узнавать и даж е улыбаться. Мир
по-иному открывался мне через этого маленького человечка, с
которым я возился целыми днями.
Но последняя встреча с Кучу-кучу потрясла меня.
Как-то я вошел в тордох Николайчана и увидел на веш ал­
ке красивую черно-белую шкурку. Где-то я уж е видел ее,
но где?
— Телячья, что ли? — будто невзначай спросил я у матери
Николайчана.
— Ты что, не узнаёшь? — улыбнулась она.
И тут я похолодел от страшной догадки.
— Молодец, хор ош его щенка вырастил, красивого, — продол­
жала она. — М ех -то как снег блестит. Твои родители нам п ода ­
рили...
 Сквозь слезы я смотрел на гладкую, аккуратно расчесанную
шкуру — вот все, что оста л ось от моего бы вш его друга, с которым
я вместе спал, играл, охотился. Я видел его живым, веселым,
кувыркающимся в рыхлом снегу, вспоминал, как он л асково лизал
мои щеки, как певуче выл от радости.
«Э то он от обиды на меня умер!» — Я вспомнил, как пожалел
щенку кусок горячего мяса, как больно пнул его — обреченного
на смерть. И горько заплакал.
Мать Николайчана потом украсила шкурой Кучу-кучу св ою
доху, и встречать ее в этом одеянии было пыткой. Неприязнь
к этой женщине я сохранил, даж е учась в школе, д а ж е т о г ­
да, когда она сшила себе другую шубу, с красивой лисьей
отделкой.

Много с той поры в тундре выпало и растаяло снегов. Ж изнь

не раз испытывала меня на человечность, то даря, то отнимая
радость истинной др уж бы . И я еще не раз утверж дался в том, что
в мире человеческих отношений нет большей ценности и утраты,
чем доверие.

Озод Аминова
О зод Амйнова (род. в 1935 г.) — таджикская поэтесса и
журналистка; автор нескольких детских книжек; живет й Лени­
набаде; ее твор чество широко известно в родном краю —
Таджикской С СР . На русском языке выпущена книга О зод
Аминовой «Н есп ящ ие глаза» (М., 1978).

УЧИТЕЛЬНИЦЕ

Отчего оживленный твой голос затих?

В одну точку уставясь, сидишь ты грустя.
В чем причина, что слов ты не слышишь моих?
Почему ты в слезах? Кто расстроил тебя?

М ож ет, класс твой шумел иль не понял урок?

Иль заданья не выполнил кто из ребят?

309
 Иль, играя, прослушали школьный звонок,
Или слушать советов твоих не хотят?

Да, работа твоя и сложна и трудна:

То на гребне удач ты, то вниз — с высоты,
То, смеясь, чуть не пляшешь, то снова грустна...
Но в труде, словно сталь, закаляешься ты.

Ну, вставай же, иди — и к сердцам шалунов

Терпеливо отыскивай тропы-пути,
Ч тоб пути эти дали побольше ростков,
Чтоб в глазах твоих лучики счастья цвели.

Я — ДОЧЬ СВОБОДЫ

Давно, в те дни, когда была

Еще ребенком озорным,
Меня девчонки кишлака
Дразнили именем моим.

Не раз в слезах я, мать виня,

К ней прибегала в огород:
«Зачем, как мальчика, меня
Назвали именем О з о д 1? » В цветущей родине моей,
На счастье, мне не довелось
Летели ж уравли-года, Увидеть рабство прошлых дней
Низались дни рядами бус... И женщин, слепнувших от слез.
И, повзрослев, я так горда,
Что этим именем зовусь!
Д а, выпал мне иной удел:
Понять л ю бовь и красоту;
В нем луч св ободы той поры,
С тех пор как разум мой
Что, став навек моей судьбой,
прозрел,
Меня спасла от тьмы чадры,
Я мир свободы свято чту;
От горя — с гору высотой!

Н ародов братских чту края,

Парады в зареве шелков...
Как л ю б мне голос соловья,
1 О зод — по-таджикски: свободный, освобождённый. Ж урчанье рек, ковры цветов!

310
 И солнца златотканый круг, П О К А Н А У Ч И Ш Ь С Я ТЕ Р Я Т Ь
И старцев медленная речь,
И звонкий смех моих подруг,
И час желанный чьих-то встреч.
Пока научишься терять,
о, пока научишься...
И день, стремящийся вперед,
И жизнь, что Родине верна...
Я — дочь свободы . Я — Озод. Тебе казалось — этот снег,
Я светом счастья рождена! застывший в воздухе,
он тебя будет ждать,
подож дет —
Марис Ч а кла йс пока ты научишься?

М арис Чаклайс (род. в 1940 г.) — латышский поэт. Окон­

И цвести будут яблони,
чил историко-филологический факультет Л атви йского г о­
пока мудрости ты набереш ься?
сударственного . университета имени Петра Стучки. Начал
публиковаться в 1960 году. Автор поэтических сборников:
«Понедельник», «П е ш е х о д и вечность», «Г о л о с л иста», «Д ен ь Но прозвенел звонок, прозвенел.
тра вы », «Ч а с пик», «С ы грай, сыграй, кузнечик», «О гонь
в ручье», путевых заметок «П ей из источника, путник». З а ­
И д о ж д ь на рамах оконных,
служенный деятель культуры Латвийской С СР , лауреат
и сквозь пальцы песок,
Республиканской премии Ленинского комсомола.
и первые уходящие
из твоего поколения
(д аж е рукой не махнули) —
ДЕРЕВЬЯ все это начальные буквы
алфавита.
Д еревьев вершины плывут в синеве.
Над ними высоко плывут облака.
П отом ты будешь учиться счету.
Увидел я ветку на влажной траве, Считать безрадостные
А мне показалось — упала рука.
пробуждения,
мокрые, словно одеж да,
На срубленном дереве — слезы смолы.
осенние вечера
Ребенком обиженным плачет земля.
и свой пульс
И падают грузно на землю стволы, в пустой комнате бессонницы.
О милости нас, неразумных, моля. Арифметика — основа математики.

И сердца занывшего др ож ь не унять.

Удары чуть слышны, а ветер утих... Пока научишься терять,
И я повторяю опять и опять: научишься рисовать
«К т о сон потревожил дж ейранов моих... бел ого слона надежды

312
и выучишь самый прелестный
из иностранных языков —
молчание.

Петь не обязательно.
Но, пока учишься терять —
и петь научишься.

Еще научишься быть снегом,

снегом и яблоней — одновременно. СОДЕРЖАНИЕ

Спасибо любимой школе,

К юным читателям. С. А. Б а р у з д и н ....................................... 3
спасибо добры м учителям!
О содержании книги Е. А. Богуславская, С. Р. Б огуслав­
ский ...................................................................................................... . 5

УСТНО Е НАРО Д НО Е ТВО РЧЕСТВО

Д авид в Мсыре. Из повести, созданной Наири Зарья-

ком на осн ове армянского народного эп оса «Д а ви д
Сасунский». П еревод Н. Л ю б и м о в а ............................. 7
Стрельба по дж амбе. Из киргизского н ародного эпоса
«М ан ас». П еревод Л. П ен ь к о в ск о г о ..........................................25
Рождение кантеле. Из поэмы, созданной Элиасом
Лёнротом из песнопений (р у н ) карело-финского и э с ­
тонского народного . эпоса «К алевала». П еревод
С. М а р ш а к а ........................................................................................35
П охождение Моллы Насреддина. Азербайдж анские и
таджикские народные легенды , записанные А. З аха­
ровым и А. Дехоти. П еревод А. Захарова и К ■ Улуг-
з о д а ..................................................................................................40

ДРЕВНЯЯ Л И ТЕ Р А ТУ Р А ВОСТОКА

П Е Р С И Д С К О -Т А Д Ж И К С К А Я Л И Т Е РА Т У РА
(На языке фарси)
Рудаки
«С тех пор, как синий свод небес...» П еревод В. Л е­
вина .....................................................................................................52
Рубаи (четверостиш ия). П еревод В. Левина . . . . —
Бейты (двустиш ия). П еревод В. Держ авина . . . 53

Ф ирдоуси
Сказ о Кове-кузнеце. Из поэмы «Ш ах-Н ам е». П ере­
вод В. Звягинцевой . 54

Омар Хайям
Рубайят. П еревод Г. П л и с е ц к о г о ...................................61

315
 Габдулла Тукай
Руми Книга. П еревод М. П ет р овы х.............................................. 111
Притчи. П еревод В. Д ер ж а в и н а ......................................63 Муллы. П еревод с татарского С. С еверцева . . . . 113
Саади Янис Райнис
Бустан. Из поэмы. П еревод В. Держ авина . . . . 65 Сломанные сосны. П еревод с латышского В. Рож ­
«О днаж ды был в п у т и . .. » ............................................— дественского .................................................................................—
«И грать на ф л е й т е ...» ....................................................... 66 Родина. П ер ев од В. Н е в с к о г о .............................................. 115
Хафиз Одинокое облако. П еревод А. Тарковского . . 116
Нежный свет. П еревод А. А хм ат овой .................................. 117
Г а з е л и ..........................................................................................67
«Ветер нежный, окрыленный...». П еревод А.Фета . — Акоп А копян
«А ром ат ее крова...». П еревод А. Л ипскерова . . 68 Песня кузнеца. П еревод с армянского А. Глобы . —

Я нка К упала
ГРУЗИ Н СК АЯ Л И Т ЕРАТУ РА
А кто там идет? П еревод с бел орусского М. Г орьк ого . 118
Ш о та Руставели Я — муж ик-белорус. П еревод И. Ш кляревского . 119
Встреча царя арабов с витязем в тигровой шкуре. Расш умелся лес туманный. П еревод М. И саковского . —
Из поэмы «Витязь в тигровой ш куре». П еревод
Ш. Н у ц у б и д з е ....................................................... 69 О В. И. Л Е Н И Н Е , О В Е Л И К О М О К Т Я Б Р Е

Яков Пинясов
Л И Т Е Р А Т У Р А X IX — Н А Ч А Л А XX ВЕКА Смелей, Саш а! Рассказ. П еревод с м ордовского

Тарас Ш евченко Н. Б о г д а н о в а ................................................................................ 121

Платок. П еревод с украинского Л. М е я ..................... 77 Егйше Ч аренц

Вечер («Вишневый садик возле х а ты ...»). П еревод Баллада о Владимире Ильиче, мужике и паре сапог.
П. У ш а к о в а ........................................................................ 78 П еревод с армянского В. Б а л а с а н а .................................. 128
N.N. («С олнце заходит, горы черн ею т...»). П еревод
Расул Рза
И. В о р о б ь е в о й ...........................................................................—
Ленин. П ер ев од с азербайдж анского А. Тарковского . 133 .
«М не золотую, дорогую ...». П еревод В. Звягинцевой . 80
Иван Ш а м я ки н
Л еся У краинка
Хлеб. Рассказ. (Н а русском я з ы к е . ) .................................. 138
На годовщ ину Ш евченко. П еревод с украинского
П. К а р а в а н а ................................................................................ — М аксим Рыльский
«За правду встанем единой ратью ...». П еревод П. К а­ Комната Ленина в Праге. П еревод с украинского
равана ............................................................................................81 А. П р о к о ф ь е в а ................................................................................ 156
«Ш лю зеленый листок тебе ныне...». П еревод В. З вя ­
О СО Ц ИАЛИ С ТИ ЧЕС КО М ПРЕОБРАЗОВАНИИ
гинцевой ...................................................................................... —
Ж ИЗНИ
Николоз Бараташ вили
Витаутас М онтвила
«Осенний ветер у меня в саду...». П еревод Б. П ас­ Майский праздник. П еревод с литовского Л. О зе­
тернака ....................................................................................... 84 р ова ................................................................................................... 157
Голубой цвет. П еревод с грузинского Б. Пастернака . —
Сулейман Стальский
Коста Хетагуров
Ребята. П ер ев од с лезгинского Э. Капиева . . . . 158
Д ж ук-тур. (Н а русском я з ы к е . ) ........................................ 85
Памяти А. И. П л е щ е е в а ....................................................— А коп Акопян
«Н е верь, что я за бы л ...»....................................................... 86 Солнце и труд. Баллада. П еревод с армянского
Чердак ........................................................................................ — II. А н т о к о л ьск о го ........................................................ 159
У т е с ............................................................................................. 89 Аветик Исаакян
Авику. П еревод с армянского В. Звягинцевой . . . 163
Ш олом-Алейхем
Детство. П еревод М. Д у д и н а ..................................................... —
Мальчик Мотл. Из повести. П еревод с еврейского
Дым отечества. П еревод М. Д у д и н а .................................. 164
М. Ш а м в а д а л а .......................................................................... 91
 Янка Купала Эно Рауд
М ать сыночка провожала. П еревод с белорусского Огонь в затемненном городе. Повесть. П ер ев од с
А. П р о к о ф ь е в а .............................................................................. 165 эстонского Г. М у р а в и н а .........................................................224

Пятрас Цвирка Витаутас Бубнис

Песня. Рассказ. П еревод с литовского 3. Ш итовой . 166 Три шага войны. Рассказы о моем детстве. П еревод с
литовского Д. Эпштенайте................................................... : 248
А нтти Тимонен
Покко. Рассказ с финского А. Хурмевалы . . . .175 Чингиз Айтматов
Солдатенок. Рассказ. (Н а русском язы к е) . . . . 255
Мустай Карим
Ак-Й ондоз. Из повести «Д ол гое-дол гое детство». П е­ Гафур Гулям
р евод с баш кирского И. К а р и м о в а ........................................178 Все твое. П ер ев од с узбекского Т. Стрешневой . . 263

Самед Вургун
Черты великих лет. Из поэмы. П еревод с азербай д­
жанского П. А н т о к о л ь ск о го ................................................... 189 О Ж И ЗН И С О ВЕТСК О Й СТРАНЫ В НАШИ ДНИ

Юрий Рытхэу Айбек

Говорит Чукотка! Вэтгавыркын Чукотка! (Н а р у с ­
Вещая лира. П еревод с узбекского Н. Сидоренко . . 266
ском я з ы к е . ) ......................................................................................191
Емилиан Буков
Юхан Смуул Кто сказал? П еревод с молдавского В. Л уговского . . 267
Эстонская поэма. Отрывок. П еревод М. Зенкевича, Максим Танк
П. А н т ок ол ьск ого................................................... . . . 201
«Пожалуй, ни одна из королевских династий...». П ере­
вод с белорусского Я. Х е л е м с к о г о .............................. 268
О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕНН ОЙ ВОЙНЕ «Деревья умирают...». П еревод Я. Х елемского . . . 270
«Многие признавались тебе в любви, Родина...». П ере­
Джамбул Д ж абаев вод Я. Х е л е м с к о г о ................................................................. —
Ленинградцы, дети мои! П еревод с казахского
Эдуардас Межелайтис
М. Торловского . . . . . . . 205
Лира. П еревод с литовского А. М еж и р о в а ........................... 271
Иосиф Гришашвили Яблоко. П еревод Б. С л у ц к о г о ..........................................274
Родина и победа. П еревод с грузинского Б. С ереб­ Икар. П еревод С. Л о м и н а д з е..........................................275
рякова ................................................................................................. 208
Расул Гамзатов
Микола Бажан Слова свободы , мужества и гнева. П еревод с аварско­
Клятва. П еревод с украинского Б. Турганова . 209 го А. М еж ирова _.................................................................. 276
Петрусь Бровка Матери. П еревод Я- К озловского . . . . . . . 278
Надя-Надейка. П еревод с белорусского Д. Осина . 210 «Скаж и мне, наша речка говорливая...». П еревод
Партизанский телеграф. П еревод Я ■ Хелемского . 213 Н. Гребнёва .......................................................... ..... . —
«Утекает детство, как вода...». П еревод Н. Греб-
Алесь Адамович
н ё в а ...........................................................................................280
Партизанский бой. Из «Хатынской повести». На р у с ­
Д авид Кугультинов
ском я з ы к е ............................ 214
Зерно. П ер ев од с калмыцкого В. Д олинского,
М уса Джалиль В. С т р е л к о в а ............................................................. " . . . 280
Моей дочери Чулпан. П еревод с татарского П. Анто­ Современнику. П еревод Ю. Н е й м а н .......................... 281
кольского ........................................................................................... 217 Град в Венеции. Поэма. (Н а русском я зы к е.) . . . —
Один совет. (О человечности). П еревод И. Ф рен­
Исхак М аш баш
келя ............................................................................... 218
Мой шар земной. П еревод с ады гейского Л. Виха­
Соловей и родник. Баллада. П еревод И. Френкеля . 219
ревой ................................................................................................. 292
Прощ ай, моя умница. П еревод В. Тушновой . . . 222
«К ак живешь ты, сы нок?.:». П еревод О. Ш евченко . . 293
Двуличному. П еревод В. Г а н и е в а ................................... 223
Путь к тебе, Россия. П еревод Л. Бахаревой . . . 294

318
Каюм Тангрыкулиев
В песках. И з повести « Д ва тополя». П еревод В. Бах-
р е в с к о г о .......................................................................... 295
Семен Курилов
Был у меня друг... Рассказ. П еревод с юкагирско­
го А. Г р и н е с а ................................................................................301
Озод Аминова
Учительница. П еревод с таджикского И. В олобуевой . 309
Я — дочь свободы. П еревод И. В олобуевой . . . . 310
М арис Ч аклайс
Д еревья. П еревод с латышского П. Вегина . . . . 312
Пока научишься терять. П ер ев од П. Вегина . . 313

Л И Т Е Р А Т У Р А Н А Р О Д О В СССР

Составители
Екатерина А л ек сан др овн а Б огусл авская,
Семен Рувим ович Б огуславский

Зав. редакцией Г. И. Усков

Редактор Л. А. Белова
Младший редактор Д . А. Михайлова
Художественный редактор Л. Ф. Малышева
Художники Р. Авотин, Б. Гуревич, Н. Кармащов,
И. Пчелко, М. Петров, А. Рылов
Технический редактор Е. С. Ю рова
Корректор И. А. Корогодина

И Б № 9442

С д а н о в н а б о р 1 9.0 5.8 6. П о д п и са н о к печати 2 4 .0 6 .8 6 . А 0 8 6 4 5 . Ф о р м а т

6 0 X 9 0 7 , 6 . Б ум . о ф се т н а я № 2. Г а р н и т. л и тер а т у р н а я . П еч а ть о ф се т н а я .
У ел. печ. л. 2 0 + 0 , 2 5 ф о р з . Уел. к р .-о т т . 8 1 ,5 . У ч .-и з д . л. 1 5 ,5 2 + 0 ,4 4 ф ор з .
Т и р а ж 6 86 0 00 эк з . З а к а з 2 809. Ц ен а 95 коп.

О р д ен а Т р у д о в о г о К р а с н о г о З н а м ен и и з д а т е л ь с т в о « П р о с в е щ е н и е » Г о с у ­
д а р с т в е н н о г о к ом и тета Р С Ф С Р по д ел а м и з д а т е л ь с т в , п ол играф ии и к н и ж ­
ной т о р г о в л и . 129846, М о с к в а , 3 -й п р о е з д М а р ь и н ой р ощ и , 41.

О р д ен а Т р у д о в о г о К р а с н о г о З н а м ен и К ал ин инский п ол и гра ф и ческ и й

к о м б и н а т С о ю з п о л и г р а ф п р о м а при Г о с у д а р с т в е н н о м к ом и тет е С С С Р по
дел ам и з д а т е л ь с т в , п ол играф ии и кн и ж н ой т о р г о в л и . 1 70024, г. К алинин,
пр. Л ен и н а , 5.
005348020200000100020200010102000201012301020101005348010101000201482302
000101530001485300005301010102020100010101010201010100020001010230010001020000000900020200090200000101020200000205485323230202

Гоните прочь злодейку лень,

Встречайте песней каждый день,
Ч тоб Солнца радость, как олень,
Скакала к вам, ребята.

П росторен мир наш и велик,

В нем много счастья, много книг.
Но чтобы каждый всё постиг,
Учитесь каждый час, ребята.
Сулейман Стальский

480001010100000102020001010201000101003202020101010130020200