ЛЕКЦИИ

ПО ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА
 2

ЛЕКЦИЯ 1. СУЩНОСТЬ ПЕРЕВОДА, ЕГО ВИДЫ

И ПОДВИДЫ
Перевод письменных и устных текстов («речевых произведений») с
одного вербального (словесного) языка на другой вербальный язык (все равно
какой – «естественный» или его искусственный аналог, например, язык типа
эсперанто) есть создание информационного заменителя текста на ИЯ (исходном
языке, языке оригинала) средствами ПЯ (переводящего языка, языка перевода).
Само создание информационного субститута оригинала («переведение»,
«трансляция») есть процесс (т.е. деятельность), который можно подразделить
на два этапа: 1) анализ, или рецепцию (восприятие и понимание оригинала) и 2)
синтез (перевыражение оригинала средствами ПЯ, т.е. непосредственное
создание текста перевода, называемого также «транслятом»). Большинство
существующих сейчас дефиниций понятия «перевод» так или иначе требуют от
результирующего перевода определенного информационного
(«содержательного», «семантического», «смыслового», «функционального» и
т.п.) соответствия оригиналу. Попытки свести понятие перевода только к
процессу перевода или дать определение некоего бескачественного «перевода
вообще» («перевод есть двуязычная коммуникация» и т.п.) не увенчались
успехом. Сущность перевода как раз и заключается в создании «полпредов»
оригиналов (в случае «полного», нереферативного перевода) или их частичных
заменителей (в случае неполного, реферативного перевода). Этим перевод
отличается от квазиперевода (всякого рода произвольных переделок и
фальсификаций оригинала по прихоти переводчика или заказчика перевода).
Любая дефиниция «хорошего перевода» и есть определение «перевода вообще»
(поскольку она имплицитно содержит и определение «плохого перевода», а
«перевод вообще» - это и перевод хороший, и перевод плохой). Особенность
переводной двуязычной коммуникации заключается в удвоении компонентов
коммуникации: имеются два автора (инициальный автор и его «дублер», т.е.
переводчик), два текста (оригинал и транслят), два адресата сообщения
(переводчик и финальный адресат, не знающий ИЯ), две коммуникативные
ситуации (ситуация в момент порождения оригинала и ситуация в момент
порождения транслята) и т.д. Это придает ряд специфических моментов
переводной коммуникации (необходимость ориентации на языковые и речевые
нормы носителей ПЯ и их информационный запас, называемый также
«тезаурусом», «фоновыми знаниями» и т.п.).
Перевод не есть нечто монолитно-гомогенное, он состоит из нескольких
видов и подвидов, которые выделяются по различным критериям. Если
отвлечься от классификации перевода (в широкой его трактовке) по характеру
семиотических (знаковых) систем, участвующих в переводе (внутриязыковой,
межъязыковой и межсемиотический перевод в духе Р.Якобсона и т.п.) и взять
только межъязыковой перевод, то основными классификациями в его области
являются:
 3

1. Классификация перевода по материи речи («субстанции выражения»),

которая может быть либо звуковой («устной»), либо графической
(«письменной»). В классификациях, учитывающих только материю
транслята, любой перевод, выполняемый устно, считается устным, и
любой перевод, выполняемый письменно, считается письменным
(независимо от материи оригинала). В классификациях, учитывающих
как материю транслята, так и материю оригинала, выделяются: 1) устно-
устный перевод (устный перевод устного же оригинала), 2) письменно-
письменный перевод (письменный перевод письменного же оригинала),
3) письменно-устный перевод (устный перевод письменного оригинала,
называемый нередко «переводом с листа», хотя этим термином может
быть обозначен любой перевод, при котором рецепция оригинала
производится с листа, т.е. зрительно) и 4) устно-письменный перевод
(письменный перевод устного оригинала, или «перевод под диктовку»).
Следует иметь в виду, что термином «устно-устный перевод» часто
обозначают два разных случая: 1) случай, когда оригинал действительно
представляет собой устную спонтанную речь (т.е. речь письменно заранее
не зафиксированную и не подготовленную ни тематически, ни
лингвистически) и 2) случай, когда оригинал представляет собой
«квазиустную речь», т.е. речь письменную (и, следовательно,
неспонтанную), зачитываемую оратором вслух. Первый случай можно
назвать «чистым устно-устным переводом», а второй случай –
«квазиустно-устным переводом». Последний подвид перевода гораздо
труднее первого, так как у оратора, зачитывающего вслух письменную
речь, были благоприятные условия (достаточное время, справочная
литература и т.п.) для ее подготовки, а у устного переводчика таких
условий нет.
2. Классификация перевода по способу рецепции оригинала: 1) перевод со
слуха (на слух) устных или квазиустных текстов (текст перевода при этом
может оформляться как устно, так и письменно) и 2) перевод со
зрительного восприятия («зрительный перевод»), естественно, только
письменных оригиналов (текст перевода при этом может оформляться как
письменно, так и устно). Перевод на слух всегда труднее зрительного
перевода (не всегда возможно и уместно просить оратора повторить свою
речь) вследствие однократной рецепции оригинала, что резко увеличивает
нагрузку на кратковременную память переводчика (при зрительном же
переводе оригинал в принципе можно воспринимать несколько раз и
запоминать его не надо) и создает необходимость в дополнении ее
записью посредством особой переводческой скорописи (особенно в тех
случаях, когда длина воспринимаемых на слух отрезков оригинала
бывает довольно значительной – до 5-10 минут звучания и более).
3. Классификация перевода по методу ведения процесса перевода: 1)
синхронный перевод – любой перевод (устный, письменный; на слух,
зрительно) любого оригинала, при котором синтез транслята
производится одновременно (или почти одновременно) с рецепцией
 4

оригинала (например, еще до того, как оратор закончит предложение, или

переводчик при зрительном восприятии письменного оригинала прочтет
предложение до конца) и 2) последовательный перевод – любой перевод
любого оригинала, при котором переводчик сначала воспринимает те или
иные фрагменты оригинала (предложения, «сверхфразовые единства»,
абзацы и т.п.) или весь оригинал и только после этого осуществляет
синтез транслята. Мнение о том, будто синхронный и последовательный
перевод имеют место только в устном переводе, ошибочно. На самом
деле, нет иных методов письменного перевода письменных же
оригиналов, кроме как синхронного и последовательного. Различие в этих
методах заключается не в материи транслятов или оригиналов, а лишь в
неодинаковости величин воспринимаемых отрезков оригинала и в
неодинаковой скорости и времени выдачи текста перевода. В зависимости
от материи оригинала и скорости ее рецепции синхронный перевод
можно подразделить на 1) синхронно-слуховой и 2) синхронно-
зрительный. Устный последовательный перевод можно подразделить на
1) последовательный перевод без записи и 2) последовательный перевод с
записью. Синхронный перевод труднее последовательного. Так, в устном
синхронном переводе нет возможности ознакомиться даже с узким
контекстом (контекстом предложения), нужна повышенная оперативность
выдачи текста перевода (необходимо не отставать от оратора). В устном
последовательном переводе есть возможность учета более широкого
контекста по сравнению с контекстом словосочетания и предложения, а
темп речи переводчика не регулируется темпом речи оратора (здесь нет
необходимости поспевать за речью оратора).
4. Классификация перевода по типу направленности коммуникации: 1)
односторонний перевод (перевод по односторонней коммуникации по
типу «передача – прием»), 2) двусторонний перевод (перевод при
двусторонней коммуникации по типу «передача – прием – ответная
передача»). Эта классификация наиболее значима в сфере устной
контактной коммуникации, однако и в сфере письменной коммуникации
также имеет место двусторонность, растянутая во времени и пространстве
(письменная корреспонденция между коммуникантами по типу «письмо –
ответное письмо»).
5. Классификация перевода по степени полноты передачи содержания
оригинала: 1) нереферативный («полный») перевод и 2) реферативный
(«неполный») перевод.
6. Классификация перевода по типу исполнителя перевода: 1) немашинный
(«ручной») перевод и 2) машинный (автоматический) перевод.
7. Классификация перевода по тематическим и жанрово-стилевым
особенностям сфер коммуникации: научно-технический перевод,
художественный перевод, перевод официально-деловых материалов,
газетно-публицистический перевод, военный перевод, перевод
религиозных текстов, перевод текстов на спортивные темы, перевод
кинофильмов и т.д. (в общем, столько таких видов и подвидов перевода,
 5

сколько существует «функциональных» жанров или стилей, подъязыков и

т.п.). Наряду с дробными классификациями существуют и укрупненные
классификации типа «художественный перевод/нехудожественный
перевод», «специальный перевод/неспециальный перевод», «перевод
текстов в сфере научно-технической коммуникации / перевод текстов в
сфере массовой коммуникации / перевод текстов в сфере художественной
коммуникации» и т.п. Здесь возникают особые проблемы, связанные с
необходимостью достаточного знания предмета речи и достаточной
языковой компетенцией всех участников переводной коммуникации.
Некоторые авторы выделяют в особые виды перевод профессиональный и
перевод непрофессиональный, перевод с иностранного языка на родной, с
родного языка на иностранный и с иностранного языка на иностранный, а
также перевод с одного конкретного языка на другой (англо-русский перевод,
русско-английский перевод, французско-русский перевод и т.д.). Все эти
феномены необходимо учитывать, хотя классификация их как «видов» перевода
отнюдь не бесспорна.
Знание видов (и подвидов) перевода совершенно необходимо для 1)
правильной ориентации переводчиков-практиков в области практической
переводческой деятельности, 2) разработки эффективных методов обучения
конкретным видам перевода и 3) создания адекватной теории перевода.

ЛЕКЦИЯ 2. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ, ЗАДАЧИ, МЕТОДЫ И

ХАРАКТЕР ТЕОРИИ ПЕРЕВОДА

Н
ауку о переводе называют по-разному: «переводоведением»,
«переводологией», «переводикой», «транслятологией». Теория
перевода – составная часть переводоведения, которое включает в
себя ряд других переводоведческих дисциплин (дидактику перевода,
теорию переводной лексикографии, теорию редактирования и критики
перевода, историю перевода и др.).
Объект теории перевода – практика перевода текстов. Этот объект
многокомпонентен. Он включает в себя процесс перевода и его результат
(транслят), текст оригинала, участников переводной коммуникации (автора
оригинала, переводчика, реципиентов транслята), условия порождения текстов
оригинала и перевода и т.д. Согласно некоторым переводоведам, теоретическое
моделирование всех компонентов переводной коммуникации (процесса и
результата перевода со всеми влияющими на них объективными языковыми и
неязыковыми факторами) и составляет предмет теории перевода. При таком
подходе объект и предмет теории перевода фактически совпадают (многие
авторы употребляют термины «объект науки» и «предмет науки» как
абсолютные синонимы), разве что делается оговорка, что предметом теории
перевода является не сама практика перевода, а лишь ее теоретическое
моделирование (изучение). Другие пытаются сделать предмет теории перевода
более гомогенным, провозглашая таковым либо результирующий перевод, либо
 6

процесс перевода («теоретическое моделирование процесса перевода»).

Конечные цели «теоретического моделирования» всех компонентов переводной
коммуникации или только одного из них (например, процесса перевода)
формулируются довольно расплывчато («научное описание практики
перевода», «познание сущности перевода» и т.п.). Исходя из положения о том,
что сущностью перевода является снятие информационной копии с оригинала
на ИЯ средствами ПЯ, предметом теории перевода следует сделать именно
качество перевода, ибо оно является самым важным и интересным, что только
есть в переводе. При таком подходе предмет теории перевода будет
гомогенным, «однокомпонентным». Различные градации качества перевода
(«высокое», «среднее», «низкое» и т.п.), будучи разновидностями одного и того
же феномена, предстают как однопорядковые и потому сопоставимые
величины.
Тезис о том, будто изучение процесса перевода ведет к «объективным
выводам», а изучение качества перевода – к «субъективным выводам»,
ошибочен. Процесс перевода непосредственно ненаблюдаем, то есть он
представляет собой своего рода «черный ящик», который может быть изучен
только через продукты, поступающие на его «вход» и «выход» (оригиналы и
трансляты). Поэтому основным методом изучения перевода является
сопоставительный анализ текстов оригинала и перевода (сопровождаемый, по
мере необходимости, анализом других компонентов переводной
коммуникации). Другие методы исследования (например, опрос информантов –
как носителей ИЯ, так и носителей ПЯ; одновременный перевод одного и того
же оригинала несколькими переводчиками и т.п.) являются либо
модификациями указанного метода, либо дополнениями к нему. Что касается
дедукции и индукции, то они не являются специфическими методами теории
перевода, а представляют собой достояние всех наук.
Если предмет теории перевода – «качество вообще» (как высокое, так и
низкое, поскольку первое может быть познано лишь на фоне второго), то
основная задача теории перевода - выявление путей достижения
доброкачественного («адекватного») перевода (построение модели адекватного
перевода).
Состав теории перевода большинству переводоведов представляется
следующим образом: 1) общая теория перевода (ее объект – общие черты
практики перевода текстов независимо от видов перевода и конкретных языков;
ее предмет – общая проблематика качества перевода, присущая всем видам и
подвидам перевода при переводе с любого языка на любой другой язык;
лидирующую роль играет общая теория перевода в разработке
общетеоретического концептуального аппарата и выработке единой
генеральной линии в области изучения перевода), 2) специальные теории
перевода (их объекты – конкретные виды и подвиды перевода, их предметы –
качество конкретных видов и подвидов перевода: так, объект теории
художественного перевода – практика перевода художественных текстов, ее
предмет – качество художественного перевода; объект теории синхронного
перевода – синхронный перевод, ее предмет – качество синхронного перевода и
 7

т.д.), 3) частные теории перевода (их объекты – практика перевода текстов с

одних конкретных языков на другие конкретные языки; их предметы – качество
перевода с одних конкретных языков на другие; так, объект теории перевода с
английского языка на русский – практика англо-русского перевода, ее предмет
– качество этого перевода). Специальные теории перевода могут быть как
общими (теория художественного перевода применительно ко всем конкретным
языкам), так и частными (теория художественного перевода с английского
языка на русский и т.п.). Частные теории перевода могут быть как общими
(теория перевода с английского языка на русский применительно ко всем видам
перевода), так и специальными (теория научно-технического перевода с
английского языка на русский и т.п.).
Вопрос об объекте, предмете, задачах, методах и составе теории перевода
все еще является предметом дискуссий и особенно оживленно дискутируется
вопрос о характере теории перевода: предлагаются различные
лингвистические теории перевода (как микролингвистические, так и
макролингвистические), а также психологические, литературоведческие,
кибернетико-математические и прочие теории перевода. Все эти теории
перевода лучше считать концепциями перевода, существующими в рамках
науки о переводе на правах различных школ, направлений, гипотез, точек
зрения и т.п. (подобно, например, тому, как в рамках языкознания существуют
психологические, социологические, биологические, этнические, математико-
кибернетические и прочие концепции языка). В переводе наличествуют не
только микролингвистические (грамматические, лексические,
лингвостилистические), но и макролингвистические (психолингвистические,
социолингвистические, этнолингвистические, паралингвистические и т.п.)
аспекты, а также ряд нелингвистических аспектов. Все это не позволяет
адекватно описывать основные факты перевода в рамках «внутренней
лингвистики» в духе Ф. де Соссюра. Большинство ведущих переводоведов
считает, что теория перевода должна быть интердисциплинарной наукой, то
есть наукой, формирующейся на стыке нескольких научных дисциплин и
прежде всего на стыке информологии (иначе информатологии – науки об
информации), семиотики (иначе семиологии – науки о знаковых системах),
филологии (языкознания и литературоведения), психологии, социологии,
философии, кибернетики, математики, этнографии и ряда других наук.
Некоторые полагают, что провозглашение качества перевода предметом
теории перевода обязывает теорию перевода вырабатывать некие магические
рецепты перевода, применение которых автоматически обеспечивает
безошибочный перевод. Теория адекватного перевода никого ни к чему не
обязывает (хорошо переводить обязывает переводчиков общество через
редакторов и критиков перевода). Теория перевода не занимается выработкой
неких конкретных переводческих соответствий и не следует смешивать ее с
переводной лексикографией и практикой перевода. Теория перевода объясняет,
в чем заключается адекватность и неадекватность перевода и как можно
получить адекватный перевод. Без теории перевода практика перевода слепа.
Для успешной деятельности в области перевода (как и во всякой другой) нужны
 8

три вещи: 1) знания (они поставляются теорией перевода), 2) умения и 3)

навыки (умения и навыки вырабатываются в ходе занятий по практике перевода
и дальнейшей деятельности в качестве переводчика-практика). Незнание теории
перевода – ничем не компенсируемый пробел в системе подготовки
профессиональных переводчиков.

ЛЕКЦИЯ 3. КАТЕГОРИЯ ТРАНСЛЯЦИОННОЙ ЦЕННОСТИ

ИСХОДНОЙ ИНФОРМАЦИИ

Концепции непереводимости и неполной переводимости опираются на

концепцию лингвистической относительности, известную также под названием
«гипотезы Сепира – Уорфа» (разные языки по-разному членят одну и ту же
действительность: «сутки» - лакуна в английском, французском и других
языках, «палец» - finger, toe и т.п.; поэтому каждый народ, мол, видит мир не
таким, каким он есть в действительности, а таким, каким его преподносит
родной язык; не язык является моделью мира, а мир является моделью языка,
поэтому сколько языков, столько и миров, «картин Вселенной»), на положение
У.Куайна о любой системе знаков как «теории мира» (и невозможности
разграничения того, что в знаковой системе действительно относится к миру, а
что – только к самой знаковой системе) и выводимую из него гипотезу о
«принципиальной неопределенности перевода» (нет, мол, объективных
критериев для суждения о том, какие теории, способы, варианты и т.п. перевода
являются единственно правильными, поэтому все они могут оказаться
«приемлемыми», хотя и не «совместимыми»), на тезисы об «информационной
неисчерпаемости» и «неполной познаваемости» текста и невозможности его
перевода «до конца» вследствие невозможности «полного исчерпания»
отражаемого объекта, уникальности текста, несовпадения «личностных
смыслов» коммуникантов и т.п. (Г.Р.Гачечиладзе, М.М.Бахтин и др.).
В противовес концепции лингвистической относительности ряд авторов
(Г.А.Брутян и др.) разрабатывают концепцию лингвистической
дополнительности, согласно которой «концептуальная модель мира» у всех
народов примерно одинакова, а дополнительное (специфическое) «видение
мира» осуществляется ими сквозь призму языковых категорий. При этом часто
не учитывается, что нет никакой необходимости в некоем «абсолютном
исчерпании» оригинала, в полной передаче всего того, что называют
«информацией в широком смысле слова», например, информация о
«герундиальном», «деепричастном», «артиклевом» и прочих «видениях мира»
подобного типа. Так называемые «внутрилингвистические значения»
(например, информация о количестве и типах морфем, слов, словосочетаний,
предложений, частей речи и т.п.) может представлять интерес для лингвиста и
не представлять никакого интереса для коммуникантов, в связи с чем они и не
всплывают в «светлое поле» их сознания, если, разумеется, в тексте на них нет
 9

специфической установки (так называемой «установки на код», или на

«металингвистическую функцию»:
«Откуда едешь? – спросил царь Николай I юнкера. – Из депа, Ваше
Величество, - ответил юнкер. – Дурак! «Депо» не склоняется, - крикнул царь. –
Все склоняется перед Вашим Величеством, - ответил юнкер»).
Случаи установки на код действительно могут оказаться
труднопереводимыми, но важны не конкретные языковые формы сами по себе,
а лишь несомая ими информация, которая может быть адекватно перевыражена
и в иных формах по сравнению с исходными. Концепции непереводимости и
неполной переводимости вообще недооценивают широкие возможности
передачи средств одного лингвистического уровня или типа средствами
другого лингвистического уровня или типа (She promised to have come earlier –
«Она лишь пообещала прийти пораньше», где перфектный инфинитив, то есть
грамматическое значение передано лексическим; Après nous le déluge – «После
нас хоть потоп», где интонация передана лексически и т.п.), а также широкие
возможности заимствования и калькирования (striptease – «стриптиз»,
backbenchers – «заднескамеечники» и т.п.), которые в значительной степени
элиминируют непереводимость.
Коммуникативно релевантной (существенной) является только та
информация, которая предназначена автором текста для передачи адресату.
Она-то и составляет сообщение в отличие от текста, в котором всегда
наличествует нечто, не предназначенное для передачи (для всплытия в
«светлом поле» сознания адресатов сообщения), в связи с чем оно может либо
не считаться информацией, либо считаться информацией нерелевантной
(несущественной). Сообщение и представляет собой тот «инвариант», который,
с одной стороны, находится как бы вне текстов оригинала и перевода (в
качестве абстракции), а с другой стороны, присутствует в этих текстах как
«вариантах» одного и того же сообщения.
Коммуникативно релевантная информация оригинала является и
трансляционно релевантной (с коррекцией в некоторых случаях на фоновые
знания и языковую компетенцию реципиентов транслята). Коммуникативно
нерелевантная информация оригинала в общем является и трансляционно
нерелевантной, то есть она может либо вообще не передаваться в переводе,
либо передаваться по мере возможностей.
Оппозиция «трансляционно релевантная информация / трансляционно
нерелевантная информация» практически и образует категорию
трансляционной ценности исходной информации, в освещение которой
существенный вклад внесли концепция семантически полных (несущих
экстралингвистическую информацию) и семантически пустых (несущих
внутрилингвистическую информацию) языковых категорий И.И.Ревзина и
В.Ю.Розенцвейга, концепция функциональных доминант текста при переводе
А.Д.Швейцера, концепция очередности передачи языковых значений в
переводе Л.С.Бархударова, концепция квантов информации различной
ценности (непереданной или прибавочной ключевой, дополнительной,
уточняющей, повторной и нулевой) Р.К.Миньяра-Белоручева, концепция
 10

возможности полноценного перевода текста как целого при непередаче

отдельных его элементов А.В.Федорова, концепция уровней переводческой
эквивалентности В.Н.Комиссарова («эквивалентность» обязательна для
перевода лишь на высшем уровне – на уровне цели коммуникации, и не
обязательна на более низких уровнях содержания – уровне слов, уровне
высказывания и т.п.), концепция нетождественности значения и смысла
(А.В.Бондарко и др.) и ряд других идей. Все они весьма сходны и либо в
разных терминах говорят об одном и том же, либо акцентируют внимание на
разных моментах одной и той же проблемы.
При освещении дилеммы «переводимость / непереводимость»
необходимо иметь в виду, что материальной базой переводимости является в
конечном счете конвенциональность (условность) не только материальной
формы, но и значительной части содержания (особенно «внутриязыкового
содержания») языковых знаков. Отсюда вытекает относительная автономность
содержания и формы (имеющая частными следствиями значительную
избыточность и помехоустойчивость содержания и формы, синонимию,
полисемию и омонимию), что дает возможность отделить содержание от формы
и передать его в другой форме. Это верно и относительно тех случаев, когда
коммуникативно релевантным является «собственное содержание формы» (или
в другой терминологии – «внутрилингвистические значения», «внутриязыковое
содержание», «категориальный смысл» и т.п.). Релевантна опять-таки не сама
форма, а несомая ею информация. Расхождения в «технике» лингвистической
категоризации действительности между ИЯ и ПЯ обусловливают
необходимость ее языковой перекатегоризации в переводе (например, в замене
какого-либо «герундиально-артиклевого видения мира» каким-либо
«деепричастно-безартиклевым» его «видением»: He improved his article by
changing the end. – «Он улучшил статью, изменив конец» и т.п.), что не наносит
ущерба его точности. Наряду с расхождениями в категоризации
действительности между ИЯ и ПЯ обычно наблюдаются и схождения («общая
часть двух языков»), о которых постоянно «забывают» сторонники концепции
непереводимости или неполной переводимости. По мнению ряда языковедов,
необходимо разграничивать значение (которое носит лингвистический и
национальный характер, и связано исключительно или преимущественно со
сферой языка) и смысл (который носит экстралингвистический и
вненациональный характер, и связан исключительно или преимущественно со
сферой речи). Во внутриязыковом плане нетождественность значения и смысла
усматривается, например, в принципиальной возможности выражения одного и
того же (или достаточно инвариантного) смысла посредством неодинаковых
наборов значений данного языка. Указанная возможность обычно
иллюстрируется при помощи той или иной разновидности внутриязыкового
перевода, от которого по своей сути мало чем отличается значительная часть
адекватного межъязыкового перевода, например:
I know that he has returned. = I know he has returned. – «Я знаю, что он
вернулся».
 11

I like bathing in the sea. = I like to bathe in the sea. – «Я люблю купаться в
море».
He rises early. = He Is an early riser. – «Он встает рано» и т.п.
Из внутриязыковых уравнений типа He speaks French fluently = He speaks
fluent French и «Она запела. – Она начала петь» вытекает не только
возможность межъязыковых уравнений типа He speaks French fluently – «Он
бегло говорит по-французски» и «Она начала петь» - She began to sing (или
singing), но и возможность межъязыковых уравнений типа He speaks fluent
French – «Он бегло говорит по-французски» и «Она запела» - She began to sing
(или singing). Иначе говоря, возможность внутриязыкового перевода уже
служит достаточно убедительным доказательством возможности
межъязыкового перевода. Там, где в ИЯ имеется «непустая клетка» или какое-
нибудь «разрешение» (например, словосочетаемостное), в ПЯ нередко
оказывается «пустая клетка» («лакуна») или какой-нибудь «запрет» (например,
словосочетаемостный), компенсируемые, однако, другими непустыми клетками
или разрешениями в рамках общего для ИЯ и ПЯ смыслового диапазона (He is
no respecter of private property. – «Он не уважает частную собственность», «У
него нет уважения к частной собственности», She dreamt of a singing career. –
«Она мечтала о карьере певицы», «Она мечтала стать певицей», exuberant health
– «избыток здоровья», refinement of cruelty – «утонченная жестокость» и т.п.).
Еще одно доказательство нетождественности значения и смысла – это
помехоустойчивость (понятность) смысла несмотря на неадекватный подбор
значений для его выражения: «Моя твоя понимай» (вместо «Я тебя понимаю»),
«Она женилась на он» (вместо «Она вышла за него замуж»), «Давление
увеличилось» (вместо «Давление повысилось») и т.п. Значительная часть
неадекватного межъязыкового перевода мало чем отличается от подобного рода
малограмотной или ломаной речи, что еще не приводит к непониманию
благодаря помехоустойчивости смысла. В экспериментальных текстах типа
«Глокая куздра стеко будланула бокра и кудрячит бокренка» (Л.В.Щерба), «Он
поник шуметь в пирожное дудеть» (В.А.Звегинцев) и т.п. значения есть, а
смысла нет. В текстах типа «Дыр бул щыл убещур скум вы со бу р л эз»,
наоборот, значений нет, но есть смысл (в данном случае своеобразный протест
А.Крученых против застоя и косности). Бессмысленные тексты со значениями и
осмысленные тексты без значений – это, конечно, крайности, поскольку в
нормальных случаях смысл так или иначе выражается через те или иные
языковые значения, однако он не всегда полностью выводим из них. В диалоге
«Пойдем в кино. – Я устал» смысл ответа «Я не пойду в кино» не выводится
прямо из значений слов фразы «Я устал», в связи с чем ряд авторов отмечают
неаддитивность смысла (то есть невыводимость или неполную выводимость
смысла текста из арифметической суммы значений составляющих его
вербальных элементов). Некоторые авторы настаивают на «принципиальной
неполноте» всякого текста, которая усматривается в том, что автор текста
оставляет многое недосказанным (вербально никак не выраженным),
предоставляя реципиенту текста самому дополнять недостающее. (Естественно,
не всякий реципиент данного текста может правильно «досказать» то, что в нем
 12

осталось недосказанным). Как бы то ни было, нетождественность значения и

смысла делает текст несводимым к моделям какого-либо конкретного языка.
Все эти соображения сводят на нет или резко ограничивают теоретическую
значимость концепций непереводимости и неполной переводимости: есть все
основания полагать, что непереводимы «до конца» как раз изолированные
языковые знаки (знаки вне текста, например, слова), а не тексты, если,
конечно, под полной переводимостью последних понимать возможность
полной передачи содержащейся в них коммуникативно релевантной
информации. Но отсюда вытекает необходимость дальнейшего уточнения
понятия коммуникативно (и трансляционно) релевантной и нерелевантной
информации. Необходимо дальнейшее теоретическое осмысление самого
феномена информации как в плане беспереводной, так и в плане переводной
коммуникации.
Само собой разумеется, что без осмысления категории трансляционной
ценности исходной информации едва ли возможно осмысление такой
фундаментальной категории теории перевода, как категория качества перевода.
В этой лекции впервые фигурирует термин «категория». Для простоты
некоторые (но не обязательно все) категории теории перевода можно
представлять в виде «оппозиций» (бинарных и т.п.), как это делается в
лингвистике. Категории, с одной стороны, являются частью логико-
концептуального аппарата теории перевода, с другой стороны, они отражают
то, что имеет место в реальной практике перевода. Наличие собственного
концептуального аппарата является одним из признаков самостоятельности
данной науки. Если взять фундаментальные категории теории перевода,
каковыми являются, например, категория трансляционной ценности исходной
информации, категория качества перевода, категория соотносимости элементов
оригинала и транслята, категория способа перевода и категория вариантности
перевода, то можно констатировать, что указанными терминами оперирует
лишь теория перевода, что уже само по себе свидетельствует о ее
самостоятельности.

ЛЕКЦИЯ 4. КАТЕГОРИЯ КАЧЕСТВА ПЕРЕВОДА

В некоторых концепциях проблема оценки качества перевода считается
«несущественной», поскольку она, якобы, неизбежно связана со всякого рода
субъективными оценками результирующего перевода, что уводит в сторону от
объективного познания процесса перевода (И.И.Ревзин, В.Ю.Розенцвейг). Ряд
переводоведов склонен считать любой перевод «хорошим» («адекватным»),
если он нравится самому переводчику или заказчику перевода. Наблюдаются
попытки подвести под понятие «динамической эквивалентности
(адекватности)» любое манипулирование оригиналом. С таким подходом,
конечно, согласиться нельзя, поскольку за перевод при этом выдаются тексты,
имеющие к нему лишь весьма отдаленное отношение. Качество
 13

квазипереводов (псевдопереводов) должно оцениваться отдельно от качества

переводов. Кроме того, процесс перевода как «черный ящик» нельзя описать в
обход результирующего перевода и его сопоставления с оригиналом. К тому
же непонятен сам смысл изучения перевода без разработки определенных
критериев его оценки. Поэтому не случайно качество перевода (или, в
терминологии В.Н.Комиссарова, «норма перевода») является центральной
проблемой не только теории перевода, но и других переводоведческих
дисциплин (в том числе дидактики, редактирования и критики перевода).
Категория качества перевода является фундаментальной категорией
теории перевода, ибо качество перевода фактически составляет ее истинный и
единственный предмет. Практически указанная категория образуется
оппозицией «адекватный перевод / неадекватный перевод». Внутри этих
субкатегорий можно выделить свои «оппозиции». Так, субкатегория
неадекватного перевода практически образуется оппозицией «буквалистский
перевод / вольный перевод». Внутри субкатегории адекватного перевода можно
выделять максимально и минимально адекватный перевод или что-нибудь в
этом роде. Некоторые авторы (Р.К.Миньяр-Белоручев и др.) полагают, что в
устном переводе адекватность недостижима (хотя и желательна), поэтому в нем
на передний план выдвигается оперативность выдачи транслята. При этом,
однако, не отрицается, что текст перевода должен правильно передавать
«основное содержание» оригинала и признается допустимость лишь «мелких
неточностей» и «стилистических шероховатостей». Это свидетельствует лишь о
том, что устный переводчик может работать «на пределе допуска» и тем не
менее оставаться в рамках адекватного перевода (который имеет свои градации
качества). Всегда, конечно, желателен «верх совершенства» (под которым
можно подразумевать передачу коммуникативно релевантной информации в
оптимальных формах ПЯ), однако, если он по каким-либо причинам
труднодостижим, перевод все равно должен быть хотя бы минимально
адекватным (передавать коммуникативно релевантную информацию если и не в
оптимальных, то, по крайней мере, «приемлемых» формах ПЯ), иначе он не
может удовлетворительно выполнять функцию информационного
репрезентанта оригинала. Не следует забывать о том, что успешность
двуязычной переводной коммуникации обеспечивается в конечном счете
посредством создания более или менее равноправных информационных
заменителей оригиналов на ИЯ средствами ПЯ. Едва ли качество устного
перевода следует оценивать в каких-то иных терминах по сравнению с
качеством письменного перевода.
Предлагаются различные термины для оценки качества перевода:
«точный перевод» и «неточный перевод», «литературный перевод и
нелитературный перевод», «реалистический перевод» и «нереалистический
перевод», «эквивалентный перевод» и «неэквивалентный перевод»,
«адекватный перевод» и «неадекватный перевод» и т.п. Термины «адекватный
перевод» и «неадекватный перевод» на сегодняшний день являются, пожалуй,
наиболее приемлемыми, поскольку они вызывают минимум ложных
ассоциаций (так, термин «точный перевод» ассоциируется с требованием
 14

буквальности перевода, термин «реалистический перевод» - с требованием

следования литературной школе реализма, термин «эквивалентный перевод»
заставляет думать, будто речь идет о переводе только по взаимооднозначным
межъязыковым соответствиям, которые некоторые авторы называют
«эквивалентами, хотя в терминологии других авторов «эквиваленты» - это
любые приемлемые соответствия). Некоторые переводоведы (В.Н.Комиссаров и
др.) предлагают различать «эквивалентность перевода» (под которой
подразумевается максимальная лингвистическая близость транслята к
оригиналу) и «адекватность перевода» (под которой подразумевается любой
перевод, в том числе квазиперевод, успешно решающий ту или иную
«прагматическую сверхзадачу»). Это предложение едва ли приемлемо уже хотя
бы потому, что оно создает терминологическую путаницу.
Адекватным можно назвать такой перевод, который полностью передает
коммуникативно релевантную информацию оригинала в оптимальных или, по
крайней мере, приемлемых формах ПЯ (то есть соблюдающий те или иные
языковые и речевые нормы носителей ПЯ).
Буквалистский перевод либо нарушает те или иные нормы ПЯ
(«Отвечайте урок» - Answer your lesson! вместо Say your lesson! и т.п.), либо
полностью искажает смысл оригинала при внешнем соблюдении норм ПЯ (He
kicked the bucket – «Он ударил ведро ногой» вместо «Он сыграл в ящик» и т.п.),
либо одновременно нарушает нормы ПЯ и искажает содержание оригинала.
Вольный перевод, как правило, внешне соблюдает нормы ПЯ, но далеко
отходит от содержания оригинала, привнося в транслят немотивированные
«отсебятины» или иные искажения.
Не следует смешивать с буквалистским переводом заимствование
(посредством транслитерации или транскрипции) и калькирование
(посредством поморфемного или пословного перевода), являющихся в особых
случаях вполне правомерными приемами для достижения адекватности
перевода. Избыточность и помехоустойчивость содержания и формы
обеспечивают понятность смысла текстов, коммуникативные качества которых
не превышают уровня «Это играет большое значение», «Это оказало нам
пользу», «Корова ожеребилась», «Моя твоя понимай», «Мой комнат имеет
болшая стол» и т.п. Если взять буквалистский перевод «Энеиды» в исполнении
В.Брюсова, то в конце концов можно понять и смысл таких его фрагментов,
как:
В виде горы, коня, искусством Паллады дивном
Строят, из тесаной ребра ему приладивши ели...
На базе таких подстрочников мастерам слова, не знающим ИЯ, удаются
адекватные переводы оригиналов. Ряд авторов не без основания отстаивает
правомерность использования метода буквального перевода для доказательства
неадекватности вольного перевода (С.Д.Жордания и др.). Неудивительно
поэтому и то, что повышенная буквальность устного перевода (вследствие
неизбежности рецепции и трансляции части смысла оригинала по аддитивному
принципу и других причин), как, впрочем, и его повышенная вольность
(вследствие невозможности удержать в памяти все детали оригинала и других
 15

причин), не создают непреодолимых препятствий для оперативного достижения

взаимопонимания между разноязычными коммуникантами. Хотя в
неблагоприятных условиях для ведения процесса перевода (каковы характерны
для устного перевода) повышенная буквальность и вольность перевода
практически неизбежны, это не означает, что буквальный и вольный перевод
нужно брать под защиту, как это делают некоторые авторы.
Труднодостижимость адекватного перевода в неблагоприятных условиях и
принципиально достижимая адекватность – это разные вещи.
При оценке качества перевода прежде всего необходимо учитывать
степень его информационной объективности. Любопытные примеры
дезинформирующего перевода можно найти в работах К.И.Чуковского,
Я.И.Рецкера, Л.С.Бархударова и др. Так, стихотворение негритянского поэта
Л.Хьюза «Черная Мария» в переводе М.Зенкевича рассказывает о том, как
некий негр пылает страстной любовью к чернокожей красавице, которая
отвергает его:
В Черной Марии
Сияние дня
Не для меня.
Между тем, в оригинале «Черная Мария» - не женщина, а тюремный
автомобиль для перевозки арестованных, в «объятия» которого негр отнюдь не
стремится. Такие переводы полностью искажают ту информацию, которую
Р.К.Миньяр-Белоручев называет «ключевой». Он разработал шкалу оценки
качества перевода в зависимости от ценности квантов непереданной или
прибавочной информации. Общая градация переводческих ошибок (без учета
особенностей каждого вида перевода) выглядит, по Р.К.Миньяр-Белоручеву,
так: 1) ошибки 1-й степени (наиболее грубые), связанные с появлением квантов
прибавочной ключевой информации, 2) ошибки 2-й степени, связанные с
потерей квантов ключевой информации, 3) ошибки 3-й степени, связанные с
потерей или появлением квантов дополнительной или уточняющей информации
и 4) ошибки 4-й степени, связанные с потерей или появлением квантов
повторной или нулевой информации. Предлагаются и другие «шкалы» оценки
качества перевода. В.Н.Комиссаров, например, полагает, что «переводческая
норма» не может быть сформулирована в виде единого требования ко всем
видам перевода, поскольку она состоит из нескольких разновидностей
«нормативных установок» («нормы эквивалентности перевода», «жанрово-
стилистической нормы перевода», «нормы переводческой речи»,
«прагматической нормы перевода» и «конвенциональной нормы перевода»),
обязательность которых меняется в зависимости от задач и характера
конкретного переводческого акта.
Конечно, в области разработки критериев оценки качества перевода
предстоят еще дальнейшие уточнения. Наряду с некоторой «общей нормой»
для всех видов перевода необходима разработка и тех или иных частных норм
применительно к конкретным видам перевода (письменному, устному,
художественному, научно-техническому и т.д.). По-видимому, при оценке
качества перевода во всех случаях необходим учет «весомости» квантов
 16

непереданной или прибавочной информации в смысле Р.К.Миньяр-Белоручева,

не говоря уже о необходимости во всех случаях учитывать степень
интерферированности перевода. В общем, чем эта степень ниже, тем выше
качество перевода, и наоборот.
Различают два вида межъязыковой интерференции: прямую (явную) и
скрытую (косвенную). Прямая интерференция – это достаточно хорошо
известный буквалистский перевод типа «Я хочу пить» - I want to drink вместо I
am thirsty, «Я хочу есть» - I want to eat вместо I am hungry, «Он хорошо учится»
- He studies well вместо He is a good pupil (или student в зависимости от
контекста), He does well in his studies, He makes progress и т.п., «приносить
жертву» - to bring a sacrifice вместо to make a sacrifice, «вести дневник» - to lead
a diary вместо to keep a diary и т.д. и т.п. Скрытая интерференция – это
употребление в тексте перевода только единиц (слов, словосочетаний,
конструкций и т.п.), общих для ИЯ и ПЯ и неупотребление в нем единиц,
характерных только для ПЯ. Опытный переводчик часто отказывается от
имеющихся межъязыковых «симметричных соответствий» в смысле В.Г.Гака
(однотипных частей речи, синтаксических конструкций и т.п.) не потому, что
их использование принципиально невозможно (например, ведет к явному
буквализму), а для преодоления скрытой межъязыковой интерференции
(скрытого буквализма). Преодоление скрытых буквализмов, то есть замена
общих для ИЯ и ПЯ средств и способов выражения (использование которых в
переводе не приводит к языковым ошибкам: «Он бегло говорит по-французски»
- He speaks French fluently, «В комнате очень жарко» - It is very hot in the room,
«По второму каналу телевидения будет показан новый научно-популярный
фильм» - A new popular science film will be shown on the 2 nd TV channel и т.п.)
средствами и способами выражения, специфичными только для ПЯ не только
чисто лингвистически, но и статистически («Он бегло говорит по-французски» -
He speaks fluent French, «В комнате очень жарко» - The room is very hot, «По
второму каналу телевидения будет показан новый научно-популярный фильм» -
The 2nd channel will show a new popular science film и т.п.), способствует
идиоматизации переводной речи (то есть делает ее более естественной с точки
зрения носителей ПЯ). Искусство перевода в немалой степени заключается в
умении преодолеть скрытую интерференцию, поскольку хотя скрытые
буквализмы и не ведут к языковым ошибкам, их повышенная концентрация в
тексте перевода всегда улавливается его реципиентами и воспринимается ими
как нечто «суконное», «корявое» и т.п. Нередко слова, представляющиеся с
точки зрения речевых норм ИЯ необходимыми, важными или уместными, с
точки зрения речевых норм ПЯ представляется всего лишь «словесным
мусором». Опущение или добавление слов или целых групп слов
(стилистическая компрессия и декомпрессия), обусловленные несовпадением
норм построения связных текстов на ИЯ и ПЯ – обычное явление при переводе.
Еще Цицерон рекомендовал переводить слова «не по счету, а по весу». Можно,
например, перевести фразу «СССР предложил созвать конференцию по
вопросам разоружения» как The USSR has proposed to call a conference on the
questions of disarmament, но можно перевести ее и более компактно (без
 17

скрытой интерференции): The USSR has proposed a disarmament conference. По

данным, например, Ю.Денисенко, «припёк» текста в адекватных переводах с
английского языка на русский достигает 25% и более (в зависимости от жанра).
Это означает, что в адекватных переводах с русского языка на английский
должно быть не менее 25% «упёка». Поэтому и при наличии «общей части двух
языков», «межъязыковых системных эквивалентов» для достижения
адекватного перевода вовсе не отпадает необходимость в переводческих
трансформациях, как это предполагается в некоторых концепциях (И.И.Ревзин
и В.Ю.Розенцвейг, В.Г.Гак и др.). Рассуждения об «эквивалентности» или
«адекватности» перевода в духе «чистой лингвистики» заставляют некоторых
авторов заключить, что перевод, скажем, фразы «Это произвело на меня
большое впечатление» как It made a great impression on me «лингвистически
эквивалентнее/адекватнее» перевода этой же фразы как I was greatly impressed
with it. Никакими «лингвистическими преимуществами» в плане адекватности
перевода первый вариант не обладает по сравнению со вторым. Наоборот,
слишком частое употребление первого варианта и неупотребление второго
приведет к скрытой интерференции перевода, а, следовательно, и к снижению
его качества. Шкала оценки качества перевода Р.К.Миньяр-Белоручева,
основанная на учете несоответствий, содержащих кванты информации
различной ценности, будет далеко неполной без учета качества соответствий, в
том числе степени их интерферированности. При оценке качества перевода
необходимо учитывать весь текст перевода как некоторую целостность,
поскольку некоторые его фрагменты, внешне выглядящие как несоответствия
или недостаточно адекватные соответствия, могут оказаться переведенными
вполне адекватно в свете текста как целого.
Ряд авторов (А.Л.Пумпянский, Б.Н.Климзо, Н.М.Топер) отмечает, что
научно-технические переводы могут и должны быть лучше (совершеннее)
оригиналов, если в последних существуют явные доказательства
недостаточного владения их авторов языком оригинала. Такая установка
официально санкционирована ЮНЕСКО. Следует иметь в виду, что научно-
технические тексты создаются не профессиональными литераторами, а
специалистами разных отраслей науки и техники, для которых литературное
творчество не основное, а сопутствующее занятие, а публикации, скажем, на
английском языке, кроме того, создаются авторами, работающими в разных
странах (в том числе неанглоязычных, таких как Индия, Япония и др.) и
владеющими этим языком в разной степени. К тому же научно-технические
тексты не всегда поступают к переводчику в отредактированном виде и
переводчик наряду с переводом может попутно осуществлять и их
редактирование. Для научно-технических текстов на английском языке
типичны такие лексико-стилистические недостатки, как ложная синонимизация
терминов (force = power = energy в значении «сила», тогда как power – это
«мощность», energy – «энергия»), описательная передача понятия
многословным сочетанием, затрудняющим его восприятие (science computation
data system вместо computor), тавтологии (and etc., new beginners, very unique,
entirely completed, red in colour-red, in a period of one second in one second и т.п.),
 18

рыхлый синтаксис и т.п. Нет надобности копировать подобные недостатки в

переводе, поскольку они трансляционно нерелевантны. Пожалуй,
единственными текстами, которые не следует «улучшать» в переводе, являются
художественные тексты. Таким образом, «динамичность» (немеханистичность)
адекватности перевода заключается в том, что она основана на учете
«весомости» тех или иных разновидностей информации, содержащейся в
оригинале. Так, такие паралингвистические феномены, как заикание,
шепелявость, сюсюканье, картавость и т.п. нерелевантны в нехудожественном
переводе и релевантны при переводе художественных текстов, где эти
феномены служат «речевыми характеристиками» литературных персонажей.

ЛЕКЦИЯ 5. КАТЕГОРИЯ СООТНОСИМОСТИ

ЭЛЕМЕНТОВ ОРИГИНАЛА И ТРАНСЛЯТА

Оригиналы, порой представляющие собой тексты значительных размеров

(в несколько сот страниц), переводятся не симультанно, «единым духом», а как
бы «по-элементно», «по-блочно», по минимальным информационным отрезкам,
которые лингвистически могут быть как членимыми, так и нечленимыми, но с
точки зрения перевода считаются далее нечленимыми («цельными»). Эти
отрезки оригинала называются по-разному: «единицами перевода»,
«переводимыми единицами», «квантами перевода», «транслемами». Отрезки
текста перевода, переводящие транслемы, также называются по-разному:
«переводящими единицами», «трансляторами», «соответствиями»,
«эквивалентами». Конечно, термины типа «соответствие», «эквивалент» и т.п.
уместны тогда, когда переводящие отрезки действительно более или менее
адекватно передают переводимые отрезки, в противном же случае их скорее
следует называть «несоответствиями». Кроме случая «наличие какого-то
информационного отрезка в оригинале / наличие на месте отрезка оригинала
какого-то информационного отрезка в тексте перевода» могут быть случаи: 1)
«наличие какого-то информационного отрезка в оригинале / отсутствие на его
месте какого-то информационного отрезка в тексте перевода» и 2) «отсутствие
какого-то информационного отрезка в оригинале / появление какого-то
информационного отрезка в тексте перевода». К этим двум случаям также
необходим дифференцированный подход. Может оказаться, что переводчик
допустил «отсебятину», либо опустив в переводе какой-то информационно
релевантный отрезок оригинала, либо добавив в текст перевода то, чего в
оригинале нет. Однако отрезки текста перевода, внешне выглядящие как
несоответствия, могут оказаться соответствиями при сопоставлении текстов
оригинала и перевода как целостностей.
Чтобы правильно идентифицировать соответствия и несоответствия,
необходимо уметь правильно членить текст оригинала на транслемы («кванты
перевода»). Так, в словаре английское притяжательное местоимение his не
 19

может быть ни опущено, ни остаться без перевода, однако при переводе текста
оно не должно переводиться там, где по нормам русской речи употребление его
считается неуместным. Поэтому, скажем, в предложении He put his hands in his
pockets должны выделяться транслемы he, put, his hands, in, his pockets (т.е. his
не должно фигурировать в качестве самостоятельной транслемы: «Он засунул
руки в карманы»).
Выделяя категорию соответствия, Р.К.Миньяр-Белоручев считает, что
практически она проявляется в виде оппозиции «буквальный перевод / вольный
перевод». Однако буквализмы и вольности скорее являются не столько
«соответствиями», сколько «несоответствиями». Можно считать, что оппозиция
«соответствие / несоответствие» образует более «обширную» категорию теории
перевода, а именно категорию соотносимости элементов оригинала и транслята.
Характерно, что сам Р.К.Миньяр-Белоручев рассматривает соответствия на
фоне несоответствий, отмечая, что одни несоответствия ухудшают качество
перевода, а другие, наоборот, улучшают его, то есть фактически являются не
столько несоответствиями, сколько соответствиями (что и не удивительно, если
при сопоставлении тех или иных отрезков оригинала и транслята учитывается
целостность текста). Фрагмент He’d always been so spruce and smart; he was
shabby and unwashed and wild-eyed из рассказа С.Моэма “A Casual Affair” в
русском переводе (перевод М.Литвиновой) выглядит так:
«Прежде он был таким щеголем, таким элегантным. А теперь бродит по
улицам Сингапура грязный, в лохмотьях, с одичалым взглядом».
На первый взгляд русский текст кажется не вполне адекватным
английскому: в нем встречаются такие единицы, как «прежде», «а теперь»,
«бродит по улицам Сингапура», которым нет прямых соответствий в оригинале.
На самом же деле смысловая равноценность здесь налицо, хотя словесной
эквивалентности, конечно. нет. Дело в том, что русские слова «прежде», и «а
теперь» передают здесь значения, которые в оригинале выражены не
лексически (то есть словами), а грамматическими формами:
противопоставлением форм глагола be – had been – was. Слова же «бродил по
улицам Сингапура» передают информацию, которая также содержится в
оригинале, но не в данном предложении, а в одном из предшествующих
предложений (He didn’t keep the job in Sumatra and he was back again in
Singapore). Иначе говоря, семантическая равнозначность здесь обеспечивается
не между отдельными словами и даже не между отдельными предложениями, а
между всем текстом на ИЯ и всем текстом на ПЯ в целом. Другой пример:
It cost him damn near four thousand bucks. He’s got a lot of dough, now
(J.D.Salinger. The catcher in the Rye). – «Выложил за нее чуть ли не четыре
тысячи. Денег у него теперь куча» (пер. Р.Райт-Ковалевой).
Здесь оригинал и перевод стилистически маркированы как обиходно-
разговорные, принадлежащие к фамильярному регистру. Однако конкретные
индикаторы этого в оригинале и в переводе не совпадают – стилистическая
характеристика оригинала выражена в словах damn, backs, dough, в то время как
в трансляте она содержится не в соответствиях этих английских слов (по
 20

референциальным значениям), а совсем в других словах – «выложил», «куча»

(здесь применен прием переводческой компенсации).
При прочих равных условиях для точности перевода совершенно
безразлично, соответствует или не соответствует лингвистический уровень (тип
и т.п.) переводящей единицы лингвистическому уровню (типу и т.п.)
переводимой единицы, передается ли коммуникативно релевантная
информация оригинала точно на том же месте, что и в оригинале или в каком-
либо ином месте текста перевода. Все это, конечно, говорит лишь о том, что к
вопросу о «единицах перевода», да и ко всей проблеме переводческих
соответствий и несоответствий нельзя подходить упрощенно. Как показал
Л.С.Бархударов, «единицей перевода» может оказаться единица любого
лингвистического уровня – от фонемы (графемы) до текста (в связи с чем
многие переводоведы предпочитают говорить не о «единицах перевода», а о
«транслемах», «квантах перевода» и т.п., поскольку, по их мнению, под понятие
единицы уместно подводить лишь стабильные, однородные величины). В его
же работах высказывается идея о целесообразности подразделения
переводческих соответствий на «одноранговые» и «разноранговые». Так, в
переводе фразы He hoped to have succeeded как «Он тщетно надеялся на успех»
можно выделить лингвистически одноранговые соответствия (he – «он», hoped
– «надеялся») и лингвистически разноранговые соответствия: succeed – «успех»
(глагол переведен существительным), to have succeeded – «тщетно» (значение
перфектного инфинитива, то есть грамматического средства, передано
лексически, при помощи слова «тщетно»).
Надо сказать, что проблема переводческих соответствий и несоответствий
нередко смешивается с проблемой межъязыковых соответствий и
несоответствий. Это разные, хотя и частично соприкасающиеся друг с другом
проблемы. Если взять, скажем, лексические единицы разных языков вне
текстов, то в этой области можно констатировать полные соответствия
(Marxism – «марксизм», June – «июнь» и т.п.; именно такие соответствия
некоторые авторы называют «эквивалентами», хотя в терминологии других
авторов «эквиваленты» - это любые приемлемые соответствия), неполные
(частичные) соответствия (table – «стол», но у английского слова есть еще
значения «таблица», «горное плато» и другие, которых нет у русского слова
«стол», а у последнего есть еще значения «пища», «диета», «учреждение»,
которых нет у английского слова table), отсутствие соответствий (так
называемая «межъязыковая безыквивалентность»: kisser – лакуна в русском
языке, где нет соответствующего существительного со значением деятеля от
глагола «целовать»; «погорелец» - лакуна в английском языке, где нет
соответствующего существительного от глагола to burn и т.п.).
В особый разряд некоторые переводоведы (А.В.Федоров, Я.И.Рецкер)
выделяют так называемые «вариантные соответствия» - случай, когда данной
единице ИЯ в ПЯ имеется несколько соответствий в виде синонимов или
квазисинонимов (brave – «храбрый», «смелый», «отважный», soldier – «солдат»,
«боец», «воин», «военный», «военнослужащий», «рядовой» и т.п.). Надо
сказать, что при переводе текстов типа There is a table in the room – «В комнате
 21

есть стол» говорить о какой-то «неполноте» соответствий table и «стол» не

приходится, так как здесь эти слова семантически полностью равнозначны.
Если взять фразу He is a good kisser, то ее можно перевести как «Он хорошо
целуется», «Он мастер целоваться» (или «мастер по части поцелуев»), «Он
целуется хоть куда» и т.п. Таким образом, говорить о «безэквивалентности» или
«лакунах» при переводе текстов также не приходится, так как они так или иначе
преодолеваются. Тем не менее, понятие «неполного соответствия» отнюдь не
бесполезно. Так, в «Англо-русском словаре по фотографии и кинематографии»
(М., 1960) жаргонные слова flickerette и flickerine переведены нейтрально:
«киноактриса», «исполнительница роли» (в кинофильме). Если стилистическая
окраска указанных слов при переводе текста окажется релевантной, но
переводчик переведет их столь же нейтрально, как и в словаре, и никак не
компенсирует потерю релевантной информации, то в этом случае можно
говорить о «неполном» (недостаточно адекватном) соответствии. Полезно и
понятие вариантного соответствия. Конечно, переводчик, как правило, не имеет
права выдавать переводы типа He is a brave man – «Он храбрый (смелый)
человек», то есть приводить сразу несколько возможных вариантов перевода
одной и той же транслемы (он должен сделать выбор между несколькими
возможными вариантами). Однако в ряде случаев повторяющуюся транслему
переводчик может переводить по-разному даже в пределах одного и того же
текста (во избежание монотонности изложения с точки зрения ПЯ или других
причин). Кстати, нормы повторной номинации в тексте одного и того же
денотата между ИЯ и ПЯ могут не совпадать, и в этом случае одна т та же
транслема может переводиться не только при помощи разных слов-синонимов,
но и при помощи слов, не являющихся синонимами (например, при помощи
всякого рода контекстуальных субститутов и репрезентантов). Вот примеры на
оба случая:
«Первой мыслью Пустякова было сорвать орден или бежать назад; но
орден был крепко пришит и отступление было уже невозможно» А.Чехов) – La
première pensée du registrateur fut d’enlever la decoration ou de s’enfuir, mais
l’insigne étatit solidement consu et la fuite etait impossible;
«За открытым окном на ветке сидел воробей и держал в клюве сухой
лист клена. Мне захотелось поменяться с воробьем судьбой. Воробей
посмотрел через окно в класс, жалобно пискнул и уронил лист клена»
(К.Паустовский) – De l’autre côté de la fenêtre ouverte, un moineau était posé sur
une branche, une fenille de frêne sèche dans le bec. S’aurais bien voulu échanger
mon sort contre le sien. L’oisedu jeta un coup d’oeil dans la classe, poussa un
piaulement plantif et la fenilla lui échappa.
Вопрос о вариантах перевода (или в терминологии З.Е.Рогановой –
«коэквивалентах») настолько важен, что категорию вариантности перевода
можно считать одной из центральных категорий теории перевода.
Существует мнение, будто теория перевода должна заниматься
«закономерными соответствиями» (Л.С.Бархударов), под которыми
подразумеваются соответствия «типические», «регулярно повторяющиеся»,
«стандартные». Что касается «незакономерных соответствий» (под которыми
 22

подразумеваются единичные, нерегулярные, «нестандартные» соответствия), то

хотя они и наблюдаются в большом количестве, теория перевода изучать их,
якобы, не может как «неподдающиеся обобщению». Однако сама массовость
нестандартных соответствий свидетельствует о том, что они являются столь же
«закономерными» или, точнее говоря, «правомерными», как и стандартные
соответствия, поэтому, уклоняясь от изучения нестандартных соответствий,
теория перевода проглядит важную закономерность, без познания которой
нельзя правильно понять и сущность адекватного перевода. Задачу изучения
переводческих соответствий в теории перевода нельзя формулировать как
требование устанавливать некие конкретные соответствия, как это делают
некоторые переводоведы. Установление конкретных соответствий «на уровне
языка» - это задача двуязычной и многоязычной лексикографии (to hide –
«прятать», «скрывать», recevoir – «получать» и т.п.). Установление конкретных
соответствий «на уровне речи» - это задача практики перевода: The mountain
tops were hidden in a grey waste of sky – «Вершины гор тонули в сером небе»; La
chambre ne recevait pas de soleil – «В комнату не проникало солнце» и т.п. (где to
hide – «тонуть», recevoir – «проникать», то есть то, что и называют
нестандартными, или окказиональными соответствиями, отнюдь не
исключающими в других контекстах и использование стандартных
соответствий to hide – «прятать», «скрывать», recevoir – «получать» и т.п.). Что
касается теории перевода, то она занимается не установлением неких
конкретных соответствий как таковых (наподобие лексикографических), а, так
сказать, установлением правил установления переводческих соответствий (как
стандартных, так и нестандартных), их классификацией и т.п. Все
нестандартные соответствия устанавливаются вполне стандартными способами
и приемами и в этом состоит та «закономерность» нестандартных соответствий,
которую не замечают некоторые авторы. «Заранее заданные», «готовые»
соответствия (например, словарные) широко используются переводчиками,
однако с помощью этих соответствий не всегда можно получить адекватный
перевод вследствие несовпадения норм построения связных текстов на ИЯ и
ПЯ (например, норм словосочетаемости, норм частотности), несмотря на
наличие в них аналогичных средств выражения, нетождественности языка и
речи (проявляющейся, например, в неаддитивности смысла текста, в появлении
в авторской речи всякого рода авторских неологизмов и тропов и т.п.).
Итак, выделение соответствий полных и неполных, вариантных
(«выборочных», «коэквивалентных») и безвариантных («моноэквивалентных»),
лингвистически одноранговых (одноуровневых) и разноранговых
(разноуровневых), стандартных (регулярных) и нестандартных (нерегулярных,
окказиональных) – все это попытки построить классификации переводческих
соответствий по разным, взаимно дополняющим друг друга критериям. К
приведенным классификациям следует добавить еще классификацию
переводческих соответствий по степени их инвариантности и способу
установления (соответствия формально-структурные, или интерлинеарные, и
соответствия трансформационные). Впрочем, эта классификация частично
 23

пересекается с подразделением соответствий на лингвистически одноранговые

и лингвистически разноранговые.
На учете лингвистической природы транслем построены и их
классификации («транслема-фонема», «транслема-морфема», «транслема-
слово», «транслема-словосочетание», «транслема-предложение», «транслема-
сверхфраза», «транслема-текст»).
Классификация несоответствий, основанная на учете их информационной
весомости (квантах непереданной или прибавочной ключевой, уточняющей,
дополнительной, повторной и нулевой информации) имеется пока только у
Р.К.Миньяр-Белоручева.
В целом имеющиеся классификации уже обеспечивают достаточную
обозримость переводческих соответствий и несоответствий, хотя в них
предстоит внести еще немало уточнений.

ЛЕКЦИЯ 6. КАТЕГОРИЯ СПОСОБА ПЕРЕВОДА

Многие переводоведы употребляют термины «способ перевода», «метод

перевода» и «переводческий прием» как абсолютные синонимы. Попытку
разграничить понятия способа, метода и приема перевода предпринял
Р.К.Миньяр-Белоручев. По его мнению, объективно существуют всего два
способа перевода – знаковый и смысловой. Оппозиция «знаковый способ
перевода / смысловой способ перевода» и образует, по Р.К.Миньяр-Белоручеву,
категорию способа перевода. Под знаковым способом перевода
подразумевается перевод по принципу «знак ИЯ → знак ПЯ» без учета
языкового контекста и внетекстовых денотатов (ситуаций), а под смысловым
способом – перевод с учетом языкового контекста и денотатов (ситуаций).
Различие между этими способами перевода лежит не в буквальности первого и
небуквальности второго (согласно Р.К.Миньяр-Белоручеву, как знаковый, так и
смысловой способы перевода в равной мере могут оказаться как буквальными,
так и небуквальными, например, при знаковом способе перевода переводчик
может пользоваться небуквальными соответствиями, известными ему из
словарей и т.п.), а в неодинаковости анализа текста оригинала. По его мнению,
способ перевода представляет собой не лингвистическую операцию, а
психологический феномен, хотя приемы перевода, рассматриваемые им уже
преимущественно под лингвистически углом зрения, как будто трактуются как
частные реализации того или иного способа перевода. Остается не ясным,
каким образом можно отличить знаковый способ перевода от смыслового, да и
сами термины не совсем удачны, ибо заставляют думать, будто знаковый
способ перевода вообще не имеет дела со смыслом, а смысловой способ – со
знаками.
Категорию способа перевода можно осмыслить и под лингвистическим
углом зрения, положив в основу ее выделения оппозицию «интерлинеарный
способ перевода / неинтерлинеарный (трансформационный) способ перевода».
 24

Некоторые авторы любой перевод называют «межъязыковой трансформацией»,

однако под рубрикой «Переводческие трансформации» рассматривают отнюдь
не всякий перевод (как следовало бы ожидать), а лишь перевод небуквальный,
осуществляемый не по формально-структурным соответствиям. Конечно,
любой перевод можно назвать «трансформацией в широком смысле слова» (уже
хотя бы потому, что при переводе фонемы или графемы ИЯ заменяются
фонемами или графемами ПЯ), однако и в этом случае имеет смысл различать
перевод, обладающий максимальным формально-структурным сходством с
оригиналом («интерлинеарный перевод»), и перевод, обладающий
минимальным формально-структурным сходством с оригиналом или даже
вовсе им не обладающий («трансформационный перевод»). Хорошо известной
разновидностью интерлинеарного перевода является лексически
интерлинеарный («дословный», «пословный») перевод, от которого по своему
механизму ничем не отличается пословное калькирование. Перевод может быть
грамматически интерлинеарным в случае использования в трансляте
синтаксических конструкций и морфологических форм, аналогичных
синтаксическим конструкциям и морфологическим формам языка оригинала. В
сущности заимствование посредством транслитерации или транскрипции
(Führer – фюрер, shake – шейк и т.п.) можно рассматривать как фонемно
(графемно) интерлинеарный перевод. Некоторые переводоведы (И.И.Ревзин и
В.Ю.Розенцвейг, Г.М.Стрелковский, А.Д.Швейцер) термин «трансформация»
употребляют только применительно к грамматически трансформационному
переводу, предпочитая лексически или стилистически трансформационный
перевод обозначать другими терминами – «модуляция», «перефразирование»,
«модификация» и т.п. Другие же авторы (Т.Р.Левицкая и А.М.Фитерман,
Я.И.Рецкер) находят возможным называть «трансформационным» любой
неинтерлинеарный перевод, выделяя грамматические, лексические и
стилистические трансформации соответственно. В лингвистике термин
«трансформация» первоначально возник в трансформационной грамматике,
однако в последствии им стали обозначать не только грамматические, но и
иные преобразования. Кстати, Г.М.Стрелковский предлагает в качестве общего
наименования неинтерлинеарного перевода термин «преобразование», который
семантически синонимичен термину «трансформация» и к тому же по своим
возможностям образования производных терминов уступает последнему.
В.Г.Гак различает переводческие трансформации и квази-трансформации.
Квази-трансформации связаны с преодолением той или иной разновидности
переводческой безэквивалентности (I want him to go there – «Я хочу, чтобы он
пошел туда», где квази-трансформация обязательна, так как в русском языке
нет прямого аналога английской конструкции «винительный падеж с
инфинитивом»; He is a golfer – «Он играет в гольф», «Он игрок в гольф», где
квази-трансформация также облигаторна, поскольку в русском языке нет
производного слова от существительного «гольф», аналогичного по значению
слову golfer и т.п.). Иное дело, по В.Г.Гаку, случаи типа «Предотвращение
войны – проблема №1» - The prevention of war is problem No1; To prevent war is
problem No1; Preventing war is problem No1. Во втором и третьем вариантах
 25

перевода замена существительного «предотвращение» инфинитивом to prevent

и герундием preventing представляет собой подлинную трансформацию, однако
она не вызвана жесткой необходимостью и в принципе можно обойтись и без
нее. К такой трактовке понятия «переводческая трансформация» склоняются и
другие авторы, упуская, правда, из вида то, что там, где в принципе можно
обойтись без трансформации, возникает опасность скрытой
интерферированности перевода. Впрочем, многие переводоведы не считают
нужным разграничивать трансформации и квази-трансформации в смысле
В.Г.Гака, хотя различие между ними, несомненно, имеется. Согласно
Я.И.Рецкеру, соответствия, первоначально установленные трансформационным
способом, не являются трансформациями, если они используются
переводчиком в готовом виде. Так, если переводчик пользуется готовым
словарным соответствием to make money – «зарабатывать деньги», то никакой
трансформации он не осуществляет, хотя первоначально приведенное
соответствие было установлено трансформационным способом (а заключаем
мы об этом лишь на том основании, что русскому глаголу «зарабатывать»
наиболее прямо соответствует семантически не глагол to make, а глагол to earn;
если бы на фоне менее прямых соответствий не было бы более прямых
соответствий, говорить о трансформационности перевода не имело бы смысла).
Если последовательно придерживаться точки зрения Я.И.Рецкера, то перевод to
make money как «делать деньги» (который может быть использован, например,
для создания американского колорита) должен трактоваться как подлинная
трансформация, хотя лингвистически он является интерлинеарным. В
лингвистическом плане, конечно, перевод to make как «зарабатывать» является
трансформационным, а перевод to make как «делать» - интерлинеарным. Но
можно различать трансформации, установленные непосредственно
переводчиком, а трансформации, установленные его предшественниками (в том
числе лексикографами) и используемые им в готовом виде.
Все это показывает, что вопрос о разграничении различных способов
перевода является достаточно сложным, хотя нет никакого сомнения в том, что
этих способов всего два (комбинированное использование интерлинеарного и
трансформационного способов перевода не образует принципиально новый,
третий способ перевода). В рамках интерлинеарного и трансформационного
способов перевода могут быть выделены те или иные частные «подспособы»,
которые уместно называть «переводческими приемами». В рамках
трансформационного способа перевода Л.С.Бархударов выделяет четыре
«укрупненные приема», а именно: 1) перестановки, 2) замены, 3) добавления и
4) опущения, а внутри них – более частные приемы, или, так сказать,
«субприемы» (например, конкретизацию и генерализацию значений в рамках
лексических замен и т.п.). Другие авторы подразделяют все трансформации на
грамматические, лексические и стилистические, а уже внутри них выделяют те
или иные приемы трансформационного перевода (например, перестановки,
замены, добавления и опущения в рамках грамматических трансформаций,
стилистическую компрессию в рамках стилистических трансформаций и т.п.).
Может быть, для письменного перевода окажется нелишним выделить
 26

пунктуационные трансформации. Как уже отмечалось выше, в рамках

интерлинеарного способа перевода также могут быть выделены те или иные
частные приемы (дословный перевод, калькирование, заимствование и т.п.).
Если способов перевода всего два, то количество переводческих приемов
гораздо больше, и хотя вопрос об их номенклатуре все еще является предметом
дискуссий, ясно, что она не представляет собой некое «бесконечное
множество». Такое множество представляют собой конкретные переводческие
соответствия, а количество способов и приемов перевода весьма ограничено,
однако с помощью этого ограниченного набора способов и приемов возможно
установление неограниченного количества адекватных соответствий. Столь же
ограничено и количество факторов («детерминантов процесса перевода»),
диктующих выбор того или иного способа и приема перевода. Именно это
обстоятельство и позволяет теории перевода делать обобщения как в области
стандартных, так и в области нестандартных соответствий. В.Н.Комиссаров
отмечает, что способы и приемы перевода пока что описываются «постфактум»
так, как будто они являются реальными действиями переводчика, а не
условным способом изображения этих действий. Конечно, теоретическое
моделирование процесса перевода не может полностью совпадать с реальными
процессами перевода. Переводчик может вообще не осознавать своих действий
(операций) в тех терминах, в каких их описывает теория перевода, но от этого
суть дела не меняется (действия переводчика и их результаты получаются
такими, какими их прогнозирует теория перевода). К тому же для
переводчиков, изучивших теорию перевода, способы и приемы перевода
превращаются во вполне осознаваемую ими реальность, да и применяются они
ими более оперативно, эффективно и решительно по сравнению с теми
переводчиками, которые не обладают должной теоретической подготовкой,
долго колеблются перед принятием того или иного решения и никогда не
уверены в том, может ли оно быть научно обосновано.
Конечно, в теории перевода, как и во всякой другой науке, существует
множество точек зрения по одному и тому же вопросу, и многие из них просто
взаимно дополняют друг друга. Так, оппозиция «знаковый способ перевода /
смысловой способ перевода» и оппозиция «интерлинеарный способ перевода /
трансформационный способ перевода» освещают одну и ту же категорию
способа перевода, но несколько под иным углом. Следует отметить, что сам
термин «знаковый способ перевода» сразу же порождает довольно сложный
вопрос о том, что следует считать знаком с переводческой точки зрения. Если
знаком считать, скажем, транслему, тогда ошибочные переводы типа to take
part, prendre part – «брать часть» (вместо правильных «принимать участие»,
«участвовать») следует классифицировать как «перевод на уровне субзнаков»,
выделяя «субзнаковый способ» перевода соответственно. С другой стороны, к
«субзнаковому способу» перевода можно отнести перевод на уровне фонем или
графем и перевод на уровне морфем в смысле Л.С.Бархударова (superman –
«супермен», «сверхчеловек» и т.п.).
Не все пока ясно в теории перевода и относительно методов перевода. По
мнению, например, Р.К.Миньяр-Белоручева, метод в отличие от способа
 27

перевода существует не как объективная закономерность, определяющая

действия переводчика, а как система действий, вырабатываемая переводчиком в
процессе практики и поэтому зависящая от вкусов, привычек и способностей
переводчика. Р.К.Миньяр-Белоручев выделяет при этом метод сегментации
текста на информационные отрезки, метод записей (в последовательном
переводе) и метод трансформации исходного текста (в синхронном переводе).
Не оспаривая правомерность выделения указанных «методов перевода» (хотя
они представляются несколько разнопорядковыми величинами), укажем только
на интересную оппозицию «синхронный перевод / несинхронный
(последовательный) перевод», которую также можно истолковать как своего
рода «категорию метода перевода». По сути дела, нет иных «методов перевода»
не только устных, но и письменных текстов, кроме как синхронного и
последовательного методов. При письменно-письменном переводе переводчик
только имеет свободу выбора между ними (так, он может начать перевод
письменного оригинала с восприятия первого же слова на ИЯ, т.е. синхронно,
но может начать его и после ознакомления со всем оригиналом, т.е.
последовательно). В остальных же случаях синхронный или последовательный
метод перевода навязывается переводчику объективными условиями
коммуникации. Кстати, знаковый (или, может быть, даже «субзнаковый»)
способ перевода в смысле Р.К.Миньяр-Белоручева (как, впрочем, и
интерлинеарный способ) в большей степени характерен именно для
синхронного перевода (при котором правильное членение оригинала на
транслемы нередко затруднено).
Таково на сегодняшний день положение дел в теории перевода в области
изучения способов, приемов и методов перевода. Нельзя сказать, что все
описанные выше решения являться окончательными, но следует подчеркнуть
желательность построения иерархических классификаций способов, приемов и
методов перевода вместо их теоретических перечней (которые все еще
фигурируют в работах многих переводоведов), весьма затрудняющих
ориентацию в описываемой области. Весьма ценная в этом плане пионерская
работа Р.К.Миньяр-Белоручева «Общая теория перевода и устный перевод»
(М., 1980), где впервые предпринимается попытка разграничить способы,
приемы и методы перевода и представить их в виде некоторой иерархически
упорядоченной системы. Положив в основу выделения категории способа
перевода иную оппозицию (а именно «интерлинеарность / неинтерлинеарность,
или трансформационность», мы показали альтернативное решение проблемы.
Термин «интерлинеарный перевод» заимствован нами у И.И.Ревзина и
В.Ю.Розенцвейга, который у них употребляется как синоним термина
«буквальный перевод», понимаемый расширительно (т.е. не только как
лексически буквальный, но и «буквальный» грамматически и стилистически).
Термин «интерлинеарный перевод», однако, лишен негативных ассоциаций,
связанных с термином «буквальный перевод» («буквалистский», «плохой»). К
тому же не совсем уместно говорить о «грамматической буквальности»,
«фонетической буквальности» и т.п. Выделяя интерлинеарный (буквальный),
упрощающий, точный и адекватный перевод, И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг, к
 28

сожалению, смешивают безоценочные термины («интерлинеарный»,

«упрощающий») с оценочными («точный», «адекватный»). Термины типа
«адекватный перевод», «неадекватный перевод», «точный перевод», «неточный
перевод» указывают на качество, а не на способ перевода. Термины типа
«интерлинеарный перевод», «трансформационный перевод» и т.п. указывают на
способ перевода, но ничего не говорят о качествах перевода (интерлинеарные и
трансформационные переводы в равной мере могут оказаться как адекватными,
так и неадекватными). Наконец, термины типа «буквалистский перевод» и
«вольный перевод» указывают как на способ, так и на качество перевода
(«буквалистский перевод – интерлинеарный способ перевода, качество
неадекватное», «вольный перевод – трансформационный способ перевода,
качество перевода неадекватное»). Употребление всех трех групп терминов
вполне правомерно, не следует только их смешивать и считать явлениями
одного порядка. Наряду с выделением грамматических и лексических
трансформаций в рамках трансформационного способа перевода, возможно,
окажется уместным выделение грамматико-лексических трансформаций
(трансформации, где «задают тон» грамматические преобразования) и лексико-
грамматических трансформаций (трансформации, где «задают тон»
лексические преобразования). На базе уже существующих достижений
возможны, разумеется, и дальнейшие уточнения.
В заключение отметим, что вскрытие способов и приемов перевода – это
и есть теоретическое моделирование процесса перевода, построение его модели
в узком смысле. В известной степени эта модель отражает и результат процесса
перевода (ясно, например, что применение интерлинеарного способа перевода
даст и интерлинеарные соответствия или несоответствия, а применение
трансформационного способа – трансформационные соответствия или
несоответствия).

ЛЕКЦИЯ 7. ЯВЛЕНИЕ ВАРИАНТНОСТИ ПЕРЕВОДА

Как отмечают И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг, наличию множества

вариантов перевода, передающих тот же смысл, пока в теории перевода
уделяется недостаточное внимание. Обычно, приводя некоторую фразу, авторы
ограничиваются одним вариантом, который они считают лучшим. Если же
автор дает несколько вариантов, то, как правило, только для того, чтобы
забраковать все, кроме одного. В связи с этим они с похвалой отзываются о
пособии Н.Б.Аристова «Основы перевода» (М., 1959), в котором почти для
каждой фразы дается несколько равноправных вариантов перевода, например:
When heated, solids expand little as compared with liquids = 1.
«Нагреваясь, твердые вещества расширяются незначительно по сравнению с
жидкими». 2. «Когда твердые вещества нагреваются, они расширяются
незначительно по сравнению с жидкими». 3. «При нагревании твердые тела
расширяются незначительно по сравнению с жидкими».
 29

Другой пример:
This question was discussed at the conference = 1. «Этот вопрос был
обсужден на конференции». 2. «Этот вопрос обсуждался на конференции». 3.
«Этот вопрос обсуждали на конференции». 4. «Конференция обсудила этот
вопрос».
По мнению, например, А.Поповича, специфику перевода определяет
именно его многократная реализация или потенциальная возможность такой
реализации. В то время как оригинал выступает (и в своих вариантах, если
таковые имеются) как феномен единичный и неповторимый с чертами
каноничности, перевод любого иноязычного текста носит всегда характер
одного из возможных сообщений. Подлинной приметой перевода является,
стало быть, по А.Поповичу, его многократность, повторяемость, «серийность».
Рассматривая явление многовариантности перевода одного и того же оригинала
в плане диахронии, А.Попович констатирует, что переводы устаревают раньше,
чем оригиналы, но тем не менее и переводы никогда не стареют абсолютно,
поскольку они продолжают привлекать внимание читателей (речь идет о
переводах художественных текстов), ибо в них есть «притягательность
старины», своего рода архаическая патина, такая же, как и в оригинальных
произведениях древнего происхождения. Лишь в редких случаях наблюдается
«канонизация» одного из возможных переводов данного оригинала. Так,
несмотря на то, что существует много хороших русских переводов
«Интернационала», лишь один из них признан «каноническим» (но, разумеется,
не «единственно правильным»).
Не меньший интерес представляет изучение вариантности перевода и в
синхронии, то есть случаи, когда один и тот же оригинал переводится
неодинаково разными переводчиками одновременно или, по крайней мере, в
пределах одной и той же эпохи. Сравним следующие фрагменты из переводов
рассказа О.Генри «Вождь краснокожих» Н.Дарузес и М.Лорие: «Я – пленник
краснокожих» (Дарузес) – «Я нахожусь в плену у краснокожих» (Лорие), «Мне
никогда в жизни еще не было так весело!» (Дарузес) – «Я еще в жизни так не
веселился!» (Лорие), «Силы у меня уже не те, что прежде» (Дарузес) – «Теперь
я уже не так силен, как прежде» (Лорие). Конечно, и при рассмотрении таких
более или менее равноправных вариантов перевода одного и того же оригинала
не отпадает вопрос о том, какие из них являются максимально адекватными
(оптимальными) и менее адекватными (неоптимальными, хотя и
приемлемыми), Дело, однако, в том, что может быть несколько одинаково
оптимальных вариантов перевода одного и того же оригинала. Этот факт
Г.Р.Гачечиладзе объясняет творческим характером перевода, а «творчество
бесконечно и математически не определяемо по своей природе». Конечно,
будет ли перевод «творческим» или «нетворческим», зависит не от перевода как
такового и не от оригинала, а от индивидуальности переводчика. Творчество
переводчика должно иметь под собой солидную материальную базу и эту базу в
ПЯ образуют многочисленные и разнообразные параллельные средства
выражения, называемые иначе «синонимией в широком смысле слова».
Разновидностями параллельных средств выражения являются лексические,
 30

грамматические и лексико-грамматические синонимы (He is a linguist – «Он

лингвист», «Он языковед»; «На этого человека можно положиться» - This man
can be relied on, This man can be depended on; «Он надел пальто» - He put on his
coat, He put his coat on; He is sad – «Ему грустно», «Он грустит», «Он грустен»;
«Отец моего друга» - My friend’s father, The father of my friend и т.п.), а также
фонетические, акцентологические и орфографические варианты слов (galoshes –
«галоши», «калоши» и т.п.). Важно подчеркнуть, что понятие параллельных
средств выражения шире традиционного понятия синонимии, так как к ним
относятся любые (как лингвистически одноуровневые, так и лингвистически
разноуровневые) средства выражения, взаимозаменяемые содержательно или
функционально. Так, порядок слов и слово обычно не считаются синонимами,
однако в выражении «часов пять» порядок слов выражает то же значение
приблизительности, которое в выражении «приблизительно пять часов»
передается словом «приблизительно» («Сейчас часов пять» = «Сейчас
приблизительно пять часов»). Как отмечают Ю.М.Катцер и А.В.Кунин,
предложение «Радостна была эта встреча» может быть переведено на
английский двумя вариантами: Joyful was the meeting и Their meeting was joyful
indeed. Здесь опять-таки имеет место равнозначность порядка слов и слова (в
данном случае эмфаза может быть выражена как инвертированным порядком
слов, так и словом indeed).
В речи возможна своего рода «десинонимизация» синонимов («У Ули
были не глаза, а очи» – А.Фадеев, «Он не ест, а жрет» и т.п.) и
«синонимизация» несинонимов, или, по крайней мере, нейтрализация различий
между ними в контексте высказываний. Так, о наличии у истребителя пушки и
пулемета можно построить сообщения «Истребитель имеет пушку и пулемет» –
«Истребитель вооружен пушкой и пулеметом» – «Истребитель снабжен пушкой
и пулеметом» – «Истребитель несет пушку и пулемет» (где «иметь»,
«вооружать», «снабжать» и «нести» не являются, строго говоря, синонимами),
но нельзя сказать «Истребитель обладает пушкой и пулеметом» (несмотря на
то, что «иметь» и «обладать» считаются синонимами). Уже при составлении
двуязычных словарей обнаруживаются такие соответствия, которые ряд авторов
называет «вариантными» (brave – «храбрый», «смелый», «отважный», fearless –
«бесстрашный», «неустрашимый», to cook – «готовить», «варить», «жарить»,
«стряпать» и т.п.). Эти вариантные соответствия представляют собой наборы
синонимов или квазисинонимов ПЯ (квазисинонимы типа «гость» и
«посетитель» в некоторых контекстах обладают такой же взаимозаменимостью,
как и синонимы).
Контекст может накладывать некоторые ограничения на возможность
использования любого из имеющегося набора вариантных соответствий ПЯ.
Так, русской пословице «Яблоко от яблони недалеко падает» соответствуют
следующие английские пословицы: As the tree, so the fruit; Like father, like son;
Like mother, like daughter. При переводе некоторых русских текстов может быть
выбран любой из этих вариантов. Однако при переводе следующего отрывка
контекст исключает использование варианта Like father, like son:
 31

«Она такая же мещанка, как и ее мать. Как говорится, яблоко от яблони

недалеко падает» = She is as much of a philistine as her mother is; as the saying
goes: like mother, like daughter (возможно также: Like begets like; as the tree, so
the fruit).
Если в ПЯ нет таких вариантных соответствий, то у всех переводчиков
(независимо от их индивидуальности) получаются одинаковые переводы одной
и той же транслемы: battle-worthiness, combat effectiveness, combat efficiency,
fighting capacity, fighting efficiency – «боеспособность» (в русском языке нет
синонима к термину «боеспособность»). Лишь при повторении одной и той же
транслемы в оригинале в тексте перевода возможны вариации у разных
переводчиков за счет использования различного рода контекстуальных
субститутов (например, за счет использования местоимения «она» вместо
многократного повтора термина «боеспособность»). Естественно, что при
обратном переводе у разных переводчиков будут различные варианты перевода
одной и той же транслемы: «боеспособность» - battle-worthiness, combat
effectiveness, combat efficiency, fighting capacity, fighting efficiency.
Кстати, наличие множества вариантов перевода одной и той же
транслемы осложняет и в то же время делает интересной работу редакторов,
критиков и преподавателей перевода, так как если переводчику достаточно
знать хотя бы один оптимальный вариант перевода, то им надо знать все
допустимые варианты, чтобы неоправданно не забраковать некоторые из них.
Вообще говоря, любой оригинал можно бесконечно улучшать. Многие великие
писатели, как известно, «недовольны» именно лингвистическим качеством
своих произведений, которые могут представляться нам шедеврами, не
нуждающимися в каком-либо улучшении. Однако многие писатели бесконечно
переделывают эти «шедевры», устраняя из них при переиздании «длинноты»,
плеоназмы и прочие недостатки. В этом смысле можно говорить о
«неединственности» не только текста перевода (который также можно
бесконечно улучшать), но и текста оригинала. В плане перевода интересна
критика К.И.Чуковского худосочности словаря тех переводчиков, у которых
horse всегда «лошадь» и никогда не «конь», не «скакун», не «гнедой» и т.п.,
boat – всегда «лодка», и никогда не «челн», не «ладья» и т.п. К.И.Чуковский не
без оснований выступает за более широкое и смелое использование синонимов
и квазисинонимов в переводе. Если в ПЯ нормы повторной номинации одного и
того же денотата не совпадают с аналогичными нормами ИЯ, то в зависимости
от норм ПЯ либо разные, но синонимичные номинации оригинала заменяются в
трансляте одинаковой номинацией либо наоборот (примеры см. в Лекции № 5).
Исключением могут быть лишь некоторые термины (далеко не все!), которые
во избежание неясности целесообразно переводить единообразно на
протяжении всего перевода.
Критикуя микролингвистический подход к переводу, А.Д.Швейцер
отмечает, что существенным его недостатком является то, что во имя
«дескриптивной простоты» рисуется упрощенная картина гомогенной языковой
структуры, а всякая вариантность либо вообще игнорируется, либо объявляется
«свободной». Между тем структура языка далеко не гомогенная и его
 32

вариативность отнюдь не свободна, а обусловлена социальными,

географическими и другими экстралингвистическими факторами. Соотношение
языковых систем детерминирует и ограничивает набор возможных вариантов
перевода, но не предопределяет выбор оптимального варианта. При освоении
иноязычных единиц возможно применение различных способов и приемов
перевода, в результате чего в ПЯ могут быть интродуцированы различные
варианты перевода одной и той же единицы ИЯ (ср. superman – «супермен» и
superman – «сверхчеловек», brain drain – «брейн дрейн» и brain drain – «утечка
мозгов», happy end – «хэппи энд» и happy end – «счастливый конец» и т.п.).
Некоторые из таких вариантов «мирно сосуществуют», другие
дифференцируются или исчезают совсем. Снимая многозначность и в этом
смысле ограничивая выбор вариантов, контекст в то же время расширяет
возможности выбора, открывая многочисленные пути параллельных способов
передачи смысла посредством лексико-синтаксических парафраз или иных
приемов.
При выборе оптимального варианта перевода существенную роль может
играть установка на адресата сообщения. Так, при переводе на английский язык
выбор соответствующего варианта иногда определяется тем, является ли
аудитория, которой адресуется данный текст, британской или американской.
Характерно, что английские читатели (носители British English) возражают
против использования в публикуемых АПН материалах на английском языке
американизмов instructor (в значении «преподаватель высшего учебного
заведения», должно быть lecturer), diapers (в значении «пеленки», должно быть
nappics), graduate (в значении «выпускник средней школы», должно быть
school-leaver), apartment house (в значении «многоквартирный жилой дом»,
должно быть block of flats) и т.д. Важен и учет компетенции адресатов
перевода. По наблюдениям, например, А.Д.Швейцера, при переводе советских
реалий на английский язык преобладают транслитерация и калькирование в
текстах для специалистов, знакомых с СССР («агитпункт» – agitpunkt,
«дружинники» – druzhinniki, «товарищеский суд» - comradely court), и
описательный перевод в текстах, адресованных более широкой аудитории
(«агитпункт» – voter education center, «дружинники» – volunteer patrols,
«товарищеский суд» – citizen court).
Следует отметить, что при переводе достаточно сложных текстов
оптимальные варианты приходят в голову переводчика не сразу, а через поиск,
через перебор некоторого количества потенциально возможных вариантов. В
устном переводе переводчик часто вынужден ограничиться первым
пришедшим ему в голову вариантом, который далеко не всегда является
оптимальным, поэтому в устном переводе процесс принятия решения выглядит
одноразовым, одноступенчатым актом, хотя и там имеют место «поправки на
ходу». В письменном переводе многие решения представляют собой
многоразовые, многоступенчатые акты (которые не всегда могут быть учтены
теорией перевода).
Вариантность перевода можно истолковать в качестве одной из
центральных категорий концептуального аппарата теории перевода. Изучение
 33

этой категории только начинается, поэтому здесь необходимы дальнейшие

дискуссии, скажем, решение вопроса о том, какую оппозицию положить в
основу ее выделения – «безвариантность перевода / многовариантность
перевода» или «оптимальные варианты перевода / неоптимальные варианты
перевода». Впрочем, вопрос этот не главный, главное в том, чтобы явление
вариантности перевода не было упущено из виду теорией перевода.

ЛЕКЦИЯ 8. ГРАММАТИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ

ПРИ ПЕРЕВОДЕ

Грамматические переводческие трансформации заключаются в

преобразовании исходных грамматических структур (синтаксических
конструкций, морфологических категорий и т.п.) в процессе перевода в
соответствии с нормами ПЯ. Если при грамматических преобразованиях
перевод остается интерлинеарным на лексическом уровне, то имеет место
«чистая» или относительно чистая грамматическая трансформация. Вот пример
такой трансформации, осуществленной посредством приема перестановок
(изменения порядка следования лексических элементов), называемого иначе
«позиционной трансформацией»:
A lecture on the international situation was delivered at our institute yesterday
– «Вчера в нашем институте была прочитана лекция о международном
положении» (лексическая интерлинеарность здесь несколько «нарушена»
передачей was delivered как «была прочитана», но здесь для рассмотрения
грамматического аспекта перевода это несущественно).
Чуть ли не обратный порядок слов в русском переводе обусловлен
необходимостью правильно передать так называемое «актуальное членение
предложения», то есть «тему» («данное») и «рему» («новое»). В английском
языке, как известно, вообще преобладает прямой порядок слов (вследствие
почти полной утраты им падежных флексий), чем и объясняется возможность
употребления в нем почти любого существительного, обозначающего
неодушевленный объект, в роли подлежащего при таких глаголах-сказуемых,
которые в русском языке уместны только при существительных-подлежащих,
обозначающих одушевленные объекты, или олицетворении:
The split in the Democratic party elected Lincoln – «Линкольн был избран
благодаря расколу в демократической партии» (по-русски нельзя сказать
«Раскол избрал Линкольна»; ср. также The air crash killed 70 people – «В
результате авиакатастрофы погибло 70 человек», поскольку по-русски нельзя
сказать «Авиакатастрофа убила 70 человек»).
Но в английском языке одним из средств сигнализации темы и ремы
являются артикли. Так, в предложении The man came into the room тема
сигнализируется определенным артиклем, а в предложении A man came into the
room то же существительное-подлежащее (man) является уже не темой, а
ремой, о чем сигнализирует неопределенный артикль. Это актуальное членение
 34

предложения в первом случае передается неизменным порядком слов (The man

came into the room – «Человек вошел в комнату»), а во втором случае –
изменением порядка слов (A man came into the room – «В комнату вошел
человек»), где имеет место не только чисто позиционная трансформация, но и
замена морфологического грамматического средства синтаксическим
средством, если, конечно, артикль считать не лексемой, а грамматической
морфемой). Следует отметить, что в случаях типа «На митинг соберется много
народа» - 1. Many people will come to the meeting; 2. The meeting will draw a large
crowd; «На этой фабрике работает тысяча человек» - 1. A thousand people work
at this factory; 2. This factory employs a thousand people; «В советской ноте
выражается решительный протест против китайской агрессии во Вьетнаме» - 1.
A strong protest is expressed in the Soviet note against the Chinese aggression in
Vietnam; 2. The Soviet note strongly protests against the Chinese aggression in
Vietnam и т.п. первые варианты перевода не только менее идиоматичны по
сравнению со вторыми, но в отличие от последних неправильно передают
актуальное членение исходных русских предложений.
Как видим, грамматические трансформации нередко сопровождаются и
некоторыми лексическими трансформациями. Так, при переводе приведенной
выше фразы The split in the Democratic party elected Lincoln как «Линкольн был
избран благодаря расколу в демократической партии» исходное подлежащее the
split трансформируется в обстоятельство причины с предлогом «благодаря» (это
уже может считаться добавлением некоторого лексического элемента), прямое
дополнение оригинала превращается в подлежащее транслята, а
действительный залог – в страдательный. Следует отметить, что в английском
языке пассив распространен гораздо шире, чем в русском уже хотя бы потому,
что многие русские глаголы, референциально соответствующие английским,
вообще не употребляются в пассиве (He was offered another post – «Ему
предложили новую должность»; This house has not been lived in for a long time –
«В этом доме никто уже давно не живет»; The resolution was objected to by
almost everybody – «Против резолюции возражали почти все» и т.п.). Это
обусловливает необходимость трансформации «английский пассив → русский
актив», являющейся разновидностью конверсных трансформаций (замены
данных отношений на обратные). Правда, в терминах концепции В.Г.Гака
преобразования в приведенных выше примерах могут быть квалифицированы
как грамматические квази-трансформации. Однако нередки и подлинные
конверсные трансформации типа «пассив → актив» вследствие необходимости
правильной передачи актуального членения предложения (ср. переводы
предложения The delegation was met by a group of students как «Делегацию
встретила группа студентов» и «Делегация была встречена группой студентов»)
или по стилистическим соображениям (He was the sort of person more at ease
being asked than asking – «Он принадлежал к тому сорту людей, которые
охотнее отвечают на вопросы, чем задают вопросы другим», где
грамматическая конверсная трансформация «пассив актив» сопровождается и
лексической антонимической трансформацией ask – «отвечать» вместо
референциального соответствия «спрашивать». Формы «быть спрошенным»
 35

или «быть спрашиваемым» хотя и допускаются русской грамматикой, но носят

сугубо книжный характер, и более интерлинеарный перевод «Он принадлежал
к тому сорту людей, которые предпочитают быть спрашиваемыми, чем
спрашивать самим» здесь неприемлем).
Как отмечают Т.Р.Левицкая и А.М.Фитерман, грамматические
трансформации при переводе тесно переплетаются с лексическими
трансформациями, образуя своеобразную подгруппу лексико-грамматических
трансформаций (ср. также термин «лексико-синтаксическое перефразирование»
А.Д.Швейцера). Вообще можно попытаться разграничить грамматико-
лексические трансформации (трансформации, тон которым задают
грамматические преобразования) и лексико-грамматические трансформации
(трансформации, тон которым задают лексические преобразования).
Выделенные Л.С.Бархударовым четыре укрупненные приема в рамках
трансформационного способа перевода, а именно перестановки, замены,
опущения и добавления, Т.Р.Левицкая и А.М.Фитерман находят и в
грамматических (и грамматико-лексических) трансформациях. Так, при
переводе фразы I like it here как «Мне здесь нравится» опущение
местоименного прямого дополнения it обусловлено грамматически, а при
обратном переводе фразы «Мне здесь нравится» как I like it here добавление
прямого дополнения it также обусловлено грамматически. Перестановки
(позиционные трансформации), естественно, касаются прежде всего порядка
следования (расположения) тех или иных элементов, например, порядка слов в
пределах словосочетания (énergie atomique – «атомная энергия» и т.п.) и
предложения (When she arrived, the governess went into her room (W.Collins) –
«Когда гувернантка приехала, она сразу же прошла к себе в комнату», When
she entered the room, the teacher saw the students writing – «Когда учительница
вошла в класс, она увидела, что студенты пишут»). Однако в некоторых
случаях могут переставляться 1) слова из одного предложения в другое: I put on
this hat that I’d bought in New York that morning. It was this red hunting hat, with
one of those very, very long peaks (J.Salinger. The Catcher in the Rye) – «Я надел
красную шапку, которую утром купил в Нью-Йорке. Это была охотничья шапка
с очень-очень длинным козырьком», 2) части сложного предложения,
например, главное и придаточное предложения: If he ever gets married, his own
wife’ll probably call him Ackley (J.Salinger. The Catcher in the Rye) – «Наверное, и
жена будет звать его «Экли» - если только он когда-нибудь женится», 3) сами
самостоятельные предложения в составе текста: “You doin’ to court this
morning?” asked Jim. We had strolled over (H.Lee. To Kill a Mockingbird) – «Мы
подошли к ее забору. – Вы в суд пойдете? – спросил Джим».
Заменяться могут морфологические категории (например, число у
существительных: A novel about the lives and struggles of the people of Trinidad –
«Роман о жизни и борьбе народа Тринидада», время у глаголов), члены
предложения, части речи, синтаксические конструкции (в дополнение к
некоторым приведенным выше примерам см. примеры у Л.С.Бархударова,
Я.И.Рецкера, Т.Р.Левицкой и А.М.Фитерман и других авторов). Особой
 36

разновидностью грамматических замен являются приемы объединения и

членения предложений, например:
That was a longtime ago. It seemed like fifty years ago (J.Salinger. The
Catcher in the Rye) – «Это было давно, - казалось, что прошло лет пятьдесят».
The only thing that worried me was our front door. It creaks like a bastard
(J.Salinger. The Catcher in the Rye) – «Одно меня беспокоило – наша парадная
дверь скрипит как оголтелая».
Once again the choice opens before the people. But it is no longer 1918. Nor is
it 1938. The whole balance of forces is profoundly changed (W.Gallucher) –
«Английский народ снова стоит перед выбором. Но теперь уже не 1918 год и
даже не 1938-й. Расстановка сил коренным образом изменилась».
Mist covered a calm sea in the Straits of Dover yesterday (из метеосводки) –
«Вчера над проливом Па-де-Кале стоял туман. Море было спокойно».
You couldn’t see the grandstand too hot, but you could hear them all yelling,
deep and terrific on the Pencey Side, because practically the whole school except me
was there… (J.Salinger. The Catcher in the Rye) – «Трибун я как следует
разглядеть не мог, только слыхал, как там орут. На нашей стороне орали во
всю глотку – там собралась вся наша школа, кроме меня...».
Остановимся вкратце на замене частей речи (которая часто
сопровождается и заменой членов предложения: The frost was followed by a
rapid thaw – «Мороз быстро сменился оттепелью», Australian prosperity was
followed by a slump – «За экономическим процветанием Австралии последовал
кризис», He smoked a thoughtful pipe – «Он задумчиво курил трубку», She lifted
a slow hand – «Она медленно подняла руку».1

ЛЕКЦИЯ 9. ЛЕКСИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ПРИ

ПЕРЕВОДЕ

Под лексическими переводческими трансформациями подразумеваются

те или иные преобразования исходных лексических значений в соответствии с
нормами ПЯ. Преобразованиям в основном подвергаются такие значения
лексических единиц оригинала, которые в лингвистике называют «предметно-
логическими», «денотативными», «референциальными», «денотативно-
сигнификативными». В ряде случаев их трансформация может приводить к
некоторым стилистическим сдвигам или перераспределению исходных
стилистических коннотаций в тексте перевода, а также к преобразованию
некоторых исходных грамматических значений. Лексические трансформации в
общем «вписываются» в три укрупненные приема в рамках
трансформационного способа перевода, выделяемые Л.С.Бархударовым, а
именно: 1) замены, 2) добавления и 3) опущения (добавления и опущения тех
или иных лексических единиц, а, следовательно, и лексических значений, также
можно рассматривать как разновидности лексических трансформаций).
1
 37

Применение всех этих приемов обусловлено либо так называемыми

«прагматическими факторами» (например, неодинаковой информированностью
носителей ИЯ и ПЯ), либо теми или иными расхождениями между
лексическими системами ИЯ и ПЯ (семантической несоизмеримостью
лексических единиц ИЯ и ПЯ, неодинаковыми нормами их сочетаемости в речи
и т.д.). Так, А.Нойберт считает, что при переводе английского художественного
текста на немецкий язык фраза I came to Warley on a wet September morning with
the sky the grey of Guiseley sandstone была переведена как Es war an einem
regnerischen Septembermorgen mit einem Himmel wie aus grauem Sandstein, als ich
in Warley ankam (сходным переводом этой фразы на русский язык может быть
перевод «В Уорли я приехал дождливым сентябрьским утром. Небо казалось
высеченным из серого песчаника»). Семантически эквивалентные варианты
перевода Sandstein aus Guiseley (или Guiseley-Sandstein) и «песчаник из Гайзли»
были бы уместны при переводе научного текста, адресованного специалистам
по физической географии Англии. Здесь же прагматическая адекватность
достигается опущением в переводах слова Guiseley, привычного для англичан и
вызывающего у них конкретные образные ассоциации, но едва ли знакомого
массовому немецкому и русскому читателю художественных переводов
(конечно, слово Guiseley можно было бы ввести в виде транслитерата и в
художественные переводы, но тогда надо было бы пояснить его в примечании).
Как указывает А.Д.Швейцер, одной из антимоний языка является
«противоборство» между тенденцией к экспликации (словесному выражению
всех компонентов смысла) и тенденцией импликации (подразумеванию
некоторых компонентов смысла без их словесного выражения). Строя
сообщение, отправитель всегда стоит перед выбором, какая информация
должна быть вербально (словесно) выражена в тексте и какая может быть не
включена в текст, поскольку она должна быть известна получателю сообщения.
Этот выбор реализуется по-разному применительно к получателю – носителю
ИЯ и к получателю – носителю ПЯ. Ведь то, что является само собой
разумеющимся и не нуждается в вербализации для носителей ИЯ, нередко
требует вербализации при переадресовке сообщения носителям ПЯ, и,
наоборот, то, без чего текст остается неясным носителям ИЯ, оказывается
избыточным при переводе этого текста на ПЯ. Так, едва ли многим русским
известно, что этот выбор реализуется по-разному применительно к получателю
– носителю ИЯ и к получателю – носителю ПЯ. Ведь то, что является само
собой разумеющимся и не нуждается в вербализации для носителей ИЯ,
нередко требует вербализации при переадресовке сообщения носителям ПЯ, и,
наоборот, то, без чего текст остается неясным носителям ИЯ, оказывается
избыточным при переводе этого текста на ПЯ. Так, едва ли многим русским
известно, что Cumberland – это графство (административно-территориальная
единица) в Англии, поэтому в текст перевода, скажем, фразы part of the nuclear
station in Cumberland has been closed down целесообразно введение
пояснительного элемента: «Часть атомной станции в графстве Камберленд
была закрыта». С другой стороны, при переводе русской фразы «Как сообщает
журнал «Ньюсуик», в Испании растет забастовочное движение» слово
 38

«журнал» может быть опущено, поскольку большинству носителей английского

языка известно, что «Ньюсуик» - это журнал, а не нечто иное: The strike
movement in Spain is on the increase, Newsweek reports. При переводе на
английский язык, скажем, фразы «Бриджтаун, что в переводе означает «город-
мост», расположен на берегу узкого залива, через который перекинут высокий
мост» придаточное предложение с этимологическими сведениями может быть
опущено, так как название Bridgetown для носителей английского языка вполне
прозрачно по своей семантической структуре:
Bridgetown lies along a narrow bay spanned by a tall bridge.
При переводе с английского языка на русский обычно опускается один из
так называемых «парных синонимов», если он не выполняет в русском языке
аналогичную разъясняющую или стилистическую функцию:
Burning or combustion is the process of uniting a fuel or combustible with the
oxygen in the air – «Сгорание – это процесс соединения горючего с кислородом,
содержащемся в воздухе»;
His proposal was rejected and repudiated – «Его предложение было
отвергнуто» и т.п.
Неодинаковые формы эксплицитных и имплицитных способов
выражения в ИЯ и ПЯ также требуют либо лексических добавлений, либо
опущений. Так, эксплицитным эквивалентом русского термина «стена сухой
кладки» будет dry masonry wall, наряду с которым в английском языке
существует и его имплицитный вариант dry wall, который на русский язык
придется переводить эксплицитно, то есть как «стена сухой кладки» (поскольку
дословный перевод «сухая стена» может быть понят как «немокрая стена»), в то
время как при переводе русского термина «стена сухой кладки» на английский
язык можно пользоваться обоими вариантами (dry masonry wall и dry wall).
В рамках лексических трансформаций Я.И.Рецкер выделяет семь приемов
их осуществления: 1) дифференциацию значений, 2) конкретизацию значений,
3) генерализацию значений, 4) смысловое развитие, 5) антонимический
перевод, 6) целостное преобразование и 7) компенсацию потерь. По его
мнению, указанные приемы опираются на четыре формально-логические
категории (приемы логического мышления), а именно на отношения
подчинения, перекрещивания, контрадикторности и внеположенности.
Дифференциация и конкретизация, а также генерализация значений опираются
на отношение подчинения между понятиями, которое имеет место тогда, когда
объем одного понятия составляет лишь часть объема другого понятия.
Конкретизация наблюдается тогда, когда лексические единицы ИЯ с более
общими, более широкими значениями заменяются при переводе лексическими
единицами ПЯ с более узкими значениями. Генерализация же значений –
явление, прямо противоположное конкретизации: при генерализации
«широкозначные» единицы ИЯ заменяются узкозначными единицами ПЯ.
Согласно Я.И.Рецкеру, конкретизация значений всегда сопровождается и той
или иной их дифференциацией, но дифференциация значений не обязательно
влечет за собой их конкретизацию. Так, словарными соответствиями
английского существительного a drink являются «питье» и «напиток» (в том
 39

числе спиртной). При переводе фразы He ordered a drink (W.S.Maugham. The

Bum) переводчик применил конкретизацию и дифференциацию: «Он заказал
виски» (руководствуясь, разумеется, более широким контекстом). Естественно,
виски является лишь частью понятия «спиртные напитки» (которое, в свою
очередь, является лишь частью понятия «напитки»), и здесь налицо сужение
понятия, в связи с чем некоторые авторы (З.Е.Роганова, Г.М.Стрелковский)
вместо термина «конкретизация значения» пользуются термином «сужение
понятия» или «сужение значения». (При генерализации, где имеет место
расширение понятия, используется соответственно термин «расширение
понятия»). Некоторые исследователи (В.Н.Комиссаров и др.) полагают, что в
целом в английской речи идентичные ситуации описываются «в более общих
выражениях» по сравнению с русской речью, приводя в качестве доказательств
примеры конкретизации типа:
He is at school – «Он учится в школе», «Он ходит в школу»;
He is in the army – «Он служит в армии»;
He was at the ceremony – «Он присутствовал на церемонии»;
The concert was on Sunday – «Концерт состоялся в воскресенье»;
They were at the table – «Они сидели за столом»;
The book was on the table – «Книга лежала на столе»;
The picture is on the wall – «Картина висит на стене» и т.п.
А ведь в английском языке есть и «учиться» - to study, to learn, и «ходить» - to
go, и «служить» - to serve, и «присутствовать» - to be present, и «состояться» - to
take place, и «сидеть» - to sit, и «лежать» - to lie, и «висеть» - to hang. Дело,
конечно, не в том, что по-английски нельзя сказать He serves in the army; They
sat at the table и т.д., а в том, что аналогичные способы выражения в ИЯ и ПЯ
могут использоваться с неодинаковой частотностью или в неодинаковых
контекстах. В рассказе Мопассана “Le vieux” трижды на близком расстоянии
употреблен глагол préparer. При переводе одной из фраз переводчик передает
этот глагол интерлинеарно (Elle pensa à préparer le souper – «Она вспомнила, что
пора готовить ужин»; в этом переводе конкретизирован, однако, глагол penser),
а при переводе двух остальных фраз прибегает к конкретизации (Elle prépara la
pâte aux douillons – «Она замесила тесто для пышек», Elle commença à préparer
les douillons – «Она начала разделывать пышки»). По наблюдениям В.Г.Гака, в
русском и французском языках могут иметься родовые и видовые обозначения
(petit – «детеныш», «птенец», chaton – «котенок», petit chien – «щенок»). Если
контекст не уточняет понятие, оба языка используют конкретные слова:
Un enfant joue avec un chaton – «Мальчик играет с котенком».
Но если контекст достаточно ясен, то французский язык использует родовое
обозначение, а русский – видовое:
La chatte allaite ses petits – «Кошка кормит своих котят»;
La chienne a faite trois petits – Сука родила трех щенят и т.д.
Кстати, в последнем примере конкретизирован глагол fair (дословно «делать») –
«родить», который вообще часто конкретизируется при переводе на русский:
La fillete faisait de pâtes de terre – «Девочка лепила пирожки из песка».
 40

В.Г.Гак отмечает, что французской художественной речи свойственна

прямо-таки «рентгеноскопия» при описании внешности человека, что
совершенно чуждо русской художественной речи и уместно лишь в русских
текстах по анатомии человека, медицине и т.п., а это обусловливает
необходимость генерализации значений при переводе французской
художественной речи на русский язык:
C’était la haine qui accélérait les hochements séniles de ce crâne (досл.
«череп») dénudé… (F. Mauriac. Le Sagouin) – «Плешивая голова старухи
затряслась от ненависти еще сильнее» (пер. Н.Жарковой и Н.Немчиновой);
Elle se remit à parler à voix émue, avec des larmes au coins des paupières
(досл. «веки») (G. de Maupassant. Contes du jour et de la nuit) – «Она снова
заговорила взволнованным голосом, со слезами на глазах» (пер. И.Татариновой,
Н.Дарузес и др.);
Une ortie brûla son mollet (досл. «икра») (F. Mauriac. Le Sagouin) – «Он
больно обстрекал крапивой ногу» (пер. Н.Жарковой и Н.Немчиновой);
Il prit l’une des perles dans le bout de ses longes phalanges (досл. «сустав»)
(M. Druon. Les grandes familles) – «Взяв кончиками пальцев одну из жемчужин»
(пер.М.Кавтарадзе, Я.Лесюка, Ю.Уварова) и т.п.
Подобный «анатомизм» при описании внешности человека и вообще
большая конкретность по отношению к русскому языку не чужды и английский
художественной и публицистической литературе:
He was slightly disturbed by the cashier, a young and giggling Wisconsin
school-teacher with ankles (досл. «лодыжки») (S.Lewis) – «Мартина слегка
волновала молодая кассирша, школьная учительница из Висконсина, хохотунья
с изящными ножками»;
In his 10-thousand word speech the President said that… (из газет) – «В своей
пространной (или «многословной», но не «десятитысячесловной») речи
президент заявил, что...».
Таким образом, выводы о большей «абстрактности» или «конкретности»
речи на том или ином языке должны делаться осторожно, применительно к
конкретным жанрам, а не к «речи вообще».
Особой разновидностью конкретизации можно считать тот случай, когда
приходится перечислять несколько слов ПЯ, которые лишь в совокупности
покрывают значение, выражаемое в ИЯ одним словом. Так, при переводе на
английский язык фраз типа «Наша промышленность должна увеличить
производство лаков (красок, двигателей, одеял)» едва ли можно обойтись
одним словом для передачи значений слов «лак», «краска», «двигатель»,
«одеяло», если имеются в виду любые изделия, подпадающие (с точки зрения
русских) под понятие «лак вообще», «краска вообще», «двигатель вообще»,
«одеяло вообще». Дело в том, что в английском языке нет «лака вообще», а есть
laquer (летучий, спиртовой лак) и varnish (масляной лак), нет «краски вообще»,
а есть dye (краска для пропитывания посредством окунания в нее предметов,
особенно тканей) и paint (краска для нанесения на поверхность кистью,
пульверизатором и т.п.), нет «двигателя вообще», а есть engine (нефтяной,
бензиновый или газовый двигатель) и motor (электрический двигатель), нет
 41

«одеяла вообще», а есть blanket (байковое или шерстяное одеяло) и quilt (ватное
или стеганое одеяло). Аналогичным образом в английском языке нет «города
вообще», а есть city (крупный город) и town (небольшой город), нет «ученого
вообще», а есть scientist (ученый в области точных наук или естествознания) и
scholar (ученый в области гуманитарных наук). Поэтому при переводе русских
контекстов, где имеются в виду «города вообще», «ученые вообще», требуется
конкретизация («Все ученые СССР» - All Soviet scientists and scholars; «во всех
городах СССР» - in all Soviet cities and towns и т.п.).
Особый интерес при переводе с английского языка на русский
представляют случаи дифференциации положительных и отрицательных
значений, или, точнее говоря, позитивных и негативных оценок (эта
дифференциация зависит от контекста, от идеологической направленности
текста и политических взглядов его автора): tough Fidel Castro (в устах
реакционера) – «жестокий Фидель Кастро», «деспот» («тиран Фидель Кастро») /
tough Fidel Castro (в устах прогрессивного автора) – «несгибаемый (стойкий)
Фидель Кастро», Pinochet and his associates (в устах прогрессивного автора) –
«Пиночет и его приспешники (сообщники, клика)», Louis Corvalan and his
associates (в устах прогрессивного автора) – «Луис Корвалан и его соратники
(сподвижники)», Lenin’s desciple – «ученик (последователь) Ленина», Führer’s
desciple – «выкормыш (выученик) фюрера», the USSR – Vietnam alliance – «союз
между СССР и Вьетнамом» / the US – China alliance – «альянс (сговор) между
США и Китаем, a bulwark of peace – «оплот мира» / a bulwark of imperialism –
«цитадель империализма», a champion of peace – «борец за мир», «сторонник
мира» / a champion of cold war – «трубадур холодной войны», Marx’s doctrine –
«учение Маркса»/ Carter’s doctrine – «доктрина Картера», Communist gathering –
«собрание (форум) коммунистов» / fascist gathering – «сборище (шабаш)
фашистов» и т.п.
Если взять случаи типа A fly stands on the ceiling – «На потолке сидит
муха» (англичане считают, что неподвижная муха на потолке stands, то есть
«стоит», что, пожалуй, более соответствует действительности, чем русская
точка зрения, согласно которой такая муха на потолке «сидит»), то они, по
Я.И.Рецкеру, видимо, должны трактоваться как дифференциация значений без
конкретизации или генерализации (в самом деле, ни значение to stand, ни
значение «сидеть» не являются ни более «конкретным», ни более
«обобщенным» по сравнению друг с другом). Вот примеры З.Е.Рогановой на
конкретизацию и генерализацию значений при переводе с русского языка на
немецкий:
«С какой скоростью должна двигаться нефть в трубопроводе?» - Mit
welcher Geschwindigkeit muß das Erdöl in einer Rohrleitung fließen?
(конкретизация).
«Какова скорость движения самолета, если он движется по ветру?» - Mit
welcher Geschwindigkeit kommt das Flugzeug vorwärts, wenn es mit dem Wind
fliegt? (конкретизация).
 42

«Трамвайный вагон массой 16 тонн движется по горизонтальному пути» -

Ein Straßenbahnwagen mit einer Masse von 16 t rollt (конкретизация) auf
horizontaler Strecke.
«Рыбак переплывает на лодке реку шириной 300 м» - Ein Fischer überquert
(генерализация) mit einem Boot einen Fluß von 300 m Breite.
Немецкое слово Geschwister (братья и сестры) не имеет прямого
соответствия в русском языке, поэтому при его переводе необходимы
дифференциация и конкретизация. Английское слово sibling выражает весьма
широкое понятие – «имеющий тех же родителей», поэтому его перевод также
требует конкретизации, которая зависит от контекста: my sibling – «мой брат»,
«моя сестра»; They are siblings – «Они братья», «Они сестры», «Они брат и
сестра».
Конкретизация не обязательно связана с заменой более широкозначной
лексической единицы единицей с более конкретным значением. Так, предлагая
перевести фразу The Tory government has brought misery and insecurity to over a
million homes как «Правительство тори принесло несчастья более чем миллиону
английских семей и вселило в них неуверенность в завтрашнем дне»,
А.Д.Швейцер отмечает, что перевод «Правительство тори ... вселило в них
неуверенность» привел бы к семантической неполноте высказывания
(«неуверенность в себе?», «неуверенность в правительстве?», «неуверенность в
завтрашнем дне?»). Перевод слова insecurity как «неуверенность» не есть
использование более конкретного значения по сравнению с исходным, однако
добавление уточнителей «в завтрашнем дне» («лексическое развертывание» по
А.Д.Швейцеру) в принципе можно рассматривать как «добавление-
конкретизацию». Как отмечает Я.И.Рецкер, отдельные приемы лексических
трансформаций могут тесно переплетаться между собой.
Прием смыслового развития (в другой терминологии – «логического
развития понятий», «уподобления понятий») опирается на логическую
категорию перекрещивания (отношения перекрещивания имеют место тогда,
когда лишь часть объема одного понятия входит в объем другого понятия и, в
свою очередь, часть объема второго понятия входит в объем первого понятия).
Типичным примером смыслового развития является замена одного понятия
другим, находящимся с ним в логическом отношении «причина-следствие» или
«следствие-причина». Time’s up, Joe – говорит лондонский служащий приятелю
в баре во время обеденного перерыва. Дословный перевод этой фразы «Наше
время истекло, Джо» не соответствует тем клише, которые употребляют в
подобных ситуациях русские (русские здесь скорее скажут «Пора идти», «Обед
кончился» и т.п., чем «Наше время истекло», «Срок обеда истек» и т.п.). Но
перевод фразы Time’s up, Joe как «Пора идти, Джо» будет заменой причины
следствием («пора идти, потому что наше время истекло», то есть «время
истекло» - причина того, что «пора идти», а «пора идти» - следствие причины
«время истекло»). Фраза Even before the paralyzed man began to read Andrew felt
himself dismissed из романа А.Кронина «Цитадель» в русском переводе
выглядит так:
 43

«Еще раньше, чем больной принялся за чтение, Эндрью почувствовал, что

пора уходить».
Отрезок felt himself dismissed в дословном переводе звучал бы как
«почувствовал себя отпущенным» или «почувствовал, что его отпустили».
Такой перевод противоречил бы нормам русского языка, да и вряд ли он был
бы полностью понятным. Но если некто почувствовал, что его отпустили (и
разговор окончен), то, следовательно, ему пора уходить. Здесь опять-таки
замена причины следствием.
А вот примеры замены следствия причиной:
He’s dead now (J.Salinger. The Catcher in the Rye). – «Он умер» («Он умер»
- причина того, что сейчас он dead – «мертв».
He always made you say everything twice (J.Salinger, ib.) – «Он всегда
переспрашивал» («переспрашивал» - причина того, что вы вынуждены
повторять сказанное, то есть необходимость повторять сказанное есть следствие
переспрашивания).
I don’t blame them (J.Salinger, ib.) – «Я их понимаю» («я их понимаю» -
причина того, что я их не виню, а «я их не виню» - следствие этой причины).
Антонимическая трансформация, по Я.И.Рецкеру, является «крайней
точкой» приема смыслового развития и опирается она на формально-
логическую категорию контрадикторности (отношения контрадикторности
имеют место между понятиями, которые получаются друг из друга путем
операции отрицания). В лексическом плане антонимический перевод есть
замена одной из лексических единиц ИЯ ее «антонимом» в ПЯ. Часто эта
замена сопровождается и заменой утвердительной конструкции отрицательной
или наоборот (в этом случае можно говорить о комплексной «лексико-
грамматической» трансформации). Так, дословный перевод словосочетания
l’accentuation de la détente internationale дал бы «усиление разрядки
(международной напряженности)», что неприемлемо, поэтому лучше
прибегнуть к антонимическому переводу «ослабление международной
напряженности» (возможен и вариант «углубление разрядки»,то есть перевод
посредством дифференциации и конкретизации, если считать «углубление»
разновидностью усиления). Нередко антонимический перевод применяется для
того, чтобы не допустить нежелательного с точки зрения ПЯ нагромождения
отрицаний:
It is not impossible, Ce n’est pas impossible – «Это возможно» (ср. «Это не
невозможно»);
I don’t dislike you – «Вы мне нравитесь» (ср. «Вы мне не ненравитесь»);
A Forsyte, replied young Jolion, is not an uncommon animal (J.Galsworthy) –
«Форсайт, - ответил молодой Джолион, - довольно обычное животное»;
What wind blows you here? Not an ill-wind, I hope? (Ch.Dickens) – «Какой
ветер занес вас сюда? Надеюсь, благоприятный?»;
I don’t hate too many guys (J.Salinger, ib.) – «Я очень мало кого ненавижу».
В русском языке в военной терминологии нет противопоставления superiority of
our troops (over the enemy) / inferiority of our troops (to the enemy), поэтому при
 44

переводе фразы The adoption of the defensive does not necessarily means weakness
or inferiority of our troops можно применить антонимическую трансформацию:
«Переход к обороне не обязательно означает слабость наших войск или
превосходство войск противника».
Иногда антонимическая трансформация сопровождается и заменой частей речи:

Snow drifts three feet deep – «Сугробы высотой в один метр» (русские не
говорят «сугробы глубиной в один метр»).
Антонимические трансформации, по-видимому, можно трактовать как
разновидность конверсных трансформаций (трансформаций, изменяющих
данные отношения на обратные: ср. «Бутылка вмещает три литра» = «В
бутылку входит три литра», где «вмещать» и «входить» не являются
антонимами). Возьмем такие словосочетания: «вступление Китая в ООН» -
China’s entry into the UN и «принятие Китая в ООН» - China’s admission to the
UN. Эти выражения описывают почти одну и ту же ситуацию, но с
противоположных сторон. «Вступление» и «принятие» не являются
антонимами (для выражения «вступление в ООН» антонимом будет «выход из
ООН», а для выражения «принятие в ООН» - «исключение из ООН»).
Следовательно, если выражение «вступление Китая в ООН» в переводе примет
вид China’s admission to the UN, то здесь будет иметь место не антонимическая,
а конверсная (иначе – конверсивная) трансформация. В определенных
контекстах конверсивы столь же взаимозаменяемы (впрочем, то же самое надо
сказать и об антонимах), как и синонимы, входя вместе с ними в состав
параллельных средств выражения данного языка.
Согласно Я.И.Рецкеру, прием целостного преобразования является
разновидностью смыслового развития, но в отличие от антонимического
перевода обладает большей автономностью и почти не обнаруживает
семантического сходства между транслемами (переводимыми отрезками) и их
трансляторами (переводящими средствами). Он осуществляется либо в рамках
перекрещивания, либо внеположенности понятий. Транслемы и их трансляторы
целостно соотносятся лишь с одним и тем же «отрезком действительности», но
не с какими-либо общими для ИЯ и ПЯ значениями, внутренними формами и
т.п. Об отношениях перекрещивания уже говорилось выше, что же касается
отношений внеположенности, то в логике под ними подразумевают те случаи,
когда объемы двух понятий полностью исключают друг друга и при этом не
исчерпывают области предмета, о которой ведется рассуждение. Объемы же
понятий исключают друг друга, когда множества, соответствующие понятиям,
не имеют общих элементов. Отношения внеположенности обычно
иллюстрируются следующим образом: «Допустим, мы рассуждаем о рыбах.
Понятие «окунь» и «карп» в этом случае являются внеположенными, поскольку
нет такой рыбы, которая была бы одновременно окунем и карпом, и в то же
время окуни и карпы не исчерпывают всех рыб». По Я.И.Рецкеру, на категорию
внеположенности опирается не только прием целостного преобразования, но и
прием компенсации. При этом он ссылается на В.Г.Гака, согласно которому
«отношения внеположенности лежат в основе смещения, т.е. использования для
 45

наименования данного понятия названия смежного понятия в пределах одного

родового понятия». Так, русский фильм «Летят журавли» известен во
французском кинопрокате под названием “Quand passent les cigognes”.
Французское слово grue («журавль») переносно употребляется в значении
«проститутка», поэтому во избежание нежелательных ассоциаций оно было
заменено словом cigogne («аист»). Эта трансформация (которую Я.И.Рецкер
классифицирует как «компенсацию») осуществлена на основе категории
внеположенности (журавль и аист – птицы, но аист не журавль, а журавль не
аист). В качестве примеров целостных трансформаций Я.И.Рецкер приводит
переводы некоторых клишированных фраз и пословиц типа How do you do –
«Здравствуйте». Here’s to you – «За ваше здоровье», Don’t mention it – «Не стоит
благодарности», Here you are – «Вот, пожалуйста», Well done – «Браво!
Молодец!», Have done! – «Хватит! Довольно!», Now then – «Ну-ка, скорей»,
Well now – «Ну, что же!», Shut up! – «Заткнись!», Help yourself – «Кушайте,
пожалуйста», Hear, hear! (возглас на собраниях) – «Правильно, правильно!»,
Chair, chair! (возглас на собраниях) – «К порядку!», Arm and away! – «Корабль к
бою и походу изготовить!», All men! (военно-морская команда) – «По местам
стоять!», One’s fired! (военно-морской доклад) – «Торпеда вышла!», Too many
cooks spoil the broth – «У семи нянек дитя без глаза», Birds of a feather flock
together – «Рыбак рыбака видит издалека», Every dark cloud has a silver lining –
«Нет худа без добра», Allez donc! – «Полноте! Да что вы!», Vous allez bien –
«Легко вам говорить», La belle histoire – «Большое дело. Подумаешь!», Bien de
choses chez vous! – «Привет вашим!», Ça te la coup? – «Что, не ожидал? Что,
съел?», Qu à cela ne tienne! – «За этим дело не станет!», Qui se sent morveux se
mouche – «Знает кошка, чье мясо съела; На воре шапка горит», Ausfahrt! –
«Берегись автомобиля!». Такие «целостные трансформации» предложений
(когда все предложение является одной транслемой – единицей, далее
трансляционно нечленимой на более мелки элементы, то есть когда перевод
ведется «на уровне предложений» в смысле Л.С.Бархударова) встречается не
только при переводе формул-клише и пословиц, например:
I have to admit it (J.Salinger, ib.) – «Тут ничего не скажешь».
Don’t even mention them to me (J.Salinger, ib.) – «Терпеть не могу».
But outside of that I don’t care much (J.Salinger, ib.) – «Но в общем это
ерунда».
Do you take me for a fool (J.Salinger, ib.) – «Что я маленькая, что ли?».
Will you leave him a message? – «Что ему передать?» и т.п.
К тому же, «целостной трансформации» может подвергаться лишь часть
предложения (словосочетание, синтагма):
“He’s got this superior attitude all the time”, Ackley said (J.Salinger, ib.) –
«Он всегда задирает нос», - говорит Экли.
Even the most perfunctory account of the facts would blow the myths sky-high
(R.Palme-Dutt. Problems of Contemporary History) – «даже беглое рассмотрение
фактов не оставит камня на камне от созданного историками мифа».
Первоначально Я.И.Рецкер называл подобный прием перевода «целостным
переосмыслением», но затем заменил этот термин термином «целостное
 46

преобразование», видимо, под влиянием критики со стороны А.Д.Швейцера,

который заметил, что никакого «переосмысления» здесь нет, напротив, смысл
высказывания «полностью» сохраняется и речь может идти только о
перефразировании, переформулировании исходных высказываний. Единства
мнений по вопросу о «тождестве смысла» в случаях типа All men! – «По местам
стоять!» и т.п. среди теоретиков, конечно, нет. Одни авторы говорят здесь о
тождестве «ситуативного смысла», другие – о тождестве «функционального
смысла» или тождестве «на уровне цели коммуникации», третьи вообще
отрицают наличие здесь какого-либо смыслового тождества, говоря, однако, о
«тождестве функции». Термины «перефразирование» и «переформулирование»,
употребленные А.Д.Швейцером, также не всегда вносят достаточную ясность в
указанный вопрос, тем более что любая переводческая трансформация в
известной степени всегда так или иначе «переформулирует» оригинал.
Неодинаково истолковывается различными авторами и понятие компенсации
потерь информации. Некоторые авторы склонны подводить под понятие
компенсации любую замену или даже любую переводческую трансформацию,
что обесценивает само понятие компенсации, поскольку оно отождествляется
при этом с понятием трансформации. Следует согласиться с предложением
А.Д.Швейцера понимать под компенсацией лишь те случаи, когда часть
информации, заключенной в данной единице ИЯ, переносится в другую
единицу текста перевода, которая к тому же нередко стоит в другом месте по
сравнению с текстом оригинала, например:
They’re smart enough to know they can ruin their health, and their future can
be hurt if they’re discovered using pot or other drugs. – «У них хватает ума, чтобы
понять, что они могут загубить здоровье да и карьеру себе испортить, если их
застукают с марихуаной или другими наркотиками» (пер. А.Д.Швейцера).
Слово pot – просторечный эквивалент слова marihuana («марихуана»). В
русском языке такого просторечного эквивалента для слова «марихуана» нет,
поэтому просторечное pot передано нейтральным «марихуана», а потерю
просторечности (связанную с непередачей просторечной окраски слова pot)
компенсируется передачей нейтрального глагола discover («обнаружить»,
«открывать») просторечным глаголом «застукать», передачей нейтрального
выражения to ruin one’s health («подорвать свое здоровье») более
коллоквиальным выражением «загубить здоровье», передачей нейтрального and
более коллоквиальным и эмфатическим оборотом «да и», конкретизацией future
(«карьера», а не «будущее»). Можно было бы еще более увеличить эту
компенсацию, заменив нейтральное «понять» более коллоквиальным
«сообразить» или даже просторечным «смекнуть» и т.п., но в этом нет
необходимости. Вот примеры компенсации из немецких переводов «Тихого
Дона» и «Поднятой целины» М.Шолохова:
«Воротись зараз же, а то в амбар запру» – Komm hierher, sag ich, sonst
sperr ich dich in den Speicher.
«Сама с собой уж начала я гуторить» – Ich fange schon an, Mensch, mit mir
selber zu reden.
 47

“А вы сеете мелким рядком, наполовину реже, чем завсегда» - …ihr sät sie
nicht dicht, sondern etwa um die Hälfte weiter voneinander entfernt, versteht ihr?
«Но ваше дело рисковое» – Aber Ihre Sache ist verdammt gefährlich.
Включая в транслят характерные для немецкой разговорной речи обороты sag
ich, Mensch, versteht ihr, verdammt, переводчик тем самым компенсирует
невозможность передачи русских донских диалектизмов немецкими
диалектизмами (это вообще могло бы исказить всякий локальный колорит).
Использование приема компенсации обычно входит в область стилистики
перевода, поэтому уместно рассмотреть его более подробно в Лекции № 10,
посвященной стилистическим переводческим трансформациям. Что касается
лексических переводческих трансформаций, то предстоит дальнейшее утонение
их «номенклатуры» (количества и типов лексических трансформаций,
оптимального терминирования и т.п.).

ЛЕКЦИЯ 10. СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ

ПРИ ПЕРЕВОДЕ

Стилистические переводческие трансформации заключаются в

преобразовании исходных стилистически значимых феноменов («стилем») в
соответствии с нормами ПЯ. В.Н.Комиссаров, например, в особую
разновидность «нормы перевода» выделяет жанрово-стилистическую норму
перевода. Как отмечают А.Д.Швейцер, Т.М.Строева и др., жанрово-
стилистические нормы ПЯ могут серьезно нарушаться уже при несоблюдении
стилистических закономерностей, характерных для того или иного
функционального стиля (жанра) ПЯ. Так, начинающие переводчики, для
которых русский язык является родным, при переводе русских газетно-
публицистических материалов на английский язык неизменно переводят глагол
«обеспечивать» как to ensure, а существительное «круги» - как circles, не
учитывая того, что в русском газетно-публицистическом стиле эти лексические
единицы имеют большую активность (частотность) употребления по сравнению
с их ближайшими референциальными соответствиями to ensure и circles в
английском газетно-публицистическом стиле (ср. «обеспечить высокие темпы»,
«обеспечить материальную заинтересованность», «обеспечить высокий
жизненный уровень», «реакционные круги», «официальные круги», «деловые
круги», «правящие круги» и т.п.). А.Д.Швейцер рекомендует при переводе на
английский язык слов «обеспечивать» и «круги» пользоваться не только
словами to ensure и circles, но и их синонимами (to make sure, to make certain, to
guarantee, to provide; quarters, sections, community), а также различными
«контекстуальными заместителями»:
«Несмотря на все свои потуги, буржуазные реформисты не могут
обеспечить планирование национальной экономики в государственном
масштабе» - Try as they would, bourgeois reformists cannot do economic planning
on a national scale.
 48

«И с требованиями сторонников ядерного разоружения все больше

придется считаться британским правящим кругам, хотят они этого или нет» -
And the British establishment will have to reckon more and more with the demands
of the nuclear disarmament campaigners, whether it likes it or not.
Иногда трансформации типа «обеспечивать» - do, «правящие круги» -
establishment (вместо возможного ruling circles) описываются как чисто
лексические, хотя на самом деле в данном случае они обусловлены
стилистическими соображениями. По наблюдению, например, Ю.Денисенко,
русские официально-книжные жанры (в частности, газетно-публицистический)
тяготеют к словосочетаниям типа «глагол (нередко почти
десемантизированный) + существительное» («оказывать помощь», «оказывать
влияние», «произвести вспашку», «произвести выстрел», «осуществлять
контроль» и т.п.), синонимичными глаголам, к которым тяготеют разговорно-
неофициальные жанры («помогать», «влиять», «вспахать», «выстрелить»,
«контролировать» и т.п.). Синонимические замены типа «оказывать помощь –
помогать» некоторые авторы называют «семантическим (или лексическим)
стяжением», которое является разновидностью лингвистической компрессии.
Под лингвистической компрессией в широком смысле подразумевается любая
замена менее компактных средств выражения средствами более компактными
при сохранении инвариантности смысла («газеты, журналы и другие
периодические издания» - «пресса, «печать», «законодательный орган страны» -
«парламент», «с первых дней открытия военных действий» - «с начала войны»,
«коммунистическая партия» - «компартия», «Организация Объединенных
Наций» - ООН и т.п.). Во многих случаях лингвистическая компрессия важна
для достижения того, что называют «хорошим стилем», так как она позволяет
устранить нежелательную многословность и рыхлость изложения.
Компрессию, выполняющую такую стилистическую функцию, принято
называть стилистической. Стилистическая компрессия широко применяется
при беспереводном редактировании текстов, а также при переводе. Так, в
английском газетно-публицистическом жанре словосочетания типа «глагол +
существительное», аналогичные русским («оказывать помощь» - to give help, to
render assistance, «оказывать влияние» - to exert influence, «осуществлять
контроль» - to exercise control и т.п.), имеют меньшую частотность
употребления по сравнению с одноименным русским жанром. Зная это,
переводчик может переводить фразу «СССР оказывает помощь Кубе» не только
как The USSR gives help to Cuba, но и как The USSR helps Cuba, фразу «Это
оказывает влияние на молодежь» не только как It exerts influence on youth, но и
как It influences youth, фразу «ООН должна осуществлять контроль над
разоружением» не только как The UN should exercise control over disarmament,
но и как The UN should control disarmament и т.д. Речь идет не о
недопустимости более интерлинеарных вариантов перевода, а об умелом
чередовании их с трансформационными вариантами, что стилистически важно
при переводе текстов, состоящих из множества предложений. Таким образом,
трансформации, кажущиеся на первый взгляд лексическими или лексико-
 49

грамматическими, могут быть обусловлены стилистически и иметь

стилистическую значимость.
Компонентом жанрово-стилистической нормы является и норма
насыщенности текстов в рамках данного жанра всякого рода «стилистическими
фигурами» («фигурами речи» - метафорами, сравнениями, эпитетами,
гиперболами и т.п.), словами с определенной стилистической окраской
(нейтральной, коллоквиальной, книжной и т.п.). Как отмечает ряд авторов, для
испанской ораторской речи (касающейся даже незначительных поводов –
открытия выставки детского рисунка, возобновления занятий в школе после
каникул и т.п.) характерен «высокий», «патетический» стиль, изобилующий
изысканными «фигурами речи», синонимами, словами с торжественной
окраской и т.п. В этом плане норма испанской ораторской речи приближается к
норме поэтической речи, в то время как норма русской ораторской речи близка
к нормам официально-деловой и научной речи. Недаром император Карл V
утверждал, что только испанским языком приличествует «разговаривать с
богом». Поскольку патетика, пышность – это норма для испанской ораторской
речи, она и воспринимается испанцами как обычное следование канонам
ораторской речи. При интерлинеарной передаче стилистических особенностей
испанской ораторской речи на русский язык часто получается не тот эффект,
который вызывает испанский текст у носителей испанского языка: получается
отклонение от нашей стилистической нормы, непомерная – в отношении наших
норм – напыщенность, которая воспринимается как нечто странное или подчас
комическое. Так, при возобновлении занятий в небольшой военной школе в
Мексике начальник училища произносит речь, начинающуюся словами:
La orbita helicoidal que nos impone la ley de nuestra existencia vuelve a
reunirnos hoy en este recinto.
В интерлинеарно переводе эта фраза выглядит так:
«Винтообразная орбита, навязываемая нам законом нашего
существования, вновь соединяет нас сегодня в этом помещении».
Русским такие фразы могут показаться комическими и даже
непонятными, поэтому в соответствии с нормами русской ораторской речи
нужно несколько снизить стилистическую напыщенность испанского
оригинала:
«Сейчас, как и в прошлые годы, мы вновь встречаемся с вами в этом зале
после каникул; встречи, расставания и новые встречи – таков круговорот жизни
нашего училища».
В таком переводе сохраняется некоторый оттенок «красивости»
оригинала, ассоциируемый в нашем сознании со спецификой испаноязычных
стран, но, с другой стороны, устранена излишняя образность и возвышенность
оригинала, производящая, с точки зрения русских норм, комическое
впечатление.
Следует иметь в виду, что всякого рода стилистические эффекты (в том
числе образность) нередко создаются за счет неподъязыкового употребления
специфически подъязыковых элементов. Так, в русских общественно-
политических текстах встречаются такие выражения, как «эстафета
 50

поколений», «эстафета жизни», «парламентский марафон» и т.п., где

спортивные термины (то есть специфически подъязыковые единицы)
употребляются не в своих специфически подъязыковых значениях. В
английском языке, кстати, такое переносное употребление спортивных
терминов распространено гораздо шире по сравнению с русским языком
(англичане – «отцы» многих видов спорта, таких как футбол, рэгби, гольф,
крикет, хоккей, бокс и др.). Вот отрывок из рецензии на игру актера Волфита, в
которой спортивные термины to rest on one’s oars – «сушить весла» и to pull
powerfully – «энергично грести, налегать на весла» употреблены фигурально:
There are moments in “Lear” when the actor may with advantage rest on his
acting oars and let the words just bear him quietly along but Mr.Wolfit even at such
moments continues to pull powerfully.
В переводе С.С.Толстого этот отрывок выглядит так:
«В «Короле Лире» есть моменты, когда актер может полностью отдаться
во власть стиха и предоставить творению Шекспира говорить самому за себя,
но и в эти моменты Волфит проявляет всю силу своего темперамента».
Переводчик не счел нужным сохранить непривычную для русских
образность, но сумел достигнуть равноценного эффекта посредством
стилистических трансформаций (замены одного образа другим и компенсации
утраты образности за счет умелого отбора слов, создающих равноценный
эмоционально-экспрессивный эффект). Вот отрывок из английской газеты, в
которой дается сатирическая характеристика потенциальных кандидатов на
пост премьер-министра Англии:
Butler: donnish, dignified and dull;
Hailsham: ebullient, erudite and erratic;
Maudling: manly, matey and money-wise.
В переводе А.Д.Швейцера он выглядит так:
Батлер: академичен, приличен и скучен.
Хейлшем: экзальтирован, эрудирован, дезориентирован.
Модлинг: представителен, общителен, о деньгах рачителен.
Здесь снова имеет место стилистическая трансформация, а именно замена
аллитерации рифмой, что приводит и к некоторым семантическим сдвигам, но
позволяет добиться равноценного юмористического эффекта (попутно следует
отметить, что в русской прессе аллитерация встречает реже, чем в английской
прессе, и реже, чем рифма). Разумеется, в некоторых случаях аллитерация
может быть сохранена, хотя и без сохранения точной референциальной
ивариантности:
“Dear Dufton”, I muttered to myself. “Dirty Dufton, Dreary Dufton,
Despicable Dufton” – then stopped (J.Braine. Room at the Top) –
«Душный Дафтон, - бормотал я себе под нос. - Допотопный Дафтон,
Дрянной Дафтон, Дохлый Дафтон…» – и умолк».
При переводе этого места эквивалентным будет почти любой нелестный
эпитет, начинающийся с буквы «д». Следует, однако, еще раз подчеркнуть, что
многие лексические и грамматические трансформации обусловлены в конечном
счете стилистическими факторами, причем эти факторы внешне могут не
 51

принимать характер стилистических трансформаций. Замены лексических

единиц, связанные с заменой одной образности другой, следует относить к
стилистическим трансформациям:
Naples is a gem of the Mediterranean – «Неаполь – одна из жемчужин
Средиземноморья» (gem референциально не «жемчужина», а подвергшийся
гранению драгоценный камень, жемчужина же будет по-английски pearl).
При таких трансформациях, однако, в переводе может быть сохранен тот
же стилистический прием, что и в оригинале (метафора может переводиться
метафорой же, эпитет – эпитетом и т.п.). Замену одного стилистического
приема другим стилистическим приемом или приемом, который нельзя отнести
к разряду собственно стилистических приемов, следует трактовать как
стилистическую трансформацию. Так, при переводе выражения a vault of a
schoolroom (Ch.Dickens) как «класс, похожий на склер» имеет место замена
эпитета сравнением, а при переводе эпитета a toy of a church как «церковка» или
эпитета a chit of a girl как «девчушка» говорить о применении каких-то особых
стилистических приемов не приходится (стилистическая информация, несомая
здесь в оригинале эпитетом, передана на русский язык словообразовательными
средствами – суффиксами –ка, -ушка). Не сохраняя природы исходного
стилистического приема или сохраняя ее лишь частично, стилистическая
трансформация тем не менее нацелена на сохранение релевантной
стилистической информации (в адекватном переводе, разумеется). Т.Р.Левицкая
и А.М.Фитерман обращают внимание на то, что необходимо учитывать не
только сам факт употребления того или иного стилистического средства в
оригинале, но и его употребительность в том или ином жанре на ПЯ.
Аллитерация, например, столь привычная для носителей английского языка в
газетно-публицистическом жанре, менее привычна в том же жанре для
носителей русского языка, поэтому она иногда вообще «снимается» при
переводе:
At the end of the week the students, tutors and chairman meet to review the
school – everything is criticized, sometimes favourably, from the tutor to the tea,
from the bedroom to the beer (Morning Star) – «В конце недели студенты,
преподаватели и председатель встречаются, чтобы обсудить все учебные дела.
Все подвергается критике, иногда доброжелательной, и преподаватели, и чай, и
спальня, и пиво» (пер. Т.Р.Левицкой и А.М.Фитерман). Дав примеры
собственного перевода, аналогичным образом «снимающего» некоторые
метафоры и эпитеты (Millions of young Japanese forsake the villages of their
ancestors and flock to the bright lights and fat salaries of the big cities (“Newsweek”)
– «Миллионы молодых японцев уезжают из родных деревень в большие города,
которые манят их яркими огнями реклам и хорошими заработками»; All through
the long foreign summer the American tourist abroad has been depressed by the
rubber quality of his dollar – «Во время продолжительного летнего пребывания за
границей американских туристов угнетало уменьшение покупательной
способности доллара»), Т.Р.Левицкая и А.М.Фитерман высказывают мысль о
необходимости некоторой нейтрализации средств экспрессивности при
переводе английских газетных статей. В.Н.Комиссаров, Я.И.Рецкер и
 52

В.И.Тархов в своем «Пособии по переводу с английского языка на русский»

(М., 1965, ч.2) также отмечают, что для прессы на английском языке характерна
более высокая насыщенность коллоквиализмами и эмоционально-
экспрессивными единицами по сравнению с русской прессой, поэтому при
переводе английских газетно-публицистических материалов они рекомендуют
осуществлять некоторую их «деколлоквиализацию» и нейтрализацию, а при
переводе с русского языка поступать наоборот, то есть осуществлять некоторую
коллоквиализацию и «денейтрализацию» («экспрессивизацию») русских
газетно-публицистических материалов. В одной из своих статей А.Д.Швейцер
показал, что упомянутые авторы сильно преувеличивают стилистическую
нейтральность русской прессы, тем не менее указанные выше различия между
прессой на английском и русском языках все-таки существуют и их при
переводе необходимо учитывать, прибегая в соответствии с жанрово-стилевыми
нормами ПЯ либо к некоторой стилистической нейтрализации, либо к
экспрессивизации оригинала в переводе. Стилистическую нейтрализацию и
экспрессивизацию можно считать особыми приемами стилистических
трансформаций.
Классификация приемов осуществления стилистических трансформаций
еще должным образом не проведена, хотя в этой области уже имеются какие-то
достижения. В целом, такие укрупненные приемы в рамках
трансформационного способа перевода, как замены, опущение и добавление
характерны и для стилистических трансформаций. Вот примеры на опущения
из русских переводов Мольера, обусловленные необходимостью достижения
соответствующего ритма:
Vite! Vite! Vite! – «Скорей! Скорей!»;
Mes gages! Mes gages! Mes gages! – «Мое жалованье! Мое жалованье!».
Ввиду фонетической краткости французских слов по сравнению с их
русскими референциальными соответствиями, столь же динамичный ритм, как
и в оригинале, достигается простым опущением одного из трех повторяемых
предложений. А вот решение аналогичной проблемы при переводе рассказа
Т.Гарди «Рассеянные музыканты» посредством применения опущений и
добавлений одновременно:
Stop! Stop! Stop! Stop! Stop! – «Перестаньте, сию минуту перестаньте! Да
перестаньте же!».
Ясно, что такого рода трансформации являются стилистическими.
Особым приемом осуществления стилистических трансформаций
является прием компенсации потерь стилистической информации. Суть его
заключается в том, что потеря стилистической информации при переводе
данного фрагмента оригинала восполняется в каком-либо другом месте
оригинала (в другом предложении или абзаце, реже – в другой части того же
предложения). Сопоставляемые изолированно фрагменты оригинала и
транслята будут, конечно, стилистически не равноценны, стилистической
равноценностью будут (при адекватном переводе) обладать лишь тексты
оригинала и перевода в целом. Так, в русском переводе повести
Дж.Сэлинджера «Над пропастью во ржи» многие сленгизмы и коллоквиализмы
 53

переданы нейтрально ввиду того, что для них не нашлось равноценных

соответствий в русском языке, зато нейтральные единицы вроде to make a
speech («произнести речь», «выступить с речью») переданы экспрессивно:
«отгрохать речь». В целом текст перевода производит тот же
«коммуникативный эффект», что и текст оригинала. Для слова «идейка» во
фразе «Он выдвигает идейку, будто борьба за мир не имеет будущего» в
английском языке нет какого-либо соответствия, однако потерю информации,
вызванную юбдлщш98переводом ненейтрального слова «идейка» нейтральным
словом idea можно компенсировать посредством замены нейтральных или
книжных английских референциальных соответствий русского нейтрального
глагола «выдвигать» каким-нибудь достаточно экспрессивным английским
глаголом:
He is selling (или peddling) the idea that the struggle for peace has no future.
Хотя стилистическая компенсация также часто связана с вопросами
экспрессивизации и нейтрализации, ее отличает от обычных приемов
экспрессивизации и нейтрализации то, что экспрессивизация и нейтрализация
выходят за рамки данной транслемы и касаются ряда других транслем,
локализуясь в неодинаковых местах текстов оригинала и перевода.
Экспрессивизацию (термин пока «неканонический»), при которой нейтральные
единицы заменяются экспрессивными, Я.И.Рецкер называет «экспрессивной
конкретизацией». По его наблюдениям, норма экспрессивности русской речи в
целом выше по сравнению с нормой экспрессивности английской и
французской речи. Относительно французской речи (в сопоставлении с
русской) аналогичные выводы сделаны В.Г.Гаком. В качестве примеров
экспрессивной конкретизации приводятся переводы типа:
My mother had left her chair in her agitation, and gone behind it in the corner
(Ch.Dickens. David Copperfield) – «Взволнованная матушка вскочила со своего
кресла и забилась в угол позади него».
Здесь экспрессивной конкретизации подверглись единицы mother –
«матушка», а не «мать», to leave – «вскочить», а не «оставлять», to go –
«забиться», а не «пойти». Без экспрессивной конкретизации перевод
приведенной фразы выглядел бы так:
«Мать в волнении оставила свое кресло и пошла за него в угол».
Другой пример:
Mrs. Forrester was not the kind of woman to whom it can offer condolences
(S.Maugham. The Creative Impulse) – «К такой женщине, как миссис Форрестер,
не сунешься с утешениями» (экспрессивно конкретизировано to offer –
«сунуться», а не «предлагать»).
Согласно Ю.С.Степанову, французский нейтральный стиль сдвинут в
сторону книжной речи, а русский нейтральный стиль отодвинут от нее в
сторону фамильярной речи. Поэтому при переводе нейтрального текста с
русского на французский надо несколько «поднимать» стиль, а при переводе с
французского на русский несколько понижать его, то есть вводить постоянную
поправку на расхождение русского и французского нейтрального стилей, или
коэффициент нормы. Конечно, в области сопоставительных стилистик языка и
 54

речи еще сделано недостаточно, чтобы с уверенностью можно было бы делать

какие-либо глобальные выводы. Выше мы уже говорили о том, что при
переводе испанской ораторской речи и английских газетно-публицистических
текстов на русский язык нередко надо не экспрессивизировать, а
нейтрализовать стиль оригинала, так что вопрос о норме экспрессивности или
нейтральности надо ставить не только применительно к речи вообще, но и
применительно к конкретным типам речи, речевым жанрам и т.п.
Нуждается в дальнейшем уточнении и номенклатура стилистических
трансформаций, тем более что в этой области наблюдается значительный
терминологический разнобой между разными авторами. Выше упоминались
такие приемы осуществления стилистических трансформаций, как
нейтрализация и экспрессивизация (разновидностью которой является
экспрессивная конкретизация), стилистическая компрессия и компенсация. Все
они могут быть «вписаны» в более укрупненные приемы (замены, добавления,
опущения по Л.С.Бархударову). Некоторые из указанных приемов могут
«пересекаться» частично. Пока в теории перевода ведется интенсивный поиск
критериев классификации стилистических трансформаций и подходящих
терминов для их обозначения. Замену одного образа (лежащего, например, в
основе метафоры) другим А.Д.Швейцер называет экспрессивно-стилистической
адаптацией (But he is soaring into this world of fantasy because in the real world his
policies are getting such a bashing from the working people – «Но он предпочитает
витать в облаках, потому что на земле его политика встречает резкий отпор со
стороны трудящихся»), а замену той или иной функционально-стилистической
отнесенности данной единицы другой отнесенностью (замену одного
«регистра» другим по Л.С.Бархударову) стилистической модификацией
(например, перевод фразы «Основой всей тренировки является физическая
подготовка» как All training is built around physical fitness вместо All training is
founded on physical training. Последний вариант является вариантом
переводчика, исправленным редактором на первый вариант). Если принять во
внимание, что многие грамматические и лексические трансформации
осуществляются ради устранения «корявого» и достижения «хорошего» стиля
(с точки зрения речевых норм ПЯ, разумеется), то можно без преувеличения
сказать, что львиная доля всех переводческих трансформаций прямо или
косвенно обусловлена стилистическими факторами. Ю.М.Катцер и А.В.Кунин
советуют, например, при переводе с русского языка на английский опускать
русские отглагольные существительные, имеющие незначительный
семантический вес, не потому, что в английском языке им нет подходящих
референциальных соответствий, а во избежание чрезмерной (с точки зрения
английского языка) громоздкости изложения:
«Классики марксизма дали глубокий анализ экономических причин
возникновения войн» – The classics of Marxism have given a profound analysis of
the economic causes of wars.
По сути дела, здесь имеет место стилистическая компрессия. При
«освоении» стилистических трансформаций мы рекомендуем в первую очередь
 55

обращать внимание на обусловливающие их конкретные факторы и сами

приемы их реализации.